Савина Марья Гавриловна - Мое знакомство с Тургеневым

Мое знакомство съ Тургеневымъ.

(Изъ воспоминаній М. Г. Савиной.)

Въ 1879 году, затрудняясь въ выборѣ пьесы для бенефиса и отыскивая что-нибудь "литературное", я напала случайно на "Мѣсяцъ въ деревнѣ" Тургенева. Роль Вѣрочки, хотя и не центральная, мнѣ очень понравилась, но пьеса въ томъ видѣ, какъ она напечатана, показалась скучна и длинна; тѣмъ не менѣе я твердо рѣшила ее поставить. Необходимо было сдѣлать значительныя сокращенія, на что, конечно, потребовалось согласіе автора. Пославъ Ивану Сергѣевичу телеграмму въ Парижъ, я очень скоро получила отвѣтъ: "Согласенъ, но сожалѣю, такъ какъ пьеса писана не для сцены и недостойна вашего таланта". О моемъ "талантѣ" Тургеневъ не имѣлъ никакого понятія, и это была банальная любезность. Пьесу сыграли съ огромнымъ успѣхомъ; автора вызывали безъ конца, о чемъ я на другой день ему телеграфировала. Онъ отвѣчалъ: "Успѣхъ приписываю вашему прекрасному таланту и скоро надѣюсь лично поблагодарить васъ". Скоро онъ дѣйствительно пріѣхалъ въ Россію и былъ встрѣченъ восторженно. За нѣсколько дней до его пріѣзда въ Петроградъ ко мнѣ явился нѣкто Топоровъ (повѣренный по дѣламъ И. С.) и между разговоромъ спросилъ, намѣрена ли я поѣхать къ Ивану Сергѣевичу. Мнѣ почему-то не представлялось это возможнымъ, т.-е. я просто не думала объ этомъ. Такъ, какъ-нибудь въ театрѣ (вѣдь полюбопытствуетъ же онъ посмотрѣть свое произведеніе), при случаѣ... Но Топоровъ заявилъ, что это -- желаніе Ивана Сергѣевича, и предложилъ назначить часъ на второй день пріѣзда. По мѣрѣ приближенія этого часа мною овладѣло такое волненіе, что я рѣшила не ѣхать, и... бѣгомъ спустилась съ лѣстницы, крикнувъ кучеру: "въ Европейскую гостиницу!" Какъ я тамъ поднималась, какъ мнѣ указали номеръ -- не помню. Помню только, въ коридорѣ у самой двери я натолкнулась на Топорова и взглянула на него, какъ на ангела-хранителя. "Идите, идите!-- сказалъ онъ.-- Иванъ Сергѣевичъ ждетъ васъ съ нетерпѣніемъ". Когда мы вошли, какой-то господинъ всталъ, прощаясь, а Иванъ Сергѣевичъ, протянувъ обѣ руки, направился ко мнѣ. Чѣмъ-то такимъ теплымъ, милымъ, роднымъ повѣяло отъ всей его богатырской фигуры. Это былъ такой симпатичный "дѣдушка", что я сразу освоилась и, забывъ свой страхъ передъ "Тургеневымъ", заговорила, какъ съ обыкновеннымъ смертнымъ. "Такъ вотъ вы какая молодая! Я представлялъ васъ себѣ совсѣмъ иною. Да вы и не похожи на актрису".

Конечно, я пригласила его въ театръ посмотрѣть "Мѣсяцъ въ деревнѣ", назначенный въ этотъ день. Но тутъ вышло недоразумѣніе: онъ почему-то думалъ, что я играю Наталью Петровну, т.-е. первую роль, и совсѣмъ забылъ о Вѣрочкѣ. "Дѣйствительно, вы очень молоды для роли Натальи Петровны, но -- Вѣрочка! что же тамъ играть?" повторялъ онъ, озадаченный. Я стала описывать ему, какъ великолѣпенъ Варламовъ въ роли Большинцова, и вообще говорить объ исполненіи пьесы на первомъ представленіи. Онъ понятія не имѣлъ о нашей труппѣ и зналъ только Абаринову (игравшую Наталью Петровну), потому что она когда-то брала уроки пѣнія у М-me Віардо. Просидѣла я четверть часа и уѣхала, какъ въ чаду. Спускаясь съ лѣстницы, я долго видѣла наклонившуюся надъ перилами сѣдую голову Ивана Сергѣевича, привѣтливый прощальный жестъ и слышала, какъ онъ сказалъ Топорову: "очень мила!" Я стрѣлой спустилась внизъ, покраснѣвъ отъ восторга, но на послѣдней ступенькѣ остановилась какъ громомъ пораженная: я ничего не сказала ему о его сочиненіяхъ! Эта мысль совершенно отравила все впечатлѣніе моего визита, и я возвратилась домой чрезвычайно огорченная.

Но каково же было мое удивленіе, когда черезъ часъ ко мнѣ явился Топоровъ разсказать о впечатлѣніи Ивана Сергѣевича: "Ему особенно понравилось, что вы не упомянули о его сочиненіяхъ. Это такъ банально и такъ ему надоѣло". Я расхохоталась отъ души и описала ему свой испугъ по поводу этого. Долго потомъ мы вспоминали со смѣхомъ этотъ эпизодъ.

-- Пригласили вы Ивана Сергѣевича смотрѣть его пьесу, а куда же вы его посадите? Билеты всѣ проданы, да и въ публикѣ ему появиться невозможно. Это будетъ сплошная овація, и пьесы онъ не увидитъ.

Положеніе было крайне затруднительное, но вывелъ меня изъ него тотъ же добрый Топоровъ: "Директорская ложа!" Лучше ничего нельзя было придумать, и я тотчасъ отправилась къ начальнику репертуарной части Л. просить его послать директорскую ложу автору. Л., строгій формалистъ, сталъ втупикъ отъ моего предложенія и сказалъ, что "безъ барона (баронъ Кистеръ, бывшій тогда директоромъ Императорскихъ театровъ) рѣшить этого нельзя", обратиться же съ этой просьбой къ барону онъ не считалъ себя въ правѣ. "Напишите вы отъ себя, а я пошлю письмо съ курьеромъ". Я, конечно, ни на минуту не задумалась. Л. тѣмъ не менѣе предусмотрительно мнѣ посовѣтовалъ просить "мѣсто" въ ложѣ, а не всю ложу. Черезъ часъ курьеръ привезъ билетъ и письмо барона, въ которомъ онъ черезъ мое посредство предоставлялъ свою ложу въ распоряженіе "маститаго литератора". Съ какимъ замираніемъ сердца я ожидала вечера и какъ играла, описать не умѣю. Это былъ одинъ изъ счастливѣйшихъ спектаклей въ моей жизни. Я священнодѣйствовала... Мнѣ совершенно ясно представлялось, что Вѣрочка и я -- одно лицо. Что дѣлалось въ публикѣ -- невообразимо! Иванъ Сергѣевичъ весь первый актъ прятался въ тѣни ложи, но во второмъ публика его увидѣла, и не успѣлъ занавѣсъ опуститься, какъ въ театрѣ со всѣхъ сторонъ послышалось: "автора!" Я бросилась въ комнату директорской ложи и, безцеремонно схвативъ за рукавъ Ивана Сергѣевича, потащила его на сцену ближайшимъ путемъ. Мнѣ такъ хотѣлось показать его всѣмъ, а то сидѣвшіе съ правой стороны не могли его видѣть. Иванъ Сергѣевичъ очень рѣшительно заявилъ, что, выйдя на сцену, онъ признаетъ себя драматическимъ писателемъ, а это ему "и во снѣ не снилось", и потому онъ будетъ кланяться изъ ложи, что сейчасъ и сдѣлалъ. Кланяться ему пришлось цѣлый вечеръ, такъ какъ публика неистовствовала. Послѣ третьяго дѣйствія (сцена Вѣрочки съ Натальей Петровной) Иванъ Сергѣевичъ пришелъ къ мнѣ въ уборную, взялъ за обѣ руки, подвелъ къ газовому рожку, пристально, какъ будто въ первый разъ видя меня, сталъ разсматривать мое лицо и сказалъ: "Вѣрочка... я даже не обращалъ на нее вниманія, когда писалъ... Все дѣло въ Натальѣ Петровнѣ... Вы -- живая Вѣрочка... Какой у васъ большой талантъ!" Я, чувствуя себя "Вѣрочкой", т.-е. семнадцатилѣтней дѣвушкой, услыхавъ такія слова, ничего не могла придумать умнѣе, какъ подскочить, обнять и крѣпко поцѣловать этого милаго, чуднаго автора. Тутъ стояла моя мать, вся въ слезахъ отъ волненья, а въ дверяхъ уборной толпа, жаждавшая видѣть Тургенева вблизи. Я повела его за кулисы знакомить съ исполнителями. Онъ всѣхъ любезно благодарилъ, а Варламова поцѣловалъ. Всѣ вышли на сцену, антрактъ затянулся, но публика не волновалась, зная, что автора чествуютъ за кулисами. Къ концу спектакля оваціи приняли бурный характеръ, и когда авторъ, уставъ раскланиваться, уѣхалъ изъ театра, исполнителей вызывали безъ конца.

На другой день Иванъ Сергѣевичъ былъ у меня съ визитомъ; онъ все всматривался въ меня съ любопытствомъ и сказалъ между прочимъ, что манерою игры я напоминаю ему французскую актрису Декле, умершую отъ чахотки 24-хъ лѣтъ. Для нея была написана "Фру-Фру". Черезъ нѣсколько дней Иванъ Сергѣевичъ уѣхалъ въ Москву, а по возвращеніи долженъ былъ участвовать въ литературномъ вечерѣ въ пользу литературнаго фонда. Я тоже приглашена была читать. Я не знала, что выбрать для чтенія, и чрезвычайно волновалась, такъ какъ участвовали все литераторы съ Тургеневымъ и Достоевскимъ во главѣ. Вывелъ меня изъ затрудненія тотъ же добрый Топоровъ, предложивъ прочесть сцену изъ "Провинціалки". Я пришла въ восторгъ отъ этой счастливой мысли и отъ души поблагодарила его. Когда я объявила распорядителямъ Гаевскому, Вейнбергу и Гайдебурову мой выборъ, всѣ похвалили, и вдругъ кто-то изъ нихъ спросилъ: "Вы будете читать съ авторомъ?" Въ самомъ дѣлѣ, съ кѣмъ же я буду читать сцену въ два лица? Мысль объ авторѣ не приходила мнѣ въ голову и совершенно ошеломила меня. Мнѣ показалось это страшной дерзостью, и почему-то я сразу убѣдилась, что Иванъ Сергѣевичъ не пожелаетъ. Распорядители взяли этотъ вопросъ на себя, и на афишѣ появилось: "Сцена изъ "Провинціалки", сочиненіе И. С. Тургенева, прочтутъ М. Г. Савина и авторъ". Появленіе Ивана Сергѣевича въ первомъ отдѣленіи было встрѣчено оваціей, и онъ долго не могъ начать читать. Читалъ онъ вообще плохо, а тутъ еще взволновался. Нашъ номеръ былъ во второмъ отдѣленіи. Поставили столъ съ двумя свѣчами, положили двѣ книги, придвинули два стула и... надо было выходить. Теперь, столько лѣтъ спустя, у меня сердце замираетъ при одномъ воспоминаніи, а что было тогда!.. Иванъ Сергѣевичъ взялъ меня за руку. П. И. Вейнбергъ скомандовалъ: "выходить!", за кулисами зааплодировали, публика подхватила, и я, оглушенная, дрожащая, вышла на сцену. Долго раскланивался Иванъ Сергѣевичъ, наконецъ, все затихло, и мы начали: "На долго ли вы въ наши края, ваше сіятельство?" (этой фразой начинается сцена). Не успѣла я договорить, какъ раздался взрывъ аплодисментовъ. Иванъ Сергѣевичъ улыбнулся, мы выждали, чтобы публика утихла, и онъ отвѣчалъ. Тишина была въ залѣ изумительная. Всѣ распорядители, т.-е. литераторы и даже Достоевскій, участвовавшій въ этомъ вечерѣ, пошли слушать въ оркестръ. Я совершенно оправилась отъ волненья, постепенно вошла въ роль и, по мнѣнію Достоевскаго, прочла хорошо. Онъ сказалъ мнѣ: "у васъ каждое слово отточено, какъ слоновая кость, но вашего партнера наполовину не слышно: невнятно..." Вызывали безъ конца, но я вышла только разъ и то по настоятельному требованію Ивана Сергѣевича. Его забросали лавровыми вѣнками, а Достоевскому, читавшему великолѣпно (въ особенности "Пророка" на bis), поднесли огромный букетъ изъ розъ.

Въ публикѣ, благодаря этому букету, произошелъ переполохъ; нашлись люди, увѣрявшіе, что это сдѣлано "нарочно", что это "безтактно по отношенію къ гостю -- Тургеневу" и т. д. Въ результатѣ -- усиленныя оваціи по адресу обоихъ литераторовъ.

Къ постановкѣ "Мѣсяцъ въ деревнѣ" относится еще интересный эпизодъ. Иванъ Сергѣевичъ подарилъ супругѣ одного своего пріятеля право на авторскій гонораръ за свои драматическія произведенія. Пріятель, дорожа расположеніемъ Ивана Сергѣевича, не могъ отказаться, но и не хотѣлъ воспользоваться этими деньгами. Дѣтей у нихъ не было, и онъ рѣшилъ взять ребенка на воспитаніе. Нашли дѣвочку и вырастили ее на деньги, получаемыя за драматическія произведенія Ивана Сергѣевича. "Мѣсяцъ въ деревнѣ" не сходилъ съ репертуара, и я каждый годъ, возвращаясь изъ отпуска, начинала сезонъ моею любимой ролью. По поводу этого названные родители шутя говорили: "Вѣрочка" помогаетъ Любочкѣ; это было имя дѣвочки, за которою упрочилось названіе "тургеневской Любы". Теперь это уже взрослая дѣвушка; она служитъ учительницей въ провинціи.

М. Г. Савина.

"Женскій сборникъ в пользу ялтинского попечительства о пріѣзжихъ больныхъ...", М., 1915