Сю Эжен - Нищий | Книговод

НОВѢЙШІЯ
ПОВѢСТИ и РАЗСКАЗЫ.

СОЧИHEHІЕ
ЕВГЕНІЯ-СЮ, БАЛЬЗАКА И ОЖЕРА.

ПЕРЕВОДЪ СЪ ФРАНЦУЗСКАГО.

II.

МОСКВА.
ВЪ ТИПОГРАФІИ Н. СТЕПАНОВА.
1835.

НИЩІЙ.

СЦЕНЫ ИЗЪ ПАРИЖСКИХЪ НРАВОВЪ.

Теперь я занимаю въ лучшей части Парижа прекрасныя богато убранныя комнаты; моя библіотека состоитъ изъ большаго количества томовъ въ щегольскомъ переплетѣ; мягкіе ковры разостланы на полу, дабы нога ступала по онымъ безъ шума; большіе кисейные занавѣсы съ сложенными фигурными складками сверхъ пунцовыхъ шелковыхъ занавѣсъ.

Присовокупите къ тому, что я обладаю величайшимъ благомъ: независимостью совершенною.

Если мнѣ захочется перелистовывать небрежно новую книгу, я могу; если пожелаю лучше прогуливаться въ полулежащемъ положеніи въ колясочкѣ, запряженной двумя вороными конями, которые гордо поднимаютъ свои головы, стуча копытами въ землю и повинуются возжамъ блестяще одѣтого кучера, то и это могу, когда только мнѣ угодно.

Но прежде я жилъ въ шестомъ этажѣ на улицѣ Св. Іакова, въ маленькой закопченной комнаткѣ, совершенно на концѣ круглой лѣстницы, нечистой и почти безконечной. Бѣдный ученикъ Правъ, доведенный до необходимости, для пропитанія себя, давать уроки Лашынскаго языка по пятнадцати су за билетъ, или разрисовывать картинки по пяти франковъ за сотню! Я почиталъ себя неизъяснимо счастливымъ, ежели могъ купить столько дровъ, чтобъ протопить всю зиму мой каминъ, который такъ сильно дымился.

Если же мнѣ случалось быть такъ богатымъ, чтобъ пообѣдать въ Воскресенье у ресторатёра, и послѣ того засѣсть въ партерѣ Одеона или Маленькаго театра, о! это уже былъ день величайшаго блаженства!

И при всемъ томъ всегда съ удовольствіемъ воспоминаю сіи протекшіе дни моей юности, столь быстро и навсегда улетѣвшіе! Это отъ того, что я былъ тогда счастливъ, жилъ на авось въ этой блаженной безпечности, видѣлъ только настоящее, ни заботился о будущемъ!

А когда наступала ночь, я слыхалъ на лѣстницѣ проворную походку и шелестъ платья. О! какъ я былъ тогда счастливъ! Это была Жозефина.

Она входила запыхавшись, не въ состояніи будучи промолвитъ ни одного слова, волосы въ безпорядкѣ и щеки покрытыя краснымъ румянцемъ отъ сильной усталости.

Ея рука упадала на задъ моего стула, она клала свою голову на мое плечо, поднимала на меня свои большіе глаза и смотрѣла на меня улыбаясь.

Счастливъ будучи какъ не льзя болѣе, я не смѣлъ дѣлать ни малѣйшаго движенія, боясь уронить драгоцѣнное бремя и потерять удовольствіе чувствовать ея чистое и благовонное дыханіе.

Вдругъ молодая дѣвушка вскакивала и, какъ игривая и своенравная плутовочка, перебрасывала мои бумаги, отворяла ящики, перешаривала всѣ вещи; послѣ чего опять садилась съ дѣтскою важностію, и хотѣвши говорить о чемъ нибудь разсудительномъ, переходила въ скорости къ нѣжнымъ пустякамъ.

Наконецъ ей приходило вдругъ въ голову идти прогуливаться, и въ ту же минуту надобно было ей повиноваться. Схватившись рука съ рукою, мы бродили по темнымъ закоулкамъ Латинскаго квартала, или даже путешествовали до шумныхъ бульваровъ на коихъ въ полу-свѣтѣ двигались, скрещивались столько различныхъ особъ, вещей и фонарей, столько голосовъ, повторялись, смѣшивались съ разнообразными звуками.

Уединясь между сею толпою народа, мы жили другъ для друга; для насъ довольно было одного слова, взгляда, пожатія руки, чтобъ размѣняться нашими чувствами, чтобъ наслаждаться восторгами любви.

И тутъ представлялись безпрестанно для насъ предметы смѣха или грустныхъ впечатлѣній: печальная пѣснь дамы подъ покрываломъ, ссора простолюдиновъ; углообразная походка пьянаго, каррикатура выставленная за окошкомъ лавки, освѣщенной газомъ, и мы безпрестанно или хохотали отъ всего сердца, или сожалѣли отъ всего сердца.

Вечеромъ, по обыкновенію, мы весело прогуливались; вдругъ плачевный голосъ и видъ неизвѣстнаго, загородившаго почти намъ дорогу, прервалъ наши шутки и заставилъ остановиться.

Это былъ нищій.

Въ жизнь мою я не видалъ подобной физіогноміи.

Онъ былъ сухощавъ, высокъ ростомъ, со впалыми глазами, сѣдые и обстриженные кругомъ волосы выказывались изъ подъ старой дырявой шляпы. Длинный темнаго цвѣта камзолъ покрывалъ его туловище, согнутое, хотя еще замѣтно здоровое и сильное; наконецъ онъ казался старымъ болѣе отъ развратной жизни, нежели отъ лѣтъ.

Я сказалъ ему суровымъ голосомъ пропустить насъ; онъ отвѣчалъ на это дерзскимъ требованіемъ -- подать ему милостыню.

Раздосадованный его настойчивостію, я оттолкнулъ его моею палкою, каковую въ то время каждый ученикъ Правъ имѣлъ преимущество носить при себѣ. Онъ хотѣлъ еще противиться, и доведенный до крайности, я бросилъ его на земь сильнымъ толчкомъ.

Онъ всталъ въ такомъ ужасномъ гнѣвѣ, что заставилъ трепетать Жозефину; и удалился дѣлая намъ знаками угрозы.

Я смѣялся надъ сими безразсудствами, и утѣшая мою подругу, вскорости возобновили мы нашу прогулку, и скоро позабыли нищаго и гнѣвъ его.

Начинало становиться темно, и мы уже возвращались въ улицу Св. Іакова, занятые пріятными мечтами будущаго, мечтами, коимъ не суждено было никогда сбыться. Вдругъ Жозефина прервала меня: "посмотри!о, посмотри!" сказала она, "какая прекрасная шаль!" и своимъ нѣжнымъ пальчикомъ показывала она мнѣ отличный кашемировый платокъ, совершенство работы Французскихъ мануфактуръ.

Такое сильное желаніе видно было въ ея взорахъ, она, казалось, такъ бы была счастлива имѣть сію прекрасную шаль, что я внутренно самъ себѣ далъ слово купить оную для нее въ первый разъ, какъ скоро буду столько богатъ, чтобъ сіе выполнить.

На это надобно было по крайней мѣрѣ двадцать франковъ.

Я проводилъ Жозефину до ея квартиры, ибо мы видѣли бродящаго около насъ помянутаго нищаго въ то время, когда мы разсматривали шаль. Возвратясь домой, дабы поскорѣй имѣть способы купить для Жозефины шаль, я принялся работать всю ночь. Посудите о моемъ удовольствіи, когда пробилъ часъ идти на лекцію. Я былъ измученъ усталостію, хотѣлъ даже ложиться въ постель; но я пріобрѣлъ четвертую часть суммы, которой стоила шаль.

Во весь остатокъ недѣли, я утроивалъ таковымъ образомъ мою работу и отказывался даже отъ прогулокъ, не смотря на убѣжденія Жозефины. Но когда наступила Суббота, торгующій эстампами, для котораго я работалъ, вручилъ мнѣ столь давно съ нетерпѣніемъ желанные двадцать франковъ.

Я не могъ заснуть во всю ночь. Меня столько радовало воображаемое удивленіе Жозефины, когда послѣ завтра мы пойдемъ вмѣстѣ покупать желанную шаль.

Я не имѣю надобности увѣрять, сколь долгимъ показалось мнѣ слѣдующее Воскресенье.

Для довершенія непріятностей, Жозефина пришла поздно, обращалась со мною уже не такъ нѣжно, немного даже съ замѣшательствомъ, и это обхожденіе было для меня слишкомъ непріятно, не смотря на то, что я приписывалъ оное отказу, дѣланному мною въ прошедшихъ дняхъ, съ нею прогуливаться.

Мы пошли вмѣстѣ гулять. Сердце мое было сжато. Я не зналъ, что говорить съ Жозефиною, и она ни разу не пожала руки моей во все продолжительное время прогулки изъ улицы Св. Іакова до булевара Бонъ-Нувель.

-- Я остановился съ нею передъ окошками магазина. Шаль не была уже вывѣшана.

-- Ее вѣрно купили! сказалъ я съ печальнымъ вздохомъ.

Жозефина затрепетала.

Это мнѣ было очень пріятно. "О!" думалъ я самъ съ собою, "какъ она будетъ благодарить меня за то, что я подарю ей уборъ, столь нетерпѣливо желанный, и купленный мною на труды ночей, проведенныхъ безъ сна."

Я весело вошелъ въ лавку. Жозефина поблѣднѣла, вынула руку изъ подъ моей руки и остановилась на порогѣ.

-- Войдемъ, сказалъ я ей шутя. Почему знать? можетъ быть найдется еще другая подобная шаль; и можетъ быть для твоего милаго личика тебѣ и подарятъ ее.

Смущеніе Жозефины было неописанно.

-- Войдемъ, войдемъ! присовокупилъ я, не будучи уже въ состояніи скрывать своей радости и таща ее съ собою. Войдемъ! Ежели не найдется ни одного учтиваго кавалера, который захочетъ это сдѣлать, то я уже куплю для тебя.

Въ магазинѣ былъ одинъ прикащикъ, весьма громогласный. Онъ смотрѣлъ на насъ, когда мы спорили, съ насмѣшливымъ тономъ, который мнѣ очень не понравился; а потому я началъ съ нимъ говорить голосомъ, показывавшимъ, что я не позволю надъ собою смѣяться.

-- Мнѣ бы хотѣлось имѣть такую же шаль, которая нѣсколько дней тому назадъ выставлена была здѣсь за окошкомъ.

Толстый прикащикъ началъ смѣяться.

Жозефина бросила на него просительный взглядъ. Этотъ взглядъ родилъ во мнѣ тысячу мыслей, тысячу подозрѣній. Кровь вступила мнѣ въ лице.

-- Нѣтъ, продолжалъ прикащикъ продолжая смѣяться; барышня эта хорошо знаетъ, что то была послѣдняя. Эрнестъ вѣрно ей сказалъ объ этомъ, когда подарилъ оную ей,

Я взглянулъ на Жозефину. Онъ говорилъ правду.

Дать пощечину прикащику, обѣщая завтра съ нимъ увидѣться, съ ругательствомъ воспретить Жозефинѣ показываться ко мнѣ на глаза, было дѣломъ одного мгновенія, не зная даже самъ что дѣлаю, какъ будто въ бреду горячки.

Выходя изъ магазина, ужасный смѣхъ поразилъ слухъ мой, и я увидѣлъ исчезающую во мракѣ фигуру нищаго.

По утру надобно было имѣть дуэль съ толстымъ прикащикомъ, который гораздо искуснѣе владѣлъ аршиномъ, нежели шпагою, и котораго испугъ былъ слишкомъ замѣтенъ. Я рѣшился окончить столь неравную борьбу небольшою раною, данной моему противнику; вдругъ странный голосъ нищаго поразилъ слухъ мой, раздавшись въ нѣсколькихъ шагахъ отъ меня. Я вздрогнулъ, и прикащикъ, воспользовавшись симъ мгновеніемъ, пронзилъ мнѣ грудь: я упалъ безчувствъ.

Между тѣмъ, какъ меня несли домой, мнѣ казалось, какъ будто во снѣ, что я вижу передъ собою насмѣшливое выраженіе лица нищаго. Я хотѣлъ закричать, чтобъ его удалили; но какая-то смрадная рука закрыла мнѣ ротъ, кровь удушала меня и я упалъ безъ чувствъ.

Нѣсколько дней сряду я былъ между жизнію и смертію, и выздоровленіе мое было продолжительно; наконецъ юныя лѣта мои восторжествовали надъ опасностію отъ полученной раны, и я черезъ шесть мѣсяцевъ могъ впервые выдти на свѣжій воздухъ.

Толстый прикащикъ, меня ранившій, будучи въ отчаяніи, что чуть чуть не сдѣлался убійцею человѣка изъ пустой шутки, не отходилъ отъ моей постели во все то время, когда жизнь моя находилась въ опасности, и во все продолженіе времени моего выздоровленія, онъ посвящалъ мнѣ всѣ минуты досуга. Тронутый таковою дружбою, я почувствовалъ къ нему душевное расположеніе. Онъ подалъ мнѣ руку, помогъ сойти съ моего шестаго этажа и былъ моею подпорою во время первой моей прогулки послѣ выздоровленія, которое однако не было продолжительна.

Потомъ онъ обѣщалъ мнѣ способствовать къ отмщенію надъ проклятымъ нищимъ, главнѣйшею пружиною всѣхъ моихъ несчастій, невѣрности Жозефины, моей дуэли и раны. Нищій передавалъ моей малюткѣ письмы отъ Коммиссіонера Эрнеста, влюбленнаго въ нее уже съ давняго времени. Онъ увѣдомилъ сего молодаго человѣка, сколько ей хочется ииѣть кашемировый платочекъ; онъ скрытно провелъ его въ спальню Жозефины, и побѣжалъ разсказать въ магазинѣ успѣхъ Эрнеста и мою потерю.

Окончивъ нашу прогулку, хотѣли мы уже идти домой, какъ вдругъ замѣтили на концѣ улицы множество народа. Посрединѣ сей толпы, двое негодяевъ, пьяные, валялись въ пыли и произносили отвратительные крики. Я узналъ голосъ нищаго и, не смотря на мою слабость, побѣжалъ къ тому мѣсту.

Увидѣвши меня, злодѣй засмѣялся, насмѣшливымъ образомъ приподнялся на локтяхъ и показывая мнѣ на женщину, коверкавшуюся подлѣ него, сказалъ: "довольно ли я отмстилъ за себя?"

Товарищь мой утащилъ меня отъ сего зрѣлища въ жалостномъ положеніи. Женщина, раздѣлявшая отвратительное пиршество нищаго, увы! была Жозефина!