Альбертини Николай Викентьевич - Английское государственное и общинное устройство и управление

АНГЛІЙСКОЕ ГОСУДАРСТВЕННОЕ И ОБЩИННОЕ УСТРОЙСТВО И УПРАВЛЕНІЕ.

Статья первая.

Въ длинномъ ряду испытаній, чрезъ которыя проходитъ новое европейское общество, стараясь найдти болѣе-удовлетворительныя для себя условія политической жизни, нельзя не замѣтить одного явленія, яркобросающагося въ глаза для каждаго сколько-нибудь внимательнаго наблюдателя, Какое-то право на почетную роль политическихъ вождей европейскихъ народовъ присвоили себѣ два первенствующія на Западѣ государства, различнымъ образомъ сложившіяся, различными путями идущія въ своемъ развитіи. Въ этой почетной ролѣ вотъ уже цѣлое столѣтіе Англія и Франція какъ-будто стараются поочередно смѣнять другъ друга, поочередно приковываютъ къ своему государственному быту общее вниманіе и сочувствіе, и, соотвѣтственно этому, каждый разъ получали особое направленіе стремленія и дѣятельности другихъ народовъ. Постоянно между собою соперничая въ томъ, чей политическій авторитетъ въ народномъ сознаніи въ данный моментъ превозможетъ, каждая изъ нихъ уже успѣла достаточно заявить, какого рода ихъ вліянія и какими послѣдствіями для политическаго быта европейскихъ народовъ каждое изъ нихъ должно сопровождаться. Съ другой стороны, достаточно испытавъ на себѣ эти разнородныя вліянія, европейскіе народы, какъ кажется, уже успѣли придти къ достаточно-ясному сознанію, въ какихъ сферахъ они могутъ быть благодѣтельными и плодотворными.

Но ежели ничего не дается даромъ, ежели тяжелымъ опытомъ суждено въ наше время пріобрѣтать политическую мудрость, то и тѣ отношенія, въ какія становились къ своимъ политическимъ вождямъ европейскіе народы, прошли множество различныхъ фазисовъ, прежде нежели съ достаточною ясностью начали опредѣляться сфера и способъ ихъ вліянія.

Изъ двухъ авторитетовъ авторитетъ Англіи болѣе-прочный и постоянный; онъ идетъ почти-непрерывно съ тѣхъ самыхъ поръ, какъ знаменитый публицистъ XVIII вѣка, Монтескьё, впервые познакомилъ континентъ съ англійскимъ парламентскимъ устройствомъ. Только по временамъ это вліяніе какъ-будто ослабѣвало, какъ-будто забывалось, терялось изъ виду, когда болѣе-близкая, болѣе-шумная и блестящая государственная жизнь Франціи какимъ-нибудь слишкомъ-порывистымъ своимъ движеніемъ приковывала къ себѣ сочувственное вниманіе Европы. Авторитетъ Франціи, болѣе-видный въ подобныя мгновенія, дѣйствовать какъ-то урывками: онъ приходилъ внезапно, неожиданно, возбуждалъ на время слишкомъ-сильныя надежды для того, чтобъ потомъ разрѣшиться въ тяжелый обманъ и томительное разочарованіе. Вліяніе Франціи въ общемъ своемъ результатѣ принесло для Европы больше вреда, нежели пользы; даже та доля пользы, которая заключается въ этомъ вліяніи, не принадлежитъ собственно Франціи: она дѣйствовала здѣсь только какъ посредствующій органъ, первая на континентѣ начавши пріурочивать къ своему государственному быту англійскія учрежденія, возбуждавшія общую симпатію.

Когда впервые предъ континентомъ раскрылось величественное зданіе англійскаго государственнаго устройства, слишкомъ-пылкое и дѣтское увлечете готово было разрѣшиться въ общее вѣрованіе, что всѣ эти упрежденія въ томъ видѣ, въ какомъ они возникли и развились на своей родной почвѣ, не должны составлять достоянія одного слишкомъ-счастливаго народа; что они съ удобствомъ могутъ быть перенесены на какую угодно почву. Начались опыты этой пересадки, этого заимствованія; но рѣдкій опытъ привелъ къ желаемымъ результатамъ. Континентъ видѣлъ много парламентовъ, но ни одинъ изъ нихъ не получилъ и десятой доли того значенія, которымъ пользуется англійскій парламентъ. Саше прочные континентальные парламенты стоятъ на степени тѣхъ учрежденій, которыя терпятся только до-тѣхъ-поръ, пока какая-нибудь новая буря не снесетъ ихъ съ лица земли. Континентъ видѣлъ много законодательныхъ актовъ, признававшихъ свободу печати; по съ гордымъ пренебреженіемъ на эту свободу печати смотритъ англичанинъ. И онъ нравъ, потому-что дѣло не въ законѣ, какъ въ мертвой буквѣ, которую всегда можно зачеркнуть, а въ той живой силѣ, которая произвела и которая поддерживаетъ законъ. На континентѣ признана независимость судебной власти; но рядомъ съ нею поставлено административное вліяніе, которое во всякое мгновеніе можетъ подчинить приговоръ этой власти своему произволу, можетъ обойдти судебную власть.

Было, очень-давно было время, когда важныя реформы въ быту государственномъ могли совершаться съ удивительною легкостью. При первомъ появленія тревожныхъ признаковъ народъ выписывалъ изъ-за моря какого-нибудь знаменитаго мудреца, ввѣрялъ ему свою участь; мудрецъ писалъ мудрые законы, которые успокоивали волненіе, прекращали тревогу, водворяли общее довѣріе и полное благополучіе. Народъ съ благодарностью провожалъ заѣзжаго мудреца на его родину, ставилъ въ его намять алтари, возносилъ его въ число своихъ боговъ, и затѣмъ блаженствовалъ въ-теченіе нѣсколькихъ десятковъ лѣтъ, до-тѣхъ-поръ, пока съ новыми волненіями не обнаруживалась потребность въ новомъ подобномъ мудрецѣ.

Новое время можетъ справедливо позавидовать той простотѣ отношеній, которая нѣкогда позволяла такъ удобно выпутываться изъ общественныхъ затрудненій. Въ замѣну несуществующихъ нынѣ заѣзжихъ мудрецовъ народы думали съ пользой для себя употребить процесъ заимствованія иноземныхъ учрежденій. Опыты не удались, по-крайней-мѣрѣ не удались въ томъ видѣ, въ томъ размѣрѣ, въ какомъ были задуманы. Что же сказать на это? Обвинять ли поколѣнія, только-что сошедшія со сцены, въ ребяческой подражательности, въ отсутствіи умѣнья работать своимъ собственнымъ умомъ, даже въ недостаткѣ умѣнья надлежащемъ образомъ усвоить чужое? Обвинять ли и наше время, ежели, послѣ столькихъ неудачныхъ опытовъ, оно все еще невполнѣ разсталось съ младенческимъ вѣрованіемъ въ возможность переноса учрежденій съ одной почвы на другую? Это увлеченіе тѣмъ, чего нѣтъ у насъ, но что такъ прекрасно у другихъ, что было бы намъ желательно усвоить,-- это увлеченіе слишкомъ-близко, слишкомъ-свойственно природѣ человѣка, чтобъ дѣлать изъ него тяжелый обвинительный пунктъ. Уваженіе къ учрежденіямъ другихъ народовъ, далѣе насъ зашедшихъ въ своемъ развитіи, желаніе подѣлиться съ ними благами цивилизаціи столь же естественно, какъ естественно каждому человѣческому стремленію искать около себя существенной, матеріальной опоры. Лишь только мысль человѣка заходить впередъ той дѣйствительности, въ которой онъ поставленъ, такъ она прежде всего ищетъ для себя такой вещественной почвы, къ которой можно было бы привязать свои стремленія, на которую можно было бы опереться, какъ на нѣчто дѣйствительно-существующее и потому возможное. Таково свойство человѣческой природы, что какъ бы ш были смѣлы и свободны полеты Фантазіи, въ ея самыхъ благородныхъ и возвышенныхъ, равно какъ и въ самыхъ чудовищныхъ созданіяхъ невольно скажется вещественная, дѣйствительная подстилка, и отъ дѣйствительной почвы не можетъ вполнѣ отрѣшиться самая отважная мечта, какъ бы далеко не занеслась она въ сферу заоблачныхъ міровъ. Что же удивительнаго, ежели въ эпоху сильно-возбужденныхъ политическихъ стремленій, въ эпоху перехода отъ старыхъ, обветшавшихъ началъ и учрежденій къ новымъ, еще не выяснившимся, неуспѣвшимъ опредѣлиться, возникло и сильно развилось общее сочувствіе къ тѣмъ убѣжденіямъ, которыя составляютъ славу и гордость единственнаго свободнаго въ Европѣ народа? Что удивительнаго, ежели на первыхъ порахъ въ своей многотрудной работѣ континентъ обратился къ англійской дѣйствительности, какъ къ вещественной, видимой и осязаемой опорѣ, ежели въ этой дѣйствительности онъ слишкомъ-усердно искалъ себѣ образцовъ для подражанія?

Не безъ пользы осталась для континента эта эпоха неудачныхъ подражаній, слишкомъ-рабскихъ копій. Въ томительной и безуспѣшной работѣ мало-по-малу созрѣвала политическая мысль европейскихъ народовъ; и ежели тщательно опредѣлить, какую долю въ этомъ ея ростѣ, въ этомъ развитіи имѣли разнородныя вліянія, то въ результатѣ мы придемъ къ тому убѣжденію, что многое и очень-многое должно приписать тѣмъ идеямъ и тѣмъ началамъ, которыя для континентальныхъ народовъ болѣе-и-болѣе уяснялись, по мѣрѣ ихъ знакомства съ англійскими государственными учрежденіями. Ихъ вліяніе, мало-по-малу перешедши изъ сферы простаго заимствованія однѣхъ внѣшнихъ формъ въ сферу политическихъ понятій и убѣжденій, наконецъ въ послѣднее время получило то значеніе и ту силу, которыя отнять у него нѣтъ никакой возможности и которыя неизбѣжно поведутъ къ самымъ плодотворнымъ результатамъ. Подъ вліяніемъ болѣе-близкаго знакомства съ духомъ и сущностью англійскихъ учрежденій совершается, главнымъ образомъ, политическое воспитаніе континентальныхъ народовъ, политическое развитіе континентальныхъ обществъ.

Неудачные опыты простаго переноса учрежденій могли достаточно убѣдить, что дѣло государственныхъ реформъ совершается въ настоящее время не такъ легко, какъ въ первомъ порывѣ увлеченія можно было думать. Каждое государственное учрежденіе должно имѣть подъ собою почву, должно непосредственною, живою связью скрѣпляться съ цѣлымъ организмомъ народной жизни. Крѣпки и прочны только тѣ учрежденія, для которыхъ существуютъ необходимыя общественныя условія, которыя поддерживаются сочувствіемъ, интересами и силами общества. Этой крѣпости, этой прочности недостаетъ у заимствованныхъ, у пришедшихъ извнѣ учрежденій, ибо у нихъ нѣтъ собственно почвы; ихъ корни не будутъ питаться соками народной жизни. Произвольно-внесенныя, они такъ же произвольно могутъ и быть уничтожены, и съ ихъ паденіемъ въ общественной жизни не окажется замѣтной пустоты: общество, потерявъ ихъ, не будетъ томиться тяжелымъ чувствомъ утраты; въ виду предстоящей опасности потерять ихъ общество не встанетъ, какъ одинъ человѣкъ, на защиту тѣхъ учрежденій, которыя не изъ него вылились, которыя не составляютъ, но его убѣжденію, существенной, необходимой принадлежности, безъ которыхъ оно, поэтому, такъ же легко можетъ просуществовать, какъ существовало прежде. Французы имѣли парламентъ, съ которымъ не знали, что дѣлать; имѣли публичную трибуну, которую превратили въ арену пустыхъ словопреній; имѣли свободу печати, которою не умѣли воспользоваться, какъ слѣдуетъ. Теперь, вотъ десять лѣтъ уже, во Франціи нѣтъ ни парламента, ни публичной трибуны, ни свободной печати, и большинство французовъ съ удобствомъ обходится безъ этихъ ненужныхъ для нихъ принадлежностей. Вынесетъ ли какую-нибудь самую ничтожную поруху въ своихъ учрежденіяхъ англійское общество?

Не отъ благодѣтельныхъ мудрецовъ, изъ своей творческой мысли съ-разу создающихъ дивныя организаціи государственнаго и общественнаго быта, не отъ переноса иноземныхъ учрежденій на неприготовленную для нихъ почву ожидаетъ девятнадцатый вѣкъ исцѣленія отъ своихъ тяжелыхъ недуговъ. Для новыхъ европейскихъ народовъ въ настоящее время дѣло государственнаго строенія, государственныхъ преобразованій есть прежде всего дѣло внутренней общественной работы. Общество само изъ себя, изъ своихъ потребностей и условій, создаетъ для себя соотвѣтствующія государственныя формы и учрежденія. Ежели въ обществѣ возникаютъ тревожные признаки, это значитъ, что его учрежденія становятся неудовлетворительными, что оно уходитъ впередъ, его условія измѣняются и, соотвѣтственно этимъ измѣнившимся условіямъ, должна совершиться перемѣна и въ государственномъ быту. Всякое общество ростетъ, развивается изъ собственныхъ своихъ внутреннихъ силъ; самобытно развиваются его потребности, самобытно складываются его условія и, соотвѣтственно тѣмъ и другимъ, возникаютъ новые интересы, новыя стремленія. Какъ средства для удовлетворенія этимъ интересамъ, для содѣйствія ихъ правильному развитію, должны измѣнить свой характеръ и существующія учрежденія. Дѣло въ томъ только, что эти двѣ перемѣны не всегда идутъ въ-уровень между собою; этотъ уровень, далѣе, не всегда возможенъ, потому-что прогрессивное движеніе общества совершается довольно-медленно, не обхватываетъ съ-разу всѣхъ общественныхъ слоевъ, не выливается одновременно въ опредѣленную, цѣлостную массу понятій и стремленій. Въ настоящую эпоху континентальная Европа все еще переживаетъ трудный процесъ выработыванія новыхъ общественныхъ условіи; до-тѣхъ-поръ, пока этотъ процесъ не будетъ конченъ, все еще будетъ существовать разрывъ между двумя главными сферами народной жизни.

Впереди важныхъ государственныхъ реформъ долженъ идти процесъ воспитанія, перерожденія общества; и только тѣ измѣненія, которыя вызваны самимъ обществомъ, его потребностями и интересами, народившимися въ немъ новыми условіями, могутъ устоять противъ всякаго рода насильствъ, колебаній и неблагонамѣренныхъ покушеній. Общество, перевоспитываясь, пересоздаваясь, должно само изъ себя выработать новыя начала, новыя учрежденія. Очень-часто, впрочемъ, съ новымъ, дальнѣйшимъ движеніемъ общества вовсе не оказывается надобности въ новомъ политическомъ творчествѣ, въ разрушеніи стараго, въ созиданіи новаго; новое общество иногда весьма-легко обходится и съ своими старыми учрежденіями; вмѣстѣ съ измѣнившимися условіями въ нихъ только вливается новый духъ, если они способны его принять въ себя. Государственное учрежденіе есть ничто иное, какъ внѣшняя форма общественной жизни. Все зависитъ отъ того духа, который въ немъ живетъ; а этотъ духъ, въ немъ живущій, есть ничто иное, какъ одно изъ проявленій духа того общества, для котораго и въ средѣ котораго эти учрежденія существуютъ. Самые люди, ихъ наполняющіе, стоящіе въ главѣ ихъ, суть члены своего общества, дѣти своего вѣка; они болѣе или менѣе служатъ представителями общаго, современнаго ямъ уровня общественныхъ понятій, интересовъ и стремленій. Англичане и въ XIX вѣкѣ съумѣли остаться при тѣхъ учрежденіяхъ, которыя въ зародышѣ существовали у нихъ еще въ XIII и даже въ XII вѣкѣ, и однакожь, никто не скажетъ, чтобъ политическій бытъ Англіи въ настоящее время былъ похожъ на ея средневѣковой политическій бытъ: англійское общество, складываясь, развиваясь, умѣло вливать новое содержаніе, новый духъ въ свои старыя вѣковыя учрежденія, и вслѣдствіе этого, его учрежденія являлись пригодными для всѣхъ эпохъ и вѣковъ.

Указывая на эту особенность въ развитіи государственной жизни Англіи, мы вовсе не думаемъ сказать, чтобъ примѣръ Англіи былъ общимъ закономъ для развитія всѣхъ человѣческихъ обществъ: у другихъ народовъ, поставленныхъ въ другія обстоятельства, процесъ государственнаго и общественнаго развитія легко можетъ пойти другимъ, совершенно-противоположнымъ путемъ; общество можетъ почувствовать сильную, настоятельную потребность совлечь съ себя ветхія ризы, если только эти ризы окажутся положительно-негодными. Сама Англія, какъ увидятъ наши читатели, не съ самаго начала пошла твердо по тому пути, о которомъ мы говоримъ. Указывая на особенность англійской жизни, мы тѣмъ самымъ хотѣли только сказать, что впереди развитія государственнаго тамъ шло развитіе общества, котораго требованіямъ легко подчинялись существовавшія государственныя Формы; что англійское общество, развиваясь, легко выработывало себѣ пригодныя учрежденія, а чаще всего удобно подчиняло своимъ цѣлямъ уже существовавшія прежде учрежденія, но первоначальному своему происхожденію принадлежавшія совершенно иной эпохѣ. Мы хотѣли далѣе сказать, что, если такъ неудачны были преобразовательные опыты послѣднихъ десятилѣтій, то главная причина этого лежитъ въ томъ, что общество на европейскомъ континентѣ еще недостаточно воспитаюсь къ новой жизни, еще недостаточно сложились и выяснились новыя общественныя условія, при которыхъ вся жизнь континентальной Европы должна пойти по новому пути. Теперь предстоятъ самому за себя работать обществу.

Сказаннаго мы считаемъ достаточнымъ для того, чтобъ объяснить появленіе настоящей статьи. Имѣя въ виду представить государственное и общинное устройство и управленіе Англіи въ главныхъ его особенностяхъ, мы пришли къ необходимости прежде всего познакомить нашихъ читателей съ постепеннымъ развитіемъ этой государственной жизни. Нигдѣ настоящее не связано такъ тѣсно съ прошедшимъ, какъ на этой классической почвѣ органическаго роста государственнаго быта; нигдѣ для разумнаго пониманія дѣйствительности не чувствуется въ такой сильной степени необходимость самаго близкаго знакомства съ исторіей.

Главнымъ пособіемъ при составленія послѣдующихъ статей послужила книга берлинскаго профессора Рудольфа Гнейста {Rudolf Gneist,das heutige englische Verfassung -- und Verfaltungsrecht. Первый томъ вышелъ еще въ 1857 году; извлеченіе изъ него было помѣщено въ "Отеч. Запискамъ" 185S года, книга 6-я. Второй томъ, не-совсѣмъ-конченный еще, явился въ концѣ 1859 года. Предметъ его составляетъ система англійскаго самоуправленія.}, посвятившаго себя спеціально изученію государственнаго быта Англіи.

Историческій очеркъ развитія основныхъ началъ англійской государственной жизни.

Ни одно изъ европейскихъ государствъ не перешло черезъ такую тяжелую систему управленія, какъ Англія; ни одно изъ нихъ не избавилось такъ рано и такъ легко отъ этой системы. Цѣлыми вѣками считаетъ свою историческую жизнь свободная конституція англійскаго народа, а между-тѣмъ было время, когда этотъ народъ, отъ самыхъ низшихъ его слоевъ до вершинъ Феодальнаго общества, страдалъ подъ гнётомъ самаго возмутительнаго произвола, когда ни имущество, ни личность ни одного изъ подданныхъ англійскаго короля не были обезпечены. Для самихъ англичанъ, этихъ баловней гражданской и политической свободы, эпоха личной системы управленія, весьма-рѣзко и опредѣлительно выдѣляющаяся въ ихъ исторіи, представляется почти немыслимою; она какъ-то сглаживается, исчезаетъ въ ихъ воззрѣніяхъ; рѣзкій контрастъ ея съ тѣмъ, что за нею слѣдовало, какъ-то ускользаетъ изъ глазъ англичанина. Это очень-понятно: почти пять вѣковъ господства конституціонной системы внушаютъ англичанину ту гордую мысль, что его страна никогда не знала иныхъ учрежденій, кромѣ свободныхъ. Вотъ почему англичанину такъ свойственно зачатки всѣхъ своихъ любимыхъ учрежденій искать въ самой глубокой старинѣ, въ періодѣ англо-саксонскомъ, непрерывною нитью связывать настоящее съ самымъ отдаленнымъ прошлымъ и не замѣчать того слишкомъ-рѣзкаго и слишкомъ-насильственнаго перерыва, который образовался въ 1066 году и который на цѣлыя на два столѣтія доставилъ возможность Англіи вкусить всю горечь системы, но понятіямъ гордаго островитянина, оставшейся навсегда чуждою его острову.

Но если для англичанина это время вполнѣ застилается яркимъ занавѣсомъ, на которомъ послѣдующая исторія щедро раскинула самые привлекательные узоры, то для жителей Западной Европы эта эпоха въ англійской исторіи можетъ быть всего болѣе поучительна; для нихъ поучительнымъ будетъ въ-особенности тотъ путь, которымъ англійскій народъ вышелъ изъ состоянія, слишкомъ-близкаго уму и сердцу континентальныхъ народовъ. Такъ богачъ обыкновенно забываетъ то время, когда онъ былъ бѣденъ, забываетъ и тотъ способъ, какъ накопились его богатства; онъ юга наслаждается. Въ бѣднякѣ это наслажденіе, естественно, возбуждаетъ зависть; но мысль его особенно-усердно работаетъ надъ тѣмъ, какими путями богачъ накопилъ свои богатства.

Какое-то завѣщаніе Эдуарда-Исповѣдника, благословеніе римскаго папы, добрая горсть людей храбрыхъ и наконецъ необходимая спутница всѣхъ дѣлъ человѣческихъ -- удача, привели Вильгельма, герцога норманскаго, въ 1066 году на берега Англіи. Старое англо-саксонское племя принуждено было подчиниться завоевателю; принуждено было ему покориться, не потому, чтобъ въ этомъ племени уже не было людей, способныхъ защищать родину, но потому, что самыя учрежденія, господствовавшія въ странѣ, въ дѣлѣ ея защиты мало могли помочь личному мужеству и геройству. Это мужество сокрушилось въ первой битвѣ, и страна досталась въ руки счастливаго завоевателя.

Въ Англіи нѣкоторымъ образомъ повторились теперь тѣ явленія, которыми началась средневѣковая исторія на всемъ почти европейскомъ континентѣ, и о которыхъ давно уже исчезли самыя воспоминанія. Совершилось завоеваніе одного народа другимъ, завоеваніе самое позднее въ Европѣ; насильственно вторгся одинъ народъ въ самыя нѣдра другаго; насильственно одно общество, совершенно чуждое и по происхожденію, и по языку, и по нравамъ, усѣлось рядомъ съ другимъ обществомъ, ему враждебнымъ. Норманы, перешедши въ Англію, на долгое время должны были сохранить видъ вооруженной толпы, крѣпко-защищаемаго лагеря, всегда готоваго отражать нападеніе. Старое англосаксонское дворянство или погибло, или должно быть уступить свое положеніе, свои нрава и имущества пришлецамъ изъ-за моря; мелкіе англо-саксонскіе землевладѣльцы должны были перемѣнить своихъ господъ. Ненависть долгое время раздѣляла два племени; долгое время, при малѣйшей оплошности побѣдителей, побѣжденные готовы были подняться, и страхъ близкой опасности, впродолженіе полутора столѣтій, заставлялъ нормановъ не вкладывать своего меча въ ножны до-тѣхъ-поръ, пока благодѣтельное время и новыя народившіяся условія не сгладили рѣзкихъ противоположностей, не провели общаго уровня между побѣдителями и побѣжденными.

Но въ новомъ завоеваніи были довольно-важныя различія сравнительно съ тѣми предшествующими завоеваніями, которыя легли гранью между древнимъ и новымъ міромъ. Тамъ завоевателемъ являлось обыкновенно или цѣлое племя, или цѣлая дружина съ вождемъ въ главѣ; добытое становилось достояніемъ цѣлой дружины, и каждый изъ ея членовъ сохранялъ неоспоримое и полное право на свою часть. Вождь, правда, получалъ больше: на свою долю онъ получалъ на равныхъ нравахъ съ остальными дружинниками. Завоеваніе Англіи было сдѣлано не дружиною, не племенемъ, не разбойничьей" шайкой: оно было сдѣлано лично самимъ Вильгельмомъ, герцогомъ норманскимъ. Въ Англію онъ явился затѣмъ, чтобъ добыть свое законное наслѣдство, на которое, кромѣ вождя, никто иной въ его дружинѣ не имѣлъ ни малѣйшаго права. Спутники Вильгельма слѣдовали за нимъ по найму; конечно, имъ была обѣщана, въ случаѣ успѣха, достойная награда, но въ этой наградѣ Вильгельмъ былъ полнымъ властелиномъ; эта награда шла отъ него: онъ давалъ земли, кому хотѣлъ, давалъ, сколько хотѣлъ, распоряжался своею добычею совершенно-полноправно, какъ полный ея хозяинъ. Вотъ почему чрезъ всю англійскую исторію проходитъ ясное, опредѣлительное убѣжденіе, что вся англійская земля есть собственность короля; что всякій частный землевладѣлецъ только владѣетъ своей землей въ силу первоначальнаго акта королевской воли. Это убѣжденіе, сильно отразившееся на системѣ поземельныхъ отношеній, на системѣ финансовъ, на государственномъ и общественномъ быту, до-сихъ-поръ не потеряло своей силы.

Германскіе завоеватели V или VI вѣковъ приходили полными варварами на римскую почву. Понятно, не съ ихъ силами было справиться съ тѣми новыми отношеніями, которыя для нихъ наступали. На первыхъ порахъ они были способны только нанести послѣдній ударъ, только покончить съ старимъ римскимъ государственнымъ бытомъ; но на то, чтобъ устроить, чтобъ создать какой-нибудь новый государственный порядокъ, у нихъ не доставало ни способностей, ни умѣнья, ни побужденія взяться за дѣло. Вильгельмъ-Завоеватель далеко не былъ дикимъ вождемъ дикаго племени, въ родѣ франка Хлодовика. Съ природнымъ талантомъ своего племени, съ талантомъ государственнаго строительства, ясно-замѣтнымъ во всемъ томъ, къ чему прилагали свои руки норманы, онъ соединялъ большую опытность въ дѣлахъ управленія. Не даромъ норманскіе герцоги давно славились своей энергіей, своей неутомимою бдительностью въ преслѣдованіи феодальнаго безнарядья; не даромъ своевольные бароны смотрѣли на нихъ съ затаенною злобою; не даромъ Вильгельмъ пріобрѣлъ на родинѣ такую славу, что, когда онъ умеръ, его бароны сч, радостью сказали: "теперь пришло наше время!" Этотъ врагъ феодальнаго безнарядья, этотъ преслѣдователь мелкаго своевольства, энергическій и умный правитель, утвердившись въ странѣ, пріобрѣтенной силою своего меча, конечно, прежде всего постарается о томъ, чтобъ утвердить здѣсь порядокъ, въ которомъ было бы возможно-меньше условій окрѣпнуть и развиться мѣстнымъ владѣльческимъ интересамъ, въ которомъ не было бы мѣста произволу феодальной аристократіи. Весь новый порядокъ, устроенный въ Англіи Вильгельмомъ-Завоевателемъ, доказываетъ присутствіе ясно-сознанной мысли, проведенной чрезвычайно-послѣдовательно и правильно. Строитель, правда, еще стоитъ на почвѣ феодальной, но въ его дѣлѣ уже замѣтно присутствіе другихъ идеи, другихъ началъ. Онъ понимаетъ ясно тѣ условія, посреди которыхъ развилось феодальное безнарядье на континентѣ, и, не будучи въ силахъ отрѣшиться отъ формъ феодальныхъ, принимаетъ, однакожь, съ своей стороны всѣ мѣры, чтобъ эти условія не повторились на англійской почвѣ. Въ государственномъ строеніи, предпринятомъ и совершенномъ Вильгельмомъ-Завоевателемъ, невольно чувствуется какое-то вѣяніе другаго времени, болѣе къ намъ близкаго: это, подобно нѣкоторымъ изъ типическихъ личностей послѣдующаго времени, король-собственникъ, король-хозяинъ своего королевства; всѣ его соображенія вращаются въ сферѣ личнаго интереса; на свое королевство онъ смотритъ какъ на огромное хозяйство, и старается главнымъ образомъ о томъ, чтобъ ничто не мѣшало правильности и обилію финансовой выручки.

И вотъ Англія превратилась въ одно огромное хозяйство, въ которомъ вполнѣ-безгранично господствовалъ произволъ большаго хозяина. Вся страна поступила въ его полное распоряженіе, какъ огромная домена, или синьйорія, по нашему вотчина, Первая забота короля заключается въ томъ, чтобъ эту вотчину, такъ легко пріобрѣтенную, удержать за собою, сохранить для своихъ наслѣдниковъ. Для этого нужна военная опора; для этого нужны тѣ норманы, которыхъ онъ привелъ съ собою, добрымъ вознагражденіемъ, значительными выгодами удержать при себѣ; для этого нужно привлечь.изъ родины другихъ, на сильную руку которыхъ можно было бы разсчитывать къ постоянной опасности имѣть дѣло съ возстаніемъ туземцевъ. Имъ, слѣдовательно, надобно предоставить нѣкоторую часть въ добычѣ, какъ надежнымъ помощникамъ; но сдѣлать это такъ, чтобъ ни на минуту не могли они забыть той полной зависимости, въ которой они стоятъ по отношенію къ королю. Мы увидимъ скоро, въ какую сложную, но стройную систему облеклись эти зависимыя отношенія англійскаго вассала отъ своего короля: первый баронъ королевства въ XI и XII вѣкѣ пользовался не большею долею свободы, чѣмъ послѣдній изъ его несчастныхъ англосаксонскихъ рабовъ.

Второю, и самою главною, постоянною заботою короля было устроить дѣла такъ, чтобъ казна изобильно наполнялась доходами. Единственное высшее государственное учрежденіе, существовавшее въ норманскій періодъ, било казначейство (Exchequer), сохранившее свое названіе, подобно всему въ Англіи, и до настоящаго времени. Финансовый, фискальный характеръ лежалъ на всѣхъ дѣйствіяхъ правительства: главное отправленіе правительственной дѣятельности заключалось въ пріемѣ суммъ, въ повѣркѣ отчетовъ; на самый судъ смотрѣли какъ на одно изъ средствъ добывать доходъ. Поземельное владѣніе было обременено огромною системою денежныхъ взносовъ. Въ административной дѣятельности господствовало то убѣжденіе, что каждый шагъ властей долженъ быть купленъ; за дозволеніе всего того, что можно было запретить, слѣдовало внести пошлину, произвольно-опредѣляемую соотвѣтственно обстоятельствамъ и положенію лица, просившаго о разрѣшеніи. Каждое преступленіе или проступокъ велъ за собою пеню, и ни одна система преступленій не была развита въ такой мѣрѣ, какъ неповиновеніе волѣ короля, такъ-называемыя felonies. Подъ этотъ разрядъ преступленья, единственно преслѣдовавшихся, можно было подвести все, что угодно, и отъ воли короля зависѣло назначить величину пени (amerciaments), или отнять у непокорнаго вассала его лены. При такомъ порядкѣ ни одно право, ни одно владѣніе не было обезпечено; передача леновъ изъ однѣхъ рукъ въ другія, конфискація имущества были явленіемъ самымъ обыкновеннымъ. Рѣдкіе изъ спутниковъ Вильгельма, или ихъ ближайшихъ наслѣдниковъ, удержали за собою первоначальный надѣлъ. Вотъ почему происхожденіе англійской аристократіи нельзя связывать съ фактомъ завоеванія: нужно было смѣниться нѣсколькимъ поколѣніямъ прежде нежели установился прочный юридическій бытъ, прежде нежели усѣлось и остановилось броженіе, и только одна гордость современнаго англійскаго аристократа можетъ внушить ему мысль привязывать свой родъ къ кому-либо изъ ближайшихъ спутниковъ Вильгельма.

Военно-финансовый характеръ новаго государственнаго устройства сказался въ первыхъ распоряженіяхъ Вильгельма. Вся земля, вся вотчина разбита на 60,215 участковъ, рыцарскихъ леновъ. Одна часть ихъ осталась за королемъ, составила его непосредственный доменъ, запасный фондъ для будущихъ надѣловъ; другая часть отдана церкви, которая въ средніе вѣки нигдѣ не могла обойтись безъ собственныхъ вотчинъ, но которая вмѣстѣ съ тѣмъ не освобождалась отъ ленныхъ обязанностей; наконецъ третья и самая значительная часть леновъ раздана спутникамъ. Подъ англійскимъ леномъ не должно разумѣть опредѣленнаго, вдоль и поперегъ измѣреннаго участка земли. Земля, конечно, составляла въ немъ главный фондъ; но вмѣстѣ съ нею въ составъ лена входили домы, мельницы, лѣса, рыбныя ловли, соляные и горные промыслы, пошлины, десятины и, наконецъ, но тогдашнему выраженію, одѣяніе почвы, люди, живущіе на этой землѣ. Вся эта совокупность различныхъ правъ составляла ленъ въ томъ случаѣ, если ея было совершенно-достаточно для того, чтобъ содержать и, въ случаѣ надобности, выставить вооруженнаго человѣка въ ленную милицію.

Спутники Вильгельма получили неравномѣрныя доли въ завоеваніи: отъ его доброй воли зависѣло наградить одного большимъ, другаго меньшимъ количествомъ леновъ. Любопытный памятникъ норманской эпохи, составленный спустя двадцать лѣтъ послѣ завоеванія, Domespay book, нѣчто напоминающее новѣйшія кадастровыя описи, даетъ возможность съ достаточною ясностью понять тѣ поземельныя отношенія, которыя въ это время возникли въ Англіи. Норманы, пришедшіе съ Вильгельмомъ, получили свои лены или прямо отъ короля, сдѣлались его непосредственными вассалами, или же сдѣлались вассалами второстепенными, получили въ надѣлъ себѣ участки отъ другихъ сильныхъ владѣльцевъ, отъ непосредственныхъ ленниковъ короля. Изъ числа первыхъ двѣнадцать спутниковъ Вильгельма получили каждый на свою долю болѣе ста леновъ, а одному даже было дано 793 лена. И однакожь, такое накоплѣніе земли въ рукахъ немногихъ владѣльцевъ вовсе не повело къ тѣмъ послѣдствіямъ, которыя обнаружились на европейскомъ континентѣ. Англійская земельная аристократія никогда не пользовалась владѣльческими территоріальными правами; изъ англійскихъ бароновъ не выросли феодалы, подобные нѣмецкимъ, или французскимъ герцогамъ или графамъ; къ нимъ лично не перешли, за ними не укрѣпились политическія нрава; они остались владѣльцами только на частномъ, гражданскомъ правѣ, и вся масса политическихъ правъ осталась безраздѣльно за королемъ, за королевскимъ правительствомъ, до-тѣхъ-поръ, пока, съ наступленіемъ новыхъ условій, сначала аристократія, а потомъ мало-по-малу и весь народъ, проникнувшись сознаніемъ общественныхъ интересовъ, не потребовали надлежащей доли участія во всемъ движеніи государственной жизни.

Какія же были первоначальныя причины, которыя помѣшали развиться чисто-феодальнымъ элементамъ въ англійской аристократіи, которыя рано лишили ее феодальной исключительности, направили ея дѣятельность къ сферѣ общихъ государственныхъ интересовъ, и вмѣстѣ съ тѣмъ, дали особенный ходъ всей государственной жизни англійскаго народа?

Нигдѣ такъ не замѣтны тонкій разсчетъ, глубокія соображенія Вильгельма-Завоевателя, какъ въ тѣхъ началахъ, которыми онъ руководствовался при раздачѣ леновъ своимъ спутникамъ. Наученый, можетъ-быть, опытами континента, онъ тщательно, съ полнымъ сознаніемъ, какъ видно по всему, старался предупредить образованіе сильныхъ феодальныхъ владѣній на англійской почвѣ; съ этою цѣлью онъ ни одному изъ своихъ значительныхъ вассаловъ не давалъ леновъ, расположенныхъ но сосѣдству, въ одной общей межѣ, въ одномъ графствѣ. Такъ тѣ 793 лена, которые онъ отдалъ важнѣйшему изъ своихъ спутниковъ, своему брату, находились въ двадцати графствахъ, другими словами: были разбросаны по всему пространству Англія. Вотъ почему ни одинъ изъ сильныхъ бароновъ не могъ получить исключительнаго или даже преобладающаго вліянія въ какой-нибудь мѣстности: въ каждомъ графствѣ рядомъ съ нимъ стояли другія лица, равныя ему по своему богатству, по своему значенію. Въ каждомъ графствѣ долѣе находился представитель короля, шерифъ, намѣстникъ, первоначально съ полною военною, полицейскою и судебною властью, съ сильнымъ вліяніемъ на все народонаселеніе своего графства, на беззащитнаго и слабаго англосакса, равно-какъ и на гордаго нормана, шерифъ, безпрестанно-смѣняемый, обязанный предъ королемъ самою строгою отчетностью, во всемъ зависѣвшій отъ его произвола. Съ другой стороны, отношенія между двумя племенами, норманскимъ барономъ и его англо-саксонскими вассалами, вовсе не были такого рода, чтобъ на этихъ отношеніяхъ могли развиться и пустить сильные корни владѣльческіе феодальные элементы. Сильная ненависть на первыхъ норахъ раздѣляла два племени, и до-тѣхъ-поръ, пока не произошло благодѣтельное сліяніе, въ англосаксахъ норманскій баронъ, при своихъ феодальныхъ стремленіяхъ, не только не могъ найдти себѣ никакой поддержки, а, напротивъ, постоянно чувствуя съ этой стороны опасность, самъ нуждался въ помощи короля. До-тѣхъ-поръ, пока побѣдители и побѣжденные стояли въ Англіи другъ противъ друга, какъ два враждебные лагеря, до-тѣхъ-поръ нбчего было и думать, чтобъ аристократическія стремленія могли найдти себѣ достаточную опору въ общественныхъ условіяхъ. Постоянный страхъ передъ возстаніемъ туземцевъ заставлялъ нормана, долго-остававшагося чуждымъ, странѣ, ея языку, ея интересамъ, не скидать оружія, не нарушать обычаевъ лагерной жизни. Этотъ страхъ и эти опасности внушали ему сознаніе, что самое положеніе потребуетъ строгаго подчиненія военнымъ правиламъ; что его сила заключается въ общей силѣ норманскаго лагеря, въ силѣ и значеніи королевской власти. Самый интересъ барона заставлялъ его безусловно подчиняться королевской волѣ. Далѣе, отношенія леннаго господина къ его непосредственнымъ и посредственнымъ вассаламъ имѣли въ Англіи много замѣчательныхъ особенностей, совершенно-лишавшихъ ихъ того характера, который подобныя отношенія имѣлъ на континентѣ. Тамъ всякій ленникъ зналъ только своего непосредственнаго леннаго господина, обязанъ былъ только ему ленною клятвою вѣрности, а затѣмъ къ верховному ленному владѣльцу, къ главѣ Феодальнаго общества -- къ королю, его прямыя отношенія прекращались. Второстепенный или третьестепенный вассалъ (Aftervassal) являлся на службу къ королю только тогда, когда этого требовалъ его непосредственный, его ближайшій господинъ. Ополчался этотъ господинъ противъ своего короля -- и всѣ его вассалы, связанные ленною клятвою, обязаны были становиться подъ его знамена и идти противъ короля. Въ Англію вначалѣ перенесено было, правда, все это Феодальное устройство; явились и прямые королевскіе вассалы, и вассалы второстепенные и третьестепеннне; но незадолго до своей смерти Вильгельмъ-Завоеватель произвелъ смотръ всей своей ленной милиціи и заставилъ всѣхъ вассаловъ, безъ разбора, принести себѣ клятву въ вѣрности. Континентальные ли опыты внушили ему эту мысль, было ли это вызвано особенностью положенія, о которой мы говорили, только это явленіе не замедлило отразиться въ важныхъ послѣдствіяхъ. Съ-разу разорвана была та связь, на которой держалось феодальное общество: мѣсто личныхъ отношеній одного ленника къ другому и только посредственныхъ отношеній къ королю теперь замѣнила прямая, непосредственная связь всѣхъ и каждаго съ королемъ; явились общи обязанности, равно простиравшіяся на всѣхъ и каждаго. Въ Англіи ежели произойдетъ отказъ королю въ повиновеніи, то это будетъ дѣломъ общимъ, дѣломъ всѣхъ его ленниковъ, а не дѣломъ какого-нибудь одного, слишкомъ-капризнаго и своевольнаго барона; если же, съ другой стороны, какой-нибудь слишкомъ-гордый баронъ, изъ интересовъ своекорыстныхъ и чисто-личныхъ, откажетъ королю въ повиновеніи, то онъ напрасно будетъ искать себѣ поддержки: пишущіе на его земляхъ вассалы не захотятъ стать подъ его знамя; связанные прямою клятвою королю, они останутся вѣрны своему верховному господину. Всякое различіе между прямымъ королевскимъ вассаломъ и вассаломъ посредственнымъ мало-по-малу исчезаетъ. Кромѣ первоначальной мѣры Вильгельма-Завоевателя этому въ-особенности содѣйствовали многочисленныя конфискаціи сильныхъ владѣній, совершавшіяся при его ближайшихъ наслѣдникахъ. При каждой конфискація имущества въ пользу короля второстепенные ленники становились непосредственными вассалами самого короля. Вмѣстѣ съ сильнымъ развитіемъ королевской власти, одно изъ существенныхъ правъ феодальной аристократіи -- право суда и расправы надъ лицами, жившими на земляхъ барона -- также не могло сохраниться въ Англіи въ томъ видѣ, въ какомъ оно долго продержалось на континентѣ. Правда, на первыхъ порахъ мы видимъ и здѣсь слѣди патримоніальныхъ или вотчинныхъ судовъ; но дальнѣйшему развитію ихъ помѣшали обстоятельства, съ одной стороны, та сильная, безусловная власть, которою въ-дѣйствительности пользовались первые норманскіе короли, съ другой, самая разрозненность леновъ, находившихся въ обладаніи одного лица. Затѣмъ первоначальные суды шерифовъ, на которые но вызову обязанъ былъ являться каждый баронъ, вскорѣ-замѣнившіе ихъ суды временно-посылаемыхъ коммиссаровъ, право апелляціи на каждый мѣстный судъ прямо къ королю -- все это значительно стѣсняло судебную власть ленныхъ владѣльцевъ, все это лишало эту власть благопріятныхъ и необходимыхъ для ея развитія условій. Она принуждена была ограничиться разборомъ мелкихъ исковъ между поселянами, пока наконецъ и это вышло изъ употребленія я утвердилось основное убѣжденіе, что всякій судъ идетъ отъ короля.

Такимъ образомъ, въ самомъ первоначальномъ положеніи англійской аристократіи не было тѣхъ условій, при которыхъ могло развиться ея феодальное господство; для этого подъ нею не было слишкомъ-прочной почвы, ей не на чемъ было вывести фундаментъ того зданія, которое слишкомъ-тяжелымъ гнетомъ въ-теченіе нѣсколькихъ вѣковъ лежало на континентальномъ обществѣ. Впослѣдствіи, когда сложились мало-по-малу особаго рода условія, когда аристократическіе интересы нашли для себя надежную опору, аристократія становится во главѣ движенія государственной жизни Англіи. Но въ это время, какъ мы увидимъ ниже, уже таковы были обстоятельства, что англійская аристократія не могла остаться при исключительныхъ и слишкомъ-узкихъ интересахъ отдѣльныхъ личностей, ни даже при слишкомъ-замкнутыхъ интересахъ отдѣльнаго сословія.

До какой степени въ норманскую эпоху, въ эпоху господства произвольной системы, невозможны были попытки англійской аристократіи къ развитію и закрѣпленію феодальнаго порядка, можно видѣть далѣе изъ той многочисленной системы личныхъ тягостей, которыя лежали на англійскихъ землевладѣльцахъ, и изъ той системы безграничнаго произвола, съ которою три короля норманской династіи относились къ своимъ вассаламъ. Общаго обзора этихъ тягостей достаточно будетъ для того, чтобъ понять предѣлы королевской власти, ея образъ дѣйствій, а вмѣстѣ съ тѣмъ подчиненное, вполнѣ-безотвѣтное предъ него положеніе высшаго дворянства. Отдача лена во владѣніе ничѣмъ не связывала короля: это вполнѣ зависѣло отъ его благосклонности, и съ прекращеніемъ этой благосклонности, съ малѣйшей неисправностью вассала, онъ легко могъ лишиться своего лена. Въ ряду тѣхъ многочисленныхъ обязанностей, которыя соединялись съ пользованіемъ леномъ, обязанность участвовать въ милиціи, являться по первому вызову короля, была еще самою легкою. Скоро эта обязанность замѣнена была денежною податью, лежавшаго на всѣхъ землевладѣльцахъ; и вотъ безпрестанно слышатся ихъ жалобы на тотъ произволъ, съ которымъ налагалась эта подать. Жалобы ростутъ, сливаются въ общее неудовольствіе, подъ общимъ тяжелымъ гнетомъ образуются и складываются общіе интересы цѣлаго сословія, которые ведутъ къ общему возстанію, къ знаменитой Magna Charta. За этими постоянными тягостями идетъ длинный рядъ пошлинъ, въ которыхъ все произвольно, все возмутительно. Переходитъ ли владѣніе изъ однѣхъ рукъ въ другія -- королю прежде всего нужна пошлина. Всякій переходъ имущества король, взявъ пошлину, укрѣпляетъ лишь въ томъ случаѣ, когда новое лицо способно владѣть рыцарскимъ леномъ, то-есть способно участвовать въ милиціи; Другими словами: это значитъ, что при всякомъ переходѣ имущества король, воспользовавшись своимъ правомъ, можетъ взять столько, сколько ему заблагоразсудится, ибо никто другой, какъ онъ, рѣшаетъ вопросъ о годности или негодности новаго вассала и, соотвѣтственно этому, назначаетъ величину пошлины. Оставляетъ ли владѣлецъ послѣ своей смерти малолѣтнаго наслѣдника -- королю принадлежитъ надъ нимъ право опеки: онъ или самъ, чрезъ своихъ чиновниковъ, сбираетъ доходы съ оставшагося имѣнія, или за извѣстную плату уступаетъ право опеки тому, кто больше дастъ. Въ-особенности доходную статью составляли наслѣдницы рыцарскихъ леновъ: королямъ принадлежало право, но своему усмотрѣнію, выдавать ихъ замужъ, или жe предоставлять имъ самимъ выборъ жениха, со взносомъ за это значительной суммы. Долгое время короли въ полномъ смыслѣ торговали богатыми наслѣдницами: выдавали ихъ за того, кто больше дастъ. Въ современныхъ актахъ безпрестанно встрѣчаемъ свѣдѣнія слѣдующаго рода: такой-то графинѣ за 1000 фунтовъ серебра разрѣшено выбрать себѣ мужа, какого пожелаетъ; такой-то графинѣ за 1000 фунтовъ серебра разрѣшено оставаться во вдовствѣ. Подобныя явленія, конечно, вытекали изъ системы ленныхъ отношеній, ими объясняются; но за тѣмъ идетъ длинный рядъ новыхъ пошлинъ, на которыхъ лежитъ отпечатокъ иного происхожденія, которыя принадлежатъ другой сферѣ понятій и могли возникнуть только тамъ, гдѣ безгранично господствовала система личнаго произвола, гдѣ хозяйственно-фискальный элементъ лежалъ на всѣхъ правительственныхъ отношеніяхъ. Въ норманскую эпоху господствовало въ Англіи правило, что разрѣшеніе на все то, что можетъ быть запрещено правительствомъ, должно быть у него куплено. Одиннадцатый или двѣнадцатый вѣкъ еще не дошелъ до того, чтобъ регламентировать эту систему въ правильную, постоянную таксу: произволъ и потребности минуты замѣняли всякую регламентацію; но понятно само-собою, какъ отъ этой системы обременительныхъ и неопредѣленныхъ пошлинъ терпѣло народонаселеніе. Тяжелый гнётъ ему надобно было вынести на себѣ, прежде нежели изъ этого зла, съ перемѣною условій, съ развитіемъ корпоративныхъ и общественныхъ интересовъ, возникла довольно-значительная доля добра. Короли продавали права, продавали льготы городамъ, общинамъ и корпораціямъ; эти права покупались съ большою охотою: разъ заплативъ значительную сумму, города и общины избавлялись по-крайней-мѣрѣ на будущее время отъ подавлявшаго ихъ произвола: они за деньги пріобрѣтали право не подчиняться суду шерифа, собирать налоги чрезъ своихъ довѣренныхъ лицъ, имѣть свой судъ, свою полицію. На такихъ льготахъ, на такихъ грамматахъ и хартіяхъ, купленныхъ дорогою цѣною, выросла, но словамъ Гнейста, значительная доля англійской системы самоуправленія. Но благія послѣдствія этой системы относятся уже къ дальнѣйшей эпохѣ; въ первые же вѣка послѣ завоеванія они не успѣли еще обнаружиться; за то безгранично господствовалъ произволъ. Но нигдѣ онъ такъ сильно не проявлялся, какъ въ упомянутой уже нами системѣ felonies, въ той системѣ преступленій противъ королевской власти, подъ которую можно было подвести все, что угодно, и въ которой самымъ меньшимъ наказаніемъ была сильная денежная пеня; только при особой благосклонности короля виновный въ неповиновеніи спасался съ помощью пени отъ полной конфискаціи своего имущества. Ежели ко всей этой длинной цѣпи произвольныхъ поборовъ мы прибавимъ еще ленныя субсидіи, то-есть денежныя вспоможенія, которыхъ величина не была опредѣлена и которыхъ господинъ былъ въ-правѣ требовать отъ вассала въ случаѣ плѣна, въ случаѣ выдачи замужъ своей старшей дочери и постриженія въ рыцари старшаго сына, то мы получимъ полный очеркъ тѣхъ тягостей, которыя лежали на англійскихъ землевладѣльцахъ въ первую эпоху послѣ завоеванія, тягостей, тѣмъ болѣе обременительныхъ, что онѣ зависѣли отъ одного произвола, противъ котораго не было никакихъ гарантій. Вотъ почему создать законныя гарантія сдѣлалось главною задачею англійскаго общества, лишь только изъ разнообразнаго хаоса начали складываться первыя основы общественной жизни.

Норманы застали въ Англіи старое административное дѣленіе на графства; это дѣленіе осталось безъ измѣненій; но администрація мѣстная получила особый характеръ, соотвѣтственно той системѣ, которая теперь начала господствовать. Подобно тому, какъ въ королевствѣ вся власть соединяется въ рукахъ короля, такъ полнымъ его представителемъ въ графствѣ, съ полною военною, полицейскою и судебною властью является его намѣстникъ, шерифъ. На всѣхъ государственныхъ отношеніяхъ лежалъ, мы видѣли, фискальный характеръ; на областномъ управленіи этотъ характеръ всего яснѣе. Шерифъ, правда, собираетъ ленную милицію, начальствуетъ ею, предсѣдательствуетъ въ судѣ, исполняетъ судебная рѣшенія; но это далеко не составляетъ его главнаго, господствующаго характера. Онъ, главнымъ образомъ -- королевскій управляющій; онъ собираетъ въ своемъ графствѣ всѣ королевскіе доходы, блюдетъ интересы своего довѣрителя, а эти интересы въ норманскую эпоху были чисто-фискальные. Два раза въ годъ возитъ шерифъ собранныя суммы въ Лондонъ, является въ Exchequer и отдаетъ отчетъ въ своемъ управленіи, то-есть отчетъ въ суммахъ. Такъ-какъ главная обязанность шерифа заключалась въ томъ, чтобъ исправно вносить суммы, то само-собою возникло обыкновеніе сдавать эту должность на откупъ тому, кто больше дастъ, подобно тому, какъ въ XVIII вѣкѣ во Франціи сдавались на откупъ государственныя подати и налоги. Такая сдача никогда, впрочемъ, не простиралась на слишкомъ-долгіе сроки: въ обыкновенномъ порядкѣ назначеніе шерифа возобновлялось черезъ годъ. Какъ управляющій, какъ откупщикъ или арендаторъ, шерифъ, понятно само-собою, смотрѣлъ на свою должность, какъ на средство извлекать дохода: только бы благополучно сданъ былъ отчетъ въ Exchequer, сколько бы шерифъ сверхъ того ни положилъ въ свой собственный карманъ -- это правительства, нисколько не касалось. Въ норманскомъ рыцарѣ шерифъ видѣлъ своего соплеменника, своего товарища и брата: онъ, естественно, его щадилъ: но каково же приходилось, при этомъ господствѣ чистаго произвола, несчастному англо-саксу? Знатные норманы, далеко-непренебрегавшіе выгодными мѣстами, съ охотою вступали въ эту должность, и нерѣдко шерифами были первые бароны государства, епископы, даже родственники короля; но это нисколько не измѣняло ихъ зависимаго положенія и чисто-личнаго характера самой должности; шерифъ никогда не освобождался отъ самой строгой отчетности, никогда не терялъ значенія королевскаго чиновника, котораго во всякое время можно было отозвать; назначеніе его всегда зависѣло отъ короля, и никакіе слѣды не указываютъ на то, чтобъ на эту должность какія-нибудь лица или одно какое-нибудь сословіе предъявляли особенныя, исключительныя права, или чтобъ въ назначеніи шерифа принимало участіе выборное начало.

Такъ-пакъ должность шерифа носила характеръ чисто-личный, такъ-какъ отъ воли короля зависѣло расширить или стѣснить ея объемъ, то въ сферѣ областнаго управленія вскорѣ замѣчается движеніе, вначалѣ совершенно-произвольное, но въ результатахъ своихъ приведшее къ весьма-важнымъ и существеннымъ измѣненіямъ. Мало-по-малу, по особеннымъ соображеніямъ, главнымъ образомъ финансовымъ, для большаго удобства въ фискальномъ хозяйствѣ, короли начинаютъ выдѣлять нѣкоторыя части изъ предметовъ вѣдомства шерифовъ: такъ являются особенные чиновники, завѣдывавшіе королевскими лѣсами, сборомъ пошлинъ, выморочными имѣніями, особенные сборщики податей въ городахъ и проч. Всякая спеціальная, сколько-нибудь важная отрасль доходовъ, вначалѣ безраздѣльно-относившаяся къ общей массѣ обязанностей шерифа, ввѣряется, для удобства, отдѣльному лицу. Но на этомъ чисто-внѣшнемъ выдѣлѣ не останавливается движеніе; оно идетъ гораздо-далѣе, и безграничная вначалѣ власть шерифа мало-по-малу совершенно теряетъ свое значеніе; отъ нея остается тѣнь прежней власти. Шерифъ теряетъ право суда сначала въ дѣдахъ уголовныхъ, потомъ и въ дѣлахъ гражданскихъ; полицейская власть отъ него отходитъ къ мирнымъ судьямъ; начальникомъ милиціи въ графствѣ становится лордъ-лейтенантъ. Почта ничего не остается въ рукахъ у шерифа отъ его безграничной прежде власти. Но во всѣ эпохи англійской исторіи эта должность существовала, существуетъ и до сихъ-поръ, и до-сихъ-поръ шерифъ, почта лишенный всей дѣйствительной власти, является въ своемъ графствѣ представителемъ короля. Этотъ процесъ, на который мы впослѣдствіи обратимъ должное вниманіе, весьма-важенъ, весьма-характеристиченъ: на должности шерифа лучше всего отражается другой процесъ, тотъ самый, который одновременно совершался во всей государственной жизни Англіи; съ каждымъ ограниченіемъ его громадной власти выигрывало народное самоуправленіе. Начало этого движенія относится, впрочемъ, уже къ дальнѣйшей эпохѣ англійской исторіи.

Не одинимъ, впрочемъ, изъятіемъ отдѣльныхъ предметовъ вѣдомства ограничиваема била должность шерифа въ первыя два столѣтія послѣ завоеванія. Къ концу двѣнадцатаго и еще чаще въ тринадцатомъ столѣтіи мы встрѣчаемъ изъятія другаго рода: цѣлыя отдѣльныя мѣстности, чаще всего значительные города, въ которыхъ начинаются развиваться общественные интересы, освобождаются отъ подчиненія шерифу; это дѣлалось вслѣдствіе того же фискальнаго характера государственныхъ отношеній. Нѣкоторые города покупали себѣ право вносить налоги прямо, въ государственное казначейство, и правительство -- которому было все-равно, чрезъ кого бы ни поступали доходы, только поступали бы они правильно -- охотно уступало имъ это право. Такимъ-образомъ предъ правительствомъ отвѣтственными въ исправномъ взносѣ податей являются не отдѣльныя лица, но цѣлыя общины. Община получаетъ самостоятельность; изъ общины складывается отдѣльная податная единица, которая имѣетъ свое собственное хозяйство. И здѣсь такимъ-образомъ мы снова приходимъ къ тѣмъ же зачаткамъ новаго порядка, къ зачаткамъ, о которыхъ мы имѣли уже случай замѣтить, что на нихъ мало-по-малу воздвигнуто было величественное зданіе англійскаго народнаго самоуправленія.

Шерифу принадлежала высшая судебная власть въ графствѣ. Мы не можемъ не обратить вниманія на нѣкоторыя особенности въ отправленіи судебной власти, потому-что они отчасти характеризуютъ эпоху, отчасти послужили основою, на которой развился послѣдующій порядокъ англійскаго судопроизводства. Судъ шерифа равно простирался на всѣхъ я на каждаго изъ жителей графства, начиная отъ послѣдняго англо-сакса и оканчивая самымъ знатнымъ норманскимъ барономъ; никакихъ различій въ подсудности, никакихъ особенныхъ сословныхъ судовъ (исключая церковныхъ), развившихся на континентѣ въ цѣлую систему, Англія никогда не знала. Произвольная во всѣхъ прочихъ отношеніяхъ власть шерифа, въ отношеніи къ суду, подчинялась одному ограниченію: "добрые, старые законы Эдуарда-Исповѣдинка" предписалъ Вильгельмъ-Завоеватель въ четвертый годъ своего царствованія, "должны-быть исполняемы". Это значило, что судъ шерифа долженъ былъ подчиняться тѣмъ правиламъ, которыя получили свою силу въ эпоху англосаксонскую: это былъ судъ публичный; онъ происходилъ предъ собраніемъ народа съ участіемъ лучшихъ свободныхъ людей, свѣдущихъ въ законахъ и мѣстныхъ обычаяхъ. Людямъ англосаксонскаго происхожденія судъ должно было дѣлать на основаніи ихъ старыхъ англосаксонскихъ законовъ. Такимъ-образомъ очень-долго, до окончательнаго сліянія двухъ племенъ, рядомъ одно подлѣ другаго существовали два различныя права: одно -- право англосаксовъ и другое -- право нормановъ, сталкивавшіяся между собою въ особенности въ порядкѣ наслѣдованія. Мало-по-малу, вмѣстѣ съ сглаженіемъ племенныхъ противоположностей, произошло между ними сближеніи: каждое изъ нихъ получило для себя особенную сферу отношеній. Право нормановъ исключительнымъ пушномъ первородства взяло верхъ въ имуществѣ недвижимомъ; относительно имущества движимаго, наоборотъ, перевѣсъ остался на сторонѣ англосаксонскаго нрава, съ его равномѣрнымъ участіемъ всѣхъ сыновей въ наслѣдствѣ. Изъ этого сліянія образовалось наконецъ въ тринадцатомъ вѣкѣ такъ-называемое Common law, то-есть общее право, равнопростиравшее свое дѣйствіе на всѣхъ и на каждаго, безъ различія происхожденія и сословій.

Ежегодно два раза, на праздникъ пасхи и въ михайловъ-день, шерифъ являлся съ представленіемъ суммъ и отчетовъ въ государственное казпачейство, Exchequer. Это было единственное постоянное учрежденіе при особѣ короля, имѣвшее опредѣленныя формы и опредѣленный кругъ занятій, съ опредѣленнымъ штатомъ чиновниковъ, слугъ короля. Самое его названіе (Exchequer -- шахматная доска), заимствованное отъ большаго стола, стоявшаго въ главной палатѣ и раздѣленнаго, для удобства счетовъ, на четыреугольники, въ видѣ шахматной доски, достаточно опредѣляетъ существенный характеръ учрежденія. Въ государствѣ, въ которомъ хозяйственный, вотчинный, фискальный элементъ былъ единственнымъ признаннымъ элементомъ, высшее учрежденіе получило характеръ какой-то домовой счетной или ревизіонной конторы. Всѣ члены казначейства были назначены королемъ изъ близкихъ, довѣренныхъ къ нему лицъ; это были личные слуги короля, и никакихъ слѣдовъ представительнаго или сословнаго элемента на первыхъ порахъ въ немъ незамѣтно. Только время и новыя условія приносятъ важныя измѣненія въ составѣ и общемъ характерѣ норманскаго учрежденія: только мало-по-малу развѣтвляясь на отдѣльныя часта, становясь въ болѣе-близкія отношеніи къ парламенту, Exchequer развивается въ полную систему высшихъ государственныхъ учрежденій, проникнутую совершенно инымъ духомъ; изъ его членовъ мало-по-малу складывается составъ нынѣшней англійской государственной администраціи, въ которой отъ норманскаго періода уцѣлѣло только нѣсколько именъ.

Пріемъ суммъ, выдача ихъ, веденіе счетныхъ книгъ, повѣрка отчетовъ. представляемыхъ шерифами и наконецъ судебный разборъ споровъ, возникавшихъ по дѣламъ финансовымъ -- вотъ главный предметъ занятій высшаго и единственнаго англійскаго государственнаго учрежденія въ норманскій періодъ. Если къ этому присоединить сообщеніе шерифамъ королевскихъ приказаніи, которыя шли чрезъ Exchequer, то мы получимъ почти полное понятіе о той немногосложной и проникнутой удивительнымъ единствомъ мысли и цѣли администраціи, которую на первыхъ порахъ суждено было вынести англійскому народу. Ежели, какъ мы увидимъ далѣе, изъ сознанья необходимости прочныхъ гарантій для матеріальныхъ интересовъ англійскаго народа вышло то движеніе, которое въ результатѣ привело къ установленію конституціоннаго порядка; ежели въ своей конституціи англичанинъ дорожитъ въ-особенности тѣмъ, что его имущество обезпечено, то объясненіе этому мы находимъ въ томъ состояніи англійскаго народа и въ той системѣ англійскаго управленія, которыя предшествовали этому порядку. Было время, когда англійское правительство заботилось исключительно о наполненіи казны, и кромѣ этой заботы никакихъ другихъ цѣлей въ виду не имѣло. Этимъ самымъ оно заставило народъ, съ своей стороны, позаботиться о своихъ матеріальныхъ интересахъ; но лишь только пробудился общественный духъ, такъ движеніе пошло неудержимо, и интересы общественные, разъ возникши, не могли остановиться въ первоначальныхъ своихъ тѣсныхъ предѣлахъ, а постоянно захватывали себѣ все большія и большія сферы.

Вотъ въ главныхъ чертахъ тотъ порядокъ, который утвердился въ Англіи послѣ завоеванья ея Вильгельмомъ и который господствовалъ въ ней цѣлыя двѣсти лѣтъ. Съ полной абсолютной властью, съ такою властью, которой почти не зналъ континентъ, управляли норманскіе короли двумя подвластными имъ племенами, сосредоточивая всѣ помышленія свои на томъ, чтобъ по возможности наполнять произвольными поборами свою казну. Норманы терпѣливо сносили произволъ, потому что при этомъ условіи, они и могли только сохранить за собою свои недавно-пріобрѣтенння земли, и потому, что въ главной массѣ народонаселенія, въ англо-саксонскомъ племени, они не могли найдти себѣ никакой поддержи. Англо-саксы, правда, возставали, но эти возстанія, при недостаткѣ единства, при недостаткѣ общественныхъ учрежденій, которыя поддерживали бы и питали это единство, оканчивались всегда неудачно и въ результатѣ вели только къ гибели нѣсколькихъ лишнихъ жертвъ. Незамѣтно ни малѣйшихъ слѣдовъ ограниченія королевской власти, ни тѣхъ феодальныхъ curiae regis, которыя въ эту эпоху встрѣчались ни материкѣ, на старинныхъ саксонскихъ народныхъ собраніяхъ. Изъ тѣхъ разнородныхъ элементовъ, изъ которыхъ состоялъ въ это время англійскій народъ, не могло создаться подобныхъ учрежденій: вражда раздѣляла два племени; собраніе изъ однихъ нормановъ послужило бы только къ большему угнетенію англосаксовъ; встрѣтиться же лицомъ къ лицу двумъ племенамъ въ одномъ собраніи было въ полномъ смыслѣ невозможно. Curiae regis, феодальныя собранія рыцарства, хотя и встрѣчаются въ эту эпоху, но они не имѣли никакого государственнаго характера; имъ не представляли къ разрѣшенію никакого важнаго вопроса; на ихъ приговоръ не переносили важнѣйшихъ судебныхъ случаевъ. Бароны являлись ко двору короля только для того, чтобъ великолѣпною обстановкою въ особенныхъ случаяхъ усилить торжественную роскошь этого двора, а не для того, чтобъ совѣщаться съ королемъ о государственныхъ дѣлахъ. Вотъ отчего всѣ такъ-называемые законы этой эпохи являются въ видѣ королевскихъ прокламацій, хартій, приказовъ; въ нихъ постоянно встрѣчается выраженіе: "я приказалъ, я установилъ". Отъ воли короля постоянно зависѣло отмѣнить существовавшій законъ, и незамѣтно ни малѣйшихъ слѣдовъ народнаго н.ш сословнаго участія въ законодательствѣ норманскаго періода. Дѣло государственное носитъ исключительно характеръ личнаго управленія: дѣйствуетъ одна только военно-финансовая администрація.

Но и въ этой Англіи, отданной на жертву самаго возмутительнаго и безусловнаго произвола, была, однакожь, одна сфера, передъ которою въ безсилія останавливался произволъ, за предѣлы которой онъ никогда не могъ проникнуть. Если католическая церковь съ вѣками потеряла свое значеніе, то не должно забивать, что для Западной Европы было Другое время, когда католическая церковь, посреди общаго хаоса, одна только хранила въ своихъ нѣдрахъ идеи правды и законности, когда она, въ противоположность господству силы и самоуправства, служила для народовъ образцомъ другаго, болѣе-разумнаго порядка, не преклонялась передъ силою, не подчинялась произволу и открывала всѣмъ и каждому возможность, ставъ подъ ея защиту, спастись отъ дѣйствій произвола. Великая роль католической церкви въ исторіи развитія западныхъ народовъ не можетъ и не должна быть забыта. Условія, въ которыя была поставлена католическая церковь въ Англіи, особенно благопріятствовали ея независимости. Вильгельма на завоеваніе благословилъ самъ папа; его новое королевство было поставлено подъ особенное покровительство святаго престола. Церковь и духовенство владѣли почти третью всѣхъ земель; получили полную свободу отъ всякаго вмѣшательства въ свои дѣла со стороны свѣтской власти. Церковь была совершенно особая область, съ своимъ особымъ управленіемъ и судомъ, съ своими законами. ТІри понятіяхъ, господствовавшихъ въ средніе вѣка, духовенство, конечно, не было свободно отъ ленныхъ обязанностей, по оно исполняло Ихъ не въ качествѣ членовъ церкви, а въ качествѣ обыкновенныхъ ленниковъ верховнаго главы феодальнаго государства; лица духовнаго званія далѣе охотно брали на себя высшія должности при дворѣ короля, въ его казначействѣ, охотно становились его слугами. Это, конечно, имъ сообщало двойственный характеръ; въ качествѣ слугъ короля, они нерѣдко возбуждали его гнѣвъ, подвергались его суду и наказанію, но при этомъ всегда сохранялось убѣжденіе, что король судитъ и наказываетъ не епископа, не лицо, принадлежащее церкви, а въ епископѣ его судъ поражаетъ только слугу короля. "Я осуждаю не лицо духовное, не служителя Господня, а моего графа, котораго я поставилъ надъ своимъ государствомъ", говорилъ Вильгельмъ, сажая въ темницу своего брата, епископа Одона Бойзскаго. Такъ постоянно въ чистотѣ сохранялось убѣжденіе, что церковь со всѣмъ, что принадлежитъ къ ней, составляетъ особый міръ, недоступный вліянію произвола; такъ постоянно на глазахъ у западныхъ народовъ было учрежденіе, въ эпоху самаго сильнаго безнарядья переносившее ихъ въ міръ другихъ идей и понятій.

Таковъ былъ порядокъ, водворившійся въ Англіи при первыхъ короляхъ заморской династіи; въ сильной рукѣ англійскаго короля сосредоточивалась власть. Но, мы знаемъ, этотъ порядокъ продолжался недолго; прошло двѣсти лѣтъ, и возникаетъ англійскій парламентъ, и медленно, но надежно водворяется въ Англіи та система, на которую только спустя пятьсотъ лѣтъ обратилъ свое вниманіе континентъ, какъ на явленіе, совершенно-противоположное тому, что онъ зналъ до тѣхъ и что онъ видѣлъ у себя. Какія же были причины, которыя повели къ этому замѣчательному перевороту въ государственной жизни Англіи, и какимъ путемъ совершился этотъ переходъ?.

Въ третьемъ поколѣніи послѣ Вильгельма-Завоевателя, въ царствовавшей династіи началась борьба между претендентами на престолъ. Императрица Матильда и Стефанъ блоаскій почти всю свою жизнь рѣзались другъ съ другомъ. Единодушный до-сихъ-поръ норманскій лагерь раздѣлился теперь на два враждебные лагеря. Наступило смутное время: ни тотъ, ни другой изъ претендентовъ не имѣлъ достаточно силы, чтобъ управлять тою машиною, которую такъ ловко приводили въ дѣйствіе ихъ предшественники. Казна, главная основа силы норманскихъ королей, опустѣла, и для наполненія ея нельзя было прибѣгнуть уже къ тѣмъ произвольнымъ мѣрамъ, съ помощью которыхъ она наполнялась въ спокойное, мирное время. Каждый изъ двухъ претендентовъ понималъ, что въ вассалахъ теперь необходимо заискивать; большіе вассалы понимали, что теперь настало ихъ время, и даромъ, безъ вознагражденія, не являлись на службу. Матильда и Стефанъ старались Превзойти другъ друга въ своихъ щедротахъ вассаламъ: обширныя королевскія домены были розданы имъ, чтобъ купить ихъ помощь. Въ своихъ владѣніяхъ бароны настроили замковъ, и "было въ Англіи столько тирановъ, сколько было владѣльцевъ замковъ", говоритъ современникъ. Государственная машина отказалась служить; за-то одинъ сильный произволъ разбился теперь на множество мелкихъ частицъ: опустошенія, грабежи, убійства покрыли всю Англію, и полную чашу этихъ бѣдствій приходилось испить несчастному англо-саксонскому племени. Волненіе, правда, успокоилось; выстроенные вассалами замки были срыты; королевская власть снова собрала свои силы; но результаты смутной эпохи остались: обаяніе исчезло; изъ народной памяти не могли изгладиться Ффакты, свидѣтельствовавшіе объ униженіи королевской власти; вассалы научились понимать и цѣнить свою силу, и произвольно обращаться съ ними теперь будетъ уже трудно. Съ другой стороны, я короли узнали, что главная ихъ сила не въ вассалахъ, а въ той темной массѣ народа, которая стоитъ сзади вассаловъ, которая терпѣла отъ ихъ насильствъ, и теперь на возстановленіе королевской власти смотрѣла, какъ на зарю лучшей для себя будущности. Ближайшій преемникъ Стефана, Генрихъ И понималъ это очень-хорошо; но подобный же взглядъ мало-по-малу началъ складываться и у вассаловъ; и они приходили къ убѣжденію, что только въ томъ случаѣ ихъ противодѣйствіе королевскому произволу будетъ успѣшно, если народъ въ ихъ стремленіяхъ увидитъ для себя существенную пользу, если народъ своимъ участіемъ поддержитъ ихъ стремленія. Такимъ-образомъ, послѣ продолжительной эпохи смутъ, въ томъ мірѣ, который однажды былъ выведенъ изъ прямой іюлей, указанной Завоевателемъ, началось броженіе; стали опредѣляться и складываться противоположные интересы, и, готовясь вступить между собою въ борьбу, искали каждый для себя опоры и средствъ. Кто лучше съумѣетъ воспользоваться этими средствами, кто умнѣе поведетъ свои дѣла, въ этомъ состояла задача. Нѣкоторое время можно было думать, что королевская власть сохранитъ за собою свою прежнюю силу; что она облечетъ свой произволъ только въ другія формы; что, привлекши къ себѣ низшіе слои народа, она поборетъ оппозицію аристократіи. Правленіе умнаго Генриха II въ этомъ отношеніи составляетъ замѣчательную эпоху: королевская власть снова собрала свои силы: явились попытки, ввести централизацію; явилось значительное развитіе бюрократизма, съ помощью котораго старались побороть злоупотребленія аристократіи, обезпечить благосостояніе народа. Новый духъ начинаетъ проникать въ правительственныя мѣры. Правда, забота о доходахъ все еще составляетъ главную заботу правительства; по. рядомъ съ этимъ, оно начинаетъ понимать, что да немъ лежатъ и другія обязанности, что оно должно давать народу правый судъ ради правды, а не ради доходовъ. Особенная судьба лежитъ на государственной жизни Англіи: за правленіемъ сильнымъ и энер гическимъ слѣдуетъ въ ней рядъ государей ничтожныхъ. Не въ этомъ одномъ, конечно, особенность ея исторіи: но дѣло въ томъ, что нигдѣ такъ хорошо не умѣли воспользоваться обстоятельствами, которыя представлялись съ появленіемъ на престолѣ какого-нибудь Іоанна-Безземельнаго, или Генриха III, нигдѣ къ такимъ послѣдствіямъ не вели династическія распри, какъ въ Англіи. Это само собою приводитъ насъ къ тому, что, значитъ, въ народѣ англійскомъ существовали особыя условія, при которыхъ событія, подобныя континентальнымъ, вели къ другимъ результатамъ, нежели на континентѣ.

На континентѣ были тѣ же явленія, та же борьба аристократіи съ королевскою властью; смѣняясь одна другою, шли эпохи, когда аристократія брала перевѣсъ надъ королевскою властью и когда, вслѣдъ за тѣмъ, она теряла всякое политическое значеніе. Борьба аристократіи съ королевскою властью на континентѣ повсемѣстно носила характеръ борьбы изъ-за интересовъ одного сословія, даже главнымъ образомъ изъ-за интересовъ одного, или нѣсколькихъ лицъ, и никогда аристократія на континентѣ не умѣла свои сословныя, или личныя стремленія, слить съ интересами всего народа. Противъ короля поднимался сильный вассалъ, соединялся нерѣдко съ другими; вассалы составляли лигу; но эти движенія въ основѣ своей всегда носили чисто-личный характеръ. Съ побѣдой аристократіи общее дѣло не выигрывало; произволъ былъ только переносимъ съ одного мѣста на другое; только усиливалось насильство, раздробись на безчисленное множество мѣстныхъ тиранній. Народъ не только не выигрывалъ, онъ, напротивъ, страдалъ болѣе и приходилъ къ тому убѣжденію, что одна только сильная центральная власть можетъ избавить его отъ страданій. Аристократія на континентѣ никогда не поднималась до сознанія общихъ народныхъ интересовъ; даже свои сословные интересы она понимала слишкомъ-узко, слишкомъ-ограниченно; въ ней не было общественнаго духа, сознанія общественныхъ интересовъ. Своевольство англійскихъ бароновъ въ эпоху борьбы Стефана съ Матильдой носитъ совершенно такой же характеръ. Но какія перемѣны принесло очень-скоро послѣдующее время? Какимъ новымъ духомъ отличается то движете, которое повело къ знаменитой Magna Charta?

Вмѣстѣ съ водвореніемъ спокойствія въ послѣдніе годы стефанова царствованія рыцарскіе замки, построенные въ смутное время, были безъ всякихъ затрудненій срыты; число такихъ срытыхъ замковъ, по однимъ извѣстіямъ, простиралось до 126, по другимъ -- даже до 1115. Городское и сельское народонаселеніе, много терпѣвшее отъ произвола бароновъ, радостно привѣтствовало этотъ фактъ. Королевское правительство, разувѣрясь въ ленной милиціи, наполняемой дворянствомъ, обратилось къ милиціи народной; англо-саксъ снова получилъ право носить при себѣ оружіе и охотно билъ готовъ поддерживать короля, сокрушившаго феодальные замки. Вассалы скоро увидѣли, что время ихъ опять прошло, но, вмѣстѣ съ тѣмъ, не могли не замѣтить, что сзади ихъ стоитъ другая сила, которая естественнымъ образомъ дастъ перевѣсъ той сторонѣ, пуда пристанетъ. Пренебрегать ея интересами нельзя было; она являлась всюду, чтобъ заявлять свои желанія. Вассалы, равно какъ и короли, поняли, что при каждомъ новомъ движеніи эта сила теперь заставитъ себя уважать. Одинъ перечень правительственныхъ мѣръ, относящихся къ этому времени, показываетъ достаю точно, что времена перемѣнились, что у королей образовалось сознательное стремленіе употребить свою власть и свою силу на дѣла, полезныя для народа. Не одно только появленіе народной, земской милиціи ознаменовало этотъ переворотъ. Произвольная дотолѣ власть шерифа начинаетъ значительно сокращаться: отъ нея отпадаетъ одна часть за другою. Такъ, вмѣстѣ съ появленіемъ народной милиціи надаетъ власть шерифа, какъ военнаго начальника въ графствѣ; ленная милиція, которой начальникомъ былъ шерифъ, теряетъ свое значеніе, а для устройства милиціи народной назначаются каждый разъ особые коммиссары. Подобные же коммиссары, временно посылаемые, понадобились и для другихъ цѣлей: притѣсненія шерифовъ, особенно-усилившіяся въ смутное время, разстройство финансовъ вызвали необходимость поручить оти предметы въ завѣдываніе людямъ, близкимъ къ королю, высокимъ членамъ королевскаго Exchequer. И вотъ являются періодическія поѣздки королевскихъ коммиссаровъ, которые на мѣстѣ повѣряютъ распредѣленіе финансовыхъ тягостей, повѣряютъ отчеты, производятъ судъ всегда въ присутствіи двѣнадцати присяжныхъ, двѣнадцати выборныхъ изъ лучшихъ свободныхъ мужей. Шерифъ превращается теперь только въ лило второстепенное-; онъ дѣлаетъ нужныя приготовленія для суда коммиссаровъ къ тому времени, когда они пріѣдутъ: онъ приводитъ въ исполненіе ихъ рѣшенія и приговоры. Въ особенно-важныхъ случаяхъ коммиссары переносили дѣло на верховное разсмотрѣніе самого короля, который чрезъ своихъ верховныхъ сановниковъ даетъ судъ въ особомъ; образовавшемся теперь отдѣленіи своего Exchequer, въ судной палатѣ, или въ "палатѣ королевской скамьи" (Curia regis, bancum regis). Во всѣхъ этихъ мѣрахъ сильно замѣтно стремленіе къ централизаціи: всѣ дѣла, составляющія предметъ заботливости правительства, короли стараются отнести въ вѣдомство своего высшаго центральнаго мѣста, которое, вслѣдствіе этого, значительно разростается. Члены этого высшаго учрежденія рѣшаютъ всѣ дѣла или на мѣстѣ, разъѣзжая по графствамъ, или въ общей коллегіи, гдѣ предсѣдательствуетъ по временамъ самъ король.

Порядокъ, возникшій теперь, есть тотъ же произвольный порядокъ: также все значитъ воля короля; также законы издаются въ видѣ хартій, которыя обязательны до тѣхъ только поръ, пока это угодно. Но въ этомъ порядкѣ мы видимъ уже присутствіе новыхъ началъ, которыхъ въ правленіе первыхъ трехъ норманскихъ королей не замѣчали. Изъ-за интереса чисто-фискальнаго, изъ-за интереса казны начинаетъ пробиваться тотъ интересъ, который у насъ любятъ называть государственнымъ. Произволѣ мѣстныхъ властей подавленъ и система контроля развивается сильно. Англія, повидимому, готовится вступить въ эпоху господства бюрократіи. Правительство сознаетъ свою обязаность заботиться не только о казнѣ, но заботиться также и о народѣ.

Какъ важную особенность, замѣтимъ одно явленіе, довольно-выпукло выступающее въ царствованіе Генриха II: при немъ собранія бароновъ, высшихъ духовныхъ и свѣтскихъ ленниковъ, такъ-называемыя Cours de Baronie, имѣвшія прежде значеніе простаго приглашенія на придворные пиры, получаютъ другой характеръ: съ своими великими баронами король совѣщается въ важнѣйшихъ государственныхъ дѣлахъ. Всѣмъ извѣстенъ знаменитый сеймъ въ Кларендонѣ 1064 года, на которомъ были приняты 16 пунктовъ, измѣнявшихъ отношенія духовенства къ королю; всѣмъ извѣстна ссора короля съ Бекетомъ и послѣдующій судъ надъ нимъ, для котораго опять были созваны бароны. Подобныхъ сеймовъ при Генрихѣ II было немало. Правда, они не носили никакого обязательнаго юридическаго характера; король могъ созвать ихъ или не созвать; изъ бароновъ своихъ король каждый разъ призывалъ кого хотѣлъ, призывалъ, конечно, тѣхъ, кому довѣрялъ, чей образъ мнѣній былъ ему извѣстенъ; мнѣнія бароновъ, конечно, ни къ чему не могли обязывать короля, и если онъ къ нимъ обращался, то главнымъ образомъ съ тою цѣлью, чтобъ удобнѣе, лучше и сильнѣе провести собственную мысль. Но уже самый тотъ фактъ, что короли сознаютъ потребность въ этихъ сеймахъ, заслуживаетъ полнаго вниманія: королевская власть, значитъ, нуждалась въ поддержкѣ со стороны первыхъ людей въ странѣ; аристократія, значитъ, пріобрѣла такое значеніе въ смутную эпоху, что теперь короли, проводя начало административной централизаціи, не могли обойтись безъ совѣщаній съ баронами. Такъ рядомъ съ королевскою властью выдвигаются теперь двѣ другія силы, существованіе которыхъ она замѣчаетъ, которымъ не можетъ не дѣлать уступокъ.

Какое же взаимное положеніе примутъ эти силы?

Ни при Генрихѣ II, ни при ближайшемъ его преемникѣ, безхарактерномъ, но любимымъ народомъ, Ричардѣ-Львиномъ-Сердцѣ, разнородные элементы не пришли между собою въ столкновеніе. Совершенно иныя явленія открылись въ слабое и безумное, но знаменитое въ англійской исторіи царствованіе Іоанна-Безземельнаго.

Правленіе Іоанна, говоритъ Гнейстъ, еще разъ, повидимому, соединило въ себѣ дурныя свойства нормановъ и норманской эпохи. Въ сбояхъ правительственныхъ мѣрахъ Іоаннъ дѣйствуетъ безосновательнѣе самого Ричарда, жесточе любаго изъ своихъ предшественниковъ; вслѣдствіе умерщвленія своего племянника Артура онъ лишается своихъ французскихъ леновъ, и такимъ образомъ Нормандія отдѣляется отъ Англіи; далѣе, онъ признаетъ Англію леномъ папы, своею трусостью и жестокостью, гордостью, корыстолюбіемъ и произволомъ внушаетъ отвращеніе къ себѣ, одному за другимъ, всѣмъ слоямъ народа. Не довѣряя ему, его ленники въ самомъ началѣ его царствованія отказываются идти съ нимъ въ походъ противъ французовъ, и наконецъ, когда притѣсненія, насильства и грабежи превзошли всякую мѣру, возстаніе прелатовъ и великихъ бароновъ оканчивается тѣмъ, что 15 іюля 1215 года была подписана Великая Хартія. Бароны опредѣлили свои требованія въ 63 пунктахъ, къ которымъ король приложилъ свою великую печать.

Съ этого дня ведетъ свое начало конституціонная жизнь англійскаго народа. Сравнивая Magna Charta съ новѣйшими учредительными актами европейскихъ государствъ, мы, конечно, не найдемъ въ ней многаго, что, по современнымъ понятіямъ, составляетъ необходимую принадлежность конституціи; это не болѣе, какъ нѣкоторыя условія, подписанныя королемъ и обязывавшія его смягчить и укротить свой произволъ, обезпечивавшія нѣкоторые изъ главнѣйшихъ интересовъ народа; но въ XII вѣкѣ рано было и думать о полной конституціи. Для вассаловъ достаточно было получить нѣкоторыя гарантіи: все дальнѣйшее съ теченіемъ времени пришло мало-по-малу, нарастая на первоначальныхъ основахъ въ силу органическаго роста. Мы изложимъ здѣсь содержаніе Magna Charta, придерживаясь книги Гнейста. Это содержаніе ея распадается на слѣдующія главныя части.

На первомъ планѣ являются статьи, опредѣляющія различнаго рода ленныя тягости, опеку, брачныя пошлины, пошлину при переходѣ имущества изъ однѣхъ рукъ въ другія и наконецъ ленныя субсидіи. Право короля на всѣ эти пошлины признано. Magna Charta старается только о томъ, чтобъ это право не вело къ произвольнымъ и насильственнымъ мѣрамъ, чтобъ въ этой сферѣ не дѣйствовалъ безусловно одинъ произволъ. Какъ на замѣчательную характеристическую черту, должно указать на то обстоятельство, что великіе вассалы, съ своей стороны, обязываются облегчить участь своихъ собственныхъ вассаловъ и всѣхъ свободныхъ людей, не налагать на нихъ произвольныхъ тягостей; другими словами, они обязываютъ себя по отношенію къ низшимъ слоямъ народа къ тому же самому, къ чему обязали короля по отношенію къ себѣ.

Второй разрядъ статей, болѣе важный для будущаго, заключаетъ въ себѣ подтвержденіе, такъ-называемыхъ, законовъ Эдуарда, то-есть англосаксонскихъ народныхъ законовъ и основаннаго на нихъ обезпеченія личности и собственности вслѣдствіе участія въ судебномъ приговорѣ присяжныхъ: "ни одного человѣка нельзя ни арестовать, ни посадить въ тюрьму, ни изгнать, ни лишить имущества, ни употребить противъ него никакого насилія, иначе, какъ по законному суду ему равныхъ, на основаніи законовъ страны". Такъ говоритъ знаменитый 39-й пунктъ, на которомъ основана гражданская свобода англійскихъ поданныхъ. Замѣтимъ и здѣсь ту же особенность, на которую уже и прежде указали. Норманскіе бароны, выговаривая себѣ права, имѣютъ въ виду интересы всего народа; этого мало: они берутъ подъ свою защиту старые англо-саксонскіе законы, принадлежащіе другой эпохѣ и другому племени; они берутъ на себя заботу о неприкосновенности имущества и личности низшихъ классовъ народонаселенія. Такое явленіе, возникшее на самой зарѣ конституціонной жизни Англіи, дало живучесть самому акту, а вмѣстѣ съ тѣмъ и всему тому порядку, для котораго онъ послужилъ основой. Magna Charta не была уступкой, сдѣланной только въ пользу одного сословія; ея существованіе было тѣсно связано съ самыми живыми, съ самими близкими интересами всего народа.

Еще сильнѣе выдвигается этотъ характеръ великой хартіи въ третьей группѣ ея статей, имѣющей своимъ предметомъ тягости, лежащія на низшихъ слояхъ народа. Городъ Лондонъ не долженъ платить никакихъ субсидій безъ согласія бароновъ. Неприкосновенными должны оставаться вольности и льготы всѣхъ городовъ и мѣстечекъ. Королевскимъ чиновникамъ запрещено налагать на народъ произвольные поборы. Особенно-важны требованія, относящіяся до порядка суда; они показываютъ, въ какой мѣрѣ сдѣлалась популярною централизація суда, произведенная въ ущербъ судебной власти шерифовъ. Бароны требуютъ, чтобъ всѣ, такъ-называемыя, Placita coronae, то-есть всѣ дѣла по преступленіямъ и спорные случаи, въ которыхъ замѣшанъ интересъ казны, были совершенно изъяты изъ вѣдомства шерифовъ и мѣстныхъ администраторовъ; это дальнѣйшій шагъ къ отдѣленію судебной сферы отъ фискальнаго управленія. Судьи должны ежегодно наѣзжать въ графство. Судъ королевской скамьи для гражданскихъ исковъ и тяжебъ долженъ быть постоянно въ Лондонѣ, а не слѣдовать за королевскимъ дворомъ. Судебныя пошлины, произвольно налагаемыя, прекращаются, а пени (amerciaments) на будущее время должны быть назначаемы не иначе, какъ по приговору суда, по законнымъ формамъ и правиламъ, то-есть съ участіемъ присяжныхъ. Это постановленіе, повидимому весьма неважное, подкопало произволъ въ самомъ его корнѣ. Но и здѣсь далѣе проявляется та же самая мысль, уже не разъ нами замѣченная: для людей бѣдныхъ бароны выговариваютъ особенныя снисхожденія.

Послѣдняя группа статей касается сословныхъ правъ. Церковь еще прежде особенною хартіею получила вольности, получила право свободно выбирать епископовъ. Сословныя права бароновъ заключаются въ слѣдующихъ трехъ главныхъ пунктахъ: 1) на графовъ и бароновъ налагаются пени только по приговору суда перовъ, то-есть лицъ, равныхъ съ ними по своему общественному положенію, и притомъ на основаніи законовъ. 2) Бароновъ король обязанъ былъ приглашать на совѣщанія, въ случаѣ, ежели ему потребны были субсидіи, или надобно было ленную службу замѣнить денежнымъ взносомъ. Вотъ все, чего отъ Іоанна осмѣлились требовать вассалы; этого, конечно, очень-мало; но въ этомъ видны уже зародыши дальнѣйшаго развитія. 3) Но въ этихъ однихъ требованіяхъ, въ томъ обстоятельствѣ, что они были подписаны королемъ, что обѣ стороны клялись исполнять хартію, еще не было достаточныхъ ручательствъ, что она дѣйствительно получитъ силу закона и не будетъ нарушена. Іоаннъ былъ не такого рода человѣкъ, котораго слову можно было бы довѣриться; бароны хорошо понимали, что слова и клятвы,-- плохое обезпеченіе договора, что на этихъ шаткихъ основахъ, безъ достаточнаго залога, нельзя воздвигнуть неприкосновенныхъ правъ. Вотъ почему бароны изъ среди своей назначили коммиссію (изъ 55 человѣкъ, въ томъ числѣ лондонскій меръ) для сохраненіи въ неприкосновенности Великой Хартіи, для надзора за тѣмъ, чтобъ ея постановленія дѣйствительно исполнялись. Коммиссія наблюдаетъ за дѣйствіями короля и всѣ свои рѣшенія принимаетъ по большинству голосовъ. Въ случаѣ, ежели король нарушитъ какой-либо изъ пунктовъ хартіи, то коммиссія посылаетъ отъ себя четырехъ членовъ напомнить королю объ этомъ нарушеніи и просить его взять назадъ свою мѣру. Ежели король оставитъ безъ уваженія эту просьбу, то коммиссія хранителей Хартіи предлагаетъ графствамъ и городамъ отказать ему въ повиновеніи.

Таково въ общихъ чертахъ своихъ содержаніе Великой Хартіи, Учредительнаго акта, въ родѣ новѣйшихъ конституцій, повторяемъ еще разъ, въ ней искать нечего; она имѣла въ виду чисто-практическую цѣль -- удовлетворить потребностямъ времени, имѣла въ виду оградить народъ отъ насильственныхъ дѣйствій. Она ничего не задумываетъ въ даль, не представляетъ никакого плана, никакого проекта будущаго государственнаго устройства; она вся сосредоточена на практическихъ цѣляхъ своего времени. Къ тому злу, противъ котораго боролись, англійскіе вассалы подошли очень-прямо; этимъ зломъ былъ произволъ, дошедшій въ послѣднемъ представителѣ до самыхъ крайнихъ предѣловъ. Уменьшать это зло, ограничить его -- вотъ что было цѣлью составителей великой хартіи. Въ ней отразились далѣе существенныя черты англійской государственной жизни; въ ней ярко замѣтно уже то главное начало, которое проходитъ чрезъ все дальнѣйшее развитіе этой жизни: въ коллизію вступаютъ не частные, не особенные, не исключительные интересы отдѣльнаго сословія, а общіе интересы всего англійскаго народа. Эти общіе интересы состоятъ главнымъ образомъ въ томъ, чтобъ систему произвола замѣнить полнымъ господствомъ законности. Въ Англіи сословія не борятся одно противъ другаго, не стараются подавить фугъ друга; они согласно, съобща идутъ къ одной и той же цѣли, и каждый англичанинъ очень-рано научился понимать, что всякое новое право, пріобрѣтенное аристократіей, есть вмѣстѣ съ тѣмъ и его собственное право, и необходимо должно отразиться въ своихъ благодѣтельныхъ результатахъ на всей жизни народа. Аристократія англійская въ первой своей борьбѣ съ королемъ взяла на себя защиту общихъ народныхъ интересовъ; она и впослѣдствіи, въ лучшія свои эпохи, крѣпко держалась этой роли. Вотъ почему такъ проста та борьба, которая идетъ черезъ всю исторію Англіи; вотъ отчего и ея результаты были такъ блистательны.

Приведемъ, въ заключеніе настоящей статьи, слова Питта, которыми онъ характеризовалъ нѣкогда духъ англійской аристократіи:

"Вашимъ предкамъ, милорды, англійскимъ баронамъ, обязаны мы нашими законами, обязаны мы тѣмъ, что у насъ господствуетъ законъ. Добродѣтели ихъ были грубы и неразвиты, но велики и искренни. Ихъ умъ, подобно нравамъ, не отличался утонченностью, но у нихъ было достаточно мужества отличить право отъ безправія, достаточно ума отличить истину отъ лжи. Они понимали права человѣка и мужественно стояли за нихъ. Милорды! я думаю, исторія еще не воздала имъ по заслугамъ за то, что они заставили признать права народа; они не думали только о самихъ себѣ: они заботились о благѣ всего народа. "

И. АЛЬБЕРТИНИ.

"Отечественныя Записки", No 1, 1860