Успенский Глеб Иванович - Письмо в Общество любителей российской словесности

Письмо Г. И. Успенскаго въ Общество любителей россійской словесности *).

*) Во время печатанія этого письма Г. И. Успенскаго, мы получили отъ послѣдняго небольшое дополненіе, которое и помѣщаемъ въ примѣчанія по его желаніе:

"Около 24 іюля и особенно около 14 ноября прошлаго года и въ промежуткѣ времени между этими числами, также и послѣ 14 ноября, до настоящаго времени, я получилъ съ разныхъ концовъ Россіи много самыхъ сочувственныхъ мнѣ писемъ и телеграммъ за подписью болѣе двухъ тысячъ лицъ разнаго званія и общественнаго положенія. Я положительно не нахожу словъ, чтобы не только достойно отблагодарить моихъ читателей за такое нежданное ко мнѣ вниманіе, но и самъ не могу еще разобраться въ многосложности пережитыхъ мною за это время впечатлѣній. Отвѣтъ моимъ читателямъ я дамъ подробный и искренній тогда, когда буду въ состояніи это сдѣлать. Теперь же я могу сказать только одно: моя благодарность также неизгладима въ моемъ сердцѣ) какъ неизгладимо пережитое мною впечатлѣніе.

-----

Осенью прошлаго года исполнилось четверть вѣка литературной дѣятельности Глѣба Ивановича Успенскаго. Еще лѣтомъ 1887 года начали появляться въ газетахъ извѣстія о многочисленныхъ выраженіяхъ живаго сочувствія и глубокаго уваженія къ автору Нравовъ Растеряевой улицы и Власти земли. Телеграммы и письма получались Г. И. Успенскимъ со всѣхъ концовъ Россіи, отъ людей самаго различнаго общественнаго положенія, съ сотнями и даже тысячами подписей. Въ Москвѣ, по иниціативѣ редакціи Русской Мысли, состоялся торжественный обѣдъ, за которымъ чествовались литературныя и общественныя заслуги высокодаровитаго писателя. Общество любителей россійской словесности, состоящее при Московскомъ университетѣ, по предложенію профессора Н. И. Стороженка и В. А. Гольцева, избрало Г. И. Успенскаго своимъ почетнымъ членомъ. Въ отвѣтъ на это избраніе новый почетный членъ Общества прислалъ письмо, которое любезно сообщилъ намъ предсѣдатель Общества любителей россійской словесности. Ред.

-----

Два съ половиною мѣсяца тому назадъ я имѣлъ честь получить увѣдомленіе отъ Общества любителей россійской словесности объ избраніи имъ меня своимъ почетнымъ членомъ.

Высокая честь, которой удостоило меня почтетное Общество, была для кеоя такъ неожиданна, велика и, во всѣхъ отношеніяхъ, многозначительна, что я не рѣшился тотчасъ же отвѣчать на это извѣщеніе. Я чувствовалъ, что, при обычномъ недосугѣ, а, главное, повторяю, именно вслѣдствіе неожиданности и многосложности полученнаго мною впечатлѣнія, моя торопливая благодарность могла быть высказана тогда только въ самыхъ оффиціальныхъ выраженіяхъ, а я этого никакъ не желалъ.

Мнѣ хотѣлось поблагодарить почтенное Общество такимъ образомъ, чтобы оно могло видѣть, какъ именно понимаю я сдѣланную имъ мнѣ великую честь, и могло бы убѣдиться, что моя глубокая благодарность имѣетъ существенныя и важныя для меня основанія.

На выполненіе этого желанія требовалось нѣкоторое время и нѣсколько спокойныхъ часовъ, и вотъ почему я предпочелъ аккуратность отправки офиціальной благодарности -- благодарности хотя и запоздалой, но искренно и тщательно обдуманной.

Я очень хорошо знаю и вполнѣ умѣренно оцѣниваю какъ размѣры моихъ литературныхъ способностей, такъ и тотъ кругъ наблюденій, который доступенъ былъ мнѣ по моему развитію и общественному положенію. И то, и другое ни въ какомъ случаѣ не можетъ идти въ какое бы то ни было сравненіе съ размѣрами талантовъ, кругозора и задачъ тѣхъ свѣтилъ русской литературы, имена и труды которыхъ всегда по достоинству оцѣнивались московскимъ Обществомъ любителей россійской словесности.

Вотъ почему я искренно радъ вѣрить, что почтенное Общество, присоединяя мое имя къ числу другихъ именъ своихъ почетныхъ членовъ, не желало, хотя бы даже только въ формальномъ отношеніи, воздавать мнѣ чести неподобающей, и, ставя меня въ ряды такихъ талантовъ и дарованій, среди которыхъ мнѣ, по совѣсти, быть не мѣсто,-- дѣлало это изъ побужденій несравненно болѣе умѣреннаго свойства и незатруднительныхъ для моего пониманія.

Я думаю, что догадки мои о причинахъ оказаннаго мнѣ Обществомъ любителей россійской словесности вниманія не будутъ особенно ошибочными, если я попытаюсь выяснить ихъ, основываясь на мнѣніяхъ о моей литературной дѣятельности, высказанныхъ мнѣ въ многочисленныхъ письмахъ и телеграммахъ, которыми почтили меня мои читатели.

Но изъ всѣхъ многоразличныхъ сужденій моихъ читателей о моей дѣятельности я, для краткости и ясности дѣла, позволю себѣ остановиться только на такомъ изъ нихъ, которое, во-первыхъ, лично мнѣ кажется непреувеличеннымъ, во-вторыхъ, составляетъ болѣе или менѣе существенную черту всѣхъ вообще мнѣній о моей дѣятельности, высказанныхъ въ письмахъ, и, въ-третьихъ, выражено въ самыхъ простыхъ и ясныхъ словахъ. Такое простое, ясное, понятное мнѣ мнѣніе выражено въ письмѣ, присланномъ мнѣ отъ 15 человѣкъ рабочихъ, т.-е. отъ людей, которые только что, какъ говорится, прикоснулись къ китѣ и думаютъ о ея достоинствѣ безъ всталъ иныхъ соображеній, кронѣ соображеній о дѣйствительной пользѣ, которую этанъ простылъ людямъ приносятъ та или другая книга.

Чтобы почтенному Обществу было видно, что мнѣніе о полезной книгѣ высказано точно простымъ человѣкомъ, а не навѣяно или внушено кѣмъ-нибудь не причастнымъ къ интересамъ жизни простаго народа, я приведу изъ упомянутаго адреса нѣсколько отрывковъ, характеризующихъ какъ среду, изъ которой послышалось мнѣніе о хорошей книгѣ, такъ и самое это мнѣніе:

"Стыдно намъ, русскимъ рабочимъ, дѣлается тогда, когда мы всюду слышимъ похвалы заграничнымъ вещамъ. Говорятъ, что ихъ вещи и дешевле, и лучше, и что только за границей изобрѣтаютъ хорошія машины и другія вещи. И намъ обидно становится. Чѣмъ хвалить заграничное и порицать русскихъ рабочихъ, не лучше ли устроить школы, гдѣ могли бы мы, рабочіе, учить физику, механику. Вотъ тогда бы мы, русскіе рабочіе, не хуже заграничныхъ могли бы сдѣлать что угодно. Вотъ оттого-то и обидно слышать порицаніе, въ чемъ мы не виноваты. И грустно, и тяжко на душѣ... Что-то темно и непонятно".

Я думаю, что такъ можетъ писать и говорить только дѣйствительно простой, рабочій человѣкъ, и вотъ какъ этотъ простой человѣкъ рисуетъ свое незавидное положеніе, отъ котораго,-- какъ ни покажется это удивительнымъ,-- спасаетъ его только книга.

"Какъ подумаешь о себѣ и своей долѣ, не весело станетъ на сердцѣ. Видимъ себя одинокими, безпомощными... Мы видимъ, какъ иные безсердечные люди на каждомъ шагу унижаютъ насъ и нашихъ товарищей, смотрятъ на насъ съ презрѣніемъ, называютъ глупымъ народомъ и въ своихъ словахъ умышленно выставляютъ насъ лѣнтяями, пьяницами и считаютъ рабочаго послѣднимъ человѣкомъ. Своимъ черствымъ сердцемъ не умѣя насъ понять, они судятъ о насъ по давно-прошедшему времени и думаютъ, что мы и теперь какъ были въ крѣпостное время, что мы, какъ они, словно столбъ, врытый въ землю, подгниваетъ на одномъ мѣстѣ. Они своими слѣпыми глазами видятъ въ насъ только грязныхъ, неуклюжихъ рабочихъ. Пора имъ перестать видѣть въ насъ непонятное стадо глупыхъ людей и говорить, что мы неспособны понимать правду, не нуждаемся въ образованіи, не любимъ читать хорошія, дѣльныя книги. Пора перестать говорить намъ, что мы должны думать только о ѣдѣ и работѣ".

На всѣхъ шестнадцати страницахъ (въ четвертку) письма рабочихъ только въ двухъ-трехъ мѣстахъ, и то только слегка, упоминается о невзгодахъ жизни въ матеріальномъ отношеніи, о нуждѣ и бѣдности. Самымъ хе главнымъ несчастіемъ простаго рабочаго человѣка оказывается невѣжество, темнота, отсутствіе нравственной поддержки, дающей возможность ощущать въ себѣ человѣческое достоинство. И вотъ эту-то нравственную поддержку, какъ оказывается, простой человѣкъ нашелъ, по словамъ адреса, въ "хорошей" книгѣ. Чѣмъ же собственно хорошая книга помогаетъ простому рабочему человѣку? Въ отвѣтъ на это выписываю еще небольшой отрывокъ:

"Въ праздничные дни и по вечерамъ, мы полюбили читать хорошія книги и вечеръ проходилъ незамѣтно. Довольные чтеніемъ, мы расходились съ волненіемъ въ душѣ и забывалась на время тяжелая доля рабочаго, жизнь на заводахъ и фабрикахъ, тяжелая, обидная, безправная, полная бранью и униженіемъ. Мы чахли въ ней и чахли наши дѣти по фабрикамъ и мастерскимъ. Но вѣра въ добро и правду не покидаетъ насъ, облегчаетъ измученное сердце и надежда въ душѣ загорается. Утромъ (послѣ вечерняго чтенія) мы идемъ на работу, сердце весело, потому что теперь вокругъ себя видимъ все ясно и понятно, и жаль намъ становится своихъ товарищей, которые живутъ въ темнотѣ и невѣжествѣ, и мечутся эти горемыки, проклиная долю рабочаго, проклиная себя и свою неповинную семью. И вѣрится намъ, что настанетъ хорошее время, когда всѣ рабочіе разовьются, поумнѣютъ и полюбятъ хорошее чтеніе, будутъ дружно жить и любить товарищей, убавится тогда пьянство и разгулъ и тогда насъ, рабочихъ, всѣ станутъ уважать".

Вотъ какое значеніе простой человѣкъ придаетъ книгѣ. Не отъ нея онъ ждетъ, по крайней мѣрѣ, сейчасъ, измѣненія въ своемъ личномъ положеніи. "Книга" ничего не измѣняетъ въ его труженической жизни и матеріальной обезпеченности. Онъ и послѣ прочтенія хорошей книги, какъ видимъ, раннимъ утромъ, "чѣмъ-свѣтъ", такъ же идетъ на работу, какъ и тотъ его несчастный товарищъ, который вчера вечеромъ только пьянствовалъ съ горя. Тотъ, кто не пьянствовалъ, а читалъ, счастливъ именно только тѣмъ, что читалъ, что ему стало ясно и понятно вокругъ себя, тогда какъ тотъ товарищъ его, который не зналъ удовольствія провести вечеръ съ книгой, несчастенъ и достоинъ жалости потому, что, страдая, не понимаетъ своего положенія и испытываетъ только безпомощность и одиночество.

До этой хорошей книги они, по словамъ составителей письма, добрались не вдругъ, а послѣ долголѣтняго одурманиванія себя лубочною литературой.

"Мы, темные люди, ничего объ этомъ (о хорошей книгѣ) не знали, а шли на базаръ и покупали тѣ книжки, которыя предлагалъ намъ услужливый разносчикъ. Мы вѣрили его похваламъ, которыя онъ разсыпалъ своему товару. И вотъ теперь, когда мы узнали хорошія книги и немного развились, когда въ праздничный день идемъ по базару, то съ грустію на сердцѣ видимъ, что есть еще много нашего брата, который пробавляется этими книжонками. Сколько прошло времени, сколько пролетѣло юныхъ годовъ безплодно, пока мы сами, своимъ умомъ и желаніемъ къ развитію, а иногда и съ помощію добрыхъ людей, добрались до хорошихъ книгъ, которыя открыли намъ глаза, показали свѣтъ и правду. Мы съумѣли сами для себя извлечь изъ этихъ хорошихъ книгъ для себя пользу. Мы научились думать о своей жизни, о своихъ товарищахъ, о жизни разныхъ людей, научились отличать добро отъ зла, правду отъ лжи".

Вотъ въ число такихъ-то книгъ, по словамъ письма, между многими другими хорошими книгами, попали и мои, и характеристика того, что именно въ этихъ книгахъ показалось простымъ людямъ достойнымъ вниманія, выражена такими словами:

"Мы, рабочіе, грамотные и неграмотные, читали и слушали ваши книги, въ которыхъ вы говорите о насъ, простомъ сѣромъ народѣ. Вы о немъ говорите справедливо, такъ что мы думаемъ, кто бы изъ образованныхъ людей ни прочиталъ ваши книги, всякій подумаетъ о насъ, о нашемъ темномъ и свѣтломъ житьѣ, если только у этого человѣка доброе сердце".

Никакихъ иныхъ дополненій простой человѣкъ къ этой характеристикѣ не прибавилъ, и въ этомъ отношеніи, повторяю, вполнѣ совпалъ съ сущностью всѣхъ прочихъ сочувственныхъ мнѣ писемъ. Дѣйствительно, "желаніе писать справедливо" всегда было во мнѣ, равно какъ и желаніе, чтобы образованный человѣкъ подумалъ "о темномъ и свѣтломъ житьѣ простаго человѣка".

Это дѣйствительная правда! И если высокоуважаемое Общество любителей россійской словесности нашло возможнымъ оказать мнѣ высокую честь, избравъ своимъ почетнымъ членомъ -- именно только за эти простыя цѣли, руководившія мною въ моей литературной дѣятельности, то оно должно само видѣть, какъ глубока, искренна и чистосердечна должна быть ему моя благодарность: честь, сдѣланная мнѣ, есть, вмѣстѣ съ тѣмъ, привѣтствіе и поощреніе того рода литературы и тѣхъ ея участниковъ, которые руководствуются такими же простыми цѣлями, а, главное, привѣтствіе и тому простому читателю, который только что добрался до хорошей книги.

Что этотъ читатель не остановится на первыхъ, одобренныхъ имъ книгахъ, а пойдетъ дальше, можно видѣть также изъ слѣдующихъ словъ простыхъ людей:

"Теперь мы видимъ, сколько есть добрыхъ людей и сколько есть прекрасныхъ книгъ! Ихъ столько, что намъ читать и не перечитать во всю жизнь!"

Но читать эти книги добравшійся до нихъ простой человѣкъ будетъ навѣрное, и, слѣдовательно, книга, т.-е. русская и общечеловѣческая "словесность", какъ видимъ, уже имѣющая новаго пришельца читателя, будетъ имѣть его въ огромномъ количествѣ.

Въ виду всего этого, я, принося почтенному Обществу еще разъ личную мою благодарность, глубокую и искреннюю, не могу съ своей стороны ничѣмъ инымъ привѣтствовать его, какъ только радостнымъ указаніемъ на эти массы новаго, грядущаго читателя, новаго, свѣжаго "любителя словесности".

Глѣбъ Успенскій.

Спб.

6 февраля 1887 г.

"Русская Мысль", кн.III, 1888