Уэллс Герберт Джордж - Хрустальное яйцо

Уэллс Герберт Джордж.
Хрустальное яйцо

Herbert Wells. The Crystal Egg
Первая публикация: The New Review, May 1897
Перевела с английского Н. Кранихфельд

Источник: Уэллс Г. Дж. Рассказы о времени и пространстве / Под ред. Е. И. Замятина. - Москва - Петроград: Государственное издательство, 1923. - (Всемирная литература. Англия). С. 7 -- 26.

OCR Купин А. В.

С год тому назад вблизи "Семи Циферблатов", находилась маленькая, выглядевшая очень грязно лавочка, над которой смытыми непогодой желтыми буквами было написано: "К. Кэйв, естествоиспытатель и продавец древностей". В окне этой лавочки было выставлено множество разнообразных вещей: несколько слоновых клыков и разрозненные шахматы, четки и оружие, ящик с глазами, два черепа тигра и один человеческий, несколько изъеденных молью обезьяньих чучел (одно из них держало лампу), старинный комод, засиженное мухами страусовое яйцо -- или что-то в этом роде, рыболовные принадлежности и необыкновенно грязный, пустой, стеклянный аквариум. В то время, когда начинается эта история, там еще находился кусок хрусталя, обделанный в форме яйца и прекрасно отполированный. На этот-то кусок хрусталя и смотрели два господина, стоявшие перед окном; один из них был высокий, худощавый пастор, другой -- смуглый чернобородый молодой человек, скромно одетый. Смуглый молодой человек говорил энергично жестикулируя и, казалось, очень желал, чтобы его спутник купил эту вещь.

В то время, как они стояли здесь, в лавку пришел мистер Кэйв; мистер Кэйв только что пил чай и еще дожевывал хлеб с маслом. Когда он увидел этих людей и предмет их наблюдения, настроение у него сразу испортилось. Он виновато оглянулся и тихонько закрыл дверь. Это был маленький старый человек с бледным лицом и странными водянистыми голубыми глазами; волосы у него были грязно-серого цвета, на нем был поношенный синий сюртук, старинного фасона цилиндр, на ногах -- стоптанные ковровые туфли. Он выжидательно смотрел на двух говоривших между собой покупателей. Пастор полез в карман брюк, ощупал там пригоршню денег и показал зубы, приятно улыбнувшись. Мистер Кэйв казался еще более подавленным, когда они вошли в лавку.

Пастор без церемонии спросил дену хрустального яйца. Мистер Кэйв нервно посмотрел на дверь, ведущую в гостиную, и сказал, что цена яйца -- пять фунтов. Пастор, обращаясь и к своему спутнику, и к мистеру Кэйву, запротестовал против слишком высокой цены (это было, действительно, гораздо больше, чем имел намерение спросить мистер Кэйв, когда выставлял этот предмет) и попробовал торговаться. Мистер Кэйв подошел к двери лавки и открыл

-- "Цена пять фунтов", -- сказал он, как будто бы желая избавить себя от лишнего бесцельного спора. При этих его словах над решеткой верхней стеклянной части двери, ведущей в гостиную, появилась верхняя часть женского лица и с любопытством посмотрела на двух покупателей. -- "Цена пять фунтов", -- сказал с дрожью в голосе мистер Кэйв.

Смуглый молодой человек, остававшийся до сих пор зрителем, внимательно наблюдал за Кэйвом. Теперь он заговорил. -- "Дайте ему пять фунтов", -- сказал он. Пастор посмотрел на него, чтобы убедиться, говорит ли он это всерьез; затем снова взглянул на мистера Кэйва -- и увидел, что Кэйв был бледен. "Это -- целая куча денег", -- сказал пастор и, порывшись в кармане, начал считать деньги. У него оказалось немногим больше тридцати шиллингов, и он обратился за помощью к своему спутнику, с которым, казалось, был в самой близкой дружбе. Это дало мистеру Кэйву возможность собраться с мыслями, и он начал объяснять очень возбужденно, что собственно он не в праве продать хрусталь. Оба покупателя, естественно, очень удивились и спросили мистера Кэйва, почему он не подумал об этом прежде, чем начал торговаться. Мистер Кэйв сконфузился, но настаивал на том, что сегодня вечером он не имел в виду продавать хрусталь, что предполагаемый покупатель хрустального яйца уже приходил. Оба, считая это попыткой еще больше повысить цену, сделали вид, что хотят уйти, но в это время дверь отворилась и появилась обладательница черной челки и маленьких глаз.

Это была полная женщина с грубыми чертами лица; она была моложе мистера Кэйва и гораздо выше его ростом. Вошла она медленными, тяжелыми шагами; щеки у нее горели. "Хрусталь продается -- сказала она. -- И пять фунтов достаточно хорошая цена. Я не могу понять почему вы, Кэйв, не соглашаетесь на предложение этих господ?"

Мистер Кэйв, очень разгневанный этим вмешательством, посмотрел на нее сердито поверх своих очков и стал, впрочем без особенной уверенности, защищать свое право вести свои дела по собственному усмотрению. Начались пререкания.

Оба покупателя наблюдали эту сцену с интересом и забавлялись, поддерживая по временам миссис Кэйв своими поддакиваниями. Вплотную осажденный мистер Кэйв отстаивал свою запутанную и невероятную историю все о том же: будто нынче утром уже был покупатель на хрусталь, -- и волнение мистера Кэйва, явно, становилось мучительным. Но он с необыкновенным упорством продолжал стоять на своем. Молодой человек восточного вида положил конец этому странному спору. Он заявил, что они снова зайдут через два дня и таким образом дадут преимущество покупателю, на которого ссылался мистер Кэйв.

-- Но тогда мы уже будем настаивать, -- сказал пастор. Пять фунтов.

Миссис Кэйв стала оправдывать своего мужа, объясняя, что он иногда бывает "немножко странным" и, когда оба покупателя удалились, супружеская чета приготовилась свободно и всесторонне обсуждать происшедшее.

Миссис Кэйв резко нападала на мужа. Бедный маленький человек, дрожа от волнения, сам запутавшись в своих противоречиях, настаивал, что с одной стороны он имеет в виду другого покупателя, а с другой -- хрусталь, откровенно говоря, стоит десять гиней.

-- Почему же ты спросил лишь пять фунтов, -- спросила его жена.

--- Предоставьте мне вести мои дела по собственному усмотрению, -- сказал мистер Кэйв.

Мистер Кэйв жил с падчерицей и пасынком, и вечером за ужином происшествие снова подверглось обсуждению. Никто из сидевших за ужином не был высокого мнения о деловых способностях мистера Кэйва, но последний его поступок казался уж прямо верхом безумия.

По моему мнению, он уже и раньше отказывался продать этот хрусталь, -- сказал пасынок, развязный верзила лет восемнадцати.

-- Но пять фунтов! -- возразила падчерица, положительная молодая особа двадцати шести лет.

Ответы мистера Кэйва были жалки: он лишь робко бормотал, что это его дело и больше ничье. Посреди ужина мистера Кэйва прогнали в лавку -- запереть двери на ночь; уши у мистера Кэйва горели и слезы досады застилали его очки. -- "Зачем он так долго оставлял хрусталь на окне? Какое безумие!" Вот что беспокоило его. Некоторое время ему казалось уже невозможным избежать продажи хрусталя.

После ужина падчерица мистера Кэйва и его пасынок разоделись и ушли, а жена поднялась наверх, чтобы попивая горячую воду с сахаром, лимоном и еще кое-чем -- поразмыслить насчет истории с хрусталем. Мистер Кэйв ушел в лавку и оставался там довольно долго, Мистер Кэйв делал вид, что он очень занят тем, что украшает камешками ящики для золотых рыбок, но на самом деле был поглощен чем-то другим, о чем будет речь впереди. На следующий день миссис Кэйв увидела, что хрусталь уже убран с окна и лежит позади связки подержанных книг, трактующих насчет рыболовства. Миссис Кэйв переложила хрусталь на более видное место. Много разговаривать об этом она не стала, так как у нее была сильная головная боль. А мистер Кэйв всегда готов был уклониться от разговоров. День прошел неприятно. Мистер Кэйв был более, чем всегда рассеян и вместе с тем необыкновенно раздражителен. После обеда, когда его жена по обыкновению легла спать, он снова убрал хрусталь с окна.

На следующий день мистер Кэйв вышел, чтобы отнести акулу в одну из госпитальных школ, где акула была нужна для вскрытия. В его отсутствие мысли миссис Кэйв снова вернулись к хрусталю и к тому, как приличным образом потратить свалившиеся с неба пять фунтов. Она уже распределила их мысленно самым приятным образом: тут была и покупка для нее самой зеленого шелкового платья, и поездка в Ричмонд. Вдруг звон колокольчика у входной двери призвал ее в лавку. Покупатель, один из лаборантов школы, пришел жаловаться на то, что несколько лягушек, заказанных еще на вчера -- не доставлены до сих пор. Миссис Кэйв не одобряла этой особенной отрасли дела мистера Кэйва, и джентельмэн, говоривший в несколько повышенном настроении, удалился после короткого разговора настолько вежливого, насколько позволяло раздраженное состояние джентльмена. Глаза миссис Кэйв естественным образом обратились к окну: вид хрусталя должен был подтвердить получение пяти фунтов и связанные с ними мечты. Но к ее удивлению, 'хрусталя там не было.

Она подошла к тому месту за прилавком, где нашла хрусталь накануне, но и там его не было. Она принялась немедленно за усердные поиски по всей лавке.

Отнесши акулу, мистер Кэйв вернулся домой примерно без четверти три. Дома он увидел, что в лавке какой-то беспорядок, а жену нашел в полном отчаянии: она стояла на коленях за прилавком и рылась в материалах для набивки чучел. Когда дребезжание колокольчика известило о возвращении мистера Кэйва, разгоряченное и опечаленное лицо его жены появилось над прилавком и она сразу стала обвинять мужа в том, что он "это спрятал".

-- Что "это"? -- спросил мистер Кэйв.

-- Хрусталь.

Вместо ответа мистер Кэйв, повидимому очень удивленный, бросился к окну.

-- Его нет здесь! -- сказал он. -- Великий боже! Что с ним сделалось?

В это самое время, громко ругаясь, вошел в лавку из внутренней комнаты пасынок мистера Кэйва; он вернулся домой на несколько минут раньше мистера Кэйва. Он был в учении у торговца подержанной мебелью в конце улицы, но обедал дома и был, конечно, раздосадован, что обед еще не готов.

Но услышав об исчезновении хрусталя, он забыл и про обед, и гнев его с матери обратился на отчима. Конечно, их первой мыслью было, что мистер Кэйв запрятал хрусталь. Но мистер Кэйв энергично отрицал, что знает что-нибудь о судьбе хрусталя. Свои клятвенные уверения он закончил тем, что сам стал обвинять сперва жену, а затем пасынка: "это они спрятали хрусталь и сами хотят тайком продать его." Начался чрезвычайно язвительный и волнующий спор, кончившийся у миссис Кэйв особенным нервным состоянием, средним между истерикой и обмороком, что заставило пасынка вернуться после обеда в мебельный склад на полчаса позже, а мистера Кэйва -- искать убежище от припадка жены в лавке.

Вечером спор возобновился, но уже с меньшей страстностью, и теперь это больше походило на судебное разбирательство под председательством падчерицы. Ужин прошел невесело и закончился тяжелой сценой. Мистер Кэйв дошел в конце концов до крайнего отчаяния и ушел, громко хлопнув дверью. Остальные члены семьи воспользовавшись, отсутствием хозяина, уже не стесняясь посудачили на его счет и затем обыскали весь дом с чердака до погреба, надеясь случайно наткнуться на хрусталь.

На следующий день оба покупателя снова зашли. Миссис Кэйв приняла их почти в слезах. Оказалось, что никто не мог и представить себе, сколько она вытерпела от Кэйва за все время ее супружеских мытарств. Она передала также в собственном освещении историю исчезновения хрусталя. Пастор и молодой человек восточного вида -- молчаливо улыбнулись друг другу и сказали, что все это очень странно. Казалось, что миссис Кэйв готовилась рассказать им историю всей своей жизни, -- и поэтому они стали собираться уходит из лавки. Тогда миссис Кэйв, цепляясь за слабую надежду, спросила у пастора его адрес, чтобы в случае, если она добьется чего-нибудь от Кэйва, можно было известить пастора. Был дан точный адрес, но очевидно затем этот адрес был утерян. Миссис Кэйв никак не могла вспомнить его.

Вечером этого дня Кэйвы, казалось, исчерпали все свои душевные волнения и мистер Кэйв, уходивший из дому после обеда, ужинал в печальном одиночестве, приятно непохожем на страстные споры предшествующих дней. За последнее время дела дурно складывались в доме Кэйва; ни хрусталь, ни покупатели не появлялись.

Теперь, чтобы не искажать фактов, мы должны признать что мистер Кэйв был лгуном: он прекрасно знал, где был хрусталь. Хрусталь был в квартире мистера Джэкоби Уэйса, ассистента - демонстратора в госпитале св. Екатерины на Уэстбэрн-стрит. Хрусталь стоял на буфете, полуприкрытый черной бархатной материей, рядом с графином американского виски. От этого мистера Уэйса и были получены данные, на основании которых написан настоящий рассказ. Кэйв принес в госпиталь яйцо, спрятав его в мешке с акулой, -- принес и настойчиво просил молодого исследователя хранить у себя этот хрусталь. Мистер Уэйс сначала не решался. У него были особенные отношения с Кэйвом: ему нравились странные характеры, и он не раз приглашал старика к себе в комнату покурить, выпить и высказать свои несколько забавные взгляды на жизнь вообще и на свою жену в частности.

Мистеру Уэйсу случалось иметь дело с миссис Кэйв, когда в отсутствие мистера Кэйва, он поджидал его возвращения. Уэйс знал о постоянных нападках, которым подвергался Кэйв, и вот, обсудив юридически происшедшее, Уэйс решил принять хрусталь на хранение. Мистер Кэйв обещал впоследствии объяснить более подробно свою странную привязанность к хрусталю, но он определенно говорил о том, что видел в хрустале видения... Он рассказал об этом в тот же вечер мистеру Уэйсу.

Кэйв рассказал очень запутанную историю. Он сообщил, что приобрел хрусталь вместе с разными другими вещами на аукционе имущества другого торговца редкостями. Какая цена этому хрустальному яйцу -- мистер Кэйв не знал, и наудачу назначил десять шиллингов. За эту цену хрусталь и попал к нему в руки несколько месяцев тому назад, и Кэйв уже подумывал, как бы "вернуть свои денежки", как вдруг сделал странное открытие.

В то время мистер Кэйв чувствовал себя очень плохо: надо помнить, что ко времени описываемых событий -- здоровье его порядком расстроилось, и вдобавок он испытывал большие страдания из-за пренебрежительного, и даже прямо-таки плохого отношения со стороны жены и ее детей. Его жена была пустая, сумасбродная, бесчувственная женщина и имела все растущую склонность к тайному употреблению спиртных напитков: падчерица его была зла и заносчива, а пасынок возымел к нему страшную нелюбовь и не упускал случая проявлять это чувство. Неприятности, связанные с делом, тяжело ложились на Кэйва, и мистер Уэйс думает, что Кэйву случалось иной раз грешить по части спиртного. Кэйв начал свою жизнь при очень благоприятных условиях, получил прекрасное воспитание и страдал иногда по целым неделям от меланхолии и бессонницы. Когда ночью от разных мыслей ему становилось невмочь, он покидал свое место на постели рядом с женой, делая это тихонько, чтобы никого не разбудить, и затем бродил по дому. Однажды около трех часов утра в конце августа случай направил его в лавку.

Грязное маленькое помещение было непроницаемо-темно, за исключением одного места, где Кэйв заметил какой-то необыкновенный яркий свет. Подойдя ближе, он увидел, что это было хрустальное яйцо, стоявшее на углу прилавка возле окна. Тонкий луч света, пробивавшийся сквозь щель в ставнях, ударялся о яйцо и, казалось, наполнял всю его внутренность.

Мистеру Кэйву пришло в голову, что это не согласуется с теми законами оптики, с какими он был знаком в дни своей молодости. Он понял бы, если бы лучи, преломившись в хрустале, соединились в фокусе внутри его, но это рассеяние света не согласовалось с его понятиями о физике. Кэйв подошел поближе к хрусталю, внимательно рассматривая его внутри и снаружи: на время в Кэйве возродилась та научная любознательность, которая в молодости определила выбор его призвания. Он был удивлен, когда убедился, что свет этот не был постоянным, но переходил по всему яйцу как будто оно было полым шаром из какого-то блестящего пара. Двигая яйцо, чтобы рассмотреть его со всех сторон Кэйв вдруг заметил, что он заслонил собою яйцо от светового луча, но хрусталь от этого не стал меньше блестеть. Сильно удивленный, Кэйв взял хрустальное яйцо и перенес его подальше от луча--в самую темную часть лавки. Яйцо светилось еще в продолжение четырех или пяти минут, затем стало медленно блекнуть и погасло. Кэйв поместил его в полосу дневного света -- и его сияние почти немедленно восстановилось.

До сих пор, по крайней мере, мистер Уэйс был в состоянии проверить замечательную историю мистера Кэйва. Он сам неоднократно держал яйцо перед световым лучом, диаметр которого был меньше одного миллиметра, и после этого в совершенной темноте--насколько можно было добиться темноты помощью бархатной покрышки, -- хрусталь казался несомненно светящимся, как фосфор, хотя свет этот и был очень слабый. Однако казалось, что яркость этого света была какого-то особенного рода, и глаза различных людей неодинаково воспринимали ее: так мистер Харбингер, имя которого известно каждому образованному читателю в связи с Пастеровским институтом, был совершенно не способен видеть какой-бы то ни было свет. А способность мистера Уэйса была сравнительно ниже способности мистера Кэйва. И у Кэйва эта способность сильно менялась: в периоды особенной его слабости и утомления -- он видел ярче.

С самого начала этот свет в хрустале как-то странно очаровал мистера Кэйва: он больше говорил его одинокой душе, чем мог бы сказать какой-нибудь том патетических писаний. О своих любопытных наблюдениях мистер Кэйв не говорил ни одному человеческому существу. Кэйв жил в атмосфере мелкой злобы, и для него признаться, что то или другое доставляет ему удовольствие - значило рисковать, что он лишится этого удовольствия. Кэйв заметил, что с приближением утра и с увеличением яркости рассеянного света, вся поверхность хрусталя теряла свой блеск. Некоторое время Кэйв мог видеть что-нибудь в хрустале только ночью, в темном углу лавки.

Но ему пришло в голову воспользоваться старой бархатной покрышкой, которую он употреблял на подстилку под коллекцию минералов: сложив эту покрышку вдвое и покрыв ею голову и руки, Кэйв мог уловить светящееся движение внутри хрусталя даже днем. Он очень опасался, чтобы об этом не "узнала его жена, и потому он предавался этому занятию только в послеобеденное время, когда жена спала наверху, да и тут из предосторожности прятался в темном углу за прилавком. Однажды, поворачивая хрусталь в руках, Кэйв что-то в нем заметил: вспыхнуло и исчезло нечто в роде молнии, но у Кэйва осталось впечатление, что в яйце на минуту открылось перед ним зрелище обширной, далеко раскинувшейся, чудесной страны; повернув яйцо еще раз, Кэйв опять закрылся от света, и снова увидел то же самое, что и раньше.

Было бы скучно и бесполезно рассказывать о всех фазах открытия мистера Кэйва. Достаточно сказать, что результат был таков: хрусталь, рассматриваемый под углом около 137® по направлению к лучу света, давал ясную, последовательную картину обширной странной местности; картина эта отнюдь не была похожа на сон, а производила определенное впечатление действительности и чем ярче был свет, тем реальнее и яснее она казалась. Это была движущаяся картина, то есть некоторые предметы двигались в ней, но медленно, определенно, как подлинные, реальные предметы, при чем в соответствии с изменением направления светового луча и угла зрения--менялась также и картина. Это на самом деле должно было быть похоже на то, что получается при рассматривании через овальное стекло: повертывая стекло, можно получить различные виды.

Мистер Уэйс уверял меня, что рассказ мистера Кэйва был очень подробен и что никакого возбуждения, которое обыкновенно наблюдается у галлюцинирующих -- у Кэйва не замечалось. Нужно упомянуть о том, что все попытки самого Уэйса разглядеть ясную картину в бледном опаловом блеске хрусталя -- были совершенно безуспешны, несмотря на все его старания. Разница в силе впечатлений, получаемых этими двумя людьми была очень велика и вполне понятно, что то, что для мистера Кэйва представлялось целой картиной, было лишь туманным пятном для мистера Уэйса.

Пейзаж, по описанию мистера Кэйв, неизменно представлял собою обширную равнину и Кэйву всегда казалось, что он смотрит на эту равнину с значительной высоты, как будто с башни или мачты. На восток и на запад равнина была ограничена тянущимися на далекое расстояние громадными красноватыми скалами, напоминавшими Кэйву скалы, виденные им на какой-то картине; но что это была за картина -- мистер Уэйс не мог установить, Эти скалы шли на север и на юг (Кэйв мог определить страны горизонта по звездам, которые были видны ночью), уходя в почти безграничную перспективу и еще до пересечения теряясь в туманных далях. Кэйв был ближе к восточной цепи утесов; в первом его видении -- солнце восходило как раз над утесами, и мистер Кэйв видел множество летающих фигур; фигуры эти были темные в сравнении с солнечным светом и бледные в сравнении с их тенью; мистер Кэйв принял эти фигуры за птиц. Длинный ряд зданий лежал внизу; ему казалось, что qh смотрит на них сверху; при приближении к темному краю картины, где лучи света уже преломлялись, эти здания становились неясными. Возле сверкающего широкого канала -- были деревья, странные по форме и окраске: темно-зеленого цвета -- как мох, и изящного серого цвета. Что-то большое и блестяще окрашенное пролетало через всю картину. Но в первое время, когда мистер Кэйв видел эти картины, он их видел только во время вспышек света; руки у него дрожали, голова тряслась, видение появлялось и исчезало, становилось туманным и неясным. И в первое время для него представляло величайшую трудность найти снова то положение картины, в котором он ее потерял из виду.

Следующий раз он ясно увидел картину в кристалле через неделю после первого случая, при чем промежуток между ними не дал ничего, кроме нескольких мучительно-неясных проблесков и некоторого полезного опыта; второе видение показало Кэйву вид вдоль долины. Вид был другой, но у Кэйва была странная уверенность, неоднократно подтвержденная последующими наблюдениями, что он все время видел этот странный мир с одного и того же места, хотя он пытался смотреть в хрусталь с разных сторон. Длинный фасад большого здания, крышу которого он видел прямо под собой, теперь виднелся в перспективе. Мистер Кэйв узнал крышу. Перед фасадом находилась терраса массивных размеров и необыкновенной длины; внизу, у средины террасы, расставленные на определенных промежутках, высились огромные, но очень изящные мачты; на верхушках мачт были прикреплены маленькие блестящие предметы, сиявшие как заходящее солнце. О значении этих маленьких предметов мистер Кэйв догадался только спустя некоторое время, когда он описывал эту сцену мистеру Уэйсу. Терраса нависала над густыми зарослями какой-то роскошной, красивой растительности, а дальше- простиралась обширная, поросшая травой лужайка, на которой отдыхали какие-то приземистые существа, по форме похожие на жуков, но неизмеримо большого размера. За лужайкой пролегала дорога, богато украшенная разноцветными камнями, а еще дальше, окаймленная густой красной травой, расстилалась широкая зеркальная поверхность воды, проходя через долину как раз параллельно отдаленным утесам. Весь воздух, казалось, был наполнен стаями больших птиц, двигавшихся по величественным кривым. По ту сторону реки высилось множество великолепных зданий; здания были красиво раскрашены и сверкали металлической резьбой и гранями среди леса похожих на мхи и лишайники деревьев. И вдруг что-то несколько раз промелькнуло через картину, -- это походило на мельканье украшенного драгоценностями веера или взмахи крыла, -- и тотчас же появилось лицо, или вернее верхняя часть лица с очень большими глазами; было так, как будто это лицо придвинулось к лицу мистера Кэйва или находилось по ту сторону хрусталя. Мистер Кэйв был так напуган впечатлением полной реальности этих глаз, что отодвинул свою голову от хрусталя, чтоб посмотреть: нет ли чего позади хрусталя. Мистер Кэйв настолько увлекся наблюдениями, что для него было прямо-таки неожиданностью очутиться опять в холодной темноте маленькой лавочки с ее привычным запахом метила, плесени и гниения. Пока он глядел вокруг себя, сиявший хрусталь стал уже гаснуть и скоро совсем погас.

Таковы были первые общие впечатления мистера Кэйва. Вся история его видений в высшей степени точна и подробна. С самого начала, когда долина впервые на секунду блеснула перед ним и поразила его, -- с самого начала его воображение было странно взволновано; в дальнейшем, когда он стал обдумывать подробности виденной им сцены, его удивление перешло в страсть. Он стал невнимательно и рассеяно заниматься своими делами, думая только о том времени, когда он сможет опять вернуться к своим наблюдениям. И вот тут-то, -- это было через несколько недель после первого видения, -- явились два покупателя, настойчиво желавшие купить хрусталь, и только с трудом удалось спасти хрусталь от продажи, как я уже рассказывал.

Теперь это стало тайной мистера Кэйва; по сию пору непонятно, каким чудом ему удалось утащить тайком хрусталь, но это все же удалось, и мистер Кэйв украдкой заходил поглядеть на него; так ребенок украдкой забегает в сад, куда ему запретили ходить. Но мистер Уэйс, как и подобает молодому ученому, имел особенно ясный и последовательный склад ума. Хрусталь и его история непосредственно задели Уэйса; сам он удовлетворился, увидев собственными глазами свечение хрусталя, но решил исследовать систематически то, что было действительно правдоподобно в утверждениях мистера Кэйва. Тут было только одно: мистер Кэйв слишком уж пристрастился приходить и тешить свои глаза зрелищем чудесной страны, и приходил он каждый вечер от восьми до половины десятого, а иногда, в отсутствие мистера Уэйса, и днем; он приходил даже по субботам, после обеда. С самого начала мистер Уэйс делал тщательные заметки и именно его научному методу обязаны мы тем, что было установлено соотношение между направлением, по которому первичный луч входил в хрусталь, и всей виденной Кэйвом картиной. Поместивши хрусталь в ящик с просверленным небольшим отверстием для пропуска возбуждающего луча и применив голландскую сажу в качестве непроницаемой для света преграды -- мистер Уэйс значительно улучшил условия наблюдений; таким образом получилась возможность в течение короткого промежутка времени обозревать долину в желаемом направлении.

Расчистив таким образом путь, мы можем дать краткий отчет об этом призрачном мире внутри хрусталя. Описанные предметы были видимы для мистера Кэйва при всех условиях, а метод действия был всегда неизменен: Кэйв наблюдал хрусталь и говорил о том, что видел, а мистер Уэйс (который еще студентом научился этой премудрости -- писать в темноте) кратко записывал его показания. Когда хрусталь потухал, его вынимали из ящика, ставили на прежнее место и вновь зажигали электрический свет. Мистер Уэйс спрашивал, и в затруднительных случаях эти наводящие вопросы помогали выяснить дело. Ничего не могло быть менее призрачно и более реально, чем все это.

Внимание мистера Кэйва скоро сосредоточилось на птицеподобных существах; много этих птицеподобных существ он видел в каждом из своих прежних видений. Первое впечатление мистера Кэйва вскоре изменилось. Долгое время он считал, что эти существа могут представлять из себя дневную породу летучей мыши. После он стал думать, -- смешно сказать, -- что это могут быть херувимы. У них были круглые, странно похожие на человеческие, головы, и это именно глаза одного из них, так поразили Кэйва во время второго наблюдения. У них были широкие, серебристые крылья, непокрытые перьями, но блестящие, как чешуя только что вытащенной из воды рыбы и с тою же тонкой игрой красок; эти крылья не были построены на подобие крыльев летучих мышей, или птиц, но, как узнал от Кэйва мистер Уэйс, крылья эти, поддерживаемые изогнутыми ребрами, исходили прямо из тела. (Если представить себе крылья бабочки с изогнутыми ребрами, то это, пожалуй, даст самое близкое представление о крыльях этих существ). Тело было мало, и снабжено двумя пучками хватающих органов, подобных длинным щупальцам; щупальцы эти помещались непосредственно подо ртом. Как это ни казалось невероятным мистеру Уэйсу, он, в конце концов, несомненно убедился, что именно этим существам принадлежали большие, будто человеческие постройки и прекрасный сад, придававшие такой великолепный вид обширной долине. А мистер Кэйв в числе других особенностей отметил, что в зданиях, которые он видел в хрустале, не было дверей, но были большие, круглые, настежь открытые окна, служившие входом и выходом для крылатых существ. Они входили в них помощью своих щупальцев, складывали свои крылья до величины небольшой палочки и прыгали внутри. Но среди них было ещё множество более мелкокрылых существ, подобных большим стрекозам, мошкам и летающим жукам, а по лужайке -- тоже ползали лениво взад и вперед блестяще окрашенные гигантские земляные жуки. Сверх того, на шоссе и террасе виднелись какие-то большеголовые существа, похожие на больших мух, но бескрылые; эти существа деловито ковыляли на своих рукоподобных щупальцах.

Мы уже упоминали о блестящих предметах на мачтах, стоявших перед террасой ближайшего здания. Мистеру Кэйву, после очень внимательного рассмотрения одной из этих мачт, в один особенно яркий день, показалось, что блестящий предмет был совершенно такой же хрусталь, как тот, в который он вглядывался. Еще более внимательное наблюдение убедило его в том, что на каждой из видневшихся в перспективе двадцати мачт находился подобный же предмет.

Случайно одно из больших крылатых существ вспорхнуло на одну из мачт, сложило свои крылья и, схватившись частью своих щупальцев за мачту, пристально стало смотреть на хрусталь в течение по крайней мере пятнадцати минут. Целый ряд наблюдений, сделанных по предложению мистера Уэйса, убедил обоих наблюдателей, что поскольку дело касается этого призрачного мира, хрусталь, в который оба они всматривались в данный момент, -- стоял на верхушке самой отдаленной мачты террасы, и что однажды один из жителей этого иного мира заглянул в лицо мистеру Кэйву, когда он производил свои наблюдения.

Вот каковы существенные факты этой очень странной истории. Если и считать все остроумной выдумкой мистера Уэйса, придется все же признать одно из двух: либо хрусталь мистера Кэйва существовал одновременно в двух мирах и когда этот хрусталь перемещали в одном мире--он все же оставался неподвижным в другом, что кажется совершенно нелепым; или же существует какая-то особенная связь хрусталя мистера Кэйва с другим, совершенно подобным же хрусталем в том, ином мире, и то, что видно внутри одного хрусталя в этом мире, при соответствующих условиях видно и наблюдателю соответствующего хрусталя в другом мире; и наоборот.

Пока, конечно, мы не знаем, каким образом оба хрусталя связаны между собой, но в настоящее время мы знаем достаточно, чтобы понять, что такая вещь совершенно невозможна. Это мнение о хрусталях, находящихся в какой-то связи один с другим -- было предположением, пришедшим в голову мистеру Уэйсу, и мне это предположение кажется, по меньшей мере, весьма вероятным.

Но где был этот другой мир? И на это живой ум мистера Уэйса также скоро пролил свет. После солнечного захода небо быстро темнело-- в самом деле, были очень короткие сумерки -- и показывались звезды. Можно было заметить, что эти звезды--те же самые что и мы видим, и что они составляют те же самые созвездия. Мистер Кэйв узнал Медведицу, Плеяды, Альдебарана и Сириуса: так что этот иной мир должен был находиться где-нибудь в солнечной системе и, по крайней мере, на расстоянии нескольких сот миллионов миль от нашего. Следуя и дальше в этом направлении, мистер Уэйс узнал, что полночное небо было более темного -синего цвета, чем наше небо во время зимнего солнцестояния и что солнце казалось немного меньше. Здесь было две небольших луны, похожих на нашу, но меньше и совершенно различных между собой", при чем одна из этих лун двигалась так быстро, что ее движение было ясно заметно во время наблюдения. Эти луны никогда не бывали высоко на небе, но исчезали вскоре после восхода: это происходило потому, что при каждом их появлении на небосклоне -- они затмевались, так как находились слишком близко к главной планете. И все это совершенно соответствует тем условиям, какие существуют на Марсе, хотя мистер Кэйв и не знал об этом.

На самом деле, кажется чрезвычайно правдоподобным, что смотря в хрусталь, мистер Кэйв действительно видел планету Марс и ее обитателей. И, если это так, то вечерняя звезда, так ярко сиявшая на небе этого отдаленного видения, была не что иное, как наша собственная земля.

В течение некоторого времени марсиане -- если это были марсиане -- казалось, не знали о наблюдениях мистера Кэйва. Раз или два один из них приходил смотреть и очень скоро уходил к другой мачте, как будто неудовлетворенный тем, что видел. В то время мистер Кэйв мог наблюдать за действиями этого крылатого народа, не привлекая их внимания и, хотя его сведения были неопределенны и отрывочны, они тем не менее очень правдоподобны. Вообразите то впечатление о человечестве, которое получилось бы у наблюдателя-марсианина, если бы он после долгих приготовлений и уже с сильно уставшими глазами, стал смотреть на Лондон с высоты колокольни Св. Мартина. И при этом для наблюдения имел бы не больше четырех минут. Мистер Кэйв не мог утверждать, были ли крылатые марсиане такими же, как те, которые прыгали по дороге и террасе и могли ли последние надевать крылья по желанию. Он видел некоторое время каких-то неуклюжих двуногих, белых и отчасти прозрачных -- они чем-то отдаленно напоминали обезьян; эти двуногие паслись среди каких-то лишаеобразных деревьев и однажды несколько их погналось за одним из прыгавших круглоголовых марсиан. В конце концов марсианин попал в их щупальцы, но тотчас же. картина внезапно потухла и оставила мистера Кэйва в темноте, в очень мучительном состоянии. В другой раз появился какой-то большой предмет, (этот предмет мистер Кэйв принял вначале за какое-то гигантское насекомое) -- появился и с невероятной быстротой понесся вдоль по дороге по ту сторону канала. Когда он подвинулся ближе, мистер Кэйв заметил, что это был аппарат из блестящего металла и чрезвычайно сложный. Затем, когда мистер Кэйв взглянул снова, аппарат уже исчез из виду.

Спустя некоторое время мистер Уэйс стал стараться привлечь внимание марсиан; при первом же удобном случае, когда странные глаза одного из них плотно прижались к хрусталю, и мистер Кэйв закричал и отскочил прочь, -- оба, Уэйс и Кэйв, немедленно открыли свет и стали жестами подавать сигнализирующие знаки. Но когда, в конце концов, мистер Кэйв стал снова рассматривать хрусталь, марсианина уже не было.

К началу ноября наблюдения стали таким образом все больше совершенствоваться; мистер Кэйв, чувствуя, что подозрения его семьи относительно хрусталя уже улеглись, начал носить его при себе, чтобы, если представится возможность днем или ночью, усладиться тем, что стало самым реальным в его жизни.

В декабре мистер Уэйс, в связи с предстоящими экзаменами, был более обыкновенного занят; сеансы, к сожалению, откладывались на неделю, и в течение десяти или одиннадцати дней -- он сам точно не помнил -- Уэйс совсем не видел мистера Кэйва. Затем ему захотелось возобновить их наблюдения и так как его усиленная работа уже кончилась, он отправился к Семи Циферблатам. На углу он заметил, что запирались лавки любителя птиц и сапожника; лавка мистера Кэйва была уже закрыта.

Уэйс постучался, и дверь открыл пасынок в трауре. Он тотчас же позвал миссис Кэйв, на которой, как не мог не заметить мистер Уэйс, был, правда, дешевый, но чрезвычайно импозантный костюм вдовы. Не без удивления мистер Уэйс узнал, что Кэйв умер и уже похоронен. Миссис Кэйв была в слезах и немного охрипла. Она только что вернулась из Хайгэйта. Ее мысли были, казалось, заняты лишь собственными планами и подробностями приличных похорон, но все же мистеру Уэйсу удалось в конце концов узнать об обстоятельствах смерти Кэйва. Кэйв был найден мертвым в своей лавке ранним утром на другой день после его последнего визита к мистеру Уэйсу; окоченевшие руки Кэйва -- сжимали хрусталь. Миссис Кэйв сказала, что лицо Кэйва -- улыбалось, а черная бархатная покрышка от минералов лежала на полу у его ног. Он должно быть умер за пять или шесть часов до того, как его нашли.

Это было большим ударом для мистера Уэйса и он горько упрекал себя за то, что пренебрегал явными симптомами болезни старика. Но его мысли были главным образом заняты хрусталем. Зная особенности характера миссис Кэйв, он подошел к этой теме очень осторожно. И был весьма поражен, узнав, что хрусталь уже продан.

Первым побуждением мистрисс Кэйв, лишь только тело Кэйва перенесли наверх, было написать шальному пастору, предлагавшему пять фунтов за хрусталь, и сообщить пастору о том, что хрусталь найден. Но после усердных поисков в которых помогала и дочь, миссис Кэйв пришлось убедиться, что адрес потерян. У них не было средств, чтоб облечься в траур и похоронить Кэйва, как это требовалось изысканным стилем обитателей старого квартала Семи Циферблатов, и поэтому они обратились к знакомому торговцу на Грэйт Портланд-Стрит. Он очень любезно принял участие в продаже и оценке вещей. Он сам оценивал вещи, и хрустальное яйцо было включено в один из его аукционов. Выразивши подходящее к случаю сожаление (сказано это было, впрочем, второпях) мистер Уэйс устремился сразу на Грэйт Портланд-Стрит. Но здесь он узнал, что хрустальное яйцо было уже продано высокому смуглому человеку в сером.

Здесь фактический материал этой странной, но во всяком случае мне кое-что говорящей истории, -- обрывается. Торговец на Грэйт Портланд-Стрите не знал, кто был высокий смуглый человек в сером и не обратил на него достаточно внимания, чтобы точно описать его. Торговец не знал также, в какую сторону пошел человек в сером после того, как вышел из лавки. Мистер Уэйс оставался некоторое время в лавке, выводя торговца из терпения своими безнадежными вопросами и изливая свое раздражение. В конце концов, убедившись, что дело ушло из его рук и развеялось как сон, он вернулся к себе домой, и тут был несколько удивлен тем, что нашел у себя на неубранном столе составленные им, столь осязательные и видимые заметки об этой истории.

Его досада и разочарование естественно были очень велики. Он вторично и столь же безрезультатно посетил торговца на Грэйт Портланд-Стрите; затем прибегнул к объявлениям в таких периодических изданиях, которые, казалось, могли попасть в руки собирателей Brie а brac'a. Он также написал письма в "The Daily Chronicle" и "Nature", но обе эти газеты, подозревая мистификацию, просили его еще раз подумать до напечатания писем. Он был также предупрежден, что эта странная история, к сожалению, лишенная всякой правдоподобности, может повредить его репутации ученого исследователя. Кроме того, его собственная работа требовала безотлагательных занятий.

Таким образом, через месяц или около этого, если не считать случайных визитов отдельным торговцам, мистер Уйэс волей-неволей оставил поиски хрустального яйца, и оно по сию пору остается неразысканным. Случайно как-то мистер Уэйс мне рассказал все это, и я вполне верю ему, что он изо всех сил старался отделаться от своих самых неотложных дел, чтобы возобновить поиски.

Останется ли хрустальное яйцо навсегда потерянным или нет, сущность и происхождение его -- сейчас одинаково интересны.

Если купивший его -- коллекционер, надо надеяться, что мистеру Уэйсу удастся напасть на его след через соответствующие магазины. Уэйсу удалось открыть пастора и "восточного человека", с которыми имел дело мистер Кэйв -- это были никто иные, как достопочтенный Джемс Паркер и молодой принц Боссо-Куни из Явы. Я им обязан некоторыми подробностями этой истории. Целью принца было простое любопытство -- и оригинальничанье. Он тем настойчивее хотел купить, чем упрямее Кэйв отказывался продать.

Более чем возможно, что покупщиком во второй инстанции был просто случайный покупатель, а совсем не коллекционер, и хрустальное яйцо, может быть, в настоящее время находится на расстоянии какой-нибудь мили от меня, служит просто для украшения гостиной или вместо пресс-папье -- и все его замечательные свойства остаются неизвестными. Отчасти именно потому, что такая судьба хрустального яйца представляется мне вероятной, я и набросал этот рассказ в форме, в которой он может быть прочтен обыкновенным любителем легкого чтения.

Мое собственное мнение по этому вопросу вполне совпадает с мнением мистера Уэйса. Я верю, что хрусталь наверху мачты на Марсе и хрустальное яйцо мистера Кэйва были в каких-то физических в настоящее время совершенно необъяснимых отношениях. Мы оба верим также, что земной хрусталь был послан с планеты на землю (возможно, что в весьма отдаленные времена) с целью дать возможность марсианам ближе познакомиться с нашими делами. Возможно, что пары к хрусталям на других мачтах также находятся на нашем земном шаре. Никакой теорией галлюцинаций подобных фактов нельзя объяснить.

Перевела с английского Н. Кранихфельд.