Положеніе Писателя въ обществѣ чрезвычайно затруднительно: онъ долженъ забыть на время свое Авторство, и быть просто человѣкомъ свѣтскимъ. Не смотря на то, желаютъ, чтобы онъ оправдывалъ Авторскую славу свою; въ противномъ случаѣ, скромность его представлена будетъ съ худой стороны завистію.
Любопытство мужчинъ и самолюбіе женщинъ не теряютъ его ни на минуту изъ виду; его преслѣдуютъ съ вопросами, и перемѣняютъ вопросъ, какъ скоро начинаетъ онъ отвѣчать, или стараются изъяснить невыгоднымъ образомъ его молчаніе. Онъ долженъ принаравлявать свои мысли къ людямъ, которые не мыслятъ и говорить непонятно, единственно отъ того, что имѣетъ основательный умъ; его называютъ тупымъ, педантомъ; его затмѣваетъ всякой молодой вѣтренникъ, который имѣетъ стройную ногу и способность болтать; который играетъ первую роль въ обществѣ, можетъ быть единственно отъ того, что умѣетъ льстить и самымъ некрасивымъ женщинамъ и самымъ тщеславнымъ глупцамъ.
Нѣкоторые люди думаютъ, что стихотворецъ служитъ для разнообразія человѣческаго рода! Многимъ извѣстно случившееся за обѣдомъ у одной торговки, которая иногда угощала у себя нѣкоторыхъ остроумцевъ. Она сказала доброму своему мужу: тебѣ завтра будетъ весело; у мепя обѣдаютъ Авторы. -- Развѣ эти люди очень пріятны? -- Безъ сомнѣнія! они не говорятъ и не дѣлаютъ ничего сходно съ другими. -- Очень радъ! мы позабавимся надъ ними! -- Обѣдъ начался; мужъ ничего не видитъ чрезвычайнаго; остроумцы наши не говорятъ ни слова, а ѣдятъ какъ и глупцы. Купецъ, выведенный изъ терпѣнія, дергаетъ за рукавъ жену свою, и спрашиваетъ вслухъ: душа моя, скоро ли они начнутъ?
Ривароль никогда безъ досады не разсказывалъ этаго анекдота. Онъ говорилъ мнѣ: ничего не можетъ бытъ унизилтельнѣе, какъ желать отличаться умомъ у этихъ Мидасовъ, которые васъ приглашаютъ на обѣдъ единственно для того, чтобы повеселить своихъ гостей, и показываютъ васъ, какъ Китайскія тѣни, которыхъ даже разтолковать не умѣютъ. Онъ отмстилъ, и можетъ быть слишкомъ жестоко, одному Гамбургскому купцу, захотѣвшему приправить обѣдъ свой остроуміемъ того человѣка, котораго Вольтеръ называлъ любезнымъ французомъ. Ривароль рѣшился не говорить за столомъ ни слова, и тѣмъ обманутъ надежду многочисленнаго собранія, но утомленный вопросами и похвалами своихъ собесѣдниковъ, онъ наконецъ сдѣлалъ имъ такой глупый отвѣтъ, что всѣ въ одинъ голосъ закричали: Fi, monsieur de Rivarol! Fi! (стыдитесь, Г. Ривароль) -- Чтожъ, Государи мои, отвѣчалъ онъ, я только еще одну глупость сказалъ, а вы уже всѣ кричите: грабятъ, грабятъ!
Не скажу, чтобы Ривароль поступилъ благоразумно, оскорбивши тѣхъ людей, которые готовы были отъ всего сердца удивляться его остроумію. Этотъ человѣкъ пользовался талантами своими для однихъ только современниковъ; но онъ могъ бы оставить ихъ памятникъ и для потомства: скажу о немъ то же, что самъ онъ написалъ о Неккерѣ: онъ ушелъ отъ Франціи и отъ славы своей!
Но обратимся къ Писателю, который посѣщаетъ большой свѣтъ для наблюденій своихъ, или для отдыха, послѣ трудовъ, -- ему весьма трудно покинуть умъ кабинеиа и принять умъ гостиной. Военные люди, художники, судьи, употребляютъ обороты и слова, принадлежащія къ ихъ ремеслу; всегда по разговору человѣка можно угадать, какого онъ званія, и человѣкъ свѣтской долженъ имѣть великое преимущество передъ ученымъ, имянно потому, что онъ единственно свѣтской: онъ въ своемъ владѣніи, онъ знаетъ основательно всѣ связи, честолюбія, ненависти, дружбы, и, что еще болѣе, всѣ слабыя стороны тѣхъ людей, съ которыми обращается.
Главное искуство человѣка свѣтскаго есть знаніе приличностей (convenances), потому что нравиться: есть главная цѣль его. Писатель презираетъ успѣхи въ обществѣ, и не беретъ на себя труда блистать передъ тѣми людьми, которыхъ не признаетъ своими судьями. Будучи наблюдателемъ опаснымъ и критикомъ строгимъ, онъ досаждаетъ самолюбію, которое свѣтской человѣкъ, напротивъ, утѣшаетъ; слѣдовагаельно послѣдній всегда остается побѣдителемъ.