Книговод

Свет

Жандр Николай Павлович


   

СВѢТЪ.

РОМАНЪ МИНУВШЕЙ ЭПОХИ.

Н. Жандра.

   

САНКТПЕТЕРБУРГЪ.
ВЪ ТИПОГРАФІИ ЭДУАРДА ПРАЦА.
1864.

   

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

ГЛАВА I.

I.

             Нѣтъ, не поэмой вдохновенной,
             Отрадой юношескихъ лѣтъ,
             Въ нашъ вѣкъ холодный и степенный
             Привлечь возможно гордый свѣтъ.
             Простите-жъ милыя видѣнья!
             Но ты, дней юныхъ вдохновенье,
             Ты все живешь въ груди моей,
             Сожженной пламенемъ страстей!...
             Нѣтъ лучезарнаго обмана, --
             Но струны прежнія звучатъ,
             Но думы прежнія кипятъ....
             И такъ, дѣйствительность романа
             Хочу я съ риѳмой помирить,
             Чтобъ милой музѣ угодить.
   

II.

             Герой мой не корсаръ жестокій,
             Дней юности мечта моя;
             Онъ хоть съ душою и глубокой,
             Но человѣкъ какъ вы и я.
             Мы съ нимъ когда-то дружно жили,
             Досуги бурные дѣлили,
             И много вдохновенныхъ грёзъ
             Надъ нами, вмѣстѣ, пронеслось!
             Я помню Греціи печальной
             Сводъ неба вѣчно голубой,
             Шумъ тихій моря подъ скалой,
             Заката лучъ надъ ней прощальный....
             Грусть первую любви моей,
             И друга свѣтлыхъ этихъ дней.
   

III.

             Его ужъ нѣтъ! Въ странѣ далекой,
             Съ судьбой въ неравномъ онъ бою
             Погибъ давно, но о высокой
             Душѣ все память я храню.
             И въ часъ сердечнаго ненастья,
             Отрадно мнѣ, среди безстрастья
             Толпы холодной и пустой,
             Жить милой сердца стариной,
             И воскрешать въ минувшемъ тѣни
             Подругъ прекрасныхъ и друзей
             Блестящей юности моей!
             За тѣмъ, врагъ долгихъ отступленій,
             Съ героя моего тотчасъ
             Начну я грустный свой разсказъ.
   

IV.

             Отецъ его, чиновникъ бѣдный,
             Но малый ловкій, дѣловой,
             Низкопоклонникъ преусердный,
             Былъ съ самой черствою душой.
             Къ искательству имѣвъ призванье,
             Успѣлъ не только состоянье
             Себѣ онъ въ службѣ пріобрѣсть,
             Но даже и въ чины залѣзть.
             Factotum князя N., со рвеньемъ
             Дѣлами управлялъ его, --
             (Что-жъ? это, впрочемъ, ничего!)
             Всегда съ казеннымъ порученьемъ
             Въ имѣнье князя онъ ѣзжалъ,
             И награжденья получалъ.
   

V.

             Жена его, съ душою страстной
             Соединяла, говорятъ,
             Въ младые годы, станъ прекрасный
             И женской нѣги полный взглядъ.
             Случайно, иль по доброй волѣ,
             Она въ такой томилась долѣ,
             Не знаю; но вопросъ не въ томъ, --
             (Такіе браки ни почемъ); --
             Лишь достовѣрно, что супруга
             Она не уважала. Всей
             Душою нѣжною своей,
             Она, дочь пламеннаго юга,
             Любила сына -- "безъ ума"
             Какъ выражалася сама.
   

VI.

             Сережа мой не зналъ отрады
             Веселій дѣтскихъ и забавъ;
             Быть можетъ оттого измлада
             Серьозный въ немъ сложился нравъ.
             Одинъ, безъ друга воспитанья,
             Съ душою пылкой, жаждой знанья,
             Онъ слишкомъ рано сталъ мечтать,
             И взглядъ на міръ свой создавать.
             Мать вѣры пламенной прилежно
             Развить старалась сѣмя въ немъ;
             За то, въ дни бурные потомъ,
             Ея заботливости нѣжной
             Онъ былъ обязанъ силой той,
             Съ какой нёсъ гордо жребій свои.
   

VII.

             Да; въ часъ, потомъ, душевной смуты,
             Не могъ забыть онъ никогда
             Тѣ дѣтства свѣтлыя минуты,
             Въ саду, при сумеркахъ, когда
             Сидѣлъ подъ липою, бывало,
             Онъ съ матерью, и та читала
             Ему Плутарховыхъ страницъ
             Сказанья дивныя.... и лицъ
             Великихъ тѣни возставали
             Предъ нимъ.... и доблестнымъ огнемъ
             Пылала грудь младая въ немъ.... --
             Такъ первыя мечты запали
             Въ умъ отрока, и возникалъ
             Въ немъ человѣка идеалъ.
   

VIII.

             Отецъ былъ равнодушенъ къ сыну.
             Въ разладѣ съ матерью, онъ въ немъ
             Лишь видѣлъ тайную причину
             Ея холодности. Во всемъ,
             Что до Серёжи чуть касалось --
             (А это часто такъ случалось) --
             Малѣйшій межъ супруговъ споръ
             Былъ тотчасъ поводомъ для ссоръ.
             Отецъ, бывало, придерётся
             Безвинно къ мальчику; начнетъ
             Его журить, -- подъ часъ прибьетъ,
             И просьбамъ матери смѣется;
             А та уйдетъ тихонько съ нимъ,
             И волю дастъ слезамъ своимъ.
   

IX.

             И сынъ лишь страхъ неодолимый
             Имѣлъ къ отцу; тирана въ немъ
             Онъ видѣлъ матери любимой.
             Такъ жизнь текла для нихъ вдвоемъ,
             Рождая тайныхъ слезъ не мало,
             И такъ другъ къ другу привязала,
             Что мать для сына стала всё,
             А онъ -- міръ цѣлый для неё.
             Она съ любовію стремилась
             Развить въ немъ гордый духъ и умъ --
             Родникъ живой высокихъ думъ....
             Его успѣхами гордилась,
             Большой судьбы ему ждала, --
             Но до нея не дожила.
   

X.

             Но нѣтъ; зачѣмъ мечтою вольной
             Впередъ разсказа забѣгать?
             Объ этой я семьѣ довольно
             Успѣлъ покамѣсть ужъ сказать.
             Зовутъ же насъ другія лица.
             Со дня на день, ждутъ изъ столицы
             Въ помѣстіе, куда на дняхъ
             Зарѣльскій прибылъ въ попыхахъ,
             Семейство князя N. -- Встрѣчаетъ
             Оно здѣсь лѣто каждый годъ;
             Обыкновенно напередъ
             Съ семьей Зарѣльскій поспѣшаетъ
             Къ пріему князя.... -- но сейчасъ
             Скажу я, кто такой былъ князь.
   

XI.

             Князь N., soi disant вельможа,
             Былъ такъ себѣ, какъ тьма людей:
             Блескъ былъ ему всего дороже.
             Искатель суетный связей,
             Онъ только имъ давалъ значенье;
             Къ всему же прочему презрѣнье
             Спесиво гордое питалъ.
             Едва ли онъ и полагалъ,
             Что есть на свѣтѣ что иное!
             На умъ, таланты, онъ смотрѣлъ
             Какъ на послѣдній ужъ удѣлъ,
             И, въ независимомъ покоѣ,
             Одно вмѣнялъ себѣ въ законъ --
             Усердно ѣздить на поклонъ.
   

XII.

             Княгиня, née Comtesse Тайская,
             Его Сіятельства жена,
             Могла бы быть совсѣмъ иная
             Въ другомъ быту. -- Ловка, умна,
             Привѣтлива -- на сколько можно
             Конечно, быть къ толпѣ ничтожной, --
             Добра однако, хоть горда,
             Она была бъ туда-сюда;
             Но, пустошь свѣта наложила
             И на нее свою печать;
             Княгиня носикъ подымать
             Все стала выше: ослѣпила
             Ея умъ шаткій мишура,
             Тонъ знати, блескъ.... et cetera.
   

XIII.

             Былъ сынъ у нихъ, князекъ надменный,
             Какъ папенька, грядущій князь,
             Съ пелёнокъ чванствомъ упоенный,
             Въ лорнетъ глядѣвшій избочась,
             И дочь -- прелестное созданье.
             Мы на нее то всё вниманье
             Читатель, ваше обратимъ,
             И сколько можемъ, пояснимъ,
             Какой судьбы игрою странной,
             Въ подобной сферѣ, у отца,
             Отъявленнаго гордеца,
             И матери, столь пусто-чванной,
             Дочь ангелъ быть такой могла,
             Такъ простодушна и мила.
   

XIV.

             Какъ всѣ съ большимъ полётомъ птицы,
             Чей міръ въ гостинныхъ, для связей, --
             Какъ всѣ почти maman столицы,
             Кому нѣтъ часу для дѣтей, --
             Княгиня гувернера къ сыну
             Приставила, -- а дочь Алину
             Наставницѣ передала.
             Ни разу, впрочемъ, не могла,
             Спѣша на балъ, пройти къ каретѣ,
             Чтобъ на дѣтей не поглядѣть,
             Перчатки въ классной не надѣть, --
             И въ пышномъ, бальномъ туалетѣ,
             Внимала часто, какъ сынокъ
             Твердилъ лѣниво свой урокъ.
   

XV.

             Судьба же маленькой Алинѣ
             Сама какъ будто помогла,
             И въ гувернанткѣ ей, отнынѣ
             Мать прозорливую дала.
             Madame Delile была, по счастью,
             Изъ тѣхъ существъ, кого несчастье
             И горькій опытъ съ раннихъ дней
             Не озлобляя на людей,
             Лишь возвышаютъ въ испытаньи.
             Въ дни революціи, она,
             Все потерявъ, была должна,
             Забывъ свой родъ, вдали изгнанья,
             Съ ребенкомъ, юною вдовой,
             Трудами снискивать хлѣбъ свой.
   

XVI.

             Княгиня съ тактомъ оцѣнила
             Такую рѣдкость для дѣтей;
             Её довѣріемъ почтила
             И даже дружбою своей.
             Madame Delile сердечно рада
             Была -- послѣднюю отраду,
             Дочь милую не покидать,
             Имѣвъ, къ тому же, случай дать
             Прекрасное ей воспитанье.
             Довольствомъ вновь окружена,
             Княгинѣ всѣмъ одолжена,
             Опа съ горячностью призванья
             Усердно занялась княжной;
             А та, всей дѣтскою душой
   

XVII.

             Малютку Бетси полюбила.
             Вдова надеждой разцвѣла,
             Но не надолго это было;
             Годъ минулъ -- Бетси умерла.
             Такой ударъ судьбы жестокой
             Потрясъ страдалицу глубоко.
             Сказавъ всѣмъ радостямъ "прости" --
             Едва могла перенести
             Она такое испытанье.
             И не было мольбы въ устахъ,
             И не было ужъ слезъ въ очахъ,
             Не стало ужъ въ груди рыданья
             У бѣдной жертвы всѣхъ скорбей,
             Надъ прахомъ дочери своей!
   

XVIII.

             Малютку въ гробикъ положили,
             Кругомъ цвѣтами обвили,
             И въ землю, съ плачемъ, опустили.
             Княжну весь день едва могли
             Отъ гроба оторвать. Сначала,
             Она безъ умолку рыдала, --
             Но скорбь безмолвная, потомъ,
             На сердце дѣтское свинцомъ
             Легла надолго. Въ продолженьи
             Обряда грустнаго, блѣдна,
             Колѣна преклонивъ, она
             Глазъ не сводила въ умиленьи
             Съ подруги, лишь твердя порой --
             "Adieu, та Betci,... ангелъ мой!"
   

XIX.

             Съ тѣхъ поръ, Madame Delile всѣ силы
             Души измученной своей
             На друга Бетси обратила,
             Найдя въ княжнѣ и сходство съ ней.
             Не воспитательницей модной,
             Вертлявой, суетной, холодной, --
             Она ей матерью была,
             Весь міръ въ нее перенесла.
             Княжна цвѣла, какъ ландышъ нѣжный,
             Въ затишьи свѣтской суеты, --
             И сердца робкія мечты
             Въ пей развивались безмятежно,
             Подъ сѣнью опыта больной
             Души наставницы младой.
   

XX.

             Она въ Алинѣ положила
             Начало всякаго добра,
             И взглядъ на жизнь опредѣлила.
             Когда, потомъ, пришла пора
             Княжнѣ прекрасной въ свѣтъ явиться,
             Она ужъ не могла гордиться --
             Подобно маменькѣ своей --
             Пустымъ значеніемъ связей.
             Таланты, умъ, души высокой
             Порывъ прекрасный и благой
             Въ ней находили откликъ свой,
             И въ сердце падали глубоко;
             А слово о чужихъ бѣдахъ
             Рождало слезы на глазахъ.
   

XXI.

             Лѣтъ шесть всего Алинѣ было
             Когда княгиня въ первый разъ
             Свое имѣнье посѣтила.
             Съ Зарѣльскою она сошлась:
             Пріятный умъ и воспитанье
             Княгини зоркое вниманье
             Успѣли тотчасъ обратить.
             Къ тому жъ, привыкнувъ въ свѣтѣ жить,
             Въ деревнѣ было бы и скучно.
             Ей улыбнулось, что и сынъ
             Не будетъ всё съ сестрой одинъ, --
             И скоро дѣти не разлучны
             Другъ съ другомъ стали, и душой
             Разцвѣлъ угрюмый отрокъ мой.
   

XXII.

             Алину скоро привязало
             Къ нему невинныхъ сходство думъ;
             Дитя -- она ужъ понимала
             И сердце въ немъ, и пылкій умъ.
             И знала, что она дороже'
             Ему всего. Братъ былъ моложе,
             И вовсе не похожъ съ сестрой.
             Любимецъ матери пустой,
             До нельзя ею избалованъ,
             Онъ сердцемъ былъ хоть и не золъ,
             Но зналъ одинъ лишь произволъ;
             Къ тому-жъ, съ пелёнокъ очарованъ
             Тѣмъ, что князекъ, заносчивъ былъ,
             И сестринъ нравъ онъ не любилъ.
   

XXIII.

             Сережа былъ тремя годами
             Алины старше. Разсказать,
             Какъ незамѣтно въ немъ, съ лѣтами,
             Лишь только сталъ онъ понимать
             Себя, высокое, святое
             Возникло чувство роковое --
             Едва ли можно! Съ пей одной
             Спѣшилъ дѣлить досугъ онъ свой,
             Когда кончался часъ ученья;
             И тутъ, какъ ни прилеженъ былъ,
             Онъ очень часто доводилъ
             Мать до большаго огорченья,
             Тѣмъ что не то совсѣмъ читалъ,
             Простыхъ вещей не понималъ.
   

XXIV.

             Въ занятьяхъ, играхъ, полнъ вниманья
             Нѣжнѣйшаго къ княжнѣ былъ онъ:
             Малѣйшій взглядъ ея, желанье --
             Ужъ были для него законъ.
             Въ затѣяхъ дѣтскихъ, все одною
             Дышало мыслью. То, порою,
             Онъ былъ корсаромъ, -- съ кораблемъ
             Чужимъ встрѣчался.... а на немъ
             Въ плѣну царевна погибала....
             И, вотъ, она имъ спасена!...
             То былъ онъ рыцарь, и она
             За славный бой его вѣнчала!...
             Такъ вѣчно и во всемъ одной
             Душа полна была мечтой.
   

XXV.

             Позднѣе, долгія мечтанья
             Въ тиши дубравы, надъ ручьемъ,
             Души встревоженной страданья
             Яснѣй изобличали въ немъ.
             Тогда не сбыточныя грёзы,
             Горячія, нѣмыя слёзы
             Овладѣвали имъ совсѣмъ.
             И незамѣтно сталъ не тѣмъ
             Съ княжной онъ. Кончивши занятья,
             На встрѣчу къ ней онъ не бѣжалъ, --
             Онъ молча взоры потуплялъ....
             И въ этотъ мигъ -- руки пожатье,
             Одна ея улыбка, взглядъ,
             Его бросали въ жаръ и хладъ.
   

XXVI.

             Она его не понимала,
             И разсказать онъ ей не могъ,
             Что въ немъ такъ душу волновало,
             Что видѣлъ ясно только Богъ!
             Чиста, какъ голубь безмятежный,
             Съ улыбкою знакомо-нѣжной,
             Къ нему на встрѣчу шла она,
             Веселья дѣтскаго полна,
             Стараясь нравъ его угрюмый
             Разсѣять.... и не разъ хотѣлъ
             Всё ей сказать онъ.... но не смѣлъ, --
             И снова погружался въ думы....
             И жаркая тогда слеза
             Ея туманила глаза.
   

XXVII.

             Зимой, Сережа лишь случайно
             И рѣдко видѣлся съ княжной,
             И то всегда какой то тайной
             Сжималось сердце въ немъ тоской
             При видѣ пышныхъ залъ вельможи.
             Онѣ его давили!... что же
             Былъ онъ тутъ, бѣдный, передъ ней,
             Подругой знатною своей?
             Тамъ, въ сѣни тополей пріютной,
             Алиною была она;
             Здѣсь.... здѣсь она была княжна,
             Въ сіяньи сферы недоступной!...
             Тамъ -- онъ дерзалъ её любить; --
             Здѣсь -- только могъ боготворить!
   

XXVIII.

             За то, и узникъ, въ заточеньи,
             Не ждетъ свободы такъ своей,
             Въ какомъ страдальческомъ томленьи
             Сережа ждалъ весеннихъ дней!
             И съ каждою весной живѣе, '
             И необъятнѣй, и сильнѣе
             Росло младое чувство въ немъ.
             Уже не смѣлъ онъ ни при комъ
             Назвать подругу дорогую....
             Лишь сосны парка, на стволахъ,
             Въ глубоко врѣзанныхъ чертахъ,
             Хранили тайну роковую....
             И время, какъ въ душѣ его,
             Ихъ долго сгладить не могло!
   

XXIX.

             Такъ становилось слишкомъ нѣжнымъ
             Влеченье робкое дѣтей,
             Грозя имъ горемъ неизбѣжнымъ,
             Быть можетъ мукой жизни всей.
             И долго ихъ судьба хранила;
             Но скорбь нежданно посѣтила
             Сережу, и съ поры ужъ той
             Онъ, бѣдный, сталъ совсѣмъ не свой.
             Разъ какъ-то, въ играхъ, вдругъ случился
             Межъ братомъ и сестрой разладъ,
             И оскорбилъ Алину братъ.
             Серёжа за нее вступился; --
             А тотъ, досадой закипѣвъ,
             Вскричалъ, надменно посмотрѣвъ:
   

XXX.

             "Да ты-то съ права тутъ какого
             Вступаться смѣешь за нее?
             Ты кто? защитника другого
             Ей нѣтъ какъ я!... ты знай свое"....
             И далѣе. Представить можно,
             Какъ рѣчью этою ничтожной
             Князёкъ Сережу возмутилъ.
             И въ самомъ дѣлѣ, что онъ былъ?
             Чѣмъ могъ быть для княжны?... Въ молчаньи,
             Прочь отошелъ онъ, и съ тѣхъ поръ
             Въ ушахъ его звучалъ укоръ;
             И мысль о страшномъ разстояньи
             Межъ нимъ и милою княжной,
             Смутила умъ его тоской.
   

XXXI.

             И понялъ онъ, какъ ни былъ молодъ,
             Что долженъ ей сказать прости,
             Что свѣтскаго устава холодъ
             Не дастъ ихъ чувству возрости!
             Что рано ль, поздно ли, цѣною
             Скорбей заплатитъ дорогою
             За рай онъ сердца своего!...
             Что пышно такъ*не для него
             Цвѣтокъ распустится прекрасный!...
             ГІ задушить любовь въ себѣ
             Онъ было думалъ, но въ борьбѣ
             Неутомимой и напрасной
             Страданья множилъ лишь свои.
             А годы между тѣмъ текли --
   

XXXII.

             И скоро стала и Алинѣ
             Знакома нѣжная тоска,
             И сдѣлалась она отнынѣ
             Грустна съ Сережей и робка.
             За то, какимъ вдругъ непонятнымъ
             Блаженствомъ новымъ, необъятнымъ,
             Душа наполнилась его!
             Теперь онъ могъ ужъ ничего
             Не говорить; все понимала
             Въ смущеньи трепетномъ княжна;
             Онъ это видѣлъ, хоть она
             Ему ни слова не сказала, --
             Но онъ всё видѣлъ.... и забылъ
             Что грозный рокъ ему сулилъ!
   

XXXIII.

             Увы! но то былъ даръ случайный
             Судьбы, за муки всѣ его;
             Шепталъ Сережѣ голосъ тайный,
             Что дни блаженства своего
             Уже онъ отжилъ безвозвратно!
             Отецъ и мать неоднократно
             Могли замѣтить, что княжна
             Не дѣтски какъ то съ нимъ нѣжна, --
             И порѣшили увлеченью
             Конецъ такому положить, --
             Скорѣй Сережу удалить.
             Въ такомъ-то князь предположеньи,
             Зарѣльскаго къ себѣ позвалъ,
             И съ благосклонностью сказалъ:
   

XXXIV.

             "Ты, братъ, подумай-ка! сынишка
             Твой малый бравый.... ничего;
             Но, видишь, онъ ужъ не мальчишка.
             Конечно, мы съ тобой.... таво....
             Друзья.... но, самъ ты, братецъ, знаешь,
             И очень ясно понимаешь,
             Что сыну твоему княжна
             Моя не пара -- не жена?...
             Надѣюсь, отношенья наши
             Не можетъ это измѣнить;
             Я лишь хотѣлъ предупредить
             Тебя по дружески".... -- "Какъ! Ваше
             Сіятельство! и онъ посмѣлъ?...
             .Да я".... -- "Вотъ ты и закипѣлъ; --
   

XXXV.

             Совсѣмъ не надо! -- но, послушай,
             Ему вѣдь лѣтъ осмнадцать есть?
             Довольно бы ужъ бить баклуши;
             Пора-бъ къ чему нибудь и весть
             Его; а онъ же малый бравый,
             Опять скажу; подумай право;
             Какъ знать, что будетъ наперёдъ?
             Отдай-ка ты его во флотъ.
             Онъ тамъ пойдетъ себѣ по малу,
             Ну, да и мы съ тобой за нимъ
             Какъ подобаетъ, приглядимъ;
             А къ старику я Адмиралу
             Пожалуй, нынче-жъ напишу!"...
             -- "Ахъ, князь, усерднѣйше прошу!"
   

XXXVI.

             И вотъ, скорѣй опредѣлили
             Сережу юнкеромъ во флотъ,
             И въ Чериоморье снарядили.
             Читатель самъ легко пойметъ
             Какъ горько было разставанье
             Для матери, -- ея страданье
             При видѣ сына своего!
             Она зачахла,.и его
             Когда на путь благословляла --
             Предчувствіе шепнуло ей,
             Что больше съ нимъ ужъ въ жизни сей
             Не свидится!... и зарыдала
             Она надъ нимъ, какъ только мать
             Надъ сыномъ можетъ зарыдать!
   

XXXVII.

             Не безъ глубокаго волненья
             И нѣжный сынъ простился съ ней;
             Но гдѣ найду я выраженья
             На языкѣ земныхъ страстей,
             Чтобы представить состоянье
             Его въ послѣднее свиданье
             Съ княжной? -- Ахъ, если бы онъ могъ
             Еще одинъ, у милыхъ ногъ,
             Привѣтъ свой вымолвить прощальный!...
             Сказать, какъ онъ ее любилъ....
             Сказать, какъ онъ.... -- но грустенъ былъ
             Ихъ встрѣчи тонъ офиціальный;
             Сухой и вѣжливый поклонъ....
             Не смѣлъ заплакать даже онъ!
   

XXXVIII.

             Двѣ, три случилось лишь минуты,
             Когда, не видя никого,
             Княжна, полна душевной смуты,
             Взглянула робко на него.
             О! никакія увѣренья
             Его сердечныя мученья
             Такъ не могли-бъ уврачевать!
             Хотѣлъ онъ что-то ей сказать....
             Но тутъ вошли.... -- и часъ разлуки
             Насталъ, стѣснивъ обоимъ грудь:
             Одно лишь слово "не забудь"
             Они, пожавъ другъ другу руки,
             Сказать успѣли, и лицо
             Закрывъ, онъ вышелъ на крыльцо.
   

XXXIX.

             Въ походъ мы отплывали дальный
             Къ Эгейскимъ древнимъ берегамъ, --
             И вотъ, Сережа мой печальный
             Былъ на корветъ назначенъ къ намъ.
             Мы скоро съ нимъ сошлись сердцами;
             Я старше былъ пятью годами, --
             Но рано, какъ и онъ, вкусилъ
             Отраву жизни; упредилъ
             Я преждевременнымъ страданьемъ
             Пору страстей!... -- я понималъ....
             Съ знакомымъ трепетомъ внималъ
             Души тревожной изліяньямъ; --
             Онѣ недавней старины
             Живые воскрешали сны! --
   

XL.

             Я помню ночь въ Эгейскомъ морѣ:
             Вдоль береговъ корветъ нашъ плылъ; --
             Въ безоблачномъ небесъ просторѣ
             Луны блестящій ликъ скользилъ.
             Кругомъ, все было молчаливо;
             Ласкаясь, вѣтерокъ игривый
             Прохладной нѣгой навѣвалъ; --
             Волшебный сумракъ облекалъ
             Брега задумчивой Эллады.... --
             Вдали, сквозь мглу ночную, взоръ
             Едва лишь могъ далёкихъ горъ
             Завидѣть стройныя громады....
             И лавръ, лимонъ и кипарисъ
             Къ намъ въ мягкомъ воздухѣ неслись.
   

XLI.

             И все торжественной тоскою
             Дышало въ звѣздныхъ небесахъ,
             И даль -- серебряной парчёю
             Сверкала пышно на волнахъ.
             Затихло всё: одни ночные
             Перекликались часовые, --
             И мы съ Сережею, вдвоемъ,
             Какъ-бы объяты чуднымъ сномъ,
             Въ раздумьи на кормѣ стояли, --
             И онъ, съ рыданьемъ на устахъ,
             Съ тревогой страстною въ очахъ,
             Мнѣ повѣрялъ свои печали.... --
             И всё дремало.... -- лишь съ волной
             Волна шепталась за кормой.
   

ГЛАВА II.

I.

             Шло время: мальчикъ молчаливый,
             Поклонникъ трепетный княжны,
             Ужъ юноша сталъ горделивый.
             Исчезли скоро дѣтства сны,
             Сны жизни новые настали,
             И сердце пылкое умчали
             Въ свой сладко-шепчущій потокъ.
             Согрѣлъ въ немъ пламенный Востокъ
             Блестящее воображенье, --
             По ни волшебная страна,
             Ни ощущеній новизна,
             Не въ силахъ были впечатлѣнье
             Младаго сердца побѣдить,
             Не могъ княжну онъ позабыть.
   

II.

             Сережа, впрочемъ, жилъ мечтою,
             Годъ слишкомъ не слыхавъ о ней;
             Онъ въ перепискѣ былъ съ одною
             Печальной матерью своей,
             Но та почти не покидала
             Одра болѣзни, и писала
             Довольно рѣдко. Ужъ о ней
             Онъ грустныхъ ожидалъ вѣстей,
             Предчувствію невольно вѣря,
             И не ошибся. Наконецъ
             Онъ получилъ письмо: отецъ
             Ему ихъ сообщалъ потерю,
             Но очень кратко, въ торопяхъ,
             Въ немногихъ и сухихъ словахъ.
   

III.

             При этомъ посылалъ онъ сыну
             Прощальный матери привѣтъ.
             Она, ужъ чувствуя кончину,
             Съ трудомъ писала. Виденъ слѣдъ
             Въ строкахъ глубокой былъ печали;
             Слезинки двѣ на нихъ упали --
             Послѣдній даръ тоски земной,
             Въ часъ грусти новой и святой!
             Прижавъ къ устамъ листокъ завѣтный,
             Сережа горько зарыдалъ; --
             Съ трудомъ, не разъ онъ начиналъ
             Читать, сквозь слёзы, чуть примѣтный
             Неясный почеркъ, и едва
             Могъ, наконецъ, прочесть слова:
   

IV.

             "Голубчикъ мой, Сережа милый,
             Все кончено.... мнѣ ужъ не жить!...
             Съ послѣднею собравшись силой,
             Хочу съ тобой поговорить.
             Прощай мой другъ! я умираю, '
             И съ горькой думой покидаю
             Тебя, мой ненаглядный сынъ!
             Останешься теперь одинъ
             На свѣтѣ ты!... никто ужъ болѣ
             Тебя такъ къ сердцу не прижмётъ;
             Никто тебя такъ не поймётъ
             Какъ мать твоя!... но въ Божьей волѣ
             Пашъ жребій!... покорися ей,
             И о душѣ молись моей!
   

V.

             Отецъ, надѣюсь, не забудетъ
             Тебя.... но ты, дружочекъ мой.
             Ты вѣруй въ Бога, и пребудетъ
             Его десница надъ тобой.
             Будь чистъ и твердъ; среди волненья
             Тревожной жизни, подкрѣпленья
             Жди въ Нёмъ и правотѣ своей,
             И не надѣйся на людей!
             Молись!... не знай унынья смуты;
             Оно есть грѣхъ!... молися, вѣрь!...
             А я, мой другъ, какъ и теперь,
             Въ мои послѣднія минуты,
             Забывъ предъ Господомъ себя,
             Молиться буду за тебя.
   

VI.

             Прощай, мой ангелъ!... обнимаю
             Тебя!... вотъ образокъ святой....
             Съ молитвою благословляю
             Тебя на жизненный путь твой!
             Еще совѣтъ дамъ: ради Бога,
             Не предавайся ты такъ много
             Мечтѣ напрасной!... грустію мнѣ,
             Что ты все мыслишь о княжнѣ!
             Забудь её, Сережа милый!
             Свѣтъ не отдастъ её тебѣ.... --
             Готовься же къ иной судьбѣ.
             Прощай!... я такъ слаба.... нѣтъ силы....
             Ужъ близокъ мой послѣдній часъ....
             Прости, мой другъ!... Еще я разъ...."
   

VII.

             Но, рѣчь не кончилась земная;
             Въ устахъ какъ будто замерла; --
             Её, міръ скорби покидая,
             Душа на небо унесла.
             Поникъ Серёжа въ сокрушеньи;
             Упали руки, и въ смятеньи,
             Онъ долго надъ письмомъ сидѣлъ,
             И въ даль минувшаго глядѣлъ;
             И слёзы жаркія струились
             По блѣднымъ юноши щекамъ,
             И часто подносилъ къ устамъ
             Листокъ онъ милый.... и тѣснились
             Въ нёмъ думы, вызваны тоской,
             Одна печальнѣе другой.
   

VIII.

             И вновь къ письму онъ наклонялся,
             И смыслъ неконченныхъ рѣчей
             Напрасно угадать старался, --
             Земныхъ онъ убѣгалъ очей!
             Лить страшно стало то понятнымъ,
             Что въ мірѣ этомъ необъятномъ,
             Онъ былъ отнынѣ какъ чужой,
             Одинъ!... одинъ, съ своей тоской!
             И вспомнивъ матери внушенья,
             Сережа на колѣни палъ, --
             И долго, долго онъ стоялъ
             Безъ словъ, въ нѣмомъ благоговѣньи,
             Предъ Тѣмъ, вручалъ себя Кому --
             И легче сдѣлалось ему.
   

IX.

             Но въ сердце юное запала
             Глубоко новая печаль,
             И черной грусти покрывало
             Заволокло нѣмую даль
             Въ очахъ Сережи. Онъ невольно
             Все думалъ о княжнѣ, и больно
             Въ душѣ воскреснувшей едва
             Звучали матери слова;
             И не было въ нихъ утѣшенья;
             Гдѣ, что княжна?... онъ и не зналъ.
             Сережа долго тосковалъ,
             И вотъ, некрѣпкое сложенье
             Не вынесло души тревогъ, --
             Онъ безнадежно занемогъ.
   

X.

             Мы изъ Аѳинъ тогда сбирались
             Идти домой. Сережа силъ
             Ужъ не имѣлъ, -- и мы разстались.
             Его радушно пріютилъ
             Тамъ поселившійся почтенный,
             Графъ Б*. Въ дому его съ отмѣнной
             Мы лаской были приняты;
             Хоть былъ далёкъ отъ прямоты
             Въ своемъ онъ ловкомъ обращеньи,
             Но тонко-вѣжливый пріемъ,
             Обѣды, балы, и потомъ
             Хозяйки милой обольщенье --
             Всё это насъ, въ землѣ чужой,
             Влекло къ нему, какъ въ домъ родной.
   

XI.

             Пятидесяти лѣтъ съ немногимъ,
             Графъ Б* былъ тонкій дипломатъ,
             Съ умомъ холоднымъ, взоромъ строгимъ,
             И на красавицѣ женатъ.
             Женился онъ -- молва гласила --
             Не по любви: его плѣнила
             Въ княжнѣ *** не сердца теплота,
             Не нѣжность чувствъ, не красота ---
             Души глубокой выраженье,
             Но свѣтскій лоскъ, по тактъ большой,
             Но умъ блестящій и живой
             И связи. Въ этомъ отношеньи
             Графъ счастливъ былъ; княжна*** женой
             Могла быть видной, при любой
   

XII.

             Дипломатической карьерѣ.
             Графъ самъ воспитанъ очень былъ,
             И потому, въ ея манерѣ,
             Движеньяхъ, говорѣ, любилъ
             И эту гордость, и небрежность,
             И легкую порою нѣжность;
             Но онъ всё это оцѣнялъ
             Съ своей лишь точки. Онъ мечталъ
             О ловкомъ только примѣненьи
             При случаѣ, даровъ такихъ;
             Въ семейномъ же быту, онъ въ нихъ
             Искать не думалъ наслажденья;
             Въ немъ сердце было, съ давнихъ лѣтъ,
             Дипломатическій секретъ.
   

XIII.

             Но дѣва юная мечтала
             О томъ ли, грёзъ любви полна,
             Когда впервые помышляла
             О сочетаньи душъ она!
             Нѣтъ! каждый, кто бы могъ далёко
             Проникнуть въ этотъ взоръ, глубокой
             Повитыхъ думою очей,
             Сказалъ иное бы о пей.
             Нѣтъ; сини какъ морскія волны,
             И также влажны какъ они,
             Такъ очи были тѣ томны,
             Такъ нѣжно-страстной грусти полны,
             Что многое бы разглядѣлъ
             Въ нихъ взоръ иной.... и пожалѣлъ
   

XIV.

             Что это милое созданье,
             Что эта женщина, -- она,
             Для грёзъ любви, для обожанья,
             Для сладкихъ думъ бывъ рождена, --
             По волѣ свѣтскаго устава,
             Должна служить лишь какъ забава,
             Орудьемъ жалкимъ и слѣпымъ
             Видамъ корыстнымъ и пустымъ!
             Что пользы въ этой ароматной
             Волнѣ каштановыхъ кудрей?
             Что въ этой прелести? что въ ней --
             И въ этой нѣгѣ благодатной,
             Во всѣхъ таящейся чертахъ,
             Въ улыбкѣ съ грустью на устахъ!
   

XV.

             Но при холодной свѣтской встрѣчѣ,
             Никто-бъ не понялъ грусти той,
             Такъ безмятежны были рѣчи
             И взоръ графики молодой.
             Въ душѣ и гордой и глубокой,
             Она печаль свою далёко
             Отъ свѣтскихъ спрятала очей;
             Никто бы не сказалъ о ней,
             Что эта женщина несчастна;
             Нѣтъ, -- добродушна и мила
             Равно ко всѣмъ она была, --
             И могъ поэтъ бы только страстный
             Найти печали этой слѣдъ,
             Но для него завѣсы нѣтъ.
   

XVI.

             Нельзя сказать, чтобы супругу
             По своему графъ не любилъ;
             Онъ не имѣлъ къ ней чувствъ какъ къ другу;
             Ревнивъ однако очень былъ.
             И что же! даже ревность эта
             Была лишь въ разсужденьи свѣта:
             Les apparences -- вотъ что всего
             Дороже было для него.
             Но къ ревности не подавала
             Графиня повода: она --
             Такъ недоступно холодна --
             Не свѣтъ, не мужа уважала,
             Но самою себя, и свой
             Хранила свято долгъ. -- Шестой
   

XVII.

             Ужъ годъ въ замужствѣ, не имѣла
             Дѣтей, къ несчастію, она,
             И нѣжная душа скорбѣла,
             Что такъ въ себѣ заключена.
             Одно графинѣ утѣшенье
             Осталось въ братѣ: отъ рожденья
             Она не разлучалась съ нимъ.
             Почти ребенкомъ, и больнымъ,
             По смерти матери, остался
             На попеченьи онъ у ней;
             Самой въ ту пору было ей
             Шестнадцать лѣтъ; -- такъ развивался
             На нѣжныхъ онъ глазахъ сестры,
             До самой юности поры.
   

XVIII.

             Графиня въ немъ соединила
             Весь міръ привязанностей свой,
             И безъ границъ его любила
             Всей пылкою своей душой.
             Какъ мать, полна заботы нѣжной,
             Неутомимой и прилежной,
             Она всегда гордилась имъ,
             Какъ бы рожденіемъ своимъ.
             Судьба рѣшила утѣшенья
             Её и этого лишить:
             Чуть бодрый юноша вкусить
             Готовъ былъ жизни упоенье,
             Какъ смерть нежданно, въ силѣ лѣтъ,
             Скосила вешній этотъ цвѣтъ.
   

XIX.

             Сережа многими чертами
             Къ себѣ участье возбуждалъ;
             Графинѣ видомъ и годами
             Онъ живо такъ напоминалъ
             Ея недавнюю утрату, --
             И привязалася какъ къ брату
             Она къ нему, когда больной,
             Покинутый въ землѣ чужой,
             Онъ былъ какъ будто въ утѣшенье
             Самой судьбою посланъ ей.
             Графъ, по любезности своей,
             Не могъ въ подобномъ положеньи
             Соотчича не поддержатъ,
             И долгомъ счелъ его принять
   

XX.

             Немедля въ домъ. Самъ отправлялся
             Въ Одессу на корветѣ онъ;
             И такъ, Сережа нашъ остался
             Хозяйкѣ милой порученъ.
             Мнѣ надо ль говорить, съ какою
             Заботой нѣжной и живою,
             Участья теплаго полна,
             Больнаго берегла она? --
             Бывало, ночи проводила
             Глазъ не сомкнувъ, она надъ нимъ,
             Когда, безсонницей томимъ,
             Въ бреду, измученный, унылый,
             Послѣднихъ жизни силъ лишенъ,
             Боролся съ ранней смертью онъ.
   

XXI.

             Всё ей тогда напоминало
             Смерть брата на ея рукахъ....
             И также сердце вновь страдало,
             И тѣ же слезы на очахъ
             Тоски исполненныхъ, сверкали,
             И тѣ-жъ молитвы замирали
             Въ устахъ трепещущихъ её.
             Когда же жизнь брала свое,
             И легкимъ сномъ успокоенья
             Страдалецъ сладко засыпалъ,
             И вновь какъ будто воскресалъ, --
             Въ какомъ заботливомъ волненьи
             Она, дыханье затаивъ,
             Къ нему головку наклонивъ,
   

XXII.

             Внимала трепетно дыханью
             Въ его груди!... Когда жъ потомъ,
             Предавшись робко упованью,
             Больнаго осѣнивъ крестомъ,
             Она неслышно удалялась
             Къ себѣ, -- на утро пробуждалась
             Ужъ съ первой мыслію о нёмъ,
             О дорогомъ своемъ больномъ.
             И странно эти попеченья
             Отозвалися какъ то въ ней;
             И непонятно стало ей
             Самой, то нѣжное влеченье,
             Которымъ къ юношѣ она
             Была невѣдомо полна.
   

XXIII.

             Сережа тронутъ былъ вниманьемъ
             Графини, съ самыхъ первыхъ дней
             Знакомства ихъ. Подъ обаяньемъ
             Любви ребяческой своей
             Къ княжнѣ, печалимый разлукой,
             Онъ, сердцемъ, такъ заранѣ мукой
             Любви встревоженнымъ, алкалъ
             Знакомой пищи; -- возникалъ
             Предъ нимъ хоть также, но все рѣже
             И рѣже образъ дорогой....
             Мечта смѣнялася мечтой....
             И ощущенія все тѣ же,
             По въ образѣ уже иномъ
             Неясно пробуждались въ немъ.
   

XXIV.

             Глядѣла ли съ улыбкой милой
             Порой графиня на него,
             Или, замѣтивъ видъ унылый,
             Старалась ободрить его, --
             Въ минуту той заботы нѣжной,
             Какъ будто матери прилежной
             Предъ нимъ ликъ милый воскресалъ.
             Когда жъ онъ робко созерцалъ
             Подъ часъ, въ невѣдомомъ смущеньи,
             Какъ хороша была она --
             Какъ будто въ памяти княжна
             Вдругъ возникала.... и волненья
             Давно знакомыя, душой
             Овладѣвали молодой.
   

XXV.

             Опредѣлить едва ли можно
             Была ли то уже любовь,
             Но какъ-то бурно и тревожно
             Въ немъ сердце трепетало вновь.
             Когда съ извѣстьемъ о кончинѣ
             Любимой матери, къ графинѣ
             Однажды, грустный, онъ пришёлъ, --
             Такъ много онъ къ себѣ нашёлъ
             Въ ней сердобольнаго участья,
             Что сколько ни былъ огорченъ,
             Убитъ какъ ни былъ духомъ онъ,
             Но вспомнилъ тутъ же, и въ несчастьи,
             Что есть еще душа одна
             Къ нему сочувствіемъ полна.
   

XXVI.

             Когда, потомъ, въ борьбѣ съ страданьемъ
             Онъ силы жизни потерялъ,
             Прошедшаго воспоминаньемъ
             Онъ менѣе тревожимъ сталъ.
             Порой, въ минуты облегченья,
             Недавнее, какъ сновидѣнье,
             Въ неясномъ образѣ иномъ
             Мелькало предъ больнымъ умомъ,
             Но не на долго; жизнь, казалось,
             Въ груди потухла молодой:
             Сопровождаема тоской,
             Она замѣтно удалялась, --
             И взоръ страдальца, съ каждымъ днёмъ,
             Сіялъ ужъ смерти торжествомъ.
   

XXVII.

             По вотъ, забилось ретивое:
             Грёзъ тайныхъ и любви полна,
             Свѣтла, какъ счастье молодое,
             Шла въ небѣ пышная весна.
             Ужъ полонъ нѣги благодатной,
             Врывался воздухъ ароматный
             Въ окно живительной волной, --
             И силы жизни молодой,
             И нѣжной грусти умиленье
             Съ собой онъ щедро приносилъ,
             И въ сердцѣ гаснувшемъ будилъ
             Мольбу, восторгъ и вдохновенье....
             И волновалъ младую кровь,
             И къ жизни воскрешалъ любовь.
   

XXVIII.

             Ахъ! сладокъ этотъ часъ блаженный,
             Когда, борьбой утомлены,
             Встрѣчаемъ грудью обновленной
             Мы ласку первую весны!
             Минувшее забыто горе; --
             Душа, на радостномъ просторѣ,
             Трепещетъ свѣжестью иной....
             Надеждъ угасшихъ свѣтлый рой
             Опять пестритъ воображенье....
             Съ біеньемъ сердца пополамъ
             Приходитъ сила жизни къ намъ, --
             Приходитъ съ ней и убѣжденье,
             Что жизнь на радость намъ дана,
             Что есть въ ней счастья сторона!
   

XXIX.

             Воскресъ Сережа мой съ весною,
             И быстро поправляться сталъ.
             Разъ, утромъ, съ радостью живою
             Проснулся онъ; онъ ощущалъ
             Въ груди какое-то волненье,
             Какъ бы восторга упоенье;
             И взоръ его блеснулъ слезой,
             И съ благодарною мольбой
             Къ Творцу невольно обратился.
             Сережа чувствовалъ бодрѣй
             Себя гораздо и свѣжѣй; --
             Одѣться онъ поторопился,
             И лучезарному дню радъ,
             Пробрался потихоньку въ садъ.
   

XXX.

             Улыбкой вѣчною сіяли
             Эллады древней небеса;
             Въ эѳирѣ мягкомъ утопали
             Йхъ блескъ лазурный и краса.
             Дышала твердь истомой южной;
             Грядой прозрачной и жемчужной,
             Младыя тучки вешнихъ дней
             Легко раскинулись по ней;
             И было тихо въ благодатной
             Тѣни, гдѣ лавръ и кипарисъ
             Вѣтвями дружно обнялись, --
             Гдѣ нѣжно ластясь, чуть-чуть внятно
             Зефиръ съ листочками шепталъ,
             И радость сердцу навѣвалъ.
   

XXXI.

             Отъ бурь холодныхъ защищенный
             Лиловой цѣпью дальнихъ горъ,
             Раскинутъ былъ уединенный
             Садъ виллы по терасамъ. Взоръ
             Съ уступа верхняго сбѣгая
             Къ прозрачной бухтѣ, -- обнимая
             На право -- синихъ рядъ вершинъ,
             На лѣво -- пастбищъ и долинъ
             Семейно-свѣтлую картину,
             Какъ очарованный блуждалъ.
             До слуха слабо долеталъ
             Лишь гулъ селенья изъ равнины, --
             Да слышалась порой свирѣль,
             Да соловья подъ кущей трель.
   

XXXII.

             Вдали, на радужномъ просторѣ,
             Горъ окаймленномъ синевой,
             Эгейское сверкало море
             Своей порфирой золотой.
             Лучи въ немъ солнца отражались,
             И будто искры, разсыпались
             По тихо зыблемымъ волнамъ.
             Скользя какъ лебедь, тамъ и сямъ
             Бѣлѣлся парусъ треугольный,
             И гладь собою оживлялъ; --
             Внизу плескъ моря замиралъ....
             И жизнію самодовольной
             Дышало всё на берегахъ,
             Въ волнахъ и свѣтлыхъ небесахъ.
   

XXXIII.

             Въ тѣни кіоска, подъ вліяньемъ
             Ароматической" весны,
             Сережа, съ сладкимъ замираньемъ
             Груди, закрылъ глаза, и сны
             Слетѣли скоро золотые
             Подъ своды зелени живые.
             Воспоминаньемъ вдохновленъ,
             Сначала дѣтство видѣлъ онъ --
             Мать и княжну.... -- но все въ картину
             Волшебную потомъ слилось,
             И сердце пламенемъ зажглось.
             Онъ видѣлъ... брегъ ночной... графиню...
             И будто.... вдругъ, изъ лона водъ,
             Она Кипридою встаётъ.
   

XXXIV.

             Онъ былъ одинъ; но... вотъ... мелькнуло
             Вдругъ что-то бѣлое въ кустахъ, --
             И тѣнь графини проскользнула
             Въ кіоскъ. Смятеніе въ чертахъ
             Ея прелестныхъ отразилось,
             Когда она остановилась
             Въ дверяхъ кіоска, и глазамъ
             Представился Сережа тамъ.
             Онъ блѣденъ былъ и худъ: густою
             Бесѣдки тѣнью осѣненъ,
             Еще блѣднѣй казался онъ.... --
             Не дурно ли ему? съ живою
             Заботой думаетъ она, --
             И неподвижна и блѣдна
   

XXXV.

             Сама, какъ статуя Кановы,
             Головку къ юношѣ склонивъ,
             Въ смущеньи робкомъ ждетъ. Покровы
             Полупрозрачные, обвивъ
             Станъ мягкій, весь обозначаютъ, --
             И жадно вѣтерокъ лобзаетъ
             Сквозь кисею ея плечо, --
             И бьется сердце горячо
             Въ младой груди.... и рой неясный
             Тревоги полныхъ, тайныхъ думъ
             Смутилъ ужъ боязливый умъ.... --
             И взоръ графини томно-страстный,
             Проникнутъ роковой тоской,
             Сверкнулъ божественной слезой!
   

XXXVI.

             Графиня долго такъ стояла
             Палъ спящимъ юношей, и сонъ
             Его съ заботой наблюдала.
             Но, вотъ, вздохнулъ протяжно онъ, --
             Уста улыбкой оживились, --
             И щеки блѣдныя покрылись
             Румянцемъ нѣги.... и онъ вдругъ
             Глаза открылъ. Нѣмой испугъ
             Графини милой и смущенье
             Не въ силахъ я изобразить.
             "Я.... васъ.... пришла сюда бранить" --
             Сказала, одолѣвъ волненье
             Она: -- "вы непослушны страхъ"....
             И -- рѣчь прервалась на устахъ.
   

XXXVII.

             "Ахъ! я такъ много вамъ обязанъ"....
             Онъ было робко прошепталъ --
             Но только! взоръ, ничѣмъ не связанъ,
             Одинъ глубоко досказалъ
             Смыслъ затаённой вздохомъ рѣчи.'
             Неловко было въ этой встрѣчѣ
             Обоимъ; -- смутныя слова
             Летѣли съ устъ, и голова
             Горѣла. Весь томимъ желаньемъ,
             Графиню за руку онъ взялъ....
             Ей рѣчи странныя шепталъ....
             Привлёкъ къ себѣ.... и вотъ, дыханьемъ
             Палящихъ устъ упоены,
             Забыли Божій міръ они!
   

XXXVIII.

             То былъ ли бредъ воображенья,
             Иль точно ихъ уста слились, --
             Кто знаетъ?... -- бурныя мгновенья
             Надъ дольнимъ міромъ пронеслись --
             И изъ блаженства, безъ сознанья,
             Безъ чувствъ, безъ мысли, безъ желанья --
             Проснулись двѣ души!... Гдѣ былъ
             Волшебный міръ ихъ? кто носилъ?
             Куда? -- въ какія ихъ селенья?...
             Кто можетъ это разсказать?!
             Земной ли рѣчью передать
             Души безсмертной упоенье?!...
             Нѣтъ на землѣ ему слѣдовъ; --
             Нѣтъ для него земныхъ и словъ!
   

XXXIX.

             Графъ Б* на утро возвратился.
             Съ корветомъ Русскимъ прибылъ онъ,
             Который тотчасъ торопился
             Уйти назадъ. Онъ былъ смѣнёнъ
             Со станціи, и порученье
             Имѣлъ -- скорѣй, по доставленьи
             Бумагъ Посольству, путь держать
             На родину. Онъ также взять
             Сережу долженъ былъ съ собою.
             Такъ бѣдный мичманъ, -- (да, вѣдь онъ
             Ужъ съ годъ какъ былъ произведенъ), --
             Едва обласканный судьбою,
             Приговоренъ былъ ею вновь
             Свою оплакивать любовь.
   

XL.

             Я не берусь вамъ ощущенья
             Графини нѣжной объяснять,
             Съ минуты странной увлеченья,
             О коей долженъ былъ сказать.
             Что сердце въ ней перестрадало --
             Не знаю, -- но нельзя ни мало
             Замѣтить было ничего.
             Когда же гостя своего
             Она на путь благословила,
             Во всѣхъ рѣчахъ ея, въ чертахъ,
             Въ увлаженныхъ тоской очахъ --
             Такъ чистоты душевной было
             Всё преисполнено, что мать
             Могла бъ одна такъ горевать.
   

XLI.

             Онъ вышелъ, сокрушёнъ тоскою,
             Сѣлъ на коня, и вихремъ въ даль
             Помчался, быстрою ѣздою
             Стараясь заглушить печаль.
             Въ невыразимой чувствъ тревогѣ,
             Не видя изъ за слёзъ дороги,
             Онъ ужъ къ Аѳинамъ подъѣзжалъ (*); --
             Межъ тѣмъ, на небѣ догоралъ
             Послѣдній лучъ, -- и храмъ Тезея
             Имъ озарёнъ, въ лазурной мглѣ
             Обозначался на скалѣ, --
             И весь Акрополиісъ, синѣя
             Въ прозрачныхъ вечера парахъ,
             Тонулъ въ глубокихъ небесахъ.
   (*) Вилла графа Б* находилась въ нѣкоторомъ разстояніи отъ города.
   

XLII.

             Сережа, пересѣвъ проворно
             Въ коляску, поспѣшилъ въ Пирей (*).
             Ночь упадала: сумракъ чёрный
             Ложился средь нѣмыхъ полей.... --
             Какъ часто по дорогѣ этой,
             Мечтою пламенной согрѣтый,
             Спѣшилъ нашъ юноша на балъ!...
             Онъ до сихъ поръ не замѣчалъ
             Въ своемъ счастливомъ настроеньи,
             Какъ эта блѣдная страна
             Была вокругъ заклеймена
             Печатью страшной разрушенья, --
             Какъ всё о жизни въ ней былой
             Дышало грустію святой!
   (*) Пирей -- портъ, въ семи верстахъ отъ Аѳинъ.
   

XLIII.

             Но онъ теперь замѣтилъ это,
             И устремилъ прощальный взоръ,;
             Со скорбью нѣжнаго привѣта
             Къ далёкой цѣпи блѣдныхъ горъ.
             Чрезъ часъ нашъ путникъ приближался
             Уже къ Пирею. Подымался
             Холодный вѣтеръ, и вдали
             Чернѣй все тѣни налегли.
             Вотъ близко.... огоньки селенья
             Сверкнули; --- слышенъ ужъ морской
             И запахъ, и волны прибой....
             Сережа ѣдетъ въ нетерпѣньи
             На пристань, -- въ шлюбку соскочилъ,
             И на корветъ свой поспѣшилъ *.
   * Посвящая всѣ эти строфы, до LXXИ включительно, старымъ собратамъ моимъ, морякамъ Черноморскаго флота, прошу ихъ не бранить меня за то, что желая сдѣлать описываемую сцену на морѣ понятною и нескучною для каждаго, я не вошелъ во всѣ подробности морскаго дѣла, и даже, чтобы представить читателю поразительную картину, заставилъ моряковъ на корветѣ оплошать немножко и потерять мачту. Равнымъ образомъ, прошу читателя, незнакомаго съ морскими путешествіями, простить, что я, для большей точности и естественности описанія, рѣшился употребить морскія техническія выраженія. Безъ нихъ, разсказъ былъ бы непремѣнно безжизненъ. Пусть, въ такомъ случаѣ, читатель представитъ себя путешествующимъ на кораблѣ, и слышащимъ вокругъ себя этотъ непонятный для него языкъ. Прошу прочесть примѣчанія впередъ.
   

XLIV.

             Корветъ готовъ: вотъ, марсовые
             Пошли по марсамъ.,.. -- засвисталъ
             Свистокъ.... -- трепещутъ поднятые
             Ужъ паруса, и якорь всталъ (*).
             Надулся кливеръ (**), -- покатился
             Корветъ подъ вѣтеръ.... распустился
             Широкой грудью мощный фокъ....
             И вотъ, опять гудитъ свистокъ:
             "На катъ! на фишъ!" раздалось съ юта (***);
             И якорь къ борту прикрѣпленъ; --
             И словно лебедь, окриленъ,
             Корветъ приводитъ къ вѣтру круто (****)... --
             Нагнулся на бокъ.... заскрипѣлъ....
             И, рѣжа волны, полетѣлъ.
   (*) Говорится: якорь всталъ, т. е. отдѣлился отъ земли.
   (**) Кливеръ -- парусъ, подымаемый въ ту минуту, когда якорь встаетъ.-- Фокъ -- большой парусъ передней мачты.
   (***) "На катъ! на фишъ!"-- такъ командуютъ при уборкѣ якоря на мѣсто. Ютъ -- кормовая часть корабля.
   (****) Приводитъ къ вѣтру -- значитъ, имѣя противный вѣтеръ, придерживаться къ нему, сколько паруса дозволяютъ.
   

XLV.

             Ужъ близокъ берегъ Саламина;
             Ночь приближается, темна, --
             Сосѣдней Эгины вершина
             Едва лишь на небѣ видна.
             Пирея берегъ всё тускнѣетъ....
             Но, вотъ, на сѣверѣ чернѣетъ
             Громадной тучей небосклонъ; --
             Грозитъ корвету бурей онъ.
             Не видно въ облакахъ лазури, --
             И гряды волнъ, одна къ другой
             Тѣснятся шумною толпой... --
             Но не страшны корвету бури,
             Онъ къ ураганамъ пріученъ, --
             Не даромъ Смѣлымъ названъ онъ.
   

XLVI.

             Свѣжѣетъ. Тонкой хворостиной
             Брамъ-стеньги (*) гнутся и скрипятъ;
             Все гуще, стаей лебединой,
             Сверкаютъ волны и кипятъ.
             Но имъ не одолѣть могучей
             Груди корвета: брызгъ летучей
             Его лишь пѣной окропя,
             Онѣ потомъ, крутясь, шипя,
             Сердито вслѣдъ ему бушуютъ,
             Віяся мутною струей,
             И съ дикимъ воплемъ и тоской,
             Какъ будто злобно негодуютъ,
             Что горделивый сынъ морей
             Гнететъ ихъ тяжестью своей.
   (*) Верхнія части рангоута, т. е. мачтъ.
   

XLVII.

             Но вѣтръ свѣжѣй. -- На марса-фалы!
             На брамсели!... Всѣ рифы брать!..."
             Со шканцевъ въ рупоръ прозвучало:
             "Фокъ, гротъ на гитовы поднятъ! -- (*)
             Брамъ-стеньги къ спуску!... будь готовы!...
             У пушекъ осмотрѣть найтовы!...
             Форъ-стеньги-стаксель подымай!...
             На марса шкотахъ! не зѣвай!
             Фокъ, гротъ крѣпить!.." И, во мгновенье,
             Корветъ къ борьбѣ уже готовъ:
             На грозные ряды валовъ
             Онъ смотритъ съ гордостью презрѣнья, --
             Ныряетъ, мечется, скользитъ --
             И будто въ ярости дрожитъ.
   (*) По этой командѣ, убавляютъ верхніе и убираютъ совсѣмъ нижніе паруса. -- Шканцы -- часть верхней палубы, гдѣ находится вахтенный ('командующій) офицеръ. -- По слѣдующей затѣмъ командѣ: "брамъ стеньги къ спуску!" -- спускаютъ брамъ-стеньги внизъ, чтобы какъ можно менѣе представить площади вѣтру. (Брамъ-стеньга не есть одно цѣлое съ мачтой; она составляетъ ея продолженіе). -- Найтовы -- веревки, коими прикрѣпляютъ къ борту орудія, чтобы онѣ не тронулись съ мѣста во время качки. -- Форъ-стеньги-стаксель -- штормовой парусъ. -- Всѣ эти распоряженія суть приготовленія къ бурѣ.
   

XLVIII.

             "Ну! дуй теперь!" -- самодовольный,
             Сквозь зубы капитанъ сказалъ, --
             И, грянувшись корветъ о волны,
             Въ отвѣтъ какъ будто застоналъ.
             Но.... вдругъ.... затихло всё: забилась
             Грудь парусовъ.... и воцарилась
             На черныхъ, бѣшеныхъ волнахъ
             Тишь грозная!... Какой-то страхъ,
             Предательскій какой-то шопотъ
             По бѣлымъ гребнямъ пробѣжалъ....
             Казалось, вѣтеръ-замиралъ....
             Валовъ умолкъ сердитый ропотъ....
             И... вдругъ.., ужасный звонъ, свистъ, ревъ --
             И шквалъ летитъ, разсвирѣпѣвъ. (*)
   (*) Шкваломъ называютъ на морскомъ языкѣ необыкновенно сильный, иногда нѣсколько минутъ продолжающійся порывъ вѣтра.
   

XLIX.

             "Живѣй! отдай всѣ марса шкоты!
             На брасахъ! --реи поперегъ!" -- (*)
             По тщетны моряковъ заботы,
             Не даром ъ шквалъ ихъ подстерёгъ.
             Онъ загудѣлъ.... -- и затрещали
             Вершины мачтъ; -- заполоскали,
             Забились съ визгомъ паруса....
             Ихъ вихрь рванулъ -- и въ небеса
             Отбросилъ мелкими кусками.
             Корветъ легъ на бокъ, и черпнулъ
             Вдругъ цѣлымъ бортомъ!... -- онъ тонулъ....
             Виднѣлся килm ужъ межъ волнами.... --
             И вотъ, сквозь страшный бури вой,
             Поднялся страшно вопль глухой!... -- (**)
   (*) По командѣ: "отдай всѣ марса шкоты" -- убираютъ послѣдніе паруса. -- Реи -- длинныя поперечныя бревна, къ коимъ привязываются паруса. Онѣ приводятся въ движеніе веревками, называемыми брасами,-- и ставятся всегда поперегъ судна при ожиданіи шквала, именно для того, чтобы быть готовымъ встрѣтить его, съ которой бы стороны онъ ни налетѣлъ. Въ настоящемъ случаѣ, моряки опоздали, не ожидая шквала съ подвѣтренной стороны, то есть противоположной той, откуда былъ вѣтеръ.
   (**) Киль -- есть основаніе корабля. На военныхъ судахъ онъ, какъ и вся подводная часть, бываетъ обшитъ листовою мѣдью.
   

L.

             "Рубите мачты!..." но напрасно;
             Не слышенъ голосъ ужъ ни чей!...
             И вдругъ, раздался трескъ ужасный, --
             И ужъ гротъ-мачты нѣтъ! -- "Смѣлѣй!
             Руби съ подвѣтра ванты! живо!..." -- (*)
             Но шквалъ промчался. -- Торопливо
             Корветъ, какъ-бы съ испугу, всталъ,
             И всѣми членами стоналъ.
             "Ну! спасены!" -- съ мольбою жаркой
             Пронесся шопотъ. -- "Не зѣвай
             Теперь за помпами! (**) качай
             Ребятушки! за доброй чаркой
             Запьемъ мы горе! По мѣстамъ!
             Всѣ-ль тутъ?... А?... что такое тамъ?...
   (*) Гротъ-мачта -- главная мачта. Ванты суть снасти, коими по обѣимъ сторонамъ укрѣплена мачта. Въ этомъ случаѣ, такъ какъ мачту сломало -- (и слѣдовательно оборвало ванты съ навѣтренной стороны, т. е. той откуда былъ вѣтеръ),-- командуютъ, чтобы обрубить ванты съ подвѣтренной стороны, и тѣмъ освободить корветъ отъ мачты.
   (**) Помпами откачиваютъ нахлынувшую въ корветъ воду.
   

LI.

             На ютѣ?..." -- "Люди, люди тонутъ!..." --
             -- "Гдѣ, гдѣ?... Бросайте буи, концы!... (*)
             Лови!!" -- но волны страшно стонутъ,
             И словъ несчастные пловцы
             Не слышатъ. -- "Гдѣ, гдѣ? покажите!..." --
             -- "Вотъ, вотъ на право: вотъ, смотрите,
             Одинъ -- конецъ уже схватилъ.... --
             Другой руками обхватилъ
             Топъ-стеньги.... (**) бьется!... Подплываютъ
             Еще два къ мачтѣ!... вотъ, скользитъ
             Одинъ!... поймалъ!... верхомъ сидитъ!..." --
             -- "Да сколько ихъ? -- "А кто ихъ знаетъ!...
             Кажись, что четверо!... но, вотъ,
             Насъ скоро, скоро къ нимъ прибьетъ. (***)
   (*) Буй -- спасительный поплавокъ. Концами называютъ на кораблѣ всякія веревки.
   (**) Т. е. верхушку стеньги -- (плавающей въ водѣ).
   (***) Т. е. прижмётъ волненьемъ.
   

LII.

             "А шлюбку на такомъ волненьи
             Нельзя и пробовать спустить!
             Спаси ихъ Боже!" -- и въ смятеньи
             На ютѣ ждутъ. -- "Хоть закрѣпить
             Концы-бъ имъ удалось скорѣе
             Вокругъ себя!... ну, такъ!... Длиннѣе
             Пусти еще конецъ! .. Держись
             Ребятушки!... не торопись!"... --
             И, вотъ, пловцы на бортъ ужъ взяты:
             Съ участьемъ жмётся къ нимъ народъ: --
             -- "Что? всѣ-ли?" -- "Нѣтъ; недостаетъ
             Грицка съ руля!... -- и вновь объята
             Толпа печалью: -- "Миръ съ тобой! ..
             А жаль! былъ славный рулевой!"...
   

LIII.

             Межъ тѣмъ, работа на спасённомъ
             Корветѣ съ бодростью кипитъ;
             Грусть въ сердцѣ затаивъ смущенномъ,
             Толпа молчаніе хранитъ.
             Лишь дудокъ свистъ, да мѣрный топотъ,
             Да въ рупоръ словъ командныхъ ропотъ,
             Да блоковъ скрыпъ, да плескъ волны
             Средь важной слышны тишины.
             Таковъ порядокъ ужъ обычный
             На всякомъ суднѣ боевомъ;
             Всё заключается въ одномъ
             Какъ будто духѣ; каждый, лично,
             Сурово вѣренъ одному
             Лишь только долгу своему.
   

LIV.

             Подъ штормовыми триселями,
             Съ фальшивой мачтою, (*) корветъ
             Ужъ снова ратуетъ съ волнами,
             И новыхъ ожидаетъ бѣдъ.
             Хоть штормъ порою и стихаетъ,
             Но горизонтъ всё угрожаетъ
             Зловѣщей тѵчей. Разсвѣло,
             И вѣтръ упалъ, -- но развело
             Кругомъ волненіе горою.
             Придется плохо ночью имъ!
             Теперь, подъ берегомъ крутымъ,
             По гладкой синевѣ, стрѣлою
             Корветъ, накренившись, скользитъ, --
             Вода вдоль борта лишь звенитъ. (**)
   (*) Штормовые малые паруса, употребляемые тогда, когда, по силѣ вѣтра, нѣтъ возможности нести обыкновенную парусность. Фальшивая мачта -- т. е. Стеньга, вмѣсто мачты. Штормъ -- необычайно сильный и продолжительный вѣтеръ; то же что ураганъ.
             (**) Накренившись, т. е нагнувшись на бокъ,отъ силы вѣтра.
   

LV.

             Намъ нѣтъ нужды за быстрымъ ходомъ
             Корвета долѣе слѣдить;
             Замѣтимъ только, мимоходомъ,
             Что въ ближній портъ успѣвъ доплыть,
             Онъ мачту новую поставилъ,
             И, освѣжившись, путь направилъ
             Къ роднымъ, далёкимъ берегамъ. (*)
             Конечно, интереснѣй вамъ
             Узнать, какъ бѣдный нашъ Сережа
             При этомъ жребій свой сносилъ.
             Онъ, правда, очень грустенъ былъ
             Вступивъ на палубу; -- и что же
             Для сердца, въ пору юныхъ дней,
             Разлуки можетъ быть горьчѣй?
   (*) Освѣжиться -- морское выраженіе; значитъ взять прѣсной воды, свѣжей провизіи и проч.
   

LVI.

             Но, только буря заревѣла,
             Онъ вдругъ какъ бы окрѣпъ душой:
             Отвага въ сердцѣ закипѣла, --
             Во взорахъ виденъ былъ герой.
             Въ часы, потомъ, отдохновенья,
             Онъ, правда, рѣдко утѣшенья
             Въ кругу товарищей искалъ;
             На шутки ихъ не отвѣчалъ.
             Уединясь въ каютѣ тѣсной,
             Онъ чаще, сладкой думы волнъ,
             Воспоминалъ, подъ говоръ волнъ,
             Свой рай любви, и взоръ небесный
             Графини пламенныхъ очей,
             И небо Греціи своей!
   

LVII.

             Но дни текли. Ужъ Дарданеллы
             Съ ихъ башнями, надъ лономъ водъ,
             Въ туманъ окутанные бѣлый,
             Мелькнули и изчезли. -- Вотъ
             Зубчатыя Царь-града стѣны,
             Купаясь въ плескахъ шумной пѣны,
             Въ вечернихъ, пламенныхъ лучахъ,
             На синихъ видны небесахъ.
             Корветъ ужъ обогнулъ проворно
             Леандра башню, -- пробѣжалъ
             Съ полмили, и на якорь сталъ
             У Золотаго Рога. Черный
             Минутный сумракъ, пеленой
             Густой ложился надъ землей. (*)
   (*) По обѣимъ сторонамъ пролива, у входа въ Мраморное море, стоятъ башни, называемыя Европейскою и Азіатскою крѣпостями. Башня Леандра, извѣстная по преданію объ узницѣ своей Геро, для свиданія съ которою, возлюбленный ея, Леандръ. переплывалъ Геллеспонтъ, и наконецъ погибъ, въ одну ночь, въ этомъ путешествіи, -- стоитъ на серединѣ пролива, у входа -- (изъ Мраморнаго моря) -- въ заливъ Золотаго Рога, при которомъ расположенъ Константинополь. --
   

LVIII.

             И вотъ, какъ будто облечённый
             Какой-то тайной въ этотъ мигъ,
             Въ дыханьи знойномъ, истощённый
             Стамбулъ предъ взорами возникъ.
             Съ Семи Холмовъ уже сбѣжали
             Ночныя тѣни. Замирали
             У одинокихъ ступеней
             Сераля, въ робости своей,
             Нѣмыя, волны, чуть сверкая....
             А самъ дворецъ, въ тѣни садовъ,
             Средь женщинъ, евнуховъ, рабовъ,
             Сомнѣнье мрачное питая,
             Хранимый стражей боевой,
             Вкушалъ ужъ чувственный покой.
   

LIX.

             Стихала шумная Топхана;
             Слабѣй крикъ рѣзкій долеталъ;
             Спѣша на праздникъ Рамазана,
             Кой-гдѣ лишь быстро разсѣкалъ
             Каикъ хладѣющія волны. (*)
             На немъ, таинственности полный,
             Тѣснился женщинъ легкій рой; --
             Подъ бѣлоснѣжною чадрой
             Сверкали пылкіе ихъ взоры, --
             Межъ тѣмъ, какъ важно, въ группѣ ихъ,
             Куря кальянъ, недвижимъ, тихъ,
             Сидѣлъ старикъ, и разговоры
             Прекрасныхъ плѣнницъ не дѣлилъ, --
             Лишь ухомъ чуткимъ ихъ ловилъ.
   (*) Топхана -- предмѣстіе Константинополя, стоящее у берега Рамазанъ -- праздникъ, при окончаніи мусульманскаго поста. По закону Магомета, мусульманинъ обязанъ, въ теченіе его, соблюдать, отъ утренней до вечерней зари, строжайшее во всемъ воздержаніе; за то, съ наступленіемъ ночи, можетъ предаваться всякаго рода неумѣренности. Въ послѣднюю ночь Рамазана, весь Цареградъ бываетъ великолѣпно иллюминованъ. На протянутыхъ, отъ зданія къ зданію, въ два ряда, канатахъ, устроиваются изъ шкаликовъ цѣлыя надписи и стихи изъ Корана. Видъ этихъ волшебныхъ огней, на черномъ покрывалѣ ночи, производитъ необыкновенный эфектъ. Каикъ -- легкая узкая лодка.
   

LX.

             Но ночь разгула поспѣшала,
             И сонмъ мечетей на холмахъ
             Глубокой тѣнью облекала.
             Зажглися звѣзды въ небесахъ,
             И скрылось всё.... -- лишь минареты,
             Огней гирляндами одѣты,
             Одни возникли здѣсь и тамъ
             Надъ массой зданій къ небесамъ.
             Но мигъ.... -- и вотъ, на покрывалѣ
             Густаго мрака, за перстомъ
             Какъ бы волшебника, -- огнёмъ
             Стихи Корана побѣжали --
             И засіялъ весь Цареградъ,
             Въ надеждѣ сладостныхъ наградъ.
   

LXI.

             Надъ Геллеспонтскими волнами,
             Сребромъ подернувъ зыбь, луна
             Межъ тѣмъ всплывала, и лучами
             Одѣла кроткими она
             Въ часъ этотъ, тлѣнія жилище --
             Уединенное кладбище,
             Гдѣ рядъ могилъ и блѣдный строй
             Гробницъ, увѣнчанныхъ чалмой,
             Въ печальной кипарисовъ тѣни,
             Какъ-бы вкушали вѣчный сонъ.
             И странно воздухъ напоёнъ
             Былъ обаяньемъ томной лѣни....
             И весь соблазномъ онъ дышалъ,
             И грусть со страстью навѣвалъ.
   

LXII.

             Хотя давно ужъ заревая
             Съ Топханы пушка раздалась,
             И, по холмамъ перебѣгая,
             Далекимъ эхомъ пронеслась, --
             Но звуки музыки военной
             И говоръ шумно-оживленной
             Толпы, еще по временамъ
             Неслись изъ града по волнамъ.
             Но, вотъ, съ мечетей ужъ крикливый
             Раздался муэзиновъ гласъ;
             Огней волшебный блескъ погасъ, --
             И Цареградъ нетерпѣливый
             Отъ тяжкаго поста вздохнулъ --
             И въ сладострастьи потонулъ!
   

LXIII.

             Корветъ на утро, при попутномъ
             Зюйдъ-Вестѣ, (*) дальше побѣжалъ
             Вдоль береговъ Босфора. Въ смутномъ
             Туманѣ утра, возникалъ
             Вдали, еще непробужденный
             Стамбулъ, восходомъ озаренный,
             Какъ радужный дней юныхъ сонъ.
             Съ обѣихъ между тѣмъ сторонъ
             Волшебной грёзою мелькали
             Кіоски, башни близь воды,
             Дворцы, кладбища и сады, --
             И волны радостно сверкали
             У корней миртовъ и оливъ,
             Ихъ млечной пѣной оросивъ.
   (*) Зюйдъ-вестъ -- на морскомъ нарѣчіи, юго-восточный вѣтеръ.
   

LXIV.

             Вѣтръ къ ночи снова разыгрался,
             Такъ что корветъ еще дней пять
             Подъ парусами оставался.
             Ужъ стали моряки терять
             Свое обычное терпѣнье....
             Но, близокъ часъ отдохновенья:
             Вотъ онъ!... впиваетъ сладко грудь
             Знакомый воздухъ.... -- конченъ путь!...
             Зарей вечернею одѣта,
             Земля родная ужъ плыветъ
             На встрѣчу радостно.... -- и вотъ
             Гремятъ ужъ выстрѣлы привѣта,
             И Севастополь, весь въ лучахъ
             Заката, блещетъ на волнахъ.
   

LXV.

             Вамъ грустно слышать это слово
             Сыны Россіи!... знаю я!
             Печалію еще такъ новой,
             Полна какъ въ васъ, душа моя!
             Да; живо милое преданье;
             Свѣжо еще воспоминанье,
             Какъ юный Лазарева флотъ,
             Краса и честь Эвксинскихъ водъ,
             Вождемъ великимъ утѣшался,
             Руками чьими созданъ былъ,
             Чей духъ суровый затаилъ.... --
             Какъ гордый флагъ нашъ развѣвался
             По синимъ Греціи морямъ,
             На зависть лютую врагамъ!
   

LXVI.

             По зависть эта не дремала;
             И омрачился небосклонъ;
             И туча страшная возстала, --
             И Севастополь окружёнъ.
             Упорно моряки стояли,
             Въ борьбѣ геройской защищали
             Единодушною семьей
             И Русскій флагъ, и кровь родной;
             Шли радостно на бой кровавый,
             Чтобъ силу силой отразить,
             Чтобъ умереть, иль побѣдить;
             Шли пасть -- но только пасть со славой!...
             Увы! отпоръ былъ свыше силъ; --
             Судебъ великій часъ пробилъ!

LXVII.

             И вотъ, минута роковая
             Пришла. Какъ нѣкіе жрецы,
             Обрядъ ужасный совершая,
             Питомцы моря, удальцы,
             Мужи въ борьбѣ, -- съ неизъяснимымъ --
             Какъ мать надъ дѣтищемъ любимымъ --
             Глухимъ отчаяньемъ, въ слезахъ,
             Своей рукой, въ своихъ волнахъ,
             Родимый флотъ свой потопили,
             И битва на сушѣ зажглась.
             Герои гибли, но что часъ,
             Врагъ умножалъ несмѣтны силы. ..
             И приговоръ судьбы насталъ! ---
             Но Севастополь всё стоялъ.
   

LXVIII.

             Стоялъ герой непобѣжденный,
             И умиралъ въ своихъ стѣнахъ!!
             И совершилось!... Дерзновенной
             Рукой схватилъ добычу врагъ,
             Но самъ смутился! -- не твердыню
             Нашелъ онъ, -- нѣтъ, -- одну пустыню!
             Не клики, не побѣдный звонъ,
             Онъ слышалъ вопли похоронъ!...
             И на развалинѣ кровавой
             Флагъ поднялъ свой.... -- и самъ скорѣй
             Бѣжалъ добычи онъ своей!
             А Севастополь? ., вѣчной славой
             Въ вѣкахъ грядущихъ онъ почтёнъ!
             Вѣнцемъ страданья озарёнъ!
   

LXIX.

             Такъ, будетъ въ памяти народной
             Онъ, гордый, вѣчно, вѣчно жить! --
             Его мы стѣны не безплодной
             Потщились кровью обагрить:
             Нѣтъ; не заглохнетъ это сѣмя!
             Минуетъ испытанья время,
             И Севастополь, нашъ оплотъ,
             Надъ тихимъ лономъ мирныхъ водъ,
             Какъ Фениксъ, пепломъ возрождённый,
             Возникнетъ вновь, -- на радость намъ,
             На радость намъ, на страхъ врагамъ,
             Въ укоръ Европѣ изумлённой!
             Теперь.... но, пусть онъ разоренъ,
             Пускай разграбленъ, пусть сожженъ, --
   

LXX.

             Онъ всё намъ дорогъ!... какъ святыня
             Онъ сердцу Русскому! -- въ стѣнахъ
             Сей кровью облитой твердыни,
             Почіетъ Лазарева прахъ!
             Еще могила дорогая:
             Погибшій Русь благословляя,
             Безсмертной славою повитъ,
             Герой Корниловъ тамъ лежитъ!
             И онъ тамъ, правды мужъ любимый,
             Нахимовъ -- чести, долга сынъ!...
             Еще по духу исполинъ,
             Истоминъ тамъ неустрашимый --
             У дорогихъ ему могилъ,
             Сномъ душъ возвышенныхъ почилъ!
   

LXXI.

             Миръ вамъ, защитники отчизны!
             Но, день еще иной придетъ:
             Надъ вашимъ прахомъ, славной тризны
             Заря блестящая взойдетъ!
             Да! и въ потомствѣ отдаленномъ,
             Доколѣ въ сердцѣ умиленномъ
             Родная слава будетъ жить,
             Могилу вашу станутъ чтить!.,.
             И отрокъ, мужествомъ пылая,
             Колѣно передъ ней склонитъ, --
             И въ сердцѣ гордомъ закипитъ
             Къ отчизнѣ преданность святая!
             Святъ, незабвенъ героевъ прахъ,
             Во всѣхъ народахъ и вѣкахъ!!
   

LXXII.

             Прошу за это отступленье
             Къ другой эпохѣ не бранить; --
             Не могъ, въ невольномъ увлеченьи,
             Я сердцу дань не заплатить.
             Мы перейдемъ теперь къ герою
             Разсказа нашего. Живою
             Онъ радостью взволнованъ былъ,
             Когда знакомый брегъ открылъ
             Ему объятія родныя.
             Тотчасъ товарищи, друзья,
             (Конечно въ томъ числѣ и я) --
             Спрыгнувъ въ верейки удалыя,
             Стрѣлой помчались по волнамъ,
             На встрѣчу дорогимъ гостямъ.
   

LXXIII.

             Корветъ, подъ флагомъ карантина,
             Въ уединенной бухтѣ сталъ,
             И оживленная картина
             Открылась взорамъ. Убиралъ
             Пока онъ паруса проворно,
             Вокругъ него, толпою черной,
             Собрался легкихъ шлюбокъ рядъ:
             "Bravo bravissimo!" кричатъ
             Въ восторгѣ моряки; -- и точно,
             Корветъ работой изумлялъ; --
             Но вотъ, послѣдній просвисталъ
             Свистокъ.... и до поры полночной,
             Подъ ровный, тихій плескъ валовъ.
             Лилась бесѣда моряковъ.
   

LXXIV.

             Свиданій сцена наставала
             Въ такомъ же видѣ, съ каждымъ днемъ,
             Пока корвету надлежало
             Держать свой карантинъ. Потомъ
             Вошелъ онъ въ портъ и разрушился.
             Кружокъ вечерній оживился
             Въ клубъ собиравшихся гостей.
             Въ семьѣ заботливой друзей
             Сережа, искренно любимый,
             Душой больною отдыхалъ, --
             Но путь иной ему лежалъ,
             И скоро онъ простился съ ними,
             И по дорогѣ столбовой
             Летѣлъ стремглавъ уже домой.
   

LXXV.

             Домой! но гдѣ-жъ, скиталецъ юный
             Твои Пенаты? гдѣ домъ твой?...
             И грустно зазвучали струны
             Сердечныя въ степи глухой!
             Такъ! на груди холодной свѣта
             Ищи теперь себѣ привѣта
             Мой безпріютный сирота!
             Въ могилѣ позабытой та,
             Въ чьемъ сердцѣ любящемъ, міръ цѣлый
             Отрады могъ бы ты найти!
             Иди дань чувствъ своихъ нести
             Теперь отцу; -- но въ зачерствѣлой
             Душѣ едва-ли ты найдешь
             Привѣтъ, и сердцемъ отдохнешь!
   

LXXVI.

             И закачались, зашумѣли
             Березы сирыя съ тоской,
             И пѣсню горькую запѣли
             Надъ беззащитной головой.
             Имъ вторилъ жалобно пустынный
             Лишь вѣтеръ, по дорогѣ длинной
             И черной, какъ сама печаль; --
             Туманная синѣлась даль
             Какой-то грустной перспективой.... --
             И пала ночь.... и сквозь покровъ
             Бродящихъ, блѣдныхъ облаковъ,
             Незримая луна тоскливый,
             Сомнѣнья полный свѣтъ лила
             На молчаливыя поля.
   

LXXVII.

             Но и подъ грустью той, живая
             Чего-то искра сбереглась, --
             И Русь, кормилица родная,
             Родной душѣ отозвалась.
             И вспомнилъ путникъ одинокій
             И дѣтства своего далекій
             Край дорогой, куда спѣшилъ,
             И многое!... -- заговорилъ
             Знакомый голосъ въ немъ сильнѣе, --
             И онъ съ отрадою вздохнулъ.
             "Эхъ вы родные!" -- затянулъ
             Привставъ, ямщикъ, -- и веселѣе
             Вдругъ колокольчикъ раздался,
             И звонкой пѣсней залился.
   

LXXVIII.

             Дней черезъ пять, нашъ путникъ, полный
             Мечтаній сладкихъ, подъѣзжалъ
             Къ имѣнью князя N*. Безмолвный
             Вечерній часъ тотъ наступалъ,
             Когда мы чувствуемъ невольно
             На сёрдцѣ грусть, -- когда довольно
             Для насъ причины и пустой,
             Чтобъ пробудить думъ цѣлый рой; --
             Но путникъ нашъ, надеждой тайной
             Горя, того не замѣчалъ.
             Свѣтъ нѣжный землю обливалъ; --
             Сережа посмотрѣлъ случайно
             На облака... -- въ нихъ ликъ луны
             Сверкнулъ.... но съ лѣвой стороны!
   

LXXIX.

             Вотъ, онъ подъѣхалъ.... -- это что же?
             Едва стоитъ гнилой заборъ....
             (Чуть не заплакалъ мой Серёжа!)
             Въѣзжаетъ на заглохшій дворъ: --
             Онъ весь густой поросъ травою; --
             Ничто въ немъ жизнію былою
             Давно уже не говоритъ.
             Печаленъ опустѣлый видъ
             Усадьбы, брошенной забвенью... --
             Стоитъ, нахмурясь, сѣрый домъ;
             Всѣ ставни заперты кругомъ;
             Нигдѣ, ни на одномъ строеньи
             Дымокъ не вьется.... и въ тиши,
             Кругомъ не слышно ни души.
   

LXXX.

             Но, вдругъ, раздался лай, и стая
             Собакъ пустилась на него.
             Съ трудомъ ихъ долго отгоняя,
             Напрасно ждалъ онъ; -- никого!
             Но вотъ, откашливаясь глухо,
             Явилась наконецъ старуха,
             Изъ подъ руки прищуря взглядъ,
             И съ нею четверо ребятъ.
             "Анисья!" -- закричалъ Сережа:
             "Ты-ль это, милая моя?" --
             Она глядитъ: -- "Да я-то, я;
             Да вы-то, сударь, вы-то кто же?..." --
             И смотритъ съ ногъ до головы: --
             "Ахъ, Пресвятая мать!... да вы...."
   

LXXXI.

             И бухъ Сережѣ прямо въ ноги:
             "Ахъ ты кормилецъ дорогой!
             Прости старуху, ради Бога!
             Совсѣмъ зашибло, мой родной!" --
             -- "Да какъ же это?... ты при домѣ
             Одна?" -- "Одна, сударь, окромѣ
             Еще дворовыхъ кой-кого." --
             -- "А господа?" -- "Нѣтъ никого." --
             -- "Да гдѣ-жъ они?"--"А кто ихъ знаетъ?.."--
             -- "Да кто же правитъ тутъ у васъ?" --
             -- "Иванъ Захарычь; -- я тотчасъ
             Пошлю гонца за нимъ: сбираетъ
             Оброкъ онъ по селенью, знать,
             Чтобъ къ Ихъ Сіятельствамъ послать."
   

LXXXII.

             "А гдѣ же мой отецъ?" -- "Давненько
             Они оставили ужъ насъ;
             Но гдѣ? не знаю хорошенько.
             Да ты, родной, усталъ; сейчасъ
             Я постараюсь успокоить;
             Велю вамъ домикъ тотъ устроить,
             Гдѣ ваша маменька жила...." --
             -- "Она вѣдь тамъ и умерла?" --
             -- "Тамъ -- дай Богъ Царствіе Небесно --
             Тамъ и скончалась, мать моя!" --
             -- "Ну, очень радъ, Анисья я,
             Что хоть тебя засталъ." -- "Извѣстно,
             Всё-жъ мы свои, и рады вамъ
             Служить какъ старымъ господамъ!" --
   

LXXXIII.

             И съ этимъ словомъ, за ключами
             Старушка тихо поплелась.
             Представить можете вы сами,
             Какой тоскою обнялась
             Душа смущенная Сережи!
             Того-ли ожидалъ онъ. Боже,
             Спѣша къ родимой сторонѣ? --
             Въ мечтаньяхъ сладкихъ о княжнѣ,
             Онъ предавался ужъ надеждѣ
             Былое счастье воскресить, --
             Въ знакомомъ сердцѣ пробудить
             Къ себѣ сочувствіе какъ прежде....
             И вдругъ -- всё разлетѣлось въ прахъ!
             Вздохнувъ, съ слезами на глазахъ,
   

LXXXIV.

             Онъ въ домикъ поспѣшилъ отдѣльный,
             Гдѣ съ матерью когда-то жилъ.
             Съ какой онъ грустью безпредѣльной
             Родной порогъ переступилъ!
             Все въ прежнемъ видѣ сохранилось;
             Ничто еще не измѣнилось
             Съ тѣхъ поръ, какъ тутъ она жила.
             Кровать,въ которой умерла,
             На томъ же мѣстѣ всё стояла,... --
             Въ углу, подъ слоемъ пыли, книгъ
             Лежала груда... -- онъ на нихъ
             Взглянулъ -- и вмигъ ему предстало
             Всё дѣтство.... рядъ счастливыхъ дней... --
             И сжалась грудь еще сильнѣй.
   

LXXXV.

             Глухая осень наступила
             Давнымъ давно ужъ на дворѣ,
             И холодно и сыро было
             Въ необитаемомъ жильѣ,
             Дышавшемъ жизнію былою.
             Анисья щедрою рукою
             Огонь въ каминѣ развела,
             Двѣ свѣчи на столѣ зажгла,
             И самоваръ со всѣмъ приборомъ
             Поставила. Оживлена
             Свиданьемъ радостнымъ она
             Казалася: межъ разговоромъ
             Постель Сережѣ постлала,
             И, поклонясь, къ себѣ ушла.
   

          LXXXVI.

             Средь тишины ненарушимой,
             Тогда, взоръ устремя въ каминъ,
             Съ своей тоской неодолимой,
             Остался путникъ нашъ одинъ.
             Кругомъ лишь вѣтра завывали
             Порывы, -- да въ огнѣ трещали
             Дрова, -- да псовъ лай слышенъ былъ, --
             Да сторожъ въ доску колотилъ.
             Собратъ раздумья говорливый --
             И самоваръ ужъ потухалъ,
             И пѣснь родную напѣвалъ,
             Шипя весьма краснорѣчиво; --
             Вдали волковъ былъ слышенъ вой,
             Да на печи сверчокъ ночной
   

LXXXVII.

             Пищалъ. Сережа отъ камина
             Очей не въ силахъ былъ отвесть;
             Въ горящихъ угольяхъ судьбину
             Онъ будто мнилъ свою прочесть.
             Они то тухли, -- то пылали,
             То снова тихо погасали.... --
             И пеплъ ихъ наконецъ одѣлъ,
             И съ легкимъ дымомъ отлетѣлъ,
             "Не то-ль и вы, мои златыя
             Мечты?" -- поникнувъ головой,
             Сказалъ, вздохнувъ, Сережа мой:
             "Такъ вы, надежды дорогія,
             Мгновеннымъ пламенемъ зажглись....
             Потухли.... дымомъ разнеслись!!"
   

LXXXVIII.

             Осенній яркій день зарёю
             Давно ужъ алою сіялъ,
             Но путникъ, изнуренъ тоскою,
             Еще сномъ крѣпкимъ отдыхалъ.
             Онъ долго бы не пробуждался,
             Но -- слышитъ -- подъ окномъ раздался
             Вдругъ колокольчикъ. Онъ скорѣй
             Къ дверямъ; -- на встрѣчу изъ сѣней
             Бѣжитъ къ нему старикъ почтенный,
             Иванъ Захарычъ. Прежде онъ
             Былъ дядькою опредѣленъ
             Къ нему, но шелъ всё постепенно,
             И ужъ теперь дворецкимъ былъ.
             Сережа старика любилъ:
   

LXXXIX.

             "Иванъ Захарычь! васъ ли точно
             Я вижу?" -- бросясь, онъ вскричалъ.
             -- "Да какъ же, сударь! я нарочно
             Къ вамъ изъ Покровска прискакалъ." --
             -- "Ну, гдѣ, скажите мнѣ скорѣе
             Всѣ ваши? что княжна? милѣе
             Еще чай прежняго она?..." --
             -- "Да что, сударь; бѣда одна,
             Что Ихъ Сіятельства, кажися,
             Совсѣмъ забыли ужъ про пасъ.
             То лишь и пишутъ каждый разъ
             Что денегъ высылай: вертися
             Какъ хочешь; а и хлѣба сборъ
             Плохой, и рёкрутскій наборъ....
   

ХС.

             Имъ нѣтъ какъ будто-бы и дѣла;
             А бѣдный мужичекъ крести!
             Ну, и князекъ.... изволилъ смѣло '
             Кажись, по паненкѣ пойти!..."
             -- "А что?" -- "Да не въ себя мотаетъ" --
             -- "А гдѣ они?" -- "Да проживаютъ
             Въ Парижѣ, потъ ужъ года два.
             Княгиня, видите, сперва,
             Лишь проводить хотѣла сына;
             (Поѣхалъ онъ туда служить); --
             Да тамъ ужъ и остались жить."
             --- "Когда-жъ назадъ они?" -- "Понынѣ
             Не знаю; развѣ что весной!..."
             -- "А гдѣ отецъ, скажите, мой?"
   

ХСІ.

             -- "Вашъ папенька?... они женились."
             --- "Женился?... какъ?... давно ли?" -- "Нѣтъ;
             Съ полгода; ну-съ, и поселились
             Въ Казани." -- Этотъ ужъ отвѣтъ
             Послѣдней положилъ надеждѣ
             Конецъ. Сережа хоть и прежде
             Большаго отъ отца не ждалъ
             Сочувствія, по полагалъ
             Что всё-таки воспоминанья
             Былаго, могутъ сблизить ихъ.
             Теперь, онъ съ грустію постигъ,
             Что безъ друзей, безъ состоянья,
             Самъ долженъ будетъ какъ нибудь
             Себѣ прокладывать свой путь.
   

XCII.

             Не много было утѣшенья
             Конечно, въ будущности той,
             За то, какое упоенье
             Самодовольства духъ младой
             При этомъ ощутилъ сознаньи!
             Нѣтъ, не пришелъ онъ въ содроганье.
             Сережа былъ изъ тѣхъ людей,
             Кто правотой могучъ своей;
             Кто предъ бѣдой чела не клонитъ,
             Кого не устрашитъ судьба,
             Кому по силамъ съ ней борьба,
             Кто въ испытаніяхъ не стонетъ,
             И ближнихъ ради ихъ любя,
             Лишь въ Бога вѣритъ, да себя!
   

ХСІІІ.

             И отвернувшись, торопливо
             Слезу унынья онъ отёръ,
             И взоръ, съ надеждой горделивой,
             Въ даль неизвѣстности простёръ.
             Потомъ, въ себя уединиться
             Хотѣлъ Сережа: поклониться
             Онъ праху матери желалъ,
             И за священникомъ послалъ
             Отпѣть ей панихиду. -- Слёзы
             Изъ глазъ ручьями потекли,
             Когда завидѣлъ онъ вдали
             Три обнаженныя берёзы,
             И деревянный крестъ простой,
             Надъ обвалившейся землей!
   

ХСІѴ.

             Никѣмъ не призрѣна, могила
             Стояла въ сторонѣ одна;
             Забвеньемъ хладнымъ, видно было,
             Она была заклеймена.
             Давно-ль?... но крестъ ужъ покосился;
             Дождемъ размытый, обвалился
             Бугоръ, и не былъ даже онъ
             Простой рѣшеткой обнесёнъ!
             Ни чьи еще доселѣ слёзы
             Могилы не почтили той!...
             И враны каркали съ тоской
             Віясь надъ ней!... и лишь берёзы
             Объятія сухихъ вѣтвей
             Печально простирали къ ней!
   

XCV.

             Сережа, въ горькомъ размышленьи,
             Часы тутъ долгіе провёлъ,
             И странное успокоенье
             Души онъ въ грусти той обрѣлъ,
             Какъ послѣ милаго свиданья.
             Онъ въ садъ прошёлъ: воспоминанья
             Хотѣлъ онъ дѣтства освѣжить, --
             Въ воображеніи пожить
             Еще разъ жизнію былою. --
             Печаленъ былъ заглохшій садъ:
             Кой-гдѣ вчера упавшій градъ
             Лежалъ.... мертво все.... лишь порою
             Остатокъ жизни, поздній листъ
             Крутился въ воздухѣ,... и чистъ,
   

ХСѴІ.

             Прозраченъ воздухъ былъ. Съ смущённой
             Душой, по высохшимъ листамъ,
             Сережа шелъ уединённой
             Дорожкою.... и вотъ, очамъ
             Предстали сосны дорогія,
             Друзья души его нѣмыя,
             Наперстники сладчайшихъ грёзъ,
             Свидѣтели столь многихъ слёзъ!
             Забилось сердце.... по тоскою
             Сильнѣе сжалося потомъ.
             Когда-жъ вошелъ въ пустой онъ домъ,
             Все прежнее ему съ такою
             Предстало силой, что едва
             Въ устахъ не замерли слова.
   

ХСѴІІ.

             На завтра, снова поклонившись
             Могилѣ, въ садъ успѣвъ взглянуть,
             И съ домочадцами простившись,
             Отправился Сережа въ путь. --
             Вотъ, близокъ Петербургъ. Застава,
             Съ своею аркой величавой,
             На сѣромъ небѣ ужъ видна.
             Окрестность вся потоплена
             Въ густомъ туманѣ. Начинаютъ
             Мелькать обозы, кабаки,
             Трактиры, тройки, казаки... --
             Вдали-жъ все смутно, -- и сверкаетъ
             Одинъ лишь куполъ золотой
             Исакія, во мглѣ сѣдой.
   

XCVIII.

             Чѣмъ ближе, все сильнѣй движенье;
             На тротуарахъ бѣготня;
             Все чаще будокъ появленье;
             Все громче дрожекъ стукотня.
             Всѣ озабочены собою;
             Все дышетъ странной суетою;
             Повсюду труженика видъ;
             Все службой такъ и говоритъ.
             Надъ всѣмъ, въ добавокъ, день слезливый,
             Свинцовый вѣчно неба сводъ;
             Онъ такъ васъ, будто, и гнетётъ!...
             И вотъ, Петрополь суетливый
             Сережу принялъ моего,
             И обдалъ холодомъ его.
   

ГЛАВА Ш.

I.

             Теперь, читатель мой почтенный,
             Мы нѣжныхъ музъ оставимъ храмъ
             И звуки лиры вдохновенной.
             Довольно я моимъ мечтамъ
             Далъ своевольнаго разгула,
             Довольно муза заглянула
             Въ разсказъ дѣйствительности мой.
             Нашъ вѣкъ теперь ужъ не такой!
             Единой истины суровой
             Должны мы всѣ жрецами стать!
             И такъ, прошу не ожидать
             Поэзіи; -- полётъ мой новый:
             Перо мы въ тину обмакнёмъ
             И къ прозѣ жизни перейдемъ.
   

II.

             Да, къ прозѣ; даже увѣряютъ
             Глубоко зоркіе умы
             Что вздоръ поэзія! считаютъ
             Что слишкомъ ужъ созрѣли мы
             Для пѣсень музы сладкогласной;
             Что это даръ пустой, напрасный,
             И ни къ чему пасъ не ведётъ.
             О проницательный пародъ!
             Самодовольные витіи!
             Созрѣли вы? скажите-жъ, въ чемъ?
             Не въ равнодушьи-ли одномъ,
             Въ пустомъ тщеславіи, въ стихіи
             Разврата хладнаго, -- въ балахъ,
             Спектакляхъ, скачкахъ и пирахъ?
   

III.

             Иль въ чемъ другомъ?... такъ докажите!
             Не вѣрится однимъ словамъ.
             Дѣла свои намъ предъявите;
             Созданья ваши дайте намъ!
             Замкнувшися въ своей гордынѣ, --
             Единой каждаго святынѣ, --
             Кого, спросить позвольте, вы
             Для громкой создали молвы,
             Своимъ успѣхомъ породили!
             Гдѣ судія вашъ? гдѣ поэтъ?
             Гдѣ воинъ, гражданинъ?... ихъ нѣтъ,
             Или почти!... вы воплотили
             Свой гордый умъ, скажите-жъ, въ комъ?
             Мы мало-ль видѣли кругомъ:
   

.

             На полѣ слова -- шарлатановъ;
             Передъ зерцаломъ -- торгашей;
             У дѣлъ -- рутины ветерановъ;
             Вездѣ -- рабовъ или пашей?
             Такъ въ чёмъ-же наше просвѣщенье
             И жизни зрѣлой проявленье?
             Что-жъ наши громкія слова?
             Гдѣ на довѣріе права? --
             Мы свѣтскимъ лоскомъ замѣнили
             Живой сочувствующій умъ;
             Живя день-за-день, на обумъ,
             Въ себѣ мы чувство заглушили;
             Имѣя внѣшность лишь вещей,
             Себя мы посвятили ей!
   

V.

             Но этого должиы-ль стыдиться,
             И можемъ-ли себя винить?
             Кто врагъ себѣ? кто согласится
             Улиткой жалкой вѣкъ прожить? --
             Мы противъ воли, въ жизни праздной,
             Томительно однообразной,
             Во внѣшнемъ блескѣ лишь одномъ
             И себялюбіи пустомъ
             Всѣ силы жизни убивали;
             Не такъ-ли это, господа?
             Мы тѣшились, болтали, -- да;
             Но мы едва-лишь прозябали!
             Пора-жъ, пора когда нибудь
             Серьёзно ужъ впередъ шагнуть!
   

VI.

             Теперь, страна моя родная,
             Великодушнаго Царя
             Надежда сердца дорогая,
             Восходитъ и твоя заря.
             Оставимъ же въ сей часъ кичиться,
             Успѣхомъ мнимымъ возноситься,
             И, каждый, трудъ посильный свой,
             Дадимъ мы родинѣ святой.
             Счастливъ, кто изъ-подъ сѣни трона
             Своихъ кругъ дѣйствій разовьетъ;
             Онъ можетъ много; -- пусть грядётъ
             Съ любовью къ благу! -- Стражъ закона,
             Счастливъ судья; -- пусть лишь не спитъ,
             И долгъ свой свято сторожитъ!
   

VII.

             Счастливъ сынъ брани, гордый воинъ,
             Защитникъ правъ земли родной!
             Въ сѣни щита его спокоенъ
             Науки труженикъ честной;
             Ему народъ себя ввѣряетъ,
             Онъ честь родную охраняетъ,
             И лавры на его челѣ
             Всѣхъ краше лавровъ на землѣ!
             Счастливъ и плуга сынъ смиренный
             Кормилецъ родины своей!
             Въ его трудѣ лежитъ для ней
             Залогъ величья драгоцѣнный!
             Счастливы всѣ сыны земли
             Кто въ даръ ей силы принесли!
   

VIII.

             А ты, поэзія святая!
             Орудіе въ тебѣ любя
             Свободной мысли, -- нѣтъ, родная,
             Не исключимъ мы и тебя!
             Ты та же сила! Пусть народный
             Поэтъ, въ отвагѣ благородной,
             Стальнымъ стихомъ мысль окуётъ;
             Сердца людей имъ потрясетъ;
             Развѣетъ эгоизма грёзы;
             Въ душахъ холодныхъ пробудитъ
             Все, что давно тамъ сладко спит ь
             И горькія исторгнетъ слёзы.... --
             Поклонникъ вѣчной Красоты,
             Въ нёй онъ возьметъ свои черты
   

IX.

             И дастъ елей земнымъ страданьямъ; --
             Тогда поэзія свершитъ
             Свой долгъ, и, гордая призваньемъ,
             Къ престолу Бога воспаритъ! --
             Я вовлеченъ былъ въ отступленье
             Досадою за покушенье
             Упоминаемыхъ господъ,
             Ушедшихъ быстро такъ впередъ,
             Согнать поэзію со сцены.
             Хотѣлъ-бы я имъ доказать,
             Что музой грѣхъ пренебрегать;
             И если пораздвину стѣны
             Разсказа своего, то въ немъ....
             Но, лучше къ дѣлу перейдемъ.
   

X.

             Заботой первою Сергѣя --
             (Пора ужъ такъ Сережу звать)
             Съ пріѣздомъ, было поскорѣе
             Себѣ мѣстечко пріискать
             Въ гражданской службѣ. Полонъ рвенья
             И благороднаго стремленья
             Полезнымъ быть, онъ полагалъ,
             Что чинъ его хотя и малъ,
             Но тутъ скорѣй, въ занятьи дѣльномъ,
             Свои онъ силы разовьётъ
             И къ цѣли важной подойдетъ;
             Къ тому-жъ, съ годами нераздѣльнымъ
             Онъ честолюбіемъ кипѣлъ,
             Хоть цѣль и высшую имѣлъ.
   

XI.

             Не медля, съ пылкостью, съ какою
             За все беремся въ цвѣтѣ силъ,
             Герой нашъ смѣлою рукою
             Свою карьеру начертилъ.
             Надежда быстро разгаралась.
             Не мало, правда, оставалось
             Знакомыхъ близкихъ у него,
             По онъ изъ нихъ ни на кого
             Считать не думалъ къ сожалѣнью.
             То были связи все отца;
             Межъ ними не было лица
             Которое, по положенью,
             Могло-бъ открыть служебный путь; --
             Самимъ случалось шею гнуть.
   

XII.

             Еще знакомыхъ было много
             По дому князя у него,
             Но въ этотъ кругъ завѣтно-строгій
             Не могъ попасть онъ. Тамъ его
             Ребенкомъ встарину видали;
             Теперь-же врядъ-ли бы признали.
             Объ этомъ омъ не разсудилъ.
             Онъ въ это общество вступилъ
             Въ салонахъ графа Б*. Любезно
             Всѣ обращалися тамъ съ нимъ, --
             Ну.... какъ съ танцоромъ молодымъ;
             Но это было безполезно.
             Я случай разскажу одинъ.
             Когда онъ ѣхалъ изъ Аѳинъ,
   

XIII.

             Графиня, давъ благословенье
             Младому другу своему,
             Желая облегчить вступленье
             Въ столичный высшій кругъ ему.
             Дала письмо къ одной статсъ-дамѣ,
             Которой, разъ, случайно, въ храмѣ
             Тезея, былъ представленъ онъ
             Самою ей. Та на поклонъ
             Весьма любезно отвѣчала,
             Просила быть знакомымъ съ ней.... --
             Объ этой встрѣчѣ ловко ей
             Графиня тутъ напоминала,
             Просила юношу принять
             Въ свой домъ, и въ свѣтѣ поддержать.
   

XIV.

             Зарѣльскій долго добивался
             Свиданія съ особой сей.
             Все дома нѣтъ. Онъ догадался
             Въ пріемный день поѣхать къ ней.
             Вошелъ: тѣснится ужъ въ гостинной
             Людъ свѣтскій чопорный и чинный.
             Герой нашъ, нѣсколько смущенъ'
             При видѣ, какъ, со всѣхъ сторонъ,
             Его окидывалъ надменный
             Взоръ модныхъ dandy свысока --
             Къ хозяйкѣ пробрался. Слегка,
             Съ любезностью непринужденной,
             Она кивнула головой.... --
             Нашъ юноша былъ самъ не свой.
   

XV.

             Она, однако, обратила
             Къ нему съ привѣтомъ слова два;
             Давно-ль изъ Греціи -- спросила,
             И что графиня?... -- Тутъ, едва
             Успѣлъ онъ, кое-какъ, въ смущеньи,
             Пролепетать, что порученье
             Имѣетъ отъ графики къ ней.
             Тѣмъ временемъ толпа гостей
             Поразбрелась -- (то утромъ было); --
             Тогда хозяйка, вдругъ принять
             Успѣвъ любезный видъ, опять
             А parte съ нимъ заговорила,
             А онъ минуту уловилъ
             И ей письмо свое вручилъ.
   

XVI.

             Она съ улыбкой пробѣжала --
             Тихонько губу закусивъ --
             Письмо графини, и, ни мало
             Мысль тайную не проронивъ,
             (Хоть было что-то въ ней замѣтно) --
             Сказала очень ужъ привѣтно:
             "Merci, mon cher!... vraiment charmée!...
             Cette chère comtesse!... comme je l'aimais!...
             Venez donc me voir!..." но рѣчи
             Окончить не успѣвъ, она
             Привстала, важности полна,
             Вошедшему лицу на встрѣчу.
             То былъ сановный господинъ,
             И выступалъ онъ какъ павлинъ.
   

XVII.

             Хозяйка чванная, казалось,
             Была немножко смущена
             Своимъ intrus, -- но догадалась,
             И ловко въ роль вошла она.
             Въ живомъ и колкомъ разговорѣ
             Поговоривъ о всякомъ вздорѣ,
             О томъ гдѣ раутъ былъ вчера,
             О разныхъ новостяхъ Двора --
             Она, чтобы скорѣй поставить
             На мѣсто каждаго, тотчасъ
             Сказала, къ гостю обратясь:
             "Ахъ, графъ, позвольте вамъ представить:
             Une connaissance de l'étranger....
             Monsieur Zarelsky!" -- Protégé
   

XVIII.

             Такъ въ этой рѣчи и звучало.
             Хотѣлось барынѣ сказать,
             Что иначе не подобало
             Такихъ гостей ей принимать.
             Зарѣльскій понялъ смыслъ намёка,
             И пользу новаго урока
             Науки жизни, дорогой
             Купилъ онъ въ этотъ разъ цѣной.
             Сановникъ, впрочемъ, поклонился
             Привѣтливо, сказавъ къ тому
             Что радъ полезнымъ быть ему,
             И, улыбнувшись, обратился
             Къ хозяйкѣ съ новой болтовней.
             Не зналъ что дѣлать мой герой.
   

XIX.

             Онъ было думалъ удалиться;
             (Бѣднякъ на угольяхъ стоялъ);
             Но все минуты поклониться
             Онъ уловить не успѣвалъ;
             А каждое межъ тѣмъ мгновенье
             Казалось вѣчностью! -- Въ смущеньи,
             Отвѣсивъ наконецъ поклонъ,
             Собрался съ духомъ выдти онъ:
             "Au revoir, mon cher" -- протяжно
             Сказала барыня: -- "merci!
             J'espère, à pas loin d'ici?..."
             И съ легкою улыбкой, важно
             Кивнула головой. Сергѣй
             Спѣшилъ убраться поскорѣй.
   

XX.

             Но сердце не дурное билось
             Въ великосвѣтской госпожѣ.
             Едва портьера опустилась
             Во слѣдъ за робкимъ protégé,
             Она къ сановнику пристала,
             И до тѣхъ поръ не отставала,
             Пока, цѣлуя руку ей
             Съ отжившей нѣжностью своей,
             На просьбу онъ не согласился.
             Зарѣльскій думалъ-ли, сходя
             По лѣстницѣ, что такъ, шутя,
             Онъ ужъ звѣзды своей добился?
             Недѣли не прошло какъ онъ
             На службу былъ опредѣленъ.
   

XXI.

             Съ горячимъ рвеньемъ, съ полной страстью,
             Взялся за дѣло мой герой,
             И, по особенному счастью,
             Былъ признанъ малымъ съ головой.
             Работалъ онъ до изнуренья;
             И не въ видахъ вознагражденья;
             Нѣтъ, слишкомъ чистъ онъ былъ душой,
             Чтобъ честолюбцемъ стать. Порой
             Конечно, сильные примѣры
             Какіе видѣлъ съ каждымъ днемъ,
             Поддразнивали сердце въ немъ
             Соблазнами большой карьеры,
             Но не успѣли заглушить
             Желанія полезнымъ быть.
   

XXII.

             Графъ, при ретивости примѣрной,
             Звѣздъ не хваталъ, за то былъ чистъ;
             Но бюрократъ, эпохѣ вѣрный,
             Онъ былъ страшнѣйшій формалистъ.
             Бумага съ номеромъ имѣла
             Въ глазахъ его всю сущность дѣла.
             Онъ иначе не понималъ; --
             Всю жизнь свою онъ прописалъ.
             Состарясь въ душной атмосферѣ
             Офиціальныхъ фразъ и лжи,
             Онъ такъ съ ней свыкся, что скажи
             Ему иной, по меньшей мѣрѣ,
             Что не всегда то исполнять
             Легко, что можно написать,
   

XXIII.

             Онъ на такого прогресиста
             Какъ на глупца-бы посмотрѣлъ;
             Призналъ-бы въ немъ идеалиста
             Совсѣмъ не годнаго для дѣлъ.
             Что дѣлать! сынъ эпохи вѣрный,
             Онъ былъ, по-своему, примѣрный
             Слуга Царю н гражданинъ.
             Всѣмъ управлялъ онъ самъ, одинъ.
             Централизація слѣпая
             Нигдѣ за то не развилась
             Какъ у него; -- онъ каждый разъ
             Твердилъ, доклады принимая:
             "Нельзя имъ слишкомъ довѣрять;
             Начнутъ тотчасъ-же воровать!"
   

XXIV.

             Конечно, при такомъ воззрѣньи,
             Онъ личность ставилъ ни во что;
             Да при подобномъ управленьи,
             Едва-ли былъ и нуженъ кто,
             Окромѣ слугъ подобострастныхъ,
             Писакъ бездушныхъ и безстрастныхъ,
             Хотя-бъ не смыслили аза,
             Но лишь глядѣли бы въ глаза.
             Зачѣмъ характеръ, дарованье?...
             Иной по своему пойметъ;
             Пожалуй умничать начнетъ;
             Да и къ чему? -- есть предписанье?
             Ну, и умѣй его читать;
             А прочиталъ, такъ исполнять.
   

XXV.

             Сколь ни былъ рьянымъ рутипистомъ
             Нашъ графъ, но -- вѣкъ уже такой --
             Не могъ не быть и прогресистомъ,
             Хоть въ степени и не большой.
             Полезнаго нововведенья
             Онъ былъ не прочь. О сокращеньи
             Въ ту пору переписки слухъ
             Носился въ Петербургѣ. Вдругъ,
             Пока сбирались въ Комитетѣ
             Объ этомъ дѣлѣ толковать,
             Придумалъ мѣру онъ, и, хвать,
             Чуть-чуть торжественно въ Совѣтѣ
             Её уже не заявилъ,
             Да кто-то, жаль, остановилъ.
   

XXVI.

             Чтобъ лишнихъ избѣжать сношеній, --
             Что графъ застоемъ называлъ --
             Онъ на простомъ соображеньи
             Свою систему основалъ:
             Чѣмъ меньше номеровъ входящихъ.
             Тѣмъ меньше будетъ исходящихъ,
             А для того далъ знать всему
             Онъ управленью своему:
             "Ни на какія предложеньи
             Со взглядомъ мѣстнымъ не входить,
             А по третямъ лишь доносить,
             Что такъ и сякъ распоряженье
             Исполнено быть не могло,
             И въ чемъ препятствіе нашло."
   

XXVII.

             Обыкновенно ужъ бываетъ --
             Каковъ гдѣ попъ, таковъ приходъ;
             По этому всякъ угадаетъ,
             Какой тѣснился тутъ народъ.
             Начальники всѣ отдѣленій,
             Чиновники для порученій,
             И даже высшая среда
             Писаки были хоть куда.
             Начальники частей дрожали
             За каждый промахъ; -- ужъ въ своихъ
             За то отчётахъ годовыхъ,
             Не на животъ, а на-смерть лгали
             О томъ, какъ все у нихъ идётъ,
             Преуспѣваетъ и растётъ.
   

XXVIII.

             Въ такой-то омутъ шарлатанства,
             Пустаго прятанья концовъ,
             Двуличной фразы и жеманства,
             Упалъ Сергѣй какъ съ облаковъ.
             Онъ долго, долго озирался,
             Добиться смыслу домогался,
             . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
             . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
             Позналъ тогда онъ, огорченный,
             Что быть полезнымъ не легко!
             И затаилась глубоко
             Тоска въ душѣ его смущенной;
             А онъ слегка еще судилъ
             И многаго не раскусилъ.
   

XXIX.

             Прошло такъ три, четыре года.
             Старался всячески Сергѣй
             Втянутся въ службу; по природа
             Брала свое; -- никакъ онъ съ ней
             Не могъ поладить къ сожалѣнью.
             Онъ приходилъ ужъ къ заключенью,
             Что, можетъ, самъ онъ виноватъ,
             Что смотритъ какъ-то не въ попадъ:
             "Что-жъ это? служба не годится,
             Иль я для службы не гожусь?..." --
             Онъ думалъ часто: --"я тружусь,
             Вникаю, но.... но не клеится!
             И больно выскочкой прослыть; --
             А я-бъ хотѣлъ полезнымъ быть!"
   

XXX.

             Въ числѣ пріятелей Сергѣя
             Былъ нѣкто Горевъ. Съ раннихъ лѣтъ
             Ни въ комъ опоры по имѣя,
             Вступилъ онъ сиротою въ свѣтъ,
             Умёнъ, не безъ образованья, --
             Безъ правильнаго воспитанья
             Однако слѣдуетъ сказать; --
             (Едва-ли надо пояснять,
             Что мы подъ этимъ разумѣемъ
             Развитіе тѣхъ духа силъ,
             Какими Богъ насъ одарилъ,
             Ну.... то, чѣмъ всѣ равно не смѣемъ
             Мы хвастать); -- Горевъ хоть уменъ,
             И съ рѣдкимъ сердцемъ былъ рожденъ,
   

XXXI.

             Но какъ ему недоставало
             Характера идти путемъ
             Однажды принятымъ, по малу
             Зародыши благіе въ немъ
             Подъ гнетомъ жизни увядали
             И силу съ каждымъ днемъ теряли.
             Кипѣлъ онъ свѣтлою мечтой
             На утрѣ жизни молодой,
             Но разъ, другой, примѣръ опасный
             Того, какъ въ свѣтѣ жить легко
             Когда не смотришь глубоко
             На вещи, были не напрасны:
             Порочнымъ онъ хоть п не сталъ,
             Но ужъ слегка все обнималъ.
   

XXXII.

             Махнувъ рукой нетерпѣливой -
             На вѣчную со зломъ борьбу,
             И лѣни полнъ самолюбивой,
             Сталъ онъ винить во всемъ судьбу.
             Безпечно прокутилъ имѣнье
             Ничтожное; потомъ терпѣнья
             Дѣла поправить не имѣлъ,
             Труду предаться не хотѣлъ,
             И такъ, въ забавахъ и мечтаньи,
             Онъ дожилъ до серьезныхъ лѣтъ; --
             Пришла и скука-бы во слѣдъ,
             Но нѣтъ ея при дарованьи;
             А онъ былъ истинный талантъ
             Какъ гитаристъ и диллетантъ.
   

XXXIII.

             Талантъ, спася отъ охлажденья,
             Порочности и всякихъ бѣдъ,
             При небогатомъ положеньи
             Открылъ ему и двери въ свѣтъ.
             Тутъ, жизнь пріятно провождая
             Въ веселостяхъ, -- не развивая
             Въ себѣ однако силы той,
             Чтобъ въ жизни твердой стать ногой
             На чемъ нибудь, -- онъ все сбирался,
             День-на-день дѣло отлагалъ,
             Служить, работать начиналъ,
             Но ничему не отдавался,
             И, независимость любя,
             Устроить не успѣлъ себя.
   

XXXIV.

             Съ весьма поверхностнымъ воззрѣньемъ,
             Цѣнилъ онъ внѣшность лишь вещей,
             Опредѣляя положеньемъ
             Права и качества людей.
             Душа коснулась ужъ разврата!
             Порока пышная заплата
             Въ глазахъ его имѣла видъ,
             Который что-то говоритъ.
             По добротѣ, онъ заблужденье
             Равно и въ бѣдномъ извинялъ,
             Но онъ никакъ не понималъ
             Что этотъ правъ на снисхожденье
             Имѣетъ болѣе чѣмъ тотъ,
             Кого нужда къ злу не ведетъ.
   

XXXV.

             Привыкъ съ какимъ-то онъ цинизмомъ
             Людскую порчу извинять,
             И безпощадно педантизмомъ
             Къ пей отвращенье называть.
             Не могъ ни въ комъ онъ видѣть рвенья
             И къ смѣлымъ замысламъ паренья.
             Самъ сложа руки пролежалъ,
             И будто зависть возбуждалъ
             Въ немъ духъ отважный и упорный.
             Всегда, при случаяхъ такихъ,
             Онъ жёлченъ былъ въ рѣчахъ своихъ,
             И шуткой не умѣстно-вздорной
             Перебивалъ разсказъ живой,
             Дышавшій силой молодой.
   

XXXVI.

             Сергѣй и онъ друзьями были,
             И даже нѣсколько сродни;
             Въ одномъ, къ тому-же, домѣ жили,
             И свыклись до того они
             Быть вмѣстѣ, что не проходило
             Бывало дня, чтобъ не сводила
             Ихъ поздняя, хотя, пора.
             А часто очень вечера
             Они просиживали вмѣстѣ.
             Особенно какъ денегъ нѣтъ,
             Былъ Горевъ страшный домосѣдъ; --
             Въ такіе дни о прочномъ мѣстѣ
             Обыкновенно онъ мечталъ,
             И тутъ не въ духѣ ужъ бывалъ.
   

XXXVII.

             Что съ нимъ Сергѣя такъ сближало,
             Не трудно, кажется, понять.
             Во первыхъ, общаго не мало
             Межъ ними можно отыскать.
             Тотъ и другой артисты были
             Въ душѣ, и бережно хранили
             Къ искуству чистую любовь; --
             Въ томъ и другомъ, кипѣла кровь
             Равно струею благородной;
             И разница межъ ними въ томъ
             Была лишь только, что въ одномъ,
             По шаткости его природной,
             Ужъ извратилъ понятья свѣтъ,
             Въ другомъ еще, покамѣстъ, нѣтъ.
   

XXXVIII.

             Ихъ ежедневныхъ встрѣчъ причиной
             Еще, конечно, было то,
             Что, съ вѣчной о долгахъ кручиной,
             Нашъ Горевъ радъ былъ, если кто
             На выручку ему поспѣетъ
             И призракъ отогнать съумѣетъ
             Враньёмъ, веселой болтовней.
             А пылкій нашъ, опять, герой,
             Кипя весь жизнью молодою,
             Весь въ предпріятіяхъ, въ дѣлахъ.
             Всегда съ разсказомъ на устахъ,
             Былъ также всею радъ душою d>             Что есть, во всякій часъ, кому
             To-сё повысказать ему.
   

XXXIX.

             Хоть часто и не соглашались,
             И бойко спорили они,
             Но отъ души за то смѣялись
             Подъ часъ, бесѣдуя одни.
             Конечно, Горева не мало
             Его бездёнежье смущало,
             Но всё-жъ игривому уму
             Не измѣнялъ онъ своему.
             Въ добавокъ, чудная гитара,
             Чьи звуки съ нѣжностью такой
             Въ міръ увлекаютъ тихій свой,
             И болтовня у самовара
             Подъ ласковый его шумокъ --
             Все это въ мирный уголокъ
   

XL.

             Сергѣя сильно привлекало.
             Любилъ онъ въ этотъ кабинетъ,
             Гдѣ все поэзіей дышало,
             Покинувъ блескъ и модный свѣтъ,
             Холоднѣйшимъ наскучивъ баломъ,
             Плестись въ морозъ, на Ванькѣ вяломъ,
             Чтобы свободнѣй подышать
             И грусть отъ сердца отогнать.
             Воображеніе заранѣ
             Знакомый рисовало видъ
             Пріюта Надей и Харитъ,
             И чтителя ихъ на диванѣ,
             Съ гитарой, съ трубкою въ зубахъ,
             Съ улыбкой тихой на устахъ.
   

XLI.

             Тутъ съ вами Моцартъ и Россини,
             Бетховенъ, Віардо, Рашель,
             Рубини, Гризи, Тамбурини,
             И подпись Зоитагъ -- ритурнель.
             И Даргомыжскій тутъ и Глинка;
             Одна-другая тутъ картинка
             Замысловатая виситъ;
             Статуйка Віардо стоитъ;
             Надъ комелькомъ карикатуры
             Всѣхъ знаменитостей подъ рядъ;
             На главной же стѣнѣ висятъ
             Въ большой коллекціи гравюры
             Головокъ женскихъ, чудныхъ лицъ
             Женъ нѣжныхъ и отроковицъ.
   

XLII.

             Сюда изъ оперы, бывало,
             Сергѣй въ восторгѣ прибѣгалъ,
             Сказать какъ Гризи восхищала,
             Какъ Маріо si грудью бралъ; --
             Кипѣли шумно разговоры,
             О томъ, о семъ живые споры.... --
             А иногда они вдвоемъ
             Ѣзжали вмѣстѣ въ милый домъ,
             Гдѣ жрица юная искуства
             Такъ хорошо умѣла музъ
             Устроить дружескій союзъ,
             Гдѣ весь проникнутъ силой чувства,
             Волшебный голосъ намъ звучалъ,
             И въ міръ надзвѣздный увлекалъ!
   

XLIII.

             Сюда спѣшилъ на поклоненье
             Артистъ, пріѣзжій музыкантъ, --
             Встрѣчалъ впервые поощренье
             Здѣсь всякій истинный талантъ.
             Отъ свѣта хоть и отказался,
             Здѣсь Даргомыжскій появлялся,
             И за роялемъ онъ, тайкомъ,
             Своимъ чуть слышнымъ голоскомъ
             Знакомилъ насъ съ своей Русалкой; --
             Иль, предводительствуя хоръ,
             Махалъ, бросая гнѣвный взоръ,
             Онъ капельмейстерскою палкой; --
             Здѣсь Опочининъ насъ плѣнялъ,
             Здѣсь съ Музою и я бывалъ.
   

XLIV.

             Такое жизнью наслажденье
             Могло-бъ Зарѣльскаго увлечь,
             Но высшаго ея значенья
             Въ немъ мысль успѣла ужъ залечь.
             Къ тому же надо состоянье
             Чтобъ жить такъ, баловнемъ. Желанье
             Стать чѣмъ нибудъ, самимъ собой,
             Въ груди кипѣло молодой.
             Онъ съ жаромъ службой занимался,
             Хоть идеалъ ея ужъ въ немъ
             Замѣтно очень, съ каждымъ днемъ
             Туманомъ новымъ облекался,
             Но онъ трудился и служилъ
             Пока не выбился изъ силъ.
   

XLV.

             Какое-то тамъ огорченье
             Случилось вытерпѣть ему,
             И вотъ, въ сильнѣйшемъ онъ волненьи,
             Приходитъ къ другу своему.
             Молчитъ, по комнатѣ шагаетъ,
             Глазами гнѣвными сверкаетъ,
             Досадой такъ весь и кипитъ,
             И все шагаетъ и молчитъ.
             "Что ты не въ духѣ такъ, мой милый?
             Ужъ не случилось-ли чего" --
             Тихонько тотъ спросилъ его;
             Но этого довольно было,
             Не нуженъ былъ второй вопросъ,
             Сергѣй отъ гнѣва точно росъ.
   

XLVI.

             "Не въ духѣ! гдѣ-жъ тутъ въ духѣ будешь!
             Тутъ скоро и съ ума сойдешь!
             Работаешь, трудишься, служишь,
             И -- глядь -- ни за-что пропадешь!
             Нѣтъ, слишкомъ это надоѣло!..."
             -- Ну, такъ и есть! да въ чемъ же дѣло,
             Ты разскажи не горячась." --
             Зарѣльскій, нѣсколько смягчась,
             Свое повѣдалъ приключенье.
             "Ну" -- Горевъ возразилъ тогда --
             "Не велика еще бѣда!
             Съ кѣмъ не бываетъ огорченья!
             Извѣстно, другъ мой, жизнь пройти,
             Не то что поле перейти!"
   

XLVII.

             -- "Да вѣдь ни тѣломъ, ни душою
             Не виноватъ я въ этомъ всемъ!..."
             -- "Согласенъ, братецъ мой, съ тобою,
             И не виню тебя ни въ чемъ,
             Но, что-же!... надобно терпѣнье!
             Тутъ ясно недоразумѣнье!
             Дастъ Богъ уладится, пройдетъ,
             И не случится напередъ."
             -- "Нѣтъ, другъ любезный, равнодушно
             Ты говоришь такъ оттого,
             Что ты не знаешь каково
             Купаться въ этой типѣ душной!
             Не въ огорченіи моемъ
             Задача тутъ, а дѣло въ томъ,
   

XLVIII.

             Что никакого нѣтъ терпѣнья,
             И нѣтъ возможности служить!
             Не трудъ здѣсь нуженъ, а умѣнье
             До нельзя раболѣпнымъ быть,
             Иль автоматомъ какъ иные!..."
             -- "Но, братецъ, служатъ-же другіе
             Ничѣмъ не хуже насъ съ тобой!"
             -- Нѣтъ! врядъ-ли съ честной кто душой,
             Цѣня себя, охотно служитъ!
             Всякъ видитъ, что посильный трудъ
             Безъ пользы погибаетъ тутъ;
             И развѣ тотъ одинъ не тужитъ,
             Кому трава хоть не расти,
             Лишь-бы въ карманъ понагрести!"
   

XLIX.

             -- "Все это, братъ, краснорѣчиво
             Ты говоришь; да вѣдь судить
             Нельзя такъ слишкомъ ужъ спѣсиво,
             Когда обязанъ кто служить.
             Ты, видишь, счастливо родился;
             Другой два года-бы томился,
             А ты, едва лишь прикатилъ,
             Глядь -- ужъ и мѣсто получилъ.
             Не хорошо, Сергѣй любезный!
             Оно-то можетъ быть и такъ,
             Да вѣдь кичливостью никакъ
             Не пособить; -- трудъ безполезный!
             Оставь задорныя мечты;
             Другіе служатъ, -- ну, и ты...."
             . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
             . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   

L.

             "Другіе!... кто-жъ изъ насъ не знаетъ
             Другіе эти служатъ какъ!
             О ералашѣ разсуждаютъ
             Да только нюхаютъ табакъ.
             Когда-бы долгъ свой исполняли,
             То чепухи-бы не писали!
             Вѣдь, просто, срамъ!... а отчего?
             Отъ равнодушья; -- а его
             Причина въ томъ, что, всякій знаетъ,
             Наружный дѣлу нуженъ видъ;
             Ну, онъ къ тому и наровитъ,
             А въ сущность вовсе не вникаетъ;
   

LI.

             До высшихъ если лицъ коснемся,
             Считать по пальцамъ ихъ начнемъ,
             Конечно скоро обочтемся;
             Не много мы такихъ найдемъ
             Что-бъ къ дѣлу искренно радѣли
             И задней мысли не имѣли!
             Другіе-жъ, почести любя,
             Работаютъ лишь для себя.
             Изъ нихъ иные и трудятся;
             Да справки-то, доклады имъ
             Вѣдь не готовить-же самимъ?...
             Тѣ и валяютъ, что толпятся
             По отдѣленьямъ, кое-какъ,
             Болтая, нюхая табакъ.
   

LII.

             За тѣмъ и лицъ-то лучшихъ рвенье
             Есть плодъ незрѣющій въ тѣни,
             Пустое лишь воды толченье,
             И это знаютъ всѣ они.
             Да иначе и быть не можетъ.
             Подумай только, кто-же сможетъ
             Всю эту груду прочитать,
             Всю эту груду отписать.
             Да и при этомъ сдѣлать дѣло?
             Ну, кое-какъ все и идетъ,
             Лишь бы блестящій былъ отчетъ
             И на груди звѣзда горѣла!
             Такъ, и твердитъ сановный мужъ:
             Après moi, vienne le deluge!
   

LIII.

             Мысль свѣтлая, разумный трудъ,
             Энергія -- не нужны тутъ!
             Ни въ чемъ ни на волосъ довѣрья;
             Вездѣ сознательный обманъ,
             Централизаціи туманъ
             И ловкой фразы лицемѣрье!
             Нѣтъ, это омутъ, это адъ,
             Гдѣ интригантамъ только кладъ!"
   

LIV.

             -- "Тьфу, Господи! хватилъ рацею!
             Не знаешь что и отвѣчать!
             Ну, не красно, а какъ умѣю
             Въ послѣдній разъ тебѣ сказать
             Считаю нужнымъ, другъ любезный,
             Что этотъ гнѣвъ твой безполезный
             Къ добру тебя не доведетъ.
             Какой тамъ ни служи народъ,
             Но вѣдь такія разсужденья
             Ей Богу, взбѣсятъ хоть кого!
             Ты не щадишь вѣдь ничего!...
             Да коль ужъ ты такого мнѣнья,
             Такъ что-же.... лучше уходи!"
             -- "Да я и выду!..." -- "Ну, иди,
   

LV.

             И будешь въ фризовой шинели
             На Поцѣлуевомъ стоять!
             Не думаешь-ли въ самомъ дѣлѣ
             Ты ужъ людей пересоздать?...
             Не намъ, братъ, это! по одежкѣ
             Протягивай, любезный, ножки!
             Ты, видишь, можетъ быть и чистъ,
             Да что-то больно ужъ рѣчистъ,
             А этого никто не любитъ;
             И -- вотъ рука тебѣ моя --
             Смотри, заносчивость твоя
             Тебя на вѣрное погубитъ.
             Ты не сердись; я говорю
             Затѣмъ, что я тебя люблю
   

LVI.

             И искренно добра желаю.
             Самъ посуди; вѣдь нищій ты!
             Будь ты богатъ, я понимаю
             Тогда подобныя мечты;
             Но какъ гроша нѣтъ за душою,
             Что станешь дѣлать ты съ собою?"
             -- "Литературою займусь."
             -- "Литературой?... ахъ ты гусь!
             Да надо вѣдь и тутъ умѣнье;
             Не такъ-то все это легко!
             Ты больно машешь широко!
             Вѣдь нуженъ трудъ, талантъ, терпѣнье....
             Гдѣ намъ ужъ, братецъ мой, съ тобой!..."
             (Задѣлъ Сергѣя Менторъ мой).
   

LVII.

             -- "Что-жъ говоришь ты про умѣнье
             И про талантъ! я знаю самъ,
             Да не слѣпымъ-же отъ рожденья
             Пришелъ на свѣтъ! однимъ осламъ,
             Одной лишь лѣности ничтожной
             Всего бояться эдакъ можно!.."
             -- "Вотъ вишь, ты ужъ браниться сталъ!
             Вѣдь я тебя не задѣвалъ,
             И въ пользу говорю тебѣ-же,
             Какъ мнѣ разсудокъ положилъ.
             Да ты и то еще забылъ,
             Что люди всюду -- люди тѣ-же;
             Дороги даромъ не дадутъ; --
             Тутъ нуженъ не одинъ лишь трудъ.
   

LVIII.

             А ты вѣдь кланяться не станешь;
             Ты, видишь, какъ самолюбивъ!
             Того гляди и тамъ нагрянешь
             Съ указкою! Не будь спѣсивъ,
             Какимъ тебя я очень знаю,
             Такъ что-же.... я не отрицаю;
             Быть можетъ, хоть съ большимъ трудомъ,
             Ты-бъ и поставилъ на своемъ.
             Попробуй; но, всего первѣе
             Совѣтую не оставлять
             Покамѣстъ службу, а начать
             Трудиться съ Богомъ; -- я умнѣе
             Придумать не могу; вотъ мой
             Совѣтъ тебѣ, и, вѣрь, благой." --
   

LIX.

             Сергѣй не могъ не согласиться.
             Къ тому-жъ, при должности своей,
             Рѣшившись день и ночь трудиться,
             Могъ авторство связать онъ съ ней.
             Онъ чувствовалъ въ себѣ призванье,
             А сильное души желанье
             И воля въ избранномъ пути
             Къ чему не могутъ привести!
             Онъ съ жаромъ принялся за дѣло.
             Стихи, конечно, сталъ писать;
             Но.... не клеилось! онъ ихъ рвать....
             А голова такъ и горѣла!
             Писалъ онъ, мучился бѣднякъ,
             И съ музой сладилъ кое-какъ.
   

LX.

             Была въ его стихотвореньи
             Видна аттическая соль,
             Но главную воображенье
             Играло тутъ, конечно, роль.
             Не мало было дарованья,
             Но мало было содержанья,
             Чѣмъ именуется у насъ
             Односторонность лишь подъ часъ.
             Какъ будто-бы души горячей
             И можетъ, въ пору юныхъ лѣтъ,
             Унять волненія поэтъ,
             Задавшись общею задачей!
             И будто искренность тутъ есть
             А не угода лишь и лесть!
   

LXI.

             Весьма понятно, сочиненья
             Сергѣя были больше плодъ
             Души неяснаго томленья.
             Да всякій такъ поэтъ начнетъ.
             И жилъ онъ мало, и учился;
             Надъ жизнью только что носился;
             Въ своемъ онъ мірѣ обиталъ,
             Свои создавая идеалъ.
             Еще законнымъ оправданьемъ
             И то намъ слѣдуетъ принять,
             Что какъ тутъ было и писать
             Съ желаемымъ-то содержаньемъ?
             Вѣкъ былъ по истинѣ тугой; --
             Онъ здѣсь еще, не за горой.
   

LXII.

             . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
             . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
             . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
             . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
             . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
             . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
             . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
             . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
             . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
             . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
             . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
             . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
             . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
             . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   

LXIII.

             . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
             . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
             . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
             . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
             . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
             . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
             . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
             . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
             . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
             . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
             . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
             . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
             . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
             . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
             . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   

LXIV.

             . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
             . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
             . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
             . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
             Конечно, гибло тутъ искуство,
             И эстетическаго чувства
             Едва замѣтный лучъ мелькалъ;
             Но грубый росъ матеріалъ,
             Плодъ обѣщая многоцѣнный!
             На нивѣ поднятой, вотъ, вотъ,
             Быть можетъ геній возрастетъ
             Ужъ жизнью новою рожденный,
             И труженикамъ мы честнымъ
             Отъ сердца руку подадимъ.
   

LXV.

             Но при тогдашнемъ положеньи,
             Важнѣе чѣмъ когда нибудь
             Таланту было снисхожденье;
             И безъ того былъ тяжекъ путь;
             А наши критики едва-ли
             Задачу эту понимали!
             Да то-ль еще, о Боже мои,
             Недавней дѣлалось порой
             Какъ, помню, Гоголь показался!
             Тутъ, съ русской страстью все ломать,
             Давай ребята всѣхъ катать
             Кто до него лишь уважался!
             Пощады нѣтъ и никому.
             Какъ будто путь открыть ему
   

LXVI.

             Былъ нуженъ этотъ гамъ рабочихъ,
             Весь этотъ съ топоромъ народъ!
             Какъ будто трудъ посильный прочихъ
             Могъ удержать его полётъ! --
             Не зная мѣры въ увлеченьяхъ,
             Смѣшны мы въ нашихъ заявленьяхъ!
             Такъ русскій человѣкъ начнетъ
             Пить, напримѣръ, -- запоемъ пьетъ,
             И пьетъ ужъ онъ до одуренья.
             У насъ не то-ли и во всемъ?
             Бранить-ли мы кого начнемъ,
             Бранимся ужъ до изступленья;
             Придетъ-ли блажь кому кадить,
             То.... лучше-бъ стали ужъ бранить!
   

LXVII.

             Талантовъ мало-ль погубили
             Мы безтолковостью похвалъ?
             И Гоголя мы захвалили,
             Онъ равновѣсье потерялъ.
             Не даромъ Руссію безплодной
             Въ минуту вспышки благородной
             Россію Лермонтовъ нарекъ!
             Какой въ талантѣ будетъ прокъ,
             Коль нѣтъ оцѣнки осторожной?
             Все дышетъ страннымъ кумовствомъ,
             Иль недостойнымъ шутовствомъ,
             А часто пошлостью ничтожной!
             Не пишется-ли судъ у насъ
             Перомъ сомнительнымъ подъ часъ?
   

LXVIII.

             Такъ вотъ, какъ Гоголь показался,
             Ужъ остальные ни по чемъ;
             Чуть кто не въ тонъ запѣть пытался --
             Катай его!... пиши въ одномъ
             Лишь духѣ школы натуральной.
             Съ натурой жить въ ладу похвально;
             И Шекспиръ это понималъ,
             Хоть Мертвыхъ душъ и не писалъ;
             Но вѣдь она не въ направленьи.
             Мы, въ нетерпимости смѣшной,
             Долгъ признавали за собой
             (Мнѣ скажутъ) вкуса очищенья;
             Да; но насильственный пріёмъ
             Едва-ли благотворенъ въ чемъ!
   

LXIX.

             Талантъ поэта -- тотъ же нѣжный
             Едва пробившійся ростокъ;
             Садовникъ нуженъ тутъ прилежный
             Чтобъ тихо выростить цвѣтокъ.
             Въ Зарѣльскомъ, силѣ дарованья
             Не отвѣчало содержанье.
             Конечно, тонкій критикъ могъ
             Легко, не будь лишь очень строгъ,
             Поэту дать и направленье;
             Но мы не мало проживемъ
             Пока до этого дойдемъ.
             И такъ Сергѣя вдохновенье
             Оцѣнено быть не могло;
             Не во-время оно пришло.
   

LXX.

             Онъ этого не зналъ, трудился,
             И тайну милую берёгъ;
             Печататься не торопился,
             И былъ къ себѣ серьёзно строгъ.
             Дало младое вдохновенье
             Ужъ не одно стихотворенье.
             Онъ всѣ ихъ Гореву читалъ;
             Тотъ кое-что критиковалъ,
             Но и похваливалъ. Хвалили
             И многіе еще, кому
             Читать случалося ему;
             Всѣ дружески успѣхъ сулили,
             И съ музою своей поэтъ
             Ужъ думалъ познакомить свѣтъ.
   

LXXI.

             Друзья, принявшіе участье,
             Совѣтовали всѣ ему
             Поѣхать попытаться счастья
             Къ вождю журнала одному.
             Стиховъ хоть не былъ онъ любитель,
             Но даровитый былъ цѣнитель
             Литературнаго труда.
             Журналъ всѣхъ лучше былъ тогда.
             Поэтъ нашъ долго собирался.
             Поѣхалъ наконецъ. Взошелъ
             По лѣстницѣ; -- звонокъ нашелъ; --
             Но позвонить все не рѣшался.
             Рука на ручкѣ замерла;
             Душа въ волненіи была.
   

LXXII.

             Онъ позвонилъ: слуга выходитъ:
             -- "Андрей Аидреичь дома?" -- Да-съ,
             Но, кажется, сейчасъ уходитъ.
             Какъ, сударь, доложить о васъ?"
             -- "Зарѣльскій" -- прошепталъ не смѣло
             Сергѣй; -- чуть въ горлѣ не засѣло.
             -- "Пожалуйте-съ, я доложу." --
             Едва-ли я вамъ разскажу
             Какъ сердце сжалося поэта,
             Когда онъ въ комнаты вошелъ.
             Онъ на досугѣ взоръ обвелъ.
             Изящно все; дверь кабинета
             На право, заперта; кругомъ
             Довольство видимо во всемъ.
   

LXXIII.

             Но, вотъ, хозяинъ показался.
             Былъ среднихъ лѣтъ и роста онъ,
             Причёской гладкой отличался,
             Не толстъ, но силачемъ сложенъ.
             Глаза умомъ такъ и блистали,
             И какъ у ястреба сверкали.
             Онъ въ черный бархатный пиджакъ
             Изящно былъ одѣтъ, и такъ
             Въ своемъ пріятенъ обращеньи,
             Что ободрился нашъ поэтъ.
             Любезно гостя въ кабинетъ
             Онъ пригласилъ; -- тогда, въ смущеньи,
             Сергѣй тетрадку показалъ
             И цѣль визита разсказалъ.
   

LXXIV.

             "Радъ-съ, очень радъ! весьма пріятно....
             Вы занимаетесь давно?"
             -- "Ужъ съ годъ" -- сказалъ Сергѣй невнятно.
             -- "И что-жъ это: стихи?... оно
             Такъ ужъ и есть всенепремѣнно!"
             Онъ улыбнулся: -- "Откровенно
             Скажу я, время вѣдь не то!
             Не до стиховъ теперь; -- никто
             Давно ихъ больше не читаетъ.
             А проза не по сердцу вамъ?"
             -- "Не пробовалъ; не знаю самъ."
             -- "Теперь, вотъ видите-ль, желаютъ
             Цѣль, жизненный вопросъ найти;
             Поэты какъ-то не въ чести....
   

LXXV.

             Такое вѣка направленье!
             Начните прозою писать!"
             -- "Попробую; но все-же мнѣнье
             Желалъ-бы ваше я узнать?..."
             -- "Я очень радъ-съ; вы мнѣ позвольте
             Тетрадку вашу.... и извольте
             Пожаловать дней черезъ пять;
             Я постараюсь прочитать,
             И тамъ.... увидимъ.... что возможно,
             Съ охотой сдѣлать я готовъ." --
             Сергѣй вручилъ свой пукъ стиховъ,
             Раскланялся, и ужъ тревожно
             Дыша, какъ только вышелъ вонъ --
             "Извощикъ!" -- громко крикнулъ онъ.
   

LXXVI.

             За трубкой, тихій кейфъ вкушая,
             Гитару выпустивъ изъ рукъ,
             О прочномъ мѣстѣ помышляя,
             Сидѣлъ нашъ Горевъ дома. Вдругъ
             Въ дверяхъ звонокъ нетерпѣливый.
             Прислуги дома нѣтъ; -- лѣниво
             Онъ поднялся: "кто-бы такой?...
             Ты, братъ, Сергѣй?... да что съ тобой,
             Звонишь какъ будто на пожарѣ?"
             -- "Прости, братъ, торопился я."
             -- "Ну что-жъ, поѣздка какъ твоя?
             Ты что-то, кажется, въ ударѣ?"
             -- "Да ничего, не проигралъ;
             На человѣка хоть попалъ."
   

LXXVII.

             -- "Ну что-жъ?"-- "Да очень былъ любезенъ;
             Пріятный, умный человѣкъ;
             Сказалъ, что радъ быть мнѣ полезенъ;
             Упоминалъ про вкусъ, про вѣкъ,
             Про нынѣшнее направленье....
             Я отъ пріема въ восхищеньи!"
             -- "Да нѣтъ... стихи-то, взялъ онъ?" -- "Взялъ."
             -- "И напечатать обѣщалъ?"
             -- "Онъ.... не сказалъ еще навѣрно,
             Но ихъ оставилъ у себя."
             -- "Ну, радъ я, братецъ, за тебя;
             Оно еще хоть и не вѣрно,
             Но дай-то Богъ! ужъ мы кутнёмъ
             Тогда, -- Кликашку разопьемъ!"
   

LXXVIII.

             -- "Мнѣ только-бъ на ноги подняться"
             (Сергѣй въ волненьи сталъ ходить)
             "И съ гадкой службой развязаться, --
             Совсѣмъ себя-бы посвятить
             Я могъ любимому призванью."
             -- "Да, братецъ мой, но дарованью
             Ты слишкомъ ужъ не довѣряй,
             И службы вовсе не бросай!
             Оно плохой кусокъ; -- поможетъ
             Другое развѣ что нибудь,
             А этотъ не надёженъ путь!..."
             -- "Но почему же трудъ не можетъ...,"
             -- "Да такъ; что-жъ спорить напередъ!
             Вотъ мы увидимъ, какъ пойдетъ." --
   

LXXIX.

             Дней чрезъ пять, Сергѣй явился
             Въ великолѣпный кабинетъ
             Редактора; -- онъ торопился
             Узнать рѣшительный отвѣтъ.
             Онъ былъ въ большой еще надеждѣ.
             Пріемъ такой-же какъ и прежде:
             "Стихи-съ я ваши прочиталъ" --
             Редакторъ ласково сказалъ: --
             "Въ нихъ несомнѣнно дарованье;
             Его не можно не признать;
             И стихъ пѣвучь; но.... какъ сказать....
             Нѣтъ глубины-то содержанья;
             Задачи нѣтъ! а въ этотъ часъ
             Она вѣдь главное для насъ.
   

LXXX.

             Къ тому-жъ два-три стихотворенья
             Никакъ печатать не идетъ;
             По нимъ нельзя составить мнѣнья;
             Оно безъ пользы проскользнетъ;
             А напечатать все -- не знаю
             Когда удастся; полагаю
             Что ужъ на полгода въ журналъ
             Весь запасенъ матеріалъ.
             Но вы, однако, не тужите!
             Талантъ не надо зарывать.
             Начните прозою писать;
             А съ этимъ вы повремените!
             Управлюсь только -- я готовъ,
             Ни чуть не прочь и отъ стиховъ." --
   

LXXXI.

             Сергѣи тихохонько спустился
             По лѣстницѣ, и въ этотъ разъ
             Извощика не торопился
             Ужъ громко кликать. Черезъ часъ
             Пришелъ домой онъ въ огорченьи.
             Напрасно Горевъ, въ нетерпѣньи,
             Его все утро поджидалъ; --
             Сергѣй къ нему не забѣгалъ.
             Онъ, наконецъ, самъ ужъ рѣшился
             Провѣдать. Опершись рукой
             На столъ, сидѣлъ Зарѣльскій мой.
             Онъ къ Гореву поворотился.... --
             -- "Что, братъ?... неужели прогналъ?"
             Сергѣй на свертокъ указалъ.
   

LXXXII.

             "Ну, это, братецъ мой, досада!
             А я считалъ ужъ на Клико!
             Но, впрочемъ, унывать не надо.
             Я говорилъ вѣдь, не легко!
             Скажи-же какъ оно случилось?" --
             Лице Сергѣя прояснилось
             И онъ бесѣду разсказалъ.
             -- "Ну, что-же духомъ ты упалъ?
             Вѣдь не проиграно-же дѣло!
             Еще попробуй гдѣ нибудь!
             Тутъ надо, милый, шею гнуть;
             Безъ этого нельзя!" -- Имѣла
             Рѣчь эта смыслъ, и мой Сергѣй
             Не могъ не согласиться съ ней.
   

LXXXIII.

             По впечатлительной природѣ,
             Конечно, духомъ упадалъ
             Онъ не на долго при невзгодѣ;
             Чуть что -- онъ тотчасъ оживалъ,
             И снова былъ готовъ трудиться. --
             Совѣтовали обратиться
             За вѣрнымъ мнѣніемъ ему
             Къ авторитету одному.
             То критикъ былъ первостепенный;
             Искуство страстно онъ любилъ,
             Жрецомъ его достойнымъ слылъ,
             И человѣкъ былъ откровенный.
             Поэтъ нашъ, съ горемъ пополамъ,
             Къ нему рѣшился ѣхать самъ.
   

LXXXIV.

             Авторитетъ принялъ радушно
             Изъ рукъ Зарѣльскаго тетрадь,
             И улыбнувшись добродушно,
             "Всю правду" обѣщалъ сказать.
             Въ привѣтахъ онъ не разсыпался;
             Онъ больше слушалъ, и впивался
             Глазами зоркими въ того
             Кто говорилъ. Лице его
             Все страстной волею дышало;*
             Въ глазахъ свѣтился сильный умъ;
             Онъ былъ не старъ, но много думъ
             Въ бровяхъ нахмуренныхъ лежало; --
             Была и доброта въ чертахъ,
             Хоть въ сжатыхъ, тоненькихъ губахъ
   

LXXXV.

             Сарказмомъ что-то говорило.
             Что до науки, знанья въ немъ
             Живая обитала сила. --
             Когда Сергѣй къ нему, потомъ,
             За конфирмаціей явился,
             Авторитетъ не затруднился;
             Стихи онъ очень похвалилъ
             И вѣрный имъ успѣхъ сулилъ.
             Сергѣй еще въ одномъ журналѣ
             Свой помѣстить пытался трудъ,
             Но убѣдясь, что не возьмутъ,
             Отважился, не думавъ далѣ,
             Карьеру самъ свою начать,
             Отдѣльной книжкой трудъ издать.
   

LXXXVI.

             Съ какимъ блаженствомъ и волненьемъ
             Въ рукахъ брошюрку онъ держалъ,
             Съ какимъ ее онъ сокрушеньемъ
             Къ книгопродавцамъ посылалъ,
             Что говорить! Кто плодъ безцѣнный
             Тоски, слезъ, думы сокровенной
             Рѣшался свѣту отдавать,
             Себя предъ нимъ разоблачать,
             Тотъ это очень понимаетъ! --
             Брошюра вышла. Ходу ей
             Конечно нѣтъ, пока о ней
             Нѣтъ критики. Поэтъ страдаетъ;
             Что, вдругъ, какъ отзывъ не хорошъ?...
             Журналы вышли. Это что-жъ?
   

LXXXVII.

             Какъ стая гончихъ въ полѣ чистомъ
             Спѣшитъ оленя задушить,
             Такъ рецензенты, съ лаемъ, свистомъ,
             Давай поэта теребить.
             Забыты въ яростномъ глумленьи
             Приличье, правда, уваженье
             Къ таланту, какъ ни будь онъ малъ;
             Во что гораздъ, шипѣлъ, свисталъ
             Кому лишь силы доставало.
             Всѣ отзывались за одно
             Съ плеча, и зло и не умно,
             И желчью критика дышала;
             Одинъ извѣстный намъ журналъ
             Краснорѣчиво промолчалъ.
   

LXXXVIII.

             Что-жъ такъ онъ словомъ поскупился?
             Спросите сами отчего.
             Авторитетъ что-жъ не вступился?
             Опять спросите у него.
             Самостоятельности мало
             У насъ въ воззрѣніяхъ журнала!
             Подобный consentement tacite
             Объ этомъ ясно говоритъ;
             Хоть на нее всѣ претендуютъ. --
             Сергѣй былъ сильно удивленъ
             И безъ сомнѣнья огорченъ:
             "За что они такъ негодуютъ?"
             Онъ Гореву все говорилъ:
             "Чѣмъ я кого тутъ оскорбилъ?
   

LXXXIX.

             За что такой все злобой дышетъ?"
             -- "Э, братъ, что-жъ огорчаться тутъ!
             Вѣдь это шушера все пишетъ;
             Съ презрѣньемъ развѣ лишь прочтутъ.
             Повѣрь, кто дѣло понимаетъ,
             Себя хоть мало уважаетъ,
             Не приложилъ сюда руки.
             Всѣ эти, видишь, остряки
             Въ томъ и насущный хлѣбъ имѣютъ
             Чтобъ разругать того, сего.
             Они вѣдь больше ничего
             И написать-то не умѣютъ.
             Вѣдь это дрязги, братецъ, соръ,
             Литературы задній дворъ!" --
   

ХС.

             Сергѣй искалъ защиты въ мнѣньи
             Господъ хвалившихъ трудъ его;
             Но вышло, что они сужденья
             Имѣть не смѣли своего.
             Тѣ самые что восхваляли,
             Плечами только пожимали.
             Вотъ вамъ и оцѣненный трудъ!
             Вотъ и общественный вамъ судъ!
             Когда-же, матушка Россія,
             Своимъ умомъ ты станешь жить?
             Безъ помочёй начнешь ходить?...
             Когда-же, мнѣнія чужія,
             Не потрудясь пережевать,
             Ты перестанешь повторять!
   

ХСІ.

             Сергѣй понять не могъ, -- едва-ли
             И мы съумѣемъ объяснить,
             За что такъ на него напали,
             Кого тутъ слѣдуетъ винить.
             Въ ту пору такъ оно водилось.
             Теперь-бы вѣрно не случилось; --
             Какъ вы найдете господа? --
             Теперь не то мы! но тогда....
             Не угадалъ къ тому-жъ призванья
             Никто въ поэтѣ молодомъ;
             Хоть (между нами) было въ немъ
             Гораздо больше дарованья,
             Чѣмъ въ разныхъ маленькихъ божкахъ,
             Воспѣтыхъ въ маленькихъ кружкахъ.
   

XCII.

             Глубоко неудача эта
             И опытъ въ людяхъ вмѣстѣ съ ней,
             Въ душѣ чувствительной поэта
             Отозвались. Со всей своей
             Природной страстностью, мгновенно
             (Хотя на время несомнѣнно)
             Къ трудамъ онъ милымъ охладѣлъ
             И жаромъ къ службѣ закипѣлъ.
             Но тутъ вопросъ былъ не въ хотѣньи!
             Какъ онъ себя ни убѣждалъ,
             Чѣмъ въ службу болѣе вникалъ,
             Тѣмъ возрастало отвращенье.
             Такъ онъ служилъ, и время шло,
             Но утѣшенья не несло.
   

XCIII.

             Среди возвышенныхъ стремленій,
             Встрѣчая каждый часъ, во всемъ,
             Рядъ горестныхъ опроверженій
             Того, что въ сердцѣ онъ своемъ
             На пьедесталъ такой поставилъ,
             Себѣ святынею представилъ
             И такъ восторженно любилъ, --
             Позналъ онъ, что не хватитъ силъ
             Плыть противъ общаго теченья,
             И на обломкахъ дорогихъ
             Надеждъ высокихъ и благихъ,
             Вкусилъ ужъ къ жизни охлажденье,
             И сердце сжалося тоской
             Прощаясь съ радужной мечтой!
   

ХСІѴ.

             Но горько, больно разставаться
             Намъ съ убѣжденіемъ своимъ!
             Мы лучше любимъ заблуждаться;
             Мы долго, долго не хотимъ
             Предъ очевидностью смириться!
             Все какъ-то на сердцѣ таится
             Надежда свѣтлая найти
             Людей на жизненномъ пути,
             Какими ихъ воображенье
             Разрисовало намъ. Въ такомъ
             Зарѣльскій -- можетъ и больномъ
             Отчасти духа настроеньи --
             О бранной жизни сталъ мечтать,
             И мечъ надѣлъ, чтобъ воевать.
   

XCV.

             Наскучивъ воздухомъ столицы,
             Наскучивъ тѣ-же все встрѣчать
             Приличьемъ скованныя лица,
             Гдѣ мысль такъ трудно прочитать;
             Наскучивъ праздной болтовнею
             И честолюбья суетою;
             Наскучивъ видѣть, какъ облёкъ
             Свѣтъ въ тонкій comme-il-faul порокъ;
             Какъ безъ суда, однимъ хотѣньемъ,
             Все передѣлалъ, все попралъ,
             Всему свое названье далъ, --
             Онъ отвернулся съ отвращеньемъ,
             Чтобъ не вдыхать въ себя угаръ,
             Не видѣть болѣе базаръ,
   

ХСѴІ.

             Гдѣ всѣмъ торгуютъ: честью, славой,
             И именемъ, и красотой;
             Гдѣ такъ смѣются величаво
             Надъ вдохновенною мечтой!
             Гдѣ лѣнь и спѣсь губятъ надежды;
             Гдѣ стародуры и невѣжды
             Въ талантѣ убиваютъ духъ;
             Гдѣ отвращаетъ гордо слухъ
             Надменный свѣтъ отъ слова "чувство" --
             Гдѣ нѣтъ участія ни въ комъ,
             И нѣтъ сочувствія ни въ чемъ,
             Гдѣ набивать карманъ искуство
             Одно лишь цѣнятъ, -- гдѣ позоръ
             Подъемлетъ смѣло наглый взоръ!
   

ХСѴІІ.

             Зарѣльскій сколько могъ крѣпился,
             И наконецъ, куда нибудь
             Бѣжать подалѣе рѣшился.
             Онъ думалъ сердцемъ отдохнуть
             Средь жизни боевой Кавказа.
             Мечталъ -- тлетворная зараза
             Пороковъ свѣта не дошла
             Еще туда, -- не облекла
             Сердецъ корою эгоизма;
             Тамъ лучшихъ онъ найдетъ людей!...
             Жизнь дикую, въ пылу огней,
             Сыновъ суровыхъ исламизма
             Охота видѣть въ немъ зажглась,
             И полетѣлъ онъ на Кавказъ.
   

ГЛАВА IV.

I.

             Кавказъ плѣнилъ Сергѣя. Нравы
             Какъ будто чище встрѣтилъ онъ.
             Здѣсь въ человѣкѣ свѣтъ лукавый
             Не заглушилъ благихъ семянъ.
             Смирясь въ кичливости напрасной,
             Не тотъ ужъ здѣсь онъ; -- ежечасно
             Встрѣчая смерть лицемъ къ лицу,
             Не такъ-то ловко подлецу
             Тутъ маской щеголять нахальной.
             Здѣсь на распашку прямота,
             Есть жалость, честь, есть доброта,
             Какой-то духъ патріархальный.... --
             Инымъ какимъ-то языкомъ
             Тутъ говорится.... и потомъ --
   

II.

             Вся эта чудная природа:
             Лазурный вѣчно ликъ небесъ,
             Прохладой дышащіе своды
             Дремучей зелени древесъ,
             Куда лучи не проникаютъ
             И въ полдня зной; -- гдѣ сокрушаетъ
             Деревья съ корнемъ злой ручей;
             Любви гдѣ пѣсню соловей
             Подъ кущей дикихъ розъ заводитъ,
             Когда угаснетъ пышный день,
             И горъ сѣдыхъ нѣмая тѣнь
             На долъ синѣющій нисходитъ,
             И въ дальней выси голубой
             Звѣзда зажжется за звѣздой.
   

III.

             Обвалы, страшныя стремнины,
             Паденье цѣлыхъ рѣкъ съ высотъ,
             И горъ угрюмыя вершины
             Въ порфирѣ снѣжной, гдѣ восходъ
             Цвѣтами радуги играетъ,
             Гдѣ ночь перуны собираетъ
             Окутавъ выси мглой сѣдой.... --
             Все дышетъ дикой тутъ красой!
             Все въ сердцѣ будитъ вдохновенье;
             Къ Творцу возносится мечта,
             Мольба приходитъ на уста,
             И льются слезы умиленья,
             И любится тутъ глубоко,
             И какъ-то вѣрится легко!
   

IV.

             По крайней мѣрѣ такъ сначала
             Обвороженъ былъ мой Сергѣй;
             Въ послѣдствіи, ему предстала
             И правда въ наготѣ своей.
             Увидѣлъ онъ, какъ топятъ друга,
             . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
             . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
             . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
             . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
             . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
             . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
             . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
             Какой тутъ міръ кривыхъ путей
             И битва жалкая страстей!
   

V.

             Но видъ природы величавой,
             Тревоги жизни боевой,
             Суровые туземцевъ нравы,
             Опасность вѣчно за спиной,
             Пылъ битвы, отдыхъ послѣ боя, --
             Все это нашего героя
             Влекло къ себѣ; онъ не грустилъ,
             Онъ жизнію широкой жилъ.
             Она въ немъ силы развивала;
             Она, для будущей борьбы
             Съ капризами слѣпой судьбы,
             Суровый духъ въ немъ закаляла;
             Онъ былъ доволенъ и собой
             И окружающей средой.
   

VI.

             Доволенъ!... то есть въ отношеньи
             Послѣднихъ четырехъ годовъ;
             Но чтобъ утихли всѣ томленья,
             Чтобъ не было завѣтныхъ сновъ
             Какіе-бъ сердце волновали,
             Конечно нѣтъ, -- вы угадали --
             Онъ бы невѣренъ былъ себѣ.
             Прелестный ликъ графини Б*
             Все, правда, больше тушевался,
             Но въ сердцѣ пламенномъ иной
             Безсмѣнно, образъ дорогой
             Въ живыя краски облекался:
             Онъ о подругѣ дѣтскихъ дней
             Все грезилъ въ тишинѣ ночей.
   

VII.

             Межъ сослуживцами Сергѣя
             Былъ больше по сердцу ему
             Поручикъ Ридель; -- не умѣю
             Сказать я, впрочемъ, почему.
             Былъ сердцемъ добръ онъ, безъ сомнѣнья;
             Но странное соединенье
             Добра природнаго со зломъ
             Отвнѣ пришедшемъ, было въ немъ.
             Такъ, глядя на него, казалось,
             Что съ свойствами души былъ онъ
             Весьма хорошими рожденъ, --
             Но это все какъ-бы стиралось
             И блёкло въ душной сферѣ той,
             Гдѣ взросъ повѣса молодой.
   

VIII.

             Среди прекрасныхъ побужденій
             И честныхъ дѣлъ, встрѣчалась въ немъ
             Такая шаткость убѣжденій,
             Такой фальшивый взглядъ во всемъ,
             Иль, лучше, взгляда никакого,
             Что вы хорошаго, дурнаго
             Ждать отъ него могли равно.
             Изъ всѣхъ онъ правилъ зналъ одно --
             Условный судъ и одобренье
             Извѣстнаго кружка; затѣмъ,
             Не дорожилъ ужъ онъ ничѣмъ;
             Но, власть общественнаго мнѣнья --
             Извѣстно каждому -- у насъ
             Еще, пока, не coздaлаcь.
   

IX.

             То былъ готовъ великодушно
             Онъ бѣдняку свой грошъ отдать;
             То вдругъ, за штоссомъ, равнодушно
             До нитки друга обыграть.
             Онъ отъ долговъ не отрекался,
             Но и платить ихъ не старался;
             На это онъ смотрѣлъ слегка,
             Какъ знатный баричъ, свысока.
             Въ зависимости весь отъ сферы
             Гдѣ взросъ и гдѣ былъ долженъ жить,
             Могъ Ридель и другимъ-бы быть.... --
             Имѣлъ онъ милыя манеры,
             И носа какъ простой нахалъ
             Ни передъ кѣмъ не подымалъ.
   

X.

             Сергѣй не даромъ былъ поэтомъ
             И вѣровалъ въ прогресъ людской;
             Замѣтивъ въ вѣтреникѣ этомъ
             Что потерялъ онъ путь прямой,
             Задумалъ онъ его направить,
             Короче говоря, исправить.
             (Конечно, могъ Сергѣй лишь мой
             Задаться мыслію такой!)
             Какъ будто корень вырвать можно
             Такъ въ сердце вросшій глубоко!
             Зарѣльскій зналъ что не легко,
             Но думалъ, впрочемъ, что возможно.
             На то же онъ и былъ поэтъ,
             И зналъ, какъ видно, худо свѣтъ.
   

XI.

             Сошелся съ Риделемъ онъ скоро,
             И, вѣрный плану своему,
             Всегда ужъ нити разговора
             Сводилъ бывало къ одному.
             Сначала Ридель не давался;
             Потомъ онъ рѣже улыбался,
             И видно было что тайкомъ
             Добро живетъ однако въ немъ.
             Разъ, въ одинокомъ размышленьи,
             Зарѣльскій вечеромъ сидѣлъ,
             И спать ложиться ужъ хотѣлъ, --
             Вдругъ, шумъ.... и блѣдный весь, въ волненьи,
             Нашъ Ридель въ комнату вбѣжалъ,
             И съ воплемъ на диванъ упалъ.
   

XII.

             -- "Что это, Ридель?... что съ тобою?" --
             Но тотъ не внемлетъ, не глядитъ,
             Упёрся въ руки головою,
             И только стонетъ и дрожитъ.
             Сергѣй въ догадкахъ ужъ терялся.
             Напрасно распросить старался;
             Безсвязно слышались, какъ бредъ,
             Одни слова: честь, пистолетъ.
             Но, наконецъ, все объяснилось:
             Повѣса деньги проигралъ
             Казенныя. Онъ тихо всталъ....
             И страшной мыслью исказилось
             Вдругъ помертвѣлое лицо;
             Онъ шапку взялъ и -- на крыльцо.
   

XIII.

             "Куда-же ты?... куда ты это?"
             (Зарѣльскій бросился впередъ):
             "Ты не ребенокъ! въ наши лѣта
             Такъ духомъ падать не идетъ!
             Сядь, успокойся! Знаю, худо,
             Но не Богъ-вѣсть какое чудо!
             Тутъ надобно не унывать;
             Скорѣе дѣло поправлять.
             Скажи ты мнѣ, во первыхъ, сколько
             Всего ты денегъ проигралъ?"
             -- "Пять тысячъ" -- Ридель прошепталъ.
             -- "Казенныхъ?" -- "Да." -- "Ну... если столько..."
             -- "Да ты пойми, ни у кого
             Нельзя достать мнѣ ничего!"
   

XIV.

             Совсѣмъ убитъ своимъ несчастьемъ,
             Онъ снова на диванъ упалъ.
             "Да полно, милый мой" -- съ участьемъ
             Сказалъ Сергѣй: -- я это зналъ,
             Но я объ этомъ предложеньи
             Не думалъ вовсе. Безъ волненья
             Старайся выслушать меня.
             Ты знаешь, Ридель, -- бѣденъ я.
             Отецъ едва мнѣ помогаетъ;
             Мать добрая моя пеклась
             О мнѣ всю жизнь, и каждый разъ --
             Какъ это было, Богъ лишь знаетъ --
             Чуть грошъ какой сберечь могла,
             На чёрный день мнѣ берегла.
   

XV.

             "На чёрный день" -- она сказала
             Вручая капиталецъ свой
             Духовнику, и надписала
             Такъ именно своей рукой.
             Не мало эти сбереженья
             Слезъ утаённыхъ, огорченья
             И молчаливаго труда
             Ей бѣдной стоили!... Когда,
             Въ какомъ-бы случаѣ -- не знаю --
             Рѣшился я себѣ ихъ взять;
             Но ты въ бѣдѣ.... вотъ ровно пять
             Пропадшихъ тысячъ; -- довѣряю
             Тебѣ ихъ на-слово; бери,
             И никому не говори!"
   

XVI.

             Отъ сна какъ будто пробуждённый
             Внезапно, Ридель нашъ стоялъ,
             Вперивъ въ Сергѣя взоръ смущенный,
             И ничего не понималъ.
             Ему и въ умъ не приходило,
             Чтобы возможно даже было
             Спасенія отсюда ждать.
             Не зналъ онъ, гдѣ его искать, --
             Но тутъ.... да онъ существованья
             И самой суммы знать не могъ.
             Безмѣрно счастливъ, полкъ тревогъ,
             Едва переводя дыханье,
             Сергѣя за руку онъ взялъ
             И тихо, наконецъ, сказалъ:
   

XVII.

             "Послушай, милый мой Серёжа!
             Ты болѣе чѣмъ жизнь мнѣ спасъ!
             Ты спасъ мнѣ честь!... она дороже
             Конечно, каждому изъ насъ.
             Такъ знай же, другъ великодушный,
             Что не подлецъ я малодушный;
             Что я съумѣю оцѣнить
             Поступокъ твой, и позабыть --
             Его конечно не забуду!
             И ежели когда нибудь
             Судьба дастъ случай лобъ и грудь
             Подставить за тебя, -- не буду
             Задумываться вѣрно я!
             Вотъ въ томъ рука тебѣ моя!"
   

XVIII.

             И слезы на глазахъ повѣсы
             Блеснули чудно хороши,
             И пала свѣтская завѣса
             Съ одѣтой холодомъ души.
             Что съ ними было -- не умѣю
             Я вамъ сказать, -- но вдругъ на шею
             Другъ другу бросились они,
             И слезы тихія одни
             Весь разговоръ имъ замѣнили.
             Да! это былъ порывъ, изъ тѣхъ
             Моментовъ жизни, выше всѣхъ
             Отрадъ ея, что схоронили
             Мы на сердцѣ, помимо смутъ
             И золъ.... -- одна изъ тѣхъ минутъ,
   

XIX.

             Гдѣ передъ нами воскресаетъ
             Былого милая пора!...
             Мы будто слышимъ, какъ ласкаетъ
             Насъ мать, -- любимая сестра!...
             И жизнь съ безпутными годами
             Вдругъ исчезаетъ передъ нами,
             И снова свѣтлый первобытъ
             Намъ душу спящую живитъ,
             Снимаетъ съ сердца охлажденье
             Къ печалямъ ближнихъ.... ко всему
             Что есть святаго.... и уму
             Приноситъ свѣжесть обновленья
             Средь бурь житейскихъ, въ коихъ онъ
             Такъ эгоизмомъ поглощенъ!
   

XX.

             Друзья съ часъ молча просидѣли.
             О чемъ имъ было толковать?
             Въ нихъ ощущенія кипѣли,
             Которыхъ намъ не передать!
             Когда сталъ Ридель собираться --
             "Куда-же ты?" -- "Пора разстаться."
             -- "Я провожу тебя домой."
             Пошли. -- Надъ спящею землей
             Ночь безмятежная лежала.
             Горѣли звѣзды въ небесахъ.
             На дальныхъ, снѣжныхъ высотахъ,
             Луна алмазами сверкала,
             И въ лѣтней свѣжести ночной,
             Вкушался сладостный покой.
   

XXI.

             Друзья шли молча вдоль дороги.
             Душа и въ этотъ тихій часъ
             Отъ неожиданной тревоги
             Еще, пока, не унялась.
             И что имъ было въ объясненьи?
             Въ подобномъ духа настроеньи,
             Одна лишь ты, природа-мать,
             Могла ихъ сердцу отвѣчать! --
             Придя къ обрыву, гдѣ долина
             Внизу была, -- откуда взоръ
             Охватывалъ всей цѣпи горъ
             Луной одѣтыя вершины,
             Друзья еще разъ обнялись,
             Пожали руку, разошлись.
   

XXII.

             Попалъ, затѣмъ, нашъ Ридель въ дѣло,
             И къ крестику представленъ былъ;
             Затѣмъ, недѣля не успѣла
             Пройти, онъ въ Питеръ ужъ спѣшилъ.
             Друзья разстались со слезами.
             "Смотри-же, будемъ вѣкъ друзьями
             Сергѣй!" -- повѣса повторялъ;
             Въ коляску сѣлъ и ускакалъ. --
             Сергѣй грустилъ о немъ сердечно.
             "Его испортилъ много свѣтъ,
             Но въ добромъ недостатка нѣтъ,
             И образумится конечно."
             Такъ нашъ мечтатель разсуждалъ;
             Посмотримъ, -- можетъ угадалъ.
   

XXIII.

             Жизнь на Кавказѣ обновленье
             Душѣ Сергѣя принесла,
             И даже искру вдохновенья
             Она въ немъ новую зажгла.
             Онъ долѣе-бы оставался;
             Но, вотъ, лучъ новый загарался
             Въ звѣздѣ его. Князь N, съ семьей --
             Такъ извѣщалъ повѣса мой --
             Изъ за границы возвратился.
             Сергѣй тотчасъ-же отпускъ взялъ
             И какъ безумный поскакалъ.
             Княжну онъ видѣть торопился, --
             Съ ней вмѣстѣ вспомнить о быломъ.... --
             Онъ думалъ.... много кой о чемъ!
   

ГЛАВА V.

I.

             Ноябрскимъ вечеромъ тоскливымъ;
             Сергѣй къ столицѣ подъѣзжалъ.
             Нахмуряся, въ густомъ, слезливомъ
             Туманѣ Питеръ утопалъ.
             Вылъ вѣтръ, качая фонарями,
             И тусклыми они кружками
             Мерцали въ темнотѣ ночной.
             Сергѣй нашъ, на перекладной,
             Измученъ дальнею дорогой,
             Толчки жестокіе терпѣлъ
             Со стоицизмомъ. Весь кипѣлъ
             Невыразимой онъ тревогой.
             Но вотъ ужъ стукъ по мостовой,
             И лошади пошли рысцой.
   

II.

             Что говорить, въ какомъ волненьи
             По улицамъ онъ проѣзжалъ,
             Въ какомъ восторга изступленьи
             На шею Гореву упалъ!
             Въ подобныхъ случаяхъ бывали
             Мы всѣ, и это испытали.
             "Ну, здравствуй, здравствуй, братъ Сергѣй!
             Иззябъ ты?... самоваръ скорѣй!
             Ну, молодецъ!... какъ разъ явился!"
             -- "Семнадцать, братецъ, дней катилъ!
             Дорога.... просто, нѣту силъ!
             Но, слава Богу, дотащился!
             Ну что-жъ, дружище, ты каковъ?"
             -- "Какъ видишь, братъ: живъ и здоровъ."
   

III.

             И, вотъ, друзья за самоваромъ.
             Пошелъ домашній чародѣй
             Ихъ обдавать веселымъ паромъ
             И тѣшить пѣсенкой своей.
             Полна бесѣда оживленья,
             Сергѣй дрожитъ отъ нетерпѣнья
             Одной заботой поглощенъ:
             "Да, нѣтъ!" -- перебиваетъ онъ:
             "Ты мнѣ скажи всего скорѣе
             Ты былъ у нихъ вѣдь?" -- "Какъ-же! былъ."
             -- "Ну что-жъ?..." -- "И руки опустилъ!
             Княжна.... я отъ роду милѣе
             Не видывалъ!... что и сказать!..."
             И сталъ онъ трубку набивать.
   

IV.

             -- "Что-жъ?" -- "Настоящая богиня!
             Не мало женщинъ я знавалъ;
             Такой не видѣлъ!" -- "А княгиня?"
             Тутъ онъ рукою замахалъ:
             "Гмъ! черезъ чуръ уже спѣсива.
             А баба съ молоду на диво
             Была!" -- примолвилъ онъ смѣясь: --
             "Она не-что! за то ужъ князь
             Такая, братецъ мой, дубина,
             Что не умѣю и сказать!
             Просили чтобъ у нихъ бывать.
             Но это такъ.... одна рутина,
             Одна лишь фраза!... знаю я,
             Что имъ совсѣмъ не до меня.
   

V.

             Вотъ, братецъ, подпусти амура!...
             Ужъ я тебѣ скажу, Сергѣй,
             Что вся твоя литература!
             Ну, и деньжонки есть у ней!
             Да не дадутъ!... имъ не таланта;
             Имъ надо флигель-адъютанта!
             Ужасно носъ они дерутъ!"
             -- "А гдѣ, скажи, они живутъ?"
             -- "Въ Большой Милльошюй, домъ Калаты."
             -- "Я завтра-же поѣду къ нимъ!"
             -- "Конечно поѣзжай! я имъ
             Ужъ повѣстилъ. А вѣдь богаты
             Должно быть? -- знатно такъ живутъ.
             Княжнѣ, пожалуй, шифръ дадутъ!" --
   

VI.

             На слѣдующій день, одѣтый
             Изящно, ровно въ часъ, Сергѣй,
             Воспоминаніемъ согрѣтый,
             Звонилъ у княжескихъ дверей.
             Швейцаръ при булавѣ; -- лакеи
             Въ чулкахъ и гербовой ливреѣ; --
             Коверъ; вся лѣстница въ цвѣтахъ;
             Такой парадъ что, просто, страхъ.
             Проситъ, конечно, приказали.
             Раздался на верху звонокъ,
             И, подъ собой не слыша ногъ,
             Сергѣй нашъ очутился въ залѣ.
             Минуты двѣ онъ ожидалъ
             И трепетъ сердца унималъ.
   

VII.

             Вотъ, отворилась дверь на право,
             И въ комнату вошла княжна.
             Но.... это что-же?... Боже правый!
             Какъ измѣнилася она!
             То не ребёнокъ былъ прелестный
             Съ улыбкой ангела небесной,
             Съ головкой золотыхъ кудрей;
             Все дивно развилося въ ней.
             Вознесся станъ полувоздушный;
             На вдохновенное чело
             Думъ нѣжныхъ облако легло.... --
             Остался смѣхъ лишь простодушный,
             Златаго дѣтства кликъ живой,
             Звукъ небожителямъ родной!
   

VIII.

             Стройна какъ пальма; безмятежна
             Какъ тихій вечеръ въ небесахъ,
             Княжна хранила отблескъ нѣжной
             Души, въ чарующихъ чертахъ.
             Таили очи голубыя
             Блаженства тайны роковыя;
             Въ нихъ міръ поэзіи сіялъ, --
             Въ нихъ смертный небо созерцалъ.
             Все чудной прелестью дышало:
             Улыбка, поступь, звукъ рѣчей,
             Движенье каждое.... -- все въ ней
             Невыразимо воплощало
             Поэта свѣтлую мечту,
             Мадонны чистой красоту.
   

IX.

             "Сергѣй Иванычь! вы-ли это?..." --
             Волшебный голосъ зазвучалъ,
             И взоръ, участіемъ согрѣтый,
             Живою радостью сверкалъ: --
             "Я васъ едва-ли бы узнала!..."
             И руку дружески пожала
             Сергѣю, покраснѣвъ, она.
             -- "Да васъ-то какъ узнать, княжна!" --
             Проговорилъ онъ въ восхищеньи: --
             "Ребёнкомъ я оставилъ васъ....
             Теперь...." -- "Я подросла" -- смѣясь
             Она прибавила въ волненьи:
             "Да, много времени ушло!
             Ну, нимъ оно что-жъ принесло?"
   

X.

             И робко всмат риваться стала
             Алина въ друга дѣтскихъ дней.
             Все силой страстной въ немъ дышало.
             Былъ строенъ станъ; волна кудрей
             Была все та-жъ; глаза сверкали;
             Румянца краски не увяли;
             Но жизнь, вдоль яснаго чела,
             Черту свою ужъ провела!
             Какой то грустію свѣтилось
             Въ его задумчивыхъ очахъ;
             Она и въ молодыхъ устахъ
             Улыбкой горькой затаилась.
             Все, впрочемъ, тотъ имѣло видъ,
             Что сильно сердцу говоритъ.
   

XI.

             "Жизнь принесла мнѣ очень мало" --
             Сказалъ съ улыбкою Сергѣй: --
             "Она меня не баловала!
             Вотъ лучшій день въ судьбѣ моей,
             И я прощаю ей невзгоды!
             Встрѣчалъ свои я непогоды;
             Служилъ, трудился, воевалъ,
             Имѣлъ надежды и терялъ,
             Но свѣтлаго немного было!
             Жизнь какъ для всѣхъ, суха, блѣдна.
             Но радуюсь что васъ она
             По крайнѣй мѣрѣ не забыла!
             Все въ васъ такъ счастьемъ говоритъ;
             Пиръ жизненный для васъ открытъ....
   

XII.

             Дай Богъ чтобъ это продолжалось!"
             Княжна задумалась. Глаза
             Ея померкли, и, казалось,
             Къ нимъ подступила ужъ слеза.
             Грудь воздымалась отъ волненья,
             Уста словами утѣшенья
             Готовы были отвѣчать,
             Но тутъ вошла нежданно мать.
             "Bonjour, Monsieur Zarelsky" -- мило
             Она сказала на распѣвъ,
             Глазами зоркими успѣвъ
             Окинуть ужъ княжну. -- "Насилу,
             Насилу-то мы видимъ васъ!
             Не вы, васъ покорилъ Кавказъ!"
   

XIII.

             И приняла вдругъ видъ серьозный.
             Она была не молода,
             Но все ловка и граціозна
             И говорлива какъ всегда.
             "Ну, разскажите-же, какъ жили,
             Что видѣли, и гдѣ вы были?"
             -- "Я здѣсь не въ первый разъ.... служилъ
             Въ гражданской службѣ...." -- "Говорилъ
             Не помню кто-то" -- перебила
             Княгиня: -- "Что-же, служба васъ
             Не привлекла къ себѣ?" -- "Кавказъ
             Увлекъ, княгиня. Не остыла
             Еще страсть къ жизни боевой...."
             -- "Но, такъ иль иначе, къ одной
   

XIV.

             Все-жъ цѣли надобно стремиться!
             А то вѣдь вы какъ Одисей
             По жизни будете носиться!..."
             И улыбнулась. Сталъ Сергѣй
             Разсказывать. Она внимала,
             Нервозно головой кивала,
             Перебивая все его:
             "Но въ жизни вашей ничего
             Нѣтъ скучнаго! Она богата.
             Что-жъ вы оставили Кавказъ?"
             -- "Спѣшилъ, княгиня, видѣть васъ."
             -- "Se non è ver è ben Irovalo!
             Я очень рада такъ принять!
             Но ... вы вѣдь ѣдете опять?"
   

XV.

             -- "Я отпускъ взялъ.... еще не знаю."
             -- "Вы князя видѣли ужъ?" -- "Нѣтъ"
             -- "Онъ уѣзжалъ, но полагаю,
             Что кончился ужъ Комитетъ;
             Теперь втораго половина.
             Сходи, ma bonne amie Алина,
             Узнай!" -- "Князь проситъ" -- изъ дверей
             Сказалъ почтительно лакей.
             Зарѣльскій съ дамами разстался.
             "J'espère donc vous voir tantôt...."
             Княгиня молвила. -- "Не то"
             Подумалъ онъ. Когда-жъ спускался
             Отъ князя съ лѣстницы поэтъ,
             Онъ вспомнилъ мѣткій эпитетъ
   

XVI.

             Которымъ Горевъ разразился.
             Не въ духѣ онъ къ нему пришелъ.
             -- "Что братъ? Чай по-уши влюбился?
             Ну, какъ-же ты княжну нашелъ?"
             -- "Ахъ, Горевъ, чудное созданье!
             И что за милое вниманье!
             Какъ все въ ней сердцемъ говоритъ,
             Какъ взоръ участіемъ горитъ....
             Дай Богъ ей счастья!" -- "А княгиня?"
             -- "Экзаменъ, братецъ, зaдaла
             Какъ школьнику! о всемъ пошла
             Распрашивать...." -- "А князь?" -- "Дубина,
             Какъ справедливо ты сказалъ;
             Еще надменнѣе онъ сталъ." --
   

XVII.

             Въ домъ чванный князя, безъ сомнѣнья,
             Сергѣй войти-бы не успѣлъ,
             Когда-бы вовсе положенья
             Онъ въ этомъ кругѣ не имѣлъ;
             Но дама, что опредѣлила
             На службу, соблаговолила
             Сергѣя принимать къ себѣ.
             Вліяньемъ же графини Б*,
             Онъ по немногу и въ другіе
             Введенъ былъ знатные дома;
             Такъ что княгиня N сама,
             Разъ, гдѣ-то встрѣтившись, въ большія
             Любезности пустилась съ нимъ,
             И на вечеръ просила къ нимъ.
   

XVIII.

             Онъ былъ, и въ видимомъ смущеньи
             Оттуда къ Гореву пришелъ.
             Въ такомъ онъ былъ недоумѣньи,
             Что тотъ, лишь только онъ вошелъ,
             Замѣтилъ это: "Что? почтенный,
             Видъ у тебя такой степенный?
             Что тамъ случилося съ тобой?
             Ужъ не повздорилъ-ли съ княжной?"
             -- "Нѣтъ. А случилось что, не знаю
             Какъ даже, право, и сказать!
             Какое и названье дать!...
             Я ничего не понимаю!
             Что это? гдѣ я нынче былъ?
             Иль свѣтъ съ ума ужъ своротилъ?"
   

XIX.

             -- "Да ну! разсказывай, въ чемъ сила?"
             -- "Ты знаешь гдѣ я былъ?" -- "Я чай
             У князя N?... но что-жъ смутило
             Тебя такъ крѣпко?" -- "Угадай
             Чѣмъ мы весь вечеръ занимались?"
             -- "Почемъ мнѣ знать! я чай шатались
             Изъ зала въ залъ, болтая вздоръ!
             Ужъ вѣрно дѣльный разговоръ
             Тамъ не былъ!" -- "Слушай-же, пожалуй:
             Я былъ у князя. Было тамъ
             Гостей до сорока, и дамъ
             И всякихъ франтовъ. Ну, сначала,
             Шатались мы, болтая вздоръ
             Какъ говоришь ты; разговоръ
   

XX.

             Конечно дѣльный не вязался,
             Всякъ потихонечку зѣвалъ,
             Но, вотъ, кружокъ нашъ приподнялся,
             Всѣ перешли, смѣяся, въ залъ,
             Лакеи, съ важностью большою,
             Всѣмъ блюдца съ мыльною водою
             Съ соломинками поднесли,
             И началась игра. Пошли
             Всѣ дамы, записные франты,
             Всѣ львы по комнатѣ скакать
             И къ верху пузыри пускать.
             Тутъ были даже диллетанты
             Затѣи этой, и иной
             Пузырь плѣнялъ величиной.
   

XXI.

             Шумъ, хохотъ, бѣготня, смятенье,
             Старъ, молодъ, -- даже генералъ
             Одинъ въ звѣздѣ, всѣмъ въ поощренье,
             Туда-же свой пузырь пускалъ!"
             -- "Да что ты, братецъ, вздоръ городишь!"
             -- "Клянусь тебѣ!... вѣдь ты не можешь
             Вообразить!..." -- "Ну, а княжна?"
             -- "А что-жъ ей дѣлать? и она!
             И какъ её мнѣ жалко стало!..."
             -- "Да кто-жъ велѣлъ?" -- "А какъ ей быть?
             Съ волками жить -- по волчьи выть!
             Нельзя-же чтобъ одна отстала!"
             -- "Ну, а княгиня?" -- "Ей подъ стать
             По общей дудкѣ-то плясать!"
   

XXII.

             -- "Ха, ха, ха, ха! Вотъ-то потѣха!
             Ну что-же братъ? и ты пускалъ?"
             -- "Я увернулся; не до смѣха
             Мнѣ было! я вдали стоялъ,
             Но и ко мнѣ тутъ подлетѣла
             Одна и ѣдко прошипѣла:
             "Et vous, poëte aux grands soucis!
             Que ne prenez-vous part aussi
             A notre amusement?" -- Я смѣло,
             Въ сердцахъ, ей что-то откололъ
             И къ карточнымъ столамъ ушелъ.
             Возня безъ умолку кипѣла.
             Ну, что-жъ ты скажешь? каково?"
             -- "Смѣшно! что-жъ? больше ничего!"
   

XXIII.

             -- "Смѣшно? нѣтъ, другъ мой, не до смѣха,
             До слезъ тутъ, кажется, скорѣй!
             Что это, братецъ, за потѣха!
             Такъ вѣдь не тѣшатъ и дѣтей!
             И знаешь, въ грустномъ размышленьи
             Я шелъ сюда! соображенье
             Приходитъ прямо вѣдь уму:
             Что-жъ это общество, къ чему,
             Къ чему оно себя готовитъ?
             Кой чортъ изъ этихъ всѣхъ дѣтей?
             Какихъ-же изъ себя людей,
             На что оно пріуготовитъ?
             И диво-ль, что, махнувъ рукой,
             Литературный шутъ иной,
   

XXIV.

             Ни передъ кѣмъ не отвѣчая,
             Талантъ безсовѣстно клеймитъ?
             Не эта-ли толпа пустая
             Ему почтеніе внушитъ?
             Гдѣ-жъ ждать участья, поощренья
             Отъ столь пустаго поколѣнья,
             Отъ этихъ всѣхъ сердецъ, головъ
             Шутихъ парадныхъ и шутовъ!
             Конечно все тутъ погибаетъ.
             Не можетъ иначе и быть!
             Позволь-же мнѣ тебя спросить,
             Что это все изобличаетъ?
             Что-жъ мы: впередъ или назадъ?"
             -- "Впередъ, впередъ! рога трубятъ!..."
   

XXV.

             -- "Ты все, любезный другъ, смѣешься!
             А, признаюсь, дивлюся я,
             Какъ ты слезами не зальешься,
             Какъ не скорбитъ душа твоя!
             Вѣдь это -- общества паденье!
             Надеждъ всѣхъ нашихъ разрушенье!"
             -- "Ты, право, странный человѣкъ!
             Не перемѣнишь вѣдь свой вѣкъ!
             Должно быть, такъ оно ужъ надо!..."
             -- "Ну, еслибъ всякъ такъ разсуждалъ
             И сномъ непробудимымъ спалъ,
             То что-жъ и жизнь-то за отрада!..."
             И долго мой Сергѣй грустилъ
             И все въ себя не приходилъ.
   

XXVI.

             Судьбою не былъ онъ оставленъ.
             Стараньями графини Б*
             Бывъ важному лицу представленъ,
             Зарѣльскій пріобрѣлъ себѣ
             Въ немъ покровителя прямаго.
             Кто зналъ -- глубоко чтилъ Перова.
             Любовію къ добру горя,
             Почтенъ довѣріемъ Царя,
             И на конѣ и въ кабинетѣ,
             Онъ славу чистую стяжалъ;
             Быть, а не слыть всегда желалъ,
             И, рыцарь чести, даже въ свѣтѣ
             Лукавомъ, сохранилъ во всей
             Себя онъ чистотѣ своей.
   

XXVII.

             Угрюмъ на видъ, но благодушенъ,
             Но весь добру готовъ служить,
             Но какъ герой великодушенъ,
             Умѣлъ Перовъ благотворить.
             Вельможа духомъ, положеньемъ,
             Вельможа смѣлыхъ думъ пареньемъ,
             Пустую спѣсь онъ презиралъ
             И ею васъ не оскорблялъ.
             Кривить ни словомъ, ни душою
             Не зная, былъ онъ хоть суровъ
             И не любилъ кудрявыхъ словъ,
             Но привлекалъ васъ прямотою,
             И, личности самъ идеалъ,
             Её и въ каждомъ уважалъ.
   

XXVIII.

             Сергѣя взялъ онъ адъютантомъ.
             Сергѣй поѣхалъ къ князю въ домъ
             Своимъ похвастать аксельбантомъ,
             И встрѣтилъ ужъ другой пріемъ.
             Въ любезностяхъ князь разсыпался,
             Такимъ пріятелемъ казался
             Зарѣльскому, что хоть куда.
             Княгиня больше чѣмъ когда
             Улыбками обворожала
             И тараторила; -- княжна....
             Вы догадались, что она
             И такъ Сергѣя отличала;
             И, вотъ, счастливый нашъ герой
             Сталъ въ домѣ ужъ другой ногой.
   

XXIX.

             Съ княжной онъ въ обществѣ встрѣчался,
             И часто съ нею танцовалъ;
             Онъ ею сильно увлекался,
             Но и ее онъ занималъ.
             Еще отъ самой первой встрѣчи
             Ей долго слышалися рѣчи.
             Слова: пиръ жизни вамъ открытъ,
             Въ васъ все такъ счастьемъ говоритъ
             Глубоко въ душу ей запали.
             Вся состраданіемъ полна,
             Была-бы сч4стлива она
             Съ нимъ раздѣлить его печали....
             И звукъ блистательныхъ цѣпей
             Ужъ тошенъ становился ей.
   

XXX.

             Свое свиданіе невольно
             Припоминала все княжна,
             И жалко было ей и больно
             Что показалася она
             Ему веселой и счастливой.
             "За что, судьбою прихотливой
             Такъ въ жизни все раздѣлено?
             Все разомъ одному дано,
             Другому трудъ лишь и гоненья?"
             Не заглушали этихъ думъ
             Въ княжнѣ ни блескъ, ни жизни шумъ,
             Ни съ гордымъ свѣтомъ столкновенье,
             И въ тайникѣ благой души
             Горѣлъ свѣтильникъ ихъ въ тиши.
   

XXXII.

             Сергѣя полюбилъ сердечно
             Перовъ за нравъ его прямой;
             Что до Сергѣя, онъ, конечно,
             Всей предался ему душой.
             Недугъ отъ ранъ, жизнь боевая,
             Жизнь въ кабинетѣ трудовая,
             Въ которой, рвеніемъ кипя,
             Неровъ ужъ уходилъ себя,
             Совсѣмъ здоровье разрушали.
             Желѣзной волей одаренъ,
             Боролся съ недугами онъ,
             Но недуги одолѣвали,
             И за границу долженъ былъ
             Онъ ѣхать, ужъ почти безъ силъ.
   

XXXIII.

             Сергѣй въ слезахъ съ нимъ разставался.
             Онъ все въ немъ, можетъ быть, терялъ!
             Неровъ, когда уже прощался,
             Съ улыбкой кроткою сказалъ:
             "Ну, вы съ княжной тамъ хлопочите;
             А сладите, такъ напишите,
             И я васъ поддержу тогда.
             Дай Богъ вамъ счастія!..." -- Когда
             Нерова, наконецъ, не стало,
             Всю жизнь не могъ забыть Сергѣй
             Улыбки этой тихой!... въ ней
             Душа Нерова обитала.
             Придя, разстроенный, домой,
             Сергѣй былъ долго самъ не свой.
   

XXXIV.

             Дѣла однако подвигались.
             Онъ часто видѣлся съ княжной;
             Отецъ и мать съ нимъ обращались
             Безцеремонно, -- онъ былъ свой,
             Хоть и подъ строгимъ наблюденьемъ.
             Тутъ, князь уѣхалъ съ порученьемъ
             Въ губернію, а нашъ Сергѣй
             Сталъ въ домъ ходить еще смѣлѣй.
             Насталъ великій постъ. Смиренно
             Поѣхали всѣ по церквамъ.
             Сергѣй ходилъ по вечерамъ
             Читать въ слухъ дамамъ. Непремѣнно
             Работала съ княжной и мать,
             Но, гдѣ же каждый взглядъ поймать!
   

XXXV.

             Какъ подстеречь, чтобъ при прощаньи
             Онъ нѣжныхъ словъ не прошепталъ,
             Какъ помѣшать, чтобъ при свиданьи
             Онъ крѣпче руку не пожалъ!
             Княгиня зорко наблюдала
             За дочерью, и начинала
             Ея ужъ сердце понимать,
             Но какъ Сергѣя не принять?
             Къ тому-жъ, пока Неровъ пріѣдетъ,
             Онъ собирался на Кавказъ.
             Въ своемъ смущеньи, каждый разъ
             Княгиня думала: "уѣдетъ,
             И тѣмъ все кончится; а тамъ
             И за-мужъ я её отдамъ."
   

XXXVI.

             Княжна довѣрчиво любила
             Свою причудливую мать,
             И тяжело подъ часъ ей было
             Хитрить предъ нею и молчать.
             Она, къ тому-же, полагала,
             Что мать ей партіи желала
             Блистательной не для себя,
             А собственно ее любя.
             Она рѣшилась ей признаться;
             (Всего страшнѣй ей былъ отецъ).
             Сбиралась долго. Наконецъ,
             Не въ силахъ долѣе скрываться,
             Разъ, вечеромъ, когда Сергѣй
             Ушёлъ и въ комнатѣ своей
   

XXXVII.

             Княгиня ужъ чепецъ снимала,
             Она вошла къ ней, -- въ двухъ шагахъ
             Остановилась.... зарыдала....
             Упала въ ноги.... и, въ слезахъ,
             Ей стала цѣловать колѣни.
             Все было сказано. Въ смятеньи,
             Въ расплохъ застигнутая мать
             Сперва не знала что сказать.
             Придя потомъ въ себя: "Алина!
             Да ты съ ума совсѣмъ сошла,
             Когда тебя я поняла" --
             Она промолвила: -- "ни чина,
             Ни положенія вѣдь нѣтъ!
             Что-жъ онъ? мечтатель и поэтъ,
   

XXXVII.

             Не говорю ужъ о рожденьи.
             Какъ можетъ въ голову войти
             Такая блажь!... Расположенье
             Твое я знала; но придти
             Къ такой развязкѣ невозможной
             Кто-жъ ожидалъ?... Неосторожно --
             Теперь я вижу -- мы ему
             Открыли двери; по кому,
             Кому-же въ умъ-то приходило,
             Чтобы отца и мать любя,
             Помимо ихъ ты на себя
             Вдругъ дурь такую напустила?...
             "Allez, ma chère, et désormais
             Ne m'en parlez de grâce jamais!"
   

XXX.

             Безъ словъ дочь скорбная привстала.
             Поцѣловала мать въ плечо,
             Но тутъ съ собой не совладала
             И зарыдала горячо.
             Княгиня вся была въ волненьи.
             Она забыла наставленья,
             Княжну за голову взяла,
             Поцѣловала, и ушла
             Дверь затворивши за собою.
             Минуты двѣ моя княжна
             Тутъ постоявъ, какъ тѣнь блѣдна
             Пошла къ себѣ, и здѣсь, съ тоскою
             Безмѣрной, бросясь на кровать,
             Слезъ не старалась ужъ унять.
   

XXXI.

             Когда Сергѣй, въ большомъ волненьи
             На слѣдующій день пришелъ,
             Въ глазахъ княжны, въ ея смущеньи
             Онъ приговоръ себѣ прочелъ.
             Его однако принимали.
             Къ недѣлѣ Вербной ожидали
             Главу семьи, а потому
             Княгиня предпочла ему
             Все разсказать, и въ объясненья
             Пока, съ Зарѣльскимъ не вошла;
             По прежнему она была
             Привѣтлива; но только чтенья
             Ихъ стали рѣже подъ конецъ.
             Вотъ, возвратился и отецъ.
   

XXXII.

             Сергѣй при первомъ-же свиданьи
             Не могъ, конечно, не понять
             Что онъ все знаетъ, и желанье
             Имѣлъ-бы сильное прогнать
             Его совсѣмъ, да не рѣшался.
             Зарѣльскій рѣдко появлялся
             Съ тѣхъ поръ, однако, въ княжій домъ;
             Онъ видѣлъ ясно, что пріемъ
             Къ нему совсѣмъ перемѣнился.
             Теперь надежду онъ одну
             Имѣлъ -- встрѣчать кой гдѣ княжну;
             Тоскою страстной онъ томился,
             Но оборотъ всему иной
             Дала судьба. Вдругъ надъ семьей
   

XXXIII.

             Большое горе разразилось:
             Скончался молодой князь N.
             Чета княжая сокрушилась;
             То былъ семьи любимый членъ;
             Княгиня чуть не потеряла
             Разсудка. Страстно обожала
             Она любимца. Князь отецъ
             Поникъ: онъ даже.....
             ..... въ..... Пасху не поѣхалъ!...
             Забывъ свою печаль, княжна,
             Печали новой предаіш,
             Вся въ трауръ облеклась. Пріѣхалъ
             Зарѣльскій въ этихъ circonstances,
             Съ визитомъ de condoléance.
   

XXXIV.

             На панихиды онъ, какъ должно,
             Потомъ, по срокамъ, пріѣзжалъ,
             Затѣмъ ужъ очень осторожно
             Семейство князя навѣщалъ.
             Съ княжной почти не удавалось
             Бесѣдовать; едва случалось
             Два слова мелькомъ прошептать,
             Украдкой руку ей пожать.
             Сергѣй страдалъ, но, вскорѣ, снова
             Ударъ судьбы его сразилъ:
             По телеграфу получилъ
             Вѣсть о кончинѣ онъ Перова.
             Нить главная оборвалась;
             Надежды робкій лучъ угасъ.
   

XXXV.

             И точно, все перемѣнилось.
             Былъ съ этихъ поръ ему отвѣтъ
             Когда-бъ пріѣхать не случилось,
             Одинъ и тотъ же: дома нѣтъ. --
             Княжна печали не скрывала.
             Перенесла она не мало
             Домашнихъ сценъ, упрековъ, слёзъ,
             Но чувство только развилось.
             Всѣ эти, наконецъ, волненья
             И неисходной грусти гнётъ
             Имѣли свой обычный плодъ:
             Не вынесло ея сложенье
             Ихъ натиска; она слегла,
             Горячкою занемогла.
   

XXXVI.

             Сперва врачи не унывали,
             Но съ каждымъ днемъ они, потомъ,
             Серьёзнѣй головой качали
             И все шепталися втроёмъ.
             Сознавъ безсилье медицыны,
             Они схватились за причины
             Моральныя, -- (давно-бъ пора)!
             Увидѣли тутъ доктора,
             Что всѣ ихъ жертвоприношенья
             Наукѣ, были чистый вздоръ.
             Тогда, составивъ приговоръ,
             Они рѣшились заключенье
             Свое княгинѣ объявить
             И помощи у ней просить.
   

XXXVII.

             Испытана уже судьбою,
             Мать бѣдная и день и ночь
             Молила Бога лишь, съ тоскою,
             Спасти единственную дочь.
             Она её не покидала.
             Она, конечно, понимала
             Причину недуга княжны,
             Но полагала, что должны
             Быть и стороннія причины.
             Княжая спѣсь утихла: мать
             Была готова все отдать,
             Чтобъ дочь спасти! Тутъ середины,
             Ей было видимо, что нѣтъ.
             Когда-жъ ученый комитетъ
   

XXXVIII.

             Сказалъ свои соображенья,
             Съ слезами радостными, мать,
             Въ невыразимомъ восхищеньи,
             Тотчасъ-же бросилась сказать
             Объ этомъ мужу. Князь былъ очень
             Дочерней жизнью озабоченъ,
             Но тѣмъ не менѣе, когда
             Узналъ въ чемъ сила и бѣда,
             Онъ съ важностью пожалъ плечами:
             "Да!... но изъ этого всего
             Что-жъ можетъ выдти?... ничего!..."
             Сказалъ онъ поводя бровями:
             "Надеждой развѣ покормить!...
             А за Зарѣльскимъ ей не быть!"
   

XXXIX.

             Княгиня духомъ не упала
             Передъ сужденіемъ такимъ;
             Она характеръ мужа знала,
             Умѣла ловко ладить съ нимъ
             И вѣдала свое вліянье.
             Въ исходѣ дѣла упованье
             На Бога возложивъ, она,
             Одной теперь мечтой полна --
             Дочь къ жизни возвратить скорѣе,
             Съ улыбкой въ спальню къ ней вошла.
             Алина въ забытьи была.
             Но, вотъ, дыханіе ровнѣе
             И тише стало: дремотой
             Черты одѣлися больной.
   

XL.

             Когда-жъ она глаза открыла,
             Сидѣвшая предъ нею мать
             Съ улыбкой ясной ужъ ловила
             Минуту разговоръ начать.
             И осторожно и прилежно
             Она старалась рѣчью нѣжной
             Вниманье возбудить больной:
             "Ну, что-жъ Алина?... какъ съ тобой?...
             Ты будь, дружокъ мой, веселѣе!...
             А угадай-ка ты о чемъ
             Бесѣдовали мы съ отцомъ!...
             (Взоръ у больной сталъ вдругъ живѣе) --
             "Мы говорили о тебѣ....
             О будущей твоей судьбѣ....
   

XLI.

             Ну, онъ навѣрно согласится!
             Ты только поскорѣй вставай,
             А дѣло какъ нибудь склеится;
             Надежды въ Бога не теряй!" --
             Больная съ жадностью внимала.
             Она какъ бы не понимала
             Словъ матери; -- въ большихъ глазахъ,
             Во всѣхъ лица ея чертахъ,
             Недоумѣнье выражалось.
             Уставивъ прямо взоръ на мать,
             Она хотѣла отвѣчать....
             Дыханіе въ груди спиралось....
             И вздрогнула.... -- и слезъ ручей
             Нежданно хлынулъ изъ очей.
   

XLII.

             Она нервозно зарыдала.
             Въ виду истерики такой,
             Мать испугалась, -- побѣжала
             За помощью.... -- но у больной
             Рыданья рѣже становились;
             И вотъ, затихли, -- и катились
             Лишь слезы тихія у пей
             Изъ улыбавшихся очей.
             Онѣ замѣтно облегчали
             Грудь бѣдной дѣвушки; -- стихалъ
             Припадокъ нервовъ; взоръ сіялъ,
             И только радостно сверкали
             Какъ капли ливня иль росы
             Въ древесныхъ листьяхъ -- двѣ слезы.
   

XLIII.

             Хоть сильно было потрясенье,
             Но, счастіе кого-жъ убьётъ?
             Съ тѣхъ поръ, княжны выздоровленье
             Замѣтно двинулось впередъ.
             Прошли еще двѣ, три недѣли,
             Она вставала ужъ съ постели;
             Была слаба хоть и блѣдна,
             Но наслаждалась у окна
             Животворящею весною.
             Мать, успокоясь, объ одномъ
             Заботилась -- какъ бы съ отцомъ
             Поладить; собственно съ собою,
             Нельзя ей чести не отдать,
             Она успѣла совладать.
   

XLIV.

             Ужъ что княгиня дочь любила,
             Сомнѣнія не можетъ быть.
             Какая нравственная сила
             Нужна чтобъ шагъ такой ступить!
             Когда мы вчуже разсуждаемъ,
             Такія вещи обнимаемъ
             Мы нынче очень широко;
             Но, воля ваша, не легко
             Увидѣть дочь Madame Зарѣльской!
             И кто-же мнѣ отвѣтитъ: нѣтъ?
             Пожалуй, что иной поэтъ,
             Пѣвецъ весны и жизни сельской
             И будетъ иначе судить,
             Да стану-ль съ нимъ я говорить?
   

XLV.

             Что толковать съ такой натурой!
             Скажите мнѣ какъ свѣтъ пойметъ?
             Ужъ всеконечно пѣтой дурой
             Мою княгиню назоветъ.
             Вотъ это такъ! и я согласенъ!
             И всякій тутъ протестъ напрасенъ.
             На все у свѣта свой законъ,
             И безъ сомнѣнья лучше онъ,
             Чѣмъ мы-бы съ вами сочинили!
             Сказать по истинѣ, не разъ
             Такіе доводы подъ часъ
             На умъ княгинѣ приходили,
             Но, дочь любя, была она
             Своей рѣшимости вѣрна.
   

XLVI.

             Сергѣй, въ глубокомъ огорченьи,
             Справляться о больной ѣзжалъ,
             И, наконецъ, выздоровленья
             Вѣсть дорогую услыхалъ.
             Въ немъ сердце къ жизни пробудилось.
             Но каково оно забилось,
             Когда пріѣхалъ онъ, потомъ,
             И доложить пошли о немъ!
             Княгиня, дескать, васъ просила!
             Въ смущеніи вошелъ онъ къ ней.
             Она, съ привѣтливой своей
             Улыбкою, благодарила
             За доброе вниманье къ нимъ.... --
             Не вѣрилъ онъ ушамъ своимъ.
   

XLVII.

             "Больная наша, слава Богу,
             Ужъ поправляется; -- едва
             Однако ходитъ по немногу
             И все кружится голова.
             Еще, покамѣсть, силы мало.
             Меня ужасно напугала
             Она -- Господь вѣдь только спасъ"
             Примолвила она, крестясь:
             "Дня черезъ три, надѣюсь, можно
             Ей будетъ васъ благодарить;
             Ей надо силы подкрѣпить
             И.... вообще.... быть осторожной.
             Теперь иду я къ ней; ainsi,
             Агі revoir donc, el, merci!"
   

XLVIII.

             -- "Что-бъ это значило такое"
             Подумалъ уходя Сергѣй:
             "Гоненье новое какое,
             Иль свѣтлый лучъ судьбы моей?..."
             Онъ надъ загадкою трудился,
             И къ Гореву поторопился.
             "Ну, угадай, братъ, гдѣ я былъ"
             Его онъ весело спросилъ.
             -- "А что? небось у Тамбурини?"
             -- "Нѣтъ."--"Что-жъ, у княжескихъ дверей?"
             -- "Нѣтъ, выше подымай!" -- "У ней?"
             -- "Нѣтъ, не у ней, но у княгини!
             Сама меня на верхъ звала,
             И такъ привѣтлива была,
   

XLIX.

             Что, просто, я не понимаю!
             Дня черезъ три зоветъ къ себѣ
             Чтобъ видѣться съ княжной!... не знаю!...
             Какъ это кажется тебѣ?"
             -- "Да не спроста оно, конечно!
             Но, ради Бога, другъ сердечный,
             Не предавайся слишкомъ ты
             Заранѣ прихотямъ мечты,
             Чтобы опять не оборваться!
             У этихъ, видишь-ли, людей
             Такая тьма кривыхъ путей,
             Что имъ опасно довѣряться!...
             Чужое горе ни по чемъ!
             Поставить только-бъ на своемъ!"
   

L.

             Сергѣй не въ томъ былъ настроеньи,
             Чтобы вниманье обратить
             На столь правдивое сужденье;
             Онъ думалъ, какъ-бы пережить
             Три дня скорѣе роковые;
             И, разумѣется, большія
             Надежды сталъ уже питать.
             Поэта не пересоздать!
             Да, впрочемъ, еслибъ не надежды,
             Успѣлъ-ли-бъ хоть одинъ поэтъ
             Дойти до цѣли?... вѣрно нѣтъ!
             Не убиваютъ-ли невѣжды
             Въ немъ ежечасно вѣру въ свой
             Талантъ, наивной слѣпотой?
   

LI.

             Три дня промучась въ ожиданьи,
             Сергѣй къ княгинѣ поскакалъ
             На вожделѣнное свиданье.
             Съ трудомъ счастливецъ мой дышалъ,
             Такъ въ немъ тревожно сердце билось.
             Вотъ, наконецъ, княжна явилась.
             О Боже! онъ еще такой
             Её не видѣлъ!... самъ не свой,
             Въ какомъ-то высшемъ упоеньи,
             Не могъ онъ слова ей сказать, --
             Могъ только руки цѣловать
             Растроганный. Она, въ волненьи,
             На стулъ, блѣднѣя, оперлась, --
             И слезы канули изъ глазъ.
   

LII.

             Не привожу ихъ разговора.
             Онъ состоялъ -- понятно вамъ --
             Изъ той волшебной силы взора,
             Изъ тѣхъ, невидимыхъ очамъ,
             Ни для кого неуловимыхъ,
             Ни въ чьихъ устахъ невыразимыхъ
             Движеній, проблесковъ души,
             Которыхъ, какъ тутъ не пиши,
             Не выскажешь и въ сотой долѣ!
             Тутъ были свѣтлыя черты!
             Надежды, слезы и мечты!...
             Душа отъ тягостной неволи
             Вздохнула -- отъ земли взвилась,
             Къ лазурнымъ сферамъ унеслась!
   

LIII.

             Княжна замѣтно разцвѣтала.
             Сергѣй къ нимъ часто пріѣзжалъ.
             Его княгиня принимала
             Весьма любезно. Князь молчалъ
             И очень сухъ былъ въ обращеньи;
             Но нашъ счастливецъ въ сокрушенье
             Отъ этого не приходилъ;
             Онъ слѣпо вѣрилъ -- онъ любилъ.
             Еще недѣли три промчалось.
             Княжна ужъ стала выѣзжать.
             Сергѣй не пропускалъ встрѣчать
             Ее гдѣ могъ; -- все улыбалось
             Четѣ счастливой; -- горя слѣдъ
             Исчезъ какъ сна тяжелый бредъ.
   

LIV.

             Княгиня отъ души вздохнула.
             Спѣсь подавивъ, она своей
             Рѣшимостью не обманула
             Надежды молодыхъ людей.
             Съ глубокимъ, новымъ ощущеньемъ,
             Задумавши стать провидѣньемъ
             Въ устройствѣ дочерней судьбы,
             Она, понявъ, что безъ борьбы
             Никакъ не обойдется дѣло,
             Боялась одного -- начать
             Его не ловко; рисковать
             Она сраженьемъ не хотѣла,
             И съ осторожностью большой
             Вступить готовилася въ бой.
   

LV.

             Былъ у извѣстной намъ статсъ-дамы
             Назначенъ балъ. Цѣлуя дочь,
             Княгиня въ этотъ вечеръ самый
             Ей обѣщала превозмочь
             Въ себѣ всѣ сердца опасенья,
             Немедленно по возвращеньи
             Сказать все князю, и просить
             Его её благословить. --
             Изображу-ли состоянье
             Души, въ какомъ и дочь и мать
             Въ карету сѣли и пожать
             Спѣшили руку?... какъ, дыханье
             Едва переводя, въ плечо
             Maman цѣлуя горячо,
   

LVI.

             Княжна сквозь слезы улыбалась!
             Она не знала-бъ отвѣчать
             (Ей даже въ этотъ мигъ казалось)
             Кто ей дороже -- онъ иль мать!
             Но вотъ ужъ близко: освѣщенье
             Все ярче; -- суета, движенье,
             Жандармовъ крики, стукъ колесъ
             Все громче.... -- сердце занялось.
             Ужъ рёвомъ контра-басъ басистымъ
             Гласитъ, что танцы начались.... --
             Въ княжнѣ всѣ нервы напряглись....
             Въ послѣдній разъ платкомъ душистымъ
             Она обвѣяла лицо,
             И выпорхнула на крыльцо.
   

LVII.

             Балъ былъ -- какъ балы всѣ столицы,
             Гдѣ блескъ не по числу свѣчей,
             Но потому какія лица,
             И сколько таковыхъ гостей.
             Тутъ -- золотые аксельбанты,
             Въ очкахъ слѣпые обскуранты,
             Старухи въ розовыхъ чепцахъ,
             Съ змѣинымъ жаломъ на устахъ,
             Временщики и. . . . . . . . . . . . . . .
             . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
             И подростающій оплотъ --
             Въ наукѣ сплётень ужъ магистры;
             Артистъ тутъ модный и поэтъ,
             Ну.... все, что называютъ свѣтъ.
   

LVIII.

             Но, вотъ, гремитъ волшебнымъ хоромъ
             Мазурка "Жизни за Царя."
             Пестрѣе бабочекъ уборомъ,
             Одушевленіемъ горя,
             Порхаютъ дамы; мчатся пары;
             Кавалергарды, лейбъ-гусары
             Въ тактъ ловко шпорами звенятъ;
             Неслышно имъ вослѣдъ скользятъ
             Таинственные дипломаты; --
             Вотъ и княжна, и нашъ Сергѣй;
             Она вся въ немъ, а онъ весь въ ней.... --
             Но, мы досугомъ не богаты;
             Къ счастливцамъ мы не подойдемъ;
             Мы рѣчи ихъ не разберемъ;
   

LIX.

             Она -- изъ полусловъ летучихъ,
             Пожатья нѣжнаго руки
             И взора лишь лучей могучихъ.
             Тутъ наблюденья не легки.
             Пойдемте лучше поскорѣе
             Въ гостинную. Здѣсь все живѣе
             И колче свѣтскій разговоръ.
             Остановиться можетъ взоръ
             Не на одной тутъ группѣ чинной
             Ловласовъ вѣчныхъ въ парикахъ,
             Министровъ въ юбкахъ и чепцахъ: --
             Подслушать можетъ слухъ невинный,
             Съ какою милой простотой,
             Здѣсь сыплятъ тонкой клеветой.
   

LX.

             Всѣ на мѣстахъ. Образовался
             Передъ хозяйкою кружокъ.
             Онъ тономъ спѣси отличался
             Отъ головы до самыхъ ногъ.
             Все высшимъ тактомъ въ немъ дышало.
             Сама хозяйка управляла
             Съ непринуждённостью большой
             Жеманно-умной болтовнёй.
             Здѣсь, съ краю у кружка, сидѣла
             Княгиня N. -- Потупя взоръ,
             Она вникала въ разговоръ
             Другой. До слуха долетѣло
             Ея два слова о княжнѣ.
             Близёхонько тутъ въ сторонѣ,
   

LXI.

             Съ одною дамой очень знатной,
             Сидѣлъ Кавказскій нашъ герой
             Поручикъ Ридель, и чуть внятно
             Ей что-то говорилъ. Княжной
             Они, какъ будто, занимались.
             И точно: вотъ, слова прорвались
             "Выходитъ замужъ!..." -- за кого?...
             Увы! не слышно ничего!
             Княгиня слухъ свой напрягаетъ;
             Не смѣетъ головы поднять
             Боясь бесѣдѣ помѣшать....
             И, вотъ, къ ней ясно долетаетъ:
             "Zaretsky!... qu'est-ce que c'est?... eh bien?"
             -- "Mais.... ma foi.... un homme de rien!"
   

LXII.

             "Un homme de rien!" -- представить можно,
             Какъ, вдругъ, при этой рѣчи злой,
             Перевернулось все тревожно
             Въ груди у матери больной!
             Она какъ мраморъ поблѣднѣла;
             Едва на мѣстѣ усидѣла;
             Поникла головой, смутясь.... ---
             Но, на бѣду, вошелъ тутъ князь.
             Замѣтивши ея смущенье,
             Онъ знать желаетъ -- отчего?
             Она не въ силахъ своего
             Укрыть на сердцѣ огорченья,
             И сообщаетъ разговоръ
             Ему, потупя влажный взоръ.
   

LXIII.

             Съ часъ проведя въ нѣмомъ страданьи,
             Съ улыбкой, впрочемъ, на устахъ,
             Она оставила собранье
             И въ залу перешла. Въ дверяхъ
             Княжну глазами отыскала.
             О, какъ въ ней сердце задрожало,
             Когда увидѣла она,
             Какъ наша милая княжна,
             Вся въ радости, вся въ упоеньи,
             Кивнула ей издалека!
             Рукою сдѣлавъ знакъ слегка
             Что уѣзжать пора, въ смущеньи
             Она её подождала.
             Когда-жъ Алина подошла,
   

LXIV.

             Видъ матери какой-то новый
             Её такъ въ сердце и кольнулъ.
             Что значитъ этотъ взглядъ суровый
             Когда Зарѣльскій протянулъ
             Въ передней, руку на прощанье?...
             Что значитъ это невниманье,
             Убійственно-сухой поклонъ
             Когда ихъ велъ въ карету онъ? --
             Поѣхали. Княжна страдаетъ:
             "Ma bonne maman!... mais qu avez-vous?..."
             -- "Laissez-moi!..." -- то на яву
             Или во снѣ?... -- мать отвергаетъ
             Привѣты!... -- не глядитъ на дочь;
             Отводитъ тихо руку прочь!
   

LXV.

             "О Боже! что-же это значитъ?"
             Въ смущеньи думаетъ княжна,
             И сердце бѣдное въ ней плачетъ.
             Уже предчувстуетъ она
             Что ей несчастье угрожаетъ,
             По въ чемъ? -- она не понимаетъ.
             Мать не сказала-ли отцу?... --
             Вотъ, подъѣзжаютъ ко крыльцу.
             Алина, сбросивъ шаль въ передней,
             Вослѣдъ за матерью бѣжитъ
             Къ ней въ комнату; -- та не глядитъ,
             И наконецъ -- ударъ послѣдній --
             Дверь запираетъ за собой,
             Сказавъ: "до завтра!... Богъ съ тобой!"
   

LXVI.

             Княжну я очень понимаю,
             Умѣю скорбь ея дѣлить,
             Но вамъ самимъ предоставляю
             Читатель мой, вообразить,
             Въ какомъ душевномъ состояньи,
             Едва сдержавъ въ груди рыданья,
             Она отъ двери отошла
             И въ комнату свою вошла.
             "О Боже мой!... еще-ли мало"
             Она воскликнула, упавъ
             Предъ образомъ и зарыдавъ:
             "Еще-ли мало я страдала!...
             Святая Матерь, пощади!"
             Служанка входитъ -- "погоди!"
   

LXVII.

             Идетъ прочь отъ дверей Наташа,
             Ума не можетъ приложить:
             "Что это барышня-то наша"
             Спѣшитъ не медля сообщить
             Высокорослому Матвѣю
             Давно ужъ избранному ею:
             "Вошла я въ комнату, -- она
             Голубушка моя, одна
             Передъ иконами рыдала!...
             Что тамъ случилося, Матвѣй?"
             -- "Не знаю, право!... развѣ ей
             Княгиня что нибудь сказала!..."
             -- "Ахъ бѣдная!..." -- и вновь къ дверямъ
             Идетъ Наташа тихо. Тамъ
   

LXVIII.

             Пришлось-бы вѣрно дожидаться
             До самаго утра звонка.
             Она рѣшилась попытаться,
             Пріотворила дверь слегка,
             И въ спальню робко посмотрѣла.
             Княжна задумчиво сидѣла
             Головкой на руку склонясь,
             И слезы, по щекамъ струясь,
             Ей на нарядъ катились бальный; --
             Изъ подъ вѣнка изъ бѣлыхъ розъ,
             Упали пряди длинныхъ косъ,
             И неподвижно взоръ печальный
             Въ одну былъ точку устремленъ,
             А въ немъ одно: "а что-то онъ?..." --
   

LXIX.

             Наташа про себя вздыхаетъ;
             Ждетъ, пригорюнясь, у дверей;
             Княжна её не замѣчаетъ,
             Вся думѣ предана своей.
             "Ай, барышня! мнѣ, воля ваша,
             Не въ мочь!... что съ вами?"--"Ахъ, Наташа,
             Не спрашивай!... не знаю я....
             Но доля горькая моя,
             Я это вижу!" -- Начинаетъ
             Княжну Наташа раздѣвать;
             То, сё, отшпиливать, снимать;
             Та не глядитъ, не помогаетъ,
             И, наконецъ, озарена
             Лампадой, улеглась она.
   

LXX.

             А нашъ Сергѣй?... -- онъ въ сокрушеньи
             Не меньшемъ всю проводитъ ночь;
             И онъ, въ своемъ недоумѣньи,
             Силъ не имѣетъ превозмочь
             Предчувствія утраты новой!
             Ему ужъ прямо рокъ суровый
             Бѣдой безвыходной грозитъ.
             Надеждой онъ себя не льститъ,
             На завтра онъ ужъ не считаетъ!
             Все для него порѣшено;
             Слить съ нею жизнь не суждено; --
             О томъ онъ только размышляетъ,
             Какъ это все, куда пойдетъ,
             И что её-то въ жизни ждетъ!
   

LXXI.

             Старинные часы въ столовой
             Всю ночь за часомъ били часъ
             Протяжно, глухо. Съ болью новой
             Княжна внимала имъ, молясь
             Чтобы отвелъ Всевышній чашу
             Страданья отъ нея. -- Наташу
             Вставъ поутру, она зоветъ;
             Одѣлась, -- къ завтраку идетъ.
             По одному ужъ выраженью
             Отца и матери, она
             Все понимаетъ: рѣшена
             Судьба ея! Сидятъ въ смущеньи,
             Безъ разговоровъ; -- вотъ, встаютъ,
             И мать съ княжной къ себѣ идутъ.
   

LXXII.

             "Ну, милый другъ, не ожидала
             Никакъ такого я конца!
             Признаться, я не понимала
             Вполнѣ намѣреній отца.
             И слушать даже онъ не хочетъ.
             Онъ жениха другого прочитъ
             Тебѣ, и на отрѣзъ сказалъ
             Что это вздоръ. Онъ упрекалъ
             Меня въ невольномъ послабленьи.
             Но не горюй, не плачь ты такъ!...
             Я все не думаю никакъ
             Чтобъ тутъ былъ и конецъ. Терпѣнье
             Конечно, надо; -- надо ждать!...
             А съ нимъ, покамѣсть, перервать!
   

LXXIII.

             Отецъ не хочетъ согласиться
             И принимать теперь его;
             Но это такъ вѣдь говорится;
             Отца ты знаешь своего,
             Съ нимъ вдругъ нельзя!..." -- Такъ утѣшала
             Княгиня дочь свою; -- хоть знала
             Она, конечно, напередъ,
             Что князь назадъ ужъ не пойдетъ,
             Но думала, что по немногу
             Все-жъ лучше дочери сказать
             Всю правду. Наконецъ -- какъ знать --
             Угодно, можетъ, будетъ Богу
             Имъ неожиданно помочь,
             Чтобъ иначе устроить дочь.
   

LXXIV.

             Зарѣльскій, поутру, напрасно
             Подъѣхалъ къ дому: былъ отвѣтъ
             Впередъ готовый -- это ясно
             Отвѣтъ жестокій: дома нѣтъ!
             Сергѣй, въ своемъ недоумѣньи,
             Не зналъ что дѣлать! -- въ сокрушеньи,
             Хотѣлъ къ Алинѣ ужъ писать,
             Но.... какъ письмо ей передать?...
             Два дня печалью онъ томился,
             Не ѣлъ, не пилъ бѣднякъ, не спалъ,
             Опять въ домъ князя поскакалъ,
             И снова съ тѣмъ-же воротился.
             О Боже!... тутъ съ ума сойдешь!
             И чѣмъ поможешь?... что начнешь? --
   

LXXV.

             Князь и княгиня порѣшили
             Въ чужіе край поскорѣй
             Везти Алину. Разсудили,
             Что тамъ возможнѣй будетъ ей,
             Средь новыхъ мѣстъ и впечатлѣнья,
             Быть можетъ новаго влеченья,
             Къ герою своему остыть
             И свой романъ съ нимъ позабыть.
             Отъѣздомъ стали торопиться.
             Скажите мнѣ: могла-ли мать
             Алинѣ бѣдной отказать
             Въ томъ, чтобъ съ Сергѣемъ ей проститься?
             Нѣтъ, воля ваша, не могла;
             Да такъ она и поняла.
   

LXXVI.

             За день до выѣзда, послала
             Письмо къ Зарѣльскому, и въ немъ
             Весьма любезно приглашала
             Часу быть завтра во второмъ.
             Всѣ эти дни -- упоминалось
             Въ запискѣ -- намъ не удавалось
             Васъ видѣть; съ самаго утрй
             То тамъ, то сямъ.... Et cetera. --
             Какъ важно все по отношенью:
             И радость и печаль! Сергѣй
             Счастливѣйшій былъ изъ людей
             Прочтя разъ десять приглашенье!
             А что-же ждать могло въ такомъ
             Его свиданьи роковомъ!
   

LXXVII.

             Свиданіе происходило
             Конечно не наединѣ. .
             Княгиня хоть и выходила
             Три раза, по какъ на огнѣ
             Сергѣй съ Алиной оставались.
             Ихъ взоры быстро опускались
             Чуть разгорѣвшись. Ихъ слова --
             Мысль развивалася едва --
             Въ устахъ дрожащихъ замирали.
             Безспорно, и въ однихъ чертахъ,
             И въ этихъ прерванныхъ рѣчахъ
             Они другъ друга понимали;
             Но, Боже мой! что въ этотъ часъ
             Душа-то высказать рвалась!
   

LXXVIII.

             "Нѣтъ" -- руки ей цѣлуя страстно,
             Спѣшилъ Зарѣльскій отвѣчать: --
             "Нѣтъ! мнѣ сдаётся, что напрасно
             Надеждой намъ себя ласкать!
             Что будетъ и со мной и съ вами,
             Богъ вѣсть! но розными путями
             Намъ въ жизни суждено идти!
             Мнѣ счастья больше не найти;
             Моя звѣзда ужъ закатилась!...
             Дойти-бъ скорѣе до конца!..."
             Онъ вдругъ замолкъ; -- ея лица
             Онъ испугался; и забилось
             Сильнѣе сердце. Руку взялъ
             Онъ и сквозь слезы ей сказалъ:
   

LXXIX.

             "Вамъ всѣ души моей страданья,
             Всѣ жизни слезы и любовь,
             Мое послѣднее дыханье,
             Послѣдняя у сердца кровь!
             Но вы на жизнь такъ не смотрите,
             И о себѣ не говорите,
             Что не пойдете никогда
             Вы замужъ!... нѣтъ, вездѣ, всегда
             Одна моя молитва къ Богу --
             Чтобъ вамъ Онъ счастіе послалъ;
             Хоть эту-бъ мнѣ отраду далъ
             За то что такъ страдаю много!
             Пусть такова судьба моя,
             Но въ васъ хоть былъ-бы счастливъ я!"
   

LXXX.

             Послышался вновь шорохъ платья.
             "Пора разстаться намъ, княжна!..."
             И руку сжалъ онъ.... -- но пожатья
             Его не слышала она!
             Грудь тяжело ея дышала,
             А на глазахъ, какъ покрывало,
             Нависъ обильный слезъ ручей.
             Мать показалась у дверей
             И скрылась вновь. -- "На пароходѣ
             Проститься не удастся намъ!
             Нѣтъ, слишкомъ тяжело и вамъ,
             И мнѣ, при этомъ всемъ народѣ
             Чужихъ, печаль свою нести,
             Сказать послѣднее прости!..."
   

LXXXI.

             "Не говорите это слово"
             Едва могла она сказать,
             И ужъ упасть была готова.
             Вошла въ минуту эту мать.
             Сергѣй съ княгинею простился;
             Княжнѣ сжалъ руку; поклонился,
             И съ нею отошелъ къ дверямъ:
             "Я.... я приду.. . я буду тамъ....
             На пристани.... но изъ далёка
             Пошлемъ другъ другу мы поклонъ!"
             Еще разъ съ жаромъ руку онъ
             Поцѣловалъ ей, и глубоко
             Вздохнувши, блѣдный, точно тѣнь,
             Ушёлъ. -- Насталъ отъѣзда день.
   

LXXXII.

             Часъ утра. Дымъ надъ пароходомъ
             Взвивается, -- пары шумятъ,
             И пристань вся кипитъ народомъ.
             Со всѣхъ сторонъ стремглавъ летятъ
             Коляски, дрожки, шарабаны; --
             Матросы носятъ чемоданы; --
             Шумъ, говоръ, сборы, бѣготня,
             Гулъ отъ машины, стукотня, --
             Толпа.... -- другъ друга обнимаютъ,
             Подъ тихій шопотъ руки жмутъ, --
             Повсюду группы: тамъ и тутъ
             Платками слёзы отираютъ,
             Благословляютъ въ путь дѣтей; --
             Вдали отъ всѣхъ стоитъ Сергѣй.
   

LXXXIII.

             Вотъ ужъ второй звонокъ раздался,
             И четверикъ на всѣхъ рысяхъ
             По набережной показался.
             То князь съ семействомъ. Въ торопяхъ,
             Княгиня первая выходитъ;
             Сергѣй поспѣшно къ ней подходитъ;
             Прощается. Вослѣдъ княжна
             Идетъ печальна и блѣдна.... --
             (Князь что-то съ кучеромъ толкуетъ).
             Сергѣй жметъ руку ей.... глаза
             Ихъ встрѣтились.... на нихъ слеза....
             Поспѣшно руку онъ цѣлуетъ....
             Но князь свою ему даетъ,
             И дочь на пароходъ ведетъ.
   

LXXXIV.

             Готово. Машутъ всѣ платками,
             "Bon voyage! adieu!" кричатъ;
             Алина и Сергѣй глазами
             "Прости" другъ другу говорятъ.
             Вотъ, воздухъ визгомъ оглашая,
             Паръ вылетѣлъ.... -- толпа густая
             И все кругомъ затихло въ мигъ; --
             Шумятъ колёса: тикъ, тикъ, тикъ.,..
             Звонокъ.... -- вотъ, лѣстницу снимаютъ,
             И пароходъ пошелъ совсѣмъ.
             Да польку-то, спрошу, зачѣмъ
             Квартетъ глупѣйшій тутъ играетъ?
             Для чьихъ ушей она гудитъ?
             Кого разлука веселитъ?
   

LXXXV.

             Вотъ пароходъ поворотился
             И по теченью побѣжалъ;
             Еще минута.... и онъ скрылся,
             И самый дымъ его пропалъ,
             Неву лишь зыбью колебало.
             Всѣ разошлись и пусто стало,
             Но долго тутъ стоялъ Сергѣй,
             Мечтою слѣдуя за ней
             И слёзы горькія глотая.
             Побрёлъ онъ, наконецъ, домой,
             Не зная дѣлать что съ собой.
             Весь вечеръ все о ней мечтая --
             "Скорѣй" -- сказалъ онъ -- "на Кавказъ!
             И съ жизнью порѣшить за разъ!" --
   

LXXXXI.

             Ночь въ морѣ. Берега одѣлись
             Густою мглою. Фонари
             Съ мачтъ парохода, ужъ глядѣлись
             Въ сребристо-пѣнныя струи.
             Луна межъ облаковъ скользила.
             На палубѣ все тихо было,
             И только слышенъ стукъ колёсъ.
             Все по каютамъ разбрелось
             И сномъ глубокимъ отдыхало
             Лишь дама на кормѣ одна,
             Грустна, недвижна и блѣдна,
             Съ слезами на глазахъ, стояла
             Закутавшись отъ вѣтра въ шаль,
             И въ тёмную глядѣла даль.
   
dd>
Ко всем произведениям автора К списку авторов