Утин Борис Исаакович - История адвокатуры у древних народов, А. Стоянова. Харьков. 1869

Исторія адвокатуры у древнихъ народовъ, А. Стоянова. Харьковъ. 1869.

Въ относительно-короткое время у насъ, вмѣстѣ съ судебной реформой, возникла адвокатура, какъ особая профессія. Въ ней, по крайней мѣрѣ въ столицахъ, не мало хорошихъ силъ и, въ интересѣ самыхъ судовъ, желательно, чтобы такихъ силъ было еще больше и чтобы процвѣтаніе нашихъ присяжныхъ повѣренныхъ всегда было въ прямомъ соотношеніи съ ихъ талантомъ, юридическою опытностію и добросовѣстнымъ веденіемъ дѣлъ. Но какое общественное значеніе пріобрѣтетъ у насъ адвокатура, суждено ли ей, въ большинствѣ ея представителей, стать доброй общественной силой, заработается ли въ средѣ ея строгое понятіе о томъ, что согласно и несогласно съ достоинствомъ ея призванія, и насколько званіе присяжнаго повѣреннаго всегда будетъ служить ручательствомъ для общества и суда въ томъ, что принятое въ корпорацію лицо и по знанію, и по честности стоитъ выше дѣльцовъ стараго добраго времени,-- все это, разумѣется, покажетъ время и будетъ главнымъ образомъ зависѣть отъ того духа, который будетъ преобладать въ совѣтъ присяжныхъ повѣренныхъ. Въ ожиданіи, что общественный характеръ этой корпораціи съ теченіемъ времени нѣсколько полнѣе опредѣлится, не лишено интереса уяснить себѣ, чѣмъ адвокатура была у другихъ историческихъ народовъ. Уясненію этого вопроса посвящена монографія г. Стоянова, начинающаго, правда, свое изслѣдованіе нѣсколько издалека" Очевидно, только желаніе представитъ что нибудь цѣлое заставляетъ автора начать съ историческаго обзора судебной защиты на Востокѣ. Тамъ, гдѣ гражданскій законъ не успѣлъ отдѣлиться отъ религіознаго и гдѣ самая идея судя не получила еще самостоятельнаго значенія, напрасно искать зачатковъ учрежденія, которое только въ римскомъ мірѣ пріобрѣтаетъ юридическій характеръ. Всѣ предшествующія эпохи, какіе бы образчики богато-развитой культуры онѣ ни представляли, могутъ по отношенію къ избранному авторомъ предмету привести только къ отрицательнымъ результатамъ. Намъ кажется, что не всѣ институты одинаково, если поставить себѣ задачею изслѣдованіе ихъ обще-историческаго значенія, требуютъ того, чтобы за точку отправленія брать непремѣнно Египетъ и Индію. Если вопросъ идетъ о такихъ институтахъ, которые коренятся болѣе или менѣе въ самой природѣ человѣка, какъ напр. бракъ, родительская власть, опека, имущественныя права, право наслѣдованія и т. д., или о такихъ понятіяхъ, которыя необходимо представляются уже самому неразвитому человѣческому сознанію и являются при всякой общественности, какъ понятія о преступленіи и о наказаніи, то само собою разумѣется, что задача научнаго изслѣдованія не можетъ ограничиваться только тѣми эпохами человѣческой исторіи, когда эти институты или понятія представляютъ уже значительную степень развитія. Въ интересѣ возможно-полнаго раскрытія всѣхъ сторонъ ихъ, авторъ долженъ будетъ прослѣдить ихъ, начиная съ первобытныхъ и самыхъ простыхъ формъ человѣческаго общежитія. Сравнительно-историческій методъ не можетъ, конечно, ограничиваться основными понятіями матеріальнаго гражданскаго или уголовнаго права. Онъ одинаково примѣнимъ ко всѣмъ вопросамъ общественнаго устройства. Учрежденія государственныя и судебныя въ особенности требуютъ сравнительнаго изученія, и въ отношеніи къ нимъ въ наукѣ прежде всего стали пользоваться этимъ методомъ. Но при этомъ точкой отправленія можетъ быть только такое историческое время, которому вообще не чуждо понятіе изслѣдуемаго учрежденія. Обращаться же къ тѣмъ эпохамъ, въ которыхъ вовсе не было почвы для него, едва ли слѣдуетъ. Иначе учрежденію придается ложная родословная. То, что нѣкоторые французскіе писатели, какъ напр. Мерленъ и Дюпенъ, относили начало адвокатуры ко временамъ глубокой древности, или, какъ Даллозъ, "ко временамъ почти баснословнымъ", также еще ничего не доказываетъ, потому что заниматься опроверженіемъ историческихъ мнѣній такихъ, во всѣхъ другихъ отношеніяхъ можетъ быть весьма свѣдущихъ юристовъ, столь-же полезно, какъ опровергать, положимъ, мнѣнія писателей, которые родословную любого героя производили отъ Кесаря Августа.

Діодоръ Сицилійскій повѣствуетъ, что египтяне не желали имѣть защитниковъ на судѣ, потому что рѣчи ораторовъ скорѣе затемняютъ, чѣмъ уясняютъ дѣло. Это господствующій взглядъ восточныхъ деспотій на судебную защиту. И какъ ни любопытны сами по себѣ извѣстія о судебныхъ порядкахъ, почерпнутыя авторомъ изъ новыхъ изслѣдованій о Востокѣ и въ которыхъ заключается намекъ на то, что въ исключительныхъ случаяхъ нѣчто похожее на защиту допускается на судѣ въ восточныхъ теократіяхъ, но такія исключенія только подтверждаютъ общее правило, что судебная защита немыслима тамъ, гдѣ судъ не имѣетъ самостоятельнаго значенія и самое знаніе законовъ составляетъ монополію жреческой касты.

Адвокатуры, въ смыслѣ особой профессія, мы напрасно стали бы искать изъ Греціи, хотя! тамъ уже признано, что судебная защита необходима въ интересѣ самаго правосудія. Защита эта и по содержанію, и по формѣ представляетъ оригинальныя черты. Несмотря на господствующую въ Аѳинахъ страсть къ процессамъ, осмѣянную Аристофаномъ, въ судахъ, предъ державнымъ народомъ, предъ его представителями въ лицѣ дикастовъ, слышалось болѣе политическаго ораторства, чѣмъ юридическихъ доводовъ, и было въ обычаѣ болѣе умилостивлять, чѣмъ убѣждать судей. Друзья и родственники подсудимаго, въ томъ числѣ старики, женщины и дѣти, сопровождая его, съ "жезломъ плачущихъ", въ судъ, старались видомъ своего горя и отчаянія разжалобить судей. Обращеніе на пользу защиты мимики и жестикуляціи, торжественное возвышеніе и пониженіе голоса, біеніе себя по груди, въ знакъ глубокаго убѣжденія, вообще театральная манера защиты была въ нравахъ не только Греціи, но и Рима, и встрѣчается до сихъ поръ у нѣкоторыхъ южныхъ народовъ, благодаря, конечно, ихъ темпераменту. Законъ въ Греціи требовалъ, чтобы подсудимые и тяжущіеся лично становились на судъ и сами себя защищали. Но послѣ защитительной рѣчи, произнесенной ими самими, выступалъ, съ разрѣшенія суда, посторонній ораторъ, чтобы силою своего слова отразить нападенія и удары противной стороны. Такіе защитники-ораторы (синегоры), являвшіеся на помощь съ дополнительною заранѣе заготовленной рѣчью, могли разбирать дѣло во всемъ его объемѣ, но главное ихъ назначеніе заключалось въ томъ, чтобы подѣйствовать на судъ краснорѣчіемъ, котораго у кліентовъ недоставало и которое, какъ мы сейчасъ увидимъ, и у самихъ говорившихъ было, по большей части, заимствованное. Иногда же, вмѣсто длинныхъ адвокатскихъ рѣчей, отъ излишней продолжительности которыхъ судьи ограждены были клепсидрою, показывавшею назначенное для судебныхъ рѣчей каждой стороны время,-- требовалось, послѣ самозащиты подсудимаго, разъяснить отдѣльно какое-нибудь обстоятельство, сдѣлать суду еще какое-нибудь заявленіе. Съ такими объясненіями и, заявленіями выступалъ кто-нибудь изъ родственниковъ или близкихъ людей подсудимаго, или посторонній человѣкъ изъ народа, говорившій похвалу подсудимому, превозносившій его "правдивость" или "честностью Лица, дѣлавшія такія похвальныя заявленія въ процессѣ (параклеты) въ дѣйствительности отличались, по современнымъ понятіямъ, отъ свидѣтелей, выставляемыхъ самими подсудимыми или защитою, только тѣмъ, что не присягали. Что они могли говорить только о фактахъ, не вошедшихъ въ выслушанныя уже показанія, также ничего не измѣняетъ въ этомъ отношеніи, и во всякомъ случаѣ обстоятельство это только потому, кажется намъ, ставитъ автора въ нѣсколько затруднительное положеніе при опредѣленіи роли этихъ лицъ въ процессѣ, что онъ эту роль старается исключительно связать (с. 26 и 27) съ дѣломъ защиты, въ техническомъ смыслѣ слова. Но особенно характеристическимъ видомъ судебной защиты въ Аѳинахъ служила такъ-называемая логографія. Можно было заказать искусному сочинителю приличную случаю рѣчь, выучить ея текстъ и затѣмъ произнести на судѣ. Краснорѣчіе синегоровъ лилось большею частію по такому чужому, заученному тексту. Риторы и софисты, бывшіе того мнѣнія, что правда и законъ придуманы для порабощенія людей, промышляли рѣчами, сочиненными на всякій случай, составляли цѣлыя книжки съ подобными рѣчами и преподавали искусство говорить въ обвиненіе и защиту по одному и юлу же дѣлу. Образчикомъ подобнаго искусства можетъ служить слѣдующій примѣръ. Защищая богатаго подсудимаго, логографъ развиваетъ такую мысль: "N N любитель боговъ, потому что богать, а кого любятъ боги, тотъ не можетъ быть осужденъ за преступленіе." Съ другой стороны, если противникъ кліента богатъ, то сочинитель рѣчи съ ловкостію набрасывать подозрѣніе на источникъ обогащенія. Тугъ адвокатъ сатирически выставлялъ обратную сторону медали: "Богачъ гордъ и презираетъ народъ. У такого человѣка не можетъ битъ искренней преданности къ народовластію, въ глубинѣ души, онъ всегда съ олигархами" и т. п. (с. 30). Не являясь сами въ суды, логографы не несли нравственной отвѣтственности зато, что по одному и тому же предмету они и рѣчи, проданной одному синегору, высказывали одно мнѣніе, а въ рѣчи, проданной другому, другое. Именно поэтому, профессія эта, если не всегда преслѣдовалась властью, то все же считалась весьма двусмысленною. Впрочемъ не одни софисты торговали своими рѣчами: самъ Демосѳенъ занимался логографіей и не одна изъ его образцовыхъ рѣчей написана была по заказу и уступлена какому-нибудь темному синегору. Великій патріотъ и политическій ораторъ является вообще въ крайне невыгодномъ свѣтѣ, когда знакомишься съ его частною адвокатскою дѣятельностью. Логографія дѣлала возможнымъ безнаказанное вступленіе въ сношенія съ противникомъ той стороны, для которой оратору заказаны были рѣчи. Измѣнивъ однажды кліенту, которому онъ писалъ рѣчи по четыремъ процессамъ, и вступивъ въ сношенія съ противникомъ, который вслѣдствіе того и выигрываетъ дѣло, тотъ же адвокатъ-ораторъ, предъ самымъ исполненіемъ рѣшенія, "поворачиваетъ къ своему ех-кліенту по 4-мъ процессамъ и пишетъ громовую рѣчь противъ главнаго свидѣтеля со стороны соперника, выигравшаго тяжбу". Конференціи или совѣта адвокатовъ тогда не было, но за отсутствіемъ всякой организаціи между людьми, явно и еще болѣе тайно занимавшимися судебною защитою, была исторія, чтобы записать и заклеймить позоромъ такой поступокъ знаменитаго оратора-адвоката. Плутархъ поэтому поводу замѣтилъ: "незначитъ ли это взять два меча изъ одного склада и выгодно продать ихъ людямъ, которые намѣрены перерѣзать другъ другу горло"?

Въ Римѣ судебная (защита первоначально тѣсно связана съ аристократической идеей патроната. Люди, въ экономическомъ и политическомъ отношеніи зависимые отъ патриція, являются его кліентами на судѣ и имѣютъ въ немъ своего естественнаго защитника, своего патрона. Это болѣе древнее выраженіе патрона, распространенное на защитниковъ вообще, удерживалось за ними въ теченіе всего республиканскаго періода и было вытѣснено изъ употребленія названіемъ адвоката только уже въ императорское время. Цицеронъ не безъ гордости указываетъ на различіе судебной защиты въ Греціи и въ Римѣ. Между тѣмъ, какъ у грековъ, замѣчаетъ онъ, послѣдній сортъ людей (infimi homines), руководимый торгашествомъ, является въ судахъ въ качествѣ защитниковъ, въ римской республикѣ лучшіе люди выступаютъ въ этой роли. Этотъ аристократическій характеръ судебная защита сохранила и послѣ того, какъ знаніе законовъ и формулъ, которыми переполненъ былъ римскій юридическій бытъ, перестало составлять секретъ знатныхъ родовъ и образовался особый классъ людей, къ которому граждане обращаются за юридическимъ совѣтомъ. Чѣмъ болѣе обращаются къ какому-нибудь юристу, чѣмъ болѣе его консультируютъ, тѣмъ большимъ значеніемъ пользуется онъ въ республикѣ. Рѣдкій изъ политическихъ дѣятелей въ Римѣ не начиналъ своей карьеры съ юридической профессіи. Тамъ, гдѣ, по выраженію Тацита, интересъ суда былъ интересомъ римскаго народа, профессія эта наиболѣе представляла способовъ снискать популярность и открывала доступъ ко всѣмъ выборнымъ почетнымъ должностямъ. Къ этой профессіи, какъ преданіе объ аристократическомъ ея происхожденіи, перешло и сохранялось до конца республики, но какъ идеальное уже только требованіе,-- правило о безвозмездной защитѣ подсудимыхъ. Такая защита, если человѣкъ, выступившій на публичную арену, обнаруживалъ талантъ, сторицею вознаграждалась въ избирательныхъ комиціяхъ. Тѣмъ не менѣе даровая защита, къ концу республики, составляла не болѣе, какъ преданье старины глубокой. Правда, весьма вѣроятно, что за защиту сицилійцевъ противъ Берреса Цицеронъ не взялъ денежнаго гонорара и удовольствовался тѣмъ громаднымъ количествомъ пшеницы, которую кліенты его прислали ему изъ Сициліи и которую онъ роздалъ въ Римѣ народу. Но такая раздача могла при случаѣ пригодиться великому оратору. Да, кромѣ того, не даровой, конечно, защитою и не одними легатами отъ богатыхъ кліентовъ составилъ себѣ этотъ безродный и "новый" человѣкъ колоссальное состояніе въ 20 милліоновъ сестерцій,-- около милліона руб. сер. на ваши деньги. Дѣятельность адвоката, не всегда совпадавшая съ болѣе почетною дѣятельностью юриста-консультанта, проявлялась не только въ защитѣ, но и въ обвиненіи. Съ послѣдняго обыкновенно начинали молодые римляне, выступавшіе на адвокатское поприще, потому что обвинять считалось легче, чѣмъ защищать, "подобно тому, какъ легче нанести, чѣмъ излечить рану". Независимо отъ этого римскаго аргумента, работа надъ обвинительный рѣчами считалась особенно хорошею школою для защитниковъ. Соединеніе въ адвокатской дѣятельности поперемѣнно обвиненія и защиты представляетъ, по вашему мнѣнію, одинъ изъ многихъ любопытныхъ пунктовъ сходства въ юридическомъ быту Рима и современной Англіи. Вслѣдствіе обвинительнаго характера римскаго уголовнаго процесса, право возбуждать и послѣ поддерживать на судѣ всякій уголовный искъ, принадлежало самимъ гражданамъ. Особыхъ органовъ обвинительной власти, въ видѣ новѣйшей прокуратуры, Римъ въ лучшее свое время не зналъ, точно также, какъ ихъ въ весьма незначительной степени знаетъ современная Англія, хотя въ ней на предстоящемъ нынѣ конгрессѣ соціальныхъ наукъ и будетъ обсуждаться, не въ первый уже, впрочемъ, разъ, вопросъ о томъ, какіе могли бы бытъ созданы для нея органы публичнаго обвиненія. Римскій гражданинъ, возбуждавшій противъ частнаго или должностнаго лица уголовный искъ, получалъ отъ претора полномочіе, въ силу котораго онъ приступалъ къ розыску, производилъ осмотръ слѣдовъ преступленія, вызывалъ и допрашивалъ свидѣтелей и собиралъ другія доказательства. Уголовное преслѣдованіе въ этой формѣ практически возможно было при двухъ другихъ началахъ римскаго процесса: во-первыхъ, при всѣхъ слѣдственныхъ дѣйствіяхъ, при которыхъ уже до суда допускалась публичность, за обвинителемъ шагъ за шагомъ слѣдилъ защитникъ обвиняемаго, присутствовавшій при всѣхъ осмотрахъ и снятіи свидѣтельскихъ показаній, и во-вторыхъ, обвинитель за всякій неосновательно возбужденный уголовный искъ подвигался наказанію. Условіе о допущеніи публичности и защиты при слѣдственныхъ дѣйствіяхъ; существуете и въ Англіи, и нельзя сказать, чтобы уголовное правосудіе въ ней находилось отъ того въ худшемъ положеніи, чѣмъ въ другихъ мѣстахъ. Второе изъ означенныхъ условій римскаго процесса въ значительной степени излишне и отпадаетъ въ новыхъ государствахъ, даже при полнѣйшемъ проведеніи обвинительнаго начала, потому что между возбужденіемъ уголовнаго иска я слѣдствіемъ съ одной стороны, а съ другой самимъ судомъ, стоитъ посерединѣ вопросъ о преданіи суду, и разрѣшеніе этого вопроса въ Англіи, какъ вездѣ, окончательно зависитъ отъ органовъ судебной власти.

Понятно теперь, какое обширное поприще открывалъ раимскій процессъ, на всѣхъ ступеняхъ его, для адвокатовъ, выступавшихъ одинаково въ роли обвинителей и защитниковъ. Но чѣмъ болѣе расширялся кругъ адвокатской дѣятельности, чѣмъ большей общественной силой становилась адвокатура, тѣмъ естественнѣе долженъ былъ представиться возросъ: всякое ли дѣло позволено адвокату брать и не страдаетъ ли честь его и доброе имя отъ защиты дѣлъ дурныхъ, двусмысленныхъ?-- Этотъ капитальный, вѣчно повторяющійся вопросъ адвокатуры началъ занимать и римское общество, и римскихъ юристовъ уже въ республиканское время. Общество высказывалось на этотъ счетъ весьма положительнымъ образомъ: mala causa silenda est, т. e. нечего съ дурному дѣлу являться на помощь со своимъ словомъ. Цицеронъ же, длинныя адвокатскія рѣчи котораго составляютъ цѣлыя книги, переполненныя патріотическими возгласами и понятіями самой строгой стоической морали, даетъ на этотъ вопросъ весьма тонкій, почти уклончивый отвѣтъ: "дѣло судьи искать истины, адвокатъ можетъ взять подъ свою защиту вѣроятность невинности". Такъ. Но тогда оставался еще вопросъ, какъ же долженъ поступить уважающій себя адвокатъ, когда для него самого не только невѣроятна невинность, но когда онъ вынесъ изъ дѣла полное убѣжденіе въ виновности лица, которое къ нему обратилось за помощью? Взять дѣло, чтобъ доказывать смягчающія вину обстоятельства? Но это можетъ имѣть мѣсто только въ уютномъ процессѣ, въ которомъ существуетъ оффиціальная защита, по назначенію отъ суда. Такая защита извѣстна и Риму, и если по свидѣтельству Плинія, она стала общеупотребительною въ первый вѣкъ имперіи, то едва ли будетъ слишкомъ смѣлымъ предположеніе, что не разомъ она возникла, а встрѣчалась и прежде. Практическое разрѣшеніе поставленнаго разъ вопроса отложено было на многіе вѣка, до самаго законодательства Юстиніана, которое къ нему возвратилось. Пока же было не до нравственныхъ требованій отъ адвокатуры, когда въ гражданскихъ междоусобіяхъ, предвѣщавшихъ близкую гибель свободныхъ учрежденій и переходъ къ цезаризму, впервые начинались процессы вовсе безъ защитниковъ. Такими процессами отмѣчены кровавые дни Суллы. Подходило время, когда наиболѣе важные политическіе процессы, въ которыхъ разрѣшался вопросъ о жизни или смерти гражданина, переносились съ форума и изъ сената въ цезарскую спальню. Тацитъ, изобразившій одинъ изъ такихъ процессовъ, именно надъ Валеріемъ, противъ котораго доносчикомъ и обвинителемъ выступилъ адвокатъ Суилій, представляетъ вообще достаточно данныхъ для характеристики адвокатуры во времена имперіи. Самъ принадлежа, по своему прошедшему къ судебной сферѣ, великій историкъ хорошо знакомъ съ нею и не перестаетъ указывать деморализацію, произведенную въ ней имперіей. Вмѣстѣ съ ограниченіемъ подсудности тѣхъ судовъ, въ которыхъ еще допускались адвокаты, измельчала сама практика, что опять должно было имѣть своимъ послѣдствіемъ пониженіе умственнаго уровня профессіи. Въ рѣчи своей объ ораторѣ Тацитъ замѣчаетъ: "таланты растутъ съ важностію дѣлъ: иное защищать вора или толковать объ интердиктѣ; иное отстаивать муниципіи". Но гораздо болѣе, чѣмъ таланты, понизился уровень адвокатской нравственности, никогда, впрочемъ, не бывшій очень высокимъ въ Римѣ. Говоря въ своихъ Анналахъ о томъ, какіе обширные пути общественнаго грабежа открыты были цезарями, сосредоточившими въ своемъ лицѣ всѣ отрасли власти, и какъ на этихъ путяхъ въ особенности подвизались адвокаты, подражавшіе Суилію въ роли доносчиковъ и обвинителей, Тацитъ приходитъ къ заключенію, что "адвокатская совѣсть сдѣлалась самымъ продажнымъ товаромъ на публичномъ рынкѣ". Тамъ же мы читаемъ объ адвокатѣ, который, взявъ по одному дѣлу съ римскаго всадника 400 т. сестерцій (около 20 т. руб. сер.), измѣняетъ своему кліенту, вступая въ сношенія съ противною стороною, и доводитъ его до самоубійства. Какъ ни привыкли тогда къ скандаламъ и безчестностямъ всякаго рода -- это было при Клавдіѣ -- но приведенный сейчасъ случай показался уже черезъ чуръ возмутительнымъ. По иниціативѣ консула, сенаторы стали требовать исполненія стараго цинціева закона, запрещавшаго брать деньги или подарки за судебную защиту, съ тѣмъ, чтобы виновные въ нарушеніи этого закона судились какъ за вымогательство. Тогда Суилій и другіе адвокаты, "видѣвшіе себя напередъ уже не только преслѣдуемыми, но и осужденными, потому что ихъ преступленія были для всѣхъ очевидны", обратились къ цезарю, къ которому они имѣли доступъ, съ такими рѣчами: "что кто же изъ людей настолько гордъ, чтобъ мечтать о вѣчной славѣ? Краснорѣчіе прежде всего есть полезное и практическое орудіе, потому что безъ адвокатовъ каждый сталъ бы зависѣть отъ болѣе сильнаго. Но даръ слова пріобрѣтается не даромъ: для того, чтобъ посвятить себя чужимъ дѣламъ, нужно пренебречь собственными. Одни живутъ военнымъ ремесломъ, другіе обработкою полей, но никто не обращается къ занятію, не высчитавъ напередъ всѣ его выгоды" и т. д. Цезарь убѣдился этими рѣчами и опредѣлилъ maximum адвокатскаго гонорара въ 10 т. сест. или въ 600 р. с. Тогда стали обходить законъ такимъ образомъ, что эту сумму брали не за цѣлое дѣло, а за каждое отдѣльное дѣйствіе въ процессѣ. Такое вознагражденіе получали, разумѣется, наиболѣе извѣстные люди профессіи. Но такъ какъ наплывъ въ нее всякаго люда былъ очень великъ, то второстепеннымъ дѣятелямъ приходилось довольствоваться меньшимъ гонораромъ. Сатирики этого времени упоминаютъ о защитникахъ, которые не брезгаютъ гонораромъ изъ нѣсколькихъ связокъ египетскаго луку, приправленныхъ затхлымъ виномъ отдаленной провинціи. Но убѣжденіе, что всякое дѣло хорошо, когда попадаетъ къ ловкому адвокату, одинаково и безразлично раздѣляется цѣлой профессіей.

Устройство адвокатуры, очищеніе ея посредствомъ правильной организаціи отъ паразитовъ всякаго рода и освобожденіе посредствомъ дисциплины отъ собственныхъ немощей ея, становилось очереднымъ и насущнымъ вопросомъ для законодательства. Юристы II и III стол., трудами которыхъ воспользовалось Юстиніаново законодательство, -- Ульпіанъ, Павелъ и др. считали правильное устройство адвокатуры тѣмъ болѣе необходимымъ, что видѣли въ ней составную часть правильной судебной организаціи. Не ихъ вина, конечно, что ступивъ разъ на путь регламентаціи этого сословія и стремясь исчерпать вопросы, кто имѣетъ право быть адвокатомъ, отъ какой власти зависитъ принятіе кого-либо въ адвокаты, какія права ихъ и обязанности въ отношеніи кліентамъ и къ судебной власти, какая ихъ отвѣтственность за прямыя нарушенія долга, за упущенія и даже за ошибки, -- законодательство перешло за черту необходимаго и затянуло распущенное прежде сословіе такими крѣпкими узами, что ему уже свободно дышать нельзя было, задушило въ немъ всякую жизнь и обратило въ трупъ. То было послѣдствіемъ тѣхъ общихъ стремленій правительства къ централизаціи и къ подчиненію всѣхъ общественныхъ силъ и учрежденій префектамъ и ректорамъ провинцій, губернаторамъ, по которымъ и суды давно лишились уже всякой самостоятельности и въ государствѣ имѣли силу и значеніе одна административная власть. Это тѣ самыя стремленія, которыя изъ имперіи выбивали всякую жизнь и медленно, но вѣрно обращали ее въ огромное бездушное тѣло. Вдунуть новую жизнь въ это тѣло Юстиніавово законодательство, конечно, не могло. Ему оставалось подвести только итоги подъ прошедшее и заняться собираніемъ матеріала, можетъ быть, къ чему нибудь еще пригоднаго. Относительно адвокатуры Юстиніаново законодательство завершаетъ рядъ предшествовавшихъ мѣръ, клонившихся къ установленію отвѣтственности адвокатовъ. Предъ каждая дѣломъ адвокаты обязаны присягать на евангеліи: "употребляя честныя средства, отстаивать, всею силою своихъ способностей и знаній, законные и справедливые интереса кліентовъ". При этомъ кодексъ Юстиніана ставятъ адвокатамъ въ обязанность отказываться отъ дурныхъ дѣлъ, послѣ принятія ихъ и даже послѣ приступа уже къ защитѣ. За дѣло, признанное уже однимъ адвокатомъ лживымъ, безчестнымъ и безнадежнымъ, не въ правѣ браться другой адвокатъ. Защитѣ долженъ таки образомъ предшествовать строгій разборъ дѣла въ кабинетѣ адвоката. Но когда кто принялъ дѣло по убѣжденію въ его честности и справедливости, тогда онъ обязанъ довести его до конца, развѣ представились бы какія-нибудь законныя препятствія. Какое употребленіе, по отношенію къ адвокатурѣ, сдѣлали новыя законодательства изъ матеріала, собраннаго Юстиніаномъ и имъ дополненнаго, мы, конечно, увидимъ изъ труда г. Стоянова, когда онъ будетъ доведенъ до конца, и въ томъ же научномъ направленіи, въ которомъ онъ начатъ.

Б. У.

"Вѣстникъ Европы", No 9, 1869