Достоевский Федор Михайлович - Из газеты "Гласный суд". (О романе "Преступление и наказание")

Из газеты "Гласный суд"

<О романе "Преступление и наказание">

Критика 60-х годов XIX века / Сост., преамбулы и примеч. Л. И. Соболева. -- М., ООО "Издательство Астрель": ООО "Издательства АСТ", 2003. (Библиотека русской критики)

OCR Бычков М. Н.

Так как всему на свете есть конец, то, на этом основании, и бесконечный, по-видимому, роман Достоевского "Преступление и наказание" -- тоже окончился.

Начало этого романа наделало много шуму, в особенности в провинции, где все подобного рода вещи принимаются, от скуки, как-то ближе к сердцу. Главнейшим образом заинтересовала всех не литературная сторона романа, а, так сказать, тенденциозная: вот, мол, студент ведь старуху-то зарезал, следовательно, тут-тово, что-нибудь да не даром!1 А тут, как раз кстати, появилась и известная рецензия в "Современнике", которая, надобно правду сказать, много дала "Русскому вестнику" новых читателей2. О новом романе говорили даже шепотом, как о чем-то таком, о чем вслух говорить не следует. Даже уездные барыни и барышни, которых, по-видимому, исключительно только занимали стуколка да рамс3, -- и те пустились толковать о новом романе. С этого именно времени научное слово "анализ" получило право гражданства в провинциальном обществе, которое прежде его совсем не употребляло, -- и новое слово, как видно, пришлось по вкусу. Только, бывало, и слышишь толки: ах, какой глубокий анализ! Удивительный анализ!.. О, да! -- подхватывала другая барыня, у которой и самой уже возбудилось желание пустить в дело это новое словечко, -- анализ действительно глубокий, но только знаете ли что? -- прибавляла она таинственно, -- говорят, анализ-то потому и вышел очень тонкий, что сочинитель сам был... при этом дама наклонялась к уху своей удивленной слушательницы... Неужели?.. Ну да, зарезал, говорят, или что-то вроде этого...

Как бы то ни было, а роман Достоевского, наделавший столько шуму и хлопот, окончен, так что теперь самая пора сказать о нем что-нибудь, как о покойнике, оставившем после себя память, если только не придерживаться известной латинской поговорки, по которой про мертвых дозволяется говорить одно хорошее или же просто молчать4.

По прочтении "Преступления и наказания" невольно является вопрос: что это такое? Роман это или просто психологическое исследование, изложенное в общедоступной форме? В одном только случае произведение это можно назвать романом, если смотреть на главное действующее лицо, на Раскольникова, как на тип, т. е. как на воплощение какого-нибудь определенного направления, усвоенного обществом, или хотя более или менее значительною частью этого общества. Надобно правду сказать: если даже автор в лице Раскольникова и действительно хотел воссоздать новый тип, -- то попытка эта ему не удалась. У него герой вышел -- просто-напросто сумасшедший человек, или, скорее, белогорячечный, который хотя и поступает как будто сознательно, но, в сущности, действует в бреду, потому что в эти моменты ему представляется все в ином виде. С первого раза действительно кажется, что анализ нравственного состояния преступника до совершения и после совершения убийства произведен автором очень верно, -- но это только так кажется, и притом на первых только порах. У Раскольникова -- все признаки белой горячки; ему только все кажется; действует он совершенно случайно, в бреду. Не уходи дворник из дому и не попадись Раскольникову на глаза топор, -- он, быть может, просто бы побежал вдоль по каналу и бултыхнулся бы с какого-нибудь моста в воду, как это нередко делают белогорячечные. Топор дворника является во всей этой истории более самостоятельным лицом, чем сам Раскольников. Таких господ, как Раскольников, обыкновенно отправляют в больницу, боясь держать на квартире, и -- случись это в действительности -- с ним бы так и поступили; но тогда не явился бы и роман г. Достоевского, в способностях которого к тонкому анализу я сильно сомневаюсь: сочинить, разумеется, все можно; Евгений Сю5 и Дюма -- и не такие вещи сочиняли!

Мне кажется, что со времени открытия новых судебных учреждений все эти уголовные повести и романы, которыми так богата наша литература последних годов, -- прекратятся сами собою, потому что несравненно поучительнее читать подлинные процессы, нежели испорченные из них извлечения, подобранные сообразно с извращенными вкусами авторов. Возьмите, например, процесс купеческого сына Мазурина, хладнокровно поливающего, в течение нескольких месяцев, труп убитого им человека ждановской жидкостью для очищения воздуха; преступника, у которого недостало даже соображения и смелости вытащить свою жертву из того самого амбара, в котором он очень хладнокровно резнул приятеля бритвой, чтобы обчистить его карманы!6 Прочитайте подробности происшествия в Черниговской губернии, состоявшего в том, что несколько человек мещан убили на дороге солдата, шедшего из Петербурга в бессрочный отпуск с одной только котомкой, которая и послужила достаточным поводом к убийству. "На вопрос, что они нашли и как воспользовались найденным, убийцы отвечали, что пшеничные сухари и булки они побросали в Десну, потому что были скоромные. Почему же вы не съели их и не отнесли к детям? -- На это убийцы отвечали, что дело было в Петровку, а они ведь не бусурманы какие-нибудь, а христиане". С расширением круга действий новых судов много, очень много мазуринских подвигов выйдет на свет Божий; так что будущему романисту представится удобный случай воспроизвести тип, без особенного труда и без всяких натяжек и неправдоподобия.

Досужие люди толкуют, что будто бы раскольниковское дело, описанное в романе Достоевского, напоминает собою уголовное дело о Данилове, решенное в Московском окружном суде7. Конечно, думать может каждый что хочет, но только, по-моему, сходства между этими двумя делами нет ни малейшего, кроме разве того, что действующими лицами в обоих случаях являются студенты университета. Раскольников -- человек дикий, больной, белогорячечный, одним словом, воспроизведение больной, тоже отчасти горячечной фантазии; Данилов же -- красивый франт, не имеющий с университетскими товарищами ровно ничего общего и постоянно вращающийся между женщинами, ювелирами и ростовщиками. Раскольников убивает старуху единственно только потому, что дворника не было дома, а топор лежал под лавкой; он глупейшим манером зарывает захваченные вещи где-то вблизи здания министерства государственных имуществ у Синего моста и цотом опять бежит, сомневаясь, наяву он сделал преступление или все это видел в белогорячечном бреду, -- Данилов же действует вовсе не так. Этот красивый салонный франт действует очень основательно, -- и если бы не несчастная рана на руке, -- Бог знает, открылось ли бы что-нибудь; вероятно что нет. Данилов -- человек практический, созревший с двадцати, а может быть, и с пятнадцати лет; на господ этого сорта университет может иметь такое же влияние, как на гуся вода, т. е. самое поверхностное. Это одна из тех, довольно часто встречающихся у нас личностей, для которых юности не существовало; они уже с десятилетнего возраста начинают приучаться на елках к изысканным светским манерам и волокитству. Иначе ничем нельзя объяснить желания красоваться на скамье подсудимых и убийственного хладнокровия, с каким выслушал этот изящный господин приговор суда, хотя и смягченный, но, к сущности, вовсе не мягкий8. Одним словом, Данилов столько же похож на Раскольникова, сколько живая, хотя и печальная действительность может походить на произведение болезненно настроенного воображения.

ПРИМЕЧАНИЯ

Из газеты "Гласный суд"

<О романе "Преступление и наказание">

Впервые -- в номере от 16/28 марта (1867. No 59 -- из колонки "Заметки и разные известия"). Печатается по первой публикации. В газете "Гласный суд" (СПб., 1866--1867) сотрудничали Н. А. Демерт, В. С. Курочкин, Н. К. Михайловский, П. А. Гайдебуров, который последние полгода существования газеты был ее фактическим редактором.

1 Ср. реплику Ляпкина-Тяпкина в "Ревизоре" (д. 1, явл. 1).

2 Имеется в виду отзыв Г. З. Елисеева (см. в наст. изд.).

3 Стуколка -- азартная карточная игра, рамс -- "любимая дамская игра", как утверждают самоучители карточных игр (см., например, "Карточный игрок на все руки").

3 Имеется в виду латинская поговорка: "De mortuis atit bene, aut nihil" (О мертвых либо хорошо <отзываться>, либо ничего <не говорить>).

5 Евгений Сю (1804--1857)-- французский писатель, автор авантюрных романов.

6 Цитируем газету "Санкт-Петербургские ведомости" (1867. 4 марта. No 62. С. 3). Художник академии, ювелир Илья Иванович Калмыков, отправился (в Москве) к Василию Федоровичу Мазурину 14 июня 1866 г. и пропал. В феврале полиция проникла в дом Мазурина: "Труп Калмыкова, почти истлевший и издававший невыносимый запах, лежал в маленькой комнатке за магазином, дверь в который была заставлена шкафом, а единственное окно было закрыто внутренними створнями. По всей вероятности, убийца обливал труп какою-нибудь жидкостью". То же -- в газете "Гласный суд" (No 148.5.03. С. 3).

На следующий день "Гласный суд" (No 149.6.03) продолжал знакомить читателей с материалами суда. Как установлено следствием, преступник "<...> вынул <из конторки> бритву и между лезвием и ручкой положил палочку, обернул ее бумагою и потом, связав крепко бечевочкой, чтобы бритва не шаталась и чтобы удобнее было ею действовать, спокойно вошел в комнату <...> взял его левой рукой за плечо, а правой так сильно нанес бритвой рану по горлу своей жертвы, что Калмыков, не вскрикнув, повалился на пол и захрапел". Здесь же указано, что труп убитого преступник поливал ждановской жидкостью. Убийце не более 25 лет, убитому -- 30.

7 Речь идет об убийстве Алексеем Михайловичем Даниловым отставного капитана Попова и служанки его Марии Нордман. Материалы судебного процесса освещались, в частности, в газете "Московские ведомости" 15--17 февраля 1867 г.

"Подсудимому на вид около 20-ти лет; длинные черные откинутые назад волосы, черные усики и большие черные глаза придают его довольно красивому лицу особенную выразительность". "Ответы его смелы, и вообще, в нем не заметно ни малейшего смущения. Одет он довольно щеголевато <...>". Убийство совершенно 12 января 1866 г., вечером, в Среднекисловском переулке, в доме Шелятина (в Москве). Попов отдавал под залог деньги (в ноябре объявил в "Полицейских ведомостях"). Убийцу узнал работник Данило Шохин, из магазина Феллера, куда тот приезжал под чужой фамилией, чтобы оценить перстень. Подозрения возбудил шрам на левой руке, на подкладке зимнего пальто кровавые пятна. Приговор суда присяжных (сообщен в "Санкт-Петербургских ведомостях" (1867. 23 февр. Ne 54. С. 3)) -- "лишив всех прав состояния, сослать в каторжные работы в рудниках на 9 лет, а затем <...> поселить его в Сибири навсегда".

8 Ср. в журнале "Домашняя беседа" (вып. II, 11 марта) в разделе "Блестки и изгарь", под заглавием "Страшный вопль". Появление Данилова в судебной зале "на присутствующих и преимущественно на дам произвело сильное впечатление" (с. 337). "<...> такого спокойствия и хладнокровия нам не приходилось видеть ни в одном из подсудимых" (с. 337); "У него не дрогнул ни один мускул в лице; хладнокровию своему он не изменил ни одним движением: после чтения приговора он спокойно сел, картинно облокотившись на решетку" (с. 337--338).