Савиньон Андре - Девы дождя

Дѣвы дождя.

Разсказъ Андрэ Савиньена *).

*) Книга "Дѣвы Дождя" -- первое произведеніе молодого писателя Андрэ Савиньона -- недавно была увѣнчана преміей Гонкуровской Академіи. Въ ней изображаются нравы и природа бретонскаго острова Уэссана, лежащаго недалеко отъ Бреста, съ которымъ онъ сообщается дважды въ сутки, посредствомъ парохода. Въ Брестѣ увѣрены, что появленіе уэссантинокъ предвѣщаетъ дождь. Поэтому ихъ называютъ "Дѣвами Дождя". Вольные нравы уэссантинокъ объясняются тѣмъ, что на островѣ почти нѣтъ мужчинъ: молодежь служитъ во флотѣ, а потомъ нанимается на пароходы дальняго плаванія. Всѣ работы на островѣ, не исключая и полевыхъ, лежатъ на женщинахъ, которыя и сознаютъ себя полными хозяевами жизни. Прим. перев.

I.
Поминовеніе умершихъ.

Если смотрѣть на кладбище съ террассообразной аллеи, примыкающей къ церкви Ланъ-Поля, то видно, что оно расположено на, покатомъ холмѣ, орошаемомъ ручейкомъ, который въ нѣсколькихъ шагахъ дальше впадаетъ въ бухту. Направо кладбище граничитъ съ дорогой, налѣво съ церковной землей, заросшей деревьями съ густою, сочной листвой, а дальше, по другую сторону четвероугольника, тянутся садики частныхъ владѣльцевъ. Это -- единственное лѣсистое мѣсто на островѣ Уэссанѣ. На могилахъ, среди камней и высокихъ вязовъ, растутъ кое-гдѣ пальмы. Во всѣ времена года, этотъ уголокъ острова похожъ на цвѣтущій садъ, оглашаемый музыкой птичьихъ голосовъ. И какъ во многихъ деревняхъ нашихъ провинцій, и здѣсь мѣсто послѣдняго успокоенія является въ одно и то-же время и самымъ грустнымъ, и самымъ пріятнымъ.

Однако, когда приближается праздникъ Всѣхъ Святыхъ, грустная нота оказывается преобладающей.

За двѣ недѣли до печальнаго дня группы вдовъ и дѣвушекъ уже тѣснятся вокругъ могилы "проэллъ". Другія женщины, пришедшія со всѣхъ концовъ острова, приступаютъ къ уборкѣ родныхъ могилъ. Церковь наполняется безмолвными тѣнями женщинъ. И долго послѣ заката солнца, по уходѣ всѣхъ, какая нибудь изъ нихъ, оставшись одна на кладбищѣ и окончивъ тамъ свою грустную работу, бросается навзничь на траву, прижимается грудью къ землѣ, поглотившей тѣло, выпившей кровь дорогого существа, какъ будто съ цѣлью покормить его своею грудью, согрѣть его своимъ тѣломъ или слиться съ нимъ въ этой позѣ фанатической любви и невыразимой грусти. Въ часъ вечерней росы, среди бѣлаго лѣса крестовъ, отъ простертаго по землѣ тѣла виднѣются только голыя, выступающія изъ платья ноги, пугая своей мертвенной неподвижностью.

Эрманъ уже не разъ присутствовалъ при подобныхъ приготовленіяхъ въ прибрежныхъ селеніяхъ Финистэре, въ Ландедѣ, Плугэрно, Порсподерѣ и на прибрежьѣ, простирающемся отъ бухты Усопшихъ до острова Св. Дѣвы. Морскія теченія въ тѣхъ мѣстахъ постоянно приносятъ обломки отдаленныхъ кораблекрушеній, такъ что каждая бухта, каждая деревушка, даже если она не оплакиваетъ мѣстныхъ жертвъ, близко знакома съ грознымъ могуществомъ моря. Такъ, напримѣръ, въ Локристѣ, подлѣ мыса Сенъ-Матье, можно видѣть содержимыя въ почетѣ могилы двухъ аргентинскихъ братьевъ матросовъ, а рядомъ съ ними покоятся многочисленныя жертвы знаменитаго кораблекрушенія, выкинутыя моремъ въ бухтѣ Ліоаганѣ, въ пятнадцати миляхъ отъ Зеленыхъ Камней. Но здѣсь въ Уэссанѣ приготовленія къ поминовенію усопшихъ были особенно торжественны, тѣмъ болѣе, что въ этотъ годъ предстояло перенесеніе проэллъ. Проэллы -- объясняла Эрману его подруга Барба, мѣстная уроженка,-- это восковые крестики шириной въ ладонь, символизирующіе смертные останки тѣхъ матросовъ, которыхъ поглотило море, не пожелавъ вернуть на землю ихъ трупы. Когда приходитъ вѣсть о смерти уэссантинца, то принято вѣрить, что вмѣсто умершаго на островъ прибываетъ проэлла. Ее принимаютъ въ домѣ погибшаго и кладутъ на столъ. Вокругъ нея родственники и друзья проводятъ ночь въ молитвахъ. На слѣдующій день происходитъ подобіе похоронъ. Въ церкви служатъ панихиду, но вмѣсто того, чтобы отправиться на кладбище, проэллу кладутъ къ подножью статуи Св. Іосифа, подлѣ алтаря усопшихъ, въ особый ларь, который, къ несчастью, наполняется слишкомъ быстро. Въ извѣстные церковные праздники устраивается процессія, въ которой участвуютъ всѣ жители острова; ларь съ проэллами опорожняютъ въ могилу, которую потомъ украшаютъ маленькимъ памятникомъ, высотой въ полтора метра -- единственнымъ на кладбищѣ, съ надписью: "О, горе намъ!"

-- И мнѣ -- спохватилась Барба -- пора идти украшать мои могилы. Прежде всего очищу ихъ отъ травы. Сестра изъ Керандэпа придетъ мнѣ помочь во всемъ остальномъ. Въ короткое время мы потеряли мать и двухъ братьевъ, изъ которыхъ одинъ былъ убитъ въ кочегаркѣ на миноносцѣ, а другой смытъ волной на пассажирскомъ пароходѣ.

Барба говорила спокойно, безъ особой печали въ голосѣ. Она долго размышляла о загробной жизни, которая возбуждала въ ней сильное любопытство, но не больше. Какъ всѣ люди, живущіе близко отъ природы, она была склонна къ чудесному, и ее притягивалъ образъ смерти, съ которой она жила въ интимной близости, въ какомъ то спокойномъ и благочестивомъ радостномъ союзѣ. Она усѣлась подлѣ очага, присматривая за огнемъ, въ свѣтлой и чистой горницѣ, въ которой весело сверкали стѣны, выбѣленныя мѣломъ. Согласно уэссантинской модѣ, всѣ деревянныя части жилища были раскрашены, подобно судовымъ каютамъ. Даже потолокъ, поддерживаемый широкими балками, былъ выкрашенъ въ яблочно-зеленый цвѣтъ, по которому разбѣгались краснаго цвѣта декоративные узоры, плоды примитивнаго искусства Барбы, исполнявшей въ этомъ случаѣ роль художника и каменщика. Домикъ состоялъ изъ двухъ узкихъ и длинныхъ комнатъ, раздѣленныхъ коридоромъ. Лѣсенка, уходившая въ потолокъ коридора, вела на чердакъ, гдѣ хранились съѣстные припасы: овесъ, ячмень, бобы и картофель.

Послѣ смерти матери Барба поселилась въ этомъ домѣ, называемомъ Неродинъ; она купила его на деньги, доставшіяся ей по раздѣлѣ наслѣдства. Она жила тамъ одна, обрабатывая восемнадцать принадлежавшихъ ей полосокъ земли, разбросанныхъ по всему острову. Имѣлись у нея двѣнадцать куръ и пять овецъ,-- послѣднихъ она видѣла только въ дни сбора.

Въ этой сельской обстановкѣ она жила въ довольствіи, чувствуя радость бытія и искренно ненавидя "большую землю" -- материкъ.

-- Ну, конечно, насъ нельзя назвать несчастными, говорила она. Бѣдняки водятся только на вашемъ проклятомъ материкѣ. Ни за что въ мірѣ не хотѣла-бы я оставить Уэссанъ. И всѣ мы такъ думаемъ. Вотъ доказательство: всѣ, кто ушли съ иностранцами, возвращаются на островъ. Что удивительнаго: развѣ можно жить съ язычниками?

Ей съ дѣтства священникъ внушилъ, что всѣ иностранцы -- язычники. Она любила иностранцевъ, какъ мужчинъ, но ненавидѣла ихъ за ихъ мысли.

-- А что такое язычники, Барба?

-- Турки,-- отвѣтила она рѣшительно.

-- А турки кто?

-- Тѣ, кто не вѣритъ въ Бога.

-- Значитъ, правда, что Богъ существуетъ?

-- Ну, конечно-же.

-- Ты вполнѣ увѣрена?

Барба изъ Неродина разсердилась.

-- Молчите, -- крикнула она.

Эрману было смѣшно, но его пылкая подруга глядѣла на него съ гнѣвомъ и безпокойствомъ, какъ на чудовище. Она прибавила: всѣ вы такіе тамъ, по ту сторону воды!

И тутъ-же сама стала смѣяться надъ своимъ гнѣвомъ и, можетъ быть, надъ своей наивностью, потому что все это она говорила подъ вліяніемъ дѣтскихъ воспоминаній. Въ настоящее время многія изъ ея подругъ были невѣрующія, почти безбожницы. Но всѣ онѣ гордились славнымъ прошлымъ, гораздо болѣе древнимъ, чѣмъ христіанство,-- эта новая религія мрачныхъ иконоборцевъ, которые высадились въ Гейссѣ съ ліонскимъ епископомъ, разбили каменные памятники друидовъ, замѣнили фей святыми и настроили церквей изъ развалинъ кельтскаго храма на Пермскомъ мысѣ. Впрочемъ, и сама вѣрующая Барба никогда не ходила въ церковь, даже по воскресеньямъ. Эрманъ, чтобы дразнить ее, сталъ возмущаться этимъ:

-- А еще слѣдуетъ воздержаться отъ радости любви! Слышишь, моя страстная островитянка, довольно любить! Вспомни, что тебя учили презирать наслажденія плоти. И онъ продолжалъ, удерживая свой смѣхъ:-- Вспомни, милая, о мученіяхъ ада! Развѣ ты не боишься жить въ грѣхѣ, въ особенности теперь, въ эти дни года, когда сама земля, влажная отъ пролитыхъ слезъ, заставляетъ насъ думать о смерти?..

Онъ возвысилъ голосъ. И эти набожныя слова, даже въ его насмѣшливыхъ устахъ, звучали торжественно, встрѣчая какъ бы сочувственное эхо въ тѣсномъ, благочестивомъ домикѣ, гдѣ коротала дни добрая Барба.

Она ничего не отвѣтила. Но четверть часа спустя она неслышно прошмыгнула мимо Эрмана и, поцѣловавъ его въ губы, шепнула:

-- Иду въ церковь, оттуда на кладбище.

Она ушла, а онъ, укладываясь на скамью, чтобы вздремнуть, думалъ про себя: славная дѣвушка! И еще говорятъ, что религія ничего не значитъ для женщинъ...

Въ шестомъ часу вечера Эрманъ вышелъ побродить по селенію. Ему пріятно было услышать отъ госпожи Ноанъ комплименты по адресу его возлюбленной.

-- Барба -- честная дѣвушка, говорила она. Всѣмъ извѣстно, что больше одного любовника у нея никогда не бываетъ заразъ.

Гордый и довольный, онъ отправился въ сторону церкви въ. поискахъ этой добродѣтельной особы. Поиски были напрасны, какъ вдругъ, сквозь стекла маленькаго окошка, онъ увидѣлъ владѣтельницу Неродина, лакомившуюся вишнями въ спирту у большой Анжеллы. Барба постучала въ окно, вышла изъ кабака и побѣжала за нимъ.

-- Ты долженъ посмотрѣть проэллу,-- сказала она съ радостью, и въ голосѣ ея звучала и гордость древними обычаями ея острова, и наивное преклоненіе передъ этимъ затеряннымъ среди моря клочкомъ земли. Сегодня состоится проэлла у Этьена Стефана въ Каргофѣ. Его сынъ умеръ. Я иду туда вечеромъ. Ступай со мной.

Послѣ обѣда они отправились въ деревушку, лежащую на восточной сторонѣ острова, гдѣ жили Стэфаны. Барба говорила безъ умолку. Она рада была, что у нея нашелся внимательный слушатель, съ которымъ она могла подѣлиться своими восторгами.

-- Одной проэллой больше на островѣ, однимъ морякомъ меньше на кладбищѣ! Все-таки мы гордимся тѣми, кто погибъ въ морѣ. Здѣшній обычай велитъ каждыя пять лѣтъ вынимать изъ могилъ прахъ умершихъ и отвозить въ особое мѣсто, гдѣ складываются ихъ кости. И только утонувшіе въ морѣ, которыхъ удалось похоронить на кладбищѣ, остаются навсегда въ своихъ могилахъ. Такъ ты увидишь, что никто никогда не потревожитъ могилы англичанки.

-- Кто-же содержитъ эту могилу?-- спросилъ Эрманъ. Развѣ ея родня посылаетъ деньги съ этой цѣлью?

Барба возмутилась.

-- Платить! О, да! По-твоему, все у насъ продажно. Да никто бы у насъ не согласился брать деньги за то, чтобы присматривать за могилой. О могилѣ англичанки заботятся родственники сосѣднихъ могилъ. Если-бы рядомъ съ моими могилами лежалъ чужой, я бы стала за нимъ присматривать. И за твоей могилой я бы ухаживала, другъ мой, если бы ты былъ похороненъ въ Уэссанѣ. Украшала бы ее цвѣтами, даже если бы не была знакома съ тобой.

-- Оттого-то,-- прибавила она,-- могила англичанки такая нарядная, что любо дорого смотрѣть.

И Барба, вся отдавшись воспоминаніямъ, стала разсказывать о другихъ случаяхъ, похожихъ на похороны этой молодой лэди, которую нашли на мысѣ Вельгоза прижимавшей къ груди окоченѣлыми руками трупъ своего ребенка. Къ ребенку, главнымъ образомъ, и относилось сочувствіе уэссантинокъ. Чтобы нарядить мертвую дѣвочку, они наперерывъ предлагали самое красивое, что только могли отыскать въ своихъ сундукахъ. И такъ какъ нужно было имя для того, чтобы можно было поминать ее на полуночныхъ бесѣдахъ, то маленькую изгнанницу навсегда окрестили именемъ Куазикъ (Франсуазы).

Наконецъ, они подошли къ дому Стефана. Посреди безмолвнаго селенія Кэргофа одна дверь была настежь раскрыта, и въ глубинѣ виднѣлась полутемная внутренность дома.

-- Это здѣсь,-- шепнула Барба.

Двѣ свѣчи скудно освѣщали комнату, гдѣ происходилъ обрядъ. Въ тарелкѣ лежала небольшая вѣтка, которой всѣ приходящіе окропляли проэллу. Стоя на колѣняхъ, сестра кармелитка читала молитвы, и ей вторили всѣ присутствующіе. Барба произнесла нѣсколько словъ утѣшенія, и сѣла поодаль, рядомъ съ Эрманомъ. Отъ нея онъ узналъ, что умершій былъ парень двадцати семи лѣтъ, который, окончивъ службу во флотѣ, нанялся на пароходъ дальняго плаванія. Четыре года отъ него не было вѣсти, когда вдругъ разнеслись слухи, весьма смутные, о гибели "Ноэміи" -- корабля, на которомъ онъ служилъ. Никто особенно не встревожился этими слухами и, такъ какъ офиціально несчастіе не было подтверждено, то мало по малу о нихъ забыли и стали надѣяться.

Такимъ образомъ, пришедшая въ этотъ день вѣсть о смерти сына застала Стэфановъ врасплохъ. Мэръ, получивъ телеграмму, попросилъ родственниковъ извѣстить родителей умершаго поздно вечеромъ, чтобы дать бѣднымъ старикамъ спокойно поужинать. Они слышали похоронный звонъ послѣ вечерни, но были далеки отъ мысли, что этотъ печальный звонъ касается ихъ такъ близко. Спустя нѣсколько времени, согласно обычаю, къ нимъ пришли двое сосѣдей, неся серебрянный крестъ, всегда предшествующій въ церковныхъ процессіяхъ и проэллу, которую они взяли въ церкви. Не говоря ни слова, они прислонили крестъ къ окну, такъ, чтобы прохожіе могли видѣть его съ улицы. Проэлла-же была положена на столъ.

Смерть вошла въ домъ. Вскорѣ сбѣжались родственники и друзья -- вѣсть о проэллѣ быстро распространяется по деревнѣ изъ дома въ домъ, и всенощное бдѣніе началось. Нѣсколько добрыхъ людей разошлись по острову, стуча въ ставни домовъ, извѣщая, что въ Кэргофѣ находится проэлла.

Мужчины, которые рѣдко безпокоятъ себя изъ за похоронъ, считаютъ долгомъ присутствовать на подобныхъ церемоніяхъ. Въ отличіе отъ другихъ похоронъ, проэллу хоронятъ всегда по утрамъ.

Такимъ образомъ, на слѣдующее утро процессіи, предшествуемой духовенствомъ, предстояло отправиться въ церковь. Старшій родственникъ долженъ былъ нести символическую фигуру, лежащую на двухъ скрещенныхъ лентахъ.

Барба удивлялась тому, что этотъ трауръ, по странному совпаденію, пришелся какъ разъ посереди праздника Всѣхъ Святыхъ. Часто она прерывала свой разсказъ и шептала молитвы. Монотонные голоса временами затихали, слышались воздыханія, всхлипыванія, потомъ снова начинались молитвы, страстно звуча среди великой тишины вечера, баюкаемаго отдаленнымъ пѣніемъ водъ.

Вдругъ крики ужаса вывели Эрмана изъ его полусоннаго состоянія. Въ отверстіи дверей мерещилась чья-то тѣнь, стоявшая неподвижно.

Поднялся невообразимый переполохъ. Присутствующіе разступились въ ужасѣ. Передъ ними стояло существо -- единственное въ мірѣ, чье появленіе могло ихъ такъ испугать. Человѣкъ? Скорѣе призракъ человѣка, ибо онъ былъ уже вычеркнутъ изъ списка живыхъ. Лицо его было мертвенно блѣдно, остановившіеся глаза казались парализованными въ своихъ орбитахъ. Онъ не дышалъ, окоченѣлый отъ ужаса, который внушалъ другимъ. Наконецъ, вошедшій сдѣлалъ нѣсколько шаговъ, и всѣ передъ нимъ отшатнулись, безжалостно уклоняясь отъ простираемыхъ къ нимъ рукъ и губъ.

Что это? Что означалъ этотъ кошмаръ, эта замогильная сцена, въ этомъ домѣ скорби и суевѣрія, при трепетномъ мерцаніи свѣчей!..

Эрманъ почувствовалъ, что его охватываетъ припадокъ всеобщей истеріи. Онъ хотѣлъ понять случившееся. Но Барба, ухватившись за него, воспользовалась тѣмъ, что дверь была открыта, и увлекала его на улицу.

Шаговъ двадцать она пробѣжала и остановилась у стѣны, потрясаемая судорогой, почти задыхаясь, съ хрипящимъ звукомъ въ горлѣ и груди, согнувшись до земли, какъ будто ее охватилъ припадокъ слезъ или неудержимаго смѣха...

-- Ну и завела ты меня въ веселое мѣсто!-- крикнулъ ей Эрманъ. Объясни -- хоть, что все это значитъ.

-- Фанчъ! Ха-ха-ха... Фанчъ въ видѣ привидѣнія!..

Нѣтъ сомнѣнія, она смѣялась.-- Не умеръ!.. Онъ не умеръ! О, онъ, должно быть, радъ былъ, увидя меня на своей собственной проэллѣ.

И, продолжая смѣяться, она тихо прибавила, слегка покраснѣвъ:

-- Мы долго считались женихомъ и невѣстой. Онъ и до сихъ, поръ меня любитъ.

Наступилъ праздникъ Всѣхъ Святыхъ. Въ теченіе трехъ дней островъ наслаждался отдыхомъ. Единственнымъ волнующимъ событіемъ было возвращеніе Фанча.

Ошибочное извѣстіе о его смерти объясняется значительнымъ числомъ Стэфановъ, обитающихъ на островѣ. На "Ноэміи" служили двое одноименныхъ родственниковъ; одинъ только Фанчъ Стэфанъ, изъ Кэргофа спасся отъ кораблекрушенія. Его вернули на родину и онъ, явившись въ морскую канцелярію въ Брестѣ, сѣлъ на парусное судно, которое привело его въ Уэссанъ въ вечеръ того самаго дня, когда получилась телеграмма о его смерти.

Онъ привязался къ Барбѣ много лѣтъ тому назадъ, еще будучи юнгой. Но предметъ его страсти отличался, должно быть, непостоянствомъ. Когда миновала пора дѣтскихъ игръ, Барба перестала отвѣчать на его страсть. Онъ же оставался неизмѣннымъ. И теперь, вернувшись на островъ, онъ сталъ бродить вокругъ Неродина.

По мнѣнію многихъ суевѣрныхъ душъ, появленіе его посреди погребальнаго обряда должно было считаться чудомъ. Священникъ приводилъ его, какъ примѣръ чудеснаго. Всѣ искали Фанча, чтобы поздравить его, но онъ уклонялся отъ привѣтствій. Грустный, мстительный, молчаливый въ своей несчастной любви, онъ бродилъ по острову, слѣдя за Барбой, какъ собака.

Одна только Барба не удивлялась. Она чувствовала себя дома въ мірѣ чуда и басни, которыя отыскивала повсюду. Въ сердцѣ ея жило все легендарное прошлое острова. Она клялась, что можетъ предвидѣть смерть и, конечно, преувеличивала. За нѣсколько дней до кораблекрушенія, разнесся слухъ, что она ночью подлѣ Кэрэра услышала тотъ зловѣщій крикъ, приписываемый либо таинственной морской птицѣ, либо духамъ, тотъ необъяснимый крикъ, который втеченіи вѣковъ заставляетъ трепетать бретонцевъ отъ Финистерэ до Курнуаля, отъ утесовъ Ландсэнда до Фальмута, возвѣщая великое несчастье. Барба была въ одно и то-же время и наивна, и лукава, но сама не сознавала ни своей наивности, ни лукавства. Эрманъ дорожилъ ею, потому что она оживляла своими ночными разсказами пустынность морского берега. Часто онъ увлекалъ ее по направленію къ Корсу, гдѣ, какъ увѣряли островитяне, можно было послѣ полуночи слышать призывы давно потонувшихъ людей, души которыхъ бродили, не зная отдыха, въ поискахъ молитвы. Барба и хотѣла бы услышать ихъ, и дрожала при этой мысли. Она бы говорила съ призраками на "ты" и готова была бороться съ ними.

Во всемъ этомъ было, быть можетъ, немного притворства, ибо эти мрачныя наклонности составляли рѣзкій контрастъ съ румянцемъ ея лица и съ любовью къ наслажденіямъ жизни.

-- Лучше молчи, совѣтовалъ ей Эрманъ однажды вечеромъ, когда она снова пустилась въ міръ кошмаровъ. И онъ прибавилъ съ ироніей, которую она едва-ли могла понять:

-- Когда купальщики въ плоскихъ соломенныхъ шляпахъ и праздныя дамы, которыя въ костюмахъ для тенниса располагаются на пескѣ прибрежій, достигнутъ и этихъ мѣстъ и еще больше развратятъ островъ, чѣмъ это сдѣлали колоніальные солдаты,-- ты будешь имъ продавать раковины, на которыхъ голодныя работницы въ Парижѣ вырѣжутъ слова: "Островъ Ужасовъ". Слова эти удивили ее. Эрманъ слился съ ней въ долгомъ, страстномъ поцѣлуѣ. Вдругъ она вырвалась, вся насторожась.

-- Нѣтъ никакого сомнѣнія! Въ нѣсколькихъ шагахъ отъ нихъ въ сторону насыпи, отдѣляющей берегъ Корса, послышался странный звукъ. Онъ сдѣлался явственнѣе. Тогда Барба, наклонившись къ землѣ, набрала полныя горсти голышей, которыя сжимала въ своихъ крѣпкихъ рукахъ.

-- Онъ уйдетъ, этотъ дуракъ! Уйдетъ, увалень!..

И она стала бросать камнями въ неясную фигуру, которая исчезла.

-- Ты развѣ не замѣтилъ, сказала она, что онъ преслѣдуетъ насъ, съ тѣхъ поръ, какъ прибылъ сюда.

-- Кто онъ?

-- Да "проэлла"!..

Эрманъ уходилъ изъ Неродина до восхода солнца, въ нѣжномъ настроеніи, навѣянномъ раннимъ часомъ. Эта прогулка по дорогѣ въ гостиницу была исполнена особаго очарованія. Часто, когда погода стояла сухая, онъ уходилъ дальше на югъ до самого моря, пробужденіе котораго любилъ подстерегать. Несмотря на близость ноября, воздухъ вѣялъ тепломъ, и была какая-то особенная прелесть въ отсутствіи осени, которая ничѣмъ не давала о себѣ знать въ этой странѣ, лишенной листвы. Луга оставались всегда зеленый и и даже зима оставалась здѣсь незамѣтной.

Одинъ только океанъ, точно также какъ и небо, свидѣтельствовалъ о времени года какой-то особенной, торжественной ясностью своихъ цвѣтовъ; вѣтеръ только временами налеталъ порывисто, такъ какъ бурные дни начинаются здѣсь только въ январѣ.

Однажды рано утромъ онъ гулялъ, почти бродя ощупью,-- такъ какъ маякъ Креача казался уснувшимъ и распространялъ лишь слабое сіяніе, а маякъ Стифа мерцалъ далекимъ ночникомъ. Онъ долго бродилъ песчанымъ побережьемъ. Спокойное море ритмически и нѣжно колебалось въ гавани. Кружево пѣны таяло на расположенной въ видѣ цирка каменистой бухтѣ Руніо, издавая звукъ шелестящаго шелка, подобно одеждѣ танцовщицы. Теплая волна благоухала, какъ прекрасное тѣло. Этотъ ароматъ, эта упорная и словно насмѣшливая настойчивость непрерывнаго, какъ дыханіе, движенія,-- все это дразнило, привлекало, призывало къ сліянію.

Въ эти минуты, среди умирающей ночи, передъ пейзажемъ, неразлучнымъ съ ея образомъ, онъ почувствовалъ въ сердцѣ великую признательность къ молодой сильной дѣвушкѣ, съ которой только что разстался. Она какъ будто еще пѣла въ его объятьяхъ. Съ какимъ довѣріемъ приняла она его -- иностранца! Съ какой искренностью она отдавалась своей безхитростной любви!

Волна между тѣмъ продолжала страстно его манить, и онъ захотѣлъ слиться и съ нею. Онъ раздѣлся и растянулся на пескѣ въ водѣ. Вечеромъ онъ разсказалъ объ этомъ своей подругѣ.

-- Почему ты не взялъ меня съ собою? спросила она. Я бы купалась вмѣстѣ съ тобой.

Переводъ Н. Минскаго.

II.
Исторія одной любви.

На своемъ бретонскомъ нарѣчіи Барба фамильярно прощалась, съ какой-то дамой, въ городскомъ платьѣ, пришедшей къ ней въ гости.

-- Кто это?-- спросилъ Эрманъ по ея уходѣ.

-- Госпожа Гюйо, -- отвѣчала Барба, мѣся тяжелое тѣсто для пуддинга.-- Ея мужъ, капитанъ колоніальнаго артиллерійскаго полка, получилъ отпускъ на двадцать восемь дней, -- они только что пріѣхали въ Уэссанъ.

Чтобы удобнѣе было работать, Барба сняла наколку и чепчикъ. Ея волосы падали на загорѣлую, голую шею, шали свои она сбросила, и только "эюрюжэ" -- джерси изъ синей шерсти, рукава котораго были засучены до локтей, покрывало ея торсъ и грудь.

"Фарцъ-валэ" -- національное блюдо -- дѣлается изъ гречихи, куда прибавляютъ взбитыя яйца, кусочки жиру и нѣсколько сливъ. Всю эту массу Барба влила въ глиняный горшокъ, въ которомъ пуддингъ долженъ былъ вариться. Его внушительные размѣры были предписаны обычаемъ, который требовалъ, чтобы часть "пуддинга-фарца", изготовляемаго дома, была роздана сосѣдямъ.

-- Барба, сказки мнѣ, какъ это ты такъ близко знакома съ женой капитана? И по какому случаю она такъ свободно объясняется на бретонскомъ нарѣчіи?

-- Очень просто: госпожа Гюйо островитянка, и мы съ ней родились въ одной деревнѣ.

-- А капитанъ на ней въ самомъ дѣлѣ женатъ?

-- Вотъ уже пять лѣтъ. Но дай мнѣ кончить работу; потомъ я тебѣ все разскажу.

И не торопясь, стоя передъ печью на колѣняхъ, она кусками сухой и какъ бы подбитой красноватой травою земли обкладывала горшокъ, вплоть до самой крышки, такъ что скоро его почти не стало видно. Снизу, въ желобкѣ, проложенномъ подъ плитой, она зажгла подъ этими кусками земли дрокъ и сучья. Дернъ напитался. медленнымъ и невидимымъ огнемъ, который долженъ былъ держаться около пяти часовъ.

Барба удовлетворилась и, усѣвшись, стала разсказывать:

-- Гюйо пріѣхалъ сюда въ первый разъ во время постройки порта, за работами котораго онъ присматривалъ. Онъ былъ поручикомъ. Тогда то онъ и встрѣтилъ въ первый разъ Клару и влюбился въ нее. Однажды вечеромъ моя подруга, по своему легкомыслію, согласилась пойти съ нимъ. Въ слѣдующіе дни онъ ждалъ ее, но не могъ дождаться. Мольбы его были тщетны; должно быть, онъ ей не понравился. У нея тоже было нѣсколько связей, но Гюйо ничего объ этомъ не зналъ и былъ въ отчаяніи, что она его покинула.

Все же, безустанно настаивая, онъ наконецъ добился своего. Клара ушла отъ родителей и въ продолженіи шести мѣсяцевъ жила у поручика. Со мной онъ охотно откровенничалъ.-- "Никогда не смогу полюбить другую женщину",-- говорилъ онъ. Я пожимала плечами, потому что всѣ вы такъ говорите, а потомъ, въ одинъ прекрасный день, уѣзжаете и только васъ и видно...

Однако Гюйо увѣрялъ, что хочетъ на Кларѣ жениться. Надъ этимъ она вмѣстѣ съ нами смѣялась и даже такъ съ нимъ не стѣснялась, что путалась съ его же товарищами.

Когда кончилась постройка порта, Гюйо былъ командированъ въ Сенегалъ, гдѣ онъ получилъ чинъ капитана. Каждый мѣсяцъ, ни разу не пропустивъ, онъ отсылалъ часть своего жалованья Кларѣ. Она припрятывала денежки, ничуть при этомъ не мѣняя своего поведенія, а что она продѣлывала -- трудно себѣ и представить, увѣряю тебя.

По возвращеніи изъ колоній Гюйо пріѣхалъ провести время своего отпуска на островѣ. Снова увидѣлъ Клару и, уѣзжая, оставилъ ее беременной.

Вскорѣ послѣ своего прибытія въ Рошфоръ онъ написалъ ей, прося пріѣхать къ нему. Клара долго колебалась. Наконецъ поѣхала, и онъ, не откладывая, рѣшилъ на ней жениться. Тогда именно она и подняла свои волосы и сбросила платье уэссантинокъ, которое не шло къ женѣ офицера.

Гюйо написалъ уэссантинскому мэру, чтобы получить нужныя для свершенія брака бумаги. Просьба его очень удивила нашего мэра. Онъ отвѣтилъ капитану, что по его мнѣнію, офицеръ не можетъ жениться на Кларѣ изъ за ея прежняго поведенія. Къ этому письму онъ приложилъ списокъ съ именами ея любовниковъ и намекнулъ, что если она должна стать матерью, то, конечно, не по винѣ Гюйо.

Письмо привело капитана въ несвойственное его весьма спокойному характеру, бѣшенство. Онъ показалъ письмо подругѣ и спросилъ, правда ли это. Она хохотала и ничего не отвѣчала.

Другой тутъ же бы порвалъ. Гюйо же увидѣлъ въ ея спокойствіи новое доказательство ея равнодушія и это еще сильнѣе возбудило его любовь. Она не хотѣла оправдываться; она презирала обвиненія -- слѣдовательно онѣ были лживы. "Значитъ, мэръ наклеветалъ, думалъ онъ. А если даже все правда, то не все-ли равно,-- я люблю ее".

Онъ настоялъ, бумаги прибыли, и свадьба была отпразднована.

-- А теперь?

-- А теперь Клара счастливѣйшая изъ женщинъ. Она подарила мужу трехъ дѣтей, и онъ не перестаетъ обожать ее. Характеры у нихъ разные: Клара любитъ поговорить, всегда поетъ и смѣется; Гюйо мраченъ, съ трудомъ произноситъ три-четыре слова въ теченіе дня. Но такимъ онъ былъ всегда: онъ говоритъ только самое необходимое, и Клара съ этимъ мирится.

Всякій разъ, какъ онъ возвращается съ ней на родину, они живутъ въ маленькомъ домѣ Іусиннъ, который достался Кларѣ, послѣ смерти родителей.

Черезъ два мѣсяца Гюйо ѣдетъ на Мадагаскаръ. Клара, которая теперь любитъ своего мужа всѣмъ сердцемъ, хочетъ его туда сопровождать, несмотря на то, что ее увѣряютъ, будто она оттуда, не вернется изъ за лихорадки и нездоровой жары, тяжело переносимой нами, уэссантинками, привыкшими къ воздуху здоровому и "крѣпкому".

-- Выйдемъ,-- закончила свой разсказъ Барба, -- фарцъ можетъ, теперь вариться и безъ меня.

-- Въ другой разъ я приготовлю тебѣ "фарцъ-мѣшокъ". Онъ. дѣлается изъ бѣлой муки, смѣшанной съ жиромъ и изюмомъ, и въ хорошо зашитомъ мѣшкѣ варится въ горшкѣ съ водою. Объяденіе! Тебѣ, я думаю, онъ больше придется по вкусу, чѣмъ "фарцъ-гоадъ" и "фарцъ-кровяной",-- главное лакомство свадебныхъ обѣдовъ. Онъ напоминаетъ тотъ, который я дѣлаю теперь, но насыщенъ свиною кровью.

-- Всѣ эти блюда приготовляются здѣсь вѣками. Безъ сомнѣнія, и они мало по малу исчезнутъ, какъ исчезаетъ все остальное. Все рѣже и рѣже встрѣчаются дома, гдѣ печется хлѣбъ по древнему способу. Я вотъ упорствую въ этомъ, сама не знаю, почему. Ты ѣлъ съ гримасой хлѣбъ, который я пеку на плоскихъ камняхъ моей плиты. Я согрѣваю камни дерномъ, а когда они накалятся, я снимаю дернъ, натираю ихъ листьями фукуса и обсыпаю мукою. Потомъ я накладываю листья капусты и на нихъ ставлю хлѣбъ, который сверху закрываю другими листьями, а все вмѣстѣ покрываю раскаленнымъ дерномъ. Но на что все это!.. Нынче на островѣ три булочныя!

-- Какая разница съ прошлымъ!

-- Повѣришь ли. У насъ въ прежнее время предложеніе дѣлала дѣвушка. Она отправлялась съ родителями въ семейство ею выбраннаго парня и просила, чтобы ее пригласили къ обѣду. Всѣ понимали, что она этимъ хочетъ сказать: молодой человѣкъ ложился въ постель, и во время обѣда дѣвушка подходила къ постели и подносила кушанья своему избраннику. Если онъ ѣлъ, значитъ, соглашался взять ее въ жены.

-- Съ этого дня она поселялась въ домѣ своего нареченнаго, помогая въ домашней работѣ и въ полѣ, и живя въ полной близости со своимъ женихомъ -- раздѣляя даже его ложе, для того, чтобы оба могли узнать и изучить другъ друга. Если послѣ испытанія они находили, что не созданы другъ для друга, то молодая дѣвушка возвращалась къ себѣ, не потерпѣвъ отъ этого никакого безчестія, ибо близость ея съ женихомъ была невиннаго свойства.

-- Когда то, -- продолжала мечтать Барба,-- многія островитянки, вслѣдствіе малочисленности мужчинъ, были осуждены на вѣчное безбрачіе. И вотъ во время Пасхи можно было видѣть, какъ влюбленныя женщины клали яйца въ корзины, поставленныя по обѣ стороны исповѣдальной рѣшетки. Онѣ также несли свои дары къ "скамьѣ хлѣбныхъ зеренъ" -- родъ ларя, въ который онѣ бросали горсти пшеницы, прося у Бога свершенія своихъ желаній или утѣшенія въ сердечной мукѣ.

-- Въ сущности, въ далекія времена дѣвушки были гораздо скромнѣе, чѣмъ теперь... Неженатые мужчины жили отдѣльно отъ женщинъ. Тотъ, кто соблазнялъ дѣвушку, а потомъ не хотѣлъ на ней жениться, самъ считался обезчещеннымъ. Да... Приходится думать, что нынѣшніе мужчины меньше заботятся о своей репутаціи...

Переводъ Л. Вилькиной.

III.
Уэссантинскія ночи.

Весь день порывы вѣтра носились надъ островомъ, и только къ девяти часамъ вечера все утихло, и Барба, которой надоѣло бездѣйствіе, осмѣлилась выйти изъ дому.

-- Я покидаю тебя на часъ, не больше, сказала она своему другу, у котораго не было ни малѣйшаго желанія выходить. Пойду къ Луизѣ на посидѣлки. Она обѣщала мнѣ списать "Жалобу Дрюмонда Кестль", которая поется на мотивъ пѣсни о "Мертвыхъ".

Барба полуоткрыла дверь, и улыбка заиграла на ея губахъ, когда вѣтеръ надулъ ея юбки. Сверкнувшій въ эту минуту маякъ освѣтилъ ея лицо, точно вылитое изъ бронзы. Потомъ шаги ея замерли въ темнотѣ ночи.

Она направлялась въ Ти-Уэллу: тамъ жили Луиза и Сидони Постунъ.

Ти-Уэлла -- покинутая деревушка, въ которой полуразрушенные дома устремляли къ безлунному небу остроконечные остовы своихъ крышъ. Все пространство занимали поваленныя деревья, а среди обломковъ возвышалась, прислоненная къ хаотической грудѣ скалъ хижина сестеръ Постунъ.

Когда Барба вошла, нѣсколько сосѣдокъ уже сидѣли, размѣстившись кружкомъ, и работали: двѣ вдовы -- жирныя и черныя, напоминающія воронъ -- и одна мѣщанка въ казакинѣ, родственница сестеръ Постунъ. Она сидѣла молча, оскорбленная тѣмъ, что рядомъ съ ней посадили Жанну Пулбракъ -- дѣвушку слишкомъ красивую, славящуюся своимъ разнузданимъ поведеніемъ, съ неприлично дикой шевелюрой, доходившей до середины спины. Она пришла сегодня къ Постунъ, конечно, потому, что кто нибудь ждалъ ее на мѣстѣ свиданія. Любо было ея необузданой натурѣ обмануть того, кто страстно ее любилъ. И ради чего? Ради сомнительнаго удовольствія провести ночь въ работѣ, какъ этого требовалъ старинный обычай.

Дальше сидѣла группа молодыхъ дѣвушекъ Аэнъ-Арланъ, и, наконецъ, Луиза и Сидони Постунъ -- обѣ скромныя, незамѣтныя, запечатлѣнныя какой-то спокойной грустью, которая привлекала къ нимъ всѣ симпатіи.

Посидѣлки -- старинный обычай страны. Присутствующія вяжутъ или прядутъ, въ зависимости отъ того, въ чемъ хозяйка, у которой общество собралось, нуждается. Работа, исполненная общими усиліями, быстро подвигается впередъ. Когда-то и мужчины -- моряки въ отпуску -- принимали участіе въ посидѣлкахъ и пряли и готовили шерсть вмѣстѣ съ женщинами. Потомъ шерсть шла къ ткачамъ. Такъ было въ тѣ времена, когда на Уэссанѣ приготовлялась матерія на платья, очень тяжелая, шершавая, некрашенная, чрезвычайно теплая, которую и теперь еще носятъ старики. Изъ шерсти похуже и изъ остатковъ мастерили нижнія юбки и джерси. Такимъ же образомъ въ прежнее время вырабатывали изъ льняныхъ волоконъ очень крѣпкое полотно, вышедшее изъ употребленія съ тѣхъ поръ, какъ на островѣ появилось шерстяное производство.

Благодаря этому, бесѣды проводились въ полезной работѣ, что не мѣшало толковать о событіяхъ дня.

На этотъ разъ присутствующія оживленно обмѣнивались мнѣніями о предстоящей въ этоть день "свадьбѣ безъ колокольнаго звона".

Когда молодая дѣвушка грѣшила до вѣнчанія, священникъ отказывалъ ей въ обычномъ, въ минуту вступленія въ церковь свадебнаго кортежа, колокольномъ звонѣ. Такой отказъ покрывалъ позоромъ вѣнчавшихся, всегда чувствительныхъ къ подобному оскорбленію. Такъ хотѣли поступить и съ унтеръ офицеромъ, соблазнившимъ уэссантинскую дѣвушку. Но священникъ не сумѣлъ предугадать лукавой продѣлки, устроенной этимъ военнымъ. Въ одинъ съ нимъ день и часъ долженъ былъ вѣнчаться туземецъ съ туземкой. Обѣ свадьбы дожидались на церковной площади своей очереди, когда затрезвонили колокола въ честь туземной четы, которой назначено было вѣнчаться первой. Воспользовавшись суматохой, унтеръ офицеръ вмѣстѣ со своей свитой устремились слѣдомъ за первой четой и разсѣлись на вѣнчальной скамьѣ, откуда ихъ не посмѣли выгнать, изъ боязни скандала. Такъ избѣжали они позора, на которой были осуждены.

Иныя изъ подругъ одобряли этотъ жестокій обычай, но большинство въ рѣзкихъ словахъ осуждали нетерпимость священника.

Вмѣстѣ съ тѣмъ онѣ съ возмущеніемъ отзывались о крещеніи незаконныхъ дѣтей, которое производилось всегда подъ вечеръ, какъ бы тайно и покрывало какимъ-то позоромъ невинныхъ дѣтей съ ранняго дѣтства.

На островѣ чувствовались новыя вѣянія, но духовенство ничего не хотѣло знать и придерживалось доброй старины.

Жанна Пулбракъ разсказала о томъ, какъ поступили съ дѣвочками Шавэль. Посреди службы, когда онѣ пѣли въ хорѣ, ихъ попросили уйти и все это только за то, что онѣ не ходили учиться къ сестрамъ, а посѣщали школу учительницу. Послѣ Жанны, другая дѣвушка стала увѣрять, что племянники ея, посѣщающіе школу Братьевъ-Четверорукихъ, ничему кромѣ молитвъ не научились. Конечно, молитвы это уже нѣкоторое знаніе, но за то они лишены совершенно уроковъ французскаго языка. Старшій мальчикъ, которому пошелъ двѣнадцатый годъ, не можетъ объясниться на своемъ родномъ языкѣ.

А Сидони Постунъ, дѣвушка сама по себѣ очень религіозная, напомнила случай, происшедшій съ сержантомъ негромъ. Онъ не могъ повѣнчаться съ учительницей, потому что молодая женщина, какъ разведенная жена, не получала благословенія церкви, а мэръ, подчинясь волѣ духовенства, отказался обвѣнчать и соединить ихъ гражданскимъ бракомъ. Пришлось вѣнчаться только два мѣсяца спустя послѣ того, какъ мэръ доложилъ объ инцидентѣ Кимперскому епископу и получилъ приказаніе исполнять свои обязанности, снявъ такимъ образомъ съ себя отвѣтственность передъ священникомъ. Зато въ небольшой рѣчи, которою онъ привѣтствовалъ молодыхъ, было столько оскорбительныхъ словъ для новой четы, союзъ которой онъ сравнивалъ съ "собачьей свадьбой", что сержантъ подалъ на него жалобу, и префектъ принужденъ былъ отрѣшить на нѣкоторое время отъ должности неумолимаго тирана.

Подобные поступки возмущали населеніе и бросали отъ одной крайности къ другой.

Только что вошедшая Роза Иліу заявила, что ненависть ея къ священникамъ такъ велика, что она никогда иначе не выйдетъ замужъ, какъ гражданскимъ бракомъ.

Она не отличалась благочестіемъ, но была суевѣрна. Вѣрила въ привидѣнія, въ "вильтанау" и въ духовъ, наполняющихъ темноту, но рѣчь свою съ удовольствіемъ пересыпала богохульными словами.

А когда старуха въ казакинѣ, сотню разъ во время ея грѣховныхъ словъ крестившаяся, пригрозила ей адомъ, она стала съ ней ругаться. Видъ этой объятой священнымъ негодованіемъ бабы, которая, скрипя зубами, бранила красивую нечестивицу, былъ такъ забавенъ, что всѣ держались за животы. Жанна и Роза умирали со смѣха и, боясь испустить духъ, рѣшили выйти на воздухъ. Безконечно веселыя, увлекая за собой Барбу, которая сразу забыла всѣ жалобы, онѣ исчезли, провожаемыя мечтательными взорами боязливыхъ, застывшихъ въ своей добродѣтели Сидони и Луизы. Сидони была еще невинна, несмотря на то, что ей уже исполнилось двадцать лѣтъ; невинна и бѣла, какъ лилія, а Луиза, сестра ея, хоть и была замужемъ, тоже не знала еще любви, ибо пятъ лѣтъ назадъ вышла замужъ за моряка, который уѣхалъ на второй день послѣ свадьбы и былъ такой-же наивный, какъ она сама.

Выйдя на воздухъ, три уэссантинки почувствовали разыгравшійся аппетитъ. Ночь была черна, какъ чернила. Вѣтеръ совсѣмъ спалъ. Полемъ, перескакивая черезъ ограды, онѣ добѣжали до дороги въ Ланъ-Поль и, пряча руки въ карманы юбокъ, пошли на авось по направленію къ Стиффу. Давно уже пробили въ баракахъ призывъ къ погашенію огней.

-- Зайдемъ къ Іаннѣ, сказала Роза Иліу.

Несмотря на то, что всѣ кабаки въ этотъ часъ были по закону заперты, посѣтители, по всей вѣроятности, еще оставались въ задней комнатѣ. Онѣ постучались. Скоро имъ отвѣтили. Нѣсколько мужчинъ, замѣшкавшихся въ этой конурѣ, встрѣтили вновь явившихся радостными криками. Потомъ, когда алкоголь въ достаточной мѣрѣ разгорячилъ ихъ головы, такъ около часу ночи, Іанна прогнала всю компанію вонъ и закрыла дверь на засовы.

Когда онѣ очутились на воздухѣ, вѣтеръ помчалъ ихъ по какой-то крутой дорогѣ, которая спускалась къ Рюлану, какъ къ темной безднѣ. Каждый изъ присутствующихъ унесъ по бутылкѣ вина, но гдѣ было найти убѣжище, чтобы распить его?

Тогда Жанна вспомнила о домѣ Гоно, о старой уединенной хижинѣ, похожей на пріютъ преступленій и въ данное время необитаемой. Старая хижина стояла на разстояніи мили отъ Сэнъ-Мишеля и проѣзжей дороги, на небольшомъ лужкѣ, за каменной оградой.

-- Можно будетъ войти черезъ окно, прибавила Жанна: мы найдемъ тамъ и столъ и стулья.

Такъ они и сдѣлали. Кто-то вынулъ изъ кармана подсвѣчникъ со свѣчей и водрузилъ на столъ; раскупорили бутылки.

Тутъ былъ Ледурдюфъ, черный, какъ морской разбойникъ,-- матросъ, съ которымъ Роза познакомилась въ Брестѣ въ больницѣ и который околачивался теперь по острову безъ опредѣленной цѣли, причемъ никто не зналъ кто онъ, зачѣмъ сюда пріѣхалъ и откуда, родомъ. Онъ посадилъ къ себѣ на колѣни Барбу, въ то время какъ барабанщикъ изъ колоніальнаго войска и Мартолэтъ -- коммерческій матросъ -- осаждали Жанну и Розу.

Но дѣвушки, болѣе чувствительныя къ обстановкѣ, чѣмъ иностранцы, стали припоминать умершую Гоно и легенды, разсказываемыя о домѣ старухи. Когда-же кавалеры сдѣлали попытку насиловать ихъ, онѣ отвѣтили энергичными оплеухами, потому что всѣ были равны по силѣ этимъ мужчинамъ, и еще потому, что сильнѣе чѣмъ страсть, ихъ волновало присутствіе въ этомъ мѣстѣ въ такой поздній часъ.

Барба заговорила первая и разсказала исторію о приключеніяхъ "госпожи изъ Мэнъ-аръ-Фрудъ".

-- Мэнъ-аръ-Фрудъ -- объясняю это для этихъ трехъ иностранцевъ, которые ничего не знаютъ,-- скала, одиноко возвышающаяся надъ открытымъ моремъ, близь Перцъ Гвэнъ, между мысами Депэнъ Аррекъ и Вейльгольцъ; огромный камень, къ которому почти нѣтъ возможности подойти вслѣдствіи теченій, которыя въ тѣхъ мѣстахъ быстрѣе, чѣмъ въ какомъ нибудь другомъ мѣстѣ Фронвэра и по быстротѣ движенія сравнятся лишь съ лошадью, бѣгущей галопомъ. Никогда ни одинъ рыболовъ не ступалъ туда ногой, съ цѣлью забросить сѣти, ибо люди увѣряютъ, что если коснешься Мэна-аръ-Фруда, то не вернешься домой безъ несчастья.

Говорятъ даже, что объѣзжая скалу и глядя на нее съ извѣстной точки, въ извѣстные часы, можно было когда-то видѣть женщину, которая теперь ужъ больше не показывается.

-- Кэрбэза видалъ ее,-- прервала Жанна.

-- Кэрбэза умеръ.

-- И Ланъ-Журдрэнъ и Легаллуэ.

-- Жанъ Антуанъ Митъ, подсказала Роза.

-- Всѣ они умерли.

-- Такъ вотъ года три тому назадъ, продолжала Барба, Гоно, прозванный "пиратомъ" и Пьеръ Гоаду Депеннорцъ проѣзжали около шести часовъ вечера мимо Мэнъ-аръ-Фруда на баркахъ; одна слѣдовало за другой на разстояніи какихъ нибудь ста саженей по теченію,-- сперва Гоно, за нимъ Гоаду. Оба глядѣли на Менъ аръ-Фрудъ, и тотъ и другой увидѣли женщину, которая дѣлала имъ знаки.

-- Ты видѣлъ? вскричалъ Гоно.

Гоаду не отвѣчалъ. Но сталъ бѣлый, какъ саванъ. Теченіе отнесло ихъ далеко за скалу.

-- Ты видѣлъ? спросилъ опять Гоно.

-- Ну, конечно, отвѣтилъ наконецъ Гоаду. У нея груди съѣдены крабами, какъ у утопленницъ, но сама она живая, а изъ глазъ у нея текутъ слезы. "Потому что, объяснила Барба, рыбы начинаютъ обыкновенно грызть женщинъ съ груди, а потомъ переходятъ къ животу".

И она стала разсказывать, какъ Гоно, который "никогда не зналъ страха", направилъ путь къ Баннэку и вернулся къ Пэнъ-Аррокъ на веслахъ, между тѣмъ какъ Гоаду слѣдовалъ за нимъ по прежнему на разстояніи ста саженей, стараясь не удалиться, и какъ съ наступающей ночью, среди страшнаго водоворота морской рѣки, Гоно, уносимый теченіемъ, разсѣкалъ пространство и, рискуя разбить свою лодку, причалилъ наконецъ къ Мэнъ-аръ-Фрудъ, гдѣ и сошелъ.

Тамъ онъ взвалилъ себѣ на плечи женщину, завернувъ ее въ парусъ, для того, чтобы отнести въ домъ, гдѣ жила его мать, именно въ этотъ домъ, гдѣ они сегодня пировали.

Всѣмъ присутствующимъ женщинамъ исторія была извѣстна. Если-бъ Барба прекратила разсказъ, Жанна Пулбракъ или Роза Иліу могли-бы продолжать за нее. Но несмотря на то, что онѣ знали все до мельчайшей подробности, каждая фраза волновала ихъ, какъ будто онѣ слышали въ первый разъ.

Указывая въ глубину комнаты на закрытую пологомъ кровать, Барба объясняла, что именно на эту кровать, а не на другую, Гоно положилъ ту, которую отнялъ у моря.

Всѣ онѣ знали, что старуха Гоно стала испуганно кричать, услыша, какъ сынъ ея разговариваетъ съ предполагаемой мертвой женщиной. На слѣдующій день, побуждаемая любопытствомъ, пользуясь отсутствіемъ пирата, она попыталась протянуть свою руку во тьму сокрытой кровати, но дотронулась только до обледѣнѣлато тѣла, въ то время, какъ по сверканію великолѣпныхъ камней узнала руку, пальцы которой были унизаны золотыми кольцами.

Священникъ, предупрежденный старухой, сейчасъ-же явился съ четырьмя парнями и гробомъ, чтобы унести трупъ. Тѣло мертвой было тяжело, какъ гранитная глыба. Не было возможности сдвинуть, его съ мѣста. Нельзя было удобно взяться за тѣло, лежащее въ узкой клѣткѣ высокой кровати, и это тоже затрудняло работу. Надо было попытаться пройти сзади: но доступъ туда былъ загороженъ деревянной стѣной. Они обѣщали вернуться вечеромъ съ веревками и блоками, но когда, придя вечеромъ, приблизились къ кровати, тонкая, нѣжная и блѣдная рука, быстрая, какъ молнія и отягощенная кольцами, задвинула занавѣски, и священникъ понялъ въ чемъ дѣло и въ страхѣ поспѣшилъ удалиться.

Каждый вечеръ Гоно возвращался съ моря съ пылающей головой и израненными руками. Заперевъ на запоръ двери, онъ, на горе обезумѣвшей старухи, предавался любовнымъ наслажденіямъ, съ этой женщиной и смѣялся и пѣлъ вплоть до утра. Онъ столько, цѣловалъ ее, что губы его превратились въ зіяющую рану.

И Барба продолжала разсказывать, какъ, по волѣ втируши, старуху прогнали изъ собственнаго дома и какъ трагически умеръ Гоно, привозившій каждый вечеръ къ себѣ куски скалъ, имѣвшихъ человѣческую форму, которыя онъ отыскивалъ на песчаныхъ берегахъ и разставлялъ вокругъ своего дома, гдѣ они стояли какъ будто на стражѣ, и гдѣ ихъ можно видѣть и понынѣ...

Онъ продѣлывалъ это до того дня, когда, несмотря на его геркулесову силу, плечи его однажды поддались и, переступая порогъ дома, онъ спотокнулся, закачался, потомъ опять выпрямился, но не удержался на ногахъ, мышцы его порвались, и онъ, упалъ, раздавленный скалой.

Многіе съ тѣхъ поръ пытались жить въ Рюланѣ. Арри Канаберъ, который тутъ поселился, долженъ былъ на второй день уѣхать, говоря, какъ и остальные, что хижина посѣщаема привидѣніями. Увѣряютъ, что госпожа изъ Мэнъ-аръ-Фрудъ по прежнему живетъ здѣсь, и что достаточно произнести слово, какое-то страшное, котораго по-французски нельзя сказать, чтобы она снова явилась.

-- Она появляется вотъ въ этомъ углу, добавила Барба, дѣлая шагъ впередъ.

Дрожь охватила островитянокъ. Жанна и Роза знали, что Барба настолько пьяна и такая по натурѣ язычница, что не задумается произнести страшное слово. Всѣ сразу, даже мужчины, обернулись въ ту сторону. И произошло нѣчто необычайное. Свѣтъ затрепеталъ, Роза испуганно крикнула и послышался грохотъ и скрипъ.

Мужчины вскочили съ мѣстъ. Ужасъ охватилъ ихъ, кровь отлила отъ щекъ отъ ожиданія чего-то сверхъестественнаго.

Шумъ повторился.

Барба между тѣмъ направлялась въ глубину комнаты, какъ бы ничего не сознавая, съ полуоткрытымъ ртомъ.

-- Барба... Молчи... закричала Жанна Пулбракъ.

И черезъ открытое окно она выскочила и убѣжала въ зіяющую тьму. За нею вслѣдъ бросилась Роза Иліу.

Трое мужчинъ не двигались съ мѣста. Они смотрѣли другъ на друга и придя немного въ себя отъ испуга, увидѣли оставшуюся Барбу.

Ледюрдуфъ, смущенный и недовольный тѣмъ, что отъ него улизнули женщины, вернулся къ своему стулу и, поднявъ кулакъ на островитянку, сказалъ:

-- Ну и задамъ я этой болтушкѣ!

И онъ, замахнувшись, пошелъ на нее.

Но въ эту именно минуту онъ растянулся на порогѣ, на половину парализованный отъ страха, ибо занавѣсъ кровати зашевелился, какъ онъ впослѣдствіи разсказывалъ, и онъ тоже увидѣлъ руку, покрытую золотыми кольцами.

Раннимъ утромъ, Эрманъ, поднявшись въ отличномъ настроеніи духа и безъ всякаго безпокойства, вдругъ замѣтилъ, что Барбы не было рядомъ съ нимъ.

Желая посмотрѣть прекратилась-ли вчерашняя буря, а также для того, чтобы понаслаждаться восходомъ солнца столь прекраснымъ въ зимнее утро, онъ поспѣшно одѣлся и вышелъ.

-- Она ушла, думалъ онъ съ насмѣшливой досадой, вчера вечеромъ... Пошла за "Жалобой Дрюммонда Кастль", которая поется на мотивъ пѣсни о "Мертвыхъ".

Онъ шелъ при свѣтѣ восходящаго солнца.

И какъ разъ шаги направили его къ небольшой долинѣ Станкъ Мэръ. Три силуэта обрисовывались въ туманной дали на берегу ручья. Онъ узналъ трехъ женщинъ, наполовину обнаженныхъ, изъ которыхъ одна была Барба. Три женщины совершали омовеніе въ бассейнѣ Туль Ауросъ, исцѣляющемъ отъ испуга.

Пер. Л. Вилькиной.
"Современникъ", кн.X, 1915