Булгаков Михаил Афанасьевич - Воспаление мозгов

Михаил Булгаков.
Воспаление мозгов

Посвящается всем редакторам еженедельных журналов

В правом кармане брюк лежали 9 копеек -- два трехкопеечника, две копейки и копейка, и при каждом шаге они бренчали, как шпоры. Прохожие косились на карман.

Кажется, у меня начинают плавиться мозги. Действительно, асфальт же плавится при жаркой температуре! Почему не могут желтые мозги? Впрочем, они в костяном ящике и прикрыты волосами и фуражкой с белым верхом. Лежат внутри красивые полушария с извилинами и молчат.

А копейки -- брень-брень.

У самого кафе бывшего Филиппова я прочитал надпись на белой полоске бумаги: "Щи суточные, севрюжка паровая, обед из 2-х блюд -- 1 рубль".

Вынул девять копеек и выбросил их в канаву. К девяти копейкам подошел человек в истасканной морской фуражке, в разных штанинах и только в одном сапоге, отдал деньгам честь и прокричал:

-- Спасибо от адмирала морских сил. Ура!

Затем он подобрал медяки и запел громким и тонким голосом:

Ата-цвели уж давно-о!

Хэ-ри-зан-темы в саду-у!

Прохожие шли мимо струей, молча сопя, как будто так и нужно, чтобы в 4 часа дня, на жаре, на Тверской, адмирал в одном сапоге пел.

Тут за мной пошли многие и говорили со мной:

-- Гуманный иностранец, пожалуте и мне 9 копеек. Он шарлатан, никогда даже на морской службе не служил.

-- Профессор, окажите любезность...

А мальчишка, похожий на Черномора, но только с отрезанной бородой, прыгал передо мной на аршин над панелью и торопливо рассказывал хриплым голосом:

У Калуцкой заставы

жил разбойник и вор -- Комаров!

Я закрыл глаза, чтобы его не видеть, и стал говорить:

-- Предположим, так. Начало: жара, и я иду, и вот мальчишка. Прыгает. Беспризорный. И вдруг выходит из-за угла заведующий детдомом. Светлая личность. Описать его. Ну, предположим, такой: молодой, голубые глаза. Бритый? Ну, скажем, бритый. Или с маленькой бородкой. Баритон. И говорит: "Мальчик, мальчик". А что дальше? "Мальчик, мальчик, ах, мальчик, мальчик..." "И в фартуке", -- вдруг сказали тяжелые мозги под фуражкой. "Кто в фартуке?" -- спросил я у мозгов удивленно. "Да этот, твой детдом".

"Дураки", -- ответил я мозгам.

"Ты сам дурак. Бесталанный, -- ответили мне мозги, -- посмотрим, что ты будешь жрать сегодня, если ты сей же час не сочинишь рассказ. Графоман!"

"Не в фартуке, а в халате..."

"Почему он в халате? Ответь, кретин", -- спросили мозги.

"Ну, предположим, что он только что работал, например, делал перевязку ноги больной девочке и вышел купить папирос "Трест"". Тут же можно описать моссельпромщицу. И вот он говорит:

-- Мальчик, мальчик... -- А сказавши это (я потом присочиню, что он сказал), берет мальчика за руку и ведет в детдом. И вот Петька (мальчика Петькой назовем, такие замерзающие на жаре мальчики всегда Петьки бывают) уже в детдоме, уже не рассказывает про Комарова, а читает букварь. Щеки у него толстые, и назвать рассказ "Петька спасен". В журналах любят такие заглавия.

"П-аршивенький рассказ, -- весело бухнуло под фуражкой, -- и тем более, что мы где-то уже это читали!"

-- Молчать, я погибаю! -- приказал я мозгам и открыл глаза. Передо мной не было адмирала и Черномора, и не было моих часов в кармане брюк.

Я пересек улицу и подошел к милиционеру, высоко поднявшему жезл.

-- У меня часы украли сейчас, -- сказал я.

-- Кто? -- спросил он.

-- Не знаю, -- ответил я.

-- Ну, тогда пропали, -- сказал милиционер.

От таких его слов мне захотелось сельтерской воды.

-- Сколько стоит один стакан сельтерской? -- спросил я в будочке у женщины.

-- 10 копеек, -- ответила она.

Спросил я ее нарочно, чтобы знать, жалеть ли мне выброшенные 9 копеек. И развеселился и немного оживился при мысли, что жалеть не следует.

"Предположим -- милиционер. И вот подходит к нему гражданин..."

"Нуте-с?" -- осведомились мозги... "Н-да, и говорит: часы у меня свистнули. А милиционер выхватывает револьвер и кричит: "Стой!! Ты украл, подлец" Свистит. Все бегут. Ловят вора-рецидивиста. Кто-то падает. Стрельба".

"Все?" -- спросили желтые толстяки, распухшие от жары в голове.

"Все".

"Замечательно, прямо-таки гениально, -- рассмеялась голова и стала стучать, как часы, -- но только этот рассказ не примут, потому что в нем нет идеологии. Все это, т. е. кричать, выхватывать револьвер, свистеть и бежать, мог и старорежимный городовой. Нес-па [Не так ли? (от фр. N'est ce pas?)], товарищ Бенвенутто Челлини?"

Дело в том, что мой псевдоним -- Бенвенутто Челлини. Я придумал его пять дней тому назад в такую же жару. И он страшно понравился почему-то всем кассирам в редакции. Все они пометили: "Бенвенутто Челлини" в книгах авансов рядом с моей фамилией. 5 червонцев, например, за Б. Челлини.

"Или так: извозчик No 2579. И седок забыл портфель с важными бумагами из Сахаротреста. И честный извозчик доставил портфель в Сахаротрест, и сахарная промышленность поднялась, а сознательного извозчика наградили".

"Мы этого извозчика помним, -- сказали, остервенясь, воспаленные мозги, -- еще по приложениям к Марксовской "Ниве". Раз пять мы его там встречали, набранного то петитом, то корпусом, только седок служил тогда не в Сахаротресте, а в Министерстве внутренних дел. Умолкни! Вот и редакция. Посмотрим, что ты будешь говорить. Где рассказик?.."

По шаткой лестнице я вошел с развязным видом и громко напевая:

И за Сеню я!

За кирпичики

Полюбила кирпичный завод

В редакции, зеленея от жары, в тесней комнате сидел заведующий редакцией, сам редактор, секретарь и еще двое праздношатающихся. В деревянном окне, как в зоологическом саду, торчал птичий нос кассира.

-- Кирпичики кирпичиками, -- сказал заведующий, -- а вот где обещанный рассказ?

-- Представьте, какой гротеск, -- сказал я, улыбаясь весело, -- у меня сейчас часы украли на улице.

Все промолчали.

-- Вы обещали сегодня дать денег, -- сказал я и вдруг в зеркале увидал, что я похож на пса под трамваем.

-- Нету денег, -- сухо ответил заведующий, по лицам я увидал, что деньги есть.

-- У меня есть план рассказа. Вот чудак вы, -- заговорил я тенором, -- я в понедельник его принесу к половине второго.

-- Какой план рассказа?

-- Хм... В одном доме жил священник...

Все заинтересовались. Праздношатающиеся подняли головы.

-- Ну?

-- И умер.

-- Юмористический? -- спросил редактор, сдвигая брови.

-- Юмористический, -- ответил я, утопая.

-- У нас уже есть юмористика. На три номера. Сидоров написал, -- сказал редактор. -- Дайте что-нибудь авантюрное.

-- Есть, -- ответил я быстро, -- есть, есть, как же!

-- Расскажите план, -- сказал, смягчаясь, заведующий.

-- Кхе... Один нэпман поехал в Крым...

-- Дальше-с!

Я нажал на больные мозги так, что из них закапал сок, и вымолвил:

-- Ну и у него украли бандиты чемодан.

-- На сколько строк это?

-- Строк на триста. А впрочем, можно и... меньше. Или больше.

-- Напишите расписку на 20 рублей, Бенвенутто, -- сказал заведующий, -- но только принесите рассказ, я вас серьезно прошу.

Я сел писать расписку с наслаждением. Но мозги никакого участия ни в чем не принимали. Теперь они были маленькие, съежившиеся, покрытые вместо извилин черными запекшимися щелями. Умерли.

Кассир было запротестовал. Я слышал его резкий скворешный голос:

-- Не дам я вашему Чинизелли ничего. Он и так перебрал уже 60 целковых.

-- Дайте, дайте, -- приказал заведующий.

И кассир с ненавистью выдал мне один хрустящий и блестящий червонец, а другой темный, с трещиной посередине.

Через 10 минут я сидел под пальмами в тени Филиппова, укрывшись от взоров света. Передо мной поставили толстую кружку пива. "Сделаем опыт, -- говорил я кружке, -- если они не оживут после пива, -- значит конец. Они померли -- мои мозги, вследствие писания рассказов, и больше не проснутся. Если так, я проем 20 рублей и умру. Посмотрим, как они с меня, покойничка, получат обратно аванс"...

Эта мысль меня насмешила, я сделал глоток. Потом другой. При третьем глотке живая сила вдруг закопошилась в висках, жилы набухли, и съежившиеся желтки расправились в костяном ящике.

"Живы?" -- спросил я.

"Живы", -- ответили они шепотом.

"Ну, теперь сочиняйте рассказ!"

В это время подошел ко мне хромой с перочинными ножиками. Я купил один за полтора рубля. Потом пришел глухонемой и продал мне две открытки в желтом конверте с надписью:

"Граждане, помогите глухонемому".

На одной открытке стояла елка в ватном снегу, а на другой был заяц с аэропланными ушами, посыпанный бисером. Я любовался зайцем, в жилах моих бежала пенистая пивная кровь. В окнах сияла жара, плавился асфальт. Глухонемой стоял у подъезда кафе и раздраженно говорил хромому:

-- Катись отсюда колбасой со своими ножиками. Какое ты имеешь право в моем Филиппове торговать? Уходи в "Эльдорадо"!

"Предположим так, начал я, пламенея. -- ...Улица гремела, со свистом соловьиным прошла мотоциклетка. Желтый переплетенный гроб с зеркальными стеклами (автобус)!"...

"Здорово пошло дело, -- заметили выздоровевшие мозги, -- спрашивай еще пиво, чини карандаш, сыпь дальше... Вдохновенье, вдохновенье".

Через несколько мгновений вдохновение хлынуло с эстрады под военный марш Шуберта-Таузига, под хлопанье тарелок, под звон серебра.

Я писал рассказ в "Иллюстрацию", мозги пели под военный марш:

Что, сеньор мой,

Вдохновенье мне дано?

Как ваше мненье?!

Жара! Жара!

Примечания:

Челлини Бенвенутто (1500-1571) - итальянский скульптор, писатель, автор всемирно известных мемуаров.

Чинизелли - семья знаменитых цирковых артистов и предпринимателей, с 1869 года - в России, основатель династии Гаэтано (1815-1881) в 1877 году построил в Петербурге здание цирка, ныне - Ленинградский цирк, снова переименованный - в Петербургский.

Марш Шуберта-Таузига - польский пианист и композитор Карл (Карол) Таузиг (1841-1871) - чех по национальности, ученик Ф. Листа. Гастролировал во многих странах мира, в России - в 1870 г. Автор произведений для фортепиано, для оркестра, фортепианных транскрипций, в том числе одного из военных маршей Ф. Шуберта.

---------------------------------------------

М. Булгаков. Рассказы. "Смехач" No 15.

Юмористическая иллюстрированная библиотека. Илл. Н. Радлова.

Ленинград 1926 г.