Книговод

Сандфорд и Мертон

Дай Томас


Сандфордъ и Мертонъ.
Разсказъ для дѣтей.
СОЧИНЕНІЕ ТОМАСА ДАЙ.

ПЕРЕВОДЪ СЪ АНГЛІЙСКАГО.

САНКТПЕТЕРБУРГЪ и МОСКВА,
ИЗДАНІЕ КНИГОПРОДАВЦА И ТИПОГРАФА М. О. ВОЛЬФА.
1866.

   Знатный и богатый Мертонъ жилъ въ прекрасной плодородной мѣстности, на морскомъ берегу. Онъ владѣлъ тутъ большимъ помѣстьемъ съ обширными лугами, пастбищами и рощами, а въ центрѣ его владѣній возвышался красивый замокъ, окруженный живописными садами. У него былъ одинъ только сынъ, котораго онъ любилъ съ излишнею даже нѣжностію. Шестилѣтній Томасъ Мертонъ, добрый отъ природы, былъ уже чрезъ мѣру избалованъ, и двумъ приставленнымъ къ нему слугамъ строго приказано было отнюдь не противорѣчить его желаніямъ. Во время прогулокъ одинъ изъ слугъ держалъ надъ мальчикомъ большой зонтикъ, чтобы защищать его отъ солнечныхъ лучей, другой бралъ Томаса на руки, когда онъ утомлялся отъ ходьбы. Мальчикъ ходилъ всегда одѣтый въ шелкъ и кружева и имѣлъ даже вызолоченную колясочку, въ которой слуги возили его, когда ему хотѣлось навѣстить своихъ товарищей по играмъ. Мать его питала къ нему такую привязанность, что давала ему все, чего бы онъ только ни пожелалъ, и даже не хотѣла учить мальчика читать и писать, потому что онъ жаловался на головную боль отъ ученія.

   Излишество и праздность имѣли послѣдствіемъ, что Томасъ, хотя имѣлъ все, чего желалъ, тѣмъ не менѣе постоянно былъ недоволенъ и капризенъ. Иногда онъ наѣдался столько сластей, что дѣлался болѣнъ, и тогда ему приходилось переносить сильныя боли, такъ какъ онъ не могъ принимать горькія лекарства. Притомъ же онъ былъ до того изнѣженъ, что почти всегда ему не здоровалось: то дѣлался у него насморкъ отъ дуновенія вѣтра или дождя, то лихорадка отъ солнечныхъ лучей. Вмѣсто того, чтобы заставлять его играть и бѣгать на воздухѣ, подобно другимъ дѣтямъ, ему говорили, чтобы онъ сидѣлъ смирно дома, чтобъ не испортить своего платья и не загорѣть. Такимъ образомъ онъ достигъ уже болѣе шестилѣтняго возраста, не умѣя ни читать, ни писать, неразвитый въ физическомъ отношеніи и неспособный перенести какую-либо непріятность или противорѣчіе; отъ этого онъ сдѣлался гордъ, вѣчно недоволенъ и нетерпѣливъ.

   Недалеко отъ замка Мертона жилъ добрый и бодрый крестьянинъ, по имени Сандфордъ. У этого, такъ же какъ и у Мертона, былъ одинъ только сынъ Генрихъ, немного старше Томаса. Но Генрихъ былъ силенъ, дѣятеленъ и нимало не изнѣженъ, ибо съ дѣтства пріучился бѣгать по полямъ, сопровождать работниковъ, когда они выѣзжали съ плугомъ для воздѣлыванія земли, и выгонять овецъ на пастбище. Онъ не былъ такъ красивъ собою, и черты его не были такъ нѣжны, какъ у Томаса Мертона, но за то у него было благородное, доброе лице и привлекательныя манеры; онъ всегда былъ веселъ и считалъ первымъ для себя удовольствіемъ оказать кому-нибудь услугу. Во всѣхъ отношеніяхъ онъ былъ необыкновенно добръ, до того, что никогда не рѣшался разорять птичьи гнѣзда и уносить яйца и вообще при играхъ своихъ не позволялъ себѣ мучить бѣдныхъ животныхъ, которыя имѣютъ чувства такія же какъ и мы, хотя и не могутъ выражать ихъ словами.
   Добрыми качествами своими Генрихъ пріобрѣлъ себѣ всеобщее расположеніе, въ особенности же мѣстнаго пастора, который до того привязался къ мальчику, что почти не отпускалъ его отъ себя и училъ грамотѣ. Впрочемъ, и не удивительно, что пасторъ Барловъ отъ души полюбилъ Генриха, ибо этотъ съ особеннымъ рвеніемъ выслушивалъ и усвоивалъ себѣ уроки преподавателя и, въ то же время, былъ самымъ добрымъ и угодливымъ мальчикомъ. Никогда не выказывалъ онъ неудовольствія или нерасположенія, когда ему поручалось какое-либо дѣло, а съ величайшею радостію приступалъ къ исполненію. Къ нему можно было имѣть полное довѣріе, ибо онъ не позволилъ бы себѣ солгать даже въ томъ случаѣ, еслибы неправдой могъ достать себѣ цѣлый сладкій пирогъ, а сказавъ правду имѣлъ основаніе разсчитывать на наказаніе розгами. Генрихъ не походилъ и на тѣхъ дѣтей, которыя считаютъ первымъ удовольствіемъ своимъ съѣсть что-нибудь вкусное; онъ былъ доволенъ, когда у него былъ кусокъ черстваго хлѣба, и никакія сласти не соблазняли его.

   Съ мальчикомъ этимъ Томасъ Мертонъ познакомился слѣдующимъ образомъ. Однажды утромъ Томасъ, въ сопровожденіи лишь одной дѣвушки, вышелъ гулять, и оба занимались тѣмъ, что собирали цвѣты и гонялись за бабочками, какъ вдругъ изъ высокаго кустарника показалась большая змѣя и мгновенно обвилась вокругъ ноги мальчика. Нельзя представить себѣ какъ оба перепугались: дѣвушка убѣжала и стала звать на помощь, мальчикъ же отъ страха не могъ двинуться съ мѣста. Въ эту минуту случайно проходилъ по близости Генрихъ; онъ тотчасъ подбѣжалъ и спросилъ, что случилось? Но Томасъ неспособенъ былъ выговорить ни слова и только показалъ на ногу свою. Этого было для Генриха достаточно; съ необыкновеннымъ спокойствіемъ и обдуманностію, сказавъ Мертону, чтобъ тотъ не имѣлъ никакого опасенія, схватилъ онъ твердою рукою змѣю за шею, оторвалъ ее отъ ноги Томаса и швырнулъ ее на значительное отъ нихъ разстояніе.
   Когда Томасъ пришелъ въ себя и намѣревался поблагодарить своего смѣлаго спасителя, крики дѣвушки произвели уже свое дѣйствіе и госпожа Мертонъ со всѣмъ домомъ поспѣшала къ мѣсту происшествія. Первымъ долгомъ ея было взять своего ненагляднаго на руки и, осыпая его поцѣлуями, спросить его, не случилось ли съ нимъ чего-нибудь? "Нѣтъ, мама, отвѣчалъ Томасъ, право ничего не случилось, но гадкая змѣя эта навѣрно укусила бы меня, еслибы не подоспѣлъ этотъ мальчикъ и не оторвалъ ее отъ моей ноги." -- "А кто ты, которому я столь много обязана?" опросила госпожа Мертонъ. "Генрихъ Сандфордъ, сударыня." -- "Хорошо, дитя мое, ты добрый, смѣлый мальчикъ; пойдемъ съ нами възамокъ, мы накормимъ тебя." -- "Благодарю васъ, сударыня, но отецъ мой не будетъ знать, куда я дѣлся." -- "А кто твой отецъ?" -- "Крестьянинъ Сандфордъ, сударыня; домъ нашъ тамъ, на склонѣ горы." -- "Крестьянинъ! воскликнула г-жа Мертонъ съ презрительнымъ тономъ и, подумавъ немного, продолжала: "ну, другъ мой, съ сегодняшняго дня ты будешь моимъ сыномъ, хочешь?" -- "Если вамъ это угодно, сударыня, но я долженъ имѣть около себя и своихъ настоящихъ родителей."
   Госпожа Мертонъ тотчасъ послала къ Сандфорду слугу своего, чтобы сказать ему, гдѣ находится его сынъ; потомъ взяла Генриха за руку и повела его въ замокъ, гдѣ и разсказала мужу своему какъ о сильной опасности, которой подвергался сынъ ихъ, такъ и о геройскомъ поступкѣ маленькаго Генриха.

   Для Генриха настала новая жизнь: его водили по великолѣпнымъ комнатамъ, гдѣ соединено было все, что могло услаждать взоры и способствовать удобствамъ жизни; онъ увидалъ огромныя зеркала въ позолоченыхъ рамахъ, рѣзные стулья и столы, драпировки изъ дорогихъ шелковыхъ матерій и наконецъ множество драгоцѣнностей. Ножи, вилки, даже тарелки и блюда, были изъ чистаго серебра. За столомъ г-жа Мертонъ посадила его возлѣ себя и считала за долгъ радушно угощать его самыми изысканными кушаньями; но къ немалому изумленію своему замѣтила, что его вовсе не радуетъ и но поражаешь все новое и великолѣпное, что окружаетъ его. Она не могла скрыть этого изумленія своего, ибо такъ какъ сама любила роскошь, то считала, что такое множество дорогихъ предметовъ должно непремѣнно произвести на всякаго сильное впечатлѣніе. Наконецъ, она замѣтила, что Генрихъ съ особеннымъ вниманіемъ разсматриваетъ одинъ изъ серебряныхъ стаканчиковъ, и спросила его: не желалъ ли бы онъ имѣть такой красивый стаканъ? "Онъ принадлежитъ нашему Томасу, добавила она, и, конечно, ему доставитъ много удовольствія подарить его своему маленькому другу," -- "Да, мама, я готовъ это сдѣлать, сказалъ Томасъ: ты знаешь, что у меня есть другой, гораздо красивѣе, золотой, и кромѣ того, два серебряныхъ, даже побольше этого." -- Но маленькій Генрихъ отвѣчалъ: "искренно благодарю васъ; я не хочу лишить Томаса его стакана; у меня дома есть лучше." -- "Какъ! воскликнула г-жа Мертонъ: развѣ твой отецъ кушаетъ на серебрѣ?" -- "О нѣтъ, сударыня, мы дома пьемъ изъ длинныхъ сосудовъ, которые сдѣланы изъ рога, подобнаго тому, какой у быковъ на головѣ." -- Этотъ мальчикъ долженъ быть глупъ, подумала г-жа Мертонъ и потомъ спросила Генриха: "А почему же ваши лучше этихъ серебряныхъ?" -- "Потому, отвѣчалъ мальчикъ, что они никогда не дѣлаютъ намъ неудовольствія." -- "Неудовольствія? что ты хочешь этимъ сказать?" -- "Видите, сударыня, когда слуга уронилъ эту большую штуку, то вы разсердились и казались очень недовольными; наши же сосуды можно бросать по всему дому, и это никого не побезпокоитъ." -- "Сознаюсь, сказала г-жа Мертонъ мужу своему; я не знаю, какъ и поступать съ этимъ мальчикомъ,-- онъ дѣлаетъ такія оригинальныя замѣчанія." -- Все дѣло заключалось въ томъ, что во время стола одинъ изъ слугъ уронилъ большой серебряный сосудъ, и такъ какъ это былъ предметъ весьма цѣнный, то хозяйка не только грозно посмотрѣла на виновнаго, но и сильно выбранила его за неосторожность.
   Послѣ обѣда г-жа Мертонъ налила большой стаканъ вина, и подала его Генриху, приглашая выпить. Генрихъ поблагодарилъ, говоря, что онъ не чувствуетъ жажды. Г-жа Мертонъ возразила: "Повѣрь, дитя мое, вино это очень вкусно и сладко, и такой бодрый мальчикъ какъ ты, можетъ уже выпить стаканъ вина." -- "Да, сударыня, но г-нъ Барловъ говоритъ, что мы только тогда должны ѣсть и пить, когда чувствуемъ голодъ или жажду, подобно животнымъ и птицамъ, которыя питаются травами и не пьютъ ничего кромѣ воды, а тѣмъ не менѣе сильны, дѣятельны и здоровы. Онъ также говоритъ, что надо ѣсть только то, что легко добывается, иначе сдѣлаешься недовольнымъ и будешь досадовать, если не достанешь того, что вздумается.

   Право, этотъ мальчикъ большой философъ, замѣтилъ самъ Мертонъ. Еслибъ г-нъ Барловъ взялъ нашего Томаса на свое попеченіе, мы были бы не мало обязаны ему; мальчикъ растетъ и пора ему чему-нибудь учиться. Что ты на это скажешь Томасъ? хотѣлъ бы ты быть философомъ?-- "Папаша, я право не знаю, что такое философъ; а королемъ я бы хотѣлъ быть, ибо онъ выше и богаче всѣхъ другихъ людей, можетъ дѣлать все, что хочетъ, и каждый старается угождать ему и боится его.-- "Браво, дружокъ мой, сказала г-жа Мертонъ,-- и, при врожденномъ тебѣ умѣ, ты достоинъ быть королемъ. Вотъ тебѣ стаканъ вина за прекрасный отвѣтъ твой; ну, а ты, Генрихъ, хотѣлъ бы быть королемъ?" -- "Этого я не понимаю, сударыня; но надѣюсь, что скоро буду въ состояніи управлять плугомъ и самъ заработывать себѣ хлѣбъ,-- тогда я не буду нуждаться ни въ чьихъ услугахъ." -- "Какая, однако, разница между дѣтьми благородныхъ Фамилій и крестьянскими!" прошептала г-жа Мертонъ мужу своему, бросая презрительный взглядъ на Генриха." -- "Не знаю, возразилъ Мертонъ, на сторонѣ ли нашего сына преимущество." Потомъ онъ обратился къ Генриху и сказалъ: "Но, послушай, мой другъ, развѣ ты не хотѣлъ бы быть богатымъ?" "Право нѣтъ, сударь!" -- "Почему же?" спросила г-жа Мертонъ.-- "Единственный богачъ, котораго я знаю, это живущій здѣсь по близости охотникъ, владѣющій рыцарскими помѣстьями; онъ скачетъ по крестьянскимъ пашнямъ, ломаетъ ихъ загороди и заборы, стрѣляетъ въ собакъ и курицъ, пугаетъ стада и обижаетъ бѣдныхъ. Люди говорятъ, что онъ не поступалъ бы такъ, еслибъ не былъ богатъ; всѣ ненавидятъ его, хотя и не смѣютъ сказать ему это въ глаза; я же ни за что на свѣтѣ не хотѣлъ бы, чтобы меня ненавидѣли.-- "Развѣ ты не желалъ бы имѣть красиваго вышитаго платья, коляску и слугъ?" -- "Ахъ, сударыня, всякое платье хорошо, если грѣетъ; выѣзжать я не имѣю надобности, ибо могу сходить пѣшкомъ куда мнѣ нужно; слугъ же мнѣ не для чего и я не зналъ бы чѣмъ занять ихъ." -- Такія замѣчанія Генриха до того поразили г-жу Мертонъ, что она прекратила свои разспросы и только смотрѣла на него съ нѣсколько презрительнымъ удивленіемъ.
   Вечеромъ Генриха отвели домой къ отцу, который сталъ разспрашивать его, что онъ видѣлъ въ замкѣ и понравилось ли ему тамъ. Генрихъ отвѣчалъ: "да, они были очень внимательны ко мнѣ, и я очень имъ за это благодаренъ,-- но все-таки я лучше остался бы дома, ибо во всю жизнь мнѣ никогда столько не надоѣдали, какъ сегодня за столомъ одинъ бралъ у меня тарелку, другой наливалъ мнѣ пить, третій стоялъ за моимъ стуломъ, какъ будто я слѣпой или безрукій и не могу самъ служить себѣ. Притомъ же, просто конца не было, одно кушанье за другимъ приносилось и опять уносилось, а послѣ стола пришлось еще два часа смирно сидѣть и говорить съ г-жею Мертонъ, да не такъ, какъ мы говоримъ съ г. Барловымъ; она все хотѣла, чтобъ я пожелалъ богатыхъ платьевъ, чтобъ захотѣлъ сдѣлаться богачемъ, вѣрно для того, чтобъ и меня ненавидѣли какъ нашего сосѣда охотника.
   Въ это самое время и въ замкѣ занимались преимущественно тѣмъ, что подвергали подробному разбору достоинства маленькаго Генриха. Г-жа Мертонъ, отдавая справедливость его добродушію и откровенности, а равно природной добротѣ характера, въ то же время утверждала, что образъ мыслей его до того грубъ и неразвитъ, что рѣзко выказываетъ различіе между нимъ и дѣтьми образованныхъ родителей. Напротивъ того, самъ Мертонъ говорилъ, что ему никогда не встрѣчалось мальчика съ такими чувствами и понятіями, которыя сдѣлали бы честь даже самому высокому положенію. По его мнѣнію, ничто но пріобрѣтается такъ легко, какъ наружное приличіе и деликатность въ обращеніи, которыми такъ хвастаются люди высшихъ сословій, такъ какъ это ихъ главное, даже единственное преимущество предъ низшими классами.

   -- Я не могу не сознаться, серьезно прибавилъ онъ, что въ сердцѣ этого мальчика кроются зародыши настоящаго благородства и прямоты, и хотя я желалъ бы доставить сыну моему образованіе вполнѣ соотвѣтствующее его положенію, тѣмъ не менѣе, считалъ бы себя счастливымъ, когда бы онъ ни въ какомъ отношеніи не отсталъ отъ сына крестьянина Сандфорда.
   -- Если я теперь горячѣе принимаю это къ сердцу, чѣмъ незадолго передъ этимъ, продолжалъ онъ, то ты, мой другъ, не должна принимать это въ дурную сторону, ибо меня руководитъ только желаніе добра нашему Томасу. Я слишкомъ хорошо чувствую, и мы оба должны это видѣть, что при излишней нѣжности нашей мы были къ нему черезчуръ снисходительны. Мы постоянно заботились о томъ, чтобъ предупреждать его желанія и не дѣлать ему ни въ чемъ принужденія, на самомъ же дѣлѣ мы только воспрепятствовали ему усвоить себѣ самыя обыкновенныя способности его возраста. Желаніе ему добра, наконецъ, пересилило во мнѣ всякія другія побужденія и привело меня къ рѣшенію, которому ты, вѣроятно, не будешь противиться: я безотлагательно отправлю его къ пастору Барлову, конечно, если этотъ согласится принять нашего сына на свое попеченіе, и считаю знакомство съ маленькимъ Сандфордомъ за особенно счастливый случай. Этотъ мальчикъ однихъ лѣтъ съ нашимъ Томасомъ; я поговорю съ отцомъ его и постараюсь склонить къ тому, чтобы Генрихъ сдѣлался товарищемъ нашего Томаса.
   Мертонъ высказалъ все это такъ рѣшительно, и притомъ, предположеніе его само по себѣ было столь благоразумно и необходимо, что г-жа Мертонъ не противорѣчила ему и согласилась на разлуку съ сыномъ, хотя, конечно, не безъ внутренней борьбы.

   Согласно сему, въ слѣдующее же воскресенье Барловъ приглашенъ былъ къ обѣду, и Мертонъ нашелъ случай сообщить ему свои виды. "Я считаю ненужнымъ упоминать о томъ,-- сказалъ онъ,-- что я, по мѣрѣ средствъ своихъ, готовъ принять всякія денежныя условія, но независимо отъ сего воспитаніе сына моего и нравственное развитіе составляютъ для меня предметъ такой важности, что я всегда буду считать себя должникомъ вашимъ, если вы согласитесь принять на себя его воспитаніе." Пасторъ поблагодарилъ за оказываемое ему довѣріе и расположеніе и долгое время разсуждалъ съ Мертономъ о воспитаніи вообще и относящихся къ нему предметахъ. Этотъ разговоръ мы не приводимъ вполнѣ, потому что онъ не идетъ къ нашему разсказу, а должны только сказать, что убѣжденія и мысли, высказанныя при этомъ случаѣ Барловымъ, еще усилили уваженіе къ нему Мертона, и что онъ еще болѣе утвердился въ намѣреніи ввѣрить воспитаніе сына своего такому достойному наставнику.
   Когда разговоръ сталъ подходить къ концу, то Мертонъ сказалъ: "На то, что вы только что объяснили, я отвѣчаю тѣмъ, что довѣряю вамъ воспитаніе моего сына вполнѣ на совершенное ваше усмотрѣніе; а что касается условій....
   -- Извините, перебилъ его Барловъ: дѣло теперь не въ томъ, вы должны предоставить мнѣ услужить вамъ по-дружески. Я рѣшаюсь принять сына вашего на свое попеченіе на нѣсколько мѣсяцевъ и, по мѣрѣ силъ моихъ, постараюсь развить его. Въ случаѣ, если впослѣдствіи вы одобрите мой взглядъ и образъ дѣйствій, то я оставлю его у себя и на дальнѣйшее время по вашему усмотрѣнію. Между тѣмъ, я опасаюсь, что многое, укоренившееся въ его характерѣ вслѣдствіе излишней нѣжности и баловства, придется перемѣнить, а потому думаю, что скорѣе обезпечу себѣ необходимое вліяніе на него и уваженіе ко мнѣ, если сначала, какъ въ его глазахъ, такъ и для всей семьи, явлюсь болѣе какъ другъ, нежели какъ наемный учитель.
   Это условіе, конечно, противорѣчиво щедрости Мертона; но нечего было дѣлать, пришлось подчиниться, и на слѣдующій же день маленькій Томасъ отведенъ былъ въ домъ пастора, который находился отъ замка на разстояніи часа ходьбы.
   Въ первое же утро Барловъ съ Генрихомъ и Томасомъ отправился въ садъ, далъ первому лопату, взялъ самъ заступъ и принялся прилежно копать землю.
   -- Тотъ, кто ѣстъ, долженъ помогать доставать хлѣбъ, оказалъ Барловъ, а потому Генрихъ каждое утро работаетъ здѣсь такъ же, какъ и я: это мои гряды, а тамъ его; если и ты, Томасъ, хочешь быть съ нами въ компаніи, то и тебѣ отведется уголокъ земли въ полную твою собственность, и все, что выростетъ на ней, также будетъ твое.-- "Нѣтъ, злобно отвѣчалъ Томасъ: этого я не могу дѣлать; я сынъ знатныхъ родителей и не имѣю охоты утомлять себя работою какъ крестьянинъ." -- "Какъ тебѣ угодно, почтенный господинъ Томасъ, отвѣчалъ Барловъ: что же касается Генриха и меня, то мы ни мало не стыдимся употреблять время съ пользою и потому будемъ продолжать работать.
   Спустя нѣкоторое время, Барловъ оказалъ: "теперь довольно," взялъ Генриха за руку, повелъ его въ бесѣдку и, взявъ тамъ тарелку прекрасныхъ вишенъ, сталъ ѣсть ихъ вмѣстѣ съ нимъ. Томасъ ждалъ и своей доли; увидавъ же, что оба занялись вкуснымъ лакомствомъ, а о немъ даже и не думаютъ, не могъ долѣе выдержать и разразился плачемъ.
   -- Что такое? весьма холодно спросилъ его Барловъ. Томасъ сердито посмотрѣлъ на него, ничего не отвѣчая. "О, если ты не хочешь отвѣчать, то молчи сколько тебѣ угодно: здѣсь никого не принуждаютъ говорить.-- "Эти слова еще болѣе раздражили мальчика, и, не будучи въ состояніи скрыть свою досаду, онъ выбѣжалъ изъ бесѣдки и сталъ бѣгать но саду во всѣ стороны, не понимая и не способный перенести, что находится въ такомъ мѣстѣ, гдѣ ни одинъ человѣкъ не заботится о томъ, хорошо ли ему или дурно.

   Между тѣмъ Барловъ и Генрихъ съѣли всѣ вишни, и первый сказалъ: Пойдемъ, Генрихъ, погуляемъ! Такимъ, образомъ они вышли въ поле, и во время прогулки Барловъ обращалъ вниманіе Генриха на разныя травы и растенія, называя ихъ но именамъ и описывая ихъ качества. На обратномъ пути Генрихъ увидалъ на землѣ большую птицу -- ястреба, который, казалось, что-то рвалъ на куски. Зная, что это хищная птица, онъ побѣжалъ на нее, стараясь кричать какъ можно громче. Ястребъ испугался, улетѣлъ и оставилъ на землѣ цыпленка, который, не смотря на сильныя поврежденія, былъ еще, однако, живъ.-- "О, жестокая птица! воскликнулъ Генрихъ: она скоро умертвила бы бѣднаго цыпленка. Посмотрите, господинъ пасторъ, какъ течетъ его кровь и повисли крылья. Я положу его за пазуху, отнесу домой и буду кормить своимъ кушаньемъ, пока онъ не оправится и не будетъ въ состояніи самъ находить себѣ пищу." -- "Это хорошо, сказалъ Барловъ: всегда слѣдуетъ брать несчастныхъ подъ свою защиту и покровительство."

   Когда они вернулись домой, то первымъ долгомъ Генриха было положить раненаго цыпленка въ корзинку со свѣжею соломою, и дать ему хлѣба и воды, а потомъ уже онъ сѣлъ съ Барловымъ за столъ. Томасъ, который долгое время отъ досады прятался, также пришелъ недовольный и сердитый, и хотѣлъ также сѣсть вмѣстѣ съ другими за столъ. Но Барловъ остановилъ его словами: "Нѣтъ, Томасъ, подумай, что хотя мы и не такъ знатны, какъ ты, я все-таки не имѣю никакой охоты работать для лѣнивца." -- Тогда Томасъ отошелъ въ уголъ и сталъ горько плакать, причемъ для него больнѣе всего было то, что никто не обращаетъ вниманія на его горе. Генрихъ не могъ долѣе сносить несчастіе своего маленькаго друга, и со. слезами на глазахъ обратился къ пастору: "Скажите, я могу сдѣлать съ своимъ кушаньемъ то, что мнѣ вздумается?" -- "Да, конечно." -- "Ну, такъ я отдамъ его Томасу: оно ему нужнѣе чѣмъ мнѣ." Сказавъ это, онъ всталъ и отнесъ свое кушанье Томасу, который принялъ его, но былъ такъ пристыженъ, что не рѣшался поднять глазъ отъ полу.-- "Я вижу, замѣтилъ Барловъ, что знатныя особы, стыдясь дѣлать сами что-нибудь полезное, не гнушаются брать тотъ хлѣбъ, который заработали для нихъ другіе." -- При такомъ упрекѣ Томасъ заплакалъ еще сильнѣе прежняго, тѣмъ болѣе, что сознавалъ справедливость упрека.

   На другой день Барловъ и Генрихъ опять отправились, по обыкновенію своему, на работу, но едва только начали ее, какъ пришелъ Томасъ и также попросилъ себѣ лопату. Барловъ далъ ему такую, но такъ какъ Томасу никогда еще не случалось заниматься копаньемъ земли, то онъ работалъ очень неловко и нѣсколько разъ сильно ударялъ себя по ногамъ. Тогда Барловъ, оставивъ свою работу, показалъ ему какъ надо дѣйствовать лопатою, и Томасъ скоро понялъ это и сталъ работать съ особеннымъ удовольствіемъ. Когда они кончили, то отправились въ бесѣдку, гдѣ опять были вишни, и Томасъ пришелъ въ неописанную радость, когда его также пригласили принять участіе въ завтракѣ; притомъ же, работа на воздухѣ такъ развила аппетитъ его, что ему какъ-будто никогда не случалось прежде кушать такія вкусныя ягоды.
   Когда кончился завтракъ, Барловъ достала, книгу и спросилъ Томаса: не прочтетъ ли онъ имъ какой-нибудь разсказъ? Томасъ, нѣсколько пристыженный, отвѣчалъ, что онъ еще не учился читать.-- "Это жаль, замѣтила. Барловъ, ибо этимъ ты лишаешь себя большаго удовольствія. Такъ вотъ Генрихъ почитаетъ." Генрихъ взялъ книгу и прочелъ слѣдующій разсказъ.
  

Знатный баринъ и корзинщикъ.

   Въ нѣкоторой далекой странѣ жилъ богатый барина., проводившій все время свое въ роскошномъ домѣ въ томъ, что ѣлъ, пилъ, спалъ и предавался удовольствіямъ. Такъ какъ у него было множество слугъ, обращавшихся къ нему съ величайшимъ почтеніемъ и исполнявшихъ всѣ его приказанія, и такъ какъ онъ не учился говорить правду и еще менѣе привыкъ слышать ее, то и сдѣлался чрезвычайно гордъ, упрямъ и заносчивъ, вообразивъ себѣ, что бѣдные только на то и родились, чтобы служить и повиноваться ему. Недалеко отъ этого знатнаго барина жилъ честный и трудолюбивый бѣднякъ, который заработывалъ себѣ насущный хлѣбъ плетеніемъ корзинъ изъ сушеной соломы; ему приходилось трудиться съ утра до вечера, чтобы достать необходимое для своего существованія, и онъ рѣдко могъ питаться чѣмъ-либо кромѣ хлѣба, риса и плодовъ, вмѣсто постели имѣя ту же солому,-- но, тѣмъ не менѣе, всегда былъ счастливъ, веселъ и доволенъ. Работа до того возбуждала аппетитъ его, что и самая грубая пища казалась ему необыкновенно вкусною, а когда онъ шелъ на отдыхъ, то чувствовалъ такое утомленіе, что могъ бы заснуть на голыхъ доскахъ. Притомъ же онъ былъ человѣкъ добрый, добродѣтельный, дружелюбно расположенный ко всѣмъ ближнимъ своимъ, честный въ трудѣ своемъ и всегда говорилъ правду; за то и любили его во всей окрестности.
   Напротивъ того, богачъ не могъ спать какъ слѣдуетъ, хотя и покоился на мягкой постолѣ, ибо проводилъ весь день въ праздности; самыя вкусныя блюда не доставляли ему удовольствія, такъ какъ онъ ѣлъ безъ аппетита, не выходя на воздухъ и не дѣлая никакого моціона. Притомъ же, онъ постоянно чувствовалъ себя нездоровымъ; а такъ какъ онъ никому не дѣлалъ добра, то у него не было и друзей; даже слуги за спиной его говорили о немъ дурное, а сосѣди, которыхъ онъ угнеталъ, ненавидѣли его. Такимъ образомъ онъ сдѣлался вѣчно недовольнымъ, несчастливымъ и угрюмымъ, и досадовалъ на всѣхъ, которые казались веселѣе его. Когда онъ выѣзжалъ въ своемъ паланкинѣ (родъ кровати, которую слуги носятъ на плечахъ), то ему часто случалось видѣть по пути хижину бѣднаго корзинщика, который всегда сидѣлъ на порогѣ и, работая, пѣлъ пѣсни. Богачъ не могъ видѣть этого безъ досады.
   -- Какъ, говорилъ онъ, какой-нибудь дрянной мужикъ, существующій только плетеніемъ негодныхъ корзинъ, всегда счастливъ и доволенъ,-- а я, знатный баринъ, богатый и властный, имѣющій болѣе значенія, чѣмъ милліонъ такихъ червей, всегда скученъ и недоволенъ?-- Такія мысли до того тревожили его, что онъ наконецъ сильно возненавидѣлъ бѣдняка, и, привыкнувъ никогда не умѣрять свои чувства, каковы бы они не были, рѣшился отплатить корзинщику за то, что онъ счастливѣе его.

   Для исполненія этого намѣренія своего, онъ однажды ночью приказалъ слугамъ своимъ, не смѣвшимъ ослушаться его, поджечь поле, съ котораго корзинщикъ бралъ солому. Это было лѣтомъ и огонь быстро распространился по всему полю и не только истребилъ его, но достигъ и хижины бѣдняка, который, полунагой, едва успѣлъ спасти жизнь свою.
   Можно вообразить себѣ горе и печаль корзинщика, когда онъ увидѣлъ себя лишеннымъ всѣхъ средствъ существованія по милости богатаго сосѣда, которому никогда не сдѣлалъ ничего дурнаго. Онъ отправился въ далекій путь къ верховному судьѣ той страны и со слезами разсказалъ ему о своемъ положеніи. Судья этотъ былъ человѣкъ добрый и справедливый; онъ приказалъ позвать къ себѣ знатнаго барина, и когда тотъ не могъ не сознаться въ своемъ зломъ поступкѣ, обратился къ корзинщику и сказалъ: "Этотъ злой гордецъ такого высокаго о себѣ мнѣнія и руководясь презрѣніемъ своимъ къ бѣднымъ, совершилъ такое ужасное преступленіе, что я намѣренъ доказать ему, какъ мало пользы приноситъ онъ на этомъ свѣтѣ и какое онъ въ то же время гадкое и достойное презрѣнія существо. Но я не могу достигнуть моей цѣли иначе, какъ если ты одобришь планъ мой и согласишься сопровождать этого человѣка туда, куда я намѣренъ его отправить.
   Бѣднякъ отвѣчалъ: "Я никогда не имѣлъ достатка, а то, что у меня было, погибло, благодаря злобѣ этого недобраго, угнетающаго человѣка, такъ что я совершенно нищій и лишенъ даже средствъ зарабатывать хлѣбъ для существованія. Поэтому я готовъ итти туда, куда ты хочешь послать меня, и хотя никогда бы не поступилъ съ этимъ человѣкомъ такъ зло, какъ онъ поступилъ со мной, но все-таки буду доволенъ, если можно научить его справедливости и человѣколюбію, чтобы онъ больше не дѣлалъ зла бѣднымъ.

   Тогда судья приказалъ отвести обоихъ на корабль и отправить ихъ въ далекую страну, населенную дикими, которые жили въ простыхъ шалашахъ и питались рыбной ловлей. Здѣсь обоихъ высадили, и корабль, согласно полученному приказанію, отплылъ въ обратный путь. Туземцы приблизились и большое число ихъ окружило новоприбывшихъ. Когда богачъ увидѣлъ, что находится среди необразованнаго народа, говорящаго на незнакомомъ ему языкѣ, и такимъ образомъ преданъ, беззащитный, во власть дикихъ, то началъ горько плакать и ломать себѣ руки съ отчаянія; бѣднякъ же, напротивъ того, привыкшій съ дѣтства къ трудамъ и опасностямъ, далъ понять толпѣ знаками, что онъ пришелъ съ дружескими намѣреніями и готовъ служить и работать для нея. На это дикіе знаками же отвѣчали, что они не сдѣлаютъ имъ никакого зла, а только потребуютъ помощи ихъ при рыбной ловлѣ и носкѣ дровъ.
   Тогда дикіе повели ихъ къ близлежащему лѣсу, показали имъ кучу дровъ и хвороста и приказали перенести ихъ въ шалаши. Оба принялись за дѣло, и бѣднякъ, который былъ силенъ и ловокъ въ короткое время исполнилъ свой урокъ, между тѣмъ какъ богачъ своими изнѣженными, слабыми и непривыкшими къ работѣ руками, не могъ сдѣлать и четвертой части. Дикіе, замѣтивъ это, скоро убѣдились, что корзинщикъ можетъ имъ быть весьма полезенъ и потому сытно накормили его мясомъ и лучшими своими кореньями. Богачу же дали столько, чтобъ онъ едва могъ насытиться, ибо думали, что онъ можетъ оказывать имъ лишь весьма мало пользы; тѣмъ не менѣе онъ истребилъ предложенную ему пищу съ большимъ аппетитомъ, чѣмъ когда-либо ѣлъ свои вкусныя блюда.

   На другой день ихъ снова поставили на работу, и такъ какъ корзинщикъ опять отличился предъ своимъ товарищемъ, то дикіе очень хвалили его и хорошо обращались съ нимъ, вымѣщая свое неудовольствіе надъ богачемъ, который, по своей изнѣженности, оказался неспособнымъ къ физическому труду.

   Тутъ богачъ сталъ понимать, какъ мало имѣлъ онъ причинъ ставить себя такъ высоко и презирать другихъ людей. Случайное обстоятельство еще болѣе поддержало эти мысли его. Одинъ изъ дикихъ нашелъ предметъ, похожій на головную повязку; онъ обвязалъ ею голову и, повидимому, весьма доволенъ былъ своимъ украшеніемъ; корзинщикъ, увидавъ это, собралъ немного соломы, сѣлъ и въ короткое время сплелъ красивый вѣнокъ, который и надѣлъ на голову первому попавшемуся ему дикому. Этотъ такъ обрадовался, что началъ плясать отъ удовольствія и побѣжалъ къ своимъ товарищамъ, которые также пришли въ восторгъ отъ такой нарядной новинки. Не прошло много времени какъ къ корзинщику пришелъ другой дикій и далъ понять ему, что также хочетъ имѣть такой вѣнокъ, а затѣмъ вѣнки эти до того понравились всѣмъ что корзинщикъ освобожденъ былъ вовсе отъ тяжелой работы и долженъ былъ заняться исключительно плетеніемъ вѣнковъ. Чтобы вознаградить его за доставленное имъ удовольствіе, дикіе приносили ему всякіе съѣстные припасы, выстроили ему шалашъ, и вообще старались всячески выразить ему свою признательность и расположеніе. Богачъ, неспособный по своему безсилію ни къ какой работѣ и не умѣвшій ничѣмъ сдѣлаться полезнымъ, отданъ былъ корзинщику въ услуженіе и обязанъ былъ срѣзывать и приносить ему солому, дабы но было остановки въ изготовленіи вѣнковъ, требовавшихся въ большомъ количествѣ.
   Спустя нѣсколько мѣсяцевъ, проведенныхъ такимъ образомъ, оба были отвезены назадъ на родину свою и предстали предъ судьею, который, бросивъ строгій взглядъ на богача, сказалъ ему: я тебѣ доказалъ, какое ты презрѣнное, безпомощное и слабое существо, и какъ значительно ниже стоишь ты этого человѣка, противъ котораго провинился. Теперь я рѣшу, чѣмъ ты обязанъ вознаградить его за ущербъ. Еслибы дѣйствовать соотвѣтственно заслугамъ, то слѣдовало бы лишить тебя всего достоянія, подобно тому, какъ ты поступилъ съ этимъ бѣднякомъ, но такъ какъ я надѣюсь, что на будущее время ты будешь человѣколюбивѣе, то присуждаю только, чтобы ты отдалъ ему половину того, что имѣешь.
   Когда судья произнесъ это рѣшеніе, корзинщикъ, поблагодаривъ его, сказалъ: "Я выросъ въ бѣдности и привыкъ къ труду, а потому и не желаю богатства, котораго не съумѣю употребить. Все, что я отъ этого человѣка требую, это, чтобъ онъ возвратилъ мнѣ мое прежнее положеніе и былъ впредь человѣколюбивѣе.

   Богачъ не могъ не изумиться такому великодушію; несчастіе сдѣлало его благоразумнѣе, и во всю остальную жизнь свою онъ не только обходился съ корзинщикомъ какъ съ другомъ, но и употреблялъ богатство свое на поддержаніе бѣдныхъ и различныя услуги ближнимъ своимъ.

-----

   Когда разсказъ кончился, Томасъ объявилъ, что онъ очень понравился ему; но что онъ, на мѣстѣ добраго корзинщика, принялъ бы половину состоянія богача.-- "А я бы не принялъ, замѣтилъ Генрихъ, ибо, пожалуй, сдѣлался бы также гордымъ, злымъ и лѣнивымъ."
   Барловъ и два питомца его продолжали работать каждое утро въ саду; утомившись, уходили въ бесѣдку, гдѣ отдыхали, и маленькій Сандфордъ, дѣлавшій все большіе успѣхи въ чтеніи, читалъ имъ какой-либо разсказъ, что всегда доставляло Томасу много удовольствія. Но вскорѣ Генрихъ на восемь дней отправился къ отцу своему, и Барловъ остался съ однимъ Томасомъ. Это обстоятельство, которому Томасъ сначала не особенно радовался, сдѣлалось однако причиною того, что впослѣдствіи онъ былъ весьма обязанъ отсутствію Генриха.
   Когда, въ день отъѣзда Генриха, они окончили свою утреннюю работу и, по обыкновенію, отдыхали въ бесѣдкѣ, то Томасъ думалъ, что Барловъ прочтетъ ему что-нибудь, но, къ неудовольствію своему, увидалъ, что у того были свои занятія и читать было некогда. На другой день повторилось то же и на третій опять то же. Тогда Томасъ потерялъ всякое терпѣніе и сказалъ самъ себѣ: еслибъ я только умѣлъ читать, то мнѣ не нужно было бы просить кого-нибудь, я самъ зналъ бы какъ себя занять; но почему я не могу научиться тому, чего добился Генрихъ? Онъ, конечно, понятливый мальчикъ, но и онъ не выучился бы читать, еслибъ его не научили. А если меня будутъ учить, такъ и я выучусь. Итакъ, я рѣшаюсь, и какъ только онъ вернется, сообщу ему о своемъ желаніи.

   Скоро Сандфордъ вернулся и, при первомъ же случаѣ, когда они остались одни, Томасъ сказалъ ему: "Объясни мнѣ, Генрихъ, какъ ты выучился читать." -- "Господинъ Барловъ сперва показалъ мнѣ буквы, потомъ научилъ читать слоги, которые я сталъ связывать между собою и такъ научился чтенію." -- "Я былъ бы очень благодаренъ тебѣ, еслибъ ты показалъ мнѣ буквы." -- "Съ удовольствіемъ.-- Генрихъ взялъ книгу и Томасъ былъ такъ внимателенъ и прилеженъ, что прежде, чѣмъ закрылъ книгу, онъ выучилъ уже всю азбуку. Онъ такъ радовался этому первому успѣху, что хотѣлъ уже бѣжать къ Барлову и разсказать ему о своихъ успѣхахъ, но обдумалъ, что сюрпризъ будетъ сильнѣе, когда онъ въ состояніи будетъ прочесть цѣлый разсказъ. Онъ удвоилъ свое прилежаніе, и маленькій Сандфордъ съ своей стороны такъ старался помогать своему другу, что спустя два мѣсяца Томасъ рѣшился удивить Барлова своими знаніями. Когда они однажды сошлись въ бесѣдкѣ, и Генрихъ получилъ книгу, то Томасъ всталъ и объявилъ, что онъ хочетъ попробовать читать.-- "Очень радъ, отвѣчалъ Барловъ: но мнѣ кажется, что ты такъ же хорошо умѣешь читать, какъ и летать." -- Томасъ улыбнулся, сознавая свое знаніе, взялъ книгу и довольно бѣгло прочелъ:
  

Мухи и муравьи.

   Bъ уголку крестьянскаго садика помѣстилась куча муравьевъ, которые дѣятельно во время всего лѣта переносили сѣмена и колосья и занимались своими работами. Близъ этого мѣста находилась цвѣточная клумба, на которой множество мухъ занимались играми и перелетали съ одного цвѣтка на другой. Маленькій сынъ крестьянина часто смотрѣлъ на занятія тѣхъ и другихъ и такъ какъ былъ еще въ дѣтскомъ возрастѣ, то задалъ себѣ однажды такой вопросъ: Есть ли насѣкомыя глупѣе этихъ муравьевъ? Цѣлый день работаютъ они, вмѣсто того, чтобы пользоваться хорошею погодою, подобно этимъ мухамъ. Спустя нѣкоторое время, наступила осень, солнце едва показывалось, и ночи стали холодныя. Мальчикъ, гуляя съ отцомъ своимъ, не увидалъ ни одного муравья, Мухи же лежали вокругъ или мертвыя или умирающія. По добротѣ сердца своего онъ не могъ не сожалѣть бѣдныхъ насѣкомыхъ, но въ то же время спросилъ, что сдѣлалось съ муравьями? Отецъ отвѣчалъ ему: мухи погибли отъ своей безпечности, ибо не заботились приберечь пищу и лѣнились работать. Муравьи же, заботившіеся все лѣто о запасахъ на зиму, всѣ остались въ живыхъ, и когда настанетъ теплое время, ты опять увидишь ихъ.

-----

   Когда чтеніе кончилось, Барловъ сказалъ: "Я очень радъ, Томасъ, что ты пріобрѣлъ это знаніе; теперь ты ни отъ кого не зависишь и когда вздумаешь, можешь самъ занять себя.
   Такимъ образомъ началъ Барловъ воспитаніе маленькаго Томаса Мертона, который отъ природы былъ добраго сердца, хотя имѣлъ много дурныхъ привычекъ, скрывавшихъ эту доброту. Въ особенности онъ былъ весьма горячъ, и считалъ себя въ правѣ повелѣвать надъ каждымъ, кто былъ одѣтъ не такъ великолѣпно какъ онъ. Это однажды привело къ слѣдующему результату. Томасъ игралъ въ мячикъ и случайно бросилъ его чрезъ заборъ въ сосѣднее поле; тамъ увидалъ онъ оборваннаго мальчика, которому и закричалъ повелительнымъ тономъ, чтобы онъ принесъ ему; мячикъ. Мальчикъ не обратилъ на это никакого вниманія и шелъ своей дорогой. Тогда Томасъ закричалъ еще громче и спросилъ его, развѣ онъ не слышитъ?-- "Да, отвѣчалъ мальчикъ, я не глухъ." -- "Такъ принеси же мнѣ мячикъ!" -- "Не хочу." -- "Постой, мальчишка, я перелѣзу, такъ дамъ тебѣ себя знать." -- "А можетъ и нѣтъ, красивый барченокъ, отвѣчалъ мальчикъ." -- Ахъ ты негодный, вскричалъ Томасъ разсердись, если я только перелѣзу чрезъ заборъ, то приколочу тебя какъ нельзя лучше.

   На это мальчикъ отвѣчалъ громкимъ смѣхомъ, и Томасъ такъ разозлился, что перелѣзъ чрезъ заборъ и спустился на другую сторону, надѣясь достигнуть поля, но вмѣсто того упалъ въ яму, полную воды и грязи. Въ ямѣ этой Томасъ барахтался долгое время, но не могъ выбраться безъ помощи мальчика, который наконецъ сжалился надъ нимъ. Весь выпачканный въ грязи, Томасъ такъ устыдился своего образа дѣйствій, что не могъ выговорить ни слова, и, не поблагодаривъ даже мальчика за помощь, побѣжалъ скорѣе домой, чтобы вычиститься.

   Барловъ, съ удивленіемъ увидѣвъ въ какомъ грязномъ видѣ вернулся Томасъ, обождалъ пока онъ умылся и переодѣлся, а потомъ спросилъ, что съ нимъ случилось?-- "Мячикъ мой перелетѣлъ чрезъ заборъ, я закричалъ оборванному мальчику, чтобъ онъ мнѣ принесъ его; мальчикъ же не послушался, и я хотѣлъ наказать его; но когда перелѣзъ черезъ заборъ, то поскользнулся и упалъ въ грязную яму." -- "А какое же ты имѣлъ право приказывать мальчику, чтобъ онъ принесъ тебѣ мячикъ?" -- "То, что я сынъ знатныхъ родителей." -- "Такъ по-твоему знатные имѣютъ право повелѣвать бѣдными мальчиками." -- "Конечно." -- "Такъ когда твое платье изорвется и износится, то каждый, у кого новое платье, можетъ повелѣвать тобою?" На это Томасъ не зналъ что отвѣчать и замѣтилъ только: "Но вѣдь онъ могъ же это сдѣлать, такъ какъ находился но ту сторону забора." -- "И вѣроятно сдѣлалъ бы, еслибъ ты его вѣжливо попросилъ; или, можетъ быть, ты предлагалъ ему деньги за то чтобъ онъ принесъ тебѣ мячикъ?" -- "Нѣтъ, не предлагалъ." -- "У тебя вѣрно съ собой не было." -- "Нѣтъ, было, и довольно много." -- "Такъ развѣ ты думалъ, что мальчикъ такъ же богатъ, какъ и ты?" -- "Нѣтъ, этого я не могъ думать, ибо онъ былъ въ оборванномъ платьѣ и въ разорванныхъ башмакахъ." -- "А скажи, какъ же ты вылѣзъ изъ ямы, такъ какъ это было, конечно, не легко." -- "Мальчикъ помогъ мнѣ." -- "Такъ, сказалъ пасторъ, теперь я вижу, что по твоему мнѣнію знатный господинъ тотъ, который оставляетъ себѣ все, что имѣетъ въ излишествѣ, колотитъ бѣдныхъ, если они не хотятъ даромъ служить ему, и не имѣетъ къ нимъ признательности даже тогда, когда они оказываютъ ему важную услугу." -- Томасъ такъ принялъ къ сердцу этотъ упрекъ, что едва могъ удержать слезы, и такъ какъ былъ благороднаго образа мыслей, то рѣшился сдѣлать бѣдному мальчику подарокъ въ первый же разъ, какъ увидитъ его. Случай не заставилъ себя долго ждать, ибо въ тотъ же день, выйдя гулять, онъ увидалъ его въ нѣкоторомъ отдаленіи собирающимъ ягоды. Приблизившись къ нему, онъ сказалъ: "Послушай, мальчикъ, я хотѣлъ бы знать, почему ты такъ оборванъ, развѣ у тебя нѣтъ другаго платья." -- "Нѣтъ, у меня семеро братьевъ и сестеръ, и тѣ также ходятъ какъ я, но это бы еще ничего, еслибъ мы не терпѣли голода." -- "А почему же вы терпите?" -- "Отецъ боленъ и не можетъ работать, и мать говоритъ, что намъ всѣмъ придется умереть съ голоду, если Богъ не поможетъ намъ." -- Томасъ ничего не отвѣчалъ, но побѣжалъ домой и скоро вернулся съ цѣлымъ хлѣбомъ и полнымъ одѣяніемъ изъ своихъ платьевъ.-- "Вотъ, сказалъ онъ: ты былъ ко мнѣ добръ, такъ я тебѣ все это дамъ, ибо я сынъ знатныхъ родителей и у меня всего много.

   Ничто не могло сравниться съ радостью бѣднаго мальчика, развѣ только чувство Томаса, что онъ сдѣлалъ честное и доброе дѣло. Съ гордымъ сознаніемъ этого поступка онъ ушелъ домой, не ожидая благодарности мальчика, и встрѣтивъ Барлова разсказалъ ему съ торжествомъ о своемъ поступкѣ.-- Но этотъ довольно холодно отвѣчалъ: "Я не хочу разбирать, имѣлъ ли ты право дарить свое платье безъ позволенія родителей, но какое же ты имѣлъ право отдавать, не спросясь, мой хлѣбъ." -- "Ахъ, господинъ пасторъ, я сдѣлалъ это потому, что у него семеро братьевъ и сестеръ и всѣ голодные, а отецъ боленъ и не можетъ работать." -- "Это достаточныя основанія для того, чтобы дать ему то, чѣмъ ты можешь самъ распоряжаться, но они не давали тебѣ права дарить то, что принадлежитъ мнѣ. Что бы ты сказалъ, еслибъ Генрихъ подарилъ что-нибудь изъ твоихъ вещей?" -- "Конечно, это мнѣ не понравилось бы, и на будущее время я ничего вашего не трону безъ спроса." -- "И хорошо сдѣлаешь. А вотъ маленькій разсказъ, прочти его, онъ касается подобнаго же предмета."
  

Разсказъ о Кирѣ

   Киръ былъ мальчикъ съ хорошими наклонностями и добрымъ сердцемъ. У него было много учителей, старавшихся наставлять его на все хорошее; съ нимъ вмѣстѣ воспитывалось еще нѣсколько мальчиковъ одного съ нимъ возраста. Однажды вечеромъ отецъ спросилъ его: чему онъ учился въ этотъ день?-- "Сегодня меня наказали, за то что я рѣшилъ несправедливо." -- "Какъ такъ?" -- "Было два мальчика, одинъ большой, а другой маленькій. У послѣдняго была куртка слишкомъ большая для него, у большаго же такая, которая едва хватало до половины живота, и какъ сзади такъ и спереди была узка. Поэтому большой предложилъ маленькому помѣняться; тогда, говорилъ онъ, намъ обоимъ куртки будутъ впору. Но маленькій не принималъ этого предложенія, и тогда большой насильно отнялъ у него куртку и отдалъ ему свою. Пока они между собою спорили, я случайно проходилъ мимо, и они выбрали меня посредникомъ; я рѣшилъ тѣмъ, что маленькій мальчикъ долженъ имѣть маленькую куртку, а большой -- большую; за это-то рѣшеніе учитель и наказалъ меня." -- "За что же?" спросилъ отецъ.-- "Учитель говоритъ, что я не для того выбранъ былъ въ посредники, чтобъ судить о томъ, кому какая куртка впору, а чтобъ рѣшить на чьей сторонѣ справедливость, а потому мое рѣшеніе было несправедливо и я заслужилъ наказаніе."

-----

   Какъ только кончился разсказъ этотъ, они, къ немалому удивленію, увидали маленькаго оборваннаго мальчика, который, со связкою платья подъ мышкой, бѣжалъ съ особенно замѣчательною наружностію: глаза были заплаканы, носъ опухъ, рубашка въ крови, а жилетъ еще болѣе изорванъ. Онъ подбѣжалъ къ Томасу, бросилъ ему платье и сказалъ: "вотъ, возьмите ваше платье, я лучше бы хотѣлъ, чтобъ оно осталось въ ямѣ, чѣмъ на моемъ тѣлѣ, такую дрянь я во всю жизнь свою не надѣну."
   -- Что же такое случилось? спросилъ Барловъ.
   -- Господинъ пасторъ, отвѣчалъ мальчикъ, этотъ барченокъ хотѣлъ прибить меня за то, что я не подалъ ему мячика; я же не сдѣлалъ этого потому, что я не слуга его, и онъ не хотѣлъ вѣжливо попросить меня. Потомъ, когда онъ упалъ въ яму, то я помогъ ему вылѣзть, и онъ въ награду далъ мнѣ это платье, которое я какъ дуракъ и надѣлъ на себя, но скоро понялъ свою глупость. Тутъ множество ленточекъ, которыя развѣваются, и когда я шелъ, то всѣ мальчики бѣжали за мной и кричали мнѣ вслѣдъ; а Гансъ Довзетъ бросилъ въ меня грязью и запачкалъ мнѣ платье. Тогда я такъ ударилъ его, что онъ съ плачемъ отошелъ. Потомъ подошли Вильгельмъ Гибсонъ и Эдуардъ Келли, сказали мнѣ, что я похожъ на восковую фигуру и начали дразнить. Я ихъ также поколотилъ, такъ что они отстали, но на будущее время я не хочу подвергаться насмѣшкамъ и потому принесъ эти платья назадъ."

   Барловъ спросилъ мальчика, гдѣ живетъ отецъ его, и получилъ въ отвѣтъ, что этотъ живетъ на три четверти часа разстоянія по ту сторону общественнаго поля. Затѣмъ Барловъ сказалъ Генриху, что хочетъ послать бѣдной семьѣ немного мяса и съѣстныхъ припасовъ и спросилъ, возьмется ли онъ отнести.-- "Охотно," отвѣчалъ Генрихъ, "хотя бы и впятеро дальше." Тогда пасторъ ушелъ въ домъ, чтобы все приготовить, а Томасъ сказалъ мальчику: "мнѣ очень жаль, что ты дрался собственно изъ-за этого платья, которое я тебѣ далъ." -- "Спасибо," отвѣчалъ мальчикъ, "но въ этомъ никто мнѣ помочь не можетъ. Я знай", что вы не хотѣли сдѣлать мнѣ зла, да и я не такъ слабъ, чтобъ нѣсколько ударовъ могли подѣйствовать на меня. Потому, прощайте, желаю вамъ всего лучшаго."
   Какъ только мальчикъ ушелъ, Томасъ сказалъ: "я бы желалъ, чтобъ у меня были такія платья, какія можетъ носить этотъ мальчикъ, я бы охотно отдалъ ихъ ему." -- "Это легко исполнить," отвѣчалъ Генрихъ, "въ деревнѣ неподалеку есть лавка, гдѣ продаются разныя одежды для бѣдныхъ людей, и такъ какъ у тебя есть деньги, то ты можешь купить то, что тебѣ нужно." Генрихъ и Томасъ условились на другое утро купить нѣсколько простыхъ одеждъ для бѣдныхъ дѣтей. Еще передъ завтракомъ они отправились въ деревню и тамъ Томасъ истратилъ на этотъ предметъ всѣ свои деньги, простиравшіяся до пяти талеровъ. Торговецъ связалъ платья въ узелъ и подалъ ихъ Томасу, который сталъ просить Генриха, чтобы тотъ взялъ на себя трудъ нести узелъ.-- "Я охотно понесу," отвѣчалъ Генрихъ, "но почему же ты самъ не хочешь нести?" -- "Для сына знатныхъ родителей неприлично нести узелъ." -- "Такъ значитъ все неприлично знатнымъ особамъ когда онѣ достаточно сильны." -- "Не знаю, но это вѣрно для того, чтобъ они не выглядѣли, какъ простолюдины." -- "Такъ имъ не надо бы имѣть ни рукъ, ни ногъ, ни рта, такъ какъ все это есть и у простолюдиновъ." -- "О, нѣтъ, это имъ нужно, это все полезныя вещи." -- "А развѣ не полезно, если самъ можешь удовлетворять своимъ нуждамъ?" -- "Да, но у знатныхъ есть слуги." -- "Ну, въ такомъ случаѣ, но моему мнѣнію, ничего нѣтъ хорошаго быть знатнымъ." -- "Почему же?" -- "Потому, что никто не сталъ бы работать, еслибъ всѣ были знатные, и всѣмъ пришлось бы умереть съ голоду." -- "Умереть съ голоду?" -- "Да; чѣмъ же жить, если нѣтъ хлѣба? Развѣ ты могъ бы обойтись?" -- "Нѣтъ." -- "Ну, а хлѣбъ дѣлаютъ изъ ржи, которая растетъ на поляхъ." -- "Но я могъ бы собирать колосья и ѣсть ихъ." -- "Тогда, значитъ, все-таки ты дѣлалъ бы что-нибудь для себя; но этого недостаточно: колосья эти посылаютъ прежде на мельницу, а такъ ихъ не ѣдятъ." -- "Что это за штука мельница?" -- "Какъ, тебѣ никогда не случалось видѣть мельницы?" -- "Нѣтъ, а мнѣ очень хотѣлось бы знать, какъ дѣлаютъ хлѣбъ." -- "У насъ недалеко здѣсь есть мельница, и если ты попросишь пастора, то онъ отправится съ тобой туда, потому что хорошо знаетъ мельника." -- "Непремѣнно попрошу; это меня очень интересуетъ."
   Хижина бѣдняка была недалеко отъ дороги, а потому они и рѣшили пойти прямо туда. Они нашли больнаго нѣсколько лучше, ибо наканунѣ вечеромъ Барловъ приносилъ ему лекарства. Томасъ позвалъ мальчика и сказалъ ему, что принесъ такое платье, которое онъ можетъ носить, не подвергаясь насмѣшкамъ. Радость семьи была такъ искренни, что какъ Томасъ, такъ и Генрихъ прослезились; на обратномъ же пути первый объявилъ, что никогда никакой расходъ не доставлялъ ему такого удовольствія и что на будущее время онъ лучше будетъ употреблять свои деньги на подобный предметъ, чѣмъ на покупку дрянныхъ игрушекъ.

   Нѣсколько дней спустя Барловъ и два питомца его пришли въ сосѣдство вѣтряной мельницы, и, по просьбѣ Томаса, пасторъ, знакомый съ мельникомъ, вошелъ во внутрь зданія для осмотра его. Здѣсь Томасъ къ удивленію своему увидѣлъ, что крылья мельницы приводятъ въ движеніе большой камень, который чрезъ треніе о другой камень раздавливаетъ зерно и дѣлаетъ изъ него муку. "Такъ вотъ какимъ образомъ дѣлается хлѣбъ!" воскликнулъ онъ. Пасторъ замѣтилъ, что кромѣ того есть еще другіе способы, которые употребляются для той же цѣли.
   На обратномъ пути Генрихъ сказалъ Томасу: "ты видишь теперь, что еслибъ никто не хотѣлъ, работать, мы и хлѣба бы не имѣли. Тіо мы не имѣли бы и зерна, безъ большаго старанія и труда." -- "Какъ такъ? развѣ зерно не само собою выростаетъ на землѣ?" -- "Да, но прежде надо обработать землю." -- "Что это такое обработать?" -- "Развѣ ты никогда не видалъ какъ лошади тянутъ плугъ по полю и какъ сзади идетъ человѣкъ, управляющій имъ?" -- "Да, это я видѣлъ." -- "Ну, вотъ этимъ плугомъ и обработываютъ землю." -- "А потомъ?" -- "Когда земля приготовлена, то ее засѣваютъ, изъ сѣмянъ растутъ колосья и когда зерно вызрѣетъ, то его срѣзаютъ." -- "Это должно быть очень весело, я бы самъ хотѣлъ посѣять и потомъ видѣть какъ выростетъ. Какъ ты думаешь, могу я это?" -- "Конечно, и если ты завтра приготовишь себѣ полоску земли, то я схожу къ отцу и попрошу у него сѣмянъ."

   На другое утро Томасъ рано уже былъ на ногахъ и сталъ копать землю въ уголку сада до самаго завтрака, Не успѣлъ онъ кончить, какъ явился Генрихъ изъ дома и принесъ съ собою цыпленка, котораго спасъ онъ изъ когтей ястреба. Птица совершенно оправилась и до того привязалась къ своему маленькому защитнику, что бѣжала за нимъ какъ собачка, садилась ему на плечо, вползала за пазуху и ѣла крошки изъ руки его. Томасъ такъ удивился этому, что спросилъ Генриха, какъ это онъ умѣлъ сдѣлать ее такою ручною? Генрихъ отвѣчалъ, что это не стоило ему большихъ усилій, онъ только ухаживалъ за птицей и кормилъ ее, пока она не оправилась, и только этимъ такъ привязалъ ее къ себѣ.

   -- "Это, право, удивительно," замѣтилъ Томасъ: "я всегда думалъ, что всѣ птицы, даже домашнія, всегда летятъ отъ человѣка прочь." "А какая же по-твоему причина этого?" спросилъ Барловъ -- "Онѣ дичатся." -- "А въ чемъ же состоитъ дикость птицъ?" -- "Въ томъ, что онѣ не подпускаютъ людей близко." -- "Значитъ, птица дика, если не подпускаетъ тебя, а не подпускаетъ потому, что дика. Это не объясненіе." -- "Я иначе не могу объяснить; вѣроятно, онѣ ужъ отъ природы дики." -- "Тогда и эта птица не привыкла бы такъ къ Генриху." -- "Да вѣдь это собственна потому, что Генрихъ помогъ ей." -- "Вѣроятно; на значитъ это не въ природѣ птицъ летѣть прочь отъ человѣка, который хорошо поступаетъ съ ними." -- "Нѣтъ, этого я не думаю." -- "А если кто дурно обращается съ ними или хочетъ обидѣть ихъ, развѣ не понятно, что онѣ убѣгаютъ такихъ людей?" -- "Да." -- "А ты говоришь, что онѣ дики; надо было сказать: онѣ сдѣлались дики отъ страха, чтобъ имъ не сдѣлали зла, и убѣгаютъ тогда, когда видятъ, что имъ грозитъ опасность. Я думаю, и ты также поступилъ бы, еслибъ встрѣтилъ льва или тигра?" -- "О, конечно!" -- "А все-таки тебя нельзя же назвать дикимъ животнымъ." -- Томасъ отъ души засмѣялся и отвѣчалъ: "нѣтъ." -- "Такъ если ты хочешь сдѣлать животныхъ ручными, то долженъ хорошо обращаться съ ними, и они не будутъ бояться тебя." -- "Да," замѣтилъ Генрихъ: "я знаю мальчика, который такъ привязался къ змѣѣ, жившей въ саду его отца, что кормилъ ее изъ своей тарелки." -- "И она его не кусала?" -- "Нѣтъ, даже если она слишкомъ скоро ѣла, онъ ударялъ ее ложкой по головѣ, и она никогда не кусала его."

   Разговоръ этотъ для Томаса былъ весьма интересенъ, и онъ рѣшился испытать свое искусство въ сдѣланіи звѣрей ручными. Взявъ въ руку кусокъ хлѣба онъ пошелъ искать животное, которому бы могъ дать его. Первое, что онъ встрѣтилъ, это былъ поросенокъ, отбѣжавшій на нѣкоторое разстояніи отъ матери своей и грѣвшійся на солнцѣ. Томасъ не хотѣлъ упускать удобнаго случая и сталъ звать поросенка; когда же тотъ не слушалъ, то подбѣжалъ къ нему и схватилъ за заднюю ногу, чтобы насильно накормить его. Поросенокъ, не привыкшій къ такому обращенію, старался вырваться, и громкимъ хрюканьемъ призывалъ мать свою и другихъ дѣтенышей, а самъ вырвался и, пробѣжавъ между ногами Томаса, сбилъ его съ ногъ въ самую грязь. Свинья также набѣжала на него, и Томасъ, разсерженный, схватилъ и ее за ноги, желая наказать за то, что они не понимаютъ его намѣреній. Свинья, протащивъ его за собою нѣкоторое пространство по грязи, наткнулась на стадо гусей, которые разбѣжались во всѣ стороны, наполняя воздухъ своими криками; одна же гусыня, похрабрѣе поднялась на воздухъ надъ Томасомъ и клювомъ своимъ нанесла ему нѣсколько ударовъ. тогда Томасъ, выпустивъ наконецъ свинью, присоединилъ и свои крики къ крикамъ животныхъ. Подоспѣвшій на это пасторъ нашелъ мальчика грязнаго съ головы до ногъ, и Томасъ, придя въ себя, объяснилъ ему, что всему этому причиной разговоръ ихъ о томъ, что звѣрей можно сдѣлать ручными. "Въ самомъ дѣлѣ, замѣтилъ Барловъ, я вижу, что ты претерпѣлъ неудачу, и мнѣ очень жаль. Впрочемъ, прежде всего вымойся, а потомъ уже будемъ разговаривать."

   Когда Томасъ вернулся, Барловъ спросилъ его о подробностяхъ дѣла, и выслушавъ разсказъ, сказалъ: "Мнѣ очень жаль тебя, но кажется я никогда не совѣтовалъ тебѣ хватать поросятъ за заднія ноги." -- "Нѣтъ, но вы говорили, что для сдѣланія животнаго ручнымъ, надо кормить его, я и хотѣлъ покормить поросенка." -- "Вѣрю, но тутъ всему виною твое неблагоразуміе, ибо прежде чѣмъ приступить къ какому-нибудь животному, надо знать его нравъ и не подходить къ каждому." -- "Но вѣдь Генрихъ же разсказывалъ, какъ мальчикъ пріучилъ къ себѣ змѣю." -- "Это возможно, но все-таки лучше не трогать тѣхъ, которыхъ нравъ тебѣ неизвѣстенъ. Еслибъ ты держался этого правила, то тебѣ не пришло бы въ голову схватить поросенка за заднія ноги."
   На другое утро Томасъ и Генрихъ посѣяли принесенныя послѣднимъ сѣмена на приготовленную землю, а потомъ Барловъ позвалъ ихъ, говоря, что нашелъ хорошій разсказъ о животныхъ. Томасъ отвѣчалъ, что чтеніе ему чрезвычайно нравится и что онъ очень доволенъ, что выучился читать.-- "Да," замѣтилъ Барловъ, "всегда такъ бываетъ; это знаніе, котораго не гнушаются и знатные, которые у тебя всегда на языкѣ; и гораздо лучше если они отличаются отъ другихъ познаніями и ученостью, чѣмъ богатыми одеждами и другими драгоцѣнностями, доступными каждому, у кого есть деньги.
   Затѣмъ громкимъ и внятнымъ голосомъ Томасъ прочиталъ слѣдующій разсказъ, подъ заглавіемъ:
  

Добрый мальчикъ.

   Маленькій мальчикъ отправился въ одно утро въ путь, чтобъ посѣтить сосѣднюю деревню, и взялъ съ собою корзиночку со съѣстными припасами. По дорогѣ къ нему пристала полуголодная собака, виляла хвостомъ и какъ бы старалась возбудить его участіе. Мальчикъ сперва не обращалъ на нее вниманія, но потомъ, замѣтивъ, что она голодна, сказалъ самъ себѣ: это животное, очевидно, очень голодно; хотя у меня нѣтъ лишняго хлѣба, но я все-таки раздѣлю съ нимъ то, что есть, ибо она навѣрно нуждается больше, чѣмъ я. Затѣмъ онъ накормилъ собаку, которая ѣла съ особенною жадностью, потомъ, ласкаясь къ нему, какъ бы благодарила его и пошла за нимъ вслѣдъ. Пройдя нѣкоторое пространство, онъ увидалъ лежащую на дорогѣ лошадь, тяжело дышащую и стонущую. Подойдя къ ней онъ увидалъ, что она такъ ослабѣла отъ голода, что не можетъ подняться на ноги.-- Я, право, боюсь, сказалъ мальчикъ, если остановлюсь здѣсь, чтобъ помочь лошади, то, пожалуй, до сумерекъ не успѣю вернуться, а тутъ много разбойниковъ и ночью итти опасно; но все-таки надо попробовать помочь бѣдному животному. Онъ отошелъ, собралъ немного травы, и сунулъ ее въ ротъ лошади, которая съ такимъ аппетитомъ стала жевать ее, какъ будто вся болѣзнь ея заключалась только въ голодѣ. Мальчикъ принесъ также въ шапкѣ своей воды и скоро лошадь такъ подкрѣпилась, что могла уже подняться на ноги и стала сама щипать траву. Потомъ на пути своемъ онъ увидалъ человѣка, который бродилъ по болоту и никакъ не могъ выбраться изъ него. Спросивъ его о причинѣ и узнавъ, что онъ слѣпъ, мальчикъ закричалъ ему: бросьте мнѣ палку вашу, и я постараюсь вывести васъ, хотя самъ и промокну. Съ этой палкой мальчикъ пошелъ въ болото, пробуя дно впереди себя, и, дойдя до слѣпца, вывелъ его на твердое пространство, а потомъ, не ожидая благодарности и не слушая благословеній, которыми тотъ осыпалъ его, побѣжалъ дальше, чтобъ не быть застигнутымъ темнотою на обратномъ пути. Отбѣжавъ недалеко, онъ увидѣлъ матроса потерявшаго на войнѣ обѣ ноги, который тащился на рукахъ, и, увидавъ мальчика, сказалъ ему, что не имѣетъ ни хлѣба, ни денегъ и можетъ умереть съ голоду. Мальчикъ не могъ противиться голосу своей доброй души, отдалъ матросу всѣ съѣстные припасы, какіе только имѣлъ при себѣ, говоря: да благословитъ васъ Богъ, бѣдный человѣкъ! это все, что у меня есть, иначе я далъ бы вамъ больше. Затѣмъ мальчикъ побѣжалъ, къ цѣли своего путешествія, окончилъ тамъ быстро дѣла, для которыхъ онъ прибылъ, и поспѣшно отправился въ обратный путь. Но не успѣлъ онъ пройти половины дороги, какъ застигнутъ былъ темною ночью, и, сбившись съ пути, попалъ въ густой лѣсъ, изъ котораго никакъ не могъ найти выхода, Наконецъ онъ до того проголодался и утомился, что не могъ итти далѣе, сѣлъ на землю и горько заплакалъ. Въ это время маленькая собачка, которая все сопутствовала ему, подбѣжала держа что-то во рту; онъ посмотрѣлъ и увидѣлъ завернутые въ платокъ нѣсколько кусковъ мяса и хлѣба. Взявъ ихъ, онъ утолилъ свой голодъ, говоря собачкѣ: я тебѣ далъ позавтракать, а ты за то приготовила мнѣ ужинъ; видно услуга всегда вознаграждается, даже у животныхъ. Потомъ онъ снова пытался выбраться изъ лѣсу, но также напрасно; въ темнотѣ наткнулся онъ на пасшуюся лошадь и вышедшій изъ облаковъ мѣсяцъ далъ ему возможность увидать, что это та самая лошадь, которую онъ утромъ спасъ отъ голодной смерти. Быть можетъ, сказалъ мальчикъ, лошадь эта пуститъ меня сѣсть къ себѣ на спину и тогда вывезетъ меня изъ этого лѣса. Подойдя къ лошади онъ погладилъ ее, сѣлъ ей на спину, и лошадь, нимало не сопротивляясь, пошла тихими шагами чрезъ лѣсъ и вывезла своего маленькаго сѣдока до поляны, съ которой онъ могъ выйти на большую дорогу. Мальчикъ, обрадовавшись, замѣтилъ: еслибъ я сегодня не спасъ жизни этому животному, то, пожалуй, пришлось бы блуждать всю ночь. Да, услуга никогда не пропадаетъ.

   Но впереди была еще большая опасность, ибо на дальнѣйшемъ пути его, вдругъ подошли къ нему двое мужчинъ, остановили его и старались стащить съ него платье. Но въ это самое время собачка укусила одного изъ нихъ за ногу такъ сильно, что тотъ бросился за нею, и въ то же время послышался вблизи голосъ: тамъ разбойники, ловите ихъ! Тогда и другой разбойникъ испугался и также обратился въ бѣгство, а мальчикъ увидалъ матроса, сидѣвшаго на плечахъ слѣпаго, котораго онъ утромъ спасъ изъ болота. Матросъ сказалъ: Слава Богу, что мы пришли какъ разъ во-время, чтобы помочь тебѣ и вознаградить этимъ за услуги, которыя ты оказалъ намъ утромъ. Мальчикъ отъ души поблагодарилъ ихъ и всѣ вмѣстѣ отправились въ домъ отца его, стоявшій не въ далекомъ разстояніи, и гдѣ оба незнакомца приняты были съ надлежащимъ гостепріимствомъ, накормлены и уложены на хорошія постели. О собачкѣ же мальчикъ заботился въ продолженіе всей жизни своей и никогда не забывалъ, какъ важно и необходимо оказывать услуги другимъ, если хочешь, чтобъ и тебѣ ихъ при случаѣ оказывали.

-----

   Право, сказалъ Томасъ, окончивъ чтеніе, этотъ разсказъ мнѣ чрезвычайно нравится, и я думаю, что это истинное происшествіе, ибо самъ замѣтилъ, что все, что окружаетъ нашего Генриха, любитъ его, вѣроятно, потому, что и онъ ко всѣмъ добръ. На дняхъ меня очень удивило, что большая собака которой я боюсь и тронуть, прыгала и ласкалась къ нему.-- Собака, замѣтилъ Барловъ, будетъ также ласкаться и къ тебѣ, если ты будешь съ ней добръ, ибо ничто не можетъ сравниться съ понятливостію и признательностію собаки. Но такъ какъ ты прочелъ разсказъ о добромъ мальчикѣ, то теперь Генрихъ прочтетъ разсказъ совершенно противоположный. Генрихъ взялъ книгу и сталъ читать:
  

Злой мальчикъ.

   Одинъ маленькій мальчикъ имѣлъ отцемъ человѣка очень злато, всегда ворчливаго и сердитаго, который никогда не давалъ дѣтямъ ни хорошаго примѣра, ни добраго наставленія. Въ слѣдствіе этого и мальчикъ сдѣлался злымъ и задорнымъ, такъ что никто не любилъ его. Часто доставалось ему за его проступки, и удары сыпались на него даже со стороны мальчиковъ меньше его, потому что онъ хотя охотникъ былъ браниться со всѣми, но когда дѣло доходило до расправы, то уклонялся, не полагаясь на свою храбрость. У этого мальчика была злая собака, вѣрный портретъ его, и трудно было представить себѣ существо болѣе злое; и собаку эту точно также ненавидѣли во всей окрестности, какъ и мальчика. Однажды утромъ, въ праздничный день, отецъ вышелъ изъ дому рано, съ намѣреніемъ отправиться на весь день въ трактиръ и, давъ сыну хлѣба, холоднаго мяса и четыре гроша денегъ, предоставилъ ему веселиться какъ знаетъ. Мальчикъ очень обрадовался такой свободѣ и, позвавъ свою собаку Тигра, пошелъ гулять. Не успѣлъ онъ пройти нѣсколько шаговъ, какъ увидалъ маленькаго мальчика, который загонялъ стадо овецъ на боковую дорогу.-- "Пожалуйста, закричалъ ему мальчикъ, остановись немного, и подержи свою собаку, чтобы она не напугала овецъ." -- "Стану я тутъ цѣлое утро ждать. Тигръ, пиль, пиль!" Собака прыгнула въ середину стада, громко залаяла и разогнала овецъ, которыя въ испугѣ побѣжали во всѣ стороны. Тигру, казалось, шутка эта весьма нравилась, равно какъ и его господину; но, въ пылу своей побѣды, собака наткнулась на стараго барана, который не обратился въ бѣгство подобно другимъ, а рогами своими такъ ударилъ Тигра, что тотъ жалобно завылъ и побѣжалъ прочь, а мальчикъ, который радовался всякому злу и не имѣлъ ни къ кому привязанности, также обрадовался неудачѣ своей собаки, какъ и бѣгству стада. Онъ долго бы еще смѣялся, еслибъ маленькій пастухъ, выйдя изъ себя, не бросилъ въ него камень, который такъ сильно ударилъ его въ голову, что онъ едва удержался на ногахъ. Тогда онъ сталъ также кричать, но, увидѣвъ приближающагося человѣка, повидимому, хозяина овецъ, счелъ за лучшее удалиться. Но ударъ камнемъ не послужилъ ему въ пользу, потому что, какъ только прошла боль, онъ готовъ уже былъ на новые подвиги.

  
   Пройдя нѣсколько шаговъ онъ, увидѣлъ маленькую дѣвочку, стоявшую у большаго горшка съ молокомъ.-- "Пожалуйста, сказала она ему: помоги мнѣ поднять этотъ горшокъ; мать послала меня за нимъ и я уже болѣе получаса несла его на головѣ, но такъ устала, что остановилась отдохнуть, теперь же мнѣ надо скорѣе торопиться домой, чтобъ мать не разсердилась, ей нечѣмъ будетъ печь аладьи. "Какъ? спросилъ мальчикъ: у васъ сегодня аладьи?" -- "Да, и сверхъ того вкусное жаркое, потому что сегодня у насъ гости; пожалуйста помоги мнѣ поднять горшокъ на голову." -- "Охотно," сказалъ мальчикъ, и, поднявъ горшокъ кверху, сдѣлалъ видъ, что хочетъ поставить его на голову дѣвочки, но вдругъ выпустилъ его изъ рукъ, и горшокъ, упавъ на землю, разбился. Дѣвочка стала горько плакать, а злой мальчикъ побѣжалъ отъ нея смѣясь и крикнулъ ей: прощай, дѣвочка, кланяйся отъ меня твоему дѣдушкѣ и всѣмъ гостямъ вашимъ."

   Послѣ такого подвига, исполненіе котораго было для него совершенно безполезно, онъ пришелъ къ лужайкѣ, гдѣ нѣсколько мальчиковъ играли въ мячикъ; принявъ въ игрѣ участіе, онъ не могъ удержаться, чтобъ не бросить мячикъ въ глубокую грязную яму; когда всѣ побѣжали къ ней и нагнулись, чтобъ посмотрѣть, что сталось съ мячикомъ, то онъ толкнулъ одного на другаго и всѣ повалились въ яму; конечно, они скоро выкарабкались, но совершенно грязные и охотно наказали бы злаго мальчика за его продѣлку, еслибъ ворчаніе Тигра не остановило ихъ. Такимъ образомъ онъ вторично остался ненаказаннымъ.

   Слѣдующій предметъ, который попался ему, былъ оселъ, спокойно пасшійся въ оврагѣ, и мальчикъ думалъ, что не слѣдуетъ упускать случая помучать немного животное. Нарвавъ пучокъ репейника, онъ привязалъ его къ хвосту осла и потомъ сталъ травить на него собаку. Оселъ отъ испуга не зналъ что дѣлать. Тигру же эта штука не пошла въ прокъ, потому что когда онъ бѣжалъ за осломъ, тотъ такъ ударилъ его задней ногой, что собака осталась на мѣстѣ мертвою. Такъ какъ злой мальчикъ не любилъ и собаку свою, то оставилъ ее тутъ и пошелъ дальше. Ему встрѣтился слѣпой, который шелъ по дорогѣ съ палкою; онъ закричалъ ему: "Здравствуйте, любезный другъ, скажите мнѣ пожалуйста, не встрѣтили ли вы дѣвочку въ зеленомъ платьѣ и соломенной шляпѣ съ корзиной яицъ на головѣ." -- "Здравствуйте," отвѣчалъ слѣпой: "я слѣпъ и ничего не вижу, уже двадцать лѣтъ меня всѣ называютъ старымъ слѣпымъ Ричардомъ." -- Хотя этотъ старикъ по слѣпотѣ своей достоинъ былъ состраданія, но мальчикъ все-таки рѣшился подшутить надъ нимъ и сказалъ ему: "мнѣ сердечно жаль васъ, старый Ричардъ, я именно теперь обѣдаю, и если бы вы хотѣли сѣсть со мной, то я охотно раздѣлилъ бы съ вами хлѣбъ." -- "Очень, очень благодаренъ вамъ, такъ дайте мнѣ руку, и я охотно присяду къ вамъ." Мальчикъ подалъ ему руку, сдѣлалъ видъ, что хочетъ осторожно вести его, и устроилъ такъ, что посадилъ старика прямо на кучу навозу, а потомъ, взявъ въ руку навоза, хотѣлъ дать ему вмѣсто хлѣба. Но слѣпой тотчасъ замѣтилъ злой поступокъ мальчика, схватилъ его за руку и такъ прибилъ его палкой, что мальчикъ сталъ кричать и просить пощады. Слѣпой, наконецъ, выпустилъ его и сказалъ ему: "Развѣ тебѣ не стыдно обижать тѣхъ, которые никогда не сдѣлали тебѣ никакого зла, которые и безъ того уже довольно несчастны. Берегись, другой разъ ты еще дороже поплатишься, если не исправишься."

   Убѣжавъ отъ слѣпаго, мальчикъ пришелъ къ забору и только-что хотѣлъ перелѣзть чрезъ него, какъ схваченъ былъ за ногу большою собакою, и на крикъ его прибѣжалъ крестьянинъ, отозвалъ собаку и схвативъ мальчика за воротъ, сказалъ: "Ага, попался наконецъ; ты думалъ, что каждый день безнаказанно можешь красть у меня яблоки; но на этотъ разъ ты ошибся и будешь наказанъ, какъ слѣдуетъ." Тогда онъ сталъ сѣчь его кнутомъ, который держалъ въ рукѣ, не смотря на мольбы и стоны виновнаго. Когда же окончилъ, то спросилъ его, кто онъ такой и гдѣ живетъ? и, услыхавъ имя его, воскликнулъ: "Какъ, такъ это ты же такъ напугалъ моихъ овецъ, что нѣсколько штукъ ихъ пропали, и ты надѣешься, что уйдешь отсюда невредимо?" Сказавъ это, онъ опять началъ сѣчь его, пока самъ не усталъ, и наконецъ вытолкалъ его изъ сада съ надлежащимъ наставленіемъ.

   Мальчикъ удалился весь въ слезахъ и, начиная уже понимать, что никому злые поступки не проходятъ безнаказанно, рѣшился впредь вести себя лучше. Но на пути своемъ къ дому онъ наткнулся на толпу мальчиковъ, которыхъ передъ тѣмъ столкнулъ въ яму, и они, радуясь, что видятъ его безъ собаки, напали на него и стали мучить; одинъ щипалъ, другой толкалъ, третій билъ жгутомъ по ногамъ, остальные бросали въ лице грязью. Напрасно старался онъ бѣжать, они бѣжали по пятамъ его, и окружали его со всѣхъ сторонъ. Въ бѣгствѣ своемъ онъ наткнулся на осла, котораго такъ мучилъ утромъ, и въ надеждѣ на спасеніе, вскочилъ на спину его. Мальчики стали кричать еще громче, и оселъ, испуганный шумомъ, поскакалъ въ галопъ, такъ что злой мальчикъ скоро спасся отъ своихъ враговъ. Но онъ никакъ не могъ остановить осла и ежеминутно боялся, что тотъ его сброситъ. Наконецъ, у воротъ одного дома оселъ внезапно остановился и такъ забрыкалъ ногами, что мальчикъ упалъ на землю и вывихнулъ себѣ ногу. На крикъ его сбѣжались жители этого дома, въ числѣ которыхъ была и та дѣвочка, у которой онъ разбилъ горшокъ съ молокомъ. Но она была такъ добра, что, увидѣвъ его въ столь горестномъ положеніи, помогла внести его въ домъ и уложить въ постель, пока родители ея послали за врачемъ, чтобы вправить вывихнутую ногу. Тутъ мальчикъ имѣлъ достаточно времени подумать о дурныхъ поступкахъ своихъ; и болѣе всего тронула его доброта дѣвочки, и вся боль, которую онъ чувствовалъ отъ перенесенныхъ ударовъ и вывиха ноги, не такъ сильно мучили его, какъ сознаніе, что онъ поступилъ дурно и долженъ стыдиться доброй дѣвочки. Поэтому онъ твердо рѣшился на будущее время исправиться и такъ же ревностно искать случая дѣлать добро, какъ до сихъ поръ искалъ случаевъ дѣлать другимъ зло.

-----

   Когда кончился разсказъ этотъ, Томасъ замѣтилъ, что достойно вниманія какъ различны были послѣдствія для обоихъ мальчиковъ. Добраго всѣ любили и готовы были услужить ему; злой же всѣхъ поставилъ противъ себя и терпѣлъ только неудачи и страданія, пока не попалъ въ домъ дѣвочки, которую обидѣлъ и которая, въ свою очередь, отплатила ему добромъ за зло.
   Барловъ возразилъ на это: "Правда, что рѣдко кто видитъ къ себѣ расположеніе другихъ, если самъ не сдѣлалъ кому-либо добра. Поэтому понятливый человѣкъ всегда долженъ обходиться хорошо со всѣми, ибо не можетъ знать, что не будетъ когда-либо нуждаться въ человѣкѣ, даже ниже его стоящемъ; благоразумный потому будетъ обходиться хорошо со всѣми, что считаетъ это своею обязанностію; а добрый потому, что ему доставляетъ удовольствіе дѣлать добро другимъ."

   Когда прошло время, назначенное для чтенія, то Томасъ сказалъ: "Господинъ пасторъ, я имѣю къ вамъ просьбу." -- "Что такое?" -- "Не правда ли, хорошо, если знаешь какъ обращаться съ той или другой вещью?" -- "Конечно, чѣмъ больше имѣешь познаній, тѣмъ лучше." -- "Вотъ потому мы съ Генрихомъ и хотимъ построить себѣ домъ." -- "Построить домъ! Но развѣ у васъ есть кирпичи и известь въ достаточномъ количествѣ." -- "Нѣтъ, мы строимъ безъ кирпича и извести." -- "Такъ что же вамъ нужно, карты?" -- "Неужели вы думаете, что такіе большіе, какъ мы, будутъ заниматься карточными домиками? Нѣтъ это будетъ такой домъ, въ которомъ можно жить." -- "Такъ что же вамъ нужно?" -- "Прежде всего дерево и топоръ." -- "Дерева я тебѣ дамъ сколько хочешь, а съ топоромъ развѣ ты умѣешь обходиться?" -- "Нѣтъ." -- "Такъ я затрудняюсь дать тебѣ топоръ, ибо ты можешь нанести себѣ вредъ. Но если ты мнѣ скажешь, что именно тебѣ нужно, то я самъ срублю топоромъ." -- "Очень вамъ благодаренъ, господинъ пасторъ," отвѣчалъ Томасъ, и они пошли къ лѣсу, гдѣ Барловъ, по указанію Генриха, нарубилъ кольевъ длиною въ восемь футовъ и толщиною въ человѣческую руку, потомъ онъ обострилъ ихъ съ концевъ, и мальчики унесли ихъ, причемъ Томасъ такъ дѣятельно работалъ, какъ будто вовсе забылъ, что онъ сынъ знатныхъ родителей.-- "Но я хотѣлъ бы знать," сказалъ Барловъ, "гдѣ именно будетъ стоять этотъ домъ." -- "Здѣсь," отвѣчалъ Томасъ: "у подошвы этой горки; я думаю здѣсь будетъ онъ защищенъ отъ вѣтра." Генрихъ взялъ колья и воткнулъ ихъ въ землю на разстояніи другъ отъ друга не болѣе Фута, и окружилъ такимъ образомъ пространство около десяти Футовъ длины и осьми ширины, въ срединѣ же оставилъ отверстіе для двери. Потомъ мальчики принесли хворосту и уложили его между кольями, такъ что образовалась толстая стѣна. Конечно, они занимались этой работой нѣсколько дней, и, по мѣрѣ того, какъ она подвигалась, Томасъ былъ внѣ себя отъ восторга.

   Однажды, придя для продолженія работы, они съ грустію увидали, что весь ихъ трудъ разрушенъ вѣтромъ, который повалилъ постройку. Томасъ не могъ удержать слезъ при видѣ такаго разрушенія, Генрихъ же, бывшій похладнокровнѣе, сказалъ, что дѣло надо начинать сначала, но что надо строить покрѣпче. Потомъ, осмотрѣвшись, онъ прибавилъ: все несчастіе произошло отъ того, что мы воткнули колья не довольно глубоко въ землю, такъ что они не могли оказать вѣтру должнаго сопротивленія; если мы воткнемъ ихъ глубже, то намъ нечего опасаться. Барловъ,-- который призналъ справедливость замѣчанія Генриха, помогъ мальчикамъ возстановить разрушенное строеніе и вколотилъ колья какъ можно глубже въ землю. Скоро стѣны были готовы и оставалось устроить крышу. Для этого мальчики взяли такіе же колья, положили ихъ поперекъ стѣнъ сверху и надъ ними навалили кучи соломы. Такъ думали они, что устроили домъ, который защититъ ихъ отъ непогоды; но въ этомъ они ошиблись, и какъ только они кончили работу, вдругъ пошелъ сильный дождикъ; они спрятались подъ крышу и нѣсколько времени были весьма довольны, что она защищала ихъ отъ дождя. Но мало-по-малу дождикъ промочилъ солому и вода проникла во внутрь дома такъ что мальчики должны были искать оттуда убѣжища болѣе прочнаго. Подумавъ о причинахъ этой новой неудачи, Генрихъ пришелъ къ тому заключенію, что вода пробила крышу ихъ потому собственно, что они сдѣлали ее плоскою, а не покатою; посему они устроили новую изъ тѣхъ же кольевъ, которые поставили наклонно, связавъ концы, и, такимъ образомъ, наваливъ наверхъ соломы, устроили настоящую крышу, уже не протекаемую. Затѣмъ, для большей прочности домика, Генрихъ досталъ глины и вымазалъ ею стѣны съ обѣихъ сторонъ.

   Прошло уже порядочно времени, какъ Томасъ засѣялъ обработанную имъ землю, и уже показались всходы, которые доставляли ему невыразимое удовольствіе. Затѣмъ ему пришло на мысль, что они не мало украсили бы домикъ свой, еслибъ могли посадить около него нѣсколько деревъ; получивъ на это разрѣшеніе Барлова, они съ Генрихомъ пересадили довольно большія деревья къ своему домику; но и этого имъ было недостаточно. Въ саду былъ ключъ, который вытекалъ изъ возвышенной части его и образовалъ ручеекъ, текшій по склону холма. Нѣсколько дней трудились Генрихъ и Томасъ надъ копаніемъ рва, чрезъ который провели воду къ своимъ деревьямъ, ибо опасались, чтобъ они не засохли отъ непогоды. Барловъ чрезвычайно обрадовался, увидавъ ихъ за этимъ занятіемъ, и разсказалъ имъ о многимъ странахъ, гдѣ, по чрезвычайной сухости почвы, употребляется такой способъ орошенія. Такъ напримѣръ въ Египтѣ, который славится необыкновеннымъ плодородіемъ почвы, она орошается чрезъ разлитіе рѣки Нила, вода котораго покрываетъ на нѣкоторое время необозримыя пространства.

   Окончивъ свои строительныя работы, Генрихъ и Томасъ однажды утромъ передъ завтракомъ вышли для прогулки въ поле и незамѣтно зашли такъ далеко, что утомились и присѣли къ забору отдохнуть. Тутъ увидала ихъ мимошедшая женщина и спросила ихъ, не заблудились ли они?-- "Нѣтъ," отвѣчалъ Генрихъ, "мы гуляли и отдыхаемъ." -- "Такъ пойдемте ко мнѣ въ домъ, тамъ вамъ будетъ удобнѣе, и дочь моя только-что подоила коровъ, такъ что я могу предложить вамъ молока и хлѣба." Принявъ это приглашеніе, они вошли въ уютный домикъ, гдѣ топилась печка торфомъ; удивленіе Томаса, что это отопленіе даетъ такъ мало пламени, женщина разсѣяла тѣмъ, что такъ какъ они готовятъ немного кушанья, то этого имъ весьма достаточно. Разговаривая объ этомъ предметѣ, Томасъ бросилъ взглядъ въ сосѣднюю комнату, и увидалъ, что она вся наполнена яблоками.-- "Окажите, пожалуйста, что вы дѣлаете съ такимъ множествомъ яблоковъ?" -- "Мы дѣлаемъ питье." -- "Какъ, изъ яблоковъ?" -- "Конечно." -- "Какъ же это дѣлается?" -- "Мы беремъ яблоки совершенно спѣлые;, выдавливаемъ изъ нихъ сокъ особенной машиной, потомъ вкладываемъ мякоть въ мѣшки и посредствомъ пресса выдавливаемъ сокъ ихъ; вотъ я дамъ вамъ попробовать наше питье." Она отвела его въ другую комнату, гдѣ стояли огромныя бочки съ яблочнымъ сокомъ, налила стаканъ и предложила Томасу попробовать. Томасъ отвѣдалъ и сказалъ, что это очень сладко и вкусно; отвѣдавъ затѣмъ изъ другой бочки, онъ замѣтилъ, что это совершенная шипучка.-- "Но какъ же вы дѣлаете эту шипучку?" спросилъ онъ.-- "Это дѣлается само по себѣ; мы оставляемъ бочку на нѣкоторое время и сокъ скоро приходитъ въ броженіе." -- "Что это такое броженіе?" -- Женщина показала ему другую бочку и сказала, чтобъ онъ посмотрѣлъ внимательно на жидкость. Томасъ увидалъ, что она покрывалась густою пѣною.-- "Такъ это вы называете броженіемъ?" -- "Да, и когда проходитъ нѣкоторое время, то сокъ дѣлается шипучимъ, мы разливаемъ его въ бутылки и продаемъ или оставляемъ для собственнаго употребленія." Слушая это объясненіе, Генрихъ покачалъ сомнительно головой и замѣтилъ: "Я разъ, спросилъ объ этомъ же предметѣ нашего пастора и передамъ тебѣ, какъ могу, то, что онъ объяснилъ мнѣ. Броженіе происходитъ отъ вліянія теплаго воздуха, который разлагаетъ сокъ, то есть измѣняетъ его составныя части. Углеродная кислота превращается въ пузырьки и образуетъ пѣну, которую мы видимъ, а винные пары, въ соединеніи съ водяными частицами сока, образуютъ шипучку." -- "Такъ значитъ," возразилъ Томасъ, "шипучка не что иное, какъ вино изъ яблоковъ."

   Пока они вели этотъ разговоръ, подошла маленькая дѣвочка и принесла горшокъ, наполненный свѣжимъ молокомъ, и большой кусокъ чернаго хлѣба. Оба мальчика, въ особенности Томасъ, позавтракали съ большимъ аппетитомъ; а потомъ, находя, что пора отправляться домой, поблагодарили добрую женщину, и Томасъ, доставъ изъ кармана монету, хотѣлъ дать ей; но женщина сказала: "нѣтъ, я не возьму отъ васъ ни гроша, потому что хотя мы и бѣдны, но у насъ есть достаточно, чтобъ и самимъ питаться и имѣть возможность дать усталому прохожему горшокъ молока." Томасъ еще разъ поблагодарилъ ее, и они хотѣли уже выйти, какъ вдругъ дверь отворилась и показались два человѣка мрачной наружности, которые спросили женщину: не зовутъ ли мужа ея Тоссетъ.-- "Да," отвѣчала она.-- "Такъ вотъ," сказалъ одинъ изъ вошедшихъ, вынимая изъ кармана бумагу, "вотъ приказаніе заплатить капиталъ, который вы должны Ричарду Роу, и если вашъ мужъ не уплатитъ тотчасъ же весь долгъ, составляющій 263 талера и 10 грошей, то мы немедленно опишемъ и продадимъ все ваше имущество на удовлетвореніе кредитора." -- "Это должна быть ошибка," отвѣчала женщина, "потому что мы никогда ни у кого не брали денегъ и никому не должны." -- "Нѣтъ, мы не можемъ ошибиться, и когда вашъ мужъ вернется съ поля, то поговоримъ съ нимъ, а пока долиты приступить къ описи." Затѣмъ они перешли въ другую комнату, но въ это самое время явился въ дверяхъ статный, здоровый мужчина, лѣтъ сорока, съ открытымъ веселымъ лицемъ.-- "Ахъ, любезный Вильгельмъ, вотъ горе! Вѣдь не можетъ быть, чтобы ты сдѣлалъ долгъ, вѣрно неправда и то, что эти люди сказали о Ричардѣ Роу?" -- При этомъ имени мужъ остановился какъ пораженный и поблѣднѣлъ.-- "Ахъ," отвѣчалъ онъ, "я право не знаю какъ великъ долгъ; но когда твоего брата Петра постигло несчастіе, и кредиторы отняли у него все имущество, то Ричардъ хотѣлъ посадить его въ долговую тюрьму, если я за него не поручусь. Чтобы освободить его, я поручился, и онъ отправился на заработки, обѣщая выслать мнѣ все, что заслужитъ; но ты знаешь, что прошло три года съ того времени, какъ объ немъ ни слуху, ни духу." -- "Такъ, значитъ, мой неблагодарный братъ разорилъ тебя и бѣдныхъ дѣтей нашихъ, потому что эти два человѣка хотятъ все описать и продать." При этихъ словахъ Вильгельмъ покраснѣлъ, схватилъ старую саблю, висѣвшую надъ печкой, и воскликнулъ: "Нѣтъ, я скорѣе умру, и покажу имъ, что значитъ вывести изъ терпѣнія честнаго человѣка!" Онъ хотѣлъ уже броситься въ другую комнату, но жена кинулась передъ нимъ на колѣни и просила успокоиться. "Ради Бога," говорила она, "обдумай, что ты хочешь дѣлать. Слѣпымъ раздраженіемъ ты не поможешь ни мнѣ, ни дѣтямъ, а если убьешь котораго-нибудь изъ этихъ людей, то развѣ это будетъ не преступленіе, и развѣ тогда наша участь не будетъ еще тяжелѣе?" Эти слова произвели на Вильгельма впечатлѣніе. Дѣти его, хотя еще очень малыя, какъ бы понимали горестное положеніе отца и присоединили плачъ свой къ рыданіямъ матери. Даже маленькій Сандфордъ схватилъ руку несчастнаго и обливалъ ее горячими слезами. При видѣ такого искренняго горя и участія, Вильгельмъ успокоился, бросилъ саблю, сѣлъ на стулъ и, закрывъ лице руками, сказалъ: "да будетъ на все воля Божія."

   Томасъ внимательно слѣдилъ за всѣмъ, но не говорилъ ни слова; потомъ мигнулъ Генриху, и они пошли въ обратный путь. Какъ только пришли они домой, Томасъ тотчасъ пошелъ къ пастору и просилъ позволенія отправиться немедленно къ отцу своему. Барловъ очень удивился такому внезапному желанію, но не хотѣлъ разспрашивать и приказалъ слугѣ осѣдлать лошадь и проводить Томаса къ отцу. Родители Томаса были чрезвычайно обрадованы неожиданному пріѣзду сына; но этотъ, думая только о своемъ планѣ, сказалъ отцу: "у меня есть къ тебѣ большая просьба, ты на меня не разсердишься?" -- "Нѣтъ." -- "Ну, видишь, мнѣ нужны деньги." -- "Деньги? А сколько тебѣ нужно?" -- "Много, папа, очень много." -- "Можетъ быть, пару дукатовъ." -- "Нѣтъ, папа, гораздо больше." -- "Ну, такъ, говори, сколько?" -- "Мнѣ нужно по крайней мѣрѣ 264 талера." -- "Ну," сказала мать, "вѣрно пасторъ еще хуже испортилъ его." -- "Могу увѣрить тебя, мама, Барловъ и не знаетъ объ этомъ ничего." -- "Но зачѣмъ же такой мальчуганъ, какъ ты, можетъ имѣть надобность въ такой суммѣ?" -- " "Это тайна, папа, но еслибъ ты ее зналъ, то навѣрно не осудилъ бы меня." -- "Въ этомъ я сомнѣваюсь." -- "Ну, будь такъ добръ, дай мнѣ эти деньги, я тебѣ ихъ постепенно выплачу." -- "Это какимъ образомъ?" -- "Вѣдь ты же всегда былъ такъ добръ ко мнѣ и давалъ мнѣ столько платья и карманныхъ денегъ; впередъ мнѣ ничего не нужно, пока сумма не пополнится." -- "Но скажи мнѣ, зачѣмъ тебѣ эти деньги?" -- "Подожди еще нѣсколько дней, тогда узнаешь, и если я дурно употреблю деньги, то можешь не довѣрять мнѣ во всю жизнь." Настойчивость Томаса имѣла вліяніе на отца, и такъ какъ онъ былъ не только богатъ, но и щедръ, то досталъ нужную сумму изъ своего шкафа и, вручивъ ее сыну, сказалъ, что будетъ ждать отчета въ употребленіи ея. Томасъ былъ внѣ себя отъ восторга и, душевно поблагодаривъ отца, просить позволенія вернуться къ Барлову. Пріѣхавъ туда, онъ тотчасъ отыскалъ Генриха и просилъ его отправиться съ нимъ въ домъ Вильгельма. Они скоро достигли дома, и нашли семейство въ томъ же горестномъ положеніи. Томасъ пошелъ прямо къ женщинѣ и, взявъ ее за руку, сказалъ: "Вы были сегодня такъ добры къ намъ, и я хочу отплатить вамъ тѣмъ же." -- "Да благословитъ васъ Богъ, мой другъ, но вы ничѣмъ не можете помочь намъ." -- "Но почему вы это знаете; можетъ быть, я могу больше сдѣлать, чѣмъ вы ожидаете." -- "Я увѣрена, что вы сдѣлали бы, что можете, но у насъ продадутъ все, если мы тотчасъ не заплатимъ 264 талера, а у насъ никого нѣтъ, кто бы помогъ намъ, и одинъ Богъ можетъ спасти насъ отъ голодной смерти." Томасъ до того былъ тронутъ, что не могъ долѣе удерживаться, и, вынувъ деньги, высыпалъ ихъ на колѣни женщины, говоря: "вотъ, заплатите вашъ долгъ, и да будетъ надъ вами и дѣтьми вашими благословеніе Всевышняго." Удивленіе бѣдной женщины было выше всякаго описанія; она посмотрѣла на своихъ маленькихъ благодѣтелей и, внѣ себя отъ восторга, упала какъ бы безъ чувствъ на спинку стула. Мужъ, бывшій въ сосѣдней комнатѣ, подбѣжалъ къ ней и обнимая спросилъ, что съ нею? Но она вырвалась изъ его объятій и, бросившись на колѣни, стала обнимать ноги мальчика и цѣловать руки его. Вильгельмъ, не зная въ чемъ дѣло, подумалъ, что жена его помѣшалась, а дѣти бросились къ матери и придышались къ груди ея. При видѣ этого женщина какъ бы пришла въ себя и воскликнула: "вы, малютки, всѣ умерли бы отъ голоду, безъ этого маленькаго ангела! Зачѣмъ же вы не станете передъ нимъ на колѣни и не благодарите его?" Тогда Вильгельмъ обратился къ ней съ слѣдующими словами: "Право, Марія, ты путаешься въ словахъ; что могъ сдѣлать этотъ мальчикъ?" -- "О, нѣтъ, Вильгельмъ, я вовсе не путаюсь; вотъ посмотри, что Богъ послалъ намъ чрезъ этого ангела." При этихъ словахъ она показала мужу золото, собранное въ ея фартукѣ, и тотъ остановился такъ же пораженный, какъ и она. Но Томасъ подошелъ къ нему, схватилъ его руку и сказалъ: "эти деньги ваши, и я радъ, что могу ихъ дать вамъ; надѣюсь, что вы заплатите вашъ долгъ и не будете терпѣть нужды." Вильгельмъ не могъ выдержать такого неожиданнаго оборота дѣлъ и разразился слезами, подобно своей женѣ. Тогда Томасъ потихоньку вышелъ вмѣстѣ съ Генрихомъ, и они скрылись уже изъ виду, прежде чѣмъ счастливая семья пришла въ себя.

   Мертонъ бралъ сына своего къ себѣ каждую субботу, а на другой день послѣ разсказаннаго нами, именно была суббота, и Томасъ отвезенъ былъ къ своимъ родителямъ, но не говорилъ еще имъ ни слова объ употребленіи полученныхъ денегъ. На другое утро онъ отправился вмѣстѣ съ ними въ церковь, и только-что они вошли, какъ между всѣми присутствующими пронесся шопотъ, и глаза всѣхъ обратились на Томаса. Родители его чрезвычайно удивились, но промолчали до конца службы. При выходѣ изъ церкви, Мертонъ спросилъ сына, что могло обратить на него такое общее вниманіе? Томасъ не успѣлъ отвѣтить, потому что въ эту самую минуту вышла изъ толпы прилично одѣтая женщина, бросилась передъ нимъ на колѣни и, называя его своимъ ангеломъ-спасителемъ, призывала на него благословеніе Божіе. Прошло нѣсколько минутъ пока наконецъ родители узнали въ подробности тайну своего сына, и тогда, тронутые не менѣе облагодѣтельствованной имъ женщины, горячо обняли его и прослезились, не смотря на окружавшую толпу; наконецъ, придя въ себя, отправились домой, полные чувствъ, которыя легче понять, чѣмъ описать.

   Кончилось лѣто, въ теченіе котораго Томасъ подъ руководствомъ пастора Барлова, сдѣлалъ такіе значительные успѣхи. Наступило суровое зимнее время; воды покрылись льдомъ, земля обнажилась, птицы, наполнявшія воздухъ своимъ веселымъ пѣніемъ, скрылись. Холодъ былъ такъ силенъ, что мальчики наши не могли дѣлать своихъ обыкновенныхъ прогулокъ. Но въ одинъ день погода казалась сноснѣе, и они рѣшились выйти на воздухъ; незамѣтно ушли они довольно далеко и сбились съ пути, а къ довершенію несчастія пошелъ такой сильный снѣгъ, что они вынуждены были искать убѣжища въ лѣсу и скрылись въ дуплѣ стараго дуба. Томасъ, еще не свыкшійся съ лишеніемъ, сталъ скоро жаловаться на голодъ и страхъ, и со слезами на глазахъ спросилъ Генриха: что имъ теперь дѣлать?-- "Я думаю намъ надо обождать, пока погода сдѣлается лучше, а потомъ постараться найти дорогу къ дому." -- "А если погода не улучшится?" -- "Тогда надо или остаться здѣсь, или искать дорогу по снѣгу." -- "Но вѣдь страшно однимъ оставаться въ лѣсу. Я совсѣмъ замерзъ и голоденъ. Еслибъ у насъ былъ огонь, чтобы погрѣться." -- "Я слыхалъ," отвѣчалъ Генрихъ, "что достаютъ огонь черезъ треніе двухъ кусковъ дерева; но у меня есть средство еще лучше; вотъ этотъ стальной ножикъ, только бы найти кременъ." И Генрихъ сталъ старательно искать и нашелъ два камешка, отъ которыхъ летѣли искры, когда ударяли по нимъ сталью. Тогда они отыскали сухихъ листьевъ и коры, но, при всѣхъ усиліяхъ своихъ, кромѣ искръ, ничего не добились и должны были отказаться отъ надежды погрѣться.

   Рѣшившись затѣмъ искать себѣ дорогу по снѣгу, они вышли изъ дупла и пустились въ путь, до чрезвычайности затруднительный. Томасъ поминутно уходилъ въ снѣгъ до самыхъ колѣнъ; вѣтеръ дулъ сильный и холодный, и Генриху стоило много труда уговорить своего товарища идти дальше. Наконецъ, они достигли мѣста, гдѣ догоралъ костеръ, разложенный вѣроятно лѣсниками или проѣзжающими и, подложивъ къ нему дровъ, имѣли возможность согрѣть окоченѣвшіе члены свои. Пока они грѣлись и разговаривали между собою, подошелъ маленькій мальчикъ съ пукомъ хвороста на плечахъ; увидавъ его, Генрихъ тотчасъ узналъ его и крикнулъ: "это, право, Гансъ Смитеръ, бѣдный мальчикъ, которому ты лѣтомъ отдалъ свое платье; онъ вѣрно живетъ тутъ по близости и вѣрно онъ или отецъ его покажутъ намъ дорогу. Затѣмъ Генрихъ обратился къ мальчику и спросилъ его, можетъ ли онъ показать имъ какъ выбраться изъ лѣсу?" -- "Да," отвѣчалъ мальчикъ; "а еще лучше, дойдите со мною до нашего дома, тамъ погрѣйтесь, а отецъ пока сходитъ и скажетъ Барлову, что съ вами приключилось."
   Томасъ съ удовольствіемъ принялъ это предложеніе, и мальчикъ, выведя изъ лѣса, скоро ихъ привелъ къ небольшому, стоявшему близъ дороги, домику. Войдя, они увидали женщину среднихъ лѣтъ, сидящую за прялкою; старшая дочь варила на огнѣ кушанье, отецъ сидѣлъ въ уголку и читалъ книгу, а нѣсколько маленькихъ дѣтей ползали по полу. "Отецъ," сказалъ мальчикъ, "это маленькій Мертонъ, который лѣтомъ былъ такъ добръ къ намъ; онъ заблудился въ лѣсу и почти увязъ въ снѣгу."
   Услышавъ это, мужчина вѣжливо пригласилъ обоихъ мальчиковъ сѣсть къ огню, и подложилъ въ него хвороста; жена же его сказала, что охотно предложила бы имъ поѣсть, но боится, что они не станутъ ѣсть ихъ простой хлѣбъ.-- "Ахъ, матушка," отвѣчалъ Томасъ, "я такъ голоденъ, что, право, мнѣ все будетъ вкусно." -- "Это другое дѣло," замѣтила женщина: "такъ я сейчасъ подогрѣю кусокъ ветчины и очень рада буду, если могу служить вамъ." Мужъ же, между тѣмъ, закрылъ книгу и съ особеннымъ благоговѣніемъ поставилъ ее на полку. Томасъ, обративъ на это вниманіе, спросилъ его, что онъ читалъ, и получилъ отвѣтъ: "Я читалъ книгу, которая учитъ меня моимъ обязанностямъ предъ Богомъ и людьми. Это Евангеліе, я читаю его самъ и по немъ же учу дѣтей моихъ."

   -- О, объ этой книгѣ я слыхалъ; Барловъ часто читалъ мнѣ ее, это та самая книга, которую читаютъ въ церкви.-- "Да, нашъ пасторъ достойный человѣкъ и другъ всѣхъ бѣдныхъ; онъ даетъ намъ хлѣбъ, когда мы голодны, и лекарство, когда больны." -- "Да, кромѣ его, только Богъ поддерживаетъ насъ въ нашей бѣдности," замѣтила жена.
   -- Разумѣется, отвѣчалъ мужъ: развѣ не по милости одного Всевышняго у насъ есть и одежда, и теплое жилье, и здоровая нища? Еще вчера проходили здѣсь двое бѣдныхъ, потерпѣвшихъ кораблекрушеніе и потерявшихъ все, что имѣли. У одного не было даже достаточно платья, чтобъ прикрыть свою наготу, и лихорадка била его, а другой шелъ босикомъ и ободралъ себѣ ноги. Развѣ мнѣ не лучше чѣмъ этимъ бѣднымъ, а быть можетъ и тысячи другихъ такихъ же. Развѣ я не могъ бы сдѣлаться преступникомъ и дожить до дурнаго конца, если бы велъ дурную жизнь. И не долженъ ли я быть благодаренъ Богу за то, что имѣю."

   Томасъ внимательно слушалъ эти слова, и только-что хотѣлъ отвѣчать, какъ женщина пригласила ихъ къ столу, покрытому грубой, но чистой скатертью. Приглашеніе это оба мальчика приняли съ большимъ удовольствіемъ, а мужъ хозяйки между тѣмъ взялъ шапку и отправился, чтобъ извѣстить пастора о случившемся съ его питомцами. Этотъ дѣйствительно очень безпокоился объ отсутствіи ихъ и не только разослалъ во всѣ стороны искать ихъ, но и самъ вышелъ въ поле, такъ что встрѣтился съ вѣстникомъ на половинѣ пути и пошелъ вмѣстѣ съ нимъ къ мальчикамъ, которыхъ засталъ въ ту самую минуту, когда они только-что окончили свой ужинъ. Они тотчасъ встали, подбѣжали къ пастору и выразили сожалѣніе, что надѣлали ему безпокойства. Барловъ только посовѣтовалъ имъ на будущее время не заходить слишкомъ далеко; потомъ поблагодарилъ хозяевъ и отправился съ мальчиками въ обратный путь. Вечеръ былъ холодный, но тихій, и небо усѣяно было звѣздами. Барловъ повторилъ свое наставленіе и замѣтилъ, что они подвергались большимъ опасностямъ, потому что часто случается что люди зимою теряютъ дорогу и замерзаютъ въ полѣ. Между тѣмъ Томасъ смотрѣлъ внимательно на небо и сказалъ: "Что за безчисленное множество звѣздъ, мнѣ кажется, я никогда не видалъ ихъ въ такомъ числѣ." -- "А есть же люди," отвѣчалъ пасторъ, "которые сочли ихъ и еще видятъ такія звѣзды, которыя обыкновеннымъ глазамъ недоступны." -- "Можетъ ли, быть, вѣдь онѣ такъ разсѣяны по небу, что, кажется, нѣтъ и возможности счесть ихъ." Барловъ улыбнулся и спросилъ Генриха, не можетъ ли онъ показать своему пріятелю нѣкоторыя созвѣздія.-- "Охотно," сказалъ Генрихъ и показалъ сперва на семь очень яркихъ звѣздъ на сѣверѣ.

   -- Такъ, замѣтилъ пасторъ, четыре изъ этихъ звѣздъ должны означать колеса или колесницу, а остальныя три -- дышло или коней. Ну, Томасъ, посмотри-ка, на всемъ небѣ найдешь ли ты другія семь звѣздъ, которыя, по расположенію своему, походили бы на эти.
   Томасъ. Это трудно.
   Барловъ. Но это-то созвѣздіе ты вѣдь найдешь?
   Томасъ. Попробую, но не ручаюсь; ахъ, вотъ оно!
   Барловъ. Правда; если ты замѣтишь себѣ положеніе звѣздъ, то тебѣ легко будетъ заучить и названія ихъ, такъ что ты легко можешь ознакомиться со всѣмъ небеснымъ сводомъ. Теперь смотри внимательно на тѣ двѣ звѣзды, которыя образуютъ заднія колеса созвѣздія, и потомъ отъ нихъ подымись кверху до самой высшей точки неба; видишь тамъ яркую звѣзду?

   Томасъ. Да, вижу очень ясно.
   Барловъ. Это полярная звѣзда; смотря на нее, ты всегда можешь найти гдѣ сѣверъ.
   Томасъ. Такъ если я прямо смотрю на эту звѣзду, то, значитъ, лице мое обращено къ сѣверу?
   96 --
   Бардовъ. Такъ точно.
   Томасъ. А спиной къ ней, то стою на югъ?
   Бардовъ. Да; а можешь ты также отыскать востокъ и западъ?
   Томасъ. Вѣдь востокъ тамъ, гдѣ восходитъ солнце?
   Бардовъ. Вообще да; но собственно тамъ, гдѣ оно восходитъ весной и осенью, но теперь не видать солнца, которымъ ты могъ бы руководиться.
   Томасъ. Такъ я не могу и найти востокъ и западъ.
   Бардовъ. Не знаешь ли ты, Генрихъ?
   Генрихъ. Я думаю, что если лице мое обращено къ сѣверу, то востокъ долженъ быть справа, а западъ слѣва.
   Бардовъ. Совершенно справедливо. Сверхъ того, знаніе востока и запада, сѣвера и юга, а равно созвѣздій бываетъ иногда весьма важно и необходимо. Разскажи-ка, Генрихъ, твоему пріятелю, какъ ты заблудился разъ въ большомъ болотѣ.
   Генрихъ. Видишь, Томасъ, у меня есть дядя, который живетъ на разстояніи полутора часа отсюда. Однажды отецъ мой послалъ меня къ нему, но такъ поздно, что я могъ пуститься въ обратный путь только съ наступленіемъ совершенной темноты. Дядя уговаривалъ меня остаться ночевать, но я не могъ принять это предложеніе, потому что отецъ приказалъ мнѣ вернуться къ ночи домой. Такъ я и отправился въ походъ, и, когда достигъ болота, сдѣлалось еще темнѣе.
   Томасъ. И ты не испугался такого страшнаго одиночества?

   Генрихъ. Нѣтъ; самое худшее, что могло случиться, это то, что мнѣ пришлось бы провести тутъ ночь, а съ наступленіемъ дня я все-таки тотчасъ нашелъ бы дорогу домой. Когда я находился въ срединѣ болота, поднялся жестокій вѣтеръ и пошелъ сильный дождь, такъ что я вынужденъ былъ сойти съ тропинки и спрятаться подъ защиту кустовъ, гдѣ и оставался до конца бури; но потомъ я не могъ найти прежней тропинки, сбился съ пути и бѣгалъ во всѣ стороны, отыскивая его. Уже я приходилъ бъ отчаяніе, что не найду выхода, какъ вдругъ увидалъ въ отдаленіи свѣтящуюся точку, какъ будто кто двигался съ фонаремъ. Сперва я находился въ недоумѣніи, идти ли на огонь или нѣтъ, но потомъ, разсудивъ, что никому не можетъ быть интереса сдѣлать бѣдному мальчику зло, двинулся прямо по направленію къ свѣту, имѣя его съ правой руки. Скоро свѣтлая точка перешла на лѣвую сторону и стала уходить передо мною. Я преслѣдовалъ ее, и въ ту самую минуту, когда думалъ, что нахожусь отъ нея близко, упалъ въ болото.
   Томасъ. Вотъ несчастіе!
   Генрихъ. Скоро я вылѣзъ и опять погнался за свѣтомъ, но такъ же безуспѣшно, и, казалось, какъ будто бы тотъ, кто несъ Фонарь, нарочно старался избѣгать встрѣчи со мною. Не видя однако другаго способа выбраться изъ трущобы, какъ поймать огонекъ, я бросился быстро бѣжать къ нему, но онъ все удалялся отъ меня, и наконецъ я опять увязъ по грудь въ болотѣ, чрезъ которое однако огонекъ двигался безпрепятственно, къ немалому моему удивленію. Выбравшись съ трудомъ изъ болота, я остановился въ нерѣшимости и не зналъ, куда направиться; машинально поднявъ голову къ небу, я увидалъ вотъ это созвѣздіе и ярко блиставшую надъ нимъ полярную звѣзду. Тутъ мнѣ блеснула благая мысль. Уходя отъ дяди, я видѣлъ полярную звѣзду прямо передъ собой, и изъ этого заключилъ, что мнѣ теперь надо держаться такого направленія, чтобы звѣзда эта постоянно находилась прямо противъ меня. Руководствуясь этимъ, я пошелъ впередъ, и скоро дорога привела меня какъ разъ домой.

   Томасъ. Значитъ, тебѣ немало пользы принесло то обстоятельство, что ты зналъ, полярную звѣзду. Я также хочу познакомиться со всѣми звѣздами. Но ты никогда не узналъ, что это былъ за огонекъ, который убѣгалъ отъ тебя?
   Генрихъ. Отецъ сказалъ мнѣ, что это былъ блуждающій огонекъ, который часто показывается на сырыхъ и болотистыхъ мѣстностяхъ.
   Какъ только Генрихъ окончилъ свой разсказъ, они достигли дома пастора, и тамъ еще нѣсколько времени разсуждали о событіяхъ дня, пока наконецъ утомленные мальчики не отошли ко сну.
   Барловъ остался одинъ и сидѣлъ, читая въ своей спальнѣ, какъ вдругъ Томасъ, полураздѣтый, стремительно вбѣжалъ къ нему, крича: "Знаю, знаю; они движутся!" -- "Что такое?" спросилъ Барловъ.-- "Созвѣздіе; я посмотрѣлъ передъ сномъ на небо и увидѣлъ, что всѣ семь звѣздъ перемѣнили свои мѣста и поднялись выше." -- "Это совершенно справедливо," замѣтилъ пасторъ, "но мы найдемъ болѣе удобное время говорить объ этомъ, сегодня ты усталъ."

   На другое утро мальчики занялись тѣмъ же препровожденіемъ времени, какъ и наканунѣ; именно устроили большой снѣжный шаръ, постепенно катая его по снѣгу и увеличивая объемъ его. Наконецъ онъ сдѣлался такъ огроменъ, что они не могли сдвинуть его съ мѣста.
   -- Теперь надо бросить, замѣтилъ Томасъ,-- его уже не сдвинешь.

   -- Нѣтъ, возразилъ Генрихъ: у меня есть сродство помочь. Онъ побѣжалъ и принесъ два длинные кола, изъ которыхъ одинъ далъ Томасу; потомъ показалъ ему какъ подложить колъ подъ снѣжную массу и, сдѣлавъ это оба вмѣстѣ, они разомъ подняли колья съ противоположныхъ концевъ, и снѣжный шаръ легко покатился далѣе. Томасъ чрезвычайно удивился этому и сказалъ: "Какъ это дѣлается? Мы вѣдь не сильнѣе сдѣлались, а катимъ Шйръ, между тѣмъ какъ незадолго передъ этимъ не могли сдвинутъ его съ мѣста." -- "Это дѣло кольевъ," отвѣчалъ Генрихъ: "такимъ способомъ люди сдвигаютъ большія тяжести, но необходимо, чтобы колья были по возможности длинны, ибо короткими ничего но сдѣлаешь." Затѣмъ они пошли далѣе и приблизились къ работавшимъ по близости двумъ крестьянамъ, которые старались разрубить старый огромный пень на куски, которые годились бы для топки печи пастора. Посмотрѣвъ нѣкоторое время на безуспѣшность трудовъ ихъ, Томасъ выразилъ удивленіе, что пасторъ поручаетъ людямъ работу, невозможную къ исполненію.-- "А что бы ты сказалъ," замѣтилъ Генрихъ, "еслибы я исполнилъ это дѣло съ помощію только одного изъ рабочихъ?" Сказавъ это, онъ взялъ большой деревянный молотъ и, воткнувъ въ средину пня небольшой кусокъ желѣза, заостренный съ одного конца, сталъ поочередно съ крестьяниномъ колотить по верхушкѣ его, пока не вогналъ его совершенно въ дерево. Затѣмъ вложено было другое желѣзо, и пень сталъ постепенно трещать и разщепливаться. Томасъ не могъ удержаться отъ изумленія при видѣ этого, и когда они вернулись домой, то разсказалъ Барлову все видѣнное имъ.

   -- А вотъ я тебѣ покажу еще нѣчто подобное, сказалъ пасторъ,-- и пошелъ съ ними къ своему амбару, предъ которымъ лежалъ тяжелый мѣшокъ съ мукою.
   -- Ну, Томасъ, замѣтилъ онъ, если ты такъ силенъ, какъ воображаешь, то возьми-ка этотъ мѣшокъ и подними его наверхъ въ амбаръ.
   -- Этого я не могу, отвѣчалъ Томасъ, да и не думаю, чтобы и вы сами были въ состояніи исполнить это.
   -- Мы по крайней мѣрѣ попробуемъ, что можно сдѣлать, возразилъ пасторъ; повелъ мальчиковъ наверхъ и показалъ имъ колесо средней величины, къ которому прикрѣплена была рукоятка. За эту-то рукоятку онъ и велѣлъ мальчикамъ вертѣть колесо, и Томасъ былъ изумленъ, увидя, что мѣшокъ съ мукою подымается по веревкѣ кверху, по мѣрѣ того какъ они вертятъ колесо.-- Это также, замѣтилъ Бауловъ, весьма остроумное изобрѣтеніе, посредствомъ котораго самый слабый человѣкъ можетъ сдѣлать столько же, сколько и самый сильный.
   -- Какъ, однако, пріятно имѣть многостороннія познанія, замѣтилъ Томасъ; они увеличиваютъ, какъ я вижу, не только моральную, но и физическую силу; нѣтъ ли еще такихъ полезныхъ изобрѣтеній? Я бы хотѣлъ ознакомиться со всѣми ими.
   -- Это со временемъ возможно, отвѣчалъ Барловъ, но прежде тебѣ надо выучиться писать и считать.
   Томасъ. Считать! объ этомъ я уже давно слышалъ; въ чемъ собственно состоитъ это?
   Барловъ. Это объяснить довольно трудно, а впрочемъ я попытаюсь; видишь эти зерна, разбросанныя по окну?
   Томасъ. Вижу.
   Барловъ. Можешь ты счесть, сколько ихъ?
   Томасъ. Ихъ ровно двадцать пять штукъ.
   Барловъ. Такъ; вотъ другая кучка, здѣсь сколько?
   Томасъ. Четырнадцать.
   Барловъ. Ну, а сколько въ обоихъ вмѣстѣ?
   Томасъ не умѣлъ отвѣтить, Генрихъ же, къ которому обратился Барловъ, отвѣчалъ: тридцать девять.
   Блрловъ. Такъ; ну, теперь я девятнадцать возьму прочь, сколько останется?
   Томасъ. Сейчасъ сочту.
   Барловъ. Развѣ нельзя такъ сказать, не считая? Генрихъ, сколько осталось?
   Генрихъ. Двадцать.
   Барловъ. Видишь, Томасъ, вотъ это и есть ариѳметика; она вся заключается въ томъ, что учитъ считать легче и скорѣе.
   Томасъ. Правда; я бы охотно желалъ выучиться считать. Вы и Генрихъ поможете мнѣ?
   Барловъ. Ты знаешь, что мы оба готовы сдѣлать все, что можетъ содѣйствовать твоему образованію. Но прежде я долженъ разсказать тебѣ маленькую исторію:
   Нѣкогда одному дворянину, большому любителю лошадей, купецъ предложилъ пріобрѣсти прекраснаго жеребца. Дворянинъ былъ въ восторгѣ, потому что никогда не видалъ такого чуднаго коня, сѣлъ на него верхомъ и удостовѣрился, что и подъ верхъ лошадь годится какъ нельзя лучше. Она была очень горяча, но вмѣстѣ съ тѣмъ послушна, какъ только можно было желать. Наконецъ дворянинъ спросилъ цѣну, и купецъ отвѣчалъ, что не можетъ уступить дешевле двухъ сотъ луидоровъ. Какъ ни нравилась лошадь дворянину, но все-таки цѣна показалась ему дорогою, и онъ уже почти разошелся съ купцомъ. Когда этотъ уходилъ уже, то дворянинъ сказалъ ему: "развѣ никакъ нельзя намъ сойтись въ цѣнѣ?" -- "Ну," сказалъ купецъ, "если двѣсти луидоровъ для васъ слишкомъ дорого, то дайте мнѣ полгроша за первый гвоздь, который вбитъ въ подкову лошади, два за второй, четыре за третій и т. д. до послѣдняго. Всего тутъ двадцать четыре гвоздя." Дворянинъ охотно принялъ это предложеніе и приказалъ отвести лошадь въ свою конюшню.

   Томасъ. Однако странно, что онъ сперва требовалъ двѣсти луидоровъ, а потомъ удовольствовался нѣсколькими грошами.
   Барловъ. Дворянинъ тоже такъ думалъ; но купецъ прибавилъ: впрочемъ, если послѣднее условіе окажется вамъ невыгоднѣе, то я остаюсь при первой цѣнѣ, то есть двѣсти луидоровъ. Дворянинъ позвалъ своего прикащика и приказалъ ему сдѣлать разсчетъ. Тотъ чрезъ нѣсколько времени вернулся и объявилъ, что вся сумма составляетъ сто тридцать девять тысячъ сто десять талеровъ, три гроша и пять пфенинговъ, и что, по его мнѣнію, для лошади эта цѣна слишкомъ высока. Дворянинъ былъ совершенно пораженъ, и убѣдился въ справедливости разсчета только тогда, когда провѣрилъ его, потому былъ доволенъ, что способъ расплаты предоставленъ былъ на его выборъ.

   Томасъ. Это почти невѣроятно, что изъ грошей могла составиться такая сумма.
   Такимъ образомъ Томасъ пріобрѣлъ новыя занятія для вечеровъ и скоро выучился довольно порядочно всѣмъ четыремъ правиламъ ариѳметики. Но все-таки онъ не оставлялъ и наблюденій своихъ надъ небеснымъ сводомъ, и каждую ясную ночь внимательно разсматривалъ его. Барловъ далъ ему маленькій глобусъ, и Томасъ означалъ на немъ разныя звѣзды и созвѣздія. При этомъ, однажды замѣтивъ, что всѣ звѣзды безпрестанно вертятся около земли, Томасъ спросилъ у Барлова о причинѣ этого явленія.
   -- А почему ты думаешь, что они вертятся? возразилъ ему пасторъ.
   Томасъ. Потому, что я каждую ночь вижу, какъ они перемѣняютъ мѣста свои.
   Барловъ. А еслибъ это не звѣзды, а земля двигалась?
   Томасъ, подумавъ съ минуту, отвѣчалъ: Еслибъ это было такъ, то я увидѣлъ бы, что земля движется, а звѣзды остаются неподвижными.
   Барловъ. Тебѣ случалось ѣхать въ каретѣ?
   Томасъ. Случалось.
   Барловъ. Когда ты ѣхалъ, тебѣ казалось, что ты самъ двигаешься или нѣтъ?
   Томасъ. Нѣтъ; мнѣ, напротивъ, представлялось, какъ будто деревья и вся земля быстро мелькаютъ мимо оконъ кареты.
   Барловъ. Случалось тебѣ также ѣхать на лодкѣ?
   Томасъ. Случалось, и тутъ я замѣчалъ подобное же явленіе.
   Барловъ. Хорошо, такъ почему же ты не можешь признать, что когда смотришь на небо, то точно также тебѣ кажется, что движутся звѣзды, а не земля.
   Томасъ. Да вѣдь скорѣе же можно предположить, что движутся такіе небольшіе предметы, какъ солнце и звѣзды, чѣмъ такой большой какъ земля.
   Барловъ. Небольшіе предметы! Почему же ты знаешь, что они маленькіе?
   Томасъ. Потому, что я это вижу. Звѣзды, такъ чалы, что ихъ едва видно; солнце же, хотя и больше, но все-таки величиною не болѣе круглаго столика.
   На другой день послѣ этого разговора, въ хорошую погоду, Барловъ вышелъ гулять вмѣстѣ съ двумя питомцами своими, и незамѣтно дошли они до возвышенія, съ котораго открывался видъ на безконечное море. Тутъ Барловъ, замѣтивъ на водѣ въ большомъ отдаленіи не, большой предметъ, спросилъ Томаса: что бы это такое могло быть?

   Томасъ, внимательно посмотрѣвъ, отвѣчалъ, что, повидимому это рыбачья лодка; впрочемъ, прибавилъ онъ, что бы это ни было, а оно какъ будто бы дѣлается больше.
   Барловъ. Какъ же это можетъ быть?
   Томасъ. Оно приближается къ намъ.
   Барловъ. Такъ, значитъ, одинъ и тотъ же предметъ кажется намъ то больше, то меньше?
   Томасъ. Да; вотъ теперь я вижу, что это не рыбачья лодка, а корабль съ мачтою; я вижу уже и парусъ. Спустя же нѣсколько времени, онъ воскликнулъ: я долженъ сказать, что ошибся; это даже не одномачтовое, а трехмачтовое судно и идетъ на всѣхъ парусахъ.
   Барловъ. Обдумай хорошенько, что ты видѣлъ; одинъ и тотъ же предметъ мѣнялъ величину свою сообразно съ разстояніемъ, на которомъ находился отъ тебя. Теперь представь себѣ, что корабль, вмѣсто того, чтобы плыть къ намъ, удалялся бы отъ насъ. Что бы тогда было?
   Томасъ. Онъ становился бы все меньше и меньше, такъ что, наконецъ, мы увидали бы только точку.
   Барловъ. Теперь подумай, что если бы солнце было отъ насъ на разстояніи еще большемъ чѣмъ теперь, какой бы у него былъ тогда видъ?
   Томасъ. Также какъ и корабль, оно казалось бы меньше.
   Барловъ. То есть, наконецъ, мы видѣли бы только блестящую звѣзду; подобно другимъ звѣздамъ.
   Томасъ. Да, это я понимаю.
   Барловъ. Ну, а если бы солнце приблизилось къ намъ, то развѣ оно сохранило бы теперешній объемъ свой.
   Томасъ. Нѣтъ, чѣмъ ближе тѣмъ оно казалось бы больше.
   Барловъ. Солнце и звѣзды находятся отъ насъ на громадныхъ разстояніяхъ, и на самомъ дѣлѣ солнце имѣетъ такой большой объемъ, котораго нельзя себѣ и представить. Оно такъ велико, что изъ него можно сдѣлать полмилліона земель, а многія изъ звѣздъ объемомъ своимъ превышаютъ еще солнце.
   Томасъ былъ чрезвычайно удивленъ тому, что слышалъ отъ пастора, и сказалъ: "такъ значитъ земля вертится вокругъ солнца и другихъ большихъ небесныхъ тѣлъ, потому что я всегда представлялъ себѣ, что меньшее ходитъ вокругъ большаго, а не наоборотъ.
   Барловъ увѣрилъ его, что это совершенно справедливо и прибавилъ: "движеніе земли вокругъ солнца и служитъ причиною того, что у насъ бываетъ весна, лѣто, осень и зима; время же, которое земля употребляетъ на то, чтобы обойти вокругъ солнца, мы называемъ годомъ. Кромѣ того, земля каждые 24 часа обращается вокругъ своей оси, и это мы называемъ днемъ."
   Барловъ обѣщалъ имъ, что вечеромъ, дома, покажетъ все въ подробности съ глобусомъ. на обратномъ пути они проходили чрезъ маленькій городъ, гдѣ увидали множество людей, входившихъ въ одинъ домъ. Опросивъ о причинѣ этого, они. узнали, что тутъ фокусникъ показываетъ свое искусство, и чтобы удовлетворить желанію своихъ питомцевъ, Барловъ вошелъ съ ними туда, и представленіе доставило имъ, а въ особенности Томасу, большое удовольствіе. "Милостивые государи,-- говорилъ фокусникъ,-- эту послѣднюю штуку я приберегъ на самый конецъ, какъ самую замѣчательную. Посмотрите на эти куколки изъ папки, я приведу ихъ въ движеніе и заставлю танцовать. Онъ сталъ играть на шарманкѣ и куколки заплясали по столу. Эта штука осталась для многихъ необъяснимою; между тѣмъ на столѣ положена была металлическая пластинка, состоявшая въ сообщеніи съ шарманкою, такъ однако, что это не было замѣтно для глаза.

   Потомъ фокусникъ поставилъ на другой столъ два пустые металлическіе шара на стекляныя подставки, и въ каждомъ изъ нихъ было небольшое блюдечко. Между обоими онъ поставилъ зажженную свѣчу и объявилъ, что, по желанію публики, наполнитъ одно изъ блюдечекъ горючимъ составомъ, который загорится самъ отъ свѣчи. Когда онъ исполнилъ это, то зрители остались весьма довольны, а въ особенности Томасъ, котораго фокусъ этотъ чрезвычайно занялъ и который постоянно обдумывалъ, какимъ бы способомъ это могло сдѣлаться. Когда онъ однажды вечеромъ снова заговорилъ объ этомъ предметѣ, то Барловъ не хотѣлъ долѣе оставлять его въ неизвѣстности, далъ ему листъ бумаги и сказалъ, чтобы онъ разорвалъ его на мелкіе кусочки; потомъ снялъ стеклянный шаръ съ одной изъ своихъ лампъ, и кускомъ чистой фланели сталъ сильно тереть стекло, пока, какъ оно, такъ и фланель, сдѣлались совершенно горячими. Потомъ Барловъ отдалъ шаръ Томасу, и когда этотъ приблизилъ его къ лоскуткамъ бумаги, то они запрыгали и затанцовали подобно кукламъ фокусника.

   -- Это, объяснилъ Барловъ, дѣйствіе электричества; въ маломъ размѣрѣ примѣненіе же его въ большихъ размѣрахъ и различныя явленія его ты узнаешь впослѣдствіи. Теперь же я хочу тебѣ предложить вопросъ, также близко сюда относящійся: ты часто забавлялся съ магнитомъ, но имѣешь ли о немъ какое-нибудь основательное понятіе?
   Томасъ. Онъ притягиваетъ желѣзо, но какимъ образомъ, я не знаю,
   Барловъ. О томъ, какимъ образомъ это происходитъ, сами ученые ломаютъ себѣ голову. Но не знаешь ли, кромѣ этого, какого-либо качества магнита?
   Томасъ. Если потереть имъ кусокъ желѣза, то оно также сдѣлается магнитомъ.
   -- Такъ; а не знаешь ли еще чего-нибудь?
   -- Нѣтъ.
   -- Ну, такъ принеси твой магнитъ, я тебѣ покажу еще одно изъ дѣйствій его. Сказавъ это, Барловъ принесъ лоханку съ водой и сказалъ Томасу, чтобы онъ намагнетизировалъ иголку, и когда тотъ исполнилъ, то пасторъ вырѣзалъ пробковую пластинку, опустилъ его на воду и велѣлъ Томасу положить иголку на пробку. Когда вода успокоилась, то Барловъ далъ иголкѣ другое направленіе противъ первоначальнаго, но она тотчасъ приняла прежнее направленіе. Томасъ повторилъ опытъ, но результатъ получался все тотъ же, и принятое иголкою направленіе было постоянно на сѣверъ и на югъ.
   -- Вотъ, видишь, сказалъ Барловъ, это также одно изъ качествъ магнита: онъ всегда поворачивается однимъ концомъ къ сѣверу, а другимъ къ югу. Тотъ, который направленъ къ сѣверу, называется сѣвернымъ полюсомъ магнита, а другой -- южнымъ. Теперь, продолжалъ Барловъ, поднеси твой магнитъ къ иголкѣ. Томасъ сдѣлалъ это и иголка слѣдовала за магнитомъ; когда же Томасъ перевернулъ магнитъ, то иголка стала отъ него отскакивать.

   -- А это еще новое качество магнита, замѣтилъ Барловъ: сѣверный полюсъ одного магнита отталкиваетъ сѣверный полюсъ другаго, и, напротивъ, притягиваетъ южный его полюсъ.
   Выслушавъ это и подумавъ немного, Томасъ сказалъ: "такъ этимъ способомъ можно узнать, гдѣ сѣверъ и югъ, востокъ и западъ."
   -- Конечно, отвѣчалъ Барловъ, и чрезъ это магнитъ сдѣлался благодѣтелемъ человѣчества.
   -- Какъ такъ? спросилъ Томасъ, и Барловъ объяснилъ ему, что магнитъ употребляется для устройства компаса, который приноситъ огромную пользу въ особенности мореплавателямъ. До изобрѣтенія компаса мореходы должны были руководиться исключительно звѣздами, такъ что при облачномъ небѣ блуждали въ полномъ невѣдѣніи.

   Въ одинъ изъ слѣдующихъ вечеровъ, когда небо было особенно ясно, Барловъ позвалъ своихъ питомцевъ въ садъ. Тамъ онъ установилъ большую зрительную трубу, въ которую и велѣлъ Томасу посмотрѣть. Только что этотъ взглянулъ, какъ воскликнулъ: "Господи! что это такое?" -- "Что?" спросилъ Барловъ.-- "Это долженъ быть мѣсяцъ, еслибъ онъ не былъ такъ великъ и близокъ ко мнѣ, что я какъ будто могу достать его руками.
   -- То, что ты видишь, возразилъ смѣясь Барловъ, дѣйствительно мѣсяцъ, и только труба показываетъ тебѣ его больше и ближе.
   Томасъ былъ въ восхищеніи отъ новаго зрѣлища и замѣтилъ, что тѣни, которыя видны чрезъ трубу на лунѣ, весьма похожи на земли и воды.-- "Твое замѣчаніе," отвѣчалъ ему Барловъ, "не лишено основанія: мѣсяцъ, сколько извѣстно, такъ же можетъ быть обитаемъ, какъ и земля."
   Томасъ чрезвычайно интересовался тѣмъ, почему именно зрительная труба показываетъ все больше и ближе, и Барловъ обѣщалъ ему объяснить это со временемъ, когда онъ болѣе разовьетъ познанія свои въ наукахъ.
   Между тѣмъ приближалось время, когда Томасъ, согласно уговору, долженъ былъ на нѣкоторое время отправиться къ своимъ родителямъ; и Барловъ давно уже опасался этого, потому что зналъ, что мальчикъ найдетъ дома большое общество, котораго вліяніе можетъ разстроить, или, по крайней мѣрѣ, повредить его плану воспитанія. Но избѣгнуть отъѣзда было невозможно, и отецъ Томаса такъ усердно приглашалъ къ себѣ Генриха вмѣстѣ съ сыномъ, что пастору пришлось разстаться съ обоими питомцами своими.
   Генрихъ, пріобрѣтшій уже достаточно опытности въ жизни, нимало не интересовался отъѣздомъ, но былъ слишкомъ добръ и вѣжливъ, чтобы отказаться; притомъ же онъ такъ полюбилъ Томаса, что неохотно разстался бы съ нимъ.

   Когда они прибыли въ замокъ господина Мертона, то ихъ ввели въ большую комнату, гдѣ находилось множество гостей изъ благороднаго званія, и легко можно себѣ представить встрѣчу, какая досталась на долю каждаго изъ мальчиковъ. Едва вошелъ Томасъ, какъ изъ всѣхъ устъ вырвались восклицанія похвалы; говорили, что онъ выросъ, похорошѣлъ, удивлялись его глазамъ, волосамъ, зубамъ, каждой чертѣ лица его. Напротивъ того, о Генрихѣ не заботилась ни одна душа, кромѣ только самого Мертона, и только нѣкоторые изъ гостей въ-полголоса высказали не совсѣмъ лестныя для Генриха замѣчанія о его грубости и неотесанности. Наконецъ подошла молодая дѣвушка г-жа Симмонсъ, и замѣтивъ, что никто не обращаетъ на Генриха вниманія, вступила съ нимъ въ разговоръ. Дѣвушка эта отличалась особенно развитымъ умомъ и была чрезвычайно образована; Генрихъ же, съ своей стороны, былъ неопытенъ въ общественномъ обращеніи, но владѣлъ природною вѣжливостью и приличными манерами. У Генриха было много природнаго ума, и Барловъ, особенно старавшійся оберегать его отъ вліянія всего дурнаго, достигъ до того, что развилъ въ значительной степени его умственныя способности. Поэтому дѣвица Симмонсъ, хотя и была гораздо старше Генриха, но все-таки нашла въ бесѣдѣ съ нимъ особенное удовольствіе и считала его любезнѣе и умнѣе всѣхъ прочихъ присутствующихъ.

   Скоро все общество приглашено было къ столу, и Генрихъ, при одной мысли о томъ, что ему предстояло, не могъ удержать вздоха, но все-таки рѣшился изъ-за Томаса перенести все терпѣливо. Обѣдъ былъ для него страшнѣе всего; такое множество разряженныхъ гостей, напудренные слуги за стульями, множество кушаньевъ, доселѣ имъ не виданныхъ и неиспробованныхъ, частая перемѣна ихъ. Topжественность, съ которою исполняли дѣло самое обыкновенное,-- все это заставляло Генриха сожалѣть о ежедневномъ, скромномъ столѣ родительскаго дома, который накрывался просто подъ особымъ деревомъ, безъ серебряной посуды и скатертей.

   Послѣ обѣда Томасъ опять сдѣлался предметомъ всеобщаго вниманія и лести, и его начали со всѣхъ сторонъ увѣрять, что онъ маленькое чудо, такъ что онъ и самъ сталъ себя считать такимъ. Между тѣмъ, общество дѣтей оказывало къ Генриху полнѣйшее пренебреженіе и къ этому въ особенности подстрекаемо было двумя изъ мальчиковъ, Цирлейномъ и Клосомъ. Цирлейнъ считался чрезвычайно тонкимъ мальчикомъ, хотя тонкость его состояла лишь въ его брилліантахъ, которые блестѣли гораздо болѣе его собственной личности. Онъ только-что вышелъ изъ школы, въ которой научился лишь худому. Клосъ былъ сынъ сосѣдняго дворянина, разстроившаго свое состояніе вслѣдствіе страстной любви къ лошадямъ и скачкамъ, и считалъ выигрышъ на скачкѣ первѣйшимъ блаженствомъ. Эти оба мальчика почувствовали къ Генриху большую антипатію и не упускали случая сдѣлать ему что-либо непріятное. Въ отношеніи же къ Томасу они держались совершенно иначе и старались всячески угодить ему.
   Послѣ чая нѣкоторыя изъ дамъ приглашены были доставить обществу развлеченіе музыкой. Въ числѣ другихъ и дѣвица Симмонсъ спѣла небольшую народную пѣсню, но такъ мило и трогательно, что Генрихъ, слушая ее, невольно прослезился, хотя вообще общество, при пѣніи дѣвицы Симмонсъ, не выказывало особеннаго удовольствія. Потомъ выступила дѣвица Матильда, которая считалась большой музыкантшей и спѣла нѣсколько итальянскихъ арій. Это Генриху не понравилось, потому что онъ не понималъ ни слова, а все общество было отъ пѣнія въ восторгѣ. Даже Томасъ, хотя не имѣвшій о музыкѣ ни малѣйшаго понятія, вмѣстѣ съ другими, апплодировалъ изо всѣхъ силъ. Но Генрихъ не могъ преодолѣть необыкновенную усталость, которую причинили ему всѣ разнообразныя событія того дня. Глаза его закрывались, онъ началъ зѣвать и наконецъ, не смотря на всѣ старанія пересилить себя, опустился въ кресло и крѣпко заснулъ.
   Какъ только это замѣчено было обществомъ, то всѣ еще болѣе утвердились въ мнѣніи, что Генрихъ мальчикъ грубый и необразованный, хотя онъ самъ спалъ какъ нельзя болѣе сладко и проснулся лишь тогда, когда дѣвица Матильда окончила свое пѣніе.

history_of_sandford_and_merton-oldordo/d76.jpg" width="325"/>

   Это былъ первый день, проведенный имъ въ замкѣ Мертона; слѣдующіе затѣмъ дни были только повтореніемъ перваго, и Генрихъ находилъ утѣшеніе только въ бесѣдѣ съ дѣвицей Симмонсъ, которая своей простотой и дружелюбнымъ обращеніемъ пріобрѣла себѣ его расположеніе. Пока другія дамы неутомимо старались выказать свои способности, она постоянно была проста и натуральна. Однажды все дѣтское общество, собранное въ замкѣ, предприняло прогулку, и Генрихъ, по обыкновенію, участвовалъ въ ней. Отойдя на нѣкоторое разстояніе отъ замка, они увидали большую толпу людей, шедшихъ по одному и тому же направленію. Это возбудило любопытство ихъ и спросивъ, узнали, что неподалеку имѣетъ быть бой быковъ. Тотчасъ вся компанія возъимѣла охоту посмотрѣть на невиданное зрѣлище, которое, по ихъ мнѣнію, не представляло никакой опасности. Притоми, же всѣ рѣшились не говорить никому ни слова о томъ, гдѣ они были; одинъ только Генрихъ замѣтилъ, что если его спросятъ, то онъ вынужденъ будетъ сказать правду. "Какъ," возразилъ Ричардъ Лиддаль, "развѣ ты не можешь сказать просто, что мы гуляли въ полѣ или по большой дорогѣ?" -- "Нѣтъ," отвѣчалъ Генрихъ,-- "это была бы ложь; притомъ же, бой быковъ зрѣлище весьма опасное и лучше было бы не ходить туда." -- "Какъ!" воскликнулъ Цирлейнъ: "этотъ нищій думаетъ, что можетъ распоряжаться дѣтьми знатныхъ родителей потому только, что Томасъ Мертонъ удостоиваетъ его своего вниманія?" -- "Еслибъ я былъ Томасъ," замѣтилъ другой, "то я тотчасъ бы отослалъ этого мальчишку въ его деревню."

   Всѣ съ бранью окружили Генриха, и Клоссъ, самый большой и сильный изъ всего общества, кинулся на него и воскликнулъ: "такъ это благодарность за все хорошее, которое выказалъ тебѣ Томасъ! такъ въ возмездіе за то ты дѣлаешься шпіономъ и доносчикомъ!" Генрихъ, давно уже замѣчавшій холодность съ которою обращался съ нимъ Томасъ, былъ не столько огорченъ ругательствами другихъ мальчиковъ, какъ тѣмъ, что Томасъ, повидимому, радовался и одобрялъ ихъ. Онъ совершенно спокойно отвѣчалъ, что онъ настолько же шпіонъ и доносчикъ, какъ и всякій другой; что же касается нищеты, то онъ, благодаря Бога, не нуждается, и не проситъ милостыни, а если бы даже, прибавилъ онъ, я и вынужденъ былъ къ этому, то, конечно, не сталъ бы терять времени на разговоры съ кѣмъ-либо изъ вашихъ братій. Этотъ рѣзкій отвѣтъ и сопровождавшія его обстоятельства имѣли на вспыльчиваго Томаса такое вліяніе, что онъ, разгорячившись и забывъ все, чѣмъ обязанъ былъ Генриху, а также вопреки всѣмъ правиламъ гостепріимства, бросился на него съ сжатыми кулаками и спросилъ: не хотѣлъ ли онъ обидѣть его своими словами. -- "Хорошо, Томасъ," закричали со всѣхъ сторонъ, "приколоти его за его безстыдство." -- "Нѣтъ, Томасъ," замѣтилъ Генрихъ: "ты и друзья твои обижаютъ меня." -- "Какъ! развѣ ты такая важная персона, что тебѣ и слова сказать нельзя? можно подумать, что ты знатнаго происхожденія?" -- "Я всегда это думалъ о тебѣ, до настоящаго времени," возразилъ Генрихъ.-- "Что, негодяй," воскликнулъ Томасъ, "такъ теперь уже не думаешь. Вотъ же тебѣ за это." Съ этими словами онъ ударилъ Генриха кулакомъ по лицу. Этотъ не могъ снести хладнокровно такого оскорбленія и, отвернувшись, сказалъ: "Томасъ, я никакъ не ожидалъ отъ тебя такого постыднаго со мною обращенія! Потомъ, закрывъ лицо руками, онъ горько заплакалъ. Но толпа мальчиковъ не обращала вниманія на его слезы и, окруживъ его, осыпала разными бранными словами. Наконецъ, выведенный изъ терпѣнія, Генрихъ однимъ махомъ руки освободился отъ толпившихся вокругъ него, и всѣ устранились, кромѣ только Клосса, который сказалъ ему: "такъ поступаемъ мы со всѣми подобными тебѣ, и если тебѣ мало, то еще подбавимъ."
   На это Генрихъ возразилъ рѣшительно: "Всѣ ваши ругательства для меня ничего не значатъ, но будьте увѣрены, что кромѣ Томаса я ни отъ кого не стерплю, чтобъ меня тронули пальцемъ.
   Въ отвѣтъ на это Клоссъ ударилъ его въ лице, Генрихъ тотчасъ отвѣчалъ тѣмъ же и между ними завязалась отчаянная борьба, продолжавшаяся съ ожесточеніемъ довольно долгое время и окончившаяся тѣмъ, что Генрихъ, хотя гораздо слабѣе и меньше Клосса, все-таки повалилъ его на землю ловко нанесеннымъ ударомъ.

   Всѣ присутствующіе издали крикъ восторга при видѣ побѣды Генриха, и тѣ самые мальчики, которые незадолго передъ тѣмъ осыпали его бранью, теперь поздравляли его съ побѣдою. Генрихъ же, видя, что противникъ его уже не въ состояніи оказывать какое-либо сопротивленіе, дружески помогъ ему подняться на ноги и изъявилъ сожалѣніе, что все это такъ случилось. Въ эту самую минуту взоры всего общества обратились на новое для нихъ зрѣлище, а именно: они увидѣли, что ведутъ быка, разукрашеннаго разноцвѣтными лентами. Величественное животное шло покорно къ мѣсту, гдѣ должно было терпѣть муки; здѣсь его приковали на цѣпь къ столбу, чтобы онъ и при самомъ сильномъ раздраженіи не могъ вырваться на свободу. Огромная толпа народа окружала мѣсто представленія, и общество мальчиковъ, забывъ всѣ опасности и предостереженія, также кинулось туда равно какъ и Генрихъ, который не смотря на перенесенныя оскорбленія, не могъ рѣшиться покинуть Томаса тамъ, гдѣ была для него хотя тѣнь опасности.

   Быкъ стоялъ совершенно смирно и весьма миролюбиво глядѣлъ на толпу; вдругъ спустили на него большую злую собаку, которая съ громкимъ лаемъ кинулась на него, но не успѣла добѣжать до быка, какъ уже взброшена была рогами его на воздухъ. Такая же участь постигла вторую собаку и третью. Быкъ же дѣйствовалъ совершенно спокойно и съ безстрашіемъ опытнаго бойца.

   Пока это происходило къ великому удовольствію всѣхъ присутствовавшихъ, показался бѣдный, полунагой негръ и униженно сталъ просить у присутствующихъ милостыни. Онъ говорилъ, что служилъ на датскомъ военномъ кораблѣ, гдѣ получилъ много тяжелыхъ ранъ, и наконецъ уволенъ былъ отъ службы; но, не имѣя ни родныхъ, ни знакомыхъ, не зналъ, какими средствами доставать себѣ хлѣбъ и не имѣетъ даже платья, чтобъ укрыться отъ непогоды. Нѣкоторые изъ мальчиковъ, получившихъ весьма дурное воспитаніе, стали насмѣхаться надъ наружностью бѣдняка, и только Томасъ, почувствовавшій къ нему сожалѣніе, хотѣлъ помочь ему, но не нашелъ у себя въ карманѣ денегъ. Тогда негръ приблизился къ тому мѣсту, гдѣ стоялъ Генрихъ, который тотчасъ далъ ему мелкую серебряную монету, и сказалъ: "вотъ все, что я могу дать; если бы у меня было больше, то я далъ бы тебѣ." Въ эту самую минуту бросились на быка три дикія собаки и нападеніями своими привели его въ изступленіе. Быкъ зарычалъ отъ гнѣва, глаза его засверкали и, раскидавъ но сторонамъ собакъ, онъ сорвался съ цѣпи и бросился на толпу. Всѣ кинулись бѣжать, нѣкоторые попадали подъ ноги быка, другихъ онъ задѣвалъ рогами. Генрихъ, видя его приближеніе, успѣлъ отскочить въ сторону; но не такъ легко обошлось Томасу. Онъ былъ послѣдній въ толпѣ маленькихъ бѣглецовъ и бѣжалъ какъ разъ но принятому быкомъ направленію, такъ что погибель его казалась неминуема. Отъ быстроты ли бѣга или отъ неровности почвы онъ поскользнулся и упалъ какъ разъ на пути, но которому приближался быкъ. Увидавъ это, Генрихъ схватилъ рогатину, неустрашимо бросился впередъ и ударилъ быка въ бокъ, такъ что тотъ, оставивъ Томаса, обернулся къ нему, и въ этотъ самый моментъ негръ ударилъ животное коломъ, такъ что тотъ, оставивъ своихъ маленькихъ враговъ, обратилъ всю злобу свою исключительно на негра. Но негръ, отскочивъ въ сторону и пропустивъ мимо себя быка, схватилъ его за хвостъ и сталъ осыпать его ударами сзади, такъ что быкъ, протащивъ за собою негра по полю, наконецъ утомился отъ ударовъ и напряженія и, остановленный нѣсколькими подоспѣвшими на помощь крестьянами, привязанъ былъ къ дереву.

   Между тѣмъ прибѣжали изъ замка нѣсколько слугъ, посланныхъ за Мертономъ, и найдя его хотя не раненымъ, но лежащимъ на землѣ, подняли и понесли домой. Генрихъ же, сдѣлавъ знакъ рукой негру слѣдовать за нимъ, направился не въ замокъ, а къ себѣ домой. Въ замкѣ въ это время все пришло въ волненіе; госпожа Мертонъ хотя не знала объ опасности, которой подвергался сынъ ея, но уже слышала о дракѣ между Генрихомъ и Клоссомъ и это усилило нерасположеніе ея къ первому. Вмѣстѣ съ другими гостями, раздѣлявшими ея образъ мыслей, она на, чала упрекать мужа, что онъ далъ сыну ихъ такую недостойную компанію; но въ эту самую, минуту вбѣжала, съ признаками ужаса, и страха, горничная и вскричала: "Ахъ, сударыня, несчастіе! бѣдный Томасъ!" -- "Ради Бога, что съ нимъ?" воскликнула госпожа Meртонъ съ нетерпѣніемъ и безпокойствомъ.-- "Ахъ, сударыня, маленькій Сандфордъ повелъ его смотрѣть бой быковъ; животное толкнуло его и теперь его несутъ сюда На рукахъ." Услышавъ эти слова, г-жа Мертонъ упала въ обморокъ, и пока другія дамы кинулись ей на помощь, самъ Мертонъ пошелъ разузнать дѣло. Убѣдившись скоро, что сынъ его совершенно цѣлъ и невредимъ, онъ хотѣлъ приступить къ подробнымъ разспросамъ о случившемся, какъ подоспѣла оправившаяся жена его, и, схвативъ Томаса въ свои объятія, начала осыпать его поцѣлуями и ласками.
   Когда она немного успокоилась и Томасъ разсказалъ подробно, что Генрихъ не совѣтывалъ имъ идти на бой быковъ и при постигнувшей Томаса опасности неустрашимо бросился на помощь и спасъ его отъ неминуемой гибели, то г-жа Мертонъ и раздѣлявшіе ея взглядъ гости были весьма пристыжены; а самъ Мертонъ, всегда отдававшій справедливость Генриху, какъ нельзя болѣе былъ доволенъ этимъ обстоятельствомъ, тѣмъ болѣе, что весь разсказъ Томаса подтвердили и другіе присутствовавшіе на зрѣлищѣ люди. Начали искать Генриха, но нигдѣ не могли найти его, и одинъ изъ слугъ объявить, что онъ съ негромъ ушелъ, вѣроятно къ себѣ домой.-- "Такъ вѣрно съ нимъ дурно обошлись? Вѣдь я не думаю, Томасъ, что ты въ чемъ-нибудь провинился передъ твоимъ лучшимъ другомъ?" -- Томасъ, не отвѣчая, понурилъ голову, покраснѣлъ и заплакалъ, а мать, взявъ его за руку, хотѣла увести и утѣшить своими ласками, но Мертонъ остановилъ ее, сказавъ: "нѣтъ, не выказывай любви къ мальчику, который позволилъ себѣ неблагородный и неблагодарный поступокъ." Тутъ Томасъ не могъ долѣе удерживаться и разразился громкими рыданіями, и мать увела его въ другую комнату.

   Мертонъ, котораго этотъ случай огорчилъ въ сильной степени, понялъ, что настала минута, когда должно рѣшиться доброе или злое направленіе его сына, и рѣшился изслѣдовать этотъ предметъ основательно. Онъ разспросилъ одного изъ мальчиковъ, который разсказалъ ему, что Томасъ первый ударилъ Генриха, и разъяснилъ всѣ подробности дѣла. Въ это самое время посѣтилъ его совершенно неожиданно пасторъ Барловъ, и Мертонъ какъ нельзя болѣе обрадовался ему, но по обращенію своему тотчасъ далъ понять гостю, что Томасъ чѣмъ-нибудь огорчилъ его. Начавъ разспрашивать отца и услыхавъ, въ чемъ дѣло, Барловъ также сильно огорчился поступкомъ своего питомца, но сталъ утѣшать Мертона и сказалъ ему:
   -- Я убѣжденъ, что у Томаса нѣтъ недостатка въ благородствѣ и добротѣ сердца; но не забудьте, какъ сильно дѣйствуетъ примѣръ окружающей среды. Если даже людямъ зрѣлыхъ лѣтъ бываетъ трудно противостоять стороннему вліянію, то тѣмъ болѣе можно допустить это у мальчика? Постоянно противиться предразсудкамъ міра сего и отличать настоящее достоинство отъ кажущагося, это одна изъ труднѣйшихъ задачъ для человѣческой мудрости.

   Послѣ этого разговора, Мертонъ повелъ своего гостя къ остальному обществу, которое приняло его какъ нельзя лучше, только Томасъ, хотя весьма привѣтливо встрѣтилъ своего наставника и поклонился ему; но, отвѣчая почтительно на всѣ вопросы, постоянно смотрѣлъ въ землю, не смѣя поднять глазъ и Барловъ чрезвычайно обрадовался, когда увидалъ, что мальчикъ обнаруживаетъ, такіе знаки искренняго раскаянія. Когда же послѣ обѣда большая часть мальчиковъ отправилась по домамъ, то Томасъ разстался съ ними весьма холодно и какъ бы доволенъ былъ, что они удаляются.

   На другой день, когда Томасъ явился къ завтраку, то всѣ поражены были его наружнымъ видомъ; онъ причесался не въ локонахъ, какъ имѣлъ обыкновеніе, а совершенно гладко, и надѣлъ самое простое платье. Мать, увидавъ его, воскликнула: "что съ тобой, мой другъ, ты совершенно похожъ теперь на крестьянскаго мальчика?"
   -- Маменька, отвѣчалъ Томасъ, мнѣ всегда бы слѣдовало быть такимъ, тогда я не бралъ бы примѣра съ дурныхъ мальчиковъ и не обошелся бы съ Генрихомъ такъ дурно. Съ нынѣшняго дня я намѣренъ только учиться всему хорошему, и потому нахожу лишнею всякую роскошь въ одеждѣ.
   Какъ Мертонъ, такъ и Барловъ, какъ нельзя болѣе обрадовались, услыхавъ эти слова Томаса; который, улучивъ минуту, когда Барловъ вышелъ гулять, послѣдовалъ за нимъ и сказалъ: "Ахъ, господинъ пасторъ, я не могу рѣшиться откровенно сознаться вамъ во всемъ. Я очень злой и неблагодарный мальчикъ, и боюсь, что вы не будете больше любить меня.

   Барловъ. Да вѣдь у тебя теперь много новыхъ друзей, такъ тебѣ нечего и думать о Генрихѣ.
   Томасъ. Ахъ, какъ вы жестоки, пасторъ; Генрихъ для меня все-таки лучше всѣхъ другихъ, и я не успокоюсь, пока онъ не проститъ меня
   Барловъ. Но вѣдь этимъ ты потеряешь своихъ новыхъ друзей.
   Томасъ. Объ этомъ я и не забочусь.

   Затѣмъ онъ сталъ подробно разсказывать всѣ обстоятельства прошедшихъ дней, описалъ свою неблагодарность и до того растрогался, что заплакалъ и опять спросилъ Барлова, думаетъ ли тотъ, что Генрихъ проститъ ему.
   Пасторъ отвѣчалъ: "Я не могу скрыть отъ тебя, Томасъ, что ты поступилъ очень дурно, но если ты стыдишься твоихъ дѣйствій и серіозно рѣшился исправиться на будущее время, то я не сомнѣваюсь, что Генрихъ забудетъ все прошлое,
   Томасъ. О, я тогда буду самый счастливый человѣкъ на свѣтѣ! Будьте такъ добры, приведите его сюда сегодня же, и я докажу на дѣлѣ свое исправленіе.
   Барловъ. Нѣтъ, этого нельзя.
   Томасъ. Такъ какъ же сдѣлать?
   Барловъ. Ты обидѣлъ Генриха, значитъ, ты же обязанъ первый пойти къ нему.
   Томасъ. Какъ, мнѣ идти въ крестьянскую избу при всемъ его семействѣ?
   Барловъ. Развѣ ты стыдишься этого?

   Томасъ. Что же скажутъ всѣ эти люди, увидавъ, что сынъ благородныхъ родителей проситъ прощенія у крестьянскаго мальчика.
   Барловъ. Они скажутъ только, что у тебя больше чувства благодарности, чѣмъ они ожидали. Но я. вижу, что у тебя сохраняются прежнія твои мысли, и потому лучше останься при своихъ новыхъ друзьяхъ.
   Съ этими словами пасторъ хотѣлъ удалиться, но Томасъ, рыдая, удержалъ его за руку и сталъ просить его остаться. Барловъ отвѣчалъ ему: "я не хочу покинуть тебя, Томасъ, но разговоръ нашъ конченъ, ты просилъ моего совѣта, я тебѣ высказалъ свое мнѣніе, теперь дѣлай какъ знаешь."

   Томасъ. Ахъ, господинъ пасторъ, я готовъ сейчасъ же идти къ Генриху въ домъ его родителей и постараюсь примириться съ нимъ. Пойдемте со мною.
   Барловъ. Нѣтъ, тебѣ надо сперва попросить на это позволеніе твоихъ родителей, а я пока схожу одинъ и принесу тебѣ извѣстіе о Генрихѣ.
   Затѣмъ Барловъ простился съ Томасомъ и пошелъ сперва, чтобъ сообщить Мертону о своемъ разговорѣ съ сыномъ его. Этотъ выслушалъ его съ искреннею радостію и одобрилъ вполнѣ данный пасторомъ совѣтъ. Затѣмъ Барловъ отправился къ дому Сандфорда пѣшкомъ, хотя Мертонъ и предлагалъ ему довезти его въ экипажѣ.

   Домъ Сандфорда стоялъ въ красивомъ мѣстоположеніи на склонѣ холма, у подножія котораго струился ручеекъ. Генрихъ чрезвычайно обрадовался увидавъ пастора, и, поздоровавшись съ нимъ, тотчасъ спросилъ о Томасѣ, потому что, видя, по какой дорогѣ пришелъ Барловъ, онъ угадалъ, что тотъ идетъ изъ замка.
   -- Да, отвѣчалъ пасторъ, я дѣйствительно оттуда, и мнѣ очень больно, что вы разошлись съ Томасомъ. Но скажи мнѣ, зачѣмъ ты такъ внезапно ушелъ изъ замка, не поблагодаривъ даже хозяевъ. Развѣ это хорошо?
   Генрихъ. Ахъ, я уже нѣсколько разъ плакалъ объ этомъ, потому что меня могутъ счесть за невѣжу и неблагодарнаго. Я оставался тамъ до тѣхъ поръ, пока считалъ, что могу быть полезнымъ Томасу, но онъ жестоко обидѣлъ меня и я вынужденъ былъ уйти.
   Барловъ. Я знаю подробно все, что случилось и одобряю вполнѣ твое поведеніе; но скажи мнѣ, ты совсѣмъ хочешь разстаться съ Томасомъ за то, что онъ дурно обошелся съ тобою?
   Генрихъ. Нѣтъ; но я не хочу навязываться тому, кто презираетъ меня: у меня довольно товарищей равныхъ мнѣ. Ужъ, конечно, не я покидаю его, а онъ меня отталкиваетъ.
   Барловъ. А еслибъ онъ раскаялся и попросилъ прощенія?
   Генрихъ. О, тогда совсѣмъ другое дѣло! я тотчасъ бы все забылъ, потому что знаю, что онъ добръ и не поступилъ бы со мною такъ, еслибъ его не подстрекали другіе.
   Барловъ. Томасъ и самъ чувствуетъ это и хочетъ примириться съ тобой. Онъ самъ придетъ къ тебѣ.
   Затѣмъ Барловъ простился съ Генрихомъ и вернулся въ замокъ Мертона.
   На другое утро Томасъ всталъ, одѣлся совершенно просто какъ наканунѣ и попросилъ Барлова пойти вмѣстѣ съ нимъ въ домъ Сандфорда. Когда они приблизились къ дому, Томасъ издалека увидѣлъ Генриха, пасущаго овецъ своего отца. Не въ силахъ будучи удержать свое нетерпѣніе, онъ бросился бѣгомъ къ Генриху, который принялъ его съ распростертыми объятіями.
   Генрихъ, сказалъ Барловъ: я привелъ къ тебѣ друга, который раскаявается въ своей винѣ и сознается въ своихъ проступкахъ.
   -- Да, отвѣчалъ Томасъ, но я такъ дурно поступилъ, что не думалъ даже, что Генрихъ проститъ меня.
   -- Напрасно ты такъ думалъ; я готовъ забыть все дурное и помню только хорошее.

   Затѣмъ Генрихъ взялъ его за руку и повелъ въ домъ своего отца, гдѣ въ уголку сидѣлъ и храбрый негръ, оказавшій имъ при боѣ быковъ такую важную услугу.
   -- Ахъ, замѣтилъ Томасъ: это тоже доказательство моей неблагодарности. Я теперь вижу, что одна ошибка всегда влечетъ за собой другую.
   Съ этими словами онъ подошелъ къ негру, дружески взялъ его за руку и поблагодарилъ за оказанную ему услугу.
   -- Мы остаемся должниками вашими, присовокупилъ онъ,-- и я увѣренъ, что отецъ мой съумѣетъ доказать вамъ свою признательность.

   Потомъ онъ обратился къ матери Генриха и сестрамъ его и со всѣми обошелся весьма любезно.
   Томасъ, съ позволенія своихъ родителей, остался на нѣкоторое время въ домѣ Сандфорда и повелъ совершенно крестьянскую жизнь: рано вставалъ, принималъ участіе во всѣхъ сельскихъ работахъ и все болѣе и болѣе привыкалъ къ быту бѣднаго класса. Барловъ, одобряя его въ этомъ отношеніи, сказалъ ему однажды: "ты теперь стоишь на настоящей дорогѣ; въ древнія времена, когда римскій народъ, осажденный непріятелями, нуждался въ полководцѣ, то онъ шелъ искать его не во дворцахъ или среди роскоши; однажды пошли въ простое, бѣдное селеніе, гдѣ за плугомъ и нашли Цинциннати, извѣстнѣйшаго и храбрѣйшаго изъ римлянъ. Этотъ поселянинъ впослѣдствіи неоднократно водилъ римскіе легіоны къ побѣдѣ: когда же наступало мирное время, то онъ снова обращался къ своимъ прежнимъ занятіямъ.

   Такого рода разговоръ Барловъ велъ съ Томасомъ довольно часто и этимъ поддерживалъ его благородную рѣшимость. Не мало также содѣйствовалъ этому примѣръ Генриха, и никогда облако неудовольствія не омрачало лица его пріятеля. Окончивъ свои дневныя работы, Генрихъ посвящалъ все свободное время своему гостю, и съ такимъ рвеніемъ старался угодить ему и доставить ему удовольствіе, что Томасъ полюбилъ его сильнѣе прежняго.

   Въ одинъ прекрасный день Томасъ навѣщенъ былъ неожиданно отцомъ своимъ, который прижалъ его къ сердцу и объявилъ, что пріѣхалъ взять его домой. "Твое теперешнее поведеніе," прибавилъ онъ, "о которомъ мнѣ извѣстно подробно, таково, что все прошедшее забыто, и я снова могу назвать тебя моимъ сыномъ." Съ этими словами онъ снова отъ души обнялъ его, и Томасъ отвѣчалъ на его ласки, говоря: "я охотно пойду съ тобою домой, потому что очень желалъ бы видѣть маменьку, и надѣюсь, что на, будущее время своимъ поведеніемъ за, служу ея расположеніе, хотя я такъ много огорчилъ васъ моими поступками." -- Потомъ онъ отвернулся, чтобы скрыть свои слезы и прибавилъ: "только позвольте мнѣ поблагодарить добраго Сандфорда и проститься какъ слѣдуетъ съ Генрихомъ."

   Въ эту самую минуту подошелъ самъ Сандфордъ и. поклонившись Мертону, вѣжливо пригласилъ его войти въ домъ. Войдя туда, Мертонъ отозвалъ его въ сторону и выразилъ ему свою благодарность за вниманіе къ сыну. "Но всѣ мои слова," присовокупилъ онъ, "недостаточны для выраженія моей признательности, потому что, послѣ Барлова, я долженъ быть благодаренъ вашему семейству, за то, что не потеряла, сына моего, и охотно бы чѣмъ-нибудь отблагодарилъ васъ. Возьмите этотъ бумажникъ и употребите то, что въ немъ находится, въ свою пользу.
   Сандфордъ взялъ бумажникъ, открылъ его и увидавъ, что онъ заключаетъ въ себѣ банковые билеты на нѣсколько тысячъ талеровъ, снова закрылъ, и, возвративъ Мертону, объявилъ, что очень благодаренъ ему, но не можетъ принять его подарка. Никакія настоянія и просьбы Мертона не могли измѣнить рѣшимости Сандфорда, такъ что Мертонъ долженъ былъ, наконецъ, отказаться отъ своего намѣренія. Послѣ стола, къ которому приглашенъ былъ Мертонъ, вдругъ стремительно вбѣжалъ въ комнату Генрихъ и воскликнулъ: "Папенька, у нашихъ дверей полная закладка превосходныхъ лошадей въ новыхъ сбруяхъ; конюхи говорятъ, что это твои лошади."
   Удивленный Сандфордъ тотчасъ вскочилъ и выбѣжалъ на улицу; спустя нѣсколько минутъ, онъ вернулся и, обращаясь къ Мертону, сказалъ:
   -- Вы, вѣроятно, хотѣли знать мое мнѣніе объ этихъ лошадяхъ; такъ я могу васъ удостовѣрить, что это дѣйствительно отличные рабочіе кони.
   -- Ихъ-то я и прошу, чтобы вы приняли отъ меня въ знакъ признательности за все, чѣмъ я обязанъ вамъ.
   Сандфордъ опять началъ отказываться отъ подарка, но Томасъ подошелъ къ нему и убѣдительно сталъ просить но обижать отца отказомъ.-- "Впрочемъ," прибавилъ онъ, "лошади не столько для васъ, сколько для Генриха, и я надѣюсь, что послѣ того, какъ я столько времени провелъ среди вашего семейства, вы не отпустите меня съ отказомъ." Тутъ вступился и Генрихъ и сталъ уговаривать отца принять подарокъ Мертона и Томаса. "Еслибъ это было не отъ нихъ," говорилъ онъ, "то я не сказалъ бы ни слова, но я знаю, какъ щедръ г. Мертонъ и какъ добръ Томасъ: имъ навѣрно доставитъ больше удовольствія подарить лошадей, чѣмъ тебѣ принять ихъ. Впрочемъ, я долженъ сознаться, что этими лошадьми можетъ похвастать каждый; кони крестьянина Кнаула, въ сравненіи съ ними, ничего не значатъ, хотя и считались до сихъ поръ лучшими во всей окрестности.

   Это послѣднее замѣчаніе, въ совокупности со всѣми предшествовавшими обстоятельствами, побѣдило наконецъ несговорчиваго Сандфорда, и лошади отведены были въ его конюшню. Мертонъ еще разъ выразилъ свою благодарность всему семейству и обѣщалъ также позаботиться о бѣдномъ негрѣ. Томасъ также простился со всѣми и, обратившись къ Генриху, сказалъ: "я не останусь долго безъ тебя" потому что твоему примѣру обязанъ всѣмъ, что во мнѣ есть хорошаго; ты научилъ меня, что гораздо лучше быть полезнымъ, чѣмъ богатымъ, а также любезнымъ и добрымъ, чѣмъ знатнымъ. Если когда-нибудь я почувствую наклонность снова впасть въ прежнія дурныя привычки свои, то ты наставишь меня на путь истинный Но, во всякомъ случаѣ, я скоро опять навѣшу тебя и надѣюсь на дружескій пріемъ." Послѣ этихъ словъ онъ дружески пожалъ Генриху руку и, со слезами на глазахъ, отправился съ отцомъ своимъ въ обратный путь.

КОНЕЦЪ.

  
  
  
  
Ко всем произведениям автора К списку авторов