Вашков Иван Андреевич - Стихотворения

КУПЕЦЪ И БЛОХА

БАСНЯ.

(Посвящается купцу Провору и Ко).

Окончивши удачно дѣло,

Купецъ, желая отдохнуть,

Прилегъ часокъ-другой соснуть,

Какъ на него Блоха вдругъ сѣла

И начала его кусать;

А мой Купчина ну орать!

Конечно, можно бъ посмѣяться:

Чего Купцу Блохи бояться?

Онъ видно сдуру закричалъ:

-- "Ахъ ты негодница, нахалъ!

Вотъ ужь дойму тебя, каналью:

Сотру съ лица земли ракалью!

Я первой гильдіи купецъ!"

Но, не поймавъ Блохи нахала,

Тупоголовый молодецъ

Пошелъ вдругъ съ жалобой къ редактору журнала!

На чемъ лишь свѣтъ Блоху чернятъ

И всячески ее ругаетъ,

И даже взятку предлагаетъ:

-- "Лишь отъ Блохи той, говоритъ,

Меня избавьте поскорѣе,

Не то меня опять злодѣйка уязвитъ,

А я двухъ-сотъ рублей за то не пожалѣю".

Редакторъ, выслушавъ его,

Сказалъ ему на то съ улыбкой:

-- "Ты, другъ, зашелъ ко мнѣ ошибкой:

Нельзя тутъ сдѣлать ничего.

Хоть у тебя въ мошнѣ и густо,

Да въ головѣ-то очень пусто,

И видно самъ ты очень плохъ,

Когда ужь такъ боишься блохъ".

И. Вашковъ.

"Развлеченіе", No 8, 1873

РОЗА И ДУБИНА

Аллегорія.

Разъ въ розу нѣжную влюбилася дубина,

И хоть сочувствіе трудненько здѣсь найти,

По розѣ выпала такая ужь судьбина,

Что объ руку пришлось съ дубиною идти.

Дубина хоть была не гладкаго десятка,

Но, розою плѣнясь, съумѣла тонъ задать,

Какъ будто родилась лишь только для порядка;--

Откуда ни взгляни: ну -- трость, ни взять, ни дать

Конечно, ужь давно всему извѣстно свѣту,

Что мѣрило въ любви -- влюбленнаго лишь глазъ,

И роза все брала за чистую монету

И, ввѣрившись, въ любви дубинѣ отдалась.

Ну, какъ все дѣло шло, теперь не вспомню право,

Но роза, знаю я, съ дубиною сошлись;

Завидовали имъ цвѣты, деревья, травы,

И поздравленья къ нимъ со всѣхъ сторонъ неслись.

Идутъ за днями дни; дубинѣ нѣтъ ужь силы

Подъ маской тросточки скрывать свой нравъ крутой

Дубиной родилась, дубиной до могилы

Должна она и быть -- смыслъ ясный и простой.

Вдругъ, все забывъ, дубина ошалѣла,

И по лѣсу пошелъ и трескъ, и стукъ, и громъ,

И роза нѣжная со страха обомлѣла;

Весь лѣсъ дивуется, услыша тотъ содомъ.

Дубина ничьему внушенью не внимаетъ,

Природнымъ склонностямъ пришла своя пора,--

Нещадно все крушитъ, бьетъ, рушитъ и ломаетъ,

Летятъ въ щепы кругомъ и сучья, и кора,

Гудитъ, шумитъ весь лѣсъ отъ этакой картины,

Деревья старыя быть просятъ посмирнѣй,

Сторонится тростникъ подальше отъ дубины,

И прячутся цвѣты въ густой тѣни вѣтвей.

Дубина, наконецъ уставъ, угомонилась,

На отдыхъ улеглась, затихла кутерьма,

Когда ужь солнышко за дальній лѣсъ склонилось

И все кругомъ объяла ночи тьма.

На утро жалкія картины представлялись

Проснувшимся: вездѣ увядшіе листы

Съ корой и сучьями бездушными валялись,

Изрыта вся земля и сломаны кусты.

И роза алая засыпана листвою,

Корнями, сучьями, безъ силъ поднять листки,

На стебель сломанный склонившись головою,

Увяла, нѣжные закрывши лепестки.

Пропала такъ она, сраженная судьбиной,

Дубина-жь какъ была, осталася дубиной.

И. В.

"Развлеченіе", No 39, 1873

ГЕНІЙ ТОРГА

(Подражаніе Лермонтову).

Между Волгой и Окою,

Отъ "Песковъ" до пристаней,

Кинувъ щедрою рукою

Полы мантіи своей,

Величаво торга Геній

Принимаетъ пришлецовъ,

И владѣльцевъ "заведеній",

И съ товарами купцовъ

-- "Эй, давай, старикъ, дорогу!

Мы пріѣзжіе купцы,

Привезли товаровъ много

И въ торговлѣ молодцы.

Мы до глупостей не падки,

Намъ не надобно утѣхъ,

Барыши намъ только сладки;

Дай въ торговлѣ намъ успѣхъ,

Не побрезгай, старецъ, нами,

Дай намъ въ дѣлѣ путь прямой,

Чтобы съ полными мошнами

Возвратились мы домой".

Но, склонясь на берегъ зыбкій,

Геній торга лишь вздохнулъ

И съ насмѣшливой улыбкой

На гостей своихъ взглянулъ.

-- "Эй, дорогу дай скорѣе!

Намъ, купеческимъ сынкамъ!

Съ нами торгъ пойдетъ спорѣе

По трактирамъ и шинкамъ;

Всѣ мы очень тароваты,

Не страшатъ попойки насъ:

Наши батюшки богаты,

Денегъ много про запасъ.

Мы средь пьяныхъ вакханалій

Денегъ много просоримъ,

Разныхъ Бертъ, Лизетъ,

Амалій Разнарядимъ, задаримъ".

И, покинувъ берегъ зыбкой,

Геній весело взглянулъ

И съ довольною улыбкой

Длинной мантіей тряхнулъ.

-- "Слушай, дядя, шевелися!

Насъ въ Кунавино пусти,

Съ нами вмѣстѣ веселися,

Прибыль больше намъ рости!

Мы созданій много милыхъ

Навезли на этотъ разъ,

Нѣтъ у насъ часовъ унылыхъ,

Нѣтъ безденежья у насъ.

Цвѣтъ торговаго мы люда,

Мы коммерціи столпы,

И стекаются отвсюду

Коммерсантовъ къ намъ толпы.

Всякій жадность позабудетъ,

Къ намъ лишь только попадетъ,

И что нажито имъ будетъ,

Въ часъ разгула пропадетъ".

Всталъ поспѣшно Геній торга,

Длинной мантіей махнулъ,

И съ улыбкою восторга

На гостей своихъ взглянулъ.

Нѣтъ ему гостей милѣе

И дороже кромѣ ихъ,

Нѣтъ торговли веселѣе

И вольготнѣй какъ у нихъ.

На "товаръ" цѣна "не сбита",

Нѣтъ запросовъ и торговъ,

Нѣтъ росписокъ и кредита,

Нѣтъ убытковъ и долговъ.

Днемъ и поздно, въ часъ полночный,

Какъ кругомъ все тихо спитъ,

Гулъ въ Кунавинѣ немолчный --

И обильный торгъ кипитъ.

Тамъ подъ кровомъ мирныхъ сѣней,

Гдѣ красотокъ взоръ нашъ зритъ,

Постоянно торга Геній

Съ утра до ночи паритъ.

И. В.

"Развлеченіе", No 41, 1873

ПАРОХОДЪ

ФАНТАЗІЯ.

Ужь Редереръ въ бокалы налитъ,

Какъ разъ урочный часъ пробьетъ,

Годъ новый съ пристани отчалитъ,

Въ отставку выйдетъ старый годъ.

Бумаги старымъ годомъ сданы,

Часъ въ часъ явился новый къ намъ,

Грузятъ проэктовъ чемоданы,

Надежды, виды... разный хламъ.

Еще бокала я не выпилъ,

Какъ по командѣ трапъ былъ снятъ,

Флагъ новый выброшенъ на вымпелъ

И цѣпи якоря звенятъ.

Команду сдавъ, оставшись сирымъ,

Уныло смотритъ старый годъ,

Какъ пристань съ новымъ командиромъ

Оставилъ жизни пароходъ.

Что впереди?... Сказать заранѣ

Никто не можетъ въ этотъ часъ:

Ревниво скрылася въ туманѣ,

Жизнь неразгаданна для насъ,

А сзади пристань убѣгала

Въ безбрежный жизни океанъ,

И вотъ прошедшаго не стало

И скрылъ грядущее туманъ.

Нашъ командиръ намъ для привѣта

Явился, счастіе суля,

Ахъ! подъ ее командой гдѣ то

Мы крикнемъ радостно: "земля!"?

Пестрѣетъ палуба народомъ.

Нашъ пароходъ шумитъ, стучитъ

И рупоръ, взятый новымъ годомъ,

Команды строгія звучитъ.

Восходитъ солнце и заходитъ,

Все тотъ же жизни вѣчный шумъ.

Народъ и входитъ, и выходитъ,

И багажемъ полнѣетъ трюмъ.

Частенько волны насъ кидали,

Подъ нами цѣнились, бурля,

И изнуренные мы ждали,

Чтобъ крикнуть радостно: "земля!"

Мы быстро шкиперовъ мѣняли,

Двѣнадцать ихъ являлось къ намъ

И всѣ они насъ провожали

По незнакомымъ намъ водамъ.

Январь насъ велъ куда какъ ходко,

Полны надежды были мы,

И съ нимъ спасительная лодка

Безъ дѣлъ висѣла у кормы.

Февраль былъ истая горячка,

Мы недовольны были имъ,

И вѣтровъ, бури, вьюги, качки

Мы натерпѣлись вдоволь съ нимъ.

Мартъ былъ суровъ для насъ какъ терка,

Но мы его сносили блажь,

За то отъ флюса и насморка

Перестрадалъ весь экипажъ.

Апрѣль былъ правда парень славный,

Хотя и хмурый иногда,

И какъ служака неисправный

И перемѣнчивый всегда.

Май увидавъ, мы имъ гордились,

Его хвалить не знали словъ,

Съ нимъ мы и на мель не садились

И шли по множеству узловъ.

Іюнь во все убилъ въ насъ вѣру

И къ довершенію невзгодъ,

Съ собою оспу и холеру

Занесъ онъ къ намъ на пароходъ.

Іюль горячій былъ служака

И грозенъ былъ куда подъ часъ:

Съ утра и до ночнаго мрака

Онъ пропекалъ жестоко насъ.

Вотъ Августъ былъ сначала милый,

Но вдругъ сталъ золъ,

Богъ вѣсть съ чего,

Едва собралися мы съ силой

И долго дулись на него.

Сентябрь и Августа былъ хуже,--

Былъ золъ и грязенъ, и смѣшонъ,

Намъ отъ него досталось туже;

По наконецъ смѣнился онъ.

Октябрь -- немытый, грязный, скверный,

Небреженъ крайне къ службѣ былъ,

И всѣ мы съ злобой непомѣрной

Лишь ждали, срокъ чтобъ онъ отбылъ.

Ноябрь къ намъ чистенькимъ явился,

Опрятный съ виду молодецъ,

Потомъ немного распустился,

Но подобрался наконецъ.

Декабрь старикъ куда сварливый,

Ведетъ насъ тихо. Не хуля

Его, скажу: нетерпѣливо

Ждемъ крикнуть радостно: "земля!"

Но вотъ и пристань! баста ходу,

Ужь скоро, скоро подойдемъ

И къ вновь назначенному году

Въ команду снова попадемъ.

А тамъ опять какъ было ранѣ,

Пока не сброситъ въ море валъ,

Иль не утопитъ въ океанѣ

Всѣхъ съ пароходомъ грозный шквалъ.

Мичманъ Жевакинъ.

"Развлеченіе", No 50, 1873

НОЧНОЙ СПЕКТАКЛЬ

Лишь полночь ударить -- изъ гроба

Къ смотру барабанщикъ встаетъ.

Ѳ. Б. Миллеръ

Лишь полночь пробьетъ -- капельмейстеръ

Почившій изъ гроба встаетъ,

Беретъ свою старую скрипку

И громко смычкомъ по ней бьетъ.

И, зорко окрестъ озирая,

Сбираетъ артистовъ своихъ,

И гордо стоитъ у пюпитра,

И ждетъ съ нетерпѣніемъ ихъ.

Удары смычка раздаются

Далеко въ ночной тишинѣ,

Тѣла музыкантовъ усопшихъ

Являются вдругъ въ вышинѣ.

Уставлены живо пюпитры

На выси ночныхъ облаковъ,

И мертвый оркестръ по сигналу,

Начать увертюру готовъ.

И полонъ оркестръ замогильный

Таинственныхъ чаръ и чудесъ,

Любуются имъ только тучки

Да яркія звѣзды съ небесъ.

И только лишь полночь ударитъ,

Какъ въ мигъ изъ могилы встаютъ

Умершіе два режиссера

И труппѣ сигналъ подаютъ.

Несутся тѣла опочившихъ

Хористовъ, пѣвцовъ и пѣвицъ,

И свѣтлая радость играетъ

Въ чертахъ пожелтѣвшихъ ихъ лицъ.

Готова въ мигъ вся обстановка,

Готовы и хоръ, и суфлеръ,

И ждутъ музыканты минуты,

Какъ дастъ имъ звонокъ режиссеръ.

Лишь полночь ударитъ -- изъ гроба

Маэстро великій встаетъ;

Спокойнымъ и медленнымъ шагомъ

Къ воздушной онъ сценѣ идетъ.

Вотъ вышла луна изъ-за тучи,

Стихъ вѣтеръ, весь міръ обомлѣлъ,

И, дружно начавъ увертюру,

Оркестръ мертвецовъ загремѣлъ.

Величье былое справляя,

Полнъ пафоса каждый актеръ,

И чудно кругомъ раздаются

Дуэты и соло, и хоръ.

И молча маэстро внимаетъ,

Какъ, чувствомъ къ искусству горя,

Почившая труппа играетъ

Предъ нимъ его "жизнь за; Царя".

Но кончится лишь исполненье,

Вдали заалѣетъ заря,

Уходитъ въ могилу маэстро,

Печально себѣ говоря:

-- "Теперь уже нѣтъ исполненья

Такого на сценѣ живыхъ!

Знать оперы русской успѣхи

Не видятъ сочувствія въ нихъ".

Такъ въ полночь маэстро внимаетъ,

Незримый живымъ никому,

Какъ мертвая труппа играетъ

Безсмертную славу ему.

И. В.

"Развлеченіе", No 4, 1873

ОНЪ...

Подражаніе Беранже.

Какъ зарево румянъ,

Одѣтъ весьма степенно,

Онъ выпивши буянъ,

А трезвый строгъ отмѣнно.

Молва его коритъ:

Мошну набилъ обманомъ;

Но съ полнымъ онъ карманомъ --

Да ну ихъ, говоритъ:

О томъ я не горюю,

Не я одинъ ворую.

Отъ мощныхъ кулаковъ

Жена какъ ошалѣла

И къ боли синяковъ

Ея привыкло тѣло.

Москва о томъ галдитъ,

Надъ нимъ подъ часъ глумяся;

А онъ на то, смѣяся,

Да ну ихъ, говоритъ:

Я толковъ не боюся,

Не я одинъ деруся.

Попавши въ ресторанъ,

Онъ живо тамъ напьется

И съ встрѣчными, буянъ,

Сейчасъ же подерется.

Потомъ мошной соритъ,

Титовскихъ стѣнъ страшася,

А самъ, съ грѣхомъ смѣяся,

Да ну ихъ, говоритъ:

Себя не обьизъяню,

Не я одинъ буяню.

Любовью распалясь,

"Метреску" онъ заводитъ;

Она-жь, надъ нимъ смѣясь,

Его все за носъ водитъ.

О томъ, какъ онъ дуритъ,

Повсюду гулъ несется,

А онъ-то знай смѣется:

Да ну ихъ, говоритъ:

Кричатъ да перестанутъ,

Не я одинъ обманутъ.

Но прожитъ весь барышъ,

И кажетъ кредиторамъ

Онъ вмѣсто денегъ шишъ.

Конца нѣтъ разговорамъ!

Молва его коритъ,

Что онъ ограбить хочетъ,

А онъ себѣ хохочетъ:

Да ну ихъ, говоритъ,

О томъ я не горюю,

Не я одинъ ворую.

И. В.

"Развлеченіе", No 7, 1873

ПОВѢСЫ

Мчатся тучи, вьются тучи.

А. Пушкинъ.

Мчатся тройки, мчатся пары,

Отъ вина разгорячась,

Въ паркъ несутся младъ и старый,

Въ "Стрѣльну" бѣшено стремясь;

Ѣдутъ свищутъ, шумъ и хохотъ,

Крикъ возницъ, полозьевъ визгъ,

Збруй блестящихъ звонъ и грохотъ

И камелій смѣхъ и пискъ.

-- "Эй, пошелъ же, дурачина!

Деньги даромъ что-ль даны!"

Ямщику кричитъ купчина,

Закутившій отъ жены.

-- "Обгоняй!" На борзой тройкѣ

Мчится мимо сынъ купца,

Утащившій на попойку

Двѣ сотняги у отца.

Вотъ съ француженкою пьяный

Вихремъ мчится модный франтъ,

Только вышедшій изъ ямы,

Неплательщикъ коммерсантъ.

А за ними, распѣвая,

Франтъ кутила молодой

Вскачь несется, пронивая

Деньги, данныя казной.

Мчатся тройки, мчатся пары,

Отъ вина разгорячась,

Въ паркъ несутся младъ и старый,

Въ "Стрѣльну" бѣшено стремясь.

Манитъ всѣхъ туда свобода

И цыгане, и кутежъ,

И везутъ туда доходы

Старики и молодежь.

Всѣ несутся, какъ шальные,

Будто къ дѣлу торопясь,

И частенько остальныя

Деньги тратить не скупясь;

Обгоняя такъ другъ друга,

Мчится въ паркъ ночной порой

Людъ бездѣлья и досуга

И камелій шумный рой.

Полны дури, полны -чванства,

Дамъ сердецъ своихъ обнявъ,

Скачутъ въ паркъ герои пьянства,

На чистую загулявъ;

Сколько ихъ туда промчалось!

Загуляли почему?

Иль наслѣдство имъ досталось?

Иль не платятъ никому?

Мчатся пары, мчатся тройки,

Одиночки безъ конца,

Жаждутъ оргій и попойки

Всѣ отъ дѣда до юнца.

Вихремъ всѣ, ища веселья,

Вы промчалися туда,

Но для многихъ вѣдь похмѣлье

Будетъ трудно, господа!

И. В.

"Развлеченіе", No 9, 1873

ДЕШЕВЫЕ ТОВАРЫ

Видно празднуетъ габара,

Все на декѣ веселится.

Ѳ. Б. Миллеръ.

Видно дешевы товары,

Что народъ въ ряды стремится

И, смѣшавшись младъ и старый,

По "ножовкѣ" такъ толпится.

Ахъ, не диво, что всѣ лавки

Дамами биткомъ набиты,

И завалены прилавки,

И прикащики съ ногъ сбиты:

Распродажа вѣдь съ уступкой

Разъ въ году лишь и бываетъ,

И за выгодной покупкой

Людъ къ рядамъ такъ прибываетъ.

Вотъ солидно выступаетъ

Дама съ дочкой очень тонкой

И перчатокъ покупаетъ

Двѣ-три дюжины въ картонкѣ.

Послѣ толстая мамаша,

Увлекаемая дочкой,

Покупаетъ ей камаши

Чуть не даромъ съ бѣлой строчкой.

На наряды также къ лѣту

Дама съ дочкою купили

Кисеи да жаконету,

Льстясь, что много уступили.

Удивляясь непритворно,

Что купцы такъ промахнулись,

Дама съ дочкою проворно

Съ купленнымъ домой вернулись.

И вотъ дома въ свѣтломъ залѣ

Дочка съ толстою мамашей

Всѣ покупки развязали

Чтобъ представить ихъ папашѣ.

-- "Посмотри, папа, купили

Какъ мы дешево перчатки:

Потому и уступили,

Что теперь вездѣ "остатки".

-- "А камаши-то, камаши!

Жаль, еще такой нѣтъ пары!

Какъ все выгодно, папаша,

На дешевомъ-то товарѣ!"

-- "Кисею хоть бы вотъ эту

Развѣ такъ купить возможно?"

-- "А аршинъ-то жаконету,

Заплатить вѣдь вдвое должно!"

Такъ "дешевые товары"

Восхваляютъ дочь съ мамашей

И молчкомъ, куря сигару,

Вещи щупаетъ папаша,

III

Онъ доволенъ всѣмъ остался,

Похвалилъ цвѣтъ жаковета,

На камаши любовался,

Кисею взялъ противъ свѣта.

Вотъ, гулять идя, камаши

Обновила нынче дочка

И, придя домой, мамашѣ

Кажетъ лопнувшую строчку.

-- "Строчка, вижу, распустилась,

А смотри-ка у камашей

Вся подошва отвалилась",

Говоритъ въ сердцахъ мамаша.

До перчатокъ тутъ добрались,

Увидали диво-штуку:

Всѣ перчатки "казались

На одну и ту же руку!

Жаконелъ сейчасъ замыли --

Полинялъ въ водѣ холодной,

Кисею потеребили --

Никуда нашли не годной.

Какъ узналъ про то папаша,

Распалился въ гнѣвѣ яромъ:

-- "Чортъ возьми "остатки" ваши

И съ дешевымъ-то товаромъ!

Что вы бродите какъ куры,

Ротъ розиня, въ самомъ дѣлѣ!

Да еще смѣетесь съ дуру,

Что купцовъ надуть съумѣли!"

И. В.

"Развлеченіе", No 14, 1873

ДАЧНЫЯ МЕЛОДІИ

I
ВЪ БОГОРОДСКОМЪ.

Крикъ разнощиковъ молчанье

Утра прерываетъ,

Мутной Яузы журчанье

Скуку навѣваетъ.

Будни. Дѣломъ занимаясь,

Всѣ мужья въ отлучкѣ,

Жены, съ жару задыхаясь,

Ждутъ желанной тучки,

И спасенія отъ лѣни

Дачники не видя,

Жадно ищутъ въ рощѣ тѣни

Лежа, ходя, сидя.

Сонно, тихо и лѣниво

Дачники гуляютъ,

Сонно сосны, ели, ивы

Вѣтвями киваютъ;

Всюду тихая бесѣда,

Толки, пересуды...

Наступаетъ часъ обѣда,

Слышенъ звонъ посуды...

Все сопитъ, жуетъ, зѣваетъ,--

Мертвое молчанье;

Только скуку навѣваетъ

Яузы журчанье.

Пусто все, лишь по балконамъ

Видны кой-гдѣ люди,

Да разнощикъ униссономъ

Тишь полудня будитъ.

Чай вечерній. Оживили

Шумъ и говоръ дачи

И линейки въ тучахъ пыли

Притащили клячи.

Конченъ трудъ, сіяютъ лица,

Отъ линеекъ цугомъ

Благовѣрныхъ вереницы

Тащатся къ супругамъ.

Жаръ спадаетъ, вечеръ близко.

Вотъ еще немного,

Тѣни длинны, солнце низко

И пылитъ дорога.

Отовсюду прибываетъ

Конный людъ и пѣшій

И сержантъ-де-вилль сгараетъ

Скукою у "плѣши".

Часъ еще, и на эстрадѣ

Крейнбрингъ водворился,

И въ прохладѣ, и въ отрадѣ

Людъ зашевелился.

Вьются, льются, тонутъ звуки,

Вихремъ мчатся пары,

Нѣтъ помину лѣни, скуки,

Пляшетъ младъ и старый.

Воютъ, ноютъ, стонутъ трубы,

Гулъ отъ разговоровъ,

И несутся пыли клубы

Изъ подъ ногъ танцоровъ.

Смолкли звуки, гаснутъ свѣчи,

Въ рощѣ мракъ густѣетъ,

Замолкаютъ хохотъ, рѣчи,

Быстро "плѣшь" пустѣетъ.

Насладившися, людъ дачный

Шумно валитъ съ бала,

Рады всѣ, что балъ удачный,

Не было скандала.

Въ темномъ небѣ блещутъ звѣзды,

Говоръ по балконамъ,

Шумъ разъѣзда у подъѣзда

Ходитъ въ рощѣ стономъ.

Экипажей вереницы

Мчатъ въ столицу франтовъ,

И внушаетъ страхъ возницѣ

Длань полиціянтовъ.

Мракъ повсюду понемногу

Обнимаетъ дачи

И линейку на дорогу

Тихо тащатъ клячи.

Стихло, сну все предается,

Лѣсъ шумитъ листами,

Да чуть слышно раздается

Шопотъ межъ кустами...

Ночь отрадная внушаетъ

Свѣтлыя мечтанья

И лишь робко нарушаетъ

Тишь рѣки журчанье.

II
ВЪ СОКОЛЬНИКАХЪ

Друбе, дамы, марсы, франты,

Локоны, шиньоны,

Блонды, ленты, перья, банты,

Шарканья, поклоны,

Чудо рѣчи, чудо звуки

Льются плавно, стройно,

Тьма народа, бездна скуки,

Все благопристойно,

Чинно все, высокопарно

И полно сноровки,

Все напыщенно, шикарно,

Всѣ такъ тонки, ловки!

Ходятъ, бродятъ такъ солидно,

Поступью гордятся,

Какъ взглянулъ, сейчасъ и видно:

Дэнди веселятся.

Одному во власть закону

Отданы всѣ мнѣнья:

Деньгамъ честь, лесть и поклоны

И къ нулю презрѣнье.

Все напыщенно и вяло

Скукою томимо --

Отъ велика и до мала....

Эхъ, скорѣе мимо!

И. В.

"Развлеченіе", No 22, 1873

III
ВЪ ПЕТРОВСКОМЪ ПАРКЪ.

Солнце свѣтитъ лихо, знойно,

Паритъ, жаритъ, жжетъ, печетъ;

Молчаливо и спокойно

Жизнь обычная течетъ.

Охъ, для дачниковъ постыла

Полуденная пора,

Всѣхъ распарила, сломила

Лѣнь, дремота и жара;

Всюду спущенныя сторы,

Всѣ желанной тѣни ждутъ;

И, зѣвая, разговоры

Словно нехотя ведутъ.

Всѣ какъ будто въ полупьяна

Бродятъ курами, молчатъ,

И лишь кой-гдѣ фортопьяно

Нотки рѣзкія звучатъ.

Какъ-то странны эти ноты,

Ихъ минорный, жалкій тонъ

Вызываетъ на зѣвоту,

Навѣваетъ лѣнь и сонъ.

Да порой съ Ходынокъ глухо,

Какъ вдали грозы раскатъ,

Достигаютъ здѣсь до слуха

Залпы выстрѣловъ солдатъ;

И опять все замолкаетъ,

Такъ и хочется зѣвнуть,

И какъ будто кто толкаетъ

Развалиться и заснуть.

Люди старые сонливо

(Имъ до шику нѣтъ заботъ)

Разѣваютъ рты лѣниво

И лѣниво крестятъ ротъ.

Дачной жизнью наслаждаясь,

Коротаетъ дачникъ день,

То потѣя, то купаясь,

И одно лишь ищетъ: тѣнь.

Мухъ докучныхъ отгоняетъ,

Дачѣ, лѣту, дню не радъ

И надежду возлагаетъ

На вечерній променадъ.

Солнце сядетъ и прохладный

Воздухъ свѣжесть разольетъ

И прогулкою отрадной

Дачникъ прошлое вернетъ.

Вечеръ близко, жаръ спадаетъ,

Всѣхъ прохлада веселитъ,

Паркъ Петровскій оживаетъ

И пестрѣетъ, и пылитъ.

Много франтовъ, много черни,

Эскадроны верховыхъ,

Всѣхъ смѣшалъ разгулъ вечерній --

11 пріѣзжихъ, и своихъ.

Зашагали, заходили,

Поднялася тучей пыли,

Зашумѣли, загалдили,

Ураганъ смѣняетъ штиль.

Пыль густымъ поднявши клубомъ,

Экипажей мчится строй,

И толпится вередъ клубомъ

Пѣшеходовъ шумный рой.

Такъ гуляютъ всѣ довольны,

Разсуждая и смѣясь,

И глотая пыль невольно,

Всѣ чихаютъ, не сердясь.

Тѣснота и шумъ, и давка,

Полны публикой сады,

И толпою у прилавка

Ждутъ кто водки, кто воды.

Изъ кофейныхъ говоръ бойкій

Вылетаетъ изъ оконъ,

Гулъ разгула и попойки,

И посуды рѣзкій звонъ.

Ночь спустилась -- меньше свѣта,

Предвѣщая тишину,

Ужь послѣдняя ракета

Понеслася въ вышину.

Больше, больше мракъ густѣетъ,

Умолкаетъ шумный гулъ,

И Петровскій паркъ пустѣетъ,

Конченъ вечера разгулъ.

Тѣнью въ сумракѣ мелькаетъ

Запоздавшій пѣшеходъ

И другъ друга окликаетъ

Растерявшійся народъ.

Все стихаетъ понемногу,

Пріуставши день-деньской,

И лишь будится дорога

Звономъ упряжи ямской,

Крикомъ пьяныхъ безобразнымъ,

Рѣзкимъ свистомъ ямщика,

И опять однообразно

Тишь нѣма и глубока.

Тихо все; сквозь сумракъ тонкій

Видно, какъ кончая пиръ,

За бѣгущей незнакомкой

Пьяный гонится жуиръ.

Догоняетъ, предвкушаетъ

Окончанье сладкихъ мукъ...

Вдругъ молчанье нарушаетъ

Двухъ пощечинъ рѣзкій звукъ,

Женскій зовъ городоваго,

Стукъ пролетки, крикъ "пади!"

И молчитъ аллея снова,

И все темно впереди.

Звѣзды небо озаряютъ,

Дрожь проходитъ по листамъ,

Да сержанты собираютъ

Кой-гдѣ пьяныхъ по кустамъ.

И. В.

"Развлеченіе", No 24, 1873

КУПЕЦКАЯ КОЛЫБЕЛЬНАЯ ПѢСНЯ

ПАРОДІЯ.

Спи, младенецъ мой прекрасный,

Баюшки-баю.

Пусть товаръ въ амбарахъ красный

Мзду роститъ твою,

Пусть родитель, распинаясь,

Спину гнетъ свою,

Спи, покоемъ наслаждаясь,

Баюшки-баю.

По трактирамъ всюду шумно,

Всюду людъ хмѣленъ,

Закутишь и ты безумно,

Вышедъ изъ пеленъ;

Но родитель твой заправски

Дурь смиритъ твою;

Спи-жь, пока не знаешь таски,

Баюшки-баю.

Самъ узнаешь трудъ съ азами,

Школьную скамью,

Будешь горькими слезами

Жалобить семью;

Я избавлю отъ мученья

Голову твою...

Спи, на что тебѣ ученье?

Баюшки-баю.

Молодецъ ты будешь съ виду,

Будешь нравомъ крутъ,

И не дашь себя въ обиду,

Будешь ловкій плутъ;

Всѣхъ умнѣй изъ-за кармана

Прослывешь въ краю,

Спи-жь, пока ты чуждъ обмана,--

Баюшки-баю.

Стану я тоской томиться;

Сонъ прервется мой,

Отъ Макарья коль случится

Ждать тебя домой.

Стану думать, чтобъ ты съ-пьяна

Не сплошалъ въ бою...

Спи, пока скандалить рано,--

Баюшки-баю.

Подростешь, займешься дѣломъ,

Далеко пойдешь,

Капиталъ коль будетъ цѣлымъ;

Нѣтъ -- такъ пропадешь.

Набивать учись, смотри же,

Ты мошну свою,

А теперь пока усни же,

Баюшки-баю.

И. В.

"Развлеченіе", No 27, 1873

ПРОЭКТЫ

ПАРОДІЯ.

"Скажи ка, дядя, вѣдь не даромъ

Всѣ толковали было съ жаромъ:

Рядамъ приходитъ матъ?

Надѣлали не мало шуму,

Нашли и нужную вишь сумму,

Проэкты сыпалися въ Думу,

А все ряды стоятъ".

-- Да что, пріятель, въ наше время

Лежитъ проэктовъ въ Думѣ бремя

Не объ однихъ рядахъ,

О всемъ судили и рядили,

То то, то это находили,

Комиссій пропасть учредили,

А все выходитъ швахъ!

Проэкты грудой поступали,

Нововведеній всѣ мы ждали

Для матушки Москвы.

Пошли сужденья -- тары-бары,

И принялись вотъ за бульвары,

По убѣдились младъ и старый,

Что слѣдъ сказать: увы!...

Бульвары всѣ перекопали,

Да не отдѣлавши отстали:

Вотъ Чистые пруды

Всѣ перекопаны, изрыты

И въ безобразьи позабыты,

И кажутъ всѣмъ теперь открыто

Неряшества слѣды.

Тутъ о водѣ вдругъ затужили,

Колодезь вырыть положили,

Воды чтобы добыть.

Надежды нѣтъ вишь на Мытищи,

Найдемъ воды свѣжѣй и чище,

Срубили съ башнею домище,

Да и давай долбить.

Подумалъ я: ну, слава Богу!...

Но вотъ копаютъ лѣтъ ужь много,

А все нейдетъ вода,

Все ракомъ движутся работы,

Знать нѣмцамъ нѣтъ о томъ заботы,

Долбить не отпадетъ охоты

На многіе года.

Проэктъ былъ всѣмъ куда полезный

Провесть здѣсь путь конножелѣзный,

Но толку нѣтъ досель:

И только къ прошлому лишь лѣту

Узрѣли мы дорогу эту,

Да что въ ней намъ?-- ея кареты

Кружатъ какъ карусель.

Жалѣя наши члены, выи,

Хотѣли сдѣлать мостовыя

На заграничный ладъ,--

И мостовыхъ мы долго ждали,

И долго думали, гадали,

По киселя знать наподдали

Тому проэкту, братъ.

И толкамъ нѣтъ конца напраснымъ,

Дать должный видъ воротамъ Краснымъ;

Все-жь толку нѣтъ какъ нѣтъ:

До нихъ все руки не доходятъ,

Вопросъ о нихъ молчкомъ обходятъ,

И безобразьемъ грусть наводятъ

Ворота сколько лѣтъ.

Вишь положили денегъ груду,

Какъ дамбу строили у пруда;

Да что! расходъ пустякъ,

Лишь бы построили въ плотную, --

А дамба вышла въ разсыпную,

Пришлося пѣсню пѣть иную,--

Попалися въ просакъ.

О бойняхъ тоже толковали,

Привесть въ порядокъ ихъ желали,

Да знать забытъ вопросъ,

И бойни близъ Москвы воняютъ,

Страхъ эпидемій нагоняютъ,

Но дѣло все не поднимаютъ,

Хоть всѣ воротятъ носъ.

Проэктовъ сколько подавали,

Чтобъ разрѣшенье въ Думѣ дали

Толкучку перевесть;

Но до сихъ поръ все валитъ кучей

Людъ темный смѣло на Толкучій,

Смѣясь на тотъ проэктъ летучій.

За что-жь Толкучкѣ честь?

И обо всемъ сначала съ жаромъ,

Толкуютъ будто и не даромъ

Хотятъ задать толчокъ,

Писать о новостяхъ зарядятъ,

Толкуютъ, спорятъ, судятъ, рядятъ,

Комиссію какъ слѣдъ нарядятъ,--

Ну и затѣмъ молчокъ.

Да, другъ любезный, въ наше время

Проэктовъ цѣлое беремя

Въ комиссіяхъ лежитъ.

Плохая имъ досталась доля!

Для толковъ хоть велико поле,

Но всякій, часъ досуга холя,

Покоемъ дорожитъ.

И. В.

"Развлеченіе", No 28, 1873

КАМЕРЪ-ОБСКУРА НИЖЕГОРОДСКОЙ ЯРМАРКИ

Предъ нами торговецъ почтенный,

Всей братіи нищей отецъ,

Съ натурой купецки отмѣнной

И съ пузомъ отмѣннымъ купецъ.

Какъ держитъ себя онъ примѣрно!

Не любитъ и въ шутку соврать,

Разсчеты свои ведетъ вѣрно...

.... Изъ ярмарки въ ночь чтобъ удрать.

Вотъ франтъ, сынъ купеческій, чудо!

Со вкусомъ какимъ онъ одѣтъ!

И съ дѣломъ торговымъ не худо

Онъ свыкнуться могъ съ раннихъ лѣтъ.

Онъ въ рюмку при всѣхъ не заглянетъ

И видно сейчасъ по лицу,

Что руку онъ смѣло протянетъ...

.... Въ шкатулку къ скупому отцу.

По поступи барственной видно,

Что это помѣщикъ-богачъ,

Тузъ дальнихъ уѣздовъ солидный,

Не знавшій ни въ чемъ неудачъ.

Громитъ онъ все злое такъ строго,--

Убить за неправду готовъ,

Привезъ онъ на ярмарку много...

....Камелій отличныхъ сортовъ.

Нѣтъ граціи право милѣе,

Какъ женщина эта, ей-ей!

Чернѣе нѣтъ глазъ, и алѣе

Вамъ губъ не найдти, какъ у ней.

Все стройно такъ въ ней и согласно,

Нѣтъ словъ на ея похвалу,

Танцуетъ она какъ прекрасно...

.... Канканы на пьяномъ балу.

А этотъ вотъ денди -- конечно

Салонныхъ хлыщей кововодъ,

Проводитъ все время безпечно,

Роскошно и лихо живетъ.

День цѣлый безъ отдыху рыщетъ

Безъ дѣла конечно, ей ей,

И только лишь съ жадностью ищетъ...

... Кого-бъ обыграть повѣрнѣй.

Израильтянъ кровный потомокъ,

Въ заботахъ живущій весь вѣкъ,

Наружно онъ корпусомъ тонокъ

И тонкій, ей-ей, человѣкъ!

Людскую нужду понимаетъ,

Помочь въ горѣ ближнему радъ,

И самъ иногда занимаетъ...

.... Чтобъ только отдать подъ закладъ.

Вотъ докторъ; для пользы науки

Готовъ онъ лѣчить день и ночь,

Не сложитъ въ бездѣйствіи руки

И тамъ, гдѣ не можетъ помочь;

Онъ знанье на дѣлѣ докажетъ,

Больнаго спасетъ изъ бѣды

И скоро и ловко замажетъ...

.... Секретной болѣзни слѣды.

И. В.

"Развлеченіе", No 30, 1873

НИЖЕГОРОДСКІЯ ПИСЬМА

III

Горитъ Кунавино огнями,

Все оживаетъ здѣсь и тамъ,

И пыль, поднятая конями,

Клубами всходитъ къ облакамъ,

И всюду крикъ и шумъ и гамъ.

Открыты красныя гардины,

Полны бутылками столы

И въ изобильи льются вина

На платья дѣвъ и на полы.

Сыны любимые скандаловъ,

Открывъ машисто кошельки,

Средь всѣхъ буяновъ и нахаловъ

Царятъ повсюду гусляки.

И кто перечитъ, тѣмъ удало

Подносятъ къ рылу кулаки.

И вотъ въ одинъ "пріютъ" явилась

Толпа кутящихъ гусляковъ,

И все въ мгновеніе склонилось

Предъ мощной силой кулаковъ,

Бѣгутъ изъ зала что есть силы

Таперъ и дѣвы, и кутилы,

И не найдетъ никакъ дверей

Со страха рижскій трусъ еврей.

Но гусляки угомонились,

Своей натѣшившись игрой,

И скоро вмѣстѣ веселились

И побѣжденный, и герой.

Тогда-то вдругъ въ передней тѣсной

Нежданный шумъ произошелъ,

И въ залу свѣтлую вошолъ

Всѣмъ скандалистъ давно извѣстный.

Извѣстенъ всѣмъ его карманъ,

Лѣтами онъ уже почтенный,

Но вмѣстѣ пьяница отмѣнный,

И безобразникъ, и буянъ.

Вошелъ; глядитъ. Его глаза

Налились кровью. Онъ ужасенъ

Какъ воплощенная гроза

И какъ цвѣтъ маковый онъ красенъ.

Идетъ. Глазами дико водитъ,

Горитъ зловѣщій въ нихъ огонь,

Онъ пьянъ -- его никто не тронь.

И вдругъ къ пирующимъ подходитъ

И грозно: -- "Вонъ! не то швыркомъ!"

Кричитъ, взмахнувши кулакомъ.

И столъ къ сидящимъ на колѣни

Летитъ; забытъ уже кутежъ,

Бѣгутъ трусливо дѣвы въ сѣни,

И поднялася молодежъ.

Молчитъ музыка удалая,

Жидъ рижскій, въ страхѣ присмирѣвъ,

Бѣжитъ во слѣдъ трусливыхъ дѣвъ,

На пирѣ шапку оставляя.

И страшно, дико той порой

Оралъ спугнувшій всѣхъ герой.

Но пировавшіе какъ нужно

На пришлеца напали дружно,

И грянулъ бой -- купецкій бой!

Трещатъ столы, скамьи, диваны,

Звенятъ бутылки и стаканы,

Гудитъ въ рояли звучный строй

И погибаетъ отъ ударовъ.

Летятъ съ простѣнковъ зеркала,

И подъ ударами угаровъ

Трещитъ противника скула.

Кровь брызжетъ изъ носу и губы,

Упала сила мощныхъ рукъ,

Изорванъ въ клочья весь сюртукъ

И въ кровь во рту разбиты зубы.

И силенъ натискъ гусляковъ

На ихъ взмутившаго буяна,

Ему ужь удаль не охрана

Отъ ихъ свирѣпыхъ кулаковъ.

Хозяйка въ страхѣ, дѣвы плачутъ,

На шумный бой казаки скачутъ;

Шумъ драки, ругань, трескъ и стонъ

И тьма смотрящихъ у оконъ.

Но вотъ умаялись гуляки,

Оконченъ ихъ кровавый бой;

Вошли въ переднюю казаки

И подняла хозяйка вой.

Все гусляки расколотили!

Хозяйка горести полна,

Но ей съ избыткомъ заплатили

И успокоилась она.

Сейчасъ кой-какъ прибрали залу,

Бойцы домой уже ушли,

И, рады бывшему скандалу,

Гуляки новые вошли.

Опять пошло все чередою,

Залъ оживленъ и освѣщенъ

И разразившейся бѣдою

Никто ни мало не смущенъ.

И вотъ избитый гусляками

Буянъ, прервавшій въ залѣ пиръ,

Пріютовъ злачныхъ всѣхъ кумиръ,

Шестью несомый казаками,

Отъ боли корчился, кряхтѣлъ,

Но рьянымъ духомъ не робѣлъ.

Бранясь и плюя въ озлобленьи,

Глазами злобно онъ водилъ,

Какъ бы ища врагу отмщенья;

Его, казалось, приводилъ

Желанный бой въ недоумѣнье.

И. В.

"Развлеченіе", No 32, 1873

НИЖЕГОРОДСКІЯ ПИСЬМА

По синимъ волнамъ твоимъ, Волга,

Билетъ взявъ на нужный конецъ,

Отъ долгу, не думая долго,

Изъ Нижняго скрылся купецъ.

Невѣдомо то кредиторамъ,

Что ихъ погибаетъ доходъ,

И что съ должникомъ ихъ и воромъ

Умчался давно пароходъ.

Не видно его межъ рядами,

Но слухъ пробѣжалъ ужь о немъ,

Что онъ убѣжалъ во-свояси,

Не давъ никому ни по чемъ.

На ярмаркѣ есть его лавка,

Но въ ней ужь давно ни шиша,

Толкуютъ грустя кредиторы:

"Не взять намъ съ него ни гроша!"

Закрыты массивныя двери,

Замкнуты тяжелымъ замкомъ;

Изъ бывшихъ владѣтелей лавки

Не слышно давно ни о комъ.

И ходятъ кругомъ кредиторы,

Бояся всю правду понять,

Тревожному слуху не вѣря,

Не вѣдая, что предпринять.

Изъ сонма тогда ихъ выходитъ

Бывалый одинъ кредиторъ

И рѣчь свою такъ начинаетъ:

-- "Насъ, братцы, провелъ этотъ воръ.

"Намъ старыхъ долговъ онъ не отдалъ,

Товару еще принабралъ,

Провелъ всѣхъ на нужное время

И ночью отсюда удралъ.

"Несется онъ къ родинѣ милой,

Гдѣ славный оставилъ онъ домъ,

Оставилъ заводъ богатѣйшій

И лавку съ товарами онъ".

И только что рѣчь свою кончилъ,

Въ кредиторахъ мигомъ во всѣхъ

Надеждою сердце трепещетъ,--

Надѣются всѣ на успѣхъ.

Въ Управу большими шагами

Всѣ смѣло и прямо идутъ,

Бѣжавшаго ревностно ищутъ,

Депеши повсюду даютъ.

Но розыски всѣ ихъ напрасны:

Гдѣ бѣглый -- никто не открылъ,

Товары свои онъ и деньги

Удачно изъ ярмарки скрылъ.

И домъ перевелъ на супругу,

И лавку свою, а заводъ

За дочерью будто бы отдалъ

Онъ зятю который ужь годъ.

И съ злостью кредиторы ходятъ

Тоскливо и взадъ, и впередъ;

Нежданная эта потеря

Лежитъ на ихъ сердцѣ какъ гнетъ.

Зовутъ должника они тщетно,

Своей покоряся судьбѣ,

Ему обѣщаютъ уступку,

Семь гривенъ лишь только себѣ.

Но видно свое знаетъ дѣло

Должникъ, что отъ нихъ убѣжалъ;

Безслѣдно отъ нихъ онъ укрылся

И голосу ихъ онъ не внялъ.

Кредиторы тяжко вздыхаютъ,

О горькой потерѣ грустятъ,

И взять съ должника хоть полтину

Себя ужь надеждою льстятъ.

Потомъ, всѣ собравшися вмѣстѣ,

Рѣшили на мысли одной:

Послать къ должнику адвоката

Скорѣй въ его городъ родной.

Такія продѣлки въ торговлѣ

Не рѣдкость, я вамъ доложу.

Чѣмъ кончилась эта -- не знаю,

А если узнаю, скажу.

И. В.

"Развлеченіе", No 33, 1873

КАЛЕНДАРЬ НИЖЕГОРОДСКОЙ ЯРМАРКИ

Хоть я совсѣмъ не забіяка,

Но, постаравшись, я могу

Двѣнадцать знаковъ зодіака

Найдти вамъ въ Нижнемъ на торгу.

И такъ провѣрить не хотите ль

Живыхъ тѣхъ знаковъ череду,

Тамъ что ни шагъ, то представитель

Любаго мѣсяца въ году.

Окончивъ день тяжелой страды,

Рабочій людъ издалека,

Ища забвенья и отрады,

Толпой идетъ въ дверь кабака;

Кабатчикъ торгъ благословляетъ,

Людскою пользуясь бѣдой,

И безъ разрѣнья разбавляетъ

Онъ водку волжскою водой.

Народъ отвсюду прибываетъ

Ночь коротать, гдѣ веселѣй,

Онъ пьетъ и горе забываетъ,

И торжествуетъ Водолей.

Чтобы нажиться поскорѣе

И съ лихвой свой проѣздъ покрыть,

Жидъ безъ потери лоттерею

Задумалъ въ ярмаркѣ открыть.

Профессія такого рода

Должно быть очень прибыльна,

Илоттерея тьмой народа

Съ утра до вечера полна.

Жида никто здѣсь не осудитъ,

И близъ аллегри всѣ снуютъ:

Въ водѣ онъ мутной рыбу удитъ,

И Рыбы трутся и клюютъ.

III

Хотя немногому учился

Сей юный матушкинъ сынокъ,

Но только въ Нижнемъ очутился,

Въ разгулъ со всѣхъ пустился ногъ.

Себя надеждой мать ласкаетъ,

Что сынъ помощникъ ей въ дѣлахъ,

А сынъ товары пропускаетъ

На шумныхъ ярмарки пирахъ,

И вмѣстѣ съ прочими юнцами.

Забывши все подъ пѣснь сиренъ,

Стрижется ловкими дѣльцами

Золоторунный сей Овенъ.!

Аристократіи карманной

Вотъ представительнѣйшій хватъ;

Онъ на словахъ куда гуманный,

На дѣлѣ-жь пьяница и фатъ.

Но ресторанамъ и трактирамъ

По суткамъ рыщетъ онъ безъ дѣлъ,

И по трактирамъ слыть кумиромъ

Его цѣль жизни и удѣлъ.

Жуиръ, кутила своевольный,

Плохой торговецъ и дѣлецъ,

Продуктъ Москвы онъ хлѣбосольной,

Онъ нашъ упитанный Телецъ.

Понявъ вполнѣ людей натуру,

Вотъ двое, пользу чтобъ извлечь,

Съумѣли ловко каргу дуру

Въ ярмо тяжелое запречь;

И вотъ, свои разставя сѣти,

Умѣя чувства презирать,

Стремятся смѣло франты эти

Кто попадется обирать.

И то и дѣло попадаютъ

Въ ихъ лапы старцы и юнцы,

И ни о чемъ не унываютъ,

Живя такъ, братья Близнецы.

Гдѣ можно, заручась кредитомъ,

Купецъ пріѣзжій знаетъ самъ,

Что онъ путемъ идетъ избитымъ,

Но ставитъ крестъ своимъ дѣламъ.

Извѣстенъ всѣмъ купецкій норовъ:

Въ кредитъ побольше захватилъ

И безъ слѣда отъ кредиторовъ,

Имѣнье скрывши, укатилъ.

Хоть точатъ зубы кредиторы,

По онъ вѣдь тоже не дуракъ,

И до луча "златой Авроры"

Отъ платежей уползъ какъ Ракъ.

VII

Сей петербуржецъ очень ловкій

Проэкты разные строчитъ,

И громко съ тактомъ и сноровкой

О ихъ доходности кричитъ.

Людей онъ тонко понимаетъ,

Какъ знаетъ Невскій свой проспектъ,

И непремѣнно ужь поймаетъ

Капиталиста на проэктъ.

Когда-жь проэктъ осуществится,

Акціонеровъ всѣхъ поддѣвъ,

Ужь львиной частью поживится

Отъ предпріятія сей Левъ.

VIII

Костюмъ на ней для всѣхъ завидный

И какъ Венера сложена,

Съ улыбкой крайне миловидной

Вездѣ является она,

Смѣется бойко и злословитъ,

Вступаетъ смѣло въ разговоръ

И взоромъ быстрымъ жадно ловитъ

Мужской подчасъ нескромный взоръ.

Глядитъ направо и налѣво,

Суля всѣмъ ласку и привѣтъ...

О, та кунавинская Дѣва

Несчастныхъ много пуститъ въ свѣтъ.

Вотъ по профессьи конгористы,

По типу -- польскіе жиды

И по призванью -- афферисты.

Припрятавъ прошлаго слѣды,

Комиссіонныя конторы

Они открыли здѣсь и тамъ.

Повѣрьте мнѣ, что эти воры

Такъ падки къ темненькимъ дѣламъ.

Придетъ пора, накуролесятъ

Они въ торговлѣ,-- бойтесь ихъ:

Всѣхъ первымъ взглядомъ ловко взвѣсятъ

Вѣсы тѣ слабостей людскихъ.

Вотъ человѣчества уродство,

Онъ капитальный паразитъ,

Ни отъ кого ему банкротство

Потерей денегъ не грозитъ.

Давно его ужь честь упала,

И всѣ хоть это сознаютъ,

Но все жь ему за капиталы

Проценты смачные даютъ.

Ему гроши рубли приносятъ,

Ведетъ дѣлишки ловко онъ.

Отвѣтить можно, если спросятъ:

Онъ жизни нашей Скорпіонъ.

А вотъ шикозный пролетарій,

Воришка мелкій, гдѣ пришлось,

Коль поискать, такъ много тварей

Здѣсь бы такихъ какъ онъ нашлось.

Безъ дѣлъ по ярмаркѣ онъ рыщетъ,

Шикъ для него мечта и страсть,

И для него онъ только ищетъ --

Занять бы гдѣ, иль гдѣ украсть.

Гдѣ нужно, онъ себя покажетъ,

Въ своихъ дѣлишкахъ онъ дѣлецъ

И про него вѣдь всякій скажетъ:

Безъ цѣли ловкій онъ Стрѣлецъ.

XII

Рядовъ московскихъ обитатель,

Богатый, толстый коммерсантъ,

Поповской водки почитатель

И всѣмъ извѣстный фабрикантъ.

Его товары всю Россію

Прошли давно и такъ, и сякъ

И не одну свернулъ ужь выю

Его увѣсистый кулакъ.

Въ приличьяхъ круглая невѣжда,

Онъ скандалистъ, хоть нравомъ строгъ,

Онъ всѣхъ трактирщиковъ надежда,

Пріютовъ злачныхъ Козерогъ.

И. В.

"Развлеченіе", No 33, 1873