Арсеньев Константин Константинович - Последняя часть истории Англии Маколея

ПОСЛѢДНЯЯ ЧАСТЬ ИСТОРІИ АНГЛІИ b>МАКОЛЕЯ.1

1 См. Русскій Вѣстникъ No 6.

III.

Мы изложили, въ главныхъ чертахъ, все содержаніе послѣдней части Исторіи Англіи. Съ выходомъ ея въ свѣтъ, сочиненіе Маколея представляетъ, какъ мы уже сказали, полную картину революціи 1688 года, со всѣми ея причинами и послѣдствіями. Революція 1688 года служитъ средоточіемъ, къ которому примыкаютъ всѣ отдѣльныя части разказа. Главнымъ дѣйствующимъ лицомъ ея былъ Вильгельмъ III. Не удивительно, что ему принадлежитъ и первое мѣсто въ исторіи Маколея. Знаменитый историкъ не могъ остаться равнодушнымъ къ тому, кто доставилъ торжество дѣлу протестантизма и свободы. Онъ сдѣлалъ Вильгельма героемъ своей Исторіи. Онъ старался загладить несправедливость, съ которою относились къ Вильгельму современники, съ которою слишкомъ часто судило о немъ потомство. Усиліямъ Маколея помогала самая личность Вильгельма. Вильгельмъ принадлежитъ къ числу тѣхъ людей, которыхъ можно любить или ненавидѣть, но которымъ нельзя не удивляться. Послѣдняя часть Исторіи Англіи во многомъ дополняетъ характеристику Вильгельма. Рисвикскій миръ поставилъ Вильгельма лицомъ къ лицу съ англійскими партіями. Отношенія его къ парламенту и къ народу очистились отъ того случайнаго элемента, который вносила въ нихъ война. Давно приготовлявшіяся столкновенія сдѣлалась неизбѣжны; неудовольствія, не сдерживаемыя болѣе необходимостію, разразились съ полною силой. Съ точки зрѣнія внутренней политики, послѣдніе годы XVII столѣтія не уступаютъ въ интересѣ первой части царствованія Вильгельма. Они раскрываютъ передъ нами значеніе Вильгельма какъ конституціоннаго монарха; они представляютъ его именно съ той стороны, съ которой онъ всего чаще подвергался нападеніямъ. Нападенія эти продолжаются и въ наше время: многія изъ нихъ повторены г. Вызинскимъ въ его лекціяхъ объ Англіи въ XVIII столѣтіи. Слава полководца, дипломата не можетъ сравняться съ славой государственнаго человѣка, утвердившаго новый, лучшій порядокъ вещей, положившаго начало новой, болѣе счастливой эпохѣ народной жизни. Отказывать Вильгельму въ этой послѣдней славѣ значитъ отрицать главныя права его на историческое величіе, тѣ права, которыя всего болѣе старался упрочить за нимъ Маколей.

Борьба Стюартовъ съ парламентомъ была критическимъ періодомъ въ исторіи Англіи. Учрежденія, равно древнія, равно близкія народу, принципы, съ незапамятныхъ временъ уживавшіеся другъ подлѣ друга, пришли въ столкновеніе, которое повидимому могло окончиться только совершеннымъ паденіемъ одного изъ нихъ. Королевская власть предъявила новыя притязанія, возвела въ теорію свое прежнее фактическое господство. Парламентъ въ свою очередь почувствовалъ потребность формулировать свои права, оградить ихъ отъ всякихъ дальнѣйшихъ нарушеній. Ученію о безусловномъ повиновеніи палата общинъ противопоставила петицію о правѣ. Королевская власть вступила на путь произвола, народъ -- на путь революціи. Реставрація прекратила борьбу, но не надолго. Злоупотребленія Карла II и Іакова II еще яснѣе доказали необходимость точнаго разграниченія между государственными властями. Во имя этого разграниченія совершилась революція 4688 года. Она имѣла чисто-оборонительный характеръ. Декларація права, начертанная конвентомъ, не вводила никакихъ новыхъ началъ въ англійскую конституцію; она служила только торжественнымъ заявленіемъ старинныхъ правъ англійскаго народа ограниченій королевской власти. Вильгельмъ принялъ декларацію и вступилъ на англійскій престолъ. Но это былъ только первый шагъ къ достиженію желанной цѣли. Одного обѣщанія было мало,-- Карлъ I также обѣщалъ руководствоваться петиціей о правѣ,-- нужно было еще добросовѣстное исполненіе обѣщанія: и вотъ въ этомъ-то заключается одна изъ главныхъ заслугъ Вильгельма. Широко пользуясь своею законною властію, онъ никогда не старался превысить ее. Конечно, это было отчасти послѣдствіемъ его положенія. Возведенный на престолъ волей парламента, постоянно угрожаемый возвращеніемъ опаснаго соперника, онъ не могъ позволить себѣ и половины тѣхъ самоуправныхъ дѣйствій, которыя безнаказанно сходили съ рукъ Стюартамъ. Но при тѣхъ обширныхъ преимуществахъ, которыми вообще была облечена королевская власть, при той силѣ, которую она почерпала изъ военныхъ обстоятельствъ, при той поддержкѣ, которую всегда могла бы оказать ей одна партія противъ другой, Вильгельмъ легко могъ выйдти изъ законныхъ предѣловъ своей прерогативы. Развитіе конституціонныхъ началъ опять уступило бы мѣсто охраненію ихъ; живыя силы народа опять стали бы истощаться въ безплодной борьбѣ. Вильгельмъ освободилъ Англію отъ этого бѣдствія. Онъ былъ конституціоннымъ государемъ въ полномъ смыслѣ этого олова. Среди самыхъ тяжелыхъ испытаній, онъ сумѣлъ остаться вѣрнымъ своему долгу. Онъ далъ утвердиться границамъ, власти и ихъ уже не могли, не смѣли преступить его преемники.

Г. Вызинскій утверждаетъ, что природа вовсе не создала Вильгельма конституціоннымъ королемъ. "Странно было бы. говоритъ онъ, дѣлать Вильгельма героемъ и энтузіастомъ политической свободы. Въ его повелительной натурѣ не могло быть искренней любви къ свободѣ. Онъ написалъ имя свободы на своемъ знамени, потому что только такимъ образомъ могъ достигнуть англійскаго престола и удержаться на немъ. Онъ чрезмѣрно любилъ власть и желалъ всегда имѣть просторъ для своихъ дѣйствій. Онъ съ трудомъ выносилъ ограниченія королевской прерогативы и никакъ не могъ ужиться съ парламентомъ. Его оскорбляло и раздражало всякое сопротивленіе, всякая оппозиція; контроль парламента былъ ему въ высшей степени тягостенъ. Парламентская система утвердилась въ Англіи не столько при помощи Вильгельма, сколько помимо его." Мы не знаемъ чѣмъ создала Вильгельма природа, но мы видимъ чѣмъ сдѣлало его воспитаніе, обстоятельства, его собственная могучая воля. Угнетеніе, которому онъ подвергался въ молодости, сдѣлало его врагомъ всякихъ умственныхъ стѣсненій. Поставленный, двадцати одного года отъ роду, во главѣ своего народа, онъ посвятилъ себя защитѣ его независимости, сохраняя вмѣстѣ съ тѣмъ неприкосновенною его внутреннюю свободу. Онъ никогда не посягалъ на конституцію Соединенныхъ Провинцій, хотя часто встрѣчать въ ней препятствіе къ исполненію своихъ плановъ. Амстердамъ открыто противодѣйствовалъ политикѣ Вильгельма, но Вильгельмъ не употреблялъ противъ него другаго оружія, кромѣ силы убѣжденія и примѣра. Итакъ, конституціонная оппозиція не была новостію для Вильгельма, когда онъ вступилъ на англійскій престолъ. Онъ не могъ оскорбляться сопротивленіемъ, къ которому привыкъ еще въ своемъ отечествѣ. Вильгельмъ не имѣлъ ни одной изъ тѣхъ наклонностей, по которымъ узнается деспотъ. Онъ ставилъ благо своего народа, благо цѣлой Европы, выше своихъ собственныхъ интересовъ. Онъ презиралъ внѣшнюю сторону власти, избѣгалъ ея блеска, ни отъ кого не требовалъ самоуничиженія. Онъ не искалъ славы и не мечталъ заранѣе о безсмертіи. У него не было придворныхъ исторіографовъ, и во дворцѣ его не висѣли картины съ изображеніемъ его военныхъ подвиговъ. Онъ всего болѣе уважалъ тѣхъ, кто обращался съ нимъ какъ съ равнымъ. Отсюда его дружба съ Портландомъ, его привязанность къ Сомерсу. Онъ умѣлъ прощать личныя обиды, онъ не боялся личныхъ враговъ. Какъ защитникъ религіозной и политической терпимости, онъ стоялъ далеко впереди своего времени: а совмѣстима ли терпимость съ деспотизмомъ, съ повелительною натурой, въ томъ смыслѣ, въ какомъ употребляетъ это выраженіе г. Вызинскій? И терпимость Вильгельма не была послѣдствіемъ равнодушія. Онъ имѣлъ твердыя религіозныя убѣжденія, но это не мѣшало ему уважать убѣжденія другихъ, хотя бы и совершенно противоположныя его собственнымъ. Онъ не чуждался торіевъ, хотя конечно не раздѣлялъ ихъ политическаго ученія. Онъ былъ снисходителенъ къ якобитамъ, хотя вдѣлъ самыя основательныя причины ненавидѣть ихъ. Мы согласны съ г-мъ Вызинскимъ, что Вильгельмъ не можетъ быть названъ героемъ, энтузіастомъ политической свободы: онъ былъ героемъ другаго дѣла, энтузіастомъ другаго стремленія; но вся дѣятельность его свидѣтельствуетъ о томъ, что онъ былъ способенъ понимать и любить свободу. Вильгельмъ чрезмѣрно любилъ власть, говоритъ г. Вызинскій: да, онъ любилъ ее, но не для нея самой, не какъ цѣль, а какъ средство. Задачею его жизни была борьба съ Франціей, представительницей католицизма и абсолютизма. Ненависть къ Франціи, къ Французскому правительству была чувствомъ общимъ Вильгельму и англійскому народу. Но въ первомъ она была сознательна, разумна, во второмъ болѣе инстинктивна. Англичане могли на время забыть свою вражду, могли успокоиться насчетъ намѣреній Лудовика XIV. Вильгельмъ постоянно былъ на стражѣ, постоянно видѣлъ опасность и сознавалъ необходимость отпора. Вотъ главная причина неудовольствій между Вильгельмомъ и парламентомъ. Парламентъ часто не хотѣлъ или не могъ понимать Вильгельма. Въ такія минуты сопротивленіе парламента дѣйствительно раздражало Вильгельма, но раздражало его не потому чтобъ онъ видѣлъ въ немъ неуваженіе къ своей прерогативѣ, а потому что оно стѣсняло его внѣшнюю политику.

Непріязнь Вильгельма къ Лудовику XIV не была обыкновенною, мелочною враждой двухъ монарховъ-соперниковъ. Конечно, она усиливалась личною антипатіей, воспоминаніемъ о личныхъ оскорбленіяхъ, нанесенныхъ Лудовикомъ Вильгельму: но не въ этомъ заключалась ея главная причина. Она была такъ понятна, такъ законна, что теперь, по прошествіи почти двухъ вѣковъ, не трудно увлечься чувствомъ, одушевлявшимъ Вильгельма. Это было не честолюбіе, не жажда завоеваній: это было глубокое сознаніе опасности, которою Франція угрожала Европѣ, глубокое негодованіе противъ вопіющихъ беззаконій Французской политики. Вильгельмъ сражался за цѣлость и достоинство европейскихъ государствъ, за самостоятельность ихъ внутреннихъ учрежденій, за безопасность и свободу ихъ вѣроисповѣданій. Онъ былъ защитникомъ права противъ безправія, слабыхъ противъ сильнаго. Измѣнническое нападеніе на Голландію, замыслы присоединенія, опустошеніе Палатината, всѣ эти злоупотребленія торжествующей силы тяжелымъ камнемъ ложились на душу Вильгельма. Едва поддерживаемый, безпрестанно оставляемый союзниками, одинъ противъ страшнаго могущества своего соперника, онъ отчаивался иногда въ будущемъ, но въ этихъ минутахъ отчаяніи находилъ новыя силы для борьбы съ Франціей. Онъ видитъ въ зъой борьбѣ единственный шансъ спасенія для Европы. Онъ былъ душой тѣхъ союзовъ, о которые разбились честолюбивыя стремленія Лудовика XIV. Обѣ войны, которыя онъ велъ съ Франціей, имѣло чисто оборонительный характеръ. Г. Вызинскій говоритъ, что Вильгельмъ сдѣлалъ Англію орудіемъ своей континентальной политики. Это совершенно справедливо; но развѣ политика Вильгельма не была согласна съ интересами Англіи? Развѣ война съ Франціей не была вмѣстѣ съ тѣмъ войною противъ Стюартовъ, враговъ англійской религіи и свободы? "Для удовлетворенія своей вражды къ Франціи, говоритъ г. Вызинскій, Вильгельмъ былъ въ состояніи пожертвовать всѣмъ, истощить всѣ живыя силы Англіи, истребить половину ея народонаселенія, обратить ее въ пустыню и груду развалинъ." Мы не знаемъ откуда г. Вызинскій почерпнулъ эту смѣлую мысль. Еслибъ она была справедлива, то Вильгельмъ по всей вѣроятности не заключилъ бы рисвикскаго мира или по крайней мѣрѣ не старался бы ускорить заключеніе его; онъ затянулъ бы дѣло дипломатическими тонкостями, и не разрѣшилъ бы его частными переговорами Портланда съ маршаломъ Буффле. Конечно, еслибы Французамъ удалось вторгнуться въ Англію, Вильгельмъ сопротивлялся бы имъ до послѣдней крайности, не жалѣя ни крови, ни денегъ; но не соединились ли бы вокругъ него въ той же рѣшимости и всѣ Англичане? Когда французскія войска угрожали независимости Голландіи, Вильгельмъ остановилъ ихъ наводненіемъ; не ограничиваясь этою первою жертвой, онъ былъ готовъ оставить Европу, переселиться, со всѣмъ народомъ, въ азіятскія колоніи Голландіи. И эта мужественная рѣшимость, единодушно принятая Голландцами, составляетъ одно изъ самыхъ прочныхъ основаній славы Вильгельма. Г. Вызинскій видитъ въ натурѣ Вильгельма "что-то холодно-безпощадное, неумолимое." Мы видимъ въ ней только ту твердость, которая ставитъ нравственное достоинство, независимость, свободу, выше матеріялѣнаго благосостоянія. Въ чемъ отразилась эта мнимая безпощадность Вильгельма? Въ его хладнокровіи на полѣ битвы? Но это -- неизбѣжное по" слѣдствіе долговременной военной жизни. Въ знаменитомъ приказѣ объ истребленіи цѣлаго шотландскаго клана? Но послѣ всѣхъ доказательствъ, приведенныхъ Маколеемъ, едва ли можно утверждать, что Вильгельмъ подписалъ этотъ приказъ съ сознаніемъ его послѣдствій, его цѣли. Трудно предположить, чтобы ревностный защитникъ амнистіи, снисходительный судья заговорщиковъ, врагъ безполезнаго кровопролитія, могъ хладнокровно согласиться на измѣнническое избіеніе стариковъ, женщинъ и дѣтей. Extirpate that set of thieves, искоренить эту шайку воровъ, вотъ слова приказа, которымъ Дальримиль (the Master оf Stair) и его помощники дали такое страшное толкованіе. Маколей справедливо замѣчаетъ, что всякое правительство имѣетъ право искоренять шайки воровъ, и что искорененіе въ подобныхъ случаяхъ вовсе не означаетъ поголовнаго истребленія. Г. Вызинскій говоритъ, что Вильгельмъ часто смотрѣлъ на войну какъ на искусство для искусства. Мы уже видѣли, что всѣ войны Вильгельма были оборонительныя (мы не считаемъ вторженія его въ Англію, потому что оно вовсе не было войной), что онѣ были вынуждены необходимостью. Онъ любилъ можетъ-быть сильныя ощущенія, доставляемыя войной, но старался избѣгать ея, когда только это было возможно; доказательствомъ тому служатъ раздѣльные трактаты. Въ подтвержденіе своего мнѣнія, г. Вызинскій упоминаетъ о битвѣ, данной Вильгельмомъ Люксембургу послѣ нимвегенскаго мира, будто бы для упражненія въ военномъ искусствѣ. Но Маколей и многіе другіе историки (между прочимъ Юмъ, не особенно расположенный въ пользу Вильгельма и осуждающій именно это дѣйствіе его) объясняютъ эту битву совершенно иначе: они предполагаютъ, что Вильгельмъ хотѣлъ воспрепятствовать заключенію мирнаго трактата и продолжать войну, которую считалъ необходимою для пользы Голландіи и ея союзниковъ.

Возвратимся теперь къ внутреннему управленію Вильгельма, и прослѣдимъ въ главныхъ чертахъ отношенія его къ парламенту и къ партіямъ. Вступленіе его на англійскій престолъ было торжествомъ для виговъ и пораженіемъ для торіевъ.

Виги надѣялись получить безусловное преобладаніе въ дѣлахъ правленія, надѣялись удовлетворить свою давнишнюю ненависть къ торіямъ, требовали преслѣдованій и казней. Вильгельмъ не оправдалъ этихъ ожиданій, не согласился на эти требованія. Онъ не предался въ руки одной партіи, и допустилъ въ министерство какъ виговъ, такъ и торіевъ. Мы уже видѣли, что этотъ споcобъ дѣйствій не вполнѣ достигъ своей цѣли; сила вещей скоро заставила Вильгельма образовать министерство, кабинетъ въ новѣйшемъ смыслѣ этого слова. Г. Вызинскій какъ бы упрекаетъ Вильгельма за то, что онъ стирался "примирить непримиримое, посредничать тамъ, гдѣ нѣтъ середины." Намъ кажется, напротивъ, что первоначальная политика Вильгельма не осталась безъ полезныхъ послѣдствій. Еслибы Вильгельмъ тотчасъ составилъ вигское министерство, умѣренные виги были бы увлечены крайними членами этой партіи. Сечверель, Гоу, Дж. Гампденъ взяли бы верхъ надъ Сомерсомъ, Шрусбери и Монтегю. Преслѣдованіе торіевъ неизбѣжно вызвало бы кровавую реакцію противъ виговъ. Все сельское джентри стало бы на сторону якобитовъ. Англиканская церковь вторично была бы доведена до открытаго сопротивленія. Власть Вильгельма рушилась бы вы вмѣстѣ съ властію виговъ. Торіи видѣли бы въ немъ своего непримиримаго врага, и вопросъ о реставраціи сдѣлался бы для нихъ вопросомъ жизни и смерти. Вильгельмъ сумѣлъ избѣгнуть этой опасности. Умѣренность его привлекла къ нему умѣренныхъ людей всѣхъ партій. Броженіе, возбужденное революціей, утихло; страсти успокоились. Въ палатѣ общинъ, выбранной въ 1690 году, были почти равномѣрно распредѣлены обѣ партіи. Престолъ Вильгельма имѣлъ время окрѣпнуть, и когда онъ, три года спустя, приступилъ къ образованію чисто-вигскаго министерства, торіи спокойно остались въ предѣлахъ конституціонной оппозиціи. Переворотъ, мирно совершившійся въ 1693--96 г., не обошелся бы безъ кровопролитія въ 1689 году.

Умѣренность Вильгельма была столько же слѣдствіемъ политики, сколько и самыхъ свойствъ его характера. Она не имѣла ничего общаго съ робостью или нерѣшительностью. Вильгельмъ желалъ жить въ мирѣ съ обѣими партіями, но не уступалъ ни одной изъ нихъ своихъ собственныхъ убѣжденій. Въ 1689 г. возбужденъ былъ вопросъ объ отмѣнѣ Fest-Act'а для всѣхъ протестантскихъ диссидентовъ (то-есть о допущеніи ихъ къ общественнымъ должностямъ). Торіи были рѣшительно враждебны этой мѣрѣ, виги большею частію равнодушны къ ней. Несмотря на то, Вильгельмъ открыто говорилъ въ ея пользу, въ одной изъ своихъ тронныхъ рѣчей. Онъ былъ готовъ купитъ ее цѣной полной снисходительности къ неприсягнувшимъ членамъ духовенства (non-jurors), то-есть къ злѣйшимъ врагамъ своимъ. Еще болѣе великодушія и твердости выказалъ Вильгельмъ по вопросу объ амнистіи. Виги, преобладавшіе въ парламентѣ 1689 года, не хотѣли и слышать о ней: Вильгельмъ столь же упорно отвергалъ мстительные планы виговъ. Парламентъ 1690 г. исполнилъ наконецъ желаніе Вильгельма: предложенный королемъ актъ помилованія единодушно былъ принятъ обѣими палатами {Г. Вызинскій говоритъ, что Вильгельмъ издалъ актъ помилованія въ силу своей королевской власти. Это не совсѣмъ точно. Актъ помилованія, исходящій отъ государя, по англійскимъ законамъ, также нуждается въ согласіи парламента. Вся разница между амнистіей, предложенною королемъ (Act of grace), и амнистіей, предложенною парламентомъ (Act of indemnity), заключается въ томъ, что послѣдняя проходитъ чрезъ обѣ палаты въ видѣ обыкновеннаго билля, читается въ каждой изъ нихъ по три раза, и можетъ быть исправлена ими, а первая читается въ каждой палатѣ только одинъ разъ, и можетъ быть принята или отвергнута, но не измѣнена ими.}. Въ то же самое время, палата общинъ разсматривала законъ о новой присягѣ, которою всѣ должностныя лица должны были отречься отъ Іакова II. Принятіе или не принятіе этого закона, по видимому столь выгоднаго для престола, зависѣло отъ воли Вильгельма; многіе противники закона готовы были подать голосъ за него, изъ опасенія оскорбить короля. Вильгельмъ положилъ конецъ ихъ колебаніямъ, прямо высказавшись противъ закона, который вслѣдъ затѣмъ и былъ отвергнутъ большинствомъ 192 голосовъ противъ 165.

"Парламентъ, говоритъ г. Вызинскій, наученный долголѣтнимъ опытомъ и угадавшій натуру Вильгельма, тщательно и точно опредѣлилъ границы каждаго аттрибута его прерогативы. Скупою рукой выдѣляла ему денежныя средства нижняя палата, желая такимъ образомъ держать его въ постоянной зависимости отъ себя." Но когда именно парламентъ установилъ границы королевской прерогативы? Когда введена была новая система субсидій, опредѣлявшая королевскій доходъ не пожизненно, а на короткіе сроки? Ограниченія королевской прерогативы исчислены были въ деклараціи права, предшествовавшей вступленію Вильгельма на англійскій престолъ. Новая система субсидій возникла въ первую парламентскую сессію послѣ воцаренія Вильгельма, и окончательно установилась не позже 1690 года. Очевидно, что во всемъ этомъ парламентъ руководствовался вовсе не недовѣріемъ къ личности Вильгельма. Если и предположить, что Вильгельмъ по природѣ своей былъ врагъ свободы, то парламентъ едва ли могъ угадать это еще прежде начала его царствованія. Долголѣтній, горькій опытъ временъ Стюартовъ, вотъ единственная причина предосторожностей, принятыхъ парламентомъ. Онѣ были направлены противъ королевской власти вообще, а не противъ личнаго характера Вильгельма. Правда, Вильгельмъ былъ недоволенъ новымъ бюджетомъ; несмотря на представленія Бернета, онъ долго не хотѣлъ понять, что дѣло идетъ здѣсь объ общемъ, а не о личномъ вопросѣ. Онъ не охотно терялъ право, которымъ пользовались ею предшественники, и которое казалось ему необходимымъ для его внѣшней политики. При всемъ томъ, онъ добровольно подчинился рѣшенію палаты общинъ, и новый принципъ окончательно укоренился въ англійской конституціи.

Мы переходимъ теперь къ самому важному обвиненію противъ Вильгельма. "Не смѣя посягнуть на свободныя учрежденія, говоритъ г. Вызинскій, Вильгельмъ пользовался неумѣренно правомъ королевскаго veto, которое давала ему конституція. Долго и упорно противопоставлялъ онъ свое veto самымъ популярнымъ биллямъ. Онъ никогда не умѣлъ уступить вовремя и съ тою граціей (?), которая располагаетъ еще болѣе сердца подданныхъ. Онъ дѣлалъ уступки поздно, съ гнѣвомъ, и не скрывая своего неудовольствія." Посмотримъ, въ какой степени справедливо это обвиненіе. Право королевскаго veto издавна существовало въ англійской конституція и существуетъ въ ней и понынѣ. Но до Вильгельма оно приводилось въ дѣйствіе чрезвычайно рѣдко, послѣ Вильгельма было употреблено только одинъ разъ. Этотъ повидимому странный фактъ объясняется Маколеемъ какъ нельзя болѣе наглядно и просто. Стюарты легко давали свое согласіе на законы, потому что столь же легко и нарушали ихъ. Карлъ II утвердилъ законъ, по которому парламентъ долженъ былъ созываться по крайней мѣрѣ разъ въ три года; но въ моментъ смерти Карла, страна была безъ парламента уже почти четыре года. Съ другой стороны, въ XVIII столѣтіи министерство сдѣлалось какъ бы исполнительнымъ комитетомъ парламента, министры -- представителями большинства палаты общинъ; король пересталъ дѣйствовать иначе какъ черезъ посредство своихъ министровъ. При такихъ обстоятельствахъ, употребленіе королевскаго veto очевидно сдѣлалось невозможно, почти не мыслимо. Вильгельмъ стоялъ на рубежѣ между двумя противоположными порядками вещей. Онъ не имѣлъ ни возможности, ни желанія нарушать законы, подобно Стюартамъ. Министерство не имѣло еще того значенія, какое пріобрѣло при короляхъ Ганноверскаго дома. Исполнительная власть еще не была простымъ отраженіемъ власти законодательной. Король, по мнѣнію самыхъ просвѣщенныхъ государственныхъ людей, имѣлъ полное право пользоваться своимъ королевскимъ veto. Весь вопросъ заключается въ томъ, какъ пользовался имъ Вильгельмъ. Руководствовался ли онъ при этомъ чисто-личными соображеніями? Сопротивлялся ли онъ упорно и слѣпо неоднократно выраженной волѣ страны? Умѣлъ ли онъ уступать необходимости, умѣлъ ли онъ отказываться отъ своего права, когда осуществленіе его было бы сопряжено съ явною опасностію для государства?

Декларація права и билль правъ (Bill of Rights) ограничили право короля произвольно смѣнять судей. Но независимость судей отъ короны все еще была неполная. Они были вознаграждаемы за трудъ отчасти судебными пошлинами (fees), отчасти жалованьемъ. На судебныя пошлины король не имѣлъ никакого вліянія, но онъ ногъ уменьшать или даже совершенно удерживать жалованье судей. Чтобъ окончательно освободить судей отъ королевскаго произвола, предположено было назначить каждому изъ нихъ (то-есть каждому изъ двѣнадцати верховныхъ судей) постоянное жалованье въ "О00 фунтовъ. Билль по этому предмету въ началѣ "692 года безпрепятственно прошелъ черезъ обѣ палаты. Но предположенная издержка отнесена была палатами на ту часть государственнаго дохода, которая составляла наслѣдственную принадлежность короны. Вильгельмъ увидѣлъ въ этомъ нарушеніе безспорныхъ правъ короны,-- нарушеніе, опасное не столько по своимъ прянымъ послѣдствіямъ, сколько по своему принципу, и наложилъ на билль свое veto. Рѣшеніе Вильгельма не возбудило никакого неудовольствія въ странѣ. Оно оставлено было безъ осужденія даже въ якобитcкихъ памфлетахъ. Никто не подозрѣвалъ Вильгельма въ намѣреніи посягнуть на независимость судей; всѣ понимали, что Вильгельма остановило не главное содержаніе билля, а случайная подробность его. Итакъ, первый случай употребленія veto не можетъ служить поводомъ къ обвиненію противъ Вильгельма.

Гораздо важнѣе второе, по времени, veto Вильгельма. До революціи 1688 года единственнымъ фактомъ, ірsо jure, безъ королевскаго повелѣнія, полагавшимъ конецъ существованію парламента, была смерть короля. Палата общинъ, избранная при воцареніи новаго короля, могла быть удержана этимъ послѣднимъ во все продолженіе его жизни. Обстоятельства могла перемѣниться, расположеніе народа могло перейдти отъ одной крайности къ другой, представители страны могли сдѣлаться совершенно чуждыми странѣ -- все это не мѣшало существованію одной и той же палаты общинъ, если только она была покорна королю. Восьмнадцатилѣтній парламентъ Карла II показалъ Англіи, къ какимъ страшнымъ злоупотребленіямъ можетъ привести эта часть королевской прерогативы. Она была рѣшительно не совмѣстна съ принципами 1688 года. Вопросъ о срочности парламентовъ" о періодическомъ обновленіи палаты общинъ, возбужденъ былъ еще конвентомъ" но окончательно поставленъ на очередь только въ концѣ 1692 года. Палата лордовъ составила и палата общинъ приняла законъ, но которому продолжительность. каждаго парламента ограничивалась тремя годами (Bill for limiting the duration of Parliaments, Triennial Bill). Послушаемъ теперь г. Вызинскаго: "И виги, и торіи единодушно поддерживали этотъ билль. Огромнымъ большинствомъ голосовъ онъ проходилъ неоднократно въ обѣихъ палатахъ; но Вильгельмъ въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ упорно сопротивлялся ему, и каждый разъ отказывалъ въ своемъ утвержденіи. Онъ видѣлъ въ этомъ биллѣ самое существенное ограниченіе своей прерогативы. Наконецъ, въ одну тяжелую для него минуту, Вильгельмъ уступалъ. "жена Вильгельма, Марія, скончалась неожиданно, въ цвѣтѣ лѣтъ. Вильгельмъ пораженъ былъ какъ громомъ этою потерей. Онъ впалъ въ совершенное оцѣпенѣніе и не способенъ былъ болѣе къ сопротивленію. Парламентъ могъ сдѣлать съ нимъ что хотѣлъ. Безсильною рукой онъ подписалъ законъ о трехлѣтнемъ срокѣ." Въ этихъ словахъ г. Вызинскаго чрезвычайно много неточностей. Вопервыхъ, пріемъ Triennial-Bill въ палатѣ общинъ былъ далеко не единодушный. Сеймуръ Финчъ, Лоутеръ (Lowther), почти всѣ предводители торіевъ горячо возражали противъ него. Правда, Кермартенъ объявилъ себя въ пользу билля, но онъ не увлекъ за собою своей партіи. Въ пользу билля подано было 200 голосовъ, противъ него -- 161 голосъ. Большинство, какъ видно, вовсе не огромное. Вовторыхъ, нельзя сказать, чтобы Triennial Bill неоднократно проходилъ въ обѣихъ палатахъ, и чтобы Вильгельмъ каждый разъ отказывалъ ему въ своемъ утвержденіи. Королевское veto на первый проектъ этого билля объявлено было въ началѣ 1693 года. Въ слѣдующую парламентскую сессію, Triennial-Bill снова былъ внесенъ на разсмотрѣніе палаты общинъ. Онъ былъ отвергнутъ ею большинствомъ 446 голосовъ противъ 436. Палата лордовъ немедленно взяла на себя иниціативу новаго билля, поспѣшно утвердила его и переслала въ палату общинъ. Но и этотъ билль былъ отвергнутъ коммонерами, большинствомъ 497 голосовъ противъ 427. Въ концѣ 1694 года дѣло опять было возобновлено парламентомъ, и на этотъ разъ съ полнымъ успѣхомъ. Triennial Bill быстро прошелъ черезъ обѣ палаты и 22 декабря получилъ королевское утвержденіе. Итакъ, Triennial Bill былъ два раза принятъ и столько же разъ отвергнуть палатой общинъ, а Вильгельмъ только одинъ разъ отказался утвердить его. Посмотримъ теперь, при какихъ обстоятельствахъ дано было согласіе Вильгельма. Г. Вызинскій говоритъ, что Вильгельмъ подписалъ Triennial Bill безсильною рукой, подъ вліяніемъ того нравственнаго оцѣпенѣнія, въ которое повергла его смерть королевы Маріи. Это не совсѣмъ справедлива. Утвержденіе Triennial Bill воспослѣдовало еще при жизни Маріи {History of England, т. VII, р. 340--341.}. Правда, она была уже опасно больна, такъ что нѣкоторые приписывали согла, сіе Вильгельма его душевной тревогѣ. Но съ другой стороны, есть основаніе думать, что Вильгельмъ еще за нѣсколько мѣсяцевъ передъ тѣмъ рѣшился уступить желанію парламента и народа.

Приведенныя нами обстоятельства значительно уменьшаютъ силу обвиненія, взводимаго г. Вызинскимъ противъ Вильгельма. Конституціонный монархъ, упорной неоднократно отказывающій въ своемъ утвержденіи популярному закону, дѣйствительно заслуживалъ бы порицанія. Онъ ставилъ бы свою прерогативу выше народнаго блага, онъ приносилъ бы общественное спокойствіе въ жертву своей гордости, своему упрямству. Для него буква конституціи важнѣе требованій необходимости и здраваго смысла. Нельзя было бы сказать того же самаго объ умѣренномъ употребленіи veto, о первомъ приложеніи его къ извѣстному закону. Король не отказываетъ наотрѣзъ, онъ только предоставляетъ себѣ и другимъ время на размышленіе {На это указываетъ и формула англійскаго королевскаго veto: "The king will consider of the matter, или: The king will take the matter in his consideration," то-есть: король хочетъ подвергнуть дѣло своему разсмотрѣнію. History of England, T. VI, p. 292. T. VII, p. 184.}, подвергаетъ законъ вторичному обсужденію страны и законодательныхъ собраній. Если страна перемѣнитъ свое мнѣніе и отступится отъ закона, veto вполнѣ достигнетъ своей цѣли; если она вновь одобритъ законъ, это будетъ для короля знакомъ ея непреклонной воли, не допускающей уже дальнѣйшаго отказа. Такъ именно, если мы не ошибаемся, смотрѣлъ на veto и Вильгельмъ. Онъ рѣшился отвергнуть Triennial Bill, потому что надѣялся на перемѣну общественнаго мнѣнія. Ожиданія его отчасти оправдались: въ 4693 году тотъ же самый билль, какъ мы уже видѣли, двукратно былъ отвергнутъ палатой-общинъ. Но когда, въ 1694 году, обѣ палаты единодушнѣе чѣмъ прежде высказались въ пользу билля, Вильгельмъ безъ дальнѣйшаго колебанія согласился дать ему силу закона.

Мы не хотимъ сказать, чтобы veto, употребленное въ первый разъ, никогда не могло быть вмѣнено въ вину конституціонному монарху. Если онъ руководствовался при этомъ чисто-эгоистическими соображеніями, если онъ старался оградить выгодное для него злоупотребленіе, если онъ имѣлъ въ виду остановить, хотя бы на время, свободное развитіе народной жизни, его первое veto такъ же опасно, какъ и послѣдующіе отказы. Для полной оцѣнки дѣйствій Вильгельма, необходимо опредѣлить причину, источникъ отказа 1693 года. Г. Вызинскій приписываетъ этотъ отказъ ревнивой заботливости Вильгельма о неприкосновенности королевской прерогативы, заботливости, простиравшейся до вражды къ свободнымъ учрежденіямъ Англіи. "Не смѣя посягнуть на свободныя учрежденія, Вильгельмъ неумѣренно пользовался правомъ королевскаго veto", вотъ подлинныя слова г. Вызинскаго, относимыя имъ вообще ко всѣмъ отказамъ Вильгельма, и примѣняющіяся слѣдовательно и къ настоящему случаю. Намъ кажется, что есть другое объясненіе этого отказа, объясненіе болѣе простое, болѣе подходящее къ общему характеру дѣятельности Вильгельма. Онъ постоянно былъ занятъ обширными планами внѣшней политики. Для исполненія этихъ плановъ, необходимо было внутреннее спокойствіе, согласіе между короной и парламентомъ, прочная поддержка со стороны палаты общинъ. Съ принятіемъ Triennial Bill, палата общинъ, а съ нею вмѣстѣ и политика Англіи, должна была перемѣняться черезъ каждые три года. Предпріятіе, начатое сегодня при помощи виговъ, могло быть остановлено завтра избирательною побѣдой торіевъ. Приверженцы войны могли уступить мѣсто приверженцамъ мира, защитники интересовъ денежнаго капитала -- защитникамъ поземельной собственности. Безпрестанныя колебанія внутренней политики неминуемо должны были отразиться и на иностранной политикъ Вильгельма. Въ этомъ, по нашему мнѣнію, и заключается главная причина, возстановлявшая Вильгельма противъ частыхъ перемѣнъ парламента. Онъ считалъ ихъ опасными для своей власти, это правда: но не должно забывать что заставляло его дорожить властію, на что именно она была нужна ему. Въ продолжительности парламента Вильгельмъ, конечно, видѣлъ не средство освободить себя изъ-подъ контроля страны: контроль этотъ, вообще говоря, не былъ тягостенъ для Вильгельма. Онъ видѣлъ въ ней только обезпеченіе своихъ дипломатическихъ и военныхъ плановъ, залогъ успѣшной борьбы съ Франціей.

Но Triennial Bill и самъ по себѣ едва ли мо етъ быть признанъ безусловно хорошимъ закономъ. Ограничить продолжительность парламентовъ было необходимо: но не слишкомъ ли кратокъ былъ трехлѣтній срокъ, назначенный для существованія палаты общинъ? Самымъ лучшимъ отвѣтомъ на этотъ вопросъ служитъ судьба Triennial Bill. Онъ существовалъ не болѣе двадцати лѣтъ, и въ 1716 г. уступилъ мѣсто такъ-называемому Septennial Bill, который и теперь дѣйствуетъ въ Англіи. Прежній трехлѣтній срокъ замѣненъ былъ семилѣтнимъ. Septennial Bill былъ предложенъ и проведенъ вигами, то-есть тою самою партіей, которая при Вильгельмѣ такъ горячо домогалась трехлѣтняго срока. Сомерсъ, несмотря на свои преклонные годы, все еще стоявшій во главѣ виговъ, открыто высказался въ пользу Septennial Bill. По справедливому замѣчанію лорда Магона {History of England from the peace of Utrecht. T. I.}, Septennial Bill упрочилъ преобладаніе палаты общинъ надъ палатой лордовъ. Положеніе коммонеровъ при дѣйствіи Triennial Bill было такъ шатко и такъ непрочно, что лучшіе государственные люди наперерывъ старались перейдти въ верхнюю палату. Сомерсъ, Монтегю, Коуперъ, Гарлей, Стангопъ, всѣ рано или поздно достигли перства. Въ царствованіе королевы Анны, значеніе палаты лордовъ не многимъ уступало значенію палаты общинъ. Вальполь первый остался вѣрнымъ палатѣ общинъ. Его примѣру послѣдовали Пельтней, оба Питта, Джонъ Гренвиль, Нортъ, почти всѣ знаменитые люди нашего столѣтія, отъ Каннинга до Пальмерстона. Пельтнея удалилъ въ палату только ловкій разчетъ противника; старшаго Питта -- упадокъ физическихъ силъ.

При нормальныхъ условіяхъ политической жизни, семилѣтній срокъ для законодательнаго собранія не можетъ не быть признанъ слишкомъ продолжительнымъ. Въ Англіи, въ настоящее время, срокъ этотъ рѣдко истекаетъ до конца и почти всегда упреждается королевскимъ повелѣніемъ. Во Франціи семилѣтній срокъ былъ произведеніемъ ретрограднаго министерства Виллеля. Шестилѣтній срокъ теперешняго законодательнаго корпуса какъ нельзя лучше соотвѣтствуетъ политикѣ Лудовика-Наполеона. Но въ концѣ XVII, въ первой половинѣ XVIII столѣтія, семилѣтній срокъ имѣлъ въ Англіи несомнѣнное преимущество передъ трехлѣтнимъ. При всеобщей системѣ подкуповъ, частые выборы приносили пользу только продажнымъ избирателямъ. Исходъ выборовъ зависѣлъ отъ случайностей и не всегда выражалъ собою настоящее положеніе общественнаго мнѣнія. Припомнимъ, что въ началѣ 1701 года выборы дали огромное большинство торіямъ, а въ концѣ того же года -- столь же значительное большинство вигамъ. Выборы 1702 года возвратили преобладаніе торіямъ. При огромномъ различіи, существовавшемъ тогда между враждующими партіями, политика Англіи безпрестанно переходила отъ одной крайности къ другой. Выборы потрясали каждый разъ самую основу государства. Мы не знаемъ чему именно противился Вильгельмъ, всякой ли вообще срочности парламента или только кратковременному сроку, назначенному въ Triennial Bill. Въ первомъ случаѣ, мы можемъ извинить его только отчасти, потому что дурной законъ, безвредный въ рукахъ Вильгельма, опять могъ сдѣлаться источникомъ злоупотребленій при его преемникахъ. Но во второмъ случаѣ образъ дѣйствій Вильгельма заслуживаетъ полнаго одобренія.

Одновременно съ Triennial Bill внесенъ былъ въ палату общинъ такъ-называемый Place Bill, билль о мѣстахъ, направленный противъ другаго недостатка тогдашняго парламентскаго устройства. Система подкуповъ, возникшая при Карлѣ II, очень скоро получила самое обширное развитіе. Независимо отъ денежныхъ выдачъ, министры имѣли въ своихъ рукахъ огромное количество доходныхъ мѣстъ, синекуръ, придворныхъ должностей, которыми и склоняли на свою оторону многихъ членовъ нижней палаты. Въ предупрежденіе этого, предложено было не допускать на будущее время въ палату общинъ ни одного должностнаго лица, получающаго жалованье отъ короны. Запрещеніе одинаково распространялось и на министровъ, и на самыхъ мелкихъ чиновниковъ. Маколей прекрасно объясняетъ хорошія и дурныя стороны этой мѣры. Исключеніе министровъ изъ палаты общинъ причинило бы ей болѣе вреда нежели исключеніе остальныхъ чиновниковъ могло принести ей пользы. Какъ бы то ни было, принципъ билля безспорно былъ справедливый и благотворный. Въ палатѣ общинъ "билль о мѣстахъ" прошелъ почти безпрепятственно, но въ палатѣ лордовъ онъ былъ отвергнутъ большинствомъ трехъ голосовъ. Въ 1693 г. онъ былъ вновь представленъ на разсмотрѣніе парламента, и на этотъ разъ принять обѣими палатами, съ тѣмъ только важнымъ дополненіемъ, что коммонеръ, получившій коронную должность, могъ остаться членомъ палаты общинъ, если изъявятъ на то согласіе его избиратели. Вильгельмъ, не ожидая конца сессіи, отказалъ въ своемъ утвержденіи этому биллю. Въ палатѣ общинъ поднялось страшное волненіе. Она объявила измѣнниками всѣхъ тѣхъ, по совѣту которыхъ Вильгельмъ отвергнулъ "билль о мѣстахъ". На другой день буря нѣсколько утихла, но королю тѣмъ не менѣе подано было представленіе {Representation, то-есть, по парламентскимъ обычаямъ, нѣчто болѣе сильное и менѣе почтительное, нежели Adress.} противъ его veto. Король отвѣчалъ ласково, но не сдѣлалъ и не обѣщалъ никакой уступки. Гарлей предложилъ идти далѣе,-- подать королю второе, болѣе рѣзкое представленіе. Предложеніе Гарлея было отвергнуто огромнымъ большинствомъ голосовъ (229 противъ 88), и все пришло въ прежній порядокъ. Въ 1694 г. "билль о мѣстахъ" въ третій разъ былъ внесенъ на разсмотрѣніе палаты общинъ, но отвергнутъ ею большинствомъ "75 голосовъ противъ 142. Исключеніе должностныхъ лицъ изъ палаты общинъ было однимъ изъ условій органическаго акта "70" года; но оно не было приведено въ дѣйствіе, и торговля доходными мѣстами продолжалась въ томъ же видѣ и при Вальполѣ, и при Пельамахъ. Въ настоящее время второстепенные чиновники лишены права засѣдать въ палатѣ общинъ.

Veto, наложенное Вильгельмомъ на Place Bill, объясняется точно такъ же, какъ и veto, наложенное имъ на Triennial Bill. Внѣшняя политика Вильгельма необходимо требовала поддержки со стороны палаты общинъ, а для этой поддержки въ свою очередь необходимъ былъ подкупъ. Система подкупа была ненавистна Вильгельму. Вступивъ на престолъ, онъ рѣшился вовсе не прибѣгать къ ней и въ продолженіи цѣлаго года оставался вѣрнымъ своему рѣшенію. Сила обстоятельствъ превозмогла его благое намѣреніе. Онъ убѣдился, что безъ подкупа не возможно было управлять страной. Убѣжденіе это естественно заставило его дорожить всѣми средствами подкупа, какія только зависѣли отъ него. Допустивъ однажды необходимость подкупа, онъ не могъ не заботиться о возможности его. Place Bill ограничивалъ эту возможность, и вотъ почему онъ былъ отвергнутъ Вильгельмомъ. Мы далеки отъ мысли оправдывать этотъ отказъ; мы хотимъ только выставить на видъ причины, уменьшающія вину Вильгельма. Въ тринадцатой лекціи г. Вызинскаго очень рельефно, хотя и нѣсколько парадоксально, объяснена вся польза, которую принесли Англіи подкупы въ XVIII столѣтіи. Тѣмъ болѣе полезны, тѣмъ болѣе необходимы были они въ концѣ XVII столѣтія. Оппозиціонный духъ палаты общинъ, не сдерживаемый никакими предѣлами {Не должно забывать, что парламентскія пренія сохранялись въ это время въ величайшей тайнѣ.}, легко могъ бы произвести открытый раздоръ между королемъ и парламентомъ и облегчить реставрацію Стуартовъ.

Четвертое и послѣднее veto Вильгельма наложено было въ 4696 году на такъ-называемый Bill for the regulation of Elections, билль для регулированія выборовъ, по которому владѣніе извѣстнымъ количествомъ земли признавалось необходимымъ условіемъ для засѣданія въ палатѣ общинъ. Билль этотъ, очевидно направленный противъ интересовъ денежнаго капитала въ пользу поземельной собственности, принятъ былъ въ палатѣ общинъ большинствомъ 23 голосовъ и безпрепятственно прошелъ черезъ палату лордовъ. Всѣ торговые города королевства и оба университета громко протестовали противъ новаго закона. Королевской прерогативѣ не предстояло отъ него никакой опасности; но Вильгельмъ, убѣжденный въ несправедливости билля, отказалъ ему въ своемъ утвержденіи. Негодованіе торіевъ было велико, но имъ не удалось увлечь за собою большинство палаты общинъ. Резолюція, предложенная ими, была отвергнута 219 голосами противъ 70. Въ слѣдующую сессію, этотъ билль опять прошелъ чрезъ нижнюю палату, но былъ отвергнутъ палатой лордовъ.

Мы перечислили всѣ случаи, въ которыхъ Вильгельмъ пользовался правомъ королевскаго veto. Нельзя, кажется, сказать, чтобъ это пользованіе было неумѣренно, чтобъ оно было внушено враждою къ свободнымъ учрежденіямъ Англіи; нельзя сказать также, чтобы Вильгельмъ не умѣлъ уступать вовремя -- справедливо развѣ только то, что онъ не умѣлъ уступать съ граціей. Желаніе избѣгать столкновеній съ парламентомъ составляетъ отличительную черту всей дѣятельности Вильгельма. Это желаніе заставило его принять Triennial bill; оно побудило его отказаться отъ пожалованія, сдѣланнаго въ 1696 году Портланду; оно объясняетъ наконецъ всю послѣднюю часть царствованія Вильгельма, всю эпоху, идущую отъ рисвикскаго мира до кризиса 1701 г.

Мы уже говорили о главныхъ вопросахъ, занимавшихъ короля и парламентъ послѣ рисвикскаго мира. Прежде всего возникъ вопросъ о постоянномъ войскѣ. Постоянное войско было необходимо Вильгельму не только на случай новой войны съ Франціей, но и для мирныхъ сношеній съ нею. Чтобъ успѣшно вести дипломатическіе переговоры, онъ долженъ былъ опираться на вооруженную силу. Онъ имѣлъ безспорное право настаивать, конституціоннымъ путемъ, на сохраненіе достаточно сильной регулярной арміи. Ошибка его заключалась только въ томъ, что онъ не умѣлъ угадать настроеніе парламента, не умѣлъ ограничить своихъ требованій. Онъ хотѣлъ имѣть 20 т. регулярнаго войска, и вслѣдствіе этого получилъ только 7 т., между тѣмъ какъ при большей умБренности съ его стороны парламентъ по всей вѣроятности далъ бы ему 10 т. Онъ хотѣлъ, во что бы то ни стало, удержать свою голландскую гвардію, и вслѣдствіе этого лишилъ себя возможности достигнуть численнаго усиленія арміи. Несмотря на эти ошибки, образъ дѣйствій Вильгельма по вопросу о войскѣ во многихъ отношеніяхъ заслуживаетъ удивленія. Остановленный, стѣсненный въ исполненіи своихъ любимыхъ плановъ, оскорбленный рѣшеніемъ парламента о голландской гвардіи, Вильгельмъ остается неуклонно вѣренъ своимъ конституціоннымъ обязанностямъ, онъ утверждаетъ ненавистный ему законъ и немедленно приводитъ его въ исполненіе. Онъ не прибѣгаетъ даже къ тѣмъ крайнимъ средствамъ, которыя давала ему конституція, -- къ veto, къ распущенію парламента. Конечно, эти средства представляли мало данныхъ для успѣха, но они замедлили бы разрѣшеніе дѣла, дали бы Вильгельму нѣсколько лишнихъ шансовъ, принудили бы его противниковъ обратиться въ свою очередь къ крайнимъ средствамъ, всегда ослабляющимъ партію. Правда, была минута, когда терпѣніе Вильгельма казалось истощеннымъ. На что же рѣшается онъ въ эту минуту? Онъ рѣшается отречься отъ престола и удалиться въ Голландію -- рѣшимость вполнѣ законная, вполнѣ конституціонная. Его крѣпкая воля скоро побѣждаетъ минутную слабость, и онъ сохраняетъ корону, сохраняетъ ее конечно не потому чтобъ она льстила его честолюбію, чтобъ онъ дорожилъ ея блескомъ. Отреченіе его было бы слишкомъ выгодно для Франціи, слишкомъ желанно для Людовика XIV. Онъ остается на престолѣ, чтобы продолжать, среди всевозможныхъ препятствій, давно-начатую борьбу, давно-предпринятое дѣло.

Пожалованіе коронныхъ земель составляетъ, можетъ-быть, самую темную сторону царствованія Вильгельма. Конечно, конституція не запрещала ему располагать по произволу коронною собственностію; но финансовыя затрудненія страны, постоянно возраставшія военныя издержки, должны были удержать его отъ безплодной растраты одного изъ источниковъ государственнаго дохода. Еще менѣе можно оправдать пожалованіе ирландскихъ конфискованныхъ помѣстій, которыя парламентъ прямо хотѣлъ обратить на общественныя надобности. Необходимо впрочемъ сдѣлать различіе между многочисленными случаями пожалованія. Сомерсъ и Монтегю, возстановители государственнаго кредита, имѣли безспорное право на признательность короля и парламента. Небольшіе участки земли, подаренные имъ, не соотвѣтствовали и одной сотой долѣ тѣхъ выгодъ, которыя они принесли государственному казначейству. Столь же естественны были пожалованія, сдѣланныя въ Ирландіи покорителямъ этой страны, Гинкеллю, Рювиньи. Но дарить Вудстоку, сыну Портланда, участокъ земли, равный половинѣ цѣлаго графства; дарить такой же участокъ Альбемарлю, не ознаменовавшему себя ничѣмъ, кромѣ дружбы съ Вильгельмомъ; дарить обширное помѣстье Елизаветѣ Виллье,-- это было недостойно Вильгельма. Смѣшеніе, господствовавшее въ то время между понятіями государственной и частной королевской собственности, не можетъ служить оправданіемъ для Вильгельма; парламентъ нѣсколько разъ заявлялъ ему свой взглядъ на пожалованіе государственныхъ земель, и Вильгельмъ нѣсколько разъ подчинялся этому взгляду.

Но когда вопросъ объ отмѣнѣ ирландскихъ пожалованій поднятъ былъ въ палатѣ общинъ, палата и король скоро помѣнялись ролями. Палата вступила на путь насилія и произвола, Вильгельмъ -- на путь умѣренности и законности. Большинство коммиссіи, назначенной парламентомъ, превысило свою власть; палата общинъ одобрила, наградила это превышеніе власти и начертала законъ, который, еслибы вступилъ въ силу, подалъ бы сигналъ новой конфискаціи. Она лишила Гинкелля и Рювиньи пожалованныхъ имъ участковъ, и безъ всякаго основанія допустила изъятіе въ пользу Ормонда. Она нарушила конституціонныя права палаты лордовъ, соединивъ законъ объ ирландскихъ пожалованіяхъ съ Финансовымъ биллемъ. Она поставила государство на край междуусобной войны. Поведеніе Вильгельма загладило отчасти его прежнюю вину. Послѣ мужественныхъ, но тщетныхъ попытокъ остановить конституціоннымъ путемъ стремленіе палаты общинъ, послѣ кратковременной надежды, возбужденной въ немъ сопротивленіемъ палаты лордовъ, онъ покорился своей участи и направилъ всѣ свои усилія къ миролюбивому окончанію дѣла. Когда столкновеніе между палатами приняло угрожающіе размѣры, когда отъ рѣшенія верхней палаты зависѣло, можетъ-быть, спокойствіе государства, онъ склонилъ лордовъ къ уступкѣ и вслѣдъ затѣмъ утвердилъ законъ о пожалованіяхъ. Это было еще не послѣднимъ испытаніемъ, не послѣднею уступкой Вильгельма. Онъ принужденъ былъ разстаться съ своими вигскими министрами, онъ сдѣлался свидѣтелемъ обвиненія, которому подвергся Сомерсъ за свое участіе въ раздѣльныхъ трактатахъ. Онъ видѣлъ вступленіе Филиппа И на испанскій престолъ, и не могъ воспротивиться возрастающему могуществу Франціи. Его дѣло казалось окончательно проиграннымъ и внутри, и внѣ Англіи. Онъ терпѣливо перенесъ эти страшные удары. Онъ отложилъ на время свои планы, но не отказался отъ нихъ. Несмотря на враждебное расположеніе парламента, въ которомъ было болѣе якобитовъ, чѣмъ виговъ, онъ сумѣлъ обезпечить протестантское престолонаслѣдіе (Ad of Settlement 1701 годя). Твердо увѣренный въ самомъ себѣ, онъ не переставалъ надѣяться на благопріятную перемѣну въ общественномъ мнѣніи Англіи. Надежда эта исполнилась въ концѣ 1701 года. Вильгельмъ не долго пользовался своимъ успѣхомъ: но онъ имѣлъ счастіе для великаго человѣка -- умереть въ виду торжества своей идеи. Умирая, онъ видѣлъ Англію спокойною, реставрацію Стюртовъ менѣе вѣроятною чѣмъ когда бы то ни было, Европу готовою вступить въ новую, рѣшительную борьбу съ Лудовикомъ XIV. Цѣль его жизни была достигнута: Англія, навсегда освобожденная изъ-подъ вліянія Франціи, сдѣлалась могущественною соперницей этой державы; католицизмъ и абсолютная монархія не были уже опасны для протестантскихъ свободныхъ государствъ сѣверо-западной Европы.

Какой-то особенный, глубокій интересъ связанъ съ послѣдними минутами жизни великихъ людей. Простой разказъ Маколея о смерти Вильгельма производитъ потрясающее дѣйствіе. "Въ ночь съ 7-го на 8-е марта 1702 года король быстро приближался къ кончинѣ. Альбемарль {Любимецъ Вильгельма, ѣздившій въ Голландію для наблюденія за военными приготовленіями.} пріѣхалъ въ Кенсингтонъ изъ Гаги, утомленный путешествіемъ. Вильгельмъ ласково велѣлъ ему отдохнуть нѣсколько часовъ, и потомъ потребовалъ отъ него отчета въ его порученіи. Отчетъ во всѣхъ отношеніяхъ былъ удовлетворительный. Генеральные штаты были расположены какъ нельзя лучше: войско, припасы, магазины находились въ совершенномъ порядкѣ. Все было готово для открытія кампаніи. Вильгельмъ выслушалъ эти вѣсти съ спокойствіемъ человѣка, окончившаго свое дѣло. Онъ хорошо понималъ свое положеніе. Его послѣдніе часы были достойны его жизни. Умъ его не былъ помраченъ ни на одну минуту. Твердость его была тѣмъ болѣе удивительна, что онъ не хотѣлъ умирать. Онъ сказалъ одному изъ своихъ ближайшихъ друзей: "Вы знаете, что я никогда не боялся смерти, было время, когда я желалъ ея; но теперь, когда передо мною открывается такое обширное поприще, я желалъ бы остаться здѣсь немного дольше." Онъ не выказалъ однако ни раздраженія, ни слабости. Онъ ласково и привѣтливо выразилъ свою признательность докторамъ. "Я знаю, сказалъ онъ, вы сдѣлали для меня все, что зависѣло отъ вашего умѣнія и искусства; но ваши усилія были тщетны, и я покоряюсь своей судьбѣ." Судя по отдѣльнымъ словамъ, вырывавшимся у него отъ времени до времени, онъ былъ погруженъ въ мысленную молитву. Бернетъ и Тенисонъ (архіепископъ кентерберійскій) нѣсколько часовъ провели у его постели. Онъ исповѣдалъ предъ ними свою твердую вѣру въ истину христіанской религіи и принялъ изъ ихъ рукъ таинство причащенія. Смежныя комнаты наполнены были всю ночь лордами и членами тайнаго совѣта. Нѣкоторые изъ нихъ оплакивали Вильгельма, какъ не могъ оплакивать его ни одинъ Англичанинъ. Это были друзья его молодости, друзья, никогда не измѣнявшіе ему и никогда не знавшіе отъ него измѣны; друзья, служившіе ему съ непоколебимою вѣрностью въ то время, когда его обманывали его государственные секретари, адмиралы, лорды казначейства; друзья, рисковавшіе для него своею жизнью и на полѣ сраженія, и у его страдальческой постели {Когда Вильгельмъ, будучи еще молодымъ человѣкомъ, опасно за болѣлъ оспой, Бентинкъ (лордъ Портландъ) не отходилъ отъ его постели и къ концу болѣзни Вильгельма самъ заразился ею. Это было основаніемъ дружбы его съ Вильгельмомъ.}; друзья, которыхъ онъ въ свою очередь старался наградить и возвысить, хотя бы и въ ущербъ своей собственной популярности. Слабымъ, почти издыхающимъ голосомъ онъ благодарилъ Оверкерка за его тридцатилѣтнюю вѣрную службу. Онъ отдалъ Альбермарлю ключи отъ своего кабинета. Въ это время онъ едва уже могъ дышать. "Сколько времени это еще будетъ продолжаться?" спросилъ онъ у докторовъ. Они отвѣчали, что конецъ его близокъ. Онъ выпилъ подкрѣпительное лѣкарство и подозвалъ къ себѣ Бентинка. Это были его послѣднія ясно выговоренныя слова. Бентинкъ подошелъ къ постели, наклонился и приложилъ ухо къ губамъ короля. Умирающій сдѣлалъ движеніе губами, но ничего нельзя было разслышать. Вильгельмъ взялъ руку своего стараго друга и нѣжно прижалъ ее къ сердцу. Въ эту минуту конечно было забыто все то, что бросило легкую тѣнь на ихъ продолжительную и чистую дружбу {Въ послѣдніе годы жизни Вильгельма, Портландъ, если можно такъ выразиться, ревновалъ его къ Альбермарлю, и несмотря на нѣжныя увѣщанія, на убѣдительныя просьбы Вильгельма, жилъ вдали отъ двора.}. Былъ восьмой часъ утра. Вильгельмъ закрылъ глаза и съ трудомъ переводилъ дыханіе. Епископы преклонили колѣна и начали читать отходную. Когда они кончили, Вильгельма уже не было на свѣтѣ. На груди его найдена была небольшая шелковая лента. Она заключала въ себѣ золотое кольцо и локонъ волосъ Маріи."

Маколей правъ: послѣднія минуты Вильгельма были достойны его жизни. Умирающій, едва дышащій, онъ находитъ еще силу выслушать донесеніе Альбемарля. Онъ жалѣетъ, что смерть закрываетъ передъ нимъ только что открывшееся поприще. Онъ переноситъ предсмертныя страданія съ такимъ же терпѣніемъ, съ какимъ переносилъ всѣ безчисленныя огорченія своей жизни. Послѣднее движеніе, послѣднее слово его принадлежитъ вѣрнѣйшему его другу, Портланду. Въ этой короткой сценѣ отразилось все что составляетъ величіе Вильгельма. Безкорыстное служеніе высокой идеѣ, не* уклонное, сознательное стремленіе къ ней въ продолженіи цѣлой жизни, самоотверженіе -- самоотверженіе не безплодное, не аскетическое, но оживленное горячимъ чувствомъ,-- непоколебимый стоицизмъ, соединенный съ глубокою гуманностью, вотъ отличительныя черты дѣятельности Вильгельма. По мнѣнію г. Вызинскаго, Вильгельмъ не былъ идеаломъ нрав* ственности. "Холодный дипломатъ, онъ показывалъ всегда глубокое равнодушіе въ выборѣ средствъ. Его трезвая, прозаическая, положительная натура была чужда всякихъ идеальныхъ стремленій." Если подъ именемъ идеальныхъ стремленій разумѣть стремленія мечтательныя, неудобоисполнимыя, то такихъ стремленій дѣйствительно не было у Вильгельма. Если нравственность немыслима безъ точнаго соблюденія всѣхъ правилъ общежитейской морали, то Вильгельмъ дѣйствительно не былъ идеаломъ нравственности. Но если заботливость о независимости государствъ, о свободѣ вѣроисповѣданій, заботливость, чуждая всякихъ мелкихъ, личныхъ побужденій, есть стремленіе идеальное; если нравственность, въ высшемъ своемъ значеніи, заключается въ строгомъ согласіи дѣйствій человѣка съ основною идеей его жизни, то Вильгельмъ можетъ и долженъ быть признанъ идеаломъ нравственности. Г. Вызинскій утверждаетъ, что Вильгельмъ былъ равнодушенъ въ выборѣ средствъ: но въ чемъ же именно выразилось это равнодушіе? Развѣ Вильгельмъ подкупалъ кого-нибудь къ убійству Лудовика XIV или Іакова II? Развѣ онъ воспользовался всѣми средствами, которыя предлагалъ ему парламентъ для искорененія якобитизма? Развѣ онъ проливалъ для того потоки крови? Развѣ для достиженія своихъ цѣлей, онъ пожертвовалъ хотя одинъ разъ интересами Англіи (не говоримъ уже о Голландіи), интересами протестантизма? Развѣ онъ принималъ участіе въ постыдныхъ интригахъ, разыгрывавшихся вокругъ несчастнаго Карла II? Онъ мелъ кровопролитныя войны, но никогда не искалъ ихъ для удовлетворенія своего тщеславія, для завоевательныхъ цѣлей. Онъ подкупалъ членовъ парламента, но смотрѣлъ на это какъ на горькую необходимость. Онъ терпѣлъ между своими министрами измѣнниковъ и людей продажныхъ, потому что таково было тогда большинство образованныхъ Англичанъ. Современники могли называть Вильгельма холоднымъ дипломатомъ; но мы не ожидали, чтобъ эти слова были повторены кѣмъ-нибудь въ наше время. Холодность Вильгельма была чисто внѣшняя, его положительность не исключала сердечной теплоты. Есть ли что-нибудь менѣе прозаическое чѣмъ его страстная, хотя и сдержанная любовь къ Маріи, его отчаяніе при ея смерти, его нѣжная, неизмѣнная дружба къ Портланду? По силѣ этихъ чувствъ можно судить и о силѣ его политическихъ симпатій и антипатій.

По мнѣнію нѣкоторыхъ историковъ, успѣхъ составляетъ необходимое условіе величія; мы готовы согласиться съ этимъ мнѣніемъ, если понимать подъ именемъ успѣха окончательный исходъ извѣстнаго дѣла, прочное торжество извѣстной идеи, извѣстнаго стремленія. Вильгельмъ часто терпѣлъ неудачи: но общій результатъ его дѣятельности обезпечилъ внѣшнее могущество и внутреннее благосостояніе Англіи.

IV.

Въ одномъ изъ лучшихъ Essays Маколея, написанномъ по поводу посмертнаго сочиненія сэръ-Джемса Макинтоша {См. томъ II Essays, вышедшій недавно въ русскомъ переводѣ.}, мы находимъ блистательное обозрѣніе главныхъ перемѣнъ, внесенныхъ при Вильгельмѣ въ государственное и общественное устройство Великобританіи. Такихъ перемѣнъ Маколей насчитываетъ пять: введеніе религіозной терпимости, хотя и не полной, но чрезвычайно широкой въ сравненіи съ предшествовавшими эпохами, установленіе пресвитеріанской церкви въ Шотландіи, новая система субсидій (назначеніе ихъ на короткіе сроки), новый порядокъ сужденія политическихъ преступленій и установленіе полной свободы печати. Къ этимъ пяти перемѣнамъ мы можемъ присоединить еще три, не менѣе важныя: срочность парламентовъ, составленіе министерства, въ новѣйшемъ смыслѣ этого слова, и преобразованіе Финансовъ, то-есть улучшеніе монетной системы, учрежденіе Англійскаго банка и начало государственнаго долга. Говорить подробно о каждой изъ этихъ перемѣнъ значило бы излагать всю исторію царствованія Вильгельма. Не входя въ разсмотрѣніе событій, мы остановимся только на государственныхъ людяхъ этого времени, на главныхъ сотрудникахъ и главныхъ противникахъ Вильгельма.

Царствованіе Вильгельма, говоритъ Маколей въ своемъ Essay о Галламѣ {Полное собраніе сочиненіи Маколея, томъ I.}, было временемъ жатвы всѣхъ пороковъ, посѣянныхъ тридцатью годами смутъ и разврата, но вмѣстѣ съ тѣмъ временемъ посѣва высокихъ добродѣтелей. Сравненіе это не совсѣмъ вѣрно только въ томъ отношеніи, что и жатва, и посѣвъ начались гораздо раньше Вильгельма. Безпрестанныя перемѣны въ образѣ правленія, слѣдовавшія одна за другою между 1640 и 1660 гг., приготовили цѣлое поколѣніе государственныхъ людей безъ убѣжденій, безъ правилъ, всегда заботившихся только о своей собственной безопасности, вездѣ и во всемъ искавшихъ только своей собственной пользы. Пуританизмъ научилъ ихъ лицемѣрію, реставрація дала полную волю ихъ порочнымъ наклонностямъ. Отечество, національная честь, общественное благо, сдѣлались пустыми словами, потерявшими всякое значеніе. Политическій индифферентизмъ охватилъ высшее англійское общество. Старыя преданія потерпѣли окончательное пораженіе въ лицѣ Кларендона. Карлъ II съ помощью кабалы спокойно продавалъ Англію Франціи. Министры состояли на жалованьѣ у иностранныхъ правительствъ, члены парламента -- у министровъ. Переходъ изъ одной крайней партіи въ другую былъ дѣломъ самымъ обыкновеннымъ. Во главѣ патріотовъ стоялъ такой человѣкъ, какъ Шафтесбери. Рядомъ съ испорченностью" въ политическихъ нравахъ господствовала величайшая жестокость. Казнь Страффорда открыла собою эру проскрипцій. Побѣдители, къ какой бы партіи они ни принадлежали" не умѣли умѣренно пользоваться своею побѣдой. Долгій парламентъ казнилъ приверженцевъ короля" Карлъ II казнилъ республиканцевъ. Виги были безпощадны къ католикамъ" торіи были безпощадны къ вигамъ. Жизнь государственнаго человѣка была въ постоянной опасности. Отсюда новое" не менѣе важное зло. Честные" но робкіе люди боялись рисковать собою и чуждались участія въ дѣлахъ правленія" или лавировали между партіями" стараясь сохранить часто невозможный нейтралитетъ. Лучшимъ представителемъ этихъ людей служитъ сэръ-Уильямъ Темпль. Но самый избытокъ зла неизбѣжно долженъ былъ вызвать реакцію. Народная партія скоро выставила изъ своей среды людей съ твердыми убѣжденіями" людей безукоризненно честныхъ и вмѣстѣ съ тѣмъ рѣшительныхъ" непреклонныхъ въ пораженіи и умѣренныхъ въ побѣдѣ. Такихъ людей было не много" но они внесли новый элементъ въ борьбу партій и подняли, мало-по-малу, уровень политической нравственности. При вступленіи Вильгельма на англійскій престолъ, уровень этотъ все еще стоялъ довольно низко; но время глубочайшаго паденія его уже миновало. Между вигами были люди, достойные Росселя и Гампдена; между торіями -- люди, напоминавшіе Гайда или Фалькланда. Можно ли упрекать Вильгельма за то, что онъ не окружилъ себя съ перваго раза лучшими людьми обѣихъ партій? Не говоря уже о томъ, что многіе изъ этихъ лучшихъ людей не были еще извѣстны ни странѣ, ни Вильгельму, на сторонѣ политическихъ дѣятелей временъ реставраціи были общественныя связи, парламентское вліяніе, опытность, знаніе дѣла. Орудія были ненадежны, гнилы, но необходимость заставляла пользоваться ими, и слишкомъ большая разборчивость была бы неумѣстна. Помочь этому злу могло только время. Политическая сфера очищалась медленно" но постоянно. Конецъ, даже середина царствованія Вильгельма въ этомъ отношеніи далеко не походитъ на его начало.

Государственные люди временъ Вильгельма могутъ быть раздѣлены на три главныя группы. Отличительнымъ характеромъ одной изъ нихъ служитъ глубокая политическая испорченность, часто доходящая до продажности, до измѣны. Вторая группа заключаетъ въ себѣ людей слабыхъ, запуганныхъ, нерѣшительныхъ, одинаково легко измѣняющихъ своему убѣжденію и переходящихъ отъ одного убѣжденія къ другому. Наконецъ, къ третьей группѣ принадлежатъ люди честные, искренно и твердо преданные своему дѣлу. Въ каждой группѣ, конечно, много оттѣнковъ, и есть лица, которыя близко подходятъ къ двумъ различнымъ группамъ.

Во главѣ первой группы безспорно должны быть поставлены Сендерландъ и Мальборо -- эти измѣнники по преимуществу, эти продажные и безчестные служители всѣхъ возможныхъ партій. Они возвели предательство на степень искусства, усовершенствовавъ въ особенности ту часть его, которая можетъ быть названа двойною измѣной. Въ этомъ отношеніи они не имѣютъ, кажется, себѣ равныхъ во всей всемірной исторіи. Личность Мальборо довольно извѣстна, и нѣтъ надобности распространяться о ней {Полную и оживленную характеристику Мальборо можно найдти въ пятой и шестой лекціяхъ г. Вызинскаго.}; притомъ участіе его въ дѣлахъ правленія началось, собственно говоря, уже послѣ смерти Вильгельма. Главный періодъ дѣятельности Сендерланда относится, напротивъ, ко временамъ Карла II и Іакова II, но она не прекратилась и при Вильгельмѣ; она облеклась только въ другую, менѣе замѣтную форму. Въ Сендерландѣ, по выраженію Маколея, всего полнѣе воплотилась политическая безнравственность его времени. Онъ началъ свою карьеру дипломатическою службой во Франціи -- худшею школой, въ которую могъ попасть въ то время государственный человѣкъ. Когда онъ возвратился въ Англію, борьба между парламентомъ и придворною партіей была въ полномъ своемъ разгарѣ. Онъ склонился, повидимому, на сторону двора, назначенъ былъ государственнымъ секретаремъ и членомъ тайнаго совѣта, и считался противникомъ Exclusion Bill. Но побѣда эксклюзіонистовъ становилась все болѣе и болѣе вѣроятною. Большинство въ палатѣ общинъ, избранной въ 1679 и собравшейся въ 1680 году, очевидно принадлежало вигамъ. Она утвердила Exclusion Bill почти безъ всякаго спора, Сендерландъ немедленно перешелъ въ ряды торжествующей партіи и вотировалъ въ пользу билля въ палатѣ лордовъ. Онъ потерялъ свое мѣсто, но скоро опять получилъ его, съ помощью герцогини Портсмутской (любовницы короля) и самого герцога Йоркскаго. Перевѣсъ опять перешелъ на сторону двора, а раболѣпство Сендерланда скоро заставило забыть его минутную оппозицію. Безмолвный и незамѣтный въ парламентѣ, Сендерландъ умѣлъ сдѣлаться необходимымъ при дворѣ. Хитрый, ловкій, послушный, чуждый какъ убѣжденій, такъ и предразсудковъ, онъ былъ именно такимъ человѣкомъ, въ какомъ нуждался Іаковъ II. Онъ скоро нашелъ еще болѣе вѣрное средство упрочить свое положеніе. Іаковъ не довѣрялъ покорности и преданности тѣхъ, кто не хотѣлъ пожертвовать ему своею религіей. Рочестеръ не рѣшился на это пожертвованіе, и потерялъ всѣ плоды своихъ прежнихъ уступокъ. Соображенія, удержавшія даже безстыднаго Рочестера, не остановили Сендерланда. Съ самаго начала царствованія Іакова онъ согласился присутствовать при торжественномъ отправленіи католическаго богослуженія. Онъ вступилъ въ дружескія сношенія съ крайнею католическою партіей и поддерживалъ короля во всѣхъ рѣшительныхъ мѣрахъ его противъ англиканской церкви. Онъ былъ членомъ верховной коммиссіи по дѣламъ церковнымъ и главнымъ свидѣтелемъ противъ семи епископовъ. Онъ состоялъ на жалованьѣ и у Лудовика XIV, и у Тирконнеля. Наконецъ, когда нельзя было болѣе ограничиваться полумѣрами, онъ открыто обратился въ католическую вѣру. Этимъ послѣднимъ шагомъ онъ закрывалъ себѣ повидимому всѣ пути къ отступленію. Онъ былъ ненавидимъ и презираемъ всѣми партіями; не только его власть, самая его жизнь казалась въ тѣсной связи съ властью Іакова II. Такое положеніе было невыносимо для Сендерланда: онъ любилъ власть, любилъ въ особенности огромныя денежныя выгоды, которыя извлекалъ изъ нея, но онъ еще болѣе дорожилъ своею безопасностью. Минута его высшаго торжества сдѣлалась для него минутою новой измѣны. Онъ вступилъ въ переписку съ Вильгельмомъ, который въ это время уже готовился къ вторженію въ Англію. Непонятное спокойствіе, съ которымъ Іаковъ такъ долго смотрѣлъ на приготовленія Вильгельма, упорство, съ которымъ онъ отвергалъ предложенія Лудовика, основывалось преимущественно на коварныхъ увѣреніяхъ Сендерланда. Онъ старался доказать Іакову, что никакой опасности не существуетъ, что Вильгельмъ не рѣшится оставить Голландію, что неудовольствіе Англичанъ никогда не перейдетъ въ открытое возстаніе. Слухи объ измѣнѣ Сендерланда нѣсколько разъ доходили до Іакова, но онъ не хотѣлъ вѣрить имъ. Увольненіе Сендерланда послѣдовало не раньше какъ въ октябрѣ мѣсяцѣ, почти одновременно съ первымъ отплытіемъ Вильгельма. До послѣдней минуты король не переставалъ сомнѣваться въ виновности Севдерланда

ПОСЛѢДНЯЯ ЧАСТЬ ИСТОРІИ АНГЛІИ МАКОЛЕЯ.

Въ началѣ нынѣшняго года, въ Лондонѣ, а вслѣдъ затѣмъ и въ Лейпцигѣ, вышла въ свѣтъ послѣдняя часть Исторіи Англіи, Маколея (лонд. изд. т. V; лейпц. изд. т. IX и X). Послѣдовательный разказъ событій доведенъ въ ней только до апрѣля мѣсяца 1700 года. Къ нему присоединены два отрывка: о послѣднихъ дняхъ Іакова II и Вильгельма III. Задача, которую первоначально поставилъ себѣ Маколей, осталась далеко не выполненною. Онъ хотѣлъ дойдти до новѣйшей, современной исторіи Англіи, и остановился при самомъ началѣ XVIII вѣка. Весь описанный имъ періодъ времени составляетъ не болѣе пятнадцати лѣтъ. Онъ не успѣлъ окончить даже царствованіе Вильгельма III. Какъ объяснить такое несоотвѣтствіе, между цѣлію и исполненіемъ? Маколей работалъ надъ Исторіей Англіи болѣе пятнадцати лѣтъ, и умеръ шестидесяти лѣтъ отъ роду. Продолжая свой трудъ въ тѣхъ же размѣрахъ, онъ, при самыхъ благопріятныхъ условіяхъ, могъ довести его развѣ до Ганноверскаго дома. Очевидно,-что, подвигаясь впередъ въ своихъ занятіяхъ, Маколей невольно измѣнилъ объемъ и планъ ихъ, невольно увлекся богатствомъ и обиліемъ предмета, желаніемъ исчерпать его до конца, передать его въ возможно-полной и вѣрной картинѣ. Онъ рѣшился изобразить только одну эпоху, но изобразить ее такъ, чтобъ она вся, съ своими лицами, интересами, страстями, возстала передъ лицомъ читателей. Для достиженія этой цѣли, Маколей не жалѣлъ ни усилій, ни времени; онъ изучалъ съ одинаковымъ вниманіемъ важнѣйшіе историческіе акты и ничтожнѣйшія, повидимому, произведенія народной литературы, общія стремленія страны и мелкія побужденія отдѣльныхъ дѣятелей ея. Плодомъ такого изученія была исторія, единственная въ своемъ родѣ, образецъ и, надѣемся, начало дальнѣйшихъ трудовъ на томъ же поприщѣ. Еслибы Маколей ограничился общими, главными чертами англійской исторіи, еслибъ онъ старался представить только результаты народной жизни, не проникая въ самый процессъ ея, то ему можетъ-быть удалось бы исполнить свою первоначальную программу, и мы имѣли бы превосходную исторію Англіи XVIIІ вѣка, Но, при всѣхъ своихъ достоинствахъ, исторія эта ничѣмъ не отличалась бы отъ множества другихъ произведеній: она не составила бы эпохи въ исторической наукѣ, какъ не составили въ ней эпохи Essays Маколея. Историческій методъ, дающій Маколею мѣсто среди величайшихъ историковъ новаго времени, могъ быть созданъ только при болѣе ограниченной, болѣе тѣсной задачѣ. Маколей не принадлежалъ къ числу геніальныхъ мыслителей, чувствующихъ себя свободно только среди безконечнаго разнообразія историческихъ событій, подмѣчающихъ внутреннюю связь между отдаленными эпохами, открывающихъ общіе законы историческаго развитія. Его дарованіе, не менѣе сильное, но менѣе глубокое, неотразимо влекло его къ подробному анализу отдѣльныхъ событій. Конечно, такой анализъ всегда входилъ въ составъ исторіи, всегда былъ необходимою ея частію; но заслуга Маколея заключается въ тѣхъ пріемахъ, съ которыми онъ приступилъ къ этой старой исторической операціи. Открытіе и разработка забытыхъ или пренебреженныхъ источниковъ историческаго знанія; разложеніе событій на ихъ составныя части, отдѣленіе общаго отъ личнаго, необходимаго отъ случайнаго; рельефное до совершенства очертаніе историческихъ дѣятелей, не только главныхъ, но и второстепенныхъ; удивительно полное изложеніе pro и contra каждаго вопроса, занимавшаго умы людей; оцѣнка событій и лицъ по всѣмъ правиламъ исторической справедливости, принимающей во вниманіе условія времени и мѣста, но никогда не упускающей изъ виду вѣчныя понятія добра и истины -- вотъ существенныя, характеристическія черты Исторіи Англіи, и вмѣстѣ съ тѣмъ самаго дарованія Маколея. Онъ понялъ, въ чемъ заключается его главная сила, и, не измѣняя заглавія своего сочиненія, измѣнилъ самый предметъ его: исторія Англіи сдѣлалась исторіей революціи 1688 года. Вотъ почему Исторія Маколея кажется намъ не великолѣпнымъ фрагментомъ, какъ выразился г. Вызинскій, а художественнымъ цѣлымъ, почти оконченнымъ по формѣ и совершенно оконченнымъ по содержанію. Она почти окончена по формѣ, потому что ей не достаетъ только послѣднихъ двухъ лѣтъ царствованія Вильгельма III; она совершенно окончена по содержанію, потому что заключаетъ въ себѣ полную картину переворота, произведеннаго въ Англіи паденіемъ Іакова II. Послѣднія черты этой картины такъ же замѣчательны, какъ и прежнія: талантъ историка и здѣсь является въ полномъ своемъ блескѣ, поддерживаемый и одушевляемый высокимъ интересомъ предмета.

Почитатели Маколея, и всѣ вообще любители исторіи обязаны глубокою благодарностію издательницѣ послѣднихъ томовъ Исторіи Англіи, леди Тревельянъ, сестрѣ писателя. Она обнародовала безъ измѣненій все то, что осталось въ бумагахъ ея брата, не спрашивая себя, достаточно ли отшлифовано изложеніе, подведены ли всѣ нужныя ссылки, получилъ ли, однимъ словомъ, разказъ ту окончательную отдѣлку, безъ которой не выпустилъ бы его въ свѣтъ самъ Маколей. Мало того: леди Тревельянъ сообщила публикѣ описаніе послѣднихъ дней Вильгельма III, хотя описаніе это, очевидно, не было приготовлено авторомъ къ печати. Она поняла, что какая-нибудь неровность слога или незаконченность картины не повредитъ репутаціи Маколея, и что мысль умершаго писателя можетъ явиться передъ публикой, и безъ народной Формы. Какой контрастъ между спокойною разсудительностію леди Тревельянъ и суетнымъ идолопоклонствомъ Густава де-Бомона, не рѣшившагося напечатать вторую часть l'Ancien regime et la Revolution, Токвиля, только потому, что она не была окончательно пересмотрѣна авторомъ! Печатать каждую строчку, оставшуюся послѣ великаго писателя, и класть подъ спудъ цѣлыя сочиненія его, одинаково странно и нелѣпо: но изъ двухъ крайностей мы предпочитаемъ первую, потому что рядомъ съ ненужнымъ и излишнимъ, она можетъ дать публикѣ много полезнаго и замѣчательнаго. Нельзя забывать различіе, существующее въ этомъ отношеніи между великимъ поэтомъ и великимъ историкомъ, философомъ или публицистомъ. Неоконченныя и не отдѣланныя произведенія поэта рѣдко могутъ имѣть большую цѣну, потому что въ поэзіи самая высокая идея необходимо нуждается въ изящной Формѣ. Но неоконченное сочиненіе историка можетъ содержать въ себѣ новые Факты, новую теорію, новый взглядъ на отдѣльное событіе или на цѣлую эпоху. Оно можетъ увеличить массу человѣческихъ познаній, содѣйствовать разрѣшенію спорныхъ вопросовъ, и все это независимо отъ того, какимъ слогомъ оно написано, въ какой степени удовлетворительна его внѣшняя Форма. Немногія страницы, посвященныя Маколеемъ смерти Вильгельма III, конечно не отличаются особенно тщательною художественною отдѣлкой: но развѣ онѣ не служатъ лучшимъ заключеніемъ великаго труда, героемъ котораго, по выраженію Times, былъ Вильгельмъ III?

Общественное мнѣніе въ Англіи никогда не измѣнялось такъ часто и такъ быстро, какъ при Вильгельмѣ III. Восторгъ, съ которымъ онъ былъ встрѣченъ въ 1688 г., скоро уступилъ мѣсто холодности, близкой къ антипатіи. Въ избавителѣ скоро стали видѣть иностранца, равнодушнаго къ интересамъ Англіи. Якобиты старались очернить короля самыми гнусными клеветами. Торіи не могли примириться съ происхожденіемъ его власти, виги -- съ его снисходительностію къ торіямъ. Церковь возставала противъ его вѣротерпимости. Народъ не могъ привыкнуть къ его голландскимъ войскамъ. Но были минуты, въ которыя Вильгельмъ опять пріобрѣталъ утраченную популярность. Когда Англіи угрожало вторженіе, когда якобиты замышляли убійство Вильгельма, когда Іаковъ II обнародовалъ свои безумныя деклараціи, народъ дружно соединялся вокругъ воздвигнутаго имъ престола. Когда англійская армія торжествовала при Бойнѣ или при Намюрѣ, англійскій флотъ -- при Ла-Гогѣ, удовлетворенное чувство національной гордости заставляло народъ быть справедливымъ къ Вильгельму. Никогда можетъ-быть это примиреніе между королемъ и страной не было такъ полно, какъ въ эпоху заключенія Рисвикскаго мира. Народъ прославлялъ государя, умѣвшаго доставить ему въ одно и то же время и спокойствіе, и славу. Описаніемъ этого времени оканчивается 8-й томъ Исторіи Маколея, послѣдній вышедшій при его жизни.

Согласіе между королемъ и народомъ, по обыкновенію, не, было продолжительно. 9-й томъ начинается описаніемъ реакціи, возникшей почти непосредственно послѣ Рисвикскаго мира. Война съ Франціей довела сухопутныя силы Англіи до неслыханныхъ прежде размѣровъ. Въ рядахъ арміи считалось до 87 тысячъ человѣкъ. Постоянное войско, со временъ Долгаго Парламента и Кромвеля, было предметомъ ненависти и ужаса для всего англійскаго народа. Виги видѣли въ немъ могущественнѣйшее орудіе тиранніи, торіи -- величайшую опасность для престола, для религіи, для собственности. Въ военное время необходимость заглушала требованія осторожности и страсти; но онѣ пробудились съ новою силой, какъ только миновала внѣшняя опасность. Вопросъ о распущеніи или сокращеніи войска поставленъ былъ на очередь не только парламентомъ, но и цѣлою страной. Журналы и памфлеты предупредили пренія въ палатѣ общинъ. Примѣръ всѣхъ странъ, всѣхъ народовъ приводимъ былъ въ подтвержденіе вреда, приносимаго постоянными войсками; примѣръ самой Англіи -- въ подтвержденіе безполезности ихъ.. Не регулярнымъ арміямъ она была обязана побѣдами при Креси, при Азинкурѣ, при Флоэденѣ, величіемъ своимъ въ царствованіе королевы Елизаветы. Защитники правительства, во главѣ которыхъ стоялъ лордъ канцлеръ Сомерсъ, не смѣли требовать постояннаго войска: они предлагали войско срочное, существованіе котораго каждый годъ утверждалось бы парламентомъ. Они также обращались къ исторіи, и старались доказать, что регулярная армія доставила Спартѣ преобладаніе надъ Греціей, что отсутствіе регулярной арміи было причиною пораженія Римлянъ при Каннахъ. Они утверждали, что неопытная милиція не отстоитъ Англію противъ ветерановъ Лудовика XIV. Но аргументація обѣихъ сторонъ представляла только внѣшнюю сторону дѣла. Для вождей оппозиціи, вопросъ о постоянномъ войскѣ былъ орудіемъ противъ правительства, средствомъ возбудить противъ него народъ и въ особенности избирателей. Лишь только собрался парламентъ, Гарлей, предводитель торіевъ, предложилъ привести регулярную армію въ то самое положеніе, въ какомъ она была послѣ Нимвегенскаго мира, то-есть сократить ее болѣе нежели въ пятнадцать разъ. Несмотря на то, что Вильгельмъ III въ тронной рѣчи именно настаивалъ на необходимости сильнаго постояннаго войска, предложеніе Гарлея было принято значительнымъ большинствомъ голосовъ. Министрамъ удалось однако истолковать рѣшеніе парламента въ самомъ благопріятномъ для нихъ смыслѣ, и составъ регулярной арміи былъ опредѣленъ въ 10 тысячъ человѣкъ.

Это первое пораженіе правительства не нарушило однако добраго согласія между королемъ и парламентомъ. Палата общинъ, избранная въ 1695 году, скоро послѣ смерти королевы Маріи, послѣ взятія Намюра, среди всеобщей реакціи въ пользу Вильгельма, состояла преимущественно изъ виговъ, преданныхъ новой династіи и послушныхъ голосу министерства. Уступивъ, по вопросу о постоянномъ войскѣ, отчасти собственному предубѣжденію противъ регулярныхъ армій, отчасти настоятельному требованію общественнаго мнѣнія, палата, во всѣхъ остальныхъ дѣлахъ, продолжала оказывать Вильгельму твердую и постоянную поддержку. Но за силою закона о трехлѣтнемъ срокѣ (Triennial Bill), въ 1698 году должны были произойдти во всей Англіи новые выборы въ палату общинъ. Министерство довѣрчиво ожидало исхода выборовъ. Оно справедливо гордилось своею политикой, справедливо приписывало ей благосостояніе и спокойствіе страны, и надѣялось получить одобреніе народа. Надежда эта оказалась тщетною. Разнородные элементы оппозиціи слились въ одно могущественное цѣлое; торіи, якобиты, недовольные виги, присвоили себѣ названіе народной партіи (Country party), названіе популярное еще со временъ Росселя и Сиднея. Приверженцы министерства получили прозваніе придворной партіи, напоминавшее народу времена Кабалы и Джеффрейза. Каждый отдѣлъ коалиціи имѣлъ свои причины негодованія въ прошедшемъ, свои надежды въ будущемъ; но всѣ они единогласно возставали противъ постояннаго войска, противъ пожалованія государственныхъ земель и противъ Голландцевъ. Имъ удалось увлечь за собою большинство избирателей. Въ Лондонѣ выборы склонились въ пользу правительства; но оно потерпѣло пораженіе въ большей части городовъ и графствъ. Кандидаты министерства во многихъ мѣстахъ были побѣждены недостойнѣйшими изъ прежнихъ слугъ Іакова II.

Засѣданія новаго парламента открылись въ декабрѣ 1698 года. Тронная рѣчь Вильгельма принята была радушно: въ спикеры былъ избранъ кандидатъ министерства. Обманутый этими внѣшними признаками согласія, Вильгельмъ рѣшился потребовать у парламента удвоенія сухопутнаго войска. Министерство, ближе знакомое съ намѣреніями палаты общинъ, полагало ограничиться прежнимъ, десятысячнымъ составомъ. Пока министры спорили съ королемъ, Гарлей предложилъ уменьшить постоянное войско до семи тысячъ человѣкъ. Предложеніе это было принято палатою, съ тѣмъ многозначительнымъ добавленіемъ, чтобы все войско состояло изъ природныхъ Англичанъ. Другими словами, палата потребовала расгіущенія голландскихъ войскъ, состоявшихъ въ англійской службѣ.

Негодованіе короля не знало предѣловъ. Онъ дорожилъ, и дорожилъ не безъ причины, своею голландскою гвардіей. Она сопровождала его въ походѣ 1688 г., она сражалась вмѣстѣ съ нимъ на берегахъ Войны, на поляхъ Бельгіи. Но этого мало: рѣшеніе палаты должно было повредить Вильгельму во мнѣніи европейскихъ державъ, должно было уменьшить его вліяніе, стѣснить свободу его дипломатическихъ переговоровъ. Европа знала, что англійскій король силенъ только поддержкою своего народа; она помнила, что Карлъ II и Іаковъ II, лишенные этой поддержки, были простыми вассалами Лудовика XIV. Въ версальскомъ кабинетѣ была уже приготовлена депеша, Съ предложеніемъ Вильгельму тѣхъ унизительныхъ услугъ, которыми пользовались его предшественники черезъ посредство Барильйона и Бонрепо. Депеша эта не была отправлена, но самый Фактъ составленія депеши чрезвычайно замѣчателенъ. Вильгельмъ не могъ равнодушно думать о предстоявшей ему участи. Онъ рѣшился отказаться отъ престола, произнести передъ парламентомъ прощальную тронную рѣчь и удалиться въ Голландію. Проектъ прощальной рѣчи былъ уже составленъ; убѣжденія министровъ долго не могли измѣнить рѣшимость короля. Но его хладнокровное мужество наконецъ взяло верхъ надъ страстнымъ порывомъ. Онъ далъ свое согласіе на билль о сокращеніи войска. Но этимъ еще не окончилась борьба. Смерть баварскаго принца, предполагаемаго наслѣдника испанскаго престола, дала королю новый поводъ настаивать на усиленіи сухопутнаго войска. Парламентъ готовъ былъ допустить численное увеличеніе арміи, лишь бы только она продолжала состоять изъ однихъ природныхъ Англичанъ: но Вильгельмъ, увлекаемый пристрастіемъ къ своимъ вѣрнымъ Голландцамъ, рѣшился простъ о возстановленіи голландской гвардіи. Просьба эта была представлена палатѣ лордовъ въ формѣ билля, палатѣ общинъ -- въ формѣ посланія, написаннаго съ начала до конца собственною рукой короля. Это отчаянное усиліе осталось тщетнымъ; палата общинъ отвергла просьбу короля и представила ему адресъ, въ которомъ объясняла причины своею рѣшенія. Вильгельмъ долженъ былъ покориться; голландскія войска оставили Англію.

Но вопросъ о постоянномъ войскѣ не былъ единственнымъ, не былъ даже главнымъ поводомъ къ столкновенію между королемъ и парламентомъ. Еще болѣе волновалъ страну, еще болѣе безпокоилъ Вильгельма вопросъ о пожалованіи коронныхъ земель. Англійскіе государи съ незапамятныхъ временъ смотрѣли на эти земли, какъ на свою частную собственность, и свободно дарили ихъ своимъ придворнымъ. Пожалованіе коронныхъ земель не было отнесено биллемъ правъ къ числу злоупотребленій королевской власти. Вильгельмъ считалъ себя въ правѣ слѣдовать примѣру своихъ предшественниковъ. Коронныя земли казались ему лучшимъ средствомъ для обогащенія его голландскихъ любимцевъ. Но эти любимцы были предметомъ ненависти для всѣхъ Англичанъ, предметомъ зависти для англійской аристократіи, которая не могла равнодушно видѣть ихъ между собою и престоломъ. Каждое пожалованіе, сдѣланное Зюлестеііну, Гинкеллю или Оверкерку, возбуждало сильнѣйшій ропотъ и въ парламентѣ, и въ народѣ. Всѣхъ ближе къ Вильгельму, и потому всѣхъ ненавистнѣе для Англичанъ, былъ Бентмикъ, лордъ Портландъ, давнишній другъ Вильгельма, товарищъ молодости его. Вильгельмъ хотѣлъ поставить родъ Бентинковъ наряду съ древнѣйшими и знатнѣйшими домами Англіи. Въ концѣ 1695 г. онъ велѣлъ казначейству заготовить патентъ на пожалованіе Бентинку великолѣпнаго короннаго помѣстья, цѣною въ 100.000 фунтовъ. Это превзошло мѣру терпѣнія парламента. Палата общинъ, несмотря на всю свою преданность, обратилась къ королю съ просьбой отмѣнить пожалованіе. Она не оспаривала его законности, но признавала его вреднымъ для государства. Король принужденъ былъ уступить, но этимъ только отсрочилъ бурю. Въ началѣ 1698 года, то-есть еще прежде распущенія парламента, вопросъ о коронныхъ земляхъ былъ поднятъ палатой общинъ въ другой, болѣе грозной формѣ. Торіи предложили уничтожить всѣ пожалованія коронныхъ земель, сдѣланныя послѣ революціи 1688 года. Министры не рѣшились прямо воспротивиться предложенію, но отклонили его ловкимъ ударомъ. Они предложили уничтожить вмѣстѣ съ тѣмъ и всѣ пожалованія временъ Карла II и Іакова II, пожалованія, сдѣланныя преимущественно или даже исключительно въ пользу торіевъ. Торіи принуждены были отступить, и вопросъ о коронныхъ земляхъ остался безъ разрѣшенія.

Если палата общинъ, вообще расположенная къ престолу, такъ враждебно смотрѣла на пожалованія Вильгельма, то тѣмъ съ большею силой должна была напасть на нихъ новая палата, выбранная въ 1698 году, подъ вліяніемъ оппозиціи. Въ концѣ сессіи 1698--1699 г., палата назначила коммиссію изъ семи членовъ для составленія отчета о земляхъ, конфискованныхъ въ Ирландіи по поводу послѣдняго возстанія. Вопросъ объ этихъ земляхъ возбужденъ былъ въ первый разъ палатой общинъ въ 1690 г. Палата положила обратить ихъ на государственныя надобности. Билль по этому предмету былъ внесенъ въ палату лордовъ, но не былъ еще разсмотрѣнъ ею, когда Вильгельмъ, торопясь на конгрессъ въ Гагу, отсрочилъ засѣданія парламента. Прощаясь съ палатами, онъ обѣщалъ имъ не располагать конфискованными землями, пока парламенту не представится случаи вновь заняться этимъ дѣломъ. Прошло нѣсколько парламентскихъ сессій; палаты нѣсколько разъ имѣли случай поднять вопросъ объ ирландскихъ конфискаціяхъ, но онѣ не воспользовались этими случаями. Тогда Вильгельмъ счелъ себя въ правѣ располагать конфискованными землями, какъ обыкновенною коронною собственностію. Значительная часть ихъ была возвращена прежнимъ владѣльцамъ; еще болѣе значительная часть была пожалована разнымъ приближеннымъ Вильгельма. Между лордомъ Вудстокомъ (старшимъ сыномъ Портланда) и лордомъ Альбемарлемъ, новымъ любимцемъ Вильгельма, раздѣлено было пространство земли, равное по объему цѣлому графству. Объ этихъ именно Фактахъ и должна была представить отчетъ коммиссія, назначенная парламентомъ. Донесеніе ея, подписанное четырьмя членами, исполнено было горькихъ обвиненій противъ правительства, противъ самого Вильгельма. Онъ присвоилъ себѣ земли, которыя парламентъ хотѣлъ обратить на государственныя надобности, онъ нарушилъ если не букву, то по крайней мѣрѣ смыслъ обѣщанія, торжественно даннаго палатамъ; онъ обогащалъ чужеземцевъ въ то время, когда Англія стонала подъ тяжестію налоговъ; онъ оказалъ преступную снисходительное!ь къ мятежникамъ, католикамъ, непримиримымъ врагамъ церкви и государства. Меньшинство коммиссіи протестовало противъ выводовъ большинства, но не могло опровергнуть фактической стороны отчета.

Прямымъ и единственнымъ назначеніемъ коммиссіи было изслѣдованіе всего того, что относилось къ конфискованнымъ ирландскимъ помѣстьямъ. Увѣренное въ поддержкѣ парламента и народа, большинство коммиссіи рѣшилось превысить свою власть, выйдти изъ предѣловъ своихъ обязанностей. Еще прежде восшествія на англійскій престолъ, Вильгельмъ имѣлъ любовную связь съ Елизаветою Виллье, въ послѣдствіи вышедшею замужъ за лорда Оркнея. Связь эта давно прекратилась, но Вильгельмъ сохранялъ къ леди Оркней чувства привязанности и уваженія. Желая обезпечить ея участь, онъ подарилъ ей значительный участокъ земли изъ числа ирландскихъ коронныхъ помѣстій. Земля эта издавна была собственностію короны, и потому вовсе не подлежала разбору коммиссіи. Несмотря на то, большинство коммиссіи упомянуло о ней въ своемъ отчетѣ, преувеличивъ въ нѣсколько разъ цифру приносимаго ею дохода.

Успѣхъ отчета былъ огромный и полный. Возвращеніе пожалованныхъ земель сдѣлалось любимою мыслію парламента и народа. Оно должно было облегчить финансовыя затрудненія страны, унизить Вильгельма, нанести чувствительный ударъ голландскимъ любимцамъ и ирландскимъ папистамъ. Четыре члена коммиссіи, подписавшіе донесеніе, были великолѣпно награждены палатою общинъ. Три члена, составлявшіе меньшинство, подверглись преслѣдованіямъ и нареканіямъ: одинъ изъ нихъ былъ даже заключенъ подъ стражу. Въ палату общинъ внесенъ былъ билль объ уничтоженіи всѣхъ ирландскихъ пожалованій Вильгельма, безъ различія коронныхъ и конфискованныхъ земель. Король желалъ удержать за собою по крайней мѣрѣ одну треть конфискованныхъ помѣстій. Желаніе это было заявлено палатѣ общинъ. Вмѣсто отвѣта, палата немедленно постановила двѣ. резолюціи, порицавшія въ самыхъ сильныхъ словахъ образъ дѣйствій правительства по предмету ирландскихъ пожалованій. Резолюціи эти были представлены королю спикеромъ, въ сопровожденіи всѣхъ вождей оппозиціи. Отвѣтъ Вильгельма, выражавшій сомнѣніе въ справедливости дѣйствій палаты, только усилилъ бурю. Палата дала полную волю своимъ страстямъ, своимъ предубѣжденіямъ. Гинкелль, усмиритель ирландскаго возстанія, Рювиньи, главный виновникъ побѣды при Агримѣ, были лишены всего того, что пожаловалъ имъ Вильгельмъ; но въ пользу герцога Ормонда, единственною заслугою котораго были его торійскія убѣжденія, сдѣлано было исключеніе изъ общаго правила. Безспорныя права были нарушены. Католическимъ владѣльцамъ угрожала новая конфискація. Составленный такимъ образомъ билль поспѣшно былъ утвержденъ палатою общинъ. Но въ палатѣ лордовъ перевѣсъ былъ еще на сторонѣ виговъ; нельзя было ожидать, чтобъ она приняла безъ измѣненія подобный законъ. Тогда палата общинъ рѣшилась прибѣгнуть къ крайней, чрезвычайной мѣрѣ. Она соединила законъ о пожалованіяхъ съ биллемъ, установлявшимъ поземельную подать на слѣдующій годъ, и въ этомъ видѣ внесла его въ палату лордовъ. Палата лордовъ не имѣетъ права измѣнять финансовые билли; она можетъ принимать или отвергать ихъ только въ полномъ ихъ составѣ. Отвергнуть финансовый билль значило ставить правительство на цѣлый годъ безъ средствъ къ существованію: принять его безъ измѣненія значило слѣпо подчиниться палатѣ общинъ. Негодованіе лордовъ было глубоко. Въ поступкѣ палаты общинъ они видѣли посягательство на законныя права верхней палаты. Присоединяя къ финансовымъ биллямъ законы, не имѣющіе ничего общаго съ финансами, палата общинъ могла парадизировать всю дѣятельность палаты лордовъ, уничтожить все ея конституціонное значеніе. Верхняя палата сохранила бы право говорить "да" или "нѣтъ", но на самомъ дѣлѣ всегда была бы принуждена отвѣчать "да". Дѣло шло о ея будущности, о ея чести, и она рѣшилась выдержать отчаянную борьбу. При третьемъ чтеніи билля, предложено было сдѣлать въ немъ нѣсколько частныхъ исправленій; предложеніе это было принято, исполнено, и билль отосланъ назадъ въ палату общинъ. Палата общинъ единогласно отвергла измѣненія, сдѣланныя палатою лордовъ. Она не могла поступить иначе. Принять эти измѣненія значило бы допустить право палаты лордовъ исправлять финансовые билли, то-есть отказаться отъ одного изъ важнѣйшихъ преимуществъ нижней палаты. Назначена была, какъ всегда въ случаѣ разногласія, конференція между обѣими палатами. Отъ имени палаты общинъ говорилъ Гарлей. Онъ доказывалъ незаконность рѣшенія, постановленнаго лордами, напоминалъ имъ объ отвѣтственности, которую они принимаютъ передъ страною, останавливая утвержденіе финансоваго билля. Лорды остались непоколебимы. Большинствомъ 47 голосовъ противъ 34 рѣшено было не отступать отъ прежняго мнѣнія. Весь Лондонъ былъ въ смятеніи; никто не могъ предвидѣть, чѣмъ кончится борьба между законодательными сословіями. Палата общинъ въ свою очередь объявила лордамъ, что рѣшеніе ея неизмѣнно. Общественное мнѣніе было сильно расположено въ пользу билля. Нельзя было и думать о распущеніи палаты общинъ, о производствѣ новыхъ выборовъ. Конечно, соединеніе обыкновеннаго закона съ финансовымъ биллемъ противорѣчило духу конституціи; но палата лордовъ выбрала дурную минуту для защиты своего конституціоннаго права. При другихъ обстоятельствахъ, образъ дѣйствій палаты общинъ возбудилъ бы негодованіе народа {Такъ это и случилось нѣсколько лѣтъ спустя, при королевѣ Аннѣ, по поводу билля on occasional conformity. Билль этотъ два раза былъ принимаемъ палатою общинъ и два раза отвергаемъ палатою лордовъ. Чтобы сломить оппозицію верхней палаты, торіи предложили соединить этотъ законъ съ Финансовымъ биллемъ. Это предложеніе не было принято и содѣйствовало паденію торійскаго министерства.}; но билль объ ирландскихъ пожалованіяхъ былъ такъ популяренъ, что страна готова была провести его какимъ бы то ни было, хотя бы и не строго конституціоннымъ способомъ. Дальнѣйшее сопротивленіе становилось невозможнымъ. Министры, самъ король совѣтовали лордамъ уступить. Уартонъ, самый ревностный защитникъ измѣненій, удалился изъ Лондона, архіепископъ кентерберійскій и нѣкоторые другіе прелаты вышли изъ палаты передъ самою подачей голосовъ, какъ Веллингтонъ при вотированіи билля о реформѣ. Билль былъ принятъ безъ измѣненій, большинствомъ пяти голосовъ, и немедленно утвержденъ королемъ. Дѣло было разрѣшено миролюбиво; но раздраженіе, произведенное имъ, долго еще отзывалось на взаимныхъ сношеніяхъ короля и палаты общинъ. Пораженіе, понесенное Вильгельмомъ, не осталось безъ вліянія на общій ходъ европейскихъ событій.

Съ нападеніями на общую политику Вильгельма тѣсно были соединены нападенія на отдѣльныхъ совѣтниковъ его. Во главѣ министерства стояли въ это время предводители виговъ, члены такъ-называемой вигской юнты, лордъ-канцлеръ Сомерсъ, первый лордъ казначейства Монтегю и первый лордъ адмиралтейства, Эдуардъ Россель, графъ Орфордъ. Мало похожіе другъ на друга, они всѣ были предметомъ равной ненависти для торіевъ. Въ Сомерсѣ торіи видѣли главную опору вигской партіи, высоко честнаго, мудраго государственнаго человѣка, уважаемаго всѣми, даже врагами, одинаково замѣчательнаго и знаніемъ дѣла, и опытностію, и вѣрнымъ взглядомъ на вещи. Монтегю, первый Финансистъ своего времени, основатель англійскаго банка, покровитель капитала и торговли (monied interest), былъ особенно ненавистенъ сельскому джентри (country gentlemen), землевладѣльческому классу, представителямъ такъ-называемаго landed interest. Быстрое возвышеніе Монтегю, его гордость, его самоувѣренность еще болѣе увеличивали число его личныхъ враговъ. Россель, способный адмиралъ, но жадный, безчестный администраторъ, человѣкъ безъ правилъ и безъ убѣжденій, обязанъ былъ своему имени высокимъ мѣстомъ въ рядахъ вигской партіи. Измѣнчивый во всемъ, онъ былъ постоянно вѣренъ наслѣдственной враждѣ своей къ торіямъ, и столь же постоянно былъ ненавидимъ ими.

Первое нападеніе противъ Монтегю было.сдѣлано въ парламентскую сессію 1697--1698 г., то есть въ то время, когда преобладаніе въ палатѣ общинъ еще принадлежало вигамъ. Его обвинили сначала въ злоупотребленіяхъ по выпуску изобрѣтенныхъ имъ билетовъ казначейства, потомъ въ тайномъ принятіи въ даръ отъ короля значительнаго участка коронной земли. Усилія его враговъ на этотъ разъ были тщетны. Палата не только оправдала его, но вотировала ему благодарность за услуги, оказанныя имъ государству. Онъ достигъ повидимому высшей степени вліянія и славы. Палата общинъ безпрекословно признавала его своимъ руководителемъ (leader); авторитетъ его въ Финансовыхъ дѣлахъ былъ безграниченъ; онъ пользовался довѣріемъ и уваженіемъ Вильгельма. Когда наступили общіе выборы 1698 года, вестминстерскіе избиратели, самая образованная корпорація во всей Англіи, послали его своимъ представителемъ въ палату общинъ. Но здѣсь положеніе его совершенно измѣнилось. Большинство принадлежало торіямъ; руководителями палаты были Гарлей, Сеймуръ, Гоу (Howe), злѣйшіе враги Монтегю. Каждая мѣра, предлагаемая Монтегю, подвергалась строгому, недоброжелательному разбору, и часто отвергалась только потому, что онъ предложилъ ее. Изъ двухъ Финансовыхъ плановъ, палата принимала наименѣе выгодный для страны, если только другой былъ начертанъ Монтегю. Все краснорѣчіе его было безсильно противъ множества мелкихъ враговъ, которые не осмѣливались возражать ему открыто, но не давали ему говорить, безпрестанно прерывали его смѣхомъ и оскорбительными восклицаніями. Выведенный изъ терпѣнія, постоянно угрожаемый формальнымъ обвиненіемъ, Монтегю воспользовался промежуткомъ между двумя парламентскими сессіями, чтобы сложить съ себя званіе перваго лорда казначейства. Онъ оставилъ за собою только доходную синекуру, которую приготовилъ себѣ, на всякій случай, при самомъ началѣ торійской реакціи.

Россель еще ранѣе Монтегю пересталъ быть членомъ министерства. Его морское управленіе подверглось строгому и во многихъ отношеніяхъ заслуженному порицанію палаты общинъ. Предложеніе удалить его отъ должности было отвергнуто ничтожнымъ большинствомъ четырехъ голосовъ. Королю представленъ былъ адресъ съ просьбою прекратить злоупотребленія, вкравшіяся въ морское вѣдомство. Было обнаружено, что Россель занималъ въ одно и то же время двѣ несовмѣстимыя должности -- перваго лорда адмиралтейства и флотскаго казначея, изъ которыхъ одной принадлежалъ надзоръ за другою. Король предложилъ Росселю удержать за собою одну изъ этихъ должностей и отказаться отъ другой. Выборъ Росселя склонялся въ пользу менѣе почетной, но болѣе доходной и безопасной должности казначея. Друзья его съ трудомъ уговорили его не жертвовать властью изъ-за денегъ. Онъ остался первымъ лордомъ адмиралтейства, но не надолго. Горя мщеніемъ противъ торіевъ, онъ хотѣлъ удалить изъ адмиралтейства одного изъ приверженцевъ этой партіи, сэръ-Джорджа Рука. Вильгельмъ не нашелъ достаточнаго основанія къ удаленію Рука, и раздраженный Россель подалъ въ отставку, соединяя въ одной общей ненависти и торіевъ, и самого Вильгельма.

Вигская юнта болѣе не существовала: Россель и Монтегю были удалены отъ всякаго участія въ дѣлахъ управленія; но торжество оппозиціи не могло быть полнымъ, пока во главѣ министерства оставался Сомерсъ. Противъ него сосредоточены были всѣ усилія торіевъ. Его политическая дѣятельность была безукоризненна; его скромность, его умѣренность пріобрѣли ему друзей даже въ рядахъ противной партіи; но такіе люди, какъ Сеймуръ и Гоу, ненавидѣли его тѣмъ сильнѣе, что не могли не уважать его. Сомерсъ спокойно выжидалъ опасность. Онъ не готовилъ себѣ пути къ отступленію, не старался, подобно Монтегю, обезпечить себя въ будущемъ доходнымъ мѣстомъ. За нѣсколько лѣтъ передъ тѣмъ, губернаторъ Нью-Йорка и Массачусется, графъ Белламонъ, снарядилъ военный корабль для преслѣдованія пиратовъ, свирѣпствовавшихъ въ Индѣйскомъ океанѣ. Сомерсъ, вмѣстѣ съ нѣкоторыми другими вигами, участвовалъ въ этомъ дѣлѣ денежнымъ взносомъ, и, въ качествѣ лорда-канцлера, приложилъ государственную печать къ патенту, одобрявшему предпріятіе Белламона. Но командиръ корабля, капитанъ Киддъ, обманулъ довѣріе Белламона. Вмѣсто того чтобы прекратить морской разбой, онъ самъ принялъ участіе въ немъ. Извѣстіе объ этомъ было радостно принято торіями. Всякое оружіе казалось имъ годнымъ для борьбы съ ненавистнымъ противникомъ. Они стали утверждать, что Сомерсъ заранѣе зналъ о преступной цѣли капитана Кидда. Въ палату общинъ внесена была резолюція, осуждавшая въ самыхъ сильныхъ выраженіяхъ выдачу вышеупомянутаго патента. Принятіе этой резолюціи неизбѣжно должно было имѣть послѣдствіемъ выходъ Сомерса изъ министерства. Но безумная злоба торіевъ завлекла ихъ слишкомъ далеко. Нелѣпость обвиненія, взведеннаго на Сомерса, была слишкомъ очевидна, несправедливость его -- слишкомъ возмутительна. Резолюція была отвергнута большинствомъ пятидесяти шести голосовъ. Оппозиція замолкла, въ ожиданіи болѣе удобнаго случая. Случай этотъ не замедлилъ представиться. Вильгельмъ подарилъ Сомерсу небольшой участокъ коронной земли для покрытія издержекъ, сопряженныхъ съ достоинствомъ пера и съ званіемъ канцлера. Такое пожалованіе было совершенно въ порядкѣ вещей, и не противорѣчило ни законамъ, ни обычаямъ страны. Но оно было сдѣлано въ военное время, и этого обстоятельства было достаточно, чтобы дать торіямъ новый поводъ къ обвиненію Сомерса. Не рѣшаясь открыто напасть на него, они предложили палатѣ такую общую резолюцію, которая заключала въ себѣ косвенное осужденіе его. Хитрость эта была разоблачена вигами. Партіи какъ бы помѣнялись своими ролями. Приверженцы правительства, обыкновенно не рѣшительные и робкіе, громко и смѣло возвысили голосъ въ пользу Сомерса; оппозиція, обыкновенно надменная и дерзкая, унизилась до лжи, увѣряя, что вовсе не имѣла въ виду обвинять лорда-канцлера. Резолюція была отвергнута большинствомъ пятидесяти голосовъ. Третье нападеніе на Сомерса, въ этотъ разъ уже безъ всякихъ прикрытій, было сдѣлано въ самомъ концѣ бурной сессіи 1699--1700 г., по поводу вопроса объ ирландскихъ пожалованіяхъ: но и оно осталось безъ успѣха. Неутомимой враждѣ торіевъ удалось наконецъ провести обвиненіе противъ Сомерса: но это относится уже къ другой, позднѣйшей эпохѣ, до которой, къ сожалѣнію, не дошелъ Маколей. Мы еще будемъ имѣть случай возвратиться къ этому обвиненію, состоящему въ связи съ внѣшнею политикой Вильгельма.

Итакъ, послѣ выборовъ 1698 года, большинство палаты общинъ было одинаково враждебно и политикѣ министерства, и личностямъ министровъ. Несмотря на то, составъ министерства долго оставался безъ всякаго измѣненія. Даже послѣ выхода Монтегю и Росселя, виги продолжали преобладать въ совѣтѣ короля. Это ненормальное положеніе дѣлъ могло имѣть самыя гибельныя послѣдствія. Нѣтъ ничего опаснѣе для государства, говоритъ Маколей, какъ постоянное разногласіе палаты общинъ съ исполнительною властью. Самое дурное министерство не такъ вредно, какъ отсутствіе министерства, то-есть его безсиліе, его политическая ничтожность. Согласіе между министерствомъ и парламентомъ давно уже сдѣлалось необходимымъ условіемъ англійскаго государственнаго быта. Каждый разъ, когда вновь выбранная палата отказываетъ министерству въ своемъ довѣріи, министерство немедленно выходитъ въ отставку, и мѣсто его занимаютъ его противники. Члены вигской юнты поступили иначе: они остались въ кабинетѣ, потерявъ большинство въ палатѣ общинъ. Они не понимали, что польза государства, польза собственной ихъ партіи необходимо требовала выхода ихъ изъ министерства. Составленіе новаго правительства было бы поручено предводителямъ оппозиціи. Отвѣтственность, сопряженная съ властью, укротила бы горячіе порывы торіевъ. Они перестали бы нападать на придворныхъ, потому что сами сдѣлались бы придворными, перестали бы требовать уменьшенія налоговъ, распущенія регулярной арміи, потому что убѣдились бы въ опасности и неудобоисполнимости этихъ требованій. Союзъ между торіями и недовольными вигами прекратился бы самъ собою; умѣренные виги, безсильные въ министерствѣ, сдѣлались бы грозными въ оппозиціи; популярность Гарлея перешла бы къ Монтегю и Сомерсу, и черезъ нѣсколько лѣтъ народный голосъ единодушно истребовалъ бы возвращенія имъ власти, которой они были такъ достойны.

Но эти простыя истины, плодъ опытности пяти поколѣній, не были доступны государственнымъ людямъ XVII столѣтія. Понятія, господствовавшія прежде революціи, не уступили еще мѣста болѣе здравымъ началамъ. Даже Сомерсъ, передо вой человѣкъ своего времени, не вполнѣ сознавалъ необходимость единодушія между парламентомъ и исполнительною властью. Въ началѣ 1699 года Англія, можно сказать, осталась безъ министерства; и съ этихъ поръ начинается періодъ неограниченнаго, деспотическаго господства палаты общинъ, періодъ, прерываемый только короткими промежутками согласія ея съ королемъ и министрами. Въ продолженіе пяти или шести лѣтъ палата общинъ успѣла нарушить нрава короля и лордовъ, судебныхъ мѣстъ и избирательныхъ корпорацій, права, освященныя временемъ, утвержденныя великою хартіей,-- успѣла, однимъ словомъ, возбудить противъ себя единодушную ненависть народа. Эта анархія, этотъ разладъ между представителями страны и самою страной продолжался до общихъ выборовъ 1705 года, возстановившихъ, и уже навсегда, правильное отношеніе между главными частями англійскаго государственнаго организма.

Въ Times, при разборѣ послѣдняго тома Исторіи Англіи, сдѣлано нѣсколько возраженій противъ взгляда Маколея на парламентскій кризисъ 1699. года; Глубокое знакомство съ государственнымъ бытомъ Англіи, одно изъ главныхъ достоинствъ Маколея, объясняетъ, по мнѣнію Times, и нѣкоторыя его ошибки. Онъ понималъ, въ чемъ заключается источникъ и основа современнаго величія Англіи; онъ зналъ, какимъ учрежденіямъ, какимъ особенностямъ своей исторической жизни она обязана своимъ исключительнымъ положеніемъ среди западно-европейскихъ государствъ. Сочувствіе его къ этимъ учрежденіямъ заставляло его забывать, что они не всегда были удобоосуществимы на практикѣ, что развитіе ихъ требовало много времени и не могло совершиться безъ препятствій. Маколей находитъ, что дѣйствія вигской юнты въ 1699 г. не соотвѣтствуютъ идеалу министерства, въ новѣйшемъ, конституціонномъ смыслѣ этого слова. Но нельзя упускать изъ виду, что при спорномъ престолонаслѣдіи, при шаткости династіи, строго-конституціонное правительство было совершенно не возможно. Если Вильгельмъ былъ правъ, не отрекаясь отъ престола, то неужели его министры были виноваты, продолжая служить ему? Каково было бы положеніе Вильгельма въ рукахъ Гарлея и Сеймура, или даже въ рукахъ Мальборо и придворныхъ, окружавшихъ принцессу Анну?

Намъ кажется, что Times напрасно обвиняетъ Маколея въ увлеченіи или ошибкѣ. Революція 1688 года была торжествомъ парламентарнаго правленія; она была произведена во имя согласія между парламентомъ и престоломъ. Парламентъ получилъ то преобладающее значеніе, котораго такъ давно домогался, и которому такъ упорно противились Стюарты. Король лишенъ былъ возможности дѣйствовать помимо парламента; совѣтники короны принуждены были искать поддержки въ представителяхъ страны. Это новое положеніе дѣлъ не могло установиться вдругъ, безъ борьбы, безъ потрясеній. Смыслъ, характеръ революціи, ясный для потомства, не былъ вполнѣ понятенъ для современниковъ; многіе принимали принципъ, но не сознавали или не допускали всѣхъ его послѣдствій. Условія, необходимыя для правильной организаціи новаго порядка вещей, не могли выработаться сразу. Они слагались постепенно, сами собою, подъ вліяніемъ неотразимой силы вещей, незамѣтно даже для тѣхъ, кто участвовалъ въ развитіи ихъ. Отсюда противоположность между общимъ ходомъ событій и дѣйствіями отдѣльныхъ лицъ. Общій ходъ событій ведетъ, мало-по-малу, къ осуществленію принциповъ 1688 года; отдѣльные политическіе дѣятели, даже расположенные въ пользу этихъ принциповъ, колеблются между ними и старыми преданіями, и часто жертвуютъ первыми изъ-за послѣднихъ. Несправедливо было бы осуждать ихъ за это; но позволительно, кажется, искать въ этомъ причину безпорядковъ, которыми такъ богата всякая переходная эпоха. Маколей не обвиняетъ вигскую юнту за то, что она оставалась въ кабинетѣ вопреки большинству палаты общинъ. Онъ говоритъ только, что выходъ ея изъ министерства былъ бы болѣе полезенъ для страны. Вопросъ идетъ вовсе не о томъ, правы ли, или виноваты вигскіе министры. Нельзя упрекать ихъ въ непониманіи того, что, по справедливому замѣчанію Маколея, не было вполнѣ доступно даже передовымъ людямъ этого времени. Вопросъ заключается только въ томъ, какое значеніе имѣла бы въ 1699 году перемѣна министерства: благодѣтельное ли, какъ полагаетъ Маколей, или пагубное, какъ утверждаетъ Times.

Понятіе о министерствѣ, какъ о собраніи лицъ, единодушныхъ между собою и поддерживаемыхъ большинствомъ палаты общинъ, принадлежало къ числу неизбѣжныхъ, логическихъ послѣдствій революціи 1688 года. Необходимость такого министерства чувствовалась еще прежде нежели была сознана. До революціи, совѣтники короны не составляли одного цѣлаго, не были соединены между собою никакою внутреннею связью. Они дѣйствовали независимо, отдѣльно другъ отъ друга, не оказывали другъ другу никакой взаимной поддержки, не считали себя солидарными передъ страною, часто даже избирались изъ среды различныхъ политическихъ партій. Вильгельмъ III, вступивъ на престолъ, послѣдовалъ въ этомъ отношеніи примѣру своихъ предшественниковъ. Онъ составилъ министерство изъ самыхъ разнородныхъ элементовъ, соединилъ въ немъ торіевъ, триммеровъ (tiers-parti) и виговъ, политическихъ соперниковъ и личныхъ враговъ. Эта нестественная комбинація, предпринятая въ видахъ примиренія партій привела къ совершенно-противоположнымъ результатамъ. Министерство истощало свои силы во внутреннихъ несогласіяхъ и не могло руководить дѣятельностью парламента. Въ палатѣ общинъ не было ни министерской партіи, ни оппозиціи, этихъ существенныхъ условій правильнаго парламентарнаго правленія. Ряды защитниковъ и противниковъ правительства безпрестанно перемѣшивались, смотря по тому, какого именно министра преимущественно затрогивалъ спорный вопросъ. По выраженію одного изъ тогдашнихъ государственныхъ людей, никто не зналъ заранѣе, что сдѣлаетъ завтра палата общинъ. Въ 1693 году зло достигло крайнихъ предѣловъ. Изъ двухъ государственныхъ секретарей, одинъ былъ пламенный вигъ, другой -- ревностный тори. Этотъ послѣдній, Ноттингамъ, состоялъ въ открытой враждѣ съ первымъ лордомъ адмиралтейства, Росселемъ. Вильгельмъ, по совѣту Сендерланда, сдѣлалъ первый шагъ къ преобразованію министерства, и сдѣлалъ его въ пользу виговъ. Ноттингамъ, несмотря на личное къ нему расположеніе Вильгельма, былъ удаленъ отъ должности. Мѣсто его заступилъ одинъ изъ главныхъ виговъ, Шрусбери. Это было только началомъ кризиса. Кермартенъ все еще былъ президентомъ совѣта, Годольфинъ -- первымъ лордомъ казначейства. Но и они вскорѣ подверглись судьбѣ остальныхъ торіевъ, и въ 1696 г. министерство состояло уже исключительно изъ виговъ. Гармонія, установившаяся внутри кабинета, не могла не отозваться и въ палатѣ общинъ. Выборы 1695 года доставили большинство вигской партіи: но этого было мало, нужно было удержать за собою большинство, организовать изъ него прочный оплотъ противъ всѣхъ замысловъ якобитовъ, противъ всѣхъ нападеній торійской оппозиціи. Эта цѣль, недоступная для прежнихъ разрозненныхъ кабинетовъ, была достигнута единодушіемъ вигскаго министерства. Сильное постоянною поддержкой палаты, оно устроило Финансы страны, привело въ порядокъ монетную систему, окончило долговременную войну почетнымъ, давно желаннымъ миромъ. Наступили общіе выборы 1698 года. Большинство въ палатѣ общинъ перешло на сторону торіевъ. Согласіе между палатой и министерствомъ сдѣлалось невозможнымъ. Съ этого времени начался рядъ внутреннихъ волненій, обезсилившихъ Англію извнѣ, угрожавшихъ опасностію ея государственнымъ учрежденіямъ. Итакъ, періодъ единодушной дѣятельности министерства и палаты общинъ былъ счастливѣйшимъ періодомъ царствованія Вгльгельма. И прежде, и послѣ этого періода мы видимъ одинаковыя смуты, одинаковые безпорядки, и по тождеству явленій имѣемъ право заключить о тождествѣ причинъ. Послѣдствія не могутъ быть искоренены до тѣхъ поръ, пока существуетъ причина. Разногласіе между министерствомъ и палатою общинъ въ 1693--96 годахъ было устранено преобразованіемъ министерства; въ 1699 году оно могло быть устранено только совершенною перемѣной кабинета. Но по мнѣнію Times, отставка вигскаго министерства должна была принести еще болѣе вреда чѣмъ пользы. Мнѣніе это противорѣчитъ послѣдующимъ Фактамъ царствованія Вильгельма. Уже въ концѣ сессіи 1698--99 г., король допустилъ въ министерство двухъ умѣренныхъ торіевъ. Затѣмъ, въ 1701 г., въ самый разгаръ торійской реакціи, Вильгельмъ принужденъ былъ образовать чисто торійское министерство. Неотразимая сила вещей заставила его вступить въ соглашеніе съ торжествующею партіей. И что же? несмотря на несвоевременность этой уступки, она не произвела тѣхъ вредныхъ результатовъ, о которыхъ говоритъ Times. Правда, Вильгельмъ долженъ былъ отказаться отъ своихъ любимыхъ плановъ, долженъ былъ терпѣливо переносить преобладаніе Лудовика XIV, но причиною всего этого было не столько торійское министерство, сколько торійская палата общинъ. Положимъ, что исполнительная власть находилась бы и въ это время въ рукахъ виговъ: развѣ они имѣли бы возможность объявить войну Франціи, развѣ палата общинъ позволила бы имъ привести въ дѣйствіе намѣренія Вильгельма? Развѣ въ 1699 году, когда министерство все безъ раздѣла еще принадлежало вигамъ, Гарлей и Сеймуръ не были сильнѣе нежели Монтегю и Сомерсъ? Министерство не могло провести ни одной мѣры, не могло исполнить ни одного желанія Вильгельма; предводители оппозиціи могли быть заранѣе увѣрены въ успѣхѣ каждаго своего предложенія. Перемѣна кабинета нисколько не уменьшила бы власти виговъ, нисколько не ограничила бы прерогативы короля. Виги и безъ того лишены были всякой власти, прерогатива короля и безъ того была осуждена на бездѣйствіе. Вспомнимъ, что онъ вынужденъ былъ утвердить ненавистный ему билль объ ирландскихъ конфискаціяхъ. Положеніе Вильгельма и его министровъ было такъ худо, что не могло почти перемѣниться къ худшему. Отказавшись отъ внѣшнихъ признаковъ власти, виги, по справедливому замѣчанію Маколея, легко могли возвратить себѣ самую сущность ея. Изъ словъ Times можно было бы заключить, что Гарлей и Сеймуръ были якобитами, что передача власти въ ихъ руки немедленно повлекла бы за собою низверженіе Вильгельма, возвращеніе Іакова II. Нисколько: Гарлей и Сеймуръ не были заговорщиками. Они хотѣли достигнуть власти, но не для того чтобы передать ее падшей династіи. Припомнимъ, что даже при другихъ обстоятельствахъ, болѣе благопріятныхъ для реставраціи, Гарлей (графъ Оксфордскій) не рѣшился стать на сторону претендента. Столь же не основательно было бы предполагать, что торіи воспользовались бы властью для насильственнаго возведенія на престолъ принцессы Анны. Анна, какъ всѣмъ было извѣстно, находилась подъ безусловнымъ вліяніемъ лорда Мальборо. Дѣйствовать въ пользу Анны значило бы дѣйствовать въ пользу Мальборо, а на это конечно не согласились бы ни Гарлей, ни Сеймуръ.

Итакъ, перемѣна кабинета не грозила опасностью ни протестантскому престолонаслѣдію, ни самому Вильгельму. Единственнымъ послѣдствіемъ ея, по всей вѣроятности, былъ бы переходъ исполнительной власти отъ виговъ къ торіямъ. Но торійское министерство не было бы новостью для Вильгельма. Въ первые годы его царствованія, главные совѣтники его принадлежали къ партіи торіевъ. Онъ высоко цѣнилъ умъ и опытность Кермартена, честность и прямоту Ноттингама, Финансовыя способности Годольфина. Даже Сеймуръ занималъ нѣсколько времени довольно важную должность въ министерствѣ. Вильгельмъ не питалъ особеннаго расположенія ни къ торіямъ, ни къ вигамъ: онъ былъ одинаково чуждъ страстямъ и предразсудкамъ обѣихъ партіи. Онъ долго сохранялъ равновѣсіе между ними, и рѣшился дать предпочтеніе вигамъ только потому, что нашелъ въ нихъ больше сочувствія къ своей иностранной политикѣ. Рисвикскій миръ не прекратилъ дипломатической дѣятельности Вильгельма. Онъ сознавалъ возможность новой войны, и потому желалъ удержать власть за вигскимъ министерствомъ. Онъ слышалъ возгласы торіевъ противъ регулярныхъ армій, высокихъ налоговъ и государственнаго долга, и не хотѣлъ дать имъ возможность осуществить эти возгласы на самомъ дѣлѣ. Мы уже видѣли, что сопротивленіе Вильгельма было безплодно, что политика его была парализирована торіями гораздо прежде вступленія ихъ въ министерство. Мы думаемъ, согласно съ Маколеемъ, что Гарлей и Сеймуръ, какъ министры, оказались бы гораздо менѣе враждебны политикѣ Вильгельма, нежели какъ оппозиціонные ораторы. Вотъ почему мы вполнѣ раздѣляемъ взглядъ Маколея на кризисъ 1699--1700 года. Подобно другимъ парламентскимъ кризисамъ Англіи, онъ могъ быть предупрежденъ или прекращенъ только перемѣною кабинета. Перемѣна эта совершилась въ 1701 году: но двухлѣтняя отсрочка дорого стоила вигскимъ министрамъ, а вмѣстѣ съ ними и всему государству.

Мнѣніе Маколея о кризисѣ 1699 года можетъ быть признано образцомъ исторической критики, въ высшемъ, обширномъ значеніи этого слова. Оцѣнка историческихъ лицъ и событій, слагается изъ двухъ совершенно различныхъ элементовъ. Каждый историкъ есть прежде всего человѣкъ своего времени, онъ невольно подчиняется его вліянію, онъ не можетъ отрѣшиться отъ его идей, отъ его взглядовъ. Онъ долженъ пользоваться всѣмъ запасомъ знанія и опытности, выработаннымъ предшествующими вѣками. Отсюда возможность постоянной переработки даже извѣстныхъ фактовъ, переработки, составляющей прогрессъ исторической науки. Но съ другой стороны, историкъ долженъ перенестись мысленно въ описываемую имъ эпоху, усвоить себѣ ея понятія и взгляды, воскресить передъ собою давно-исчезнувшее расположеніе умовъ, со всѣми его заблужденіями и предразсудками. Однимъ словомъ, онъ долженъ смотрѣть на событія съ точки зрѣнія и того времени, въ которое онъ пишетъ, и того времени, въ которое они совершились. Трудности этой задачи огромны; удовлетворить всѣмъ требованіямъ ея могутъ только великіе писатели. Историку постоянно угрожаетъ опасность уклониться въ ту или другую сторону, впасть въ ту или другую крайность. Онъ можетъ слишкомъ безраздѣльно углубиться въ прошедшее, или слишкомъ исключительно держаться настоящаго; онъ можетъ увлечься историческимъ оптимизмомъ или историческою нетерпимостью. Если историкъ, подъ вліяніемъ ложно-понятаго безпристрастія, старается отдѣлиться отъ всего того, что даетъ ему окружающая сфера, отъ своихъ убѣжденій, отъ своихъ симпатій, если онъ упускаетъ изъ виду живую связь, существующую между прошедшимъ и настоящимъ, онъ рискуетъ обратиться въ простаго разказчика событій. Лишенный всякой нравственной опоры, онъ будетъ одинаково относиться къ добру и ко злу, одинаково спокойно объяснять и то, и другое, выводя всѣ событія изъ закона исторической необходимости, оправдывая всѣхъ историческихъ дѣятелей неотразимою силою фатума. Если, напротивъ, историкъ ни на минуту не можетъ освободиться изъ-подъ вліянія настоящаго, если онъ судитъ людей другой эпохи такъ же строго, какъ и своихъ современниковъ, если онъ требуетъ отъ первыхъ такъ же много, какъ и отъ послѣднихъ, то приговоры его, очевидно, будутъ слишкомъ односторонни, чтобы быть справедливыми. Есть, безъ сомнѣнія, истины вѣчныя, есть причины, которыя неизбѣжно приводятъ къ извѣстнымъ послѣдствіямъ, есть принципы, нарушеніе которыхъ никогда не проходитъ даромъ для общества. Но эти истины сознаются не вдругъ, эти причины долго остаются нераскрытыми, эти принципы торжествуютъ только послѣ упорной борьбы,-- и какъ многіе изъ нихъ не восторжествовали еще и въ наше время! Историки, увлекающіеся прошедшимъ, часто не признаютъ общихъ истинъ, общихъ принциповъ, или по крайней мірѣ отвергаютъ вліяніе ихъ на общество, въ данную эпоху. Историки, увлекающіеся настоящимъ, вдаются въ противоположную крайность: они не прощаютъ никому и никогда нарушеніе извѣстнаго принципа, они безпощадно преслѣдуютъ всякое, даже безсознательное сопротивленіе извѣстной идеѣ. То же самое можно сказать и объ отдѣльныхъ историческихъ законахъ, относящихся къ данному порядку пещей, къ извѣстному образу правленія, къ той или другой сторонѣ народной жизни. Пояснимъ нашу мысль примѣромъ. Къ числу принциповъ, принятыхъ, хотя и далеко не осуществленныхъ нашею эпохой, принадлежитъ принципъ вѣротерпимости. Мыслители и государственные люди согласны въ томъ, что вѣротерпимость справедлива, что она необходима для благосостоянія народовъ, что преслѣдованіе, даже стѣсненіе религіозныхъ мнѣній не достигаетъ своей цѣли или, лучше сказать, достигаетъ цѣли совершенно противоположной. Возобновленіе гоненій за вѣру въ наше время было бы преступленіемъ, не допускающимъ никакого оправданія, потому что оно было бы недобросовѣстно, потому что основаніемъ его служило бы не искреннее убѣжденіе, а политическій разчетъ. Виновниковъ такого гоненія исторія справедливо могла бы заклеймить всею тяжестью своего обвинительнаго приговора. Она не поколеблется осудить австрійскій конкордатъ, или шведскіе законы противъ католиковъ. Но было время, когда принципъ вѣротерпимости былъ доступенъ только немногимъ высокимъ умамъ, когда фанатизмъ считался добродѣтелью, когда гонимые, достигая власти, въ свою очередь обращались въ гонителей. Нѣтъ сомнѣнія, что и въ это время преслѣдованія за вѣру причиняли страшный предъ обществу; но виновники преслѣдованій, въ большей части случаевъ, дѣйствовали по убѣжденію, подчиняясь господствующимъ понятіямъ своей эпохи. Какъ посмотритъ на такую эпоху историкъ, переносящій въ прошедшее всѣ требованія настоящаго? Онъ заставитъ нѣсколько отдѣльныхъ лицъ отвѣчать за вину цѣлаго народа, цѣлой эпохи, которой они были только самыми вѣрными представителями. Это будетъ именно то наказаніе десятаго, о которомъ говоритъ Маколей въ своей статьѣ о Макіавелли. Съ другой стороны, историкъ, въ изученіи прошедшаго забывающій о настоящемъ, будетъ смотрѣть равнодушно на всѣ ужасы религіознаго фанатизма. Онъ скажетъ, что ужасы эти были неизбѣжны, что они составляли тяжелое испытаніе, черезъ которое должно было пройдти общество для собственной же своей пользы; что бѣдствія религіозной войны вызвали на свѣтъ дарованія, которыя безъ нея остались бы скрытыми,-- силы, которыя безъ нея не нашли бы себѣ употребленія; что преслѣдованіе есть пробный камень истины и необходимая школа для всякаго новаго ученія {Опроверженіе этого послѣдняго софизма можно найдти во второй главѣ сочиненія Дж. Ст, Милля On liberty. Онъ доказываетъ фактически, что преслѣдованіе всего чаще одерживаетъ верхъ надъ истиной или по крайней мѣрѣ надолго замедляетъ торжество ея; онъ напоминаетъ о томъ, сколько реформаторовъ пало въ борьбѣ съ католическою церковью, пока наконецъ Лютеру не удалось побѣдить ее, во сколькихъ странахъ огнемъ и мечомъ были совершенно уничтожены послѣдствія реформы (Южные Нидерланды, Испанія, Австрія).}. Отсюда естественно проистекаетъ полное оправданіе всѣхъ тѣхъ, кто принималъ участіе въ гоненіяхъ за вѣру. Этотъ послѣдній взглядъ еще опаснѣе перваго. Намъ кажется, что истина по серединѣ. Принципъ вѣротерпимости такъ тѣсно связанъ съ достоинствомъ и благомъ человѣческаго рода, что нарушеніе его во всѣ времена неизбѣжно должно было приводить къ однимъ и тѣмъ же бѣдственнымъ послѣдствіямъ, но не всѣ виновники этихъ бѣдствій подлежатъ равной отвѣтственности передъ судомъ исторіи. Отвѣтственность ихъ должна возвышаться по мѣрѣ того, какъ вырабатывался и выяснялся принципъ вѣротерпимости. Передъ судомъ исторіи, какъ и передъ обыкновеннымъ судомъ, степень вины преступника зависитъ отъ степени сознательности преступнаго дѣйствія. Столь же необходимо обращать вниманіе на источникъ гоненія, на побужденія гонителей. Нельзя смѣшивать политика съ энтузіастомъ, государственнаго человѣка, подписывающаго декретъ о гоненіи, съ ослѣпленнымъ народомъ, терзающимъ еретиковъ. Первый, въ большей части случаевъ, дѣйствуетъ подъ вліяніемъ чисто свѣтскихъ соображеній, переплетающихся съ религіознымъ Фанатизмомъ, иногда только прикрываемыхъ имъ; послѣдній повинуется увлеченію, свободному отъ всякихъ эгоистическихъ разчетовъ. Какъ ни смутны были въ XVI вѣкѣ понятія о вѣротерпимости, невозможно оправдать Екатерину Медичи за Варѳоломеевскую ночь, Елизавету англійскую -- за антипапистскіе законы, потому что и для той, и для другой чисто-религіозные интересы стояли далеко не на первомъ планѣ. Кто поставитъ на одинъ рядъ средне вѣковыхъ инквизиторовъ, жестокихъ, но почти всегда добросовѣстныхъ служителей ложно-понятаго ученія, и іезуитовъ XVII вѣка, преслѣдующихъ протестантизмъ безъ твердаго убѣжденія въ истинѣ католической вѣры? Односторонность нетерпима въ исторіи: безусловное оправданіе и безусловное осужденіе одинаково ведутъ къ несправедливости и ошибкамъ.

Возвратимся теперь къ нашему предмету. Революція 1688 года установила въ Англіи парламентарное правленіе, но не выработала вдругъ всѣхъ его существенныхъ условій; какъ посмотрѣли бы на этотъ Фактъ историки двухъ упомянутыхъ нами оттѣнковъ? Историкъ Фаталистъ могъ бы сказать, что парламентарное правленіе, въ первомъ періодѣ своего существованія, не нуждалось въ тѣхъ условіяхъ, которыя сдѣлались для него необходимы въ послѣдствіи; что нельзя было насильно, преждевременно навязать ему эти условія; что строго конституціонное министерство, произведеніе позднѣйшей эпохи, было неудобопримѣнимо при Вильгельмѣ III, было бы даже пагубно при немъ, что смуты, наполняющія царствованіе этого государя, были неизбѣжнымъ послѣдствіемъ новаго порядка вещей и не могли быть предупреждены никакою перемѣной министерства. Мы уже видѣли, что этого именно взгляда придерживается Times. Историкъ, безусловно подчиняющійся вліянію настоящаго, впалъ бы въ другую крайность: исходя изъ той мысли, что согласіе между министерствомъ и парламентомъ всегда было условіемъ sine qua non парламентарнаго правленія, онъ приписалъ бы упорству вигской юнты всѣ безпорядки послѣднихъ лѣтъ царствованія Вильгельма. Онъ осудилъ бы Сомерса и Монтегю такъ же строго, какъ осудилъ бы Пальмерстона и Джона Росселя, еслибы они задумали удержать за собою власть вопреки рѣшенію палаты общинъ. Маколей сумѣлъ найдти средину между обоими крайними мнѣніями. Онъ показалъ, что разногласіе министерства и палаты общинъ было главною причиной прискорбныхъ событій 1699--1701 г., что отставка вигскаго кабинета послужила бы ко благу страны, короля, даже самихъ виговъ; но онъ не обвинилъ ни Вильгельма, ни его министровъ, потому что они дѣйствовали по убѣжденію, потому что они, какъ и всѣ вообще современники ихъ, не успѣли еще уяснить себѣ взаимныя отношенія парламента и министерства. Эта строгая справедливость, этотъ историческій тактъ составляетъ отличительную черту всѣхъ почти сужденій Маколея. Вотъ почему мы позволили себѣ войдти въ такой подробный разборъ взгляда его на кризисъ 1699--1701 г. Въ этомъ взглядѣ отразился весь историческій методъ Маколея.

II.

Послѣдніе годы царствованія Вильгельма составляютъ замѣчательную эпоху въ дипломатической исторіи Европы. Почти непосредственно вслѣдъ за Рисвикскимъ миромъ начались переговоры о наслѣдствѣ испанскаго престола. Карлъ И, король испанскій, былъ бездѣтенъ; слабое сложеніе его заставляло со дня на день ожидать его смерти. Ближайшимъ наслѣдникомъ его былъ дофинъ, сынъ Лудовика XIV; мать дофина, Марія Терезія, была сестра Карла II и старшая дочь Филиппа IV; но при вступленіи въ бракъ, она отреклась за себя и за своихъ дѣтей отъ всякихъ правъ на испанскій престолъ, и это отреченіе, внесенное въ пиринейскій договоръ, клятвенно было подтверждено Лудовикомъ. Вторымъ претендентомъ былъ императоръ Леопольдъ, мать котораго, Марія-Анна, была дочерью Филиппа III и слѣдовательно теткою Карла II. Съ генеалогической точки зрѣнія, права Леопольда конечно уступали правамъ дофина; за то они не были стѣснены никакимъ отреченіемъ. Наконецъ, третьимъ претендентомъ былъ малолѣтній сынъ курфирста баварскаго, Іосифъ. Бабка его, императрица Маргарита, была родная сестра королевы Маріи-Терезіи, и слѣдовательно младшая дочь Филиппа IV. Маргарита также отреклась отъ права на испанскую корону, но отреченію ея не доставало многихъ формальностей, и притомъ оно было уничтожено завѣщаніемъ Филиппа IV.

Итакъ, Франція опиралась на право первородства, Австрія -- на святость договоровъ. Франція старалась доказать недѣйствительность отреченія Маріи-Терезіи, ссылаясь на то, что оно не было утверждено кортесами. Австрія напоминала о торжественной клятвѣ Лудовика XIV, о крестѣ и Евангеліи, на которыхъ онъ обѣщалъ соблюдать всѣ условія Пиринейскаго мира. Соединеніе въ одномъ лицѣ коронъ Французской и испанской угрожало величайшею опасностью Габсбургскому дому; столь же опасно было бы для Бурбоновъ восшествіе императора на испанскій престолъ. Остальныя европейскія государства одинаково боялись возвышенія и Франціи и Автріи. Вотъ почему наибольшая вѣроятность успѣха была на сторонѣ, Іосифа Баварскаго. Возвышеніе Баварскаго дома не было страшно для Европы. Приверженцы Франціи отдавали преимущество правамъ Баваріи передъ правомъ Австріи; приверженцы Австріи отдавали преимущество правамъ Баваріи передъ правами Франціи. Іосифъ былъ кандидатомъ осторожныхъ и миролюбивыхъ людей во всей Европѣ.

Испанская монархія не составляла одного цѣлаго ни въ географическомъ, ни въ національномъ отношеніи. Она состояла изъ странъ и народовъ, случайно поставленныхъ подъ господство одной общей власти и соединенныхъ между собою чисто внѣшнею связью. Неаполитанецъ не считалъ себя соотечественникомъ фламандца, который въ свою очередь не имѣлъ и не хотѣлъ имѣть ничего общаго съ Испанцемъ. Въ самой Испаніи Аррагонія, Каталонія, Бискайя нетерпѣливо несли иго Кастиліи. Одна только Кастилія была заинтересована въ единствѣ Испанской монархіи. Во всѣхъ частяхъ этой монархіи Кастильянцамъ принадлежало первое мѣсто: въ Кастиліи было пребываніе короля, въ Кастилію стекались и въ Кастиліи тратились богатства Новаго Свѣта. Она готова была признать надъ собою чью бы то ни было власть, лишь бы только эта власть оставалась въ тѣхъ же размѣрахъ, въ какихъ пользовался ею Карлъ II. Самъ Карлъ, безчувственный ко всему, дорожилъ цѣлостью своей монархіи. Онъ хотѣлъ завѣщать ее одному лицу, но, мучимый страхомъ смерти, окруженный интригами враждующихъ партій, онъ не рѣшался выбрать наслѣдника, не рѣшался сдѣлать завѣщаніе. Неизвѣстность продолжалась, и съ каждымъ днемъ дѣлалась все болѣе и болѣе томительною для Европы.

При такомъ положеніи дѣлъ, испанское наслѣдство не могло не сдѣлаться предметомъ дипломатическихъ сношеній между Франціей и Англіей. Переговоры происходили сначала между французскими министрами и Портландомъ, чрезвычайнымъ посломъ Вильгельма III въ Парижѣ, потомъ между самимъ Вильгельмомъ и Талларомъ, Французскимъ посланникомъ при лондонскомъ дворѣ. Они окончились въ Голландіи при общемъ содѣйствіи Вильгельма, Портланда, Таллара и великаго пансіонера Гейнзіуса. Плодомъ этихъ переговоровъ былъ такъ-называемый первый раздѣльный трактатъ. Іосифъ Баварскій признанъ былъ наслѣдникомъ испанскаго престола, но въ вознагражденіе другимъ претендентамъ назначены были слѣдующія части испанской монархіи: дофину Неаполь, Сицилія и Гипускоа (въ сѣверной Испаніи); эрцгерцогу Карлу, второму сыну императора Леопольда -- герцогство Миланское. Слухъ объ этомъ трактатѣ скоро дошелъ до испанскаго двора. Негодованіе въ Кастиліи было всеобщее. Чтобы предупредить исполненіе трактата, Карлъ II торжественно объявилъ своимъ наслѣдникомъ Іосифа баварскаго. Но не прошло и нѣсколькихъ недѣль, какъ неожиданный случай возвратилъ все дѣло въ прежнее состояніе неизвѣстности. Малолѣтній наслѣдникъ испанскаго престола умеръ скоропостижною смертью. Братьевъ у него не было, и единственными претендентами на испанскую корону остались дофинъ и императоръ. Дипломатія ни минуты не оставалась праздною. Лудовикъ XIV согласился признать эрцгерцога Карла наслѣдникомъ испанскаго престола, съ тѣмъ чтобы къ долѣ Французскаго претендента было присоединено Миланское герцогство, которое Франція хотѣла промѣнять на Лотарингію. На этомъ основаніи заключенъ былъ между Франціей, Англіей и Голландіей второй раздѣльный трактатъ. Маколей не успѣлъ дойдти до этого времени. Онъ описалъ только ходъ переговоровъ, предшествовавшихъ заключенію втораго трактата, и бурю, которую они возбудили въ Испаніи. Главнымъ участникомъ раздѣльныхъ трактатовъ былъ Лудовикъ XIV. Ему принадлежала иниціатива этого дѣла, онъ, а не Вильгельмъ III, извлекалъ изъ него непосредственную выгоду. Но испанскіе министры боялись Лудовика XIV, и потому обратили весь свой гнѣвъ противъ Вильгельма. Испанскій посланникъ въ Лондонѣ предъявилъ дерзкую ноту, въ которой предавалъ дѣйствія Вильгельма суду парламента и народа. Таковы были послѣдствія парламентской сессіи 1698-- 99 г.: къ такимъ результатамъ привело разногласіе между министерствомъ и палатою общинъ. Дальнѣйшій ходъ дѣла изложенъ въ общихъ чертахъ въ статьѣ Маколея о войнѣ за испанское наслѣдство (Essays, т. II). Въ ноябрѣ 1700 г. умеръ Карлъ II, объявивъ своимъ наслѣдникомъ втораго сына Дофина, Филиппа, герцога Анжуйскаго. Лудовикъ XIV, въ явное нарушеніе раздѣльнаго трактата, позволилъ своему внуку вступить на испанскій престолъ, и рѣшился поддержать его на немъ всею силой своего оружія. Вильгельмъ жаждалъ войны, но большинство въ палатѣ общинъ принадлежало торіямъ, которые упорно противились его желаніямъ. Собственная , и удалилъ его болѣе изъ предосторожности нежели изъ твердаго убѣжденія въ его измѣнѣ. Революція заставила Сендерланда бѣжать изъ Англіи. Онъ нашелъ убѣжище въ Голландіи и тамъ обратился вновь въ англиканскую вѣру, съ такою же вѣроятно искренностью, съ какою за два года предъ тѣмъ принялъ католицизмъ. Въ 1690 г., онъ возвратился въ Англію, нѣсколько времени жилъ въ своемъ помѣстья, но вскорѣ переселился въ Лондонъ и началъ являться при дворѣ. Онъ пытался примириться съ Іаковомъ, но попытки его были отвергнуты, и онъ по необходимости сдѣлался вѣрнымъ слугою Вильгельма. Вильгельмъ слишкомъ хорошо понималъ Сендерланда, и не могъ подчиниться его вліянію, не могъ дать ему дѣятельное участіе въ управленіи страной: но онъ умѣлъ пользоваться дарованіями Сендерланда, его знаніемъ людей, его опытностію въ парламентскихъ интригахъ. Онъ умѣлъ отличить совѣтъ отъ совѣтника, и принять благоразумно* внушеніе, отъ кого бы оно ни исходило. По совѣту Сендерланда совершена была одна изъ важнѣйшихъ реформъ царствованія Вильгельма -- образованіе министерства въ новѣйшемъ смыслѣ этого слова. По его совѣту въ министерство были призваны виги, а не торіи. Онъ убѣдилъ Годольфина выйдти изъ кавначейства и такимъ образомъ очистилъ кабинетъ отъ послѣдняго остававшагося въ немъ торія. Онъ содѣйствовалъ примиренію Вильгельма съ принцессой Анной. Въ награду за эти услуги онъ возведенъ былъ въ 4696 году въ званіе лорда-камергера и назначенъ однимъ изъ Lords Justices, которымъ въ отсутствіе Вильгельма принадлежало высшее завѣдываніе государственными дѣлами. Это на значеніе вызвало всеобщее неудовольствіе. Пока вліяніе Сендерланда оставалось негласнымъ, вигскіе министры охотно пользовались этимъ вліяніемъ; но какъ открытый союзникъ, онъ могъ только повредить ихъ партіи. Нація ненавидѣла его попрежнему и все еще считала его смертельнымъ врагомъ свободныхъ учрежденій. Когда между королемъ и парламентомъ въ первый разъ произошло столкновеніе по вопросу о постоянномъ войскѣ, преувеличенныя требованія короля едино гласно были приписаны внушеніямъ Сендерланда. Въ палатѣ общинъ предложено было формальное обвиненіе его; вигская юнта готова была присоединяться къ его противникамъ; защитники его были малочисленны и робки. Страхъ еще разъ ваялъ верхъ надъ честолюбіемъ; Сендерландъ отказался отъ всѣхъ своихъ должностей и окончательно разстался съ политическою жизнію. Паденіе его было такъ же безславно, какъ и вся его предшествующая дѣятельность. Безъ сопротивленія, безъ борьбы, онъ склонился подъ тяжестью всеобщей ненависти и всеобщаго презрѣнія. Исторіи остается только утвердить приговоръ, произнесенный надъ нимъ его современниками. Она можетъ опровергнуть нѣкоторыя подробности, нѣкоторые мотивы этого приговора, но не можетъ не признать его внутренней справедливости.

Между Сендерландомъ и Кермартеномъ существуетъ то важное различіе, что послѣдній, при всей своей испорченности, никогда не измѣнялъ своей партіи и своимъ религіознымъ убѣжденіямъ. Томасъ Осборнъ, графъ Денби, маркизъ Кермартенъ, герцогъ Лидскій, былъ первымъ министромъ Карла II въ промежутокъ времени между паденіемъ Кабалы и кризисомъ 1679 года. Преемникъ Клиффорда и Арлингтона, онъ не во всемъ однако былъ похожъ на нихъ. Онъ дорожилъ въ извѣстной степени національною честію и былъ искренно преданъ національной церкви; но эти чувства находились въ постоянной борьбѣ съ неудержимымъ стремленіемъ къ власти, къ почестямъ, къ богатству. Врагъ Французской политики, онъ согласился однако участвовать въ постыдныхъ сдѣлкахъ между Карломъ II и Лудовикомъ XIV. Съ другой стороны, онъ содѣйствовалъ браку Вильгельма съ принцессой Маріей. Внутри государства, его главною цѣлію было усиленіе королевской прерогативы, доставленіе королю почти абсолютной власти. Для достиженія этой цѣли, онъ не отступалъ ни передъ какими средствами; онъ усовершенствовалъ систему парламентскихъ подкуповъ, созданную Кабалой. Его внутренняя политика сдѣлала его ненавистнымъ для виговъ, его внѣшняя политика возстановила противъ него всѣхъ честныхъ торіевъ. Палата общинъ обвинила его въ государственной измѣнѣ. Основаніемъ этого обвиненія служили преступныя сношенія его съ версальскимъ кабинетомъ. Оно не было разсмотрѣно палатой лордовъ и не помѣшало ей возвратить Денби въ свою среду, вскорѣ послѣ воцаренія Іакова II. Онъ не принималъ однако никакого участія въ дѣлахъ правленія и открыто порицалъ политику Іакова. Вмѣстѣ съ другими членами оппозиціи, онъ вступилъ въ сношенія съ голландскимъ посланникомъ Диквельтомъ, а вслѣдъ за тѣмъ и съ самимъ Вильгельмомъ. Онъ былъ однимъ изъ семи заговорщиковъ, подписавшихъ, 30 іюня 1688 года, знаменитое пригласительное письмо къ Вильгельму. Когда Вильгельмъ явился въ Англію, Денби возмутилъ въ его пользу сѣверныя графства. Въ конвентѣ онъ былъ главнымъ защитникомъ наслѣдственныхъ правъ Маріи и требовалъ для нея больше нежели она сама желала. Вильгельмъ тотчасъ по вступленіи на престолъ сдѣлалъ Денби президентомъ совѣта. Это назначеніе возмутило виговъ, но не удовлетворило самого Денби. Онъ долго держалъ себя въ сторонѣ отъ двора, и только въ 1690 г. началъ принимать дѣятельное участіе въ государственныхъ дѣлахъ. Онъ сдѣлался вскорѣ если не первымъ, то по крайней мѣрѣ главнымъ министромъ Вильгельма. Его личная преданность Маріи была гарантіей его вѣрности новому порядку вещей. Онъ не старался получить прощеніе отъ Іакова и открыто дѣйствовалъ противъ якобитовъ. Онъ былъ полезенъ Вильгельму своею опытностію, своимъ искусствомъ въ парламентскихъ подкупахъ, своимъ вліяніемъ на значительный отдѣлъ торійской партіи. Недостатки его не были опасны для Вильгельма, который умѣлъ сдерживать ихъ въ должныхъ предѣлахъ. Кермартенъ не могъ дать волю своему властолюбію, не могъ увлечь Вильгельма своими абсолютистскими тенденціями. Онъ удержался въ министерствѣ долѣе всѣхъ другихъ торіевъ, кромѣ Годольфина, и удержался бы вѣроятно еще дольше, если бы не ненасытная жадность его къ деньгамъ. Не довольствуясь огромными выгодами своего офиціальнаго положенія, онъ постоянно старался умножать ихъ незаконными поборами. Его продажность была подозрѣваема всѣми, но уличить его въ ней было чрезвычайно трудно. Наконецъ палатѣ общинъ удалось обнаружить взятку, полученную Кермартеномъ отъ Остъ-Индской компаніи. Оцъ едва избѣгнулъ формальнаго суда, и только благодаря оплошности своихъ противниковъ сохранилъ свое мѣсто въ министерствѣ и въ палатѣ лордовъ. Но съ этими внѣшними признаками власти не было уже соединено никакого дѣйствительнаго вліянія. Кермартенъ не показывался болѣе въ совѣтѣ министровъ и не имѣлъ никакого значенія даже въ своемъ собственномъ вѣдомствѣ. Его не могла поднять даже побѣда торійской партіи. Времена перемѣнились: та мѣра политической нравственности, которая была достаточна при Стюартахъ, не могла удовлетворять современниковъ Вильгельма. Въ сравненіи съ Сендерландомъ, съ Точестеромъ, съ Джеффрайзомъ, Кермартенъ казался истиннымъ патріотомъ; въ сравненіи съ Сомерсомъ, съ Монтегю, съ Ноттингамомъ, онъ былъ продажнымъ, безчестнымъ, ненадежнымъ слугою государства.

Къ Кермартену очень близко подходитъ сэръ-Эдуардъ Сеймуръ, предводитель торіевъ въ палатѣ общинъ. Подобно Кермартену, онъ сопротивлялся политикѣ Іакова II и присоединился къ Вильгельму, какъ только послѣдній высадился въ Англіи; подобно Кермартену, онъ былъ безчестенъ, жаденъ къ деньгамъ и не разборчивъ въ средствахъ пріобрѣтенія ихъ. Громче всѣхъ возставая противъ злоупотребленій чиновниковъ, онъ съ радостію принялъ мѣсто въ казначействѣ и сумѣлъ извлечь изъ него огромныя выгоды. Вмѣстѣ съ Кермартеномъ онъ былъ подкупленъ Остъ-Индскою компаніей и вмѣстѣ съ Кермартеномъ подвергся обвиненію въ палатѣ общинъ; мѣсто свое въ казначействѣ онъ потерялъ еще раньше этого обвиненія. За отсутствіемъ ясныхъ доказательствъ, онъ не былъ преданъ суду; но вліяніе его никогда не достигало прежнихъ размѣровъ. Роль его въ палатѣ общинъ перешла къ Гарлею. Злопамятный и мстительный, Сеймуръ принималъ дѣятельное участіе въ борьбѣ торійскаго парламента противъ вигскаго министерства, и съ особеннымъ ожесточеніемъ нападалъ на Сомерса. Торіи пользовались услугами Сеймура, но не возвращали ему своего довѣрія, и не избрали его даже спикеромъ въ парламентѣ 1698 года.

Эдуардъ Россель, графъ Орфордъ, занимаетъ такое же мѣсто между вигами, какое между торіяни принадлежитъ Кермартену и Сеймуру. Мы уже имѣли случай говорить объ этомъ замѣчательномъ членѣ вигской юнты; прибавимъ только, что постоянно недовольный своимъ положеніемъ, постоянно считая себя обиженнымъ, недостаточно возвышеннымъ и награжденнымъ, онъ вступилъ въ сношенія съ Іаковомъ II и неоднократно обѣщалъ ему свои услуги. Но когда наступила рѣшительная минута, то же самое самолюбіе, которое возстановляло Росселя противъ Вильгельма, удерживало его отъ окончательной измѣны. Онъ готовъ былъ дѣйствовать въ пользу Іакова, но не хотѣлъ уступить безъ боя французскому флоту. Какъ бы то ни было, образъ дѣйствій Росселя представляется тѣмъ болѣе преступнымъ, что возвращеніе Іакова II было бы величайшемъ бѣдствіемъ для вигской партіи.

Гоу занимаетъ среднее мѣсто между Сендерландомъ и Кермартеномъ, между Мальборо и Росселемъ. Онъ не имѣлъ той твердости убѣжденій, которою отличались Кермартенъ и Россель, но его политическая испорченность не могла сравниться съ испорченностію Мальборо и Сендерланда. Сендерландъ переходилъ отъ одной партіи къ другой подъ вліяніемъ жадности и страха, Мальборо -- подъ вліяніемъ жадности и властолюбія, Гоу -- подъ вліяніемъ мстительности и злобы. Вильгельмъ назначилъ его вице-камергеромъ при королевѣ Маріи. Пока онъ занималъ это мѣсто, онъ былъ самымъ пламеннымъ, самымъ ревностнымъ изъ виговъ; онъ предлагалъ удалить отъ двора всѣхъ бывшихъ министровъ Карла II и Іакова II; онъ хотѣлъ заклеймить торжественнымъ порицаніемъ всю дѣятельность парламента 4685 года. Но какъ только Гоу, по собственной винѣ своей, потерялъ свою придворную должность, въ образѣ дѣйствій его произошла разительная перемѣна. Изъ крайняго вига онъ сдѣлался самымъ крайнимъ торіемъ; съ тѣмъ же жаромъ, съ тѣмъ же остервенѣніемъ, съ какимъ онъ прежде нападалъ на Галифакса и Кермартена, онъ началъ нападать на Бернета, на Сомерса, на самого Вильгельма. Мы уже видѣли какую роль игралъ Гоу въ парламентскихъ преніяхъ 1698--1700 г. Онъ принадлежалъ къ числу тѣхъ людей, для которыхъ личный вопросъ всегда стоитъ выше общественнаго, для которыхъ паденіе министра, перемѣна министерства есть цѣль, а не средство, для которыхъ въ политикѣ не существуетъ убѣжденій, а существуютъ только страсти, мелкія, эгоистическія страсти. Чтобы довершить характеристику Гоу, нужно припомнить, что въ самыхъ страстныхъ порывахъ своего краснорѣчія онъ никогда не забывалъ правилъ осторожности и никогда не нападалъ на военныхъ съ тою силой, съ какою гремѣлъ противъ женщинъ и епископовъ.

Годольфинъ составляетъ переходъ отъ первой группы ко второй. Подобно Сендерланду, онъ не имѣлъ никакихъ убѣжденій и не принадлежалъ ни къ какой партіи; подобно Росселю, онъ употреблялъ во зло довѣріе Вильгельма; но причина его колебаній, его измѣны, была совершенно другая. Онъ не былъ государственнымъ человѣкомъ въ полномъ смыслѣ этого слова, онъ былъ хорошій администраторъ, хорошій чиновникъ; онъ не искалъ перваго мѣста, не выдвигался впередъ и довольствовался второстепенною ролью, лишь бы только она была почетна, доходна и безопасна. По выраженію Маколея, единственною цѣлію Годольфина было сохранить неприкосновенными, посреди всѣхъ революцій и контръ-революцій, свою голову, свое имѣніе и свое мѣсто въ казначействѣ. Онъ былъ пассивнымъ служителемъ тиранніи, но не былъ дѣятельнымъ орудіемъ ея. Онъ вотировалъ, какъ и Сендерландъ, въ пользу Exclusion Bill, вотировалъ исключительно потому, что оппозиція въ это время была сильнѣе короны. При всей ограниченности, при всей злопамятности своей, Іаковъ умѣлъ прощать подобныя обиды. Въ бывшихъ членахъ оппозиціи, присоединившихся къ ней въ моментъ торжества ея и оставившихъ ее въ моментъ ея паденія, Іаковъ видѣлъ самыхъ надежныхъ приверженцевъ торжествующей королевской власти. Онъ сдѣлалъ Годольфина камергеромъ королевы, потомъ лордомъ казначейства. Безгласный, покорный исполнитель всѣхъ королевскихъ приказаній, Годольфинъ былъ однимъ изъ немногихъ протестантовъ, сохранившихъ до конца милость Іакова. Революція 1688 года не измѣнила положенія Годольфина. Вильгельмъ дорожилъ его опытностію, его познаніями, и оставилъ его лордомъ казначейства. Несмотря на это, Годольфинъ былъ однимъ изъ первыхъ, вступившихъ въ сношеніе съ сенжерменскимъ дворомъ. Онъ былъ увлеченъ къ этому примѣромъ и совѣтами Мальборо. Все дѣло со стороны Годольфина ограничилось впрочемъ обѣщаніями, не имѣвшими никакихъ послѣдствій. Онъ вышелъ изъ министерства только въ 1696 году, при окончательномъ образованіи вигскаго кабинета. Царствованіе королевы Анны возвратило его къ политической дѣятельности. Онъ былъ сначала членомъ торійскаго кабинета, а потомъ, вмѣстѣ съ Мальборо, главою вигскаго министерства, управлявшаго Англіей до 1740 года.

Кромѣ Мальборо, Росселя и Годольфинэ, между министрами Вильгельма былъ еще одинъ находившійся въ преступныхъ сношеніяхъ съ Іаковомъ. Это былъ Чарльзъ Тальботъ, графъ (въ послѣдствіи герцогъ) Шрусбери. Есть что-то трагическое въ судьбѣ этого человѣка. Его политическая жизнь началась подъ самыми счастливыми предзнаменованіями. Его личныя качества, его умъ, его образованіе, стояли наравнѣ съ богатствомъ и знатностью его рода. Отецъ его былъ католикъ, но онъ самъ еще въ ранней молодости присоединился къ англиканской церкви. Несмотря на упадокъ, въ которомъ находилась при Іаковѣ партія виговъ, онъ съ самаго наша сталъ въ ея ряды и оставался ей вѣрнымъ всю свою жизнь. Онъ подписалъ пригласительное письмо къ Вильгельму и всѣми средствами содѣйствовалъ успѣху его предпріятія. Двадцати восьми лѣтъ, онъ былъ уже государственнымъ секретаремъ Вильгельма. Но это быстрое возвышеніе было ему не по силамъ. Ему не доставало одного качества, болѣе чѣмъ когда-нибудь необходимаго въ тогдашнее смутное время: ему не доставало нравственной твердости, гражданскаго мужества, безъ котораго безплодны самыя лучшія убѣжденія. Онъ не могъ вынести отвѣтственность, сопряженную съ его званіемъ; онъ не могъ привыкнуть къ опасностямъ, которыми окруженъ былъ со всѣхъ сторонъ новый порядокъ вещей. Онъ не былъ приверженцемъ насильственныхъ мѣръ, но не умѣлъ сопротивляться крайнимъ членамъ своей партіи; онъ не былъ непримиримымъ врагомъ торіевъ, но не могъ равнодушно видѣть вліянія, которымъ пользовались Ноттингамъ и Денби. Въ такомъ настроеніи духа онъ уступилъ внушеніямъ своей матери, ревностной католички, и предложилъ своя услуги Іакову II. Принимая это предложеніе, Іаковъ потребовалъ, чтобы Шрусбери отказался отъ должности государственнаго секретаря. Несмотря на просьбы Вильгельма, несмотря на увѣщанія Бернета и Тиллотсона, Шрусбери исполнилъ требованіе Іакова. Вдали отъ двора, онъ продолжалъ свои сношенія съ Сенъ-Жерменомъ, но, подобно Годольфину, не принималъ дѣятельнаго участія въ козняхъ якобитовъ. Онъ тяготился своими преступными связями, старался, отъ времени до времени, разорвать ихъ, но не находилъ въ себѣ нужной для того силы. "Шрусбери, говоритъ Маколей, могъ бы быть счастливъ только въ томъ случаѣ, еслибы былъ гораздо лучше или гораздо хуже. Онъ не зналъ ни того благороднаго спокойствія души, которое служитъ наградой добродѣтели, ни того презрѣннаго спокойствія, которое возможно при совершенномъ отсутствіи стыда и чести." Въ 1693 году, при первоначальномъ образованіи вигскаго министерства, король предложилъ Шрусбери мѣсто государственнаго секретаря. Шрусбери упорно и долго отказывался отъ этого мѣста, и согласился принять его только тогда, когда Вильгельмъ намекнулъ на тайныя сношенія его съ якобитами. Страхъ подѣйствовалъ на Шрусбери сильнѣе всякихъ увѣщаній. Въ 1696 году сэръ-Джонъ Фенвикъ, схваченный за участіе въ якобитскомъ заговорѣ, открылъ, на допросѣ, измѣну Годольфина, Мальборо, Росселя и Шрусбери. Вильгельмъ въ это время былъ на континентѣ. Обвиненіе Фенвика не было для него новостью. Ему давно уже было извѣстно, что нѣкоторые изъ его министровъ находятся въ сношеніяхъ съ Сенъ-Жерменомъ. Обыкновенное благоразуміе Вильгельма не оставило его и въ этомъ случаѣ. Онъ написалъ обвиненнымъ министрамъ, что вполнѣ убѣжденъ въ ихъ невинности и ни мало не вѣритъ словамъ Фенвика. Мальборо, самый виновный изъ всѣхъ, сохранилъ полное спокойствіе, и равнодушно, даже презрительно отзывался о Фенвикѣ. Россель яростно требовалъ казни "низкаго клеветника". Годольфинъ былъ встревоженъ, но не потерялъ хладнокровія и присутствія духа. Одинъ Шрусбери, хотя и наименѣе виновный, не могъ вынести неожиданнаго удара. Дѣло въ томъ, что у Шрусбери была совѣсть, которой кажется не имѣли остальные обвиненные, совѣсть, не всегда удерживавшая его отъ зла, но никогда не оставлявшая его безъ наказанія. Онъ написалъ королю оправдательное письмо, на которое Вильгельмъ отвѣчалъ новымъ изъявленіемъ довѣрія и дружбы. Но чѣмъ великодушнѣе былъ Вильгельмъ, тѣмъ живѣе чувствовалъ Шрусбери свой собственный позоръ. Онъ трепеталъ при одной мысли о свиданіи съ Вильгельмомъ, и подъ предлогомъ болѣзни поспѣшно оставилъ Лондонъ. Напрасно Вильгельмъ, возвратившись въ Англію, требовалъ его ко двору, въ самыхъ любезныхъ выраженіяхъ; онъ выѣхалъ изъ своего помѣстья, но вернулся съ половины дороги. Онъ хотѣлъ немедленно выйдти изъ министерства, и только по настоянію Сомерса сохранилъ еще на нѣсколько мѣсяцевъ званіе государственнаго секретаря, не исправляя болѣе самой должности. Въ 1697 году онъ надолго оставилъ Англію, но воспоминаніе о его безчестіи нигдѣ не давало ему покоя. Жизнь его сдѣлалась безполезною для государства, тягостною для него самого. Только одинъ разъ, посреди опаснаго государственнаго кризиса, онъ сдѣлался достойнымъ самого себя и напомнилъ, на нѣсколько минутъ, Шрусбери 4688 года. Это было въ 1714 году, въ день смерти королевы Анны, когда Шрусбери, вмѣстѣ съ Аргайлемъ и Сомерсетомъ, уничтожилъ замыслы Болинброка и спасъ протестантское престолонаслѣдіе.

Робертъ Гарлей (въ послѣдствіи графъ Оксфордъ) долго стоялъ во главѣ торійской партіи, но не имѣлъ ни одного изъ тѣхъ качествъ, которыми обыкновенно отличаются предводители партій: ни твердости убѣжденій, ни смѣлости, ни рѣшительности, ни живаго ума, ни могучей страстности. Главною чертой его характера было мелкое самолюбіе, соединенное съ трусостью, желаніе стоять на первомъ мѣстѣ и въ то же время избѣгать опасностей, съ которыми сопряжено оно. Въ первые годы царствованія Вильгельма, Гарлей былъ ревностнымъ вигомъ и нижнецерковникомъ, почти пресвитеріанцемъ; но вигская партія была слишкомъ богата дарованіями, затмевавшими посредственность Гарлея. Онъ не могъ блистать на той сторонѣ, на которой были мудрость Сомерса, остроуміе Уортона, краснорѣчіе и геніяльность Монтегю. Торіи, напротивъ, нуждались въ талантливыхъ предводителяхъ, и съ радостію подчинились бывшему вигу. Подъ руководствомъ Гарлея, какъ мы уже видѣли, предпринята была кампанія торійскаго парламента противъ короля и вигскаго министерства. При королевѣ Аннѣ, въ періодъ всемогущества Мальборо, Гарлей перешелъ на сторону виговъ, но не надолго. Съ помощію гардеробныхъ интригъ, онъ пріобрѣлъ довѣріе королевы, опрокинулъ своихъ прежнихъ союзниковъ, и сталъ, вмѣстѣ съ Болинброкомъ, во главѣ торійскаго министерства. Но здѣсь именно и обнаружилась вся бездарность Гарлея. Лавируя между претендентомъ и законнымъ наслѣдникомъ престола, онъ возстановилъ противъ себя и якобитовъ, и виговъ. Якобиты вытѣснили его изъ министерства; виги, достигнувъ власти, обвинили его въ государственной измѣнѣ. Онъ палъ, презираемый всѣми партіями, и былъ забытъ еще при жизни.

Галифаксъ занимаетъ среднее мѣсто между второю и третьею группами. Намъ кажется, что даже Маколей, при всемъ своемъ сочувствіи къ Галифаксу, не отдалъ полной справедливости этому замѣчательному человѣку. Онъ не принадлежалъ ни къ какой партіи, но это еще не значитъ, чтобъ онъ переходилъ изъ одной партіи въ другую или чтобъ онъ былъ равнодушенъ къ общественному благу. Галифаксъ, если можно такъ выразиться, самъ составлялъ цѣлую партію; мы постараемся доказать эту мысль при другомъ случаѣ. Послѣ революціи Галифаксъ былъ сдѣланъ хранителемъ малой печати (Privy Seal) и около года былъ главнымъ министромъ Вильгельма. Яростныя нападки оппозиціи заставили его удалиться изъ министерства; но до самой своей смерти, послѣдовавшей въ 1695 году, онъ продолжалъ принимать участіе въ преніяхъ палаты лордовъ, гдѣ и протестовалъ, вмѣстѣ съ Шрусбери (въ 1692 г.), противъ возобновленія закона о цензурѣ {Цензура, отмѣненная въ 1679 г., возстановленная въ концѣ царствованія Карла II, была продолжена въ 1692 году на два года и окончательно уничтожена въ 1695 году.}.

Лучшимъ украшеніемъ третьей группы, безъ сомнѣнія, служатъ Сомерсъ и Монтегю. Мы уже говорили о характерѣ этихъ членовъ вигской юнты; прибавимъ только нѣсколько словъ о ихъ политической дѣятельности. Сомерсъ былъ человѣкъ безъ всякаго состоянія, незнатнаго происхожденія. Основаніе его извѣстности положилъ процессъ семи епископовъ. Защитительная рѣчь его продолжалась не болѣе пяти минутъ, но упрочила за нимъ славу одного изъ первыхъ адвокатовъ Англіи. Онъ былъ избранъ членомъ конвента и скоро пріобрѣлъ въ немъ чрезвычайное вліяніе. На конференціи съ лордами по вопросу о томъ, можетъ ли конвентъ располагать престоломъ (vacancy of the throne), онъ былъ представителемъ палаты общинъ; ему же было поручено составленіе деклараціи права. Вильгельмъ сдѣлалъ его генералъ-соллиситоромъ, генералъ-атторнеемъ, лордомъ-хранителемъ большой печати и наконецъ лордомъ-канцлеромъ. Виги единогласно признали его главой своей партіи. Онъ сохранилъ это значеніе до самой своей смерти. Монтегю предназначалъ себя въ духовное званіе, но революція открыла ему доступъ въ палату общинъ. Когда Сомерсъ перешелъ въ палату лордовъ, Монтегю, несмотря на свою молодость, занялъ его мѣсто въ нижней палатѣ и сдѣлался вождемъ виговъ. Послѣ отставки Годольфина, онъ былъ назначенъ первымъ лордомъ казначейства. Въ Финансовыхъ познаніяхъ онъ былъ равенъ Годольфину, но превосходилъ его въ изобрѣтательности, въ творческой силѣ. Онъ учредилъ Англійскій банкъ, положилъ начало государственному долгу, удачно преобразовалъ монетную систему. Главное достоинство Сомерса и Монтегю заключается въ твердости и чистотѣ ихъ политическихъ убѣжденій, въ томъ непреклонномъ мужествѣ, съ которымъ они боролись за эти убѣжденія, въ умѣренности, съ которою они пользовались своею побѣдой. Съ пламеннымъ вигизмомъ Росселя они соединяли вѣрность Кермартена, энергію Мальборо и мягкость Галифакса. Монтегю уступалъ Сомерсу только въ безкорыстіи, самообладаніи и скромности. Сомерсъ былъ такъ же безкорыстенъ, какъ Чатамъ, и вмѣстѣ съ тѣмъ совершенно свободенъ отъ того напыщеннаго высокомѣріи, которое, по нашему мнѣнію, составляетъ главный недостатокъ великаго коммонера. Монтегю не былъ чуждъ этого недостатка, и не выкупалъ его презрѣніемъ, какъ оба Питта, къ матеріальнымъ выгодамъ власти. Девонширъ, Дорсетъ, Литльтонъ, Генрихъ Сидней, Бернетъ, Вернонъ были достойными членами партіи, во главѣ которой стоили Сомерсъ и Монтегю.

Даніель Финчъ, грасъ Ноттингемъ, занимаетъ между торіами, по справедливому замѣчанію г. Вызинскаго, такое же мѣсто, какое между вигами принадлежитъ Сомерсу. Онъ былъ такъ же глубоко и честно преданъ своей партіи, такъ же далекъ отъ всякой измѣны, такъ же рѣшителенъ и твердъ въ защитѣ своихъ убѣжденій. Онъ былъ гуманенъ на столько, на сколько въ то время могъ быть гуманенъ искренній тори и верхнецерковникъ. Онъ внесъ въ палату лордовъ билль о религіозной терпимости и старался провести такъ называемый Bill of Comprehension, расширявшій границы англиканской церкви. Онъ не принималъ никакого участія въ революціи, но добросовѣстно подчинился ея результатамъ и сдѣлался однимъ изъ самыхъ надежныхъ приверженцевъ новаго порядка вещей. Въ продолженіе первыхъ четырехъ лѣтъ царствованія Вильгельма, онъ занималъ мѣсто государственнаго секретаря, и содѣйствовалъ всѣми силами сближенію короля съ умѣреннымъ отдѣломъ торійской партіи. Усилія его не остались безъ успѣха. Возрастающее вліяніе вигской юнты удалило его изъ министерства, но не сдѣлало его слѣпымъ врагомъ правительства. Онъ присоединялся къ оппозиціи только тогда, когда этого требовали его убѣжденія; Къ одному разряду съ Ноттингемомъ могутъ быть отнесены Пемброкъ, Рукъ, Лоутеръ и нѣкоторые другіе умѣренные торіи.

Таковы были люди, окружавшіе Вильгельма, таковы были главные члены министерства и главные предводители оппозиціи. Мы видѣли, какую невѣрную, ненадежную поддержку Вильгельмъ часто находилъ въ своихъ совѣтникахъ, какую слѣпую, ожесточенную вражду онъ почти всегда встрѣчалъ въ своихъ противникахъ. Первый лордъ казначейства, первый лордъ адмиралтейства, одинъ изъ государственныхъ секретарей, лучшій генералъ англійской арміи находились въ измѣнническихъ сношеніяхъ съ Іаковомъ. Вильгельмъ зналъ объ этомъ, но только одинъ Мальборо, и то не надолго, подвергся формальной опалѣ. "Ничто такъ не характеризуетъ Вильгельма, говоритъ г. Вызинскій, какъ то, что, зная объ измѣнѣ многихъ изъ своихъ министровъ, онъ никогда не давалъ имъ замѣтить этого и безъ различія употреблялъ и честныхъ людей, и предателей." Г. Вызинскій видитъ въ этомъ одно изъ доказательствъ равнодушія Вильгельма въ выборѣ средствъ. Намъ кажется, что снисходительность къ измѣнникамъ была печальною необходимостію, которой не могъ не подчиниться Вильгельмъ. Онъ былъ слишкомъ благоразуменъ, чтобы желать невозможнаго, чтобы противиться неизбѣжному. Онъ могъ удалить изъ министерства всѣхъ тайныхъ сообщниковъ Іакова II; но кто же ручался ему за то, что на мѣсто этихъ измѣнниковъ не явятся другіе, еще болѣе опасные? Годольфинъ и Шрусбери ограничивались безвредною перепиской съ Сенъ-Жерменомъ: преемники ихъ могли стать во главѣ якобитскаго заговора. Россель обѣщалъ Іакову свое содѣйствіе, но разбилъ Французскій флотъ при Ла-Гогѣ: друкой адмиралъ могъ допустить высадку Французовъ на берега Англіи. Такой человѣкъ какъ Россель могъ колебаться между Іаковомъ и Вильгельмомъ, пока ему было хорошо и спокойно при дворѣ Вильгельма, пока реставрація могла повредить его интересамъ; но въ опалѣ, въ немилости, онъ сдѣлался бы самымъ ревностнымъ и опаснымъ якобитомъ. Притомъ Вильгельмъ не имѣлъ полныхъ, неопровержимыхъ доказательствъ виновности своихъ министровъ. Бездоказательное обвиненіе Росселя или Шрусбери возстановило бы противъ Вильгельма всю вигскую партію, обвиненіе Годольфинэ -- всѣхъ умѣренныхъ торіевъ. Съ этою именно цѣлью Фенвикъ назвалъ министровъ, бывшихъ въ перепискѣ съ Іаковомъ; въ этомъ именно убѣжденіи Вильгельмъ оставилъ безъ послѣдствій слова Фенвика.

Но измѣна министровъ не была единственнымъ источникомъ затрудненій Вильгельма. Онъ нуждался въ совѣтахъ Сендерланда и Кермартена; но Сендерландъ вредилъ правительству своимъ именемъ, своею репутаціей, Кермартенъ -- своею наглою продажностью. Онъ дорожилъ честностью и дарованіями Ноттингема, но и въ Ноттингемѣ встрѣчалъ сопротивленіе нѣкоторымъ изъ лучшихъ намѣреній своихъ, напримѣръ уничтоженію Test-Act'а. Въ первые годы его правленія дѣятельность его была стѣснена ненавистью виговъ къ его торійскимъ министрамъ, въ послѣдствіи -- ненавистью торіевъ къ вигской юнтѣ. Въ 1690 году виги заставили его пожертвовать Галифаксомъ, въ 1700 году торіи заставили его пожертвовать Сомерсомъ. Въ настоящее время зависимость министровъ отъ большинства палаты общинъ составляетъ фактъ всѣми признанный, освященный временемъ, вошедшій въ политическую жизнь народа. При Вильгельмѣ это былъ фактъ новый, спорный, непонятый еще ни противниками, ни защитниками его. Къ борьбѣ за этотъ фактъ присоединялось озлобленіе, часто ставившее личные вопросы выше общаго. Сначала нейтральный между партіями, Вильгельмъ мало-по-малу склонился на сторону виговъ, которые, какъ мы уже сказали, болѣе чѣмъ торіи были расположены къ его континентальной политикѣ. Торіи образовали изъ себя оппозицію, но между ними не было никого, достойнаго стать во главѣ партіи. Гарлей и Гоу были политическіе ренегаты, Сеймуръ -- взяточникъ, нападавшій на правительство только тогда, когда самъ не занималъ доходной правительственной должности. Отсюда необузданный, злобный и вмѣстѣ съ тѣмъ мелкій характеръ борьбы, предпринятой парламентомъ противъ правительства въ 1699 г.; отсюда законъ объ ирландскихъ пожалованіяхъ, шагъ хорошо характеризующій тогдашнюю оппозицію. Среди этой борьбы, Вильгельмъ лишился мало-по-малу всѣхъ своихъ защитниковъ: Россель, Монтегю вышли изъ министерства; Сомерсъ дольше всѣхъ выдерживалъ бурю, но она за то и обрушилась на него съ особенною силой. Испытаніе было тяжело: мы уже видѣли, какъ перенесъ его Вильгельмъ.

Итакъ, измѣна однихъ министровъ, продажность другихъ, узкіе предразсудки третьихъ, просвѣщенное, преданное содѣйствіе двухъ-трехъ лицъ, Преслѣдуемыхъ, останавливаемыхъ безпощадною враждой противной партіи, оппозиція, борющаяся не столько изъ-за принциповъ, сколько изъ личной ненависти къ правительству,-- вотъ картина, которую представляетъ царствованіе Вильгельма. Много препятствій и мало поддержки встрѣтилъ онъ на трудномъ пути своемъ. Если присоединить къ этому дипломатическую и военную дѣятельность Вильгельма,-- дѣятельность, въ которой онъ почти вовсе не имѣлъ помощниковъ, въ которой все почти безраздѣльно принадлежитъ ему одному, то удивленіе Маколея къ Вильгельму едва ли покажется преувеличеннымъ. Что касается до насъ, то мы вполнѣ раздѣляемъ не только удивленіе, но и сочувствіе Маколея къ герою его исторіи. Эта суровая, холодная личность кажется намъ болѣе привлекательною, нежели блестящіе, театральные герои, завоеватели и организаторы à la Карлейль.

К. Арсеньевъ.

"Русскій Вѣстникъ", No 7, 1861

неосторожность Лудовика перемѣнила положеніе дѣла. Когда въ сентябрѣ 1701 г. умеръ Іаковъ ІІ. Лудовикъ, вопреки Рисвикскому миру, призналъ его сына королемъ Великобританіи, подъ именемъ Іакова III. Лишь только вѣсть объ этомъ дошла до Англіи, въ общественномъ мнѣніи произошелъ одинъ изъ тѣхъ переворотовъ, о которыхъ мы упоминали въ началѣ нашей статьи. Вѣрноподданническіе адресы стекались со всѣхъ сторонъ къ престолу Вильгельма; новые выборы дали большинство вигамъ; образовано было вигское министерство, и Англія дѣятельно стала приготовляться къ войнѣ. Вильгельмъ не дождался конца этихъ приготовленій; но дѣло, начатое имъ, не могло уже быть остановлено, и въ маѣ 1702 года, черезъ два мѣсяца послѣ его смерти, Англія, Голландія и Австрія въ одинъ и тотъ же день объявили войну Франціи и Испаніи. Война, возникшая вслѣдствіе неисполненія раздѣльнаго трактата, окончилась черезъ двѣнадцать лѣтъ раздѣломъ Испанской монархіи.

Раздѣльные трактаты подверглись строгому осужденію со стороны историковъ. Они были признаваемы дѣломъ несправедливымъ, безполезнымъ, даже вреднымъ. Маколей возсталъ противъ этого общепринятаго взгляда. Защита раздѣльныхъ трактатовъ начата была имъ еще въ 1833 г., въ упомянутой нами статьѣ о войнѣ за испанское наслѣдство; онъ продолжаетъ защищать ихъ еще съ большею силой, и, по нашему мнѣнію, совершенно убѣдительно, въ послѣднемъ томѣ своей Исторіи. Въ статьѣ 1833 года онъ говоритъ преимущественно о второмъ трактатѣ, въ Исторіи -- о первомъ; но доводы, приводимые въ защиту одного изъ нихъ, почти безусловно примѣняются и къ другому. Онъ доказываетъ прежде всего, что раздѣльные трактаты не противорѣчіи!! прежнимъ обязательствамъ Англіи и Голландіи, что Вильгельмъ III никогда не обѣщалъ поддерживать притязанія императора на испанскую корону. Онъ оправдываетъ вмѣшательство иностранныхъ государствъ въ дѣло объ испанскомъ наслѣдствѣ. Это было дѣло общеевропейское, а не исключительно-испанское. Отъ рѣшенія его зависѣла свобода, независимость европейскихъ государствъ, угрожаемыхъ чрезмѣрнымъ возвышеніемъ Австріи или Франціи. Противники трактатовъ защищаютъ войну за испанское наслѣдство; они признаютъ, что союзники имѣли право вооруженною рукой препятствовать восшествію Филиппа на испанскій престолъ; но не лучше ли было достигнуть этой цѣли миролюбивыми средствами? Англія и Голландія болѣе всего должны были опасаться усиленія Франціи; неужели онѣ не могли воспротивиться ему дипломатическимъ путемъ, путемъ, освобождавшимъ ихъ отъ тягостей новой, раззорительной войны? При заключеніи трактатовъ не было принято въ соображеніе благосостояніе народовъ, не были приведены въ извѣстность ихъ желанія, не были уважены священныя права національностей; но какой трактатъ этого, или даже гораздо позднѣйшаго времени, не подлежитъ тому же самому упреку? Достаточно вспомнить о трактатахъ 1815 года. Притомъ, между отдѣльными частями Испанской монархіи не было, какъ мы уже сказали, никакой внутренней связи: монархія эта не составляла одной націи. Неаполитанцы безъ всякаго отвращенія перешли бы подъ власть Франціи, Миланцы -- подъ власть австрійскаго принца или лотарингскаго герцога; одно чужое иго не хуже другаго. Гипускоа, нѣсколько лѣтъ спустя, сама предлагала себя Франціи, лишь бы только не были нарушены ея старинныя привилегіи. Но не слишкомъ ли велика была доля, предоставленная Франціи по раздѣльнымъ трактатамъ? Маколей утверждаетъ, что Неаполь и Сицилія послужили бы для Франціи болѣе въ тягость, нежели въ пользу, и что такъ именно смотрѣлъ на дѣло самъ Лудовикъ XIV; что Лотарингія, которую Лудовикъ думалъ пріобрѣсти въ замѣнъ Миланскаго герцогства, de facto и безъ того принадлежало Франціи. Гипускоа, по своему стратегическому положенію, была довольно важнымъ пріобрѣтеніемъ для Франціи; но пріобрѣтеніе это не было опасно ни для Англіи, ни для Голландіи. Всего драгоцѣннѣе для Лудовика была Бельгія; за нѣсколько бельгійскихъ крѣпостей онъ согласился бы пожертвовать всѣмъ Неаполемъ, но Бельгіи именно и не уступилъ ему Вильгельмъ. Однимъ словомъ, раздѣльные трактаты были справедливы, съ точки зрѣнія современныхъ имъ понятій о международномъ правѣ; они не дробили національностей, они были вполнѣ согласны съ интересами Голландіи и Англіи; исполненіе ихъ могло упрочить спокойствіе всей Европы, а пострадала бы отъ нихъ существенно одна только кастильская гордость. Остается разрѣшить еще одинъ вопросъ: возможно ли было исполненіе раздѣльныхъ трактатовъ, или, другими словами, можно ли было предполагать, что они будутъ исполнены Лудовикомъ XIV? Исторія Англіи не даетъ отвѣта на этотъ вопросъ, но въ опытѣ 1833 года Маколей разрѣшаетъ его отрицательно. "Лудовикъ XIV, говоритъ онъ, былъ самымъ вѣроломнымъ изъ политиковъ. Онъ ненавидѣлъ Голландцевъ, ненавидѣлъ Вильгельма III. Онъ продолжалъ ненавидѣть ихъ и тогда, когда сдѣлался ихъ союзникомъ. Нетрудно было предвидѣть, что онъ нарушитъ свои обязательства, какъ только найдетъ это для себя выгоднымъ. Исходя изъ этого убѣжденія, Маколей, въ своей статьѣ писанной въ 1833 г., рѣшительно осуждалъ второй раздѣльный трактатъ. Трудно сказать утвердительно, измѣнилось ли въ послѣдствіи мнѣніе Маколея, или онъ только не успѣлъ повторить его въ своей Исторіи, потому что не успѣлъ дойдти до заключенія втораго трактата; но мы склоняемся въ пользу перваго изъ этихъ предположеній. Конечно, второй трактатъ по самому существу былъ менѣе проченъ нежели первый; возвышеніе австрійскаго эрцгерцога гораздо скорѣе могло встрѣтить противодѣйствіе со стороны Франціи нежели возвышеніе баварскаго принца; но аргументы, приводимые Маколеемъ, вѣроломство Лудовика XIV, ненависть его къ Голландіи и Англіи, неудержимое честолюбіе его, относятся одинаково къ обоимъ трактатамъ. Между тѣмъ Исторія Англіи содержитъ въ себѣ безусловное одобреніе перваго раздѣльнаго трактата. Вотъ почему мы думаемъ, что неудобоисполнимость раздѣльныхъ трактатовъ не казалась уже Маколею достаточнымъ основаніемъ къ осужденію ихъ.

Первоначальный взглядъ Маколея на раздѣльные трактаты нашелъ недавно защитника въ нашей исторической литературѣ. Вотъ что говоритъ профессоръ Вызинскій въ лекціяхъ своихъ объ Англіи въ XVIII столѣтіи: "Критики, которымъ подвергались въ Англіи трактаты о раздѣлѣ, были заслужены. Несмотря на свою дипломатическую ловкость, Вильгельмъ предавался непонятному обольщенію. Лудовикъ и минуту серіозно не думалъ объ исполненіи трактатовъ въ случаѣ смерти испанскаго короля. Онъ дѣйствовалъ съ свойственнымъ ему двуличіемъ. Съ одной стороны, онъ обѣщалъ всевозможное Вильгельму, съ другой, сейчасъ по заключеніи втораго трактата о раздѣлѣ, самъ тайно довелъ о немъ до свѣдѣнія Карла II." Итакъ, по мнѣнію г. Вызинскаго, Вильгельмъ не долженъ былъ заключать раздѣльныхъ трактатовъ, потому что долженъ былъ заранѣе предвидѣть ихъ неудобоисполнимость. Намъ кажется, что г. Вызинскій смѣшиваетъ здѣсь неудобоисполнимость съ невѣроятностію исполненія. Дѣйствительно, зная характеръ и образъ дѣйствій Лудовика, Вильгельмъ не могъ имѣть твердой надежды на исполненіе трактатовъ; онъ долженъ былъ сознавать, что нарушеніе ихъ со стороны Франціи возможно, даже вѣроятно. Но теорія вѣроятностей не всегда оправдывается на самомъ дѣлѣ. Благоразуміе Лудовика могло на этотъ разъ одержать верхъ надъ его честолюбіемъ и тщеславіемъ; онъ могъ предпочесть вѣрную, несомнѣнную выгоду выгодѣ большей, но гадательной. Та же самая ревнивая заботливость о своихъ интересахъ, которая могла повести его къ нарушенію трактатовъ, могла склонить его и къ исполненію ихъ. Война, окончившаяся Рисвикскимъ миромъ, истощила Финансовыя силы Франціи; Лудовикъ легко могъ отступить передъ мыслію о новой войнѣ. Въ промежутокъ времени между заключеніемъ трактатовъ и смертію Карла II, могли произойдти такія событія, которыя окончательно обезпечили бы исполненіе трактатовъ. Лудовикъ XIV могъ умереть, и на Французскій престолъ могъ вступить государь болѣе умѣренный, болѣе добросовѣстный; новые выборы могли возстановить согласіе между Вильгельмомъ и палатою общинъ, императоръ Леопольдъ могъ приступить къ раздѣльному трактату, и въ виду англійскихъ вооруженій, въ виду полнаго согласія между Голландіей, Австріей и Англіей, самъ Лудовикъ XIV не рѣшился бы, можетъ-быть, посадить своего внука, вопреки трактатамъ, на испанскій престолъ. Наконецъ, Карлъ II могъ умереть безъ завѣщанія, могъ распорядиться престоломъ въ пользу австрійскаго эрцгерцога: какъ поступилъ бы въ этомъ случаѣ Лудовикъ XIV? Однимъ словомъ, раздѣльные трактаты не были безусловно неудобоисполнимы; нарушеніе или исполненіе ихъ зависѣло отъ множества обстоятельствъ, которыхъ нельзя было предвидѣть заранѣе. Шансовъ нарушенія было больше, но и шансы исполненія были далеко не маловажны. Но положимъ, что раздѣльные трактаты были безусловно неисполнимы, и что Вильгельмъ долженъ былъ предвидѣть неизбѣжное нарушеніе ихъ Лудовикомъ XIV; даже и въ такомъ случаѣ, мы готовы были бы одобрить политику Вильгельма. Заключеніе трактатовъ и тогда имѣло бы двоякую, совершенно разумную цѣль: съ одной стороны оно свидѣтельствовало передъ Англіей, передъ всей Европой, о желаніи Вильгельма предотвратить вой ну, окончить дѣло миролюбиво; съ другой стороны, оно опутывало Лудовика такою сѣтью, изъ которой онъ не могъ вырваться безъ новаго вѣроломства, безъ новаго нарушенія святости договоровъ. Вся отвѣтственность за войну, за сопряженныя съ нею бѣдствія, должна была пасть на Лудовика; вся слава умѣренной и безкорыстной политики должна была принадлежать Вильгельму, если не въ глазахъ современниковъ, то по крайней мѣрѣ въ глазахъ потомства. Многіе, въ томъ числѣ и г. Вызинскій, обвиняютъ Вильгельма въ излишнемъ пристрастіи къ войнѣ, въ равнодушіи къ жертвамъ, которыхъ она требуетъ; заключеніе раздѣльныхъ трактатовъ служитъ блистательнымъ опроверженіемъ этого несправедливаго упрека. Г. Вызинскій говоритъ, что Вильгельмъ обратился къ дипломатіи только тогда, когда отчаялся найдти средства для вооруженнаго сопротивленія Лудовику. Факты, сообщаемые Маколеемъ, не согласуются съ мнѣніемъ г. Вызинекаго. Дипломатическія сношенія объ испанскомъ наслѣдствѣ начаты были вопервыхъ не Вильгельмомъ, а Лудовикомъ, вовторыхъ начаты были еще прежде общихъ выборовъ 1698 года, то-есть въ то время, когда Вильгельмъ могъ еще разчитывать на поддержку парламента, когда еще не одержала верха торійская реакція. Г. Вызинскій смѣшалъ сессію 1697--1698 года, съ сессіею 1698 -- 1699 г. Такъ напримѣръ, намѣреніе Вильгельма отречься отъ престола и удалиться въ Голландію, отнесено г. Вызинскимъ къ сессіи 1697--1698 г., между тѣмъ какъ прежде общихъ выборовъ 1698 года, при единодушіи короля, министерства и парламента, Вильгельмъ не только не имѣлъ, но и не могъ имѣть такого намѣренія. Оно явилось гораздо позже, въ 1699 году, подъ вліяніемъ парламентской резолюціи о голландской гвардіи. Г. Вызинскій ошибается также и въ цифрѣ войска, опредѣленной въ сессію 1697 -- 1698 г.; мы уже видѣли, что цифра эта была не семь, а десять тысячъ. До семи тысячъ она была уменьшена уже вновь выбранною палатой общинъ, въ сессію 1698--1699 г. Промежутокъ времени между 1693 и 1698 г. доказалъ Вильгельму, что палата общинъ, въ которой преобладаютъ виги, можетъ быть скупа на деньги и на войско въ мирное время, но не отступитъ ни передъ какими пожертвованіями въ случаѣ войны съ Франціей. Въ этой увѣренности Вильгельмъ и вступилъ въ переговоры съ Лудовикомъ XIV, обращаясь къ нему, какъ равный къ равному, готовый на миролюбивое соглашеніе, но вовсе не расположенный купить его цѣною какихъ бы то ни было уступокъ. Онъ не боялся предстоявшихъ общихъ выборовъ; онъ надѣялся, вмѣстѣ съ министрами, что выборы эти попрежнему дадутъ большинство вигамъ. Повторяемъ, въ основаніи переговоровъ о раздѣлѣ лежало со стороны Вильгельма чистосердечное желаніе мира, а не горькое убѣжденіе въ невозможности войны. "Признаюсь вамъ, писалъ Вильгельмъ Портланду,-- я такъ желаю избѣгнуть войны въ продолженіе того короткаго времени, которое мнѣ еще остается жить, что я готовъ сдѣлать все для поддержанія мира, все, что только согласно съ моею честью и моею совѣстью." Мы не видимъ причины сомнѣваться въ искренности этого желанія.

Осуждать Вильгельма за раздѣльные трактаты можно было бы, по нашему мнѣнію, только въ такомъ случаѣ, еслибъ онъ почилъ на лаврахъ, еслибы Лудовику XIV удалось, какъ выражается г. Вызинскій, пустить ему пыль въ глаза, еслибъ онъ, однимъ словомъ, совершенно упустилъ изъ виду возможность новой войны. Но мы видимъ совершенно противное. До самой своей смерти, Вильгельмъ постоянно заботился о военныхъ силахъ Англіи: отсюда его столкновенія съ парламентомъ, отсюда его пристрастіе къ вигскому министерству. Если его усилія были тщетны, то это уже не его вина. Онъ вызвалъ изъ Мадрита посланниковъ англійскаго и голландскаго, и такимъ образомъ далъ просторъ интригамъ Французской дипломатіи; но могъ ли онъ поступить иначе послѣ дерзкой ноты испанскаго правительства? Притомъ, посланники свободныхъ державъ присутствіемъ своимъ не предупредили бы тѣхъ темныхъ, подземныхъ происковъ, къ которымъ прибѣгали маркизъ де-Гаркуръ и союзникъ его Портокарреро. Вильгельмъ всѣми мѣрами старался поддержать союзъ съ Австріей, привлечь императора Леопольда ко второму раздѣльному трактату; старанія его не были вполнѣ успѣшны, но они приготовили союзъ 1702 года. Итакъ, съ этой точки зрѣнія образъ дѣйствій Вильгельма также представляется безукоризненнымъ.

Остается разсмотрѣть конституціонную сторону вопроса. "Вильгельмъ, говоритъ г. Вызинскій, велъ все дѣло самымъ неконституціоннымъ образомъ. О всѣхъ переговорахъ и договорахъ по раздѣлу долгое время ничего не было извѣстно въ Англіи ни парламенту, ни даже министерству. Англійскій король ничего не можетъ дѣлать безъ своихъ министровъ, которые отвѣчаютъ за всѣ мѣры внутренней и внѣшней политики; но Вильгельмъ мало заботился о конституціи, когда дѣло шло о войнѣ или дипломатіи. Изъ Голландіи онъ потребовалъ отъ канцлера лорда Сомерса бланковъ съ государственною печатью, не говоря ни слова о томъ, чѣмъ думаетъ наполнить эти бланки. Онъ наполнилъ ихъ своими трактатами о раздѣлѣ. Когда, наконецъ, весь ходъ дѣлъ сталъ извѣстенъ въ Англіи -- негодованіе было всеобщее"... Далѣе г. Вызинскій говоритъ о процессѣ, начатомъ нижнею палатой (въ 1701 году), противъ Сомерса за нарушеніе конституціи. "Довѣріе Сомерса къ Вильгельму увлекло его къ неосторожному, противозаконному поступку. Вильгельмъ въ простомъ письмѣ изъ Голландіи потребовалъ отъ него бланковъ съ государственною канцлерскою печатью. Сомерсъ немедленно послалъ ему бланки, не много зная о содержаніи трактатовъ, которыми Вильгельмъ хотѣлъ наполнить ихъ, и не говоря объ этомъ ни слова другимъ министрамъ... Сомерсъ старался оправдывать себя тѣмъ, что какъ членъ тайнаго совѣта, онъ повиновался именному приказанію своего государя. Такого оправданія не можетъ допускать англійская конституція... По смыслу ея, если король повелѣваетъ что-нибудь противозаконное, министръ не долженъ повиноваться; онъ обязанъ выйдти въ отставку, иначе онъ принимаетъ на себя отвѣтственность и подвергается опасности уголовнаго процесса... Лордъ Сомерсъ нарушилъ это правило. Онъ былъ несомнѣнно виноватъ... Тутъ же обвинены были вмѣстѣ съ Сомерсомъ Галифаксъ (Монтегю) и Орфордъ (Россель), товарищи его по министерству; они даже не знали ничего о трактатахъ раздѣла." Палата общинъ приняла обвиненіе и внесла его въ палату лордовъ. Но между обѣими палатами возникъ споръ о мѣрахъ, которыя слѣдовало принять въ отношеніи къ обвиненнымъ до окончанія процесса. "Несмотря на всѣ протесты нижней палаты, въ назначенный день лорды приступили къ суду надъ Сомерсомъ; но никто не явился изъ другой палаты, чтобы поддерживать обвиненіе, и Сомерсъ былъ объявленъ невиновнымъ. Вслѣдъ за этимъ перы оправдали и другихъ вигскихъ министровъ." Черезъ нѣсколько мѣсяцевъ Сомерсъ, вмѣстѣ съ другими вигами, возвратился въ министерство, образованное Вильгельмомъ въ концѣ 1701 года.

Прежде всего мы не можемъ не обратить вниманія на противорѣчія и неточности, допущенныя г. Вызинскимъ. Въ одномъ мѣстѣ онъ говоритъ, что Вильгельмъ не сказалъ Сомерсу ни слова о томъ, чѣмъ будутъ наполнены бланки. Въ другомъ мѣстѣ сказано, что Сомерсъ немного зналъ о содержаніи трактатовъ, которыми Вильгельмъ хотѣлъ наполнить бланки. Посмотримъ теперь, какъ изложено это дѣло у Маколея. Во все время переговоровъ, Вильгельмъ дѣйствительно не спрашивалъ совѣта ни у одного изъ своихъ англійскихъ министровъ. Но самые трактаты не могли быть заключены безъ участія одного изъ государственныхъ секретарей и безъ приложенія большой государственной печати. Портландъ вступилъ въ письменное сношеніе съ Вернономъ (однимъ изъ государственныхъ секретарей), самъ Вильгельмъ -- съ Сомерсомъ. Увѣдомляя Сомерса объусловіяхъ предположеннаго договора, Вильгельмъ разрѣшилъ ему сообщить все дѣло тѣмъ министрамъ, которыхъ онъ сочтетъ достойными этого довѣрія. За тѣмъ, если мнѣніе Сомерса окажется въ пользу договора, Вильгельмъ просилъ немедленно выслать ему надлежащія полномочія, скрѣпленныя государственною печатью, но съ пробѣломъ для именъ уполномоченныхъ. Сомерсъ въ точности исполнилъ порученіе Вильгельма. Онъ вступилъ въ письменныя совѣщанія съ Шрусбери и Росселемъ, въ словесныя съ Монтегю и Вернономъ. Плодомъ этихъ совѣщаній было письмо, написанное королю отъ имени всѣхъ главныхъ министровъ. Они вполнѣ одобряли принципъ договора и выражали только нѣкоторое сомнѣніе относительно подробностей его, находя ихъ слишкомъ благопріятными для Франціи. Впрочемъ они предоставляли все дѣло мудрости и дипломатической опытности Вильгельма. Вмѣстѣ съ письмомъ, отправлены были и полномочія, написанныя собственною рукой Вернона, съ пробѣломъ для именъ уполномоченныхъ. При этомъ Сомерсъ просилъ короля назначить уполномоченными Англичанъ по рожденію или по натурализаціи, для того чтобъ они могли быть отвѣтственны передъ парламентомъ. Просьба Сомерса была уважена Вильгельмомъ; уполномоченными со стороны Англіи были назначены Вилліамсонъ, Англичанинъ по рожденію, и Портландъ, Англичанинъ по подданству. Вотъ разказъ Маколея, основанный конечно на достовѣрныхъ свѣдѣніяхъ и документахъ. Еслибы г. Вызинскій прочиталъ свои лекціи годомъ позже, онъ безъ сомнѣнія не сталъ бы утверждать, что раздѣльные трактаты не были извѣстны англійскому министерству, что Монтегю и Россель въ особенности ничего не знали о нихъ, что Сомерсъ не зналъ ничего или зналъ немного о томъ, чѣмъ будутъ наполнены посылаемые имъ бланки. Замѣтимъ мимоходомъ, что Сомерсъ не посылалъ Вильгельму никакихъ бланковъ съ государственною печатью, и что Вильгельмъ не наполнялъ этихъ бланковъ раздѣльными трактатами. Были посланы только полномочія, съ пробѣлами или бланками для именъ уполномоченныхъ.

Но и независимо отъ этихъ фактическихъ ошибокъ, мы не можемъ согласиться съ самымъ мнѣніемъ г. Вызинскаго. Г. Вызинскій забылъ, что великія конституціонныя начала, которыми управляется современная Англія, далеко не всѣ были выработаны и осуществлены въ царствованіе Вильгельма. Источникъ этихъ началъ конечно должно искать въ древнѣйшей исторіи Англіи; но до революціи 1688 г., они находились въ смутномъ, хаотическомъ состояніи, часто оспаривались въ теоріи, еще чаще нарушались на самомъ дѣлѣ. Революція, какъ мы уже сказали, положила основаніе парламентарному правленію въ новѣйшемъ смыслѣ этого слова; но старыя порядокъ вещей не вдругъ уступилъ мѣсто новому. Старыя преданія долго еще уживались съ новымъ принципомъ. Мы уже видѣли, что въ царствованіе Вильгельма не было еще правильныхъ, строго конституціонныхъ отношеніи между министерствомъ и палатою общинъ; точно также не успѣли установиться при немъ и правильныя отношенія между королемъ и министерствомъ. До революціи, король принималъ дѣятельное участіе въ правленіи; онъ былъ, можно сказать, своимъ собственнымъ первымъ министромъ. Карлъ II, лѣнивый и безпечный, мало занимался правительственными дѣлами: это была одна изъ причинъ, возстановившихъ противъ него общественное мнѣніе. Іаковъ II принялъ лично на себя завѣдываніе флотомъ, и заслужилъ этимъ всеобщее одобреніе. Вильгельмъ, слѣдуя примѣру своихъ предшественниковъ, съ самаго начала своего царствованія присвоилъ себѣ исключительное и самостоятельное распоряженіе иностранными дѣлами. Противъ этого не возражалъ никто: ни министры, ни парламентъ, ни нація. Между всѣми государственными людьми того времени не было ни одного, кто бы могъ успѣшно вести внѣшнюю политику. Царствованія послѣднихъ Стюартовъ были отличною школой для внутренней политики, но не могли образовать искусныхъ дипломатовъ. Правительство Карла II и Іакова II принимало самое второстепенное участіе въ общеевропейскихъ дѣлахъ, и англійскіе посланники при континентальныхъ дворахъ были простыми сателлитами французской политики. На сколько Кермартенъ, Галифаксъ, Сомерсъ, Монтегю превосходили Вильгельма въ умѣньи направлять парламентскіе дебаты, на столько Вильгельмъ превосходилъ ихъ въ дипломатическомъ искусствѣ. При такомъ положеніи дѣлъ онъ естественно могъ и долженъ былъ принять на себя веденіе переговоровъ о раздѣлѣ испанскаго наслѣдства. Въ этомъ не было ничего неслыханнаго, ничего новаго, ничего не согласнаго съ конституціей, какъ ее тогда понимали лучшіе передовые люди Англіи. Вигскіе министры вполнѣ довѣряли Вильгельму въ дѣлахъ внѣшней политики; они добровольно отклоняли отъ себя всякое участіе въ этихъ дѣлахъ. Несмотря на то, Вильгельмъ спрашиваетъ ихъ совѣта, проситъ ихъ прислать полномочіе только въ томъ случаѣ, если мнѣніе ихъ окажется въ пользу предполагаемаго трактата. Министры совѣщаются между собою, разсматриваютъ планы Вильгельма, одобряютъ ихъ и увѣдомляютъ о томъ Вильгельма, который тогда только приступаетъ къ заключенію трактата. Чего же болѣе можно было требовать отъ короля въ тогдашнее время, при тогдашнихъ понятіяхъ о правахъ и обязанностяхъ королевской власти? Намъ могутъ возразить, что образъ дѣйствій Вильгельма и его министровъ уже и тогда признаваемъ былъ не конституціоннымъ, что Сомерсъ, Россель и Монтегю были обвинены именно въ нарушеніи конституціи. Но мы думаемъ, что этому обвиненію плохо вѣрили сами торіи, что нарушеніе конституціи было не столько причиною, сколько поводомъ къ преслѣдованію вигскихъ министровъ. Если припомнить, какія нелѣпыя обвиненія взводила на Сомерса неумолимая вражда торіевъ, напримѣръ обвиненіе въ морскомъ разбоѣ, по поводу дѣла капитана Кидда, то не трудно будетъ понять, что и въ 1701 г. торіями руководило не убѣжденіе въ винѣ Сомерса, а слѣпая ненависть къ нему, желаніе погубить его во что бы то ни стало. Г. Вызинскій говоритъ, что оправданія Сомерса противорѣчили англійской конституціи. Но если Сомерсъ рѣшился привести ихъ передъ враждебною ему палатой общинъ, то не слѣдуетъ ли заключить изъ этого, что противорѣчіе, ясное и очевидное для насъ, не было еще сознаваемо ни самимъ Сомерсомъ, ни современниками его? Въ ревностномъ служеніи конституціоннымъ началамъ, въ правильномъ пониманіи и добросовѣстномъ примѣненіи ихъ, Сомерсъ безъ сомнѣнія не уступалъ ни одному изъ государственныхъ людей временъ Вильгельма. Онъ могъ ошибаться и дѣйствительно ошибался, но ошибки его раздѣляла съ нимъ вся его нація, вся его эпоха. Такъ было и въ настоящемъ случаѣ: образъ дѣйствій Сомерса при заключеніи трактатовъ не соотвѣтствовалъ идеалу англійской конституціи; еще менѣе соотвѣтствовали ему оправданія Сомерса передъ палатою общинъ. Но заблужденіе Сомерса было добросовѣстно, оно было плодомъ историческихъ преданій, историческаго развитія англійской государственной жизни; для того чтобъ оно разсѣялось, необходимъ былъ цѣлый рядъ благопріятныхъ обстоятельствъ, необходима была слабость Анны, особенное положеніе первыхъ двухъ Георговъ, Этотъ переходъ къ новымъ понятіямъ очень хорошо объясненъ самимъ г. Вызинскимъ, въ двѣнадцатой лекціи; зачѣмъ же онъ упустилъ его изъ виду въ лекціяхъ третьей и четвертой? Итакъ, ни въ переговорахъ о раздѣлѣ, ни въ самыхъ раздѣльныхъ трактатахъ, мы не видимъ ни малѣйшаго повода къ обвиненію Вильгельма или его вигскихъ министровъ. Осужденія, по нашему мнѣнію, заслуживаютъ только одни торіи, которые своею недальновидною политикой, своею мелкою враждой къ Вильгельму и къ вигамъ, не менѣе, можетъ-быть, самого Лудовика XIV содѣйствовали успѣху Французской политики. На торіевъ упадаетъ отвѣтственность и за войну 1702--1713 г., и за безславное окончаніе ея.

Послѣдняя часть Исторіи Англіи заключаетъ въ себѣ, къ сожалѣнію, весьма не много подробностей о внутреннемъ бытѣ страны. Исторія такъ-называемой Даріенской компаніи (для колонизаціи Панамскаго перешейка), напоминающая безумное увлеченіе временъ Лау во Франціи и компаніи Южнаго моря въ Англіи; судъ надъ Спенсеромъ Коуперомъ, дуэль Сеймура и Кирка, живые примѣры того, до чего доходила въ это время взаимная вражда партій,-- вотъ единственныя черты изъ народной жизни, сообщаемыя Маколеемъ. Еслибъ ему удалось дойдти до конца царствованія Вильгельма, онъ по всей вѣроятности заключилъ бы его великолѣпнымъ очеркомъ наукъ, литературы, всего умственнаго движенія Англіи въ концѣ XVII столѣтія, ея матеріальнаго благосостоянія, нравовъ и обычаевъ народа. Недостатокъ такого очерка одинъ только нарушаетъ полноту картины, завѣщанной намъ Маколеемъ. Онъ восполняется, но лишь отчасти, тѣми отдѣльными указаніями, которыя разсыпаны по всей Исторіи Маколея, тѣмъ глубокимъ знакомствомъ съ полемическою литературой, которое поражаетъ насъ почти на каждой страницѣ, тѣми историческими портретами, которые характеризуютъ не только изображаемое лицо, но и цѣлую эпоху. Послѣдняя часть Исторіи въ этомъ отношеніи нѣсколько бѣднѣе прежнихъ. Она оставляетъ неразрѣшенными нѣкоторые вопросы, которые невольно возникаютъ при чтеніи ея. Такъ напримѣръ, Маколей говоритъ о республиканскихъ убѣжденіяхъ нѣкоторыхъ крайнихъ виговъ, но не знакомитъ насъ ни съ численною силой этой партіи, ни съ самою сущностію ея убѣжденій, ни съ ея практическими стремленіями и цѣлями. Мы знаемъ изъ другаго источника (Исторія Англіи съ 1113 года по 1783 г., лорда Магона), что число республиканцевъ въ Англіи, въ концѣ XVII и въ началѣ XVIII вѣка, было крайне незначительно; но въ чемъ именно состояла ихъ теорія, какъ далеко доходили ихъ желанія? въ какомъ отношеніи находились они къ преданіямъ 164-9 года? Руководствовались ли они высокими взглядами Мильтона, политическимъ Фанатизмомъ Людло и Брадшау, религіознымъ Фанатизмомъ Флитвуда и Гутчинссна, или нивеллерскими тенденціями Лильберна? Идеаломъ ихъ были ли республики древняго міра, или первобытное христіанское общество, какъ его понимали пуритане? На всѣ эти вопросы мы не находимъ отвѣта у Маколея. Въ одномъ только мѣстѣ, говоря о Чарльзѣ Спенсерѣ (въ послѣдствіи лордъ Сендерландъ, министръ королевы Анны и Георга I), Маколей выставляетъ, на видъ оригинальный образъ мыслей этого аристократическаго республиканца, увлекавшагося одною только внѣшнею Формой, именемъ республики, и считавшаго Римъ временъ Опимія и Верреса, Венецію временъ совѣта Десяти, свободными государствами, потому что они не признавали надъ собою власти короля. Но Маколей не говоритъ намъ, было ли это личное мнѣніе Сендерланда, или убѣжденіе цѣлаго оттѣнка республиканской партіи.

Къ послѣднимъ годамъ царствованія Вильгельма относится, между прочимъ, посѣщеніе Англіи Петромъ Великимъ, въ 1698 году. Послѣ краткаго очерка торговыхъ сношеній Россіи и Англіи, Маколей описываетъ личность Петра, любопытство, которое онъ возбудилъ въ Лондонѣ, старанія его избѣжать этого любопытства. Петръ пробылъ въ Англіи болѣе трехъ мѣсяцевъ; сначала онъ жилъ въ Лондонѣ, но вскорѣ переселился въ Дептфордъ, чтобы быть подальше отъ толпы, и поближе къ своимъ любимымъ занятіямъ. Единственный знатный Англичанинъ, въ обществѣ котораго Петръ находилъ удовольствіе, былъ эксцентрическій маркизъ Кермартенъ, такой же страстный любитель моря и корабельнаго дѣла, какъ и самъ Петръ. Нѣсколько разъ посѣщалъ Петра извѣстный епископъ Бернетъ, надѣявшійся обратить его въ англиканское исповѣданіе. Впечатлѣніе, произведенное въ Англіи пріѣздомъ Петра, скоро было забыто. Англіи нечего было еще ни опасаться, ни надѣяться отъ новой сѣверной державы. Но не прошло и двадцати лѣтъ, какъ положеніе дѣлъ совершенно перемѣнилось. Стангопъ и Тауншендъ, министры короля Георга I, были уже внимательны къ политикѣ санктъ-петербургскаго кабинета; Вальполь долженъ былъ слѣдить за покровительствомъ, которое Екатерина I оказывала претенденту. Въ 1770 году, Чатамъ является пламеннымъ защитникомъ союза съ Россіей "You know that I am quite a Russ" (вы знаете, что я совершенно Русскій), говоритъ онъ въ одномъ изъ своихъ дружескихъ писемъ. Черезъ сто лѣтъ послѣ посѣщенія Петра, мысль Чатама была осуществлена сыномъ его, Уильямомъ Питтомъ.

К. Арсеньевъ.

(Окончаніе слѣдуетъ.)

"Русскій Вѣстникъ", No 6, 1861