Пасторша дорого бы дала, чтобы понять, что происходило въ въ головѣ Элли, ея дочери. Дѣвочка была поразительно серьезна, росла очень быстро и съ каждымъ днемъ становилась нелюдимѣе. Отца и мать она избѣгала одинаково... Относительно отца, это было пожалуй понятно, такъ какъ у него вошло въ привычку дразнить Элли насмѣшками, но мать вѣдь дѣлала все, чтобы получить довѣріе ребенка, и была съ нею ласковѣе, чѣмъ когда-либо.
Труднѣе всего стало заставлять дѣвочку обѣдать за общимъ столомъ. Она упрямо уклонялась отъ этого, и ни лаской, ни строгостью нельзя было переломить ея упрямства. Случалось, что она исчезала изъ дому передъ самымъ обѣдомъ и не оказывалась ни въ саду, ни во дворѣ. Лишь подъ вечеръ находили ее спящей гдѣ-нибудь въ самомъ неожиданномъ мѣстѣ, въ лѣсной чащѣ или среди полей. Въ такихъ случаяхъ мать принуждена была бранить ее, но это вело только къ дальнѣйшему отчужденію между ребенкомъ и родителями.
Священникъ не замѣчалъ нравственной перемѣны, совершившейся съ его недавно еще рѣзвой и веселой дочерью. Онъ замѣчалъ только, что она часто не являлась къ обѣду, приписывалъ это небрежности и бранилъ ее, когда бывалъ не въ духѣ, а когда бывалъ настроенъ весело, подшучивалъ надъ нею, что принималось ею, какъ издѣвательство.
Больнѣе всего казались ей отцовскія шутки при гостяхъ. А онъ, какъ нарочно, неизмѣнно начиналъ мучить ее, какъ только за столомъ бывали чужіе люди.
-- Ну, сколько платьевъ ты изорвала сегодня?-- спросилъ онъ однажды Элли за ужиномъ при чужихъ.
-- Я не рвала... ни одного.
-- Рьзвѣ ты не лазила куковать на деревья?
-- Нѣтъ...
-- Видите ли, наша Элли въ сущности птица! У нея недостаетъ только крыльевъ, но можетъ быть и крылья еще выростутъ!
Гости смѣялись вмѣстѣ съ пасторомъ, но мать съ безпокойствомъ поглядывала на Элли, лицо которой точно окаменѣло.-- Она птица, да!-- продолжалъ отецъ.-- Она изъ породы кукушекъ... Она такъ часто кукуетъ на нашихъ деревьяхъ, что люди начинаютъ спрашивать, нѣтъ ли у насъ ручной кукушки.-- Ты бы покуковала, Элли, чтобы похвастаться передъ гостями.-- Передай-ка мнѣ корзинку съ хлѣбомъ.
Элли осталась неподвижна.
-- Передай же папѣ корзинку, Элли! замѣтила мать.
Дѣвочка упрямо смотрѣла въ свою пустую тарелку и не пошевелила пальцемъ.
-- Ты спишь, что ли?-- прикрикнулъ отецъ.-- Передай же мнѣ корзинку...
-- Пошла вонъ!-- распорядилась мать и сама передала отцу корзинку.
Элли встала и такъ рѣзко отодвинула стулъ, что онъ съ шумомъ полетѣлъ на полъ. При этомъ отецъ разсердился и съ трудомъ удержался отъ желанія ударить кулакомъ по столу, а потомъ, послѣ ухода дочери изъ комнаты, сердито пыхтѣлъ и кидалъ гнѣвные взгляды пасторшѣ. Гости были сконфужены и не знали, о чемъ заговорить...
Когда гости уѣхали, мать пошла въ комнату отца. Онъ все еще былъ сердитъ и молча попыхивалъ изъ своей трубки, шагая изъ угла въ уголъ.
-- Она не переноситъ насмѣшекъ при чужихъ,-- сказала пасторша.-- Тебѣ бы слѣдовало прекратить это поддразниваніе.
-- Не переноситъ? Скажите пожалуйста! Нѣтъ, пусть научится переносить! Этакая дѣвченка... Неужели ты полагаешь, что такое поведеніе прилично?.. Да еще въ присутствіи чужихъ?
-- Я этого не говорю, но...
-- Еще бы ты говорила! Порядочная мать должна позаботиться о томъ, чтобы ея дочь не была дерзка противъ роднаго отца. Неужели нельзя справиться съ такой дѣвченкой?.. Непонятно, какъ это ты переносишь!.. Въ концѣ концовъ придется мнѣ самому заняться ею. Ея воспитаніе крайне запущено.
-- Но нельзя же издѣваться надъ ребенкомъ!
-- А что, хвалить ее за шалости, что ли?
По своему обыкновенію пасторъ, не любившій такихъ объясненій, оборвалъ разговоръ, не дождавшись отвѣта, и вышелъ изъ комнаты. А мать отправилась пожурить Элли, намѣреваясь въ угоду мужу быть на этотъ разъ построже, но въ душѣ сознавая, что дѣлается совсѣмъ не то, что слѣдовало.
Не такъ-то легко поступать справедливо и разобраться въ томъ, что послужитъ ребенку къ лучшему! Въ свое время пасторшу воспитывали точь въ точь, какъ теперь воспитывалась Элли. Теперь ее мучили сомнѣнія, было ли такое воспитаніе къ лучшему, и не слѣдовало ли желать совсѣмъ другаго? Можетъ быть, было естественнѣе предоставить дѣвочкѣ побольше свободы и позволить ей бѣгать, играть, лазить и мечтать, какъ требовала того природа. А можетъ быть, наоборотъ, слѣдовало во-время заглушить въ ней проявляющееся свободолюбіе. Такъ поступили съ нею самою, когда она была ребенкомъ, и можетъ быть въ самомъ дѣлѣ необходимо искоренять такія чувства?..
Въ ея дѣтствѣ не позволялось слѣдовать своимъ наклонностямъ ни въ какомъ отношеніи. Едва-едва позволяли бѣгать, а лазить на деревья или воображать себя чѣмъ-то ребенку и въ голову не приходило. Въ тѣ времена такая игра была бы признана неприличной и грѣховной для дочери священнослужителя. Положимъ, она никогда не была увѣрена въ грѣховности чего-либо такого; но въ томъ-то и дѣло, что ее всегда заставляли поступать, какъ требовали старшіе, тогда и позже -- всю жизнь!.. Не имѣть собственной воли, а исполнять только желанія другихъ... Она привыкла къ этому и такъ жила до сего дня... Была ли она счастлива? Не сложилась ли бы ея жизнь совсѣмъ иначе и гораздо лучше, если бы ей предоставлено было хоть сколько-нибудь повиноваться своимъ личнымъ склонностямъ и проявлять свою самостоятельность? Нѣтъ, нѣтъ, такія мысли навѣрное несправедливы и грѣховны! Человѣкъ не долженъ роптать на свою судьбу и завидовать чужому счастію... Участь каждаго предопредѣлена свыше, и каждый долженъ терпѣливо нести свой крестъ!-- Увы, это она хорошо знала, такъ какъ только этому и учили ее съ дѣтства! И тѣмъ не менѣе, никогда свободолюбіе не заглушалось въ ней окончательно... Можетъ быть, ее недостаточно строго наказывали въ дѣтствѣ? Вѣдь ужь если искоренять, такъ искоренять! Навѣрное, вся разгадка лишь въ томъ, чтобы не останавливаться на полпути!
Такъ размышляла мать, присѣвъ въ своей комнатѣ на стулъ, прежде чѣмъ идти къ Элли. Но когда она встала, чтобы привести въ исполненіе принятое рѣшеніе, она почувствовала, что не въ силахъ проявить и сотой доли строгости, которую считала спасительной. Ея обязанность была исполнить приказаніе отца и съ корнемъ вырывать изъ сердца дочери всякій ростокъ свободолюбія и мечтательности! Къ такому же выводу привели и ея собственныя размышленія... Очевидно, благо ея ребенка требовало, чтобы эта обязанность была исполнена неукоснительно и чтобы всякая мятежная вспышка Элли влекла за собой строгое наказаніе. Но пасторша чувствовала, что не въ силахъ... по крайней мѣрѣ на этотъ разъ... исполнить свои обязанности, какъ бы слѣдовало...
-- Ты поступила очень дурно, Элли!-- сказала она дѣвочкѣ -- Какъ ты могла вести себя такъ худо?-- Иди, попроси у папы прощенія!
Элли стояла передъ окномъ, спиной къ матери, и не только не отвѣтила, но даже не обернулась.
-- Какъ тебѣ не стыдно злиться еще, когда провинилась?-- продолжала мать.-- Тебѣ слѣдовало подать отцу корзинку... Это большой грѣхъ,-- неповиновеніе родителямъ... Развѣ ты не помнишь пятой заповѣди?
Пасторша чувствовала, что говоритъ тѣ же самыя слова, которыя когда-то говорила ей мать. Только голосъ той звучалъ совсѣмъ иначе, потому-что та была убѣждена въ справедливости того, что говорила, а она... Она сознавала, что колеблется, и вовсе не удивлялась даже, что слова ея не производятъ на дочь ни малѣйшаго впечатлѣнія. Въ эту минуту она была даже неувѣрена, слѣдовало ли Элли повиноваться ей и идти просить прощенія у отца...
-- Скажи хоть, почему ты не подала отцу корзинки и опрокинула стулъ?-- спросила она, помолчавъ.
-- Отецъ вовсе не насмѣхается надъ тобой... Гмъ! А еслибы онъ даже... тебѣ все-таки не слѣдовало такъ... Можетъ быть, отецъ только шутилъ... Во всякомъ случаѣ, дѣти не должны быть непослушны. Возмущеніе противъ родителей большой грѣхъ, за который Богъ строго наказываетъ...
Пасторша замѣтила, что повторяетъ то, съ чего начала, и замолчала. Да и развѣ помогутъ такія усовѣщиванія? Она знала по собственнымъ воспоминаніямъ, что никакіе доводы не производятъ на ребенка впечатлѣнія, когда онъ полагаетъ себя обиженнымъ, какъ теперь Элли... Вообще, производили впечатлѣніе не усовѣщиванія, а наказанія и главнымъ образомъ розга, которой она не рѣшалась примѣнять... Да и не хотѣла она этого, ни за что... Нѣтъ, нѣтъ, лучше все другое, чѣмъ эта розга, о которой съ горечью вспоминаютъ даже взрослые люди, которыхъ родители сѣкли дѣтьми!
-- На этотъ разъ я тебя прощаю, Элли, но если повторится что-нибудь такое...
Къ стыду своему, мать сознавала, что говоритъ эту фразу только для того, чтобы отступить съ честью и безъ всякой надежды испугать дѣвочку вѣчно только обѣщаемымъ наказаніемъ.
Со своей стороны, отецъ нѣсколько дней къ ряду дѣлалъ видъ, что занимается воспитаніемъ Элли. Такъ за столомъ онъ по нѣскольку разъ обращался къ дочери съ просьбой передать корзинку съ хлѣбомъ и вѣжливо благодарилъ за услугу. Впрочемъ, это продолжалось недолго; онъ скоро забылъ о воспитаніи, и все пошло по-старому. Только Элли стала еще серьезнѣе и замкнутѣе въ себѣ, чѣмъ прежде. Она перестала уклоняться отъ обѣда за общимъ столомъ, но въ то же время перестала играть и даже никогда не бывала весела. У нея какъ-то пропала охота забавляться чѣмъ бы то ни было, а въ тѣхъ рѣдкихъ случаяхъ, когда дѣтская натура брала свое и она чѣмъ-нибудь увлекалась, она тотчасъ же пугалась своего увлеченія, какъ чего-то, что должно повлечь за собой несчастіе, и подавляла въ себѣ порывъ.
Въ саду и на дворѣ она уже не оставалась нисколько. Всякій разъ, когда она выходила гулять, она шла черезъ задній дворъ, часто оглядывалась, видимо стараясь остаться незамѣченной, и затѣмъ надолго исчезала куда-то за избой, въ которой хранились рыболовныя сѣти. Изъ любопытства, мать прослѣдила однажды за нею и стала смотрѣть изъ-за избы. Она увидѣла, какъ Элли столкнула въ воду лодку, сѣла въ кормѣ и вооружилась весломъ. Пасторша подумала, что дѣвочка хочетъ выплыть на озеро. Но оказалось, что она только играла весломъ, поводя имъ въ водѣ и отъ времени до времени высоко всплескивая воду кверху. При этомъ лицо ея оживлялось, глаза сверкали, и она весело улыбалась красивымъ брызгамъ, сверкавшимъ на солнцѣ и съ плескомъ падавшимъ въ воду. Потомъ, когда поверхность воды снова становилась гладкой, она повторяла движеніе и смѣялась прежнимъ, дѣтскимъ смѣхомъ, котораго мать давно уже не слыхала отъ нея, о которомъ не разъ тосковала, какъ о минувшемъ счастіи.
Мать тихонько удалилась отъ избы и, когда возвращалась черезъ дворъ, по щекамъ ея катились слезы. Ей хотѣлось приласкать и утѣшить свою дѣвочку, и взять ее на руки, какъ бывало прежде, когда она была совсѣмъ маленькая... Но... но, можетъ быть, съ ея стороны это было опять проявленіе непосредственной слабости? Можетъ быть, въ дочери опять высказывается лишь мятежная, нелюдимая натура, непохожая на характеръ другихъ дѣвушекъ? И хорошо ли она дѣлаетъ, что потакаетъ дочери?..
Во всякомъ случаѣ, пасторша ни словомъ не выдала Элли, что подмѣтила ея забаву, и на этотъ разъ ничего не сказала отцу.
II.
Пасторша постоянно раскаивалась, когда въ чемъ-нибудь совѣтовалась съ отцомъ объ Элли. Всякій разъ пасторъ заканчивалъ свои разсужденія такими неожиданными заключеніями, что ей поневолѣ приходилось подумать, что было бы умнѣе не затрогивать въ разговорѣ съ нимъ вопроса о воспитаніи дочери. И, тѣмъ не менѣе, она постоянно говорила съ нимъ объ Элли.
Дѣло въ томъ, что она совсѣмъ терялась и не знала, какъ обращаться съ дѣвочкой.
Ее озабочивало продолжавшееся отчужденіе Элли и невозможность пріучить ее къ занятіямъ, свойственнымъ другимъ дѣвочкамъ ея возраста. По временамъ она теряла терпѣніе и жаловалась отцу на упрямство дочери, но отъ этого дѣло только ухудшалось. Пасторъ въ такихъ случаяхъ дѣлалъ Элли строгій выговоръ, и дѣвочка повиновалась тогда, хотя съ неохотой, угрюмо и молча. Зато потомъ становилось еще труднѣе справляться съ нею, а вдобавокъ въ ея лицѣ появлялось какое-то странное выраженіе точно презрѣнія къ несправедливо угнетавшимъ ее людямъ, и выраженіе это мучило мать хуже всякаго упрека.
Однажды вечеромъ, будучи уже въ постели, но продолжая еще раздумывать о дочери, пасторша сообразила, что лучше всего отдать Элли въ какой-нибудь пансіонъ. Въ тѣ времена священники отдаленныхъ отъ городовъ приходовъ очень рѣдко давали своимъ дочерямъ школьное образованіе, и мысль пасторши могла показаться совсѣмъ неожиданной. Тѣмъ не менѣе, инстинктъ подсказывалъ ей, что это единственный способъ разрѣшить задачу о воспитаніи своеобразной дѣвочки. Въ этотъ вечеръ она не захотѣла будить уже заснувшаго мужа, а къ утру рѣшимость такъ ослабѣла въ ней, что она снова начала колебаться.
Положимъ, ясно, что для Элли было бы полезно разлучиться на нѣкоторое время съ родителями, да и поучиться кое-чему не мѣшало бы ей. Немало дѣвочекъ получаютъ уже такое же образованіе, какъ мальчики, и, если отнестись къ дѣлу безпристрастно, то въ этомъ нѣтъ ничего нелѣпаго. Почему способной дѣвушкѣ не учиться столько же, сколько приходится учиться даже неспособному мальчику? А Элли -- очень одаренный ребенокъ, хотя не особенно способна къ рукодѣлію и хозяйству. Почему не попытаться?
Пасторша напередъ знала, что скажетъ отецъ, и цѣлый день обдумывала свои возраженія. Тѣмъ не менѣе, она совсѣмъ потерялась, когда онъ вскричалъ съ удивленіемъ:
-- Какъ, Элли отправить въ пансіонъ? Но почему же ей не оставаться въ родительскомъ домѣ? Развѣ ее не учили читать и писать, сколько это необходимо для женщины? Отъ дамъ не требуется особенныхъ знаній, не требуется даже знанія орѳографіи. Столько-то и родители могутъ ей преподать! А каковы эти новыя школы -- это вѣдь еще неизвѣстно. Нельзя же дѣлать сомнительные опыты надъ родною дочерью!
-- Но самъ же ты видишь, какой у Элли своеобразный характеръ!-- возразила мать.-- У нея нѣтъ никакой охоты къ домашнему труду, и мнѣ пришло въ голову, что школьное образованіе...
-- Ничего хорошаго не дало бы ей!-- перебилъ пасторъ.-- Въ этомъ я совершенно увѣренъ. Повѣрь, я понимаю женщинъ лучше, чѣмъ вы сами!
Сказавъ это, пасторъ повернулъ спину и ушелъ по своимъ дѣламъ, а пасторша не рѣшилась настаивать на своемъ, и тѣмъ дѣло кончилось.
Но вотъ однажды пріѣхали въ пасторатъ важные гости. Ихъ появленіе произвело тѣмъ большее впечатлѣніе, что пріѣхали они въ коляскѣ, запряженной почтовыми лошадьми.
Въ коляскѣ сидѣли пожилой господинъ и дама, а противъ нихъ, на переднемъ сидѣньѣ, помѣщалась нарядно одѣтая дѣвочка въ соломенной шляпѣ, съ цвѣтами на шляпѣ и въ рукахъ. Элли съ удивленіемъ смотрѣла на пріѣзжихъ съ кухонной лѣстницы, на которой стояла въ то время, какъ экипажъ незнакомцевъ вкатилъ на дворъ и остановился передъ параднымъ подъѣздомъ.
Отецъ выбѣжалъ встрѣчать гостей, и никогда еще Элли не видѣла его такимъ проворнымъ. Онъ быстро открылъ дверцу коляски, помогая дамѣ выйти и поцѣловалъ ей руку. Потомъ онъ сталъ пожимать руки пріѣзжему господину, и всѣ трое говорили и смѣялись одновременно, такъ что Элли самой стало смѣшно и пришлось прикрыть ротъ уголкомъ передника. Но всего болѣе удивило ее то, что отецъ склонился къ пріѣзжей дѣвочкѣ, улыбался ей и спрашивалъ ее, точно взрослую, не устала ли она послѣ путешествія, на что она, въ самомъ дѣлѣ, точно большая, отвѣчала, что не особенно утомилась.
Въ то же время появилась мать и стала привѣтствовать гостей, какъ Элли показалось, застѣнчиво. Притомъ, пожимая руку дамѣ, она присѣла, чего дама отнюдь не сдѣлала, а поклонилась только кивкомъ головы. Затѣмъ отецъ распахнулъ обѣ половинки парадныхъ дверей, съ поклономъ растопырилъ руки и пригласилъ гостей войти. Первой вошла дама, за нею дѣвочка, потомъ отецъ и чужой господинъ; мать вошла послѣдней и тотчасъ же снова вышла, поспѣшно направляясь въ кухню.
-- Кто это?-- спросила Элли.
-- Это проостъ (протоіерей) К. съ семействомъ. Онъ старый товарищъ папы.
Большаго мать не успѣла разсказать. Но ямщикъ пояснилъ, что проостъ имѣетъ огромный приходъ въ другой губерніи и что вообще это очень знатные господа. Впрочемъ, Элли и не сомнѣвалась въ знатности людей, у которыхъ хватаетъ средствъ держать щегольскую коляску и ѣздить на почтовыхъ лошадяхъ.
Пока ямщикъ отпрягалъ лошадей, она съ удивленіемъ осматривала экипажъ, съ его мягкими, какъ диваны, сидѣньями. Затѣмъ она осторожно ступила на подножку, причемъ коляска мягко качнулась въ ея сторону, и, осмотрѣвъ внутреннюю отдѣлку экипажа, стала тихонько покачиваться на рессорахъ. Въ это время стукнули дверью, и она испуганно соскочила на землю.
На крыльцѣ снова появился отецъ. Онъ весь раскраснѣлся отъ быстраго движенія и суетливо приказывалъ, чтобы пока вносили вещи пріѣзжихъ господъ въ переднюю, и лишь сакъ-вояжъ барыни сейчасъ же снесли бы ей въ спальню.
Увидѣвъ Элли, онъ тотчасъ же обернулся къ ней.
-- Войди же въ гостиную, Элли!-- сказалъ онъ.-- Тамъ есть маленькая барышня, которую ты должна занимать.
Отецъ пропустилъ Элли мимо себя и вмѣстѣ съ нею вошелъ въ гостиную.
Тамъ сидѣли гости: пріѣзжій господинъ въ качалкѣ, дама на диванѣ, а дѣвочка рядомъ съ нею -- на стулѣ. Пасторша тоже вернулась уже изъ кухни и заняла мѣсто на диванѣ, въ почтительномъ разстояніи отъ гостьи.
-- Вотъ и наша дочь... Элли, не останавливайся же у дверей.
Элли собрала все свое мужество и подошла поклониться гостямъ.
-- Ну, здравствуй, здравствуй, маленькая Элли, -- заговорила дама.-- Какъ ты поживаешь? Развѣ ты не хочешь поцѣловать свою тетю?
Элли уклонилась отъ поцѣлуя и ничего не отвѣтила.
-- Она такъ застѣнчива... У насъ вѣдь рѣдко бываютъ гости, и она совсѣмъ дичокъ!-- смущенно улыбаясь, пояснила мать и искоса посмотрѣла на мужа, который гнѣвно насупилъ брови.
-- Сколько тебѣ лѣтъ?-- спросила дѣвочку дама.
-- Н... не знаю.
-- Какъ не знаешь?-- вступился отецъ.-- Не слѣдуетъ отвѣчать такъ глупо. Ты должна отвѣтить: благодарю васъ за любезность, тетя; мнѣ одиннадцать лѣтъ.
Элли показалось унизительнымъ повторить эти слова, и она продолжала молчать.
-- А сколько лѣтъ вашей дочери?-- поспѣшила спросить пасторша, начинавшая опасаться, что дальнѣйшій допросъ Элли поведетъ къ чему-нибудь непріятному.
-- Ну, скажи тетѣ, сколько тебѣ лѣтъ, моя дѣвочка,-- улыбаясь, обратилась къ дочери дама.
-- Мнѣ тоже одиннадцать лѣтъ, тетя.
-- Значитъ, онѣ ровесницы!.. Обѣимъ одиннадцать?
Мать не знала, какъ оживить бесѣду, и не сумѣла отвлечь общее вниманіе отъ дѣвочекъ. Водворилось молчаніе.
-- Ну, что же ты стоишь, Элли, и не занимаешь своей гостьи?-- проговорилъ отецъ.-- Она пріѣхала къ тебѣ издалека!.. Покажи ей свои игрушки и куклы.
-- У меня вѣдь нѣтъ игрушекъ и куколъ...
-- Какъ нѣтъ? У тебя прежде были?
Мать поспѣшила пояснить, что Элли никогда не любила играть въ куклы и давно уже не имѣла игрушекъ.
-- Наша Тира, наоборотъ, ужасно увлекается игрой въ куклы!-- замѣтила дама.-- Она никуда не уѣзжаетъ изъ дому, не взявъ съ собой хоть одной изъ своихъ куколъ! Сходи, моя милочка, принеси ту, которая у тебя въ коляскѣ. Гдѣ ты устроила ее въ экипажѣ?
-- Она въ своей комнаткѣ, подъ переднимъ сидѣньемъ, мама. Она спитъ, потому что устала съ дороги...
Всѣ улыбались.
-- У нея чрезвычайно развитое для ея лѣтъ воображеніе,-- пояснилъ проостъ.-- Всю дорогу она разговаривала и няньчилась со своей куклой; то уложитъ, то разбудитъ ее... Ну поди, разбуди куколку, моя милочка! Она достаточно спала, и пора ей вставать.
Когда дѣвочка вышла и Элли по приказанію отца послѣдовала за ней, гостья снова стала разсказывать, какъ ея Тира ни на минуту не разстается со своими куклами, какъ она одѣваетъ и раздѣваетъ ихъ, какъ требуетъ, чтобы никто не шумѣлъ, когда куклы спятъ, и тому подобное. При этомъ она съ гордостью улыбалась, и всѣ улыбались за ней, удивляясь воображенію ребенка.
-- Да, у тебя премиленькая дочь!-- сказалъ пасторъ своему старому товарищу.
-- Тира вѣдь наше единственное дитя, отвѣтилъ проостъ.-- Мы бы не разставались съ нею ни на минуту -- такъ она намъ дорога... Къ несчастію, до осени недалеко, и скоро опять придется разлучиться съ нею, такъ какъ она должна вернуться въ свою школу...
-- Вотъ какъ! Вы рѣшились помѣстить вашу дочь въ пансіонъ?
-- Да, это печальная необходимость! Очень тяжело разставаться съ ребенкомъ, но мы считаемъ своей обязанностью дать ей наилучшее воспитаніе, какое будемъ въ силахъ!.. Дома она могла бы научиться очень немногому изъ того, что требуется отъ образованной дѣвушки.
-- И по-моему такъ!-- вставила пасторша.
-- А Элли? Развѣ она не посѣщаетъ еще школы?-- спросилъ отецъ Тиры.
-- Нѣтъ... т. е. пока все еще не ходитъ,-- замялся пасторъ.-- Правду сказать, я самъ подумываю объ этомъ, но все еще не принялъ...
Онъ не могъ въ точности припомнить, какъ это было съ вопросомъ о школѣ... Но теперь-то онъ во всякомъ случаѣ "подумывалъ объ этомъ"...
-- Тира уже два года въ школѣ,-- замѣтила дама,-- и мы можемъ съ увѣренностью сказать, что за это время она не только пріобрѣла нѣкоторыя познанія, но и очень развилась какъ душой, такъ и тѣломъ... Въ особенности благотворно вліяетъ школа на ея манеры... Успѣхи значительные, очень значительные...
-- Да, сейчасъ видно, что она воспитывается превосходно!-- сказалъ пасторъ.-- Въ какую школу она ходитъ?
-- Въ "Нѣмецкій" пансіонъ для дѣвочекъ въ Гельсингфорсѣ. Это лучшее учебное заведеніе такого рода во всей странѣ...
-- И это обходится вамъ очень дорого?
-- Да, не дешево! Но мы считаемъ прямымъ долгомъ родителей воспитывать своихъ дѣтей сообразно требованіямъ времени. Въ особенности важно, когда дѣло идетъ о воспитаніи дѣвочки... Задача жизни женщины осчастливить свою семью, направить своихъ дѣтей, а для этого нужно развитіе. Къ тому времени, какъ Тира будетъ замужемъ, необходимо...
-- Перестань же, Августъ!-- смѣясь, перебила его жена.-- До тѣхъ, поръ еще далеко и рано обсуждать такія вещи...
-- Не говори этого, матушка! Ничего не можетъ быть преждевременнаго, когда дѣло идетъ объ обезпеченіи счастія своему ребенку.
-- Такъ-то такъ, конечно...
-- Что же вы хотѣли сказать о времени, когда Тира будетъ замужемъ?-- спросила пасторша.
-- Я хотѣлъ только сказать, что развитая и образованная женщина болѣе способна обезпечить счастіе дѣтей и мужа. Въ продолженіе моей долгой дѣятельности въ санѣ священника, я имѣлъ немало случаевъ наблюдать семейныя отношенія людей, и таково сложившееся у меня убѣжденіе.
-- Истина, совершенная истина!-- проговорилъ пасторъ почти съ благоговѣніемъ.
Пасторша ничего не сказала, съ минуту молча смотрѣла передъ собой, точно обдумывая что-то, затѣмъ встала и вышла изъ комнаты справиться, не готовъ ли кофе.
Разставляя въ сосѣдней комнатѣ чашки на подносѣ, она увидѣла изъ окна Элли и Тиру въ коляскѣ. Тира показывала свою куклу; Элли довольно недружелюбно поглядывала то на куклу, то на Тиру...
-- Тебя зовутъ Тира?-- спросила она неожиданно.
-- Да, меня зовутъ Тира Гедвигъ.
-- Твоя мать называла тебя иначе... Постой, какъ она называла тебя?
-- Милочкой? Ты говоришь объ этомъ?-- Мама всегда называетъ меня милочкой, когда я веду себя хорошо.
-- А какъ она называетъ тебя, когда ты ведешь себя дурно?
-- Никогда этого не бываетъ! Тетя всегда говоритъ, что я лучшая воспитанница во всемъ пансіонѣ. Я вѣдь первая въ своемъ классѣ.
-- Какъ это -- первая?
-- Развѣ ты не понимаешь? Развѣ ты не бывала еще въ школѣ?
-- Нѣтъ, не бывала.
-- Жаль, что ты не была.-- Хочешь, мы пойдемъ въ садъ нарвать цвѣтовъ для моей куклы... Анны. Есть у васъ розы? Анна очень любитъ розы.
-- Нѣтъ, розъ у насъ нѣтъ. Но если хочешь, мы нарвемъ цвѣтовъ гороха.
-- Анна презираетъ такіе цвѣты...
-- Ну, такъ пойдемъ посидѣть въ лодку. Хочешь?
-- Надо спросить позволенія у мамы. Я ничего не дѣлаю безъ позволенія. Я сейчасъ сбѣгаю...
-- Нѣтъ, я не пойду съ тобой, если ты скажешь родителямъ.
-- Почему?
-- Да такъ! Я никому не говорю о томъ, что мнѣ нравится.
-- Послушныя дѣвочки всегда спрашиваютъ позволенія, когда идутъ куда-нибудь!-- наставительно замѣтила Тира.
Элли посмотрѣла ей въ лицо, помолчала немного и проговорила:
-- Ты кривляка!
-- Ну, такъ я уйду къ своей мамѣ и возьму съ собой Анну!-- сказала оскорбленная гостья и убѣжала прочь.
Дѣвочки такъ и не подружились, хотя пасторъ употребилъ въ дѣло весь свой авторитетъ отца, чтобы принудить Элли быть любезнѣе съ гостьей. По его мнѣнію, Тира была идеаломъ хорошо воспитанной дѣвочки, а его собственная дочь -- олицетвореніемъ невоспитанности. Въ этомъ онъ убѣдился, сравнивая дѣтей между собою. Одна была любезна и умѣла понравиться всякому; на всѣ вопросы она отвѣчала находчиво и учтиво; манеры ея были изящны... У Элли вѣрнѣе всего вовсе не было манеръ! Контрастъ въ особенности бросался въ глаза за столомъ. Тира внимательно слѣдила за тѣмъ, чтобы во-время услужить старшимъ, и угодливо подавала каждому то, въ чемъ онъ нуждался. Элли, наоборотъ, ни о комъ не заботилась...
Отецъ сталъ громко восхищаться любезностью чужой дѣвочки и посовѣтовалъ Элли брать съ нея примѣръ. Тогда Тира стала еще предупредительнѣе и такъ усердно прислуживала за столомъ, что сама не успѣвала ѣсть. Ея матери пришлось напомнить ей, что не слѣдуетъ забывать и себя...
-- Въ пансіонѣ въ нихъ очень тщательно развиваютъ предупредительность,-- пояснила она, обращаясь къ пастору.-- Это такъ необходимо въ хорошемъ обществѣ...
Гости оставались въ пасторатѣ нѣсколько дней. Когда наконецъ они собрались уѣзжать и сѣли въ экипажъ, не поцѣловавъ Элли, она не только не обидѣлась, а почувствовала такое облегченіе, точно разставалась съ притѣснителями.
Отецъ хлопоталъ вокругъ коляски, собственноручно заперъ дверцу и пошелъ рядомъ съ экипажемъ до самыхъ воротъ. Элли слышала, какъ онъ говорилъ Тирѣ на прощаніе, что боится, не проскучала ли она всѣ эти дни, за неимѣніемъ подходящаго общества...
Но все это казалось Элли ничтожнымъ въ сравненіи съ радостью избавленія, и, гости не успѣли еще выѣхать за околицу, какъ дѣвочка сидѣла уже въ лодкѣ и подбрасывала весломъ воду высоко, высоко, пожалуй выше рыболовнаго сарая. Только теперь она чувствовала вполнѣ, что гостей уже нѣтъ въ пасторатѣ!
Между тѣмъ отецъ заперъ за гостями ворота, вернулся въ свой кабинетъ и, закуривъ трубку, началъ задумчиво прохаживаться взадъ и впередъ по комнатѣ. Затѣмъ онъ сѣлъ въ качалку и позвалъ мать.
-- По-моему,-- сказалъ онъ,-- надо теперь же, осенью, отправить Элли въ школу. Что бы ты ни говорила, а ей это необходимо! Дома она никогда не выучится вести себя, какъ слѣдуетъ. Ты видѣла, какъ она держала себя съ гостями. Приходилось краснѣть за нее... Сомнѣваюсь, чтобы можно было исправить ее даже въ школѣ. Но приходится сдѣлать все возможное...
-- Въ какую школу ты хочешь ее отправить?
-- Если бы это было намъ по средствамъ, я помѣстилъ бы Элли въ тотъ же пансіонъ, гдѣ воспитывается Тира. Къ сожалѣнію, это слишкомъ дорого для насъ. Такъ вотъ, я рѣшился помѣстить Элли въ шведскую школу для дѣвочекъ въ нашемъ городѣ. Преподаваніе тамъ ведется по той же программѣ, какъ въ Гельсингфорсѣ, и метода та же, какъ и въ нѣмецкомъ пансіонѣ. Я нахожу, что это превосходная метода!
-- Ужь такъ ли она хороша?-- усумнилась пасторша.
-- Что ты хочешь сказать?
-- Только то, что не вполнѣ увѣрена въ доброкачественности такой методы воспитанія. Конечно, я не знаю, виновата ли одна школа, или есть тутъ и вина родителей, но во всякомъ случаѣ воспитаніе Тиры мнѣ не нравится.
-- Не нравится! Скажите пожалуйста! По-моему, Тира одна изъ наиболѣе воспитанныхъ дѣвочекъ, какихъ мнѣ пришлось видѣть! Если бы я могъ надѣяться, что изъ Элли выйдетъ хоть сколько-нибудь похожая на такую барышню дѣвица, я былъ бы счастливъ... Положительно... положительно, я не понимаю тебя!
-- Ну, ты, конечно, поступишь, какъ найдешь болѣе разумнымъ, но по-моему финская женская школа болѣе подходящее для нашей дочери заведеніе. По крайней мѣрѣ такое убѣжденіе я вынесла изъ всего, что слышала объ этихъ школахъ.
-- Я не имѣю понятія объ этихъ новыхъ школахъ... о финскихъ. Но если правда, что туда принимаютъ мужицкихъ дѣтей наравнѣ съ господскими, то не вижу надобности посылать дѣвочку въ такую школу. Въ своихъ манерахъ она тамъ ничего не выиграетъ, а подругъ изъ крестьянскихъ дѣтей она, слава, Богу, и здѣсь можетъ найти сколько угодно.
-- Говорятъ, что въ финскихъ школахъ преподаваніе поставлено лучше, и познаній пріобрѣтается гораздо больше.
Пасторъ нетерпѣливо отмахнулся рукой и даже всталъ съ кресла.
-- Пойми же ты,-- вскричалъ онъ, -- что не въ этомъ суть! Неужели ты въ самомъ дѣлѣ думаешь, что главное дѣло въ пріобрѣтаемыхъ познаніяхъ? Для мальчиковъ это важно, но для дѣвочекъ не имѣетъ значенія! Да, никакого! То-есть, я хочу сказать, что вся суть въ томъ, чтобы дѣвочкѣ знанія преподавались въ утонченномъ... такъ сказать, изящномъ видѣ, хотя бы и въ меньшемъ количествѣ... Притомъ, дѣвочкѣ прежде всего нужно хорошее общество, въ которомъ она могла бы научиться приличнымъ манерамъ, соотвѣтствующимъ ея званію.-- Элли вѣдь дочь заслуженнаго священника,-- прибавилъ онъ, помолчавъ.-- Во всякомъ случаѣ проостъ и его жена совершенно согласны со мной.
Мать ничего не возразила на это, и дѣло оказалось порѣшеннымъ. Съ осени Элли должна была учиться въ шведской школѣ и жить въ пансіонѣ у одной изъ учительницъ. Отецъ самъ намѣревался отвезти дочь въ городъ.
Долго Элли никакъ не хотѣла повѣрить, что ей въ самомъ дѣлѣ предстоитъ ѣхать въ городъ и поступить въ школу. Совершить цѣлое путешествіе на пароходѣ... увидѣть столько новаго!.. Нѣтъ, это было просто невѣроятно! Когда мать увѣрила ее, наконецъ, что таково твердое рѣшеніе отца, Элли стала прыгать отъ радости.
-- Ты такъ довольна?-- спросила мать.
-- Еще бы! ѣхать такъ далеко, да еще на пароходѣ!
-- Кромѣ того ты увидишь городъ...
-- Да, да... городъ!
Это тоже казалось очень заманчивымъ, хотя она никакъ не могла представить себѣ, какъ выглядитъ городъ. Впрочемъ, ей некогда было задумываться теперь.
Она повернулась на каблукѣ, выбѣжала изъ дому и не останавливаясь побѣжала къ берегу. Очутившись въ своей лодкѣ, она схватила весло и подбросила воду цѣлымъ фонтаномъ выше, чѣмъ когда-либо... Но долго она на этотъ разъ здѣсь не оставалась. Выбѣжавъ на лугъ, она увидѣла телятъ, столпившихся на опушкѣ рощи. Она бросилась къ нимъ, тряхнула юбкой и съ громкимъ ликованіемъ всплеснула руками. Перепуганные телята понеслись во всѣ стороны, а она продолжала хохотать и бить въ ладоши.
Ночью она никакъ не могла уснуть. Всевозможныя мысли быстро неслись въ ея головѣ, смѣняя одна другую и не давая сосредоточиться ни на чемъ въ отдѣльности. Труднѣй всего оказывалось придумать, какъ можетъ выглядѣть городъ. Въ концѣ концовъ она порѣшила почему-то, что городъ непремѣнно долженъ быть выстроенъ на горѣ, по меньшей мѣрѣ на такой же высокой горѣ, какъ Январи... Навѣрное такъ! Большая гора, покрытая домами и церквями... Въ домахъ и церквахъ большія блестящія окна... Вдали море!
Эта фантастическая картина такъ ясно представилась ея воображенію, что она не стала даже разспрашивать мать, такъ ли выглядитъ городъ, и повѣрила мечтѣ, какъ дѣйствительности.
III.
Въ ночь передъ отъѣздомъ Элли въ городъ, она много говорила во снѣ, и мать подслушала ея странныя представленія о великолѣпіи города. Оказывалось, что дѣвочка по-прежнему считала великолѣпными только очень высокіе предметы и, съ восхищеніемъ говоря о городѣ, воображала, что тамъ огромныя горы, съ которыхъ открывается видъ на необозримыя пространства, гигантскія деревья и башни невѣроятной величины.
Во снѣ она воображала, что лазитъ уже по этимъ фантастическимъ горамъ и деревьямъ, и мать поняла изъ ея безсвязныхъ словъ, что у нея оказывался въ мечтѣ даже товарищъ, съ которымъ она карабкалась въ перегонки... Пасторша не знала, плакать или смѣяться многолѣтней страсти Элли къ горамъ и макушкамъ деревьевъ.
Когда пасторъ и Элли уѣхали, мать печально задумалась надъ участью дочери. Откуда у нея это стремленіе составлять себѣ предвзятое представленіе о томъ, въ чемъ неминуемо придется разочароваться? Вотъ она на пути въ городъ и скоро въ первый разъ провѣритъ свою фантазію... Матери становилось жаль ея, при мысли о томъ, какъ мало дѣйствительность соотвѣтствовала тому, что Элли ожидала увидѣть! А потомъ начнется ломка молодой воли, которую предстояло подчинить общимъ правиламъ. И пасторша снова ощутила въ душѣ сомнѣніе, что лучше -- раннее или позднее подчиненіе человѣка требованіямъ другихъ людей. Въ этомъ былъ корень всѣхъ ея недоумѣній, потому что жизни женщины безъ полнаго подчиненія чужой воли она не могла себѣ представить.
Въ концѣ концовъ она съ негодованіемъ отогнала отъ себя всѣ такія мысли. Будетъ, что будетъ; на все Божья воля! Если жизнь убиваетъ всякую самостоятельность въ дѣвушкахъ, значитъ, такова ихъ судьба! Каждому свой удѣлъ!..
IV.
Всю дорогу Элли была увѣрена, что городъ именно таковъ, какимъ она его воображала. И дѣйствительно, чѣмъ меньше разстоянія оставалось до города, тѣмъ выше становились горы по берегамъ озера, а вдали синѣли еще большія возвышенности, и всюду былъ лѣсъ, среди котораго прорѣзались поля и блестѣли въ лучахъ заходящаго солнца окна сельскихъ строеній.
Нѣсколько разъ, слыша, какъ вокругъ нея говорили, что до города уже не далеко, Элли хотѣла спросить, на которой изъ симѣвшихъ впереди горъ онъ расположенъ. Но почему-то она все не рѣшалась спрашивать.
Наконецъ отецъ, все время бывшій въ хорошемъ расположеніи духа, относившійся къ ней очень ласково и угощавшій ее даже сладостями, сказалъ:
-- Ну, Элли, городъ уже виденъ. Можешь сказать, гдѣ онъ?
Элли оглянулась.
-- Вотъ онъ!-- сказала она безъ колебаній, указывая большую гору, на склонахъ которой виднѣлись многочисленные хуторки среди полей и садовъ.
-- Нѣтъ, вовсе не въ этомъ направленіи даже!-- разсмѣялся отецъ.-- Вонъ онъ, у подножія той горки. Развѣ ты не различаешь?
-- На горѣ, конечно! Я бы непремѣнно выстроила на горѣ.
-- Такъ ты бы выстроила на горѣ?-- усмѣхнулся отецъ и ласково погладилъ ее по головѣ. Теперь ему уже вовсе не хотѣлось дразнить ее.
Но ласка отца не утѣшила ее. Ее уже не тянуло больше въ городъ, и вся ея радость вдругъ исчезла. "Такъ вотъ каковъ у нихъ городъ? Такой же плоскій и ровный, какъ деревня... тамъ, дбма! Чѣмъ же тутъ восхищаться?"
-----
Пастору не удалось устроить дочь такъ хорошо, какъ онъ надѣялся. Онъ предполагалъ помѣстить ее къ самой директриссѣ; но у той всѣ мѣста оказались уже занятыми. Впрочемъ, директрисса -- очень любезная и приличная дама, то и дѣло улыбавшаяся, щеголяя неестественной бѣлизны зубами -- успокоила пастора, порекомендовавъ ему пансіонъ одной изъ своихъ учительницъ, въ которомъ, по ея увѣренію, Элли будетъ такъ же хорошо помѣщена, какъ у ней самой.
Въ самомъ дѣлѣ, учительница оказалась не менѣе приличной и любезной дамой, какъ сама директрисса, и пасторъ, очень цѣнившій свѣтскую бесѣду, лишеніе которой особенно чувствовалъ всегда въ деревнѣ, остался очень доволенъ обѣими дамами. Онъ сказалъ Элли, что знаетъ въ людяхъ толкъ и что рѣдко можно встрѣтить такихъ образованныхъ и пріятныхъ женщинъ, каковы эти.
Элли ничего не отвѣтила. Какъ директрисса школы, такъ и учительница, у которой Элли предстояло жить, отнеслись къ ней, повидимому, ласково, и обѣ потрепали ее по щекѣ. Но ихъ руки показались дѣвочкѣ такими холодными, что она содрогнулась даже.
Наканунѣ отъѣзда отца изъ города Элли переселилась къ своей новой "тетѣ", какъ предписывалось называть учительницу, и въ этотъ день отецъ получилъ приглашеніе отобѣдать у этой дамы. За столомъ разговоръ былъ самый оживленный и пріятный; казалось, всѣ были рѣшительно во всемъ одного и того же мнѣнія.
-- Вы можете быть совершенно увѣрены, господинъ пасторъ,-- сказала хозяйка, поднимая рюмку съ виномъ,-- что мы сдѣлаемъ все, чтобы дать наилучшее воспитаніе вашей дочери. Надѣюсь, что, вернувшись по окончаніи курса домой, она окажется именно такой, какой вы желаете ее увидѣть. Съ надеждой на самое лучшее... пью ваше здоровіе, господинъ пасторъ! Сдѣлаемъ, что можемъ.
Пасторъ раскланялся и чокнулся.
-- Я увѣренъ въ этомъ,-- сказалъ онъ,-- и спокойно оставляю у васъ дочь.
Элли сидѣла за тѣмъ же столомъ, но ѣсть ей не хотѣлось. Къ счастію, говорить ей не нужно было. Неподвижно сидѣла она, опустивъ взглядъ въ свою тарелку и едва удерживаясь отъ слезъ. Вся эта обстановка казалась ей такой... такой. Она точно задыхалась въ ней!
Еще когда она вмѣстѣ съ отцомъ была у начальницы, ей пришлось увидѣть школу, такъ какъ пока отецъ наединѣ разговаривалъ съ начальницей, ее оставляли въ большомъ школьномъ коридорѣ. Тамъ было темновато, и звуки раздавались, какъ въ пустынномъ погребѣ. Отъ времени до времени глухо разносился звукъ отпираемой гдѣ-то двери и еще глуше звучало, когда ее запирали. Надъ головой часто звучали то приближавшіеся, то удалявшіеся шаги; по временамъ казалось, что тамъ проходила цѣлая толпа.
Двѣ или три дѣвочки ея возраста пробѣжали по самому коридору. Увидѣвъ Элли, онѣ остановились, съ любопытствомъ посмотрѣли на нее и поспѣшили дальше, перешептываясь и подавляя хохотъ. Элли хотѣлось плакать,-- такъ печально и одиноко чувствовалось ей въ непривѣтномъ коридорѣ.
Такое же чувство появилось у нея теперь, за столомъ, и это несмотря на присутствіе отца. Эта чужая дама съ блѣднымъ правильнымъ лицомъ, съ гладко причесанными волосами и съ изысканной манерой говорить, производила на дѣвочку отталкивающее впечатлѣніе. Въ особенности не нравились ей длинные, худые и блѣдные пальцы учительницы, казавшіеся такими ужасно холодными. Элли содрогалась всѣмъ тѣломъ при мысли, что она останется одна съ этими людьми! Черезчуръ бѣлые зубы начальницы, эта ослѣпительно бѣлая скатерть, это ярко блестѣвшее серебро и тонко нарѣзанные ломтики хлѣба -- все наводило на нее тоску и точно пугало ее.
А вечеромъ, когда она легла въ чужую, холодную постель -- ея отецъ былъ уже далеко -- она почувствовала себя такой покинутой и такъ горько стало ей быть вдали отъ матери, что она уже не въ силахъ была сдерживаться, дала волю слезамъ и спряталась съ головой подъ одѣяло, чтобы никто не помѣшалъ ей выплакаться въ покоѣ. Прежде чѣмъ уснуть, она подумала о себѣ, что она похожа на жалкую, брошенную тряпку, которую всякій можетъ рвать и топтать, какъ хочетъ...
Утромъ она почувствовала себя спокойнѣе, но въ школѣ сознаніе одиночества снова овладѣло ею. Она одна не знала, какъ надо было вести себя и что слѣдовало дѣлать, тогда какъ всѣ другія, повидимому, прекрасно знали это, но не хотѣли ей помочь. Потомъ когда учителя разспрашивали ее, а она не знала, что отвѣчать, всѣ смотрѣли на нее, не спуская глазъ, и нѣкоторыя показывали на нее пальцемъ. Притомъ все здѣсь было иначе, чѣмъ дома; все было такъ неуютно, велико, холодно, угловато и свѣже-выкрашено. Даже запахъ классныхъ комнатъ и столиковъ былъ какой-то особенный и тяжелый.
Въ пансіонѣ, гдѣ она жила, было не лучше. Притомъ она все время чувствовала себя неспокойной, постоянно опасаясь уронить что-нибудь, задѣть за всюду нагроможденную мебель, споткнуться черезъ половикъ. Говорить она тоже боялась, опасаясь, что голосъ ея будетъ слишкомъ громокъ или слишкомъ тихъ для этого мѣста, и предвидя укоризненный взглядъ, какимъ наградитъ ее чопорная "тетя", если она скажетъ что-нибудь не такъ.
За то вечеромъ, когда она осталась наконецъ одна въ своей комнатѣ, нравственное напряженіе, въ которомъ она находилась цѣлый день, разразилось еще болѣе горькими слезами, чѣмъ наканунѣ. Рыданія положительно душили ее, и ей приходилось затыкать ротъ судорожно сжатыми кулачками, чтобы заглушить рвавшіеся изъ груди стоны. Когда это не помогло, она бросилась на постель, какъ была, совсѣмъ одѣтая, повернулась на животъ и закрыла лицо въ подушкахъ...
Теперь ей казалось, что она умретъ тутъ же, на этой постели, если ей нельзя будетъ уѣхать домой. Страшнѣе всего казалось опять идти въ эту школу, гдѣ она не знала, какъ надо было держать себя, гдѣ она съ трудомъ находила свое мѣсто и гдѣ всѣ смотрѣли на нее. Опять ее за руку отведутъ на мѣсто и станутъ учить, а она опять ничего не пойметъ, и всѣ другія дѣвочки будутъ фыркать со смѣху, поглядывая на нее...
Снова рыданія потрясали ее, точно сердце ея разрывалось на части.
Нѣтъ, прочь отсюда! Домой... сейчасъ же... Можно вѣдь убѣжать, идти пѣшкомъ, разспрашивая дорогу у мужиковъ!.. На дворѣ бушевала буря... Бѣжать въ такую погоду было страшно... Да и ясно вѣдь становилось, что никогда она не посмѣетъ бѣжать изъ пансіона.
При этой мысли Элли разрыдалась такъ, что ей стало больно во всемъ тѣлѣ.
Но если нельзя бѣжать, она можетъ вѣдь написать матери. Такъ она и сдѣлаетъ! Она попроситъ мать сейчасъ же пріѣхать за ней, а до ея пріѣзда не станетъ выходить изъ комнаты... ни на шагъ! Она не пойдетъ въ школу... и не будетъ ничего ѣсть... Здѣсь... на этой кровати... и совсѣмъ одѣтая... останется она до пріѣзда матери.
Она плакала, пока не уснула и въ платьѣ проспала до утра. Ей приснилось, что она лежитъ дома въ постели матери... позади нея у стѣны... свернувшись калачикомъ и положивъ голову матери на плечо... Такъ живо представился ей этотъ сонъ, что, даже проснувшись утромъ, она нѣкоторое время воображала себя дома.
Но вотъ позади нея у окна послышался шорохъ и, оглянувшись, она увидѣла "тетю" въ утреннемъ костюмѣ, занятую поливкой цвѣтовъ. Сразу вспомнилось Элли, гдѣ она и что съ нею!.. Рыданія снова подступили ей къ горлу. Но въ то же время она вспомнила, что лежитъ совсѣмъ одѣтая, и такъ испугалась, что тетя разсердится, замѣтивъ это, что горе разсѣялось. Элли чувствовала, что тетя непремѣнно разсердится, какъ только увидитъ ее въ платьѣ, и не могла себѣ представить, какъ поступаютъ, когда сердится чужой человѣкъ... Къ счастію, учительница такъ была занята своими цвѣтами, что ничего не замѣтила.
Въ этотъ день въ школѣ было уже нѣсколько легче. Элли сама нашла свое мѣсто и знала уже, когда слѣдовало вставать, чтобы отвѣчать учителю. Потомъ весь классъ, въ который попала Элли, повели въ этотъ день на урокъ гимнастики, причемъ пришлось идти черезъ городъ и можно было увидѣть новыя мѣста.
Вечеромъ Элли опять всплакнула въ постели, но на этотъ разъ лишь немного, такъ какъ была очень усталая и скоро заснула.
Постепенно она стала привыкать къ своему новому положенію, и такъ какъ уроковъ задавали много, а учить эти уроки было нелегко, то ей не оставалось времени на слезы. Но до слезъ все еще было не далеко, и онѣ неизмѣнно чувствовались въ самомъ горлѣ, прорываясь при каждомъ удобномъ случаѣ, въ школѣ или пансіонѣ, иногда даже безъ видимой причины и совсѣмъ неожиданно для самой Элли.
Тѣмъ не менѣе привычка вступала въ свои права, и черезъ нѣсколько недѣль Элли стала внимательнѣе приглядываться къ тому, что окружало ее. Теперь она могла опять смѣяться, когда ее смѣшили, и ей не хотѣлось больше плакать. Въ школѣ было нѣсколько веселыхъ дѣвочекъ, и поневолѣ приходилось смѣяться, когда онѣ шалили и шутили въ отсутствіе учительницы. Онѣ передразнивали иногда учителей, и, хотя Элли сознавала, что это нехорошо, она не могла устоять противъ соблазна присутствовать во время перемѣны на представленіи. Такъ смѣшно было видѣть, съ какимъ искусствомъ шалуньи подражали голосу и манерамъ нѣкоторыхъ учительницъ! Элли почувствовала даже, что тоже можетъ изображать старую начальницу и, вернувшись въ пансіонъ, продѣлала въ своей комнатѣ все, что дѣлали школьныя шалуньи. Но въ школѣ она не рѣшилась этого дѣлать. Она боялась, что всѣ столпятся вокругъ нея и что будетъ ужасно стыдно.
Въ это же время она стала размышлять о томъ, что невольно наблюдала вокругъ себя. Школьная жизнь имѣла свои интересныя стороны и совсѣмъ не походила на домашнюю. Не видѣвъ этой жизни, нельзя даже представить себѣ ея особенностей!-- Да все въ городѣ было совсѣмъ не такъ, какъ въ деревнѣ или въ пасторатѣ!.. Комнаты больше походили на гостиныя, чѣмъ на спальни и рабочія комнаты; пища была разнообразная. Масло подавалось только къ закускѣ, и молока никто не пилъ больше одного стакана заразъ... Впрочемъ, Богъ вѣсть откуда они доставали въ городѣ и то молоко, что пили, такъ какъ нигдѣ не видно было ни одной коровы!
Обо всемъ этомъ Элли писала въ своихъ письмахъ къ матери. Писала она и о многомъ другомъ.
Такъ въ городѣ всѣ читали или учились, а когда не учились -- отдыхали. Даже взрослые люди не дѣлали ничего другаго, и "тетя" поступала, какъ остальные, если не считать работой ухода за цвѣтами, которые она любила.
Самой Элли приходилось заучивать шведскія и нѣмецкія слова, которыя потомъ спрашивали въ школѣ. Если кто-нибудь не зналъ урока, заставляли снова учиться до тѣхъ поръ, пока отвѣтъ не получался удовлетворительнымъ. Нѣкоторыя слова надо было только запомнить настолько, чтобы знать, что они означаютъ; но другія слова заучивались наизусть и такія назывались исключеніями. Кромѣ того надо было заучивать наизусть названія разныхъ странъ и чужестранныхъ городовъ, которыя произносились совсѣмъ не такъ, какъ было напечатано въ книгѣ большими буквами, а какъ стояло рядомъ маленькими буквами въ скобкахъ. Это было нелегко и не стоило считать урокъ подготовленнымъ, пока не удавалось заучатъ наизусть все заданное, точно катехизисъ. Во время приготовленія уроковъ тетя то и дѣло приходила спрашивать; если ученица не знала уроковъ, ей совѣтовали "собраться съ мыслями и постараться хорошенько", что не всегда удавалось, такъ какъ мысли иногда улетаютъ куда-то далеко; во всякомъ случаѣ, погулять выпускали не раньше, чѣмъ всѣ уроки были приготовлены.
Гулять приходилось въ очень тѣсномъ дворѣ, среди котораго была огороженная грядка съ красными и желтыми цвѣтами. На улицу строго запрещалось выходить, хотя улицы въ городѣ гораздо шире, чѣмъ почтовая дорога, и нѣтъ по сторонамъ канавъ. Не позволялось также стоять въ воротахъ, и это было досадно, такъ какъ изъ воротъ видна была вдали та красивая гора, на которой Элли предпочла бы построить городъ. Теперь городъ расположенъ на некрасивой равнинѣ... По средамъ и субботамъ послѣ обѣда не было занятій, и тогда тетя отправлялась гулять по улицамъ или въ городской паркъ, причемъ всегда брала Элли съ собой. Въ паркѣ были красивыя лужайки, но ходить позволялось только по дорожкамъ. Тетя гуляла такъ медленно, что можно было устать, шагая возлѣ нея. Бѣгать и прыгать, не позволялось. Надо было идти маленькими шагами и все время, держать тетю подъ руку...
Элли прибавляла, что въ школѣ во всякомъ случаѣ хуже, чѣмъ дома, и что она охотно вернулась бы домой, если бы только родители пожалѣли ее и взяли изъ школы обратно. Впрочемъ, иногда въ школѣ бывало весело, въ особенности когда начинали шалить нѣкоторыя дѣвочки, которыя умѣли подражать учителямъ и учительницамъ. Эти дѣвочки учились не особенно хорошо, и нѣмецкія слова плохо оставались у нихъ въ памяти. Въ этихъ случаяхъ, онѣ били себя книгой по лбу, а когда и это не помогало -- "солили" урокъ. Въ сущности никакого соленія тутъ не было, а просто онѣ немножко плевали въ книгу, громко захлопывали ее и ударяли по ней сжатымъ кулакомъ.
Все Элли описывала матери въ длинномъ письмѣ, которое написала въ свободное время въ субботу. Описывая "соленіе", она потихоньку, смѣялась, вполнѣ увѣренная, что разсмѣшитъ мать своимъ разсказомъ.
Но вотъ полученъ былъ наконецъ отвѣтъ отъ матери, и это было престранное письмо. Повидимому, матери совсѣмъ не понравились откровенные разсказы Элли. Она просила дочь оказывать учителямъ и учительницамъ самое безпрекословное повиновеніе и отнюдь не передразнивать ихъ, сколько бы это ни дѣлали другія дѣвочки. Если же ей бываетъ скучно, то легче всего она можетъ развлечься и утѣшиться чтеніемъ Слова Божьяго. Къ этому слѣдуетъ привыкать съ дѣтства! То же и по отношенію къ занятіямъ. Если она хорошенько помолится, чтобы Господь укрѣпилъ ея память, она легко выучитъ уроки, не прибѣгая къ неприличнымъ и суевѣрнымъ штукамъ. Конецъ письма походилъ на начало, и съ начала до конца говорилось объ одномъ и томъ же.
Элли не поняла этого письма, но больше уже никогда не разсказывала матери о томъ, что думала и дѣлала въ школѣ.
Между тѣмъ время проходило, Элли все болѣе и болѣе освоивалась со своимъ новымъ положеніемъ и по мѣрѣ того, какъ учиться въ школѣ ей становилось легче, она начала свыкаться съ школьной обстановкой. Ее уже не пугали большія комнаты училища; она привыкла къ угловатымъ школьнымъ столикамъ, къ пустынному коридору, въ которомъ звуки раздавались, какъ въ подземельѣ, къ своеобразному запаху классныхъ помѣщеній. Въ пансіонѣ, въ особенности по утрамъ, ей казалось скучнѣе, и случалось уже, что она съ удовольствіемъ шла въ школу. Больше всего ее интересовали уроки географіи и съ особеннымъ оживленіемъ приходила она въ классъ, когда знала, что учительница принесетъ большой, красивый глобусъ и станетъ объяснять движеніе земли. Подумать, что на этомъ глянцевитомъ шарѣ былъ изображенъ весь міръ, со всѣми землями и горами! А учительница похлопывала этотъ шаръ рукой, заставляла его вертѣться и объясняла, что такимъ же образомъ вертится вся наша земля... Ухъ, какъ быстро она вертѣлась! Просто жутко становилось подумать, что весь міръ... ухъ!.. вертится такъ же скоро, еще гораздо скорѣе!.. А все-таки любопытно было видѣть это.
Когда глобусъ оставался въ классѣ, Элли не отходила отъ него во время перемѣны, осматривала его со всѣхъ сторонъ и, заставляя его вертѣться то шибче, то тише, забывала все на свѣтѣ. Однажды ей пришло въ голову, что, можетъ быть, Богъ вертитъ землю точь въ точь, какъ она заставляетъ вертѣться глобусъ. Эта мысль показалась ей самой такой нелѣпостью, что она расхохоталась; но тѣмъ не менѣе всякій разъ, когда она повертывала глобусъ, она возвращалась къ той же гипотезѣ. Затѣмъ, когда глобусъ уносили, Элли скучала по немъ нѣсколько дней кряду.
V.
Въ Михайловъ день, приходившійся въ томъ году на воскресенье, предположено было всей школой прогуляться за городъ, на гору, вершину которой увѣнчивали какія-то развалины съ хорошо сохранившейся и поддерживаемой городомъ высокой башней.
Объ этой прогулкѣ говорилось въ школѣ очень много, и дѣвочки за нѣсколько дней впередъ обсуждали платья, въ которыхъ пойдутъ.
-- У меня будетъ черная юбка и матросская блуза...
-- А у меня будетъ зеленая блуза съ кожанымъ поясомъ!
-- И у меня такой же! Я привѣшу къ этому поясу маленькій ножъ въ ножнахъ...
-- Мнѣ мама обѣщала дать съ собою маленькій сакъ, въ родѣ ридикюля... для лакомства.
-- А какое у тебя будетъ лакомство? Я запасусь пирожнымъ и пряниками...
Элли не о чемъ было заботиться, такъ какъ у нея не было ни какихъ-либо особенныхъ нарядовъ, ни денегъ на лакомства. Тѣмъ не менѣе она радовалась предстоявшей прогулкѣ больше другихъ. Увѣряли, что гора и башня на ней очень высоки... Элли думала о большомъ Январи, который виднѣлся дома на горизонтѣ, поверхъ крыши погреба. Сама она, разумѣется, не бывала на Январи, но ей часто разсказывали крестьянки, пріѣзжавшія въ церковь, что это большая гора, съ которой въ ясную погоду видно нѣсколько селъ вокругъ. Элли надѣялась, что гора, на которую онѣ пойдутъ, не меньше Январи...
Ночью ей приснилось, что она сидитъ дома, на крышѣ погреба. И вдругъ какая-то сила поднимаетъ и несетъ ее по воздуху прямокъ Январи. Она летитъ, летитъ съ такой быстротой, что у нея захватываетъ духъ и распустившіеся волоса свистятъ въ воздухѣ. Она, несется все выше и выше, проносится надъ Январи, причемъ вершина кажется съ этой высоты не выше ледника, если смотрѣть на нero съ верхнихъ вѣтвей березы, и она заносится выше облаковъ... Въ концѣ концовъ ее охватываетъ ужасъ... она просыпается и оказывается, что уже настало утро.
Явившись на школьный дворъ, она застала уже всѣхъ остальныхъ дѣвочекъ въ сборѣ. Всѣ были одѣты очень мило и кокетливо показывали другъ другу свои наряды. Одна Элли была одѣта въ обыкновенное будничное платье, поверхъ котораго у нея былъ простенькій ватерпруфъ изъ сѣраго сукна домашней работы, и въ грубоватые, нѣсколько слишкомъ большіе башмаки. Прежде она не обращала вниманія на свои платья; но теперь ей стало тяжело, и ея радостное настроеніе сразу разсѣялось. Снова она почувствовала себя одинокой среди всѣхъ этихъ дѣвочекъ, изъ которыхъ ни одну она не могла считать подругой. При томъ она невольно замѣчала, что всѣ съ презрѣніемъ посматривали на ея платье, хотя никто не сказалъ ей объ этомъ ни слова.
Такое непріятное настроеніе оставалось все время, пока приходилось идти по улицамъ черезъ городъ. Но за городской заставой она ожила. Вдали виднѣлись уже поля, и идти приходилось по настоящей сельской дорогѣ, съ канавами по обѣимъ сторонамъ и съ простымъ заборомъ позади канавъ... Здѣсь было совсѣмъ какъ въ родныхъ мѣстахъ! Приходилось проходить мимо простыхъ избъ, которыя тоже были совсѣмъ, какъ тамъ... дома. Къ одной изъ нихъ шла тропинка, точь въ точь, какъ тропинка, ведущая къ избѣ псаломщика! Даже красная калитка совсѣмъ похожа на его калитку. А дальше начинался лѣсъ и поляны, и недавно выжженное болото...
При видѣ всего этого она снова повеселѣла. Ей было жарко въ ватерпруфѣ, и, снявъ его, она понесла ватерпруфъ на рукѣ. Другія дѣвочки уже прыгали, смѣялись, догоняли другъ друга. Элли заразилась общимъ оживленіемъ, и тотчасъ же ей показалось, что она среди друзей.
Въ это время подходили къ лѣсной опушкѣ, и кто-то предложилъ бѣжать въ перегонки до лѣса. Всѣ побѣжали, и Элли прибѣжала къ цѣли первой. Она такъ обрадовалась одержанной побѣдѣ, что начала прыгать, а потомъ схватила одну изъ дѣвочекъ за талію и нѣсколько разъ повернула ее вокругъ себя.
Но та разсердилась и назвала ее телушкой.
-- Нѣтъ никакой заслуги бѣгать скоро, когда у ней ноги, какъ у телушки!-- сказала она.
-- А видѣли вы, какъ она подпрыгивала, точно цапля, и пальто на ея рукахъ хлопало по воздуху, какъ крыло?
-- Ха, ха, ха! Впрочемъ, она, конечно, умѣетъ бѣгать только прямо, а если бы ей пришлось изворачиваться... какъ въ пятнашки... вотъ, напримѣръ, лови!
И дѣвочка, вырвавъ у нея ватерпруфъ изъ рукъ, стала ловко убѣгать, увертываясь отъ нея въ стороны. Элли никакъ не могла поймать ея, такая она была увертливая. Впрочемъ, Элли и не хотѣлось больше бѣгать, такъ какъ теперь всѣ смотрѣли на нее, и видимо были на сторонѣ другой дѣвочки. Та помучила Элли нѣсколько времени, потомъ бросила ватерпруфъ на заборъ и убѣжала къ другимъ.
Всѣ были веселы, по-прежнему, но хорошее расположеніе духа опять покинуло Элли, и она тихо пошла одна, позади всѣхъ.
Вскорѣ однако, изъ толпы дѣтей выдѣлилась одна дѣвочка. Она тоже пошла позади и, когда стали подниматься въ гору, приблизилась къ Элли, видимо желая заговорить съ нею. Нѣкоторое время она стѣснялась заговорить, и только то и дѣло оглядывалась на Элли, шедшую позади нея немного дальше; она пошла рядомъ; наконецъ, она начала разговоръ. Эта дѣвочка была въ одномъ классѣ съ Элли, и потому разговоръ начался съ уроковъ. Не помнила ли Элли, что у нихъ было задано на завтра?-- Нѣмецкія слова и географія?.. Да, теперь она вспомнила!-- Она предложила Элли конфектъ изъ сумочки, которая висѣла у нея черезъ плечо, и просила брать побольше... безъ церемоній... Ее звали Сигридъ... По мѣрѣ того, какъ онѣ разговаривали, поднимаясь на гору, дѣвочка все болѣе и болѣе нравилась Элли, и на серединѣ подъема, онѣ уже были друзьями.
Идти приходилось черезъ густой лѣсъ, который скрадывалъ крутизну подъема. Однако онъ давалъ себя чувствовать; сердце начинало биться сильнѣе, по временамъ захватывало даже духъ; и Элли сожалѣла только, что она не можетъ выглянуть изъ лѣса поверхъ деревьевъ, такъ какъ чувствовала, что поднялась уже очень высоко.
Совсѣмъ неожиданно очутились онѣ передъ развалинами, вокругъ которыхъ лѣсъ былъ вырубленъ, образуя поляну, и среди которыхъ возвышалась башня, которая была значительно выше окружавшихъ деревьевъ. Шедшія впереди дѣвочки бѣгомъ побѣжали впередъ, и начали взбѣгать по длиннымъ лѣстницамъ башни, въ которой гулко раздавались ихъ шаги. Увлеченная общимъ движеніемъ, Элли бросила свое пальто на траву и побѣжала впередъ такъ скоро, точно опасалась, что ей ничего не останется отъ вида съ горы, если она не поторопится наверхъ вмѣстѣ съ другими.
-- Подожди, Элли!-- кричала Сигридъ позади нея.-- Не съѣдятъ же онѣ видъ... Подожди хоть меня!
Но Элли не въ силахъ была дожидаться. Она уже взбѣгала по лѣстницамъ, пробѣгала мимо оконъ, въ которыя заглядывала только мимоходомъ, и быстро поднималась наверхъ, всецѣло охваченная тѣмъ чувствомъ, которое начиналось уже во время подъема на крутую гору.
Наконецъ она была наверху и выбѣжала на верхнюю платформу такой опрометью, что всѣ разступились передъ ней и съ удивленіемъ посмотрѣли на нее.
Но она никого не видѣла. Передъ нею развернулась грандіознѣйшая панорама, какой она не представляла себѣ, даже во снѣ. Величіе и прелесть картины такъ поразили ее, что она остановилась на мѣстѣ, точно испуганная, и нѣкоторое время смотрѣла передъ собой, затаивъ дыханіе. Неожиданность и сила впечатлѣнія подавляли ее кровь прилила къ сердцу, и она задрожала даже всѣмъ тѣломъ.. Никогда бы она не повѣрила прежде, что можно одновременно увидѣть передъ собой такое множество горъ, и долинъ, и лѣсовъ, и озеръ, и острововъ, и цѣлое море вдали!..
Но вотъ первый порывъ прошелъ, и тогда ею овладѣла такая радость, что крикъ восторга вырвался у нея изъ груди, она нѣсколько разъ привскочила на мѣстѣ, всплеснула руками и вскричала:
-- О, какъ хорошо! Смотрите, смотрите!..
Она не сомнѣвалась, что и другія въ такомъ же восторгѣ, какъ она.
-- Смотрите же, дѣвочки!.. Ахъ!.. А тамъ!.. Глядите, глядите!.. Тамъ... тамъ!
-- Ну, ну, видимъ!-- недовольнымъ голосомъ отвѣтила та, которая была къ ней ближе другихъ, и которую она въ порывѣ восторга схватила за руку.
-- Но развѣ это не?..
-- Что тутъ особеннаго? Я уже много разъ бывала здѣсь... Перестань же!
И дѣвочка съ силой вырвала у Элли руку, которую та крѣпко сжимала.