Дриль Дмитрий Андреевич - Что говорилось на международном уголовно-антропологическом конгрессе в Брюсселе

НАУЧНЫЙ ОБЗОРЪ.

Что говорилось на международномъ уголовно-антропологическомъ конгрессѣ въ Брюсселѣ *).

*) Русская Мысль, кн. II.

Второй, день работъ конгресса, вслѣдствіе происшедшаго столкновенія взглядовъ представителей двухъ противуположныхъ направленій въ уголовномъ правѣ: новаго или уголовно-антропологической школы и стараго или такъ называемой классической школы, былъ днемъ самыхъ оживленныхъ и горячихъ преній.

Поводомъ къ столкновенію послужилъ представленный мною докладъ объ основныхъ принципахъ первой школы. Въ немъ я старался формулировать по возможности въ краткихъ положеніяхъ основныя начала, которыя общи всѣмъ иди, по меньшей мѣрѣ, значительному большинству послѣдователей новаго направленія, разнящихся въ деталяхъ ихъ мнѣній. При этомъ я указывалъ, что если, по научнымъ воззрѣніямъ нашего времени, въ основѣ всѣхъ безъ исключенія душевныхъ движеній лежитъ неразрывно связанный съ ними органическій элементъ, то онъ же неминуемо долженъ лежать и въ основѣ человѣческой преступности и ея разновидностей. Вмѣстѣ съ тѣмъ, я указывалъ и на всю несостоятельность дѣленія на двѣ теоріи преступности -- соціальную и органическую, тогда какъ живая дѣйствительность знаетъ лишь одну -- соціально-органическую.

Основные принципы уголовно-антропологической школы я формулировалъ въ слѣдующихъ 7 положеніяхъ: 1) Основаніемъ наказанія и его первенствующею цѣлью новое направленіе признаетъ не возмездіе, а необходимость огражденія общества отъ зла преступленія. 2) Антропологическая шкода стремится изучить при помощи всѣхъ точныхъ научныхъ методовъ разновидности дѣйствительныхъ преступниковъ, производящія ихъ причины, ихъ дѣятельность, ихъ преступленія и наиболѣе дѣйствительныя средства воздѣйствія на нихъ. 3) Въ преступленіи антропологическая школа видитъ результатъ взаимодѣйствія особенностей психо-физической организаціи преступника и внѣшнихъ воздѣйствій. 4) Антропологическая школа разсматриваетъ преступника, какъ въ большей или меньшей мѣрѣ несчастную, порочную, неуравновѣшенную и недостаточную организацію, которая вслѣдствіе того мало приспособлена къ борьбѣ за существованіе въ легальныхъ формахъ. 5) Причины преступленія антропологическая школа дѣлитъ: a) на ближайшія -- порочности психо-физической организаціи дѣятеля; b) болѣе отдаленныя -- неблагопріятныя внѣшнія условія, подъ вліяніемъ которыхъ постепенно вырабатываются первыя; с) предрасполагающія, подъ вліяніемъ которыхъ порочныя организаціи наталкиваются на преступленія. 6) Уголовно-антропологическая школа изучаетъ преступниковъ и совершаемыя ими преступленія, какъ естественно-общественныя явленія, во всей совокупности ихъ разнообразныхъ факторовъ, даже наиболѣе отдаленныхъ. Этимъ она сливаетъ вопросъ о преступности съ великимъ соціальнымъ вопросомъ нашего времени и настаиваетъ на необходимости широкихъ мѣръ предупрежденія для успѣшности борьбы съ преступленіемъ. 7) Исходя изъ этихъ положеній, уголовно-антропологическая школа отрицаетъ разумность напередъ опредѣленныхъ мѣръ репрессіи и ставитъ ихъ въ зависимость отъ изученія индивидуальныхъ особенностей каждаго дѣятеля преступленія.

Развивая свой докладъ въ изустной рѣчи передъ конгрессомъ, я остановился, главнымъ образомъ, на четвертомъ положеніи, причемъ разсматривалъ особенности предрасположенныхъ организацій преимущественно съ психической стороны, -- со стороны дефектовъ ихъ сложнаго общаго чувства или самочувствія, особенностями котораго, какъ и у всѣхъ людей вообще, опредѣляются особенности ихъ дѣятельности и въ основѣ которыхъ лежитъ неблагопріятное и дурно уравновѣшенное развитіе различныхъ органическихъ системъ, зависящее отъ особенностей упражненій какъ въ теченіе индивидуальной жизни, такъ и въ теченіе жизни восходящихъ.

Рѣшительными противниками выставленныхъ мною положеній выступили нашъ соотечественникъ г. Закревскій и бельгійскій товарищъ прокурора г. Meyers. Г. Закревскій заявилъ, не колеблясь, что уголовно-антропологической школы не существуетъ. Если говорятъ объ итальянской школѣ, то она уже умерла и представляетъ собою фактъ прошлаго. Отъ возмездія всѣ уже давно отказались и потому безполезно говорить о таліонѣ. Новаторы возстаютъ противъ метафизики, а сами даютъ лишь рискованныя гипотезы.

Г. Meyers рекомендовался "прирожденнымъ классикомъ, повинующимся импульсамъ своей организаціи", и послѣдователемъ Thonissen'а, нравственныя и соціальныя теоріи котораго онъ раздѣляетъ. Онъ объявилъ себя рѣшительнымъ сторонникомъ ученія о неограниченной свободѣ воли (libre arbitre). Въ противность г. Закревскому, онъ призналъ возмездіе основаніемъ наказанія и не менѣе рѣшительно утверждалъ, что уголовно-антропологическая школа будто бы расшатываетъ нравственность и, усиливая строгость репрессіи въ теоріи, ослабляетъ ее на практикѣ.

Эти взгляды не встрѣтили, однако, благопріятнаго пріема въ собраніи и, притомъ, настолько, что г. Закревскій счелъ нужнымъ воспользоваться случаемъ, чтобы сгладить впечатлѣніе собранія. Черезъ два дня по поводу другого вопроса онъ заявилъ, что его неосновательно приняли за реакціонера. Онъ, конечно, не ломброзіанецъ, но онъ послѣдователь научно-антропологической школы.

Третій ораторъ, говорившій по поводу представленнаго мною доклада, былъ молодой и очень талантливый аббатъ De Baéts. Указавъ, что въ настоящее время существуютъ двѣ школы -- старая юридическая и новая и, притомъ, уже очень сильная -- уголовно-антропологическая. Онъ высказалъ мнѣніе, что необходимо искать ихъ въ пунктѣ соприкосновенія. Наука энциклопедична. Она не медицина, не физіологія, она -- совокупность всѣхъ знаній, исходнымъ пунктомъ которыхъ должно служить изслѣдованіе явленій. Старая юридическая школа, по мнѣнію оратора, должна будетъ взять назадъ нѣкоторыя свои апріорныя положенія, но и школа антропологическая должна отказаться отъ нѣкоторыхъ своихъ слишкомъ абсолютныхъ положеній. Преступленія суть явленія нравственной области. Необходимо, чтобы юристы, ученые и священники изучали утвержденія положительныхъ наукъ.

Послѣдующіе ораторы возражали противъ воззрѣній гг. Закревскаго и Moyers, такъ что мнѣ не пришлось почти отвѣчать на нападки.

Проф. van Hamel справедливо замѣтилъ, что уголовная антропологія и теперь представляетъ положительныя данныя, а вовсе не гипотеза. Къ числу такихъ данныхъ принадлежитъ, наприм., вліяніе особенности организаціи на наши дѣйствія, доказываемое фактами. Идея правосудія, противуполагаемая ораторами идеямъ новой школы, сама представляетъ крупную гипотезу. Сколько злоупотребленій совершено во имя этой идеи хотя бы въ Брюсселѣ! Идея защиты общества вовсе но представляетъ собою низкопробной идеи. Дѣло идетъ вовсе не о защитѣ чего-либо отжившаго и мертваго, а, напротивъ, о защитѣ сложнаго и живого соціальнаго организма и его мирнаго умственнаго и нравственнаго преуспѣнія и развитія, съ которымъ неразрывно связано развитіе и благо всѣхъ и каждаго.

Всѣ послѣдующіе ораторы съ особеннымъ вниманіемъ и съ особеннымъ удовольствіемъ отнеслись къ мысли De Baéts о необходимости соглашенія двухъ школъ.

Устами проф. Gauckler'а и Nyssen'а представители юридической школы заявили, что противуположенія между школами не существуетъ и что есть полная возможность соглашенія. Въ свою очередь предсѣдательствовавшій проф. Heger заявилъ, что соглашеніе представляетъ собою осуществленіе надеждъ всѣхъ антропологовъ. По проф. van Hamel совершенно основательно замѣтилъ при этомъ, что относительно методовъ изслѣдованія не можетъ быть никакихъ уступокъ и что этими методами должны быть методы положительныхъ паукъ, критеріемъ же для отвѣтственности, но не менѣе справедливому замѣчанію Otlet, должна быть разумная наука, а не одинъ лишь ничѣмъ не вооруженный здравый смыслъ.

-----

Противъ самой идеи соглашенія, которое, по мнѣнію проф. Houzé, составляетъ славу брюссельскаго конгресса, конечно, возразить ничего нельзя; напротивъ, его скорѣйшее осуществленіе представляется крайне желательнымъ. Разъ криминалисты-классики усвоятъ точные методы изслѣдованія и признаютъ его задачи, указываемыя уголовно-антропологическою школой,-- задачи, состоящія въ томъ, чтобы вскрыть всестороннюю причинность явленій въ сферѣ человѣческой преступности, тогда всѣ послѣдователи новаго направленія могутъ съ легкимъ сердцемъ присоединиться къ соглашенію. Эта мысль вполнѣ удачно выражена проф. Houzé, который остроумно замѣтилъ, что онъ принимаетъ разумный бракъ, освященный аббатомъ De Baéts, но еслибы бракъ долженъ былъ освѣщаться г. Meyers, то немедленный разводъ былъ бы неминуемъ.

При сдѣланныхъ оговоркахъ, провозглашенное соглашеніе несомнѣнно есть крупная уступка со стороны криминалистовъ-кластиковъ, сдѣланная подъ давленіемъ фактовъ. Но этимъ уступка не можетъ ограничиться. Она должна будетъ идти далѣе до выставленныхъ мною положеній, которыя представляютъ собою только выводъ изъ фактически вполнѣ обоснованныхъ работъ антропологической школы. Къ этому съ необходимостью приведутъ сами громко говорящіе факты, причемъ, по мѣткому замѣчанію проф. Benedikt'а, конечно, не будетъ побѣжденныхъ, а только убѣжденные.

Въ заключеніе преній нашъ соотечественникъ проф. Мержевскій вполнѣ основательно замѣтилъ, что вырожденіе, о которомъ такъ много говорилось, не есть ни преступленіе, ни сумасшествіе; оно только почва, на которой развиваются причины, предрасполагающія къ тому и другому.

-----

Въ связи съ вопросами, затронутыми въ моемъ докладѣ, стояли доклады: проф. Gauckler'а объ относительной важности соціальнаго и антропологическаго элементовъ, чрезвычайно интересный докладъ проф. Liszt'а и докладъ проф. Benedikt'а о примѣненіи уголовной антропологіи. Всѣ эти доклады обсуждались въ одномъ изъ послѣдующихъ засѣданій.

По взгляду проф. Liszt'а, преступность представляетъ собою продуктъ двухъ факторовъ -- особенностей прирожденной или благопріобрѣтенной организаціи и общественныхъ условій. Чтобъ успѣшно бороться съ преступленіемъ, необходимо дѣйствовать на его факторы -- на соціальныя причины и на особенности самого преступника. Первыя, т.-е. общественныя условія, дѣйствуютъ трояко. Они вліяютъ на восходящихъ преступника и тѣмъ самымъ на наслѣдственность отъ нихъ. Они опредѣляютъ также и личное физическое и нравственное развитіе преступника и, наконецъ, воздѣйствуютъ во время, близко предшествующее преступленію. Устраненіе соціальныхъ причинъ преступности есть задача соціальной политики, выясненіе важнаго значенія которой есть заслуга уголовной антропологіи.

Въ средѣ преступниковъ наблюдаются двѣ различныя группы. Первая -- группа случайныхъ преступниковъ, которые наталкиваются на преступленіе премущественно неблагопріятными внѣшними условіями, хотя, конечно, и особенности организаціи при этомъ играютъ нѣкоторую роль. Безъ этихъ особенностей не было бы преступленій, но ихъ носители значительно не отличаются отъ средней другихъ людей. Вторая группа -- преступники профессіональные. Въ ихъ преступленіяхъ преобладаетъ вліяніе дурныхъ особенностей психо-физической организаціи и преступленіе является вѣрнымъ отраженіемъ индивидуальности дѣятеля. Хотя наклонность къ преступленію въ этой группѣ тѣсно связана и съ привычкою, но послѣдняя не исчерпываетъ ея.

Случайный преступникъ во внѣшности не отличается отъ другихъ людей и не представляетъ отличій. Преступникъ профессіональный, напротивъ, отмѣчается разнообразными признаками вырожденія прирожденнаго или благопріобрѣтеннаго.

Въ примѣненіи къ случайнымъ преступникамъ наказаніе имѣетъ цѣлью привить понятіе о ненарушимости права, а въ примѣненіи къ преступникамъ по натурѣ оно должно имѣть въ виду исправленіе, если оно возможно, или огражденіе отъ нихъ какъ общества, такъ и ихъ самихъ.

Не вдаваясь въ оцѣнку доклада проф. Liszt'а, замѣчу только, что сдѣланная имъ классификація вовсе не исчерпываетъ разновидности группъ преступниковъ и что самая основа ея несущественна.

Основныя мысли доклада проф. Benedikt а можно передать въ немногихъ словахъ. Прежде психологія преступника не изучалась и судьи, и прокуроры сами создавали себѣ эту психологію въ соотвѣтствіи съ практическими нуждами. Благодаря этому, множество даже больныхъ приносились въ жертву правосудію, что и неудивительно при такомъ положеніи. Но, чтобы дѣйствительно побѣждать враговъ общества, надо ихъ знать, и не только поверхностно, но надо имѣть возможность дать себѣ отчетъ въ основаніяхъ ихъ враждебности, въ силѣ ея и въ средствахъ примирить этихъ враговъ съ нормальнымъ порядкомъ, побѣдить ихъ или сдѣлать ихъ побѣжденными. Достиженіемъ такого знанія и задается уголовная антропологія, вмѣшательство которой въ развитіе науки уголовнаго права представляетъ собою одно изъ важнѣйшихъ явленій научнаго прогресса. Антропологическія и біологическія изслѣдованія безусловно необходимы, чтобы прочно обосновать науку уголовнаго права, уголовное законодательство и практику.

Послѣ предшествующихъ горячихъ дебатовъ всѣ эти доклады не вызвали очень оживленныхъ преній, потому что затрогиваемый ими вопросъ былъ уже въ значительной мѣрѣ исчерпанъ для настоящаго конгресса. Въ виду этого я не остановлюсь на преніяхъ и отмѣчу только высказанное во время нихъ мнѣніе д-ра Winkler'а о необходимости ввести уголовную антропологію въ психо-патологическую клинику и сдѣлать ее обязательною для студентовъ медиковъ и юристовъ. Нельзя не сочувствовать и не желать скорѣйшаго осуществленія этой мысли и особенно въ его послѣдней части. Образованіе юристовъ нашего времени слишкомъ еще грѣшитъ со стороны сообщенія знаній естественныхъ особенностей составныхъ единицъ того цѣлаго, изученію явленій котораго они посвящаютъ себя.

-----

На четвертый день работъ конгресса, въ присутствія бельгійскаго короля, обсуждался весьма интересный и важный вопросъ о преступной толпѣ, который, вслѣдствіе упорныхъ изученій гипнотизма, до нѣкоторой степени является какъ бы вопросомъ дня. Вопросъ этотъ былъ поставленъ докладомъ Tard'а. Онъ интересенъ въ научномъ отношеніи, какъ вопросъ о взаимодѣйствіи въ массахъ, а важенъ въ практическомъ отношеніи особенно въ наше время, когда толпа такъ не рѣдко выступаетъ въ активной роли.

Основная мысль Tard'а состоитъ въ томъ, что всякое, даже самое совершенное соціальное соединеніе обыкновенно представляетъ собою низкій типъ организаціи, сравнительно съ его составными элементами, и что коллективный умъ никогда не сравнится съ умомъ наиболѣе посредственнаго изъ своихъ членовъ. Отсюда и пословица: "Senatores boni viri, senatus autera mala bestia". Тѣмъ болѣе это надо сказать о самомъ низкомъ изъ соціальныхъ аггрегатовъ -- толпѣ, т.-е. о болѣе или менѣе многочисленномъ собраніи людей, объединенныхъ общпостью вѣрованія, страсти или цѣли, которое, даже по сравненію съ цивилизованною націей, есть явленіе ретроградное. Въ совокупности людей, составляющихъ толпу, проходитъ, какъ кровь въ средѣ клѣтокъ организма, экзальтированное чувство ихъ солидарности, токъ ихъ взаимнаго чрезмѣрнаго возбужденія, немедленно выдѣляющіе ихъ изъ среды всего остального человѣчества и дѣлающіе ихъ чуждыми ему. Члены толпы какъ бы возвращаются къ нравственному состоянію лицъ, входившихъ въ исключительныя связи первобытной семьи, объединявшейся единствомъ крови. Вотъ почему, по мнѣнію Tard'а, самыя возвышенныя цѣли и чувства, сводящія людей въ толпу, не препятствуютъ значительному пониженію ихъ нравственности, какъ это, напримѣръ, наблюдалось хотя бы въ XVI вѣкѣ въ средѣ нѣмецкихъ крестьянъ, шедшихъ во имя братства и любви къ ближнему, а въ то же время предававшихся грабежамъ и кражамъ.

Еще болѣе ретроградное явленіе представляетъ собою толпа по сравненію съ отдѣльнымъ индивидуумомъ. Сравненіе въ отношеніи организаціи, напримѣръ, полипа -- животнаго, съ полипникомъ -- почти растеніемъ, пчелы съ роемъ, муравья съ муравейникомъ и т. д. То же имѣетъ мѣсто и по отношенію къ человѣку. Даже секта., состоящая изъ либераловъ, наклонна къ нетерпимости и деспотизму, а тѣмъ болѣе наклонна къ нимъ толпа, которая не терпитъ со стороны отдѣльнаго индивидуума ни противодѣйствій, ни возраженій, но которая при встрѣчѣ съ вооруженною силой охватывается страхомъ и легко разсыпается, переходя, такимъ образомъ, отъ деспотизма къ подлости. Толпа, какъ и первобытные люди, не знаетъ ни сомнѣній, ни колебаній. Она въ существѣ своемъ догматична и страстна, но, въ то же время, и противорѣчива. Съ нею отъ Капитолія и до Терпейской скалы всегда одинъ только шагъ. По своимъ быстрымъ переходамъ къ противуположнымъ чувствамъ, толпа проявляетъ присущую ей неуравновѣшенность, такъ что, состоя изъ людей достаточно душевно здоровыхъ, она легко становится однимъ сумасшедшимъ.

Но почему толпа, какъ показываетъ наблюденіе, выражаетъ свое внутреннее согласіе только унисономъ? Почему она не знаетъ гармоніи убѣжденій и уравновѣшенности при посредствѣ взаимной терпимости? Почему она не знаетъ середины между единомысліемъ и анархіей? Потому, отвѣчаетъ Tarde, что единомысліе есть результатъ односторонняго подражанія, результатъ вліянія нѣсколькихъ вожаковъ почти безъ взаимности, тогда какъ гармонія цивилизованной націи есть результатъ обмѣна различныхъ вліяній между изобрѣтателемъ и подражателями.

Въ толпѣ изъ всѣхъ стимуловъ дѣятельности до наибольшаго возбужденія и экзальтаціи усиливается стимулъ низшаго порядка -- самолюбіе, и, притомъ, въ низшей его формѣ -- стремленія блистать въ сферѣ близко насъ окружающихъ, не заботясь объ одобреніи общества въ широкомъ смыслѣ слова. Уже одинъ фактъ собранія вмѣстѣ значительно повышаетъ смѣлость и чувство силы, но при этомъ, къ сожалѣнію, онъ возбуждаетъ вовсе но лучшія стороны ума и сердца.

И такъ, въ массѣ люди нравственно и умственно хуже, нежели въ одиночку. Но, спрашивается, отчего же зависитъ это? Докладчикъ отвѣчаетъ намъ указаніемъ на наиболѣе заразительныя явленія и наиболѣе вліяющія натуры. По его мнѣнію, наиболѣе заразительны не удовольствія и страданія, а желанія, любовь, ненависть, убѣжденія положительныя или отрицательныя, выраженія довѣрія или недовѣрія, похвалы или порицанія. При этомъ ненависть, какъ показываетъ опытъ, заразительнѣе любви, порицанія заразительнѣе похвалъ. Вотъ почему хорошія движенія толпы такъ легко и часто переходятъ въ дурныя и отвратительныя, и это тѣмъ болѣе, что заразительнѣйшее изъ человѣческихъ дѣйствій есть убійство и половыя безобразія, которыя нерѣдко взаимно возбуждаютъ другъ друга и совершаются совмѣстно.

Толпа живота не умомъ, а преимущественно чувствами, и на нее вліяютъ вовсе не избранники, а большею частью подонки общества. Объяснить это вліяніе столь же трудно, какъ и объяснить способность гипнотизировать. При этомъ болѣе важную роль, повидимому, играетъ сила воли, а не способности и силы ума. Къ первой присоединяются, вѣроятно, и какія-либо другія неуловимыя вліянія особенностей черта лица и тѣлесной конструкціи, а можетъ быть и неуловимыя половыя вліянія.

Аггрегаты, называемые толпами, разнятся другъ отъ друга, и на это различіе оказываютъ вліяніе причины физическія и физіологическія, какъ, наприм., времена года, особенности національности и т. д. Но душа толпы -- цѣль, которая ее сформировала и безъ которой она не составится. Цѣль эта и эти страсти являются обыкновенно результатомъ продолжительной пропаганды идей, вульгаризаціи той или другой болѣе или менѣе искусственной потребности, а также и свѣжія воспоминанія о ближайшихъ предшествующихъ такихъ же движеніяхъ. Вотъ что придаетъ одинаковую окраску толпамъ часто на очень обширной территоріи.

На поведеніе толпы въ значительной степени вліяетъ профессія ея членовъ, ихъ общественное положеніе, ихъ привычка жить въ городѣ или деревнѣ и т. д. Въ городской толпѣ заразительность достигаетъ высшей степени быстроты и силы. Городская толпа состоитъ изъ личностей болѣе нервныхъ, женственныхъ, впечатлительныхъ, рѣзко измѣнчивыхъ, нестойкихъ и легко переходящихъ изъ одной крайности въ другую. Такими именно толпами и совершаются революціи. Деревенская толпа, напротивъ, труднѣе возбудима, но за то она болѣе настойчива и упорна. Та и другая одинаково подвержены бреду величія, преслѣдованія и галлюцинаціямъ, но въ городской толпѣ чаще наблюдается то, что можно назвать нравственнымъ помѣшательствомъ, и именно въ ея средѣ надо искать спесимены того, что называютъ коллективною преступностью.

Одна изъ важнѣйшихъ разновидностей преступной толпы -- это шайка.

Что касается коллективной отвѣтственности, то, по мнѣнію докладчика, при опредѣленіи ея, необходимо различать вожаковъ отъ водимыхъ. На вожакахъ, главнымъ образомъ, и должно разражаться наказаніе. Но и водимые не могутъ быть свободны отъ него. Они, можетъ быть, и дѣйствовали несвободно, но эта несвобода зависѣла отъ ихъ личныхъ особенностей и потому причина дѣятельности лежала въ нихъ. Отвѣтственность ихъ будетъ тѣмъ менѣе, чѣмъ болѣе будетъ преступность цѣлаго, потому что чѣмъ болѣе усиливается организація толпы, тѣмъ болѣе стирается индивидуальность составляющихъ ее водимыхъ. Напротивъ, чѣмъ болѣе увеличивается преступность цѣлаго, тѣмъ болѣе увеличивается и отвѣтственность вожаковъ, которые вдохнули въ него свою душу.

Таковъ въ общихъ чертахъ докладъ Tard'а, Въ немъ затрогивается очень сложный и трудный вопросъ. Въ немъ не мало интересныхъ соображеній, остроумныхъ и вѣрныхъ взглядовъ, но въ общемъ затронутый вопросъ, все-таки, разработанъ, какъ мнѣ кажется, очень недостаточно. На конгрессѣ я не счелъ возможнымъ высказаться, потому что познакомился съ докладомъ только передъ самымъ засѣданіемъ, а ранѣе я не занимался вопросомъ о преступности толпы. И теперь я не имѣю въ виду пытаться разрѣшить столь сложный и трудный вопросъ; выскажу лишь нѣсколько соображеній.

Замѣчу, прежде всего, что толпа до крайности индивидуальна и что она варьируетъ въ своихъ особенностяхъ отъ случая къ случаю, подобно тому, какъ варьируютъ отдѣльныя личности, и, слѣдовательно, варьируетъ, какъ мнѣ кажется, въ гораздо, большихъ предѣлахъ, нежели это допускаетъ Tarde, если только я вѣрно понялъ его.

Особенности толпы зависятъ отъ особенности натуръ, составляющихъ ее членовъ, отъ особенностей условій, предшествовавшихъ ея сформированію, сопровождавшихъ его и т. д., а потому рѣшительное утвержденіе Tard'а, что толпа умственно и нравственно всегда ниже каждаго изъ своихъ членовъ, едва ли можетъ быть признано вѣрнымъ. Стоитъ, наприм., указать хотя бы на случаи распредѣленія толпою матеріальныхъ благъ, когда первое мѣсто отдается больнымъ, старымъ, малымъ и вообще слабымъ. Такая справедливость у единичнаго средняго человѣка при распредѣленіи, въ которомъ онъ самъ лично заинтересованъ, далеко не всегда наблюдается. Ссылаться въ видѣ образцовъ исключительно на ужасы, совершаемые иногда толпами, особенно толпами большихъ городовъ, во время народныхъ возмущеній, едва ли основательно. Не будемъ забывать, что во время такихъ движеній обыкновенно поднимается и загнанное, обездоленное отребье общества, которое обычно ютится въ различныхъ норахъ и берлогахъ, а теперь на время становится дѣятельнымъ общественнымъ элементомъ. Это несчастное отребье въ теченіе долгаго предшествующаго времени какъ бы систематически портится и совращается всѣми ужасными невзгодами своего жалкаго положенія и въ немъ, особенно подъ разрушительнымъ вліяніемъ злоупотребленій алкоголемъ, постепенно сохнутъ лучшія чувства и замѣняются органическою раздражительностью, завистью и глухою злобой ко всему сытому, сколько-нибудь радостному и счастливому.

Немудрено поэтому, что толпа, состоящая преимущественно изъ такихъ элементовъ, проявляетъ себя различными ужасами, особенно если она сформировалась и поднялась подъ вліяніемъ какого-нибудь акта несправедливости. Но, спрашивается, всякая ли толпа должна быть и бываетъ такой? Я далеко не поклонникъ дѣятельности толпы, но не могу не замѣтить, что совершеніе ужасовъ вовсе не лежитъ въ природѣ толпы. Въ подтвержденіе попытаемся присмотрѣться къ общимъ особенностямъ толпы, свойственнымъ ей по самому ея существу.

Остановимся, прежде всего, на усиленной склонности къ подражанію, которая, какъ извѣстно, наблюдается и охватываетъ всѣхъ входящихъ въ составъ толпы. Въ основѣ этой общей человѣческой склонности лежатъ, повидимому, общность организаціи и общее стремленіе двигательныхъ представленій переходить въ дѣйствія и проявляться въ соотвѣтствующихъ мускульныхъ движеніяхъ. Между тѣмъ, въ то время, когда мы видимъ болѣе или менѣе комбинированныя движенія другихъ, у насъ въ мозгу получаются впечатлѣнія отъ этихъ движеній, то-есть тѣ же двигательныя представленія, только болѣе яркія и сильныя. Естественно, что они, какъ и всѣ другія двигательныя представленія, будутъ также стремиться перейти въ соотвѣтствующія дѣйствія, иначе говоря, въ дѣйствія, какія мы только что видѣли, и тѣмъ самымъ вызовутъ подражательность. Поэтому-то въ толпѣ, при множественности совершающихся въ ней движеній и дѣйствій, такъ усиленно и развивается подражательность, причемъ наибольшее стремленіе къ подражанію, конечно, вызываютъ дѣйствія, выдѣляющіяся изъ среды другихъ, болѣе рѣзко бросающіяся въ глаза, потому что ихъ болѣе сильныя впечатлѣнія преодолѣваютъ всѣ остальныя.

Въ толпѣ постоянно совершаются многочисленныя движенія и волнуется цѣлое море звуковъ, вслѣдствіе чего каждый изъ составляющихъ ее членовъ ежеминутно и ежесекундно получаетъ множество разнообразныхъ сильныхъ впечатлѣній, которыя единовременно вліяютъ, тѣснятся, выталкиваютъ одни другія, повышаютъ своею силой общее возбужденіе и отвлекаютъ вниманіе во внѣ, къ окружающему. Такія условія вовсе не способствуютъ, а, напротивъ, препятствуютъ сосредоточиванію сколько-нибудь сложнымъ разсужденіямъ и мышленію. Поэтому послѣднее почти отпадаетъ, а, вмѣстѣ съ тѣмъ, конечно, отпадаетъ и его направляющая и задерживающая власть. Тому же самому способствуетъ и быстрота движеній, происходящихъ въ толпѣ, которая не оставляетъ времени для раздумья. Въ особо невыгодномъ положеніи находятся въ этомъ отношеніи люди болѣе или менѣе медленно думающіе и соображающіе и наоборотъ.

Вслѣдствіе всѣхъ этихъ условій дѣятельности въ толпѣ, возбужденія, сопровождающія всѣ воспріятія, у лицъ, входящихъ въ ея составъ, почти не восходятъ къ высшимъ разсудочнымъ центрамъ, а непосредственно распространяются по установившимся упражненіями ассоціаціоннымъ путямъ къ тѣмъ или другимъ среднимъ центрамъ чувствованій и внутренностей, а отъ нихъ и къ центрамъ движеній. При множественности же и разнообразіи набѣгающихъ впечатлѣній, въ толпѣ происходитъ сравнительно быстрая смѣна чувствъ, которыми она почти исключительно живетъ и движется. При этомъ каждое разъ пробужденное чувство, пока оно не смѣнилось другимъ, можетъ легко и быстро возрости до степени страсти, что обусловливается тѣмъ, что у каждаго отдѣльнаго лица оно возбуждается не только начальнымъ толчкомъ,-- тѣмъ или другимъ воспріятіемъ,-- а, напротивъ, еще подогрѣвается и усиливается вліяніемъ проявленій во внѣ въ движеніяхъ и звукахъ того же чувства и у всѣхъ окружающихъ.

Быстрымъ и непосредственнымъ переходомъ возбужденныхъ чувствъ въ соотвѣтствующую дѣятельность, помимо ослабленія и отпаденія разсудочной дѣятельности, содѣйствуетъ, повидимому, и чувство силы, охватывающее толпу. Это чувство вызывается въ ней какъ личнымъ возбужденіемъ, а, слѣдовательно, и подъемомъ органической дѣятельности у составляющихъ ее лицъ, такъ и ихъ инстинктивною увѣренностью во взаимной поддержкѣ.

Движенія въ сторону движенія толпы въ ней физически и нравственно до крайности облегчены. При этомъ индивидуумъ не встрѣчаетъ препятствій и не видитъ противъ себя множества, которое силою исходящаго отъ него сложнаго впечатлѣнія дѣйствуетъ подавляюще. Напротивъ, движенія противъ движеній толпы въ ней до крайности затруднены. При нихъ индивидуумъ всегда встрѣчаетъ противъ себя множество и живо ощущаетъ свое устрашающее одиночество.

Таковы главнѣйшія физіологическія, если можно такъ выразиться, особенности толпы. Вдумываясь въ нихъ и опредѣляя ихъ вліяніе, необходимо приходишь къ заключенію, что особенности дѣйствій той или другой толпы, прежде и больше всего, будутъ зависѣть и опредѣляться особенностями такъ называемой инстинктивной природы составляющихъ ее членовъ. Неравномѣрнымъ развитіемъ различныхъ органическихъ системъ съ ихъ инерваціей, зависящимъ отъ предшествующихъ жизненныхъ опытовъ, обусловливается большее или меньшее развитіе и потому полнота и сила различныхъ чувствъ и влеченій и ихъ болѣе или менѣе легкая возбудимость. Одни чувства сравнительно легко возбуждаются въ одной толпѣ и мало или почти не возбуждаются въ другой.

Кромѣ этого наиболѣе важнаго фактора -- степени и особенностей нравственно-физической культуры членовъ толпы, не малое вліяніе оказываетъ и ихъ предшествующая соціальная подготовка. Поводомъ къ образованію толпы можетъ послужить до извѣстной степени случайное обстоятельство и имъ, напротивъ, можетъ быть, обстоятельство, уже давно глубоко волновавшее каждаго изъ ея членовъ, вызывавшее въ немъ тѣ или другія чувства и установившее тѣ или другія ассоціаціи послѣднихъ съ представленіями и т. д.

Наконецъ, важную роль играютъ и лица, которыя, въ силу своихъ особенностей, находящихся всегда въ извѣстномъ соотвѣтствіи съ особенностями самой толпы, увлекутъ ее за собою и будутъ являться ея вожаками. Прежде всего, качества ихъ инстинктивной природы, затѣмъ ихъ большая или меньшая подготовленность, наличность или отсутствіе у нихъ опредѣленнаго плана, обдуманныхъ и систематизированныхъ воззрѣній на предметъ въ то время, когда они становятся во главѣ толпы, -- все это окажетъ не малое вліяніе на ея послѣдующую дѣятельность. Одни будутъ толкать ее на путь совершенія ужасовъ, тогда какъ другіе будутъ способствовать соотвѣтственно мѣрѣ своихъ силъ подъему въ ней благороднѣйшихъ чувствъ на значительную высоту, на которую, благодаря отсутствію взаимодѣйствія, они обычно не поднимаются у отдѣльныхъ ея членовъ средняго и даже болѣе высокаго уровня, а, вмѣстѣ съ тѣмъ, будутъ способствовать реализаціи этихъ чувствъ въ соотвѣтствующихъ дѣйствіяхъ. Конечно, и въ этомъ случаѣ толпа, въ силу своихъ основныхъ особенностей, будетъ сравнительно мало способна къ послѣдовательному обсужденію и зрѣло обдуманнымъ рѣшеніямъ. Но не будемъ забывать, что содержаніе и та или иная окраска мышленія даются ему движеніями чувства, а, слѣдовательно, и того, что называютъ инстинктивною и нравственною природой человѣка.

Таковы замѣчанія, которыя, по моему мнѣнію, необходимо сдѣлать и тѣмъ самымъ значительно обограничить утвержденія Tard'а, смотрящаго на всякую толпу съ полнымъ презрѣніемъ.

-----

Во время преній, возникшихъ по докладу Tard'а, д-ръ Дегтеревъ указалъ, что рекомендуемыя докладчикомъ правила коллективной отвѣтственности часто не соотвѣтствуютъ особенностямъ явленій дѣйствительности. При этомъ онъ привелъ въ примѣръ послѣдніе безпорядки въ Астрахани, гдѣ вожаками явились алкоголики и личности деградированныя.

Въ свою очередь д-ръ Garnier указалъ на одну изъ чрезвычайно важныхъ причинъ совершенія различныхъ звѣрствъ толпами. Такія толпы въ значительной мѣрѣ формируются изъ алкоголиковъ, вырождающихся и неуравновѣшаннихъ личностей, которыя, вслѣдствіе своей впечатлительности, стремительности и дурныхъ особенностей натуры, увлекаютъ толпу къ совершенію различныхъ звѣрствъ и ужасовъ.

Г. Tarde настаиваетъ на превосходствѣ отдѣльнаго человѣка,-- замѣтилъ проф. Benedikt,-- но не будемъ забывать, что человѣкъ -- животное общественное, которое въ обществѣ и совершенствуется. Ассоціація, какъ и все остальное, имѣетъ свои невыгоды, но лѣкарство противъ нихъ она находитъ въ самой себѣ. Не будемъ же слишкомъ восхвалять обособленіе и индивидуализмъ. Что касается меня, то я предпочитаю заблужденія филантроповъ истинамъ эгоистовъ. Конечно, толпа иногда способна совершать злодѣянія, передъ которыми остановился бы каждый изъ ея членовъ, но, вѣдь, преступленія и жестокости отдѣльныхъ лицъ, облеченныхъ властію, съ избыткомъ стоятъ жестокостей толпы. Если революціи совершали ужасы, то развѣ меньшіе ужасы совершали реакціи, притомъ, вполнѣ хладнокровно и обдуманно? При обсужденіи звѣрствъ толпы надо всегда помнить о большихъ запасахъ ненависти, накопленныхъ долгими годами въ каждомъ изъ ея членовъ, которые и увлекаютъ ихъ къ звѣрствамъ. Образованія этихъ капиталовъ ненависти и необходимо избѣгать, если мы не хотимъ видѣть проявленій жестокости.

-----

Вопросъ о такъ называемыхъ неисправимыхъ, который очень занималъ нашъ петербургскій международный тюремный конгрессъ, остановилъ на себѣ и вниманіе конгресса брюссельскаго. По этому вопросу было представлено 4 доклада. Но, прежде нежели говорить о нихъ, считаю нужнымъ предварительно сдѣлать одно замѣчаніе.

Во время преній, предшествовавшихъ докладамъ о неисправимыхъ, не разъ высказывалась мысль о виновности въ совершенныхъ преступленіяхъ самого общества, т.-е. того, кто судитъ, караетъ, а иногда и извергаетъ изъ своей среды преступника. Мысль эта, постепенно назрѣвающая, какъ результатъ болѣе тщательнаго изученія явленій преступности, раздѣлялась, насколько я могъ замѣтить, многими членами конгресса въ этой ея безотносительной формѣ. А, между тѣмъ, въ ней заключаются зародыши коренного переворота въ нашихъ воззрѣніяхъ на преступленіе, наказаніе и мѣры предупрежденія. Этимъ, однако, я вовсе не хочу сказать, чтобы мысль о виновности общества вела къ отрицанію мѣръ борьбы съ преступленіемъ въ лицѣ самого преступника. Отнюдь нѣтъ. Съ преступленіемъ, какъ однимъ изъ величайшихъ общественныхъ золъ, необходимо бороться со всею энергіей, и потому необходимо принимать мѣры противъ преступниковъ. Каковы бы ни были причины, а дурной и вредный продуктъ, все-таки, остается дурнымъ и вреднымъ. На это я считаю нужнымъ теперь же обратить особое вниманіе, для избѣжанія всякихъ дальнѣйшихъ недоразумѣній.

Мысль о виновности самого общества измѣняетъ наши понятія въ другомъ направленіи. Пока мы признаемъ виновность, т.-е. причинность, лишь на сторонѣ самого преступника, до тѣхъ поръ мы болѣе или менѣе злобно и раздражительно возмущаемся только его порочностью и преступностью и подъ вліяніемъ этого негодующаго чувства считаемъ справедливымъ и нужнымъ отмщать и мздовоздавать ему страданіемъ, большею частью по принципу возможнаго уравненія двухъ золъ -- зла наказанія и зла преступленія. Напротивъ, наше отношеніе значительно измѣняется, какъ только мы относимъ виновность, т.-е. причинность, главнымъ образомъ, на сторону самого общества и улавливаемъ истинную связь и зависимость явленій. Въ послѣднемъ случаѣ мы уже выходимъ изъ-подъ вліянія плохого совѣтника -- охватывавшаго насъ злобнаго чувства, и хотя, попрежнему, относимся къ преступленію и преступнику вполнѣ отрицательно и всѣми силами стараемся устранить ихъ, но дѣлаемъ это безъ прежняго озлобленія, подобно тому, какъ мы относимся, наприм., къ падающему камню, дальнѣйшія паденія котораго, а равно и паденіе всѣхъ другихъ такихъ же камней мы стремимся предотвратить всѣми возможными, но только разумными и потому цѣлесообразными средствами.

И такое отношеніе находитъ свое полное оправданіе въ наблюдаемой связи и зависимости явленій. Каждый изъ насъ, а въ томъ числѣ и преступникъ, прежде всего, уже родится на свѣтъ съ нѣкоторыми опредѣленными задатками, которые не имъ вырабатываются, а ему передаются. Унаслѣдованное, разъ появившись на свѣтъ, налипаетъ дальнѣйше развиваться въ зависимости отъ вліяній окружающихъ его внѣшнихъ условій, которыя въ свою очередь дурны или хороши независимо отъ его желанія и которыя также независимо отъ его желанія будутъ налагать неизгладимую печать на все его дальнѣйшее развитіе и будутъ направлять послѣднее. Первоначально онъ малъ, безсиленъ, неразуменъ и не имѣетъ возможности понимать и оцѣнивать по достоинству того, что мы называемъ добромъ и зломъ, порокомъ и добродѣтелью въ явленіяхъ жизни. Когда же онъ приходитъ въ возрастъ пониманія и оцѣнки, тогда онъ уже достаточно опредѣляется предшествовавшими вліяніями и начинаетъ дѣйствовать въ соотвѣтствіи съ ранѣе развившимися особенностями его натуры. Въ то время, когда только начиналась его порча, онъ ничего преступнаго въ точномъ смыслѣ слова еще не совершалъ, когда же эта порча,-- результатъ унаслѣдовавшаго и независимо отъ его воли и желанія привитаго къ нему его воспитаніемъ,-- уже достаточно развилась, тогда она-то и стала необходимою, ближайшею причиной его преступности.

Этотъ вполнѣ вѣрный взглядъ, вытекающій изъ изученія связи явленій, заставляетъ насъ, прежде всего, обращать вниманіе на общественныя условія, при которыхъ зарождаются, развиваются и живутъ различные члены общества. Онъ заставляетъ стремиться всѣми силами устранять и ослаблять условія неблагопріятныя и, напротивъ, увеличивать и усиливать условія благопріятныя. Онъ же заставляетъ насъ видѣть въ преступникѣ, прежде всего,несчастнаго, самою его порочностью и преступностью неминуемо осужденнаго на неудачи и страданія и заслуживающаго не истязаній, а необходимой ему помощи для нравственнаго подъема и исправленія.

Но взглядъ этотъ, повторяю опять, нисколько не устраняетъ необходимости самой энергичной борьбы съ преступленіемъ, которое разъѣдаетъ общество, а также не уничтожаетъ и въ самомъ преступникѣ спасительнаго, хотя и весьма тяжелаго чувства, сопровождающаго сознаніе своего нравственнаго уродства и убожества, какъ это ясно показываютъ многочисленные клиническіе случаи. Чему бы ни приписывалъ человѣкъ свои, справедливо порицаемые окружающими, недостатки, сознаніе ихъ одинаково можетъ быть тягостно для него и онъ съ одинаковою силой можетъ желать и стремиться къ ихъ улучшенію. Все будетъ зависѣть отъ силы сознанія и ощущенія ихъ наличности, которая, какъ насъ учитъ и нашъ собственный опытъ, вовсе не обусловливается тѣми или другими объясненіями причинности. Послѣ этого отступленія вернемся къ вопросу о неисправимыхъ.

-----

Всѣ доклады по этому вопросу были представлены юристами. Двое изъ докладчиковъ, проф. Thiry и van Нашеі, пришли къ заключенію о необходимости уничтоженія для неисправимыхъ опредѣленія напередъ мѣры наказанія. Признакомъ неисправимости всѣ докладчики считали рецидивъ. Проф. Thiry присоединилъ еще и другой признакъ. Причиной повторенія, по его мнѣнію, должно служить постоянное нравственное вліяніе (une influence morale pemanante) на волю преступника.

Неисправимые, по мнѣнію проф. Thiry, 1) должны содержаться въ пенитенціаріяхъ до тѣхъ поръ, пока это оказывается нужнымъ; 2) они могутъ быть освобождаемы только тогда, когда освобожденіе оказывается заслуженнымъ, и 3) они должны быть снова возвращаемы, какъ только это вызывается ихъ дурнымъ поведеніемъ на свободѣ. Неопредѣляемыя напередъ наказанія, естественно, не могутъ быть отбываемы въ одиночныхъ кельяхъ. Для нихъ необходимы колоніи съ совмѣстнымъ трудомъ въ теченіе дня и съ раздѣленіемъ на ночь. Для исправленія заключенныхъ на нихъ необходимо вліять правильно организованнымъ трудомъ, обученіемъ, нравственнымъ воспитаніемъ, а также и медицинскими средствами, поскольку послѣднія могутъ имѣть успѣхъ. Право присуждать къ наказанію должно принадлежать суду, а выборъ средствъ воздѣйствія и освобожденіе -- членамъ тюремной администраціи въ соединеніи съ членами наблюдательной коммиссіи и членами комитетовъ патроната.

Проф. van Hamel предлагаетъ нѣсколько иную систему. Признакомъ неисправимости, и по его мнѣнію, служитъ рецидивъ. Имъ можетъ служить и стеченіе многихъ преступленій, когда при этомъ существуютъ еще указанія на дурныя особенности натуры дѣятеля, и даже одно преступленіе, когда въ немъ проявляется исключительное извращеніе. Въ этомъ случаѣ послѣдующее изслѣдованіе можетъ восполнить недостаточность первичныхъ указаній.

Примѣненіе мѣръ противъ неисправимыхъ, по мнѣнію проф. van Hamel, должно происходить слѣдующимъ образомъ. Въ указываемыхъ закономъ случаяхъ судъ назначаетъ обычное наказаніе, но при этомъ прибавляетъ, что, но истеченіи извѣстнаго срока, должно имѣть мѣсто послѣдующее обсужденіе. При этомъ новомъ обсужденіи судъ принимаетъ во вниманіе всѣ данныя, какъ-то: наслѣдственность, все прошлое преступника, его поведеніе въ тюрьмѣ, всѣ его особенности и т. д., и если признаетъ необходимымъ примѣненіе къ нему мѣръ противъ неисправимыхъ, то постановляетъ о продолженіи содержанія въ тюрьмѣ и назначаетъ новый срокъ для новаго обсужденія и т. д. Но и ранѣе назначеннаго срока можетъ послѣдовать условное освобожденіе. Право постановлять о примѣненіи мѣръ противъ неисправимыхъ и о продолженіи срока содержанія должно принадлежать судебной власти при участіи защиты и съ выслушаніемъ мнѣнія тюремной администраціи и тюремнаго врача.

Третій докладчикъ, проф. Maus, видитъ въ преступникѣ не только злодѣя, но и несчастнаго. Онъ совѣтуетъ никогда но отчаиваться, все испытывать для его исправленія и поражать зло со всѣхъ сторонъ и всѣми средствами. Онъ не вѣритъ, чтобы въ такъ называемыхъ неисправимыхъ все доброе было подавлено вполнѣ, и думаетъ, что возвратъ возможенъ и для нихъ. Мѣры противъ рецидива, по его мнѣнію, могутъ быть двоякія: мѣры противъ общихъ причинъ, т.-е. противъ общественныхъ факторовъ преступности, какъ-то: бѣдности, алкоголизма, проституціи, крайней скученности въ нездоровыхъ жилищахъ и пр., и мѣры противъ самихъ рецидивистовъ. Послѣдніе, прежде нежели появиться передъ судомъ, должны быть предметомъ самаго серьезнаго изслѣдованія, которое должно направляться на ихъ душевное состояніе, ихъ особенности, а также на нравственныя и соціальныя причины ихъ рецидива. Вниманіе при этомъ должно быть обращаемо на наслѣдственность изслѣдуемаго, особенности его дѣтства, воспитанія, послѣдующей жизни, на предшествующія наказанія, ихъ вліяніе и т. д.

Изслѣдованіе, вслѣдствіе его важности для общества и обвиняемаго, должно быть поручаемо широко образованному слѣдственному судьѣ, который знакомъ съ преступниками, и при немъ должно быть допускаемо участіе защиты. Собранный матеріалъ долженъ служить основаніемъ для доклада слѣдственнаго судьи о рецидивистѣ и о причинахъ его рецидивизма, а докладъ въ свою очередь долженъ служить основаніемъ для принятія тѣхъ или другихъ мѣръ.

Лица, принадлежащія къ области душевной патологіи, должны обязательно передаваться въ вѣдѣніе спеціальныхъ лечебницъ и пріютовъ. Лица, пораженныя сравнительно легкими степенями вырожденія, и алкоголики должны помѣщаться въ тюрьмы-азили,-- учрежденія среднія между тюрьмой и больницей, гдѣ они должны оставаться до полнаго излеченія и исправленія. Привычные рецидивисты, впадающіе въ преступленія по слабости воли, должны помѣщаться въ тюрьмы, но здѣсь они должны подвергаться мягкому режиму съ характеромъ нравственнаго и профессіональнаго воспитанія. Для профессіональныхъ рецидивистовъ должна служить та же тюрьма, но съ режимомъ болѣе суровымъ и строгимъ. Сроки для всѣхъ рецидивистовъ вообще должны быть болѣе продолжительны и должны увеличиваться по мѣрѣ повторенія, доходя до пожизненнаго заключенія, которое, однако, не должно исключать возможности условнаго освобожденія.

Выборъ режима, его индивидуализація, назначеніе одиночнаго заключенія, переводъ исключенныхъ изъ тюремъ въ рабочіе дома, назначеніе условнаго освобожденія и т. д.,-- все это должно принадлежать тюремной администраціи, а произнесеніе приговора -- судебной власти.

Таково въ самыхъ общихъ чертахъ содержаніе докладовъ о такъ называемыхъ неисправимыхъ. Ясно даже съ перваго взгляда, что въ нихъ заключаются зародыши новой, болѣе раціональной и цѣлесообразной системы отношенія къ преступникамъ, не похожей на систему дѣйствующую, систему отмщенія и уравненія по произвольнымъ и неизвѣстно на основаніи чего устанавливаемымъ соотносительнымъ мѣрамъ предполагаемой тяжести преступленія и наказанія. Доклады, правда, предлагаютъ примѣненіе новой системы не ко всѣмъ, а только къ одной группѣ преступниковъ. Но очевидно, что зародыши реформы, будучи разъ приняты, не могутъ остановиться въ началѣ пути. По самому существу своему они предназначены по логической необходимости къ дальнѣйшему широкому развитію въ томъ же направленіи и, конечно, какъ съ качественной, такъ и съ количественной стороны.

-----

Во время послѣдовавшихъ за докладами дебатовъ я счелъ не безполезнымъ взглянуть на вопросъ о неисправимыхъ нѣсколько съ иной стороны, руководствуясь древнимъ правиломъ -- audiatur et altera pars. При этомъ я указалъ, что въ нашихъ понятіяхъ о наказаніи есть много завѣщаннаго намъ вѣками далекаго прошлаго, и что, не отрицая вполнѣ устрашенія, лично я мало надѣюсь на его спасительное вліяніе. Страхъ не дѣйствуетъ и не можетъ дѣйствовать постоянно. У другихъ натуръ легко возникаютъ увлеченія, вытекающія изъ особенности ихъ существа, и наступаютъ моменты забвенія, когда представленія опасности и чувство страха отпадаютъ и не говорятъ въ нихъ, и тогда они все снова и снова впадаютъ въ преступленія. Необходимо, чтобы въ самомъ человѣкѣ существовали внутренніе задерживающіе моменты. Но многое ли дѣлается въ направленіи развитія послѣднихъ? Когда совершается преступленіе, общество приходитъ въ безпокойство и считаетъ нужнымъ само защищаться. Но гдѣ было и что дѣлало оно, когда нужно было приспособлять къ жизни въ обществѣ этого уже готовившагося преступника? И, потомъ, что дастъ оно весьма многимъ въ ихъ жизни, слѣдующей за періодомъ воспитанія? Наибольшій грѣхъ современныхъ обществъ состоитъ въ томъ, что они слишкомъ мало заставляютъ вибрировать въ человѣкѣ хорошія и благородныя чувства, а, напротивъ, возбуждаютъ въ немъ изо-дня въ день чувства дурныя. Припомнимъ хотя бы тѣхъ поистинѣ несчастныхъ, которые шатаются по улицамъ нашихъ большихъ городовъ, ловя всѣ случаи пріобрѣсти себѣ кусокъ хлѣба, и которые встаютъ каждый день утромъ, не зная, какъ и чѣмъ они проживутъ до вечера. Окруженные при этомъ на каждомъ шагу невольно манящею ихъ роскошью и избыткомъ, они, конечно, ничего, кромѣ недобрыхъ чувствъ къ окружающимъ ихъ счастливцамъ, питать не могутъ.

Но вотъ кто-либо изъ этихъ несчастныхъ падаетъ и совершаетъ преступленіе. Что дѣлаетъ общество тогда? Оно сажаетъ его въ тюрьму. Я видѣлъ тюрьмы въ Германіи, Англіи, Франціи, Италіи, Бельгіи, Швейцаріи и Австріи. Многія изъ нихъ поистинѣ прекрасны съ внѣшней стороны и даютъ значительно больше, нежели даетъ многимъ изъ нихъ жизнь на свободѣ; для такихъ онѣ -- пристанища. Но что даютъ онѣ со стороны нравственной? Въ большинствѣ случаевъ, очень мало, а если и много, то въ отрицательномъ направленіи. Онѣ даютъ однообразную работу, келью или совмѣстное развращеніе. Въ нихъ обыкновенно не существуетъ классификацій по особенностямъ характеровъ, не существуетъ индивидуализаціи нравственныхъ вліяній и никакого сколько-нибудь серьезнаго изученія личности и основныхъ причинъ ея паденія. Но развѣ одна работа и келья достаточны для нравственнаго подъема? Развѣ для воспитанія и исправленія вашего ребенка вы запрете его на долгіе годы въ одиночную келью? Конечно, нѣтъ. На время и келья можетъ быть полезна, какъ одно -- и, притомъ, одно изъ самыхъ сильныхъ -- средствъ, но она не панацея.

А что ожидаетъ выпущенника за дверями тюрьмы? Надо быть справедливымъ и признать, что мы почти ничего или очень мало сдѣлали для дѣйствительнаго поднятія падшаго. Освобожденнаго ожидаютъ на свободѣ крайнее недовѣріе и презрѣніе; часто его ждутъ всякія лишенія и тяжелый изнурительный трудъ, а вмѣстѣ съ тѣмъ и всякіе соблазны, какъ бы нарочно разсчитанные на его совращеніе. Натуры, отъ природы одаренныя большимъ или меньшимъ избыткомъ нравственныхъ силъ, еще могутъ противустоять и съ нѣкоторымъ успѣхомъ бороться за свое существованіе въ установленныхъ формахъ и при очень неблагопріятныхъ условіяхъ, но такихъ натуръ нѣтъ или почти нѣтъ въ тюрьмѣ. Натуры же слабыя легко подавляются и падаютъ. Если и въ первый разъ, находясь относительно въ болѣе благопріятномъ положеніи, онѣ не устояли въ борьбѣ, то тѣмъ легче теперь онѣ снова падутъ.

Что же дѣлать?-- спросите вы. Кромѣ исправляющаго правосудія, необходимо проводить и политику, ту высшую политику, которая состоитъ въ принятіи широкихъ мѣръ предупрежденія, предназначенныхъ дѣйствовать на уничтоженіе даже наиболѣе отдаленныхъ причинъ преступности. Ц это должно быть впереди всего. Ыы же всего болѣе надѣемся на устрашеніе и на поправленіе уже совершившагося. Но вѣренъ ли такой разсчетъ? Отвѣчу сравненіемъ. Что мы можемъ сдѣлать съ усиленно-развитою чахоткой? Ничего или очень мало, но предупреждать чахотку мы можемъ, и, притомъ, очень успѣшно. То же и въ сферѣ преступленія, гдѣ важнѣе всего изучать и воздѣйствовать на причины, производящія такъ называемые опасные классы. Безъ этого невозможна сколько-нибудь успѣшная борьба съ преступленіемъ, развивающимся на почвѣ физическаго и психическаго ухудшенія и деградаціи породы. Дѣйствительно, взглянемъ хотя бы на вліяніе машины. Постоянно врывающаяся машина почти ежедневно выкидываетъ изъ производства множество рукъ и дѣлаетъ ихъ обездоленными. Имъ нельзя сказать, что не надо ѣсть; большинству изъ нихъ нельзя и сказать, что должно честнымъ трудомъ зарабатывать свой кусокъ хлѣба. Они и сами не желаютъ ничего лучшаго. но какъ?

Взглянемъ далѣе на вопросъ алкоголизма. Силы человѣческія ограничены вообще и въ частности, ограничены по индивидуальностямъ, а, между тѣмъ, множество людей вынуждены за свой кусокъ хлѣба переступать данную мѣру и уподобляться тому рентьеру, который расходуетъ не только проценты, но и капиталъ, и потому съ каждымъ днемъ становится бѣднѣе. Немудрено, что они ищутъ укрѣпляющихъ средствъ и легко находятъ ихъ въ алкоголѣ. Сначала употребляютъ его, а потомъ, слабые, злоупотребляютъ имъ и становятся алкоголиками. А кто виноватъ?

Можно идти далѣе, но остановимся здѣсь. Говоря все сказанное, я, конечно, рѣшительно не имѣлъ въ виду дѣлать и самой слабой попытки и хотя бы сколько-нибудь оправдывать порокъ и преступленіе. Я хотѣлъ лишь обратить вниманіе на одну изъ сторонъ вопроса о рецидивизмѣ, слишкомъ часто забываемую.

-----

Я не стану останавливаться на другихъ докладахъ, обсуждавшихся конгрессомъ, хотя многіе изъ нихъ представляли весьма большой интересъ. Таковы, наприм., пренія и докладъ о гипнотизмѣ проф. Benedikt'а, Berillon'а и Voisin'а. Къ сожалѣнію, при столкновеніи противуположныхъ мнѣніи, не было представлено ни одного вполнѣ доказательнаго факта гипнотическаго внушенія того или другого преступленія съ его послѣдующимъ осуществленіемъ.

Таковы же доклады объ одержаніяхъ Magnan'а и Ladom'а, по поводу которыхъ нѣкоторыми ораторами было указано, что одержанія, какъ имъ показываютъ ихъ наблюденія, значительно чаще являются стимулами преступленій, нежели это обыкновенно полагаютъ, доклады о половыхъ извращеніяхъ Hubert'а и Rode и нѣкоторые другіе

-----

Кромѣ научной работы обсужденія представленныхъ докладовъ, конгрессъ вотировалъ и нѣкоторыя пожеланія практическаго характера. Приведу важнѣйшія.

Конгрессъ высказался за то, чтобы курсы уголовной антропологіи были введены въ университетахъ и сдѣланы обязательными для студентовъ медиковъ и юристовъ. Онъ высказался также за учрежденіе тюремъ-убѣжищъ и за введеніе, по примѣру Бельгіи, наблюденія душевнаго состоянія заключенныхъ, а также и за собираніе болѣе тщательныхъ и всестороннихъ свѣдѣній объ обвиняемыхъ, которыя бы могли характеризовать ихъ физіологическую и психологическую личность. Конгрессъ высказался и за приведеніе въ соотношеніе уголовной статистики съ указаніями экономическихъ колебаній, которыя могутъ вліять на развитіе преступности.

Таковы въ самыхъ общихъ чертахъ работы конгресса, происходившаго при дѣятельномъ участіи весьма многихъ юристовъ. Не трудно видѣть, какъ велико вліяніе, уже оказанное уголовною антропологіей на измѣненіе взглядовъ въ сферѣ уголовнаго права. Благодаря въ значительной мѣрѣ сильному толчку, данному проф. Lombroso, въ этой области теперь происходитъ настоящая революція, тенденціямъ которой, очевидно, предстоитъ дальнѣйшее широкое и благодѣтельное развитіе. Повторяю то, чѣмъ я закончилъ одну изъ своихъ рѣчей на конгрессѣ: "Я люблю уголовную антропологію всѣми силами моей души потому, что, изучая причины человѣческой преступности, даже самыя отдаленныя, она съ доказательными фактами въ рукахъ ясно и наглядно показываетъ обществу, что принципъ общественной нравственности и идеалы не суть пустыя слова, а неизбѣжныя слѣдствія или, правильнѣе, выводы изъ самыхъ явленій общественной жизни".

Дмитрій Дриль.

"Русская Мысль", кн.III, 1893