Ренан Эрнест - Судьбы израильского народа в древности, по Ренану

СУДЬБЫ ИЗРАИЛЬСКАГО НАРОДА ВЪ ДРЕВНОСТИ,
ПО РЕНАНУ.

Etudes d'histoire religieuse, par Ernest Rénan, membre de l'Institut. (Очерки исторіи религіи, соч. Эрнеста Ренана). Paris. 1862.

Имя Ренана у насъ вообще мало извѣстно; до сихъ поръ, кажется, изъ его сочиненій ни одно не было переведено на русскій языкъ, и читающая публика не была познакомлена съ его направленіемъ и образомъ мыслей, а между тѣмъ это -- одинъ изъ замѣчательнѣйшихъ представителей современной французской литературы и составляетъ одно изъ самыхъ блистательныхъ и свѣтлыхъ исключеній среди ея неглубокаго и большею частію пошлаго уровня.

Собственно говоря, Эрнестъ Ренанъ -- ученый въ сферѣ очень спеціальной, гебраистъ и арабистъ; но его тонкій критическій умъ и обширное философское и энциклопедическое образованіе сообщаетъ его трудамъ значеніе болѣе широкое, чѣмъ то, которое имѣютъ произведенія многихъ другихъ ученыхъ. Выступая во всеоружіи современнаго просвѣщенія {Между прочимъ, Репанъ коротко знакомъ съ нѣмецкой наукой -- примѣръ, рѣдкій между французами.}, онъ вообще богатъ идеями; въ каждый вопросъ, которымъ онъ занимается, онъ вноситъ цѣлое, самостоятельное воззрѣніе и, благодаря своему удивительному таланту легкаго, нагляднаго и изящнаго изложенія, умѣетъ популяризировать свои выводы. Его по преимуществу занимаютъ вопросы историко-религіозные; онъ посвятилъ имъ нѣсколько отдѣльныхъ очерковъ, написанныхъ по поводу разныхъ сочиненій по исторіи религіи и философіи; эти очерки были въ свое время помѣщены въ разныхъ французскихъ періодическихъ изданіяхъ, и потомъ, подъ заглавіемъ: "Etudes d'histoire religieuse", изданы отдѣльной книгой, которая въ пять лѣтъ выдержала шесть изданій. Считая религіозное чувство несомнѣнно принадлежащимъ человѣческой природѣ, Ренанъ признаетъ, что оно измѣнялось по мѣстнымъ и племенными, особенностямъ; уловить характеръ тѣхъ формъ, въ которыхъ оно облекалось у разныхъ народовъ и въ разныя эпохи, и такимъ образомъ прослѣдить главные моменты въ развитіи религіознаго сознанія человѣчества -- и составляетъ задачу его книги. Вообще Ренанъ, но преимуществу -- историкъ: только изъ развитія и связи жизненныхъ явленій онъ считаетъ возможнымъ постигнуть истинную ихъ сущность; онъ изучаетъ это развитіе и связь вполнѣ объективно, вполнѣ критически, обобщая Факты осмотрительно, безпристрастно, безъ всякой схоластики и догматизма. Поэтому и въ исторіи религіи онъ уклоняется отъ всякой богословской полемики. "Исторія человѣчества -- говоритъ онъ -- представляется мнѣ обширнымъ цѣлымъ, въ которомъ все по своей сущности неровно и различно, но все совершается въ извѣстной по слѣдовательности, вслѣдствіе извѣстныхъ причинъ, и по извѣстнымъ законамъ. Я стараюсь опредѣлить эти законы съ единственною цѣлію -- узнать истинныя отношенія всего существующаго".

Эрнестъ Ренанъ родился въ 1833 году, въ Бретани, и былъ предназначаемъ къ духовному поприщу; онъ рано прибылъ въ Парижъ и, окончивъ здѣсь общій курсъ богословія, поступилъ на курсъ богословія высшаго, въ семинарію св. Сульпиція. Здѣсь онъ изучилъ еврейскій, арабскій и сирійскій языки и вообще пристрастился къ высшей филологіи. Отсюда вынесъ онъ нѣкоторыя свои привычки ученаго изложенія, точность въ постановкѣ вопросовъ, ясность въ ихъ изслѣдованіи и рѣшеніи и т. н. Но такъ-какъ независимость его мысли не согласовалась съ тѣми свойствами ума, которыя необходимы католическому священнику, то онъ оставилъ семинарію и занялся частнымъ преподаваніемъ, чтобы продолжать свои ученыя занятія. Въ 1847 году онъ представилъ во французскій институтъ разсужденіе О семитическихъ языкахъ, за которое получилъ лингвистическую премію Вольнея. Въ 1849 году, институтъ опять увѣнчалъ его трудъ -- Объ изученіи греческаго языка въ средніе вѣка; въ то же время академія надписей и словесныхъ наукъ отправила его для ученыхъ занятій въ Италію, и отсюда онъ вывезъ матеріалы для сочиненія Объ Аверроэсѣ, средневѣковомъ арабскомъ ученомъ, переводившемъ Аристотеля. Года два спустя, онъ издалъ свое разсужденіе о семитическихъ языкахъ, подъ заглавіемъ: Общая исторія и сравнительная система семитическихъ языковъ; кромѣ того, онъ написалъ разсужденіе О происхожденіи языка, принималъ участіе въ "Révue des deux Mondes", "Journal des Débats" и проч. и здѣсь помѣщалъ статьи, собранныя впослѣдствіи подъ заглавіемъ: "Etudes d'histoire religieuse" и "Etudes de morale et de critique". Въ 1856 году Ренанъ былъ принятъ въ число членовъ академіи надписей и словесныхъ наукъ; въ 1861 году французское правительство посылало его для археологическихъ изслѣдованій въ Сирію, а въ 1862 онъ былъ приглашенъ въ Collège de France, для занятія каѳедры еврейскаго языка и литературы. Пропеки крайнихъ католиковъ удалили его съ этой каѳедры послѣ первой же лекціи -- Объ участіи семитическихъ народовъ въ исторіи цивилизаціи. Эта лекція была потомъ издана съ маленькимъ предисловіемъ, въ которомъ авторъ защищаетъ свободу высшаго преподаванія.

"Исторія семитическихъ языковъ" -- самое важное для науки сочиненіе Ренана. Здѣсь высказанъ оригинальный взглядъ его на племенныя особенности семитовъ и отношенія послѣднихъ къ индо-европейцамъ. Этотъ-то взглядъ и возбудилъ противъ Ренана, съ одной стороны -- гоненія схоластиковъ, а съ другой -- возраженія ученыхъ англійскихъ и нѣмецкихъ. Чтобы подтвердить свое воззрѣніе наиболѣе убѣдительными доказательствами, Ренанъ издалъ переводъ Книги Іова и Пѣсни пѣсней; въ введеніяхъ къ этимъ трудамъ, а равно въ статьѣ О древнихъ евреяхъ, написанной по поводу "Исторіи израильскаго народа" доктора Эвальда, и въ особомъ изслѣдованіи Объ общемъ характерѣ семитическихъ народовъ, и преимущественно ихъ стремленіи къ единобожію, Репанъ старался далѣе разработать свое ученіе и дѣйствительно обставилъ его доказательствами крайне убѣдительными. Предлагаемъ переводъ его статьи по поводу книги Эвальда, въ стройномъ и яркомъ очеркѣ представляющей сущность ренановскихъ идей.

-----

Одна изъ особенностей всего великаго заключается въ томъ, что оно можетъ быть разсматриваемо съ различныхъ точекъ зрѣнія и можетъ расширяться вмѣстѣ съ самымъ умомъ людскимъ, такъ что каждый человѣкъ, сообразно степени своего развитія, и каждое столѣтіе, сообразно своему болѣе или менѣе глубокому пониманію прошедшаго, находятъ новые поводы удивляться этому великому. Насъ поражаетъ ребяческая эстетика критиковъ XVII вѣка но отношенію къ древности, когда они говорятъ намъ о красотахъ, открытыхъ ими въ Гомерѣ; мы восхищаемся Гомеромъ не меньше ихъ, но по другимъ причинамъ. Подобно тому, нѣмецкіе ученые имѣютъ право улыбаться при видѣ того, какъ Боссюэтъ и Шатобріанъ восторгаются противорѣчіями Вульгаты, думая, что они читаютъ настоящую библію {"Чтобы почувствовать красоты Вульгаты -- говоритъ де-Местръ -- изберите друга, знающаго по-еврейски, и вы увидите, что каждый слогъ, каждое слово и какое-то легкое вѣяніе, сообщенное каждой фразѣ, прольютъ предъ вашими глазами красоты высшаго разряда" (Soirées de St.-Pétersbourg, VII-й разговоръ). Вотъ такъ удобная и истинно-барская экзегетика. Если хотите почувствовать красоты Гомера, изберите друга, незнающаго по-гречески, и онъ откроетъ вамъ во французскомъ переводѣ г-жи Дасье тысячи красотъ высшаго разряда, о которыхъ и не помышлялъ Гомеръ.}; но тѣмъ не менѣе удивленіе Гердера и Эвальда такъ же живо, хотя и болѣе основательно, чѣмъ отзывъ первыхъ; чѣмъ болѣе міръ и прошедшее будутъ представляться человѣку въ настоящемъ- своемъ видѣ, тѣмъ болѣе найдетъ онъ въ нихъ истинной красоты; и въ такомъ смыслѣ можно сказать, что первымъ условіемъ строгаго ея пониманія служитъ наука. Іерусалимъ вышелъ свѣтлѣе и прекраснѣе прежняго изъ разрушительной повидимому работы новой науки; благодаря здравому толкованію, набожные разсказы, которыми убаюкано было наше дѣтство, стали высокими истинами и только мы, видящіе Израиля въ дѣйствительной его красотѣ, мы -- критики -- можемъ по истинѣ сказать: Erant stantes pedes nostri in atriis tuis, Jerusalem! Если мы взглянемъ на развитіе духа еврейскаго народа во всей его совокупности, то будемъ поражены тѣмъ высокимъ характеромъ безусловнаго превосходства, который даетъ его произведеніямъ право на названіе классическихъ въ томъ же смыслѣ, какъ и произведеніямъ Греціи и Рима. Конечно, поэзія индійскихъ Ведъ изумительна, но этотъ сборникъ первыхъ пѣсенъ того племени, къ которому мы принадлежимъ, по выраженію религіозныхъ стремленій человѣка никогда не станетъ рядомъ съ псалмами -- произведеніемъ племени, столь различнаго отъ нашего. Литературы Востока могутъ быть читаны и цѣнимы только учеными; литература еврейская, напротивъ того, заключается въ Библіи -- книгѣ по преимуществу, книгѣ всемірной: мильоны людей не вѣдаютъ другой поэзіи. Правда, развитію этой удивительной судьбы ея, по крайней мѣрѣ на западѣ Европы, содѣйствовали религіозные перевороты, которые, съ XVI вѣка, заставили смотрѣть на еврейскія книги какъ на источникъ всякаго откровенія; по можно утвердительно сказать, что если бы въ самыхъ книгахъ не было чего-то глубоковсемірнаго, онѣ никогда бы не достигли такой общеизвѣстности. Чувство соразмѣрности и изящество были на Востокѣ исключительною принадлежностью еврейскаго народа. Израиль, какъ Греція, имѣлъ даръ вполнѣ обнаружить свою мысль и высказать ее въ сжатой и опредѣленной рамкѣ; этимъ-то онъ и успѣлъ дать своей мысли и чувствамъ форму всеобщую и доступную "для понятій всего человѣчества.

Благодаря этому всемірному распространенію, никакая исторія не достигла такой общеизвѣстности, какъ исторія Израиля, и между тѣмъ никакая исторія не была такъ долго непонимаема. Судьба всѣхъ литературъ, которыя становятся основою религіозныхъ вѣрованій -- усвоивать себѣ строгость догмата и мѣнять свою истинную физіономію на условную символику, въ которой стараются найдти аргументы для всевозможныхъ доводовъ. Изъ исторіи народа, наиболѣе враждебнаго монархическому началу, Боссюэтъ извлекъ оправданіе политикѣ Лудовика XIV; другой мыслитель почерпнулъ начала ѳеократіи, а третій -- заимствовалъ теорію республики. Германія, какъ будто спеціально одаренная способностью историческаго пониманія первобытныхъ эпохъ, первая достигла правду и создала критическую исторію еврейскаго народа. Трудъ библейской экзегетики, т. е. толкованія Библіи, шагъ за шагомъ совершенный съ удивительною послѣдовательностью и непостижимымъ упорствомъ въ методѣ, есть, безъ сомнѣнія, торжество нѣмецкаго ума и лучшій образецъ для другихъ вѣтвей филологіи. Еще за много лѣтъ до реформаціи, Германія взяла себѣ изученіе еврейскаго языка въ безраздѣльное владѣніе и сохранила его донынѣ. Въ XVII и XVIII вѣкахъ, критика, задержанная во Франціи узкимъ умомъ богослововъ {Это стѣсненіе тѣлъ досаднѣе, что въ XVII вѣкѣ одинъ высокодаровитый человѣкъ, Richard Simon, при болѣе благопріятныхъ обстоятельствахъ, создалъ бы ту здравую экзегетику, которая явилась въ Германіи вѣкомъ позже.} или отклоненная въ сторону непониманіемъ, которое отличало школу Вольтера въ сферѣ исторіи, сдѣлала въ Германіи огромные успѣхи; послѣ поколѣнія Михаэлисовъ, Эйхгорновъ, Розенмюллеровъ, де-Ветте, Винеровъ и Гезеніусовъ, невидимому ничего не оставалось дѣлать въ кругу изученія еврейскаго міра. Но въ послѣдніе годы докторъ Эвальдъ доказалъ своими многочисленными сочиненіями и въ особенности прекрасною Исторіею израильскаго народа {Geschichte des Volkes Israel, 4 B. in 8°. Göttingen. 1854. Второе изданіе.}, что дѣло высшей критики на этомъ нолѣ, вѣчно новомъ, еще далеко не истощилось. Смѣлостью воззрѣній, проницательностью, блестящимъ воображеніемъ, удивительнымъ своимъ чутьемъ въ вопросахъ религіозныхъ и поэтическихъ, Эвальдъ далеко оставилъ за собою всѣхъ ученыхъ, прежде него занимавшихся исторіею и литературою еврейскаго народа. Правда, нѣкоторыя пятна нотемпяютъ эти рѣдкія достоинства: иногда тонкость воззрѣнія перерождается въ мудрствованіе; иногда онъ не останавливается во время на пути предположеній: происхожденіе народа израильскаго, время патріарховъ, первоначальныя сказанія народныя изложены на основаніи произвольныхъ и ошибочныхъ сближеній. Картина послѣднихъ вѣковъ еврейской исторіи, предшествовавшихъ явленію христіанства и подготовившихъ его, запечатлѣна личными идеями Эвальда касательно религіи и философіи -- идеями, которыя не лишены оригинальности и представляютъ странное сочетаніе христіанскаго фанатизма и самаго открытаго раціонализма {Лучше всего можно понять странную роль, которую принялъ на себя Эвальдъ въ политическихъ и религіозныхъ вопросахъ Германіи, изъ чтенія Ежегодниковъ библейскаго общества (Jahrbücher der biblischen Gesellschaft) -- сборника, издаваемаго Эвальдомъ и наполненнаго его идеями. Эта роль, въ которой ученый и историкъ соединяются съ сектаторомъ и проповѣдникомъ, была бы необъяснимымъ феноменомъ, еслибы мы не обращали вниманія на то глубокое впечатлѣніе, которое произвело на него изученіе пророковъ -- впечатлѣніе, наивно выражающееся въ его сочиненіяхъ и дѣйствіяхъ.}. Лучшую часть сочиненія Эвальда составляетъ повѣствованіе о собственно еврейскомъ періодѣ, отъ Самуила до Маккавеевъ. Исторія Давида и Соломона, значеніе пророковъ, различные религіозные перевороты періода царей, время плѣненія, характеръ еврейской поэзіи, и въ особенности поэзіи псалмовъ -- вотъ тѣ удивительные отдѣлы его исторіи, которые можно будетъ исправлять въ мелочахъ, но невозможно превзойти въ цѣломъ. Напрасно только ученый гёттингенскій профессоръ въ блистательныя и исполненныя энтузіазма страницы своего сочиненія вноситъ злую полемику противъ людей, которыхъ мнѣніе отличается отъ его собственнаго только ничтожнымъ оттѣнкомъ. Эвальдъ, одаренный высокимъ умомъ и поэтическимъ чутьемъ, не нуждается въ униженіи соперниковъ для того, чтобы блистать въ первомъ ряду между критиками и экзегетами нашего вѣка.

Надъ всѣми задачами, касающимися еврейскаго народа, господствуетъ слѣдующій предварительный вопросъ: какъ были составлены тѣ сочиненія, которыя служатъ источниками еврейской исторіи?

Проницательные и ученые нѣмецкіе гебраисты въ послѣднее время доказали, что развитіе еврейской исторіографіи имѣетъ большую аналогію съ развитіемъ исторіографіи родственнаго евреямъ племени арабовъ, что одни и тѣ же законы существуютъ въ постепенномъ преобразованіи историческихъ памятниковъ, той и другой литературы. Сравнивая между собою различные разряды арабскихъ историковъ, можно замѣтить, что всѣ они воспроизводятъ одинъ и тотъ же основный текстъ, первоначальная редакція котораго находится въ Лѣтописи Табари. Произведеніе Табари само по себѣ есть собраніе преданій, записанныхъ одно за другимъ, безъ малѣйшей мысли о критикѣ -- собраніе, исполненное повтореній, противорѣчій, отклоненій отъ настоящаго порядка событій. У Иби-аль-Атира, который представляетъ нѣсколько позднѣйшую редакцію, разсказъ связный, противорѣчія устранены, повѣствователь разъ на всегда выбралъ вѣроятнѣйшее изъ преданій и умалчиваетъ о другихъ; извѣстія позднѣйшія разсѣяны у него мѣстами, но въ сущности это -- та же лѣтопись Табари, съ нѣсколькими варіантами и также противорѣчіями въ тѣхъ мѣстахъ, гдѣ второй редакторъ не вполнѣ понялъ текстъ, бывшій у него передъ глазами. У Иби-Халдуна текстъ еще разъ прошелъ, такъ сказать, сквозь горнило. Авторъ присоединяетъ къ своему разсказу свои личные взгляды; видно, какъ развиваются его мнѣнія, и какую цѣль онъ преслѣдуетъ. Это -- исторія отдѣланная, пополненная, изложенная съ точки зрѣнія отдѣльнаго лица писателя.

Еврейская исторіографія, именно Пятикнижіе, прошло такія же ступени. Книга Второзаконія представляетъ намъ историческое изложеніе, достигшее послѣдняго періода, отличающееся даже ораторскимъ оттѣнкомъ; ея авторъ хочетъ нетолько повѣствовать, по и поражать читателя. Четыре предшествующія книги представляютъ соединеніе отрывковъ, болѣе древнихъ, собранныхъ, но не сведенныхъ въ одинъ послѣдовательный текстъ. То же должно сказать и о книгѣ Іисуса Навина. Къ этимъ основнымъ еврейскимъ лѣтописямъ мало по малу присоединялись книги Судей, Царствъ, книги, относящіяся къ эпохѣ плѣненія, и т. д. до времени Александра Македонскаго. Ни одинъ народъ не можетъ похвалиться такимъ полнымъ собраніемъ историческихъ источниковъ. Очень важно то, что измѣненія въ изложеніи не повредили содержанію, такъ что всѣ отрывки изъ преданій и исторіи имѣютъ цѣну подлинныхъ историческихъ памятниковъ.

Вполнѣ понять израильскій народъ невозможно, не присоединивъ его къ той группѣ народовъ, къ которой онъ принадлежитъ, то-есть къ семитической отрасли, которой высшую и чистѣйшую вѣтвь и составляютъ евреи. Главнѣйшій результатъ новой филологіи есть указаніе въ исторіи цивилизаціи движенія двойнаго потока, которое было произведено двумя племенами, глубокоразличными но своимъ нравамъ, языку и духу. Съ одной стороны -- племя индо-европейское, составляющее "благородное" населеніе Индіи, Персіи, Кавказа и всей Европы; съ другой -- племя, очень ошибочно называемое семитическимъ {Подъ этимъ названіемъ разумѣются въ наукѣ не тѣ народы, которые въ книгѣ Бытія представляются происшедшими отъ Сима, но народы, говорящіе или говорившіе языками, ошибочно названными семитическими, то-есть евреи, финикіяне, сирійцы, арабы, абиссинцы.}, и заключающее въ себѣ туземное населеніе Западной и Южной Азіи, отъ Евфрата. Племени индо-европейскому принадлежатъ почти всѣ великія движенія военныя, политическія и умственныя въ исторіи міра; племени семитическому -- движенія религіозныя. Племя индо-европейское, погруженное въ созерцаніе разнообразія вселенной, само по себѣ не достигло до единобожія. Племя семитическое, руководимое твердыми и вѣрными цѣлями, сразу распахнуло завѣсу, скрывавшую Божество, и безъ размышленія и разсужденія, достигло чистѣйшей изъ религіозныхъ формъ, извѣстныхъ человѣчеству. Единобожіе есть исключительное созданіе семитическаго племени, вдохновенно совершенное имъ въ древнѣйшую эпоху. Оно не могло бы произойти путемъ постепеннаго развитія: индійцы, мысль которыхъ исполнена такой оригинальности и глубины, не достигли до него и понынѣ; къ нимъ не пришли бы, безъ участія семитовъ, и греки, и все человѣчество. Первобытныя религіи индо-европейскаго племени были, повидимому, совершенно физическія. Ихъ Божество -- это созданныя воображеніемъ младенческихъ*народовъ воплощенія живыхъ впечатлѣній, какъ-то вѣтра, шумящаго въ деревьяхъ или тростникахъ, струящагося ручья, морской волны. Индо-европеецъ не такъ скоро, какъ семитъ, отдѣлился отъ міра. Долго онъ поклонялся своимъ собственнымъ ощущеніемъ, и тѣхъ поръ, пока семитическія религіи не повѣдали ему болѣе высокаго понятія о Божествѣ, его культъ былъ только откликомъ природѣ. Семитическое племя, очевидно, безъ затрудненій дошло до познанія Божества. Это великое пріобрѣтеніе не было для него слѣдствіемъ прогреса и философскаго размышленія: это было одно изъ первыхъ явленій его внутренняго сознанія. Рано отдѣливъ свою личность отъ вселенной, оно почти немедленно сдѣлало выводъ о третьемъ терминѣ -- Богѣ, творцѣ вселенной. Вмѣсто природы одушевленной и живущей всѣми своими частями, оно, такъ сказать, восприняло въ сознаніе природу сухую и безплодную. Какъ далеко разстояніе между этимъ строгимъ и простымъ представленіемъ единаго Божества и міра, сдѣланнаго какъ сосудъ въ рукахъ горшечника, и индо-европейскою ѳеогоніею, которая оживляетъ и обоготворяетъ природу, понимаетъ жизнь, какъ борьбу, вселенную -- какъ нѣчто вѣчно-измѣняющееся, и даже переноситъ въ династіи боговъ свои земные перевороты и прогресъ!

Нетерпимость народовъ семитическихъ необходимо проистекаетъ изъ ихъ единобожія. Индо-европейскіе народы, до обращенія къ семитическимъ идеямъ, не признавали свои религіи за непреложно-истинныя, но за нѣчто наслѣдственное въ семьѣ или въ кастѣ, и поэтому естественно были свободны отъ нетерпимости и прозелитизма: вотъ почему только у этихъ народовъ и есть свобода мысли, духъ анализа и изыскательности. Напротивъ того, семиты, стремясь создать религію, независимую отъ областей и странъ, должны были порицать всѣ религіи, отличныя отъ ихъ собственной. Въ такомъ смыслѣ, нетерпимость есть особенность племени семитическаго, есть часть того хорошаго и дурнаго наслѣдства, которое оно оставило міру. Необыкновенное явленіе арабскаго завоеванія было возможно только среди племени, подобно семитамъ, неспособнаго уловлять различія -- племени, символъ котораго заключается въ трехъ словахъ: Богъ есть Богъ! Конечно, индо-европейская терпимость проистекала изъ болѣе высокаго пониманія судьбы человѣчества и болѣе широкаго ума; но кто осмѣлится сказать, что семитическое племя, проповѣдуя міру монотеизмъ, и окончательно уничтожая мѣстныя религіи, не положило основный камень единству и прогресу человѣчества?

Теперь понятно, отчего это племя, столь богато одаренное способностью создавать и распространять религіи, на всѣхъ путяхъ нерелигіозныхъ не пошло дальше посредственности. Племя, неполное по самой своей простотѣ, оно не обладаетъ ни пластическими искусствами, ни разумною наукой, ни философіею, ни политическою жизнью, ни военнымъ устройствомъ. Семитическое племя никогда не понимало цивилизацію въ томъ смыслѣ, какой мы даемъ этому слову: среди его нѣтъ ни огромныхъ организованныхъ государствъ, ни духа общественности, ничего, что бы напоминало греческій народъ или самодержавныя монархіи Египта и Персіи. Вопросы аристократіи, демократіи, феодализма, въ которыхъ вся тайна исторіи народовъ индо-европейскихъ, безсмысленны для семитовъ. Семитическая аристократія -- чисто-патріархальная: она не связана завоеваніемъ, источникъ ея въ кровномъ родствѣ. Что касается до высшей власти, то еврей, да и арабъ признаетъ ее, собственно говоря, только въ Богѣ. Посредственность военныхъ дарованій семитовъ зависитъ отъ этой неспособности къ какой нибудь дисциплинѣ или организаціи. Чтобы составить себѣ войско, они прибѣгали къ наемникамъ: такъ дѣлали Давидъ, финикіяне, карѳагеняне, халифы. Даже арабское завоеваніе совершилось безъ организаціи и тактики; халифъ не имѣетъ ничего общаго съ государемъ или военнымъ вождемъ; это -- намѣстникъ пророка. Замѣчательнѣйшій современный представитель семитическаго племени, Абд-эль-Кадеръ -- ученый, человѣкъ, преданный религіознымъ созерцаніямъ и исполненный сильныхъ страстей, но не воинъ. Исторія не повѣствуетъ о томъ, что семиты были основателями большихъ государствъ. Монотеистическія религіи -- вотъ ихъ созданія -- созданія, направленныя къ одной цѣли: упростить человѣческій умъ, изгнать многобожіе, и на первой страницѣ книги откровеній написать слова, которыя въ человѣческой мысли должны были замѣнить сложныя миѳологическія и космогоническія представленія языческой древности: "въ началѣ Богъ сотворилъ небо и землю".

II.

За двѣ тысячи лѣтъ до Рождества Христова, взглядъ историка съ нѣкоторой достовѣрностью останавливается на этой предопредѣленной семьѣ. Толпа кочующихъ семитовъ, называемая Ѳаре или Терахъ, покидаетъ горы Арменіи и направляется на югъ. Должно полагать, что въ горахъ сѣвера долгое время было прибѣжище семитической аристократіи, вѣрной своимъ патріархальнымъ нравамъ и возвышенной монотеистической религіи. Даже выходя изъ этого святилища, выселявшіяся племена считали себя связанными съ Богомъ особымъ союзомъ и договоромъ: такъ мы видимъ, что Авраамъ, Ісажъ, Іаковъ продолжаютъ въ Ханаанѣ и Египтѣ свою пастушескую жизнь, жизнь богатыхъ, гордыхъ вождей многочисленной челяди, вѣрныхъ чистому и простому религіозному ученію, и проходятъ сквозь различныя цивилизаціи, ничего не заимствуя изъ нихъ и не смѣшиваясь съ ними. Авраамъ -- личность чисто историческая -- переселяется въ Палестину. Онъ тамъ не былъ первымъ сыномъ своего племени, ибо, кромѣ хананеянъ, нашелъ тамъ вождя семита, подобно ему вѣрившаго въ единаго Бога -- Мельхиседека, и подружился съ нимъ. Но Месопотамія долгое время оставалась центромъ терахской семьи, и туда-то, палестинская аристократія, вѣрная семитическимъ понятіямъ о чистотѣ крови, до своего выхода въ Египетъ, посылала за жонами.

Жизнь израильтянъ этого времени подобна жизни арабскаго дуара, представляющей огромное развитіе личности и поэзіи, но, съ другой стороны, вполнѣ лишенной политическихъ идей и хоть бы нѣсколько утонченнаго умственнаго просвѣщенія.

Неизвѣстно, каковы были слѣдствія первыхъ столкновеній израильскаго племени съ Египтомъ и хананеянами. Живое нерасположеніе, выражающееся во всей еврейской исторіи къ Ханаану, еще не служитъ достаточнымъ доказательствомъ того мнѣнія, что Ханаанъ не имѣлъ никакого вліянія на израильскій народъ. Однажды принятое намѣреніе евреевъ не признавать хананеянъ за своихъ братьевъ, не заставило ли ихъ, противъ очевиднаго свидѣтельства языка {Языкъ финикіянъ, которые причислялись къ хананеянамъ, былъ почти чистый еврейскій.}, исключить хананеянъ изъ избраннаго колѣна симова? Эти братскія ненависти нигдѣ не были такъ сильны, какъ въ еврейскомъ племени, самомъ презрительномъ и самомъ аристократическомъ изъ всѣхъ племенъ семитическихъ. Не признавая вмѣстѣ съ нѣкоторыми учеными того, что евреи и хананеи недолгое время имѣли почти одинаковую религію, должно согласиться, что лишь въ относительно новое время евреи достигли того духа исключительности, который отличаетъ моисеевы учрежденія. Во время патріарховъ, потомки Авраама считали священными тѣ же мѣста и предметы, деревья, горы, источники, бетилы или бетъ-елъ { Такъ назывались священные камни, которымъ приписывались чудесныя свойства.}, которые были священны и въ глазахъ хананеянъ.

Непроницаемая тьма застилаетъ отъ насъ то религіозное движеніе израильскаго народа, которое совершилъ Моисей. Потомки Авраама повидимому сохраняли въ Египтѣ всю самостоятельность своего семитическаго духа: подъ впечатлѣніемъ живой ненависти къ египетскому идолопоклонству, они, въ постоянной связи съ другими терахскими племенами Каменистой Аравіи, произвели монотеистическую реакцію. Движеніе, о которомъ мы говоримъ, повидимому, началось въ колѣнѣ левиномъ, и за нимъ послѣдовала героическая эпоха, достигшая эпическихъ размѣровъ во времена позднѣйшія. На Синаѣ, священной горѣ той страны, гдѣ совершилось это событіе, дано было откровеніе. Имя Божества, прямо указующее на возвышеннѣйшее понятіе о единствѣ его, двѣ каменныя доски, на которыхъ были написаны десять заповѣдей чистѣйшей нравственности, еще нѣсколько изреченій, составлявшихъ вмѣстѣ съ заповѣдями законъ Іеговы, простые обычаи, приспособленные къ кочевой жизни, какъ-то: кивотъ, скинія, пасха -- вотъ главнѣйшія составныя части моисеевыхъ учрежденій, которыя потомъ усложнились, по мѣрѣ того, какъ разрасталась слава ихъ основателя. Эвальдъ очень остроумно доказалъ, что имя Моисея было мало извѣстно при царяхъ, и что древній законодатель возсталъ изъ тьмы лишь за сто или двѣсти лѣтъ до паденія іудейскаго царства {Томъ II, стр. 41 и слѣд.}.

Арабская жизнь во всей своей полнотѣ -- вотъ зрѣлище, которое представляетъ намъ израильскій народъ во все время судей и до преобразованія въ монархію: колѣна, связанныя только воспоминаніемъ о своемъ братствѣ и старшинствѣ одного надъ другимъ; простое религіозное ученіе; живая, молодая, свѣжая поэзія, откликъ которой дошелъ до насъ въ дикой и удивительной деворриной пѣснѣ; единственное почти учрежденіе званія временныхъ вождей, судей или суффетовъ, власть еще менѣе опредѣленная пророка или провидца, который находится въ прямомъ общеніи съ Божествомъ; наконецъ, священничество, составляющее удѣлъ колѣна Левина до такой степени исключительный, что люди, падающіе до идолопоклонства, считаютъ долгомъ нанимать на свой счетъ левита для служенія своему идолу. Предопредѣленное значеніе Израиля еще не обозначилось; между сосѣдними палестинскими народами, можетъ быть, были народы, столь же просвѣщенные, и любопытный эпизодъ о Валаамѣ доказываетъ, что пророчество, религія и поэзія у этихъ народовъ были такъ же развиты, какъ и у израильтянъ.

Во время Иліи и Самуила (за 1100 лѣтъ до Рождества Христова), печать божескаго избранія отмѣчаетъ израильскій народъ. Въ это время, онъ восходитъ къ размышленію низъ бѣднаго, простого, лишеннаго величія племени преобразуется въ монархію, съ опредѣленною властью, которая стремится къ наслѣдственности. До сихъ поръ израильтяне жили въ патріархальной анархіи, устраняющей всякое правильное правительство и удерживаемой только взаимными обязательствами членовъ семья -- обычное положеніе арабскихъ колѣнъ. Поддерживать такой порядокъ вещей становилось невозможнымъ при видѣ развитія, какое принимала жизнь общества на Востокѣ; народъ громкими кликами требовалъ царя, "такого же, какой былъ у другихъ народовъ". Все доказываетъ, что этотъ переворотъ совершился въ подражаніе другимъ народамъ, можетъ быть, филистимлянамъ или финикіянамъ, и на зло консервативной партіи, которая выставляла его какъ бы измѣною Іеговѣ. Разсказъ, до насъ дошедшій {Самуила, кн. I, гл. VIII.}, очевидно принадлежитъ противнику монархіи: царская власть выставлена здѣсь въ дурномъ свѣтѣ и гордомъ превознесеніи надъ древними патріархальными формами. Тѣ главы книги Самуила, въ которыхъ изображена его политическая дѣятельность, отмѣчены такимъ личнымъ характеромъ, что могутъ быть приписаны ему самому. Несомнѣнно то, что Самуилъ, отнимая одной рукой то, что онъ далъ другою, постоянно нападалъ на царскую власть, которую онъ основалъ неохотно, уступая требованіямъ толпы. Сперва царская власть, неопытная и безъ преданіи, была жертвой его произвола. Наконецъ явился человѣкъ, который долженъ былъ примирить всѣ противоположныя потребности и составить узелъ исторіи еврейскаго народа, соединивъ въ своемъ лицѣ званіе первосвященника, даръ пророчества и царскую власть, и сталъ представителемъ религіознаго, поэтическаго, умственнаго и политическаго идеала израильскаго народа.

Странныя противорѣчія поражаютъ съ перваго взгляда того, кто хочетъ отчетливымъ образомъ уяснить себѣ характеръ Давида по нашимъ понятіямъ о нравственности. Кажется невозможнымъ согласить жестокость, хитрость, мстительность съ удивительнымъ величіемъ души, изящнѣйшею набожностью и вдохновеніемъ, столь обильнымъ чувствамъ. Все это объясняется тѣмъ, что Давидъ есть полнѣйшій представитель семитическаго характера. Эгоистъ отъ природы, семитъ знаетъ обязанности только въ отношенія къ самому себѣ: онъ считаетъ какъ бы долгомъ преслѣдовать идею своей мести, требовать удовлетворенія и возстановленія своихъ правъ. Религія его не связана тѣсными узами съ нравственностью. Странная смѣсь откровенности и лживости, религіозной восторженности и эгоизма, легкость въ оправданіи торжества страсти надъ долгомъ могутъ быть объяснены тою нравственною распущенностью семитовъ, вслѣдствіе которой они бываютъ совершенно равнодушны въ выборѣ средствъ, если только убѣдились, что цѣль, подлежащая достиженію, есть воля божія. Имъ невѣдомъ нашъ безкорыстный и такъ сказать отвлеченный способъ сужденія о предметахъ.

Сообразно съ такимъ взглядомъ, новая критика не позволяетъ себѣ смотрѣть враждебно или насмѣшливо, à la Voltaire, на нѣкоторые поступки Давида. Она понимаетъ, что вся его дѣятельность представляетъ неуклонное стремленіе къ одной цѣли.

По смерти Саула, тронъ принадлежалъ его сыну, Іевосеею; всѣ колѣна, кромѣ іудина, признали его, но въ скоромъ времени онъ погибъ жертвою измѣны и убійства, и Давидъ сталъ царемъ всего Израиля. Благодаря благосклонности первосвященниковъ и сильнымъ военнымъ учрежденіямъ, которыя онъ заимствовалъ невидимому у филистимлянъ (въ землѣ ихъ онъ прожилъ долгое время), а можетъ быть, и съ помощью чужестранныхъ наемниковъ-тѣлохранителей {Такъ, по крайней мѣрѣ, объясняютъ имена Кари (карійцы?) и Крети-Плети (критяне? филистимляне?), которыми назывались тѣлохранители Давида. Карійцы, во всемъ древнемъ мірѣ, служили наемниками, а филистимляне, по одной очень вѣроятной гипотезѣ, вели свое происхожденіе съ Крита.}, новый царь осуществилъ свою преобладающую идею о первенствѣ колѣна іудина, сильной царской власти, наслѣдственной въ его родѣ, съ центромъ въ Іерусалимѣ. До тѣхъ поръ эта столица всемірной религіи была небольшимъ укрѣпленнымъ городкомъ; Давидъ обратилъ его въ городъ, "домы котораго тѣснятъ другъ друга". Предъ смертью старый царь побѣдилъ всѣхъ враговъ своихъ...

Господство свѣтской царской власти, во многихъ отношеніяхъ противной истинному назначенію израильскаго народа, продолжалось Во все царствованіе Соломона. Тронъ Давидовъ, но законамъ строгой наслѣдственности, принадлежалъ Адоніи. Но его получилъ Соломонъ, по желанію отца и вслѣдствіе стараній своей матери, Вирсавіи, любимой супруги.Давида. Окончательно избраніе было рѣшено сильными Давида, небольшимъ отрядомъ грубыхъ старыхъ воиновъ, которые были главной силою предыдущаго царствованія. Воля Давида преобладала во всемъ: такъ пріучилъ онъ израильскій народъ къ повиновенію. Эти потрясенія наслѣдственности имѣли важныя слѣдствія и нанесли законности такой ударъ, отъ котораго она уже не могла больше оправиться.

Мысль о воинственной, стремящейся къ завоеваніямъ монархіи, можетъ быть, мелькнула однажды въ головѣ Давида, который привыкъ жить съ военными людьми и филистимлянами, но она была неосуществима и скоро была покинута. Народъ еврейскій былъ неспособенъ къ обширному военному устройству, и дѣйствительно, при Соломонѣ, всѣ военныя затѣи забыты для мира. Царствованіе Соломона осталось свѣтскимъ идеаломъ израильскаго народа. Его связи совсѣмъ Востокомъ, безъ вниманія къ религіознымъ различіямъ, его великолѣпный и многочисленный сераль, процвѣтаніе торговли и промышлености въ его время пробудили въ израильскомъ народѣ ту склонность къ благосостоянію и мірскимъ успѣхамъ, которой онъ предавался обыкновенно, когда жало страданій не обращало его къ высшимъ цѣлямъ. Пѣснь Пѣсней есть изображеніе веселой, счастливой, тонко-чувственной жизни израильскаго народа -въ одну изъ тѣхъ минутъ, когда отъ него ускользала мысль о Божествѣ, и онъ какъ бы въ забвеніи сна жилъ наслажденіемъ. Свѣтская литература, отчасти общая и сосѣднимъ палестинскимъ народамъ, получила преобладаніе надъ лирикой псалмопѣвцевъ и пророковъ. Соломонъ самъ разработывалъ эту мірскую премудрость, которая почти чужда религіи Іеговы и заключаетъ въ себѣ тайну весело жить въ этомъ мірѣ. Соломонъ, одаренный меньшимъ поэтическимъ вдохновеніемъ, чѣмъ его отецъ, не зналъ истиннаго призванія израильскаго народа и сталъ описывать божія творенія "отъ кедра до иссопа" {По всей вѣроятности, это были нравственныя мысли, извлеченныя изъ изображенія животныхъ и растеній, подобныя тѣмъ, которыя находятся въ XXX книгѣ Притчей.}, потомъ впалъ въ скептицизмъ, въ равнодушіе и предался мудрости отчаянія: "Суета суетствій!... Ничто не ново подъ солнцемъ... Увеличивать свое знаніе значитъ -- увеличивать свои скорби... Я хотѣлъ познать, что творится подъ небомъ и увидѣлъ, что то было лишь скорбью для ума".

Понятно, какъ мы далеки отъ идеала израильскаго народа. Призваніемъ его не была ни философія, ни наука, ни искусство (кромѣ музыки), ни промшленность, ни торговля. Открывая эти мірскіе пути, Соломонъ отчасти отвратилъ свой народъ отъ его чисто-религіознаго назначенія. Горе еврейской религіи, еслибъ эти стремленія получили преобладаніе! Обращеніе человѣчества къ единобожію и христіанство -- вотъ важнѣйшія заслуги израильскаго народа, и потому все, что отклоняло израильтянъ отъ этой высшей цѣли, было для него суетно и опасно. Соломонъ далеко отклонился отъ этой задачи; и удайся его намѣренія, Израиль пересталъ бы быть народомъ божіимъ и сдѣлался бы свѣтскимъ, какъ Тиръ и Сидонъ. При Соломонѣ пророки не имѣли большаго вліянія. Увлеченный и своими сношеніями съ самыми различными народами, и желаніемъ нравиться своимъ жонамъ египетскимъ, сидонскимъ и моавитскимъ, онъ достигъ до нѣкоторой терпимости въ отношеніи къ чуждымъ религіямъ. Между тѣмъ, какъ преемникъ Давида мѣнялся загадками съ невѣрной царицей савской, на Масличной горѣ воздвигнуты были жертвенники Молоху и Астартѣ. Что могло быть менѣе согласно съ важнѣйшимъ долгомъ израильскаго народа? Хранитель идеи, послѣдователемъ которой долженъ былъ сдѣлаться весь міръ, обязанный смѣнить въ человѣческомъ сознаніи поклоненіе національнымъ божествамъ служеніемъ высшему Богу, израильскій народъ долженъ былъ быть нетерпимъ и гордо утверждать, что всѣ религіи, кромѣ поклоненія Іеговѣ, ложны и суетны. Царствованіе Соломона было во многихъ отношеніяхъ перерывомъ въ религіозномъ развитіи евреевъ. Созданное имъ развитіе умственное и торговое не имѣло послѣдствіи. Подъ конецъ жизни царя, пророки, которыхъ онъ заставилъ молчать, опять подняли голосъ и составили ему сильное противодѣйствіе. Его произведенія, считавшіяся свѣтскими, большею частью затерялись; память о немъ осталась двусмысленная, и широкое развитіе идей, которому онъ далъ ходъ на минуту, оставило только легкое и блестящее воспоминаніе у израильскаго народа.

Мы видимъ, что тутъ обнаружился великій законъ всей исторіи еврейскаго народа, борьба двухъ противоположныхъ потребностей, которыя, повидимому, увлекли на двѣ противоположныя дороги это умное и страстное племя: съ одной стороны широкое развитіе разума, стремящагося постигнуть міръ, подражать другимъ народамъ, выйти изъ той тѣсной ограды, въ которую моисеевы учрежденія заключили израильскій народъ; съ другой -- консервативная мысль, съ которой было связано спасеніе рода человѣческаго. Даръ пророчества, такъ очевидно присущій духу и призванію Израиля, безъ сомнѣнія, долженъ былъ восторжествовать и воспрепятствовать прочному утвержденію свѣтской царской власти въ еврейскомъ народѣ.

Должно замѣтить, что сила пророковъ, столь враждебная царской власти, не менѣе того враждебна и первосвященникамъ. Пророкъ не выходитъ изъ колѣна Левина; онъ учитъ не въ храмѣ, но на площадяхъ, улицахъ, рынкахъ; далекій отъ соблюденія привычекъ и обрядовъ, какъ священникъ, онъ проповѣдуетъ чистое поклоненіе божеству и равнодушіе къ внѣшнимъ обрядамъ, если они не соединены съ чистосердечнымъ служеніемъ Богу. Пророкъ посланъ самимъ Богомъ и есть представитель народныхъ интересовъ передъ царями и священниками, обычными ихъ союзниками. Вотъ причина его власти, для которой нѣтъ ничего аналогическаго въ исторіи другихъ народовъ; это -- какой-то вдохновенный трибунатъ, преданный сохраненію древнихъ идей и древнихъ правъ. Дѣятельность пророковъ противна мірскому прогресу, но она преслѣдуетъ истинную задачу израильскаго народа. Докучливымъ кажется тотъ строгій и однообразный голосъ, вѣчно предвѣщающій гибель, проклинающій тѣ побужденія древняго человѣка, которыя влекли его къ поклоненію природѣ. Часто, въ этой долгой борьбѣ царей и пророковъ, мы готовы склониться на сторону первыхъ. Оппозиція Самуила противъ Саула не всегда благоразумна; иногда пророки дѣлаютъ очень справедливыя предупрежденія Давиду, стараясь пробудить нравственное чувство въ этомъ великомъ государѣ, столь склонномъ забыть его; но за то часто упреки ихъ очень наивны; такъ, напримѣръ, они выставляютъ великимъ преступленіемъ Давида предписанную имъ перепись, и божескимъ наказаніемъ за эту мѣру, вѣроятно мало популярную, тѣ бѣдствія, которыя за нею послѣдовали. Многіе цари, которыхъ строгіе авторы книгъ Царствъ и Паралипоменонъ изображаютъ нечестивыми, были, можетъ быть, государи благоразумные, терпимые, склонные къ сближенію съ иностранцами, подчинявшіеся требованіямъ своего времени и покровительствовавшіе развитію промышлености и изящества жизни. Пророки, полные древняго семитическаго духа, жаркіе противники пластическихъ искусствъ, яростные иконоборцы, враги всего, что могло увлечь израильскій народъ во всеобщее движеніе міра, требовали, чтобы цари преслѣдовали всякое богослуженіе, удалявшееся отъ единобожія, и упрекали ихъ, какъ за преступленія, за ихъ благоразумные союзы съ другими государствами. Нигдѣ, никогда не бывало оппозиціи болѣе ѣдкой, болѣе страстной, болѣе разрушительной, чѣмъ эта, и въ сущности дѣятельность пророковъ имѣла свое основаніе. Если мы утвердимся въ мысли, что призваніемъ израильскаго народа было сохраненіе единобожія, мы должны будемъ признать, что обязанность направить это движеніе по праву принадлежала пророкамъ. Израильскій народъ могъ заставить человѣчество примкнуть къ его вѣрѣ только тѣмъ, что самъ тщательно устранялся отъ всякаго чуждаго вліянія. Чтобы сохранить единобожіе разуму, не требовалось ни широкаго объема, ни разнообразія, ничего, кромѣ непреклонной стойкости.

III.

Давидъ и Соломонъ, впродолженіе шестидесяти лѣтъ (около тысячи лѣтъ до P. X.) были представителями высшей степени славы и свѣтскаго благосостоянія, до котораго могли достигнуть евреи. Съ этой минуты всѣ ихъ мечты о счастіи обращаются къ идеалу, созданному Давидомъ и Соломономъ, къ образу царя могущественнаго, но мирнаго, который будетъ царствовать отъ моря и до моря и котораго данниками сдѣлаются другіе цари. Въ какое уже время явилась въ израильскомъ народѣ эта плодотворная мысль, изъ которой вышелъ Мессія? На это нельзя отвѣчать опредѣлительно. Подобныя идеи, погребенныя въ глубинѣ народнаго сознанія, не имѣютъ начала; какъ глубокія созданія природы, онѣ скрываютъ свое происхожденіе въ таинственномъ мракѣ. Можно ли указать, въ какое именно время зародилась въ Римѣ идея о всемірной монархіи? Нѣтъ, она такъ же стара, какъ самый Римъ, и была въ нѣкоторомъ родѣ напечатлѣна на первомъ камнѣ Капитолія. Вѣра въ Мессію, смутная, темная, съ минутами полнаго помраченія или забвенія, почіетъ въ первыхъ дѣяніяхъ израильскаго народа.

Неспособность евреевъ къ широкой политической дѣятельности обнаруживается все болѣе и болѣе. Со времени Ровоама они почти постоянно въ подчиненіи у египтянъ, ассиріянъ, персовъ, грековъ, римлянъ. Кромѣ того, одна частная причина ускорила паденіе ихъ свѣтскаго могущества. Колѣно іудино, достигшее преобладанія посредствомъ побѣды Давида, никогда не могло подавить самостоятельность другихъ колѣнъ и основать народное единство. Колѣна сѣверной Палестины, примыкая къ колѣну ефремову, старались отдѣлиться и нетерпѣливо переносили ту религіозную зависимость, въ которой ихъ держалъ Іерусалимъ. Значительные расходы Соломона, которые ложились своею тяжестью на провинціи, а выгоды были только столицѣ, содѣйствовали окончательному раздѣленію интересовъ сѣвера и юга. Ефремово колѣно, съ горою Гаризимомъ, соперницею Сіона, и святымъ городомъ Веѳиломъ, богатое воспоминаніями времени патріарховъ, было, безъ сомнѣнія, самымъ значительнымъ, самостоятельнымъ центромъ, боровшимся противъ подавляющаго вліянія колѣна іудина. Соперничество этихъ двухъ семей еврейскаго народа восходитъ къ древнѣйшимъ временамъ ихъ исторіи. Во времена судей, колѣно ефремово, благодаря помѣщенію ковчега завѣта въ Силомѣ и важности своего мѣстоположенія, было первымъ изъ всѣхъ колѣнъ. Попытка Авимелеха воцариться въ Сихемѣ (кн. судей, гл. IX) доказываетъ, что еврейская монархія чуть было не нашла себѣ центра въ колѣнѣ ефремовомъ. Мы видимъ, что къ нему, по смерти Саула, примыкаютъ всѣ сѣверныя колѣна, что оно безуспѣшно противопоставляетъ Іевосѳея Давиду, счастливому представителю колѣна іудина; наконецъ, послѣ смерти Соломона, заявляетъ торжество своихъ стремленій къ отдѣленію образованіемъ царства израильскаго и возведеніемъ на престолъ династіи, происходящей изъ колѣна ефремова. Между начальниками работниковъ, трудившихся при постройкѣ насыпи между Сіономъ и Моріей, Соломонъ замѣтилъ дюжаго молодаго человѣка изъ колѣна ефремова, который поразилъ царя своимъ умнымъ видомъ и былъ имъ назначенъ исправлять какую-то важную должность. Этому человѣку суждено было нанести смертельный ударъ династіи Давида. Еще при жизни Соломона Іеровоамъ поднялъ знамя возстанія: финансовыя затрудненія, послѣдовавшія за смертью великаго царя, дали ему прекрасный случай произвести отдѣленіе, которое сдѣлалось неизбѣжнымъ.

Нельзя сказать, чтобы, съ точки зрѣнія общей судьбы евреевъ, отдѣленіе десяти колѣнъ было дѣйствительнымъ бѣдствіемъ. Колѣно іудино, замкнутое въ узкія границы, преданное самому себѣ, очищается и возвышается надъ мірской суетою; его религіозныя идеи развиваются и усложняются. Напротивъ того, сѣверъ, преданный грубымъ династіямъ, жертва постоянныхъ волненій, рано потерялъ свое значеніе: религіозное преданіе въ немъ слабѣетъ. Самаритяне были грубо оттолкнуты презрительными іерусалимскими евреями въ ту минуту, когда, послѣ плѣненія, они хотѣли-было вмѣстѣ съ послѣдними возстановить соломонова, храмъ, и стали издалека подражать іудейскимъ учрежденіямъ. Они получили удовлетвореніе только во время христіанства. Іисусъ нашелъ многочисленнѣйшихъ послѣдователей изъ презрѣнныхъ, невѣрныхъ іудейскому православію областей древняго сѣвернаго царства, такъ что Самарія, можно сказать, не менѣе Іерусалима принимала участіе въ главнѣйшемъ созданіи еврейскаго народа Племя самарійское, неимѣвшее блистательной судьбы іудейскаго царства, но неуступавшее ему въ вѣрѣ и терпѣніи, въ настоящее время очень близко къ погибели и представляетъ міру странное зрѣлище умирающей религіи. Преслѣдованія, нищета и прозелитизмъ другихъ, болѣе дѣятельныхъ вѣроисповѣданій, ежеминутно угрожаютъ его слабому существованію. Въ 1820 году было еще около пятисотъ человѣкъ самаритянъ. Робинсонъ, посѣщавшій Наплузъ (древній Сихемъ) въ 1838 году, засталъ ихъ въ числѣ полутораста человѣкъ. Въ прошеніи, которое они представили въ 1842 году французскому правительству, сказано, что они составляютъ всего сорокъ семействъ. Старый ихъ священникъ, Салама, сынъ Товіи, находившійся въ перепискѣ съ оріенталистомъ де-Саси, еще живъ {См. сочиненіе аббата Баржеса "Les Samaritains de Naplouse". Taris. 1855.}; но, повидимому, съ его кончиной должно погибнуть значеніе языка и преданій самарійскихъ.

Замѣчательно, что появленіе пророковъ въ сѣверномъ царствѣ было сперва еще болѣе сильною причиною политическихъ потрясеній, чѣмъ въ царствѣ южномъ, и что оно сдѣлало тамъ совершенно невозможнымъ наслѣдственность престола, между тѣмъ какъ въ Іерусалимѣ Давидовъ родъ и безспорное преобладаніе левитовъ освѣтились волею божіей. Илія и его послѣдователи служатъ представителями этого всемогущества пророковъ, которое возвышаетъ и низлагаетъ династіи и въ сущности правитъ народомъ вмѣсто царей. Илія -- величайшій изъ пророковъ, но своей жизни анахорета, своей оригинальной одеждѣ, своему тайному, никому невѣдому убѣжищу въ горахъ, откуда онъ.появлялся, какъ существо сверхъестественное, только на мгновеніе, только для угрозъ нечестивымъ царямъ, рѣзко отличается отъ типа древнихъ, простыхъ пророковъ и школы пророковъ писателей, почти лишенныхъ аскетическаго характера. Великій переворотъ не замедлилъ совершиться въ формахъ пророческой дѣятельности. Пророки, въ родѣ Иліи и Елисея не были писателями; древній пророкъ -- человѣкъ дѣла -- замѣнился пророкомъ-писателемъ, который находитъ могущество въ красотѣ своего слова. Эти удивительные вѣщатели истины обогатили еврейскую литературу, до тѣхъ поръ ограниченную рамкой историческаго разсказа, пѣсни и притчи, новой литературной формой -- произведеніями литературы политической, которая питалась событіями дня: съ нею можно сравнить только публицистику и трибуны новѣйшаго времени.

Чѣмъ болѣе безвозвратно разрушалось свѣтское будущее израильскаго народа, тѣмъ сильнѣе расло его религіозное назначеніе. Послѣднія времена царства іудейскаго представляютъ одно изъ самыхъ удивительныхъ религіозныхъ движеній въ исторіи. Тутъ первые начатки христіанства. Древняя еврейская религія, простая, строгая, лишенная утонченной догматики, состоитъ почти изъ однихъ отрицаній. Около того времени, о которомъ мы говоримъ, восторженное благочестіе, разрѣшившееся преобразованіями Езекіи и въ особенности Іосіи, внесло въ моисеево ученіе новые элемеyты. Поклоненіе божеству все болѣе и болѣе сосредоточивается въ Іерусалимѣ; молитва начинается. Слово благочестія, лишенное значенія въ древней патріархальной религіи, получаетъ свое значеніе. Снова обнародуется законъ моисеевъ; пѣсни, созданныя вдохновеніемъ образованныхъ людей, воспламеняютъ въ душахъ горячую вѣру въ ученіе моисеево. Вялый, многорѣчивый, но трогательный стиль, отличающій писанія Іереміи, характеризуетъ эти произведенія. Не нужно говорить, что вмѣстѣ съ благочестіемъ развивалась и нетерпимость, и гоненія на все, что несогласно съ чистѣйшимъ единобожіемъ. Въ то же время глубокое измѣненіе замѣтно въ способѣ чувствованія. Духъ кротости, тонкое чувство состраданія къ слабому, любовь къ нищему и угнетенному, съ оттѣнками, неизвѣстными въ древности, проявляются со всѣхъ сторонъ. Въ такомъ смыслѣ книга пророчествъ Іереміи носитъ на себѣ христіанскій отпечатокъ. Въ мірѣ появляются любовь и милосердіе. Въ то же время растетъ любезная идея израильскаго народа -- ожиданіе царя, который воцаритъ Бога въ Іерусалимѣ и исполнитъ древнія пророчества. Долго ожидали скораго пришествія этого совершеннаго царя; но послѣ того, какъ Іосія погибъ, почти осуществивши въ себѣ идеалъ теократическаго государя, надежды Іудеи оказались обмануты. Окрѣпнувъ въ безуспѣшной борьбѣ, привыкнувъ надѣяться вопреки возможности, народъ израильскій отъ буквы обратился къ духу. Идея о духовномъ царствѣ во имя божіе, идея закона, написаннаго не на камнѣ, а въ сердцахъ людей предстала ему, какъ заря новаго будущаго.

Между тѣмъ какъ въ Іерусалимѣ были возбуждаемы эти топкіе вопросы, отъ которыхъ зависѣла судьба всемірной религіи, на Востокѣ возникли огромныя и могущественныя государства, которыя безъ труда могли разрушить іудейское царство. Евреи, обладавшіе столь простыми понятіями о политическомъ и военномъ устройствѣ, были поражены удивленіемъ и ужасомъ, когда стали лицомъ къ лицу съ этой страшной организаціей матеріальныхъ силъ, съ этимъ безбожнымъ и грубымъ матеріализмомъ, съ этимъ восточнымъ деспотизмомъ, въ которомъ царь замѣнялъ божество. Пророки, слѣпцы но плоти, но прозрѣвшіе духомъ, неусыпно преслѣдовали единственный образъ дѣйствія, который могъ снасти евреевъ, шли напроломъ противъ царской власти, и своими угрозами и проповѣдями о сохраненіи религіи, о совершенной чистотѣ возбуждали внутреннія волненія {См., напр., Іереміи, гл. XXXVI.}. Даже на развалинахъ Іерусалима они сохраняли свое упорство и почти торжествовали при видѣ бѣдствій, въ которыхъ осуществлялись ихъ пророчества. Близорукій взглядъ на вещи могъ бы произнести ихъ осужденіе и сложить на нихъ отвѣтственность въ большей части бѣдствій ихъ отечества, но иначе не могло быть: развитіе религіознаго назначенія еврейскаго народа могло быть только пагубно для его политической роли. Съ нимъ должно было совершиться то же, что дѣлается и со всѣми другими народами, преданными одной мысли: онъ долженъ былъ влачить свои страданія среди презрѣнія всего міра до тѣхъ поръ, пока міръ, потрясенный новымъ великимъ явленіемъ, не прибѣгнулъ къ нему, прося себѣ клочка земли въ Іерусалимѣ.

IV.

Плѣненіе постигло только небольшое число жителей Палестины, но поразило умы всего народа и все то сословіе, которое хранило религіозное преданіе; такимъ образомъ оказалось, что весь духъ Іудеи былъ перенесенъ въ Вавилонъ. Вотъ почему на берегахъ Евфрата созрѣли лучшія произведенія еврейскаго духа, тѣ трогательныя пѣсни, которыя идутъ прямо въ душу, чаруютъ ее и наполняютъ ее печалью и надеждою; мы говоримъ о несравненныхъ пророческихъ одахъ, помѣщенныхъ вслѣдъ за произведеніями Исаіи. Съ той поры въ Вавилонѣ или, лучше сказать, въ маленькихъ городкахъ, окружавшихъ его, основалась какъ бы новая столица іудейства. Возстановители учрежденій и древнихъ знаній въ Іудеѣ, Эздра и Неемія, выходятъ отсюда и, пришедши въ Палестину, съ негодованіемъ видятъ необразованность и порчу языка у своихъ палестинскихъ единовѣрцевъ. Послѣ разрушенія Іерусалима римлянами, Вавилонъ снова станетъ главнымъ центромъ умственной культуры израильскаго народа, такъ что дважды, можно сказать, онъ былъ хранилищемъ еврейскаго преданія послѣ двухъ великихъ катастрофъ, которыя (на разстояніи семи вѣковъ одна отъ другой) окончательно разрушили іудейство въ Іерусалимѣ.

Едва ли есть въ исторіи человѣческаго духа зрѣлище страннѣе того, котораго свидѣтелемъ былъ Вавилонъ въ VI вѣкѣ до P. X. Небольшая толпа изгнанниковъ затеряна среди огромной массы язычниковъ, чувствуетъ свою матеріальную слабость и умственное превосходство, чувствуетъ вокругъ себя господство грубой силы и гордости и въ порывѣ благочестія возносится къ Богу. Огромная масса еще неисполинившхся пророчествъ и обманутыхъ надеждъ, борьба вѣры и воображенія противъ дѣйствительности утвердили, наконецъ, ожиданіе Мессіи. Передъ лицомъ торжествующаго беззаконія, израильскій народъ провозгласилъ великій день Іеговы и съ твердой вѣрой бросился въ будущее.

Съ этой минуты израильскій народъ является намъ исключительно во власти своей религіозной идеи. Ничто мірское не смутитъ больше его шествіе. Нѣтъ болѣе сомнѣній, волненій, податливости на языческій соблазнъ. Язычество подаетъ ему поводъ только къ горькимъ и высокомѣрнымъ насмѣшкамъ книги Премудрости. Іудейство подвигается своей дорогой, сомкнувшись въ рядахъ и укрѣпляясь все болѣе и болѣе. Свобода, простота древняго еврейскаго духа, столь чуждаго всѣхъ мелочей догматики и казуистики, уступаетъ мелочамъ раввинизма. Книжникъ смѣняетъ пророка. Ѳеократія, утвержденная на прочныхъ основаніяхъ, подавляетъ всякую свѣтскую жизнь: синагога дѣлается установленною властью, въ борьбѣ съ которой ломится всякая независимая мысль. Наружное благочестіе развивается и порождаетъ литературу слабую сравнительно съ произведеніями прошлаго, но еще полную прелести; нѣсколько нѣжныхъ и трогательныхъ псалмовъ, вѣчная нища набожныхъ душъ, и прелестныя повѣствованія о Товіи и Іуднеи относятся къ этому времени. Сравните честнаго Товію и Іова, пораженнаго, подобно ему, незаслуженными скорбями: цѣлый міръ ихъ раздѣляетъ. Здѣсь терпѣніе, награжденная добродѣтель, милые и утѣшительные образы; тамъ -- мятежъ, упорство, споръ и гордое чувство араба, который и въ горести восклицаетъ: "Богъ великъ!" -- чувство, неимѣющее ничего общаго съ чисто-христіанскою добродѣтелью сознательной покорности.

Полное равнодушіе къ политической жизни было слѣдствіемъ узкой и строгой ревности, отличающей то время, къ которому мы приблизились. Не израильскій народъ долженъ былъ возгласить міру слово свободы; поэтому-то, мы видимъ, что послѣ плѣненія, онъ мирится со своимъ подчиненнымъ положеніемъ и извлекаетъ изъ него возможныя для себя выгоды, не видя въ томъ ничего позорнаго. Между тѣмъ какъ Греція доставила первое торжество свободѣ, израильскій народъ покорился мысли, что онъ подъ властью великаго царя, и былъ довольно счастливъ. Въ этомъ, должно признаться, заключается темная сторона еврейской исторіи. Ревнуя только о религіозной свободѣ, евреи безъ труда подчинились власти, которая была нѣсколько терпима къ ихъ религіи и доставили деспотизму слугъ, тѣмъ болѣе преданныхъ, что ихъ не стѣсняла никакая отвѣтственность въ отношеніи къ соплеменникамъ. Правда, господство халдеевъ было имъ ненавистно, и они встрѣтили его паденіе съ криками радости, безъ сомнѣнія, потому, что эта воинственная и вполнѣ языческая монархія нисколько не соотвѣтствовала ихъ собственной природѣ. Напротивъ того, евреи приняли какъ благодѣяніе владычество персовъ, религія которыхъ была наименѣе языческая во всемъ языческомъ мірѣ и, но своей важности, но своему стремленію къ единобожію, отвращенію отъ пластическихъ изображеній, имѣла нѣчто общее съ закономъ моисеевымъ. Они встрѣтили Кира, какъ посланника Іеговы, и ввели его, какъ полноправнаго члена, въ избранную семью божьяго народа.

Нельзя отвергнуть и того, что персы оказались довольно терпимы въ отношеніи къ Израилю. Зоровавель, котораго они поставили во главѣ народа, былъ изъ рода давидова, и евреи въ лицѣ его могли бы возстановить свою народную династію; но такъ велика была ихъ политическая холодность, что послѣ Зоровавеля они забываютъ о его потомствѣ и признаютъ только власть первосвященника, которая становится наслѣдственною. Израильскій народъ все прямѣе и прямѣе идетъ къ своей цѣли; его исторія становится не исторіею государства, но исторіею религіи. Такова судьба всѣхъ народовъ, участіе которыхъ въ движеніи всего человѣчества выразилось религіознымъ или умственнымъ вліяніемъ на другіе народы: за это блестящее и опасное призваніе они должны поплатиться своей народностью. Духъ греческаго народа возъимѣлъ вліяніе на міръ уже въ то время, когда Греція лишилась своей политической роли.

Доказано, что первою причиною паденія Италіи было ея primato, всеобщее стремленіе, вслѣдствіе котораго она желала быть владычицей повсюду и не была ничѣмъ у себя дома. Тѣ національности, которыя крѣпко сидятъ на своей почвѣ, которыя не стремятся дать ходъ своимъ идеямъ за своими границами, умѣютъ крѣпко отстоять себя, но не пользуются большимъ вліяніемъ въ общемъ движеніи міра. Чтобы дѣйствовать въ мірѣ, нужно умереть для себя: у народа, который проповѣдуетъ религіозную идею, нѣтъ другаго отечества кромѣ этой идеи; въ такомъ смыслѣ преобладаніе религіозныхъ интересовъ убиваетъ народъ и стѣсняетъ чисто-національное развитіе. Маккавеи -- удивительные герои, но ихъ подвиги производятъ на насъ совершенно другое впечатлѣніе, чѣмъ патріотизмъ грековъ и римлянъ. Мильтіадъ борется за Аѳины безъ всякой задней мысли религіозной; Іуда Маккавей защищаетъ вѣру, а не отечество, или по крайней мѣрѣ у него любовь къ отечеству подчинена вѣрѣ. Это такъ вѣрно, что со времени плѣненія евреи становятся равнодушны къ почвѣ Палестины. Ихъ самыя цвѣтущія, самыя просвѣщенныя и благочестивыя общины распространены въ самыхъ отдаленныхъ краяхъ Востока.

Еще одно испытаніе, и, можетъ быть, самое опасное ожидало израильскій народъ. Это было соприкосновеніе евреевъ съ греческою цивилизаціею, которая, со времени Александра, вторглась въ Азію. Первою обязанностью еврейскаго народа было уединиться. Онъ могъ исполнить этотъ долгъ безъ труда передъ лицомъ Египта, Финикіи, Ассиріи; Персія произвела на его воображеніе довольно сильное впечатлѣніе, но благодаря странному сходству духа и учрежденій, это вліяніе, добровольно принятое, со стороны евреевъ не было измѣной самимъ себѣ. Соблазнъ былъ гораздо важнѣе передъ тѣмъ обаяніемъ, которое должно было подчинить вліянію грековъ благороднѣйшія отрасли рода человѣческаго. Сперва израильскій народъ былъ уязвленъ очень глубоко. Еврейскія колоніи, основанныя въ Египтѣ, поддались соблазну гелленизма, прервали общеніе съ Іерусалимомъ и почти совершенно вышли изъ израильской семьи {Замѣчательно, что Филонъ и египетскіе евреи не оставили никакого слѣда въ томъ собраніи различныхъ ученій, которыя составляютъ Талмудъ. Истинные евреи и теперь еще едва признаютъ ихъ за единовѣрцевъ.}. Самая Палестина сперва подверглась вліянію селевкидовъ: въ Іерусалимѣ были основаны стадіи и гимназіи; могущественная партія, къ которой принадлежала почти вся еврейская молодёжь, благопріятствовала этимъ нововведеніямъ и, увлеченная блескомъ греческихъ учрежденій, съ сожалѣніемъ смотрѣла на религію и строгіе обычаи предковъ. Но и на этотъ разъ духъ консерватизма взялъ верхъ: нѣсколько упрямыхъ стариковъ и семья героевъ спасли преданіе, которому въ скоромъ времени долженъ былъ покориться міръ.

Мѣра ненависти служитъ для насъ мѣриломъ опасности. Горе тѣмъ, кто хочетъ противиться свободному развитію религіозныхъ потребностей человѣчества! Въ исторіи ниже всѣхъ поставлены тѣ государи, которые не умѣли разгадать будущее или, безумно задумавъ задержать ходъ событій, стали преслѣдователями религіозныхъ движеній, которыя должны были восторжествовать; таковы были Антіохъ, Иродъ, Діоклетіанъ, Юліанъ -- все великіе государи въ дѣлахъ мірскихъ, но безжалостно осужденные народнымъ сознаніемъ. Этотъ Антіохъ-Эпифанъ, имя котораго поставлено рядомъ съ именемъ Нерона, былъ государь гуманный {См. свидѣтельство самой книги Маккавеевъ, I, гл. VI, V, XI.}, просвѣщенный, желавшій единственно успѣховъ греческой образованности и исскуства. Жесткія мѣры, принятыя имъ, принимались греками и римлянами повсюду и всегда для того, чтобы заставить склониться передъ собою цивилизаціи, отличныя отъ цивилизаціи классической. Проживши долго заложникомъ въ Римѣ, Антіохъ возвратился въ Сирію, зараженный идеями римской политики и мечтая объ основаніи на Востокѣ государства, которое бы, подобно римскому, воздвиглось на уравненіи народностей и искорененіи областныхъ различій. Іудея была первымъ препятствіемъ, которое онъ встрѣтилъ въ исполненіи этого плана. Власть первосвященника въ это время очень ослабѣла; первосвященникъ Іисусъ, который, слѣдуя новому обычаю, назвался Язономъ, забылся до того, что вздумалъ написать трактатъ о иракловыхъ играхъ въ Тирѣ; храмъ былъ преданъ разграбленію; нѣкоторое время тамъ даже горѣлъ жертвенникъ Юпитеру Олимпійскому, и вакханаліи праздновалась на улицахъ Іерусалима. Тогда-то началось то героическое сопротивленіе, которое дало религіи первыхъ своихъ мучениковъ. Священники и большая часть жителей Іерусалима уступили, но еврейскій народъ обладалъ тайной силой хранить свою вѣру въ независимости отъ священниковъ -- единственно въ сознаніи немногихъ главъ семействъ, которые имѣли очень простыя религіозныя понятія и исполнялись неодолимаго чувства своего превосходства. Твердость нѣсколькихъ семей отстояла судьбу человѣчества. Вслѣдствіе этой твердости, греческій элементъ ослабѣлъ въ Палестинѣ и уже не принималъ плодотворнаго участія въ созданіи христіанства.

Болѣе дѣйствительное вліяніе на евреевъ имѣли персы; это произошло оттого, что персидское вліяніе дѣйствовало безъ жестокости, путемъ нравственнаго сходства обоихъ народовъ. Персія -- единственная страна, которая наложила яркую печать на ихъ религіозное развитіе. Однимъ изъ важнѣйшихъ результатовъ въ изслѣдованіяхъ новѣйшихъ оріенталистовъ было указаніе того значеніи, какое имѣла Зендъ-Авита во всей Западной Азіи впродолженіе вѣковъ, предшествовавшихъ и слѣдовавшихъ немедленно за возникновеніемъ христіанства! Персіи должно приписать честь привитія къ еврейской мысли тѣхъ новыхъ элементовъ, которые поверхностное изученіе считало заимствованными изъ Греціи. Въ Вавилонѣ, который все еще оставался однимъ изъ центровъ іудейства, совершилось это сліяніе, которое немедленно породило у евреевъ утонченный спиритуализмъ, стремленіе къ символу и идеи о нисшествіи Божества на землю. Въ это время выясняется вѣра въ безсмертіе душъ и воскресеніе мертвыхъ, евреи прежде никогда не доходили до точныхъ понятій объ этомъ; безсмертіе, въ которое вѣрилъ народъ израильскій, не есть безсмертіе личности, но безсмертіе его племени и его подвига. Наконецъ и предвѣщанія о Мессіи становятся опредѣлительнѣе и соединяются съ вѣрованіемъ, что предстоитъ конецъ міра и обновленіе всего земнаго. Цѣлый рядъ произведеній, съ новымъ оттѣнкомъ пророческаго характера, былъ порожденіемъ этого направленія. Таковы книги Даніила, Эноха, четвертая книга Эздры и прочихъ. Въ одной изъ нихъ израильскій народъ окинулъ однимъ взглядомъ судьбу всего человѣчества; волненія, совершавшіяся на Востокѣ, космополитическія привычки евреевъ, въ особенности то прозрѣніе будущаго, которымъ они обладали, дали имъ въ этомъ отношеніи огромный перевѣсъ надъ Греціей. Между тѣмъ, какъ греки и римляне превосходно изобразили политическую исторію, то-есть исторію внутренней борьбы въ городахъ, евреи дали намъ первый опытъ осмысленія всѣхъ историческихъ явленій, первый опытъ философіи исторіи, подчинивъ извѣстной формулѣ все развитіе дѣлъ людскихъ. Какова бы ни была эта истина философіи исторіи, но она жила очень долго: святой Августинъ въ своемъ сочиненіи о жилищѣ божіемъ и Боссюетъ въ своей Всемірной исторіи ничего новаго въ ней не прибавили.

Еще одно событіе отличило тотъ плодовитый вѣкъ, который предшествовалъ явленію Христа: образовалось множество сектъ, что доказываетъ утонченность теологическихъ умствованій, до тѣхъ поръ невѣдомую. Въ то же время распространяется соблюденіе обычаевъ частнаго благочестія, къ чему не были ни мало наклонны древніе евреи; и, слѣдуя вѣчному закону религіознаго развитія, оно заставляетъ забыть древнюю сущность вѣрованія. Синагоги, мѣста религіозныхъ собраній, которыя повидимому не существовали до плѣненія и не вполнѣ согласны съ моисеевымъ ученіемъ, получаютъ большое значеніе, и размножаются повсюду. Вліяніе верхней Азіи становится все болѣе и болѣе замѣтнымъ, но открытый со стороны Востока, Іерусалимъ остается запертъ со стороны Греціи и упорно отдаляетъ отъ себя всякое вліяніе греческой философіи. Немногочисленная партія людей просвѣщенныхъ, саддукеи, пытаются возстановить моисеево ученіе въ духѣ раціонализма. Маловѣрный Иродъ перестраиваетъ храмъ въ греческомъ вкусѣ и противополагаетъ фанатизму чисто-свѣтскую политику, основанную на раздѣленіи церкви и государства и на равной терпимости къ различнымъ сектамъ. Эти робкія средства исцѣленія безсильны противъ зла, которое разъѣдало народъ израильскій. Фарисеи его одолѣваютъ. Но кто же были фарисеи? Продолжатели преданія, потомки тѣхъ, которые отстаивали религію во время плѣненія, вовремя Маккавеевъ, предки талмудистовъ и тѣхъ евреевъ, которые входили на средневѣковые костры, естественные противники всѣхъ, кто хотѣлъ расширить лоно Авраамле.

Такъ выдержалъ себя тотъ великій законъ, который властвуетъ надъ еврейскою исторіей, борьба стремленіи либеральныхъ и консервативныхъ, борьба, въ которой, къ счастію человѣчества, консервативное стремленіе всегда одерживало верхъ. Тотъ, кто изучаетъ исторію согласно съ идеями нашей современности, развившимися изъ идей классическаго міра, тотъ будетъ смущаться на каждомъ шагу въ исторіи евреевъ: онъ долженъ принимать сторону Саула противъ Самуила, Іевосеея -- противъ Давида, царей -- противъ пророковъ, самаритянъ -- противъ іудеевъ, еврейско-греческой партіи противъ Маккавеевъ, саддукеевъ противъ фарисеевъ. Но между тѣмъ, еслибы Саулъ и Іевосѳей одержали верхъ, израильскій народъ сталъ бы маленькимъ восточнымъ народцемъ, подобнымъ моавитянамъ или идумеянамъ. Еслибы цари успѣли одолѣть пророковъ, можетъ быть Израиль соперничалъ бы въ мірскихъ дѣлахъ съ Тиромъ и Сидономъ; но все его религіозное значеніе погибло бы неминуемо. Еслибы Маккавеи не оказали сопротивленія селевкидамъ, Іудея стала бы мелкимъ государствомъ, въ родѣ Виѳиніи или Каппадокіи, и была бы поглощена сперва Греціей, а потомъ Римомъ. Пожалуй, узкіе умомъ и отсталые люди были упрямые Іудеи модинскіе, неподатливые ни на какую прогресивную идею, лишенные всякаго чутья и искусства, неспособные понять блестящую греческую цивилизацію; нельзя не сознаться, что саддукеи во многихъ отношеніяхъ кажутся намъ выше фарисеевъ. И, несмотря на то, вся исторія израильскаго народа доказываетъ, что торжество принадлежитъ тѣмъ, кого Іегова избралъ, чтобы вести человѣчество но путямъ, которыхъ оно не вѣдаетъ.

Насталъ часъ послѣдней борьбы между широкой и узкой мыслью, часъ окончательнаго разрыва между двумя противоположными стремленіями, волновавшими израильскій народъ. Съ одной стороны, главнымъ назначеніемъ его дѣятельности былъ консерватизмъ, съ другой Израиль требовалъ себѣ извѣстной доли участія въ будущемъ. Легко предвидѣть, что когда открылось это будущее, синагога покорилась своему вѣчному правилу: всегда надѣяться и всегда давать отпоръ. Вотъ причина ложнаго положенія евреевъ передъ христіанствомъ и той непримиримой ненависти, которую едва утолили восемнадцать вѣковъ. Христосъ вышелъ изъ среды евреевъ, и, чтобы остаться вѣрными своему принципу, евреи распяли его. И христіанство возрасло независимо отъ іудейства и противъ него. Святой Павелъ, со всею энергіей своего пылкаго генія, изобразилъ намъ это удивительное положеніе христіанства.

Остановимся на порогѣ таинственнаго явленія, къ которому сводится вся жизнь израильскаго народа. Религіи не умираютъ вполнѣ: такъ, іудейство, послѣ явленія христіанства, продолжало свое долгое и упорное существованіе въ послѣдующіе вѣка. Но духъ жизни покинулъ его; его исторія еще прекрасна и любопытна; но это -- исторія секты, а не исторія цѣлой религіи. Теперь, приходя къ окончанію, мы спросимъ себя: совершилъ ли израильскій народъ свое назначеніе? сохранилъ ли онъ въ великой борьбѣ народовъ постъ, отъ вѣка ему ввѣренный?-- Да, отвѣтимъ мы, не колеблясь. Въ рукахъ у Израиля была вѣтвь, къ которой привита была вѣра рода человѣческаго. Ни одинъ народъ не принялъ свою судьбу къ сердцу болѣе Израиля; ни одинъ не былъ такъ преданъ своей идеѣ. Израиль восторжествовалъ надъ временемъ и истомилъ своихъ притѣснителей. Онъ рукоплескалъ на развалинахъ вражескихъ жилищъ; всѣми преслѣдуемый, онъ всѣмъ отомстилъ; для этого ему нужно было одно, то именно, надъ чѣмъ человѣкъ не властенъ: нужно было устоять отъ истребленія. Въ этомъ-то и исполнились самыя смѣлыя пророчества: презиравшій его міръ вернулся къ нему же. Въ настоящее время Іерусалимъ дѣйствительно домъ молитвы для всѣхъ народовъ. Это -- городъ, равно священный для еврея, христіанина, мусульманина, для четырехсотъ мильйоновъ людей; буквально исполнилось пророчество Захаріи: "во оны дни имется десять мужей отъ всѣхъ племенъ языческихъ и имутся за ризу мужа іудеянина, глаголюще: пойдемъ съ тобою, зане слышахомъ, яко Богъ съ вами есть".

"Отечественныя Записки", No 4, 1863