Хроника парижской жизни

ХРОНИКА ПАРИЖСКОЙ ЖИЗНИ.

Отношеніе Франціи въ восточному и римскому вопросамъ, смерть папы Пія IX.-- Образъ дѣйствій обѣихъ палатъ по поводу этой смерти.-- Торжественныя заупокойныя мессы въ Парижѣ и Версали.-- Губернаторъ Ладмиро и его преемникъ Эмаръ.-- Кандидатъ въ папы каррикатуриста Жиля.-- Адресъ новому папѣ восьми клерикальныхъ газетъ и милліонъ лепты св. Петра.-- Погребеніе Клода-Бернара и національныя почести наукѣ.-- Либеральные адвокаты и судьи ультрамонтаны.-- Приготовленія къ празднованію столѣтія памяти Вольтера.-- Дуэль въ Марсели по поводу гражданскаго брака.-- Вызовъ де-Мёна Рошфоромъ.

Февраль мѣсяцъ ознаменовался въ европейской жизни двумя событіями громадной важности: побѣдою Россіи надъ Турціею и возведеніемъ на папскій престолъ новаго римскаго первосвященника, Льва XIII. Случись нѣчто подобное не болѣе, какъ десять лѣтъ тому назадъ, и Франція, воинственная и безпокойная, стремившаяся подавать свой голосъ во всѣхъ міровыхъ событіяхъ и вліять тѣмъ или другимъ образомъ на всякія европейскія дѣла, непремѣнно шумно отозвалось бы и на оба эти факта дѣятельнымъ вмѣшательствомъ. Но десять лѣтъ тяжелаго опыта, невзгодъ и различныхъ испытаній не прошли напрасно для нашей страны. Они охладили ея рыцарскій пылъ, а съ тѣмъ вмѣстѣ и шовинистскія поползновенія, и главное, чего она теперь добивается -- это спокойствія и мира, которые позволили бы ей безпрепятственно продолжать свое демократическое воспитаніе и практическую реализацію принциповъ 89 года, результатомъ которыхъ до сихъ поръ съумѣли воспользоваться лучше ея нѣкоторыя другія европейскія государства.

За то, при такихъ обстоятельствахъ, при которыхъ другія націи рѣшительно погибли бы, Франція съумѣла возродиться. Въ экономическомъ смыслѣ она съ изумительнымъ тактомъ съумѣла тотчасъ же, вслѣдъ за нашествіемъ, разчлененная, вся истекающая кровью и лишенная такой массы денегъ, какой не могло у ней быть въ запасѣ, приняться за дружный, повсемѣстный и вознаграждающій трудъ. Въ политическомъ -- она успѣшно отстояла свою свободу и независимость отъ всѣхъ интригъ и покушеній коалиціи старыхъ партій, столько ее угнетавшихъ въ прошедшемъ, несмотря на то, что дважды: 24 то мая и потомъ 16 го, казалось, была ими окончательно порабощена; и при томъ завоевала эту свободу не путемъ революціоннаго взрыва, а благодаря благоразумію, такту и зрѣлой сдержанности трудящихся слоевъ общества и сельчанъ, гораздо болѣе, чѣмъ энергіи и талантамъ своихъ политическихъ руководителей. Экономическое возрожденіе Франціи, подтвержденное успѣхомъ національныхъ займовъ, будетъ вполнѣ и блистательно доказано всемірной выставкой, открытіе которой уже приближается. Возрожденіе политическое, признаками близости котораго должно считать выборы 1876--1877 годовъ, достигнетъ окончательнаго своего выраженія не ранѣе того момента, когда сенатъ сдѣлается такимъ же сторонникомъ республики и демократіи, какъ палата депутатовъ, и когда постъ президента будетъ порученъ кому-либо изъ мирныхъ гражданъ, что должно совер шиться въ продолженіи 1879--1880 годовъ.

При такомъ положеніи вещей, признаваемомъ громаднымъ большинствомъ французовъ, само собой становится понятно, что страна наша не обнаруживаетъ никакихъ воинственныхъ поползновеній по поводу восточнаго вопроса и остается глуха ко всѣмъ возбужденіямъ торгово промышленной сосѣдки -- Англіи. Напрасно парижскія газеты, въ послѣднее время, наперерывъ одна передъ другой, помѣщали на своихъ столбцахъ цѣлыя массы сенсаціонныхъ статей и извѣстій, въ которыхъ на всевозможные лады разрѣшались и путались восточныя недоразумѣнія: ихъ читали только сами газетчики. Публика такъ хладнокровно къ нимъ относилась, что любой публицистъ могъ бы, еслибы захотѣлъ, хотя каждый день мѣнять радикально свои взгляды и убѣжденія и никто не сталъ бы вмѣнять этого ему въ вину, по той простой причинѣ, что никто этого даже и не замѣтилъ бы. Признаки нѣкотораго нетерпѣнія были обнаружены публикою только при ожиданіи того, въ какомъ смыслѣ, по отношенію къ восточному вопросу, выскажется магъ и чародѣй нашего времени -- князь Бисмаркъ. Наконецъ, оракулъ удостоилъ изречь свои глаголы. Такъ какъ въ рѣчи желѣзнаго дѣятеля преобладало мирное настроеніе, то впечатлѣніе ею произведенное на Францію было какъ нельзя болѣе благопріятно; въ словахъ оратора, что нѣкоторыя полезныя стороны парижскаго трактата 1856 года могутъ быть сохранены въ неприкосновенности, нѣкоторыя газеты увидали даже косвенную любезность Франціи со стороны нашего бывшаго безпощаднаго врага; изъ замаскированныхъ угрозъ клерикализму, произнесенныхъ княземъ-канцлеромъ въ окончаніи его рѣчи, они заключили, что Франціи могли бы угрожать весьма непріятные сюрпризы, еслибы ей, благодаря послѣдней побѣдѣ демократіи, не удалось окончательно сломить всякое вліяніе ультрамонтановъ.

Не освободись Франція во-время отъ этого пагубнаго вліянія и смерть папы Пія IX могла бы вызвать не мало новыхъ бѣдъ и замѣшательствъ въ нашей странѣ. Пастырское посланіе, которымъ архіепископъ Дюпанлу извѣщаетъ, въ самыхъ непріязненныхъ для Италіи выраженіяхъ, объ этомъ событіи своихъ вѣрныхъ овецъ орлеанской епархіи, не осталось бы клерикальнымъ документомъ, единственномъ въ своемъ родѣ, и вызвало бы неизбѣжно со стороны всѣхъ другихъ епископовъ цѣлую бурю манифестацій за свѣтскую власть папы, что могло бы насъ привести къ открытому разрыву съ Пталіей. Скептицизмъ герцога Деказа, стоявшаго во главѣ министерства иностранныхъ дѣлъ, не помѣшалъ бы прозелитизму какого-нибудь де-Брольи, воодушевленному іезуитами, натворить Богъ знаетъ какихъ несообразностей при дипломатическихъ подготовленіяхъ къ избранію новаго папы. Одинъ непримиримый Маннингъ, еслибы онъ чувствовалъ, что его поддерживаютъ французскіе клерикалы, могъ бы надѣлать всякихъ хлопотъ цѣлой Европѣ. Римскій вопросъ не преминулъ бы связать съ восточнымъ, возникла бы невообразимая кутерьма и пожаръ войны могъ бы охватить всю Европу.

Къ счастію для цѣлаго міра, Франція, перемѣной своего министерства, вырвала изъ рукъ фанатиковъ тотъ зажженный фитиль, который долженъ былъ обусловить пагубный взрывъ и, такимъ образомъ, своимъ отстраненіемъ отъ вмѣшательства въ европейскія дѣла, принесла имъ громадную пользу, уничтоживъ въ корнѣ одно изъ важнѣйшихъ замѣшательствъ, угрожавшихъ всему цивилизованному міру. Парижскіе клерикалы, какъ въ этомъ нельзя и сомнѣваться, конечно, употребили всевозможныя усилія, чтобы произвести какъ можно болѣе шуму по поводу смерти "папы -- великаго человѣка" и вызвать возможно большее число манифестацій. Всѣ усилія ихъ, однако-же, доставили имъ весьма жалкій успѣхъ. Въ самой палатѣ, съ заявленіемъ о пріостановленіи въ знакъ траура засѣданія, въ день справленія торжественной заупокойной мессы по Піѣ IX, выступилъ не Келлеръ, и даже не де-Мёнъ, а темный и малоизвѣстный депутатъ де-Кержегю. Онъ заявилъ свое требованіе 8-го февраля въ такихъ безобидныхъ и грустныхъ выраженіяхъ, что республиканцамъ стало просто жаль его и предложеніе его прошло единогласно. Но когда нѣкоторые депутаты узнали, что въ корридорахъ палаты, правые хвастаются принятіемъ этого предложенія, какъ успѣхомъ клерикализма, то Жюль Ферри счелъ необходимымъ объяснить съ трибуны, что если предложеніе де-Кержегю и принято лѣвыми, то, только ради "парламентскаго приличія" и чтобы оказать уваженіе къ убѣжденіямъ тѣхъ изъ палатскихъ товарищей, которые, разумѣется, въ день мессы въ палату не явятся, но что въ этомъ голосованіи "изъ любезности" никоимъ образомъ не слѣдуетъ видѣть ничего, что бы хотя самымъ отдаленнымъ образомъ могло быть истолковано въ видѣ политической или религіозной манифестаціи.

Благочестивое большинство сената могло бы, еслибы захотѣло, на основаніи образа дѣйствій всего парламента въ день погребенія Виктора Эммануила, потребовать торжественнаго закрытія засѣданія и въ день заупокойной мессы по Піѣ IX. Но оно ограничилось только тѣмъ, что одинъ изъ его представителей, сенаторъ де-Равиньянъ, повторилъ предложеніе де-Кержегю. Лѣвые встрѣтили это предложеніе молчаніемъ и послѣ обычнаго вопроса президента: "сопротивляющихся предложенію нѣтъ?" оно было принято.

Торжественныхъ заупокойныхъ мессъ было отслужено двѣ, одновременно въ Парижѣ и въ Версали. Въ Версали, такъ какъ она считается оффиціально "конституціонною столицею Франціи", на мессѣ присутствовалъ Мак-Магонъ въ полной парадной формѣ и сенатское бюро въ цѣломъ своемъ составѣ, за исключеніемъ только одного изъ секретарей, принадлежащаго къ крайней лѣвой. Бюро палаты не присутствовало ни на одной изъ мессъ, и никто не былъ ни тутъ, ни тамъ, въ качествѣ его представителя. Вице-президентъ этого бюро и одинъ изъ секретарей, принадлежащій къ правымъ, хотя и присутствовали на мессѣ въ Версали, но въ качествѣ частныхъ лицъ вмѣстѣ съ другими товарищами "меньшинства". Парижскія газеты съ ужасомъ заявляли почти о совершенномъ отсутстствіи депутатовъ въ церкви парижской Богоматери, хотя всѣ они и были поимянно приглашены. Администрація мессы заявила также сенскому префекту, что въ церкви будутъ оставлены мѣста для членовъ парижскаго муниципальнаго совѣта, но благоразумно предоставила занять эти мѣста публикѣ, опасаясь, чтобы на восемьдесятъ заготовленныхъ мѣстъ не явилось всего двухъ или трехъ членовъ муниципалитета. Опасенія ея были превзойдены дѣйствительностью: на мессу не явилось ни одного!

За то офицеровъ всѣхъ родовъ оружія явились въ соборъ цѣлыя массы. Въ средѣ ихъ красовался парижскій губернаторъ Ладмиро, которому приходилось въ послѣдній разъ появляться оффиціально въ публикѣ, такъ какъ онъ достигъ того возраста, при которомъ, по закону, военные отстраняются отъ занятія должностей дѣйствительной службы и отчисляются въ кадры резерва. Парижскимъ губернаторомъ, вмѣсто него, республиканскій кабинетъ назначилъ генерала Эмара, бывшаго нѣкогда адъютантомъ Кавеньяка. Генералъ Эмаръ извѣстенъ тѣмъ, что имѣлъ смѣлость произнесть нѣтъ на плебисцитѣ, послѣдовавшемъ за государственнымъ переворотомъ 2 декабря, и тѣмъ, что болѣе всѣхъ другихъ военныхъ сопротивлялся рѣшенію Базена при мецской капитуляціи. Кромѣ того, онъ открытый противникъ клерикализма, и какія бы должности ни случалось ему занимать, онъ никогда не присутствовалъ на клерикальнымъ церемоніяхъ и процессіяхъ. Изъ этого, однако, не слѣдуетъ, что будь онъ назначенъ на мѣсто губернатора восьмью днями ранѣе, то онъ не явился бы на заупокойной мессѣ. Ему тамъ слѣдовало быть, такъ какъ множество офицеровъ, воспитанниковъ іезуитскихъ коллегій, явились бы все равно туда помимо его позволенія. Да и кромѣ того, такъ какъ на мессѣ присутствовали представители маршала и парламентскаго меньшинства, то онъ обязанъ былъ тоже явиться, и это присутствіе не могло имѣть никакого характера военной или клерикальной демонстраціи, точно также, какъ появленіе на мессѣ министра иностранныхъ дѣлъ, протестанта Баддингтона, который этимъ сдѣлалъ только любезность дипломатическому корпусу, всѣ члены котораго, не исключая русскаго и англійскаго посланниковъ князя Орлова и лорда Лайонса, были на лицо, нисколько не выражая своей симпатіи къ католицизму. При такихъ условіяхъ, церемонія утратила совершенно характеръ исключительно ультрамонтанской демонстраціи. Напрасно клерикальныя знаменитости старались выставляться на показъ: они не были замѣчены въ толпѣ народа, собравшейся какъ въ соборѣ, такъ и около него. У входовъ его образовались длинные хвосты лицъ, желавшихъ проникнуть внутрь храма, подобно тому, какъ это бываетъ у театровъ и, по всей вѣроятности, тутъ было несравненно болѣе обыкновенныхъ зѣвакъ, чѣмъ искреннихъ католиковъ и ханжей. Такъ какъ крайнія галлереи собора были отведены для публики, и впускъ въ нихъ былъ безъ билетовъ, то понятно, что явилось множество охотниковъ поглядѣть на праздничное убранство собора и послушать музыки средневѣкового характера. Музыка, написанная нарочно по этому поводу ученымъ капельмейсторомъ Вервьетомъ, очень удалась, но эффектъ освященія катафалка зеленымъ огнемъ серебрянныхъ факеловъ совершенно пропалъ вслѣдствіе сильнаго сквозного вѣтра, царившаго въ соборѣ. Безчисленное множество большихъ восковыхъ свѣчъ тоже безпощадно тушилось этимъ вѣтромъ, воскъ съ нихъ такъ и капалъ на богатыя ризы духовенства и должно быть значительно ихъ перепортилъ.

Вокругъ собора, за муниципальными верховыми и полицейскими, толпились массы зѣвакъ, стараясь разглядѣть личности подъѣзжавшихъ въ экипажахъ къ собору. Никого, однакоже, эта публика не удостоила оваціи и не встрѣтила шиканьемъ. Она была только замѣчательно весело настроена, и, я думаю, что увидай она въ это время самого знаменитаго редактора "Univers" Вёльо, она бы ограничилась однимъ громкимъ взрывомъ смѣха. Его изображеніе и на самомъ дѣлѣ красовалось въ этотъ день на всѣхъ витринахъ газетныхъ продавцовъ. Широкій и усѣянный всевозможными прыщами ликъ этого дѣятеля изображенъ былъ въ бумажномъ колпакѣ, украшенномъ тремя желтыми лентами, что придавало колпаку внѣшнее сходство съ папской тіарой. Подъ этимъ изображеніемъ каррикатуристъ Жиль ограничился скромною подписью: "мой кандидатъ". Вёльо эта шутка не понравилась, онъ немедленно подалъ жалобу генеральному прокурору, пустилъ въ ходъ свои связи съ членами обѣихъ палатъ и добился какъ того, что этотъ, хотя и не подписанный, но несомнѣнный его портретъ, былъ конфискованъ, такъ и того, что редакція юмористическаго журнала "la Lune rousse" была присуждена къ уплатѣ нѣсколькихъ сотъ франковъ. За это наказанный журналъ отомстилъ ему весьма искусно и такъ, что новому наказанію подвергнуться не могъ. Онъ выхлопоталъ у артистки Жюдикъ формальное право напечатанія на своихъ страницахъ ея портрета въ одной изъ послѣднихъ ея ролей, имѣвшихъ значительный успѣхъ, гдѣ она изображаетъ камелію, ставшею знатной дамой. Но изображая Жюдикъ-Нинишъ, Жиль хотя и сохранилъ ея ростъ, фигуру и костюмъ, но снабдилъ лицомъ и крупнымъ прыщеватымъ носомъ все того же Вёльо. Въ тоже время въ "Réveil" появилась весьма злая сатира Рошфора на папскій конклавъ. Де-Мёнъ самолично потребовалъ въ палатѣ съ трибуны преслѣдованія этой газеты и она была приговорена судомъ ассизовъ, за оскорбленіе одной изъ признанныхъ государствомъ религій, къ уплатѣ 3,000 фр. штрафа, а редакторъ ея къ 2-хъ мѣсячному тюремному заключенію.

За то республиканцы, не имѣющіе дурной привычки подвергать газеты преслѣдованіямъ за высказываемыя ими мнѣнія, дали католическимъ органамъ полную возможность высказать всю ихъ скорбь и недовольство Италіей, по поводу послѣдняго протеста кардинала Симеони противъ уничтоженія свѣтской власти папы. Восемь наиболѣе іезуитскихъ изъ парижскихъ газетъ "Défense", "Franèais", "France nouvelle". "Gazette de France", "Monde", "Univers", "Union" и "Villes et Campagnes" подписали коллективный адресъ священной коллегіи, съ заявленіемъ желанія, чтобы Св. Духъ помогъ ей избрать новаго Пія. Въ адресѣ этомъ парижскіе клерикалы высказывали свою глубочайшую преданность новымъ догматамъ католицизма, придуманнымъ послѣднимъ первосвященникомъ, и заклинали будущаго папу поддерживать свое "непогрѣшимое всемогущество" съ такою же энергіей и непреклонностью, какъ дѣлалъ это Пій IX, сопротивляясь всякому вліянію духа времени. Быстрота, съ какою произошли выборы, и самый выборъ въ папы Льва XIII, пришлись далеко не по вкусу составителямъ этого адреса. Они громко требовали назначенія такого лица, которое рѣшилось бы называться Піемъ X, кардиналъ же Печчи, выборомъ котораго Европа вообще довольна, такъ какъ въ папы могъ быть облеченъ кто-нибудь и хуже его, назвался Львомъ XIII. Львами же до сихъ поръ были все такіе папы, которые не слишкомъ-то дружили съ іезуитами. Поэтому, парижскіе клерикалы значительно опечалены избраніемъ кардинала Печчи, и если и продолжаютъ курить передъ нимъ ѳиміамъ лести, то только для того, чтобы скрыть свое недовольство, а также, чтобы заискать у новаго папы къ себѣ расположеніе. Такъ они поторопились въ самый день избранія Льва XIII, заявить, что архіепископъ Сегюръ, предсѣдатель центральнаго комитета католическихъ клубовъ и ассоціацій во Франціи, уполномоченъ немедленно поднести новому святѣйшему отцу милліонъ франковъ, въ счетъ лепты св. Петра, доставлять которую самымъ щедрымъ образомъ французскіе ультрамонтаны обязуются и впредь "ватиканскому узнику", изъ опасенія, чтобы бѣдность и недостатокъ средствъ не обусловили для него необходимости принятія пенсіона отъ итальянскаго правительства, или, чего Боже сохрани, не побудили его святѣйшество къ сближенію и примиренію съ самимъ "узурпаторомъ".

На слѣдующій день, послѣ заупокойной мессы въ честь Пія IX въ соборѣ Парижской Богоматери, въ церкви святого Сюльниція происходила погребальная месса усопшаго ученаго, Клода Бернара. На этотъ разъ католическая церемонія служила только прикрытіемъ блестящей манифестаціи позитивистскихъ тенденцій Франціи. Клодъ Бернаръ, знаменитый въ цѣломъ мірѣ физіологъ и авторъ безсмертнаго труда "Введеніе въ опытную медицину", способствовавшій своими работами окончательному уничтоженію множества метафизическихъ гипотезъ, былъ погребенъ съ особеннымъ почетомъ на счетъ государства. Министръ народнаго просвѣщенія и исповѣданій, Барду, отнесшійся весьма хладнокровно къ смерти папы, на этотъ разъ лично, отъ имени правительства, потребовалъ отъ обѣихъ палатъ кредита въ 10,000 франковъ дли чествованія науки, въ лицѣ одного изъ ея знаменитѣйшихъ представителей. Гамбетта, въ качествѣ предсѣдателя бюджетной комиссіи, поддержалъ это предложеніе нѣсколькими горячими словами Никто не осмѣлился оспаривать этого требованія и, такимъ образомъ, республика получила возможность чествовать заслуги чистаго ученаго наравнѣ съ заслугами какой-либо военной, или политической знаменитости. Къ чести республиканской партіи должно замѣтить, что никто изъ ея членовъ не остановился передъ соображеніемъ, что покойный не отличался при жизни особеннымъ героизмомъ и твердостью республиканскихъ убѣжденій. Всѣ охотно забыли, что, во время имперіи, Клодъ Бернаръ согласился стать сенаторомъ, и что вступленію своему въ среду 40 безсмертныхъ онъ гораздо болѣе обязанъ былъ мастерскому умѣнью, съ какимъ воздерживался всегда дѣлать какіе-либо общіе выводы изъ глубоко обслѣдованныхъ и уясненныхъ имъ физіологическихъ фактовъ. За внесеніе въ общественное сознаніе массы такихъ фактовъ, общіе выводы изъ которыхъ уже сдѣланы, или будутъ неизбѣжно сдѣланы другими, Клодъ Бернаръ и заслужилъ то, чтобы его въ высшей степени полезное для человѣчества существованіе было почтено національною признательностью.

Вслѣдъ за похоронами Клода Бернара происходили гражданскіе похороны молодого адвоката Верана, одного изъ радикальнѣйшихъ членовъ парижскаго муниципальнаго совѣта. Весьма интересно отношеніе ко всѣмъ этимъ погребальнымъ церемоніямъ состава судебнаго вѣдомства. На заупокойную мессу Пія IX въ соборѣ Богоматери явилась депутація отъ кассаціоннаго суда, и члены ея явились въ красныхъ судейскихъ мантіяхъ и въ шляпахъ, обитыхъ крепомъ. Вслѣдъ за ними, въ соборѣ размѣстились делегаты и это всѣхъ другихъ судебныхъ инстанцій. На погребеніе Верана судьи не явились, но за то появились всѣ адвокаты, тоже въ мантіяхъ, подъ предводительствомъ старѣйшины своего сословія, Бетоло. Бетоло произнесъ даже надъ могилою рѣчь, въ которой, однако, замѣтилъ, что, удивляясь талантамъ покойнаго и уважая его добродѣтели, онъ не раздѣлялъ вполнѣ нѣкоторыхъ изъ его философскихъ взглядовъ. Разумѣется, что въ странѣ, гдѣ признана свобода сознанія, и гдѣ она составляетъ общественное право, Бетоло не совершилъ никакого особеннаго гражданскаго подвига, но, во всякомъ случаѣ, его рѣчь и появленіе еще въ первый разъ при третьей республикѣ на гражданскихъ похоронахъ сословія адвокатовъ въ цѣломъ составѣ, представляетъ собою, нѣкоторымъ образомъ, знаменіе времени. Франція такъ еще запугана двумя предшествовавшими правительствами нравственнаго порядка, что всякое открытое.дѣйствіе, наперекоръ установившимся католическимъ предразсудкамъ, служитъ явнымъ признакомъ, что клерикальныя претензіи уже въ значительной степени смирены и побѣждены. Другимъ признакомъ того же самаго явленія служитъ возобновленіе проэкта празднованія, ЗО-го мая 1877 года, столѣтія памяти Вольтера; мысль объ этомъ празднованіи, возникшая первоначально одновременно съ мыслью о всемірной выставкѣ, была оставлена среди водоворота политическихъ тревогъ прошлаго года. Теперь она воскресла съ новою силою. Извѣстно, что и Женева, съ своей стороны, собирается праздновать память столѣтія Жанъ-Жака Руссо. Можетъ быть, всѣ подобныя празднества было бы лучше отложить достолѣтней годовщины 1789 г., но въ этомъ случаѣ, мнѣнія учредителей праздника расходятся съ личными нашими мнѣніями.

"Вольтеръ, говорятъ эти учредители (депутаты Дрео, Менѣе и Вильсонъ, профессоръ медицинскаго факультета, Гаварре и инженеръ Жилле-Виталь) въ своемъ заявленіи объ открытіи національной подписки:-- одинъ изъ тѣхъ людей, которые своимъ существованіемъ принесли громадную честь человѣчеству. Вся его долголѣтняя жизнь была энергической и безпощадной войной, объявленной невѣжеству лицемѣрію и фанатизму... Никто до него не приносилъ въ міръ болѣе мужественнаго и честнаго ученія. Догматизмъ теологовъ возбуждалъ самыя пагубныя войны и покрывалъ землю развалинами, обагряя ее потоками крови; доктрина Вольтера приведетъ нѣкогда человѣчество къ неизбѣжному и плодотворному торжеству разума, истины и мира... Праздновать, съ возможнымъ блескомъ, столѣтіе Вольтера составляетъ прямую обязанность всѣхъ друзей свободы, прогресса и науки, къ какой бы расѣ человѣческаго рода они ни принадлежали".

Разумѣется, лучшій способъ празднованія памяти мыслителя состоитъ въ возможно большей популяризаціи его идей... Поэтому, первою мыслью комитета явилось -- собрать въ одинъ томъ лучшія изъ шедевровъ Вольтера, также какъ самые характеристическіе отрывки изъ его философскаго лексикона и корреспонденцій, съ тѣмъ, чтобы, назначивъ за этотъ томъ самую ничтожную цѣну, способствовать наибольшему его распространенію. Къ сожалѣнію, въ этомъ томѣ около 1,000 страницъ, что, по моему мнѣнію, нѣсколько помѣшаетъ тому, чтобы въ народныхъ библіотекахъ онъ сталъ общимъ достояніемъ. Я полагаю, что было бы полезно его значительно сократить и сдѣлать доступнымъ пониманію самыхъ неразвитыхъ изъ сельчанъ. Кромѣ изданія этого тома, комитетъ остановился на мысли объ устройствѣ возможно большаго числа публичныхъ чтеній о Вольтерѣ, повсюду, гдѣ только для этого найдутся лекторы. Это мысль тоже чрезвычайно удачная и полезная для народа. Что касается до устройства даровыхъ спектаклей и торжественнаго собранія, на которомъ статуя Вольтера "должна быть увѣнчана лавровымъ вѣнкомъ, поднесеннымъ отъ имени человѣчества", то первое зависитъ отъ тѣхъ средствъ, какія дастъ подписка, а послѣднее -- отъ того, насколько правительство окажетъ содѣйствія этому осуществленію манифестаціи въ честь свободной мысли.

Католическія газеты, а слѣдомъ за ними и "Фигаро", уже и теперь забили въ набатъ, ужасаясь возможности празднованія столѣтія подобнаго вольнодумца, какъ Вольтеръ. Разумѣется, что клерикалы и реакціонеры употребятъ всевозможныя усилія, чтобы запугать администрацію и достигнуть хотя бы того, чтобы уменьшить размѣры и значеніе праздника.

Вмѣшательство клерикаловъ въ частную жизнь гражданъ -- великое зло, продолжающее у насъ существовать. Разскажу вамъ, по этому поводу, одно трагическое происшествіе, окончившееся процессомъ въ ассизномъ судѣ департамента Устьевъ Роны, 22-го февраля. Въ ноябрѣ 1877 г., нѣкто Жозефъ Дэмъ" редакторъ бонапартистскаго листка "Aigle", издающагося въ Марсели, задумалъ, на его столбцахъ, религіозный походъ противъ гражданскаго брака, признаваемаго нашимъ закономъ единственною обязательною формою брака. Сначала онъ печаталъ только общія соображенія, потомъ, по поводу недавно совершившагося брака Кловиса Гюга -- редактора газеты "la Jeune République", онъ позволилъ себѣ выходки и нападки на этотъ случай и высказалъ мысль, что невѣста Гюга, не подвергавшаяся церковному обряду, не имѣла права одѣваться въ бѣлое платье и украшаться померанцовымъ вѣнкомъ. Въ третьей статьѣ онъ не ограничился даже и этимъ и сталъ уже нападать не на убѣжденія Гюга, какъ свободнаго мыслителя, а оскорбилъ его, какъ мужа и будущаго отца, такъ что Гюгъ былъ вынужденъ вызвать его на дуэль. Дуэль состоялась, и Гюгъ, совершенно незнакомый съ фехтовальнымъ искуствомъ -- однимъ изъ тѣхъ неумѣлыхъ пріемовъ шпаги, къ которымъ способны только люди, берущіе ее въ первый разъ въ руки -- убилъ своего соперника на повалъ. За это Гюгъ былъ призванъ къ суду; обвинялся онъ въ предумышленномъ нанесеніи раны, обусловившей смерть Дэма, хотя и безъ намѣренія убивать его. Секунданты убитаго утверждали, что дуэль должна была окончиться съ полученіемъ кѣмъ-либо изъ противниковъ легкой раны, что Гюгъ получилъ ихъ двѣ, но такъ какъ кровь изъ этихъ ранъ не была видна подъ грудью рубашки, то онъ воспользовался минутой, когда Дэмъ опустилъ уже шпагу, чтобы нанести ему смертельный ударъ, противно всѣмъ правиламъ для дерущихся на шпагахъ. Гюгъ, которому удалось поѣздкой въ Италію избѣжать предварительнаго заключенія, явился передъ судомъ присяжныхъ и вполнѣ опровергъ это обвиненіе секундантовъ, поддержанное также и братомъ убитаго. Генеральный прокуроръ отказался поддерживать обвиненіе и призналъ, что дуэль происходила съ соблюденіемъ легальныхъ формъ, а присяжные произнесли оправдательный приговоръ. Не убей Гюгъ своего соперника, дѣло не могло бы окончиться для него такъ благополучно, его судили бы тогда судомъ исправительной полицій,и, такъ какъ дуэли запрещены закономъ, то и дуэлистамъ, и секундантамъ угрожало бы тюремное заключеніе на нѣсколько мѣсяцевъ и штрафъ. Оправданіе Кловиса Гюга присяжными было встрѣчено публикой, находившейся въ зданіи суда съ энтузіазмомъ. Гюгу сдѣлана была рѣшительная овація, которой ея участники хотѣли выказать все свое негодованіе противъ бонапартистовъ да еще клерикальнаго оттѣнка. Его вынесли на рукахъ изъ дверей суда, а центральный марсельскій избирательный комитетъ выставилъ его своимъ кандидатомъ на мѣсто умершаго Гаспайля.

Этотъ судебный приговоръ надѣлалъ во Франціи много шуму и, вѣроятно, послужитъ хорошимъ предостереженіемъ клерикаламъ, полагавшимъ до сихъ поръ, что они могутъ безнаказанно подвергать посмѣянію частную жизнь и самыя завѣтныя убѣжденія свободныхъ мыслителей.

Тотчасъ, вслѣдъ за осужденіемъ газеты "Réveil" за статью Гошфора о конклавѣ, Гошфоръ прислалъ изъ Женевы, черезъ двухъ своихъ пріятелей, вызовъ де-Мёну, но послѣдній отвѣчалъ этимъ лицамъ, что онъ не желаетъ входить ни въ какія сношенія съ бѣглымъ ссыльнымъ изъ Новой Каледоніи. Тогда Гошфоръ напечаталъ въ "Réveil" и "Reuple" двѣ статьи противъ апостола-кирассира до того злыя и остроумныя, что де-Мёну придется быть весьма долго притчею во языцѣхъ цѣлой Франціи, да, впрочемъ, и совершенно подѣломъ!

II.

Выборы 27-го января.-- Избирательный циркуляръ де-Марсэра.-- Вопросъ къ военному министру.-- Вопросъ къ хранителю государственной печати.-- Ораторская дуэль между Руэромъ и Гамбеттой.-- Запросъ Лоржериля.-- Четыре предохранительные закона и бюджетъ.-- Заявленіе Буассе объ отдѣленіи церкви отъ государства.-- Неудача де-Мёна и отвѣтъ министра Барду.-- Безсиліе сената.-- Новое требованіе одной двѣнадцатой бюджетныхъ суммъ.-- 24-е февраля и открытіе памятника Ледрю-Роллена.

27-го января, въ тотъ самый день, когда я вамъ отправилъ послѣднее свое письмо, въ нѣсколькихъ департаментахъ происходили выборы. Въ Жирондскомъ Департаментѣ выбирали депутата на мѣсто умершаго; въ одномъ изъ округовъ Восточныхъ Пиренеи надлежало замѣнить депутата, избраннаго въ сенатъ. Въ семи другихъ округахъ происходилъ перевыборъ депутатовъ, полномочія которыхъ не были признаны палатою. Какъ въ двухъ первыхъ мѣстностяхъ были выбраны республиканцы, такъ и въ семи остальныхъ никто изъ забракованныхъ реакціонеровъ не удостоился переизбранія и всѣхъ ихъ замѣнили республиканцы. Такимъ образомъ, населенія различныхъ мѣстностей Франціи своимъ приговоромъ вполнѣ подтвердили правильность провѣрки полномочій палаты и оказались солидарными съ ея республиканскимъ большинствомъ. Второй опытъ этого рода, но еще въ болѣе широкихъ размѣрахъ, имѣетъ произойти 3 то марта, день, на который назначены перевыборы 16 отвергнутыхъ депутатовъ. Успѣхъ республиканцевъ и на этихъ выборахъ такъ мало сомнителенъ, что парижская демократическая пресса почти даже и не заботилась о поддержкѣ кандидатовъ, выступающихъ противъ забракованныхъ роялистовъ и бонапартистовъ. Министръ де-Марсэръ весьма ловко и умно воспользовался такимъ положеніемъ вещей и отправилъ къ префектамъ циркуляръ, совершенно противоположный циркуляру своего предшественника, де-Фурту. Онъ заявляетъ въ немъ, что "правительство рѣшительно отвергаетъ доктрину оффиціальныхъ кандидатуръ и отказывается отъ принятія какихъ бы то ни было мѣръ, при пособіи которыхъ проводятся подобныя кандидатуры". Онъ предлагаетъ всѣмъ чиновникамъ сохранять "полнѣйше безпристрастіе относительно соперничествующихъ кандидатовъ" и совѣтуетъ имъ остерегаться отъ всякихъ дѣйствій, которыя населенія могли бы истолковать въ смыслѣ предпочтенія одного кандидата передъ другимъ". "Изъ этого не слѣдуетъ, говоритъ онъ далѣе:-- чтобы правительству не было пріятно видѣть, что избиратели своими выборами выражаютъ свое предпочтеніе и привязанность къ республикѣ, но подобныя выраженія сочувствія къ правительству тогда только могутъ быть цѣнны и имѣть значеніе, когда высказываются совершенно свободно". Циркуляръ этотъ до того поразилъ самихъ реакціонеровъ, что они невольно въ своихъ органахъ стали воздавать де-Марсэру такія похвалы, какихъ не удостоивался во Франціи ни одинъ изъ либеральныхъ министровъ. Либеральную свою добросовѣстность де-Марсэръ, дѣйствительно, доводитъ до послѣднихъ предѣловъ. Такъ, имѣя право назначать мэровъ въ города, подъ однимъ условіемъ выбора ихъ изъ членовъ муниципальнаго совѣта, онъ назначаетъ на эти мѣста тѣхъ лицъ, которыхъ выбираютъ сами эти совѣты. Напримѣръ, онъ назначилъ, такимъ образомъ, мэромъ въ Авиньонѣ нѣкоего дю-Демэна, депутата, полномочія котораго на дняхъ должны быть отвергнуты палатой, такъ какъ при выборѣ его, правительство нравственнаго порядка прибѣгло къ самымъ отъявленнымъ подлогамъ. Когда министра стали упрекать за это назначеніе, то онъ отвѣчалъ: "Я считаю себя вправѣ только тогда его смѣстить, когда авиньонцы сами перемѣнятъ о немъ свое мнѣніе". Словами этими министръ указываетъ на несостоятельность существующаго закона о мэрахъ, взваливающаго на центральную власть то, что касается только мѣстныхъ интересовъ и какъ бы прямо рекомендуетъ палатѣ, едва она получитъ возможность вводить практическія реформы, необходимость составленія новаго муниципальнаго закона въ республиканскомъ духѣ. Подобный образъ дѣйствій де Марсэра привязываетъ къ министерству даже и непримиримыхъ. Такъ, никто изъ нихъ не рѣшился сдѣлать запроса военному министру Борелю, стремленія котораго тоже весьма почтенны, хотя дѣйствія и не всегда этому вполнѣ соотвѣтствуютъ, по поводу одного непріятнаго происшествія въ Нантѣ. Въ этомъ городѣ военныя власти запретили солдатамъ являться, въ качествѣ фигурантовъ, въ театрѣ за то, что въ одной изъ мелодрамъ, они съ необыкновеннымъ одушевленіемъ пѣли вставленную въ пьесу Марсельезу. Нантскій депутатъ Лезанъ ограничился простымъ вопросомъ военному министру, а большинство удовольствовалось тѣмъ, что Борель обѣщалъ отмѣнить распоряженіе, обидное для жителей Нанта и для республиканцевъ, не обративъ вниманія на то, что въ своихъ объясненіяхъ военный министръ высказалъ нѣсколько банальностей насчетъ нашего національнаго гимна. Хранителю печати, Дюфору, тоже былъ сдѣланъ вопросъ по поводу того, что большая часть членовъ гренобльскаго суда позволили себѣ сдѣлать овацію генеральному прокурору, смѣщенному Дюфоромъ. Случай этотъ далъ возможность одному изъ непримиримыхъ, Мадье де-Монжо, произнести блистательную рѣчь по поводу тѣхъ антипатій къ республикѣ, какія постоянно позволяютъ себѣ выражать члены несмѣняемой магистратуры. Дюфоръ, въ своемъ объясненіи, старался придать этой оваціи характеръ простой вѣжливости между сослуживцами, но, въ тоже время, прибавилъ, что "еслибы магистратура задумала дѣлать манифестаціи другого характера, то хранитель печати съумѣетъ исполнить, относительно ихъ, свой долгъ спокойно и безъ колебанія, и тѣ, кто обратился бы къ нему съ вопросомъ: воспрепятствовалъ ли онъ такимъ манифестаціямъ? увидѣли бы, что онъ съумѣлъ это сдѣлать". Эти слова министра всѣ лѣвые покрыли рукоплесканіями, заявляя тѣмъ какъ сочувствіе кабинету, такъ и свою солидарность.

Въ ночномъ, и весьма бурномъ засѣданіи палаты, Гамбетта имѣлъ случай, въ качествѣ неоспоримаго главы республиканской партіи, войти въ ораторское состязаніе съ главою бонапартистовъ. Поводъ къ этому подалъ вѣчный вопросъ объ исторической отвѣтственности за невзгоды, пережитыя Франціею въ послѣднюю войну. Руэръ съ крайнимъ безстыдствомъ затѣялъ снять съ себя отвѣтственность за несчастный походъ отъ Шалопа въ Седанъ, и приписать вину потери Эльзаса сопротивленію республиканцевъ. Гамбетта, въ отвѣтъ на это, бросилъ ему въ лицо упрекъ во всѣхъ ошибкахъ и преступленіяхъ, навлеченныхъ на Францію вліяніемъ Руэра, начиная отъ казни Максимиліана въ Мексикѣ и до измѣны Базена въ Мецѣ. Мнѣніе Руэра, что Франція должна была выпрашивать у Пруссіи мира, тотчасъ вслѣдъ за погибелью наполеоновской арміи, ораторъ назвалъ "теоріею общей низости". Онъ напомнилъ своему противнику оба торжественныя осужденія имперіи, низложеніе ея, голосованное бордоскимъ собраніемъ и постановленіе въ Тріанонѣ.-- "И вы осмѣливаетесь называть себя политиками! громилъ онъ съ трибуны бывшаго вице-императора:-- развѣ вы желали власти для того, чтобы управлять Франціей?-- Нѣтъ! Завладѣвъ ею, вы дѣйствовали сначала какъ жуиры, а подъ конецъ какъ предатели".

Разбитые и уничтоженные бонапартисты совершенно растерялись, и ареной мести грозному своему обвинителю избрали Сенатъ. При этомъ никто изъ нихъ не рѣшился выступить прямо, а орудіемъ они выпустили легитимиста Лоржериля. Лоржериль, напоминающей своей внѣшностью извѣстнаго комика Пале-Рояльскаго театра, Гіасента, выступилъ на трибуну, и прочелъ очень длинную, напередъ заготовленную имъ рѣчь. Оказалось, что все. это краснорѣчіе было потрачено лишь для того, чтобы сдѣлать простой вопросъ министру юстиціи: почему подвѣдомственное ему министерство не требуетъ отъ дѣятелей 4-го сентября, захватившихъ власть безъ всякихъ уполномочій, отчета о расходахъ, произведенныхъ правительствомъ народной обороны? Дюфоръ отвѣчалъ на это просто и ясно, что всѣ изслѣдованія, какія были необходимы для отчетности за это время, были произведены, а еслибы существовала надобность въ произведеній еще какихъ-либо слѣдствій и преслѣдованій, то приходится удивляться, почему они не были потребованы тогда, когда друзья г. Лоржериля обладали властью. Лоржериль, въ рѣчи своей, между прочимъ, весьма неловко коснулся герцога Одиффре Пакье, и тѣмъ вынудилъ и его выступить съ возраженіемъ. Герцогъ заявилъ, что онъ состоялъ предсѣдателемъ одной изъ важнѣйшихъ комиссій для изслѣдованія расходовъ того времени (commission des marchés), и что, какъ должно быть извѣстно всей Франціи, всѣ финансовыя дѣйствія правительства 4 то сентября вполнѣ обслѣдованы, такъ что на пути, на который всталъ Пожериль, ему не удастся ни вызвать новыхъ преслѣдованій, ни возбудить какихъ-либо скандаловъ. Eco удивляло только одно, что три вагона съ документами, которые комиссія, подъ его предсѣдательствомъ, видѣла въ Бордо -- въ Версали не оказались на лицо. Онъ полагалъ, что эти вагоны сгорѣли, но министръ финансовъ, Леонъ Сэ, заявилъ на это, что означенные документы всѣ цѣлы и доставлены въ сохранности въ министерство, гдѣ разборъ ихъ и сортировка были поручены нѣкоему Буравиллю. Чиновникъ этотъ очень долго, несмотря на повторныя требованія, не представлялъ ихъ счетной палатѣ, а такъ какъ онъ бонапартистъ, то должно думать, что въ нихъ заключались какія-нибудь разоблаченія, неблагопріятныя никакъ не для республиканцевъ, а развѣ для бонапартистовъ. Наконецъ, счетная палата добилась таки ихъ полученія, и разборъ ихъ доказалъ, что всѣ расходы по вооруженію страны производились правительствомъ народной обороны совершенно правильно. Между тѣмъ, двѣ недѣли тому назадъ, умеръ депутатъ отъ Гавра, Лесень, съ горя о потерѣ этихъ документовъ, что лишало его возможности оправдаться отъ тѣхъ клеветъ, которыя распространяли о его дѣятельности бонапартисты.

Гамбетта, какъ я уже говорилъ, сдѣлавшись несомнѣннымъ главой всѣхъ республиканцевъ, главнѣйшей своей цѣлью въ настоящее время поставилъ сохранять полнѣйшее согласіе между кабинетомъ и палатой, считаемое имъ крайне необходимымъ для успѣшнаго укрѣпленія республики, и избѣгать всякихъ поводовъ хотя бы къ малѣйшему разладу между ними. Между тѣмъ, кабинетъ путемъ опыта убѣдился въ неудобствѣ полученія бюджетныхъ суммъ, при управленіи общественными дѣлами, по одной двѣнадцатой части, почему и заявилъ свое желаніе, чтобы въ возможно короткій срокъ, весь бюджетъ былъ утвержденъ. Палата, съ своей стороны, справедливо опасаясь интригъ сената, хотѣла бы удержать систему выдачи бюджетныхъ суммъ по частямъ, до тѣхъ поръ, пока всякая возможность повторенія 16-го мая, не будетъ окончательно отстранена. Для того, чтобы удовлетворить и палату и министерство, Гамбетта, заручившись обѣщаніемъ послѣдняго относительно поддержки въ сенатѣ четырехъ законопроэктовъ, прозванныхъ имъ "законопроэктами гарантія", поспѣшилъ подвергнуть ихъ голосованію палаты. Вотъ эти четыре новые закона:

1) "Условія, при какихъ правительству могутъ быть открываемы добавочные и экстра-ординарные крециты,-- должны быть точно опредѣлены. (Этимъ отъ главы государства отнимается возможность злоупотреблять отсрочкой созыва новыхъ палатъ въ случаѣ ихъ распущенія)".

2) "Право префектовъ и министровъ запрещенія розничной продажи того или другого изданія должно быть окончательно отмѣнено". (Этимъ отнимается отъ администраціи возможность прекращать вліяніе неблагопріятныхъ оффиціальному кандидату органовъ).

3) "Всѣ проступки и преступленія печати, совершенныя съ 16-го мая по 14 е декабря прошлаго года, должны быть амнистированы. (Въ видахъ удовлетворенія общественнаго негодованія, возбужденнаго опытомъ подтасовки народнаго голосованія, произведеннымъ "нравственнымъ порядкомъ").

4) "Всѣ прежніе законы объ осадномъ положеніи должны быть измѣнены такимъ образомъ, чтобы правительство никоимъ образомъ не могло злоупотреблять этимъ положеніемъ, для достиженія конспираторскихъ цѣлей и, прикрываясь законностію (какъ сдѣлалъ Луи-Бонапартъ въ 1851 году и какъ сдѣлалъ бы и Мак-Магонъ, еслибы послѣдовалъ наущеніямъ Батби, и еслибы графъ Шамборъ и герцогъ Омальскій не испугались бы за свои головы въ декабрѣ 1877 г.).

Добившись голосованія этихъ законопроэктовъ палатою и заручившись обязательствомъ министровъ относительно поддержки ихъ въ сенатѣ. Гамбетта не видѣлъ ужь никакихъ неудобствъ, для прекращенія провѣрки полномочій въ видахъ скорѣйшаго обсужденія бюджета. Какъ президентъ бюджетной комиссіи, онъ собралъ въ бурбонскомъ дворцѣ комиссію и министровъ. Сидя между Дюфоромъ и Сэ съ ихъ товарищами, онъ просилъ каждаго изъ нихъ изъяснить депутатамъ причины ихъ нежеланія, чтобы расходы на весь годъ были быстро утверждены, а также отвѣчаютъ ли они за то, что маршалъ не измѣнитъ обязательному для него конституціонному образу дѣйствій. Тѣмъ не менѣе, въ это засѣданіе, 8-го февраля, комиссія не пришла ни къ какому результату, хотя ее и удовлетворили объясненія министровъ, такъ что понадобилось еще одно, подобное же собраніе въ Версали, чтобы комиссія рѣшилась отступить отъ принятаго передъ тѣмъ образа дѣйствій, въ виду обнаружившихся въ сенатѣ интригъ реакціонеровъ. Она успокоилась успѣхомъ министерства въ дѣлѣ нападенія на него Бюффе, о которомъ я буду говорить впослѣдствіи, и совершеннымъ безсиліемъ сената, которое обнаружено было имъ при попыткахъ замѣщенія вакансіи умершаго пожизненнаго сенатора Орель-де-Паладина. Кромѣ того, рѣшено было, что послѣ вотированія бюджета расходовъ, палата снова пріостановится и что косвенные налоги будутъ оставлены въ запасѣ, какъ орудія борьбы съ опасными стремленіями сенатскаго большинства или маршала-президента, если таковыя вновь обнаружатся.

При такихъ условіяхъ, пренія о различныхъ статьяхъ общественныхъ расходовъ въ палатѣ не могли быть затруднительны; такъ какъ комиссія и кабинетъ заранѣе условились во всемъ, до самыхъ мелочей, то республиканцы представляли нѣкоторыя поправки только для вида. Но всякій разъ, когда какой-нибудь изъ депутатовъ старался отстоять какое-нибудь особенно дорогое для его избирателей требованіе, то докладчики комиссіи или который-нибудь изъ министровъ, отвѣчали ему обыкновенно одной и той же фразой: "Въ настоящее время это не можетъ быть принято, но въ будущемъ году вопросъ этотъ будетъ подвергнутъ обслѣдованію". Такимъ образомъ, множество демократическихъ желаній и стремленій было высказано и поставлено на очередной порядокъ... того времени, когда въ сенатъ явится республиканское большинство. Что касается до заявленій, опроверженій и поправокъ правыхъ, то, по отношенію къ нимъ, было заранѣе условлено отдѣлываться общими фразами и, по возможности оставлять ихъ безъ всякаго вниманія.

Такимъ образомъ, пренія приняли нѣсколько оживленный характеръ только тогда, когда дѣло дошло до разсмотрѣнія бюджета исповѣданій, хотя бюджетъ этотъ составленъ былъ по тому же плану, какъ и въ прошломъ году; но въ замѣчательномъ докладѣ Гишара, въ которомъ были проведены національныя традиціи, касавшіяся отношеній церкви къ государству, требовалось точное исполненіе конкордата, и подвергалась общему осужденію пагубная доктрина іезуитовъ, возведенная новѣйшимъ католицизмомъ въ какія-то несомнѣнныя аксіомы, почему докладъ этотъ и вызвалъ протесты нѣкоторыхъ фанатиковъ, которые, впрочемъ, были признаны недостойными серьёзнаго опроверженія.

Только тогда, когда грубый толстякъ Бараньонъ задумалъ заговорить о преслѣдованіяхъ атеистовъ и мученичествѣ клерикаловъ, приправляя свою рѣчь непристойными выходками противъ республиканцевъ, послѣдніе сочли нужнымъ сдѣлать ему серьёзное возраженіе. Депутатъ Шарль Буассё, со всѣми ораторскими предосторожностями, но въ сущности, со всею безпощадностью непреклонной логики, напомнилъ палатѣ объ абсолютномъ антагонизмѣ, существующемъ между принципами восемьдесятъ девятаго года и доктринами Ватикана, между французскою революціей и и римскимъ католицизмомъ.

Во имя свободной мысли и свободы совѣсти, онъ заключилъ -- впрочемъ, только теоретически -- признаніемъ принципа отдѣленія церкви отъ государства. Во время этого пренія, трибуны палаты, сверхъ обыкновенія, были переполнены массою слушательницъ прекраснаго пола, перемѣшанной съ множествомъ духовныхъ лицъ, внѣшнею красотою неотличающихся. Очевидно, вся эта публика ждала какой-либо особенно вдохновенной рѣчи своего излюбленнаго апостола де-Мёна, но драгунъ-златоустъ почему-то обманулъ ожиданія своихъ поклонницъ и почитателей; говорилъ же онъ по поводу одной изъ добавочныхъ статей финансоваго закона уже въ слѣдующемъ засѣданіи, когда публика, жаждавшая его краснорѣчія, отсутствовала.

Добавочною этою статьею прекращается выдача стипендій (bourses) тѣмъ изъ семинарій, гдѣ профессорами состоятъ лица, принадлежащія къ какимъ либо религіознымъ корпораціямъ или ассоціаціямъ; причемъ стипендіи эти передаются другимъ семинаріямъ. Въ статьѣ этой, какъ видятъ читатели, нѣтъ ничего ужаснаго, такъ какъ сумма денегъ, ассигнуемыхъ государствомъ на образованіе духовныхъ лицъ, не сокращается, а только не будетъ поступать въ руки іезуитовъ, проповѣдующихъ ученія, совершенно противуположныя съ правилами старой галликанской церкви.

Де Мёнъ въ своей рѣчи старался поддержать извѣстные тезисы іезуитовъ, проводимые чуть не ежедневно всѣми клерикальными органами, что никакихъ отдѣльныхъ церквей, какъ, напримѣръ, галликанская, не существуетъ, что ультрамонтанизмъ совершенно тождественъ съ католицизмомъ, что конгрегаціи не нуждаются ни въ чьемъ позволеніи для проведенія своихъ воззрѣній и т. д. Рѣчь его была составлена по всѣмъ правиламъ ораторскаго искуства и произносилъ онъ ее плавно и выразительно, хотя безъ всякаго одушевленія, и при томъ она была безконечно длинна. Всякій разъ, когда онъ заговаривалъ о необходимости предоставленія полнѣйшей независимости всѣмъ представителямъ ультрамонтанства, что бы они не проповѣдывали, его прерывали возраженіями, что если эти представители не хотятъ быть въ зависимости отъ государства, то пусть и не требуютъ отъ него никакихъ денегъ. Главный же аргументъ его рѣчи, на эффектъ котораго онъ особенно разсчитывалъ, заключался въ томъ, что республикѣ, если она несовмѣстима съ католицизмомъ, предстоитъ неизбѣжная погибель, и, разумѣется, вызвалъ только смѣхъ въ средѣ лѣвыхъ. Окончаніе его рѣчи, въ которомъ онъ требовалъ, чтобы министерство объявило, "приноситъ ли оно съ собою войну или миръ католикамъ", весьма хладнокровно было прослушано Дюфоромъ, но побудило министра Барду просить слова. Въ своей рѣчи, Барду высказалъ именно то, что слѣдовало сказать: "Мы вовсе не профессора теологіи, заявилъ онъ: -- и не имѣемъ претензіи направлять чье либо сознаніе въ томъ или другомъ смыслѣ... Мы просто либеральное правительство и будемъ только либеральны. Дѣйствуемъ мы въ виду существующихъ фактовъ и законовъ; во Франціи же существуютъ: во-первыхъ, извѣстное соглашеніе, называемое конкордатомъ, и, во-вторыхъ, органическіе законы. Мы заставимъ исполнять эти законы, потому что мы обязаны это дѣлать, пока они существуютъ... Мы представляемъ собою принципы французской революціи, именемъ которой у насъ признана свобода исповѣданій и свобода совѣсти... мы не оставимъ безъ охраны ни одного изъ гражданскихъ и общественныхъ правъ, ввѣренныхъ нашей охранѣ, и будемъ сопротивляться всякимъ покушеніямъ противъ общества".

Все это, какъ видитъ читатель, очень просто, но съ самаго возникновенія Зй республики никто изъ министровъ не могъ такъ ясно и опредѣленно указать духовенству на его настоящее мѣсто. Слова эти безъ сравненія сильнѣе тѣхъ блѣдныхъ фразъ, какими въ прошломъ году Жюль-Симонъ, навлекъ на себя какъ анаѳемы папы, такъ и неудовольствіе быть выгнаннымъ изъ министерства Мак-Магономъ. Если герцогъ Маджентскій на столько "укрощенъ", что не поторопится смѣстить такого министра исповѣданій, который прямо прекращаетъ ультрамонтанамъ возможность всякихъ захватовъ власти, то это будетъ лучшимъ доказательствомъ того, какой значительной степени успѣха достигли республиканцы. Понятно, что и въ сенатѣ реакціонеры должны употребить въ дѣло всѣ остающіяся въ ихъ рукахъ средства, чтобы свергнуть Барду, да и все министерство. Если новый кризисъ не возникнетъ въ самомъ скоромъ времени, то будетъ ясно, что въ самомъ сенатѣ уже невозможно отыскать достаточнаго числа элементовъ для образованія противо-республиканской коалиціи къ услугамъ іезуитовъ.

Но сенатъ уже доказалъ свое безсиліе, употребивъ нѣсколько болѣе двухъ мѣсяцевъ -- самый долгій срокъ, дозволяемый конституціей -- на избраніе новаго пожизненнаго сенатора, вмѣсто умершаго Ореля де-Паладина. Бывшій министръ иностранныхъ дѣлъ, депутатъ, которому грозитъ непризнаніе его полномочій палатою, герцогъ Деказъ, какъ конституціоналистъ съ чрезвычайно гибкими и растяжимыми убѣжденіями, былъ бы для реакціи самымъ подходящимъ человѣкомъ. Можно смѣло сказать, что онъ вѣрнѣе всякаго другого съумѣлъ бы сплотить такое сенатское большинство правыхъ, благодаря какому было возможно распущеніе палаты въ 1876 году. И что же? Этотъ орлеанистъ три раза былъ забаллотированъ, вслѣдствіе ненависти легитимистовъ къ орлеанизму. Орлеанйсты поступили бы совершенно справедливо въ отношеніи къ своимъ невѣрнымъ союзникамъ и выказали бы значительный политическій тактъ, еслибы послѣ этого перешли къ лѣвымъ и подали свои голоса за весьма блѣднаго республиканца Виктора Лефрана. Но они упорно остались въ коалиціи и, благодаря этому, послѣ двухъ баллотировокъ и при одномъ голосѣ большинства, въ пожизненные прошелъ легитимистъ Карайонъ Латуръ.

Этотъ жалкій успѣхъ настолько ободрилъ, однако, дѣятелей нравственнаго порядка, что они сочли возможнымъ приступить къ возбужденію конфликта, объ осуществленіи котораго они такъ упорно мечтаютъ. Въ началѣ февраля, когда Леонъ Сэ внесъ въ сенатъ законъ о добавочныхъ и экстраординарныхъ кредитахъ, только что принятый палатою, ядовитый Бюффе открылъ походъ противъ министерства. Онъ высказалъ мнѣніе, что законъ этотъ скорѣе политическій, чѣмъ финансовый, и что въ немъ видна противо-конституціонная тенденція ограничить власть маршала-президента. Онъ потребовалъ, чтобы законъ этотъ былъ переданъ для пересмотра въ особенную комиссію. Министръ, напротивъ, настаивалъ, чтобы законъ обыкновеннымъ порядкомъ былъ переданъ въ финансовую комиссію сената, въ которой хотя и предсѣдательствуетъ Пуйе-Кертье, но на четырехъ правыхъ членовъ приходится 5 лѣвыхъ. Бюффе потребовалъ голосованія, и увы! провалился большинствомъ одного голоса.

Тѣмъ не менѣе, Бюффе, поддержанный Шенелономъ. Парисомъ, де-Белькастелемъ и другими, продолжалъ свои наступательныя дѣйствія. Когда, 22-го февраля, министръ финансовъ внесъ въ сенатъ бюджетъ расходовъ на 1878 годъ, принятый палатою, и просилъ сенаторовъ поспѣшить его утвержденіемъ, чтобы къ концу мѣсяца успѣть привести финансовое положеніе правительства въ нормальное состояніе, то встрѣтилъ оппозицію. Заявленъ былъ протестъ на раздѣленіе бюджета на бюджеты доходовъ и расходовъ, хотя подобное раздѣленіе бюджета постоянно производилось во Франціи при конституціонной монархіи и только при имперіи бюджетъ разсматривался цѣликомъ, какъ одинъ законъ. Оппозиція указывала на трудность, при отдѣльномъ разсматриваніи двухъ бюджетовъ, представлять полезныя замѣчанія и поправки, что составляетъ неотъемлемое право комиссіи и каждаго изъ ея членовъ. Пуйе-Кертье, поддержанный своими единомышленниками, настаивалъ, чтобы о бюджетахъ были составлены спеціальные доклады и утверждалъ, что онъ лично не считаетъ для себя возможнымъ немедленно составить общій докладъ такъ, чтобы пренія могли тотчасъ же начаться и закончиться въ 3 или 4 засѣданія, какъ этого желало правительство. Пренія начали принимать тревожный характеръ, такъ что министръ общественныхъ работъ, де-Фрейсине, желая прекратить ихъ, воскликнулъ: "Въ чемъ же, наконецъ, дѣло? Вѣдь намъ нужно только узнать, расположенъ ли сенатъ употребить всѣ усилія для прекращенія выдачи бюджетныхъ суммъ по одной двѣнадцатой?" По этому, приступлено было къ голосованію неотложности разсмотренія бюджета расходовъ и, къ крайнему изумленію всѣхъ, неотложность прошла при большинствѣ 267 голосовъ противъ 7. Не меньшее изумленіе возбудилъ и отчетъ о голосованіи, помѣщенный въ Оффиціальномъ журналѣ, въ которомъ утверждалось, что неотложность эта принята единогласно 256 голосами. Въ сущности же произошло вотъ что. При провозглашеніи голосованія, де-Брольи и шесть его наиболѣе рьяныхъ сотоварищей открыто голосовали противъ -- полагая, что этимъ они увлекутъ за собою всю массу реакціонеровъ; когда же они увидали, что дѣло идетъ не такъ, то поторопились уничтожить свои голосованія.

Кабинетъ, однакоже, не могъ принять этого голосованія за обѣщаніе разсмотрѣть бюджетъ въ необходимый срокъ. Ему было извѣстно сверхъ того, что оппозиція, побитая въ публичномъ засѣданіи, снова подыметъ голову въ сенатской комиссіи. Поэтому, онъ представилъ требованіе о новой выдачѣ 1/12 бюджетныхъ суммъ на мартъ мѣсяцъ. Это требованіе, внесенное въ бюро палаты 23-го, было разрѣшено 25-го. Такимъ образомъ, сенатъ имѣетъ въ своемъ распоряженіи довольно времени для отысканія, въ подробностяхъ бюджета, предлоговъ для нападокъ на депутатовъ. Республиканское же большинство палаты, приступившее снова къ продолженію провѣрки полномочій, съ своей стороны, на нѣсколько недѣль можетъ замедлить принятіе бюджета косвенныхъ налоговъ и удержать такимъ образомъ въ своихъ рукахъ главное орудіе защиты на все время, пока сенатъ не утвердитъ законовъ-гарантій, поддерживаемыхъ правительствомъ и необходимыхъ для страны, чтобы предотвратить возникновеніе новыхъ 24 и 16 то мая.

Все, значитъ, вышло къ лучшему, такъ какъ финансовые рессурсы страны будутъ выданы правительству не ранѣе 1-го апрѣля, а тогда кабинетъ Дюфоръ-Марсэръ-Барду откроетъ выставку и останется хозяиномъ положенія на все продолжительное время парламентскихъ ваканцій. Затѣмъ новыя нападки на него могутъ начаться только въ послѣднюю треть года, и палатѣ, въ видахъ поддержки кабинета, можно будетъ воспользоваться бюджетомъ на 1879 годъ, точно такъ же, какъ она воспользовалась бюджетомъ на 1878.

Годовщина революціи 1848 года, по обыкновенію, была отпразднована цѣлымъ рядомъ банкетовъ какъ въ Парижѣ, такъ и въ провинціи. Открытіе памятника, поставленнаго вдовою Ледрю-Роллена надъ его могилой на кладбищѣ Отца Лашеза, обставлено было необычайною торжественностью. Главнѣйшая изъ четырехъ группъ, составляющихъ большинство палаты, республиканскій союзъ, въ полномъ своемъ составѣ, присутствовалъ при этомъ открытіи. Члены его были въ форменныхъ шарфахъ и съ депутатскими знаками въ петлицахъ. Многочисленные городскіе сержанты, сдерживавшіе напоръ публики, были, противъ обыкновенія, чрезвычайно вѣжливы съ представителями народа и при ихъ появленіи почтительно кланялись. Ворота кладбища не были заперты, но публика пускалась только по билетамъ, такъ что парламентскія, департаментскія и рабочія депутаціи могли въ совершенномъ порядкѣ дойти къ могилѣ. У могилы было произнесено нѣсколько рѣчей. Кремьё говорилъ отъ имени оставшихся въ живыхъ членовъ временнаго правительства 1848 года. Кромѣ него, говорили Викторъ Гюго, Луи Бланъ и, наконецъ, президентъ парижскаго муниципальнаго совѣта, Гериссонъ. Послѣднему пришла чрезвычайно счастливая мысль -- привести отрывокъ изъ рѣчи Ледрю-Роллена въ пользу амнистіи изгнанниковъ 1848 года и связать его съ необходимостью амнистировать ссыльныхъ 1871 г. Такимъ образомъ, и здѣсь, какъ въ прошломъ мѣсяцѣ на погребеніи Распайля, двадцатитысячная толпа присутствовавшихъ гражданъ одновременно съ криками: "да здравствуетъ республика" и "да здравствуетъ всеобщее голосованіе", внушительно прогремѣла: "да здравствуетъ амнистія". По странной случайности, относительно скромный памятникъ трибуну второй республики (онъ состоитъ изъ бронзоваго его бюста на каменной глыбѣ, надпись на которой гласитъ, что онъ былъ первымъ организаторомъ всеобщаго голосованія) оказался какъ разъ напротивъ несравненно болѣе пышнаго монумента, воздвигнутаго на счетъ суммъ государства и города Парижа генераламъ Лекомту и Клеману Тома. Такимъ образомъ, требованіе амнистіи вырвалось какъ бы изъ могилы этихъ первыхъ жертвъ возстанія 18 то марта 1871 года, такъ какъ Гамбетта, подавшій сигналъ къ этому крику, стоялъ окруженный другими депутатами, какъ разъ у этой могилы.

III.

Празднованіе карнавала и театральныя новости -- Отсутствіе серьёзныхъ драматическихъ новостей.-- Большая опера.-- Итальянская опера и представленія Сальвини.-- "Эрнани" В. Гюго.-- "Раздѣлъ", драма академика Легуве.-- "Знаменитый процессъ", мелодрама Деннери и Кормона.-- "Прекрасная госпожа Донисъ" и "Блаксоны".-- Чисто парижскіе фарсы: "Клубъ", "La Cigale" и "Niniche", "Цыганка" оперетка Штрауса.-- "Маленькій Герцогъ" оперетка Лекока.-- Банкротство "третьяго лирическаго театра".-- Смерть, художника Шарля Добиньи.

За послѣднее время, мнѣ весьма рѣдко приходилось сообщать вамъ новости изъ какой-либо иной сферы нашей жизни, за исключеніемъ политической. Причина этому сама собою понятна -- событія, которыя переживала Франція въ теченіи восьми мѣсяцевъ прошлаго года, были до такой степени важны для всей ея будущности, что положительно требовали къ себѣ исключительнаго вниманія. Все остальное блѣднѣло, отступало на дальній планъ, теряло чуть не всякій интересъ... Если общественная жизнь наша и текла своимъ обычнымъ порядкомъ, то участіе, которое мы принимали въ ней, сводилось чуть ли не на механическое или, вѣрнѣе, напоминало апатію, какую испытываетъ опасно больной въ тяжелыя минуты кризиса своего недуга, когда для него самого еще не разъяснился вопросъ, что ему предстоитъ: жить или умереть.

Вздохнули свободно мы только послѣ побѣды республики... Тяжелый кошемаръ разрѣшился: Франція будетъ жива!.. Все кругомъ какъ будто тоже одушевилось и ожило; все снова получило новый смыслъ и привлекательность; самого Парижа не узнать. Повсюду толпа, веселый говоръ, радостныя лица; жизнь снова входитъ въ свои права; всѣ какъ бы стараются захватить какъ можно болѣе впечатлѣній, вознаградить потерянное время, жить полнѣе, разнообразнѣе, всестороннѣе.

Въ такомъ радостномъ настроеніи встрѣтилъ Парижъ настоящій карнавалъ; я, по крайней мѣрѣ, не помню болѣе оживленнаго, хотя и нынче не происходило обычной процессіи масляничнаго быка, процессіи когда-то такой веселой и дѣйствительно народной и обращенной геніемъ Наполеона III-го, особенно въ послѣдніе годы имперіи, въ полицейскій маскарадъ. За то всѣмъ извѣстные маскарады "Большой Оперы" (въ нынѣшнемъ году ихъ было четыре) отличались такимъ блескомъ, многолюдствомъ и дѣйствительною веселостью, о какихъ мы въ послѣднее время даже и позабыли. Не весь Парижъ, впрочемъ, раздѣляетъ то чувство радости, съ какимъ встрѣтили массы окончательное упроченіе республики. Высшее общество норѣшило въ нынѣшнюю зиму не открывать своихъ салоновъ, не давать ни баловъ, ни раутовъ... Цѣль подобнаго добровольнаго затворничества вполнѣ патріотическая; лишить промышленниковъ тѣхъ выгодъ и прибылей, которыя имъ доставили бы тѣ суммы, которыя обыкновенно тратятся на подобныя затѣи и тѣмъ умѣрить хотя нѣсколько радость о торжествѣ республики.

Я уже имѣлъ случай писать о томъ, что театры наши весь прошлый годъ мало посѣщались и не представили почти ничего, что заслуживало бы серьёзнаго вниманія критики. Явленіе это обусловливалось отчасти все тою же неопредѣленностью политическаго положенія Франціи, а одною изъ самыхъ практическихъ и осязательныхъ причинъ является спекулятивный духъ нашихъ театральныхъ директоровъ и антрепренеровъ. Разсчитывая на барыши, какіе можетъ имъ принести всемірная выставка, они стараются приберечь до времени ея открытія всѣ пьесы, которыя, по своимъ серьёзнымъ достоинствамъ, или по другимъ своимъ качествамъ могутъ привлечь значительный наплывъ публики. Новыя пьесы, блестящія обстановки, ангажементы свѣтилъ театральнаго міра и т. д.-- все это приберегается для гостей иностранцевъ, отъ постоянной же публики они большею частью отдѣлываются кое-какъ и кое-чѣмъ. Къ сожалѣнію, и директоръ Большой Оперы Аланзье нисколько не выдѣляется изъ среды подобныхъ промышленниковъ. Такъ послѣ оперы Массенэ: "Лагорскій Король", продержавшейся на сценѣ очень недолго, мы не видали на сценѣ этого театра ничего, кромѣ возобновленныхъ оперъ Мейербера, да еще съ такими плохими исполнителями, какъ Саломонъ, Вильаре и т. д. Краусъ была ангажирована всего только на шесть недѣль и стяжала себѣ новые лавры ролью Селики въ "Африканкѣ". Еслибы не великолѣпный оркестръ и хоры, то хоть и не посѣщай "Большой Оперы". Единственною новинкою сезона былъ одноактный балетъ "Фанданго". Либретто балета этого принадлежалъ лучшимъ изъ парижскихъ либретистовъ, Мельяку и Галеви, но тѣмъ не менѣе оно весьма банально и неудачно. Музыка написана композиторомъ Сальвэромъ, получившимъ римскую премію и уже нѣсколько извѣстнымъ другимъ своимъ произведеніемъ: "Браво". Она достаточно мелодична и сносна -- не болѣе. "Итальянскій Театръ", хотя и заставляетъ насъ тоже слушать всѣмъ надоѣвшую "Травіату", но за то въ числѣ ея исполнителей явились Капуль и Альбани, а сверхъ того оперныя представленія чередовались съ представленіями пріѣзжавшаго къ намъ на короткое время знаменитаго итальянскаго трагика Сальвини съ собственною трупой. Года два назадъ, насъ посѣщалъ такимъ же образомъ Росси и имѣлъ громадный успѣхъ и выгоды. Успѣхъ Сальвини былъ не меньшій; по мнѣнію знатоковъ, онъ гораздо талантливѣе Росси, но большихъ денежныхъ сборовъ онъ не сдѣлалъ. Особенно хорошъ онъ въ "Отелло" и "Гамлетѣ". Должно сознаться, что въ настоящее время во Франціи нѣтъ ни одного трагика, который могъ бы потягаться въ искуствѣ, талантѣ и одушевленіи съ Сальвини, и я думаю, что изъ его представленій наши артисты вынесли для себя не малую пользу.

Переходя къ коротенькому обзору собственно драматическихъ новостей, появившихся на нашихъ сценахъ за первыя два мѣсяца настоящаго года, я долженъ заранѣе извиниться, что мнѣ приходится занимать вниманіе читателей произведеніями весьма незначительными. "Théâtre Franèais" даже ничего, кромѣ возобновленій, и не даетъ. Изъ этихъ возобновленій, наиболѣе удачно было возобновленіе "Мизантропа", а воскрешеніе на сценѣ послѣ столькихъ лѣтъ "Эрнани" Виктора Гюго было чуть не событіемъ. Талантливая Сара Бернаръ оказалась восхитительною доною Соль, а вашъ знакомецъ Вормсъ просто поразилъ публику превосходнымъ созданіемъ роли Карла V, особенно въ сценѣ у гробницы. Роль Эрнани не удалась Муннэ-Сулли; но "Эрнани" вообще изобилуетъ столькими первостепенными красотами, что при сносномъ вообще ансамблѣ она привела публику просто въ энтузіазмъ. Виктору Гюго, очевидно, было пріятно видѣть такой пріемъ произведенію своей молодости, и онъ, послѣ нѣсколькихъ представленій, устроилъ въ "Grand Hôtel" банкетъ, на который собралъ какъ исполнителей "Эрнани", такъ и всѣхъ парижскихъ театральныхъ критиковъ и рецензентовъ. На банкетѣ этомъ онъ произнесъ рѣчь о значеніи идеи, "побуждающей всѣ сердца къ миру, согласію и братству" и провозгласилъ тостъ за "процвѣтаніе тѣхъ двухъ отечествъ, которыя равно дороги для французскаго художника: Франціи и искуства".

Изъ серьёзныхъ, или, по крайней мѣрѣ, имѣющихъ претензію на серьёзность пьесъ, появившихся за это время, заслуживаютъ наиболѣе вниманія двѣ: шедшая на сценѣ театра Водевиля драма въ 4-хъ дѣйствіяхъ академика Легуве, "La Séparation", и мелодрама гг. Денери и Кормона, поставленная сначала на сценѣ театра "Ambigu", но потомъ перенесенная на болѣе значительную сцену "Театра Сен-Мартенскихъ Воротъ": "Une cause célèbre". Подобно тому, какъ два года тому назадъ, академикъ Эмиль Ожье написалъ извѣстную свою комедію "Госпожа Каверлэ", для доказательства необходимости введенія въ наше законодательство развода, сотоварищъ его, Легувэ, своимъ "Séparation" стремится доказать, что раздѣлъ имуществъ супруговъ и разрѣшеніе имъ жить порознь (séparation des corps et des biens), допускаемое нашими судами -- мѣра далеко неудовлетворительная. Конечно, полумѣра эта облегчаетъ нѣсколько положеніе жены дурного мужа, такъ какъ освобождаетъ ее отъ прямой отъ него зависимости, а иногда и отъ тираніи его, но за то женщина обрекается этимъ на одиночество, для выхода изъ котораго ей возможенъ только адюльтеръ. Тэма эта, впрочемъ, скорѣе только намѣчена, чѣмъ разработана въ холодной и скучной комедіи Легувэ.

Драма "Une cause célèbre" имѣла такой же громадный успѣхъ, какъ и "Двѣ Сироты" одного изъ ея авторовъ и, по всей вѣроятности, еще долго не сойдетъ со сцены. Это -- мелодрама очень ловко скомпанованая; въ ней есть счастливыя сценическія положенія (невинный приговаривается судомъ къ тяжлому наказанію изъ за неосторожной болтовни своей маленькой дочери, чѣмъ пользуется дочь настоящаго убійцы, спасающая его своимъ молчаніемъ) и эффектныя сцены. Несмотря на находящіяся въ ней преувеличенія и невѣроятности, она смотрится безъ скуки, хотя и растянута на цѣлые шесть актовъ. Наивныя зрительницы плачутъ чуть-ли не въ теченіи цѣлой пьесы, что и доставило ей весьма солидный "успѣхъ слезъ".

Эдмондъ Гондинэ поставилъ на сцену театра Гимназіи передѣлку изъ извѣстнаго романа Гектора Мало: "Прекрасная госпожа Донисъ". Пьеса эта была бы не дурна, еслибы не была совершенно искалѣчена цензурой. Романъ Мало представляетъ собою весьма удачный этюдъ нравовъ временъ имперіи. Цензозура времени нравственнаго порядка перечеркала все то, что составляло характеристику этого времени, почему пьеса является происходящею гдѣ-то на воздухѣ "внѣ мѣста и времени", чѣмъ, конечно, отнята отъ нея значительная доля интереса.

Если къ перечисленнымъ нами пьесамъ прибавить шедшую на сценѣ "Одеона" нелишенную нѣкоторыхъ достоинствъ комедію молодыхъ авторовъ Жака Нормана и Артура Делакруа: "Блаксоны: отецъ и дочь", да попытку д'Эрвильй драматизировать средневѣковую легенду: Le bonhomme Misère, поставленную по рисункамъ Гревена, то вотъ и все, что намъ дало начало новаго года для искуства.

Затѣмъ идутъ фарсы, оперетки, шаржи... и увы! на ихъ долю выпадаетъ значительный успѣхъ...

Нѣкоторыя изъ нихъ просто не поддаются никакому анализу. Въ нихъ нѣтъ почти никакого содержанія, не положено никакой мысли, и они представляютъ собою только картинки изъ парижской бульварной жизни, утрированныя и шаржированныя. Но, смотря ихъ на сценѣ, невольно смѣешься, смѣешься безъ конца, такъ бойко

Хроника парижской жизни

Поль де-Кассаньякъ и Гоблэ.-- Окончаніе академическаго скандала въ двухъ полныхъ собраніяхъ академіи, 29-го мая и 6-го іюня.-- Дѣло о выборѣ Бланки: запросъ Локруа и предложеніе Клемансо.-- Пренія объ этомъ выборѣ 3-го іюня.-- Возстаніе правыхъ противъ министра юстиціи.-- Скандалъ съ Полемъ де-Кассаньякомъ.-- Рѣчь Мадье де-Монно.-- Непризнаніе выбора Бланкѣ.-- Бланкѣ и газета "La Révolution".-- Непослѣдовательности въ вопросѣ о свобод123; печати.-- Новый законопроэктъ о печати и выходъ въ отставку Анатоля де-ла Форжа.

Въ послѣдней моей корреспонденціи я писалъ вамъ о столкновеніи, происшедшемъ между Полемъ де-Кассаньякомъ и помощникомъ государственнаго секретаря Гоблэ изъ-за того, что послѣдній назвалъ "позорными" выходки "Pays" противъ правительства. При отправленіи моего письма дѣло это не было еще окончено; было извѣстно только, что противники отправили другъ къ другу секундантовъ, и дуэль между ними казалась неизбѣжной. Дуэли этой, однакоже, не произошло, и все дѣло ограничилось составленіемъ секундантами протокола, гласившаго, что, такъ какъ изъ стенографическаго отчета "Оффиціальнаго журнала" явствуетъ, что все, что могло быть принято за личное оскорбленіе въ вышеупомянутомъ выраженіи, было взято назадъ лицомъ, высказавшимъ его, то для дуэли не остается никакого повода. И отлично.

Академическій скандалъ изъ-за Оливье тоже разрѣшился. Торжественный пріемъ Анри Мартена въ академію на нѣкоторое время отложенъ, и, вмѣсто того, академики назначили частное собраніе для обсужденія какъ имъ поступить въ этомъ случаѣ. На этомъ собраніи химикъ Дюма предложилъ отложить рѣшеніе этого вопроса до 29-го ноября и встрѣтилъ горячую поддержку своему предложенію со стороны академиковъ де-Фаллу, д'Осонвиля и Каро. Напрасно гг. Легуве и Минье, Кювилье-Флёри, Жюль Симонъ и Жюль Фавръ настаивали на немедленномъ рѣшеніи вопроса, они оказались въ меньшинствѣ при голосованіи (изъ 27-ми голосовавшихъ 15 было за отсрочку). По мнѣнію дефаллу и его единомышленниковъ, немедленное отстраненіе Эмиля Оливье отъ участія при пріемѣ Анри Мартена было бы ничѣмъ инымъ, какъ "академическимъ 18-мъ фруктидоромъ". Несмотря на всю нелѣпость этого мнѣнія, оно восторжествовало въ академія, и какъ пріемъ Аири Мартена, такъ и произнесеніе похвальной рѣчи въ честь памяти Тьера были бы отложены Богъ вѣсть на какой долгій срокъ, еслибы Эмиль Оливье, тщеславіе и наглость котораго безграничны, самъ не испортилъ своего дѣла, позволивъ себѣ написать, "съ легкимъ сердцемъ", благодарственное письмо академіи за это голосованіе. "Любезные мои сотоварищи, говорится въ этомъ письмѣ:-- вы поступили отлично. Лжеистолкованіе моихъ словъ отразилось бы самыми пагубными послѣдствіями на обществѣ... Повсюду индивидуальный починъ стѣсненъ нетерпимостью большинства. Оставайтесь неприкосновеннымъ убѣжищемъ свободной мысли и свободнаго слова. Не подчиняйтесь никогда капризамъ такъ-называемаго общественнаго мнѣнія, измѣняющагося всякую минуту и остающагося всегда одинаково тираническимъ". Дерзость такого письма превосходила всякое вѣроятіе, такъ что даже олимпійски спокойная академія оскорбилась и назначила на пятое іюня новое общее собраніе. На этомъ собраніи академикъ Мезьеръ предложилъ принятіе слѣдующей резолюціи: "такъ какъ всякая надежда достигнуть какого-либо соглашенія между г. Эмилемъ Оливье и академіей потеряна, то пріемъ г. Анри Мартена долженъ быть порученъ не ему, а стоящему за нимъ по очереди академику г. Мармье". Принятію такой революціи противится бывшій при Наполеонѣ, товарищъ министра изящныхъ искусствъ, Камиль Дусэ, и настаиваетъ на принятіи рѣшенія, предположеннаго на прошломъ засѣданія. Это вызываетъ пренія, продолжающіяся 2Уи часа, на которыхъ безсмертные, въ изысканной формѣ, высказываютъ другъ другу не мало колкостей, и дѣло кончается тѣмъ, что резолюція Мезьера принимается большинствомъ 13-ти голосовъ противъ 12-ти, при чемъ академики Мармье и Дюма (химикъ) отстраняются отъ голосованія. Здравый смыслъ побѣждаетъ на этотъ разъ въ академіи интригу, Эмиль Оливье лишается возможности высказывать отъ ея имени публично и торжественно свои непристойныя инсинуаціи и является, такимъ образомъ, въ средѣ академіи въ томъ же непріятномъ положеніи, въ какое нѣкогда былъ поставленъ покойный Дюпанлу.

Чтобы отмстить академіи, Оливье рѣшается напечатать цѣликомъ свою рѣчь, произнесеніе которой для него стало невозможнымъ, и она является, конечно, въ "Фигаро". Позволяю себѣ привести оттуда все то мѣсто, которымъ былъ вызванъ академическій скандалъ.

"Но еще ранѣе, говорится въ ней:-- тѣхъ дней, когда совершилось уничтоженіе коммуны и освобожденіе территоріи, судьба предоставляла господину Тьеру выказать величіе, еще большее достигнутаго имъ. Для этого стоило бы ему только 9-го августа, при первомъ извѣстіи о нашихъ пораженіяхъ, столько же страшныхъ, какъ и неожиданныхъ, прибѣгнуть къ тому же способу сужденія, какимъ онъ руководствовался 4-го сентября въ пользу людей, наводнившихъ законодательное собраніе, и сказать: "врагъ приближается; не станемъ же раздѣляться и остережемся отъ внутреннихъ раздоровъ и революцій! Пожертвуемъ всѣ нашими личными чувствами и стремленіями, въ видахъ избѣжанія общихъ бѣдствій". Тогда, силою вещей, но волѣ собранія и по общему согласію, онъ тотчасъ же всталъ бы во главѣ общественныхъ дѣлъ въ такое время, когда ничего еще не было потеряно, такимъ образомъ, спасъ бы дѣйствительно свое отечество и воспрепятствовалъ бы самому возникновенію тѣхъ бѣдствій, какія впослѣдствіи ему удалось только облегчить".

"Но, несмотря на весь свой патріотизмъ, г. Тьеръ не съумѣлъ такимъ образомъ понять своего долга. Между тѣмъ, нашелся человѣкъ, который, не обладая ни его авторитетомъ, ни его глубокимъ просвѣщеніемъ, простымъ движеніемъ сердца достигъ большей степени ясновидѣнія: это былъ благородный генералъ Шангарнье. Вдохновись примѣромъ Карно, онъ забылъ свое тюремное заключеніе, свое продолжительное изгнаніе и разрушенную карьеру и, не имѣя возможности проповѣдывать самоотверженіе съ трибуны, отправился въ главную квартиру для свиданія съ императоромъ, а затѣмъ заперся въ Медѣ, чтобы, несмотря на, свой преклонный возрастъ, бороться и страдать вмѣстѣ съ своими старыми товарищами! Вотъ великодушный образъ дѣйствій, который можно выставить, какъ достойный удивленія въ наши дни, такъ какъ что съ нами станется, если никто изъ васъ, нуждающихся такъ много во взаимномъ снисхожденіи и пощадѣ, не съумѣетъ возвыситься до показанія примѣра великодушнаго забвенія?".

На этотъ разъ, судьба спасла память Тьера отъ подобной похвальной рѣчи, въ которой онъ, какъ видятъ читатели, выставляется чуть не измѣнникомъ съ бонапартистской точки зрѣнія.

Отъ Тьера мнѣ приходится переходить къ Бланки, и переходъ этотъ не затруднителенъ, такъ какъ, если Бланки до сихъ поръ томился въ заключеніи, то виною этого былъ Тьеръ. Правительство народной обороны во время осады Парижа вообще не нарушало своего обѣщанія амнистіи лицамъ, участвовавшимъ въ возстаніи 31-го октября 1870 года. Манифестація 22-го января 1871 г., для прекращенія которой пришлось прибѣгать къ оружію, что обусловило погибель несчастнаго Шодэ, казненнаго но приказанію Рауля Риго, хотя и привела къ тому, что военные суды начали преслѣдованіе участниковъ обѣихъ этихъ попытовъ, но Бланки, хотя и подлежавшій суду, не былъ взяты подъ стражу, и такъ какъ не былъ выбранъ Парижемъ въ депутаты на февральскихъ выборахъ, то и могъ свободно удалиться черезъ Бордо въ помѣстье къ одной изъ своихъ сестеръ. Онъ и находился у нея до 17-го марта, когда былъ арестованъ по приказанію правительства Тьера. Читатели, можетъ быть, не забыли, что коммуна, членомъ которой былъ выбранъ и Бланкѣ, предлагала, взамѣнъ его освобожденія, освобожденіе своего заложника, парижскаго архіепископа, но Тьеръ этому воспротивился. Никакихъ, однако, особенныхъ преступленій, за время коммуны, за Бланкѣ не оказалось, и онъ былъ арестованъ только въ видахъ государственной предосторожности, въ качествѣ вліятельнаго агитатора. Къ военному суду онъ вызывался дважды уже въ 1872 г. и былъ присужденъ къ депортаціи съ заключеніемъ въ крѣпость за участіе въ октябрьскихъ событіяхъ. Еслибы правительства, послѣдовавшія послѣ преэиденства Тьера, не смотрѣли на Бланкѣ главами Тьера, считавшаго Бланкѣ "мономаномъ конспирацій", опаснымъ по тому вліянію, какое онъ можетъ имѣть на другихъ, то онъ долженъ былъ бы, по праву, однимъ изъ первыхъ воспользоваться амнистіей; но ему придано было какое-то преувеличенное значеніе, дѣлавшее его страшнымъ въ глазахъ робкихъ и заставившее само правительство прибѣгать относительно его къ исключительнымъ мѣрамъ. Послѣ двухъ неудавшихся ходатайствъ за него, марсельскаго и руанскаго, было бы весьма благоразумномъ политическимъ актомъ или изгнаніе его изъ Франціи, или высылка на родину, куда-нибудь въ окрестности Ниццы, такъ какъ въ настоящее время Бланкѣ -- дряхлый старикъ, едва передвигающій ноги и питающійся однимъ только молокомъ. Но ни Мак-Магонъ, ни Греви не догадались этого сдѣлать, чѣмъ и вызвали какъ послѣднюю бордоскую манифестацію, такъ и то, что Бланкѣ, котораго все-таки пришлось освободить, сдѣлался поневолѣ и вполнѣ "несвоевременно" весьма вліятельною политическою личностью.

Вопросъ о провѣркѣ выбора Бланкѣ первымъ бордоскимъ округомъ получилъ бы чрезвычайно важныя осложненія при обсужденіи его въ палатѣ, еслибы крайняя лѣвая не рѣшилась заблаговременно отступить отъ предположеннаго ею образа дѣйствій, замѣтивъ, какъ горячо ее возбуждаютъ къ этому реакціонеры. Локруа во время догадался, какую неурядицу вызвала бы его попытка, и взялъ назадъ свой запросъ. Произошло это такъ: Клемансъ, прилагая къ Бланкѣ парламентскіе обычаи, потребовалъ, чтобы узнику было позволено явиться въ бюро, разсматривавшее бордоскій выборъ. Министерство этому воспротивилось, но побѣдило съ трудомъ въ этомъ вопросѣ при публичномъ голосованіи, такъ какъ меньшинство, голосовавшее за предложеніе Клемансъ, было весьма значительно при оказанной ему поддержкѣ 77 голосовъ реакціонеровъ. Это голосованіе и побудило Локруа молчать, а избирательное бюро заключило въ своемъ докладѣ о незаконности выбора въ депутаты лица, находящагося въ заключеніи, не беря въ разсчетъ личности Бланкѣ. Въ засѣданіи 9-го іюня, Клемансъ произнесъ съ большимъ талантомъ рѣчь исключительно объ одномъ Бланкй, а отвѣчавшій ему докладчикъ комиссіи, Лакавъ, уже съ гораздо меньшимъ талантомъ поддерживалъ общій тезисъ о необходимости безусловнаго подчиненія законамъ. Министръ юстиціи сталъ поддерживать докладчика и вмѣстѣ съ тѣмъ нападать на правыхъ, которые, передъ тѣмъ, въ видахъ затрудненія министерства и республиканскаго большинства, поручили герцогу де-Ларошфуко-Биззачіа заявить съ трибуны, что между министерствомъ и республиканцами существуетъ якобы предварительное соглашеніе въ томъ, чтобы выбора Бланкй не признавать, а самого его амнистировать. Министръ Ле-Ройэ нѣсколько вспыльчивъ, и легитимистскобонапартистская выходка вывела его изъ себя. Въ самомъ началѣ своей рѣчи онъ назвалъ преступленіемъ такой способъ дѣйствій, при которомъ "необходимо нарушить законность, чтобы возстановить право!" -- извѣстное выраженіе Луи-Бонапарта, объяснявшаго народу значеніе переворота 2-го декабря. Тотчасъ вслѣдъ за произнесеніемъ этой фразы, по знаку Поля де Кассаньяка, правые затѣяли невыразимый шумъ и крикъ. Гамбетта, видя, что его призывы къ порядку ни къ чему не ведутъ, вынужденъ былъ прибѣгнуть, по согласію съ 3/4 членовъ собранія, къ примѣненію правилъ парламентской цензуры относительно главнаго виновника безпорядка, Кассаньяка. Подвергаемый такой цензурѣ (выговору) имѣетъ право слова для своего оправданія передъ выслушаніемъ порицанія; но Кассаньякъ и этимъ своимъ правомъ злоупотребилъ, ухудшивъ только свое положеніе, такъ что къ нему едва не пришлось примѣнить права, предоставленнаго президенту палаты регламентомъ 1877 года -- удаленія изъ залы собранія при пособіи силы.

Когда порядокъ и молчаніе были такимъ образомъ возстановлены, взволнованный министръ едва могъ окончить свою рѣчь, которой почти никто не слушалъ. По ея окончаніи, другой бонапартистскій скандалистъ Робертъ Митчелъ попытался снова повторить выходку де Ларошфуко, но возбудилъ лишь всеобщій хохотъ палаты, чѣмъ и привелъ депутатовъ въ хорошее расположеніе духа. Это было очень кстати, такъ какъ имъ предстояло выслушать блистательную рѣчь, одну изъ тѣхъ, какими можетъ гордиться французскій парламентаризмъ. Произнесъ ее старый Мадье де-Монжо, которому, несмотря на всѣ достоинства еге прежнихъ рѣчей, никогда еще не удавалось достигать такой ораторской высоты. Началъ онъ съ заявленія растроганнымъ голосомъ о томъ, какъ ему тяжело высказывать взгляды" противорѣчащіе взглядамъ его вѣрнаго товарища по радикальнымъ убѣжденіямъ, Клемансо. Но, объяснялъ онъ, если палата депутатовъ, считая себя единственнымъ судьею въ дѣлѣ допущенія новыхъ членовъ въ свою среду, ставитъ себя такимъ образомъ выше избирательнаго закона, для измѣненія котораго необходимо согласіе обѣихъ палатъ, то кто помѣшаетъ, чтобы въ дверь, такимъ образомъ неправильно открытую для республиканца Бланки, не проскользнулъ и какой-нибудь авантюристъ изъ бонапартовъ или бурбоновъ? Затѣмъ онъ напомнилъ, имъ пагубно отозвалось во Франціи неправильное допущеніе въ парламентъ Луи-Бонапарта въ 1848 году и членовъ орлеанскаго дома въ 1871 г. Первое дало возможность увлеченному народу назначить президентомъ республики человѣка, ставшаго потомъ преступнымъ узурпаторомъ императорской власти; второе заставило третью республику пережить 24-ое мая, 16 ое мая и долгіе, тяжелые годы всевозможныхъ монархическихъ конспирацій. Съ непобѣдимой энергіей ораторъ доказалъ потомъ всю нелѣпость ультра-радикальнаго положенія: будто желанія одного какого-либо избирательнаго округа должны быть признаваемы за выраженіе самодержавной воли народа, хотя бы они были высказаны при условіяхъ, нарушающихъ правила, обязательныя для всего избирательнаго состава. "Это вѣдь будетъ, вскричалъ онъ:-- не что иное, какъ абсолютизмъ, котораго ни для кого и никогда нельзя допускать... Законъ или существуетъ, или не существуетъ. Если онъ неудобенъ -- измѣняйте и отмѣняйте его. Но ни мы, ни министры не можемъ и не должны играть законодательствомъ, какъ мячикомъ, и въ отвѣтъ на нарушеніе закона одной стороной бросать ей въ лицо другое подобное же нарушеніе. Подумайте, какую неурядицу и хаосъ произвело бы это? При республикѣ не должно быть ничего подобнаго, мы не хотимъ этого и не допустимъ никогда, никогда". Замѣтивъ дружное одобреніе своихъ товарищей крайней лѣвой, ораторъ еще болѣе воодушевился и продолжалъ такъ: "Законъ, это -- щитъ, законъ, это -- мечъ оппозиціи... при существованіи закона, можно до нѣкоторой степени укрыться даже отъ такихъ бѣдствій, какъ второе декабря, а надъ 24-мъ маемъ, надъ 16-мъ маемъ можно даже восторжествовать... Имѣя въ рукахъ мечъ закона, можно поразить и низвергнуть министровъ, если они нарушаютъ законность или не умѣютъ заставить всѣхъ ей подчиняться. Можемъ ли мы, и должны ли мы такимъ образомъ сами бросать нашъ щитъ и ломать нашъ мечъ!"

Послѣ этихъ словъ, при всеобщемъ энтузіазмѣ палаты, 354 депутата подали свои голоса за непризнаніе бордоскихъ выборовъ и только 33 за признаніе ихъ, да и въ этомъ числѣ непримиримыхъ оказалось только 25-ть; остальные голоса принадлежали Кассаньякамъ, Кюнео д'Орнано и ихъ приснымъ, хорошо понимавшимъ, какъ было бы выгодно для нихъ и пагубно для республики, если бы палата допустила явное нарушеніе избирательнаго закона.

Напомнивъ палатѣ ея важнѣйшій долгъ быть строгою охранительницею существующихъ законовъ страны, Мадье де-Мошко своею рѣчью указалъ министерству на тотъ путь относительно вопроса Бланки, на которомъ оно всего удобнѣе и скорѣе"могло бы прекратить печальный конфликтъ, возникшій между самодержавіемъ народнымъ и бордоскаго избирательнаго округа: "Я твердо убѣжденъ, сказалъ онъ при громкихъ рукоплесканіяхъ трехъ четвертей своихъ слушателей:-- что правительство, воспользовавшись урокомъ, вытекающимъ изъ недавнихъ событій, поступитъ именно такъ, чтобы не ставить болѣе палаты въ печальную необходимость борьбы съ результатомъ всеобщаго голосованія", т. е., другими словами, амнистируетъ Бланки и сдѣлаетъ этимъ то, что если бы въ Бордо снова избрали его, то такое дѣйствіе произошло бы въ границахъ законности. Большинство депутатовъ и думало, что Бланки на другой же день, 4-го, будетъ освобожденъ и воспользуется такимъ образомъ амнистіей въ числѣ нѣсколькихъ другихъ коммунаровъ. Но послѣдній срокъ амнистіи, 5-го іюня, прошелъ, а Бланки былъ освобожденъ только 9 го, т. е. былъ прощенъ, а не амнистированъ. Такимъ образомъ, онъ остается лишеннымъ политическихъ правъ, и если въ Бордо его снова выберутъ, то конфликтъ, на необходимость избѣжанія котораго указывалъ де-Монжо, снова возникнетъ.

Такимъ образомъ, Бланки оставилъ свою тюрьму въ Клерво больнымъ, измученнымъ, ожесточеннымъ и озлобленнымъ, и, разумѣется, при такомъ его состояніи на него не могли повліять всевозможныя увѣщанія благоразумнѣйшихъ изъ его друзей, что ему, какъ для блага республики, такъ и для личнаго успокоенія, слѣдовало бы отстраниться отъ политической дѣятельности. Въ самомъ дѣлѣ, при настоящихъ обстоятельствахъ, никто лучше самого Бланкй не могъ бы поправить бордоскаго дѣла, или отказавшись отъ кандидатуры, или, въ случаѣ избранія самоотверженно отклонивъ его во имя необходимости уваженія закона при существованіи республики. Но такъ какъ прощеніе должно было тяжело оскорбить его самолюбіе, то едва ли можно ожидать, что онъ такъ поступитъ. Возвратился въ Парижъ онъ 10-го вечеромъ и остановился у одного изъ своихъ друзей въ улицѣ Риволи. Уже одно то обстоятельство, что онъ вернулся позднимъ вечеромъ, показываетъ, что онъ не желаетъ возбуждать народныхъ овацій. Точно также съ пріѣзда онъ старается отдѣлываться отъ многочисленныхъ посѣщеній, сказываясь больнымъ. Первый выходъ его былъ въ редакцію газеты "La Révolution franèaise" для того, чтобы лично отблагодарить за сочувственныя объ немъ статьи ея сотрудниковъ, которымъ, по его выраженію, "онъ обязанъ своимъ освобожденіемъ гораздо болѣе, нежели правительству". Отчетъ объ этомъ посѣщеніи долженъ былъ появиться въ 15-мъ No этой газеты, но No этотъ не былъ допущенъ къ продажѣ, не за свое содержаніе и не за политическій характеръ изданія, а только потому, что издателями не могли быть внесены въ срокъ штрафы, къ которымъ газета присуждена различными процессами, достигшіе общей суммы въ 10,000 ф?.-- послѣ чего, по существующимъ законамъ, изданіе теряетъ право на существованіе. Послѣднее обстоятельство весьма раздражило бланкистовъ, и они тѣмъ съ большею настойчивостію стали поддерживать кандидатуру прощеннаго узника, лишеннаго по закону права избранія. Будь Бланкй амнистированъ, вѣроятно, выборъ его, какъ человѣка стараго и безсильнаго, не состоялся бы. Чувство справедливости избирателей было бы удовлетворено его амнистіей, и его легко могъ побѣдить сколько-нибудь порядочный кандидатъ-оппортюнистъ. Конечно, послѣ торжественнаго заявленія въ палатѣ де-Монжо, правительство при повѣркѣ голосовъ можетъ не признавать голосовъ, поданныхъ за Бланки -- но вопросъ о кандидатѣ меньшинства, который могъ бы получить достаточное число голосовъ -- вопросъ весьма трудный и щекотливый! И это -- одинъ только изъ случаевъ, къ какимъ привела замѣна амнистіи вновь изобрѣтенными "помилованіями", и подобныхъ случаевъ впереди, вѣроятно, будетъ еще не мало, и если они не представятъ собой особенной опасности для существованія республики, то во всякомъ случаѣ будутъ производить нежелательное броженіе въ общественномъ мнѣніи.

Съ немалымъ прискорбіемъ я долженъ занести въ настоящую свою хронику предположеніе, что правительство и нынѣ, кажется, не желаетъ, воспользоваться возможностью сдѣлать во Франціи печать настолько же свободною, насколько она свободна въ Англіи, Италіи, Бельгіи и Американскихъ Соединенныхъ Штатахъ Въ самомъ дѣлѣ, не обидно ли видѣть, что газеты, какъ "Révolution", должны прекращаться подъ тяжестью неоплатныхъ штрафовъ, между тѣмъ, какъ "Pays" Кассаньяка, равныя "Univers", "Union", "Фигаро", и т. д. благоденствуютъ подъ покровомъ относительной безнаказанности? Одно начало преслѣдованій Поля Кассаньяка и его газеты, о которомъ я буду говорить далѣе, еще не возстановляетъ нарушенной справедливости. Всѣ изданія въ равной мѣрѣ должны подвергаться наказаніямъ и запрещеніямъ, или всѣмъ имъ должна быть предоставлена одинаковая свобода таковы требованія логики и здраваго смысла. Анатоль де-ла Форжъ въ своемъ докладѣ о состояніи печати во Франціи совершенно справедливо сказалъ, что республика не должна признавать ни проступковъ, ни преступленій печати, и его выходъ въ отставку, въ виду послѣднихъ распоряженій министерства и подготовленія новыхъ законовъ о печати, несогласныхъ съ заключеніемъ, высказаннымъ въ его докладѣ -- поступокъ вполнѣ логическій и заслуживающій всякаго уваженія. Новый законопроектъ о печати, состоящій изъ 71 статьи и явившійся результатомъ продолжительныхъ трудовъ особой комиссіи подъ предсѣдательствомъ Эмиля де-Жирардена, безспорно внесетъ нѣкоторыя облегченія въ эту область, но, говоря вообще, онъ весьма мало соотвѣтствуетъ республиканскому идеалу и той практикѣ, какая выработалась въ дѣлѣ печати, напр., въ Англіи или Швейцаріи. Конечно, при обсужденіи въ палатѣ, законопроектъ этотъ весьма значительно измѣнится въ смыслѣ свободы, но увы! самое его обсужденіе произойдетъ не въ настоящую, а въ будущую сессію. До тѣхъ поръ все останется по старому, такъ какъ въ правительственной и парламентской сферахъ получила преобладаніе мысль, что народныя массы, политическое воспитаніе которыхъ все еще въ будущемъ, испорченныя вѣковой опекой, способны убѣдиться въ могуществѣ республики, только видя, что она въ состояніи также безпощадно преслѣдовать своихъ враговъ, какъ предшествовавшія правительства безпощадно преслѣдовали республиканцевъ. Кромѣ того, многіе изъ членовъ республиканскаго большинства думаютъ, что, въ виду назойливости и дерзости реакціонеровъ, излишнее великодушіе противъ старыхъ партій было бы неразумною ошибкою, что, реакціонеровъ, хотя на нѣкоторое время по крайнёй мѣрѣ, небезполезно подвергнуть тѣмъ строгостямъ и стѣсненіямъ, какія ими же изобрѣтены. По моему мнѣнію, такой взглядъ не достоинъ ни республики, ни республиканцевъ. Для чего, въ самомъ дѣлѣ, безъ надобности тянуть переходное время, вмѣсто быстраго, приступа къ практикѣ свободнаго демократизма?...

II.

Пренія о разрѣшеніи преслѣдованій Кассаньяка, 9-го іюня.-- Громадный скандалъ и оскорбленіе министровъ.-- Скандалъ 16-го іюня, при открытіи преній о законопроектахъ Ферри.-- Перерывъ засѣданія и резолюціи бюро.-- Руэръ и его извиненія съ трибуны.-- Приложеніе, къ Кассаньяку парламентской цензуры съ запрещеніемъ ему являться въ палату въ теченія трехъ засѣданій.-- Недовольство правительства противъ предсѣдателя палаты и очередный переходъ съ заявленіемъ довѣрія.-- Внесеніе въ палату дополненій къ существующему регламенту.

9-го іюня начались пренія о парламентскомъ разрѣшеніи преслѣдованій Поля-де-Кассаньяка. Герой этого дня, ежедневно печатающій въ своей газетѣ "Рауз" всевозможную брань на республику и явно проповѣдующій необходимость ея разрушенія, но истинѣ съ гасконскою безцеремонностью и узколобіемъ явился въ качествѣ представителя всевозможныхъ противо-правительственныхъ оппозицій и, въ частности, преданнымъ защитникомъ якобы преслѣдуемой католической вѣры. Онъ прочиталъ съ трибуны отъ строки до строки всѣ свои статьи, подавшія поводъ къ начатію противъ него преслѣдованія. Потомъ онъ самонадѣянно сравнилъ себя съ Рошфоромъ и разсказалъ подробно всѣ преслѣдованія, жертвою которыхъ былъ при имперіи издатель "фонаря"-- такой-же депутатъ, какъ и онъ. Послѣднее онъ сдѣлалъ для того, чтобы выказать противорѣчіе между взглядами Ферри, Гамбетты и Греви въ 1869--70-хъ годахъ, когда они были депутатами, и мнѣніями ихъ въ настоящее время, когда Ферри и Греви попали въ правители, а Гамбетта -- въ президенты палаты. Кромѣ того, ему хотѣлось доказать, что республиканцы не должны поступать относительно имперіалиста такъ, какъ имперіалисты поступали противъ столькихъ республиканцевъ.

Опровергалъ его докладчикъ Лавернъ, цитируя подлинна слова Кассаньяка-отца и десятка депутатовъ, нянѣ сидящихъ на правой сторонѣ. "Но въ такомъ случаѣ, возразилъ Каесаньякъ: -- стоило ли низвергать имперію, если вы хотите являться теперь въ ея костюмахъ?" Членъ крайней лѣвой, Таландье, высказался за полную свободу печати и за оставленіе въ совершенномъ пренебреженіи и самихъ выходокъ бонапартистовъ, которые, по его выраженію, "на смѣхъ всему міру" стали выдавать себя въ "Pays" за какихъ то "Отцовъ церкви". Послѣ этого, многіе изъ республиканцевъ стали требовать закрытіи преній, но Поль де Кассаньякъ, взошло въ третій разъ на трибуну, сталъ самымъ наглымъ образомъ требовать вмѣшательства въ пренія Ле-Ройи: "я требую, кричали они, указывая рукою на министерскую скамью:-- чтобы хранитель печати не прятался отъ настоящихъ преній, какъ нѣкогда онъ бѣжалъ отъ ліонскихъ коммунаровъ!" Такая дерзость раздражила большинство, и оно тѣмъ настоятельнѣе начало требовать закрытія преній. Гамбетта вынужденъ былъ пустить вопросъ о закрытіи на голоса.

Между тѣмъ, какъ урны двигались между депутатскихъ скамеекъ, вокругъ Пола де Кассаньяка, остановившагося близь министерской скамьи, собрались его единомышленники и подняли страшный шумъ, среди котораго можно было, однако, ясно разслушать дважды повторенную фразу кондомскаго депутата "я утверждаю, что большинство выказало нетерпимость, а министрь -- трусость". Гамбетта не успѣлъ еще прибѣгнуть къ строгостямъ регламента противъ нарушители порядка, какъ толпа, все ростущая, съ угрозами и ругательствами наступила на министровъ, чуть не вызывая ихъ на рукопашную. Республиканцы, внѣ себя отъ. гнѣва, тоже оставили свои мѣста и сбѣжались толпою къ министерской скамьѣ. Съ обѣихъ сторонъ слышался обмѣнъ угрозъ и ругательствъ, еловомъ, происходила настоящіе сцена изъ "Assomoir"'а, и, только благодаря энергіи нѣкоторыхъ молодыхъ депутатовъ, членовъ бюро, дѣло не перешло въ общую свалку. Парламентскіе пристава во всемъ составѣ выстраиваются у одной изъ внутреннихъ дверей залы, чтобы, по первому знаку президента, приступить къ исполненію его приказаній. Гамбетта, поднявшись; съ мѣста, звонитъ изо всей мочи и умоляетъ депутатовъ придти въ себя, но увы! какъ ни громокъ его голосъ, его не слышно среди шума! Ему оставалось одно -- надѣть шляпу и такимъ образамъ сдѣлать засѣданіе закрытымъ; но онъ очень хорошо понимаетъ, что это можетъ послужить какъ бы сигналомъ къ начатію настоящей драки и превратить такимъ образомъ и безъ того уже прискорбное дѣло въ важное событіе, которое легко будетъ эксплуатировать во вредъ парламентскому управленію. Онъ догадывается, что этого-то и добиваются бонапартисты, и, едва сдерживаясь и рис куя публично выказать свою слабость, стремится только къ одному, чтобы такой планъ не осуществился. Онъ зорко слѣдитъ за всѣмъ происходящимъ, чутко прислушивается къ безпорядочному шуму и все возвышаетъ и возвышаетъ свой голосъ. Наконецъ, послѣ нѣсколькихъ минутъ невообразимаго гвалта, усилившагося еще тѣмъ, что вся публика, наполняющая трибуны, съ шумомъ поднялась съ своихъ мѣстъ, чтобы лучше разсмотрѣть происходящее въ залѣ, онъ достигъ того, что къ его голосу начинаютъ прислушиваться, и шумъ начинаетъ нѣсколько стихать. Тогда, собравъ всѣ свои силы, онъ заявляетъ, что онъ хочетъ предложить палатѣ вопросъ: слѣдуетъ ли примѣнить въ Полю де Кассаньяку парламентскую цензуру? но что прежде этого, по парламентскимъ правиламъ, депутату, которому угрожаетъ примѣненіе къ нему цензурной строгости должна быть дана возможность для объясненія.

Тогда Кассаньякъ самъ начинаетъ успокоивать своихъ друзей, которые возвращаются на свои мѣста, и самъ заявляетъ свою готовность взять назадъ тѣ выраженія, которыя навлекли на него недовольство президента. Гамбетта принимаетъ это извиненіе, которымъ какъ-бы возстановляется его власть. Кромѣ того, онъ предлагаетъ палатѣ подождать съ заключеніемъ преній, такъ какъ депутатъ, которому угрожаютъ преслѣдованія, имѣетъ право послѣдняго слова передъ тѣмъ, какъ начнется обсужденіе его участи. Мало этого, онъ отдаетъ громко приказаніе стенографамъ и проситъ секретарей редакціи вычеркнуть изъ ихъ отчетовъ о засѣданіи все, относящееся къ прискорбной, только что разъигравшейся сценѣ, которая такимъ образомъ какъ бы признается нравственно непроисходившею.

Усталый Кассаньякъ проситъ временнаго прекращенія засѣданія. Черезъ полчаса оно возобновляется, но уже при отсутствіи министра юстиціи. Между тѣмъ, Кассаньякъ въ своей рѣчи имѣлъ въ виду преимущественно отвѣтъ на правительственный взглядъ касательно его дѣла; онъ, очевидно, не понималъ, что вступаться въ дѣла такого рода исполнительная власть не имѣетъ никакой надобности. Сущность такихъ дѣлъ состоитъ въ томъ, что юстиція желаетъ начать преслѣдованіе противъ лица, пользующагося правомъ неприкосновенности въ качествѣ народнаго представителя. Власть удержать за нимъ или лишить его этого права принадлежитъ исключительно палатѣ. Правительство можетъ вмѣшаться въ это дѣло только для передачи требованія юстиціи или сообщенія ей рѣшенія палаты. Правые обвинили правительство въ трусости за то, что министръ молчалъ, но они же обвинили бы его въ незаконномъ и насильственномъ давленіи на мнѣніе палаты, если бы онъ сталъ говорить. Кромѣ того, къ какимъ бы печальнымъ послѣдствіямъ повело, если бы министръ какимъ либо неосторожнымъ словомъ способствовалъ усиленію сцены, только-что мною описанной; этимъ онъ втянулъ бы, такъ сказать, въ своемъ лицѣ все правительство въ эту недостойную свалку, столь коварно задуманную и такъ безстыдно осуществленную клерикала-бонапартистскими консерваторами.

Палата молча выслушала рѣчь Кассаньяка, послѣ чего произошло голосованіе.

Преслѣдованія Кассаньяка были разрѣшены 292 голосами противъ 178 (правые и крайніе лѣвые).

Въ своей защитительной рѣчи, какъ и вообще во всѣхъ своихъ рѣчахъ въ палатѣ за послѣднее время, Кассаньякъ старался выказать себя глубоко религіознымъ человѣкомъ. Въ "Pays" точно также съ нѣкотораго времени обсужденію религіозныхъ вопросовъ отводится весьма значительное мѣсто. Вообще, въ этой газетѣ стала усердно проводиться мысль, что для истиннаго бонапартиста религіозные интересы должны быть дороже всего. Роль ханжи и святоши такъ не пристала къ Кассаньяку, этому несдержанному и готовому на всяческія циническія выходки бретёру, что многіе полагали, будто онъ надѣлъ на себя клерикальную маску ради одного только шутовства. Но люди, знавшіе, что послѣднимъ лозунгомъ іезуитовъ было соединеніе всѣхъ остатковъ монархическихъ партій и подчиненіе ихъ своему вліянію, хорошо понимали, что за непризнаніемъ полномочій въ палатѣ драгуна-апостола де-Мёна, іезуиты возложили свои упованія на Кассаньяка, которому, такимъ образомъ, выпало на долю замѣнить хотя нѣсколько де-Мёна въ дѣлѣ защиты католическихъ интересовъ. Это сдѣлалось особенно яснымъ въ засѣданіи палаты 16-го іюня, на которомъ начались пренія о законопроектѣ Ферри. На этомъ засѣданіи іезуитамъ во что бы то ни стало хотѣлось вызвать скандалъ, о чемъ многіе говорили даже открыто. Мнѣ самому пришлось наканунѣ случайно слышать, какъ на гуляньѣ въ Булонскомъ Лѣсу какіе-то гаидены приглашали великосвѣтскихъ кокотокъ на слѣдующій день въ засѣданіе палаты въ такихъ выраженіяхъ: "смотрите-же, не опоздайте къ самому началу засѣданія: "потасовка" (le boucan) произойдетъ съ самаго его открытія".

При этомъ открытіи, однакоже, все было мирно, такъ какъ палата занималась обсужденіемъ вопросовъ, не имѣвшихъ политическаго значенія. Только въ половинѣ второго Гамбетта, не безъ нѣкоторой торжественности, объявилъ, что, на основаніи очереднаго порядка, открываются общія пренія по поводу законопроэкта о свободѣ высшаго образованія. Первымъ записался говорить одинъ изъ клерикальныхъ депутатовъ, котораго почему-то въ засѣданіи не оказалось. Послѣ него наступила очередь Поля де Кассаньяка.

Пресловутый ораторъ взбирается на трибуну съ цѣлымъ ворохомъ какихъ то бумагъ. Потомъ, принявъ самую живописную позу" онъ ироническимъ тономъ прочитываетъ отрывки изъ рѣчи, произнесенной Жюлемъ Ферри въ Эпиналѣ. Рѣчь эту онъ называетъ "предварительными комментаріями министра народнаго просвѣщенія на свой законъ" и характеризуетъ ихъ названіемъ "насильственныхъ и ненавистныхъ". "Вы можете называть ихъ насильственными, прерываетъ его Гамбетта:-- но не имѣете права называть "ненавистными". "Пожалуй, отвѣчаетъ Кассаньякъ:-- я готовъ признать рѣчь министра даже исполненной свободы и религіознаго чувства, но мнѣ не нравится, напримѣръ, обвиненіе г. Ферри противъ какихъ-то систематическихъ клеветъ, распространяемыхъ будто бы людьми, готовыми къ превратному толкованію его стремленій, и которые не останавливаются даже передъ поддѣлкою документовъ... Кто же это поддѣлываетъ документы? кричитъ онъ, обращаясь прямо къ Ферри и другимъ министрамъ:-- это вы сами ихъ поддѣлываете". Гамбетта снова его прерываетъ словами: "приступая къ такимъ важнымъ преніямъ, нельзя позволять себѣ такія непарламентскія выраженія".-- Кассаньякъ отвѣчаетъ, что онъ согласенъ подчиниться президенту, какъ парламентской власти, но тотчасъ же снова начинаетъ говорить о поддѣлкѣ документовъ, обвиняя въ ней всю республиканскую партію вообще и министерство въ частности. "Правительство, восклицаетъ онъ:-- въ средѣ котораго находится г. Жиреръ, не имѣетъ права протестовать". Въ словахъ этихъ заключается намекъ на бумагу, нѣкогда найденную Жареромъ въ вагонѣ желѣзной дороги, копію съ подлинника, который бонапартистамъ удалось уничтожить; на основаніи этой копіи, при Тьерѣ, Леонъ Рено, бывшій тогда полицейскимъ префектомъ, могъ начать извѣстное слѣдствіе о бонапартистской организаціи.

Повтореніе Кассаньякомъ обвиненія министровъ въ поддѣлкахъ и радость, выказанная при этомъ правыми, заставляютъ Гамбетту прибѣгнуть относительно оратора, еще такъ недавно подвергавшагося парламентской цензурѣ, къ новому ея къ нему примѣненію, на этотъ разъ съ временнымъ удаленіемъ изъ среды депутатовъ. Но едва Гамбетта заявляетъ объ этомъ, какъ на скамьяхъ реакціонеровъ поднимается невообразимый шумъ, они соскакиваютъ со своихъ мѣстъ и собираются толпою въ то полукружіе, гдѣ находились и при недавнемъ скандалѣ. Поднимается отчаянный гвалтъ, среди котораго можно различить только слово депутата д'Ариста: "трусость", которымъ онъ оканчиваетъ какую то угрозу Гамбеттѣ, о чемъ можно заключить по его неприличному жесту, обращенному къ предсѣдателю палаты. Министръ Тираръ, при которомъ Жиреръ состоитъ въ качествѣ помощника государственнаго секретаря, врывается въ толпу реакціонеровъ, выражая словами и жестами всю степень своего къ нимъ презрѣнія; изъ бюро секретарей появляется жерскій депутатъ Жакъ Давидъ и начинаетъ личную перебранку съ д'Аристомъ. Общая свалка и толкотня. Тирара буквально схватываютъ за горло; напрасно раздается, какъ набатъ, безъ умолку, президентскій колокольчикъ. Тогда Гамбетта надѣваетъ шляпу и, объявивъ собраніе закрытымъ на часъ, предлагаетъ депутатамъ немедленно собраться въ ихъ бюро.

Очищеніе валы и трибунъ для публики происходитъ медленно, но, по крайней мѣрѣ, безъ дальнѣйшихъ случайностей. Суматоха переносится въ залу Потерянныхъ Шаговъ, гдѣ депутатовъ окружаютъ журналисты и торопливо обмѣниваются съ ними своими впечатлѣніями. Въ одной группѣ реакціонеръ накидывается на республиканскаго депутата, обвиняя большинство въ приложеніи къ меньшинству такихъ мѣръ, какими послѣднее, конечно, само не побрезгало бы, еслибы сила была на его сторонѣ. Въ другой -- старый бонапартистъ, испугавшись оборота, какой приняли обстоятельства, умоляетъ всѣхъ сторонниковъ партіи обращенія къ народу сговориться о согласномъ образѣ дѣйствій. Бонапартисты и сами замѣчаютъ, что ихъ дѣло плохо, и бросаются цѣлой гурьбою въ первую же дверь, но имъ не везетъ: они попадаютъ въ помѣщеніе, отведенное для бюджетной комиссіи, куда, вслѣдъ за ними, появляется ея президентъ Бриссонъ съ своими товарищами. Квесторъ де-Маги проситъ бонапартистовъ очистить помѣщеніе, но друзья Кассаньяка пробуютъ сопротивляться и отвѣчаютъ на его требованіе смѣхомъ. Квесторъ, на обязанности котораго лежитъ поддержаніе порядка въ зданіи парламента, не смущается этимъ смѣхомъ и твердымъ голосомъ отдаетъ приказаніе одному изъ парламентскихъ приставовъ привести стражу: "Пора, говоритъ онъ, обращаясь къ бонапартистамъ:-- прекратятъ насиліе и безпорядки, сценой которыхъ сдѣлалась палата. Если для этого нужно вмѣшательство силы, мы и въ ней прибѣгнемъ". Руэръ старается успокоить наиболѣе ярыхъ изъ своихъ единомышленниковъ и объясняетъ де Маги, что собраніе имѣетъ цѣлію именно достиженіе примиренія, но квесторъ поддерживаетъ права бюджетной комиссіи, и Руэръ уводитъ бонапартистовъ въ другое свободное помѣщеніе. Во время своего перехода, бонапартисты видятъ взводъ жандармовъ, готовый дѣйствовать противъ нихъ, при чемъ командующій ими полковникъ, обыкновенно носящій партикулярное платье, на этотъ разъ въ полной формѣ. "Вы погубите всю нашу партію, говоритъ экс-вице-императоръ Кассаньяку и предпринимаетъ въ сопровожденіи гг. Мако, Буржуа и герцога де-Паду ходатайство передъ президентомъ палаты, въ видахъ освобожденія Кассаньяка отъ строгости регламента. Гамбетта, выслушавъ въ своемъ кабинетѣ объясненія Руэра, заявляетъ, что въ этомъ дѣлѣ ничего отъ него не зависитъ, такъ какъ онъ обязанъ только исполнять волю большинства.

Большинство же это, черезъ посредство делегатовъ отъ своихъ одиннадцати бюро, заявляетъ, что оно находитъ необходимымъ немедленное прекращеніе очевиднаго заговора меньшинства противъ парламентскаго порядка, чести и достоинства республиканскаго правительства. Омо единодушно рѣшило требовать немедленнаго удаленія дерзкаго буяна изъ палаты на трое сутокъ, якъ какъ высшаго наказанія въ настоящемъ регламентѣ не существуетъ, и намѣрено внести дополненіе къ регламенту о примѣненіи болѣе строгихъ наказаній на случай организованныхъ Попытокъ съ цѣлью нанесенія безчестія парламентскому управленію. Нѣкоторые предлагаютъ исключеніе депутата на срокъ отъ 15-ти дней до 6-ти мѣсяцевъ, другіе -- отправленіе депутата къ его избирателямъ, а если и это не поможетъ, то штрафъ, тюремное заключеніе съ лишеніемъ политическихъ правъ. Многіе полагаютъ, что начавшійся скандалъ не слѣдуетъ продолжать предъ глазами публики, и дѣло Кассаньяка должно быть рѣшено въ секретномъ комитетѣ. Противъ этого энергически возстаетъ Гамбетта, утверждая, что онъ съ умѣетъ справиться со всевозможнымъ скандаломъ, подобная-же мѣра нарушаетъ основное право каждаго представителя, какъ бы онъ ни былъ не годенъ. Рѣшаютъ на томъ, что при открытіи засѣданія Кассаньякъ будетъ допущенъ до объясненій, но что право слова будетъ отъ него отнято при малѣйшей дерзкой выходкѣ съ его стороны, и что, какія бы извиненія онъ ни представлялъ, они не будутъ приняты во вниманіе, такъ какъ имъ нанесено регламенту такое оскорбленіе, что никакія смягченія въ приложеніи къ Касданьяку высшей мѣры допускаемыхъ имъ наказаній -- немыслимы.

Засѣданіе открывается снова, съ допущеніемъ на трибуну публики и представителей печати, въ 20 минутъ 5-го ч. Занимая свое предсѣдательское кресло, Гамбетта предлагаетъ собранію сохранять возможное спокойствіе и проситъ депутатовъ не оставлять своихъ мѣстъ. Онъ предоставляетъ Кассаньяку слово для объясненій. Послѣдній бормочетъ, прося о томъ, чтобы къ нему была приложена 123-я ст. регламента, а не 124-я, болѣе строгая. Гамбетта любезно готовъ пустить это на голоса, но, такъ какъ правые начинаютъ роптать, а Бодри д'Ассонъ, съ обыкновенною безтактностью реакціонеровъ, утверждаетъ, что вопросы регламента должны рѣшаться самимъ президентомъ, то Гамбетта заявляетъ, что онъ вынужденъ высказаться за приложеніе цензуры съ трое-суточнымъ исключеніемъ виновнаго изъ палаты.

Тогда растерявшійся Кассаньякъ чисто ребячески утверждаетъ, что фраза, поднявшая бурю, была невѣрно разслышана, и представляетъ смягченный ея варіантъ. Гамбетта представляетъ собранію корректуру отчета о происходившемъ въ засѣданіи, гдѣ слова Кассаньяка уже набраны курсивомъ. Руэръ считаетъ необходимымъ вмѣшаться, какъ для прикрытія неблаговиднаго отступленія Кассаньяка, такъ и для того, чтобы расположить Гамбетту къ снисходительности. Заступничество бывшаго перваго министра противупарламентской имперіи за права трибуны, нѣкогда ею низвергнутой, заставляетъ лѣвыхъ высказать нѣсколько знаковъ негодованія, хотя ими и было рѣшено ничѣмъ не нарушать своего молчанія. Гамбетта самымъ спокойнымъ образомъ опровергаетъ доводы Руэра и, прежде вотированія вопроса, еще разъ предоставляетъ Кассаньяку право объясненія. Но Кассаньякъ только жалуется на невѣрность стенографическаго отчета и на желаніе большинства лишить его возможности произнесенія рѣчи, въ виду предугадываемаго ими ея значенія -- "защиты религіи". Это вызываетъ невольный смѣхъ лѣвыхъ, такъ какъ всѣ очень хорошо понимаютъ, что еслибы Кассаньякъ имѣлъ возможность привести противъ законопроекта Ферри какіе-либо дѣйствительно вѣскіе аргументы, то никакъ не сталъ бы деревами выходками лишать себя возможности ихъ высказать.

Видя, что никакія риторическія словоизвитія ему не помогутъ, Кассаньявъ принявъ на себя самый серьёзный видъ, заявляетъ, что онъ готовъ отказаться отъ всякихъ рѣзкостей, которыя не нравятся палатѣ или ея президенту, ради... религіи! Послѣ этого вопросъ рѣшается вставаніемъ и сидѣніемъ. Три четверти депутатовъ за цензуру съ запрещеніемъ появленія Кассаньяка на трехъ засѣданіяхъ и только четверть противъ. Гамбетта приглашаетъ Кассаньяка немедленно сойти съ трибуны и оставить зало засѣданія. Видя, что послѣдній колеблется исполнять это, Гамбетта предостерегаетъ его словами: "Съ настоящей минуты, всѣ слова, какія произнесетъ г. Поль де-Кассаньякъ, составятъ нарушеніе общаго права и будутъ подлежать вѣдѣнію генеральнаго прокурора", надѣваетъ шляпу и объявляетъ засѣданіе пріостановленнымъ на четверть часа.

На этомъ обрывается, по распоряженію бюро, оффиціальный отчетъ о засѣданіи; но присутствовавшіе разсказываютъ, что Кассаньякъ, не сходя съ трибуны, сжалъ кулаки и вскричалъ: "я отношу ко всему правительству слова, сказанныя мной противъ Жирера, и нахожу, что все правительство безчестно!"

Когда члены бюро и депутаты стали выходить въ залу Потерянныхъ Шаговъ, Кассаньякъ добрался до своей скамьи и сѣлъ, какъ бы ожидая жандармовъ. Но жандармы не пришли, и Руэру удалось уговорить его мирно удалиться, чтобы не навлечь на себя за послѣднія слова судебной отвѣтственности, тюремнаго заключенія и лишенія политическихъ правъ, а также не повредить своимъ упорствомъ дѣлу своей партіи. Эти слова Руэра подѣйствовали, и Кассаньякъ, уже ни при возобновленіи засѣданія, ни на слѣдующій день, болѣе въ палату не явился.

При открытіи засѣданія, 18-го, министръ Тираръ спросилъ у президента: почему въ отчетѣ прошлаго засѣданія въ "Оффиціальномъ журналѣ" не помѣщены слова Кассаньяка, слышанныя многими и которыя составляютъ оскорбленіе правительства? Гамбетта отвѣчалъ, что исключены они потому, что были произнесены тогда, когда сказавшій ихъ не имѣлъ права слова. "Для преслѣдованія же ихъ не было ни парламентской санкціи, ни санкціи общаго права". Такое объясненіе вызывало недовольство многихъ лѣвыхъ, а депутатъ Гюишаръ поставилъ такую дилемму: "произнося эти слова, Касаньяхъ или былъ еще депутатомъ, и тогда они должны находиться въ отчетѣ, или уже не пользовался депутатскою неприкосновенностью, и тогда на него должно смотрѣть, какъ на простаго бунтовщика". Гамбетта объяснилъ ему, что подобный случай не предусмотрѣнъ мы парламентскимъ регламентомъ, ни общимъ законодательствомъ, что и подаетъ поводъ къ необходимости внесенія въ регламентъ новыхъ репрессивныхъ мѣръ. Депутатъ Аленъ Таржэ поддержалъ мысль о недостаточности регламента. Тогда правительство, въ лицѣ Тирара и ле-Рейэ, заявило, что оно удовлетворится въ этомъ вопросѣ простымъ переходомъ къ очередному порядку, но президентъ палаты объявилъ, что онъ выйдетъ въ отставку, если очередной переходъ не будетъ сопровождаться одобреніемъ его образа дѣйствій. Тогда всѣмъ республиканскимъ большинствомъ одобряется слѣдующій очередной переходъ, составленный депутатами Фреминэ, Франкъ Шово и Пино: "палата, довѣряя твердости своего президента и бюро, рѣшила составить регламентарныя мѣры, которыя были бы достаточны для поддержанія уваженія къ правительству и къ достоинству палаты, и. переходитъ въ очередному порядку".

Наканунѣ, при возобновленіи засѣданія послѣ изгнанія Кассаньяка, герцогъ де-ла-Рошфукс-Бизаччіа требовалъ съ трибуны отсрочки преній по законопроэкту Ферри подъ предлогомъ того, что палата находится въ слишкомъ возбужденномъ состояніи. Требованіе это было, разумѣется, отвергнуто, и 17-го одинъ изъ членовъ правой, Фердинандъ Бойэ, получилъ возможность говорить рѣчь, исполненную всевозможныхъ нападокъ противъ законопроэкта, почти передъ пустыми скамьями. 18-го Поль де-Кассаньякъ наполнилъ цѣлый нумеръ своего "Pays" рѣчью, которую ему не удалось произнести въ палатѣ. Въ ней очень много цитатъ и статистическихъ цифръ, очевидно, доставленныхъ ему іезуитами, но очень мало доказательности и серьёзныхъ доводовъ.

Такъ мизерно окончился новый іезуитско-бонапартистскій скандалъ, затѣянный противъ республики, очевидно, въ самыхъ широкихъ размѣрахъ.

III.

Вопросъ о возвращеніи пахать въ Парижъ въ сенатѣ.-- Вмѣшательство Жюля Симона.-- Конгрессъ 19-го іюля.-- Придирки реакціонеровъ.-- Жюль Симонъ, докладчикъ.-- Уничтоженіе IX статьи конституціи 2б-го февраля 1876 года.-- Смерть Наполеона IV.-- Принцъ Жеромъ Наполеонъ -- глава бонапартистовъ, помимо ихъ желанія.

Въ субботу 14-го іюня, въ сенатѣ былъ поднятъ, наконецъ, вопросъ о перенесеніи палатъ въ Парижъ, такъ долго остававшійся безъ разрѣшенія. Пренія были довольно эффектны. Право слова принадлежало прежде всѣхъ Толэну, но онъ, не безъ нѣкотораго ехидства, отказался говорить и этимъ поставилъ въ весьма комическое положеніе слѣдовавшаго по очереди оратора де-Кердреля, говорившаго противъ возвращенія, вся рѣчь котораго, заранѣе написанная, состояла изъ опроверженій доводовъ, которыя онъ, конечно, ожидалъ встрѣтить въ рѣчи Толэна. Потомъ Баддингтонъ прочелъ заявленіе отъ всего правительства за возвращеніе, а Леонъ Сэ въ своей рѣчи опровергъ всѣ тѣ страхи и ужасы, какіе правые связываютъ съ этимъ возвращеніемъ. Но вотъ, послѣ него взбирается на трибуну старый де-Ластейри и, по поводу выбора Бланки, воскрешаетъ передъ сенатомъ призракъ 15-го мая 1848 года. Великъ за нимъ говоритъ докладчикъ комиссіи, нѣкогда столь остроумный Лабулэ, ставящій весьма неосновательную дилемму: "Палаты въ Парижѣ будутъ означать, что Парижъ господствуетъ надъ Франціей; палаты въ Версалѣ означаютъ, что Франція остается господиномъ своей страны". Министръ общественныхъ работъ де-Фрейсинэ доказываетъ, съ одной стороны, всю неосновательность опасеній, что будущій конгрессъ, созванный для отмѣны одной только статьи конституціи, займется общимъ ея пересмотромъ, съ другой -- что безопасность парламентскихъ засѣданій настолько же гарантирована въ Парижѣ, какъ и въ Версалѣ. Наконецъ, онъ говоритъ, что, послѣ заявленія палаты о возвращеніи Франціи настоящей столицы, сенатъ, выразивъ такое же мнѣніе, скрѣпитъ этимъ гармонію общественныхъ властей и тѣмъ только усилитъ значеніе настоящаго правительства. Затѣмъ, "отецъ конституціи" Валлонъ вяло повторяетъ доводы Лабулэ и угрожаетъ Франціи всякими ужасами въ близкомъ и отдаленномъ будущемъ, еслибы кто-либо затѣялъ малѣйшее измѣненіе въ конституціи. Жюль Симонъ, пользуясь х случаемъ возстановить свою репутацію, краснорѣчиво опровергаетъ поочередно всѣ уже представленныя или могущія быть представленными опроверженія противъ возвращенія. "Послѣ того, заключаетъ онъ:-- какъ все министерство въ полномъ своемъ составѣ и съ общаго согласія заявило намъ здѣсь, что Парижъ ожидаетъ насъ и что намъ не предстоитъ тамъ никакихъ опасностей, мы должны послѣдовать примѣру правительства и возвратить собраніе Парижу, утвердивъ такимъ образомъ окончательный и неразрывный союзъ Парижа съ Франціей". Не убѣждается, однако, никакими доказательствами герцогъ д'Одиффре-Пакье и послѣ Жюль Симона считаетъ необходимымъ повтореніе доводовъ Лабулэ и Валлона: "День, въ который собраніе, говоритъ онъ;-- возвратится въ Парижъ, скомпрометируетъ нетолько будущность республики, но и то, что для насъ гораздо любезнѣе -- парламентское управленіе, миръ и свободу страны". Вопросъ о томъ -- подвергать ли преніямъ проектъ измѣненія 9-го параграфа конституціи?-- сенатъ рѣшаетъ большинствомъ 153-хъ голосовъ противъ 133-хъ утвердительно, но тѣмъ не менѣе, тотчасъ же, безъ всякихъ преній, вторымъ голосованіемъ постановляетъ измѣнить параграфъ при большинствѣ 149 голосовъ противъ 130. На основаніи такого рѣшенія, сенаторы и депутаты должны собраться въ конгрессъ или ревизіонное національное собраніе, и, несмотря на скандалъ съ Кассаньякомъ, происшедшій 16-го, открытіе этого конгресса назначается на утро 19-го іюня.

Для того, чтобы на этотъ разъ размѣстить болѣе удобно многочисленныхъ членовъ конгресса, чѣмъ это было на конгрессѣ, избравшемъ Греви, была снята баллюстрада, окружающая скамьи депутатовъ, что дало возможность за скамьями поставить еще два ряда стульевъ. Депутаты гостепріимно уступили сенаторамъ всѣ переднія скамьи. Члены сенатскаго бюро, обратившагося въ бюро конгресса, равно какъ и ихъ президентъ Мартель, явились въ черныхъ фракахъ и бѣлыхъ галстукахъ. Сенатскіе пристава были въ парадной формѣ. Почетную стражу конгресса составляли 400 жандармовъ, разставленныхъ шпалерами вдоль дворца при входѣ въ "аду и при выходѣ изъ нея президента конгресса и членовъ его бюро. Вообще, конгрессъ имѣлъ торжественный характеръ, и только поведеніе правыхъ, какъ мы это сейчасъ увидимъ, было нѣсколько въ разрѣзъ съ этой торжественностью.

По открытіи засѣданія, президентъ Мартель прежде всего предложилъ примѣнить къ конгрессу регламентъ національнаго собранія 1871 года съ однимъ только конституціоннымъ добавленіемъ, что при рѣшеніи вопросовъ необходимо абсолютное большинство голосовъ. Это, разумѣется, было тотчасъ же принято. Потомъ хранитель печати заявилъ, что единственнымъ предметомъ обсужденія на конгрессѣ должна быть отмѣна IX статьи конституціи, которою роялистъ Равинель, изъ ненависти къ Парижу, думалъ увѣковѣчить пребываніе парламента внѣ Парижа. Затѣмъ правые тотчасъ же принялись за свое дѣло -- строить всякія затрудненія конгрессу. Первымъ выступилъ заклятый бретонскій католикъ изъ Морбигана -- Френэ, выражая желаніе, чтобы бюро конгресса были организованы совершенно тѣмъ же порядкомъ, какъ они организовались въ собраніи на годичный срокъ, чтобы потомъ изъ ихъ членовъ была образована комиссія, выборъ каждаго участника въ которую обсуждался и голосовался отдѣльно; однимъ словомъ, онъ предложилъ такую процедуру, на которую пришлось бы конгрессу безъ надобности употребить цѣлый день. Онъ встрѣтилъ поддержку со стороны всѣхъ правыхъ, а Бюффе формулировалъ его мысль въ предложеніе, которое, однакоже, провалилось. При громадной поддержкѣ лѣвыхъ, сената и палаты прошло совершенно обратное предложеніе Тестелена о сокращенномъ порядкѣ организованія бюро и комиссіи. На основаніи этого предложенія, члены бюро были выбраны по жребію, а имъ уже поручено было выбрать посписочно 15 членовъ комиссіи, такъ что для всей этой процедуры потребовалось менѣе 4 1/2 часовъ: началась она въ сорокъ минутъ 12-го, а окончилась въ пять минутъ 5-го.

Едва прочелъ президентъ принятый списокъ, начинавшійся именами Гамбетты и Пейра (505 голосовъ) и оканчивавшійся именемъ Жюля Симона (499) и въ который вошли республиканцы всѣхъ оттѣнковъ, какъ бонапартистъ Дреолль заявилъ, что при организаціи комиссіи былъ нарушенъ регламентъ, такъ какъ выборамъ членовъ не предшествовали пренія. Въ слѣдъ за нимъ пресловутый Шенлонъ, обратившійся изъ продавца свиней въ новѣйшаго "отца церкви", настаивалъ на томъ, что при организаціи комиссіи было нарушено право меньшинства, изъ котораго никто не вошелъ въ члены комиссіи. Обоимъ имъ вмѣстѣ возражалъ Пелльтанъ, доказывавшій, что списочное избирательство было необходимо для сокращенія работы бюро; если же, замѣтилъ онъ, члены меньшинства и не попали въ комиссію, то настоящее большинство только заплатило меньшинству тою же самою монетою, какую прежде отъ него не однажды получало. На это Шенлонъ возразилъ, что собраніе 1871 года во всѣхъ большихъ комиссіяхъ оставляло мѣсто и для лѣвыхъ. Республиканцы, не желая терять времени, не сочли нужнымъ доказывать, какъ фиктивно было подобное допущеніе обыкновенно одного республиканца на 5 или на 6 реакціонеровъ. Весьма жаль, однакоже, что никто не принялъ на себя труда высказать реакціонерамъ прямо, что въ установившейся республикѣ смѣшно и нелѣпо было бы приглашать къ участію въ чисто-республиканскихъ вопросахъ отъявленныхъ ея враговъ, которые поторопились бы выбрать въ члены комиссіи противниковъ возвращеніи палатъ въ Парижъ на перекоръ двойному рѣшенію палаты и сената. Вслѣдъ за Шенлономъ, Френо сталъ настаивать на очередномъ порядкѣ Дреолля, съ требованіемъ соблюденія правилъ регламента, и предложеніе это было бы пущено на голоса, еслибы лѣвые единодушно не потребовали признанія его несвоевременности, чѣмъ въ самомъ корнѣ воспрепятствовали ребяческой попыткѣ оппозиціи правыхъ, имѣвшихъ цѣлью только затянутъ время.

Во время второго перерыва засѣданія отъ пяти до шести часовъ, многіе республиканцы потеряли надежду, что конгрессъ исполнитъ свою миссію въ одинъ день, другіе же, какъ напримѣръ Эмиль де-Жирарденъ, находили даже, что было бы хорошо отложить пренія до слѣдующаго дна, такъ какъ они находили, что Парижъ недостаточно горячо относится къ вопросу о возвращеніи палатъ, и лишній день битвы былъ бы не безполезенъ для большей торжественности побѣды. Правда, что въ нѣкоторыхъ газетахъ парижане приглашались къ празднованію иллюминаціями и фейерверками благопріятнаго для нихъ разрѣшенія вопроса, но можно было предвидѣть, заранѣе, что на этотъ разъ уже не произойдетъ такой манифестаціи, какой ознаменовалось 31-ое мая прошлаго года.

Между тѣмъ, комиссія въ самомъ скоромъ времени организовалась, избравъ Гамбетту предсѣдателемъ, а Жюля Симона докладчикомъ, и также скоро обсудила вопросъ и составила докладъ. Республиканцевъ нѣсколько пугало присутствіе въ одной комиссіи этихъ враждующихъ между собою вліятельныхъ лицъ, и нѣкоторые опасались, чтобы между ними не возникло несогласія. Но они цоняли, что, въ виду поведенія реакціонеровъ, имъ слѣдуетъ быть единодушными, такъ что, при открытіи засѣданія конгресса послѣ его второй пріостановки, Гамбетта помѣстился тотчасъ за Жюль Симономъ съ явнымъ намѣреніемъ поддерживать его. Жюль Симонъ составилъ докладъ, отличавшійся ясностью и вмѣстѣ съ тѣмъ тацитовскою сжатостью. Вотъ егозаключеніе: "Отмѣнивъ IX ст. конституціоннаго закона 25 февраля 1875 года, вы возвратите Франціи ея вѣковую и естественную столицу; вы въ одномъ городѣ помѣстите снова власть исполнительную и законодательную. Это необходимо, какъ для достоинства правительства республики, для быстраго теченія дѣлъ, такъ и для спокойствія и благоденствія страны". По прочтеніи этого доклада, коварный Бюффе прибѣгаетъ къ послѣднему средству для замедленія рѣшенія конгресса. Онъ заявляетъ, что у него заготовлена большая рѣчь, но такъ какъ наступаетъ уже вечеръ, то онъ проситъ отложить засѣданіе до слѣдующаго дня. Видя, что это возбуждаетъ ропотъ, онъ прибавляетъ, что если его хотятъ заставить говорить тотчасъ-же, то это равносильно заявленію нежеланія конгресса поднимать серьёзныя пренія, и онъ въ такомъ случаѣ отказывается отъ слова. Жюль Симонъ повторяетъ, что, по мнѣнію комиссіи, пренія должны быть начаты немедленно. Большинство его единодушно поддерживаетъ, Бюффе пораженъ голосованіемъ и пренія начинаются.

Тогда происходитъ нѣчто весьма комическое: правые, еще такъ недавно единодушно стремившіеся къ раздраженію республиканцевъ, начинаютъ дѣйствовать въ разбродъ, кто въ лѣсъ, кто по дрова. Люсьенъ Брёнъ отъ лица легитимистовъ заявляетъ, что они намѣрены голосовать противъ возвращенія, помня хорошо день 6-го октября 1789 года: "Господа, заканчиваетъ онъ:-- вы властны дѣйствовать какъ вамъ будетъ угодно; поступите-же такъ, чтобы Господь спасъ Францію!" Бонапартистъ Робертъ Митчелъ напротивъ высказывается за возвращеніе, необходимое но его мнѣнію для того, чтобы парижскій муниципальный сопѣть не злоупотреблялъ своей властью. Другой имперіалистъ, добродушный Ларошъ Жуберъ, торопится заявить, что онъ способствовалъ поднятію вопроса о мѣстопребываніи палатъ. Но вотъ, на трибунѣ появляется знаменитый Кассаньякъ, отстраненный отъ возможности присутствовать при засѣданіяхъ палаты" на воспрепятствовать появленію котораго на конгрессѣ было нельзя. Тогда Мартель весьма находчиво дважды звонитъ въ колокольчикъ и заявляетъ самымъ спокойнымъ и серьёзнымъ тономъ слѣдующее: "господа, я рекомендую вамъ глубокое молчаніе, чтобы мы не потеряли ни одного слова оратора". Это замѣтно смущаетъ Кассаньяка, и онъ ограничивается слѣдующими словами, произнесенными глухимъ голосомъ: "я подамъ голосъ за возвращеніе въ Парижъ... такъ какъ въ этомъ возвращеніи заключается паденіе и близкая гибель республики, чего я ей и желаю". Правые рукоплещутъ, лѣвые пожимаютъ плевами.

Голосованіе даетъ, при 775 присутствующихъ, 526 голосовъ за и 249 противъ возвращенія. Предсѣдатель объявляетъ знаменитую статью Равинеля -- отмѣненною. Начинается чтеніе протокола засѣданія, члены конгресса расходятся, но неунимающійся легитимистъ де Бизаччіа и бонапартистъ Робертъ Митчель все-таки продолжаютъ протестовать передъ почти пустыми скамьями, ла-Рошфуко позволяетъ себѣ, между прочимъ, назвать даже все происшедшее "передержкой". Нѣсколько лѣвыхъ протестуютъ, но Мартель, вмѣсто призыва герцога къ порядку, произносить: "я знаю слишкомъ хорошо оратора, чтобы допустить, что онъ, высказавъ неосторожную фразу, моѣ бы имѣть при этомъ какую-нибудь особенную мысль".

Легкость, съ которую конгрессъ уже дважды, при избраніи президента и при отмѣнѣ статьи конституціи, исполнилъ свою миссію, какъ нельзя яснѣе доказываетъ, что конституція 1875 года, составленная врагами республики, не можетъ служить помѣхою для дальнѣйшаго развитія демократіи въ консервативно-прогрессивномъ смыслѣ. Нелѣпо было бы предполагать, что націямъ, желающимъ идти впередъ, можно было бы противопоставлять какіе-либо незыблемые устои. Самыя устойчивыя изъ учрежденій суть именно тѣ, которыя всего легче поддаются преобразованіямъ, разумѣется, не подъ вліяніемъ случайнаго возбужденія, а вслѣдствіе естественнаго широкаго теченія общественной мысли, выслушанной, обсужденной и удовлетворенной.

Не успѣло еще общественное мнѣніе освоиться съ этимъ парламентскимъ событіемъ, какъ оно было внезапно отвлечено въ другую сторону извѣстіемъ, сообщеннымъ палатѣ комиссаромъ англійскаго военнаго министра Стэнли, о смерти сына Наполеона III отъ копій зулусовъ. Еще болѣе несчастный, чѣмъ Наполеонъ И, Наполеонъ IV погибъ въ 23 года безслѣдно, ничего не прибавивъ въ легендѣ Наполеонидовъ и способствуя только распаденію бонапартистской партіи. Провидѣніе поступило жестоко съ крестникомъ папы и именно въ ту минуту, когда партія, стремившаяся къ возведенію его на пре столъ, почти вся примкнула къ клерикализму. Между тѣмъ, по сенатскому рѣшенію, при Наполеонѣ первомъ, о престолонаслѣдіи, подтвержденному Наполеономъ III при его восшествіи на престолъ, за смертію Наполеона IV, Наполеономъ V имѣетъ право быть только одинъ изъ 363 республиканцевъ 1877 года, антиклерикалъ принцъ Жеромъ-Наполеонъ! Всѣмъ извѣстно, сколько усилій употребляла при второй имперіи императорская камарилья, чтобы сдѣлать ненавистною для всѣхъ эту личность, въ настоящее время случайно сдѣлавшуюся главой наполеоновской династіи. Еще два года тому назадъ, изъ-за ненависти къ нему экс-императрицы, Руэра и Кассаньяковъ -- отца и сына, онъ потерялъ сразу депутатство въ палатѣ и членство въ генералѣпомъ совѣтѣ Корсики. Первою мыслью оффиціальныхъ представителей бонапартистской партіи, собравшихся у Руэра 21 то іюня, было изысканіе какого либо благовиднаго способа избавленія отъ этого "демагога". Развязный Поль де-Кассаньякъ, съ невысохшими отъ слезъ глазами, поторопился немедленно въ "Pays" выставить кандидатуру на престолъ старшаго сына принца Жерома, принца Наполеона-Виктора, ученика коллегіи Шарлемань, которому въ настоящемъ году предстоитъ экзаменъ для перехода въ Сен-Сирскую военную школу. Этому юношѣ только 17 лѣтъ и, какъ несовершеннолѣтній, онъ не имѣетъ права ни на что рѣшаться безъ согласія своего отца, да сверхъ того, по слухамъ, рѣшительно не желаетъ быть претендентомъ. Между тѣмъ, при первомъ извѣстіи о смерти прямого наслѣдника Наполеона III, русскій и англійскій посланники оставили свои визитныя карточки у принца Наполеона и этимъ какъ бы признали его главою низвергнутой династіи. Такимъ образомъ, Жеромъ Бонапартъ, изъ народныхъ представителей 1848 года партіи "горы" сдѣлавшійся уже однажды императорскимъ высочествомъ, переселившимся въ Пале-Рояль, можетъ и теперь также легко, наперекоръ всякой логикѣ, изъ среды 363-хъ республиканскихъ кандидатовъ, превратиться въ императора... ожидающаго своего трона. Но если онъ не отстранится отъ этой платонической роли, если онъ согласится позировать Наполеономъ V въ ожиданіи, пока народъ не призоветъ его къ власти, если онъ откажется рѣшительно отъ тѣхъ принциповъ, какіе дважды публично заявлялъ при второй и третьей республикѣ, то ему все-таки едва ли удастся сдѣлать своими сторонниками какъ вліятельнѣйшихъ коноводовъ партіи, такъ и тѣ населенія, которыя до сихъ поръ остались вѣрны бонапартизму. Правда, депутаты и сенаторы партіи "возванія къ народу" поспѣшили обнародовать свое заявленіе, гласящее такъ: "Вопросъ о престолонаслѣдіи не представляетъ для насъ особенныхъ трудностей. Представляя собою незыблемый принципъ, партія имперіалистовъ остается на-сторожѣ, какъ всегда, дружной, единодушной, вѣрной и преданной. Имперія будетъ жить". Но никто, однакоже, ни во Франціи, ни за границей не вѣритъ подобному хвастовству, а лица, подписавшія заявленіе, конечно, менѣе всѣхъ другихъ. Удары 17 копій зулусовъ, убившіе Наполеона-Эжена, поразили на смерть и его партію. За принцемъ Наполеономъ слишкомъ много прошедшаго, чтобы онъ могъ имѣть будущее. Много, много, если онъ можетъ еще встать во главѣ демагогическаго цезаризма. Современные сторонники имперіи, большая часть которыхъ открыто ему враждебна, не пойдутъ за нимъ, и ему пришлось бы организовать новую партію съ Эмилемъ Оливье для приманки буржуазіи и Жюлемъ Амигомъ для уловленія рабочихъ. Для крестьянъ, вѣрныхъ наполеонизму по невѣжеству, ему даже и выставить некого, и такъ какъ сами же бонапартистскіе депутаты и сенаторы нѣсколько разъ выставляли принца Наполеона, какъ "невѣрующаго "въ Бога" и "врага папы и собственности", то они, конечно, скорѣе присоединятся къ республикѣ, чѣмъ послѣдуютъ за "краснымъ Цезаремъ".

Оставляю до будущаго мѣсяца, т. е. до времени, когда вопросъ этотъ больше объяснится, обсужденіе того: разрушится ли окончательно бонапартистская партія и какія измѣненія въ другихъ партіяхъ произведетъ событіе смерти Наполеона IV? Пока ограничусь тѣмъ, что смерть эта не вызвала особенной скорби во Франціи. Новость въ первые дни выслушивалась съ любопытствомъ, а потомъ личная судьба принца отошла на задній планъ, и общественное мнѣніе просвѣщенныхъ классовъ пока сдѣлало изъ этого событія только два серьёзные вывода: во-первыхъ, что смерть, покончившая съ серьёзнымъ претендентомъ, весьма благопріятна для республики, и во вторыхъ, что уничтоженіе бонапартистской партіи можетъ послужить въ пользу орлеанизма.

Всѣмъ извѣстно, что послѣ появленія въ Лондонѣ "Писемъ объ исторіи Франціи", между герцогомъ Омальскимъ и принцемъ Наполеономъ должна была произойти дуэль, до сихъ поръ, однако, не состоявшаяся. Остряки находятъ, что теперь наступила самая благопріятная минута для такой дуэли, подъ непремѣннымъ, однако, условіемъ, чтобы секундантомъ одного изъ бойцовъ былъ легитимистъ, а другого -- республиканецъ.

Говоря серьёзно, для принца Наполеона -- если онъ захочетъ поддержать свою репутацію демократа и свободнаго мыслителя, а не выставится на общее посмѣшище жонглеромъ принципами -- остается одинъ только путь: онъ долженъ патріотически закончить наполеоновскую эру, отказавшись отъ наслѣдства съ Ватерлоо и Седаномъ, и искренно подчиниться народному самодержавію въ то время, когда вся Франція призвала для себя единственнымъ возможнымъ, законнымъ и логическимъ образомъ правленія -- у становившуюся республику.

ХРОНИКА ПАРИЖСКОЙ ЖИЗНИ.

I.
Стачки и ихъ быстрое прекращеніе.-- Банкетъ рабочихъ ассоціацій и рѣчь Луи Блана.-- Пріостановка парламентской сессіи.-- Амнистія по дѣламъ печати въ Сенатѣ.-- Де Брольи и Парисъ противъ Савари и Дюфора.-- Окончательное принятіе бюджета.-- Увеличеніе содержаній по поводу выставки.-- Фарсъ, разыгранный сенатомъ.-- Мирная сессія генеральныхъ совѣтовъ.-- Рѣчь Барду при открытіи коллежа Паскаля.-- Выборы 7-го апрѣля.-- Разстройство въ рядахъ бонапартистовъ.-- Заявленія Рауля Дюваля, Дюпона и Дюге де-ля-Фоконри "Статьи о союзахъ 1870 г." -- Исторіи съ военнымъ министромъ.-- Случаи съ Геслэномъ и Мирибелемъ.-- Территоріальная армія и циркуляръ къ жандармамъ.-- Антиреспубликанская магистратура.-- Поѣздка Гамбетты и наслѣдство Тьера.

Послѣднее свое письмо я окончилъ извѣщеніемъ о возникновеніи во Франціи, въ концѣ марта, одновременно въ разныхъ, мѣстностяхъ, нѣсколькихъ стачекъ рабочихъ. Движеніе это, къ счастію, не приняло слишкомъ серьёзнаго характера, и эти стачки весьма скоро сами собою одна, вслѣдъ за другою, прекратились, благодаря, конечно, вліянію республиканскихъ газетъ, которыя всѣ въ одинъ голосъ доказывали рабочимъ, что всякія волненія соціальнаго характера нетолько не могутъ въ настоящее время принести народу какую нибудь непосредственную пользу, но въ значительной мѣрѣ воспрепятствуютъ возможности желательнаго упроченія демократическихъ учрежденій. Если правительство и произвело нѣсколько арестовъ, чтобы узнать какую роль, при возбужденіи этихъ стачекъ, играли агенты интернаціонала, то слѣдствіе показало съ большою ясностію, что дѣйствія этихъ иноземныхъ агитаторовъ не встрѣтили въ массѣ французскихъ рабочихъ того сочувствія, на которое разсчитывали, и что ихъ стремленія встрѣтили почти повсюду отпоръ. Нельзя не видѣть, что массы французскихъ рабочихъ все больше и больше проникаются идеями политики "своевременности" и вполнѣ поняли, что только дѣйствуя сообразно съ ней, они могутъ достигнуть на практикѣ желаемаго успѣха. Они сознали, какъ и наиболѣе крайніе изъ республиканцевъ палаты, что до возобновленія сената не слѣдуетъ только ничего портить, чтобы получить возможность надѣяться на все съ 1880 года. По этому, въ рабочей средѣ, большинство готово смотрѣть, какъ на безумца или какъ на провокатора, на каждаго своего слишкомъ нетерпѣливаго сочлена. Я вамъ писалъ въ прошломъ письмѣ,-что "Освобожденная коммуна" подверглась значительному штрафу и суду и что первый ея номеръ былъ даже конфискованъ; во всякое другое время это нетолько бы не повредило изданію, но послужило бы ему даже рекламой, сдѣлало бы его популярнымъ и усилило бы цѣлыми тысячами число его читателей; теперь же дѣло произошло иначе: газету перестали покупать и, выпустивъ всего нѣсколько номеровъ, она вынуждена была сама собой прекратиться, по недостатку денежныхъ средствъ. Точно также и другая новая газета "La Marseillaise", въ заголовкѣ которой заявлено, что она издается при непосредственномъ участіи Рошфора, не имѣетъ рѣшительно никакого денежнаго успѣха, несмотря на то, что Рошфоръ пишетъ трижды въ недѣлю, и въ ея фельетонахъ перепечатываетъ свой "Фонарь" времени имперіи. "Les Droits de l'homme" тоже должны были смягчить значительно тонъ своихъ статей, чтобы не потерять читателей. Изъ этого не слѣдуетъ, однако-же, чтобы нашъ пролетаріатъ, такъ сказать, обуржуазился и отказался отъ какихъ либо изъ своихъ надеждъ, но видя, что ему удалось спастись отъ воскрешенія старыхъ порядковъ, онъ довѣрчиво даетъ республикѣ необходимое время для ея усиленія, чтобы потомъ уже логически потребовать отъ нея исполненія ея долга относительно народа. Причина того удивительнаго спокойствія, какое мы видимъ въ цѣлой Франціи, заключается въ томъ, что чуть не все ея населеніе проникло пониманіемъ того, что до 1880 года всѣ усилія французовъ должны быть направлены къ мирному увѣнчанію республиканскаго зданія. Воспитательное значеніе этого терпѣливаго, довѣрчиваго ожиданія состоитъ въ томъ, что оно отучаетъ массы отъ насильственныхъ дѣйствій и научаетъ ихъ идти къ достиженію справедливости путемъ одной законной свободы. На недавнемъ банкетѣ рабочихъ ассоціацій, происходившемъ въ огромномъ помѣщеніи улицы Сенъ-Манде, одинъ изъ авторитетнѣйшихъ соціалистовъ недавняго прошлаго, Луи Бланъ, не поступившись нисколько основными своими идеями объ индивидуализмѣ и коллективности, заявилъ, что счастіе, или вѣрнѣе, "улучшеніе участи возможно большаго числа" находится въ прямой зависимости отъ "труда, согласія и разсудительности" самихъ массъ, и только при.ихъ пособіи можетъ быть достигнуто; что "братство людей должно быть мирнымъ орудіемъ освобожденія" и что бѣдные и живущіе дневнымъ заработкомъ, вполнѣ между собою солидарные, "должны обусловить для себя возможность лучшей участи, не нарушая ни одного значительнаго общественнаго интереса, не возставая противъ общественнаго спокойствія, и не подвергая опасности порядка,-- при помощи свободы и твердой къ ней приверженности".

При такомъ настроеніи умовъ въ самой удобовоспламеняемой части французскаго населенія и при ненарушимомъ согласіи между республиканскимъ большинствомъ палаты и министерствомъ, никакіе планы реакціи вызвать къ концу сессіи и наканунѣ открытія выставки новый конфликтъ между общественными властями, несмотря на все свое коварство, не могли удаться. Ретрограды достигли только того, что держали чуть не до самаго закрытія сессіи общественное мнѣніе въ постоянномъ страхѣ и опасеніи, чтобы не произошло какихъ нибудь новыхъ столкновеній между двумя палатами и не разрушило бы, передъ самой выставкой, того порядка вещей, котораго съ такимъ трудомъ и. благодаря только настойчивости своего терпѣнія и благоразумія, достигли республиканцы.

Особенную агитаторскую дѣятельность реакція проявила въ сенатѣ въ продолженіи двухъ засѣданій, посвященныхъ разсмотрѣнію законо-проэкта объ амнистіи за преступленія и проступки по дѣламъ печати и слова, чему помогло и самое положеніе этого вопроса въ сенатѣ. Палата, ограничивая эту амнистію срокомъ съ 16-го мая по 13 е декабря, имѣла при этомъ въ виду прямое и открытое осужденіе какъ шальной затѣи маршала, такъ и всѣхъ продѣлокъ злосчастныхъ представителей правительства того періода государственной жизни, который она была въ нравѣ считать времененъ посягательства на самыя дорогія учрежденія Франціи, посягательства, которое не остановилось бы даже передъ совершеніемъ государственнаго переворота. Но, такъ какъ сенатъ принималъ свою долю участія въ этой позорной попыткѣ, такъ какъ онъ голосовалъ распущеніе, то положеніе конституціоналистовъ при обсужденіи вопроса объ амнистіи было самое жалкое и незавидное. Имъ, вотировавшимъ всегда вмѣстѣ съ правыми, пришлось бы теперь открыто признать незаконность всего того, чему они, по своему легкомыслію и безтактности, сами способствовали. На такое голосованіе отчасти разсчитывала и палата, чтобы дать имъ случай разъ навсегда развязаться съ компрометирующимъ прошлымъ. Но разсчитывать на подобный образъ дѣйствій хотя бы и нѣкоторыхъ изъ наиболѣе просвѣщенныхъ орлеанистовъ -- значило ожидать отъ нихъ такого героизма, на который они положительно неспособны. Поэтому, когда началъ обсуждаться докладъ Париса объ амнистіи, съ продленіемъ срока ея на весь 1877 годъ, конституціоналисты постыдно молчали. Этимъ, конечно, не преминулъ воспользоваться ловкій де-Брольи и въ рѣчи своей позволилъ себѣ нетолько произнесть апологію 16 мая, но и высказать нѣсколько самыхъ грубыхъ выходокъ противъ настоящаго кабинета, а главное успѣлъ убѣдить сенатъ, что для него отвергать 18 мая значить отречься отъ самого себя а всей своей прошлой дѣятельности. Положимъ, что товарищъ министра, Савари, съ трибуны мастерски опровергъ де-Брольи и произнесъ торжественное и суровое обвиненіе какъ самаго 16 мая, такъ и всѣмъ его участниковъ положимъ, что, вслѣдъ за нимъ, такое же осужденіе высказалъ и Дюфоръ, такъ что страна получила полную возможность составить себѣ вполнѣ ясное представленіе объ истинномъ значеніи 16-го мая его сообщниковъ, но матеріальный результатъ этихъ преній, продолжавшихся цѣлыхъ два засѣданія, все-таки оказался въ пользу реакціи, такъ какъ амнистія, съ продолженнымъ ея срокомъ, прошла при большинствѣ 147 голосовъ противъ 189. Отвергнуть такое голосованіе палата, съ своей стороны, также не могла, такъ какъ всякое замедленіе въ принятіи амнистіи повлекло бы за собою исполненіе цѣлыхъ сотенъ окончательныхъ судебныхъ рѣшеній противъ республиканцевъ, которымъ сверхъ того пришлось бы внести весьма значительные штрафы. Поэтому, въ палатѣ, безъ всякихъ преній, на основаніи одного словеснаго доклада, поправка сената была принята при презрительномъ молчаніи лѣвыхъ.

Относительно тѣхъ измѣненій, которыя позволилъ сдѣлать себѣ сенатъ въ бюджетѣ расходовъ, рискуя этимъ обусловить необходимость новой выдачи правительству одной двѣнадцатой, палата съумѣла устроить такъ, что "послѣднее слово" по бюджетному вопросу осталось за народными представителями. Для этого, въ видахъ утвержденія своего авторитета, палата, въ своей финансовой комиссіи отвергла всѣ возстановленные сенатомъ кредиты; въ публичномъ же засѣданіи, при ничтожномъ большинствѣ въ 7 голосовъ, одинъ только изъ этихъ кредитовъ, въ пользу Отеля Инвалидовъ, и то съ поправками, былъ признанъ. Относительно увеличенія содержанія духовенства, она не сдѣлала никакихъ уступовъ, а только просто вычеркнула знаменитую 10 статью закона, которая въ редакціи сената не выражала того характера осужденія католическихъ конгрегацій, какой ей былъ приданъ палатскимъ большинствомъ. Когда бюджетный законъ этотъ вторично поступилъ въ сенатъ, то напрасно де-Кердрель и де Белькастель, по вопросу о полковыхъ священникахъ и семинарскихъ стипендіяхъ, старались раздуть въ своихъ сотоварищахъ огонь ультрамонтанскаго одушевленія -- большинство сенаторовъ рѣшилось покоряться необходимости и законъ, какъ онъ явился изъ членовъ палаты, былъ принять большинствомъ 131 голосъ противъ 121. Съ этой минуты, по признанію самого герцога де Брольи, "торжество республиканцевъ стало окончательнымъ" и для всѣхъ стало яснымъ, что выставка, благодаря усиліямъ Гамбетты, будетъ открыта во имя демократической Франціи кѣмъ либо изъ членовъ неудобосмѣняемаго кабинета, во главѣ котораго сталъ Дюфоръ, а не представителями прежнихъ монархій, хотя они еще и недавно передъ тѣмъ хвастались, что имъ вскорѣ придется предложатъ гостепріимство Франція представителямъ всей остальной Европы!

Гамбетта, какъ предсѣдатель бюджетной комиссіи, между прочимъ, озабочивался и тѣмъ, чтобы республиканское министерство имѣло полную возможною съ надлежащимъ представительствомъ принять многочисленныхъ гостей Франціи. Письмомъ отъ 18-го марта къ министру финансовъ Леону Сэ онъ заявилъ о томъ, что комиссія намѣрена внести въ палату предложеніе объ увеличеніи, на усиленные расходы по представительству, во время выставки, содержанія маршалу на 500,000 фр., министрамъ иностранныхъ дѣлъ и земледѣлія и торговли, въ вѣденіи которыхъ состоитъ выставка, на 250,000 и всѣмъ остальнымъ министрамъ на 100,000 франковъ. Кромѣ того, въ виду необходимаго вздорожанія во время выставки, при наплывѣ иностранцевъ, всѣхъ предметовъ потребленія, комиссія считала необходимымъ увеличить на 10 процентовъ, на все выставочное время, содержаніе какъ всѣхъ чиновниковъ, живущихъ въ Парижѣ, такъ и всѣхъ служителей и рабочихъ, находящихся въ немъ для надобностей государства. Законопроэкть, уполномочивавшій необходимый для этого кредитъ, былъ утвержденъ палатой 1-го апрѣля съ поправкой, которою назначалось 500,000 франковъ для раздачи по департаментамъ на субсидіи делегаціямъ рабочихъ и земледѣльцевъ, которые захотѣли бы посѣтить выставку.

Казалось бы, что подобный законопроэктъ не долженъ былъ встрѣтить никакого противодѣйствія въ сенатѣ. Когда онъ былъ въ него внесенъ, то, на основаніи регламента, онъ былъ напечатанъ и разосланъ по всѣмъ сенаторамъ, но реакціонеры ухитрились не допустить его до внесенія на очередной порядокъ. Для этого они прибѣгли къ такому фарсу. 2-го апрѣля, замѣтивъ, что сенаторовъ лѣвой стороны было еще очень мало, они при самомъ открытіи засѣданія заявили очередной порядокъ исчерпаннымъ, почему и сессію признали законченною, съ отсрочкою новыхъ засѣданій на неопредѣленное время. Такой недостойной продѣлкою они убили сразу нѣсколько зайцевъ и посмѣялись надъ самимъ Макъ-Магономъ, 500,000 франковъ котораго, присужденные палатою къ выдачѣ ему на представительство, оказались не въ его карманѣ, а гдѣ-то въ воздушномъ пространствѣ. Но маршалъ попался при этомъ только, такъ сказать, по спопутности. Главною цѣлью сенатскихъ реакціонеровъ было насолить Гамбеттѣ и республикѣ, также какъ протестанту -- министру народнаго просвѣщенія, чего они, хотя весьма неблаговиднымъ образомъ -- и достигли.

Виддингтону они насолили тѣмъ, что позабыли утвердить кредитъ, необходимый для открытія кассы школьныхъ построекъ, благодаря которой во всѣхъ общинахъ могла бы осуществиться система дарового и обязательнаго обученія.

Гамбеттѣ -- въ лицѣ его ближайшаго друга, министра общественныхъ работъ, Фрейсеинэ -- тѣмъ, что не порѣшили ничѣмъ вопроса о правительственномъ выкупѣ мелкихъ западныхъ и югозападныхъ желѣзно-дорожныхъ компаній; а я уже имѣлъ случай объяснить, къ какимъ немедленнымъ практическимъ выгодамъ приводило быстрое исполненіе этой операціи, занявъ рабочихъ закрытыхъ фабрикъ и заводовъ постройкою недоконченныхъ дорогъ.

Наконецъ республикѣ -- помѣшавъ немедленному открытію республиканскихъ мастерскихъ. Въ безсильной злобѣ на невозможность принести ей какой нибудь болѣе существенный вредъ -- реакціонеры рады и тому, что отсрочили, если не остановили прибыльную для страны работу. Кромѣ того, они не теряютъ надежды, въ мѣсячный срокъ парламентскихъ вакацій, такъ запутать вопросъ о желѣзно-дорожныхъ выкупахъ, чтобы республиканскому правительству не удалось спасти мелкія компанія отъ раззоренія и вырвать ихъ изъ рукъ большихъ компаній, въ которыхъ участниками всѣ финансовые тузы Франціи.

На основаніи конституціи, палата не имѣетъ права продолжить своихъ засѣданій, если засѣданія сената закрыты, точно также, какъ и обратно. По поводу быстраго прекращенія сенатомъ засѣданій могъ бы возникнуть весьма щекотливый вопросъ общественнаго права, но такъ какъ въ настоящемъ случаѣ, дѣло шло не объ окончательномъ закрытіи сессіи, а только объ отсрочкѣ засѣданій, то палата и нашла болѣе удобнымъ для республики не возбуждать вопроса, чтобы не подать тѣмъ поводъ къ какимъ нибудь серьёзнымъ столкновеніямъ властей. Поэтому, 9-го апрѣля, въ тотъ самый день, когда палата была формально извѣщена о прекращеніи сенатскихъ засѣданій, депутаты поторопились закончить всѣ болѣе неотложныя дѣла и къ вечеру разойтись, объявивъ парламентскую сессію пріостановленною до воскресенья, чтобы дать тѣмъ изъ своихъ сочленовъ, которые вмѣстѣ и генеральные совѣтники, возможность присутствовать на очередной сессіи этихъ совѣтовъ. Открытіе же генеральныхъ совѣтовъ было опредѣлено 15 днями ранѣе обычнаго срока, чтобы дать сессіи возможность закончиться до дня открытія выставки.

Никогда еще во Франціи ни одна сессія генеральныхъ совѣтовъ не происходила при такомъ всеобщемъ спокойствіи, какъ настоящая, и никогда, вмѣстѣ съ тѣмъ, на этихъ сессіяхъ мѣстные интересы не обсуждались съ такою серьёзностью, вниманіемъ и дѣловитостью. Хотя реакціонеры еще и преобладаютъ въ 40 совѣтахъ, но, въ виду спокойнаго и довѣрчиваго настроенія общественнаго мнѣнія, они не отважились на явную оппозицію почти нигдѣ, за исключеніемъ какихъ нибудь шести департаментовъ, гдѣ, впрочемъ, такая оппозиція разрѣшилась также самымъ тихимъ и безвреднымъ образомъ. Въ 50 остальныхъ совѣтахъ, гдѣ преобладаетъ республиканская демократія, не произошло никакихъ политическихъ заявленій; во время зимней сессіи побѣда 14-го декабря была достаточно привѣтствована этими совѣтами и члены ихъ сочли безполезнымъ повторять весною снова какія нибудь демонстраціи. Единственнымъ событіемъ, происшедшимъ за это время въ провинціи, о которомъ много говорили въ Парижѣ, было открытіе въ Клермонъ Ферранѣ Пюи-де-Домскимъ генеральнымъ совѣтникомъ, министромъ народнаго просвѣщенія, небольшого коллежа, названнаго коллежемъ Блэза Паскаля. Уже одного имени этого мыслителя, заклеймившаго въ своихъ Provinciales на вѣки вѣчные іезуитовъ, было достаточно, чтобы возбудить досаду клерикаловъ, но. кромѣ того, министръ, въ качествѣ главы свѣтскаго университета, счелъ нужнымъ произнести на открытіи рѣчь, въ которой, не упоминая о католическихъ университетахъ, назвалъ это учрежденіе достойнымъ всяческой похвалы и "чадомъ революціи" и утверждалъ, что республиканское правительство одно только способно осуществить вполнѣ народное просвѣщеніе, такъ какъ для него свѣтъ знанія служитъ главною основою и долженъ служить вѣнцомъ. Рѣчь эта вызвала неудержимый взрывъ негодованія клерикаловъ, которые, впрочемъ, послѣ двухнедѣльнаго шума, охрипли отъ собственнаго лая, почему и умолкли.

7-го апрѣля, должно было произойти 15 депутатскихъ выводовъ въ различныхъ округахъ для замѣщенія двухъ ваканцій умершихъ депутатовъ и 13, полномочія которыхъ не были призваны. Во всѣхъ этихъ округахъ были выбраны республиканцы, такъ что эти выборы, еще яснѣе выборовъ 27-го января и 3-го марта, показали, какъ быстро населенія самыхъ ретроградныхъ мѣстностей, находившіяся до сихъ поръ въ совершенномъ подчиненіи вліяніямъ реакціонеровъ -- просвѣтились и поняли преимущество республиканскихъ учрежденій передъ прежде существовавшими. Въ Воклюзскомъ округѣ, какъ И въ Бретани, какъ даже въ самой Вандеѣ, легитимисты были окончательно побиты. Точно такая же участь постигла и бонапартистовъ въ департаментѣ Па де-Кале и даже въ жерехомъ округѣ. Напрасно пресловутый Кассаньякъ самъ явился къ своимъ землякамъ для рекомендаціи друга своего Пейрусса -- его побѣдилъ бывшій мэръ Давидъ, побѣжденный нѣсколько разъ на предшествовавшихъ выборахъ своимъ сильнымъ соперникомъ.

Въ лагерѣ побѣжденныхъ реакціонеровъ старались, хотя и безуспѣшно, ослабить значеніе этой блистательной выборной побѣды; пущены были въ ходъ всевозможныя старанія и средства, чтобы найти хотя какой нибудь слѣдъ правительственнаго вліянія на эти выборы -- и разумѣется ничего не удалось, такъ что "Univers" вынуждена была заявить, что при системѣ всеобщей подачи голосовъ нельзя ничего ожидать для блага церкви и спасенія общества, и что, слѣдовательно, должно "подумать о какихъ либо иныхъ способахъ для достиженія этихъ цѣлей". "Pays", "Gabis" и "Ordre" напрягли всѣ свои усилія, чтобы не показать виду, что они считаютъ себя пораженными, но окончательное распаденіе въ партіи воззванія къ народу тотчасъ же обнаружилось само ообей цѣлымъ рядомъ явленій. Такъ въ печати появилось письмо депутата Дюге де ля-Фоконри къ Эмилю де Жирардену, въ которомъ этотъ неукротимый еще недавно бонапартистъ признаетъ, что Франція хочетъ республики и что воспрепятствовать осуществленію этого желанія нѣтъ болѣе никакихъ способовъ. Такъ имперіалистъ Леонсъ Дюпонъ выпустилъ брошюру: "Двѣ Демократіи", въ которыхъ доказываетъ, что имперія потеряла всякую популярность во Франціи, благодаря тому, что бонапартисты почему-то затѣяли стоять въ хвостѣ другихъ монархическихъ партій, а Наполеонъ IV сталъ невозможнымъ, вслѣдствіе ошибочнаго образа дѣйствій ех-вице-императора Руэра. Такъ Рауль Дюваль отказался отъ предложенной ему кандидатуры на 5-е мая, да и кромѣ того, этотъ единственный талантливый бонапартистъ заявилъ печатно, что онъ считаетъ нелѣпымъ отнынѣ преслѣдовать цѣли партіи, потерявшей всякое вліяніе, вслѣдствіе своихъ собственныхъ ошибокъ. "Въ настоящую минуту, говорить этотъ недавно еще столь шумный представитель бонапартизма:-- я желаю болѣе всего одного: увидѣть скорѣйшее примиреніе между всѣми французами". Какъ нельзя болѣе кстати для полной погибели имперіализма, принцъ Жеромъ Наполеонъ, непрощающій ортодоксальнымъ бонапартистамъ того, что они отстранили его какъ отъ депутатства въ палатѣ, такъ и отъ совѣтничества въ генеральномъ совѣтѣ Корсики, надумалъ составить для "Revue de Deux Mondes" историческій очеркъ изъ тѣхъ откровеній, какія онъ высказывалъ съ трибуны палаты при обсужденіи бюджета на 1877 годъ. Статья его называется "Союзы Имперіи въ 1869 и 70 годахъ", и хотя она въ настоящее время не представляетъ собой уже ничего особеннаго, но ею вполнѣ доказывается, что, если переговоры, въ видахъ заключенія оборонительнаго и наступательнаго союза Франціи, съ одной стороны, и Австріи и Италіи, съ другой, дважды не привели ни къ чему, то это произошло только потому, что тюльерійскій дворъ въ оба раза упорно не соглашался прекратить занятіе Рима французскими войсками. Вліяніе императрицы Евгеніи, выражавшейся о Франко-германской войнѣ: "это моя собственная война", и вліяніе духовенства, говорившаго: "дѣло папы прежде всего, прежде даже отечества" -- окончательно связали руки Наполеону III и поставили его въ совершенную невозможность добиться союзниковъ, безъ которыхъ его покушеніе на Германію приняло характеръ безумнѣйшаго изъ преступленій и преступнѣйшаго изъ безумствъ. "Клерикальная политика, навязанная Наполеону III, заключаетъ литературный кузенъ Седанскаго героя: у была главною причиною всѣхъ дальнѣйшихъ бѣдствій Франціи и безпристрастная исторія признаетъ, что защита свѣтской власти папъ обошлась Франціи въ дорогую цѣну потери Эльзаса и части Лотарингіи".

Клерикалы и бонапартисты, раздраженные до послѣдняго нельзя, попытались смягчить результаты обличительныхъ помазаній принца. Наполеона при пособіи опроверженія, написаннаго бывшимъ посланникомъ и министромъ, герцогомъ де Грамономъ, выступившимъ въ публицистику подъ псевдонимомъ Memor'а и, къ своему позору, орлеанистскій журналъ "Revue de France", ради одной только конкуренціи съ "Revue des Deux Mondes" -- далъ мѣсто на своихъ страницахъ діатрибѣ дипломата, котораго Бисмаркъ весьма остроумно прозвалъ "глупѣйшимъ человѣкомъ въ цѣлой Европѣ". Наполеонъ III восхваляется въ ней до небесъ за ту твердость, съ какою онъ, въ 1869 году, отвергъ союзы, предлагавшіеся ему на условіи "выдачи папы его врагамъ". Статья извиняетъ ему и то, что онъ, послѣ первыхъ понесенныхъ имъ пораженій въ 1870 году, отстранился отъ 100,000 то войска союзниковъ, готовыхъ сдѣлаться его помощниками, еслибы онъ обязался не препятствовать болѣе Италіи закончить ея объединеніе. По мнѣнію де-Грамона, еслибы Макъ-Магонъ и де Фальи, въ началѣ августа, оказались побѣдителями, а не были бы, напротивъ того, побиты, то итальянцы и австрійцы все равно соединились бы съ французами, несмотря на то, что римскій вопросъ не былъ бы разрѣшенъ въ желательномъ для нихъ смыслѣ; изъ чего будто бы слѣдуетъ, что Франція поплатилась Эльзасомъ и Лотарингіей не за приверженность свою къ папству, а за... за что же еще, кромѣ глупости своихъ дипломатовъ и бездарности военноначальниковъ временъ имперіи? Такимъ образомъ, въ глазахъ публики, съ огромнымъ вниманіемъ слѣдившей за этой ретроспективной полемикой, герцогъ-публицистъ своей неловкой статьей только усилилъ страшную отвѣтственность, тяготѣющую надъ печальной памятью Наполеона III. Если ультрамонтаны и находятъ поводы къ оправданію злосчастнаго седанскаго героя въ его приверженности папству, то французскимъ патріотамъ слишкомъ позднее очищеніе Рима подаетъ только новый случай одинаково проклинать и папство и имперію, тѣсно связанныя между собой въ общей отвѣтственности за всѣ тяжелыя національныя невзгоды, вынесенныя нами.

При такомъ разоблаченіи ихъ прошедшаго, при жестокомъ пораженіи, только что выдержанномъ ими на выборахъ, среди неблагопріятныхъ для нихъ заявленій Рауля Дюваля, Дюпона и де-ла-Фоконри, бонапартистамъ не оставалось ничего дѣлать, какъ безъ шума сойти съ политической арены. И дѣйствительно, за исключеніемъ неисправимаго Пола де Касаньяка и его "Pays", всѣ ихъ журналисты пріуныли, выказали необычную скромность и стали обходить благоразумнымъ молчаніемъ всякіесколько-нибудь жгучіе вопросы. Вмѣстѣ съ тѣмъ, однако, агитаторы этой партіи не отказались производить, на основаніи издавна полученнаго ими лозунга, попытки ко всевозможнымъ демонстраціямъ даже въ самомъ Парижѣ. Такъ, послѣ годовщины смерти Наполеона Ш, они нѣсколько недѣль сряду заказывали въ различныхъ парижскихъ церквахъ безчисленныя заупокойныя мессы. При выходѣ, по окончаніи одной изъ такихъ мессъ, изъ церкви Сен-Ламберта, пять индивидуумовъ, украшенныхъ извѣстной бонапартистской эмблемой -- букетомъ фіалокъ въ петлицѣ, обратились къ рабочимъ мостовщикамъ, занятымъ кладкою рельсовъ для желѣзно-коннаго пути, съ рѣчами такого рода: "Зачѣмъ вы такъ усиленно трудитесь для республики?.. На дняхъ возстановится имперія и весь вашъ трудъ пропадетъ... Долой республику!.. Завтра же молодой императоръ явится въ Парижѣ и никакой выставки не будетъ!" Рабочіе, сначала озадаченные такими словами, скоро пришли въ себя и. весьма возможно, что разсчитались бы по своему съ агитаторами, еслибы полицейскіе сержанты не положили конца этой сценѣ, поспѣшно арестовавъ пророковъ. Къ удивленію всей читающей Франціи, бонапартистская пресса нетолько не приняла подъ защиту своихъ адептовъ, но обозвала ихъ "бѣснующимися" и чуть не обвинила республиканскую полицію въ томъ, что она выпустила изъ своей среды агентовъ-провокаторовъ. Въ дѣйствительности, эти индивидуумы точно оказались полицейскими, но только прогнанными со службы, такъ какъ они были уличены въ сослуженіи бонапартистскому счетному комитету. Можетъ быть, они производили бонапартистскую агитацію и за свой счетъ, въ досадѣ на то, что при республикѣ болѣе не получаютъ денегъ ни отъ Вуазена, ни отъ Руэра. Вообще, похожденіями этихъ мизераблей заканчивается такъ долго тянувшаяся во Франціи эпопея "бѣлыхъ блузъ". Если конецъ мизеренъ и не соотвѣтствуетъ началу, то за это онъ служитъ весьма характернымъ признакомъ того упадка, въ какомъ находится партія бонапартистовъ.

При разъѣздѣ съ одного публичнаго бала, между городскою стражею и содержателями публичныхъ женщинъ произошло столкновеніе, окончившееся нанесеніемъ раны одному изъ послѣднихъ. Комендантъ города Парижа, де-Геслэнъ, извѣстной своею принадлежностью къ католическимъ клубамъ, издалъ по этому поводу приказъ, произведшій значительный скандалъ въ Парижѣ. Съ одной стороны, онъ въ приказѣ этомъ поздравлялъ своего подчиненнаго, нанесшаго рану, и высказывалъ такую мысль, что онъ "нисколько не сталъ бы сожалѣть, еслибы нанесенный ударъ произвелъ и болѣе тяжелое поврежденіе" (sic). Съ другой стороны, онъ назвалъ пріятеля публичной женщины, получившаго рану, просто на-просто "избирателемъ". Такъ какъ исторія эта произошла въ то время, когда палата еще засѣдала, то депутатъ отъ Монмартрскаго Округа, докторъ Клеменсо, видя въ этомъ пренебрежительномъ отношенія со стороны Геслэна къ избирательному праву желаніе оскорбить республику, собирался внести запросъ военному министру, но не успѣлъ даже сдѣлать этого, такъ какъ де-Геслэнъ былъ уже отстраненъ отъ исполненія обязанностей коменданта. Быстрое закрытіе засѣданій сената спасло Бореля и отъ другого запроса, который собирались сдѣлать ему лѣвые по поводу производства подвѣдомственныхъ ему генераловъ, причемъ были обойдены многіе генералы республиканцы, имѣющіе неотъемлемыя права на повышеніе по службѣ. Только сенаторъ-республиканецъ Биллы) избѣгъ этой участи и былъ изъ бригадныхъ генераловъ сдѣланъ дивизіоннымъ, но его товарищъ, депутатъ Соссье, такъ я остался бригаднымъ. Когда нѣкоторые сенаторы спросили министра, въ частной бесѣдѣ, о причинахъ такой немилости, то Борель отвѣчалъ имъ: "Я ничего не могу сдѣлать для Соссье; онъ занимается политикой!" Точно также, когда ему былъ сдѣланъ вопросъ, почему не былъ произведенъ полковникъ д'Андло {Д'Андло, сенаторъ конституціоналистъ, извѣстнѣй своимъ заявленіемъ, что если онъ и голосовалъ за распущеніе палаты, то "со смертью въ душѣ". Съ 14-го декабря онъ примкнулъ къ лѣвому центру.}, онъ отвѣчалъ такъ: "Безспорно, д'Андло старѣйшій и первѣйшій полковникъ въ цѣлой нашей арміи. И старшинство и заслуги за него! Но онъ занимается политикой и, главное, позволилъ себѣ напечатать заявленіе, оскорбительное для императорскаго семейства, и я не могъ для него ничего сдѣлать!" Оба эти отвѣта возбудили негодованіе общественнаго мнѣнія и сдѣлали весьма естественнымъ вопросъ: если Борель, подобно Берто, навязанъ кабинету Мак-Магономъ, какъ человѣкъ въ политикѣ индиферентный, то дѣйствуетъ ли онъ при этомъ сообразно своей роли, обходя республиканцевъ въ пользу бонапартистовъ?

При отсутствіи парламенскихъ засѣданій, имѣютъ весьма важное оффиціозное значеніе телеграммы и замѣтки "Агентства Гавасъ", служащаго органомъ всѣмъ смѣняющимся у насъ правительствамъ. И вотъ, отъ его имени появляется въ газетахъ загадочное сообщеніе, въ которомъ за начальникомъ штаба военнаго министра утверждается "исключительная несмѣняемость", какъ за лицомъ, долженствующимъ стоять "внѣ политическихъ колебаній", въ качествѣ "хранителя военныхъ традицій и подготовителя защиты, долженствующаго, въ извѣстный моментъ, дѣлаться отвѣтственнымъ лицомъ за армію, между тѣмъ, какъ министры отвѣтственны, обыкновенно, только на короткій срокъ управленія ими министерствомъ". Комичнѣе всего при этомъ было то, что лицо, занимающее въ настоящее время мѣсто начальника штаба, де-Мирибель, назначено на этотъ постъ, въ замѣнъ Греслэ, не такъ давно, и не представляетъ собою никакихъ особенныхъ гарантій, которыя могли бы сколько нибудь оправдать навязываемую ему "постоянную отвѣтственность".

Замѣтка эта должна была произвести шумъ и, дѣйствительно, вызвала его. Всѣ вспомнили, что мѣстомъ своимъ де-Мярибель обязанъ протекціи правительства "нравственнаго порядка", а во время ожесточенія недавняго кризиса, въ декабрѣ прошлаго года, былъ ближайшимъ повѣреннымъ и другомъ отрѣшеннаго отъ мѣста Дюкро, изобрѣтателя "боевого распорядка" передвиженія войскъ, расположенныхъ вблизи Парижа, на случай "политическихъ или военныхъ надобностей". Республиканское общественное мнѣніе было сильно возбуждено и раздражено, я во всѣхъ газетахъ настойчиво требовалось отъ правительства объясненія замѣтки "Агентства Гавасъ". Отвѣтомъ на это и явилось, черезъ недѣлю, въ "Оффиціальномъ журналѣ", правительственное заявленіе, въ которомъ, между прочимъ, говорилось: "Хотя и было бы въ высшей степени желательно, къ интересахъ страны и арміи, чтобы органъ подготовительной дѣятельности, на случай возникновенія войны, обладалъ наивозможно большей. устойчивостью, но никакой министръ, рядомъ съ собой, не потерпитъ лица, облеченнаго одинаковою съ нимъ отвѣтственностью. Съ другой стороны, лицо, занимающее мѣсто начальника штаба, слишкомъ проникнуто сознаніемъ своихъ обязанностей, чтобы стараться избѣгать, въ какомъ бы то ни было отношеніи, подчиненія власти военнаго министра, главнаго начальника всей арміи". Однимъ словомъ, этимъ правительственнымъ сообщеніемъ совершенно опровергалась замѣтка "Агентства Гавасъ", а равно и то, что она была отправлена для напечатанія изъ кабинета министра или канцеляріи главнаго штаба. Но кѣмъ же она могла быть составлена и отправлена?-- этотъ вопросъ такъ и остался неразъясненнымъ. Хотя послѣ этого сообщенія власть начальника штаба и приведена въ надлежащія границы, но общественное мнѣніе желало не этого, а просто удаленія съ этого поста де Мирибеля, какъ сообщника и наперстника злосчастнаго Дюкро. Вообще, противъ военнаго министра возникло недовольство и, чтобы какъ-нибудь его загладить, Борель назначилъ начальникомъ кавалеріи лицо, пользующееся сочувствіемъ республиканцевъ, и издалъ циркуляръ къ жандармамъ, какъ нельзя болѣе соотвѣтствующій требованіямъ республики.

До временъ имперія, жандармскія команды не имѣли у насъ никакого отношенія къ политикѣ и вся обязанность ихъ заключалась въ охраненіи имуществъ и личной неприкосновенности гражданъ, такъ что между жандармами и населеніемъ не существовало никакой взаимной ненависти, и избѣгали ихъ развѣ только злоумышленники. Въ деревняхъ, жандармы пользовались даже особеннымъ почетомъ; къ слову жандармъ прилагались почти всегда прилагательныя добрый или бравый и сельчане принимали ихъ въ свои семьи, безъ всякаго опасенія съ ихъ стороны доносовъ. Родитель 2-го декабря все это сразу измѣнилъ. Ему понадобились постоянные сообщники-охранители и онъ обратилъ жандармскія команды въ шайки воинствующихъ шпіоновъ. Во все продолженіе имперіи, жандармы были слѣпыми орудіями ея произвола и слѣдили въ городахъ и деревняхъ за исполненіемъ обывателями всѣмъ ненавистныхъ "законовъ общественной безопасности". При выборахъ, кромѣ того, они были сообщниками всѣхъ избирательныхъ продѣлокъ и неправдъ, представляя собою контингентъ наружныхъ охранителей всякой административной нёчести. Понятно, что продолжительное исполненіе такихъ противуобщественныхъ обязанностей до мозга костей развратило этихъ малопочтенныхъ слугъ деспотизма, и правительству 24-го и 16-го мая было чрезвычайно удобно продѣлывать свои избирательные фокусы при ихъ содѣйствіи. Ревность ихъ при исполненіи этихъ незавидныхъ обязанностей была до того усердна, что въ одной Савойской деревушкѣ, одинъ молодой человѣкъ, горячившійся на выборахъ противъ оффиціальной кандидатуры, былъ буквально изрубленъ жандармскимъ палашомъ! Съ 14-го декабря, во многихъ общинахъ Франціи, обнаружилась такая ненависть къ жандармамъ, что жители чуть не буквально отлучаютъ ихъ "отъ огня и воды", а мэры изъ республиканцевъ отказываются отъ всякихъ служебныхъ услугъ съ ихъ стороны. Военный министръ, въ своемъ циркулярѣ къ начальникамъ жандармскихъ командъ, рекомендуетъ "употребить всѣ мѣры къ тому, чтобы подобный антагонизмъ прекратился, и прежде всего считаетъ необходимымъ повсюдную перемѣну стоянокъ жандармскихъ отрядовъ". Самимъ жандармамъ министръ приказываетъ, въ сношеніяхъ "съ гражданскими властями и обывателями, соблюдать всевозможную вѣжливость и сдержанность, и остерегаться нетолько поступковъ или разговоровъ политическаго характера, но и не позволять себѣ ничего, что бы подавало поводъ къ какимъ-либо толкамъ противъ нихъ".

Поводомъ къ появленію этого циркуляра послужило слѣдующее обстоятельство. Въ мартѣ мѣсяцѣ, изъ-за жандармовъ, чуть не возникло весьма важное столкновеніе между военнымъ министерствомъ и министерствомъ внутреннихъ дѣлъ. Дѣло было такъ. Одинъ изъ префектовъ, посѣтившій жандармскія казармы своего департамента, обратилъ вниманіе на то, что чуть не всѣ стѣны казармъ были покрыты изображеніями бонапартистскихъ символовъ и таковыми же надписями, за что онъ и распекъ весьма обстоятельно команду. Начальникъ этой команды, сочтя дѣйствіи префекта за злоупотребленіе гражданской власти надъ военною, донесъ объ этомъ Борелю, но товарищи по министерству побудили военнаго министра, въ отвѣтъ на это донесеніе, обвинилъ жандармскаго начальника. Министръ же внутреннихъ дѣлъ, вмѣсто осужденія префекта, объявилъ ему публичную благодарность. Этотъ-то прецедентъ и подалъ поводъ къ циркуляру Бореля, котораго отъ него потребовали товарищи. Если этотъ циркуляръ и не въ состояніи измѣнить какъ бы но щучьему велѣнью дурныхъ привычекъ жандармовъ и отучить ихъ отъ шпіонства, и доносовъ, ставшихъ для нихъ какъ бы второю натурою, то въ немъ все таки нельзя не видѣть какъ бы знаменія времени и симптомовъ близости того порядка вещей, который, съ 1880 г., долженъ войте во всѣ наши государственныя учрежденія, не исключая и арміи. Если же республиканское большинство бережетъ до сихъ поръ Бореля, дѣйствующаго во многихъ случаяхъ непозволительно, то это дѣлается, разумѣется, не ради его прекрасныхъ глазъ, а потому, что республиканцамъ было крайне необходимо сохранить министерство неприкосновеннымъ до открытія выставки, точно также, какъ оно и впредь будетъ остерегаться возбужденія валкаго, хотя бы и частнаго министерскаго кризиса, вплоть до наступленія срока возобновленія трети сенаторовъ.

Самъ по себѣ, Борель еще человѣкъ покладистый, съ нимъ, какъ говорится, еще можно ладить, и это именно качество к обусловило за нимъ поддержку Гамбетты при образованіи министерства Дюфора, но окружающіе его -- люди никуда негодные. Они, очевидно" потому и стараются компрометировать его на каждомъ шагу, что понимаютъ, какъ важно для республиканцевъ сохраненіе его въ министерствѣ. Такъ, едва только въ обществѣ стихло недовольство противъ Бореля за то, что де-Мирибель не былъ смѣщенъ, какъ въ Бельфорѣ возникло новое непріятное дѣло. Въ этомъ городѣ, два почтенныхъ гражданина подверглись лишенію чиновъ, заслуженныхъ ими въ территоріальной арміи, за то, что на выборахъ противились избранію въ депутаты Келлера, подполковника ихъ полка. Дѣло это получило гласность, благодаря письму секретаря сената Шерера Кестнера, который угрожаетъ сдѣлать министру объ этомъ запросъ съ трибуны, если до открытія парламентскихъ засѣданій справедливость относительно этихъ лицъ не будетъ возстановлена. Вопросъ на самомъ дѣлѣ весьма важенъ для разъясненія того, слѣдуетъ ли смотрѣть на территоріальную армію, какъ на сохраняющую свои избирательныя права, или какъ на теряющую ихъ, въ качествѣ "военной части". "Не возмутительно ли видѣть, говорится въ этомъ письмѣ, что изъ кадровъ территоріальной арміи изгоняютъ республиканцевъ и одновременно сохраняютъ въ нихъ людей, прямо измѣнившихъ своему долгу во время войны, трусовъ, прятавшихся за непріятельскіе штыки. Добрымъ гражданамъ, виновнымъ только своею преданностію республикѣ, отказываютъ въ томъ, чего не лишаютъ прямыхъ нарушителей важнѣйшихъ своихъ обязанностей!"

Въ самомъ дѣлѣ, кадры территоріальной арміи формировались при "правительствѣ борьбы" 24 мая 1873 года, а укомплектовывались при министерствѣ 16 мая. Республиканскія министерства, такимъ образомъ, могли только урывками внести туда ничтожную часть республиканскихъ элементовъ. Черезъ нѣсколько дней, будетъ еще въ первый разъ собранъ подъ ружье первый призывъ этой арміи, существовавшей пока только на бумагѣ. Антагонизмъ между солдатами-избирателями, демократами, и начальниками, большая часть которыхъ герцоги, маркизы или финансисты, сторонники той или другой изъ большихъ монархій, не замедлитъ обнаружиться. Тѣмь лучше! Это можетъ обусловить ревизію кадроваго состава, прежде чѣмъ произойдетъ окончательная организація территоріальной арміи, и съ нею, по крайней мѣрѣ, не повторится того, что произошло съ мобилями времени Имперіи, которыхъ не рѣшались созывать ранѣе наступленія внѣшней опасности, а когда она наступила, то не было уже времени ими воспользоваться, такъ какъ пришлось измѣнять всю ихъ организацію и предоставить имъ выборъ офицеровъ, для замѣщенія назначенныхъ, но оказавшихся негодными.

До чего, однимъ словомъ, ни коснись, приходится повторять все одно и тоже, то есть, что до того времени, пока въ сенатѣ не образуется республиканское большинство, необходимо покориться обстоятельствамъ и не удивляться тому противодѣйствію, какое встрѣчаетъ установившійся законный порядокъ, какъ въ управленіи арміи, такъ и въ дѣйствіяхъ магистратуры въ ея современномъ составѣ, а равно и въ средѣ самой гражданской администраціи. Пока нельзя предпринимать ничего, кромѣ частныхъ поверхностныхъ реформъ, между тѣмъ, какъ необходимы общія и радикальныя. Поэтому, министры дѣлаютъ что могутъ. Такъ, Дюфоръ отставилъ, напримѣръ, на дняхъ генеральнаго адвоката кассаціоннаго суда, Годелля, который послѣ того, какъ его депутатскія полномочія были уничтожены палатою, заявилъ снова свою оппозиціонную республикѣ кандидатуру. Но генеральные адвокаты смѣняемы и министръ можетъ ихъ назначать и смѣщать, какъ хочетъ, подъ личною отвѣтственностью. Онъ можетъ точно также дѣйствовать на мировую юстицію и очищать мало-по-малу составъ мировыхъ судей отъ элементовъ, внесенныхъ въ эту среду де-Брольи. Но, рядомъ съ этой магистратурой, существуетъ магистратура несмѣняемая, республиканизировать которую нѣтъ никакой возможности и противъ которой ничего не подѣлаешь, пока не будетъ измѣненъ самый законъ несмѣняемости, о чемъ нельзя и думать раньше 1879 и 1880 годовъ. До тѣхъ же поръ, приходится выносить противореспубликанскихъ судей, которые нисколько не стѣсняются въ заявленіяхъ своей враждебности существующему порядку, такъ какъ сознаютъ, что ихъ царствію наступаетъ конецъ, почему и стараются на всѣхъ ступеняхъ судебной іерархіи организовать себѣ защиту. Въ настоящемъ мѣсяцѣ кассаціонный судъ отказался принять къ разсмотрѣнію жалобу противъ предсѣдателя Алжирскаго суда Бастьена, нѣсколько лѣтъ тому назадъ составлявшаго подложные протоколы судебныхъ засѣданій, о чемъ заявлялъ въ палатѣ такой компетентный обличитель, какъ бывшій министръ юстиціи Мартель. Очень можетъ быть, что кассаціонный судъ нисколько не сомнѣвается въ виновности Бастьена, но онъ беретъ его подъ свою защиту, на основаніи того парадоксальнаго принципа, что несмѣняемая магистратура, какъ нѣкогда жена Цезаря, должна быть выше всякаго подозрѣнія.

Передъ самымъ перерывомъ сессіи, Гамбетта вынужденъ былъ временно оставить политическую арену и уѣхать въ провинцію. Уѣхалъ онъ въ Ниццу на похороны умершей своей тетки, замѣнявшей ему мать и которая ранѣе, чѣмъ онъ получилъ обезпечившую его извѣстность, поддерживала его въ теченіи 15-ти лѣтъ матеріально, своими небольшими средствами, и нравственно, поддерживая его духъ при всякихъ неудачахъ и непріятностяхъ. Хотя Гамбетта пробылъ въ Ниццѣ всего нѣсколько дней, но печать весьма озабочивалась его отсутствіемъ и объясняла его самыми многоразличными способами. Однѣ газеты говорили, что онъ уѣхалъ въ Римъ и Берлинъ, другія -- въ Петербургъ и Константинополь, третьи, наконецъ, въ Дюссельдорфъ, куда, будто бы, для дипломатическихъ съ нимъ переговоровъ, пріѣхалъ и нашъ посланникъ при германскомъ дворѣ, де-Сен-Валье. Послѣднее извѣстіе произвело такую сенсацію, что "Агентство Гавасъ" сочло необходимымъ напечатать формальное его опроверженіе. Это было вполнѣ необходимо, такъ какъ реакціонныя газеты обвиняли Гамбетту, что онъ заводитъ, помимо всякаго соглашенія съ маршаломъ, дипломатическія сношенія съ иностранными державами, сильно компрометирующія Францію. Возвратясь черезъ двѣ недѣли въ Парижъ, Гамбетта не счелъ нисколько нужнымъ публично объявлять, куда онъ ѣздилъ разсѣивать свое личное горе и отдыхать послѣ своихъ громадныхъ парламентскихъ трудовъ. Оба его журнала "République Franèaise" и "La petite république franèaise", державшіяся, во все время его отсутствія, въ сторонѣ отъ этой полемики, помѣстили, по его возвращеніи, одну и ту же замѣтку, въ которой зло подсмѣивались надъ свѣденіями, полученными монархическими газетами и надъ несообразными выводами и заключеніями редакторовъ этихъ изданій. "Г. Гамбетта, говорится въ окончаніи этой замѣтки:-- и впредь будетъ пользоваться при всякомъ удобномъ случаѣ своимъ правомъ свободнаго передвиженія, такъ какъ онъ думаетъ, что каждый человѣкъ и гражданинъ прежде всего совершенно свободенъ въ выборѣ мѣстностей для своего отдохновенія и вовсе не обязанъ публично заявлять о своемъ мѣстопребываніи".

Еслибы Гамбетта и дѣйствительно проѣхался за это время по Италіи и Германіи, чтобы наглядно ознакомиться съ настроеніемъ населеній и переговорить съ компетентными лицами о современныхъ стремленіяхъ кабинетовъ -- въ этомъ не 4ыло бы ничего страннаго, такъ какъ, при громадномъ его политическомъ значеніи, это составляло бы ни болѣе, ни менѣе, какъ его прямой долгъ и право. Проявлялась ли его дѣятельность чѣмъ-нибудь большимъ? Я имѣю нѣкоторыя основанія думать, что нѣтъ; но еслибы даже случайно онъ и объяснился съ кѣмъ-либо изъ дипломатическихъ свѣтилъ или даже счелъ своевременнымъ искать такихъ встрѣчъ, то и въ этомъ случаѣ, Франція могла бы совершенно спокойно и довѣрчиво относиться къ его дѣятельности. Для внѣшнихъ дипломатическихъ сношеній, онъ настолько же компетентенъ, какъ покойный Тьеръ, который при жизни, какъ бы чувствуя въ немъ своего наслѣдника, самъ перезнакомилъ его со всѣми дипломатами и вліятельными иностранцами, появлявшимися за послѣднее время въ Парижѣ. Что иностранные дипломаты, съ своей стороны, отнесутся къ нему весьма серьёзно, въ этомъ тоже не можетъ быть никакого сомнѣнія, такъ какъ лучшей гарантіей служитъ то, что съ тѣхъ поръ, какъ этотъ народный трибунъ сталъ безспорнымъ главою республиканской партіи, т. е. съ голосованія февральской конституціи 1875 года и вплоть до самаго образованія министерства 18-го декабря 1877 года, онъ цѣлымъ рядомъ дѣйствій заслужилъ себѣ полное уваженіе всѣхъ европейскихъ политиковъ и государственныхъ людей Европы, почему и можетъ быть дѣйствительнымъ дипломатическимъ представителемъ Франціи съ неменьшимъ правомъ, чѣмъ самъ покойный Тьеръ.

Что Гамбетта вполнѣ замѣнилъ для Франціи Тьера и сталъ, такъ сказать, въ нравственно-политическомъ смыслѣ, его прямымъ и единственнымъ наслѣдникомъ -- это не подлежитъ ни какому сомнѣнію. Я совершенно увѣренъ, что и самое кресло Тьера въ акадеіви, оставшееся вакантнымъ за его смертью -- займетъ не кто иной, какъ Гамбетта.

Я дописываю эти страницы въ самый канунъ открытія всемірной выставки. Въ слѣдующихъ моихъ письмахъ я надѣюсь говорить о ней много и подробно. Пока ограничусь только нѣсколькими словами. По всѣмъ вѣроятіямъ, въ смыслѣ полезности, выставка эта значительно превзойдетъ выставку 1867 года, а если пріѣзжіе гости встрѣтятъ на ней меньше развлеченій и различныхъ безумныхъ и мало-нравственныхъ затей, какія любила примѣшивать ко всѣмъ своимъ предпріятіямъ злосчастной памяти имперія, то этимъ мы, конечно, только выиграемъ въ глазахъ Европы, а ужъ никакъ не потеряемъ. Открытіе выставки не будетъ, къ крайней досадѣ реакціонеровъ, отсрочено, а произойдетъ непремѣнно завтра 1-го мая и при самой торжественной обстановкѣ. Ни одно государство не оскорбило нашей демократіи и всѣ они прислали, высокопоставленныхъ лицъ въ качествѣ своихъ представителей. Правители и народы откликнулись съ полнымъ сочувствіемъ и радушіемъ на наше приглашеніе принять участіе въ мирномъ торжествѣ наукъ, искуствъ, промышленности и земледѣлія -- всего того, что живитъ, просвѣщаетъ, образуетъ и подготовляетъ къ свободѣ.

II.
Театръ музыка.-- "Семейство Фуршамбо", комедія Эміля Ожье, на сценѣ театра "Французской Комедіи".-- "Бразильянка", мелодрама Поля Мериса въ театрѣ "Ambigu".-- Возобновленіе на сценѣ Комической оперы "Сѣверной Звѣздѣ", Мейербера.-- "Статуя" Роберта "Торжество мира", на сценѣ Итальянскаго театра.-- Духовная музыка.

Комедія Эмиля Ожье, "Семейство Фуршамбо", имѣвшая на сценѣ Французской Комедіи, передъ самымъ открытіемъ выставки, весьма значительный успѣхъ, появилась чрезвычайно кстати. Хотя отъ литературнаго творчества, разумѣется, нельзя требовать, чтобы лучшія произведенія появлялись именно въ тотъ или другой срокъ, но все-таки для Франціи было бы какъ-то неловко и до-нельзя обидно, еслибы наша сцена, прославленная такими дѣятелями, какъ Мольеръ, Реньяръ, Бомарше, пожалуй, даже Скрибъ и Баррьеръ, въ то время, когда къ намъ соберутся сотни тысячъ европейскихъ гостей, не могла бы представить ничего заслуживающаго въ литературномъ и сценическомъ смыслѣ серьёзнаго вниманіи. Конечно, и новое произведеніе академика Ожье не есть нѣчто великое и геніяльное, что либо такое, что свидѣтельствовало бы о значительной степени нашего литературнаго прогресса за послѣднее время и блистало бы первостепенными качествами, но, во всякомъ случаѣ, это произведеніе хорошее и талантливое, исполненное литературныхъ и сценическихъ достоинствъ; однимъ словомъ, это такая пьеса, съ какою не стыдно явиться на судъ критики представителей всего образованнаго міра, собравшихся на выставку въ Парижъ.

Наша критика отнеслась съ полнымъ вниманіемъ и уваженіемъ къ почтенному автору, потрудившемуся немало для нашей сцены и въ каждомъ изъ своихъ произведеній, выроставшихъ въ глазахъ своихъ цѣнителей. На самомъ дѣлѣ, Ожье, начавшій съ "Габріели" и "Цикуты", подвергавшихся нѣкогда такимъ насмѣшкамъ со стороны романтиковъ зато, что авторъ являлся въ нихъ представителемъ реализма и здраваго смысла, подарилъ нашу сцену такими пьесами, какъ "Бѣдныя львицы" и "Поль Форестье", въ которыхъ какъ бы закрѣпилъ право гражданства реализма и здраваго смысла въ сценическихъ произведеніяхъ. Такимъ же здравымъ смысломъ и жизненною правдою проникнуто и новое его произведеніе, и современная критика уже не бранитъ за это Ожье, а скорѣе даже превозноситъ, можетъ быть, выше мѣры. Правда, нашлись и недовольные, обвиняющіе автора, ни болѣе ни менѣе, какъ въ отъявленной безнравственности. Для объясненія такихъ обвиненій, необходимо сказать, что герой пьесы незаконнорожденный сынъ, спасающій отъ безчестія семью соблазнителя своей матери. Незаконнорожденные сыновья и до сихъ поръ десятки разъ появлялись у насъ героями мелодрамъ и комедій; но до сихъ поръ всѣ авторы, начиная отъ Дидро и Туруда до Скриба и Эмиля де Жирардена, какъ бы сговорившись, тэмою для своихъ произведеній брали обыкновенно несправедливость соціальнаго положенія этихъ пасынковъ судьбы. Конечно, такая постановка вопроса о незаконнорожденныхъ и вѣрна, и нравственна, и справедлива... но кому же она, наконецъ, не надоѣла, послѣ того, что объ ней было уже сотни разъ высказано во всѣхъ литературахъ? Эмиль Ожье, наперекоръ рутинѣ, не плачетъ о жребіи своего героя, котораго выставилъ вполнѣ чистымъ и честнымъ человѣкомъ, да, мало того, еще и богатымъ, выручающимъ, по желанію своей матери, изъ критическаго положенія своего отца и его семью, не блистающую никакими добродѣтелями. Вотъ это-то и возмутило нашихъ моралистовъ. Какъ! закричали они, намъ стараются показать, что такія безобразныя дѣйствія, какъ соблазнъ и оставленіе дѣвушки, могутъ приводить въ жизни къ такимъ послѣдствіямъ, что самымъ этимъ преступленіемъ обусловливается спасеніе соблазнителя, раззореннаго легкомысліемъ своей законной семьи! Да неужели это не верхъ безнравственности? Извольте спорить противъ такой аргументаціи людей, требующихъ отъ драматическихъ произведеній, чтобы это были какія-то проповѣди на соціальныя тэмы, раздѣленныя на акты съ нравственнымъ поученіемъ въ эпилогѣ, не желающихъ понимать, что "въ жизни всяко бываетъ" и что типъ Бернара, выставленный Ожье, совсѣмъ не говоритъ того, что имъ кажется.

Впрочемъ, позвольте познакомить читателей съ содержаніемъ пьесы, которое я постараюсь передать нѣсколько подробно.

1 е дѣйствіе вводитъ насъ въ семейный бытъ Фуршамбо. Фуршамбо -- банкиръ, съ честью поддерживающій въ Гаврѣ достоинство своей наслѣдственной фирмы. Женатъ онъ на легкомысленной кокеткѣ, которая, подъ предлогомъ того, что принесла съ собою въ приданое 200,000 франковъ -- тратитъ ежегодно на свои туалеты и прихоти по 80 тысячъ. У нихъ дочь -- дѣвушка совершенно совращенная легкомысліемъ и страстію къ роскоши своей матери съ пути истиннаго. Въ нее влюбленъ очень развитой и хорошій юноша, Викторъ Шове, и дѣвушка тоже была бы не прочь ему отвѣчать, еслибы онъ занималъ какое нибудь видное общественное положеніе. Бракъ, по ея понятіямъ, долженъ ей дать, кромѣ богатства, еще и титулъ. Поэтому, она нисколько не противъ мысли своей матери выдать ее за сына нѣкоего барона, котораго правительство борьбы сдѣлало префектомъ. Кромѣ дочери, у Фуршамбо еще и сынъ. Въ сущности, это добрый малый, но тоже донельзя испорченный окружающей его средой и представляющій собой типъ отъявленнаго гандэна. Вся цѣль его жизни, повидимому, въ томъ, чтобы весь Гавръ говорилъ объ его лошадяхъ, любовницахъ и карточныхъ проигрышахъ. Впрочемъ, передъ самымъ началомъ дѣйствія, въ немъ замѣтны нѣкоторыя перемѣны. Онъ бросаетъ своихъ любовницъ и начинаетъ все чаще и чаще появляться подъ отеческою кровлею. Перемѣна эта объясняется, впрочемъ, очень просто; въ семью Фуршамбо пріѣзжаетъ изъ Америки красавица креолка, Мари Летеллье, дочь бывшаго компаньона Фуршамбо, только-что раззорившагося до того, что родственники дѣвушки сочли необходимымъ отправить ее въ Европу для пріисканія мѣста учительницы. Фуршамбо, однако-же, не торопятся помочь своей гостьѣ въ ея поискахъ, а хотѣли бы, чтобы она прогостила у нихъ, какъ можно дольше. Г-жа Фуршамбо не безъ удовольствія замѣчаетъ, что красота дѣвушки произвела впечатлѣніе на ея сына; ухаживаніе за Мари, по соображеніямъ ея, предохранитъ его отъ дорого стоящихъ связей съ камеліями; когда же представится для него случай выгодной женитьбы, то такому ухаживанію не трудно будетъ положить и конецъ. Фуршамбо-отецъ не смотритъ такъ чорство на гостепріимство, оказанное имъ дочери своего пріятеля. Онъ не хотѣлъ бы, чтобы съ дѣвушкой произошла какая нибудь непріятность. Замѣтя образъ дѣйствій своего сына, онъ. въ видахъ предостереженія его отъ какого-либо неосторожнаго шага, разсказываетъ ему исторію одного обольщенія, происшедшую якобы съ однимъ изъ его пріятелей. Но легкомысленный Леопольдъ рѣшительно не хочетъ понять, что за фантазія пришла его отцу разсказывать ему всю эту исторію учительницы музыки, обольщенной сыномъ тѣхъ лицъ, у которыхъ она давала уроки, и которая могла бы выйти замужъ, еслибы на сомнѣнія, возникшія по поводу ея поступковъ, она не отвѣчала презрительнымъ молчаніемъ. Что соблазнитель, послѣ этого, женится тотчасъ на невѣстѣ, чуть ли не съ милліономъ приданаго, кокодесъ находитъ весьма естественнымъ, а когда узнаетъ отъ отца, что у учительницы былъ уже сынъ, начинаетъ по поводу этого пикантнаго обстоятельства отъ души хохотать.

Второе дѣйствіе переноситъ зрителей въ домъ г-жи Бернаръ. При поднятіи занавѣса, эта пожилая дама, почти старушка, занята приведеніемъ къ окончанію счетовъ по кассѣ своего сына моряка, занимающагося арматорствомъ. Сынъ этотъ, человѣкъ въ полномъ цвѣтѣ лѣтъ, сидитъ тутъ же, подлѣ матери и любовно слѣдитъ за ея дѣятельностью. "Твои дѣла идутъ прекрасно, замѣчаетъ старушка, оканчивая счеты:-- по балансу у тебя оказывается 2 милліона, безъ трехъ франковъ". "Такъ возьми же эти три франка для ровнаго счета", весело говоритъ сынъ, цѣлуя своего кассира. Г-жа Бернаръ именно та бывшая учительница, исторію которой мы слышали въ 1 дѣйствіи, не перестающая оплакивать единственную печальную ошибку, сдѣланную ею въ молодости. Сынъ ея оказался способнымъ и дѣятельнымъ человѣкомъ и на средства, полученныя матерью отъ соблазнителя, нажилъ, какъ видите, солидное состояніе. Онъ же сопровождалъ изъ Америки и Мари Летеллье, къ которой питаетъ особенное сочувствіе, по сходству ея положенія съ тѣмъ, въ которомъ нѣкогда была его мать. Опасаясь Леопольда Фуршамбо, онъ уже успѣлъ подъискать для Мари хорошее мѣсто въ одномъ англійскомъ семействѣ. Бернаръ только что возвратился съ биржи и, передавая матери различныя новости, услышанныя имъ въ эте утро, между прочимъ, передаетъ слухъ и о томъ, что одинъ изъ значительнѣйшихъ французскихъ банкирскихъ домовъ сдѣлался несостоятельнымъ и прекратилъ платежи. Съ банкротствомъ этой фирмы, говорилъ онъ, банкиръ Фуршамбо теряетъ 240 тысячъ франковъ, что, вѣроятно, обусловитъ также и его банкротство. Мать, хладнокровно слушавшая другія новости, обращается вся во вниманіе, когда дѣло доходитъ до имени Фуршамбо и волненіе ея, когда она узнаетъ, что ему угрожаетъ бѣда, доходитъ до крайней степени. "Ты долженъ, говоритъ она сыну тревожно и порывисто:-- не теряя ни минуты, доставить Фуршамбо 240 тысячъ, необходимыя для поддержанія чести его банка, ты долженъ сдѣлаться его компаньономъ и привести его дѣла въ цвѣтущее состояніе..." Сынъ недоумѣваетъ, какъ его мать, женщина съ такимъ умомъ и комерческимъ тактомъ, рѣшается ему совѣтовать такое странное предпріятіе, но она, очевидно, заинтересована не одною матеріальною стороною этого дѣла, и задыхающимся голосомъ повторяетъ ему: "У тебя деньги есть, ты можешь отдать ихъ... и отдай!.. это необходимо... ты должникъ Фуршамбо, и я этого хочу!" "Я заплачу ихъ! отвѣчаетъ сынъ.-- Я понялъ, что Фуршамбо мнѣ отецъ, шепчетъ онъ, бросаясь передъ матерью на колѣна и умоляя ее, чтобы ока его простила за то, что онъ не избавилъ ее отъ этого тяжолого объясненія.

Сцена эта, сухая въ моей передачѣ, при игрѣ г-жи Агаръ и Го, представляетъ собою нѣчто до того живое, эффектное и вѣрное дѣйствительности, что всѣ зрители невольно увлечены и растроганы. Никому не приходитъ даже въ голову разбирать ее критически и по опущеніи занавѣса г-жу Агаръ и Го вызываютъ безчисленное множество разъ.

Въ 3-мъ дѣйствіи, мы застаемъ Фуршамбо въ самыя тяжелыя минуты Постигшей его бѣды. Онъ уже испыталъ всѣ средства достать необходимыя ему деньги для спасенія чести своего байка и безъ всякаго успѣха. Ему остается одно -- просить у жены, чтобы она помогла ему изъ своего приданаго. Между супругами происходитъ объясненіе. Выслушавъ мужа, г-жа Фуршамбо прежде всего начинаетъ его упрекать, что онъ не обратился къ ней первой въ своемъ несчастій, а когда мужъ говоритъ, что онъ боялся съ ея стороны отказа, отвѣчаетъ ему, что она и дѣйствительно не можетъ ему не отказать. Честь банка -- для нея понятіе темное; существенно для нея только, чтобы за дочерью ея Бланшъ было солидное приданое, чтобы хозяйство въ домѣ велось на широкую ногу и ея роскошныя привычки не были нарушены. Напрасно и Леопольдъ, сохранившій, по крайней мѣрѣ, понятіе о торговой чести, начинаетъ ее убѣждать въ необходимости жертвы съ ея стороны. Г-жа Фуршамбо остается непреклонною, и только Мари, сдѣлавшаяся невольною свидѣтельницею этой сцены, предлагаетъ банкиру нѣсколько тысячъ франковъ, которыми снабдили ея родные на черный день. Банкиръ, разумѣется, отказывается отъ этихъ денегъ, которыя составляютъ какъ бы каплю въ морѣ необходимой ему суммы, говоря ей: "деньги эти, дитя мое, васъ раззорятъ, а меня не спасутъ!" Тогда г-жа Фуршамбо рѣшительно вдохновляется и произноситъ цѣлую рѣчь о томъ, какъ ея обязанности не позволяютъ ей исполнить того, что было бы конечно, ея долгомъ, и распространяется въ упрекахъ слабости и недальновидности Фуршамбо, поставившаго ее и всю семью въ невыносимое положеніе раззоренія... Тирада прерывается появленіемъ Бернара, который говоритъ, входя:

-- Вы нуждаетесь въ 240 т. франковъ! Не угодно ли вамъ ихъ получить?

Леопольдъ оскорбляется такимъ дерзкимъ предложеніемъ мало знакомаго человѣка, Фуршамбо отецъ говоритъ, что онъ можетъ принять это предложеніе только послѣ того, какъ ему будетъ объясненъ мотивъ, на основаніи котораго онъ дѣлается; но Бер наръ рѣзко прерываетъ его словами: "Я хочу быть вашимъ компаньономъ -- вотъ вамъ все объясненіе.. Я нахожу это для себя выгоднымъ... и вовсе не считаю, чтобы а этимъ васъ обязывалъ... Хотите или нѣтъ?.. Я же думаю, что эта сдѣлка можетъ быть выгодною для насъ обоихъ...

-- Въ такомъ случаѣ, по рукамъ, отвѣчаетъ Фуршамбо.-- Между порядочными людьми простое пожатіе руки обязательнѣе вся: наго контракта. И они подаютъ другъ другу руки.

Вы видите, что въ этой сценѣ Ожье освободилъ публику отъ всякихъ банальностей. Фуршамбо отецъ не разсыпается въ благодарностяхъ передъ Бернаромъ, а скромная сдержанность, какою сопровождаетъ Бернаръ свой великодушный поступокъ, говоритъ чувству зрителей несравненно болѣе всякихъ хорошихъ словъ, какія онъ могъ бы при этомъ произнести. Въ его взглядѣ и жестахъ публика какъ бы читаетъ его слова, обращенныя къ Фуршамбо: "Ты далъ мнѣ жизнь, я возвращаю тебѣ честь и мы квиты!"

Сдѣлавшись компаньономъ Фуршамбо, Бернаръ тотчасъ же принимается поправлять нетолько дѣла банка, но и ограничиваетъ расходы на содержаніе дома и личныя прихоти г-жи Фуршамбо, а когда она начинаетъ противъ этого протестовать, говоря, что она принесла съ собою мужу такое приданое, которое позволяетъ ей тратить столько, сколько хочетъ, что она и впредь намѣрена дѣлать, то онъ холодно прерываетъ ее словами:

-- Ваше приданое представляло сумму въ 200.000 франковъ. Въ теченіе 25 лѣтъ вы тратили на себя ежегодно по 80 тысячъ. Потрудитесь сосчитать, много ли у васъ осталось отъ вашего приданаго?..

-- Вы грубый и жосткій человѣкъ, отвѣчаетъ ему г-жа Фуршамбо; но когда онъ велѣлъ затѣмъ уходить, то она замѣчаетъ про себя: "Вотъ какимъ человѣкомъ долженъ бы былъ быть мужъ мой!.."

Четвертое дѣйствіе начинается комическимъ эпизодомъ. Префектъ "нравственнаго порядка" -- баронъ Ратибулуа, узнавъ о разстройствѣ дѣлъ Фуршамбо, уже успѣлъ взять назадъ свое предложеніе о бракѣ своего сына съ Бланшъ, но, при извѣстіи о вступленіи въ фирму Бернара, торопится снова поправить дѣло и везетъ сына къ Фуршамбо. Въ лицѣ этого барона, Ожье, считавшійся ретроградомъ во Время имперіи, старался не пощадить своихъ враговъ и съ неподражаемымъ талантомъ заклеймилъ ненавистный тяпъ личностей, готовыхъ служить всякому правительству, было бы это только выгодно. Весь іезуитизмъ личностей этой категоріи онъ выразилъ въ томъ, что Ратибулуа прикрываетъ свой своекорыстный отказъ таковымъ якобы благовиднымъ предлогомъ, что онъ считаетъ неприличнымъ родниться съ такимъ семействомъ, которое, имѣя дочь невѣсту, въ тоже время терпитъ въ своемъ домѣ любовницу своего сына! Злая эта клевета, не прошедшая, какъ мы увидимъ далѣе, безъ послѣдствій, оказывается, однакожъ, недостаточно сильною, чтобы служить препятствіемъ къ браку сына барона съ Бланшъ послѣ сцены примиренія родителей! Но противъ этого брака дѣйствуютъ уже Бернаръ и Мары, сговорившіеся спасти Бланшъ. Они, какъ бы не замѣчая присутствія Бланшъ въ одной съ ними комнатѣ, начинаютъ между собою разговоръ о серьёзности обязанности супруговъ и о преимуществахъ всякаго рода браковъ, при которыхъ дѣвушка цѣнить сердце и умъ своего жениха выше случайностей его внѣшняго общественнаго положенія. Разговоръ этотъ переходитъ мало-помалу въ бесѣду о счастіи семейной жизни, при условіяхъ пониманія своего долга со стороны обоихъ брачущихся, при чемъ и Бернаръ и Мари такъ душевно высказываются, что публика въ этой сценѣ видитъ какъ бы граціозное объясненіе въ любви, хотя ни тотъ ни другой не говорятъ объ ней ни слова, да и едва ли они даже догадываются о томъ, что они другъ друга любятъ. Сцена эта одна изъ самыхъ счастливыхъ и удачныхъ въ сценическомъ смыслѣ изо всѣхъ, какія только существуютъ въ репертуарѣ нашихъ театровъ, тѣмъ болѣе, что вслѣдъ за нею наступаетъ другая, составляющая съ нею полный контрастъ. Леопольдъ позволяетъ себѣ дерзкую выходку относительно Мари, за что и получаетъ ударъ хлыстомъ отъ американки, до тѣхъ поръ отдѣлывавшейся отъ его искательствъ шутками.

Въ пятомъ дѣйствіи письмо префекта, въ которомъ онъ моти вируетъ свой отказъ породниться съ семьей Ф Людовикъ.
<Шассен Ш.-Л.
Перевод Е. Г. Бартеневой?>

Париж, 23-го іюня 1879 года.

"Отечественныя Записки", No 7, 1879

онѣ ведены, такъ весело исполняются, такимъ неудержимымъ потокомъ бьетъ изъ нихъ живое остроуміе. И такихъ пьесъ, чисто парижскихъ, которыя потеряютъ всякій смыслъ на всѣхъ другихъ сценахъ, кромѣ парижскихъ, въ настоящее время, цѣлыхъ три. Одна изъ нихъ комедія въ 3-хъ дѣйствіяхъ Гондинэ и Феликса Когена "Клубъ" уже четвертый мѣсяцъ держится на сценѣ театра "Водевиля", другая "La Cigale", приносила обильные сборы театру Variétés, пока на той же сценѣ не появилась третья: "Ниночка" (Niniche) совершенно ее затмившая. Въ послѣдней участвуетъ въ главной роли Жюдикъ, и съ нею вмѣстѣ и Дюпюи. Успѣхъ этой пьесы, кажется, заставитъ дирекцію совершенно отказаться отъ дорогихъ постановокъ оперетокъ и вернуться къ водевилямъ. Оказывается, что и Жюдикъ и Дюпюи, не поющіе или поющіе въ "Ниночкѣ" очень мало, такъ же забавны и на своемъ мѣстѣ и въ водевилѣ, какъ въ самой веселой изъ оперетокъ. Публика такъ и валитъ, чтобы на нихъ поглядѣть. Сюжета этой пьесы я, конечно, разсказывать не берусь, скажу только, что его героиня, Нинишь, бывшая камелія, вышедшая Богъ знаетъ какими судьбами за иностраннаго дипломата, графа Комизскаго. Ея прошедшее и настоящее до того не похожи, что это даетъ поводъ къ самымъ невѣроятнымъ коллизіямъ, почему на сценѣ являются поперемѣнно и дпиломаты, и камеліи, и мировые судьи, и аукціонисты, и трувильскіе купальщики и т. д.

Но за оперетки еще очень крѣпко держится дирекція театра "Rénaissance". До конца января, въ теченіи болѣе, чѣмъ трехъ мѣсяцевъ, на этой сценѣ держалась оперетка Страуса "Цыганка", текстъ которой, впрочемъ, передѣланъ на французскіе нравы Делькуромъ и Вильде. Успѣхомъ своимъ она обязана была больше всего превосходному пѣвцу Измаэлю, бывшему баритону комической оперы, извѣстной Зюльмѣ Бюфаръ, да еще одной вводной пѣсенкѣ "пирогъ съ угрями", которую Измаэль исполняетъ съ неподражаемымъ мастерствомъ. Пѣсенка эта дѣйствительно весьма злая и остроумная, очень граціозно положенная на музыку и вы ее навѣрно услышите въ Петербургѣ, такъ какъ ее уже поютъ и въ Лондонѣ, и въ Парижѣ, и въ Вѣнѣ, а, можетъ быть, даже и въ Нью-Йоркѣ.

"Цыганку" съ начала февраля замѣнила трехъ-актная оперетка Лекока "Маленькій Герцогъ", написанная на либретто Мельяка и Галеви, еще въ первый разъ измѣнившихъ своему неразлучному маэстро -- Оффенбаху. Успѣхъ новаго произведенія Лекока обѣщаетъ затмить даже успѣхъ всѣмъ извѣстной его "Дочери Анго". Лекокъ, начавшій съ подражаній Оффенбаху, былъ нѣкоторое время его счастливымъ соперникомъ, а теперь можно положительно сказать, что побѣдилъ его и сталъ главою всей легкой французской музыки. Произошло это оттого, что онъ избралъ себѣ весьма удачный путь; онъ задался цѣлью освободить оперетки отъ крайностей каскаднаго жанра, сохраняя ихъ веселость и игривость. "Маленькій Герцогъ" -- плоть отъ плоти и кость отъ костей лучшихъ оффенбаховскихъ оперетокъ, но композиторъ возвышается въ ней до красотъ, заключающихся въ комическихъ операхъ Обера и Адана. Легкость, грація и игривость музыки "Герцога" изумительны, такъ что чуть не вся оперетка. запоминается сама собою каждымъ изъ слушателей, если онъ только не глухой.

Либретто пьесы не замысловато, но и не лишено смысла, того смысла, больше котораго не требуется ни для одной комической оперы. Одна сцена, въ которой начальница пансіона даетъ урокъ пѣнія своимъ 24 пансіонеркамъ, производитъ просто фуроръ. Граціозная Гранье, въ первый еще разъявляющаяся на сценѣ въ роли мальчика (герцогъ), провела эту роль такъ тонко и съ такимъ изяществомъ, что, по общему сознанію критиковъ и цѣнителей, Парижъ послѣ Дежазе не видалъ ничего подобнаго.

Закончить хронику мнѣ приходится печальною новостью. Театръ Gaité, обратившійся въ третій лирическій, театръ и получавшій значительную субсидію (200,000 фр.), подъ условіемъ, чтобы онъ ставилъ на своей сценѣ произведенія молодыхъ французскихъ композиторовъ-обанкрутился. Поставленная имъ въ началѣ прошлаго года опера Массе: "Павелъ и Виргинія", имѣла успѣхъ и нѣкоторое время давала недурные доходы дирекціи, но послѣ того ей никакая попытка не удавалась. Тогда дирекція ухватилась за "Орфея въ аду" -- но увы! и она до того уже набила оскомину парижанамъ, что дѣлъ дирекціи не поправила и въ началѣ февраля, театръ обанкрутился. Оффенбаха весьма огорчило это обстоятельство и онъ разослалъ въ редакціи нѣкоторыхъ газетъ письмо, въ которомъ объяснялъ, что театръ обанкрутилъ не "Орфей", а то, что сборами съ него дирекція вынуждена была покрывать свои прежніе долги. Письмо это соблазнило артистовъ-исполнителей "Орфэя", они рѣшились на ассоціаціонныхъ началахъ продолжать его представленія, разумѣется, не обязываясь уплачивать долговъ прежней дирекціи. Но увы! публика не шла уже слушать надоѣвшую оперетку въ великолѣпной обстановкѣ и, черезъ три дня, члены ассоціаціи вынуждены были снова закрыть театръ. "Орфея" жалѣть нечего, но жаль то, что молодые композиторы потеряли сцену, которая была открыта для ихъ произведеній. 200,000 франковъ субсидіи, которые государство выдавало ежегодно этому театру, не исключены изъ бюджета 1878 года. Министръ изящныхъ искуствъ обязался употребить эти деньги на то, чтобы помочь постановкѣ на любой изъ сценъ произведеній молодыхъ композиторовъ, доступъ которымъ закрытъ, какъ въ театръ Большой Оперы, такъ и въ Комическую Оперу. Поговариваютъ уже о томъ, нельзя-ли приспособить для такого назначенія небольшую сцену театра Консерваторіи, съ тѣмъ чтобы ставить на ней отрывки изъ оперъ молодыхъ музыкантовъ.

Еще новость, печальная для искуства. Умеръ знаменитый художникъ Шарль Добиньи -- и эта потеря для живописи, чуть не такая же огромная, какъ потеря Курбэ. Добиньи родился въ 1817 году, а съ 1830-го уже стадъ выставлять свои произведенія на выставкахъ. Онъ окончательно добилъ старый классическій пейзажъ и пріучилъ зрѣніе публики къ реальнымъ изображеніямъ природы, не переходя той черты, за которой начинаются крайности. Особеннымъ вниманіемъ нашей академіи изящныхъ искуствъ онъ, однако, не пользовался и стоялъ отъ нея въ сторонѣ, такъ что всякія награды и знаки оффиціальнаго почета сталъ получать уже подъ старость. На могилѣ его директоръ академіи де-Шенневьеръ говорилъ рѣчь, въ которой отдалъ должную справедливость громадному таланту усопшаго. Къ сожалѣнію, онъ, назвавъ Добиньи "послѣднимъ нашимъ великимъ пейзажистомъ", сдѣлалъ большую неловкость, такъ какъ прямо противъ него стоялъ знаменитый Жюль Депрэ, а по бокамъ его два сына Шарля Добиньи, оба уже успѣвшіе заслужить репутацію первостепенныхъ художниковъ.

Людовикъ.

Парижъ, 28-го февраля 1878 года.

"Отечественныя Записки", No 3, 1878

уршамбо, служить поводомъ для того, чтобы Бернаръ увидѣлъ щекотливость пребыванія Мари въ этомъ домѣ. Конечно, Бернаръ, какъ онъ выставленъавторомъ, при его умѣ и дальновидности, могъ бы и безъ такого письма самъ все разглядѣть, но за то эта довольно не ловкая ошибка въ постройкѣ пьесы даетъ поводъ къ превосходной и капитальной сценѣ ея -- объясненія между двумя братьями. Бернаръ, узнавъ, что Мари скомпрометирована и. вспомнивъ при этомъ судьбу своей матери, требуетъ отъ Леопольда, чтобы онъ женился на ней.

-- Жениться?.. вотъ еще!... отецъ раззорился и я больше чѣмъ когда-нибудь нуждаюсь въ невѣстѣ съ большимъ приданымъ.

-- Пусть даже и такъ, но я люблю Мари, какъ отецъ, и готовъ назначить ей триста тысячъ въ приданое...

-- Въ самомъ дѣлѣ? Ваше великодушіе напоминаетъ образъ дѣйствій людей временъ прежнихъ монархій. Но я, къ сожалѣнію, ношу имя Фуршамбо, и потому не разсчитываю набрать съ чужими любовницами!

-- Несчастный! раздражается Бернаръ.-- Какъ узнаю я въ этихъ словахъ внука человѣка, не остановившагося даже передъ клеветой, чтобы не допустить своего сына жениться на честной женщинѣ, имъ соблазненной! Вы достойный сынъ своего дѣда -- гнуснаго клеветника.

-- Повторите!.. что вы сказали?..

-- Я сказалъ, что вы такой же гнусный клеветникъ, какъ дѣдъ вашъ.

Леопольдъ бросается на Бернара и бьетъ его перчаткой по лицу. Кровь приливаетъ къ головѣ Бернара, енъ въ свою очередь бросается на своего противника, но внезапно останавливается и вскрикиваетъ, ломая себѣ руки: "О, какъ ты счастливъ, что имѣешь дѣло... съ братомъ!.." -- что, впрочемъ, нисколько не удерживаетъ Леопольда отъ дальнѣйшихъ дерзостей.

-- А, такъ вы, продолжаетъ онъ: -- сынъ музыкальной учительницы?... Такъ не стѣсняйтесь же и убивать меня, такъ какъ въ вашихъ жилахъ, конечно, не течетъ ни одной капли общей крови.

Бернаръ еще разъ сдерживаетъ себя и, скрестивъ на груди руки, говоритъ: -- Я -- не братъ твой, а между тѣмъ, я, по приказанію своей матери, спасъ вашъ домъ отъ раззоренія... я не братъ твой, а по одному слову ея, я бросился снять безчестіе съ твоего отца и охранить отъ позора твою мать, сестру и тебя самого!...

Эти слова пробуждаютъ въ Леопольдѣ совѣсть. Онъ невольно склоняется передъ нравственнымъ превосходствомъ брата и начинаетъ просить у него прощенія... Бернаръ выпрямляется и, указывая пальцемъ на мѣсто лица, по которому ему нанесено оскорбленіе, говоритъ одно только слово: "Efface!" (загладь же скорѣе это оскорбленіе), вслѣдъ за которымъ Леопольдъ бросается его цѣловать -- и оскорбленіе смыто!

На этомъ мѣстѣ пьесы, но настоящему, она должна была бы оканчиваться, но автору, по условіямъ комедіи, необходимо было еще озаботиться о бракахъ дѣйствующихъ лицъ, почему онъ прибавилъ еще двѣ прелестныя сценки, которыя, однакоже, послѣ великолѣпной сцены объясненія братьевъ -- кажутся блѣдными. Дѣло въ томъ, что Мари освобождаетъ Леопольда отъ честнаго слова, которое онъ далъ, что на ней женится, а Леопольдъ истаиваетъ, чтобы Бернаръ самъ на ней женился; но Бернаръ тоже связанъ. Онъ далъ слово, что женится только на такой дѣвушкѣ, которой онъ можетъ разсказать исторію своей матери. "Женись на Мари, говоритъ ему г-жа Бернаръ:-- она уже столько сама выстрадала, что пойметъ насъ!.."

Роль Бернара удалась Го еще болѣе роли раввина въ "Другѣ Фрицѣ", Эркмана и Шатріана; онъ превзошелъ въ ней самого себя. Го, товарищъ дѣтства Ожье и, очень можетъ быть, что, создавая Бернара, онъ имѣлъ въ виду нравственный обликъ самого Го. Поэтому, Го даже не игралъ, рѣчь его лилась совершенно естественно и свободно, какъ будто онъ самъ переживалъ всѣ перипетіи пьесы. Это была сама жизнь и истина. Кокеленъ, комично изобразившій гандэна Леопольда, въ патетическихъ мѣстахъ этой роли возвышался до настоящаго жизненнаго трагизма. Барре -- былъ настоящій Фуршамбо-отецъ. Роль г-жи Фуршамбо тоже хорошо была Передана г-жею Прево-Понсиль, но Круазеттъ нѣсколько утрировала рѣзкость манеръ американки, а Рейхенбергъ, напротивъ, слишкомъ чиста для Бланшъ -- до того времени, когда настоящая любовь ее преобразила. Г-жа Агаръ, которую мы привыкли видѣть въ классическихъ трагедіяхъ, провела тоже хорошо всю свою роль, а въ сценѣ, когда она приказываетъ сыну спасти Фуршамбо даже неподражаема. Тиронъ мастерски схватилъ всѣ смѣшныя стороны комическаго префекта нравственнаго порядка. Однимъ словомъ, исполненіе почти равнялось достоинству самаго произведенія и могло бы казаться безукоризненнымъ... еслибы Го не дошелъ въ исполненіи Бернара до такой высоты, которая оказалась недосягаемой для его товарищей.

Поль Мерисъ, одинъ изъ главныхъ редакторовъ "Rappel'я", окончившій для сцены "Мизераблей" Шарля Гюго -- поставилъ недавно и на сцену театра "Ambigu" мелодраму "Бразильянка", передѣланную имъ изъ романа, подъ тѣмъ же названіемъ, печатавшагося въ "Rappel". Романъ былъ подписанъ именемъ Матеи (псевдонимомъ Рошфора) и имѣлъ въ публикѣ успѣхъ, но пьеса не удалась, такъ какъ по сценическимъ условіямъ пришлось ее почти всю построить на антипатической дѣятельности главнаго лица, впечатлѣніе отъ которой весьма мало смягчается вводными лицами и эпизодами. Лицо же это -- креолка Бальда, поклявшаяся въ непримиримой ненависти ко всѣмъ бѣлымъ за то, что они задушили ея любовника, возмутившагося метиса. Появившись въ Европѣ, Бальда избираетъ семью де-Сержи ареною для своей мести; дѣлается любовницею мужа, убиваетъ жену, страдающую болѣзнью сердца, ложнымъ извѣстіемъ о смерти ея отсутствующаго сына и собирается отравить дочь. Но ей во всемъ препятствуетъ ея собственная дочь, Ацжелика, настолько же чуждая всякой злобы, насколько мать ею преисполнена. Ядъ, приготовленный для Люси де Сержи, тоже случайно выпивается Анжеликою. Чтобы спасти дочь, Бальда вынуждена открыть всѣ свои преступленія доктору, жениху Люси, котораго она тоже покушалась довести до самоубійства. Но такъ какъ помочь Анжеликѣ все-таки нельзя -- слишкомъ поздно! то Бальда, въ которой материнская любовь оказывается еще сильнѣе ненависти къ бѣлымъ -- теряетъ разсудокъ, что ее, впрочемъ, и спасаетъ отъ гильотины. Еслибы пьеса еще не была слишкомъ длинна, то послѣдняя сцена могла бы показаться эффектной для невзыскательной публики бульварнаго театра, но пьесѣ, кромѣ растянутости, мѣшаетъ еще и то, что современнымъ парижанамъ извѣстнаго класса, рѣшительно не можетъ быть понятна ненависть креолки къ бѣлымъ, такъ какъ негры, какъ имъ извѣстно, давно освобождены; они смотрятъ на Бальду, какъ на обыкновенную убійцу, и мы сами въ партерѣ слышали сожалѣніе, что помѣшательство спасаетъ подобную негодяйку отъ уголовной отвѣтственности. Самое помѣшательство Бальды, при всемъ реализмѣ исполненія этой роли г-жею Фаргёйль, кажется зрителямъ чуть не притворствомъ. Вообще, роль Бальды, роль неблагодарная, и Фаргёйль, при всѣхъ ея драматическихъ средствахъ, не могла ничего изъ нея сдѣлать.

Кромѣ "Фуршамбо" и "Бразильянки" на сценахъ театровъ Гимназіи и Пале-Рояля шло нѣсколько новыхъ одноактныхъ пьесокъ, о которыхъ не стоитъ говорить, а потому и перехожу къ новостямъ музыкальнымъ.

Возобновленіе "Сѣверной Звѣзды" Мейербера на сценѣ "Комической Оперы" оказалось весьма неудачнымъ. Г-жа Риттеръ, въ продолженіи трехъ или четырехъ представленій, окончательно испортила свою репутацію, такъ быстро пріобрѣтенную ею ролью Виргиніи въ оперѣ Масенэ. Ее вынуждены были замѣнить молодой дебютанткой г-жею Исаакъ, у которой, по крайней мѣрѣ, нѣтъ недостатка въ доброй волѣ и здоровыхъ легкихъ. Другіе исполнители только сносны, а хорошему исполненію оркестра безпрестанно мѣшали ошибки хоровъ.

Гораздо удачнѣе было возобновленіе "Статуи", въ которой значительные лавры достались молодому тенору Талозену, имя котораго я привожу нарочно, такъ какъ ему предстоитъ блестящая будущность. "Статуя" принадлежитъ композитору Рейеру -- музыкальному критику "Journal des Débats" и лѣтъ восемнадцать тому назадъ имѣла успѣхъ на сценѣ "Лирическаго театра", находившагося тогда на Тамильскомъ бульварѣ. Почему ее никогда не возобновляли на сценѣ второго "Лирическаго Театра" площади Шатле, или въ то время, когда ее уже репетировали, не попытались поставить на сцену третьяго (Gaité) прежде, чѣмъ рѣшились его закрыть -- остается покрытымъ мракомъ неизвѣстности, но такой вопросъ невольно приходитъ въ голову слушателямъ оперы, исполненной всевозможныхъ достоинствъ. Въ самомъ дѣлѣ, нельзя не страшиться за участь французскихъ композиторовъ, видя во-очію, какъ человѣкъ, отличающійся далеко незауряднымъ талантомъ, былъ, такъ сказать, задушенъ при самомъ началѣ своей музыкальной карьеры театральными поставщиками и принужденъ былъ чуть не двадцать лѣтъ добывать себѣ хлѣбъ критическимъ разборомъ чужихъ произведеній -- не имѣя возможности отдаться творческой работѣ! Безъ всякаго пристрастія нельзя не сказать, что "Статуя" одно изъ замѣчательнѣйшихъ произведеній французской музыкальной школы. Она на столько же мелодична какъ "Лалла Рукъ" Фелисьена Давида. Либретто оперы составлено очень удачно величайшими мастерами либретныхъ дѣло -- Жюлемъ Барбье и Мишелемъ Kappe и заимствована ими изъ одной сказки "Тысячи и одной ночи", что даетъ случай композитору ввести въ музыку два или три эффекта въ Веберовскомъ стилѣ. Музыка Рейера совершенно оригинальная, доказывающая, что онъ старался открыть новый путь и стоитъ дѣйствительно особнякомъ между итальянской и нѣмецкой школами, какими они представлялись послѣ смерти Берліоза и до появленія Вагнера. Отрывки изъ большой и кажется еще неоконченной оперы того же автора "Сигмундъ", исполненные на популярныхъ концертахъ Паделу и въ Консерваторіи -- доказываютъ, что талантъ его прогрессируетъ и теперь безъ сомнѣнія и "Сигмундъ" будетъ также поставленъ. Но не печальна ли исторія подобнаго двадцатилѣтняго перерыва въ карьерѣ человѣка высоко талантливаго? Хорошо еще, что Рейеръ съумѣлъ сохранить до настоящаго своего возраста и физическую крѣпость и свѣжесть своихъ вдохновеній, чтобы хотя на склонѣ дней воспользоваться плодами такъ поздно наступающей для него извѣстности.

Я уже писалъ вамъ, что для доставленія возможности начинающимъ композиторамъ знакомить съ своими произведеніями публику -- послѣ банкротства Лирическаго театра, парламентъ оставилъ неприкосновенною выдаваемую имъ субсидію въ 200,000 франковъ, предоставляя министру народнаго просвѣщенія употребить ее для поддержки исполненія симфоническихъ произведеній или для пособій при постановкахъ новыхъ оперъ. Желая воспользоваться этою субсидіей, дирекція Итальянскаго театра поставила на своей сценѣ оду-симфонію "Торжество мира" слова Пароди, музыка Самуэля Давида. Она исполнялась уже три раза, но, къ сожалѣнію, не произвела особеннаго впечатлѣнія. Оркестры были дурно срепетованы, хоры малочисленны, а сама симфонія -- первое accesit парижскаго городскаго конкурса,-- не представляетъ собою, какихъ либо выдающихся качествъ. Кромѣ того, время исполненія этой симфоніи было выбрано неудачно. Она шла въ страстной четвергъ и субботу и въ понедѣльникъ на Святой, когда въ нѣсколькихъ залахъ заразъ исполнялись дѣйствительныя chefs d'oeuvr'ы.

Такъ въ залѣ театра Шатлё, оркестръ Коллона исполнялъ въ этотъ день пасторальную симфонію Бетховена и Бецшещ Берліоза. Въ циркѣ Паделу -- "Потопъ" Сенъ-Санса и Stabat Mater Россини, а въ Консерваторіи исполнялась симфонія Бетховена и первая часть восхитительной мистеріи Массенэ "Ева". Кромѣ того, во всѣхъ церквахъ, какъ это обыкновенно водится, во всѣ эти дни свободные пѣвцы и музыканты участвовали въ духовныхъ концертахъ, привлекавшихъ массы, публики, и въ одной изъ нихъ даже былъ исполненъ цѣликомъ Stabat Mater Сальватора, извѣстнаго автора оперы "Браво".

Людовикъ.

Парижъ, 20-го февраля 1878 года.

"Отечественныя Записки", No 5, 1878