ИЗДАНІЕ КНИГОПРОДАВЦА М. О. ВОЛЬФА,
ТИПОГРАФА ИМПЕРАТОРСКИХЪ С.-ПЕТЕРБУРГСКИХЪ ТЕАТРОВЪ.
С. ПЕТЕРБУРГЪ
Гостинный Дворъ No 18, 19 и 20.
МОСКВА
Кузнецкій мостъ, домъ Рудакова
ЗАЧѢМЪ ИНЫЕ ЛЮДИ ЖЕНЯТСЯ.
КОМЕДІЯ СЪ КУПЛЕТАМИ ВЪ ОДНОМЪ ДѢЙСТВІИ.
ИВАНЪ МАРТЫНОВИЧЪ ДУШЛЯКОВЪ.
МАРТЫНЪ ИВАНОВИЧЪ БУРСАКОВЪ.
ПЕРЕПЕТУЯ АНДРЕЕВНА, жена Душлякова, 30 лѣтъ.
ВЛАДИМІРЪ АНДРЕЕВИЧЪ ПУШИНСКІЙ, писатель путешествующій по Россіи.
Горничная Душляковыхъ.
(Дѣйствіе происходитъ въ собственномъ домѣ Душлякова, въ Гончарной улицѣ).
(Театръ представляетъ небольшую залу въ деревянномъ домѣ. Мебель краснаго дерева въ чехлахъ. Три двери).
ГОРНИЧНАЯ (входитъ съ подносомъ и чашками, говоритъ вполголоса сама съ собою).
Ну, вотъ, кофій давно готовъ... однако ни баринъ, ни барыня не выходятъ... (подсматриваетъ въ двери направо и налѣво). Видно опять съ утра разбранились... эко, подумаешь, житье горемычное! Отчего-бы, кажется, имъ не жить припѣваючи? Да будь у меня свой домъ, и свой сожитель, и своя лошадь, такъ я бы кажется, какъ сыръ въ маслѣ купалась! А вотъ имъ, такъ все не по нраву пришлось... она дуется на него, а онъ пыхтитъ на нее, а я, грѣшная, терпи часто въ чужомъ пиру похмѣлье.
Эхъ, будь-ка я мужчиною,
Чудесно-бъ зажила:
Я въ мѣсяцъ трехъ съ полтиною
Никакъ-бы не взяла!
Хотятъ, чтобы поспѣла я
Повсюду, и во всемъ,
Мечусь, какъ угорѣлая,
Одна на цѣлый домъ!
Все съ шумомъ, да съ исторіей,
За то, во весь денекъ
Я кофейку съ цикоріей
Напьюся разъ пятокъ!
(У входа раздается звонокъ).
Ахти! кто-то звонитъ у подъѣзда... а баринъ еще не выходилъ... онъ раньше десяти часовъ никого не принимаетъ. Все-таки нельзя не отворить. (Бѣжитъ къ главному выходу и, отворивъ стеклянную дверь, ведущую въ переднюю, отпираетъ дверь подъѣзда). Кто тамъ?
ГОРНИЧНАЯ и ПУШИНСКІЙ (въ пальто, въ фуражкѣ, въ галошахъ и съ зонтикомъ).
Пушинскій. Я, матушка, я... Здравствуй! (снимая въ передней галоши). Тебѣ, я вижу, хочется спросить, кто я? Сейчасъ скажу, голубушка, только дай немного вздохнуть, опомниться отъ новыхъ неожиданныхъ впечатлѣній... (садится, потомъ вдругъ вскакиваетъ, говоря самъ съ собою). Да что жъ это? Неужели я опять пріѣхалъ въ Петербургъ? я внѣ себя! я просто пораженъ! Что за чудныя зданія, улицы, прелесть! глаза разбѣгаются... Восемь лѣтъ только я не былъ здѣсь, и многихъ мѣстъ рѣшительно не узнаю, чудный, оригинальный городъ! (горничной). А, неправда-ли? Есть отчего съ ума сойти?
Горничная. Не можемъ знать-съ... Вы, сударь, позвольте, что за человѣкъ? Что вамъ угодно-съ?
Пушинскій. Я, матушка, чисто русскій человѣкъ, хоть одѣтъ чортъ знаетъ по-каковски. Что мнѣ угодно? а вотъ что: У васъ на воротахъ я прочелъ что "отдаются три комнаты въ мезонинѣ за весьма умѣренную цѣну, спросить у хозяина дома". А я всегда и за все люблю платить умѣренныя цѣны, такъ нельзя-ли мнѣ взглянуть на твоего хозяина, посмотрѣть, что за комнаты, и узнать, до какой цифры доходитъ ваша умѣренная цѣна?
Горничная. Извините-съ... хозяина теперь никакъ нельзя видѣть.
Пушинскій. Какъ? отчего же?
Горничная. Они раньше десяти часовъ никого не принимаютъ.
Пушинскій. А! значитъ онъ важный баринъ? Аристократъ?
Горничная. Насчетъ этого-съ я не могу васъ завѣрить-съ... Онъ баринъ, на мои глаза, обыкновенный, какъ многіе господа бываютъ.
Пушинскій. Я тоже думаю... На воротахъ дома надпись весьма обыкновенная: домъ титулярнаго совѣтника Душлякова. Отчего же онъ до десяти часовъ не принимаетъ? Спитъ, что-ли?
Горничная. Нѣтъ-съ, давно уже встали.
Пушинскій. Занятъ, заваленъ дѣлами, что-ли?
Горничная. Нѣтъ-съ, дѣловъ почти никакихъ не дѣлаютъ-съ.
Пушинскій. Такъ отчего жъ онъ не принимаетъ, коли всталъ и ничего не дѣлаетъ?
Горничная. Да ужъ это, сударь, ихнее дѣло... Я человѣкъ служащій, не смѣю говорить много... мое (оглядывается во всѣ стороны) дѣло сторона.
Пушинскій (Про себя). А! это что-то заманчиво; новая пища для наблюденій! (Ей вполголоса) Я очень понимаю, красавица, что твое дѣло сторона, вѣдь и мнѣ тоже нѣтъ дѣла знать, какъ тамъ, и что твой баринъ куралеситъ до 10-ти часовъ, но какъ будущему жильцу, мнѣ-бы хотѣлось узнать отъ тебя...
Горничная. Нѣтъ-съ, онъ у насъ не то, чтобъ куралесилъ, а знаете, ужъ всегда съ утра бываютъ въ особенномъ разстройствѣ...
Пушинскій. А! значитъ, съ утра ужъ любитъ выпить? Это жаль! это болѣзнь, хроническая болѣзнь... это дѣйствіе здѣшняго сыраго климата...
Горничная. Что вы сударь! баринъ мой хмѣльнаго не придерживается.
Пушинскій. А! такъ отчего-же онъ съ утра въ разстройствѣ?
Горничная (въ полголоса). Эхъ, баринъ, какіе вы любопытные... Онъ у меня съ барыней своей больно не ладитъ.
Пушинскій. А! вотъ что! такъ онъ женатъ?
Горничная. Ужъ два года, сударь, и больно даже смотрѣть, какъ они убиваются.
Пушинскій. Понимаю! Вѣрно у жены рука тяжела...
Горничная. Не могу васъ въ этомъ завѣрить... вотъ какъ наймете квартиру, такъ увидите... (подбѣгая къ дверямъ барина, потомъ барыни). Ахти! никакъ оба сюда жалуютъ... Прощайте, сударь, въ 10 часовъ пожалуйте.
Пушинскій. Буду, душа моя, буду; я очень люблю семейныя катастрофы, это мой конекъ, это мой хлѣбъ насущный, мое наслажденіе и слава! Прощай умница; полтинникъ на кофій за мной (Уходитъ).
ГОРНИЧНАЯ (провожаетъ его и запираетъ за нимъ дверь. Изъ внутреннихъ комнатъ слышны звонки; потомъ съ сторонъ быстро входятъ г. и г-жа ДУШЛЯКОВЫ).
Горничная. Ну, пошли перезванивать! Онъ ждалъ, что барыня къ нему прійдетъ звать пить кофе, а она вѣрно ждала его къ себѣ... не дождались другъ друга -- вотъ теперь и начнутъ дуться, да морщиться (отходитъ въ глубину). У, какіе оба сердитые!
НѢМАЯ СЦЕНА. (Музыка выражаетъ тревогу).
Г. и г-жа Душляковы (съ противоположныхъ сторонъ входятъ, сильно взволнованные, выражая безъ словъ одинъ на другаго досаду и гнѣвъ. Потомъ оба торопливо ходятъ изъ угла въ уголъ, послѣ садятся къ столику, гдѣ приготовленъ кофе. Онъ ждетъ, что жена ему нальетъ, но она, утирая глаза платкомъ, не обращаетъ на него вниманія. Мужъ въ досадѣ, отъ ожиданія, стучитъ кулакомъ по столу, жена отъ испуга вскакиваетъ и уходитъ отъ него въ противоположную сторону. Онъ тоже вскакиваетъ и въ досадѣ простирая руку, показываетъ то на жену, на простывшій кофе, а она въ эту минуту быстро перелистываетъ какую-то книгу. Мужъ то бьетъ себя въ грудъ, то въ досадѣ треплетъ волосы; наконецъ, выйдя изъ терпѣнія, оба сходятся, смотрятъ въ глаза одинъ другому, что-то шепчутъ про себя и гнѣвно погрозивъ другъ другу, опятъ расходятся быстро своимъ комнатамъ. Музыка къ концу этой сцены выражаетъ сильную бурю).
ГОРНИЧНАЯ (одна подсмѣиваясь).
Экъ, Богъ ихъ прости, расходились, словно ихъ съ утра дѣдушка домовой укусилъ!.. Ха! Ха! ха! (подходитъ къ столу) Кофе-то поди-ка совсѣмъ простылъ?.. (наливаетъ чашку) да... Чуть-чуть тепленькій... Вѣдь, кажись, чего-бы лучше: ну, вотъ сошлись бы, какъ слѣдуетъ супругамъ, усѣлись-бы рядкомъ и поговорили ладкомъ... (садится за столъ) онъ-бы ей сказалъ: угодно вамъ кофейку, Перепетуя Андревна? а она: Съ моимъ удовольствіемъ, Иванъ Мартынычъ, и стали-бы преблагополучно прохлаждаться!.. (пьетъ кофе въ прикуску).
ГОРНИЧНАЯ (за столомъ), и ДУШЛЯКОВЪ.
Душляковъ (самъ съ собою, не видя горничной). Ушла! опять за цѣлый день упрековъ, слезъ, проклятій не оберешься!.. (дѣлая быстрое движеніе къ столу, за которымъ горничная) Нѣтъ, я-бы хотѣлъ только спросить: зачѣмъ люди женятся?.. (увидя горничную). Грунька! что ты это дѣлаешь, а?
Горничная (вскочивъ со стула). Виновата, баринъ; этотъ кофе для васъ ужъ негодится, простылъ, такъ чѣмъ вонъ выливать, я такъ, попробовала...
Душляковъ (съ досадою). Ну, такъ пошла разогрѣй его, и выпей весь, когда тебѣ нравится, жена не хочетъ кофею, я тоже! Пошла, приготовь мнѣ чаю! Скорѣе!
Горничная. Слушаю-съ... (уноситъ кофе).
Душляковъ (съ энергіей, какъ-бы спрашивая кого). Нѣтъ, нѣтъ! Я васъ спрашиваю: зачѣмъ люди женятся? Неужели за тѣмъ, чтобъ вѣчно каяться, страдать, мучиться? (ходитъ молча по комнатъ) Гмъ!.. чортъ возьми! непонятная, страшная женщина! Чего она отъ меня хочетъ? Если она хлопочетъ уморить меня, я... я этого не могу ей позволить! Помилуйте, за что-же? Я пріѣхалъ сюда изъ провинціи для того, чтобъ служить, бытъ полезнымъ человѣкомъ для общества, наконецъ, для себя, потому что я отъ природы очень честолюбивъ, я хочу шагнуть куда нибудь... Вѣдь есть же примѣры, что иной пріѣдетъ и зачнетъ такъ шагать, что его и на почтовыхъ не догонишь. Но вотъ два года, какъ жена разрушаетъ всѣ мои планы! не даетъ мнѣ рѣшительно шагу сдѣлать. У нея какой-то дикій, африканскій характеръ! Она или, не говоря ни слова дуется до слезъ, или примется ругать меня такъ, что слова летятъ изъ ея гортани, какъ огнедышащая лава изъ Везувія!!! О! въ эти страшны минуты я, разумѣется, прижимаюсь въ уголокъ, какъ мокрая курица, и опять-таки спрашиваю: зачѣмъ иные люди женятся?.. (Задумывается и запѣваетъ сквозь зубы пѣсню: "Чѣмъ тебя я огорчила"...) То ли дѣло, мой старинный провинціальный другъ, Мартынъ Ивановичъ Бурсаковъ! Вотъ человѣкъ, съ истинно-философскимъ черепомъ! вѣчно холостъ, спокоенъ и счастливъ... Какъ теперь помню, провожая насъ "ода, онъ сказалъ мнѣ замѣчательныя слова: "Ну, говоритъ, Иванъ, камень брошенъ! Если ты съ женой будешь счастливъ, такъ ладно, Богъ съ тобой! Если-же нѣтъ, то помни, что я тебя всегда удерживалъ отъ омута супружеской жизни! Прощай!-- Благородный другъ! (утирая слезы) Какъ теперь гляжу на твою смѣшную фигуру, и дивлюсь, какъ хорошо ты знаешь человѣческое сердце! Да! онъ теперь блаженствуетъ на свободѣ, философствуетъ въ глуши Костромскихъ лѣсовъ, или съ подобными себѣ, играетъ но маленькой въ ералашъ... а въ дождливую погоду, какъ талантливый человѣкъ, чай, утѣшаетъ себя на скрипкѣ, разыгрывая русскія пѣсни. Зная его любовь ко всѣму изящному, я послалъ ему, въ знакъ памяти, 12 бутытокъ Борденовскаго коньяку; какъ, я думаю, онъ теперь счастливъ!.. (Вскочивъ съ гнѣвомъ) Я-же, я!.. Скрѣпи сердце и скрыпя зубами, спрашиваю только на всевозможные тоны одно: зачѣмъ иные люди женятся?..
Зачѣмъ женился я, глупецъ?
Чтобъ слышать брань, да укоризны...
Что я? не мужъ, и не отецъ,
Да и не сынъ моей отчизны!
Къ чему жъ, друзья,
Женился я?
Жена заѣла весь мой вѣкъ!
Я худъ... она-же, точно масса!
До свадьбы былъ я человѣкъ,
Теперь... не рыба и не мясо!
Къ чему жъ друзья
Женился я?
Да, въ минуты христіанскаго смиренія, я люблю отдавать себѣ должную справедливость. А сверхъ того, я чувствую, что въ эти два года я сталъ какимъ-то безхарактернымъ существомъ; жена это замѣтила, поняла, и кончитъ тѣмъ, что во всемъ возьметъ надо мною верхъ! Она бѣсится больше за-то, что я купилъ этотъ домъ, требуетъ, чтобъ я продалъ его, и опять уѣхалъ съ нею въ провинцію! Зачѣмъ? Тамъ, видите, для нея лучше, тамъ у нея были друзья, пріятное общество, а здѣсь, она досадуетъ, что не можетъ обратить на себя вниманія! Сумасшедшая! Неужели она, при своей шарообразной фигуркѣ, думаетъ еще кому нибудь нравится?.. (кричитъ) Грунька! что-же чаю? Скорѣй давай!.. (За кулисами голосъ: сейчасъ!)
Душляковъ. А жена все еще нейдетъ сюда... все дуется какъ мышь на крупу, и оставляетъ меня, какъ говорятъ, съ монологомъ про себя.-- А вѣдь дѣйствительно странная особенность бываетъ у людей, любящихъ философическіе выводы: сколько разъ видалъ я, что человѣкъ идетъ себѣ одинъ по улицѣ, и занятый своею мыслію, серіозно размахиваетъ руками и говоритъ прегромко самъ съ собою. Я часто смѣялся надъ такими чудаками, не вѣрилъ, что можно думать вслухъ, а теперь вотъ самъ тоже дѣлаю и вовсе не смѣюсь надъ этимъ! Вотъ русская-то поговорка и справедлива: чему посмѣешься! тому поработаешь, (кричитъ громче) Чаю! Грунька! (бросаясь на стулъ). Фу! я сегодня что-то особенно не въ духѣ! Грунька!
Г. ДУШЛЯКОВЪ и ГОРНИЧНАЯ (несетъ стаканъ чаю съ сухарями).
Горничная. Несу, несу, Иванъ Мартынычь... (ставитъ на столъ).
Душляковъ. Что ты провалилась, а?
Горничная. Да нельзя же, надо было самоварчикъ подогрѣть, потомъ ждала, пока чай настоится...
Душляковъ. У тебя всегда есть глупое оправданіе! (Съ досадою грозя кулакомъ). У! Женское ехидное племя! Вы существуете для того только, чтобъ дѣлать намъ непріятности! (Прихлебнувъ изъ стакана), Отчего не сладко, а?
Горничная. Помилуйте... шесть кусковъ положила, какъ вы всегда приказываете...
Душляковъ. Врешь! совсѣмъ не сладко! Вѣрно только четыре, положила, а два сама съ кофеемъ сгрызла.
Т орничная. Ей-Богу, баринъ, шесть кусковъ! Это вамъ такъ кажется не сладко, потому-что...
Душляковъ. Почему? Почему?
Горничная. Потому, что вамъ жить-то вѣрно очень горько на свѣтѣ...
Душляковъ (грозно). Какъ ты мнѣ, дура, смѣешь это говорить, а? Какъ ты смѣешь думать, что мнѣ горько жить на свѣтѣ, а? Какъ смѣешь даже видѣть, что мнѣ горько, или сладко?(Вскочивъ со стула быстро ходитъ по комнатѣ). Нѣтъ, Грунька, я тебя накажу! я тебя приколочу, тогда ты по-крайней вѣрѣ навѣрно будешь знать, кому горько, кому сладко...
Горничная. Помилуйте! за что-жь такъ обижать маленькаго человѣка? (отступаетъ направо въ глубину).
Душляковъ. А за то, чтобъ маленькій человѣкъ не быль большимъ дуракомъ, и держалъ языкъ на привязи! Вонъ изъ моего дома! (Топаетъ ногами). Вонъ! я хозяинъ дома, и имѣю право выгнать всякаго за глупыя дерзости. Вонъ!!
Душлякова (сердито). Что, что, вонъ? Выгнать добрую и вѣрную служанку, которая для меня необходима? Это что такое? (Горничной) Поди, принеси мнѣ въ спальню кофе. (Горничная, поцѣловавъ ея руку, уходитъ). Помилуйте, Иванъ Мартынычъ, я вижу, что вы наконецъ потеряли всякое малѣйшее уваженіе къ нашему нѣжному и слабому полу! живя здѣсь, въ вашемъ блестящемъ Петербургѣ, сердце ваше такъ очерствѣло, что вы сдѣлались какимъ-то отвратительнымъ эгоистомъ; ни мнѣ, ни окружающимъ меня, просто отъ васъ житья нѣтъ! И часто случается, что вы мнѣ не даете даже путнаго слова сказать... (Онъ хочетъ говоритъ, она, быстро перебиваетъ его). Молчите! Да, вы меня угнетаете, стараясь ежеминутно доказать, что я передъ вами ничего незначу! И я, какъ слабая женщина, разумѣется, не смѣю возражать, вѣчно молчу, молчу, какъ убитая, или плачу въ своей комнатѣ, не смѣя никому жаловаться! Эту-ли жизнь вы мнѣ обѣщали, когда я, чистосердечная и простодушная, отдавала вамъ свою руку? (Онъ хочетъ возражать). Молчите! вы клялись мнѣ, когда... мы пріѣхали отъ вѣнца, жертвовать всѣмъ для моего счастія, исполнять всѣ мои желанія и капризы, доставлять мнѣ всѣ радости, всѣ удовольствія; вы обѣщали, что я въ кругу семейной жизни буду блаженствовать, а между-тѣмъ, въ продолженіе двухъ лѣтъ, вы только доказываете мнѣ, что вы ничтожный, жалкій хвастунъ, и больше ничего. (Онъ снова хочетъ возражать, она, топнувъ ногою, вскрикиваетъ). Дайте мнѣ хоть слово сказать! Да, сударь, вы не мужъ! вы не имѣете никакого права носить это почтенное прозваніе! Впрочемъ, я бы еще помирилась съ моимъ жалкимъ одиночествомъ, если бъ оставалась въ нашей благословенной провинціи, гдѣ я была на виду, гдѣ вокругъ себя видѣла пріятное, милое общество, которое занимало меня и любило... Такъ нѣтъ, вы и этой отрады лишили меня! вы привезли меня сюда" въ блестящею, шумную столицу, гдѣ на меня никто и малѣйшаго вниманія не обращаетъ! гдѣ эгоизмъ и себялюбіе вполнѣ поглотили, уничтожили всѣ людскія чувства! гдѣ надъ женщиной, которая умѣетъ чувствовать истинно, смѣются, какъ надъ старою модой! гдѣ не вѣрятъ ни во что человѣческое! (постепенно разгорячаясь) -- Тогда, какъ женщина съ моей фигурой, съ моими достоинствами, безъ лести могла-бы украсить собою всяко образованное общество! За что-же, позвольте васъ спросить, вы лишили меня самыхъ невинныхъ удовольствій? За что вы такъ ужасно разочаровали жизнь мою? За что-же я должна и полномъ цвѣтѣ лѣтъ умирать съ тоски, прозябая здѣсь, какой-го Гончарной улицѣ, а? Развѣ чувствительные, благородныя мужья поступаютъ такъ съ любимыми женами, а? Отвѣчайте-же милостивый государь!
Душляковъ (стараясь ее перебить). Не...
Душлякова (не давая ему времени). Знаю, знаю, что вы станете возражать мнѣ! но этимъ вы передо мною не оправдаетесь!
Душляковъ. Пере...
Душлякова (также). Потому-что въ цѣлые два года вы мнѣ не могли и не умѣли доставить ни малѣйшихъ развлѣченій!
Душляковъ. Перепе...
Душлякова. Да это все равно ничего не доказываетъ! Кто побитъ истинно жену свою, тотъ отъ другихъ старается перенять, какъ живутъ порядочные мужья...
Душляковъ. Перепетуя...
Душлякова Чудовище! Вы забыли, что я пожертвовала вамъ всѣмъ:-- моимъ нѣжнымъ сердцемъ, рукою, и за эти безцѣнныя жертвы вы мнѣ платите самымъ холоднымъ, убійственнымъ равнодушіемъ. (Начинаетъ рыдать).
Душляковъ (вспрыгнувъ). Перепетуя Андреевна!..
Душлякова и Душляковъ (вмѣстѣ). Боже мой! Боже мой! И въ добавокъ этотъ-же самый человѣкъ, этотъ жалкій мужъ, готовъ при всякомъ случаѣ жаловаться на бѣдную жену, даже требовать отъ нея, чтобъ она не смѣла рта разѣвать (какъ бы сама съ собою). А я васъ спрашиваю: можно-ли молчать женщинѣ съ моими достоинствами? Нѣтъ, еслибъ я была не женщина, а рыба, я, разумѣется, тогда-бы поневолѣ должна была молчать; но, какъ Богъ мнѣ далъ чувства человѣка, языкъ, истинныя понятія, то я не могу молчать! Вы варваръ! вы заѣли мою жизнь! вы убили мою молодость! Да! да, я васъ презираю!! Вы не стоите меня! вы не стоите моего мизинца! Вы тиранъ!!!-- (Онъ). Перепетуя Андреевна! вы такая строптивая женщина, такого неспокойнаго характера, что еслибъ у васъ были три мужа, вмѣсто одного, такъ вы своимъ африканскимъ нравомъ всѣхъ троихъ свели-бы преждевременно въ могилу Да! да! Вы такой здоровой комплекціи, что съ вами невозможно поладить! Легкія ваши такъ хорошо устроены, голосъ такого сильнаго объема, что не только я, по самый здоровый мужчина выбьется изъ силъ, замолчитъ и спрячется въ уголъ, какъ мокрая курица! Что я и дѣлаю... (отходитъ въ уголъ и садится).
Душляковъ (вполголоса). А! (оба молчатъ довольно долго). Я только спрашиваю одно: зачѣмъ люди женятся?
Господи, Боже мой! что за мученіе
Здѣсь суждено мнѣ сносить?..
Право, нѣмецкое нужно терпѣніе
Съ нею, чтобъ кашу сварить!
Прежде мнѣ въ жизни все такъ улыбалося,
Въ дружбѣ, въ любви всѣ клялись...
Экое счастье мнѣ въ жизни досталося,
Просто-хоть въ адъ провались!
Въ дѣвушкахъ я была рѣзвая, смѣлая,
Взгляда, бывало, всѣ ждутъ...
Кажется, женщина полная, зрѣлая,
А не дозрѣла вотъ тутъ! (показывая на голову)
Живши въ провинціи, я красовалася,
Здѣсь-же, совсѣмъ новый міръ!..
Тамъ ты лицомъ и умомъ отличалася,
Здѣсь-же, adieu mon plaisir!
Душлякова (вскочивъ со стула). Иванъ Мартынычъ! я вамъ говорю рѣшительно, что если вы не продадите этого дома и не увезете меня опять въ провинцію, я приду въ отчаяніе! я съума сойду! я... я... однимъ-словомъ, я за себя не отвѣчаю!
Душляковъ. Матушка, Перепетуя Андреевна! право, я не вижу никакой надобности вамъ сходить съ ума. Послушайте, вы упрекаете меня въ эгоизмѣ, а сами говорите и дѣйствуете, какъ самая жестокая эгоистка!
Душлякова. Какъ, почему вы смѣете такъ думать обо мнѣ, чтобъ я была...
Душляковъ. Позвольте-же, дайте мнѣ логически доказать -- какъ жестоки и неосновательны ваши требованія. Вы говорите, что въ Костромской губерніи вы были счастливѣе, веселѣе, что тамъ вы были на виду; тамъ всѣ льстили вашему самолюбію, восхищались вашими достоинствами, и проч. и проч., а здѣсь, въ столицѣ, вы стали не замѣтны; хотя это такъ и должно быть, потому что здѣсь ничѣмъ и никого не удивишь, а тѣмъ менѣе подобная вамъ персона. Ей-Богу! вы не сердитесь... я хоть и мужъ вашъ, по долженъ сказать, что женщины, подобныя вамъ, здѣсь, въ Петербургѣ, право ни по-чемъ! И такъ, Чтобъ вамъ снова пощеголять своими достоинствами, вы требуете, чтобъ я бросилъ службу и продалъ за безцѣнокъ свой домъ! Развѣ это не эгоизмъ съ вашей стороны? Изъ одного смѣшнаго, пустѣйшаго тщеславія, вы требуете отъ мужа такихъ жертвъ, на которыя ни я, и никто не долженъ рѣшаться!
Душлякова. Но живя здѣсь, я чувствую страшную тоску, видимо увядаю...
Душляковъ (холодно) Это общій законъ человѣческой природы. Вы-же въ такихъ годахъ, что ужъ вамъ и пора.
Душлякова (грозно) Иванъ Мартынычъ!! если вы будете дѣлать мнѣ подобныя замѣчанія, я васъ буду глубоко презирать! Развѣ вы не видите, что здѣсь я съ каждымъ днемъ худѣю...
Душляковъ. Право, не вижу. Да и горничная вчера говорила, что она должна у всѣхъ вашихъ платьевъ перешивать крючки,-- ни одно не сходится...
Душлякова. Неправда! она лжетъ! Я ее сегодня-же прогоню!
Душляковъ. А! вотъ теперь вы хотите ее прогнать? Нѣтъ! такъ ужъ мы ее лучше оставимъ. Чѣмъ она виновата, что вамъ узки всѣ платья?
Душлякова. Неправда! неправда! Вы посмотрите на мое лицо! видите, какая страшная перемѣна? (Смотритъ на него).
Душляковъ. Ваше лицо? Извините, если я скажу вамъ безъ всякого лицепріятія: оно изображаетъ совершенное полнолуніе.
Душлякова. Но видите-ли вы эту страшную, матовую блѣдность?
Душляковъ. Вы ошибаетесь, это, такъ сказать, косметическая блѣдность...
Душлякова (въ сильномъ гнѣвѣ) Какъ! и вы смѣете думать обо мнѣ такъ обидно? Это ужасно! Такъ я бѣлюсь, по вашему? а?
Душляковъ. Нѣтъ-съ, не по-моему, а вы это по вашему изволите упражняться...
Душлякова. Послѣ этихъ обидныхъ заключеній, я съ вами говорить не хочу, слышите? Я съ вами не скажу ни слова до тѣхъ поръ, пока вы... (въ передней звонокъ).
Душляковъ. Что это? ко мнѣ кто-то пожаловалъ... Эй! Аграфена! (Аграфена, пробѣгая изъ комнатъ барыни въ переднюю).
ТѢ ЖЕ ГОРНИЧНАЯ, потомъ ПУШИНСКІЙ.
Горничная. Ахъ-ти, я вамъ, баринъ, забыла сказать: это вѣрно пожаловалъ опять тотъ господинъ, который приходилъ давича нанимать квартиру (Скрывается въ переднюю).
Душляковъ. А, слава Богу! Милости просимъ!
Душлякова. Какъ! я хочу чтобъ вы продали домъ, а вы еще, какъ на смѣхъ мнѣ, пускаете жильцовъ? Нѣтъ, это выше силъ моихъ! Я не хочу! не позволяю! я несогласна!
Душляковъ. Душа моя, Перепетуя Андреевна! сохранимъ хоть приличіе, не будемъ кричать при постороннемъ человѣкѣ... онъ ужъ въ передней...
Душлякова. Я не хочу никого видѣть! А если вы отдадите квартиру, я клянусь вамъ, что чрезъ день выживу этого жильца изъ дому! Да! да! онъ не жилецъ въ этомъ домѣ! (Уходитъ въ сильной досадѣ) Прочь отъ меня! я васъ видѣть не хочу!
Душляковъ (успокоивая ее) Перепетуя, пере... ерестань (про себя) О, африканская натура! Она уморитъ меня!
Пушинскій (входитъ, раскланиваясь) Милостивый государь... мое нижайшее почтеніе!.. Извините... я кажется помѣшалъ вамъ наслаждаться семейнымъ счастіемъ?..
Душляковъ. О... совсѣмъ напротивъ... Вы очень кстати... потому что... (про себя) Вѣрно онъ слышалъ голосъ моей раздражительной половины..
Пушинскій (про себя). Жена его, какъ я замѣтилъ, ушла въ сильномъ гнѣвѣ, вѣрно она муженька по утрамъ распекаетъ... (ему) Вы, пожалуйста, не церемоньтесь со мною; можетъ быть, ваша супруга еще не кончила своихъ распоряженіи, такъ я могу послѣ.
Душляковъ. О, нѣтъ-съ, я... я ей приказалъ все, что тамъ слѣдуетъ, знаете, по хозяйству, и теперь совершенно свободенъ. Прошу садиться; позвольте, мнѣ ваше лицо знакомо., я васъ гдѣ-то часто видѣлъ...
Пушинскій. Ахъ, и я также гдѣ-то васъ встрѣчалъ...
Душляковъ Только, извините, я не помню...
Пушинскій. И я тоже.
Душляковъ. По, это ничего... Покорнѣйше прошу...
Пушинскій (садится) Покорно благодарю... А у васъ прекрасный домикъ! Давно вы имъ владѣете?
Душляковъ. Да вотъ ужъ съ годъ времени... Такъ себѣ, односемейный, спокойный, чистенькій.
Пушинскій Да, премиленькій! И вѣрно ваша супруга въ восхищеніи отъ этого домика?
Душляковъ (не зная что сказать). О! да... да, она въ ужасномъ восхищеніи! Но, позвольте съ кѣмъ я имѣю честь?..
Пушинскій. Сейчасъ скажу. Позвольте мнѣ спроситъ прежде давно вы имѣете счастіе быть женатымъ?
Душляковъ. Да ужъ два года-съ, какъ я наслаждаюсь этимъ счастіемъ. Но я слышалъ, что вамъ угодно...
Пушипскій. Сейчасъ. Ахъ! какъ я всегда завидую этому счастію! какъ пріятно видѣть, когда человѣкъ, найдя себѣ подругу по сердцу, блаженствуетъ съ нею, живетъ душа, въ душу, вотъ какъ напримѣръ вы... Какъ васъ зовутъ?
Душляковъ. Иванъ Мартынычъ... А васъ, позвольте узнатъ?
Пушинскій. Владиміръ Андреичъ Пушинскій. Да! завидная ваша участь, Иванъ Мартынычъ! А я, признаться, давича очень удивился, слыша, что вы не бывши заняты никакими важными дѣлали по службѣ, говорятъ, не принимаете никого раньше десяти часовъ, но теперь я понимаю отчего это, понимаю... Обладая прелестною, доброю женой, вы любите понѣжиться, посидѣть съ нею, побалагурить на свободѣ, попить чайку стаканчикъ другой, принимая его съ любовію изъ рукъ обожаемой женщины, и проч., и проч. О! въ эти отрадныя минуты, точно, нельзя раньше десяти часовъ никого принимать! Давно и я сбираюсь, подобно вамъ, насладиться такимъ-же семейнымъ счастіемъ, но все не удается...
Душляковъ. О, да будто это мудрено? Стоитъ только вамъ найти вотъ такую-же, какъ моя женушка, и вы... вы узнаете всю прелесть этого счастія... (Забывшись) Конечно, не дай Господи и врагу!.. т. е. я говорю, если кто ошибется...
Пушинскій. А, да! я васъ понимаю... Разумѣется, кто женится съ дуру, чортъ знаетъ зачѣмъ, на комъ, такъ тотъ, конечно, вмѣсто блаженства наслаждается каторгой супружеской жизни!
Есть эти личности смѣшныя:
Иной -- не глупый человѣкъ.
Вдругъ сядетъ въ дураки такіе,
Что послѣ плачетъ весь свой вѣкъ!
Себя бранитъ, жену порочитъ,
Клянетъ судьбу и жизнь свою...
Онъ описать какъ видно хочетъ
Всю біографію мою.
Иной, чудакъ, вѣдь добровольно!
Надѣнетъ петлю навсегда!..
Душляковъ (приходя въ волненіе).
Да, да, и какъ ему ни больно,
А ужъ изъ петли никуда!
Или страдая отъ недуга...
Душляковъ (перебивая его)
Одной отрады ждетъ глупецъ:
Авось любезная супруга
Затянетъ петлю... и конецъ!
Пушинскій. Да, да, избави Богъ всякаго мужа въ этой жизни отъ столь щекотливаго обстоятельства. Вотъ, напримѣръ, Вы...
Душляковъ (обидясь). Что такое, я? Государь мой! мнѣ странно... Вы, кажется, пришли ко мнѣ нанимать квартиру, а Не затѣмъ чтобъ подмѣчать, кто здѣсь съ петлей на шеѣ...
Пушинскій. Не обижайтесь, Иванъ Мартынычъ, вы мнѣ, не дали окончить фразы... что вы, конечно, очень далеки отъ подобной супружеской петли.
Душляковъ. О! ужъ конечно-съ!.. (про себя). Нельзя же, надо поддержать себя... (ему). И батюшка, изъ тѣхъ немногихъ мужей, которые... (принимая грозную позу). Гмь! Боже сохрани, если жена чуть что-нибудь... бѣда, я никакой петли не испугаюсь!
Пушинскгй. О! да это видно по вашей физіономіи... (въ сторону). Туда же, прикидывается молодцомъ.
Душляковъ. И такъ, государь мой, въ сторону дѣла супружескія, а займемся тѣмъ, зачѣмъ вы изволили пожаловать...
Пушинскій. Ваша правда-съ. Я смотрѣлъ въ вашемъ домѣ мезонинчикъ, въ которомъ три хорошенькія комнатки, и очень бы желалъ нанять ихъ. Что вы съ меня возьмете, только-съ съ вашими дровами и водой?
Душляковъ. О! я дорожиться не люблю. Крайняя цѣна за три комнаты съ дровами и водой десять рублей серебромъ.
Пушинскій. Гмъ... и меньше ничего?
Душляковъ. Невозможно взять меньше! посудите сами.
Пушинскій. Хорошо, хорошо, я нанимаю. По моимъ расчетамъ все-таки это гораздо дешевле, чѣмъ нанимать нумеръ въ гостиницѣ и платить за одну комнату по рублю въ сутки. (вынимая изъ бумажника деньги). Вотъ, вамъ, почтенный хозяинъ, за мѣсяцъ впередъ...
Душляковъ. Очень хорошо-съ. (про себя). На зло моей женѣ впускаю въ домъ жильца! (Ему). А вы стоите въ гостиницѣ? Вѣрно вы недавно въ Петербургѣ?
Пушинскій. Вчера только прикатилъ къ вамъ по желѣзной дорогѣ изъ Москвы. Чудная дорога!
Душляковъ. А! такъ вы москвичъ?
Пушинскій. Нѣтъ, я здѣшній урождепецъ; но.какъ вѣрный сынъ отечества, путешествовалъ лѣтъ восемь по матушкѣ Россіи, жилъ вездѣ изучая на мѣстѣ разные обычаи и правы: пописываю кое-о чемъ, и потому именно, что первые мои опыты были хорошо приняты публикою и одобрены нашими журналами.
Д.ушляковъ. А! такъ вы писатель? Это очень пріятно...
Пушинскій. Да-съ, началъ и довольно счастливо, не знаю, буду-ли имѣть успѣхъ теперь?
Пушинскій. Помилуйте! у насъ теперь въ Петербургѣ, хоть и любятъ похулить, побранить, по таланту всегда отдадутъ справедливость...
Пушинскій. Нѣтъ, вотъ въ томъ-то и горе наше, что иногда эта справедливость вдвое хуже всякой несправедливости, въ литературѣ нашей вездѣ играютъ роли кумовство, да дружескія отношенія... ну, да, что объ этомъ, послѣ будемъ толковать. Когда же я могу къ вамъ переѣхать?
Душляковъ. Хоть сейчасъ, если вамъ угодно (Оба встаютъ).
Пушинскій. Прекрасно! я сейчасъ распоряжусь. Потомъ опять пущусь странствовать по улицамъ, чтобъ вполнѣ насмотрѣться, налюбоваться нашей чудною столицей! Неправда-ли, замѣчательный, рѣдкій городъ?..
Душляковъ. Да, батюшка, какъ я въ первый разъ съ женой пріѣхалъ въ вашъ Петербургъ, то безъ всякой лести скажу, ротъ разинулъ отъ удивленія! Великолѣпный городъ! Женѣ моей онъ только очень не по нутру, но она женщина, ничего не понимаетъ въ этомъ. Я же, признаюсь, люблю Петербургъ.
Пушинскій. Помилуйте, да я только восемь лѣтъ не былъ здѣсь, и теперь просто въ восторгѣ отъ разныхъ новостей.
Нашъ Петербургъ сталъ чудно украшаться!
Спѣшу вездѣ, гдѣ можно, побывать,
Имъ иностранцы ѣздятъ любоваться,
Такъ русскому грѣшно его не знать!
Давно ли былъ я въ сѣверной Пальмирѣ,
И что жъ? дивлюсь невольно чудесамъ...
Нашъ Петербургъ красивѣй сталъ и шире,
Ростетъ гигантъ, на диво всѣмъ вѣкамъ!
И не по днямъ растетъ, а по часамъ!
По мѣрѣ силъ и умственныхъ познаній,
Все видимо и крѣпнетъ, и цвѣтетъ!
Какъ много здѣсь полезныхъ начинаній,
Какъ дѣйствуетъ, работаетъ народъ!..
Завистники хоть къ русскимъ очень строги,
Но къ зависти и много есть причинъ:
Здѣсь сила, умъ, желѣзныя дороги,
Торговля, жизнь... и надо-всѣмъ одинъ
Нашъ сѣверный могучій Властелинъ!!
Такъ, именно, есть чему позавидовать! Неправда ли?.. Такъ до пріятнаго свиданія, любезный хозяинъ!
Душляковъ. До свиданія, Владиміръ Андреичъ! А когда вы познакомитесь съ моею женой, внушите, пожалуйста, ей настоящее понятіе о Петербургѣ, это необходимо для меня.
Пушинскій. Всѣми силами постараюсь. Прощайте! (уходитъ).
Душляковъ (провожая его въ переднюю). Прощайте, мой любезный, мой дорогой жилецъ! Очень радъ, что мы съ вами такъ скоро сошлись; переѣзжайте поскорѣе! До свиданья!..
ДУШЛЯКОВЪ въ передней и Г-жа ДУШЛЯКОВА, входя, слышитъ послѣднія слова мужа; ГОРНИЧНАЯ проходитъ въ переднюю.
Душлякова. Какъ, переѣзжайте? да вы съ ума сошли! Вы смѣетесь надо мною! я не позволю никому переѣзжать, съ кѣмъ бы вы тамъ ни сошлись! слышите? не позволю! не хочу!..
Душляковъ. Жена! Перепетуя Андревна! успокойся...
Душлякова. Не хочу! не хочу! и не хочу!..
Душляковъ. Жилецъ нашъ отличный малый!
Душлякова. Не хочу!
Душляковъ. Отдалъ намъ впередъ за мѣсяцъ...
Дупілякова. Знать ничего не хочу!