Книговод

В подземных пещерах Иудеи

Елисеев Александр Васильевич


ЕЛИСЕЕВ А. В.

В ПОДЗЕМНЫХ ПЕЩЕРАХ ИУДЕИ

(Окончание.)

VII.

   Нам оставалось исследовать еще одну группу подземелий, идущую к востоку от костяной пещеры, как я назвал небольшую камеру, где отыскал драгоценные останки, и мы поспешили туда, рассчитывая еще на один или самое большое на полтора часа пребывания под землей, насколько нам позволял запас факелов и свечей... Прошло еще с полчаса, пока мы лазили по казавшимся бесконечными подземным камерам, галлереям и проходам, но ничего особенного, кроме жестокой усталости и изнеможения, мы не достигли ценою самых отчаянных усилий. Правда, я находил во многих уголках подземелий черепки глиняных изделий, кости человека и животных, обломки масляных лампочек (обыкновенного типа в виде башмачка с двумя отверстиями, находимых во всех подземельях и даже римских катакомбах), остатки кострища, угли, пепел и сильную окаменелую копоть на сводах некоторых камер; но все это мало интересовало меня после сделанной находки, хотя и служило несомненным подтверждением тому, что подземелья Кебирского лабиринта были часто посещаемы человеком пользовавшимся ими не только как некрополем, но и как обиталищем; мы позволили себе остановиться еще на двух пещерах, представлявших, по нашему мнению, типы лучшего жилого и погребального подземелий: первая из них, очевидно служившая долгое время обиталищем человеку, представляла род небольшой комнатки; стенки ее были сильно закопчены и украшены несколькими нишами, в которых мы нашли обломанные лампочки и черенки грубой глиняной посуды; на дне пещерки под слоем земли лежала масса углей и обуглившиеся кости, очевидно остатки трапезы троглодитов. Входное отверстие этой жилой пещеры было очень тщательно обделано; небольшая лесенка, высеченная в камне, вела в другую более обширную, но менее обработанную камеру, по всей вероятности, служившую складом для обитателей малой жилой пещеры.
   Погребальная пещера носила также следы довольно тщательной внутренней отделки; ниши здесь всего было две, но в стенах за то были сделаны небольшие углубления, заменявшие гробнички loculi в могилах древнего еврейского периода; остатки нескольких костяков, валявшиеся в этой пещере, по всей вероятности, прежде были погребены в этих гробничках. Входное отверстие и все доступы к этой пещерке, как и предъидущей, были обделаны довольно порядочно и хорошо сохранились до настоящего времени. Вопрос о дневном освещении, совершенно не приложимый к погребальному гроту, относительно жилой пещерки не может быть решен совершенно отрицательно -- боковая часть северной стороны ее не вся была из сплошной каменной массы: угол ее был завален или заложен камнями позднейшей кладки; это обстоятельство позволяете думать, что здесь было световое, а, быть может, и выходное отверстие, служившее сообщением подземным обитателям с наружною поверхностью земли. Все эти и подобные вопросы, чрезвычайно интересные с точки зрения доисторической антропологии и изучения эпохи троглодитов вообще, могут быть решены только солидными научными раскопками в бет-Джибринских подземельях, которых почему-то доселе не касались руки исследователей палестиноведов, изучивших чуть не каждый камешек на поверхности Святой Земли. Между тем, с вопросом о Палестинских троглодитах, как справедливо замечает профессор Олесницкий, связана "история происхождения человеческого рода". Так как Палестина, говорит он, вместе с остальною частью передней Азии, была именно местопребыванием первых человеческих родов, то открытие здесь пещерных жилищ (в которых, по свидетельству даже древних писателей, например Диодора, Витрувия и др.) указывает именно те пункты, которые прежде всего были заселены человеком.
   Далеко заползли мы в глубину Тель-Кебирских подземелий, но далеко еще не посетили их всех; свечи наши уже догорали, в запасе оставалось всего одна, надобно было торопиться, чтобы не остаться без света в абсолютной темноте, что было равносильно смерти для нас всех, смерти жестокой, мучительной и ужасной... Мы начали обратное движение, следуя по оставленной нами Ариадниной нити, уже не рассматривая, не наблюдая, а торопясь, как может спешить только человек, в глазах которого уже мерещится отвратительная смерть... Первое время мы шли бодро, следуя друг за другом, то выпрямляясь в широких переходах, то сгибаясь и пресмыкаясь в тех узких, похожих на водосточные трубы, ходах, которые соединяют часто довольно значительный пустоты Тель-Кебирского лабиринта... Но вот Юсуф, шедший впереди нас всех, вдруг остановился, невольно вслед за ним остановились мы, пятясь назад, так как сбились вчетвером в тесном и душном, как засыпанная могила, ходу...
   -- Валлах, клянусь Богом,-- вдруг каким-то испуганным хриплым голосом заговорил наш проводник,--мы заблудились, веревка наша оборвалась, мы погибнем -- иншаллах -- так угодно Богу!
   И словно в подтверждение слов Юсуфа свечи, бывшие у нас в руках, начали сплывать и тухнуть постепенно, как будто бы невидимое дуновение тушило их... Я не знаю, что было в эти ужасные мгновения с моими невольными товарищами по заключению, но я почувствовал хорошо, как пробежал мороз по моей спине, как подогнулись и задрожали колена, как я опустился бессильно вниз и упал на холодный камень в порыве самого ужасного отчаяния... Я не помню ни одного более трагического момента в своей богатой различными сильными впечатлениями скитальческой жизни, как эти несколько мгновений, которые прожил я в глубине бет-Джибринского подземелья... И как ни привык я не теряться в самые роковые минуты жизни, но я чувствовал, что теряю всякую власть над собой, как только потухли все наши свечи и мы очутились в непросветной настоящей кромешной тьме подземелья. Я чувствовал, что наступала минута смерти мучительной, сознательной и вместе с тем казалось, что это тяжелый кошмар, от которого стоить только проснуться... И я пробовал просыпаться, шире открывал глаза и еще глубже вглядывался в бесконечную тьму, но кошмар не проходил, страшный сон казался действительностью, призрак смерти казался ближе, я старался не думать ни о чем, но нечто тяжелое, как свинец, холодное, как лед, овладевало не только моим телом, но и умом... Я желал уже не отдалить, а приблизить к себе минуту смерти, чтобы не ощущать того ужаса, который казался тяжелее самой мучительной казни...
   Прошло еще несколько мгновений, которых не забыть никогда... Наступил другой период моего душевного состояния, период галлюцинаций, менее мучительный, так как я уже менее сознавал весь ужас своего положения... В широко раскрытых глазах моих виднелась уже не беспросветная тьма, а какое-то кровавое море, на котором ходили какие-то зеленые и желтые круги... Круги эти вертелись и бежали, то увеличиваясь в размере и числе, то пропадая совершенно из глаз; вместе с кругами виднелись мне какие-то яркие пятна словно огни, зажженные во тьме, а вокруг них новые пятна и круги... Я видел потом голубое небо, сияние солнца, видел своего коня, окрестные горы, доброго Халиля и черноглазую его Джемму; мало того, мне казалось, что я даже слышал их голоса, говорившие где-то наверху или внизу, и наконец, что я сам беседовал с ними... Потом видел я, что по-прежнему сижу у костра в бет-Джибрине и мне так сладко дремлется, что не хочется вовсе просыпаться, привиделось мне, что я хожу опять по подземельям лабиринта и на каждом шагу встречаются мне дорогие останки троглодитов Палестины, и что мне не хочется выходить вовсе из этого очарованного царства могил... Мне неприятен этот резкий свет, который так ярко и нестерпимо режет мои глаза, меня раздражает гортанный крик -- рух (пойдем), который слышится где-то впереди...
   Я очнулся от своего полузабытья, из мира грёз и галлюцинаций для того, чтобы проснуться по-прежнему в удушающем тесном и сыром подземелье, где надо скорчиться, чтоб подвигаться вперед. Я увидал в действительности цельную ярко горевшую свечу в руках Юсуфа и услыхал наяву его уже не отчаянный, а ободряющий голос -- таа,-- тааль -- иди...
   Я почувствовал в себе вдруг прилив новых сил, встал с холодного камня и пошел вслед за скользящим светочем Юсуфа... Еще несколько мгновений, и мы входили в более просторную пещеру, где могли выпрямиться во весь рост и вздохнуть немного свободнее после той пытки, которую вытерпели в душной подземной галлерее, тесной и узкой... В этой камере мы нашли и конец оборвавшейся бичевки, которая чуть не погубила нас... Нельзя передать словами той радости, которая охватила не только меня, но и всех моих проводников; видя ее, я мог судить и о той степени ужаса, которую пережили они в минуты нашего ужасного заключения. Мои проводники прыгали, хохотали и бесновались в глубоком темном подземелье, освещенном лишь единственною оставшеюся в нашем распоряжении свечей. На этот раз уже не они, а я торопил их не предаваться еще безумной радости, пока мы так глубоко под землей.
   Хотя положение наше было еще и не из блестящих, и мы не знали, что ожидает нас впереди, так как не могли судить и приблизительно о величине оставшегося нам пути, уже одно сознание, что мы идем по верному направлению, поддерживало и окрыляло наши надежды. По-прежнему, то выпрямившись, то сгибаясь, то ползком, мы пробирались но подземным галлереям и пещерам усталые, облитые потом, задыхающиеся от страшной духоты, с разбитыми коленами и окровавленными пальцами и локтями. Острые камни жестоко резали наши руки, когда приходилось в темноте натыкаться на них, но на это мы не обращали внимания и все скорее двигались вперед, чтобы поскорее выбраться... Все мы, не исключая и невозмутимого Халиля, робко поглядывали то на бичевку, то на свечу -- наши единственные спасительницы в этом царстве мрака... И чем более сгорала наша последняя свеча, тем лихорадочнее бились наши сердца, и мы, безо всяких взаимных ободрений и понуканий, шли еще быстрее.
   Прошло около получаса этого томительного ужасного шествия под землей; вспоминая теперь все перипетии этого четырехчасового подземного странствования, я удивляюсь тому, как мы могли вынести его в той страшной духоте и сырости, в которой не могли гореть ярко даже смоляные факелы и свечи. Чтобы получить некоторое представление о тех мучениях, которыми сопровождаются подземные экскурсии в пещерах подобных Кебирскому лабиринту, надо вообразить ощущения, которые испытывает человек вполне одетый в паровой ванне, к чему надо прибавить еще необходимость спешного движения, беспрестанные толчки о камни, удары головой, поранения рук, томительную неизвестность будущего, страх за настоящее и усталость, о которой трудно себе составить и понятие, двигаясь на свету по ровной не пересеченной местности. Каждый шаг в абсолютной темноте, еле освещаемый нашим слабым светочем, был куплен ценою мучения, а таких шагов мы сделали несколько тысяч, блуждая по глубочайшим подземельям бет-Джибрина.
   Но всему бывает конец, и наши мучения окончились, когда оставался небольшой огарочек от быстро сплывшей свечи... После долгих нечеловеческих усилий мы дошли до выхода из лабиринта в большую подземную залу, и там, добравшись до массивного камня, придерживавшего начало нашей Ариадниной нити, словно по данному сигналу, упали в страшном изнеможении на сырую и скользкую поверхность каменного дна... Где-то на верху над нами в непроглядной тьме каменного свода послышались испуганные крики сов, писк нетопырей и легкий шелест их кожистых крыльев... То были первые звуки жизни после страшного безмолвия посещенных нами каменных могил...
   -- Слава Богу, машаллах и другие крики радости моих проводников огласили безмолвные стены огромной подземной залы, и в ответ им откуда-то сверху послышались приветствия двух мальчишек, оставленных нами с багажом и в течение нескольких часов терпеливо ожидавших нашего возвращения из подземной глубины... Юркие Арабчата, просидевшие или продремавшие все это время в абсолютной темноте, обрадовались слабому свету нашей единственной свечи не менее чем мы первым звукам человеческого голоса, раздавшимся на наше приветствие, и поспешили присоединиться к нам.
   Когда произошло это соединение, я видел, как старый Халяль обнял одного мальчишку от радости, словно свиделся с ним после долгой разлуки, и эта простая сцена глубоко тронула меня. Я почувствовал себя неловко, мне было стыдно перед этими простыми людьми, которых я увлек за собой в еле доступную глубину подземелий, где все мы благодаря одной случайности могли остаться на веки... Но если я мог в эти минуты оправдывать свое собственное увлечение, то чем бы виноваты были Джемма, у которой каприз проезжего франка мог отнять любимого отца, старуха мать Османа и черноглазая невеста Юсуфа...
   В нашем багаже кроме съестных припасов нашлась еще одна свеча, и мы тотчас же воспользовались ею... Хотя пребывание в подземелье было и не особенно приятно и отсюда до выхода на открытый воздух оставалось не более десяти минуть хода, тем не менее все мы почему-то предпочли остаться на четверть часа в большой подземной зале, которая нам казалась роскошью после отвратительных подземных галлерей... Потребность в отдыхе была настолько велика, что мы не могли, казалось, теперь сделать и нескольких шагов далее, тем более что сознавали себя в полной безопасности и что призрак смерти более не стоит пред нами... При свете двух тускло горевших свечей мы решили и закусить из своего дорожного запаса, и оба Арабченка быстро принялись за приготовление нашего более чем скромного обеда...
   Кейфуя и подкрепляя свои силы, мы разговорились несколько и о приключении, которое чуть не погубило нас; здравый анализ происшедшего скоро разъяснил нам все детали нашего злоключения. Бичевка лопнула в одной из тесных подземных галлерей, быть может, потому что была сильно натянута или перетерлась об острый камень; упругость оторвавшегося конца унесла его в боковой проход, что сбило нас с настоящего направления. Струя воздуха, более энергично движущаяся в подземных трубах, быть может вследствие незаметных отдушин, быстро обтаяла наши свечи, а потом и совершенно загасила их при одном крутом закруглении прохода. Мы очутились таким образом без путеводной нити и вместе с тем в абсолютной тьме. Юсуф, потерявшийся менее нас всех, тотчас понял ошибку и, зажегши новую последнюю свечу, пошел во все боковые проходы искать продолжения веревки, и после некоторых поисков нашел ее и вернулся уже с торжествующим видом. Минут десять, протекших во время его экскурсии, было временем ужасным для нас, оставшихся без света и путеводителя, и потому мы пережили мгновения, которых не забыть никогда. Разумеется, когда Юсуф нашел убежавший конец, мы были спасены, но если бы бравый проводник наш потерялся, то едва ли мы остальные, совершенно незнакомые даже с приблизительным планом подземелий лабиринта, съумели бы выбраться из него...
   Пока мои спутники кейфовали и поедали с жадностью наш дорожный запас, я окидывал последним взором любопытную подземную залу, на дне которой при тусклом свете двух мерцающих свечей отдыхала небольшая кучка людей... Они пришли сюда для любопытства, думалось мне, для того, чтобы нарушить вечное безмолвие этой огромной и сложной могилы. Древнее жилище пещерных обитателей Палестины -- одних из древнейших насельников земли -- долго было огромным некрополем для людей, не привыкших жить в пещерах. В промежуток между тою и другою эпохой в жизни этих подземелий и лабиринт Магара-Тель-Кебира, как и все другие пещеры Иудеи, служил не только для прикрытия десятков тысяч Израильтян, спасавшихся сюда под кров земли в годины неприятельских нашествий, но также и вместилищем храмов и жертвенников в честь Молоха и Астарты... Хотя и не сохранилось в пещерах лабиринта никаких следов этого отвратительного культа, но едва ли можно допустить, чтоб одни из самых обширных и удобных подземных зал Палестины остались свободными от гнусных мистерий Сидонской девственницы или Адониса. Исключая подземелий Арак-эль-Холь, наиболее приспособленных к отправлению культа Астарты, мы не знаем во всей пещерной области Иудеи подземелий более удобных для этой цели, чем большие залы Кебирского лабиринта... Раз подобное допущение было сделано, все остальное дополнило уже воображение...
   Мне представились живо те картины, которых безмолвною свидетельницей была во времена славной Финикии эта огромная подземная зала... В глубине ее стоял, быть может, золотой или смарагдовый столб Ваала или Ашеры; кругом его таинственными триадами были установлены ряды идолов почитаемых Финикией. Многочисленные светильники, помещенные в больших и малых нишах рядами, освещали мрачные лики Ваала, Астарты и Ашеры, играя на их позолоте и драгоценных камнях, быть может, вместо золотого столба Ваала стоял тут идол Молоха, и все огромное подземелье представляло таинственную скинию страшного бога огня; величайшая святыня Финикии -- золотой ящик бога Молоха -- мог быть центром этого подземного храма; в этом ящике хранились останки и пепел его жертв, то есть сожженных детей и рабов. Страшный бог, услаждавшийся жертвой жизни и ее лучших даров, бог разрушающих сил, бог войны и смерти, Молох в мрачном подземелье мог найти себе еще лучшее убежище, чем на поверхности земли, освещаемой лучами благодетельного светила -- Ваала (Едва ли можно согласиться с этою догадкой автора, так как трудно допустить, чтобы можно было раскалить до красна идола в таком подземелье, где теперь с трудом горят даже свечи. -- Ред.). Здесь в глубине подземных пещер приносились в его раскаленные объятия на жертву "первенцы -- первые плоды рождающей силы, первый едва начинающий распускаться росток жизни"... Вокруг этих мрачных идолов, возжигая и поддерживая огни, воскуряя фимиам, толпились многочисленные кедеши -- жрецы и жрицы божества. "Бог разрушения и враг жизни, подобно индийскому Шиве, умилостивлялся самоистязаниями и требовал уничтожения тех сил, которые служили для продолжения существования человеческого рода"... Кедеши Молоха поэтому были кастратами-галлами, как их называли в древности. Пред идолом страшного бога, пожиравшего человеческие жертвы, приносилась в жертву сила мужчин точно так же, как в честь Астарты финикийские девушки приносили свою невинность... Кроме огненных очищений и прохождений через огонь в честь Молоха совершались еще более гнусные самоистязания. "Греческие писатели,-- говорит Хрисанф,-- передают сцены дикого фанатического исступления, сопровождавшего праздники Галлов и особенно операцию посвящения себя Молоху, совершавшуюся посредством острого камня или раковины. Среди раздирающих звуков дикой музыки и пения Галлы резали себе руки и бичевали себя. Среди такой же дикой оргии юноша, которому приходила очередь стать Галлом, срывал с себя одежды и, неистово крича, схватывал нож и резал себе тело. Вслед затем он бежал из храма по улицам города, показывая окровавленное тело"...
   Многие и другие отвратительные сцены представились мне в той удручающей обстановке, в которой мы проводили последние минуты под землей... Темнота удивительно способствуете зарождению образов и идей; рассказы древних авторов и легенды, принесенные из глубины веков, представлялись как бы виденными и пережитыми, их образы воплощались, картины, рисуемые воображением, готовы были предстать наяву...
   -- Довольно, пойдем отсюда, из этого царства джинов, на Божий свет, где еще вероятно блещет солнце и не померкло голубое небо,-- сказал вдруг приподнимаясь Халиль...
   Эти простые, но звучавшие настойчивостью слова вывели меня из мира древних сказаний и легенд; я встал и двинулся вслед за моими проводниками... Одна свеча давно уже погасла, другая тоже догорала и своим трепещущим блеском, еле озаряя мрачные стены подземелья и скользкие ступени гигантской каменной лестницы, по которой мы поднимались... Мы выходили из глубины подземелий, как из таинственной глубины могилы, и все в белых, хотя и загрязненных одеяниях представлялись при слабом свете нашей догорающей свечи какими-то привидениями или бледными тенями, скользившими беззвучно по скользким ступеням лестницы троглодитов.
   Мы покидали действительно царство джинов или злых духов, как справедливо называют Арабы эти погруженный в вечный мрак и безмолвие пещеры. Храмы Молоха и Астарты, вместилища гнусных мистерий, позднее некрополи целых тысяч мертвецов, подземные камеры лабиринта вполне подходят к этой роли. Местные Арабы сложили массу легенд про эти пещеры, но все они так или иначе говорят об этих духах мрака, злобы и печали. Одни из туземцев, посетивших эти подземелья, говорят об искрящихся глазах джинов, другие о веянии их крыл, третьи видали их гнусные бесформенные образы, четвертые испытали на самих себе их проказы, чары и навождения. Халиль рассказывал, что джины не раз похищали в свои тайники нечестивых людей, Юсуф прибавлял, что он сам не раз слышал стоны и крики людей, завлеченных сюда джинами, а мой Осман приписал злым духам даже разрыв нашей путеводной нити и то дуновение, которое потушило сразу наши свечи.
   Итак, поскорее из этого города мертвых, на чистый воздух и простор, где сияет солнце, где живет полною жизнью земля, куда со времен троглодитов из душных и мрачных пещер ушел едва немного оцивилизованный человек.

VIII.

   Через несколько минут мы купались в море солнечного сияния и волн свежего вечернего воздуха, уже начавшего приноситься с прибрежья. Слишком долго мы пробыли под землей, чтобы не ценить дневного света и широкого простора и не упиваться воздухом, который просто охмелял нас после душной спертой атмосферы подземелья. Нас встретила с какою-то родственною радостью кучка Арабов, провожавших нас до подземелья п чрезвычайно беспокоившаяся о нашем слишком продолжительною там пребывании. Не было недостатка и в предположениях о нашей погибели, и черноглазая Джемма, давно ожидавшая нас у входа в лабиринт, уже проливала слезы о гибели своего старого отца. Несколько смельчаков из молодых Арабов пробовали проникнуть вслед за нами в подземные галлереи, но недостаток свечей не позволил им делать более продолжительной экскурсии и довести свои поиски до конца. Старый семидесятилетний Араб Абдалла, живший недалеко от лабиринта, тоже поздравлял нас с возвращением, говоря, что не видал еще, чтобы кто-нибудь из туземцев или приезжих Франков оставался так долго под землей.
   Так как солнце было уже близко к закату, а сумерки на Востоке бывают так коротки, что ночь приходит почти сразу вскоре после захождения солнца, то мы и поспешили обратно в бет-Джибрин слишком усталые, чтобы делать еще какие-нибудь новые экскурсии. Быстрою козой помчалась впереди нас черноглазая Джемма; как хозяйка, она торопилась домой, чтобы приготовить для нас ужин; старый Халиль видимо любовался своею дочерью, да ею нельзя было и не залюбоваться! Забитая нуждой и тяжелым трудом, арабская женщина старится очень скоро и еще в сравнительно молодые годы уже кажется безобразною старухой; пора расцвета для Арабки наступает рано и продолжается недолго, но за то некоторые молодые девушки представляют настоящие "цветы знойного Востока", как их называют поэты. Изо всех женщин Востока Арабка более других носит в себе жизни и огня; она соткана из того же материала, как и ее повелитель муж или отец; красивые тонкие черты семитического типа, стройность стана, изящество движений и яркий искрящийся огонь в глазах -- все это черты общие и для Араба, и для Арабки, но лишь у этой последней семитический тип достигает нередко идеальной красоты. Один восточный поэт сказал, что из глаз Арабки смотрится знойная пустыня и что любовь молодой Аравитянки может зажечь даже сердце умирающего старика; сам великий пророк не мог устоять пред чарами прекрасной дочери пустыни, и ради черноокой Зюлемы забыл о горе, которое истерзало его вещее сердце. Красавица знойной Аравии является всего чаще героиней многих восточных сказаний и легенд, про нее слагали песни даже певцы далекой Персии и Турана.
   Джемма -- дочь старого Халиля, хотя самое имя ее и носило название звезды, не была идеальною красавицей, но в ней все-таки воплотились все требования, предъявляемый для арабской красоты. Не обратив на нее особого внимания вечером, я только теперь рассмотрел дочь Халиля и поверил словам Османа, всю дорогу мне твердившего об ее красоте. Сам шейх Бирсебы (южный предел Палестины) не раз засылал сватов к дочери Халиля, но она -- любимица отца и сама его страстно любившая -- отказывала всем исканиям и оставалась в хижине своего старика, чтоб оберегать его на закате дней, хотя и очень невелики были достатки старого Халиля. Эта дочерняя привязанность еще более возвышала в моих глазах Джемму, и я соглашался вполне со словами Османа, говорившего не раз, что дочь Халиля достойна носить свое поэтическое имя "звезды".
   Под вечер, когда мы уселись снова перед хижиной Халиля, перед костром, чтобы скоротать время до сна за кальяном и дружескою беседой, десятка два Арабов молодых и старых собрались вокруг нашего огня... Чтобы чем-нибудь угостить своих гостей, я решился потратить почти весь свой запас чаю и табаку и попросил Османа приготовить чаю всей собравшейся компании. Надо было видеть радость и удовольствие мало еще избалованных посещениями туристов обитателей бет-Джибрина, когда почетный гость, каким они меня считали, не обошел угощеньем ни безбородого юноши, ни седовласого старика. Очень понравились моим гостям и русские папиросы и в особенности русский чай... С большими предосторожностями взяли почтенные Арабы из моих рук папиросы, которых они никогда не видали, и долго не знали, что делать, пока я подал им примера... Привыкшие смаковать душистый дым кальяна, Арабы отнеслись так же и к папиросам и раскуривали их так долго, что видно было, как они тянули наслаждение... С такою же осторожностью вначале отнеслись мои гости и к незнакомому для них напитку -- чаю... Первый глоток сильно подслащенного по вкусу восточного человека чаю привел большинство угощавшихся в восторг, который они и не замедлили выразить довольно громко и многосложно. Церемония питья крошечной чашки чая затянулась еще дольше, чем курение папирос, и я успел, к великому изумлению своих гостей, выпить четыре-пять чашек национального напитка, пока мои Арабы вытянули всего по одной. Не зная вовсе напитка и его названия, многие из присутствовавших называли его кофе, и в особенности мне понравилось замечание одного старика, пояснявшего молодежи, что этот буроватый напиток есть не что иное, как кафе'москоу -- то есть русский кофе...
   Скромным угощением, предложенным моим гостям, я достиг двоякой цели, во-первых, расположил к себе окружающих и сделал их более откровенными со мной, а также получил возможность видеть фантазию или особого рода пляску, которая всегда так занимала меня. Старики, подсев в более тесный кружок, начали долгие беседы с Османом, который передавал мне подробно их содержание. Много вообще я выносил во время своих странствований по Востоку из этих вечерних и ночных бесед у костра, и, признаюсь, питал особую слабость слушать россказни и легенды, всегда живописующие, нередко полные жизни и поэтической красоты. На этот раз мне пришлось услышать немало местных преданий и легенд, относящихся до столь интересовавшего меня бет-Джибрина и его таинственных подземелий... Я не буду, разумеется, передавать содержание этих сказаний, так как это завело бы меня далеко, но я не могу удержаться от того, чтобы не рассказать одну легенду, относящуюся до самой интересной эпохи в жизни бет-Джибрина -- эпохи его пещерных обитателей -- троглодитов.
   -- Давным-давно то было,-- говорил старый и дряхлый Абдалла,-- еще не сходил великий пророк (да будет благословенно имя его!) на землю и не спадал еще с неба ниспосланный Аллахом (да будет трижды благословенно имя его!) Коран, люди были еще дики и жестоки, жили как звери в пещерах, ели сырое мясо нечистых животных, не умели воздевать рук к небу и призывать святое имя Аллаха... И пришел к этим темным людям мудрый старец Абу Ниран (В переводе "отец огня"), откуда и зачем пришел он в мрачные пещеры бет-Джибрина, того никто не знал и не знавал никогда. Люди пещер хотели убить его не раз, но оружие не брало его и камни отскакивали от головы его... Кроток и незлобив был старец; он думал лишь о том, чтобы приносить пользу и добро людям, а не мстить им за причиненное зло... И поклонились тогда мудрому старцу дикие люди пещер и просили его стать их господином и царем... Согласился старец и сделался царем великого подземного царства надо всеми людьми, обитавшими под землей. Великое богатство, добытое в груди скал и в глубине темных пещер, сделало славным имя Абу Нирана, а изо всех соседних владык ни у кого не было столько силы и золота, как у царя бет-Джибринских пещер... Недолго прожил среди пещерного народа Абу Ниран, но многое он сделал для этих темных дотоле не просвещенных людей... Он дал им огонь, научил готовить пищу, обрабатывать землю, он вывел их из глубины темных пещер и поселил под покровом голубого неба. Абу Ниран указал своему народу на небо, солнце и звезды и приказал молиться им, как проявлениям света и величия Аллаха... И сделав людей, принявших его, настоящими людьми, мудрый старец Абу Ниран удалился куда-то, и никто из его народа не узнал, кто такой был его благодетель, откуда он пришел, и где его благословенная могила... Не знаем того и мы, но старые люди нашей земли говорят, что во образе Абу Нирана был ангел, посланный Аллахом для просвещения людей, ниспосланный с неба и ушедший через пещеры в глубь земли...
   Замолк старый Абдалла и затянул трубку душистого кальяна... Легенда об Абу Ниране понравилась мне более всех сказаний, слышанных в бет-Джибрине, потому что в ней я видел отголосок многих древних преданий, столь ценных в такой любопытной области, как бывшая страна троглодитов... В легенде об Абу Ниране виден отчасти миф Прометея, этого благодетеля человеческого рода; подобно этому последнему, мудрый старец дает людям огонь, он изводит троглодитов из пещер, научает их земледелию, дает религию и законы, и превращаете их, жестоких и темных дикарей, в настоящих людей, как говорит предание. Самое имя этого благодетеля Абу Ниран -- то есть отец огня, указывает на его символическое древнее значение.
   Еще не успел окончить своего рассказа Абдалла, как фантазыя началась... Молодежь встала в круг, взялась за руки и начала быстро двигаться в одну сторону, выбивая такт ногами и сопровождая свое движение какими-то понуждающими гортанными криками... Несколько молодых людей из деревни присоединились к пляшущим, и круг фантазыи стал полнее и многолюднее... Не сложны мотивы арабских песен, разнообразных по содержанию, живописных по цветистости речи, но монотонных по напеву, но еще проще и несложнее та пляска, которую можно увидеть на всякой деревенской фантазыи. Народ крайне поэтический, с врожденным чувством ритма и природного грацией и пластичностью движений, Арабы не съумели выработать ни одного характерного национального танца, не считая, разумеется, тех зазорных и непристойных танцев, которыми отличаются, например, знаменитые альмеи -- танцовщицы Египта. В то время, как в Европе танцы составляют живое гимнастическое упражнение тела, соединенное с пластикой движений, на Востоке танцовать -- значить ломаться, кривляться, принимать позы, возбуждающие чувственный желания... Пророк, проклявший музыку, разумеется, не мог поощрять и пляски, так что из многих телодвижений, составляющих пляску, на Востоке удержалось повсеместно, главным образом, круговое, которое вошло даже в религиозный танец-сикр, отправляемый пляшущими дервишами. Любителю пластических движений, разумеется, пляска Арабов вокруг костра в бет-Джибрине не могла бы понравиться, но я смотрел на нее с удовольствием, как на проявление шумной радости, свидетельствовавшей о расположении к виновнику этого случайного торжества.
   Скоро откуда-то среди круга танцующих послышались звуки музыки и в такт ее быстрее, порывистее закружилась молодежь. Страстная натура Араба, сказывающаяся во всем, быстрая ее экспансивность нередко даже удивляет Европейца, незнакомого еще с горячею сангвиническою натурой этого типического семита. При первых звуках музыки молодежь разошлась, откинуто было последнее стеснение перед чужестранцем, и фантазыя настоящая, не сдерживаемая условными приличиями, вошла в свои полные права. Гулко свистели голосистые свирели "най" и "сумарах", монотонно подпевала ей струна однострунной скрипки-ребаба и совсем не в такт пристукивал грузный тебль-белэди, род медного барабана, похожий более на котел, чем на музыкальный инструмент. Но если наши уши не совсем восхищались этою музыкой, то на Арабов, как танцующих, так и сидевших у костра, она производила настоящее чарующее впечатление.
   Потускневшие глаза стариков разгорелись и заблистали; видно вспомнилось старым, как и сами они во дни юности кружились у костров, под звуки нехитрой музыки, под взорами своих дедов и отцов, в тайной надежде, что на их фантазию смотрят откуда-нибудь мечущие искры глазки чернооких девиц... На бешеную пляску или, скорее сказать, верчение, происходившее перед домом Халиля, смотрела не одна пара блестящих глазок; около Джеммы, сидевшей несколько поодаль, собралось с пяток ее веселых подруг; их звонкие голоса служили ободрением для пляшущей молодежи, а улыбка дочери Халиля, которую она награждала самых усердных танцоров, была лучшею наградой для многочисленных ее обожателей. Хитрый Франк, который, по-видимому, сидел безучастным зрителем шумной фантазыи, а на самом деле видел больше, чем предполагали, заметил, между прочим, что взоры деревенских красавиц, любопытных как газели, обращались чаще в сторону неподвижного гяура, чем кружащихся правоверных...
   До самой полночи продолжалась наша фантазые у костра, который поддерживали усердно не только хозяева, но и гости: танцующие давно умаялись и расселись, скрестив ноги; почтенные старцы дремали за своими кальянами, замолкли звонкие голоса подруг Джеммы, но всем как-то не хотелось расходиться по домам, всех так и тянуло посидеть подольше у весело горевшего костра, посмотреть подольше на любопытного гуяра, покурить кальяна, подышать свежим воздухом ночи, а быть может, также и взглянуть украдкой на черноокую Джемму...
   Темная палестинская ночь опустилась уже давно над засыпающею в легких туманах землей; темно-синим куполом, усеянным звездами, опрокинулось на нее небо. Из-за темных гряд гор, возвышавшихся на южном горизонте, выплывала золотая луна; неумолчным концертом встречали ее многочисленные хоры кузнечиков и цикад. На ближайших холмах, приветствуя светило ночи, застонали вдруг шакалы, словно в ответ им закричали шаки (ослы), и другие необъяснимые звуки послышались в горах... Восходившая луна словно оживляла безмолвную ночь, вызывая к жизни то, что таилось во тьме... На нескольких холмах, окружавших бет-Джибрин, вспыхнули новые костры, где-то вдали слышались длинные, как хлопанье бича, выстрелы кремневых ружей... На ближайшую плоскую крышу, весь в белом, вылез старый Араб и, завидев восходящее светило ночи, упал перед ним на колени и, затыкая пальцами попеременно то уши, то глаза, начал свой полуночный намаз... Аллах акбар, аллах архомту -- бог велик, помилуй меня боже, слышалось постоянно в молитве старика, словно не замечавшего, что не далеко от него, внизу, еще не окончилась веселая фантазыя.
   Среди временного затишья, царствовавшего в нашем, дотоле шумном кругу, слышалось лишь булькание пузырьков воды в глиняных кувшинах наргиля, да вздохи стариков, дремавших сладко у пригревавшего их огонька... Но вдруг среди торжественной тишины ночи, словно в ответ звукам жизни, Пробужденным появлением месяца, у одного Араба громко зазвучал ребаб, и в ответ ему засвистела голосистая свирель... Все встрепенулись и ожили, даже дряхлые старцы открыли свое глаза... Неведомый дотоле певец, под аккомпанемент ребабу и "наи" (свирели), вдруг запел какую-то ободряющую песню, и звуки этой песни привели всех, даже дотоле дремавших, в прежнее восторженное состояние. О чем пел певец, не знаю, но звуки его песни, долго раздававшиеся в ночной тиши, действовали благотворно даже на душу ничего не понимавшего гяура....
   Окончилась длинная песня, замолчали на время и ребаб и "ная", но вызванное ими оживление уже не пропадало до конца фантазыи.
   Вслед за неведомым певцом запел и наш знакомец Юсуф; его песенка была не велика, но очень понятна, хотя к говорила больше сердцу неведомой девушки, чем старцам, к которым она была обращена...
   "Приди моя ненаглядная, быстроногая моя газель, приди ко мне темною ночью на тихо журчащий ручеек... Твои глазки, ясные, как звездочки, темную ночку превратят в ясный день; я буду глядеться в них, буду слушать твои сладкие речи, буду вкушать блаженство... Я раб твоего взора, прах под твоею ногой... Без тебя нет для меня жизни, она тает, как свеча, бежит, как вода быстрого ручья... Гибкие ветви маслины склонились над водой, обильно с них стекают капли утренней росы; так льются слезы из очей моих, когда я не вижу отрады моей жизни, счастья грустных дней моих... Как иссыхает роза, не напояемая небесною влагой, как замолкает песнь соловья, умирающего без своей подруги, так сохнет грудь моя, жаждущая ласки, так замирает и моя песнь, когда взор твой не встречается с моими очами..."
   Замолкнул Юсуф и медленно опустился на землю; от взора моего не укрылось то движение, которое произвела Джемма, когда окончил свою песню юный певец. Дочь Халиля, доселе сидевшая с открытым лицом, набросила вдруг конец своего головного убора и закрыла им блиставшие, как искры, глаза... Для нее пелась песня, подумал я, они объяснялись, она поняла Юсуфа, быть может, она и придет к нему темною ночью под тень маслины, на журчащий звонко ручеек...
   После песни Юсуфа наши гости скоро разошлись; старый Халиль уснул так крепко, что не проводил даже гостей; видно сильно намучился за день, бегая за молодыми, наш добрый старик... Я пошел спать эту ночь в хижину Халиля, где заботливою рукой Джеммы была приготовлена для Араба роскошная, но для Европейца убогая постель... Усталость скоро взяла свое, и я уснул сразу, как только лег на импровизированную постель, не боясь даже гнева Аккаронского бога комаров, который в эту ночь был гораздо милосерднее, чем накануне... Уже засыпая, я заметил, что мимо меня, как тень, проскользнула Джемма... Уж не на свидание ли с Юсуфом, или другим смуглолицым молодцом, подумалось мне невольно... Ночь такая дивная, нежная, действующая обаятельно не только на одну молодую южную кровь... Звезды смотрят так ласково с глубины неба, словно приглашая полюбоваться на них... Роща маслин так нежно шелестит своею матово-зеленою листвой, а невидимые хоры цикад готовы, кажется, заглушить своими песнями самые жгучие лобзания...

IX.

   Долго мы прогуляли накануне, а потому немного и проспали на утро, хотя собирались еще с восходом солнца двинуться для обозрения остальных любопытных групп из многочисленных подземелий бет-Джибрина... Когда я проснулся, Халиль сидел на своем обычном месте, покуривая свой кальян, а Джемма хлопотала по хозяйству, как всегда бойкая и живая, хотя и ей не много пришлось заснуть в эту ночь... Мне показалось только, что ее смуглое личико несколько бледнее обыкновенного, и большие черные глаза не блестят так ослепительно, как накануне... Песни Юсуфа видно задели ее за живое, сердце девушки отозвалось, но что произошло в эту ночь с Джеммой, то осталось тайной для меня, а тем более для Халиля...
   Было уже довольно жарко, когда мы выступали в поход, снова обремененные свечами, провизией и другим багажем.
   Прежде всего Халиль повел нас по подземелью Арако де-Сук, что в переводе обозначает "пещеры Рынка". Подземелье это тоже должно быть отнесено к типу пещер, выдолбленных в толще известковых холмов, но по устройству своему отличается не только ото всех других подземелий бет-Джибрина, но и всех других сложных пещер, известных по всей обширной области троглодитов. Настоящий вход в это оригинальное подземелье, но всей вероятности, находился, как и в пещерах Арак-эль-Мои и Арак-эль-Тмел, сбоку холмов, послуживших для его образования. Теперь он, так же как и входные отверстия многих подземелий бет-Джибрина, засыпан искусственно, или обвалами от землетрясений, так что для сообщения с Арак де-Сук служит небольшая трещина в верхней части куполовидного холма, содержащего главную камеру подземелья.
   В эту довольно узкую трещину нельзя войти даже так как мы входили в каменную щель Магара-Тель-Кебирского лабиринта, а надо спуститься при помощи лестницы глубоко вниз для того, чтобы достигнуть дна подземелья. Лестницы у нас с собою не было, но толстую веревку мы захватили, и теперь пришлось при помощи гимнастических приемов пользоваться ею для спуска и подъема из глубины подземелья... Старый Халиль очень ловко прикрепил эту веревку петлей к какому-то выступу камня, утвердил ее еще более несколькими каменьями и таким образом обеспечил нам более или менее удобный спуск и подъем, хотя сам по старости лет и отказался сопутствовать нам при этом воздушном путешествия. Пришлось спускаться нам вдвоем с Османом, два арабские мальчика, все время не отстававшие от нас, тоже попросили позволения спускаться вслед за нами. Спуститься вниз с двух или трехсаженной высоты по достаточно толстой веревке, разумеется, не представляло затруднения, и мы вчетвером скоро были на дне одного из интереснейших подземелий мира...
   Перед нами были уже не куполовидные подземные залы, или пещеры неопределенной формы, отличающей естественные пустоты, а целая подземная улица, иссеченная рукой еще более искусною, чем та, которая строила в камне подземелья эль-Мои и эль-Тмел.
   Улица эта представляла подземную галлерею, сажени полторы в ширину, около трех сажен в вышину и до двадцати сажен в длину. Эта главная улица, имеющая направление с востока на запад, пересекается под прямыми углами двумя такими же улицами, тянущимися с севера на юг; эти поперечные улицы почти такой же величины, как и главная, вместе с этою последнею представляют подземную галлерею крестообразной формы, оканчивающуюся с восточной стороны небольшою, ныне обвалившеюся, систерной. Возле этой систерны, мы предполагаема было главное входное отверстие, соединявшее этот подземный рынок с поверхностью земли. Небольшая выемка, или желобок, проведенный на дне всего подземелья и имеющий выход в систерну, указываете на заботу пещерных строителей относительно санитарных условий своего подземного обиталища. Желобок этот мог служить и для стока грязной воды, попадающей сюда сверху, во время таяния снегов и дождей, и для наполнения помянутой систерны дождевою водой; с которою из этих целей служил он, в настоящее время сказать трудно, хотя вероятнее желобок этот был скорее выводным, чем приводным протоком; систерны наполняются обыкновенно сверху, тогда как по низу могла течь только грязная вода. При таком допущении надо предположить, что кроме систерны, в пещерах Арак де-Сук была целая сеть невидных теперь выводных каналов и даже небольшая систерна -- приемник для стекающих загрязненных вод.
   Стены этого оригинального подземелья вырублены совершенно правильно и по прямым линиям, тогда как огромное большинство всех других бет-Джебринских пещер имеет криволинейные формы. В этом отношении подземелье эс-Сук походит скорее на древние еврейские гробницы, например, в Иерусалимском некрополе, чем на другие сооружения рук троглодитов. Мы склонны даже думать, что эти подземелья вообще принадлежат гораздо более к позднейшему периоду пещерных построек, чем самые изящно высеченные и украшенные орнаментами куполовидные залы. Никаких украшений в виде орнаментировки стены эс-Сукской подземной галлереи не носят, но зато на них своего высшего развития достигает устройство многочисленных ниш.
   Число этих ниш во всей галлерее превосходит тысячу, но как форма их, так и распределение не совсем одинаковы, концы шестиконечного креста, который представляет в общем это интересное подземелье, наиболее богаты нишами; на главной улице мы заметили небольшие ниши даже на потолке, ниши эти в форме ямок, расположенные то симметрически, то рядами, разумеется, не играли другой роли кроме украшения в общем довольно однообразных каменных стен, монотонных по прямолинейности форм. Ниши более значительные по величине и не служившие только украшениями идут гораздо ниже и также расположены группами и рядами; в этих помещениях могли быть поставлены не только различные вещи, но и светильники; легкая копоть, замеченная нами в некоторых нишах, может служить тому подтверждением. Еще ниже вдоль обеих стен улиц идут высеченные в толще скалы каменные выступы или лавки, на которых легко может поместиться в любом месте целая группа людей; выступы эти некоторыми исследователями рассматриваются, как помосты лавок, подобные тем, которые и поныне можно видеть на всех восточных базарах.
   Таково в общих чертах устройство этого оригинального весьма тщательно вырубленного подземелья. Какому назначению могло удовлетворять оно, сказать положительно трудно, но большинство исследователей, основываясь отчасти на местных преданиях и на самом имени этого подземелья, предполагают, что Арак-эс-Сук был рынком или базаром для жителей подземного города, каким по справедливости можно назвать всю совокупность пещерных обиталищ бет-Джебрина. По словам профессора Олесницкого, подземная галлерея Арак-эс-Сук представляете древний рынок для продажи хлеба, который доставлялся сюда с Филистимской долины, и здесь, на средоточном пункте караванных сношений между Дамаском, Самарией, Иерусалимом и Хевроном с одной стороны, Газою и Египтом с другой, продавался..." Хотя в подтверждение подобного предположения можно привести факт существования на развалинах Елевтерополиса нескольких подземных хлебных магазинов даже римского периода, тем не менее мы не решаемся приписывать подземельям эс-Сук значение исключительно хлебного рынка. Как ни велика на первый взгляд сеть всех подземных галлерей эс-Сука и как ни вместительны они по кубическому объему, все-таки самое поверхностное изучение характера самой постройки исключает вышеприведенное предположение. На улицах подземного базара прежде всего нет таких глубоких ниш, которые могли бы служить для помещения такого объемистого товара, как зерно или овощи; площадь помостов, хотя и довольно значительна сама по себе, но для продажи зерна она совершенно ничтожна... Ряды ниш, идущих в виде полок исполинского шкапа, помещающиеся часто на довольно значительной высоте от дна пещеры, по этой одной причине едва ли могли быть применены для хранения товаров. Засыпаться сверху зерном и таким образом служить только хлебными житницами пещеры эс-Сука, разумеется, могли очень легко, но тогда какой же смысл имели бы эти сотни ниш различной формы л величины.
   Оставляя открытым совершенно вопрос о назначении подземелий Арак-эс-Сук, мы позволим себе еще остановиться несколько на том общем впечатлении, которое произвели на нас эти подземные галлереи. Нечего и говорить, что оно было громадно, даже после всего того, что мы видели в других подземельях бет-Джибрина. Здесь еще скорее, чем в других подземных сооружениях, хочется верить легенде, описывающей строителей пещер, как людей необыкновенной силы и исполинского роста... Вся работа представляется именно постройкой гигантов, прорубавших целые улицы под землей; вместе с тем удивляешься невольно и той тщательности, с которою обделаны, как стены галлерей, так и особенно ниши их украшающие. Признаюсь, мне не раз приходило в голову, что бесчисленные ниши или полки исполинского каменного шкапа подземелий эс-Сука представляют своего рода гробнички -- locula, а вся подземная галерея -- огромный некрополь, подобный тем, которые встречаются во многих городах Самарии и Иудеи. Некрополь этот мог принадлежать народу, даже более позднейшему, чем настоящие троглодиты Палестины, но, разумеется, способ погребения мертвецов в этом каменном кладбище не мог быть таков, как в величественных гробницах еврейского периода. Небольшие и неглубокие ниши эс-Сукских подземных галлерей не могли вместить целых покойников, а лишь собранные истлевшие или сожженные кости их; они могли служить и своего рода неподвижными каменными урнами для сохранения дорогого праха в одном общем некрополе. Подобное назначение описываемых галлерей и ниш подтверждается отчасти тем, что до сих пор не открыто еще другого более удобного входа в эти любопытный подземелья помимо того, которое представляете узкая верхняя трещина, служащая скорее для освещения, чем для входа; настоящий рынок или базар, ведший оживленную торговлю, не мог бы существовать без огромной и удобной двери, которой и следа указать невозможно. При новом нашем допущении самая систерна потеряла бы значение водовместилища, а могла явиться для каких-нибудь других потребностей погребального культа.
   Бродя по перекрещивающимся улицам эс-Сукского подземелья, я поражался и тем крайне плохим освещением, которое он представляете в настоящее время и, без сомнения, представлял и прежде, так как нет и следа других световых отверстий в прекрасно сохранившихся стенах и потолках Арак-эс-Сука. Даже в ясный солнечный день, в который мы посещали это подземелье, в боковых галлереях нельзя было ходить без зажженных свечей; трудно себе представить более или менее оживлений рынок без дневного освещения, более чем на половину погруженный в сумрак, который рассеять может только довольно обильное освещение... Нет, не подземный рынок, а настоящую могилу представляет из себя Арак-эс-Сук, подумал я невольно, собираясь покидать это оригинальное подземелье.
   Луч солнца, случайно зароненный в глубину подземной галлерей, скользнул по ее правильно иссеченным стенам, рассеял несколько сумрак и позволил взглянуть в глубину некоторых нишей, из которых скользнули, как легкие тени, две, три совы, испуганные голосами и светом, ворвавшимися в их безмолвное жилище. Беззвучно шелестя мягкими крыльями, они юркнули в другие более затененные ниши и оттуда шарахнулись обратно, словно там усмотрели врага. Огромный филин выглянул из глубины большой ниши своими блестящими глазами и снова спрятался. Как мрачные духи подземелья, долго с диким криком носились совы над нашими головами, спугивая сонных нетопырей, висевших вниз головами в глубине верхних нишей, но наконец они скрылись в сумраке боковых галлерей и все опять смолкло.
   -- Здесь тоже жил великий старец, -- сказал мне Осман,-- но я не знаю его имени; много заслужил он пред Аллахом, и Аллах наградил его, сохранив его тело нетленным много сот лет после смерти. В юности своей великий старец был душегубом и лжецом, но грех убийства он искупил своею кровью, пролитою в борьбе с неверными, а грех нечистого слова покрыл долгим безмолвием, которое хранил он в глубине этих пещер. Много лет, говорили мне, старец этот (а его помнили еще мои деды) жил под землей; чем питался он, не знаю; говорят, что Аллах посылал ему хлеб с неба через воронов и сов, те птицы, что видим мы теперь, друзья древнего старца, они воскормлены им и служили ему, по повелению Аллаха. Воду для старца, по воле Превечного, источал самый камень пещер; чистая, как утренняя роса, она вытекала из камня и струилась по дну подземелья... Никто не слышал ни одного звука из груди старца, он молился даже в безмолвии, в глубине своего сердца, но Аллах слышал его молитвы, и ангелы собирали драгоценные слезы, струившиеся из его впалых очей. И когда умер старец, из глубины безмолвного дотоле подземелья послышалось дивное пение, подобного которому никто не слышал на земле; то пели ангелы смерти, посланные для того, чтоб удалить тление от тела усопшего старца. Долго лежало оно охраняемое силой Аллаха и ангелом, не отходившим от мертвеца, и как ни пытались злые джины гор и сам трижды проклятый шайтан уничтожить это мертвое тело, не допускавшее им входа в подземелье, они должны были отсюда бегать с позором и стыдом. Огонь выходил из глубины темных пещер и опалял всех тех, кто пытался проникнуть в глубину каменной могилы, оберегавшей покой усопшего старца. Но прошли времена, совершилась воля Аллаха, тело старца распалось, душа его, сопровождаемая ангелами, поднялась на небо, и в подземельях эс-Сука поселились опять джины, поработившие себе и этих птиц некогда послушных воле старца и Аллаха.
   Под впечатлением этого поэтичного предания, которое подходило гораздо более к подземным галлереям эс-Сука, чем легенда о древней старушке, будто бы на глазах современного потомства продававшей хлеб в этом подземелье, мы покидали его еще более уверенные, что Арак-эс-Сук было скорее некрополем, чем рынком для подземного города Иудеи...
   Разумеется, подняться по нашему импровизированному входу было гораздо труднее, чем спуститься, но все-таки мы все, благодаря известной доли ловкости и силе ручных мышц, поднялись благополучно из глубины мрачных подземелий на поверхность холма, залитого ярким сиянием полуденного солнца.
   -- Слава Богу,-- проговорил старый Халиль, когда мы вылезли на свет божий и подошли к нему, мирно дремавшему на солнце за своим вечно, кажется, носимым наргилэ.
   Прежде чем отправиться в дальнейшую экскурсию, Халиль предложил нам отдохнуть и освежиться инжиром или свежими плодами фиг, известных у нас под именем винных ягод. Порядочно усталые подземного экскурсией, совершенною чуть не в полдень при тридцатиградусной жаре, мы с удовольствием приняли предложение, и с полчаса прокейфовали за инжиром, прежде чем отправиться далее под жгучими лучами сирийского солнца.
   -- Куда же теперь мы пойдем, Халиль,-- спросил я, чтобы поднять сегодня что-то разнежившегося старика.
   -- Арак-эль-Хель, иншаллах. В пещеры Хеля, дает Бог, -- отвечал он, поднимаясь и укладывая в хуржин калбен и остатки инжира.

X.

   Подземелья этой группы лежат в довольно значительном расстоянии от пещер Рынка, и потому переход наш пешком при тропической жаре в полдневный зной был довольно утомителен. С великим удовольствием зато мы расположились отдохнуть при входе в огромное подземелье, в которое, как и в гроты эль-Мои и эль-Гмел, можно въехать даже на лошади... Тенистая прохлада Арак-эль-Хель манила нас остаться подолее в этом подземелье, пока не спадет, по крайней мере, жар. Здесь же мы надеялись и пообедать, так как в прохладных пещерах эль-Хеля в настоящее время приютилось несколько бедных арабских семейств.
   Характер многочисленных подземных зал, составляющих Арак-эль-Хель, представляет нечто среднее между камерами эль-Мои и теми пещерами, которые мы видели в лабиринте Магара. Общий план этого подземелья, так же как и форма зал и их украшения, напоминают подземные залы "Пещеры Воды", тогда как отсутствие световых отверстий приближает его к пещерам лабиринта, хотя по внутренней отделке Арак-эль-Хеля, без сомнения, являются наиболее современными во всей пещерной области Иудеи. Расположенный главным образом по одному направлению, пещеры эль-Хеля имеют еще разветвления по обе стороны, план которых указывает на некоторую целесообразность этой постройки троглодитов. Еще более на это указываете самая форма отдельных подземных зал, приближающая их еще более к жилым пещерам, чем пещеры эль-Мои; более продолговатые со сводообразным потолком сравнительно невысокие, они представляют очевидно более совершенную форму, чем куполообразные камеры эль-Мои и эль-Гмела. Самая большая пещера находится среди подземелья и составляете центр этого последнего, служащего ему дополнением.
   Еще более поражаете в пещерах Арак-эль-Хель тщательная орнаментировка не только подземных зал, но и самых корридоров, соединяющих эти последние, и даже входа в подземелье, обделанного со вкусом и изяществом, делающим честь их строителям. Орнаментировка стен и потолков эль-Хеля заслуживаете самого тщательного изучения, так как она указываете на искусство неизвестного нам точно народа, ископавшего и обделавшего эти пещеры. Узорчатая пестрая лента орнамента тянется в виде карниза по всем залам, переходите на своды и на переходы и местами спускается даже до самого низа подземелья. Арабески этой ленты орнаментов сгруппированы изящно, самый рисунок оригинален и производит впечатление не узоров на камне, а мелкой плетеной работы, подобную которой я видал только на памятниках арабского зодчества, например, в Альгамбре и на орнаментировке некоторых зданий Персии. Пересмотрев на своем веку орнаментировку всех главнейших стилей древности, посетив пред тем только что Петру, Боальбек, Пальмиру и Египет, я долго стоял все-таки очарованный тонким рисунком, сделанным руками троглодитов. В своей записной книжке я зарисовал общий рисунок ленты карниза, и теперь, набрасывая эта строки, держу его пред собою... Мне хотелось бы описать его подробно, как орнамент совершенно оригинальный, не похожий на другие, но словами нельзя изобразить того, что делается видным сразу на рисунке. Между отдельными изображениями, точно так же как и в подземельях эль-Мои, я встречал и символические рисунки, изображающие солнце и луну, а также и изображение скарабеев, заключенных в какие-то овалы, словно яйцо.
   Вначале, пораженный оригинальностью и мелкостью узоров, я предположил, что он представляете настоящий арабеск, то есть узор, состоящий из начертания различных письменных знаков, но скоро убедился, что это простой орнамент, не имеющий прямого значения. Не нашел я также в украшениях этого подземелья никаких арабских или куфических надписей, а также знака свастики, которая заставила меня столько призадуматься в пещерах эль-Мои. Отсутствие синайских начертаний в узорах эль-Хеля также отличает эти последние от орнаментов "Пещеры Воды," где надписи являются своего рода украшением.
   Упомянутая главная зала отличается, между прочим, присутствием двух больших продолговатых и глубоких ниш, расположенных на восточной стороне пещеры. Одна из этих ниш занята каменною статуей, высеченною из толщи скалы, и потому неотделимою от стены; другая совершенно пустая, хотя можно предполагать, что и она была занята такою же статуей. Сохранившаяся статуя сильно обезображена, голова и руки ее отбиты, сама она попорчена настолько, что трудно даже определить принадлежность к тому или другому полу; несмотря на это обезображивание, видно, что статуя эта далеко не представляла той высокой степени художественности, которою отличается орнаментировка подземелья, и составляла контраст с этою последнею. Этому, впрочем, нечего особенно удивляться, так как в развалинах Сирофиникийской эпохи часто встречаются такие контрасты между высоким изяществом орнаментировки, прекрасно выдержанным стилем и грубыми изображениями людских фигур.
   Некоторые из исследователей, посетивших эль-Хельские подземелья, склонны думать, что полуотбитые статуя в нише его главной залы представляет изображение Астарты, которой все это подземелье было посвящено. Зная общий характер этого финикийского божества, по-видимому безразличного по отношению к полам, можно согласиться с этим, тем более, что описываемая статуя имеет скорее безразличный, чем ясно выраженный половой характер. Народ, съумевший создать такие чудные залы под землей, без сомнения, мог бы изобразить статую своего любимого божества, по крайней мере, настолько, что можно было заметить хотя бы столь характерные различия пола. Припомним, что в подземельях Арак-эль-Мои встречаются же, как мы уже говорили впереди, ясные изображения мужчин и женщин, поставленных в непристойные позы... Каково бы ни было название существа, изображенного грубою статуей эль-Хельского подземелья, нет сомнения, что оно принадлежало к одному из божеств Сирофиникийского культа, которому было посвящено это прекрасное подземелье. Различные исследователи поэтому не без основания называют его то эдомитским, то филистимским, то финикийским храмом.
   Но как ни удивительно по своему устройству и украшениям подземелье Арак-эль-Хель, оно еще более поражает нас тем, что оно, подобно пещерам Тель-Магарского лабиринта, лишено совершенно световых отверстий и потому было погружено в беспросветную темноту. Широкое входное отверстие, разумеется, давало достаточно света для передних камер, но зато, как главная, так и боковая, тонули вечно во мраке, лишенные всякого дневного освещения. Последние землетрясения понаделали много обвалов не только в главной, но и в боковых залах подземелья, которые, благодаря этому, в настоящее время освещены, но современное состояние не дает нам никаких оснований предполагать, чтобы к древности эти подземные залы получали откуда-нибудь свет помимо искусственного освещения. Безукоризненно выведенные своды подземных пещер эль-Хеля совершенно свободны ото всяких отдушин, подобные которым мы видели, например, в пещерах эль-Мои, и представляют поверхность, часто орнаментированную, но не имеющую и следов каких-нибудь световых отверстий. Таким образом остается не предположить даже, а и убедиться в том, что все огромное подземелье эль-Хель было погружено в древности в беспросветную темноту и могло получать лишь одно искусственное освещение. Оно имело, можно сказать, вполне характер катакомб или тех погребальных пещер, которые встречаются к некрополях Самарии и Иерусалима.
   Наше воображение, разумеется, отказывается и представить себе целесообразность тщательной работы и в особенности полной орнаментировки подземных зал, которым никогда не получали дневного освещения, но это не исключаете вовсе того, чтобы в древности не находили в том нужды. Надо знать характер тех гнусных мистерий, которые отправлялись в честь Астарты, чтобы понимать ясно, что во всем их полном составе нельзя было выходить на дневной свет, дабы не прогневать бога солнца, олицетворяемого Ваалом, не имеющего ничего общего с тою мерзостью, которая могла твориться лишь во мраке подземелий... Чистое лицо лучезарного Ваала отворачивалось от беззаконий, творимых в честь Сидонской девственницы, небесный света не мог озарить развратных мистерий Астарты, которые освещал лишь земной свет -- огонь, олицетворяемый Молохом, спутником этой гнусной богини луны.
   Подобно Молоху, мрачному богу разрушения и смерти, суровая девственница небес Астарта требовала человеческих жертв, аскетизма, самоистязаний и в то же время разврата. Ей не приносились, правда, как Молоху, несчастные дети и рабы, полагаемые в раскаленный медные объятия идола, но зато пред ее изображениями приносились в жертву честь непорочных девиц, жертва телом и страстью, кровь и терзания молодых людей обоего пола. Кедеши -- жрицы Астарты своею жизнью и делами подавали страшный пример разврата и во всех оргиях были первыми жертвовательницами, исступленными вакханками, губившими целые поколения молодых людей. Сидя пред храмами Астарты, по дорогам, на базарах и на улицах, они всюду приносили жертву своим телом и всех других женщин приглашали делать то же в честь суровой девственницы богини. Так же как и пред Молохом, в жертву Астарты приносилась и кровь кедешей-мужчин, резавших свое тело ножами, бичевавших себя до исступления, обрезывавших себе целые члены. Мужчины становились кастратами-Галлами, поднося богине кровавые жертвы оторванные и отрезанные от своего тела, женщины, принесшие жертву страстью, обрекали себя вслед затем на безбрачие: те и другие переодевались в одежды, несвойственный своему полу, и в таком виде предстояли страшной богине, посвящая ей свое тело, свои желания и страсть. Можно себе представить поэтому, каков был характер тех ужасных оргий, где среда тьмы, огня, крови, разгоряченных страстей, фанатизма и разврата приносилась в жертву честь непорочных финикийских женщин и даже детей.
   Во мраке ночей или в глубине подземных пещер, озаряемых багровым светом факелов, под звуки громкой музыки, крики кедешей-жрецов, стоны Галлов, режущих свое тело, производилась дикая оргия переодетых женщин и мужчин, страшная вакханалия, кончавшаяся сбрасыванием одежд и всем тем, что могла изобрести только утонченность разврата испорченных до мозга костей Финикиян. Вместе со старыми жрицами Астарты здесь смешивались матери семейств, непорочные девы, отроки и даже дети, не говоря уже о толпе жрецов-кедешей и тех безразличных существах, которые представляли из себя Галлы. Даже древние писатели, не особенно стеснявшиеся выражениями, не решались описывать всех деталей мистерий, творившихся в честь Адониса, Молоха и особенно его спутницы Астарты. Напрасно Юлиан и другие авторы пыталась дать высший смысл этим диким обрядам, находя в них своего рода символы очищения души и соединения ее с божеством; в них не было ничего кроме полной разнузданности тела и души, самого грубого физического и нравственного разврата, прикрываемого культом высшего божества. Справедливо поэтому замечает Хрисанф по поводу финикийских мистерий, оправдываемых

ЕЛИСЕЕВ А. В.

В ПОДЗЕМНЫХ ПЕЩЕРАХ ИУДЕИ

I.

   -- Добрый вечер, как поживаешь,-- приветствовал меня старый шейх деревушки бет-Джибрина, когда я с моим верным проводником Османом после трудного перехода подъезжал к бывшей столице пещерной области Иудеи.
   -- Благодаря Бога хорошо,-- отвечал я, слезая с усталого коня, на котором ехал целый день вместо пяти, шести часов, отделявших бет-Джибрин от Хеврона, города Авраамова, или, скорее сказать, от русской странноприимни, стоящей под тенью тысячелетнего Маамрийского дуба.
   -- Мой дом, твой дом, продолжал старый шейх, приглашая нас с Османом остановиться у него во все время пребывания в области пещерной Иудеи.
   Нам оставалось, разумеется, только поблагодарить любезного хозяина за приглашение и воспользоваться им, так как едва ли можно было найти лучшее убежище в убогом и жалком ныне бет-Джибрине. Не прошло и получаса, как я сидел уже около яркого огонька, на котором старый Халил, наш хозяин, готовил арабский кофе для своих неожиданных гостей; в ожидании скромного ужина, о котором хлопотала черноглазая Джемма, дочь Халиля, мы с Османом потягивали ароматный дым наргилэ и беседовали о той неприятной ошибке, которая заставила нас проплутать целый день по горным кручам, вместо того, чтоб ехать но удобной дороге, пролегающей от Хеврона позади Франджи.
   Вечер был тихий и слегка прохладный после знойного палестинского дня. На потускневшей лазури неба робко выглядывали первые звездочки ночи, на самом зените показался уже сияющий Алдебаран, наша северная медведица, склонившаяся к горизонту, еле виднелась, и с юга показывались другие более сияющие созвездия палестинского неба. Западный горизонт был еще подернут белесоватым светом, тогда как на восточном и южном небосклоне темная южная ночь , уже вступала в свои полные. права. С юга из-за горных массивов, что пошли далеко в пустыню, тянуло еще зноем -- дыханием раскаленных песков, но за то от запада, порой от Филистимского побережья приносились струи освежающего дыхания моря. Окруженный со всех сторон горами, заслоняющими горизонт, город пещер уже спал в сени масличных рощ, среди развалин, обширных виноградников и табачных плантаций, перемешавшихся между собой... Домик шейха Халиля стоял на краю деревушки, расположенный на месте древнего бет-Джибрина, и от дверей его можно было видеть триумфальную арку древних ворот Елеутерополиса, развалины римской крепости и остатки храма, вырисовывшиеся грозными силуэтами в сумраке наступившей ночи.
   Темна, но полна таинственного интереса древнейшая история бет-Джибрина; столица пещерного царства троглодитов, занимающего всю южную Иудею, без сомнения, была населена еще в той отдаленной древности, когда не было ни Иерусалима, ни Хеврона -- древнейшего города обетованной земли. Троглодиты, пещерные обитатели Палестины были несомненно первобытным населением ее, обитавшим здесь ранее исторических народов древности. Древнейшее название бет-Джибрина, бет-Гобрин, или бетогабра, то есть дом сильных, или великанов, указывает, что троглодиты эти были людьми необыкновенного роста и силы; то же самое подтверждают и некоторые предания, дошедшие до нас из глубокой старины. Наши позднейшие находки, о которых мы еще будем говорить, состоявшие из остатков черепов и костяков первичных троглодитов Палестины не подтверждают, однако, исторических свидетельств; найденные нами останки принадлежали людям среднего роста, не обладавшим ни особою силой, никакими другими телесными качествами, отличавшими их от прочих людей. Блаженный Иероним называет этих троглодитов Хорреями, другие Хеттеями; им приписывается не только сооружение пещерных городов в Иудее, но и заселение всей пещерной области, выходящей далеко за пределы Палестины. Хорреев сменили Эдомитяне, поселившиеся в готовых подземных жилищах; эти таинственные народы продолжали жить в пещерах и в еврейский период, так как сами сыны Израиля не любили подземных жилищ. Филистимляне и Финикиане, без сомнения, пользовались пещерными обиталищами бетогабры; точно также отчасти занимали их и Римляне, давшие при Септимии Севере городу троглодитов имя Елевторополиса, или города свободы. Во II и III столетии тут процветало христианство, епископы Елевторополиса считались в числе пастырей, окружавших Иерусалимский патриарший престол. Со времен крестоносцев, разрушивших бет-Джибрин и снова отстроивших его цитадель, занятую рыцарями св. Иоанна, этот город уже начал терять свое значение. Султан Бибарс разрушил окончательно бет-Джибрин, и хотя цитадель его воздвигалась еще раз в XVI столетии, но прежнего значения -- важнейшего центра южной Иудеи столица троглодитов уже не могла вернуть никогда. Теперь эта жалкая арабская деревушка, не занимающая и четверти древнего города, выстроенная из убогих мазанок, слепленных из грязи и камней. Новый наземный город отошел несколько в сторону от древнего города пещер и уйдет еще далее по склону своих зеленеющих гор.
   -- Пожалуйте кушать, произнес вдруг над моею головой мелодичный, хотя гортанный голос Джеммы, собравшей незатейливый ужин и уже заменившей своего отца в его заботах о кофе и поддержании яркого огня. Призыв к еде вывел меня из области исторических догадок о древней судьбе бет-Джибрина, и я присоединился к Осману, уже присевшему за трапезу вместе с добродушным стариком Халилем. Ужин наш составляли по обыкновению оливки, чечевичная каша, плохой овечий сыр, разная острая зелень и кислое молоко; превосходный черный кофе и душистая трубка кальяна заканчивали трапезу, обильную для Араба, но не совсем достаточную даже для нетребовательного Европейца...
   Было уже совершенно темно, когда мы отужинав сели по восточному обыкновению покейфовать возле яркого, хотя немного дымившего огонька. При помощи Османа, хорошо, разумевшего по-русски, я мог вести самую оживленную беседу со старым шейхом бет-Джибрина и разузнать несколько предварительных сведений относительно единственного в мире пещерного города, который наутро мне предстояло посетить. Ярко зажглись уже на небе звезды, совсем потемнело вокруг, заснуло все не только в окрестных горах и рощах маслин, но и в самой деревушке, погасившей свои огни. Только возле домика старого Халиля ярко вспыхивал огонек, словно указывая на гостя, пришедшего издалека для того, чтобы посетить развалины древнего бет-Габора. Запах дыма, заполнявший деревушку, сменился свежими ароматами ночи и горных трав; с легким ветерком, приносившимся из уади Джедейде, слышались порой благоухания кедра и цветущих олеандров, обильно произрастающих в долинах, окружающих бет-Джибрин. Кругом было тихо; в горах изредка покрикивали шакалы, в недалеких развалинах порой стонала сова; нарушали тишину ночи и наши кони, громко фыркавшие у своих каменных яслей. Усердно работали наши келбены, и сладкий плеск воды в их стекляных кувшинах порой был единственным звуком, нарушавшим тишину ночи.
   Разговор наш, сперва довольно оживленный, стал ослабевать, легкая истома и нега покоя постепенно овладевали и хозяином и гостями... Усыпляемый дремой, разлитою в самом воздухе, и нежными звуками ночи, я закрыл уже глаза, когда мой сладкий кейф был нарушен целым роем комаров, появившихся как бы внезапно по мере того, как ослабевал наш костер.
   Беззвучно и незаметно подкралась к нам, полуспящим, страшная комариная сила и бросилась с жадностью на открытия лица, конечности и груди... Палестинский комар, жалящий больнее даже серого комара наших плавней, лишен той нежной мелодии, которая действует так на нервы во время бессонных ночей; он нападает без звука и жалит жестоко как пришлого странника, так и туземца.
   Увидя беспокойство своих гостей, Халиль вышел из своего кейфа, раздул огонь, подложил несколько новых ветвей и куски овечьего помета; густой, смрадный, режущий глаза дым поднялся от нашего костра и разогнал немного комариную силу...
   -- Старики сказывают, начал вдруг наш хозяин.-- что Аллах в наказание грешному человеку дал силу и власть скорпионам, мухам и комарам; он населил горы и долины бет-Джибрино вредоносною тварью, и пред ними, как наказанием Всевышнего, бежал древний человек, создавший пещеры и обитавший в них. Пришли другие люди к пещерам бет-Джибрина, в смилостивился над ними Аллах, он отнял силу у насекомых, но не лишил их жилища и права нападать на человека... Не трогай и не убивай, господин, этих мелких тварей; они созданы Вышним, их мера и число известны Аллаху, их напрасное убийство противно ему... Аллах дал жизнь каждой твари, и не человеку дозволено их убивать...
   И припомнилось мне при этих словах Халиля, что лет пятнадцать тому назад в том же самом убогом бет-Джибрине другой русский путешественник (Профессор А. А. Олесницкий), пострадавший также от нападения двукрылых, получил в назидание подобные же утешительные слова.
   -- Велик Аллах! -- говорил тогда шейх путешественнику,-- царь насекомых утвердил свой трон в нашей местности...
   Как ни просты на первый взгляд эти легенды, тем не менее они имеют глубокое значение, как остатки того оригинального культа насекомых, который еще во времена Израиля процветал в пещерной области Иудеи и в городах филистимского побережья. Еще из второй книги Царств мы знаем, что царь Охозия в тяжелой болезни своей, потеряв веру в Единого, обращался за помощью к филистимскому богу насекомых... Святилище этого оригинального бога стояло в Аккароне и служило своего рода оракулом для всей Финикии в Иудеи; подобное святилище, по всей вероятности, было и недалеко от бет-Джибрина в гротах другого подземного города, носящего и поныне название Деиро-Дуббана, то есть монастыря мух...
   В своих долгих странствованиях по Востоку мы встречали следы самых разнообразных и оригинальных культов; мы изучали, насколько могли, культ звезд у Бедуинов Синая и Туарегов Сахары, культ огня у современных Гебров (огнепоклонников) в Иране, культ дьявола, исповедуемый и поныне Иезидами (в Малой Азии), находили следы культов диких зверей, змей, крокодилов (в Египте), даже скорпионов (на Цейлоне и в южном Алжире), не раз встречали остатки древопоклонения (на Кавказе и во всей передней Азии), но культ насекомых или, вернее сказать, поклонение мухам и комарам, встретили впервые в пещерной области Иудеи. Мы знаем, правда, что древние мудрые Египтяне почитали так называемого священного жука, но почитание его не было возведено в культ и служило скорее выражением глубокого поклонения тайнам и символам природы, какими являлся в глазах жителя древнего Кеми навозный жук и его катышек, сделанный из навоза. Этот шарик, заключающий яйца насекомых, а следовательно и будущую жизнь, являлся эмблемой глубокого значения, символизирующего мир, и зародыш жизни, сокрытый в нем до времени, но готовый распуститься пышным цветком. Культ насекомых у древних Филистимлян имел, но всей вероятности, ту исходную точку происхождения, по которой богом становилось всякое явление природы, благодетельствующее или угрожающее человеку. Такими грубыми конкретными божествами были скорпион, крокодил и змеи на Востоке, медведь для камчедалов в краснокожих Северной Америки, тигр для некоторых обитателей Азии и другие животные, наводившие ужас на беззащитного человека. Аккеронский бог был олицетворением того ужаса, который могли вызывать несметные рои жалящих двукрылых, нашедших в пещерной области Иудеи благоприятные условия для жизни. "Нужно пожить здесь некоторое время,-- говорит Олесницкий,-- чтобы понять возможность обоготворения этого ничтожнейшего из земных творений".
   Культ двукрылых насекомых настолько был распространен в земле Филистимлян, что в честь их воздвигались храмы и жертвенники и носились особые амулеты с изображениями мух и комаров, как талисманы, оберегающие от их нападения. В бет-Джибринских, Дуббанских и других подземельях юго-западной Иудеи находят нередко филистимские статуетки, изображающие мух и комаров на жертвеннике, а также разнообразные камеи из камней и меди, с вырезанными на них изображениями этих двукрылых. Как современный остаток оригинального культа насекомых, помимо приведенных легенд, надо считать и то суеверное уважение к мухам и комарам, которое препятствует туземцам раздавить одно из этих назойливых насекомых.
   Но как ни мало мы были склонны следовать примеру туземцев, считающих грехом убиение комара, тем не менее должны были после тысячи бесполезных убийств предать себя в волю аккаронского божества и провести бессонную ночь в пассивной борьбе с несметными роями насылаемых им жалящих тварей. Лишь под утро, когда чувствительная свежесть, приносившаяся с морского побережья, заставила крылатых мучителей убраться в многочисленные сырые подземелья, мы могли вздохнуть свободно и заснуть несколько часов перед новым трудовым днем. Костер наш давно догорел и слегка дымился, яркие звездочки за то глядели не мерцающими очами, беловатый туман клубился в ложбинках, идущих за бет-Джибрином, громче покрикивала в развалинах сова, жалобнее плакали шакалы, но зато слабее слышался концерт крикливых кузнечиков и монотонные песни цикад. Халиль и Осман уже спали давно; аккеронский бог, невидимому, был милостивее к ним, чем к заезжему гяуру... Еще не успел я заснуть, как под утро из грязной закоптелой мазанки вышла подышать свежим воздухом молодая Джемма, и я мог рассмотреть, несмотря на темноту ночи, большие черные глаза, тонкий арабский нос, крошечные губы и арабский правильный профиль лица.

II.

   -- Здравствуй, да благословен будет для тебя этот день,-- так приветствовал меня старый Халиль, когда я проснулся довольно поздно после плохо проведенной ночи.
   Снова пред мазанкой шейха курился небольшой костер, кипел маленький медный кофейник, а бойкая Джемма уже хлопотала, чтобы состряпать что-нибудь на завтрак гостям... Солнце уже стояло высоко, заливая своими жгучими лучами землю, еще не согнавшую туманов и росы, невысокие куполообразный горы и убогий бет-Джибрин, казавшийся более привлекательным в сиянии ясного весеннего дня.
   Через полчаса, закусив и напившись кофе, мы с Османом, сопровождаемые Халилем, отправились на продолжительную экскурсию в подземные лабиринты, окружающие бет-Джибрин, Арабы взяли с собой небольшой запас провизии, который пони повезли гораздо охотнее, чем своих седоков. На дороге; к нам присоединилось еще несколько взрослых Арабов и с полдюжины черномазых ребятишек, так что наша свита представляла скоро уже целую толпу. Не столько, впрочем, любопытство гнало с нами эту непрошенную и навязчивую толпу, сколько сладкая надежда на бакшиш.
   Огромный ряд подземелий, составляющих пещерный город троглодитов, начинается в нескольких минутах ходьбы от бет-Джибрина. В окрестностях современной деревушки их разбросано более тысячи известных и, без сомнения, находится еще более таких, которых входные отверстия засыпаны или обвалились, а потому и самые подземелья остались неизвестными даже туземцам. Каждый год открывают новые подземные лабиринты: все горы этой области, кажется, ископаны и превращены в сотни подземных обиталищ; местами подземелья заполняют все видимое пространство, оставляя свободными лишь небольшие участки земли. Пещеры эти в огромном большинстве одиночные, то есть в одну камеру большей или меньшей величины и обыкновенно сфероидальной формы; сравнительно немного насчитывается подземелий сложных или цельных групп соединенных между собою пещер, но зато эти сложные пещеры представляют наибольший интерес и производят импонирующее впечатление даже на человека, видевшего и посетившего много различных подземелий. Сложные пещеры и лабиринты бет-Джибрина -- есть главная характеризующая особенность этой столицы царства троглодитов, которая встречается еще только недалеко от Вифлеема (так называемые пещеры Харейтуна) и в далеком Тунисе на мысе Бон -- пещеры Эль-Хауриэ.
   Пещерные города южной Иудеи бет-Джибрин, бет-Рух, Арак-эль-Карак, бет-Мерсим. Сафиэ, Деир Дуббан и другие, состоящие из многочисленных подземелий и пещер, тянущихся часто на целые версты, имеют все-таки значительное отличие от другого пещерного города Петры, представляющего тип высшего развития пещерных построек троглодитов. Петра -- это город камня, город -- монолит, вырубленный в скале или, скорее сказать, ряд каменных массивов, обделанных в виде зданий или изваянных внутри могучею рукой высококультурного человека (См. В развалинах Петры. Север. Вестн. 1890). Пещерные города Палестины, так же как и подземные обиталища Финикии, Армении, Грузии и Хаурана, Ливана, Синая, Египта и Туниса, представляют хотя и колоссальные вместилища, но очевидно принадлежат к более низкому культурному типу. Каменная Петра высечена в высоких и обрывистых скалах, она более изваяна, чем вырыта, она выступает по возможности из каменной толщи, обделанной в целые здания и дворцы, тогда как подземелья бет-Джибрина и других пещерных городов Палестины, выкопанная в небольших куполообразных холмах и долинах, не выступают наружу, а прячутся в толще известковой коры.
   Чтоб охарактеризовать в общих чертах большинство подземелий бет-Джибрина, нужно представить себе, что небольшой куполообразный холм или целый ряд таких холмов изрыты до того, что вся внутренность их представляет одно обширное вместилище, часто соединенное с соседними ему подобными, стенками, и потолками которого служит остаток известковой толщи, представляющий поверхность холма. Вместилища эти, достигающая нередко обширности огромных зал и церквей, имеют обыкновенно, как мы говорили, куполообразную форму и световое отверстие на верху своего свода. Таким образом холм, послуживший для образования одной такой колоссальной пещеры, и кажущийся на вид совершенно целым, на самом деле имеет одну оболочку, а вся внутренность его вынута и представляет огромную пустоту, сообщающуюся с открытым воздухом посредством отдушины, находящейся на самой его вершине. Не помню кто сравнил подобные бет-Джибринские холмы с вулканами, и надо сознаться, что это сравнение, хотя и не совсем верно, но все-таки является довольно остроумным. Соединение ряда таких выдолбленных холмов, представляющее внутри себя целую амфиладу куполообразных подземных зал,--вот главный тип самых замечательных сложных пещер не только в окрестностях бет-Джибрина, но и в других уголках великой области пещерного царства.
   Ближе всего к хижине Халиля находились пещеры Арак-эль-Мои, то есть пещеры воды -- одни из самых замечательных по своей величине в окрестностях бет-Джибрина. Невысокие холмы, послужившие для образования этих пещер, состоять из такого белого и мягкого известняка, что кажутся сделанными не из камня, а из какой-то рыхлой, поддающейся даже соскабливанию ногтем массы. Это обстоятельство, без сомнения, много способствовало сооружению подземных городов южной Иудеи, но оно же является главною причиной того, что многие из подземелий бет-Джибрина уже обвалились или заполнились обломками и потому не дают полной картины своего прежнего величия. В подземелья Арк-эль-Мои мы въехали верхом на конях; входные отверстия этих гротов настолько велики, что могут пропустить целые десятки всадников, а площадь огромных пещер, занятых этими колоссальными подземельями, достаточна для того, чтобы развернуться целому эскадрону. Троглодиты Иудеи, по-видимому, любили импонировать своими сооружениями и высекали внутри толщи земной, коры такие колоссальные пещеры, которые по величине могут поспорить с самыми значительными вместилищами, построенными позднейшими их потомками на поверхности земли.
   Какое-то особенное торжественное впечатление охватило нас, когда мы из моря солнечного сияния въехали в полусумрак гигантских подземелий... То не дело рук человеческих представилось мне в первые минуты обозрения подземных построек бет-Джибрина. Первобытный слабый по своему культурному развитию (каким мы его представляем) человек не мог вынуть всего содержимого этих гигантских холмов, оставив из него только сравнительно тонкую поверхностную оболочку, да грубые столбы или упоры, высеченные из толщи скалы, на которые упираются своды этих гигантских полусферических зал. Скорее -- эта работа мифических титанов, которые, согласно легенде, могли воздвигать горы одни на другие и перебрасывать скалы, как диски или камни для метания. Не мудрено, что древние предания, нашедшие отголосок и в библейских сказаниях, называют первобытных обитателей этой области великанами необыкновенного роста и силы; нам самим хотелось верить этой прекрасной легенде при виде титанических сооружений троглодита бет-Джибрина, а потому, признаемся, мы были скорее опечалены, чем обрадованы, когда найденные нами останки пещерного человека Палестины оказались принадлежащими людям обыкновенного роста, крепости и силы.
   Арак-эль-Мои -- это ряд огромных подземных зал, тянущихся на пространстве нескольких квадратных верст; в одну длину эти гигантские подземелья, частью ныне обрушенные и засыпанные землетрясениями, идут без малого на целую версту, то соединяясь между собою корридорами, то разделяясь обвалами и нетронутыми частями толщи земли. Эти массивные колонны или, скорее сказать, столбы, поддерживают огромные своды, могущие по величине поспорить с любыми сводами наземных зданий не только Востока, но и самой Европы. Диаметр этих полусферических куполообразных зал не одинаков и начиная от величины в три, четыре сажени достигает до семи и даже более сажен; высота сводов также колеблется от четырех до пяти и более сажен. Некоторые путешественники сравнивают форму отдельных подземелий с гигантскими колоколами; сравнение это довольно удачно, но оно не выражает того впечатления, которое испытывает посетитель, находящийся в глубине этих обширных подземелий. Сообщение между различными пещерами гигантской амфилады подземных зал совершается свободно при помощи широких проходов; некоторые подземелья соединены такими широкими проходами, что, можно сказать, сливаются между собою или переходят одно в другое, образуя одно обширное подземелье, перегородки которого только намечены... Другие пещеры этой подземной амфилады соединены, наоборот, довольно узкими и тесными проходами, через которые может пробираться только очень ловкий и юркий человек. В других местах сообщение между различными залами подземной амфилады совершенно преграждено обвалами; землетрясения, довольно обильная в этой местности, с каждым годом обваливают все более и более непрочные своды в перегородки подземелий подобных Арак-эль-Мои, и очень естественно, что не только общий вид, но и самый план их видоизменяется с течением времени. Одно сильное землетрясение может разрушить великолепнейшую из бет-Джибринских подземных зал.
   В противуположность многим подземельям бет-Джибрина, пещеры Арак-эль-Мои сравнительно хорошо освещены; не говоря уже о широких входных отверстиях, пропускающих много света в передние залы, каждая из куполообразных зал освещается еще более или менее широким окном или отверстием, находящимся в самой вершине свода; атмосферические влияния, землетрясения, а отчасти и человек увеличили еще более первичные отверстия многих пещер, а потому в глубину их льются широкие снопы дневного света, лучей яркого сирийского солнца и мягкого лунного сияния. Стоя в глубине этих подземных зал и смотря через верхнее отверстие, сообщающее внутренность их с остальным миром, чувствуешь подчас, что находишься в огромной каменной могиле или склепе, куда украдкой заглядываете солнце, откуда виднеется лишь клочек прекрасной синевы неба, но за то все вокруг веет холодом и сыростью могилы...
   Недолго мы разъезжали верхом по пещерам Арак-эль-Мои; старый шейх пригласил меня сойти с коня и отправиться с ним в глубину подземелий, недоступных для всадника... Из большой амфилады зал мы свернули в какой-то темный подземный корридор, где пробираться приходилось чуть не ползком... Старый Халиль шел впереди с сальною свечкой в руках, указывая дорогу, тогда как Осман и несколько черноглазых мальчишек, увивавшихся все время за мною и не отстававших ни на шаг, замыкали наше шествие... Несколько минут продолжался этот тяжелый переход по удушливому темному и сырому корридору, и затем мы снова вынырнули в обширное, но совершенно неосвещенное подземелье... Было ли оно в самом деле слепым, как многие из пещер бет-Джибрина, или слуховое отверстие его было завалено, но непроглядный мрак царил в этом сыром и холодном подземелье, одна слабая свеча не могла осветить огромной залы, погруженной в вечную тьму, и горела тускло в спертом и влажном воздухе этой настоящей могилы... Халиль заметил неприятное впечатление, произведенное на нас этим первым мрачным подземельем, и поспешил вывести нас через какую-то дыру, пробитую в одной из его стен в другую уже ярко освещенную сверху подземную залу...
   Через несколько минут перехода по обвалам и камням, местами до того влажным и осклизлым, что я не раз оступался и падал, мы пришли в светлое полуразрушенное подземелье. Обвалившись сверху, подземная зала сохранила лишь отчасти свой характер и казалась каким-то светлым оазисом среди этих мрачных каменных могил. Не задерживаемые каменным сводом ярко лились снопы утреннего солнца, освещая всю середину этой бывшей пещеры, от которой остались целыми одни стены, а куполообразные своды обвалились при недавнем землетрясении. Благодаря этой массе света и влаге, всегда достаточно существующей в "пещерах воды", как зовутся справедливо гроты Арак-эль-Мои, в глубине этого разрушенного подземелья густо разрослась зеленая травка, выглянули какие-то пестрые цветочки и гордо поднялась лапчатолистная смоковница, в которой свили свои гнездышки две пары яркорасписных щуров -- самых миленьких пташек Палестины.
   Шумно кипела жизнь в этом крошечном оазисе, или скорее сказать, цветочном горшке, где обрушившаяся стены подземелья играли роль стенок горшка, обломки сводов и измельченные камни составляли землю, а красивая смоковница вместе со свежею зеленью, окружавшею ее -- род тепличного растения, посаженного в колоссальный горшок. Мне почему-то пришло также в голову сравнение этой обвалившейся подземной залы с внутренностью кратера вулкана; неправильный, словно изъеденный круг стенок, замыкавших эту котловину, походил в самом деле на изборожденные и вместе с тем правильные края вулканического жерла, а самое днище котловины -- на дно кратера, предательски засыпанное камнями, и еще более предательски покрытое зеленью, цветами и муравой... Среди многих подземелий Арак-эль-Мои, только что описанная пещера представляет самый отрадный уголок; среди колоссальных безмолвных каменных могил -- это уголок кипучей жизни, здесь она ворвалась в самые покои смерти и огласила звуками птичьей песни древнее жилище троглодитов, ставшее, без сомнения, и им колоссальною могилой...
   Долго еще мы блуждали по многочисленным подземным залам Арак-эль-Мои; непрерывная прежде амфилада их, благодаря последним сильным землетрясениям, распалась на две большие и несколько малых, почти самостоятельных частей. Шейх Халиль с Османом старались меня посвятить в какие-то тайны, связанным будто бы с этими пещерами, но я их что-то плохо мог понимать... Все силы моего ума и соображения тогда были направлены на созерцание тех чудес, которые были пред моими глазами; сильные впечатления, полученные даже после знакомства со многими древностями Палестины, парализовали все остальные силы психической деятельности... Я глядел, созерцал, наблюдал, порой вдумывался и даже фантазировать при виде тех неожиданностей, которые на каждом шагу открывал мне подземный город троглодитов бет-Джибрин... Лишь только тогда, когда я немного освоился с первыми импонирующими впечатлениями, я мог сосредоточиться несколько на деталях, и тогда увидал на стенах колоссальных подземелий такие мелочи, которые еще более, чем грандиозность, поразили и удивили меня.
   Огромные залы, составляющие подземелье Арак-эль-Мои, представляют не только грубую титаническую постройку малокультурного человека, но, без сомнения, носят на своих стенах следы довольно высокой цивилизации, сказавшейся, как в украшениях, так и надписях, принадлежащих к различным культурам и племенам. Во многих залах, как стены так и куполы видимо были тщательно обравнены, а карнизы украшены хитрыми узорами, произведенными несомненно с помощью искусного резца. Длинные ленты этих резных на камне узоров напоминали мне произведения не только греческого, но и сирофиникийского стиля и принадлежали очевидно к различным эпохам, соответетвовавшим вероятно и различным хозяевам подземелий. Помимо узорчатых лент карнизов, на стенах многих зал виднелись и другие уже явно символические изображения. Так мы видели в различных местах круги со вписанным полукругом, круги со звездочками, круги с изображением скарабеев или священных жуков, а также изображения солнца и луны; некоторые из этих последних имеют вид человеческого лица, что показывает на антропоморфирование солнечного божества. В то время, как изображения небесных светил являются следами сабеистического или, по крайней мере, солнечного культа, изображения скарабеев могут быть отнесены к остаткам того культа насекомых, о котором мы говорили выше.
   Разумеется, на основании всех этих символических изображений никак нельзя утверждать, что художниками, создавшими их, были первобытные троглодиты Палестины, но нет сомнения, что эти последние, уже достигшие известной степени цивилизации ко времени прибытия Израиля в Землю Обетованную, нанесли первые узоры резцом на стены своих подземных обиталищ. Позднейшие памятники пещерных городов, по всей вероятности, принадлежат народам финикийского племени и финикийской культуры, пользовавшимся подземельями, если не в качестве постоянных жилищ, то как помещениями временными или местом для совершения своих таинственных мистерий и украсившим еще более стены подземелий. Культ солнца и луны стал свойствен народам Сирохалдейской цивилизации, и оставил всего более следов во всех подземельях пещерной области Иудеи, так же как и в пещерах северной Сирии, Хаурана и Трахона.

III.

   Почитание светлого бога солнца Ваала, то есть владыки неба, совершалось, как в Халдее и Финикии, так и во всех других странах, поклонявшихся светлому началу, всего чаще на открытых, доступных прямым лучам солнца местах. Алтарем солнечных богов вначале были высоты, горы и открытый поля, на которых воздвигались камни для принесения жертвы; позднее на этих самых солнечных местах воздвигнуты были храмы солнца. Почитание дневного светила в его заходящем состоянии, так сказать в состоянии его покоя, который солнце, согласно древнему мифу, находило в подземельях, вызвало еще в глубокой древности перенесение культа солнца в пещеры, как места наиболее приличествовавшие поклонению светилу, находящемуся в покое: Финикияне -- народ нравственно невысокий, исповедывавший религию грубой материализации, скоро свел почитание своего высокого отвлеченного и неприступного Ваала в более реальную и понятную грубой массе форму, в культ Молоха -- олицетворение, огня. Ваал -- огонь небес -- потерял свое значение пред Молохом -- огнем земли, который стал в Финикии царем богов, божеством смерти, разрушения и мести, пред которым еще более чем пред Ваалом должен был трепетать человек. Ваал -- сила природы, рождающая, благодетельная, Молох -- сила уничтожения, гибели, источник всякого зла: робкий человек всегда скорее поклонялся божествам грозным, устрашающим и разрушающим, чем божествам света и добра. Культ Ваала во многих местах Сирофиникийского культа заменялся исключительным почитанием страшного ужасающего Молоха. Поклонение богу огня еще скорее, чем почитание светлого бога солнца, могло быть перенесено в мрачные своды подземелий, где всегда предполагается жилище адского бога огня.
   С пещерами, как подземными храмами, мог быть связан еще более культ других сирофиникийских второстепенных божеств, в числе которых надо поставить на первое место знаменитую Астарту-Юнону и Афродиту Финикии, а также Адониса или Томмуза. Богиня луны, плодородия и вместе с тем самого чувственного культа Астарта, то суровая небесная дева, услаждавшаяся только кровавыми жертвами, то исступленная вакханка, царица оргий и плотской любви, для своего поклонения требовала мест отдаленных от взора посторонних; подземные храмы являлись поэтому наиболее подходящими уголками для отправления тех страшных вакханалий, оргий и разврата, которыми сопровождалось почитание сидонской девственницы. Культ Адониса связан был с подземными храмами лишь постольку, как и культ Ваала. Олицетворение весны и лета, сменяющихся зимой, олицетворение живой силы природы, Адонис, то веселый и юный сын солнца, полный жизни и радости, то умирающий сын земли, погубленный злыми силами природы, и затем вновь воскресающий, почитался также особыми мистериями, совершавшимися нередко в подземельях, как местах покровительствующих проявлению самых чувственных оргий.
   Пещерная область Иудеи, входящая целиком в область распространения Сирофиникийского культа и цивилизации, населенная искони народами близкими но происхождению с Финикианами, представляла особо благоприятствующие условия для развитая всех тех таинственных культов и мистерий, которые, прячась от дневного света в глубоких и обширных подземельях, находили глубокую ночь среди самого белого дня. Культ всех божеств Сирофиникии был так или иначе приурочен к подземельям и пещерам, представлявшим уже готовые храмы, и не мудрено, что сюда на совершение богослужений и молитв уходили даже жрецы, почитавшие светлого Ваала небес -- божество солнца, которому приличнее было поклоняться под его непосредственными лучами, чем в мрачных сводах подземелий, куда местами не заглядывает и украдкой солнце.
   Помимо символов, изображающих солнце, луну и другие эмблемы Хананейского культа, на стенах некоторых подземелий бет-Джибрина видны и другие следы поклонения Ваалу и Астарте; самыми замечательными и характерными из них являются изображения человеческих фигур в самых нескромных позах с растопыренными руками и ногами. Изображения эти часто встречаются на памятниках древней Сирофиникийской цивилизации и всего лучше говорят о грубой чувственности религиозного культа Финикиан; пещеры около Тира и Сидона особенно богаты такими нескромными изображениями, прямо переносящими нас ко временам гнусных оргий, совершавшихся под мрачными сводами ныне безжизненных и безмолвных подземелий.
   В большом подземелье Арак-эль-Мои встречаются всего две такие нескромные человеческие фигуры, женщины и мужчины: шейх Халиль говорил нам, что в разрушившихся частях подземелья таких фигур встречалось гораздо более; некоторые из них, по словам нашего гида, были представлены в таких позах, которые напоминали некоторые помпейские фрески. Грубость работы этих человеческих изображений указывает на грубость вкуса людей, находивших эти фигуры достаточными для того, чтобы напоминать им об оргиях, совершавшихся в честь Сидонской девственницы Астарты.
   Блуждая по многочисленным подземельям Арак-эль-Мои, я видел на закопченых дымом стенах много и других изображений, символическое значение которых трудно разобрать. Всего тяжелее производить впечатление знамение креста, выученное в некоторых пещерах, служивших храмами для оргиатического культа. Высокий символ христианства не смягчает мрачной истории этих подземелий; ему не место там, где все напоминает Ваала, Молоха, Мелитту и Астарту.
   Мое внимание среди многих начертаний и символов привлек еще один небольшой знак, встреченный мною в одном из подземелий, рядом с большим обвалом, разделившим амфиладу Арак-эль-Мои. Знак этот не особенно заметен, но его присутствие в пещерах бет-Джибрина поразило меня. Символическое изображение молниеносной искры состоит из прямого или андреевского креста, каждый конец которого составляет прямой угол. Знак этот, считаемый за общеарийский символ бога огня или молнии и символизирующий у Индусов Индру, мы находили и между начертаниями, высеченными на скалах Синая. Хотя и кажется странным с первого взгляда, что арийское изображение молнии могло появиться в Иудее, как и скалах Каменистой Аравии, но тут нет ничего невозможного, так как обитатели этой последней издревле были в постоянных сношениях с Арийцами и даже с настоящими Индусами и Малайцами, пока транзит мировой торговли не миновал Петры и Эланы (нынешней Акабы).
   Помимо всех узоров и изображений, стены "Подземелий Воды" покрыты еще многочисленными надписями, по большей части не восходящими очень далеко: из них замечательны только древнееврейские, египетские и в особенности так называемые синайские надписи. Массы арабских начертаний, встречающихся во всех подземельях бет-Джибрина, относятся сравнительно к недавнему времени и обозначают по большей части имена и изречения арабских посетителей этих древних пещер, а также начертания, смысл которых не отличается особенно от обыкновенных заборных надписей, встречающихся даже в столицах. Ничего особенного по внутреннему содержанию не представляют и малочисленные куфические надписи, встречающиеся в пещерах Арак-эль-Мои. Древнееврейские надписи, довольно многочисленные, также не имеют никакого отношения ко временам троглодитов, так как они принадлежат, по словам проф. Олесницкаго, Евреям, появившимся в бет-Джибрине в талмудический период.
   Гиероглифы, встречающиеся в значительном количестве во многих подземельях бет-Джебрина, по всей вероятности, современны пещерным обитателям этих гротов, но, по мнению того же самого ученого, не египетского, а хеттейского происхождения и принадлежат эпохе близких союзных отношений Египта и Хеттеев, начинающейся с фараона Рамзеса Великого и Хетассара князя Хета. К сожалению, гиероглифы эти далеко не все дешифрированы, и мы лишены поэтому возможности узнать кое-что о временах пещерных обитателей Палестины.
   Еще менее, чем гиероглифы. разобраны знаменитые синайские надписи, которые, несмотря на все усилия целой плеяды ученых, все еще не прочтены и представляют загадку исследователей древнего востока. Правда, Бер и Тух пишусь, что разобрали их и что ясно как день, что синайские начертания сделаны приблизительно в первые века нашей эры и означают или собственные имена писавших, или их путевые заметки. Писаны же они, говорят, на арамейском языке и принадлежат древнейшим выходцам Аравии; есть между ними и начертания, принадлежащая таинственному народу Синайского полуострова -- набатеям. Такова гипотеза, принятая большинством, исследователей относительно происхождения синайских надписей. Другим нравится доселе еще старинное предположение, что эти последние принадлежать к еврейским письменам, начертанным якобы народом божиим при прохождении через полуостров. Есть в другие не более остроумный толкования, основанные только на догадках их изобретателей. В другом месте (См. Путь к Синаю, Л. Елисеева) мы говорили достаточно и о более вероятном происхождении синайских надписей, которое, по правде сказать, всего менее может относиться к пещерам бет-Джибрина.
   Пока я вместе с Халилем и Османом блуждал по прохладным и сырым подземельям Арак-эль-Мои, рассматривая многочисленные резные украшения и надписи на стенах и сводах, закопченных от дыма костров, разводившихся здесь с незапамятных времен, старый Араб Ибрагим, считающий себя хозяином этой группы пещер, готовил небольшой обед почетному гостю, посетившему его владения. Приглашение Ибрагима закусить и напиться кофе под мрачными сводами древних подземелий пришлось нам всем по вкусу, и мы, оставив свои наблюдения, сели возле небольшого костра перед входом в большие "Пещеры Вод".
   Не один старый Ибрагим со своим многочисленным семейством, но и несколько десятков других Арабов избрали своим обиталищем самые большие и удобные подземелья бет-Джибрина. В обширных постройках древних троглодитов поместилась ныне целая арабская деревушка, но помещения тут хватило бы на несколько десятков подобных поселений. Странно в самом деле было бы и не пользоваться теми удобствами, которые представляют такие обширные пещеры, как амфилады подземных зал Арак-эль-Мои. Потолок и стены готовы к услугам каждого на любом месте подземелий; остается только сложить несколько камней или даже посредством кусков синего полотна отгородить известное пространство подземных пещер -- и удобное во всех отношениях помещение готово. При большом семействе можно занять и целую подземную залу, и тогда нужно только поправить и съузить широкие выходы, сообщающие эту пещеру с соседними. В этих последних можно с удобством устроить загоны для скота и склады для провизии и топлива. Можно таким образом весьма хозяйственно, просторно и удобно расположиться в подземных гротах, подобных тем, которые представляет Арак-эль-Мои. Ибрагим устроился таким помещиком в двух больших пещерах, что ему справедливо позавидовал теснившийся в душной неуютной мазанке Халиль. Одна из пещер, прилегающих к гроту, занятому семейством Ибрагима, была обращена в амбар, другая в скотный двор, в котором в совершенной безопасности помещалось более сотни овец, несколько ослят и лошаденка, не считая еще многочисленных кур и цыплят.
   Глядя на этот муравейник, копошащийся в древнем гроте, ископанном руками троглодитов, припоминались мне совсем иные сцены, свидетелями которых были лишь эти закоптелые камни да символические знаки, сохранившиеся со времен Финикии. Виделись мне в этих обширных подземных гротах могучие троглодиты -- первичные обитатели этих мест, строители пещер, победители Камня -- мужи великие, мышцею сильные, закутанные в грубые ткани и шкуры, они прорубали каменными молотами толщу скал и созидали новые пещеры; целый город подземных жилищ выростает под поверхностью куполообразных холмов, тянущихся от Иерусалима в пустыни Синая, из отдельных городов выростает целое пещерное царство троглодитов -- обитателей пещер. Кто онибыли: Хорреи, Хеттеи, сыны Эдома, Израиль или даже Наббатеи, для нас безразлично, но то были народ грубой физической силы, нравственно чистый, еще не выработавший себе даже целого религиозного культа. Пещерные люди жили в созданных ими подземельях здоровою близкою к природе жизнью, в борьбе с нею, век трудясь и побеждая камень. То был вероятно золотой век поэтов, когда люди еще не знали войн и взаимной борьбы и соединялись в первичные общества, чтобы дружным общим трудом победить природу, которой во всем должен был уступать одиночный человек.
   Но прошли года, быть может, и целые тысячелетия, и как ни прятались в свои подземелья троглодиты, но великие цивилизации мира коснулись и их, да и сами они, по всей вероятности, с годами научились чему-нибудь в безмолвной тиши своих каменных жилищ.
   Из Египта через великие пустыни Синая вместе с войсками фараоновскими приходила и культура древнего Кеми; забытые Хеттеи усвоили самые иероглифы Египта, не говоря уже о религиозном и культурном просвещении. Как ни слаба была цивилизация, развившаяся у первобытных семитических народов, но и она все-таки оказалась высшею, сравнительно со степенью, на которой находились первичные троглодиты Иудеи, Петры и Синая. Еще более влияла на них высокая культура Финикийцев -- этих Англичан древнего мира... Сирофиникийский культ скоро стал религиозным культом Хананеи, и в подземельях бет-Джибрина, так же как и на холмах, стоящих над ними, были воздвигнуты жертвенники в честь Ваала, Молоха, Таммуза, Белиты и Астарты.
   Дикие оргии и сладострастные мистерии финикийских божеств нашли для своего отправления самое удобное место в пещерах Бетогабры, и громкие крики вакханалий, прерываемые стоном жертв, огласили безмолвные своды бет-Джибринских подземелий. Вместо сурового и полудикого троглодита -- труженика камня, пришли сюда Кедеши -- жрецы Ваала и Молоха, развратные жрецы Астарты и изуродованные кастраты сидонской девственницы -- Галлы. Быть может, во мраке подземелий пылали огни Мелиты, совершалось огненное очищение и приносились в раскаленные объятия медного Молоха безвинные дети -- жертвы жестокого развратного культа. Нескромные изображения, виднеющиеся на стенах Арако-эль-Мои, позволяют думать, что в этих обширных пещерах совершались те ужасы разврата, о которых повествуют Лукиан и Аммиан.
   К нашему костру и завтраку собралась значительная часть современных троглодитов бет-Джибрина; обитатели пещер принесли к нам на продажу различные амулеты, статуэтки, монеты и другие древности, найденные в подземельях и при раскопке земли вокруг деревушки, ставшей на месте прежнего города Свободы. На некоторых амулетах, сделанных из яшмы, сердолика, серпентина и даже нефрита и меди, были видны изображения мух, скарабеев и каких-то других насекомых, а также головы с распущенными волосами, не напоминавшие античных профилей. За все эти неважные остатке древности обладатели их заломили такие страшные цены, что я не мог, по скудости своего кошелька, приобрести ни одной... Только несколько римских монет, с сохранившимся названием Елевторополиса, удалось мне купить за несколько блестящих новеньких франковиков.

IV.

   От подземелий Арак-эль-Мои, отличающихся от других, между прочим, и тем, что в них в двух местах встречаются ключи солоноватой воды, недалеко отстоит и другая группа пещер -- Арак-эль-Глил. Характер ее устройства ж даже общий план сходен с только что описанными подземельями; та же самая амфилада куполообразных зал, которых я насчитал более десяти, та же тщательность в вырубке свода, указывающая даже на глубокие познания строителей в геометрии, те же симметричные отдушины: нет только огромного числа узоров и надписей, тянущихся красивыми лентами по стенам Арак-эль-Мои. Стены и куполы подземных гротов этой группы поражают своею правильностью и вместе с тем красивым черным глянцом копоти, осевшей на них, быть может, еще во времена отдаленные. Мы считаем не лишним остановиться несколько на характере этой копоти, покрывающей внутреннюю поверхность многих пещер, а также наземных памятников Палестины.
   Трудно сказать, насколько относительно древня копоть, насевшая на стенах того или другого подземелья; нет сомнения, что еще в глубокой древности стены их были прокопчены дымом многочисленных факелов и костров, возжигавшихся не только при религиозных церемониях, но и для целей повседневной жизни; в течение многих столетий, в продолжение которых гроты бет-Джибрина не служили постоянными людскими обиталищами, а лишь временным случайным приютом, костры, разводимые в пещерах, были также случайными явлениями, что не мешало им прибавлять копоти в куполообразных залах, имевших тягу воздуха, стремящегося к верхнему духовому отверстию. Рыхлый пористый камень, образующий эти своды, отлично принимал в себя угольные частицы и отлагал между известковыми; постоянная влажность, царящая в глубине вечно затесненных подземелий, закрепляла еще более связь между частями угля и известняка, и таким образом с течением времени весь поверхностный слой камня, образующего внутренность пещеры, превращался в своего рода прочное физическое соединение частиц известняка с частицами угля, тяжелых смол и других углеводородов, цементированных между собою влагой до того прочно, что казался совершенно однородною массой. Глянцовитая поверхность подобной копоти могла даже отделяться небольшими слоями, что показывало еще нагляднее прочность такого соединения. Туристам, посещающим подземелья Востока, состоящие по большей части из пещер, высеченных в известняковых массах, и чрезвычайно любящим увековечивать свои, никому не нужные имена, на различных памятниках древности, можно посоветовать прибегать к копоти, как лучшему средству для этой дели. Накоптить свечкой или факелом на стене древнего подземелья легко не только инициалы, но и целое имя; все остальное сделают время и влажность, которые закрепят накопченные буквы в камне и придадут им характер древности.
   Амфилада подземелий Арак-эл-Глил, будучи короче ряда подземных зал "Пещеры Воды", уступаете им несколько также и в размерах, не поражающих такою грандиозностью. Входные отверстия здесь похожи на обыкновенные входы в пещеры, отдельные столбы каменной толщи, поддерживающей своды, тоже несколько слабее, но вся отделка подземелья более выдержана и принадлежите к одному стилю. В то время, как многочисленные надписи и изображения, встречающиеся на стенах Арак-эль-Мои, указывают на то, что эти последние пещеры были много раз подвергнуты перестройкам и украшениям, подземные гроты Арак-эль-Глил сохранились цельнее со времен троглодитов, хотя, очевидно, принадлежат к периоду высшего развитая пещерных сооружений, чем, например, пещеры Харейтуна, Хаурана и некоторые из окружающих бет-Джибрин.
   На стенах описываемых подземелий, уже при входе я заметил сразу одну особенность, сильно поразившую меня; особенность эта заключалась в присутствии целого ряда нишей, расположенных в виде полок исполинского шкапа. Ниши эти, на подобие, ящиков, встречались в нескольких залах, но лишь в одной из них они поражали как правильностью расположения, так и тщательностью обработки. В тех же самых залах встречались ниши и другого рода в виде ямок полулунной формы, расположенные тоже группами и рядами. Во всех этих нишах при нашем посещении пещер гнездились целые десятки голубей, наполнявших своим монотонным воркованием безмолвную тишину пещер.
   Долго я стоял и любовался пред этими рядами каменных полок исполинского шкапа, высеченного из целой скалы, но ровно ни к чему положительному не привели меня все размышления о назначении этих нишей, расположенных притом на такой высоте, что добраться до них можно было только с помощью лестниц. Трудно себе было даже представить таких исполинских людей, которые могли бы пользоваться этими каменными шкапами; им надлежало быть не менее полутора сажен, если не более. Вопрос о назначении подобных нишей поэтому невольно мучил меня, как и всякого, кто посещает эти интересные подземелья бет-Джибрина. Сколько гипотез я не создавал себе в объяснение, ни одна не удовлетворяла меня, и единственно, на чем можно было остановиться, это предположение о том, что ниши Арак-эль-Глиля служили для помещения идолов, сосудов и других принадлежностей религиозного культа, отправляемого в этих подземельях. На эту гипотезу, между прочим, наводили меня россказни Арабов, сообщавших, что в описанных нишах были находимы нередко статуэтки, сосуды и амулеты, давно похищенные отсюда и проданные туристам; обломки глиняных сосудов видали и мы сами, когда при помощи небольшой лестницы, добытой где-то услужливым Халилем, приподнялись до уровня полок исполинского шкапа.
   В самой последней пещере, заполненной камнями, следами недавнего землетрясения, мы сделали находку полного человеческого скелета, лежавшего против светового отверстия, освещающего подземную залу. Останки эти, разумеется, не принадлежали троглодиту Иудейских гор и представляли скелет человека, упавшего нечаянно в эту пещеру и разбившегося о ее каменное основание. Мои спутники, впрочем, сообщили мне какую-то таинственную историю об одном арабском шейхе, пришедшем из пустыни Геджаса и решившегося отдаться созерцанию в безмолвных гротах Арак-эль-Глиля. Много долгих лет провел здесь вдали от всего мира благочестивый старец, питаясь лишь благостыней заходивших сюда редко людей; он молился тут за спасение ислама, просил Аллаха послать нового пророка в мир, для того, чтобы напомнить ему учение Корана, и умер, говорят, когда Аллах через ангела смерти объявил ему, что молитва его услышана и что миру в лице Махди, посланника божия, явлен новый пророк.
   -- Те кости принадлежат божьему старцу,-- говорили мне окружавшие Арабы,-- он вымолил у Аллаха появление давно желанного Освободителя-махди, пусть в мире покоятся они, пока Израфиил (Один из ангелов смерти) в день судный не призовет их к жизни и блаженству; эти последние слова очевидно относились ко мне, так как я, не подозревая великой святости встреченных в подземелье костей, по всей вероятности, разбившегося человека, с пытливостью антрополога пытался их рассмотреть...
   Солнце уже стояло на полдне и жестоко палило наши головы, несмотря даже на то, что лучи его падали через отверстия пещер. В подземелье становилось душно, стены стали отдавать удушливою сыростью, даже голуби, привыкшие к этой атмосфере, почти все вылетели на свежий воздух; поспешили туда и мы после более получасового пребывания в подземельях Арак-эль-Глиля. Немного лучше, однако, было и на верху; правда, нас заливали отовсюду волны свежего сухого воздуха, но они не освежали, а обжигали нас... Синайская пустыня дышала с юга легким полуденным ветерком, и это жгучее веяние пустыни в раскаленных известковых холмах бет-Джибрина делало еле возможным долгое пребывание под непосредственным влиянием солнечных лучей. Надо было куда-нибудь укрыться, и мы, сев на коней, помчались к следующему ближайшему лабиринту пещер, знаменитому подземелью Магара Тель-эль-Кебир...
   Но дороге мы проезжали развалины древней крепости и любопытство все-таки превозмогло; как ни сильно палило солнце наши головы и плечи, мы с Османом и Халилем спешились и пошли хотя мельком осмотреть развалины укрепления и христианской церкви, которые видели еще накануне возвышающимися над обширными подземельями бет-Джибрина. Хотя архитектура крепости носит на себе следы различных стилей, начиная с римского и кончая латинским (времен крестоносцев) и арабскими, тем не менее основание ее принадлежит еще еврейскому периоду, от которого сохранилась еще характерная кладка выпусковыми камнями, всегда указывающими на работу Израильтян. Усевшись передохнуть возле древнего колодца, лежащего на восточной стороне крепости, я был внезапно испуган страшным шипением, раздавшимся чуть не надо мною. Вскочив, я увидал огромную черную змею, свившую себе гнездо между камнями, на которых мы сидели; обеспокоенная, а быть может и придавленная, она приподняла голову и с угрожающим шипением приближала свою пасть, вооруженную ядовитыми зубами, к обнаженным икрам Османа; еще несколько мгновений, и отвратительная гадина вцепилась бы в ногу моего верного слуги, но хороший удар турецкого ятагана разрубил змею пополам. Долго еще извивались разрубленные части гадины, долго еще шевелилась пасть с обнаженными зубами, но мы уже не обращали особого внимания на побежденного врага.
   Развалины церкви с прекрасно сохранившимся алтарем, носящей до сего дня название Мар-Ханна, то есть храма святого Иоанна, представляют остатки, как византийского, так и романского стилей. Небольшая галлерея из пяти, шести столбов на восточной стороне ее, коринфские колонны, арки, красиво очерченный окна и подземные помещения с полукруглыми арками и, наконец, алтарь, все это представляет резкую противоположность тем пещерным сооружениям, которые мы только что посетили. Но и самая церковь святого Иоанна, как и подобает столице пещерного царства, имеет свои крипты под землей. Некоторые археологи считают эти подземелья римскими магазинами, встречающимися и в других частях бывшего Елевтерополиса; не оспаривая этого предположения, мы думаем все-таки, что эти крипты принадлежат к тому же пещерному периоду, как и большинство подземелий бет-Джибрина.
   К лабиринту Магара Тель-эль-Кебира, этому величайшему и самому сложному из подземелий, не только Палестины, но и всей области троглодитов передней Азии, мы прибыли уже далеко за полдень. День выпал один из самых жарких; к тому же чувствовалось заметно и дыхание хамсина, этого ветра смерти, дующего по временам в пустынях. На ярком солнечном дне красиво вырисовывались на голубом небе и беловато желтом фоне каменной пустыни, лежащей вокруг нас, зеленые пятна свежей зелени, покрывающей холмы бет-Джибрина. Обширные виноградники, плантации табаку, рощи маслин, кусты дикого кедра и заросли горных трав, цеплявшихся среди камней, веселые крики пестрых щуров, взлетавших над нашими головами, серебристые трели жаворонков, заливавшихся где-то в лучезарной синеве неба, все это сочетание красок света и жизни казалось нам чем-то дисгармонирующим с тем полумраком и безмолвием, в который были погружены подземелья бет-Джибрина. От мира света и жизни нас тянуло во влажные мрачные могилы, в мир каменных подземелий, где, казалось нам, схоронены предания о другой таинственной жизни, не похожей на ту, которая окружает нас. Мы спешили погрузиться опять в сумрак молчаливых подземелий, чтобы там вдали от кипучей жизни природы переживать чудные грёзы, приходившие из глубины веков, видеть мысленно то, чему свидетелями были мрачные пещеры бет-Джибрина.
   И вот мы стоим пред входом в таинственный лабиринт Магара Тель-эль-Кебир. Черное отверстие, ведущее в глубину этих обширнейших подземелий, зияет как могила; на блистающих солнечным сиянием молочных скалах бет-Джибрина оно кажется черным пятном, настоящею адскою дверью, как назвал его мой добрый Осман.
   В противоположность посещенным нами доселе подземельям входное отверстие в лабиринт Кебира не представляет широко разверстого пространства; если в подземные залы Арак-эль-Мои мы могли въехать верхами и свободно двигаться в пещерах вместе с конями, то в лабиринт Кебира в настоящее время можно проникнуть только через крошечное отверстие, через которое не сможет пролезть немного полный человек. Это даже не входное отверстие, а просто расщелина в скале, мимо которой незнающий человек может пройти совершенно равнодушно. Глядя на эту трещину, даже стоя пред нею, никак нельзя представить себе, что находишься у входа в одно из самых обширных подземелий на земле. Узкая расщелина соединяет мир света и жизни с глубоко сокрытым в недрах земли миром покоя, мрака и замогильной тишины. Если можно где-нибудь на земле искать входа в ад, то лучше расщелины ведущей в лабиринт Кебира не мог бы представить себе сам Данте.
   В это отверстие полезли мы с Османом, имея впереди себя Халиля. и еще одного молодого Араба Юсуфа, взявшегося быть проводником по запутанному лабиринту Магара Тель-эль-Кебира. Халиль и Юсуф шли впереди с зажженными факелами; сзади нас с двумя свечами двигались еще два черномазые Арабченка, которых мы взяли с собою для того, чтобы нести кое-что из нашего багажа. Наши кони остались у входа в подземелье под присмотром Ибрагима; там же осталось и сброшенное верхнее платье и оружие, так как путешествие по подземным пещерам лабиринта требовало возможно полной свободы в движениях и отсутствия излишнего утомляющего багажа. Мы взяли с собою только большой запас свечей, да по хорошему ятагану, не считая веревок и небольших кольев, которые, по совету Халиля, могли пригодиться в подземных переходах и движениях.

V.

   Не без легкой тревоги вслед за Халилем я вошел в трещину скалы. Теснота. абсолютный мрак, безмолвие, страшная духота и какой-то спертый воздух могилы сразу охватили нас, едва мы скрылись за выступом камня, отделяющим мир наземный от мира каменных подземелий. Узкая расщелина идет недалеко в толще скалы и кончается крутым обрывом, которым начинается уже лабиринт пещер, идущих под известными холмами Кебира. Обрыв этот встречается так неожиданно, что не будь факела Османа впереди, я сорвался бы с него и полетел в глубину огромного подземелья. Халиль был уже внизу обрыва и принял меня на руки, как малого ребенка, в то время, как Осман и Юсуф, раздув факелы, ярко осветили подземелье. Мы были уже совершенно под землей в обширной каменной могиле, и чувство жуткости охватывало невольно в первые мгновения пребывания в ней.
   Пред нами новое огромное подземелье, но совершенно не похожее на те, которые мы посетили доселе. Там мы видели все-таки обширные освещенные подземные залы, правильно высеченные и легко соединяющаяся между собою; там мы ощущали внизу себя твердое каменное дно, могли составить себе план и расположение камер -- тут же пред нами был мрачный хаос, освещаемый тускло тремя факелами, горевшими слабо в духоте подземелья. Мы понимали только в первое время, что находимся внутри огромного пространства, которого ни формы, ни протяжения не могли определить; мы не видели ни потолка, ни сводов, ни поверхности дна; при тусклом свете факелов можно было приметить, что вздымаются словно выростая со дна огромный мрачные стены, исчезающие где-то вверху в неопределенном темном пространстве, где, слышны были, реяния многочисленных нетопырей, их слабый писк и покрикивания потревоженных сов. Несколько минут прошло в этом неопределенном колебании, пока мы, не видя ничего пред собою, не решились двигаться далее в непросветную тьму.
   -- Берегись, осторожнее! -- то и дело покрикивал шедший впереди Юсуф, и эти восклицания еще более останавливали мою решимость, несмотря даже на то, что мои спутники уже подвигались медленно вперед.
   Но вот ярче ли вспыхнули наши масленые факелы, помогли ли им еще несколько зажженых свечей, или глаза начали присматриваться к окружающему, но только из глубокого сумрака, в который дотоле было в наших очах погружено подземелье, начали вырисовываться кое-какие детали, позволявшая нам ориентироваться там, где мы до той поры не видали ничего. Скоро мы рассмотрели, что подземелье, в котором мы находились, представляло род цилиндрической пустоты, верх которой образовывал род купола, стены представляла толща скалы, а дно тонуло еще в темноте. Пока я осматривал детали подземелья, передний факел Юсуфа вдруг нырнул в глубину и исчез там, осветив своим багровым блеском дотоле скрытое от наших глаз пространство, лежавшее внизу под нашими ногами. Вначале, предположив, что проводник наш куда-то сорвался или провалился, я перепугался не на шутку и быстро попятился назад, свалив Арабчат, несших багаж и шедших позади. Каково же было мое удивление, когда я услышал веселый голос Юсуфа где-то глубоко внизу, призывавший нас осторожно спуститься за ним в самую глубину подземелья. Я ступил несколько шагов вперед, яркий светоч Юсуфа блеснул под ногами, п пред взорами моими открылось зрелище, которого мне не забыть никогда.
   Пред нами по ровно обсеченным стенам подземелья виднелась прекрасная каменная лестница, высеченная в той же самой скале, как и самая подземная зала, и составлявшая одно целое с стенами этой последней. Эта лестница, спиралеобразно вившаяся по внутренней стене подземелья, казалась уже настоящею лестницей великанов. Я видел незадолго пред тем исполинскую лестницу, высеченную в скалах Петры, но эта последняя далеко не произвела на меня такого потрясающего впечатления, как спиралеобразная лестница, спускавшаяся вдоль цилиндрического подземелья Магара Тель-Кебир до самого его дна, вырубленная очевидно одновременно с подземного залой и погруженная вместе с нею в абсолютную непросветную темноту. Правильность спирали, легкий уклон, хорошо высеченные ступени, идущие не горизонтально, а с некоторым откосом, направленным к оси залы (что указываешь на значительный математические соображения строителей), небольшие выступы, оберегающие сходящего от падения, и многие другие техническая детали этой удивительной лестницы мне удалось рассмотреть еще ранее, чем я начал спускаться.
   Спуск с лестницы, несмотря на высокие техническая качества этой последней, далеко не так легок; время и атмосферные влияния повредили края ступень, сделали их гладкими, неправильными, а местами до того покатыми, что нога скользила невольно; вечная сырость, царящая во всех подземельях бет-Джибрина, делала еще более скользкими ступени, так что при всей своей осторожности я непременно скатился бы вниз, не смотря на боковые выступы, если бы меня не поддерживал спереди Осман. спускавшийся босиком и потому имевший более устойчивую точку опору, чем я, не снимавший никогда своих высоких походных сапог.
   Тихо и осторожно спускались мы по витой лестнице на дно подземелья, и сообразно с нашим поступательным движением все более и более освещалась нижняя доселе совершенно не видная часть подземелья... Трепещущий свет факелов скользил по гладким стенам залы, оставляя утопать во тьме куполообразные своды, в которых бешено носились перепуганные огнями совы и нетопыри. Вся эта необыкновенная обстановка при тусклом свете дымящихся факелов производила на меня особенно сильное, еще не испытанное впечатление; хороним самих себя в огромной каменной могиле, куда спускаемся в легких белых саванах, какими казались наши летние одеяния, в совершенном безмолвии при свете факелов с дымящимися свечами в руках. Медленное торжественное шествие наше вглубь подземелья вполне соответствовало погребальной церемонии, и эта иллюзия стала еще полнее, когда мы, спустившись на самое дно подземелья, засыпанное камнями и землей, наткнулись на массу человеческих костей и два целые скелета, глянувшие на нас своими костяными орбитами... Один из этих скелетов был еще полуприкрыт истлевающими тряпками, придававшими ему еще более отвратительный вид; другой скелет мы нашли в полусидячем положении, причем еще не разрушены были межпозвоночный связки и хрящи... Ужасен был видь этих человеческих останков среди мрака и безмолвия глубокой каменной могилы, освещаемых лишь багровым отсветом наших факелов, и нем Юлианом, что всякий "спиритуалистический взгляд едва ли мог лежать в основе вообще грубого материалистического сирофиникийского культа. Аскетизм Семитов совершенно чужд всякого идеализма. Он понятен только психологически, но не метафизически. Здесь ничего кроме чувственности, которая отрицает себя, потому что дошла до последней степени своего развития -- ничего кроме страха пред божеством, которое так же сурово, как и сам Семит". В религии Финикии, продолжает он, есть только "идея силы, пред которою всякая жизнь есть ничтожество и которая ненавидит жизнь".
   И чем безобразнее и исступленнее была оргия крови, бешенства и разврата, чем ужаснее были жертвы и чем чудовищнее были сцены этого ужасного разгула всех страстей разнузданного Семита, тем благосклоннее смотрела на них сама бесстрастная и жестокосердая Астарта. Ее кедеши, галлы и гиеродулы не довольствовались никакими жертвами, приносимыми на грязный алтарь богини, и поощряли к новым безобразиям и излишествам окрест стоящую толпу взрослых и детей; призыв к оргиям и сверхъестественному разврату отражается скорее в сердцах грубой фанатизированной толпы, чем призыв к аскетизму, самообладанию и чистоте; она рукоплескала кедешам и, следуя их циничному грязному примеру, пускалась в новые оргии, чтобы заслужить поощрение Астарты. Но опустим завесу пред описанием этих оскорбляющих всякое чувство сцен; если для них не нашли приличных слов сами античные авторы, то и нам нечего более говорить о том, что само уходило от дневного света в глубину недоступных солнцу пещер. Там в подземельях, подобных тем, которые мы посетили в бет-Джибрине, хранится тайна мистерий сирофиникийского культа и нам нечего стараться ее открывать.
   Много данных говорит за то, что мрачные подземелья Арак-эль-Хель служили местом отправления мистерий в честь Астарты или Молоха; самое название их "Хель" обозначает непереводимое по циничности значения слово. Тщательная отделка пещер, превосходящих в этом отношении все остальные подземелья, орнаментировка входа и переходов, вечная тьма, царившая в этих обширных подземных залах, и наконец присутствие статуи неопределенного значения -- все это действительно говорит за то, что пещеры Хель служили храмом Эдомитян, Филистимлян или Финикиян. Под живым впечатлением всего того, что некогда творилось в этих ныне безмолвных и мрачных подземельях, мы бродили под каменными сводами пещер, рисуя в своем воображении общую картину тех бешеных оргий, которые из Сирофиникии перешли во Фригию, Киликию, Кипр и даже прекрасную Элладу. Астарта Финикии под именем Цибелы чествовалась во всей Малой Азии, Греции и Риме; культ ее требовал также пещер и горных ущелий служивших ему храмами, потому что отличался такою же безнравственностью, как и культ Астарты или Ашеры; она тоже требовала от женщин жертвы невинностью и также прославлялась толпой гиеродулов, галлов и кедешей с архигаллом во главе. Дикие мистерии финикии и Халдеи породили подобные же оргиастические культы за морем, и таинства Элевзиса, Самофракии и Эгины, равно как и вакханалии, тауроболии и криоболии Рима были их позднейшим развитием и отражением.
   Вместо развратных оргий и диких мистерий в настоящее, время в подземельях эль-Хель, освещенных дневным светом, благодаря обвалам и землетрясениям, можно видеть лишь сцены домашней жизни и быта нескольких десятков Арабов, поселившихся здесь. В главной пещере, бывшей некогда храмом Астарты, живет несколько семейств, отгородившихся друг от друга кусками синей материи, в боковых залах живут также люди; в более темных вместилищах помещается скот, домашняя птица и весь незатейливый скарб палестинского феллаха. Беспокоя своим посещением эти мирные семейства и распугивая овец, козлов и десятки кудахтающих кур, я, разумеется, не мог пройти подземелий эль-Хеля, не раздавая во все стороны обильного бакшиша.
   -- Бакшиш -- равносильное нашему "на чаек с вашей милости", раздавалось вокруг меня на каждом шагу в подземелье; -- эти краткие, но выразительные призывы, которые можно слышать на всем арабском Востоке, словно дразнили меня, не давая сосредоточиться мыслям и вниманию, сосредоточиться на том или другом интересном предмете. Подай бакшиш -- кричали мне и седобородые старцы, и изможденные каторжною работой исхудалый женщины, и здоровые, сильные мужчины, и еще бегавшие нагишем смуглокожие и черноглазые ребятишки. Эти последние особенно досаждали мне; в каждом углу подземелья, едва я останавливался хотя на секунду, я слышал под самыми своими ногами раздражавший голос:
   -- Бакшиш йя, хаваджа!
   И как ни гоняли этих голых попрошаек мои верные спутники Халиль и Осман, эти последние не отставали от нас даже когда мы выходили за пределы их обитания.
   -- Нет ничего, убирайся,-- покрикивал я ежеминутно, и вслед за тем слышал новые молящие просьбы о бакшише. Самая подачка не всегда избавляла от попрошаек, а часто вызывала только новые просьбы, основанный именно на принципе надоедания Европейцу и полном расчете на то, что он даст и еще, и еще, чтобы только развязаться...
   Просьбы и крики о бакшише, плачь ребятишек, кудахтанье кур, блеяние овец и раздирающие крики осликов, громко раздававшиеся в подземельях, были единственными звуками, разносившимися там, где некогда слышались дикие и вместе с тем страстные звуки оргиастической музыки и пения галлов, стоны жертв, плач истязуемых детей, вопль девушек, приносивших себя в жертву богине, и еще более страстные и дикие крики разгулявшейся оргии разврата.
   С радостью выбрались мы из мрачных гротов Арак-эль-Хеля, чтобы под живительными лучами солнца отдохнуть от тяжелых впечатлений, навеянных "подземельем позора". Торопясь выйти отсюда, мы отказались даже от кофе, предложенного Арабами, обитателями этих пещер, и забыли не только об обеде, на который рассчитывали в прохладных подземных залах эль-Хеля, но даже о страшном зное, который мы хотели тут переждать. Выйдя из подземелья, мы с радостью встретили своих лошадей, приведенных из бет-Джибрина, сели на них и помчались скорою рысью в хижину Халиля, где ждала нас уже давно с обедом Джемма.

XI.

   Весь этот день мы провели под гостеприимным кровом Халиля, отдыхая от тяжелых экскурсий и записывая многочисленные впечатления, вынесенные из этих последних. Под вечер у нашего костра снова собралась кучка обитателей бет-Джибрина, и мы провели вечер так же хорошо, как и предъидущий, хотя на этот раз дело обошлось без фантазыи. Мы имели только больше случая присмотреться к обыденной жизни палестинского феллаха, который влачит в общем очень несчастное существование.
   Вечно нуждающийся, а часто и голодный, он живет изо дня в день, не заботясь слишком о будущем, памятуя восточную пословицу, что "каждый день приносит и свои заботы", а думать о далеком будущем грешно, что во всем надо полагаться на волю Провидения и твердить почаще свое роковое "иншаллах" -- как угодно богу. Благодаря этому "иншаллаху" и "машаллаху", выражающим вполне свое безусловное подчинение воле Провидения, феллах Палестины живет только настоящим днем, проживает то, что ему случилось добыть или получить, и не думает отложить что-нибудь для будущего, потому что это не угодно богу "истахфир Аллах".
   Бедна и убога обыкновенно та обстановка, в которой живет палестинский феллах; она немного лучше жизненных условий египетского феллаха... Но в благодатной долине Нила трудолюбивый земледелец снимает дважды и даже трижды плоды от трудов своих, тогда как на каменистой почве нагорной Палестины не удается часто собрать и единой жатвы, попаляемой жгучими лучами солнца, выпивающего последнюю каплю влаги с поверхности известковых холмов. Не поле часто, а нагорные травы, да рощи полудиких маслин доставляют все рессурсы к жизни феллаха Палестины; камень не родит хлеба, неприхотливая маслина ютится в самых неприветливых уголках, а вкусные альпийские травы кормят тысячи черных баранов и коз, в свою очередь кормящих неприхотливого человека. Виноград и смоковница, растущие при небольшом уходе в любом уголке Святой Земли, дополняют серию естественных продуктов; к ним путем упорного труда человек может добавить еще некоторые овощи и съедобные травы, но так как труда часто не хватает всего более у феллаха Палестины, то он и живет впроголодь даже там, где мог бы обеспечить себе безбедное существование...
   Арабы -- народ, воплотивший в себе самые характерные особенности Востока,-- не способны к упорному земледельческому труду, несмотря на долгую историческую жизнь, полную блестящих страниц. Они до сих пор не забыли своих привычек номада -- кочевника. Феллах Палестины тот же номад, но имеющий только более определенный район обитания, связываемый чаще не полем, а жалкою хижиной и определенным пастбищем для кормящего его скота. Восточная лень, нега и кейф кладут особый отпечаток на этот народ, на самом деле подвижной и живой; экспансивная натура Араба создана однако скорее для кочевой, чем для оседлой жизни, самые совершенные образцы арабской расы мы видим поэтому в пустыне, а не в деревнях и городах... Араб любит простор, ширь и безграничность, которые могут дать лишь небо да пустыня; самые города арабского Востока построены на окраинах пустыни, с вершин их минаретов Араб может видеть всегда дорогую для него пустыню... Сабеист в душе, он остается сабеистом и в исламе; материализм, жестокость и грубую чувственность он перенес из древнего сидерического культа в учение Магомета, Аллах ислама -- тот же Аллах-таала, которого исповедовали издревле в Иемене и Геджасе. Точно также и в современном даже оседлом городском Арабе не умер еще тот настоящий Араб-бедуин, которому место в безграничной пустыне, для которого небо составляет культ, а своя собственная совесть, хотя и подвижная,-- единственный закон... Долгие века высокой культуры еще далеко не убили в нем кочевника, и едва Араб отдаляется от поля, он становится номадом в душе, с его обычаями, привычками, миросозерцанием и моралью. Феллах Палестины, особенно живущий на границе пустынь, каким является, например, обитатель пещерной области Иудеи, представляет тип такого возвращающегося к первобытной жизни номада... Современные троглодиты бет-Джибринских подземелий уже настоящие кочевники не по месту обитания, к которому они более или менее прикреплены, а по образу жизни, мировоззрению и морали...
   Старый Халиль, уважаемый шейх и давнишний обитатель бет-Джибрина, номад не только в душе, но и по образу жизни; целые недели проводит он, несмотря на свои преклонные годы, в горах, бродя вслед за своими многочисленными стадами; его убогая хижина -- не постоянное жилье, а скорее палатка, только строенная из камня и глины, а не куска грубой материи. Все хозяйство Халиля -- обстановка кочевника, все его богатство -- в стадах баранов и коз, пасущихся на отдаленных холмах, его черноокая Джемма -- тоже дитя пустыни, дочь кочевника... Она предпочитает простор пустыни душной обстановке деревенской жизни, она цветет лишь во время кочевания с отцом, хирея, когда обстоятельства заставляют ее долго оставаться в бет-Джпбрине...
   Весь следующий день с раннего утра, сопровождаемый Халилем, Османом, Юсуфом и целою толпой туземцев, я бродил по окрестностям бет-Джибрина, посещая многие сотни его больших и малых пещер. Много труда и усилий употребил я для изучения этих интересных сооружений возможно всесторонне и полно, но после всего того, что мы видали в огромных сложных подземельях бет-Джибрина, одиночные подземные гроты, при всей их величине и тщательности отделки, не представляли уже ничего особенно интересного. Кроме формы сводов, отделки. входных отверстий, световых отдушин, лестниц, ниш, порогов и других деталей, относящихся до архитектуры этих подземных сооружений, я изучал еще их взаимное отношение, а также связь их с описанными большими подземельями. Относительно этого последнего я могу только повторить слова профессора Олесницкого, указавшего что "малые простые пещеры расположены всегда при больших и сложных, которые они окружают со всех сторон. Но если большие подземелья служили храмами, базарами и другими общественными местами, то малые представляют частные жилища, иссеченные в скалах отдельными семействами по одному образцу. Таким образом, взятые вместе, подземелья бет-Джибрина, представляют обширный подземный город со следами весьма значительной, хотя я своеобразной культуры..."
   К этим прекрасным словам почтенного исследователя я могу прибавить очень немного; изучение подробного плана пещер по отношению к большим подземельям могло бы выяснить многое. Мы заметили, что и малые пещеры редко разбросаны безо всякого порядка, а обыкновенно группами: быть может, эти последние представляют районы обитания известного рода или племени: отдельный группы иногда отличаются друг от друга довольно значительно как по форме, так и особенно по степени отделки входных отверстий, всегда указывающих на большую или меньшую степень развития пещерных сооружений. Подробное изучение отдельных пещер могло бы указать приблизительно и на последовательность различных культур в эпохе троглодитов, на образ жизни этих последних и на многое другое из жизни первобытного человечества.
   Уже беглый обзор нескольких сот пещер указывает на то, что пещерные обитатели умели себя обставлять некоторым комфортом, устраивали себе жилища с различными хозяйственными приспособлениями; они прекрасно обделывали двери и окна, получившие начало из простых пробоин, устраивали особые шкапы из ниш, вырубленных в скале, высекали каменные лежбища и даже столы: закоптелость одних пещер рядом с отсутствием копоти в других соседних указывает на то, что у троглодитов были, так сказать, обыденные и чистые помещения; эти последние отличались, между прочим, и большею тщательностью в отделке, хорошими входными отверстиями, имевшими иногда, форму каменного притолока и косяка. Что касается до находок, сделанных в различных пещерах бет-Джибрина, то они не многочисленны, но все-таки, принадлежа к предметам обихода, указывают на то, что пещеры эти несомненно служили долго обиталищем человека. Находки лампочек, глиняных черенков, разбитых костей, углей и изредка каменных орудий относятся, разумеется, к пещерам жилым, тогда как находимые в некоторых гротах гробнички и человеческая кости (не всегда впрочем принадлежащие троглодитам) служат доказательством того, что часть подземных вместилищ употреблялась и в качестве погребальниц. Маловажный сам по себе факте, что большинство найденных около бет-Джибрина амулетов, монет и других древностей, относящихся уже не к доисторическим, но античным временам, было отыскано в больших и сложных подземельях указывает, по нашему мнению, что эти последние были занимаемы и в позднейшие культурные периоды, тогда как огромное большинство одиночных небольших пещер, по всей вероятности, пустовало со времен первобытных троглодитов. По самым скромным расчетам нашим в полуторетысяч пещер, окружающих бет-Джибрин, проживало не менее 10-12 тысяч троглодитов; одни подземелья Арак эль-Мои и эль-Гмел могли вместить целые сотни семейств... Мы не называем их, правда, дворцами, как-то делали некоторые другие исследователи, так как во времена пещерных построек едва ли была развита настолько олигархия, чтоб из нее выделилось одно лицо, облеченное деспотическою властью, которое и по образу жизни слишком отличалось бы от остальных детей камня, как можно справедливо называть троглодитов.
   Большие описанные нами выше подземелья, представляющая высокую степень культурного развития, едва ли возможную для грубых возделывателей камня, по нашему мнению, нельзя ставить вовсе рядом с более простыми пещерами, служившими для пещерных обитателей. Во времена первобытных троглодитов все большие подземелья существовали в самом простом неотделанном виде, вроде, например, одиночных пещер; они отличались от этих последних только своею грандиозностью и величиной. Все украшения, ниши, орнаменты, статуи, столь поражающие ныне посетителей, по всей вероятности, сделаны гораздо позднее и не могут быть отнесены к эпохе троглодитов. Мы не знаем, который из известных народов древности мог быть назван последним из троглодитов, но по многим данным можно подозревать, что лишь Филистимляне и Финикийцы обделали большие пещеры с таким искусством и тщательностью, до которых не могли дойти не достигшие слишком высоких степеней культурного развития троглодиты Иудеи, Петры и Хаурана. Сопоставляя вместе все то, что мы видели в подземных сооружениях бет-Джибрина, мы должны, без сомнения, признать всю совокупность пещер простых и сложных за настоящий город троглодитов, подобного которому мы не знаем на земле. Как обиталище троглодитов, даже Петра уступает подземному бет-Джибрину, потому что "город камня", как зовутся справедливо развалины в Уади-Муса, был обиталищем людей античного мира, создавших все ее величие, тогда как подземелья Бетогабры вышли грандиозными уже из рук первобытных троглодитов.
   Бет-Джибрин, названный нами ранее столицей обширного пещерного царства, которого лишь центральною частицей является южная Иудея, не представляет единственного города троглодитов. Значительный группы пещерных обиталищ разбросаны по всей южной части Палестины, граничащей с пустынями Синая; большая часть их все-таки расположена невдали от бет-Джибрина, служившего очевидно центром этого царства троглодитов. Недостаток времени, к сожалению, не позволил нам посетить многих из этих второстепенных групп подземных обиталищ, заслуживавших справедливо название пещерных городов, и мы не можем говорить о них по личному знакомству, хотя это и желательно было бы для полноты нашего очерка. Чтобы восполнить хотя несколько этот пробел, мы позволим себе коснуться описания ближайших к бет-Джибрину селений троглодитов, пользуясь таким компетентным источником, как известный труд профессора Олесницкого (Святая Земля).
   Ближайшим к бет-Джибрину из этих пещерных городов является бет-Рух, состоящий из группы одиночных пещер, частью круглых, частью четырехугольных. Угольный и особенно квадратные пещеры мы считаем за тип пещерных обиталищ высший чем тот, который представляют круглые и вообще сферические пещеры. Им обыкновенно соответствует и более тщательная внутренняя обделка, что мы встречаем и в бет-Рух; в пещеры этого подземного селения, снабженные нишами и каменными скамьями, ведут особые откосы и лестницы, вырубленные в скале.
   В пещерном городке бет-Мисраиме, отстоящем, как и предъидущий, от бет-Джибрина в двух часах пути, встречается любопытное сочетание древнего подземного с настоящим наземным селением. Каждый дом этого оригинального города сообщается с пещерой, служащею нижним этажом здания.
   Гораздо более обширным, хотя и менее высоким но своей обделке, является подземелье Арак-эль-Карак, окружность которого равняется целой версте. Это подземное селение состоит из ряда зал, обделанных в форме куполов и освещаемых сверху круглыми отверстиями; эти подземные залы расположены вокруг огромного двора и представляют по своему строению большое сходство с бет-Джибринскими "Пещерами Воды". Особенностями их являются иссеченные в камне ясли, встречающаяся в некоторых залах и служащие доныне для этой цели туземцам, а также огромный систерны, расположенные на дворе, представлявшем площадь подземного селения.
   Еще большего нашего внимания заслуживают подземелья Деиро Дуббано или монастырь Мухо, о котором мы говорили уже впереди при описании культа насекомых. "Большая возвышенная площадь, на которой расположилось современное наземное селение, пробита, множеством круглых отверстий, похожих на, устья колодцев и называемых местными жителями эль-Биар. Это окна, подземных зал, расположенных под площадью селения в мягком белом туфе и представляющих три большие галлереи". Уже одна эта более или менее правильная группировка пещерных обиталищ указывает на высший тип селений сравнительно с теми, камеры которых расположены безо всякого порядка. "Главная галлерея подземелий состоит из пятнадцати сообщающихся между собой круглых зал, каждая около двадцати шагов в диаметре и двенадцать метров высоты; все залы вверху обделаны куполообразно, а в самой вершине своей имеют отверстие или окно. Главная зала имеет в стенах ряды небольших ниш треугольных и круглых, назначавшихся для светильников... Из этой залы ведет ход в другую смежную залу, лежащую в самой глубине галлереи. Кроме ниш, которыми и здесь истыканы все стены до самой вершины, эта зала имеет прислоненный к стене большой (2,5 метра высоты) камень, обсеченный в виде жертвенника или проповеднической кафедры. Никогда не забуду того торжественного ощущения, которое я испытал здесь, говорит Олесницкий, когда мой проводник, взобравшись на этот исполинский жертвенник, осветил перед нами скрывавшийся в темноте купол залы, загоревшийся вдруг разнородными цветами своих кристаллических образований... Если все подземелья дейр-Дуббана производят впечатление подземных храмов, то эта заключительная камера с жертвенником должна быть adytum (входом) этих храмов"...

-----

   Хороший вечер провел я после трудового дня, исполнив давно заветную мечту видеть знаменитым подземелья бет-Джибрина. Как и два предъидущие вечера, кроме меня, Османа, Халиля, Юсуфа и Джеммы в нашей беседе принимало участие еще несколько почтенных старцев деревни. На этот раз все были довольно разговорчивы, и речи так и лились, несмотря даже на отсутствие всяких искусственных пособий, в роде чаю и папирос, которых запас совершенно истощился у меня... Особенно неутомим был мой добрый Халиль, хотя и порядочно за эти дни я потрепал старика... Не по годам ему было бегать за молодыми, но почтенный шейх выдержал это испытание и ни разу не уступил в выносливости даже неутомимому Осману. Много о чем переговорили мы в долгие часы палестинской ночи, вдыхая ароматный воздух и любуясь весело мерцавшим огоньком. Всех преданий и легенд, слышанных мною от почтенных моих собеседников, я, разумеется, не могу передавать, тем более, что и мой переводчик Осман не настолько хорошо говорил по-русски, чтоб я с моим слабым знанием разговорной арабской речи мог угадывать даже смысл прекрасной часто поэтической цветистой речи Араба. Я ограничусь только любопытными сведениями, которые передал мне Халиль относительно космогонических представлений палестинского феллаха, почерпнутых вероятно больше из дидактических книг ислама, чем от практической мудрости дедов и отцов. Развитие космогонии, по представлениям Халиля, обнаружившая внезапно глубокие философские соображения, разумеется, не было сделано последовательно, а отрывочно, сообразно вопросам, предлагаемым с моей стороны; для большего удобства мы передадим их в общей связи, не нарушая, по возможности, даже способа изложения Халиля.
   -- Эль-Кудс, эль-Халиль (Эль-Кудс -- Иерусалим, эль-Халиль -- Хеврон) и бет-Джибрин -- три города, благословенные Аллахом; Всевышний поместил их в центре мира, поставив над ними солнце и окружив их многочисленными областями земли... И горы, и пустыни, и моря лежат окрест этой благословенной страны, вмещающей древнейшие селения мира; старцы нашего народа говорят, что еще отец всех людей Ибрагим (Авраам), да будет благословенно имя его, поставили шатры своих сыновей на тех холмах, где стоят ныне эль-Кудс, эль-Халиль и бет-Джибрин... Семь пустынь, семь горных цепей и семь морей отделяют эту святую землю от неверного Франкистана (Европы)... Правоверные окружили отовсюду гяуров, и недалеко то время, когда ислам будет верой всех народов на земле,-- кто противится ему, да погибнет тот от меча пророка. За неверным Франкистаном идут снова семь морей, семь горных цепей и семь пустынь; за ними лежат земли холода и мрака, а затем великий Океан, ограниченный краями света -- высокими горами Каафа, которые упираются в небеса... Голубое небо лежит на этих горах, как опрокинутая чаша, в середине которой прикреплено лучезарное солнце. Шесть небес лежат над видимым нам небом, и все они созданы Аллахом из драгоценных металлов и камней; есть небо золотое, серебряное, небо из перла, бирюзы, рубина и измарагда -- превыше всех стоят лучезарные чертоги Аллаха, утвердившего свой трон над солнцем, а следовательно и над благословенною страной, лежащею прямо под его золотыми лучами... За горами Каафа идет мрачное обиталище джинов, а что лежит дальше -- того не знают даже самые ученые старцы-муллы...
   Не простирая своего любопытства за таинственную область джинов, я удовольствовался и теми сведениями, которые сообщил мне Халиль. Я попытался только узнать от словоохотливого старца относительно строения того, что находится у нас под ногами... Арабская фантазия, по-видимому, очень мало занималась этим вопросом, по всей вероятности потому, что признает внутренность земли за царство злых духов, а следовательно за область мало интересную для правоверных. Ответы Халиля по этому вопросу были неопределенны, сбивчивы, и противоречили один другому... Под землей, по-видимому, тоже предполагаются необозримые воды, упирающиеся на золотое дно; эта твердь поддерживается какими-то чудовищами, эти последние покоятся на каких-то подземных скалах, скалы укреплены на широких плоских камнях... На чем лежат эти камни, тоже не знают ученые старцы-муллы, а потому и нам нечего пытать себя и Халиля вопросами, на которые нет ответа на земле... Мы и не пытались более утруждать Халиля и других почтенных собеседников трудными вопросами космогонии, а перешли из недоступных человеческому пониманию высей к земным потребностям, среди которых вопросы о пище и о сне представлялись самыми существенными...
   На эти вопросы отвечала практическим их осуществлением Джемма, приготовившая сытный ужин и прекрасную постель из свежесобранных ароматных трав.
   Рано утром на другой день, распрощавшись с добродушным Халилем, Юсуфом и всеми нашими добрыми знакомыми, мы с Османом покинули бет-Джибрин.
   -- Прощайте,-- сказал я, садясь на своего крепкого сирийского коня и пожимая руки Халиля и Джеммы...
   -- Да хранит тебя Бог,-- отвечали они, прикладывая руки к сердцу и ко лбу...
   -- Дай Бог вам счастья,-- крякнул я и помчался по небольшой тропке, ведущей на гору, с которой открывается вид на весь бет-Джибрин...
   -- Добрый путь! -- долго еще слышалось за нами; вся деревня провожала нас добрыми пожеланиями, и мы махали на прощание платками, пока не перевалили за небольшую горбину, закрывавшую вид назад...
   Когда я обернулся в последний раз, чтобы бросить еще один общий взгляд на бет-Джибрин, я видел, как стройная Джемма, поднявшись на плоскую крышу своей хижины и прикрыв рукой лицо, следила за нами, пока мы не скрылись из виду...

А. Елисеев.

   Текст воспроизведен по изданию: В подземных пещерах Иудеи // Русское обозрение, No 7. 1891
   OCR - Андреев-Попович И. 2016
   
удрено, что отшатнулись назад шедшие впереди Арабы а даже мой храбрый Осман, первый открывшей страшные следы смерти в ужасных и без того подземельях...
   -- То сама смерть,-- проговорил дрожащим голосом суеверный Халиль; -- мы пришли в царство смерти, да сохранить нас от ее гнева Аллах!
   Еще тревожнее переглянулись и попятились при этих словах мои Арабы; даже мальчишки, шедшие позади, поспешили взбираться снова на лестницу, чтобы не видеть оскаливших зубы черепов, смотревших из мрака своими провалившимися орбитами на людей, пришедших нарушать вечный сон могилы... Увидав смущение своих проводников, я взял факел из рук Халиля и пошел смело вперед... Закутанный в тряпье скелет лежал на нашей дороге и так как ни один Араб не решался переступить через него, то я должен был один передвинуть сухие кости в сторону и освободить наш путь от препятствия, поставляемого мертвецом. С трепетом, читая молитвы и заклинания, и даже вынув чудотворные хеджабы (талисманы), прошли мои Арабы пост, занятый стражей скелетов, и вышли на широкую площадь, представляемую дном подземелья...
   К сожалению, и эта находка человеческих костей, как и первая, сделанная в гротах Арак-эль-Глиль, не представляла того антропологического интереса, который я искал тщательно в человеческих останках пещерной области Иудеи. Оба скелета принадлежали разумеется не троглодитам, а современным обитателям Палестины и притом людям, погибшим еще сравнительно недавно. Кто такие были те, которых скелеты были схоронены так глубоко в подземельях Магара Тель-Кебира, разумеется, сказать невозможно. Были ли то жертвы насилия, брошенные сюда для того чтобы скрыть следы преступления, как-то делается нередко в Палестине, или то были жертвы своего собственного неблагоразумия, погибшие в подземельях от голода и жажды и попавшие туда случайно -- я не знаю, хотя мои Арабы уже сложили целую легенду, объясняющую присутствие человеческих останков в лабиринте Кебира; те кости, по словам этой легенды, принадлежать людям грешным, похищенным джинами ночи в то время как эти несчастные в ночь, посвященную духам злобы и тьмы, обитающим в подземельях, проходили мимо входа в царство вечного мрака и тишины...
   Но как ни поэтична легенда, сложенная Арабами и объясняющая присутствие человеческих останков на дне большого подземелья Кебира, всего вероятнее, что люди, погребенные здесь, были жертвами собственного неблагоразумия или упавшие с каменной лестницы и разбившиеся о каменные ступени, или путники заблудившиеся тут и погибшие от невозможности найти выход. Это предположение всего вероятнее уже по тому одному, что оно кажется вполне естественным; я уверен, что никто, даже хорошо знающий лабиринт пещер Кебира, а таких нет даже среди обитателей Бет-Джибрина, не выберется отсюда, раз заблудится тут и истратит последнюю свечу, находящуюся в его распоряжении... План расположения пещер этого подземелья до того неправилен и сложен, что самый привычный и знающий человек, в условиях абсолютной темноты ошибется в расчете и сорвется в глубину какого-нибудь обрыва, где и разможжит себе голову об острые камни...
   Обойдя дно большого подземелья, кажущегося в темноте гораздо большим, чем оно является на деле, мы полезли по небольшой осыпи и очутились пред входом в новую подземную залу, не уступающую первой ни по величине, ни по тщательности отделки... Эта зала находится на горизонте несколько низшем, чем первая, а потому еще более, чем эта последняя, погружена в толщу каменной массы. Если в первой зале, как говорят, помимо того отверстия, которым мы вошли, мыслимы еще и другие световые и воздушный отдушины, то второе подземелье, гораздо более углубленное, находится уже в абсолютном вечном мраке и наполнено тяжелою удушливою атмосферой, которая не освежается никогда.
   Скоро мы набрели на совершенно такую же каменную лестницу, как и в первом цилиндрическом подземелье, но только еще более сохранившуюся... Спускаясь по вьющейся спирали каменных ступеней, я насчитал их более пятидесяти и счел бы еще более, если бы не оступился и не полетел вниз. Без сомнения, при этом неожиданном падении я разбился бы совершенно, но меня спасла земляная осыпь, прерывавшая в одном месте каменные ступени лестницы; она задержала мое падение и дала возможность Арабам быстро придти ко мне на помощь и удержать от дальнейшего движения вниз по скользким и влажным ступеням...
   При помощи двойного способа передвижения я скорее достиг дна второго подземелья, чем дна первой подземной залы; здесь помимо массы камней и земли, неизвестно откуда попавших, мое особенное внимание привлекло значительное количество воды, стоявшее в виде лужи между камнями и осыпями. Хотя Юсуф и уверял меня, что вода эта объясняется присутствием источника сладкой воды, мне казалось, что она представляет скорее скопление подпочвенной влаги, дождевой воды, или даже влаги, осевшей из густых испарений, наполняющих нижние слои атмосферы подземелий. Нет ничего, впрочем, невероятного, что и в глубине подземных зал древние троглодиты смогли найти воду, проведя ее из какой-нибудь скрытой жилы. Для пользования этим подземным источником, быть может, были и устроены гигантские лестницы вдоль каменных стен подземелий. По аналогии мне припомнился, отчасти сходный с этими же условиями, известный колодезь бир-Юсуф, в глубоком подземелье Мокаттома, крепости Каира.
   Второе подземелье, столь похожее на первое, посещенное нами, поразило нас вначале менее, но за то, когда мы, пройдя две спирали лестниц, очутились на самом дне, в то время, как Арабчаты наши и Осман, вооруженные свечами, расположились выше нас по ступеням лестницы для того, чтобы дать нам возможность составить общее понятие о форме и плане подземелий, удивление наше возрасло в высшей степени.
   Впечатление колоссальности пещеры, в которой мы находились, получилось особенно сильное, когда свеча Османа заблистала где-то далеко, наверху над нашими головами, словно отдаленный маяк, указывающий выход из этого моря мрака и тишины. Каменная лестница, зигзагами поднимающаяся кверху, показалась лестницей великанов, воздвигнувших ее в глубине земных недр для того, чтобы с помощью ее достигнуть дневного света и солнечного сияния. Нам казалось, что мы ушли так далеко от земной поверхности, что отсюда уже и выбраться невозможно: звуки жизни не достигали сюда, так как здесь в беспросветной темноте не могла таиться ни одна более или менее высокоорганизованная жизнь. Халиль поднял мертвую змею, попавшуюся ему на дороге...
   -- Смотри хавадже,-- проговорил он,-- даже гнусная гадина не может жить в пещерах, которые созданы Аллахом лишь для обитания черных джинов ночи...
   Замечание Халиля заставило меня присмотреться тщательнее к окружающему и поискать следов жизни в этом царстве вечного мрака и тишины. Летучие мыши и ночные птицы, еще гнездившиеся в верхних пещерах, боялись спуститься в нижние подземелья Кебира; мертвая змея, по всей вероятности, была также случайным гостем этих глубоко сокрытых пещер. Разворачивая камни, я приметил только каких-то беловатых насекомых, засуетившихся при нарушении их покоя, но ни скорпионов, ни юлов, ни многоножек, обыкновенных жителей камней, нам не удалось отыскать. Жизнь, в самом деле, словно бежала из этих страшных подземелий, где могли еще развиваться в вечной влажности какие-то низшие грибки, или плесени, выстилавшие легким покровом вечно сырые и скользкая стены. Несколько комаров и мошек, летавших возле наших огней, были тоже, но всей вероятности, случайными обитателями подземных, пещер, заблудившимися в непросветной тьме.

VI.

   Осмотрев обе главные подземные залы Тель-эль-Кебирского лабиринта, мы предприняли дальнейшие экскурсии по многообразно разветвленным подземельям этой любопытной группы пещер. Более чем часовое пребывание под землей уже приучило нас не только к душной и тяжелой атмосфере подземелий, но и к той абсолютной темноте, в которой теперь мы ориентировались лучше при помощи факелов и свечей. Так как через главное подземелье с винтообразною лестницей нам предстояло еще возвращаться, то мы оставили тут кое-что из своего багажа и одежды; тут же остался один из мальчиков, оказавшийся неспособным идти в дальнейшие экскурсии в глубину второстепенных подземелий. В виду того, что помимо описанных главных подземных зал все остальные пещеры Кебирского лабиринта представляют вместилища сравнительно небольшие, и притом расположенный. безо всякого плана и соединенные часто весьма тесными проходами, еще более суженными осыпями и обвалами, мы из опасения легкой возможности заблудиться и остаться на веки под землей, пошли далее уже с величайшими предосторожностями, при помощи Ариадниной нити, обеспечивая себе возвращение. Юсуф, шедший впереди, прикреплял бечевку камнями, а все мы, двигавшиеся позади, проверяли ее неподвижность, прежде чем пускаться в дальнейший путь.
   Я не в состоянии описать подробно всех деталей более чем двухчасового нашего путешествия под землей, потому что решительно не мог составить себе даже приблизительного плана многочисленных и разнообразных подземных пещер лабиринта.
   Целая сеть подземелий, отчасти искусственных и отчасти натуральных, устроенных самою природой, расположенных на различных горизонтах и соединенных между собой проходами различной величины, идет во все стороны от описанных главных пещер. Мы направились вначале на север, но скоро сбились в направлениях и блуждали по многочисленным камерам, следуя лишь по наиболее удобным проходам, часто притом натыкаясь на слепые пещеры, не имевшие выходов; возвращаясь назад, мы брали новое направление, причем нам иногда приходилось ползти наверх, а иногда скатываться по наклонным плоскостям вниз, где мы попадали в новую камеру, подчас такую узкую, что даже втроем там невозможно было пошевелиться. Местами мы совершенно задыхались в тесных и узких проходах, где приходилось ползти на камнях, а иногда и ложиться плашмя, передвигаясь руками. Вслед за тесными проходами, скорее расщелинами, мы встречали иногда обширные камеры, тогда как нередко выходили в тесные пещерки через широкие входы, в которых мы могли двигаться вчетвером. Нередко также проходы, ведущие по отдельным камерам, были засыпаны или завалены землей и камнями; препятствия эти часто были настолько серьезны, что совершенно преграждали доступ. Я помню, как все мы вчетвером уперлись в рыхлую кучу свежей обсыпавшейся земли и так как никто не мог двинуться в тесной трубе каменного прохода, то мы несколько минут пятились, раками ища более свободного пространства; при этом мы чуть не задохлись от удушающей атмосферы и едва не подожгли друг друга свечами, бывшими у нас в руках. Несколько раз мы встречали также лестницы, ступени которых были, иссечены в скале, но эти лестницы часто только затрудняли, а не облегчали движение. Поставленные покатом, скользкие, полуобвалившиеся ступени расположены были так центростремительно, что у путника, взбиравшегося или спускавшегося по ним, являлась неизбежно опасность низвергнуться в темную бездну, зияющую с одной стороны этих ничем не защищенных лестниц. Только дружная взаимная поддержка спасла нас от многих весьма вероятных катастроф в этом царстве кромешной тьмы, в которой совершенно тонул слабый свет наших тускло горевших свечей.
   Что касается до самых подземных камер, то они разнообразны как по форме, так и по величине; неправильность расположения, как и моделлировки их, указывает, без сомнения, на естественное образование большинства этих пустот. В таких известняковых пластах, какие образуют горы южной Иудеи, пещеры являются очень часто результатом вымывания растворимых частей толщи подземными или дождевыми водами; направлением этих последних обусловливается и расположение подземных пустот, тогда как форма их зависит от нескольких причин, в числе которых отношение растворимых частиц к нерастворимым играете первую роль. Большинство подземных камер Кебирского лабиринта имеют поэтому неправильную или овальную форму, а угловатую с многочисленными рукавами или затеками, указывающими на их природное образование.
   Древние троглодиты бет-Джибрина, высекавшие из камня подземелья, подобные "Пещерам Воды", разумеется, не могли не приложить своих мощных рук и к подземным камерам Кебирского лабиринта, уготованным для них самою природой. Они обработали, без сомнения, некоторую часть пещер, обравняв их, снабдив сводами и куполами, расширив малые пустоты и углубив мелкие едва проходимым камеры. Не мало также труда употребляли первобытные троглодиты этой местности и для того, чтобы соединить между собою многочисленные, часто не имевшие никакого сообщения подземелья. В большинстве проходов заметны следы человеческих рук, старавшихся обравнять их и сделать более доступными; некоторые проходы обделаны даже очень хорошо и снабжены небольшими каменными лестницами для облегчения сообщения между камерами, лежащими на различных горизонтах. В двух местах я встретил даже род притолока или каменного порога, на котором, быть может, помещалась каменная или деревянная дверь.
   Что касается до внутренней отделки и украшений подземных камер Телькебирского лабиринта, то в этом отношений они уступают всем остальным подземельям бет-Джибрина. Хотя обделка стен и сводов некоторых камер и безукоризненна, хотя спиралеобразные лестницы и вызывают справедливое удивление, тем не менее камеры лабиринта не могут похвастаться никакими украшениями. Правда, того поверхностного изучения, которое уделили Кебирскому лабиринту не только я, но и другие более опытные исследователи в роде Робинзона, Сольси, Герена, Олесницкого и др., быть может, и не совсем достаточно для того, чтоб отрицать существование великих украшений в подземных камерах Магара Тел-эль Кебира, но все, посетившие эти подземелья, не видали в них ничего кроме ниш, гробничек (loculi) и т. п., следовательно, которые ни в каком случае нельзя назвать орнаментами.
   Ниши, встречаемые во многих камерах лабиринта, не велики, полукруглы и имели, по всей вероятности, назначение служить для помещения светильников, следы копоти которых, говорят, сохранились и доселе во многих из этих ниш. Ниши большого размера, попадающиеся например в больших подземельях, могли иметь и многие другие назначения; быть может, некоторые из них в настоящем своем виде являются только следами отдушин воздушных каналов, сообщавшихся с открытым воздухом подземелья. Настоящих световых отверстий, какие мы встречали, например, в Арак-эль-Мои, до настоящего времени еще не отыскано даже в самых больших камерах лабиринта. Точно также трудно решить были ли и другие входы в подземелья Магара помимо той расщелины, посредством которой сюда проникают в настоящее время...
   По всем вероятиям, вопрос этот надо решать в положительном смысле, потому что трудно допустить, чтобы такая обширная сеть подземелья, без сомнения, служившая не только храмом, огромным кладбищем, но и обиталищем древнего человека, могла сообщаться с остальным миром посредством узкой трещины не всякому человеку доступной. Следы каменной кладки, загораживающей проходы некоторых пещер, можно считать, по всей вероятности, даже местами, указывающими направление тех настоящих проходов, которыми сообщался лабиринт Магары с поверхностью земли. Точно также пока произведено очень мало исследований и на наружной поверхности холмов, прикрывающих эту сеть подземелий для того, чтоб отрицать существование каких-нибудь других выходов из лабиринта Магара, быть может, только засыпанных землей или заваленных камнями.
   Мы не решились также отрицать безусловно и возможности ее освещения некоторых больших камер лабиринта во времена троглодитов, как-то делают некоторые исследователи, объявившие, что подземелья Магара были погружены в вечный мрак, лишь потому, что доселе не были найдены настоящие световые отверстия. Какого бы высокого мнения мы ни были о силе и умении троглодитов -- строителей пещер, едва ли можно допустить, чтобы многочисленные работы, произведенные ими в глубине Магарских подземелий, были совершены в абсолютной темноте, при том скудном освещении, которое могли им дать смоляные факелы или масляные лампочки, подобные тем, которые находят и поныне в различных камерах лабиринта. По собственному опыту, мы знаем, как трудно даже бродить с помощью этих первобытных светильников под землей, а не только что-нибудь строить и созидать... Как ни мягок тот слабый белый известняк -- маляки, из которого вырублены пещеры бет-Джибрина, он все-таки требует немало усилий со стороны человека, высекавшего из него винтовые лестницы, куполы. галлереи, гробнички и проходы. Мы отказываемся лично допустить возможность обделки камер лабиринта единственно при слабом искусственном освещении, а потому, несмотря на видимое отсутствие световых отверстий, думаем, что они непременно существовали, по крайней мере, в двух величайших гротах лабиринта. Вместе с этим мы не отрицаем и возможности того, что отверстия эти, так же как и входные, удобные для сообщения с подземелием, были тщательно закрыты в позднейшее время для какой-нибудь цели. За необходимость допущения дневного освещения подземных гротов Магара говорить много и то обстоятельство, что многие из них были, по всей вероятности, заселены некогда человеком, едва ли имевшим возможность обойтись без солнечного света; позднее, когда последние пещерные обитатели ушли из этих подземелий, и они были целиком обращены в усыпальницы, световые отверстая были тщательно заделаны, чтобы лучи солнца даже украдкой не могли нарушать вечного сумрака этой настоящей каменной могилы.
   Блуждал по многочисленными, камерам, проходам я галлереям этой гигантской сети подземелий, я натыкался не раз на остатки человеческих костяков, лежавших в самых глухих пещерах то небольшими группами, то в одиночку. Несмотря на громкий протест моих Арабов, я останавливался каждый раз над полуистлевшими костями, ища среди них останков тех, которые могли быть названы несомненно первичными троглодитами этих подземелий, много костей я пересмотреть, но как условия их погребения, так и другие антропологические данные не позволяли мне видеть в них останки тех, кого я давно уже тщетно искал. Но вот, наконец, в одной неширокой подземной галлерее, полузасыпанной землей и мелким камнем, я набрел на давно желанную находку. Небольшая осыпь, преграждавшая нам дальнейший путь и тем остановившая наше внимание, была, можно сказать, совершенно инкрустирована остатками человеческих костей, которые очевидно были древнее всех тех, которые мы встречали доселе, Высохшие до состояния полуразрушения, они перемешаны были с раковинами, костями различных животных и, наконец, массой камней, среди которых опытный глаз различить тотчас любопытные каменные орудия, сделанные из кремня и голыша. Неизменны по отделке, но массивны и удобны для всякой работы были эти каменные топоры и бивни, иначе я не могу назвать грубые камни с заостренными концами величиной фута в полтора; с помощью таких камней эти люди, останки которых погребены вместе с их первобытными орудиями, могли действительно высекать себе жилище в мягком камне -- маляке, когда человек не дошел еще до искусства делать себе орудия из более подходящего для этой цели металла. Одно присутствие этих орудий вместе с костями давало мне уже несомненное право признать эти последние за останки первобытных троглодитов Палестины, которых я так долго искал.
   Забыты все трудности перехода, все желание идти дальше по таинственному лабиринту пещер, забыты самые тяжелые условия нашего несколько долгого пребывания под землей, я остановился пред грудой земли, хранившей дорогие останки, как пред близкою могилой, и объявил своим спутникам, что хочу здесь отдохнуть и как ни недоумевали мои добрые Арабы, предлагавшие мне более удобные места для отдыха под землей, как ни протестовали они против долгой остановки; убеждая меня в том, что надо торопиться засветло выдти из подземелья, я настоял на своем, заметив не без иронии торопившему Юсуфу, что здесь в абсолютном мраке для нас безразличны и день, и ночь.
   Моим невольным спутникам в антропологической экскурсии пришлось подчиниться суровым требованиям ее и остаться на добрый час в тесной душной галлерее, где нельзя было даже выпрямиться во весь рост. Лишь Осман помогал мне в поверхностных раскопках, производимых в осыпи земли ятаганами, все остальные сидели, поджав ноги, рядком в душном подземелье, недоумевая о том, что привязывает их господина к простой кучке земли и человеческих костей, подобный которым, по их мнению, уже сегодня мы встречали несколько раз. В утешение себя во время моего скучного для них занятия мои Арабы вздумали развлечься болтовней, а у запасливого Халиля нашлась трубка хорошего табаку, дым которого скоро заполнил и без того душную галлерею.
   Мы с Османом работали не только усердно, но и успешно, несмотря на то незначительное пособие, которое оказывали нам при раскопках ятаганы. Благодаря этим последним, мне все-таки удалось из кучи земли и остатков извлечь два порядочно сохранившиеся черепа и несколько длинных костей тех, которых я, по всем данным, мог считать за несомненных первобытных троглодитов Палестины. Поверхностное исследование, произведенное мною одновременно с добыванием самых костей, уже дало мне главные данные, чтобы судить о неведомом дотоле для меня типе пещерных обитателей Палестины.
   Предо мною из таинственной могилы вышли черепа и кости людей, по типу наиболее всего приближавшихся к семитам, как и подобает обитателям, жившим в середине обширной области Азии, занятой народами семитического типа; по своему краниологическому строению троглодиты Палестины стояли ближе к современным семитическим обитателям Аравии и Святой Земли, чем к жителям Египта, представляющим более смешанную расу; с другой стороны, более грубое строение черепа, меньший объем мозговой коробки, большее развитие лицевой части, указывают на то, что пещерные обитатели Палестины по своему культурному развитию, по всей вероятности, стояли ниже, чем современные им Евреи времен царства Иудейского. В глубине мрачных подземелий Тель-Кебирского лабиринта я убедился и в том, что первичные троглодиты Палестины, несмотря на повсеместное предание, указывающее на них, как на людей гигантского роста и колоссальной силы, не превышали обыкновенного роста. Пред великанами Рафидима чуть не бежал Израиль, говорит библейское сказание; трусость сынов Израиля, сказывавшаяся не раз и во времена славной эпохи в истории народа Божия, искала себе оправдания в необыкновенных физических качествах, на самом деле самого обыкновенного даже низшего в культурном отношении их врага. По костям, найденным мною в Магара-Тель-Кебире, видно, что пещерные обитатели Палестины были людьми очень невысокими, немного более среднего роста (1 м. 65 с.), с конечностями весьма пропорциональными, хорошо развитою мускулатурой и могучим развитием таза и груди, и что следовало ожидать от людей, всю жизнь свою боровшихся с камнем и нуждой.
   Я не буду более останавливаться на описании останков троглодитов Святой Земли, потому что это дело специального очерка; я скажу только, что находка порядочно сохранившихся костяков настолько заинтересовала меня, что я не обращал даже внимания на призывы моих проводников, все время торопивших своего господина, забывшего обо всем другом в мире. Только роковое напоминание о том, что свечи наши догорают, что запас осветительного материала вообще истощается и что, следовательно, нам угрожает скорая возможность очутиться без света в непроглядной темноте огромного подземного лабиринта и вместе с тем более чем вероятная при этих условиях перспектива остаться на веки в каменной могиле, заставило и меня поторопиться.

(Окончание следует.)

А. Елисеев.

   Текст воспроизведен по изданию: В подземных пещерах Иудеи // Русское обозрение, No 6. 1891
   OCR - Андреев-Попович И. 2016
   
Ко всем произведениям автора К списку авторов