Пругавин Александр Степанович - Декабрист князь Ф. П. Шаховской в Спасо-Ефимиевском монастыре

Декабристъ князь Ф. П. Шаховской въ Спасо-Ефиміевскомъ монастырѣ.

(По неизданнымъ источникамъ *).

*) Главнымъ матеріаломъ для этого очерка послужило "Дѣло о заключеніи въ Суздальскомъ Спасо-Ефимовскомъ монастырѣ государственнаго преступника Шаховского", хранящееся въ "секретномъ отдѣленіи" архива этого монастыря. Затѣмъ многія дополнительныя свѣдѣнія получены нами отъ родного внука Ф. П. Шаховского, извѣстнаго общественнаго дѣятеля, князя Дм. Ив. Шаховского, которому мы и приносимъ за это искреннюю благодарность.

Декабристъ Шаховской... Мы немного знаемъ о немъ, но то, что намъ извѣстно, рисуетъ этого человѣка съ такой стороны, которая невольно вызываетъ симпатію къ нему. Отсюда естественно является желаніе поближе познакомиться съ личностью этого человѣка, который, сыгравъ извѣстную роль въ общественномъ движеніи 20-хъ годовъ, подвергся за свои благородные и великодушные порывы и стремленія совершенно несправедливой и въ высшей степени жестокой карѣ, разбившей всю его жизнь и жизнь его семьи. Глубокій трагизмъ, окрашивающій короткую, но полезную и красивую жизнь этого человѣка, не можетъ не вызывать къ нему горячаго сочувствія.

До послѣдняго времени мы почти ничего не знали о декабристѣ Шаховскомъ, если не считать тѣхъ свѣдѣній, которыя содержатся въ приговорѣ Верховнаго Суда и въ опубликованныхъ ранѣе актахъ слѣдственной коммиссіи. Только въ самые послѣдніе годы начинаютъ появляться въ печати свѣдѣнія и матеріалы о Ф. И. Шаховскомъ. Такъ, П. Е. Щеголевъ въ августовской книжкѣ журнала "Былое" за 1907 годъ напечаталъ "біографическую замѣтку" подъ заглавіемъ "Декабристъ князь Ф. П. Шаховской", въ которой приводится не мало новыхъ интересныхъ данныхъ, касающихся общественной дѣятельности и жизни Шаховского. Затѣмъ въ изслѣдованіяхъ В. И. Семевскаго послѣдняго времени, которыя точнѣе мы укажемъ далѣе, встрѣчаются, хотя и отрывочныя, но весьма цѣнныя свѣдѣнія для характеристики Шаховского.

Тѣмъ не менѣе, дать полную, исчерпывающую характеристику Шаховского въ настоящее время врядъ-ли представляется возможнымъ, такъ какъ нѣкоторые изъ важныхъ моментовъ его жизни до сихъ поръ еще не вполнѣ освѣщены, недостаточно выяснены.

На сколько были скудны наши свѣдѣнія о Шаховскомъ, видно изъ того, что до самаго послѣдняго времени не было извѣстно ни время его рожденія, ни время его смерти. И. М. Головачевъ, а слѣдомъ за нимъ и И. Е. Щеголевъ годомъ рожденія князя Шаховского считаютъ 1797-ой. Хотя намъ неизвѣстно, откуда они заимствовали эти свѣдѣнія, однако, мы имѣемъ основаніе утверждать, что въ этомъ случаѣ они основывались на неточныхъ данныхъ.

Благодаря свѣдѣніямъ, любезно сообщеннымъ намъ княземъ Дм. Ив. Шаховскимъ, теперь является возможность болѣе точно опредѣлить метрику декабриста Шаховского.

Правда, день и годъ рожденія князя Федора Петровича Шаховского не показаны въ его оффиціальныхъ документахъ, тѣмъ не менѣе, пользуясь этими документами, можно съ приблизительною точностью установить годъ его рожденія. Что же касается дня рожденія Шаховского, то на основаніи его собственныхъ писемъ можно опредѣлить совершенно точно, что онъ родился 11-го марта. Формулярный списокъ Шаховского, составленный 24 ноября 1821 года и подписанный генералъ-лейтенантомъ Паскевичемъ (впослѣдствіи графъ Эриванскій, князь Варшавскій), въ рубрикѣ "сколько отъ роду лѣтъ", показываетъ.27. Указъ же объ отставкѣ Шаховского, выданный 24'февраля 1822 т. въ Тульчинѣ и подписанный графомъ Витгенштейномъ, опредѣляетъ возрастъ Шаховского въ 26 лѣтъ. Такимъ образомъ по формулярному списку годъ рожденія Шаховского -- 1794-ый, а по указу объ отставкѣ -- 1795-ый.

Внукъ декабриста Шаховского, кн. Дм. Ив. Шаховской считаетъ первую дату болѣе правильной, такъ какъ Ф. II. Шаховской былъ самъ адъютантомъ у Паскевича, и данныя его формулярнаго списка, вѣроятно, внесены не безъ его вѣдома, а составленный въ главной квартирѣ арміи указъ объ отставкѣ могъ заимствовать свѣдѣнія о возрастѣ изъ какого-либо устарѣлаго документа и допустить ошибку въ немъ легче.

Точно также мы не имѣли свѣдѣній и о времени смерти Шаховского, ничего не знали о послѣднихъ годахъ его жизни и о тѣхъ условіяхъ, при которыхъ произошла его смерть.

Въ "некрологѣ товарищей" {Баронъ А. Е. Розенъ: "Записки декабриста". Изданіе тов-ства "Общественная Польза". СПб., 1907 г., стр. 278.}, составленномъ декабристомъ, барономъ А. Е. Розеномъ, годъ смерти князя Шаховского указанъ 1834, а въ графѣ "мѣсто кончины" стоятъ слова: "Во Владикавказѣ, отъ холеры". Лица, знакомыя съ біографіями декабристовъ, конечно, догадаются, что тутъ вкралась корректорская ошибка, что слова: "Во Владикавказѣ, отъ холеры" должны относитися не къ Шаховскому, а къ слѣдующему за нимъ по списку, Коновницыну. Однако ошибка эта въ книгѣ не оговорена. Очевидно, основываясь на свѣдѣніяхъ барона Розена, П. М. Головачевъ точно также смерть Шаховского относитъ къ 1834 году. И только напечатанный нами въ 1907 году въ журналѣ "Былое" "Списокъ сосланнымъ подъ надзоръ и стражу въ Суздальскій Спасо-Ефиміевъ монастырь разнаго званія людямъ" установилъ, что Ф. П. Шаховской умеръ 24 мая 1829 года.

Въ настоящемъ очеркѣ мы намѣрены познакомить читателей съ послѣднимъ, до сихъ шоръ наименѣе извѣстнымъ періодомъ, жизни князя Ф. П. Шаховскаго, когда онъ, сосланный но приговору Верховнаго Суда, томился въ дебряхъ далекой Сибири, по его собственнымъ словамъ, за шесть тысячъ верстъ отъ родины и отъ своей "осиротѣвшей семьи". Онъ не перенесъ этой ссылки; его поразилъ тяжелый, страшный недугъ, отъ котораго ему уже не суждено было оправиться.

Вмѣсто того, чтобы лѣчить тяжко заболѣвшаго человѣка, его -- измученнаго и изстрадавшагося,-- по распоряженію императора Николая Павловича, заточаютъ въ монастырь, "подъ строжайшій надзоръ". Этотъ монастырь и становится его могилой...

Нo не будемъ забѣгать впередъ.

Основываясь на тѣхъ свѣдѣніяхъ, которыя опубликованы въ самое послѣднее время, намъ кажется, можно уже установить, что по своему образованію и начитанности, по своимъ стремленіямъ и цѣлямъ, которыми онъ задавался, по своимъ общественнымъ симпатіямъ, наконецъ, по своей нравственной стойкости, обнаруженной имъ во время слѣдствія и суда, Шаховской безспорно долженъ быть отнесенъ къ числу наиболѣе передовыхъ и выдающихся людей 20-хъ годовъ.

Какъ извѣстно, онъ явился однимъ изъ основателей "Союза Спасенія" или тайнаго "Общества истинныхъ и вѣрныхъ сыновъ отечества", которое вскорѣ, а именно въ 1817 году, было преобразовано въ "Союзъ Благоденствія". Шаховской принималъ очень активное участіе въ выработкѣ устава или статута этого общества и состоялъ секретаремъ особой коммиссіи, избранной для выработки этого устава. Въ настоящее время уже вполнѣ выяснены тѣ задачи и цѣли, которыя ставили себѣ члены "Союза Спасенія".

По свидѣтельству декабриста фонъ-Визина, при учрежденіи "Союза Спасенія" имѣлось въ виду "ограничить самодержавіе", уничтожить крѣпостное право и дооиться осуществленія "тогдашнихъ любимыхъ идей: конституціи, представительства народнаго, свободы книгопечатанія, словомъ, всего того, что составляетъ сущность правленія въ Англіи и другихъ земляхъ". Необходимо, однако, замѣтить, что, "стремясь къ уничтоженію крѣпостного права и къ ограниченію самодержавія, члены тайнаго общества первоначально не предполагали рѣшительно разрывать съ правительствомъ, а разсчитывали лишь нѣсколько опережать его дѣятельность, подготовляя въ сознаніи общества почву для благодѣтельныхъ реформъ, которыя могли бы быть проведены волею власти" {Декабристы.-- 86 портретовъ.-- Изданіе Зензинова. М., 1906 г. Вступительная статья В. А. Мякотина.}.

Одновременно съ дѣятельностью въ тайномъ обществѣ, князь Ф. П. Шаховской принималъ участіе въ масонскихъ ложахъ, такъ, въ 1816 году онъ состоялъ членомъ ложи "Соединенныхъ Друзей" -- "Amis Réunis", основанной въ 1802 году по французской системѣ Жеребцовымъ. Въ числѣ членовъ этой ложи, между прочимъ, состояли: П. И. Пестель, П. Я. Чаадаевъ, А. С. Грибоѣдовъ и генералъ-майоръ Александръ Бенкендорфъ. Въ 1817 году Шаховской является членомъ въ ложѣ "Трехъ Добродѣтелей". Въ печати не разъ появлялись сообщенія, рисовавшія Шаховского ревностнымъ масономъ. Такимъ, между прочимъ, онъ изображается и въ запискахъ его знакомаго, декабриста И. Д. Якушкина. Мы думаемъ, однако, что эти утвержденія нуждаются въ болѣе детальной и внимательной провѣркѣ.

Теперь уже имѣется не мало указаній, идущихъ въ разрѣзъ съ только что приведеннымъ мнѣніемъ. Такъ, напримѣръ, извѣстно, что, состоя членомъ ложи "Трехъ Добродѣтелей", Шаховской крайне неаккуратно посѣщалъ собранія этой ложии большею частью считался "отсутствующимъ". Вообще, если въ жизни Шаховского и былъ дѣйствительно періодъ, когда онъ увлекался масонствомъ, то слѣдуетъ признать, что такой періодъ былъ весьма непродолжителенъ. Повидимому, въ этомъ отношеніи съ Шаховскимъ произошло то же самое, что и съ большинствомъ декабристовъ, которые, присмотрѣвшись поближе къ масонству, разочаровались въ немъ и постепенно покинули масонскія ложи. По мнѣнію В. И. Семевскаго, "причинами этого разочарованія должны прежде всего быть политическій консерватизмъ нашихъ масоновъ, ничтожные размѣры ихъ просвѣтительной и благотворительной дѣятельности и, наконецъ, потеря времени, на посѣщеніе ложъ и исполненіе требованій ихъ ритуала" ("Политическія и общественныя идеи декабристовъ", стр. 354).

Но разочаровавшись въ масонствѣ, порвавъ съ масонскими ложами, Шаховской въ то же время задается цѣлью организовать особые общества и кружки, которые были бы свободны отъ всякаго мистицизма и которые преслѣдовали бы задачи главнымъ образомъ культурнаго характера. И, вотъ, въ 1817--1818 гг. онъ устраиваетъ въ Москвѣ тайное литературное общество изъ молодыхъ московскихъ литераторовъ. Общество это имѣло особый писанный уставъ, составленный, безъ сомнѣнія, самимъ Шаховскимъ; къ сожалѣнію, этотъ уставъ не сохранился и до сихъ поръ въ точности не извѣстенъ, а потому о цѣляхъ и задачахъ общества мы можемъ судить лишь по показаніямъ нѣкоторыхъ изъ декабристовъ, какъ, напримѣръ, фонъ-Визина и Зубкова.

По словамъ Зубкова, цѣль этого общества "заключалась единственно въ распространеніи общеполезныхъ познаній между членами и въ денежныхъ пособіяхъ бѣднымъ членамъ, а средства состояло въ переводахъ на русскій языкъ лучшихъ иностранныхъ книгъ и нѣкоторыхъ денежныхъ пожертвованій". Уже этихъ краткихъ, отрывочныхъ показаній достаточно для того, чтобы опредѣлить то направленіе, въ какомъ начинаетъ работать мысль Шаховского. Постепенно онъ начинаетъ охладѣвать не только къ масонству, но и къ политикѣ и все болѣе и болѣе проникается стремленіями и интересами культурнаго и просвѣтительнаго характера.

Въ 1819 году въ личной жизни Шаховского происходитъ событіе, не оставшееся безъ вліянія и на его общественной дѣятельности: онъ женится на княжнѣ Натальѣ Дмитріевнѣ Щербатовой. Въ то время семья князей Щербатовыхъ была, безъ сомнѣнія, одной изъ самыхъ образованныхъ и интеллигентныхъ русскихъ дворянскихъ семей. Этимъ она въ значительной степени была обязана кн. Михаилу Михайловичу Щербатову, извѣстному историку, публицисту и государственному дѣятелю XVIII вѣка {О князѣ М. М. Щербатовѣ см. статью кн. Д. И. Шаховского "Русскій депутатъ XVIII вѣка", "Минувшіе годы". 1908 г., No 11.}. Безспорно, что это былъ одинъ изъ наиболѣе замѣчательныхъ и крупныхъ людей своего времени. Сынъ Михаила Михайловича, князь Дмитрій Михайловичъ Щербатовъ, получилъ образованіе въ Кенигсбергскомъ университетѣ, въ то время, когда тамъ былъ профессоромъ знаменитый философъ Кантъ.

Жена Шаховского, дочь Дмитрія Михайловича Щербатова, получила по тому времени прекрасное образованіе; между прочимъ, она свободно владѣла нѣсколькими иностранными языками, что въ то время было рѣдкостью даже въ аристократическомъ кругу, къ которому она принадлежала. Родной братъ ея, Иванъ Дмитріевичъ Щербатовъ, служилъ въ Семеновскомъ полку и поддерживалъ дружескія отношенія съ офицерами этого полка Якушкинымъ и Лореромъ, а также состоялъ въ перепискѣ съ С. И. Муравьевымъ. Когда разразилась извѣстная Семеновская исторія, онъ былъ всецѣло на сторонѣ солдатъ, отказавшихся повиноваться полковнику Шварцу, вооружившему всѣхъ противъ себя своей необыкновенной грубостью и чисто аракчеевской жестокостью. Князь Шербатовъ не скрывалъ своего сочувствія къ солдатамъ и открыто высказывалъ одобреніе ихъ поведенію. За эти отзывы, за это сочувствіе И. Д. Щербатову пришлось жестоко поплатиться: онъ былъ разжалованъ въ солдаты.

Семеновская исторія коснулась и Шаховского, хотя онъ въ то время уже не служилъ въ Семеновскомъ полку, такъ какъ еще въ 1818 году перевелся въ 38-ой егерскій полкъ. У него былъ произведенъ обыскъ, при чемъ всѣ его бумаги, вся его переписка была отобрана. При возвращеніи ему его бумагъ, съ Шаховского и съ его жены была взята подписка въ томъ, что "по дѣлу Семеновскаго полка и о полковникѣ Шварцѣ они никакой переписки не имѣли". Вскорѣ послѣ этого князь Шаховской выходитъ въ отставку и поселяется въ имѣніи жены,-- въ селѣ Орѣховцѣ, Ардатовскаго уѣзда, Нижегородской губерніи.

Здѣсь его дѣятельность проявляется главнымъ образомъ въ двухъ направленіяхъ: съ одной стороны, онъ заботливо хлопочетъ надъ устройствомъ экономическаго положенія крестьянъ, а съ другой -- отдается страсти къ чтенію, много и усердно работая надъ пополненіемъ своихъ знаній, своего образованія. Въ этихъ видахъ онъ устраиваетъ въ Орѣховцѣ замѣчательную, очень рѣдкую по тому времени библіотеку. Судя по каталогу, сохранившемуся до сихъ поръ, библіотека эта "была богата превосходными сочиненіями по всѣмъ областямъ знанія и литературы: богословію, юриспруденціи, философіи, педагогикѣ, политикѣ, политической экономіи, статистикѣ, естествознанію, математикѣ, военнымъ наукамъ, изящнымъ искусствамъ, литературѣ, исторіи и географіи". Всего въ каталогѣ этой библіотеки, составленномъ Шаховскимъ въ 1824 году, "было 1026 названій на русскомъ, французскомъ, нѣмецкомъ, англійскомъ, итальянскомъ и латинскомъ языкахъ, при чемъ нѣкоторыя книги, быть можетъ, принадлежали къ библіотекѣ М. М. Щербатова, но огромное большинство сочиненій было пріобрѣтено Шаховскимъ".

Между прочимъ, въ "библіотекѣ кн. Шаховского были почти всѣ тѣ сочиненія, которыя чаще другихъ отмѣчались декабристами въ ихъ показаніяхъ, какъ наиболѣе повліявшія на развитіе ихъ міросозерцанія: Монтескьё, Филанджіери, Ж. Ж. Руссо, де-Лольма, Вентама, Венжамена Констана, Биньона, г-жи Сталь, Беккаріи, Вольтера, Гельвеція, Гольбаха, Рейналя, Вейсса, Адама Смита, Сэя, Байрона, сочиненія Шиллера и Гете, много произведеній греческихъ и римскихъ классиковъ" {"Политическія и общественныя идеи декабристовъ", В. И. Семевскаго Дополненія, стр. 678.}.

Повидимому, Шаховской внимательно слѣдилъ не только на русской. но и за иностранными литературами, при чемъ обнаруживалъ живой интересъ ко всѣмъ новымъ теченіямъ общественной мысли, возникавшимъ на Западѣ. Въ подтвержденіе этого можно, напримѣръ, привести слѣдующій фактъ. При арестѣ и заключеніи Шаховского въ крѣпость была составлена опись тѣхъ книгъ, которыя онъ взялъ съ собою; въ этой описи, между прочимъ, значится книга "О воспитаніи въ Нью-Ламаркѣ", -- очевидно, сочиненіе извѣстнаго соціалиста Роберта Оузна, которое въ (англійскомъ) изданіи 1816 г. носило названіе: "Новый взглядъ на общество или опытъ объ образованіи характера; пріуготовленіе къ развитію плана для постепеннаго улучшенія быта человѣчества" (Ibidem, стр. 224).

Поселившись въ Орѣховцѣ вмѣстѣ съ женой, Шаховской,-- по словамъ В. И. Семевскаго,-- "обнаружилъ величайшую заботливость о нуждахъ крестьянъ: для однихъ онъ понизилъ оброкъ, для другихъ не только затратилъ большія деньги на улучшеніе ихъ хозяйства, но даже отдалъ имъ всю пахоту и нанималъ для своей собственной запашки землю на сторонѣ. Сдѣлать для нихъ болѣе оказывалось невозможнымъ вслѣдствіе тяжелаго матеріальнаго положенія самого помѣщика".

Однако и то, что онъ сдѣлалъ для крестьянъ, было на столько необычно и вызывало такое негодованіе въ помѣщичьей средѣ, что на Шаховского былъ посланъ доносъ (доведенный до свѣдѣнія государя) о томъ, что онъ "наполненъ вольнодумствомъ и въ разныхъ случаяхъ позволяетъ себѣ дѣлать... сужденія, совсѣмъ неприличныя и не могущія быть терпимы правительствомъ".

На запросъ изъ Петербурга по этому поводу нижегородскій губернаторъ Крюковъ (отецъ декабристовъ Крюковыхъ, членовъ Южнаго Общества) отвѣчалъ 31 марта 1823 г., что Шаховской ведетъ знакомство лишь съ двумя-тремя домами своихъ сосѣдей, "гдѣ между разными разговорами вмѣшиваетъ сужденія, доказывающія вольнодумственныя его качества, восхваляя и приводя въ примѣръ управленія иностранныхъ государствъ". Упомянувъ о томъ, что Шаховской "старается вводить между крестьянами жены его порядокъ улучшенія ихъ въ отношеніи домашняго продовольствія, примѣняясь къ жизни иностраннаго чернаго народа, но никому, однако-жъ, изъ крестьянъ никакихъ закону противныхъ внушеній не дѣлаетъ", губернаторъ сообщилъ далѣе слухъ, что, уплативъ долги, Шаховской собирается уѣхать "въ чужіе края", которые "во всѣхъ отношеніяхъ предпочитаетъ своему отечеству" {"Н. И. Тургеневъ о крестьянскомъ вопросѣ" В. И. Семевскаго. "Вѣстникъ Европы", 1909 г., февраль.}.

Конечно, подобное "вольнодумство" не могло быть терпимо администраціей, воспитанной на аракчеевскихъ принципахъ, и потому губернаторъ счелъ необходимымъ учредить надзоръ за либеральнымъ помѣщикомъ. Надзоръ этотъ доходилъ, между прочимъ, до того, что губернаторъ считалъ себя въ правѣ перехватывать письма, адресованныя на имя князя Шаховского. Одно изъ такихъ писемъ, перехваченное губернаторомъ, и послужило ближайшимъ поводомъ для привлеченія Шаховского къ отвѣтственности по дѣлу декабристовъ.

II.

Будучи арестованъ по дѣлу декабристовъ {Я ничего не говорю здѣсь объ условіяхъ, при которыхъ состоялся арестъ Шаховского, такъ какъ объ этомъ довольно подробно излагается въ указанной статьѣ г. Щеголева.}, князь Шаховской первое время сидѣлъ въ помѣщеніи главнаго штаба, гдѣ содержались также: А. О. Грибоѣдовъ, Завалишинъ и полковой командиръ Канчіаловъ. Послѣдній заболѣлъ и умеръ въ больницѣ; Грибоѣдовъ, съ которымъ Шаховской былъ знакомъ со времени участія въ масонской ложѣ "Соединенныхъ Друзей", вскорѣ былъ освобожденъ, а Шаховской и Завалишинъ переведены въ Петропавловскую крѣпость. Здѣсь, въ одномъ изъ казематовъ, Шаховской просидѣлъ до самой ссылки въ Сибирь.

Уже въ то время "Петропавловка" пользовалась такой репутаціей въ средѣ общества, что одно ея. названіе наводило чуть не паническій страхъ на людей. Зная это, Шаховской не рѣшился даже сообщить женѣ, которая по случаю беременности осталась въ Орѣховцѣ, о своемъ переводѣ въ крѣпость. О томъ, какъ повліяло на самого Шаховского заключеніе въ крѣпость, мы, собственно говоря, не имѣемъ прямыхъ указаній, но есть косвенныя. Можно думать, что на него, какъ и на другихъ декабристовъ, крѣпость произвела подавляющее впечатлѣніе. Этому въ сильной степени способствовали тѣ угрозы, которыя нерѣдко приходилось выслушивать декабристамъ отъ разныхъ высокопоставленныхъ лицъ, заправлявшихъ слѣдствіемъ. Чего, напримѣръ, стоитъ такого рода сцена.

-- Вы думаете, что васъ разстрѣляютъ, что вы будете интересны?.. Нѣтъ, я васъ въ крѣпости сгною!..

Такъ говорилъ императоръ Николай I одному изъ декабристовъ, поручику Анненкову. То же самое на разные лады повторяли декабристамъ члены слѣдственной коммиссіи: Чернышевъ, Левашовъ, Бенкендорфъ и друг. Подобныя угрозы не могли, конечно, не оказывать своего дѣйствія на лицъ, привлеченныхъ къ слѣдствію, на ихъ психику.

Перспектива "сгнить въ крѣпости" наводила невольный ужасъ на заключенныхъ. И хотя предварительное заключеніе по дѣлу о 14-мъ декабря тянулось всего шесть мѣсяцевъ, тѣмъ не менѣе оно крайне тяжело отозвалось на душевномъ и физическомъ состояніи большей части заключенныхъ декабристовъ: обезсилило ихъ, истрепало и расшатало ихъ нервы, сломило ихъ рѣшимость. Многіе изъ нихъ, не выдержавъ условій одиночнаго заключенія и суроваго крѣпостного режима, пали духомъ, начали излишне откровенничать въ своихъ показаніяхъ, а нѣкоторые даже оговаривать другихъ участниковъ возстанія; было не мало и такихъ, которые выражали горькое сожалѣніе о сдѣланномъ ими и спѣшили принести "чистосердечное" раскаяніе въ своихъ "преступленіяхъ". Иначе держался Ф. П. Шаховской, обнаружившій необыкновенную стойкость характера.

Жестокое, несправедливое и предвзятое отношеніе, проявленное верховнымъ судомъ по отношенію къ декабристамъ, слишкомъ извѣстно, чтобы нужно было распространяться на эту тему. Шаховской былъ обвиненъ въ принадлежности къ тайному обществу и, главное, въ томъ, что "участвовалъ въ умыслѣ на цареубійство". И хотя послѣднее обвиненіе юридически совершенно не было обосновано, тѣмъ не менѣе онъ былъ приговоренъ къ лишенію всѣхъ правъ, чиновъ, дворянства и къ пожизненной ссылкѣ на поселеніе. Послѣдняя, впрочемъ, была затѣмъ замѣнена двадцатилѣтней.

27 іюля 1826 года Шаховской, въ сопровожденіи фельдъегеря Генриха и жандармовъ былъ отправленъ въ восточную Сибирь. Мѣстомъ поселенія ему былъ назначенъ Туруханскъ, Енисейской губерніи, куда онъ и былъ доставленъ осенью того же года.

Чтобы дать представленіе о тѣхъ условіяхъ, среди которыхъ приходилось жить или, вѣрнѣе говоря, прозябать въ ссылкѣ Ф. П. Шаховскому, мы приведемъ нѣсколько свѣдѣній, касающихся Туруханскаго края. Какъ видно изъ записки самого Шаховского, почта изъ Туруханска отходила одинъ разъ въ мѣсяцъ, а приходила еще болѣе рѣдко, такъ какъ часто задерживалась въ пути вслѣдствіе разлива рѣкъ или же вынуждена была ожидать, пока установится зимній путь. Поэтому нерѣдко почта въ Туруханскъ приходила въ два мѣсяца разъ.

Тяжесть положенія Шаховского въ ссылкѣ еще увеличивалась вслѣдствіе того, что вся его переписка подвергалась контролю Третьяго отдѣленія: всѣ свои письма онъ долженъ былъ представлять мѣстному начальству, которое отправляло ихъ въ Петербургъ, въ Третье отдѣленіе. Здѣсь письма разсматривались, подвергались цензурѣ и уже затѣмъ отправлялись по назначенію. Легко себѣ представить, сколько времени тратилось совершенно напрасно при подобномъ способѣ пересылки корреспонденціи. Я уже не говорю о томъ чувствѣ негодованія, которое не могъ не испытывать ссыльный, будучи принужденъ даже самыя интимныя письма къ самымъ близкимъ своимъ людямъ отдавать на разсмотрѣніе полицейскихъ чиновниковъ и жандармовъ.

Туруханскій край, занимающій огромную площадь, и въ настоящее время считается самой пустынной окраиной Россійской имперіи; сѣверная часть этого края состоитъ сплошь изъ необозримыхъ тундръ, а южная -- изъ глухой и дикой тайги. Климатъ отличается страшной суровостью и въ то же время рѣзкими переходами отъ зимнихъ морозовъ къ лѣтнему зною; достаточно сказать, что морозы зимою доходятъ здѣсь до 50 градусовъ, а лѣтніе жары достигаютъ 37о. Населеніе края состоитъ изъ тунгузовъ, самоѣдовъ и якутовъ, ведущихъ бродячій образъ жизни. Русское населеніе состоитъ исключительно изъ ссыльныхъ, загнанныхъ сюда противъ воли и разселенныхъ по берегамъ большихъ рѣкъ. Такъ какъ земледѣліе здѣсь невозможно, то жители добываютъ средства пропитанія рыболовствомъ, звѣроловствомъ и оленеводствомъ. Торговля ведется только мѣновая {"Туруханскій край". "Настольный энциклопедическій словарь" Граната. М. 1809 г.}.

Единственный городъ этого края, Туруханскъ, въ настоящее время имѣетъ двѣсти человѣкъ жителей. Уже по одному этому факту не трудно себѣ представить, что изображалъ собою этотъ "городъ" въ 20-хъ годахъ XIX вѣка, когда судьба, забросила туда Шаховского. Впрочемъ, необходимо замѣтить, что онъ попалъ туда не одинъ: одновременно съ нимъ въ Туруханскъ былъ сосланъ декабристъ Николай Сергѣевичъ Бобрищевъ-Пушкинъ.

Ужасныя условія подневольной жизни въ этомъ отдаленномъ и дикомъ краю, среди полудикихъ инородцевъ, не знающихъ русскаго языка, гибельно отозвались въ интеллигентныхъ ссыльныхъ, тѣмъ болѣе, что нервы ихъ были уже въ значительной степени расшатаны одиночнымъ заключеніемъ въ казематахъ Петропавловской крѣпости. Особенно тяжело было положеніе Бобрищева-Пушкина, такъ какъ въ довершеніе несчастія онъ оказался безъ всякихъ средствъ къ жизни: родственники его, богатые помѣщики одной изъ центральныхъ губерній, не считали нужнымъ помогать ему, а достать какой-нибудь заработокъ въ Туруханскѣ было, конечно, совершенно невозможно. Онъ не вынесъ всѣхъ этихъ бѣдствій, свалившихся на его голову, и вскорѣ заболѣлъ душевнымъ разстройствомъ въ очень тяжелой формѣ.

Что касается Шаховского, то, по крайней мѣрѣ, въ матеріальномъ отношеніи ему не приходилось испытывать въ ссылкѣ никакой нужды, такъ какъ его жена, Наталья Дмитріевна, аккуратно высылала ему деньги, необходимыя на его прожитье, и вообще принимала всѣ мѣры къ тому, чтобы возможно лучше обставить его существованіе въ ссылкѣ. Относясь къ своему товарищу Бобрищеву-Пушкину съ искреннимъ сочувствіемъ, Шаховской не переставалъ братски дѣлиться съ нимъ средствами, которыя высылались въ его распоряженіе. Когда Бобрищевъ-Пушкинъ заболѣлъ психическимъ разстройствомъ, Шаховской все время съ самымъ нѣжнымъ вниманіемъ ухаживалъ за нимъ. Но сумасшествіе товарища -- и притомъ единственнаго -- должно было въ высшей степени тяжело и болѣзненно отозваться на самочувствіи самого Шаховского. Онъ еще острѣе долженъ былъ почувствовать свое полное одиночество, свою заброшенность. Можно-ли удивляться послѣ этого, что нервы его, наконецъ, не выдержали?

И хотя изъ Туруханска Шаховской былъ переведенъ въ Красноярскъ, который считается лучшимъ городомъ Енисейской губерніи, тѣмъ не менѣе этотъ переводъ уже не могъ спасти его: вскорѣ его душевное разстройство достигло на столько сильной степени, что пришлось отправить его въ г. Енисейскъ, для помѣщенія въ городскую больницу. Здѣсь кстати будетъ напомнить, что еще покойный С. В. Максимовъ отмѣтилъ, что ссылка въ глухія дебри, вслѣдствіе "отсутствія товарищеской семьи и дружеской поддержки" крайне печально отразилась на многихъ декабристахъ -- одиночкахъ, заброшенныхъ въ сибирскія трущобы. Нѣкоторые изъ нихъ пали духомъ и "предались отчаянію, ускорившему ихъ смерть", какъ, напримѣръ, Фохтъ, Фурманъ и Шихаревъ, другіе -- заболѣли психическимъ разстройствомъ, какъ напримѣръ: H. С. Бобрищевъ-Пушкинъ въ Туруханскѣ, Варницкій и Янтальцевъ въ Ялуторовскѣ, князь Шаховской -- въ Енисейскѣ. Въ то время, какъ въ Петровскомъ заводѣ изъ 50-ти декабристовъ сошли съ ума двое: Андреевичъ и Андрей Борисовъ, на поселеніи изъ 14-ти человѣкъ заболѣли душевнымъ разстройствомъ пять {Максимовъ: "Сибирь и каторга". Часть 3-я, стр. 252.}. Изъ этого, между прочимъ, можно видѣть, что ссылка у насъ иногда бываетъ хуже каторги.

III.

Въ дѣлѣ, которое послужило намъ матеріаломъ для настоящаго очерка, не мало мѣста занимаютъ "описи имущества государственнаго преступника Федора Шаховского". Часть этого имущества была привезена фельдъегеремъ въ Суздальскій монастырь, вмѣстѣ съ Шаховскимъ, болѣе-же громоздкія и неудобныя для перевозки вещи были оставлены въ Красноярскѣ и тамъ проданы съ аукціоннаго торга.

Эти "описи имущества" представляютъ несомнѣнный интересъ, такъ какъ даютъ возможность представить себѣ до извѣстной степени образъ жизни, который велъ Ф. П. Шаховской въ ссылкѣ, и его обстановку тамъ. Судя по его вещамъ, которыя остались въ Красноярскѣ, онъ жилъ тамъ своимъ хозяйствомъ, на что указываетъ имѣвшаяся у него разная посуда, столовая, чайная и кухонная, кастрюли мѣдныя, самоваръ, утюгъ и т. д. Затѣмъ у него была своя лошадь, такъ какъ въ числѣ вещей значится: узда, хомутъ, возжи плетеныя, ремянныя, дуга крашеная и проч.

Въ одномъ изъ чемодановъ было уложено платье: сюртукъ, фракъ, халатъ, жилеты и т. д., въ другомъ -- бѣлье. Въ коробкѣ подъ No 1-мъ находились разныя серебряныя и другія болѣе цѣнныя вещи: часы, туалетныя принадлежности въ серебряной оправѣ, принадлежности для бритья въ серебряныхъ футлярахъ, серебряныя ложки столовыя и чайныя, серебряные подносикъ и стаканъ, готовальня съ серебрянымъ циркулемъ и перомъ, серебряный карандашъ, зажигательное стекло въ черепаховой оправѣ, золотое кольцо, внутри котораго было вырѣзано: "ноября 12--1819 г.", янтарный мундштукъ и проч.

Все это, конечно, было взято Шаховскимъ при отправленіи въ ссылку или же переслано ему его женой послѣ его отправки въ Сибирь. Вообще Наталья Дмитріевна Шаховская всячески старалась окружить близкаго ей человѣка по возможности той-же самой обстановкой, съ которой онъ свыкся и въ которой онъ прожилъ свои лучшіе годы на свободѣ. Нѣкоторыя изъ этихъ вещей, какъ, напримѣръ, туалетныя принадлежности въ серебряной оправѣ и т. п., указываютъ на извѣстныя привычки къ комфорту и даже къ роскоши, столь обычныя въ той средѣ, къ которой принадлежалъ Ф. П. Шаховской по своему происхожденію.

Однако общій складъ жизни въ такихъ трущобахъ, какъ Туруханскъ и Красноярскъ, былъ на столько далекъ отъ всего, что только носитъ печать комфорта, изящества и этикета, что едва-ли тамъ могла встрѣтиться необходимость, напримѣръ, во фрачной парѣ и т. п. И, дѣйствительно, на основаніи тѣхъ-же "описей имущества" мы можемъ сдѣлать заключеніе о томъ, что, попавши въ ссылку, Шаховской быстро опростился и демократизировался, и, вмѣсто фрака и сюртука, у него появились простыя куртки и даже цѣлые костюмы "изъ сермяжнаго крестьянскаго сукна".

Для выясненія характеристики Ф. П. Шаховского, какъ личности, для опредѣленія тѣхъ настроеній, которыя онъ переживалъ въ ссылкѣ, могли бы до извѣстной степени сослужить службу тѣ книги. которыя являлись его друзьями во время прозябанія его въ Туруханскѣ и Красноярскѣ и которыя впослѣдствіи были отправлены вмѣстѣ съ нимъ въ монастырь. Судя по "описи" его имущества, можно думать, что ящикъ подъ No 4-мъ былъ наполненъ главнымъ образомъ книгами-иностранными и русскими. Изъ русскихъ тутъ были сочиненія Пушкина, въ томъ числѣ отдѣльное изданіе поэмы "Цыгане", басни Крылова, Новый Завѣтъ, каноникъ и часовникъ, грамматика, анатомія Мухина, два лѣчебника, "О дѣланіи сахара изъ свекловицы", "Способъ печь хлѣбы", "Аристогнозія", No 33-й "Московскаго Вѣстника" и No 19-й "Магазина естественной исторіи".

Но большая часть библіотеки Шаховского состояла изъ иностранныхъ книгъ. Такихъ было отправлено въ монастырь 65. Однако объ этихъ книгахъ мы узнаемъ только то, что 7 изъ нихъ были въ кожаномъ переплетѣ и 58--въ бумажныхъ переплетахъ. Но что это были за книги, остается, къ сожалѣнію, неизвѣстнымъ, такъ какъ списка ихъ въ описяхъ нѣтъ. Очевидно, ни въ Енисейскѣ, ни въ Спасо-Ефиміевскомъ монастырѣ не нашлось человѣка, который бы составилъ простой перечень иностранныхъ книгъ.

Книги, "гитара въ футлярѣ", готовальня, ящикъ съ красками -- указываютъ на тѣ занятія, съ помощью которыхъ ссыльный декабристъ старался наполнить свое время. Кромѣ того, можно думать, что Шаховской былъ не чуждъ занятій литературою. Въ спискѣ его вещей, доставленныхъ въ монастырь, значится, между прочимъ, особый "тюкъ въ холстѣ, съ бумагами", подъ No 6-мъ. Къ сожалѣнію, въ дѣлѣ нѣтъ никакихъ указаній относительно того, что это были за бумаги. Но изъ писемъ Федора Петровича къ его женѣ видно, что онъ занимался въ ссылкѣ переводами съ французскаго языка историко-географическаго словаря, а также работалъ надъ составленіемъ краткой грамматики русскаго языка.

Увы! всѣ эти занятія, всѣ эти интересы, очевидно, не могли на столько захватить Шаховского, чтобы наполнить его жизнь въ ссылкѣ. Онъ, видимо, страшно томился своимъ одиночествомъ, тяжело страдалъ отъ разлуки съ любимой и любящей женой, тосковалъ о дѣтяхъ "сиротахъ". Будучи человѣкомъ религіознымъ, подобно многимъ другимъ декабристамъ, -- онъ начинаетъ искать утѣшенія въ религіи.

Объ начинаетъ усердно посѣщать церковь, увлекаться богослуженіями, при чемъ принимаетъ на себя обязанности церковнаго чтеца, поетъ на клиросѣ. Со страстью исполняя эти новыя для него обязанности, онъ все болѣе и болѣе отдается религіозному экстазу. Въ этомъ онъ находитъ душевное успокоеніе, о чемъ въ самыхъ восторженныхъ выраженіяхъ спѣшитъ сообщить своей женѣ, "своему нѣжному другу".

Такъ, въ письмѣ отъ 12-го февраля онъ пишетъ женѣ: "Къ ясной жизни моей прибавилось еще удовольствіе духовное: я хожу въ соборъ и отправляю должность чтеца. Съ какимъ восторгомъ излетаютъ изъ устъ моихъ молитвы ко Всевышнему! Какъ я молюсь, вознося съ словами душу мою къ престолу Его! Обѣты мои, чистою жертвою пламенѣя въ сѣни Божіей, прибавляютъ мнѣ жизни духовной, въ которой является святая надежда и упованіе".

Спустя двѣ недѣли послѣ этого, 27-го февраля, онъ сообщаетъ женѣ: Щ всякій день хожу въ соборную церковь, читаю и пою. 25-го февраля исповѣдался и принялъ святыя тайны. По жизни моей я буду прибѣгать къ сему усладительному дару какъ можно чаще; въ концѣ сего поста пріобщусь еще сему источнику жизни". Вообще мистическое настроеніе, подъ вліяніемъ круглаго одиночества и гнетущей тоски по семьѣ, видимо, все сильнѣе завладѣвало имъ. Это отражалось и на его перепискѣ. Полныя глубокаго и нѣжнаго чувства, его письма къ женѣ заканчиваются обращеніями и возгласами, которые явно говорятъ и о жгучей боли, испытываемой имъ отъ разлуки съ близкими и дорогими ему людьми, и о томъ, что мистицизмъ все больше и замѣтнѣе порабощалъ его разумъ.

Вотъ, напримѣръ, его письмо къ женѣ отъ 12-го марта 1828 г.: "Вотъ еще письмо отъ Тебя, нѣжный другъ мой! Благодарю Тебя, что Ты такъ часто пишешь; отрада получать вѣсть о Тебѣ и милыхъ дѣткахъ составляетъ прелестнѣйшее утѣшеніе въ жизни моей. Всѣ посылки Твои, особенно книги, тѣмъ пріятнѣе для меня, что я попеченію нѣжной и сердечной супруги моей обязанъ развитіемъ способностей моихъ и познаніями, которыя, распространяя кругъ дѣятельной и наблюдательной жизни, уносятъ меня въ міръ, гдѣ душа почерпаетъ ясность и вдохновеніе въ созерцаніи природы, искусствъ, открытій и явленій, созданныхъ рукою Творца, гдѣ пламенныя черты творенія освѣщаютъ путника и ведутъ его на степень высокихъ мыслей, сливающихся въ гармоніи небесной. Преданный симъ прелестнымъ занятіямъ, я оставилъ всѣ хладныя работы подражанья, и отъ того оставилъ переводъ словаря Всеволожскаго {Шаховской, между прочими занятіями, переводилъ съ, французскаго на русскій языкъ: "Dictionnaire Géorgaphique -- Historique de l'Empire de Russie par N. Vsevolojsky, Moscou, 1813.}.

"Обнимаю Васъ всѣхъ, родныхъ моихъ и друзей, и съ слезами умиленія поздравляю съ наступающимъ праздникомъ свѣтлаго воскресенія Христа Спасителя нашего.

"Христосъ воскресъ!.. Осиротѣлый, я облобызаю крестъ и помяну имена Ваши у престола Всевышняго. Симъ освящу сей день спасенія.

Th."*)

*) Th.-- Theodore, такъ подписывалъ и раньше свои письма Федоръ Петровичъ.

Въ слѣдующихъ двухъ письмахъ Шаховской сообщаетъ о составленной имъ и посвященной государю краткой грамматикѣ русскаго языка и о другихъ своихъ занятіяхъ. Во второмъ изъ этихъ писемъ, отъ 15-го апрѣля, прорываются уже выраженія явно болѣзненной восторженности, несомнѣнно, свидѣтельствующія о полномъ разстройствѣ душевнаго равновѣсія, хотя внѣшняя связь мыслей еще выдержана. Послѣднее же письмо, отъ 23-го апрѣля, уже не оставляетъ никакого сомнѣнія въ томъ, что оно писано сумасшедшимъ.

П. М. Головачевъ, говоря о душевной болѣзни Шаховского, вызванной ссылкой, утверждаетъ, что овладѣвшая имъ "религіозная экзальтація" выразилась "въ формѣ обоснованнаго на раціоналистическихъ началахъ протеста противъ господствующаго вѣроисповѣданія" {"Декабристы".-- 86 портретовъ. М., 1906 г., стр. 264.}.

Это же самое утвержденіе, со словъ г. Головачева, повторяетъ въ своей статьѣ и П. Е. Щеголевъ. Только что приведенныя нами письма Шаховского съ несомнѣнной очевидностью показываютъ, что утвержденія г. Головачева относительно характера "религіозной экзальтаціи" Ф. П. Шаховского отнюдь не подтверждаются.

IV.

Первое извѣстіе о болѣзни Шаховского было получено въ Петербургѣ лѣтомъ 1828 года. 13 іюня енисейскій гражданскій губернаторъ сообщилъ въ Третье отдѣленіе, что поселенный въ Енисейскѣ государственный преступникъ Шаховской сошелъ съума. По донесенію губернатора, помѣшательство Шаховского выразилось въ томъ, что онъ началъ считать себя святымъ и одареннымъ Богомъ благодатію къ проповѣдыванію христіанской вѣры. Далѣе губернаторъ сообщалъ, что Шаховской "въ сумасшествіи написалъ и посвятилъ государю императору: правила россійскаго языка, разныя духовныя посланія, пророчества и пр.", По мнѣнію губернатора, "нѣкоторыя изъ сихъ посланій содержатъ въ себѣ прекрасныя мѣста".

По принятому обычаю, губернаторомъ, "на основаніи общихъ правилъ", были представлены въ Третье отдѣленіе письма больного Шаховского "къ его злополучной женѣ". Письма съ несомнѣнной очевидностью "доказывали совершенное разстройство его ума". Можно подумать, что извѣстіе о сумасшествіи Шаховского нѣсколько смутило даже твердо-каменныя сердца заправилъ Третьяго отдѣленія. Очавидно, подъ вліяніемъ этого печальнаго событія, они вдругъ проявляютъ совершенно необычное для нихъ вниманіе и даже, если хотите, деликатность къ женѣ "государственнаго преступника"..

Отправляя письма Шаховского, явно доказывавшія его сумасшествіе, въ Москву для выдачи ихъ его женѣ, Третье отдѣленіе просило московскаго генералъ-губернатора, "чтобы онъ изволилъ приказать предварить о семъ несчастій родственниковъ княгини Шаховской, до врученія сихъ писемъ достойной состраданія супругѣ"... Сейчасъ, однако, мы увидимъ, что это вниманіе, это "состраданіе" къ "злосчастной женѣ государственнаго преступника" со стороны третьеотдѣленцевъ было крайне непродолжительно, непрочно и дальше фразъ не шло.

Убѣдившись изъ писемъ своего мужа Ф. П. Шаховского въ томъ, что онъ заболѣлъ психическимъ разстройствомъ, княгиня Наталья Дмитріевна тотчасъ же рѣшила ѣхать къ нему въ Красноярскъ, надѣясь, что ея присутствіе благотворно повліяетъ на больнаго. Но для этой поѣздки прежде всего, конечно, требовалось разрѣшеніе свыше. И вотъ Шаховская начинаетъ хлопотать предъ генераломъ-адъютантомъ А. X. Бенкендорфомъ о разрѣшеніи ей поѣхать "на время" къ ссыльному мужу. Одновременно съ ней съ подобнымъ же ходатайствомъ обратилась къ шефу жандармовъ жена декабриста фонъ-деръ-Бриггена, который по суду былъ приговоренъ къ четыремъ годамъ каторги.

Такъ какъ Шаховская и фонъ-деръ-Бриггенъ, возбуждая свои ходатайства, ставили нѣкоторыя условія, на которыхъ онѣ желали воспользоваться поѣздкой въ Сибирь, то Бенкендорфъ затруднился разрѣшить ихъ просьбы и, согласно высочайшему повелѣнію, обратился къ управляющему министерствомъ юстиціи князю Долгорукову съ просьбою разрѣшить встрѣченныя имъ недоумѣнія "на основаніи существующихъ узаконеній". Въ письмѣ своемъ отъ 25 октября 1828 года на имя князя А. А. Долгорукова Бенкендорфъ писалъ:

"Сосланный на поселеніе въ г. Енисейскъ государственный преступникъ Шаховской сошелъ съ ума. Жена его, свѣдавъ о семъ и полагая, что ея присутствіе подѣйствуетъ благотворно на разстроенныя его душевныя и тѣлесныя силы, проситъ дозволенія посѣтить его на время, не подвергаясь постановленію, коимъ жены, отправившіяся къ мужьямъ-преступникамъ, осужденнымъ въ каторгу, лишаются права на возвращеніе въ Россію. Жена же поступившаго въ апрѣлѣ мѣсяцѣ изъ каторжной работы на поселеніе въ Пелымъ фонъ-деръ-Бриггена, желая отправиться къ нему, проситъ разрѣшенія,-- можетъ ли она взять съ собою четырехъ дѣтей".

Князь Долгоруковъ, "сообразивъ съ законами" поставленные ему Бенкендорфомъ вопросы, не замедлилъ разрѣшить ихъ по всѣмъ правиламъ бюрократической казуистики. Въ своемъ отвѣтѣ шефу жандармовъ онъ писалъ, что "дворянскія жены и дѣти, не участвовавшія въ преступленіяхъ мужей и отцовъ своихъ, по осужденіи послѣднихъ, остаются въ прежнихъ правахъ своихъ, съ дозволеніемъ женамъ вступать въ новый бракъ съ разрѣшенія духовнаго правительства (указы: 16 августа 1720, 29 марта 1753, 15 іюля 1767; 28 апрѣля 1804 и 16 августа 1807 г.). Впрочемъ, законъ не возбраняетъ невинной женѣ, по привязанности къ мужу, слѣдовать и за намъ; но въ семъ случаѣ, по 231 параграфу устава о ссыльныхъ, не прежде можетъ вступить въ бракъ, или возвратиться къ родственникамъ своимъ, какъ по смерти мужа, съ которымъ по собственной волѣ раздѣляла ссылку, о временномъ же посѣщеніи женами мужей ссыльныхъ въ законахъ нѣтъ постановленія".

"Что же касается до дѣтей, -- продолжалъ блюститель законовъ,-- то онымъ дозволяется слѣдовать за отцами въ такомъ только случаѣ, ежели послѣдніе были крестьяне государственные или помѣщичьи, при чемъ нужно одно дозволеніе для первыхъ отъ своихъ обществъ, а для послѣднихъ отъ ихъ помѣщиковъ (указъ 30 сентября 1812 г.). Но сіе постановленіе не можетъ быть распространено на дѣтей дворянскихъ, сколько по точнымъ словамъ онаго, а не менѣе въ томъ уваженіи, что дѣти сіи, принадлежа къ высшему сословію въ государствѣ, должны получить приличное роду ихъ образованіе для вступленія современенъ на службу. Отцы же, находясь въ ссылкѣ, не только лишены способовъ дать имъ воспитаніе, но еще могутъ быть примѣромъ худой нравственности".

Объ этомъ Долгоруковъ считалъ необходимымъ объявить Шаховской и фонъ-деръ-Бриггенъ "прежде дозволенія имъ отправиться къ мужьямъ своимъ". Мнѣніе и соображенія Долгорукова, изложенныя въ его письмѣ къ Бенкендорфу, были доведены послѣднимъ "до свѣдѣнія государя императора и удостоились высочайшаго утвержденія". Приведя почти цѣликомъ эти соображенія, мы. со своей стороны полагаемъ, что можемъ освободить себя отъ подробнаго разбора ихъ, такъ какъ они достаточно громко говорятъ сами за себя, являясь яркой иллюстраціей извѣстной, хотя и нѣсколько грубоватой народной пословицы: "законъ -- что дышло, куда повернешь, туда и вышло". Долгоруковъ своимъ бюрократическимъ чутьемъ прекрасно, конечно, понялъ, чего отъ него желали и потому, призвавъ на помощь безчисленные "указы" правительства относительно ссыльныхъ, ихъ женъ и дѣтей, явно пошелъ на встрѣчу желаніямъ, которыя предъявлялись къ нему. И его старанія увѣнчались полнымъ успѣхомъ: какъ Шаховская, такъ и фонъ-деръ-Бриггенъ вынуждены были отказаться отъ своего намѣренія поѣхать въ Сибирь, къ.своимъ мужьямъ.

Лишенная возможности поѣхать въ Сибирь къ больному мужу, княгиня Шаховская возбуждаетъ предъ государемъ новое ходатайство: она проситъ о переводѣ ея мужа, въ виду его тяжелой болѣзни, въ Европейскую Россію и о разрѣшеніи ему поселиться "въ одной изъ удаленныхъ отъ столицъ деревень", которыя ей принадлежали. Но и это ходатайство не встрѣтило сочувствія въ высшихъ сферахъ. Правительство Николая I не нашло возможнымъ разрѣшить душевно-больному человѣку поселиться въ его имѣніи, гдѣ онъ могъ бы пользоваться уходомъ близкихъ ему людей. Въ этой части просьбы княгини Шаховской было категорически отказано. Что же касается до перевода ея мужа въ Европейскую Россію, то хотя такой переводъ и признанъ былъ возможнымъ, но подъ условіемъ, что Шаховской будетъ заключенъ въ Суздальскій монастырь,-- "если жена его на это согласится".

Что было дѣлать несчастной женщинѣ? Передъ ней не было выбора: отказавшись отъ перевода мужа въ Суздальскій монастырь, она этимъ самымъ невольно обрекала его на одинокое прозябаніе въ глухомъ Енисейскѣ "за шесть тысячъ верстъ отъ родины" и близкихъ людей. Согласившись же на переводъ больного мужа въ Суздальскій монастырь, она этимъ самымъ географически улучшала его положеніе, приближала его. къ родинѣ и семьѣ, такъ какъ отъ Суздаля до Орѣховцева было не болѣе двухсотъ верстъ. Къ тому же, очевидно, ей совсѣмъ не было извѣстно, какъ будетъ обставлена жизнь ея мужа въ монастырѣ. И она согласилась.

Въ январѣ 1829 года состоялось высочайшее повелѣніе государя императора: перевести Шаховского изъ г. Красноярска, гдѣ онъ находился на поселеніи, въ Суздальскій Спасо-Ефиміевскій монастырь "для содержанія (его) на томъ положеніи, какъ содержатся въ ономъ прочіе арестанты". А такъ какъ "прочіе арестанты" содержались въ монастырѣ въ особой тюрьмѣ, извѣстной подъ именемъ Суздальской крѣпости, то, слѣдовательно, и Шаховской, по смыслу этого указа, долженъ былъ подвергнуться заключенію въ монастырской тюрьмѣ.

Для современнаго читателя только что приведенное "повелѣніе" представляется, конечно, совершенно непонятнымъ и даже необъяснимымъ. Въ самомъ дѣлѣ, разъ человѣкъ,-- хотя бы то былъ и ссыльно-поселенецъ изъ государственныхъ преступниковъ,-- заболѣлъ душевнымъ разстройствомъ, то казалось бы, что такой больной прежде всего нуждается въ лѣченіи и въ больницѣ, а не въ монастырѣ и тѣмъ болѣе не въ тюрьмѣ, хотя бы и монастырской. Но не такъ думали у насъ въ 20-хъ годахъ представители самодержавной бюрократіи и не такъ думалъ Николай І-й, особенно въ тѣхъ случаяхъ, когда дѣло касалось "государственныхъ преступниковъ".

И вотъ предъ нами такой фактъ: ссыльно-поселенецъ Шаховской за то только, что онъ имѣлъ несчастье заболѣть душевнымъ разстройствомъ, осуждается къ заключенію въ монастырскую тюрьму и переводится на положеніе обыкновеннаго "арестанта"И все это дѣлается однимъ росчеркомъ пера, безъ всякаго, разумѣется, законнаго основанія. Сказано -- сдѣлано.

Въ то время подобнаго рода "повелѣнія", несмотря на отсутствіе желѣзныхъ дорогъ и телеграфа, приводились въ исполненіе съ головокружительной быстротой: не путемъ переписки и почтовыхъ сношеній съ мѣстными властями, а посредствомъ особыхъ нарочно командируемыхъ фельдъегерей, которые мчались, сломя голову, загоняя лошадей и избивая ямщиковъ и станціонныхъ смотрителей. И на этотъ разъ фельдъегерь Генрихъ -- но всей вѣроятности, тотъ самый, который въ 1826 году отвозилъ Федора Петровича въ Туруханскъ,-- помчался "нарочнымъ" въ Восточную Сибирь, съ тѣмъ, чтобы взять Шаховского на мѣстѣ поселенія и отвезти его прямо въ Суздаль, въ Спасо-Ефиміевскій монастырь,. гдѣ и передать архимандриту.

Объ этомъ любимецъ Николая, графъ Чернышевъ, бывшій въ.то время товарищемъ начальника главнаго штаба, сообщилъ "секретно" 21 января 1829 года Владимірскому гражданскому губернатору, въ районѣ котораго находился г. Суздаль. При этомъ Чернышевъ просилъ губернатора "немедленно предварить отца архимандрита, дабы онъ, по доставленіи къ нему Шаховского,-- согласно высочайшей воли, принявъ его, содержалъ въ монастырѣ подъ строгимъ надзоромъ и какъ о поведеніи его, такъ и о ходѣ болѣзни извѣщалъ бы васъ ежемѣсячно, а. вы не оставите увѣдомлять о томъ меня, для доклада государю императору".

"Вмѣстѣ съ тѣмъ -- продолжалъ графъ Чернышевъ -- прошу покорнѣйше васъ поставить въ извѣстность о. архимандрита, что государь императоръ, по сродному его величеству милосердію, всемилостивѣйше дозволяетъ, чтобъ жена преступника Шаховского, княгиня Наталья Шаховская, урожденная княжна Щербатова, живя по близости монастыря, имѣла попеченіе о мужѣ ея въ его болѣзни, а потому должна она безпрепятственно допускаема быть къ нему, съ наблюденіемъ, однако жъ, надлежащаго приличія и должной предосторожности".

Владимірскій губернаторъ Курута немедленно же по полученіи сообщенія графа Чернышева посылаетъ это сообщеніе въ копіи, конечно, "секретно", архимандриту Спасо-Ефиміевскаго монастыря Парфенію, при чемъ преподаетъ ему со своей стороны слѣдующее наставленіе о порядкѣ надзора за Шаховскимъ. "Согласно высочайшему повелѣнію, я покорнѣйше прошу васъ, милостивый государь,-- пишетъ губернаторъ -- принявъ преступника Шаховского въ монастырь, когда онъ будетъ доставленъ къ вамъ, помѣстить его подъ строжайшій присмотръ, въ приличной комнатѣ, которая бы отдалена была отъ прочихъ заключенныхъ, отстранивъ всякое между ними сношеніе, равномѣрно не оставьте расположить приличнымъ образомъ свиданія съ нимъ жены его, Натальи Шаховской, коей позволено имѣть попеченіе въ его болѣзни".

Изъ приведеннаго выше отношенія графа Чернышева мы видѣли, что Шаховской, по смыслу этой бумаги, подлежалъ заключенію въ монастырской тюрьмѣ, какъ и "прочіе арестанты". Такъ, очевидно, было рѣшено въ Петербургѣ. Однако Владимірскій губернаторъ, которому пришлось приводить въ исполненіе эту мѣру и который, конечно, бывалъ въ Суздальскомъ монастырѣ и лично знакомъ былъ съ условіями заключенія тамъ "арестантовъ", видимо, не нашелъ возможнымъ настаивать на томъ, чтобы Шаховской былъ заключенъ непремѣнно въ тюрьму, а рекомендовалъ настоятелю помѣстить "преступника" "въ приличной комнатѣ", хотя и "подъ строжайшимъ присмотромъ".

Въ заключеніе губернаторъ просилъ архимандрита извѣстить "го о времери доставленія въ монастырь Шаховского, а также сообщить ему подробныя свѣдѣнія о всѣхъ распоряженіяхъ, которыя Noвъ сдѣлаетъ относительно порядка содержанія въ монастырѣ "преступника" и, наконецъ, увѣдомлять его, губернатора, "каждомѣсячно" о поведеніи Шаховского и о ходѣ его болѣзни.

Архимандритъ Парфеній не замедлилъ, конечно, отозваться на отношеніе губернатора. 6 февраля, увѣдомляя губернатора о полученіи его отношенія, онъ заявлялъ, что "по оному отношенію исполненіе съ моей стороны чинено быть имѣетъ". И вслѣдъ за этимъ о. архимандритъ высказывалъ свои соображенія относительно того, какъ по его мнѣнію, "приличнѣе и удобнѣе" устроить въ монастырѣ государственнаго преступника Шаховского.

Изъ того, что онъ говорилъ по этому поводу, ясно видно, что предложеніе губернатора относительно заключенія въ монастырь Шаховского отнюдь не застало о. настоятеля врасплохъ. Наоборотъ, видно, что о. Парфеній уже достаточно привыкъ къ такого рода порученіямъ тюремно-полицейскаго характера и что, съ своей стороны, онъ не находилъ въ нихъ рѣшительно ничего такого, что не соотвѣтствовало бы его монашескому сану, противорѣчило бы христіанскому ученію и претило бы его нравственному чувству.

"Что же касается до комнатъ къ помѣщенію упомянутаго Шаховского, (то) я нахожу приличными и удобными тѣ, въ коихъ содержался штабсъ-ротмистръ Костромитиновъ",-- писалъ о. архимандритъ въ отвѣтъ губернатору. Но "для строжайшаго за нимъ присмотра" Парфеній признавалъ необходимымъ "поставить въ тѣхъ комнатахъ, сверхъ находящагося тамъ при арестантахъ караула, (еще особый) караулъ, состоящій изъ трехъ человѣкъ рядовыхъ надежныхъ, подъ бдительнымъ надъ ними надзоромъ особаго исправнаго унтеръ-офицера, коему поставить въ обязанность имѣть неослабный надзоръ, не допуская къ преступнику Шаховскому какъ арестантовъ, такъ и прочихъ постороннихъ лицъ, кромѣ тѣхъ, кои будутъ назначены для прислуги по болѣзни его, Шаховского".

Свой отвѣтъ губернатору о. архимандритъ заканчивалъ просьбой "отнестись куда слѣдуетъ о немедленномъ откомандированіи" къ нему въ монастырь "для караула Шаховского надежныхъ и исправныхъ трехъ рядовыхъ и одного унтеръ-офицера"Весь этотъ отвѣтъ, безъ сомнѣнія, свидѣтельствуетъ о томъ, что настоятель Спасо-Ефиміевскаго монастыря о. Парфеній не только не тяготился тѣми обязанностями тюремщика, которыя возлагались на него свѣтской властью, но, напротивъ, охотно, съ полной готовностью шелъ на встрѣчу этой власти при исполненіи такого рода обязанностей.

Усердіе о. архимандрита въ этомъ направленіи даже мѣстному военному начальству показалось нѣсколько чрезмѣрнымъ. Объ этомъ, между прочимъ, можно судить по тому факту, что "командующій Владимірскимъ внутреннимъ гарнизоннымъ баталіономъ", со своей стороны, призналъ вполнѣ достаточнымъ командировать въ Спасо-Ефиміевскій монастырь для учрежденія караула надъ государственнымъ преступникомъ Шаховскимъ вмѣсто трехъ рядовыхъ, о которыхъ просилъ архимандритъ, только двухъ и одного унтеръ-офицера.

Сообщая объ этомъ настоятелю монастыря, Владимірскій губернаторъ выражалъ увѣренность въ томъ, что о. архимандритъ сумѣетъ со своей стороны распорядиться относительно "аккуратнѣйшаго учрежденія со стороны сего караула наблюденія за пре"тупникомъ, сообразно мѣстнымъ удобствамъ и важности его".

Вся эта переписка показываетъ, что какъ гражданскія, такъ и духовныя власти видѣли въ Шаховскомъ не тяжко больного человѣка, а "преступника" и заботились не о томъ, чтобы доставить ему медицинскую и иную необходимую помощь, а лишь о томъ, чтобы обставить возможно строже и тщательнѣе надзоръ и караулъ за нимъ, какъ за важнымъ арестантомъ.

VI.

Пока шла эта переписка между свѣтскими и духовными властями, фельдъегерь Генрихъ мчался по направленію г. Енисейска, гдѣ въ то время Федоръ Петровичъ Шаховской лежалъ въ городской больницѣ "по случаю помѣшательства его въ умѣ". Фельдъегерь везъ съ собой предписаніе графа Чернышева, съ изложеніемъ высочайшаго повелѣнія на имя енисейскаго губернатора Александра Петровича Степанова о томъ, чтобы "немедленно отправить" государственнаго преступника Шаховского съ нарочно посланнымъ фельдъегеремъ въ Суздаль, къ архимандриту СпасоЕфиміевскаго монастыря.

Въ какомъ положеніи находился въ этотъ моментъ больной, на сколько тяжелый характеръ имѣла его болѣзнь и какъ она протекала -- мы не знаемъ, такъ какъ никакихъ свѣдѣній и даже намековъ на это въ дѣлѣ нѣтъ. Очевидно, никому изъ начальства не пришло въ голову предъ отправленіемъ больного въ такой дальній путь освидѣтельствовать его для выясненія во проса о томъ, можетъ ли онъ безъ вреда для своего здоровья перенести столь тяжелую и утомительную дорогу, при томъ въ морозную зимнюю пору.

Разъ фельдъегерю было приказано "взять" и "немедленно доставить", а губернатору высочайше предписывалось "немедленно отправить", то, конечно, тутъ ужъ никакихъ разговоровъ, никакихъ промедленій, а тѣмъ паче послабленій не могло быть допущено. Боже сохрани! Если бы даже оказалось, что Шаховской въ этотъ моментъ умиралъ, то и въ такомъ случаѣ едва-ли бы губернаторъ и фельдъегерь нашли возможнымъ отложить исполненіе возложеннаго на нихъ порученія.

Между тѣмъ есть много основаній думать, что больной, во время его отправки въ Суздаль, находился уже въ крайне тяжеломъ состояніи. Конечно, трудно сказать, на сколько онъ сознавалъ то, что творилось вокругъ него, на сколько отдавалъ себѣ отчетъ во всемъ происходившемъ. Однако то обстоятельство, что не только все его имущество, но даже платье, необходимое ему въ пути, было отдано не ему, а на руки фельдъегерю Генриху, даетъ право предполагать, что больной въ это время врядъ-ли что-либо сознавалъ.

Какъ бы то ни было, но уже 16 февраля фельдъегерь Генрихъ выѣхалъ изъ Енисейска въ обратный путь вмѣстѣ съ Шаховскимъ. Передъ отъѣздомъ онъ получилъ отъ губернатора Стенанова пакетъ на имя архимандрита Спасо-Ефиміевскаго монастыря, а также вещи Шаховского, упакованныя въ чемоданахъ и ящикахъ, по особой описи. На сколько быстро мчались путники, можно видѣть изъ того, что 6 марта они были уже въ Суздалѣ, и фельдъегерь въ тотъ же день "сдалъ" архимандриту Парфенію подъ его расписку "преступника Шаховского", вмѣстѣ съ принадлежавшими ему вещами.

Принявши "арестанта", архимандритъ помѣстилъ его въ заранѣе предназначенныя для него комнаты, "подъ особый строжайшій присмотръ суздальской инвалидной команды унтеръ-офицера Василія Касаткина и двухъ рядовыхъ: Козьмы Кириллова и Родіона Безсонова". Это были тѣ самые "благонадежные въ поведеніи" нижніе чины, которые были "откомандированы въ распоряженіе архимандрита", согласно его ходатайству, для спеціальнаго надзора за Шаховскимъ.

Выдавъ фельдъегерю Генриху "установленную расписку" въ принятіи отъ него новаго узника, архимандритъ поспѣшилъ тотчасъ же сообщить объ этомъ Владимірскому губернатору, при чемъ онъ особенно старательно подчеркивалъ, что имъ приняты всѣ мѣры относительно "строжайшаго присмотра" за преступникомъ Шаховскимъ.

Спустя нѣсколько дней послѣ этого архимандритъ сообщалъ губернатору болѣе подробныя свѣдѣнія о новомъ монастырскомъ узникѣ, главнымъ образомъ, о состояніи его здоровья. Между прочимъ, онъ писалъ, что "преступникъ Шаховской находится въ помѣшательствѣ ума и болѣзненномъ положеніи". Когда его раздѣли, то оказалось, что больной былъ доставленъ фельдъегеремъ въ весьма печальномъ положеніи, а именно, у него были поморожены: носъ, ухо, три пальца лѣвой ноги и мизинцы на обѣихъ рукахъ, при чемъ на мизинцѣ лѣвой руки не оказалось ногтя. Это было тѣмъ болѣе странно, что при выѣздѣ изъ Енисейска на руки фельдъегерю было выдано много теплаго дорожнаго платья для Шаховского: шерстяныя фуфайки, рукавички теплыя, шуба "на мерлущетомъ мѣху", крытая нанкою, волчья шуба и "сакуй оленій". И тѣмъ не менѣе онъ былъ привезенъ въ монастырь съ обмороженнымъ лицомъ и съ обмороженными пальцами рукъ и ногъ.

Все это, разумѣется, свидѣтельствовало о томъ, что во время пути за несчастнымъ больнымъ, душевное разстройство котораго, очевидно, достигло сильнѣйшей степени, не было достаточнаго присмотра. Отсутствіе-же ногтя на мизинцѣ невольно наводитъ на мысль о возможности даже насилій и борьбы во время пути. Конечно, это только догадка, но она, какъ мы увидимъ далѣе, имѣетъ за себя нѣкоторое основаніе.

Для пользованія больного узника архимандритомъ,-- какъ онъ сообщалъ губернатору -- были "приняты надлежащія мѣры", а именно былъ приглашенъ "суздальскій уѣздный штабъ лѣкарь Чижовъ", который нашелъ, что "опасности не предвидится". Въ виду того, что штабъ-лѣкарь Чижовъ нерѣдко отлучался въ уѣздъ по дѣламъ службы, архимандритъ просилъ разрѣшенія губернатора на то, чтобы во время отсутствія Чижова "смотрѣніе за Шаховскимъ" было дозволено лѣкарю Навроцкому.

Губернаторъ отвѣчалъ настоятелю Парфенію, что онъ находитъ возможнымъ въ извѣстныхъ случаяхъ допускать къ больному Шаховскому лѣкаря Навроцкаго, "но съ тѣмъ, чтобы дѣйствія его въ семъ случаѣ были подъ наблюденіемъ и руководствомъ означеннаго г. Чижова". Въ заключеніе губернаторъ выражалъ надежду, что архимандритъ не оставитъ "со своей стороны наблюсти, дабы преступнику Шахивскому оказано было въ болѣзни всевозможное пособіе".

Какъ только княгиня Н. Д. Шаховская узнала о томъ, что заболѣвшій душевнымъ разстройствомъ мужъ ея "назначенъ къ заключенію въ Спасо-Ефиміевскій монастырь", она начала хлопотать о томъ, чтобы ей было разрѣшено послать на встрѣчу больному мужу слугу, который сопровождалъ бы его до монастыря, а затѣмъ остался бы при немъ, для услугъ, и во время пребыванія его въ монастырѣ. Кажется, ходатайство самое простое и несложное: допустить къ больному человѣку, хотя и ссыльно-поселенцу, слугу, который бы ходилъ за нимъ. Однако для того, чтобы получить такое разрѣшеніе, потребовалось потревожить, не только шефа жандармовъ, знаменитаго генерала Бенкендорфа, но и самого государя.

Долго шла переписка по этому поводу, наконецъ 12 февраля Владимірскій губернаторъ извѣстилъ архимандрита Спасо-Ефиміевскаго монастыря, что имъ получено отъ г. генералъ-адъютанта Бенкендорфа увѣдомленіе о томъ, что "государь императоръ высочайше соизволилъ, дабы женѣ государственнаго преступника Шаховского, который назначенъ къ заключенію въ управляемый вами монастырь, дозволено было послать навстрѣчу ему слугу для препровожденія его до монастыря, и гдѣ сей слуга долженъ остаться при немъ подъ надзоромъ начальства".

Въ виду этого губернаторъ просилъ архимандрита "по доставленіи Шаховского въ монастырь, допустить этого человѣка къ нему, но въ то-же время учредить за симъ послѣднимъ строжайшій надзоръ, дабы онъ никакъ не могъ имѣть соотношеній съ кѣмъ-либо изъ стороннихъ людей и вообще воспрещенъ бы ему былъ свободный выходъ изъ монастыря". Вслѣдствіе этого, когда въ монастырь явился "присланный женою государственнаго преступника Шаховского для услугъ ему дворовый человѣкъ Ларіонъ Кондратьевъ", то архимандритъ тотчасъ-же объявилъ ему, что етныаѣ онъ лишается права "входить въ сношенія съ кѣмъ-либо изъ стороннихъ людей" и что ему "воспрещается свободный выходъ изъ монастыря".

Княгиня Шаховская жила въ это время въ Москвѣ, вмѣстѣ съ дѣтьми. 18 апрѣля она пишетъ своему мужу въ Суздальскій монастырь: "Другъ мой! въ концѣ прошлой недѣли узнала о твоемъ прибытіи въ Суздаль. Мы опять скоро увидимся. Ты прижмешь къ сердцу твоихъ дѣтей,-- Дурная дорога и разлитіе рѣкъ препятствуютъ мнѣ исполнить немедля необходимое желаніе моего сердца -- тебя видѣть. На той недѣлѣ, при первой возможности, отправлюсь къ тебѣ, другу моему. Мы вмѣстѣ возблагодаримъ Всевышняго, внемлющаго молитвамъ несчастныхъ. Прости, другъ души моей, до радостнаго свиданія.

"Тебя любящая жена Наталья Шаховская.

"Дѣти, слава Богу, здоровы; Мишенька начинаетъ хорошо писать, а Ваня такъ милъ, что и пересказать не съумѣю.

"Посылаю къ тебѣ Ларіона, который при тебѣ останется, и съ нимъ немного бѣлья и прочихъ бездѣлокъ. Всему данъ ему реестръ.

"Вся моя надежда въ сострадательномъ о тебѣ попеченіи отца архимандрита.

"Папинька и сестра слава Богу здоровы. Сестра Катя {Екатерина Петровна Шаховская, по мужу Слѣпцова, принимала особенно горячее участіе въ судьбѣ своего брата, Федора Петровича. Живя въ Петербургѣ, вращаясь въ высшемъ кругу, будучи знакома и съ Бенкендорфомъ, и съ министромъ внутреннихъ дѣлъ, она сообщала Н. Д. Шаховской все то, что ей удавалось узнать отъ нихъ объ ея мужѣ.} ко мнѣ часто пишетъ,-- она въ Петербургѣ".

Съ переводомъ Федора Петровича въ Суздальскій монастырь его жена, очевидно, желая смягчить тяжелыя условія его заточенія, окружаетъ его особенно нѣжнымъ вниманіемъ и заботливостью. Она пользуется каждымъ случаемъ, чтобы переслать своему больному мужу-узнику все то, въ чемъ только можетъ встрѣтиться у него необходимость, что можетъ хотя сколько-нибудь скрасить его существованіе среди суровой и удручающей монастырско-тюремной обстановки. Она посылаетъ ему бѣлье, платье, фуфайки, халаты, фуражки, постель, подушки пуховыя, шелковые платки, сапоги равныхъ сортовъ -- обыкновенные черные и цвѣтные сафьяновые, зеленые и желтые, калоши, валенки, самоваръ "со всѣмъ приборомъ", хрустальные стаканы, кастрюли мѣдныя, коверъ, чай, сахаръ, почтовую бумагу, табакъ, трубки, мыло, различныя лѣкарства, фрукты, апельсины, лимоны и т. д.

Чтобы быть возможно ближе къ больному мужу, Наталья Дмитріевна рѣшаетъ переселиться, вмѣстѣ съ дѣтьми, въ г. Владиміръ, и съ этой цѣлью намѣревается купить домъ въ этомъ городѣ. Владиміръ отстоитъ отъ Суздаля на разстояніи 34-хъ верстъ. Поселиться въ самомъ Суздалѣ она, очевидно, не могла вслѣдстеіе того, что предстояла необходимость учить дѣтей. Но для своихъ пріѣздовъ въ этомъ городѣ она сняла квартиру въ домѣ Д. Н. Маренкова. Владимірскіе знакомые княгини Шаховской, относившіеся къ ней съ глубокимъ уваженіемъ и искреннимъ участіемъ, по просьбѣ ея, пріискали уже во Владимірѣ домъ, который вполнѣ отвѣчалъ желаніямъ Натальи Дмитріевны. Но смерть князя Шаховского заставила его жену отказаться отъ мысли переселиться во Владиміръ.

VII.

О. настоятель монастыря, конечно, не забылъ предписанія начальства о томъ, чтобы "каждомѣсячно" сообщать губернатору о поведеніи государственнаго преступника Шаховского и о ходѣ его болѣзни. Поэтому уже въ концѣ марта мѣсяца архимандритъ Парфеній спѣшитъ донести губернатору, что "переведенный изъ Сибири, по высочайшему повелѣнію, государственный преступникъ Шаховской въ теченіе текущаго марта мѣсяца находился въ помѣшательствѣ ума, сопряженномъ съ дерзостью и упрямствомъ".

Въ чемъ состояли "дерзости" душевно-больного "преступника", а также въ чемъ именно выражалось его "упрямство" -- о. архимандритъ не считалъ нужнымъ объяснять. И губернатовъ, повидимому, вполнѣ довольствовался такими донесеніями и не требовалъ никакихъ разъясненій, хотя и за слѣдующій апрѣль мѣсяцъ. архимандритъ далъ ту же самую характеристику поведенія Шаховского, какъ за мартъ, т. е.-- "находился въ помѣшательствѣ ума, сопряженномъ съ дерзостью и упрямствомъ".

Съ своей стороны губернаторъ ежемѣсячно доносилъ въ Петербургъ, на имя графа Чернышева, какъ "о поведеніи Шаховского" въ монастырѣ, такъ и о состояніи его здоровья "для доклада государю императору", при чемъ въ своихъ донесеніяхъ онъ лишь повторялъ то, что ему сообщалъ архимандритъ. Но и въ Петербургѣ эти донесенія, повидимому, ни въ комъ не возбуждали никакихъ недоумѣній.

Между тѣмъ несчастный больной, вдругъ попавшій на положеніе "арестанта", за которымъ неотступно день и ночь слѣдили караульные солдаты, спеціально приставленные къ нему, безъ сомнѣнія, жестоко страдалъ. Его душевное разстройство подъ вліяніемъ тяжелой тюремно-монастырской обстановки, неизбѣжно, конечно, должно было быстро прогрессировать. И, дѣйствительно, кризисъ не заставилъ себя ждать.

6-го мая настоятель пишетъ губернатору, что государственный преступникъ Шаховской "находится въ сильномъ помѣшательствѣ ума и болѣзненномъ положеніи, не принимая никакой пищи три дня, отъ чего пришелъ въ крайнее изнеможеніе и слабость". "Донося о семъ вашему превосходительству, -- писалъ архимандритъ,-- покорнѣйше прошу: не благоугодно ли будетъ увѣдомить жену его, княгиню Шаховскую, чтобы она поспѣшила пріѣхать сюд а или отписать о семъ, куда слѣдуетъ".

Это "донесеніе", видимо, встревожило губернатора. Онъ спѣшитъ тотчасъ же отвѣтить настоятелю монастыря на его "донесеніе". "Я имѣю честь покорнѣйше просить васъ, милостивый государь,-- писалъ губернаторъ,-- принять со своей стороны всевозможный мѣры къ предотвращенію упорства преступника Шаховского въ принятіи пищи, возложивъ на обязанность медика, дабы онъ хотя въ медикаментахъ давалъ ему бульонъ, или что-либо другое, могущее поддержать жизнь, а въ случаѣ дальнѣйшаго несогласія Шаховского къ принятію пищи, по мнѣнію моему, можно даже употребить нѣкоторое въ томъ принужденіе".

Въ концѣ своего отвѣта губернаторъ прибавлялъ, что онъ отнесся къ московскому оберъ-полицеймейстеру съ просьбою объявить "женѣ Шаховского, княгинѣ Шаховской", о положеніи ея мужа, "дабы и она приняла со своей стороны въ семъ случаѣ попеченіе".

Не довольствуясь этимъ, губернаторъ самъ ѣдетъ въ Спасо-Ефиміевскій монастырь, чтобы лично познакомиться съ положеніемъ больного "государственнаго преступника". Въ дѣлѣ есть указаніе, что 13 мая губернаторъ, въ сопровожденіи архимандрита, посѣтилъ Шаховского, но, къ сожалѣнію, о результатахъ этого посѣщенія въ дѣлѣ нѣтъ никакихъ свѣдѣній.

Черезъ день послѣ отъѣзда губернатора, 15-го мая, настоятель снова пишетъ ему, сообщая еще болѣе тревожныя извѣстія о состояніи здоровья Шаховского. "Находясь въ сильномъ помѣшательствѣ ума и болѣзненномъ положеніи, не принимая никакой пищи, ни питья, преступникъ Шаховской пришелъ въ крайнее изнеможеніе и безсиліе, такъ что уже не можетъ и съ постели встать". Свое донесеніе архимандритъ кончалъ просьбой извѣстить княгиню Шаховскую, "дабы она поспѣшила пріѣхать сюда".

Проходитъ недѣля и архимандритъ снова пишетъ губернатору отъ 22 мая: "Вслѣдствіе личнаго вашего превосходительства приказанія мнѣ, честь имѣю донести, что переведенный изъ Сибири государственный преступникъ Шаховской, находясь въ сильномъ помѣшательствѣ ума и крайне болѣзненномъ положеніи, не принимая не только пищи, но и никакого питья, совершенно изнемогъ, такъ что безъ поддержанія другихъ сидѣть не можетъ и говоритъ очень тихо и непонятно".

Дальше въ черновикѣ донесенія слѣдовали слова: "и едва только въ немъ дыханіе малое остается". Но слова эти оказались зачеркнутыми. Въ заключеніе архимандритъ просилъ губернатора "чрезъ эстафету увѣдомить княгиню Шаховскую, дабы она послѣ-шила немедленно пріѣхать въ монастырь застать мужа въ живыхъ".

Тревога отца архимандрита была не напрасна: дѣйствительно, черезъ день послѣ только что приведеннаго "донесенія", Шаховского не стало: несчастный узникъ умеръ, заморивъ себя голодомъ. 24 мая настоятель доноситъ губернатору, что "преступникъ Шаховской, находясь въ сильномъ помѣшательствѣ ума и бывъ одержимъ сильною болѣзнію, сего мая 24 числа, въ первомъ часу пополудни, волею Божіею померъ". "Донося о семъ вашему превосходительству,-- писалъ архимандритъ,-- покорнѣйше прошу снабдить меня предписаніемъ: предавать ли тѣло землѣ означеннаго покойнаго Шаховского или дожидаться прибытія жены его, княгини Шаховской?"

Одновременно съ этимъ "донесеніемъ", настоятель монастыря послалъ "покорнѣйшій репортъ" о смерти "государственнаго преступника Шаховского" Владимірскому архіерею. Губернаторъ не замедлилъ, конечно, разъяснить недоумѣніе о. архимандрита, сообщивши ему, что "умершаго Шаховского слѣдуетъ похоронить въ узаконенное время, т. е. черезъ три дня, если бы къ сему времени и не пріѣхала жена его".

Но 25 мая въ монастырь пріѣхала княгиня Н. Д. Шаховская и похоронила мужа. По обычаю, который былъ принятъ въ Спасо-Ефиміевскомъ монастырѣ, Шаховской похороненъ на "арестантскомъ кладбищѣ", на которомъ хоронились всѣ колодники и узники, содержавшіеся въ монастырской тюрьмѣ, кромѣ завѣдомыхъ "еретиковъ". Кладбище это находится за братскимъ корпусомъ, въ монастырскомъ саду и подходитъ къ самой церкви Николая Угодника, также служившей въ прежнее время для арестантовъ и колодниковъ {Подробное описаніе монастырскаго "арестантскаго кладбища" см. въ моей книгѣ: "Въ казематахъ", Спб., 1909 г., стр. 187--195.}.

29 мая о. архимандритъ доносилъ губернатору, что жена содержавшагося во ввѣренномъ ему монастырѣ государственнаго преступника Шаховского, княгиня Н. Д. Шаховская, проситъ его, архимандрита, "уволить къ ней въ домъ присланнаго ею для услугъ мужу ея, двороваго человѣка Ларіона Кондратьева и выдать ей или довѣренному отъ нея лицу вещи, оставшіяся послѣ смерти ея мужа". Но о. Парфеній, прошедшій, какъ видно, суровую бюрократическую школу, не рѣшился взять на свою отвѣтственность разрѣшеніе этой просьбы и счелъ долгомъ обратиться по этому поводу къ губернатору, прося снабдить его предписаніемъ относительно увольненія изъ монастыря человѣка княгини Шаховской, а также относительно выдачи ей вещей, оставшихся послѣ ея мужа.

Въ отвѣтъ на это губернаторъ увѣдомилъ архимандрита, что онъ, съ своей стороны, "не находитъ препятствій на выпускъ изъ монастыря человѣка княгини Шаховской, находившагося въ услуженіи при ея мужѣ и на выдачу ей или довѣренному отъ нея лицу вещей, принадлежавшихъ Шаховскому, подъ расписку". Однако, несмотря на это разъясненіе, бѣднаго Ларіона Кондратьева не такъ-то скоро выпустили изъ монастыря на свободу.

Въ іюнѣ мѣсяцѣ княгиня Н. Д. Шаховская обращается къ министру внутреннихъ дѣлъ съ прошеніемъ, въ которомъ ходатайствуетъ о разрѣшеніи ей "перевезти прахъ мужа въ Донской монастырь въ Москвѣ, въ случаѣ же, если въ семъ встрѣтится невозможность", то хотя въ имѣніе ея, находящееся въ Ардатовскомъ уѣздѣ Нижегородской губерніи и "отстоящемъ отъ Суздаля не болѣе 200 верстъ". Свое ходатайство она заканчиваетъ словами, полными глубокой грусти: "Дозволеніе на сіе мое прошеніе -- пишетъ она -- будетъ мнѣ особенною милостію и послѣднимъ утѣшеніемъ, какое можетъ имѣть несчастная вдова съ малолѣтними сиротами".

Но правительство Николая І-го, очевидно, боялось декабристовъ даже послѣ ихъ смерти и не переставало мстить имъ даже мертвымъ. Министръ внутреннихъ дѣлъ, въ отвѣтъ на ходатайство Н. Д. Шаховской, обратился къ Владимірскому губернатору съ требованіемъ, чтобы "тѣло покойнаго Шаховского было погребено въ оградѣ Спасо-Ефиміева монастыря". Такимъ образомъ, Шаховской пришлось волей-неволей примириться съ тѣмъ, что прахъ дорогого ей человѣка остался на суздальскомъ арестантскомъ кладбищѣ.

Тогда на могилѣ своего мужа, такъ преждевременно и такъ трагически погибшаго, княгиня Н. Д. Шаховская поставила памятникъ изъ прекраснаго чернаго мрамора. На одной сторонѣ этого памятника сдѣлана надпись: "Здѣсь покоится прахъ раба Божія Ѳедора Петровича Шаховского, отъ горестей и суетъ міра ко Всемогущему Богу въ вѣчное блаженство переселившагося 1829 года маія 24 дня, на 34 году отъ рожденія своего". На другой сторонѣ памятника высѣчено: "Господи, предъ Тобою все желаніе мое, и воздыханіе мое отъ Тебя не утаится. Помяни мя, Владыко всесвятой, егда пріидеши во царствіи Твоемъ".

Русскій народъ и русская культура потеряли въ лицѣ Шаховского образованнаго и энергичнаго работника, съ глубокими и искренними стремленіями къ свободѣ и просвѣщенію,-- горячо желавшаго быть полезнымъ родной странѣ и родному народу. При болѣе благопріятныхъ политическихъ условіяхъ изъ него, конечно, могъ бы выйти весьма крупный и полезный общественный дѣятель... но молодой, образованный и энергичный, въ полномъ расцвѣтѣ силъ, онъ палъ -- на ряду со многими другими -- жертвою тѣхъ желѣзныхъ тисковъ, которые безжалостно давили русское общество и русскій народъ при самодержавно-приказномъ режимѣ.

А. Пругавинъ.

"Русское Богатство", No 1, 19711