Хвольсон Анна Борисовна - Небесная империя

Анна Хвольсон
Небесная империя

Китай или Небесная Империя, как китайцы сами называют свою страну, одно из самых больших государств на земном шаре.

Страна эта богатая, плодородная, в ней протекают быстрые, судоходные реки, высятся громадные горы; климат теплый, местами даже тропический, и растут там высокие пальмы, апельсиновые и миндальные деревья, бамбуковый и сахарный тростник.

Людей в этой стране так много, что не всем хватает места на суше, многие живут на плотах, по рекам и озерам. На плоты насыпают землю, утрамбовывают ее и чем-нибудь засеивают.

Китайцы народ трудолюбивый и работящий. Нигде в мире не делают таких оригинальных и красивых вещей, как, в Китае.

Оригинальны и сами китайцы: мужчины бреют голову, оставляя только на макушке длинную, тонкую, доходящую до пят, косу. Носят широкую, в виде кофт и халатов, одежду и мягкую обувь. Женщины делают себе затейливые прически; платье их мало отличается от платья мужчин, оно только ярче и богаче отделкой. Цвет лица у мужчин и женщин желтый, глаза узенькие и черные, волосы жесткие.

* * *

Жил-был в Китае один человек, по имени Минг-Хо, человек он был не бедный, не богатый. Владел рисовым полем и чайным садиком; то и другое приносило известный доход, но зато требовало больших хлопот и трудов.

Много требовалось терпения, чтобы осушить болото, которое досталось бедняку Минг-Хо. Он и жена его на плечах натаскали туда чернозема, прорыли канальцы для стока воды и огородили тенистое место, куда положили в землю чайные семена.

Когда семена прорастали и выглядывали двумя листочками на свет Божий, Минг-Хо пересаживал их на солнце. С первым проблеском утра он уже копался в садике: то он его окапывал и чистил, то окучивал деревья. Осушивал землю в сырое время, поливал ее в сухое. Зато, как разрослись у него через два года чайные деревца, каким богатым листом оделись коричневые веточки. И лист вышел на славу, с одной стороны нежно-зеленый, покрытый серебряным пушком, с другой -- вишневого цвета. В маленьком чайном садике было чисто и светло, за его чистотой смотрели хозяйские дети; их было двое у Минг-Хо: мальчик Цзо и девочка Чао.

Целый день мелькали среди деревьев бритая головка Цзо, с тоненькой косичкой на макушке и желтое, скуластое личико, с узкими добрыми глазками, сестрички его Чао.

Брат и сестра были так похожи друг на друга, что их только отличали по волосам, которые у Чао не брили, и они торчали жесткими, густыми прядями во все стороны.

Дети были еще очень малы, работать они не умели, но они помогали родителям по мере сил своих; они каждое утро отправлялись в ближний город продавать разные вещички из кости и дерева, которые искусно вырезывал Минг-Хо.

Путь их лежал через чудную рощу, где в беспорядке росли пальмы, кипарисы, ореховые и апельсиновые деревья. Из густой, сочной травы выглядывали сотни пестрых цветов, по ним порхали большие голубые, синие и палевые бабочки. Причудливые птички заливались на все лады, в зелени трещали кузнечики. Цзо и Чао, стараясь не глядеть по сторонам, спешили с товаром в город, где всегда находили покупателей. Дети с трудом протискивались между прохожими. На узеньких улицах китайского города вечно суета и шум: народ там дельный, попусту зевать не любит, все спешат по своим делам. Улица выглядит пестро и нарядно со своими двух- и одноэтажными домиками, украшенными затейливой резьбой, причудливыми воротами и навесами; крыши домов соединены между собою и представляют верхнюю улицу, на которой царит такое же оживление, как внизу.

Цзо и Чао забрались наверх: оттуда город кажется еще красивее и оригинальнее. Тут и там возвышаются на холмиках пагоды или храмы с уродливыми идолами. В носилках сидят важные мандарины и знатные дамы в пестрых платьях с высокими прическами, на которых нередко помещаются маленькие клетки с птицами или букеты цветов.

Навстречу Цзо и Чао попадались такие же маленькие продавцы, с ручными голубями, с ласточкиными гнездами, любимым лакомством жителей Небесной Империи, со сверчками и червячками, до которых китайцы великие охотники.

Когда день выдавался счастливый, брат и сестра скоро распродавали всю корзинку вещей и довольные отправлялись через ту же рощу домой.

На обратном пути им некуда было спешить, можно было погулять в роще, и дети рвали цветы, собирали ягоды, орехи и ловили бабочек. Однажды дети заигрались в роще.

-- Чао, не пора ли нам домой?

-- Ах, Цзо, здесь так хорошо; зелень и цветы нас манят к себе, деревья приветливо распространяют свои ветви над нами. Останемся еще часочек!

Наигравшись вдоволь, дети заторопились; когда они вышли на дорогу, их нагнали роскошные носилки, в которых сидел, судя по одежде, очень знатный мандарин с маленькой девочкой. Коса у мандарина доходила до пят, на голове была шляпа со множеством золотых шариков и одет он был в ярко расшитое золотом платье.

Девочка хотя и была не больше Чао, но носила очень высокую прическу со множеством шпилек, от чего ее личико было бледненькое и болезненное; она тоже была одета пестро и богато.

-- Отец, отец! Купи мне эти цветы, -- сказала мандариночка.

-- Эй, вы! -- закричали на Цзо и Чао бежавшие рядом с носилками слуги. --

Идите скорее сюда: свет очей наших, ландыш нежный, роза небесная, жизнь дней наших желает ваши цветы!

Дети со страхом подошли и передали девочке нарванные в роще цветы.

-- Отец, мне нравятся эти дети; я хочу, чтобы они пришли ко мне играть! -- сказала избалованная Нэкэ.

-- Это невозможно, райская птичка моя, -- ответил мандарин.

-- Я хочу! Я хочу! -- заплакала капризница, закрыв руками лицо.

Мандарин велел слуге дать детям небольшой серебряный слиток, и носилки быстро удалились.

Обрадованные Цзо и Чао тоже поспешили домой. Едва успели они рассказать родителям о своей необыкновенной встрече, как к их хижине, запыхавшись, прибежал тот же слуга, который дал детям деньги, и передал Минг-Хо и жене его, что знатный вельможа, мандарин Джин-Го-Цзан, просил их отпустить к нему детей.

Сильно перетрусили Минг-Хо с женою, они повалились в ноги посланному, хотя тот и уверял, что детям ничего дурного не сделают; но они слезно молили, чтобы он охранял детей от гнева сановника.

На другой день мальчик и девочка стояли у ворот богатого дома, окруженного башенками и решеткою, за которой тянулся большой двор; пройдя его, они очутились перед вторыми воротами. За ними дети увидели множество слуг, которые проводили их в комнаты.

Чао так оробела, что ничего не замечала вокруг себя, но бойкий Цзо успел рассмотреть богатое убранство: в одних комнатах били душистые фонтаны и стояли великолепные цветы, в других -- стены и потолок покрывала причудливая живопись, некоторые комнаты были украшены фарфоровыми и золотыми чашечками, вазочками и т. п., всюду зелень, птицы, блеск и роскошь.

Вдруг стеклянная дверь балкона открылась, и дети увидели сидящую в саду Нэкэ.

Девочка очень обрадовалась гостям, она повела их по саду, показывая все его диковинки.

О! Что это был за сад! Не то, что их крохотный чайный садик! Длинные, усыпанные желтым песком и камешками, дорожки разбегались в разные стороны; фруктовые деревья ломились под тяжестью плодов, каких дети никогда не видывали; сколько тут росло цветов и какая тут была масса ручных птиц! Павлины и редкие куры важно расхаживали по лужайкам.

Нэкэ привела детей в одну из многочисленных беседок, где сидели ее любимицы -- три обезьянки и два ученых попугая.

Дети между тем освоились со своей новой знакомой и с восторгом принялись играть.

Они покатывались со смеху, когда Пи, одна из обезьянок, с ужимками дергала Цзо за косичку, а другая, Хо, тянула за холщевую синюю рубашку Чао.

Когда детям это надоело, они пошли к пруду кормить золотых рыбок.

-- Как у вас тут славно бегать, Чао, -- давай играть в горелки.

-- Я не могу бегать, -- отозвалась грустно Нэкэ, -- у меня не такие ноги, как у тебя.

Тут только Чао увидела, что у мандариночки крошечные четырехугольные, крепко-накрепко забинтованные ножки, на которых она еле ходит.

-- Зачем они у тебя так завязаны? -- спросила она с участием.

-- Ты верно никогда не видала знатную даму и не знаешь, какие у них должны быть ноги! Ведь такая нога, как твоя, не четырехугольная и не забинтованная, это большой позор.

-- Отец мой очень, очень важный мандарин, он даже бывает у самого Богдыхана. Все обязаны отцу кланяться по шести раз, а люди незнатного происхождения, те даже не смеют стоять, а должны падать ниц, когда он говорит с ними: потому у меня нет подруг, так как все недостаточно знатны для меня.

-- Как же ты с нами играешь? -- удивились дети.

-- Я и сама не знаю, как отец мне это позволил. Верно потому, что я была недавно очень больна; он любит и балует меня: я так плакала и просила -- он и согласился.

-- Если бы ты, Чао, видела, какие крошечные ножки у моей мамы, не больше моего кулачка: таких во всем Китае не найти! Мама хочет, чтобы и у меня были такие же... вот мне с рождения забинтовали ноги, подогнув пальцы под подошву: это очень больно, но необходимо для красоты.

-- Хорошо, что я не мандаринка! -- подумала Чао, радостно взглянув на свои босые, резвые ножки. За болтовней и играми незаметно летело время; детей позвали обедать. Мать Нэкэ сидела на циновке перед накрытым лакированным столиком, подогнув под себя ноги; она с ног до головы была закутана в шелк и золотые вышивки, и множество драгоценных украшений довершали наряд.

Знатная дама ласково приняла детей, расспрашивала их о родителях и просила чаще приходить к ее дочери, затем она велела и детям сесть к таким же маленьким накрытым столикам.

Подали обед, который начался с десерта и вин и закончился вареным рисом. Изо и Чао ели с большим аппетитом вкусные блюда, о которых они понятия не имели. Они ловко справлялись с палочками, которые употребляются у китайцев вместо ножей и вилок; ложек также не было, супы и соусы пили прямо из чашек. Нэкэ очень смеялась над аппетитом детей, но дети нисколько не обижались: они быстро опоражнивали маленькие тарелочки, не заботясь о том, прилично или нет так много есть. И не мудрено, дома они большею частью получали за обедом горсточку рису и холодную воду.

Поздно вечером вернулись дети к встревоженным родителям.

Нэкэ взяла слово у своих друзей, что они скоро придут, но прошло много дней, а дети все не приходили. Нэкэ понять не могла, что с ними случилось, и послала узнать, отчего они не приходят.

Оказалось, что дети рады бы придти, да времени свободного нет, так как наступило 1-е апреля, когда в Китае производится первый чайный сбор.

Рано утром, еще задолго до восхода солнца, Чао и Цзо вместе с родителями разостлали в садике на самом солнцепеке циновки. Пришли также двое работников, и каждый, выбрав себе по деревцу, стал осторожно ощипывать ногтем один листочек за другим и класть их на циновки. Работа эта кропотливая и утомительная, но китаец привык к ней и делает ее с изумительной быстротой.

Солнце между тем взошло и стало сильно припекать. Весь день лежали чайные листочки на солнцепеке, благодаря чему сырость из них испарилась и они сделались мягче. К вечеру циновки вместе, с чаем свернули, затем развернули и каждый листочек еще отдельно сворачивали на ладони. Свернутые листья просушивали несколько раз на солнце и, когда они достаточно потемнели, их вторично сдавили и Цзо с отцом отнесли их на чайную фабрику. Там листья положили в плетеные корзины и поджаривали на горячих угольях до тех пор, пока они не почернели.

После этого чай просеяли от сора и пыли, выбрали стебельки и еще теплым упаковали в цибики и отправили в далекие страны.

Едва успели управиться с первым сбором, как наступил июнь месяц, когда чайное деревцо дает второй сбор. Происходит та же самая работа, как и при первом сборе, только чайные листочки уже не такие нежные и сорт чая хуже апрельского.

В июле благодарное чайное дерево дает третий сбор чая, который считается хуже двух первых.

Затем оно покрывается белыми нежными цветками, внутри которых появляются круглые зернышки -- семена, из которых вырастают потом чайные деревья.

Чао после чайного сбора освободилась от занятий, ей даже не приходилось ходить в город продавать мелкие вещицы из кости и дерева, так как в это страдное время Минг-Хо некогда было заниматься выделкою их. Она только чистила дорожки сада и убирала свой маленький домик, а в свободное время ходила к Нэкэ, где ее с радостью встречали.

Но для Цзо настала еще более трудная пора; он не мог урвать часок-другой, чтобы пойти с сестрой в гости. Дело в том, что, управившись с садом, Минг-Хо принялся за обработку своего рисового поля. Цзо, как мальчик, помогал отцу в этом трудном деле.

Рис -- растение болотное, то есть такое, которое растет только там, где много воды. Обработка земли под рис очень трудна и вредна для здоровья; работать приходится по колено в воде.

Поле Минг-Хо было сначала сухое и нужно было искусственно превратить его в сырое; для этого он вместе с Цзо прорыл множество каналов, идущих от озера к полю; вода по этим каналам бежала на поле, но она недостаточно затопляла его, так как, пока рис не всходит, все поле должно быть покрыто водой. Тогда Минг-Хо устроил водоподъемную машину и с ее помощью доставал нужное количество воды.

Когда рис взошел и порядочно поднялся, воду сбавили, но земля была топкая и болотистая, и жать рис приходилось по щиколотку в тине.

Цзо не завидовал сестре, что она без него ходит к подруге; он сознавал, что помогает отцу в тяжелом труде, и очень гордился этим. Несмотря на свой юный возраст, он понимал, что отдых может быть приятен только после труда. Зато как веселился он от души, когда после полевых работ мог изредка посещать Нэкэ и играть в ее чудном саду. Какие игры выдумывал тогда затейник Цзо!

Дети веселились и хохотали так заразительно, что даже знатный мандарин улыбался, глядя на них, когда ему случалось бывать при этом в саду.

* * *

Годы шли. Дети росли и из маленьких превратились в больших, умных людей. Цзо уже давно вместо старика-отца работает в саду и на поле, а Чао живет в городе и слывет отличной портнихой. Дружба между ними и Нэкэ не прекратилась. Нэкэ часто видится со своей подругой детства, доставляет ей много работы и помогает Цзо советом и деньгами в неурожайные годы.

-----------------------------------------------------------------------------------------

Источник текста: Ручеек. Рассказы для детей из естеств. истории и дет. жизни / А.Б. Хвольсон; С 60 рис. М. Михайлова и др. -- 5-е изд., просм. авт. -- Санкт-Петербург: А. Ф. Девриен, 1913. -- 263 с.; ил.; 22 см.