Шелгунов Николай Васильевич - Американки XVIII века. Составлено по мемуарам мистрис Эллет М. Цебриковой. Спб. 1871

Американки XVIII вѣка. Составлено по мемуарамъ мистрисъ Эллетъ М. Цебриковой. Спб. 1871.

Въ настоящей статьѣ, по поводу книги г-жи Цебриковой, мнѣ приходится говорить не о той части красиво-безполезнаго женскаго человѣчества, о которой я говорилъ по поводу героинь г-жи Хвощинской.

Тамъ былъ тотъ старый міръ, та провинція, надъ которой жизнь пролетѣла мимо, не затронувъ своимъ свѣжимъ дыханіемъ той муравейной кучи, въ которой копошился этотъ старый міръ. Пустота жизни, прикрытая шиньонами, бархатомъ и кружевами, французскими фразами между русской рѣчью, изяществомъ манеръ и великосвѣтской болтовней, -- все это какъ было, такъ и осталось. Вступая въ этотъ міръ, вы точно уходите на полстолѣтіе назадъ. Безпомощная, неспособная, зараженная предразсудками женщина этого міра живетъ попрежнему на идеалахъ и мечтахъ. Среда, обстоятельства, собственная дрянность -- все соединилось вмѣстѣ, чтобы этихъ жалкихъ людей превратить заживо въ геологическій слой. Ихъ извиняешь, потому что понимаешь; но сочувствовать имъ нельзя; дѣлать съ ними нечего и идти съ ними некуда.

Другой слой составляетъ женщина шестидесятыхъ годовъ. Десять лѣтъ назадъ русская женщина, въ порывѣ охватившаго ее энтузіазма, кинулась въ эксцентричность; форма взяла перевѣсь надъ сущностью, потому что форма дается легко. У кого было достаточно смѣлости, чтобы остричь волосы, надѣть очки и снять кринолинъ -- сдѣлали все это, и новый человѣкъ лѣпился въ новую форму такъ-же скоро, какъ пекутся писаные пряники. Все это уже благополучно сдано въ архивъ: 16--18-лѣтнія дѣвушки того времени, теперь 28--30-лѣтнія женщины, уже не вѣритъ во всеобновляющую силу новаго слова и время шестидесятыхъ годовъ считаютъ временемъ молодыхъ иллюзій и глупаго увлеченья. Онѣ нравы: онѣ дѣйствительно увлекались, но серьезнаго и прочнаго содержанія въ себѣ не носили. Онѣ отстали отъ стараго и не пристали къ новому, и время ихъ обогнало, какъ обогнало оно и предыдущій имъ типъ.

Но тѣ, къ кому обращается г-жа Цебрикова, не принадлежатъ къ этимъ угасшимъ формаціямъ, Онѣ, правда, народились не сегодня, но ихъ не было десять лѣтъ тому назадъ: я говорю про молодое поколѣніе семидесятыхъ годовъ.

Новое поколѣніе женщинъ семидесятыхъ годовъ есть наиболѣе совершенная по времени форма прогрессирующей русской идеи. Но онѣ хороши не потому, чтобы природа вылѣпила ихъ изъ лучшей глины, а хороши потому, что въ наслѣдство имъ достался предыдущій опытъ. Болѣе зрѣлая и разработанная идея, которую онѣ унаслѣдовали, избавляетъ ихъ отъ многихъ непріятностей, мѣшавшихъ ихъ предшественницамъ.

Сущность прогрессивной идеи нисколько не мѣняется отъ того, что она переходитъ преемственно отъ поколѣнія къ поколѣнію. Забудьте о стриженыхъ волосахъ, объ очкахъ и кринолинахъ; отыскивайте въ разнообразныхъ внѣшнихъ формахъ, подъ которыми вамъ представляются поколѣнія, только сущность идущей впередъ мысли, и вы увидите, что это все одна и та-же дорога, на которой за одними отставшими выступаютъ другіе, продолжая тотъ-же путь.

Есть періоды, когда все дѣло ограничивается зрѣлостью мысли; тогда и разговоры -- дѣло. Такова, напримѣръ, была пора сороковыхъ годовъ. Есть опять періоды, когда выяснившаяся идея стремится осуществиться на дѣлѣ, но тѣ, кто говорилъ только, оказывается неспособнымъ къ активности, а кто къ ней неспособенъ -- недостаточно зрѣлъ прогрессивною мыслію. Это именно и была пора стриженыхъ волосъ и синихъ очковъ. Пора эта для васъ такой-же геологическій слой, какъ и пора провинціальнаго женскаго идеализма. Все, еще такъ недавно кипучее и бойкое, стремившееся, шумѣвшее и говорившее -- все это свѣжія могилы. Умерли и "отцы", умерли и "дѣти": люди шестидесятыхъ годовъ теперь такая-же отжившая старина, какъ люди сороковыхъ годовъ.

Но не идея и ея знамя были виною того, что женщина шестидесятыхъ годовъ ограничилась стрижкою волосъ и синими очками; причина этого явленія кроется глубже, она заключалась въ собственномъ слабосиліи женщины, въ ея неспособности понять идею, поймать свою собственную человѣческую душу и разработать въ себѣ человѣческое сознаніе. Женское стадо не было подготовлено къ такой работѣ, только единицы могли справиться съ задачей времени и только эти единицы не наклеили на себя маскараднаго ярлычка нигилизма съ надписью "1860 годъ". По физіономію времени даютъ не единицы, а масса, стадо.

Женщинѣ шестидесятыхъ годовъ достались въ наслѣдство идеализмъ и мечтательность сороковыхъ годовъ; она не столько дѣлала, сколько думала, что дѣлаетъ, а когда мечты не сошлись съ дѣйствительностью, женщина шестидесятыхъ годовъ сказала, что ее обманула жизнь. Никто другой, какъ она сама себя обманывала. Ей сказали: "Женщинѣ нужна свобода и экономическая самостоятельность". Что невѣрнаго въ этой идеѣ? Экономическая самостоятельность не дается одной мечтой о ней, она создается тяжелымъ процессомъ постояннаго труда и образованія. Васъ вскормили на сладкихъ булкахъ и жирныхъ сливкахъ. До 1860 года вы выходили не иначе, какъ съ лакеями да съ горничными, а ѣли и пили, что давали вамъ папенька и маменька въ готовомъ видѣ. Въ 1861 году вы захотѣли ходить одни, -- это, пожалуй, не трудно; но если папенька и маменька не дадутъ вамъ готоваго обѣда, гдѣ вы его возьмете, когда вы ничему не научились? Экономическая зависимость осталась въ своемъ старомъ видѣ и заманчивость самостоятельной жизни оказалась иллюзіей и пріятной мечтой. Вамъ сказали: "освободитесь отъ предразсудковъ, поймайте свою человѣческую душу, сохраните въ ней все ея хорошее, правдивое и честное, устройте свою жизнь для труда и прочнаго наслажденія". Что невѣрнаго въ этой идеѣ и какъ приложили вы ее къ дѣлу? Задача оказалась еще труднѣе, чѣмъ вопросъ объ экономической самостоятельности, но зато для мечты и для иллюзіи просторъ былъ вдвое больше. Хотѣлось вамъ обновить свою душу, пріятно вамъ мечталось о счастливомъ трудѣ и прочномъ наслажденіи, и вотъ вы обратились къ своимъ оракуламъ съ вопросами, что вамъ дѣлать? Женщина хорошаго порыва не понимала только одного, что этимъ вопросомъ она изобличаетъ слабость своей головы. Берите общую идею въ ея общемъ видѣ только какъ руководящій принципъ, а частности съумѣйте создать сами Не дѣвочки вы въ панталончикахъ, а Писаревъ и Добролюбовъ не могли быть гувернерами для каждой неспособности, неумѣющей найдтись въ каждомъ данномъ практическомъ случаѣ. Женщинамъ этого сорта говорили: "учитесь и трудитесь", а онѣ съ невинностью и благодушіемъ десятилѣтнихъ дѣвочекъ просили, чтобы имъ подсказали, чему именно учиться, въ магазинѣ-ли Черкесова, или въ какомъ другомъ магазинѣ слѣдуетъ имъ покупать себѣ учебныя книги, слѣдуетъ-ли имъ учиться шить башмаки или сапоги, или завести швейную машину и открыть модный магазинъ? О, голубиныя души! своей неспособностью и безпомощностью вы можете привести въ отчаяніе даже самаго терпѣливаго учителя уѣзднаго училища. Нѣтъ, не считайте себя, ради Бога, ученицами ни Писарева, ни Добролюбова. Не для васъ они писали и жили, а для тѣхъ хорошихъ, сильныхъ и умныхъ женщинъ, къ которымъ вы себя напрасно причисляете. Вы -- женщины второго сорта.

Когда этотъ второй сортъ женщинъ не нашелъ въ журнальныхъ руководящихъ статьяхъ отвѣтовъ на свои личные, мелочные вопросы; когда сами они не съумѣли сломить препятствій, когда дрянность ихъ стала очевидной ихъ учителямъ, которые, можетъ быть, по увлеченію, возлагали на нихъ слишкомъ пылкія надежды; когда бывшія ученицы, выросшія въ 25--30-лѣтнихъ женщинъ, обнаружили всю свою дрянность и явились новымъ изданіемъ старыхъ предразсудковь; когда отрезвѣвшему обществу снова пришлось разсказывать о немъ самомъ и указывать его недостатки; когда вслѣдствіе этого женскому стаду шестидесятыхъ годовъ пришлось высказывать горькія истины, чтобы предохранить отъ ошибокъ новое поколѣніе женщинъ, -- женщины шестидесятыхъ годовъ страшно обидѣлись. Привыкнувъ къ комплиментамъ, привыкнувъ считать себя новой силой и свѣтомъ новой женской истины, авторитетомъ для растущей женщины, онѣ оскорбились дерзостью смѣльчака, рѣшившагося сказать имъ о ихъ дрянности. Женщина шестидесятыхъ годовъ серьезно убѣждена, что она новая прогрессивная сила, что уча дѣтей и завѣдуя хозяйствомъ, она творитъ новое благо Россіи и создаетъ для будущаго новыхъ людей. Но мы знаемъ это женское воспитаніе и знаемъ провинцію съ ея новыми матерями. Вы говорите, что въ провинціи все свѣтъ, потому что порицаніе принимаете на свой счетъ. По порицаніе потому вамъ и обидно, что оно правдиво. Изъ всей Россіи только въ очень немногихъ городахъ существуютъ тѣ внѣшнія условія, при которыхъ развитіе женщины оказывается благопріятнымъ. Да и въ этихъ городахъ женская дѣльность и отсутствіе женскихъ предразсудковъ составляютъ исключеніе. Чтобы учить другихъ, надо знать самимъ что-нибудь. Ну, ачему-же научилась женщина шестидесятыхъ годовъ? Вы указываете съ гордостью на нѣсколько единицъ, пробившихъ себѣ, подобно Сусловой, самостоятельную тропинку, какъ будто ихъ способности -- ваши способности, ихъ знаніе -- ваше знаніе, ихъ энергія -- ваша энергія. Провинція настолько пустила впередъ женщину шестидесятыхъ годовъ, насколько помогли этому обстоятельства. А развѣ внѣшнія условія провинціальной жизни таковы, чтобы тридцать, сорокъ женщинъ могли сдвинуть съ мѣста свое родное пепелище съ тридцатью тысячами населенія и заставить его думать и дѣйствовать по новому соціально-экономическому принципу. Вы считаете себя новыми, потому что учите своихъ сестеръ и братьевъ, но развѣ вы это дѣлаете не потому, что доходы вашего папеньки послѣ освобожденія крестьянъ уменьшились? Вы, конечно, поступаете похвально, но не гордитесь своимъ подвигомъ и не обольщайтесь героизмомъ, котораго у васъ нѣтъ. Васъ тащитъ полна и вы плывете вслѣдъ за нею: вы новы настолько, насколько васъ сдѣлало новыми людьми "Положеніе 19 февраля", но въ васъ нѣтъ того безпокойнаго, вѣчно непосѣдливаго и стремящагося впередъ недовольства, которое дѣлитъ людей на людей мысли и на людей дѣла. Ваши благоразуміе и практичность не позволятъ вамъ отдаваться никакимъ мечтамъ и идеаламъ, никакимъ стремленіямъ и порывамъ, которые людямъ мысли портятъ такъ часто ихъ жизнь. Вы слишкомъ осторожны и практичны, чтобы сдѣлать какой нибудь невѣрный рискованный шагъ и слишкомъ разсудительны, чтобы не размѣрять своего практическаго поведенія на аршины и копейки. Мы не вѣримъ, чтобы изъ практической женщины дѣла, въ какую превратилась женщина шестидесятыхъ годовъ, могла-бы выйдти дѣйствительная прогрессивная сила. Мы не вѣримъ, чтобы оставшаяся въ дѣвушкахъ практическая женщина шестидесятыхъ годовъ была въ состояніи учить своихъ братьевъ и сестеръ, дать имъ живое направленіе и сдѣлать ихъ новыми людьми. Мы не вѣримъ, чтобы женщина шестидесятыхъ годовъ, сдѣлавшись матерью, съумѣла быть такою матерью и такою женою, какой ее учили быть. Мы могли представить десятки факіовъ и даже списки городовъ, которыми мы можемъ подтвердить свои слова. Вы считаете себя лучше другихъ и потому что вы лучше другихъ вы хотите увѣрить, что всѣ русскія женщины такія-же какъ вы и что каждый русскій городишка, лежащій на берегу Ледовитаго моря, кишитъ прогрессивными женщинами. Вы превращаете въ правило то, что составляетъ самое рѣдкое исключеніе. По своей адвокатурой вы дѣлаете еще и другую ошибку. Вступаясь поголовно за всѣхъ женщинъ и желая доказать, что вы исключеніе, вы только доказываете, что вы правило. Я знаю, что умныя женщины есть вездѣ, даже между эскимосами, но мы говоримъ о поколѣніяхъ. Я говорю не противъ тѣхъ женщинъ, на которыхъ лежитъ печать времени, которыя указываютъ на будущее и стоятъ, какъ вѣхи новаго пути, а противъ тѣхъ, которыя стоятъ верстовыми столбами съ надписью въ которомъ году они сдѣланы -- 20, 30, 40, 50 или 60 годовъ. Еслибы Писаревъ и Добролюбовъ были живы, они сказали-бы вамъ то-же самое и затѣмъ отвернулись-бы отъ васъ, какъ отжившей силы, чтобы возложить свои надежды и упованія на другую, новую силу. Я знаю, что винить тутъ некого и отдѣльно нѣтъ виноватыхъ людей, но если жизнь для женщины шестидесятыхъ годовъ сложиласи не такъ, какъ она разсчитывала, если она упала духомъ и опустила руки и на свое прошлое взглянула какъ на ошибку молодости, не обижайтесь, когда вамъ говорятъ, что это дрянныя натуры: тутъ говорить за себя факты. Если могла явиться женщина семидесятыхъ годовъ -- новый намѣчающійся типъ новой женской формы, -- ясно, что женщина шестидесятыхъ годовъ отжила. О чемъ-же мы споримъ и чѣмъ вы обижаетесь? Есть и еще одинъ признакъ, который указываетъ безошибочно, что женщина шестидесятыхъ годовъ окончила свою прогрессивную роль. Признакъ этотъ ваша обидчивость. Но мы знаемъ и другихъ женщинъ, въ которыхъ стрѣла, пущенная въ поколѣніе шестидесятыхъ годовъ, не попадаетъ. Эти женщины, напротивъ, довольны рѣзкимъ словомъ, ибо оно возбуждаетъ въ нихъ энергію, и не ищутъ, чтобы имъ печатію прніюдносились только похвалы. Писаревъ нѣкогда писалъ, что не зачѣмъ хвалить молодое поколѣніе и доказывать честно стремящимся людямъ, что они честны. Возбуждайте ихъ сознаніе, наводите ихъ на размышленіе и учите ихъ думать прогрессивно, говорилъ онъ публицистамъ и критикамъ. Но тотъ-же Писаревъ, относившійся мягко и гуманно къ людямъ шестидесятыхъ годовъ, былъ безпощаденъ къ людямъ стараго поколѣнія, ко всему самоувѣренно остановившемуся въ своей непогрѣшимости, ко всему мѣшающему и задерживающему. Десять лѣтъ назадъ это были одни люди; десять лѣтъ спустя -- это другіе люди. Дѣти стали отцами, молодое стало старѣться и на смѣну ему растетъ новое молодое. Было-бы, конечно, хорошо, если-бы былая борьба отцовъ и дѣтей не повторилась и очень можетъ быть, что женщина шестидесятыхъ годовъ окажется меньше мѣшающей силой, чѣмъ была женщина сороковыхъ годовъ. Но если женщина шестидесятыхъ годовъ по хочетъ замѣчать, что на смѣну ея растетъ новая сила, если она вѣруетъ въ свою непогрѣшимость, если являются въ литературѣ протесты противъ женской отсталости и женскаго бездушія, если являются посвященія "молодымъ дѣвушкамъ", то ясно, что старую практику должна смѣнить новая, что былая женщина не удовлетворила ожиданіямъ и что Россія свои прогрессивныя надежды возлагаетъ не на теперешнюю женщину, а на будущую.

Если мы предположимъ, что г-жа Цебрикова, какъ женщина, знаетъ хорошо женщинъ; что она, какъ прогрессивный писатель и критикъ, понимаетъ, чѣмъ именно не удовлетворила прежняя женщина прогрессивнымъ стремленіямъ, то изъ ея книги мы узнаемъ и свое больное мѣсто, и чѣмъ его лечить. Посвящая свою книгу "молодымъ дѣвушкамъ" г-жа Цебрикова уже этимъ самымъ отрицается отъ не молодыхъ и въ то-же время указываетъ на тотъ основной элементъ, котораго не доставало отжившей женщинѣ и который долженъ быть усиленъ въ новой растущей женской силѣ.

II.

Г-жа Цебрикова даетъ біографіи женщинъ, дѣйствовавшихъ во время американской войны за независимость. Тугъ мы встрѣчаемъ рядъ фактовъ и сценъ, точно изъ другого міра. Васъ знакомятъ съ государственными дѣятелями, съ заговорщиками, агитаторами, съ солдатами въ іюлѣ -- и все это женщины. Республиканскія чувства одушевляютъ самыхъ, повидимому, слабыхъ и каждая элегантная аристократка, выросшая въ довольствѣ, является героиней. Вотъ къ террасѣ стараго богатаго дома скачетъ офицеръ въ богато-вышитомъ мундирѣ, въ сопровожденіи двухъ адъютантовъ и отряда солдатъ. Хозяйка дома сидитъ на террасѣ съ ребенкомъ и молодой дѣвушкой; офицеръ приподнимаетъ шляпу и низко кланяясь говоритъ: "я имѣю честь видѣть хозяйку этого дома и плантаціи." -- Да, это плантація моего мужа.-- "Онъ дома?" -- Нѣтъ, сэръ.-- "Онъ бунтовщикъ?" -- Нѣтъ, сэръ, онъ въ арміи нашего отечества и сражается противъ непріятеля, который хочетъ насъ поработить; слѣдовательно онъ не бунтовщикъ.-- "Мнѣ очень жаль, леди, но мы съ вами не сойдемся во мнѣніи; хорошій патріотъ долженъ быть слугой короля, нашего господина. "-- Только рабы признаютъ господина въ этой землѣ, было отвѣтомъ женщины на слова слуги короля. А вотъ и простая, небогатая ферма. Нѣсколько англійскихъ офицеровъ заѣзжаютъ на нее, чтобы отдохнуть. Одинъ изъ нихъ спрашиваетъ хозяйку, сколько у нея было дѣтей. "Девять человѣкъ, отвѣчала она." И на вопросъ, гдѣ-же они всѣ, сказала, что семеро на службѣ отечества.-- Ну, замѣтилъ насмѣшливо офицеръ, у васъ-таки ихъ порядочно. "Нѣтъ, сэръ, отвѣчала фермерша, теперь я желала-бы имѣть ихъ пятьдесятъ." Когда этой-же самой матери-патріоткѣ одинъ англійскій офицеръ привезъ извѣстіе о смерти ея сына, убитаго при осадѣ Аугусты, и чтобы глубже задѣть ее, сказалъ, что видѣлъ мозгъ его, разбрызганный на полѣ сраженія, старая мать, несмотря на внезапность такой безчеловѣчной выходки, съ достоинствомъ отвѣчала: "онъ не могъ умереть за лучшее дѣло." Или двѣ молодыя женщины, зная, что ночью мимо ихъ дома долженъ проѣхать изъ главной англійской квартиры курьеръ съ важными депешами и въ сопровожденіи только двухъ солдатъ, задумали завладѣть депешами, хотя-бы это имъ стоило жизни. "Онѣ надѣли платье мужей, запаслись оружіемъ и спрят;: лись въ кусты у дороги, по которой долженъ былъ проѣзжать курьеръ. Было уже поздно и имъ пришлось ждать очень не долго; вдали послышался топотъ лошадей женщины въ волненіи ожидали непріятельскаго курьера. Темнота ночи, пустынность лѣса, отдаленность отъ жилища -- все усиливало тревогу и страхъ. Топотъ раздался ближе, рѣшительная минута наступала. Между черными рядами деревъ.

Которыя росли вдоль дороги, показались три черныя фигуры верхомъ. Переодѣтыя женщины съ дикимъ крикомъ выскочили изъ-за кустовъ, и приставивъ пистолеты къ груди курьера и солдата, потребовали выдачи депешъ и ихъ собственной сдачи въ плѣнъ. Захваченные въ расплохъ непріятели, думали, что имѣли дѣло съ отрядомъ виговъ, выдали депеши. Героини отпустили плѣнныхъ и, возвратившись домой, отправили депеши къ генералу Грину." Во время войны за независимость было очень обыкновеннымъ дѣломъ, что женщины передавали американцамъ извѣстія, служили лазутчиками, курьерами, и американскіе генералы вполнѣ довѣряли женщинамъ и очень часто давали имъ весьма важныя порученія. Женщины помогали мужчинамъ во всемъ; мало того, что онѣ берегли и хранили оружіе и порохъ, лили пули, онѣ возбуждали и поддерживали энергію своихъ братьевъ, мужей и сыновей; онѣ уносили раненныхъ съ или битвы, перевязывали раны подъ градомъ свиставшихъ пуль; носили солдатамъ воду и доставляли порохъ на самое поле сраженія; онѣ приготовляли солдатамъ пищу, а когда потрясенные нервы требовали отдыха, онѣ ходили на сосѣднія фермы и плантаціи сбирать необходимыя для раненыхъ бѣлье, корпію, припасы. Многія изъ американокъ сопровождали своихъ мужей въ походахъ и раздѣляли съ ними всѣ опасности и трудности войны. Солдаты стыдились роптать на лишенія, видя, что изнѣженныя женщины, привыкшія къ роскоши съ дѣтства, переносили безропотно и голодъ и холодъ. Жена Вашингтона, напримѣръ, находилась постоянно при главной квартирѣ американцевъ. Когда американская армія стояла лагеремъ при Гудсоновой рѣкѣ и пришло извѣстіе, что непріятель двинулся изъ Нью-Іорка для нападенія, адъютанты предлагали отправить дамъ въ безопасное мѣсто. Вашингтонъ не согласился, потому что это могло деморализовать войско и безъ того уже упавшее духомъ. "Присутствіе женъ нашихъ воодушевитъ насъ къ храброй защитѣ", сказалъ онъ.

Но что-же удивительнаго во всѣхъ этихъ фактахъ? Что въ нихъ такого, чтобы стоило говорить о нихъ съ настойчивою подробностью на трехъ сотняхъ страницъ? Или слѣдуетъ удивляться, что женщины дрались, какъ простые солдаты, и перевязывали раны? Но развѣ этого не дѣлали ни сколько не хуже и польки, и француженки? Развѣ у европейскихъ народовъ не было Жанъ-д'Аркъ и своихъ Дуровыхъ, которыя дѣйствовали нисколько не хуже Деборы Сэмсонъ? Развѣ въ двѣнадцатомъ году наши женщины изъ простонародья не забирали въ плѣнъ французовъ? Развѣ въ Севастополѣ не было женщинъ, которыя, можетъ-быть, равнодушнѣе и спокойнѣе мужчинъ слушали свистъ пуль и смотрѣли на разрывавшіяся бомбы? Позвольте женщинамъ идти на войну и вы увидите, что онѣ своимъ героизмомъ и отвагой устыдятъ болѣе разсчетливыхъ и холодныхъ мужчинъ. Если все это вѣрно, то въ чемъ-же особенность американскихъ женщинъ, чтобы стоило простымъ біографіямъ посвятить цѣлую книгу? Или американскій героизмъ, о которомъ говоритъ г-жа Цебрикова, другой героизмъ? Да, другой; американскій героизмъ воспитывался въ другой школѣ и не имѣлъ ничего общаго съ героизмомъ прусской арміи, осаждавшей Парижъ; онъ воспитывался не школой и дисциплиной, а самой жизнью, нисколько и ни чѣмъ не похожей на жизнь европейскую.

Америка, дѣйствительно, страна удивительная и не потому зовутъ ее Новымъ Свѣтомъ, что она открыта недавно. Это новый міръ, потому что онъ ничѣмъ не напоминаетъ собою Европы. Піонеры американской цивилизаціи, бѣжавшіе изъ душной, нравственно и граждански разлагавшейся Европы въ дѣвственные лѣса и пустыни Америки, должны были соединить въ себѣ двѣ, повидимому, несоединимыя крайности: аристократическую праздность развитого ума съ демократизмомъ личнаго труда, натирающаго мозоли и убивающаго мысль. Въ Европѣ, кто думалъ и жилъ мыслью, тотъ не зналъ труда мускульнаго, а кто жилъ мускульнымъ трудомъ, не зналъ труда мысли Мысль и мускульный трудъ изображали въ Европѣ два несходящіеся полюса. Въ Америкѣ -- напротивъ. Въ этой дѣвственной странѣ и въ ея непочатой почвѣ только физическій трудъ могъ дать богатства и только личной энергіей можно было достигнуть обезпеченія и благосостоянія. Американки воспитывались самой природой для практически полезнаго труда и имъ не приходилось культировать въ себѣ только пріятныя, салонныя качества. Не то, чтобы эти пріятныя качества не были совершенно нужны и американцы вовсе не заботились объ украшеніи своей жизни; но пріятныя качества они ставили на второй и третій планъ, а на первомъ была практическая польза, результаты которой можно было видѣть и осязать! Американской женщинѣ приходилось быть дѣйствительнымъ товарищемъ мужчины во всѣхъ опасностяхъ его труда, приходилось быть дѣйствительнымъ активнымъ помощникомъ, не только въ работѣ, но и подъ-часъ въ войнѣ съ индѣйцами! Вотъ на границѣ американскихъ владѣній закладывается первое поселеніе; рубится лѣсъ, расчищается почва, засѣвается хлѣбомъ и огораживается, какъ крѣпость, палисадомъ отъ нападенія враждебныхъ индѣйцевъ. Бѣдная, ничтожная деревушка эта, первое ядро и начало будущаго большого города. По городъ можетъ создаться не вдругъ; для мирнаго развитія требуется сначала обезопасить себя вполнѣ отъ сосѣднихъ индѣйцевъ. А нападенія ихъ бываютъ до того сильны и часты, что колонисты должны бросать свои полевыя работы и составлять отряды. Въ этой вѣчной войнѣ съ индѣйцами, женщины пограничныхъ мѣстъ воспитывали въ себѣ съ молоду энергію и мужество, и когда мужья отправлялись отрядами преслѣдовать индѣйцевъ, онѣ составляли единственный гарнизонъ, охранявшій имущество, стариковъ и дѣтей. У г-жи Цебриковой мы, напримѣръ, находимъ такой случай. На одно изъ пограничныхъ американскихъ поселеніи панали разъ индѣйцы; мѣткими выстрѣлами заставили ихъ отступить; но имъ удалось захватить въ плѣнъ одну изъ женщинъ. "Несчастная рѣшилась сопротивляться до послѣднихъ силъ, предпочитая смерть плѣну у индѣйцевъ. Отказъ ея идти раздражилъ ирокезцовъ и одинъ изъ нихъ нанесъ ей сильный ударъ томагаукомъ. Но она не пошла. Ее протащили насильно полмили, и наконецъ свалили вторымъ ударомъ. Индѣйцы ушли, считая ее мертвой. Когда она пришла въ себя, она увидѣла, что лежала на камнѣ, раздѣтая до гола и скальпированная. Она сдѣлала усиліе приподняться и увидѣла въ нѣсколькихъ шагахъ индѣйцевъ, которые собирали колосья кукурузы и жарили ее для своей трапезы. Она быстро снова опустилась и пролежала, не двинувъ ни однимъ членомъ, пока они не ушли, потомъ она доползла до дому". Въ такой школѣ, поневолѣ, воспитаешь въ себѣ мужество и отчаянную смѣлость! У той-же г-жи Цебриковой мы находимъ разсказъ о Ненси Ванъ-Альстинъ, которая вступала съ индѣйцами чуть не въ единоборство. У нея украли индѣйцы лошадей и еще многія другія вещи, она отправляется къ индѣйцамъ, когда мужчинъ не было дома, забрала назадъ свои вещи, лошадей и пріѣхала домой. На разсвѣтѣ, около фермы показались индѣйцы въ военномъ строю, расписанныя военнымъ рисункомъ; они шли, потрясая томагауками, и приблизившись къ дому издали пронзительный военный крикъ. Мужъ хотѣлъ возвратить имъ все, но Ненси рѣшительно не согласилась. Когда начальникъ индѣйцевъ подошелъ съ угрожающимъ видомъ къ двери конюшни, чтобы взять лошадей, Пеней загородила ему дверь и сказала, что она ни за что не отдастъ животныхъ. Индѣецъ оттолкнулъ ее отъ двери и схватилъ засовъ, но она вырвала его; тогда индѣецъ сталъ грозить ей ружьемъ, но она не сдвинулась съ мѣста и, подставивъ грудь, сказала: "стрѣляй, если смѣешь!" Индѣецъ опустилъ ружье и сказалъ товарищамъ, что она храбрая женщина и что ее не надо трогать. Воины отвѣтили крикомъ одобренія и ушли съ фермы. "По дорогѣ они зашли въ домъ одного американскаго полковника и, разсказавъ ему про мужество Ненси, прибавили, что это мужество спасло бѣлую женщину и ея имущество, и что еслибы въ Могаукской долинѣ было пятьдесятъ такихъ храбрыхъ женщинъ, какъ жена Большого дерева, какъ они звали мужа Пепси, то они никогда не нарушили-бы мира". Вотъ въ какой школѣ воспитывала американская женщина свое мужество. Разсказы о подвигахъ поселенцевъ передавались изъ поколѣнія въ поколѣніе, жили, какъ семейныя преданія, на каждой фермѣ, а трудовая жизнь прибавляла къ воинственной энергіи американокъ еще и настойчивость экономическую. Могла-ли при этихъ условіяхъ создаться изнѣженная, робкая, вялая женщина, считающая себя только усладою мужчины, какъ это было въ Европѣ?

Но была еще причина, по которой американская женщина не могла походить на европейскую -- числовое отношеніе половъ. Изъ Европы шли въ Америку преимущественно мужчины, холостые бездомные бобыли, искатели приключеній и подобный народъ. Переселеніе семьями было менѣе значительно, а одинокія женщины почти не отваживались на переселеніе. Поэтому, пріобрѣсти себѣ въ Америку жену считалось такимъ благополучіемъ, которое доставалось лишь нѣкоторымъ избраннымъ счастливцамъ. При большомъ выборѣ мужчинъ, женщина, конечно, была разборчива и но вѣшалась на шею первому, кто предлагалъ ей руку и сердце. Человѣкъ дурной, грубый, безпутной нетрезвой жизни оставался бобылемъ и только хорошіе обзаводились семьями. Понятно, что семейная жизнь не могла быть адомъ и авторитетное значеніе женщины должно было установиться и передаваться по традиціи. Вотъ откуда то значеніе женщины въ семьѣ и то вліяніе ея на мужчину, которое такъ замѣтно во время войны за независимость и которое дѣлаетъ нынѣшнюю американскую женщину и дѣвушку чѣмъ-то вовсе не похожимъ на сахарную будуарную куклу, въ которую превратилъ женщину европейскій гаремный порядокъ.

Школьнаго образованія американки тѣхъ временъ почти не получали. Школы вообще были плохи, а особыхъ школъ для дѣвушекъ было такъ мало, что тамъ, гдѣ родители не хотѣли отпускать своихъ дочерей въ мужскія школы, дѣвочки не получали никакого образованія. Образованныя женщины въ Америкѣ были большою рѣдкостью, цивилизованная жизнь съ ея удобствами и удовольствіями не существовала, нравы и обычаи были простые, свѣтская утонченность была неизвѣстна; но зато женщинѣ приходилось помогать своими руками мужчинѣ въ его работѣ, да стрѣлять въ индѣйцевъ, изучать мѣстность, окружающія условія и обстоятельства, и вообще воспитывать въ себѣ практическія понятія, и отдаваться заботамъ повседневной опасности и трудовой жизни. При такихъ условіяхъ женщинѣ не приходилось ни культировать въ себѣ пріятныхъ свѣтскихъ манеръ, ни развивать свой умъ на разговорахъ о возвышенныхъ предметахъ. Вотъ отчего американская женщина ни тогда, ни нынче не поражаетъ своимъ умомъ и блестящими умственными качествами. Хотя г-жа Цебрикова съ свойственнымъ всѣмъ женщинамъ самолюбіемъ и старается увѣрять мѣстами, будто-бы только по несправедливости,-- а чьей неизвѣстно -- неблагодарная исторія не отдала должной признательности уму многихъ изъ американокъ; но изъ книги г-жи Цебриковой рѣшительно не видно, чтобы ея героини отличались тѣмъ умомъ и тѣни блестящими качествами, которыя чаще попадаются въ европейской женщинѣ. Американки храбры, неустрашимы, дерутся молодцами, не хуже солдатъ, находчивы въ опасности, привычны въ практическихъ соображеніяхъ, вообще служатъ прекраснымъ образцомъ хорошаго, здороваго организма и сильнаго типа, умѣютъ читать и писать, пожалуй, играютъ на фортепіа но, но затѣмъ не требуйте отъ нихъ того, что создаетъ романтическій ореолъ и превращаетъ женщину въ предметъ народной эпопеи. Возьмите хоть Дебору Сэмсонъ. Не потому не удались попытки сдѣлать изъ ея жизни полу романъ, полу біографію, что прошелъ вѣкъ суевѣрія, какъ говоритъ г-жа Цебрикова, и изъ героизма, который привелъ молодую крестьянку въ ряды воиновъ за освобожденіе отечества, нельзя было сдѣлать божественной миссіи, которая одушевила-бы цѣлое войско, и поставить Дебору рядомъ съ Орлеанской дѣвой, а просто, потому, что Дебора не была ни чѣмъ на нее и похожа. Въ практической, разсудительной и простой Америкѣ фанатизмъ, одушевлявшій Орлеанскую дѣву, былъ совершенно невозможенъ; для этого требовалось не одно суевѣріе, а и то, чтобы женщина была воспитана совершенно въ иныхъ началахъ, а не въ тѣхъ отношеніяхъ практически-хозяйственнаго равенства, которое замѣчается у мужчинъ и женщинъ Америки. Дебора просто храбрый солдатъ, но не та интеллектуальная и нравственная сила, которая двигаетъ массами и прокладываетъ себѣ дорогу впереди всѣхъ именно геніальностью своихъ способностей. Возьмите Наполеона I. Онъ деспотъ, зло и бичъ европейской свободы, люди понимаютъ это, люди чувствуютъ, какъ онъ ихъ третируетъ свысока и все-таки отдаются ему и идутъ за нимъ, какъ стадо барановъ, потому-что чувствуютъ надъ собою давленіе его поразительно-геніальныхъ способностей. Но гдѣ-же у американскихъ женщинъ хоть что-нибудь напоминающее Наполеона I? Даже Мерси Уэрренъ, поставленная госпожею Цебриковой во главѣ американокъ, женщина самыхъ обыкновенныхъ способностей и ее можно выставить какъ образчикъ сильнаго ума и проницательныхъ способностей только потому, что остальныя ужь больно плохи.

Американскія женщины больше непосредственный продуктъ той новой почвы, которая поставила американскихъ поселенцевъ въ иныя, неевропейскія условія и въ этомъ-же соціальномъ экономизмѣ, въ этихъ же условіяхъ почвы и мѣстности заключается начало американскаго чувства свободы. Что была-бы Америка безъ свободы? Повторила-бы она собою старую Европу. Въ Америкѣ люди росли и развивались, какъ ростутъ и развиваются первые люди на первой почвѣ -- въ тѣхъ-же условіяхъ нестѣсняемости, въ тѣхъ-же потребностяхъ простора и независимости. Только независимость, только возможность полной свободы развитія своихъ силъ могла создать американцамъ богатства и обезпечить имъ магерьяльное довольство и потому-то, когда американцы увидѣли, насколько зависимость отъ метрополіи мѣшаетъ ихъ благосостоянію, они объявили войну Англіи. Тѣ-же обстоятельства помогли и американской женщинѣ. Смолоду росла она свободная, не зная глупости условныхъ европейскихъ приличій, готовя себя быть свободной женой и матерью, воспитывая и укрѣпляя въ себѣ чувство независимости, чувствуя свою нравственную силу и сознавая свое человѣческое достоинство. Въ то время, когда все европейское воспитаніе было направлено къ тому, чтобы женщина потеряла свою душу, въ Америкѣ, напротивъ, она держала свою душу и не продавала ее ни за какія блага, ни за какія блестящія бездѣлушки, ни за какой комфортъ жизни. Не умомъ взяла американская женщина, не богатствомъ знаній, не тонко-изощренной способностью уноситься въ философскій туманъ, а честнымъ, чистымъ свободнымъ чувствомъ, энергіей, нравственной силой и своимъ человѣческимъ достоинствомъ. Однимъ словомъ, не развитіемъ интеллектуальныхъ средствъ, а характеромъ.

Воспитанію характера американки помогло много ея религіозно-библейское воспитаніе. "Американки были дочерьми и внучками людей, которые перенесли, гонимую въ старомъ свѣтѣ, свободу совѣсти въ новый, гдѣ она зажгла свѣточъ гражданской свободы для цѣлаго міра, говоритъ г-жа Цебрикова.-- Нужно много мужества и энергіи на то, чтобы отказаться отъ выгодъ прочнаго, обезпеченнаго положенія, порвать всѣ близкія, кровныя связи, подвергнуться опасности дальняго пути въ мало-извѣстную страну, о которой ходили чудовищные слухи. Независимость, купленная такой дорогой цѣной, дѣлалась святыней, для спасенія которой не жалѣли ни жертвъ, ни жизни. Сама религія, основанная на принципѣ свободнаго изслѣдованія, освобождавшая умы отъ подчиненія авторитету, подготовляла путь къ гражданской свободѣ. Основаніемъ вѣры пуританъ была библія, истолкованная совѣстью каждаго вѣрующаго; всякая земная власть была безсильна передъ ученіемъ библіи". Англичане были правы, когда упорное сопротивленіе Америки приписывали религіозному духу колонистовъ. Начитавшись библіи, суровые пресвитеріанцы, методисты, квакеры видѣли въ англійскихъ короляхъ тирановъ, которымъ противиться велѣлъ самъ Богъ. Когда отряды англичанъ шли очистить "гнѣздо шершней", какъ называли тогда округа, наиболѣе сопротивлявшіеся, то вмѣстѣ съ уничтоженіемъ хлѣба и раззореніемъ фермъ сжигались библіи, псалтыри и молитвенники, чтобы лишить американцевъ возможности вычитывать то, что, по мнѣнію англичанъ, дѣлало ихъ такими отчаянными бунтовщиками. Англичане были отчасти правы. Дѣйствительно, библейскій суровый духъ царилъ повсюду и религіозный фанатизмъ былъ видѣнъ даже въ именахъ, которыя американцы давали-своимъ дѣтямъ: Лароны, Самуилы, Іосіи, Моисеи были очень обыкновенны. Но одной библіи нельзя было приписывать всей вины. Толкователями ея являлось духовенство, духовные пастыри, ни въ чемъ непохожіе на духовныхъ пастырей Англіи. Американскіе пастыри были такіе-же колонисты и воины, какъ и остальной народъ. Ихъ выдѣлывала та-же непосредственная и простая жизнь, полная опасностей и труда, которая воспитывала въ своей школѣ и другихъ американцевъ; ихъ учила та-же суровая библія, въ которой они читали слово сопротивленія и борьбы. Вотъ какимъ языкомъ говорили въ Америкѣ пастыри съ народомъ и какъ поучали его держать себя съ англичанами, "Слушатели, говорилъ пасторъ Мартинъ своимъ деревенскимъ прихожанамъ, -- длинныя рѣчи и угрозы намъ не помогутъ. Мы должны драться. Какъ вашъ пастырь, обдумывая вамъ поученіе, приличествующее настоящему времени искушенія, я искалъ свѣча въ священномъ писаніи, я искалъ указаній въ древней и новой исторіи и долго вникалъ въ отчеты, въ недоразумѣнія между колоніей и метрополіей. Жестоко были оскорблены наши сограждане. Чаша горести переполнилась и провозглашеніе независимости было вырвано у нихъ вмѣстѣ съ обѣтомъ не щадить жизни для защиты ея. Наши предки въ Шотландіи точно такъ-же провозгласили свою независимость и отстояли ее цѣною своей жизни. Пришелъ и нашъ чередъ отстоять ее, что-бы насъ ни ждало". Затѣмъ проповѣдникъ говорилъ о начавшейся войнѣ, ссылался на библію и, ударяя кулакомъ по краю своей кафедры, призывалъ прихожанъ къ оружію и благословлялъ ихъ на борьбу. Когда проповѣдникъ умолкъ, въ толпѣ слушателей раздались крики гнѣва и выставилось тоже много поднятыхъ кулаковъ. Вотъ каковы были слушатели у такихъ-же, какъ они, американскихъ проповѣдниковъ!

Всѣ внѣшнія условія американской жизни соединились для того, чтобы создать изъ американской женщины простого непосредственнаго человѣка, сильнаго своимъ характеромъ и чувствомъ свободы. Отношенія американской женщины къ мужчинѣ были тоже иными, чѣмъ въ Европѣ. Женщинѣ не приходилось заботиться объ эманципаціи, ей не нужно было создавать цѣлый рядъ литературныхъ адвокатовъ, въ родѣ Сенъ-Симона, Жоржъ-Занда, Андре-Лео и т. д., ей не приходилось прибѣгать къ борьбѣ и пускать въ ходъ всю свою женскую, изворотливость, лукавство и обманъ, и расходовать свои умственныя силы на партизанскую мелочную войну. Американка уже съ колыбели была свободной, -- была свободной и въ родительскомъ домѣ и въ семьѣ своего мужа. Не протестомъ и борьбой создавалась женская свобода Америки, а самыми условіями соціальнаго быта, начало котораго лежитъ нѣсколько столѣтій назадъ. И вотъ въ чемъ глубокая разница въ положеніи американской и европейской женщины. Американка уже пользуется сокровищемъ свободы, которая переходитъ къ ней простой наслѣдственной традиціонной передачей, тогда-какъ европейской женщинѣ нужно еще создать это сокровище, создать его борьбой медленной и тяжелой, пропагандой неутомимой, энергіей неослабной. Что въ Америкѣ сдѣлалось просто и легко, какъ-бы самособой, то въ Европѣ приходится дѣлать съ натугой, средствами тяжелыми, путемъ пожертвованій и даже героизмомъ. Для американки нѣтъ экономическаго вопроса, она свободна у каждаго отца и у каждаго мужа, будутъ-ли они богаты или бѣдны. Но для европейской женщины экономическій вопросъ есть все. Только экономическая независимость даетъ ой право свободнаго выбора и нестѣсняемаго устройства своей жизни. Поэтому, знаніе, развитіе и вообще пріобрѣтеніе средствъ и источниковъ для существованія личнымъ трудомъ составляетъ для европейской женщины вопросъ той первостепенной важности, какой онъ не имѣетъ для американки. Поэтому-же, всѣ тѣ, кто являлся адвокатомъ европейской женщины, говорили ей постоянно: "учись и завоюй себѣ знаніемъ независимое положеніе и существованіе". Но это не такъ легко, какъ кажется, и въ одинъ годъ не создать изъ европейской женщины американки. Вотъ почему столько разбитыхъ энергій, столько неудавшихся стремленій, столько обманутыхъ надеждъ и столько разочарованій. Женскій вопросъ -- вопросъ поколѣній. Одно поколѣніе передаетъ другому ту-же цѣль, тотъ-же отдаленный идеалъ и въ прибавку къ этому наслѣдству -- крупицы своего личнаго опыта и микроскопическіе результаты своихъ побѣдъ надъ мѣшавшими и задерживающими силами. Медленно, шагъ за шагомъ, идетъ одно поколѣніе за другимъ и каждое нарождающееся поколѣніе повторяетъ старый вопросъ -- что-же дѣлать?

III.

Г-жа Цебрикова своей книгой даетъ отвѣтъ на тотъ-же вопросъ. Какой-же отвѣтъ даетъ она? Насколько она помогаетъ женскому сознанію, насколько помогаетъ зрѣлости женской мысли? Посмотримъ. "Эпохи злобы" различны, говоритъ г-жа Цебрикова,-- массы народа умѣютъ понимать только тѣ дни злобы, когда внѣшніе враги врываются въ его землю, неся опустошеніе и смерть, когда у него изо рта вырываютъ послѣдній кусокъ хлѣба, когда мечъ занесенъ надъ его головою. Въ эти дни народъ легко встаетъ на защиту своей жизни и родины. Тогда и женщины и дѣти становятся въ ряды защитниковъ отечества и служатъ, насколько хватаетъ силъ. Но есть к другіе дни злобы, когда ядъ общественныхъ язвъ, неправды, невѣжества, нищеты всасывается капля за каплей и незамѣтно подготовляетъ разложеніе общественнаго организма. Каждая страна имѣетъ свои дни злобы, бороться съ которыми нужно, соображаясь съ его условіями и временемъ. Американкамъ выпала на долю кровавая борьба, полная героизма и страданій. Другихъ женщинъ ждетъ борьба терпѣливаго, неутомимаго труженичества, для чего нужно, быть можетъ, болѣе нравственныхъ силъ, чѣмъ для геройскаго подвига. Велика заслуга тѣхъ женщинъ, которыя понесутъ на себѣ злобу дня своей страны и вложатъ въ сокровищницу народной жизни лепту своего ума и характера на борьбу съ началами, разъѣдающими жизнь. Счастлива та страна, женщины которой съумѣютъ бороться съ этой злобой дня, какъ боролись и словомъ и дѣломъ американки 4 776 -- 1780 гг." Этими словами г-жа Цебрикова заключаетъ предисловіе своей книги и даетъ ими руководящее значеніе и цвѣтъ современности своему труду. Неслишкомъ избалованные нашимъ женскимъ сознаніемъ, женскимъ развитіемъ и женскою прогрессивностью, мы, пожалуй, готовы благодарить г-жу Цебрикову и за это немногое, но вѣдь отъ насъ требуютъ, конечно, не комплиментовъ, а правды, а въ такомъ случаѣ мы пожалѣемъ, что въ книгѣ въ 336 страницъ только полстраницы назначены для того, чтобы дать біографіямъ американокъ связь съ настоящимъ временемъ. Американскія женщины, особенно во время войны за независимость, оказались дѣйствительными героинями, восторженными, храбрыми, неустрашимыми; но только что-же изъ этого и какое дѣло намъ, людямъ запятымъ злобою своего дня, читать анекдоты и отрывки изъ біографій о женщинахъ, которыя развивались и дѣйствовали не только при иныхъ условіяхъ внѣшней и внутренней обстановки, но и при обстоятельствахъ, неимѣющихъ ничего общаго съ нашими теперешними обстоятельствами? Вы хотите помочь женскому сознанію, но чѣмъ вы ему помогаете и что вы говорите ему новаго? Вы говорите о военномъ мужествѣ и о военной энергіи, точно оно и Богъ вѣсть какъ намъ необходимо и точно нашимъ женщинамъ приходится завтра спасать свое отечество отъ нашествія пруссаковъ. Для чего нужны русской женщинѣ семидесятаго года разсказы о военныхъ подвигахъ? Для чего это однообразное повтореніе одной и той-же мысли въ біографіяхъ чуть-ли не тридцати женщинъ? Вы хотите сказать, что нашей женщинѣ нужна энергія?.. Да, она нужна; но этимъ авторъ "Американокъ" едвали высказываетъ новую мысль и помогаетъ женскому сознанію. Мысль эта у насъ неновая, и на тему среды, борьбы съ обстоятельствами, съ ломающими препятствіями писалось у насъ очень много. Съ этой точки зрѣнія мы въ книгѣ г-жи Цебриковой не находимъ ничего такого, что-бы повѣяло свѣжимъ воздухомъ на жизнь русской женщины. Г-жа Цебрикова, кажется, и сама чувствовала, что голый разсказъ о подвигахъ американокъ прошлаго столѣтія, самъ по себѣ, безъ паралели, безполезное чтеніе и чтобы придать своему извлеченію изъ мемуаровъ мистрисъ Эллетъ жизненное содержаніе, предпослала ему предисловіе. Въ этомъ предисловіи она указываетъ на тѣ общія причины, которыя вліяли на судьбу и развитіе американской женщины, и затѣмъ маленькой полустраничкой привязываетъ американскую женщину къ нашему времени и говоритъ, что намъ злобу своего дня нужно побѣждать съ такою энергіей, съ какою американская женщина побѣждала злобу своего дня. Но отвѣтъ-ли это на вѣчно раздающійся вопросъ "что-же намъ дѣлать?" Нѣтъ, не отвѣтъ. Тѣмъ болѣе не отвѣтъ, что г-жа Цебрикова посвящаетъ свою книгу "молодымъ дѣвушкамъ". Если-бы книга была посвящена женщинамъ шестидесятыхъ годовъ, посвященіе имѣло-бы не только смыслъ,, но вышло-бы даже ядовитой ироніей. Но если вы говорите молодымъ дѣвушкамъ, тѣмъ молодымъ дѣвушкамъ, которыя теперь съ энергіею и упорствомъ завоевываютъ себѣ экономическую независимость, упорно добиваются права посѣщать университеты и медицинскую академію, чтобы онѣ были энергичны, какъ американки, вы имъ этимъ ничего не говорите и книга о военныхъ подвигахъ женщинъ для нихъ не есть книга жизни, книга совѣта и указанія. Растущая женская сила, конечно, нуждается въ помощи и руководительствѣ,-- въ той помощи и въ томъ руководительствѣ, котораго не можетъ дать ни одинъ учебникъ географіи и ни одна латинская граматика, да не дадутъ и "Американки XVIII вѣка". Вы говорите, что каждая страна имѣетъ свои дни злобы, бороться съ которыми нужно, соображаясь съ ея условіями и временемъ. Въ чемъ-же эта злоба, какія это условія, какъ побѣждаются препятствія, однимъ словомъ, что-же дѣлать, могутъ спросить васъ молодыя дѣвушки и на этотъ вопросъ они не найдутъ у васъ отвѣта. Мы не отрицаемъ, что настойчивая проповѣдь объ энергіи имѣетъ свою долю пользы, но еще мало владѣть энергіей, надо, чтобы она была устремлена на дѣло достойное. Сама г-жа Цебрикова приводитъ примѣръ Маргариты Монкрифъ, которая выказала замѣчательную неустрашимость, служа шпіономъ для англійской арміи. Слѣдовательно, энергія можетъ быть также употреблена на дѣла недостойныя, какъ и на дѣла достойныя. Научите насъ думать и вести себя достойнымъ образомъ; согрѣйте насъ хорошими чувствами; научите насъ различать предразсудокъ отъ истины -- вотъ чего намъ нужно и вотъ что хотѣли-бы мы слышать отъ женскаго проповѣдника. Женщины наши, особенно молодыя дѣвушки, ищутъ себѣ именно руководителей -- и руководителей-то именно и не находятъ. Со смертію Писарева у насъ нѣтъ болѣе писателя, который-бы дѣйствовалъ просвѣтительнымъ образомъ на женское сознаніе. Наши женщины-писательницы, которыхъ имена извѣстны въ литературѣ, не сказали ни одного новаго слова и ни одной новой мысли, которой-бы не было у ихъ великаго учителя Тургенева. Изъ новыхъ женщинъ мы встрѣчаемъ въ литературѣ только два имени: г-жу Ожигину и г-жу Цебрикову. Г-жа Ожигина своимъ романомъ "Своимъ путемъ" сдѣлала ошибку противъ времени. Изъ того, что мы прочитали въ первомъ No "Недѣли" мы видимъ, что г-жа Ожигина прошла трудную школу жизни и встрѣтила столько тяжелыхъ препятствій, что не дай Богъ никому того-же. Если-бы г-жа Ожигина вмѣсто того, чтобы разсказывать объ эпохѣ шестидесятыхъ годовъ, разсказала то, что ей извѣстно по личному опыту изъ времени намъ болѣе близкаго, думается мнѣ, что подвиги американскихъ героинь явились-бы не болѣе, какъ китайскими тѣнями сравнительно съ живою жизнію, которою мы живемъ. Мы уви,іѣли-бы своихъ американокъ; мы-бы познакомились съ своею собственною энергіею, съ попытками отважныхъ людей и узнали-бы, что ломаетъ нашу энергію, что мѣшаетъ ей, когда она выходитъ съ торжествомъ побѣды и когда она гибнетъ. Не знаемъ, чутья-ли современности недостало г-жѣ Ожигиной или были у нея личныя причины говорить не то, что она могла-бы сказать, или наконецъ она не хотѣла идти противъ обстоятельствъ.

Въ г-жѣ Цебриковой жилка современности бьется сильнѣе, чѣмъ въ какой-либо изъ современныхъ русскихъ писательницъ и, что дороже всего въ ней, какъ въ писателѣ,-- она стоитъ на вѣрной точкѣ отправленія и владѣетъ критической мыслію. Но въ то-же время мы замѣчаемъ въ ней какую-то робость, недомолвки и намеки, которыми главное отодвигается на второй планъ и важное маскируется менѣе существеннымъ. Только отъ этого можно было написать толстую книгу о быломъ и къ намъ не подходящемъ съ легкимъ намекомъ на современную задачу, точно книга назначается для опытныхъ читателей, а не для тѣхъ, которымъ нужно жевать и пережевывать, которыхъ нужно наводить на ясное пониманіе своего. Съ тѣми задатками, которыми владѣетъ г-жа Цебрикова, отъ нея слѣдуетъ ожидать не компиляціи по американскимъ источникамъ о чуждой намъ женщинѣ, а собственныхъ изслѣдованій русскаго женскаго быта, которыя могли-бы играть въ русской литературѣ такую-же роль, какую играютъ въ американской мемуары мистрисъ Эллетъ. Если писатель достаточно созрѣлъ мыслію, ему слѣдуетъ бросить компиляціи и работать самостоятельно, читая жизнь и бытъ своей страны. Задача писателя не въ томъ, чтобы возложить на читателя непосильную задачу, а, напротивъ, взять эту задачу на себя. Какое руководящее, просвѣтляющее значеніе могутъ имѣть для "молодыхъ дѣвушекъ" "Американки XVIII столѣтія?" Прочитаютъ они эту книгу, какъ разсказы анекдотическаго свойства, но ни съ какими выводами не справятся и ни къ какимъ руководящимъ результатамъ не придутъ, потому-что и придти некуда. Нѣтъ. Если современная женщина-писательница хочетъ имѣть прочное прогрессивное значеніе, если она хочетъ стоять во главѣ женскаго движенія, для нея можетъ быть одна задача и одинъ выходъ -- дать изслѣдованіе о женщинѣ,-- не компиляцію по иностраннымъ источникамъ, не разсказы о томъ, какъ женщина боролась еще во времена Навуходоносора, какъ она была свободнѣе въ древности, какъ она утратила свою независимость въ болѣе близкое время, какъ она отличалась въ Америкѣ и почему она отличалась (все это можетъ быть предметомъ предисловія или введенія), а дать изслѣдованіе о положеніи женщины, о ея бытѣ и жизни, въ родѣ того, какое г. Флоровскій далъ о бытѣ русскаго рабочаго. Дайте,-- и вы увидите, какое значеніе будетъ имѣть подобная книга и какую пользу она принесетъ тѣмъ, для кого вы работаете и желаете работать. Чутье времени -- вотъ что прежде всего намъ нужно и вотъ чѣмъ изъ сотни современныхъ русскихъ писателей отличаются, можетъ быть, три, четыре человѣка. Чѣмъ была велика эпоха Добролюбова и Писарева? Именно этимъ чутьемъ, которое мы утратили и съ утратой котораго интеллектуально погибло и все поколѣніе людей шестидесятыхъ годовъ. Будьте живыми людьми -- вотъ все, чего отъ васъ требуетъ злоба дня, о которой вы говорите, но которой вы въ себѣ не носите.

Н. Шелгуновъ.

"Дѣло", No 2, 1871