Мензбир Михаил Александрович - Чарльз Дарвин и современное состояние эволюционного учения

Чарльзъ Дарвинъ и современное состояніе эволюціоннаго ученія.

14 апрѣля 1882 года закрылась могила одного изъ самыхъ сильныхъ и смѣлыхъ мыслителей, которые когда бы то ни было прошли передъ глазами человѣчества. Въ лицѣ Чарльза Дарвина біологи потеряли своего Ньютона, но со смертью человѣка отданная имъ міру идея не перестала жить и безчисленныя поколѣнія воспитаются на "эволюціонномъ ученіи, какія бы обвиненія на него ни взводили". Ошибаются тѣ, которые думаютъ, что главная заслуга Дарвина заключается въ созданіи теоріи происхожденія видовъ путемъ естественнаго подбора. никто не можетъ поручиться, что со временемъ не окажется, что болѣе существенныя различія въ строенія животныхъ и растительныхъ организмовъ обусловливаются болѣе важными Законами, чѣмъ естественный подборъ, но, несмотря на это, значеніе Дарвина никогда не умалится, такъ какъ онъ указалъ, какъ надо работать, и опровергнуть его выводы можно только пользуясь имъ же даннымъ методомъ. Оглядываясь на то, что сдѣлано наукой за послѣднія двадцать три года, приходишь къ заключенію, что нѣтъ отрасли зданія, на которой не отразилось бы вліяніе Дарвина. Эволюціонное ученіе охватило собою не только всѣ науки, соприкасающіяся съ человѣкомъ, но внесло свой методъ изслѣдованія даже въ область искусства. Эволюціонное ученіе пріобрѣло такую популярность, что нѣтъ никого изъ читающей публики, кто не употребилъ бы кстати или не кстати выраженіе: "борьба за существованіе". Коротко говоря, эволюціонное ученіе измѣнило все міросозерцаніе человѣка, открыло для его мысля безчисленные новые пути, "вдохнуло въ науку,-- говоря словами Уэллеса,-- новую жизнь и новыя силы". При таковъ значеній Дарвина нечего удивляться, что, выступая съ своимъ "Происхожденіемъ видовъ путемъ естественнаго подбора", онъ возстановилъ противъ себя громадное большинство. Идея, высказанная въ этой книгѣ, была не совершенно новая: о кровномъ родствѣ организмовъ уже говорили и ранѣе,-- ново было то, говорили. Въ небольшомъ по объему сочиненіи собрано было столько фактовъ и они были такъ мастерски сгруппированы, что вытекающій изъ нихъ выводъ, санъ бросался въ паза. Прежде о безпредѣльной измѣняемости организмовъ можно было говорить съ улыбкой, но Дарвинъ заставилъ говорить серьезно. Прежде большинство вопросовъ, связанныхъ съ жизнью живыхъ, существъ, не были вопросами и проходились молчаніемъ,-- Дарвинъ выставилъ ихъ на видъ и показалъ, что молчать въ отвѣтъ на извѣстные вопросы еще не значитъ, что можно забывать про нихъ. Однимъ словомъ, Дарвинъ далъ громадную работу мысли и выставилъ передъ человѣкомъ такіе вопросы, познакомившись съ которыми оставить ихъ безъ отвѣта нѣтъ возможности. Что же удивительнаго, спросимъ мы, что его теорія произвела цѣлый переполохъ? Незамѣтно, входятъ въ Иръ только тѣ, которые и уходитъ не оставляя по себѣ слѣда. Слѣдъ Дарвина остался на все то время, пока человѣчество не перестанетъ интересоваться умственными и нравственными вопросами, и сообразно съ этимъ велико было движеніе умовъ, порожденное выходомъ "Происхожденія видовъ". Защитники постоянства видовъ, убѣжденные въ томъ, что ихъ идеи настолько же прочны и постоянны, какъ и виды, вдругъ увидали, что почва уходитъ изъ-подъ ихъ ногъ, и, забывши, что имѣютъ дѣло съ научною теоріей, выставили противъ нея религіозныя вѣрованія. Особенно сильнымъ стало анти-дарвинистское движеніе послѣ выхода "Происхожденія человѣка". Дарвина называли атеистомъ, потрясателемъ нравственности, а сыпавшіяся противъ него возраженія перешли за всѣ границы приличій и стали просто рядомъ дерзостей; но все это не привело ровно ни къ чему. Дарвинъ не вступилъ въ полемику, не уронилъ себя до защиты передъ людьми, стоявшими неизмѣримо ниже его, и въ концѣ концовъ, восторжествовалъ: его идея стала всеобщимъ достояніемъ, а то спокойствіе, съ которымъ онъ отнесся къ нападкамъ своихъ враговъ, показало, что въ немъ должно видѣть не только человѣка высокаго ума, но и высокой нравственности.

Подобно Копернику, который обдумывалъ свой величайшій трудъ тридцать три года, подобно Ньютону, который разъяснялъ себѣ идею тяготѣнія около двадцати лѣтъ, Дарвинъ работалъ надъ объясненіемъ происхожденія видовъ болѣе двадцати двухъ лѣтъ. Явившись защитникомъ истины, которую онъ считалъ вѣчной, Дарвинъ не побоялся выставить на видъ слабыя стороны своей теоріи, "Его обширныя познанія,-- говоритъ Тиндаль,-- даютъ ему возможность противустоять возраженіямъ, выставленнымъ имъ самимъ и другими, такъ твердо, что въ умѣ читателя остается окончательное мнѣніе, что если на возраженія и де данъ отвѣтъ безусловно удовлетворительный, то они все-таки не могутъ быть роковыми. Какъ только отрицательная сила разъ разрушена, вы свободно поддаетесь громадной положительной массѣ очевидностей, которую онъ можетъ вамъ представить. Обширность знанія и находчивость дѣлаютъ Дарвина самымъ опаснымъ противникомъ. Знаменитые натуралисты вели противъ него трудную и продолжительную полемику, не всегда имѣя въ виду добросовѣстную оцѣнку его теоріи, но часто съ яснымъ намѣреніемъ изложенія однѣхъ ея слабыхъ сторонъ. Это не сердило его. Онъ говоритъ о всякомъ предметѣ съ умѣренностію и основательностію, которымъ бы съ радостью подражалъ самъ епископъ Бутлеръ. Обставляя каждый фактъ подходящими подробностями и ставя его въ истинныя отношенія къ другимъ фактамъ, Дарвинъ обыкновенно придаетъ ему значеніе, котораго, взятый отдѣльно, онъ никогда бы не имѣлъ. Это дѣлается безъ малѣйшей тѣни досады. Онъ подвигается въ своемъ трудѣ съ безстрастною силой ледника и стираніе скалъ не лишено аналогіи съ тѣмъ, какъ Дарвинъ неумолимою логикой уничтожалъ своихъ противниковъ. "Лучшее доказательство тому, что, отстаивая идею безконечной измѣняемости видовъ, Дарвинъ имѣлъ въ виду только торжество истины, заключается въ томъ, что только съ большимъ трудомъ удалось Ляйэдю и Гукеру убѣдить Дарвина опубликовать часть своихъ изслѣдованій, когда уже было извѣстно, что тѣмъ же путемъ идетъ Альфредъ Уэллесъ. До и послѣ выхода въ свѣтъ "Происхожденія видовъ" Дарвинъ всю жизнь трудился надъ разработкой высказанныхъ имъ общихъ соображеній и, конечно, сдѣлалъ въ этомъ направленіи больше, чѣмъ всѣ другіе натуралисты. Не обращая, повидимому, никакого вниманія на сыпавшіяся на него нападки, Дарвинъ каждые два-три года выпускалъ отдѣльныя работы, служившія собственно расширеніемъ, разъясненіемъ или дополненіемъ къ главамъ "Происхожденія видовъ".

Зная, что примиреніе вѣрованій съ данными положительной науки -- одна изъ величайшихъ задачъ, выпавшихъ на долю человѣка, и зная, что эта задача далеко не всѣмъ подъ силу, Дарвинъ ничего не отвѣчалъ на обвиненія въ атеизмѣ; но въ его книгѣ нельзя не обратить вниманія на то мѣсто, гдѣ имъ цитируются слова извѣстнаго писателя и богослова, который "постепенно выучился понимать, что вѣра въ созданіе Богомъ немногихъ первоначальныхъ формъ, способныхъ къ развитію другихъ и полезныхъ, есть столь же высокое понятіе о немъ, какъ и вѣра въ необходимость новыхъ актовъ творенія для пополненія произшедшихъ пробѣловъ". Разработывая далѣе вопросъ о происхожденіи нравственнаго чувства, Дарвинъ тѣмъ самымъ опровергъ всѣ взводимыя на него обвиненія въ томъ, будто онъ разрушаетъ нравственность. Впрочемъ довольно трудно понять, откуда поднялся весь тотъ шумъ, который надѣлало появленіе сочиненія -- "Происхожденіе человѣка". Достаточно прочесть заключительныя слова этого сочиненія, чтобы видѣть, какъ несправедливы были люди, обвинявшіе Дарвина въ безнравственности. "Какъ ни важна была и есть борьба за существованіе,-- говоритъ онъ,-- но въ вопросахъ, касающихся высшихъ сторонъ человѣческой природы, мы находимъ и другія вліянія, еще болѣе важныя. Нравственныя качества развиваются прямо или косвенно гораздо болѣе подъ вліяніемъ привычки, разсужденія, образованія, религіи въ д., чѣмъ путемъ естественнаго подбора; но при всемъ томъ этому послѣднему дѣятелю слѣдуетъ приписать общественные инстинкты, которые служили основаніемъ для развитія общественнаго чувства... Что касается до меня, то я скорѣе желалъ бы быть потомкомъ той храброй маленькой обезьянки, которая не побоялась броситься на страшнаго врага, чтобы спасти жизнь своего стража, или потомкомъ того стараго павіана, который, спустившись съ горъ, унесъ съ торжествомъ своего юнаго товарища отъ стаи удивленныхъ собакъ, чѣмъ происходить отъ какого-нибудь дикаря, который находитъ наслажденіе въ истязаніи своихъ непріятелей, приносятъ кровавыя жертвы, умерщвляетъ своихъ дѣтей безъ всякаго угрызенія совѣсти, обращается съ своими женами какъ съ рабынями, не знаетъ никакого стыда и полонъ самыхъ грубыхъ суевѣрій. Человѣку простительно, что онъ гордится тѣмъ, что поднялся, хотя и не собственными усиліями, на высшую ступень органической лѣстницы, и тотъ фактъ, что онъ поднялся на нее, а не былъ поставленъ такъ съ самаго начала, можетъ внушить ему надежду на болѣе высокое положеніе въ отдаленномъ будущемъ. Но мы не говоримъ здѣсь о надеждахъ или опасеніяхъ, а ищемъ только истины, насколько позволяетъ нашъ разумъ, что я и старался доказать, по мѣрѣ силъ. Мы должны признать, какъ мнѣ кажется, что человѣкъ, со всѣми своими благородными качествами, съ сочувствіемъ къ самымъ отверженнымъ, съ доброжелательствомъ не только къ другимъ людямъ, но и къ самымъ ничтожнымъ тварямъ, съ своимъ божественнымъ разумомъ, который постигъ движеніе и устройство солнечной системы, со всѣми этими высокими способностями все-таки носитъ въ своемъ физическомъ строеніи неизгладимую Печать своего низкаго происхожденія". Такимъ образомъ враги Дарвина должны сознать себя побѣжденными, если только слѣпое упорство и привычка жить, подчиняясь только вѣками вскормленнымъ традиціямъ, не заглушили въ человѣкѣ того нравственнаго чувства, которое мы называемъ совѣстью, и не ожесточили противъ всякаго, кто, занимаясь наукой, работаетъ надъ улучшеніемъ положенія человѣка. Дѣло не въ томъ, чтобы признавали эволюціонное ученіе въ томъ видѣ, какъ оно дано Дарвиномъ,-- весьма возможно, что со временемъ его воззрѣнія подвергнутся большимъ измѣненіямъ; но истинны ли они или ложны, для нихъ, какъ и для всѣхъ другихъ имъ подобныхъ, "мы требуемъ права свободнаго обсужденія. Почва, на которой они стоятъ, есть почва научная, и требуемое право добыто борьбой и страданіями, причиненными и выдержанными во времена тяжелѣе нашихъ, и они имѣли слѣдствіемъ безсмертныя побѣды, одержанныя науками для человѣчества".

Дарвинъ родился 12 февраля (н. ст.) 1809 года {По послѣднимъ свѣдѣніямъ, а болѣе раннія отмѣчали днемъ рожденія Ч. Дарвина 25 февраля.}. Первоначально воспитаніе онъ получилъ въ шревсбёрійской школѣ, но въ 1825 году, слѣдовательно шестнадцати лѣтъ, поступилъ въ Эдинбургскій университетъ и оставался здѣсь два сенетра. Послѣ этого онъ пробылъ четыре года въ Кембриджѣ и здѣсь, въ 1831 году, получилъ степень баккалавра. Въ томъ же 183Х году (15 декабря) Дарвинъ отправился съ Фицроемъ на кораблѣ "Бигль" въ кругосвѣтное плаваніе и возвратился въ Англію только по прошествіи пяти лѣтъ (16 октября 1836 года). Эти пять лѣтъ имѣли громадное значеніе для Дарвина, такъ какъ все кругосвѣтное путешествіе было для него превосходною школой. Можно сказать, что въ это время Дарвинъ научился наблюдать и думать, и, по его собственнымъ словамъ, въ это же путешествіе онъ впервые остановился на вопросѣ о происхожденіи видовъ. "Во время моего кругосвѣтнаго путешествія, въ качествѣ натуралиста, на кораблѣ Е. К. В. "Бигль",-- пишетъ онъ во введеніи къ "Происхожденію видовъ",-- я былъ сильно пораженъ нѣкоторыми особенностями въ распредѣленіи животныхъ и растеній по Южной Америкѣ и въ геологической связи угасшихъ флоръ и фаунъ этого материка съ флорами и фаунами настоящими. Эти особенности, какъ казалось мнѣ, проливали нѣкоторый свѣтъ на происхожденіе видовъ -- эту тайну изъ тайнъ, какъ выразился одинъ изъ нашихъ величайщихъ философовъ"., По возвращеніи на родину, Дарвинъ продолжалъ собирать матеріалъ, но до 1844 года сдѣлано было сравнительно еще немного. Въ 1844 году Дарвинъ рѣшился только прочесть кое-что изъ своихъ записокъ Гукеру и Ляйэлю, но до 1858 года, несмотря на настоянія названныхъ лицъ, изъ этихъ записокъ не было ничего напечатано: авторъ "Происхожденія видовъ" не хотѣлъ прерывать своихъ изслѣдованій и заботился только о томъ, какъ бы увеличить потребный для разрѣшенія интересующаго его вопроса матеріалъ. До 1858 года онъ выпустилъ замѣчательное по изложенію "Путешествіе на кораблѣ Бигль", "Строеніе и распредѣленіе коралловыхъ рифовъ" и нѣсколько спеціальныхъ работъ по геологіи и тѣмъ самымъ обратилъ на себя вниманіе какъ читающей публики, такъ и спеціалистовъ; но извѣстность, которою онъ тогда пользовался, не представляла собой ничего особеннаго и десятки другихъ натуралистовъ пользовались совершенно заслуженно извѣстностью гораздо большей. Но въ 1858 году Альфредъ Уэллесъ, изслѣдовавшій острова Малайскаго архипилага, прислалъ Дарвину записку "О стремленіи разновидностей неопредѣленно уклоняться отъ первоначальнаго типа", прося показать ее Ляйэлю, если только Дарвинъ найдетъ ее достаточно новою и интересною. Ляйэль и Гукеръ были того мнѣнія, чтобъ ее напечатать немедленно, и успѣли уговорить Дарвина напечатать одновременно съ запиской Уэллеса одну изъ глазъ "Происхожденія видовъ", озаглавленную "О стремленіи видовъ образовать разновидности и объ увѣковѣченіи видовъ и разновидностей помощью естественнаго подбора". Такимъ образомъ мы наталкиваемся на замѣчательную черту въ характерѣ Дарвина: онъ совсѣмъ не обращалъ вниманія на то, открыта извѣстная истина имъ или нѣтъ; Дарвину дорого было только торжество истины и потому въ теченіе всей своей послѣдующей жизни онъ никогда не выступалъ на защиту самого себя; во всѣхъ своихъ работахъ Дарвинъ какъ человѣкъ не существуетъ и отстаиваетъ или опровергаетъ только мнѣнія, независимо отъ того, высказаны они были его послѣдователями или противниками. Съ замѣчательнымъ безпристрастіемъ выставляетъ онъ на видъ всѣ слабыя стороны своихъ положеній, съ крайнимъ вниманіемъ взвѣшиваетъ всѣ высказанныя противъ него мнѣнія, и, безъ сомнѣнія, нѣтъ никого, кто имѣлъ бы право упрекнуть Дарвина въ пренебрежительномъ отношеніи къ сдѣланнымъ ему возраженіямъ. Впрочемъ вся дѣятельность Дарвіні съ выхода въ свѣтъ "Происхожденія видовъ" и до его смерти подтверждаетъ наши слова какъ нельзя лучше. Когда вѣра въ постоянство видовъ, за которое стояли даже такіе умы, какъ Кювье и Агассицъ, быка подорвана Дарвиномъ, послѣдній началъ разработывать всѣ спорныя или малодоказанныя стороны своей теоріи и съ 1858 по 1882 годъ издамъ рядъ замѣчательныхъ трактатовъ, изъ которыхъ каждый, строго говоря, представляетъ собою разработку отдѣльныхъ главъ "Происхожденія видовъ". Такъ, въ 1862 году вышло его сочиненіе "Объ опыленіи орхидей съ немощью насѣкомыхъ", въ которомъ собранъ драгоцѣнный запасъ фактовъ, доказывающихъ приспособляемость организмовъ. Дальнѣйшую разработку того же вопроса и вмѣстѣ съ тѣмъ нѣсколько въ высшей степени важныхъ новыхъ общихъ положеній Дарвинъ далъ въ другихъ своихъ сочиненіяхъ: "Формы цвѣтовъ" (1878 г.) и "Результаты скрещенія и самооплодотворенія въ растительномъ царствѣ" (1876 г.). Не выясненъ былъ вопросъ о плотоядности растеній и Дарвинъ далъ замѣчательный трактатъ -- "Насѣкомоядныя растенія", гдѣ не только доказываетъ, что плотоядность въ растительномъ царствѣ -- явленіе гораздо болѣе обыкновенное, чѣмъ это принято думать, но также и то, что оно сводится къ крайне сложному приспособленію организма къ условіямъ питанія. Приблизительно въ то же время Дарвинъ началъ издавать другой рядъ работъ: "Одомашненныя растенія и прирученныя животныя" (1868 г.), "Происхожденіе человѣка" (1871 г.) и "О выраженіи ощущенія у человѣка и животныхъ" (1872 г.). Самымъ слабымъ, но вмѣстѣ съ тѣмъ и наиболѣе надѣлавшимъ шуму, должно считаться "Происхожденіе человѣка". Строго говоря, разъ постоянство видовъ было опровергнуто, происхожденіе человѣка отъ одной изъ низшихъ формъ являлось постулатомъ и потому чего-либо особенно новаго въ названномъ сочиненіи искать было нечего; но тѣмъ не менѣе, когда оно вышло, волненіе въ обществѣ произошло страшное. Теперь, когда десять лѣтъ, протекшія со времени выхода "Происхожденія человѣка", охладили пылъ много-и-маломыслящихъ защитниковъ будто бы потрясенной этимъ сочиненіемъ нравственности и научили дарвинистовъ относиться къ противникамъ Дарвина съ такою же безпристрастностью и такимъ же холоднымъ спокойствіемъ, съ какими относился къ нимъ онъ самъ, съ трудомъ важно представить себѣ весь тотъ хаосъ, который породню никогда не употребленное Дарвиномъ выраженіе: "человѣкъ произошелъ отъ обезьяны". Грустно и больно становится при мысли, что не одинъ десятокъ умныхъ и талантливыхъ людей, не прочтя сочиненія, рѣшались бросать грязью въ его автора. Больно не за автора, а больно за этихъ мнимыхъ охранителей будто бы поруганнаго человѣчества, которые въ своемъ высокомѣріи были убѣждены, что человѣческой мысли нощно положить предѣлъ. Они не хотѣли и не могли понять, что авторъ "Происхожденія человѣка" не отвѣтственъ за то, въ какое отношеніе станетъ его ученіе съ окрѣпнувшими въ теченіе вѣковъ традиціями, и бросали грязью въ человѣка, котораго вина состояла только въ томъ, что онъ отрѣшился отъ предразсудковъ своего вѣка и сталъ выше толпы. Безъ сомнѣнія, въ будущіе вѣка стремленіе "объединить мысль и вѣру" будетъ понято массою въ его истинномъ свѣтѣ, но пока мы съ горестью видимъ, что это стремленіе остается достояніемъ отдѣльныхъ лицъ и что враждебно относятся къ научной теоріи, обнимающей массу явленій, потому только, будто она противна религіи.

Мы сказали, что "Происхожденіе человѣка" является болѣе слабымъ, чѣмъ другія произведенія Дарвина. Дѣло заключается здѣсь, конечно, не въ оцѣнкѣ общихъ положеній, заключающихся въ немъ,-- ихъ никто не оспариваетъ,-- а въ недостаткѣ матеріала, несовершенствѣ доказательствъ. Впрочемъ, признаніе справедливости общаго заключенія было дѣломъ громадной важности, такъ макъ сразу доставило человѣка въ разрядъ живыхъ существъ и тѣмъ самымъ показало, что изучатъ его нужно точно такъ же, какъ изучаются всѣ другія живыя существа. Это-то и вывело человѣческую мысль на одну изъ новыхъ дорогъ, подчинивши эволюціонному ученію всѣ соприкасающіяся съ жизнью человѣка отрасли знанія. "Въ настоящее время, принято считать,-- писалъ авторъ настоящей статья нѣсколько времени тому назадъ,-- что человѣкъ отличается отъ другихъ животныхъ только- способностью творчества. Не обладай человѣкъ даромъ созиданія идеаловъ, идеальныхъ образовъ и цѣлей, къ достиженію которыхъ онъ зачастую стремится во вредъ своей животной природы, его окончательно нельзя было бы отдѣлить % отъ другихъ животныхъ, съ которыми у него такъ много общихъ іоническихъ явленій, съ которыми онъ одинаково живетъ, чувствуетъ и мыслитъ; но не слѣдуетъ считать способность творчества за нѣчто совершенно разнородное съ другими психическими явленіями. Кажется, мы имѣемъ право допустить, что способность творчества есть только крайнее развитіе мысли и нравственнаго чувства". Въ этихъ строкахъ мы, кажется, даемъ резюме всего "Происхожденія человѣка" и когда затѣмъ захотимъ коснуться личности автора этого произведенія, то должны начать съ признанія за нимъ того%свойства, которое мы называемъ геніальностью. Дарвинъ отгадалъ одну изъ величайшихъ истинъ, остававшуюся до него сокрытой въ живыхъ существахъ, развилъ до мелочей свою творческую мысль и, наконецъ, далъ массу доказательствъ ея справедливости. Въ немъ соединились свойства поэта, философа и ученаго и всѣ вмѣстѣ составили то гармоническое цѣлое, что называется геніемъ. Потеря, понесенная нами въ лицѣ Дарвина, безъ сомнѣнія, громадна, но мы должны утѣшаться увѣренностью въ томъ, что оставленная имъ міру въ наслѣдіе идея будетъ жить до тѣлъ норъ, ножа не прекратится для человѣчества борьба за существованіе. Мы не знаемъ исхода этой борьбы, но во всякомъ случаѣ будущее не должно насъ пугать. Отъ времени до времени въ міръ входятъ геніи, которые указываютъ человѣчеству новые пути для похода противъ предразсудковъ и незнанія, даютъ новое удовлетвореніе требованіямъ нашего разума и нравственной природы и поднимаютъ выше мелочей и дрязгъ будничной жизни. Ньютонъ, Шекспиръ, Рафаэль, Бантъ, Бетховенъ, Гёте и Дарвинъ -- всѣ они оставили намъ частицу самихъ себя, и, обращаясь къ нимъ въ тяжелыя минуты, находишь себѣ успокоеніе, находишь новыя силы для борьбы со страшнымъ "не познаемъ". Что касается Дарвина, какъ человѣка, то онъ отличался чисто-дѣтскою простотой, симпатичностью и поразительною скромностью. Хотя раньше я и привелъ уже описаніе впечатлѣнія, вынесеннаго Б. А. Тимирязевымъ изъ посѣщенія Дарвина, чѣмъ не менѣе нахожу умѣстнымъ привести здѣсь еще разъ эти немногія, но теплыя слова. "Когда попадешь въ Даувъ, когда переступишь порогъ этого небольшого кабинета, въ которомъ ежедневно вотъ уже полвѣка работаетъ этотъ могучій умъ, когда надумаешь, что черезъ минуту очутишься въ присутствіи человѣка, котораго потомство поставятъ на ряду съ Аристотелями и Ньютонами,-- невольно ощущаешь понятную робость; но это чувство исчезаетъ безъ слѣда при первомъ появленіи, при первыхъ звукахъ голоса Чарльза Дарвина. Ни одинъ изъ извѣстныхъ его портретовъ не даетъ вѣрнаго понятія о его внѣшности; густыя, щеткой торчащія, брови совершенно скрываютъ привѣтливый взглядъ этихъ глубоко впалыхъ глазъ, а главное -- всѣ портреты, въ особенности прежніе, безъ бороды, производятъ впечатлѣніе коренастаго толстяка, довольно буржуазнаго вида, между тѣмъ какъ въ дѣйствительности высокая, величаво спокойная фигура Дарвина, съ его бѣлой бородой, невольно напоминаетъ изображенія ветхозавѣтныхъ патріарховъ или древнихъ мудрецовъ. Тихій, мягкій, старчески-ласковый голосъ довершаетъ впечатлѣніе; вы совершенно забываете, что еще за минуту васъ интересовалъ только великій ученый,-- вамъ кажется, что передъ вами дорогой вамъ старикъ, котораго вы давно привыкли любить и уважать какъ человѣка, какъ нравственную личность. Во всемъ, что онъ говорилъ, не было слѣда той узкой односторонности, той неуловимой цеховой исключительности, которая еще недавно считалась необходимымъ аттрибутомъ глубокаго ученаго, но въ то же время не было и той ложно-щекотливой гордости, не рѣдкой даже между замѣчательными учеными, умышленно избѣгающими разговора о предметахъ своихъ занятій, чтобы не подумали, что весь интересъ ихъ личности исключительно сосредоточенъ на ихъ спеціальной дѣятельности. Въ его разговорѣ серьёзныя мысли чередовались съ веселою шуткой; онъ поражалъ знаніемъ и вѣрностью, взгляда въ областяхъ науки, которыми саму никогда не занижался; съ мѣткой, но всегда безобидной, ироніей характеризовалъ онъ дѣятельность нѣкоторыхъ ученыхъ, высказалъ очень вѣрныя мысли о Россіи, по поводу книги Макензи-Уэллеса, которую въ то время читалъ, указывалъ на хорошія качества русскаго народа и пророчилъ ему свѣтлую: будущность. Но всего болѣе поражалъ его тонъ, когда онъ говорилъ о собственныхъ изслѣдованіяхъ: это не былъ тонъ авторитета, законодателя научной мысли, который не можетъ не сознавать, что каждое его слово ловится на-лету,-- это былъ тонъ человѣка, который скромно, почти робко; какъ бы постоянно оправдываясь, отстаиваетъ свою идею, добросовѣстно взвѣшиваетъ самыя мелкія возраженія, являющіяся далеко не изъ авторитетныхъ источниковъ. Въ то время онъ производилъ опыты надъ кормленіемъ росянки мясомъ,-- опыты, вызванные сдѣланными ему возраженіями, что онъ не доказалъ экспериментальнымъ путемъ пользы этого процесса для растеній. Разговорившись объ этомъ, онъ повелъ меня въ оранжерею, чтобъ я могъ быть свидѣтелемъ, что онъ "кажется не ошибается въ своихъ выводахъ". За годъ до смерти Дарвинъ издалъ послѣднее свое сочиненіе -- "Образованіе растительнаго слоя дѣятельностью дождевыхъ червей", матеріалъ для котораго собирался имъ съ 1836 года. Несомнѣнно, что нѣкоторые выводы въ этой работѣ очень широки и сильно нуждаются въ провѣркѣ, но несомнѣнно и то, что пріемы изслѣдованія и въ этомъ, повидимому, мелочномъ вопросѣ дали богатые результаты. Матеріалы для этого сочиненія Дарвинъ собиралъ какъ съ помощью постороннихъ лицъ, такъ и лично съ помощью своихъ сыновей въ Даунѣ, въ графствѣ Кентъ; гдѣ онъ прожилъ все время, начиная съ возвращенія изъ кругосвѣтнаго плаванія и до своей смерти, послѣдовавшей 19 апрѣля (нов. ст.). 26 апрѣля останки Дарвина преданы землѣ въ Вестминстерскомъ аббатствѣ, вблизи могилы Ньютона.

-----

Теперь мнѣ слѣдовало бы перейти въ изложенію сущности эволюціоннаго ученія, но такъ какъ знакомство съ тѣмъ, на смѣну чему явилось эволюціонное ученіе, значительно должно облегчить оцѣнку значенія этого ученія, то мы позволимъ себѣ изложить въ короткихъ словахъ содержаніе двухъ гипотезъ, которыя до эволюціоннаго ученія предлагались въ разное время, какъ ключъ къ пониманію современной органической жизни на земномъ шарѣ.

Сущность первой гипотезы состояла въ томъ, что она отрицала всѣ существенныя измѣненія въ органическомъ и неорганическомъ мірѣ,-- другими словами, говорила, что міръ отъ вѣчности пребываетъ почти въ томъ же состояніи, въ какомъ находится теперь. Какъ бы далеко мы ни проникали въ глубь вѣковъ, по этой гипотезѣ, мы всегда встрѣчаемся съ тѣмъ же самымъ, или почтя тѣмъ же самымъ, міромъ, въ которомъ мы существуемъ пылѣ. Жившія тогда животныя были прародителями современныхъ намъ и имъ подобны; точно также растенія, распредѣленія материковъ и морей, горъ и равнинъ -- все это всегда было то же, или почти то же, какое мы видимъ теперь.

Вторая гипотеза, которую Гексли называетъ Мильтоновой, потому что наиболѣе формулированною она дана была авторомъ "Потеряннаго Рая", говоритъ, что современный намъ міръ со всѣми живущими на немъ растеніями и животными существуетъ сравнительно короткое время и былъ созданъ въ теченіе шести дней (понимать ли подъ днемъ дѣйствительно день или цѣлый періодъ -- сущность дѣла не измѣнится, такъ какъ вопросъ идетъ о послѣдовательности появленія животныхъ и растительныхъ формъ, а не о томъ, въ теченіе сколь продолжительнаго періода они появились). По этой гипотезѣ, въ первый день былъ созданъ свѣтъ, во второй -- твердь небесная, въ третій -- обнажилась сухая земля и на ней появились разнообразныя растенія, въ четвертый -- явилось солнце, звѣзды, луна и, другія планеты, въ пятый -- водныя животныя и птицы и, наконецъ, въ шестой -- всѣ остальныя, наземныя животныя.

Посмотримъ же, какъ вяжутся обѣ эти гипотезы съ фактами, причемъ не слѣдуетъ забывать, что единственный возможный путь для правильной критической оцѣнки двухъ названныхъ гипотезъ -- палеонтологическія доказательства, изслѣдованіе остатковъ животныхъ, сохранившихся.въ различныхъ слояхъ земной коры,-- остатковъ животныхъ, которые вмѣстѣ съ такими же остатками растеній, безъ сомнѣнія, представляютъ собою самыя вѣрныя и непогрѣшимыя свидѣтельства исторіи обитателей земнаго шара.

Земная кора подраздѣляется за цѣлый рядъ послѣдовательно налегающихъ другъ на друга пластовъ, которые складываются въ группы, называемыя формаціями, а послѣднія -- въ системы формацій. Въ этихъ пластахъ находятся остатки животныхъ и растеній, жившихъ на земномъ шарѣ въ различныя геологическія эпохи, я вотъ, пробѣгая эти остатки, мы и находимъ свидѣтельства въ пользу или противъ той или другой изъ двухъ названныхъ гипотезъ. Схема относительнаго положенія этихъ пластовъ такова: они слѣдуютъ другъ за другимъ и еслибы нашлась мѣстность, гдѣ отложились пласты всѣхъ формацій, то нижнею изъ нихъ была бы формація лаврентійская; поднимаясь выше, слѣдуютъ формаціи: гуронская, кембриджская, силурская, девонская, каменноугольная и пермская; послѣдняя заканчиваетъ собою рядъ формацій, образующихъ собою группу первичныхъ или палеозойныхъ; тріасъ, юра и мѣлъ составляютъ группу вторичныхъ или мезозойныхъ; эоценъ, міоценъ и пліоценъ -- третичныхъ, за которыми слѣдуютъ четверичные или потретичные пласты, составляющіе вмѣстѣ съ третичными такъ-называемую группу кенозойныхъ формацій.

Еслибы первая изъ приведенныхъ нами гипотезъ была вѣрна, въ такомъ случаѣ въ любой изъ перечисленныхъ нами формацій мы должны мы встрѣтить остатки животныхъ и растеній или тождественныхъ съ нынѣ живущими, или же по крайней мѣрѣ крайне къ нимъ близкихъ. Но то ли ш встрѣчаемъ на самомъ дѣлѣ?-- Совершенно нѣтъ. Съ большимъ трупомъ удается отыскать крайне малое число формъ, тождественныхъ съ нынѣ существующими, въ древнѣйшихъ слояхъ земной коры. Въ громадномъ большинствѣ случаевъ во вторичныхъ и первичныхъ формаціяхъ находятся остатки животныхъ и растеній, совершенно не похожихъ на нынѣ живущихъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ замѣчено, что чѣмъ глубже станемъ мы опускаться по лѣстницѣ пластовъ, тѣмъ это несходство выступаетъ съ большею и большею силой. Отсюда очевидно, что первая гипотеза, гласящая, что съ тѣхъ поръ, лакъ земной шаръ населился животными и растеніями, онъ получилъ животныя и растенія, тождественныя съ нынѣ живущими или крайне къ нимъ близкія,-- невѣрна и принята быть не можетъ. Посмотримъ, какъ относятся факты во второй гипотезѣ, которую мы вмѣстѣ съ Гёксли назвали Мильтоновой.

Какъ помнитъ читатель, по этой гипотезѣ только въ третій день явились растенія, только въ пятый -- водныя животныя и птицы и только въ шестой -- всѣ наземныя животныя, кромѣ птицъ. Слѣдовательно, по этой гипотезѣ мы не можемъ ждать остатковъ сухопутныхъ, животныхъ раньше пластовъ, содержащихъ остатки птицъ, и даже въ первыхъ пластахъ съ птицами, такъ какъ, по Мильтоновой гипотезѣ, всѣ пласты съ остатками сухопутныхъ животныхъ должны относиться къ шестому дню, птицы же появились раньше, въ пятый день. Кромѣ того, говоря, что въ третій день были созданы растенія, Мильтонъ тѣмъ самымъ, очевидно, хочетъ сказать, что были созданы растенія тождественныя съ нынѣ живущими или крайне къ нимъ близкія, такъ какъ иначе онъ долженъ бы упомянуть о другомъ творческомъ актѣ. Посмотримъ теперь, такъ ли залегаютъ остатки животныхъ и растеній въ пластахъ земной коры, какъ этого можно ждать по гипотезѣ Мильтона, или нѣтъ.

Въ каменноугольной формаціи Америки находятся многочисленные остатки скорпіоновъ,-- слѣдовательно, по гипотезѣ Мильтона, начиная съ этого члена палеозойныхъ формацій и до четверичныхъ пластовъ, мы имѣемъ дѣло съ отложеніями и заключенными въ нихъ остатками организмовъ, относящихся къ шестому дню. Кромѣ того, Мильтонъ прямо и ясно говоритъ, что водныя животныя были созданы на пятый день, и потому всѣ пласты съ остатками водныхъ животныхъ, лежащихъ ниже перваго пласта съ остатками наземныхъ животныхъ, должны быть отнесены въ пятому дню. Но какъ бы далеко мы ни проникали въ глубь пластовъ, мы вездѣ встрѣчаемся съ остатками водныхъ животныхъ, до лаврентіевской формаціи включительно, и потому должны признать, что всѣ формаціи, извѣстныя намъ, относятся къ пятому и шестому дню и что мы ничего не знаемъ объ отложеніяхъ первыхъ дней, а въ томъ числѣ и, третьяго. Откуда же Мильтонъ взялъ свое предположеніе о появленіи растеній въ третій день, когда о томъ, что происходило въ теченіе третьяго дня, не сохранилось никакихъ свидѣтельствъ?... Но мало этого: по Мильтону, въ теченіе пятаго дня создались рыбы, тюлени, киты, другія водныя животныя и птицы, и въ теченіе шестаго -- всѣ наземныя животныя, кромѣ птицъ, а мы не знаемъ ни малѣйшаго слѣда существованія птицъ раньше юры или, быть-можетъ, тріаса, тогда какъ сухопутные скорпіоны извѣстны уже изъ каменноугольной формаціи. Будь Мильтонъ правъ, мы должны бы ждать остатковъ птицъ, рыбъ и китовъ во всѣхъ формаціяхъ, лежащихъ ниже каменноугольной, но остатковъ птицъ и китовъ тамъ положительно не находится, а остатки рыбъ, хотя и весьма многочисленны, въ громадномъ большинствѣ случаевъ рѣзко отличаются отъ тѣхъ рыбъ, которыя живутъ въ рѣкахъ, озерахъ и моряхъ теперь, и напрасно бы мы стали искать хоть ору изъ нынѣ живущихъ рыбъ въ девонской или силурской формаціяхъ. Такимъ образомъ мы наталкиваемся на новое затрудненіе: или въ пятый день созданы были животныя, которыя не могутъ быть прародителями нынѣшнихъ, и, Слѣдовательно, гипотеза Мильтона не полна, или же эти животныя путемъ послѣдовательныхъ измѣненій переродились въ нынѣшнихъ. Но, припоминая еще другіе факты, относящіеся къ гипотезѣ Мильтона, не трудно видѣть, что она вообще не можетъ удержаться, такъ какъ совершенно не вяжется съ палеонтологическими свидѣтельствами {Въ изложеніи Мильтоновой теоріи я придерживался Гёксли ("Drei Vorträge über die Entwiecklungslehre". New-York, 18, 20, 22 September 1876).}.

Такимъ образомъ намъ приходится отказаться отъ обѣихъ гипотезъ, предложенныхъ ранѣе, какъ ключъ къ пониманію современной намъ органической жизни на земномъ шарѣ, и обратиться къ третьей, которая извѣстна подъ названіемъ эволюціоннаго ученія или Дарвиновой теоріи, по имени ея геніальнаго защитника. Впрочемъ, еще два слова. Зная сущность Мильтоновой гипотезы, не трудно видѣть, что она не имѣетъ ровно никакого права называться научною гипотезой. Говоря, что для жизни въ той или другой средѣ были созданы тѣ или другія формы, Мильтонова гипотеза, строго говоря, ничего не отвѣчала на вопросъ, почему организмы такъ подходятъ къ жизни въ извѣстныхъ условіяхъ, такъ совершенны. Говоря, что организмы созданы такими, какими мы ихъ видимъ, Мильтбнова гипотеза возбраняла наукѣ доступъ къ указанному вопросу. Наукѣ нечего дѣлать тамъ, гдѣ одно явленіе стоитъ внѣ всякой связи съ другими. Напротивъ, тамъ, гдѣ на всякое явленіе смотрятъ какъ на слѣдствіе, вытекающее изъ явленій предыдущихъ, тамъ начинается область науки, которая должна такимъ образомъ объяснить. въ нашемъ частномъ случаѣ, почему же дѣйствіе законовъ природы сложилось такъ, что организмы являются въ высшей степени приспособленными къ извѣстнымъ условіямъ. На такую дорогу выводилъ біологовъ еще Ламаркъ, но его ученіе не было принято. Не мѣшало бы тѣмъ критикамъ Дарвина, которые говорятъ, что въ его ученіи нѣтъ ничего новаго, вспомнитъ котъ этотъ простой фактъ. Отчего же это старыя ученія пали, не принеся никакой пользы, а дарвинизмъ живъ и разросся въ стройную философскую систему, которая охватила собою всѣ отрасли человѣческаго знанія?-- Безъ сомнѣнія, подготовленность умовъ къ принятію эволюціоннаго ученія имѣетъ значеніе; но главная причина успѣха дарвинизма лежитъ все-таки въ его основныхъ свойствахъ -- зрѣлости и жизненности.

-----

Вкратцѣ принципы Дарвина сводятся къ слѣдующему:

Дарвинъ устанавливаетъ тождество понятій разновидности или варіетета и породы, изъ которыхъ первое относится къ дикимъ, а второе къ домашнимъ животнымъ, и прямо ставитъ вопросъ о происхожденіи разно; видностей. Само собою очевидно, что если разновидности у дикихъ животныхъ то же, что породы у домашнихъ, то и происхожденіе тѣхъ и другихъ одинаково; образованіе новыхъ породъ должно, слѣдовательно, объяснить намъ образованіе новыхъ разновидностей. Но образованіе новыхъ породъ совершается на нашихъ глазахъ, мы можемъ даже опытнымъ путемъ провѣрить, какъ образуются новыя породы. Стоитъ взять нашихъ домашнихъ голубей, между которыми много такихъ, "которые, еслибы сказать орнитологу, что это птицы дикія, были бы отнесены имъ къ различнымъ рѣзко отдѣленнымъ видамъ", и легко убѣдиться, что извѣстная порода выводится путемъ искуственнаго подбора особей, обладающихъ въ большей или меньшей степени желаемой особенностью. "Никто,-- говоритъ Дарвинъ,-- не попробовалъ бы вывести трубастаго голубя, не увидавъ сначала голубя съ большимъ и страннымъ хвостомъ, или дутыша, еслибы не увидалъ голубя съ необыкновеннымъ зобомъ". Слѣдовательно, выведеніе породы сводится къ тому, что искуственнымъ подборомъ личныя особенности при передачѣ наслѣдственно отъ родителей потомкамъ закрѣпляются, усиливаются и становятся господствующимъ признакомъ въ извѣстной группѣ особей, т. е. становятся признакомъ породы. Такимъ образомъ для выведенія породы искуственнымъ подборомъ, какъ почва, нужны личныя особенности и наслѣдственность, или способность потомковъ наслѣдовать свойства родителей. Въ томъ, что наслѣдственность существуетъ, никто не сомнѣвался; но точно также всѣмъ отлично извѣстно, что не всѣ потомки совершенно походятъ на своихъ родителей: у однихъ изъ нихъ обыкновенно бываютъ больше развиты одни свойства родителей, у другихъ -- другія, т. е. существуютъ личныя различія, личныя особенности. Мало того, у потомковъ могутъ появиться даже и такія особенности, которыхъ у родителей не было. Ври искусственномъ подборѣ, при искуственномъ выведеніи породы хозяинъ сортируетъ имѣющихся у него особей: онъ отбираетъ тѣ изъ нихъ, которыя обладаютъ желаемыми свойствами, и уничтожаетъ другихъ. Первыя при скрещиваніи производятъ потомство, среди котораго у нѣкоторыхъ членовъ тѣ же особенности выражены уже сильнѣе, чѣмъ у родителей. Заставляя размножаться только такихъ особей и уничтожая другихъ, черезъ нѣсколько поколѣній можно, наконецъ, получить и желаемую породу. Такимъ образомъ при выведеніи породы путемъ искуственнаго подбора мы имѣемъ дѣло съ тремя факторами: 1) личными особенностями, 2) наслѣдственностью и 3) искуственною сортировкой особей. Первые два фактора, безъ сомнѣнія, всецѣло сохраняютъ свою силу и въ образованіи разновидностей, т. е. породъ дикихъ животныхъ; но чѣмъ замѣняется при образованіи новыхъ дикихъ породъ искуственный подборъ? Тутъ Дарвинъ вводитъ два новыхъ я до него совершенно неизвѣстныхъ фактора -- борьбу за существованіе и естественный подборъ.

Животныя и растенія размножаются въ геометрической прогрессіи; на этомъ основаніи рано или поздно въ любомъ мѣстѣ ихъ является гораздо больше того, чѣмъ можетъ привольно существовать въ извѣстныхъ условіяхъ, почему въ окружающей ихъ природѣ, т. е. въ физическихъ условіяхъ и въ другихъ животныхъ и растеніяхъ, они начинаютъ встрѣчать препятствія къ своему существованію и размноженію,-- препятствія, возрастающія по мѣрѣ размноженія особей. Слѣдовательно, нѣтъ особи, которая не должна бы была для своего существованія и размноженія вести постоянную борьбу съ мертвой, и живою природой, и эту-то борьбу Дарвинъ и называетъ "борьбой за существованіе". Понятно, что въ громадномъ большинствѣ случаевъ измѣненіе въ окружающихъ условіяхъ, какъ бы мало оно ни было, не пройдетъ для находящихся въ нихъ животныхъ или растеній безслѣдно: одни измѣненія будутъ благопріятны, другія неблагопріятны. Тѣ особи, которыя обладаютъ благопріятными уклоненіями, очевидно, будутъ имѣть перевѣсъ въ борьбѣ за существованіе надъ особями, не имѣющими этихъ уклоненій или имѣющими неблагопріятныя уклоненія; эти особи будутъ сильнѣе, будутъ имѣть больше возможности, размножаясь съ сильными же особями, передать свои благопріятныя особенности своимъ потомкамъ. Но, благодаря этому, и потомство такихъ особей попадетъ въ болѣе благопріятныя условія въ борьбѣ за существованіе, и благопріятныя уклоненія, усиливаясь въ рядѣ поколѣній, упрочатся и приведутъ, наконецъ, черезъ болѣе или менѣе продолжительный промежутокъ времени, къ образованію постояннаго уклоненія -- разновидности. Такимъ образомъ борьба за существованіе ведетъ къ сортировкѣ особей, къ переживанію способнѣйшихъ, къ "естественному подбору", который и замѣняетъ собою при образованіи новыхъ дикихъ породъ искуственный подборъ человѣка, имѣющій мѣсто при выведеніи породъ домашнихъ животныхъ. Нѣтъ никакой надобности допускать, что въ извѣстномъ видѣ разновидность образуется только въ одномъ направленіи: уклоненія въ различныхъ особяхъ могутъ идти въ совершенно различныхъ направленіяхъ, различныя уклоненія могутъ быть одинаково полезны для особей, обладающихъ ими, въ борьбѣ за существованіе, и потому въ данномъ видѣ могутъ образоваться разновидности различныя.

Надо сознаться, что все сказанное объ образованіи разновидностей на счетъ личныхъ особенностей настолько просто, ясно и легко провѣряемо, что оспоривать его истинность невозможно. Да этого, впрочемъ, не оспориваютъ и большинство противниковъ Дарвина. Но Дарвинъ не останавливается на этомъ. Онъ идетъ далѣе и своей неумолимою логикой наставляетъ насъ признать, что разновидности при вымираніи коренной, произведшей ихъ, формы,-- слѣдовательно, при образованіи перерывовъ въ ихъ признакахъ,-- восходятъ на степень видовъ. Въ самомъ дѣлѣ, допустимъ, что въ какомъ-нибудь видѣ существуетъ нѣсколько разновидностей; пока коренная форма связываетъ эти разновидности и дѣлаетъ непрерывнымъ рядъ ихъ признаковъ, мы для всей группы (видъ съ его разновидностями) можемъ дать только одинъ образъ, суммировать его признаки только въ одномъ отвлеченіи. Вымираетъ эта коренная связующая группа и является прерывчатость въ признакахъ различныхъ разновидностей,-- одинъ образъ не можетъ уже оставаться, онъ долженъ быть замѣненъ нѣсколькими; другими словами, изъ разновидностей, утратившихъ между собою связь, образовались виды.

Еслибы Дарвинъ остановился на образованіи видовъ изъ разновидностей, въ такомъ случаѣ его ученіе совершенно заслуженно должно бы было назваться теоріей, но Дарвинъ не остановился на этомъ: онъ пошелъ далѣе и вступилъ на путь гипотезы, хотя и по немъ шелъ все съ той же неумолимою логикой. Если нынѣшнія разновидности могутъ рано или поздно обособиться до степени видовъ, въ такомъ случаѣ нынѣшніе виды были въ свою очередь когда-то разновидностями исчезнувшихъ нынѣ видовыхъ типовъ, соотвѣтствующихъ, напримѣръ, родовымъ типамъ нашихъ классификацій. Эти послѣдніе въ свою очередь были когда-то разновидностями еще болѣе раннихъ видовыхъ типовъ, соотвѣтствующихъ типамъ принимаемыхъ нами семействъ и т. д.-- до типовъ общихъ и животному, и растительному царству.

Конечно, послѣдняя часть Дарвинова ученія во время ея появленія была чистая гипотеза, но эта гипотеза, безъ сомнѣнія, была наиболѣе удачной изъ всѣхъ гипотезъ подобнаго рода. Она дала смыслъ всей системѣ царства животныхъ, или растеній, объяснивъ сходство различныхъ группъ этой системы кровнымъ родствомъ составляющихъ эти группы особей; слѣдовательно она дала смыслъ всей систематикѣ, поставивъ ей задачею построеніе генеалогическаго древа этихъ царствъ. Она объяснила намъ гомологичность организмовъ одного и того же типа, замѣнивъ искуственно созданное въ нашемъ умѣ единство плана строенія единствомъ происхожденія. Она уяснила намъ множество взаимныхъ отношеній организмовъ; она дала, наконецъ, въ связи съ ученіемъ о непрерывныхъ измѣненіяхъ въ очертаніяхъ материковъ и морей, въ высшей степени простое и изящное объясненіе современному географическому распредѣленію животныхъ и растеній.

Мы считаемъ достаточнымъ приведеннаго изложенія ученія Дарвина для уясненія сущности этого ученія. Не трудно видѣть, что это ученіе только тогда получитъ право называться теоріей въ полномъ своемъ объемѣ, когда сбудутся его предсказанія, когда будетъ доказано, что особи одного и того же вида всѣ болѣе или менѣе отличаются другъ отъ друга и представляютъ многостороннія личныя особенности, когда будутъ найдены связующія формы между различными группами животнаго или растительнаго царства (нынѣ этихъ формъ не существуетъ,-- надо, слѣдовательно, искать ихъ въ ископаемомъ состояніи), и когда, наконецъ, будутъ подобраны факты, указывающіе на переходъ личныхъ уклоненій въ извѣстные типы личныхъ уклоненій, т.-е. разновидностей.

Быть-можетъ, читателю покажется страннымъ, что мы отмѣчаемъ необходимость доказать существованіе многостороннихъ личныхъ особенностей, тогда какъ на первыхъ страницахъ этой статьи признали за доказанное существованіе этихъ личныхъ особенностей по отношенію къ домашнимъ животнымъ; но эта странность только кажущаяся. Противники Дарвина вообще не отрицаютъ существованія этихъ особенностей и признаютъ, что человѣкъ можетъ пользоваться ими, чтобы создавать искуственнымъ подборомъ тѣ или другія породы; но многіе изъ нихъ отрицаютъ существованіе такихъ многостороннихъ особенностей въ организмѣ, которыя послужили бы достаточною почвой для естественнаго подбора что принимаетъ Дарвинъ.

Что же дали въ этомъ направленіи протекшіе со времени появленія первой записки Дарвина 23 года? Возросло ли право Дарвинова ученія на то, чтобы называться теоріей, или оно по-прежнему гипотетично?-- Отвѣтъ на это читатель найдетъ въ фактахъ, приводимыхъ ниже сего.

-----

Извѣстный американскій зоологъ I. А. Алленъ произвелъ множество измѣреній по преимуществу птицъ, изъ которыхъ оказывается, что между особями одного и того же вида, взятыми изъ одной и той же мѣстности и, наконецъ, одного и того же пола и возраста, существуетъ громадное" различіе въ длинѣ головы, ногъ, крыльевъ, хвоста, отдѣльныхъ перьевъ, обусловливающихъ собою форму крыла, пальцевъ, плюсны, и, наконецъ, въ длинѣ, ширинѣ и толщинѣ клюва, не говоря уже о личныхъ особенностяхъ въ цвѣторасположеніи. Такъ, напримѣръ, у двадцати балтиморскихъ иволгъ (самцовъ) вся длина представляетъ колебанія отъ 175 до 200 миллиметровъ, длина крыла -- отъ 86 до 96 миллим., хвоста -- отъ 6Т до 77, плюсны -- отъ 20 до 25, задняго пальца -- отъ 15 до 18, средняго -- отъ 20 до 25, головы -- отъ 37 до 40, длина клюва -- отъ 18 до 21 и ширина -- отъ 8 до 9 миллим. У Вильсонова дрозда длина крыла представляетъ колебанія отъ 89 до 103 и хвоста -- отъ 88 до 100 миллим. У другой птицы (dendroeca coronata) самымъ длиннымъ перомъ бываетъ либо первое, либо второе, либо третье, либо четвертое и т. д., что было провѣрено Алленомъ болѣе чѣмъ на десяти другихъ видахъ. Если такія большія колебанія можно констатировать, взявши только по двадцати особей, то само собою понятно, что при большемъ числѣ особей можно ожидать еще большія колебанія. Но этого и не надо; обратимъ вниманіе только на то, что колебанія въ размѣрахъ различныхъ частей могутъ комбинировать другъ съ другомъ весьма различно, и мы получимъ такое множество личныхъ видоизмѣненій, при которыхъ естественному подбору открывается полный просторъ. Уэллесъ совершенно вѣрно отмѣчаетъ то обстоятельство, что во всякомъ видѣ, т.-е. группѣ особей, признаки которыхъ представляютъ непрерывный рядъ постепенныхъ переходовъ, мы можемъ отличить среднюю, такъ-сказать центральную, группу съ среднимъ развитіемъ характерныхъ признаковъ и двѣ крайнія группы, изъ которыхъ одна характеризуется наибольшимъ развитіемъ тѣхъ же признаковъ, а другая -- наименьшимъ. По закону среднихъ чиселъ, центральная группа должна быть особями богаче крайнихъ, хотя бы вдвое или втрое, и пока это отношеніе удерживается, мы въ правѣ предположить, что эта средняя группа наиболѣе приспособлена въ существующимъ условіямъ среды, потому что въ противномъ случаѣ она должна бы уступить свое мѣсто или новой группѣ съ тѣми же признаками, достигающими своего maximum'а, или новой группѣ съ иными признаками и сведенными до minimum'а характерными признаками центральной группы. Само собою разумѣется, что пока условія среды остаются неизмѣненными, то нѣтъ причины центральной группѣ уступать свое мѣсто другой. Но представимъ себѣ, что кое-что въ этихъ условіяхъ измѣнилось, что же будетъ тогда? Для ясности возьмемъ вмѣстѣ съ Уэллесомъ такой примѣръ. Въ извѣстной группѣ птицъ отъ времени до времени появляются особи съ болѣе длинными крыльями, что, конечно, даетъ имъ возможность легче избѣгать преслѣдованія непріятеля, и съ болѣе сильнымъ клювомъ, что въ свою очередь позволяетъ этимъ особямъ захватывать нѣсколькихъ новыхъ насѣкомыхъ. До тѣхъ поръ, пока ни непріятеля, отъ котораго надо бы скрываться съ помощью болѣе быстраго полета, ни новыхъ насѣкомыхъ, которыхъ можно бы удержать при помощи болѣе сильнаго клюва, нѣтъ,-- особи, обладающія этими особенностями, не имѣютъ никакого преимущества въ борьбѣ за существованіе сравнительно съ характерными представителями видоваго типа; но стоитъ только появиться въ странѣ, населенной даннымъ видомъ, непріятелю и новымъ насѣкомымъ, и преимущества уклоняющихся особей сейчасъ же окажутся. Ежегодно на 100 особей съ средними размѣрами приходится отъ 10 до 20 обладающихъ названными уклоненіями, изъ которыхъ каждое полезно само по себѣ и вдвойнѣ полезно тѣмъ особямъ, которыя обладаютъ тѣмъ и другимъ. Имѣя болѣе возможности переживать въ борьбѣ за существованіе и, слѣдовательно, оставлять по себѣ болѣе многочисленное потомство, въ теченіе 20 или 50 лѣтъ уклоняющіяся особи станутъ встрѣчаться въ пропорціи большей, чѣмъ отъ 10 до 20 на сто, и въ непродолжительный періодъ могутъ сдѣлаться преобладающею, по численности, центральною группой новаго вида, вытѣснившаго старый. Такимъ образомъ личныя измѣненія вмѣстѣ съ измѣненіями въ окружающихъ условіяхъ приводятъ къ вымиранію одного вида и происхожденія путемъ естественнаго подбора другаго. Отсюда же ясно и то, что крайне медленное образованіе новаго вида нисколько не необходимо: оно -- только слѣдствіе обыкновенно крайне медленно измѣняющихся условій существованія; совершайся эти измѣненія скорѣе -- и новообразованіе видовъ пойдетъ скорѣе. Въ данномъ примѣрѣ мы брали группу наиболѣе приспособленную, къ даннымъ условіямъ и сказали, что пока существующія условія среды не измѣнятся, нѣтъ причины взятой нами группѣ уступить свое мѣсто другой. Если берется группа наиболѣе приспособленная къ даннымъ условіямъ, причинъ вымиранія ея на самомъ дѣлѣ нѣтъ; но если данная группа приспособлена къ извѣстнымъ условіямъ только лучше другихъ группъ, въ такомъ случаѣ она можетъ быть замѣнена новою группой даже при данныхъ условіяхъ. Дѣло въ томъ, что, по закону наслѣдственности и при стремленіи организмовъ къ измѣнчивости, между особями коренной группы всегда могутъ появиться особи съ какими-либо особенностями болѣе полезными въ борьбѣ за существованіе при данныхъ условіяхъ, но развивающихся въ другомъ направленіи, чѣмъ у особей коренной группы. Если особи съ такими особенностями появились, и ничто собственно не препятствуетъ этому, онѣ въ концѣ концовъ всегда образуютъ новую форму, которая вытѣсняетъ коренную, даже при данныхъ условіяхъ. Такимъ образомъ измѣненіе условій среды для образованія новыхъ видовъ не необходимо и мы должны формулировать это положеніе такъ: при однихъ и тѣхъ же условіяхъ среды существованіе одной и той же формы въ теченіе всего періода неизмѣняемости этихъ условій нисколько не необходимо, но при измѣняемости условій среды смѣна одной группы другою необходима.

Итакъ, особи, находящіяся совершенно внѣ зависимости отъ человѣка, изъ одной мѣстности, одного пола и возраста, представляютъ громадныя личныя видоизмѣненія по своимъ размѣрамъ и по своему цвѣторасположенію. Но помимо такихъ личныхъ видоизмѣненій въ предѣлахъ одного и того же вида существуютъ другія, которыя совершенно заслуживаютъ названія мѣстныхъ, хотя по происхожденію принадлежатъ къ тѣмъ же личнымъ особенностямъ. Такъ, напримѣръ, въ Сѣверной Америкѣ особи птицъ одного и того же вида уменьшаются по мѣрѣ приближенія къ югу и увеличиваются по мѣрѣ приближенія къ сѣверу. Относительно млекопитающихъ дознано, что по крайней мѣрѣ для большинства видовъ существуетъ центральная область, гдѣ особи вида достигаютъ maximum'а своей величины; въ сѣверу или къ югу отъ этого центра особи того же вида мельчаютъ. Относительно птицъ извѣстно также то, что у большинства птицъ въ предѣлахъ одного и того же вида клювъ увеличивается и относительно, и абсолютно по мѣрѣ движенія къ югу, что несомнѣнно доказано для quiscalus, ageleus, troglodytes, sciunis и др., у которыхъ болѣе мелкія южныя особи обладаютъ клювомъ большихъ размѣровъ, чѣмъ болѣе крупныя сѣверныя. Длинноносый флоридскій воронъ признается даже постоянною разновидностью. Число примѣровъ колебанія величины особей одного и того же вида можно бы значительно увеличить, но мы боимся утомить вниманіе читателя и потому прибавимъ только, что измѣреніи самыхъ обыкновенныхъ птицъ постоянно приводили насъ къ такому заключенію. Изъ 22 лично промѣренныхъ нами phyllos. breyirostris Strickl. мы не нашли двухъ экземпляровъ тождественныхъ по своимъ промѣрамъ и отношенію маховыхъ перваго порядка. Къ тому же результату привели насъ измѣренія сарычей (b. vulgaris, b. vulpinus, b. ferox), сдѣланные г. Сѣверцовымъ промѣры орловъ и др. Цвѣторасположеніе также представляетъ собой массу колебаній, въ зависимости отъ широты и долготы мѣста. Съ приближеніемъ въ югу окраска выигрываетъ въ яркости, желтыя или красныя полосы рѣзче выдѣляются, а темныя поперечныя полосы становятся шире. У птицъ съ бѣлыми пятнами или полосами и тѣ и другія уменьшаются по мѣрѣ приближенія къ югу и иногда исчезаютъ совсѣмъ. Иногда разница при этомъ становится столь большой, что, не имѣя въ рукахъ промежуточныхъ экземпляровъ, сѣверную и южную породу одного и того же вида можно принять за два различныхъ вида. Особи одного и того же американскаго вида съ береговъ Атлантическаго и Тихаго океановъ постепенно выигрываютъ въ яркости окраски по мѣрѣ движенія съ востока на западъ. Нѣкоторыя изъ такихъ уклоненій являются уже хорошо обособленными мѣстными формами и, напримѣръ, tbryothorus Bervickii представляетъ двѣ постоянныхъ равности, восточную и западную, весьма различныя между собою по длинѣ клюва. Нѣчто подобное представляютъ собою два близкихъ вида американскихъ снигирей -- carpodacus purpureus и carp. californiens, обособившихся уже еще болѣе.

Итакъ, существованіе многостороннихъ личныхъ особенностей у дикихъ животныхъ -- не предположеніе, а доказанный фактъ, равно какъ и никѣмъ не оспориваемая борьба за существованіе; другими словами, заключеніе Дарвина, что естественный подборъ замѣняетъ собой у дикихъ животныхъ нехуственный подборъ у домашнихъ, не оставляетъ въ своей истинности никакихъ сомнѣній: вопросъ рѣшенъ здѣсь прямыми наблюденіями и измѣреніями.

Посмотримъ, какъ сбываются предположенія Дарвина о связующихъ формахъ между различными группами животныхъ и растеній.

Когда Кювье оспоривалъ теорію измѣняемости видовъ, онъ, какъ извѣстно, особенно сильно опирался на добытыя египетскою экспедиціей муміи нѣкоторыхъ животныхъ, оказавшихся тождественными съ нынѣ живущими въ той странѣ. Примѣръ неизмѣняемости животныхъ формъ въ теченіе такого громаднаго промежутка времени -- 3--4.000 лѣтъ, какъ казалось великому анатому, несомнѣнно говорилъ за постоянство видовъ. Позднѣе число такихъ примѣровъ значительно увеличилось, и они найдены были среди самыхъ разнообразныхъ группъ животныхъ. Особенною долговѣчностью отличаются нѣкоторые виды моллюсковъ, дошедшихъ до насъ совершенно не измѣнившимися или едва измѣнившимися отъ древнѣйшихъ геологическихъ эпохъ. Но какъ бы много такихъ примѣровъ ни было, они никакъ не творятъ противъ измѣняемости видовъ и противъ генеалогическаго ученія вообще. Какъ мы видѣли на предъидущихъ страницахъ, естественный подборъ ведетъ къ новообразованію видовъ, въ большинствѣ случаевъ, только тогда, когда мѣняются условія существованія коренной формы. До тѣхъ поръ, пока условія существованія остаются неизмѣненными, стремленіе коренной формы къ измѣняемости приведетъ въ образованію новой формы только въ такомъ случаѣ, если между особями коренной формы появятся особи лучше приспособленныя въ тѣмъ условіямъ, въ которыхъ живетъ коренная форма. Но еси-моренная форма сама по себѣ весьма совершенно приспособлена къ извѣстнымъ условіямъ, то нѣтъ никакихъ основаній ей вымарать, такъ какъ она всегда будетъ побѣдительницей въ борьбѣ за существованіе при данныхъ условіяхъ. И мы должны предположить, что потому-то именно и не измѣнились ибисы и крокодилы Египта за 3--4.000 лѣтъ, что они весьма приспособлены къ тѣмъ условіямъ, въ какихъ живутъ теперь.

Но если такимъ образомъ приведенные факты не говорятъ противъ эволюціоннаго ученія, то все-таки не говорятъ они и за него: это -- факты безразличные, а для того, чтобъ эволюціонное ученіе могло назваться теоріей, надо добыть факты, прямо говорящіе за него,-- надо, чтобы сбылось предсказаніе Дарвина о нахожденіи остатковъ такихъ организмовъ, которые выполняли бы пропасть между различными группами животныхъ, такъ какъ тогда только теорія и пріобрѣтаетъ полную силу, когда не только объясняетъ наблюдаемыя явленія, но и предъугадываетъ тѣ или другія вытекающія изъ нихъ послѣдствія.

Между формами, связующими двѣ или болѣе группы животныхъ, мы должны, строго говоря, отличать двѣ категоріи: формы формы промежуточныя.-- Переходными формами должно называть такія, которыя могли развить изъ себя двѣ или болѣе формъ, уклоняясь по двумъ или болѣе направленіямъ; такимъ образомъ подъ переходными формами мы разумѣемъ, строго говоря, прародителей двухъ или болѣе группъ, дѣйствительныя звѣнья цѣни. Промежуточныя формы совсѣмъ не то: подъ промежуточными формами мы разумѣемъ такія, которыя, неся на себѣ всѣ несомнѣнно характерные признаки какой-нибудь группы, тѣмъ не менѣе сохраняютъ немногіе признаки другой родственной группы, слѣдовательно не болѣе какъ уклоняющіяся въ извѣстномъ направленіи формы уже рѣзко обособленной группы. Если большія группы царства животныхъ и растеній произошли точно такъ же, какъ виды происходятъ изъ разновидностей, въ такомъ случаѣ, несмотря на всю неполноту геологической лѣтописи, мы должны ожидать встрѣтить хоть нѣкоторыя изъ нихъ. Ожиданія эти подтвердились блестящимъ образомъ. Начнемъ съ двухъ большихъ группъ животнаго царства -- птицъ и чешуйчатыхъ гадовъ.

Читатель, безъ сомнѣнія, согласится съ тѣмъ, что въ настоящее время группа птицъ отличается отъ группы чешуйчатыхъ гадовъ очень рѣзко. Всѣ нынѣ живущія птицы покрыты перьями; у всѣхъ у нихъ переднія конечности измѣнены весьма странно и превращены въ крылья, съ помощью которыхъ большинство ихъ можетъ летать; онѣ ходятъ прямо на заднихъ конечностяхъ и въ послѣднихъ точно также можно найти массу анатомическихъ особенностей, съ которыми мы не встрѣчаемся въ конечностяхъ чешуйчатыхъ гадовъ. Съ другой стороны ни у одного изъ нынѣ живущихъ чешуйчатыхъ гадовъ нѣтъ перьевъ: у нихъ кожа или голая, или покрыта роговыми чешуями, или костяными пластинками, или и тѣми и другими. Крыльевъ у нихъ нѣтъ и они точно также не могутъ летать съ помощью своихъ переднихъ конечностей, какъ и ходить прямо на заднихъ; равнымъ образомъ и въ костяхъ послѣднихъ мы не находимъ тѣхъ особенностей, съ которыми встрѣчаемся у птицъ. Повторяю, это двѣ группы -- совершенно ясно раздѣленныя, хотя сравнительная анатомія и говоритъ намъ, что между ними есть кое-что общее.

Изслѣдуя остатки птицъ изъ третичныхъ пластовъ, мы находимъ, что никакой существенной разницы между нынѣ живущими птицами и птицами третичныхъ пластовъ нѣтъ,-- что, другими словами, признаки, которыми мы опредѣляемъ классъ птицъ по нынѣ живущимъ представителямъ его, достаточны для опредѣленія этого класса, если взять и третичныхъ птицъ. Но, спускаясь дальше, во вторичные слои, въ мѣлѣ мы встрѣчаемся съ такими формами птицъ, которыя уже не подходятъ подъ опредѣленіе нынѣ живущихъ формъ. Въ мѣловыхъ отложеніяхъ западной части Сѣверной Америки г. Маршъ нашелъ птицу, которую назвалъ hesperornis. Она была отъ 5 до 6 футовъ длины и походила по своему складу на нынѣшнихъ гагаръ; но у нея была особенность, которой мы не встрѣчаемъ ни у одной изъ нынѣ живущихъ птицъ или третичныхъ, это -- зубы. Ея длинныя челюсти были вооружены зубами съ загнутыми коронками и толстыми корнями, которые сидѣли въ одной общей бороздѣ. Отличаясь этою особенностью отъ нынѣ живущихъ птицъ, hesperornis вмѣстѣ съ тѣмъ приближается, благодаря ей, къ чешуйчатымъ гадамъ. Но hesperornis -- несомнѣнная птица и, внося ее въ классъ птицъ, мы должны измѣнить опредѣленіе этого класса: теперь уже нельзя сказать, что классъ птицъ характеризуется отсутствіемъ зубовъ, что рѣзко отличаетъ его отъ класса чешуйчатыхъ гадовъ, а можно сказать, что птицы нынѣшнія и третичныхъ слоевъ не имѣютъ зубовъ, но птицы вторичныхъ слоевъ имѣютъ зубы, что уже приближаетъ ихъ къ чешуйчатымъ гадамъ. Та же особенность существуетъ и у другой птицы, ichtyornis, но у нея зубы сидятъ не въ общей бороздѣ, а каждый въ своей собственной ячейкѣ, и кромѣ того крылья у этой птицы были развиты такъ мало, что она должна была въ высшей степени походить*на пингвиновъ. Кромѣ того у ichtyornis были двояко-вогнутые позвонки, чего опять-таки нѣтъ ни у одной изъ нынѣшнихъ и третичныхъ птицъ и что еще болѣе сближаетъ птицъ съ чешуйчатыми гадами. Но какъ, hesperornis и ichtyornis выполняютъ отчасти пропасть между нынѣшними птицами и чешуйчатыми гадами со стороны птицъ, точно такъ же archaeopterix выполняетъ ту же пропасть со стороны чешуйчатыхъ гадовъ. Archaeopterix найденъ въ такъ-называемыхъ Соленгофенскихъ сланцахъ (Юрской формаціи) и только въ двухъ экземплярахъ. Одинъ экземпляръ найденъ уже сравнительно давно (въ 1861 г.), но имѣетъ важный недостатокъ -- онъ безъ черепа; другой найденъ лѣтъ 5--6 тому назадъ и какъ разъ въ немъ хорошо сохранились тѣ части, которыя сильно пострадали у перваго экземпляра. Первый экземпляръ, принадлежащій Британскому музею, описанъ извѣстнымъ англійскимъ анатомомъ Оуэномъ, второй, купленный Германіей, сколько я знаю, до сихъ лоръ не описанъ подробно и все, что о немъ извѣстно, заключается въ небольшой статьѣ Карла Фохта, помѣщенной въ Revue Scientifique за 1879 г., No 11. По Фохту, archaeopterix -- несомнѣнный гадъ, но читатель, конечно, удивится, когда я скажу, что archaeopterix покрытъ перьями. Что особенно обращаетъ на себя вниманіе въ этомъ странномъ существѣ, такъ это длинный, состоящій изъ многихъ позвонковъ, хвостъ, который съ обѣихъ сторонъ покрытъ перьями. Резюмируя вкратцѣ все сказанное Фонтомъ объ archaeopterix, легко видѣть, что это существо по головѣ, шеѣ, туловищу, хвосту и переднимъ конечностямъ приближается къ чешуйчатымъ гадамъ, а по присутствію перьевъ и по устройству заднихъ конечностей -- къ птицамъ; поясы переднихъ и заднихъ конечностей сохранились плоховато и о нихъ трудно сказать что-либо опредѣленное. Такимъ образомъ archaeopterix по перьямъ и заринъ конечностямъ настолько уже отличается отъ нынѣшнихъ reptilia, насколько hesperornis и ichtyornis отличаются по присутствію зубовъ, а послѣдній по двояко-вогнутымъ позвонкамъ -- отъ птицъ, и, давая опредѣленія классамъ птицъ и чешуйчатыхъ гадовъ, со включеніемъ въ нихъ зубатыхъ птицъ и опереннаго гада, мы дадимъ опредѣленія уже далеко не такъ разнящіяся одно отъ другаго, какъ опредѣленія, составленныя исключительно по нынѣшнимъ и третичнымъ птицамъ и гадамъ; пропасть, раздѣляющая эти два класса, уменьшается, но тѣмъ не менѣе зубатыя птицы и оперенный гадъ еще не закрываютъ ее совсѣмъ: это -- формы только промежуточныя, но не переходныя. Но существованіе промежуточныхъ формъ вообще указываетъ на сродство группъ, промежутокъ между которыми онѣ выполняютъ, и потому открытіе hesperornis, ichtyornis и archaeopterix говоритъ за то, что между птицами и чешуйчатыми гадами дѣйствительно есть переходныя формы. Блестящія изслѣдованія Гёксли подтверждаютъ справедливость этого предположенія. Я не могу останавливаться на этомъ вопросѣ подробно, такъ какъ въ такомъ случаѣ мнѣ пришлось бы затронуть нѣкоторыя утомительныя подробности, но скажу коротко, что черезъ весь рядъ вторичныхъ формацій отъ тріаса до мѣла разсѣяны остатки, животныхъ, относимыхъ въ группу ornithoscelida. Есть основаніе предполагать, что эти животныя существовали еще и въ первичныхъ формаціяхъ, но, какъ бы то ни было, полный скелетъ одного изъ этихъ существъ (compsognathus) и многочисленные остатки другихъ говорятъ за то, что эти животныя имѣютъ право считаться дѣйствительно переходною формой между нынѣшними птицами и чешуйчатыми гадами, такъ какъ построены такимъ образомъ, что занимаютъ совершенно среднее мѣсто между тѣми и другими и, развиваясь въ двухъ направленіяхъ, могли дать изъ себя ту и другую группу. Профессоръ Гёксли говоритъ, что, напримѣръ, по устройству заднихъ конечностей ornithoscelida совершенно представляютъ собою птицу, только что вышедшую изъ яйца. Вѣроятно, нѣкоторыя ornithoscelida ходили на заднихъ конечностяхъ, и нѣтъ ничего невозможнаго въ томъ, что слѣды, во множествѣ находимые въ песчаникахъ долины Коннектикута, оставлены какими-либо подобными животными.

Такимъ образомъ генеалогія птицъ и чешуйчатыхъ гадовъ въ общихъ чертахъ можетъ быть выражена такой схемой:

Коренная форма (ornithoscelida), зубатыя птицы и оперенные гады, какъ хуже приспособленные къ окружающимъ ихъ условіямъ, сравнительно съ настоящими птицами и чешуйчатыми гадами, вымерли и остались только нынѣ рѣзко раздѣленные классы птицъ и чешуйчатыхъ гадовъ, которые, несмотря на все свое несходство теперь, какъ говоритъ намъ палеонтологія, произошли отъ общаго прародича.

Перехормъ къ другому примѣру, подтверждающему справедливость генеалогическаго ученія.

Въ классѣ звѣрей есть двѣ группы, въ настоящее время весьма рѣзко обособленныя одна отъ другой, копытныя парнопалыя, куда относятся, напримѣръ, свинья, гиппопотамъ, жираффъ и другія, и непарнопалыя, къ которымъ принадлежатъ лошадь, носороги и тапиры. Теперь между этими двумя группами нѣтъ переходовъ; но если генеалогическое ученіе вѣрно, то мы должны ждать переходовъ отъ одной группы къ другой, или, выражаясь точнѣе, найти свидѣтельства въ пользу того, что та и другая труппа произошли отъ обыкновенныхъ пятипалыхъ млекопитающихъ. Посмотримъ, что даютъ палеонтологическія изысканія въ этомъ направленіи, и для этого возьмемъ пр едметомъ нашего изученія группу лошадей, типомъ которой можетъ служить наша обыкновенная домашняя лошадь. Начнемъ съ конечностей. У большинства четвероногихъ, какъ и у человѣка, предплечье образовано двумя отдѣльными костями, изъ которыхъ одна носитъ названіе radius, другая -- ulna. У лошади предплечье образовано на первый взглядъ одною костью, но при тщательномъ осмотрѣ послѣдней оказывается, что въ ней можно отличить одну часть, соотвѣтствующую верхнему концу ulna. Эта часть тѣсно соединена съ костью, соотвѣтствующею radius'у, и обыкновенно на нѣкоторомъ разстояніи идетъ вдоль него, но потомъ прекращается. Еще труднѣе показать, что небольшая часть нижняго конца кости предплечья лошади, которая бываетъ обособлена только у очень молоденькаго жеребенка, соотвѣтствуетъ нижнему концу ulna; но это такъ. Конечный отдѣлъ передней ноги лошади состоитъ изъ сильно развитой основной кости средняго пальца и трехъ костей, слѣдующихъ другъ за другомъ и составляющихъ фаланги средняго пальца. По бокамъ основной кости средняго пальца лежатъ двѣ косточки -- основныя косточки втораго и четвертаго пальца, отъ которыхъ только онѣ однѣ и остаются; большаго и пятаго пальца совсѣмъ нѣтъ. Совершенно по тому же плану устроены и заднія конечности. У большинства четвероногихъ, какъ я у человѣка, въ берцовомъ отдѣлѣ двѣ кости: большая -- tibia и маленькая тонкая -- fibula. У лошади отъ fibula на первый взглядъ остается только верхній конецъ, но при изслѣдованіи берцоваго отдѣла жеребенка оказывается, что у него есть и нижній конецъ fibula, въ видѣ самостоятельной косточки, только она позднѣе сростается съ нижнимъ концомъ tibia. Конечный отдѣлъ задней ноги лошади совершенно подобенъ соотвѣтствующему отдѣлу переднихъ конечностей.

Читателю, безъ сомнѣнія, извѣстно, что когда испанцы впервые высадились въ Америку, они не нашли тамъ лошадей: лошадей при открытіи европейцами Америки не было въ этой странѣ и тѣ безчисленные табуны мустанговъ, которые теперь носятся по преріямъ Сѣверной Америки или пампасамъ или льяносамъ Южной -- одичавшіе потомки ввезенныхъ испанцами европейскихъ лошадей. Тѣмъ неожиданнѣй была находка г. Марша, открывшаго въ третичныхъ отложеніяхъ Сѣверной Америки многочисленные остатки лошадей. Оказалось, что лошади въ теченіе всего третичнаго періода во множествѣ населяли названную страну и вымерли тамъ только при началѣ четверичной эпохи, отъ какихъ-то, пока намъ неизвѣстныхъ, причинъ. Но, мало этого, находка г. Марша говоритъ, что если расположить остатки лошадей третичной эпохи въ томъ порядкѣ, какъ они въ нихъ улетаютъ, то получается замѣчательный рядъ, который, начинаясь современной намъ однопалою лошадью, приводитъ къ лошади, у которой на переднихъ конечностяхъ было четыре пальца, а на заднихъ -- три. Такъ у пліоценовой pliohippus въ строеніи конечностей и зубовъ существуютъ только небольшія уклоненія отъ современной лошади; у пліоценовой же protohippus второй и четвертый пальцы развиты гораздо больше, чѣмъ у нынѣшнихъ лошадей, и состоятъ каждый изъ трехъ суставовъ. У пліоценовой pliohippus три пальца полныхъ, гораздо болѣе развитыхъ, чѣмъ у protohippus и на переднихъ конечностяхъ едва замѣтный зачатокъ пятаго пальца. У mesohippus изъ нижнихъ міоценовыхъ слоевъ зачатокъ пятаго пальца (мизинца) на переднихъ конечностяхъ замѣтенъ совершенно ясно, а ulna и radius -- двѣ обособленныя на всемъ своемъ протяженіи кости, до чего отъ неполной ulna нынѣшнихъ лошадей они доходятъ рядомъ постепенныхъ переходовъ черезъ plioproto и miohippus. Наконецъ, у эоценовой orohippns мы находимъ на переднихъ конечностяхъ четыре вполнѣ развитыхъ пальца, на заднихъ -- три и вполнѣ развитыя и обособленныя ulna и fibula. На этомъ рядъ лошадей пока прерывается; но нѣтъ никакого сомнѣнія, что, спускаясь въ болѣе отдаленные слои, напримѣръ, мѣловой, удастся открыть послѣдніе посредствующіе члены между нынѣшними однопалыми лошадьми и пятипалыми четвероногими.

Я бы могъ привести еще рядъ фактовъ, свидѣтельствующихъ о томъ, какія блестящія доказательства въ пользу генеалогическаго ученія дала палеонтологія, но ограничусь только упоминаніемъ наиболѣе выдающихся изъ нихъ: это -- генеалогія хищниковъ, по изслѣдованіямъ Фильоля, и построеніе генеалогическаго древа группы крокодиловъ.

Такимъ образомъ и второе затрудненіе, выставлявшееся противниками Дарвина какъ доказательство въ пользу того, что это ученіе -- только гипотеза, удалено.

Остается третье и послѣднее: можно ли наблюдать переходъ личныхъ особенностей въ извѣстные типы личныхъ особенностей.

-----

Изъ боязни утомить читателя я не стану останавливаться на этомъ вопросѣ даже настолько, насколько это мною сдѣлано по отношенію къ двумъ другимъ, и ограничусь только сообщеніемъ нѣсколькихъ фактическихъ данныхъ; но прежде, чѣмъ сообщить эти данныя, поставимъ самый вопросъ объ обособленіи извѣстныхъ типовъ личныхъ особенностей какъ слѣдуетъ. По Дарвину, какая-нибудь группа А, въ извѣстное время содержитъ въ себѣ помимо типичныхъ особей а, а, а, а... уклоняющіяся b, с, d, е... и т. д. Въ извѣстное время, при измѣненія условій существованія, какія-нибудь изъ этихъ уклоняющихся особей, наприм. b и d, могутъ оказаться лучше приспособленными къ борьбѣ за существованіе, чѣмъ типичныя а, а, а.... к оставятъ болѣе многочисленное потомство, чѣмъ послѣднія. Если условія измѣняются во всей мѣстности, занятой группой А, одинаково, въ такомъ случаѣ прослѣдить переходъ этой группы въ другую является въ большинствѣ случаевъ возможнымъ только палеонтологическимъ путемъ, такъ какъ вырожденіе одного вида въ другой совершается не настолько быстро, чтобъ измѣрять его годами и, слѣдовательно, непосредственно наблюдать. Хотя палеонтологія и дала въ этомъ отношеніи нѣкоторые результаты, наприм. по отношенію къ группѣ аммонитовъ, но эта сторона вопроса, безъ сомнѣнія, еще ждетъ большей разработки отъ будущаго. Но можетъ быть и иначе, когда условія въ области, занятой группой А, измѣняются различно въ различныхъ частяхъ ея и когда, слѣдовательно, въ одной части области можно надѣяться встрѣтить типичныя особи а, а, а... и уклоняющіяся b, с, d, е... и т. д., а въ другихъ частяхъ уже обособившіяся группы И (изъ уклоняющихся особей b, b, b...), C (изъ уклоняющихся особей с, с, с...) и т. д. Вотъ если такое распаденіе группы А на другія и указанное распредѣленіе этихъ уклоняющихся другихъ существуетъ, въ такомъ случаѣ смѣло можно сказать, что мы имѣемъ дѣло съ переходомъ личныхъ особенностей въ извѣстные типы личныхъ особенностей, которые правильнѣе назвать породами, но которые иногда возводятся въ систематикѣ на степень даже видовой самостоятельности. Приведу одинъ или два примѣра, подтверждающіе то, что этотъ переходъ дѣйствительно существуетъ, что въ нѣкоторыхъ случаяхъ, слѣдовательно, мы наблюдаемъ его. Въ большей части Европейской Россіи распространенъ одинъ видъ хищника изъ группы сарычей, такъ-называемый малый канюкъ, между типичными особями котораго въ разныхъ мѣстностяхъ встрѣчаются особи съ густорыжимъ хвостомъ и вообще большимъ развитіемъ рыжаго цвѣта на всѣхъ перьяхъ тѣла. Въ Европейской Россіи такія особи -- единицы, на Кавказѣ краснохвостые канюки встрѣчаются уже нормально и являются такимъ образомъ обособившейся мѣстною породой. Въ томъ же видѣ малаго канюка кромѣ типичныхъ и краснохвостыхъ существуютъ еще другіе типы личныхъ особенностей, но они мало выдѣлились и не обособились даже въ группы особей съ извѣстными постоянными личными особенностями. Напротивъ, въ близкомъ видѣ большаго степнаго канюка нѣсколько группъ особей съ извѣстными постоянными личными особенностями выдѣлились, но, встрѣчаясь во всей области распространенія вида, не пріобрѣли значенія мѣстныхъ породъ. Подобнымъ образомъ и въ группѣ орловъ нашъ подорликъ образовалъ уже нѣсколько типовъ личныхъ особенностей, и изъ нихъ одинъ или два только едва обособляющіеся въ мѣстную породу, а малый подорликъ распался на нѣсколько мѣстныхъ породъ. Число относящихся сюда примѣровъ можно увеличить значительно; но такъ какъ подобныя подробности могутъ быть интересны только для спеціалистовъ, то подведемъ итоги всему сказанному до сихъ поръ.

Итакъ, что дали 23 года въ исторіи эволюціоннаго ученія?-- Они доказали существованіе такого запаса личныхъ особенностей у дикихъ животныхъ, какой дѣлаетъ совершенно возможнымъ выработку естественнымъ подборомъ формъ, приспособленныхъ къ различнымъ условіямъ существованія. Они доказали существованіе переходныхъ формъ между различными группами животныхъ и растеній и, наконецъ, показали, что выработка видовъ естественнымъ подборомъ не только возможна, но и на самомъ дѣлѣ совершается на нашихъ глазахъ. Слѣдовательно, сущность эволюціоннаго ученія въ настоящее время настолько разработана, что это ученіе по справедливости должно назваться теоріей, а не гипотезой, такъ какъ оно обладаетъ однимъ изъ коренныхъ свойствъ всякой теоріи, именно можетъ заранѣе предсказывать, хотя и въ общихъ чертахъ, что можетъ дать намъ палеонтологія. Если принять во вниманіе, что біологія по существу своему не можетъ быть отнесена къ категоріи точныхъ наукъ, въ такомъ случаѣ понятно значеніе Дарвина, который данными имъ пріемами изслѣдованія въ двадцать лѣтъ поднялъ біологію на такую высоту, на какую ее не возвели протекшія до того столѣтія. Съ этой стороны, повторяемъ, значеніе Дарвина можетъ равняться только значенію Ньютона, и на враговъ Дарвина мы не можемъ смотрѣть иначе, какъ на враговъ науки и истины. Но мало того, что за протекшее двадцатилѣтіе разработана сущность эволюціоннаго ученія, біологами намѣченъ даже надолго впередъ путь для ихъ работъ. Такъ одна изъ ближайшихъ задачъ -- выяснить, какимъ образомъ, подъ вліяніемъ какихъ факторовъ возникаютъ личныя особенности, дающія собою почву естественному подбору -- потребуетъ, безъ сомнѣнія, много лѣтъ упорнаго труда. Но и помимо того при разработкѣ эволюціоннаго ученія встрѣтится много темныхъ вопросовъ, освѣтятъ которые только позднѣйшіе біологи. Въ томъ-то и заслуга новаго ученія, что оно зрѣло и жизненно.

Михаилъ Мензбиръ.

"Русская Мысль", No 7, 1882