СБОРНИКЪ
ЛУЧШИХЪ ПОЭТИЧЕСКИХЪ ПРОИЗВЕДЕНІЙ
СЛАВЯНСКИХЪ НАРОДОВЪ
ВЪ ПЕРЕВОДАХЪ РУССКИХЪ ПИСАТЕЛЕЙ
ИЗДАННЫЙ ПОДЪ РЕДАКЦІЕЮ
НИК. ВАС. ГЕРБЕЛЯ
Воевода.-- А. Пушкина
Будрысъ и его сыновья.-- А. Пушкина
Свитезянка.-- Л. Мея
Ренегатъ.-- Л. Мея
Крымскіе сонеты:
1. Аккерманскія степи.-- А. Майкова
2. Морская тишь.-- H. С--ва
3. Плаваніе.-- H. С--ва
4. Буря.-- H. С--ва
5. Видъ горъ изъ степей Козлова.-- М. Лермонтова
6. Бахчисарайскій дворецъ.-- Н. Гербеля
7. Бахчисарай ночью.-- Н. Луговскаго
8. Могила Потоцкой.-- Н. Берга
9. Могилы гарема.-- Н. С--ва
10. Байдарская долина.-- А. Майкова
11. Алушта днемъ.-- А. Майкова
12. Алушта ночью.-- Н. Луговскаго
13. Чатырдагъ.-- Н. Луговскаго
14. Пилигримъ.-- И. Козлова
15. Дорога надъ пропастью въ Чуфутъ-Кале.-- Н. Берга
16. Гора Кикинеисъ.-- Н. Берга
17. Развалины замка въ Балаклавѣ.-- Н. Луговскаго
18. Аюдагъ.-- С. Дурова
Разговоръ.-- Н. Огарева
Сонъ.-- Н. Берга
Въ альбомъ.-- Н. Гербеля
Моя баловница.-- Князя М. Голицына
Сонеты:
1. Воспоминаніе.-- Н. Луговскаго
2. Къ Лаурѣ.-- Н. Берга
3. Какъ ты проста во всемъ...-- Н. Берга
4. Свиданіе въ лѣсу.-- А. Фета
5. О милая моя...-- Н. Берга
6. Утро и вечеръ.-- Н. Гербеля
7. Нѣманъ.-- Н. Берга
8. Благословеніе.-- Н. Берга
9. Прощанье.-- Н. Берга
Адамъ Мицкевичъ, величайшій изъ польскихъ поэтовъ, родился наканунѣ Рождества 1798 года, въ старинной столицѣ Миндовга Новогрудкѣ, Минской губерніи. Родители его принадлежали къ числу небогатыхъ мелкихъ помѣщиковъ и жили въ стѣснённомъ положеніи, обременённые довольно значительнымъ семействомъ. Отецъ его билъ адвокатъ. Первоначальное воспитаніе Мицкевичъ получилъ въ доминиканскомъ училищѣ въ Новогрудкѣ, откуда перешолъ въ Минскую гимназію и, наконецъ, въ 1815 году, въ Виленскій университетъ, гдѣ слушалъ Лелевеля, познакомился съ нѣмецкою критикою въ примѣненіи къ классической филологіи, много читалъ и даже порывался писать, находя горячее сочувствіе и поддержку въ кружкѣ своихъ университетскихъ товарищей. Первые опыты молодого поэта не обѣщали ничего особеннаго. По окончаніи университетскаго курса, Мицкевичъ сначала хотѣлъ-было посвятить себя изученію химіи, но потомъ увлёкся литературой и опредѣлёнъ учителемъ латинскаго и польскаго языковъ въ уѣздное училище въ Ковнѣ. Первое время въ Ковнѣ онъ жилъ уединённо, мрачнымъ нелюдимомъ, но потомъ снова принялся за перо и написалъ двѣ первыя большія свои поэмы: "Поминки" и "Гранину", которыя издалъ въ свѣтъ, вмѣстѣ съ мелкими своими стихотвореніями, въ 1822 и 1823 годахъ, въ двухъ небольшихъ томахъ. Эти два томика упрочили славу Мицкевича и поставили его въ мнѣніи общества на ряду съ первыми польскими поэтами. Правда, въ его стихахъ было замѣтно вліяніе романтизма Гёте и Байрона, но и сквозь этотъ чужеземный туманъ ярко проглядывала оригинальность славянскаго поэта. Въ 1823 году онъ оставилъ Ковно и окончательно поселился въ Вильнѣ. Здѣсь, окружонный любовью и довѣріемъ своихъ старыхъ товарищей и всѣхъ знавшихъ его, поэтъ охотно импровизировалъ на шумныхъ сборищахъ, при звукѣ музыки, за бокаломъ шампанскаго. Это была самая счастливая пора его жизни. Ее прервало событіе, которое сильно потрясло его, дало новый строй его чувствамъ, и его мыслямъ новое направленіе, которому онъ остался вѣренъ до конца жизни. За участіе въ одномъ изъ виленскихъ тайныхъ обществъ, онъ былъ арестовавъ въ ноябрѣ 1823 года и высланъ въ Петербургъ, гдѣ прожилъ одиннадцать мѣсяцевъ. Затѣмъ, Мицкевичъ былъ отправленъ, по собственному желанію, въ Одессу, для опредѣленія профессоромъ въ Ришельевскій лицей, по этотъ проэктъ не осуществился, по неимѣнію вакантныхъ каѳедръ. Онъ пробылъ безъ всякихъ занятій девять мѣсяцевъ въ Одессѣ, побывалъ въ Крыму, оттуда вывезъ впечатлѣнія для своихъ "Крымскихъ Сонетовъ" и"Фариса". Изъ Одессы онъ былъ переведенъ въ концѣ 1825 года въ Москву, гдѣ и зачисленъ на службу въ канцелярію военнаго генералъ-губернатора. Въ 1828 году Мицкевичъ переѣхалъ въ Петербургъ, гдѣ подружился съ Пушкинымъ и нашолъ самый радушный пріемъ въ аристократическихъ салонахъ и у поляковъ, осѣдлыхъ въ столицѣ. Здѣсь онъ познакомился съ семействомъ знаменитой піанистки Маріи Шимановской, на дочери которой, Сэлинѣ, въ то время малюткѣ, онъ и женился пятнадцать лѣтъ спустя. Здѣсь же напечаталъ онъ свою знаменитую поэму "Конрадъ Валенродъ", написанную имъ во время странствованій по Россіи. Основная мысль поэмы не могла остаться тайною для многихъ и потому дальнѣйшее пребываніе въ Петербургѣ сдѣлалось для поэта не совсѣмъ удобнымъ и даже не ловкимъ. Онъ добылъ себѣ, при помощи друзей, заграничный паспортъ и 25-го іюня 1829 года отплылъ изъ Кронштадта, чтобы никогда уже не возвратиться въ Россію.
Въ Германіи онъ посѣтилъ Гёте, потомъ, черезъ Швейцарію и Альпы, пробрался въ Италію -- въ Римъ, гдѣ вдохновляясь и восторгаясь памятниками прошедшаго, прислушивался чуткимъ ухомъ къ польскому движенію 1831 года. Передъ самымъ концомъ польскаго возстанія, Мицкевичъ внезапно оставилъ Римъ и отправился въ Польшу; но, не доѣзжая границы, узнавъ, что борьба окончилась, удалился въ Дрезденъ, гдѣ написалъ третью часть "Поминокъ", отличающуюся энергіею, мистицизмомъ и странными идеями, отвергаемыми разсудкомъ. Онъ описываетъ сцены своего заключенія въ Петропавловской крѣпости, потомъ -- ни съ того, ни съ сего -- помѣщаетъ какія-то странныя заклинанія и волхвованія, не представляющія даже ничего поэтическаго. Жоржъ Зандъ почему-то ставитъ названную поэму выше "Фауста" и "Манфреда", тогда-какъ она не только не можетъ идти въ сравненіе съ этими образцовыми произведеніями двухъ величайшихъ поэтовъ Германіи и Англіи, но даже гораздо ниже "Конрада Валенрода". Въ третьей части "Поминокъ" Мицкевичъ даже перестаетъ быть католикомъ: передъ нимъ носится образъ библейскаго личнаго Бога, окружоннаго миріадами безплотныхъ духовъ, и протестъ его противъ сущаго во имя чувства, оскорбляемаго слезами и кровью, несправедливостью и страданіями милліоновъ людей, доходитъ до богохульства. Въ 1832 году Мицкевичъ написалъ и издалъ въ Авиньонѣ "Книгу польскаго пилигримства", родъ эмигрантскаго евангелія. Въ этомъ крайне-слабомъ произведеніи онъ даже отказывается отъ самой поэзіи и начинаетъ проповѣдывать своимъ соотечественникамъ библейскою и народною прозою о назначеніи Польши въ будущемъ. Друзья Мицкевича стали безпокоиться, видя его мистическое настроеніе; даже сами католики не одобряли его "Пилигримовъ".
Еще во время своего пребыванія въ Римѣ, въ 1831 году, Мицкевичъ сошолся съ извѣстнымъ польскимъ писателемъ, графомъ Генрихомъ Ржевуцкимъ, который по своимъ фамильнымъ связямъ и по своей обширной памяти служилъ, такъ-сказать, живою лѣтописью лицъ и событій старой Польши, которыя онъ описывалъ и разсказывалъ съ поразительнымъ талантомъ. Сближеніе обоихъ этихъ писателей подѣйствовало плодотворно на каждаго изъ нихъ. Ржевуцкій, по совѣту Мицкевича, взялся за перо и написалъ свои "Записки Соплицы", въ которыхъ прошедшее представилось Мицкевичу съ новой стороны: онъ убѣдился, что для исторической поэмы не-зачѣмъ рыться въ старо-литовскихъ хроникахъ, что достаточно посмотрѣть сквозь призму лѣтъ издалека на свои собственныя юношескія воспоминанія, взять за основу шляхетское прошлое, слишкомъ презираемое и оклеветанное за-то именно, за что бы его слѣдовало хвалить, а не порицать -- однимъ словомъ, снять съ этого прошедшаго заслоняющую его кору буржуазныхъ воззрѣній, наслоившихся въ восемнадцатомъ столѣтіи. Подъ вліяніемъ этой мысли, Мицкевичъ написалъ лучшее свое поэтическое произведеніе, свой знаменитый эпосъ въ двѣнадцати книгахъ "Панъ Тадеушъ", изображающій жизнь и бытъ литовскихъ губерній до войны 1812 года. Мицкевичъ началъ свою поэму въ Познани, которую онъ посѣтилъ осенью 1831 года, а окончилъ въ 1834 въ Парижѣ, гдѣ онъ поселился за годъ передъ тѣмъ.
Удаленіе изъ отечества оказало свое обычное дурное вліяніе на творчество поэта, лишивъ его освѣжающей наблюдательности за перемѣнами, происходящими въ средѣ общества на родной почвѣ. Къ тоскѣ по родинѣ присоединились еще семейныя хлопоты. Слыша похвалы дѣвицѣ Сэлинѣ Шимановской, которую онъ оставилъ ребёнкомъ въ Петербургѣ, Мицкевичъ проговорился передъ друзьями, что онъ охотно бы на ней женился. Друзья устроили дѣло: вызвали Сэлину въ Парижъ и въ августѣ 1835 года отпраздновало свадьбу; за свадьбою пошли дѣти, заботы о насущномъ хлѣбѣ. Въ 1839 году Лозанская академія предложила Мицкевичу каѳедру латинской словесности. Курсъ его имѣлъ большой успѣхъ. Въ это время министръ народнаго просвѣщенія во Франціи, Кузенъ, задумалъ учредить въ Collège de France каѳедру славянскихъ литературъ и предложилъ ее Мицкевичу. Поэтъ принялъ предложеніе министра -- и курсъ открылся въ 1840 году. Исторія этого курса есть вмѣстѣ съ тѣмъ и исторія умственнаго паденія Мицкевича. Здѣсь-то развились и созрѣли въ нёмъ тѣ задатки мистицизма, которые существовали въ нёмъ всегда и коренились въ особенностяхъ его психической организаціи. Къ довершенію несчастія, около этого времени появился въ Парижѣ нѣкто Товянскій, странная личность: полушарлатанъ, мистикъ съ религіознымъ ученіемъ, которое во многомъ отклонялось отъ преданій католической церкви. Славянскіе курсы приняли странное направленіе. Сдѣлавшись ревностнымъ послѣдователемъ ученія Товянскаго, Мицкевичъ изъ профессора превратился въ проповѣдника и прорицателя, изъ каѳедры сдѣлалъ орудіе религіозной пропаганды, сталъ предсказывать скорое пришествіе Мессіи, предтечею котораго, по его мнѣнію, былъ Наполеонъ I. Французское правительство нашлось вынужденнымъ закрыть курсы славянскихъ литературъ, естественнымъ слѣдствіемъ чего была потеря Мицкевичемъ каѳедры въ Collège de France. Въ 1848 году Мицкевичъ отправился въ Италію, гдѣ Пій IX принялъ его очень ласково; затѣмъ, онъ вернулся въ Парижъ и получилъ мѣсто помощника библіотекаря въ арсеналѣ. Съ восшествіемъ Наполеона III на французскій престолъ, въ Мицкевичѣ ожили всѣ давнишнія надежды, которыя онъ возлагалъ на Францію, печальнымъ доказательствомъ чего служитъ жалкая ода поэта въ честь этого государя, и поѣздка его въ Константинополь съ порученіемъ отъ французскаго правительства содѣйствовать образованію польскихъ легіоновъ въ Турціи. Труды переѣзда и всякаго рода лишенія разстроили здоровье Мицкевича, и онъ умеръ вскорѣ по прибытіи въ Константинополь, 28-го ноября 1855 года, на пятьдесятъ седьмомъ году. Тѣло его было перевезено обратно во Францію и похоронено въ Монморанси, близъ Парижа.
I.
ВОЕВОДА.
Поздно ночью изъ похода
Воротился воевода.
Онъ слугамъ велитъ молчать;
Въ спальну кинулся къ постелѣ --
Дернулъ пологъ: въ самомъ дѣлѣ --
Никого: пуста кровать.
И -- мрачнѣе чорной ночи --
Онъ потупилъ грозны очи,
Сталъ крутить свой сивый усъ;
Рукава назадъ закинулъ,
Вышелъ вонъ, замокъ задвинулъ:
"Гей, ты, кликнулъ, чортовъ кусъ!
"А зачѣмъ нѣтъ у забора
Ни собаки, ни затвора?
Я васъ, хамы!.. Дай ружьё;
Приготовь мѣшокъ, верёвку,
Да сними съ гвоздя винтовку.
Ну, за мною!.. Я жь её!"
Панъ и хлопецъ подъ заборомъ
Тихимъ крадутся дозоромъ,
Входятъ въ садъ и -- сквозь вѣтвей --
На скамейкѣ у фонтана
Въ бѣломъ платьѣ, видятъ, панна --
И мужчина передъ ней.
Говоритъ онъ: "всё пропало,
Чѣмъ лишь только я, бывало,
Наслаждался, что любилъ:
Бѣлой груди воздыханье,
Нѣжной ручки пожиманье --
Воевода всё купилъ.
"Сколько лѣтъ тобой страдалъ я,
Сколько лѣтъ тебя искалъ я!
Отъ меня ты отперлась.
Не искалъ онъ, не страдалъ онъ,
Серебромъ лишь побряцалъ онъ --
И ему ты отдалась"*
"Я скакалъ во мракѣ ночи
Милой панны видѣть очи,
Руку нѣжную пожать,
Пожелать для новоселья
Много лѣтъ ей и веселья
И потомъ на-вѣкъ бѣжать."
Панна плачетъ и тоскуетъ;
Онъ колѣна ей цалуетъ;
А сквозь вѣтви тѣ глядятъ --
Ружья на земь опустили,
По патрону откусили,
Вбили шомполомъ зарядъ.
Подступили осторожно.
"Панъ мой, цѣлить мнѣ не можно",
Бѣдный хлопецъ прошепталъ:
"Вѣтеръ что ли, плачутъ очи,
Дрожь берётъ; въ рукахъ нѣтъ мочи,
Порохъ въ полку не попалъ."
"Тише ты, гайдучье племя!
Будешь плакать, дай мнѣ время!
Сыпь на полку... Наводи...
Цѣль ей въ лобъ, лѣвѣе... выше.
Съ паномъ справлюсь самъ. Потише --
Прежде я; ты погоди."
Выстрѣлъ по саду раздался.
Хлопецъ пана не дождался;
Воевода закричалъ,
Воевода пошатнулся ..
Хлопецъ видно промахнулся:
Прямо въ лобъ ему попалъ.
А. Пушкинъ.
II.
БУДРЫСЪ И ЕГО СЫНОВЬЯ.
Три у Будрыса сына, какъ и онъ, три литвина.
Онъ пришолъ толковать съ молодцами.
"Дѣти, сѣдла чините, лошадей проводите,
Да точите мечи съ бердышами.
"Справедлива вѣсть эта: на три стороны свѣта
Три замышлены въ Вильнѣ похода:
Панъ идётъ на поляковъ, а Ольгердъ на прусаковъ,
А на русскихъ -- Кестутъ-воевода.
"Люди вы молодые, силачи удалые --
(Да хранятъ васъ литовскіе боги!)
Нынче самъ я не ѣду, васъ я шлю на побѣду:
Трое васъ -- вотъ и три вамъ дороги.
"Будетъ всѣмъ по наградѣ: пусть одинъ въ Новѣградѣ
Поживится отъ русскихъ добычей.
Жоны ихъ, какъ въ окладахъ, въ драгоцѣнныхъ нарядахъ;
Домы полны; богатъ ихъ обычай.
"А другой отъ прусаковъ, отъ проклятыхъ крыжаковъ,
Можетъ много достать дорогого:
Денегъ съ цѣлаго свѣта, суконъ яркаго цвѣта,
Янтарю -- что песку тамъ морского.
"Третій съ Пазомъ на ляха пусть ударитъ безъ страха:
Въ Польшѣ мало богатства и блеску;
Сабель взять тамъ не худо; но ужь вѣрно оттуда
Привезётъ онъ мнѣ на домъ невѣстку.
"Нѣтъ на свѣтѣ царицы краше польской дѣвицы:
Весела -- что котёнокъ у печки,
И какъ роза румяна, а бѣла -- что сметана;
Очи свѣтятся будто двѣ свѣчки.
"Былъ я, дѣти, моложе, въ Польшу съѣздилъ я тоже,
И оттуда привёзъ себѣ жонку;
Вотъ и вѣкъ доживаю, а всегда вспомиваю
Про неё, какъ гляжу въ ту сторонку."
Сыновья съ нимъ простились и въ дорогу пустились.
Ждётъ-пождётъ ихъ старикъ домовитый --
Дни за днями проводитъ: ни одинъ не приходитъ.
Будрысъ думалъ: "ужь видно убиты!"
Снѣгъ на землю валится, сынъ дорогою мчится,
И подъ буркою ноша большая.
"Чѣмъ тебя надѣлили? что тамъ? Ге -- не рубли ли?"
-- "Нѣтъ, отецъ мой, полячка младая."
Снѣгъ пушистый валится, всадникъ съ ношею мчится,
Чорной буркой её покрывая.
"Что подъ буркой такое? Не сукно ли цвѣтное?"
-- "Нѣтъ, отецъ мой, полячка младая."
Снѣгъ на землю валится, третій съ ношею мчится,
Чорной буркой её прикрываетъ.
Старый Будрысъ хлопочетъ, и спросить ужь не хочетъ,
А гостей на три свадьбы сзываетъ,
А. Пушкинъ.
III.
СВИТЕЗЯНКА.
Кто этотъ молодецъ статный, красивый?
Что за дѣвица съ нимъ, краснымъ?
Вдоль по прибрежью Свитёзи бурливой
Идутъ при мѣсяцѣ ясномъ.
Оба малины набрали въ кошницы,
Вьютъ по вѣнку себѣ оба:
Знать, онъ -- желанный красотки-дѣвицы,
Знать, она парня зазноба.
Каждую полночь въ тѣни осокори
Онъ ее здѣсь поджидаетъ:
Молодецъ -- ловчій въ сосѣдственномъ борѣ,
Дѣвица... кто ее знаетъ!
Богъ вѣсть -- когда и откуда приходитъ,
Богъ вѣсть -- куда исчезаетъ!
Мокрой былинкой надъ озеромъ всходитъ,
Искрой ночной пропадаетъ.
-- "Полно таиться со мной, дорогая!
Вымолви слово, для Бога:
Гдѣ твоя хата и сёмья родная,
Какъ къ тебѣ путь и дорога?
"Минуло лѣто, листочки валятся;
Холодно въ полѣ просторномъ...
Али всегда мнѣ тебя дожидаться
Здѣсь за прибрежьѣ озёрномъ?
"Али всегда ты, какъ тѣнь гробовая,
Бродишь полночной порою?
Лучше ко мнѣ приходи, дорогая,
Лучше останься со мною!
"Вотъ и избёнка моя не далечко,
Видишь -- гдѣ въ чащѣ лощина...
Будетъ у насъ съ тобой лавка и печка,
Будетъ и хлѣбъ, и дичина."
-- "Парнямъ не вѣрю я, чтобы ни пѣли,
Знаю я всѣ ихъ уловки:
Въ голосѣ ихъ -- соловьиныя трели,
Въ сердцѣ ихъ -- лисьи снаровки.
"Ты насмѣёшься потомъ надо мною,
Кинешь меня и загубишь.
Я тебѣ тайну, пожалуй, открою,
Только... ты вправду ли любишь?"
Молодецъ клялся у ногъ своей милой,
Землю сырую бралъ въ руку;
Бралъ, заклинался тёмною силой,
На душу вѣчную муку.
-- "Будь же ты вѣренъ въ священномъ обѣтѣ:
Если кто клятву забудетъ --
Горе ему и на нынѣшнемъ свѣтѣ,