Книговод

Клуб самоубийц

Стивенсон Роберт Льюис


Р. Стивенсон

Новые арабские ночи

New Arabian Nights, 1878

   Стивенсон Р. Путешествие внутрь страны. Клуб самоубийц: Сборник: Пер. с англ.
   СПб.: Издательство "Logos", 1994. (Б-ка П. П. Сойкина).
   OCR Бычков М. Н.
  
  

СОДЕРЖАНИЕ

   КЛУБ САМОУБИЙЦ
   Глава I. История одного молодого человека со сладкими пирожками
   Глава II. Рассказ про доктора и про дорожный сундук
   Глава III. Приключение с извозчиками
  

Клуб самоубийц
The Suicide Club

ГЛАВА I

История одного молодого человека со сладкими пирожками

   Проживая в Лондоне, благовоспитанный и безукоризненный принц Богемский, Флоризель, сумел привлечь к себе все общество своим приятным обращением и обдуманною щедростью. Уже судя по тому, что о нем было известно, принц Флоризель был человек замечательный, известно же о нем было очень немного сравнительно с тем, что он делал. Будучи в обыкновенной обстановке человеком характера спокойного и ровного, с очень несложной житейской философией, почти такой же, как у простого земледельца, принц Флоризель бывал иногда не прочь познакомиться и с другими дорогами жизни, более рискованными и опасными, чем тот путь, по которому ему от рождения назначено было идти. Случалось, что от скуки, когда ничего не шло интересного и веселого в лондонских театрах, или когда кончался спортивный сезон и принц не мог выступать в тех видах спорта, в которых привык одерживать верх над своими соперниками, он призывал к себе своего наперсника и шталмейстера полковника Джеральдина и приказывал ему готовиться к ночной прогулке. Шталмейстер был храбрый молодой офицер, склонный к приключениям. Он всякий раз с удовольствием встречал такое известие и сейчас же спешил приготовиться. Долгая практика и разнообразное знакомство с жизнью обучили его искусству переодеваться и гримироваться. Он мог приспособить не только свое лицо и внешность, но даже голос и мысли ко всякому положению, характеру и национальности. Этим путем он отвлекал внимание от принца, и в иностранных кружках его нередко принимали за своего. Полиция об этих приключениях ничего не знала, потому что оба проказника до сих пор выходили благополучно из всевозможных затруднительных положений, благодаря невозмутимому мужеству одного и ловкой изобретательности и рыцарской преданности другого. С течением времени они оба становились все смелее и самоувереннее.
   В один дождливый мартовский вечер непогода загнала их в устричную лавочку по соседству с Лейчестерским сквером. Полковник Джеральдин был одет и загримирован газетным сотрудником средней руки, а принц, как всегда, наклеил себе большие брови и пару фальшивых бакенбард. Это придавало ему довольно неопрятный вид человека, потрепанного жизнью, делая его неузнаваемым даже для близких знакомых. В таком снаряжении принц и его наперсник сидели теперь и благодушествовали, попивая водку с содовой водой.
   Публики в ресторане было много. Были и мужчины, и женщины. Завести разговор было с кем, но нашим авантюристам ни один из публики не казался достаточно интересным для более близкого знакомства. Очень уж была сера и непочтенна вся эта публика. Одни лондонские подонки! Принц уже начал зевать от скуки и почти уже решил, что экскурсия на сей раз не удалась, как вдруг распахнулись створчатые двери, и в ресторан вошел какой-то молодой человек, сопровождаемый двумя комиссионерами. Каждый комиссионер нес по большому блюду, покрытому крышкой. Они сняли разом обе крышки, и на блюдах оказались сладкие пирожки с кремом. Молодой человек стал обходить всех сидевших в зале, с необыкновенной учтивостью упрашивая их отведать пирожного. Иногда угощение принималось со смехом, а иногда от него отказывались наотрез и даже грубо. В таких случаях молодой человек съедал пирожок сам с каким-нибудь шутливым замечанием.
   Наконец, он дошел до принца Флоризеля.
   -- Сэр,-- обратился он к нему с необыкновенной учтивостью, держа между большим и указательным пальцами один пирожок,-- не соблаговолите ли вы оказать честь совершенно незнакомому вам человеку? Я вполне могу поручиться за доброкачественность пирожного, потому что за сегодняшний вечер сам съел две дюжины штук и еще три штуки.
   -- Я обыкновенно интересуюсь не столько самим подарком,-- возразил принц,-- сколько целью, с которой он делается.
   -- Цель у меня, сэр,-- отвечал с новым поклоном молодой человек,-- просто посмеяться.
   -- Посмеяться? -- переспросил Флоризель.-- Над кем же или над чем?
   -- Я сюда пришел не для того, чтобы излагать свою философию,-- отвечал молодой человек,-- а чтоб раздать желающим эти пирожки с кремом. Скажу только, что я и самого себя охотно подвергаю при этом риску попасть в смешное положение. Надеюсь, что это вполне вас удовлетворит. Если же нет, то мне останется только съесть двадцать восьмой пирожок, хотя мне это уже и надоело, признаться сказать.
   -- Мне вас жаль,-- сказал принц,-- и я охотно избавлю вас от такой необходимости, но только с одним условием. Если я и мой друг съедим у вас по пирожку, а к этому у нас нет, в сущности, ни малейшей склонности ни у того ни у другого, то вы должны за это что-нибудь с нами сегодня отужинать.
   Молодой человек как будто задумался.
   -- У меня еще несколько дюжин пирожного на руках,-- сказал он,-- и мне предстоит обойти много ресторанов, прежде чем я окончу свою задачу. На это потребуется время. Если вы очень проголодались...
   Принц перебил его вежливым жестом.
   -- Мой друг и я -- мы пойдем с вами оба,-- сказал он,-- потому что нас чрезвычайно заинтересовал ваш оригинальный способ проводить вечера. А теперь, когда условия мира выработаны, позвольте мне подписать договор за обоих.
   С этими словами принц съел один пирожок с необыкновенно грациозной любезностью.
   -- Замечательно вкусно,-- сказал он.
   -- Вижу, что вы знаток,-- отвечал молодой человек.
   Полковник Джеральдин также съел одно пирожное.
   После того как угощение было предложено всем остальным посетителям, причем одни отказывались, другие принимали, молодой человек с кремовыми пирожками отправился в другой такой же ресторан. Оба комиссионера, по-видимому, совершенно освоившиеся со своей глупой ролью, вышли вслед за ним. Принц и полковник составили арьергард и пошли под руку, улыбаясь друг другу. В таком порядке компания обошла еще два трактира, в которых повторилась только что описанная сцена: одни отказывались, другие принимали неожиданное угощение, а молодой человек всякий раз съедал сам отвергнутый пирожок.
   После выхода из третьего трактира молодой человек пересчитал свой наличный запас. На одном блюде оставалось шесть пирожков, на другом три, итого девять.
   -- Джентльмены,-- сказал он, обращаясь к своим двум новым путникам,-- мне очень не хочется задерживать ваш ужин. Я положительно уверен, что вы проголодались. Мне почему-то кажется, что вы имеете право на мое особенное уважение. Сегодня для меня великий день: сегодня я заканчиваю свою глупую карьеру нарочито глупейшим образом. В этот день я желаю быть приятным для всякого, кто оказал мне хоть малейшее доброжелательство. Джентльмены, вам больше не придется ждать. Хоть я и расстроил свое здоровье предшествующими излишествами, я все-таки, рискуя жизнью, немедленно ликвидирую связывающее нас условие.
   С этими словами он принялся пихать себе в рот и есть один за другим оставшиеся пирожки. Потом он обернулся к комиссионерам и дал им каждому по два соверена.
   -- Вот вам за ваше изумительное терпение,-- сказал он и отпустил их с поклоном.
   Несколько секунд он глядел на свой кошелек, из которого только что выдал деньги своим ассистентам, потом рассмеялся и бросил его на самую середину улицы.
   -- Ну-с, джентльмены, я готов,-- сказал он.
   Компания зашла в небольшой французский ресторанчик в Сото, который пользовался одно время громкой, но совсем незаслуженной славой и вскоре был совсем забыт, и заняла отдельный кабинет во втором этаже. Там трем собеседникам подан был изящный ужин, который они облили тремя или четырьмя бутылками шампанского, беседуя о разных посторонних вещах. Молодой человек был весел и разговорчив, но смеялся чересчур громко для человека из хорошего общества. Его руки сильно дрожали, а в голосе слышались порою какие-то неестественные ноты, с которыми он, видимо, не мог справиться. Убрали десерт. Все трое закурили сигары. Принц обратился к молодому человеку и сказал:
   -- Я уверен, что вы простите мне мое любопытство. То, что я от вас видел, мне очень понравилось, но и очень смутило меня. Хоть это и будет с моей стороны нескромностью, но я все-таки скажу, что мой друг и я -- такие люди, которым вполне можно доверить тайну. У нас у самих имеется много такого, о чем мы не хотели бы, чтобы знали другие. Посторонние уши от нас лишнего не услышат. Если, как я предполагаю, вы наделали каких-нибудь глупостей, то вам с нами нечего стесняться: больше нас двоих, кажется, никто во всей Англии глупостей не натворил. Меня зовут Годол, Теофилюс Годол, а это мой друг -- майор Альфред Гаммерсмит. По крайней мере, он желает, чтобы его знали под этим именем. Мы всю свою жизнь только и делаем, что ищем самых невероятных приключений, и чем приключение невероятнее, тем скорее оно способно вызвать нашу симпатию.
   -- Вы мне очень нравитесь, мистер Годол,-- отвечал молодой человек.-- Вы внушаете мне невольное доверие. Против вашего друга майора я тоже ничего не имею. Мне он кажется знатным лицом, только переодетым. Во всяком случае, я уверен, что он не солдат.
   Полковник улыбнулся на этот комплимент своему искусству переодеваться, а молодой человек продолжал с воодушевлением:
   -- Именно поэтому мне бы и не следовало рассказывать вам свою историю. Но, быть может, именно эта самая причина и побуждает меня вам ее рассказать. По крайней мере, я вижу, что вы совсем приготовились выслушать рассказ про мои глупости, и я не в силах причинить вам разочарование. Своего имени, вопреки вашему примеру, я вам не скажу. От предков своих я произошел самым обыкновенным путем и получил от них в наследство триста фунтов годового дохода. Сколько мне лет -- это тоже неинтересно. От предков же, по-видимому, я унаследовал и легкомысленный нрав. Воспитание я получил хорошее. Умею играть на скрипке почти настолько хорошо, что мог бы зарабатывать себе деньги службой в непервоклассных оркестрах. То же замечание можно отнести к флейте и к корнет-а-пистону. Играть в вист я научился настолько, что могу проигрывать около сотни фунтов в год в эту научную игру. Благодаря знанию французского языка, я мог в Париже мотать деньги почти с такой же легкостью, как в Лондоне. Словом, моя личность полна всевозможных совершенств. Приключения я испытал самые разнообразные, до дуэли из-за пустяка включительно. Два месяца тому назад я встретил молодую женщину, вполне подходящую к моему вкусу, как в нравственном, так и в физическом отношении. Мое сердце растаяло. Я увидал, что нашел, наконец, свою судьбу, и готов был совсем влюбиться. Но когда я сосчитал, сколько осталось у меня от моего капитала, то оказалось, что меньше четырехсот фунтов. Скажите, я вас прошу: разве может уважающий себя человек пускаться в любовь, имея за душой всего только четыреста фунтов? Я нашел, что нет. Но уже одно присутствие моей очаровательницы ускорило таяние моих денег, и сегодня утром я дошел до остатка в восемьдесят фунтов. Эту сумму я разделил на две равные части: сорок предназначил для одного определенного дела, а другие сорок истратил сегодня все до наступления ночи. День я провел очень интересно, устроил много всяких штук помимо известного уже вам фарса с пирожками, доставившего мне счастливый случай с вами познакомиться. Все это я проделал для того, чтобы завершить безумным концом безумно прожитую жизнь. Когда я у вас на глазах выбрасывал кошелек на мостовую, в нем ничего не было. Теперь вы знаете меня так же хорошо, как я сам себя знаю: безумец, но в своем безумии последователен и постоянен и, кроме того, могу вас в этом уверить, не нюня и не трус.
   Все это было рассказано горьким тоном, который свидетельствовал о том, что молодой человек глубоко сам себя презирает. Слушатели пришли к заключению, что его любовный роман задел его сердце гораздо сильнее, чем он в этом сам себе признается. Пирожки с кремом -- это фарс, которым прикрыта трагедия.
   -- Не странно ли,-- сказал Джеральдин, переглянувшись с принцем Флоризелем,-- что простая случайность свела нас троих вместе в этой громадной пустыне, именуемой Лондоном, и что мы все трое находимся приблизительно в одинаковом положении?
   -- Как? -- воскликнул молодой человек.-- Разве вы тоже разорились? Значит этот ужин -- то же самое, что и мои пирожки с кремом? Значит, это сам черт свел здесь трех своих клиентов для последней пирушки?
   -- Черт, сказать к слову, поступает иногда замечательно по-джентльменски,-- возразил принц Флоризель.-- И я очень рад такому совпадению. Мы с вами находимся еще не в совершенно одинаковых условиях, но я сейчас уничтожу остающееся неравенство. Я возьму с вас пример и поступлю совершенно так же, как поступили вы, когда доели свои кремовые пирожки.
   Принц достал из кармана кошелек и вынул из него небольшую пачку банковских билетов.
   -- Вы видите, я от вас отстал, но я собираюсь вас догнать, и мы придем к выигрышному столбу голова в голову,-- продолжал он.-- Вот этого будет достаточно для уплаты по счету,-- прибавил он, кладя на стол один из банковских билетов,-- а остальное...
   Он бросил пачку в огонь, где она сгорела в одну минуту, и пепел унесся в трубу камина.
   Молодой человек протянул было руку, но опоздал и не достал: ему помешал стол.
   -- Несчастный! -- воскликнул он.-- Что вы сделали? Не надо было жечь всего. Надобно было оставить сорок фунтов.
   -- Сорок? Почему именно сорок? -- спросил принц.
   -- Почему не восемьдесят? -- воскликнул полковник.-- Насколько мне известно, в пачке было больше ста фунтов.
   -- Нужно было только сорок,-- печально проговорил молодой человек.-- Без этого взноса не примут. Правило соблюдается строго. Сорок фунтов с каждого. Проклятая наша жизнь! Порядочному человеку даже и умереть нельзя без денег.
   Принц и полковник переглянулись.
   -- Объясните, в чем дело,-- сказал полковник.-- У меня в кармане бумажник цел, и в нем денег достаточно. Я охотно поделюсь с моим другом Годолом. Но я должен знать, на что это нужно. Расскажите нам, про что вы говорите.
   Молодой человек точно проснулся от сна. Он тревожно поглядел на того и на другого и густо покраснел.
   -- Вы меня не морочите? -- спросил он.-- Вы вправду разорились, как и я?
   -- За себя скажу,-- да,-- отвечал полковник.
   -- А за себя я вам уж и доказательство дал,-- сказал принц.-- Кто, кроме разорившегося человека, станет жечь свои деньги? Поступок сам за себя говорит.
   -- Это может сделать также и миллионер,-- подозрительно заметил молодой человек.
   -- Довольно, сэр,-- сказал принц.-- Я вам так сказал, и я не привык, чтобы в моих словах сомневались.
   -- Вы разорились, да? -- сказал молодой человек.-- Так же ли вы разорены, как и я? После беспечной жизни, наполненной удовольствиями, дошли ли вы до того, что можете доставить себе удовольствие только в одном? И готовы ли вы,-- он понизил голос до шепота,-- доставить себе это последнее на земле удовольствие? Готовы ли вы уйти от последствий своего безумия по единственной, имеющейся для этого верной дороге? Готовы ли вы впустить к себе чиновников шерифа вашей совести в единственную открытую дверь?..
   Он вдруг круто оборвал свою речь и попробовал рассмеяться.
   -- Ваше здоровье, господа! -- крикнул он, опустошая свой стакан.-- И покойной ночи, веселые разоренные люди!
   Он собрался встать, но полковник удержал его за руку.
   -- Вы нам не доверяете,-- сказал он,-- но это совершенно напрасно.-- На все ваши вопросы я даю вам утвердительный ответ. Я не из робких и готов сейчас же все объяснить начистоту хоть самой английской королеве. Да, нам совершенно так же, как и вам, надоела жизнь, и мы решили умереть. Раньше или позже, вместе или в одиночку, но мы надумали разыскать смерть и схватить ее там, где она окажется под рукой. Теперь вот мы встретили вас, и ваше дело оказалось более спешным. Хотите сегодня ночью? Хотите в одно время все втроем? Подумайте, как интересна будет эта наша тройка голяков, вступающих рука об руку в царство Плутона и друг друга там поддерживающих!
   Джеральдин, говоря это, до такой степени вошел в свою роль, что даже сам принц смутился и с некоторым сомнением поглядел на своего друга. А молодой человек опять покраснел, и глаза его засверкали.
   -- Вот мне именно таких и нужно, как вы! -- вскрикнул он с какой-то особенно трагической, жуткой веселостью.-- Значит, по рукам? -- Рука у него была холодная и мокрая.-- Вы немножко уже знаете того, с кем вам предстоит пойти в путь-дорогу. Вы немножко уже знаете, в какую удачную для себя минуту вы приняли участие в моем приключении со сладкими пирожками. Я только единица, но я единица в целом войске. Мне известен особый ход в жилище смерти. Я один из ее близких клиентов и могу показать вам вечность без особых церемоний и без огласки.
   Они с настойчивым любопытством потребовали у него объяснений.
   -- У вас у двоих найдется восемьдесят фунтов? -- спросил он.
   Джеральдин с хвастливым видом заглянул в свой бумажник и дал утвердительный ответ.
   -- Вот и прекрасно! -- воскликнул молодой человек.-- Вы счастливцы! Сорок фунтов -- вступительный взнос в клуб самоубийц.
   -- Это что же за чертовщина такая -- клуб самоубийц? -- спросил принц.
   -- А вот послушайте,-- сказал молодой человек.-- Наш век -- век всевозможных приспособлений и удобств, и я вас познакомлю с одним из самых последних усовершенствований. У нас дела в разных местах -- и вот по этой причине изобретены железные дороги. Железные дороги разлучают нас с нашими друзьями -- и вот к нашим услугам телеграфные линии, посредством которых мы можем быстро соединиться друг с другом через громадные расстояния. В гостиницах к нашим услугам подъемные машины, избавляющие нас от труда ходить по сотням ступеней. Мы знаем, что жизнь еще поприще, на котором нам бы хотелось подвизаться только до тех пор, пока нам это нравится, пока нам это доставляет удовольствие. Среди совокупности удобств, составляющих современный комфорт, недостает пока только одного удобства: нет приличного и мягкого пути, чтобы в любое время удалиться с жизненного поприща; нет лестницы, ведущей к свободе; нет особого хода в жилище смерти, как я только что выразился. Этот недостаток, любезные мои сотоварищи-горемыки, восполняется клубом самоубийц. Не воображайте, что мы с вами одни дошли до только что высказанного нами разумнейшего желания. Очень многим хотелось бы того же самого, но их удерживает от побега с жизненной каторги одна из двух причин. У одних есть семьи, на которых отразится стыд общественного порицания самоубийцы, а им этого не хочется. У других не хватает духа вообще, и они отступают перед самой обстановкой смерти. Взять хоть меня. Я решительно не в силах приставить себе к виску пистолет и спустить курок. Словно кто-то сильнейший, чем я, удерживает мою руку и мешает мне, и хотя мне безусловно надоела жизнь, но в теле у меня не находится достаточно силы для того, чтобы схватить смерть за волосы и притащить к себе. Для таких, как я, а также и для тех, которые желали бы уйти из жизни без последующей огласки, вот и учрежден клуб самоубийц. Как он управляется, какова его история, какие у него отделения в других странах -- об этом я сам не имею сведений, а того, что мне известно о его устройстве, я не имею права вам сообщить. За исключением этого, во всем остальном я к вашим услугам. Если вам, действительно, надоела жизнь, то я могу сегодня же ночью отвести вас на собрание в клуб, и если не в эту же ночь, то самое большее в течение недели вы оба будете избавлены от тяжести существования. Теперь ровно одиннадцать (он посмотрел на свои часы). Самое позднее через полчаса мы должны будем уйти отсюда, так что вот у вас какой срок для того, чтобы окончательно обсудить мое предложение. Это будет посерьезнее пирожного с кремом,-- прибавил он с улыбкой, -- и, я полагаю, много приятнее.
   -- Серьезнее, это верно,-- отвечал полковник Джеральдин,-- так что я попрошу у вас дать мне пять минут для разговора наедине с моим другом мистером Годолом.
   -- Очень хорошо,-- отвечал молодой человек.-- С вашего позволения, я выйду на это время.
   -- Вы нас очень этим обяжете,-- сказал полковник.
   Как только они остались вдвоем, принц Флоризель сказал:
   -- Что выйдет из всей это чепухи, Джеральдин? Я вижу, вы смущены и взволнованы, но я совершенно спокоен. Мне хочется посмотреть, чем все это может кончиться.
   -- Ваше высочество,-- отвечал побледневший Джеральдин,-- позвольте вам заметить, что ваша жизнь имеет значение не только для ваших друзей, но и для всего общества. Этот человек сказал: "если не в эту же ночь" -- следовательно, сегодня же ночью с вашим высочеством может случиться непоправимое несчастье, а вы подумали ли, в каком отчаянии буду тогда я, и как это несчастье отразится на целой нации?
   -- Мне хочется посмотреть, чем все это может кончиться,-- повторил принц самым решительным тоном,-- и прошу вас, полковник Джеральдин, вспомните данное вами честное слово джентльмена и держите его. Не забывайте, пожалуйста, что вы не должны без моего специального разрешения открывать кому-либо и при каких бы то ни было обстоятельствах мое инкогнито. Таков мой приказ, который я вам здесь повторяю. А теперь,-- прибавил он,-- позвольте вас попросить распорядиться, чтобы подали счет.
   Полковник Джеральдин поклонился с послушным видом, но он был совершенно бледен в лице, когда звал обратно молодого человека с кремовыми пирожками и требовал от официанта счет. Принц держал себя совершенно невозмутимо и с большим юмором и вкусом пересказал молодому самоубийце один пале-рояльский фарс. С полковником Джеральдином он старался не встречаться глазами и выбрал себе другую сигару с преувеличенным старанием. Из всей компании он был, безусловно, единственным человеком, сохранившим полное самообладание и не дававшим воли своим нервам.
   По счету заплатили. Принц оставил изумленному официанту всю сдачу с банковского билета. Все трое сели в кэб и уехали. Вскоре кэб остановился у ворот полутемного двора. Тут все вышли из экипажа.
   Джеральдин расплатился с извозчиком, а молодой человек сказал принцу Флоризелю:
   -- Мистер Годол, у вас еще есть время вернуться опять в рабство. Это и к вам относится, майор Гаммерсмит. Подумайте еще раз хорошенько, прежде чем сделать следующий шаг. Если сердца ваши говорят нет, то ведь отсюда дорог много.
   -- Ведите нас, сэр,-- отвечал принц.-- Я не из тех людей, которые легко берут назад свои слова.
   -- Я в восторге от вашего хладнокровия,-- сказал проводник.-- Никогда еще я не видел человека, который бы оставался так спокоен в подобной обстановке. Многие из моих друзей уже успели раньше меня уйти туда, куда я сам скоро последую за ними -- это я знаю. Но это для вас неинтересно. Подождите меня здесь несколько минут. Я вернусь сейчас же, как только подготовлю ваше вступление к нам.
   С этими словами молодой человек, махнув рукой своим товарищам, вошел в ворота, потом в подъезд и скрылся.
   -- Из всех ваших проказ это самая чудовищная и опасная,-- тихим голосом заметил полковник Джеральдин.
   -- Я начинаю сам так думать,-- отвечал принц.
   -- У нас осталось несколько свободных минут,-- продолжал полковник.-- Умоляю ваше высочество воспользоваться случаем и уйти. Последствия этого шага до такой степени загадочны и темны, они могут оказаться до такой степени серьезными, что я решаюсь даже зайти дальше обыкновенного в той свободе обращения с вами, которую вы мне дозволили в частном обиходе.
   -- Должен ли я понять это в том смысле, что полковник Джеральдин испугался? -- спросил его высочество, вынимая изо рта сигару и острым взглядом пронизывая лицо полковника.
   -- Разумеется, я боюсь, но только не за себя лично,-- гордо отвечал полковник.-- В этом вы, ваше высочество, можете быть уверены вполне.
   -- Я так и предполагал,-- отвечал с невозмутимым благодушием принц,-- но только мне не хотелось напоминать вам разницу между мною и вами... Довольно, довольно, ни слова больше! -- прибавил он, заметив, что полковник Джеральдин собирается оправдываться.-- Охотно извиняю.
   И он продолжал спокойно курить, прислонившись к решетке и дожидаясь возвращения молодого человека. Когда тот вернулся, принц спросил:
   -- Ну что же, примут нас или нет?
   -- Идите за мной,-- был ответ.-- Председатель клуба просит вас к себе в кабинет. Предупреждаю вас, чтобы вы отвечали ему вполне откровенно на его вопросы. Я за вас хоть и поручился, но клуб наводит всегда тщательные справки о каждом вступающем, потому что малейшей нескромности кого-нибудь из членов общества он может вдруг оказаться закрытым навсегда.
   Принц и Джеральдин на минуту подняли друг на друга головы.
   -- Поддерживайте меня,-- сказал один.
   -- А вы меня,-- сказал другой.
   В один миг они пришли к соглашению и были готовы идти за своим проводником к председателю клуба.
   Добраться до председателя было не особенно трудно. Входная дверь была открыта совсем, а дверь в председательский кабинет стояла приотворенной. В этой небольшой, но очень высокой комнате молодой человек снова оставил их одних.
   -- Председатель сейчас придет,-- сказал он, уходя и кивнув на прощанье головой.
   Через двустворчатую дверь в кабинет доносились из соседней комнаты голоса. Потом там хлопнула пробка шампанского. Послышался взрыв смеха поверх гула разговоров. Единственное большое окно кабинета выходило на реку и на плотину, и по расположению фонарей принц и полковник догадались, что дом находится недалеко от Чэринг-Кросского вокзала. Мебель была очень скудная с протертой до нельзя обивкой. Посредине стоял круглый стол со звонком, по стене висели на деревянных вешалках верхние пальто и шляпы.
   -- В какой это вертеп мы попали? -- сказал Джеральдин.
   -- За этим-то я и пришел, чтобы посмотреть,-- возразил принц.-- Если окажется, что они держат здесь у себя живых чертей, то для нас будет тем забавнее.
   Двустворчатая дверь отворилась и пропустила человека. С ним вместе ворвался в комнату гул голосов. Перед посетителями стоял сам страшный председатель клуба самоубийц. Ему было на вид лет пятьдесят или больше. Он вошел размашистой походкой. На щеках у него были густые бакенбарды, на голове, на самой маковке, большая лысина. Серые глаза были прищурены, но в них временами сверкал яркий блеск. Во рту он держал сигару, передвигая ее все время губами и языком то направо, то налево. На нем был светлый костюм, из-под которого виднелся широкий полосатый воротник сорочки. Под мышкой у него была записная книга. Он окинул незнакомцев пронзительным взглядом и сказал, закрывая за собой дверь:
   -- Добрый вечер! Мне сказали, что вы желаете со мной поговорить.
   -- Мы желаем, сэр, записаться в клуб самоубийц,-- ответил полковник.
   Председатель повертел несколько раз сигару во рту.
   -- Что такое? -- резко переспросил он.
   -- Извините, сэр, но я полагал, что вы именно то лицо, которое может нам дать об этом клубе более подробные сведения,-- отвечал полковник.
   -- Я? -- вскричал председатель.-- О клубе самоубийц? Понимаю. Это очень резвая шалость по случаю "дня всех безумцев". Я могу охотно простить ее двум джентльменам, повеселевшим от хорошей выпивки, но все-таки, господа, надобно на этом и кончить.
   -- Называйте ваш клуб, как хотите,-- сказал полковник,-- но только за этими дверями у вас собралась компания, и мы желаем к ней присоединиться.
   -- Сэр, вы ошиблись,-- коротко возразил председатель.-- Это совершенно частная квартира, и вам следует немедленно ее оставить.
   Во время этого короткого разговора принц спокойно ждал на своем стуле. Полковник обернулся к нему и посмотрел, как бы говоря взглядом: "отвечайте и уходите ради самого Бога!" Тогда принц вынул изо рта сигару и сказал:
   -- Я пришел сюда по приглашению одного из ваших, с которым познакомился. Вероятно, он вам уже сообщил о моем намерении поступить к вам в члены. Позвольте вам напомнить, что с лицом в моем положении нельзя поступать так грубо. Обыкновенно я человек очень смирный, но позвольте вам сказать, любезный сэр, что вы или должны сделать для меня то, о чем вам уже было сказано, или вам придется горько раскаяться в том, что вы продержали меня у себя в передней.
   Председатель громко рассмеялся.
   -- Вот это настоящий разговор,-- сказал он.-- И вы настоящий мужчина, какими все должны быть. Вы нашли дорогу к моему сердцу и можете теперь делать со мной что хотите. Будьте любезны,-- обратился он к полковнику,-- посидите несколько минут отдельно. Я сперва желаю кончить дело с вашим товарищем, а некоторые наши клубные формальности требуют непременно небольшой секретной беседы с каждым вступающим новым лицом.
   С этими словами он отворил дверь в маленький кабинетик и ввел туда полковника.
   -- Вам я верю,-- сказал он Флоризелю, как только они остались одни,-- но уверены ли вы в своем друге?
   -- Не настолько, как в самом себе, хотя у него есть еще более сильные побуждения, чем у меня,-- отвечал Флоризель,-- принять его в члены можно совершенно безопасно, за это я, безусловно, ручаюсь. Самый упрямый человек не согласится остаться в живых при таких условиях, какие сложились у него. Он уличен в нечистой игре в карты.
   -- Да, могу и я сказать, это очень важная причина,-- заметил председатель.-- У нас есть еще один с таким же случаем, и я в нем уверен вполне. А вы сами служили в военной службе, позвольте вас спросить?
   -- Служил,-- отвечал принц,-- но уже давно ее оставил: я слишком ленив.
   -- А вам самим почему, собственно, надоело жить? -- продолжал председатель.
   -- Я разорился, а работать не могу и не умею,-- отвечал принц.-- Я неисправимый лентяй.
   Председатель опешил.
   -- Но ведь этого же очень мало,-- сказал он.
   -- У меня нет ни копейки денег,-- поспешил добавить Флоризель,-- совершенно ничего нет. При моей лени это -- полнейшая гибель.
   Председатель несколько минут повертел во рту свою сигару, пуская дым прямо в глаза кандидату в члены клуба, но тот выдержал это испытание, нисколько не смущаясь.
   -- Если бы у меня не было такой опытности,-- сказал, наконец, председатель,-- то я бы должен был вам отказать. Но я знаю хорошо свет. Я знаю, что пустые причины оказываются в таких случаях самыми сильными. И когда мне кто-нибудь так понравится, как понравились вы, сэр, то я всегда предпочитаю сделать отступление от устава, чем отказать такому человеку.
   Принц и полковник, один после другого, подверглись длинному и подробному допросу. Принц допрашивался наедине, а Джеральдин в присутствии принца, так что председатель клуба мог следить за выражением лица первого, когда второй находился под усиленным перекрестным допросом. Результат получился удовлетворительный. Председатель записал в книгу краткие сведения об обоих вступающих и предложил им подписать клятвенное обещание. Вступающие давали присягу на пассивнейшее, безусловное повиновение, и за малейшее нарушение присяги им грозила самая полная потеря чести и не оставлялось ни малейшего утешения от религии. Флоризель подписал присягу, но не без содрогания, а полковник последовал его примеру, имея совершенно убитый вид. Тогда председатель принял от них вступительный взнос и без дальнейших церемоний ввел их в курительную комнату клуба самоубийц.
   Курительная комната клуба самоубийц была одинаковой высоты с кабинетом, из которого в нее вела дверь, но гораздо больше, и оклеена бумажными обоями под дуб. В комнате ярко топился камин, и горели многочисленные газовые рожки. Присутствующих членов принц и полковник насчитали около восемнадцати. Почти все они курили и пили шампанское. Царила лихорадочная веселость, но с внезапными мрачными паузами.
   -- Тут все в сборе? -- спросил принц.
   -- Нет, половина только,-- ответил председатель.-- Если у вас есть деньги, то обычай требует, чтобы вы угостили шампанским. Оно, во-первых, отлично поднимает у всех дух, а во-вторых, дает мне некоторый побочный доход.
   -- Гаммерсмит, распорядитесь шампанским,-- сказал Флоризель.
   Он повернулся и начал обходить всех присутствующих. Привыкнув к роли хозяина в самом высшем кругу, он очаровывал и покорял каждого, к кому подходил и с кем разговаривал. В его обращении было вообще что-то властное, подчиняющее, а его необыкновенная холодность в особенности должна была импонировать такому полусумасшедшему обществу. Переходя от одного к другому, Флоризель пристально глядел и внимательно слушал, что говорилось кругом, так что очень скоро он составил себе полное представление об обществе, в котором теперь находился. Как и во всех подобных собраниях, преобладал один тип: самая зеленая молодежь, с наружностью вполне интеллигентной, но с очень малыми признаками силы и тех качеств, которые дают человеку успех. Почти не было никого старше тридцатилетнего возраста, зато было много таких, которые не достигли еще и девятнадцати лет. Они стояли, облокачиваясь на стол и переминаясь на ногах; курили нервно, сильно затягиваясь и часто бросая сигары. Некоторые разговаривали, как следует, но разговор большинства являлся прямым результатом нервного возбуждения и был какой-то бессмысленный и бессодержательный. Всякий раз, когда приносили новую бутылку шампанского, все оживлялись и становились веселее. Сидели только двое -- один на кресле в углублении окна, низко опустив голову и глубоко засунув руки в карманы, а другой на большом диване около камина, причем он обращал на себя внимание своим резким несходством с окружающими. Ему было, вероятно, лет сорок с небольшим, но он казался, по крайней мере, лет на десять старше. Флоризель подумал, что он никогда, кажется, не встречал человека, более некрасивого от природы и более истощенного болезнями и излишествами. Это были только кожа да кости, причем часть тела была в параличе. На глазах у него были очки такой необыкновенной силы, что зрачки сквозь стекла казались непомерно увеличенными и совершенно искаженными. Кроме принца и председателя клуба, он один из всех остальных держал себя совершенно спокойно и с достоинством, как в обыкновенной жизни.
   Члены клуба, нельзя сказать, чтобы держали себя особенно прилично. Одни хвастались некрасивыми поступками, которые их довели до необходимости искать себе убежища в смерти, а другие слушали без малейшего неодобрения. Относительно нравственных суждений в клубе установилось безмолвное соглашение. Вступающий в клуб получал право на невменяемость, как в могиле. Пили за будущую память друг о друге, пили в память знаменитых самоубийц в прошлом. Высказывались различные взгляды на смерть: одни находили, что смерть есть не более как мрак и прекращение всего; другие надеялись, что среди этого мрака совершится восхождение к звездам и общение с могуществом святых.
   -- За вечную память барона Тренка, образцового самоубийцы! -- воскликнул кто-то.-- Из тесной кельи он перешел в еще теснейшую, а оттуда к свободе.
   -- Я бы желал только ничего не видеть и не слышать,-- сказал другой.-- Глаза завязать, а уши заткнуть ватой. Но только на свете не найдется для этого достаточно ваты.
   Третий говорил о тайнах будущей жизни, четвертый уверял, что никогда не вступил бы в этот клуб, если бы не начитался Дарвина.
   -- Я Дарвину верю и никак не могу смириться с фактом, что я произошел от обезьяны,-- говорил этот замечательный самоубийца.
   В общем, принц был сильно разочарован манерами и разговорами членов клуба.
   -- По-моему,-- говорил он про себя,-- тут совершенно не из-за чего так много волноваться. Раз человек решил покончить с собой, предоставьте ему, ради Бога, сделать это по-джентльменски. А эти все волнения и глупые разговоры я нахожу совершенно неуместными.
   Тем временем полковник Джеральдин предавался самым мрачным опасениям. Клуб и его правила оставались для него еще тайной, и он беспокойно оглядывал всю комнату, подыскивая, кто бы мог ему все как следует объяснить. Тут он случайно взглянул на разбитого параличом господина в сильных очках. Заметив, что этот господин держит себя очень спокойно, полковник попросил председателя, который хлопотливо то входил, то выходил из комнаты, представить его джентльмену на диване. Председатель хотя и заметил полковнику, что в здешнем клубе такие формальности совершенно излишни, однако, представил мистера Гаммерсмита мистеру Мальтусу.
   Мистер Мальтус с любопытством поглядел на полковника и пригласил его сесть с собой рядом по правую руку.
   -- Вы только что поступили и желаете ознакомиться с клубом? -- сказал он.-- Вы как раз подошли к настоящему источнику. Я здесь уже давно. Вот уже два года, как я в первый раз посетил этот очаровательный кружок.
   Полковник перевел дух. Ему стало легче дышать. Если мистер Мальтус ходит сюда вот уже два года, следовательно, принц не подвергается особенно большой опасности в один вечер. Но Джеральдин все же был удивлен и подумал, нет ли тут мистификации.
   -- Как два года?! -- воскликнул он.-- Я думал... но нет, вы, разумеется, пошутили.
   -- Нисколько,-- мягко ответил мистер Мальтус.-- Мой случай особенный. Я, собственно говоря, совсем не самоубийца. Я скорее почетный член клуба. Мое болезненное состояние и любезность председателя являются причинами, почему я пользуюсь известными льготами. Кроме того, я вношу за это повышенную плату... Иначе мое счастье было бы просто изумительно и невероятно.
   -- Боюсь, что мне придется попросить у вас дальнейших объяснений,-- сказал полковник.-- Позвольте вам напомнить, что я до сих пор лишь поверхностно знаком с правилами нашего клуба.
   -- Обыкновенный член клуба, ищущий себе смерти, вот как вы, ходит сюда каждый вечер, пока судьба над ним не сжалится,-- объяснил мистер Мальтус.-- Он может, если у него нет денег, жить и столоваться у председателя: это не роскошно, но вполне удобно и прилично. Могло бы быть хуже ввиду незначительной подписки. В то же время и общество председателя чего-нибудь стоит, ведь он очень хороший человек.
   -- В самом деле, я от него в восторге.
   -- Нет, вы еще его не знаете,-- сказал мистер Мальтус.-- Это замечательно интересный товарищ. Какие рассказы знает! Какой циник! Жизнь он изучил замечательно. Другого такого развратника, я убежден, не найдешь во всем христианском мире.
   -- И он здесь тоже на правах почетного члена, подобно вам, не в обиду будь сказано? -- спросил полковник.
   -- Да, но только совсем в другом смысле, чем я,-- отвечал мистер Мальтус.-- Меня пока щадят, но в конце концов я все-таки должен буду исчезнуть. А он никогда в карты сам не играет. Он только тасует и сдает и вообще управляет клубом. Это замечательно ловкий, изворотливый человек. Три года он занимается этим делом, практикует, так сказать, свое артистическое призвание, и за все время ни разу не возникло ни малейшего подозрения. Он точно вдохновляется откуда-то свыше. Вы, без сомнения, помните один случай, наделавший много шума полгода тому назад, как один господин нечаянно отравился в аптеке? Это было подстроено замечательно умно и тонко и притом совершенно безопасно.
   -- Вы меня удивляете,-- сказал полковник.-- И что же, этот господин был...-- полковник чуть-чуть не сказал, одною из жертв клуба, но опомнился и произнес: -- одним из членов клуба?
   Тут он сообразил, что и сам мистер Мальтус говорит о смерти далеко не в любовном тоне, и торопливо прибавил:
   -- Но я все-таки еще блуждаю здесь впотьмах. Вы говорите о каком-то тасовании карт, о сдаче. Для чего это делается? Я заметил, что вы скорее не желаете умирать, чем наоборот, и потому меня интересует узнать, что, собственно, привело вас сюда?
   -- Вы совершенно верно сказали, что впотьмах,-- отвечал, оживляясь, мистер Мальтус.-- Этот клуб -- храм отравы. Если бы не мое слабое здоровье, я бы здесь бывал гораздо чаще. Это мое теперь единственное, мое, можно сказать, последнее развлечение, но часто пользоваться им для меня было бы вредно. Знаете, сэр, я все испытал в жизни, все без исключения, и могу сказать, что почти все на свете оценивается неверно. Многие играют в любовь. Я положительно не признаю любовь за сильную страсть. Сильная страсть -- это страх. Вот где сильная страсть. Если вы хотите сильных ощущений, играйте в страх. Чтобы испытать напряженную радость жизни, нужно испытать напряженный страх за нее. Позавидуйте мне! Позавидуйте мне, сэр! -- прибавил он с хохотом.-- Я -- трус!
   Джеральдин насилу удержался, чтобы не выразить своего отвращения к этому жалкому человеку, но сделал над собой усилие и продолжал наводить справки.
   -- Но как же, сэр, можно продлить такое ощущение искусственно? -- спросил он.-- Чем это достигается? Каким способом можно держать человека в подобной неизвестности?
   -- Сейчас я вам объясню, как выбирается у нас жертва на каждый вечер,-- отвечал мистер Мальтус.-- И не только сама жертва, но и еще один член клуба, который является тут как бы его уполномоченным и как бы жрецом смерти для данного случая.
   -- Боже мой! -- сказал полковник.-- Неужели они друг друга убивают?
   Мистер Мальтус утвердительно кивнул головой.
   -- Этим путем устраняется тягость самоубийства,-- объяснил он.
   -- Как! Боже милостивый! -- воскликнул полковник.-- Да неужели же такие вещи возможны среди людей, рожденных женщинами? Неужели я... или вы... или мой друг, скажем -- неужели кто-нибудь из нас может сделаться убийцей? О, какая гнусность!
   Он хотел вскочить в ужасе, но встретился с глазами принца. Тот смотрел на него пристально и сердито. В одну минуту Джеральдин успокоился.
   -- Впрочем, в конце концов, почему же нет? -- прибавил он.-- И раз вы говорите, что игра очень интересная -- vogue la galère! Буду делать то же, что и все!
   Мистер Мальтус испытал острое и жгучее наслаждение от удивления и отвращения полковника. Он хвалился своей злостью и испорченностью. Ему нравилось видеть, как другой дает волю великодушному чувству, тогда как он сам, по своей совершенной испорченности, сознает себя выше подобных ощущений.
   -- Вот видите,-- сказал он,-- как только у вас прошла первая минута изумления, вы сейчас же успели оценить всю прелесть нашего кружка. Вы можете видеть, как здесь скомбинировано возбуждение игорного стола, дуэли и римского цирка. Язычники умели хорошо устраивать подобные вещи. Я в восторге от утонченности их выдумок. Но все же они оставили на долю христианской страны достигнуть таких крайних пределов, такой квинтэссенции, такого абсолюта в остроте ощущений. Вы поймете, какими пресными, какими безвкусными должны казаться все прочие наслаждения человеку, попробовавшему этого самого. Игра у нас,-- продолжал он,-- разыгрывается очень просто. Берется целая колода карт -- да, впрочем, будет гораздо лучше, если вы сами посмотрите, своими глазами, как это делается. Не дадите ли вы мне вашу руку -- опереться? Я, к несчастью, разбит параличом.
   Действительно, как только мистер Мальтус начал описывать игру, растворилась другая пара створчатых дверей, и все члены клуба стали довольно поспешно проходить в соседнюю комнату. Комната была похожа на предыдущую, но обставлена несколько по-другому. Посередине стоял длинный зеленый стол, за которым сидел председатель и с особенной тщательностью тасовал колоду карт. Опираясь одной рукой на палку, а другой на руку полковника, мистер Мальтус добрался до стола с таким трудом, что все прочие члены уже успели занять места прежде, чем присоединились к компании он, полковник и дожидавшийся их принц. Вследствие этого им троим достались места на нижнем конце стола.
   -- Колода в пятьдесят две карты,-- монотонно объяснял мистер Мальтус.-- Следите за тузом пик: это -- карта смерти, и за тузом треф -- кому он достанется, тот должен помогать делу -- понимаете? Счастливец вы, молодой человек! -- прибавил он.-- У вас хорошее зрение, вы можете следить за игрой. А я, увы! не могу различить на столе туза от двойки.
   И он принялся напяливать себе на нос вторые очки.
   -- По крайней мере, я хоть лица-то буду видеть,-- пояснил он.
   Полковник наскоро передал принцу все, что он узнал от почетного члена. Принц почувствовал смертельный холод в сердце, и оно у него сжалось, как в тисках. Он с трудом дышал и смущенно оглядывался по сторонам.
   -- Один смелый шаг, и мы можем улизнуть,-- прошептал полковник.
   Это напоминание ободрило принца.
   -- Молчите! -- сказал он.-- Покажем, что мы способны по-джентльменски поставить ставку, как бы серьезна она ни была.
   К нему вернулось внешнее спокойствие, хотя сердце сильно билось, и в груди он чувствовал неприятное жжение. Он оглянулся кругом. Члены клуба сидели спокойно и внимательно. Все были бледны, но всех бледнее мистер Мальтус. Он вытаращил глаза; голова у него тряслась, руки машинально, тянулись к трясущимся, побледневшим губам. Было очевидно, что почетному члену клуба мучительно достается его членство.
   -- Внимание, господа! -- сказал председатель.
   Он начал медленно сдавать карты кругом стола в обратном направлении, делая перерыв всякий раз, пока получавший карту не открывал ее. Почти каждый открывал карту не сейчас, а после некоторого колебания, часто пальцы не слушались игрока и долго скользили по изнанке карты, прежде чем она повертывалась лицевой стороной. По мере того как очередь приближалась к принцу, он чувствовал, что волнение в нем все усиливается и готово его задушить, но у него была, очевидно, жилка игрока, потому что он в то же время с удовольствием ощущал прилив какого-то странного наслаждения. Ему досталась девятка треф; Джеральдину выпала тройка пик; даму червей открыл у себя мистер Мальтус и даже не мог удержаться от вздоха облегчения. Молодой человек с кремовым пирожным почти сейчас же вслед за ним открыл туза треф и замер от ужаса, не выпуская карты из руки. Он пришел сюда не для того, чтобы убивать, а чтобы самому быть убитым. Принцу сделалось до такой степени его жаль, что он почти забыл о том, что он и сам вместе со своим другом только что подвергался точь-в-точь такой же опасности.
   Кончился полный круг, а роковая карта не вышла. Игроки затаили дыхание. Дышали отдельными редкими вздохами. Председатель продолжал сдавать. Принц получил другую трефовку; Джеральдин бубновку; но когда мистер Мальтус вскрыл свою карту, он страшно вскрикнул и, забыв о своем параличе, привстал и сел опять. У него оказался туз пик. Почетный член все играл, играл этими ужасами -- и вот доигрался.
   Разговор почти разом оборвался. Игроки перестали сидеть в прямых позах и начали вставать из-за стола, группами по двое и по трое переходя в курильню. Председатель потянулся и зевнул, как человек, кончивший свои дневные занятия. Но мистер Мальтус продолжал сидеть на своем месте, положив руки на стол, а на руки голову -- пьяный, неподвижный, как брошенная вещь.
   Принц и Джеральдин вышли из клуба вместе. На холодном ночном воздухе им вдвое яснее представился весь ужас того, что они только что видели.
   -- Это ужасно! -- воскликнул принц.-- Связать себя присягой в таком деле! Допустить, чтобы эта ужасная торговля продолжалась безнаказанной и с выгодой! Но что же мне делать? Я не могу изменить данному слову.
   -- Вы, ваше высочество, не можете,-- возразил полковник,-- потому что ваша честь в то же время и честь всей Богемии. Но я своему слову изменить могу, потому что моя честь принадлежит только мне лично.
   -- Джеральдин,-- сказал принц,-- если ваша честь потерпит ущерб от какого-нибудь из приключений, в которые я вас завлеку, то я никогда не прощу этого ни вам, ни себе, а последнее, я знаю, огорчит вас еще больше.
   -- Жду приказаний вашего высочества,-- сказал полковник.-- Не пора ли нам уходить?
   -- Да, да,-- сказал принц.-- Позовите, ради Бога, кэб. Отвезите меня домой спать; быть может, мне удастся заснуть и во сне позабыть эту неприятную ночь.
   Тем не менее он старательно прочитал надпись на воротах дома, прежде чем уехать.
   На другое утро, как только принц проснулся, полковник Джеральдин подал ему газету с отмеченной статьей следующего содержания:
  
   "Грустное происшествие. -- Сегодня в два часа ночи мистер Бартоломью Мальтус, проживавший в доме No 16 на Чепстоуской площади, в Вестбурн-Грове, возвращаясь из гостей, упал через перила Трафальгарского сквера, причем проломил себе череп и сломал одну руку и одну ногу. Смерть была моментальная. Мистер Мальтус шел с одним знакомым и в момент несчастья нанимал себе кэб. Мистер Мальтус страдал параличом, так что в его падении нет ничего удивительного. Несчастный джентльмен был хорошо известен в самом лучшем обществе. Его смерть очень многих глубоко огорчит".
  
   -- Если чьей душе следовало бы сейчас же после смерти попасть прямо в ад, то именно душе этого паралитика,-- заметил Джеральдин.-- Я уверен, что он как раз туда и угодил.
   Принц закрыл лицо обеими руками и молчал.
   -- Я почти рад, что он умер,-- продолжал полковник,-- туда ему и дорога. Но за молодого человека с кремовыми пирожками у меня, по правде сказать, сердце обливается кровью.
   -- Джеральдин,-- сказал принц, открывая лицо,-- этот несчастный юноша еще вчера был невинен, как и мы с вами, а сегодня утром на его душе уже лежит кровавый грех. Когда же я вспоминаю об этом председателе, у меня, я не знаю, что делается в груди. Я положительно недоумеваю, как мне поступить; но сделать что-нибудь я должен, и этот негодяй от моих рук не уйдет -- вот как Бог свят! Какое для нас испытание, какой нам урок эта вчерашняя игра в карты!
   -- И пусть он больше никогда не повторяется,-- сказал полковник.-- Довольно одного раза.
   Принц так долго не отзывался, что Джеральдин даже встревожился.
   -- Вам больше и думать нечего туда ходить,-- продолжал он.-- Вы уже и так слишком много выстрадали, слишком много видели ужасов. Повторять подобный риск совершенно несовместимо с теми обязанностями, которые налагает на вас ваш сан.
   -- Это вы правильно говорите, и я сам не особенно доволен своим решением,-- отвечал принц Флоризель.-- Увы! Каким вы саном человека не облеките, он все-таки останется человеком. Никогда у меня не было такого острого ощущения своей слабости, как теперь. Но что же мне делать? Это сильнее меня. Разве я могу не принять участия в судьбе того молодого человека, который ужинал с нами всего лишь несколько часов тому назад? Разве я могу предоставить председателю клуба спокойно продолжать свое бесчестное дело? Разве я могу начать такое увлекательное приключение и не довести его до конца? Нет, Джеральдин, вы требуете от принца больше того, что он может сделать. Сегодня ночью, мы еще раз займем свои места за столом в клубе самоубийц.
   Полковник Джеральдин упал на колени.
   -- Ваше высочество, угодно вам взять мою жизнь? -- воскликнул он.-- Берите ее: она ваша -- беззаветно. Но только не делайте этого! Ради Бога, не делайте! Умоляю вас, воздержитесь от такого ужасного риска!
   -- Полковник Джеральдин,-- возразил принц с некоторой надменностью,-- ваша жизнь мне ни на что не нужна. Мне нужно только ваше повиновение. Если же вы повинуетесь с такой заметной неохотой, то я больше не буду к вам обращаться. Вот и все. Прибавлю только одно слово: в этом деле вы были уже в достаточной степени несносны.
   Шталмейстер сейчас же встал с колен.
   -- Ваше высочество, не соблаговолите ли вы уволить меня в отпуск на сегодняшний день до вечера? Как честный человек, я не решусь отправиться вторично в этот опасный дом, не приведя сначала в порядок всех своих дел. И обещаю вашему высочеству, что ваш вернейший и преданнейший слуга не будет вам больше никогда противоречить.
   -- Мне всегда очень неприятно, Джеральдин, напоминать вам о моем сане,-- отвечал принц.-- Располагайте сегодняшним днем, как хотите, но к одиннадцати часам вечера будьте здесь в том же костюме, как вчера.
   В этот вечер в клубе оказалось далеко не так много народа. В курильне сидело не больше полдюжины человек, когда туда вошли полковник и принц. Его высочество отвел председателя в сторону и горячо поздравил его с кончиной мистера Мальтуса.
   -- Я люблю все талантливое,-- сказал он,-- а в вас я нахожу большой талант. Ваше дело в высшей степени щекотливое, но вы, я вижу, справляетесь с ним и успешно, и в глубокой тайне.
   Сказано это было его высочеством с величавой снисходительностью, которая произвела на председателя большое впечатление. Он был очень польщен и поблагодарил за комплимент почти подобострастно.
   -- Бедный Мальтус! -- прибавил он.-- Я с трудом могу себе представить наш клуб без него. Большинство членов -- мальчики, сэр, и притом поэтичные мальчики, так что они не по мне. Мальтус был тоже поэтичный человек, но его жанр был для меня понятен.
   -- Я легко могу себе представить, что между вами и мистером Мальтусом была большая симпатия,-- отвечал принц.-- Он меня просто поразил своими оригинальными наклонностями.
   Молодой человек с кремовыми пирожками был тут же в комнате, но весь какой-то пришибленный и молчаливый. Товарищи тщетно пытались вовлечь его в беседу.
   -- Как я горько раскаиваюсь, что вошел в этот проклятый дом! -- воскликнул он.-- Отойдите от меня, у вас руки чистые! Если бы вы только могли слышать, как кричал старик, когда падал, и как хрястнули его кости о мостовую! Пожелайте мне, если только у вас может найтись чувство жалости к такому падшему созданию, как я,-- пожелайте мне туза пик нынешней же ночью!
   Когда настал поздний вечер, явилось еще несколько человек, но все-таки больше чертовой дюжины членов в этот раз в клубе не набралось к тому времени, как стали садиться за игорный стол. Принц опять почувствовал известное наслаждение в переживаемой тревоге, но очень удивился, когда обратил внимание, что Джеральдин держит себя с гораздо большим самообладанием, чем в предыдущую ночь.
   -- Внимание, господа! -- сказал председатель и начал сдавать карты.
   Три раза обошли карты вокруг стола, и ни одна из страшных карт не выпала из колоды. Когда он начал сдавать в четвертый раз, общее возбуждение дошло до крайности. Карт осталось ровно столько, чтобы разошлась после полного круга вся колода без остатка. Принц сидел вторым слева от сдающего и, следовательно, по практиковавшемуся в клубе обратному способу сдачи, должен был получить предпоследнюю карту. Третий игрок вскрыл черного туза -- трефового. Следующий получил бубновку, следующий за ним червонку и так далее. Но пиковый туз все не выходил. Наконец вскрыл свою карту Джеральдин, сидевший слева от принца. Оказался туз, но червонный.
   Когда принц Флоризель увидел свою судьбу прямо перед собой на столе, у него остановилось сердце. Он был храбрый человек, но все-таки его лицо покрылось потом. Оказывалось ровно пятьдесят шансов из ста за то, что он будет осужден на смерть. Он перевернул карту. Открылся туз пик.
   В голове у принца сильно зашумело, стол поплыл у него перед глазами. Он услышал, что его сосед справа судорожно захохотал, не то от радости, не то от разочарования. Он видел, что компания стала быстро расходиться, но в его мозгу роились другие мысли. Он сознавал теперь, как глупо и как преступно было его поведение. Человек в полном здравии, в расцвете лет и силы, наследник престола -- и вдруг проиграл в карты будущность и свою и целой страны, честной, доброй, лояльной!
   -- Господи, прости Ты меня! -- вскричал он.
   Тут с него соскочило затмение чувств, и он разом вернул себе самообладание.
   К его удивлению, Джеральдин куда-то исчез. В карточной комнате принц был не один. Будущий его убийца был тут же и шептался о чем-то с председателем. Кроме них, был еще молодой человек с кремовым пирожным. Он подобрался тихонько к принцу и шепнул ему на ухо.
   -- Будь у меня сейчас миллион, я бы с радостью отдал его за ваш выигрыш.
   Его высочество не успел ответить, потому что молодой человек сейчас же отошел от него, но он собирался сказать в ответ, что он со своей стороны охотно уступил бы свой выигрыш за несравненно более умеренную сумму.
   Разговор шепотом окончился. Держатель трефового туза ушел, переглянувшись с председателем, а председатель подошел к несчастному принцу и подал ему руку.
   -- Я очень рад, что встретился с вами, сэр,-- сказал он,-- и еще больше рад, что мне удалось оказать вам эту небольшую услугу. Во всяком случае, вам не приходится жаловаться на медленность. Во второй же вечер -- это такая редкая удача!
   Принц хотел что-то ответить, но у него пересохло во рту, и язык не слушался.
   -- Вам, кажется, не совсем хорошо? -- спросил, с видом беспокойства председатель.-- Это бывает почти со всеми. Не выпьете ли вы водки?
   Принц сделал утвердительный знак, и председатель сейчас же налил в бокал водки.
   -- Мальти, бедненький старичок! -- вскричал председатель.-- Он выпил вчера больше пинты, но это ему не особенно, кажется, помогло.
   -- На меня это лекарство сильно действует,-- сказал принц.-- Как видите, я стал опять самим собою. Скажите же, какие будут от вас указания?
   -- Вы пойдете вдоль Стрэнда по направлению к Сити, придерживаясь левого тротуара, пока не встретите того джентльмена, который только что отсюда ушел. Он вам сообщит дальнейшие инструкции. Будьте любезны ему повиноваться, так как он является уполномоченным и полновластным представителем клуба на сегодняшнюю ночь. Засим,-- сказал председатель,-- позвольте пожелать вам приятной прогулки.
   Принц нашел, что это пожелание не особенно уместно, и расстался с председателем. Он прошел через курильню, где были в сборе почти все игроки. Они пили шампанское, часть которого он же заказал и уже оплатил. К своему удивлению, он почувствовал, что все они ему вдруг сделались страшно противны, и что он готов их проклясть в душе. В кабинете он надел шляпу и верхнее пальто и разыскал в углу свой зонтик. Эти простые, обыденные действия и мысль о том, что он их совершает в последний раз, заставили его вдруг громко рассмеяться, и этот собственный смех прозвучал как-то неприятно в его ушах. Ему не хотелось уходить из кабинета, и он вместо двери направился к окну. Отражение ламп и темнота в окне заставили его опомниться.
   -- Ну, иди же, иди! Будь мужчиной! -- сказал он себе мысленно.-- Разом оторвись и все тут.
   На углу Бокс-Корта на принца Флоризеля внезапно напали какие-то три человека, схватили его и без церемонии втолкнули в карету, которая быстро понеслась прочь.
   В карете уже кто-то сидел.
   -- Ваше высочество, простите меня за мое усердие! -- проговорил знакомый голос.
   Принц со страстным чувством облегчения крепко обнял полковника Джеральдина.
   -- Чем и как я вас за это отблагодарю, я не знаю! -- воскликнул он.-- И как вам удалось все устроить?
   Хотя он и согласился, было, идти навстречу роковой судьбе, но теперь с удовольствием подчинился дружескому насилию и рад был вернуться к жизни и надежде.
   -- Вы меня вполне достаточно отблагодарите, если вперед не станете подвергать себя таким опасностям,-- отвечал полковник.-- А на второй ваш вопрос я скажу, что все устроилось очень легко и очень просто. Вчера днем я условился с одним известным сыщиком. Потребовал полного секрета и заплатил деньги вперед. В деле участвовали, главным образом, собственные люди вашего высочества. С наступлением темноты дом в Бокс-Корте был плотно окружен, а недалеко была поставлена вот эта карета -- также одна из ваших, ваше высочество -- и дожидалась вас здесь около часа.
   -- А тот несчастный, которому выпало на долю меня убить -- с ним как? -- спросил принц.
   -- Его схватили, как только он вышел из клуба,-- отвечал полковник,-- и теперь он дожидается во дворце вашего приговора. Во дворец же будут доставлены и все его соучастники.
   -- Джеральдин,-- сказал принц,-- вы меня спасли вопреки моим распоряжениям и хорошо сделали. Я вам обязан не только жизнью, но и хорошим уроком. Поэтому я окажусь просто недостойным своего сана, если не отблагодарю как следует своего учителя. Выбирайте и назначайте сами себе награду.
   Последовала пауза. Карета продолжала мчаться по улицам, а принц и полковник предавались каждый своим думам. Молчание нарушил полковник.
   -- Ваше высочество,-- сказал он,-- у вас в настоящее время целый корпус пленных. Среди них есть один, который ни в коем случае не должен остаться безнаказанным. Мы связаны присягой и прибегнуть к закону не можем, да и помимо присяги огласка была бы неудобна. Могу я спросить вас, ваше высочество, как вы намерены поступить?
   -- Это у меня решено,-- отвечал Флоризель.-- Председатель клуба должен погибнуть на дуэли. Остается только выбрать ему противника.
   -- Ваше высочество обещали мне награду,-- сказал полковник.-- Могу я вас попросить назначить на эту должность моего брата? Это очень почетное поручение, но я смею уверить ваше высочество, что мой брат исполнит его с успехом.
   -- Вы просите у меня очень немилостивой милости, -- сказал принц,-- но я ни в чем не могу вам отказать.
   Полковник с любовью поцеловал его руку, и как раз в этот момент карета вкатилась под арку роскошной резиденции принца.
   Через час после того Флоризель в полной парадной форме при всех богемских орденах принимал у себя членов клуба самоубийц.
   -- Безумные и злые люди! -- сказал он им.-- Так как многие из вас попали в это затруднительное положение из-за недостатка средств, то они получат от моих чиновников должности и денежное пособие. Те, у кого на душе есть сознание греха, пусть обратятся к более высокому и более милостивому Властителю, чем я. Я вас всех жалею и гораздо глубже, чем вы можете себе это представить. Завтра вы мне расскажете каждый свою историю, и чем вы будете правдивее, тем больше я буду в состоянии для вас сделать. Что касается вас самих,-- прибавил принц, обращаясь к председателю,-- то я вам не решусь предложить материального пособия: это значило бы обидеть такую богато одаренную талантами личность, как ваша. Вместо того я предлагаю вам нечто вроде дивертисмента. Вот этот мой офицер,-- продолжал принц, кладя свою руку на плечо младшего брата полковника Джеральдина,-- желает сделать небольшую поездку на континент, и я прошу вас поехать с ним вместе.-- Дальше принц переменил тон и заговорил строго и властно.-- Хорошо ли вы стреляете из пистолета? Вам это может понадобиться в дороге. Когда двое едут вместе путешествовать, лучше приготовиться ко всему. Позвольте мне к этому прибавить, что если вы по какому-нибудь случаю потеряете в дороге молодого мистера Джеральдина, то у меня среди моих придворных найдется кем его заменить около вас. Я знаю среди них очень многих, у кого зоркий глаз и верная рука.
   Этими словами, сказанными с большой суровостью, принц закончил свое обращение. На следующее же утро члены клуба получили для себя все необходимое от щедрот Флоризеля, а председатель уехал в путешествие под надзором мистера Джеральдина младшего и двух верных и ловких лакеев, прекрасно вымуштрованных при дворе принца. Кроме того, в доме на Бокс-Корте были поселены ловкие и умелые агенты, и все приходившие в клуб самоубийц письма просматривались, а все посетители допрашивались принцем Флоризелем самолично.
   Здесь (так говорит мой арабский автор) оканчивается рассказ о молодом человеке с пирожным. Он сделался владельцем комфортабельного дома на Вигмор-Стрите, близ Кэвендишского сквера. Номер дома мы, по весьма понятным причинам, не называем. Желающие проследить дальнейшие приключения принца Флоризеля и председателя клуба самоубийц пусть читают рассказ про доктора и про дорожный сундук.
  

ГЛАВА II

Рассказ про доктора и про дорожный сундук

   Мистер Сайлес Кв. Скеддамор был молодой американец простого и скромного нрава, что в особенности говорило в его пользу, так как он был из Новой Англии, а этот уголок Нового Света, как известно, не слишком отличается вышеупомянутыми качествами. Хотя он был чрезвычайно богат, он все свои расходы аккуратно записывал в маленькую записную книжечку, а для знакомства с парижскими развлечениями он поселился на се дьмом этаже одного из так называемых "меблированных домов" в Латинском квартале. Здесь все соответствовало его экономным привычкам, а его добродетельный образ жизни, действительно редкий и замечательный, происходил главным образом от недоверчивости и молодости.
   Соседний с ним номер занимала очень красивая и элегантно одевавшаяся дама, которую он в первое время по приезде принимал за графиню. Впоследствии он узнал, что ее зовут просто мадам Зефирин, и что по своему положению ей до графини далеко. Мадам Зефирин, вероятно, чтобы понравиться молодому американцу, старалась как можно чаще встречаться с ним на лестнице и вежливо ему кланялась, а иногда даже обменивалась подходящим словечком, бросала на него сногсшибательный взгляд своих черных глаз и исчезала с шелестом шелка, не преминув при этом показать свою восхитительную ножку и даже чуть-чуть повыше. Но все эти авансы не ободряли мистера Скеддамора, а делали его еще более робким и застенчивым. Она иногда заходила к нему под разными вздорными предлогами и пускалась в болтовню, но он совершенно терялся в присутствии этого высшего существа, забывал весь свой запас французских фраз и только заикался и таращил глаза. Поверхностность и бессодержательность их отношений не спасала его, однако, от шуток и намеков со стороны немногих мужчин, с которыми он водил знакомство.
   В номере по другую сторону от американца жил старый англичанин-врач с довольно сомнительной репутацией. Фамилия его была Ноэль, доктор Ноэль. Лондон он оставил не добровольно. У него там была большая и выгодная практика, постоянно увеличивавшаяся. Но ходили слухи, что в эту практику вмешалась полиция и заставила доктора Ноэля переменить арену деятельности. Во всяком случае прежде он был довольно важной фигурой, а теперь жил скромно и уединенно в Латинском квартале, большую часть времени посвящая научным занятиям. Мистер Скеддамор познакомился с ним, и они часто вместе скромно обедали в соседнем ресторанчике.
   Мистер Сайлес Кв. Скеддамор отличался некоторыми мелкими недостатками, от которых не только не удерживался, но, напротив, сам потворствовал им и притом довольно сомнительными путями. Главной его слабостью было любопытство. Он был прирожденный сплетник и подглядыватель. Жизнью и в особенности теми ее сторонами, которые были ему еще не известны, он интересовался просто до страсти. Это был настойчивый и упорный расспрашиватель, доводивший свои расспросы до крайних пределов нескромности. Все он исследовал и обшаривал, во все решительно совал свой нос. Получив письмо с почты, он прикидывал на руке, сколько оно весит, переворачивал его во все стороны, тщательно прочитывал адрес, пересматривал все штемпеля. Когда ему удалось случайно найти щелку в перегородке между своей комнатой и номером мадам Зефирин, то он не заткнул ее, а, напротив, расширил и устроил себе нечто вроде наблюдательного "глазка" за действиями соседки.
   Однажды, в конце марта, его любопытство дошло до того, что он не мог больше терпеть и расширил щелку настолько, что ему сделался виден и другой угол комнаты. Вечером, подойдя к щели, чтобы, по обыкновению, приняться за свои наблюдения над мадам Зефирин, он с удивлением заметил, что отверстие как-то странно закрыто с той стороны, и услышал чье-то хихиканье. Отвалившаяся штукатурка, очевидно, обнаружила тайну его "глазка", и соседка отплатила ему его же монетой. Мистер Скеддамор остался очень недоволен. Он беспощадно осудил мадам Зефирин и даже разбранил себя самого. Но когда на следующий день он убедился, что она и не думает мешать его любимому занятию, то преспокойно стал пользоваться ее беспечностью и тешить свое праздное любопытство.
   На следующий день у мадам Зефирин оказался гость, которого Сайлес еще ни разу не видал. То был высокий, крупного сложения мужчина лет пятидесяти или даже больше. Костюм из пестрой шерстяной материи и цветная сорочка, а также густые, длинные, светлые бакенбарды изобличали в нем несомненнейшего британца. Его суровые мутно-серые глаза произвели на Сайлеса неприятное, холодное впечатление. Во все время разговора, скоро перешедшего в шепот, он свой рот то кривил на обе стороны, то вытягивал вперед губы. Американцу показалось, будто он несколько раз в течение разговора указывал рукой на его комнату, но из всего разговора он уловил только одну фразу, сказанную англичанином несколько громче:
   -- Я узнал его вкус и снова повторяю вам, что вы единственная женщина, на которую я могу в этом деле положиться.
   В ответ на это мадам Зефирин только вздохнула и жестом выразила свою покорность, как делают люди, когда они хотя и подчиняются, но не одобряют.
   В этот же день к вечеру "глазок" оказался совершенно загороженным: к стене приставили шкаф с платьем, вероятно по совету коварного британца. Так, по крайней мере, подумал Сайлес. А вскоре привратник подал ему письмо с женским почерком. Оно было на французском языке, не особенно грамотное и без подписи. Молодого американца в самых любезных выражениях приглашали к одиннадцати часам вечера в Баль-Бюлье и просили быть в зале в таком-то месте. В молодом человеке долго боролись любопытство и робость. То он был весь добродетель, то -- весь огонь и смелость. В конце концов, задолго до десяти часов, мистер Сайлес Кв. Скеддамор в безукоризненном костюме явился ко входу в помещение Баль-Бюлье и уплатил деньги за билет с не лишенным приятности беззаботным чувством: "А, черт возьми, куда ни шло!"
   Был как раз карнавал, и в Баль-Бюлье было людно и шумно. Яркое освещение и толпа на первых порах ошеломили молодого авантюриста, но вскоре он почувствовал возбуждение и необыкновенный прилив храбрости. Он был теперь готов встретиться хоть с самим чертом и прошелся по зале с отвагой настоящего хвата-кавалера. За одной из колонн он заметил мадам Зефирин с ее англичанином. Они о чем-то советовались между собой. В нем разом проснулся его кошачий инстинкт подслушивания и подкрадывания. Он подобрался сзади к разговаривающей паре и услыхал следующее:
   -- Вот этот мужчина с длинными белокурыми волосами,-- говорил британец,-- видите, он разговаривет с дамой в зеленом? Это он и есть.
   Сайлес поглядел, на кого указывали. Оказался очень красивый молодой человек небольшого роста.
   -- Хорошо,-- сказала мадам Зефирин.-- Сделаю все, что могу. Но только имейте в виду, что самой лучшей из нас может не повезти в подобном деле.
   -- Ну, вот! Я вам за результат ручаюсь,-- отвечал ее собеседник.-- Недаром же я из всех тридцати выбрал именно вас. Ступайте. Но смотрите -- остерегайтесь принца. Не знаю, что за нелегкая принесла его сюда именно в этот вечер. Точно в Париже не нашлось для него другого бала из целой дюжины, кроме этого гульбища для студентов и конторщиков! Посмотрите, как он сидит: подумаешь, царствующий император у себя во дворце, а не гуляющий принц на каникулах!
   Сайлесу опять повезло. Он увидал довольно полного господина, очень красивого, с величественными и в то же время необыкновенно вежливыми манерами, сидевшего у стола с другим красивым молодым человеком, на несколько лет моложе его, который разговаривал с ним особенно почтительно. Слово "принц" приятно прозвучало для республиканского уха Сайлеса, и вид особы, которую так титуловали, произвел на него обычное чарующее впечатление. Он отошел от мадам Зефирин и ее англичанина и, пробиваясь через толпу, добрался до стола, у которого присел принц со своим наперсником.
   -- Говорю вам, Джеральдин, это безумие,-- сказал принц.-- Вы сами (я рад напомнить вам это) выбрали своего брата для этого опасного поручения, и вы обязаны следить за ним и беречь его. Он согласился провести несколько дней в Париже, и уже это одно было с его стороны большой неосторожностью, если принять во внимание, что за человек тот, с кем он едет. А теперь еще этот бал... Место ли ему тут, когда через три дня должно решиться все дело? Ему следовало бы себя готовить, практиковаться в стрельбе; ему следовало бы подольше спать и делать умереные прогулки пешком; он бы должен был сесть на строгую диету без вина и водки. Неужели этот пес воображает, что мы только комедию играем? Дело серьезное, речь идет о жизни и смерти.
   -- Я слишком хорошо знаю брата, чтобы не вмешиваться,-- отвечал полковник Джеральдин,-- и во всяком случае настолько хорошо, чтобы не тревожиться за него. Он гораздо осторожнее, чем вы думаете, и в то же время с неукротимой душой. Если бы тут была женщина, я бы не говорил так решительно, но председателя клуба я смело могу поручить ему и двум лакеям, не задумываясь ни на одну минуту.
   -- Очень приятно все это от вас слышать,-- возразил принц,-- но только я далеко не так спокоен душой. Наши лакеи очень ловкие шпионы, а между тем разве этому негодяю не удавалось уже три раза улизнуть на несколько часов из-под их надзора? Будь на их месте простые любители, это было бы ничего, но раз такие опытные ищейки, как Рудольф и Джером, дали себя сбить со следа, то это значит, что мы имеем дело с человеком необыкновенного ума и воли.
   -- Я полагаю, что этот вопрос я и брат должны обсудить только между собою,-- отвечал слегка обидевшийся Джеральдин.
   -- Я готов это допустить, полковник Джеральдин,-- возразил принц Флоризель,-- но именно потому вам и следует вполне внимательно отнестись к моим советам. Но довольно. Эта женщина в желтом очень недурно танцует.
   И разговор перешел на обычные темы парижского карнавального бала.
   Сайлес вспомнил, где он и что ему нужно быть в назначенном месте. Перспектива ему все меньше и меньше нравилась, по мере того как он о ней думал. Толпа подхватила его в свои водоворот и понесла к дверям. Если бы она также и вынесла его вон из залы, он не имел бы ничего против. Но водоворот занес его в угол под галереей, где до его слуха сейчас же донесся голос мадам Зефирин. Она говорила по-французски с тем молодым человеком в белокурых кудрях, на которого ей указал за полчаса перед тем ее англичанин.
   -- Характер у меня твердый,-- говорила она.-- Другого условия я не ставлю, кроме того, что подсказывает мне сердце. Но только вы непременно должны сказать это швейцару, и он вас сейчас же беспрекословно пропустит.
   -- Но к чему же это упоминание о каком-то доме?
   -- Боже мой, неужели вы думаете, что я своей гостиницы, где живу, не знаю и незнакома с ее порядками?
   Она прошла с ним мимо Сайлеса, дружески повиснув на его руке.
   Сайлесу вспомнилась полученная записка.
   -- Через десять минут я, быть может, тоже пойду подручку с такой же красивой женщиной, как эта,-- подумал он,-- и, быть может, даже с титулованной дамой.
   Тут он вспомнил про безграмотность записки и несколько задумался.
   -- Может быть, она писала не сама, продиктовала своей горничной,-- допустил он предположение.
   До назначенного часа оставалось лишь несколько минут, и от любопытства и нетерпения его сердце билось все быстрее и быстрее, так что ему самому сделалось это неприятно. Тут он с облегчением сообразил, что его отсюда трудно увидеть. Вновь явились на сцену добродетель и трусость, и он пошел к дверям, навстречу толпе, двигавшейся в это время по противоположному направлению. Потому ли, что эта борьба со встречным течением его утомила, или просто у него переменилось настроение, но только он вдруг повернулся и пошел в обратную сторону, на этот раз не против толпы, а с толпой. Таким образом, он в третий раз сделал круг и остановился только тогда, когда отыскал для себя укромное местечко недалеко от пункта, назначенного для свидания.
   Здесь он дошел до крайне мучительного состояния духа, так что начал даже молиться Богу о помощи -- он был юноша религиозного воспитания. В конце концов он сам не знал, что ему делать: убежать или оставаться? Но вот на часах стрелка показала десять минут больше условленного часа. Скеддамор ободрился; он оглянулся кругом в своем углу и никого не увидел на условленном месте. Без сомнения, его неизвестная корреспондентка соскучилась и ушла. Теперь он расхрабрился настолько, насколько прежде робел. Ему стало казаться, что он вовсе не трус, потому что, хотя и поздно, а все-таки он явился по приглашению. В то же время он стал подозревать тут мистификацию и сам хвалил себя за прозорливость и за ту ловкость, с которою он сумел не дать себя провести за нос и осмеять. Молодые люди все так легкомысленны!
   Вооружившись этими размышлениями, он храбро вышел из своего угла, но едва успел пройти два шага, как ему на плечо легла чья-то рука. Он обернулся и увидел перед собой высокую, очень полную даму с пышными формами. Держала она себя не сурово, и взгляд у нее был ласковый.
   -- Я вижу, что вы очень самоуверенный сердцеед,-- сказала она,-- потому что заставляете себя ждать. Но я решила, что непременно встречусь с вами. Когда женщина настолько забывает свое достоинство, что делает сама первый шаг, то ей приходится делать и второй -- и прятать свое самолюбие в карман.
   Сайлес был поражен ростом и формами своей корреспондентки, а главным образом внезапностью ее появления. Но она скоро успокоила его. Держала она себя с ним просто и мило, вызывала его на шутки и смеялась его остротам. Разогревшись от ее любезностей и от теплого пунша, он очень скоро влюбился в нее по уши и в самых сильных выражениях высказал ей свою страсть.
   -- Увы! -- сказала она.-- Я боюсь, не пришлось бы мне потом жалеть об этой минуте, хотя ваши слова доставили мне огромное удовольствие. До сих пор я страдала одна, а теперь, милейший мальчик, нам придется страдать вдвоем. Я не сама себе госпожа. Я не решаюсь пригласить вас к себе в дом, потому что за мной следят ревнивые глаза. Дайте мне подумать,-- прибавила она.-- Я вас старше, хотя и слабее. Положившись на ваше мужество и на вашу решимость, я со своей стороны должна для нашей обоюдной пользы пустить в ход свое знание света. Вы где живете?
   Он объяснил ей, что живет в меблированном доме, и назвал улицу и номер.
   Несколько минут она сидела в задумчивости, как будто ломая голову над каким-то вопросом.
   -- Я вижу, что вы способны быть верным и послушным,-- сказала она наконец.-- Будете? Да?
   Сайлес рассыпался в самых пламенных заверениях.
   -- В таком случае -- завтра ночью,-- сказала она с самой ободряющей улыбкой.-- Будьте дома весь вечер. Если к вам придет кто-нибудь из ваших знакомых, сплавьте его под каким-нибудь предлогом. Ваш подъезд запирается, вероятно, в десять часов? -- спросила она.
   -- В одиннадцать,-- отвечал Сайлес.
   -- В четверть двенадцатого выходите из дома,-- продолжала дама.-- Прикажите только отворить себе дверь, но ни в коем случае не вступайте в разговор со швейцаром: этим можно все расстроить. Идите прямо к тому месту, где Люксембургский сад пересекается с бульваром. Там я буду вас ждать. Рекомендую вам в точности последовать всем моим указаниям. Помните, что если вы сделаете от них хоть одно малейшее отступление, вы причините тяжкий вред женщине, которая только тем и виновата, что увидела вас и полюбила.
   -- Все ваши инструкции исполню в точности,-- сказал Сайлес.
   -- Я вижу, вы уже начинаете смотреть на меня, как на свою возлюбленную,-- вскричала она, ударяя его по руке веером.-- Но погодите. Всему свое время. Женщины только на первых порах любят, чтобы их слушались, а потом находят удовлетворение в том, чтобы повиноваться самим. Сделайте так, как я вас прошу, иначе я ни за что не ручаюсь. Ах, вот я еще что придумала,-- прибавила она вдруг.-- Я придумала гораздо лучший способ избавиться вам от посетителей. Скажите швейцару, чтобы он к вам никого не пускал, кроме одного человека, который придет к вам в тот вечер за долгом. При этом держите себя так, как будто вам неприятно предстоящее свидание; это заставит швейцара отнестись к вашей просьбе серьезно.
   -- Я полагаю, что я и сам сумею оградить себя от лишних посетителей,-- сказал он с легким неудовольствием,-- вам об этом можно не беспокоиться.
   -- Я вам указала только лучший, на мой взгляд, способ для этого,-- холодно возразила она.-- Я знаю вас, мужчин. Вы нисколько не заботитесь о репутации женщины.
   Сайлес покраснел и слегка потупился. У него был свой план, который как раз должен был польстить его тщеславию перед знакомыми.
   -- Главное же -- не разговаривайте со швейцаром, когда будете уходить,-- прибавила она.
   -- Но почему же? -- спросил он.-- Из всех ваших наставлений мне этот параграф кажется самым малозначущим. Заговорю я со швейцаром или нет -- какое это может иметь значение в данном случае?
   -- Вы сперва сомневались в разумности некоторых других моих указаний, а потом сами признали, что так и следует,-- отвечала она.-- Поверьте, что и этот пункт очень важен. Вы потом сами убедитесь. И какое же мнение я могу составить о вашей любви ко мне, если вы на первом же свидании отказываете мне в таких пустяках?
   Сайлес пустился в объяснения и оправдания; слушая их, она вдруг взглянула на часы, всплеснула руками и сдержанно вскрикнула:
   -- Ах, Боже мой, неужели так поздно? -- сказала она.-- Я больше ни минуты не могу терять. Бедные мы женщины! Какие мы рабыни!.. Чем я только не рискую теперь из-за вас?
   Она повторила свои указания, перемежая их с ласковыми словами и завлекающими взглядами, простилась с ним и исчезла в толпе.
   Весь следующий день душа Сайлеса была преисполнена чувства какой-то необыкновенной важности. Теперь он был уверен, что это графиня. И когда настал вечер, он свято исполнил все приказания и ровно в назначенный час был у Люксембургского сада. Там не было никого. Он прождал с полчаса, заглядывая в лицо каждому прохожему и каждому, кто останавливался поблизости. Заглянул он и на угол бульвара, прошел вдоль всей решетки сада -- нет, прекрасная графиня не приходила броситься в его объятия. Наконец он вынужден был прийти к заключению, что он так никого и не дождется, и с большой неохотой пошел домой. Дорогой ему припомнился подслушанный им разговор мадам Зефирин с белокурым молодым человеком, и от этого ему сделалось как-то еще больше не по себе.
   -- По-видимому,-- подумал он,-- нас обоих заставили лгать перед швейцаром.
   Он позвонил. Швейцар отворил полураздетый и предложил ему свечу.
   -- Он ушел от вас? -- осведомился швейцар.
   -- Кто? Про кого вы говорите? -- довольно сердито спросил Сайлес, злясь на неудачу.
   -- Я не видал, как он уходил, но я надеюсь, что вы ему заплатили,-- продолжал швецар.-- Нам вовсе нелестно держать у себя в доме жильцов, которые не могут оправдывать своих платежей.
   -- Да про кого такое вы говорите, черт вас возьми? -- грубо спросил Сайлес.-- Я ничего не понимаю.
   -- Я говорю про невысокого молодого человека, который приходил к вам за долгом,-- отвечал швейцар.-- Вот про кого я говорю. Вы сами же распорядились, чтобы я кроме него никого к вам не впускал.
   -- Да, но только он ко мне не приходил,-- возразил Сайлес.
   -- Что я знаю, то знаю,-- проворчал швейцар и сердито умолк.
   -- Вы негодяй и нахал! -- крикнул рассерженный Сайлес, чувствуя, что ставит себя в глупое положение своей раздражительностью, и в то же время испытывая в душе, по крайней мере, дюжину тревог.
   Он повернулся и побежал вверх по лестнице.
   -- Разве вам не нужен свет? -- крикнул ему вдогонку швейцар.
   Но Сайлес только прибавил прыти и остановился не раньше, как на седьмой площадке перед своей дверью. Здесь он постоял некоторое время тяжело дыша и почти опасаясь войти в свою комнату.
   Когда же он наконец вошел, то очутился в полной темноте. Комната была не освещена, и, по-видимому, в ней никого не было. Он глубоко вздохнул. Наконец-то он дома и в безопасности. Спички стояли на маленьком столике у кровати. Сайлес направился впотьмах в ту сторону, снова начиная чувствовать необъяснимый страх. Вот он дотронулся до оконных занавесок. Окно было чуть-чуть видно, но Сайлес знал, что до кровати от него не больше фута, и более уверенным шагом направился к столику со спичками.
   Он протянул руку, но нащупал не просто ватное одеяло, а одеяло, под которым что-то лежало -- как будто человеческая нога. Сайлес отдернул руку и на минуту окаменел.
   -- Что это значит? -- думал он.
   Он прислушался, но человеческого дыхания не было слышно. Сделав над собой усилие, он снова протянул руку к тому месту, до которого только что дотронулся, но сейчас же отскочил назад на целый ярд и остановился, вытаращив глаза и дрожа от ужаса. На кровати что-то лежало. Что это было такое, он не знал, но что-то было. В течение нескольких минут он не в силах был пошевелиться. Потом, руководясь инстинктом, он разом схватил спички и, повернувшись задом к кровати, зажег свечу. Когда свеча разгорелась, он медленно повернулся кругом и увидел наконец то, на что боялся взглянуть. Оправдались самые худшие из его опасений. Одеяло было старательно натянуто на всю кровать до подушки включительно, и под ним видны были контуры неподвижно лежавшего человеческого тела. Сайлес откинул одеяло и увидел того самого блондинчика, которого уже видел накануне в Баль-Бюлье. Лицо покойника распухло и почернело, из носа текла кровь.
   Сайлес испустил протяжный, дрожащий вопль, выронил свечку и сам упал на колени у кровати.
   Из оцепенения его вывел продолжительный, но осторожный стук в дверь. Этот стук заставил его все сообразить и припомнить, и когда он собрался крикнуть, чтобы не входили, было уже поздно. Вошел доктор Ноэль в большом спальном колпаке и с лампой в руках, освещавшей его длинную белую фигуру. Он вошел боком, как-то по-птичьи поводя во все стороны головой и озираясь, сейчас же затворил за собой дверь и дошел до середины комнаты.
   -- Мне показалось, что вы кричите,-- заговорил доктор,-- и, испугавшись, не больны ли вы, решился к вам войти.
   Сайлес, весь красный, с сильно бьющимся сердцем, встал между доктором и кроватью, но сказать ничего не мог: голос не слушался.
   -- У вас темно,-- продолжал доктор,-- но я вижу, что вы еще не ложились спать. Напрасно вы будете стараться разубедить меня: я ведь вижу все. И по вашему лицу видно, что вам нужен или доктор, или друг, а я и то, и другое. Дайте мне сюда ваш пульс. Это лучший показатель деятельности сердца.
   Он подходил к Сайлесу, а тот все от него пятился. Наконец доктору удалось взять его за пульс. Но тут нервы молодого американца окончательно не выдержали, он лихорадочным движением уклонился от доктора, бросился на пол и зарыдал. Как только доктор Ноэль увидал мертвеца на кровати, его лицо потемнело. Он побежал к двери и торопливо запер ее на два поворота.
   -- Вставайте! -- крикнул он резким тоном.-- Реветь некогда. Что вы такое сделали? Откуда у вас это мертвое тело? Говорите откровенно, потому что я могу вам помочь. Неужели вы думаете, что я захочу вас губить? Неужели вы полагаете, что этот кусок падали на вашей постели способен повлиять в какой бы то ни было степени на ту искреннюю симпатию, которую вы мне успели к себе внушить? Ах, легковерный юноша! Когда человека любишь, тогда на тот или иной его поступок не можешь глядеть теми же глазами, какими смотрит слепой и несправедливый закон. Если бы я своего друга увидал среди целого моря крови, я бы к нему нисколько не переменился. Иначе что же бы это была за дружба? Вставайте,-- прибавил он.-- Добро и зло -- это только одно воображение. В жизни ничего нет, кроме судьбы, и в каком бы вы ни были положении, я готов вам помогать до последней минуты.
   Ободренный Сайлес собрался с мыслями и прерывающимся голосом, больше отвечая на наводящие вопросы доктора, сумел, наконец, с грехом пополам передать ему все факты. Но про разговор принца с Джеральдином он не упомянул, не придавая ему значения и даже не предполагая, что этот разговор имеет известную связь с его делом.
   -- Увы! -- сказал доктор Ноэль.-- Или я сильно ошибаюсь, или вы попали в самые опасные руки в Европе. Бедный мальчик, какую вам яму выкопали, пользуясь вашей простотой! В какую опасную ловушку вы угодили, сами того не зная! Не можете ли вы описать мне подробно этого англичанина, которого вы видели два раза? Я подозреваю, что он-то и есть душа всей этой махинации. Скажите -- он старый или молодой? Высокий или низенький?
   Но Сайлес был только очень любопытен, а совсем не наблюдателен; он не запомнил ничего характерного из наружности англичанина. Он мог сообщить только самые общие приметы, по которым невозможно было узнать человека.
   -- Этому следовало бы обучать во всех школах! -- с досадой воскликнул доктор.-- К чему зрение, к чему язык, раз человек не может разглядеть, и запомнить черты лица своего врага? Я знаю все шайки в Европе и мог бы его разыскать и обличить, мог бы дать вам в руки новое оружие для вашей защиты. На будущее вы старайтесь развивать в себе это уменье, бедный мой юноша. Оно вам может пригодиться в нужную минуту.
   -- На будущее! Какое же у меня может быть теперь будущее, кроме виселицы? -- сказал Сайлес.
   -- Юность труслива,-- возразил доктор,-- и свои личные затруднения вообще всегда кажутся серьезнее, чем они есть. Я старик -- и не отчаиваюсь.
   -- Должен ли я обо всем этом сообщить полиции? -- спросил Сайлес.
   -- Конечно, нет,-- отвечал доктор.-- Вы являетесь жертвой очень хитрой интриги, и ваше дело следует признать безнадежным, потому что с узкосудебной или узкополицейской точки зрения вы представляетесь несомненным убийцей. Вспомните, что нам известна только небольшая часть заговора, и что эти же самые негодяи, без сомнения, успели подстроить и все прочие подробности так, что все улики окажутся против вас, сами же негодяи останутся в стороне и чисты.
   -- Да, вы правы. Я погиб,-- сказал Сайлес.
   -- Я этого не говорю,-- отвечал доктор Ноэль,-- я человек осмотрительный.
   -- Да вы поглядите на это! -- указал ему Сайлес на мертвое тело.-- Я не могу ничего понять, не могу объяснить, не могу на это смотреть без ужаса!
   -- Почему без ужаса? -- возразил доктор.-- Никакого ужаса нет. Всякий ужас и всякая привлекательность вышли из этого тела вместе с душой, и остался просто отживший организм, интересный только для анатомии. Приучите себя смотреть на это тело совершенно спокойно и равнодушно, потому что, если мой план осуществим, то вы должны будете провести несколько дней в постоянной близости с тем, что вас так ужасает.
   -- Какой ваш план? -- воскликнул Сайлес.-- Что такое? Доктор, говорите скорее, потому что у меня скоро не хватит мужества жить.
   Не отвечая, доктор Ноэль повернулся к кровати и стал исследовать тело.
   -- Готов! -- пробормотал он.-- И карманы пусты, как я и предполагал. Так, так. Даже буквы у сорочки вырезаны. Дело сделано чисто, аккуратно. Хорошо, что он небольшого роста.
   Сайлес с тревогой слушал эти слова. Кончив свой осмотр, доктор сел на стул и с улыбкой обратился к молодому американцу.
   -- Я заметил у вас в комнате в углу одну вещь, которая будет мне очень полезна в вашем деле,-- сказал он.-- Я говорю про один из тех чудовищных дорожных сундуков, которые ваши земляки неизменно таскают с собой по всем частям земного шара, одним словом, про ваш саратогский сундук. До этой минуты я никак не понимал, на что могут быть нужны такие громадины, но теперь у меня явилось просветление. Теперь я понял, что подобный сундук как раз устроен для того, чтобы класть в него покойников.
   -- Ах, право, теперь не до шуток! -- воскликнул Сайлес.
   -- Я только выражаюсь в шутливом тоне,-- отвечал доктор Ноэль,-- а по существу говорю совершенно серьезно. Первым делом, мой юный друг, мы должны поскорее вынуть из вашего сундука все содержимое.
   Сайлес послушно предоставил себя в распоряжение доктора Ноэля. Из саратогского сундука были вынуты все вещи, которые составили на полу порядочную груду. Затем Сайлес и доктор взяли тело убитого человека, один за ноги, а другой за плечи, и не без труда втиснули его в пустой сундук, согнув пополам. Крышка также не без труда закрылась над этой не совсем обыкновенной поклажей, и доктор собственноручно запер сундук и обвязал веревкой, а Сайлес убрал вынутые из него вещи в комод и в шкаф.
   -- Первый шаг к вашему избавлению сделан,-- сказал доктор.-- Завтра или, точнее, сегодня вам нужно будет усыпить подозрительность швейцара, заплатив ему что с вас следует, я же займусь дальнейшей подготовкой благополучного конца. А пока сходим ко мне в комнату, я вам дам принять наркотического лекарства, так как вам, безусловно, необходимо выспаться хорошенько.
   Следующий день тянулся для Сайлеса бесконечно медленно. Он никому не показывался и просидел все время в углу, сосредоточенно и хмуро глядя на сундук. Ему вспомнилась собственная нескромная страсть к подглядыванию; он сообразил, что из комнаты мадам Зефирин за ним можно все время шпионить. Как ни грустно это ему было, но все-таки он решился заткнуть "глазок" со стороны собственной комнаты. Обезопасив себя от подглядывания, он значительную часть остального времени провел в сокрушенных вздохах, слезах и молитвах.
   Поздно вечером к нему пришел доктор Ноэль с двумя запечатанными, но без адресов, конвертами в руках. Один конверт был пухлый, толстый, а другой совсем тоненький, так что можно было подумать, что в нем ничего не лежит.
   -- Пришло время, Сайлес, объяснить мне вам сеой план,-- сказал доктор, присаживаясь к столу.-- Завтра утром, с ранним поездом, уезжает обратно в Лондон принц Флоризель Богемский, приезжавший сюда на несколько дней повеселиться на парижском карнавале. Его шталмейстеру полковнику Джеральдину мне посчастливилось несколько лет тому назад оказать одну очень ценную врачебную услугу. Такие услуги обыкновенно никогда не забываются, но в чем она состояла, этого я не нахожу нужным вам объяснять. Достаточно вам знать, что он готов отплатить мне за нее, чем только можно. Вам необходимо проехать в Лондон так, чтобы ваш сундук не открывался. По таможенным правилам этого нельзя, но я узнал, что багаж высоких особ пропускается таможенными чиновниками, из вежливости, без осмотра. Я попросил полковника Джеральдина, и он согласился. Завтра в шесть часов утра поезжайте в гостиницу, где остановился принц, и ваш сундук причислят к его багажу, а сами вы проведете один день среди его свиты.
   -- Мне кажется, как я уже вам говорил, что я видел принца и полковника Джеральдина в тот вечер в Баль-Бюлье. Я даже слышал часть их разговора.
   -- Это очень возможно. Принц любит бывать во всевозможных кружках и обществах,-- отвечал доктор.-- По приезде в Лондон ваша задача будет почти окончена,-- продолжал он.-- В этом толстом пакете я даю вам письмо, на котором не решаюсь написать адреса. Но в другом конверте находится адрес дома, куда вы можете отвезти свой сундук. Там его у вас примут -- и больше ничего. Все ваши треволнения на этом кончатся.
   -- Увы! -- сказал Сайлес.-- Я бы очень желал вам поверить, но разве это возможно? Вы рисуете мне широкие перспективы, но, скажите пожалуйста, разве я могу допустить такой невероятный исход? Будьте великодушны до конца и объясните мне подробнее вашу махинацию.
   Доктор, по-видимому, очень огорчился.
   -- Юноша, вы и сами не знаете, какое тягостное требование предъявляете вы мне. Но пусть будет так. Я давно привык к унижениям, и будет очень странно, если я откажу вам в этой просьбе, когда уже так много сделал для вас. Знайте же, юноша, что это я только теперь кажусь таким тихим и смирным на вид человеком, таким скромным отшельником, предавшимся одной науке, а прежде, в молодости, я объединял вокруг себя самых коварных и опасных людей во всем Лондоне. Внешне я пользовался общим уважением и почетом, но моя настоящая сила основывалась на секретнейших, ужаснейших, преступнейших сношениях. Письмо, которое я вам передал, адресовано к одному из лиц, состоявших у меня в то время в подчинении. Я просто прошу его освободить вас от вашего груза. Эти лица принадлежали к самым разнообразным классам общества и ко всевозможным национальностям. Их связывала между собой ужасная клятва и общая преступная деятельность. Товарищество наше промышляло убийством. И я, с виду такой перед вами безобидный, невинный, был атаманом этой опаснейшей и преступнейшей разбойничьей шайки.
   -- Что вы говорите? -- вскричал Сайлес.-- Вы убийца? Вы промышляли убийством вместе с другими вашими товарищами? После этого разве я могу пожать вашу руку? Разве я могу принять от вас помощь? Темная вы личность, преступный вы старик! Вы хотите воспользоваться моей молодостью и неопытностью и моим бедственным положением, чтобы сделать из меня своего сообщника!
   Доктор Ноэль горько рассмеялся.
   -- На вас очень трудно угодить, мистер Скеддамор,-- сказал он.-- Во всяком случае я предлагаю вам сделать выбор между убитым и убийцей. Если вы, по своей чувствительной совести, не можете принять от меня помощь, то вы так и скажите, и я сейчас же вас оставлю в покое. Только вы уж и разбирайтесь тогда с вашим сундуком и с тем, что в нем лежит, как сами знаете, и как вам подскажет ваша чистая совесть.
   -- Признаю свою неправоту,-- отвечал Сайлес.-- Мне бы не следовало забывать, как благородно вы предложили мне свое покровительство, даже еще не убедившись в моей невинности... С благодарностью приму ваши советы и буду им следовать.
   -- Так-то лучше,-- сказал доктор.-- Я замечаю, что вы начинаете извлекать из опыта полезные уроки.
   -- Вместе с тем я никак не пойму,-- заметил американец,-- почему бы вам, раз вы так опытны во всевозможных трагических делах и имеете столько преданных помощников и сотрудников,-- почему бы вам самим не отвезти этот ящик и не избавить меня от его ненавистного присутствия?
   -- Честное слово,-- отвечал доктор Ноэль,-- я в восторге от вашей наивности. Неужели вы не находите, что я и так уже достаточно впутался в ваши неприятности? Я иначе смотрю на это и нахожу, что вполне довольно. Можете мои услуги принять или отклонить, но только, пожалуйста, не смущайте меня больше словами благодарности, потому что мне не уважение ваше нужно, а чтобы вы меня хорошенько поняли. Придет время -- если вам посчастливится прожить несколько лет в здравом уме,-- придет время, когда вы будете совсем иначе смотреть на подобные вещи и покраснеете за то, как вы держали себя нынешней ночью.
   С этими словами доктор встал со стула, коротко и ясно повторил свои указания и вышел из комнаты, не дав Сайлесу времени на ответ.
   На следующее утро Сайлес явился лично в гостиницу к принцу и был вежливо принят полковником Джеральдином. С этой минуты он избавился от всякой непосредственной тревоги за свой сундук и за его ужасное содержимое. День прошел без всякого инцидента, только молодой человек с ужасом слышал несколько раз, как матросы и железнодорожные носильщики жаловались друг другу на необыкновенную тяжесть принцева багажа. Сайлес ехал в вагоне для прислуги, потому что принц желал быть наедине со своим шталмейстером. Но на пароходе Сайлес обратил на себя внимание его высочества своим меланхолическим видом, когда стоял и смотрел на груду багажа в тревоге за будущее.
   -- У этого молодого человека непременно какое-нибудь горе,-- заметил принц.
   -- Это тот самый американец,-- пояснил Джеральдин,-- для которого я выхлопотал у вас разрешение ехать с вашей свитой.
   -- Кстати, вы мне напомнили о вежливости,-- сказал принц и, подойдя к Сайлесу, с самой изысканной благосклонностью обратился к нему, говоря:
   -- Я очень рад, молодой джентльмен, что мог исполнить ваше желание, выраженное через полковника Джеральдина. Прошу вас помнить, что я буду рад случаю еще раз быть вам полезным даже в чем-нибудь более серьезном.
   После того он задал несколько вопросов об американских политических делах. Сайлес ответил толково и впопад.
   -- Вы еще совсем молодой человек,-- сказал принц,-- но я замечаю, что вы что-то серьезны не по годам. Может быть, вы слишком много занимались науками? Впрочем, виноват, я, быть может, нескромно коснулся какой-нибудь неприятной для вас темы...
   -- Я действительно имею причину считать себя самым несчастным человеком на свете,-- отвечал Сайлес,-- потому что ни с кем еще, кажется, не поступали так ужасно без всякой вины.
   -- Я не хочу напрашиваться на ваше доверие,-- сказал принц Флоризель,-- но вы не забывайте, что рекомендация полковника Джеральдина для меня самый лучший паспорт, и что я не только хочу, но и больше других могу быть вам полезен.
   Сайлес пришел в восторг от любезности высокой особы, но скоро опять вспомнил о своих печальных обстоятельствах. Его горя не могла рассеять даже милостивая благосклонность принца.
   Поезд прибыл в Чэринг-Кросс, где таможенные чиновники, по обыкновению, не стали осматривать багаж принца. У вокзала дожидались элегантные экипажи. Сайлеса вместе с другими привезли во дворец. Там к нему подошел полковник Джеральдин и выразил ему свое удовольствие по поводу того, что счастливый случай помог ему оказать небольшую услугу другу доктора, к которому он питает особенное уважение.
   -- Я надеюсь,-- прибавил он,-- что весь ваш фарфор окажется в целости. По всей линии был разослан специальный приказ -- обращаться с вещами принца особенно бережно.
   Распорядившись, чтобы молодому человеку подали один из экипажей принца, и чтобы на задок поставили саратогский сундук, полковник пожал американцу руку и ушел, сославшись на множество дел по управлению двором.
   Сайлес вскрыл конверт с адресом и велел представительному выездному лакею везти себя в Бокс-Корт со стороны набережной. Ему показалось, что названное место было небезызвестно выездному, потому что тот посмотрел с удивлением и попросил повторить. С тревогой в сердце сел Сайлес в роскошную карету и поехал по адресу.
   Въезд в Бокс-Корт был слишком узок для кареты. Там был только проход между решетками со столбом на каждом его конце. На одном из столбов сидел человек, который сейчас же соскочил с него и дружески кивнул кучеру, а лакей отворил дверцу и спросил Сайлеса, нужно ли вынимать из кареты сундук и в какой номер его нести.
   -- Пожалуйста, в номер третий,-- сказал Сайлес.
   Выездной лакей и сидевший на столбе человек с помощью самого Сайлеса с трудом потащили сундук. Прежде чем они донесли его до дверей нужного дома, молодой человек с ужасом увидал, что собралась толпа зевак на него смотреть. Но он и вида не подал, что смущен, а когда какой-то человек отпер ему дверь, он вручил ему конверт с письмом.
   -- Его нет дома,-- сказал человек,-- но вы оставьте письмо и зайдите завтра утром. Я тогда вам уже буду в состоянии сказать, примет ли он вас и когда. Свой ящик вы оставите у нас? -- прибавил он.
   -- Разумеется! -- воскликнул Сайлес, но сейчас же раскаялся в своей торопливости и объяснил с неменьшей горячностью, что предпочитает увезти сундук с собой в гостиницу.
   Толпа загоготала по поводу этой нерешительности. В адрес Сайлеса посыпались оскорбительные замечания. Смущенный, сконфуженный и напуганный американец обратился к слугам с просьбой отвезти его в какую-нибудь хорошую гостиницу по соседству.
   Карета принца привезла Сайлеса в Крэвенскую гостиницу на Крэвен-Стрит и сейчас же уехала домой, сдав его на руки гостиничной прислуге. Для него нашелся единственный свободный номерок на четвертом этаже с окном во двор. Два дюжих носильщика, с возней и воркотней, внесли в эту келью саратогский сундук. Нечего и говорить, что сам Сайлес усердно поддерживал его, когда его несли, и на каждом повороте замирал от страха, что при малейшем неверном шаге сундук упадет через перила на помост вестибюля, разобьется, раскроется -- и все увидят его роковое содержимое.
   Войдя в номер, он присел на край кровати, чтобы хоть немного отдохнуть после перенесенной муки, но сейчас же испугался опять, увидав, что носильщик услужливо хлопочет около сундука, стараясь развязать веревку, которой он был обвязан.
   -- Оставьте, не нужно развязывать! -- закричал на него Сайлес.-- Мне из этого сундука ничего не понадобится, пока я здесь.
   -- Тогда зачем же вы велели его сюда вносить? -- заворчал носильщик.-- Оставили бы его внизу в передней. Этакая тяжелая махина! Целая церковь. Ума не приложу, что тут может лежать. Если это все деньги, то вы богаче меня.
   -- Какие деньги? -- внезапно смутившись, возразил Сайлес.-- Нет тут никаких денег, вы все глупости говорите.
   -- Ладно, капитан, будь по вашему,-- отвечал носильщик, кивая и подмигивая.-- Дотрагиваться до денег в вашем сундуке никто здесь не собирается. Они будут в нем сохранны, как в банке. Но только сундук-то уж больно тяжел, так что я бы не прочь выпить за здоровье вашего сиятельства.
   Сайлес дал два наполеондора, извиняясь за иностранную монету, так как он только что приехал из-за границы. Носильщик заворчал еще больше и, держа наполеондоры на ладони, презрительно посмотрел несколько раз то на них, то на саратогский сундук, и только после этого наконец ушел.
   Уже около двух суток мертвое тело пролежало в сундуке Сайлеса. Несчастный американец несколько раз с тревогой приставлял нос ко всем щелям и промежуткам чемодана, но никакого запаха не было. Погода стояла холодная, и сундук до сих пор не выдавал своей ужасной тайны.
   Он сел на стул около сундука и в глубокой задумчивости закрыл лицо руками. Если он вскоре же не отделается от своего багажа, то все немедленно обнаружится. Один в незнакомом городе, без друзей, без знакомых, с одним письмом доктора Ноэля, он пропадет окончательно, если не сдаст сундука. А ведь у него недурные виды на будущее. В своем родном городе Бангоре, в штате Мэн, он мог бы скоро сделаться выдающимся человеком, переходить, повышаясь, с должности на должность, от почета к почету. Как знать, может быть, со временем он мог бы даже попасть в президенты Соединенных Штатов, и впоследствии ему поставили бы безвкусную статую в вашингтонском Капитолии. А теперь он прикован к мертвому англичанину, сложенному вдвое и засунутому в саратогский сундук, и если Сайлес не сумеет от него отделаться,-- прощайте все честолюбивые мечты о высоких должностях!
   Мне страшно даже представить то, что говорил сам себе молодой человек про доктора, про убитого человека, про мадам Зефирин, про носильщика, про лакеев принца, вообще про всех, с кем только ему пришлось столкнуться во время своих бедственных похождений.
   В седьмом часу вечера он сошел вниз пообедать, но желтая столовая навела на него страх. Ему казалось, что все обедающие подозрительно на него смотрят, и его мысли постоянно устремлялись наверх, на четвертый этаж, к сундуку. До такой степени были у него расстроены нервы, что когда официант принес сыр, он отскочил прочь, встал со стула, и пролил на скатерть остаток пива.
   Ему предложили пройти в курительную комнату. Хотя в душе он предпочитал уйти к себе наверх, но тут не имел мужества отказаться и спустился вниз в курильню, освещенную газом. Там на бильярде играли два каких-то довольно потертых господина: им прислуживал худой, чахоточный маркер. Сначала Сайлесу показалось, что в комнате больше нет никого, но потом, присмотревшись, он увидал, что в дальнем углу сидит и курит господин с опущенными глазами, с виду скромный и приличный. Он сразу вспомнил, что уже видел где-то это лицо и, несмотря на полную перемену в костюме, узнал в курильщике того самого человека, который сидел на столбе у входа в Бокс-Корт и помогал Сайлесу выносить сундук из кареты и вносить его туда опять. Тогда американец, не говоря худого слова, просто-напросто показал пятки и остановился только тогда, когда вбежал к себе в номер и заперся на все задвижки.
   Всю ночь он был добычей всевозможных воображаемых ужасов и не ложился, а так и сидел все время возле сундука. Предположение гостиничного слуги о том, что чемодан наполнен золотом, давало ему повод для новых опасений, так что он не решался глаз сомкнуть хотя бы на одну минуту. Присутствие в курильне переодетого в другой костюм праздного зеваки из Бокс-Корта убедило его окончательно в том, что он является центром какой-то темной махинации.
   Пробило полночь. Терзаясь своими мучительными подозрениями, Сайлес отворил дверь своего номера и выглянул в коридор, тускло освещенный одиноким газовым рожком. Неподалеку спал на полу человек в одежде черного слуги при гостинице. Сайлес подкрался к нему на цыпочках. Человек лежал отчасти на спине, отчасти на боку, и лицо его было прикрыто передней частью руки. Вдруг, как раз в ту минуту, когда Сайлес нагнулся над ним, спящий откинул руку и открыл глаза. Американец опять оказался лицом к лицу с лодырем из Бокс-Корта.
   -- Покойной ночи, сэр,-- сказал тот вежливо.
   Но Сайлес был до того взволнован, что не мог ничего ответить и молча ушел к себе в комнату.
   Под утро, весь измученный, он заснул на стуле, привалившись головой к сундуку. Несмотря на такую неудобную постель, он спал крепко и долго и проснулся поздно от сильного стука в дверь.
   Он торопливо отпер и увидал перед собой слугу.
   -- Это вы вчера приезжали в Бокс-Корт? -- спросил слуга.
   Дрожащим голосом Сайлес ответил утвердительно.
   -- Тогда это вам,-- сказал служитель и подал закрытое письмо.
   Сайлес распечатал и прочитал:
   -- В двенадцать часов.
   Он явился аккуратно. Несколько человек носильщиков из гостиницы несли за ним саратогский сундук. В комнате, куда он вошел, спиной ко входу сидел и грелся у камина какой-то человек. Человек этот не мог не слышать, как входили и выходили носильщики, как они со стуком поставили на пол тяжелый сундук, но Сайлесу пришлось довольно долго стоять и ждать, пока сидевший у камина не соблаговолил обернуться.
   Да. Довольно долго. Не меньше пяти минут. А когда он наконец обернулся, то Сайлес увидал перед собой принца Флоризеля Богемского.
   -- Так-то вы, сэр, злоупотребляете моей вежливостью! -- сурово напустился на молодого человека принц.-- Вы нарочно стараетесь втереться к высокопоставленным лицам, чтобы уклониться от ответственности за свои преступления! Теперь я вполне объясняю себе ваше смущение, когда я вчера заговорил с вами.
   -- Уверяю вас, я ровно ни в чем не виноват! -- воскликнул со слезами в голосе Сайлес. -- Это только мое несчастье.
   И он рассказал принцу подробно про свои бедствия. Рассказал торопливым голосом и до крайности наивно.
   -- Я вижу, что я ошибся,-- сказал его высочество, дослушав рассказ до конца.-- Вы здесь сами оказываетесь жертвой. Теперь я не наказывать вас должен, а должен помочь вам по мере сил. Хорошо. За дело, сэр. Открывайте сундук, показывайте, что там у вас лежит.
   Сайлес переменился в лице.
   -- Я боюсь на это смотреть! -- воскликнул он.
   -- Ну, вот еще! Ведь вы уже это видели! -- возразил принц.-- С подобным чувством необходимо энергично бороться, подавлять его в себе. По-моему, гораздо тяжелее видеть больного, еще нуждающегося в помощи, чем мертвеца, который уже избавился навсегда от всяких тревог, от любви и от ненависти. Ободритесь, мистер Скеддамор, возьмите себя в руки...
   Видя, что американец все еще стоит и не решается, принц прибавил:
   -- Я вас прошу. Мне бы не хотелось приказывать.
   Молодой американец проснулся, как от сна, и с дрожью отвращения сам распаковал, отпер и открыл саратогский сундук. Принц стоял около, заложив руки за спину, и совершенно спокойно смотрел, как он все это делает. Тело совершенно закоченело, и Сайлесу стоило больших моральных и физических усилий его расправить и повернуть лицом.
   Принц Флоризель взглянул и вскрикнул от горестного изумления.
   -- Ах! -- сказал он.-- Вы и не знаете, мистер Скеддамор, какой жестокий подарок вы нам привезли! Это молодой человек из моей свиты, брат моего верного друга. На службе мне он и погиб от рук убийц-предателей. Бедный Джеральдин! Как я ему скажу о смерти его брата? Как я оправдаюсь перед ним и перед Богом за то, что послал юношу на такое дело, где он нашел себе кровавую безвременную смерть? Ах, Флоризель, Флоризель! Когда же ты научишься быть скромнее и перестанешь ослеплять себя собственным могуществом? И какое же это могущество? Да я бессильнее всех! Я вот смотрю на этого мертвого юношу, мистер Скеддамор, на юношу, которого сам же принес в жертву, и чувствую, как в сущности мало значит -- быть принцем.
   Сайлеса тронуло горе принца. Он попробовал сказать ему несколько слов в утешение, что-то пробормотал невнятное, но сам расплакался и замолчал. Принц, в свою очередь, был растроган добрым намерением американца; он подошел и взял его за руку.
   -- Соберитесь с духом,-- сказал он.-- Для нас для обоих это урок, мы оба сделались лучше после сегодняшней встречи.
   Сайлес молча поблагодарил его ласковым взглядом.
   -- Напишите мне на этой бумаге адрес доктора Ноэля,-- продолжал принц, ведя его к столу,-- а вам я советую, когда вы вернетесь в Париж, всячески избегать этого опасного человека. Правда, в этом деле он действовал только по великодушному вдохновению. Я думаю, что это так. Если бы он сам был причастен к смерти молодого Джеральдина, он ни в коем случае не отослал бы тело убитого юноши к действительному преступнику.
   -- К действительному преступнику! -- с удивлением воскликнул Сайлес.
   -- Вот именно,-- отвечал принц.-- Это письмо по воле Провидения попавшее таким странным путем ко мне в руки, адресовано не к кому иному, как к самому убийце, к гнусному председателю клуба самоубийц. Не старайтесь проникнуть глубже в это опасное дело, а поздравьте сами себя с чудесным избавлением от опасности и поскорее уходите из этого дома. Я очень тороплюсь, мне ведь нужно хорошенько все устроить с этим бедным прахом, который еще так недавно был свежим, изящным, красивым юношей.
   Сайлес почтительно откланялся принцу Флоризелю, но не сразу ушел из Бокс-Корта, а сначала посмотрел, как принц сел в роскошную карету и поехал к начальнику полиции полковнику Гендерсону. При всем своем республиканстве молодой американец почтительнейше стоял без шляпы, провожая уезжавшую карету. В ту же ночь он укатил по железной дороге обратно в Париж.
   Здесь (говорит мой арабский писатель) оканчивается рассказ про доктора и про дорожный сундук. Опуская разные рассуждения о всемогущем промысле, высокосодержательные в оригинале, но мало соответствующие нашему западному вкусу, я только прибавляю, что мистер Скеддамор уже начал взбираться все выше и выше по лестнице политической славы и по последним известиям был уже шерифом своего родного города.
  

ГЛАВА III

Приключение с извозчиками

   Поручик Брэкенбюри Рич сильно отличился в одну из последних индийских горных войн. Он собственноручно захватил в плен главного вождя. Его храбрость прогремела на весь свет. Когда он возвращался домой с безобразным шрамом от сабельного удара и весь трясясь от болотной лихорадки, благоприобретенной в джунглях, общество готовилось устроить ему торжественную встречу, какая полагается знаменитости небольшого чина. Но поручик Брэкенбюри был очень скромный мужчина. Он любил приключения и опасности, но терпеть не мог никакой лести и никаких торжеств. Поэтому он переждал в Алжире и на разных курортах, пока шум о нем не улегся и о его подвигах не начали забывать. Только тогда, наконец, решился он приехать в Лондон. Приезд его был почти никем не замечен, чего именно ему и хотелось. А так как он был одинок и имел лишь дальних родственников, живших где-то в провинции, то в столице страны, за которую он только что пролил свою кровь, он оказался в положении приезжего иностранца.
   На следующий день по приезде он пообедал один в военном клубе. Там он встретился кое с кем из старых товарищей, пожал им руки, поговорил, но так как каждый из них был куда-нибудь приглашен на вечер, то Брэкенбюри оказался опять в одиночестве. На нем был вечерний костюм, потому что он предполагал отправиться в какой-нибудь театр. Но он Лондона совсем не знал. Из провинциальной школы он попал сначала в военное училище, а оттуда был выпущен прямо в ост-индскую армию. Теперь он рассчитывал познакомиться с Лондоном, который был для него почти совершенно незнакомой землей. Помахивая тросточкой, он пошел на запад.
   Был тихий темный вечер. Временами накрапывал дождь. Смена незнакомых лиц при свете фонарей действовала на воображение поручика. Он размечтался. Ему представлялось, что он так и будет все идти и идти без конца в этой возбуждающей атмосфере громадного города, окруженный таинственным, невидимым влиянием четырех миллионов человеческих жизней. Он смотрел на дома, думая о том, что делается за их ярко освещенными окнами; вглядывался в лица встречных и видел на всех на них печать озабоченности чем-то неизвестным ему, не то дурным и преступным, не то благородным и добрым.
   -- Вот все говорят -- война, война,-- думал он,-- а здесь разве не та же война? Разве это не поле битвы для человечества -- большое, широкое?
   Тут он стал удивляться тому, что вот он идет один по такой обширной и сложной арене, и для него нет ни малейшего шанса испытать хотя бы что-нибудь похожее на приключение.
   -- Всему свое время,-- размышлял он дальше.-- Я здесь чужой; быть может, и вид у меня странный. Но этот водоворот втянет со временем и меня.
   Стемнело еще больше, и вдруг с шумом хлынул холодный дождь. Брэкенбюри спрятался под деревья. Тут он заметил, что стоявший неподалеку извозчик знаком дает ему понять, что он свободен.
   Поручик обрадовался благоприятному случаю и махнул извозчику в ответ тросточкой. Тот подал свой кэб, и поручик уселся в лондонскую гондолу.
   -- Куда прикажете? -- спросил извозчик.
   -- Куда хотите, туда и везите,-- ответил Брэкенбюри.
   Кэб с изумительной быстротой помчался по дождю среди путаницы отдельных дач, до того похожих одна на другую -- с садиком перед каждой, с плохо освещенными улицами,-- что Брэкенбюри, сидя в быстро мчавшемся кэбе, скоро совсем перестал понимать, куда его везут. Одно время ему казалось, что извозчик просто забавляется и катает его себе вокруг одного небольшого квартала, но этому противоречила быстрота езды: извозчик, очевидно, спешил куда-нибудь, имея вполне определенную цель. Поручику вспомнились рассказы о том, как в Лондоне завозят приезжих в разные дурные притоны. Вдруг этот извозчик принадлежит к какому-нибудь разбойничьему товариществу? Вдруг его этак же завезут куда-нибудь и убьют? Такая мысль должна была явиться сама собой, когда кэб вдруг быстро завернул за угол и подкатил к садовым воротам дачи, от которых шла к дому длинная и широкая аллея. Дом был великолепно освещен. В это время от ворот отъезжал другой извозчичий кэб, и Брэкенбюри мог видеть, как какого-то господина впускали в главный подъезд и как его встречали ливрейные лакеи. Поручик очень удивился, что его кэб остановился возле самого дома, но приписал это простой случайности и преспокойно остался сидеть в экипаже, продолжая курить. Но вот открылась форточка вверху кэба, и извозчик сказал:
   -- Приехали, сэр!
   -- Приехали? -- переспросил Брэкенбюри.-- Куда приехали?
   -- Вы сами же изволили сказать: "Куда хотите, туда и везите",-- со смехом отвечал кэбмен.-- Вот я вас и привез.
   Брэкенбюри удивился, что у извозчика такой приятный и вежливый голос; он вспомнил необычайную резвость его лошади и теперь, кроме того, обратил внимание на роскошную отделку экипажа. Таких извозчичьих кэбов не бывает.
   -- Я попрошу вас объяснить мне, что это значит,-- сказал поручик.-- С какой стати вам вздумалось высаживать меня на дождь и среди грязи? Я полагаю, любезный, что сначала следовало спросить меня самого, захочу ли я?
   -- Я вас и спрашиваю,-- отвечал извозчик,-- и когда я объясню вам все, то я наперед уверен, судя по вашей наружности, что вы захотите. В этом доме собирается джентльменская компания. Я хорошенько не знаю, что за человек здешний хозяин: новичок ли он в Лондоне, не имеющий никого знакомых, или просто чудак, потакающий собственным своим прихотям, но только он меня нанял с тем, чтобы я подхватывал и привозил к нему джентльменов, одетых в вечерние костюмы, в особенности военных офицеров. Вам стоит только войти и сказать, что вас пригласил мистер Моррис.
   -- Это вы -- мистер Моррис? -- осведомился поручик.
   -- О, нет! -- отвечал кэбмен.-- Мистер Моррис -- хозяин этого дома.
   -- Не совсем заурядный способ собирать к себе гостей,-- сказал Брэкенбюри.-- Впрочем, отчего чудаку не почудачить немного, если это ни для кого не обидно. А скажите, если я отклоню приглашение мистера Морриса, тогда как?
   -- В таком случае мне приказано отвезти вас на то место, где я вас посадил,-- отвечал извозчик,-- и до полуночи высматривать других подходящих особ. Мистер Моррис говорит, что те, кому такое приключение не по вкусу, в гости ему не годятся.
   Эти слова заставили поручика решиться.
   -- Вот и приключение,-- подумал он, сходя с извозчика.-- В общем, мне недолго пришлось дожидаться.
   Выйдя из кэба у ворот, причем едва нашел место, где ступить на тротуар, он стал рыться в карманах, чтобы заплатить за езду, но кэб уже успел сейчас же отъехать и помчался по-прежнему сломя голову. Брэкенбюри крикнул извозчику, но тот не обратил никакого внимания и продолжал мчаться. Но голос поручика услыхали в доме; дверь подъезда опять отворилась, пропустив в сад целый поток света, и к поручику навстречу выбежал лакей, неся для него зонтик.
   -- Извозчику заплачено,-- учтиво объяснил лакей,-- не извольте беспокоиться.
   И он повел Брэкенбюри сначала по садовой дорожке, а потом по ступеням крыльца.
   В передней несколько других лакеев приняли от него палку, шляпу, пальто, дали ему билет с номером и вежливо повели по лестнице, убранной тропическими цветами. Величественный дворецкий спросил его фамилию, проводил его в гостиную и громогласно доложил: "Поручик Брэкенбюри Рич".
   Навстречу гостю вышел стройный и удивительно красивый молодой человек, приветствуя его вежливо и радушно. Сотни свечей из самого лучшего воска заливали светом всю комнату, пропитанную, как и антре, ароматом редких и красивых цветущих растений. Открытый буфет был уставлен аппетитными блюдами. Многочисленные лакеи сновали по гостиной, разнося фрукты и бокалы с шампанским. Гостей было счетом шестнадцать человек -- все мужчины, только что вышедшие из ранней молодости и, за немногими исключениями, очень представительные и элегантные. Они разбились на две группы: одна толпилась у рулетки, а другая у стола, на котором играли в баккара.
   -- Очевидно, я попал в какой-нибудь частный игорный дом,-- подумал Брэкенбюри,-- и извозчик был просто зазыватель.
   Он бегло окидывал глазами всю обстановку и делал свои выводы, а хозяин все держал его за руку. Но вот он снова взглянул на хозяина.
   При вторичном осмотре наружность мистера Морриса произвела на поручика еще более благоприятное впечатление. Непринужденное изящество его манер, любезность, благородство, мужество, просвечивавшие во всех его чертах,-- все это плохо согласовалось с предубеждениями поручика против хозяина игорного ада. Общий тон мистера Морриса обличал в нем человека с положением в обществе и с большими достоинствами. Брэкенбюри почувствовал внезапно сильное влечение к своему собеседнику, и хотя сам бранил себя за свою слабость, однако никак не мог этого влечения в себе подавить.
   -- Я много о вас слышал, поручик Рич,-- сказал мистер Моррис, понижая голос,-- и очень рад, что случай познакомил меня с вами. Ваша наружность вполне соответствует той репутации, которую вы составили себе в Индии, и если вы пожелаете забыть на некоторое время необычайность вашего появления здесь, то я буду считать, что вы оказали мне этим, во-первых, большую честь, а во-вторых, доставили истинное удовольствие. Человека, не испугавшегося варварской конницы,-- прибавил он со смехом -- едва ли может испугать нарушение этикета, хотя бы и довольно серьезное.
   Он подвел поручика к открытому буфету и предложил ему чего-нибудь выпить и закусить.
   -- Ей-богу, он очень мил и интересен,-- думал про себя поручик,-- с ним так приятно себя чувствуешь.
   Они выпили шампанского, которое оказалось превосходным, и, заметив, что все курят, он сам также достал из портсигара манилью и закурил. С сигарой во рту подошел он к столу с рулеткой и некоторое время постоял около него, с улыбкой глядя на играющих. На досуге он имел возможность заметить, что все гости без исключения состояли под неусыпным наблюдением. Мистер Моррис переходил от одного к другому, как самый внимательный и любезный хозяин, но в то же время в каждого зорко вглядывался, и ни один гость не мог избегнуть его пытливого взгляда. Брэкенбюри начал сомневаться, действительно ли это игорный притон: так все было по-домашнему. Он следил за всеми движениями мистера Морриса; хотя тот и улыбался все время, но Брэкенбюри замечал под этой маской серьезную тревогу и озабоченность. Гости смеялись и играли, но у Брэкенбюри пропал к ним всякий интерес.
   -- Этот Моррис далеко не самый беззаботный из находящихся здесь,-- подумал он.-- Он чем-то глубоко удручен. Постараюсь дознаться, что такое.
   Время от времени мистер Моррис отводил кого-нибудь из гостей в сторону, выходил с ним в соседнюю приемную и после короткого разговора возвращался в гостиную один, а гость уже больше не появлялся. После того как это повторилось несколько раз, любопытство Брэкенбюри достигло крайней степени. Он решил добиться объяснения хотя бы этой только тайны, пробрался незаметно в приемную перед гостиной и спрятался в амбразуре окна, прикрывшись занавесками модного зеленого цвета. Едва он успел это сделать, как послышались шаги и голоса. Выглянув в щелку между двумя занавесками, он увидел мистера Морриса, идущего рядом с толстым, краснощеким субъектом, похожим с виду на коммивояжера и уже раньше обратившим на себя внимание поручика своим грубым хохотом и дурными манерами за столом. Хозяин и гость остановились как раз против окна, так что Брэкенбюри не пропустил ни одного слова из их разговора. Разговор же был такой:
   -- Тысячу раз прошу у вас извинения! -- говорил мистер Моррис самым миролюбивым тоном.-- Хоть я поступаю и круто, но я уверен, что вы на меня не будете сердиться. В таком большом городе, как Лондон, инциденты случаются на каждом шагу, и наша обязанность всячески их предупреждать. Говоря откровенно, я боюсь, что вы почтили мой дом вашим присутствием исключительно по ошибке. Я даже и не помню, как вы вошли. Позвольте поставить вам вопрос прямо, без дальних околичностей -- между джентльменами достаточно одного слова: как вы думаете, в чьем доме вы здесь находитесь?
   -- В доме мистера Морриса,-- с чрезвычайным-смущением отвечал гость, не зная куда ему деваться от конфуза.
   -- Мистера Джона или мистера Джемса Морриса? -- допытывался хозяин.
   -- Не могу вам сказать,-- отвечал несчастный гость.-- Я с ним лично тоже не знаком, как и с вами.
   -- Я теперь вижу все,-- сказал мистер Моррис.-- На этой улице живет мой однофамилец. Наверное, полисмен может сказать вам в точности номер его дома. Я очень благодарен тому недоразумению, которое познакомило меня с вами и дало мне возможность довольно долго наслаждаться вашим обществом. Я буду надеяться, что мы еще встретимся с вами на более правильной почве. А теперь я не буду больше задерживать вас вдали от ваших друзей... Джон! -- прибавил он возвысив голос.-- Помогите этому джентльмену отыскать свое пальто.
   И с самым любезным видом мистер Моррис проводил гостя до дверей на лестницу, сдав его на попечение дворецкого. Когда он, возвращаясь в гостиную, проходил опять мимо окна, Брэкенбюри слышал, как он облегченно вздохнул. Очевидно, он избавился от тяжелой задачи, угнетавшей его нервы.
   С час еще продолжали подъезжать извозчики, привозя новых гостей, так что на каждого удаляемого старого гостя являлся всякий раз новый, и число гостей не уменьшалось. Но потом приезды сделались реже и, наконец, совсем прекратились, хотя процесс удаления продолжался. Гостиная начала пустеть. Баккара прекратилась, за неимением банкомета. Некоторые распрощались с хозяином по собственному почину, а с оставшимися мистер Моррис удвоил свою любезность.
   С самыми ласковыми взглядами и с самыми любезными словами переходил он от группы к группе, напоминая даже не хозяина, а хозяйку, потому что в его приветливости было что-то мягко-женственное, очаровывавшее все сердца.
   Когда гости поредели, поручик Рич вышел из гостиной на минуту в вестибюль подышать свежим воздухом, но как только он переступил через порог первой приемной, то был страшно поражен изумительным открытием. С лестницы исчезли все тропические растения. У садовых ворот стояли три мебельные фуры; лакеи выносили из дома всю обстановку; многие из них уже надели верхнее платье, как бы собираясь уходить. Сцена напоминала конец деревенского бала, для которого все было взято на прокат. Тут было над чем призадуматься поручику. Сначала сплавили гостей, которые далеко не были настоящими гостями; теперь расходились лакеи, которые едва ли были настоящей прислугой.
   -- Неужели весь этот дом -- одна фальшь? -- думал поручик.-- Неужели он вырос как гриб, в одну ночь, и исчезнет до наступления утра?
   Выждав удобную минуту, Брэкенбюри вбежал на второй этаж. Там оказалось то, что он ожидал. Он обошел все комнаты и нигде не нашел ни признака мебели, ни малейшей картины на стенах. Хотя дом был отлично отделан заново, оклеен хорошими свежими обоями, но видно было, что в нем не только не живут теперь, но и не жили никогда. Молодой офицер с удивлением вспоминал, какою эта дача представлялась уютной, благоустроенной и гостеприимной снаружи, когда он к ней подъезжал. Весь этот маскарад должен был стоить огромных денег.
   Кто же был этот мистер Моррис? С какой целью вздумал он разыграть на одну ночь роль домовладельца в западном углу Лондона? И для чего он затаскивал к себе в гости первых попавшихся людей с улицы?
   Брэкенбюри спохватился, что ушел чересчур надолго, и поспешил вернуться в гостиную. Многие успели без него разъехаться. Считая с ним и с хозяином, в гостиной, где только что перед тем было так людно, оставалось только пять человек. Мистер Моррис встретил его с улыбкой и сейчас же встал со стула.
   -- Теперь как раз время, джентльмены,-- сказал он,-- объяснить вам, какую цель я имел в виду, завлекая вас к себе позабавиться. Я уверен, что вы провели у меня вечер не особенно скучно, но я вам скажу откровенно, что я имел в виду не ваше развлечение, а собственную пользу. Мне хотелось помочь самому себе в одной очень несчастной случайности. Господа,-- продолжал он,-- вы все здесь джентльмены, за это ручается ваша внешность; и никакого другого ручательства мне больше не нужно. Говорю откровенно: я имею обратиться к вам с просьбой об одной очень опасной и очень щекотливой услуге. Я называю ее опасной, потому что вы до известной степени рискнете вашей жизнью; я называю ее щекотливой, потому что я попрошу у вас полнейшего, абсолютнейшего молчания обо всем, что вы увидите и услышите. Такая просьба со стороны лица, совершенно для вас постороннего, должна показаться вам странной до комизма. Я это знаю сам. Я знаю сам и потому прибавляю: если кто из вас находит, что он слышал достаточно и что больше слушать не следует, тому я готов пожать на прощанье руку с пожеланием покойной ночи и доброго успеха во всех его делах.
   На это обращение сейчас же отозвался очень высокий и сутуловатый брюнет.
   -- Вполне одобряю вашу откровенность, сэр,-- сказал он,-- и что касается меня, то я ухожу. Никаких возражений я не делаю, но не скрою, что вы внушаете мне самые подозрительные мысли. Сам я ухожу, как я уже сказал, но мне хотелось бы и другим посоветовать, чтобы они последовали моему примеру, а между тем вы, по всей вероятности, полагаете, что я на это не имею права.
   -- Напротив, сэр, я буду рад всему, что бы вы ни сказали,-- отвечал мистер Моррис,-- потому что серьезность моего предложения неоспорима, и преувеличить ее нельзя.
   -- Что вы скажете, джентльмены? -- спросил высокий мужчина, обращаясь ко всем гостям.-- Вместе мы провели весело этот вечер, вместе дурачились, так не пойти ли нам и домой всем вместе? Вы меня очень похвалите за этот совет завтра утром, когда снова увидите солнце невинными и невредимыми.
   Оратор произнес последние слова таким тоном, который усилил их значение, и лицо его при этом выражало особенную торжественность и многозначительность. Еще один из компании быстро встал и с видимой тревогой стал собираться уходить. Остались на своих местах только двое -- Брэкенбюри и один старый, красноносый кавалерийский майор. Они сидели, как будто ничего особенного не случилось, и можно было бы подумать, что разговор не касается их нисколько, если бы не быстрый взгляд, которым они обменялись между собой по окончании разговора.
   Мистер Моррис проводил дезертиров до дверей, которые сам за ними запер, и вернулся обратно, испытывая смешанное чувство облегчения и возбуждения. К двум офицерам он обратился со следующими словами:
   -- Я сделал себе выбор людей по способу Иисуса Навина из Библии,-- сказал мистер Моррис,-- и думаю, что во всем Лондоне других таких, как вы, не найдешь. Вы понравились моим извозчикам, потом и мне самому. Я внимательно следил за вами, как вы себя держите в совершенно незнакомом вам обществе; я смотрел, как вы играете в карты и как относитесь к проигрышу; наконец, я, чтобы вас испытать, сделал вам ошеломительное заявление, и вы его приняли, как самое простое приглашение на обед. А ведь чего-нибудь да стоит же,-- воскликнул он,-- что я много лет был компаньоном и воспитанником одного из самых умных и храбрых принцев в Европе.
   -- В битве при Бондерчанге,-- заметил майор,-- я вызвал только двенадцать охотников, а отозвались все солдаты в отряде. Но партнеры в картах или полк солдат под огнем -- это две вещи совершенно различные. Вы еще можете себя поздравить, что у вас нашлось два человека, которые не пожелали оставить вас в трудную минуту. Поручик Рич,-- прибавил он, обращаясь к Брэкенбюри,-- я много слышал о вас в последнее время. Вероятно, слыхали и вы обо мне. Я майор О'Рук.
   И ветеран подал молодому поручику свою красную и дрожащую руку.
   -- Кто же о вас не слыхал? -- сказал Брэкенбюри.
   -- Господа, вы должны быть мне оба очень благодарны, потому что через меня устроилось ваше знакомство друг с другом,-- сказал мистер Моррис.
   -- А теперь к делу,-- сказал майор О'Рук.-- Дуэль, вероятно?
   -- Дуэль по всем правилам,-- отвечал мистер Моррис,-- дуэль с неизвестными и очень опасными врагами, дуэль, как я опасаюсь, с обязательным смертельным исходом. Я вас попрошу не называть меня больше Моррисом. Зовите меня, пожалуйста, Гаммерсмитом; моего настоящего имени я вам пока не скажу, как не открою и имени той особы, которой я вас надеюсь в скором времени представить. Три дня тому назад особа эта внезапно исчезла из дома, и до сегодняшнего утра я не получал от нее известий. Вы легко поймете мою тревогу, мой страх, когда я вам скажу, что здесь речь идет о частном правосудии. Особа связала себя неудачной клятвой, легкомысленно данной, и потому не считает себя вправе прибегать к помощи закона, а между тем землю необходимо избавить от коварного и кровожадного злодея. Уже двое из наших друзей, в том числе мой родной брат, успели погибнуть в предприятии. Да и сама особа, если я не ошибаюсь, попалась в те же самые сети. Но что этот человек пока еще жив и не утратил надежды -- достаточно ясно доказывает вот эта записка.
   С этими словами мистер Моррис, или мистер Гаммерсмит, а в сущности никто иной, как полковник Джеральдин, показал своим собеседникам письмо следующего содержания:
  
   "Майор Гаммерсмит! В пятницу, в три часа по полуночи, вас впустит в садовую калитку Рочестер-Гауза, в Риджентс-Парке, вполне преданный мне человек. Пожалуйста, не опаздывайте ни на одну секунду. Захватите мой ящик со шпагами и приведите с собой двух джентльменов, если сумеете найти таких, чтобы можно было положиться на их твердость и скромность. Мое имя не должно фигурировать в деле.

Т. Годол".

  
   -- Вы видите по письму, что я должен повиноваться,-- продолжал полковник Джеральдин, когда майор и поручик прочитали письмо.-- Нечего и прибавлять, что мне совершенно неизвестно, в чем заключается дело, о котором пишет мой друг. Получив письмо, я отправился к меблировщику, и вот этот дом, в котором мы с вами находимся, в несколько часов был превращен в помещение для бала. План я составил себе очень оригинальный и в результате имел счастье познакомиться с майором О'Руком и поручиком Брэкенбюри Ричем. Но здешняя улица будет завтра утром страшно удивлена: с вечера этот дом был залит светом и наполнен гостями, а на утро окажется, что он и сдается, и продается, и что в нем никто не живет. Таким образом, даже и в этом серьезном деле оказывается своя веселая сторона.
   -- И мы постараемся придать ему веселый конец,-- сказал Брэкенбюри.
   Полковник взглянул на часы.
   -- Еще нет двух,-- сказал он.-- У нас впереди, следовательно, целый час времени, а у ворот стоит быстрый кэб. Скажите, могу ли я рассчитывать на вашу помощь?
   -- За всю свою долгую жизнь я ни разу не уклонился ни от какого риска,-- отвечал майор О'Рук.
   Брэкенбюри тоже заявил о своей готовности в соответствующих выражениях. Все выпили по стакану или по два вина, и полковник дал каждому по заряженному револьверу. Все втроем они сели в кэб и помчались в Риджентс-Парк.
   Рочестер-Гауз оказался великолепной резиденцией на берегу канала. Обширный сад чрезвычайно основательно ограждал его от докучливого соседства. Он был похож на parc aux cerfs какого-нибудь вельможи или миллионера. Насколько можно было видеть с улицы, далеко не все окна дома были освещены, и вообще на нем лежал отпечаток некоторой запущенности, свидетельствовавший о том, что владелец давно в доме не живет.
   Три джентльмена вышли из кэба и без труда отыскали калитку, закрывавшую проход между двумя стенами сада. До назначенного времени приходилось ждать минут десять или пятнадцать. Шел сильный дождь, и три искателя приключений встали под защиту свесившегося со стены плюща, шепотом беседуя о предстоящем.
   Вдруг Джеральдин поднял кверху палец, чтобы собеседники замолчали. Все трое напрягли свой слух до последней степени. Сквозь неумолкавший шум дождя слышны были шаги и голоса двух человек по ту сторону стены. Когда они подошли ближе, обладавший необыкновенно тонким слухом Брэкенбюри расслышал некоторые обрывки из их разговора.
   -- Могила выкопана? -- спросил один.
   -- Да, за лавровой изгородью,-- отвечал другой.-- Когда все будет сделано, можно будет набросать на нее груду жердей.
   Первый собеседник рассмеялся, и его веселость неприятно отозвалась по другую сторону стены.
   -- Через час все будет кончено,-- сказал он.
   По шагам можно было догадаться, что собеседники расстались и пошли в разные стороны.
   Почти сейчас же вслед за тем калитку осторожно отворили; из нее выглянуло чье-то бледное лицо, и чья-то рука стала делать знаки дожидавшимся. Три джентльмена в мертвом молчании вошли в калитку, которая сейчас же за ними затворилась, и пошли за своим проводником по многочисленным аллеям сада к кухонному крыльцу. В большой, с каменным полом, кухне горела одна свеча, а когда три джентльмена стали подниматься наверх по витой лестнице, кругом подняли возню и писк бесчисленные крысы, свидетельствуя о полной запущенности дома.
   Проводник шел впереди со свечкой. Это был худой, сгорбленный человек, но еще бодрый и проворный. По временам он оборачивался и делал предостерегающие знаки, чтобы никто не разговаривал и не шумел. Полковник Джеральдин шел за ним первый, держа под мышкой одной руки футляр со шпагами, а в другой наготове пистолет. У Брэкенбюри усиленно билось сердце. Он видел и чувствовал, что приближается решительная минута, и мрачная обстановка казалась самою подходящей для всевозможных темных дел. Тут простительно было смутиться даже и более пожилому человеку, а он был еще так молод.
   Наверху лестницы проводник отворил дверь в небольшую комнату и пропустил в нее трех офицеров вперед. В комнате горела коптившая лампа и топился еле-еле камин. У камина сидел молодой мужчина, несколько полный, но изящный, с величественной осанкой и повелительными манерами. Он был очень спокоен с виду и с наслаждением курил сигару; около него стоял столик, а на столике стакан с каким-то горячительным питьем, от которого шел по комнате приятный аромат.
   -- Здравствуйте,-- сказал он, подавая руку полковнику Джеральдину.-- Я так и знал, что могу рассчитывать на вашу аккуратность.
   -- На мою преданность,-- отвечал с поклоном Джеральдин.
   -- Представьте мне ваших друзей,-- продолжал полный мужчина. Когда это было сделано, он необыкновенно ласково прибавил: -- Я бы желал, господа, предложить вам что-нибудь более веселое; так неприятно начинать знакомство с серьезного дела; но обстоятельства сильнее нас, и ради них приходится нарушать правила доброго товарищества. Я надеюсь, что вы простите меня за этот скучный вечер. Для людей вашей марки достаточно будет узнать, что вы оказываете мне громадную услугу.
   -- Ваше высочество,-- сказал майор,-- простите мне мою грубость, но я не умею скрывать того, что я знаю. Я уже и в майоре Гаммерсмите давно подозреваю совсем другое лицо, а в мистере Годоле ошибиться окончательно невозможно. Искать в Лондоне двух человек, не знающих случайно в лицо принца Флоризеля Богемского, значит слишком многого требовать от судьбы.
   -- Принц Флоризель! -- в изумлении воскликнул Брэкенбюри.
   Он с глубочайшим интересом стал вглядываться в черты лица высокой особы.
   -- Я не буду жалеть, что мое инкогнито открылось,-- заметил принц,-- потому что это даст мне возможность гораздо действительнее вас отблагодарить. Вы собирались очень много сделать для мистера Годола; я уверен, что вы сделаете это же самое и для принца Флоризеля, но зато принц Флоризель может сделать для вас гораздо больше, чем мистер Годол. Следовательно, я только в выигрыше,-- прибавил он с самым любезным жестом.
   Он завел с офицерами разговор об индийской армии и о туземных войсках. Оказалось, что он во все эти вопросы основательно посвящен и даже глубоко изучил их.
   Так спокойно, так невозмутимо держал себя этот человек в минуту смертельной опасности, что Брэкенбюри преисполнился к нему самого почтительного восторга. Очаровала его также и беседа с принцем и его необыкновенно приветливое обращение. Все его слова, жесты, движения были не только благородны сами по себе, но и как будто облагораживали также и того, кто имел счастье беседовать с принцем. Брэкенбюри с восторгом решил, что для такого государя всякий порядочный и храбрый человек с охотой пожертвует жизнью.
   Так прошло несколько минут. Тогда тот самый человек, который привел офицеров в комнату и сидел потом все время в дальнем углу, держа в руках свои часы, вдруг встал и шепнул что-то на ухо принцу.
   -- Хорошо, доктор Ноэль,-- ответил Флоризель громко и прибавил, обращаясь к остальным: -- Извините меня, господа, я вас оставлю в темноте. Минута приближается.
   Доктор Ноэль потушил лампу. В окне показался бледно-сероватый свет, какой бывает перед восходом солнца, но этого было недостаточно, чтобы осветить комнату, так что когда принц встал на ноги, лица его не было видно, и только по звуку его голоса, когда он заговорил, можно было заметить, что он все-таки волнуется.
   -- Будьте любезны,-- сказал он,-- не говорите ни одного слова и сидите в тени, так чтобы вас не было видно.
   Три офицера и доктор поспешили повиноваться, и минут десять в Рочестер-Гаузе глубокую тишину нарушала только возня крыс в полах и потолках. Наконец, где-то скрипнула на петлях дверь, и этот скрип особенно отчетливо прозвучал среди абсолютного безмолвия. Вслед за тем послышались тихие, осторожные шаги по лестнице. После каждого второго шага идущий, по-видимому, останавливался и прислушивался, и во время этих остановок тревога сидящих в комнате все росла и росла. Доктор Ноэль, при всей своей привычке к опасностям и треволнениям, расстроился почти до физических страданий. Грудь его тяжело, со свистом, дышала, зубы скрежетали, а когда он нервно менял свою позу, то громко трещали все его суставы.
   Но вот за дверь взялась чья-то рука. С легким стуком отскочила задвижка. Потом опять стало тихо. Брэкенбюри видел, что принц весь беззвучно приготовился к какому-то необычному для него физическому действию. Вот дверь отворилась и впустила в комнату полоску утреннего света. На пороге появилась мужская фигура и неподвижно остановилась. Вошедший был высок ростом и держал в руке нож. В полусвете было видно, что его рот раскрыт, и верхние зубы оскалены, как у борзой собаки на садке. Человек этот, должно быть, минуты за две перед тем был весь в воде с головой, потому что, пока он стоял, с его мокрой одежды натекла вода и разошлась по полу.
   В следующий момент он переступил через порог. Затем -- бросок, сдавленный крик, короткая борьба. Прежде чем полковник Джеральдин успел броситься на помощь принцу, тот уже держал в своих руках обезоруженного и побежденного противника.
   -- Доктор Ноэль,-- сказал принц,-- будьте добры зажечь лампу.
   Сдав пленника Джеральдину и Брэкенбюри, он прошел через всю комнату и уселся опять у камина. Когда зажгли лампу, присутствующие заметили на лице принца непривычную суровость. И когда он поднял голову и заговорил с председателем клуба самоубийц, то в эту минуту он уже был не беспечальным джентльменом Флоризелем, а государем Богемии, справедливо негодующим и готовящимся произнести смертный приговор.
   -- Председатель,-- сказал он,-- вы расставили вашу последнюю западню и попались в нее сами. Светает. Это ваше последнее утро. Вы сейчас переплыли Риджентс-Канал, это ваша последняя ванна. И та могила, которую вы сегодня вырыли для меня, скроет от любопытных взоров вашу казнь. Ваш старый соучастник в преступлениях не пожелал совершить надо мной предательство и выдал вас мне на суд. Становитесь, сэр, на колени и молитесь, если вы верующий. Времени у вас немного, Богу наскучили ваши злодейства.
   Председатель не ответил ничего ни словом, ни знаком. Он стоял, понурив голову, и хмуро глядел в пол, как будто чувствуя на себе упорный и беспощадный взгляд принца.
   -- Господа,-- продолжал Флоризель уже своим обычным тоном,-- вот этот человек долго увертывался от меня, но сегодня, благодаря доктору Ноэлю, он у нас в руках. Всех его преступлений мне не пересказать, а вам не переслушать, но я убежден, что если бы в канале, в котором он сейчас выкупался, была не вода, а только кровь его жертв, то этот презренный негодяй был бы не суше, чем вот как он есть теперь. По поводу одного из его злодеяний я желаю, чтобы были соблюдены все формы, требуемые правилами чести. Я вас назначаю судьями, господа,-- потому что тут скорее казнь, чем дуэль, и предоставлять такому мошеннику выбор оружия значило бы доводить этикет до нелепой крайности. Я не могу допустить, чтобы моя жизнь подвергалась слишком большой опасности в подобном деле,-- продолжал он, открывая футляр со шпагами.-- Я знаю, что пистолетная пуля нередко летит на крыльях случая, независимо от уменья и мужества стрелка. Поэтому я решил передать дело на суд меча и уверен, что вы мое решение одобрите.
   Когда Брэкенбюри и майор О'Рук, к которым эти замечания были специально обращены, дали свое одобрение, принц Флоризель сказал председателю:
   -- Поскорее, сэр, выбирайте себе клинок и не заставляйте меня ждать. Мне страшно хочется поскорее это дело кончить раз навсегда.
   В первый раз после того, как он был схвачен и обезоружен, президент поднял голову и заметно ободрился.
   -- Значит, мне можно будет защищаться? -- с живостью спросил он.-- И моим противником будете вы?
   -- Да, я имею в виду удостоить вас этой чести,-- ответил принц.
   -- О, превосходно! -- воскликнул председатель.-- Кто может знать заранее, что случится на поле битвы? И, кроме того, я положительно в восторге от прекрасных поступков вашего высочества. Пусть даже со мной случится самое худшее, я все же умру от руки благороднейшего джентльмена во всей Европе.
   Тот, кто держал президента, теперь отпустил его, и президент, подойдя к столу стал внимательно выбирать себе шпагу. Он сделался вдруг очень важен и казался вполне уверенным в своей победе.
   Такая самоуверенность смутила свидетелей, и они стали просить принца еще раз обдумать свое решение.
   -- Это не фарс, господа,-- ответил принц,-- и я думаю, что могу вам обещать скорый конец.
   -- Берегитесь, ваше высочество, чтобы как-нибудь не промахнуться,-- сказал полковник Джеральдин.
   -- Джеральдин,-- отвечал принц,-- когда же это было, чтобы я пасовал в деле чести? Да и наконец, мой долг перед самим собой убить этого человека, и я его убью.
   Председатель выбрал, наконец, себе шпагу и объявил о своей готовности жестом, который не был лишен некоторого благородства. Близкая опасность и прилив храбрости даже этому отъявленному негодяю придали вид мужества и, если угодно, известную грацию.
   Принц выбрал себе шпагу, не глядя. Взял первую попавшуюся.
   -- Полковника Джеральдина и доктора Ноэля я попрошу подождать меня в этой комнате. Майор О'Рук, вы человек пожилой и с установившейся репутацией, позвольте мне поручить господина председателя вашему благосклонному покровительству. Поручик Рич будет секундантом у меня; он молод и едва ли успел приобрести особенную опытность в подобных делах.
   -- Ваше высочество,-- сказал Брэкенбюри,-- для меня это такая честь, такая честь, что я и выразить не могу, как я высоко ее ценю.
   -- Хорошо,-- отвечал принц.-- А я со своей стороны постараюсь выступить вашим другом в каких-нибудь более важных обстоятельствах.
   Он вышел первый из комнаты и пошел впереди всех вниз по кухонной лестнице.
   Двое оставшихся отворили окно и стали в него глядеть, стараясь не пропустить ни одной мелочи из разыгрывавшихся событий. Дождь перестал. Почти совсем рассветало, в кустах и деревьях сада чирикали птицы. Принц и его спутники были видны до тех пор, пока они шли по аллее между двумя стенами густой зелени, но на первом же повороте встретилась купа деревьев и закрыла их своей листвой. Только это и видели полковник и доктор, сад же был так велик, и место боя находилось настолько далеко от дома, что до их ушей не мог долетать стук перекрещивающихся клинков.
   -- Он повел его как раз к самой могиле,-- сказал с содроганием доктор Ноэль.
   -- Да поможет Бог правому делу! -- воскликнул полковник.
   Оба замолчали, ожидая исхода дуэли. Доктор дрожал от страха, а полковник обливался потом. Прошло довольно много времени. День сделался заметно светлее. Птицы в саду расчирикались совсем громко. Только тогда, наконец, послышались за дверями шаги возвращавшихся. Полковник и доктор разом устремили на дверь свои взгляды и увидели входящих принца и двух индийских офицеров. Правому делу Бог помог.
   -- Мне очень совестно за свое волнение,-- сказал принц Флоризель.-- Подобная слабость совершенно мне не к лицу, но меня все время раздражало и изводило хуже всякой болезни, что эта проклятая собака продолжает жить на свете и никак нельзя ее истребить. Его смерть меня освежила лучше, чем если бы я крепко выспался за эту ночь. Взгляните, Джеральдин,-- продолжал он, бросая на пол свою шпагу,-- это кровь человека, который убил вашего брата. Ее вид должен быть для вас приятен. Но как странно устроен человек,-- прибавил он.-- Не прошло и пяти минут, как я исполнил свою месть, а уже начинаю спрашивать сам себя, достойно ли и вообще имеет ли смысл отмщение в здешней временной жизни? Он делал зло. Кто может это зло исправить и загладить? За время своей жизненной карьеры он составил себе громаднейшее состояние (между прочим, ему принадлежит этот самый дом, где мы находимся) -- и эта карьера навсегда оставила свой след в судьбе многих людей. Я отмстил, но не могу сделать бывшее не бывшим; брат Джеральдина не воскреснет, и тысяча других, кого этот человек развратил и обесчестил, останутся развращенными и обесчещенными. Жизнь человека -- такой пустяк, а между тем какие широкие возможности она открывает! Увы! -- воскликнул принц.-- Кажется, ничто в жизни не приносит такого разочарования, как достижение цели, как исполнение задуманного.
   -- Совершился Божий суд,-- возразил доктор.-- Я так на это смотрю. Для меня, ваше высочество, этот урок особенно тяжел, и я со страхом жду своей очереди.
   -- Что я такое говорил сейчас? -- воскликнул принц.-- Я не дело говорил. Виновного я наказал, а около меня есть человек, который поможет мне загладить сделанное зло. Да, доктор Ноэль! У нас с вами впереди много дней для трудной и почетной работы, и если мы ее сделаем, то вы с избытком искупите все ваши прежние грехи.
   -- А пока позвольте мне пойти и похоронить моего старого друга,-- сказал доктор.
   Таков благополучный конец рассказа,-- говорит мой ученый араб.-- Разумеется, принц не позабыл ни одного из тех, кто ему помог в этом большом деле. Своим влиянием и авторитетом он сильно двигал вперед их карьеру, а его благосклонная дружба вносила много очарования в их частную жизнь. Если бы собрать и описать,-- продолжает мой араб,-- все случаи, в которых принц играет роль Провидения, то написанными книгами наполнился бы весь земной шар. Но история с "Бриллиантом Раджи" до такой степени интересна, что ее никак нельзя обойти и не описать. Следуя шаг за шагом за нашим восточным автором, мы теперь начнем новую серию рассказов, в которой и передадим эту историю.
  
  
  
  
Ко всем произведениям автора К списку авторов