Шульгин Николай Иванович - Происхождение и развитие нищеты

ПРОИСХОЖДЕНІЕ И РАЗВИТІЕ НИЩЕТЫ *).

(Окончаніе.)

*) См. NoNo 7 и 8 "Дѣла" за настоящій годъ.

VI.

Въ предыдущемъ очеркѣ нищеты во Франціи, мы видѣли, что, несмотря на всѣ принимаемыя мѣры къ ея уменьшенію, или, лучше сказать, вслѣдствіе этихъ мѣръ, она не только не уменьшилась, по дошла до такихъ ужасныхъ размѣровъ, что въ восьмидесятыхъ годахъ прошлаго столѣтія болѣе девяти десятыхъ населенія Франціи буквально жило впроголодь. Непомѣрные поборы въ пользу казны, въ пользу чиновниковъ, въ пользу католической церкви, въ пользу сеньоровъ, наконецъ, въ пользу каждаго грабителя, имѣвшаго настолько силы, что онъ могъ безнаказанно грабить, -- вытягивали съ народа и всѣ его сбереженія, и большую часть заработанныхъ денегъ, необходимыхъ для дневного пропитанія. Всѣ подати и налоги, большая часть промысловъ находились въ рукахъ жадныхъ, безчеловѣчныхъ монополистовъ. Хлѣбъ изъ кладовыхъ барышниковъ продавался по самой дорогой цѣнѣ, а покупать его можно было только у нихъ, такъ-какъ даже хлѣбная торговля имѣла характеръ самой безнравственной монополіи. Мудрено-ли, что при такихъ общественныхъ порядкахъ трупы людей, умершихъ голодною смертью иногда валялись по проѣзжимъ дорогамъ Франціи и возбуждали своимъ видомъ ужасъ въ проѣзжающихъ путешественникахъ. Мудрено-ли, что вся Франція была покрыта вооруженными толпами нищихъ, отнимавшихъ у путешественниковъ кошельки, нападавшихъ на казенные хлѣбные магазины и запасныя кладовыя частныхъ лицъ и насильственно забиравшихъ хлѣбъ вездѣ, гдѣ можно было взять его силой.

Собрались генеральные штаты. Нѣкоторые изъ представителей народа заговорили о нищетѣ, разъѣдающей Францію. Министръ Неккеръ дѣлалъ все возможное для облегченія народа, а при тогдашнихъ порядкахъ онъ могъ сдѣлать очень немного; но и самое ничтожное облегченіе народъ принималъ съ признательностью, и имя этого министра-буржуа пріобрѣло необычайную популярность. Но монополисты и барышники не дремали. Они употребили всѣ усилія свергнуть ненавистнаго министра и успѣли въ своемъ предпріятіи. Неккера замѣнилъ Фулонъ, извѣстный тѣмъ, что въ 1767 году осмѣлился публично произнести слѣдующую возмутительную фразу: "Если я когда-нибудь буду министромъ, я заставлю французовъ питаться сѣномъ!"

Можно-ли было распорядиться нелѣпѣе; можно-ли было болѣе оскорбить и раздражить народъ? Увольненіемъ либеральнаго министра и назначеніемъ на его мѣсто самаго ненавистнаго народу реакціонера полагали заглушить страшный вопросъ о народной нищетѣ и, конечно, только подлили масла въ огонь. Съ именемъ Фулопа у народа связывалась память объ извѣстномъ голодномъ договорѣ (pacte de famine); въ его воображеніи пронеслись картины пережитыхъ бѣдствій голода и нищеты. Народъ почувствовалъ ужасъ, а ужасъ, какъ извѣстно, родитъ энергію.

Мрачная Бастилія, на стѣнахъ которой неизгладимыми чертами была написана исторія мученій и страданій многихъ неповинныхъ, мужественныхъ людей, представлялась народу цитаделью голода; въ его глазахъ она была призракомъ ужасной нищеты. На нее-то народъ и направилъ свою ярость.

"Неккеръ уволенъ, вскричалъ Камиллъ Демуленъ: -- его увольненіе будетъ для патріотовъ сигналомъ новой варфоломѣевской ночи!"

Предсказаніе Демулена не замедлило исполниться. Прошло немного времени, и парижскій народъ возсталъ; Бастилія была взята и разрушена. Но день 14 іюля имѣлъ чисто моральный характеръ. Голодный народъ возсталъ вовсе не съ цѣлью на-время добыть себѣ хлѣбъ этимъ возстаніемъ: онъ не грабилъ хлѣбныхъ магазиновъ; онъ не бросался на пекарни; онъ желалъ только разрушить и разрушилъ, какъ онъ полагалъ, источникъ своихъ страданій, символъ нищеты и голода съ уничтоженіемъ феодальнаго произвола; въ немъ дѣйствовалъ уже не простой инстинктъ, а сознаніе, убѣжденіе, приведенное въ систему.

Мирабо понималъ смыслъ этого возстанія, когда на другой день съ такими словами обратился къ депутаціи, посланной къ королю: "Скажите королю, что Генрихъ, котораго онъ желаетъ взять себѣ за образецъ, послалъ осажденному, бунтующему Парижу необходимые съѣстные припасы; а его вѣроломные совѣтники возвращаютъ назадъ муку, которую купцы везутъ въ вѣрноподданный и голодающій Парижъ".

Для тѣхъ, кто еще сомнѣвается, что волненія, столь часто появлявшіяся въ 1789 г., были, кромѣ общихъ политическихъ причинъ, вызываемы также нищетой народа, мы напомнимъ убійство Фулона и Бертье, главныхъ виновниковъ голоднаго договора. Мы напомнимъ также, что 17 іюля раздраженный народъ хотѣлъ убить Томассена, обвиняемаго въ барышничествѣ скупаемымъ хлѣбомъ. Въ провинціяхъ, въ деревняхъ, вездѣ, гдѣ возставалъ народъ, онъ прежде всего требовалъ хлѣба; онъ ссылался на голодъ и нищету, терзавшіе его нѣсколько лѣтъ къ ряду.

Въ виду этихъ фактовъ, національное собраніе поняло, наконецъ, что время фразъ миновало и настала пора дѣйствій. Ночь 4 августа завершила, политическую революцію. Феодальный порядокъ разрушенъ; личныя привилегіи упразднены; всѣмъ гражданамъ одинаково открыты государственныя должности; правосудіе объявлено даровымъ; уничтожены, десятина, исключительное право на охоту, сеньоріальные суды, плата за должности; однимъ словомъ, упразднены привилегіи всякаго рода.

Но какъ ни важны были всѣ эти реформы, онѣ мало или почти вовсе не коснулись экономическихъ основъ общества, въ которыхъ и скрывается главный источникъ народной нищеты. Она почти не уменьшилась, тѣмъ болѣе, что вслѣдствіе неурожая этого года во многихъ мѣстахъ обнаружился голодъ. Чтобы помочь горю, муниципалитеты скупали хлѣбъ и продавали его нуждающимся по дешевой цѣнѣ, съ большимъ убыткомъ для себя. Но эта мѣра оказалась недостаточной. Народъ продолжалъ голодать.

Снова народъ поднялся во имя голода. Парижскія женщины съ крикомъ: "хлѣба, хлѣба!" подошли къ національному собранію и были допущены къ рѣшеткѣ въ залѣ засѣданій. Мальяръ, одинъ изъ предводителей возстанія, въ день разрушенія Бастиліи, отъ имени народа держалъ рѣчь къ національному собранію, въ которой поразительными красками выставилъ всѣ ужасы нищеты, какимъ подвергается голодающій народъ. Свою рѣчь онъ заключилъ словами: "намъ нужно хлѣба, непремѣнно хлѣба!"

Извѣстны послѣдствія этого возмущенія: насильственное возвращеніе въ Парижъ короля и его семейства. Назвавъ короля своимъ булочникомъ, народъ наивно выразилъ, чего онъ отъ него требуетъ.

Шесть мѣсяцевъ прошло послѣ этого событія, голодъ все еще продолжался. Новое возстаніе, паденіе королевства и провозглашеніе республики.

Но представители народа не хотѣли понять, что послѣ 4 августа, которымъ закончился политическій переворотъ, необходимо было приступить къ реформамъ общественнаго быта; надо было заняться вопросомъ о хлѣбѣ. Представителямъ говорили о нищетѣ; они объявляли о продажѣ духовныхъ имѣній, оцѣненныхъ въ 400,000,000 франковъ; они предлагали муниципалитетамъ оставить за собой всѣ эти имѣнія, потомъ перепродать ихъ спекулянтамъ, а тѣ, въ свою очередь, перепродадутъ ихъ мелкими участками народу, который, такимъ образомъ, и заплатитъ барыши посредникамъ. Національному собранію представляли поразительные факты народной бѣдности, а оно занималось уничтоженіемъ феодальныхъ титуловъ и гербовъ.

Наконецъ вопросъ о бѣдности выступилъ такъ настоятельно, что само національное собраніе поняло необходимость заняться имъ серьезно. Оно ужаснулось, выслушавъ чтеніе слѣдующаго баланса нищеты за 1790 годъ: Въ этомъ году, во Франціи, за исключеніемъ Парижа и Корсики, считалось 26,288,887 душъ населенія. Изъ нихъ 3,207,073 совершенно бѣдныхъ, требовавшихъ пособій отъ общественной благотворительности; 1,886,935 дѣтей моложе 14 лѣтъ, нуждающихся въ общественномъ призрѣніи по бѣдности ихъ родителей; 804,775 неспособныхъ къ работѣ по увѣчью и физическимъ недостаткамъ и дряхлыхъ стариковъ, или живущихъ на попеченіи обществъ или требующихъ общественнаго призрѣнія; 515,363 нищихъ по профессіи. Кромѣ того 2,739,384 такихъ, которые хотя могутъ съ горемъ пополамъ прокормить себя, но не въ состояніи платить налоговъ; затѣмъ болѣе 12,000,000 платящихъ налоги съ большими лишеніями. Остается нѣсколько болѣе 4,000,000 такихъ гражданъ, которые безъ особеннаго ущерба для своего благосостоянія могутъ нести государственныя повинности. Въ самомъ Парижѣ около 100,000 человѣкъ жило на счетъ общественной благотворительности.

Ознакомившись съ такими краснорѣчивыми цифрами, національное собраніе избрало изъ своей среды комитетъ, которому поручило заняться отысканіемъ средствъ для уничтоженія нищенства.

Изъ обширнаго доклада, представленнаго комитетомъ, оказывается, что, по точнымъ изслѣдованіямъ, около 5 милліоновъ французовъ обоего пола страдали отъ послѣдствій нищеты. Этотъ безотрадный фактъ, по мнѣнію комитета, происходилъ отъ несоразмѣрности между численностію населенія и развитіемъ труда, особенно земледѣльческаго; земледѣліе во Франціи стояло далеко ниже того уровня, на которомъ оно могло бы стоять, такъ-что итогъ продуктовъ земледѣлія, получаемый во Франціи, сравнительно съ итогомъ англійскаго земледѣлія, могъ быть выраженъ отношеніемъ 3 къ 8. По словамъ доклада, только "самые раціональные законы, поощряющіе земледѣльческую промышленность, въ состояніи исправить зло и привести къ блистательнымъ результатамъ, т. е. къ уменьшенію бѣдности народа; капиталы, до сихъ воръ употребляемые исключительно для развитія городской промышленности, вслѣдъ за примѣненіемъ этихъ законовъ, непремѣнно должны обратиться къ земледѣлію, что поставитъ его на надлежащую высоту и разольетъ благосостояніе въ массахъ бѣднаго нуждающагося народа".

Интересно, что открывъ эту панацею, долженствующую уничтожить существующее зло и довести общество до высокаго благосостоянія, комитетъ, въ своемъ докладѣ, внезапно измѣняетъ тонъ и приходитъ къ слѣдующимъ неутѣшительнымъ выводамъ: "Бѣдность уменьшится, но не уничтожится. Бѣдность -- болѣзнь неминуемо связанная со всякимъ большимъ обществомъ. Хорошая конституція, мудрое управленіе могутъ уменьшить ея распространеніе; но нѣтъ никакихъ средствъ уничтожить ее радикально: ея распространенію способствуютъ слишкомъ много причинъ, противъ которыхъ безсильны самыя рѣшительныя мѣры. Не говоря уже о временныхъ бѣдствіяхъ, поражающихъ деревни, города и цѣлыя провинціи,-- лишеніе собственности для огромнаго класса людей, при всякихъ учрежденіяхъ, всегда будетъ необходимой и неминуемой причиной бѣдности ".

Національное собраніе приняло докладъ безъ всякихъ преній и, такимъ образомъ, признало права нищеты. Большей частью люди честные, искренно желавшіе блага своимъ согражданамъ, тогдашніе французскіе законодатели были слишкомъ мало свѣдущи въ народной экономіи: иначе они никогда бы не пришли къ такимъ безотраднымъ выводамъ. Этого мало. Признавая, что "къ несчастію, существуютъ неотвратимыя причины бѣдности", что "бѣдняки имѣютъ право на помощь общества", докладъ вмѣстѣ съ тѣмъ признаетъ, что "эта помощь, улучшая положеніе бѣдняка, нерѣдко служитъ для лѣнивца средствомъ вести праздную жизнь. Поэтому необходимы мудрые законы, которые бы карали лѣнивцевъ и бродягъ"...

Въ силу этихъ законовъ, въ томъ-же году было изгнано изъ Парижа нѣсколько бѣдныхъ иностранцевъ. Каждаго бѣдняка, живущаго на счетъ общественной благотворительности, обязали имѣть паспортъ.

Въ заключеніе, комитетъ полагалъ необходимымъ учредить особый денежный фондъ, предназначенный исключительно для полезныхъ работъ, производимыхъ правительствомъ съ цѣлію дать средства къ жизни бѣднякамъ, лишеннымъ частной работы, и постановить, что нація, признавъ право бѣдности, вмѣстѣ съ тѣмъ отвергаетъ право нищенства. Удивительный прогрессъ! неправда-ли?

Вмѣстѣ съ вопросомъ о бѣдности, національное собраніе занялось разрѣшеніемъ вопроса о правѣ на трудъ и пришло къ такому разрѣшенію:

"Національное собраніе признаетъ, что трудъ составляетъ единственное пособіе, которое мудрое правительство можетъ предложить здоровому человѣку, имѣющему силы работать".

Дѣйствительно, ничего не можетъ быть справедливѣе этого вывода. Но затѣмъ при примѣненіи мудраго правила, измышленнаго національнымъ собраніемъ, на практикѣ неминуемо являлись вопросы, разрѣшить которые не могли законодатели: можетъ ли правительство въ точности знать всѣхъ тѣхъ, кто не въ состояніи найти работы? Можетъ ли оно во всякое время имѣть въ своемъ распоряженіи" такое количество полезныхъ работъ, которое будетъ соотвѣствовать заявленнымъ требованіямъ на нихъ? Какъ оно увѣрится, что рабочій, прибѣгающій къ нему за работой, дѣйствительно нуждается въ работѣ, а не желаетъ промѣнять тяжелую работу на болѣе легкую? И много другихъ подобныхъ вопросовъ, которые, конечно, не можетъ разрѣшить никакое правительство. Слѣдовательно ясно, что пышная фраза декрета національнаго собранія и должна была остаться просто фразой; а мѣры его къ уменьшенію бѣдности недалеко ушли отъ мѣръ, столько разъ уже оказавшихся несостоятельными не только для уничтоженія зла, но даже и для его ослабленія.

Положеніе народа, между тѣмъ, нисколько не улучшалось; голодъ проявлялся то въ той, то въ другой части Франціи. 1792 годъ начался возстаніями въ Брестѣ, Ліонѣ и Дуэ, вызванными дороговизной хлѣба, который попрежнему находился въ рукахъ барышниковъ, монополизировавшихъ торговлю этимъ продуктомъ. Въ Этампѣ народъ потребовалъ у мэра назначенія таксы на хлѣбъ. Мэръ отказался исполнить это требованіе и былъ убитъ. Избиратели департаментовъ Сены и Уазы, а также Индры и Дояры представили національному конвенту петицію о назначеніи максимума, цѣны на хлѣбъ.

12 февраля 1793 года заговорилъ и Парижъ: депутаты отъ 48 парижскихъ округовъ жаловались конвенту на хлѣбныхъ барышниковъ, непомѣрно возвысившихъ цѣну; депутаты требовали изданія закона, присуждающаго къ смертной казни купца, продающаго мѣшокъ муки въ 250 фунтовъ дороже 25 франковъ.

Конвентъ отказалъ просителямъ. "Хлѣбъ дорогъ и виновниками его дороговизны теперь пока считаютъ рыночныхъ торговцевъ. Берегитесь! Можетъ быть, прійдетъ время, когда виновниками назовутъ національный конвентъ, сказалъ Верньо.

Петиціи посыпались одна за другою. Негодованіе противъ хлѣбныхъ торговцевъ возрастало съ каждымъ днемъ, и они часто платились жизнью за свое корыстолюбіе и упрямство. Положеніе конвента было довольно критическое. Онъ видѣлъ необходимость принять какія-либо мѣры противъ внутреннихъ неустройствъ, по его несравненно болѣе безпокоило нашествіе внѣшняго непріятеля: ему приходилось воевать почти съ цѣлой Европой; ему надо было организовать войска, которыхъ не было. Жирондисты пытались заговаривать о реформахъ общественнаго строя, но принуждены были замолчать, когда Дантонъ замѣтилъ имъ рѣзко: "Теперь не время препираться о вашихъ предложеніяхъ. Всѣ наши усилія должны быть направлены на отраженіе непріятельскихъ армій, вторгнувшихся во Францію".

И конвентъ, и Парижъ и вся Франція рукоплескали Дантону; всѣ были одного мнѣнія, что необходимо оставить всякія реформы и думать только о побѣдѣ надъ иноземцами.

Наконецъ 3 мая конвентъ издалъ законъ о максимумѣ, снова доказавшій, что во мнѣніи французскихъ законодателей политическіе вопросы стоятъ еще несравненно выше общественныхъ.

Этимъ закономъ опредѣлялся максимумъ продажной цѣны на хлѣбъ для каждаго департамента особо. Мѣстныя власти обязывались собрать свѣденія о цѣнахъ на хлѣбъ, существовавшихъ въ различныхъ мѣстахъ департамента въ первые четыре мѣсяца этого года, вывести изъ нихъ среднюю цѣну и объявить ее высшей цѣной, по которой торговцы могутъ продавать хлѣбные продукты. Но выведенная такимъ образомъ цѣна не должна оставаться постоянной и должна понизиться: 1 іюня на десятую часть; 1 іюля на двадцатую, но не съ первой цѣпы, а со второй, опредѣленной 1 іюня; 1 августа на тридцатую и 1 сентября на сороковую. Виновные въ продажѣ и покупкѣ по цѣпамъ высшимъ назначенной цѣны, подвергались конфискаціи проданнаго и купленнаго продукта и штрафу отъ 300--1,000 ливровъ, между ними раздѣленному пополамъ.

Барышники не унимались. 28 поля изданъ новый декретъ. Барышничество отнесено въ разрядъ уголовныхъ преступленій и виновныхъ предписано подвергать строгимъ наказаніямъ. Барышниками считались тѣ, которые скрывали запасы предметовъ первой необходимости и не пускали ихъ въ продажу ежедневно и публично; также тѣ, кто самовольно истреблялъ эти продукты.

Строгіе карательные законы противъ барышничества также нисколько не помогли дѣлу: бѣдность не уменьшалась, не прекращалось и барышничество; спекулянты перевозили хлѣбъ изъ одного департамента въ другой, продавая его танъ, гдѣ назначенная цѣна была выше. Чтобы помочь горю узаконили максимумъ, общій для всей республики (14 ливровъ за квинталъ зерна, 20 за квинталъ муки).

Но спекуляція нашла новыя лазейки и обратилась на всѣ безъ исключенія съѣстные припасы. 27 и 29 сентября всѣ эти предметы таксированы.

И эти мѣры, конечно, не привели ни къ чему, нищета свирѣпствовала по-прежнему и 2 нивоза 1795 года законъ о максимумѣ отмѣненъ. Этотъ законъ былъ самой неудачной пальятивной мѣрой, неимѣющей никакого соціальнаго смысла. Но даже и какъ пальятивная, временная мѣра, принятая съ прекраснымъ намѣреніемъ уничтожить безсовѣстную спекуляцію барышниковъ, барыши которыхъ тяжело ложились на бѣдный нищенствующій народъ, уничтожить ажіотажъ, разъѣдающій промышленность страны,-- она, эта мѣра, не могла привести ни къ какимъ плодотворнымъ результатамъ. Общество требовало серьезныхъ реформъ; въ немъ не было настоящей соціальной честности, а ее думали водворить насиліемъ, опредѣляя одинаковое наказаніе виновнымъ продавцамъ-барышникамъ и совершенно невиннымъ покупщикамъ, обираемымъ безсовѣстными монополистами. Не ясно-ли это доказываетъ, что сами законодатели не знали, какъ имъ вывернуться изъ затруднительнаго положенія, и потому во всѣхъ ихъ дѣйствіяхъ по вопросу о нищетѣ всегда была замѣтна непослѣдовательность, колебаніе и нерѣшительность.

Слѣдовательно и первая революція ограничилась только попытками ослабить нищету. Она уничтожила старый политическій порядокъ, но не рѣшилась коснуться измѣненія общественнаго порядка, который остался почти нетронутымъ. Всѣ попытки отдѣльныхъ дѣятелей, предлагавшихъ радикальныя экономическія перемѣны, были въ самомъ началѣ парализованы сопротивленіемъ большинства. Соціальный миръ можетъ быть водворенъ только при существованіи политическаго мира. Его не было: лучшіе дѣятели революціи вели за политическіе принципы борьбу другъ съ другомъ; они погибли всѣ, вмѣстѣ съ ними погибли и першія республика, уступивъ свое мѣсто военной диктатурѣ. Военная слава стала лозунгомъ Франціи; одна побѣда смѣняла другую; военные трофеи, огромное количество произведеній искуства, награбленныхъ въ разныхъ побѣжденныхъ странахъ, многіе милліоны, добытые реквизиціями въ непріятельскихъ земляхъ -- весь этотъ шумъ и трескъ, ласкающій тщеславіе, заставлялъ забывать о голодѣ и бѣдности народной массы, которую попрежнему старались удовлетворить пальятивными мѣрами, приносящими лишь временное ничтожное облегченіе.

Но въ самой массѣ въ это время проявились зачатки новаго порядка, отъ котораго можно ожидать въ будущемъ разрѣшенія страшнаго вопроса о нищетѣ, Рабочее сословіе Франціи, преимущественно передъ другими страдающее отъ нищеты, начало понимать, что спасеніе его отъ бѣдности и нищеты прямо зависитъ отъ него самого и отъ иныхъ условій, въ какія долженъ быть поставленъ его трудъ; оно поняло, что единичными усиліями отдѣльныхъ людей невозможно побороть препятствія, стоявшія на пути къ благосостоянію; наоборотъ, эти препятствія легко разбиваются при совмѣстномъ дѣйствіи многихъ соединившихся единицъ. Вопросъ объ ассоціаціи изъ теоріи мало-по-малу перешелъ въ практику; кое-гдѣ стали дѣлаться попытки серьезныхъ реформъ въ отношеніяхъ между заинтересованными сторонами, и эти попытки дѣлались частной иниціативой. Конечно, всѣ онѣ были сравнительно ничтожны, но и при всей своей незначительности онѣ были несравненно цѣлесообразнѣе всѣхъ предъидущихъ мѣръ, принимаемыхъ для ослабленія бѣдности и нищеты. Онѣ усилились во второй четверти нашего столѣтія и когда, повидимому, теоретически, конечно, а не практически было окончательно рѣшено, какія именно общественнныя реформы необходимы для блага французскаго народа; когда, казалось, было найдено могущественное средство къ уничтоженію страшной нищеты, къ разлитію матеріальнаго обезпеченія на всю массу народа, подверженнаго лишеніямъ,-- въ это самое время возникла революція 1848 года. Народъ получилъ широкое право высказать свои желанія.

Временному правительству и національному собранію не представлялось особыхъ затрудненій при разрѣшеніи вопроса о народной бѣдности и нищетѣ. Ему незачѣмъ было долго останавливаться на политическихъ вопросахъ. Провозглашеніе системы всеобщаго избирательства было послѣднимъ шагомъ на этомъ пути. Цензъ уничтожался и тѣмъ самымъ буржуа и пролетарій сравнивались въ политическихъ правахъ. Слѣдовало сравнять ихъ и во всѣхъ другихъ правахъ, лучше сказать, слѣдовало теперь дѣйствовать противъ нищеты, слѣдовало поставить рабочаго въ такое положеніе, чтобы трудъ его былъ обезпеченъ и вознагражденіе за него было соразмѣрно потраченнымъ на него усиліямъ. Совершить эту задачу вовсе было не трудно дѣятелямъ февральской революціи, еслибъ они вѣрно ее поняли и обладали достаточной энергіей для ея выполненія.

И въ самомъ дѣлѣ, казалось, наступило время разрѣшенія этого вопроса. Временное правительство торжественно заявило о своемъ намѣреніи исполнить волю народа, который самъ долженъ былъ рѣшить, что ему нужно. Можно было думать, что вопросъ, поставленный такъ прямо, будетъ разрѣшенъ безъ всякихъ затрудненій. Рабочіе дѣйствительно собирались на сходки, вели горячія пренія о своихъ интересахъ, принимали извѣстныя рѣшенія; на всемъ пространствѣ Франціи стали быстро возникать всякаго рода ассоціаціи; въ близкомъ будущемъ уже мелькала надежда на скорое сверженіе отвратительнаго чудовища -- нищеты... Но изъ этихъ надеждъ ничего не вышло. Словамъ, видно, не суждено еще было переходить въ дѣло.

Дѣйствительно, чѣмъ же отвѣчало временное правительство на это движеніе, вызванное имъ самимъ?-- Оно провозгласило право труда.

Какой-же смыслъ заключался въ этомъ громкомъ словѣ? А тотъ, что въ извѣстные моменты рабочій, предлагающій свой трудъ, могъ попрежнему остаться безъ работы, имѣлъ право, какъ и прежде, голодать. Въ правѣ труда, какъ его понимало временное правительство, заключался тотъ смыслъ, что прогулъ, не по желанію рабочаго, а по силѣ случая, былъ признанъ явленіемъ правильнымъ и нормальнымъ.

Однакожъ въ словѣ "право на трудъ" заключается другой, болѣе глубокій смыслъ. Временное правительство только поняло его иначе. Право на трудъ есть право на продуктъ труда, право на кредитъ. Отсюда ясно, что слѣдовало организовать не трудъ, объ организаціи котораго заботилось временное правительство, а кредитъ, потому-что трудъ, находясь въ большой зависимости отъ индивидуальныхъ усилій и способностей, если можно такъ выразиться, вовсе неорганизуемъ.

Правда, правительство подумало объ организаціи кредита, но организовало кредитъ капиталу, въ чемъ онъ собственно не нуждался, а не труду, который безъ кредита всегда будетъ оставаться въ шаткомъ и даже бѣдственномъ положеніи.

Учрежденіемъ національныхъ мастерскихъ временное правительство 1848 года думало помочь рабочимъ, ной въ этомъ дѣлѣ доказало только свою близорукость. Впрочемъ оно скоро закрыло эти мастерскія. Оно затѣмъ переходило отъ одной ошибки къ другой: издавало законы въ видахъ облегченія участи пролетаріата и тотчасъ ихъ отмѣняло; оно то разширяло, то ограничивало права рабочаго люда; оно принимало энергическія мѣры къ ослабленію бѣдности и нищеты и въ тоже время издавало декреты, прямо способствующіе развитію зла. Всѣ эти колебанія окончились іюньскими разстрѣливаніями пролетаріевъ.

Смѣнившее дѣятелей іюльской реакціи, правительство второй имперіи, позорно окончившее свое существованіе Седаномъ и Мецомъ, конечно, не могло сдѣлать ничего радикальнаго для уничтоженія или, по крайней мѣрѣ, ослабленія нищеты. Для укрѣпленія своего положенія оно заигрывало съ пролетаріями; оно обѣщало имъ самыя широкія реформы и кончило тѣмъ, что еще болѣе усилило бѣдность и нищету и до того развратило сельское населеніе, что отняло у него всякую иниціативу.

VII.

Однакожъ правительство второй имперіи, при всей его безцеремонности, не могло-же совсѣмъ игнорировать нищету, и должно было но необходимости принимать какія-нибудь мѣры для ея ослабленія. Взяться за радикальныя средства оно не хотѣло и не могло: иначе оно не было бы правительствомъ второго декабря. Оставалось обратиться къ прежней рутинѣ и лечить зло давно уже испытаннымъ лекарствомъ. Правда, это лекарство уже оказалось негоднымъ для излученія болѣзни, но -- что нужды -- оно дѣйствовало на организмъ успокоительно и на короткое время облегчало боль. Употребляя его съ извѣстною ловкостью, можно довольно долго поддерживать больной организмъ и не давать ему совершенно разложиться. А развѣ этого мало! Временное спокойствіе -- чего же желать болѣе правительству, чувствующему шаткость своего положенія! Средство, приводящее къ такимъ успокоительнымъ результатамъ, было -- общественная благотворительность.

Вторая имперія увеличила государственный долгъ Франціи на нѣсколько милліардовъ. Государственный бюджетъ во время управленія бонапартистовъ изъ года въ годъ постоянно увеличивался, расходы росли непомѣрно. Однакожъ, при своихъ чудовищныхъ затратахъ, правительство второй имперіи изъ своего бюджета отдѣляло самую ничтожную сумму на расходы по общественной благотворительности, и для увеличенія ея прибѣгало къ средствамъ частныхъ благотворительныхъ обществъ, состоящихъ подъ прямымъ ея контролемъ. Спѣшимъ однакожъ оговориться. Сдѣлавъ замѣчаніе, что бывшее французское правительство назначало слишкомъ ничтожную сумму на общественную благотворительность, мы, этимъ, конечно, не хотимъ сказать, что еслибъ оно отдѣляло гораздо большую сумму, то получило бы несравненно лучшіе результаты въ своихъ дѣйствіяхъ по вопросу объ ослабленіи нищеты. Нѣтъ, какъ при большихъ, такъ и при меньшихъ расходахъ результаты получились бы почти совершенно одинаковые, потому-что никакой бюджетъ не въ состояніи выдѣлить на благотворительность сумму, необходимую для всѣхъ нуждающихся, -- такую сумму, которая дала бы возможность нищимъ обратиться въ людей настолько достаточныхъ, чтобы ихъ дневное пропитаніе на будущее время всегда было обезпечено и имъ не пришлось бы снова протягивать руку за подаяніемъ. Мы только констатируемъ фактъ, что правительство второй имперіи урѣзывало, насколько могло, бюджетъ общественной благотворительности, хотя сознавало, что только путемъ благотворительности оно можетъ хотя нѣсколько замазать страшную рапу, нанесенную нищетой общественному организму Франціи. О болѣе раціональныхъ средствахъ оно не позволяло даже говорить и постоянно пугало достаточные классы общества призракомъ красной революціи.

Итакъ бюджетъ общественной благотворительности былъ крайне ничтоженъ. Возьмемъ для примѣра 1868 годъ, такъ-какъ въ отчетѣ за этотъ годъ заключаются болѣе полныя свѣденія о народной нищетѣ во Франціи. Въ этомъ году весь бюджетъ общественной благотворительности выразился суммой въ 24,028,193 франка. Изъ этой суммы на администрацію, завѣдывавшую дѣломъ общественной благотворительности, отчислялось 7,593,447 франковъ; подлежало выдачѣ бѣднымъ 16,429,746 франковъ. Не показываютъ-ли эти краснорѣчивыя цифры, что бюджетъ общественной благотворительности существовалъ скорѣе для администраціи, чѣмъ для нищихъ. И въ самомъ дѣлѣ расходъ на нее чудовищно великъ по сравненію съ расходами, напримѣръ, по министерству финансовъ, по отдѣлу взиманія податей. При этомъ сравненіи оказывается, что получать налоги стоитъ почти въ 10 разъ дешевле, чѣмъ выдавать пособія. Во Франціи существуетъ 11,578 бюро, въ которыхъ сосредоточены дѣла по общественной благотворительности, такъ-что одно бюро приходится на 3316 человѣкъ всего населенія или на 119 человѣкъ получающихъ пособіе.

Изъ отчета главнаго бюро общественной благотворительности за этотъ годъ оказывается, что во всей Франціи воспользовались пособіями 1,129,539 человѣкъ. При сравненіи этого числа съ цифрой общаго населенія страны выходитъ, что 3,6 изъ 100 человѣкъ должны считаться нищими, протягивающими руку за милостыней.

Если судить по офиціальнымъ рѣчамъ министровъ второй имперіи, ими произносимымъ въ палатѣ и при разныхъ торжественныхъ случаяхъ, можно было-бы думать, что нищета постоянно уменьшалась во Франціи, но статистическія цифры, извлекаемыя изъ ихъ-же офиціальныхъ отчетовъ, представленныхъ императору, говорятъ совершенно противное. Она постоянно увеличивалась, хотя, дѣйствительно, благодаря разнымъ искуственнымъ средствамъ, во время второй имперіи по отчетамъ она стояла всегда почти на одной цифрѣ. Такъ, число лицъ, получающихъ пособія, въ періодъ отъ 1833--37 года было 751,311 ежегодно. Далѣе идетъ постоянная прибыль: среднее число ежегодно получающихъ пособіе въ періодъ отъ 1838--1842 было 813,210; отъ 1843--47 -- 925,274; отъ 1848--1852 -- 982,516; отъ 1853--56 -- 1,221,428; отъ 1856--60 -- 1,213,684; въ 1868 году, какъ мы видѣли оно возрасло до 1,259,549 человѣкъ. Въ 1833 году число лицъ, живущихъ на счетъ общественной благотворительности, къ общему числу населенія относилось какъ 2,25 къ 100; а въ 1868 году какъ 3,6 къ 100.

Отношеніе бѣдныхъ ко всему населенію не во всѣхъ департаментахъ одинаково. Ниже средняго отношенія, 36 бѣдныхъ на 1000 человѣкъ общаго населенія, оно было только въ 13 департаментахъ, въ остальныхъ же выше, и доходило въ департаментахъ: Устьевъ Роны до 58 на 1000, Сены -- 63, Соны -- 68, сѣверномъ -- 174 и Сарты -- 247.

Любопытно теперь взглянуть, какъ велика средняя цифра пособія. получаемая каждымъ лицомъ изъ бюро благотворительности. Въ департаментѣ Сарты, гдѣ 247 человѣкъ изъ 1000 душъ общаго населенія страдаютъ отъ нищеты, на долю каждаго благотворимаго среднимъ числомъ приходится въ годъ 1 франкъ и 1 сантимъ (25 1/4 копеекъ); въ сѣверномъ 7 фр. 2 сан.; въ ронскомъ 10 фр. 69 сан.; въ сенскомъ 24 фр. 44 сан.; въ Иль и Виленъ 4 фр. 8 сан., въ верхне-гаронскомъ 8 фр. 11 сан.; въ морбиганскомъ 8 фр. 86 сан. Во всей Франціи средняя цифра благотворенія 11 фр. 55 сан. (2 руб. 88 3/4 коп.) въ годъ. 3 1/10 сантима (меньше копейки) въ день.

Вотъ въ какомъ положеніи находится нищета во Франціи; вотъ какими средствами пытаются ее уничтожить или по крайней мѣрѣ ослабить! И вѣдь эти цифры, предъ краснорѣчіемъ которыхъ должны умолкнуть всякія возраженія защитниковъ statu quo вопроса о народной нищетѣ, -- касаются только офиціальнаго пауперизма. Вѣдь они говорятъ только о нищихъ, о людяхъ, доведенныхъ нищетой до такой крайности, что имъ нѣтъ другого исхода, кромѣ общественной благотворительности, иначе имъ грозитъ голодная смерть. Но сколько есть людей, тоже страдающихъ отъ нищеты, живущихъ изо-дня въ день почти нищенской жизнію, впроголодь, которые изъ благородной гордости не хотятъ протягивать руку за милостыней! Трудно сказать, сколько ихъ во Франціи, но можно приблизительно положить, что ихъ около 2,000,000. Итакъ даже въ наше время, гордое своей цивилизаціей, слишкомъ 3,000,000 человѣкъ, т. е. болѣе двѣнадцатой части населенія Франціи страдаетъ отъ бѣдности и нищеты. Но и этой послѣдней цифрой далеко не исчерпывается вся масса бѣдняковъ во Франціи. По офиціальнымъ-же свѣденіямъ есть еще около милліона семействъ, составляющихъ населеніе почти въ 4,000,000 душъ, доходъ которыхъ далеко ниже средняго дохода, необходимаго для безбѣднаго существованія; они тоже терпятъ нужду, если не постоянную, то временную, и степень ихъ благосостоянія зависитъ отъ совокупности такихъ причинъ, неблагопріятное дѣйствіе которыхъ они не могутъ устранить ни своей энергіей, ни своими знаніями. Слѣдовательно и нынче во Франціи существуетъ еще 7,000,000 бѣдняковъ, или одинъ бѣднякъ на пять достаточныхъ или, по крайней мѣрѣ, мало нуждающихся гражданъ. Пропорція весьма неутѣшительная, плохо вяжущаяся съ прогрессивными отщемленіями XIX вѣка. И неправы тѣ, которые, задаютъ себѣ слѣдующій вопросъ: "Кѣмъ считать бѣдняка,-- членомъ или врагомъ общества?" Они не отвѣчаютъ на этотъ вопросъ, предоставляя отвѣтить на него обществу, которое не съумѣло такъ устроиться, чтобы каждый его членъ могъ добывать средства для безбѣднаго существованія, могъ за свой трудъ получать должное вознагражденіе. "Приходитъ къ вамъ бѣднякъ, продолжаютъ они, -- и говоритъ: "Я силенъ, я молодъ, я имѣю кое-какія знанія, необходимыя для того, чтобы работа моя была хороша и принесла вамъ пользу. И трудъ мой, и знанія, и молодость, и силу я отдаю въ полное ваше распоряженіе и взамѣнъ прошу васъ дать мнѣ столько хлѣба, чтобы я могъ насытиться?" Требованіе совершенно справедливое и, повидимому, для васъ выгодное, но вы покачиваете головой и отвѣчаете: "Я не могу дать вамъ работу: я уже имѣю у себя столько работниковъ, сколько мнѣ нужно". Что прикажете дѣлать отверженному бѣдняку? Куда онъ долженъ идти?

Въ бюро благотворительности! Но тамъ ему выдадутъ 3 1/10 сантима въ день. Можно-ли быть сытымъ на такія деньги -- отвѣтить нетрудно.

VIII.

Для дополненія представленной нами неутѣшительной картины нищеты, перенесемся въ Англію, въ страну первѣйшихъ богачей въ мірѣ, свободную, независимую, гордящуюся своей практичностію и дѣловымъ складомъ жизни. Въ лучшемъ-ли положеніи здѣсь бѣдняки, чѣмъ во Франціи, и такъ-ли здѣсь велики жертвы нищеты?

"Нельзя отрицать, говоритъ американецъ Гауторнъ, путешествовавшій по Англіи,-- что во всѣхъ странахъ міра неопрятность неразлучно связана съ нищетой, но грязь, которую привелось мнѣ встрѣтить въ бѣдныхъ кварталахъ англійскихъ городовъ, превосходитъ всякое вѣроятіе. Воздухъ до того спертъ на улицахъ, міазмы до того сгустились въ узкомъ пространствѣ, что непривычному человѣку здѣсь трудно, почти невозможно дышать. Вѣчные туманы препятствуютъ дыму быстро уноситься въ верхніе слои воздуха и онъ стелется по землѣ. Внутри домовъ, въ человѣческихъ жильяхъ еще хуже, чѣмъ на улицѣ. Могли-ли подъ вліяніемъ такихъ невыгодныхъ условій сложиться привычки, возбуждающія симпатію? Можно-ли требовать развитія отъ людей, подверженныхъ дѣйствію такихъ неблагопріятныхъ обстоятельствъ? Конечно, нѣтъ".

Кабаки въ этихъ печальныхъ мѣстностяхъ, столько-же грязные, какъ и окружающая ихъ обстановка, постоянно наполнены массой посѣтителей. Сюда приходятъ дѣти и выпиваютъ стаканчикъ водки, часто уплачивая за него вещами, уворованными ими или у родителей, или гдѣ-нибудь въ сосѣдствѣ. Сюда идутъ толпами женщины, одѣтыя въ грязныя лохмотья; приходятъ онѣ и днемъ, и ночью, и, со стаканами водки въ рукахъ, бесѣдуютъ между собою, отпуская плоскія шутки даже на счетъ своей собственной нищеты. Но мужчины, кажется, дѣлаютъ изъ кабака свое постоянное мѣсто жительства; они пьютъ до-тѣхъ-поръ, пока не напиваются до безчувствія; они пьютъ, пока не отдадутъ за водку послѣднюю копейку и, отдавъ ее, какъ-будто ожидаютъ, что вотъ-вотъ совершится чудо и ихъ рука ощупаетъ въ карманѣ, неизвѣстно какимъ путемъ попавшую туда, мѣдную монету, и она дастъ имъ возможность снова удовлетворить свою ненасытную страсть къ алкоголическимъ напиткамъ.

Въ очень близкомъ разстояніи отъ кабаковъ поселяются обыкновенно ростовщики, принимающіе въ залогъ все, что имѣетъ какую-нибудь цѣнность. Практика у этихъ безжалостныхъ людей, наживающихъ, большіе капиталы на счетъ нищихъ,-- замѣчательно велика: съ утра до вечера они обмѣниваютъ мѣдные гроши и мелкую серебряную монету на лохмотья, которыя тащатъ къ нимъ по большей части люди, побывавшіе уже въ кабакѣ. Тутъ-же въ сосѣдствѣ примостились лавченки съ старымъ платьемъ и тряпьемъ; далѣе лавки, торгующія табакомъ, трубками, сухарями, овощами, гнилымъ сыромъ, вонючей колбасой и пр. Еще далѣе размѣстилась мясная торговля. Англичане съ гордостью говорятъ о своихъ быкахъ, о жирныхъ свиньяхъ и баранахъ, дѣйствительно изумляющихъ непривычный глазъ громадными размѣрами и достоинствомъ мяса. Но совсѣмъ не такое впечатлѣніе производятъ мясныя лавки въ бѣдныхъ кварталахъ англійскихъ городовъ: сюда свозится говядина самаго низшаго сорта, разные обрѣзки сомнительной свѣжести и, однакожъ, даже этотъ неприхотливый продуктъ очень рѣдко попадаетъ на столъ бѣдняковъ; очень многіе изъ нихъ позволяютъ себѣ лакомиться мясомъ развѣ въ самые большіе праздники, какъ рождество, пасха и др.

Каменный уголь, столь необходимый для отопленія каминовъ въ сыромъ климатѣ, составляетъ часто невозможную роскошь для жителей этихъ бѣдныхъ заброшенныхъ" кварталовъ, и надо видѣть, съ какимъ наслажденіемъ женщины и дѣти подбираютъ на улицѣ, въ лужахъ и выбоинахъ мостовой куски драгоцѣннаго топлива, случайно упавшія съ воза.

На улицахъ всегда кипитъ жизнь. Улица здѣсь замѣняетъ салонъ; она служитъ театромъ споровъ и интригъ, семейныхъ раздоровъ и примиреній, наконецъ, даже мѣстомъ, гдѣ составляются уговоры на счетъ воровства и убійства. Несмотря на неудобства англійскаго климата (такъ-какъ въ Англіи дождь принимается идти нѣсколько разъ въ день), городскіе бѣдняки только на улицѣ могутъ нѣсколько поддерживать свое разстроенное здоровье. Въ узкихъ, удушливыхъ и грязныхъ комнатахъ, гдѣ въ каждой помѣщается по нѣскольку семействъ, гдѣ они ночью спятъ всѣ вмѣстѣ,-- гнѣздятся всѣ условія для зарожденія всякихъ болѣзней.

Какъ-только дождь перестаетъ, двери домовъ тотчасъ-же растворяются и все населеніе ихъ высыпаетъ на улицу. Мужчинъ, однакожъ, встрѣчается не много: они день проводятъ въ другихъ кварталахъ или на работѣ или въ поискахъ средствъ добыть себѣ пропитаніе. Женщины-же, съ работой въ рукахъ, и дѣти взадъ и впередъ снуютъ по улицамъ или, собравшись группами, толпятся на площадяхъ и на перекресткахъ улицъ.

Молодость, при такихъ условіяхъ жизни, проходитъ очень быстро. Въ бѣдныхъ кварталахъ англійскихъ городовъ нерѣдко попадаются женщины, молодыя на видъ, но лица ихъ осунулись и пожелтѣли, глаза покраснѣли отъ дыма, станъ согнулся и носитъ на себѣ всѣ признаки преждевременной одряхлѣлости.

Но при всей печальной обстановкѣ, при всѣхъ неблагопріятныхъ условіяхъ жизни, лучшая добродѣтель женщины, материнская нѣжность къ грудному младенцу, здѣсь проявляется съ такой-же силой, какъ и у матерей, живущихъ при несравненно лучшихъ общественныхъ и семейныхъ условіяхъ. Мать, въ вонючей конурѣ, составляющей жилье англійскаго бѣдняка, холитъ и бережетъ своего ребенка и любитъ его такъ-же пылко и страстно, какъ и всякая другая хорошая мать, занимающая конфортебельную квартиру въ богатыхъ лондонскихъ кварталахъ.

Къ несчастію, эти-же самыя неблагопріятныя условія жизни побуждаютъ мать бросать на произволъ случая ребенка съ той поры, какъ онъ начинаетъ ходить безъ посторонней помощи. Этого мало: мать безпрестанно ругаетъ и безжалостно бьетъ своего ребенка. Но допустимъ, вмѣстѣ со многими изслѣдователями англійскаго пауперизма, что эти несчастныя женщины терзаютъ своихъ дѣтей только тогда, когда находятся подъ вліяніемъ спиртныхъ напитковъ, или послѣ тяжкаго горя, выпавшаго на ихъ долю, что, впрочемъ, случается очень часто.

Юное поколѣніе, брошенное на произволъ судьбы, легко свыкается со всѣми неудобствами своего положенія, пріобрѣтаетъ множество пороковъ и, въ концѣ концовъ, приходитъ къ тому неутѣшительному выводу, что оно не смѣетъ и думать о болѣе лучшей жизненной обстановкѣ, чѣмъ у его родителей. Оно слишкомъ рано начинаетъ посѣщать кабаки и привыкаетъ къ лѣни, къ пьяному разгулу, къ разврату.

Трудно ожидать, чтобы при такой жизни, могъ выработаться честный, независимый характеръ. Правда, онъ выработывается не очень часто, однакожъ, все-таки выработывается. О мужчинахъ будетъ рѣчь впереди, что-же касается женщинъ, то между ними встрѣчаются такія, которыя невольно возбуждаютъ къ себѣ уваженіе; съ ними всѣ обходятся съ предупредительной вѣжливостью, самые отчаянные гуляки и сквернословы въ ихъ присутствіи стараются вести себя прилично. Симпатическіе характеры, конечно, чаще встрѣчаются между дѣвушками, чѣмъ замужними женщинами, такъ-какъ на долю послѣднихъ приходится несравненно болѣе страданій и горя и онѣ, мало-по-малу, теряютъ хорошія качества своего характера и нерѣдко превращаются въ злыхъ и своенравныхъ матерей, терзающихъ своихъ ни въ чемъ неповинныхъ дѣтей.

Бѣдные кварталы англійскихъ городовъ, понятно, пользуются по совсѣмъ хорошей славой въ глазахъ полиціи, и потому на ихъ улицахъ безпрестанно встрѣчаются представители полицейской власти, въ лицѣ полисменовъ. Они основываютъ здѣсь свое мѣстопребываніе, имѣя въ виду главную цѣль -- препятствовать организаціи народнаго возстанія. Самыми опасными людьми полисмены считаютъ уличныхъ пѣвцовъ. Потому, во время голода и вообще какихъ-нибудь бѣдствій, ухудшающихъ незавидное положеніе бѣдствующаго населенія, полисмены всегда съ особенной бдительностію слѣдятъ за уличнымъ пѣвцомъ и какъ-только послѣдній начинаетъ пѣть пѣсню, которая, но мнѣнію блюстителя общественнаго порядка, можетъ вредно повліять на раздраженные умы голодныхъ бѣдняковъ, онъ тотчасъ-же прекращаетъ безпорядокъ, т. е. заставляетъ цѣвца умолкнуть. Но эта предосторожность совершенно излишня: англійскіе бѣдняки, по отзыву самыхъ компетентныхъ судей, съ изумительнымъ терпѣніемъ переносятъ голодъ, болѣзнь и смерть, и ничто не можетъ заставить ихъ выйдти изъ апатіи; бѣдствія убили въ нихъ всякую энергію, и они съ уныніемъ твердятъ, что всякая надежда для нихъ потеряна. Въ кварталахъ, ими населенныхъ, свирѣпствуютъ всякого рода болѣзни, смерть коситъ ихъ во время частыхъ эпидемій; они не досыпаютъ, не доѣдаютъ, но расположеніе ихъ духа нисколько не измѣняется и достаточно ничтожнѣйшаго свѣтлаго луча, проскользнувшаго въ щель мрачной перегородки, отдѣляющей ихъ отъ міра довольныхъ, счастливыхъ людей, чтобы эти угрюмые, апатичные люди предстали предъ вами со всѣми качествами характера, олицетворенными въ національномъ англійскомъ типѣ, въ Робинъ-Гудѣ.

Метью, одинъ изъ талантливѣйшихъ изслѣдователей англійской бѣдности, во многихъ своихъ произведеніяхъ даетъ чрезвычайно вѣрныя характеристики бѣдности, поселившейся въ мрачныхъ грязныхъ кварталахъ Лондона, Ливерпуля и другихъ большихъ промышленныхъ и торговыхъ городовъ. "Очень много любознательныхъ путешественниковъ, говоритъ онъ, -- пріѣзжаютъ въ Лондонъ съ цѣлію ознакомиться съ богатствами этого громаднаго города; но очень мало такихъ, которые пытаются изслѣдовать нищету, твердой ногой утвердившуюся въ отдаленныхъ кварталахъ столицы. Если вы посѣтите доки, вы тамъ найдете на землѣ и подъ землей, наваленныя куча на кучу, сокровища, привезенныя сюда со всѣхъ мѣстъ земли. Эти богатства кажутся необозримыми, какъ море, ихъ принесшее, и воображеніе теряется, пытаясь оцѣнить все, что находится передъ глазами"...

Но тутъ-же рядомъ съ этимъ неисчерпаемыя!" богатствомъ гнѣздится бѣдность, предъ размѣрами которой также потеряется всякое воображеніе. Кто желаетъ ее видѣть, пусть придетъ къ лондонскимъ докамъ въ семь съ половиной часовъ утра. Здѣсь толпятся массы людей всѣхъ классовъ, всѣхъ положеній,-- разгоравшіеся мясники и булочники, старые солдаты, матросы, джентльмены, законники, неимѣющіе никакой практики, исключенные изъ службы чиновники, нищіе, домашняя прислуга, однимъ словомъ, всѣ тѣ, у кого нѣтъ ни корки хлѣба и кто хочетъ его добыть работой тамъ, гдѣ не требуется никакихъ рекомендацій и свидѣтельствъ о хорошей репутаціи. Къ восьми часамъ особое лихорадочное движеніе въ толпѣ показываетъ, что пришли распорядители работъ и хозяева грузовъ. Всѣ руки поднялись; каждый употребляетъ всевозможныя усилія, чтобы обратить на себя вниманіе хозяина или его прикащика, въ рукахъ которыхъ находится разрѣшеніе вопроса: быть или не быть? Всѣ кричатъ въ одинъ голосъ; выраженіе лицъ безпрестанно мѣняется: на нихъ отражается то надежда на заработокъ, то отчаяніе, что придется уйти даромъ и подвергнуть на сегодня себя и свою семью голоду.

Впрочемъ, несчастливцы, неполучившіе работы, несовсѣмъ теряютъ надежду: они толпятся на берегу и ждутъ, не заведетъ-ли благопріятный вѣтеръ новое судно въ доки, а вмѣстѣ съ нимъ явится необходимость въ рабочихъ рукахъ. Стоятъ они часъ, дна и болѣе, и часто грустные, потерянные, не дождавшись вожделѣннаго судна, медленнымъ шагомъ возвращаются домой, гдѣ ждетъ ихъ голодная семья.

Заработокъ въ гавани ограничивается нѣсколькими копейками, и этимъ ничтожнымъ заработкомъ живетъ болѣе 20,000 людей. И возможность получить его зависитъ отъ воли вѣтра: благопріятный -- большее число рукъ занято, неблагопріятный -- масса людей должна буквально голодать. Не правда-ли самому пылкому воображенію человѣка, не удрученнаго горькимъ опытомъ, трудно представить себѣ, чтобы дневное пропитаніе 20,000 людей покоилось на такомъ шаткомъ основаніи, какъ вѣтеръ?

Но какъ ни бѣдственно положеніе этихъ бѣдняковъ, принужденныхъ отыскивать работу въ докахъ, не всѣ они стоять на самой низкой ступени нищеты: тѣ изъ нихъ, которые имѣютъ квартиры въ бѣднѣйшихъ кварталахъ городовъ, могутъ считаться относительно счастливцами: у нихъ по крайней мѣрѣ есть убѣжище отъ непогоды, есть вязанка соломы, на которую они могутъ прилечь и отдохнуть отъ усталости. Но есть между бѣдняками и такіе, для которыхъ и квартирой и ложемъ служить тротуаръ въ отдаленныхъ пустынныхъ улицахъ, скамьи въ паркахъ, ниши въ мостахъ и другія подобныя неприхотливыя убѣжища.

Эти по крайней мѣрѣ могутъ уснуть. А есть несчастливцы, которымъ и ночью приходится дрогнуть на холодѣ, ожидая возможности добыть себѣ что-нибудь для пропитанія. На улицахъ Лондона, въ глухое ночное время, можно встрѣтить нищихъ, одѣтыхъ въ лохмотья и ступающихъ по холоднымъ плитамъ тротуара босыми ногами: втеченіи дня они ничего не получили и ждутъ, не подойдетъ-ли какой милостивецъ и не подастъ-ли имъ нѣсколько грошей, съ помощью которыхъ они найдутъ себѣ ночлегъ въ какомъ-нибудь грязномъ подвалѣ. Въ это-же время по улицамъ также прогуливаются публичныя женщины, которымъ раньше не удалось залучить къ себѣ посѣтителя: онѣ такъ-же дрожатъ въ своихъ мишурныхъ лохмотьяхъ и ожидаютъ, не пошлетъ-ли имъ судьба какого-нибудь пьянчужку или гуляку, запоздавшаго въ кабачкѣ. Едва наступитъ заря, много бѣдняковъ выходятъ на улицу, съ мѣшками въ рукахъ, и роются въ пыли и въ навозныхъ кучахъ на заднихъ дворахъ; они отыскиваютъ выброшенныя кости и куски стараго желѣза; набравъ, продаютъ ихъ, и очень часто для своего дневного пропитанія принуждены довольствоваться однимъ этимъ заработкомъ.

Въ виду такихъ краснорѣчивыхъ фактовъ безвыходной нищеты съ давнихъ поръ достаточные классы англійскаго общества искали средствъ къ ея ослабленію и остановились, наконецъ, какъ и французы, на филантропіи. но какъ ни щедра была англійская филантропія, она все-таки оказалась безсильной противъ постоянно усиливающейся нищеты. Многіе защитники филантропіи пытались неудачи англійской филантропіи объяснять многими странностями, которыми отчасти характеризовалась англійская благотворительность. Англичанинъ, говорятъ они, крайне своеобразно смотритъ на вещи, и филантропія у него часто является подъ самыми эксцентрическими формами. Англійскія филантропическія общества посылаютъ фуфайки бѣднымъ индѣйцамъ, живущимъ за тридевять земель, и въ фуфайкахъ, по образу ихъ жизни, вовсе не нуждающимся; они посылаютъ носовые платки неграмъ, когда тѣ привыкли обходиться безъ нихъ, и пр., и въ то-же время съ спокойнымъ сердцемъ проходятъ мимо честнаго англійскаго работника, который ничего не ѣлъ цѣлыя сутки. "Чтобы бѣднякъ имѣлъ право на помощь изъ благотворительнаго общества, говоритъ одна ливерпульская газета, -- ему необходимо имѣть при себѣ билетъ, который выдается освобожденному съ галеръ. Пусть онъ покажетъ этотъ билетъ и можетъ быть увѣренъ, что филантропы примутъ его съ распростертыми объятіями. Но если къ нимъ придетъ бѣднякъ, имѣющій жену и дѣтей, и скажетъ имъ, что онъ и семья его умираютъ съ голоду, что онъ честный рабочій, не зналъ прогуловъ и теперь остался безъ работы потому, что злая лихорадка или тифъ уложили его въ постель, -- онъ можетъ быть увѣренъ, что ему откажутъ въ просьбѣ и, пожалуй, дадутъ слѣдующій отвѣтъ: "Добрый человѣкъ, возьмите Адама Смита и прочтите его внимательно; этотъ великій писатель докажетъ вамъ, какъ дважды два -- четыре, что ваше положеніе неизбѣжно и совершенно въ порядкѣ вещей". Все это прекрасно, но предположимъ, что филантропы выдали-бы этому рабочему пособіе, а не отослали его прочь, развѣ это доказывало-бы, что филантропія способна улучшить бытъ бѣдняковъ и ослабить нищету? Вовсе нѣтъ. Такъ или иначе направляется филантропія, она все-таки останется пальятивной мѣрой, приводящей къ самымъ отрицательнымъ результатамъ.

Филантропія неразъ пыталась въ Англіи выходить на настоящую, но ея мнѣнію, дорогу; напримѣръ въ 1856 году она выступила съ цѣлымъ рядомъ мѣръ, способныхъ, по ея мнѣнію, уничтожить нищету. Она заранѣе, въ пышныхъ рѣчахъ, торжествовала, свою побѣду. И что-же? Въ это самое время въ одномъ Лондонѣ находились тысячи рабочихъ, оставшихся безъ работы. На нихъ можно было испытать степень радикальности тѣхъ мѣръ, съ которыми выступала филантропія. По передъ такимъ грандіознымъ фактомъ спасовала филантропія и пылкій энтузіазмъ ея ораторовъ тотчасъ-же остылъ, когда 9,000 столяровъ, 8,000 маляровъ, 16,000 каменщиковъ и 2,000 кузнецовъ сошлись вмѣстѣ на смитфильдской площади и стали требовать хлѣба. Филантропы увидѣли, что они безсильны насытить столько желудковъ.

Въ февралѣ 1857 г. около сотни рабочихъ семействъ, оставшихся безъ работы, почти умиравшія съ голода, явились къ мировому судьѣ въ Клеркенвилѣ и объявили, что они ничего не ѣли болѣе сутокъ, а въ рабочемъ домѣ ихъ квартала имъ не дали никакого пособія, даже отказали въ выдачѣ по небольшому куску хлѣба. Въ то-же самое время многочисленныя толпы рабочихъ прошли по Оксфордской улицѣ въ Лондонѣ съ жалостными криками: all out of work! (всѣ безъ работы!), all starving! (всѣ умираемъ съ голода!). Потомъ пошли далѣе по городу, вездѣ восклицая: woe! woe! (несчастіе! несчастіе!). Какая-же филантропія можетъ предупредить подобное бѣдствіе!

Надобно, однакожъ, сказать правду, что Англія расходуетъ въ пользу бѣдныхъ болѣе всѣхъ странъ въ мірѣ, но тѣмъ не менѣе бѣдность въ ней увеличивается. Втеченіе столѣтія населеніе Англіи увеличилось втрое, по за это-же время число бѣдняковъ увеличилось не втрое, а почти въ пять разъ.

Въ Англіи уже давно существуетъ подать въ пользу бѣдныхъ и изъ года въ годъ увеличивается въ своихъ размѣрахъ: въ 1838 году она простиралась до 5,186,389 фунт. стерлинговъ, въ 1840 она дошла до 6,242,571 фунта, въ 1843 до 7,304,601 ф.; нѣсколько лѣтъ она колебалась очень немного и въ 1863 достигла 7,700,000 фунт. стерлинговъ. Нынче она простирается свыше 8,000,000. Такъ что во все время существованія подати въ пользу бѣдныхъ, съ 1834 -- 1869 года, въ тридцать шесть лѣтъ Англія израсходовала для ослабленія нищенства около 250,000,000 фунтовъ стерлинговъ (болѣе полутора милліарда рублей серебромъ). Это однимъ сборомъ въ пользу бѣдныхъ. А сколько израсходовали филантропическія общества и приходскія попечительства!

Налогъ въ пользу бѣдныхъ тяжелѣе ложится на мѣстности менѣе богатыя, потому-что въ Англіи каждое графство платитъ этотъ налогъ, соображаясь съ числомъ бѣдныхъ, въ немъ находящихся. Такимъ образомъ графства: Дорсетъ, Эссексъ, Соутгемптонъ, Бернсъ, Оксфордъ, Суссексъ, Уильтъ -- бѣднѣйшіе въ Англіи обложены этимъ налогомъ въ размѣрѣ 2 шиллинговъ 6 пенсовъ съ фунта стерлинга дохода. Самыя-же богатѣйшія и населеннѣйшія графства -- Честеръ, Ланкастеръ, Линкольнъ, Мидльсексъ, Іоркъ, Нортумберландъ, Стафордъ -- вносятъ всего 1 шиллингъ 6 пенсовъ съ фунта дохода. Есть нѣкоторыя мѣстности, гдѣ этотъ налогъ такъ великъ, что почти равняется доходу, и многіе фермеры бросаютъ фермы, чтобы не платить его, и земля остается невоздѣланной. Эти несчастныя мѣстности лежатъ, конечно, въ Ирландіи, гдѣ тысячи десятинъ земли не обработаны потому, что невыгодно ихъ обработывать.

Изъ оффиціальной статистики Англіи видно, что число бѣдныхъ увеличивалось даже въ послѣднее десятилѣтіе, когда въ Англіи было уже слишкомъ сильно кооперативное движеніе, когда въ ней развились потребительныя и даже производительныя ассоціаціи, давшія рабочему, слѣдовательно, бѣднѣйшему классу, сильное оружіе противъ бѣдности. Но даже и въ эти годы число бѣдныхъ не только не уменьшилось, а сравнительно даже увеличилось. Въ 1860 г. ихъ считалось во всей Великобританіи 1,010,158 человѣкъ, а въ 1867 г. цифра бѣдныхъ дошла до 1,146,474. Если прибавить къ этой цифрѣ 1,000,000 бѣдныхъ, подучающихъ пособіе въ своихъ приходахъ, то все число бѣдняковъ въ Англіи будетъ 2,146,474, что составитъ одного бѣднаго, живущаго на счетъ общественной благотворительности, на 14 человѣкъ общаго населенія. Если-же относительно Англіи мы сдѣлаемъ такой-же разсчетъ, какой мы дѣлали въ отношеніи Франціи, т. е. къ числу нуждающихся, получающихъ пособіе, прибавимъ бѣдняковъ, неприбѣгающихъ къ благотворительности, доходъ которыхъ ниже средняго необходимаго дохода, то пропорція англійской бѣдности очень немногимъ уступаетъ французской.

Не надо забывать, что изъ Англіи масса людей переселяется въ колоніи и Соединенные Штаты; переселяются, конечно, бѣдняки, которые потеряли надежду улучшить свое положеніе на родинѣ: въ десять лѣтъ съ 1856--1865 переселилось изъ Англіи 1,607,045 человѣкъ.

Всѣ эти краснорѣчивые факты наконецъ заставили англійскихъ государственныхъ людей убѣдиться, что филантропія безсильна остановить нищету и что нужны другія, болѣе раціональныя средства для ея уничтоженія или даже для ея ослабленія. Англійскіе бѣдняки поняли это еще раньше и улучшеніе своего быта ищутъ во взаимномъ содѣйствіи другъ другу. Въ послѣднее время все чаще и чаще стали возникать ассоціаціи трудящихся бѣдняковъ и многія изъ нихъ настолько улучшили свое положеніе, что всегда могутъ пособить своему члену въ тѣхъ случаяхъ, когда стеченіе неблагопріятныхъ обстоятельствъ оставитъ его безъ работы. Но они, конечно, не остановятся на полученныхъ результатахъ и пойдутъ далѣе и добьются самаго необходимаго, безъ чего всякая попытка къ улучшенію быта бѣдняковъ останется мѣрой нераціональной, мало-результатной. Они добьются, что будетъ, наконецъ, правильно организованъ кредитъ труду. Какъ устроится этотъ кредитъ, это будетъ зависѣть, конечно, отъ совокупности различныхъ условій, но дѣло въ томъ, что самое устройство его не должно представлять никакихъ особыхъ затрудненій.

Сдѣлавъ очеркъ бѣдности въ двухъ главнѣйшихъ странахъ цивилизованнаго міра, нѣтъ нужды останавливаться на историческомъ развитіи ея въ другихъ мѣстностяхъ. Вездѣ развитіе нищеты шло однимъ и тѣмъ-же путемъ, вездѣ противъ нея принимались почти однѣ и тѣ-же мѣры и вездѣ приводили къ однимъ и тѣмъ-же результатамъ. Такъ-что въ итогѣ оказывается, что бѣдность вездѣ еще сильна. Въ Италіи нищенство стало національнымъ порокомъ, папскій Римъ переполненъ нищими; въ Бельгіи въ нѣкоторыхъ мѣстностяхъ нищенствуетъ одинъ изъ трехъ человѣкъ общаго населенія, въ Голландіи одинъ изъ пяти; въ Швейцаріи одинъ бѣднякъ приходится на десять человѣкъ населенія; въ Австріи на пятнадцать, въ Германіи на двѣнадцать, въ Швеціи на пять.

Н. И. Ш.

"Дѣло", No 11, 1871