Книговод

Старый-Гуд

Соловьев Всеволод Сергеевич


  

Вс. С. СОЛОВЬЕВЪ.

СВЯТОЧНЫЕ РАЗСКАЗЫ.
КАВКАЗСКІЕ ЛЕГЕНДЫ.
ДЕСЯТЬ ЛѢТЪ.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
ИЗДАНІЕ Н. Ѳ. МЕРТЦА.
1904.

  

Старый-Гудъ.

   Въ глубокомъ ущельи, на берегу быстрой Арагвы, расположенъ осетинскій аулъ. Со всѣхъ сторонъ скрываютъ его громадныя горы, которыя, кажется, вотъ-вотъ сойдутся и поглотятъ, раздавятъ бѣдныя сакли. А между тѣмъ проходятъ вѣка -- горы остаются неподвижными, и только временами, въ далекой вышинѣ ихъ, слышатся изъ аула глухіе раскаты. То старый Гудъ, на своей недостижимой вершинѣ, забавляется,-- сталкиваетъ огромныя глыбы снѣга въ пропасть.
   Иной разъ, какъ ужъ черезчуръ разыграется онъ, случится, что швырнетъ снѣговой глыбой и до самаго аула, прихлопнетъ снѣгомъ двѣ-три сакли. Въ такомъ случаѣ приходится-таки поработать осетинамъ, чтобы разрыть навалившуюся громаду, высвободить попавшихся сосѣдей, не дать имъ умереть съ голоду подъ снѣгомъ.
   Но все-же такія шутки Гудъ позволяетъ себѣ теперь очень рѣдко -- осетины знаютъ хорошо его нравъ и стараются ничѣмъ не раздражать его, стараются не обращать на себя его вниманія.
   Въ длинные зимніе вечера, когда заметены снѣгомъ всѣ тропинки, когда не видно ни зги и нельзя носу высунуть изъ сакли, старики любятъ разсказывать въ назиданіе младшимъ о продѣлкахъ стараго Гуда, о приключеніяхъ, бывшихъ съ тѣми смѣльчаками, которые рѣшались потревожить могучаго духа на его снѣжной вершинѣ.
   Нельзя человѣку безнаказанно увидѣть горнаго великана -- хоть и не золъ онъ, да не подпускаетъ къ себѣ -- собьетъ съ дороги, заведетъ въ пропасть, закидаетъ снѣгомъ, погубитъ дерзкаго человѣка.
   Не многіе изъ тѣхъ, кто ходилъ къ нему въ гости, вернулись въ аулъ по-добру по-здорову. Почти всѣ погибли, и только горные орлы да самъ старый Гудъ знаютъ -- на днѣ какихъ стремнинъ и пропастей бѣлѣютъ ихъ кости.
   Тѣ-же, кто вернулся,-- добрались до дому измученные и полуживые,-- водилъ ихъ, водилъ могучій духъ, показалъ имъ всѣ ужасы своего мрачнаго царства, а жилища его околдованнаго и самого его все-же никому не привелось увидѣть.
   Впрочемъ, нѣтъ -- видѣлъ его Кортуро, да что въ томъ толку!-- какъ вернулся въ аулъ,-- мычитъ только, языка лишился, лишился и разсудка, и бродитъ съ тѣхъ поръ, на человѣка не похожій. Если не накормятъ добрые люди, такъ и съ голоду умретъ Кортуро -- самъ не догадается, что ѣсть надо. А какъ взглянетъ на Гудъ-гору -- задрожитъ весь, замычитъ, загугукаетъ, пѣна у рта, глаза страшные такіе станутъ -- и бѣжать пустится, самъ не зная куда, только и остановится, когда наткнется на саклю, либо на дерево.
   Но какъ ни велико могущество стараго Гуда, а и онъ, среди чудесъ своего горнаго царства, видно, не избавленъ отъ горя и бѣдъ, какъ и всякій бѣдный человѣкъ.
   Случилось и съ нимъ разъ большое лихо, о которомъ старики-осетины особенно любятъ разсказывать жадно и внимательно слушающей ихъ молодежи.

-----

   Дѣло это, видите, было давно, очень давно. Жила въ аулѣ, въ самой крайней саклѣ, самая что ни на есть бѣдная семья -- мужъ да жена. Люди еще молодые, работящіе; но какъ ни работали они, а все-же едва зарабатывали себѣ хлѣбъ насущный. Не было у нихъ радостей, да вотъ, видно Богъ сжалился надъ ними и за всѣ ихъ бѣдствія послалъ имъ утѣшеніе -- родилась у нихъ дочка. Назвали ее Ниной, и такой красавицы ни до того, ни послѣ того не было во всей Осетіи. Выростала она веселенькая, здоровенькая, съ каждымъ днемъ хорошѣла. Всякій, кто взглянетъ на нее,-- и уже не можетъ оторваться.
   Выбѣжитъ, бывало, маленькая Нина на дорогу -- путникъ встрѣтится изъ дальней стороны, горецъ, либо курьеръ какой, остановится, глядитъ на нее, любуется, будто заколдованный, даже слезы на глазахъ покажутся. Самому суровому человѣку, самому жестокосердному, при взглядѣ на чудную небесную красоту эту, сдѣлается и сладко такъ и горестно. Сердце въ груди невольно забьется и вспомнится самая сладкая минута въ жизни. Вѣдь, у каждаго человѣка, кто бы онъ ни былъ и каковъ-бы ни былъ, была въ жизни хоть одна такая минута.
   "Да благословитъ тебя Богъ, дитя чудное!" шепнетъ путникъ и сунетъ Нинѣ въ руки какой-нибудь подарокъ.
   А Нина глядитъ, улыбается, ласково киваетъ головой, отъ подарка не отказывается, а бѣжитъ съ нимъ къ отцу съ матерью.
   И мало-по-малу, съ помощью красоты Нины, въ бѣдной саклѣ появляется и то, и другое, и третье -- появляется достатокъ. Вотъ отецъ ея купилъ себѣ даже и десятокъ барановъ.

-----

   А время идетъ, и Нина все хорошѣетъ. Крѣпнутъ ея ножки быстрыя, и весенней порою, когда снѣга сбѣгутъ съ горъ быстрыми, шумными ручьями и между скалъ зазеленѣютъ пастбища, она гонитъ отцовскихъ барановъ въ горы. Она, какъ маленькая серна, карабкается по камнямъ и часто забирается на крутизну страшную.
   Но не труситъ маленькая красавица. Ей привольно и весело. Чудные глазки ея широко раскрываются отъ восхищенія, озираютъ окружающую могучую природу. Дѣтская грудь глубоко дышетъ горнымъ воздухомъ. И вотъ она своимъ тоненькимъ звонкимъ голоскомъ выводитъ первыя нотки осетинской пѣсни...
   И разслышалъ разъ эти серебристыя нотки старый Гудъ со своей далекой вершины. Прислушался онъ. Что это такое? Источникъ-ли новый чистой цѣлительной воды прорвался изъ каменныхъ нѣдръ, тамъ далеко, внизу, и звенитъ, переливаясь съ камня на камень?
   Нѣтъ, то не вода звенитъ!
   Соловей-ли то, изнывая отъ весенняго счастья и муки, зоветъ свою подругу? Нѣтъ, то не соловей! То будто человѣческій голосъ.
   "Да развѣ люди умѣютъ такъ пѣть?" -- подумалъ старый Гудъ.
   Отмахнувъ отъ себя облака, наклонилъ онъ свою сѣдую голову, заглянулъ зоркимъ глазомъ туда, внизъ, въ далекіе предѣлы своего царства, откуда неслись странные звуки. И разглядѣлъ онъ на уступѣ скалы маленькую Нину.
   Оперся онъ могучими локтями о каменныя громады, да такъ и остался -- долго глядѣлъ не отрываясь. И вдругъ тихія слезы потекли по щекамъ его, потекли по извивамъ длинной сѣдой бороды и, скатываясь на камни, заструились ручьями до самаго подножья горъ.
   И говорили люди:
   "То жаркіе весенніе лучи солнца растопили ледъ на самой вершинѣ!"
   Но лучи солнца -- была красота Нины, а горный ледъ -- сердце стараго Гуда, впервые согрѣтое никогда еще не извѣданнымъ имъ чувствомъ.

-----

   Съ этой минуты полюбилъ могучій Гудъ маленькую Нину, да такъ полюбилъ, что только объ ней и думалъ, только объ ней и заботился. Слѣдить за нею съ утра до ночи, ни на шагъ не покидать ее -- сдѣлалось теперь его обыкновеннымъ занятіемъ. И занятіе это такъ разнообразило его жизнь, доставляло ему столько новыхъ радостей...
   Выйдетъ-ли Нина въ горы и пожелаетъ пробраться на самую вершину, куда ведетъ едва замѣтная, опасная тропинка, вмигъ тропинка эта выравнивается подъ ея ногами и идетъ она словно по гладкому полу.
   Вотъ отвѣсная скала заграждаетъ ей дорогу; но мигъ -- и камни сами собой складываются въ удобную лѣстницу. И по лѣстницѣ этой легко и свободно, будто поддерживаемая кѣмъ-то, взбирается она на скалу, откуда передъ нею разстилаются самые прелестные виды.
   Побѣжитъ она по цвѣтущей лужайкѣ,-- будто несетъ ее кто-то, едва касаются мягкой травы ея маленькія ножки. А если разбѣжавшись увидитъ она въ двухъ, шагахъ отъ себя глубокую зіяющую пропасть и почувствуетъ, что нѣтъ ужъ силъ остановиться, и готова крикнуть отъ ужаса -- мигъ -- и пропасть осталась за нею. А какъ она ее перелетѣла, кто перенесъ ее -- она того не знаетъ, и только весело ей и привольно. Окрестныя скалы повторяютъ ея беззаботный дѣтскій смѣхъ, ея звонкія пѣсни.
   И радуется, глядя на нее, и любуется ею старый Гудъ, и нашептываетъ ей на ушко нѣжныя рѣчи. Но она ихъ не слышитъ. Ей чудится только, что это легкій горный вѣтерокъ шелеститъ вокругъ нея и перебираетъ пряди, шелковистыхъ черныхъ волосъ, вьющихся локонами вокругъ ея граціозной головки.
   Выйдетъ-ли Нина со своими маленькими подругами собирать цвѣты и травы,-- Гудъ уже здѣсь. Незримой рукою нарветъ самыхъ роскошныхъ, самыхъ душистыхъ цвѣтовъ, подберетъ ихъ въ разнообразные красивые букеты и уложитъ ихъ подъ камнями. Подойдетъ Нина -- и разсыпаются передъ нею камни, и душистые цвѣты сами даются ей въ руки.
   Маленькое стадо барановъ, принадлежавшихъ отцу ея, было избавлено отъ всякихъ случайностей и могло пастись гдѣ угодно и безъ всякаго надзора. Ни одинъ баранъ ни разу не упалъ въ кручу, ни одинъ волкъ ни разу не смѣлъ подобраться къ этому стаду, оберегаемому самимъ Гудомъ.
   Не только днемъ, но даже ночью не рѣшался покинуть свою любимицу старый Гудъ. Заснетъ маленькая Нина, набѣгавшись вдоволь и надышавшись горнымъ воздухомъ, заснетъ, а могучій духъ, склонившись къ ея изголовью, нашептываетъ ей чудныя сказки, навѣваетъ ей сладкія грёзы. И снится ей все такое, чего она и понять не въ силахъ. Снятся ей чудеса подземнаго царства. Блестятъ передъ нею груды самоцвѣтныхъ камней, текутъ золотыя и серебряныя рѣки; шумятъ и звенятъ источники... И вдругъ все стихаетъ и слышится только какой-то ласкающій голосъ, и видится только, среди набѣгающаго тумана, чей-то взглядъ -- нѣжный и ласковый -- на нее глядящій. Будто зоветъ что-то и маните, будто что-то сулитъ невѣдомое блаженство...
   И сладко спитъ Нина подъ эти грезы. А проснется, цвѣтущая, веселая, выбѣжитъ изъ сакли -- и весь міръ Божій, и ясное небо, и горячее солнце, и громадныя горы будто шлютъ ей свой привѣтъ, будто звучатъ ей: "здравствуй, красавица Нина!"
   И среди этого привѣта, опять слышится не-то тихій шелестъ вѣтерка, не-то чей-то нѣжный и уже знакомый голосъ:
   "Нина, я люблю тебя!"

-----

   Проходили годы. Нина изъ прелестнаго ребенка превратилась въ роскошную дѣвушку, да такую, что подобной красавицы нельзя было сыскать не только что въ Осетіи, но и во всемъ мірѣ. Ни при одномъ дворѣ царскомъ, ни въ одномъ гаремѣ не бывало такой красавицы. Ни одинъ владыка земной такой и во снѣ не видывалъ.
   Страсть Гуда усиливалась съ каждымъ днемъ, съ каждой минутой. Онъ не зналъ, что и выдумать для того, что позабавить Нину, для того, чтобы лучше выказать ей любовь свою. По прежнему усыпалъ онъ ей путь цвѣтами, по прежнему переносилъ ее на незримыхъ крылахъ черезъ кручи и пропасти. Но Нина мало обращала на все это вниманія -- она съ дѣтства привыкла ко всѣмъ этимъ чудесамъ, и они казались ей естественными.
   Она по прежнему проводила цѣлые дни въ горахъ, распѣвала свои пѣсни, но прежняго дѣтскаго веселья въ ней уже не было. Временами на нее нападала не то тоска, не то скука.
   Взобравшись на вершину, откуда ей открывалось великолѣпное зрѣлище, гдѣ старый Гудъ разстилалъ передъ нею сотканное изъ облаковъ причудливое марево -- Нина равнодушно оглядывала всѣ эти чудеса Божьяго міра, не чувствуя, какъ въ ея глубоко дышащую грудь вливается струя живительнаго горнаго воздуха. Изъ ея черныхъ, задумчивыхъ глазъ одна за другою капали слезы. Она тихо вздыхала и невольно хваталась рукою за сердце, которое вдругъ отчего-то начинало такъ шибко, шибко биться.
   Гудъ въ изумленіи глядѣлъ не нее и никакъ не могъ понять -- что это значитъ, и съ тоскою шепталъ ей:
   "О чемъ ты, моя красавица? Чего тебѣ надо? Гляди -- какъ хорошо вокругъ тебя!.. И все, что здѣсь есть -- всѣ эти горы, снѣга, источники, эти цвѣты и травы, эти облака -- все это мое... И все это я дарю тебѣ! Ты -- царица моего царства!."
   "Гляди туда, вверхъ,-- тамъ, гдѣ переливаются на солнцѣ всѣми цвѣтами радуги вѣчные льды, тамъ -- за этими льдами -- стоитъ мой замокъ! Онъ весь изъ чистаго горнаго хрусталя, онъ покрытъ волшебной рѣзьбою изъ серебра и золота... Много у меня собрано тамъ драгоцѣнныхъ камней -- пойдемъ туда, пойдемъ въ мой хрустальный замокъ!..
   Но голосъ стараго Гуда не достигалъ до сердца печальной красавицы.
   Она равнодушно глядѣла туда, гдѣ за вѣчными льдами, какъ легкая, прозрачная дымка на синевѣ небесной, рисовались очертанія хрустальнаго замка. Она глядѣла -- и не влекло ее туда. Ее влекло внизъ, въ родной аулъ.
   И неслась она, не. разбирая дороги, перепрыгивая съ камня на камень съ такой быстротою, что старый Гудъ едва поспѣвалъ за нею, чтобъ во-время поддержать ее.

-----

   Но вотъ она останавливается на лужайкѣ, окруженной вѣковыми соснами. Она прислушивается, затаивъ дыханіе...
   Чу! Звуки пѣсни!.. Сильный мужской голосъ все ближе и ближе. Изъ-за деревьевъ показывается статная фигура молодого пастуха Сасико.
   Яркая краска вспыхиваетъ на щекахъ дѣвушки. Сердце ея бьется шибче и шибче.
   Пастухъ подходитъ къ ней, заводитъ съ нею рѣчи, называетъ ее самими нѣжными именами... И она не бѣжитъ отъ него. Она будто очарована, будто прикована къ мѣсту.
   Она слушаетъ. Блаженная улыбка разливается по прелестному лицу ея. Она склоняетъ на его широкую грудь синю голову...
   Мигъ -- и горячій, молодой поцѣлуй оглашаетъ лужайку. Они въ объятіяхъ другъ-друга...
   Что это? Внезапный вихрь налетѣлъ и шумятъ, качаясь, старыя сосны. Вихрь крутится по всей лужайкѣ, налетаетъ на Сасико, сбиваетъ съ него шапку. Вихрь свиститъ въ уши Нины:
   "Несчастная, что ты дѣлаешь! Опомнись! Бѣги скорѣе прочь отъ него, отъ этого ничтожнаго человѣка!.. Не для него создана ты -- я люблю тебя, я -- могучій Гудъ, властелинъ этого царства!.."
   Но не слушаетъ Нина. Еще крѣпче прижимается она къ своему милому и, не обращая вниманія на вихрь, они скрываваются въ лѣсной чащѣ.
   О, какое бѣшенство, какія муки ревности поднимаются въ сердцѣ стараго Гуда! Если-бы только онъ могъ -- онъ съ радостью превратился-бы въ бѣднаго осетина, онъ отбилъ-бы Нину у этого ненавистнаго Сасико!
   Но горный духъ не можетъ стать человѣкомъ. Онъ невидимъ для красавицы Нины, а если-бы вздумалъ показаться ей въ своемъ настоящемъ образѣ, то она, пожалуй, и не вынесла-бы его вида.
   И въ безсильномъ бѣшенствѣ старый Гудъ мчится въ свои далекіе снѣжные предѣлы, и на пути сталкиваетъ въ пропасть груды камней, разметываетъ снѣга, поднимаетъ бурю, собираетъ грозовыя тучи, кидаетъ молніи. Гулъ идетъ по горамъ, трепещутъ внизу люди и спѣшатъ скорѣе въ сакли.
   "Старый Гудъ разыгрался!" -- говорятъ они.
   Но плохая теперь игра для стараго Гуда!

-----

   Съ этого времени Гудъ всячески сталъ преслѣдовать Сасико и рѣшилъ во что-бы то ни стало воспрепятствовать браку его съ Ниной. Когда молодой горецъ гонялся съ винтовкой за газелью -- онъ заводилъ его въ самыя страшныя трущобы, застилалъ пропасти туманомъ, а то вдругъ, возьметъ да и осыплетъ его всего метелью.
   Но Сасико не унывалъ. Онъ былъ молодъ, красивъ и на весь аулъ славился своей ловкостью и силой. Онъ лучше всѣхъ своихъ товарищей умѣлъ стрѣлять изъ винтовки и превосходно танцовалъ не только осетинскій танецъ, но даже и лезгинку, такъ что приводилъ въ восторгъ и молодежь и стариковъ.
   Сакля его отца была рядомъ съ саклей родителей Нины, и такимъ образомъ каждый день представлялось не мало случаевъ влюбленнымъ видѣться, не прибѣгая даже для этого ни къ какимъ особеннымъ хитростямъ.
   Нина не могла наглядѣться на своего милаго. Она шептала ему нѣжныя признанія и клятвы -- и, наслушавшись этихъ сладкихъ рѣчей, нацѣловавшись и намиловавшись вдоволь со своей красавицей, онъ, перекинувъ черезъ плечо винтовку, пускался въ горы. Онъ сіялъ счастьемъ, почти захлебывался отъ избытка здоровья, молодости и силъ, которыя кипѣли въ немъ. Ему казалось, что -- несмотря на то, что онъ только бѣдный горецъ и ничего больше -- онъ счастливѣе всѣхъ на свѣтѣ и весь свѣтъ принадлежитъ ему.
   О старомъ Гудѣ онъ не очень-то заботился. Продѣлаетъ съ нимъ ревнивый духъ какую-нибудь штуку -- онъ только выбранитъ его хорошенько, да и то не отъ злости, а просто по привычкѣ.
   -- Ишь, старый дуракъ!-- крикнетъ онъ своимъ звучнымъ голосомъ такъ, что эхо пойдетъ по горамъ.-- Опять чуть было не спихнулъ въ пропасть! Видно дѣлать тебѣ нечего... Да вотъ жаль -- не боюсь я тебя, не на таковскаго напалъ!..
   И осторожно перебираясь надъ самой крутизной по камнямъ, которые такъ вотъ и сыпятся подъ ногами, цѣпляясь за вѣтки молодого кустарника, которыя вотъ-вотъ не выдержатъ его тяжести, обломятся и увлекутъ его на дно стремнины -- Сасико легко, проворно вскарабкивался на уступы скалы. Онъ выжидалъ, пока туманъ не прояснится, и снова пускался за притаившейся газелью. Онъ ужъ измучилъ ее своимъ преслѣдованіемъ и, несмотря ни на какія препятствія, выставляемыя Гудомъ, наститалъ-таки ее. Въ горахъ раздавался выстрѣлъ -- мѣткая пуля попадала прямо въ цѣль. Сасико возвращался домой съ добычей, помышляя о своей Нинѣ, которая уже ждала его, считая минуты.

-----

   Въ горахъ бушевали бури. Снѣгъ падалъ хлопьями и устилалъ и голыя скалы, и цвѣтущія пастбища. Пожелтѣвшіе листья спадали съ деревьевъ, кустарниковъ. Наступала зима. Осетины запирались въ своихъ сакляхъ. Нина уже больше не выходила въ горы, занесенныя снѣгомъ. Гуду труднѣе было ее видѣть.
   Но за то Сасико видалъ ее часто, еще чаще прежняго, и любовь ихъ не ослабѣвала, а напротивъ, росла съ каждымъ часомъ. Уже весь аулъ зналъ про любовь эту, уже всѣ говорили о скорой свадьбѣ красавицы Нины.
   Старый Гудъ выходилъ изъ себя: ему не удавалось погубить Сасико, ему не удавалось разлюбить неблагодарную Нину, хоть онъ теперь и желалъ-бы этого.
   "Не бывать ей его женою!" -- рѣшилъ онъ, и ужъ только издали наблюдалъ за ними, подкарауливая удобный случай.
   Такой случай не долго заставилъ себя ждать.
   Разъ молодые люди остались вдвоемъ въ саклѣ. Они крѣпко-накрѣпко заперли дверь и, увѣренные, что никто не можетъ помѣшать имъ, предались самой нѣжной бесѣдѣ. Они рѣшили теперь послѣдніе вопросы: какъ и когда быть ихъ свадьбѣ. Ихъ родители ничего не имѣли противъ ихъ соединенія; все складывалось самымъ благопріятнымъ для нихъ образомъ.
   Сасико обѣщалъ Нинѣ, что будетъ всю жизнь крѣпко любить ее, будетъ на нее работать и никогда не допуститъ, чтобы она въ чемъ-нибудь терпѣла недостатокъ. Но Нина не думала совсѣмъ о недостаткѣ.
   Онъ съ нею, онъ никогда ее не покинетъ -- чего-же больше?
   Но все-же она заставляла его поклясться, что онъ никогда не возьметъ себѣ другой жены, хотя-бы достатокъ его черезъ нѣсколько лѣтъ и увеличился настолько, чтобы позволить ему такую роскошь.
   Сасико взглянулъ на нее. Никогда она не была еще такъ хороша, какъ въ это утро.
   Онъ вспомнилъ всѣхъ молоденькихъ дѣвушекъ аула, всѣхъ, которыхъ когда-либо встрѣчалъ -- и рѣшилъ, что всѣ онѣ, вмѣстѣ взятыя, не стоятъ ея мизинца. Поэтому онъ, не долго думая и отъ всего сердца, поклялся ей, что даже не взглянетъ никогда на другую женщину, будь она хоть княжеская дочь.
   Нина крѣпко обняла его, спрятала на грудь его свою голову. Онъ покрывалъ поцѣлуями ея роскошные волосы, ея лобъ, ея нѣжныя щеки.
   Они были увѣрены, что никто ихъ не видитъ -- и ошибаюсь.
   Старый Гудъ все видѣлъ и не могъ больше вынести этого зрѣлища.
   Не то стонъ, не то крикъ злобной радости вырвался изъ могучей груди его и раскатился по горамъ, такъ что закачались сосны и отряхнули снѣгъ со своихъ вѣтвей. Захватилъ старый Гудъ огромную снѣжную глыбу и со всего размаха кинулъ ее на саклю, въ которой миловались Нина и Сасико.

-----

   Со всѣхъ сторонъ завалило снѣгомъ саклю. Выйти изъ нея не было никакой возможности, да и нужно было дня два, три работать, чтобы снаружи ее очистить и прорубить лазейку къ двери.
   Нина и Сасико услышали глухой ударъ и думали, что потолокъ рушится надъ ними. Но потолокъ не обрушился, только тьма кромѣшная настала -- и поняли они, въ чемъ дѣло.
   -- Мы завалены снѣгомъ!-- прошептала дѣвушка.
   -- Да, ну такъ что-же?-- весело отвѣтилъ Сасико.-- Тѣмъ лучше. Мы одни и много пройдетъ времени, пока отгребутъ снѣгъ и отворятъ двери. Мы одни!..
   Онъ крѣпко прижалъ къ себѣ невѣсту.
   -- Но я хочу тебя видѣть,-- шепталъ онъ:-- я хочу любоваться на красоту твою! Да, и вотъ, смотри, у тебя холодѣютъ руки...
   Онъ развелъ огонь. И не одинъ часъ просидѣли они передъ этимъ огнемъ, отдаваясь своимъ мечтамъ и не замѣчая времени.
   Но все-же голодъ заставилъ ихъ очнуться.
   -- Чего-бы намъ поѣсть?-- вдругъ проговорилъ Сасико.
   -- Постой, милый, я поищу чего-нибудь, можетъ, что и найдется,-- отвѣтила вставая Нина.
   Она нашла двѣ лепешки и небольшой кусокъ сыру.
   Утолили влюбленные голодъ и снова предались своимъ мечтамъ и разговорамъ, и снова не замѣчали времени.
   Но оно шло. Прошли сутки, начались другія. Голодъ томилъ и Сасико и Нину, а ѣсть уже было нечего -- отъ двухъ лепешекъ и сыру не осталось и крошки. Сначала они энергично боролись съ голодомъ, но онъ начиналъ побѣждать ихъ. Они успокаивали другъ друга, повторяя:
   "Вотъ, вотъ сейчасъ отроютъ насъ".
   Часы шли. И хотя имъ казалось, что они слышатъ недалеко голоса, но снѣжная глыба была по прежнему плотно прижата къ двери и маленькимъ окнамъ. Теперь они уже не говорили о взаимной любви, они уже не ласкали другъ друга, они даже не замѣчали другъ друга, а сидѣли по разнымъ угламъ сакли и только жадно прислушивались, только ждали съ сердечнымъ замираніемъ.
   А голодъ мучилъ все больше и больше. И Сасико и Нина чувствовали страшную слабость, которая усиливалась съ каждой минутой. Нина не выдержала и стала горько плакать.
   Прошли еще сутки, наступилъ четвертый день заключенія ихъ подъ снѣгомъ. Вопли отчаянія раздавались въ саклѣ. Нина, совершенно обезсиленная, лежала на войлочномъ коврѣ, стонала и ломала себѣ руки. Сасико какъ звѣрь метался изъ угла въ уголъ. Ему удалось поддержать огонь; но несмотря на самые тщательные поиски, въ саклѣ не нашлось ничего съѣдобнаго. Голодъ рвалъ его внутренности. Глаза его впали, окружились синевою и какъ-то неестественно и злобно горѣли.
   -- Умираю!-- стонала Нина, глядя на Сасико умоляющимъ, безнадежнымъ взглядомъ.
   Но ни любви, ни жалости не возбудилъ въ немъ этотъ слабый голосъ красавицы.
   Онъ остановился передъ нею, глаза его страшно блеснули, устремившись на круглое нѣжное плечо ея, выглядывавшее изъ-за распустившагося ворота сорочки, которую она въ отчаяніи на себѣ разрывала. Вдругъ онъ склонился надъ нею, крѣпко охватилъ ея станъ, прильнулъ къ этому плечу и... изо всѣхъ силъ вцѣпился въ него зубами.
   Нина отчаянно вскрикнула и почти лишилась чувствъ. Но въ эту самую минуту голоса послышались у двери. Дверь распахнулась и въ нее влился потокъ свѣта, потокъ свѣжаго зимняго воздуха.
   Съ трудомъ оторвали Сасико отъ Нины. Накормили несчастныхъ. Они пришли въ себя. Нинѣ перевязали плечо; стали ихъ разспрашивать, но они долгое время не могли ничего отвѣчать. Только по временамъ они взглядывали другъ на друга и тотчасъ-же отводили глаза въ сторону.
   Любовь, которой казалось и конца не будетъ, страсть, которою они жили и дышали,-- исчезли навсегда. Теперь они чувствовали другъ къ другу только отвращеніе, только ненависть...
   А тамъ, въ горной вышинѣ, раздавался неудержимый, бѣшеный хохотъ стараго Гуда. И отъ этого хохота груды камней отрывались отъ горы и скатывались въ долину...

-----

   "Вотъ какъ смѣется нашъ могучій Гудъ!" -- прибавляетъ обыкновенно старый осетинъ, разсказывая эту легенду.
   "А что-же сталось съ Ниной?" -- спрашиваютъ внимательные слушатели.
   "Съ Ниной?"
   Онъ опускаетъ глаза, лицо его выражаетъ нѣкоторое недоумѣніе.
   "А кто ее знаетъ! Я и самъ про нее допытывался у покойнаго дѣда, да тотъ такъ ничего вѣрнаго и не сказалъ мнѣ. Но бабка увѣряла, что красавица Нина весною, когда снѣга сошли и лужайки покрылись зеленью,-- отправилась въ горы, да больше и не возвращалась. Видно, Гудъ таки добился своего -- заманилъ ее на самую вершину. А что сталось съ нею въ его хрустальномъ замкѣ, о томъ кто-же разскажетъ? Разсказалъ-бы орелъ, если-бы говорить умѣлъ -- да и орелъ, пожалуй, не долеталъ никогда до жилища стараго Гуда"...
  
   1882 г.
  
Ко всем произведениям автора К списку авторов