Книговод

Дневник 1838-1839

Перцова Юлия Петровна


Дневник Юлии Петровны Перцовой, 1838--1839

   В РГАЛИ в фонде No 1796 Петра Петровича Перцова (1868--1947) хранится дневник поездки из Казани в Петербург 1838--1839 гг. его тетки Юлии Петровны Перцовой. Там же хранятся "Воспоминания" Петра Николаевича Перцова, двоюродного брата П. П. Перцова, откуда взяты сведения о роде Перцовых.
   Юлия Петровна Перцова (1812--1852) родилась в семье Петра Алексеевича Перцова и Марии Ивановны Веневитиновой, переселившихся в 1815 г. из Смоленска в Казанскую губернию, где приобрели лесной участок, из которого выросло имение "Хотня", в 90 верстах от города Казани, в татарском округе. Семья была многочисленная -- 8 сыновей и 5 дочерей. Юлия Петровна Перцова была седьмым ребенком в семье. В "Воспоминаниях" о ней только одна фраза "... Юлия -- незамужняя, умершая от рака...". Среди ее братьев: Эраст Петрович, литератор, был, согласно семейной легенде, дружен с А. С. Пушкиным, Александр Петрович "кончил Казанский университет по юридическому факультету, был Товарищем министра Юстиции при гр (афе) Пален, затем сенатором", Владимир Петрович -- "славянофил, недурно писавший, вращавшийся как и Эраст в кругу литераторов", Петр Петрович "долго был Казанским уездным предводителем Дворянства и Председателем Казанской уездной Земской Управы", Константин Петрович "вечный", как его называли "Пензенский Вице-губернатор", пробывший в этой должности 35 лет... с самого начала своей служебной карьеры он был записан на черную доску, как политически неблагонадежный, за переписку в молодости с А. И. Герценом". Ее племянник, Перцов Александр Николаевич купил в 1907 году в Санкт-Петербурге "... большой участок земли на Лиговке под No 44. Для оправдания этой покупки брат затеял застройку участка пятью большими корпусами, соединенными в одно владение, ставшее известным всему Петербургу под именем "Дома Перцова". Это единственное владение в Петербурге, которое вызывалось по телефону не по No, а по имени владельца." Автору "Воспоминаний" Петру Николаевичу Перцову принадлежал "дом Перцовых" на Пречистенке, построенный по проекту С. В. Малютина. (Подробнее о роде Перцовых см. РГАЛИ Ф. 1796. Ед. Хр. 296).
   В комментариях использованы пояснительные записи П. П. Перцова (ст.), которые при публикации выделены кавычками.
   

1838 год. Свияжск.

   Безо всякого особого чувства выезжала я из Казани, ни грусть, ни радость не волновали моего сердца. Я была так покойна, как будто ехала не далее, как за 80-ть верст с уверенностью возвратиться скоро назад; я не могла вообразить, не могла увериться, что еду в Петербург, куда часто заносили меня мечты, желания, но никогда даже тень надежды не утешала меня. Теперь -- я не мечтала, я только спрашивала себя, точно ли я еду в Петербург, и не верила, протирала глаза, боясь -- не сон ли околдовал меня.
   Скоро доехали мы до Свияжска, перепугали смотрителя, который был чем-то очень занят и потом пришел почти в отчаяние, что не встретил нас, узнав, что мы родные Василия Петровича1, проехавшего с полчаса до нас. Закусив немного, мы опять побрели к своим повозкам; ужасный ветер, раздувая вуаль мою, расчистил мои мысли, они осветились уверенностью, что я еду точно в Петербург, и я вздохнула свободнее! -- Усевшись очень покойно, я увидела, что на мне нет вуали; принесли фонари, стали искать ее, -- напрасно! ветер верно далеко унес ее. Знак, что мне скоро быть назад, подумала я, и заранее стало жаль Петербургских театров.
   Нам сказали, что станции еще не переведены на Волгу и мы должны были тащиться гусем по глубокому снегу, что продолжалось до Чебоксар.

Чебоксары.

   Мы остановились в русской гостинице. В зале, которую мы проходили, сидело несколько человек купцов в шубах и упивались чаем. Хозяин, давнишний знакомый Андрею Петровичу2, принял нас с особым расположением, потому что некогда служил у папиньки и много обязан ему. Слуги суетились; один расположился быть у дверей безвыходно, но Андрей Петрович попросил его сделать нам снисхождение -- удалиться, и мы имели это удовольствие до появления стерлядей, которые явились нам отрекомендоваться, прежде чем быть в кастрюле, но потом, кажется, были заменены меньшими своими сестрами. Отсюда мы поехали уже Волгой и в одну ночь сделали более пути, чем в целые сутки.

Нижний Новгород.

   Мы приехали сюда в девятом часу утра. На улице было шумно, суетно, потому что это был базарный день. -- Мы долго стояли на одном месте, пока отыскивали для нас гостиницу. Меня обступали нищие, с которыми я могла только раскланиваться. -- Невозможно судить, хорош ли город или нет, он разбросан по ужасным горам, улиц, кроме одной только, где мы стояли, не видно; на этой довольно хорошее каменное строение. Наша квартира была прямо против ярмарки. Летом вид должен быть хорош отсюда, особенно во время ярмарки: Ока под самыми ногами, на горах сады, -- все в движении, везде жизнь; -- а теперь -- все мертво! -- К сожалению, Аннета3 сделалась нездорова, и совет Эраста4 и наше собственное желание быть в соборе и посмотреть памятники Минина и Пожарского5, не могли быть исполнены. -- Я сидела от скуки на окне, рассматривала город, или лучше горы, на которых, кой-как держатся домики, и мысли мои были то в Казани, то в Петербурге, как вдруг мне бросается в глаза какая-то надпись на другом окне; я подбегаю и читаю: здесь квартировал Михаил... (далее не могла разобрать, постараюсь на возвратном пути) -- ниже: Jean Romanoff, и в каком-то венке, должно быть миртовом, написано тою же рукою: июль. Это заняло меня. Этот месяц, вероятно, счастливейший в его жизни, и мысль или воспоминание об нем неразлучно с ним. Кто же этот счастливец? Фамилия знакомая! Верхнее имя присоединить к ней и тогда... Не мистификация ли это? Не нарочно ли разделено имя на двое? Чем замечателен для него июль и которого года?.. Но как все это должно было остаться для меня не иначе, как загадкой, я отошла от окна, пожелав каждому Романову находить в своей жизни поболее счастливых месяцев! -- Вспомнив, что с нами есть журнал "Библиотека"6, я спросила ее, но едва успела за нее приняться, как приехал Василий Петрович. Провожая его, я увидела в коридоре чудесную кошку, которая очень походила на покойного Ваську; мне хотелось непременно поласкать ее, но она убегала от меня и я послала за нею прехорошенького маленького мальчика, который приходил иногда прислуживать нам со своим братом. Он принес мне кошку и рассказал свою и ее историю, и показал мне всю ее ученость: она умеет служить и прыгать через руки, и я сама открыла в ней премилые достоинства: она чрезвычайно ласкова и резва, очень ловко прыгает на двери и прекрасно царапает руки. -- Во все это время нас забавлял свистаньем и пением какой-то соловей-офицер, который, кажется очень скучал один и для развлечения беспрестанно выбегал в коридор. -- В сумерках мы выехали из Нижнего.


Москва. Красная площадь

Муром.

   Здесь оканчивается царство стерлядей! Несколько из них отправилось с нами, чтоб своим приездом в Петербург: доставить удовольствие Nikolas7 и прочим.
   В каждой русской гостинице непременно найдешь купцов в шубах за чаем; презабавные для меня эти гостиницы! Все комнаты уставлены столами, на каждом из них полоскательная чашка, эмблема изобилия чая! Множество слуг, которые расшаркиваются и которых едва можно заставить удалиться от себя. -- Нет хуже гостиницы, как в Муроме. Запачканные комнаты, пол обсыпан песком, который так несносно трещит под ногами, что я не могла заниматься своим любимым делом на станциях, -- ходить взад-вперед по комнате. Я нетерпеливо ждала обеда, только чтоб уехать поскорее.

Владимир.

   Во Владимире мы пробыли часа три и я успела заснуть с полчаса самым приятным сном. Во всю ночь почти я не спала; приехав во Владимир, я села в угол дивана и через минуту спала уж очень крепко. Здесь наняли вольных лошадей с условием -- в сутки привезти нас в Москву. Константин8 наш выехал отсюда очень весел: до деревни, где его родные, оставалось верст 20-ть и чем ближе подъезжали мы, тем он делался веселее, и мне было весело смотреть на него! я вообразила, с каким нетерпением ждут его там; и точно, не доезжая с полверсты до деревни, которая немного в стороне от большой дороги, мы увидели суматоху на гумне, принадлежащем семейству Константина, там молотили, увидали экипажи и бросились навстречу. -- Я первой вошла в избу; в дверях я встретила маленькую, худенькую старушку с решетами в руках и в страшных хлопотах. Это была мать Константина, увидав меня, она смутилась и вскрикивала: матушки вы мои, родные вы мои и, бросив свои решеты, начала обнимать и целовать меня, как будто родную свою. Скоро пришел и старик-отец, славный старик, с прекрасною наружностью, умный, разговорчивый. Он просидел с нами целый вечер, говорил нам анекдоты о Суворове, которому они принадлежали, и очень занял нас. Добрые хозяева не знали как и чем угостить нас, принесли нам рыбы, меду, яблоки и проч.... и среди этого является вдруг бутылка самого лучшего Люнеля9; это было угощение от Константина, он вез ее из Казани и непременно хотел, чтоб мы выпили ее всю до дна. На упрек Андрея Петровича зачем он тратил на это деньги, он отвечал, что готов был купить чего-нибудь самого дорогого, для нашего угощения и что он сам не свой от радости, видя нас у себя в гостях. Не светское приличие, не притворные чувства управляли языком этих добрых людей! Они были полны радостью, что видят давно ожидаемых гостей. -- Мы пробыли у них около суток. Жаль мне было бедного Константина, который так ненадолго увидался с милыми сердцу и должен был опять расстаться может быть на несколько месяцев. Теперь уж он был совсем другой; видно было, что он очень грустил. Отец и мать его стары, дряхлы, найдет ли он их в живых, когда возвратиться домой? -- Старик тронул меня, говоря о Константине, что он радуется всегда, имея об нем хорошие вести и зная, что Андрей Петрович много любит его, но тоскует об одном, когда умрет, то он не закроет ему глаза. -- Понимаю, как грустно в последнюю минуту вечной разлуки не взглянуть в последний раз на всех тех, кто был дорог сердцу! -- Отрадно умирать, обняв тех, кого любил до последней минуты своей жизни; -- когда знаешь, что с искренними слезами скорби проводят нас до могилы, что горсть земли будет брошена в нее с благословением и молитвою; -- когда умирая мы заставляем проливать слезы грусти, а не отчаяния, когда смертию нашею не разрушается счастие ни одного милого нам существа. Но ужасно умирать с мыслею, что с нами в гроб ложится спокойствие многих, что они с отчаянием в душе призывают нас, что после нас их жизнь мучительна, как яд, что мы будем спокойны, а они должны страдать! Умирающему с чистою совестью, грустна та мысль, что часто дают прощальный поцелуй с притворными слезами, что под траурным платьем будет биться веселое сердце, и, уходя от могилы скажут: Бог с ним! нам будет без него лучше! и пожалеют, что приличие не позволяет ехать на бал. -- А кстати!


Москва. Лубянская площадь

Москва.

   По всей этой дороге мы встречали множество экипажей; окружные помещики с семействами спешили к праздникам в столицу повеселиться. То-то будет работы в магазинах, пустоты в кошельках! -- Эти проезжающие давали пищу моему воображению и я была им очень благодарна, потому что не спала всю эту ночь, боясь проспать, а мне хотелось увидать матушку-Москву издалека. Мне хотелось испытать самую себя, с каким чувством увижу я ее, привыкнув с детства благоговеть к ее святыням. С любопытством и нетерпением мои глаза были устремлены на горизонт. Я беспрепятственно спрашивала ямщика: далеко-ли? -- Наконец влево показался уголок Москвы. Сердце мое забилось, как может быть у многих из тех девиц, которые с разными надеждами ехали туда повеселиться. Только не одинаковы причины были у нас: без всякой надежды, а с разными думами подъезжала я к Москве; я вспомнила слова незабвенного Пушкина:
   
   Москва! Как много в этом слове
   Для сердца русского слилось!
   
   Я вспомнила, что я русская, что для меня она должна быть священною! Дума за думою летели, и мое нетерпение видеть ее возрастало! -- Весь горизонт почти покрылся домами, церквами и я мысленно поклонилась Москве, исполняя просьбы многих Казанских.
   Вот мы и у заставы! Покамест прописывали нашу подорожную, я насмотрелась на взятки солдат с крестьян, которые ехали в город на базар; у одного они брали сено, у другого -- дрова и запаслись всем до следующего базара. -- Чтоб не измучить тяжелой дорогой усталых лошадей, наш ямщик вез нас по улицам самым уединенным, где кроме странных, пестрых церквей, нет ничего замечательного, -- а они на каждом шагу. Наконец мы выехали из этих закоулок, проехали мимо прекрасного театра, у которого мое сердце забилось еще сильнее, и остановились у гостиницы: "Лондон". Она была наполнена проезжающими и мы принуждены были простоять у ворот с часа полтора, пока искали для нас квартиру. -- В "Лондоне" остановился какой-то Казацкий генерал и мимо нас беспрестанно проезжали и проходили туда казаки всех сортов и между прочими один прехорошенький офицер; он хотел, чтоб мы полюбовались им, остановился против наших повозок, посмотрел на все стороны, повертелся и скрылся. Казацкий кивер был ему очень к лицу и надет был с большим кокетством. Мужчины всегда обвиняют женщин в кокетстве, а сами право, иногда не менее кокетничают, вот например... Но -- Константин пришел с радостною вестию, что нашел квартиру в гостинице "Лейпциг" на Кузнецком мосту10. Я была очень рада, что увижу знаменитый Кузнецкий мост. Как странно слышать это название месту, на котором нет ничего даже похожего на мост! -- В гостинице нам были даны очень хорошенькие две комнаты с перегородками, что составило четыре комнаты. Первым нашим делом было напиться чаю. Только что подали самовар, -- приехал Василий Петрович, которого Константин встретил на улице. Проводивши его, мы написали записку к Любиму и послали отыскивать его, и принялись за свой туалет. Я увидала, что на мне нет ни креста, ни образочка Св. Митрофана11. Все поиски были напрасны, я потеряла их в дороге, и чуть не плакала с горя! Мне было жаль образочка; это был первый, который дал мне отец Иннокентий. Вот уж три потери в дороге, а до Петербурга еще далеко! -- Одевшись, я села у окна; движение на улице было большое: иные спешили в магазины, верно заказывать к празднику шляпки, -- другие возвращались оттуда с картонками. Кареты, сани, теплые сапоги, все сталкивалось у дверей магазинов.
   Александр возвратился с нашей запиской и известием, что Любима нет в Москве, что он уехал в уезд на несколько недель. Очень было жаль и досадно! -- Отдохнувши немного, мы отправились погулять по Кузнецкому мосту, посмотреть хоть уголок Москвы, взглянуть на ее магазины хоть снаружи. -- Мы зашли к Буйесу; купили у него разных разностей и потеряли дорогу к нашей квартире; у этого дома столько лестниц совершенно одинаковых одна с другою, что мы совсем сбились с толку, которая идет к нашей квартире; наконец отыскали и благополучно пришли домой. На Кузнецком мосту нет ничего замечательного. -- После обеда Андрей Петрович лег спать, а мы с Анетой отправились на извозчике в Кремль. Проезжая мимо часовни Иверской Божией Матери12, мы зашли туда помолиться.
   Вот мы и среди Кремля! Каким-то особенным чувством затрепетало мое сердце! Я окружена святынею старины, безмолвными свидетелями стольких событий! О, как я желала заставить говорить их! Тем более, что у нас не было чичероне. Мы по догадкам узнавали церковь Василия Блаженного13, которая мне чрезвычайно понравилась, терем царевны Наталии Алексеевны14, и проч. Вот и Иван Великий15! Но он не поразил меня; мое воображение увеличивало его, -- или это от того, что я смотрела на него в близком расстоянии и не могла измерить всей вышины его. Царь-пушка, -- ужас! Мне кажется, она может убить одним громом выстрела! Мне было страшно смотреть на нее! -- С любопытством и благоговением я смотрела на памятники Пожарского и Минина. Извозчик наш, показывая на них, сказал: Вишь какие были люди! Что ему! Махнуть рукой, так убъет человека! -- Проезжая Спасские ворота извозчик снял шапку16; в самое это время раздался благовест к вечерни; глаза мои встретили образ Спасителя, -- и я перекрестилась с особенным благочестием. В эту минуту моя молитва была так искренна, что она верно долетела до Всевышнего! Как мне нравится этот обычай -- снимать шляпы у Спасских ворот; кто не привык к этому, того тронет до глубины души! -- Если б на возвратном пути нам удалось осмотреть хорошенько весь Кремль; видеть все замечательное в нем! -- Тут мы еще более пожалели, что не нашли Любима в Москве, он был бы нашим чичероне. -- От Кремля мы проехали по многим улицам; видели университет, манеж, дом собраний и проч... Есть домы прекрасные, по которым сейчас увидишь, что тут живут баричи, но между ними прежалкие дома; улицы кривы, переплетены переулками и оттого Москва не имеет величественного вида. -- Возвратившись домой я писала письма в Казань -- с свежими впечатлениями. -- Мы хотели выехать на другой день рано утром, и как же я удивилась, когда проснувшись, увидала, что уже 11-й час. Андрей Петрович всю ночь страдал спазмами и не будучи в состоянии ехать утром, не будил нас, и мы пробыли в Москве полтора суток, а заплатили за два! Садившись в повозку, я слышу, что один ямщик -- старик говорит другому молодому: ну брат, смотри же вези хорошенько; ведь это господа знакомые. Я спросила, как знакомые? Мне ответили, что он всегда возил Сер. Ф. Желтухина и по нашему родству называет и нас знакомыми. -- Только что мы выехали из ворот, этот ямщик запел таким смешным напевом, что я захохотала; он почти не переставая пел до самой станции и я не могла привыкнуть и от души смеялась всякий раз, особенно прислушиваясь к его уморительным припевам.

Пашковская.

   С каким удовольствием я вышла из повозки, увидав прекрасный, большой, освещенный дом. Мы взошли в общие залы, -- их было две, -- обе были пусты, мы прошли во вторую, тут было где мне расходиться, комната большая, опрятная, я занялась картинами, портретами, которыми были обвешены стены. Вскоре приехал какой-то господин почтенных лет, в военном сюртуке, но не почтенного характера, он ежеминутно кричал на своего мальчика, который не смел, кажется, на четверть отойти от него. Подали самовар, раздался стук молота: он начал колоть сахар, но не перестал браниться! -- Наши лошади были готовы и мы отправились, оставя почтенного господина за чаем, который он кушал с большим аппетитом и кажется, перестал бранить бедного мальчика.

Городня.

   Мы приехали сюда довольно рано утром. Только что мы принялись за чай, зазвенел колокольчик и в залу вошел высокий мужчина в военной шинели. Сняв шинель, тулуп, шерстяной шарф, очень хорошенький (верно сестра подарила) он остался в сюртуке и теплых сапогах. Повертевшись немного, он вышел; через минуту возвратился. Анет, видя, что он очень озяб, сжалилась над ним и предложила ему чаю; кажется, он очень обрадовался этому. Попрося позволения, он закурил трубку и стал пить чай, Мы узнали, что он едет в Петербург в первый раз и заранее в восторге от него. Я присоединила мои восторги и комната наполнилась ими, как дымом! -- а может быть то был и дым табачный!!! Ему пришли сказать, что лошади готовы и он распрощался с нами в надежде встретиться на будущей станции... Но мы разъехались по разным дорогам; мы поехали Волгою и миновав станцию, приехали прямо в Тверь.

Тверь.

   По обыкновению расхаживая взад и вперед по комнате, я слышала тихие же шаги по коридору, сопровождаемые голосом, напевающим разные мотивы из опер. Я догадывалась, что это должен быть офицер (офицеры всегда поют на станциях), но не догадалась, что это был наш знакомый-незнакомец. Он занимал номер против нас и, как мы узнали потом, несколько раз спрашивал можно ли войти к нам, но Александр, не знаю почему, отказывал ему и не докладывал нам. -- Потом до моего слуха долетели женские голоса, которые повторились в соседней нам комнате; я сейчас приложила к щелке двери глаз свой и он увидал двух дам, одну пожилую, другую молодую, одетых не по-дорожному; они стояли среди комнаты и тихо разговаривали и, казалось, молодая что-то пересказывала пожилой. Потом они начали ходить по комнате; иногда останавливались, не переставая говорить. Они были в каком-то волнении, но веселом; как будто неожиданно достигли какой-то цели! Что-то очень занимало их! -- Мне, по свойственному женщинам любопытству, в котором не уступят им и мужчины, если еще не превзойдут их, -- очень хотелось дождаться, когда они уедут; но потом я убедилась, что не дождусь этого, потому что как видно было, они стояли в этой гостинице. -- Мы пообедали, лошади нам были готовы и я простилась с таинственными дамами, которые были таковыми по крайней мере в моих глазах. -- Только что мы уселись в повозки, к крыльцу гостиницы прискакали сани, из которых выскочили двое мужчин, один статский, другой военный. Статский остановился на крыльце, а военный подошел ко мне; я узнала в нем городнинского знакомца -- адъютанта. Он начал с того, что спешил возвратиться, чтоб застать нас и прочее... Кончилось тем, что он просил меня сказать ему, где мы остановимся в Петербурге, чтоб он мог иметь удовольствие быть у нас. К сожалению, я не могла удовлетворить его желание. Первая повозка двинулась, за нею наша и мы расстались с любезным знакомым-незнакомцем при одной надежде встретиться на будущей станции. Мне хотелось узнать, по крайней мере, его фамилию, но никто из наших людей не знал ее и он остался для нас навсегда с одним названием: станционного знакомца.


А. А. Бестужев-Марлинский

Медное.

   Маленький, тесный приют у смотрителя; комната обвешана картинами, портретами и наполнена детьми всех возрастов, -- одна маленькая девочка была премиленькая и я все кормила ее сахаром и чаем. Смотритель предлагал нам купить коллекцию гравированных картин; до которых он был большой охотник. Бедный старик был огорчен недавнею смертью своего старшего сына; будучи почтальоном, он скакал с почтою, был опрокинут, задавлен чемоданом и через несколько часов умер. После рассказа старик показал нам его портрет, намалеванный деревенским живописцем.

Торжок.

   Мы приехали сюда поздно вечером; нам очень хотелось быть в магазине, который в самой гостинице, чтоб купить знаменитых башмаков, но он был уже заперт. Я вспомнила, что Эраст записал нам в памятной книжке: Торжок, знаменитый котлетами, -- и вскоре нам подали этих котлеток и я долго облизывалась после них. В номере против нас остановились двое мужчин; один, кажется все молчал, а другой говорил не умолкая и беспрестанно выходил в коридор браниться, кажется, со всеми встречными. Люди гостиницы очень суетились; какая-то вельможная особа приехала к ним ночевать; но толстый господин, своим криком нескоро, я думаю, дал ей заснуть.

Вышний Волочек.

   Только что мы приехали, к нам явилась прехорошенькая и пребойкая девка с пряниками, которые были также хороши, как и она. Чтоб ею любоваться, мы заговорились с ней. Она нашла, что я похожа на какую-то ее знакомую барышню, которую она очень любит, уважает и желает хорошего жениха и всякого добра. Я пожелала и ей того же.

Валдай.

   Я думала, что меня вынут из повозки на руках бабы с баранками, которые окружили мою повозку и изо всей мочи кричали: барыня, хорошая, голубушка! купи баранки! у меня лучшие, у меня свежие! дешево отдаю! даром возьми! Я прогоняла их со всеми их баранками, потому что боялась быть оглушенной. Несносные так обступили меня, когда мы вышли из повозки, что едва позволяли делать шаг вперед. Я собиралась уже спросить: не это ли известные Валдайские колокольчики? Но мы вошли в комнату и я увидала шкаф с настоящими колокольчиками, которые я потом перебирала и надписи на них смешили меня, например: No Купи меня, я тебя позабавлю, -- со мной будет тебе веселее", и проч...
   Мы напились чаю с Валдайскими бубликами и спешили ехать. Одну чашку забыли взять и я понесла ее к Анне; пробегая комнату с колокольчиками, я вдруг в дверях на кого-то наткнулась и мы оба остановились; подняв глаза я хотела сказать: а! Вот мы с вами и встретились! Передо мной стоял офицер, и хотя в темноте я не видела его в лицо, но по росту узнала, что это был не тот. -- От Москвы до Петербурга непременно на каждой станции найдешь хоть одного офицера, как от Казани до Москвы купца! --
   

Александринский театр

Новгород.

   Прежде столь славный, могучий, теперь -- как будто перенесенный в другой мир, Новгород не представляет ничего замечательного. Я вздохнула о прежней его славе!

Спасская полесь.

   Гостиницы нет, останавливаются у смотрителя, а так как у них всегда ужасная теснота, то Андрей Петрович и не хотел выходить, но нам сказали, что есть особая комната, и мы вышли. Взбираемся на высокую лестницу и вместо особой комнаты, которой и не бывало, входим в маленькую комнатку. За столом сидел полковник, с которым мы были вместе и на прошедшей станции, но по разным комнатам; он курил и писал; секретарь его расхаживал в одном углу комнаты; нам оставался другой с диваном и столом. Когда секретарь уходил, я прибирала в свое владение его угол и размеривала его тихими шагами. Андрей Петрович узнал от секретаря, что полковник этот -- Барон Корф17 и вспомнил, что это тот самый, с которым он был вместе в Институте; они не узнали друг друга. Наконец после долгих ожиданий, нам объявили, что лошади готовы. Барон перестал писать и отдал письма секретарю для запечатывания. Когда мы отъезжали, он садился в свою карету и скоро перегнал нас.

Померанее.

   Последняя станция до Петербургской губернии. Мое нетерпение возрастает с каждой верстой! --
   Барон Корф уже здесь; он спит в другой комнате, а секретарь его сбирается ужинать. Я нашла на одном столе разные газеты и принялась читать их. Вдруг -- звенит колокольчик, -- через минуту в залу входит очень высокий мужчина средних лет, с большими бакенбардами и очень похожий на В. Л. Тилле, раскланявшись с нами, он сел на диван, и вскоре у нас начался разговор. Он ехал из Петербурга, рассказывал нам тамошние новости, говорил об Тальони18, что в ней не находит ничего особенного и что ею восхищаются одни только молодые офицеры; говоря об ней он никак не мог вспомнить ее фамилию и признался, что он очень беспамятен на имена. Его дядюшка был когда-то губернатором в Казани; он сказывал нам и его и свою фамилию, но я была на этот раз очень беспамятна.
   По высокой, узкой лестнице мы взобрались в небольшую комнату, но очень опрятную; войдя в переднюю, я заметила, что в ней были двое мужчин, один военный, другой статской. Военный убежал за перегородку, -- статской бросился к зеркалу поправлять волосы; через несколько времени вышел и военный, причесанный, приглаженный! Это был моряк. -- У них был накрыт стол для ужина, подали рябчиков и они начали кушать с большим аппетитом, не переставая разговаривать и острить между собою; но что это были за остроты!!! Я едва удерживалась от смеха, слушая их и замечая, что молодые люди все свои анекдоты приправляли остротами для нас, но большею частью в них не было ничего забавного, а иногда они были довольно пошлы. Статской советовал военному, что если он хочет нравиться девицам, то должен всегда носить в кармане косточку от рябчика. -- Я чуть не прыснула громким смехом. Кондуктор пришел сказать, что дилижанс готов к отъезду и они отправились.

Средняя рогатка.

   Подъезжая к ней, я вспомнила П. А.; это ее любимая станция, -- и в самом деле она хороша, дворец бесподобный; мимо беспрестанно проезжают экипажи, как в городе. Береговая аллея ведет к Петербургу; от него только десять верст. Мое нетерпение сменилось легкой грустью. Отчего это -- не знаю! но напрасно я старалась представить себе все удовольствия Петербурга; свидание с Nico, -- грусть затаилась в душе, как сверчок в углу дома. Я помню, что тоже самое было со мной и при въезде в Воронеж; и тогда и теперь исполнились мои желания, а мне грустно! Это странно! -- Гнездятся ли мысли в душе: найду ли здесь то, чего ожидаю? не обманусь ли я? Или это переход границ желаний? Не всегда ли испытывает такое чувство человек, когда доходит до цели своих желаний? Не могу объяснить себе этих чувств! Эта грусть непостижима, невыразима, но не мучительна! Мне кажется подобною же грустью наполняется сердце человека при переходе от печали к радости, от безнадежности к надежде.
   Полагая, что в Петербурге мы скоро переедем на нашу квартиру, а там не скоро дождемся обеда, решились обедать здесь. Наконец мы в последний раз сели в повозки; у меня забилось сердце, мне стало что-то страшно! Мне -- провинциалке явиться в знатный Петербург, явиться в дома, где все должно быть так важно, так надменно! Не будут ли смеяться над бедной провинциалкой, не найдут ли ее странною, смешною? И эти мысли занимали меня! -- а там -- мне являлся Nico, обрадованный, веселый, ласкающий меня, и сердце билось иначе, и я делалась нетерпеливою! Об удовольствиях Петербурга я забыла на это время. Потом переносилась в Казань, и ужаснувшись расстоянию, которое отделяло меня от родных, я мысленно опять прощалась с ними. В разлуке всего убийственнее расстояние! Тихо тащились мы в наших тяжелых повозках по бесснежной дороге; мимо нас скакали экипажи, как будто был по этой дороге какой-нибудь праздник. Глаза мои разбегались то по дачам, которые лежат по дороге, то по скачущим экипажам. Передо мной мелькали веселые лица; это развеселило меня, я стала воображать, как и мне будет весело в Петербурге, сколько удовольствий готовиться мне там! Все проезжающие заглядывали в мою повозку; я сравнила их с собой и засмеялась. Как я была жалка перед ними! Они разряженные в легких экипажах быстро проносились мимо меня, а я -- спрятанная в шубы, в измятом капоре, едва выглядывала из повозки, которую бедные лошади едва тащили.

Петербург

   Подъезжаем к заставе. Гауптвахта показалась мне дворцом перед казанскими гауптвахтами. Любопытство, внимание заменили все чувства мои. При каждом повороте я спрашивала: какая это улица? Мы подъехали к конторе дилижансов, думая остановиться тут на один день; нам отказали; едем далее, останавливаемся у Семеновского моста19, посылаем еще в одну гостиницу, -- новый отказ! Никуда не пускают менее, как на неделю. Ямщик вызвался привезти нас в знакомую ему гостиницу; ему доверились! Проехав немного, он вводит нас в узкий, темный двор, на котором едва могли поместиться наши экипажи; мы восходим, надеясь найти впереди что-нибудь порядочное, нас встречают с фонарем и ведут, о ужас! по такой ужасной, узкой и высокой лестнице, что мы боялись упасть на каждом шагу; комнаты, хотя довольно чистые, но какие-то кривые и угарные. Нам невозможно было остаться здесь ночевать. Андрей Петрович послал к Петру Ивановичу20; через полчаса он приехал сам с известием, что отправил Андрея Петровича отыскивать нам другую гостиницу, что квартира для нас готова, но еще не обмеблирована. Андрей Петрович возвратился и мы поспешили уехать из ужасной нашей квартиры, которая очень худо рекомендовала нам Петербург. Андрей Петрович отправился вперед, за ним Петр Иванович с Андреем Петровичем, а мы с Анетой заключали поезд! Многие дома поражали своей огромностью; было уже совершенно темно, а улицы все еще полны народом; это бросилось мне в глаза, потому что в Казани вместе с днем пропадает и народ. Нас привезли в Варварин дом21. Добрый Петр Иванович всем распоряжался и обещал дать знать Nico в этот же вечер об нашем приезде. -- Мы рассчитали, что он не может уже приехать и я с нетерпением ждала утра. Мы рано легли спать, чтобы встать ранее и переехать на свою квартиру. Первою моею мыслею по пробуждении было: я в Петербурге! Возможно ли это? Я увижу сегодня Nico: -- удивиться ли он? -- ждет ли он меня? -- Сани были наняты, в последний раз мы надели наши дорожные капоры и через несколько минут были на постоянной своей квартире. Меня поразила лестница, усыпанная песком, я с изумлением спросила для чего это? И узнала, что таков уж обычай в Петербурге. Мне это очень не понравилось! Квартира наша бесподобна, комнаты большие, высокие! Обойдя их все, назначили помещения. Я пересмотрела во все окна, думая в каждом найти что-нибудь новое. Увидав прекрасный, большой балкон, я пожалела, что не буду сидеть на нем и любоваться движением на петербургских улицах, а может быть и доживем до того! говорила надежда... Вскоре приехал Петр Иванович. Мы сговорились, что когда приедет Nico не сказывать ему об моем приезде, и мне спрятаться! Я одевалась; Анета прибегает ко мне с известием, что Nico приехал и, кажется, не ожидает меня. Я побежала к нему и он не успел опомниться от удивления, как я была уже у него на шее. Он, по последнему моему письму, не ожидал меня, но и надеялся, что я его обманываю. Видя, что никто не говорит обо мне, он стал уже терять свою надежду и хотел спросить обо мне, как вдруг я -- перед ним! Только что успели обмеблировать немного нашу квартиру, приехала Анна Федоровна22. Смотря на нас можно было подумать, что мы давнишние знакомые; безо всякой рекомендации, без церемонных реверансов, мы просто обнимались и целовались, как родные. В лице, в обращении Анны Федоровны столько доброты, столько искренности, что с первого раза уже любишь ее. -- Мы у них обедали, а вечером были у Вешняковых, которые были очень ласковы. На другой день мы у них обедали, а перед тем ездили с Анной Федоровной по магазинам. К сожалению моему было очень холодно и невозможно было спустить окна в возке, а мне так хотелось видеть Невский проспект. Все эти дни до праздников проходили в хлопотах, в разъездах по магазинам; я была в каком-то приятном чаду! Разъезжая по Петербургу, мне казалось, что мне видится сон, прекрасный сон.
   27 декабря мы были по приглашению Петра Ивановича в Александринском театре23; давали "Юрия Милославского"24, пьеса пустая и не сделала на меня никакого впечатления; я любовалась только стройностью и ловкостью Каратыгина25.
   29 декабря. Теперь я возвратилась из театра в совершенном восхищении от Каратыгиных, в драме "Луиза Линьероль"26. Как хороши они оба! Сколько у нее чувств! А у него с тем вместе какое благородство, какая ловкость в каждом движении, -- он восхитителен! Я не видела в нем актера Каратыгина, -- я видела человека, которого терзала страсть и раскаяние. Этот спектакль был очень хорош; после драмы играли комедию "Дедушка русского флота"27 и водевиль "Бабушка и внучка". Первая прекрасная пьеса, а вторая -- пустая, только и держалась игрой Самойловой28; она мила и очень ловка. А "Дедушка "бесподобно обстановлен, нет ни одного дурного актера. Как тут мила Асенкова29! Она свободна, непринужденна на сцене, как будто у себя в комнате. -- Каратыгин, в роли Лефорта, очень похож на портрет Петра Великого и тем более возбуждает восторг в зрителях.
   

В. А. Каратыгин

   30-го декабря. Наконец я видела Тальони, восторг всего Петербурга -- в "Гитане"30. Тальони -- существо неземное! -- так воздушна, так мила! Каждая ее поза -- картина! Когда она делала прыжок -- мне казалась, она улетит. Смотря на нее, не думаешь, чтоб все это было выученное, а как будто она танцует по вдохновению, будто мысли кружат, возносят, сгибают ее! -- Но как ни прекрасна Тальони, как ни великолепен балет, я не предпочту его игре Каратыгина: Балет доставляет неизъяснимое удовольствие в то время, как его видишь, но не оставляет того впечатления, тех чувств, которыми наполняется душа после драмы. В "Гитане" есть драматические сцены, но они не растрогают; после них видишь сей час прыжки, танцы и забываешь о них, не слышишь голоса, который потрясал бы душу! -- Вот какие первые впечатления сделали на меня эти два театра и, кажется, мой вкус не изменится!
   31-го декабря. Сегодня я была целый день дома. Утром был Василий Петрович и посмеивался надо мной, что я влюблена в Каратыгина. Именно, я влюблена в него! после восхитительных танцев Тальони, после всего великолепия балета, который изумлял меня, я все вижу перед собой Каратыгина, даже и во сне сегодня видела его. Чудо, как он хорош! Сегодня последний день 1838 года; встречая его так грустно, воображала ли я, что провожу его приятно и провожу его в Петербурге, в маленькой семье! Будущее -- это закупоренная склянка с лекарством; -- вкусно ли оно, горько ли -- не знаем; надеемся, что принесет нам пользы, но как часто ошибаемся! В одном не ошибаемся, что будущее -- лекарство для опытности! А с нею -- adieu les belles illusions! Adieu la jeunesse! [Прощайте прекрасные иллюзии! Прощай молодость!]
   1-го января 1839 года.
   С веселою, покойною душой я встречала Новый год; только и взгрустнулось при мысли, что я далеко от маменьки и от многих родных, но другая мысль, что и они в эту минуту меня вспомнили, утешала меня. Ровно в 12 часов Nikolas, смотря на часы свои, заметил, что они остановились: -- он заводил их, тряс, -- все напрасно! Люди с предрассудками испугались бы этого случая, -- он и нам показался довольно странным, тем более, что это часы были очень верные всегда и прочные, а теперь как будто они хотели остановить время! -- Долго не могли найти причины потом открылось, что стрелки задели одна за другую. Мы обедали сегодня у Вешняковых и пробыли там очень недолго, боясь опоздать в театр, который по случаю маскарада был ранее обыкновенного. В первый раз еще я была в опере; давали "Жизнь за Царя". Музыка и своим пением Петрова31 очаровала меня. Когда она пела: "Не мне бедному сиротинке", у меня невольно навернулись слезы на глазах; сколько души в ее пении! Петров тоже был очень хорош в некоторых местах. Эту оперу можно слышать несколько раз с большим наслаждением.
   3 и 4 января. Выезжая в магазин, мы встретились на лестнице с Елизаветой Ивановной. -- Она обрадовалась нам -- до слез. Так как извозчик у нас был уже нанят и нам необходимо нужно было ехать в магазин, мы просили ее подождать нас. -- Она живет в нужде, тогда как сын ее получает тысяч 30 дохода. Бедная мать, она распродала почти все свое имущество, оставила край, где была всеми любима, обласкана, думая быть успокоенной в кругу своих детей -- и вот благодарность ей за все! Ночевав у нас, она -- по-прежнему добрая и услужливая, вызвалась ехать на другой день в лавки и сделала нам много покупок. В одном я завидую Елизавете Ивановне: что она так любит Казань, Казань, в которой все чувства мои соединены в одном -- быть с родными! -- Оба эти дня мы пробыли дома. 4-го мысленно поздравили наших именинников. Вспомнили ли наше условие в этот день Василий Николаевич и Катинька? Как приятно думать, что мысли иногда соединяют нас с любимыми людьми, и часто, когда мне взгрустнется по ком-нибудь, я думаю, что в эту самую минуту вспомнили меня, что ангел дружбы навеял на нас одни мысли, что мы желали бы перелететь пространство, разделяющее нас -- и сердце тоскует и одинаковая грусть волнует наши души.
   7-го января. Нет не могу найти слов, чтоб изъяснить мои чувства в вчерашнем спектакле; давали "Коварство и любовь"32. Слезы лились из глаз моих, я едва дышала, я не помнила себя. После окончания пьесы, когда все изъявляли свои восторги, -- я была нема! И можно ли словами восхищаться Каратыгиным, какое слово может вполне выразить его игру! Я и не была в восторге, я не могла восхищаться, а тихая грусть напала на душу. Я почти не слыхала, не понимала водевиля, который давали потом и где играл Самойлов33, которого мне очень хотелось видеть; Фердинандо и Луиза носились перед моими глазами. Как они были хороши в последней сцене! Как он был ужасен, когда заставлял ее пить яд! А перед этим, когда он допрашивал ее, она ли писала письмо к Маршалу, сколько ревности и любви в каждом его движении! -- В первом действии я замечала, что Каратыгина стара для этой роли, но потом я забыла об этом, -- она истерзала мое сердце. Я возвратилась домой с такою взволнованною душою, что не в силах была написать ни строчки, а если б я была живописцем, то чертила бы образ бедного Фердинандо! -- И здешняя публика не находит наслаждения видеть Каратыгина! Этот театр не в моде! Царская фамилия не ездит туда! Жалкие люди! Как должны быть холодны их души, которыми управляют не собственные чувства, а обезъяничество! --


А. М. Колосова

   10-го января. Если б не Каратыгин, "Уголино"34 была бы прескучная пьеса; но он какую пьесу не скрасит, какую роль не сделает прекрасною! Сколько противоположных сильных переходов в этой роли и как он выполняет их! Например сколько счастья, сколько спокойствия на его лице, когда он под чужим именем, живет в хижине с Вероникою, и потом -- когда он увидал ее убитою, бледный, худой, сумасшедший выходит он из хижины. Эта сцена ужасна! Его смех, его слезы раздирали душу! Но после всего этого, я не возвратилась домой с такою взволнованной душой, как после "Коварство и Любовь". Сердце мое не могло еще успокоиться, оно сильно билось, но не было объято грустью, как тогда; скучные, длинные монологи других актеров охлаждали меня.
   12 января. До первого часу ночи у нас были гости: на двух столах играли в карты, а я скучала и зевала. Тут был один молодой человек, который мне очень не нравится; такой фат и педант, что сил нет! Похвалить что-нибудь русское он считает за стыд; а Каратыгина ставит ниже самого дурного французского актера. Я не могу говорить с ним о театре; он выводит меня из терпения!
   13 января. Была в немецкой опере; давали "Фенеллу"35. Музыка всегда любимая мною, теперь в этом прекраснейшем оркестре, казалась мне еще лучше. Роль Фенеллы играла в первый раз воспитанница Аполонская, довольно мило, но без большого выражения; другие же актеры смешили меня своими манерами и походкой, особенно толстый Брейтинг36, который беспрестанно рисовался; но у него прекрасный голос, а голос Ферзинга37 мне еще более понравился; из актрис же -- ни одна! Милочка Тальони танцевала Качучу прелесть; Как хорош этот танец! -- Этот спектакль был дан по желанию государя, но сам он не был, а была только государыня с Марией Николаевной38. К сожалению, наша ложа была далеко и я не могла видеть их.
   14 января. Как я досадовала сегодня в театре: Каратыгин бесподобно играл слепого живописца в пьесе "Жена артиста", и ему ни одного аплодисмента, ни вызова, и все потому, что в роли его не было ни шуму, ни крика! -- Пьеса бесподобна и очень растрогала меня. -- После нее давали "Катерину или золотой крестик", а потом "Ложу 1-го яруса"39. В первой Самойлова премило играла Катерину, а Григорьев 1-й40 был хорош в солдате. В "Ложе 1-го яруса" я от души хохотала, особенно забавен был Григорьев 2-й41; он чудесно представлял гостинодворца. Какой голос, выговор, какие манеры! умора! -- Презабавная пьеса! Мне кажется, она самую грустную душу развеселит. Тут зрители, как будто ожили, начались аплодисменты, вызовы! А к бесподобной игре Каратыгина -- такое равнодушие! -- Мне было очень досадно!
   15 января. Ездили в Смольный монастырь. Проехав Литейную, въезжаешь, как будто, в другой город; совершенно другая архитектура домов, почти каждый отделяется от другого большим двором, чего среди Петербурга не увидишь, тут видны другие нравы, другой образ жизни! Которые из жителей Петербурга счастливее? Но счастье условная вещь! Кто может сказать, в чем именно состоит оно? Что иной назвал бы счастьем, блаженством, другой отвергнул бы это с насмешкой, с презрением. Я думаю, что нашла бы на этой стороне более счастливых, т. е. довольных. Вероятно, большая часть из этих жителей находит счастье в своей семье, не подчинены предрассудкам большого света, не окованы его цепями, не знают эгоизма и услужить другому для них величайшее удовольствие. Среди города каждый знает только самого себя, двор, балы занимают все мысли, но Бог с ними! Подъезжаем к монастырю, экипажей множество. Входим в залу, папиньки, маминьки, братцы, сестрицы, тетушки, дядюшки, всех сортов родные и знакомые окружают решетку. Две толстые барыни предложили нам свои места. Мы попросили кофейную, которая была возле них, позвать к нам Катиньку. Долго мы дожидались ее, а я между тем рассматривала белых, голубых, кофейных, гуляющих по залу и не нашла ни одной хорошенькой, а заметила, как они особенно белые, исподтишка посматривали на брата Nico и верно, он был потом предметом разговоров многих. С час пробыв с умной, милой Катинькой, которая удивилась и обрадовалась нам, мы поехали в собор всех учебных заведений. Первое, что поразило меня, это огромность наружных дверей, при входе встретил нас сторож и повел прямо в алтарь, но в восточных дверях заградил нам дорогу рукою, пропустив одного Nico. Перед нами прошли туда двое мужчин, один был знакомый Nico, и стало очень обидно, что мужчины, которые уж вовсе не праведнее нас, а напротив еще может быть вдвое грешнее имеют свободный вход в алтарь, где столько святости, над которой большая часть из них смеется, тогда как большая часть из нас смотрит на это с благоговением. Всего более мне понравились в алтаре огромные подсвечники перед образом Воскресения Христова. Чудесная работа! Алтарь возвышен на 13 ступеней и окружен хрустальной решеткой, вся церковь белая с позолотой, ни одной люстры, а кругом всей церкви и в три ряда по куполу -- жирандоли, что составляет тысячу свечей. Воображаю, как должна быть великолепна церковь, когда она освещена. Из образов мне понравился только один, который лежит на аналое у алтаря, небольшой образ Марии Магдалины. Она стоит на коленях и в одной руке у нее череп, в глазах поднятых к небу, видно страдание и раскаяние. В прочих образах я не находила главного достоинства -- божественности, ни на одном глаза не могли остановиться с благоговением и с умилением. Мне очень понравилась чугунная решетка у этого собора. Возвращаясь домой, мы проехали мимо дома Шереметьева и я в первый раз еще видела его. Решетка его дома нравиться мне менее чем решетка Смольного и Казанского соборов. Вечером Андрей Петрович и Аннета поехали к Вешняковым. У меня болела голова и я осталась дома. Вскоре пришел Nico, который обедал у своих знакомых, нашедши меня одну, он не поехал к Вешняковым и не знаю, как он, а я совершенно не заметила, как прошло время до 11-ти часов. Я в большой радости сегодня Петр Иванович привез нам билет на бенефис Каратыгина, а я совершенно не надеялась быть в этом спектакле.
   17 января. Вчера сговорились ехать в Павловский вокзал42 на последний концерт Германа; полагая, что на паровозах будет много народу, решили ехать просто в возках; мне было очень жаль, мне так хотелось проехаться по железной дороге, должно быть превесело! Впрочем, зимою, говорят паровоз идет гораздо тише, чем летом. В 3-м часу сегодня приехали к нам Мейзеровы и через два часа мы были в Павловске. При въезде в сад нас остановили, объявив, что В. К. Михаил Павлович43 не позволяет ездить по саду четвернею и должно было отпрячь по паре лошадей. Нас провели по множеству освещенных комнат и, пройдя длинный коридор, -- в маленькую довольно жаркую комнату, которую отвели для нас особо. Повертевшись перед зеркалом, мы пошли обедать в общую залу. Сначала тут была только одна толстая (в шубе и меховой шапке) фигура, которая неподвижно сидела перед буфетом, потом стали являться новые лица и составилось несколько групп, большею частью из очень оригинальных лиц. Меня это очень занимало! Это была такая картина, что можно было срисовать. Мы не могли видеть без смеху одну болотного цвета бархатную шапку, которая была надета на презабавную фигуру. Через несколько времени, нам объявили, что паровоз пришел, и мы пошли в галерею, чтоб посмотреть его, но тут было такое множество народу, что мы не могли пробраться вперед и возвратились в залу, где сейчас же начали концерт. Он состоял большей частью из вальсов Штрауса и Ланнера44, и вальсы последнего мне более понравились. Концерт окончился большим поппури Ланнера; в нем изображалось сражение. Мы слышали пушечную пальбу, набат, стоны раненных и прочее... Когда ударили набат, окна галереи, которая окружает вокзал, осветились красным огнем, как заревом; пожар утих, стоны раненных прекратились, -- и с рассветом музыка заиграла "Боже Царя храни!"45 Белый огонь в окнах был рассветом. Герман был вызван, и он раскланивался a la Taglioni, и делал публике ручкой! -- Раздался сигнал, что паровоз готов отправляться. Все приехавшие в нем, бросились к двери; мы -- вслед за ними, и теперь удачнее: мы успели хорошо рассмотреть паровоз; он очень кстати носит название Слона46; настоящий слон! Такая громада! Я думаю, забавно видеть, как он мчится. Был подан последний, третий сигнал, и паровоз так взвизгнул, что не ожидая этого, взвизгнула и я, бросилась в другую сторону -- и очутилась в объятиях Петра Ивановича. Закусив немного, мы отправились в обратный путь. Ночь была бесподобная, у нас было спущено одно стекло и мы могли видеть только одну сторону Царского Села. Летом эта дорога должна быть очень весела: беспрестанные деревни, дачи делают ее разнообразною; они мелькали перед нами, как в голове моей мелькали разные думы, и мне дорога эта показалась очень короткою.
   18 января. С каким громом рукоплесканий был встречен сегодня Каратыгин! Он играл Слесаря в новой пьесе Полевого "Смерть и честь"47 и по обыкновению был очень хорош; это был совершенно другой человек, чем Нино или Фердинандо и проч. Другие манеры, другая походка! Каратыгина была очень мила в амазонском платье и играла прекрасно, особенно в последней сцене, где она умирает. Пьеса очень занимательна своим сюжетом, но не оставит надолго впечатления. После нее давали еще две маленькие пьесы -- прескучные! В одной из них был очень хорош Мартынов48 совершенный семинарист!
   22 января. Опять новый восторг, опять Каратыгин! -- Наконец-то после долгого ожидания, я видела Гамлета. Сколько ума, сколько чувств должен иметь артист, умеющий с таким искусством, с такою точностью постигать и передавать характеры ролей, им исполняемые! И есть люди, которые не любят, бранят Каратыгина. Удивительные люди! Мне не верится, мне кажется они претворяются или страсть к иностранному делает их слепыми для прекрасного -- русского, или поглощает все их чувства? Смотря на Каратыгина, мне кажется, поэт может получить новое вдохновение, живописец написать бесподобную картину!
   

Мария Тальони

   23 января. Прочитав афишку, я горевала, что не увижу старика Самойлова, который играл в опере Цампа49. Андрей Петрович уверил меня, что ему невозможно ехать сегодня в театр и говорил так решительно, что я совершенно не ожидала никакого сюрприза, как вдруг за обедом вместе с пирожным подают мне билет. В 6 часов, по обыкновению, посылают за каретой, но каково же наше горе, когда приходят объявить, что не нашли ни одной кареты. Оставалось только 1/4 часа до начала оперы, за каретой надо было идти далеко и мы, из любви к театру, решились пожертвовать своей прической и ехать в санях, а карету велено сыскать для возвращения. Как грустно было видеть Самойлова, некогда первый оперный актер наш теперь занимает второстепенные роли, не встречен рукоплесканием, не восхищает своим пением! Актеру грустно стареться!
   Утром был у нас Федор Алексеевич50. Он рассказывал, как они ожидали меня к себе. Воображаю, как грустно было Полине обмануться в своих ожиданиях; она так желала, чтоб я приехала, а мне не суждено было доставить ей удовольствие, судьба готовила мне другую дорогу. С какой целью?
   28 января. Все эти дни я не писала, я была в дурном расположении, мне грустно! целый месяц ни одной строчки из Казани, ни одной весточки про родных! Что с ними? Здоровы ли они? Что причиною их молчания? Пусть оно будет от лени, или от излишнего веселья, -- я сделаю им маленький выговор в обоих случаях, -- лениться стыдно, а друзей не надобно забывать и в веселии! Но не дай Бог, чтоб болезни или какие-нибудь неприятности, огорчения были этому виною. Тот благодетель человека, кто выдумал почту; я поставила бы ему монумент. Письма в разлуке то же, что солнце в зимний день, оно оживляет природу, письма оживляют тоскующую душу. Смерть не потому ли только и ужасна для многих, что с нею предстоит разлука, долгая, долгая разлука с близкими сердцу, -- но не говорю вечная; будет свидание в будущей жизни! Сама по себе смерть, что такое? После ужасных непогод, душевных страданий -- тихий, спокойный сон, душа отдохнет -- мы проснемся! Но пробуждение-то не для всех одинаково, оно и должно страшить нас. Желаю умереть молодою, чтоб привычка к жизни не могла еще переменить моих прекрасных мыслей о смерти. Неужели мысль моя несправедлива, неужели это только мечта, что гроб не совершенно разлучит меня с милыми сердцу, что я буду видеть их, но ни радости, ни их горести не взволнуют души моей по земному, хотя я буду и понимать их, но для нее уж будет одно: благодарить и молить Всевышнего! После смерти переход к радости! Я сегодня была обрадована письмами от Полины и Марии Петровны, но последнее не надолго обрадовало меня; в нем много грусти! У Марии Петровны умерла сестра, оставив сирот. Бедные! Они теперь еще не понимают своей потери, даже не понимают страданий умирающей, а если б знали, как ужасно видеть их, а еще ужаснее пережить! Умирающий идет к спокойствию, на сироту надевают цепь горестей! Многие ли из них остаются счастливыми? Чтоб достигнуть до этого надобно бороться с несколькими годами опытности, чтоб она расковала эту цепь!
   Что я делала сегодня? Читала, несколько часов ездила из магазина в магазин, из лавки в лавку, вздыхала, смеялась, играла на фортепиано, ходила по комнате, рассуждала о смерти и жизни, и все тут!
   На днях было у нас человек 10 гостей и в том числе Самойлов. Я очень обрадовалась, увидев его, а он не верил глазам своим, что видит меня, потому что не надеялся увидеть меня здесь когда-нибудь. Шесть лет как он уехал из Казани. Сколько перемен в эти годы! Иных уж нет! Другой в эти немногие годы прошел целый век! Кого лелеяли мечты теперь разочарованный, равнодушный! -- Сам Василий Васильевич уже женат, отец семейства, по-прежнему рассеян, и по наружности так молод, что мне смешно было, когда он говорил о жене своей. Расспросы, воспоминания сыпались одни за другими! Лиза Денисова51 смешила меня, я рассказывала ей про Хотню, про ее соседей -- татар, и она от души удивлялась моей смелости жить в лесу и быть окруженной татарами. Она не может иначе представить себе лес, как с медведями, волками и прочее, а татар самым страшным народом, особенно по моим рассказам ее пугают женщины с их размалеванными и в мушках лицами, с выдернутыми бровями и черными зубами.
   7 февраля. Во все эти дни я не имела времени приняться за перо, все разъезжала и большею частью по театрам, и так как это была масленица, то иногда по два раза в день. Наконец я видела французский театр, игра многих актеров бесподобна, но и между ними есть пренеловкие, чего я не ожидала от французов.
   

В. Н. Асенкова

   Мы видели прекрасные пьесы, но комедии, водевили, и потому ни одна из них не сделала надо мной такого впечатления, как наш русский театр, как Каратыгин, где вместе с удовольствием душа взволнована какой -- то приятною грустью. Балет -- это очаровательный, волшебный сон, в Тальони видишь существо нездешнего мира, которое чарует тебя, боишься сделать движение, чтоб оно не улетело, просыпаешься и все исчезает, не оставляя никакого впечатления, но одно приятное воспоминание. В балет надобно ехать с веселою душою, но если немного грустно, то ехать в оперу, она усладит грусть. Музыка, как обыкновенно, то навевает на душу легкое уныние, то развеселит, настроит ее на приятные воспоминания и возвратишься домой довольною, веселою, приятные звуки долго будут отзываться в ушах, особенно трогательный голос Петровой, если были в русской опере. В веселом же расположении надобно ехать во французский театр, там с удовольствием, с приятностью проведешь вечер, вообразишь себя в чужой земле, где кажется ни слова русского, ни русского лица! Не увидишь ни одной русской бородки, но много их Ю la jeune Francais [молодой француз], много причесок Ю la мужик. Все так нарядно везде веселые лица; лорнеты большею частию обращаются не на сцену, а на ложи, значит сюда едут для моды, а не из любви к театру! М-ме Allan очень мила, сколько в ней ловкости, живости, но... слишком много кокетства! А это не ко всякой роли идет! -- Но кто хочет дать душе глубоких впечатлений, кто хочет пробудить хоть на одно мгновение уснувшую душу, тот должен видеть Каратыгина. Тут истинное наслаждение, тут пища не для одного зрения или слуха, но и для души! -- Давно я не видела Каратыгина, и долго теперь не увижу его, на Александринском театре во все это время не давали ничего интересного, кроме "Гамлета" и "Смерть и честь", но мы видели обе пьесы прежде.
   Всю неделю масленицы я провела очень приятно, бывая беспрестанно в театрах, а понедельник этой недели был для меня пресчастливый. Я досадовала, что не увижу "Девы Дуная"52, которую давали в самое это утро, а мы не знали заранее, потому что прежде была объявлена "Гитана", теперь уж не надеялись достать билета и сверх всякого ожидания -- достали! Я грустила, что не получаю писем из Казани и в этот день получила их. Если б многие мои желания так исполнялись! Несколько раз мы катались около качелей и я рассмотрела памятник Петра I как нельзя лучше. Чудное произведение! Сколько жизни в этой прекрасной лошади, на которой так величаво сидит создатель Питера; кажется одно его движение и она умчит его далеко, но гордая, кипящая жизнью, она как будто покоряется воле могущего седока своего и стоит неподвижно! Всякий раз проезжая мимо я мысленно, с благоговением поклоняюсь изображению Петра. Несмотря на дождь и снег, в последний день масленицы, народу было множество у качелей, каждый спешил навеселиться на 7-мь недель, а катающиеся в экипажах не хотели упустить случая показать себя и посмотреть других; я была в числе последних и всего более желала видеть Царскую фамилию, но, к сожалению, в этот день был во дворце déjeuner dansant [утренний бал -- фр.] и мое желание осталось при мне до Пасхи.
   Вчера, первый день поста, мы провели не по постному. Полагая, что после шумной масленицы, после балов теперь все отдыхают и к нам никто не будет, я думала целый день проходить в своем балахоне, не тут-то было! Утром приехал к нам Рунич53, который только накануне узнал, что мы здесь и поспешил нас видеть. Приятно в чужом городе встретиться с давно знакомым человеком, который от души радуется этой встрече, он как будто делается родным, каждый вопрос его приносит столько воспоминаний! Вечером были у нас Вешняковы и Пересекин и играли в карты. Что сказала бы бабинька, если б видела это?
   10-го февраля. Федор Алексеевич приезжал прощаться, узнав, что у него есть портрет Марлинского54, я просила прислать мне посмотреть его, он и сполнил мое пожелание. Я не могла насмотреться на портрет несравненного Марлинского. Перебирая книгу, находя прекрасные мысли, я доискивалась изображения их на бесподобном челе его. Он не хорош собой, но очень интересен: лоб -- прелесть, глаза очень хороши и премилые усы! Я старалась заучить портрет, как можно лучше, чтоб сохранить его в памяти; он был прислан мне не более, как на полчаса, мне так жаль было расставаться с этой книгой! Я то читала, то смотрела на портрет. И это чело на котором хранилось столько чудесных мыслей, это сердце, которое наполнялось столь прекрасными чувствами -- все это прах теперь! Одна минута и из храма сделались руины!
   19-го февраля. Приятно и разнообразно провела я сегодняшний день. Мы сговорились вчера с Мейзерами и Василием Петровичем ехать в Лютеранскую церковь, чтоб видеть картину Брюллова55. В 12-м часу мы съехались у Мейзеров и отправились в церковь. Служба еще продолжалась и я с нетерпением ожидала, когда она кончится. Наконец, церковь опустела и мы подошли к образу. Глаза мои приковались к нему и часто наполнялись слезами. Боже! Какие страдания Спасителя! Сколько скорби, отчаяния в лицах, его окружающих, но в этом отчаянии видна и покорность воле Всевышнего! Что я чувствовала перед этой божественной картиной -- необъяснимо! Я желала бы видеть ее каждый день, каждый час, чтоб она напечатлелась в моей памяти, чтоб всегда живо представлялась мне. Если меня постигнут горести, тогда перенесешь их с большою твердостью и покорностью, вспоминая как страдал Спаситель и сколько имела горестей Пресвятая Дева, живши на земле!
   Из церкви мы опять поехали к Мейзерам, позавтракали у них и разъехались по домам, сговорившись ехать вечером в театр на представление М-ме Романини. Давно я не смеялась так много, как в этот вечер. В ложе против нас была преуморительная фигура, которая обратила на себя всеобщее внимание, невозможно было видеть ее равнодушно! Все в ней было смешно: лицо, костюм и неподвижность ее. Она очень походила на одну из карикатурных граций. И на сцене были презабавные происшествия! Римский алкид, показав много опытов своей необыкновенной силы, выводит из-за кулис маленького, худенького старичка, который дрожал и был бледен как смерть, ставит его на табуретку, берет ее в зубы и носит по сцене. Бедный старик побледнел еще более. Наконец табурет опускают, зрители аплодируют, и старик, сошедши с табуретки, останавливается и смотрит на зрителей, как будто ожидая, чтоб и ему похлопали, но не дождавшись, с воскресшею душою скрылся за кулисы! Занавес снова поднимается и является на облаке Воздушная Сильфида, дородная и довольно дурная собою, но танцует на проволоке так легко и грациозно, что не уступит Тальони. Она уходит, занавес опускают, но она останавливается на половине, упав на треножник, на который была протянута проволока; как не старались опустить ее, все было напрасно! Райку это очень понравилось и там стали хлопать изо всей мочи. М-ме Романини почла, что вызывают ее, выходит и делает пренизкие реверансы. Это возбудило всеобщий смех! После этого, как нарочно, занавес опустился!
   24 февраля. Была на вечере у Мейзеров, очень давно не танцевала так от души, как здесь. Вначале все было так чуждо мне, так странно, мне казалось, что я перенесена в какой-то другой край, кругом совершенно незнакомые лица, отовсюду слышится немецкий язык, который я не привыкла слышать на балах. Начались танцы, я имела очень любезных кавалеров, это были товарищи Nico и этот случай нам доставил знакомство с ними. Я так рада была видеть товарищей Nico и с первой кадрили мне казалось, что я уже давно их знаю. Мы возвратились домой в 4 часа и на другой день с приятностью вспоминали о вечере.
   7-го марта. Как давно не писала я в свой журнал. Все это время почти провела в разъездах. Третьего дня мы целый день не были дома, утром ездили в Смольный монастырь, обедали у Вешняковых, вечером были у Маркизы, возвратились домой в 10 часов и у подъезда встретились с С. И. Всеволожской, которая пробыла у нас часа два. В Казани в 10 часов ложатся уже спать, а здесь -- ожидай гостей. Я до сих пор не привыкну еще к этому и часто в 10-м часу собираюсь раздеться и надеть блузу свою.
   Вот уж третий день, как мы простились с Nico на целую неделю, он пошел в практический поход. С 24 числа мы виделись с ним очень мало, он был занят то службой, то приготовлениями к походу. Третьего дня, проезжая мимо Невского проспекта мы видели, что их полк уж собрался тут и ожидал Государя, мне так хотелось подъехать ближе, ожидать Nico и еще проститься с ним. Возвращаясь с Выборгской от Елизаветы Ивановны, мы увидели их вдали проходящих через Неву, мое благословение полетело вслед за ними!
   Вчера приехал сюда Желтухин. Узнав об этом, мы тот же час поехали к ним, нашли бедную Татьяну Петровну56 в слезах. Воображаю как трудно было ей выезжать в Петербург. Здесь похоронены все ее воспоминания и та, которую она любила выше всего на свете. Стоит ли привязываться к чему-нибудь на этом свете. Все так непрочно! Ни любовь, ни жизнь тех, для кого готов пожертвовать всем на свете. Пускай бы жизнь рано ли, поздно ли надобно умереть! Смерть -- сон, после долгого сна -- пробуждение, опять те же чувства, потерять любовь близких сердцу -- ужасно! Раз уничтоженная, она уж не воскреснет ни в каком мире! Где найти тогда утешения? Никакие удовольствия, никакие красоты света не наполнят тоскующего сердца, все будет пусто и мрачно!
   8 марта. Удовольствия можно считать минутами, а не часами -- так они скоротечны. Незабвенный Марлинский сказал: удовольствия исчезнут как ракета, а дым воспоминаний ляжет на сердце. Такой дым стелется теперь по моему сердцу, а дни удовольствий канули в вечность! Но скоро явятся их наследники -- откроется театр и новые ракеты взлетят над сердцем! Надобно дать верный отчет всему, что я слышала и видела в продолжение недели, в которую не успевала взяться за перо. Первое было: концерт театральной дирекции и живые картины; Реммерс играл на скрипке, Матис пела; я их обоих слушала без наслаждения. Живые картины некоторые были хороши. Через день после того был концерт Тальберга57, в котором участвовал прежний наш знакомец Гюломи; он усовершенствовался, в игре его много нежности и чувств, она доходит до души! Тальберг изумлял нас своим искусством, с какой легкостью исполнял он труднейшие пассажи, руки его бегали по клавишам, а глаза по ложам, он играл как будто шутя, так беспечно! Но Серве58, чудный Серве, которого я слышала на другой день, восхитителен! В звуках его виолончели слышится говор каких-то чудных, неведомых нам существ, говор то нежный, то буйный! Эти звуки навевают приятные думы и кажется при них не может родиться ни одной злой мысли. О, я готова слушать Серве беспрерывно! Если б можно умереть при таких звуках, душа незаметно перешла бы в другой мир! На следующий день был патриотический концерт. Вьельгорский59 вздумал играть на виолончели, мог ли кто слышать его после Серве! Бартенева60 пела прекрасно, но по окончании концерта я о ней забыла, потому что слышала графиню Росси61. Мне кажется, что у нее вместо горла какой-нибудь инструмент! Слушая ее закрывши глаза, будешь в недоумении, человеческим ли голосом или не волшебным ли каким инструментом делаются все эти чудные переходы, трели! Удастся ли мне еще в жизни когда-нибудь слышать подобное пение, о каком я не имела и понятия? -- Вчера мы были в концерте для Инвалидов; бесподобная картина! Вся сцена возвышающаяся в глубину, была покрыта певчими и музыкантами военными в парадной форме; особенно хороша была картина, когда заиграли "Боже, царя храни" и все встали в ложах; наряды дам пестрели и придавали какое-то величие театру. Это был бесподобный концерт национальностей; я жалела только, что тут были примешаны увертюра "Жидовки"62 и вариации Герца63; лучше бы взяли увертюру "Жизнь за царя", чтобы иностранного ничего не было в этом концерте, а одно только русское. Началось гимном "Боже, царя храни", после увертюры пели солдатскую песню "На Васильевском Славном острове". Она напомнила мне покойника Тальсамасского музыканта, который певал ее с таким чувством. Окончился концерт "Зарею" и вечернею молитвою, и я распрощалась с концертами на несколько лет, а может и навсегда!


Генриета Зонтаг, графиня Росси

   5 апреля. В начале моего приезда сюда, я писала в свой журнал почти каждый день, а теперь не пишу по недели, почему так, сама не знаю! Впрочем, эту неделю я провела, хотя довольно приятно, но в каком-то болезненном состоянии души и тела, что-то нездоровилось, а душа грустила о родных. Отчего в большие праздники всегда разлука, горе -- чувствительнее? Я думаю, та причина, что мы стараемся проводить такие праздники в кругу родных в веселии, и не имея его в душе, далекие от родных, тоскуем. Люди навлекли на себя много горя, создав такой род жизни, в котором не может быть совершенно счастливых. Сколько радостей отнимают у нас законы света! Какие чувства заглушают в нас иногда! Но были ли бы люди счастливее, если бы могли жить всегда в кругу своего семейства, подчиняясь только одному долгу -- делать его счастливым; тщеславие, роскошь не были бы знакомы нам, а без них не родился бы и эгоизм, который теперь покрыл всех своею сетью. Когда человек еще глуп, очень глуп, ему дана воля плакать, смеяться, когда он хочет, но как скоро он делается умнее, на него надевают маску, чтоб не видать было изменений лица его, чтоб никакое чувство не отразилось на нем, чтоб не могли забросать его острыми каменьями- клеветою, насмешками, когда свет хохочет, а его видит с заплаканными глазами. Право, жизнь большею частью людей глупа, смешна! Однако, я стала писать, не думая судить света, я хотела припомнить только, как провела я эту неделю и куда же занесли меня мысли! Это часто бывает со мною, хочу думать об одном, о каком-нибудь платье или тому подобном, а платье это превратиться в ковер-самолет и понесет меня в поднебесье, так весело, так хорошо! Хочется выше и выше, да шнурок очень короток!
   Итак, что я делала в эту неделю? Кажется, все ела, да ела только, потому что беспрестанно была на обедах. Праздник встретила я в Михайловском дворце, как это звенит в ушах! Очень весело было идти по прекрасной, великолепной лестнице, но мне кажется только тогда весело, когда идешь по ней не по службе, а по собственной охоте! Подъехав к крыльцу, у дверей мы встречены двумя ловкими придворными лакеями, они провели нас до лестницы и скрылись, а вместо них явился какой-то пестренький, блестящий червячок и, взойдя на лестницу передал нас красненькой божьей коровке, она с такими же поклонами и шарканьем повела нас далее, спросив, где угодно быть нам -- в церкви или ризнице, избрали последнюю и мы пошли через залу, в которой я успела заметить только малиновую драпировку, через библиотеку, в которой книги в переплетах с золотом и еще через одну небольшую комнату, в которой сделан альков из плюща, в нем стоит диван и маленький столик, на окнах пунцовые ширмочки. Перейдя церковь и маленький коридор, мы взошли в ризницу, где стоит несколько стульев, кресло и два шкафа, из которых один едва жив, к стене приделана умывальница для священника и возле висит очень простое полотенце. Камер-фурьер предложил нам стулья, раскланялся и ушел. Еще не было 12-ти часов, когда началась заутреня, но скоро мы услышали гром пушек и вслед затем благовест по всем церквям. Люблю эту минуту, она так необыкновенна, так торжественна. Какое-то благоговейное, высокое чувство потрясает всегда душу и невольно скажешь себе: "Христос Воскресе"! Служба кончилась очень скоро и когда кончились наши поздравления, я мысленно облетела всех родных моих и христосовалась с ними. Опять тем же порядком, только без провожатых, но получив поклоны и поздравления от камер-фурьера мы отправились домой. Мы проехали к Желтухиным, чтоб разговеться у них; некоторые из своих прямо из Зимнего дворца приехали к ним с поздравлениями. Мы возвратились домой в 5-м часу и я усталая, сонная бросилась в постель с мыслями о далеких. Целый день мы провели потом у Желтухиных, на другой день сделали несколько визитов и обедали у Вешняковых. Вторник отдыхали. Следующие три дня опять провели вне дома. 1 апреля у нас перебывали почти все родные, как будто зная, что у нас именинница. Мне было очень грустно в этот день, я ежеминутно была в Хотне и очень обрадовалась, когда Мария Александровна дала нам слово приехать вечером. Мейзеры тоже хотели быть у нас, но Анна Федоровна занемогла. Nicolas был дежурным и мы почти целый вечер очень приятно провели втроем, был Журковский, но ненадолго. В воскресенье мы получили билеты на хоры в Зимний дворец во время выхода. В сенях мы встретились с Государем и Государыней и удостоились получить их поклоны.


П. А. Бартенева

   На хорах было множество дам, -- мужчинам не позволяется быть. Вид в залу оттуда был бесподобный; пестрота костюмов военных, статских, купеческих представляла славный маскарад. Но вот показались камер-лакеи, камер-фурьеры, церемониймейстеры, камер-юнкеры, камергеры и прочие. После множества таких лиц Государь с Государыней. Она была одета богато, прекрасно. Он был прекрасен в казацком платье; за ними шли два пажа, потом в конце все три великие княжны, за ними все дамы придворные, возле которых немного впереди шла преважно предурная собою Грузинская царица. Потом опять толпа мужчин. Два раза мимо нас было это шествие: к обедне и из церкви. Желая насмотреться на царскую фамилию, мы имели терпение простоять три часа.
   После обеда ездили к качелям; катающихся было множество, несмотря на сильную вьюгу, здесь жадны к удовольствиям, хотя имеют их беспрестанно. Приехавши домой, мы нашли у себя Nico с Леонтьевым которые упросили дать им скорее чаю и отправились в театр. Проводивши их, мы поехали к Желтухиным, нашли Марию Александровну в постели больною и всех встревоженных. Праздник для нас еще не был кончен, потому, что на другой день надобно было ехать на обед к Всеволжским, на который мы давно были приглашены. Но я просила Татьяну Петровну прислать за мною, чтобы вместо нее пробыть весь день возле Марии Александровны; перед обедом я приехала к ним; Марии Александровне было лучше и я с большим удовольствием провела с нею день. Да, -- я и забыла, что в пятницу мы были в французском спектакле; немудрено забыть! Пьесы были пустые, ни одного хорошего актера не было, мог ли он остаться в памяти? А многие уверяют, что французский спектакль никогда не бывает дурен.
   6 апреля. Напившись чаю, я села писать и не вставала с места до 2-го часу и только что успела одеться, как приехала Елизавета Ивановна с сыном-женихом и пробыла у нас очень долго, а бедный жених, не видевший еще в этот день своей невесты, едва скрывал свое нетерпение. Через несколько времени приехал Nico вместе с Хорьковым, будучи уверены, что мы уже отобедали, потому что было в исходе 6-го часа, но Андрей Петрович был очень занят и ему было еще не до обеда!
   Однако Хорьков не был гостем-татарином, мы были ему очень рады и покамест мы обедали, он распоряжался с Nico трубками, книгами, чем хотел. Остаток вечера мы провели втроем; Андрей Петрович почти не бывает с нами, мы даже мало видим его так он занят.
   7 апреля. Аннета и Nico были готовы ехать в лавку, когда приехала Мария Александровна с тем же намерением и чтоб зазвать меня с собою. Нам всем надобно было покупать разные снаряды для рукоделия. Пора приниматься за серьезное дело! В одном магазине мы распрощались и отправились в разные стороны домой, а Nicolas гулять по Невскому. Возвратившись домой, он подает мне ноты, смотрю: "Mon bouquet a la Tombe de Marlinsqui" ["Мой букет на могилу Марлинского" -- фр.]. Как я обрадовалась и позавидовала счастливой, которая могла что-нибудь посвятить памяти Марлинского, а я страстная почитательница его, что принесу ему в дань, чем отблагодарю за прекрасные минуты проведенные мною за его книгой? Одною слезою, которая падет на нее, одним вздохом, вырванным из груди какою-нибудь прекрасною его мечтою! А разве это не стоит чего-нибудь? Разве он не оценил бы это?
   12 апреля. Опять начались мои наслаждения, опять я вижу Каратыгина! Вчера видела его Королем Лиром, он раздирал мне душу, особенно, когда явился сумасшедшим и потом, когда узнает дочь свою. Неподражаемо! Но пьеса слишком ужасна и оставляет неприятное впечатление.
   14 апреля. Чтоб не бранили меня за то, что встаю поздно, я вздумала встать сегодня при первом пробуждении, вскочила, ищу Анну и удивляюсь, что по всему дому тишина ужасная, один Андрей Петрович был уже за работой, узнаю от него который час и испугалась, еще было очень рано! Чувствуя, что сон мой еще не прошел, я села в угол дивана и пресладко вздремнула. Через несколько времени снова встаю, иду к чайному столу на котором по обыкновению лежит афишка и мне бросается в глаза: "Разбойники", трагедия Шиллера, дается послезавтра. С каким нетерпением жду этого дня! -- Андрей Петрович ездил за билетами; возвратившись с веселым лицом входит в комнату, где мы работали и говорит, что привез к нам гостя -- и просит его войти. В одну секунду я перебрала многих знакомых, не догадываясь, кто это был. Гость наш входит и мы узнаем в нем Михаила Ивановича64, которому мы обрадовались как родному. Он встретился в Андреем Петровичем совершенно неожиданно у самых ворот наших, не думая застать нас еще в Петербурге.
   17 апреля. Прошло воскресенье, но вечер его не выйдет из моей памяти! Разбойник Карл Моор похитил на этот вечер мое сердце и возможность объяснить мое удовольствие, которым он подарил меня. Сверх моего ожидания, Брянский65 в роли Франца в иных местах был очень хорош, но Верецкий в роли старика -- отца был несносен, он мучил меня своим пением. Амалия (Брянская) была недостойна Карла Мора.
   22 апреля. Если б у меня было перо Марлинского, тогда я бы могла передать бумаге мои восторги после каждой игры Каратыгина, а теперь я не нахожу ни одного слова, которым была бы в состоянии выразить их. Как он был хорош вчера в Отелло, в полном смысле хорош и своею игрою и наружностью. Жаль, что прекрасная роль Дездемоны была очень дурно выполнена новой дебютанткой Яковлевой. Четвертого дня я видела опять "Жена артиста"; я готова видеть эту пьесу хоть еще десять раз, так она мне нравится, она не дает сильных ощущений, но грустное чувство остается на сердце после нее.
   8 мая. Нет ни на что не похоже, как я заленилась, совсем не пишу в своем журнале; встаю поздно, а днем никак не могу приняться за него. Вчера я решила, чтоб встать сегодня ранее и, кажется, не проспала! Уже с полчаса, как я встала, а только сию минуту слышу очаровательный рожок пастуха, который обыкновенно приходит в 8-м часу. Положу себе за правило вставать ранее или с вечеру писать в журнале, но писать каждый день, во-первых, потому что уезжая из Казани я самой себе дала в этом слово, а во-вторых, чтоб возвратившись туда, я подробно могла припомнить дни, проведенные здесь. Переберем за эти две недели, что было со мною! О, они были счастливы для меня, сколько раз я была в театре, видела Эсмеральду, которая мне очень понравилась, многие играют хорошо; Брянский прекрасно выполнил роль Квазимоды, а об Каратыгине и говорить нечего, он был превосходен; Асенковой я была недовольна: в первом действии она была хороша, но в следующих холодна и слишком весела. Пьеса очень занимала меня несмотря на то, что я знала ее содержание. Декорации бесподобные. В бенефисе Григорьева 1-го мне понравился Иван Кремнев, он перенес меня в эпоху, когда каждый жил одним только чувством, кажется патриотизмом, были сцены, которые трогали меня до слез. Я не ожидала быть в этом спектакле, но нас пригласил Петр Иванович, которому Григорьев привез билеты. Мы сидели очень близко от царской ложи и насмотрелись на царскую фамилию. Последний спектакль, который мы видели был "Елизавета и граф Эссекс". Это триумф Каратыгиной, мне кажется, она нигде так не хороша, как здесь и прекрасна собою, за то во всей пьесе они только двое с мужем, а на прочих смотреть не хочется. Леонидов, который играл друга Эссекса, вместо того, чтобы заставить плакать, насмешил меня до слез. Театр был пуст, всего ложи четыре занятые. Мы занимали две ложи, в одной были четверо Вешняковых и Михаил Иванович, а я и Nikolas были с Мейзерами. Нам казалось, что играют только для нас! Мы были в этот день приглашены на вечер, но предпочли ему театр, и я нисколько не жалела.
   Наконец я давно видела ожидаемую мною "Matilde <нрзб.>" И разочарование, она так скучно была разыграна, что я не хочу видеть ее в другой раз. M-me Alloi нисколько не выражала ужасной ревности, которая терзает бедную женщину и заставляет ее забывать все приличия, она представляла молоденькую, живую женщину, которая капризничает со своим мужем, многие сцены были совершенно потеряны, а Paul Mignet со своими фарсами в роли Теобальда, был несносен.
   1-го мая мы ездили на гулянье в Екатерингоф; катающихся и гуляющих было такое множество, что у меня наконец стала голова кружиться от беспрестанного движения перед глазами. Екатерингоф премиленькое местечко. Возвратившись домой, мы долго сидели на балконе, по улицам гремели разных сортов экипажи, возвращавшиеся с гулянья, а по Фонтанке катались пестрые лодочки.
   5 мая. Сегодня рождение Анны Федоровны. Мы ездили поздравить ее, но, к сожалению, не могли провести с нею этот день, будучи отозваны на свадьбу, где я ужасно скучала. Я думала, что буду танцевать и в этой надежде ехала туда и обманулась! Нет ничего скучнее, как несколько часов провести в обществе совершенно незнакомых людей. Всего занимательнее было для меня говорить с Петром и Николаем, старинными друзьями, которые вспоминали и расспрашивали меня о Казани и часто смешили меня. Выборгская сторона, как другой город, моды еще не все дошли до тамошних жителей -- на некоторых дамах были довольно странные уборы -- феронерки надеты по-старинному, среди лба, -- на девицах длинные перчатки, которые закрывали всю руку и я, думаю, казалась им очень странною со своими коротенькими перчатками. Переезд через Неву труден для моды!


Я. Г. Брянский

   6 мая. Целый день мы провели у Мейзеров, обедали у них, а вечером вздумали ехать в Большой театр, где давали "Жидовку" на немецком, во весь вечер Анна Федоровна смешила меня до слез. Я не забуду этого спектакля и ее черных перчаток.
   8 мая. Часу в 12-м приехал к нам Михаил Иванович Романов и был так добр, что съездил в театр за билетами для нас, было повторение бенефиса Самойловой. После обеда он ушел хлопотать об местах нам для завтрашнего парада. Вскоре мы с Аннетой отправились вдвоем в театр. Михаил Иванович приехал вслед за нами, а Андрей Петрович был так занят, что не мог ехать.
   Последней пьесой была "Ложа 1 яруса", видевши ее уж два раза мы хотели уехать, выходим в сени, ждем наши кареты и никак не можем дождаться и принуждены возвратиться в "Ложу 1 яруса", я нашла на стуле свой шарф, о котором совершенно забыла. По окончании спектакля, только что мы успели сойти с лестницы, как прокричали нашу карету, мы выходим, нет Александра! -- не хотелось отсылать карету назад и ждать его, -- Михаил Иванович посадил нас. Подъезжая к воротам, мы смеемся с Аннетой, что принуждены будем стоять тут целый час, пока или придет Александр, или дворник услышит крик нашего кучера, как вдруг перед нами является Михаил Иванович, он стоял у нас на запятках! Не нашедши извозчика, он догнал нас и встал за каретой. Мы так смеялись! Спектакль был миленький, многие играли хорошо, но впечатления он не оставил!
   9 мая. Только что почти я встала, как узнала, что Михаил Иванович уж пришел, чтоб ехать с нами на парад, он не достал билета в Павловских казармах и мы поехали в Летний сад. Жар был несносный, но наше желание видеть парад превышало его. Мы думали поместиться на очень хорошем месте, но вскоре приехала царская фамилия и свита ее расположилась прямо против нас и мы у пехоты могли видеть только кивера, а в кавалерии не видали лучшего -- лошадей! Когда кончилось первое шествие всех полков, мы отправились домой. Аннета поехала на пирог к племяннику. Мне надобно было переодеться. Ани не было дома и я очень рада была, что не могла ехать, потому что ужасно устала. Мы принялись с Михаилом Ивановичем за завтрак как вдруг явился Nico усталый, загорелый, весь в пыли. Михаил Иванович вскоре ушел, а Андрей Петрович и Аннета возвратились. Вечером была у нас Мария Александровна.
   10 мая. Утром мы ездили к Шведерским, потом все были одни, Nico уехал обедать в гости. Часу в 7-м приехал Ф. О. и мы от нечего делать поехали в магазин к Бапсту и от него кататься по английской набережной. Как там хорошо! пароходы, фрегаты, лодочки покрывают Неву. Некоторые пароходы так хороши, что я бы бросилась в них и поехала хоть в Кронштадт, где мне очень хочется быть. Вода всегда делает на меня влияние, она наводит на меня то тихую грусть, то много дум, которые так приятны, что не рассталась бы с ними и может быть поэтому-то я и люблю воду. Кажется, нет ничего в мире свободнее воды, ах нет и ею управляет другая стихия. Ветер иногда гонит ее в ту сторону, куда она не хотела бы бежать, иногда забрасывает ее деревьями, щепками, листьями, утишит быстроту ее, или заставит ее биться об камни, об скалы, и она бушует, злится, но бессильна сопротивляться ему! Как хороша вода и тихая, и буйная, люблю ее. Когда я катаюсь по воде, я нахожу в ней, как в зеркале приятные воспоминания, какие-то надежды и часто, почти всегда, я не могу дать отчета в своих думах, они так изменчивы, так быстры, так воздушны, можно сказать, что если вдруг спросить меня о чем я думаю, я не в состоянии дать ответа, потому что в эту минуту у меня было тысяча мыслей. Вот одно, что кажется имеет неограниченную свободу, это мысли, им нет преграды! Никакая обязанность, никакая власть не в силах переменить их полета!
   11-го мая. Целый день у нас сегодня были гости. Часов в 12-ть приехала Елизавета Ивановна с Петинькой и Николаем, потом Жеребцова, Михаил Иванович и Хорьков, кроме Жеребцовой все обедали у нас. Погода, прежде несносно жаркая, сделалась прекрасною после сильного дождя и грозы, мы долго сидели на балконе и я проиграла пари, аршин георгиевской ленточки. По другой стороне Фонтанки шел караул солдат, у нас завязался спор -- синие или черные у них воротники и дело дошло до пари: послали человека взглянуть на их воротники победа осталась на стороне Михаила Ивановича и Nico, солдаты были Семеновцы. Михаил Иванович уехал в театр, через несколько времени приехала Мария Ивановна, а вслед за нею Татьяна Петровна и нам опять не удалось быть у Александры П. другой день собираемся к ней и никак не попадем.


Мраморный дворец

   11 мая -- сегодня Семик66; было время, когда заранее рассчитываешь этот день, когда ожидаешь его с нетерпением, чтоб книги и тетради в сторону и идти смотреть на игры крестьянок, а теперь я и забыла, что существует на Руси праздник Семик, Елизавета Ивановна напомнила о нем и я мысленно перелетела в Хотню и вообразила как веселятся там теперь: по деревне раздаются песни, сбираются хороводы и как от души веселятся! В ту минуту, как я была в Хотне мысленно, Лиза может быть слушала эти песни и может быть вспоминала меня, не чувствуя моего духовного, как говорит Прасковья Васильевна, присутствия с нею. Мы много вчера говорили о Хотне. Вот одно место, которое стоит наряду со всем священным для меня на земле, ни на какие царства не променяла бы Хотни! Не перенесла бы мысли, что она будет принадлежать не нам, а чужим людям.
   12-го мая. Утром мы ездили к Швекину смотреть весы, оттуда прошли к Анне Федоровне и я позавидовала ей, что она ходит в халате, а я умираю от жару и тогда со вздохом вспоминаю об Хотне, где я также наслаждаюсь свободой и забываю о платье и корсете. Если бы и здесь можно было этот же беленький балахон на плечи -- как я была бы счастлива! После обеда часов в 6 Аннета собралась ехать в Гостиный двор, а к нам приехал Ахматов, я осталась с ним. Он сердил меня, браня русский театр и даже Каратыгина. Несносный! Не прошло получаса, как вдруг я слышу в передней шум и голос Nico, он входит в гостиную за ним Леонтьев и Язы <нрзб.> все в ужасной досаде, что никого из нас не было на балконе, чтоб видеть, как они подъезжали в лодке к берегу прямо против нашего дома. Nicolas привез мне только что распустившуюся ветку с Выборгской стороны, я обещала сберечь ее, чтоб она напоминала мне о весне, которую я встретила в Петербурге. Потом он вызвал меня в залу, чтобы показать другой гостинец. Что ж это было? -- живые раки! Они купили их на дороге и привезли нам. Ахматов скоро уехал, вечером пришел Михаил Иванович и мы очень приятно провели время до 1-го часу; анекдоты, забавные рассказы сыпались со всех сторон. Nicolas опять уехал, но завтра возвратится, чтоб ехать с нами в Эрмитаж.
   13 мая. Нам не удалось ехать сегодня в Эрмитаж. Только что приехал Nico, как за ним приехали Василий Петрович с Марией Александровной, а потом Мейзеры, с приглашением ехать завтра или послезавтра в Павловск. Все очень обрадовались этому, потому что не назначив дня никогда бы не собрались. Решено ехать после завтра в 2 часа, как я рада, мы едем по железной дороге.
   15-го мая. Этот день всегда мне будет памятен. В час все съехались к нам, чтоб ехать в Павловск, мы отправились к машине. Когда надобно было садиться, у меня забилось сердце и я в большом страхе села в карету, я ничего так не боялась, как визгу, ужасного визгу, который один раз так перепугал меня. Долго еще мы стояли на одном месте, наконец последний звонок и я сижу в страшном ожидании, тем более, что наша карета была первая от машины, но как же я обрадовалась и удивилась, когда визг едва был слышен. В Царском селе мы встретились с некоторыми знакомыми, которые тоже ехали в Павловск. Тут уж я садилась без страха, а с удовольствием, зато прочие наши дамы были, кажется, ни живы, ни мертвы, боясь грозы, которая начиналась, но после двух ударов грома и проливного дождя небо очистилось. Мы сели в линейку, по соседству к нам поместились гимназист, семеновский офицер и статский, но все они говорили очень мало, а офицер преусердно зевал. Через 6 минут мы были в Павловске. Для нас уже были приготовлены комнаты стараниями Петра Ивановича, стол для обеда был накрыт в галерее и уставлен цветами. Мы поспешили воспользоваться хорошей погодой и пошли гулять по маленькому садику. В конце нашего обеда пришли образцового полка музыканты, а вскоре и Герман, раздалась музыка и мне стало еще веселее, что очень необыкновенно, потому что музыка всегда настраивает мою душу к грустным думам, но в этот день я была что-то особенно весела. С каждым часом являлись новые лица и вот я в толпе узнаю еще знакомых, все семейство Николая Александровича Всеволжского. Они заняли номер возле нашего. Я заметила, что Верочка была в совершенно противном мне расположении духа, грустна и рассеяна, я все посмеивалась над ней. Они сели обедать, а мы отправились в большой сад. Отошедши довольно далеко, заметили, что идет большая туча и вдалеке гремел гром, надобно было возвращаться, а мне так не хотелось, я любовалась прекрасными местоположениями, которые иногда напоминали мне Хотню и вслушивалась в музыку, которой звуки долетали до нас, словом мне было хорошо, как нельзя лучше! Но нечего делать, надобно было возвращаться, между тем никто не знал ближайшей дороги, к счастью, навстречу попался солдат и показал нам ее и мы должны были идти по мокрой тропинке. Вскоре пошел дождь, довольно сильный и я с Петром Ивановичем пустились бежать и были дома первые! Мы возвратились мокрые и усталые. Наши места на галерее были заняты и мы должны были оставаться в комнате, но это было к моему счастью! В комнате нашей большой беспорядок: разбросаны шляпки, мантильи, зонтики, мы сидим преспокойно у окна, как вдруг видим, что проходит государыня и идет по галерее прямо к нашей комнате, мы хотели уйти, но не успели, Государыня была уже в комнате. Вошедши она остановилась и говорит баронессе Крюднер67, которая была с нею: "Mon Dieu! Nous dérangeons ces dames!" -- а мне, стоявшей возле нее: "Vous avez dîné ici" Потому что среди комнаты стоял стол с фруктами, мороженым и проч. Я отвечала: "Non, madame,!" и ушла в галерею. Вслед за нею приехали верхом Государь, Мария Николаевна, Великий Князь и много придворных и все прошли туда. Мы стояли у самых дверей, многие дамы взлезали на стулья, чтоб видеть их. Через несколько времени они пошли гулять, а мы опять в свою комнату, чтоб оттуда смотреть на них! Сделавши два тура, они возвращались к экипажам и поравнявшись с нашим окном, мы вдруг видим, что Государыня оставляет руку Государя и идет прямо к нам; положа руки на окно она говорит с ангельской добротою: "Je vous ai dérangé, je vous demande pardon" -- Я стояла впереди всех и так была поражена этой неожиданностью, что не нашлась ничего сказать ей и отвечала только одним реверансом и восклицанием: "Ah! Votre Majesté!" Она спросила "Vous retourneriez en ville ce soir?" [О, мы помешали дамам! Вы обедали? / Мы помешали, простите...Вы возвращаетесь вечером?] и после моего ответа поклонилась и отошла.
   Я не могла еще опомниться и видела только, что все проходящие заглядывали в окно, чтоб видеть счастливицу, с которой говорила Императрица. Наши все приступили ко мне с вопросами, что она говорила и тут я опомнилась, что была так глупа, что не умела отвечать на милые слова Государыни, не умела сказать ей, что это было для нас счастьем, но я чувствовала, что взгляды Государя и всех обращены на меня и совершенно потерялась и к тому же это неожиданное внимание государыни сразило меня! Могла ли я ожидать такого счастья говорить с Императрицей! Как многие мне завидовали потом! Вскоре к Петру Ивановичу прибежал один его знакомый расспросить о том, как Царская фамилия была в гостях у Вешняковых, о чем говорит теперь весь вокзал.
   Погода разгулялась, вечер был прекрасный, мы любовались картиною, какую представлял ярко-освещенный вокзал. Окна, двери были растворенные и в залах виднелись разные группы. Часу в 12-м пришел паровоз и мы поспешили к нему прежде звонка, чтоб не быть смятыми толпою. Теперь соседи наши были поинтереснее, один генерал из Московского полка, другой статский франтик и пребольшой говорун, почти не умолкая, что-нибудь рассказывал и большей частью о своем путешествии по Франции; генерал часто спорил с ним. Они очень меня занимали, а один раз так насмешили, что я едва удержалась от смеху, франтик говорит: "А что, если б была до Москвы железная дорога, можно бы было съездить туда на бал, как Вы думаете об этом, Ваше Превосходительство?". И Его Превосходительство с большим жаром отвечает: "Да, можно было бы съездить туда и на обед!". А он любит, говорит, покушать за десятерых! Мы ехали очень скоро, но в одном месте долго стояли и не знаем тому причины. Франтик беспрестанно высовывался из окна и расспрашивал для чего остановили паровоз; один раз ему отвечали, что задели человека, который стоял очень близко к рейсам и переломили ему ногу, в другой раз сказали, что последняя карета отцепилась, а в третий отвечали одним словом: "Ничего!" -- и мы благополучно доехали до дома. Мне очень понравилась езда по железной дороге, но я желала бы, чтоб паровоз летал еще быстрее, чтоб все предметы исчезали перед глазами невидимо. Мы возвратились в исходе 1-го часа, на дворе было совершенно светло, теперь прекрасные ночи в Петербурге и с каждым днем делаются светлее и светлее, впрочем наши казанские ночи лучше, в них много поэзии, часто бывало, когда я смотрю вдаль, воображение рисует мне чудесные фантастические картины, а это небо со звездами, как оно прекрасно! По возвращении домой нашли письмо от Полины, она, бедная, что-то грустит. Боже мой! Если б я могла поделиться с ней моими удовольствиями, моею веселостью, чего бы я не дала за это! Как грустно думать, что те, кого мы любим так много страдают, и мы не в состоянии помочь им! Как давно мы не имеем писем из Казани, что бы это значило? Прежде мы считали причиною их молчания дурную дорогу из Хотни в Казань, а теперь не знаю, что думать! Иногда беспокойные мысли отравляют мои удовольствия; о, дай Бог, чтоб не было ничего дурного!
   16-го мая. Nico уехал от нас так рано, что его никто и не видал. Ему пришли сказать, что сегодня ученье, и он дежурным. Целое утро мы провели вдвоем с Аннетой в воспоминаниях о вчерашнем дне. Он кажется мне сном; неужели могло быть наяву, чтоб я удостоилась говорить с Государыней, я, которой и в голову никогда не приходила такая мысль? Какая доброта, какое внимание с Их стороны! Не властны ли Они быть везде как дома, каждый уголок считать своей принадлежностью, а Они боятся сделать неприятность, быть в тягость кому-нибудь. А из нас -- чуть кто-нибудь побогаче, поважнее, считает обязанностью быть гордым, пренебрегать низшими себе, считает за особенную милость удостоить кого-нибудь взглядом, словом. Мне всегда жалки такие люди! И как часто я говорю себе: "Смешны мне люди!". Чем важничают они? Они богаты, но одна искра может в несколько часов уничтожить всё их богатство! Они знатны -- но не далее как завтра, может быть, смерть сделает их равными всем! Черви не пощадят их знатных костей! а там их спросят об одних чинах -- добродетелях! Смешны люди!!!


Симеоновский мост через Фонтанку

   После обеда приехала Мария Александровна и застала нас готовыми идти смотреть сад, принадлежащий к нашему дому, и о котором мы узнали только вчера. Мы отправились все вместе, ожидая что-нибудь хорошее и очень ошиблись! Сад может нравиться только детям, чтоб свободнее поиграть... Приезжал Михаил Иванович, только что возвратившийся из деревни; мы сказали ему, что сегодня дают "Camaraderie", и он ту же минуту поскакал в театр. Потом приехал Журковский и мы все вместе отправились кататься, чтобы завести Марию Александровну домой. Возвратясь, мы встретили Михаила Ивановича, который после театра шел к нам. Мы рассказывали ему о нашем гулянии в Павловске и приводили его в крайнюю досаду, что он не мог быть с нами. Он ездил к одному офицеру в деревню, куда ожидали много гостей, но никто не приехал и они прескучно провели время.
   17-го мая. Я долго не выходила из своей комнаты, хотя встала довольно рано, наконец, Nico заставил меня одеваться, сказав, что у нас гости: Петр Иванович, Шведерин и Михаил Иванович. Первых двух я видела мельком, а последний провел у нас целый день и был с нами в театре. Давали "Сильфиду"; балет мне очень понравился, но Круазет68 -- нет! Тяжела. Массивна, неграциозна. Теперь я еще более жалею, что не видала в этом балете Тальони; воображаю, как она тут мила. Театр был почти пуст. Вначале совсем не аплодировали Круазет, а потом вызывали ее, но право, она не стоит этого! Nico из театра проехал прямо на Выборг, завтра Государь делает им смотр. Он рассказывал мне, как приводил в отчаяние Леонтьева своими рассказами о Павловске, он хотел ехать с нами, но совершенно неожиданно был в этот день дежурным.
   18-го мая. Давно так приятно как вчера не проводила я свои именины, несмотря на то, что день начался тем, что меня все обманывали, Хорьков, который приехал с Nicolas так рано, что я не успела еще одеться, встретил меня известием. Что они оба с Nico идут вечером под арест на две недели и рассказал всю историю, за что они арестованы. Вначале я не верила, но он так серьезно уверял меня, что я поверила и очень огорчилась, потому что почти через две недели они идут в лагерь и сколько же времени мне приходилось не видеть Nicolas! И он не участвовал бы во всех наших гуляниях! Потом приехал Василий Петрович и уверил меня, что Мария Александровна нездорова и не будет ко мне, а часа через два она приехала к обеду, также Лиза и Катя Денисовы, за которыми мы посылали. Михаил Иванович привез мне прелестный букет цветов. У Андрея Петровича были свои гости, делали пробу машины и пили за ее здоровье, а в другой зале в это же время пили за мое здоровье. После обеда, сидя на балконе мы придумал ехать кататься по Фонтанке; Михаил Иванович взялся сыскать нам лодку; между тем приехала к нам маркиза Траверсе. Михаил Иванович возвратился и мы все с большою радостью побежали к лодке, но не могли долго кататься. Потому что ожидали к себе Анну Федоровну. Возвращаясь домой, мы увидели ее на балконе с Колей и Соней Денисовыми, а у окна Александр Николаевич Денисов и Желтухин, которые узнав, что я именинница пришли меня поздравить. Они сказали нам, что Катерина Степановна69, приехав с ними и узнав, что мы поехали в лодке, перепугалась и побежала искать нас. Лиза и Катя перепугались теперь в свою очередь, что она будет бранить их и ожидали ее в большом беспокойстве. Александр Николаевич побежал за нею и нашел ее уж у Аничкова моста. Они возвратились; Лиза с Катей успокоились и мы стали придумывать игры, которые продолжались потом во весь вечер. Хохотали до слез, особенно во время кадрили, которую мы танцевали с завязанными глазами. Было условие, чтоб кавалеры выбирали дам тоже с завязанными глазами, но некоторые искусно нарушили это условие -- потом все дамы сговорились тихонько развязать глаза и беспрестанно меняться кавалерами, так что они не понимали с которой танцуют; особенно измучили Александра Николаевича. За ужином опять пили за мое здоровье и желания сыпались на меня со всех сторон, и главные были в том, чтоб я и на будущий год праздновала свои именины здесь. Это желание верно не исполнится! Мы вспоминали с Михаилом Ивановичем вечера, которые бывали у нас, и которые славились веселостью, и выпили шампанского за вечную память их. В будущем году далеко от Петербурга, буду пить в воспоминание этого дня.
   20-мая. Утро все провели дома, а после обеда ездили в домик Петра Великого, в церковь, в которой он венчался и в крепость, но, к сожалению, в это время была всенощная, и мы не могли осмотреть гробницы и всю церковь. С каким любопытством и с каким-то благоговением я входила в домик Петра. Как он мал и сколько великих дум свершилось в нем! Мне казалось, что он полон присутствия Великого Петра, я готова была прикладываться к каждой вещи принадлежащей ему, как к святыне, и с каким жаром помолилась я за упокой души Великого Царя перед образом, который всюду сопутствовал ему и так хранил его!


Поезд Царскосельской железной дороги

   21 мая. Наконец, я видела "Последний день Помпеи", видела и мое желание не удовлетворено, а раздражено: теперь я желаю еще жаднее, чем прежде видеть эту картину в другой раз. Вначале она ослепила меня, глаза мои разбежались по ней, первая фигура поразившая меня была мать Полония, сколько выражения в ее лице! Потом чем более я рассматривала картину, все более и более удивлялась ей, мне не хотелось отойти от нее! Сколько жизни в каждой фигуре, в каждом члене ее! С первого взгляда поймешь характер каждой группы! -- После этого ни одна картина не могла поразить меня. Если б я, отойдя от этой картины встретила Брюллова, я пала бы перед ним на колени! К сожалению, мы не могли попасть в его мастерскую. Честного человека его не обольстили и деньги и его честность очень огорчила нас! Многие залы мы не могли видеть, они были заперты.
   Василий Петрович с Марией Александровной проехали домой, а мы на Биржу, но любопытного там мало. После обеда приехал к нам Михаил Иванович, потом Василий Петрович с Марией Александровной. Вот прошло и воскресенье и моя надежда уничтожилась, я ждала писем из Казани. Более месяца уже не имеем оттуда никаких известий, а из Хотни целых два месяца не получаем ни строчки. Здоровы ли они? Что с ними? Мне так грустно, их молчание так беспокоит меня. Вчера Михаил Иванович испугал меня, сказав, что в Казани свирепствуют какие-то опасные болезни. Боже мой! Скоро ли пройдет эта неделя! Не получу ли я в будущее воскресение писем? Разлука ужасна неизвестностью о близких сердцу!
   23-го мая. Эти дни прошли прескучно для меня, как по небу мрачные тучи, бродили по моему сердцу мрачные думы. Грустно! Я писала сегодня письма и почти все утро проплакала. Вечером Аннета ездила к Желтухиным, я осталась дописать письма и целый вечер пробыла с Nico вдвоем. -- Вчера мы были в театре в бенефис Величкина70, пьесы, кроме одной, были забавные, но они не рассеяли меня много.
   24-го мая. Наконец, благодаря Бога, мы получили письма из Хотни, но они ненадолго утешили меня: это давнишние письма, после того мы могли бы получить и не одно письмо и притом я узнала из них, что от братьев Платона и Виктора71 нет никакого известия. Это так огорчило меня! Мне было целый день очень, очень грустно. Вечером мы ездили к Анне Федоровне и не застали ее дома, возвратясь домой, нашли у себя Nico, потом вскоре пришел Михаил Иванович и вызвал нас гулять, за что я была ему очень благодарна, потому что это немного рассеяло меня. Мы прошли довольно далеко и возвратились в 1/2 один<надцатого> часа. Петербург покрылся страшным туманом, который вдруг явился после ясной погоды во весь день и нанес сильный холод. -- Не так ли здесь непостоянны и люди, как погода? -- Должно быть!
   26-го мая. Утро все мы провели одни, после обеда пришел Михаил Иванович и мы вместе с ним отправились пешком к Анне Федоровне. В 11 часов Петр Иванович, возвратившись от Андрея Петровича сказал нам, что нас ждет Петр Павлович Пущин72 и мы поспешили домой. Петр Павлович приехал прощаться, года через два он надеется опять видеться с Андреем Петровичем и Аннетой здесь. Очень может быть. А я уж вероятно распрощалась с ним навсегда. В другой раз уж мне не быть в Петербурге. Андрей Петрович поздравил нас с племянником, я так обрадовалась письмам, что не дала ему договорить и потащила в кабинет, чтобы найти их. Благодаря Бога, я успокоена теперь насчет Казани, родных, если б еще быть утешенной известием из Воронежа! Михаил Иванович пробыл у нас до второго часа. На дворе было светло, как днем. Я долго не могла заснуть, мысли наполняли мою голову, отнимали сон. Мысль о Каратыгине не промелькнула в моей голове, а я видела его во сне. Не всегда то снится, о чем думаешь, но иногда мне удавалось думами нагнать желанный сон!
   27-го мая. Был Василий Петрович с Марией Александровной, в одно время с ними Ростовский. Как он переменился, чрезвычайно худ и бледен! Потом приехал Петр Иванович и Всеволод Николаевич. Растовский условился ехать с Андреем Петровичем завтра на выставку. Проводив всех, мы поехали с Аннетой к Денисовым. Лизинька и Катинька были мне чрезвычайно рады и взяли с меня слово приехать к ним завтра на целый день. Вечером мы были с Мейзеровыми в опере "Норма"73, она мне не понравилась, кроме двух пассажей, музыка чрезвычайно шумна, громка, так что больно голове. Мы в первый раз видели новую актрису Кунт, она имеет хороший голос, но чего-то недостает в ее пении, чтобы пленяло слух, мне кажется, она слишком много делает рулад, в которых мало переливов. Она недурна собой, хорошего роста, но немецкие манеры портят ее.
   28-го мая. Nico уехал от нас в 7-м часу, ему дали знать, что он дежурным, а он никак не ожидал этого. Андрей Петрович поехал с Ростовским на выставку, а Василий Петрович дал нам свой экипаж, чтоб доехать до Марии Александровны. Я сдержала свое слово и поехала обедать к Денисовым. Они встретили меня на крыльце, так были рады мне. Добрые девушки! Я очень полюбила их. Я так скоро сошлась с ними, как будто давным-давно знакома.
   28-го мая. После обеда, сев в уголок залы у окна, у нас начались преинтересные разговоры, как вдруг видим нашу коляску, которую прислали за мною, чтоб ехать на острова. Я звала Денисовых, но они отказались и я с сожалением рассталась с ними. Лиза дала мне ветку сирени... Я нашла у нас Михаила Ивановича и он поехал вместе с нами. Я была восхищена чудными мостами и видами островов. Какие роскошные дачи -- и какие миленькие домики! Если б мне дали на выбор, я избрала бы себе из последних. Я позавидовала тем, которые живут теперь на даче и с жадностью вдыхала в себя свежий воздух. Проезжая по Крестовскому острову74 Михаил Иванович показал мне в конце одной длинной аллее взморье, глаза мои с нетерпением бросились туда, я хотела бы вся вслед за ними, но даже и они не были удовлетворены. Аллея так длинна, что море чуть-чуть виднелось, а дороги по аллее нет к нему. Я возвратилась домой в совершенном восторге от островов. Как жаль только, что дорога к ним идет мимо вала за крепостью, который делает на меня неприятное и грустное впечатление. Из-за него виднеются трубы пароходов, они мне кажутся виселицами и сердце невольно вздрогнет!
   29-го мая. Я встала сегодня нездоровою, однако много писала писем. Окончивши их, я накинула платье, платок и вышла в гостиную. Михаил Иванович был уж у нас, Аннета сбиралась ехать к Жеребцовым. Nico давно уже приехал к нам. Мне объявили, что есть билет в Александринский театр, -- я была равнодушна, потому, что не знала буду ли я в состоянии ехать, впрочем Каратыгин не играл и я могла быть равнодушной! После обеда чувствуя себя не хорошо, я ушла в свою комнату и заснула на книге "Сто литераторов", впрочем не читая ее! -- Среди сладкой дремоты я слышу голос: "Мягко спать на книге"? Открыла глаза, узнала Niko, отвечала сонным голосом: "мягко"! и опять задремала, но ненадолго. Побоявшись проспать театр и чувствуя, что сон подкрепил меня, я встала и начала одеваться. Первая пьеса "Отец дебютантки"75 оригинальна. Актеры переговаривались с музыкантами и садились между ними. В одном акте театр представлял сцену за кулисами, это было всего забавнее, но более одного раза не стоит видеть этой пьесы. Андрей Петрович уехал ранее нас, мы возвратились с Niko. Хоть уж был одиннадцатый час, но на дворе было совершенно светло. Теперь совсем нет ночей в Петербурге. Свечи подают на один, час не более. Я желала бы знать, понравились ли бы наши ночи петербургским жителям, а мне они нравятся более здешних. В них более поэзии! Это голубое небо с яркими звездами, эти тени на земле, наводящие на душу то приятные думы, то какой-то страх, все это так хорошо, столько говорит душе, что всегда отдам им предпочтение. Иван опять приходил сказать Nico, что у них завтра рано учение и он почти сей час же по возвращении из театра уехал. Как это несносно! За день до похода в лагерь не дадут им отдохнуть.
   30 мая. Ростовский приезжал прощаться, -- он уезжает сегодня. Я послала с ним душевные поклоны Казани, но не позавидовала ему, потому что мне еще многое надобно видеть в Петербурге
   Било два часа, Nicolas еще не приезжал, я начинала уже скучать, полагая, что его опять задержала служба, как вдруг он в самый разговор об нем явился. После обеда мы вдвоем долго сидели на балконе. Михаил Иванович приехал к нам на минуту, спеша ехать в театр на Каменный Остров. Nico отправился в Гостиный двор, а мы с Аннетой на Невский, а оттуда в Литейную за хозяйственными покупками, но тут купец не так добр, как Смуров, который всегда потчует лакомствами. Мы возвратились, а Андрей Петрович в свою очередь отправился в магазин. Вечером был Шведерский. После ужина Nico распрощался с нами, мне так было грустно провожать его, теперь не скоро увидимся. Ах, если б слухи, что они будут нынче в лагере один только месяц были справедливы, а то в эти три месяца мы увидимся не более трех раз. Так скучно!
   31-го мая. К 12-ти часам съехались к нам Желтухины, Василий Петрович и Марья Александровна и мы все вместе поехали на выставку. Первая зала была довольно скучна для меня, потому что тут большею частью были разные машины, но во второй совершенно глаза разбежались: хрусталь, фарфор, бронза, столько богатства, столько вкуса, изящества, что право не успеешь взглянуть попристальнее на одну вещь, как уж другая бросается в глаза. Мы встретились тут с Кандаличевыми и с Денисовыми. Обошедши еще несколько комнат, мы пришли в комнаты, где мужчины оставались равнодушными, а дамы с жадностью рассматривали все, а некоторые боясь соблазна обегали их, кажется, зажмуря глаза и, признаюсь есть чем соблазниться! Какие кисейки, какие материи! На многих уже были приколоты билетики: куплено Юсуповой, куплено Нарышкиной, продано и прочее. Бывши в верхней зале, я нечаянно взглянула в открытое окно и остановилась, передо мной явилась чудная картина! Прозрачная, широкая Нева со своими кораблями, пароходами, лодочками, Троицкий мост покрытый людьми, экипажами, прекрасные строения по обеим набережным, все это делало такой вид, что самая лучшая кисть не может передать его, потому что не передаст этого движения, этой жизни! Я долго не отошла бы от окна, если б меня не позвали идти далее. В первой зале выставки стоит портрет Петра Великого. Если б душа Петра перешла в этот портрет, как она порадовалась бы, смотря на богатство изделий России, но с какой гордостью он мог бы сказать: Не мне ли вы обязаны этим?
   Не я ли отнял у вас столетия невежества, поставил Вас на одну дорогу с просвещенными народами, бросил в умы ваши искру образованности, славы? Как часто проезжая мимо памятника Петра, я думаю, если б он воскрес, если б взглянул на Петербург, на свое запачканное, дикое дитя, которое стоило ему много забот, узнал ли бы он его в этом прекрасном, стройном, красивом юноше, кипящем жизнью -- узнал ли бы свой Петербург? Но слетим с неба на землю, на Фонтанку, в дом Крашенинникова, что там поделывается? В три часа мы возвратились домой, вскоре пришел Михаил Иванович, досадуя, что не был с нами, он думал, что мы поедем в 6 часов. После обеда он поехал на выставку, а мы по магазинам, чего искали, того не нашли, это часто бывает в свете. Проехали в Гостиный двор, чтоб посмотреть портрет Каратыгина, который мне расхвалили, и я нашла, что он нисколько не похож, гораздо старше, толще, хуже его, я была им очень не довольна. Михаил Иванович с выставки приехал к нам и мы весь вечер провели в разговорах о выставке, а с выставки дошло дело до Турецкой войны и время прошло незаметно до 1-го часа.


Императрица Александра Федоровна

   12 июня. Давно я не писала в свой журнал, все это время была больна, едва ходила, и кто давно не видел меня находят, что я очень похудела и побледнела. Поездка в Петергоф освежила меня. 10-го числа Андрей Петрович и Петр Иванович получили приглашения на царский обед. Видя наше желание быть в Петергофе, Петр Иванович все устроил для нашей поездки и пригласил нас, также и Василия Петровича с Марией Александровной. 11-го в девять часов утра Мейзеры и Михаил Иванович приехали к нему, у нас все уже было готово и мы отправились; меня завезли к Вешняковым, потому что наша карета была полна. Мы сделали два часа дороги совершенно незаметно, пробыв с полчаса в Стрельне, чтоб позавтракать. Вся эта дорога стоит гулянья от самого Петербурга до Петергофа, она усеяна дачами, которые пленяют своим разнообразием; вправо, вдалеке виднеется песчаною степью взморье; иногда подъезжаешь к нему довольно близко, но мне хотелось ближе, еще ближе, чтоб можно было вслушиваться в шум его волн. Кареты, коляски, кабриолеты скакали в Петергоф, но мы обгоняли всех. К моему счастью, ночью был дождик и пыли совершенно не было, я говорю, к моему счастью, потому что я была покойна за мою беленькую креповую шляпку, которую я очень люблю. В Петергофе мы остановились почти против ворот сада в маленькой, но премиленькой гостинице; нам отвели наверху две комнаты с балконом на улицу. Немного отдохнув, причесавшись и умывшись, мы пошли в сад.
   Против Самсона, полюбовавшись им, мы расстались с Андреем Петровичем и Петром Ивановичем, они пошли во дворец, а мы в Нижний сад, к Мон-плезиру. Наконец, я подошла к взморью близко, как нельзя ближе! Ах, как тут хорошо! Влево, как в облаках, виднеется Кронштадт; вправо, частица Петербурга Исаакиевский собор, как будто вышел из земли и висит над Петербургом. Прямо протягиваются узкой лентой берега финские, но в одном месте видишь беспредельность, как путь в вечность! Залив, с одной стороны, был установлен пароходами, фрегатами, яхтами, к довершению картины. Погода была ветреная.
   Взморье бушевало, ворчало, билось об каменья и этот всплеск, то отрывистый, то протяжный, был для меня новою музыкою; волны то пеною поднимались высоко, точно головы мертвецов в саванах высовывались из-за них, -- то расстилались белою скатертью! Как было все ново, все прекрасно для меня! И всего более мне нравился шум моря; я вслушивалась в него, как будто хотела понять его говор, но он навевал на меня сладкие думы и тихую грусть, и я вспомнила Марлинского. Я приходила в восторг, бывало, читая о тех впечатлениях, какие делали над ним красоты природы, я находила тут собственное изображение, и теперь всякий раз, когда мне случается испытывать эти чувства, я вспоминаю Марлинского. Мне не хотелось отойти от этого места, а вскоре должна была идти за другими, -- такова судьба людей! Во время нашего обеда возвратились домой царские гости и мы вскоре, чтоб не терять времени, опять отправились в сад. Увидав у окна во дворце Кейзер, мы пригласили ее с собою. Теперь нас повели к Марли, не доходя до него, я восхитилась одним местом, которое очень походит на одно из моих любимых в Хотне. Мы подошли к пруду, в котором кормили карпов по колокольчику и долго сидели тут, любовавшись ими. Потом вошли во дворец Петра Великого, в эту святыню русского сердца. Особенное чувство вкрадывается в душу, когда осматриваешь вещи, принадлежавшие Петру; хотелось бы приложиться к ним, как к святым вещам. Увидев его дорожную кружку, я схватила ее и с жаром поднесла к губам, как будто в ней был какой-нибудь целебный напиток, мысль дерзкая -- приложиться к тому месту, куда прикасался губами Петр! -- Мне хотелось унести что-нибудь из этих вещей и как я обрадовалась, когда у одного кафтана нашла шелковинки после оборванной пуговицы. Михаил Иванович помог мне общипать их, потом мне и Марии Александровне пришла опять предерзкая мысль в голову и воспользовавшись минутным отсутствием сторожа, мы исполнили ее; мы оторвали по маленькому лоскутку от одеяла, которое лежало на постели Петра, и торжествующие, возвратились к пруду, где были все наши, и пошли к Мон-плезиру, где встретили Кандалинского.
   Теперь погода была тиха; взморье не бушевало, но тихо волновалось, как душа человека, грустная после страшных непогод света. -- Мы возвратились в гостиницу почти в 10 часов. Кейзер была с нами, напившись чаю, она ушла, а мы стали сбираться в путь. Ночь была чудесная! Василий Петрович и Мария Александровна спали почти во всю дорогу, а я и Михаил Иванович безмолвно сидели в углах кареты, только иногда я высовывалась из окна, чтоб полюбоваться видами, особенно, когда было видно взморье, опоясанное зарею, как алою лентою. По дороге было такое же движение, как и днем. Мы встречали множество солдат, везущих в огромных фурах провиант в лагерь, я с каждым из них посылала поклоны Nico, но к сожалению, они не доходили ни до них, ни до него! Через полтора часа мы были в Петербурге и нас развозили по домам, как актеров.
   13 июня. Утром были у нас Михаил Иванович и Франц Осипович и помешали Анете написать к маминьке, и потому мое письмо не отправлено. Я так устала после вчерашнего гулянья, что сегодня почти не говорила ни слова! Вечером приехали Анна Алексеевна и Мария Александровна и мы сговорились ехать завтра обедать к Желтухиным. Поздно опять пришел Михаил Иванович, чтоб уж проститься с нами; завтра он уезжает в Казань и хотя еще не скоро там будет, но все ранее нас месяцами тремя, если еще не более. Нам придется многих провожать отсюда! Мы горюем, что Михаил Иванович уезжает, он часто был нашим спутником.
   14-го июня. Отобедавши у Желтухиных, я поехала к Денисовым, нашла Катиньку больною, а Лизиньку усталою от сборов в дорогу; у них все уже уложено, они думали выехать завтра. Я хотела пробыть у них недолго, но они заставили меня дожидаться Марию Николаевну, которой не было дома. Она возвратилась довольно поздно, с известием, что выезд их отложен еще на день по просьбе Марок. Я не простилась с ними, а дала обещание приехать завтра обедать.
   15-го июня. Была у обедни в Казанском соборе, потом проехали в магазин, а оттуда к Анне Алексеевне. Возвратившись домой, я увидела в передней знакомую шинель с красным воротником и вскричав: Nicolas! побежала отыскивать его. Обежав все комнаты, я прибежала в кабинет Андрея Петровича и чуть не бросилась на шею к Всеволоду Николаевичу, который тут сидел, приняв его за Nico. В лагерях были маневры, теперь дан отдых и он приехал к нам на четыре дня. От Лизиньки я получила записку с отказом в сегодняшнем обеде, а просит приехать завтра. Это было кстати, мне было бы жаль расстаться с Nicolas и мы с ней квиты теперь: недавно я ей отказала по болезни в назначенном дне, который она должна была провести у меня.
   16-го июня. Целое утро мы были на выставке, я очень устала, все дурно чувствую себя, и не могла ехать к Денисовым, Вечером была у нас Анна Алексеевна с Марией Александровной. Мы были обрадованы и вместе с тем огорчены письмом маменьки к Nicolas. Дела идут дурно, это расстраивает маменьку, а что дороже для нас, как не ее здоровье.
   17-го июня. Обедала у Денисовых, получив от них выговор за вчерашний день, ознакомилась там с третьей Мароке, которую до сих пор ни разу не встречала у них, видела беспрестанные слезы, как будто провожали их за 3000 верст. Катерину Степановну мне жаль, она говорит, что имеет предчувствие, что они не застанут ее в живых. Очень может быть, она так изменяется, что мне кажется не проживет долго. Лиза не едет, остается с нею. Я распрощалась с Марией Николаевной и Катинькой и мне стало грустно -- увижу ли их? Св едет ли нас еще судьба? Мы так полюбили друг друга, они так ласкали меня, мне от души было грустно прощаться с ними. Приятно в чужом городе найти такие ласки! Когда я возвратилась, мы поехали смотреть механический комод, это чудо изобретательности ума человеческого. Завезли Nico к Козл., заехали к Смурову и возвратились домой.
   18-го июня. Сегодня мы опять расстались с Nico. В 7 часов приехали его дружки, но он ожидал еще Сакена, который должен был заехать к нему. Он приехал в 8 часов, напившись чаю, мы проводили их, а сами поехали к Красно<нрзб.>, не застали ее дома и проехали к Марии Александровне, где провели весь вечер. Опять долго не увидим Nico, как это скучно!
   19-го. Погода несносная! Дождь льет не переставая.
   20-го Скучно, грустно! Я больна! 21-го Анна Алексеевна и Мария Александровна заехали к нам посмеяться!
   22-го июня. Ездили к Желтухиным. Узнали у них ужасные новости о Кротковых, они не выходят у меня из головы. Какая ужасная смерть Кроткова, но ее положение еще ужаснее! Как мне жаль ее! Мы проехали к Анне Федоровне, но ненадолго, потому что это было перед самым обедом. После обеда Андрей Петрович с Аннетой поехали на выставку, я хотела идти к Лизиньке Денисовой, но дождь помешал. Скоро ли будет хорошая погода, при этой так скучно! Андрей Петрович возвратился, Аннета осталась у Марии Александровны, вслед за ним приехали Иван Петрович и Василий Петрович. Погода разгулялась, мне досадно, что я не пошла к Лизе.
   25 июня. Мы обедали у Желтухиных, после обеда я скоро уехала, потому что мне очень трудно было быть в корсете с опухшим боком. Аннета долго оставалась у них, потом проехала к Марии Александровне и возвратилась домой часов в 10-ть, а я все это время просидела у окна, читая revue etrangere [иностранный журнал -- фр.], но иногда мысли мои отрывались от нее, носились над землею и останавливались там, где указывало им сердце., я была то в Хотне, то за 500 верст улетела от нее, а там и далее, далее, ужасный стук от мостовой разгонял иногда мои думы и обращал их к revue etrangere. Аннета возвратилась с новостью, что завтра мы едем смотреть приданное В<еликой> К<няжны> Марии Николаевны.


Великая княгиня Мария Николаевна

   27 июня. Перед обедом, когда я спешила отделать свое платье к 5-ти часам, входит Андрей Петрович и заставляет нас отгадать, что принес он нам хорошего. Я не ожидала ничего, думала, что он купил земляники, но он подал нам вещи лучше всяких ягод -- письма из Казани, которые были вовсе неожиданны для нас. Бедная Кроткова не пережила своего несчастья! Как мне ее жаль! Если б причина ее смерти не была так ужасна, я не жалела бы об ней, смерть могла избавить ее от многих горестей, но теперь как много испытала она в несколько дней, как сильны были ее душевные страдания в эти дни! Целый день несчастные Кротковы не выходили из моей головы. Бедный старик Дурасов, как он перенес это горе!
   В 5-ть часов мы поехали к Желтухиным, а от них к Ивану Петровичу и все вместе поехали во дворец. Главный вход был полон народа, так что едва можно было сделать несколько шагов, кто-то шепотом присоветовал нам идти с другого входа и мы пошли через бесчисленные коридоры, комнаты, дворы. Бедная старуха Олсуфьева едва дышала, наконец мы добрались до одной залы, которая была установлена кухонной посудой -- это нас не заинтересовало, мы едва взглянули на нее, тут же стояло несколько сундуков, которые мы видели на выставке. Мы спешили пройти в другую залу, но напрасный труд, мы могли сделать только один шаг в нее -- не более, она была наполнена народом. Решились дождаться 8 часов, когда более никого не будут пускать. Мы возвратились в прежнюю залу и я с Лизинькой села на сундуках Великой Княжны. В дверях была такая теснота, что давили друг друга и по зале беспрестанно раздавались отчаянные голоса раздавленных. После долгих ожиданий простора, мы могли наконец идти в залу без боязни быть раздавленными или уехать ничего не видевши. Первым предметом, бросившимся мне и Лизиньке в глаза было прелестное голубое кисейное платьице, но не успев и рассмотреть его, мы заметили, что надобно прежде, для порядка, заняться другими вещами и начали смотреть белье, чулки, башмаки, все это чудесно, прекрасно! Платья приводили меня в отчаяние, потому что они все были с отделками, оборками, биэ и проч. Прощайте милые, простенькие платьица, которые я так любила! Засмотревшись в этой зале, мы чуть не лишились самого интересного, видеть другую залу, где были брильянты, но в это время приехал Всеволжский с женой, которая важна, как царица, только не русская, а разве китайская. Он пошел вместе с нами. Всего более мне понравился вызолоченный туалет со множеством таких же разных вещей. Иван Петрович повел нас в комнаты Марии Николаевны, которые, впрочем, еще не совсем убраны. Как хороша ее ванная! Я лежала бы в ней целый день, если б не было лучшего счастья. Потом мы прошли в комнаты Наследника, которые не парадны, но восхитительной красоты. Мне очень хотелось бы видеть дворец, когда он будет совсем отделан. Мы возвратились домой усталые, как будто прошли верст десять, но прогулка по этому дворцовому лабиринту чего-нибудь стоит.
   2-го июля. Я думала, что я умру сегодня или от хохота или от страха. В 1-м часу Анна Алексеевна Денисова и мы собрались у Желтухиных и отправились вместе во дворец. С нами был камер-лакей из Михайловского дворца, Иван Петрович прислал нам его, чтоб быть нашим вожатым. Вот мы идем с полной надеждой иметь хорошие места на хорах и досыта насмотреться на Царскую фамилию. Приезжаем, нас ведут по парадной лестнице, через несколько зал и наконец, на хоры, во всех залах хоры были наполнены народом, только и были свободны одни, где должны были быть музыканты и певчие, но наш проворный камер-лакей провел нас туда, мы избрали прекрасное место против самого Царского стола. Только что мы уместились тут, как вдруг является перед нами красный рак придворный, камер-фурьер с возгласом: "Здесь нельзя быть, пожалуйста, сделайте одолжение", объявляет, что это место для Волконского. Ему отвечают, что нам позволено избрать место где угодно, но он, не переставая, твердит свое: "пожалуйста, сделайте одолжение" и с этими словами обегает все хоры, его никто не слушает и хоры наполняются. Является Волконский, сын76, и говорит, что сюда никого нельзя пускать, потому что это место для одних музыкантов. Нечего было делать, мы пошли, камер-лакея отправили отыскать Ивана Петровича и передать ему наше горе. Оркестр отгородили ширмами, а между тем народу все прибавлялось более. В другие залы не было возможности пройти, оттуда выносили дам без чувств, а другие кололись булавками. Мы оставались между страхом и надеждой, а от нечего делать стали замечать всех приходящих и уходящих, и я с Лизой и Анной Алексеевной хохотали до слез, нас смешили то наряды прекрасного пола, то сердитые камер-фурьеры, которые то кричали "пожалуйте, сделайте одолжение", то на все вопросы молча кивали головой. Наряд одной набеленной старухи уморил нас: на ней было белое платье на желтом чехле, розовый кушачок, тюлевая пелеринка, чепчик с цветами фасона 18-го столетия, все с большими претензиями, с кокетством и все это вышло смешно невообразимо, а к довершению -- сзади карман. Я всегда думала, что в Петербурге, почти все без исключения, одеваются со вкусом, а вместо того нахожу здесь такие костюмы, каких с фонарем не отыщешь в Казани, а все это оттого, что здесь хотят одеваться с большими претензиями, и я заметила, что здесь, чем женщина старее, тем она наряднее и непременно в буклях. Иногда нас смешило даже собственное наше положение, и смешно и досадно было! Только что пройдет какой-нибудь мужчина за ширмы к оркестру, и барыни, как будто притянутые магнитом, бросались за ним, думая, или найти в нем защитника, или пробраться незаметно за ним, но их выпроваживали оттуда и иногда, кажется, не слишком вежливо, т. е. просто выталкивали, да и было за что! Все эти дамы разряженные, набеленные были хуже простых крестьянок, да и большая часть из них были, кажется, просто кухарки и прачки, несколько раз они ломали ширмы, а кричали так, что я боялась драки. После долгих, мучительных ожиданий явился наш камер-лакей с объявлением, что Иван Петрович просил для нас у Князя Волконского места и он позволил нам занять то окно, у которого мы были прежде. Как воскресшие из мертвых, бросились мы к ширмам, за нами нахлынула толпа. Татьяна Петровна едва прошла, я за нею и думала, что прощусь здесь с белым светом, только что я хотела проскользнуть за ширмы, как передо мной прыгает какая-то женщина и кричит: "пустите меня! моя нога там! Нога моя!" А камер-фурьер стоически отвечает: "А зачем -- же вы всунули туда вашу ногу, я не пущу! Невозможно! Не приказано! пожалуйте, сделайте одолжение". Между тем меня давили, но ловкий наш камер-лакей освободил меня, я нырнула за ширмы и -- новое отчаяние! Я повисла на руке камер-фурьера и думала, что останусь без головы, а он думал удержать меня! Освободившись от одного ужаса, я подвергалась еще другому, над моею головою разразился как гром, голос Брейтинга, я услыхала ужасные слова: "Impossible, madame, on ne laisse ici personne" [Невозможно, мадам, здесь нельзя оставаться. -- фр.]. Татьяна Петровна объясняла ему, что идем занять места по позволению князя Волконского, но неугомонный Брейтинг не слушал ничего! Мы думали, что это какой-нибудь князь или граф, так он был важен, однако не посмотрели на него и сосчитавши всех наших, которые прошли через ширмы также с большой опасностью, мы отправились к назначенному окну. К нам подлетел было красный с своим скучным "пожалуйста, сделайте одолжение", которое мы с Лизинькой не могли слышать равнодушно, но камер-лакей наш спас нас от него. Нам подали стулья и мы сели, однако, все еще опасаясь каких-нибудь неприятностей. Татьяна Петровна была так перепугана, что хотела ехать, но ее уговорили остаться, чтоб не даром, по крайней мере вытерпеть такую муку. Вдруг к нам прикатила претолстая женская фигура, с ног до головы вся в черном, мы ужаснулись, увидев ее. Что будет, если ее увидит кто-нибудь из царской фамилии? Татьяна Петровна взялась сказать ей, что она неловко сделала, приехав во время свадьбы в трауре и посоветовать ей не держаться на виду, но она отвечала, что она не в трауре и просила оставить ее в покое. Наконец, нас никто не беспокоил, только просили позволить встать с нами одному из музыкантов, который мог бы видеть подаваемые сигналы для музыки.
   Только что мы успокоились, встали на свои места, поставили солдата-музыканта и устремили глаза на двери, в которые должна была войти Царская фамилия, как вдруг сделалась темнота, буря, музыканты бросились закрывать окна, которые они едва могли удерживать, грянул сильный удар грома и в самую эту минуту в дверях показалась Царская фамилия. Поклонившись всем присутствующим, которые были уже давно на своих местах, они сели за стол. Татьяна Петровна, выдержав еще новый испуг, она же ужасно боится грозы, не могла оставаться долго и мы принуждены были уехать, не насмотревшись на Царскую фамилию, не достигнув своей цели, а услужливый камер-лакей принес нам бульону, но спешив ехать, мы даже и не отведали его. Все мы остались обедать у Желтухиных, смеялись над своими похождениями и досадовали, что не дождались конца Царского обеда. -- Вечером мы ездили с Аннетой кататься и смотреть иллюминацию; во многих местах она была прекрасна. Государь с Наследником катались по Невскому, оба в казацких платьях, толпа народу бежала за ними, хваталась за колеса коляски, это напомнило мне пребывание их в Казани.
   3-го июля. Не имея никакой надежды получить для сегодняшнего спектакля ложу, о которой хлопотала Татьяна Петровна, мы и не приготовлялись, как вдруг после обеда Татьяна Петровна присылает сказать нам, что она получила билет и зовет нас ехать с нею. У нас поднялись хлопоты с платьями, надо было подшивать короткие рукава, отделывать перчатки, а времени оставалось немного, но удовольствия всегда чего-нибудь стоят, то денег, то забот. К 8 часам мы были готовы и поскакали к Желтухиным. Татьяна Петровна и Анна Алексеевна были уже в театре, мы скорее туда. Но я чуть не заплакала, увидев, что наша ложа над царскою и мы не могли видеть цели наших желаний, но я скоро утешилась, потому что мне было очень весело и без этого. Через полчаса приехала Царская фамилия -- театр взволновался, все поднялись, закричали Ура! Оркестр заиграл "Боже, Царя храни", Государь кланялся. По окончании гимна опять раздалось "ура!", но оркестр, заиграв увертюру, заставил умолкнуть и посадил всех на места. Давали новый балет "Хромой колдун"77: декорации бесподобны, танцы, картины есть прекрасные, но балет растянут и бестолков, никто из нас не понял его сюжета. Круазет довольно хорошо танцевала Баркаролу, но как далеко ей до Тальони! Во время антрактов в креслах и ложах все вставали, а мы в это время, поодиночке, старались увидеть как-нибудь Царскую фамилию, но драпировка закрывала их от нас и мы могли иногда видеть только немного платья, когда кто-нибудь из них подходил на край ложи, всего лучше удалось видеть туалет Елены Павловны78, на ней было белое атласное платье с голубыми разводами и с голубыми лентами, бриллиантовая берта, головной убор голубой с бриллиантами. Мария Николаевна была в пунцовом платье-шали, вышитом золотом. Чудесная была картина, когда в антрактах все вставали, прекрасные блестящие наряды дам, пестрота мундиров, яркое освещение придавали картинный вид и без того прекрасному театру. По окончании спектакля Царскую фамилию проводили рукоплесканиями и "Ура!". И я возвратилась домой довольная спектаклем, но завидуя Александру, который насмотрелся вдоволь на Царскую фамилию через окно в коридоре, выходящем над их комнатою, в которую они выходили во время антрактов.


"Павловский воксал"

   4-го июля. Петр Иванович, приехав с поздравлением, привез нам билеты на хоры во дворец во время бала. У нас обедали гости, а после обеда Анна Алексеевна, Лизинька и я отправились во дворец. Расспрашивая всех встречных, камер-лакеев, поваров, солдат о дороге на хоры, мы благополучно дошли до них, но там пришли в отчаяние, увидав, что хоры полны народу, однако имея надежду хоть как-нибудь пробраться вперед, мы решились остаться и потом не раскаивались. Скоро как-то удалось нам занять хорошие места и почти вся зала была видна нам. Она не была еще освещена, но съехавшихся мужчин было уже довольно и между ними были две дамы, потом каждою минутою она наполнялась более и более, делалась пестрее, разнообразнее. Вид с хор был бесподобный, мы занимались нарядами дам, из которых многие одеты прекрасно, иные очень просто, но мило, а некоторые и дурно, пестрота костюмов мужчин была еще разительнее, всех цветов мундиры, купеческие кафтаны, азиатские костюмы! Но вот раздалась музыка, потянулся длинный польской, в котором я успела рассмотреть хорошо всю царскую фамилию, кроме Александра Николаевича. На императрице по всей юбке платья проходили бриллиантовые нитки -- не дурен такой наряд. А у Марии Николаевны -- прекрасный бриллиантовый кушак и веер. Польской продолжался долго, потом началась кадриль, но мы не могли видеть Царской кадрили и поехали домой. Страшно было взглянуть на нас, так мы были измяты, такой имели жалкий вид, что не могли видеть друг друга, не хохотавши до слез! Мы бегали по коридорам, не находя дороги и до смерти боялись встретиться с кем-нибудь, потому что могли бы испугать собою. Наконец один добрый солдат растолковал нам, куда идти и мы дошли до желаемой цели -- до парадных сеней. Почти все еще гости были у нас. Я хотела пробежать в свою комнату, чтоб переодеться, но меня поймали и заставили рассказывать все, что видела, я, не переводя духу, все рассказала и побежала переодеваться, усталая, как извозчичья лошадь. К моей радости Nicolas, который пробыл у нас три дня, был еще тут, он дожидался своего товарища, с которым приехал из лагеря и который был на бале во дворце. Все в доме нашем легли спать, а я просидела с Nicolas до Ґ второго часа, но он не дождался своего товарища и поехал один.
   11-го июля. К 5-ти часам мы отправились в контору дилижансов; Анна Алексеевна и Денисовы были уже там. Через несколько минут мы увидали наш дилижанс, везомый не лошадьми, а четырьмя крысами. Мы испугались! Всех заняла одна мысль, сколько же времени мы проедем на этих жалких лошадях? Говорят: "il faut souffrir pour Йtre belle", а я говорю "il faut souffrir pour avoir du plaisir!" [надо пострадать ради красоты... надо пострадать ради удовольствия -- фр.]
   Советуя друг другу запастись терпением, мы пошли к дилижансу и чуть не умерли со смеху, когда надо было лезть в него и шагать через лавочку, которую мы не сумели откинуть. Наконец, мы сели, как в ящик; тесно, низко, чтоб посмотреть на улицу, надобно было очень вытягивать шею. Едем, едем, все экипажи нас обгоняют, все проезжающие, кажется, смеялись над нашею ездою от сострадания. Мы считали версты, часы и ожидали, что приедем в Петергоф после иллюминации. Но вот наши кони, собрав все силы, понеслись рысью, у нас оживились лица! Но не успели мы ахнуть, как опять должны были вздыхать и стонать. Терпение -- святое дело! -- и мы взялись за него! Наконец -- вот Александрия, -- ну вот и Петергоф! Приехали! Нас вынимают и проводят в контору дилижансов. Теперь надобно осмотреться: не смяты ли, не попорчены ли наши наряды. Нет, все хорошо! Можно пойти в сад. -- Дилижанс отходит в 12 часов и в 2; по убеждению многих решили ехать в 12-ть и, чтоб не терять времени отправились скорее в сад. Грязь ужасная! Но мы не испугались и бодро идем, несмотря ни на что! У дворца мы едва могли пройти, такая толпа народу, но на балконе дворца не видали никого, кого желали, и поспешили в Нижний сад. Между тем у Андрея Николаевича успели уже украсть кошелек из кармана. Полюбовавшись фонтанами, мы пошли в палатку пить чай, она была наполнена жаждущими и голодными. Только что нам подали чай, раздался гром пушки, а по палатке восклицания: "Зажигать хотят, зажигать!". Мы вспомнили пьесу "1-е июля в Петергофе" и мне так хотелось схватить шляпку в руки, бегать повсюду и кричать: Зажигают, зажигают Мы сидели за пребольшим столом, против нас поместились каких-то двое друзей, которые не видались шесть лет и двое наших дилижансных товарищей, один адъютант, другой статский, но они не были любезны и все молчали. -- Уверившись, что уже все зажжено, мы отправились гулять. От иллюминации было светло, как днем. Мы прошли прямо к Марли; оно было премило иллюминовано, потом к водяной горе, где плошки горят над водою, но я ожидала лучшего эффекта от этого, днем без огней эта гора, кажущаяся золотою, мне нравиться гораздо более. Возвращаясь к Самсону, мы встретили Царскую фамилию, ехавшую в линейках; за ними огромная свита, четвертая линейка была самая интересная -- по красоте Лорда Педжета, сына маркиза Энгльси, и самою разнообразною по пестроте мундиров. Не доходя до Самсона, мы остановились и были восхищены волшебною картиною, раскинутою перед нами полукругом, на большое расстояние шла высокая бесподобная решетка из шкаликов, она казалась каким-то огромным кружевом; впереди нас грот, унизанный плошками, как звездами, среди огней величавый Самсон бросал во все стороны свои брызги, которые светились как искры, он был невообразимо хорош! Как царь, он гордо возвышается перед другими фонтанами, а те как придворные, окружают его; иные униженно кланяются, другие с надменностью хотят высоко метать свои брызги, но они не далеко разлетаются, а третьи напрягают все силы, чтоб возвыситься, а все едва видны от земли!
   Посмотрев на часы, мы узнали, что пора уже проститься с волшебным садом и очень раскаивались, что решили ехать так рано, но переменить уже нельзя было. Нечего делать! Мы стали взбираться на лестницу с опасностью быть столкнутыми массою народа, которая покрывала ее. Наверху мы остановились полюбоваться чудною огненною анфиладою, идущею от дворцов к морю. Здесь загоришься не от огня, а от восторга! Но вот ужасный переход, как из рая в ад. Перешедши дворец, мы очутились в ужаснейшей темноте, в тишине, изредка только встречая кого-нибудь, а далее -- нас ждал ужасный дилижанс! Товарищи наши еще не собрались, дилижанс еще не был готов, и мы досадовали, что рано пришли. Через полчаса все было готово, мы влезли в свой ящик, на этот раз без всякой заботы об своих платьях, которые были на пол-аршина в грязи, а думали только о своем покое и поползли в Петербург. В нем было уже большое движение, когда мы усталые, сонные, отчаянные, въехали в него, а кажется, мы недолго ехали, всего 4 часа!!!
   25 июля. День был прежаркий, а нам должно было, в полном туалете ехать 25 верст. Я ехала не с большою охотою, тем более, что у меня болела голова и я боялась, чтоб от жару она разболелась более, а большого удовольствия я не ожидала в Рябове, -- одна уже Тал. (?), пугала меня и я думала найти там принужденность, этикет, которые ужасны, особенно в деревне, где должно провести целый день, к моему счастью я обманулась во всем, принужденности не было никакой; Тал. (?) были обе, но старшую, благодарю судьбу мою! я почти не видела, она хозяйничала, а меньшая была очень любезна и я осталась довольная этой поездкой. В 1-м часу, съездив поздравить Анну Федоровну, мы переоделись, и сели в дорожную карету со всем старанием не смять платьев. Поля, леса, дачи делают эту дорогу разнообразною, веселою, я так обрадовалась, когда увидела поля, луг, крестьян с косами, как будто не видела их несколько лет. Мне казалось, что живши в Петербурге, невозможно видеть ничего сельского к чему я так привыкла. Я любовалась многими местами, есть очень хорошенькие по этой дороге и в тех, которые мне нравились наиболее, я находила сходство с Хотнею. Наконец, поднимаемся по высокой Рябовой горе, в которой некогда, гласит предание, жил ужасный разбойник Рябов, подъезжаем к дому, первое мелькнувшее мне в глаза лицо было старшей Тал. (?) Сердце замерло! Снаружи дом невелик и не имеет ничего особенного, но внутри -- бесподобен. Огромные комнаты, убранные богато, со вкусом, одна комната вся из зелени и цветов -- прелесть! Гостей было человек 30-ть, все более мужчин. Мы познакомились с женой известного музыканта Маурера79, который был тут со всем семейством. Вскоре после нашего приезда был подан обед: все восхитились столовой, большая, длинная комната, обвешанная большими картинами знаменитых живописцев, большею частью Рубенса, ни одного окна в стенах, а освещена сверху, это делает комнату прохладною и дает всему чудесный цвет. У меня был прелюбезный сосед, только препротивный собою, камергер Борщев, который беспрестанно угощал меня и жаловался Софье Ивановне, что я мало ем, а против меня сидел какой-то француз, по-видимому, недавно приехавший в Россию. Он много форсил, морщился от одного вида на ботвинью и не мог видеть равнодушно, что дамы пили квас. Сейчас, после обеда подали линейки, шарабаны, чтобы ехать на луг, где был праздник для крестьян, а для гостей была устроена палатка, в ней ожидал нас кофе и всевозможные лакомства. На лугу были построены качели и разные игры с призами; в одном месте висел кафтан, в другом кушак, там ситец, платок и проч...
   Крестьяне -- чухонцы окружили палатку, мы старались найти хоть одно порядочное женское лицо, -- ни одного! решительно все дурны, а безобразные чепчики портят их еще более. Начались игры -- пляски, в народ бросали пряники, мужчины, женщины, большие, малые, все бросались за ними. Этот праздник напомнил мне Петров день в Хотне, но чухонцы и чухонки более походят на татар, нежели на наших крестьян, русские крестьяне держат себя благороднее, ни один из взрослых не бросится с такой жадностью на пряник, как чухонец.


Великая Княгиня Мария Николаевна и герцог Максимиллиан Лейхтенбергский

   По пляске можно судить о характере народа, у русского в пляске живость, разгулье, удальство, у чухонца вялость, ленивость, тихо передвигает он ноги, переваливается со стороны на сторону и с какою-то леностью то поднимает, то опускает руки, однако не ленив плясать. Я видела некоторых, которые плясали, не переставая, во весь день, но все они были очень пьяны, а одного нашли пляшущего среди леса, где он был один одинешенек и куда едва долетали звуки музыки. Женщины не такие охотницы плясать. -- Вид с этого луга очарователен. Окрестности открыты перед глазами на несколько верст. Многие из гостей, в том числе и я с Маргаритой Александровной поехали кататься в шарабанах. Одно место поразило меня сходством с Хотнею, только на конце озера не доставало папашиного завода и один берег не так высок, как в Хотне. Я была в восторге, если что-нибудь напоминало мне нашу дорогую Хотню. В сумерках палатку осветили и мы сменили чухонцев, их песни утихли, а мы стали танцевать, играть в горелки и кошку-мышку, кончилось тем, что многим дамам оборвали платья, а некоторые мужчины пренизко поклонились земле. Не забуду штуки Тал. (?), бегая в горелки, она как-то спотыкнулась, почти упала и начала кричать: "J'ai cassé mon pied,... j'ai cassé mon pied" [я сломала ногу...я сломала ногу -- фр.] Все испуганные бросились к ней, но сейчас же увидели, что это фарса, и Ман. (?), засучивая рукава, побежал к Тал. (?) Предлагая ей свои услуги, выправить ногу и потом, чуть кто спотыкался другие кричали, разумеется втихомолку, берегитесь не переломите ногу, как Тал. (?). Взлетела ракета и все устремили глаза на конец луга, где был приготовлен фейерверк, который удался, как нельзя лучше. Кто в экипажах, кто пешком все возвратились в дом и разбрелись по нем, многие и вся наша семья избрали терассу, расположились по ее ступеням и любовались другим фейерверком, который был также разнообразен, но еще лучше: молния сияла беспрестанно, то растянувшись по небу лентой, то извиваясь змеей, то стрелою пролетев по нему. Какие мысли она дала бы поэту! -- Мы хотели ехать, но нас не отпустили прежде ужина, который был очень непродолжителен. В два часа ночи мы уже дышали вонючим воздухом Петербурга. Я позавидовала тем, которые живут на дачах.
   В Рябове две особы обращали на себя мое внимание, какой-то барон в мундире Линейных казаков и довольно миленькая и интересная девушка Сал., он не отходил от нее, гуляя, она ходила с ним под руку. Меня -- провинциалку -- это заняло. Я осматривалась кругом, какими глазами смотрят на нее все, и видела, что никто не обращал на них внимания, а что было бы у нас в Казани с нею, она сделалась бы предметом разговоров всего города, все бы ахали, кричали и, наверно она прослыла бы невестой своего кавалера.
   30 июля. Новая поездка на дачу, но теперь я ехала с большим удовольствием, будучи уверена, что проведу время приятно, и не ошиблась. Мы были на даче у Денисовых. Чтоб побыть у них долее, мы выехали в 10-м часу: погода была теплая, тихая, но беспрестанно шел маленький дождик. До Александровской мануфактуры едешь как городом, строения не прерываются, потом идут беспрестанные деревни, дач хорошеньких нет, они виднеются на другой стороне Невы, по берегу которой лежала наша дорога. Через два часа мы остановились у деревни Устье Ижоры, от дачи Денисовых нас отделяла только Нева, надобно было переехать ее. У них свой паром, который по поданному знаку через полчаса был перед нами и мы поплыли. На берегу пестрели платья Денисовых, которые вышли встречать нас. Тереза Францевна хлопотала что-то по хозяйству, Лиза не дала мне дождаться ее и потащила меня гулять. Я удивлялась Василию Петровичу и другим, играющим в карты: можно ли в деревне, на несколько часов выехавши из города, играть в карты? Я была рада как ребенок подышать свежим воздухом, побегать по траве и кажется, во весь день садилась только тогда когда, надобно было есть. Погулявши немного, мы возвратились, напились кофе и опять побежали все из дома. Лиза отроду не гуляла так много, как в этот день, а я давно так не шалила и не смеялась -- шалила с Лизой, смеялась над проказами Алексея Николаевича, он морил нас со смеху. Дача -- премиленькая, есть места довольно хорошенькие, по обе стороны дома идут маленькие, но хорошенькие дачи и чистенькие домики колонистов, но главную красоту делает широкая, прекрасная Нева, она восхищала меня, мимо нас проходили тяжелые барки, пробегали лодочки, которыми управляли женщины и песни их раздавались далеко по воде. Дом маленький, но точная игрушка, наверху комнатки как клетки, чистота везде поразительная, я любовалась ею, из одной комнаты вид прекрасный -- вдалеке виднеется Царское Село. Я почти не была в доме, а большую часть дня провела перед Невой, то сидя на ее крутом берегу, то гуляя по нему. Здесь Нева лучше, чем в Петербурге, потому что не скована гранитом, а вольно, свободно катит свои волны, играя с берегами, там она светская красавица, здесь -- поэт! Один раз я сбежала к самой реке, вверх по ней тянулась бичевою барка, Лиза, испуганная стала кричать мне, чтоб я ушла, что меня могут задеть веревкою, но я, не видя ни малейшей опасности, шла прямо к барке и заговорила с несчастным бурлаком, который тащил ее, он уверял меня, что это нисколько для него не тягостно, что в это утро он прошел уже 19-ть верст, почти не отдыхая, я не верю, чтоб эта работа не была слишком тяжелой и без сострадания не могла смотреть на него. К чему, к каким трудностям не принуждает бедность! Мы приехали втроем, а уезжали большим обществом, все родные Денисовых, бывшие тут и Василий Петрович уезжали в одно время с нами. Как мне было жаль, что Нева не шире, что наш переезд через нее был так непродолжителен. Мне не хотелось ехать в душный Петербург и я позавидовала Лизе, которая оставалась на даче. В нашу карету сели Сеничка и Николинька и, не переставая, говорили на перерыв один перед другим и меня заговаривали, мои думы и я очнулась перед Обводным каналом, которым мы должны были проехать несколько верст, а я возненавидела его после петергофского праздника, он показался мне тогда бесконечным, как не посмотришь из окна, все еще тащишься по Обводному каналу!
   7-го августа. Прежде мой журнал наполнялся описанием театров, теперь путешествий по окрестностям Петербурга. Сегодняшняя поездка на дачу Вешняковых самая дальняя из всех наших поездок -- с лишком за 30 верст. С нами ехал Василий Петрович. Мы выехали из Петербурга в ясную погоду и радовались, что можно будет погулять, быть в деревне и не гулять -- самая скучная вещь для меня! Наш путь лежал по хорошо знакомой нам дороге к Петергофу, но мы, не менее прежнего, любовались многими дачами, особенно одна очаровательна, роскошной, готической архитектуры, дом стоит на небольшом возвышении, около него вьется речка, окруженная кустами, но, к сожалению, дом как на куриных ножках, едва мелькнет очарованным глазам и повернется боком. Теперь мы видели почти все главные улицы Петергофа, ах как он хорош, что за прелесть эти готические домики, то легкие, воздушные, они как будто едва прикасаются к земле, другие важные, тяжелые, хотят восхищать своею гордостью. Мы повернули прямо к взморью и чем ближе к нему, тем сильнее билось мое сердце. Смотря на мрачные волны моря, я сравнивала их с нашей жизнью, смотря на бесконечную даль его, я думала о вечности; иному удается перейти в нее тихо, покойно переплывая море, другому много бурь, много бедствий придется испытать, а там, что ждет его, неужели цепь его страданий не прервется? Неужели горькие слезы на глазах его не осушатся солнцем радости, солнцем блаженства? О нет! Хорош должен быть переход из темницы к свободе, от тесноты к простору! Весело выпорхнет из клетки птичка, пущенная на волю! -- Прекрасно ты, море!
   Нет ничего лучше тебя, вечно юное, молодое, ты то бурно, мрачно, то тихо, весело катишь свои волны! Всему на свете закон -- стареться, ты одно неизменимо, одно -- вечно кипишь жизнью! Завиден твой удел! Мы въехали в лес, взморье скрылось, над нами висела ужасная туча и, скоро пошел проливной дождь и загремел гром. Я думаю, я не заметила бы дождя, если б меня перед этим посадили у взморья, глаза мои переходили бы от моря к небу. От неба к морю, как у Веры на фрегате Надежды, только у нее был еще и третий предмет -- глаза Правина, но мне бы не нужно было ничьих глаз, мне было бы весело с одними моими. Люблю я смотреть, как сбирается гроза -- тучи одна другой мрачнее бегут, спешат, будто сходятся, расходятся, как будто готовясь на какую-нибудь месть, сердце бьется каким-то страхом! Кажется вся земля в ожидании, ничто не смеет шелохнуться, все так тихо, одни птицы суетливо порхают, ища себе приюта. Величественна в это время природа! Душа невольно преклоняется перед ее Творцом и дивится Его всемогуществу. Мы проехали мимо Сергиевска, дачи В<еликой> К<няжны> Марии Николаевны, но дома не видно с дороги, только мельком видели издалека ферму, в которой они живут теперь. Дворец будет, говорят, строиться на будущий год. Еще версты три-четыре и мы были перед Мартышкино, поднялись в гору и въехали во двор. Дождь и гроза не переставали, мне так было досадно. Вскоре после нас приехали двое Челищевых. После обеда погуляли немного в саду, а в дождь играли на галерее в мячи, а потом придумали ехать в Ораниенбаум, мужчины были против этого, но уступили желанию и воле дам, линейка была подана. С Иваном Петровичем мы распрощались в Ораниенбауме, он должен был ехать с Великим Князем в Петербург, а мы отправились к Китайскому домику. Проезжая дворец, видели Елену Павловну, которая стояла у окна, разряженная, как на вечер. Китайский домик снаружи не имеет ничего особенного, но войдя в сени, первый предмет, который бросится в глаза, это пол из деревянной мозаики, прелесть! В первой комнате обои, вышитые самой Екатериной, во всех почти комнатах картины бесподобной живописи, в одной все стены покрыты портретами, которые снимались с разных лиц по приказанию Екатерины, есть прехорошенькие женские головки. Камер-лакей рассказал нам историю одного портрета, а потом заставил нас бежать из этой комнаты своим нескромным ответом на вопрос Александра Петровича про одну дверь. Спальня Екатерины вся зеркальная, даже потолок, Екатерине, как красавице, это могло нравиться, а мне показалось более страшно, чем хорошо, всюду видеть себя, куда не обратишь глаза. Несмотря на дождь, мы сделали еще несколько верст, море и Кронштадт являлись беспрестанно, но я не могла любоваться морем, так как бы желала, я сидела к нему спиною и, чтоб видеть его, мне надобно было беспрестанно вертеться. Но я простилась с ним, может быть, в последний раз в жизни я видела тебя, море! Желала бы еще придти к тебе, послушать твоего говора, который имеет какой-то отголосок в моем сердце, посмотреть на твою синюю даль. Смотря на красоты природы, душа делается возвышеннее, все чувства чище, лучше! Я верю, что люди живущие в диких местах, должны быть свирепее, бесчувственнее... Впрочем, хороша ли нравственность неаполитанцев! Мы возвратились в 8 часов, а через час, напившись чаю, отправились в обратный путь в Петербург.


Великие княжны Ольга и Александра Николаевны. 1840 г.

   8 августа. Целый день мы сегодня беспрестанно слушали военную музыку, несколько полков, возвращавшись из лагеря, проходили мимо нас и всякий раз я бросалась к окну посмотреть, не Литовский ли полк. Так прошло все утро. Перед самым обедом приехал Иван Петрович и пробыл у нас довольно долго. После обеда Анна Алексеевна приезжала прощаться. Провожая ее, мы встретились с Nicolas; наконец-то он возвратился!
   19 августа. Возвращаясь от обедни мы встретили в театральной улице Лизу Денисову, она остановила нас, но ехать с нами не хотела, а звала меня к себе -- обедать, потом зашла к нам и мы вместе поехали. У них я узнала, что Петр Иванович приглашает два семейства Вишняковых ехать завтра в Царское Село и Павловск, чему я очень обрадовалась. После обеда за мною приехали довольно рано с известием, что взята ложа в Французский театр, новая радость! Мне очень хотелось видеть "La Commedienn de Venise". Я заехала к Марии Александровне узнать, едет ли она с нами в театр и мы погоревали с ней, что едем завтра не по железной дороге. Из театра я возвратилась очень довольною пьесой и игрой Бурбие и м-е Allan, они играли бесподобно! Если бы к ним присоединить Каратыгина, тогда можно с ума сойти! В водевиле "Porte respect Paul Mignet" выводил меня из терпения своими фарсами, которые переходили границу благопристойности, как будто он играл в балагане, а не в театре, куда съезжается самая лучшая публика! Но не надивлюсь я вкусу этой публики! Ей нравятся эти фарсы и для Paul Mignet нет другого названия, как: charmant, delicibus, а мне так противно смотреть на этого charmant! Какое понятие имеют они о театре? Стало быть ставят его наряду с балаганами!
   20-го августа. Рано утром я посылала к Nicolas с уведомлением об предположительной поездке в Царское Село, но он отвечал, что будучи дежурным, не может ехать. В 12 часов все съехались к нам и, вдруг, объявляется Nicolas в полной форме; он ехал на ученье, а после него решился ехать по железной дороге прямо в Павловск, упросив другого офицера дежурить за себя. Мы разместились в двух каретах и поскакали в Царское Село. Я жалела, что мы ехали не тою дорогой, по которой был мой первый въезд в Петербург. Проезжая Среднюю рогатку, мне так живо представилось, как я была тогда там, как смотрела из окна на дорогу, по которой взад-вперед скакали экипажи и как это столичное движение как-то пугало меня.
   Я ехала с Марией Александровной, Василием Петровичем и Николаем Мейзер и он во всю дорогу смешил нас своими мечтами: он хотел быть адмиралом, Литовским офицером, механиком и архитектором, хотел путешествовать по Европе, начиная с Саратова, Симбирска и проч... Мы подъехали в Царском Селе прямо к саду и пробыли там до четырех часов. Я была обворожена этим садом, какие прекрасные, разнообразные места! идешь по широкой пустой аллее и вдруг, переходишь на луг, по которому разбросаны озера с хорошенькими мостиками, еще несколько шагов и место совершенно изменяется, тут является гора с китайскою беседкой, словом, с каждым шагом что-нибудь новое! Мы пошли к руинам; внизу под сводом стоит каменный гроб, на крыше которого изображена Египетская мумия, к сожалению, не кому было объяснить нам, что это за гроб. Поднявшись наверх, входишь в большую залу, тут стоит бесподобнейшая статуя Спасителя работы Даннекера80, какая поза, какое величие во всей фигуре! Мы долго любовались ею. Прошедши оранжерею, мы встретились с Андреем Яковлевичем, который повел нас к молошнице. Около нее сидело несколько дам и мужчин, один из них держал в воде руку, а другой стоял возле с часами, из разговора их мы узнали, что они держали пари, сколько времени можно продержать руку в этой воде, которая очень холодна. Потом мы узнали, что это было семейство Греча. Погуляв еще немного, мы поехали в воксал обедать и нашли там Nicolas. Нас провели в преинтересную комнату, убранную кругом зеленью, с чудесными диванами, но для обеда у нас избрали галерею, чтоб быть на воздухе и при том видеть все приходящие паровозы, они приходили беспрестанно один за другим и мы беспрестанно прыгали со своих мест. Наконец прикатил и наш паровоз и мы сошли вниз. Нам показалось, что должно быть очень весело ехать в совершенно открытых линейках и все согласились сесть туда, но только что вступили в них как были разочарованы тем неудобством, что надобно было перелезать через лавочки, в закрытых линейках гораздо занимательнее, иногда попадаются там презабавные соседи. Через 6 минут мы были в Павловске, народу было множество, мы едва могли найти себе места и чтоб не потерять их мы ходили гулять поочередно. Вокзал был премило иллюминован; Nicolas сказал нам, что из большого сада чудесный вид на вокзал и каждая из нас поочередно отправлялась с ним туда и все возвращались в восторге. Для меня быть в Павловске превесело, право лучше, чем на ином бале; прекрасная музыка, разнообразие костюмов, лиц занимают ежеминутно, кого не встретишь тут! Тут образчики всех сословий, всех наций кажется! Впереди знатных дам идут колонистки, рядом с лезгинцем идет француз, возле модного франтика важный купец. Молодежь бегает взад-вперед, отыскивая хорошеньких и громко передавая свои восторги друг другу. Ноги и лорнетки в большом ходу! Но всего милее тут свобода! Вы как будто у себя дома, занимаясь всеми, вы не думаете, что на вас обращают внимание и совершенно не женированны. Одни заняты музыкой, другие едой, третьи расхаживают взад-вперед без дум, без мыслей, а там являются какие-нибудь повесы и выдумывают себе забаву. В этот раз нас насмешили два шалуна, погода была чудесная, а они накрылись пребольшим дождевым зонтиком и расхаживали по саду, когда они поравнялись с нами, Nicolas сказал: сильный дождь идет! Один из них отвечал: нет, звезды с неба падают; прошедши немного далее, они воротились и были встречены громкими рукоплесканиями толпы мужчин, которые вместе с тем кричали: Зонтику! зонтику! чтоб Герман, музыкант, не принял на свой счет. Билеты в паровоз нам не могли достать ранее 12-ти часов; в Царском селе мы пересели в свои экипажи, а Nicolas опять отправился по железной дороге.
   21-го августа. Узнав от Андрея Петровича, что Шведерский зовет его к себе на концерт, в котором будет играть и Серве, я была очень огорчена, что он не зовет меня с Аннетой, как вдруг через полчаса приезжает Шведерский и приглашает нас. Из дам была там кроме нас двух, Анна Федоровна и еще одна хорошенькая немочка, а мужчин человек 20-ть. Я искала глазами Серве и не находила, и как же я удивилась потом, когда мне показали его! Я сравнила его с Серве, которого видела несколько месяцев тому назад и не узнавала его! То был молодой человек, очень худощавый, не хорош собой, с длинными небрежно зачесанными волосами, безо всякой претензии на красоту, занятый одною только своею виолончелью; теперь я вдруг вижу ловкого молодого человека, с усами, в модной прическе, большого кокета, который, играя на виолончели, столько же думает о ней, сколько и о дамах, сидящих против него! Второй мой вопрос был о Брейтинге, тут ли он? И не смотря, что всегда прежде восхищалась его пением, я очень обрадовалась, что его тут не было, он такое сделал на меня впечатление во время наших ужасных похождений на хорах во дворце, что я теперь боюсь его. Концерт начался пением Ферзинга с Шведерской дуэта из "Жидовки"; у Шведерской прекрасный и очень приятный голос, но с голосом Ферзинга был немного слаб. Я не воображала, чтоб голос Ферзинга был так привлекательно приятен в комнате, мне показалось, что он должен был бы оглушить, а вместо того, несмотря на сильную головную боль, я готова была слушать его сто раз в этот вечер. Потом играл на скрипке Вьетан81, молоденький, миленький, который обворожил своею игрою, а когда он играл вместе с несравненным Севре, о! эта музыка -- рай для души и чувство ее в это время невыразимы! Я от всей души благодарила Шведерского за приглашение, но была сердита на Севре, что он не играл solo, я хотела бы еще послушать его одного.
   28-го августа. Два дня я была между страхом и надеждой -- достанут ли нам билет для Сильфиды, и более боялась, чем надеялась и оттого моя радость была еще сильнее, увидав сегодня желанный билет. Может ли быть что-нибудь милее Тальони в Сильфиде? Воздушная, легкая, грациозная, она представляет мне идеал Пери. Как к ней идут эти крылышки! И как становиться грустно, когда они падают и она испуганная, смотрит на них со слезами. Жалею о тех, кто после Тальони могут смотреть без неудовольствия на Круазет в этой роли, это все равно, что восхищаться копией Терновского с картины Брюллова.
   29-го августа Утро было прекрасное и мы поехали к Марии Александровне, чтоб звать ее в Таврический сад, но она отказалась. Посидев у нее с час, мы поехали домой и в зале были встречены Nicolas и Хорьковым, которые сговорились еще накануне, приехали звать нас тоже в Таврический сад. Вот как сходятся великие мысли! Мы очень обрадовались этому столкновению и, позавтракав, отправились в сад. Мы прошли во дворец, вся зала в которой мы были, обставлена мебелью из Зимнего Дворца после пожара, но кроме вольтеровских кресел -- белых, атласных с золотом, не было ничего хорошего, видели Царское место, подаренное Демидовым для Исаакиевского Собора, я нахожу его очень богатым, но не с большим вкусом. Всего более во дворце мне понравился сад; я думаю он хорош, когда освещен, Таврический сад премиленький, как жаль, что он так далеко от нас и нельзя быть в нем чаще. Подходя к беседке, мы еще издалека увидели надписи на колоннах. За неимением карандаша, мы взяли булавки и приписывали к прежним глупостям новые, а одну колонну исписали целым разговором. Довольно сильный дождик помешал нам еще погулять и мы поспешили домой. Хорьков пробыл у нас до вечера, а потом Nikolas читал нам Пана Халявского82 и рассказывал о бале на Выборгской стороне и мы весь вечер просмеялись.
   30-го августа. Я была разбужена страшною бурею, которая била окна в нашем доме и рвала крышу. Первая моя мысль была об маленьких голубках, что с ними делается? И я думала уж взять их себе, но они сидели покойно в своем уголку. Мне и в голову не пришло, что нам самим угрожает опасность, как вдруг меня позвал Nicolas, чтоб посмотреть на Фонтанку; вода была только четверти на две ниже берегов, Андрей еще более испугал меня, сказав, что в наводнение, была точно такая же погода, как теперь. Мы решили, что если вода поднимется до берегов, сейчас ехать в Павловск, а она все поднималась, так что оставалось, наконец, на один камень до краев. В моей комнате было страшно сидеть, ветер пробегал по железной крыше с ужасным громом, окна дребезжали, стучали, комната на одно мгновение освещалась солнцем и опять делалась темною.
   Мария Александровна рассказывала нам потом, что на их улице была вода так высока, что собаки плавали, и что они напаслись съестными припасами на случай наводнения. Часу во 2-м ветер переменился, и вода стала сбывать, но очень медленно, мы успокоились, а Nicolas жалел, что не было наводнения. Такой злой!


Эрмитажный театр и Дворцовая набережная у Зимней канавки

   1-го сентября. Наконец, нам удалось быть в Эрмитаже, чего я так желала, но к несчастью моему, это был один из тех дней, в которые на меня находит какая-то бесчувственность, когда ничто не может сделать на меня впечатления и потому теперь ни одна картина не поразила меня, но многие очень нравились, в особенности картина Иванова83 "Явление Марии Магдалине", два морских вида Вернета84, ночь и захождение солнца, Рембрандта: "Старушка, учащая свою внучку" и еще две картины не помню чьи:"Больной старик, окруженный своим семейством" и еще "Больной старик в креслах" с книгою в руках. Когда я смотрела картину Иванова, она не произвела во мне никакого чувства, я видела в ней бесподобную кисть, но не находила вдохновения художника, а потом она целых два дня беспрестанно была перед моими глазами и так явственно представлялась мне, как будто я была перед нею, из этого я заключаю, что она сделала на меня впечатление, которого я тогда не чувствовала. Лицо и все положение Марии Магдалины бесподобно! В глазах ее, полных слез, читаешь все чувства ее души; благоговение, неожиданную радость, видишь все ее желание обнять Святые колена, но голос Спасителя останавливает ее и вот она остается с распростертыми руками, как будто боясь, чтоб святое явление не исчезло вдруг и желая удержать его, вся душа ее перешла в глаза, которые не могут насмотреться на Того, Кого она считала мертвым. Мне хотелось бы видеть эту картину в другой раз и в лучшем расположении духа. Фигура Спасителя мне не нравиться, правда есть в ней величие, но все это не то, чего я хочу в изображении Бога-человека.
   1-го ноября. Ровно через два месяца я принимаюсь опять за свой журнал! отчего я не писала так давно, право, не могу дать себе отчета, какое-то нерасположение, несмотря на то, что я казалась веселою, мешало мне писать, все казалось мне столь ничтожным, столь обыкновенным, что не хотелось ничего из прошедшего повторять в памяти, словом, это были дни моей бесчувственности, хотя и были дни, которые я проводила очень приятно, и я не раз раскаивалась, но не исправлялась! Два месяца ни слова! Это непростительно для того, кто дал себе обещание вести дневник! Постараюсь исправиться. 1-ое ноября, один из тех дней, которые навсегда останутся в моей памяти, и с него я решилась снова приняться за свой журнал. Красненький билет с утра лежал перед моими глазами, и я с нетерпением ждала 7 часов вечера. Блаженный час ударяет и мы в театре, можно догадаться, что в Александринском, потому, что ни в один из других я не езжу с таким пламенным удовольствием. Давали новую драму "Велизарий"85, переведенную Ободовским, наслышавшись об ней восторженных рассказов, я была нетерпеливее, чем когда-нибудь. Театр был полон. Каратыгин был встречен с величайшим рукоплесканием, он играл Велизария и является на сцене в колеснице. Сначала пьеса заняла меня своею новизною для меня, я еще не видала никогда на сцене греческие костюмы и не привыкла слышать на ней Александрийские стихи, но потом она становилась все занимательнее и занимательнее и я совершенно увлеклась сюжетом пьесы, в ней есть такие места, которые могут вырвать слезы у самого бесчувственного человека. Одна сцена сделала на меня глубокое впечатление: Велизарий, лишенный зрения, изгнанный из отечества, выходит из темницы, дочь его, переодетая мальчиком, является к нему, чтоб быть его вожатым, он узнает ее, он напоминает ей об ее пожертвованиях, обо всех ужасах нищеты, но она всем пренебрегает, она хочет только быть с ним, она не постыдится протянуть руку для милостыни для родного слепца, отец забывает все свое несчастье, прижимая дочь к груди, он называет себя счастливым, он богат теперь одним сокровищем -- любовью своей дочери! Оба становятся на колени и тихо молятся, эта сцена чудная! Она раздирала мне душу, слезы сильно лились по щекам моим, никогда, никогда я не забуду ее! Потом были еще чрезвычайно трогательные места, но это сделало на меня самое сильное впечатление. Мы не дождались водевиля и уехали сей час после Велизария, возвратившись домой, мне было очень грустно; слепой, в рубище, но величественный, прекрасный Велизарий, поддерживаемый своей юной дочерью, беспрестанно был перед моими глазами. Я не припоминаю об игре Каратыгина, я видела не его, а Велизария! -- Чтоб хвалить Каратыгина, нужно создать какие-нибудь новые слова, все теперешние слишком слабы!
   20-ноября. Ездили смотреть микроскоп. После довольно долгого ожидания, от которого мы начинали уже зевать, не имея перед глазами ничего интересного, кроме стены, обтянутой белым полотном, мы были обрадованы погашением ламп и освещением комнаты одною едва горевшею свечкою, глаза наши с любопытством устремились на полотно и вот на нем явились безобразные животные, которые бегали, вертелись, наконец сходились все в одно место и умирали по пословице: "На людях и смерть красна". Потом новая перемена и новые чудовища, еще безобразнее, страшнее, с каждою секундою они как будто оживали более, одни бросались друг на друга с каким-то остервенением, другие на кусок своей пищи. С третьей переменой явились гадкие змеи, которые извивались в несколько колец, но не долго наслаждались жизнью и подобно первым умирали все в одном месте. Первых животных мы видели в капле воды, вторых в пыли сыра, третьих в уксусе, все то, что мы глотаем каждый день тысячами, забывая, к счастью, об их существовании. Зато как прекрасны другие маленькие существа, на которых мы смотрим так равнодушно, не подозревая в них столько красоты, что может быть лучше крыла комара! Это какая-то легкая ткань, обшитая шелковой бахромой, потом крылья мухи, пчелы так хороши, так разнообразны, что людям не выдумать ничего подобного! О. Какое получаешь при этом микроскопе жестокое разочарование в тех вещах которыми мы часто любуемся! После многих других предметов, в которых мы восхищались красотою и правильностью, нам показали работу рук человеческих, самую лучшую кисею и тюль. Боже! Какие ужасы! Какая неправильность! путаница! какие узлы. Вот вещи на которых многие так безбожно бросают деньги, которыми так дорожат, так хвалятся! Вот их красота! Мне стало жаль самое себя и, кажется с этих пор я не буду любоваться никакими кружевами, ни кисеями, невольная мысль о микроскопе разочарует сейчас же! А вещь, созданную Богом, чем более будешь рассматривать, тем более удивляться ей! Мы любуемся бабочкой, но положив ее в микроскоп, найдем в ней новые красоты, каждая пылинка ее представляет прелестнейший цветок, разрежем прутик какого-нибудь дерева и он является перед нами в виде прекрасного ковра!

Примечания

   1 Вишняков Василий Петрович -- "брат Андрея Петровича Вишнякова".
   2 Вишняков Андрей Петрович муж сестры Ю. П. Перцовой Анны, "был человек талантливый, написал ряд балетов, либретто для опер, писал недурные стихи, был неудачным изобретателем в области прикладной механики".
   3 Аннета -- Перцова Анна Петровна (1806--1885), была замужем за А. П. Вешняковым.
   4 Перцов Эраст Петрович (1804--1873), литератор, публицист, автор сатирических книг "Искусство брать взятки"и др. Был знаком с А. С. Пушкиным -- 7 сент. 1833 Пушкин был в Казани, обедал у Э. П. Перцова вместе с его братьями Александром (1819--1896), впоследствии тов. министра юстиции, сенатором, Владимиром (1822--1893) и Платоном. Был женат на Варваре Николаевне Мандрыка
   5 Минин (Захарьев-Сухорук) Кузьма Минич, (? -- до сер. 1616), организатор и один из руководителей "Второго ополчения" в период борьбы русского народа против польской и шведской интервенции начала 17 в.; Пожарский Дмитрий Михайлович, 1578--1642, князь. В 1611 году совмесно с Мининым возглавил "Второе ополчение", освободившее Москву в октябре 1612 года.
   6 "Библиотека для чтения" -- ежемесячный журнал "словесности, наук, художеств, промышленности, новостей и мод"Издавался в Петербурге с 1834 по 1865 годы. Первый в России "толстый" журнал (до 30 печатных листов).
   7 Nicolas. Nico -- кузен Юлии Петровны Перцовой.
   8 Константин -- слуга Перцовых, "крестьянин Владимирской губернии ужасно преданный Андрею Петровичу".
   9 Люнель -- тонкое мускатное ликерное вино, получающееся в окрестностях Люнеля.
   10 Кузнецкий мост -- московская улица, история которой начинается в XV веке, когда царь Иван III основал Пушечный двор, вокруг которого возникла Кузнецкая слобода. Свое название улица получила от моста через реку Неглинную.
   11 св. Митрофан, преподобный, (1623--1703), первый епископ воронежский.
   12 Иверская часовня у Воскресенских ворот. Архитектор Матвей Казаков. Построена в 1669 году для списка с Иверской иконы Божией матери, находящейся на Афоне.
   13 Собор Покрова Божией Матери на рву, построенный русскими зодчими Бармой и Постником Яковлевым (возможно одно лицо -- Иван Яковлевич Барма) в 1555--1561 гг. в память взятия Казани. В Соборе почивают мощи св. Василия Блаженного -- московского юродивого.
   14 Наталья Алексеевна (1673--1716), царевна, младшая сестра Петра I.
   15 Колокольня Ивана Великого в Московском Кремле. Построена в 1505--1508 гг. Архитектор -- Бон Фрязин.
   16 Спасские ворота -- ведущие в Кремль от Лобного места. В 1648 году на воротах был поставлен почитаемый образ Спасителя в золотой ризе и указом царя повелено было ходить этими воротами с непокрытой головой.
   17 Корф Федор Федорович (1803--1853), барон, прозаик, журналист, драматург. Служил в Преображенском лейб-гвардии полку. С 1848 редактор "Русского инвалида".
   18 Тальони Мария (1804--1884), итальянская балерина, ввела танец на пуантах и легкий воздушный костюм.
   19 Семеновский мост -- мост в Санкт-Петербурге через Фонтанку по оси Гороховой улицы. Название от соседних казарм лейб-гвардии Семеновского полка.
   20 Мейзер Петр Иванович -- "товарищ Андрея Петровича по делам, его жена Анна Федоровна, на племяннице которой впоследствии женился брат Николая Петровича <Перцова> Александр Петрович".
   21 Дом Варварина -- дом Шуппе (ныне Казанская ул.). Купец Иван Федорович Варварин, купил в 1802 году участок земли и построил 3-х этажный дом, который сдавался в аренду.
   22 Мейзер Анна Федоровна -- жена П. И. Мейзера.
   23 Александринский театр, ныне Российский государственный академический театр драмы им. А. С. Пушкина, -- старейший драматический театр в России, создан в 1756, как первый профессиональный императорский театр.
   24 "Юрий Милославский или русские в 1612 году" -- пьеса по роману писателя М. Н. Загоскина.
   25 Каратыгин Василий Андреевич (1802--1853), русский актер, трагик. Ученик А. А. Шаховского и П. А. Катенина. С 1827 г. муж Александры Михайловны Колосовой (1802--1880), драматичечской актрисы. Каратыгины были знакомы с А. С. Пушкиным. В начале 30-х гг. он читал у них "Бориса Годунова".
   26 "Луиза де Линьероль" -- пьеса французского драматурга Э. Легуве (с П. Дино). 1838.
   27 "Дедушка русского флота" -- пьеса Н. А. Полевого. 1838 год. Первая постановка -- январь 1839 на сцене Большого Петровского театра. 21
   28 Самойлова Мария Васильевна (1787--1854), русская актриса
   29 Асенкова Варвара Николаевна (1817--1841), актриса Александринского театра. Дебютировала в 1835 г.; исполнительница ролей Марьи Антоновны в первом представлении "Ревизора" (19 апр. 1836 г.) и Софьи в "Горе от ума" (1839)
   30 "Гитана, испанская цыганка" -- балет, музыка Ф. Обера и Ф. Шмитта, 1838.
   31 "Жизнь за царя" или "Иван Сусанин" -- опера М. И. Глинки, либретто Г. Розена. Постановка 27 ноября 1836 в БТ Петербурга. Петров Осип Афанасьевич (1806--1878), русский певец, бас. Создатель русской вокальной школы. Выступал в разнообразном репертуаре -- опера-водевиль, драма, трагедия. Муж А. Я. Петровой.
   Петрова (урожд. Воробьева) Анна Яковлевна (1816--1901), певица (контральто). В 1835--1847 гг. солистка петербургского оперного театра. Брала уроки пения у М. И. Глинки. Партия Вани в опере "Иван Сусанин" была написана Глинкой специально для А. Я. Петровой.
   32 "Коварство и любовь" -- мещанская драма Ф. Шиллера, 1874
   33 Самойлов Василий Васильевич, (1813--1887). Актер. Был знаком с семейством Перцовых по Казани. Бывал в Хотне.
   34 "Уголино" -- первая пьеса Н. А. Полевого, 1837.
   35 "Фенелла" или "Немая из Портичи" -- опера. Музыка французского композитора Франсуа Обера. Либретто Я. Скриба и Ж. Делавиня. Партия главной роли отводилась не вокалистке, а танцовщице. Постановка в 1834 в Александринском театре. 25
   36 Брейтинг Герман (1804--1860), немецкий певец. В 1837--1840 гастролировал в России. Работал в немецкой оперной труппе
   37 Ферзинг Вильгельм, оперный и камерный певец, бас. В 1838 поступил в труппу Немецкой оперы Петербурга.
   38 Мария Николаевна (1819--1876), вел. кн., герцогиня Лейхтенбергская, старшая дочь императора Николая I и императрицы Александры Федоровны.
   39 "Ложа первого яруса на последний дебют Тальони" -- водевиль П. А. Каратыгина. 1838.
   40 Григорьев Петр Иванович (Григорьев 1-ый), (1806--1871), русский актер.
   41 Григорьев Петр Григорьевич (Григорьев 2-ой), (1807--1854), русский актер.
   42 Павловский вокзал, открытый в 1838 году, называли "Музыкальным", так как вокзальный комплекс состоял из вестибюля, залы для торжественных обедов, концертов и балов, двух гостиничных галерей где проходили концерты легкой "садовой" музыки. Архитектор А. И. Штакеншнейдер.
   43 Михаил Павлович (1798--1849), вел. кн., четвертый сын Павла I и императрицы Марии Федоровны.
   44 Штраус Иоганн (1804--1849), австрийский скрипач, дирижер и композитор; Ланнер Йозеф (1801--1843), австрийский скрипач, дирижер и композитор. создатели нового типа вальса, т. н. "венского"
   45 "Боже, царя храни!" -- государственный гимн Российской империи. Первоначальный вариант написан В. А. Жуковским на музыку английского гимна. В 1833 г. А. Ф. Львов по поручению Николая I написал новую музыку. В таком варианте гимн просуществовал до революции 1917 г
   46 паровоз Слон -- С 4 апреля 1838 г. движение до Царского Села стало исключительно паровым. По дороге от Петербурга до Павловска, открытой 22 мая 1838 г. работали 6 паровозов, каждый имел свое имя -- Проворный, Стрела, Богатырь, Слон, Орел, Лев.
   47 Полевой Николай Алексеевич (1796--1848), русский писатель, драматург, литературный и театральный критик, журналист и историк "Смерть и честь" прозаическая драма по повести М. Массона
   48 Мартынов, Александр Евстафьевич (1816--1860), русский актер.
   49 "Морской разбойник Цампа, или Мраморная невеста" -- опера. Музыка Ф. Герольда, либретто А. Дюверье. 1831 г.
   50 Каховский Федор Алексеевич, "наш зять, родной брат декабриста Петра Алексеевича Каховского". Был женат на Аполинарии Петровне Перцовой (1803--?), родной сестре Ю. П. Перцовой.
   51 Денисовы Елизавета (Лиза), в замужестве Желтухина и Екатерина (Катинька), в замужестве Криницкая -- "дальние родственники Вешняковых".
   52 "Дева Дуная" -- балет, композитор А. Адан, балетмейстер Ф. Тальони. В России впервые был поставлен в Большом театре Петербурга в 1837 г.
   53 Рунич, "бывший офицер, казанский знакомый, бывал в Хотне. Его две дочери впоследствии были актрисами в Казани под именем Рунич-Давыдовы"
   54 Бестужев Александр Александрович (псевд. Марлинский) (1797--1837), русский писатель, декабрист.
   55 Брюллов Карл Павлович (1799--1852), русский живописец и график. Работа Брюлова "Распятие" -- в Петропавловской лютеранской церкви.
   56 Желтухина (урожд. Вешнякова) Татьяна Петровна, сестра А. П. Вешнякова.
   57 Тальберг Зигмунд (1812--1871), австрийский пианист.
   58 Серве Адриен Франсуа, 1807--1866, виолончелист и композитор. Неоднократно гастролировал в России.
   59 Виельгорский Матвей Юрьевич (1794--1866), виолончелист и музыкальный деятель.
   60 Бартенева Прасковья (Полина) Арсеньевна (1811--1872), фрейлина (с 1835 г.) имп. Александры Федоровны, затем -- имп. Мар ии Александровны. Певица-любительница, ученица М. И. Глинки. Ей посвящали стихи М. Ю. Лермонтов, И. И. Козлов, И. П. Мятлев. и др.
   61 Зонтаг Генриетта, в замуж. графиня Росси (1806--1854), немецкая оперная певица.
   62 "Жидовка или дочь кардинала" -- опера Ф. Галеви. Либретто Э. Скриба. В России премьера на сцене Немецкого театра в 1837.
   63 Герц Анри (Генрих) (1803--1888), французский пианист, композитор и педагог.
   64 Романов Михаил Иванович, казанский знакомый Перцовых, офицер.
   65 Брянский Яков Григорьевич (наст. фамилия Григорьев) (1790--1853), актер, трагик. Его жена Брянская Анна Матвеевна (1797--1878), драматическая актриса. Как и сам Брянцев была ученицей кн. Шаховского
   66 Семик -- языческий праздник, посвященный началу расцвета природных сил. Празднуется в четверг на седьмой неделе по Пасхе.
   67 Крюденер (урожд. Лерхенфельд) Амалия Максимилиановна (1808--1881), баронеса. С 1825 г. жена барона А. С. Крюднера, первого секретаря русского посольства в Мюнхене. Во втором браке за Н. В. Адлербергом.
   68 Круазет Луиза, французская артистка. Первая исполнительница на русской сцене роли Сильфиды.
   69 Денисова Екатерина Степановна, мать Лизы и Кати Денисовых, жена Александра Николаевича Денисова.
   70 Величкин Михаил Васильевич (1783--1848), актер, комик. Играл на Петербургской сцене с 1815 г.
   71 Перцовы Платон Перович (1813--1893) и Виктор Петрович (?--1856), братья Ю. П. Перцовой.
   72 Пущин Петр Павлович (1799--1875), генерал-лейтенант.
   73 "Норма" -- опера В. Беллини. Итальянское либретто Ф. Романи по трагедии А. Суме "Норма, или Детоубийство".
   74 В начале 19 века Крестовский остров купил князь А. М. Белосельский-Белозерский. Усадьба Разумовского, находящаяся на острове была перестроена и превратилась в обширный дворцово-парковый ансамбль.
   75 "Отец дебютантки" пьеса французских драматургов Г. Теолона и Бояра.
   76 Вероятно, Волконский Григорий Петрович (1808--1882), кн., дипломат, гофмейстер, музыкант. Входил в кружок братьев Виельгорских и В. Ф. Одоевского. Сын светлейшего князя П. М. и С. Г. Волконских.
   77 "Хромой колдун"или "Хромой бес", балет композитора К. Жида, на сюжет повести А. Лесажа. Премьера в России в 1839 в БТ Петербурга. Балетмейстер Титюс.
   78 Елена Павловна (1806--1873), вел. кн. Супруга вел. кн. Михаила Павловича.
   79 Маурер Людвиг Вильгельм (1789--1878), немецко-российский скрипач, дирижер и композитор.
   80 Даннекер Иоганн Генрих, фон (1758--1841), немецкий скульптор.
   81 Вьетан Анри (1820--1881), бельгийский скрипач, композитор и педагог. Приехал на гастроли в 1838 в Петербург, остался на несколько лет в России. Был придворным солистом, давал концерты во многих городах России, преподавал.
   82 "Пан Халявский", повесть Г. Ф. Квитка-Основьяненко.
   83 Иванов Александр Андреевич (1806--1858), художник. Картина "Явление воскресшего Христа Марии Магдалине" написана в 1834 году.
   84 Верне Эмиль Жан Огюст (1789--1763), французский исторический художник-баталист
   85 "Велизарий", драма Э. Шенка. Перевод с немецкого П. Г. Ободовского.

Публикация Е. Гаспаровой

-------------------------------------------------------

   Источник текста: Дневник Юлии Петровны Перцовой, 1838--1839 / Публ. Е. Гаспаровой // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII--XX вв.: Альманах. -- М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2011. -- [Т. XX]. -- С. 445--514.
   Исходник здесь: http://feb-web.ru/feb/rosarc/rak/rak-445-.htm
   
   
   
Ко всем произведениям автора К списку авторов