СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ
В. ТЕККЕРЕЯ.
ИСТОРІЯ ПЕНДЕННИСА.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія бр. Пантелеевыхъ. Верейская, No 16.
94--95.
ИСТОРІЯ ПЕНДЕННИСА
ЕГО УСПѢХОВЪ И НЕУДАЧЪ, ЕГО ДРУЗЕЙ И ЗЛѢЙШАГО ВРАГА.
Переводъ М. А. Э.[нгельгардта] и В. Л. Р.[анцова]
Предлагаемое вниманію публики произведеніе печаталось въ теченіе двухъ лѣтъ. При такомъ способѣ писанія оно не можетъ не потерять въ художественномъ отношеніи, но зато выигрываетъ въ правдивости и искренности, которыя болѣе обработанный трудъ рисковалъ бы утратить. Въ постоянной бесѣдѣ съ читателями авторъ привыкаетъ излагать свои мысли и чувства на чистоту. Теперь, перечитывая свой романъ, онъ находитъ въ немъ много обмолвокъ и описокъ, видитъ, что многое сказано на обумъ, и желалъ бы исправить эти промахи. Это, такъ сказать, душевный разговоръ съ читателемъ, разговоръ мѣстами скучноватый и вялый. Въ такой постоянной бесѣдѣ разсказчику гдѣ же отдѣлаться отъ собственныхъ недостатковъ, слабостей, тщеславія, но какъ о характерѣ человѣка вы не станете судить по одному разговору, по единичному мнѣнію или случайному настроенію, а только по общему характеру его рѣчей и дѣйствій послѣ продолжительныхъ сношеніи съ нимъ, такъ судите и объ авторѣ и прежде всего отвѣтьте, честенъ-ли онъ? Говоритъ-ли онъ правду? О ней-ли заботится и хлопочетъ? Или это шарлатанъ, который выдумываетъ ради эффекта ложныя чувства и характеры, не отступаетъ передъ чепухой въ погонѣ за популярностью? Я не могу пожаловаться; читателей у меня оказалось гораздо больше, чѣмъ я ожидалъ. Не скажу имъ: вы не найдете промаховъ въ моей книгѣ и ни разу не задремлете надъ нею; прошу повѣрить одному: писавшій ее стремился къ истинѣ. Если же этого нѣтъ, то книга ничего не стоитъ.
Любителей "сенсаціоннаго чтенія" не мѣшаетъ, пожалуй, предупредить, что первоначальный планъ этой книги былъ совершенно иной. Леди и джентльмены, для вашего услажденія и для пополненія кармановъ автора и издателя, готовился разсказъ объ ужаснѣйшихъ приключеніяхъ. Что можетъ быть заманчивѣе исторіи коварнаго злодѣя (впрочемъ, со многими доблестями) и молодой леди изъ Бельгрэви? Что увлекательнѣе общественныхъ контрастовъ? смѣси вульгарнаго и фешенебельнаго жаргоновъ, побѣговъ, поединковъ, убійствъ? Да, вплоть до сегодняшняго утра мой бѣдный другъ, полковникъ Альтамонтъ, былъ осужденъ на смерть и авторъ смягчился только въ самую послѣднюю минуту.
"Сенсаціонный" планъ былъ оставленъ (къ чему издатели отнеслись крайне снисходительно), потому что, взявшись за исполненіе, я убѣдился въ своей неопытности на этотъ счетъ. Не имѣвъ никогда интимныхъ сношеній съ каторжниками, незнакомый съ обычаями злодѣевъ и висѣльниковъ, я долженъ былъ отказаться отъ мысли вступить въ соперничество съ г. Эженомъ Сю. Изобразить настоящаго мерзавца значило бы нарисовать такую отвратительную фигуру, которую страшно и показать публикѣ; а между тѣмъ нужно изобразить вѣрно; иначе не стоитъ и показывать.
Даже обыкновенныхъ джентльменовъ -- одинъ изъ нихъ, не худшій и не лучшій, чѣмъ всѣ вообще образованные люди, изображенъ въ этой книгѣ -- даже обыкновенныхъ джентльменовъ мы не можемъ выводить на сцену со всѣми ихъ слабостями и недостатками. Съ тѣхъ поръ, какъ умеръ авторъ "Томъ Джонса", ни одинъ писатель не смѣетъ изображать человѣка въ натуральномъ видѣ. Приходится выводить его въ драпировкѣ съ условной улыбкой на устахъ. Общество не терпитъ естественности въ нашемъ искусствѣ. Я потерялъ много подписчиковъ и подвергся упрекамъ со стороны дамъ за то, что вздумалъ описать молодого человѣка, которому приходится бороться съ искушеніями. Онъ не избѣжалъ страстей, но у него хватило мужества и благородства преодолѣть ихъ. Вы увидите то, что происходитъ въ обществѣ, въ клубахъ, школахъ, ресторанахъ -- изъ чего слагается жизнь и дѣятельность вашихъ сыновей. Немного болѣе откровенности, чѣмъ принято, допущено въ этой исторіи; надѣюсь, не съ худой цѣлью со стороны автора, и не ко вреду читателей. Истина не всегда пріятна, но истина лучше всего -- раздается-ли она съ каѳедры проповѣдника или мыслителя, или изъ письменнаго стола, за которымъ беллетристъ оканчиваетъ свой разсказъ, прощаясь съ читателями.
Кенсингтонъ, 26 ноября 1850 г.
ГЛАВА I,
изъ которой видно, какъ первая любовь можетъ прервать завтракъ.
Въ одно прекрасное утро, въ разгарѣ лондонскаго сезона, маіоръ Артуръ Пенденнисъ, по обыкновенію, отправился завтракать въ клубъ на Полъ-Моллѣ, коего былъ онъ лучшимъ украшеніемъ. Въ четверть одиннадцатаго маіоръ неизмѣнно являлся тамъ въ лакированныхъ сапогахъ, лучшихъ во всемъ Лондонѣ, въ тугомъ утреннемъ галстухѣ, остававшемся безъ единой складочки до самаго обѣда, въ жилетѣ, пуговицы котораго были украшены гербомъ владѣльца, и въ такомъ бѣлоснѣжномъ бѣльѣ, что самъ мистеръ Бруммель поинтересовался узнать имя маіоровой прачки и непремѣнно воспользовался бы ея услугами, если бы житейскія неудачи не заставили этого великаго мужа исчезнуть изъ столицы. Сюртукъ Пенденниса, его бѣлыя перчатки, его бакенбарды, даже его трость были совершенствомъ въ своемъ родѣ, какъ образецъ костюма, приличнаго военному человѣку en retraite. На нѣкоторомъ разстояніи, или сзади, вы не дали бы ему болѣе тридцати лѣтъ, и только при ближайшемъ разсмотрѣніи могли бы замѣтить подозрительную природу его роскошныхъ темныхъ волосъ и гусиныя лапки въ уголкахъ нѣсколько поблекшихъ глазъ на его пріятномъ лицѣ. Носъ его напоминалъ Веллингтона. Руки и манжеты были замѣчательно длинны и бѣлы. На манжетахъ носилъ онъ прекрасныя золотыя запонки, подарокъ его королевскаго высочества герцога Іоркскаго; а на рукахъ нѣсколько изящныхъ перстней, изъ коихъ главный и самый крупный былъ украшенъ достославнымъ гербомъ Пенденнисовъ.
Онъ всегда садился у одного и того же столика въ одномъ и томъ же углу залы, котораго никто ужь и не оспаривалъ у него. Разъ или два какіе-то дерзкіе безумцы пытались овладѣть его мѣстомъ; но въ манерахъ, въ осанкѣ маіора, когда онъ садился за ближайшимъ столикомъ, устремивъ взоръ на узурпаторовъ, было столько холоднаго достоинства, что никто не могъ сидѣть спокойно и ѣсть подъ его взглядомъ; такъ что въ концѣ концовъ этотъ столъ, по близости отъ камина и въ то же время недалеко отъ окна, сдѣлался его собственностью. Тутъ складывались письма, получавшіяся на его имя, и не мало молодыхъ людей поглядывали съ почтительнымъ удивленіемъ на груду конвертовъ съ разнообразными печатями и штемпелями. Если возникалъ какой-нибудь вопросъ касательно этикета, или свѣтскихъ правилъ, или кто на комъ женился, сколько лѣтъ герцогу такому-то,-- обращались къ ису. Маркизы оставляли ему въ клубѣ записочки или вызывали его. Онъ отличался безукоризненною любезностью. Молодые люди любили прогуливаться съ нимъ въ паркѣ или по Полъ-Моллю, потому что онъ раскланивался со всѣми, и чуть не каждый встрѣчный оказывался лордомъ.
Итакъ, маіоръ усѣлся за своимъ столикомъ и пока человѣкъ подавалъ ему завтракъ и газету, онъ перебиралъ письма, разсматривая ихъ въ золотой лорнетъ и складывая по порядку. Тутъ были большія внушительныя карточки съ приглашеніями на обѣдъ; были и таинственные маленькіе пакетики съ домашними посланіями; была записка на толстой министерской бумагѣ отъ маркиза Стэйна, съ приглашеніемъ въ Ричмондъ, и другая отъ епископа Илинга и мистриссъ Трэль, выражавшихъ надежду, что маіоръ Пенденнисъ сдѣлаетъ имъ честь навѣстить ихъ въ Илинггаузѣ. И всѣ эти посланія маіоръ пробѣгалъ съ тѣмъ большимъ удовольствіемъ, что сидѣвшій противъ него хирургъ шотландецъ Глори посматривалъ на него съ истинной ненавистью, такъ какъ ему, Глори, никто не посылалъ такихъ приглашеній.
Покончивъ съ письмами, маіоръ взялся за записную книжку, чтобы посмотрѣть, какіе дни у него не заняты и какія изъ этихъ гостепріимныхъ приглашеній можно удостоить вниманіемъ, какія отвергнуть.
Онъ вычеркнулъ Кутлера, директора Остъ-Индскаго банка, рѣшившись обѣдать съ лордомъ Стэйномъ,-- принялъ приглашеніе епископа, такъ какъ, хотя обѣдъ у него тянулся долго, но маіоръ любилъ обѣдать съ епископами,-- и продолжалъ въ томъ же духѣ, принимая или отвергая, сообразно своей фантазіи или выгодѣ. Затѣмъ онъ взялся за завтракъ, просматривая въ тоже время газету, извѣщенія о родившихся или умершихъ, списки гостей на праздникѣ милорда такого-то, въ которыхъ, съ удовольствіемъ, встрѣчалъ и свое имя, а въ промежуткахъ между этими занятіями весело разговаривалъ съ сосѣдями.
Въ числѣ писемъ, полученныхъ въ это утро, было одно, оставшееся не прочитаннымъ, и лежавшее отдѣльно отъ фешенебельныхъ Лондонскихъ посланій,-- письмо съ загородной маркой и домодѣльной печатью. На конвертѣ изящнымъ женскимъ почеркомъ было написано "весьма нужное"; но маіоръ, по какимъ-то своимъ собственнымъ резонамъ, до сихъ поръ не собрался прочесть это скромное провинціальное письмецо, которое, конечно, не могло и претендовать на равное вниманіе съ своими важными коллегами. Дѣло въ томъ, что то письмо было отъ одной родственницы Пенденниса, и пока его сановитые знакомцы появлялись, получали аудіенцію и исчезали, терпѣливое провинціальное письмецо скромно дожидалось своей очереди въ передней.
Наконецъ, наступила и его очередь; маіоръ сломалъ печать, со штемпелемъ "Фэроксъ", и убѣдившись, что письмо двойное, началъ читать первое, служившее въ то же время конвертомъ.
-- Неужто опять приглашеніе?-- пробурчалъ маіоръ Глори.-- Пенденнисъ не оставилъ бы его на послѣдокъ.
"Дорогой маіоръ Пенденнисъ,-- гласило письмо,-- прошу и умоляю васъ пріѣхать немедленно" -- дожидайся!-- подумалъ маіоръ, -- а обѣдъ-то у маркиза Стэйна,-- "я въ ужасной тревогѣ и безпокойствѣ. Мой милый мальчикъ, который до сихъ поръ могъ только радовать сердце нѣжнѣйшей матери, огорчилъ меня ужасно. Онъ увлекся -- я не знаю какъ и писать это -- онъ до безумія влюбился" -- маіоръ усмѣхнулся -- "въ актрису, которая здѣсь играла. Она, по крайней мѣрѣ, на двадцать лѣтъ старше Артура, -- которому только въ февралѣ исполнится восемнадцать лѣтъ,-- а несчастный мальчикъ во что бы то ни стало хочетъ жениться на ней".
-- Ого! Какая его муха укусила?-- подумалъ маіоръ Глори, такъ какъ бѣшенство и изумленіе отпечатлѣлись на лицѣ маіора при этомъ оглушительномъ извѣстіи.
"Пріѣзжайте, дорогой другъ мой,-- продолжала огорченная леди, -- пріѣзжайте тотчасъ по полученіи этого письма; и, какъ опекунъ Артура, убѣдите, прикажите несчастному ребенку отказаться отъ этого пагубнаго рѣшенія".-- Затѣмъ, послѣ дальнѣйшихъ комментаріевъ на ту же тему, письмо заканчивалось подписью: "несчастной любящей сестры" маіора "Елены Пенденнисъ".
-- "Фэроксъ, вторникъ",-- заключилъ маіоръ, дочитывая послѣднюю строчку письма,-- чортъ бы побралъ Фэроксъ и вторникъ; посмотримъ, что пишетъ мальчишка; при этомъ онъ взялся за второе письмо, съ надписью, размашистымъ юношескимъ почеркомъ, запечатанное огромной печатью, съ гербомъ Пенденнисовъ, еще большихъ размѣровъ, чѣмъ маіорова, и закапанное воскомъ, очевидно, писавшій находился въ растрепанныхъ чувствахъ.
Вотъ что прочелъ маіоръ:
"Фероксъ, понедѣльникъ, полночь.
"Дорогой дядя, сообщая вамъ о моемъ обрученіи съ миссъ Костиганъ, дочерью Дж. Честерфильда Костигана, эсквайра, изъ Костигантоуна, быть можетъ, болѣе извѣстной вамъ подъ ея профессіональнымъ именемъ миссъ Фотрингэй изъ театровъ Дрюри-Ленъ и Коустритъ,-- я очень хорошо понимаю, что въ виду современныхъ предразсудковъ этотъ бракъ не можетъ быть пріятнымъ для моей семьи. Съ сожалѣніемъ долженъ сказать, что моя милая мама, которой я, видитъ Богъ, не хотѣлъ бы причинить ни малѣйшей непріятности, жестоко взволнована и огорчена моимъ сообщеніемъ, которое я сдѣлалъ ей сегодня. Не откажите, сэръ, пріѣхать поговорить съ ней и утѣшить ее. Вынужденная бѣдностью добывать честный кусокъ хлѣба, съ помощью своего блестящаго таланта, миссъ Костиганъ, тѣмъ не менѣе, принадлежитъ къ семьѣ не менѣе благороднаго и древняго происхожденія чѣмъ наша. Когда нашъ предокъ Ральфъ Пенденнисъ высадился въ Ирландіи съ Ричардомъ II, предки моей Эмиліи были тамъ королями. Я знаю объ этомъ отъ мистера Костигана, который, подобно вамъ, военный.
"Я тщетно пытался убѣдить мою милую маму, и доказать ей, что молодая леди безупречнаго характера и поведенія, одаренная совершенствомъ красоты и генія, и посвятившая силы одной изъ благороднѣйшихъ профессій, съ цѣлью поддержать свою семью, заслуживаетъ съ нашей стороны всяческой симпатіи и уваженія, а отнюдь не пренебреженія;-- моя бѣдная мама во власти предразсудковъ, передъ которыми моя логика пасуетъ. Она не хочетъ принять въ свои объятія дѣвушку, которая была бы для нея нѣжнѣйшей дочерью.
"Миссъ Костиганъ нѣсколькими годами старше меня, но это обстоятельство не можетъ служить помѣхой моей любви, ни повліять на ея продолжительность. Я чувствую, сэръ, что любовь, подобная моей, возможна только разъ въ жизни и что любовь эта вѣчная. Увидѣвъ ее, я впервые позналъ любовь, которая прекратится только съ моей смертью. Такъ рѣшила судьба, и, разъ полюбивъ, я былъ бы презреннымъ въ своихъ собственныхъ глазахъ и недостойнымъ имени джентльмена, если бы колебался отдаться моей страсти, пожертвовать всѣмъ моему чувству, и принести въ даръ женщинѣ, которая такъ нѣжно любитъ меня, мое сердце и мое состояніе.
"Я не хочу откладывать свадьбу съ моей Эмиліей,-- къ чему? Медлить, значило бы давать мѣсто недостойному сомнѣнію. Мое чувство къ Эмиліи неизмѣнно: она и только она всегда будетъ владѣть имъ. Къ чему же ждать? Прошу васъ, дорогой дядя, пріѣзжайте и уговорите мою милую маму; обращаюсь къ вамъ, какъ къ свѣтскому человѣку, qui mores hominum multorum viditet urbes, свободному отъ пустыхъ опасеній и предразсудковъ, которые волнуютъ леди, никогда не покидавшую своей деревни.
"Прошу васъ, пріѣзжайте немедленно. Я совершенно увѣренъ, что -- независимо отъ денежныхъ соображеній -- вы оцѣпите по достоинству мою Эмилію. Вашъ любящій племянникъ
Когда маіоръ окончилъ это посланіе, вся его фигура выражала такое бѣшенство и ужасъ, что хирургъ Глори нащупалъ въ карманѣ ланцетъ, который всегда носилъ съ собою, и подумалъ, что съ его уважаемымъ другомъ сейчасъ случится припадокъ. Въ самомъ дѣлѣ извѣстіе было сокрушительное. Глава Пенденнисовъ женится на актрисѣ, которая старше его десятью годами.-- "Мать испортила повѣсу,-- простоналъ маіоръ внутренно,-- своей проклятой сантиментальностью и романтической ерундой. Мой племянникъ женится на театральной королевѣ! Благодарю за угощеніе,-- да мнѣ прохода не будетъ отъ насмѣшекъ!" -- И онъ увидѣлъ, съ невыразимой мукой, что приходится отказаться отъ обѣда у лорда Стэйна въ Ричмондѣ, и провести ночь въ ужасномъ, тѣсномъ дилижансѣ, вмѣсто того чтобы развлекаться въ пріятнѣйшемъ и избранномъ обществѣ.
Покончивъ съ завтракомъ, онъ съ горестью написалъ отказы маркизу, графу, епископу и всѣмъ остальнымъ, и приказалъ слугѣ занять мѣсто въ дилижансѣ, съ твердымъ намѣреніемъ поставить издержки путешествія въ счетъ вдовы и молодого повѣсы, которому приходился дядей и опекуномъ.
ГЛАВА II.
Родословное древо и другія фамильныя дѣла.
Въ эпоху регентства Георга Великолѣпнаго проживалъ въ западной Англіи, въ мѣстечкѣ Клеврингѣ, джентльменъ по фамиліи Пенденнисъ. Нѣкоторые изъ старожиловъ помнили вывѣску съ этимъ именемъ и изображеніемъ позолоченныхъ ступки и пестика въ городѣ Батѣ, гдѣ мистеръ Пенденнисъ имѣлъ практику въ качествѣ доктора и аптекаря; причемъ не только посѣщалъ больныхъ джентльменовъ и леди въ самые интересные моменты ихъ жизни, но не брезговалъ налѣпить пластырь захворавшей фермершѣ, а также торговать зубными щетками, пудрой и издѣліями лондонской парфюмеріи.
А между тѣмъ, этотъ скромный аптекарь, продававшій случайному посѣтителю порошки или кусокъ душистаго виндзорскаго мыла, былъ джентльменъ съ хорошимъ образованіемъ, старинной фамиліи, не хуже любой въ Сомерсетѣ. Родословная Пенденнисовъ восходила къ эпохѣ друидовъ и Богъ знаетъ къ какимъ еще болѣе отдаленнымъ временамъ. Позднѣе они породнились съ норманами и со всѣми знатными фамиліями Валлиса и Британіи. Пенденнисъ учился въ университетѣ и могъ бы съ честью окончить курсъ, но на второй годъ его пребыванія въ Оксфордѣ, отецъ его умеръ несостоятельнымъ должникомъ, и бѣдному Пену пришлось взяться за аптекарскую стряпню. Онъ всегда презиралъ это занятіе, и только нужда, да настоянія дяди, брата матери, лондонскаго аптекаря неважной фамиліи, съ которой старикъ Пенденнисъ породнился путемъ неравнаго брака,-- заставили его взяться за ненавистную профессію.
Мистеръ Пенденнисъ обладалъ такими благородными и изящными манерами, что ея лордство, вдова сэра Пепина Рибстона изъ Кодлингбери, что въ Сомерсетѣ, избрала его домашнимъ врачемъ для своего многочисленнаго семейства. Когда мистеръ Рибстонъ, пріѣхавъ на Рождество домой изъ Итона, занемогалъ, обкушавшись домашними яствами, м-ръ Пенденнисъ лечилъ его весьма искусно и рачительно. Въ результатѣ онъ пріобрѣлъ расположеніе Кодлингберійской фамиліи и съ этого момента началось его благополучіе. Лучшее общество Бата приняло его подъ свое покровительство, въ особенности одобряли его и восхищались имъ дамы. Сначала прифрантилась его мизерная лавочка, потомъ онъ прекратилъ торговлю зубными щетками и парфюмеріей; потомъ и вовсе закрылъ лавку, оставивъ только кабинетъ для пріема больныхъ, и пригласивъ въ помощники очень изящнаго молодого человѣка, далѣе завелъ двухколесный фаэтончикъ, и, наконецъ, его бѣдная старая матушка, сидя у окна своей спальни, къ которому подкатывали ея кресло, имѣла счастіе видѣть своего возлюбленнаго Джона въ собственной каретѣ, правда въ одну лошадь, но настоящей каретѣ съ гербами Пенденнисовъ на дверцахъ.
-- Что сказалъ бы теперь Артуръ?-- говорила она, вспоминая о своемъ младшемъ сынѣ,-- Артуръ, Который ни разу не удосужился навѣстить моего дорогого Джонни во времена его бѣдности и борьбы.
-- Капитанъ Пенденнисъ съ своимъ полкомъ въ Индіи,-- замѣчалъ на это мистеръ Пенденнисъ,-- и притомъ мнѣ было бы очень пріятно, если бы вы не называли меня Джонни въ присутствіи молодого человѣка... въ присутствіи мистера Паркинса.
Наступилъ день, когда она перестала называть его какими бы то ни было ласкательными и нѣжными именами, и домъ его запустѣлъ и пріунылъ, когда умолкъ этотъ нѣжный, хотя по временамъ ворчливый голосъ. Онъ перенесъ свою спальню въ комнату, гдѣ столько лѣтъ копошилась почтенная старушка, и проводилъ ночи въ большой широкой кровати. Ему перевалило за сорокъ, когда это случилось,-- а было это еще до войны, до восшествія на престолъ Георга Великолѣпнаго. Дворянину нельзя же безъ родословной,-- и Пенденнисъ завелъ свою, въ красивой рамкѣ, подъ стекломъ, и повѣсилъ ее въ спальнѣ между двумя картинами, изображавшими: одна Кодлингберійскую усадьбу въ Сомерсетширѣ, другая -- коллегію св. Бонифація въ Оксфордѣ; гдѣ протекли быстролетные и счастливые дни его первой молодости.
Почти одновременно съ мистриссъ Пенденнисъ скончалась другая паціентка ея сына: добродѣтельная старушка леди Понтипуль, дочь Реджинальда, двѣнадцатаго графа Барикрисъ и, слѣдоватательно, прабабка нынѣшняго графа и вдова Джона, второго лорда Понтипуль, а также достопочтеннаго Іоны Уэльса изъ Армоэддонской капеллы въ Клифтонѣ. Въ послѣднія пять лѣтъ жизни ея милость держала при себѣ въ качествѣ компаньонки миссъ Елену Тистльвудъ, очень отдаленную родственницу вышепоименованнаго благороднаго дома Барикрисъ и дочь поручика Р. Тистльвуда, убитаго въ сраженіи при Копенгагенѣ. Миссъ Тистльвудъ нашла прибѣжище подъ кровомъ леди Понтипуль, а докторъ, посѣщавшій миледи, по крайней мѣрѣ, дважды въ день, не могъ не замѣтить ангельской кротости, съ какою молодая дѣвушка выносила брюзжанье своей старшей родственницы. И вотъ, когда имъ пришлось въ одно прекрасное утро провожать достопочтенные останки ея милости въ Батское Аббатство, гдѣ они и нынѣ покоятся, онъ смотрѣлъ на блѣдное милое личико миссъ Тистльвудъ и утверждался въ рѣшеніи, мысль о которомъ заставляла его пульсъ биться по меньшей мѣрѣ девяносто разъ въ секунду.
Онъ былъ старше ея на двадцать лѣтъ съ лишнимъ и отнюдь не отличался пламенной натурой. Быть можетъ, въ ранней молодости была и у него какая-нибудь страстишка, первая любовь, которую пришлось подавить,-- быть можетъ, и вообще эти первыя любви нужно давить и топить, какъ поступаютъ съ котятами,-- во всякомъ случаѣ, теперь, въ сорокъ три года, это былъ разсудительный, спокойный и плѣшивый человѣчекъ въ черныхъ чулкахъ. Спустя нѣсколько дней послѣ погребенія онъ явился къ миссъ Тистльвудъ, и пощупавъ ей пульсъ, удержалъ ея руку въ своей и спросилъ, гдѣ она намѣрена жить теперь, когда семья Понтипулей вступила во владѣніе наслѣдствомъ и вещи увернуты въ солому, упакованы въ корзины, заколочены въ ящики, обернуты въ рогожи и отправляются по назначенію подъ присмотромъ миссъ Елены,-- да, такъ что она намѣрена предпринять теперь?
Глаза ея наполнились слезами, и она отвѣчала, что сама не знаетъ. У нея есть небольшія средства. Старая леди оставила ей тысячу фунтовъ; она хотѣла бы устроиться куда-нибудь въ пансіонѣ или въ школѣ; но вообще она ничего не знаетъ.
Тогда Пенденнисъ, глядя на ея блѣдное лицо, и не выпуская ея холодной маленькой ручки, спросилъ ее, согласна-ли она пойти за него и жить съ нимъ? Онъ старъ въ сравненіи... въ сравненіи съ такой цвѣтущей молодой леди (Пенденнисъ принадлежалъ къ старой степенной школѣ любезныхъ джентльменовъ и аптекарей), -- но онъ хорошей фамиліи, и, смѣетъ надѣяться, хорошихъ правилъ и характера. Обстоятельства его тоже хороши и улучшаются съ каждымъ днемъ. Онъ одинъ одинешенекъ, нуждается въ кроткой и вѣрной подругѣ, и радъ будетъ посвятить ей жизнь... Словомъ, онъ произнесъ цѣлый маленькій спичъ, который сочинилъ еще утромъ въ постели, а редактировалъ и исправилъ въ каретѣ на пути къ молодой леди.
Кто знаетъ, если у него была какая-нибудь страстишка во время оно, то можетъ быть и она надѣялась на какую-нибудь другую партію, не на маленькаго человѣчка съ вставными зубами и ласковой улыбкой, который такъ деликатно объяснялся съ привратникомъ, такъ разсыпался въ любезностяхъ передъ горничной, и которымъ ея старая покровительница помыкала точно лакеемъ, -- да, можетъ быть, она избрала бы другого человѣка. Но она знала, что Пенденнисъ достойный, почтенный, разсудительный человѣкъ, зналъ, съ какой нѣжной заботливостью ухаживалъ онъ за своей матерью, -- и разговоръ ихъ кончился тѣмъ, что она, покраснѣвъ до ушей, сдѣлала Пенденнису низкій-пренизкій реверансъ и просила позволенія подумать о его любезномъ предложеніи.
Они обвѣнчались по окончаніи батскаго сезона и въ самый разгаръ Лондонскаго. Пенденнисъ заблаговременно, при посредствѣ своего пріятеля, тоже доктора, нанялъ квартиру въ Голль-Стритѣ, въ Кавендишъ-Скверѣ и отвезъ туда супругу въ коляскѣ парой; сводилъ ее въ театры, въ паркъ, въ Королевскую капеллу; показать ей важныхъ господъ, собирающихся на пріемѣ во дворцѣ, словомъ, доставилъ ей всевозможныя столичныя развлеченія. Онъ также оставилъ карточки у лорда Понтипуля, у графа Барикриса и у сэра Пепина и леди Рибстонъ, его первыхъ и добрѣйшихъ покровителей. Барикрисъ не обратилъ вниманія на карточку. Понтипуль заглянулъ къ нимъ, пришелъ въ восхищеніе отъ м-риссъ Пенденнисъ, и сказалъ, что леди Понтипуль непремѣнно нанесетъ ей визитъ. Послѣдняя, дѣйствительно, сдѣлала это пять недѣль спустя при посредствѣ Джона, ливрейнаго лакея, который принесъ ея карточку и приглашеніе на концертъ. Въ это время Пенденнисъ уже вернулся домой, и развозилъ микстуры и пилюли въ своей кареткѣ. Зато Рибстоны пригласили его и мистриссъ Пенденнисъ на обѣдъ, о которомъ м-ръ Пенденнисъ вспоминалъ до послѣдняго дня своей жизни.
Сдѣлаться джентльменомъ всегда было завѣтной мечтой Пенденниса. Для этого требуется немного времени и строгая экономія со стороны провинціальнаго доктора, доходы котораго не велики и сбереженія недостаточны для покупки земли и усадьбы. Но независимо отъ умѣренности и бережливости нашего друга, фортуна помогла ему достигнуть завѣтной цѣли. Ему удалось купить по очень сходной цѣнѣ небольшое имѣньице и домикъ въ упомянутомъ уже мѣстечкѣ Клеврингѣ. Удачная покупка пая въ одномъ предпріятіи, по разработкѣ мѣднаго рудника, увеличила его состояніе, у него хватило благоразумія продать свои акціи, пока рудникъ былъ еще въ полной славѣ. Въ концѣ концовъ онъ продалъ свою профессію въ Батѣ м-ру Паркинсу за кругленькую сумму чистыми денежками и ежегодную уплату въ теченіе извѣстнаго числа лѣтъ, послѣ чего совершенно забросилъ ступку и пестикъ.
Въ это время его сыну Артуру Пенденнису исполнилось восемь лѣтъ; мудрено-ли, что, оставивъ Ватъ въ такомъ юномъ возрастѣ, онъ почти совершенно забылъ о существованіи аптеки, въ которой его отецъ пачкалъ свои благородныя руки, составляя микстуры и порошки. Старикъ никогда не говорилъ, даже не упоминалъ объ аптекѣ; пользовался услугами мѣстнаго врача, пересталъ носить черные штаны и чулки; посѣщалъ ярмарки и съѣзды и носилъ зеленую куртку съ мѣдными пуговицами и штиблеты, точно и вѣкъ свой былъ англійскимъ помѣщикомъ. Онъ часто стоялъ у воротъ своей усадьбы, глядя на проѣзжающія мимо повозки и кареты и важно кивая кучерамъ и вощикамъ, снимавшимъ передъ нимъ шляпы. Онъ основалъ Клеврингскій клубъ и Общество снабженія бѣдныхъ супомъ и одѣялами. Онъ же добился того, что почтовая карета, ѣздившая прежде черезъ Кекльфильдъ, стала ѣздить на Клеврингъ. Къ церкви онъ также былъ усерденъ въ качествѣ прихожанина и члена приходскаго совѣта. Въ базарные дни, по вторникамъ, онъ переходилъ отъ навѣса къ навѣсу, разсматривалъ образчики овса, пробовалъ на губахъ пшеницу, критиковалъ скотъ и взвѣшивалъ на рукѣ гуся съ видомъ знатока; затѣмъ вершилъ сдѣлки съ фермерами въ "Клеврингскомъ Гербѣ", точно давнишній завсегдатай этого знаменитаго заведенія. Титулъ доктора, которымъ онъ-прежде гордился, теперь конфузилъ его; и тотъ, кто хотѣлъ угодить ему, величалъ его сквайромъ.
Богъ знаетъ откуда взялись портреты его предковъ, но только цѣлый рядъ ихъ висѣлъ въ отдѣланной дубомъ столовой доктора, который увѣрялъ, что они принадлежатъ кисти Лелисовъ и Ванъ-Дейковъ, а на вопросъ объ ихъ исторіи, отзывался глухо: "мои предки". Сынокъ его свято вѣрилъ въ ихъ существованіе, и Роджеръ Пенденнисъ, герой Азинкура, Артуръ Пенденнисъ, герой Ереси, генералъ Пенденнисъ, герой Бленгейма и Уденарда были въ глазахъ юнаго джентльмена такими же реальными и подлинными лицами, какъ -- кого бы привести въ примѣръ?-- какъ Робинзонъ Крузоэ, или Петеръ Вилькинсъ, или семь христіанскихъ витязей, о которыхъ онъ читалъ въ книжкахъ.
Доходы Пенденниса, не превышавшіе восьмисотъ фунтовъ въ годъ, не позволяли ему, даже при строжайшей экономіи и бережливости, водиться съ мѣстной знатью; но все же онъ знался съ приличными и порядочными людьми. Не будучи цвѣтомъ общества, они, по крайней мѣрѣ, позаимствовались благоуханіемъ отъ этого цвѣта. Они устраивали вечера раза два въ годъ, съѣзжались на нихъ за двѣнадцать миль; а кромѣ помѣщиковъ, Пенденнисы, сколько угодно и даже больше, чѣмъ угодно, могли пользоваться обществомъ городка Клевринга: такъ мистриссъ Пибусъ постоянно путалась въ кухонныя и хозяйственныя дѣла мистриссъ Пенденнисъ, а капитанъ Гландерсъ (50-го драгунскаго полка) вѣчно бродилъ по усадьбѣ, посвящая сквайра въ свои распри съ викаріемъ, съ почтмейстеромъ, съ достопочтеннымъ Ф. Ваншотомъ, начальникомъ Клеврингскаго училища, если тому случалось слишкомъ жестоко высѣчь сынка капитана Энгльси Гландерса,-- словомъ, со всей деревней. Такъ что Пенденнисъ и его жена частенько поздравляли себя съ тѣмъ, что ихъ усадьба Фэроксъ отстоитъ отъ Клевринга на цѣлую милю, иначе имъ не было бы отбоя отъ посѣтителей мужского и женскаго пола.
Имѣніе Фэроксъ граничило съ рѣчкой Брауль, по другую сторону которой тянулись поля и лѣса (то есть то, что осталось отъ нихъ) Клеврингъ-Парка, помѣстья сэра Фрэнсисъ Клевринга, баронета. Оно было запущено подъ пастбища, на которыхъ кормились овцы и рогатый скотъ, когда Пенденнисы переселились въ Фэроксъ. Барскій домъ стоялъ съ заколоченными ставнями: великолѣпный дворецъ изъ бѣлаго плитняка, съ огромными лѣстницами, статуями и портикомъ; изображеніе его можно видѣть въ "достопримѣчательностяхъ Англіи и Валлиса". Сэръ Ричардъ Клеврингъ, дѣдъ сэра Фрэнсиса, началъ раззореніе фамиліи постройкой дворца, его сынъ закончилъ раззореніе своей жизнью въ этомъ дворцѣ. Теперешній представитель фамиліи, сэръ Фрэнсисъ, скитался гдѣ-то за-границей. Не нашлось настолько богатаго человѣка, чтобы нанять этотъ домище, съ его пустынными комнатами, заплеснѣвѣлыми залами, мрачными галлереями, наводившими трепетъ на маленькаго Артура, который часто забирался сюда въ дѣтствѣ. Хорошъ былъ этотъ замокъ по вечерамъ, на закатѣ солнца, озаренный золотистымъ свѣтомъ, вмѣстѣ съ прилегающимъ къ нему паркомъ. Верхнія окна пылали такъ, что больно было смотрѣть; рѣчка бурливо струилась въ долинѣ, исчезая въ темномъ лѣсу, изъ-за котораго виднѣлись башни клеврингскаго аббатства, окрашенныя пурпуромъ заката. Фигуры маленькаго Артура и его матери бросали на траву длинныя голубыя тѣни; и ребенокъ, на котораго прекрасныя картины природы всегда производили глубокое впечатлѣніе (такъ какъ онъ унаслѣдовалъ чувствительность матери), тихонько повторялъ первыя строчки гимна: "Славны дѣла Твои, Всеблагій!.." -- къ великому утѣшенію мистриссъ Пенденнисъ. Обыкновенно эти прогулки заканчивались нѣжными поцѣлуями и объятіями, такъ какъ любовь и молитва были главнымъ содержаніемъ жизни этой доброй: женщины, и Пенденнисъ не разъ говаривалъ мнѣ впослѣдствіи, что онъ непремѣнно попадетъ въ рай, такъ какъ матушка будетъ тосковать, если не встрѣтится съ нимъ на томъ свѣтѣ.
Что касается Джона Пенденниса, отца семейства, то онъ пользовался величайшимъ авторитетомъ и распоряженія его исполнялись также неукоснительно, какъ приказы индійскихъ и персидскихъ царей. Шляпа его была всегда вычищена не хуже чѣмъ у кого бы то ни было въ британской имперіи. Обѣдъ подавался ежедневно въ одно и тоже время, минута въ минуту, и горе тому, кто вздумалъ бы запоздать, какъ это случалось иногда съ неисправимымъ шалунишкой Пеномъ. Для всего были опредѣленные часы: для чтенія молитвы, для писемъ, для посѣщенія скотнаго двора, псарни, птичника и гумна. Послѣ обѣда онъ всегда дремалъ съ газетой "Globe" на колѣняхъ, прикрывъ лицо желтымъ индійскимъ платкомъ (платки присылалъ изъ Индіи маіоръ Пенденнисъ, которому братъ, съ своей стороны, помогъ купить маіорскій чинъ, такъ что теперь они были добрыми друзьями). Изъ этого можно заключить, что онъ не особенно интересовался великолѣпнымъ видомъ, открывавшимся изъ оконъ его дома.
Вообще, онъ былъ не охотникъ до поэзіи и чувствительности. Мать и сынъ всегда затихали, когда мистеръ Пенденнисъ входилъ въ гостиную, съ газетой подъ мышкой... И пока маленькій Пенъ, свернувшись калачикомъ въ креслѣ, читалъ книги, какія только удавалось ему достать, сквайръ пробѣгалъ свои собственныя статейки въ "газетѣ Садовника" или въ торжественной тишинѣ игралъ въ пикетъ съ мистриссъ Пенденнисъ либо съ какимъ-нибудь сосѣдомъ.
Пенденнисъ всегда старался устроить такъ, чтобы одинъ изъ его большихъ обѣдовъ совпадалъ съ пріѣздомъ въ Фэроксъ маіора, который, по возвращеніи изъ Индіи и новаго и южнаго Валлиса, продалъ свой патентъ, сохранивъ половинный окладъ жалованья. "Мой братъ, маіоръ Пенденнисъ" былъ постоянной темой докторскихъ разговоровъ. Вся фамилія восхищалась "моимъ братомъ маіоромъ". Онъ являлся связующимъ звеномъ между ней и большимъ свѣтомъ Лондона. Онъ всегда привозилъ послѣднія новости о лондонской знати, отзываясь о ней съ чисто военнымъ почтеніемъ и декорумомъ. Онъ говорилъ: -- Милордъ Барикрисъ былъ такъ любезенъ, что пригласилъ меня на фазанью охоту,-- или:-- Милорду Стэйну угодно было почтить меня приглашеніемъ въ Стилобрунъ на Пасху, -- и вы можете быть увѣрены, что достойный мистеръ Пенденнисъ неукоснительно оповѣщалъ объ этихъ свѣтскихъ успѣхахъ моего братамаіора всѣхъ своихъ друзей и знакомыхъ. Они пріѣзжали за десять миль, засвидѣтельствовать почтеніе маіору, когда онъ навѣщалъ Фэроксъ; вообще его репутація свѣтскаго человѣка утвердилась во всемъ графствѣ. Прошелъ слухъ, будто онъ женился на миссъ Генкль изъ Лилибанка, дочери стараго атторнея Генкля, съ доходомъ, по меньшей мѣрѣ, въ полторы тысячи фунтовъ; но мой братъ-маіоръ опровергалъ это извѣстіе.
-- Пока я остаюсь холостякомъ, -- говорилъ онъ, -- никто не придаетъ значенія мой бѣдности. Я имѣю счастье жить въ обществѣ лицъ настолько высокопоставленныхъ, что нѣсколько сотъ или тысячъ фунтовъ разницы въ моихъ доходахъ не могутъ повліять на мнѣніе, которое этимъ лицамъ угодно было составить обо мнѣ. Миссъ Генкль, леди, безспорно достойная всяческаго уваженія, не обладаетъ ни фамиліей, ни манерами, которыя могли бы дать ей доступъ въ ту сферу, гдѣ я имѣю честь вращаться. Я умру старымъ холостякомъ, Джонъ; а вашъ, достойный другъ, миссъ Генкль, безъ сомнѣнія, найдетъ болѣе достойный предметъ своей привязанности, чѣмъ старый, никуда негодный солдатъ на половинномъ жалованьѣ.
Событія оправдали это предсказаніе; миссъ Генкль вышла за молодого французскаго дворянина, и живетъ теперь въ Лилибанкѣ, въ званіи баронессы Карамболь, отдѣлившись отъ своего невозможнаго барона вскорѣ послѣ свадьбы.
Маіоръ относился съ искренней привязанностью и уваженіемъ къ своей невѣсткѣ, отзываясь о ней, и совершенно справедливо, какъ объ одной изъ достойнѣйшихъ леди въ Англіи. Въ самомъ дѣлѣ, спокойная красота мистриссъ Пенденнисъ, ея природная доброта и кротость, простота и достоинство, свойственныя безусловно чистымъ и цѣломудреннымъ женщинамъ, вполнѣ оправдывали похвалы маіора. Я думаю, что меня не обвинятъ въ національныхъ предразсудкахъ, если я скажу, что благовоспитанная англійская леди -- самое совершенное существо на землѣ. У кого же еще вы найдете столько граціи и добродѣтели; столько вѣры и нѣжности; такую утонченность и цѣломудріе. Но подъ словомъ благовоспитанная леди я не подразумѣваю графинь и герцогинь. Онѣ могутъ быть очень высокаго положенія и оставаться самыми дюжинными леди. Но, я надѣюсь, что всякій, кто вращался въ свѣтѣ, можетъ указать въ числѣ своихъ знакомыхъ леди, чья ангельская натура внушаетъ почтеніе и восторгъ, въ чьемъ присутствіи самый грубый, самый необузданный человѣкъ смиряется и преклоняется, подчиняясь вліянію чистой души, не способной не только къ дурному поступку, но и къ дурному помышленію.
Счастье послало Артуру Пенденнису именно такую мать. Въ дѣтствѣ и юности мальчикъ считалъ ее почти ангеломъ, -- сверхъестественнымъ существомъ, воплощеніемъ мудрости, любви и красоты. На вечерахъ и концертахъ мистеръ Пенденнисъ являлся подъ ручку съ супругой, поглядывая на мѣстныхъ львовъ съ такимъ видомъ, какъ будто хотѣлъ сказать:-- Взгляните-ка, милордъ, можетъ кто-нибудь изъ васъ указать мнѣ женщину, подобную этой?-- Она выводила изъ себя мѣстныхъ леди, обладавшихъ втрое большими доходами и тѣмъ не менѣе принужденныхъ признать ея превосходство. Миссъ Пибусъ называла ее холодной и высокомѣрной; миссъ Пирсъ говорила, что она горда не въ мѣру; мистриссъ Викторъ, супруга доктора богословія, желала имѣть преимущество надъ нею, женой простого врача. Она же относилась съ полнымъ равнодушіемъ къ похваламъ и порицаніямъ. Повидимому, она вовсе не замѣчала удивленія или зависти, возбуждаемыхъ ея достоинствами, а спокойно дѣлала свое дѣло, молилась, любила семью, помогала сосѣдямъ и исполняла свои долгъ.
Какъ бы то ни было, даже женщина не можетъ быть безусловно совершенной. Такъ ужь рѣшила природа, посылающая намъ нравственные недостатки вмѣстѣ съ головными болями, болѣзнями и смертью, -- безъ чего устройство вселенной было бы одностороннимъ, и многія изъ лучшихъ качествъ человѣка не могли бы найти примѣненія. Какъ страданія создаютъ или вызываютъ наружу твердость и выносливость; затрудненія -- настойчивость; бѣдность -- энергію и изобрѣтательность; опасность -- мужество, такъ, съ другой стороны, и добродѣтели влекутъ за собой нѣкоторые пороки. мистриссъ Пенденнисъ тоже не была свободна отъ порока, того самаго, который открыли въ ней миссъ Пибусъ и миссъ Пирсъ, -- именно гордости, которая, впрочемъ, имѣла объектомъ не столько ее самое, сколько семью. Она говорила о мистерѣ Пенденнисѣ (безспорно достойномъ джентльменѣ, какихъ много, однако) съ благоговѣйнымъ почтеніемъ, точно онъ былъ папа Римскій, возсѣдающій на престолѣ, а она -- кардиналъ, колѣнопреклоненный передъ его святѣйшествомъ. Маіора она считала Баярдомъ между маіорами, а на сынка своего Артура просто молилась, тогда какъ неблагодарный юнецъ относился къ ея обожанію такъ же холодно, какъ статуя св. Петра къ поклонникамъ, лобызающимъ ея ноги.
Мы упомянули объ этомъ несчастномъ идолопоклонствѣ, потому что оно въ значительной степени послужило причиной неудачъ, обрушившихся на молодого джентльмена, героя нашего разсказа.
По словамъ школьныхъ товарищей Артура Пенденниса, онъ не отличался ни лѣностью, ни прилежаніемъ. Онъ учился сколько требовалось, но зато съ жадностью пожиралъ романы, стихи, драмы, какіе только могъ достать. Какимъ-то чудомъ онъ увертывался отъ розогъ: его ни разу не сѣкли. Когда ему случалось быть при деньгахъ, онъ не жалѣлъ ихъ на пирожки, которыми угощался самъ и угощалъ друзей; изъ десяти шиллинговъ, полученныхъ на мелкіе расходы, онъ ухитрялся истратить девять съ половиной въ одинъ день. Оставшись безъ денегъ, пользовался кредитомъ; когда же кредита не было, обходился безъ денегъ и, повидимому, нисколько не огорчался этимъ. Онъ не сморгнувъ, терпѣлъ колотушки за товарища, но самая пустая обида отъ друга выводила его изъ себя. Къ дракѣ онъ чувствовалъ отвращеніе, такъ же какъ къ лекарствамъ, греческой грамматикѣ и другимъ упражненіямъ, за которыя принимался только въ случаѣ крайности. Онъ рѣдко, а можетъ быть и вовсе не лгалъ, и никогда не обижалъ маленькихъ. Тѣхъ изъ учителей или старшихъ, которые относились къ нему хорошо, онъ любилъ съ ребяческимъ пыломъ. Директоръ школы говаривалъ иногда -- въ тѣхъ случаяхъ, когда герой нашъ не зналъ Горація или не умѣлъ справиться съ греческимъ упражненіемъ, -- что Артуръ Пенденнисъ позоръ для училища и каидидатъ на скамью подсудимыхъ, что онъ раззоритъ своего почтеннаго отца и сведетъ въ безвременную могилу свою матушку; но такъ какъ почтенный педагогъ обращался съ подобными же комплиментами ко всѣмъ почти ученикамъ (которые, однако, не сдѣлались мошенниками и ворами), то и маленькій Пенъ, сначала ужасно пугавшійся этихъ предсказаній, помаленько привыкъ къ нимъ. И точно, онъ не сводилъ въ безвременную могилу своихъ родителей и до сихъ поръ не учинилъ ничего, достойнаго ссылки или висѣлицы.
Старшіе воспитанники школы Цистеріанскихъ братьевъ, гдѣ обучался Пенъ, разрѣшали себѣ пользоваться привиллегіями зрѣлаго возраста, задолго до выхода изъ школы. Напримѣръ, многіе изъ нихъ курили сигары; иные даже начинали заливать за галстухъ. Одинъ изъ нихъ дрался на дуэли съ прапорщикомъ линейнаго полка изъ-за столкновенія въ театрѣ; другой держалъ лошадь и кабріолетъ въ Ковентгарденѣ и каждое воскресенье катался въ Гайдъ-Паркѣ, въ сопровожденіи грума въ ливреѣ съ гербами. Многіе изъ "старшихъ" заводили интрижки и показывали другъ другу стихотворенія въ честь своей возлюбленной или письма и пряди волосъ, полученныя отъ нихъ, но Пенъ, скромный и боязливый юноша, хотя и завидовалъ, но не подражалъ имъ. Онъ еще не заходилъ дальше теоріи, -- практика жизни оставалась ему совершенно незнакомой. Между прочимъ, нѣжныя маменьки и почтенные отцы,-- ужасно рано преподается теорія въ нашихъ общественныхъ школахъ! Четырнадцатилѣтпіе мальчуганы, у которыхъ краска бросается въ лицо въ присутствіи барыни и языкъ прилипаетъ къ гортани въ присутствіи барышень, ведутъ между собой такіе разговоры, что и опытную женщину бросило бы въ краску. Старикашкѣ Пену еще двѣнадцати лѣтъ не исполнилось, а онъ уже былъ просвѣщенъ во всѣхъ статьяхъ насчетъ нѣкоторыхъ вещей,-- и повѣрьте, сударыня, вашъ милый розовый сынишка является изъ школы въ отпускъ съ такими же основательными свѣдѣніями. Я не хочу сказать, что мальчикъ погибъ или утратилъ невинность, я утверждаю только, что недостатки тюремнаго воспитанія прививаются къ нему и мы съ своей стороны дѣлаемъ все для его порчи.
И вотъ, наконецъ, Пенъ облачился въ фракъ съ длинными фалдами, cauda virilis, и началъ пристально вглядываться въ зеркальце, не ростутъ-ли усы, какъ у его болѣе счастливыхъ товарищей, а его звонкій дискантъ, въ дѣтствѣ онъ очень мило распѣвалъ: "Край родной", "Мой милый пажъ", двѣ-три французскія пѣсенки, которымъ научила его мать и разныя баллады для забавы старшихъ учениковъ,-- превратился въ глубокій басъ, внезапно прорывавшійся визгливыми нотами, смѣшившими учителей и товарищей,-- ему исполнилось уже шестнадцать лѣтъ, когда внезапно его оторвали отъ школьныхъ занятій.
Это случилось утромъ, до большой перемѣны, всѣ уроки сошли благополучно для Пена, пока не дошло до греческаго перевода. Тутъ оказалось, что онъ ни въ зубъ толкнуть, хотя маленькій Тимминсъ, его протеже, подсказывалъ ему что было силъ. Когда Пенъ проврался разъ или два, грозный педагогъ обрушился на него.
-- Пенденнисъ, сэръ, -- сказалъ онъ,-- ваша лѣность неисправима и ваша тупость превышаетъ всякое вѣроятіе. Вы позоръ для школы, для вашей семьи и будете позоромъ для вашей родины. Если этотъ порокъ, сэръ, дѣйствительно есть мать всѣхъ пороковъ, какъ утверждаютъ моралисты (а я не сомнѣваюсь въ справедливости ихъ мнѣнія), то какія преступленія, какой развратъ гнѣздятся въ тебѣ, несчастный! Негодный болтунъ! Смѣшивать δε -- и, и δε -- но, въ шестнадцать лѣтъ,-- это не только глупость, невѣжество и несказанное тупоуміе, это -- преступленіе, гнусное преступленіе, сыновняя неблагодарность, которая бросаетъ меня въ дрожь. Мальчикъ, который не учитъ греческой грамматики, обманываетъ отца, тратящаго деньги на его образованіе. Мальчикъ, который обманываетъ отца, скоро начнетъ надувать и обкрадывать сосѣда. Человѣкъ, который обкрадываетъ сосѣда, попадетъ на висѣлицу. Но я не о немъ жалѣю (такъ какъ онъ заслужилъ свою участь); я жалѣю о его несчастныхъ родителяхъ, доведенныхъ до безвременной кончины его преступленіями, или, если они останутся живы, осужденныхъ на безотрадную, безутѣшную старость. Садитесь, сэръ, и помните, что въ слѣдующій разъ вы подвергнетесь серьезному наказанію. Кто тамъ смѣется? Какой негодный мальчишка осмѣливается смѣяться?-- прогремѣлъ въ заключеніе докторъ.
Дѣйствительно, пока онъ произносилъ эту рѣчь, позади его раздался смѣхъ. Ораторъ стоялъ спиной къ двери, когда въ классъ вошелъ джентльменъ, хорошо знакомый съ мѣстными порядками (маіоръ Артуръ и м-ръ Джонъ Пенденнисъ, оба учились въ этой школѣ) и спросилъ у ближайшаго ученика, гдѣ Пенденнисъ? Когда мальчикъ съ усмѣшкой указалъ на преступника, на котораго докторъ обрушивалъ громы своего справедливаго гнѣва, маіоръ Пенденнисъ не могъ удержаться отъ смѣха. Ему вспомнились старые годы, когда и онъ стоялъ на томъ же самомъ мѣстѣ, гдѣ теперь находился Пенъ-младшій, и выслушивалъ такія же точно рацеи отъ предшественника доктора. Моментально разнеслось извѣстіе, что пріѣхалъ дядя Пенденниса, и сотня молодыхъ лицъ, съ выраженіемъ не то испуга, не то смѣха, устремились на посѣтителя, а потомъ на грознаго доктора.
Маіоръ попросилъ ученика передать доктору карточку, на которой было написано: "Я долженъ взять А. П. домой; отецъ его опасно боленъ".
Получивъ карточку, докторъ прервалъ свою филиппику и остановился съ разинутымъ ртомъ. Сдержанный дотолѣ смѣхъ превратился въ общій хохотъ.-- "Молчать!" -- крикнулъ докторъ, топнувъ ногой.-- Пенъ узналъ своего избавителя; маіоръ сдѣлалъ ему знакъ и, собравъ свои книги, Пенъ подошелъ къ нему.
Докторъ взглянулъ на часы. Было двѣ минуты перваго.-- Мы займемся Ювеналомъ послѣ перемѣны,-- сказалъ онъ, кивая маіору; -- ученики поняли этотъ сигналъ, собрали книги и высыпали изъ класса.
Юный Пенъ догадался по лицу дяди, что дома случаюсь что-то чрезвычайное.-- Не случилось-ли чего-нибудь съ матушкой?-- спросилъ онъ, едва выговаривая слова отъ волненія и готовый залиться слезами.
-- Нѣтъ, ничего, -- отвѣчалъ маіоръ, -- но твой отецъ опасно боленъ. Собирайся скорѣй; я нанялъ почтовую карету, она дожидается у подъѣзда.
Пенъ побѣжалъ укладываться, а докторъ подошелъ къ своему бывшему ученику. Теперь это былъ совсѣмъ другой человѣкъ. Какъ замарашка въ извѣстный часъ превращалась изъ нарядной и пышной принцессы въ обыкновенную дѣвушку въ затрапезѣ, такъ, съ окончаніемъ урока, улетучивались грозное величіе и сокрушительный гнѣвъ почтеннаго педагога.
-- Надѣюсь, что серьезной опасности нѣтъ,-- сказалъ онъ.-- Жаль отрывать мальчика отъ занятія. Онъ хорошій малый, немножко съ лѣнцой, но благородный, честный юноша, хотя и не такъ силенъ въ синтаксисѣ, какъ бы мнѣ хотѣлось. Не завернете-ли ко мнѣ позавтракать? Жена будетъ очень рада.
Но маіоръ Пенденнисъ отклонилъ это предложеніе. Онъ сказалъ, что братъ его очень боленъ, что вчера съ нимъ случился ударъ и неизвѣстно, застанутъ-ли они его въ живыхъ.
-- Онъ вѣдь единственный сынъ, а?-- спросилъ докторъ.
-- Да,-- отвѣчалъ маіоръ.
-- А состояніе, кажется... э... кругленькое?-- скороговоркой сказалъ первый.
-- Гмъ... да, ничего, -- отвѣчалъ маіоръ.
Этимъ разговоръ и кончился. И Артуръ Пенденнисъ усѣлся съ дядей въ почтовую карету съ тѣмъ, чтобы никогда уже не возвращаться въ школу.
Когда карета проѣзжала черезъ Клеврингъ, конюхъ, стоявшій въ воротахъ "Клеврингскаго Герба", мигнулъ ямщику такъ значительно, точно хотѣлъ сказать, что все кончено. Жена садовника отворила ворота и пропустила пріѣзжихъ, молча покачивая головой. Всѣ шторы въ домѣ были спущены; старикъ-слуга встрѣтилъ пріѣзжихъ, блѣдный, какъ полотно. Артуръ тоже былъ блѣденъ, больше, впрочемъ, отъ страха, чѣмъ отъ жалости. Сколько бы ни таилось въ покойномъ любви и нѣжности, а онъ обожалъ свою жену, любилъ своего сына и души въ немъ не чаялъ,-- онъ никогда не позволялъ имъ прорываться наружу; а мальчикъ не могъ проникнуть сквозь эту холодную внѣшность. А между тѣмъ Артуръ былъ всегда гордостью и счастьемъ отца; его имя пытался произнести Джонъ Пенденнисъ, когда похолодѣвшая рука его судорожно сжимала руку жены, и слабый духъ прощался съ жизнью и свѣтомъ, готовясь перейти въ мрачную обитель смерти.
Маленькая дѣвочка, личико которой мелькнуло изъ-за шторы, когда экипажъ подъѣхалъ къ дому, отворила дверь наверху и, схвативъ за руку Артура, который остановился, чтобы поцѣловать ее, повела его къ матери. Старикъ Джонъ распахнулъ передъ маіоромъ дверь въ столовую. Въ комнатѣ было темно, шторы спущены, фамильные портреты Пенденнисовъ смутно выдѣлялись на стѣнахъ. Маіоръ выпилъ стаканъ вина. Бутылка была откупорена для сквайра четыре дня тому назадъ. Его шляпа, недавно вычищенная, лежала на столикѣ; газета, портфель, на мѣдной пластинкѣ котораго было выгравировано: "Джонъ Пенденнисъ, эсквайръ, Фэроксъ,-- дожидались хозяина. Докторъ и стряпчій изъ Клевринга, видѣвшіе какъ подъѣхалъ экипажъ, явились черезъ полчаса по пріѣздѣ маіора, по черной лѣстницѣ. Докторъ подробно описалъ болѣзнь и кончину м-ра Пенденниса, распространившись при этомъ о добродѣтеляхъ покойнаго и объ уваженіи, которымъ онъ пользовался среди сосѣдей, и о томъ, какую потерю понесла магистратура, мѣстный госпиталь и проч. Мистриссъ Пенденнисъ,-- прибавилъ онъ,-- переноситъ свою потерю съ удивительнымъ присутствіемъ духа, въ особенности съ тѣхъ поръ, какъ пріѣхалъ мистеръ Артуръ.-- Стряпчій остался обѣдать; съ маіоромъ Пенденнисомъ и толковалъ съ нимъ о дѣлахъ до самаго вечера. Маіоръ былъ душеприказчикомъ покойнаго и опекуномъ Артура вмѣстѣ съ м-ссъ Пенденнисъ. Все состояніе должно было остаться за ней, пока она не выйдетъ замужъ вторично, -- вещь, вполнѣ возможная для такой молодой и прекрасной леди,-- галантно замѣтилъ сэръ Тэтемъ.-- Предполагалось, что маіоръ сейчасъ же приметъ бразды правленія въ виду такого важнаго и печальнаго событія. Старый Джонъ торжественно проводилъ его въ спальню, а на слѣдующее утро принесъ ему ключъ отъ большихъ часовъ въ залѣ, объявивъ, что сквайръ всегда заводилъ ихъ по четвергамъ. Горничная мистриссъ Пенденнисъ сообщила маіору о здоровьѣ своей госпожи. Она подтвердила сообщеніе доктора о благодѣтельномъ вліяніи пріѣзда Артура на состояніе его матушки.
Не стоитъ говорить о томъ, что произошло между матерью и сыномъ. Лучше набросимъ покровъ на священныя проявленія материнской любви и нѣжности.
Въ моихъ глазахъ, материнская любовь святая тайна. Всякій видѣлъ и видитъ въ дѣйствительной жизни (и да возблагодаритъ онъ за это Всемогущаго) то, что въ римскихъ церквахъ является въ символическомъ изображеніи св. Дѣвы, съ грудью, источающей кровь. Не далѣе какъ третьяго дня я видѣлъ еврейку съ младенцемъ на рукахъ; лицо ея, обращенное къ ребенку, дышало такой ангельской нѣжностью, что, казалось, сіяніе окружаетъ ихъ обоихъ. Признаюсь, мнѣ хотѣлось стать передъ ней на колѣни и восхвалить въ ея лицѣ Божеское милосердіе, надѣлившее насъ материнскимъ инстинктомъ, который возникъ вмѣстѣ съ нашей расой и освящаетъ исторію человѣчества.
Что касается Артура Пенденниса, то онъ былъ потрясенъ зрѣлищемъ мертваго отца и, безъ сомнѣнія, глубоко и искренно сожалѣлъ о покойномъ. Но я не поручусь, что, оправившись отъ перваго впечатлѣнія, обнимая и утѣшая мать, обѣщая вѣчно любить ее,-- я не поручусь, чтобы въ это самое время сердце его не билось отъ тайнаго торжества. Вѣдь онъ теперь становился главой и повелителемъ. Онъ, Пенденнисъ, а окружающіе -- его слуги и служанки.
-- Вѣдь вы не отошлете меня, сказала маленькая Лаура, подбѣжавъ къ нему и взявъ его за руку,-- вы не отправите меня въ школу, не правда-ли, Артуръ?
Онъ поцѣловалъ ее и погладилъ по головкѣ. Нѣтъ, ее не отправятъ въ школу. Что до его возвращенія въ училище, то о немъ не могло быть и рѣчи. Онъ рѣшилъ, что этотъ періодъ его жизни законченъ. Среди общей скорби, когда тѣло еще лежало на постели, онъ уже мечталъ о томъ, что теперь для него наступаютъ постоянныя каникулы, что ему не нужно вставать утромъ по звонку, не придется выслушивать воркотню доктора,-- и сотни такихъ мечтаній и проектовъ бродили въ его головѣ. Какъ далеко залетаютъ наши мысли, и какъ быстро онѣ возникаютъ подъ вліяніемъ нашихъ желаній. Когда Артуръ отправился съ Лаурой черезъ кухню посмотрѣть псарню, птичникъ, всѣ слуги, собравшіеся въ кухнѣ съ своими друзьями, работники съ ихъ женами, Салли Поттеръ, привезшій почту въ Клеврингъ, мальчишки булочники, изъ Клевринга,-- всѣ эти почтенные люди, собравшіеся здѣсь по случаю горестнаго событія и утѣшавшіеся пивомъ,-- встали при его появленіи, отвѣшивая поклоны. Этого еще никогда не случалось до нынѣшняго пріѣзда и Пенъ тотчасъ сообразилъ въ чемъ дѣло, къ своему несказанному удовольствію. Кучеръ воскликнулъ: -- Господи!-- и прошепталъ:-- Какъ возмужалъ мистеръ Артуръ.-- Грумъ Томасъ, подносившій кружку къ губамъ, торопливо поставилъ ее на столъ, при появленіи барина. И баринъ оцѣнилъ этотъ знакъ подданства. Пенъ прошелъ черезъ кухню и осмотрѣлъ собакъ. Когда Флора ткнулась носомъ въ его сюртукъ, а Понто съ радостнымъ лаемъ, сталъ рваться съ цѣпи, Пенъ ласково погладилъ собакъ, промолвивъ самымъ снисходительнымъ тономъ:
-- Бѣдный Понто! бѣдная Флора.-- Затѣмъ онъ осмотрѣлъ Лауриныхъ куръ, свиней, огородъ, молочную, и можетъ быть покраснѣлъ немного, вспомнивъ послѣднія каникулы, когда онъ ограбилъ большую яблоню и былъ обруганъ ключницей за похищеніе сливокъ.
Джона Пенденниса, эсквайра, "извѣстнаго Батскаго врача, а впослѣдствіи выдающагося дѣятеля, снисходительнаго ландъ-лорда, члена многихъ благотворительныхъ и общественныхъ учрежденій" похоронили въ Клеврингскомъ аббатствѣ св. Маріи; по словамъ причетника, такихъ пышныхъ похоронъ не была видано въ аббатствѣ со времени погребенія сэра Рожера Клевринга. Мраморная плита, съ цитированной выше надписью, красуется въ церкви. На ней и по сейчасъ можно видѣть гербъ Пенденнисовъ: щитъ съ украшеніями, орла, смотрящаго на солнце, и девизъ "nеc tеnuі pennа". Докторъ Портманъ въ своей воскресной проповѣди съ большимъ тактомъ и чувствомъ упомянулъ о покойномъ, какъ о "нашемъ дорогомъ почившемъ другѣ", и Артуръ Пенденнисъ воцарился на его престолѣ.
ГЛАВА III,
въ которой Пенденнисъ оказывается очень молодымъ человѣкомъ.
Какъ мы уже говорили, Артуру исполнилось шестнадцать лѣтъ, когда онъ принялъ бразды правленія. Въ отношеніи внѣшности онъ представлялъ изъ себя здороваго парня, какъ выражались его друзья, и красавчика, по мнѣнію его мамы. Волосы у него были темно-каштановые, отливавшіе золотомъ на солнцѣ; лицо круглое, розовое, съ веснушками, и добродушнымъ выраженіемъ, усы рѣшительно напоминали красноватый пухъ. Вообще, не будучи красавцемъ, онъ обладалъ такой добродушной, открытой физіономіей и такъ весело поглядывалъ на васъ своими смѣющимися глазами, что не мудрено, если мистриссъ Пенденнисъ считала его гордостью страны. Въ періодъ времени отъ шестнадцати до восемнадцати-лѣтняго возраста онъ выросъ отъ пяти футовъ шести дюймовъ до пяти футовъ восьми дюймовъ, и на этомъ остановился. Но его мать изумлялась этому росту. Онъ былъ выше отца на три дюйма. Возможно-ли, чтобы человѣкъ могъ перерости на три дюйма мистера Пенденниса.
Разумѣется, онъ не вернулся въ училище. Школьная дисциплина была ему вовсе не по нутру и онъ гораздо лучше чувствовалъ себя дома. Вопросъ этотъ обсуждался на семейномъ совѣтѣ, и дядя стоялъ за возвращеніе въ школу. Директоръ писалъ, что, по его мнѣнію, Артуръ долженъ овладѣть греческой грамматикой, ради своей дальнѣйшей карьеры, но Пенъ очень искусно далъ понять матери, какое опасное мѣсто школа Сѣрыхъ Братьевъ, и какіе сорванцы мальчишки тамъ воспитываются, такъ что робкая женщина переполошилась ужасно и согласилась, что ему слѣдуетъ остаться дома.
Тогда маіоръ предложилъ пустить въ ходъ свое вліяніе у его королевскаго высочества главнокомандующаго, который относится къ нему, маіору, очень милостиво, и навѣрно не откажетъ дать Пену офицерскій патентъ въ гвардейской пѣхотѣ. Сердце Пена дрогнуло отъ радости: онъ бывалъ на ученьяхъ и парадахъ. Онъ видѣлъ Тома Риккетса, четвероклассника, надъ которымъ товарищи потѣшались изъ-за его тѣсной куртки и штановъ,-- онъ видѣлъ этого самого Риккетса въ малиновой курткѣ съ золотыми галунами, въ огромной медвѣжьей шапкѣ съ знаменемъ въ рукахъ. Томъ узналъ Артура и покровительственно кивнулъ ему головой;-- этотъ несчастный Томъ, котораго Артуръ не такъ давно свалилъ съ ногъ ловкимъ ударомъ въ поджилки, -- этотъ несчастный Томъ стоялъ теперь съ знаменемъ, окруженный штыками, трубачами, барабанщиками,-- и фамильярно бесѣдовалъ съ бородатыми воинами, украшенными ватерлооской медалью.
Но мистриссъ Елена Пенденнисъ, услыхавъ объ этомъ проектѣ, пришла въ несказанное волненіе и ужасъ. Она сказала, что "не желаетъ ссориться съ тѣми, кто придерживается противуположнаго мнѣнія, но, по ея мнѣнію, профессія военнаго -- не христіанская профессія. Мистеръ Пенденнисъ никогда, никогда не позволилъ бы своему сыну сдѣлаться солдатомъ. Онъ сдѣлаетъ ее несчастной, если рѣшится на это". Пенъ скорѣе бы рѣшился отрѣзать себѣ носъ и уши, чѣмъ сознательно сдѣлать свою мать несчастной, и потому немедленно отказался отъ своего проекта, пожертвовавъ матери своими воображаемыми эполетами и красной курткой.
Она рѣшила, что онъ великодушнѣйшее существо въ свѣтѣ. Но маіоръ Пенденнисъ, получивъ отказъ на свое предложеніе, написалъ вдовѣ коротенькое и довольно рѣзкое письмо, и подумалъ, что его племянникъ изрядный балбесъ.
Однако, онъ нѣсколько смягчился, когда, по обыкновенію, пріѣхалъ на Рождество въ Фэроксъ. Оказалось, что Пенъ сдѣлалъ большіе успѣхи. Онъ завелъ себѣ отличную кобылу и гарцовалъ на ней очень ловко и граціозно. Фехтовалъ мастерски и съ большимъ хладнокровіемъ, носилъ высокіе сапоги и серьезно подумывалъ о пунцовой курткѣ, которая, и по мнѣнію маменьки, должна была очень идти къ нему; хотя, разумѣется, мистриссъ Пенденнисъ изнывала отъ тоски во время его отлучекъ, и каждый день ожидала, что его принесутъ домой на носилкахъ.
Впрочемъ, эти развлеченія, хотя онъ и пользовался ими въ полной мѣрѣ, не отбили Пена отъ занятій. Онъ любилъ читать всякія книги, лишь бы онѣ не принадлежали къ числу школьныхъ учебниковъ. Только когда насильно совали головой въ источникъ знанія, онъ отказывалъ пить. Онъ проглотилъ всѣ книги, какія оказались дома, отъ "Театра" Пичбальда до "Коннозаводства" Уайта; обшарилъ всѣ сосѣднія библіотеки. Въ Клеврингѣ онъ нашелъ груду французскихъ романовъ и прочелъ ихъ съ упоеніемъ; по цѣлымъ часамъ онъ просиживалъ на верхней ступенькѣ лѣстницы въ библіотекѣ доктора Портмана, съ фоліантомъ на колѣняхъ, были-ли то Путешествія Гаклюйта, Левіафанъ Гоббса, Творенія Августина или поэмы Чосера. Онъ подружился съ викаріемъ, и отъ его преподобія заимствовалъ невинное пристрастіе къ хорошему портвейну, которое и сохранялъ всю жизнь. Что касается мистриссъ Портманъ, особы вовсе не ревнивой, хотя ея докторъ признавался ей въ любви къ мистриссъ Пенденнисъ, которую называлъ прекраснѣйшей леди во всемъ графствѣ, -- то она, бросая нѣжные взоры на Пена, примостившагося на верхушкѣ лѣстницы, жалѣла только объ одномъ, что ея дочка Минни слишкомъ стара для него,-- какъ оно и было въ дѣйствительности: миссъ Мира Портманъ была только двумя годами моложе матери Пена, а вѣсила столько же, сколько онъ и мистриссъ Пенденнисъ вмѣстѣ.
Можетъ быть, эти подробности покажутся вамъ пошлыми? Оглянитесь на свою собственную юность, другъ мой, и вспомните, что тогда было. Мнѣ такъ пріятно вспоминать о хорошо упитанномъ маломъ, смѣломъ и добродушномъ, любящемъ и мягкосердечномъ, глядѣвшемъ въ лицо міру добрыми, честными глазами. Какъ онъ былъ свѣтелъ тогда и какъ мы радовались ему. Какъ быстро проходитъ это время. Пока оно длится, мы не замѣчаемъ его, и только много лѣтъ спустя начинаемъ сознавать, какъ счастливо и привольно жилось тогда.
Мистеръ Смеркъ, помощникъ д-ра Портмана, былъ приглашенъ давать уроки молодому джентльмену. Смеркъ держалъ себя безукоризненно за чайнымъ столомъ, носилъ кокъ на своемъ прекрасномъ лбу и галстухъ, повязанный съ меланхолической граціей. Онъ былъ довольно силенъ въ классикахъ и математикѣ и обучалъ Пена всему, чему тотъ хотѣлъ обучиться,-- то есть очень немногому. Пенъ вскорѣ оцѣнилъ по достоинству своего наставника, который, пріѣзжая въ Фэроксъ верхомъ на пони, такъ нелѣпо выворачивалъ ноги и такъ потѣшно держался на сѣдлѣ, что для юноши, надѣленнаго юмористической жилкой, невозможно было уважать такого наѣздника. Онъ чуть не уморилъ Смерка, посадивъ его на свою кобылу и отправившись съ нимъ въ поле, гдѣ повстрѣчалась имъ охота (травилъ лису старый рьяный охотникъ, м-ръ Гордгедъ, изъ Демилингбира).-- Смеркъ верхомъ на кобылѣ Пена, Ревеккѣ (она была такъ названа по имени любимой героини Пена, дочери Исаака изъ Іорка въ "Айвенго") повергъ въ изумленіе собакъ, въ негодованіе охотника, наѣхавъ на свору и отдавивъ лапу одной изъ гончихъ, за что и выслушалъ отъ стараго спортсмена, краткую, но необычайно выразительную рѣчь, какихъ не приводилось ему слышать съ тѣхъ самыхъ поръ, какъ онъ упивался премудростью на школьной скамьѣ.
Смеркъ и его воспитанникъ вмѣстѣ читали древнихъ поэтовъ и справлялись съ ними довольно быстро, совсѣмъ не такъ, какъ въ Цистерціанской школѣ, гдѣ двигались по классической почвѣ шагъ за шагомъ, обнюхивая каждое слово и выкапывая каждый корень. Пенъ не любилъ останавливаться и заставлялъ своего наставника переводить затруднительныя мѣста, такимъ образомъ, они проглотили Иліаду и Одиссею, трагическихъ писателей и очаровательнаго, остроумнаго Аристофана, (котораго Пенъ призналъ величайшимъ изъ поэтовъ). Но онъ, такъ быстро прогалопировалъ по классической почвѣ, что впослѣдствіи забылъ все прочитанное, сохранивъ о классикахъ такое же смутное воспоминаніе, какъ членъ палаты депутатовъ, цитирующій при случаѣ древняго автора, или журналистъ, ссылающійся ради пущей важности на какого-нибудь грека.
Кромѣ древнихъ поэтовъ Пенъ, разумѣется, читалъ и смаковалъ англійскихъ. Смеркъ вздыхалъ и покачивалъ головой, когда рѣчь заходила о Байронѣ и Мурѣ. Но Пенъ былъ въ восторгѣ отъ огнепоклонниковъ и корсара, онъ выучилъ ихъ наизусть и часто бралъ за руки Лауру, говоря: -- Зюлейка, я не братъ тебѣ!-- такимъ трагическимъ тономъ, что малютка еще шире раскрывала свои и безъ того большіе глаза. Обыкновенно она сидѣла по вечерамъ съ шитьемъ подлѣ мистриссъ Пенденнисъ и слушала чтеніе Пена, не понимая ни словечка.
Онъ прочелъ матери Шекспира (которымъ она восхищалась врядъ-ли искренно), Байрона, Попа и своего любезнаго Лалла Рукъ -- всѣ они нравились ей одинаково. Но епископъ Геберъ, а въ особенности мистриссъ Гименсъ трогали ее до глубины души и она всегда закрывала лицо платкомъ, когда Пенъ читалъ этихъ авторовъ своимъ звонкимъ юношескимъ голосомъ. Годъ христіанина только что появился въ то время. Мать и сынъ съ благоговѣніемъ шептали другъ другу стихи гимновъ. Рѣдко, очень рѣдко случалось Пену слушать торжественную церковную музыку въ позднѣйшей жизни; но онъ всегда любилъ вспоминать о ней и о томъ времени, когда она поднимала его сердце, когда въ воскресный день онъ шелъ по полямъ, прислушиваясь къ звону церковныхъ колоколовъ, полный надежды и свободный отъ сомнѣній.
Въ этотъ періодъ своей жизни Пенъ дебютировалъ въ "Хроникѣ Графства" стихотвореніями, которыми былъ очень доволенъ. Стихотворенія, его за подписью "НЕП", носили заглавія: "Къ слезѣ", "Ватерлооская Годовщина", "Госпожѣ Каріадари, пѣвшей въ собраніи", "Варфоломеевская ночь" (грозный вызовъ папству и торжественное предостереженіе англійскому народу противъ эмансипаціи католиковъ) и т. п...-- всѣ эти мастерскія произведенія бѣдная мистриссъ Пенденнисъ хранила вмѣстѣ съ первыми чулками Пена, первымъ локономъ его волосъ и другими интересными реликвіями его дѣтства. Разъѣзжая по полямъ на своей Ревеккѣ или отправляясь въ мѣстный городокъ, который мы назовемъ хотя Четтрисомъ, онъ декламировалъ свои поэмы, одушевляемый чисто Байроновскимъ, какъ ему казалось, вдохновеніемъ.
Въ то время его геній носилъ характеръ мрачный и патетическій. Онъ преподнесъ матери трагедію, и хотя уже въ первомъ дѣйствіи успѣлъ умертвить шестнадцать человѣкъ, Елена такъ хохотала надъ этимъ превосходнымъ произведеніемъ, что авторъ изорвалъ его въ клочки и побросалъ ихъ въ печь. Тогда онъ принялся за эпическую поэму "Кортесъ, или завоеватель Мексики и дочь царя Инковъ".
Онъ началъ писать "Сенека или Роковая Ванна" и "Аріадна въ Наксосѣ" -- классическія пьесы съ хорами, строфами и антистрофами,: которыя приводили въ полное недоумѣніе мистриссъ Пенденнисъ, и "Исторію Іезуитовъ", въ которой жестоко доставалось знаменитому ордену. Его благонамѣренность радовала сердце матери. Онъ былъ рьяный, непоколебимый приверженецъ Англиканской церкви и короля; и во время выборовъ, когда сэръ Джимъ Бинфильдъ, представитель синихъ, выступилъ противъ лорда Трегавка, вига и защитника папистовъ, -- Артуръ Пенденнисъ, украшенный огромнымъ бантомъ, произведеніемъ его матери, красовался на Ревеккѣ, убранной голубыми лентами, подлѣ достопочтеннаго доктора Портмана, который, возсѣдая на своей сѣрой кобылкѣ Доли, ѣхалъ во главѣ клеврингскихъ избирателей голосовать за поборника протестантской церкви.
Въ этотъ день Пенъ произнесъ свою первую рѣчь, и, тоже, кажется, въ первый разъ въ жизни, выпилъ больше чѣмъ нужно было для его благополучія. Боже! какая сцена разыгралась въ Фэроксѣ, когда онъ вернулся поздно ночью. Какая поднялась суматоха, какая бѣготня, какъ засуетились слуги, зажигая фонари, хотя свѣтила полная луна, -- когда Пенъ появился верхомъ на конѣ въ сопровожденіи полдюжины избирателей, горланившихъ гимнъ торіевъ!
Онъ во что бы то ни стало хотѣлъ удержать ихъ и угостить виномъ -- "старой мадерой!-- самой лучшей мадерой!-- Джонъ, поди принеси мадеры",-- и Богъ знаетъ, что бы тутъ произошло, если бы не явилась мистриссъ Пенденнисъ въ бѣломъ капотѣ, съ свѣчей въ рукѣ. Ея прекрасное блѣдное лицо произвело такое впечатлѣніе на рьяныхъ поборниковъ торизма, что они схватились за шапки и поспѣшили отретироваться.
Независимо отъ этихъ развлеченій и занятій, была одна вещь, которую поэты называютъ главной усладой и отрадой юности, и которая глубоко волновала Пена; вы догадываетесь, сударыня, что я говорю о любви. Пенъ вздыхалъ тайкомъ и, подобно умирающему отъ любви пастушку Овидія, взывалъ отъ полноты душевно й: "Aura, veni". Какой же добропорядочный юноша не изнывалъ въ свое время по такой же воздушной любовницѣ.
Да, Пенъ ощутилъ потребность первой любви -- жгучей страсти -- объекта, на которомъ бы онъ могъ сосредоточить свои смутныя и сладкія мечты -- молодой леди, которой бы онъ могъ посвящать изліянія своей томной музы, вмѣсто воображаемыхъ Зюлеекъ. Онъ читалъ и перечитывалъ свои любимыя поэмы, взывалъ къ Alma Venus, утѣшительницѣ боговъ и людей, переводилъ Апокреона и соотвѣтственныя своему настроенію мѣста изъ Уоллера, Дройдена, Прайора и тому подобныхъ. Любовь была неистощимой темой разговоровъ между нимъ и Смеркомъ въ часы занятій. Недостойный педагогъ занималъ его сантиментальными бесѣдами вмѣсто лекцій математики и греческаго языка;-- потому что Смеркъ тоже былъ влюбленъ. Могъ-ли онъ избѣжать этого, находясь въ ежедневныхъ сношеніяхъ съ подобной женщиной? Смеркъ влюбился до безумія (если можно назвать безуміемъ нѣжное пламя, согрѣвавшее грудь мистера Смерка) въ мистриссъ Пенденнисъ. Почтенная леди, сидя за фортепьяно съ Лаурой, или сшивая фланелевыя куртки для бѣдныхъ, вообще предаваясь занятіямъ, сообразно спокойной рутинѣ ея благочестивой и безупречно христіанской жизни, не подозрѣвала, какая буря бушуетъ въ груди двухъ молодыхъ людей, занимавшихся на верху, въ библіотекѣ, Пена, сидѣвшаго надъ Гомеромъ, въ охотничьей курткѣ, положивъ локти на письменный столъ и запустивъ пальцы въ свои курчавые волосы, и достойнаго мистера Смерка. Они толковали объ Андромахѣ и Еленѣ. "Андромаха похожа на мою мать,-- говорилъ Пенъ, но Елена... клянусь Юпитеромъ, Смеркъ, я далъ бы отрубить себѣ носъ, лишь бы взглянуть на Елену",-- при этомъ онъ цитировалъ свои любимые стихи, которые читатель можетъ найти въ третьей пѣсни. Онъ рисовалъ ея портреты -- они и теперь еще цѣлы -- съ прямыми носами, огромными глазами и изящной подписью: "Arthur Pendennis delineavit et pinxit".
Мистеръ Смеркъ, разумѣется, оказывалъ предпочтеніе Андромахѣ. Вслѣдствіе этого онъ былъ необычайно ласковъ къ Пену. Онъ подарилъ ему своего Горація, Эльзевировское изданіе, которымъ восхищался молодой человѣкъ, и маленькую библію на греческомъ языкѣ, которую купила и подарила ему его собственная мама. Онъ купилъ Пену серебряный рейсфедеръ и предъявлялъ минимальныя требованія по части уроковъ. Казалось, онъ всегда былъ готовъ признаться Пену; да и признался однажды, что питаетъ страсть, нѣжную и пламенную страсть... Пенъ пожелалъ узнать подробнѣе о предметѣ этой страсти и сказалъ:-- Скажите же, дружище, хороша она собой? А глаза -- голубые или черные? Но помощникъ доктора Портмана испустилъ легкій вздохъ, закатилъ глаза въ потолокъ, и томнымъ голосомъ умолялъ Пена перемѣнить разговоръ. Бѣдный Смеркъ! Онъ пригласилъ Пена обѣдать къ себѣ на квартиру, которую нанималъ у мадамъ Фрибсби, модистки, въ Клеврингѣ, а когда однажды мистриссъ Пенденнисъ, застигнутая дождемъ во время поѣздки, удостоила его своимъ посѣщеніемъ, онъ тотчасъ же послалъ за сладкими пирожками. Софа, на которой она сидѣла, сдѣлалась священнымъ предметомъ въ его глазахъ, а въ стаканѣ, изъ котораго она пила, онъ держалъ съ этихъ поръ цвѣты.
Такъ какъ мистриссъ Пенденнисъ никогда не уставала слушать похвалы своему сыну, то, какъ вы можете себѣ представить, лукавый воспитатель не преминулъ воспользоваться этой благодарной темой для разговоровъ съ нею. Можетъ быть и скучновато было ему выслушивать разсказы о великодушіи Пена, о мужествѣ, которое онъ проявилъ въ битвѣ съ однимъ сквернымъ большимъ мальчишкой, о его остроуміи и изобрѣтательности, о его удивительныхъ успѣхахъ въ латинскомъ языкѣ, музыкѣ, верховой ѣздѣ и проч. и проч.-- но чего бы онъ не претерпѣлъ, лишь бы имѣть возможность разговаривать съ нею! а она,-- послѣ такихъ бесѣдъ она находила мистера Смерка очень милымъ и образованнымъ человѣкомъ. Что касается сына, то она еще не рѣшила, сдѣлается-ли онъ архіепископомъ Кантерберійскимъ или лордомъ канцлеромъ. Во всякомъ случаѣ, она не сомнѣвалась, что во всей Англіи не найдется равнаго ему.
Отличаясь скромными потребностями, она стала прикапливать для него деньги, можетъ быть, даже немножко скаредничать.
Конечно, во время ея траура не было пріемовъ въ Фэроскѣ. И серебряные колпаки для блюдъ, которыми такъ гордился покойный докторъ, украшенные гербомъ Пенденнисовъ, въ теченіе многихъ-многихъ лѣтъ не показывались на свѣтъ Божій изъ ящиковъ. Домашнее хозяйство сократилось, издержки уменьшились. Когда Пена не было дома, подавался очень скромный обѣдъ; и самъ онъ не разъ удивлялся и негодовалъ, почему испортилось Фэрокское пиво. Она урѣзывала свои расходы ради Пена. Въ самомъ дѣлѣ, кто выдумалъ, что женщины справедливы. Онѣ всегда жертвуютъ своими или чужими интересами ради любимаго человѣка.
Въ небольшомъ кружкѣ друзей вдовы не было ни одной женщины, которой Пенъ могъ бы подарить сокровища своего сердца. Многіе молодые люди въ его положеніи избираютъ предметомъ своей нѣжной страсти горничную Долли, или дѣлаютъ глазки дочери кузнеца, Полли. По мнѣнію Пена, Пенденнисъ не могъ унизиться до такой страсти. Онъ былъ слишкомъ гордъ для вульгарной интриги, а мысль объ обольщеніи, если бы и мелькнула въ его душѣ, возмутила бы ее, какъ всякое низкое и безчестное дѣло. Миссъ Мира Портманъ была слишкомъ стара, слишкомъ толста, и слишкомъ увлекалась Древней Исторіей Ролленя. Дѣвицы Бордбаксъ, дочери адмирала Бордбакса, надоѣдали Пену Лондонскими аріями. Три дочери капитана Гландерса (H. Р. 50-го драгунскаго) еще носили дѣтскіе переднички и грязные пунцовые бантики на косахъ. Не умѣя танцовать, молодой человѣкъ избѣгалъ вечеровъ въ Четтрисѣ, гдѣ могъ бы познакомиться съ представительницами прекраснаго пола. Словомъ, онъ не влюблялся, потому что не встрѣчалось предмета для любви. И вотъ нашъ юнецъ разъѣзжалъ въ поискахъ Дульцинеи, заглядывалъ въ коляски и кареты, катившіяся по дорогѣ, съ замирающимъ сердцемъ и тайной надеждой, что она окажется въ желтой почтовой каретѣ, грузно взбиравшейся на холмъ или въ числѣ трехъ барышень въ шляпкахъ, сидѣвшихъ на задней скамейкѣ фаэтона, которымъ правилъ толстый господинъ въ черномъ. Но въ почтовой каретѣ оказывалась сморщенная семидесятилѣтняя вдовица съ горничной, своей ровесницей. А три барышни въ шляпкахъ были ничуть не красивѣе придорожныхъ столбовъ. Что бы онъ ни дѣлалъ, куда бы ни мчался, волшебная принцесса, которую онъ долженъ былъ избавить и покорить, не являлась честному Пену.
Онъ не разговаривалъ съ матерью объ этомъ предметѣ. То былъ его завѣтный внутренній міръ. Чья пылкая, одаренная воображеніемъ душа не создавала для себя тайнаго завѣтнаго уголка. Не будемъ разрушать грезы нашихъ дѣтей своимъ грубымъ вмѣшательствомъ и непрошеннымъ любопытствомъ. Оставьте въ покоѣ вашего сына, сударыня, если судьба надѣлила его поэтической душой. Даже ваши превосходные совѣты могутъ оказаться иной разъ неумѣстными. У этого ребенка могутъ оказаться мысли слишкомъ глубокія даже для вашего возвышеннаго ума, мечты слишкомъ скромныя и стыдливыя, чтобы вынести ваше присутсівіе.
Елена Пенденнисъ чуткимъ материнскимъ сердцемъ угадывала тайны своего сына. Но она скрывала ихъ въ своемъ сердцѣ (если можно такъ выразиться) и не говорила о нихъ. Къ тому же она рѣшила, что Пенъ женится на маленькой Лаурѣ, которой исполнится восемнадцать лѣтъ, когда Пену будетъ двадцать шесть; къ тому времени онъ окончитъ курсъ наукъ, сдѣлаетъ блестящую карьеру и поселится въ Лондонѣ, удивляя столичное общество своей ученостью и краснорѣчіемъ въ залѣ суда, или, что еще лучше, водворится въ какомъ-нибудь мирномъ сельскомъ приходѣ, среди мальвъ и розъ, подлѣ старинной обвитой плющемъ церкви, въ которой будетъ произносить прекраснѣйшія проповѣди, какія только раздавались когда-нибудь съ церковной каѳедры.
Въ то время какъ эти смутныя стремленія бушевали въ честной груди Пена, случилось ему отправиться въ Четтрисъ,-- отвезти въ редакцію "Хроники Графства" великолѣпную и пламенную поэму для ближайшаго номера. Въ гостинницѣ Георга, гдѣ онъ, по обыкновенію, оставилъ лошадь, встрѣтился ему старый знакомый. Высокій черный шарабанъ съ красными колесами съ трескомъ въѣхалъ во дворъ гостинницы, гдѣ стоялъ Пенъ, бесѣдуя съ конюхомъ на счетъ Ревекки; и сидѣвшій въ немъ джентльменъ въ широкополой шляпѣ и просторномъ сюртукѣ окрикнулъ Пена покровительственнымъ тономъ:
-- Галло, Пенденнисъ, вы-ли это?
Пенъ не сразу узналъ своего бывшаго школьнаго товарища, мистера Фокера.
За одинъ годъ этотъ джентльменъ измѣнился до неузнаваемости. Юнецъ, котораго недавно еще сѣкли за лѣность и который тратилъ свои карманныя деньги на пирожки и леденцы, явился теперь передъ Пеномъ, что называется, "фертомъ". Въ ногахъ его лежалъ бульдогъ, а пунцовый шарфъ на шеѣ былъ заколотъ булавкой, изображавшей другого бульдога, золотого. На немъ былъ мохнатый жилетъ, увѣшанный золотыми цѣпочками, зеленый фракъ съ плетеными пуговицами и бѣлое пальто съ деревянными рѣзными пуговицами, изображавшими любопытныя охотничьи сцены. Молодой человѣкъ былъ необыкновенно авантаженъ въ этомъ нарядѣ, напоминая не то боксера en gоguette, не то кучера въ парадной ливреѣ.
-- Совсѣмъ оставилъ школу, Пенденнисъ?-- спросилъ мистеръ Фокеръ, вылѣзая изъ ландо и протягивая Пену палецъ.
-- Да, больше года,-- отвѣтилъ Пенъ.
-- Проклятая берлога,-- замѣтилъ мистеръ Фокеръ.-- Ненавижу ее. Ненавижу доктора; ненавижу его помощника Тоузера; ненавижу тамъ все. Неподходящее мѣсто для джентльмена.
-- Совсѣмъ неподходящее,-- подхватилъ Пенъ, тономъ глубокаго убѣжденія.
-- Ей Богу, сэръ, мнѣ до сихъ поръ снится иной разъ, что докторъ наступаетъ на меня,-- продолжалъ Фокеръ (Пенъ улыбнулся, вспомнивъ, что и у него бывали подобные сны).-- Чѣмъ насъ кормили... ей Богу, сэръ, не понимаю, какъ я могъ вынести такую мерзость. Паршивая баранина, говядина въ родѣ подошвы, пуддингъ по четвергамъ и воскресеньямъ,-- и какой пуддингъ,-- отрава! Взгляни на моего коренника, -- что, вѣдь шикарная скотинка? Привезъ меня прямо изъ Беймута. Девять миль въ сорокъ двѣ минуты. Не дурная ѣзда, сэръ?
-- Ты остановился въ Беймутѣ, Фокеръ?-- спросилъ Пенденнисъ.
-- Meня туда сплавили, -- отвѣчалъ тотъ, кивнувъ головой.
-- Тебя..., что?-- спросилъ Пенъ съ изумленіемъ. Фокеръ расхохотался, и сказалъ, что такой простофиля какъ Пенъ, разумѣется, не можетъ знать, что значить сплавить.
-- Я пріѣхалъ туда въ дилижансѣ изъ Оксбриджа. Понимаешь, дружище, репетиторъ сплавилъ меня и другихъ готовиться къ полугодичному экзамену. Этотъ экипажъ я держу пополамъ съ Спевинымъ. Вотъ я и подумалъ съѣздить въ театръ. Видалъ ты, какъ Роукинсъ пляшетъ волынку?-- и мистеръ Фокеръ принялся выдѣлывать на дворѣ пируэты этого популярнаго танца, оглядываясь, любуются-ли на него слуга и конюхъ.
Пенъ подумалъ, что не дурно бы было и ему сходить въ театръ. Ночи стояли лунныя, такъ что возвращаться домой будетъ свѣтло. И такъ, онъ принялъ приглашеніе Фокера отобѣдать съ нимъ вмѣстѣ, и оба пошли въ гостинницу, гдѣ мистеръ Фокеръ остановившись у буфета, попросилъ миссъ Реммеръ, хорошенькую дочь хозяина, приготовить ему стаканчикъ "его смѣси".
Пенъ и его семейство были извѣстны въ гостинницѣ Георга со времени своего поселенія въ графствѣ; мистеръ Пенденнисъ всегда останавливался здѣсь, когда ему случалось бывать въ городѣ. Хозяйка очень почтительно присѣла наслѣднику Фэрокса, замѣтила съ любезной улыбкой, что онъ удивительно выросъ и возмужалъ, освѣдомилась о здоровьѣ его родныхъ, о д-рѣ Портманѣ и другихъ Клеврингскихъ обывателяхъ,-- и на всѣ эти вопросы молодой человѣкъ отвѣчалъ очень снисходительно. Но его обращеніе съ мистеромъ и миссъ Реммеръ напомнило благосклонную любезность наслѣдника престола, который говоритъ съ подданными отца, отнюдь не имѣя въ мысляхъ, что эти bonnes gens его ровня.
Совершенно инымъ обращеніемъ отличался мистеръ Фокеръ. Онъ освѣдомился о насморкѣ мистера Реммера, пошутилъ съ его супругой, спросилъ миссъ Реммеръ, когда она согласится выйти за него замужъ, отпустилъ нѣсколько комплиментовъ миссъ Бреттъ, второй буфетчицѣ,-- и все это въ одну минуту, такъ мило и забавно, что всѣ эти люди покатились со смѣха; затѣмъ онъ проглотилъ стаканъ смѣси, приготовленной миссъ Реммеръ, и крякнулъ въ знакъ своего полнаго удовольствія.
-- Хлебни-ка и ты,-- сказалъ онъ Пену.-- Благоволите стаканчикъ сему юношѣ, да запишите въ счетъ вашего покорнѣйшаго слуги.
Бѣдный Пенъ, проглотивъ эту микстуру -- смѣсь джина, горькой и другихъ водокъ, которую его пріятель съ гордостью величалъ "Фокеровской", скорчилъ такую гримасу, что всѣ расхохотались. Глядя, какъ онъ отплевывался и откашливался, мистеръ Фокеръ замѣтилъ, что парнишка-то зеленъ, очень зеленъ, но онъ, Фокеръ, живо его отшлифуетъ. Послѣ этого они занялись обѣдомъ; Фокеръ заказалъ черепаховый супъ и дичь, и приказалъ хорошенько заморозить шампанское.
Затѣмъ и Фокеръ, и Пенъ направились по Верхней улицѣ; первый съ сигарой въ зубахъ, которую досталъ изъ ящика величиной съ чемоданъ. По дорогѣ онъ завернулъ къ мистеру Люису пополнить запасъ сигаръ, и побесѣдовалъ съ хозяиномъ, усѣвшись на прилавокъ; тамъ завернулъ въ фруктовую лавку полюбоваться на хорошенькую продавщицу; затѣмъ они прошли мимо редакціи "Хроники Графства", для которой у Пена имѣлся пакетъ съ стихами "Къ Тирсѣ"; по бѣдный Пенъ не рѣшился опустить его въ редакторскій ящикъ на глазахъ такого великолѣпнаго джентльмена, какъ мистеръ Фокеръ. Имъ; попадались на встрѣчу офицеры тяжелаго драгунскаго полка, постоянно квартировавшаго въ Четтрисѣ; Фокеръ останавливался и толковалъ съ ними о Беимутскихъ балахъ, и о томъ, какъ мила миссъ Броунъ и какая чертовски славная женщина мистриссъ Джонсъ. Тщетно Пенъ приводилъ себѣ на память, какимъ олухомъ считался Фокеръ; въ училищѣ, какъ онъ скверно читалъ, какъ былъ неопрятенъ, какъ славился своимъ тупоуміемъ и невѣжествомъ. Мистеръ Фокеръ и теперь былъ немного образованнѣе, чѣмъ въ школьные дни; а между тѣмъ Пенъ не безъ тайной гордости прогуливался съ молодымъ человѣкомъ, который держитъ кабріолетъ, болтаетъ съ офицерами и заказываетъ на обѣдъ черепаховый супъ и шампанское. Онъ съ почтительнымъ удивленіемъ слушалъ разсказы Фокера объ университетѣ, украшеніемъ коего былъ мистеръ Фокеръ,-- о гонкахъ, состязаніяхъ, пирушкахъ -- и его самого разбирала охота поступить въ такое веселое и пріятное мѣсто. Фермеръ Гернеттъ, жившій подлѣ Фэрокса, проѣзжалъ мимо нихъ, и поклонился Пену; послѣдній остановилъ его и просилъ передать матушкѣ, что онъ встрѣтилъ стараго товарища и останется обѣдать въ Четтрисѣ.
Продолжая свою прогулку, молодые люди подошли къ собору, гдѣ могли послушать церковную музыку (которая всегда производила на Пена сильное впечатлѣніе),-- впрочемъ, мистеръ Фокеръ завернулъ сюда не для музыки, а ради хорошенькихъ кормилицъ и нянекъ, гулявшихъ съ дѣтьми въ оградѣ. Тутъ оставались они до конца службы.
Докторъ Портманъ, оказавшійся въ числѣ небольшой кучки молящихся, вышелъ изъ церкви. Замѣтивъ Пена, онъ подошелъ къ нему, поздоровался и съ удивленіемъ взглянулъ на пріятеля Пена, пускавшаго обильные клубы дыма, которые легкими кольцами вились вокругъ почтенной физіономіи и широкополой шляпы доктора.
-- Мой школьный товарищъ, мистеръ Фокеръ,-- сказалъ Пенъ. Докторъ отвѣчалъ "гмъ", и покосился на сигару. Онъ былъ непрочь выкурить трубочку у себя въ кабинетѣ, но сигары были предметомъ неумолимой ненависти почтеннаго: джентльмена.
-- Я былъ здѣсь по дѣлу, по порученію епископа,-- сказалъ докторъ.-- Если хотите, Артуръ, поѣдемте вмѣстѣ домой.
-- Я... я обѣщалъ обѣдать съ моимъ другомъ,-- отвѣчалъ Пенъ.
-- Лучше бы вамъ ѣхать домой.
-- Его матушка знаетъ, что онъ останется,-- замѣтилъ мистеръ Фокеръ,-- не правда-ли, Пенъ?
-- Но это вовсе не доказываетъ, что ему не лучше вернуться домой,-- проворчать докторъ и съ достоинствомъ отошелъ отъ нихъ.
-- Старичина-то не долюбливаетъ табачниковъ, а?-- сказалъ Фокеръ.-- Э! кого я вижу? генералъ и Бингли, директоръ. Здорово, Косъ! здорово, Бингли!
-- Какъ поживаетъ мой достойный и любезный молодой другъ Фокеръ?-- спросилъ джентльменъ, котораго Фокеръ величалъ генераломъ, господинъ въ поношенномъ муидирѣ, съ выцвѣтшимъ воротникомъ и въ шляпѣ на бекрень.
-- Надѣюсь, что вы въ добромъ здоровьѣ, дорогой сэръ,-- сказалъ другой джентльменъ,-- и что Королевскій театръ будетъ почтенъ вашимъ присутствіемъ сегодня вечеромъ. Мы даемъ "Незнакомца" и я буду играть...
-- Терпѣть не могу васъ въ лосинахъ и ботфортахъ, Бингли,-- сказалъ юный мистеръ Фокеръ. Но на это генералъ замѣтилъ съ сильнымъ ирландскимъ акцентомъ.-- Но миссъ Фотрингэй понравится вамъ въ роли госпожи Галлеръ, не будь я Джекъ Костиганъ.
Пенъ съ величайшимъ интересомъ разсматривалъ этихъ субъектовъ. Онъ въ первый разъ въ жизни встрѣтился съ актерами. Оглянувшись, онъ замѣтилъ багровое лицо доктора Портмана, который посматривалъ на него черезъ плечо, очевидно, крайне недовольный новыми знакомцами Пена. Можетъ быть лучше ему было послушаться пастора и вернуться домой. Но кто же изъ насъ знаетъ свою судьбу.
ГЛАВА IV.
Мистриссъ Галлеръ.
Вернувшись въ гостинницу Георга, мистеръ Фокеръ и его гость усѣлись за обѣдъ. Самъ мистеръ Реймеръ принесъ имъ первое блюдо, съ такимъ почтительнымъ поклономъ, точно прислуживалъ лорду намѣстнику графства. Пенъ не могъ не проникнуться уваженіемъ къ гастрономическимъ талантамъ Фокера, когда послѣдній назвалъ шампанское дрянной шипучкой и лукаво подмигнулъ на портвейнъ. Портвейнъ, по его словамъ, былъ отмѣнный; объявивъ это, мистеръ Фокеръ прибавилъ, обращаясь къ слугамъ, что его на мякинѣ не проведутъ. Всѣхъ этихъ господъ онъ называлъ по именамъ и съ большимъ участіемъ освѣдомлялся объ ихъ семействахъ; когда же начали подъѣзжать Лондонскіе дилижансы, останавливавшіеся въ то время въ гостинницѣ Георга, мистеръ Фокеръ распахнулъ окно, окликнулъ кондукторовъ и кучеровъ тоже по именамъ, освѣдомился о здоровьѣ; ихъ родныхъ, и съ большимъ искусствомъ изобразилъ почтовый рожокъ, когда конюхъ Джемъ вытряхнулъ попоны и дилижансы весело покатили со двора.
-- Бутылочка хереса, бутылочка шипучки, бутылочка портвейна и чашка кофе,-- вѣдь не дурно, пепъ?-- сказалъ мистеръ Фокеръ, и когда всѣ эти прелести были прикончены; съ достаточнымъ количествомъ орѣховъ и фруктовъ, онъ объявилъ, что пора "ползти". Пенъ вскочилъ съ блестящими глазами и разрумянившимся лицомъ, и оба двинулись въ театръ, гдѣ взяли билетъ у старухи, дремавшей въ кассѣ.-- Мистриссъ Дрожикумъ, теща Бинглея, великолѣпна въ леди Макбетъ, -- шепнулъ Фокеръ своему спутнику. Онъ и съ ней былъ знакомъ.
Они могли бы выбрать какую угодно ложу, такъ какъ театръ оказался почти пустымъ, несмотря на "громадное стеченіе публики и электрическій взрывъ энтузіазма", о которыхъ оповѣщалъ Бингли въ своихъ афишахъ. Человѣкъ двѣнадцать торчали въ партеррѣ, небольшая кучка зрителей посвистывала и шумѣла въ галлереѣ, да съ дюжину посѣтителей, съ даровыми билетами, размѣстились въ ложахъ, гдѣ сидѣли и наши друзья. Поручики Роджерсъ и Поджерсъ и юный корнетъ Тидмусъ занимали отдѣльную ложу. Они переговаривались съ актерами, которые, повидимому, для нихъ только и играли, и которымъ они апплодировали, громко окликая ихъ по именамъ.
Директоръ Бингли, игравшій всѣ главныя комическія и трагическія роли за исключеніемъ тѣхъ случаевъ, когда скромность заставляла его уступать мѣсто лондонскимъ звѣздамъ, случайно наѣзжавшимъ въ Четтрисъ, былъ великолѣпенъ въ роли "Незнакомца". Онъ явился въ лосинахъ и ботфортахъ, составляющихъ почему-то неизбѣжную принадлежность костюма этого трагическаго лица на театральныхъ подмосткахъ, въ широкомъ плащѣ и касторовой шляпѣ съ чернымъ перомъ, въ родѣ тѣхъ, которыми украшаютъ погребальныя дроги, ниспадавшимъ на его разрумяненное старческое лицо и едва прикрывавшимъ огромный рыжій завитой парикъ. Онъ навьючилъ на себя лучшія драгоцѣнности изъ театральнаго гардероба, самыя крупныя и блестящія кольца, и въ томъ числѣ перстень съ большимъ поддѣльнымъ брилліантомъ, который онъ старательно выставлялъ изъ подъ плаща. Бингли только въ знакъ особой милости позволялъ младшимъ членамъ труппы надѣвать эту драгоцѣнность. Когда они хотѣли польстить ему, то спрашивали объ исторіи перстня. Театръ тоже имѣетъ свои историческіе брилліанты, какъ корона или знатныя фамиліи. Этотъ перстень принадлежалъ знаменитому актеру Джону Фредерику Куку, а ему достался отъ великаго Кина, который, пожалуй, заплатилъ за него шиллингъ. Бингли воображалъ, что блескъ этого клейнода способенъ ослѣпить весь міръ.
Онъ читалъ театральную книгу -- удивительную театральную книгу, которая и переплетена не такъ какъ всѣ прочія книги, и нарумянена и напудрена подобно герою или героинѣ, которые читаютъ ее,-- и читаютъ не такъ, какъ обыкновенные люди, а указывая пальцемъ на какое-нибудь мѣсто, поводя глазами на публику, затѣмъ устремляя взоръ и палецъ къ потолку, точно ожидаютъ какого-то особеннаго утѣшенія съ этого театральнаго неба, столь сходнаго съ настоящимъ.
Какъ только незнакомецъ увидѣлъ молодыхъ людей, онъ началъ играть для нихъ, бросая на нихъ торжественные взгляды изъ-за раззолоченнаго переплета, раскинувшись на скамьѣ и показывая свою руку, свой перстень и свои ботфорты. Онъ соображалъ, какое впечатлѣніе должны произвести на его жертвы эти роскошныя украшенія; онъ рѣшился обворожить ихъ, такъ какъ зналъ, что они заплатили за входъ, и уже видѣлъ ихъ семьи въ ложахъ своего театра.
Пока онъ лежитъ на скамьѣ, его слуга Фрэнсисъ толкуетъ о своемъ баринѣ.
-- Опять за книгой,-- говоритъ Фрэнсисъ,-- и такъ-то вотъ онъ коротаетъ время съ утра до вечера. Для него не существуетъ красоты въ природѣ,-- нѣтъ прелести въ жизни. Вотъ уже три года я не видалъ улыбки на его лицѣ (и безъ того кислая физіономія Бингли принимаетъ ужасно мрачное выраженіе при этихъ словахъ вѣрнаго слуги). Ничто не веселитъ его. О, если бы могъ онъ привязаться къ какому-нибудь существу, хотя бы къ животному,-- ибо человѣкъ долженъ любить кого-нибудь.
Тобіасъ (Голлъ) выходитъ изъ хижины.-- О какъ отрадно, послѣ семи безконечныхъ недѣль, вновь почувствовать теплые солнечные лучи. Благодарю, милосердное небо, за наслажденіе, которое ты посылаешь мнѣ!-- Онъ снимаетъ шляпу, обращаетъ взоры горѣ и молится. Незнакомецъ смотритъ на него пристально. Фрэнсисъ незнакомцу.-- Ничтожна доля земного счастья, дарованная этому старцу; а, между тѣмъ, какъ горячо онъ благодаритъ за нее небо.
Бингли.-- Потому что, не смотря на сѣдины, онъ младенецъ на помочахъ надежды. (Онъ бросаетъ пристальный взглядъ на Фокера, который какъ ни въ чемъ не бывало сосетъ набалдашникъ своей палки).--
Фрэнсисъ.-- Надежда-кормилица жизни.
Бингли.-- А колыбель ея -- могила.
Незнакомецъ произнесъ эти слова съ стономъ, напоминавшимъ хрипъ испорченнаго фагота, и метнулъ такой пронизывающій взглядъ на Пена, что бѣдный малый совсѣмъ сконфузился. Ему казалось, что весь театръ уставился на него, такъ что онъ опустилъ глаза. Всякій разъ, поднимая ихъ, онъ встрѣчался съ глазами Бингли. Въ теченіе всего дѣйствія антрепренеръ игралъ для него. У него камень съ плечъ свалился, когда дѣйствіе кончилось, и Фокеръ, застучавъ палкой, крикнулъ: "Браво, Бингли!"
-- Похлопай ему, Пенденнисъ, уважь: вѣдь ихняя братія это любитъ,-- сказалъ добродушный Фокеръ. Пенденнисъ засмѣялся и принялся хлопать изо всей мочи, какъ и драгуны, сидѣвшіе въ ложѣ насупротивъ.
Хижина Тобіаса и незнакомецъ съ его ботфортами смѣнились комнатой въ замкѣ Винтергенъ, гдѣ суетились двое слугъ, разставляя столы и стулья.
-- Это Гиксъ и миссъ Тэктуайтъ, -- шепнулъ Фокеръ.-- Хорошенькая дѣвочка, не правда-ли, Пенденнисъ? Смотри, смотри... урр... браво! вотъ Фотрингэй!
Въ партерѣ застучали и замахали зонтиками; залпъ апплодисментовъ раздался съ галлереи; драгунскіе офицеры и Фокеръ захлопали въ ладоши, какъ бѣшеные; можно было подумать, что театръ полонъ, такъ оглушительно гремѣли рукоплесканія. Изъ-за кулисы выглянула красная рожа и взъерошенные усы маіора Костигана. Пенъ широко раскрылъ глаза, когда мистриссъ Галлеръ появилась на сценѣ съ опущенными глазами, но, услыхавъ апилодпементы, обвела взглядомъ театръ и привѣтствовала публику величественнымъ реверансомъ. Еще оглушительнѣе загремѣли апплодисменты, еще сильнѣе замахали зонтики; и на этотъ разъ Пенъ, воспламененный виномъ и энтузіазмомъ, кричалъ "браво" и хлопалъ въ ладоши громче всѣхъ. Мистриссъ Галлеръ увидѣла его, какъ и всѣ остальные, а старичекъ маіоръ Боусъ, первая скрипка оркестра (который въ этотъ вечеръ значительно усилился, благодаря благосклонной снисходительности полковника Сваллотля, приславшаго своихъ музыкантовъ), выглянулъ изъ-за своего пюпитра, подлѣ котораго стоялъ его костыль, и усмѣхнулся восторгу юноши.
Тѣ, кто видѣлъ миссъ Фотрингэй только позднѣе, послѣ ея замужества и вступленія въ Лондонскій свѣтъ, не въ силахъ себѣ представить, какъ хороша она была въ то время, когда нашъ другъ Пенъ увидѣлъ ее. Высокая, статная, она была въ полномъ расцвѣтѣ красоты въ двадцать шесть лѣтъ, такъ какъ ей было двадцать шесть, а не девятнадцать, какъ она увѣряла. Роскошные черные волосы обрамляли ея прекрасный лобъ и спускались тяжелыми блестящими прядями на шею и плечи, какъ у Луврской Венеры -- утѣхи боговъ и смертныхъ. Глаза ея смотрѣли на васъ изъ подъ чудныхъ рѣсницъ съ выраженіемъ неизъяснимой таинственной нѣги. Казалось, любовь и геній выглядывали изъ нихъ и скромно прятались, стыдясь явиться на показъ. Такое высокое чело могло быть только у женщины изъ ряда вонъ выходящаго ума. Она никогда не смѣялась (губы у нея были не совсѣмъ хороши), но какая нѣжная, сладостная улыбка играла у ея губъ и ямочекъ на щекахъ и подбородкѣ. Носъ ея былъ свыше всякаго описанія. Уши точно перламутровыя раковинки, такъ что серьги (лучшая изъ театральныхъ драгоцѣнностей) только портили ихъ. Она была въ длинномъ черномъ платьѣ со шлейфомъ, которымъ она управляла съ изумительной граціей; изъ подъ его складокъ выглядывала иногда туфля, довольно большая туфля, надо правду сказать, но Пену она показалась очаровательнѣе башмачковъ Золушки. Но всего обворожительнѣе въ этомъ дивномъ созданіи были руки. Руки бросались вамъ въ глаза, съ какой бы стороны вы ни взглянули на нее. Онѣ, если можно такъ выразится, обнимали ее. Когда она съ грустью прижимала ихъ къ сердцу, или ломала въ тоскѣ, или поднимала съ повелительнымъ жестомъ, когда, въ порывѣ веселья, онѣ колебались и рѣяли передъ ея личикомъ, подобно -- съ чѣмъ бы сравнить?-- подобно бѣлоснѣжнымъ голубкамъ передъ колесницей Венеры,-- тогда, казалось, она манила, отталкивала,-- умоляла, обнимала своихъ поклонниковъ,-- не одного какого-нибудь, такъ какъ отъ этого предохраняли ее собственная добродѣтель и храбрость отца, шпага котораго всегда была на готовѣ въ защиту дочери -- но весь театръ; и весь театръ, какъ очарованный, рвался къ ней, когда она обращалась къ зрителямъ.
Такъ простояла она съ минуту -- въ полномъ блескѣ красоты -- и Пенъ впился въ нее глазами.
-- Что, братъ, хороша! съ ногъ сшибательная дѣвка!-- спросилъ мистеръ Фокеръ.
-- Тсс... она говоритъ,-- отвѣчалъ Пенъ.
Она начала свою рѣчь бархатнымъ голосомъ. Читавшіе "Незнакомца" знаютъ, что рѣчи дѣйствующихъ лицъ въ этой пьесѣ не отличаются ни здравымъ смысломъ, ни оригинальностью наблюденій, ни поэтической прелестью.
Никто никогда такъ не говоритъ. Приходится сталкиваться съ дураками; но, къ счастью, они не изъясняются такимъ возвышеннымъ слогомъ. Рѣчи Незнакомца такая же фальшъ, какъ книга, которую онъ читаетъ, какъ волосы на его головѣ; какъ скамья, на которой онъ сидитъ; какъ брилліантъ, сверкающій на его мизинцѣ; но подъ этой билибердой пробивается струя истинной любви, материнской нѣжности и всепрощенія, которая всегда найдетъ откликъ въ сердцахъ слушателей. Съ какой подавленной скорбью, съ какимъ страстнымъ пафосомъ исполняла свою роль мистриссъ Галлеръ. Сначала, въ качествѣ ключницы графа Винтергена, она приготовляется къ пріѣзду его сіятельства, и съ холодной агоніей отчаянія отдаетъ распоряженія насчетъ постелей, обѣда и проч. Но когда она отдѣлалась, наконецъ, отъ тупоумныхъ слугъ, и дала волю своимъ чувствамъ передъ партеромъ и театромъ, каждому изъ зрителей казалось, будто она рыдаетъ, и жалуется, и изливаетъ свою скорбь на его груди. Крошка Боусъ, скрипачъ (на котораго она, повидимому, не обращала ни малѣйшаго вниманія, хотя онъ слѣдилъ за ней во всѣ глаза) подпрыгивалъ, ерзалъ, кивалъ, моргалъ, -- когда же она дошла до знаменитаго:-- У меня былъ Вильямъ.. что, если онъ живъ... о, если бы онъ былъ живъ... А его малютка сестра!.. Зачѣмъ, воображеніе, зачѣмъ ты такъ терзаешь меня?.. Зачѣмъ представляешь мнѣ моихъ дѣтей, изнемогающихъ отъ болѣзни и зовущихъ свою ма... ма... машу?...-- когда она дошла до этого мѣста, крошка Боусъ заоралъ "браво" и уткнулся лицомъ въ голубой бумажный платокъ.
Весь театръ былъ тронутъ. Фокеръ, вытащивъ изъ кармана огромный желтый шелковый платокъ, плакалъ горькими слезами. Пенъ былъ слишкомъ возбужденъ, чтобы плакать. Онъ слѣдилъ за актрисой, какъ очарованный, и когда она вышла за кулисы,-- ему показалось, что въ театрѣ потемнѣло; огни и красные муидиры офицеровъ запрыгали передъ его глазами. Онъ нашелъ ее за боковой кулисой, гдѣ она дожидалась выхода на сцену, отдавъ шаль отцу. Когда совершилось примиреніе, и она бросилась на шею маіора Бингли, а дѣти уцѣпились за ея платье, остальные же -- графиня (мистриссъ Бингли), баронъ Штейнфортъ (эту роль съ большимъ талантомъ и одушевленіемъ исполнилъ мистеръ Гербетсъ) и другія дѣйствующія лица столпились вокругъ нихъ, воспламененные глаза Пена видѣли только Фотрингэй, одну Фотрингэй. Занавѣсъ опустился,-- и точно гробовая доска захлопнулась передъ нимъ. Онъ не слышалъ ни слова изъ рѣчи Бингли, который вышелъ объявить о слѣдующемъ представленіи и по обыкновенію принялъ на свой счетъ бурные апплодисменты. Пенъ даже не разобралъ, что весь театръ вызываетъ миссъ Фотрингэй, какъ и самъ антрепренеръ, повидимому, приписывавшій себѣ весь успѣхъ пьесы. Наконецъ, онъ понялъ, скорчилъ гримасу и исчезъ за кулисой, откуда явился снова, ведя подъ руку мистриссъ Галлеръ. Какъ хороша она была въ эту минуту. Волосы ея распустились по плечамъ, офицеры осыпали ее цвѣтами. Она прижала ихъ къ сердцу, откинула волосы и улыбнулась зрителямъ. Глаза ея встрѣтились съ глазами Пена. Занавѣсъ упалъ и она исчезла. Ни единой нотки не слыхалъ онъ изъ увертюры, исполняемой музыкантами драгунскаго полка, съ милостиваго разрѣшенія полковника Сваллотля.
-- Съ ногъ сшибательная дѣвка, правда?-- спросилъ мистеръ Фокеръ.
Пенъ не разобралъ его словъ и отвѣчалъ какую-то ерунду. Онъ не могъ передать другому того, что чувствовалъ; онъ не могъ говорить съ кѣмъ бы то ни было. Впрочемъ, онъ и себѣ самому не могъ бы уяснить своихъ чувствъ; это было что-то ошеломляющее, безумное и сладостное, горячки дикаго восторга и безотчетнаго стремленія.
Роукинсъ и миссъ Тэктуайтъ пустились отплясывать волынку, и Фокеръ восхищался балетомъ съ такимъ же увлеченіемъ, какъ за минуту передъ тѣмъ разливался въ слезахъ надъ драмой. Пенъ не обращалъ вниманія на танецъ, почти не смотрѣлъ на него, онъ замѣтилъ только, что эта женщина играла съ нею въ первой сценѣ. Туманъ заволакивалъ его глаза. По окончаніи танца, онъ взглянулъ на часы и сказалъ, что ему пора домой.
-- Постой, подожди, посмотримъ "Разбойника",-- сказалъ Фокеръ,-- Бингли великолѣпенъ въ этой пьесѣ; онъ будетъ въ красныхъ штанахъ и понесетъ мистриссъ Бингли черезъ водопадъ по бревну,-- только она слишкомъ тяжела для него. Увидишь, какая потѣха!
Пенъ взглянулъ на афишу, въ тайной надеждѣ встрѣтить имя миссъ Фотрингэй въ числѣ актеровъ слѣдующей пьесы, но такого имени не оказалось. Нужно уходить, -- сказалъ онъ, -- до дома не близкій путь; пожалъ руку Фокеру, хотѣлъ еще что-то сказать и не могъ. Онъ вышелъ изъ театра и направился куда глаза глядятъ. Онъ и самъ не зналъ, сколько времени шатался такимъ образомъ. Потомъ вернулся въ гостинницу и поѣхалъ домой. На клеврингской колокольнѣ пробило часъ, когда онъ въѣхалъ во дворъ Фэрокса. Хозяйка дома, кажется, еще не ложилась, но она только слышала изъ своей комнаты, какъ онъ кинулся въ постель, бросивъ платье, куда попало.
Пенъ еще не страдалъ безсонницей и потому заснулъ какъ убитый, почти мгновенно. Даже въ преклонные годы, когда заботы и тревоги гонятъ сонъ отъ глазъ человѣка, онъ, все-таки, вслѣдствіе-ли привычки, или усталости, или усилія воли, засыпаетъ сначала сномъ праведника, и такимъ образомъ отнимаетъ часокъ-другой у заботы. Но вскорѣ она наклоняется надъ нимъ и трясетъ его за плечо, говоря: "Вставай, любезный, довольно прохлаждаться; проснись-ка, да потолкуемъ". И ему приходится возиться съ ней въ темную ночь. Что бы ни случилось съ бѣднымъ Пеномъ впослѣдствіи, онъ еще не дошелъ до такого состоянія; онъ заснулъ какъ убитый и проснулся утромъ, когда вороны начали каркать въ рощѣ передъ окнами его спальни. И въ ту самую минуту, когда онъ открылъ глаза, образъ возлюбленной возникъ въ его душѣ и чей-то голосъ шепнулъ ему: "Милый, ты крѣпко спалъ и я не хотѣла тревожить твой сонъ; но я стояла все время у твоего изголовья и не хочу разстаться съ тобой. Я -- любовь. Я приношу съ собой горячку и страсть; дикое стремленіе, безумное желаніе; неутомимую тоску и тревогу. Я давно уже слышала, какъ ты зовешь меня,-- и вотъ, явилась".
Испугался-ли Пенъ этого призыва? Нѣтъ. Онъ не зналъ, что случится, но теперь онъ былъ упоенъ безумнымъ восторгомъ. И какъ три года назадъ, когда онъ перешелъ въ пятый классъ, и отецъ подарилъ ему золотые часы, мальчикъ клалъ ихъ подъ подушку, и чистилъ и вытиралъ ихъ потихонько, и уходилъ въ уголокъ, чтобы послушать ихъ тиканье,-- такъ теперь молодой человѣкъ утѣшался своей новой игрушкой, новой страстью, прислушивался какъ она бьется въ его груди, съ нею ложился въ постель и на нее любовался въ минуту пробужденія.-- Между прочимъ, первые часы Пена оказались совершенной дрянью, красивой только на видъ; шли прескверно и то и дѣло портились. Такъ что въ концѣ концовъ онъ бросилъ ихъ въ комодъ, гдѣ они и валялись, пока онъ не вытащилъ ихъ, чтобы обмѣнять на другіе, получше.
Пенъ чувствовалъ себя старше на нѣсколько лѣтъ. Теперь не оставалось никакого сомнѣнія, онъ былъ влюбленъ, какъ лучшій герой лучшаго романа, какой ему когда-либо случалось читать. Онъ внушительнымъ тономъ велѣлъ Джону подать воды для бритья; разрядился въ пухъ и прахъ, торжественно сошелъ къ завтраку и очень милостиво поздоровался съ Лаурой, которая уже давно от; бренчала урокъ музыки. Послѣ этого, какъ онъ прочелъ молитву (не понимая въ ней ни словечка),: она подивилась его пышному виду и спросила, что онъ видѣлъ вчера въ театрѣ?
Пенъ засмѣялся и не захотѣлъ сказать Лаурѣ, что онъ видѣлъ. Да и лучше было ей не знать объ этомъ.
Тогда она спросила, зачѣмъ онъ надѣлъ свой шикарный новый жилетъ и прикололъ лучшую булавку.
Пенъ покраснѣлъ и сказалъ матери, что его школьный товарищъ, съ которымъ онъ обѣдалъ вчера, занимается въ Беймутѣ подъ руководствомъ очень ученаго преподавателя; и такъ какъ онъ, Пенъ, тоже собирается поступить въ университетъ, а въ Беймутѣ есть нѣсколько молодыхъ людей, занимающихся науками,-- то онъ намѣренъ съѣздить туда, чтобы... чтобы ознакомиться съ ихъ курсомъ.
Личико Лауры вытянулось. Елена Пенденнисъ пристально взглянула на сына. Смутное безпокойство и страхъ, мучившіе ее съ того момента, какъ фермеръ Гернетъ привезъ извѣстіе, что Пенъ не будетъ къ обѣду, теперь усилилось. Артуръ выдержалъ ея взглядъ. Она попыталась утѣшиться, отогнать страхъ. Сынъ никогда не обманывалъ ее. Въ теченіе всего завтрака Пенъ держалъ себя необыкновенно величественно; потомъ простился съ матерью и съ Лаурой и вскорѣ онѣ услыхали топотъ его лошади. Сначала онъ ѣхалъ тихонько, но, отъѣхавъ на такое разстояніе, при которомъ топотъ не могъ быть ими услышанъ, помчался сломя голову.
Смеркъ, погруженный въ размышленія о своихъ собственныхъ дѣлахъ, плелся на своей лошадкѣ въ Фэроксъ на урокъ, какъ вдругъ повстрѣчался съ Пеномъ, который стрѣлой пронесся мимо него. Лошадка Смерка шарахнулась въ сторону и смиренный педагогъ полетѣлъ вверхъ тормашками въ крапиву. Пенъ захохотать, указалъ рукой по направленію къ Беймуту и ускакалъ за полмили, прежде чѣмъ бѣдный Смеркъ успѣлъ придти въ себя.
Пенъ рѣшилъ, что онъ долженъ видѣть Фокера сегодня же; долженъ слышать о ней; узнать о ней; повидаться съ кѣмъ-нибудь, кто знаетъ ее. Тѣмъ временемъ честный Смеркъ сидѣлъ въ крапивѣ, пока его лошадка спокойно щипала травку, и съ грустью соображалъ, что теперь, пожалуй, ему незачѣмъ ѣхать въ Фэроксъ, такъ какъ ученикъ, очевидно, закатился на весь день. А, впрочемъ, нѣтъ, можно съѣздить, можно. Можно освѣдомиться у мистриссъ Пенденнисъ, когда вернется Пенъ, и спросить урокъ изъ катехизиса у миссъ Лауры. Итакъ, онъ взобрался на пони -- и лошадь, и всадникъ привыкли къ такимъ маленькимъ приключеніямъ -- и потрусилъ къ усадьбѣ, откуда только что умчался его питомецъ.
Такъ-то любовь дурачитъ насъ всѣхъ, большихъ и малыхъ. Въ погонѣ за нею педагогъ полетѣлъ кубаремъ, а Пенъ еще мчался въ первомъ пылу безумной скачки.
ГЛАВА V.
Мистриссъ Галлеръ у себя.
Пенъ скакалъ во весь опоръ вплоть до Беймута, оставилъ кобылу въ гостинницѣ и отправился къ Фокеру, адресъ котораго узналъ наканунѣ. Квартира его помѣщалась надъ москательной лавкой, выгодно сбывавшей свои запасы сигаръ и содовой воды юнымъ постояльцамъ. Дома оказался только мистеръ Сневинъ, пріятель Фокера и совладѣлецъ кабріолета; онъ курилъ сигару и обучалъ своего другого пріятеля, щенка, разнымъ штукамъ съ кусочкомъ сухаря.
Румяное, дышавшее здоровьемъ лицо Пена, раскраснѣвшееся отъ быстрой ѣзды, представляло рѣзкій контрастъ съ блѣдной, истощенной физіономіей Фокерова товарища; отъ мистера Спевина не ускользнуло это обстоятельство.-- Кто бы это могъ быть, -- подумалъ онъ,-- онъ, кажется, свѣжъ, какъ бобъ. Держу пять противъ одного, что у этого руки не дрожатъ по утрамъ.
Фокеръ совсѣмъ не возвращался домой.-- Экая досада, -- подумалъ Пенъ.-- Мистеръ Спевинъ не могъ сказать, когда его другъ вернется. Тому случалось уѣзжать на день, случалось и на недѣлю. Изъ какой коллегіи Пенъ? Не желаетъ-ли онъ закусить? Кружечку эля? Пенъ досталъ карточку (въ то время онъ гордился тѣмъ, что имѣетъ визитныя карточки), изъ которой мистеръ Спевинъ могъ узнать его фамилію; затѣмъ молодые люди разстались.
Пенъ отправился на взморье и сталъ гулять по песку, о который бились шумныя волны. Передъ нимъ разстилалось безбрежное, свѣтлое море. Голубые валы кипя и бурля катились на берегъ. Пенъ смотрѣлъ на нихъ безучастнымъ взглядомъ и едва замѣчалъ ихъ. У него самого кипѣла буря въ душѣ и гдѣ же ему было управиться съ ней? Онъ сталъ бросать камни въ море, которое продолжало шумѣть. Пенъ бѣсновался, что не засталъ Фокера. Онъ хотѣлъ видѣть Фокера. Онъ долженъ былъ видѣть Фокера.-- Что если я отправлюсь въ Четтрисъ, не встрѣчу-ли его по дорогѣ?-- подумалъ Пень.-- Черезъ полчаса Ревекка была осѣдлана и мчалась по дорогѣ въ Четтрисъ. Въ четырехъ миляхъ отъ Беймута эта дорога, какъ всѣмъ извѣстно, пересѣкается другой, въ Клеврингъ, и Ревекка естественно хотѣла свернуть въ усадьбу, но Пенъ дернулъ поводъ, миновалъ поворотъ и доѣхалъ вплоть до заставы, не замѣтивъ и признаковъ чернаго кабріолета съ красными колесами.
Разъ доѣхавъ до заставы, онъ ясное дѣло могъ и проѣхать ее. И такъ, Пенъ прискакалъ въ гостинницу Георга, гдѣ узналъ отъ конюха, что мистеръ Фокеръ здѣсь, "у нихъ былъ дымъ коромысломъ въ эту ночь, пили и пѣли, а мистеръ Фокеръ хотѣлъ поколотить Тома почтальона, что ужь совсѣмъ нехорошо", -- прибавилъ конюхъ съ усмѣшкой.-- Носилъ-ли ты своему барину воды для бритья?-- спросилъ онъ очень сатирическимъ тономъ у слуги мистера Фокера, который появился въ эту минуту съ отлично вычищеннымъ платьемъ своего господина.-- Проведи къ нему мистера Пенденниса.
Пенъ послѣдовалъ за слугой въ комнату, гдѣ мистеръ Фокеръ покоился въ огромной кровати.
Его блѣдная рожица и красный шелковый колпакъ совершенно исчезали въ подушкахъ и перинѣ.
-- Галло!-- крикнулъ Пенъ.
-- Кто тамъ? говори живѣе, братецъ!-- раздался голосъ изъ кровати.-- Какъ? Пенденнисъ? А мама знаетъ о твоемъ отсутствіи? Ты ужиналъ съ нами вчера? Нѣтъ... стой... кто вчера ужиналъ, Ступидъ?
-- Трое офицеровъ, сэръ, и мистеръ Бингли, сэръ, и мистеръ Костиганъ, сэръ,-- отвѣчалъ слуга, совершенно серьезно слушавшій своего барина.
-- А, помню, помню... Ничего, было попито. Мы пѣли; да я, помнится, хотѣлъ вздуть почтальона. Вздулъ я его, Ступидъ?
-- Нѣтъ, сэръ. Драка не состоялась,-- сказалъ Ступидъ, по прежнему серьезнѣйшимъ тономъ. Онъ раскладывалъ несессеръ мистера Фокера, цѣлый сундукъ, подарокъ нѣжной маменьки, безъ котораго молодой человѣкъ никуда не ѣздилъ. Тутъ былъ серебряный рукомойникъ, серебряная чашка, серебряныя коробки и флаконы съ духами и наборъ бритвъ, дожидавшійся того времени, когда у мистера Фокера выростетъ борода.
-- Ну, такъ вздую когда-нибудь въ другой разъ, -- продолжалъ молодой человѣкъ, зѣвая и вытягивая надъ головой свои тощія рученки.-- Да, драки не было; было пѣніе. Бингли пѣлъ; я пѣлъ, генералъ пѣлъ, то есть Костиганъ. Слыхалъ ты, какъ онъ поетъ "Поросенка подъ кроватью", Пенъ?
-- Это тотъ господинъ, что мы встрѣтили вчера?-- спросилъ Пенъ трепетнымъ голосомъ,-- отецъ...
-- Отецъ Фотрингэй, онъ самый. А что, вѣдь просто Венера, Пенъ?
-- Съ вашего позволенія, сэръ, мистеръ Костиганъ дожидается въ гостиной, сэръ, и говоритъ, сэръ, что вы изволили пригласить его завтракать, сэръ. Спрашивалъ о васъ разъ пять, сэръ, но не хотѣлъ васъ будить ни подъ какимъ видомъ и дожидается уже съ одиннадцати часовъ, сэръ...
-- А теперь сколько времени?
-- Часъ, сэръ.
-- Что бы сказала лучшая изъ матерей, -- воскликнулъ юный лежебокъ,-- увидавъ меня въ постели въ такое время? Вѣдь она отправила меня сюда съ менторомъ. Культивировать мой пренебреженный геній, хе, хе! А вѣдь это не то, что въ школѣ, Пенъ? помнишь, вставанье въ семь часовъ, дружище?-- съ этими словами повѣса расхохотался отъ души. Потомъ онъ прибавилъ: -- Займи, пожалуйста, генерала, пока я одѣнусь. Да, послушай, Пенденнисъ, попроси его спѣть "Поросенка подъ кроватью", божественно!
Пенъ вышелъ въ величайшемъ смущеніи, а мистеръ Фокеръ принялся за свой туалетъ.
Изъ двухъ дѣдушекъ мистера Фокера одинъ былъ пивоваръ, оставившій ему состояніе, другой -- графъ, надѣлившій его нѣжнѣйшей маменькой въ свѣтѣ. Фокеры изъ поколѣнія въ поколѣніе обучались въ школѣ Цистерціанскихъ братьевъ, куда поступилъ и нашъ пріятель. Тутъ его жестоко травили, во-первыхъ,-- по поводу профессіи отца (со школьнаго двора виднѣлся трактиръ, вывѣска котораго была украшена изображеніемъ бутылки съ надписью: "Настоящее Фокеровское"), во-вторыхъ,-- за неуклюжія манеры, неспособность къ ученію, неопрятность, обжорство и; другія слабости. Но тѣ, кто знаетъ, какъ съеживается впечатлительная юность подъ гнетомъ школьной тиранніи, не удивятся, что, спустя; нѣсколько мѣсяцевъ по освобожденіи изъ этого училища, молодой человѣкъ развернулся и превратился въ веселаго, насмѣшливаго, блестящаго Фокера, съ которымъ мы познакомились.
Правда, онъ остался по прежнему невѣждой, такъ какъ знаній у него не прибавилось оттого, что онъ оставилъ школу и обѣдалъ за общимъ столомъ въ коллегіи. За то онъ превратился изъ неряхи въ настоящаго денди (на свой ладъ), и въ настоящую минуту явился въ гостиную раздушенный, въ тонкомъ бѣльѣ, вообще, франтомъ съ головы до ногъ.
Генералъ Костиганъ -- или капитанъ Костиганъ, какъ онъ самъ себя величалъ -- сидѣлъ на окнѣ, съ газетой, которую держалъ передъ собой на длину руки. Глаза его были немножко мутны и налиты кровью; читая, онъ помогалъ имъ губами, какъ человѣкъ, для котораго чтеніе представляетъ непривычное и трудное занятіе. Шляпа его была сдвинута на ухо; онъ вытянулъ одну ногу на окнѣ и наблюдательный человѣкъ могъ бы заключить по формѣ и изношенному состоянію сапога, что фонды капитана не въ блестящемъ состояніи. Бѣдность не сразу овладѣваетъ человѣкомъ; она начинаетъ съ конечностей; ея добычей прежде всего становятся принадлежности туалета, носимыя на головѣ, рукахъ и ногахъ. Всѣ они были у капитана въ плачевнѣйшемъ состояніи. Увидѣвъ Пена, онъ спустилъ ноги съ окна и привѣтствовалъ вошедшаго по военному, приложивъ два пальца (въ изношенной черной перчаткѣ) къ шляпѣ, а затѣмъ уже сняль это украшеніе. Голова его начинала свѣтиться, но онъ прикрывалъ лысину, зачесывая съ затылка свои длинные гладкіе волосы стального цвѣта; двѣ длинныя пряди въ видѣ пейсовъ спускались съ висковъ. Невозможно было угадать естественный цвѣтъ его когда-то красиваго лица: неумѣренное употребленіе виски придало ему однообразный мѣдный оттѣнокъ. На немъ были высокіе, заплатанные и засаленные брыжжи, и фракъ, тщательно застегнутый на всѣ уцѣлѣвшія пуговицы.
-- Молодой джентльменъ, съ которымъ я имѣлъ честь познакомиться вчера подлѣ собора,-- сказалъ капитанъ съ величественнымъ поклономъ, взмахнувъ шляпой.-- Надѣюсь, вы въ добромъ здравіи, сэръ. Я видѣлъ васъ вчера въ театрѣ, когда моя дочь играла; но не замѣтилъ, вернувшись въ театръ. Я, видите-ли, провожалъ ее домой, пототу что Джекъ Костиганъ джентльменъ, хотя и бѣденъ; а когда вернулся засвидѣтельствовать почтеніе моему веселому молодому другу, мистеру Фокеру,-- вашъ и слѣдъ простылъ. Мы отличію провели ночьку, сэръ -- мистеръ Фокеръ, трое драгуновъ и вашъ покорнѣйшій слуга. Чортъ побери, сэръ, эта ночь напомнила мнѣ старину, когда я служилъ ея величеству въ стотретьемъ полку.-- Тутъ онъ вытащилъ табакерку и съ важнымъ видомъ протянулъ ее новому знакомцу.
Артуръ не могъ говорить отъ волненія. Этотъ грязный оборванецъ ея... ея отецъ.
-- Надѣюсь, миссъ Ф... миссъ Костиганъ здорова, сэръ,-- сказалъ наконецъ Пенъ, краснѣя.-- Ея... ея игра доставила мнѣ такое наслажденіе, какого я... я... я еще не испытывалъ въ театрѣ. По моему, сэръ... по моему, она величайшая актриса въ мірѣ,-- пролепеталъ онъ.
-- Вашу руку, молодой человѣкъ! Вы говорите отъ чистаго сердца,-- воскликнулъ капитанъ.-- Благодарю васъ; старый солдатъ и любящій отецъ благодаритъ васъ, сэръ. Она величайшая актриса въ мірѣ. Я видѣлъ Сиддонъ, видѣлъ О'Нэль -- онѣ великолѣпны, но что это въ сравненіи съ миссъ Фотрингэй? Я не хотѣлъ, чтобы она выступила на сценѣ подъ своимъ именемъ. Мои родные горды, сэръ; Костиганы изъ Костиганстоуна думаютъ, что честный человѣкъ, служившій ея величеству въ сто третьемъ, унизится, если позволитъ дочери заработывать хлѣбъ насущный для престарѣлаго отца.
-- Я не знаю болѣе благороднаго дѣла,-- сказалъ Пенъ.
-- Благороднаго! Чортъ побери, желалъ бы я видѣть человѣка, который скажетъ, что Джекъ Костиганъ способенъ допустить что-нибудь неблагородное. Я бѣденъ, сэръ, да, но я человѣкъ съ душою, и люблю людей съ душою. Вы изъ такихъ людей; вижу это по вашему честному лицу и прямодушному взору.-- Повѣрите-ли, -- продолжалъ онъ, послѣ нѣкотораго молчанія, трагическимъ шопотомъ,-- эта шельма Бингли, нажившій состояніе, благодаря моей дочери, платитъ ей двѣ гинеи въ недѣлю. На эти деньги она должна одѣваться; вмѣстѣ съ моими маленькими средствами, онѣ составляютъ все наше достояніе.
Маленькія средства капитана дѣйствительно были очень малы, можно сказать, невидимы. Еслибы капитанъ Костиганъ, котораго я имѣлъ честь знать лично, захотѣлъ разсказать свою жизнь, получилась бы очень назидательная исторія. Но онъ никогда бы не захотѣлъ разсказывать, если бы могъ, и не могъ бы, если бы захотѣлъ; такъ какъ совершенно разучился не только что говорить, но и думать правду: до такой степени дѣйствительность и вымыселъ перепутались въ его отуманенномъ, проспиртованномъ мозгу.
Онъ началъ свою карьеру довольно блистательно съ парой эполетъ, красивой наружностью, стройной фигурой и великолѣпнымъ голосомъ. Даже на старости онъ исполнялъ съ удивительнымъ пафосомъ и юморомъ чудесныя ирландскія баллады, отъ которыхъ вѣетъ такимъ удалымъ разгульемъ и такой безконечной тоской; и первый, бывало, расчувствуется и разрюмится. Бѣдный Косъ: онъ былъ храбръ и слезливъ, остроуменъ и глупъ; всегда въ хорошемъ расположеніи духа и иногда почти честенъ. До послѣдняго дня своего онъ былъ готовъ пить съ кѣмъ угодно и поручиться на векселѣ за кого угодно; и смерть застигла его въ долговомъ отдѣленіи, гдѣ онъ успѣлъ обворожить пристава, которымъ былъ арестованъ.
Въ цвѣтущую эпоху своей жизни Костиганъ былъ желаннымъ гостемъ за офицерскимъ столомъ и удостоивался распѣвать свои пѣсни, вакхическія и сантиментальныя, у самыхъ блестящихъ генераловъ и главнокомандующихъ. Въ теченіе этого періода, къ несчастью кратковременнаго, онъ выпилъ втрое больше кларета, чѣмъ нужно было для его благополучія, и дочиста спустилъ свое сомнительное состояніе. Чѣмъ онъ занимался по выходѣ въ отставку -- не наше дѣло. Врядъ-ли кто-нибудь, кромѣ ирландца, можетъ уразумѣть, чѣмъ существуетъ ирландскій джентльменъ съ пустымъ карманомъ, какъ ухитряется онъ выплывать на поверхность моря житейскаго, въ какія воздушныя аферы пускается съ такими же злополучными героями, какъ самъ, на какія средства добываетъ ежедневную выпивку; все это непостижимыя тайны для насъ. Скажемъ только, что Джекъ счастливо избѣжалъ гибели среди житейскихъ бурь, и что пламя на его носу никогда не угасало.
Проговоривъ съ Пеномъ какіе-нибудь полчаса, капитанъ успѣлъ уже вытянуть у него два соверена за билеты на бенефисъ своей дочери, предполагавшійся въ недалекомъ будущемъ, На этотъ разъ бенефисъ устраивался не bona fide, какъ въ прошломъ году, когда бѣдной миссъ Фотрингэй пришлось приплатить пятнадцать шиллинговъ изъ собственнаго кармана; теперь съ антрепренеромъ было заключено условіе, согласно которому актрисѣ предоставлялось продать извѣстное число билетовъ и оставить за собой значительную часть вырученной суммы.
У Пена случилось въ кошелькѣ только два фунта, которые онъ и вручилъ капитану; онъ и не рѣшился бы предложить больше, изъ опасенія задѣть его щекотливость. Костиганъ подмахнулъ ему билетъ на ложу; небрежно опустилъ соверены въ жилетный карманъ и прихлопнулъ по нимъ рукой. Повидимому, они согрѣвали его старое тѣло.
-- Сказать правду, сэръ,-- замѣтилъ онъ,-- нынче у меня оскудѣніе по части презрѣннаго металла, не то что въ старину. Что же, это частенько случается съ добрыми людьми. Однажды я выигралъ шестьсотъ такихъ штучекъ за одинъ присѣстъ, сэръ, когда мой милостивый другъ, его королевское высочество, герцогъ Кентскій, быль въ Гибралтарѣ.
Стоило посмотрѣть на капитана за завтракомъ, когда подали фаршироканную индѣйку и бараньи котлетки. Онъ былъ неистощимъ, исторіи, одна другой забавнѣе, сыпались изъ его устъ. Онъ разсказывалъ о своихъ прежнихъ подвигахъ, о быломъ величіи, о лордахъ, генералахъ и намѣстникахъ, съ которыми водилъ знакомство. Онъ описалъ смерть своей дорогой -- Бесси, покойной мистриссъ Костиганъ; разсказалъ о своемъ столкновеніи съ капитаномъ Иванти Кленси, которому онъ послалъ вызовъ за то, что тотъ дерзко смотрѣлъ на миссъ Фотрингэй, послѣ чего Еленой извинился и задалъ имъ въ Кильдеръ-Стритѣ обѣдъ, на которомъ они выпили въ шестеромъ двадцать одну бутылку клерета и т. д. Онъ заявилъ, что для стараго солдата нѣтъ лучшей утѣхи и отрады въ жизни, какъ роспить бутылку съ благородными молодыми людьми,-- а за второй рюмкой кюрасо даже расплакался отъ умиленія. Строго говоря, капитанъ не отличался высокимъ умомъ и общество его не могло быть полезнымъ для юношества; но это не мѣшало ему быть добрѣе многихъ людей, занимающихъ болѣе высокое положеніе въ обществѣ, и честнѣе многихъ господъ, не совершившихъ и половины его мелкихъ плутней. Когда они вышли изъ трактира, капитанъ, шествовавшій среди двухъ своихъ молодыхъ друзей, поддерживавшихъ его подъ руки, былъ въ блаженномъ состояніи. Онъ подмигнулъ двумъ-тремъ лавочникамъ, быть можетъ, считавшимъ за нимъ долженъ, точно хотѣлъ сказать:-- Видишь, въ какой я компаніи, не сомнѣвайся же насчетъ уплаты, любезный.
Разставшись съ мистеромъ Фокеромъ, который отправился въ билліардную сыграть партію съ офицерами драгунскаго полка,-- Пенъ прослѣдовалъ дальше съ оборваннымъ капитаномъ, который, съ свойственною ему ловкостью, принялся зоидировать своего новаго знакомца на счетъ состоянія и общественнаго положенія мистера Фокера. Пенъ сказалъ, что отецъ Фокера -- извѣстный пивоваръ, а мать, леди Агнеса Мильтонъ, дочь лорда Рошервилля. Капитанъ разсыпался въ восторженныхъ похвалахъ и комплиментахъ по адресу мистера Фокера, заявивъ, что благородное происхожденіе еще ярче оттѣняетъ его личныя достоинства: острый умъ и великодушное сердце.
Слушая это вранье, Пенъ не зналъ, удивляться-ли ему, или смѣяться, или конфузиться. Въ сущности, онъ до сихъ поръ оставался наивнымъ и правдивымъ мальчуганомъ, который и самъ еще не научился врать, и принималъ за чистую монету все, что слышалъ отъ другихъ. Костигану еще не случалось имѣть такого скромнаго и внимательнаго слушателя.
Онъ былъ въ такомъ восторгѣ отъ своего молодого друга, отъ его простодушія, откровенности и веселаго нрава, что рѣшился почтить его приглашеніемъ, которое очень рѣдко доставалось на долю молодымъ людямъ,-- именно зазвалъ его къ себѣ, въ свою скромную хижину, съ тѣмъ, чтобы представить своего молодого друга миссъ Фотрингэй.
Пенъ былъ такъ пораженъ этимъ неожиданнымъ счастьемъ, что чуть не вырвался отъ капитана, но остановился, опасаясь, что тотъ замѣтитъ его волненіе. Онъ пролепеталъ нѣсколько несвязныхъ словъ, долженствовавшихъ выразить его глубочайшую признательность за честь быть представленнымъ миссъ Фотрингэй, таланты которой возбуждали въ немъ такое изумленіе, такое безграничное изумленіе; и послѣдовалъ за капитаномъ, почти не сознавая, куда его ведутъ. Онъ увидитъ ее! Онъ идетъ къ ней! Въ ней сосредоточилась для него вселенная. Вчерашнее утро, когда онъ еще не видѣлъ ее, отступило куда-то далеко, далеко; съ тѣхъ поръ произошелъ цѣлый переворотъ, началась новая жизнь.
Капитанъ провелъ своего молодого друга въ Прайорскій переулокъ, глухой, укромный уголокъ Четтриса, по сосѣдству съ домами декана и причта, въ тѣни гигантскихъ башенъ собора. Здѣсь-то и находилась "скромная хижина" капитана, въ первомъ этажѣ низенькаго домика, двери котораго были украшены мѣдной доской, съ надписью: "Кридъ, мужской и дамскій портной". Самого Крида, впрочемъ, давно уже не было въ живыхъ; вдова его исполняла обязанности сторожа при скамьяхъ въ соборѣ; ея старшій сынъ, большой руки повѣса, состоялъ въ хорѣ, игралъ въ орлянку, подбивалъ своихъ младшихъ братьевъ на шалости и обладалъ ангельскимъ голосомъ. Двое младшихъ сидѣли на ступенькахъ, увидѣвъ постояльца, они весело кинулись къ нему на встрѣчу и, къ удивленію Пена, безъ всякихъ церемоній уцѣпились за его фалды. Дѣло въ томъ, что этотъ добродушный джентльменъ, когда ему случалось бывать при деньгахъ, не забывалъ ребятишекъ и всегда приносилъ имъ гостинцевъ: то яблоко, то имбирную коврижку.-- За то и хозяйка не безпокоитъ меня насчетъ платы за квартиру,-- объяснялъ онъ впослѣдствіи Пену, лукаво подмигивая и приложивъ палецъ къ носу.
Когда Пенъ поднимался по ветхой лѣстницѣ, вслѣдъ за своимъ спутникомъ, у него ноги подкашивались отъ волненія. Войдя въ комнату, въ ея комнату, онъ почти ничего не видѣлъ. Что-то черное поднялось передъ нимъ и присѣло, какъ будто дѣлая реверансъ; въ то же время въ ушахъ его раздавалось какое-то жужжаніе: это Костиганъ, съ обычнымъ многословіемъ, представлялъ "милому дитяти" своего "дорогого друга, мистера Артура Пенденниса, мѣстнаго землевладѣльца, образованнѣйшаго и превосходнѣйшаго молодого че-а-ека, прекрасной души и нѣжнаго сердца, обожающаго искусство и поэзію".
-- Сегодня прекрасная погода,-- сказала миссъ Фотрингэй своимъ бархатнымъ грустнымъ голосомъ, съ сильнымъ ирландскимъ акцентомъ.
-- Превосходная,-- отвѣчалъ мистеръ Пенденнисъ.
Въ такомъ романтическомъ стилѣ завязался разговоръ, и вскорѣ мистеръ Пенденнисъ сидѣлъ въ креслѣ и могъ любоваться на свою богиню, сколько душѣ угодно.
Теперь она выглядѣла еще краше, чѣмъ на сценѣ, при вечернемъ освѣщеніи. Когда она вставала или ходила по комнатѣ, складки платья ложились вокругъ ея стана, какъ у греческой статуи; линіи ея тѣла сливались въ гармоническое цѣлое, вообще, она походила на Музу, погрузившуюся въ размышленія. Когда она садилась на соломенный стулъ, охвативъ рукой спинку, ей недоставало только скипетра: такъ изящно падали складки ея платья, такъ граціозны и величавы были ея жесты. При дневномъ свѣтѣ нельзя было налюбоваться досыта на ея изсине-черные волосы и бѣлоснѣжное личико, съ легкимъ румянцемъ, пробивавшимся на щекахъ. У нея были сѣрые глаза, съ удивительно длинными рѣсницами и пунцовыя губки, которыя, какъ сообщалъ мнѣ впослѣдствіи мистеръ Пенденнисъ, нельзя было сравнить съ самой яркой геранью, ни съ сургучемъ, ни съ гвардейской курткой.
-- И ужасно жарко,-- продолжала начатый разговоръ эта Савская царица и владычица сердецъ.
Пенъ согласился, и такимъ образомъ бесѣда пошла какъ по маслу. Она спросила Костигана, весело-ли онъ провелъ вечеръ, и тотъ разсказалъ объ ужинѣ и о выпивкѣ. Затѣмъ, въ свою очередь, спросилъ, чѣмъ она занималась въ это утро.
-- Боусъ пришелъ къ десяти часамъ,-- отвѣчала она,-- и мы прошли роль Офаліи. Это для двадцать четвертаго числа, сэръ, и я надѣюсь, что вы удостоите насъ своимъ посѣщеніемъ.
-- Непремѣнно, непремѣнно, -- воскликнулъ Пенъ, удивляясь, что она произноситъ "Офалія", съ ирландскимъ акцентомъ, котораго вовсе не было замѣтно на сценѣ.
-- Я уже завербовалъ его на твой бенефисъ, милочка, сказалъ капитанъ, хлопнувъ по карману, гдѣ лежали соверены, и подмигнувъ Пену, который покраснѣлъ, какъ маковъ цвѣтъ.
-- Мистеръ... твой другъ очень любезенъ,-- сказала мистриссъ Галлеръ.
-- Моя фамилія Пенденнисъ,-- сказалъ Пенъ, вспыхнувъ еще сильнѣе.-- Я... я... я надѣюсь, что вы... что вы запомните ее.-- Сердце его такъ билось при этой смѣлой деклараціи, что молодой человѣкъ чуть не задохнулся.
-- Пенденнисъ,-- повторила она, такимъ глубокимъ, нѣжнымъ, бархатнымъ голосомъ, сопровождая эти слова такимъ яснымъ, свѣтлымъ, убійственнымъ взглядомъ, что Пень содрогнулся отъ счастья.
-- Вотъ ужь никогда не думалъ, что мое имя звучитъ такъ пріятно,-- сказалъ Пенъ.
-- Очень хорошенькое имя,-- отвѣчала Офалія.-- Вотъ Пентцицль -- смѣшная фамилія. Помнишь, папа, молодого Пентцицля въ Норвичскомъ округѣ; еще онъ игралъ вторыхъ стариковъ и женился на коломбинѣ, миссъ Ренси. Теперь они оба въ Лондонѣ, въ Королевскомъ театрѣ, и получаютъ пять фунтовъ въ недѣлю. Пентцицль не настоящее имя. Это Джедкинъ такъ его назвалъ, не знаю, зачѣмъ. Его фамилія Гаррингтонъ, то есть собственно Поттсъ; отецъ его очень почтенный пасторъ. Гаррингтонъ жилъ въ Лондонѣ и надѣлалъ много долговъ. Помнишь, онъ дебютировалъ въ Фальклендѣ, а мистриссъ Бенсъ играла Джульетту.
-- Ну ужь и Джульетта,-- подхватилъ капитанъ,-- пятидесятнлѣтняя баба, у которой десять душъ ребятъ. Тебѣ бы слѣдовало дать Джульетту,-- не будь я Джекъ Костиганъ.
-- Въ то время я еще не играла первыхъ ролей,-- скромно замѣтила миссъ Костиганъ.-- Онѣ были мнѣ не по силамъ, пока Боусъ не взялся меня учить.
-- Правда твоя, душечка,-- отвѣчалъ капитанъ и прибавилъ, обращаясь къ Пену,-- одно время, находясь въ очень стѣсненныхъ обстоятельствахъ, я былъ фехтовальнымъ учителемъ въ Дублинѣ (только три человѣка въ имперіи могли потягаться со мной на рапирахъ, но съ тѣхъ поръ Джекъ Костиганъ состарился и опустился, сэръ), а моя дочь играла на тамошнемъ театрѣ, и тамъ-то мистеръ Боусъ началъ давать ей уроки и сдѣлалъ изъ нея актрису, которую вы знаете. Что же ты дѣлала съ тѣхъ поръ, какъ Боусъ ушелъ, Эмилія?
-- Пекла пирогъ,-- отвѣчала Эмилія, совершенно просто.
-- Если вамъ угодно будетъ попробовать его, сэръ, милости просимъ,-- галантно сказалъ Костиганъ.-- Мы обѣдаемъ въ четыре часа. Сія дѣвица стряпаетъ отмѣннѣйшіе пироги съ телятиной и ветчиной, сверхъ того, я угощу васъ и у шпикомъ перваго сорта.
Пень обѣщался обѣдать дома въ шесть часовъ; но повѣса тутъ же рѣшилъ, что можно и слово сдержать и удовольствіе себѣ доставить, и съ величайшей охотой принялъ приглашеніе. Съ восторгомъ слѣдилъ онъ за Офеліей, пока она накрывала столъ. Она разставляла приборы, раскладывала салфетки съ такой непринужденной граціей, съ такой добродушной веселостью, что гость таялъ отъ восхищенія. Въ свое время явился пирогъ; его притащилъ изъ пекарни одинъ изъ младшихъ братьевъ юнаго хориста; и въ четыре часа Пень сидѣлъ за обѣдомъ,-- да, за обѣдомъ съ первой красавицей въ мірѣ,-- съ своей первой и единственной любовью, съ дѣвушкой, которую онъ обожалъ со вчерашняго дня... нѣтъ, уже вѣчность. Онъ отвѣдалъ ея стряпни, онъ налилъ ей стаканъ пива, онъ видѣлъ, какъ она хлебнула глоточекъ пунша, -- такъ, маленькую рюмочку. Она была любезна до крайности, собственными ручками приготовила пуншъ для Пена. Пуншъ былъ чудовищно крѣпокъ; Пенъ никогда не пивалъ такого. Но точно-ли напитокъ опьянялъ его, или та, которая приготовила напитокъ.
Пенъ попытался завязать съ ней разговоръ о поэзіи и драматическомъ искусствѣ. Спросилъ, что она думаетъ о сумасшествіи Офеліи и была-ли она въ связи съ Гамлетомъ?-- Въ связи съ этимъ жалкимъ уродомъ, съ этимъ поганымъ антрепренеришкой Бингли?-- Она вспыхнула отъ негодованія при этомъ вопросѣ. Пенъ поспѣшилъ; объяснить, что онъ говорилъ вовсе не о ней, а объ Офеліи въ пьесѣ. А, да; ну, тогда я не обижаюсь, но Бингли! Онъ не стоитъ вотъ чего... не стоитъ рюмки пунша.-- Пенъ завелъ рѣчь о Коцебу.-- Коцебу? Кто это такой?-- Авторъ пьесы, въ которой вы такъ удивительно играли вчера.-- А я и не знала, въ заголовкѣ книжки поставлено имя Томпсонъ.-- Пенъ улыбнулся такому восхитительному простодушію. Затѣмъ онъ разсказалъ о плачевной судьбѣ автора пьесы и объ убійствѣ его Зандомъ. Въ первый разъ въ жизни миссъ Костиганъ слышала о существованіи мистера Коцебу, но, повидимому, очень заинтересовалась имъ, а этого было совершенію достаточно для простодушнаго Пена.
Болѣе часа прошло въ такихъ интересныхъ разговорахъ, и бѣдный Пенъ не успѣлъ оглянуться, какъ уже долженъ былъ откланяться и спѣшить домой. Вскорѣ онъ уже мчался на Ревеккѣ. Ей пришлось показать свою прыть, отмахавъ въ одинъ день три конца.
-- Что такое онъ мололъ насчетъ сумасшествія Гамлета и мнѣнія объ этомъ предметѣ великаго германскаго критика?-- спросила Эмилія отца.
-- Право, не знаю, милочка,-- отвѣчалъ капитанъ.-- Мы можемъ спросить у Боуса, когда онъ придетъ.