Книговод

Зори

Верхарн Эмиль


  

Эмиль Верхарнъ.

Зори.

Пьеса въ четырехъ актахъ.

Переводъ Георгія Чулкова.

ДѢЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА:

   ТОЛПА.
   ГРУППЫ РАБОЧИХЪ, НИЩИХЪ, ФЕРМЕРОВЪ, СОЛДАТЪ, ЖЕНЩИНЪ, ЮНОШЕЙ, ПРОХОЖИХЪ, МАЛЬЧИШЕКЪ, СТАРИКОВЪ.
   ЖАКЪ ЭРЕНЬЕНЪ, трибунъ.
   ПЬЕРЪ ЭРЕНЬЕНЪ, его отецъ.
   КЛАРА, его жена.
   ЖОРЖЪ, его сынъ.
   ЭНО, братъ Клары.
   ОРДЭНЪ, капитанъ вражеской арміи, ученикъ Эреньена.
   ЛЕ-БРЭ, приверженецъ Эреньена
   ДЯДЯ ГИСЛЭНЪ, фермеръ.
   СВЯЩЕННИКЪ.
   ОФИЦЕРЪ.
   РАЗВѢДЧИКЪ.
   ЦЫГАНЪ.
   КОНСУЛЪ ОППИДОМАНИ.
   ПАСТУХЪ.
   НИЩІЙ БЕНУА.
   ДЕРЕВЕНСКІЙ ПРОРОКЪ.
   ГОРОДСКОЙ ПРОРОКЪ.
  

Группы дѣйствуютъ, какъ одно многоликое и разнорѣчивое существо.

  

АКТЪ ПЕРВЫЙ.

  

СЦЕНА ПЕРВАЯ.

  

Широкій перекрестокъ. Справа спускаются дороги изъ Оппидомани, слѣва -- поднимаются изъ равнины. Безконечные ряды деревьевъ тянутся вдоль дорогъ. Враги приблизились къ городу и обложили его. Страна -- въ огнѣ. Огромное зарево вдали. Набатъ. Группы нищихъ расположились во рвахъ. Другія стоятъ на кучахъ гравія, наблюдаютъ за тѣмъ, что дѣлается вдали, и обмѣниваются впечатлѣніями.

  
   НИЩІЕ.-- Посмотрите: съ этого бугорка видно, какъ пылаютъ селенія.
   -- Влѣземте на деревья; мы лучше увидимъ. нищій, уже взобравшійся на дубъ. Сюда! Сюда!
   НИЩІЕ (смотрятъ въ сторону города).-- Около города пожаръ все разгорается и растетъ.
   -- Слышны взрывы пороховыхъ погребовъ.

(Громъ картечи и взрывъ)

   -- Загорается заводъ въ гавани, и набережная, и доки. Пламя охватываетъ керосиновые склады. Мачты и реи обугливаются и образуютъ на горизонтѣ кресты.
   НИЩІЕ (смотрятъ въ сторону равнины).-- На днѣ равнины вся деревня въ огнѣ. Огонь пожираетъ ферму Эреньена: домашнюю утварь бросаютъ во дворъ, какъ попало. Изъ стойлъ выводятъ скотъ съ покрытыми головами. Несутъ больного старика на большой постели.
   -- Теперь очередь за арендаторами: смерть слѣдуетъ за ними по пятамъ.
   -- О, прекрасное и нежданное отмщенье! Теперь изгнаны тѣ, которые насъ выгоняли. Они хлынули потокомъ на большія дороги. Подѣйствовали теперь наши богохуленія, проклятья, мольбы, нашъ великій гнѣвъ!
   -- Въ болота въ ярости бѣгутъ стада,
   И жеребцы порвали повода
   И ржутъ въ безумной слѣпотѣ.
   Одинъ изъ нихъ на согнутомъ хребтѣ
   Несетъ съ собой пожаръ и смерть.
   Кусаетъ въ гнѣвѣ гриву конь:
   Его хребетъ грызетъ огонь.
   Смотрите всѣ, вотъ здѣсь, въ огнѣ
   Безумцы пламя вилами вздымаютъ...
   -- Колокола безумствуютъ среди порывовъ вѣтра. Церкви и башни рушатся. Право, теперь самъ Богъ въ ужасѣ
   -- А почему возгорѣлась война?
   -- Всѣ короли мечтаютъ завладѣть Оппидоманью. Всѣ, со всѣхъ концовъ свѣта, смотрятъ на нее съ вожделѣньемъ.
  

Появляется нѣсколько растерянныхъ людей. Они бѣгутъ по дорогамъ куда попало. Нѣкоторые изъ нихъ останавливаются и кричатъ:

  
   -- Фермеры складываютъ на телѣги пожитки и скарбъ; они направляются въ городъ; они сейчасъ пройдутъ здѣсь.
   ГРУППА НИЩИХЪ.-- Вотъ удобный моментъ проникнуть въ Оппидомань.
   -- Пойдемъ за ними...
   НИЩІЙ БЕНУА. За ними слѣдовать? Откуда ты пришелъ?
   Въ дни, когда мы бунтарями-бродягами стали,
   Всѣхъ насъ и ночью, и днемъ
   Фермеры мучили тяжкимъ трудомъ,
   Бѣдностью насъ угнетали.
   Яствами были они,
   Голодомъ алчнымъ мы были.
   Такъ пожираетъ огонь въ эти дни
   Хлѣбъ, что въ амбарахъ сложили.
   Зубы у насъ, какъ огонь; и пожара страшнѣй
   Ярость горящихъ ногтей.
   Вотъ я бреду, отдыхаю, и снова бреду,
   Кличу я злую бѣду
   Къ нимъ на пороги, гдѣ самъ я прошу подаянье.
   Этой рукой умножаю людей ненавистныхъ страданья.
   Грабили руки мои мертвецовъ изъ могилъ,
   Старой рукой я насилье свершалъ и душилъ
   Ихъ дочерей.
   Я ненавижу этихъ людей,
   Что достойны дубинъ и камней.
   СТАРИКЪ. Зачѣмъ ихъ убивать? Они теперь безвредны, жалки, какъ мы сами.
   НИЩІЙ БЕНУА. Молчи: ты слишкомъ старъ, чтобы чувствовать, какъ мужчина.
  

Новыя толпы торопливо идутъ по дорогѣ Оппидоманьской. Появилась группа рабочихъ. Одинъ изъ нихъ обращается къ нищимъ.

  
   РАБОЧІЙ. Эреньенъ прошелъ уже?
   НИЩІЙ (рабочему). Этотъ пастухъ его знаетъ. Спроси его.
   РАБОЧІЙ (пастуху). Проходилъ здѣсь Эриньенъ?
   ПАСТУХЪ (въ рубищѣ). Я жду его. Онъ пошелъ ухаживать за своимъ отцомъ. Я хотѣлъ бы снова увидѣть его. Я вылѣчилъ его, когда онъ былъ ребенкомъ.
   РАБОЧІЙ. Онъ долженъ прійти. Мы вмѣстѣ подождемъ его.
   ПАСТУХЪ. Какъ онъ покинулъ городъ? Да и враги не должны были бы его выпускать.
   РАБОЧІЙ. Эреньенъ дѣлаетъ то, что хочетъ. Его отецъ умираетъ въ селеніи и звалъ его.
   ПАСТУХЪ. Вѣрители вы, что онъ укротитъ Оппидомань?
   РАБОЧІЙ.
   Но развѣ не учитель онъ народа?
   Вѣдь онъ -- необычайный и священный --
   И въ этотъ мрачный часъ живетъ
   Для будущихъ вѣковъ, рукой ихъ осязая;
   Онъ лучше всѣхъ умѣетъ разсудить,
   Гдѣ нуженъ разумъ, гдѣ безумье
   Для покоренья новыхъ дней;
   И книги ясныя его сознанье наше озаряютъ,
   Въ нихъ съ очевидностію видишь,
   Что къ лучшему ведетъ,
   Что дѣлаетъ людей богами въ мигъ иной.
   ПАСТУХЪ. Вы, вѣрно, одинъ изъ сторонниковъ его, тамъ, въ городѣ, одинъ изъ его друзей?
   РАБОЧІЙ.
   Есть сотни, тысячи людей,
   Готовыхъ слѣдовать за нимъ до той черты,
   Гдѣ воплощаются завѣтныя мечты.
  

Рабочій уходитъ на дорогу ожидать появленія Эреньена. Еще -- бѣглецы; потомъ -- группа крестьянъ, влекущихъ воза и ручныя телѣжки. Лошади съ большою кладью взбираются на косогоръ.

  
   ДЯДЯ ГИСЛЭНЪ. Наши животныя выбились изъ силъ. Нужно имъ дать отдохнуть. Эй, вы тамъ, нищіе, не проходилъ-ли здѣсь эта каналья Эреньенъ?
   НИЩІЙ БЕНУА. Молчи, дядя Гислэнъ.
   ДЯДЯ ГИСЛЭНЪ. Молчать! Молчать! Зачѣмъ? Ради кого? Стало-быть, Эреньенъ васъ знаетъ!..
   НИЩІЙ БЕНУА. Дядя Гислэнъ! Мы здѣсь сила и можемъ убить тебя прежде, чѣмъ ты позовешь на помощь. Хоть ты изъ года въ годъ и бросалъ намъ за дверь объѣдки твоихъ свиней и помои изъ твоей кухни, но вѣдь и мы жертвовали тебѣ изъ года въ годъ наши мольбы и молитвы. Мы покончили съ прошлымъ, и настоящее принадлежитъ намъ.

(Онъ съ угрозой направляется къ Гислэну)

  
   КРЕСТЬЯНИНЪ (подбѣгаетъ). Дядя Гислэнъ! Дядя Гислэнъ! Съ твоей фермы на Звенящихъ Поляхъ огонь перешелъ на всѣ Волчьи Равнины!
   Деревья всѣ пылаютъ вдоль дорогъ,
   И ельникъ весь шипитъ, кричитъ и воетъ,
   И пламя вверхъ растетъ
   До облаковъ
   И лижетъ небо.
   ГИСЛЭНЪ. Меня эти вѣсти теперь не смутятъ. Пусть лѣсъ и поляны пожретъ обезумѣвшій пламень. Пусть вѣтеръ и воздухъ, и небо горятъ, И лопнетъ вся почва, какъ голый изсохнувшій камень.

(Мѣняя тонъ)

  
   Сейчасъ меня нищій грозилъ умертвить...

(Обращаясь къ нищему Бенуа)

   Убивай же скорѣе, не медли же болѣ!
   Вотъ руки мои, что пришлось мнѣ ничтожнымъ трудомъ осквернить,
   Вотъ сердце мое съ непреклонною волей,
   Вотъ кожа сухая въ отверстіяхъ поръ,
   Вотъ жалкій хребетъ...
   Я -- старый калѣка.
   И столько ужъ лѣтъ
   Останки влачу человѣка!
   Скажите, зачѣмъ я живу до сихъ поръ?
   Морозъ погубилъ мою пашню и поле,
   Луга, гдѣ работалъ, погублены тяжкою долей.
   Ліардъ по ліарду копилъ мой отецъ,
   И то, что онъ спряталъ, зарылъ, сохранилъ, какъ скупецъ,
   Я нынѣ проѣлъ, потерялъ...
   Напрасно моихъ сыновей умолялъ:
   Они расточали;
   И городъ голодный
   Пожралъ ихъ; они все мечтали
   О жизни позорной, безплодной.
   Деревни, мѣстечки всѣ стали пустыней,
   Упорство сломила ихъ Оппидомань,--
   И кровь изсушила ихъ Оппидомань.
   И нынѣ
   Вѣтвятся болѣзни на пашнѣ, въ поляхъ:
   Въ водѣ, на землѣ и въ лучахъ!
   КРЕСТЬЯНИНЪ. Твои скорби -- также и наши скорби. Мы всѣ равно несчастны.
   ДЯДЯ ГИСЛЭНЪ.
   Помню я въ дѣтствѣ праздникъ веселый посѣва:
   Почва покорна была и животнымъ, и людямъ.
   Ленъ поднимался, какъ счастье въ расцвѣтѣ...
   Нынѣ же! Почва страшитъ!
   Вѣрно, нельзя было трогать чего-то,
   Что было скрыто въ землѣ и священно.
   Каменный уголь -- владыка всего,--
   Все было нѣкогда въ мракѣ зарыто.
   Рельсы -- звено за звеномъ -- пролагаютъ свой путь по равнинамъ,
   Тамъ -- золотые сигналы, доспѣхи равнинъ;
   Поѣздъ поля задѣваетъ и мызы сверлитъ,
   Дымъ поглотилъ небеса.
   Юная, сильная зелень, трава и вода
   Гибнутъ отъ яда и сѣры.
   Часъ наступилъ,
   Часъ побѣдителей страшный --
   Время огня, чугуна и свинца;
   Можно подумать, что адъ поднимается нынѣ!

(Нищіе отступаютъ отъ него и не угрожаютъ больше)

  
   НИЩІЙ. Бѣдняга!
   ДЯДЯ ГИСЛЭНЪ. Бѣдняга! Какъ бы не такъ!

(Тащитъ одного крестьянина и указываетъ на усадьбу, которая пылаетъ)

  
   Вы, конечно, думаете, что врагъ зажегъ мою усадьбу? Знайте же: (онъ показываетъ на свои руки) вотъ эти руки сдѣлали это. И мой лѣсъ у Болотныхъ Огней? Это онѣ же. И мои житницы и скирды? Это опять онѣ. Нѣтъ, нѣтъ, дядя Гислэнъ не бѣдняга. Онъ тотъ -- можетъ быть единственный,-- кто ясно видитъ. Люди не чтутъ больше своей нивы, не имѣютъ терпѣнія на медленный, но вѣрный трудъ; убиваютъ сѣмена, искусственно выращивая ихъ; все стараются устроить, умничаютъ, хитрятъ... Земля уже больше не женщина, а публичная дѣвка.
   Врагъ ее губитъ теперь,
   Городъ изранилъ ее,
   Факелъ войны сожигаетъ,
   Раньше ученые силу земли истощили,
   Нынѣ же ядра разрушили землю.
   Нынѣ -- увы! -- угрожаетъ косою намъ смерть.
   Почвѣ не нужны ни дождь, ни роса,
   Почвѣ не нужны снѣга на горахъ;
   Съ ясными, нѣжными днями и солнцемъ
   Лучше покончить ударомъ однимъ,
   Сельскій весь міръ уничтоживъ...
   КРЕСТЬЯНИНЪ. Дядя Гислэнъ, должно быть, сошелъ съ ума.
   ДРУГОЙ КРЕСТЬЯНИНЪ. Преступно оскорблять землю
   ЕЩЕ КРЕСТЬЯНИНЪ. Не знаешь больше, что и думать.

(Появляется пророкъ изъ деревни; онъ напѣваетъ, подражая тѣлодвиженіями полету Красныхъ Вороновъ)

  
   ПРОРОКЪ.
   Лѣса бѣгутъ, поля въ движеньѣ,--
   Дробится златомъ неба кругъ,
   Крестами блещетъ Сѣверъ, Югъ...
   Вотъ Красныхъ Вороновъ мгновенье!
  
   Они на хижины полетъ
   Стремятъ съ безумными когтями;
   Въ пожарѣ красный небосводъ
   Пылаетъ перьями-огнями.
  
   Съ низины мшистой вверхъ летятъ
   Пророки-вороны ночные;
   Надъ міромъ тучею кружатъ
   Сіи посланцы огневые.
  
   Съ нѣмымъ полетомъ ужасъ слитъ
   Въ послѣдней тайнѣ молчаливой;
   Взрывая почву, клювъ долбитъ
   И гложетъ землю торопливо,
   Къ земному сердцу вглубь спѣшитъ.
  
   Огонь посѣвы пожираетъ,
   Огонь на западъ поспѣшаетъ
   И мчится, какъ живой бурунъ:
   Какъ будто въ дымѣ убѣгаетъ
   Кровавыхъ кобылицъ табунъ.
  
   Судьба послѣдняя пришла,
   Звоните -- гей! -- въ колокола!
   Землѣ и пашнѣ пойте пѣснь свершенья.
   Судьба послѣдняя пришла,
   Звоните -- гей! -- въ колокола! Въ колокола!
   И пойте міру погребенье!
   ДЯДЯ ГИСЛЭНЪ. Увы! Вотъ кто правъ: этотъ пророкъ, этотъ безумный, надъ которымъ всѣ смѣялись, надъ которымъ смѣялся я самъ и котораго я никогда не понималъ. Ахъ! Воистину нынѣ возсіялъ ужасный свѣтъ.

(Онъ указываетъ на горизонтъ)

  
   Но онъ, онъ давно уже угадывалъ. А мы были тамъ, мы всѣ, съ нашими прежними надеждами, съ нашими старыми иллюзіями, мы клали ничтожную, слабую палку нашего здраваго смысла въ ужасныя колеса судьбы.
  

Толпа молодыхъ людей изъ селеній, прислуга съ фермъ, рабочіе, скотницы, нищіе приносятъ на носилкахъ Пьера-Эреньена. Ихъ сопровождаетъ священникъ. Умирающій дѣлаетъ знакъ, что онъ очень страдаетъ, и проситъ остановиться.

  
   ЖАКЪ ЭРЕНЬЕНЪ. Сюда, друзья мои. Осторожнѣе ставьте носилки.

(Помогаетъ рабочимъ. Потомъ, какъ бы говоря съ самимъ собой)

  
   Бѣдный старикъ! Бѣдный старикъ! Онъ не имѣетъ возможности умереть въ своемъ углу, какъ его отецъ. О, эти войны, эти войны! Ихъ нужно ненавидѣть алмазной ненавистью.
   ПЬЕРЪ ЭРЕНЬЕНЪ. Эреньенъ! Эреньенъ!
   ЖАКЪ ЭРЕНЬЕНЪ. Я здѣсь, отецъ, около тебя, совсѣмъ близко,-- около твоихъ глазъ и рукъ; я -- около тебя, какъ въ то время, когда была жива мать; я -- такъ близко, что слышу біеніе твоего сердца, Видишь ли ты меня? Слышишь-ли? Чувствуешь-ли ты, что это тотъ, кто неизмѣнно тебя любитъ?
   ПЬЕРЪ ЭРЕНЬЕНЪ (задыхаясь). Теперь -- конецъ. Ты уже не успѣешь отнести меня къ себѣ въ Оппидомань. Я радъ, что вокругъ меня равнина. Я прошу тебя: не запрещай старому кюрэ подойти ко мнѣ.
   ЖАКЪ ЭРЕНЬЕНЪ. Отецъ мой! Ты воленъ во всѣхъ своихъ желаніяхъ. Нужно-ли, чтобы я удалился?
   ПЬЕРЪ ЭРЕНЬЕНЪ. Во время исповѣди нужно быть одному.
  

Эреньенъ удаляется.Подходитъ священникъ. Дядя Гислэнъ робко подходитъ къ трибуну и говоритъ ему что-то во время исповѣди.

  
   ДЯДЯ ГИСЛЭНЪ. Господинъ Эреньенъ! Я вижу, вы остались добрымъ. Я представлялъ васъ другимъ. Вы распоряжаетесь Оппидоманью, и на фермахъ шла о васъ молва... Мои сыновья были на вашей сторонѣ... Можетъ быть, они правы... Но, наконецъ, теперь, когда деревня погибла, скажите мнѣ, откуда можетъ придти къ намъ обновленье? Гдѣ найти уголъ, чтобы посѣять сѣмена, выростить зерна? Гдѣ найти кусокъ земли, еще не погибшей отъ городской копоти, гнилой воды, міазмовъ и войны? Скажите... Скажите!..
  

Эреньенъ молчитъ. Все его вниманіе обращено на отца. Онъ только плечами пожалъ, когда Гислэнъ кончилъ свою рѣчь.

  
   ПАСТУХЪ (медленно подходитъ къ Эреньену). Жакъ, узнаешь меня?
   ЖАКЪ ЭРЕНЬЕНЪ. Какъ! Ты еще живъ, старый пастухъ?

(Сильно взволнованный, обнимаетъ его)

  
   ПАСТУХЪ. Я уходилъ далеко, туда, на цѣлые года; я видѣлъ новыя и чудныя страны. Такъ скитаешься день за днемъ по степямъ и возвращаешься, чтобы видѣть смерть.
   ПЬЕРЪ ЭРЕНЬЕНЪ. Я прошу прощенія у всѣхъ, кого я обидѣлъ.
   КЮРЭ. Не волнуйся больше: ты былъ христіаниномъ -- ты будешь спасенъ.

(Священникъ читаетъ молитву объ отпущеніи грѣховъ)

  
   ЖАКЪ ЭРЕНЬЕНЪ (подводитъ пастуxа къ умирающему). Отецъ! Это -- пастухъ; ты знаешь его хорошо. Онъ -- со Звенящихъ Полей. Это -- самый старый изъ твоихъ слугъ и твоихъ друзей.
   ПЬЕРЪ ЭРЕНЬЕНЪ (долго смотритъ на пастуха, вдругъ, узнавъ его, беретъ за руки и привлекаетъ къ себѣ. Говоритъ ему довольно твердымъ голосомъ). Когда я умру, пастухъ, ты уничтожишь всѣ старыя сѣмена. Они покрыты затхлой пылью; они испорчены, загнили. Не съ ними земля будетъ праздновать свое обрученье... И ты, который скитался повсюду, ты снова засѣешь мои поля, мои пашни новыми сѣменами,-- живыми, свѣжими, прекрасными сѣменами, которыя ты видѣлъ и распозналъ тамъ, въ дѣвственныхъ странахъ земли...

(Пауза. Паcтуxъ наклоняется и становится на колѣни. Нищіе и носильщики дѣлаютъ то же)

  
   А теперь пусть меня повернутъ къ солнцу.
  

Исполняютъ просьбу. На западѣ, гдѣ опускается въ это время солнце, пожарище деревень освѣщаетъ мѣстность. Жаръ достигаетъ умирающаго.

  
   КРЕСТЬЯНИНЪ (указываетъ на Пьера Эреньена. Отблескъ пожара скользитъ по его лицу.
   ДРУГОЙ КРЕСТЬЯНИНЪ. Онъ повернулся къ пожару.
   ЕЩЕ КРЕСТЬЯНИНЪ (тѣмъ, кто помогаетъ Пьеру Эреньену). Осторожнѣе... Осторожнѣе... Онъ не долженъ видѣть пламя.
   ЕЩЕ КРЕСТЬЯНИНЪ. Поставьте его правѣе.
   ЕЩЕ КРЕСТЬЯНИНЪ. Сюда... Сюда...Правѣй...Правѣй...

(Но старикъ схватился за края носилокъ и держится, повернувъ лицо къ закату и пожару)

  
   ЕЩЕ КРЕСТЬЯНИНЪ. Бѣдный!.. Если бы онъ зналъ!
   ПЬЕРЪ ЭРЕНЬЕНЪ (почти угасшимъ голосомъ). Жакъ Эреньенъ, подойди ко мнѣ поближе... Пусть я умру, касаясь рукой... (онъ ласкаетъ его) и смотря туда... на то, что я больше всего любилъ на свѣтѣ. Я былъ какъ бы безъ ума отъ тебя. Я никогда не отрекался отъ тебя. Я почти благословлялъ горе и скорбь, которыя ты приносилъ мнѣ; и въ то же время, когда я любилъ тебя, я поклонялся землѣ. Я жилъ предъ лицомъ солнца, какъ предъ лицомъ Бога... Это былъ зримый Господь... Я считалъ бы себя наказаннымъ, если бы умеръ ночью, въ его отсутствіи. Къ счастью, оно здѣсь, передо мною, и я простираю къ нему руки. (Онъ тянется къ пожару) Я уже не вижу его, но я ощущаю его благой и побѣдоносный свѣтъ...
   ЖАКЪ ЭРЕНЬЕНЪ (бормочетъ). Отецъ! Отецъ!
  

Онъ не знаетъ, долженъ-ли онъ вывести своего отца изъ заблужденія, или видѣть въ этихъ словахъ внезапное предсказаніе.

  
   ПЬЕРЪ ЭРЕНЬЕНЪ. ...я узнаю его, люблю, постигаю... нынѣ только отъ него нужно ждать обновленья, единственно возможнаго...
  

Онъ падаетъ и умираетъ. Жакъ Эреньенъ цѣлуетъ своего отца; касается своими губами его рта, какъ будто хочетъ принять истину, впервые вырвавшуюся изъ его устъ.

  
   ЖАКЪ ЭРЕНЬЕНЪ. Зналъ-ли онъ, что сказалъ?.. "Только отъ него нужно ждать обновленья, единственно возможнаго." *
  

Понемногу Эреньенъ выходитъ изъ забытья и снова овладѣваетъ собою. Нищіе, крестьяне, рабочіе окружаютъ его. Паcтуxъ жметъ ему руки и удерживаетъ ихъ въ своихъ рукахъ. Носильщики поднимаютъ тѣло и уходятъ. Въ это время толпа женщинъ и дѣтей, пришедшихъ изъ города, выходитъ на перекрестокъ со стороны верхнихъ дорогъ. Впереди идутъ старики.

  
   СТАРИКЪ (останавливается и указываетъ на Пьера Эреньена). Покойникъ! Это Эреньенъ слѣдуетъ за носилками?
   ДРУГОЙ СТАРИКЪ. Что это за толпа?
   ЕЩЕ СТАРИКЪ. Это вся деревня стремится къ Оппидомани.
   ЕЩЕ СТАРИКЪ. Неужели они думаютъ, что ихъ тамъ примутъ? (Онъ зоветъ) Эреньенъ! Эреньенъ!
   ЭРЕНЬЕНЪ. Кто меня зоветъ?
   СТАРИКЪ. Оппидомань укрылась за стѣнами. Она не позволитъ, чтобы равнина вернула ей своихъ бродягъ и мертвецовъ.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Я возвращаюсь къ себѣ: я потерялъ отца; я хочу самъ предать землѣ его тѣло и хочу избавить его отъ поношенія и кощунствъ.
   СТАРИКЪ. Они встрѣтятъ васъ пулями. Оттуда изгоняютъ всѣхъ, кто безполезенъ при оборонѣ.
   ДРУГОЙ СТАРИКЪ. Взрываютъ мосты. Войска усыпали насыпи.
   ЕЩЕ СТАРИКЪ. Городъ не разбираетъ теперь, кого онъ прогоняетъ. Никто не узнаетъ васъ.
   ЕЩЕ Старикъ. Это безуміе -- туда идти.
   ЕЩЕ СТАРИКЪ. Идти на вѣрную смерть.
   ЕЩЕ СТАРИКЪ (умоляя). Останьтесь среди насъ, съ нами. Вы насъ спасете.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Клянусь вамъ, что я войду въ Оппидомань. Если вы сомнѣваетесь, не ходите за мной.
   СТАРИКЪ. Мы не въ силахъ болѣе томиться.
   КРЕСТЬЯНИНЪ. Лучше умереть дома.
  

Нищіе, старики и кое-кто изъ крестьянъ остаются. Масса горожанъ и жители долины слѣдуютъ за Эреньеномъ. Похоронная процессія медленно удаляется.

   старикъ. Въ этотъ часъ надвигающейся грозы Эреньенъ единственный твердый и сильный человѣкъ. Быть можетъ, ему тамъ окажутъ хорошій пріемъ.
  
   ДРУГОЙ СТАРИКЪ. Что касается тѣхъ, что идутъ за нимъ, то ихъ всѣхъ убьютъ.
   ЕЩЕ СТАРИКЪ (повернувшись къ деревнѣ). Посмотри туда: врагъ заставляетъ воевать стихіи,-- онъ ставитъ имъ предѣлы, отпускаетъ на волю, обуздываетъ и бросаетъ впередъ.
   ЕЩЕ СТАРИКЪ. Деревни погибли,-- городамъ грозитъ гибель.
   СТАРИКЪ ИЗЪ ГОРОДА (самый старый изъ всѣхъ).
   О, города! О, города!
   Ихъ ужасъ и волненья,
   Ихъ яростный порывъ и жесты отвращенья
   Къ свободѣ братской простоты...
   О, города,-- и къ небу ихъ укоръ!
   Звѣриный страшенъ ихъ уборъ.
   О, рынокъ старческихъ грѣховъ,
   Гдѣ торгашей томятъ мечты,--
   Гирлянды золота -- игра больныхъ умовъ:
   Такъ груди-гроздья блѣдный станъ
   Тягчили нѣкогда миѳическихъ Діанъ.
   О, города!
   Тамъ чувство юности поблекло навсегда;
   Тамъ чувство смѣлости раздавлено пятой;
   Тамъ справедливость кажется мечтой...
   О, города! О, города!
   Тамъ яства жирныя чудовищнаго пира,
   И спруты алчные -- безстыдныя мечты --
   Простерли щупальцы и рты:
   Кровь высосать хотятъ изъ сердца міра!
   КРЕСТЬЯНИНЪ (старикамъ). Безъ васъ всѣхъ -- городскихъ людей -- наша жатва была бы обильна, наши риги были бы переполнены хлѣбомъ! Безъ васъ мы были бы сильными, здоровыми и спокойными; безъ васъ наши дочери не дѣлались бы проститутками, а наши сыновья солдатами. Вы осквернили насъ своими идеями и своими пороками, и это вы опять возбудили войну.
   НѢКТО ИЗЪ ГОРОЖАНЪ (крестьянамъ). Это вы сами виноваты. Зачѣмъ вы пришли такой жадной толпой? Вы пришли изъ глубины полей, чтобы грабить и торговать съ такой упрямой хитростью, съ такой узкой душой, грубой и наглой! Васъ едва можно было отличить отъ бандитовъ. За каждый прилавокъ вы поставили вашу злую хитрость и мошенничество. Вы заполнили мало-по-малу всѣ конторы земли. Наша эпоха скрипитъ отъ страшнаго царапанья ничтожныхъ и рабскихъ перьевъ: это работаютъ милліоны вашихъ рукъ, готовыхъ писать вплоть до смерти.
   НѢКТО ИЗЪ ПОСЕЛЯНЪ. Вы нуждались въ насъ. Среди нашихъ равнинъ неумолчно звучали ваши призывы.
   НѢКТО Изъ ГОРОЖАНЪ. Вы -- тѣсто, замѣшанное посредственностью; вы -- толпа, отмѣченная печатью ничтожества; вы -- причина медленнаго паденія, косности, неподвижности. Безъ васъ городъ былъ бы нервный, легкій, бодрый; безъ васъ могли бы снова появиться находчивость, живость, смѣлость... Безъ васъ сонъ не парализовалъ бы жизни, и смерть не залила бы кровью пространства.
   СТАРИКЪ. Вы, должно быть, думаете, что враги, сложа руки, ждутъ въ этотъ часъ конца вашихъ споровъ? Вѣроятно, когда погибнетъ нашъ городъ, его похоронятъ въ саванѣ, сотканномъ изъ безполезныхъ словъ, безцѣльныхъ словопреній, многословій и краснобайствъ, которыми его забрасывали въ продолженіе вѣковъ. Болтуны будутъ одни виноваты.
   ДРУГОЙ СТАРИКЪ. Всѣ заключили союзъ противъ Оппидомани. Явилась тысяча причинъ для ея разрушенія, какъ будто тысяча личинокъ, пожирающихъ трупъ. Счастье, что еще остаются тамъ, на горизонтѣ, Христы.
   ЕЩЕ СТАРИКЪ. Со вчерашняго дня городъ живетъ подъ страхомъ самаго грознаго возстанія. Народъ скрылся на кладбищѣ, которое возвышается посреди старыхъ кварталовъ. Могилы служатъ ему оплотомъ. Устроили стачку. Солдаты городского правительства окружили мятежниковъ и держатъ ихъ въ осадѣ.
   КРЕСТЬЯНИНЪ. Значитъ, Оппидомань и осаждаетъ и осаждаема въ одно и то же время?
   СТАРИКЪ. Какъ нѣкогда въ Римѣ, нынѣ толпа создала новый Авентинъ.
   ДРУГОЙ СТАРИКЪ.
   О, стыдъ -- принадлежать къ презрѣнному народу!
   Его зловѣщее и громкое безумье
   Весь міръ ввергаетъ въ трепетъ, оглушаетъ.
   Въ часы, пронизанные молніей,
   Народъ не можетъ слить всѣ силы воедино
   И раздробляется, и падаетъ, и гибнетъ.
   Скажите, развѣ нѣтъ единой правды,
   Понятной всѣмъ,-- нѣтъ истины единой?
   И мощныхъ рукъ, чтобъ стадо слабое желаній бичевать?
   Скажите, развѣ больше нѣтъ мужчины?

(Пророкъ изъ деревни, который неустанно бродилъ по перекрестку, пророчествуетъ)

  
   ПРОРОКЪ.
   То, что свершилось, свершилось велѣніемъ рока,
   Нѣкогда въ городъ, какъ въ зеркало, очи людей устремлялись,
   Жадно -- въ ущербѣ временъ -- искали свое отраженье,
   И ослѣпленье
   Тамъ находили; а нынѣ столица разсѣяла славу далеко.
   Оппидомань!
   Гавань твоя, и колонны, и арки!
   Всѣ горизонты тебѣ угрожаютъ:
   Путь роковой на тебя направляютъ.
   Оппидомань!
   Башни твои, монументы и парки!
   Нынѣ алѣетъ и вѣетъ трауръ на черныхъ стѣнахъ,
   Весь въ похоронныхъ огняхъ.
   Оппидомань! Наступаетъ мгновенье,
   Все погибаетъ, всему угрожаетъ паденье,
   Если нежданно великій не встанетъ
   И мощной руки не протянетъ!
   СТАРИКЪ. О, кто бы онъ ни былъ, его будутъ привѣтствовать, и всѣ -- мы первые -- преклонятся предъ нимъ.
   ПРОРОКЪ.
   И тотъ, кого всѣ ждутъ,
   Такимъ великимъ будетъ,
   Что вамъ возвыситься придется,
   Дабы его постигнуть и узнать.
   СТАРИКЪ. Онъ еще не родился!
   ДРУГОЙ СТАРИКЪ. Его никто не ждетъ.
   ЕЩЕ СТАРИКЪ. Никто не предсказываетъ его пришествія.
   ЕЩЕ СТАРИКЪ. А Жакъ Эреньенъ?
   ЕЩЕ СТАРИКЪ. Жакъ Эреньенъ? Это -- безумный!
  

СЦЕНА ВТОРАЯ.

  

При поднятіи занавѣса кавалерійскій отрядъ заграждаетъ ворота Оппидомани. Солдаты готовятся взорвать мосты черезъ рѣку. На холмахъ и насыпяхъ патрули разставляютъ караулъ. Генералъ осматриваетъ въ подзорную трубу горизонтъ. Онъ за всѣмъ наблюдаетъ. Въ это время къ офицеру, командующему кавалерійскимъ отрядомъ, подъѣзжаетъ курьеръ и передаетъ приказъ.

  
   ОФИЦЕРЪ (читаетъ). "Отданъ приказъ -- не пропускать никого въ городъ, за исключеніемъ трибуна Жака Эреньена. Нужно дать ему понять, какую милость ему оказываютъ. Для формы нужно противиться его желанію". (Подпись) Правительство Оппидомани.
  

Эреньенъ подходитъ со стороны большой дороги въ сопровожденіи множества оборванцевъ, женщинъ, рабочихъ, фермеровъ и стариковъ. Убѣдившись, что войти въ городъ ему будетъ трудно, онъ одинъ приближается къ офицеру.

  
   ЭРЕНЬЕНЪ. Я одинъ изъ тѣхъ, кого слушаютъ. Одпидомань -- тотъ городъ, гдѣ я выросъ, страдалъ, сражался за свои идеи, лучшія идеи, какія могутъ родиться въ головѣ человѣка. Я любилъ Оппидомань, когда она казалась непобѣдимой. Сегодня я хочу занять мѣсто въ ряду тѣхъ, кто умираетъ за нее. Я также требую мѣста для всѣхъ техъ, кто стоитъ тамъ, для всѣхъ, кого я собралъ на моемъ пути. Это я звалъ ихъ слѣдовать за мной. Волна отхлынула къ малодушію, но я снова оттолкнулъ ее къ мужеству.
   ОФИЦЕРЪ. Я знаю, кто вы, но не могу измѣнить полученнаго приказанія.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Что же это за приказаніе?
   ОФИЦЕРЪ. Держать эту заставу запертой.

(Указываетъ на городскія ворота)

  
   ЭРЕНЬЕНЪ.
   Итакъ, Оппидомань,
   Блюдя приказа мертвенную грань,
   Въ тотъ часъ, когда на гордое ея чело упали
   Всѣ горы ужаса и траурной печали,
   Замокъ повѣситъ у воротъ
   И ареградитъ намъ входъ,--
   Всѣмъ намъ, кто ей принесъ любовь,
   И кровь,
   И ревностное пламя страстной воли!
   И мнѣ, который нѣкогда любилъ сидѣть на молѣ,
   Смотрѣть на міра грознаго свободное рожденье
   И распаденье;
   И мнѣ, кто любитъ такъ ее на высотѣ и, можетъ быть, въ паденьѣ,
   Въ чьемъ сердцѣ странная и страстная любовь горитъ...
   Я -- сынъ ея, безумный какъ любовникъ,
   Бѣгу -- затравленный,-- какъ дикій звѣрь бѣжитъ.
   Приказъ! Но это изъ тѣхъ приказовъ, которые губятъ народъ! Подсчитываютъ-ли число защитниковъ, когда скорбь безмѣрна? Раздѣляютъ-ли въ виду смерти тѣхъ, кого связала общая опасность? Я требую, чтобы вы дали мѣсто всѣмъ.
   ОФИЦЕРЪ. Я не могу.

(Эреньенъ приближается къ трупу своего отца и открываетъ ему лицо и тѣло)

  
   ЭРЕНЬЕНЪ.
   Онъ двадцать лѣтъ служилъ солдатомъ,
   Онъ за вождями слѣдовалъ до края свѣта,
   Сражался у послѣдняго предѣла, на морѣ и въ пустынѣ;
   Три раза онъ прошелъ Европу
   Въ ужасной бурѣ
   Знаменъ безумныхъ, золотыхъ орловъ и свѣта!
   И нынѣ
   Не смѣетъ онъ войти въ Оппидомань?
   ОФИЦЕРЪ. Никто изъ тѣхъ, кто слѣдуетъ за вами.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Тогда знайте, что я обращаюсь къ вашей человѣческой честности во имя самаго яснаго закона, самаго простого и вѣчнаго. Черезъ нѣсколько дней эта равнина станетъ развалиной, прахомъ и кровью. Вамъ стоитъ сказать слово, чтобы жизнь, на которую мы всѣ имѣемъ право, была намъ сохранена. Помощь обязательна для всѣхъ людей. Вы, носящій оружіе, вы первый должны помочь намъ всѣмъ. Этотъ долгъ выше всего. Онъ существовалъ тогда, когда еще не знали словъ -- армія и приказъ.
   ОФИЦЕРЪ. Расходитесь! Расходитесь!
   ЭРЕНЬЕНЪ (оглядываетъ огромную толпу, которая слѣдуетъ за нимъ, оглядываетъ солдатъ и направляется къ трупу отца). Я прошу прощенія у мертваго за то, что похороны его будутъ обагрены кровью.

(Въ это время генералъ, наблюдавшій эту сцену съ высоты насыпи, идетъ къ офицеру)

  
   ЭРЕНЬЕНЪ (обращаясь къ толпѣ). Я истощилъ всѣ средства и мнѣ остается лишь одно. Вы угадываете его всѣ. Насъ тысяча, а ихъ нѣсколько человѣкъ. (Указываетъ на солдатъ) Нѣкоторые изъ нихъ имѣютъ среди васъ отцовъ и дѣтей. Они наши; они пропустятъ насъ... Пусть женщины станутъ впереди: они не будутъ стрѣлять. (Онъ выходитъ одинъ въ то время, какъ толпа группируется. Къ солдатамъ) Вашъ командиръ приказываетъ вамъ совершить преступленіе. Не повинуйтесь. Вы имѣете на это право.
  

Но въ это время генералъ подошелъ къ офицеру и дѣлаетъ ему выговоръ; слышны слова: "неловкость", "безуміе". Генералъ быстро приближается къ Эреньену и кланяется ему.

  
   ГЕНЕРАЛЪ. Жакъ Эреньенъ, вы войдете въ Оппидомань. Правительство васъ принимаетъ.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Наконецъ-то! Я прекрасно зналъ, что я вамъ нуженъ, я могу вамъ быть полезенъ, проникнувъ къ вамъ. (Указываетъ на толпу) И всѣ они пойдутъ за мной: старцы, дѣти, женщины; они вернутся домой и будутъ полезны. И ты, отецъ мой, ты отдохнешь въ могилѣ, гдѣ почиваютъ два мои ребенка.
  

Генералъ не мѣшаетъ ему говорить. Ряды размыкаются. Жакъ Эреньенъ и нѣсколько рабочихъ входятъ въ городъ, но только-что они прошли, цѣпь быстро смыкается по командѣ офицера. Тѣло Пьера Эреньена, носильщики, старики, крестьяне, женщины и дѣти оказались отстраненными. Прибывшіе отряды оказываютъ вооруженную помощь. Жакъ Эреньенъ пораженъ. Онъ хочетъ вернуться назадъ. Слышно, какъ онъ кричитъ: "подлость", "предательство", "гнусность"... Но шумъ заглушаетъ его голосъ... Его насильно вталкиваютъ въ городъ. И ревущая толпа окончательно отброшена въ равнину.

  

АКТЪ ВТОРОЙ.

  

СЦЕНА ПЕРВАЯ.

  

Квартира Эреньена. Направо дверь. Мебель обыкновенная. Чугунная печь. Вещи разбросаны, какъ попало. На столѣ -- одежда, которую только-что починяли; дѣтскія игрушки. На стульяхъ навалены груды книгъ. Клара, жена Эреньена, зажигаетъ лампы. Она ждетъ чего-то. Вдругъ съ улицы доносится привѣтственный крикъ. Появляется Эреньенъ. Онъ долго цѣлуетъ жену.

  
   ЭРЕНЬЕНЪ. Мы похоронили отца налѣво отъ дѣтей, подъ тиссовымъ деревомъ, которое раскинулось надъ нашимъ мѣстомъ на кладбищѣ. Тамъ онъ отдохнетъ, какъ въ деревнѣ. Его прахъ смѣшается со стихійною жизнью травъ и растеній, которыя онъ такъ любилъ..
   КЛАРА. За тобою шпіонили?

(Во время этой сцены Эреньенъ мѣняетъ свое темное платье на домашнее. Отъ всей сцены вѣетъ интимностью)

  
   ЭРЕНЬЕНЪ. Не знаю. Насъ было не очень много. При возвращеніи меня захватила толпа. Мальчишки-газетчики выкрикивали новости объ Авентинѣ. Спорили изъ-за газетъ. Какіе-то люди шли съ факелами и пѣли. Вдоль улицъ и бульваровъ дома полуразрушены или пробиты бомбами. Обломки загораживаютъ тротуаръ. Ни одинъ фонарь не горѣлъ. На Площади Народовъ какой-то каменоломъ выкрикивалъ мое имя. Вотъ и все, что я видѣлъ. Мнѣ позволили перенести трупъ отца въ Оппидомань, Богъ знаетъ, послѣ какихъ хлопотъ,-- и я долженъ былъ обѣщать, что его похоронятъ безъ всякаго участія народа. Я сдержалъ слово. (Замѣтивъ на своемъ бюро связку банковыхъ билетовъ) Что это такое?
   КЛАРА. Тебѣ прислали остатокъ по счету. (Вынимая изъ кармана квитанцію) Посмотри: твоя послѣдняя книга вся разошлась.
   ЭРЕНЬЕНЪ (читая квитанцію). Нужно, чтобы меня изучали и читали въ народѣ. Народъ долженъ жадно внимать моимъ словамъ. (Онъ кладетъ бумагу на столъ и открываетъ окно. Подходя къ Кларѣ) Я думалъ о насъ во время этихъ скромныхъ, интимныхъ похоронъ. Какъ я желалъ чувствовать тебя около себя, когда земля была готова поглотить гробъ! Мое сердце было въ такихъ пыткахъ, такъ полно тайной любви, такъ замкнуто во мнѣ самомъ! Почему я не могъ сжимать твои руки, чтобы передать имъ половину моей печали... (Онъ беретъ ее за руку) Да, да, ты -- моя нѣжная и мужественная. Ты знаешь меня. Ты угадываешь. Передъ тобой одной я смѣю, не упрекая самого себя, быть такимъ, каковъ я на самомъ дѣлѣ, не боюсь быть слабымъ человѣкомъ, рѣдко спокойнымъ, съ порывами гордости и любви... И чѣмъ сильнѣе я люблю, тѣмъ болѣе я становлюсь требовательнымъ... А гдѣ ребенокъ?
   КЛАРА (указывая на дверь, направо). Въ нашей спальнѣ. Онъ спитъ.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Сколько разъ я приводилъ въ отчаянье моего отца! Мои прихоти были такими безумными, что онъ билъ меня, и подъ ударами я все-таки продолжалъ кричать, плакать и вопить о своихъ желаніяхъ. И подумать только, что теперь я задушилъ бы своего сына, если бы онъ поступалъ такъ, какъ я. (Недалеко отъ дома разрывается граната. Эреньенъ и Клара бросаются къ окну. Толпа привѣтствуетъ Эреньена) Право, это хорошее время для того, чтобы любить другъ друга. Ничто такъ не соединяетъ, какъ подобная тревога и волненія. Мнѣ кажется, что мы живемъ въ первые мѣсяцы нашей любви. Ты мнѣ кажешься еще прекраснѣе. Моя любовь къ тебѣ такъ искренна, такъ горяча, такъ совершенна, какъ никогда.
   КЛАРА. Моя душа полна любви и преданности.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Эти похороны что-то взяли отъ меня... Я не знаю, что -- часть моей жизни мое дѣтство?.. Они оторвали меня отъ моей кипучей жизни, которую я расточалъ для всѣхъ, всѣмъ отдавалъ, разсѣивалъ тамъ, далеко отъ тебя, отъ насъ, въ Оппидомани... Я представлялъ себя въ деревнѣ, въ опустошенной странѣ галлюцинирующихъ равнинъ. Я представлялъ себѣ, какъ я бродяжничаю вечеромъ въ заросляхъ или скачу на бѣшеномъ жеребенкѣ по отцовскимъ полямъ. Я вспоминалъ пастуховъ, слугъ, служанокъ... Я припомнилъ дороги въ школу и церковь и все -- вплоть до отчетливаго звона приходскаго колокола. Я былъ такъ печаленъ и такъ счастливъ; я горѣлъ нетерпѣньемъ снова увидѣть васъ -- тебя и ребенка. (Обнимая Клару) А теперь покажи мнѣ твои глаза, твои прозрачные и кроткіе глаза; они безконечно любятъ меня... и они полны для меня прекраснѣйшаго свѣта. (Наклонивъ лицо къ Кларѣ) Не правда ли, они вѣрные, нѣжные, кроткіе и ясные,-- или, быть можетъ, я бывалъ такъ грубъ, что заставлялъ ихъ иногда плакать?
   КЛАРА. Когда ты говоришь злыя слова, твои мысли не бываютъ такъ дурны.
   ЭРЕНЬЕНЪ. О, я не изъ тѣхъ, кто любитъ покорно. Но ты все-таки любишь меня, хотя и знаешь мою ужасную жизнь, настоящую, которая даетъ мнѣ право существовать на землѣ.
   КЛАРА (съ легкимъ упрекомъ). Ты мнѣ такъ часто говоришь объ этомъ!
   ЭРЕНЬЕНЪ (властно). И я опять хочу говорить тебѣ объ этомъ. Я хочу грубо утомить тебя этимъ, такъ какъ у меня страсть быть съ тобою искреннимъ до конца. Ты не была бы моей женой, если бы мнѣ пришлось что-нибудь скрыть отъ тебя. Я скорѣе соглашусь видѣть, какъ ты плачешь, но лгать не стану.
   КЛАРА. Если бы ты былъ другимъ, я любила бы тебя меньше.
   ЭРЕНЬЕНЪ. И потомъ ты хорошо знаешь, что я преувеличиваю... Когда я отвожу тебѣ такое маленькое мѣсто въ моей жизни, я обманываюсь и обманываю тебя.
   КЛАРА. Хорошо, оставайся мучителемъ, деспотомъ -- все равно! Моя любовь -- вотъ вся моя власть надъ тобой и надъ ребенкомъ.
   ЭРЕНЬЕНЪ.
   Ты мнѣ воистину жена!
   Когда въ іюньскій вечеръ
   Уже давно ты отдала мнѣ душу,
   Я клятву далъ себѣ, что никогда
   Мои уста
   Не поцѣлуютъ устъ иныхъ,
   Иныхъ грудей.
   Цвѣтокъ тумановъ и озеръ!
   Какъ радостно моей рукой
   Тебя я вырвалъ изъ моей страны суровой
   И въ сердце перенесъ Оппидомани.
   Я вижу и люблю въ твоихъ глазахъ открытыхъ
   Деревню, озеро и пашню.
   Скажи, мы такъ останемся, мы спрячемся, замкнемся?
   Уйдемъ въ любовь, она освобождаетъ насъ.
   Мы будемъ обожать, прощать другъ друга, жить въ экстазѣ.
   И пусть прожорливые дни
   Назначенное время поглощаютъ;
   Вокругъ витаетъ огненная смерть;
   Ночь сѣтью кажется, а вечеръ кажется несчастьемъ;
   И чудится, что въ небесахъ безумныхъ
   Дробятся и сгораютъ звѣзды,
   И падаютъ на насъ горящіе осколки.
  

Ребенокъ Эреньена пришелъ поцѣловать отца; Эреньенъ съ нимъ небреженъ и какъ будто забылъ о немъ. -- Проходитъ толпа съ ужаснымъ ревомъ. -- Эреньенъ спѣшитъ къ окну. Слышны крики: "Биржа горитъ!" "Арсеналъ горитъ!" "Портъ горитъ!" -- Зарево освѣщаетъ комнату.

  
   ЭРЕНЬЕНЪ.
   Оппидомани ужели настала кончина!
   Кровью ужель обагрится вершина
   Страшныхъ костровъ, воздвигаемыхъ нынѣ для пытокъ?
   Законовъ ея лицемѣрный и тягостный свитокъ
   Всѣ злодѣянья, убійства пріялъ,
   Ложь, воровство оправдалъ.
   Отяжелѣла она отъ разврата;
   Нынѣ прижала она опьянѣвшія губы
   Къ черной грязи, что хранятъ ея сточныя трубы.
   Виснутъ у ней на груди преступленья, пороки
   Грудь ея жадно сосутъ, какъ волчата.
   Нынѣ падутъ арсеналы и доки,
   Свѣтлые храмы падутъ.
   Освобожденье отъ путъ
   Міръ этотъ встрѣтитъ привѣтомъ:
   Пепелъ кровавый, что вѣтромъ вздымаемъ
   Къ будущимъ днямъ, къ возрожденному свѣту,
   Мы прославляемъ. Сердце лишь Оинидомани --
   Сердце грядущихъ временъ
   Сгинуть не можетъ въ пучинѣ огня и стенаній;
   Вѣрить нельзя, что уже осужденъ
   Нынѣ разбиться о смерть на безвѣстныхъ путяхъ
   Рока пучокъ узловатый:
   Держитъ его въ разъяренныхъ рукахъ
   Оппидомань.
   Вѣрить нельзя, что сіяющій садъ ея новыхъ временъ
   -- Двери открыла въ нихъ Оппидомань,--
   Будетъ разрушенъ ударами молній крылатыхъ,
   Грудой безжизненныхъ дѣлъ загражденъ.
   Тотъ, кто подумаетъ такъ,
   Разума -- жалкій -- лишенъ.
   Оппидомань!
   Всѣ надежды ея и маякъ,
   Что всегда побѣждалъ вечера,
   Неколебимыми будутъ,
   Пока не настанетъ иная пора,
   Пока люди пребудутъ
   Подобные мнѣ, сохранившіе кровь,
   Чтобы вновь
   Вѣру зачать,--
   Чтобы алчный и немощный міръ стариковъ
   Волею новыхъ боговъ
   Пересоздать.
   КЛАРА. Какіе ужасы и скорби намъ предстоятъ!
   ЭРЕНЬЕНЪ. Каковы бы они ни были, я запрещаю тебѣ роптать. Мы живемъ въ грозные дни террора, агоніи и обновленія. Невѣдомый становится Владыкой. Однимъ сильнымъ движеніемъ головы люди стряхиваютъ тяжесть вѣковыхъ заблужденій. Утопія отказывается отъ крыльевъ и сходитъ на землю. Сами осаждающіе сознаютъ это.
   КЛАРА. Сегодня утромъ ты получилъ новости отъ непріятеля?
   ЭРЕНЬЕНЪ. Нѣтъ еще. Но то, что капитанъ Ордэнъ предсказывалъ вчера, придаетъ мнѣ бодрость на многіе дни. Этотъ капитанъ изъ породы пламенныхъ людей, которые осуществляютъ невозможное... Подумай только! Мы вдвоемъ убьемъ войну на глазахъ низверженныхъ и безсильныхъ начальниковъ. Добьемся примиренія непріятельскихъ солдатъ и нашихъ! Употребимъ всѣ силы своего существа, всю энергію своей вѣры для этой послѣдней цѣли! Какая мечта!
   КЛАРА (съ нѣжной ироніей). Какая иллюзія!
   ЭРЕНЬЕНЪ. Никогда не нужно отталкивать надежду, если она открываетъ широкіе горизонты. То, что кажется сегодня невѣроятнымъ, станетъ завтра явнымъ и возможнымъ. Ордэнъ свидѣтельствуетъ только объ одномъ: существуетъ глухое возмущенье, глубокое, но подавленное недовольство, тайные заговоры и кружки. Войска не хотятъ войны. Они потеряли терпѣніе. Дисцишшна въ нихъ нарушена. Идеи справедливости носятся въ воздухѣ. Смутно говорятъ объ единеніи. Искра брошена въ костеръ. Я жду, чтобы порывъ вѣтра зажегъ солому и дрова.

(Эреньенъ слушаетъ враждебный ропотъ на улицѣ. Кто-то звонитъ. Входитъ консулъ Оппидоманьскій)

  
   КОНСУЛЪ. Жакъ Эреньенъ, я пришелъ къ вамъ отъ имени правительства Оппидомани, которое проситъ васъ исполнить одинъ важный долгъ. Хотя наши взгляды расходятся, но согласіе между нами становится необходимымъ, разъ дѣло идетъ о спасеніи города. Мнѣ кажется, что я говорю съ будущимъ вождемъ того народа, который мы любимъ по-разному, но оба одинаково горячо.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Вступленіе излишне. Я хочу звать, что васъ привело сюда и чего вы ожидаете отъ меня.

(Знакомъ приглашаетъ его сѣсть)

  
   КОНСУЛЪ. Положеніе вашихъ друзей тамъ, на кладбищѣ, самое жалкое. Они не выдержатъ ни одной серьезной аттаки. Вчера правительство пыталось сломить ихъ упорство; но ихъ оказалось такъ много, и они такъ молоды и отважны... Они могутъ принести пользу при защитѣ Оппидомани. Пока они только не покорны; они взволнованы, они устроили стачку -- вотъ и все. Можетъ быть, завтра, увидѣвъ ужасные пожары, которые вспыхнули тамъ, они станутъ въ свою очередь поджигателями. Ненависть внушаетъ безуміе, и если бы они стали убивать и грабить -- это не былъ бы еще конецъ, но былъ бы полный позоръ.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Я питаю отвращеніе къ войнѣ. Война же между людьми одной земли ужасаетъ меня болѣе всякой другой. Вы волновали землю и небо, чтобы вызвать ее въ Оппидомани. Вы разводили народную нищету. Вы отказывали народу въ хлѣбѣ, въ правахъ, въ уваженіи; вы мучили его тѣло и душу. Вы извле. кали выгоду изъ его невѣжества такъ же, какъ изъ вашего вѣроломства, ловкости, лживости, цинизма и презрѣнія. Вы подлы и преступны.
   КОНСУЛЪ. Я представлялъ себѣ ваши взгляды болѣе основательными, безпристрастными и возвышенными.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Я высказываю вамъ свои мысли и свое сужденіе, какъ врагу. Я ненавижу васъ, но вы мнѣ жалки.
   КОНСУЛЪ (вставая). Это оскорбленіе.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Это страсть и искренность.
   КОНСУЛЪ. Это прежде всего несправедливость.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Да что толковать! Я могъ бы безконечно разсказывать вамъ о гнѣвѣ городовъ и ужасномъ состояніи деревень. Мнѣ вѣрна моя память; она вооружена воспоминаніями, которыя поражаютъ васъ, какъ коса. Все, что преступнаго сдѣлали вы противъ жизни, она не забыла.
   Знала она вашу душу и васъ призываетъ
   Жить справедливо, правдиво и честно,
   Сильными быть безпорочною силой.
   Если забудусь и вамъ окажу я услугу,
   Скоро начнете вы снова
   Нити свивать вѣроломства.
   Вѣрите вы, что коварство священно.
   Васъ сторожитъ оно, держитъ, влечетъ
   Къ гибели страшной, фатальной.
   КОНСУЛЪ. Вы, слѣдовательно, не имѣете никакого довѣрія?
   ЭРЕНЬЕНЪ. Никакого.
   КОНСУЛЪ. Тогда я удаляюсь.

(Консулъ поднимается, чтобы идти)

  
   ЭРЕНЬЕНЪ. Я жду...

(Консулъ колеблется, дѣлаетъ два шага и раздумываетъ)

  
   КОНСУЛЪ. Безумно, конечно, придавать нашимъ словамъ больше значенія, чѣмъ нашимъ поступкамъ. Одна Оппидомань должна занимать насъ.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Я думалъ только о ней, принимая васъ у себя.
   КОНСУЛЪ. Государственный и умный человѣкъ, подобный вамъ, знаетъ лучше всѣхъ, какъ далеко распространено имя и вліяніе Оппидомани.
   Ея исторія -- исторія правителей великихъ
   И консуловъ. Они подъ небомъ золотымъ и пламенемъ объятымъ,
   На почвѣ красной, тамъ, гдѣ кровь пылала,
   До крайняго предѣла міра,
   Своими жестами магнетизировали войско.
   Въ тѣ времена страданья наши были плодотворны.
   Народъ и предводители его, какъ два соперника,
   Побѣды страстно добивались.
   И знаютъ тѣ, что окружили насъ и осаждаютъ,
   Какое красное, побѣдное волненье возбуждали
   Безумныя знамена наши
   На ихъ раввинахъ снѣжныхъ.
   Прекрасенъ городъ -- это знаютъ всѣ;
   Огроменъ городъ -- въ памяти хранятъ его такимъ
   Моря, земля и солнце.
   Такъ подвиги и преступленья славу раздѣляютъ.
   А вы лишь преступленья видѣть
   И указать спѣшите.
   ЭРЕНЬЕНЪ.
   Прошла ваша слава, покинула нынѣ вершины;
   Своимъ знаменитымъ мечомъ она право убила;
   Возникла торжественно слава иная --
   Могучая, чистая, дѣвство свое сохранивъ,
   Она отъ меня происходитъ и голову нынѣ подъемлетъ.
   Эта слава создана изъ новой глубокой справедливости, изъ внутренняго героизма, изъ пламеннаго упорства, необходимаго и временнаго насилія. Она не такъ блестяща, какъ ваша, но она надежнѣе. Ее ждетъ весь міръ. Мы съ вами ее ждемъ: вы -- со страхомъ, я -- съ нетерпѣніемъ. Мы чувствуемъ, что она неизбѣжна, что она на порогѣ. Вотъ почему вы пришли ко мнѣ. Вотъ почему я имѣю смѣлость обращаться съ вами, какъ съ побѣжденнымъ. Что бы ни дѣлали вы и ваша каста, все зависитъ отъ моего согласія или отказа.
   КОНСУЛЪ. Вы ошибаетесь...
   ЭРЕНЬЕНЪ. Нѣтъ! Вы такъ же, какъ и я, сознаете вашу слабость безъ меня. Въ моихъ рукахъ -- вся духовная и сокровенная мощь Оппидомани.
   КОНСУЛЪ. Но вы забываете, что значитъ крушеніе государства; всѣ прежніе интересы, всѣ вѣковыя привычки поддерживаютъ его. И у насъ есть войско.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Войско? Скорѣе -- командиры, потому что солдаты колеблются и протестуютъ. Они готовы присоединиться къ народу. Они -- моя надежда и вашъ страхъ. Если бы они повиновались вамъ всѣ, если бы вы не боялись огромнаго народнаго и военнаго возстанія, вы уже бомбардировали бы Авентинъ. (Молчаніе) Наконецъ, вы приходите просить меня, не правда ли, идти туда, на гору, къ могиламъ, приказать угнетеннымъ сойти къ тѣмъ, кто ихъ поработилъ. О, я отлично вижу опасность и неудобство этой миссіи!
   КОНСУЛЪ. Вы ошибаетесь. Правительство проситъ васъ возвѣстить, что наступаетъ часъ, когда опасность дѣлается такой большой, что превосходитъ всякую вражду. Тотъ, кто вѣритъ въ Оппидомань, долженъ доказать свой героизмъ. Нашему народу открыта возможность еще неслыханнаго возрожденія.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Какъ поступятъ съ тѣми, кто сюда вернется?
   КОНСУЛЪ. Солдаты снова поступятъ въ армію въ тѣхъ же чинахъ; другіе вернутся къ семьѣ, домой. Если за время ихъ отсутствія въ ихъ семьѣ наступила нищета, мы обезпечимъ ихъ. Впрочемъ, обѣщайте, что хотите: вы не нарушите закона. Мы довѣряемъ.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Вы мнѣ подпишете это?
   Консулъ. Это уже сдѣлано. (Онъ протягиваетъ бумагу) Читайте.

(Эреньенъ провѣряетъ и, повидимому, удовлетворенъ)

  
   ЭРЕНЬЕНЪ. Еще одинъ вопросъ. Когда я велъ за собой фермеровъ, стариковъ и городскихъ бродягъ, почему вы ихъ вытолкали за городскія стѣны къ непріятелю?
   КОНСУЛЪ. Это была ошибка. Должны были вамъ повиноваться.
   ЭРЕНЬЕНЪ. А кто позволилъ похоронить моего отца возлѣ моихъ близкихъ?
   КОНСУЛЪ. Я.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Ступайте и передайте правительству, что я иду на Авентинъ.
  

Эреньенъ идетъ къ окну и кричитъ народу, который все еще толпится на улицѣ: "Безъ ропота пропустите человѣка, который выйдетъ отъ меня: онъ только-что исполнилъ свой долгъ... Сегодня вечеромъ -- на кладбищѣ наверху!"

  

СЦЕНА ВТОРАЯ.

  

На Авентинѣ (кладбище на возвышенности). Народъ собрался. Эно -- на трибунѣ: это просто могила -- повыше другихъ. Козлы изъ ружей поставлены около могильныхъ клумбъ. Между цвѣтами видны кресты, памятники и колоаны. Вооруженные рабочіе стоятъ на стражѣ на стѣнѣ ограды. Спускается ночь. Зажигаютъ огни.

  
   ЭНО. Въ заключеніе я скажу то же, что говорилъ вчера: въ революціи нужно истреблять идеи въ лицѣ тѣхъ, кто ихъ олицетворяетъ. Нужно идти впередъ шагъ за шагомъ, безъ лишнихъ словъ, достигая ближайшихъ цѣлей. Пусть каждый хладнокровно выберетъ себѣ человѣка, свою жертву. Никто не смѣетъ успокоиться до тѣхъ поръ, пока три правителя и два консула Оппидомани не умрутъ. Терроръ повлечетъ за собой спасеніе.
   ТОЛПА.-- Зачѣмъ кричать о томъ, о чемъ нужно молчать?
   -- Каждый -- хозяинъ своего ножа.
   -- Молчите!
   ЭНО. Врагъ поджигаетъ церкви, банки, государственныя учрежденія. Намъ остается Капитолій и Правленіе. Разрушимъ ихъ. Сойдемъ ночью въ Оппидомань, группами.
   НѢКТО. Невозможно. Авентинъ окруженъ.
   ЭНО. Наконецъ, можно подкупить кого-нибудь.
   ТОЛПА.-- Для чего эти убійства?
   -- Одинъ начальникъ погибнетъ, явится другой.
   -- Нужно увлечь массу.
   ЭНО. Это -- головы, которыя нужно отрѣзать, чтобы убить животное. Когда въ Оппидомани началось волненіе среди товарищей, кто могъ думать о полумѣрахъ? Восхищались всѣми, кто уничтожалъ имущество и людей. Банки и театры взлетали на воздухъ,-- и безъ страха, невозмутимо умирали великіе убійцы старыхъ идей, безумные въ глазахъ судей -- герои въ глазахъ народа. Это было время наивныхъ жертвъ, трагическихъ рѣшеній, быстрыхъ исполненій. Презрѣніе къ жизни царствовало надъ всѣмъ. Теперь все дрябло и слабо: настроеніе умовъ сдѣлалось подобнымъ луку съ ослабѣвшей тетивой. Уклоняются, чего-то ждутъ, разсчитываютъ, разсуждаютъ,-- и вы боитесь теперь этой побѣжденной Оппидомани, а вѣдь прежде, когда она была побѣдоносной, вы умѣли выступать противъ нея.
   ТОЛПА.-- Мы любимъ ее теперь: вѣдь ее осаждаютъ.
   -- Наши жены и дѣти еще тамъ.
   -- Наша стачка не кончится.
   -- Вернемся въ Оппидомань.
   ЭНО. Если хочешь чего-нибудь добиться, нужно умѣть желать, несмотря ни на что. Пришелъ часъ послѣдняго отчаянія. Что значатъ скорбь и вопли матерей, если, благодаря нашимъ мукамъ, завоевана новая жизнь!
   НѢКТО (указывая на Эно). У него нѣтъ дѣтей!
   ЭНО. Я хотѣлъ бы ихъ имѣть для того, чтобы посвятить Будущему.
   НѢКТО. Это фразы: вы отступаете, какъ только начинаютъ дѣйствовать.
   ЭНО. Я доказалъ свою готовность во время бунта.
   НѢКТО. Вы спрятались, когда убивали народъ.
   ЭНО. Если бы у меня была тысяча рукъ толпы, я бы дѣйствовалъ одинъ и презрѣлъ бы васъ...

(Свистки; безпорядокъ; Эно прогоняютъ съ трибуны)

  
   ГРУППА ВЪ ТОЛПѢ.-- Вотъ еще одинъ, который не проведетъ насъ.
   -- Онъ слишкомъ ничтоженъ и трусливъ.
   ДРУГАЯ ГРУППА.-- Мы ненавидимъ другъ друга съ тѣхъ поръ, какъ узнали другъ друга лучше.
   -- Мы сразу пожелали всего,-- и теперь у насъ нѣтъ желаній.
   -- Бездѣйствіе губитъ насъ.
   -- Вернемся въ Оппидомань.

(Волненіе стихаетъ. Трибуну занимаетъ Ле-Брэ)

  
   ЛЕ-БРЭ. Эно напрасно погорячился. Онъ обвинилъ васъ въ отсутствіи смѣлости. Развѣ одно наше пребываніе на этой горѣ не есть уже доказательство героизма? Съ минуты на минуту насъ могутъ аттаковать и убить.
   ЭНО. Осторожнѣе: вы испугаете ихъ.
   ЛЕ-БРЭ (смотритъ на Эно, пожимаетъ плечами и продолжаетъ). Наша ненависть должна обрушиться на одну Оппидомань: не слѣдуетъ тратить силы на взаимную вражду. Вотъ недѣля, какъ мы живемъ вмѣстѣ, и уже раздоръ, ревность, злоба, нерѣшительность однихъ, безуміе другихъ торжествуютъ надъ нашимъ союзомъ, закрѣпленнымъ Богъ знаетъ какими обязательствами! Къ счастью, есть хорошая новость. Правительство разрѣшило Эреньену придти къ намъ, сюда, на Авентинъ. (Показываетъ бумагу) Я узналъ объ этомъ изъ его письма.
   ТОЛПА (со всѣхъ сторонъ). -- Эреньенъ разберется во всемъ. Онъ сумѣетъ успокоить нашу тоску.
   -- Онъ знаетъ, что нужно дѣлать.
   -- Онъ вернетъ намъ нашу душу.
   НЕСОГЛАСНЫЙ. Это тотъ самый, къ которому всегда обращаются?
   ДРУГОЙ НЕСОГЛАСНЫЙ. Мы довѣряемся, какъ женщины.
   ЛЕ-БРЭ. Такими словами вы искушаете народъ.
   НЕСОГЛАСНЫЙ. Мы открываемъ ему глаза. Мы предупреждаемъ его быть осторожнымъ.
   ЛЕ-БРЭ. Толпа обожаетъ Эреньено. Она не разбирается въ увлеченіяхъ.
   НЕСОГЛАСНЫЙ. Эреньенъ не Богъ. Почему вечеромъ, во время стачки, онъ покинулъ Оппидомань?
   ЛЕ-БРЭ. Его отецъ умиралъ.
   НЕСОГЛАСНЫЙ. Подъ его исчезновеніемъ скрывалось бѣгство. Вы подкуплены Эреньеномъ!
   ЛЕ-БРЭ. Если бы я былъ подкупленъ, вы давно были бы у меня на жалованьѣ. Вы низменная душа: вамъ непонятны чистыя души

(Крики одобренія)

  
   НѢКТО. Будемъ ждать Эреньена!
   ЮНОША. Я послѣдую за нимъ, но я убью его, если онъ насъ обманывалъ.
   ЛЕ-БРЭ. Я ручаюсь за него, какъ ты за себя. Эреньенъ необходимъ намъ. Мы увѣрены въ немъ. Посмотрите туда! (Происходитъ движеніе у входа на кладбище) Онъ идетъ. Онъ одинъ достаточно силенъ, чтобы соединить и спасти насъ.
  

Толпа собирается на стѣнѣ ограды. Долгіе крики радости. Эреньенъ быстро поднимается на могилу и начинаетъ говорить. Передъ нимъ Эно, на которымъ онъ наблюдаетъ.

  
   ЭРЕНЬЕНЪ. Наконецъ, я среди васъ! Вы и я живемъ лишь наполовину, когда мы -- не вмѣстѣ. Въ деревнѣ, гдѣ умиралъ мой отецъ, я узналъ о вашемъ переселеніи на эту гору. Я думалъ о временахъ Рима, о благородствѣ, твердости, мужествѣ и красотѣ высшихъ народовъ. Что бы ни случилось, этотъ блестящій и смѣлый поступокъ возвысилъ васъ. Вы доказали вашу товарищескую вѣрность и вашу безупречную храбрость. Нынѣ смирились тѣ, кто отказывалъ вамъ, солдаты, въ надлежащей платѣ, и вамъ, граждане, въ томъ, что вы требовали по справедливости. Средство, которымъ вы воспользовались, оказалось превосходнымъ; но пригодно ли оно теперь? Вооруженное столкновеніе съ Оппидоманью было бы несчастьемъ. До сихъ поръ его можно было избѣжать. До сихъ поръ вы были сплочены въ превосходный союзъ самообороны. Я утверждаю открыто, что вы гордились вашей совмѣстной жизнью, которая создалась, благодаря вашему взаимному ясному и доброму желанію. Вы поняли, что будущее зависѣло отъ вашего поведенія. Это хорошо. (Молчаніе. Всѣ склоняютъ головы) Но удержится ли эта связь среди нищеты и голода, которые начнутъ свирѣпствовать тутъ? (Общее молчаніе. Эно пожимаетъ плечами. Эреньенъ понимаетъ, что сейчасъ былъ споръ. Быстро мѣняя тонъ) Я признаю: вы подвергались страшному риску. Правда, съ высоты этой горы смерти вы властвовали надъ тѣми, кто васъ ненавидитъ. Но вамъ не доставало вашего жилища и очага, вамъ не хватало вашихъ женъ, вашихъ сыновей и дочерей! Правительство держитъ ихъ въ своихъ рукахъ, горя нетерпѣніемъ ихъ задушить! Ахъ! Передъ вами прошла безконечная вереница черныхъ часовъ, долгая и медленная процессія тоски въ вашей душѣ! Къ счастью, все можетъ измѣниться: правительство предлагаетъ вамъ миръ.
   ЭНО. Мы никогда не станемъ входить въ сдѣлки съ правительствомъ.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Если мы откажемся войти въ сдѣлку, будетъ рѣзня. Какъ! Здѣсь собралась кучка смѣльчаковъ, отъ которой зависитъ судьба народа. Неужели мы согласимся умереть, какъ дичь, пойманная въ силки, наканунѣ великой побѣды плебеевъ?

(Крики одобренія)

  
   ЭНО. Всѣ предложенія правительства нужно отвергнуть безъ обсужденія.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Всѣ предложенія нужно обсуждать и принять только часть. Согласенъ, что это средство опасно, но я -- человѣкъ, готовый воспользоваться молніей...

(Крики одобренія)

  
   ЭНО. Вы одурачите насъ.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Что вы понимаете въ моихъ планахъ въ моихъ надеждахъ и моей жизни? Вы разрушаете, а я созидаю. Кто слушаетъ васъ, тратитъ свои силы на взаимное недовѣріе, заговоры и терроръ. Ужъ недѣлю вы свирѣпствуете: вы не достигли ничего, кромѣ жалкихъ пререканій. Я пришелъ и угадываю вашъ ничтожный замыселъ. Я стыжусь его.

(Крики одобренія)

  
   ЭНО. Я не хочу тирана.

(Свистки)

  
   ЭРЕНЬЕНЪ. Вы стали бы имъ, если бы я не помѣшалъ вамъ дѣлать то, что вы дѣлаете.

(Одобренія)

  
   ЭНО. Вы свергнете правительство только для того, чтобы занять его мѣсто.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Его мѣсто! Я могъ его занять, но я пренебрегъ имъ.

(Одобренія)

  
   ЭНО. Вы соглашаетесь на самые подозрительные компромиссы, вы торгуете...
   ЭРЕНЬЕНЪ. Тише! Молчите! Пусть наши споры не касаются личностей. (Обращаясь непосредственно къ толпѣ) Я ненавижу власть до такой степени, что не подсказываю вамъ условій мира. Вы сами ихъ предложите правительству. Говорите.

(Одобренія)

  
   НѢКТО. Мы хотимъ, чтобы съ нами обращались, какъ съ людьми. Мы воспользовались этимъ правомъ, устроивъ стачку
   ЭРЕНЬЕНЪ. Прекрасно.
   ДРУГОЙ НЕИЗВѢСТНЫЙ. Мы хотимъ, чтобы наше имущество было возвращено намъ.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Это -- обѣщано.
   ДРУГОЙ НЕИЗВѢСТНЫЙ. Мы хотимъ, чтобы рабочимъ заплатили просроченную заработную плату.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Правительство обязываетъ.
   ДРУГОЙ НЕИЗВѢСТНЫЙ. Мы хотимъ вернуться въ городъ вооруженными.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Вамъ будетъ это предоставлено. И я прибавлю, что если въ ваше отсутствіе были произведены конфискаціи, ихъ отмѣнятъ. Забудутъ всѣ штрафы. Вы будете судьями тѣхъ, кто судилъ васъ. (Крики одобренія) А теперь, когда мы пришли къ соглашенію, скажите мнѣ, не чудовищно ли, чтобы люди одной и той же земли стали рѣзать другъ друга? Подумайте: тамъ, въ старыхъ кварталахъ, на улицахъ, охваченныхъ лихорадкою, въ атмосферѣ пороха и пожара, растерянные умы ждутъ послѣдняго убѣжища, въ надеждѣ на великое возрожденіе. Это о нашихъ программахъ все болѣе и болѣе спорятъ, наши рѣчи объясняютъ, нашу душу впитываютъ въ себя. Само войско волнуется нашими мечтами. Все недовольство, вся злоба, всѣ несправедливости, притѣсненія, рабство заговорили новымъ языкомъ и заставляютъ слушать себя! Наши правители ненавидятъ другъ друга. Въ нихъ нѣтъ больше силы. Они повинуются призраку. (Повсюду сочувственныя восклицанія) У непріятеля -- то же несогласіе, та же слабость. Среди солдатъ появляются непокорные. Возстаютъ противъ жестокости начальниковъ, противъ ужасовъ и безумія войны. Ненависть выростаетъ въ бурю. Въ крайней скорби, нищетѣ и несказанномъ страхѣ, все стремится къ необходимому человѣческому единенію. Стыдятся быть убійцами. Скажите: если бы это стихійное волненіе могло угаснуть; если бы тѣ, кто осаждаетъ насъ, чувствовали, сколько среди насъ братскихъ сердецъ; если бы, въ силу неожиданнаго соглашенія, мы осуществили сегодня хотя часть великой мечты человѣчества,-- развѣ Оппидомань не была бы тогда достойна прощенія ея позора, безумія и поруганія. Оппидомань сдѣлалась бы тѣмъ мѣстомъ на землѣ, гдѣ совершилось одно изъ рѣдкихъ священныхъ событій. Съ этою мыслью нужно слѣдовать за мной, туда, къ вашимъ дѣтямъ.

(Крики одобренія)

  
   ТОЛПА.-- Одинъ онъ руководитъ событіями.
   -- Безъ него пропало бы наше дѣло.
   НѢКТО (обращаясь прямо къ Эреньену). Мы всѣ будемъ повиноваться вамъ, воистину вы -- учитель.
  

Крики одобренія. Нѣкоторые поднимаютъ Эреньена на плечи и несутъ его къ городу. Ле-Брэ идетъ за нимъ. Всѣ сходятъ. Слышны торжественные крики.

  

АКТЪ ТРЕТІЙ.

  

СЦЕНА ПЕРВАЯ.

  

Двѣ недѣли спустя.

Квартира Эреньена -- та же, что и во второмъ актѣ. Рабочій столъ, заваленный бумагами, стоитъ у окна, въ которомъ выбиты стекла. На улицѣ толпа проходитъ, удаляется и вновь возвращается. Группы кричатъ: "Долой измѣнника! -- смерть предателю! -- смерть! -- долой!"

  
   КЛАРА. Вотъ уже двѣ недѣли, какъ это продолжается! Домъ похожъ на корабль, потерпѣвшій крушеніе. Его застигла буря криковъ и гнѣва. О, это проклятое предпріятіе тамъ, наверху, на Авентинѣ! Упасть вдругъ со щита восторговъ въ немилость и ненависть.

(Быстро входитъ Эно)

  
   КЛАРА. Ты... здѣсь!
   ЭНО. Да, это -- я.
   КЛАРА. Что тебѣ нужно?
   ЭНО. Такъ ты не знаешь о моей рѣчи на Старомъ Рынкѣ?.. Я ожидалъ лучшаго пріема.
   КЛАРА (указывая на комнату Эреньена). Какъ... Ты! Его соперникъ и врагъ! (Указываетъ на улицу) Ты, который раздуваешь эти крики и эту бурю!
   ЭНО. Теперь, послѣ того, что стало извѣстно Эреньену, онъ, вѣроятно, приметъ меня лучше, чѣмъ ты, мой другъ и моя сестра.
   КЛАРА. Я не понимаю.
   ЭНО. Ты скоро поймешь. А пока скажи мнѣ, какое было у него настроеніе во время этихъ дней напрасной и жалкой злобы.
   КЛАРА. О, не думай, что онъ побѣжденъ! Онъ остался непреклоннымъ; онъ приводитъ къ концу самый смѣлый изъ замысловъ: онъ примиритъ Оппидомань съ непріятелемъ.
   ЭНО (указывая на улицу). А эти бунтовщики, что горланили у его двери?
   КЛАРА. Первое время это было тяжело. Сколько я ни старалась смягчить его гнѣвъ, ухаживать за нимъ, заботиться о немъ больше, чѣмъ когда-либо, онъ снова впадалъ въ ярость, самъ себя раздражалъ, вскакивалъ на окно, грозилъ кулакомъ городу, кричалъ отъ боли, и слезы текли изъ его глазъ. Во всѣхъ своихъ порывахъ онъ оставался ужаснымъ ребенкомъ: вѣдь ты его знаешь.
   ЭНО. Ахъ, если бы онъ слушалъ меня, мы никогда не перестали бы понимать другъ друга. Правительство не обмануло бы его. Народъ продолжалъ бы его любить. Но онъ строптивъ" онъ никогда не зналъ, что значитъ настойчиво добиваться. Онъ дѣйствуетъ стремительно и порывисто, какъ вѣтеръ его родины.
   КЛАРА. Что же ему было дѣлать?
   ЭНО. Продлить возстаніе на Авентинѣ; поддержать его, вмѣсто того, чтобы успокоивать, принять гражданскую войну, обострить нищету, завладѣть банками силою; казенными учрежденіями -- силою; и судьбой -- силой же.
   КЛАРА. Это было невозможно.
   ЭНО. Все было возможно въ состояніи лихорадки, которой мы были охвачены. Но необходимъ былъ планъ, хладнокровно выработанное рѣшеніе, которому надлежало слѣдовать. Прежде всего нужно было организовать самооборону,-- у насъ была стачка тамъ, наверху,-- потомъ нападеніе и, наконецъ, кровавую борьбу. Нужно былоло заботиться о дѣйствіяхъ ближайшихъ, опредѣленныхъ, неотложныхъ. Власть была бы убита: правитель и консулы. Мнѣ начинали повиноваться. Въ недобрый часъ пришелъ Эреньенъ на Авентинъ: ему помогали обстоятельства. Онъ говорилъ, какъ трибунъ, съ чувствамъ, съ трагическими жестами и эффектными словами: онъ вѣдь говоритъ, какъ въ бреду, а не убѣждаетъ. Ахъ! Когда я думаю объ этомъ, вся ненависть возвращается ко мнѣ.
   КЛАРА. Какъ ты обманываешься!

(Крики на улицѣ. -- Эно и Клара не обращаютъ на нихъ вниманія)

  
   ЭНО. Казалось, что онъ самъ не знаетъ, чего онъ хочетъ. Онъ смотритъ всегда дальше настоящаго. Я его никогда не понимаю.
   КЛАРА. Я понимаю его всегда.
   ЭНО. Это заблужденіе -- тратить всю свою волю на служеніе какимъ-то мечтамъ. Кто слишкомъ усердно выдуваетъ стекло, заставляетъ его лопнуть.
   КЛАРА. Не будемъ спорить. Ты -- насильникъ, чувствующій себя слабымъ и неловкимъ. Если ты пришелъ сюда, къ нему, то для того, чтобы просить о чемъ-нибудь. Что же это?
   ЭНО (съ гордостью). Я пришелъ тебѣ сказать, что вчера я, который говоритъ съ тобой, я укротилъ толпу, я защитилъ Эреньена, я добился того, что ему выразили одобреніе. Мое упорство побѣдило его дурную репутацію.
   КЛАРА. Ты сдѣлалъ это, ты... Но почему же ты дѣлаешь одно, а думаешь другое?
   ЭНО. А вотъ... Это значитъ, что когда я дѣйствую за свой страхъ, то терплю неудачу, меня предаютъ; это оттого, что на меня сердятся; это оттого, что Ле-Брэ меня вытѣсняетъ... Это значитъ, что, въ концѣ концовъ, остается одинъ Эреньенъ, несмотря ни на что. Онъ одинъ можетъ спасти все дѣло. Онъ все напуталъ, такъ пусть и распутываетъ теперь.
   КЛАРА. И ты его поддерживалъ, ты?
   ЭНО. Конечно, такъ какъ возстанія нельзя начать снова, такъ какъ все ускользаетъ изъ моихъ рукъ, я терплю несчастье и неудачу. Если бы ты знала, пасколько народъ еще ребенокъ и какъ онъ уже раскаивается, что потерялъ уч

Эмиль Верхарнъ.
ЗОРИ.

Переводъ съ французскаго
А. Воротникова и С. Шамбинаго

МОСКВА.
КНИГОИЗДАТЕЛЬСТВО "ПОЛЬЗА"
В. Антикъ и Ко.

Типо-лит. РУССКАГО ТОВАРИЩЕСТВА. Москва.
Телефоны: 18-35 и 53-95.

   

ДѢЙСТВУЮЩІЕ:

   Толпа.
   Группы работниковъ, нищихъ, фермеровъ, солдатъ, женщинъ, юношей, прохожихъ, мальчиковъ, стариковъ.
   Яковъ Эреніанъ, трибунъ.
   Петръ Эреніанъ, его отецъ.
   Клара, его жена.
   Георгій, его сынъ.
   Эно, братъ Клары.
   Ордэнъ, капитанъ непріятельскаго войска, ученикъ Эреніана.
   Лё-Брё, сторонникъ Эреніана.
   Дядя Гисленъ, фермеръ.
   Священникъ.
   Офицеръ. Развѣдчикъ.
   Бродяга.
   Консулъ Великаго Города.
   Пастухъ.
   Нищій Бенедиктъ.
   Провидецъ городовъ.
   Провидецъ селъ.
   Группы дѣйствуютъ, какъ одинъ многоликій человѣкъ.

ДѢЙСТВІЕ I.

Сцена первая.

Обширный перекрестокъ дорогъ, спускающихся справа изъ Великаго Города {Въ подлинникѣ "Oppidomagne", т.-е. Oppidum, magnum -- Великій Городъ. Прим. перев.}, а слѣва идущихъ въ равнины. Ряды деревьевъ идутъ вмѣстѣ съ ними въ безконечную даль. Непріятель приблизился къ Городу и окружилъ его. Страна горитъ. Громадное зарево вдали; звонъ набата.

Группы нищихъ во рвахъ. Другіе, стоя на кучахъ песку, смотрятъ вдаль и переговариваются между собой.

Нищіе.

   Смотрите: съ этого пригорка видно, какъ пылаютъ села.
   -- Взлѣземъ на деревья. Будетъ лучше видно.
   

Одинъ изъ нищихъ на деревѣ.

   -- Сюда, сюда!
   

Нищіе, обратившіеся въ сторону города.

   -- Ближе къ городу огонь разъяряется и растетъ.
   -- Слышны взрывы пороховыхъ погребовъ.

(Звукъ картечи и взрыва).

   -- Мастерскія передняго порта, и пристани, и доки охватываетъ огонь. Запылали склады нефти. Реи и мачты загораются, скрещиваясь въ небѣ.
   

Нищіе, обратившіеся къ равнинамъ.

   -- Въ глубинѣ равнинъ вся страна пылаетъ! Огонь лижетъ ферму Эреніана; тамъ выбрасываютъ вещи во дворъ. Выводятъ животныхъ изъ хлѣва, обвязавъ имъ головы. Больного отца выносятъ на кровати.
   -- Пришелъ чередъ фермеровъ почуять смерть за плечами!
   -- О, какое дивное и внезапное возмездіе! Изгнаны тѣ, кто насъ гналъ. Толпами ихъ полны дороги. Ихъ настигли всѣ наши богохульства, всѣ наши проклятія, всѣ наши молитвы, весь нашъ гнѣвъ!
   
   Смотрите, тамъ стада къ водѣ бѣгутъ пугливо,
   И кони въ ярости свои поводья рвутъ,
   Съ отчаянной тоской несутся, ржутъ...
   Вотъ впереди одинъ: огнемъ объята грива,
   Онъ смерть и адъ съ собой несетъ...
   Кусаетъ пламя онъ, что шею его жжетъ...
   Смотрите же! Тамъ люди въ изступленьи
   Съ простыми вилами идутъ съ огнемъ въ сраженье!...
   
   -- Колокола обезумѣли въ воздухѣ. Церкви и башни рушатся. Словно, самъ Богъ въ страхѣ!
   -- Знаетъ ли кто, почему разгорѣлась война?
   -- Всѣ короли желаютъ обладать Великимъ Городомъ. Его жаждутъ всѣ, до конца земли!

Люди въ тревогѣ бѣгутъ и толпятся по дорогамъ въ безпорядкѣ. Нѣкоторые останавливаются и кричатъ:

   -- Фермеры сваливаютъ на повозки свои вещи и пожитки. Они направляются къ городу; они пройдутъ здѣсь.
   

Группа нищихъ.

   -- Вотъ случай проникнуть въ Великій Городъ.
   -- Пойдемъ за ними!
   

Нищій Бенедиктъ.

   За ними слѣдовать? Да кто же ты такой?
   Съ тѣхъ поръ, какъ мы скитаемся въ неволѣ,
   Ты, я, всѣ мы,-- для насъ нѣтъ жизни болѣ:
   Насъ фермеры замучили нуждой!
   Они -- лишь хлѣбъ, мы только горькій голодъ,
   И тотъ огонь, который словно молотъ
   На житницы ихъ въ этотъ насъ упалъ,
   Его нашъ гнѣвъ пылающій создалъ.
   И мнится мнѣ, смотря на языки огней:
   То зубы наши тамъ, то нашихъ блескъ ногтей!
   Когда же я иду, остановлюсь и вновь
   Иду къ дверямъ, прошу гдѣ подаянья,
   Я чувствую, во мнѣ какъ закипаетъ кровь:
   Умножить жажду ихъ болѣзни и страданья!
   Руками этими я вскрою ихъ гроба,
   Чтобъ обобрать... Ихъ дочерей мольба --
   Ничто! Онѣ не избѣгутъ насилья.
   Я ненавижу ихъ, насколько выражать
   Я ненависть способенъ всей душою;
   И мало мнѣ, я этого не скрою,
   Ихъ палками, дрекольемъ побивать!
   

Старикъ.

   Къ чему ихъ убивать? Они не будутъ болѣе вредить; они еще несчастнѣе, чѣмъ мы.
   

Нищій Бенедиктъ.

   Молчи; ты слишкомъ старъ для того, чтобъ еще быть мужчиной.

Новыя толпы бросаются на дорогу Великаго Города. Появляется группа рабочихъ. Одинъ изъ нихъ обращается къ нищимъ.

Рабочій.

   Эреніанъ уже прошелъ?
   

Нищій.

   Этотъ пастухъ его знаетъ. Спросите у него.
   

Рабочій къ пастуху.

   Проходилъ здѣсь Эреніанъ?
   

Пастухъ въ рубищахъ.

   Я жду его. Онъ поспѣшно пріѣхалъ, чтобъ позаботиться о своемъ отцѣ. Хотѣлъ бы я еще разъ его видѣть. Я его вылѣчилъ, когда онъ былъ еще ребенкомъ.
   

Рабочій.

   Онъ долженъ прійти. Вмѣстѣ мы подождемъ его.
   

Пастухъ.

   Какъ могъ онъ оставить городъ? Даже его враги должны бы удержать его.
   

Рабочій.

   Эреніанъ дѣлаетъ, что хочетъ. Его отецъ въ селѣ при смерти и позвалъ его къ себѣ.
   

Пастухъ.

   Какъ вы думаете, онъ обуздаетъ Великій Городъ?
   

Рабочій.

   А развѣ онъ не поведетъ народъ?
   Онъ полонъ силъ и обаянья...
   Въ тиши покуда онъ живетъ,
   Но въ будущемъ его дѣянья.
   Онъ взвѣситъ мудро, сколько силъ
   Потребно будетъ, воли, знанья,
   Чтобъ новый день насъ озарилъ.
   Насъ учатъ всѣ его писанья:
   Въ нихъ сказано, какимъ путемъ
   Мы къ благу высшему дойдемъ.
   

Пастухъ.

   Вы изъ тѣхъ, кто его любитъ и защищаетъ въ городѣ.
   

Рабочій.

   Насъ тысячи! За нимъ идемъ мы смѣло,
   Чтобъ до конца свершить святое дѣло.

Рабочій уходитъ на дорогу поджидать Эреніана. Снова бѣглецы. Потомъ группа крестьянъ съ повозками и ручными телѣжками. Лошади, взобрались на крутизну съ непосильнымъ грузомъ.

Дядя Гисленъ.

   Наши лошади выбились изъ силъ. Дадимъ имъ вздохнуть. Эй, вы тамъ, нищіе! Эта каналья -- Эреніанъ уже здѣсь былъ?
   

Нищій Бенедиктъ.

   Дядя Гисленъ, молчи!
   

Дядя Гисленъ.

   Мнѣ молчать! Молчать мнѣ! Почему?... ради кого?.. Такъ Эреніанъ васъ знаетъ?
   

Нищій Бенедиктъ.

   Дядя Гисленъ, мы здѣсь сила, и мы можемъ тебя убить, и ты не успѣешь позвать на помощь. Долгіе годы ты бросалъ намъ за порогъ твоихъ дверей остатки корма свиней и помои изъ твоей кухаи; а мы долгіе годы въ отвѣтъ развѣ не приносили тебѣ наши просьбы и наши молитвы? Мы свели счеты за прошлое, а будущее принадлежитъ намъ.

Онъ съ угрозой подходитъ къ Гислену.

Крестьянинъ, подбѣгая.

   Дядя Гисленъ, дядя Гисленъ! Отъ твоей фермы Звонкихъ Полей огонь перешелъ на на всю Волчью Долину!
   
   Горятъ деревья по дорогѣ,
   Крутятся ели и трещатъ,
   А искры въ бѣшенной тревогѣ
   До неба дальняго летятъ.
   

Дядя Гисленъ.

   А мнѣ-то что? Мнѣ что за дѣло?
   Пусть пропадутъ ноля, лѣса,
   Горитъ пусть воздухъ,-- небеса,
   Земли пусть распадется тѣло!...

(Мѣняетъ тонъ).

   Тотъ нищій говорилъ, что онъ меня убьетъ?

(Къ нищему Бенедикту).

   Такъ бей скорѣй, безъ замедленья!
   Вотъ руки; ихъ нужды ослабилъ гнетъ.
   Вотъ кожа, вотъ спина... Не требуетъ прощенья
   Все существо мое... Влачилъ всегда
   Я гибель, долгіе года.
   Къ чему, поистинѣ, мнѣ жить?
   Судьбы законъ не въ силахъ измѣнить!
   Вскопаю поле я,-- морозами побито.
   Что мой отецъ съ упорствомъ собиралъ,
   Что, какъ скупецъ, онъ въ землю зарывалъ,--
   Мной все потеряно, прожито!
   Я сыновей молилъ,-- не внялъ изъ нихъ никто:
   Они пошли туда... Ихъ городъ взялъ голодный.
   Имъ жизни хочется позорной и безплодной...
   А села, хижины -- все смертію взято!
   Великій Городъ взялъ ихъ силы,
   Великій Городъ кровь ихъ пьетъ,
   И вотъ
   Поля и нивы -- какъ могилы!
   Погибель чуется вездѣ:
   Землѣ, и воздуху, и солнцу, и водѣ!
   

Крестьянинъ.

   Ваши страданья также и наши. Мы тоже всѣ несчастны...
   

Дядя Гисленъ.

   Ребенкомъ, помню я, мы сѣяли бывало,--
   Земля, покорная и людямъ и скотамъ,
   Какъ счастія улыбка, расцвѣтала.
   Теперь она вселяетъ ужасъ намъ;
   Ея сокровища поруганы, раскрыты,
   Пласты угля, что были въ мракѣ скрыты,
   Теперь извлечены, и мощные царятъ!
   На полотнѣ стальномъ, что бороздитъ равнины
   И рѣжетъ пашни, мирныя долины,--
   Сигналы свѣтлые стоятъ.
   Отъ дыма цвѣтъ живыхъ небесъ угасъ,
   Трава зеленая, шумящія дубравы
   Питаются сѣрнистою отравой.
   Вотъ часъ,
   Какъ утвердились, наконецъ,
   Огонь, желѣзо и свинецъ,
   И снова адъ встаетъ на насъ!
   

Одинъ изъ нищихъ.

   Бѣднякъ!
   

Дядя Гисленъ.

   Бѣднякъ! Вовсе нѣтъ! (Привлекаетъ къ себѣ одного изъ крестьянъ и указываетъ ему на горящую усадьбу). Вы, думаете, что врагъ поджегъ мою усадьбу? Разубѣдитесь! (Показываетъ ему свои руки). Это сдѣлали вотъ эти руки. А мой лѣсъ у болота Блуждающихъ Огней?-- Тоже!... А мои житницы и скирды?-- Мои руки!... Нѣтъ, нѣтъ! Дядя Гисленъ не бѣднякъ! Онъ, и, можетъ быть, только онъ одинъ, все видитъ ясно. Нѣтъ больше у людей уваженія къ своему полю; предъ медленнымъ ходомъ событій теряется терпѣніе; убиваютъ зародыши, сжигаютъ ихъ; все устраиваютъ, придумываютъ, соображаютъ! Земля перестала быть женщиной: она стала дѣвкой!
   
   И врагъ теперь ее уничтожаетъ!
   Гдѣ городами ранена она,--
   Тамъ мечъ сѣчетъ, а пламя сожигаетъ.
   Тамъ, гдѣ она совсѣмъ истощена,
   Гранатъ горитъ огнистый слѣдъ.
   Увы -- землѣ спасенья нѣтъ!
   Не надо больше радугъ ясныхъ,
   Не надо снѣга на горахъ,
   Не надо солнца, зорь прекрасныхъ!..
   И отъ ударовъ всѣхъ ужасныхъ
   Поля пусть обратятся въ прахъ!
   

Крестьянинъ.

   Навѣрное, дядя Гисленъ нездоровъ разсудкомъ.
   

Другой.

   Преступно такъ ругаться надъ землей!
   

Третій.

   Ужъ не знаешь, чему вѣрить.

Появляется Провидецъ селъ; онъ напѣваетъ, подражая движеніями полету вороновъ вовремя пожара.

Провидецъ.

   Бѣгутъ поля, грядутъ кусты!
   Грозы огнистыя мгновенья
   На сѣверъ -- югъ чертятъ кресты...
   То Красныхъ Вороновъ явленье.
   
   Ихъ крылья рѣютъ надъ домами,
   И когти новой жертвы ждутъ.
   Ихъ перья, словно надъ полями
   Столбы пожарища, встаютъ.
   
   Ихъ стаи дикія ужасны,
   Онѣ летятъ со всѣхъ сторонъ...
   Ужель огонь послалъ ихъ ясный,
   Которымъ міръ весь окруженъ?!
   
   И молчаливый ихъ полетъ
   Кровь леденитъ своей грозою,
   Кровавый клювъ терзаетъ, рветъ,
   Въ землѣ до сердца ищетъ ходъ
   И гонитъ ужасъ предъ собою!
   
   Всѣ сѣмена ужъ сожжены,
   А жернова -- средь моря лавы,
   Текущей къ Западу, кровавой,
   Сквозь дымъ пожарища видны.
   Бѣгутъ, какъ кони въ часъ войны.
   
   Да! Часъ предсказанный насталъ!
   Колокола! Вы погребально
   Звоните смерть землѣ печальной!
   
   Да! Часъ предсказанный насталъ!
   Колокола! Пусть скорбный звонъ
   Звучитъ въ часъ міра похоронъ!
   

Дядя Гисленъ.

   Да, правъ онъ, провидецъ, безумный, надъ кѣмъ я самъ смѣялся и кого никто не понималъ. О, конечно, теперь открывается грозное просвѣтленіе! (Указываетъ на горизонтъ), Онъ давно угадывалъ. А мы все жили съ нашими старыми надеждами, старыми мечтами и изъ нашего здраваго смысла дѣлали жалкую преграду на страшномъ пути судьбы.

Группа молодыхъ поселянъ, слугъ, работниковъ, работницъ и нищихъ женщинъ сопровождаетъ Петра Эреніана, лежащаго на носилкахъ. Съ ними идетъ священникъ. Умирающій знаками показываетъ, что слишкомъ страдаетъ и что надо остановиться.

Яковъ Эреніанъ.

   Вотъ здѣсь, друзья мои. Осторожнѣе опустите его (Помогаетъ носильщикамъ. Потомъ, какъ бы говоря съ самимъ собой). Бѣдный старикъ! Бѣдный старикъ! Не мотъ умереть, какъ умеръ его отецъ, въ своей постели. О, эти войны! Эти войны! Ихъ надо ненавидѣть всей силой ненависти, твердой, какъ алмазъ.
   

Петръ Эреніанъ.

   Эреніанъ! Эреніанъ!
   

Яковъ Эреніанъ

   Я здѣсь, отецъ, возлѣ тебя, предъ твоими глазами, у твоихъ рукъ, совсѣмъ близко около тебя, какъ въ дни моей матери; такъ близко, что слышу біеніе твоего сердца. Ты меня видишь? Слышишь меня? Чувствуешь ли, что я попрежнему тебя люблю?
   

Петръ Эреніанъ, тяжело дыша

   На этотъ разъ -- конецъ. Ты не будешь въ силахъ перенести меня къ себѣ, въ Великій Городъ... Я счастливъ, потому что вокругъ меня раввины. Прошу тебя о милости: не запрещай старому священнику подойти ко мнѣ.
   

Яковъ Эреніанъ.

   Отецъ мой, всякая твоя воля, всякое желаніе будетъ исполнено. Удалиться мнѣ?
   

Петръ Эреніанъ.

   Надо быть одному, чтобъ исповѣдаться.

Эреніанъ отходитъ. Приближается священникъ. Гисленъ робко подходитъ къ Трибуну и говоритъ съ нимъ, пока совершается исповѣдь.

Дядя Гисленъ.

   Господинъ Эреніанъ, я вижу, вы добры, попрежнему. Я васъ считалъ инымъ. Вы господствуете въ Великомъ Городѣ, и въ нашихъ фермахъ бывалъ разговоръ о васъ... Мои сыновья за васъ заступались... Но теперь, когда деревня умерла, откуда, скажите мнѣ, придетъ жизнь? Гдѣ найти уголокъ земли, еще не убитый дымомъ, нечистотами, отравой, войной? Скажите... скажите!

Эреніанъ безмолвенъ. Все его вниманіе приковано къ отцу. Онъ едва пожимаетъ плечами, когда Гисленъ оканчиваетъ говоритъ.

Пастухъ
медленно подошелъ къ Эрепіану.

   Яковъ, ты узнаешь меня?
   

Яковъ Эреніанъ.

   Какъ? Ты еще живъ, старый пастухъ?

Сильно взволнованный обнимаетъ его.

Пастухъ.

   Я уходилъ далеко, туда, на долгіе годы; я видѣлъ страны новыя, чудныя... И такъ вотъ бродишь, день ото дня, изъ одной степи въ другую,-- и возвращаешься, чтобъ увидѣть смерть.
   

Петръ Эреніанъ.

   Прошу прощенія у всѣхъ, кого я оскорбилъ.
   

Священникъ.

   Не смущайся: ты былъ христіаниномъ и спасешься.

Священникъ даетъ ему отпущеніе грѣховъ.

Яковъ Эреніанъ
ведетъ пастуха къ умирающему.

   Отецъ, вотъ пастухъ; ты знаешь, онъ съ Звонкихъ Полей, самый старый изъ твоихъ слугъ и друзей.
   

Петръ Эреніанъ
смотритъ долго на пастуха; потомъ вдругъ, узнавъ его, схватываетъ за руку и привлекаетъ къ себѣ; довольно твердымъ голосомъ.

   Когда я умру, пастухъ, ты уничтожь всѣ старыя сѣмена. Они смѣшаны съ дурной пылью, они источены, они изъѣдены. Не съ такими сѣменами земля празднуетъ свой бракъ. А ты, побывавшій повсюду, ты посѣешь на моемъ полѣ новыя сѣмена, сѣмена живыя, свѣжія, прекрасныя, какія ты видѣлъ и призналъ добрыми тамъ, въ дѣвственныхъ странахъ земли... (Молчаніе. Пастухъ склоняетъ голову и становится на колѣни. Также нищіе и носильщики). А теперь обратите меня къ солнцу.

Его желаніе исполняютъ; но на западѣ, гдѣ заходитъ солнце, зарево горящихъ деревень озаряетъ страну: жаръ оттуда достигаетъ до умирающаго.

Пастухъ.

   Отблески пожара озаряютъ его лицо.
   

Другой.

   Къ огню онъ обратился.
   

Третій къ окружающимъ Петра Эреніана.

   Осторожнѣй... осторожнѣй!.. Не надо, чтобъ онъ видѣлъ пламя.
   

Четвертый.

   Поверните его направо.
   

Пятый.

   Вотъ такъ... сюда... Вправо... вправо...

Но старикъ цѣпляется за носилки и держится, устремивъ взоръ къ закату и пламени.

Шестой.

   Бѣдный, если бы онъ зналъ!
   

Петръ Эреніанъ почти угасшимъ голосомъ.

   Яковъ Эреніанъ, подойди ко мнѣ, ближе! Хочу умереть, касаясь тебя моими пальцами... (Ласкаетъ сына)... и глядя туда, на то, что я любилъ болѣе всего на свѣтѣ. Тебя я любилъ какъ бы до безумія. Никогда я не отрицалъ тебя; я готовъ былъ благословлять огорченія и печали, какія ты мнѣ причинялъ. Кромѣ того, любя тебя, я обожалъ и землю. Я жилъ съ солнцемъ, какъ съ Богомъ... оно было моимъ видимымъ Господомъ... Я счелъ бы карой мнѣ смерть ночью, когда нѣтъ его. Къ счастью, оно здѣсь, предо мной, и я простираю къ нему руки... (Поднимается, глядя на пожаръ). Я уже не вижу его, но все же чувствую его благой и побѣдоносный свѣтъ...
   

Яковъ Эреніанъ шепчетъ.

   Отецъ! Отецъ!

Онъ не знаетъ, сказать ли отцу правду или же слѣдуетъ видѣть въ его словахъ внезапное пророчество.

   

Петръ Эреніанъ.

   ...Я его угадываю, люблю понимаю. Отъ него въ этотъ часъ исходитъ единственная, еще возможная весна!

Онъ падаетъ навзничь и умираетъ; Яковъ обнимаетъ отца, прикладываетъ свои губы къ его губамъ, какъ бы желая изъ нихъ принятъ истину, сказанную ими.

Яковъ Эреніанъ.

   Зналъ ли онъ, что говорилъ?.. Единая, еще возможная весна!..

Медленно выходитъ онъ изъ своей задумчивости и овладѣваетъ собой. Нищіе, крестьяне и рабочіе окружаютъ его. Пастухъ жметъ его руки и держитъ ихъ. Носильщики поднимаютъ тѣло и двигаются въ путъ. Въ это время группа женщинъ и дѣтей изъ города спускается къ перекрестку по возвышеннымъ дорогамъ. Ихъ ведутъ старики.

Старикъ, останавливаясь и указывая на Петра Эреніана.

   Мертвый!.. Это Эреніанъ идетъ за носилками?
   

Второй.

   Что это за толпа?
   

Третій.

   Вся равнина течетъ къ Великому Городу.
   

Четвертый.

   Или они думаютъ, что ихъ примутъ? (Зоветъ). Эреніанъ! Эреніанъ!
   

Эреніанъ.

   Кто меня зоветъ?
   

Старикъ.

   Великій Городъ замкнулся въ своихъ стѣнахъ; онъ не допуститъ, чтобъ равнина присылала ему своихъ бродягъ и своихъ мертвецовъ.
   

Эреніанъ.

   Я возвращаюсь домой; я лишился отца; хочу самъ его похоронить и избавить отъ ограбленія и поруганій.
   

Старинъ.

   Васъ отгонятъ пулями. Изгоняютъ всѣхъ, кто не помогаетъ оборонѣ.
   

Второй.

   Взрываютъ мосты... Укрѣпленія щетинятся войсками...
   

Третій.

   Городъ пересталъ различать, кого онъ гонитъ. Васъ никто не узнаетъ.
   

Четвертый.

   Безуміе итти туда.
   

Пятый.

   Это значитъ итти на смерть.
   

Шестой умоляетъ.

   Останьтесь среди насъ, съ нами! Вы насъ спасете.
   

Эреніанъ.

   Клянусь вамъ, я войду въ Великій Городъ Если сомнѣваетесь, не слѣдуйте за мною.
   

Старикъ.

   Мы болѣе не въ силахъ.
   

Крестьянинъ.

   Лучше дома умереть.

Нищіе, старики и нѣсколько крестьянъ остаются на мѣ;стѣ. Толпа изъ городовъ и равнинъ слѣдуетъ за Эреніаномъ. Погребальное шествіе медленно скрывается.

Старикъ.

   Эреніанъ -- единый человѣкъ, твердый и сильный въ эти часы, когда близка гроза. Можетъ быть, тамъ его примутъ хорошо...
   

Второй.

   А тѣхъ, кто идутъ за нимъ, всѣхъ убьютъ.

Третій, обратившись къ равнинѣ.

   Посмотрите въ ту сторону. Врагъ заставляетъ стихіи вести войну. Онъ ими овладѣваетъ, развертываетъ ихъ силы, укрощаетъ ихъ, бросаетъ на непріятеля!
   

Четвертый.

   Когда деревни будутъ мертвы, тогда врагъ станетъ истреблять города.
   

Старый горожанинъ, старшій изъ всѣхъ.

   О города! О города!
   Вы кликами своими, и волненьемъ,
   И бѣшенствомъ, и оскорбленьемъ
   Грозите миру братскому всегда.
   О, ваша ярость противъ неба!
   Вы грязь одеждой кроете своей,
   Торгуете грѣхами вмѣсто хлѣба,
   И гроздями обвились вы страстей,
   Какъ нѣкогда ряды грудей
   Діаны древней тѣло покрывали.
   О города!
   Въ васъ все разумное исчезло навсегда,
   И юности цвѣты увяли!
   Штыкъ замѣнилъ геройскій духъ у васъ,
   И правосудія огонь давно угасъ.
   О города! О города!
   Клубокъ нечистый спрутовъ, безотрадный!
   Кровь міра пастью своей жадной
   Сосать готовы вы всегда!
   

Крестьянинъ къ старикамъ.

   Если бы не вы всѣ, горожане, то наши нивы бы цвѣли, и житницы переполнялись бы хлѣбомъ! Если бы не вы, то мы попрежнему были бы сильны, здоровы и спокойны. Если бы не вы, то наши дочери не стали бы продажными, а наши сыновья не пошли бы въ солдаты. Вы запятнали насъ своими идеями и своими пороками; вы разнуздали войну!
   

Горожанинъ къ старикамъ.

   На себя пеняйте. Зачѣмъ вы къ намъ приходите въ такомъ множествѣ и съ такой жадностью? Изъ глубины деревень вы бѣжите грабить и торговать съ такимъ упорствомъ, съ душой такой узкой, черствой и жестокой, что васъ трудно отличить отъ разбойниковъ. Ваше лукавство и воровство вы поставили за всѣми прилавками; вы постепенно наводнили всѣ конторы свѣта. Если нашъ вѣкъ такъ громко скрипитъ своими рабскими и мелочными перьями, то это потому, что милліоны вашихъ рукъ готовы переписывать до смерти!
   

Поселянинъ.

   Вы имѣли въ насъ нужду. Вы наполнили своими призывами паши долины.
   

Горожанинъ.

   Вы -- тѣсто, которое посредственность мѣситъ вы -- полки нумерованнаго ничтожества. Въ васъ причина медлительнаго лихоимства и тяжелой неподвижности. Безъ васъ городъ былъ бы нервнымъ, впечатлительнымъ, храбрымъ; безъ васъ могли бы снова проявиться порывъ, быстрота и смѣлость. Безъ васъ сонъ не омертвилъ бы жизнь, и смерть не покрыла бы все кровью.
   

Старикъ.

   Эй! Скажите! Какъ вы думаете: врагъ въ это время ожидаетъ, скрестивъ руки, конца вашихъ споровъ? Если погибнетъ нашъ городъ, то его можно схоронить подъ саваномъ, сотканнымъ изъ всѣхъ безполезныхъ словъ, всѣхъ безцѣльныхъ споровъ, болтовни и цвѣтовъ краснорѣчія, брошенныхъ на него въ теченіе вѣковъ. Болтуны одни во всемъ виновны!
   

Второй.

   Все соединилось противъ Великаго Города. Тысяча причинъ его разоряютъ, подобно тысячѣ вампировъ, пожирающихъ трупъ. По счастью, есть еще Спасители,-- тамъ, на небосклонѣ.
   

Третій.

   Со вчерашняго дня опасный заговоръ держитъ въ страхѣ Городъ. Народъ удалился на кладбище, надъ старыми кварталами. Могилы стали валами укрѣпленій. Народъ въ стачкѣ. Солдаты правительства ихъ окружили и отрѣзали,
   

Крестьянинъ.

   Великій Городъ осажденъ и самъ держитъ другихъ въ осадѣ.
   

Старикъ.

   Какъ въ Римѣ нѣкогда -- толпа создала тамъ Авентинскій холмъ.
   

Второй.

   О, стыдъ -- принадлежать къ забитому народу!
   Весь міръ его безумьемъ изумленъ.
   Въ тотъ мигъ, какъ громъ провозгласилъ свободу,
   Не вѣдаетъ, на что рѣшиться, онъ!
   Вѣдь сила въ единеньи зрѣетъ,
   А онъ колеблется, дробится и слабѣетъ!
   Скажите, неужель совсѣмъ безсильно слово?
   И твердой воли больше нѣтъ,
   Чтобъ стадо вывести на свѣтъ?
   Скажите, мужа нѣтъ такого...
   

Провидецъ изъ села,
который бродилъ вокругъ всего перекрестка, начинаетъ прорицать.

Провидецъ.

   Вотъ пробилъ часъ, что долженъ былъ пробить!
   И городъ,-- это зеркало вселенной,
   Куда глядѣлись всѣ, чтобъ взоръ свой ослѣпить,--
   Когда временъ оборвалася нить,
   Бросаетъ плащъ, мишурный и презрѣнный,
   
   Великій Градъ!
   Твои мосты, колонны и аркады!...
   Смотрите, къ вамъ грядутъ, грядутъ
   Всѣ горизонты, тамъ и тутъ!
   
   Великій Градъ!
   Твои дома и башни, стѣнъ громады!
   Изъ нихъ растетъ, несется въ даль
   Кончины огненной печаль.
   
   Великій Градъ!
   Вотъ, наконецъ, мгновенье,
   Когда въ тебѣ все обратится въ прахъ!
   Защиту принесетъ одинъ могучій взмахъ,
   Гиганта новаго явленье.
   

Старикъ.

   О, кто бы ни былъ онъ, привѣтъ ему! Мы первые склонимся передъ нимъ!
   

Провидецъ.

   Вотъ ожиданья мигъ!
   Грядущій будетъ такъ великъ;
   Чтобы его узнать и съ нимъ считаться,
   Вамъ надо вырасти, быть можетъ, и подняться.
   

Старикъ.

   Такой человѣкъ еще не родился!
   

Второй.

   Никто и не подозрѣваетъ о немъ.
   

Третій.

   Никто о немъ не возвѣщаетъ.
   

Четвертый.

   А Яковъ Эреніанъ?
   

Пятый.

   Яковъ Эреніанъ?.. Это безумецъ!
   

Сцена вторая.

Отрядъ конницы преграждаетъ входъ въ ворота Великаго Города. Солдаты подготовляютъ взрывъ мостовъ на рѣкѣ. По скатамъ и укрѣпленіямъ проходятъ патрули. Одинъ изъ генераловъ смотритъ вдаль съ биноклемъ въ рукѣ; онъ наблюдаетъ за тѣмъ, что происходитъ, въ то время, какъ курьеръ приноситъ приказъ офицеру коннаго отряда.

Офицеръ читаетъ.

   "Отданъ приказъ не пропускать въ городъ никого, кромѣ трибуна Якова Эреніана. Надо, чтобъ онъ понялъ, что ему дѣлаютъ милость. Для виду оказать ему противодѣйствіе". Подписано: "Правительство Великаго Города".

Эреніанъ идетъ по большой дорогѣ въ сопровожденіи толпы оборванцевъ, женщинъ, работниковъ, фермеровъ и стариковъ. Уяснивъ себѣ, что ему трудно проникнутъ въ городъ, онъ подходитъ къ офицеру.

Эреніанъ.

   Я одинъ изъ тѣхъ, которыхъ слушаютъ. Въ Великомъ Городѣ я выросъ, страдалъ и боролся за мои идеи, самыя прекрасныя, какія могутъ, быть въ головѣ человѣка. Я любилъ Великій Городъ, когда онъ казался непобѣдимымъ. Теперь я хочу занять мѣсто среди тѣхъ, кто умираетъ за него. И я требую мѣста для всѣхъ, кого ждутъ тамъ, для всѣхъ, кого я встрѣтилъ на моей дорогѣ. Я крикнулъ имъ, чтобъ они шли за мной. Я толкнулъ къ мужеству ту волну, что отступала къ трусости
   

Офицеръ.

   Я знаю, кто вы, но не могу измѣнить полученныхъ приказаній.
   

Эреніанъ.

   Въ чемъ состоятъ они?
   

Офицеръ.

   Держать на запорѣ эти ворота.
   

Эреніанъ.

   Такъ значитъ, что Великій Градъ
   Въ тотъ часъ, какъ горы со стенаньемъ
   Отъ ужаса на стогны полетятъ,--
   Онъ бѣдными словами приказанья
   Свои ворота заградить
   Для тѣхъ, въ комъ рвеніе кипитъ,
   И кто несетъ ему и кровь,
   И безконечную любовь?
   Бывало, вечеромъ на молѣ я сидѣлъ,
   И видѣлъ, какъ моря несли
   Къ нему богатства всей земли;
   Свободный міръ -- его удѣлъ.
   Люблю его, съ пороками и славой
   И страсти странною отравой!
   Я имъ, какъ сынъ, любовникъ, упоенъ,
   И входъ въ него мнѣ запрещенъ?!.
   
   Приказъ! Но такіе приказы губятъ народъ! Можно ли считать число защитниковъ, когда бѣдствіе безпредѣльно? Передъ лицомъ смерти можно ли раздѣлять тѣхъ, кто соединенъ одной и тою же опасностью? Я требую, чтобы дали мѣсто всѣмъ!
   

Офицеръ.

   Я не могу.

Эреніанъ подходитъ къ тѣлу отца, открываетъ лицо и грудь.

Эреніанъ.

   Онъ двадцать лѣтъ служилъ странѣ
   И слѣдовалъ за вашими вождями;
   Въ пустыняхъ дрался онъ, за дальними морями
   Три раза онъ прошелъ Европу всю:
   Вокругъ его съ побѣдными орлами
   Средь бури факелы горятъ...
   И входъ ему закрытъ въ Великій Градъ!?
   

Офицеръ.

   Входъ закрытъ для всѣхъ, кто слѣдуетъ за вами.
   

Эреніанъ.

   Такъ знайте же, что во имя закона, самаго яснаго, самаго простого и опредѣленнаго, я обращаюсь къ вашей человѣческой чести. Пройдетъ немного дней, и эта долина обратится въ разрушеніе, гниль и кровь. Вамъ надо сказать одно лишь слово, и жизнь, на которую мы всѣ имѣемъ право, будетъ намъ сохранена. Человѣкъ обязанъ помогать человѣку, и на васъ, носящемъ оружіе, лежитъ эта обязанность по отношенію ко всѣмъ намъ. Эта обязанность изглаживаетъ всѣ другія. Она существовала еще тогда, когда не существовало названія арміи и часового.
   

Офицеръ.

   Разойдитесь, разойдитесь!

Эреніанъ взглядываетъ на огромную толпу, идущую за нимъ, на взглядъ опредѣляетъ число солдатъ и подходитъ къ тѣлу отца.

   Почившаго прошу простить мнѣ, если я покрою кровью его погребеніе.

Въ эту минуту Генералъ, наблюдавшій эту сцену съ вершины укрѣпленія, подбѣгаетъ къ офицеру.

Эреніанъ.

   Я исчерпалъ всѣ средства, остается одно. Вы всѣ его угадываете... Насъ тысяча, а тѣхъ лишь нѣсколько человѣкъ (Указываетъ на солдатъ). У нихъ есть отцы и дѣти среди насъ. Они наши, они дадутъ намъ дорогу... Пусть женщины идутъ впереди: они не будутъ стрѣлять. (Идетъ впередъ одинъ, въ то время какъ, собирается толпа. Къ солдатамъ.), Тотъ, кто вами начальствуетъ, велитъ вамъ совершить преступленіе. Не повинуйтесь ему. Вы имѣете право...

Но Генералъ уже подошелъ къ офицеру и выговариваетъ ему. Слышны слова: "Неловкость", "безуміе"... Генералъ быстро идетъ къ Эреніану и кланяется ему.

Генералъ.

   Яковъ Эреніанъ, вы войдете въ Великій Городъ. Правительство васъ туда допускаетъ.
   

Эреніанъ.

   Наконецъ! Я хорошо зналъ, что я вамъ нуженъ, и что, войдя къ вамъ, буду служить вашимъ интересамъ (Указываетъ на толпу). И. всѣ они пойдутъ за мной: старики, дѣти, женщины, всѣ вернутся домой и всѣ будутъ полезны. И ты, отецъ, будешь покоиться въ могилѣ, гдѣ спятъ двое моихъ дѣтей.

Генералъ отдаетъ приказаніе. Ряды раздвигаются. Яковъ Эреніанъ и нѣсколько работниковъ входятъ въ ворота; но за ними быстро, по приказанію офицера, смыкаются ряды. Тѣло Петра Эреніана, носильщики, старики, крестьяне, женщины и дѣти, всѣ отброшены. Приходятъ на помощь новые батальоны. Яковъ Эреніанъ пораженъ. Онъ возвращается, чтобы, проложитъ до-рогу. Слышно, какъ онъ кричитъ: "Подлость..." "Измѣна!..." "Безчестно!" Но шумъ покрываетъ его голосъ. Его силой побуждаютъ войти въ городъ. А толпа, которая ропщетъ, окончательно отброшена къ долинѣ.

   

ДѢЙСТВІЕ II.

Сцена первая.

Жилище Эреніана. Дверь справа. Обыденная обстановка. Вещи въ безпорядкѣ; на столѣ одежда въ починкѣ, дѣтскія игрушки. Кучи книгъ на двухъ стульяхъ. Жена Эреніана, Клара, зажигаетъ лампы. Она ждетъ его. Вдругъ съ улицы доносятся клики привѣтствій. Входитъ Эреніанъ. Долгимъ поцѣлуемъ онъ цѣлуетъ жену.

Эреніанъ.

   Мы схоронили отца вправо отъ нашихъ малютокъ, подъ сѣнью тисоваго дерева, которое высится надъ нашимъ угломъ кладбища. Тамъ будетъ онъ Покоиться, точно въ деревнѣ; его тѣло сольется съ стихійной жизнью травъ и растеній, которыя онъ такъ любилъ.
   

Клара.

   За тобой слѣдили?

Во время этой сцены Эреніанъ мѣняетъ свою темную одежду на домашнюю. Впечатлѣніе интимной жизни семьи.

Эреніанъ.

   Не знаю. Насъ было немного. На обратномъ пути толпа меня коснулась. Мальчишки кричали о новостяхъ съ Авентина. Вырывали другъ у друга газеты. Нѣсколько человѣкъ несли факелы и пѣли. Вдоль улицъ и бульваровъ дома были, какъ мертвые, пораженные или разрушенные бомбами. Кучи камня загромождали тротуары. Не загорался ни одинъ фонарь. На Площади Народовъ одинъ каменотесъ прокричалъ мое имя. Вотъ и все. Когда мнѣ дозволили, Богъ знаетъ послѣ какихъ хлопотъ, внести моего отца въ Великій Городъ, я обѣщалъ, что его погребеніе состоится безъ всякаго участія народа. Я сдержалъ слово (Находитъ на своемъ письменномъ столѣ связку банковыхъ билетовъ). Что это такое?
   

Клара.

   Тебѣ прислали то, что оставалось по счету (Вынимаетъ изъ кармана записку). Посмотри, твоя книга распространилась повсюду.
   

Эреніанъ разсматриваетъ записку.

   И вотъ меня читаютъ и спорятъ обо мнѣ на свѣтѣ, и жаждутъ знать мое сужденіе. (Кладетъ письмо на столъ и открываетъ окно. Подходитъ къ Кларѣ). Я думалъ о насъ во время этихъ простыхъ и тихихъ похоронъ. Съ какой радостью я чувствовалъ бы твою близость ко мнѣ въ ту минуту, когда гробъ опускался въ землю! Мое сердце такъ терзалось и было такъ полно сдержанной нѣжности и такъ замкнуто въ моей груди! Зачѣмъ я не держалъ твои руки въ моихъ? Я запечатлѣлъ бы на нихъ половину моей печали (Онъ беретъ ея руку). Поистинѣ, ты моя кроткая, моя храбрая! Ты знаешь меня, ты меня угадываешь; только передъ тобой осмѣливаюсь я быть свободнымъ отъ угрызеній совѣсти, быть такимъ, каковъ я въ дѣйствительности: бѣдный человѣкъ, рѣдко когда спокойный, порывистый въ гордости и въ нѣжности, тѣмъ больше требовательный, чѣмъ сильнѣе любитъ... А гдѣ ребенокъ?
   

Клара указываетъ на дверь справа.

   Въ нашей комнатѣ. Онъ спитъ.
   

Эреніанъ.

   Какъ часто я приводилъ въ отчаяніе моего отца! Мои своевольныя вспышки бывали такъ безумны, что онъ билъ меня, и подъ ударами я все-таки кричалъ ему сквозь слезы то, что хотѣлъ. Сказать, что теперь я задушилъ бы моего сына, если бы онъ сталъ подражать мнѣ! (Невдалекѣ отъ дома разрывается бомба. Эреніанъ и Клара бросаются къ окну). Поистинѣ, прекрасное время для любви! Ничто такъ не сближаетъ, какъ эти драмы, эти тревоги. Я еще вижу, какіе были мы въ первые дни нашей любви; ты кажешься мнѣ все прекраснѣе, и я отдаю тебѣ мою любовь -- такую искреннюю, горячую, полную, какъ никогда!
   

Клара.

   Я тебя люблю и служу тебѣ всей моей душой.
   

Эреніанъ.

   Это погребеніе, въ которомъ исчезла частица моего существа, можетъ быть, цѣлая эпоха моей жизни -- мое дѣтство, оторвало меня отъ моего жгучаго существованія, отданнаго всѣмъ и посѣяннаго далеко отъ тебя, далёко отъ насъ, въ Великомъ Городѣ. И мнѣ казалось, что я въ деревнѣ, въ горестной странѣ равнинъ, объятыхъ бредомъ, что я брожу за добычей, вечеромъ, среди вересковъ, или скачу верхомъ на жеребенкѣ въ отцовскихъ поляхъ. Я вспоминалъ пастуховъ, слугъ, работницъ. Я вспоминалъ дороги въ школу и въ церковь и даже звукъ церковнаго колокола. Я былъ такъ печаленъ и счастливъ; я жаждалъ васъ увидѣть, тебя и ребенка. (Обнимаетъ Клару). А теперь покажи мнѣ твои глаза, бѣдные и кроткіе твои глаза; они меня любятъ больше всѣхъ, и для меня они лучшія свѣтила въ мірѣ! (Склоняетъ лицо къ Кларѣ). Они такъ вѣрны, нѣжны, и кротки, и прозрачны. И какъ я безуменъ, что заставлялъ ихъ плакать иногда!
   

Клара.

   Быстрѣе твоей мысли бѣгутъ твои слова, когда причиняютъ боль.
   

Эреніанъ.

   О, я не изъ тѣхъ, кто любитъ кротко! Но ты любишь меня, несмотря ни на что, хоть и знаешь мою ужасную жизнь, ту дѣйствительную мою жизнь, которая даетъ смыслъ моему существованію на землѣ.
   

Клара съ легкимъ укоромъ.

   Ты мнѣ слишкомъ часто говоришь объ этомъ.
   

Эреніанъ властно.

   И хочу еще говорить тебѣ о томъ же; хочу грубо утомить этимъ тебя! Моя страсть -- быть искреннимъ и яснымъ съ тобою. Ты бы не была моей женой, если бы надо было мнѣ что-нибудь скрывать отъ тебя. Лучше мнѣ видѣть тебя плачущей, чѣмъ лгать тебѣ.
   

Клара.

   Будь ты инымъ, я бъ тебя не обожала.
   

Эреніанъ.

   И дотомъ, ты хорошо знаешь, что я все преувеличиваю: въ сущности, удѣляя тебѣ такое тѣсное мѣсто въ моей жизни, и я самъ ошибаюсь, и тебя обманываю.
   

Клара.

   Будь, чѣмъ хочешь, мучителемъ, деспотомъ, -- что за бѣда! Я, со всей моей любовью, обладаю тобою и нашимъ ребенкомъ.
   

Эреніанъ.

   По правдѣ, ты -- моя жена!..
   Заря, ты помнишь, угасала...
   Душа твоя была мнѣ отдана,
   И ты моимъ словамъ внимала,
   А я клялся предъ тобой
   Не цѣловать и не ласкать другой.
   Цвѣтокъ озеръ и трепетныхъ тумановъ,
   Тебя я, полный жгучихъ силъ,
   Взялъ изъ страны тревожныхъ урагановъ,
   И въ сердце Града помѣстилъ.
   И землю, воды и поля
   Въ твоихъ глазахъ открытыхъ вижу я.
   Я обниму тебя; пускай насъ свяжетъ нить
   Любви возвышенной, что насъ освобождаетъ,
   Я буду обожать тебя, боготворить
   Въ то время, какъ судьба дни жадно пожираетъ,
   Что остается намъ прожить.
   Пылающая смерть вселяетъ всюду страхъ.
   Ночь -- западня, а вечеръ -- знакъ печали;
   "На онѣмѣвшихъ небесахъ
   Сгораютъ звѣзды, тонкій прахъ
   Ихъ падаетъ въ таинственныя дали.

Сынъ Эреніана вошелъ, чтобы обнять отца, но тотъ его не замѣчаетъ и забылъ о немъ. Толпа проходитъ за окномъ и рокочетъ. Эреніанъ бросается къ окну. Слышны крики: "Горитъ биржа'..." "Арсеналъ горитъ!..." "Портъ горитъ!"

Эреніанъ.

   О, неужель падетъ Великій Градъ?
   И льютъ теперь костры съ своей вершины
   Дымящуюся кровь его кончины?
   Великій Градъ,
   Собралъ въ своихъ законахъ и уставахъ
   Ты хитрости, убійство,-- воровство,
   А благо правое, отбросилъ ты его!
   И вотъ теперь лежишь въ порочныхъ ты забавахъ,
   И опьянѣлъ, и пьешь всю грязь,
   Что въ стокахъ затхлыхъ собралась.
   Всѣ преступленья и развратъ
   На чреслахъ у тебя висятъ.
   Сосутъ тебя, какъ дикіе волчата.
   Твои дворцы, твои палаты,
   И арсеналъ, и блѣдный храмъ
   Не избѣгутъ позора разрушенья.
   Зарукоплещетъ міръ, увидя пепелъ тлѣнья,
   Что вѣтеръ вознесетъ къ звѣздамъ!
   

Клара.

   О, какія потрясенія и печали насъ ждутъ!
   

Эреніанъ.

   Что бы ни было, я запрещаю тебѣ жаловаться. Мы живемъ въ грозные дни ужасовъ, агоній и обновленій весеннихъ. Невѣдомое становится владыкой. Могучимъ взмахомъ головы люди съ себя стряхиваютъ тягость вѣковыхъ заблужденій, Утопія отрекается отъ своихъ крыльевъ и спускается на землю. Даже тѣ, кто осаждаетъ насъ, это сознаютъ.
   

Клара.

   Сегодня утромъ имѣлъ ты вѣсти отъ непріятеля?
   

Эреніанъ.

   Нѣтъ еще, но то, что вчера предсказывалъ мнѣ капитанъ Ордэнъ, воспламеняетъ меня надолго. Онъ, этотъ человѣкъ,-- изъ расы огненныхъ людей, которые осуществляютъ невозможное... Подумай! Ему и мнѣ, убить войну, здѣсь, передъ глазами низложенныхъ и безсильныхъ вождей! Вызвать открытое примиреніе солдатъ чужихъ и нашихъ! Отдать всѣ. силы своего существа, всю энергію своей вѣры этой высшей цѣли!... Какая греза!
   

Клара съ легкой ироніей.

   Какое заблужденье!
   

Эреніанъ.

   Не надо никогда отталкивать надежду, когда она такъ широко раскрыла крылья. То, что кажется сомнительнымъ сегодня, завтра станетъ очевиднымъ и совершившимся. Ордэну пока извѣстны только глухіе признаки, недовольство глубокое, но подавленное, тайныя соглашенія и союзы. Войска отвергаютъ войну, доведены до крайности, распущены. Въ нихъ бродятъ идеи справедливости; говорятъ объ общемъ соглашеніи: искра уже въ очагѣ. Я жду, что порывъ вѣтра подожжетъ солому и дерево.

Эреніанъ прислушивается къ враждебному ропоту на улицахъ. Кто-то звонитъ у дверей. Консулъ Великаго Города входитъ.

Консулъ.

   Яковъ Эреніанъ, я пришелъ къ вамъ отъ имени Правительства Великаго Города, которое требуетъ тѣ васъ исполненія важной обязанности. Какъ и различны наши идеи, но согласіе между нами несомнѣнно, когда дѣло идетъ о спасеніи Города. Мнѣ кажется, что я говорю съ будущимъ главой народа, который мы оба любимъ разной любовью, но одинаково горячо.
   

Эреніанъ.

   Предисловіе не нужно. Я спрашиваю, что васъ привело, и чего вы ждете отъ меня?

Жестомъ приглашаетъ Консула сѣсть.

Консулъ.

   Тамъ, на кладбищѣ, ваши друзья въ жалкомъ положеніи. Вчера Правительство хотѣло покорить ихъ силой; но ихъ тамъ много, они молоды, отважны и годны для защиты Города. Сегодня ихъ едва можно считать мятежниками: они ропщутъ, они составили стачку, вотъ и все. Завтра, видя ужасные вихри пожаровъ вдали, они сами могутъ стать поджигателями. Ненависть подсказываетъ безумныя дѣла, и если они начнутъ убивать и грантъ, то это будетъ не конецъ всему, а величайшій позоръ.
   

Эреніанъ.

   Я чувствую отвращеніе въ войнѣ. И война между людьми одной и той же земли ужасаетъ меня болѣе всего. Вы въ Великомъ Городѣ взбудоражили небо и землю, чтобы вызвать такую войну, и создали нищету народа, вы лишили его хлѣба, правосудія, сознанія своего достоинства; вы тиранили его тѣло и его мысль; вы пользовались и его невѣжествомъ, и вашимъ беззаконіемъ, вашей хитростью, вашей ложью, насмѣшкой и презрѣніемъ. Вы недостойны и преступны.
   

Консулъ.

   Я полагалъ, что ваше сужденіе болѣе уравновѣшено, болѣе ясно и возвышенно.
   

Эреніанъ.

   Я думаю и высказываю мои мысли передъ вами какъ передъ врагомъ. Я васъ не ненавижу, но жалѣю.
   

Консулъ, вставая.

   Это оскорбленіе...
   

Эреніанъ.

   Это страстная искренность.
   

Консулъ.

   Это, прежде всего, несправедливость.
   

Эреніанъ.

   Такъ! Когда же и кончу указывать вамъ на гнѣвъ городовъ и ужасъ деревень? Память вѣрна мнѣ; она вооружена воспоминаніями, которыя срѣзаютъ васъ, какъ серпы. Моя память сочла всѣ ваши покушенія на жизнь; она знаетъ васъ и зоветъ быть честными, справедливыми и благородными, сильными непорочной силой. Если я забуду оказывать услуги вамъ, вы тотчасъ начнете снова ткать нити вашего коварства. Для васъ священна хитрость. И она васъ держитъ, и оттѣсняетъ къ стѣнѣ, и связываетъ васъ всегда съ роковой к чудовищной неудачей.
   

Консулъ.

   Итакъ, вы не имѣете никакого довѣрія?!
   

Эреніанъ.

   Никакого.
   

Консулъ.

   Въ такомъ случаѣ, я удаляюсь.

Встаетъ, чтобы уйти.

Эреніанъ.

   Я ожидаю...
   

Консулъ колеблется, дѣлаетъ два шага и останавливается.

   Послушайте! Было бы безумно, если бы наши слова вліяли на наши поступки. Только о Великомъ Городѣ должны мы помышлять.
   

Эреніанъ.

   Только о немъ я думалъ, принимая васъ у себя.
   

Консулъ.

   Такой человѣкъ государственнаго ума, какъ вы, знаетъ лучше всѣхъ, какъ далеко распространили мы славу и вліяніе Великаго Города. Его имя -- это имя великихъ правителей и консуловъ, которые подъ золотыми небесами, на алой почвѣ, гдѣ пылала кровь, и до концовъ міра своими дѣяніями, какъ магнитомъ, давали силу войскамъ. Въ тѣ дни ваши тревоги были плодотворны! Народъ и его вожди соперничали въ горячей жаждѣ завоеванія. И тѣ, кто насъ окружили теперь и осаждаютъ, знаютъ хорошо, какъ побѣдно и ярко трепетали наши знамена, пробѣгая ихъ снѣжныя равнины. Великій Городъ въ глазахъ всѣхъ величественъ; онъ безпредѣленъ въ той памяти, что. о немъ хранятъ моря, и земля, и солнце. Преступленія и подвиги дѣлятъ между собою его славу. Вы видите лишь преступленія, указываете лишь на нихъ...
   

Эреніанъ.

   Ваша слава прошла, спустилась съ вершинъ! своимъ прославленнымъ мечомъ она убила право. Нынѣ другая слава возстаетъ, исходитъ изъ меня, нетронутая, дѣвственная, чистая отъ всякаго пятна. Она создана изъ новой и глубокой справедливости, душевнаго геройства, горячей отваги и временнаго неизбѣжнаго насилія. Она менѣе блестяща, чѣмъ ваша слава, но болѣе вѣрна. Вы со страхомъ, а я съ благоговѣньемъ, мы оба чувствуемъ, что эта слава близка и неизбѣжна. Вотъ почему вы обращаетесь ко мнѣ, вотъ почему я осмѣливаюсь относиться къ вамъ, какъ къ уже побѣжденному. Что бы вы ни сдѣлали, вы и ваша каста, но въ этотъ часъ вы плѣнники моего согласія или моего отказа.
   

Консулъ.

   Вы заблуждаетесь.
   

Эреніанъ.

   Нисколько! Какъ и я, вы сознаете, что ничего не можете сдѣлать безъ моей помощи. Въ моихъ рукахъ вся духовная и глубокая сила Великаго Города.
   

Консулъ.

   Вы забываете, что значитъ крушеніе имперіи. Всѣ старые интересы, всѣ вѣковыя привычки ее поддерживаютъ. И за насъ войска.
   

Эреніанъ.

   Войска? Скажите лучше начальники, потому что солдаты колеблются или протестуютъ. Они наканунѣ своего присоединенія къ народу. Они моя надежда и вашъ страхъ. Если бы они всѣ повиновались вамъ, и вы бы не боялись огромнаго возстанія, народнаго и военнаго, то вы уже бомбардировали бы Авентинскій холмъ (Молчаніе). Итакъ, вы пришли меня просить, чтобъ я пошелъ туда на гору, на могилы, и приказалъ бы угнетеннымъ спуститься въ среду тѣхъ, кто ихъ поработилъ. О, я вижу хорошо всю опасность такого порученія!
   

Консулъ.

   Вы ошибаетесь. Правительство проситъ васъ объявить, что насталъ часъ, когда опасность велика и стоитъ выше вражды. Кто вѣритъ въ Великій Городъ, тотъ долженъ сдѣлать себя героемъ. Нашъ народъ таитъ въ себѣ невѣдомые задатки возрожденія.
   

Эреніанъ.

   Какъ поступятъ съ тѣми, кто сойдутъ съ холма?
   

Консулъ.

   Солдаты вернутся въ войска въ своемъ званіи, прочіе возвратятся въ свои семьи и въ свои дома. Если тамъ въ ихъ отсутствіе водворилась нужда, то она будетъ изгнана. Вообще обѣщайте все, что захотите. Вы честны. Мы довѣряемъ вамъ.
   

Эреніанъ.

   И вы мнѣ подпишете все это?
   

Консулъ.

   Это уже сдѣлано. (Протягиваетъ ему бумагу). Прочтите.

Эреніанъ читаетъ и видимо удовлетворенъ. Эреніанъ.

   Послѣдній вопросъ: когда я увлекъ за собой поселянъ, стариковъ и бродягъ изъ городовъ, почему ихъ отбросили отъ городскихъ стѣнъ, къ врагу?
   

Консулъ.

   То была ошибка. Слѣдовало васъ послушать.
   

Эреніанъ.

   А кто разрѣшилъ мнѣ похоронить отца рядомъ съ моими?
   

Консулъ.

   Я самъ.
   

Эреніанъ.

   Идите же и объявите Правительству, что я пойду на Авентинъ (Подходитъ къ окну и кричитъ народу, все еще находящемуся на улицѣ). Человѣка., который выйдетъ отъ меня, пропустите безропотно; онъ исполнилъ свою обязанность... До вечера, тамъ, на кладбищѣ!
   

Сцена вторая.

Авентинъ (кладбище на горѣ). Собрался народъ. Эно на трибунѣ: это надгробный камень, выше другихъ. Связки оружія стоятъ среди надгробныхъ памятниковъ и цвѣтниковъ. Кресты, столы, столбы, колонны возвышаются среди цвѣтовъ. На оградѣ стоятъ на стражѣ вооруженные рабочіе. Наступаетъ ночь. Загораются огни.

Эно.

   Я заканчиваю рѣчь такъ же точно, какъ вчера при возстаніи надо поражать идеи въ лицѣ тѣхъ кто ихъ олицетворяетъ. Надо идти впередъ, шагъ за шагомъ, безъ лишняго увлеченія и желать только того, что исполнимо немедленно. Хладнокровно, каждый изъ насъ изберетъ свою жертву. Никто не будетъ знать отдыха, пока три Правителя и два Консула Великаго Города не умрутъ. Это дѣяніе террора принесетъ спасеніе.
   

Толпа.

   -- Зачѣмъ объявлять то, о чемъ надо молчать?
   -- Каждый -- хозяинъ своего ножа.
   -- Молчите!
   

Эно.

   Врагъ поджигаетъ церкви, банки, парламенты. Намъ остается Капитолій и Правительство. Уничтожимъ ихъ. Спустимся отдѣльными группами ночью въ городъ...
   

Нѣкто.

   Невозможно: Авентинъ окруженъ.
   

Эно.

   Всегда можно подкупить кого-нибудь.
   

Толпа.

   -- Зачѣмъ эти избіенія?
   -- Одного начальника убьютъ, другой заступитъ его мѣсто.
   -- Надо побѣдитъ массу.
   

Эно.

   Надо срѣзать головы, чтобъ поразить чудовище. Прежде, въ Великомъ Городѣ, въ горячихъ разговорахъ среди товарищей, кто думалъ о полумѣрахъ? Восхищались тѣми, кто требовалъ уничтоженія имуществъ и людей. Банки и театры взлетали на воздухъ; и безстрашно, безстрастно умирали убійцы старыхъ идей, безумцы въ глазахъ судей, герои для народа. Это было время простыхъ жертвъ, трагическихъ рѣшеній, быстрыхъ исполненій. Презрѣніе къ жизни возставало надъ вселенной. Теперь все слабо и мягко: энергія стала подобна распущенной тетивѣ лука. Уклоняются, ждутъ, соображаютъ, разсуждаютъ. Вы страшитесь этого Великаго Города, побѣжденнаго, а всѣ вы нападали на него, когда онъ былъ побѣдителемъ.
   

Толпа.

   -- Мы его любимъ съ тѣхъ поръ, какъ онъ въ осадѣ.
   -- Наши жены и паши дѣти еще тамъ.
   -- Ни къ чему не приведетъ наша стачка.
   -- Вернемся въ Великій Городъ!
   

Эно.

   Съ той минуты, когда есть желаніе, надо желать, несмотря ни на что. Насталъ часъ крайняго отчаянія. Что значатъ печали и рыданія матерей, если, благодаря нашему страданію завоевана новая жизнь?
   

Нѣкто указывая на Эно.

   У него нѣтъ дѣтей.
   

Эно.

   Будь они у меня, я ихъ посвятилъ бы Будущему.
   

Нѣкто.

   Это слова: вы отступаете, какъ только начинаютъ дѣйствовать.
   

Эно.

   Я доказалъ иное во время народныхъ волненій.
   

Нѣкто.

   Вы прятались, когда убивали народъ.
   

Эно.

   Если бы у меня была тысяча рукъ толпы, я бы дѣйствовалъ одинъ и презиралъ бы васъ!..

Крики, столкновенія. Эно удаляютъ съ трибуны.

Часть толпы.

   -- Этотъ больше не будетъ надъ нами издѣваться.
   -- Онъ слишкомъ трусливъ и робокъ.
   

Другая группа.

   -- Мы стали ненавидѣть, съ тѣхъ поръ какъ лучше узнали другъ друга.
   -- Мы разучились желать, съ тѣхъ поръ какъ всѣ сразу стали желать.
   -- Бездѣйствіе насъ губитъ.
   -- Вернемся въ Великій Городъ!

Волненіе утихаетъ. Лё Брё входитъ на трибуну.

Лё Брё.

   Эно напрасно увлекся. Онъ обвинялъ насъ въ недостаткѣ смѣлости. А наше присутствіе на этой Горѣ развѣ ужъ не есть доказательство геройства? Съ минуты на минуту на насъ могутъ напасть и перебить насъ.
   

Эно.

   Осторожнѣе! Вы ихъ напугаете.
   

Лё Брё смотритъ на Эно, пожимаетъ плечами и продолжаетъ.

   Намъ не надо плодить среди насъ ту ненависть, которая должна поразить только Великій Городъ. Вотъ недѣля, какъ мы живемъ вмѣстѣ, и раздоры, зависть, вражда, колебаніе однихъ и безуміе другихъ уже побѣдили наше согласіе; окрѣпленное Богъ знаетъ, какими клятвами! Но вотъ, къ счастью, добрыя вѣсти: Правительство поручило Эреніану придти къ намъ сюда на Авентинъ.

Показываетъ письмо.

   Объ этомъ онъ извѣстилъ меня письмомъ.
   

Толпа со всѣхъ сторонъ.

   -- Эреніанъ все увидитъ ясно. Онъ побѣдитъ нашу скорбь.
   -- Онъ знаетъ, что дѣлать.
   -- Онъ возвратитъ намъ нашу душу.
   

Несогласный.

   Всегда его призываютъ.
   

Другой.

   Мы отдаемся подобно женщинамъ.
   

Лё Брё.

   Вы смущаете народъ такими рѣчами.
   

Несогласный.

   Мы ему открываемъ глаза. Мы предостергаемъ его противъ него же самого.
   

Лё Брё.

   Толпа обожаетъ Эреніана. Онъ не отвергаетъ ея восторга.
   

Несогласный.

   Эреніанъ не Богъ. Почему вечеромъ въ день стачки онъ покинулъ городъ?
   

Лё Брё.

   Его отецъ умиралъ.
   

Несогласный.

   Это было скрытое бѣгство. Эреніанъ вамъ платитъ за его защиту.
   

Лё Брё.

   Еслибъ я былъ на его жалованьи, то вы уже давно были бы на моемъ. Вы низменная душа и не понимаете возвышенной души.

Крики одобренія.

Нѣкто.

   Надо дождаться Эреніана.
   

Молодой человѣкъ.

   Я пойду за нимъ слѣдомъ, чтобъ его убить, если онъ насъ обманетъ.
   

Лё Брё.

   Я отвѣчаю за него, какъ ты за себя отвѣчаешь передъ самимъ собой. Эреніанъ намъ необходимъ. Мы въ немъ увѣрены. Взгляните туда. (Движеніе у входа кладбища). Онъ идетъ. Въ немъ одномъ достаточно силы, чтобъ насъ соединить и спасти. Толпа собирается у ограды. Продолжительныя привѣтствія. Быстро Эреніанъ всходитъ на одну изъ могилъ и держитъ рѣчь. Передъ нимъ Эно, который за нимъ слѣдитъ.
   

Эреніанъ.

   Наконецъ, я среди васъ! И вы, и я мы живемъ только въ половину, когда живемъ розно. Въ деревнѣ, гдѣ умиралъ мой отецъ, я узналъ про вашъ уходъ на эту гору. Я подумалъ о временахъ Рима, гордости, рѣшимости, храбрости и красотѣ великихъ народовъ. Что бы ни произошло, васъ возвеличено, навсегда это блестящее и суровое дѣяніе. Вы доказали вашу дружную твердость и смѣлость чистой души. Тѣ, кто отказывали вамъ, солдаты, въ полномъ жалованьи, и вамъ, граждане, въ полномъ правосудіи, и за то, что вы этого требовали, тѣ потерпѣли пораженіе. Значитъ, ваше средство превосходно. Но останется ли оно такимъ же всегда?
   Вооруженное столкновеніе съ Великимъ Городомъ будетъ несчастьемъ. До сихъ поръ его не было. И до сихъ поръ вы тѣсно связаны въ вашемъ достойномъ восхищенія сопротивленіи. Я утверждаю предъ всѣми вами, что вы съ гордостью жили вмѣстѣ, сознательно и добровольно. Вы поняли, что будущее зависитъ отъ вашего положенія. Это хорошо.

Молчаніе. Всѣ опускаютъ головы.

   Но сохранится ли это единеніе среди нужды и голода, которые васъ будутъ здѣсь терзать?

Общее молчаніе. Эно пожимаетъ плечами. Эреніанъ понимаетъ, что передъ этимъ былъ споръ.
Онъ быстро мѣняетъ тонъ.

   Вы сдѣлали, я это утверждаю, ужасную ставку. На вершинѣ этой горы Смерти вы стояли, конечно, выше тѣхъ, кто васъ ненавидитъ. Но у васъ не было жилищъ вашихъ, и семейнаго очага, и вашихъ женъ, сыновей и дочерей. Правительство держало ихъ въ своей рукѣ, готовясь задушить. О, вы перенесли безконечную вереницу часовъ, долгое и медленное шествіе горестей въ душѣ! По счастью, все можетъ измѣниться: Правительство вамъ предлагаетъ миръ.
   

Эно.

   Никогда мы не вступимъ въ соглашеніе съ Правительствомъ.
   

Эреніанъ.

   Если мы откажемся отъ соглашенія, то произойдетъ побоище. Какъ! Насъ здѣсь горсть восторженныхъ людей, и наши дѣйствія рѣшаютѣсудьбу народа; мы наканунѣ великаго торжества плебеевъ, и вдругъ мы согласимся погибнуть точно дичь въ силкахъ?

Крики одобренія.

Эно.

   Надо, не разбирая, отвергнуть все, что предлагаетъ Правительство.
   

Эреніанъ.

   Надо изслѣдовать все, что оно предлагаетъ, и извлечь изъ этого пользу. Что за бѣда, если средства опасны. Я человѣкъ, готовый взять себѣ оружіемъ молнію!
   

Эно.

   Вы насъ одурачите.
   

Эреніанъ.

   Что понимаете вы въ моихъ намѣреніяхъ, надеждахъ и въ моей жизни?
   Вы разстраиваете, я привожу въ порядокъ. Кто слушаетъ васъ, тотъ истощаетъ свои силы недовѣріемъ, заговорами, ужасами. Уже недѣля, какъ вы сурово караете, и вы привели только къ хаосу противорѣчій. Я пришелъ сюда и угадываю, какъ ничтожно ваше дѣло. И мнѣ стыдно за него.

Крики одобренія.

Эно.

   Я не хочу тирана!

Ропотъ.

Эреніанъ.

   Вы бы стали имъ, если бъ я это допустилъ.

Одобренія.

Эно.

   Вы свергнете Правительство только для того, чтобъ занять его мѣсто.
   

Эреніанъ.

   Его мѣсто! Я могъ его занять; я пренебрегъ имъ.

Одобренія.

Эно.

   Вы соглашаетесь на самыя подозрительныя сдѣлки. Вы ведете торгъ.
   

Эреніанъ.

   Молчите!.. Замолчите! Пусть этотъ споръ не нисходитъ до личностей.

Обращается прямо къ толпѣ.

   Я ненавижу власть до такой степени, что даже не указываю вамъ условій мира. Вы сами предъявите ихъ Правительству.

Одобренія.

Нѣкто.

   Мы хотимъ, чтобъ съ нами обращались, какъ съ людьми. Мы пос ителя!.. О! это кончено! Это кончено! И нужно было бы имѣть мужество скрыться.
   КЛАРА. Такъ, значитъ, ты поддерживаешь мужа, отчаявшись въ самомъ себѣ?
   ЭНО. Ну, хотя бы и такъ. (Беретъ шляпу и палку и готовится уйти) Прощай. Теперь ты знаешь то, что нужно... Когда Эреньенъ выйдетъ, предупреди его, что я вернусь еще.

(Онъ уходитъ. -- Новый взрывъ свистковъ и криковъ. Входитъ Эреньенъ)

  
   КЛАРА (показывая на толпу). Неужели люди такъ дурны, что даже лучшіе изъ нихъ такъ легко дѣлаются жестокими?
   ЭРЕНЬЕНЪ. Будь терпѣлива. Я такой же упрямый, какъ тотъ крестьянинъ, который былъ моимъ отцомъ. Вчера эти крики преслѣдовали меня сквозь запертый домъ, они бились о стѣны, сверху до визу, отъ погреба до чердака, всюду, какъ набатъ. Я чувствовалъ поднимающійся гнѣвъ, я хотѣлъ ихъ задушить, уничтожить, испепелить. Ненависть охватила меня лихорадкой. Я отвѣчалъ бранью на ярость этихъ неизвѣстныхъ. Сегодня я чувствую себя очень твердымъ. (Развертывая письмо) Слушай, вотъ что мнѣ пишутъ: "Теперь я могу васъ вполнѣ обнадежить. Всѣ офицеры на сторонѣ нашего дѣла и послѣдуютъ за вами. Одни по злобѣ, другіе по охотѣ, всѣ изъ отвращенія. Мы столковались вчера вечеромъ на тайномъ собраніи. Они у меня въ рукахъ. Они будутъ покорны мнѣ, какъ это перо, которымъ я пишу вамъ, какъ этотъ человѣкъ, котораго я посылаю къ вамъ. Черезъ нихъ вся армія -- наша. Генералы? Они -- слишкомъ далеко, слишкомъ высоко; солдаты не знаютъ ихъ: обойдутся безъ нихъ". (Снова складываетъ письмо) И это пишетъ мнѣ Ордэнъ, капитанъ вражеской арміи.

(Новый взрывъ криковъ: "Смерть! Долой!")

  
   КЛАРА. Другъ мой!
   ЭРЕНЬЕНЪ. Пусть кричатъ, пусть! Впрочемъ, я предвидѣлъ, что правительство, когда даже обѣщаетъ все, когда оно отдаетъ все, удерживаетъ половину у себя въ рукахъ, какъ рыночные торговцы и шарлатаны. Было, конечно, безразсудно идти на Авентинъ! Но мнѣ былъ нуженъ народъ, мнѣ нуженъ былъ мой народъ и его страсть, чтобы придти къ соглашенію съ осаждающими.
   КЛАРА. Какъ ты разсудителенъ!
   ЭРЕНЬЕНЪ. Правительство надменно посмѣялось надо мной! Эти ничтожные люди въ галунахъ, мѣряющіе мою гордость по своей, пришли сюда предложить мнѣ кусокъ своего разрушающагося могущества, какъ будто люди, подобные мнѣ, не могли бы сами завоевать ихъ мѣсто прежде другихъ. Вотъ въ эту дверь они ушли -- эти холопы, которыхъ выгоняютъ изъ дома. И съ тѣхъ поръ мое пораженіе возбуждаетъ ихъ страсти. Имъ осталось жить нѣсколько дней, и они забываютъ о своей агоніи, мечтая о моей казни. Ахъ, если бы народъ зналъ! Всѣ улики противъ меня! Я довѣрился какой-то несчастной роспискѣ, какой-то подписи, которую можно зачеркнуть тѣмъ же перомъ, которымъ написали. Чѣмъ больше давало правительство лживыхъ обѣщаній, тѣмъ большимъ лжецомъ оказывался я. Конечно, меня можно счесть за ихъ сообщника.
   КЛАРА. Это народъ виновенъ. Ты обманывалъ его только потому, что самъ обманывался. Невинность всего, что ты дѣлалъ, бросается въ глаза... Ахъ! У меня есть свое убѣжденіе. Масса такъ же недовѣрчива, злобна, неблагодарна, глупа, какъ тѣ, кто ею правитъ. Никогда она не повѣритъ, что можно быть чистымъ и великимъ такъ, безкорыстно.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Я запрещаю тебѣ думать такъ.
   КЛАРА. Вчера ты самъ говорилъ это.
   ЭРЕНЬЕНЪ. О! Я -- это другое дѣло!.. (Пауза) Народъ любитъ меня, и я люблю его, несмотря ни на что, при всякихъ обстоятельствахъ. То, что происходитъ, не болѣе, какъ ссора между нами двумя.

(Враждебные крики на улицѣ)

  
   КЛАРА. Эта тысячная толпа готова жалить насъ оскорбленіями. И это тѣ же самыя уста, которыя превозносили тебя! Ахъ! Трусы! Презрѣнные! Безумцы!

(Новая буря криковъ)

  
   ЭРЕНЬЕНЪ. Въ самомъ дѣлѣ, можно подумать, что они меня никогда не знали. (Идетъ къ окну съ поднятыми кулаками) О, эти звѣри! Звѣри! Звѣри! (Потомъ возвращается къ бюро) Однако, вчера, на собраніи, на Старомъ Рынкѣ, всѣ выразили мнѣ одобреніе. Эно защищалъ меня съ такимъ жаромъ, что я прощаю ему все. Ле-Брэ пришелъ ко мнѣ сегодня ночью, чтобы ободрить меня. Двуличность правителей стала видна насквозь. Вся Оппидомань вернулась къ своему истинному учителю. Мой часъ снова наступилъ. Неправда-ли? (Съ нетерпѣніемъ) Ну, говори же!
   КЛАРА. Да, есть надежда.
   ЭРЕНЬЕНЪ.
   О, нѣтъ сомнѣнья! Нѣтъ!
   Пусть криковъ множество и пусть они упорны.
   Ко мнѣ -- провижу я -- простерся рукъ букетъ,
   И будутъ руки всѣ моей рукѣ покорны;
   И вновь рождается, какъ памяти приливъ,
   Какъ славословій пѣна,
   Воскресшихъ дней живительная смѣна.

(Говоритъ самъ съ собою)

   Судьбу держу въ рукахъ, насильно подчинивъ.
   И міру вѣдомы мои дѣянья:
   Ревниво ихъ въ душѣ таитъ
   Кто ненавидитъ и молчитъ,
   И тотъ, съ кѣмъ я связалъ мои желанья...
   Во мнѣ отнынѣ воплощенъ
   Прекрасный сонъ.
   Вотъ время и часы, когда пьянятъ мечтанья:
   Какъ никогда -- мечтаю жить и жить,
   И этимъ ужасамъ, и крикамъ, и стенаньямъ
   Души моей не побѣдить.
   И въ ней --
   Лишь будущіе дни -- и нашихъ дней
   Они сильнѣй.
   КЛАРА (указывая на улицу). Если бы они видѣли тебя, какъ бы они были подкуплены твоей увѣренностью!
   Мой другъ, ты гордость мнѣ внушилъ,
   Исполнилось съ твоей душой сліянье:
   Въ тебѣ сгораю я,
   Возьми мое лобзанье,
   Возьми его, носи, какъ ясный щитъ,
   Пусть онъ -- сверкающій -- тебя хранитъ.
   Лобзанья искреннѣй, нѣжнѣй
   Никто не вѣдалъ... (Она цѣлуетъ его)
   ЭРЕНЬЕНЪ. Если бы я самъ себя потерялъ, я снова нашелъ бы себя въ тебѣ: такъ моя сила перешла къ тебѣ въ сердце! Но я такъ твердъ въ своей судьбѣ, что ничто изъ того, что происходитъ теперь, не кажется мнѣ реальнымъ. Я вѣрю въ неожиданное, въ случай, въ неизвѣстное. (Указываетъ на улицу) Пусть кричатъ и кричатъ еще! Они уже готовы раскаяться.

(Волненіе растетъ. Слышны глухіе удары въ дверь внизу. Стекла въ окнахъ разбиты)

   ЭРЕНЬЕНЪ. Если они будутъ стучать, я отворю имъ.
   КЛАРА. Это было бы безуміемъ.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Въ иныя минуты одно мое присутствіе было уже побѣдой! Никогда я не отталкивалъ ихъ, когда они стучались въ мою дверь.
  

Эреньенъ бѣжитъ къ окну, оттолкнувъ Клару, которая хотѣла его удержать. Онъ отворяетъ окно и стоитъ передъ нимъ, скрестивъ руки. Шумъ стихаетъ и смѣняется молчаніемъ. Внезапно, издалека, доносятся другіе крики: "Долой правительство! Долой провокаторовъ! Да здравствуетъ Эреньенъ!"

  
   ЭРЕНЬЕНЪ. Наконецъ-то! Вотъ настоящій народъ. Это онъ привѣтствовалъ меня на Старомъ Рынкѣ! Мое сердце меня не обмануло. Когда я былъ еще глухъ, онъ уже слышалъ.

(Волненіе. Толкотня. Противорѣчивые возгласы. Потомъ постепенно все стихаетъ)

  
   КЛАРА (у окна). Ле-Брэ хочетъ говорить. Слушай.
   ЭРЕНЬЕНЪ (нетерпѣливо). Я самъ хочу говорить.
   ЛЕ-БРЭ (на улицѣ). Эреньенъ былъ искрененъ и правъ. (Ропотъ) Вотъ васъ тутъ человѣкъ пятьсотъ, и вы освистываете его, а между тѣмъ среди васъ нѣтъ ни одного, кому бы онъ не помогалъ. (Ропотъ) Меня онъ вырвалъ изъ когтей консульскихъ судей. Въ прошломъ году онъ сражался, чтобы выручить Эно. А вы всѣ? Въ страшные дни стачки, когда вамъ угрожалъ голодъ, онъ спасъ васъ, онъ васъ...
   ЭРЕНЬЕНЪ (нетерпѣливо). Я не нуждаюсь въ защитѣ. (Говоритъ на улицу, обращаясь къ Ле-Брэ) Я хочу взять этотъ народъ; я не хочу, чтобы мнѣ его давали.
   ТОЛПА.-- Дайте ему говорить.
   -- Долой! Смерть! -- это предатель!
   -- Дайте ему говорить.
   -- Смерть! Долой! -- это измѣнникъ!
   -- Не шумите!

(Тишина)

  
   ЭНО (на улицѣ). Я -- Шарль Эно -- я не довѣрялъ Жаку Эреньену. Онъ мнѣ казался двуличнымъ человѣкомъ: я его отвергалъ, какъ вы всѣ... Теперь я раскаиваюсь въ этомъ.
   ТОЛПА (перебивая другъ друга) -- Да здравствуетъ Эреньенъ! -- смерть! Долой!
   ЭНО. Правительство послало къ намъ подстрекателей. Я замѣтилъ ихъ вчера на собраніи Стараго Рынка. Они совѣтовали разнымъ бездѣльникамъ пойти убить Эреньена, разушить его домъ и придать этому видъ народной мести.
   ТОЛПА.-- Смерть правительству!
   -- Да здравствуетъ народъ Оппидоманьскій!
   -- Да здравствуетъ Эреньенъ!
   ЭНО. Эреньенъ намъ необходимъ.
   ТОЛПА.-- Зачѣмъ онъ взялъ на себя такое подозрительное порученіе?
   -- Почему онъ покинулъ ваши собранія?
   -- Это -- деспотъ.
   -- Это -- мученикъ.
   -- Пусть защищаетъ себя!
   -- Молчите!
   -- Пусть онъ проститъ насъ!
   ЭРЕНЬЕНЪ. Проститъ васъ, да; потому что такой человѣкъ, какъ я, не долженъ возбуждать сомнѣній; потому что правительство Оппидомани обманываетъ такъ же легко, какъ легко я дышу. Кусокъ за кускомъ обваливается фасадъ его власти; клочки мантіи его могущества слетѣли съ его плечъ. Оно призвало меня сшить эти клочки. Оно послало меня на Авентинъ съ задней мыслью или завладѣть мною, или погубить меня. Миссія была трудна, опасна, соблазнительна. Я расквитался съ этимъ, какъ съ долгомъ. И вотъ я не погибъ для васъ и не взятъ имъ въ плѣнъ. Я былъ и остаюсь свободнымъ; я посвящаю, какъ всегда, всѣ мои силы на служеніе моей высшей идеѣ. (Нѣсколько апплодисментовъ) Я слышалъ только-что крики: Измѣнникъ! Измѣнникъ! (Оборачивается и беретъ со стола пачку бумагъ) "Измѣнникъ", -- чего только не дѣлали, чтобы я сталъ имъ! (Размахиваетъ пачкой бумагъ) Въ этой пачкѣ писемъ мнѣ обѣщаютъ все, что можетъ предложить низость отступнику и подлость измѣннику. Я отдаю вамъ эти письма, чтобы вы могли коснуться пальцами цинизма, коварства, вѣроломства, низости и слѣпоты правительства. Всѣ они сопровождались настойчивыми хлопотами, всѣ были прологомъ къ самымъ горячимъ домогательствамъ, во всѣхъ заключалась лишь тѣнь того вѣроломства, которое разоблачали ихъ личные переговоры. То, что не смѣли писать, говорили; то, что не смѣли запечатлѣть на бумагѣ, повѣряли словамъ; намекали на то, что не смѣли высказать открыто. Послѣ каждой неудачи возобновляли попытку; на отказъ отвѣчали болѣе щедрыми предложеніями. Наконецъ, потеряли всякую гордость. Стоило мнѣ сдѣлать одинъ только жестъ, открыть вотъ эту руку, и я захватилъ бы все могущество и въ одномъ себѣ олицетворилъ бы все прошлое. Ахъ! Я самъ любуюсь собою, когда думаю о томъ, съ какою силой моя рука оставалась сжатой. А теперь читайте сами эти письма. (Онъ бросаетъ ихъ въ толпу) Обсуждайте ихъ, дѣлите ихъ, распространяйте ихъ по всѣмъ угламъ Оппидомани. Въ нихъ обнаруживается полное разложеніе правительства. Вы поймете все. Что касается меня, то я пришелъ къ безумному рѣшенію -- себя обезоружить,-- и въ этомъ я вижу спасенье для себя; охотно и радостно я готовъ навсегда пасть въ глазахъ консуловъ; я наношу имъ оскорбленье, которое не прощаютъ, и отдаю себя на вашъ судъ. Отнынѣ вы будете отвѣчать за мою голову. (Восторженные крики) Меня могутъ поразить со всѣхъ сторонъ. Развѣ я не блестящая мишень, въ которую цѣлятся всѣ стрѣлки? Клянитесь же мнѣ, какую бы клевету ни распространяли обо мнѣ, какую бы басню, безумную или правдоподобную, ни выдумали про меня, клянитесь мнѣ слѣдовать за мной съ закрытыми глазами и яснымъ сердцемъ. (Клянутся, апплодируютъ) Мы должны радоваться и гордиться тѣмъ, что мы принадлежимъ другъ другу, что мы одинаково ненавидимъ, любимъ и думаемъ. (Крики одобренія) Я буду вашей душой, а вы моими руками. И вмѣстѣ мы одержимъ такія великолѣпныя побѣды, что люди, увидѣвъ ихъ, благодаря намъ, живыми и сіяющими, сдѣлаютъ своей эрой день нашей побѣды! (Одобренія; наступаетъ тишина; Эреньенъ продолжаетъ) А теперь я прошу Викентія Ле-Брэ и Шарля Эно присоединиться ко мнѣ. Я хочу, чтобы между нами не было никакихъ недомолвокъ. (Новыя одобренія. Эреньенъ обертывается и подходитъ къ Кларѣ, которая цѣлуетъ его) Теперь ты видишь, что никогда не нужно отчаиваться въ народѣ! (Помолчавъ) Скажи нашему развѣдчику при Ордэнѣ, чтобы онъ вошелъ,-- сейчасъ же.

(Эно и Ле-Брэ входятъ. Клара выходитъ)

  
   ЛЕ-БРЭ. Это побѣда!
   ЭНО. О, вы настоящій учитель. Когда я выступаю противъ васъ, я чувствую себя безсильнымъ; я становлюсь сильнѣе въ тысячу разъ, когда мы вмѣстѣ.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Наконецъ-то! На этотъ разъ, по крайней мѣрѣ, наше старое правительство, кажется, окончательно увязло въ своей грязи. (Садится) Несмотря на всѣ свои обѣщанія и клятвы, оно не помогло еще ни одной семьѣ революціонеровъ. Оно поручило нашимъ исполнять самыя опасныя дѣла -- приготовленіе пороха и взрывчатыхъ веществъ. Непріятельскія бомбы падали на ихъ работу. Составили списки подозрительныхъ: у каждаго изъ военныхъ начальниковъ свой списокъ.
   ЛЕ-БРЭ. Вы, вѣроятно, раскаиваетесь въ вашемъ поступкѣ на Авентинѣ?
   ЭРЕНЬЕНЪ. Полноте! (Внезапно обращаясь къ Эно) Знаешь ли, Шарль Эно, что я прицумалъ въ то время, когда ты направлялъ противъ меня это мятежное движеніе?
   ЭНО. Учитель, вѣрьте, что во всемъ этомъ моя роль...
   ЭРЕНЬЕНЪ. Не извиняйся, не прерывай меня, развѣ я не забылъ всего? Да, поверхъ головъ и тысячи рукъ мятежа, побѣжденнаго сегодня, я осуществлялъ самую смѣлую мечту моей жизни, единственную, для которой я живу. (Внезапно поднявшись) Не далѣе, какъ черезъ три дня, врагъ мирно войдетъ въ Оппидомань, и мы его примемъ.
   ЭНО. Это невозможно.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Лица изъ среды правительства непрестанно искушали меня. Я терпѣливо спорилъ съ ними, разспрашивая ихъ, обманывая, требуя гарантій и довѣрія; поочередно то давая, то снова отнимая у нихъ надежду, вывѣдывая ихъ секреты, противопоставляя ихъ старческой тактикѣ мою быстроту и мою злобу. Я дерзко, безумно забавлялся ими -- и теперь я знаю лучше, чѣмъ кто-либо, особенно лучше ихъ самихъ, какъ неизбѣжна и близка ихъ гибель. Ихъ казна? Она опустошена. Ихъ запасы? Истощены. Ихъ житницы? Разграблены. Болѣе нѣтъ хлѣба, чтобы выдержать осаду; нѣтъ денегъ, чтобы защищаться. Спрашивается, на какія безумія, на какія растраты, на какія оргіи ушли общественныя деньги и провіантъ. Каждый обвиняетъ всѣхъ. Армія? Третьяго дня пять батальоновъ отказались идти. Рѣшили казнить зачинщиковъ. Приводятъ на мѣсто казни: ни одинъ солдатъ не хочетъ убивать; они еще живы. (Радостные крики на улицѣ: "Да здравствуетъ Эреньенъ!") Консулы ссорятся въ совѣтѣ. Одинъ предлагаетъ планъ, сосѣдъ его отвергаетъ, излагаетъ свой и желаетъ, чтобы его приняли. Уже восемь дней министры обдумываютъ планъ общей вылазки черезъ Римскія Ворота; они готовы поставить его на голосованіе: никто изъ консуловъ не становится во главѣ полка. Каждый правитель присылалъ мнѣ своего развѣдчика: эти старики даже между собой не могутъ столковаться. Они похожи на несчастныхъ совъ въ клѣткѣ, въ которой перевернули насѣсти. Они горячатся, кричатъ и не замѣчаютъ пожара, который пылаетъ вокругъ. Всѣ неловкости, ошибки и преступленія они сваливаютъ другъ на друга. Они боятся быть отвѣтственными. Девизомъ ихъ управленія становится вопросъ -- что дѣлать?
   КЛАРА (входя). Развѣдчикъ пришелъ.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Пусть войдетъ. (Обращаясь къ Эно и Ле-Брэ) Я показалъ вамъ положеніе вещей здѣсь, у насъ, въ городѣ; сейчасъ вы увидите, что дѣлается тамъ, у непріятеля. Послѣ этого вы поймете, что война больше невозможна. (Представляетъ развѣдчика) Вотъ одинъ изъ тѣхъ, въ которыхъ я увѣренъ. Онъ знаетъ больше, чѣмъ мы всѣ о настроеніи обѣихъ армій. (Развѣдчику) Разскажите имъ все, что узнали.

(Эреньенъ ходитъ по комнатѣ взадъ и впередъ)

  
   РАЗВѢДЧИКЪ. Въ прошлый вторникъ, ночью, мой братъ былъ посланъ на развѣдки на аванпосты. Онъ отошелъ очень далеко, чтобы узнать, не разрушился ли окопъ, который мы бомбардировали, и не помѣшаетъ ли онъ общей вылазкѣ черезъ Римскія Ворота.
   ЭРЕНЬЕНЪ (прерывая). Это та вылазка, о которой я вамъ говорилъ.
   РАЗВѢДЧИКЪ (продолжаетъ). Неожиданно его спрашиваетъ въ темнотѣ чей-то тихій голосъ, какъ бы опасаясь испугать и заставить убѣжать. Обмѣнялись нѣсколькими мимолетными, дружескими словами. Его спросили, правда ли, что въ Оппидомани не осталось людей съ характеромъ, которымъ не надоѣла бы война окончательно.
   ЭРЕНЬЕНЪ (живо). Это происходило два дня тому назадъ, а съ тѣхъ поръ подобныя бесѣды повторяются все чаще и чаще.
   РАЗВѢДЧИКЪ. Мой братъ отвѣчалъ, что Оппидомань защищается, что возмущеніе противъ истребленія народа должно исходить не отъ побѣжденныхъ, а отъ побѣдителей. Другіе встрѣтившіеся солдаты сказали, что осаждающіе устали, что бѣглецовъ не сочтешь, что нарушеніе дисциплины обнаруживается ежедневно, что нѣтъ больше арміи, что вынуждены будутъ отказаться отъ осады, если ужасная эпидемія, которая опустошаетъ войска, не прекратится. Хотятъ союза всѣхъ бѣдствій противъ всѣхъ властей.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Ну кто, послѣ такого подтвержденія человѣческой солидарности, осмѣлился бы сказать, что сознаніе остается коснымъ.
   О, этотъ трепетъ нежданныхъ признаній
   Въ черный страшный часъ ночной,
   Въ ужасѣ битвъ и стенаній!
   О, этотъ шопотъ души
   Прозрѣвшей отнынѣ!
   Этимъ тайнамъ внимали невольно
   Лишь ясныя звѣзды въ небесной пустынѣ!
   ЭНО. Право, я удивляюсь вамъ! По малѣйшему лучу свѣта, который упадетъ на васъ изъ двери, вы готовы заключить, что тамъ -- огромное солнце. Съ тѣхъ поръ, какъ началась осада Оппидомани, прошелъ ли хоть одинъ день безъ того, чтобы противъ васъ не строили козней? Кто вамъ ручается за искренность этихъ солдатъ? Кто вамъ сказалъ, что Оппидомань откроетъ ворота хотя бы и безоружному врагу? Вы всему вѣрите слѣпо. Сила, влекущая васъ, настолько же безумна, насколько пламенна.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Одно несомнѣнно: необходимо помогать обстоятельствамъ и отдаться во власть великой надеждѣ, которая нынѣ проходитъ черезъ міръ.
   ЭНО. Такъ вы думаете, что врагъ откажется отъ побѣды и заключитъ невыгодный для себя миръ?
   ЭРЕНЬЕНЪ. Вы разсуждаете, ничего не зная. Бродяги и крестьяне, которыхъ въ началѣ осады выбросили въ деревню и которые живутъ Богъ знаетъ какъ, между осаждающими и нами, представляли мнѣ свѣдѣнія изо дня въ день. Ордэнъ подтверждаетъ ихъ донесенія, и я провѣрялъ все. Бомбардировка должна была прекратиться. Эпидемія истребляетъ войско: двадцать тысячъ человѣкъ умерло; всѣ рвы траншей до края наполнены трупами. Одного генерала убилъ солдатъ, внезапно сошедшій съ ума. Подчиненные соединились между собою, чтобы разрушать осадныя работы. Заклепываютъ пушки; бросаютъ въ рѣку пули и порохъ. Нищета, скорбь, тоска, плачъ, гнѣвъ, всемірный ужасъ рождаютъ, наконецъ, эти надежды на согласіе, эти искренніе, братскіе крики. Сами обстоятельства содѣйствуютъ намъ.
   ЛЕ-БРЭ. Вы удивительный! Васъ считали сраженнымъ, а вы больше, чѣмъ когда-либо, приблизились къ великому дѣлу.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Это оттого, что я имѣю вѣру, вѣру, способную сообщиться цѣлому міру. Я вижу себя въ другихъ, я въ другихъ себя чувствую, я во многихъ повторяю себя; я имъ уподобляюсь. Армія Оппидомани принадлежитъ мнѣ; армія вражеская принадлежитъ Ордэну, моему ученику и стороннику. Мы оба работали съ увлеченіемъ. Что за дѣло до прежней мудрости, умѣренной, систематической, записанной въ книгахъ! Она участвовала въ дѣлѣ малаго милосердія вчерашняго дня; сегодня -- дѣло моего милосердія. (Развѣдчику) Иди, скажи тѣмъ, кто сегодня вечеромъ пойдетъ на аванпосты, что я буду съ ними. Ты предупредишь Ордэна.

(Восторженные крики на улицѣ. Солдатъ уходитъ)

  
   ЭРЕНЬЕНЪ (къ Эно и Ле-Брэ). Вы пойдите со мной? Не правда ли? Говорите скорѣй!
   ЛЕ-БРЭ. Конечно.
   ЭРЕНЬЕНЪ (къ Эно). А вы?
   ЭНО. До тѣхъ поръ, пока живы начальники, они будутъ имѣть возможность вредить. Пока у нихъ оружіе, они будутъ убивать. Они явятся реакціей, которая пойдетъ по пятамъ за вашей побѣдой. Прежде всего необходимо уничтожить ихъ.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Они будутъ прошлымъ, они будутъ безсильными и ничтожными. Итакъ, вы идете со мной?
   ЭНО. Нѣтъ.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Хорошо. Великія дѣла мы совершимъ безъ васъ.

(Снова радостные крики на улицѣ. Эреньенъ наклоняется въ окно и принимаетъ привѣтствія)

  
   ЛЕ-БРЭ. Онъ всегда меня удивляетъ. Онъ видитъ препятствія, какъ ты и я. На какое чудо разсчитываетъ онъ, чтобы ихъ побѣдить? И какъ онъ увлекаетъ васъ въ вихрь его бури?
   ЭНО. У этого человѣка какая-то непонятная сила жизни. (Послѣ паузы) Я все-таки пойду съ нимъ.
  

СЦЕНА ВТОРАЯ.

Разоренный домъ. Ночью, на аванпостахъ. Съ одной стороны холмы и траншеи; съ другой -- отдаленныя окрестности Оппидомани, полуосвѣщенныя. Ле-Брэ сидитъ на грудѣ камней; передъ нимъ -- непріятельскій офицеръ и солдаты. Появляются молчаливыя группы.

  
   ЛЕ-БРЭ. Въ Оппидомани правители, судьи, богатые горожане -- всѣ во власти народа. Они не подозрѣваютъ объ ихъ близкомъ пораженіи и думаютъ, что они еще управляютъ. Но то, чего желаетъ Эреньенъ, исполнится.
   ОФИЦЕРЪ. У насъ не осмѣливаются больше наказывать. Всѣ связи, соединявшія насъ съ нашими начальниками и предводителями, порваны. Мы -- подчиненные и ничтожные -- мы стали хозяевами. Подумать только, что послѣ двадцати мѣсяцевъ войны, послѣ завоеванія шести провинцій, послѣ взятія десяти крѣпостей, мы -- безсильные, терпимъ неудачу передъ вашей безумной столицей.
   ЛЕ-БРЭ. Ордэнъ придетъ?
   ОФИЦЕРЪ. Я его жду.
   ЛЕ-БРЭ. Я съ нетерпѣніемъ жду его. Я не знакомъ съ нимъ.
   ОФИЦЕРЪ. Ему пятьдесятъ лѣтъ, онъ простой капитанъ. Въ часы мрачныхъ и суровыхъ зимнихъ вечеровъ нашей холодной страны, среди сѣрой и снѣжной скуки маленькаго городка, гдѣ былъ только гарнизонъ, онъ склонилъ меня къ своимъ замысламъ и къ своей вѣрѣ. Онъ садился у меня, по ночамъ, у камина при свѣтѣ лампы; мы спорили. Труды Эреньена просвѣтили его; они были и моимъ свѣтомъ. Ордэнъ мнѣ ихъ объяснялъ, комментировалъ съ такою искренней убѣжденностью, что ничто мнѣ не казалось болѣе яснымъ въ мысляхъ и сужденіяхъ человѣческихъ. Ахъ! Эти безсонныя ночи, дружескія и пылкія! Вы всѣ, вы, граждане Оппидомани, никогда не поймете, какія чудеса можетъ произвести одна книга въ серьезныхъ душахъ, обманутыхъ и глубокихъ,-- тамъ, въ этихъ мрачныхъ и пустынныхъ странахъ.

(Появляются Ордэнъ и Эреньенъ почти въ одно и то же время, съ разныхъ сторонъ; ихъ сопровождаютъ офицеры и солдаты)

  
   ОРДЭНЪ. Я пришелъ къ вамъ и горжусь тѣмъ, что могу познакомиться. Нѣтъ ни одной идеи, которая не была бы у насъ общей.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Но вашимъ письмамъ я чувствовалъ, что могъ бы всецѣло положиться на васъ. Мы оба рискуемъ жизнью, оба любимъ другъ друга въ одной и той же идеѣ, глубокой и прекрасной.
   Мы не боимся вражескихъ клеветъ,
   И въ гордыхъ душахъ нѣтъ сомнѣнья,
   Мы день предчувствуемъ свершенья,
   Возврата нѣтъ
   И будемъ смѣлы, будемъ ясны,--
   О, наши планы такъ прекрасны!--
   Другъ другу руку подадимъ
   И два народа примиримъ,
   И совершимъ добро мятежными руками...
   ОРДЭНЪ. Моя душа болѣе спокойна и ясна, чѣмъ наканунѣ сраженія. Всѣ слова, которыя оправдываютъ нашъ союзъ, уже прозвучали въ вѣкахъ.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Если бы нужны были чудеса, они совершились бы сегодня. Воздухъ, которымъ дышатъ; горизонты, на которые смотрятъ; лихорадка, что стучитъ у насъ въ вискахъ; весь этотъ пожаръ, въ которомъ каждый изъ насъ не болѣе, какъ пламя,-- все это предсказываетъ новую справедливость.
   ОРДЭНЪ. Моя пропаганда не прекращалась. Прежде я велъ ее въ глубокой тайнѣ. Потомъ надзоръ до того ослабъ, что моя осторожность оказалась излишней. Съ тѣхъ поръ, какъ маршалъ Арменцъ, который былъ, въ сущности, единственнымъ начальникомъ, подвергся опалѣ, наша армія болѣе не существуетъ. Не зная ничего точно, наши солдаты предугадываютъ, что замышляется. Одинъ приказъ,-- и всѣ уйдутъ къ Оппидомани счастливые, довѣрчивые и братски настроенные. Большинство погибшихъ генераловъ замѣнено офицерами, изъ которыхъ нѣкоторые -- наши друзья. Только старики-начальники кажутся мнѣ безнадежными. Они могутъ быть опасны, если мы не станемъ дѣйствовать немедленно, быстро, завтра.
   ЭНО. Какъ завтра? Но время на подготовку...
   ЭРЕНЬЕНЪ. Нужно дѣйствовать съ быстротою молніи.
   ЭНО. Но я думаю, необходимо, чтобы Оппидомань какъ можно скорѣе узнала то, чего мы хотимъ.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Она угадываетъ. Завтра узнаетъ.
   ЭНО. Но нельзя же двигать тысячами людей, нельзя открывать воротъ города, не принявъ мѣръ и не обезпечивъ себѣ успѣха.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Всѣ мѣры приняты; всѣ гарантіи у меня въ рукахъ; вы одинъ колеблетесь и дрожите, у васъ нѣтъ вѣры, вы боитесь довѣрять.
   ОРДЭНЪ. Вотъ что я предлагаю: завтра, лишь только стемнѣетъ, въ семь часовъ, всѣ присутствующіе здѣсь и всѣ наши друзья дадутъ приказъ ихъ подчиненнымъ идти миролюбиво къ Опиндомани. Въ это время тѣ, кто останется изъ нашихъ начальниковъ, сойдутся, чтобы отпраздновать ихъ первую побѣду. Мой братъ съ тремя батальонами, которые преданы намъ, составятъ стражу вокругъ пиршества. Движеніе полковъ начнется съ востока; они направятся одновременно къ Римскимъ воротамъ и къ Вавилонскимъ; они достигнутъ ихъ черезъ часъ.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Римскія ворота находятся слишкомъ близко ко дворцу правительства. Первые полки должны войти въ Вавилонскія ворота и разсыпаться по народнымъ кварталамъ. Ахъ! Вы увидите, какой удивительный нашъ народъ, какъ онъ приметъ васъ, будетъ привѣтствовать, раскроетъ свою душу, бурную и великолѣпную. На пути у васъ будутъ двѣ казармы; изъ нихъ солдаты присоединятся къ вашимъ, и вы будете въ центрѣ города, когда правительство будетъ еще глухо и сонно. Тогда только вы подойдете къ Римскимъ воротамъ. Безуміе нашихъ правителей и ихъ приверженцевъ поможетъ намъ. Только пятьсотъ консульскихъ стражниковъ останутся имъ вѣрны. Всѣ другіе полки, расквартированные во дворцѣ, примутъ васъ съ восторгомъ. Если между стражей и нами произойдетъ схватка, предоставьте нашимъ уладить это дѣло. Оставайтесь внѣ всякихъ столкновеній. Вы не должны произвести вы одного выстрѣла.
   ОРДЭНЪ. Мы добросовѣстно исполнимъ все, что вы совѣтуете.
   ЭРИНЬЕНЪ. Только вы, какъ побѣдители, можете осуществить нашу мечту. Революціи всегда начинаются отказами отъ привиллегій: вы откажитесь отъ побѣды.
   ОФИЦЕРЪ. Войны хотѣлъ только одинъ нашъ король.
   ЭНО. Ахъ, конечно, ваше нападеніе было незаконно, начало вашихъ военныхъ дѣйствій...
   ОРДЭНЪ (перебивая). Послѣдній разъ намѣтимъ роли. Мой братъ позаботится о нашихъ начальникахъ. Въ восемь часовъ три тысячи человѣкъ проникнутъ въ Вавилонскія ворота. Римскія ворота откроются потомъ, чтобы пропустить другіе батальоны. Ни трубъ, ни знаменъ; ни одного выстрѣла, ни одной пѣсни. Вступленіе произойдетъ внезапно, мирно и молчаливо. Не правда ли?
   ЭРЕНЬЕНЪ. Прекрасно. Остальное касается насъ. Оппидомань готова; она васъ ждетъ. Въ одинъ часъ вы займете весь городъ. А теперь разойдемся; пусть у насъ не будетъ времени для возраженій... Они мѣшаютъ энергіи, они волнуютъ. Наша единственная тактика -- быстрота и отвага. Итакъ, до завтра -- тамъ!

(Жмутъ другъ другу руки; расходятся. Ордэнъ и Эреньенъ обнимаются)

  

АКТЪ ЧЕТВЕРТЫЙ.

СЦЕНА ПЕРВАЯ.

Комната Эреньена. Та же декорація, что во второмъ и третьемъ актахъ. Ребенокъ играетъ. Клара -- въ тревогѣ -- не отходитъ отъ окна.

  
   РЕБЕНОКЪ. Какой костюмъ надѣть на Полишинеля?
   КЛАРА. Самый красивый.
   РЕБЕНОКЪ. Сегодня праздникъ? Правда?
   КЛАРА. Сегодня прекраснѣйшій изъ праздниковъ.
   РЕБЕНОКЪ. Сегодня -- Рождество?
   КЛАРА. Нѣтъ, это -- свѣтлый праздникъ, воистину свѣтлый праздникъ! Его впервые празднуетъ міръ.
   РЕБЕНОКЪ. Мнѣ можно идти туда, на праздникъ?
   КЛАРА. Это праздникъ для большихъ; дѣти его не понимаютъ.
   РЕБЕНОКЪ. Ты мнѣ скажи, что это такое.
   КЛАРА. Ты узнаешь когда-нибудь. И ты будешь говорить, что его устроилъ твой отецъ, твой родной отецъ.
   РЕБЕНОКЪ. Тамъ будетъ много знаменъ?
   КЛАРА. Много.
   РЕБЕНОКЪ. Тогда почему же ты говоришь, что я не пойму? Когда бываютъ знамена, я всегда понимаю.
   КЛАРА (въ окно). Наконецъ-то!

(Эреньенъ входитъ. Одежда его въ безпорядкѣ. Клара спѣшитъ къ нему)

  
   ЭРЕНЬЕНЪ (съ волненіемъ ее обнимаетъ). Ты всѣ знаешь?
   КЛАРА. Я ничего не знаю, но я угадываю. Говори.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Никогда планы не осуществляются такъ, какъ ихъ задумали. Я былъ убѣжденъ, что ни одинъ изъ нашихъ начальниковъ не можетъ появиться въ Вавилонскихъ воротахъ: они никогда не бываютъ тамъ. Вчера вечеромъ тамъ оказались самые главные. Увидавъ вошедшую непріятельскую армію, они рѣшили, что это безуміе. Это не были нападающіе: движеніе полковъ, отсутствіе команды, отсутствіе организаціи доказывали это. Это не были парламентеры: ихъ было слишкомъ много.
   Когда войска приблизились на сто шаговъ, можно было видѣть, какъ солдаты бросаютъ оружіе, а иные поднимаютъ кверху приклады. Нѣкоторые изъ нашихъ тотчасъ же побѣжали и открыли ворота. Наши начальники бѣсновались, ругались, кричали -- всѣ въ одинъ голосъ: никто не хотѣлъ слушать ни ихъ оскорбленій, ни ихъ приказаній. Всѣ предчувствія, которыя они испытывали, всѣ опасенія отпаденія, неповиновенія, которыхъ они не осмѣливались признавать, продолжали ихъ волновать, мучить, терзать. Съ быстротою молніи они поняли все. Ихъ окружили. Трое изъ нихъ убили себя: это были герои. Они видѣли, какъ непріятель входилъ въ Оппидомань. Они думали о пораженіи, о позорѣ послѣдняго униженія. Нѣкоторые плакали. Наши граждане спѣшили заключить въ объятія осаждавшихъ. Жали другъ другу руки, обнимались. Неожиданная радость наэлектризовала душу всѣхъ. Бросаютъ сабли, ранцы, патроны. Враги, у которыхъ фляги были полны, предлагаютъ выпить. И волна, все еще прибывающая, разливается уже по городу, на Площадь Народовъ, гдѣ еще оставались наши начальники, блѣдные, нѣмые, неувѣренные. Ле-Брэ крикнулъ на ухо одному изъ командировъ: "Конецъ войнѣ! Нѣтъ ни побѣды, ни пораженія, это праздникъ." Тогда этотъ негодяй принялся ругаться, бѣшеный отъ гнѣва, онъ наудачу махалъ саблей и ранилъ свою лошадь. Двое изъ его сосѣдей, пользуясь замѣшательствомъ, удрали. Они направились къ властямъ: можетъ быть, они организуютъ нѣкоторое сопротивленіе и консульская гвардія поможетъ имъ. Я уже видѣлъ: здѣсь мелькаютъ ихъ зеленые мундиры.
   КЛАРА. А непріятельскіе генералы?
   ЭРЕНЬЕНЪ. О, тѣ -- въ плѣну у своей арміи. Вчера, убѣдившись, что побѣги и болѣзни уничтожили половину арміи, они рѣшились на безумный поступокъ, N рѣшились предпринять послѣдній штурмъ. Солдаты отказались идти; раздалось нѣсколько выстрѣловъ въ начальниковъ. Это былъ конецъ.
   КЛАРА. Я слышала, какъ отряды входили въ Оппидомань; можно было подумать, что это шумитъ океанъ. Никогда я такъ не волновалась и никогда не была такъ счастлива.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Теперь въ нашемъ распоряженіи двадцать тысячъ человѣкъ. На площадяхъ ставятъ столы. Всѣ, кто наготовилъ въ погребахъ запасы на время осады, раздаютъ ихъ теперь народу. Эно говорилъ: "Никогда Оппидомань не унизится до того, чтобы принимать своихъ враговъ; никогда Оппидомань не позволитъ имъ бродить по ея улицамъ и площадямъ; никогда не уничтожатся предразсудки оскорбленной Оппидомани". Такъ разсуждаютъ въ обыкновенные дни, но не сегодня! Такое смятеніе царствуетъ въ умахъ, застигнутыхъ врасплохъ, что можно было бы основать новыя религіи и огласить неизвѣстныя вѣроученія. Посмотри, на высотахъ горитъ Капитолій! Жгутъ морскія и артиллерійскія казармы. Къ вечеру будутъ дѣлить всѣ запасы оружія и провіанта. Во время осады совершили правосудіе надъ биржами и балками. Пора совершить справедливый судъ надъ основною несправедливостью, надъ войною: ея срокъ насталъ! Съ нею одной исчезнутъ всѣ другія: ненависть деревень противъ городовъ, нищеты противъ золота, слабости противъ силы. Организованное зло поражено въ самое сердце. (На улицѣ слышны крики "ура!") Слушай: это поетъ и безумствуетъ всемірный праздникъ человѣчества.

(Клара и Эреньенъ приближаются къ окну и долго обнимаются. Вдругъ Эреньенъ поспѣшно освобождается)

   ЭРЕНЬЕНЪ. Одѣнь ребенка; я пришелъ за нимъ, чтобы показать ему мое дѣло.
   КЛАРА. Ребенка? Но онъ не понимаетъ.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Все-таки одѣнь. Я ему скажу предъ лицомъ стараго умирающаго міра такія слова, которыхъ онъ не забудетъ никогда. Одѣнь его. Я хочу повести его туда.
   КЛАРА. А я?
   ЭРЕНЬЕНЪ. За тобой зайдетъ твой братъ, Эно.
   КЛАРА. Почему намъ не идти вмѣстѣ?
   ЭРЕНЬЕНЪ. Одѣнь ребенка, говорю тебѣ,-- и поскорѣе...
  

Клара выходитъ. Эреньенъ осматриваетъ свое бюро, кладетъ нѣсколько пакетовъ въ карманъ, потомъ опирается на окно, откуда онъ говорилъ народу.

  
   ЭРЕНЬЕНЪ.
   О, жизнь жестокая -- вся въ блескѣ, въ мятежѣ!
   Тебя я пережилъ, тебя перестрадалъ,--
   Отнынѣ отдыхъ я на славномъ рубежѣ
   Себѣ снискалъ.
   Надъ міромъ мной одержана побѣда: я -- великъ;
   Такъ отъ руки моей покорно міръ поникъ.
   И странно думать мнѣ, что жилъ въ поляхъ крестьянинъ,
   Родилъ ребенка -- то былъ я,--
   И вотъ законъ поверженный израненъ,
   На немъ лежитъ рука моя;
   Я горло пальцами сдавилъ,
   И зубы жадные въ него вонзилъ.
   Такъ гордость древнюю кровавой власти,
   Въ порывѣ страсти,
   Я наземь повалилъ.
   Деревни, фермы и лачуги
   Всѣ гибнутъ, всѣ умрутъ.
   А въ городахъ всеобщій трудъ
   Влечется къ близкому паденью,-- и недуги
   Его снѣдаютъ; золото, грабежъ, развратъ
   Всѣ воютъ вмѣстѣ; громоздятъ
   Въ борьбѣ безобразной холмы насилій;
   Инстинкты борются среди слѣпыхъ усилій
   На замкнутыхъ поляхъ --
   Въ домахъ,
   Гдѣ царствуетъ рулетка, биржа, страсть,--
   И страшная чудовищная власть
   Находитъ яства тамъ, гдѣ грязь во тьмѣ гніетъ,
   Тучнѣетъ власть въ грѣхѣ и жадно мерзость пьетъ.
   И былъ я молніей: окно я освѣтилъ,
   Откуда люди всѣ смотрѣли въ міръ небесный;
   И не разсудокъ мной руководилъ,
   А даръ любви безумный и чудесный:
   Я цѣлый міръ съ собой отождествилъ,
   И человѣческій союзъ
   Отъ каторжныхъ тюремныхъ узъ
   Освободилъ.
   Я наземь старую низвергъ Оппидомань --
   -- Обманы, хартіи, и милости, и дань.--
   Оппидомань воздвигнется для новыхъ дней,
   Что молніи ударами куютъ.
   Оппидомань -- моя, какъ даръ предназначенья;
   Она слѣдитъ за мыслью огненной моей;
   Мое безуміе и страсть моя горятъ, растутъ
   Въ очахъ недвижныхъ Провидѣнья.

(Слышны ружейные выстрѣлы)

  
   КЛАРА (изъ своей комнаты). Эреньенъ, солдаты правительства -- на улицѣ.
   ЭРЕНЬЕНЪ (не слыша, продолжаетъ).
   По плану моему я міръ пересоздалъ,
   И жизненныя силы, и толпу людей
   Со дна инстинкта я воззвалъ
   Къ порогу свѣтлому мечты моей.
   КЛАРА (появляясь). Эреньенъ! Эреньенъ! Вооруженные люди окружили домъ. Они убьютъ тебя, если ты выйдешь.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Полно! Одѣнь ребенка.

(Снова ружейный залпъ)

   КЛАРА. Пальба со стороны перекрестка стала слышнѣй.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Одѣнь ребенка.
   КЛАРА. Они караулятъ тебя; они ждутъ тебя; они хотятъ твоей смерти...
   ЭРЕНЬЕНЪ. Одѣнь ребенка.

(Она идетъ за ребенкомъ; онъ дрожитъ; Клара беретъ его на руки и защищаетъ)

  
   КЛАРА. Другъ мой! Я умоляю тебя: не рискуй; подожди, когда они пройдутъ.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Мнѣ некогда ждать. Сегодня я не боюсь ни другихъ, ни самого себя. Я достигъ такой степени человѣческой силы...
   КЛАРА. Тогда иди одинъ и оставь мнѣ малютку.
   ЭРЕНЬЕНЪ (запальчиво). Мнѣ нуженъ ребенокъ. Я хочу, чтобы онъ былъ со мною тамъ.
   КЛАРА. Онъ сейчасъ придетъ... Эно приведетъ его тебѣ.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Нужно, чтобы привѣтствовали вмѣстѣ съ отцомъ и его. Давай его! Полно, давай!
   КЛАРА. Я никогда не противилась тебѣ. Я слушалась тебя, какъ служанка, но сегодня я заклинаго тебя...
   ЭРЕНЬЕНЪ. Дай мнѣ его, говорю я тебѣ!..

(Онъ вырываетъ ребенка изъ рукъ Клары, отталкиваетъ ее и убѣгаетъ съ нимъ)

  
   КЛАРА. Другъ мой! Другъ мой! О, это безуміе! Всегда это несчастное и безграничное безуміе! (Трескъ ружейнаго залпа неожиданно ее прерываетъ. Мгновеніе безумной тоски, и она бросается къ окну, свѣшивается въ него и кричитъ) Сынъ мой! Сынъ мой!
  

Потомъ она выбѣгаетъ на улицу. Топотъ удаляющихся лошадей. Смятеніе. Крики. Молчаніе. Наконецъ, кто-то кричитъ, заглушая всѣхъ.

  
   ГОЛОСЪ. Только-что убили Жака Эреньена!
  

СЦЕНА ВТОРАЯ.

Утро. Площадь Народовъ, имѣющая видъ террасы. Въ глубинѣ видна панорама Оппидомани, подернутая дымомъ пожаровъ.. Направо -- статуя правительства,-- на виду, на голой землѣ. Налѣво -- горитъ дворецъ войны. Горожане украшаютъ окна флагами; проходятъ пьяные; безумные хороводы мчатся черезъ сцену; одна толпа смѣняется другой. Со всѣхъ сторонъ слышно пѣніе. Мальчишки бросаютъ камни въ статую правительства.

  
   НИЩІЙ. Эй, ребята, берегитесь! Вотъ вамъ надерутъ уши.
   МАЛЬЧИШКИ.-- Мы побиваемъ камнями низверженное правительство.
   -- (Бросая камень) Вотъ этотъ въ скипетръ.
   -- Вотъ этотъ въ корону.
   ТОЛПЫ ЛЮДЕЙ (окружаютъ статую и водятъ хороводы).
   Счетъ ведемъ и разъ, и два,
   Будетъ смѣлымъ нашимъ братомъ,
   Кто не хочетъ быть солдатомъ:
   Нынѣ вольности права!
   Воля смѣлая жива.
  
   Счетъ ведемъ и два, и разъ,
   Будетъ смѣлымъ нашимъ братомъ,
   Кто волнуется набатомъ:
   Въ день кровавый, въ красный часъ
   Слышенъ Неба грозный гласъ!
  
   Разъ, два, три -- ведемъ мы счетъ,
   Будетъ смѣлымъ нашимъ братомъ,
   Тотъ, кто врагъ властямъ проклятымъ:
   Прочь привычекъ старыхъ гнетъ!
   За свободу -- всѣ! Впередъ!
  
   КРЕСТЬЯНИНЪ. Пусть меня повѣсятъ, если я думалъ, что снова увижу Оппидомань!
   ГРУППА НИЩИХЪ.-- Я зарылся въ нору, какъ животное.
   -- Я былъ поперемѣнно на службѣ двухъ партій. Граждане Оппидомани звали меня кротомъ: я ихъ извѣщалъ о планахъ непріятеля; а врагъ думалъ, что я неуловимъ, какъ дымъ: имъ я давалъ свѣдѣнія о дѣлахъ Оппидомани.
   -- Мы дѣлали то же самое. Я дѣйствовалъ на сѣверѣ.
   -- Я -- на западѣ.
   -- И предавая тѣхъ и другихъ, мы, наконецъ, заставили ихъ помириться. (Иронически) Это мы заключили миръ.
   ЦЫГАНЪ. Часто случается, что такъ называемое преступленіе превращается въ добродѣтель. Не правда ли?
   НИЩІЙ. Правда, что Эреньена нѣтъ въ живыхъ?
   ЦЫГАНЪ. Эреньена! Полно, теперь онъ -- господинъ, король... Когда становятся такими большими, не умираютъ.
   НИЩІЙ. Говорятъ, что его убили на порогѣ его дома.
   ЦЫГАНЪ. Кто это?
   НИЩІЙ. Консульскіе солдаты.
   ЦЫГАНЪ. Не можетъ быть.
   НИЩІЙ. Еще бы! Они должны были его ненавидѣть! Никогда еще человѣкъ не совершалъ такого большого дѣла.
   ЦЫГАНЪ. Это не одинъ человѣкъ; это мы всѣ совершили его.
   ПАСТУХЪ. Наконецъ-то, мы будемъ въ состояніи жить!
   ЦЫГАНЪ. Мы! Полноте! Нужно, чтобы земля наша была перепахана до самой глубины: только тогда проникнетъ свѣтъ въ наши погреба.
   Война иль миръ,
   А мы останемся все въ той же нищетѣ.
   Ея не нарушаетъ суета
   Несчастья или счастья.
   Оппидомань свои законы обновляетъ,
   Освобождаетъ отъ опеки свой народъ;
   И мы одни остались такъ, Богъ знаетъ, до какого дня,
   Бродягами и дикими звѣрями,
   Скупую землю мы съ налета расхищаемъ,
   Какъ вороны, которыхъ гонятъ прочь,
   Пугаютъ съ огородовъ и съ порога хижинъ,
   Въ то время какъ народъ встрѣчаетъ
   Иныхъ свободныхъ птицъ.
   ПАСТУХЪ. Вы говорите такъ, какъ будто правительство существуетъ еще. Деревни возродятся; города должны очиститься.
   ЦЫГАНЪ. Прекрасно! Однако, все на свѣтѣ путь ко всему. Завтрашній день всегда будетъ недоволенъ нынѣшнимъ. (Черезъ сцену проходитъ группа пьяныхъ женщинъ съ факелами. Они кричатъ: "Къ церквамъ! Къ церквамъ! Мы сожжемъ Господа!" Нищему) Посмотрите, вотъ наши союзницы! Когда вы рѣшитесь быть мужчинами, вы придете за мной, какъ другіе шли за Эреньеномъ.

(Онъ уходитъ)

  
   ГРУППА РАБОЧИХЪ (воздвигаютъ эстраду, чтобы положить тамъ трупъ Эреньена. Приносятъ черное сукно) -- это такое несчастье, какого еще никогда не бывало.
   -- Онъ получилъ двѣ пули въ лобъ.
   -- Его сынъ убитъ?
   -- Нѣтъ.
   -- Какіе-то гвардейцы были убійцами. Они скрылись. Можетъ быть, никогда не узнаютъ негоднаго труса, который убилъ нашего трибуна.
   -- Сражались у входа во дворецъ правительства. Оставался какой-нибудь часъ, чтобы выгнать консульскія войска. Эреньенъ былъ уже мертвъ.
   НИЩІЙ. Говорятъ, это дѣло Эно.
   РАБОЧІЙ. Ты самъ не знаешь, что ты говоришь! Эно! Онъ теперь въ большемъ еще отчаяніи, чѣмъ мы.
   НИЩІЙ. Онъ былъ его врагомъ.
   РАБОЧІЙ. Молчи. Каждый зубъ твоей челюсти лжетъ.
   НИЩІЙ. Я повторяю то, что мнѣ говорили.
   РАБОЧІЙ. Вотъ такіе люди, какъ ты, распространяютъ гнусныя сплетни.

(Непріятельскіе солдаты и солдаты Оппидомани проходятъ подъ руку, толпятся на террасѣ и ступеняхъ)

  
   ТОЛПА.-- Будетъ празднество?
   -- Почему же нѣтъ? Новые правители Оппидомани велѣли его устроить.
   -- При жизни никогда Эреньенъ не казался такимъ великимъ.
   ГРУППА ПРОХОЖИХЪ.-- Его тѣло торжественно носятъ по всему городу.
   -- Я видѣлъ, какъ его тѣло несли по Мраморному Перекрестку. Красная рана зіяла на его лицѣ.
   -- Я видѣлъ тѣло на мосту у Порта;
   И матери простерли руки,
   Дѣтей къ нему протягивали свѣтлыхъ.
   И все, что жизнь даетъ
   Счастливаго и молодого,
   Надъ нимъ парило,
   Склонялося надъ трупомъ...
   -- Такъ тѣло слѣдуетъ -- увѣнчано цвѣтами;
   Его пожаромъ обвиваетъ красный саванъ;
   Порывъ любви, морскимъ волнамъ подобный,
   Подъемлетъ тѣло
   И держитъ надъ толпою.
   И никогда король; сверкавшій златомъ,
   Убійствами, и битвами, и кровью,
   Такою пышностью огромныхъ похоронъ
   Прославленъ не былъ.
   -- У колоннадъ одинъ юноша приблизился къ носилкамъ, онъ намочилъ свой платокъ въ крови, которая была на щекѣ усопшаго, и медленно, благоговѣйно, какъ будто причащаясь, поднесъ его къ своимъ губамъ.
   РАБОЧІЙ (слушавшій прохожихъ). Тѣло Жака Эреньена будетъ выставлено здѣсь, на этой эстрадѣ, среди толпы, во всей своей славѣ.
   КРЕСТЬЯНИНЪ. Пусть смотритъ на него солнце.
   ГРУППА ПРОХОЖИХЪ.-- Слезы, цвѣты, пѣсни, кровь, танцы, пожаръ: противоположныя страсти горятъ въ воздухѣ!
   -- Создается атмосфера, необходимая для созданія міровъ.
  

Происходитъ сильная толкотня. Ле-Брэ, въ сопровожденіи солдатъ и рабочихъ, взбирается на крыльцо одного дома и дѣлаетъ знакъ, что онъ хочетъ говорить. Молчаніе.

  
   ЛЕ-БРЭ. Граждане, черезъ нѣсколько мгновеній на эту площадь Оппидомани, посвященную Народу, принесутъ тѣло Жака Эреньена. Примите его, какъ побѣдителя. Пули могли закрыть ему глаза, сдѣлать недвижными его руки, сдѣлать мертвымъ его лицо, но убить его не могли, нѣтъ,-- Жакъ Эреньенъ живетъ еще въ его словахъ, его дѣлахъ, мысляхъ, его книгахъ; онъ -- та сила, которая въ это самое мгновенье насъ волнуетъ; онъ желаетъ, думаетъ, надѣется, дѣйствуетъ въ насъ. Это не похороны, это послѣдняя побѣда... Разступитесь, вотъ онъ.

(Дѣти взбираются на плечи. Большое волненіе во всѣхъ группахъ. Лѣзутъ на окна. Взбираются на колонны)

  
   РАЗЛИЧНЫЯ ГРУППЫ НА СТУПЕНЯХЪ.-- Какая толпа! Никогда эта площадь не вмѣститъ всѣхъ.
   -- Какъ его любили! Такіе люди, какъ онъ, не должны были бы умирать.
   ГРУППА ЖЕНЩИНЪ.-- Его жена идетъ за носилками.
   -- Она несетъ ребенка.
   -- Она выглядитъ христіанкой!
   -- Римлянкой!
   -- Молчите: вотъ тѣло.
  

Появляются носилки. Ихъ несутъ вокругъ площади. Одни плачутъ, другіе привѣтствуютъ; нѣкоторые падаютъ на колѣни, нѣкоторыя женщины крестятся. -- На ступеняхъ люди висятъ гроздьями, стараясь лучше увидѣть.

  
   МОЛОДЫЕ ЛЮДИ (бросаются къ тѣлу, которое несутъ. Молитвенной съ восторгомъ). -- Эреньенъ! Эреньенъ! Ты былъ нашимъ единственнымъ учителемъ.
   -- Какъ сильнымъ вихремъ, страсть твоя
   Огонь души моей вздымала!
   -- О, Эреньенъ! Ужели насъ оставилъ?
   Тебѣ мы посвящаемъ
   Все то, что вдохновенье наше
   Когда-нибудь свершитъ
   Прекраснаго и сильнаго --
   На жизненныхъ путяхъ.
   -- О, Эреньенъ! О, Эреньенъ! Воспоминанье о тебѣ --
   Какъ трепетъ сердца будущихъ временъ.
   -- О, Эреньенъ! О, Эреньенъ!
   Пусть будемъ мы всегда и сильны, и безумны,
   Какъ въ дни ужасные,
   Когда одинъ твой знакъ
   Сбиралъ раздробленныя силы наши,
   Бросалъ насъ въ бурю духа твоего.

(Трупъ возложили на эстраду; женщины покрываютъ цвѣтами черное сукно)

  
   ПРОРОКЪ (стоитъ на ступени и возвышается надъ толпой).
   Нынѣ часъ наступилъ,
   Когда жалкому плачу не внемлю,
   Нынѣ часъ наступилъ,
   Когда громъ низвергаетъ на землю
   Этихъ древнихъ суровыхъ боговъ
   Передъ правдой нежданно-раскрывшихся словъ.
   Воплощаются снова живыя надежды,
   И желаній одежды
   Въ цвѣтахъ. И въ глазахъ -- красота. И сердца возродились,
   И безвѣстныя силы въ пространствѣ скрестились

(Указываетъ на катафалкъ)

   Поспѣшите на страшный покровъ возложить
   Изъ торжественныхъ пальмъ украшенья
   И страшитесь забыть прославленье,
   И страшитесь обрядъ оскорбить
   Этой памяти, чистой и сильной,
   Что сіяетъ надъ плитой могильной.
   Съ возрожденіемъ міра созвучнымъ онъ былъ
   И со звѣзднымъ путемъ, и съ путями временъ;
   Цѣлый міръ онъ ударомъ однимъ побѣдилъ:
   Нынѣ ужасъ земли сокрушенъ.

(Встаетъ Ордэнъ. Волненіе. Толпа указываетъ на него и привѣтствуетъ. Люди объясняютъ другъ другу)

  
   ТОЛПА.-- Это онъ отказался погубить Оппидомань.
   -- Онъ привлекъ на нашу сторону враговъ.
   -- Онъ такъ же великъ, какъ Эреньенъ.
   ОРДЭНЪ (указывая на трупъ). Я былъ его ученикомъ и его неизвѣстнымъ другомъ. Его книги замѣняли мнѣ библію. Только люди, подобные ему, способны воспитывать такихъ, какъ я -- слабыхъ, покорныхъ, долгое время темныхъ, но которымъ судьба позволяетъ осуществитъ въ одинъ роковой часъ то, что было высшей мечтой ихъ учителя. Если родина прекрасна, мила сердцу и незабвенна, то нація, вооруженная границами, ужасна и отвратительна, а еще весь міръ покрытъ ими. Нашъ союзъ долженъ послужить имъ примѣромъ. (Крики одобренія) Они когда-нибудь оцѣнятъ то, что было сдѣлано безсмертнаго, здѣсь, въ этой прославленной Оппидомани, откуда вылетали самыя высокія идеи, въ теченіе ряда вѣковъ, одна за другой. Въ первый разъ съ тѣхъ поръ, какъ возникла сила, съ тѣхъ поръ, какъ умъ научился исчислять время, двѣ расы, одна -- отказавшись отъ побѣды, другая -- отъ своей оскорбленной гордости, слились въ одно объятье. Вся земля должна была задрожать отъ радости, вся кровь, всѣ силы должны были снова прилить къ сердцу міра. Союзъ и согласіе побѣдили ненависть. (Крики одобренія) Человѣческой борьбѣ въ ея кровавой формѣ было сказано: нѣтъ! Отнынѣ горитъ маякъ на горизонтѣ будущихъ бурь. Его упорный свѣтъ ослѣпитъ глаза, побѣдитъ умы, заставитъ бредить желанія. Необходимо къ концу испытаній и скорбей придти къ гавани, входъ въ которую онъ указываетъ. Онъ золотитъ своими лучами тихія мачты и суда. (Всеобщій энтузіазмъ: кричатъ, обнимаются. Прежніе непріятели встаютъ и окружаютъ Ордэна. Жители Оппидомани протягиваютъ къ нему руки. Онъ освобождается отъ объятій и возлагаетъ пальмы къ ногамъ Эреньена. Обращаясь къ вдовѣ) Во имя жизни и побѣды я прошу васъ, Клара Эреньенъ, представить этимъ двумъ взволнованнымъ народамъ того, кто явится въ нашихъ глазахъ какъ бы самимъ Жакомъ Эреньеномъ,-- его сына! (Онъ протягиваетъ руки, чтобы показать ребенка)
   КЛАРА (останавливая его). Я сама попытаюсь... (Она встаетъ)
   Въ этомъ сердцѣ столицы,
   Въ часъ великой надежды и грезы,
   На порогѣ грядущихъ временъ,
   Зачинающихъ жизнь для племенъ,
   Я хочу осушить мои слезы... (Она указываетъ на толпу)
   Вамъ отнынѣ ребенка его поручаю
   И великому долгу его посвящаю
   И судьбѣ роковой, и таинственной вѣрѣ,
   Этой свѣтлой, священной химерѣ,
   Укрощенной рукою отца;
   И грядущимъ вѣкамъ я его посвящаю,
   Что поютъ въ ослѣпительномъ блескѣ вѣнца
   Всенародныхъ торжествъ и возстаній,
   Ликованій, стенаній,--
   Здѣсь, предъ вами, у ногъ неостывшаго тѣла.
  

Клара нѣкоторое время высоко держитъ ребенка, среди привѣтствій и протянутыхъ рукъ; потомъ она передаетъ его въ руки Ордэна. Тогда она, теряя силы, склоняется съ рыданіемъ къ трупу. Медленно возстановляется молчаніе.

  
   ЛЕ-БРЭ. Этотъ часъ слишкомъ великъ и слишкомъ прекрасенъ, онъ слишкомъ тѣсно связываетъ насъ, однихъ съ другими, чтобы мы могли думать о договорѣ или клятвѣ! Съ полной свободой, предъ лицомъ всего, что есть ненарушимаго и священнаго, предъ лицомъ этого геніальнаго человѣка, мертвое тѣло и безсмертная душа котораго возбуждаетъ въ насъ лихорадку и вдохновляетъ насъ, мы отдаемся другъ другу навсегда.

(Одобренія)

  
   ОРДЭНЪ. Вчера, когда насъ встрѣтили въ городѣ съ открытыми объятіями и сердцами, я удивлялся, что тотъ, кто болѣе всѣхъ послужилъ нашему дѣлу, можетъ присутствовать -- живой -- при торжествѣ своей побѣды. Такое завоеваніе требуетъ надлежащей жертвы. Если вы представите себѣ, при какихъ странныхъ обстоятельствахъ, безъ конвоя, безъ друзей, безъ защитниковъ, Эреньенъ подставилъ свою грудь пулѣ, быть можетъ, послѣдней пулѣ, вы повѣрите, какъ я, что его смерть связана съ таинствомъ великихъ и высшихъ силъ.
   ЭНО. Онъ растопталъ старую власть, изображеніе которой еще стоитъ. (Онъ указываетъ на статую. -- Свистки, крики: "Долой ее! Долой ее!" -- Рабочіе берутъ шесты, чтобы свалить ее, и лѣзутъ на пьедесталъ) Онъ преодолѣлъ ея разложеніе: ея трусовъ консуловъ, ея незаконнорожденные законы, ея постыдные обычаи, ея наемную армію.
   ТОЛПА. Долой ее! Долой ее!
   ЭНО. Онъ очистилъ отъ грязи ея воровскіе банки,-- ея казну, ея парламенты и совѣты: онъ убилъ всѣ соперничества. Эта статуя глумится надъ тѣмъ, что онъ сдѣлалъ.

(Онъ указываетъ на статую)

  
   ТОЛПА.-- О, древняя каналья!
   -- Зловѣщая кукла!
   -- Отвратительный истуканъ!
   СО ВСѢХЪ СТОРОНЪ. Долой ее! Долой ее!
   ТОЛПА.-- Тащите ее въ сточный каналъ.
   -- Разбить ее! Раздробить!
   -- Долой ее! Долой ее!
   НѢКТО ИЗЪ ДЕРЕВНИ. Это она слопала насъ! нѣкто изъ города. Это она обезчестила насъ! никто изъ деревни. Она была смертью! нѣкто изъ города. Она была преступленьемъ! со всѣхъ сторонъ. Долой ее! Долой ее!
   РАБОЧІЙ (съ высоты пьедестала -- тѣмъ, кто его окружаетъ). Берегитесь! Она падаетъ! Она падаетъ!

Среди криковъ ненависти огромная статуя шатается и падаетъ. Тотчасъ наступаетъ молчаніе. Эно беретъ голову, оставшуюся цѣлой, поднимаетъ ее и, шатаясь, подъ своей колоссальной ношей, молча бросаетъ и разбиваетъ ее у ногъ Эреньена.

  
   ПРОРОКЪ. Пусть нынѣ занимаются Зори!

Сборникъ Товарищества "Знаніе" за 1906 годъ. Книга одиннадцатая

  
тупили справедливо, устроивъ стачку.
   

Эреніанъ.

   Прекрасно.
   

Другой.

   Мы хотимъ, чтобъ намъ возвратили наше имущество
   

Эреніанъ.

   Это обѣщано.
   

Третій.

   Мы хотѣлъ, чтобъ заплатили сполна рабочимъ.
   

Эреніанъ.

   Правительство принимаетъ на себя эту обязанность.
   

Четвертый.

   Мы хотимъ вернуться въ городъ съ оружіемъ.
   

Эреніанъ.

   Можете. И я еще скажу: если въ ваше отсутствіе были конфискаціи, то ихъ отмѣнять. Всякое осужденіе будетъ забыто. Вы будете судьями тѣхъ, кто васъ судилъ.

Крики одобренія.

   А теперь, когда мы столковались, скажите мнѣ: развѣ не было бы чудовищно, людямъ одной земли рѣзаться другъ съ другомъ? Подумайте: тамъ, въ воспламененныхъ страстями улицахъ старыхъ кварталовъ, въ атмосферѣ пороха и пожара, тоже скрываются люди съ надеждой великаго обновленія весны. Наши программы все болѣе и болѣе обсуждаютъ, на наши рѣчи ссылаются, пьютъ мысли нашей души. Даже въ войскѣ бродятъ наши мечты. Всѣ недовольства, вся вражда, всѣ несправедливости, угнетенія, порабощенія возвышаютъ невѣдомый голосъ, чтобъ заставить слушать! Наши владыки ненавидятъ другъ друга. Нѣтъ болѣе силы. Люди подчиняются призраку.

Одобренія со всѣхъ сторонъ.

   У непріятелей та же распущенность и та же слабость. Среди солдатъ появляются мятежники. Возстаютъ противъ жестокости начальниковъ, противъ ужасовъ и безумствъ войны. Ненависть раздуваетъ бурю. Доведенные до отчаянія, въ нуждѣ и безмѣрномъ страхѣ люди жаждутъ единенія человѣчества. Становится стыдно избивать людей. Слушайте! Если пожаръ инстинктовъ погаснетъ; если внезапнымъ соглашеніемъ мы хоть отчасти осуществимъ высокую мечту человѣчества, то Великому Городу будетъ прощенъ весь его позоръ, его безумства, кощунства, и онъ станетъ такимъ мѣстомъ земли, гдѣ совершилось одно изъ великихъ священныхъ событій. И. съ такой мыслью идите всѣ за мной туда, къ вашимъ дѣтямъ.

Крики одобренія.

Толпа.

   -- Онъ одинъ можетъ дѣла подвинуть.
   -- Безъ него погибло бы наше дѣло.
   

Нѣкто, обращаясь прямо къ Эренгану.

   Мы всѣ будемъ повиноваться вамъ; вы, поистинѣ, вождь.

Привѣтствія. Нѣкоторые поднимаютъ на свои плечи Эреніана и несутъ его въ городъ. Лё Брё его сопровождаетъ. Всѣ идутъ съ горы. Слышны клики торжества.

   

ДѢЙСТВІЕ III.

Сцена первая:

Спустя двѣ недѣли. Жилище Эреніана. Та же комната, что во второмъ дѣйствіи. Рабочій столъ, заваленный бумагами у окна, въ которомъ разбиты стекла. На улицѣ толпа снуетъ, то удаляется, то снова приближается; нѣкоторыя группы кричатъ: "Долой подкупленнаго!" -- "Смерть измѣннику!" -- "Смерть!" -- "Долой!"

Клара.

   Двѣ недѣли это продолжается!.. Домъ сталъ точно ладья въ бурю... Волны криковъ и гнѣва бьются объ его стѣны. О, это проклятое событіе на Авентинѣ!.. Послѣ восторговъ сразу немилость и ненависть!

Эно быстро входитъ.

   Ты? Здѣсь?
   

Эно.

   Я.
   

Клара.

   Что тебѣ надо?
   

Эно.

   Такъ ты ничего не знаешь о моей рѣчи на Старомъ Рынкѣ?.. Я ждалъ лучшаго пріема...
   

Клара, указывая на комнату Эреніана.

   Какъ! Ты, его противникъ и врагъ?..

Указываетъ на улицу.

   Ты, разжигавшій эти крики и эти бури?
   

Эно.

   Теперь, послѣ того, что ему уже извѣстно, Эреніанъ приметъ меня лучше, чѣмъ ты, моя сестра и другъ.
   

Клара.

   Я не понимаю.
   

Эно.

   Ты скоро поймешь. А пока скажи мнѣ, въ какомъ онъ былъ настроеніи въ эти дни безполезной и жалкой злобы?
   

Клара.

   О, не думай, что онъ побѣжденъ! Онъ, какъ и прежде, величественно твердъ. Онъ ведетъ самый смѣлый планъ: онъ примиритъ Великій Городъ съ врагомъ.
   

Эно указываетъ на улицу.

   А эти крики у его дверей?
   

Клара.

   Первые дни было тяжело. Я. выносила его ярость, окружала его вниманіемъ, служила ему лучше прежняго, и все напрасно: онъ углублялся въ свою вражду, раздражался, бросался къ окну, грозилъ кулаками Городу, кричалъ отъ бѣшенства, и слезы брызгали изъ его глазъ. Это былъ, во всей своей силѣ, тотъ грозный ребенокъ, какимъ ты самъ его знаешь.
   

Эно.

   Ахъ, если бы онъ меня слушалъ, мы не перестали бы понимать другъ друга! Правительство не обмануло бы его. Народъ попрежнему его любилъ бы. Но онъ неукротимъ: онъ никогда не умѣлъ желать терпѣливо. Онъ идетъ впередъ порывами, подобно вѣтру его страны.
   

Клара.

   А что ему надо было дѣлать?
   

Эно.

   Поддержать возстаніе на Авентинѣ, расширить его, а не подавить, принять гражданскую войну, усилить нужду, овладѣть банками силой... Общественными органами -- силою... Судьбою овладѣть силою!..
   

Клара.

   Это невозможно.
   

Эно.

   Все было возможно въ томъ лихорадочномъ состояніи, въ какомъ мы жили. Но надо было имѣть планъ, холодную и послѣдовательную рѣшимость. Надо было организовать, прежде всего, сопротивленіе, пока мы были тамъ на горѣ, потомъ нападеніе и наконецъ избіеніе. Надо было позаботиться о безотлагательномъ, опредѣленномъ, необходимомъ. Властители были бы убиты: Правители и Консулы... Меня уже начинали слушать. Эреніанъ пришелъ на Авентинъ въ недобрый часъ; обстоятельства помогли ему. Онъ говоритъ, какъ трибунъ: съ чувствительной душой, съ широкими жестами и сильными словами, онъ грозитъ, не убѣждаетъ. Ахъ, когда я объ этомъ думаю, ненависть возвращается ко мнѣ всецѣло!
   

Клара.

   Какъ ты заблуждаешься!

Крики на улицѣ. Эно и Клара не обращаютъ вниманія.

Эно.

   Можно сказать, что онъ самъ не знаетъ, чего хочетъ. Онъ всегда смотритъ за предѣлы настоящаго часа.
   

Клара.

   Я понимаю его всегда.
   

Эно.

   Какая ошибка отдавать всю свою волю на служеніе мечтамъ!
   

Клара.

   Не будемъ спорить. Ты жестокій человѣкъ, чувствующій себя слабымъ и неловкимъ. Ты пришелъ къ нему за чѣмъ-нибудь? Въ чемъ дѣло?
   

Эно гордо.

   Я пришелъ сказать тебѣ, что я, бесѣдующій теперь съ тобою, вчера усмирилъ толпу, защитилъ Эреніана, добился одобреніи ему. Моя настойчивость побѣдила его неудачу.
   

Клара.

   Ты это сдѣлалъ? Но какъ согласовать твой поступокъ съ твоими идеями?
   

Эно.

   А, вотъ что!.. Я такъ поступилъ потому, что терплю неудачу всегда, когда дѣйствую за себя самого; потому что мнѣ измѣняютъ и завидуютъ, Лё Брё меня вытѣсняетъ; и въ концѣ концовъ Эреніанъ, несмотря ни на что, единственный человѣкъ, который спасетъ дѣло при настоящемъ положеніи вещей. Онъ все спуталъ, такъ пусть и распутаетъ.
   

Клара.

   И ты поддержалъ его? Ты?
   

Эно.

   Конечно, потому что нельзя возобновить возстаніе, потому что все разсыпается въ моихъ пальцахъ, потому что у меня всегда неудача. Еслибъ могъ я высказать тебѣ, насколько народъ еще ребенокъ и какъ, онъ сожалѣетъ, что у него нѣтъ, больше властелина!.. О, совсѣмъ конецъ, совсѣмъ, конецъ!.. И надо имѣть силу исчезнуть.
   

Клара.

   Такъ ты съ отчаянія поддерживаешь моего мужа?
   

Эно.

   Не все ли равно!

Беретъ свою шляпу и палку и собирается уйти.

   Прощай! Теперь ты знаешь то, что должна была знать... Когда придетъ Эреніанъ, приготовь его къ новому свиданію со мной.

Выходитъ. Новая буря воплей и криковъ. Эреніанъ входитъ.

Эреніанъ.

   Вооружись терпѣніемъ. Я такъ же упрямъ, какъ и тотъ крестьянинъ, что былъ моимъ отцомъ. Вчера эти крики преслѣдовали меня даже въ стѣнахъ замкнутаго дома, ударяли въ стѣны отъ верха до низа, отъ подвала до крыши, точно набатъ. Я чувствовалъ, какъ поднимается во мнѣ гнѣвъ, я хотѣлъ бы ихъ задушить, уничтожить, раздавить... Ненависть охватывала меня, какъ горячка... Я отвѣчалъ ругательствами на эту безыменную вражду... Сегодня я чувствую себя очень, твердымъ...

Раскрываетъ письмо.

   Послушай, что мнѣ пишутъ:
   "Я могу въ этотъ часъ дать вамъ опредѣленную увѣренность. Всѣ офицеры отнынѣ привлечены къ намъ и послѣдуютъ за нами. Одни изъ вражды, Другіе изъ зависти, всѣ -- изъ отвращенія. Вчера, въ тайномъ собраніи, мы пришли къ соглашенію. Я держу ихъ въ моей рукѣ. Они будутъ мнѣ повиноваться, какъ то перо, которымъ я вамъ пишу, какъ тотъ человѣкъ, котораго я посылаю къ вамъ. Черезъ нихъ все войско будетъ наше. Генералы? Они слишкомъ далеки, слишкомъ высоки... Обойдемся безъ нихъ".

Складываетъ письмо.

   Это письмо прислалъ мнѣ Ордэнъ, капитанъ непріятельской арміи...

Новый взрывъ криковъ: "Смерть ему!" "Долой его!"

Клара.

   Другъ мой!
   

Эреніанъ.

   Пусть кричатъ. Я вѣдь предвидѣлъ, что Правительство, обѣщая все, даже бросая все, удержитъ половину въ своихъ рукавахъ, какъ это дѣлаютъ фокусники и жонглеры. Поистинѣ, было безумно идти на Авентинъ... Но мнѣ нуженъ былъ народъ, мнѣ нуженъ былъ мой народъ и его горячность для того, чтобы столковаться съ осаждающими.
   

Клара.

   Какъ ты сталъ теперь благоразуменъ!
   

Эреніанъ.

   Какъ великолѣпно одурачило меня Правительство! Его агенты, надутые и ничтожные, измѣряя мое честолюбіе по-своему, пришли сюда, чтобъ предложить мнѣ разрушающееся могущество Правительства, какъ будто не могу я самъ завоевать его мѣсто. Они ушли въ эту дверь, какъ изгнанные лакеи... И съ тѣхъ поръ ихъ волнуетъ жажда меня погубить. Имъ остается лишь нѣсколько лѣтъ жизни, и только яростное желаніе погубить меня ихъ отвлекаетъ отъ ихъ агоніи. О если бъ народъ зналъ! Противъ меня, по внѣшности, все. Я довѣрился жалкому письму, которое, можетъ быть, зачеркнуто тѣмъ же перомъ, что его писало. Чѣмъ сильнѣе нарушило Правительство свои обѣщанія, тѣмъ болѣе лживымъ показался я людямъ. Конечно, меня можно было считать сообщникомъ и преступникомъ.
   

Клара.

   Народъ преступникъ!.. Ты могъ его обмануть, только обманывая себя самого. Невинность твоего дѣянія очевидна. Ахъ, я думаю, что толпа столь же недовѣрчива, столь же враждебна, неблагодарна, глупа, какъ и тѣ, кто ею управляютъ. Они просто не допускаютъ, чтобъ человѣкъ былъ великъ и чистъ.
   

Эреніанъ.

   Я запрещаю тебѣ такъ думать.
   

Клара.

   Вчера ты говорилъ то же самое.
   

Эреніанъ.

   О, я! Это разница! (Молчаніе). Народъ меня любитъ, и я его люблю, несмотря ни на что, наперекоръ всему. То, что происходитъ, только размолвка между нами.

Крики оскорбленій извнѣ.

Клара.

   Ихъ тамъ тысячи, готовыхъ язвить насъ оскорбленіями. И это тѣ же губы, которыя тебя прославляли. О, подлые! Низкіе! Безумцы!..

Новая буря криковъ.

   

Эреніанъ.

   Поистинѣ, можно подумать, что они меня никогда не знали!

Идетъ, поднявъ кулаки, къ окну.

   О, звѣри! Звѣри! Звѣри!..

Потомъ, возвращаясь къ своему письменному столу.

   Однакоже, вчера въ собраніи на Старомъ Рынкѣ всѣ меня восхваляли. Эно защищалъ меня такъ ревностно, что я ему прощаю все. Лё-Брё въ эту ночь, какъ никогда еще, старался успокоить меня. Всѣмъ ясно двуличіе Правителей. Великій Городъ тянется къ своему истинному главѣ. Мой часъ привелъ. Скажи это сама! (Съ нетерпѣніемъ). Скажи!
   

Клара.

   Есть чудная надежда...
   

Эреніанъ.

   Нѣтъ, нѣтъ! Увѣренъ въ этомъ я!
   Что мнѣ тупыхъ упрямцевъ крики?
   Я вижу рукъ снопы! И сила вновь моя
   Воспрянетъ завтра въ день великій!
   И слава прошлая приходить мнѣ на умъ,
   Какъ пѣннаго прибоя шумъ.

Какъ бы самъ съ собою.

   Вотъ здѣсь, въ рукахъ, грядущее въ плѣну!
   И тотъ, меня кто отрицаетъ,
   И тотъ, въ кого я вѣрю, знаютъ,
   Что это такъ! Подобно сну
   Чудесному, во мнѣ все прояснилось
   И снова жить желанье пробудилось.
   Вотъ часъ! Я полонъ опьянѣнья!
   Что мнѣ до яростнаго мщенья
   И криковъ бѣшеныхъ угрозъ!
   Грядущій міръ въ моемъ умѣ возросъ
   Сильнѣе и яснѣй, чѣмъ жизни этой звенья...
   

Клара.

   Еслибъ они видѣли тебя, какъ покорила бы ихъ твоя увѣренность!
   
   Я чувствую, мой другъ, съ тобою
   Всю гордость женскую мою;
   Склоняюсь предъ твоей душою,
   И этотъ поцѣлуй, что я тебѣ даю,
   Прими, неси передъ собой,
   Какъ свѣтлое оружье въ бой!
   Столь вѣрное, глубокое едва ли
   Немногіе на свѣтѣ принимали.

Она цѣлуетъ его.

Эреніанъ.

   Еслибъ я ушелъ отъ самого себя, то себя встрѣтилъ бы въ тебѣ; настолько моя сила перешла въ твое сердце. Но я такъ увѣренъ въ моей судьбѣ, что происходящее теперь не кажется мнѣ реальнымъ, и я вѣрю въ нежданное, въ случай, въ невѣдомое. (Указываетъ на улицу). Пусть они ревутъ и ревутъ. Они подготовляютъ свое раскаяніе.

Ропотъ разрастается. Слышны глухіе удары вѣ дверь нижняго этажа. Разбиты стекла.

   Если они будутъ продолжать бить въ дверь, я; имъ отворю.
   

Клара.

   Это было бы безуміемъ.
   

Эреніанъ.

   Въ иныя минуты одно лишь мое появленіе бывало побѣдой. Никогда я ихъ не отталкивалъ отъ моего порога.

Эреніанъ отстраняетъ Клару, которая хочетъ его удержатъ, бѣжитъ къ окну, раскрываетъ его и опирается о него, скрестивъ руки. Шумъ голосовъ становится болѣе робкимъ, потомъ затихаетъ. Вдругъ слышатся крики: "Долой правительство!.." "Долой подстрекателей!.." "Да здравствуетъ Эреніанъ!".

Эреніанъ.

   Наконецъ! Вотъ истинный народъ! Тотъ, который привѣтствовалъ меня на Старомъ Рынкѣ! Мое сердце меня не обмануло! Оно слышало тогда, когда мои уши были еще глухи.

Движеніе на улицѣ... Столкновенія... Противорѣчивые крики... Потомъ медленно все успокаивается.

Клара у окна.

   Лё Брё будетъ говорить. Слушай.
   

Эреніанъ съ нетерпѣніемъ.

   Я самъ хочу говорить!
   

Лё Брё на улицѣ.

   Эреніанъ былъ искрененъ и прямодушенъ (Ропотъ). Васъ здѣсь пять сотенъ рычатъ на него, а среди васъ нѣтъ ни одного, кому бы онъ не помогалъ. (Ропотъ). Вотъ я, прежде всего: меня онъ вырвалъ изъ когтей консульскихъ судей. Въ прошломъ году онъ ратовалъ за освобожденіе Эно. А всѣ вы? Онъ васъ спасъ во время этой злосчастной стачки и голода. Онъ вамъ...
   

Эреніанъ нетерпѣливо.

   Мнѣ не надо защиты! (Обращается къ Лё Брё, который говоритъ на улицѣ). Этотъ народъ я хочу взять. Я не хочу, чтобъ мнѣ его дали.
   

Толпа.

   -- Дайте ему говоритъ!
   -- Долой! Смерть ему... Это измѣнникъ!
   -- Дайте ему говорить!
   -- Смерть ему! Долой!.. Онъ продался!
   -- Замолчите!

Голоса умолкаютъ.

Эно на улицѣ.

   Я, Карлъ Эно, подозрѣвалъ Якова Эреніана. Онъ мнѣ казался сомнительнымъ человѣкомъ. Я велъ противъ него борьбу, какъ и всѣ вы... Теперья объ этомъ сожалѣю.
   

Толпа въ противорѣчіяхъ.

   Да здравствуетъ Эреніанъ!.. Смерть ему! Долой его!
   

Эно.

   Правительство послало въ нашу среду подстрекателей. Я ихъ примѣтилъ вчера на Старомъ Рынкѣ. Они совѣтовали другимъ негодяямъ убить. Якова Эреніана и разграбить его домъ, подъ видомъ будто бы народной мести.
   

Толпа.

   -- Смерть Правительству!
   -- Да здравствуютъ люди Великаго Города!
   -- Да здравствуетъ Эреніанъ!
   

Эно.

   Эреніанъ намъ необходимъ.
   

Толпа.

   -- Зачѣмъ онъ принималъ какихъ-то подозрительныхъ посланцевъ?
   -- Зачѣмъ покидалъ онъ наши собранія?
   -- Это деспотъ.
   -- Это мученикъ!
   -- Пусть онъ самъ защищается!
   -- Молчите!
   -- Пусть онъ проститъ насъ!
   

Эреніанъ.

   Простить васъ,-- да! Потому что нельзя сомнѣваться въ такомъ человѣкѣ, какъ я, и потому, что Правительство Великаго Города обманываетъ съ такой же легкостью, съ какою я дышу. По частямъ осыпалась лицевая сторона его власти; по клочкамъ мантія его могущества свалилась съ его плечъ. Чтобъ сшить эти клочья, оно призвало меня. Меня послали на Авентинъ, съ затаенной мыслью овладѣть мною или погубить меня. Порученіе было трудное, опасное, соблазнительное. Я его исполнилъ, какъ мой долгъ, и вотъ теперь: ни вы меня не погубили, ни Правительство меня не завоевало: я остался свободенъ, и, какъ всегда, я отдаю мои силы на служеніе высшей моей идеѣ.

Нѣсколько рукоплесканій.

   Я слышалъ только что крики: "Продался! Продался!"

Оборачивается и хватаетъ связку бумагъ со стола

   "Продался!" Чего только не дѣлали, чтобъ купить меня.

Потрясаетъ связку бумагъ.

   Въ этихъ письмахъ мнѣ предлагаютъ все, что только можетъ безстыдство отдать измѣннику, отступнику. Для того, чтобы вы могли своими пальцами коснуться цинизма, хитрости, коварства, низости, слѣпоты Правительства, я отдаю вамъ эти письма. Всѣ они сопровождались настойчивыми убѣжденіями, всѣ были только прологомъ еще болѣе горячихъ увѣщаній, всѣ были только тѣнью тѣхъ гнусностей, какія открылись въ личныхъ переговорахъ. Что не смѣли написать, о томъ говорили. Послѣ каждой неудачи возобновлялась атака; на отказъ отвѣчали болѣе щедрыми предложеніями. Въ концѣ концовъ, отреклись отъ всякой гордости. Мнѣ стоило сдѣлать движеніе, открыть эту руку, чтобъ схватить всю власть и во мнѣ одномъ воскресить все прошедшее. Ахъ, поистинѣ, я восторгаюсь самимъ собой, вспоминая, съ какой силой осталась сжата эта рука!
   А теперь эти письма прочтите сами! (Бросаетъ ихъ въ толпу). Разсмотрите ихъ, раздѣлите между собой, разнесите на всѣ четыре стороны Великаго Города. Въ этихъ письмахъ выразилось глубокое разложеніе Правительства. Вы поймете все. Я же влагаю всю мою увѣренность въ ту безумную неосторожность, съ какой я себя лишаю оружія. Я гублю себя навсегда, добровольно, въ глазахъ Консуловъ; имъ я наношу незабываемое оскорбленіе, а себя отдаю подъ защиту вашего правосудія. Отнынѣ вы отвѣчаете за мою голову.

Восторженные крики.

   Меня можно отовсюду поразить. Развѣ я не та блестящая цѣль, въ которую направятся всѣ стрѣлы?
   Поклянитесь же мнѣ: какая бы клевета ни распространилась, какую бы басню ни изобрѣли, нелѣпую или правдоподобную, поклянитесь мнѣ слѣдовать за мной съ закрытыми глазами и яснымъ сердцемъ! (Клятвы, рукоплесканія).
   Радость и гордость для насъ -- принадлежать другъ другу, ненавидѣть, любить и мыслить одинаково (Крики одобренія). Я буду вашей душой, а вы моими руками. И вмѣстѣ мы совершимъ такія великія завоеванія для человѣчества, что, видя ихъ. благодаря намъ, во всемъ жизненномъ ихъ блескѣ, люди начнутъ новое лѣтосчисленіе со дня нашей побѣды.

Восклицанія. Крики умолкаютъ. Эреніанъ прибавляетъ.

   А теперь я прошу Викентія Лё Брё и Карла Эно войти сюда ко мнѣ. Я хочу, чтобъ между нами не было никакихъ недомолвокъ.

Снова восклицанія. Эреніанъ оборачивается къ Кларѣ; она его обнимаетъ

   Ты видишь, никогда не надо отчаиваться за народъ! [Послѣ нѣкотораго молчанія). Скажи нашему развѣдчику, который вернулся отъ Ордэна, чтобъ пришелъ сюда тотчасъ.

Входятъ Эно и Лё-Брё. Клара выходитъ.

Лё Брё.

   Это торжество побѣды!
   

Эно.

   О, вы, поистинѣ, вождь! Въ борьбѣ съ вами я безсиленъ, но во мнѣ сила тысячи, когда мы съ вами въ единеніи.
   

Эреніанъ.

   Наконецъ!.. На этотъ разъ, какъ мнѣ кажется, наше, старое Правительство окончательно повержено въ грязь (Садится). Несмотря на свои обѣщанія и клятвы, оно не оказало помощи ни одной семьѣ возставшихъ. Оно поручило нашимъ самое опасное дѣло: приготовленіе пороха и взрывчатыхъ веществъ. Непріятельскія бомбы падаютъ на мѣсто ихъ работъ. Составлены списки заподозрѣнныхъ лицъ; у каждаго изъ военныхъ начальниковъ есть такой листъ.
   

Лё Брё.

   Вы должны сожалѣть о вашемъ дѣлѣ на Авентинѣ.
   

Эреніанъ.

   Вотъ еще! (Быстро оборачивается къ Эно). Знаешь ли ты, Карлъ Эно, что именно обдумывалъ я въ то время, какъ ты поднималъ противъ меня эти бури возстанія?
   

Эно.

   Повѣрьте, что во всемъ этомъ моя роль...
   

Эреніанъ.

   "Не извиняйся и не оправдывайся. Развѣ я не позабылъ все? Да, выше всѣхъ головъ и рукъ негодованія, теперь побѣжденнаго, я велъ къ осуществленію самую смѣлую мечту моей жизни, единую, ради которой я существую (Встаетъ внезапно). Не пройдетъ трехъ дней, какъ непріятель мирно вступитъ въ Великій Городъ, и мы его примемъ.
   

Эно.

   Это невозможно!
   

Эреніанъ.

   Агенты Правительства продолжали меня искушать. Я терпѣливо съ ними разсуждалъ, разспрашивая и убаюкивая ихъ, требуя гарантіи и признаній; то давая имъ надежду, то отнимая ее; похищая ихъ тайны; ихъ старческой тактикѣ противопоставляя мой порывъ и мой гнѣвъ. Я игралъ ими смѣло, отчаянно, и теперь я знаю лучше всѣхъ, лучше, чѣмъ они сами, какъ неизбѣжна и близка ихъ гибель. Ихъ казна? Пуста. Ихъ запасы? Истощены. Ихъ склады? Расхищены. Нѣтъ больше хлѣба для осады, нѣтъ больше денегъ для защиты города. Въ какихъ безуміяхъ, въ какихъ грабежахъ, въ какихъ оргіяхъ исчезли общественныя богатства и продовольственные запасы? Каждый обвиняетъ всѣхъ.
   Войска? Третьяго дня пять батальоновъ отказались идти сражаться. Рѣшаютъ казнить зачинщиковъ. Ихъ ведутъ на казнь: ни одинъ солдатъ не хочетъ ихъ убить; они еще живы.

Крики на улицѣ: "Да здравствуетъ Эреніанъ!"

   Въ совѣтѣ Консулы ссорятся. Одинъ предлагаетъ свой планъ, другой его оспариваетъ, излагаетъ свой и требуетъ его принятія. Недѣлю тому назадъ министры рѣшаютъ предпринять общій выходъ войскъ черезъ Римскія ворота, добиваются голосованія: ни одинъ изъ консуловъ не хочетъ стать во главѣ войскъ.
   Каждый изъ Правителей присылалъ ко мнѣ своего особаго лазутчика: даже между собой эти старцы не могутъ придти къ соглашенію! Они похожи на жалкихъ совъ въ клѣткѣ, на вертящихся шесткахъ. Они теряются, кричатъ, и ихъ глаза закрываются передъ дневнымъ пожаромъ. Они приписываютъ другъ другу неловкости, ошибки, преступленія. Они бояться отвѣтственности. "Что же дѣлать?" -- становится девизомъ ихъ правленія
   

Клара, входя.

   Пришелъ развѣдчикъ.
   

Эреніанъ.

   Пусть войдетъ (Обращается къ Эно и къ Лё Брё). Я показалъ вамъ положеніе вещей у насъ, въ городѣ. Теперь вы можете судить о томъ, что происходитъ тамъ, у непріятеля. И вы поймете, что война болѣе невозможна.

Представляетъ развѣдчика Эно и Лё Брё.

   Вотъ одинъ изъ тѣхъ, въ комъ я увѣренъ. Лучше всѣхъ насъ онъ знаетъ духъ обѣихъ армій, (Развѣдчику). Разскажите имъ, что вы узнали.

Эреніанъ ходитъ взадъ и впередъ по комнатѣ.

Развѣдчикъ.

   Въ прошлый вторникъ, ночью, мой брать былъ посланъ на развѣдки къ передовымъ постамъ. Онъ зашелъ очень далеко, чтобъ узнать, повреждены ли нашими выстрѣлами окопы и возможенъ лги общій выходъ войскъ изъ Римскихъ воротъ.
   

Эреніанъ прерываетъ.

   То, о чемъ я вамъ говорилъ.
   

Развѣдчикъ продолжаетъ.

   Во мракѣ, внезапно, голосъ зоветъ его, но робко, какъ бы опасаясь его испугать и обратить въ бѣгство. Обмѣнъ словъ, быстрыхъ и дружелюбныхъ.. Его спрашиваютъ: неужели нѣтъ въ Великомъ Городѣ хоть нѣсколькихъ сильныхъ людей, которымъ, отвратительна война?
   

Эреніанъ быстро.

   Это было два дня тому назадъ, а съ тѣхъ поръ такія бесѣды стали чаще.
   

Развѣдчикъ.

   Мой братъ отвѣчаетъ, что Великій Городъ защищается, что возстаніе противъ рѣзни между народами должно исходить отъ побѣдителей, а не отъ побѣжденныхъ. Тутъ подходятъ другіе солдаты и удостовѣряютъ, что бунты происходятъ, ежедневно, что больше нѣтъ войска, что поневолѣ снимутъ осаду, если продлится ужасная эпидемія, которая уносить десятаго въ рядахъ. Жаждутъ, чтобы всѣ горести соединились противъ всѣхъ властей.
   

Эреніанъ.

   И кто же послѣ такого доказательства человѣческаго единомыслія рѣшится сказать, что сознаніе остается недвижимымъ?
   
   О, первыя дрожащія признанья,
   Когда покровъ ночной опасности царитъ,
   И страхъ войны съ отчаяньемъ горитъ!
   О, первыя души гуманной трепетанья!
   Ея тріумфъ теперь средь блещущихъ лучей!
   И звѣздъ далекое сіянье
   Тамъ въ высотѣ внимаетъ ей!
   

Эно.

   Поистинѣ, я восторгаюсь вами! Малѣйшій лучъ, (проникшій къ вамъ чрезъ щель двери, даетъ вамъ вѣру въ великій восходъ солнца. Съ тѣхъ поръ, какъ Городъ осажденъ, былъ ли хоть одинъ день, когда вамъ не устроили бы западни? Кто вамъ поручится за искренность этихъ солдатъ? Кто вамъ сказалъ, что Великій Городъ откроетъ свои стѣны врагамъ, хотя бы и безоружнымъ? слѣпо вы вѣрите всему. Сила, одушевляющая васъ, настолько же безумна, какъ и пламенна!
   

Эреніанъ.

   И эта сила -- единая истинная: служить обстоятельствамъ и быть во власти той великой надежды, которая въ этотъ часъ проходитъ черезъ весь лиръ!
   

Эно.

   Итакъ, вы думаете, что непріятель откажется ютъ побѣды и заключитъ миръ безъ всякой выгоды?
   

Эреніанъ.

   Вы разсуждаете, ничего не зная. Бродяги и поселяне, которыхъ въ началѣ осады отбросили отъ города и которые, Ботъ вѣсть, кашъ живутъ между осаждающими и нами, день за днемъ давали мнѣ свѣдѣнія. Ордэнъ, ихъ подтвердилъ, а я провѣрилъ все. Бомбардировка должна прекратиться.: Эпидемія пожираетъ лагерь; умерло двадцать тысячъ человѣкъ. Рвы окоповъ переполнены трупами. Одинъ генералъ вчера былъ убитъ солдатомъ, который внезапно сошелъ съ ума. Нижніе чины объединяются и уничтожаютъ осадныя работы, заклепываютъ пушки, бросаютъ въ рѣку порохъ и пули. Нужда, лишенія, тоска, слезы и бѣшенство, общій ужасъ -- все вызываетъ эти надежды на соглашеніе, эти вопли, глубокіе и братскіе. Сила вещей въ согласіи съ нашей силой.
   

Лё Брё.

   Вы вызываете восторгъ! Васъ считали поверженнымъ, а вы возстаете сильнѣе прежняго для гигантскаго дѣла.
   

Эреніанъ.

   Потому что я имѣю вѣру, способную охватить весь міръ. Я себя вижу, чувствую и умножаюсь въ другихъ; я ихъ сливаю съ собой. Войска Великаго Города привлечены мною, непріятельское войско подчиняется Ордэну, моему ученику и приверженцу. Мы оба работали съ энтузіазмомъ. Какую цѣну имѣетъ старая мудрость, благоразумная, систематическая, заключенная въ книгахъ? Она составляетъ часть ничтожнаго, вчерашняго человѣчества. Моя мудрость беретъ свое начало съ этого дня.

Къ развѣдчику.

   Скажи тѣмъ, кто пойдетъ сегодня вечеромъ къ передовымъ постамъ, что я буду съ ними. Предупреди Ордэна.

Крики на улицѣ. Солдатъ выходитъ.

Эреніанъ къ Эно и Лё Брё.

   Пойдете вы со мною? Скажите скорѣе!
   

Лё Брё.

   Конечно.
   

Эреніанъ къ Эно.

   А вы?
   

Эно.

   Пока живы начальники, они могутъ вредить. Пока у нихъ есть оружіе, они будутъ убивать. Они будутъ реакціей послѣ вашей побѣды. Уничтожимъ ихъ раньше.
   

Эреніанъ.

   Они скоро будутъ: Прошлое, Безсиліе и Ничто. Что же? Пойдете вы со мной?
   

Эно.

   Нѣтъ.
   

Эреніанъ.

   Хорошо. Мы совершимъ великія дѣла безъ васъ.

Новые клики на улицѣ. Эреніанъ прислоняется къ окну и принимаетъ привѣтствія.

   

Лё Брё къ Эно.

   Онъ меня изумляетъ всегда. Онъ видитъ препятствія какъ и ты, какъ и я. Какого же чуда ждетъ онъ, чтобъ побѣдить? И какъ онъ увлекаетъ въ вихрь своей бури!
   

Эно.

   За этого человѣка -- невидимыя силы жизни (Послѣ молчанія). Я пойду съ нимъ, несмотря ни на что.
   

СЦЕНА ВТОРАЯ.

Разоренный домъ. Ночь на передовыхъ постахъ, Съ одной стороны пригорки и окопы, съ другой отдаленныя укрѣпленія Великаго Города, слабо освѣщенныя. Лё Брё сидитъ на грудѣ камней. Противъ него сидятъ офицеръ непріятельской арміи и солдаты. Приближаются молчаливыя группы.

Лё Брё.

   Въ Великомъ Городѣ правители, судьи, знать, всѣ во власти народа. Они не знаютъ, какъ неизбѣжно ихъ пораженіе, и думаютъ, что еще управляютъ. Но то, что желаетъ Эреніанъ, свершится.
   

Офицеръ.

   У насъ уже не осмѣливаются наказывать. Всѣ узы, связывавшія насъ съ нашими начальниками и нашими королями, порваны. Мы, подчиненные и смиренные,-- мы стали начальниками. Подумать, что послѣ двадцати мѣсяцевъ войны, послѣ шести завоеванныхъ провинцій, десяти взятыхъ крѣпостей, мы терпимъ неудачу и обезсилѣли передъ вашей, охваченной безуміемъ, столицей!
   

Лё Брё.

   Ордэнъ придетъ?
   

Офицеръ.

   Я жду его.
   

Лё Брё.

   Я съ нетерпѣніемъ хочу его увидѣть. Я его не знаю.
   

Офицеръ.

   Ему пятьдесятъ лѣтъ; это простой офицеръ. Въ теченіе мрачныхъ и жестокихъ зимъ, въ нашихъ ледяныхъ странахъ, среди снѣжной и сѣрой скуки ві, гарнизонѣ маленькаго городка, онъ покорилъ меня своей волѣ и своей вѣрѣ. Онъ садился у моего огня, ночью, при свѣтѣ моей лампы, и мы бесѣдовали. Сочиненія Эреніана его просвѣтили, они были свѣтомъ для меня. Ордэнъ мнѣ объяснялъ ихъ съ возвышенной убѣдительностью, и я не видѣлъ ничего болѣе свѣтлаго въ человѣческой мысли и правдѣ. Вамъ, людямъ Великаго Города, никогда не узнать, какія чудеса можетъ книга совершить въ строгихъ и глубокихъ душахъ странъ тьмы и одиночества!

Ордэнъ и Эреніанъ приходитъ почти одновременно съ разныхъ сторонъ, въ сопровожденіи офицеровъ и солдатъ.

Ордэнъ.

   Я прихожу къ вамъ гордый тѣмъ, что знаю васъ. Нѣтъ у насъ такой мысли, которая не была бы для насъ общей.
   

Эреніанъ.

   Изъ вашихъ писемъ я понялъ ясно, что могу возложить на васъ всю мою надежду. Мы оба ставимъ нашу жизнь на карту, мы оба любимъ другъ друга въ той же дивной и глубокой идеѣ.
   
   Пускай зовутъ измѣнниками насъ!
   Но развѣ гордый духъ угасъ,
   И не властители мы будущаго съ вами?
   Въ насъ смѣлая отвага разлита,
   Мы дѣлаемъ добро мятежными руками,
   И наша совѣсть такъ чиста!
   

Ордэнъ.

   Несомнѣнно, у меня свѣтлѣе на душѣ, чѣмъ наканунѣ битвы. Всѣ слова въ оправданіе нашего соглашенія были уже сказаны вѣка тому назадъ.
   

Эреніанъ.

   Еслибъ нужны были чудеса, они возстали бы сегодня. Воздухъ, которымъ мы дышимъ, горизонты, что мы видимъ, горячка, бьющая намъ въ виски, общій пожаръ, въ которомъ каждый изъ насъ отдѣльное пламя, все предрекаетъ новуюправду!
   

Ордэнъ.

   Моя пропаганда велась непрерывно. Сперва въ совершенной тайнѣ. Потомъ надзоръ ослабѣлъ дотакой степени, что осторожность стала излишней роскошью. Съ тѣхъ поръ, какъ маршалъ Гарменцъ, единственный настоящій военачальникъ, впалъ въ немилость, наше войско болѣе не существуетъ. Не зная ничего опредѣленно, наши солдаты предвидятъ то, что творится. Приказать,-- и всѣ пойдутъ къ Великому Городу, счастливые, довѣрчивые, братья! На мѣста многихъ генераловъ умершихъ были назначены офицеры, и нѣкоторые изъ нихъ наши. Только старые начальники мнѣ кажутся несговорчивыми. Они будутъ опасны, если мы нестанемъ дѣйствовать безотлагательно, порывисто, завтра же.
   

Эно.

   Какъ завтра? А время, чтобъ приготовиться?
   

Эреніанъ.

   Надо дѣйствовать подобно громовому удару.
   

Эно.

   Но важно, чтобъ Великій Городъ зналъ то, чего мы хотимъ.
   

Эреніанъ.

   Онъ догадывается. Завтра онъ узнаетъ.
   

Эно.

   Но нельзя же поколебать тысячи человѣкъ и открыть ворота, не принявъ предварительно необходимыхъ мѣръ, не окруживъ себя всѣми задатками успѣха.
   

Эреніанъ.

   Всѣ мѣры приняты, всѣ задатки успѣха въ Наинахъ рукахъ. Вы одинъ колеблетесь и трепещете. Въ васъ нѣтъ вѣры; вы боитесь имѣть довѣріе.
   

Ордэнъ.

   Вотъ что я предлагаю: завтра при наступленіи ночи, въ семь часовъ, всѣ здѣсь присутствующіе и наши друзья отдадутъ приказаніе идти мирно къ Великому Городу. Въ это время оставшіеся еще у насъ начальники будутъ праздновать день своей первой побѣды. На стражѣ ихъ разгула будетъ мой братъ съ тремя батальонами, которые онъ привлекъ на нашу сторону. Движеніе войскъ начнется съ востока; они отправятся къ Вавилонскимъ воротамъ и придутъ туда черезъ часъ.
   

Эреніанъ.

   Римскія ворота слишкомъ близки къ дворцу Правительства. Первые отряды должны войти и Вавилонскія ворота и занять кварталы плебеевъ. О, вы увидите, какой чудный нашъ народъ, какъ онъ васъ встрѣтитъ, какъ будетъ привѣтствовать, какъ откроетъ вамъ свою душу, гордую и величавую. По пути вы увидите двѣ казармы, солдаты присоединятся къ вашимъ; и вы проникнете въ сердце города, пока Правительство будетъ глухо дремать.
   Только тогда вы подойдете къ Римскимъ воротамъ. Растерянность нашихъ властителей сослужитъ намъ службу. Только пятьсотъ человѣкъ консульской стражи останутся имъ вѣрными. Все другія войска, расположенныя во дворцѣ, примутъ васъ восторженно. Если начнется бои между стражей и нами, то предоставьте нашимъ покончить это дѣло. Оставайтесь въ сторонѣ отъ всякой ссоры. Не надо вамъ дѣлать ни одного ружейнаго выстрѣла.
   

Ордэнъ.

   Мы точно исполнимъ все, что вы совѣтуете.
   

Эреніанъ.

   Вы одни, какъ побѣдители, можете осуществить нашу мечту. Всегда революціи начинаются съ отреченія отъ какой-нибудь льготы: вы отречетесь отъ побѣды.
   

Одинъ изъ офицеровъ.

   Одинъ лишь нашъ Король хотѣлъ войны.
   

Эно.

   О, конечно, вы напали несправедливо, вы начали войну!..
   

Ордэнъ прерываетъ.

   Еще разъ опредѣлимъ роли. Мой братъ задержитъ нашихъ начальниковъ. Въ восемь часовъ вечера три тысячи человѣкъ войдутъ въ Вавилонскія ворота. Затѣмъ отворятся Римскія ворота, чтобы впустить другіе батальоны. Ни трубъ, ни знаменъ. Ни выстрѣла, ни пѣсни. Вступленіе будетъ внезапное, молчаливое и мирное. Такъ, вѣдь?
   

Эреніанъ.

   Совершенно такъ. Остальное касается насъ. Великій Городъ готовъ, онъ ждетъ васъ. Въ теченіе часа вы займете весь городъ. А теперь разстанемся. Не дадимъ создаться возраженіямъ. Они лишаютъ силы; они раздражаютъ. Нашей единственной тактикой пусть будетъ внезапность и смѣлость. Итакъ, до завтра, тамъ!

Пожимаютъ другъ другу руку, разстаются. Ордэнъ и Эреніанъ обнимаются.

   

ДѢЙСТВІЕ IV.

Сцена первая.

Жилище Эреніана. Та же комната, что во второмъ и третьемъ дѣйствіяхъ. Клара, встревоженная, не отходитъ отъ окна.

Ребенокъ.

   Какое платье надѣтъ мнѣ на Паяца?
   

Клара.

   Самое красивое.
   

Ребенокъ.

   Сегодня праздникъ, да?
   

Клара.

   Самый прекрасный, какой только можетъ быть.
   

Ребенокъ.

   Рождество?
   

Клара.

   Пасха, истинная Пасха; ее впервые празднуетъ міръ.
   

Ребенокъ.

   А мнѣ можно будетъ пойти на праздникъ?
   

Клара.

   Это праздникъ для взрослыхъ, дѣти его еще не понимаютъ.
   

Ребенокъ.

   Скажи мнѣ, что это такое?
   

Клара.

   Ты узнаешь потомъ. И тогда скажешь, что твой отецъ создалъ этотъ праздникъ.
   

Ребенокъ.

   А будетъ много знаменъ?
   

Клара.

   Много.
   

Ребенокъ.

   Такъ почему ты говоришь, что я не пойму? Когда знамена, я всегда понимаю.
   

Клара у окна.

   Наконецъ-то!

Эреніанъ входитъ; его одежда въ безпорядкѣ. Клара бросается къ нему.

Эреніанъ порывисто ее обнимаетъ.

   Ты все знаешь?
   

Клара.

   Я угадываю, еще не зная ничего. Скажи!
   

Эреніанъ.

   Никогда событія не совершаются такъ именно, какъ себѣ вообразили. Я былъ убѣжденъ, что никто изъ нашихъ начальниковъ не появится у Вавилонскихъ воротъ. Они никогда тамъ не бываютъ. Вчера вечеромъ старѣйшіе изъ нихъ отправились туда. Видя приближеніе непріятеля, они подумали, что происходитъ что-то безумное. То не были осаждающіе; доказательствомъ служило отсутствіе команды и строя. Это не были и парламентеры: ихъ было слишкомъ много...
   Когда войска были въ ста шагахъ, то стало видно, что одни кидаютъ оружіе, другіе снимаютъ съ плечъ приклады ружей. Не говоря ни слова, нѣкоторые изъ нашихъ бросились къ воротамъ, чтобъ открыть ихъ. Наши начальники тогда встревожились; они произносили ругательства, кричали всѣ вмѣстѣ, и никто не хотѣлъ слушать ни ихъ брани, ни приказанія. Всѣ ихъ бывшія предчувствія, ихъ опасенія, которыхъ они не хотѣли допустить, теперь терзали и подавляли ихъ. Мгновенно они все поняли. Ихъ окружили. Трое изъ нихъ заставили себя убить; это были храбрецы. Они видѣли, что непріятель вошелъ въ Великій Городъ. Они вѣрили въ пораженіе, въ позоръ, въ крайнее униженіе. Нѣкоторые плакали... Начни бросаются въ объятія осаждавшихъ. Пожимаютъ руки, обнимаются. Радость внезапная, любящая, общая душа! Бросаютъ сабли, ранцы, патроны. Тѣ изъ непріятелей, у кого была вода, предлагаютъ пить. И, все разрастаясь, волна стремится къ Площади Народовъ; а тамъ, наши вожди, блѣдные, безмолвные, еще не смѣющіе вѣрить. "Это конецъ войны!-- крикнулъ Лё Брё на ухо одному изъ командировъ,-- нѣтъ ни побѣды, ни пораженія, а праздникъ". Тогда этотъ звѣрь начинаетъ ругаться, обезумѣвъ отъ гнѣва, наугадъ нанося удары саблею, и ранитъ свою лошадь. Двое, бывшихъ сг" нимъ рядомъ, пользуясь смятеніемъ, обращаются въ бѣгство. Они спѣшатъ къ Правителямъ. И, можетъ быть, они создадутъ подобіе сопротивленія, и консульская стража ихъ поддержитъ. Я уже видѣлъ, здѣсь бродятъ ихъ зеленые мундиры.
   

Клара.

   А непріятельскіе генералы?
   

Эреніанъ.

   О, они въ плѣну у своей арміи! Вчера, видя, что армія уменьшилась наполовину отъ болѣзней и побѣговъ, они хотѣли сдѣлать отчаянный шагъ.-- рѣшительную атаку. Солдаты отказались идти, нѣкоторые стрѣляли въ своихъ начальниковъ. То былъ конецъ.
   

Клара.

   Я слышала, какъ войска вливались въ Великій Городъ: точно шумъ океана. Никогда еще я не была въ такомъ счастливомъ трепетѣ!
   

Эреніанъ.

   Двадцать тысячъ человѣкъ теперь у насъ. Ставятъ столы на площадяхъ. Всѣ, кто ради осады прятали запасы въ своихъ погребахъ, теперь раздаютъ, ихъ народу. Эно говорилъ: "Никогда Великій Городъ не унизится до того, чтобъ принять враговъ; никогда не позволитъ имъ бродить по улицамъ и площадямъ; никогда въ униженномъ Великомъ Городѣ не сгладятся предразсудки"... Такъ разсуждаютъ въ обычное время. Но сегодня!.. Такая смута царствуетъ во вновь принятыхъ идеяхъ, что можно было бы основывать новыя религіи, возвѣщать еще невѣдомыя ученія. Смотри, тамъ на вершинахъ Капитолій пылаетъ! Жгутъ Министерства Артиллеріи и флота. До вечера еще раздѣлятъ всѣ запасы оружія и снаряженіи...
   Во время осады покончили съ банками и биржами... Насталъ часъ покончить съ основной несправедливостью: съ войной. Съ ней одной исчезнуть и всѣ другія: ненависть деревень къ городамъ, нужды къ золоту, лишеніи къ силѣ. Поражена въ самое сердце организація Зла!.. (Слышны крики восторга на улицѣ). Слушай! Всемірный праздникъ человѣчества безумствуетъ въ восторгѣ и поетъ.

Клара и Эреніанъ подходятъ къ окну; долгое объятіе. Вдругъ Эреніанъ рѣзко отстраняется.

Эреніанъ.

   Одѣнь ребенка... Я пришелъ за нимъ, чтобъ онъ увидѣлъ мое дѣло.
   

Клара.

   Ребенокъ? Онъ не пойметъ.
   

Эреніанъ.

   И все же одѣнь его. Я ему скажу предъ лицомъ смерти стараго міра такія слова, какія онъ не забудетъ никогда. Одѣнь его, и я его уведу съ собой.
   

Клара.

   А я?
   

Эреніанъ.

   Твой братъ Эно придетъ за тобой.
   

Клара.

Почему не пойти намъ вмѣстѣ?

Эреніанъ.

   Одѣнь ребенка, говорю я, и поторопись.

Клара выходитъ. Эреніанъ осматриваетъ свой письменный столъ, кладетъ нѣсколько связокъ бум.аѣ въ карманъ, потомъ облокачивается у окна, изъ котораго онъ говорилъ съ народомъ.

   О жизнь суровая и бурная моя!
   Ее я пережилъ, страданія тая.
   Теперь она мнѣ свѣтъ, покой и слава!
   Міръ, покоренный мной, воспрянулъ величаво,
   И это все одинъ лишь сдѣлалъ я,
   Да, было суждено, чтобъ селянинъ родился.
   Который произвелъ меня на свѣтъ.
   И я исполнилъ свой завѣтъ:
   Зубами, пальцами въ законы я вцѣпился
   И ужасомъ потрясъ гордыню власти красной.
   Поля, и фермы, и дома
   Сгорали смертію ужасной,
   А въ городахъ моральная чума:
   Грабежъ, и деньги, и развратъ
   Въ чудовищномъ бореніи рычали
   И отъ насилья угасали.
   Вертеповъ, биржъ и банковъ, рядъ --
   Все лучшее сводилъ къ уничтоженью.
   Власть грозная, товарищъ преступленья,
   Черпала, чтобы процвѣтать,
   Всю силу въ этомъ ужасѣ гніенья;
   Ее питала эта благодать!
   Я былъ, какъ блескъ грозы, ударившей въ окно,
   Откуда горизонтъ виднѣется далекій.
   Не столько разумомъ мнѣ было суждено,
   Но страстью вѣчною, безумной и глубокой,
   Что къ міру я питалъ, его связавъ съ собой,--
   Открыть тюрьму, гдѣ было въ заключеньи
   Людскихъ сердецъ соединенье.
   Я властью придавилъ своей Великій Градъ,
   Устои дряхлые и весь законъ суровый.
   И вотъ теперь мечты мои царятъ!
   Онъ, выкованъ грозой, восходитъ къ жизни новой.
   Онъ мой! Вѣдь въ немъ огни мечты моей горятъ.
   И мой безумный пылъ нашелъ осуществленье;
   Въ очахъ Судьбы его я вижу отраженье.

Слышны, ружейные выстрѣлы.

Клара изъ своей комнаты.

   Эреніанъ! Солдаты Правительства входятъ на улицу.
   

Эреніанъ, не слыша ея.

   По плану своему я міръ весь измѣнилъ
   И сонмы плодотворныхъ силъ
   Я поднялъ у толпы, что въ мракѣ пребывала,
   И взялъ ее туда, гдѣ гордость лишь сіялаю.
   

Клара появляется

   Эреніанъ! Эреніанъ! За нашимъ домомъ наблюдаютъ вооруженные люди... Тебя убьютъ, если ты выйдешь.
   

Эреніанъ.

   Полно! Одѣнь ребенка.

Новые ружейные залпы.

Клара.

   Выстрѣлы все ближе.
   

Эреніанъ.

   Одѣнь ребенка.
   

Клара.

   За тобой слѣдятъ... Тебя ждутъ... Хотятъ тебя убить.
   

Эреніанъ.

   Одѣнь ребенка.

Она приводитъ сына, который дрожитъ; беретъ его въ свои объятія, охраняя его.

Клара.

   Мой другъ, умоляю тебя, не отваживайся идти... Подожди, пока они уйдутъ...
   

Эреніанъ.

   Мнѣ некогда ждать. Сегодня я не страшусь ни себя самого, ни другихъ. Я достигъ вершины человѣческой силы...
   

Клара.

   Такъ иди одинъ и оставь мнѣ сына!
   

Эреніанъ съ силой.

   Я хочу его взять! Я хочу, чтобъ онъ болтамъ то мной!
   

Клара.

   Онъ сейчасъ придетъ... Эно приведетъ его къ тебѣ.
   

Эреніанъ.

   Пусть его привѣтствуютъ вмѣстѣ съ его отцомъ. Отдай мнѣ его!.. Послушай, отдай его!
   

Клара.

   Я никогда не противилась тебѣ. Я тебѣ повинуюсь, какъ раба. Но сегодня, умоляю тебя.
   

Эреніанъ.

   Отдай его, говорю тебѣ!

Вырываетъ ребенка изъ объятій Клары, отталкиваетъ ее и убѣгаетъ съ нимъ.

Клара.

   Другъ мой! Другъ мой!...
   О, безуміе! Всегда его несчастное и великое безуміе!..

Она останавливается при <испорчено>. Послѣ мгновенія безумной <испорчено>, она бѣжитъ<испорчено>.

   Мой сынъ! мой сынъ.

Потомъ она бѣжитъ на улицу. Звуки удаляющихся конскихъ копытъ. Смятеніе. Восклицанія. Наконецъ, господствуя надъ всѣмъ, раздается --

Голосъ.

   Убитъ Яковъ Эреніанъ!
   

СЦЕНА ВТОРАЯ.

Утро. Площадь Народа, устроенная террасами. Вдали панорама Великаго Города; его заволакиваетъ дымъ пожаровъ. Слѣва, на виду, изваяніе Правительства, на площадкѣ. Направо догораетъ Военное Министерство. Вереницы пляшущихъ въ безумномъ весельи несутся черезъ сцену; толпы слѣдуютъ за толпами. Со всѣхъ сторонъ слышатся пѣсни. Ребятишки бросаютъ камни въ статую Правительства.

Нищій.

   Эй вы, ребята, берегитесь! Вамъ выдерутъ уши.
   

Мальчики.

   Мы побьемъ камнями умершее Правительство.

Бросаютъ камни.

   -- Вотъ это за скипетръ!
   -- Вотъ это за корону!
   

Толпы пляшущихъ окружаютъ статую и поютъ.

   Сочтемъ мы такъ: четыре, три!
   Прямой молодчикъ только тотъ.
   Служить въ войска кто не идетъ.
   Чтобъ вмѣстѣ быть смѣлѣй смотри.
   И на законъ, права бери.
   Сочтемъ мы такъ: и три и два!
   Прямой молодчикъ только тотъ,
   Кто смѣлъ, когда набатъ реветъ,
   Трепещутъ города едва
   И кровью смочена трава.
   Сочтемъ теперь мы: два, одинъ!
   Прямой молодчикъ только тотъ,
   Кто взмахомъ гору разнесетъ
   Надеждъ умершихъ и путинъ...
   И гордъ тогда ихъ властелинъ!
   

Крестьянинъ.

   Пусть меня повѣсятъ, если я надѣялся когда-нибудь увидѣть Великій Городъ.
   

Группа нищихъ.

   -- Я сидѣлъ въ норѣ, какъ звѣрь,
   -- Я служилъ поочередно и той и другой партіи. Въ Великомъ Городѣ меня называли кротомъ; я имъ передавалъ планы непріятеля; а непріятель считалъ меня легкимъ, какъ дымъ: я имъ сообщалъ, что дѣлается въ Великомъ Городѣ.
   -- Мы всѣ такъ же точно поступали. Я работалъ на сѣверѣ.
   -- А я на западѣ.
   -- Измѣняя и тѣмъ и другимъ, мы наконецъ помирили ихъ (Иронически). Это мы заключили миръ.
   

Бродяга.

   Всегда вѣдь приходитъ такая минута, когда преступленіе обращается въ добродѣтель?
   

Нищій.

   Правда ли, что умеръ Яковъ Эреніанъ?
   

Бродяга.

   Онъ-то? Ну вотъ еще! Сегодня онъ властелинъ, король. Не умираетъ человѣкъ, когда онъ такъ великъ.
   

Нищій.

   Говорятъ, его убили на порогѣ его дома.
   

Бродяга.

   Кто?
   

Нищій.

   Консульскіе солдаты.
   

Бродяга.

   Не можетъ быть!
   

Нищій.

   Ненавидятъ они его! Никогда еще человѣкъ не совершалъ такого великаго дѣла.
   

Бродяга.

   Это не одинъ человѣкъ, а всѣ мы совершили.
   

Пастухъ.

   Наконецъ-то намъ можно будетъ жить!
   

Бродяга.

   Намъ-то!.. Надо, чтобъ земля человѣческая была иначе вспахана для того, чтобъ свѣтъ проникъ въ наши подвалы. Миръ или война,--
   
   Мы съ той же неподвижною нуждой!
   Она относится безстрастно
   Къ судьбѣ счастливой иль несчастной.
   Великій Градъ законъ пусть пишетъ свой
   И имъ освободитъ народъ, что опекаетъ.
   Мы все жъ одни, доколь -- никто не знаетъ.
   Какъ звѣри дикіе бредемъ
   И землю судорожно рвемъ.
   Мы вороны, которыхъ отгоняли
   Отъ виноградниковъ и всячески пугали
   Въ то время, какъ и въ домъ и въ садъ
   Свободныхъ стаи птицъ летятъ.
   

Пастухъ.

   Вы говорите такъ, будто Правительство еще живо. Села возродятся. Города очистятся...
   

Бродяга.

   Тѣмъ лучше!.. Все есть движеніе ко Всему, и завтрашній день будетъ недоволенъ сегодняшнимъ.
   

Толпа женщинъ пьяныхъ бѣжитъ черезъ сцену съ факелами, онѣ кричатъ.

   Въ церкви! Въ церкви! Мы сожжемъ Господа Бога!
   

Бродяга нищему.

   Посмотри на нихъ хорошенько: вотъ наши помощницы! Когда вы съ вашими друзьями, рѣшите сдѣлаться людьми, тогда придите за мной, вотъ какъ другіе шли искать Эреніана.

Уходитъ.

Группа рабочихъ устанавливаетъ помостъ для тѣла Эреніана: приносятъ черное сукно.

   -- Это несчастье небывалое!
   -- Въ него попали двѣ пули, вотъ здѣсь, въ лобъ.
   -- А сынъ его убитъ?
   -- Нѣтъ.
   -- Неизвѣстно, какіе изъ солдатъ охраны были убійцами. Они бѣжали. Можетъ быть, навсегда останется неизвѣстнымъ тотъ негодяй, что убилъ нашего трибуна.
   -- Долго бились, чтобъ взять Правительство. Понадобился цѣлый часъ, чтобъ выгнать Консуловъ. Тогда Эреніанъ уже былъ мертвъ.
   

Нищій.

   Говорятъ, это дѣло Эно.
   

Рабочій.

   Эно? Ты не знаешь самъ, что говоришь! Эно! Онъ теперь еще въ большемъ горѣ, чѣмъ мы.
   

Нищій.

   Это былъ его врагъ.
   

Рабочій.

   Молчи! Ты лжешь всѣми зубами твоихъ челюстей!
   

Нищій.

   Я сказалъ то, что мнѣ сказали.
   

Рабочій.

   Людьми, подобными тебѣ, создаются гнусныя сказки.

Непріятельскіе солдаты и солдаты Великаго Города идутъ подъ руку; собираются толпами на террасѣ и на ступеняхъ.

Толпа.

   -- А праздникъ состоится?
   -- А почему бы пѣть? Новые вожди города отдали о немъ приказъ.
   -- Никогда еще Эреніанъ не казался такъ великъ, какъ въ своей смерти!
   

Группа прохожихъ.

   -- Его несутъ въ тріумфѣ черезъ весіЛ городъ.
   -- Я видѣть, какъ его пронесли чрезъ Мраморную Площадь. Кровавая рана на его лицѣ.
   -- Я видѣлъ его на мосту у Гавани...
   
   -- И матери съ дѣтями на рукахъ,
   Я видѣлъ, окружали прахъ.
   Что въ жизни юнаго и свѣтлаго осталось,
   Тѣснилось вкругъ его, къ нему склонялось?
   -- Его несутъ всего въ цвѣтахъ.
   Какъ зарево, на немъ покровъ пурпурный.
   Возноситъ гордо его славный прахъ
   Любви народной ропотъ бурный.
   -- И ни одинъ король, какъ ни сіялъ бы онъ.
   Людей кровавымъ избіеньемъ,
   Все жъ не былъ никогда почтенъ
   Такимъ великимъ погребеньемъ!
   
   -- У портиковъ одинъ юноша проложилъ себѣ, путь къ носилкамъ. Омочилъ свои платокъ въ крови, запятнавшей щеку, и долго, горячо, какъ бы принимая причастіе, держалъ его у своихъ губъ.
   

Рабочій, слушавшій прохожихъ.

   Яковъ Эреніанъ будетъ положенъ здѣсь, на этомъ, возвышеніи, среди всей толпы, во всей своей славѣ.
   

Крестьянинъ.

   Хорошо, чтобъ солнце его видѣло!
   

Группа прохожихъ.

   -- Слезы, цвѣты, пѣсни, кровь, пляски, пожаръ, все это пылаетъ въ воздухѣ!
   -- Это атмосфера, въ которой рождаются міры!

Большое движеніе толпы. Лё Брё въ сопровожденіи солдатъ и рабочихъ всходитъ на ступени одного изъ дворцовъ и дѣлаетъ знакъ, что хочетъ говоритъ. Молчаніе.

Лё Брё.

   Граждане, черезъ нѣсколько мгновеній на этой площади Великаго Города, посвященной народу, появится тѣло Якова Эреніана. Встрѣчайте его, какъ побѣдителя. Пули могли закрыть его глаза, выпрямить его руки, сдѣлать неподвижнымъ его лицо, но не убить его! Яковъ Эреніанъ живетъ еще въ его словахъ, въ его дѣяніяхъ, въ его мысли, въ его книгахъ. Онъ та сила, которая въ этотъ мигъ насъ вдохновляетъ; онъ въ насъ желаетъ, мыслитъ, надѣется, дѣйствуетъ. Это не погребеніе, это послѣдняя его побѣда!.. Дайте мѣсто, вотъ онъ!

Дѣти взлѣзаютъ на плечи. Громадное волненіе во всѣхъ группахъ; появляются люди въ окнахъ, взбираются на колонны.

Различныя группы на ступеняхъ.

   -- Какая толпа! Площадь не вмѣститъ ее.
   -- Какъ его любили! Такимъ людямъ не надо умирать.
   

Группа женщинъ.

   -- Его жена идетъ за носилками.
   -- Она несетъ ребенка!
   -- Это христіанка!
   -- Это римлянка!
   -- Тише, вотъ тѣло!

Появляются носилки: ихъ обносятъ вокругъ площади: одни плачутъ, другіе привѣтствуютъ клика мц, иные падаютъ на колѣни, нѣкоторыя женщины крестятся. На ступеняхъ группы людей тѣснятся, чтобъ лучше видѣть.

Юноши идутъ навстрѣчу тѣлу, которое проносятъ молитвенно, въ экстазѣ.

   -- Все то, что духъ мой начиналъ,
   Твой пылъ, какъ вѣтеръ, раздувалъ!
   -- Эреніанъ! Тобою мы живемъ,
   И вотъ теперь тебѣ мы отдаемъ
   Всѣ наши лучшія и сильныя созданья,
   И свѣтлыя, и чистыя мечтанья.
   -- Эреніанъ! насъ вдохнови,
   Чтобъ смѣлый духъ кипѣлъ въ крови.
   Какъ нѣкогда, во дни тревогъ,
   Одинъ лишь ты поднять всѣхъ могъ,
   И противъ всѣхъ безумныхъ повелѣній
   Въ грозѣ блисталъ твой дивный геній!

Тѣло положено на возвышеніе; женщины покрываютъ цвѣтами черное покрывало.

Провидецъ на ступеняхъ выше толпы.

   Теперь не часъ,
   Чтобъ видѣть плачущими васъ!
   Теперь насталъ часъ молніи трепетанья:
   Боговъ повергнетъ онъ во прахъ
   И имъ вселитъ безумный страхъ
   Предъ истиной внезапнаго признанья.
   И вновь надежда стала ясной!
   Въ цвѣтахъ желанье прежнее паритъ,
   Сердца горятъ, глаза прекрасны,
   И въ воздухѣ невѣдомый магнитъ!

Указываетъ на возвышеніе.

   Теперь пусть пальмы свѣтлыя возьмутъ
   И ими прахъ священный уберутъ!

Выступаетъ Ордэнъ. Волненіе. Толпа указываетъ на него и его привѣтствуетъ. О немъ говорятъ.

Толпа.

   -- Это онъ отказался уничтожить Великій Городъ.
   -- Онъ привлекъ къ намъ бывшихъ враговъ!-- Онъ такъ же великъ, какъ Эреніанъ!
   

Ордэнъ, указывая на тѣло Эреніана.

   Я былъ его ученикомъ и другомъ, ему невѣдомымъ. Его книги замѣняли мнѣ библію. Люди, подобные ему, создаютъ людей такихъ, какъ я, скромныхъ, преданныхъ, долго остающихся въ тѣни, но которымъ счастливая судьба даетъ возможность свершить въ одно мгновеніе высочайшую мечту ихъ учителя. Пусть отечество прекрасно, отрадно сердцу и живетъ въ памяти, но народы, вооруженные границами, несутъ пагубу, и міръ весь еще щетинится оружіемъ племенъ. Предъ ними наше согласіе возстанетъ, какъ примѣръ!

Возгласы одобренія.

   Народы наконецъ поймутъ, что свершилось нѣчто безсмертное, здѣсь, въ Великомъ Городѣ, откуда въ теченіе ряда вѣковъ лучшія человѣческія идеи летѣли въ міръ. Впервые, съ появленія силы, съ того времени, какъ мозгъ началъ исчислять время, впервые двѣ расы отреклись, одна отъ своей побѣды, другая -- отъ оскорбленной гордости, и слились въ объятія. Вся земля содрогнулась, кровь и сила прилили къ сердцу всего живущаго. Согласіе и единеніе побѣдили вражду. (Одобренія). Борьба людей въ кровавой формѣ отвергнута. Отнынѣ сіяющій маякъ горитъ на горизонтѣ будущихъ бурь. Его свѣтъ ослѣпитъ взоры, покоритъ умы, озаритъ грезой сердца. И надо послѣ испытаній и горестей придти въ ту пристань, куда онъ указываетъ путь, позлащая мачты и мирныя ладьи!

Общій энтузіазмъ. Клики, объятія. Бывшіе враги встаютъ и окружаютъ Ордэна. Граждане Великаго Города протягиваютъ ему руки. Онъ уклоняется отъ объятій и слагаетъ пальмы къ ногасъ Эренеана. Потомъ обращается къ вдовѣ.

   Во имя жизни и ея торжества, прошу васъ. Клара Эреніанъ, показать двумъ ликующимъ народамъ того, кто намъ кажется какъ бы самимъ Яковомъ Эреніаномъ: его сына!

Протягиваетъ руки, чтобъ взятъ ребенка.

Клара останавливаетъ его.

   Я хочу сама имѣть на это силы... Встаетъ.
   
   Здѣсь, въ самомъ сердцѣ Града,
   И въ часъ, когда надежда озарила,
   Здѣсь, на порогѣ новыхъ дней,
   Что засверкали для людей,
   Свои я слезы осушила. ign="center">

Обращается къ толпѣ.

   Я поручаю вамъ его дитя;
   Высокому я долгу посвящаю,
   Мечтѣ божественной, которая, блестя,
   Отца его вела къ земному раю,--
   Я отдаю Грядущему дитя!
   Оно ликуетъ здѣсь, на праздникѣ шумящемъ,
   Гдѣ радость съ горемъ настоящимъ,
   Гдѣ съ вами здѣсь, въ крови отъ ранъ,
   Лежитъ почившій Эреніанъ.

Клара нѣкоторое время держитъ высоко сына, среди простертыхъ къ нему рукъ, среди восклицаній. Потомъ она передаетъ ею Ордэну. Силы ее оставляютъ, она, рыдая, склоняется къ трупу. Постепенно водворяется молчаніе.

Лё Брё.

   Этотъ мигъ такъ великъ и прекрасенъ, онъ такъ тѣсно связываетъ насъ, что мы не можемъ думать о какомъ-нибудь договорѣ или клятвѣ! Свободно, предъ лицомъ всего ненарушимаго и святого, предъ этимъ геніальнымъ человѣкомъ, котораго окровавленное тѣло и безсмертная душа вдохновляютъ и воспламеняютъ насъ, мы отдаемъ себя другъ другу навсегда!
   

Ордэнъ.

   Когда съ открытыми объятіями и сердцемъ вошли мы вчера въ городъ, я бы изумился, еслибъ создавшій наше дѣло присутствовалъ живой при своемъ торжествѣ. Такая побѣда требовала жертвы. Подумайте, при какихъ необычайныхъ обстоятельствахъ Эреніанъ, безъ друзей, безъ охраны, сталъ добровольно подъ послѣднюю, можетъ быть, пулю, и вы повѣрите, какъ и я, что его смерть связана тайной великихъ и высшихъ силъ.
   

Эно.

   Онъ растопталъ старую Власть, изображеніе которой еще стоить передъ нами!

Указываетъ на статую. Ропотъ. Крики: "Свергниme ее! Свергните ее!..." Рабочіе берутъ ломы, чтобъ сброситъ статую, и всходятъ на пьедесталъ.

   Онъ побѣдилъ ея гниль, ея безчестныхъ Консуловъ, ея незаконнорожденные законы, ея постыдные обычаи, ея наемную армію!
   

Тоопа.

   Долой ее! Долой ее!
   

Эно.

   Онъ опустошилъ ея воровскіе банки, ея парламенты и собранія; онъ убилъ всѣ несогласія. А это изображеніе глумится надъ его дѣяніями!

Указываетъ на статую.

Толпа.

   -- Старая негодница!
   -- Ужасная кукла!
   -- Страшное чудовище!
   

Со всѣхъ сторонъ.

   Долой ее! Долой ее!
   

Толпа.

   -- Влеките ее въ клоаки!
   -- Разбейте! Растопчите ее!
   -- Сбросьте ее! Сбросьте ее!
   

По селянинъ.

   Она насъ пожирала!
   

Горожанинъ.

   Она позорила насъ!
   

Поселянинъ.

   Она была смерть!
   

Горожанинъ.

   Она была преступленіе!
   

Со всѣхъ сторонъ.

   Бейте ее! Разбейте ее!
   

Рабочіе съ пьедестала окружающимъ.

   Отойдите! Она падаетъ!..

Среди кликовъ ненависти, громадная статуя качается и падаетъ. Тотчасъ водворяется тишина. Тогда Эно беретъ уцѣлѣвшую голову, поднимаетъ ее и, пошатываясь подъ ея тяжестью, бросаетъ ее и разбиваетъ молча у ногъ Эреніана.

Провидецъ.

   И нынѣ пусть взойдетъ заря!

Конецъ.

   
   
   
Ко всем произведениям автора К списку авторов