Водовозов Василий Васильевич - Критик народничества

Критикъ народничества.

(Теоріи народничества. А. В--нъ. "Вѣстн. Евр." 1892 г., No 10. Еще о теоріяхъ народничества. "Вѣстн. Евр." 1893 г., No 3).

Первыя наши статьи о народничествѣ въ "Рус. Бог." за прошлый годъ подверглись въ "Вѣстн. Евр." (1892 г., No 10) разбору г. А. В--на, писателя, давно интересующагося вопросомъ о названномъ направленіи нашей общественной мысли и единолично написавшаго въ его опроверженіе чуть ли не больше, чѣмъ написали всѣ народники въ совокупности, въ свою защиту. Мы не считали нужнымъ тотчасъ же отвѣчать критику, намѣреваясь обратиться къ нему въ общемъ отвѣтѣ на замѣчанія, которыя, какъ мы ожидали, будутъ намъ сдѣланы въ различныхъ изданіяхъ. Въ февральской книжкѣ "Вѣстн. Евр." за текущій годъ помѣщена другая статья автора, посвященная тому же предмету, и въ этой статьѣ г. А. В--нъ выражаетъ удивленіе, что я до сихъ поръ не откликнулся на его замѣчанія и не предпринимаю ничего для разсѣянія недоумѣній, естественно будто бы вызываемыхъ моими взглядами и указанныхъ авторомъ въ его первомъ разборѣ. Въ виду этого я считаю нужнымъ измѣнить свое первоначальное намѣреніе и отвѣтить критику "Вѣстника Европы".

Кто имѣлъ терпѣніе внимательно прочесть мои статьи, тотъ не затруднится указать исходныя точки защищаемой мною системы воззрѣній и выводныя заключенія; а кто пожелалъ бы подвергнуть систему моихъ взглядовъ раціональной критикѣ, тотъ долженъ былъ слѣдовать за мною въ логическомъ переходѣ отъ первыхъ ко вторымъ. Такимъ образомъ, критика, стремящаяся къ разъясненію спорнаго вопроса или даже только къ опроверженію (дѣйствительному, а не фиктивному) взглядовъ противника, должна бы прежде всего сдѣлать оцѣнку исходныхъ положеній разбираемой системы, устранить тѣ изъ нихъ, которыя не выдержатъ испытанія, ввести новыя, упущенныя авторомъ, а затѣмъ разобрать логическія звенья, связывающія окончательныя заключенія съ исходными посылками, найти прорѣхи въ этой цѣпи, замѣнить негодныя звенья настоящими. Идя такимъ путемъ, одновременно съ разрушеніемъ ложной системы происходило бы и созданіе истинной, и критика достигла бы не только отрицательной цѣли -- опроверженія чужихъ взглядовъ, но и положительной -- систематическаго обоснованія истинной системы воззрѣній, которая, по всей вѣроятности, заключалась бы въ нѣкоемъ среднемъ между борящимися мнѣніями. Не всякій критикъ достигъ бы на этомъ пути столь плодотворныхъ результатовъ, но это не ослабляетъ силы положенія, что раціональная критика должна слѣдовать именно указанному методу, что она должна разбирать логическую систему своего противника, а не ограничиваться возраженіями, какія можно сдѣлать на отдѣльныя ея положенія, исходя изъ новыхъ точекъ зрѣнія, не имѣвшихся въ виду у автора. Пусть эти новыя точки фигурируютъ въ критикѣ, но не какъ безмолвно устраняющія посылки противника, а какъ открыто становящіяся рядомъ съ ними или на ихъ мѣсто по праву доказаннаго логическаго надъ ними преимущества. Къ сожалѣнію, г. А. В--нъ не слѣдовалъ этому методу по отношенію къ нашимъ статьямъ, главной цѣлью которыхъ было не систематическое изложеніе матерьяльнаго содержанія всей совокупности соціально-политическихъ воззрѣній извѣстнаго направленія нашей общественной мысли (какъ мы его понимаемъ) и не обоснованіе всего этого содержанія (которое было дѣлаемо очень многими русскими писателями за послѣднія пятьдесятъ лѣтъ), а выясненіе и обоснованіе той черточки, того штриха, какой новѣйшая исторія нашего общественнаго развитія прибавила къ картинѣ извѣстнаго міросозерцанія, постепенно слагавшагося мыслящими русскими людьми втеченіе того столѣтія болѣе или менѣе сознательной интеллектуальной работы, какимъ можно измѣрять возрастъ русской интеллигенціи, какъ самостоятельнаго агента въ нашемъ общественномъ развитіи. Благодаря указанному игнорированію со стороны автора правильнаго критическаго пріема, онъ недостаточно вникъ въ систему нашей аргументаціи, послѣдствіемъ чего было возникновеніе въ его умѣ цѣлаго ряда недоумѣній и усмотрѣніе противорѣчій тамъ, гдѣ они на самомъ дѣлѣ отсутствовали. Сказанное сдѣлается яснымъ послѣ того, какъ мы прослѣдимъ шагъ за шагомъ ходъ мыслей г. А. В--на.

Уже вступительныя замѣчанія автора не предвѣщаютъ ничего хорошаго въ смыслѣ ясности положеній и безпристрастія послѣдующаго разбора. Послушаешь г. А. В--на, такъ подумаешь, что у насъ существуетъ богатая литература, систематически развивающая и защищающая взгляды народничества. Въ самомъ дѣлѣ, по словамъ г. А. В--на, народничество "спѣшило иногда обособиться въ совершенно отдѣльную, независимую группу"; "это обособленіе доходило въ нѣкоторыхъ случаяхъ до геркулесовыхъ столповъ"; народничество "не однажды заявляло о себѣ, какъ о новомъ откровеніи"; "народническое произведеніе, особенно публицистика, поражало иной разъ своими односторонностями" и т. д. (с. 705--6). Принявъ во вниманіе, что перечисленныя преступленія народническая литература совершала "иногда", "въ нѣкоторыхъ случаяхъ", "иной разъ", откуда слѣдуетъ, что обыкновенно она этого не дѣлала, нужно полагать, что г. А. В--ну извѣстна богатая народническая литература, "особенно публицистика", и что онъ не затруднился бы указать цѣлый рядъ какъ безпристрастныхъ, такъ и одностороннихъ изложеній соотвѣтствующаго ученія. Однако, если бы вы обратились къ автору за такими указаніями, то убѣдились бы, что кромѣ двухъ-трехъ беллетристовъ, онъ вамъ назвалъ бы еще г. Юзова и П. Ч., какъ пытавшихся обосновать разсматриваемое направленіе нашей общественной мысли и, такъ сказать, добровольно выкинувшихъ знамя народничества, а затѣмъ съ нѣкоторой растерянностью сталъ бы указывать и на гр. Толстого (въ его позднѣйшихъ твореніяхъ), и на Данилевскаго, и чуть ли не на Страхова,-- т. е. на авторовъ, никогда не заявлявшихъ своей солидарности съ народничествомъ, образующихъ отдѣльныя отъ него теченія, быть можетъ, даже относящихся къ нему скорѣе враждебно, чѣмъ дружелюбно,-- а въ концѣ концовъ сдѣлалъ бы заявленіе, что "съ трудомъ можно было бы указать съ полною опредѣленностью даже группу писателей, которые должны бы быть причислены къ этому направленію и категорически представляли бы его особенное содержаніе" ("В. Е." 1892 г., с. 706). Къ сказанному прибавлю съ своей стороны, что выраженіе "народники", "народничество" мы встрѣчаемъ всего чаще именно на страницахъ "Вѣстника Европы"; оттуда же, главнымъ образомъ, узнаемъ и о стремленіи народничества "выдѣлиться въ особую секту", и о заявленіи его "о себѣ, какъ о новомъ откровеніи", и о разныхъ другихъ прегрѣшеніяхъ разсматриваемаго направленія нашей общественной мысли. Сказаннымъ мы желаемъ выразить только одно: если вы видите, что какое либо направленіе общественной мысли, несомнѣнно существующее въ дѣйствительности, не получило опредѣленнаго литературнаго выраженія. Если вы не имѣете увѣренности въ томъ, что немногіе заявившіе о себѣ, какъ о представителяхъ этого направленія, авторы, являются полными его выразителями; если вы не чувствуете себя въ силахъ составить опредѣленное представленіе о разсматриваемомъ ученіи, собирая крупицами отдѣльныя его черты; если, тѣмъ болѣе, вы даже хорошо не знаете, у какихъ именно авторовъ, не называющихъ себя специфическимъ терминомъ, искать этихъ черточекъ, а извлекать ихъ изъ личныхъ житейскихъ столкновеній съ представителями даннаго ученія вы не имѣете возможности,-- то вы поступите и благоразумно, и справедливо, если откажетесь отъ характеристики неизвѣстнаго вамъ икса, какъ цѣльной системы воззрѣній, предоставивъ дѣлать это лицамъ, имѣющимъ надлежащій для этого матеріалъ (литературнаго и не литературнаго характера), и будете считать непріятно поразившія васъ черты этого икса принадлежностью не направленія, а тѣхъ авторовъ, которые ихъ проявили. Поступая же иначе, -- составивъ себѣ на основаніи, очевидно, недостаточнаго матеріала опредѣленное, но неправильное представленіе о предметѣ, и встрѣчаясь съ новымъ, выраженіемъ того же явленія, къ которому вы невольно будете примѣнять имѣющуюся у васъ фальшивую мѣрку, вы рискуете невѣрно оцѣнить это выраженіе, т. е. поступить одновременно и несправедливо, и ошибочно. Г. А. В--нъ не выполнилъ высказаннаго нами, казалось бы, совершенно элементарнаго требованія раціональной критики въ примѣненіи къ нашей попыткѣ обоснованія народничества и результатомъ этого явилась неправильная оцѣнка нѣкоторыхъ сторонъ нашихъ воззрѣній и непониманіе центра тяжести нашей аргументаціи.

Составивъ себѣ представленіе о народничествѣ, какъ о направленіи, отрицающемъ свою преемственную связь съ идеями предшествующихъ дѣятелей русской мысли, чуть ли не отрицающемъ и самую плодотворность работы этихъ дѣятелей, г. А. В--нъ никакъ не можетъ примириться и признать несомнѣннымъ то положеніе, что я считаю новѣйшее народничество продуктомъ общей работы интеллигенціи предшествующихъ и настоящаго поколѣній; и хотя эту мысль я развиваю въ первой, третьей (и двухъ послѣднихъ) статьяхъ, и мой критикъ нѣсколько слѣдитъ за этимъ развитіемъ, тѣмъ не менѣе по всей его статьѣ разброшены то порицающія, то поучающія замѣчанія (не всегда, правда, по совершенно опредѣленному адресу, но, вѣроятно, назначенныя для меня, такъ какъ статья г. А. В--на посвящена разбору моихъ взглядовъ) вродѣ, напр., того, что народники какъ будто считаютъ себѣ принадлежащей заслугу "правильной постановки народныхъ изученій, тогда какъ прежде въ нашей литературѣ безраздѣльно господствовали западныя теоріи" (ib. 707); "новѣйшіе теоретики народничества не должны бы забывать того труда, который былъ нѣкогда положенъ" въ направленіи образованія здоровыхъ отношеній интеллигенціи къ народу (с. 709); что народники считаютъ, что до нихъ русскую жизнь "объясняли будто бы только по западнымъ экономическимъ ученіямъ" (с. 717); что по взглядамъ народничества русская "интеллигенція, по ея принадлежности къ культурному классу, полагается на сторонѣ капитала" (с. 720) и т. д.

Будучи увѣренъ затѣмъ, что народничество, считая себя явившимся въ міръ какъ-бы съ новаго свѣта, должно и въ отношеніи содержанія своихъ воззрѣній -- представлять нѣчто совершенно необыкновенное, на нашей русской землѣ неслыханное, должна выдѣлиться въ особую "секту", г. А. В--нъ крайне удивленъ тѣмъ, что высказанная на стр. 44 нашей первой статьи формула практической стороны воззрѣнія народничества (народные интересы -- какъ цѣль, свободно принятыя народомъ формы -- какъ средство и его самодѣятельность, какъ рычагъ общественной эволюціи) не имѣетъ ничего похожаго на откровеніе, что отдѣльные члены этой формулы давно составляли предметъ обсужденія нашей интеллигенціи, и на этомъ основаніи заключаетъ, что народничество присваиваетъ себѣ то, что ему не принадлежитъ. Правда, авторъ ссылается на то, что содержаніе вышеприведенной формулы "давно было предметомъ размышленій, изученій и идеалистическихъ построеній" мыслящихъ русскихъ людей, а у насъ оно фигурируетъ въ качествѣ практической задачи; онъ не объясняетъ затѣмъ, насколько всѣ эти отдѣльныя положенія формулы признавались нашими предшественниками въ качествѣ практическихъ требованій и въ какой перспективѣ располагались они тѣми или другими фракціями, въ зависимости отъ представленій, составленныхъ ими относительно условій переживаемаго момента: ставились-ли заботы о приближеніи осуществленія третьяго положенія, какъ главная задача момента или дѣятельности группы, и понималась ли эта задача такъ, какъ она понимается въ настоящее время. Ничего этого г. А. В--нъ не разъяснилъ, равно какъ игнорировалъ и вопросъ о томъ, что если бы въ прежнее время и были отдѣльныя лица и группы, подобнымъ-же образомъ формулировавшія задачу въ теоріи, но не сдѣлавшія ничего для ея примѣненія на практикѣ, такъ какъ въ то время эта задача слишкомъ противорѣчила условіямъ переживаемаго момента, т. е. была выставлена преждевременно, почему и была затерта другими положеніями практической политики,-- то можетъ-ли это обстоятельство служить препятствіемъ къ постановкѣ той-же задачи втеченіе какого либо момента дальнѣйшей жизни общества, а если такая постановка позволительна, то не будетъ-ли этимъ самымъ извѣстное направленіе отмѣчено, какъ отличающееся отъ направленій, иначе формулирующихъ свои практическія задачи, какъ направленіе новое (не подъ луною, а въ текущемъ потокѣ русской дѣйствительности, насколько таковая сознательно воспринимается интеллигенціей и получаетъ отъ нея извѣстное воздѣйствіе), почему сходство содержанія его воззрѣній съ содержаніемъ воззрѣній другихъ направленій, сущихъ и бывшихъ, не можетъ служить доказательствомъ, что оно ограбило послѣднія и выдаетъ за свое откровеніе чужое достояніе?

Указанное нами упорство г. А. В--на въ его предвзятомъ воззрѣніи на народничество, какъ на секту, не признающую ничего внѣ себя ни въ прошедшемъ, ни въ настоящемъ, но за то очень гордящуюся своими откровеніями, отразилось на всей его критикѣ и рѣшительно помѣшало ему понять паши воззрѣнія, а слѣдовательно, и сдѣлать что нибудь для ихъ опроверженія. Встрѣчаясь съ положеніями, рѣзко противорѣчащими тому, что, по его мнѣнію, должно заключаться въ работѣ подобнаго рода, и видя, что эти положенія какъ будто-бы и не совсѣмъ нелѣпы, г. А. В--нъ уже не считаетъ ихъ имѣющими важное значеніе для опровергаемой имъ теоріи, не старается вдуматься въ нихъ, дать имъ опредѣленную оцѣнку, а ограничивается на ихъ счетъ нѣсколькими словами недоумѣнія, вызываемаго въ немъ замѣченными имъ яко-бы противорѣчіями. И наоборотъ, болѣе подробному разбору подвергаются имъ мнѣнія, въ теоретическомъ отношеніи не представляющія особенной важности, по за то не вызывающія и недоумѣній. Въ результатѣ оказалось, что сколько нибудь тщательному критическому разбору подверглись не тѣ наши положенія, которыя представляются важными исходными пунктами въ процессѣ обоснованія защищаемыхъ нами взглядовъ, а тѣ, которыя наиболѣе уязвимы, вслѣдствіе чего, съ одной стороны, авторъ не согласился, кажется, ни съ одной изъ нашихъ мыслей, а съ другой -- "теорія народничества" такъ и осталась неопровергнутой.

Для большей ясности послѣдующаго изложенія напомнимъ, что общей цѣлью г. А. В--на и моей является объясненіе происхожденія и оцѣнка (критическій разборъ) руководящей практической идеи направленія, несомнѣнно обнаружившагося среди нашего общества втеченіе послѣднихъ 20 лѣтъ и принявшаго въ 70-хъ гг. наименованіе народничества. Моей задачей въ дѣлѣ достиженія этой общей цѣли является какъ-бы доставленіе матеріала, въ формѣ системы обоснованія идеи, которое вмѣстѣ съ тѣмъ было-бы и нѣкоторымъ объясненіемъ происхожденія этого направленія, и изъ котораго можно было-бы усмотрѣть, насколько послѣднее явилось своевременно и имѣетъ право претендовать на видную роль въ ближайшемъ будущемъ. Задача г. А. В--на въ позиціи, имъ занятой, должна-бы, мнѣ кажется, заключаться въ объясненіи происхожденія интересующаго насъ направленія общественной мысли, насколько таковое представляется въ моей работѣ, но какъ направленія ошибочнаго; указаніе пробѣловъ въ моей системѣ обоснованія главной его идеи (прибавимъ, кстати, что разбираемыя г. А. В--номъ статьи имѣютъ цѣлью теоретическое обоснованіе извѣстныхъ положеній, такъ сказать, практической политики) и построеніе истинной системы воззрѣній, долженствующей занять мѣсто системы, мною защищаемой. Результатомъ такой совокупной работы было-бы или полное между нами, соглашеніе по предмету спора, или представленіе читателямъ двухъ систематически обоснованныхъ воззрѣній, или, по крайней мѣрѣ, дополненіе системы моихъ взглядовъ систематической критикой основной практической идеи защищаемаго мною направленія, въ которой (критикѣ) это направленіе объяснялось-бы, какъ эпизодическое въ исторіи нашего общества. Систематическая критика и исправленіе моихъ выводовъ и еще, быть можетъ, въ большей степени, исходныхъ положеній, и систематическое-же обоснованіе общихъ принциповъ другой системы воззрѣній было-бы далеко не лишнее, въ виду признаваемой всѣми спутанности взглядовъ, господствующей въ обществѣ, явно обнаружившагося стремленія къ ихъ выясненію и отчужденнаго положенія, занятаго современной литературою по отношенію къ процессу этого выясненія, результатомъ каковаго отчужденія, естественно, является недодуманность, а подчасъ и прямая дикость новыхъ взглядовъ, идущихъ на смѣну старыхъ.

Если помнитъ читатель, мы начинаемъ свою работу общимъ и, пожалуй, нѣсколько схематическимъ очеркомъ историческаго развитія взглядовъ русскаго общества на задачи и орудія внутренней, такъ сказать, политики, причемъ развивалась мысль, что, насколько эти задачи касались интересовъ народа -- искомые взгляды могутъ быть сведены къ тремъ положеніямъ, составляющимъ нашу формулу народничества, послѣдовательность въ преобладаніи которыхъ во времени соотвѣтствуетъ тому порядку, въ какомъ они идутъ другъ за другомъ въ названной формулѣ {Интересно, что къ такому-же почти заключенію, независимо отъ насъ, пришелъ и г. Ан--скій, см. первую главу его труда "Очерки народной литературы", "Р. Бог.", 1892 г., No 7.}, и что положеніе, составляющее содержаніе третьяго члена формулы, выдвинуто на первый планъ, (а не открыто, какъ толкуетъ нашу мысль г. А. В--нъ) въ 70-хъ годахъ. Этимъ мы устанавливаемъ связь новѣйшаго направленія общественной мысли съ ему предшествующими и заявляемъ признаніе, что современное народничеству явилось не съ бухту-барахту, а выросло постепенно, было результатомъ совокупной работы теоретической и практической мысли многихъ поколѣній, причемъ послѣднее изъ нихъ не внесло въ постановку вопроса чего либо новаго, а лишь перемѣстило центръ его тяжести, заявляя этимъ, что главная работа текущаго момента должна идти въ томъ направленіи, которое въ предшествующее время отступало на задній планъ.

Задача критика въ отношеніи къ этому очерку ясна: если онъ находитъ наше обобщеніе невѣрнымъ въ корнѣ -- онъ долженъ его опровергнуть, указывая другой порядокъ въ развитіи вопроса о задачахъ и орудіяхъ практической политики; если-же въ общемъ онъ признаетъ обобщеніе правильнымъ и только не соглашается съ его подробностями, въ такомъ случаѣ онъ могъ внести соотвѣтствующія поправки, причемъ, очевидно, что эти поправки, какъ не касающіяся существа вопроса, только лучше выяснили-бы нашу мысль, т. е. придали-бы ей больше солидности, сдѣлали ее въ глазахъ читателя болѣе авторитетной. Во всякомъ случаѣ, намъ кажется несомнѣннымъ, что г. А. В--нъ долженъ былъ высказаться по этому вопросу совершенно опредѣленно, такъ какъ онъ касается весьма важнаго обстоятельства въ нашемъ спорѣ -- историческаго происхожденія оцѣниваемаго направленія нашей общественной мысли. Вмѣсто такого отношенія къ вопросу г. А. В--нъ ограничился выраженіемъ своего полунедоумѣнія и такимъ образомъ упустилъ первый представившійся ему случай -- дать разъясненіе по спорному вопросу. Именно, сдѣлавъ соотвѣтствующую выписку изъ моей статьи, г. А. В--нъ сопровождаетъ ее слѣдующими замѣчаніями:

"Все это, однако, очень неопредѣленно. Выше мы указывали, что, по хронологіи автора, народничество возникаетъ въ 70-хъ гг.; между тѣмъ черты содержанія, которыя ему приписываются, восходятъ гораздо дальше, а съ другой стороны, по собственнымъ словамъ автора, такъ называемое имъ "западническое" направленіе, которое будто-бы всего болѣе "надѣялось" на западъ и тамъ искало путей, по которымъ можетъ слѣдовать Россія, это-же направленіе приходитъ и къ мысли, что масса населенія не только выскажетъ свои потребности, но и средства ихъ удовлетворенія. Другими словами, "западническое" направленіе приходило уже къ идеямъ народничества. Наконецъ, мысль о доставленіи народу большаго умственнаго развитія возникаетъ гораздо раньше самаго народничества" (стр. 714--5).

Послѣ этого авторъ приводитъ нашу, какъ онъ называетъ, "программу" (формулу) и дѣлаетъ относительно нея тѣ замѣчанія, о которыхъ мы говорили выше.

Оставивъ въ неопредѣленномъ положеніи одинъ изъ тезисовъ интересующей его системы воззрѣній, г. А. В--нъ посвящаетъ довольно много мѣста нашему разбору взглядовъ г. В. Пругавина, разбору, не играющему важной роли въ вопросѣ, почему, безъ вреда для дѣла, онъ могъ-бы быть пропущенъ критикомъ, тѣмъ болѣе, что все существенно важное, высказанное мною здѣсь, подробнѣе развивается въ послѣдующемъ изложеніи предмета и что возраженія г. А. В--на относятся болѣе къ тому, что говоритъ г. Пругавинъ, а не я. По высказанной причинѣ и желая прослѣдить отношеніе критика къ существеннымъ частямъ моей аргументаціи, эту часть статьи г. А. В--на я оставляю безъ разсмотрѣнія.

Покончивъ съ первой моей статьей, г. А. В--нъ переходитъ прямо къ третьей, минуя вторую, несмотря на то, что она заключаетъ нѣсколько мыслей, играющихъ очень важную роль въ системѣ обоснованія защищаемаго мною воззрѣнія. Онъ не обратился къ этимъ мыслямъ и впослѣдствіи, хотя онѣ имѣютъ прямое отношеніе къ предмету, остановившему на себѣ вниманіе критика.

Въ третьей статьѣ мы обращаемся къ темѣ, затронутой въ первой,-- историческому происхожденію разсматриваемаго направленія нашей общественной мысли, причемъ сопоставляемъ процессы, имѣвшіе мѣсто въ исторіи русской прогрессивной мысли, съ тѣмъ, что совершалось на западѣ, для чего даемъ и общій абрисъ основного теченія прогрессивнаго развитія европейскаго общества. Мы обращаемъ вниманіе читателя на то общеизвѣстное обстоятельство, что процессъ развитія европейскихъ обществъ совершался въ направленіи нарушенія первобытной однородности ихъ состава, что руководителями развитія дѣлались отдѣльные, привиллегированные классы, стремившіеся направлять ходъ развитія въ духѣ своихъ интересовъ, причемъ, по причинѣ неразработанности соціальной науки и образовавшейся разобщенности сословій, даже часть интеллигенціи, руководившаяся въ своей работѣ безкорыстнымъ стремленіемъ къ истинѣ,-- переводя абстрактныя идеи правды и справедливости въ конкретныя формулы, освѣщавшія текущую дѣйствительность,-- весьма часто совершенно невольно давала имъ выраженіе, соотвѣтствующее интересамъ или предразсудкамъ именно того класса, къ которому она сама принадлежала. Мы поясняемъ затѣмъ, что накопляемое передовыми классами знаніе ведетъ постепенно къ освобожденію выдвигаемыхъ лучшей частью интеллигенціи идей отъ сословной оболочки, но что еще въ большей степени въ томъ-же направленіи дѣйствуетъ сближеніе высшихъ классовъ съ низшими, каковое сближеніе совершалось на Западѣ выступленіемъ послѣднихъ на поле сознательнаго активнаго участія въ процессѣ историческаго развитія. Въ дѣлѣ лучшаго уясненія этой идеи важное значеніе имѣетъ наша вторая статья, въ которой выше развитое положеніе иллюстрируется фактами новѣйшей европейской исторіи.

Читатель понимаетъ, какое важное значеніе въ системѣ обоснованія защищаемыхъ нами воззрѣній принадлежитъ этимъ частямъ нашихъ статей и, конечно, согласится съ тѣмъ, что моему критику надлежало или опровергнуть проводимую мною мысль и съ исторической, и съ соціально-психологической стороны, выставивъ взамѣнъ ея другую, или признать ее имѣющею лишь извѣстную долю истины, въ каковомъ случаѣ надлежало-бы и указать границы этой доли. Во всякомъ случаѣ, эта идея требовала совершенно опредѣленнаго къ себѣ отношенія. Какъ-же отнесся къ ней г. А. В--нъ?

Онъ посвящаетъ всего больше вниманія нашей (?) гипотезѣ о свободѣ и равенствѣ, господствующихъ будто-бы въ первобытныхъ обществахъ и нашей (?) субъективной квалификаціи историческаго процесса, какъ не нормальнаго, т. е. предметамъ, не имѣющимъ особеннаго значенія для выясненія мысли о томъ, какимъ процессомъ исторія приближается къ тому моменту, когда интересы большинства населенія сознательно ставятся, какъ главнѣйшая задача государственнаго управленія, и какую роль играли въ этомъ процессѣ работа мысли привиллегированной интеллигенціи, съ одной стороны и массы трудящагося народа -- съ другой. По отношенію-же къ этому, главному предмету нашей рѣчи, вся критика г. А. В--на исчерпывается слѣдующими замѣчаніями: "Если съ его (моей) точки зрѣнія вся жизнь общества и народа объясняется только (?) экономическимъ интересомъ, привиллегіей, съ одной стороны, и притѣсненіемъ съ другой, если интеллигенція, которая могла зародиться только въ меньшинствѣ, должна была спеціально служить только (?) интересамъ этого меньшинства, то становится непонятнымъ, съ какой стати эта интеллигенція станетъ вдругъ (?) принимать къ сердцу интересы того народа, къ которому до тѣхъ поръ (?) она была совершенно равнодушна (?), когда вообще она трудилась только (?) для того, чтобы удовлетворять вкусамъ, выгодамъ и удовольствіямъ меньшинства, къ которому сама принадлежала? Авторъ ссылается на то, что критическая способность обострилась на почвѣ научнаго изслѣдованія и успѣла добыть нѣкоторыя этико-соціальныя истины; но во всякомъ случаѣ зачѣмъ (!) было интеллигенціи добывать эти истины, когда въ концѣ концовъ онѣ должны были подрывать значеніе высшаго культурнаго класса. Если этимъ послѣднимъ (какъ объясняетъ народническая (?) теорія) руководилъ прежде (?) чистый эгоизмъ, откуда явится (?) это совершенно противуположное настроеніе, которое будетъ стремиться къ поднятію народной массы въ ущербъ столь драгоцѣнной прежде (?) привиллегіи?" (стр. 730).

На замѣну опровергнутой теоріи авторъ выставляетъ свое историческое обобщеніе слѣдующаго содержанія (скобки принадлежатъ намъ), "Нѣтъ сомнѣнія, что раздвоеніе населенія совершалось, что привиллегія возникла (что мы именно и говорили!), но раздвоеніе не имѣло вовсе того исключительнаго характера (не совсѣмъ ясно), какъ приписываетъ ему теорія (народническая), и тѣ жертвы, какія приносилъ народъ, вели не къ одному эгоистическому "ликованію", но вмѣстѣ съ тѣмъ давали возможность высшему классу становиться культурнымъ классомъ (мы это и утверждаемъ!); сосредоточеніе богатства давало возможность высшаго знанія (мы это и утверждаемъ), которое дѣлалось не достояніемъ одного класса, а достояніемъ національнымъ (согласны) и въ естественномъ результатѣ вело къ мысли о благѣ народа (мы это и утверждаемъ!). Культурный классъ (весь?) едвали когда нибудь оставался такой себялюбивой кастой, какъ изображаетъ теорія, напротивъ, въ немъ шла постоянно разнообразная умственная работа, которая шла на пользу всей національной массы, въ томъ числѣ и массы простонародной (повтореніе предыдущей мысли!). Если гдѣ развивалось сознаніе потребностей цѣлаго народа, общественной несправедливости къ народной массѣ, стремленіе къ лучшему порядку вещей, то именно (!) въ этомъ культурномъ классѣ (а въ массѣ народа такъ и не развивалось?), и здѣсь историческое оправданіе (мы его не обвиняли!) его, будто-бы, ненормальнаго и противорѣчащаго свойствамъ человѣческой природы происхожденія: исторія показываетъ, что его усилія не были безплодны" (съ чѣмъ мы вполнѣ соглашаемся!) (стр. 731).

Какъ видитъ читатель, почти все, высказанное критикомъ, признается мною и даже находится въ критикуемомъ имъ изложеніи; уже но одному этому мы не можемъ признать, чтобы сказанное авторомъ вносило какія либо существенныя поправки въ развитую у меня мысль о классовомъ характерѣ европейской исторіи и о проистекающемъ отсюда противорѣчіи между задачами интеллигенціи, какъ представителя всего народа, и характеромъ ея дѣятельности, обусловленнымъ принадлежностью ея къ одному классу, вслѣдствіе чего и выводы, дѣлаемые изъ развитыхъ положеніи "народнической теоріей", остаются пока нерушимыми.

Послѣ краткаго очерка общаго направленія прогрессивнаго движенія въ Западной Европѣ, мы переходимъ къ характеристикѣ нашей прогрессивной интеллигенціи въ прошедшемъ и настоящемъ, пытаемся объяснить рѣзко выраженную безсословность направленія ея мысли до реформы 19 февраля и раздѣленіе на два крайнихъ теченія (со многими промежуточными) послѣ этой реформы; указываемъ на то, что,-- и по причинѣ этого раздвоенія, и вслѣдствіе усложненія соціальныхъ отношеній, и отсутствія авторитетнаго указанія съ Запада на характеръ возможнаго ихъ преобразованія,-- интеллигенція потеряла и прежнюю увѣренность въ своей силѣ (умственной) разрѣшить важнѣйшія задачи современности, и возможность авторитетно вліять на общественное мнѣніе; и приходимъ къ заключенію, что все это служитъ признакомъ приближенія момента необходимости расширенія сферы вліянія прогрессивныхъ идей на новые слои общества. Въ этой части статьи мы опять связываемъ современное народничество съ предшествующими ему направленіями общественной мысли и этимъ, если не оправдываемъ, то объясняемъ историческое его происхожденіе.

Такимъ образомъ, г. А. В--ну предстоялъ второй случай высказаться относительно нашего историческаго обобщенія, и прослѣдивъ его шагъ за шагомъ, признать или отвергнуть и сдѣланныя нами заключенія относительно настоящаго состоянія интеллигенціи и желательнаго направленія ея дѣятельности въ ближайшемъ будущемъ. Вмѣсто этого, критикъ, совершенно игнорируя мою историческую экскурсію, -- которая вмѣстѣ съ тѣмъ была въ значительной степени и процессомъ логическаго обоснованія защищаемыхъ мною воззрѣній,-- перешелъ прямо къ заключеніямъ, изъ нея вытекавшимъ, по поводу которыхъ, по своему обычаю, высказываетъ не то возраженія, не то недоумѣнія, весьма естественно возникающія въ томъ случаѣ, когда, по примѣру г. А. В--на, эти заключенія будутъ взяты внѣ ихъ связи съ исходными посылками.

Такъ, наше утвержденіе, что извѣстная часть русской интеллигенціи, вопреки настоятельнымъ требованіямъ жизни, не считаетъ нужнымъ измѣнить прежняго метода проведенія реформъ, находя, "что крестьянинъ продолжаетъ оставаться взрослымъ ребенкомъ, котораго нужно оберегать, учить, водить на помочахъ, но который не способенъ къ самостоятельному шагу; и потому эта часть интеллигенціи готова взять на себя обязанность и оберегать его, и учить, но не стать въ его ряды и не идти съ нимъ рука объ руку; она рѣшается, какъ въ эпоху рабства народа, все бремя прогресса держать на своихъ рукахъ" (въ другомъ мѣстѣ статьи ту же мысль мы выразили такимъ образомъ: всѣ культурные успѣхи въ Россіи въ ближайшемъ будущемъ ставятся частью интеллигенціи въ зависимость только отъ дѣятельности привиллегированныхъ слоевъ, которые дадутъ народу и образованіе, и высокоразвитую технику, и интензивное хозяйство, и даже свободу),-- это наше утвержденіе вызываетъ со стороны критика слѣдующія замѣчанія. Прежде всего онъ не понимаетъ, о какой интеллигенціи идетъ у насъ рѣчь: о либеральной, реакціонной или бюрократической. Если мы имѣемъ въ виду интеллигенцію либеральную, то "объ ней несправедливо сказать, что она не желаетъ признавать крестьянина свободнымъ гражданиномъ, потому что, напротивъ, она всегда сочувственно относилась и къ правительственнымъ мѣропріятіямъ, поддерживающимъ народную самодѣятельность, и къ тѣмъ бытовымъ явленіямъ, въ которыхъ выражаются лучшія стороны народнаго быта" (с. 732). Сила этого аргумента въ опроверженіе нашего утвержденія можетъ быть измѣрена тѣмъ обстоятельствомъ, что черезъ одну страницу авторъ говоритъ уже слѣдующее: желаніе стать въ ряды народа "весьма почтенно, но, увы, оно трудно выполнимо. Нельзя скрыть, что народная масса находится въ настоящую минуту относительно образованія въ положеніи поистинѣ жалкомъ... Народъ самъ еще такъ мало сознаетъ пользу школы, что, къ сожалѣнію, на него во многихъ случаяхъ и нельзя смотрѣть иначе, какъ на взрослаго ребенка" (с. 734). Такимъ образомъ, наше утвержденіе, что часть русской интеллигенціи не думаетъ о томъ, чтобы стать въ ряды народа, а разсчитываетъ бремя прогресса держать на своихъ плечахъ, считая, что масса еще на неопредѣленное время будетъ представляться пассивнымъ элементомъ исторической жизни, это утвержденіе скорѣе признается, чѣмъ отвергается авторомъ.

Дальнѣйшія замѣчанія моего критика такого характера, который обнаруживаетъ или полнѣйшее нежеланіе его усмотрѣть центръ тяжести разбираемыхъ имъ воззрѣній, или противорѣчіе настоящей мысли автора тому, что составляетъ общее мѣсто въ нашей литературѣ.

Я говорилъ, что солидарность практическихъ требованій, выставленныхъ на знамени нашей прогрессивной интеллигенціи дореформеннаго періода, сдѣлала возможнымъ то, что когда наступила эпоха реформъ,-- въ какіе нибудь 6--8 лѣтъ юридическая физіономія страны была совершенно преобразована. Въ противуположность этому, содержаніе практическихъ программъ современной интеллигенціи такъ разнообразно и взаимно противорѣчиво, а общественныя силы, стоящія за каждой изъ нихъ, столь ничтожны, что реформаторъ, если бы таковой явился въ наши дни, былъ бы поставленъ въ величайшее затрудненіе относительно свойства требующихся преобразованіи, и ему бы оставалось "или принимать взаимно противорѣчивыя мѣры, или, игнорируя общественное мнѣніе, повести дѣло по собственному разуму, или отдаться болѣе или менѣе случайно какому либо одному направленію общественной мысли. Во всѣхъ этихъ случаяхъ результаты будутъ весьма сомнительны". Измѣненіе такого, невыгоднаго для правильнаго развитія страны, положенія послѣдовало бы, по нашему мнѣнію, въ томъ случаѣ, если бы пропасть, раздѣляющая ваши классы, была нѣсколько заполнена, для достиженія каковой цѣли современнымъ поколѣніямъ и надлежитъ стремиться къ сближенію съ массою населенія.

Г. А. В--нъ, въ противность основному нашему воззрѣнію на матеріальныя силы интеллигенціи, повидимому, толкуетъ вышеизложенное мнѣніе о вліяніи прогрессивной интеллигенціи на осуществленіе реформъ прошлаго царствованія, не въ томъ смыслѣ, что эта интеллигенція дала готовое содержаніе реформамъ, послѣ того какъ своевременность таковыхъ была признана правительствомъ, а въ томъ, какъ будто бы она вынудила эти реформы, и совершенно справедливо опровергаетъ такое мнѣніе, присовокупляя, что "авторъ опять нѣсколько забылъ исторію" (с. 735). Впрочемъ, выраженія г. А. В--на, по обыкновенію, такъ неопредѣленны, а мой взглядъ на этотъ предметъ выраженъ настолько ясно, что его мнѣніе можно, пожалуй, толковать такимъ образомъ, что и безъ интеллектуальной помощи интеллигенціи, правительство одинаково быстро и успѣшно проэктировало бы великія реформы, каковое мнѣніе врядъ ли мой критикъ взялъ бы подъ свою защиту въ другое время, а не въ пылу полемики.

Такъ же успѣшно авторъ порѣшаетъ и съ затрудненіями, проистекающими отъ взаимной противоположности мнѣній современной прогрессивной интеллигенціи. Онъ думаетъ, что реформаторъ, если бы онъ былъ серьезный человѣкъ, "нашелъ бы возможность удостовѣриться въ положеніи вещей, не смущаясь этими разнорѣчіями, и нашелъ бы путь къ широкому ознакомленію съ дѣломъ, если не прямымъ опросомъ свѣдущихъ людей (по примѣру Екатерины), то, по крайней мѣрѣ, предоставленіемъ большей свободы печатному слову по вопросамъ внутренней политики и народной жизни" (с. 736). Указывая этотъ выходъ, авторъ, однако, ничего не говоритъ о томъ, почему свобода печати приведетъ къ устраненію разногласій, происходящихъ вовсе не отъ ея стѣсненнаго положенія, или гдѣ гарантія, что единогласіе свѣдущихъ людей, не продиктуетъ разрѣшенія намѣченныхъ вопросовъ въ духѣ интересовъ одного сословія.

Чѣмъ дальше въ лѣсъ, тѣмъ больше дровъ! Чѣмъ болѣе мысль моя разъясняется, тѣмъ авторъ менѣе ее понимаетъ, отчего мѣсто, предназначенное, нужно полагать, для опроверженій, болѣе и болѣе занимается недоумѣніями, для разъясненія которыхъ мнѣ пришлось бы повторить массу выдержекъ изъ тѣхъ же, разбираемыхъ авторомъ, статей.

Приведя то мѣсто моей статьи ("Р. Б." No 6, с. 139), гдѣ я констатирую фактъ, что, въ противоположность Западу, гдѣ за мнѣніями, высказываемыми интеллигенціей, стоятъ общественныя силы, ее поддерживающія -- у насъ разноообразныя мнѣнія не опираются на реальныя силы, почему въ общественномъ смыслѣ и не имѣютъ должнаго авторитета и, указавъ на мой выводъ, что значитъ "дѣйствующія у насъ соціальныя культурныя силы недостаточны для обезпеченія правильно-прогрессивнаго развитія страны, почему представляется необходимость въ привлеченіи къ активному участію въ культурномъ процессѣ новыхъ слоевъ населенія", г. А. В--нъ поражается противорѣчіемъ этихъ словъ тому, что я говорю въ другихъ случаяхъ о роли интеллигенціи. "Если онъ (т. е. я {Скобки принадлежатъ намъ.}) такъ пренебрежительно цѣнитъ ея (не "ея", а за нею стоящія!) "силенки", то можно ли разсчитывать на нихъ (нѣтъ, нельзя!) для будущей организаціи народнаго быта; стоитъ ли и разумно ли предъявлять къ интеллигенціи тѣ требованія (т. е. требованіе расширенія ея интеллектуальнаго вліянія?-- думаю, что стоитъ!), какія авторъ столько разъ повторяетъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ можно предполагать, что авторъ не отдаетъ себѣ отчета (отдаетъ и не только себѣ, но и другимъ!) о томъ, на чемъ же основывается и положеніе нашей интеллигенціи (на отсутствіи точки опоры!) и "общественныхъ силъ" на Западѣ (на существованіи у интеллигенціи твердой, такъ сказать, матерьяльной опоры!), т. е. не отдаетъ себѣ отчета въ положительномъ различіи ихъ положенія (не только отдаетъ себѣ, но и указываетъ другимъ, что таковое есть результатъ различія ихъ соціальнаго положенія!)" (с. 737). Вышеприведенное мое заключеніе вызываетъ у г. А. В--на "снова недоумѣнія": "наличныя культурныя (соціальныя культурныя!) {Скобки принадлежатъ намъ.} силы слабы, повторяетъ критикъ мою мысль; поэтому надо привлечь къ культурному (въ вышеуказанномъ смыслѣ) процессу новые слои (а развѣ не надо, если старыхъ недостаточно?) -- еще болѣе слабые (въ культурномъ -- да, а въ соціальномъ -- нѣтъ, а потому привлеченіе ихъ къ культурному процессу дастъ странѣ новыя силы!); кто будетъ привлекать (между прочимъ, интеллигенція -- своимъ интеллектуальнымъ вліяніемъ!) и что значитъ активное участіе въ культурномъ процессѣ? И о какой культурѣ идетъ рѣчь (о знаніи, идеяхъ!), когда данная культура (т. е., формы жизни) неудовлетворительна -- когда авторъ постоянно говорилъ о нашихъ "культурныхъ силахъ" такъ называемаго общества (но не о знаніи и не объ идеяхъ, представляемыхъ интеллигенціей!) только въ отрицательномъ духѣ" (с. 738).

Обращаясь на слѣдующей страницѣ опять къ нашей мысли о томъ, что вмѣсто стремленія къ перенесенію къ намъ формъ западно-европейской жизни надлежитъ озаботиться о немедленномъ распространеніи вліянія просвѣтительныхъ идей на мысль и жизнь народной массы, г. А. И -- въ сначала какъ будто соглашается съ нею, говоря, что "народничеству присвоивается и считается его великой заслугой и открытіемъ (!) то, о чемъ издавна думали и къ чему стремились лучшіе умы русскаго общества (не ясно, въ присвоеніи чего обвиняется народничество -- въ присвоеніи мысли о необходимости просвѣтительнаго вліянія на народъ, составляющей, дѣйствительно, достояніе всей прогрессивной интеллигенціи, прошедшей и настоящей,-- или въ присвоеніи мысли о необходимости немедленнаго распространенія этого вліянія, каковая идея признается народничествомъ главнѣйшей изъ практическихъ, но о первенствѣ открытія которой изслѣдованія не производилось). "Жаль только,-- такъ начинаетъ вслѣдъ затѣмъ г. А. В--нъ брать назадъ свое только что данное согласіе,-- что народническая теорія не даетъ указанія о томъ, какъ достигнуть этого немедленнаго распространенія вліянія просвѣтительныхъ идей на мысль и жизнь народной массы" (такъ же просто, какъ открывался ларчикъ, надъ которымъ мудрилъ философъ!). Этому требованію народничества г. А. В--нъ противополагаетъ требованіе другой фракціи интеллигенціи, которая "давно и хорошо видѣла, что при извѣстныхъ историческихъ унаслѣдованныхъ обстоятельствахъ и свойствахъ русской жизни это немедленное (?) пріобрѣтеніе тѣхъ или другихъ благъ (?) народной жизни немыслимо безъ пріобрѣтенія нѣкоторыхъ предварительныхъ условій и правъ общественной жизни и что только при обладаніи ими возможна нѣсколько успѣшная работа на пользу народныхъ массъ" (с. 740). Такъ какъ по прямому смыслу вышеприведеннаго противуположенія слѣдуетъ признать, что, по мнѣнію г. А. В--на, задача, выставляемая другой фракціей интеллигенціи, представляетъ преимущества своевременности и, слѣдовательно, большей практической достижимости, то, чтобы не отрываться отъ этого предмета, мы тоже обратимся къ автору съ вопросомъ, какимъ образомъ будетъ достигнуто "пріобрѣтеніе нѣкоторыхъ предварительныхъ условій и правъ общественной жизни", которое должно будто бы предшествовать распространенію вліянія просвѣтительныхъ идей на мысль и жизнь народной массы? Отвѣтъ на этотъ вопросъ дается въ новой статьѣ автора, и онъ состоитъ въ слѣдующемъ.

"Намъ казалось, что простыя, хотя самыя усердныя и продолжительныя умствованія на тему "народа" не приведутъ ни къ чему, если не будетъ расширена область предметовъ, доступныхъ свободному критическому изслѣдованію, и во-вторыхъ, если не будетъ расширена область общественной иниціативы, которая могла бы сближать общество съ народомъ въ непосредственномъ реальномъ дѣлѣ. Ни то, ни другое не находится въ распоряженіи лицъ, которыхъ въ настоящую минуту занимаетъ этотъ вопросъ: измѣненіе условій литературы и измѣненіе условій общественной иниціативы составляютъ вопросъ цѣлой нашей общественной и государственной жизни; добрыя пожеланія небольшого круга просвѣщенныхъ людей, къ сожалѣнію, недостаточны для того, чтобы достигнуть этого измѣненія. Мы не сомнѣваемся, что съ теченіемъ времени эти условія (формы общественности) улучшатся; но когда а какими путями это произойдетъ,-- этого, конечно, не скажетъ никто" ("В. Е.", 1893 г., No 2, с. 766).

Не правда ли, сколь практично требованіе, относительно котораго приходится сказать, что "когда и какими путями" оно будетъ осуществлено "конечно, не скажетъ никто"! И какую комическую фигуру представляла бы носительница просвѣщенія, если бы, согласно предложенію г. А. В--на, она подождала съ распространеніемъ вліянія просвѣтительныхъ идей на мысль и жизнь народной массы до тѣхъ поръ, пока, никому нынѣ невѣдомыми силами, будетъ разрѣшенъ вопросъ "цѣлой нашей общественной и государственной жизни", каковое разрѣшеніе, замѣтимъ кстати, ставится, такимъ образомъ, внѣ зависимости отъ широкаго распространенія просвѣтительныхъ идей.

Какъ бы то ни было, а послѣ сдѣланнаго моимъ критикомъ признанія, онъ, наконецъ, согласится съ тѣмъ, что если бы народничество и устранило политическій вопросъ изъ своей практической программы, то этимъ оно только заявило бы свою солидарность съ г. А. В--номъ, ибо, какъ же ставить вопросомъ текущей практики положеніе, относительно котораго "никто не скажетъ", какъ его осуществить. Но въ такомъ случаѣ, почему онъ такъ часто и недоброжелательно подчеркиваетъ предполагаемое имъ отрицательное отношеніе народничества къ политикѣ (въ узкомъ смыслѣ этого слова)? Въ одномъ изъ такихъ подчеркиваній (возвращаемся къ первой статьѣ критика), г. А. В--нъ какъ бы умышленно старается не понять противника и мое замѣчаніе, что "новыя политическія формы непосредственно и прежде всего были бы утилизированы привиллегированными культурными классами и лишь впослѣдствіи отразились бьт такъ или иначе на народныхъ массахъ", онъ комментируетъ такимъ образомъ, какъ будто бы терминомъ "политическій" я обнимаю и земскія учрежденія, и положеніе печати, и даже освобожденіе крестьянъ, которое "было тѣмъ же измѣненіемъ политической формы" (с. 741).

Свою первую статью г. А. В--нъ заканчиваетъ нѣсколькими замѣчаніями, имѣющими тотъ же характеръ непониманія взглядовъ противника. Здѣсь мы встрѣчаемъ опять обвиненіе меня въ неточномъ опредѣленіи (скобки принадлежатъ намъ) "того историческаго пункта, съ какого народничество считаетъ свое существованіе и свою дѣятельность. Можно полагать, что этимъ пунктомъ онъ (т. е. я) считаетъ семидесятые годы (къ этой датѣ я отношу возникновеніе современнаго народничества, какъ практическаго направленія общественной мысли!), но мы указали, что по теоретическому существу тѣхъ идей о народномъ экономическомъ бытѣ, какой г. В. В. считаетъ основнымъ содержаніемъ народничества, эта хронологія невѣрна и должна быть отодвинута къ пятидесятымъ годамъ и даже раньше" (съ чѣмъ мы вполнѣ соглашаемся); встрѣчаемъ обвиненіе въ томъ, что, "если г. В. В. укоряетъ (?) нашу интеллигенцію прежнихъ временъ, что она изучала экономическія явленія по западнымъ системамъ {Насколько основательно обращать ко мнѣ такой укоръ, можно видѣть изъ слѣдующей выдержки изъ моей статьи, помѣщенной въ No 6 "Р. Б.": "пока крѣпостное право было господствующимъ факторомъ въ нашей жизни, общія просвѣтительныя идеи, заимствованныя съ Запада, естественно и неизбѣжно претворяясь въ практическое міросозерцаніе, приводили къ борьбѣ съ рабствомъ и его естественными проявленіями въ различныхъ областяхъ жизни. Конкретныя же общественныя буржуазныя формулы Западной Европы не имѣли большого вліянія, какъ, очевидно, неприложимыя къ переживаемому моменту" (с. 128). О теоретическомъ же изученіи предмета въ эту эпоху я совсѣмъ умалчивалъ, что можетъ быть и дало моему критику поводъ (но не основаніе) обвинять меня въ исторической ошибкѣ.} и не выставляла особенностей нашей экономической организаціи, онъ просто ошибается въ историческихъ періодахъ" (с. 747); обвиненіе, что въ "народнической теоріи" слову "интеллигенція" "въ большинствѣ случаевъ дается огульный смыслъ какихъ-то привиллегированныхъ классовъ общества, именно враждебныхъ народному интересу", въ чемъ я лично неповиненъ и постоянно имѣлъ въ виду употреблять это слово въ приложеніи не къ цѣлому общественному классу, а къ извѣстной его части, которая могла распадаться на группы враждебныя и группы дружественныя народному интересу; обвиненіе, что "теорія,-- сколько можно полагать по не вполнѣ яснымъ указаніямъ -- относится отрицательно къ заботамъ "привиллегированныхъ" классовъ объ улучшеніи политическихъ формъ, въ предположеніи, что такія улучшенія будутъ служить будто бы только интересамъ этихъ классовъ. Мы указывали выше, что въ подобномъ мнѣніи заключается вопіющая ошибка" (с. 749). И указывали ниже, -- дополнимъ мысль автора,-- что такое отрицательное отношеніе, если оно существуетъ, съ практической точки зрѣнія, вполнѣ основательно.

Вѣнцомъ непониманія авторомъ защищаемой мною системы воззрѣній является его заключеніе, что я "повидимому" приписываю нынѣшнему народничеству одно только стремленіе "разъяснить исключительныя черты экономической организаціи русскаго народа и дать этимъ чертамъ практическую силу въ противность, западнымъ экономическимъ ученіямъ, ошибочно прилагаемымъ къ русской жизни". Г. А. И -- въ поясняетъ, что народничество "заключается также вообще въ стремленіи лицъ привиллегированнаго круга сблизиться съ народомъ (с. 746), и не только поясняетъ это, но и прибавляетъ, что и это сближеніе, на почвѣ просвѣщенія и практической пользы народу, не должно бы быть дѣломъ случайной иниціативы, а, напротивъ, правильнымъ и постояннымъ общеніемъ болѣе образованныхъ классовъ съ народной массой, не исключеніемъ, а обыкновеннымъ дѣломъ" (с. 746). Такъ какъ основной смыслъ моихъ статей заключается именно въ доказательствѣ своевременности стремленій осуществить эту задачу организаціи постояннаго общенія лицъ образованнаго класса съ населеніемъ, то здѣсь я опять вижу признаніе со стороны критика жизненнаго смысла за направленіемъ общественной мысли, которое онъ такъ упорно преслѣдуетъ своими неосновательными нападками.

Въ No 2 "Вѣстника Европы" за текущій годъ г. А. В--нъ посвящаетъ мнѣ половину новой своей статьи о "теоріяхъ народничества", въ которой частью продолжаетъ разборъ нашихъ положительныхъ взглядовъ, частью отвѣчаетъ на наши упреки литературнымъ противникамъ народничества. Остановимся сначала на первомъ.

Въ третьей статьѣ о народничествѣ мы обращали вниманіе на тотъ фактъ, что въ своемъ историческомъ развитіи прогрессивная русская интеллигенція обнаружила меньше сословнаго характера и больше общечеловѣческой широты воззрѣній (въ предѣлахъ своего общаго развитія, конечно), нежели западно-европейская. Соціальныя прогрессивныя идеи въ своемъ историческомъ развитіи на Западѣ принимали, говорили мы, форму, подъ которой они могли служить знаменемъ для борьбы одного класса съ другимъ. Иначе говоря, "идеи, служащія выраженіемъ общечеловѣческой правды и справедливости, идеи, по сущности освободительныя, въ самомъ широкомъ смыслѣ этого слова, въ историческомъ облаченіи, въ какомъ онѣ получали господство въ Западной Европѣ, выражали правду и справедливость относительныя, служили непосредственно и, главнымъ образомъ, для освобожденія и возвышенія отдѣльныхъ классовъ, отдѣльныхъ общественныхъ элементовъ, послѣдовательно выступавшихъ въ роли активныхъ агентовъ всемірной исторіи" ("Р. Б." No 6, с. 136). Русская же интеллигенція, по условіямъ своего соціально-историческаго развитія, "могла принимать съ Запада прогрессивныя идеи во всей ихъ общечеловѣческой чистотѣ, а, переводя въ практическія формулы, могла и должна была дать имъ выраженіе, обнимающее всю массу народа, а не какой либо привиллегированный классъ" (с. 126).

Главныхъ причинъ этого различія между интеллигенціей русской и европейской -- три. Одна изъ нихъ заключается въ томъ, что "русская интеллигенція образовывалась въ такой періодъ исторіи человѣчества, когда абстрактныя положенія общечеловѣческой правды и справедливости могли быть поняты достаточно ясно и не смѣшиваемы съ формулами, въ отвлеченномъ выраженіи имѣющими общій характеръ, а фактически представляющими интересы привиллегированнаго класса" ("Р. Б.", No 10, с. 8). Другой причиной указаннаго явленія было то обстоятельство, что русская интеллигенція усваивала прогрессивныя идеи въ періодъ господства крѣпостного права, института, находящагося въ такомъ противорѣчіи съ этими идеями, что почти не представлялось возможности эксплуатировать ихъ въ интересахъ поддерживающаго его господствующаго класса; въ то же время отсутствовала и буржуазія, на Западѣ, такъ сказать, перехватывавшая абстрактную общечеловѣческую идею на ея пути къ конкретному выраженію и облачавшая ее въ классовую одежду. Третьей причиной была слабость нашихъ привиллегированныхъ классовъ, какъ самостоятельнаго соціально культурнаго агента, ихъ "неспособность выставить руководящее начало общественнаго развитія, если таковаго нельзя позаимствовать извнѣ, т. е. отсутствіе въ нихъ соціальнаго творчества и безсиліе въ дѣлѣ проведенія выставленнаго начала въ жизнь", каковыя свойства являются результатомъ ихъ несамостоятельной соціально-политической роли въ нашей исторіи (с. 8--10).

Указанное здѣсь вкратцѣ воззрѣніе получило въ нашихъ статьяхъ, логически, кажется, довольно стройное развитіе (хотя пространственно оно разбросано въ трехъ статьяхъ -- второй, третьей и четвертой), съ ссылкой, при этомъ, на крупныя явленія европейской исторіи, что обязывало и нашего критика, въ случаѣ несогласія съ высказаннымъ мнѣніемъ, противопоставить ему другое, которое было бы одновременно и опроверженіемъ моихъ взглядовъ, и построеніемъ новой характеристики русской и западно-европейской интеллигенціи. Вмѣсто этого г. А. В--нъ поступилъ слѣдующимъ образомъ. Выписавъ изъ моей четвертой статьи строки, въ которыхъ я формулирую мысль, развивавшуюся въ предшествующихъ статьяхъ, мысль о томъ, что "русская прогрессивная интеллигенція въ отличіе отъ западно-европейской (прошлаго времени, когда народъ еще не выступалъ въ роли активнаго агента исторіи, характеризуется особеннымъ демократизмомъ, большимъ вниманіемъ къ нуждамъ народа и проявляющимся въ ней стремленіемъ отнестись къ народной стихіи, какъ къ основному началу нашего развитія, стремленіемъ искать опорную точку развитія не въ привиллегированныхъ классахъ, а въ массѣ трудящагося народа",-- г. А. В--нъ сопровождаетъ ее слѣдующимъ замѣчаніемъ (скобки принадлежатъ намъ). "Намъ кажется, что въ этомъ есть большое недоразумѣніе: едва ли можно найти то отличіе русской интеллигенціи отъ западно-европейской, которое представляется нашему автору. Указаніе такъ неопредѣленно (въ послѣдней цитатѣ -- дѣйствительно, но въ предшествующихъ статьяхъ -- нѣтъ!), что провѣрить его нельзя; но вообще (!) мысль о народѣ есть такая давняя въ западной интеллигенціи, и выражалась такъ характерно и въ области литературы, и въ практической жизни, что понижать ее, въ сравненіи съ небольшой относительно группой русскихъ идеалистовъ, нѣтъ никакого основанія. Дальше, (и, еще болѣе, раньше!) самъ авторъ признаетъ, что тѣ самыя идеи, какими питалась въ этомъ отношеніи наша интеллигенція, бывали (не только "бывали", но прямо "были"!) результатомъ вліяній западно-европейской образованности" (с. 770). Относительно заявленія автора о характерѣ европейской интеллигенціи мы скажемъ его же словами: "указаніе такъ неопредѣленно, что его провѣрить нельзя". Что же касается ссылки на "небольшую относительно группу русскихъ идеалистовъ", мы зададимъ вопросъ,-- хотѣлъ ли авторъ этимъ выраженіемъ указать на абсолютную малочисленность русской прогрессивной интеллигенціи вообще или же имѣлъ намѣреніе высказать, что указаннымъ нами народолюбивымъ характеромъ отличалась не вся почти прогрессивная интеллигенція, а лишь ничтожная группа; большая же и притомъ интеллектуально самая вліятельная часть таковой носила другой характеръ; и въ этомъ послѣднемъ случаѣ интересно знать, какой это былъ характеръ (особенно это представляется интереснымъ по отношенію къ интеллигенціи дореформеннаго періода, такъ какъ, согласно изложенному раньше, въ новѣйшее время явились обстоятельства, вносящія разложеніе въ воззрѣнія прогрессивной интеллигенціи)?

Сдѣлавъ затѣмъ выписку изъ моей четвертой статьи, объясняющую, что народостремительный, такъ сказать, характеръ нашей интеллигенціи былъ результатомъ, между прочимъ, соціально-культурной слабости привиллегированныхъ классовъ, проявившихъ огромную склонность къ подражанію и весьма небольшую способность къ соціальному творчеству, каковую слабость я объясняю въ свою очередь ихъ исторической судьбой, г. А. В--нъ продолжаетъ (скобки принадлежатъ намъ): "Въ этихъ замѣчаніяхъ есть доля правды только въ томъ, что русскіе привиллегированные классы, дѣйствительно, не создали себѣ (!) никакого прочнаго общественно-политическаго положенія (а кому же они создали его?), но есть и большія историческія неточности. "Культура", о которой говоритъ авторъ, заключается не въ одномъ только пріобрѣтеніи соціально-политическаго положенія, но и просто въ образованіи, источникомъ и средствомъ котораго бываютъ наука, искусства и всякаго рода прикладныя знанія (а какова цѣль образованія -- не освѣщеніе ли пути, ведущаго къ "прочному соціально-политическому положенію"?). Въ этомъ отношеніи русскій народъ цѣликомъ, а не одни привиллегированные классы, вслѣдствіе своей старой исторіи, такъ отсталъ отъ европейскаго Запада, что заимствованіе было неизбѣжно для всѣхъ привиллегированныхъ и не привиллегированныхъ (будто мы это отрицаемъ!)... Притомъ эта необходимость заимствованія вовсе не была только нашей принадлежностью: вся исторія европейскаго образованія переполнена фактами образовательныхъ и культурныхъ взаимодѣйствій и подражаній одного народа другому" (с. 772).

Какъ видитъ читатель, авторъ ни мало не колеблетъ положенія о соціально-культурной слабости нашихъ привиллегированныхъ классовъ, а потому всѣ вышеизложенныя его замѣчанія не опровергаютъ той посылки, которою объясняется и широкій потокъ стремленія къ народу и народному среди вашей интеллигенціи вообще, и особая форма этого потока, именующаяся народничествомъ, въ частности. Впрочемъ, авторъ и не могъ браться за опроверженіе этого положенія, такъ какъ въ "Вѣстникѣ Европы" весьма энергично самъ настаивалъ на соціально-культурной слабости русскаго общества. Дѣло стоитъ, поэтому, лишь за тѣмъ, чтобы вывести изъ этого положенія логически правильныя заключенія. Каково же должно быть содержаніе послѣднихъ?

Если русское общество,-- этотъ представитель нашего просвѣщенія и культуры -- "своими собственными силами неспособно выполнить сколько нибудь серьезную задачу общенароднаго характера", и если причины этого явленія кроются, какъ мы отчасти пытались разъяснить, въ историческихъ условіяхъ его образованія и соціально-экономической его организаціи, радикальное измѣненіе которой представляется мало вѣроятнымъ, въ такомъ случаѣ слѣдуетъ ожидать, что, до пріобщенія къ просвѣщенію новыхъ слоевъ населенія, ходъ нашего общественнаго развитія будетъ зависѣть отъ различныхъ историческихъ случайностей, стихійный процессъ этого развитія мало будетъ регулироваться сознательно цѣлесообразнымъ направляющимъ вліяніемъ интеллекта. Если-же позволительно стремиться къ сокращенію этого періода стихійнаго развитія, то необходимо принимать рядъ мѣръ, способствующихъ образованію новой культурной силы. Этотъ выводъ не есть одно, оторванное отъ жизни, умствованіе. Вопросъ о просвѣщеніи народа -- есть старый вопросъ русской интеллигенціи, "широкая постановка котораго уже въ 60-хъ г. считалась необходимѣйшей помощью для освобождаемаго народа,-- она должна была на будущее время дать народу возможность, какъ понять правильно свое новое гражданское положеніе, такъ и вѣрнѣе осмотрѣться въ новыхъ условіяхъ хозяйства" (А. В--нъ, "В. Евр." 1892 г., 10, с. 708). Нѣтъ поэтому ничего удивительнаго въ томъ, если въ послѣдующее время вопросъ о расширеніи просвѣтительнаго вліянія интеллигенціи поднимался снова и снова, и если явилось направленіе общественной мысли, считающее этотъ вопросъ важнѣйшимъ изъ вопросовъ современной жизни. Навстрѣчу этому движенію среди культурнаго общества идутъ процессы, совершающіеся въ глубинѣ народной жизни.

Всѣ реформы предшествующаго царствованія, а также и рядъ событій послѣдующаго времени, расшатываютъ міросозерцаніе массы населенія, образовавшееся въ крѣпостную эпоху, возбуждаютъ въ немъ новые процессы мысли и стремленіе къ знанію, къ полученію пособія науки. Такимъ образомъ, всякій шагъ со стороны просвѣтительной мысли по направленію къ массѣ является удовлетвореніемъ одновременно и требованіямъ логическаго процесса мысли и запроса со стороны жизни. Въ силу сказаннаго, ни одинъ такой шагъ не пропадетъ даромъ, всякое усиліе оставитъ свой слѣдъ. Такая задача нисколько не мѣшаетъ выполненію другихъ очередныхъ задачъ жизни и вполнѣ соотвѣтствуетъ условіямъ переживаемаго момента, когда масса лицъ, не находя приложенія своихъ силъ на поприщѣ общественной дѣятельности, томится въ бездѣйствіи и безплодно теряется, какъ культурная сила. За такую постановку вопроса о ближайшихъ задачахъ русской интеллигенціи въ особенности долженъ бы былъ ратовать г. А. В--нъ, такъ какъ, по его мнѣнію, для выполненія важнѣйшихъ задачъ непосредственно-общественнаго характера,-- достиженія большей свободы критическаго изслѣдованія и расширенія области общественной иниціативы,-- не только "добрыя пожеланія небольшого круга просвѣщенныхъ людей, къ сожалѣнію, недостаточны", но и никому еще неизвѣстно "когда и какими путями" будетъ это достигнуто. Какъ же послѣ высказаннаго отнесся г. А. В--нъ къ нашему заключенію?

Сдѣлавъ цитату изъ нашей статьи, объясняющую, что мы считаемъ необходимымъ стремиться къ тому, чтобы "живая вода знанія могла оказать оплодотворяющее вліяніе на ниву народной жизни, независимо отъ того съорганизуется ли привпллегированный классъ"... при каковомъ образѣ дѣйствія можно надѣяться, что "въ недалекомъ будущемъ нашъ народъ выступитъ на путь сознательнаго прогрессивнаго развитія, подобно тому, какъ выступили на этотъ путь другіе европейскіе народы", г. А. В--нъ сопровождаетъ эти мысли слѣдующими комментаріями (скобки принадлежатъ намъ). "То есть: мы жалѣемъ, что условія нашего просвѣщенія трудны, что и въ томъ небольшомъ кругѣ, гдѣ оно существуетъ, оно не имѣетъ возможности твердо установиться и распространиться (это -- результатъ двухсотлѣтнихъ заботъ о водвореніи просвѣщенія въ средѣ привиллегированнаго общества!),-- намъ отвѣчаютъ, что его надо распространить на весь (?) народъ (значитъ, мнѣніе г. А. В--на таково, что его не нужно распространять на доступную воздѣйствію часть народа?). Мы говоримъ, что живой воды мало,-- намъ отвѣчаютъ: разлейте ее по всей (?) Россійской имперіи (значитъ г. В--нъ думаетъ, что "стремиться къ тому, чтобы живая вода знанія могла оказывать оплодотворяющее вліяніе на ниву народной жизни г. излишне, и слѣдуетъ ждать еще столѣтія, пока наука "твердо установится и распространится;" въ томъ небольшомъ кругѣ, въ которомъ, если онъ будетъ единственнымъ представителемъ просвѣщенія,-- она можетъ быть никогда твердо и не установится?),-- и объясняютъ, что отъ этого даже "въ недалекомъ будущемъ" нашъ народъ выступитъ на поприще просвѣщенія подобно тому, какъ выступили на этотъ путь другіе европейскіе народы (значитъ ли это, что, по мнѣнію г. А. И -- на, онъ скорѣе выступитъ на этотъ путь въ томъ случаѣ, когда мы отложимъ заботы о разлитіи живой воды знанія на доступную нашему вліянію часть Россійской имперіи?). Это послѣднее было бы (а не есть?), конечно, желаніемъ всѣхъ просвѣщенныхъ людей нашего отечества; думается только, что европейскимъ народамъ нужны были для этого цѣлые вѣка энергической работы (чьей?-- всего народа и притомъ невѣжественнаго, или главнѣйшимъ образомъ привиллегированной и въ то же время просвѣщенной и достаточно сильной его части, и, если вѣрно второе, то слѣдуетъ ли примѣру Европы Россія, а если не слѣдуетъ, то правильно ли будетъ обнадеживать наше общество возможностью полнаго у насъ повторенія пути развитія Запада?) не только на поприщѣ мысли, но и на поприщѣ общественной борьбы, потому что самое право науки есть политическое право. Нашъ авторъ не предполагаетъ ничего подобнаго (?). Ему дѣло представляется совершенно простымъ; трудностей не представляется никакихъ (?): "задача текущаго момента -- связать знаніе съ народной жизнью и освободить такимъ образомъ послѣднюю отъ полнаго подчиненія въ дѣлѣ культурнаго развитія привиллегированному обществу" (вашъ авторъ, г. А. В--нъ, по первому предмету не высказывался, и его "предположенія" вамъ неизвѣстны; что касается нашего автора, то онъ категорически заявилъ, что осуществленіе вышеназваннаго "политическаго права" "не находится въ распоряженіи лицъ, которыхъ въ настоящую минуту занимаетъ этотъ вопросъ" и "когда и какими путями это произойдетъ -- этого, конечно, не скажетъ никто"; иначе говоря, осуществленіе этого права, съ точки зрѣнія нашего автора, не можетъ быть поставлено очередной задачей текущаго момента, а если такъ, то что можетъ служить препятствіемъ къ привлеченію возможно большаго количества культурныхъ силъ къ труду установленія связи знанія съ народной жизнью?) (с. 777--8).

Выразивъ недоумѣніе, "какъ можетъ произойти освобожденіе народной жизни отъ подчиненія привиллегированному обществу въ дѣлѣ культурнаго развитія", имѣя въ виду, что безъ науки освободиться отъ подчиненія нельзя, а наука и образовательныя средства находятся въ рукахъ привиллегированнаго класса,-- позабывъ при этомъ о томъ, что мы говоримъ о желательности и необходимости освобожденія отъ полнаго подчиненія, и что наши статьи трактуютъ о соціально, а не духовно-культурныхъ процессахъ, г. А. В--нъ останавливается на высказанныхъ нами основаніяхъ для надежды на то, что указываемая нами задача соотвѣтствуетъ условіямъ мѣста и времени, основаніяхъ, заключающихся въ двухъ положеніяхъ: 1) что культурные классы даютъ большое количество лицъ, готовыхъ посвятить свою дѣятельность народу, 2) что въ самомъ народѣ возникаютъ процессы измѣненія формъ жизни и запросъ на пособіе науки, и затѣмъ восклицаетъ: "каково должно быть количество лицъ, о которыхъ здѣсь говорится, чтобы работать на пространствѣ Россійской имперіи (а если работа будетъ идти на части пространства -- то это уже минусъ, а не плюсъ?). На этихъ-то двухъ положеніяхъ,-- заключаетъ г. В. В.-- "и основывается надежда, что культурное безсиліе нашего привиллегированнаго общества не сдѣлается фатальнымъ для судьбы Россіи, что русскій народъ и при культурной дезорганизаціи верхнихъ слоевъ общества найдетъ себѣ путь къ прогрессивному развитію". Мы говорили прежде, замѣчаетъ г. А. В--нъ, что въ своей высшей ступени народничество есть какъ бы религія. Дѣйствительно, въ приведенныхъ сейчасъ словахъ передъ нами уже не логическое или историческое сужденіе, а вѣра, исполненная, конечно, самыхъ лучшихъ пожеланій. Спорить съ вѣрой безполезно (но опровергать невѣрную аргументацію, оправдывающую вѣру, обязательно!); мы хотѣли бы, по крайней мѣрѣ, чтобы ея энтузіазмъ не истратился въ стремленіяхъ неосуществимыхъ, чтобы онъ увидѣлъ ближе обстановку своихъ предпріятій и болѣе цѣлесообразно направилъ свои усилія (с. 778--9).

Приведенная тирада автора интересна и въ логическомъ, и въ принципіальномъ отношеніяхъ. Подумайте только, что ему кажется высшей нелѣпостью мысль о томъ, что если интеллигенція главныя свои силы направитъ на просвѣщеніе народа, то намъ не страшно безсиліе, обнаруженное привиллегированнымъ обществомъ въ соціально-культурномъ отношеніи! Какимъ нужно обладать безвѣріемъ въ свой народъ, свою интеллигенцію, въ силу науки, чтобы высказать такое мнѣніе; какая запутанность въ принципахъ должна отличать взгляды лица, принадлежащаго къ виднѣйшимъ сотрудникамъ виднѣйшаго либеральнаго органа, и считающаго, что человѣкъ, вѣрующій въ силу просвѣтительнаго вліянія знанія на массы простого народа, тѣмъ самымъ изъемлется изъ числа лицъ, способныхъ мыслить логически и исторически, и что по отношенію къ нему необходимы спеціальныя мѣры, чтобы его "энтузіазмъ не истратился въ стремленіяхъ неосуществимыхъ"!

Посмотримъ, каковы логическія основанія мысли автора. Высказанная нами надежда, вызвавшая патетическую т ираду г. А. В--на, не явилась передъ нимъ неожиданно, а находится въ неразрывной связи со всѣмъ тѣмъ, что мы развивали въ своихъ статьяхъ; она есть выраженіе извѣстнаго душевнаго состоянія, находящагося въ полномъ соотвѣтствіи съ логическими построеніями относительно дѣйствительнаго хода вещей. Степень раціональности этой надежды поэтому вполнѣ зависитъ отъ раціональности логическаго построенія, и на эту то именно область и долженъ направить свои удары критикъ, если желаетъ разрушить "вѣру". Настоящая замѣтка имѣетъ цѣлью показать, что сдѣлано г. А. В--нымъ въ дѣлѣ опроверженія нашихъ "логическихъ и историческихъ" сужденій, и мы видѣли, что исходныя наши сужденія и историческаго, и логическаго характера оставлены въ большинствѣ случаевъ безъ разсмотрѣнія; а нѣкоторыя изъ нихъ вполнѣ подтверждаются самимъ критикомъ, и другими писателями "Вѣстника Европы". Къ числу этихъ положеній относится мысль о соціально-культурномъ безсиліи нашего передового класса. Мы старались выяснить и "логически, и исторически" основы этого безсилія, кроющіяся по нашему мнѣнію и въ условіяхъ переживаемаго человѣчествомъ момента развитіи, и въ условіяхъ какъ историческаго прошлаго нашей страны, такъ и современной соціальной организаціи ея привиллегированныхъ классовъ. Мои противникъ не опровергъ этихъ послѣднихъ положеній, но защищаетъ, повидимому, мысль, что причины вышеуказаннаго безсилія заключаются въ слабомъ распространеніи просвѣщенія и въ наличности внѣшнихъ условій, затрудняющихъ свободу критическихъ изслѣдованій и проявленіе общественной иниціативы. Съ нашей точки зрѣнія это -- не причины, а историческія условія, общія всѣмъ народамъ, находящимся на извѣстной ступени развитія и подлежащія измѣненію въ тѣхъ случаяхъ, когда весь народъ или передовой его классъ доразовьется до пріобрѣтенія извѣстнаго соціально культурнаго значенія. Сохраненіе этихъ условій въ современной Россіи служитъ поэтому лишь свидѣтельствомъ того, что это доразвитіе еще не произошло, т. е. служитъ признакомъ соціально-культурной слабости русскаго народа. Эта слабость въ верхнемъ слоѣ обусловливается, какъ мы пытались выяснить, соціальными обстоятельствами; въ нижнемъ-же, съ чѣмъ, вѣроятно, согласится всякій, слабымъ распространеніемъ культуры. Отсюда слѣдуетъ, что радикальныя средства борьбы съ соціально культурнымъ безсиліемъ нашей страны должны-бы заключаться или въ измѣненіи соціальнаго положенія привиллегированнаго класса или въ распространеніи вліянія культуры на невѣжественную массу населенія. Первый путь не находится въ рукахъ какой либо человѣческой силы, второй -- есть обычнѣйшій путь развитія цивилизованныхъ обществъ. Такимъ образомъ, логическія основанія для смутившей г. А. В--на моей "вѣры" находятся на лицо. Что-же касается историческихъ оправданій своевременности постановки задачи о преимущественномъ обращеніи вниманіи на просвѣщеніе (не только путемъ школы, но и посредствомъ внѣ школьныхъ вліяній) народныхъ массъ, таковые читатель найдетъ какъ въ многочисленныхъ трудахъ г. Пыпина по исторіи русской общественной мысли, доказывающихъ, что идея просвѣщенія народа есть основная идея нашей интеллигенціи, къ осуществленію которой она непрестанно стремилась, и въ протестахъ г. А. В--на противъ того, что народничество поступаетъ "не исторически", забывая заслуги въ этомъ дѣлѣ своихъ предшественниковъ, такъ и въ событіяхъ послѣднихъ двухъ лѣтъ, убѣдившихъ самихъ индифферентныхъ лицъ въ настоятельной необходимости заботъ о просвѣщеніи народа и въ засвидѣтельствованныхъ сотнями наблюдателей фактахъ проснувшагося стремленіи массы къ знанію. Таковы логическія и историческія основанія одного ученія и соотвѣтствующей ему "вѣры" въ то, что "культурное безсиліе нашего привиллегированнаго класса не сдѣлается фатальнымъ для судьбы Россіи, что русскій народъ и при культурной дезорганизаціи верхнихъ слоевъ найдетъ себѣ путь къ прогрессивному развитію".

Другое ученіе, повидимому, должно-бы полагать, что соціально-культурное безсиліе высшаго класса будетъ имѣть фатальное значеніе для судьбы цѣлой страны, почему главная забота интеллигенціи должна быть направлена на приданіе этому обществу необходимой силы. Не знаемъ, таково-ли въ дѣйствительности мнѣніе г. А. В--на и если таково, то какими средствами можетъ интеллигенція достигнуть поставленной цѣли. Во всѣхъ своихъ статьяхъ, и прежнихъ, и настоящихъ, г. А. В--нъ, (да и другія лица, критиковавшія народничество), къ сожалѣнію, не позаботились о выясненіи своихъ взглядовъ на задачи современнаго момента, путемъ обоснованія ихъ въ стройную систему "логическихъ и историческихъ сужденій". Судя-же по неоднократнымъ обращеніямъ его, при всякомъ удобномъ и неудобномъ случаѣ, къ вопросу о важности пріобрѣтенія извѣстныхъ условіи правильнаго развитія общества, безъ которыхъ онъ считаетъ, повидимому, невозможнымъ какія либо преуспѣянія на пути прогресса, и "только при обладаніи которыми возможна нѣсколько успѣшная работа на пользу народныхъ массъ",-- слѣдуетъ полагать, что забота объ этомъ предметѣ и должна составлять важнѣйшую задачу современныхъ поколѣній. Дѣлая такое предположеніе, мы, однако, встрѣчаемся съ другимъ, уже категорически выраженнымъ, мнѣніемъ автора о томъ, что достиженіе поставленной цѣли не находится въ распоряженіи лицъ, которыхъ въ настоящую минуту занимаетъ этотъ вопросъ, и что когда и какими путями будетъ достигнута эта цѣль -- не скажетъ, конечно, никто. "Мы, однако, не сомнѣваемся, прибавляетъ г. А. В--нъ, что съ теченіемъ времени эти условія (форма общественности) улучшатся"; т. е. онъ считаетъ себя вправѣ высказать и не логическое или историческое сужденіе, а "вѣру, исполненную, конечно, самыхъ лучшихъ пожеланій". "Спорить съ вѣрой безполезно, скажемъ мы ему его собственными словами; мы хотѣли бы по крайней мѣрѣ, чтобы ея энтузіазмъ не истратился въ стремленіяхъ неосуществимыхъ", что представляется весьма вѣроятнымъ, если вѣренъ взглядъ г. А. В--на на соціальныя силы привиллегированнаго общества.

На этомъ мы закончимъ разборъ критики г. А. В--на. Читатель видитъ, что серьезнаго опроверженія авторомъ моихъ взглядовъ и нельзя было ожидать при томъ ихъ непониманіи, какое обнаруживаетъ г. А. В--нъ, отчасти по причинѣ составленныхъ имъ ложныхъ предвзятыхъ мнѣній о предметѣ, отчасти благодаря незнакомству его съ разсматриваемымъ направленіемъ нашей общественной мысли, происходящему въ свою очередь оттого, что онъ изучалъ его только въ своемъ кабинетѣ и по немногимъ книжкамъ, снабженнымъ надлежащей вывѣской.

Теперь слѣдовало-бы разсмотрѣть жалобы г. А. В--на на неосновательность обвиненія его въ пристрастномъ отношеніи къ разсматриваемому направленію общественной мысли. Но такъ какъ наша статья и безъ того вышла слишкомъ длинной, и въ ней имѣется не мало данныхъ для сужденія о томъ, правы-ли мы въ своемъ обвиненіи или нѣтъ, то мы не станемъ поднимать опять этотъ вопросъ, а вмѣсто того выскажемъ нѣсколько замѣчаній, способныхъ объяснить фактъ невѣрнаго изображенія разсматриваемаго теченія его критиками.

Въ своихъ статьяхъ въ "Русскомъ Богатствѣ" мы старались показать, какъ согласно мыслящіе русскіе люди послѣдняго столѣтія, отъ Карамзина до г. Пыпина и Вл. Соловьева включительно, признавали слабость соціально-культурныхъ силъ нашего привиллегированнаго общества и пытались указать нѣкоторыя причины этого безсилія. Этотъ фактъ (слабость) имѣетъ весьма важныя послѣдствія какъ для нашего общественнаго развитія, такъ и для направленія работы мысли русской интеллигенціи. Соціально-культурное безсиліе привиллегированнаго класса служитъ причиною того, что чуткія или мыслящія лица изъ среды русской интеллигенціи не находили возможности основываться въ своихъ построеніяхъ теоретическаго или практическаго характера на идеяхъ и формахъ, органически вырабатывавшихся этимъ классомъ, и обнаруживали стремленіе искать опорную точку для своихъ построеній внѣ его. При этомъ часть интеллигенціи обращала свои взоры на идеи и формы, выработанныя Западомъ; другая искала опоры въ народѣ. Такъ объясняется, по нашему мнѣнію, то особенное, такъ сказать, народо-стремительное настроеніе значительной части русской интеллигенціи, отличающее ее отъ интеллигенціи западно-европейской, которое мы характеризовали въ послѣднихъ своихъ статьяхъ словами двухъ извѣстныхъ историковъ нашей литературы. "Народныя стремленія въ нашей литературѣ, скажемъ словами г. А. В--на, заключали въ себѣ не только потребность научнаго изслѣдованія народнаго преданія (гдѣ мы были учениками европейской науки), не только потребность найти для литературы болѣе реальное содержаніе и болѣе живую естественную форму (гдѣ опять наша литература находила опору въ европейскомъ движеніи), но и нѣчто другое: глубокій соціальный вопросъ и національную вѣру ("В.Е." 1892, II, с. 659).Мы уже упоминали о томъ, что г. А. В--нъ считаетъ такое направленіе мысли русской интеллигенціи результатомъ вліянія нашего общественно-политическаго строя, препятствующаго тому, чтобы мысли о народѣ и народномъ получили должное выясненіе.

Вѣрнаго въ этомъ мнѣніи то, что тяготѣніе русской интеллигенціи къ народу и сосуществующіе общественные порядки являются результатомъ одной и той же причины -- соціальнаго безсилія русскаго общества. При противуположномъ условіи,-- если-бы русскій привиллегированный классъ проявилъ способность отвѣчать на возникающія потребности соотвѣтствующими измѣненіями общественнаго характера,-- въ такомъ случаѣ активные элементы интеллигенціи чувствовали-бы подъ собой твердую почву для проявленія своей интеллектуальной и практической энергіи, и ихъ тяготѣніе и къ Западу, и къ народу были выражены слабѣе. Такимъ образомъ, и условія нашей общественности, и тяга къ народу являются (въ значительной степени) результатомъ одной и той-же причины, связаны другъ съ другомъ отношеніемъ соподчиненности третьему фактору. Это отношеніе г. А. В--нъ обратилъ въ причинное, признавъ одно изъ сосуществующихъ явленій за производящее, другое за его слѣдствіе.

Итакъ, по нашему мнѣнію, народостремительная тенденція нашей интеллигенціи, между прочимъ, есть естественный результатъ соціально-культурныхъ свойствъ русскаго общества, какимъ его сдѣлала исторія, есть стихійное стремленіе въ такой-же мѣрѣ, какъ и сознательное. Но, обративъ ликъ къ народу, человѣкъ только доказываетъ извѣстную свою чуткость въ отношеніи воспріятія вліяній, оказываемыхъ средою, но не гарантируетъ достоинства извлеченнаго оттуда содержанія. Дабы обращеніе къ народу и народному, направляемое соціально бытовыми условіями нашего интеллектуальнаго развитія, дало результаты, способные служить прочнымъ основаніемъ для прогрессивнаго развитія страны, необходимо, кромѣ прочаго, чтобы мотивы этого обращенія были освѣщены сознаніемъ, чтобы народное было поставлено въ надлежащее отношеніе къ общечеловѣческому, словомъ, чтобы это обращеніе совершалось при свѣтѣ знанія. Соблюденіе этого условія въ должной мѣрѣ можетъ быть достигнуто только постепенно, а такъ какъ тяга къ народу, какъ явленіе стихійное, обнаруживалась давно, причемъ подвергались ей лица, сходныя между собою лишь въ отношеніи чуткости къ извѣстнымъ отрицательнымъ вліяніямъ среды,-- то и неудивительно, если, не будучи подготовленными къ роли, налагаемой на нихъ соціально-бытовыми условіями нашего общественнаго развитія, многія изъ этихъ лицъ оказывались неспособными понять ни причинъ явленія, толкающаго ихъ въ извѣстномъ направленіи, ни пути, которому нужно при этомъ слѣдовать, каковое обстоятельство -- въ совокупности съ неблагопріятной для воспріятія впечатлѣній изъ народной жизни обстановкой -- было причиной полнаго субъективизма добытаго на этомъ пути идейнаго содержанія. Консерваторъ приходилъ къ заключеніямъ одного рода, славянофилъ -- къ заключеніямъ другого, прогрессистъ -- къ третьяго рода и т. д. Словомъ, каждый молодецъ сохранялъ свой образецъ, міросозерцаніе одного могло радикально отличаться отъ содержанія понятій другого.

По своимъ мотивамъ стихійнаго характера, разсматриваемая тенденція въ нашемъ обществѣ есть тенденція народническая, и только въ этомъ смыслѣ общественно-психическаго происхожденія мотивовъ, обращающихъ духовное око интеллигента къ народу -- можно объединять всѣхъ лицъ данной категоріи подъ флагомъ народничества. Но это будетъ объединеніе только флагомъ, а не знаменемъ, объединеніе въ интересѣ удобства изученія явленія -- не больше.

Народническія теченія имѣютъ и другое происхожденіе. Какъ мы развивали въ своихъ статьяхъ, усвоеніе общечеловѣческихъ идей правды и справедливости, получаемыхъ нами съ Запада, въ духѣ, благопріятномъ народному интересу, было результатомъ того обстоятельства, что съ этими идеями мы знакомились во время существованія у насъ крѣпостного права и что въ нашей странѣ не было класса (подобнаго западно-европейской буржуазіи), который былъ бы способенъ дать этимъ идеямъ облаченіе въ духѣ своихъ интересовъ. Народничество такого происхожденія было уже идейнымъ явленіемъ и могло характеризоваться извѣстной системой міросозерцанія.

По мѣрѣ лучшаго уясненія русской интеллигенціей воспринимаемыхъ съ Запада общечеловѣческихъ идей и ознакомленія съ широкой областью европейской науки, стихійное влеченіе къ народу и народному постепенно освѣщалось свѣтомъ идеи и знанія; но этотъ процессъ обращенія вполнѣ стихійнаго тяготѣнія въ совершенно сознательное и построеніе соотвѣтствующей ему логически обоснованной системы міросозерцанія совершался весьма медленно, продолжается еще на нашихъ глазахъ и при этомъ наполовину путемъ внѣ литературнымъ, а слѣдовательно, путемъ недостаточно систематическимъ и не вполнѣ доступнымъ ни для провѣрки, ни для наблюденія.

Въ 70-хъ гг. описываемое народостремительное теченіе не только усилилось (или, быть можетъ, только объединилось), но и вступило въ новый фазисъ практической его реализаціи и вскорѣ приняло наименованіе народничества. Объединяясь на почвѣ основныхъ идеальныхъ представленій, ближайшихъ задачъ, подлежащихъ осуществленію и, въ общемъ, практическихъ пріемовъ послѣдняго, различныя фракціи этого теченія, по высказаннымъ выше и другимъ причинамъ, далеко неодинаково обосновывали систему своего міросозерцанія, не стремились къ возможно полному обоснованію послѣдняго и почти, не дѣлали попытокъ излагать эти системы въ общедоступной литературѣ. Процессъ систематическаго обоснованія удобнѣе могъ бы совершаться въ послѣдующее, болѣе спокойное десятилѣтіе, если бы не наступившіе въ это время упадокъ умственной энергіи, апатія и разочарованіе. Указанная атмосфера была причиной того явленія, что прежде ясно поставленная задача затемнилась, рѣзкая сознательность народостремительной идеи ослабѣла; но такъ какъ вмѣстѣ съ тѣмъ условія, стихійно вызывающія это теченіе, оставались дѣйствовать по прежнему или даже усилились, матеріальное содержаніе разсматриваемаго направленія общественной мысли болѣе или менѣе сохранилось, стремленіе къ фактическому сближенію съ народомъ опредѣлялось, какъ очередная задача и сдѣлалось въ большей или меньшей степени потребностью, то и неудивительно, если это давнишнее народостремительное теченіе,-- раньше развивавшееся въ отношеніи установленія основныхъ его принциповъ и вытекавшихъ изъ нихъ общественныхъ формъ быта, а затѣмъ ставшее на почву фактическаго сближенія съ народомъ, -- продолжало стремиться къ осуществленію этого послѣдняго, не обладая уже той ясностью и опредѣленностью воззрѣнія на постановку вопроса объ этомъ сближеніи, какая характеризовала предшествующую эпоху, ощупью отыскивая форму единенія съ народомъ.

При этомъ намъ сдѣлались извѣстны два главныхъ типа интеллигента-народника. Представители одного изъ нихъ, повинуясь стихійному влеченію къ массѣ, имѣвшему въ ихъ глазахъ и логическое оправданіе, слѣдовали, не мудрствуя лукаво, этому влеченію, ставили своей задачей дать ему реальное осуществленіе, проявляя при этомъ самыя разнообразныя степени сознательнаго отношенія къ дѣлу. Лица другой категоріи подчинялись рефлектирующей мысли, стремились подвергать анализу и свои собственныя влеченія, и среду, вызывающую послѣднія, и среду, ихъ привлекающую; значительная часть лицъ этой категоріи не успѣвала достигнуть, при помощи этого анализа, примиренія противорѣчій, являющихся результатомъ труднаго, нужно сознаться, положенія, когда человѣкъ чувствуетъ и можетъ быть даже преувеличиваетъ необходимость личнаго разрыва со строемъ, его родившимъ и воспитавшимъ, потребность единенія съ слоемъ, ему чуждымъ и невѣжественнымъ, пытается осуществить это единеніе, встрѣчаетъ на пути непредвидѣнныя препятствія, съ которыми не хочетъ примириться и которыхъ не можетъ обойти, вѣчно колеблется между Сцилой и Харибдой, не умѣя ни ограничить свои идеальныя требованія, ни преобороть встрѣчающіяся затрудненія! Наиболѣе талантливыми бытописателями этихъ двухъ типовъ явились Златовратскій и Гл. Успенскій. Златовратскій бралъ своихъ героевъ по преимуществу изъ лицъ первой категоріи (за что подвергался казни со стороны проницательныхъ критиковъ, понимавшихъ его такимъ образомъ, что онъ изображаетъ этихъ лицъ въ качествѣ идеала), Гл. Успенскій -- изъ разряда второй.

Итакъ, мы имѣемъ дѣло съ тѣмъ моментомъ въ процессѣ развитія извѣстнаго направленія нашей общественной мысли, когда это направленіе, опредѣлившись въ основныхъ теоретическихъ и практическихъ принципахъ, занято отыскиваніемъ пути реализаціи послѣднихъ. Это направленіе, какъ и многія другія, не вполнѣ выражалось въ литературѣ, не вполнѣ и пользовалось литературными средствами для теоретическаго обоснованія системы своихъ воззрѣній. Благодаря указаннымъ выше особенностямъ прошлаго десятилѣтія, процессъ этого обоснованія не могъ идти особенно успѣшно; одно изъ препятствій этому лежало въ дѣятеляхъ литературы, не отвѣчавшихъ на запросы со стороны формирующейся интеллигенціи и не оказывавшихъ ей пособія разработкою вопросовъ, имѣющихъ важное принципіальное значеніе. Такое отношеніе между литературою и жизнью сохраняется и въ настоящее время, чѣмъ отчасти и объясняется господствующій у насъ разбродъ общественной мысли. Всего меньше пособій получало отъ литературы народничество, такъ какъ писатели, знакомые съ этимъ направленіемъ по личнымъ столкновеніямъ съ его представителями, не подавали голоса, а его характеристикой и критикой занялись лица, судившія о немъ лишь на основаніи литературнаго и притомъ весьма и весьма неполнаго матеріала. Результатомъ этого недостаточнаго знакомства съ предметомъ критиковъ народничества была масса недоразумѣній, возникшихъ относительно этого направленія въ обществѣ, а когда была сдѣлана попытка свести главнѣйшія его основанія въ систему, оказалось, что присяжный, такъ сказать, критикъ народничества такъ мало подготовленъ къ вопросу, что не можетъ освоиться съ цѣлой массой мыслей, вполнѣ ясныхъ для тѣхъ, кто не жилъ это время только съ книгами и журналами, кто наблюдалъ жизнь и въ тѣхъ ея проявленіяхъ, которыя не нашли достаточнаго выраженія въ литературѣ.

Пожелаемъ, чтобы этого разъединеніе литературы и жизни исчезло; а для это нужно, чтобы дѣятели литературы присматривались къ жизни и въ особенности чутко относились къ требованіямъ, предъявляемымъ еще лишь формирующеюся мыслью, памятуя, что воспособленіе росту молодой поросли составляетъ гораздо болѣе важную и плодотворную задачу, чѣмъ малопроизводительныя попытки исправленія кривыхъ вѣтвей и стволовъ {Въ одной изъ своихъ прошлогоднихъ статей г. В. В. самъ заявилъ уже, что редакція "Русскаго Богатства" раздѣляетъ не всѣ его взгляды. Тѣмъ не менѣе статьи его печатались въ "Русскомъ Богатствѣ", и потому мы сочли справедливымъ предоставить ему мѣсто для сведенія его старыхъ счетовъ съ критикомъ "Вѣстника Европы". Но затѣмъ считаемъ весь полемическій эпизодъ, связанный съ теоріей народничества г. В. В., исчерпаннымъ. Собственные же свои взгляды на вопросы, затрогиваемые статьями г. В. В., редакція будетъ имѣть случаи высказать, вѣроятно, въ непродолжительномъ времени. Ред. }.

В. В.

"Русское Богатство", No 4, 1893