Балобанова Екатерина Вячеславовна - Ветка гиацинта

Екатерина Вячеславовна Балобанова

Ветка гиацинта

На южном склоне Аррейских гор, на одной из их отлогих вершин стоял когда-то старый, очень старый замок. К одной из его стен давно уже пристроен новый дом, а уцелевшая ещё часть полуразрушенной башни чуть ли не превратилась в амбар для хранения овощей и яблок запасливого крестьянина-огородника. Всё старое пошло теперь на новое дело. Да так по настоящему-то оно и должно быть на свете!

Но в те времена, о которых мы говорим, возвышался на этом месте настоящий рыцарский замок, а в замке жил бретонский рыцарь со своею молодой женой. Разумеется, рыцарь редко бывал дома, -- не стал бы он бабиться в своём замке, и немало совершал он всяких походов, немало бился и на родине, и в разных чуждых землях, состязался на турнирах при разных королевских дворах. Много разных дел бывало в те времена у каждого рыцаря.

А пока рыцарь бился да разъезжал по турнирам, жена его сидела у узкого окна своей спальни и смотрела на высокие горы. Только и видно было ей, что эти вытягивающиеся одна за другой, одна над другой вырастающие зелёные Аррейские горы.

Но вот, родилась у жены рыцаря дочь.

То-то была радость в замке. Бросил рыцарь поход в ожидании этого события и поспешил вернуться домой. Сам архиепископ приглашён был на крестины, а уж гостей-то наехало, -- видимо-невидимо! Ну, словом, как говорится, готовился пир на весь мир!

В замковом зале пылал саженный огонь; на столах красовались жареные бараны, телята, чуть ли не целые быки; бочки с вином, пивом и мёдом стояли на подставках, а некоторые из них были так велики, -- чуть ли не с любой крестьянский дом, что под ними рухнули бы всякие подставки, а потому они стояли прямо на полу.

Гости сидели за столами, пили, ели, веселились, а труверы и певцы сказывали и пели им о былых битвах, состязаниях и победах, прославляли рыцаря -- хозяина замка, его жену, разодетую в шёлк и бархат и седевшую тут же на пиру, хотя ещё и слаба была она после болезни, прославляли и маленькую, только что родившуюся дочь рыцаря.

Назвали её Гиацинтой, -- была тогда ранняя весна, и гиацинты цвели повсюду в великом множестве.

Годы шли себе да шли. По-прежнему уезжал и возвращался рыцарь, возвращался и снова уезжал; по-прежнему тихо сидела его жена у узкого окна своей спальни и смотрела на горы.

Росла и развивалась дочь их Гиацинта, но мало походила она на цветок, хотя и была хороша лицом как ангел: нрав имела она такой необузданный и дикий, что приводила в удивление людей даже в те времена: скакала она верхом не хуже своего отца, всегда первая была на охоте и владела копьём и мечом лучше любого рыцаря.

Обожал её отец и об одном только жалел, -- что не родилась она мальчиком, а то прославила бы она род свой неслыханными подвигами.

Так время шло да шло, и стала Гиацинта взрослой девушкой, но нрав её при этом нисколько не смягчился.

Целых три года провёл рыцарь в чужих краях и, наконец, вернулся домой с богатой добычей: бился он в Испании с сарацинами, и много всякого добра привёз он оттуда. Привёз он с собою и юношу с чёрными курчавыми волосами, пламенным взором и мужественным лицом. Юноша был родом испанец, но в детстве украли его сарацины, и теперь, когда отбил его у них рыцарь, -- сам не знал он, где искать ему своих родных, а потому добровольно последовал за своим освободителем.

-- Не было у тебя оруженосца, Гиацинта, и вот, я привёз тебе его, -- он тебе совсем подстать, -- сказал рыцарь дочери, указывая на юношу.

-- На что мне твой оруженосец? Лучше привёз бы ты мне сарацинский ятаган да дамасский кинжал, -- отвечала девушка.

-- Ну, и за этим дело не станет: довольно привёз я тебе всякого добра.

Поступил юноша в оруженосцы к Гиацинте, -- всюду следовал он за молодой девушкой, нося её оружие и следя за нею пламенным взором.

Понемногу привыкла Гиацинта к своему оруженосцу, а потом и полюбила его, -- полюбила всею силою своей дикой и необузданной души и не могла скрыть этого. И сам юноша был столь же дик и необуздан и с такою же страстью любил Гиацинту.

И стала вдруг Гиацинта такой тихой и смирной, -- словно приручённая птичка: забыла она охоту и все свои воинственные забавы, и целыми днями сидела со своим оруженосцем, не спуская с него глаз. Рыцаря опять не было дома, но видела это мать девушки, замечали слуги замка, и все со страхом ждали возвращения отца. И вот, вернулся он вдруг неожиданно ночью и тут же случайно подслушал пламенные речи юноши и своей дочери.

Никому не сказал он ни слова и только позвал к себе своих верных пажей и телохранителей и тихо отдал им какое-то приказание.

Наутро позвал он к себе дочь свою и сказал ей:

-- Просватал я тебя за старого графа Тулузского. Храбр и отважен он, хотя и немолод, и будет он тебе подстать по привычкам и вкусам.

Побледнела как смерть Гиацинта, но, гордо выпрямившись, сказала:

-- Нет, отец, не бывать мне графиней Тулузской.

-- Почему же не бывать тебе графиней Тулузской? Или, быть может, выбрала ты уже себе мужа по сердцу из храбрых рыцарей, приезжавших в наш замок? Хотя, правду сказать, и не пристало девушкам самим выбирать себе женихов, -- дело это их отца и матери, но назови своего избранника, -- может статься, и я найду возможным сделать тебе угодное, хотя рыцарское слово моё и дано уже графу Тулузскому.

-- Люблю я Карлоса, моего оруженосца, -- отвечала она, -- ему поклялась я в верности, и ничьей женой не буду я, если не отдашь ты меня за него.

-- Позови же его сюда и спроси при мне, согласен ли он взять тебя за себя. Сдаётся мне, что, сколько ни ищи, не найдёшь ты его в этом замке. Этот нам не помеха! Нынче осенью приедет сюда граф Тулузский, и, не теряя времени, тогда же сыграем мы свадьбу.

Побледнела Гиацинта и бросилась искать своего оруженосца, но так и не нашла его нигде, сколько ни искала. Наконец, верная собака его выдала ей тайну: не умолкая, выла она во рву замка, охраняя тело своего господина, и на вой её пришла туда Гиацинта, -- с раздробленным черепом без дыханья лежал там её милый. Стала было она приводить его в чувство, обмывать его раны, но мёртвого не вернёшь уже к жизни!

Зарыли тело оруженосца слуги Гиацинты у самой ограды парка; посадила она иву на его могиле и так обильно поливала её слезами, что вскоре разрослась она в большое развесистое дерево.

Весна и лето, осень и зима сменяли друг друга обычной чередой, и вот, снова настала весна, а вместе с нею вернулись в замок радость и веселье: снова готовился в замке пир на весь мир. В замковом зале пылало саженное пламя, на столах приготовлены были жареные бараны, телята и чуть ли не целые быки; целые бочки с вином, мёдом и вином стояли на подставках, а те, что были величиной с любой крестьянский дом, стояли прямо на полу. Гости пили, ели, веселились. Но не крестины праздновали на этот раз в замке, а праздновали свадьбу Гиацинты с графом Тулузским.

Настоял-таки на своём рыцарь, да только на радость ли ему это? Невеста сидела, разодетая в шелка и бархаты, вся сияла драгоценными каменьями, но была бледна как смерть; жених сидел в полном рыцарском вооружении и быль красен как молодое вино. Не смотрела на него Гиацинта, -- не спускала она глаз с неба, усеянного звёздами; жених же только и смотрел, что на свою невесту.

Кончился наконец свадебный пир. На завтра назначены венчание и отъезд молодых: очень спешил граф Тулузский домой, в свой замок.

Вот наступила и ночь, -- последняя ночь, которую проводила Гиацинта в родном своём замке. Щемила ей сердце тоска, не могла она заснуть, и, пользуясь тем, что весь замок погружён был в глубокий сон, вышла она в парк, а оттуда за ограду, и села на могиле своего оруженосца. Долго сидела она тут, -- не хотелось ей возвращаться в свою башню. В воздухе было тихо, и мягкий лунный свет озарял могилу, и, казалось, даже ива подняла свои ветви, стремясь к небу.

Подняла и Гиацинта взор свой к этой тёмной синеве, и показалось ей, будто какой-то прозрачный светлый образ спускается к ней с высоты.

Узнала в нём она своего оруженосца и, протянув к нему руки, стремилась обнять его. Но видение было слишком воздушно и прозрачно для того, чтобы рука смертного могла ощутить прикосновение к нему.

Прозрачный образ, казалось, уже снова готов был подняться в свою тёмно-синюю высь.

-- Не улетай без меня, возьми меня с собою! -- умоляла его Гиацинта, простирая к нему руки.

Протянул к ней руку светлый призрак, и почувствовала Гиацинта, что она как будто отделяется от земли и поднимается на воздух, всё выше и выше. Вот, уже летит она выше облаков, которые, казалось ей, проносились где-то там далеко, внизу. Пролетала она под светлыми звёздами, и они словно становились всё больше и больше, разгорались всё ярче и ярче. Переживала Гиацинта чудные мгновения, но всё же какая-то тоска щемила её сердце, -- сладко, томительно сладко было ей и вместе с тем так страшно больно.

-- Пора вернуться на землю, -- тихо шепнул ей призрак.

-- Нет, нет! Ещё минутку! -- молила она, прижимаясь к нему.

-- Пора! Время здесь не имеет значения.

-- Нет, нет! Ещё минутку, ещё одну секунду! -- умоляла она.

Наконец, спустились они на землю. Нежно поцеловал Гиацинту призрак и растаял в прозрачном воздухе чуть забелевшего утра.

Вернулась Гиацинта в свою башню и удивилась, -- было там темно и пусто; в полном упадке и запустении стояли её мрачные своды, и только выбежавшие на шум её шагов мыши со страхом бросились в стороны и попрятались в камнях обвалившихся стен.

Страшно стало Гиацинте, и поскорее вышла она из башни.

Хотела было она пройти в главную часть замка, но и её уже не существовало: уцелели только две стены, по которым вился дикий плющ. Бродила по развалинам старуха, набирая на заре каких-то трав. Обратилась к ней Гиацинта с расспросами, но та не поняла её и только очень испугалась.

Вышла девушка на дорогу и пошла по направлению к горам, но ничего не узнавала она тут: всё было здесь новое, -- и дороги, и места, и люди, и говор.

Увидала она, наконец, церковь и пошла к ней. У церковных дверей на пороге встретила она незнакомого священника в странной одежде и, с удивлением глядя на него, стала рассказывать ему, как в прошлую ночь на одну минуту поднялась она к небу, провела там всего лишь три мгновенья, и за эти три мгновенья всё изменилось здесь, на земле, -- не нашла она ни своих близких, ни своего родного замка: всё было уже здесь другое и чужое.

С трудом понял её кюре новой церкви и сказал ей:

-- В эти три мгновенья твоего полёта протекло триста лет человеческой жизни. История твоя записана в хрониках замка, и там сказано, что исчезла ты в ночь перед свадьбой, и нигде не могли отыскать тебя. Пойдём, помолимся вместе, чтобы Господь умилосердился над тобою и послал тебе успокоение.

"Верно, думает кюре, что я чья-то блуждающая по замку душа", -- сказала себе Гиацинта и ушла из храма.

Опять прошла она за ограду своего парка. Здесь всё носило следы разрушения человеческих построек и созиданий и признаки обновления бессмертной природы.

Отыскала она у ограды песчаный холмик, -- могилу своего оруженосца, тихо склонилась над ней... и сердце её перестало биться.

Между тем, видя, что странная женщина возвращается в разрушенный замок, кюре поспешил за нею, но нигде не нашёл её. Только на песчаном холмике у самой ограды лежала засохшая ветка гиацинта.

-----------------------------------------------------------------------------------

Источник: Балобанова Е. В. Легенды о старинных замках Бретани. -- СПб.: С.-Петербургская губернская типография, 1896. -- С. 151.

Распознание, подготовка текста, современная орфография: Евгений Зеленко, март 2014 г.

Оригинал здесь: Викитека.