Богданович Татьяна Александровна - Елизавета Блекуэль, первая женщина-врач

ЕЛИЗАВЕТА БЛЕКУЭЛЬ, ПЕРВАЯ ЖЕНЩИНА-ВРАЧЪ.

Полъ-столѣтія тому назадъ, ни въ Западной Европѣ, ни въ Америкѣ, не говоря уже о Россіи, не было ни одной женщины-врача, я едва ли кому приходила въ голову мысль, что эта отрасль труда можетъ съ такимъ же успѣхомъ исполняться женщинами, какъ и мужчинами.

Доказать впервые, что медицина можетъ быть вполнѣ доступна и женщинѣ, выпало на долю англичанки, миссъ Елизаветы Влеку эль. Не мало труда пришлось ей затратить, не мало перенести неудачъ, прежде чѣмъ она достигла цѣли, но, благодаря энергіи и горячей вѣрѣ въ дѣло, она преодолѣла общее предубѣжденіе и недовѣріе и первая изъ всѣхъ женщинъ получила званіе доктора медицины и право практики наравнѣ съ врачами мужчинами въ Сѣверо-Американскихъ Штатахъ и Англіи. у

Въ своей автобіографіи (The pioneer work in opening the medical profession to women) миссъ Блекуэль подробно описываетъ, какихъ усилій стоилъ ей этотъ успѣхъ, несмотря на относительно благопріятныя условія ея личной жизни. Она родилась въ 1821 г. въ Англіи, въ Бристолѣ, и тамъ протекло ея первое дѣтство среди многочисленной и дружной семьи. "Огромное преимущество родиться въ большой семьѣ, состоящей изъ здоровыхъ и живыхъ дѣтей, окруженныхъ прекраснымъ вліяніемъ взрослыхъ... Одна изъ девяти сестеръ и братьевъ, связанныхъ крѣпкими узами естественной привязанности, я испытала это преимущество",-- такими словами начинаетъ она свою автобіографію. Прочная семейная связь и постоянное сочувствіе близкихъ людей поддерживали ее въ трудныя минуты неудачъ и помогали переживать ихъ, не теряя бодрости.,

Въ 1832 году ея отцу пришлось эмигрировать изъ Англіи, и вся семья, состоявшая къ тому времени изъ восьмерыхъ дѣтей и семерыхъ взрослыхъ, переселилась въ Бью-Іоркъ. Въ Америкѣ въ это время началось сильное движеніе противъ рабства, и семья Блекуэлей была сразу захвачена этимъ теченіемъ. Дѣти, еще учась въ школѣ, посѣщали по вечерамъ митинги, на которыхъ обсуждались мѣры противъ рабства.

Въ Нью-Іоркѣ семья Блекуэлей прожила 6 лѣтъ и въ 1838 году перебралась въ новый, недавно передъ тѣмъ основанный городъ Огіо. Не успѣли они сколько-нибудь ознакомиться и устроиться на новомъ мѣстѣ, какъ надъ ними разразился тяжелый и неожиданный ударъ -- умеръ самъ м-ръ Влеку эль, оставивъ семью безъ всякихъ средствъ. Три старшія дочери, въ числѣ ихъ и Елизавета, тотчасъ же открыли школу для дѣвочекъ, а братъ получилъ небольшое мѣсто въ судѣ. Въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ, пока подростали младшія дѣти, имъ пришлось усиленно работать; въ то же время они принимали дѣятельное участіе въ поднявшейся агитаціи въ пользу женскаго обрагзованія. Это была вообще оживленная эпоха въ американской жизни. На выборахъ Гаррисонъ, а съ нимъ и освободительная партія одержали верхъ; политическіе митинги чередовались съ собраніями по женскому вопросу, и вездѣ можно было видѣть трехъ сестеръучительницъ изъ Огіо. Въ 1844 году Елизаветѣ предложили мѣсто завѣдующей женской школой въ городѣ Хендерсонѣ сосѣдняго штата Кентуки. Должность эта хорошо оплачивалась, и Елизавета приняла ее, хотя ей первый разъ приходилось уѣзжать одной изъ семьи. Въ Хондерсонѣ она пробыла только годъ,-- школа оказалась обставленной очень плохо, положеніе учительницы было весьма незавидно, ей не полагалось даже отдѣльной комнаты,-- но не это смутило молодую дѣвушку. Ей первый разъ пришлось жить въ типичномъ рабовладѣльческомъ штатѣ, и она совершенно не въ состояніи была освоиться съ отношеніями, установленными на почвѣ рабства. Спокойно пользоваться услугами рабовъ и какъ бы пассивно одобрять этотъ ненормальный строй, ей казалось невозможнымъ, и на слѣдующій же годъ она вернулась домой. Обстоятельства ея семьи къ тому времени значительно улучшились, братъ получилъ хорошее мѣсто, у сестеръ также была выгодныя занятія, и она могла жить спокойно дома, не заботясь о заработкѣ. "Первое время,-- пишетъ она,-- я живо чувствовала удовольствіе семейной жизни, но скоро ощутила недостатокъ въ какой-нибудь болѣе высокой цѣли, чѣмъ изученіе нѣмецкаго языка, музыки и метафизики".

Въ это-то время у нея первый разъ возникла мысль о медицинѣ. Первымъ толчкомъ къ этому послужило, въ сущности, довольно случайное обстоятельство. Одна знакомая дама заболѣла женской болѣзнью сильно мучилась отъ необходимости обращаться за помощью къ врачамъ-мужчинамъ. "Если бы меня лѣчила женщина-докторъ,-- говорила она миссъ Блекуэль,-- я бы на половину меньше страдала, чѣмъ теперь. Вы молоды, здоровы и свободны,-- почему бы вамъ не попробовать заняться медициной?"

Первое зерно было заронено, но оно не сразу пустило ростокъ. Всѣ предъидущія занятія и интересы влекли ее въ другую сторону. Съ дѣтства и въ ранней молодости она чувствовала особенную склонность къ наукамъ философскимъ и общественнымъ. Она увлекалась метафизикой, исторіей, тогда какъ къ естественнымъ наукамъ чувствовала положительное отвращеніе. Анатомію и физіологію она ненавидѣла еще со школьной скамьи. Все имѣвшее отношеніе къ строенію человѣческаго тѣла и его отправленіямъ отталкивало ее. Въ дѣтствѣ она терпѣть не могла больныхъ и своихъ болѣзней стыдилась, какъ величайшаго позора, до послѣдней крайности скрывая ихъ отъ всѣхъ окружающихъ.

Естественно, въ первую минуту мысль о медицинѣ показалась ей невозможной. "Цѣлыя недѣли,-- пишетъ она,-- я отгоняла ее, но она все возвращалась". Невольно ей приходили на умъ сотни женщинъ, которыя страдаютъ точно такъ же, какъ ея знакомая, не рѣшаясь обращаться за помощью къ мужчинамъ-врачамъ, и ей казалось все болѣе и болѣе необходимымъ, чтобы другія женщины пришли, наконецъ, къ нимъ на помощь. И что могло бы помѣшать этому? Чего недостаетъ женщинѣ, чтобы сдѣлаться врачемъ? Врачебная дѣятельность не требуетъ никакихъ спеціально мужскихъ качествъ. Неужели же всѣ женщины настолько ниже мужчинъ, что не въ состояніи успѣшно исполнять дѣло, за которое смѣло берутся даже заурядные мужчины? Чуть не съ дѣтства ее возмущала безправность и несамостоятельность женщинъ. Она досадовала, что всѣ, даже выдающіяся, женщины считаютъ свою жизнь неудавшеюся, если она не приводитъ къ замужеству. Создать себѣ самостоятельное, наполняющее жизнь дѣло, почти никто изъ нихъ не умѣетъ. Она не отрицала замужества, напротивъ, всегда относилась съ величайшимъ уваженіемъ къ материнству и вообще къ семьѣ, но ее оскорбляла мысль, что для женщины это -- единственный выходъ, что она должна стремиться къ нему во что бы то ни стало, даже если не чувствуетъ къ этому внутренней склонности.

Въ своемъ дневникѣ она такъ описываетъ это время внутренней борьбы и колебаній: "Я тверже, чѣмъ когда-либо, рѣшила сдѣлаться врачомъ и создать такимъ образомъ непреодолимую преграду между мной и обычнымъ замужествомъ. Мнѣ необходимо что-нибудь, что наполняло бы мои мысли, какое-нибудь дѣло въ жизни, которое заполнило бы эту пустоту и предохранило мое сердце отъ тоски". Но вслѣдъ затѣмъ опять возникали сомнѣнія, не легко было сразу принятъ рѣшеніе, которое должно было повернуть всю жизнь. Вѣдь, взявшись за столь серьезное дѣло, надо было, во что бы то ни стало, довести его до конца, чтобы не дать новаго оружія противникамъ женской самостоятельности. Иногда она чувствовала приливы силы и страстнаго желанія добиться трудной и далекой цѣли, иногда же естественная нерѣшительность снова охватывала ее и прирожденная склонность къ другого рода занятіямъ снова брала верхъ. Нужно было, чтобы какое-нибудь новое обстоятельство склонило вѣсы въ ту или другую сторону и вывело ее изъ этого состоянія колебанія.

Въ Нью-Іоркѣ большою славою пользовалась тогда нѣкая госпожа Рестель -- акушерка, обращавшая свое искусство на незаконныя цѣли. Она нѣсколько разъ попадала даже въ тюрьму за свою дѣятельность, но ея многочисленные кліенты каждый разъ добивались ея освобожденія. Эта женщина была извѣстна всюду подъ именемъ "женщины-врача". Слухъ о ней дошелъ и до штата Огіо. Когда миссъ Блекуэль узнала, за что ей было присвоено почетное званіе "женщины-врача", она почувствовала сильнѣйшее негодованіе. "Я всегда относилась съ глубокимъ уваженіемъ къ материнству,-- пишетъ она,-- приближающему женщину до нѣкоторой степени къ божеству... Уничтоженіе этого материнства пробуждало во мнѣ негодованіе и желаніе бороться съ этимъ. Мнѣ казалось ужаснымъ, что почетное имя "женщины-врача" примѣняется исключительно къ женщинѣ, идущей по столь дозорному пути". Послѣднія колебанія оставили ее. Желаніе доказать, что женщина можетъ быть настоящимъ врачемъ, приносящимъ пользу, а не вредъ человѣчеству, пересилило все. Съ этого момента ни въ дневникѣ, ни въ письмахъ не остается и слѣда сомнѣній. Рѣшеніе было принято безповоротно и теперь уже ничто не могло вернуть ее съ намѣченнаго пути. Никакія трудности не могли поколебать ее; напротивъ, онѣ только разжигали ея стремленіе, и цѣль все ярче и ярче разгоралась впереди.

Трудности и разочарованія, конечно, не замедлили явиться. Она, была, безъ сомнѣнія, подготовлена къ тому, что ея идея не встрѣтитъ общаго одобренія и помощи, но все-таки надѣялась найти нѣкоторую поддержку хоть въ людяхъ, занимавшихся тою же наукой, которая влекла и ее. Она обратилась за совѣтами и указаніями ко всѣмъ врачамъ, знакомымъ съ ея семействомъ, и получила отъ нихъ, какъ сама говоритъ, отвѣты до смѣшного похожіе другъ на друга. Всѣ они находили, что планъ ея совершенно неосуществимъ. Женщинѣ негдѣ получить медицинское образованіе. Оно требуетъ слишкомъ много времени, трудно и вообще не по силамъ женщинѣ. Наконецъ, общественное мнѣніе не допуститъ такого нарушенія установленныхъ привычекъ. Однимъ словомъ, путь обставленъ столькими затрудненіями, что эту идею нужно признать, хотя и хорошею, но совершенно неудобоисполнимою. Возраженія эти не отличались особенной убѣдительностью и не могли поколебать человѣка, принявшаго серьезное рѣшеніе. "Если идея дѣйствительно хороша,-- пишетъ миссъ Блекуэль,-- то долженъ быть и путь для осуществленія ея".

Миссъ Блекуэль разсказала, между прочимъ, о своемъ намѣреніе и Бичеръ Стоу. Но, должно быть, дѣйствительно людямъ того времени трудно было освоиться съ такой необычной идеей, если женщина, столь несомнѣнно чуткая и интеллигентная, какъ авторъ "Хижины Дяди Тома", отнеслась къ ея плану съ большимъ сомнѣніемъ. Она также находила его, пожалуй, и недурнымъ, но, во всякомъ случаѣ, неосуществимымъ. Общественное предубѣжденіе слишкомъ сильно, сломить его не хватитъ силъ у одного человѣка,-- скорѣе оно его сломить.

Что же, однако, дѣлать? Если въ Америкѣ общественное мнѣніе не допустило бы женщину получить медицинское образованіе, можно было попытаться найти его въ Европѣ, въ Парижѣ, напримѣръ, наконецъ, оставалась еще возможность заниматься дома, одной, и только потомъ уже добиваться права держать экзаменъ и получить дипломъ. Мысль ѣхать учиться въ Парижъ привела въ ужасъ всѣхъ окружающихъ. Какъ это можно! Молодой дѣвушкѣ, одной, ѣхать такъ далеко и куда же?-- въ Парижъ, въ этотъ современный Вавилонъ! Не надо забывать, что это происходило въ сороковыхъ годахъ, когда путешествія еще не были такъ распространены среди англичанокъ и американокъ, какъ теперь.

Послѣдній, къ кому обратилась за совѣтомъ миссъ Блекуэль, былъ д-ръ Коксъ, старинный другъ ея отца. "Гарри принесъ мнѣ вчера вечеромъ письмо отъ д-ра Кокса; рука моя дрожала, когда я его распечатывала. Оно было любезно, сообщало всѣ необходимыя указанія, но не содержало ни слова одобренія моимъ намѣреніямъ. Сегодня утромъ я отнесла его той леди, которая обѣщала помочь мнѣ въ денежномъ отношеніи. Я приготовилась сейчасъ же приняться за занятія, если она исполнитъ свое обѣщаніе. Я вся дрожала, но надѣялась. Увы! конецъ всѣмъ планамъ и обѣщаніямъ! Она предложила одолжить мнѣ 100 долларовъ, когда я разсчитывала на 3.000. Я ничѣмъ не выразила своего разочарованія, но спросила, какъ она думаетъ, поможетъ ли мнѣ кто-нибудь впослѣдствіи? Она отвѣтила, что не знаетъ, но что, по ея мнѣнію, самый лучшій планъ -- поступить въ учительницы и, откладывая въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ изъ жалованья, накопить необходимую сумму".

Приходилось волей-неволей отложить на время выполненіе своего плана. Но миссъ Блекуэль была не изъ тѣхъ людей, на которыхъ неудачи дѣйствуютъ расхолаживающимъ образомъ. "Если докторской степени можно добиться путемъ сильной нравственной борьбы, то она пріобрѣтаетъ для меня только лишнюю привлекательность". Она рѣшила поступить именно такъ, какъ ей совѣтовала благожелательная леди, и взяла мѣсто учительницы музыки въ одномъ пансіонѣ Сѣверной Каролины, съ тѣмъ, чтобы прикопить себѣ хоть нѣкоторую сумму денегъ, необходимую для начала систематическихъ занятій, и въ то же время немного подготовиться по книгамъ къ предстоящему курсу. Это былъ поворотный пунктъ въ ея жизни. "Я чувствовала,-- пишетъ она,-- что я порываю со своей прежней жизнью, и готовлюсь поступить въ разрѣзъ со всѣми своими естественными склонностями. Но сила, могущественнѣе меня самой, казалось, увлекала меня".

Условія жизни въ Сѣверной Каролинѣ оказались довольно сносными; завѣдующій школой докторъ Диксонъ отнесся съ большимъ сочувствіемъ къ ея планамъ и предоставилъ въ ея распоряженіе свою медицинскую библіотеку, такъ что она могла дѣйствительно приняться за подготовку къ будущимъ занятіямъ. Все свободное время, котораго у нея, впрочемъ, оставалось немного, она проводила за медицинскими книгами и готовилась по греческому и латинскому языку. Работы было много, а впереди предстояло еще больше, но это не смущало ея; напротивъ, самый процессъ работы, постоянная напряженная умственная дѣятельность доставляли ей удовольствіе. "Мой мозгъ,-- пишетъ она матери,-- такъ занятъ, какъ только возможно, и, слѣдовательно, я счастлива; человѣкъ только тогда жалокъ, когда проводитъ время праздно и глупо, не принося пользы ни себѣ, ни другимъ".

Только одно обстоятельство мѣшало ей чувствовать себя хорошо въ новомъ положеніи. Каролина, также какъ и Кентуки, принадлежала къ рабовладѣльческимъ штатамъ, и ей пришлось вторично столкнуться лицомъ къ лицу съ рабствомъ. По натурѣ, миссъ Блекуэль не могла переносить пассивно то, противъ чего возмущалось все ея нравственное существо, а между тѣмъ* она ничѣмъ не могла проявить глубокаго негодованія, возбуждаемаго въ ней рабовладѣніемъ. Она попробовала открыть школу для негровъ, но оказалось, что, по законамъ штата, учить негровъ было запрещено. Волей-неволей ей пришлось оставить эту мысль, и все время, пока она жила тамъ, ее сильно мучило сознаніе, что она ничѣмъ не можетъ послужить освободительному дѣлу. Съ семьей м-ра Диксона и со всѣми окружающими у нея вскорѣ установились прекрасныя отношенія, дѣти привязались къ ней за ея постоянную веселость. Безъ ея участія не обходился ни одинъ праздникъ, устраиваемый молодежью. Всѣ знали о ея медицинскихъ планахъ и относились къ нимъ съ большимъ сочувствіемъ. Домашніе даже не называли ее иначе, какъ докторъ Блекуэль. Она разсказываетъ, какъ, однажды, одинъ изъ ея товарищей учителей, смѣясь, принесъ ей жука для* ея анатомическихъ занятій. "Я приняла его подарокъ,-- пишетъ она,-- положила насѣкомое въ коробочку, прикрѣпила булавкой и хотѣла разрѣзать его перочиннымъ ножомъ. Но отвращеніе было такъ сильно во мнѣ, что я долгое время не могла заставить себя рѣшиться на эту операцію. Зато выдержанная мною борьба принесла мнѣ большую пользу. Въ моихъ послѣдующихъ анатомическихъ занятіяхъ мнѣ уже никогда болѣе не приходилось побѣждать такого непреоборимаго отвращенія". Почти всѣ ея домашніе считали ея брезгливость, вошедшую въ поговорку, ея естетическія наклонности и инстинктивное отвращеніе къ естественнымъ наукамъ -- серьезнымъ препятствіемъ къ медицинскимъ занятіямъ. Вотъ что она пишетъ по этому поводу своей матери: "Позвольте мнѣ успокоить васъ относительно моей брезгливости, моей любви къ красотѣ, моего отвращенія къ этой профессіи и т. д. Я со всѣмъ этимъ покончила. У меня нѣтъ ни тѣни колебанія. Я вполнѣ подготовлена къ серьезнымъ занятіямъ медициной".

Проживъ въ Каролинѣ два года, она рѣшила, что сбереженій ея хватитъ на первое время и что теперь ужъ пора попытаться поступить въ одну изъ медицинскихъ школъ. Въ то время Филадельфія считалась въ Америкѣ центромъ медицинскаго образованія, и весной 1847 года миссъ Блекуэль отправилась туда изъ Чарлстона.

Въ Филадельфіи были четыре высшія медицинскія школы, и миссъ Блекуэль надѣялась, что въ одну изъ нихъ ей навѣрно удастся попасть. Устроившись въ Филадельфіи, она дѣятельно принялась хлопотать о допущеніи ея въ одну изъ этихъ школъ. Она видѣлась со всѣми почти профессорами, но добиться отъ нихъ хоть малѣйшаго содѣйствія оказалось труднѣе, чѣмъ она ожидала. Мысль, что женщина можетъ получить такое же медицинское образованіе и такія же права, какъ мужчина, казалась имъ совершенно нелѣпой. Нѣкоторые, выслушавъ ее, начинали хохотать, принимая ее, вѣроятно, за сумасшедшую, другіе возмущались и не желали отвѣчать на такія дерзкія просьбы. Большинство же старалось отдѣлаться отъ нея сочувственными фразами и неопредѣленными обѣщаніями, отъ которыхъ дѣло нисколько не подвигалось впередъ. Въ ея дневникѣ есть нѣсколько курьезныхъ описаній ея бесѣдъ съ профессорами. Между прочимъ, она описываетъ свой разговоръ съ профессоромъ Дарре. "Я изложила ему свою просьбу, и онъ цѣлыя пять минутъ сидѣлъ, не произнося ни слова. Наконецъ, я спросила его, можетъ ли онъ дать мнѣ какую-нибудь надежду. "Сударыня. предметъ нашего разговора совершенно новъ для меня, вы возбудили теченіе мыслей, надъ которыми работаетъ теперь мой мозгъ, но я не могу выразить вамъ своего мнѣнія ни за, ни противъ".-- Я боюсь, что мнѣніе ваше не въ мою пользу?-- "Я не говорилъ этого. Я прошу васъ, сударыня, понять, что я не выражаю мнѣнія ни въ ту, ни въ другую сторону".-- Могу я говорить съ другими профессорами вашего университета?-- "Я не могу взять на себя отвѣтственность, указавъ вамъ этотъ путь".-- Можетъ быть, вы разрѣшите мнѣ слушать ваши лекціи, если вы ничего не имѣете противъ моего плана?-- "Я не говорилъ этого. Я не высказалъ ни положительнаго, ни отрицательнаго мнѣнія и я прошу позволенія открыто заявить, что я не считаю себя вправѣ раскрыть работу моего ума въ этомъ направленіи". Я ушла разочарованная, ставивъ его умъ на свободѣ работать въ этомъ направленіи".

Докторъ Жаксонъ, профессоръ другой медицинской школы, принялъ е нѣсколько иначе. "Я вошла къ доктору Жаксону, маленькому человѣчку съ привѣтливымъ лицомъ и сѣдыми волосами; онъ взглянулъ на меня поверхъ газеты и привѣтствовалъ словами: "Ну! что такое? Что вамъ угодно?" Я сказала, что хочу изучать медицину. Онъ расхохотался и спросилъ меня, зачѣмъ. Я изложила ему свои планы. Онъ заинтересовался, но сказалъ, что сейчасъ не можетъ дать отвѣта, что это сопряжено съ большими затрудненіями, но онъ не думаетъ, чтобы они были неустранимы. Онъ обѣщалъ дать отвѣтъ въ понедѣльникъ. Въ понедѣльникъ докторъ Жаксонъ сказалъ мнѣ, что онъ сдѣлалъ для меня все, что могъ, но всѣ профессора возстали противъ моего намѣренія".

Такое единодушіе профессоровъ медицины въ этомъ вопросѣ объяснялось не исключительно новизной и несбыточностью этой мысли; были тутъ и другого рода причины. Нѣкоторые дѣйствительно думали, что медицина окажется не по силамъ женщинѣ и что она не въ состояніи будутъ выполнить дѣла, за которое берется. Но были и такіе, которые вполнѣ допускали, что женщина съ успѣхомъ займетъ въ медицинѣ мѣсто на ряду съ мужчиной, и именно потому-то и не хотѣли допускать ее туда. Они предусмотрительно боялись ея конкурренціи на этомъ поприщѣ, составлявшемъ до сихъ поръ монополію мужчинъ. Деканъ одной изъ наибольшихъ медицинскихъ школъ съ наивной откровенностью высказалъ ей это опасеніе. На ея просьбу о допущеніи въ число студентовъ-медиковъ, онъ отвѣтилъ: "Не можете же вы надѣяться, что мы сами снабдимъ васъ оружіемъ, которымъ вы впослѣдствіи будете разбивать намъ головы".

Конечно, не у всѣхъ, съ кѣмъ приходилось сталкиваться миссъ Блекуэль, она встрѣчала такое отношеніе. Иные искренно сочувствовали ея планамъ и отъ души желали помочь ей, но сами не могли ничего добиться. Одни совѣтовали ей ѣхать въ Парижъ, другіе предлагали надѣть мужской костюмъ и попробовать въ такомъ видѣ проникнуть въ университетъ, ревнива оберегающій свои стѣны отъ вторженія женщинъ.

"Но этотъ планъ съ переодѣваньемъ ни на минуту не привлекалъ меня,-- пишетъ миссъ Блекуэль,-- я предпринимала родъ крестоваго похода и должна была вести его при свѣтѣ дня... Только добившись общественной санкціи, я могла считать его удавшимся".

Ѣхать въ Парижъ ей тоже не хотѣлось, такъ какъ ея мечтой было добиться медицинскаго образованія и общественнаго призванія именно въ Америкѣ. Еслибъ это окончательно не удалось, то лишь тогда поѣхали бы она за нимъ въ Европу, и ее не остановили бы никакіе совѣты и опасенія друзей. Теперь, какъ и два года назадъ, всѣмъ ея близкимъ казалось чудовищнымъ, что молодая незамужняя женщина можетъ поѣхать одна въ Парижъ. "Самая атмосфера тамъ пропитана порокомъ,-- говорили ей,-- и никто не можетъ дышать ею, не заражаясь. Это немыслимо. Вы погибли, если поѣдете туда!" Докторъ Уарингтонъ, очень сочувствовавшій вообще ея планамъ, сказалъ ей, когда она заговорила о Парижѣ, что это ужасное мѣсто и лучше ей оставить всякую мысль о медицинѣ, чѣмъ отправиться туда. "Я отвѣтила доктору,-- пишетъ миссъ Блекуэль,-- что если бы мнѣ пришлось для достиженія своей пѣли спуститься въ адъ, то я и передъ этимъ не остановилась бы. Я не думаю, что, пробывъ нѣсколько времени съ дьяволами, я сама превращусь въ дьявола, -- докторъ въ отвѣтъ только удивленно посмотрѣлъ на меня".

Пробовать изучать медицину частнымъ образомъ тоже было трудно; во-первыхъ, для этого нужны были большія средства, и скромныхъ учительскихъ сбереженій, конечно, не могло хватить, а во-вторыхъ, общее несочувствіе всего медицинскаго міра одинаково помѣшало бы ей и здѣсь. Всѣ вспомогательныя средства -- лабораторіи, музеи, библіотеки остались бы, все равно, закрытыми для женщины.

Между тѣмъ, лѣто проходило, приближалось начало осенняго семестра, и миссъ Блекуэль съ грустью думала, что и этотъ годъ пройдетъ въ безплодныхъ попыткахъ, безъ всякой пользы для начатаго дѣла. Изъ всѣхъ медицинскихъ школъ Филадельфіи и Нью-Іорка, куда она тоже посылала прошенія, получился категорически отрицательный отвѣтъ. Тогда миссъ Блекуэль пришла въ голову еще одна мысль. Она достала списокъ всѣхъ медицинскихъ школъ, существующихъ въ сѣверныхъ штатахъ, и въ двѣнадцать лучшихъ изъ нихъ послала прошенія о пріемѣ. Снова началось тревожное время ожиданія. Дни шли за днями, не принося желаемаго отвѣта. Наконецъ, въ концѣ октября, когда миссъ Блекуэль теряла уже послѣднюю надежду, получилось слѣдующее письмо изъ Женевы, небольшого городка въ западной части Нью-Іоркскаго штата:

Женева, 20 октября 1847 г.

Елизаветѣ Блекуэль, Филадельфія.

"Мнѣ поручено медицинскимъ факультетомъ женевскаго университета извѣстить васъ о полученіи вашего письма отъ 3-го числа текущаго мѣсяца. Совѣтъ факультета собрался вчера вечеромъ первый разъ съ начала новой сессіи и нашелъ необходимымъ передать ваше предложеніе студентамъ, у которыхъ былъ въ то время митингъ, и затѣмъ поступить вполнѣ согласно ихъ рѣшенію, не оказывая на него съ своей стороны никакого давленія. Я посылаю вамъ результатъ ихъ совѣщаній, и считаю нужнымъ съ своей стороны прибавить только, что вамъ теперь нечего смущаться и что вы можете при нѣкоторой долѣ осмотрительности не только обезоружить критику, но и достигнуть высшихъ ученыхъ степеней, нисколько не унижая этимъ медицинской профессіи.

"Желая вамъ успѣха, какой только можетъ быть достигнутъ при современномъ состояніи общества, остаюсь уважающій васъ

"Чарльсъ Ли, деканъ факультета".

Къ письму былъ приложенъ слѣдующій интересный документъ:

"На митингѣ всего медицинскаго факультета, женевскаго университета, собравшемся сегодня, 20 октября 1847 года, были единогласно приняты слѣдующія рѣшенія:

"Рѣшено -- что однимъ изъ основныхъ принциповъ республиканскаго строя служитъ общее образованіе обоихъ половъ; что путь ко всѣмъ отраслямъ научнаго образованія долженъ быть одинаково открытъ для всѣхъ; что просьба Елизаветы Блекуэль о включеніи ея въ число студентовъ нашего университета встрѣтила наше полное одобреніе.

"Въ добавленіе къ нашему единодушному приглашенію мы ручаемся, что никогда наше поведеніе не заставитъ ея раскаяться въ намѣреніи поступить въ нашу школу.

"Рѣшено -- копія съ этого протокола будетъ подписана предсѣдателемъ собранія и передана Елизаветѣ. Блекуэль.

"Т. Ж. Страттонъ, предсѣдатель".

Легко себѣ представить, какое впечатлѣніе произвела эта бумага на миссъ Блекуэль. Наконецъ-то передъ ней открылись двери, въ которыя она такъ долго и тщетно стучалась, наконецъ она нашла людей, не побоявшихся оказать помощь новому дѣлу. Теперь уже въ значительной степени отъ нея самой зависѣло, какъ сложится ея дальнѣйшая жизнь. Она понимала, что беретъ на себя отвѣтственную роль и что теперь глаза многихъ и многихъ будутъ слѣдить за ней. Такой необычный фактъ, какъ допущеніе женщины въ медицинскую школу, возбудилъ, конечно, общее вниманіе. Его обсуждали, о немъ, а слѣдовательно и о ней, писали въ газетахъ. Она чувствовала, что малѣйшій ея невѣрный шагъ, неудача въ научныхъ занятіяхъ, неумѣнье установить отношенія съ профессорами и студентами,-- все будетъ отнесено на счетъ женщинъ вообще.

Ея появленіе въ маленькомъ университетскомъ городкѣ произвело громадную сенсацію.

По улицамъ за ней толпами бѣгали мальчишки, и не только они,-- городскія дамы собирались на углу, посмотрѣть, какъ она будетъ выходить изъ своего дома, отправляясь въ университетъ. По городу сейчасъ же распространились всевозможныя сплетни. Говорили, что она сумасшедшая и сомнѣвающіяся скоро убѣдятся въ этомъ, такъ какъ у всехъ бываютъ припадки буйнаго помѣшательства. Говорили, что она преслѣдуетъ самыя низкія цѣли, а какія -- это покажетъ ближайшее будущее. Однимъ словомъ, пріѣхавъ въ Женеву, мисъ Блекуэль сразу очутилась какъ бы въ осадномъ положеніи. Она не рѣшалась выходить изъ дому, чтобы не подвергнуться уличнымъ оскорбленіямъ; не могла завязать никакихъ знакомствъ, такъ какъ жены и дочери докторовъ считали знакомство съ нею позоромъ.

"Я никогда не гуляла, -- пишетъ она, -- и только ежедневно спѣшила въ университетъ, какъ въ единственное вѣрное убѣжище. Когда за мной захлопывались его тяжелыя двери, я чувствовала, что все недоброжелательство, окружавшее меня, осталось позади".

И дѣйствительно, въ стѣнахъ университета ея встрѣтило совершенно иное отношеніе. Студенты строго исполнили свое обѣщаніе и никогда не подали мисъ Блекуэль повода пожалѣть, что она такъ довѣрчиво вступила въ ихъ среду. Конечно, появленіе женщины въ аудиторіи не могло пройти для нихъ незамѣченнымъ. Оно должно было неминуемо произвести на нихъ то или иное дѣйствіе, и оно дѣйствительно не осталось безъ вліянія на студентовъ.

Вотъ какъ описываетъ одинъ изъ бывшихъ студентовъ женевскаго университета появленіе мисъ Блекуэль:

"Я слушалъ курсъ медицинскихъ наукъ въ медицинской школѣ въ Женевѣ въ 1847--1848 году. Курсъ состоялъ болѣе чѣмъ изъ 160 студентовъ; это были по большей части молодые люди изъ сосѣднихъ городовъ. Они были грубы, распущены и буйны выше всякой мѣры. Не разъ сосѣдніе жители писали жалобы факультету, угрожая закрыть школу, если эти безобразія не прекратятся. Во время лекціи часто было невозможно разслышать профессора изъ-за шума.

"Черезъ нѣсколько недѣль послѣ начала занятій, деканъ появился въ аудиторіи съ письмомъ въ рукахъ. Любопытство было возбуждено до крайности, когда онъ заявилъ, что оно содержитъ самую странную просьбу, какую когда-либо приходилось выслушивать факультету. Письмо было написано однимъ докторомъ изъ Филадельфіи и заключало въ себѣ просьбу принять въ качествѣ студента -- женщину, занимавшуюся у него медициной. Онъ заявлялъ, что ей было отказано многими университетами, но такъ какъ ваша школа находилась въ провинціи, то онъ надѣялся, что она окажется болѣе свободной отъ предразсудковъ. Деканъ сказалъ, что факультетъ выслушалъ эту просьбу и поручилъ ему сообщить рѣшеніе студентамъ. Факультетъ рѣшилъ передать вопросъ на разсмотрѣніе студентамъ съ такимъ условіемъ, что если хоть одинъ студентъ будетъ противъ допущенія, то отвѣтъ данъ будетъ отрицательный. Изъ этого явно слѣдовало, что факультетъ не желаетъ допускать ея, но хочетъ избѣжать прямого отказа, и передавалъ вопросъ студентамъ, обставивъ его такъ, что отвѣть, какъ казалось, несомнѣнно долженъ былъ получиться отрицательлый.

"Но студентамъ все это дѣло представилось чрезвычайно забавнымъ, и заявленіе было принято съ самыми шумными выраженіями одобренія. Вечеромъ былъ назначенъ митингъ, и всѣ студенты съ нетерпѣніемъ ожидали его. Въ защиту мнѣнія, одобрявшаго допущеніе женщины, произнесено было нѣсколько самыхъ горячихъ рѣчей, выслушанныхъ съ восторгомъ. На поставленный въ концѣ концовъ вопросъ, отвѣтило, какъ казалось, единогласное оглушительное: "Да!" Когда былъ предложенъ вопросъ въ отрицательной формѣ, послышался только одинъ голосъ, произнесшій робкое "Нѣтъ!" Послѣдовавшая за тѣмъ сцена превосходитъ всякое описаніе. Вся масса хлынула въ тотъ уголъ, откуда раздался голосъ, и робко протестовавшій членъ радъ былъ признать свою ошибку и взять назадъ свой голосъ. Факультетъ принялъ рѣшеніе студентовъ съ явнымъ неудовольствіемъ и послалъ лэди ізвѣщеше, что она принята въ число студентовъ.

"Прошло недѣли двѣ, лэди-студентъ не появлялась, принятіе ея было почти забыто и студенты по прежнему продолжали буянить.

"Однажды утромъ, совершенно неожиданно, въ аудиторію вмѣстѣ съ профессоромъ вошла лэди. Ея появленіе въ этомъ Бедламѣ оказало магическое дѣйствіе на всѣхъ студентовъ. Каждый поспѣшилъ на свое мѣсто и воцарилось полнѣйшее молчаніе. Первое время лекція шла безъ малѣйшихъ перерывовъ; каждое слово слышно было такъ отчетливо, какъ будто въ комнатѣ находился только одинъ человѣкъ. Внезапное превращеніе вашихъ студентовъ изъ распущенныхъ бездѣльниковъ въ джентльменовъ, единственно благодаря присутствію женщины, оказалось прочнымъ. Курсъ сталъ самымъ чиннымъ, какой только можно себѣ представить".

Первое время студенты были нѣсколько смущены непривычнымъ присутствіемъ женщины въ ихъ безцеремонной средѣ; оно стѣсняло ихъ. Кромѣ того, многимъ казалось все-таки слишкомъ страннымъ, чтобы женщина могла добиваться поступленія въ университетъ исключительно изъ желанія учиться; они старались открыть тутъ еще какую-нибудь постороннюю наукѣ цѣль. Ходили всевозможныя предположенія и догадки, часто самыя неправдоподобныя. Нѣкоторые высказывали, напримѣръ, мысль, что это просто мистификація, устроенная сосѣдней враждовавшей съ ними школой, чтобы посмѣяться надъ ними. Но на отношенія къ миссъ Блекуэль всѣ эти слухи не оказывали никакого вліянія. Выжидая и присматриваясь, студенты вели себя въ высшей степени сдержанно и деликатно. Никогда ни малѣйшаго замѣчанія на ея счетъ не долетало до ея слуха; ея мѣсто въ различныхъ аудиторіяхъ всегда внимательно сохранялось для нея. Только одинъ разъ, пишетъ миссъ Блекуэль, еще въ самомъ началѣ, во время лекціи на плечо ей упала какая-то записка. Она сдѣлала видъ, что не замѣтила ея, и сбросила на полъ, а шутникъ былъ сейчасъ-же остановленъ общимъ неодобрительнымъ шиканьемъ. "Я сидѣла среди этой громадной толпы молодыхъ людей,-- вспоминаетъ миссъ Блекуэль,-- совершенно такъ же спокойно, какъ если бы это были муміи. По временамъ мнѣ казалось, что я, можетъ быть, даже слишкомъ сдержана, но при томъ положеніи, какое занимала я, это было неизбѣжно". Проходили недѣли, никакой задней цѣли, привлекшей миссъ Блекуэль въ университетъ, не открывалось, она держала себя все также ровно и спокойно, все также усердно занималась, и мало-по-малу студенты убѣдились, что ихъ новый товарищъ такой же студентъ, какъ и они, только, можетъ быть, болѣе серьезно относящійся къ дѣлу. Въ ней перестали видѣть любопытную диковинку, а въ ея намѣреніи учиться -- непонятную и забавную прихоть; постепенно и незамѣтно она побѣдила предубѣжденіе и заставила заинтересоваться собой, не какъ курьезомъ, а какъ человѣкомъ, настойчиво и прямо идущимъ къ опредѣленной цѣли. Съ нѣкоторыми изъ студентовъ, съ которыми условія занятій заставляли ее сталкиваться чаще, у нея скоро завязались самыя дружескія отношенія. "По возрасту я была старше ихъ,-- пишетъ миссъ Блекуэль,-- а они относились ко мнѣ, какъ къ старшей сестрѣ".

Съ профессорами дѣло обстояло нѣсколько иначе. Уже при самомъ поступленіи миссъ Блекуэль, они, какъ мы видѣли, далеко не такъ единодушно высказались въ ея пользу, какъ студенты. Имъ, повидимому, было труднѣе, чѣмъ студентамъ, отрѣшиться отъ мысли, что ихъ новый слушатель -- женщина, а не такой же студентъ, какъ остальные. Профессоръ анатоміи, напримѣръ, нашелъ необходимымъ не допускать миссъ Блекуэль на нѣкоторыя изъ своихъ лекцій и операцій, мотивируя это тѣмъ, что присутствіе женщины стѣснить и его, и студентовъ, и лишитъ его курсъ той научной полноты и свободы, которыхъ вправѣ требовать отъ него слушатели. Такое отношеніе и удивило, и огорчило миссъ Блекуэль -- опять въ ней не хотѣли видѣть только человѣка, ищущаго знанія, опять ей ставили ограниченія тамъ, гдѣ, повидимому, она добилась уже полной равноправности. Она отвѣтила м-ру Уэстбери письмомъ, въ которомъ, конечно, соглашалась подчиниться его рѣшенію, если таково было желаніе и его самого, и студентовъ, но выражала большое сожалѣніе по этому поводу. Она не допускала, чтобы въ наукѣ были такія области, изученіе которыхъ могло оскорбить чью бы то ни было скромность. Ея удивляло, какъ подобныя соображенія могутъ хоть на минуту оказывать вліяніе на людей, умъ которыхъ долженъ быть очищенъ и возвышенъ постояннымъ соприкосновеніемъ съ свѣтлой областью науки. Она заканчивала письмо предложеніемъ -- садиться на заднія скамейки и выражала увѣренность, что интересъ къ предмету заставитъ, конечно, профессора забыть о присутствіи студента за No 130 (ея номеръ по списку). Профессоръ прочелъ студентамъ отвѣтъ миссъ Блекуэль и сказалъ, что съ своей стороны онъ признаетъ вполнѣ справедливость ея возраженія и находитъ, что женщина, одушевленная такимъ благороднымъ стремленіемъ къ знанію, заслуживаетъ общей поддержки. Вслѣдъ затѣмъ онъ самъ отворилъ двери, и миссъ Беклуэль заняла свое мѣсто при шумныхъ привѣтствіяхъ студентовъ. Курсъ анатоміи продолжался безъ малѣйшаго ущерба въ полнотѣ, только исчезли нѣкоторыя, не относящіяся къ наукѣ шутки и замѣчанія, какими профессоръ любилъ раньше разнообразить свои лекціи. Старые студенты находили, что они никогда еще не слышали болѣе серьезнаго и строго научнаго изложенія курса.

Мало-по-малу всѣ эти неизбѣжныя при началѣ неровности исчезали, и къ концу года миссъ Блекуэль завоевала общую симпатію и уваженіе школы. И сама она горячо привязалась къ своей новой, болѣе обширной семьѣ. Въ своихъ письмахъ домой она разсказываетъ, какъ грустно ей было уѣзжать на лѣто изъ Женевы въ Филадельфію, гдѣ ей представилась возможность заниматься въ госпиталѣ. Осенью она какъ въ родной домъ стремилась назадъ къ своимъ новымъ, молодымъ и старымъ, друзьямъ.

Опять начались серьезныя и трудныя занятія, наполняя все время и поглощая всѣ силы миссъ Блекуэль. Никакія внѣшнія событія не нарушали однообразнаго, но полнаго содержанія теченія ея трудовой жизни. "Я жила въ моей комнатѣ и въ школѣ; впечатлѣнія внѣшняго міра мало доходили до меня", пишетъ она.

Между тѣмъ, приближалось окончаніе курса. Одинъ изъ братьевъ миссъ Блекуэль пріѣхалъ въ Женеву, чтобы присутствовать на ея первомъ торжествѣ. "Если вы добьетесь своего,-- говорилъ ей еще въ началѣ деканъ факультета, -- глаза всѣхъ сразу откроются. Не пройдетъ и десяти лѣтъ, какъ треть нашей школы будетъ состоять изъ женщинъ... Вы создадите цѣлое движеніе. Когда вы кончите курсъ, мы съ торжествомъ вручимъ вамъ дипломъ". И дѣйствительно, въ этомъ году день раздачи дипломовъ превратился въ настоящій праздникъ въ честь миссъ Блекуэль. И студенты, и профессора, и даже враждебные ей раньше городскіе обыватели сошлись на этотъ разъ поздравить ее. Всѣ чувствовали, что въ этотъ день заканчивается завоеваніе новой области женскаго труда, и въ лицѣ миссъ Блекуэль привѣтствовали піонера въ дѣлѣ открытія новаго пути женщинамъ. Отъ прежняго недовѣрія и недоброжелательства не осталось и слѣда, успѣхъ, какъ всегда, сдѣлалъ то, чего не могли сдѣлать никакія доказательства. "Я убѣдился въ этотъ день, -- пишетъ братъ миссъ Блекуэль,-- что наша Елизавета общая любимица и студентовъ, и профессоровъ". "Если кто-нибудь изъ всего курса имѣетъ право на дипломъ,-- съ гордостью говорили студенты,-- то, конечно, прежде всѣхъ наша Лиззи". Профессора, забывая свое прежнее отношеніе, радовались, что именно изъ ихъ университета выйдетъ первая женщина-врачъ.

Торжество началось утромъ процессіей окончившихъ студентовъ. Миссъ Блекуэль не принимала въ ней участія и явилась съ братомъ прямо въ церковь, гдѣ происходилъ актъ. Церковь была переполнена любопытными, и глаза всѣхъ съ интересомъ слѣдили за невысокой, тоненькой фигурой дѣвушки въ черномъ платьѣ, одиноко появившейся въ толпѣ студентовъ. Одинъ за другимъ выходили студенты за дипломами, и, наконецъ, деканъ прочелъ послѣдній дипломъ, замѣнивъ первый разъ слово "dominus" словомъ "domina". Миссъ Блекуэль вышла на трибуну, деканъ вручилъ ей дипломъ, профессора горячо поздравили ее и она уже повернулась идти назадъ, но потомъ остановилась и сказала: "Сэръ, благодарю васъ; съ Божьей помощью я поставлю цѣлью всей моей жизни принести честь вашему диплому".

Громъ апплодисментовъ покрылъ ея слова, и она, сильно сконфуженная, заняла свое мѣсто среди молодыхъ врачей. Вслѣдъ затѣмъ на каѳедрѣ появился деканъ, д-ръ Ли, и, по обычаю, длинной рѣчью привѣтствовалъ окончившихъ. Поздравивъ ихъ и пожелавъ имъ успѣха, онъ выразилъ сожалѣніе, что въ обществѣ такъ мало распространены даже самыя основныя медицинскія понятія, вслѣдствіе чего всевозможные шарлатаны такъ легко пріобрѣтаютъ довѣріе. Потомъ онъ перешелъ къ тому нововведенію, которое допустилъ въ своихъ стѣнахъ женевскій университетъ и которое неминуемо должно вызвать подражанія. Онъ сказалъ, что опытъ допущенія женщины къ занятіямъ медициной надо признать не только удавшимся, но положительно блестящимъ. Миссъ Блекуэль нетолько шла въ уровень съ остальными студентами -- она сдѣлалась главой своего курса; она изучила всѣ отрасли медицины и ни одна не оказалась ей не по силамъ; она взяла отъ школы все, что послѣдняя могла дать. Своимъ поведеніемъ она доказала, что строгій умъ и крѣпкіе нервы могутъ сочетаться съ истинно женской деликатностью, граціей и сердечной нѣжностью. Студенты нѣсколько разъ прерывали рѣчь доктора Ли бурными апплодисментами, выражая полное согласіе.

Когда актъ приходилъ уже къ концу, на каѳедрѣ неожиданно появился епископъ -- глава консервативной партіи города, и, къ общему изумленію присутствующихъ, сказалъ тоже привѣтственную рѣчь миссъ Блекуэль.

При выходѣ изъ церкви миссъ Блекуэль окружила цѣлая толпа городскихъ дамъ, желавшихъ, въ свою очередь, поздравить и пожелать успѣха той, которой прежде они съ сомнѣніемъ протягивали руку. Еще два дня провела миссъ Блекуэль въ Женевѣ, и за все это время дверь ея комнаты не закрывалась, впуская я выпуская все новыхъ посѣтителей, хотѣвшихъ выразить ей свое искреннее удивленіе и сочувствіе.

Не одна Женева приняла такое близкое участіе въ успѣхѣ миссъ Блекуэль: почти всѣ американскія газеты облетѣла сенсаціонная новость, что женщина, первая женщина во всемъ мірѣ, получила званіе врача. Проникло это извѣстіе и въ Европу, и почти всѣ газеты съ такимъ же единодушіемъ привѣтствовали удавшуюся попытку, съ какимъ ранѣе возмущались и осмѣивали трудные первые шаги.

Получивъ докторскій дипломъ, миссъ Блекуэль не считала себя въ правѣ приняться немедленно за медицинскую практику. Ей недоставало еще практической опытности, да и теоретическая подготовка ея не могла считаться совершенно законченной. Она рѣшила посвятить еще нѣсколько лѣтъ на усовершенствованіе въ тѣхъ отрасляхъ медицины, которыя ее особенно привлекали. Докторскій дипломъ сразу отворилъ ей всѣ двери, которыя такъ тщательно запирались передъ ней два, три года назадъ. Профессора Филадельфіи радушно встрѣтили ее, и она могла безпрепятственно слушать ихъ лекціи и посѣщать больницы. Но она не долго оставалась тамъ. Ее влекло въ Европу, гдѣ занятія медициной можно было обставить несравненно лучше, чѣмъ въ Америкѣ. Въ это время одинъ ея родственникъ, пріѣзжавшій по дѣламъ въ Америку, возвращался назадъ въ Англію, и она охотно приняла его приглашеніе поѣхать вмѣстѣ на родину. Женевскіе профессора и другіе доктора, сочувствовавшіе дѣлу миссъ Блекуэль, снабдили ее массой рекомендательныхъ писемъ, и они, а, главное, докторскій дипломъ, должны были открыть ей свободный доступъ въ европейскія клиники и больницы. Теперь уже въ своихъ научныхъ занятіяхъ она не встрѣчала болѣе серьезныхъ помѣхъ. И въ Ливерпулѣ, гдѣ она остановилась сначала, и въ Лондонѣ, врачи и профессора встрѣчали ее, какъ товарища по профессіи, и охотно оказывали ей всякую помощь. Положимъ, ея появленіе вызывало еще сильное удивленіе, но удивленіе, смѣшанное уже не съ презрѣніемъ, какъ прежде, а съ уваженіемъ. Она описываетъ, какъ почти всегда, когда она являлась въ новую клинику, студенты толпой высыпали смотрѣть на невиданную еще въ Европѣ диковинку -- женщину-доктора. Но это понятное любопытство скоро проходило и нисколько не мѣшало ея занятіямъ. Она осмотрѣла всѣ главныя больницы Лондона, Ливерпуля и Бирмингама, посѣтила медицинскіе музеи и, наконецъ, рѣшила поѣхать въ Парижъ.

Всѣ ея американскіе друзья убѣждали ее непремѣнно прожить нѣкоторое время въ Парижѣ, гдѣ медицина, и особенно хирургія, была поставлена лучше, чѣмъ въ какомъ бы то ни было другомъ европейскомъ центрѣ. Въ Парижѣ миссъ Блекуэль поступила въ качествѣ ученицы въ извѣстную женскую больницу La Maternité, съ цѣлью изучить женскія болѣзни и акушерство, которымъ она до тѣхъ поръ совсѣмъ не занималась. Въ этомъ своеобразномъ заведеніи, она пробыла нѣсколько мѣсяцевъ, подчиняясь всѣмъ правиламъ его монастырскаго устава. Прекрасно поставленныя занятія искупали крайнюю суровость режима, и миссъ Блекуэль съ удовольствіемъ вспоминала потомъ тяжелые мѣсяцы своего добровольнаго заточенія. Въ это время съ миссъ Блекуэль случилось большое несчастье, измѣнившее нѣсколько ея планы на-будущее. Производя операцію одной больной, страдавшей гнойнымъ воспаленіемъ глазъ, она заразилась сама, и нѣсколько недѣль ей угрожала опасность совсѣмъ лишиться зрѣнія. Энергичное лѣченье спасло ее отъ этого несчастья, но одинъ глазъ она все же потеряла. Послѣ этого ей пришлось навсегда оставить мысль о хирургіи, которую она намѣревалась раньше избрать своей спеціальностью.

Настроеніе миссъ Блекуэль было въ этотъ періодъ довольно грустное -- та отрасль медицины, которая наиболѣе привлекала ее, сдѣлалась для нея недоступной, да и въ остальныхъ ей не удавалось до сихъ поръ серьезно практиковаться. Въ больницахъ, которыя она посѣщала, ее любезно принимали въ качествѣ гостьи, но ни въ одной, кромѣ больницы La Maternité въ Парижѣ, ей не удавалось устроиться болѣе прочно, какъ она ни хлопотала объ этомъ.

Первая больница, рѣшившаяся, наконецъ, допустить къ себѣ женщину, былъ госпиталь св. Варѳоломея въ Лондонѣ. Послѣ долгихъ совѣщаній, завѣдующій госпиталемъ медицинскій совѣтъ постановилъ допустить миссъ Блекуэль въ госпиталь для практическихъ занятій медициной. "Это было поистинѣ радостное извѣстіе,-- пишетъ миссъ Блекуэль.-- Наконецъ, передо мной открылась широкая дорога; больше на меня не будутъ смотрѣть подозрительно... Наконецъ, я могу вступить на широкое поприще практической медицины, куда я такъ страстно стремилась". Въ госпиталѣ св. Варѳоломея, какъ и вездѣ, ея присутствіе на равныхъ правахъ съ врачами и студентами произвело сначала нѣкоторый переполохъ. Одни смотрѣли на нее, какъ на чудо, одаренное совершенно неестественными дарованіями, другіе, напротивъ, презрительно пожимали плечами, встрѣчая въ палатахъ больницы эту "эксцентричную, оригинальничающую женщину". Словомъ, общее любопытство было возбуждено въ высшей степени.

Впрочемъ, любопытство было скоро удовлетворено, и не оно мѣшало миссъ Блекуэль въ ея новыхъ занятіяхъ. Несравненно труднѣе было бороться съ принципіальнымъ нежеланіемъ допускать женщину къ врачебной дѣятельности. "Профессоръ акушерства и женскихъ и дѣтскихъ болѣзней,-- пишетъ миссъ Блекуэль своей сестрѣ,-- написалъ мнѣ любезное письмо, сообщая, что онъ совершенно не одобряетъ занятія медициной женщинъ и не можетъ поэтому оказать мнѣ никакой помощи". Такимъ образомъ, вся область женскихъ и дѣтскихъ болѣзней въ госпиталѣ св. Варѳоломея была совершенно закрыта для нея. Къ счастью, она занималась въ Парижѣ спеціально этой отраслью медицины и потому могла легко обойтись безъ помощи лондонскаго профессора. И не одинъ только профессоръ акушерства не хотѣлъ признавать медицинскихъ правъ миссъ Блекуэль,-- остальные ея коллеги тоже смотрѣли на нее съ нѣкоторымъ предубѣжденіемъ. Общественное мнѣніе Европы не могло сразу примириться съ такимъ неслыханнымъ фактомъ. "У меня въ сущности совсѣмъ нѣтъ медицинскихъ друзей,-- писала она сестрѣ,-- всѣ мужчины, съ какими мнѣ приходится сталкиваться, какъ будто отдѣлены отъ меня невидимой, но неприступной стѣной. Это не всегда будетъ такъ; когда всѣ освоятся съ новизной этого факта, мужчины и женщины будутъ вѣрными друзьями въ медицинѣ, но пока это невозможно".

Какъ и слѣдовало ожидать, дѣло миссъ Блекуэль, даже тогда, когда оно было уже осуществлено, встрѣчало меньше всего сочувствія среди женщинъ. Свойственный женщинамъ консерватизмъ, привитая вѣками мелочность и узость взглядовъ, недостатокъ великодушія -- сказались и въ данномъ случаѣ. Очень немногія женщины, съ которыми встрѣчалась миссъ Блекуэль, оказались способными оцѣнить, какую услугу оказала имъ миссъ Блекуэль своей энергіей и настойчивостью. Среди нихъ особенно горячо и искренно отнеслась къ ней лэди Байронъ. Дружба, завязавшаяся между нею и миссъ Блекуэль, продолжалась и послѣ того, какъ миссъ Блекуэль вернулась назадъ въ Америку. Въ своихъ разнообразныхъ начинаніяхъ миссъ Блекуэль всегда встрѣчала поддержку, а иногда и существенную помощь со стороны лэди Байронъ. Но такихъ было очень и очень немного, большинство смотрѣли на нее съ недовѣріемъ, даже съ недоброжелательствомъ. "М-ръ Пагетъ (директоръ госпиталя св. Варѳоломея),-- пишетъ миссъ Блекуэль,-- говорилъ мнѣ, что я встрѣчу значительно больше предубѣжденія со стороны женщинъ, чѣмъ со стороны мужчинъ. И я готова къ этому. Чѣмъ слѣпѣе предразсудокъ, тѣмъ онъ упорнѣе. Женщины удивительно цѣпко держатся своихъ привычныхъ взглядовъ. Но чувства отдѣльныхъ людей не могутъ помѣшать назрѣвшему дѣлу".

Именно такимъ назрѣвшимъ уже дѣломъ считала миссъ Блекуэль расширеніе сферы дѣятельности женщинъ. Она всю жизнь и словомъ, и примѣромъ пропагандировала женскую самостоятельность и право женщины на всѣ отрасли человѣческаго труда, но рядомъ съ этимъ она всегда была противницей такого женскаго движеніи, которое ставитъ своею цѣлью борьбу съ мужчинами во имя женскихъ правъ. Она считала, что женщины должны не отвоевывать свои права, а доказывать на дѣлѣ свои общественныя дарованія и силы. Поэтому она никогда не вступала въ спеціально женскія общества, занимающіяся разрѣшеніемъ такъ называемаго женскаго вопроса. По ея мнѣнію, женщины должны были соединяться для работы на общечеловѣческую пользу и этимъ путемъ добиваться признанія того, что женщина можетъ быть общественнымъ дѣятелемъ, равноправнымъ съ мужчиною. При самомъ началѣ докторской дѣятельности миссъ Блекуэль, въ Америкѣ образовалось общество для защиты правъ женщины; учредители его настойчиво просили миссъ Блекуэль принять въ немъ участіе, но она отказалась, мотивируя это слѣдующимъ образомъ въ письмѣ къ матери: "У нихъ много энергіи, много (чувства, но, по моему, мало ясной и строгой мысля. Въ душѣ я причислила это общество къ такимъ, которымъ можно сочувствовать, при случаѣ помочь, но въ которыя нельзя войти тѣломъ и душой. Я не могу всецѣло сочувствовать анти-мужскому движенію. Я слишкомъ много видѣла доброты, справедливаго признанія и помощи со стороны мужчинъ, чтобы смотрѣть иначе, какъ съ сожалѣніемъ на такое отношеніе женщинъ, и думаю, что свободы надо добиваться инымъ путемъ... Моя голова полна идей объ организаціяхъ, но только не объ организаціи женщинъ противъ мужчинъ".

Первые годы ея медицинской практики были поистинѣ тяжелымъ временемъ въ ея жизни. Все вокругъ было настроено недовѣрчиво и враждебно. Въ Нью-Іоркѣ, гдѣ она поселилась, вернувшись изъ Европы, передъ ней были заперты всѣ двери. Семь лѣтъ въ ея пріемную не заходила почти ни одна паціентка, денежныя дѣла ея были крайне плохи, а нравственное состояніе еще хуже. Почта почти ежедневно приносила ей оскорбительныя письма.

Она подала прошеніе о принятіи ея въ женское отдѣленіе городской больницы, но получила категорическій отказъ, сопровождаемый совѣтомъ открыть лучше свою собственную больницу. Вообще, товарищи врачи далеко не всегда старались поддерживать ее на этихъ первыхъ трудныхъ шагахъ. Чаще они сами не могли побѣдить своего инстинктивнаго предубѣжденія противъ новаго сотоварища. Курьезный случай разсказываетъ миссъ Блекуэль изъ первыхъ лѣтъ своей практики. "При одномъ тяжеломъ случаѣ воспаленія легкихъ у пожилой лэди, я пригласила на консультацію добродушнаго и очень уважаемаго доктора. Осмотрѣвъ паціентку, господинъ этотъ вышелъ со мной въ гостиную. Здѣсь онъ началъ въ волненіи бѣгать взадъ и впередъ по комнатѣ, восклицая: "Гсъ высшей степени удивительный случай! Ничего подобнаго со мной никогда раньше не случалось. Я положительно не знаю, что дѣлать!" Я слушала съ тревогой и недоумѣніемъ, такъ какъ это былъ совершенно ясный случай воспаленія легкихъ и въ не особенно сильной степени, пока, наконецъ, не догадалась, что его безпокойство относилось не къ паціенткѣ, а ко мнѣ и къ необходимости консультировать съ женщиной-врачемъ!" Это, конечно, было бы только смѣшно, еслибъ слѣдствіемъ подобнаго отношенія не являлась полная невозможность что-нибудь дѣлать. Теперь, когда самое трудное -- право лѣчить, было достигнуто, тяжело было натолкнуться на новую непреодолимую преграду -- нежеланье лѣчиться у женщины. Немудрено, что въ письмахъ миссъ Блекуэль этого времени попадаются такія строки: "Я рада, что я, а не кто-нибудь другой предпринялъ эту работу піонера. Я понимаю теперь, почему никто не захотѣлъ ранѣе жить этою жизнью. Тяжело жить безъ всякой поддержки, кромѣ сознанія высокой цѣли, жить окруженной всевозможными проявленіями общественной оппозиціи".

Но такія грустныя ноты только изрѣдка прорывались у миссъ Блекуэль; ея основной чертой была бодрость и энергія, и она не давала унынію надолго овладѣвать собой. Она искала и находила выходъ изъ такого ненормальнаго положенія. Ее намѣренно игнорировали, -- она заставляла вспоминать о себѣ. Она печатала статьи и читала лекціи по вопросамъ медицины, обращавшія на себя вниманіе и вызывавшія одобреніе непредубѣжденныхъ слушателей. Первый опытъ въ этомъ направленіи она сдѣлала на второй же годъ по пріѣздѣ въ Нью-Іоркъ. Она прочла рядъ лекцій о физическомъ воспитаніи дѣвочекъ. Курсъ привлекъ постепенно многочисленную, преимущественно женскую аудиторію, и сопровождался большимъ успѣхомъ. За нимъ послѣдовали другія лекціи, упрочившія мало-по-малу за миссъ Блекуэль репутацію человѣка съ широкимъ теоретическимъ медицинскимъ образованіемъ. Удачное лѣченье ея случайныхъ паціентокъ подрывало недовѣріе къ ней, какъ къ врачу-практику.

Но самымъ смѣлымъ и крупнымъ шагомъ въ этомъ направленіи было устройство собственной больницы. Это было дѣйствительно рискованное предпріятіе, которое могло бы въ случаѣ неудачи надолго затормозить ея дѣло. Затѣвать больницу одной, какъ иронически совѣтовало ей управленіе Нью-Іоркской городской больницы, было, конечно, немыслимо; соединяться съ врачами-мужчинами она не могла, да и не желала. Ея мечтой было осуществить это серьезное дѣло исключительно женскими силами. Она ждала, когда у нея явятся помощники изъ женщинъ. Ея сестра, миссъ Эмилія Блекуэль, избрала подобно ей своею спеціальностью медицину и такъ же какъ миссъ Елизавета, только съ меньшимъ трудомъ, добилась медицинскаго образованія и докторскаго диплома въ медицинской школѣ Клевеланда. Въ 1856 году она пріѣхала въ Нью-Іоркъ, и обѣ сестры съ тѣхъ поръ никогда болѣе не разставались. Въ то же время къ нимъ присоединилась и третья женщина-врачъ, получившая докторскій дипломъ тоже въ Клевеландѣ -- миссъ Марія Закржевская. Теперь, не чувствуя себя болѣе одинокою, миссъ Блекуэль рѣшилась наконецъ приступить къ осуществленію своего смѣлаго плана. Первыя извѣстія о немъ, проникшія въ публику, вызвали цѣлую бурю негодованія. "Говорили, что никто не отдастъ дома для такой цѣли; говорили, что женщины-врачи такъ подозрительны, что должна бы вмѣшаться полиція; что тѣ свидѣтельства о смерти, которыя они выдадутъ, не будутъ считаться законными, что онѣ принадлежатъ къ тому классу людей, самое общеніе съ которыми можно считать позоромъ; что онѣ не имѣютъ права лѣчить паціентовъ, если главнымъ врачемъ не будетъ мужчина; что если произойдетъ что-нибудь, не только вся медицинская профессія, во все общество будетъ обвинять попечителей, допустившихъ такое предпріятіе; наконецъ, онѣ никогда не соберутъ достаточно денегъ на такое непопулярное учрежденіе".

Несмотря на всѣ эти угрозы и предсказанія, къ концу 1856 года была собрана необходимая для начала небольшая сумма, а въ первой половинѣ 1857 года всѣ формальности были улажены, домъ нанятъ и новая больница, подъ именемъ "Нью-Іоркской больницы для женщинъ и дѣтей", была оффиціально открыта. Никакихъ трагическихъ случаевъ, требующихъ вмѣшательства полиціи, въ ней, конечно, не происходило, но паціентовъ первое время было дѣйствительно очень и очень мало. Окупать себя она естественно не могла, и первые годы ей приходилось существовать всевозможными благотворительными сборами -- базарами, лекціями, концертами и т. п. Но потребность въ женщинахъ-врачахъ среди женщинъ была по существу такъ велика, что долго такое ненормальное положеніе не могло продолжаться. Первые же случаи выздоровленія въ больницѣ миссъ Блекуэль" повлекли туда все новыхъ и новыхъ паціентокъ, а черезъ семь лѣтъ отъ прежняго недовѣрія и негодованія не осталось и слѣда. Женская больница стала на ноги и завоевала себѣ прочное и почетное мѣсто среди другихъ.

Слишкомъ живая и предпріимчивая, миссъ Блекуэль не могла ограничиться этимъ однимъ дѣломъ. Ее влекло на болѣе широкую арену, она чувствовала въ себѣ силы разбудить и въ Европѣ среди женщинъ интересъ къ медицинѣ. Какъ только больница нѣсколько окрѣпла" она оставила ее на попеченіе сестры и Маріи Закржевской, а сама отправилась пропагандировать свою идею въ Англію. Теперь уже она пріѣхала туда не такъ, какъ въ первый разъ -- скромной студенткой, желавшей поучиться у знаменитыхъ европейскихъ профессоровъ,-- теперь ей предшествовала слава уважаемаго врача, извѣстнаго лектора, организатора первой женской больницы. Вскорѣ послѣ пріѣзда она была занесена въ списокъ врачей, которымъ разрѣшена практика въ англійскомъ королевствѣ. И въ Англіи, какъ и въ Америкѣ, она была первою проложившей женщинамъ путь къ врачебной дѣятельности. Вѣсть о первыхъ лекціяхъ, прочитанныхъ миссъ Блекуэль въ Лондонѣ, быстро разнеслась по всей Англіи; отовсюду къ ней посыпались приглашенія повторить ихъ, и ей пришлось предпринять рядъ поѣздокъ по англійскимъ городамъ. Она была въ Манчестерѣ, Ливерпулѣ, Бирмингемѣ, Лидсѣ, Ноттингемѣ, Кембриджѣ, и др. городахъ, читая лекціи, произнося рѣчи, участвуя въ митингахъ. Это былъ настоящій походъ проповѣдницы независимаго женскаго труда. Впечатлѣніе, производимое ею, было громадно. "Матери просятъ у меня совѣтовъ,-- пишетъ она лэди Байронъ послѣ одной изъ такихъ поѣздокъ.-- Молодыя дѣвушки горячо воспринимаютъ идею труда"... Въ самомъ Лондонѣ послѣ лекцій миссъ Блекуэль возникла мысль объ основаніи такой же женской больницы подъ завѣдываніемъ врачей-женщинъ, какъ и въ Нью-Іоркѣ. Для нея тотчасъ же было собрано нѣсколько тысячъ долларовъ и открыть дальнѣйшій сборъ пожертвованій. Но миссъ Блекуэль не придавала особаго значенія такому непосредственному практическому результату своей пропаганды. Она помогала устройству госпиталя, но не вѣрила въ его осуществленіе, такъ какъ для него не хватало самаго главнаго,-- не было еще въ Англіи собственныхъ женщинъ-врачей, а молодыя дѣвушки, начавшія заниматься медициной, не могли, по окончаніи курса, сразу взяться за такое сложное дѣло. "Я обѣщала помочь имъ въ устройствѣ госпиталя,-- пишетъ она,-- и я сдѣлаю это, но думаю, что это дѣло, чтобы быть прочнымъ, должно выроста практически. У меня нѣтъ вѣры въ него... Я убѣждена, что въ Англіи мы не добьемся такого быстраго и блестящаго успѣха, какъ мечтаютъ нѣкоторые мои увлекающіеся друзья".

Однако, результаты пропаганды миссъ Блекуэль, хотя, быть можетъ, и не такіе непосредственные, какъ желали ея англійскіе друзья, не замедлили сказаться. Мысль о доступности медицинскаго образованія для женщинъ привилась; англійскія женщины, не находя возможности научить медицину у себя на родинѣ, стали добиваться докторскихъ правъ въ Америкѣ и въ Швейцаріи, гдѣ университеты охотнѣе всего открывали двери женщинамъ. Въ Америкѣ къ этому времени, т. е. къ половинѣ 60-хъ годовъ, уже очень многія медицинскія школы допускали женщинъ въ число студентовъ. Кромѣ того, въ Нью-Іоркѣ, Бостонѣ и Филадельфіи были основаны спеціально женскія медицинскія школы. Въ одной изъ нихъ -- Нью-іоркской, миссъ Блекуэль тотчасъ же получила каѳедру гигіены.

Дѣло, начатое миссъ Блекуэль, дѣйствительно, оказалось жизненнымъ, отвѣчающимъ самымъ реальнымъ потребностямъ, иначе, конечно, никакой успѣхъ вначалѣ не могъ бы повлечь такого изумительно быстраго роста женскаго движенія въ этомъ направленіи. Точно какая-то плотина устарѣвшихъ предразсудковъ задерживала этотъ сильный потокъ; стоило одному человѣку пробить въ ней брешь, и вода хлынула въ нее широкой волной. Теперь женщинѣ, вступающей на этотъ путь, уже не приходится вести борьбу съ тѣми общими условіями, которыя отняли столько силъ у миссъ Блекуэль. Если и до сихъ поръ путь женщины, избирающей самостоятельный и независимый трудъ, не всегда гладокъ, если и до сихъ поръ значительная часть ея силъ уходитъ не на самое дѣло, а на борьбу съ различными препятствіями, то все же положеніе ея несравненно благопріятнѣе: общественное мнѣніе -- главный врагъ всякаго новаго дѣла, дало рѣшительную битву миссъ Блекуэль и потерпѣло полное пораженіе. Теперь въ каждомъ отдѣльномъ случаѣ бороться приходится только съ частными условіями.

Насколько эта борьба легче, показываетъ то положеніе, какое заняли женщины въ медицинѣ за тѣ сорокъ лѣтъ, которыя отдѣляютъ насъ отъ начала врачебной дѣятельности миссъ Блекуэль. Не говоря уже объ Америкѣ, значительно опередившей въ этомъ отношеніи другія страны, въ Англіи, напримѣръ, имѣется въ настоящее время восемь спеціально женскихъ медицинскихъ школъ, и въ девяти университетахъ женщины допускаются на медицинскій факультетъ наравнѣ съ мужчинами. Въ одной лондонской медицинской школѣ ежегодно оканчиваютъ курсъ отъ двадцати до тридцати женщинъ. Девятнадцать лѣчебныхъ заведеній Англіи находятся теперь въ исключительномъ вѣдѣніи женщинъ. Но всѣ эти цифры блѣднѣютъ по сравненію съ тѣми поистинѣ изумительными результатами, какихъ англичанамъ удалось достигнуть въ этомъ отношеніи въ Индіи. Индійскія женщины, благодаря требованіямъ культа, не имѣющія возможности обращаться къ помощи врачей-мужчинъ, давно привлекли къ себѣ вниманіе изучавшихъ медицину англичанокъ. Теперь въ Индіи уже насчитывается 12 женскихъ госпиталей, въ которыхъ лѣчатъ исключительно женщины. Но этого мало -- въ Индіи открыто двадцать двѣ медицинскія школы, въ которыя допускаются женщины, и въ нихъ обучается въ настоящее время 255 женщинъ. Странно просматривать списки этихъ студентокъ-медичекъ съ ихъ именами, дико звучащими для европейскаго слуха,-- всѣ этиСусцмукхи-Букси, Сундари-маханатра, Кусумъ-кумари-бенардже и т. д., или читать, что госпиталь въ Мизорѣ находится въ завѣдываніи доктора медицины миссъ Бовиндураюлу.

Мысль, казавшаяся полъ-вѣка тому назадъ чуть не преступленіемъ цивилизованнымъ европейцамъ, теперь легко осуществляется въ полуварварской Индіи. Тысячи женщинъ обучаются теперь въ медицинскихъ учрежденіяхъ во всѣхъ цивилизованныхъ странахъ, тысячи другихъ завѣдуютъ больницами, занимаются частною практикою, обучаютъ другихъ. Что нѣкогда было подвигомъ, требовало, во всякомъ случаѣ, рѣдкой воли, ума и характера,-- стало теперь простымъ житейскимъ дѣломъ. И въ этомъ ярче и сильнѣе всего сказывается жизненность дѣла Елизаветы Блекуэль. Открытіе женскаго медицинскаго института въ Россіи явилось дальнѣйшимъ развитіемъ начатаго ею движенія, почему и русскимъ женщинамъ-врачамъ не должно быть незнакомо и чуждо имя первой женщины-врача.

Т. Криль.

"Міръ Божій", No 11, 1897