Сталь Анна-Луиза-Жермена Де - О подражании всему французскому

О подражаніи всему Французскому.

(Отрывокъ изъ сочиненій гжи Сталь-Голстейнъ: О Германіи.)

Уничтоженіе феодальныхъ уставовъ и отступленіе отъ стариннаго обыкновенія жить въ укрѣпленныхъ замкахъ, доставили дворянству много досужныхъ часовъ, свободныхъ отъ всѣхъ занятій; сіи досужные часы содѣлали потребными общественныя забавы, а какъ Французы почитались образцовыми людьми въ искусствѣ забавлять другихъ своею бесѣдою, то они и стали главными распорядителями мнѣній въ Европѣ, или лучше сказать учредителями моды, которая весьма удачно замѣняетъ собою общественное мнѣніе. Со времени Лудовика XIV во всѣхъ отличныхъ, или, такъ называемаго, хорошаго тона бесѣдахъ на твердой землѣ Европы, за исключеніемъ Испаніи и Италіи, подражаніе Французамъ вмѣняемо было въ особливое достоинство. Въ Англіи есть постоянный предметъ разговоровъ: ето дѣла политическія, въ которыхъ каждой особенно и всѣ вообще принимаютъ великое участіе. Въ южныхъ краяхъ почти вовсе нѣтъ обществъ: солнце, любовь, изящныя искусства суть предметы всегдашнихъ тамъ упражненій. Въ Парижскихъ обществахъ почти всегда разговариваютъ о словесности, а театръ съ новыми своими представленіями подаетъ обильную матерію къ сужденіямъ и замѣчаніямъ остроумнымъ. Въ другихъ же большихъ городахъ Франціи предметомъ разговоровъ бываютъ анекдоты или замѣчанія o тѣхъ самыхъ особахъ, которыя принадлежатъ къ кругу общества. Въ прямомъ смыслъ ето сплетни, но сплетни облагородствованныя именами значущихъ особъ, происходящія впрочемъ изъ одного источника со сплетнями простолюдиновъ; ибо ежели проникнуть сквозь нарядную поверхность, то окажется, что ежедневной разговоръ состоитъ тамъ въ пересуживаніи своихъ сосѣдей и сосѣдокъ,

Истинно благороднымъ предметомъ разговора въ приятельскихъ бесѣдахъ суть мысли и дѣйствія, клонящіяся къ общему благу. Клеветаніе, превратившееся въ привычку, содѣлавшееся потребностію для человѣка празднаго, имѣющаго умъ слишкомъ рѣзвый, конечно болѣе или менѣе можетъ быть удерживаемо добротою характера; не смотря на то, оно никогда не перестаетъ быть колкимъ. Не льзя ступитъ шага, не льзя сказать слова, чтобы неуслышать около себя шопоту, который, подобно мухамъ, и самаго даже льва можетъ вывести изъ терпѣнія! Во Франціи употребляютъ ужасное оружіе насмѣшки; сражаются имъ съ обѣихъ сторонъ и ловятъ побѣду на полѣ самолюбія. Есть еще особливый родъ бесѣды, гдѣ говорятъ шестеро, вдругъ: тутъ не нужно обдумывать рѣчи, и такой разговоръ подавляетъ всѣ душевныя способности и ослабляетъ всѣ благородныя усилія.

Разговоръ приятный и занимательный, почти изъ ничего возникающій, разговоръ которому отъ прелести выраженій сообщается заманчивость, доставляетъ немалое удовольствіе. Можно утвердительно сказать, никого не обижая {Ктожъ изъ благомыслящихъ людей можетъ етимъ обидиться? Рдр.}, что одни только Французы способны продолжать разговоръ сего рода.

Упражняться въ такомъ разговоръ приятно, но не безопасно: тутъ всѣ предметы должно превращать въ игрушки; тутъ должно брать въ примѣръ игру, гдѣ сперва бросаютъ мячь, а потомъ ловятъ его въ свою очередь. Чужестранцы, желающіе подражать Французамъ, чаще ихъ оскорбляютъ нравственность, и болѣе показываютъ легкомыслія въ заботливости своей, чтобы въ рѣчахъ ихъ важной предметъ имѣлъ довольно прелестей, и чтобы выраженныя слова произносимы были по всѣмъ правиламъ Парижскаго выговора,

Австрійцы вообще мало имѣютъ гибкости и много прямодушія, а потому нестараются, касательно образа жизни, подражать чужеземцамъ; однакожъ и они еще не совсѣмъ могутъ назваться Нѣмцами, не совсѣмъ хорошо знаютъ Нѣмецкую литтературу. Сверхъ того въ Вѣнъ вообще думаютъ, что, слѣдуя хорошему вкусу, надобно говорить только пофранцузски, но что достоинство каждой страны зависитъ отъ народнаго духа и характера....

Духъ Нѣмецкаго народа вовсе несоотвѣтствуетъ легкомыслію и несовмѣстенъ съ щеголеватою вѣтренностію; Нѣмецъ, желая что нибудь выразумѣть, долженъ углубиться. Тщетно, и къ сущему вреду своему, старался бы онъ освободиться отъ своихъ отличительныхъ признаковъ, ибо, снявши съ себя Германскую кору, онъ все не сдѣлался бы ни гибкимъ, ни ловкимъ; онъ скорѣе сталъ бы недостойнымъ Нѣмецевъ, нежели приятнымъ Французомъ;

Но изъ того заключать недолжно, будто бы Нѣмцамъ вовсе недостаетъ любезности; воображеніе и чувствительность сообщаютъ имъ оную, тогда только слѣдуютъ они своимъ склонностямъ и повинуются побужденіямъ природы. Веселость ихъ, которую они конечно имѣютъ, а особливо въ Австріи, нимало непоходитъ на Французскую веселость; смѣшныя Тирольскгія театральнфя представленія, которыми въ Вѣнѣ равно забавляются и знатные господа и простолюдины, болѣе сходны съ Италіанскимъ буфонствомъ нежели съ Французскими шутками. Ето суть комическія сцены, гдѣ яркими красками изображается человѣческая природа, а отнюдь не общество людей съ хорошимъ вкусомъ. Но какого бы ни была рода сія веселость, все она лучше подражанія чужеземной любезности, безъ которой легко обойтись можно. Повсемѣстное принятіе обычаевъ Французскихъ можетъ быть приготовило чужестранцовъ къ почитанію Французовъ непобѣдимыми. Одно только есть средство отъ того избавиться, и оно состоитъ въ предохраненіи народныхъ нравовъ и обычаевъ отъ чуждой примѣси. Кто старается въ наружности уподобиться Французамъ, тотъ нетолько не сравнится съ ними, но можетъ быть еще выставитъ себя и на посмѣяніе. Англичане, вовсе небоясь насмѣшекъ, сего страшнаго оружія, которымъ Французы владѣютъ такъ искусно, нерѣдко обращали его противъ своихъ учителей; такіе поступки Англичанъ нетолько несердили Французовъ, но даже находили себѣ у нихъ же одобреніе. Подражаемые Французы взаимно подражали, и Англія въ продолженіе нѣкотораго времени также была модною въ Парижѣ, какъ Парижъ въ другихъ столицахъ Европы.

Австрійцы могли бы сотворить у себя общество, содѣйствующее распространенію просвѣщенія и въ то же время соотвѣтствующее ихъ вкусу и характеру. Вѣна, будучи такою столицею Германіи, въ которой легко найти можно все служащее къ удовольствіямъ въ жизни, по сему отношенію могла бы оказать великую помощь народному духу Нѣмцовъ, когда бы чужестранцы почти исключительно не господствовали въ самыхъ лучшихъ обществахъ...

Поляки и Русскіе {Дошла очередь и до насъ! Именно для слѣдующихъ за симъ строкъ переведенъ весь етотъ отрывокъ, хотя къ сожалѣнію и не съ исправнаго перевода. Пустьже наши Французскіе говоруны и авторы узнаютъ безпристрастное умныхъ людей мнѣніе о вредной и смѣшной привязанности ихъ къ чужестранному языку. Въ етомъ случаѣ гжа Сталь, какъ Француженка и какъ говорящая вопреки выгодамъ народной своей гордости, имѣетъ полное право на довѣренность. Рдр.}, бывъ украшеніемъ бесѣдъ Вѣнскихъ, разговаривали единственно пофранцузски, и много содѣйствовали отдаленію Нѣмецкаго языка. Поляки весьма приятны въ обществѣ; восточное воображеніе соединяется въ нихъ съ любезною живостію Французскою.

При всемъ томъ даже и въ Славянскихъ народахъ, которые болѣе другихъ имѣютъ гибкости, подражаніе всему Французскому весьма часто наводитъ скуку. Французскіе стихи, сочиняемые Поляками и Русскими, походятъ, съ малымъ только изъяітемъ, на Латинскіе тринадцатаго вѣка. Языкъ чужестранный есть всегда, по многимъ отношеніямъ, языкъ мертвый. А вразсужденіи, Французскихъ стиховъ можно сказать, что сочинять ихъ и очень легко и очень трудно. Соединеніе одного стиха съ другимъ посредствомъ рифмы есть, дѣло одной только памяти; но чтобы піитически излить чувствованія своего сердца, для сего потребно дышать воздухомъ той страны, въ которой говорятъ языкомъ, употребляемымъ тобою въ сочиненій, потребно, мыслить, на томъ языкъ, потребно самому, знать и чувствовать, что въ немъ приятно и что, неприятно. Чужестранцы, вмѣняющіе себѣ въ славу совершенное умѣнье говорить пофранцузски, о сочинителяхъ нашихъ объявляютъ то мнѣніе, которое начитали въ нашихъ же книгахъ или періодическихъ изданіяхъ; ибо опасаются чтобы въ противномъ случаѣ неподвергнуть себя подозрѣнію въ невѣжествѣ. Они обыкновенно хвалятъ болѣе слогъ нежели мысли, хотя мысли и понятія принадлежатъ равно всѣмъ народамъ, между тѣмъ какъ одни только, Французы могутъ судить о слогѣ своего языка.

Повстрѣчавшись гдѣ нибудь съ природнымъ Французомъ, чувствуетъ немалое удовольствіе отъ бесѣдованія съ нимъ о Французской литтературѣ, тогда кажется, будто ты дома, кажется, что разговариваешь о дѣлѣ, равно до обоихъ касающемся. Напротивъ того отъ Француза-чужеземца, не ожидайте, чтобъ онъ сказалъ свое собственное мнѣніе, или чтобъ говорилъ съ вами незанятными фразами; весьма часто случается, что и мнѣнія и фразы его давно уже устарѣли, а онъ почитаетъ ихъ самыми новѣйшими! Въ нѣкоторыхъ странахъ Сѣверныхъ и теперь еще одинъ другому за новость пересказываютъ анекдоты о Дворѣ Лудовика XIV! Подражающіе всему Французскому чужеземцы толкуютъ о спорахъ дѣвицы Фонтанжъ съ госпожею Монтеспанъ, и притомъ съ такими подробностями, которыя заставили бы умирать со скуки и тогда, когда бы дѣло шло о вчерашнемъ происшествіи. Ета ерудиція, свойственная кумушкамъ, ета непобѣдимая привязанность къ нѣкоторымъ повседневнымъ идеямъ, безпрестанно повторяемымъ по причинѣ недостатка другихъ того же рода, и скучны суть и вредны. Истинное могущество каждаго народа состоитъ въ его собственномъ, природномъ характеръ, а подражаніе чужестранцамъ во всѣхъ отношеніяхъ наноситъ ущербъ отечественному благу.

Благоразумные Французы не любятъ во время путешествій своихъ находить духъ Французскій; они охотнѣе знакомятся съ людьми, соединяющими въ себѣ народную оригинальность съ частною оригинальностію характера. Торгующіе во Франціи модными товарами купцы обыкновенно поылаютъ въ Германію и на Сѣверъ залежавшіяся въ лавкахъ своихъ вещи; при всемъ томъ они всячески стараются получить свѣдѣніе о народныхъ уборахъ странъ вышеупомянутыхъ, и справедливо почитаютъ ихъ весьма хорошими образцами. Все прекрасное по своимъ природнымъ свойствамъ бываетъ и для ума точно тѣмъ же. Великое множество мадригаловъ, каламбуровъ, водевилей выходитъ отъ насъ за границу уже тогда, когда во Франціи всѣ объ нихъ забыли; равнымъ образомъ и Французы въ словесности каждаго изъ народовъ заграничныхъ уважаютъ единственно красоты незанятыя. Въ подражаніи исчезаетъ природа и жизнь; и потому, ко многимъ галломанамъ, ко многимъ сочиненіямъ, въ которыхъ примѣтно подражаніе Французскому духу, по справедливости можнобы примѣнить похвалу, которую произнесъ Орландъ въ своей лошади, таща ее за собою: "Въ ней соединяются всѣ отличныя качества; одинъ только въ ней порокъ -- отсутствіе жизни!"

Ж. П.

"Вѣстникъ Европы", No 2, 1815