Шелгунов Николай Васильевич - Либеральничествующая неподвижность

ЛИБЕРАЛЬНИЧЕСТВУЮЩАЯ НЕПОДВИЖНОСТЬ.

(Въ захолустьѣ и въ столицѣ -- Скалдина. Спб. 1870.)

Книга г. Скалдина представляетъ интересъ не по ея внутреннему. содержанію, а по ея примиряющей серединности направленія, по ея разсудительной благонамѣренности, по ея представительству посредственности, по духу, который водилъ перомъ автора. Въ этой книгѣ вы не найдете ни даровитости, ни бездарности, ни выдающагося ума, ни кидающейся въ глаза тупости: все гладко и благоприлично, какъ петербургскій чиновникъ, пріѣхавшій на ревизію въ провинцію.

Новый типъ, который мы читаемъ въ книгѣ г. Скалдина, на Руси недавнее явленіе. Этому типу, сильному и многочисленной, уже и въ наше время, принадлежитъ блестящее будущее,-- то будущее, какъ и національнымъ либераламъ Германіи, какъ либеральной буржуазіи Франціи. Отъ этихъ людей не вѣетъ ни тепломъ, ни холодомъ; они васъ не заморозятъ, но и не согрѣютъ; они не заставятъ васъ умереть съ голода, но и не накормятъ; лично они васъ не погубятъ, но и не спасутъ,-- не столкнутъ въ яму, но если вы упадете сами, они не вытащатъ. И въ то-же время они вреднѣе всякой крайности; для прогресса и цивилизаціи они губительнѣе всѣхъ Атиллъ и Чингисхановъ, потому что они убиваютъ всякую самостоятельность и энергію мысли, задерживаютъ всякое стремленіе впередъ, тормозятъ всякій спасительный порывъ. Величіе государствъ отъ людей этого типа никогда не выигрывало. Исторія не знаетъ за ними великихъ подвиговъ, а прогрессъ не знаетъ изъ этого лагеря ни одного своего представителя. Въ моменты государственныхъ кризисовъ, въ такіе моменты, въ какихъ находится теперь Германія и Франція, ни. національные либералы, ни либералы буржуазіи не спасутъ, потому-что они неспособны вести никакое дѣло до конца и быть активными до крайняго вывода. Они сдадутъ Парижъ, когда еще можно держаться, не сдѣлавъ послѣдней натуги; они устроятъ вылазку и прольютъ иного крови, недобившись перевѣса; они устроятъ миръ, когда можно еще и слѣдуетъ воевать. Но зато эти люди всегда правы; они всегда благоразумны, всегда трезво-разсчетливы. А что такое ихъ правота? Не больше, какъ упрямство; ихъ благоразуміе -- трусость, а трезвая разсчетливость:-- недомысліе.

Національные либералы Германіи -- тотъ-же сортъ людей: они теоретически выставляютъ въ своей програмѣ самыя прогрессивныя требованія; они горячіе сторонники цивилизаціи, мирнаго, экономическаго преуспѣянія и ненавистники войны; но когда доходитъ до дѣла, они благовидно стушовываются, приходятъ въ патріотическій азартъ и готовы съѣсть Францію ради величія и единства Германіи. Франція гибла нѣсколько разъ отъ этихъ жалкихъ и безсильныхъ говоруновъ, либеральныхъ только теоретически, но неимѣвшихъ никогда гражданскаго мужества, ни силы ума, ни истиннаго патріотизма, чтобы поддержать свое отечество во время опасности, чтобы сохранить ему блескъ силы и гражданскаго величія во время мира. Выставляя себя сторонниками свободы, они на самомъ дѣлѣ ее ненавидятъ и сообщаютъ ея требованіямъ какой-то лавочный, мелочной характеръ, чуждый великодушныхъ чувствъ, широкаго общественнаго идеала и облагораживающихъ стремленій. Такая-же маленькая, дрянная душа живетъ и въ нѣмецкихъ либералахъ. Они допустили уже Германію до позорнаго поведенія, противъ котораго возмущались только теоретически, поступая практически по чужой програмѣ. Они доведутъ Германію еще и до болѣе низкаго паденія. Они-то и есть настоящая задерживающая сила, а не консерваторы и ретрограды. Чтобы быть ретроградомъ и консерваторомъ, требуется извѣстная нравственная мощь, дающая стойкость мысли и поведенію. Такихъ стойкихъ людей всегда маю, такъ-же мало, какъ истинныхъ прогрессистовъ. Между тѣми и другими стоитъ громадное стадо, легіонъ либеральничествующей посредственности, золотая середина элемента благоразумія. Пои дѣло ограничивается одними теоретическими разговорами, національные либералы тяготѣютъ къ прогрессистамъ; но когда дѣло должно смѣнить слово, либеральное стадо примыкаетъ немедленно къ консерваторамъ и ретроградамъ, и цивилизаціи грозить опасность, и исторія, только-что сдѣлавшая нѣсколько шаговъ впередъ, отступаетъ назадъ. Теперешняя война Германіи и Франціи -- дѣло рукъ этихъ людей; они трудились пятьдесятъ лѣтъ, чтобы подготовить Франціи ея теперешнее бѣдствіе; больше пятидесяти лѣтъ они работали и въ Германіи, чтобы опозорить ее ложными стремленіями къ величію ничтожества, къ блеску внѣшней силы, забывъ тотъ бѣдный народъ, которому нужны гражданскія права, а не военное величіе, пріобрѣтаемое чудовищный пушками и вѣрной артиллерійской стрѣльбой. Ни одного подвига величія, ни одного хорошаго, свѣтлаго чувства!

Переходя отъ нѣмецкихъ національныхъ либераловъ къ г. Скалдину, мы прежде всего пожалѣемъ, что онъ издалъ "Въ захолустьѣ и въ столицѣ" отдѣльной книжкой. Напрасно авторъ послушался коварныхъ совѣтовъ лукавыхъ друзей. Недальновидные друзья не съумѣли отличить величія и грандіозности историческаго матеріяла, который надоумилъ г. Скалдина, отъ его авторскаго слабосилія и приписали автору тѣ заслуги, которыя принадлежатъ не ему. Когда "Захолустье* печаталось отдѣльными статьями въ "Отечественныхъ Запискахъ", тенденціозность его стушовывалась или, по крайней мѣрѣ, не рѣзко бросалась въ глаза, но когда тѣ-же статьи явились въ полной совокупности, авторское безсиліе скрыться уже не можетъ. У г. Скалдина нѣтъ даже теоретической послѣдовательности; вы не найдете у него ни одной строго-проведенной мысли, которая окрашивала-бы изложеніе однимъ цвѣтомъ, сообщала читателю опредѣленное понятіе. Передъ вами какой-то хамелеонъ, переливающійся разный цвѣтами и съ одинаковой ловкостью умѣющій бѣгать и впередъ, и назадъ. Еслибы вы хотѣли узнать что-нибудь, вы изъ "Захолустья" ничего не узнаете; еслибы вы захотѣли выяснить себѣ програму общественнаго поведенія, вы ничего не выясните. Вы не узнаете ничего опредѣленнаго, ничего точнаго, ничего цѣлаго, ничего, что-бы заставило васъ чувствовать въ одномъ направленіи и думать одну думу. Бываетъ и такъ, а бываетъ и такъ, говоритъ вамъ "Захолустье"; есть недовольные, а есть и довольные; есть глупые, а есть и умные; есть честные и безчестные, хородше и худые. Но подводя итогъ, вы, если только окажетесь въ состояніи его подвести, приходите къ банковому балансу; ваше умственное коромысло останавливается неподвижно и результатъ получается такой, какъ-будто книги Скалдина вы вовсе и не читали. Но духу всего изложенія, по теоріи соціальной нравственности, которую г. Скалдинъ проповѣдуетъ, этотъ-то безрезультатный балансъ и пересыланье изъ пустого въ порожнее и есть именно то благоразуміе, то гражданское самовоздержаніе, которую одно способно вести государство къ преуспѣянію и процвѣтанію. Г. Скалдинъ ярый ненавистникъ всякаго мальчишества.

Мальчишество, по мнѣнію г. Скалдина, есть главная причина всѣхъ русскихъ общественныхъ неудачъ и всякихъ неуспѣховъ прогрессивнаго перерожденія Россіи послѣдняго времени. Мальчишество явилось повѣтріемъ, которое заразило всѣхъ. Оно явилось у насъ изъ ложнаго пониманія идей Запада, знакомыхъ намъ по наслышкѣ и вскружившихъ головы не только юношамъ, но и почтеннымъ старцамъ только вслѣдствіе своей новизны. Образчикомъ колосальяѣйшей изъ всѣхъ мальчишескихъ выходокъ, г. Скалдинъ считаетъ поступокъ тринадцати посредниковъ тверской губерніи. Второю по колосальности выходкой -- балъ, данный мировыми посредниками одной губерніи неизвѣстнаго уѣзда (г. Скалдинъ изъ благоразумной осторожности никогда не называетъ губерніи), на который были приглашены волостные старшины и сельскіе старосты. Дальнѣйшихъ случаевъ мальчишества г. Скалдинъ не передаетъ.

Всему виною, по его мнѣнію, была періодическая печать, именно то ея направленіе, которое органами московской отсталости было прозвано мальчишескимъ. Еслибы не было этой литературы, то Россія не знала-бы никакого мальчишества и по своему благоразумію не уступила-бы г. Скалдину. Эта-же самая легкомысленная литература продолжаетъ и до сихъ поръ сбивать съ толку нашу провинцію и провинціальныхъ общественныхъ дѣятелей. Ужь что можетъ быть лучше и благотворнѣе гласнаго суда!.. "Гласность суда, говоритъ г. Скалдинъ,-- есть не только одно изъ дѣйствительныхъ обезпеченій его справедливости, но и весьма вѣрное средство для нравственнаго улучшенія народа, ибо, чѣмъ чаще наши поступки подвергаются гласному обсужденію, чѣмъ открытіе для другихъ наше поведеніе, тѣмъ строже бываемъ и къ самимъ себѣ и тѣмъ осторожнѣе поступаемъ относительно другихъ. Но въ то-же время гласность, если она недостаточно обезпечена нравами отъ искаженія, даетъ возможность врываться въ сферу суда людямъ, ищущимъ вездѣ скандала и потѣхи, которыми они ведутъ выгодный торгъ для потребленія извѣстной малоразвитой части публики. Такое злоупотребленіе гласностью суда возможно только тамъ, гдѣ общество не успѣло еще воспитать въ себѣ уваженія къ суду. Журнальныя статьи сказаннаго направленія не остаются безъ вліянія и въ провинціяхъ. Какъ доказательство злокозненности литературы, вторгающейся даже въ область правосудія, г. Скалдинъ ссылается на слѣдующій фактъ. Одинъ изъ петербургскихъ присяжныхъ повѣренныхъ замѣтятъ, что въ одномъ губернскомъ городѣ X. вѣсы правосудія постоянно и ужь слишкомъ явно склонялись на сторону меньшихъ братій. На замѣчаніе, сдѣланное адвокатомъ, судьи губернскаго города X. отвѣчали ему: "какъ-же намъ быть, когда у васъ въ Петербургѣ именно требуютъ отъ насъ суда въ такомъ направленіи". -- "Кто и когда требовалъ этого въ Петербургѣ?" спросилъ изумленный адвокатъ.-- "Мы разумѣемъ, отвѣчали судьи,-- петербургскую журналистику, которая, конечно, выражаетъ въ этомъ случаѣ мнѣніе всего просвѣщеннаго петербургскаго общества."

Извѣстное направленіе литературы (?), по мнѣнію г. Скалдина, искажаетъ всѣ факты русской жизни, хуже -- даже поддѣлываетъ ихъ искуственно и чуть-ли не живетъ въ фантастическомъ мірѣ галлюцинацій и выдумокъ. Въ этой жалкой литературной области всѣ факты и выводы подгоняются умышленно подъ одно предвзятое мнѣніе, и отъ этого не только общественное мнѣніе сбивается совершенно съ толку, но и сами авторы ихъ мало-помалу теряютъ способность видѣть предметы въ ихъ настоящемъ свѣтѣ и на настоящемъ мѣстѣ. "Такія разсужденія, говоритъ г. Скалдинъ, -- можно сравнить со стеклами, имѣющими кривую или изломанную поверхность: если смотрѣть на предметъ черезъ рядъ подобныхъ стеколъ, то мы увидимъ его за версту отъ его настоящаго мѣста и онъ представится намъ окрашеннымъ въ цвѣта вовсе ему не принадлежащіе. Къ сожалѣнію, наша періодическая печать всего чаще наполняется именно такими преломляющими истину статьями. Становясь передъ глазами публики каждый день и одна впереди другой, эти оптическія статьи, смотря по тому, въ какую сторону обращена ихъ кривизна, отбрасываютъ зрѣніе публики либо на версту вправо, либо на версту влѣво отъ прямого направленія. Такое жалкое состояніе нашего общественнаго мышленія происходитъ отъ нашей неподготовленности къ серьезному изслѣдованію какихъ-бы то ни было вопросовъ, отъ недостатка у насъ фактическихъ знаній и выработанныхъ наукою руководящихъ началъ. За отсутствіемъ этихъ положительныхъ данныхъ, журналы и газеты по необходимости должны наполнять себя худосочною тенденціозностью, безплодною полемикою и жестокими, безплодными обвиненіями." Въ то время, какъ вся русская литература показываетъ русскому общественному мнѣнію русскій міръ въ кривыя, косыя и изломанныя стекла, только немногіе печатные представители русскаго элемента благоразумія, и въ томъ числѣ авторъ "Захолустья", знаютъ, гдѣ лежитъ истинная граница между правдой и ложью, между истиной и вымысломъ. Открывъ этотъ заповѣдной родникъ истины, г. Скалдинъ возводитъ самъ себя въ національные герои и увѣряетъ, что для той правды, которую онъ высказываетъ, нужно очень много гражданскаго мужества. "Чтобы идти противъ легкаго направленія, обуявшаго наше общество, и призывать его къ серьезному и скромному труду, нужно гораздо больше мужества, чѣмъ для того, чтобы, слѣдуя общему направленію, изощряться въ безплодной критикѣ и въ безопасномъ фрондерствѣ." "Если русскому міру, заключаетъ г. Скалдинъ свою книгу, -- суждено когда-нибудь выйти на путь самобытнаго умственнаго и гражданскаго развитія и сложиться въ одно цѣлое, то ужь, конечно, это чудо назаретское совершится не среди сонма книжниковъ и фарисеевъ, а тамъ, гдѣ еще хранятся здоровыя силы и непочатые родники русской жизни:-- въ нашихъ провинціяхъ, въ этихъ пробуждающихся понемногу захолустьяхъ Великой, и Малой, и Бѣлой, и Новой Руси."

Кто книжники и кто фарисеи, г. Скалдинъ? Тѣ-ли, кто послѣдовательно идетъ въ извѣстную сторону и путемъ логическаго мышленія вырабатываетъ себѣ опредѣленное воззрѣніе, или тѣ, кто останавливается въ голой, безграничной степи, не зная дороги ни впередъ, ни назадъ и качается, какъ маятникъ, между Востокомъ и Западомъ. Г. Скалдинъ безпощаденъ съ представителями крайностей. Онъ разитъ неумолимо ретроградовъ и отсталыхъ "отцовъ", и такъ-же неумолимъ съ послѣдовательными и смѣлыми "дѣтьми", которыхъ зоветъ мальчишками и свистунами. Но обвинять русскую литературу въ томъ, что въ ней существуютъ крайности направленій и вся она не говорить въ одинъ голосъ того, что говоритъ русское благоразуміе въ лицѣ г. Скалдина, значитъ рѣшительно не понимать, что такое литература и какое ея отношеніе къ жизни. Вы вооружаетесь противъ смѣлыхъ порывовъ, противъ послѣдовательнаго мышленія, противъ свободной и не всегда деликатной рѣчи. Вы хотите, чтобы всѣ шло путемъ спокойнаго, безстрастнаго благоразумія по рубежу, отдѣляющему правду отъ лжи. Укажите намъ эту дорожку и мы пойдемъ за вами. Но этой дорожки нѣтъ, вы ее сами не знаете и указать никому не можете. Еслибы подобный путь существовалъ, никто-бы не спорилъ и вамъ-бы не пришлось тщеславиться своимъ мужествомъ. Всмотритесь пристальнѣе въ дорожку, по которой вдуть нѣмецкіе національные либералы, и вы увидите, что это -- жалкая дорога, болѣе далекая отъ правды, чѣмъ дорога тѣхъ, которые далеко идутъ направо и далеко налѣво. Вамъ, по вашему личному вкусу, больше нравятся Жюль Симонъ и Жюль Фавръ, чѣмъ Гамбета. Нѣмецкимъ національнымъ либераламъ тоже не нравится Якоби. Но Франція, когда ей понадобятся спасительная рука, когда ей потребуется энергическая умственная и нравственная помощь, конечно, не обратится къ Жюлю Симону; а нѣмцы въ подобномъ положеніи, конечно, не пригласятъ національныхъ либераловъ. Дайте вашу правду, г. Скалдинъ,-- спасите Францію и Германію, и если вы ихъ спасете -- мы пойдемъ учиться къ вамъ.

II.

Послѣдовательность, идущая-ли, какъ выражается г. Скалдинъ, за версту влѣво или за версту вправо отъ правды, всегда тверда, всегда ясна и опредѣленна, потому-что она знаетъ свою дорогу и отдаленную точку идеала. Возьмите консерваторовъ, феодаловъ, крѣпостниковъ, кого хотите изъ этого лагеря,-- вы всегда знаете, чего они хотятъ и какая у нихъ програма. Вы можете возмущаться поведеніемъ этихъ людей, но вы всегда видите у нихъ откровенную послѣдовательность и силу, которую нельзя не уважать за искренность и прямоту. Возьмите крайнихъ прогрессистовъ -- тамъ тоже все ясно, открыто, честно. Но возьмите національныхъ либераловъ, которые говорятъ теоретически однихъ манеромъ, а дѣйствуютъ практически другимъ,-- которые благородны и честны на словахъ и робки, трусливы и бездушны на дѣлѣ. Кто знаетъ ихъ принципы, какія у нихъ твердо выработанныя понятія, въ чемъ програма ихъ поведенія? Этого никто не знаетъ. Даже сани они не знаютъ, какъ поступятъ завтра и какъ поступятъ послѣ завтра. Противорѣчія не только между словомъ и дѣломъ, но и между словами -- вотъ лозунгъ ихъ жизни. Въ этихъ противорѣчіяхъ главная причина того, что національные либералы такъ легко вводятъ въ недоразумѣніе людей непроницательныхъ, что они могутъ переходить чрезвычайно быстро отъ красивыхъ словъ къ некрасивымъ дѣламъ, что они, вздумавъ издавать книжки по общественнымъ вопросамъ, не могутъ провести послѣдовательно мысли даже на двухъ страницахъ рядомъ безъ того, чтобы не опровергать самихъ себя, ради сохраненія баланса.

Снова отъ національныхъ либераловъ перехожу къ г. Скалдину. Не знаю удастся-ли ему всегда сохранять балансъ; то вотъ противорѣчія, которыя читатель можетъ найти въ его книгѣ.

На страницѣ 24, негодуя на мальчишество періодической печати, г. Скалдинъ говоритъ, что во время крестьянской реформы "органы этого направленія наперерывъ другъ передъ другомъ розыгрывали роль крестьянскихъ благотворителей и печальниковъ, напоминая извѣстную басню "Муха и дорожные". Они принимали подъ свое покровительство всякую выходку противъ помѣщиковъ и захваливали на смерть тѣхъ либеральныхъ дѣятелей, которые успѣвали отличиться въ этомъ смыслѣ". Эта мальчишеская литература привела, по мнѣнію г. Скалдина, къ тому, что всѣ люди, юные умомъ и зрѣлые лѣтами, начали продѣлывать разныя эксцентрическія глупости. На страницѣ-же 33-й г. Скалдинъ говоритъ, что наша просвѣщенная литература оказала несомнѣнную услугу реформѣ. "Наконецъ, скажемъ прямо, говоритъ онъ,-- принесла нѣкоторую долю пользы даже и мальчишеская литература: поя (!) съ чужого голоса, подогрѣвая себя искуственнымъ жаромъ, она, тѣмъ не менѣе, своими рѣзкими выходками, своими грубыми пріемами и наглядными кривляньями, своею, наконецъ, нехитрою логикою дѣлала понятными для толпы многія преобразовательныя идеи нашего времени и собирала вокругъ совершающихся реформъ массу поклонниковъ, хотя большею частію безсознательныхъ, но тѣмъ не менѣе горячихъ и энергическихъ".

Обнаруживая вообще презрѣніе ко всякому мальчишеству и легковѣсности, ко всякому напускному либерализму, ко всякой крайности и несолидности, и являясь поклонникомъ тяжеловѣсности (выраженіе это принадлежитъ г. Скалдину), авторъ "Захолустья" въ то-же время, на страницѣ 28-й начинаетъ воскуривать фиміамъ русскому легкомыслію. Г. Скалдинъ прямо говоритъ, что реформамъ помогли не люди тяжеловѣсные и непоколебимые въ своихъ убѣжденіяхъ, а, напротивъ, люди легкіе, наиболѣе способные поддаться духу времени, искушеніямъ популярности и разсчетамъ на карьеру. Мальчишки (на 22 страницѣ) оказались "полезными своею легкостью, позволившею имъ не задумавшись образовать изъ себя передовыхъ и рьяныхъ застрѣльщиковъ движенія". Польза-же тяжеловѣсныхъ, къ которымъ обращены всѣ симпатіи г. Скалдина, оказывается, на той-же 33-й страницѣ, только въ томъ, что ихъ тяжеловѣсность "удержала ихъ отъ участія въ общемъ движеніи и въ то-же время не допустила сплотиться вмѣстѣ я стать поперегъ его стѣною". Вотъ такъ дипломатическая похвала -- и ядовито и въ то-же время умѣренно-благоразумно!

На страницѣ 24-й говоря о мировыхъ посредникахъ, занимавшихся мальчишествомъ и разсказывая на счетъ ихъ разные смѣшные анекдоты и продѣлки, которыми они будто-бы роняли себя въ глазахъ крестьянъ, г. Скалдинъ, на 25-й страницѣ, говорить, что "мировые учрежденія дѣйствовали, особенно въ первое время своего существованія, съ небывалою у насъ преданностію своему дѣлу и оказали великую услугу Россіи". А на страницѣ 26-й "самыя ошибки и крайности нѣкоторыхъ посредниковъ выходили большею частію изъ увлеченія идеею освобожденія, которая по самой своей новости не всѣми у насъ могла быть понята въ ея правильномъ смыслѣ. Увлеченія и крайности сопровождали всѣ эпохи великихъ историческихъ реформъ, ибо человѣкъ всегда остается человѣкомъ съ его страстями, умственными недостатками и себялюбивыми разсчетами, но также и съ его способностію воспринимать высокія идеи истины и добра. Еслибы не было увлеченія и крайности со стороны поборниковъ реформъ, то, по всей вѣроятности, не было-бы у нихъ и одушевленія идеями этихъ реформъ; но одушевленіе и составляетъ главнѣйшую, а иногда и единственную силу реформаторовъ, ибо всѣ другія силы наичаще заключаются на сторонѣ защитниковъ стараго порядка". Вотъ эти мысли правильны, г. Скалдинъ, но если ими вы думаете высказать свое искреннее убѣжденіе, зачѣмъ вы раньше такъ яро обрушивались на людей легковѣсныхъ, дѣйствовавшихъ и въ литературѣ и повсюду. Изъ вашихъ-же словъ оказывается, что ими только и сдѣлано все дѣло. Скажите, что у васъ правда?

Ужь не слѣдуетъ-ли искать ключа къ этой загадкѣ и отвѣта на нашъ вопросъ въ слѣдующихъ словахъ г. Скалдина? На страницѣ 44-й онъ говоритъ: "довольно знать, что либеральныя идеи составляютъ славу нашего вѣка и что имъ принадлежитъ будущее, чтобы каждый, кто считаетъ себя человѣкомъ современнымъ, заявлялъ себя сторонникомъ этихъ идей, каковы-бы ни были его личныя убѣжденія и характеръ. Потому-то каждый изъ такихъ современныхъ людей, дѣйствуя на публичной сценѣ въ качествѣ оратора, или распорядителя общественныхъ средствъ, считаетъ для себя за честь поддерживать или проводить либеральныя или гуманныя идеи. Но совсѣмъ другое дѣло, когда приходится прилагать эти идеи въ глуши своей деревни и непосредственно насчетъ собственнаго кармана". Но позвольте, г. Ссадинъ, какъ-же это быть хорошимъ, добрымъ и гуманнымъ только изъ-за чести? Вѣдь вы проповѣдуете теорію красивой болтовни и безобразнаго поведенія; вы разсуждаете о какихъ-то условныхъ гуманныхъ идеяхъ, которыми люди забавляются ради удовлетворенія самолюбія и которыя оказываются никуда непригодными, если они сталкиваются, съ личнымъ узкимъ своекорыстіемъ. Понимаете-ли вы, читатель, какого сорта либераловъ желаетъ намъ наплодить г. Скалдинъ.

Иногда онъ любитъ даже заноситься въ сферу, недоступную человѣческому уму. Нельзя сказать, чтобы онъ былъ настоящимъ фаталистомъ, но недоумѣвая надъ механизмомъ коллективнаго человѣческаго организма, г. Скалдинъ, по своему воззрѣнію, стоитъ довольно близко къ графу Толстому. Такъ въ соціальныхъ переворотахъ и реформахъ, подобно графу Толстому, отрицающему Наполеона, г. Скалдинъ отрицаетъ тоже единоличную волю и основную двигающую силу видитъ въ рукѣ Промысла. На страницѣ 34-й г. Скалдинъ говорить: "кто какъ не рука Промысла сопрягаетъ и направляетъ къ одной цѣли всѣ эти, столь разнообразные и даже противуположные элементы, эті; подземные родники чистѣйшей воды, дождевые потоки и мутные ручьи, чтобы ихъ совокупнымъ дѣйствіемъ извести, въ благопотребную минуту, новую зеленѣющую жизнь на оскудѣвшемъ полѣ? Какимъ образомъ тѣ самые повѣствователи и наблюдатели, которые такъ щедро надѣляютъ отдѣльныя личности названіями двигателей, творцовъ и передовыхъ людей, не замѣчаютъ присутствія силы, которой одной принадлежитъ въ этомъ случаѣ названіе движущей, творящей и умиряющей". И для чего этотъ колокольный звонъ торжественнаго языка, къ чему эта картинность изложенія и безцѣльная фразистость, когда на 87-й мы читаемъ: "у васъ привыкли все сваливать на обстоятельства, забывая, что сами люди создаютъ эти обстоятельства. Обстоятельства, которыя возможны сегодня, будутъ возможны и завтра, и черезъ пятьдесятъ лѣтъ, если не измѣнятся къ лучшему люди, если они не поймутъ, что дѣлами сего міра управляетъ не слѣпое fatum древнихъ, а данные Богомъ человѣку разумъ и свободная воля".

Постоянно негодуя на то, что мы не воспитаны еще въ легальности, что самодурство и произволъ -- и со стороны народа, и со стороны помѣщиковъ, и со стороны администраціи -- мѣшаютъ мирному и спокойному теченію нашей внутренней жизни, тотъ-же проповѣдникъ легальности на страницѣ 87-й говорить, что тѣ люди, которые способны платить, не давая себѣ отчета, за что они платятъ и столько-ли, сколько обязаны, невполнѣ еще подготовлены къ устройству у нихъ правильнаго кредита; вслѣдствіе того, что у насъ не установилось еще понятіе о собственности, возможно брать съ людей больше, чѣмъ сколько съ нихъ слѣдуетъ. "Такое явленіе было-бы у насъ невозможнымъ, говоритъ г. Скалдинъ,-- "еслибы наши помѣщики основательно знали всѣ повинности, налагаемыя закономъ на ихъ землю, и еслибы нашлось хоть десять человѣкъ въ уѣздѣ, которые, въ случаѣ лишнихъ съ нихъ требованій, настоятельно протестовали, гдѣ слѣдуетъ, противъ такого произвола. Не былъ-бы услышанъ голосъ 10 человѣкъ, то навѣрно вняли-бы голосу 20, 50-ти, наконецъ совокупному представленію всѣхъ помѣщиковъ уѣзда". По тонкой деликатности этого вопроса я не отваживаюсь рѣшить, прилично ли благонамѣренному гражданину имѣть подобныя мысля, а какъ на другихъ страницахъ той-же книги г. Скалдинъ высказывается діаметрально противоположно, то, очевидно, что гражданская благонамѣренность г. Скалдина должна остаться въ сильномъ подозрѣніи.

Г. Скалдинъ особенно труденъ для пониманія, когда онъ заходитъ въ сферу вопросовъ права. Право, какъ извѣстно, вещь суровая; оно не знаетъ гуманности и неумолимо, какъ слѣпая Фемида. Пока г. Скалдинъ витаетъ въ тѣхъ предѣлахъ, гдѣ для человѣка гораздо больше чести высказывать гуманныя мысли и вообще позволять овладѣвать собою духу времени, онъ, высказывая подобную теорію, краснорѣчивъ, мягокъ и гуманенъ. Но съ девятью западными губерніями нечего церемониться и отдаваться духу времени: чести отъ этого никакой не предвидится. Потому на страницѣ 334 гуманный и либеральный г. Скалдинъ становится внезапно лютымъ и кровожаднымъ и чуть не дѣлаетъ правительству упрека за его мягкость. "Хотя по всѣмъ правиламъ не только военнаго, но и гражданскаго права, говоритъ г. Скалдинъ, -- правительство вовсе-бы могло лишить права на русскую землю тѣхъ людей, которые насильственно пытались сбросить съ себя русскіе законы и русское подданство, но правительство, подавивъ бунтъ вооруженною рукою, ограничилось въ поземельномъ вопросѣ лишь исправленіемъ вопіющихъ злоупотребленій и т. д." Въ своемъ восторженномъ отношеніи къ военному праву г. Скалдинъ вполнѣ уподобляется тѣмъ нѣмецкимъ національнымъ либераламъ, которые находятъ, что Бисмаркъ, возмущающій своимъ доведеніемъ всѣхъ порядочныхъ людей, поступаетъ вполнѣ по правиламъ военнаго нрава. Г. Скалдинъ! вы, все знающій и обо всемъ говорящій, скажите намъ, въ какихъ школахъ или университетахъ читается ваше военное право и нѣтъ-лы такой книжки, гдѣ оно напечатано?.. И какъ это вы, ратоборецъ справедливости, легальности, правды, знанія и разума, рѣшаетесь говорить о какомъ-то военномъ правѣ! Въ юриспруденціи его нѣтъ: онъ живетъ только на полѣ битвы, и знаетъ его только тотъ, кто одерживаетъ верхъ. Военное право есть для Бисмарка, но его нѣтъ для побѣжденной Франціи. Понимаете-ли вы это!

На страницѣ 356-й г. Скалдинъ, проникаясь русскимъ духомъ, пророчески прозрѣваетъ у насъ всеземскій строй, едва было не подавленный крѣпостнымъ правомъ и нѣмецкими нововведенія" прошлаго столѣтія. Говоря по поводу проекта петербургскаго дворянства о новомъ устройствѣ опекъ на всесословномъ началѣ, который, конечно, былъ забалотированъ, г. Скалдинъ замѣчаетъ, что самый тотъ фактъ, что проектъ шелъ отъ лица всей дворянской комиссіи, въ средѣ которой были имена, принадлежащія къ княжескимъ родамъ Рюрикова дома и что на сторонѣ проекта было болѣе трети всѣхъ голосовъ, доказываетъ, какъ быстро наше дворянство идетъ къ земскому уравненію. А на 358страницѣ г. Скалдинъ увѣряетъ, что самою силою вещей земство должно распасться на два элемента: "дворянству, какъ сословіи образованному, будетъ принадлежать главное вліяніе и руководство въ дѣлахъ земства; расходы же на земскія нужды долхни болѣе чувствительнымъ образомъ пасть на крестьянъ, ибо земля, главный плательщикъ земскихъ расходовъ, составляетъ для крестьянъ не предметъ избытка и дохода, а въ буквальномъ смыслѣ насущный кусокъ хлѣба. Всякій урѣзъ этого куска на пользу земства крестьянинъ долженъ будетъ восполнить напряженіемъ личнаго труда или ощущать въ видѣ ежедневныхъ лишеній и безъ того уже скудной жизни". Не думайте, что г. Скалдинъ протестуетъ противъ такого раздѣленія труда и не обольщайтесь тѣмъ всеземскимъ равенствомъ, которымъ г. Скалдинъ плѣняетъ васъ въ будущемъ. Г. Скалдинъ прежде всего поборникъ того интеллектуальнаго элемента, представительство котораго онъ находитъ лишь въ образованномъ слоѣ, т. е. внѣ деревни. Вѣруя въ способностц русскаго крестьянина, онъ въ то-же время не признаетъ его теперешней правоспособности въ земскомъ управленіи. Онъ считаетъ даже членовъ управъ изъ крестьянъ чистымъ баластомъ. "Мнѣ разсказывалъ очевидецъ, говорить г. Скалдинъ на 430-й страницѣ,-- какъ въ одномъ уѣздномъ собраніи (тульской губ.) гласные изъ крестьянъ давали отрицательные и утвердительные отвѣты, смотря по тому, какой знакъ выкидывалъ имъ рукою одинъ изъ дворянскихъ гласныхъ, нисколько не стѣснявшійся тѣмъ, что этотъ маневръ былъ видѣнъ всѣми присутствующими. Пока наши крестьяне будутъ безграмотны, пока они не получатъ тѣхъ первоначальныхъ свѣденій, которыя необходимы для каждаго гражданина, желающаго пользоваться своими гражданскими правами, до тѣхъ поръ они будутъ оставаться въ земскихъ собраніяхъ балластомъ и будутъ только увеличивать своею инертною тяжестью силу тѣхъ партій, которыя возьмутся заправлять ими".

Мы дошли до гордіева узла путаницы соціально-экономическихъ понятій г. Скалдина, путаницы, съ которой онъ справиться рѣшительно не въ состояніи. Это очарованный кругъ, въ которомъ г. Скалдинъ никакъ не можетъ найдти ни начала, ни конца. На страницѣ 357-й онъ говоритъ, что "положеніе 19 февраля, а еще болѣе естественныя условія Россіи спасаютъ ее надолго отъ возможности сельскаго пролетаріата"; а на страницѣ 231-й: "просвѣтите умъ крестьянина ученіемъ, помогите выйдти изъ состоянія осѣдлаго пролетарія." Какое изъ этихъ двухъ мнѣніе болѣе истинное, отъ г. Скалдина не узнаешь, но есть болѣе основанія полагать, что первое онъ признаетъ безошибочнѣе, ибо, опасаясь, что Россія надолго спасена отъ сельскаго пролетаріата, г. Скалдинъ, на станицѣ 81, предлагаетъ средство для совращенія этого срока. Доказывая необходимость частныхъ земледѣльческихъ банковъ для поддержанія хозяйства мелкихъ земледѣльцевъ, г. Скалдинъ заявляетъ опасеніе, что его могутъ понять неправильно и спѣшитъ оговориться, что онъ вовсе не желаетъ, чтобы "дворянскія имѣнія" раздробились и перешли въ мужицкія руки. По его убѣжденію, безъ поземельнаго дворянства "Россія оказалась-бы на трехъ колесахъ и надъ ея умственнымъ гражданскимъ бытомъ легъ-бы уровень темной и малоразвитой массы. Дворяне должны остаться крупными землевладѣльцами, но только въ ихъ сосѣдствѣ слѣдуетъ устроить еще классъ мелкихъ поземельныхъ собственниковъ-земледѣльцевъ." "Никому нѣтъ выгоды имѣть въ своемъ сосѣдствѣ голь и убожество, которыя часто, именно вслѣдствіе безвыходности своего положенія, предаются безпечности, праздности, пьянству и незаконнымъ поползновеніямъ на чужую собственность." Ясно, что г. Скалдинъ, какъ истинно благонамѣренный человѣкъ, желаетъ, чтобы въ Россіи не было ни нищихъ, ни бѣдняковъ, ни воровъ. Какъ-же онъ думаетъ этого достигнуть? Очень просто. Онъ говоритъ, что споры о томъ, какая поземельная собственность выгоднѣе для производительности, крупная или мелкая, больше ничего, какъ безполезная и пустая трата словъ объ общинномъ и личномъ владѣніи землею. "Крупная или мелкая поземельная собственность точно такъ-же, какъ общинное или личное владѣніе землею, суть историческіе факты, а не результаты какой-нибудь доктрины". Г. Скалдинъ думаетъ, что для государства хороша всякая поземельная собственность, которая въ состояніи сама себя поддерживать. Если крупная собственность существуетъ и процвѣтаетъ, то ужь этимъ однимъ фактомъ она доказываетъ необходимость і свое право на дальнѣйшее существованіе. Но вѣдь мы могли-бы точно также сказать г. Скалдину, что бѣдность, безпечность, пьянство, воровство имѣютъ, слѣдовательно, то-же право на дальнѣйшее существованіе, потому-что они существуютъ. Конечно, крупная или мелкая поземельная собственность, общинное ил личное владѣніе землею историческіе факты, но вѣдь человѣческая глупость тоже историческій фактъ; что есть на свѣтѣ разная степень соціальнаго и общественнаго развитія народовъ, что существуетъ бытъ эскимосовъ, папуасовъ, русскихъ, американцевъ, что есть народы прогрессивные и есть народы отсталые -- тоже историческіе факты и историческіе моменты; но какъ вы думаете, отчего являются эти историческіе факты и историческіе моменты? Только оттого, что каждый изъ нихъ обусловленъ извѣстною степенью народнаго развитія, извѣстнымъ уровнемъ умственныхъ силъ, извѣстными знаніями, теоріями, доктринами. Одни народы додунались до нихъ, другіе -- нѣтъ; но каждый историческій фактъ есть всегда результатъ какого-нибудь ученія и извѣстной теоріи, извѣстной доктрины. Историческій фактъ крупнаго землевладѣнія есть точно также результатъ. извѣстной мысли. Самымъ крупнымъ земельнымъ собственникомъ былъ, безъ сомнѣнія, Мегмедъ-Али, потому-что онъ отбиралъ у египтянъ всѣ сельско-хозяйственные продукты. Неоспоримо, что это историческій фактъ и съ вами объ этомъ, г. Скалдинъ, конечно, спорить никто не станетъ, но это фактъ деспотизма, съ одной стороны, и глупости -- съ другой, и вмѣстѣ съ тѣмъ результатъ экономической доктрины, которую Мегмедъ-Али примѣнялъ къ народному хозяйству Египта. Если въ странѣ существуетъ учрежденіе, по которому каждому доступна собственность, то явится непремѣнно и крупное и мелкое владѣніе; если учрежденія покровительствуютъ больше крупной собственности, мелкое будетъ образоваться туго; напротивъ того, если они будутъ покровительствовать мелкой, то крупная будетъ распадаться. Законы о наслѣдствѣ играютъ при этомъ чрезвычайно важную роль: право первородства способствуетъ крупной собственности, равноправность въ наслѣдствѣ -- мелкой. Въ первомъ случаѣ явится аристократическій строй страны, во второмъ -- демократическій. Но чтобы законы и учрежденія покровительствовали или противодѣйствовали тому или другому виду владѣнія, нужно, чтобы законодательство держалось извѣстной доктрины, ученію, теоріи,-- чтобы извѣстная доктрина, теорія жила въ народѣ. Законодательство есть только выраженіе существующаго въ странѣ міровоззрѣнія. Если въ странѣ существуетъ два ученія, два міровоззрѣнія, если часть населенія, по личнымъ разсчетамъ, тяготѣетъ больше къ крупному землевладѣнію, а другая, по тѣмъ-же разсчетамъ, къ мелкому, то на характерѣ законодательства отразится вліяніе болѣе сильной части населенія. Этотъ перевѣсъ вліянія, конечно, опредѣлитъ характеръ историческаго момента и его можно назвать историческимъ фактомъ, но въ основѣ его все-таки лежитъ извѣстная мысль, которая можетъ быть правильной, а можетъ быть и неправильной; на сторонѣ законодательнаго рѣшенія можетъ стоять послѣдее слово науки, а можетъ и не стоять. Слѣдовательно споръ о крупной или мелкой собственности, о личномъ или общинномъ владѣніи вовсе не пустая трата словъ, а вопросъ научный, вопросъ просвѣтленія понятій, вопросъ такой колосальной важности, что отъ того мы другого рѣшенія его зависитъ богатство и бѣднесть страны, зависитъ весь соціальный бытъ и строй народной жизни. Крупное землевладѣніе погубило древній Римъ, погубило все его земледѣліе, такъ-что Римъ долженъ былъ питаться хлѣбомъ своихъ колоній. Крупное землевладѣніе создало въ Англіи земледѣльческій пролетаріатъ. Крупная мы мелкая собственность вліяютъ не только на размѣръ, но и на характеръ земледѣльческаго производства. Англійская аристократія нашла выгоднѣе всего замѣнить пашню лугами и завести скотъ; какъ вы думаете, вліяетъ крупное землевладѣніе на производительный своей страны? Понятно, что Англія, которая, по количеству своихъ земель, могла-бы прокормить населеніе въ 150 милліоновъ, сидѣла безъ хлѣба и должна была получать его изъ другихъ странъ. Крупные землевладѣльцы нашли это для себя очень выгоднымъ и постарались наложить пошлину на привозный хлѣбъ. Этимъ средствомъ они поднимали искуственно цѣну на хлѣбъ собственнаго производства, а премія, которую они получали, позволяла имъ заниматься небрежно земледѣліемъ и, слѣдовательно, служила не для улучшенія его, а для ухудшенія. Г. Скалдинъ увѣряетъ, будто при крупномъ землевладѣніи земледѣліе можетъ быть совершеннѣе. Конечно, это справедливо, если владѣльцы захотятъ пользоваться всѣми сельско-хозяйственными изобрѣтеніями и улучшеніями, и машинами. Личный собственникъ, владѣющій небольшимъ клочкомъ земли, можетъ довести свое хозяйство до китайской утонченности, но его положеніе будетъ всегда неудобно для такихъ операцій* которыя такъ легки для крупныхъ владѣльцевъ. Мелкому собственнику придется нести множество накладныхъ расходовъ, которыхъ ему и невозможно избѣгнуть, потому-что онъ мелкій. У каждаго маленыфіго землевладѣльца, живущаго особнякомъ, долженъ быть и свой отдѣльный выгонъ, и свой пастухъ, и свой заборъ для его микроскопическаго поля. Но вѣдь изъ этого вовсе не слѣдуетъ, что для мелкихъ собственниковъ нѣтъ выхода и свѣтъ всѣхъ преимуществъ, выгодъ и знаній составляетъ только удѣлъ крупныхъ землевладѣльцевъ. Выходъ въ сочетаніи труда, а сочетаніе труда удобнѣе всего при общинной формѣ русскаго землевладѣнія. Конечно, русская деревня не въ состояніи еще заводить у себя паровой плугъ и машины, но вѣдь еще недавно та-же русская деревня была не въ состояніи завести и артельное сыровареніе. Слѣдовательно здѣсь вопросъ не въ томъ, что сельское хозяйство общины плохо оттого, что оно общинное и чтобы улучшить его, нужно общинное владѣніе превратить въ личное, будто-бы. возвышающее энергію отдѣльнаго производителя, а въ томъ, чтобы энергію единоличную превратить въ энергію коллективную. Есть у Прудона примѣръ, который идетъ въ настоящемъ случаѣ. Одинъ человѣкъ, завязавъ за толстый дубъ веревку, пытается сложить его; конечно, онъ не сломитъ; но вотъ берутся тысячу человѣкъ и дерево будетъ свалено. Этой силы прежде вовсе не существовало; она создалась только сочетаніемъ труда. Тысяча отдѣльныхъ силъ, дѣйствующихъ въ разбросъ, не составляютъ той силы, которая является, когда эти тысяча человѣкъ дѣйствуютъ вмѣстѣ, сразу. Тутъ является, новая, небывалая до того времени сила. Подобная сила уже начинаетъ давать себя чувствовать въ нашихъ промышленныхъ артеляхъ и въ нашихъ обществахъ потребленія. Г. Скалдинъ, увѣряющій, будто-бы успѣхи земледѣлія возможны только при крупномъ землевладѣніи, дѣлаетъ сравненіе, для котораго у него нѣтъ данныхъ. Онъ хочетъ сказать, что Ротшильдъ, владѣющій милліонами, можетъ вести болѣе широкія дѣла и лучше, чѣмъ лондонскій пролетарій, у котораго въ карманѣ одинъ шиллингъ. Это совершенно справедливо; но только можно-ли сравнить пролетарія съ Ротшильдомъ и на основаніи подобнаго сравненія дѣлать соціальные выводы!... У г. Скалдина былъ передъ глазами другой примѣръ. Возьмите Ротшильда и возьмите всѣ нѣмецкіе банки и вы увидите, что капиталъ народныхъ банковъ больше капитала Ротшильда, а операціи разнообразнѣе. Наша задача не въ томъ, чтобы разрушать общину, превращая ее въ личное землевладѣніе, а крестьянина въ земледѣльческаго пролетарія; а въ томъ, чтобы поселить въ земледѣльческой общинѣ артельный духъ и научить ее сочетанію земледѣльческаго труда. Люди рутины, условныхъ понятій, либеральничествующіе изъ чести, всегда обнаруживаютъ въ себѣ стадныя свойства и потому мы нисколько не удивляемся, что г. Скалдинъ съ чужого голоса тяготѣетъ къ крупному землевладѣнію и въ мелкой личной крестьянской собственности. Г. Скалдинъ туристъ и больше ничего. Еслибъ въ немъ были хоть какія-нибудь экономическія незнанія, еслибы ему была извѣстна хотя въ общихъ чертахъ теорія экономическаго труда, намъ не пришлось-бы говорить того, что мы говоримъ ему. Но г. Скалдинъ заботится больше всего о легальности и желаетъ научить своихъ читателей благоразумію. Еслибы г. Скалдинъ зналъ, что его благоразуміе есть экономическое невѣжество, онъ не сталъ-бы говорить того, что отрицалось еще Адамомъ Смитомъ. И послѣ всего этого г. Скалдинъ увѣряетъ, будто споръ о формѣ труда и о сочетаніи силъ для наиболѣе успѣшной экономической производительности пустая трата словъ!

Г. Скалдину прежде всего недостаетъ экономическихъ знаній, и въ этомъ отношеніи онъ напоминаетъ намъ того прокурора, которому нѣкогда Бланки принужденъ былъ сказать въ судебной палатѣ: "вы выступили обвинителемъ противъ того, съ чѣмъ незнакомы даже понаслышкѣ". Г. Скалдинъ не только не знаетъ, что значить наука, но и что значитъ научное отношеніе къ разбираемому предмету. Онъ, какъ прокуроръ, справляется не съ законами, констатированными наукой, а съ инструкціей, которая ему дана. Кажется, что можетъ быть проще экономическаго закона о сочетаніи силъ, но г. Скалдинъ отрицаетъ его; онъ утверждаетъ даже, будто-бы законъ этотъ выдуманъ какими-то мальчишками, нисколько не подозрѣвая, что онъ открытъ еще Адамомъ Смитомъ и что съ тѣхъ поръ ни одинъ человѣкъ простого здраваго сжыся никогда противъ него не спорилъ. Теперь читателю должно быть совершенно понятно, почему у г. Скалдина совершаются, повидимому, непостижимыя и противорѣчивыя комбинаціи, когда ему приходится дѣлать выводы и заключенія изъ фактовъ. Г. Скалдинъ соображается только съ курсомъ благоприличія и легальности -- этой единственной наукой, которую онъ признаетъ, единственной правдой, которой онъ молится.

Напримѣръ, г. Скалдинъ собралъ множество фактовъ о бѣдности крестьянъ. Вотъ онъ видитъ въ деревнѣ пьющихъ мужиковъ и говоритъ имъ: "меньшая братья, зачѣмъ вы пьете водку! вѣдь это нехорошо, вѣдь вы совсѣмъ пропадете". А меньшая братья ему отвѣчаетъ; "вотъ ты, баринъ, видишь, какъ мужикъ пропадаетъ отъ водки, а того не видишь, какъ онъ гибнетъ отъ нужды и работы. А понашему, это еще не бѣда, когда мужикъ спивается и умираетъ: значитъ, было еще на что пить: а вотъ то бѣда, когда нашъ братъ чахнетъ и сваливается съ работы да нужды". "Нельзя не признать, разсуждаетъ отъ себя г. Скалдинъ,-- что въ этихъ словахъ есть своего рода, логика, хотя жестокая и печальная логика. Въ самомъ дѣлѣ, когда вспомнишь труженическую и бѣдную жизнь нашихъ крестьянъ, а особенно, когда вспомнишь ихъ глубокую умственную темноту, дѣлающую недоступными для нихъ никакія благородныя развлеченія человѣческаго духа, то невольно согласишься, что страсть нашего простонародья къ водкѣ вызывается необходимостью". Такъ говоритъ г. Скалдинъ на страницѣ 231-й. На страницѣ 96-й онъ говоритъ еще рельефнѣе: "На временно-обязанныхъ крестьянахъ, сверхъ непомѣрныхъ денежныхъ платежей, лежатъ также весьма тяжелыя натуральныя повинности -- дорожная, подводная и постойная; крестьяне-же вмѣстѣ съ мѣщанами несутъ на себѣ всю тяжесть рекрутской повинности. Вотъ краткое, но, какъ кажется, довольно убѣдительное объясненіе того, почему наши крестьяне находятся въ такой безвыходной бѣдности, часто наводящей на нихъ безпечность и отупѣніе,-- почему они, при каждомъ урожаѣ, нѣсколько меньшемъ средняго, принуждены питаться мякиною, лебедою и другими неудобосъѣдобыми веществами,-- почему подати съ нихъ взыскиваются нерѣдко только съ помощью полицейскопринудительныхъ мѣръ,-- почему не дѣлается у нихъ никакихъ улучшеній въ земледѣліи, которое остается въ первобытномъ состояніи,-- почему они равнодушны къ образованію, земскому самоуправленію и къ другимъ благамъ цивилизаціи, которыя сулятъ имъ законъ и образованные классы,-- почему, наконецъ, и по выходѣ ихъ изъ крѣпостного состоянія, такъ мало замѣтно улучшенія въ ихъ бытѣ. Предѣлъ возможныхъ съ нихъ поборовъ уже переступленъ, и крестьянамъ остается думать не о благахъ цивилизаціи, а только о томъ, какъ-бы свести концы съ концами и не остаться безъ насущнаго хлѣба". На страницѣ 218-й, повторяя ту-же мысль, г. Скалдинъ причисляетъ и тѣ второстепенныя, частныя причины, отъ которыхъ зависитъ обѣднѣніе крестьянъ. Первая, непроизводительность почвы или-же глухое и неблагопріятное для промысла положеніе мѣстности. Вторая, еще болѣе распространенная, причина, слишкомъ значительная отрѣзка отъ крестьянскихъ надѣловъ, лишившая крестьянъ такой земли, безъ которой они не могутъ существовать. "При этомъ, говоритъ г. Скалдинъ,-- отрѣзка надѣловъ была нерѣдко столь значительна и коснулась такихъ необходимыхъ для крестьянъ земель, что совершенно разстроила ихъ хозяйство. Случаи эти такъ многочисленны и повсемѣстны, что бросаются въ глаза всякому, кто безпристрастно наблюдалъ хозяйственный бытъ, хотя-бы на самомъ маломъ пространствѣ. Если вы заѣдете въ деревню обнищавшую, раззоренную, обремененную неоплатными недоимками и спросите крестьянъ о причинѣ такой нищеты, то наичаще получите такой отвѣтъ: "землю-то нашу онъ такъ обрѣзалъ, что намъ безъ этой обрѣзной земли жить нельзя; со всѣхъ сторонъ окружилъ насъ своими полями, такъ-что намъ скотины выгнать некуда: вотъ и плати ты за надѣлъ особо, да за обрѣзную землю еще особо, сколько потребуетъ".

Когда-же г. Скалдину приходится осмысливать приводимые имъ факты и дѣлать изъ нихъ выводы, онъ начинаетъ немедленно подражать прокурору, обвинявшему Бланки. На страницахъ 224--228 г. Скалдинъ переносится въ сферу высшихъ соображеній и говоритъ, что для государственной власти можетъ быть только одинъ путь -- постепенно и неослабно устранять тѣ причины, которыя довели нашего крестьянина до его настоящаго притупленія и бѣдности и не даютъ ему возможности подняться и стать на ноги. Какія-же это причины? Г. Скалдинъ утверждаетъ, что нашъ крестьянинъ прежде всего безпорядоченъ, безпеченъ, невѣжественъ до того, что въ одномъ случаѣ уподобляется рабочему скоту, неспособному помышлять объ улучшеніи своего положенія, въ другихъ случаяхъ невѣжество обращаетъ его въ распущеннаго и одичалаго гуляку. Русскій народъ принадлежитъ къ самымъ способнѣйшимъ изъ европейскихъ племенъ, и иностранцы, живущіе въ Россіи, высоко цѣнятъ быстроту русскаго ума. его воспріимчивость и смѣтливость. Но всѣ эти природныя свойства русскаго человѣка глохнутъ и остаются безплодными только вслѣдствіе глубокаго невѣжества. Г. Скалдинъ смѣется надъ тѣми мечтателями, которые, думая объ образованіи крестьянъ, задаются высокими вопросами о ремесленныхъ школахъ, объ учебныхъ фермахъ и т. п. "Обученіе религіи и общимъ первоначальнымъ знаніямъ, говоритъ г. Скалдинъ,-- вотъ естественный и единственный путь, которымъ христіанская европейская цивилизація можетъ войти въ среду нашего народа, какъ она вошла, тѣмъ-же самымъ путемъ и къ другимъ европейскимъ народамъ". Какъ-только русскій народъ научится думать, оцъ начнетъ тотчасъ-же и богатѣть, увѣряетъ г. Скалдинъ, но, сказавъ это, г. Скалдинъ немедленно впадаетъ въ противорѣчіе и на 228-й страницѣ дѣлаетъ слѣдующій выводъ: "нынѣшняя нищета крестьянъ надолго обусловливаетъ ихъ невѣжество, а ихъ невѣжество въ свою очередь будетъ длить долгое время жалкое состояніе ихъ хозяйственнаго быта". Итакъ, крестьяне глупы оттого, что бѣдны, а бѣдны оттого, что глупы. Зачѣмъ-же въ такомъ случаѣ было говорить на 96-й страницѣ, что крестьянину не до того, чтобы думать о благахъ цивилизаціи, а прежде всего приходится заботиться о томъ, чтобы свести концы съ концами? На страницѣ 243-й г. Скалдинъ снова настаиваетъ на томъ, что первая причина зла есть невѣжество: "послѣ невѣжества другою, общею, коренною причиною бѣдности нашихъ крестьянъ..." начинаетъ VII главу г. Скалдинъ. А на страницѣ 321-й г. Скалдинъ говоритъ: "припомню читателю вкратцѣ коренныя и общія причины бѣдности, не повторяя причинъ второстепенныхъ и частныхъ. Эти коренныя причины суть: непомѣрное обремененіе крестьянъ разнаго рода денежными повинностями, крайнее невѣжество и, какъ его слѣдствіе, безпечность и умственная притупленность"... Это противорѣчіе съ 96-й страницей произошло очевидно оттого, что передъ 96-й страницей стояли страницы 93 и 94, на которыхъ г. Скалдипъ говоритъ, что есть многія мѣстности, въ которыхъ крестьяне платятъ съ десятины своего надѣла по 3 р., въ то время, какъ наемная плата съ десятины 2 р.; а въ ефремовскомъ уѣздѣ, тульской губерніи, крестьянинъ платитъ съ десятины душевого надѣла 5 р. 54 к., въ то время, какъ арендная плата составляетъ только 4 р. за десятину.

Запутавшись такимъ образомъ въ противорѣчіяхъ, г. Скалдинъ очевидно долженъ былъ договориться до повторенія рутинныхъ мнѣній тѣхъ людей, противъ кого говорили приводимые имъ факты. Указавъ нѣсколько разъ на главныя причины шаткаго положенія экономическаго быта крестьянъ, г. Скалдинъ въ концѣ концовъ увидѣлъ спасеніе Россіи въ томъ-же, въ чемъ видитъ его гдовское земство. Онъ обрушивается на общину и на круговую поруку, думая, что только онѣ однѣ мѣшаютъ свободному развитію народныхъ силъ. Сторонниковъ общины г. Скалдинъ называетъ отсталыми людьми, которые, въ его набѣгѣ на общину и на круговую поруку, увидятъ поводъ къ многимъ сѣтованіямъ и опасеніямъ. "Они скажутъ, говоритъ г. Скалдинъ на 142-й страницѣ,-- что такимъ образомъ будетъ разрушено вѣковое право вашихъ деревень, расторгается крѣпкая связь крестьянина съ міромъ, образуется сельскій пролетаріатъ и пр. и пр." На это г. Скалдинъ возражаетъ слѣдующимъ, неопровержимымъ, по его мнѣнію, аргументомъ. Онъ утверждаетъ, что во всѣхъ странахъ, по мѣрѣ сближенія сельскихъ жителей съ образованною средою, обычное право ихъ теряло свою первобытную чистоту, подвергалось порчѣ и искаженіямъ. Я никакъ не предполагаю, чтобы г. Скалдинъ не понималъ-бы того, что онъ говоритъ. А если онъ понимаетъ, въ такомъ случаѣ онъ пускается въ намѣренную софистику и въ адвокатскую изворотливость. Съ чего вы взяли, что община есть обычное право? Община вовсе не юридическое понятіе, а соціально-экономическое. Чтобы понять ея значеніе, ея смыслъ и ея страховое значеніе, нужно отправляться не въ область римскаго права, а въ область соціально-экономической науки. Г. Скалдинъ думаетъ умершимъ римскимъ правомъ і юридической софистикой рѣшать вопросы новой жизни и исправлять экономическіе законы. Но даже и на своей юридической почвѣ г. Скалдинъ непослѣдователенъ и противорѣчивъ себѣ, какъ и всегда. Онъ, дѣйствительно, остановился передъ труднымъ вопросомъ, котораго не могли разрѣшить даже сильные европейскіе умы..Ну, гдѣ-же разрѣшить его людямъ непослѣдовательнымъ, людямъ, лишеннымъ основательныхъ знаній! Да, вопросъ этотъ трудный, ибо это вопросъ объ отношеніи лица къ обществу. Борьба между лицомъ и обществомъ старая историческая борьба, которая, конечно, еще долго не разрѣшится. Съ одной стороны, излишнее развитіе лица, излишнее расширеніе правъ личности, можетъ перейти въ полное уничтоженіе значенія общества, съ другой, крайнее развитіе общества можетъ поглотить совершенно лицо. Идея государства, какъ понималъ ее Римъ, есть поглощеніе лица обществомъ, и наша крестьянская община тоже не больше, какъ повтореніе факта той-же категоріи. Личность въ нашей крестьянской общинѣ, дѣйствительно, поглощается очень часто тираническимъ неразвитымъ міромъ, но будетъ-ли послѣдовательно, даже съ юридической точки зрѣнія г. Скалдина, уничтожить общину, чтобы освободить лицо? Не значитъ-ли это сказать древнему римлянину, который-бы сталъ жаловаться на тираннію государства -- "уничтожь государство". При своей непослѣдовательности г. Скалдинъ, конечно, не понимаетъ, на какую почву онъ переноситъ вопросъ. Но понимаетъ-ли онъ, или не понимаетъ, во всякомъ случаѣ, онъ нашелъ-бы глупымъ дать подобный совѣтъ римлянину и не находитъ неразсудительнымъ дать его Россіи. Послушавшись совѣта г. Скалдина мы, конечно, не порѣшимъ своего вопроса, а только ударимся въ противоположную крайность. Вы, г. Скалдинъ, говорите, что мы бѣдны и для того, чтобы изъ бѣдняковъ превратить насъ въ богачей, предлагаете личное владѣніе и земледѣльческій пролетаріатъ. Вы на каждой страницѣ своей книги говорите, что у насъ нѣтъ чувства гражданской солидарности, что нашъ мужикъ воръ, эгоистъ и крайній индивидуалистъ, и въ то-же время предлагаете уничтожить существующую въ нашемъ народѣ солидарность, развязать общину, какъ единственный узелъ, которымъ она держится и вытолкнуть человѣка на путь крайняго индивидуализма, безпомощности, особнячества. Вы говорите, что крестьянинъ нашъ обремененъ повинностями и страдаетъ отъ недостатка земли, и въ то-же время предлагаете не облегченіе его тягостей, а обрушиваетесь на круговую поруку, будто-бы связывающую его по рукамъ и ногамъ. Вы констатируете крайнюю тупость и промышленное неразвитіе нашего крестьянина и въ то-же время возстаете противъ ремесленныхъ школъ, и думаете религіозно-нравственнымъ образованіемъ замѣнить недостатокъ экономическаго смысла. Вы говорите, что нашъ крестьянинъ пьяница, потому что онъ бѣденъ, и въ то-же время говорите: дайте крестьянину религію и просвѣтлите умъ его ученіемъ и пьянство изчезнетъ. Скажите, г. Скалдинъ, чему вѣрить изъ всего того, что вы говорите; что въ вашихъ словахъ правда и что ложь; что первое и что второе, и съ чего начинать, чтобы поставить Россію на путь твердаго и неуклоннаго преуспѣянія? Если главное наше зло отъ невѣжества, какъ вы говорите въ одномъ мѣстѣ, то очевидно, что нужно начать со школъ. Если-же главное зло отъ тягостей, какъ вы говорите въ другомъ мѣстѣ, то ясно, что нужно начать съ ихъ облегченія. Но мы напрасно обвиняемъ г. Скалдина въ противорѣчіяхъ и непослѣдовательности, ставя ихъ ему въ личную вину. Виною въ настоящемъ случаѣ не недостатокъ логики, а ложный принципъ золотой середины, въ которомъ г. Скалдинъ ищетъ спасенія отъ крайностей и который именно и мѣшаетъ ему думать логически.

Этотъ ложный принципъ далъ себя чувствовать особенно сильно въ тотъ самый годъ, когда г. Скалдинъ собиралъ свои замѣтки. Всѣ люди, небогато одаренные отъ природы, люди мелкихъ чувствъ и буржуазныхъ тенденцій, прибѣгли къ нему, какъ къ якорю спасенія, а начавшійся тогда "Вѣстникъ Европы" открылъ для писателей и мыслителей этого рода свои объятія. Напрасно г. Скалдинъ такъ презрительно относится къ ретроградамъ и къ мальчишкамъ. Каковы-бы ни были эти люди, но говоря съ ними, по крайней мѣрѣ, знаешь, чего они хотятъ, а отъ мыслителей золотой середины никогда не допытаешься ничего толковаго.

III.

Еще одно противорѣчіе. Г. Скалдинъ начинаетъ свою книгу съ того, что въ наше образованное общество стало проникать сознаніе, что центръ тяжести вашей русской жизни находится не въ столицѣ, а въ провинціяхъ. Оттого, что вся наша жизнь отливала къ Петербургу, были такъ рѣдки у насъ таланты и доблести на всѣхъ поприщахъ жизни. Въ этомъ г. Скалдинъ не винить ни историческія лица, ни централизацію, онъ огульно обвиняетъ русскую исторію, русскую географію и духовный складъ нашего народа. Вся вина, по мнѣнію г. Скалдина, въ равнодушіи общества къ общественнымъ потребностямъ, въ неспособности настойчиво преслѣдовать цѣли и въ блужданіи общественной мысли, въ хаосѣ искуственно создаваемыхъ вопросовъ и навѣянныхъ съ вѣтру мечтаній. Россію, но мнѣнію г. Скалдина, спасетъ не заблуждающійся Петербургъ, а неошибающаяся провинція. Въ доказательство тѣхъ богатыхъ силъ, которыя обитаютъ въ интеллектуальныхъ представителяхъ нашей провинціи, г. Скалдинъ описываетъ ту дичь и мракъ, которыя онъ встрѣтилъ во время своего путешествія. Не знаю по какимъ мѣстамъ ѣздилъ г. Скалдинъ, но вотъ что онъ разсказываетъ о томъ уголкѣ, въ которомъ провелъ лѣто. "Письма и газеты получаются изъ Петербурга здѣшними помѣщиками дней черезъ пятнадцать, потому что для ихъ полученія помѣщики обыкновенно ожидаютъ какого-нибудь случая въ ближайшій уѣздный городъ (и это въ губерніи, которая соединена желѣзными дорогами между Петербургомъ и Москвою!) Впрочемъ, газеты и журналы составляютъ здѣсь довольно рѣдкое явленіе: я прожилъ въ этихъ краяхъ около мѣсяца, не видавъ ни одного No газеты и оставаясь въ совершенной неизвѣстности о томъ, что дѣлалось за чертою нашего деревенскаго міра... Большинство здѣшнихъ помѣщиковъ думаютъ только о предметахъ насущныхъ, о полевыхъ работахъ, оброкахъ, платежахъ въ опекунскій совѣтъ и тому подобное. Есть и такіе, которые на все махнули рукою и проводятъ время въ непробудной праздности, да въ мечтахъ о томъ, какъ былобы хорошо получить какое-нибудь каленное или выборное мѣстечко. Ни земство, ни ожидаемыя судебныя учрежденія, рѣшительно никого не интересуютъ, если и говорятъ о нихъ, то съ чувствомъ какого-то нерасположенія и недовѣрія, видя въ нихъ только новый поводъ къ расходамъ и сомнѣваясь, чтобы дѣла пошли лучше".

Кромѣ этого г. Скалдинъ приводитъ множество и другихъ фактовъ, которые мало оправдываютъ, возлагаемыя имъ надежды на провинцію. Такъ, въ одной губерніи, когда по распоряженію правительства были.упразднены три участка мировыхъ посредниковъ и когда три остальныхъ посредника вышли въ отставку въ видѣ протеста противъ этой мѣры, то во всемъ уѣздѣ, изъ числа желающихъ занять эти должности, нельзя было найти трехъ человѣкъ, которыхъ по совѣсти можно-бы рекомендовать -- и пришлось назначить кого ни попало. Говора о земскихъ дѣятеляхъ, г. Скалдинъ приводитъ факты такой недобросовѣстности, изъ которыхъ можно заключить, что земскіе представители смотрятъ на свою земскую службу, какъ мелочной лавочникъ на свою мелочную лавку. Жадность къ деньгамъ и невѣжество стоятъ впереди всего. Такъ, въ одномъ изъ уѣздовъ какой-то губерніи, предсѣдатель управы, въ то-же время и уѣздный предводитель, извлекающій доходы и изъ дворянскихъ опекъ, и изъ земскихъ суммъ. Въ одной губернской управѣ г. Скалдинъ зналъ члена, который послѣ двухлѣтняго засѣданія въ управѣ еще ни разу не читалъ и даже не имѣлъ у себя "положенія о земскихъ учрежденіяхъ". Равнодушіе земства къ своимъ собственнымъ дѣламъ такъ велико, что земскія собранія безпрестанно несостояваются по неприбытіи законнаго числа гласныхъ. Есть случаи,

когда помѣщики, желая уклониться отъ налоговъ, недопоказываютъ десятки тысячъ десятинъ. Провинцію, эту спящую и равнодушную къ своимъ собственнымъ дѣламъ, не пробудившуюся еще силу, г. Скалдинъ называетъ несложившимся политическимъ тѣломъ, неимѣющимъ почти никакой плотности и упругости, представляющею собою политическій нуль. Цѣлыя сословія живутъ у насъ во взаимномъ отчужденіи, не заботясь объ общихъ выгодахъ и общей безопасности, каждый идетъ къ своей цѣли отдѣльно и можетъ дѣйствовать открыто во вредъ всему обществу и всѣ остальные будутъ смотрѣть съ полнымъ равнодушіемъ на его поведеніе, точно это и не ихъ дѣло. Можетъ-ли при такихъ условіяхъ идти успѣшно земское дѣло? И г. Скалдинъ, приводящій всѣ эти факты, рисующій весьма ярко, безсиліе и неспособность земства, приходить, наконецъ, къ вопросу, что не лучше-ли закрыть земскія учрежденія съ ихъ выборнымъ кайломъ и передать расходованіе земскими сборами попрежнему въ руки администраціи? Такой вопросъ-бы не явился, еслибы не было очевидныхъ къ тому поводовъ. Новый вопросъ, какъ всѣ остальные, г. Скалдинъ разрѣшаетъ съ своей обычной своеобразностью. По самому существу земства, онъ не признаетъ за нимъ никакой особенной и плодотворной роли. Происхожденіе земскихъ учрежденій было самое, скромное, говоритъ г. Скалдинъ. Правительство хотѣло только освободить себя отъ своихъ земскихъ обязанностей и передать ихъ земскимъ хозяйственнымъ учрежденіямъ. Ничего другого правительство и не хотѣло въ нихъ видѣть. "Слѣдовательно, говоритъ г. Скалдинъ,-- земскія учрежденія, замѣнившія собою комитеты и особыя присутствія о земскихъ повинностяхъ, предназначались главнѣйшимъ образомъ для того, чтобы они могли выполнить собою невозможность для администраціи сдѣлать распредѣленіе земскихъ повинностей сообразно новымъ условіямъ, созданнымъ положеніемъ 19 февраля". При такомъ взглядѣ на земство, понятно, что г. Скалдинъ считаетъ земскія управы новыми учрежденіями только по названію и считаетъ логическимъ задаться вопросомъ -- не лучше-ли земскія управы замѣнить административными чиновниками? Возраженіе, которое могутъ ему сдѣлать, г. Скалдинъ считаетъ предразсудкомъ, распространеннымъ не только въ литературѣ, но отчасти въ самомъ обществѣ. "Въ нашихъ журналахъ и газетахъ признано за аксіому, говоритъ г. Скалдинъ,-- что лица, выбираемыя сословіями" всегда и вездѣ должны дѣйствовать лучше, чѣмъ чиновники, назначаемые правительствомъ". Но предпочитать земскихъ чиновниковъ чиновникамъ правительственнымъ, значитъ, увлекаться отвлеченнымъ принципомъ. Между чиновниками администраціи люди способные и честные встрѣчаются отнюдь не рѣже, чѣмъ въ средѣ земскихъ дѣятелей. Припомните прежнихъ земскихъ исправниковъ, прежнихъ засѣдателей, гласныхъ, ратмановъ, все это были люди выборные, но многіе-ли изъ нихъ удовлетворяли своему назначенію? Расхваливъ такимъ образомъ чиновниковъ, въ ущербъ земскихъ дѣятелей, г. Скалдинъ, на страницѣ 408, говоритъ: "Впрочемъ, опытъ управленія земскими повинностями и земскимъ хозяйствомъ, посредствомъ казенныхъ чиновниковъ, былъ у насъ довольно продолжительнымъ, для того, чтобы не желать къ нему болѣе возвращаться". Изъ-за чего-же вы, г. Скалдинъ, бранили земскихъ дѣятелей? Наконецъ, изъ-за чего вы хулите вообще дѣятельность земства, укоряете провинцію въ спячкѣ, въ непониманіи собственныхъ интересовъ и, въ то-же время, называете мальчишествомъ и ребяческимъ самообольщеніемъ желаніе тѣхъ-же земскихъ людей, расширить программу своей дѣятельности? Превращая земство въ безмолвный исполнительный органъ и говоря, что оно только это и есть, печалясь тѣмъ, что провинціальный мракъ происходить отъ повсюднаго недостатка людей, связывая людей мертвымъ формализмомъ простой исполнительности, вы, въ то-же время, кидаете взоры упованія на провинціальныя захолустья и говорите, что они спасутъ Россію, а не сонмъ книжниковъ и фарисеевъ. Вы хотите создавать людей какими-то заклинаніями и не даете имъ средствъ для развитія; вы недовольны сонномъ книжниковъ и Петербургомъ и наповалъ ругаете провинцію, отъ которой ждете спасенія, вы говорите, что провинція родникъ живой воды, а въ своихъ описаніяхъ изображаете этотъ родникъ стоячимъ, отдѣляющимъ ядовитыя міазмы болотомъ, вы хотите, чтобы Россія шла впередъ, и предлагаете для этого стоять на одномъ мѣстѣ.

Соглашая всѣ противорѣчія г. Скалдина, убѣждаешься, что онъ только заигрываетъ либерализмомъ, а въ сущности не. только всѣмъ доволенъ, но и могъ-бы съ честію подвизаться въ умершей "Вѣсти". Г. Скалдинъ баринъ, на бюрократической подкладкѣ. Напримѣръ, онъ приходитъ въ великое негодованіе, что въ одной изъ восточныхъ губерній былъ выбранъ въ члены губернской управы крестьянинъ съ невѣроятнымъ жалованьемъ въ 2,500 руб. Это обстоятельство приводить г. Скалдина въ совершенное негодованіе. "Не въ томъ дѣло, что такое большое жалованье дано мужику, говоритъ г. Скалдинъ:-- есть мужики, получающіе и больше этой платы, но только за такія занятія, надъ которыми они, какъ говорится, зубы съѣли и гдѣ они заткнутъ за поясъ любого изъ ученой и благородной братіи, къ этимъ случаяхъ никому не придетъ и въ голову удивлять:я, что вотъ-де мужикъ, а получаетъ болѣе иного превосходительнаго." Отчего-бы мужику и не получать большое жалованье? Мы знали мужиковъ, которые слушали курсъ въ петербургскомъ университетѣ. Или г. Скалдинъ, поклоняющійся уму и развитію, полагаетъ, что они живутъ только среди провинціальной аристократіи; въ такомъ случаѣ зачѣмъ-же было приводить такъ много фактовъ провинціальнаго тупоумія и невѣжества? Все это -- заигрываніе съ либерализмомъ прикрывающее обскурантизмъ. Нападки на печать, а особенно на либеральную, главнѣйшій признакъ обскурантизма. Для обскурантовъ печать самый злѣйшій врагъ, потому что только въ ней высказываются противныя югъ мнѣнія и только ею распространяется свѣтъ знанія и правильныхъ мыслей. Какъ-же обскурантамъ любить то, что грозитъ имъ гибелью? И съ провинціею г. Скалдинъ заигрываетъ точно такъ-же, какъ онъ заигрываетъ съ либерализмомъ. Онъ прозрѣваетъ силу провинціи въ синей дали будущаго и, разсуждая правильно о разныхъ провинціяльныхъ неустройствахъ, хочетъ, чтобы все измѣнилось само собою -- спокойно, медленно, постепенно, точно само собою что-нибудь дѣлается на свѣтѣ. По отношенію ко всему прогрессу Россіи г. Скалдинъ проповѣдникъ пассивнаго ожиданія.

Смутность понятій г. Скалдина происходитъ оттого, что у него нѣтъ за душой никакого міросозерцанія, никакихъ установившихся понятій. Посмотрите, какая у него безпорядочность въ изложеніи, путаница и наваливаніе всего въ одну кучу. Факты рѣшительно подавляютъ г. Скалдина и онъ обыкновенно смотритъ на міръ съ точки зрѣнія ближайшаго факта. Оттого-то у него противорѣчія на каждомъ шагу. Въ одномъ только твердъ г. Скалдинъ -- что всѣ ошибаются, кромѣ его одного.

Н. Шелгуновъ.

"Дѣло", No 3, 1871