Джекобс Уильям Уаймарк - Принудительная работа

В. В. Джекобс.
Принудительная работа

Констебль No 49 медленно проходил по Высокой улице в Уэппинге, наслаждаясь вечерней прохладой. Все лавки были уже закрыты, и улица почти пустынна. Мимоходом он высказал краткое, но сильное предостережение двум мальчишкам, дравшимся на тротуаре, и указал носком сапога -- что край тротуара вовсе не подходящее место для отдохновения маленькой пятилетней девочки. Держа в руке свои белые перчатки, он медленно проследовал далее, чувствуя себя самодержавным властелином над всем своим участком.

Самодовольный вид, с которым он поглаживал свои рыжие бакенбарды, был прямо невыносим, и мистер Чарльз Пиннер, судовой кочегар, созерцал его с едва скрываемым бешенством. Дело в том, что неделю назад этот самый No 49 "сцапал" -- по живописному выражению самого Пиннера -- его лучшего друга за то, что он был причиной скопления народа, мешающего движению. Несправедливость заключения в участке мистера Джонсона, только потому, что толпа совершенно незнакомых ему людей, на которых он бросался, упорствовала в своем желании запруживать улицу, -- несправедливость эта довела Пиннера чуть не до безумия. Несколько времени, однако, он держался позади No 49, ограничиваясь оскорбительными, но неслышными замечаниями, относительно цвета его бакенбард.

Констебль повернул в маленькую улочку между двумя небольшими пустырями, о пригодности и превосходстве которых для постройки тут же расклеенное объявление изобиловало прилагательными. Пиннер продолжал идти сзади. Он был из тех людей, которые считают, что от жизни следует брать все, что она дает в данную минуту, и какой-то голос нашептывал ему, что, проживи он еще хоть сто лет, ему никогда не представится более удобного случая рассчитаться с рыжим констеблем. Правда, в конце улицы стояло два-три маленьких домика, но единственным живым существом поблизости был только мальчик лет десяти. Но и он казался как раз таким мальчишкой, который должен был отнестись к задуманному Пиннером делу с одобрительной улыбкой.

Первой мыслью No 49 было, что на него свалилась дымовая труба, второй же мыслью -- желание захватить ее сразу. Он сделал отчаянное усилие, высвободил каску и схватил Пиннера за руку.

-- Пустите, -- сказал Пиннер, вырываясь.

-- Ага, -- сказал No 49, весь красный от озлобления, поправляя свою каску, -- теперь ты пойдешь со мною, молодец.

Раскаиваясь в своем естественном порыве, приведшем к таким печальным результатам, Пиннер вырвался и отошел, шатаясь, к забору. Потом он скользнул в сторону, и когда 49 повторил свое требование и указал на бесполезность всякого сопротивления, Пиннер неожиданно и сильно ударил его кулаком в висок.

Констебль свалился, как подстреленный. Каска слетела с его головы, и он тяжело ударился затылком о каменную мостовую. У Пиннера мгновенно испарилось всякое желание схватываться с полицией, он бросился бежать мимо восхищенного мальчишки, и, только, завернув за угол, слегка умерил свой шаг, чтобы не обращать на себя нежелательного внимания. Он прямо отправился домой, в маленький домик в узеньком переулке близ Кэбль-Стрита, и запыхавшись бросился на стул, между тем, как его жена, не привыкшая к столь ранним его возвращениям, не могла прийти в себя от изумления и засыпала его вопросами.

-- Ты хочешь посидеть немного дома со мной? -- воскликнула она в изумлении. Да ты здоров ли, Чарли?

-- Разумеется, здоров, -- угрюмо проворчал кочегар. Я просто подумал, что тебе бы хотелось видеть меня немножко дома, пока я не ушел в плавание.

-- Та-ак! -- сказала миссис Пиннер, -- ты порядочно долго до этого додумывался.

-- Лучше поздно, чем никогда, -- проворчал ее супруг, -- прислушиваясь с напряженным видом и полным ужаса ожиданием к каждому звуку на улице.

-- Ну, что ж, я очень рада, что ты теперь так думаешь, -- сказала миссис Пиннер. Это никогда не поздно. Я пойду наверх и принесу малютку.

-- Зачем? -- коротко спросил ее муж.

-- Да чтобы и он повидал тебя немного, -- отвечала жена. Он до сих пор говорит "папа" всякому мужчине, которого видит. Он в этом не виноват, бедняжка.

Пиннер, продолжая прислушиваться к шагам снаружи, пробормотал что-то сквозь зубы. Малютка был разбужен от первого сладкого сна и принесен вниз, причем родитель и младенец предались на некоторое время взаимному созерцанию с далеко недоброжелательным любопытством.

Необыкновенное объяснение Пиннером своего пребывания дома оставалось в силе лишь до следующего утра; но когда он и после завтрака продолжал спокойно сидеть дома, выказывая явное желание и далее продолжать в том же духе, тогда жена потребовала от него другого разъяснения, менее ошеломляющего и более понятного ее разуму. На это Пиннер заявил в виде вступления о своей ненависти к рыжим бакенбардам вообще и закончил полным незнанием.

-- Ему это поделом, -- убежденно решила его жена, -- но тебе это обойдется в шесть месяцев тюрьмы, если тебя накроют, Чарли. Тебе придется сидеть дома и ухаживать за мной и за малюткой, покуда твое судно не выйдет в море.

Пиннер непочтительно оглядел своего сына и наследника и издал унылый стон.

-- Свидетелей ведь не было, -- заметил он, -- т. е. был только один мальчишка, да и он выглядел так, что видно не особенно полюбилась ему полиция.

-- Ну, чужая душа -- потемки, -- ответила жена, -- причем в мозгу ее медленно созревал план, как ей извлечь наибольшую пользу из всего приключения. Мне бы очень не хотелось, чтобы тебя засадили в тюрьму.

-- Да и мне тоже, -- объявил Пиннер с глубоким убеждением. Интересно, было ли про это написано в газетах?

-- Разумеется, -- кивнула головой жена.

-- Поди-ка, купи одну газету и прочитай, -- сказал кочегар, -- и прибавил покосившись на ребенка: "я за ним пригляжу, только возвращайся поскорее".

Жена вышла и скоро вернулась с газетой, причем Пиннер, не знавший грамоты, с тревогой следил за ней, пока она просматривала столбцы. Впрочем, вскоре выяснилось, что его вчерашний поступок избежал чести быть увековеченным в печати, и Пиннер начал набираться храбрости.

-- Я думаю, с ним ничего особенного не случилось, -- сказал он. Должно быть, ему и самому-то неприятно рассказывать в участке про то, как его вздули. Не все любят про это говорить. Я же буду глядеть в оба, когда выйду на улицу.

-- Тебе бы лучше все-таки не выходить, -- сказала жена. Она снова взяла газету и принялась ее просматривать, не переставая исподтишка следить за ним. Вдруг она нагнулась и внимательно уставилась на строчки; внезапный испуганный возглас ее согнал розы с ланит Пиннера и заставил его ожидать самого худшего.

-- Что такое?.. -- пробормотал он.

Миссис Пиннер сложила газету пополам, знаком велела ему молчать и прочла следующее:

"Вчера вечером в Уэппинге произведено злодейское нападение на констебля; его свалил с ног какой-то матрос, и он получил сотрясение мозга. Пострадавший констебль утверждает, что он легко узнает преступника в лицо и дал его полное описание в полицейской конторе.

Поиски начаты. За всеми трактирами зорко следят".

-- Эге, вот так штука! -- смущенно сообразил Пиннер. И так тут все и написано?

-- Да, и это все, -- отвечала его жена и отложила газету в сторону.

-- Все! -- воскликнул рассерженный кочегар. А тебе бы еще чего-нибудь хотелось? Нечего сказать, попался я в тиски! Право, я бы также охотно сидел в тюрьме, как и здесь.

-- Ты не будешь так думать, когда опять уйдешь в море, -- ответила жена.

Пиннер вздохнул и начал бестолково метаться по комнате; потом снова бросился на стул, покачал головой и закурил трубку.

-- Дома ты можешь быть совершенно спокоен, -- сказала его жена, вполне выработавшая тем временем свой план. Одно только нехорошо, что люди станут удивляться, зачем ты целыми днями сидел дома.

Пиннер вынул трубку изо рта и тупо смотрел на нее.

-- Мне кажется, что тебе бы надо иметь какое-нибудь дело, из-за которого ты бы оставался дома, -- продолжала она.

-- Ну, так разве это не дело? -- спросил несчастный.

-- Да, но об этой причине ты ведь не можешь говорить всем, -- сказала его жена. Ты должен иметь занятие, которое все бы видели, а потому и болтать бы пустого не могли.

-- Да, вам ведь все годится, что-бы болтать, -- сказал Пиннер. Вот если бы ты что-нибудь выдумала, это было бы умнее.

Миссис Пиннер, у которой уже наготове было несколько занятий, глубокомысленно задумалась, царапая себе подбородок вязальной спицей.

-- Выбелить потолок в кухне, -- сказала она, наконец.

-- А сколько времени это возьмет? -- кисло спросил ее господин и повелитель, которого перспектива беления вовсе не очаровала.

-- Потом ты бы мог оклеить обоями эту комнату, -- продолжала миссис Пиннер, -- и приколотить вон те полки в углу, про которые ты говорил. Все это заняло бы несколько времени.

-- Да, я думаю, -- подтвердил Пиннер, ядовито глядя на жену.

-- А потом, я думаю, -- сказала она, -- что если мне удастся достать ящик из-под сахара от бакалейщика и две пары колес, то ты бы мог смастерить отличную колясочку для малютки.

-- Я полагаю... -- начал изумленный Пиннер.

-- Пока ты будешь этим заниматься, я постараюсь придумать еще что-нибудь, -- перебила его жена.

Пиннер некоторое время глядел на нее, вытаращив глаза; потом проговорил, наконец: "покорно благодарю", не без ядовитости, и погрузился в мрачные размышления.

-- Это самый разумный план, -- убеждала его жена серьезно, -- и это тем надежнее, что все эти работы необходимо сделать, а потому ничего не может быть понятнее того, что ты будешь сидет дома и заниматься этим. Никто не найдет в этом ничего странного.

Она продолжала прилежно вязать, искоса поглядывая на мужа. Он сидел и курил некоторое время; потом поднялся со вздохом, послал ее за необходимыми материалами и провел весь день, беля потолок кухни.

К вечеру он до того был утомлен непривычным усердием, что был рад просидеть вечер дома, занимаясь курением. Но следующее утро было такое ясное и соблазнительное, что его затворничество показалось ему более чем возмутительным. В надежде, что какое-нибудь чудо спасет его от столь низменных занятий, он снова послал жену за газетой.

-- Тут немного про это написано сегодня, -- сказала она.

В это время заплакал малютка, потом надо было вымыть посуду после завтрака, потом являлись все новые помехи к чтению газеты.

-- Читай, -- строго сказал кочегар.

-- "Пострадавший констебль, -- бойко прочла миссис Пиннер, -- чувствует себя довольно хорошо; за трактирами продолжают наблюдать".

-- Они, кажется, прямо таки влюблены в трактиры, -- нетерпеливо заметил Пиннер. Я рад, что парень поправляется, но надеюсь, что он не встанет раньше, чем я не уйду в море.

-- Конечно, не встанет, -- отвечала жена. Но теперь мне, пожалуй, лучше пойти купить обои. Какого цвета ты бы лучше хотел?

Пиннер ответил, что для него все обои одинаковы, и погрузился в мрачные размышления на тему о том, откуда возьмутся на это деньги. Миссис Пиннер, отлично знавшая, какую большую экономию делали они теперь, благодаря его невольному заключению, только улыбнулась на его уныние.

В этот день он оклеил комнату, потолковав предварительно о ценах на обои и высказав свое твердое убеждение, что в благоустроенном государстве не должно быть вовсе констеблей с рыжими бакенбардами. Ко всем комплиментам насчет его работы, которыми осыпала его благодарная миссис Пиннер, он притворялся глухим.

На следующее утро в газетах не было ничего нового, ибо фантазия миссис Пиннер несколько истощилась, но она быстро омрачила радость мужа, заметив, что полицейские власти нарочно держатся в тени, чтобы убаюкать его ложной безопасностью. Она нарисовала ему такую забавную картину того, как полиция обыскивает улицы и трактиры, в то время, как Пиннер скромненько сидит дома и мастерит детскую колясочку, что сама расхохоталась чуть не до удушья, между тем как Пиннер сидел, вытаращив на нее глаза в гневном изумлении.

Для Пиннера далеко не было источником радости сообщение, что все другие жены в их доме ставили его в пример своим мужьям и стремились убедить этих упрямых людей последовать по его стопам. Миссис Смит, жившая этажем выше, прославляла его в таких выражениях, что он краснел от стыда, а миссис Хаук (двумя этажами выше) рассыпалась перед ним в таких комплиментах, что мистер Хаук, недавно только женившийся, спустился вниз, желая во что бы ни стало устроить небольшую потасовку с ним на заднем дворе.

Когда детская коляска была окончена, терпению его тоже настал конец, и он решился, рискуя всем, вернуть себе свободу. Никогда улица не казалась ему такой заманчивой, как в эту минуту, когда он глядел на нее из своего маленького окошечка. Он набил свою трубку и сообщил испуганной миссис Пиннер свое намерение выйти и пройтись немного.

-- Погоди, покуда я загляну в газету! -- просила она.

-- Да зачем читать газету? -- отвечал Пиннер. Мы и так знаем, что он лежит в постели, и я думаю, что как раз тогда, когда он встанет, мой срок и кончится. Я буду глядеть в оба. Вдобавок, мне пришла в голову хорошая мысль: я сбрею себе усы. Мне бы раньше надо было догадаться это сделать.

Он отправился наверх, оставив жену ломать руки в отчаянии. Рыжий констебль и не думал лежать в постели, она это отлично знала; он распоряжался в этой местности со всей своей зоркой наблюдательностью, стремясь отомстить за перенесенное унижение. Было необходимо спасти мужа во что бы то ни стало, и пока он возился наверху с бритвой, она выскользнула на улицу и купила газету.

Когда она вернулась, он только-что сошел вниз и обернулся к ней с самодовольной гримасой, но, взглянув на ее лицо, он сразу переменился, с лица его сбежала улыбка, и он стоял молча, нервно ожидая дурных вестей.

-- О, Боже мой! -- простонала его жена.

-- Что написано? -- тревожно спросил Пиннер.

Миссис Пиннер оперлась на стол и в отчаянии качала головой.

-- Нашли меня? -- спросил Пиннер.

-- Хуже, -- отвечала жена.

-- Хуже? -- спросил Пиннер, чья фантазия не была из особенно богато одаренных. Что же еще может быть?

-- Он умер, -- торжественно провозгласила миссис Пиннер.

-- Умер! -- воскликнул Пиннер, подскочив на месте.

Миссис Пиннер с тихим рыданием взяла газету и медленно прочла, прерываемая временами восклицаниями мужа:

"Несчастный констебль, сделавшийся на днях жертвой злодейского нападения в Уэппинге, тихо скончался вчера вечером. Лэди Веракс, вне себя от отчаяния и отказывается отойти от тела. Многие из членов королевской семьи выразили телеграммами свое...

-- Что? -- перебил ее изумленный слушатель.

-- Я перепутала строки, -- сказала миссис Пеннер, которая была слишком заинтересована тем, что она читала о смерти известного аристократа, чтобы вспомнить необходимости некоторых изменений в тексте, для того, чтобы все оказалось пригодным для констебля. -- Вот я нашла:

"Несчастный констебль, сделавшийся на днях жертвой злодейского нападения в Уэппинге, тихо скончался вчера вечером на руках своей жены и детей. Полагают, что преступник ушел в море."

-- Я бы хотел, чтобы так и было, -- жалостно сказал мистер Пиннер. Я бы хотел быть где угодно, только не здесь. Тоже фантазия была назначать констеблем этакую яичную скорлупу! Я ведь едва до него дотронулся.

-- Обещай мне, что ты не выйдешь на улицу! -- просила его жена с рыданием в голосе.

-- Выйти? -- энергично воскликнул Пиннер. -- Выйти?... Да что ты думаешь, что я помешался, что-ли? Я буду сидеть дома, пока судно не уйдет, и то я проеду туда на извозчике. Чего я, спрашивается, не видал на улице?

Совершенно перепуганный, он уселся в самом темном углу комнаты, обмениваясь с женой горькими замечаниями о необычайной хрупкости полицейских чинов.

-- Никогда больше во всю мою жизнь я не дотронусь ни до одного из них, -- уверял он. Если мне даже принесут его сюда и посадят сонного на стул, я его и пальцем не трону.

-- Тебя довело до этого пьянство, -- сказала жена.

-- Я никогда больше не выпью ни одной капли, -- убеждал он ее с содроганием.

Трубка утратила для него всякий вкус, и он сидел молча и размышлял, как вдруг его осенило, что ему необходимо начать новые работы, чтобы иметь повод сидеть дома.

Миссис Пиннер вполне с этим согласилась, и они вместе составили список починок и улучшений, которые должны были занять каждую минуту из остающегося у него времени. Он работал с таким лихорадочным жаром, что вошел в поговорку у всех остальных жильцов, и единственные минуты, когда он себя чувствовал спокойным и счастливым, были те, что проводил за работой в спальне, крепко заперев двери. Мистер Смит приписывал это болезни и целый час обсуждал с мистером Хауком, не заразительна ли она, Боже упаси!

Время, между тем, медленно шло, и, наконец, до отъезда осталось всего два дня, и он был в таком нервном и возбужденном состоянии, что миссис Пиннер ожидала его отъезда почти с такой же тревогой, как и он сам.

Чтобы хоть немного его утешить, она прочла ему сообщение, что полиция отказалась от безнадежных поисков. Но Пиннер только покачал на это головою и сказал, что все это только уловки, чтобы его выманить. Чтобы парализовать намерения полиции, он принялся с жаром приделывать свистульку к детской колясочке.

Жена оставила его за этим занятием, уходя за покупками. Когда она вернулась домой, все было тихо, и ничто не указывало на то, что случилось нечто необыкновенное, но, войдя в комнату, она не могла удержаться от восклицания при виде картины, представившейся ее глазам. Пиннер лежал съежившись на диване, зарывшись головой в подушки, и одна его нога судорожно дрыгала в воздухе.

-- Чарли! -- воскликнула она. -- Чарли!

Из подушек вместо ответа послышался глухой стон.

-- Что случилось, -- спрашивала она с беспокойством.

-- Я видел это! -- сказал Пиннер дрожащим голосом. -- Я видел привидение. Я как раз выглядывал из-за занавески на улицу, когда оно прошло.

-- Глупости!

-- Его привидение! -- продолжал Пиннер, принимая более естественную позу, но продолжая трястись; -- рыжие бакенбарды, белые перчатки и все такое. Оно ходит взад и вперед по улице. Я с ума сойду! Я уже два раза его видел.

-- Воображение! -- возразила жена, совершенно пораженная таким оборотом дела.

-- Я боюсь, что он пришел за мною, -- продолжал Пиннер, вращая глазами. Я каждую минуту жду, что он покажется в дверях и поманит меня за собою в участок. Каждую минуту я жду, что его бледное лицо покажется в окошке, страшно на меня глядя.

-- Тебе, право, не следует об этом всем думать, -- сказала жена.

-- Я видел его так же ясно, как вижу тебя, -- упорствовал в конец струхнувший кочегар. -- Оно ходило взад и вперед такое-же надутое, как и при жизни.

-- Я спущу занавески, -- сказала жена, и подошла к окну, чтобы исполнить это намерение, как вдруг неожиданно откинулась назад с невольным возгласом.

-- И ты его видишь? -- воскликнул ее муж.

-- Нет, -- сказала миссис Пиннер, оправившись от испуга. -- Закрой глаза!

Кочегар вскочил на ноги.

-- Не подходи, -- говорила она, -- не гляди сюда!

-- Нет! я хочу!

Жена бросилась к нему, но он оттолкнул ее и рванулся к окну. Здесь он остановился как вкопанный, вытаращив глаза и бормоча какие-то не связные слова, между тем как привидение рыжего констебля все еще было на виду. Только его напыщенное спокойствие и маятникообразное покачивание рук на ходу исчезли, и оно самым, очевидно, пракгическим манером старалось довести до участка сопротивлявшегося рыбака.

-- Удивительно! -- нервно заявила миссис Пиннер. -- Он выглядит совершенно живым!

Кочегар все продолжал глядеть на толпу, подвигавшуюся по улице, потом обернулся к жене и взглянул на нее.

-- Хочешь ты, я тебе скажу, что я обо всем этом думаю? -- прогремел он.

-- Только не при малютке, Чарли, -- пролепетала миссис Пиннер, -- отступая к стене.

Кочегар продолжал молча смотреть не нее, и вид его был настолько угрожающий, что она внезапно выхватила из люльки Чарльза Пиннера младшего и подняла его перед собою.

-- Ты продержала меня дома почти три недели, -- начал Пиннер голосом, дрожащим от сочувствия к собственным несчастьям. Три недели моего короткого отпуска потратил я на то, чтобы делать детские коляски, белить потолки, наклеивать и все такое. Я был посмешищем всего дома и работал, как каторжник. Что ты можешь сказать и свое оправдание?

-- Что ты хочешь сказать? -- спросила миссис Пиннер, успевшая оправиться от своего смущения. Разве я виновата в том, что пишут в газетах? Почем я могла знать, что тот констебль, который умер, был не твой констебль.

Пиннер уставился на нее, но она встретила его взгляд глазами столь правдивыми и ясными, как у ребенка. Он же внезапно сообразив, что только даром теряет золотое время, схватил свою шапку, и в то время, как No 49 завернул со своей жертвой за угол, он бросился бежать в противоположном направлении, чтобы провести обычным образом остающиеся у него последние часы отпуска.

-----------------------------------------------------------------------------------

Источник текста: "Принудительная работа" -- "Новый журнал иностранной литературы, искусства и науки". Март 1903 г. Перевод Е. М. Студенской.