Булгаков Михаил Афанасьевич - Спиритический сеанс

Михаил Булгаков.
Спиритический сеанс

Не стоит вызывать его!
Не стоит вызывать его!
Речитатив Мефистофеля

Дура Ксюшка доложила:

-- Там к тебе мужик пришел...

Madame Лузина вспыхнула:

-- Во-первых, сколько раз я тебе говорила, чтобы ты мне "ты" не говорила! Какой такой мужик?

И выплыла в переднюю.

В передней вешал фуражку на олений рог Ксаверий Антонович Лисиневич и кисло улыбался. Он слышал Ксюшкин доклад.

Madame Лузина вспыхнула вторично.

-- Ах, Боже! Извините, Ксаверий Антонович! Эта деревенская дура!.. Она всех так... Здравствуйте!

-- О, помилуйте!.. -- светски растопырил руки Лисиневич.

-- Добрый вечер, Зинаида Ивановна! -- он свел ноги в третью позицию, склонил голову и поднес руку Лузиной к губам.

Но только что он собрался бросить на нее долгий и липкий взгляд, как из двери выполз муж Павел Петрович. И взгляд угас.

-- Да-а... -- немедленно начал волынку Павел Петрович, -- "мужик"... хе-хе! Ди-ка-ри! Форменные дикари. Я вот думаю: свобода там... Коммунизм. Помилуйте! Как можно мечтать о коммунизме, когда кругом такие Ксюшки! Мужик... Хе-хе! Вы уж извините, ради Бога! Муж...

"А, дурак", -- подумала madame Лузина и перебила:

-- Да что же мы в передней?.. Пожалуйте в столовую...

-- Да, милости просим в столовую, -- скрепил Павел Петрович, -- прошу!

Вся компания, согнувшись, пролезла под черной трубой и вышла в столовую.

-- Я и говорю, -- продолжал Павел Петрович, обнимая за талию гостя, -- коммунизм... Спору нет: Ленин человек гениальный, но... да, вот не угодно ли пайковую... хе-хе! Сегодня получил... Но коммунизм -- это такая вещь, что она, так сказать, по своему существу... Ах, разорванная? Возьмите другую, вот с краю... По своей сути требует известного развития... Ах, подмоченная? Ну и папиросы! Вот, пожалуйста, эту... По своему содержанию... Погодите, разгорится... Ну и спички! Тоже пайковые... Известного сознания...

-- Погоди, Поль! Ксаверий Антонович, чай до или после?

-- Я думаю... Э-э, до, -- ответил Ксаверий Антонович.

-- Ксюшка! Примус! Сейчас все придут! Все страшно заинтересованы! Страшно! Я пригласила и Софью Ильиничну...

-- А столик?

-- Достали! Достали! Но только... Он с гвоздями. Но ведь, я думаю, ничего?

-- Гм... Конечно, это нехорошо... Но как-нибудь обойдемся...

Ксаверий Антонович окинул взглядом трехногий столик с инкрустацией, и пальцы у него сами собою шевельнулись.

Павел Петрович заговорил:

-- Я, признаться, не верю. Не верю, как хотите. Хотя, правда, в природе...

-- Ах, что ты говоришь! Это безумно интересно! Но предупреждаю: я буду бояться!

Madame Лузина оживленно блестела глазами, затем выбежала в переднюю, поправила наскоро прическу у зеркала и впорхнула в кухню. Оттуда донесся рев примуса и хлопанье Ксюшкиных пяток.

-- Я думаю, -- начал Павел Петрович, но не кончил.

В передней постучали. Первая явилась Леночка, затем квартирант. Не заставила себя ждать и Софья Ильинична, учительница 2-й ступени. А тотчас же за ней явился и Боборицкий с невестой Ниночкой.

Столовая наполнилась хохотом и табачным дымом.

-- Давно, давно нужно было устроить!

-- Я, признаться...

-- Ксаверий Антонович! Вы будете медиум! Ведь да? Да?

-- Господа, -- кокетничал Ксаверий Антонович, -- я ведь, в сущности, такой же непосвященный... Хотя...

-- Э-э, нет! У вас столик на воздух поднимался!

-- Я, признаться...

-- Уверяю тебя, Маня собственными глазами видела зеленоватый свет!..

-- Какой ужас! Я не хочу!

-- При свете! При свете! Иначе я не согласна! -- кричала крепко сколоченная, материальная Софья Ильинична, -- иначе я не поверю!

-- Позвольте... Дадим честное слово...

-- Нет! Нет! В темноте! Когда Юлий Цезарь выстучал нам смерть...

-- Ах, я не могу! О смерти не спрашивать! -- кричала невеста Боборицкого, а Боборицкий томно шептал:

-- В темноте! В темноте!

Ксюшка, с открытым от изумления ртом, внесла чайник.

Madame Лузина загремела чашками.

-- Скорее, господа, не будем терять времени!..

И сели за чай...

...Шалью, по указанию Ксаверия Антоновича, наглухо закрыли окно. В передней потушили свет и Ксюшке приказали сидеть на кухне и не топать пятками. Сели, и стала темь...

Ксюшка заскучала и встревожилась сразу. Какая-то чертовщина... Всюду темень. Заперлись. Сперва тишина, потом тихое, мерное постукивание. Услыхав его, Ксюшка застыла. Страшно стало. Опять тишина. Потом неясный голос...

-- Господи?..

Ксюшка шевельнулась на замасленном табурете и стала прислушиваться... Тук... Тук... Тук... Будто голос гостьи (чистая тумба, прости, Господи!) забубнил:

-- А, га, га, га...

Тук... Тук...

Ксюшка на табурете, как маятник, качалась от страха к любопытству... То черт с рогами мерещился за черным окном, то тянуло в переднюю...

Наконец не выдержала. Прикрыла дверь в освещенную кухню и шмыгнула в переднюю. Тыча руками, наткнулась на сундуки. Протиснулась дальше, пошарила, разглядела дверь и приникла к скважине... Но в скважине была адова тьма, из которой доносились голоса...

-- Ду-ух, кто ты?

-- А, бе, ве, ге, де, е, же, зе, и... Тук!

-- И! -- вздохнули голоса.

-- А, бе, ве, ге...

-- Им!

Тук... Тук, тук...

-- Им-пе-ра! О-о! Господа...

-- Император На-по...

Тук... Тук...

-- На-по-ле-он!!. Боже, как интересно!..

-- Тише!.. Спросите! Спрашивайте!..

-- Что?.. Да, спрашивайте!.. Ну, кто хочет?..

-- Дух императора, -- прерывисто и взволнованно спросила Леночка, -- скажи, стоит ли мне переходить из Главхима в Желеском? Или нет?..

Тук... Тук... Тук...

-- Ду-у... Ду-ра! -- отчетливо ответил император Наполеон.

-- Ги-и! -- гигикнул дерзкий квартирант.

Смешок пробежал по цепи.

Софья Ильинична сердито шепнула:

-- Разве можно спрашивать ерунду!

Уши Леночки горели во тьме.

-- Не сердись, добрый дух! -- взмолилась она, -- если не сердишься, стукни один раз!

Наполеон, повинуясь рукам Ксаверия Антоновича, ухитрившегося делать два дела -- щекотать губами шею madame Лузиной и вертеть стол, взмахнул ножкой и впился ею в мозоль Павла Петровича.

-- С-с!.. -- болезненно прошипел Павел Петрович.

-- Тише!.. Спрашивайте!

-- У вас никого посторонних нет в квартире? -- спросил осторожный Боборицкий.

-- Нет! Нет! Говорите смело!

-- Дух императора, скажи, сколько времени еще будут у власти большевики?

-- A-а... Это интересно! Тише!.. Считайте!..

Та-ак, та-ак, застучал Наполеон, припадая на одну ножку.

-- Те...ор...и... три... ме-ся-ца!

-- А-а!..

-- Слава Богу! -- вскричала невеста. -- Я их так ненавижу.

-- Тсс! Что вы?!

-- Да никого нет!

-- Кто их свергнет? Дух, скажи!..

Дыхание затаили... Та-ак, та-ак...

...Ксюшку распирало от любопытства...

Наконец она не вытерпела. Отшатнувшись от собственного отражения, мелькнувшего во мгле зеркала, она протиснулась между сундуками обратно в кухню. Захватила платок, шмыгнула обратно в переднюю, поколебалась немного перед ключом. Потом решилась, тихонько прикрыла дверь и, дав волю пяткам, понеслась к Маше нижней.

Маша нижняя нашлась на парадной лестнице, у лифта внизу, вместе с Дуськой из пятого этажа. В кармане у нижней Маши было на 100 тысяч семечек.

Ксюшка излилась.

-- Заперлись они, девоньки... записывают про императора и про большевиков... Темно в квартире, страсть!.. Жилец, барин, барыня, хахаль ейный, учительша...

-- Ну!! -- изумлялась нижняя и Дуська, а мозаичный пол покрывался липкой шелухой...

Дверь в квартире No 3 хлопнула, и по лестнице двинулся вниз бравый в необыкновенных штанах. Дуська и Ксюша, и нижняя Маша скосили глаза. Штаны до колен были как штаны, из хорошей диагонали, но от колен расширялись, расширялись и становились как колокола.

Квадратная бронзовая грудь распирала фуфайку, а на бедре тускло и мрачно глядело из кожаной штуки востроносое дуло.

Бравый, лихо закинув голову с золотыми буквами на лбу, легко перебирая ногами, отчего колокола мотались, спустился к лифту и, обжегши мимолетным взглядом всех троих, двинулся к выходу...

-- Ланпы потушили, чтобы я, значит, не видела... Хи-хи!.. и записывают... большевикам, говорят, крышка... Инпиратор... Хи! Хи!

С бравым что-то произошло. Лакированные ботинки вдруг стали прилипать к полу. Шаг его замедлился. Бравый вдруг остановился, пошарил в кармане, как будто что-то забыл, потом зевнул и вдруг, очевидно раздумав, вместо того, чтобы выйти в парадное, повернулся и сел на скамью, скрывшись из Ксюшкиного поля зрения за стеклянным выступом с надписью "швейцар".

Заинтересовал его, по-видимому, рыжий потрескавшийся купидон на стене. В купидона он впился и стал его изучать...

...Облегчив душу, Ксюшка затопала обратно. Бравый уныло зевнул, глянул на браслет-часы, пожал плечами и, видимо соскучившись ждать кого-то из квартиры No 3, поднялся и, развинченно помахивая колоколами, пошел на расстоянии одного марша за Ксюшкой...

Когда Ксюшка скрылась, стараясь не хлопнуть дверью, в квартире, в темноте на площадке вспыхнула спичка у белого номерка -- 24. Бравый уже не прилипал и не позевывал.

-- Двадцать четыре, -- сосредоточенно сказал он самому себе и, бодрый и оживленный, стрелой понесся вниз через все шесть этажей.

В дымной тьме Сократ, сменивший Наполеона, творил чудеса. Он плясал, как сумасшедший, предрекая большевикам близкую гибель. Потная Софья Ильинична, не переставая, читала азбуку. Руки онемели у всех, кроме Ксаверия Антоновича. Мутные, беловатые силуэты мелькали во мгле. Когда же нервы напряглись до предела, стол с сидящим в нем мудрым греком колыхнулся и поплыл вверх.

-- Ах!.. Довольно!.. Я боюсь!.. Нет! Пусть! Милый! Дух! Выше!.. Никто не трогает ногами?.. Да нет же!.. Тсс!.. Дух! Если ты есть, возьми la на пианино!

Грек оборвался сверху и грянул всеми ножками в пол. Что-то с треском лопнуло в нем. Затем он забарахтался и, наступая на ноги взвизгивающим дамам, стал рваться к пианино... Спириты, сталкиваясь лбами, понеслись за ним...

Ксюшка вскочила как встрепанная с ситцевого одеяла в кухне. Ее писка: "Кто такой?" -- очумевшие спириты не слыхали.

Какой-то новый, злобный и страшный, дух вселился в стол, выкинув покойного грека. Он страшно гремел ножками, как из пулемета, кидался из стороны в сторону и нес какую-то околесицу.

-- Дра-ту-ма... бы... ы... ы.

-- Миленький дух! -- стонали спириты.

-- Что ты хочешь?!

-- Дверь! -- наконец вырвалось у бешеного духа.

-- A-а!.. Дверь! Слышите! В дверь хочет бежать!.. Пустите его!

Трык, трак, тук, -- заковылял стол к двери.

-- Стойте! -- крикнул вдруг Боборицкий, -- вы видите, какая в нем сила! Пусть, не доходя, стукнет в дверь!

-- Дух! Стукни!!

И дух превзошел ожидания. Снаружи в дверь он грянул как будто сразу тремя кулаками.

-- Ай! -- взвизгнули в комнате три голоса.

А дух, действительно, был полон силы. Он забарабанил так, что у спиритов волосы стали дыбом. Вмиг замерло дыхание, стала тишина...

Дрожащим голосом выкрикнул Павел Петрович:

-- Дух! Кто ты?..

Из-за двери гробовой голос ответил:

-- Чрезвычайная комиссия.

...Дух испарился из стола позорно, в одно мгновение. Стол, припав на поврежденную ножку, стал неподвижно. Спириты окаменели. Затем madame Лузина простонала: "Бо-о-же!" и тихо сникла в неподдельном обмороке на грудь Ксаверию Антоновичу, прошипевшему:

-- О, черт бы взял идиотскую затею!

Трясущиеся руки Павла Петровича открыли дверь. Вмиг вспыхнули лампы, и дух предстал перед снежно-бледными спиритами. Он был кожаный. Весь кожаный, начиная с фуражки и кончая портфелем. Мало того, он был не один. Целая вереница подвластных духов виднелась в передней.

Мелькнула бронзовая грудь, граненый ствол, серая шинель, еще шинель...

Дух окинул глазами хаос спиритической комнаты и, зловеще ухмыльнувшись, сказал:

-- Ваши документы, товарищи...

Эпилог

Боборицкий сидел неделю, квартирант и Ксаверий Антонович -- 13 дней, а Павел Петрович -- полтора месяца.

---------------------------------------------

Журнал "Рупор", 1922, выл. 4.