Гиппиус Александра Карловна - Кот Васька

ГОРОДЪ И ДЕРЕВНЯ.

ПОВѢСТИ ДЛЯ ДѢТЕЙ СРЕДНЯГО ВОЗРАСТА.

АЛЕКСАНДРЫ ГИППИУСЪ,

АВТОРА РАЗСКАЗА "НЕПТУНЪ".

КОТЪ ВАСЬКА.

Въ началѣ ноября по Невѣ шелъ ледъ. Въ числѣ любопытныхъ зрителей, толпившихся поэтому случаю на Дворцовой набережной, стоялъ, поднявшись на цыпочки и упираясь локтями о гранитный парапетъ, мальчикъ лѣтъ осьми. Въ сѣрой нанковой курточкѣ, годной собственно на лѣтнее только время, и въ такихъ-же панталонахъ, но въ огромной, какъ-бы доставшейся ему съ головы взрослаго человѣка, мѣховой шапкѣ, мальчикъ этотъ, не замѣчая холода, внимательно слѣдилъ глазами за огромными набѣгавшими и шумно другъ о друга разбивавшимися льдинами, какъ вдругъ глазамъ его представилось у самой лѣстницы, ведущей полукругомъ къ водѣ, что-то лежащее на льдинѣ, едва замѣтное по малости своей, но шевелящееся. Въ мальчикѣ разыгралось любопытство. Онъ подпрыгнулъ, легъ грудью на парапетъ и сталъ всматриваться. Кто-то изъ стоявшихъ подлѣ, изъ опасенія, чтобъ мальчикъ не потерялъ равновѣсія и не упалъ въ воду, ухватилъ его за куртку. Но мальчикъ тутъ-же опустился на ноги и побѣжалъ къ гранитной лѣстницѣ, ведущей къ водѣ. Спуститься съ лѣстницы, прыгнуть на льдину, начавшую уже отдѣляться отъ берега, и схватить то, что лежало на ней, было для ловкаго мальчика дѣломъ одной минуты. Стоявшій тутъ городовой, обязанность котораго была смотрѣть за тѣмъ, чтобы никто не смѣлъ спускаться на ледъ, грозно прикрикнулъ на безразсуднаго ребенка и началъ самъ было спускаться съ лѣстницы, чтобы схватить его и отвести въ полицію, но тотъ, между тѣмъ, проворно поднялся по ступенямъ, ведущимъ съ площадки на верхъ съ противоположной стороны, и, перебѣжавъ улицу, пустился бѣжать вдоль домовъ набережной. Завернувъ чрезъ Машковъ переулокъ въ Милліонную, онъ очутился вскорѣ на дворѣ того дома, гдѣ жилъ. Тутъ только остановился онъ, чтобъ перевести духъ и разсмотрѣть то, что находилось у него въ рукѣ. То былъ котенокъ, крошечный, слѣпой еще. Онъ дрожалъ отъ холода. Мальчикъ снялъ съ себя мѣховую шапку и завернулъ въ нее котенка. Затѣмъ онъ сталъ подыматься по темноватой и не совсѣмъ чистой лѣстницѣ. Въ третьемъ этажѣ онъ постучался въ дверь. Высокая, худощавая женщина съ засученными рукавами и въ клѣтчатомъ передникѣ, открыла ее. Мальчикъ вошелъ въ свѣтлую кухню, гдѣ ярко блестѣли установленныя рядами на полкахъ мѣдныя кастрюли, а на бѣломъ, чисто вымытомъ столѣ лежали приготовленныя къ жаренью котлеты.

-- Смотри, мама, что я принесъ! радостно проговорилъ мальчикъ, вынувъ своего найденыша изъ шапки и положивъ его на столъ.

-- Это откуда? спросила мать.

Мальчикъ принялся съ большимъ одушевленіемъ разсказывать интересное для него событіе со всѣми подробностями.

-- Должно быть, кто нибудь хотѣлъ его утопить, заключила мать.

-- Ужь не знаю. Подходила тутъ какая-то женщина къ водѣ, я видѣлъ.... толстая такая, въ платкѣ большомъ... изъ-подъ платка торчала корзина...

-- Съ котятами, конечно?!...

-- Должно быть, что съ котятами. Только другіе-то котята, знать, потонули всѣ, а этотъ-то, вишь, на льдину попалъ. Какъ женщина отошла оттель, отъ воды-то, я и замѣтилъ: на льдинѣ шевелится что-то. Смотрю. Это либо щенокъ, думаю, либо котенокъ. Достану... и побѣжалъ... Ишь, дрожитъ-то какъ!

Жалостливый мальчикъ взялъ котенка со стола, и поднесъ къ пылающей печкѣ, но такъ близко, что еслибъ мать не успѣла во время схватить сына за руку, то несчастное животное, только-что спасенное изъ воды, неминуемо погибло бы въ огнѣ.

Въ кухнѣ, подъ самымъ потолкомъ, въ углу, брякнулъ колокольчикъ.

-- Яша! барышня зоветъ, или скорѣе, проговорила мать.

Яша положилъ котенка на кровать матери и принялся закутывать его въ большой шерстяной платокъ, прося при этомъ у матери грѣлку. Между тѣмъ, колокольчикъ раздался вторично и сильнѣе прежняго.

-- Да брось котенка и бѣги! еще разъ поторопила Яшу мать.

II.

Въ небольшой, довольно просто убранной комнатѣ, гдѣ оба окна были уставлены цвѣтами и увѣшаны клѣтками, сидѣла Глафира Алексѣевна, барышня лѣтъ сорока, худая, рыжеватая, съ синими очками на носу, и что-то читала. Вошелъ Яша и, держась правой рукой за ручку полуоткрытой двери, готовился, по полученіи приказанія отъ барышни, въ то-же мгновеніе уйдти.

-- Ты забылъ сегодня затопить печь у меня, сказала ему барышня спокойнымъ тономъ.

Яша, не отвѣтивъ ни слова, потянулъ за собою дверь и скрылся.

Минутъ черезъ пять онъ вернулся съ небольшой охапкой дровъ, полѣна въ четыре, и опустилъ ее на полъ. Такъ какъ этой охапки было недостаточно, чтобъ нагрѣть печь, онъ пошелъ за второй охапкой, потомъ за третьей и за четвертой. Затѣмъ онъ подвинулъ къ печкѣ стулъ, поставилъ на него скамеечку, взлѣзъ и сталъ вынимать вьюшки. Спуститься на полъ, съ вьюшками въ обѣихъ рукахъ, было не совсѣмъ легко, но, упражняясь въ этомъ каждый день, онъ пріобрѣлъ нѣкоторую ловкость, и ему удалось спуститься благополучно и на этотъ разъ. Потомъ, онъ сунулъ въ печь нѣсколько растопокъ, зажегъ спичку и затопилъ. Дрова быстро разгорѣлись.

-- Яша, покажи-ка руки, сказала ему барышня, видѣвъ какъ онъ, подымаясь съ полу, проводилъ ладонями вдоль панталонъ своихъ.

Яша обернулся къ барышнѣ и распустилъ передъ ней вѣеромъ всѣ десять пальцевъ, покрытые сажею.

-- Иди ихъ мыть скорѣе и приходи учиться, сказала она ему.

Яша каждый день повторялъ съ Глафирой Алексѣевной склады и выводилъ у нея буквы величиною въ полвершка. Склады не всегда давались ему: б--а выходило часто бо, и -- а во, иногда и бу и ву, какъ случится. За то держалъ перо онъ такъ хорошо, что ни одинъ писарь не могъ-бы держать лучше; буквы выходили ровными, красивыми. Только чернильныя пятна, размазанныя во всю страницу, въ видѣ кометы съ хвостомъ, часто скрывали красоту письма. Въ то утро, когда начинается нашъ разсказъ, чернило такъ и капало дождемъ на Яшину тетрадь, перо такъ и валилось изъ рукъ, словно у Яши онѣмѣли пальцы. А складовъ онъ какъ будто и не училъ совсѣмъ. До складовъ, до писанія-ли, было ему въ тотъ день! Онъ только и думалъ, какъ-бы попасть въ кухню и хоть однимъ глазкомъ взглянуть на только-что пріобрѣтеннаго котенка. Глафира Алексѣевна сердилась; и нельзя было не сердиться.

-- Ты никогда такъ дурно не учился какъ сегодня, сказала она Яшѣ, по окончаніи урока. Постой-ка въ углу съ часокъ.

Каково же было Яшѣ стоять цѣлый часъ въ углу, когда въ кухнѣ чуть не умиралъ съ голоду котенокъ. Слезы такъ и катились по щекамъ у Яши, а запачканные въ чернилахъ пальцы такъ и разводили черныя полосы по всему лицу.

Часъ прошелъ, и арестъ кончился. Яша бросился къ дверямъ, какъ будто кто толкнулъ его въ спину. Но едва успѣлъ онъ очутиться у кровати, гдѣ лежалъ завернутый въ большой платокъ котенокъ, какъ снова зазвенѣлъ въ углу колокольчикъ.

"Какъ-бы опять не засадила!" подумалъ онъ и тутъ-же рѣшился неидти къ барышнѣ и на случай если бы она пришла за нимъ въ кухню -- заранѣе спрятаться. Онъ сунулся было подъ кровать; однако образумился и пошелъ. Со страхомъ отворилъ онъ къ барышнѣ дверь...

-- Ты и пыли не стиралъ сегодня въ комнатѣ, съ неудовольствіемъ проговорила она. Сотри скорѣе.

Ни одно приказаніе Глафиры Алексѣевны, никогда и никѣмъ не исполнялось съ такою скоростью, какъ послѣднее Яшею. Мигомъ исчезла пыль со всего, что было покрыто пылью. Затѣмъ Яша снова очутился въ кухнѣ.

Несчастный котенокъ, мучимый голодомъ, жалостно пищалъ. Яша просилъ мать налить въ блюдечко немножко молока и хотѣлъ самъ напоить его; но напоить такое маленькое животное, не имѣвшее и девяти дней, было весьма не легко. Какъ Яша ни прижималъ къ блюдечку голову котенка, какъ ни ласкалъ и ни увѣщевалъ его, какъ ни осыпалъ нѣжнѣйшими именами, все же котенокъ молока и не касался. Онъ только вертѣлъ головкой вправо и влѣво, да продолжалъ пищать по прежнему.

"Съ голоду умретъ бѣдняжка!" подумалъ Яша и заплакалъ. Но Домна, такъ звали Яшину мать, сумѣла помочь горю. Она попробовала напоить котенка какъ поятъ новорожденныхъ телятъ, съ пальца, употребивъ на это мизинецъ. Эта попытка удалась и при первой каплѣ, попавшейся въ ротъ котенку, Яшины слезы замѣнились радостнымъ смѣхомъ. Когда худенькое туловище маленькаго животнаго замѣтно раздулось отъ молока, Яша осторожно взялъ котенка со стола, завернулъ еговъ шерстяной платокъ и положилъ на кровать; самъ-же сталъ на колѣни подлѣ кровати, облокотился и, устремивъ глаза на крошечную головку, едва виднѣвшуюся изъ-подъ платка, расположился, чуть ли не навсегда, остаться въ этой позѣ, какъ звонъ колокольчика опять заставилъ его разстаться съ котенкомъ. Яша вздохнулъ и, не сводя глазъ съ котенка, медленно пошелъ къ дверямъ.

-- Пора столъ накрывать. Я должна тебѣ сегодня обо всемъ напоминать. Это выводитъ меня изъ терпѣнія, проговорила барышня съ выраженіемъ досады.

Накрывать столъ, служить за столомъ, то есть, мѣнять тарелки, ножи и вилки, было вмѣнено въ обязанность Яшѣ. Онъ исполнялъ все это со всевозможною осторожностію, и не помнится, чтобъ онъ сломалъ или уронилъ что нибудь. Только въ этотъ день была замѣтна въ его движеніяхъ необыкновенная спѣшность, и, когда Домна поставила на столъ суповую миску, и Яша громко произнесъ обращаясь къ барышнѣ: "Пожалуйте кушать", -- къ столу не былъ подвинутъ для барышни стулъ. По замѣчанію барышни, что ей не на что сѣсть, Яша бросился къ ближайшему стулу, приподнялъ его обѣими руками и, вмѣстѣ со стуломъ, на полдорогѣ, повалился на полъ. Отъ стула отлетѣла ножка. Яша покраснѣлъ и, не зная что дѣлать, сталъ приставлять ножку къ стулу.

-- Не починить тебѣ... оставь! сказала барышня. Слѣдовало бы порядкомъ наказать тебя за такую неосторожность, и еслибъ это не случилось съ тобою въ первый разъ у меня, я бы заставила тебя полдня простоять въ углу.

-- Досада какая! прошептала Домна, вынося изъ комнаты сломанный стулъ.

III.

Чрезъ два дома отъ Глафиры Алексѣевны жило семейство Зайцевыхъ. Любинькѣ было шесть лѣтъ. Она ходила ежедневно къ Глафирѣ Алексѣевнѣ учиться и училась вмѣстѣ съ Яшею, дѣлая какъ и онъ, большіе успѣхи. Но въ тотъ день, когда Яша былъ осчастливленъ пріобрѣтеніемъ котенка, Любинька, по случаю какого-то домашняго праздника, не приходила къ уроку; а Яша такъ и горѣлъ нетерпѣніемъ показать ей своего найденыша, и на другой день, какъ только Любинька успѣла снять пальто, Яша принесъ котенка изъ кухни и положилъ его на полъ, дабы Любинька могла разомъ замѣтить всю красоту его. Маленькое животное, отъ слабости и отъ неумѣнія ходить, лежало неподвижно, протянувъ всѣ четыре лапки, какъ мертвая черепаха.

-- Ахъ, прелесть какая! воскликнула дѣвочка и, осторожно поднявъ его съ полу, поднесла къ губамъ.

-- Любинька! не держите крѣпко; лапки сломаете... видите, тоненькія какія!

Дѣвочка продолжала любоваться.

-- Знаешь, Яша, такого хорошенькаго котенка во всемъ свѣтѣ нѣтъ.

-- Я знаю, что нѣтъ, съ гордостью подтвердилъ его счастливый обладатель.

-- А ты мнѣ не подаришь его?

-- Подарить такого прелестнаго котенка? Какъ можно!

Она вздохнула.

-- Ты какъ назовешь его?

-- Хотѣлъ было назвать Машкой, а мама говоритъ: назови Васькой. Ну, Васькой и назовемъ.

-- И крестить будемъ? спросила она.

-- Будемъ.

-- Я кумушкой.

-- Вотъ затѣяли что!... сердито проговорила Домна, убиравшая въ ту минуту со стола чашки. Крестить! Забава какая!

-- Можемъ и не крестить, согласились дѣти.

-- Ты бы надѣлъ на него бантикъ, красненькій или розовенькій, посовѣтовала Любинька.

-- У него и шеи-то нѣтъ совсѣмъ, и глаза не смотрятъ, а вы ужь: надѣвай ему бантикъ! Лучше отнесемте Васюличку въ кухню, да уложимте спать.

Вошла Глафира Алексѣевна и, при видѣ котенка, о существованіи котораго она еще ничего не знала, съ любопытствомъ взглянула на него и объявила, что она кошекъ терпѣть не можетъ и не желаетъ, чтобъ котенка вносили въ комнату.

Яша, взявъ маленькое животное изъ рукъ Любиньки, понесъ его въ кухню. Отдавъ его тамъ на попеченіе своей матери, онъ вернулся въ комнату и присѣлъ къ учебному столу, подлѣ Любиньки. Урокъ начался съ басенъ Крылова. "Попрыгунья Стрекоза" и "Мартышка и Очки" были сказаны Яшею наизусть безъ одной ошибки, за что онъ и получилъ, по окончаніи урока, цѣлыхъ пять съ крестомъ. Любинька, на этотъ разъ, училась не такъ хорошо, какъ обыкновенно. Ея мысли были заняты котенкомъ, появленіе котораго было для нея такъ неожиданно и ново.

IV.

Васька росъ не по днямъ, а по часамъ, какъ говорится. Прошло мѣсяца четыре, и никто не призналъ бы въ немъ того слабаго, жалкаго котенка, котораго мы видѣли въ началѣ нашего разсказа. Онъ вытянулся вершковъ на пять, сталъ ловкимъ, рѣзвымъ и весьма красивымъ молодымъ котомъ; весь день прыгалъ, лазилъ и вертѣлся, какъ будто готовился въ клоуны. Забраться почти до верху гардины и сброситься оттуда на полъ, было ему ни почемъ. А какъ шалилъ-то онъ... хуже всякаго ребенка. То свалитъ со стола очки, то книгу, то рабочій ящикъ со всѣми иголками и клубками, то выпьетъ сливки или съѣстъ остатокъ масла, который бережливая хозяйка прибрала бы до слѣдующаго дня. Страхъ какъ не жаловала его Глафира Алексѣевна за всѣ проказы эти, и не принадлежи онъ Яшѣ, котораго она любила какъ хорошаго мальчика и не хотѣла огорчать безвинно, -- этого кота-озорника давно бы не было у нея въ квартирѣ. Желтыя канарейки, весело прыгавшія въ клѣткахъ съ жердочки на жердочку, часто привлекали на себя вниманіе молодаго кота. Ему такъ бы и хотѣлось поймать хоть одну изъ нихъ, но какой-то страхъ удерживалъ его отъ этого преступленія. Однако, желаніе поохотиться осилило въ немъ наконецъ чувство страха и, пользуясь однажды тѣмъ, что въ комнатѣ никого не было, онъ сталъ медленно, безпрестанно озираясь кругомъ, подыматься по гардинѣ къ самому карнизу; поднявшись достаточно высоко, онъ бросился на клѣтку и, вцѣпясь въ нее всѣми лапами, жадно смотрѣлъ на птичку. Испуганная птичка заметалась во всѣ стороны и забилась грудью и носикомъ о желѣзную рѣшетку. Смерть для нея была бы неизбѣжна, если бы въ ту самую минуту не вошла въ комнату Глафира Алексѣевна. Но Глафира Алексѣевна не тотчасъ обнаружила свой гнѣвъ и свой испугъ. Она не вскрикнула, не ахнула, не топнула ногой на виновнаго; но тутъ же повернула назадъ, вышла изъ комнаты, отыскала спринцовку, которой имѣла обыкновеніе орошать деревья и цвѣты, наполнила ее водою и, вернувшись въ комнату, такъ ловко направила холодную струю въ кота, что тотъ вздрогнулъ и, запищавъ, въ ту же минуту спрыгнулъ на полъ и пустился по корридору съ такою быстротою, какъ будто спасался отъ дикаго звѣря.

За этимъ происшествіемъ вскорѣ послѣдовало другое не меньшей важности; но прежде чѣмъ разсказать, въ чемъ состояло оно, надо познакомить читателя съ одною личностью, а именно: съ Зефирной.

Зефирка была изъ породы шпицъ; бѣлая, съ длинною шерстью, падающею ей на глаза, старая и беззубая, но ворчливая еще и злая. Она была взята къ Глафирѣ Алексѣевнѣ девять лѣтъ тому назадъ щенкомъ и съ тѣхъ поръ ни одного дня не была съ ней въ разлукѣ. Глафира Алексѣевна любила ее какъ бы собственное дитя; спала съ ней на одной кровати, позволяла ей ѣсть одновременно изъ той же тарелки, изъ которой ѣла сама, и каждый день, къ обѣду заказывала для нея котлетку подъ соусомъ и покупала парочку бисквитовъ; по субботамъ собственноручно мыла ее и чесала; а когда брала въ гости и было холодно или свѣжо, то закутывала ее въ собственный пледъ.... И вотъ что случилось:

Глафира Алексѣевна сидѣла за круглымъ столомъ, посреди комнаты и, держа на колѣняхъ свою возлюбленную собаку, читала. Вошелъ котъ Васька съ кускомъ сырой говядины въ зубахъ. Зефирка, обладавшая прекраснымъ чутьемъ, спустилась съ колѣнъ, подбѣжала къ коту и безъ церемоніи бросилась отнимать у него лакомый кусочекъ. Но Васька въ обиду не дался и рѣшился защищать свою законную собственность во что бы то ни стало, кусочекъ говядины онъполучилъ отъ Домны. Зефирка заворчала, потомъ залаяла, потомъ завизжала. Глафира Алексѣевна озабоченно смотритъ подъ столъ, гдѣ происходитъ борьба, подзываетъ къ себѣ Зефирку, беретъ ее на руки, ласкаетъ, цѣлуетъ и видитъ.... о ужасъ! у Зефирки изъ праваго глаза идетъ кровь, а глазъ закрытъ. Глафира Алексѣевна чуть не упала въ обморокъ; она вскрикнула и застонала; потомъ, не выпуская изъ рукъ собаки, вскочила съ мѣста и такъ сильно дернула за сонетку, что у колокольчика, проведеннаго въ кухню, оторвался язычекъ. Домна и Яша вздрогнули и бросились къ дверямъ.

-- Чтобъ кота здѣсь больше не было въ квартирѣ, слышите! проговорила барышня дрожащимъ отъ негодованія голосомъ. Вотъ что онъ надѣлалъ! Она указала на закрытый глазъ Зефирки.-- Сейчасъ же прочь его изъ моей квартиры! И если этотъ котъ, говорю вамъ заранѣе, попадется гдѣ бы то ни было на глаза мнѣ, то не сдобровать ему, знайте это!...

Яша проворно схватилъ Ваську и выбѣжалъ съ нимъ на черную лѣстницу.

-- Куда же дѣть его? печально думалъ Яша, стоя на лѣстницѣ у окна и крѣпко держа кота въ своихъ объятіяхъ. Оставить на дворѣ -- замерзнетъ, или собаки разорвутъ. На чердакъ пустить? И на чердакѣ замерзнетъ. Запереть въ подвалъ развѣ? Да ключъ у хозяина.

Онъ прижалъ кота еще крѣпче къ груди своей, поцѣловалъ его въ голову и заплакалъ.

-- О чемъ это? спросилъ его дворникъ, шедшій по лѣстницѣ съ большой вязанкой дровъ на спинѣ.

Яша не отвѣчалъ, но продолжалъ плакать. Дворникъ свалилъ въ четвертомъ этажѣ свою вязанку и, возвращаясь, остановился передъ Яшею.

-- Все еще плачешь? Аль посѣкли? спросилъ онъ, слегка потрепавъ мальчика за волоса.

-- Не посѣкли; а кота вотъ моего барышня въ квартирѣ держать не велѣла.... Выгнала! И чтобъ вишь отнюдь на глаза показываться болѣе не смѣлъ! А куда ему дѣться бѣдному въ холода такіе? Отдалъ бы я его кому... да смотрѣть за нимъ никто не станетъ, никто не накормитъ его, не напоитъ порядкомъ, и отъ собакъ не убережетъ никто.

-- Да къ намъ его! предложилъ дворникъ. И дѣти обрадуются,''и жена не прочь будетъ обзавестись котомъ... Мышей-то у насъ видимо-невидимо.

У Яши просіяло лицо.

Только, Никита Матвѣевичъ, чтобъ дѣти не мучали его, не били, за уши не дергали и на веревку не сажали.

-- Да ужь побережемъ его, не бойсь!

Яша рукавомъ куртки отеръ глаза.

Входъ въ квартиру дворника былъ тутъ же подъ лѣстницей. Дворникъ отворилъ тяжелую дверь и вошелъ; но прежде чѣмъ успѣлъ войти Яша, сверху раздался голосъ Домны.

-- Яша! барышня за чѣмъ-то зоветъ.

Онъ проворно сунулъ Ваську въ дверь и побѣжалъ вверхъ по лѣстницѣ.

Васька былъ весьма радушно принятъ дѣтьми дворника. Каждый изъ нихъ подзывалъ его къ себѣ, каждому хотѣлось подержать его или хоть погладить; всѣ кормили его хлѣбомъ, поили молокомъ, укладывали спать.... Налюбовавшись и наигравшись котомъ вдоволь, дѣти побѣжали играть въ снѣжки. Мать, стоя передъ лоханкой, занималась мытьемъ; а Васька, на котораго некому было больше обращать вниманіе, свободно расхаживалъ по комнатѣ, взлѣзалъ на комодъ, на окна, побывалъ во всѣхъ углахъ и незамѣтнымъ образомъ для хозяйки, пробрался въ чуланъ. Немного погодя, вошла въ чуланъ за чѣмъ-то и хозяйка. На полу лежитъ объѣденный кусокъ пирога, разбитая бутылка, откуда вылилось все молоко, купленное въ то утро; посреди лужи кислыхъ щей или квасу лежала опрокинутая кружка; изъ корзины былъ высыпанъ картофель. Кто былъ виновникомъ этого безпорядка -- отгадать было нетрудно.

-- Разбойникъ! хищный звѣрь! вотъ я тебя!... Постой! ужь проучу порядкомъ! сердилась хозяйка, заглядывая во всѣ уголки чулана.-- Убѣжалъ, небось!

Она вернулась въ комнату и только-что хотѣла поискать его подъ лавкой, какъ вдругъ выкатился оттуда клубокъ шерсти; вслѣдъ за нимъ выскочилъ котъ; догнавъ клубокъ однимъ прыжкомъ, онъ продолжалъ катать его по полу, граціозно толкая его лапкой; за нитку отъ клубка тянулось вязанье и, лишенное всѣхъ спицъ, начинало распускаться. Хозяйка ударила кулакомъ по столу и затопала ногами.

-- Я-жь тебя!...

Испуганный котъ вернулся подъ лавку и забился въ уголъ. Она достала кочергу и стала кочергой выгонять его изъ-подъ лавки. Васька мяукалъ, получая сильные удары. Въ то самое время появился въ дверяхъ, какъ-бы судьбою посланный, нѣжный покровитель шаловливаго кота, Яша.

-- Ахъ, не бейте его! ради Бога не бейте! умолялъ онъ разгнѣванную хозяйку, чуть не падая передъ ней на колѣни.

-- Осчастливилъ ты насъ котомъ, нечего сказать! ворчала дворничика, продолжая преслѣдовать кота.

-- Да оставьте, оставьте!.... не трогайте!.... Дайте я лучше унесу его, чтобъ онъ не надоѣдалъ вамъ больше, говорилъ Яша, подлѣзая подъ лавку.

-- Зачѣмъ, зачѣмъ уносить! возопили дѣти. Мы не дадимъ уносить.... онъ нашъ.

-- Анъ нѣтъ! Онъ не вашъ, а мой, заспорилъ Яша, мой собственный.

-- Коли твой, такъ и бери его къ себѣ, а намъ онъ не нуженъ. На! неси его прочь! сказала дворничиха.

Взялъ опять Яша кота на руки и вышелъ.

VI.

"Кому же я его теперь-то отдамъ?" снова задумался Яша.

-- Ахъ, ты мой бѣдненькій!... несчастный ты мой! миленькій!...

И онъ ласкалъ, цѣловалъ, осыпалъ его нѣжными именами, а къ улучшенію участи его придумать ничего не могъ. Но эти ласки, должно быть, надоѣли коту. Онъ ловко вырвался изъ рукъ и пустился вверхъ по знакомой ему лѣстницѣ. Дверь къ кухню была открыта; онъ очутился въ кухнѣ.

-- Опять ты здѣсь! закричала на него Домна, притопнувъ ногой.

Испуганный котъ бросился изъ кухни въ коридоръ, изъ коридора завернулъ въ комнату барышни и запрятался подъ диванъ.

Барышня, занятая чтеніемъ какой-то англійской книги, появленія Васьки не замѣтила. Вслѣдъ за Васькой явился на цыпочкахъ Яша. Оставить кота подъ диваномъ было опасно; выгнать его оттуда такъ, чтобъ барышня не замѣтила, было невозможно; Яшѣ оставалось одно: стать передъ диваномъ, стать такъ, чтобы собою заслонить его отъ взоровъ барышни,-- что Яша и сдѣлалъ.

Постоявъ немного, онъ сѣлъ на диванъ. Между тѣмъ, барышня сложила книгу, сняла очки, встала и подошла къ шкафу. Вынувъ оттуда шаль, шляпу и нѣкоторыя другія вещи, стала все надѣвать на себя, стоя передъ зеркаломъ.

-- Позови Домну, обратилась она къ Яшѣ.

Онъ вышелъ.

Занятая своимъ туалетомъ, Глафира Алексѣевна не замѣтила, какъ Васька подошелъ къ шкафу, взлѣзъ на нижнюю полку и улегся. Окончивъ свой туалетъ, она заперла шкафъ, и ключъ положила въ карманъ.

-- Я ѣду въ Царское Село, сказала она вошедшей Домнѣ, и вернусь оттуда не ранѣе трехъ дней. Вотъ деньги тебѣ и Яшѣ на ѣду. Прощайте.

Какъ только за барышней затворилась дверь, Яша сунулъ голову подъ диванъ и былъ крайне удивленъ, не найдя тамъ Васьки. Поискавъ подъ всѣми стульями, столами и въ углахъ, онъ отправился искать его въ кухнѣ. Не найдя его и тамъ, Яша вернулся въ комнату.

-- Да гдѣ же Васька? Васька!... Васька!...

"Мяу!"--послышалось откуда-то.

-- Гдѣ это?

"Мяу!"

-- Да гдѣ же?

"Мяу!"

Яша и Домна стали прислушиваться.

"Мяу.... мяу.... мяу...."

-- Въ шкапу! догадалась Домна. Запертъ! Вотъ тебѣ и на! Оказія-то какая! Что станешь дѣлать теперь? Ключа вѣдь нѣтъ.

Яша только ротъ раскрылъ. Потомъ застучалъ кулаками въ дверцы, не зная какъ выразить свое участіе заключенному.

Положеніе того было довольно непріятное и было-бъ еще непріятнѣе, если-бъ онъ зналъ, что барышня уѣхала съ ключомъ въ карманѣ на три дня. Пробыть три дня безъ пищи и питья -- не шутка!

-- Онъ голоденъ, я не кормилъ его сегодня, говорилъ Яша матери, не зная, что питомецъ его имѣлъ случай насытиться въ тотъ день въ чуланѣ дворничихи. И завтра нельзя будетъ накормить его, и послѣ-завтра. Онъ умретъ съ голоду, прибавилъ онъ совсѣмъ печально.

-- Ну, авось и не умретъ, утѣшала его мать. Звѣрь не человѣкъ, можетъ долго безъ пищи прожить. Въ деревнѣ иной разъ корова по три дня безъ пищи стоитъ; на ногахъ ели-еле держится, и ничего.... Живетъ!

Но эти доводы не убѣдили Яшу. Когда мать ушла, онъ принялся, напрягая всѣ свои силы, отодвигать шкафъ отъ стѣны. Шкафъ былъ не великъ и не тяжелъ, такъ что Яшѣ было по силамъ отодвинуть его. Яшѣ хотѣлось знать, нѣтъ-ли у шкафа со стороны обращенной къ стѣнѣ, между досками, отверстія, какъ это часто бываетъ. И дѣйствительно, въ самомъ низу шкафа, въ углу, мыши прогрызли доску, и образовалась дыра такой величины, что можно было просунуть кусочекъ мяса. Это открытіе совершенно успокоило Яшу. Онъ тотчасъ побѣжалъ въ кухню спросить у матери что нибудь для Васьки поѣсть и, получивъ нѣсколько кусочковъ сырой говядины, сталъ ихъ просовывать въ отверстіе. Нельзя было сомнѣваться въ томъ, чтобы Васька не насытился. Такимъ образомъ была доставлена ему пища и на другой день, и на третій.

Когда барышня вернулась изъ Царскаго, шкафъ былъ ужь подвинутъ къ стѣнѣ. Барышня сняла съ себя шляпу, шаль, перчатки, отворила шкафъ, чтобы все положить въ него обратно..

-- Васька! вскрикиваетъ она, когда тотъ выскочилъ изъ шкафа. Васька здѣсь!... Какъ попалъ онъ сюда? Кто впустилъ его? кто осмѣлился впустить, желала-бъ я знать, когда я наистрожайшимъ образомъ запретила впускать... говорила она, краснѣя отъ гнѣва.

Запахъ, обличавшій присутствіе кота, заставилъ Глафиру Алексѣевну нагнуться къ нижней полкѣ шкафа и осмотрѣть все, что лежало тамъ. Лежалъ, между прочимъ, бѣлый кашемировый платокъ. На немъ оказались куски говядины и хлѣба. Платокъ испорченъ; а онъ новый, дорогой.

Гнѣвъ такъ и разыгрался во владѣлицѣ этого платка.

-- Домна! Яшка! Сюда скорѣе! Дворника зовите! сказала она, когда тѣ вошли... чтобъ сейчасъ же онъ повѣсилъ кота "или утопилъ! Это ты виноватъ во всемъ, обратилась она къ Яшѣ. Ты завелъ у меня кота, ты впустилъ его въ квартиру, когда я запретила впускать. Высѣчь тебя, и высѣкутъ, настою на томъ, чтобы высѣкли. Дрянной мальчишка!... Что стоишь?.... бѣги за дворникомъ!

VII.

На другой день, рано утромъ, на звонокъ только-что спустившейся съ постели Глафиры Алексѣевны, вошла къ ней въ комнату, съ озабоченнымъ лицомъ, Домна и объявила, что сына ея, со вчерашняго вечера, во всю ночь не было дома.

-- И по сю пору нѣтъ, сказала она. Ужь гдѣ-гдѣ я ни искала его! И на дворѣ-то, и въ дровяномъ сараѣ, и во всѣхъ квартирахъ перебывала въ домѣ, и лавки тутъ обѣжала всѣ.... Кого ни спрошу, никто про него ничего не знаетъ. Такъ уже думаю, не-*Въ прорубь-ли попалъ. Мальчикъ смѣлый, бойкій... побѣжалъ по Невѣ, да въ темнотѣ и въ воду! Чего Боже!.... Всю ноченку на пролетъ не спала; все думала: гдѣ то Яша мой? Что-то съ нимъ? Шутка-ли... пропалъ мальчишка!

Прошелъ весь день, а Яша не возвратился. Мать охала, горевала, плакала и, ложась спать, усерднѣе обыкновеннаго помолилась Богу. Это было въ воскресенье, и Любинька, конечно, къ Глафирѣ Алексѣевнѣ учиться не приходила. На другой день, въ понедѣльникъ, пришла.

-- Вообразите, барышня, случай-то у насъ какой! поспѣшила сообщить ей Домна, отворяя дверь. Яша мой пропалъ.

Да онъ у насъ, объявила Любинька. Я уговаривала его идти сюда со мною. Нѣтъ, говоритъ... боюсь: высѣкутъ. И Васька у насъ. Неужели и въ самомъ дѣлѣ, Глафира Алексѣевна вы Ваську повѣсить хотите? Ваську повѣсить! Какъ же это можно!... Нѣтъ, этого не дѣлайте, Глафира Алексѣевна... пожалѣйте Ваську. Да и Яшу не сѣките. Онъ, право, не виноватъ ни въ чемъ. Онъ вовсе не хотѣлъ васъ ослушаться или сдѣлать непріятное вамъ. Васька можетъ у насъ остаться навсегда, сказалъ папаша; а Яша, говоритъ папаша, долженъ вернуться къ вамъ какъ можно скорѣе. Но Яша говоритъ, что ни за что не вернется.

-- А вотъ я приведу его, разбойника! сказала Домна, переходя отъ горя къ досадѣ. Сколько безпокойства надѣлалъ мнѣ, дрянной мальчишка!

Появленіе Домны у Зайцевыхъ въ кухнѣ не произвело особенно пріятнаго впечатлѣнія на сынка ея. Только-что отворилась дверь изъ сѣней въ кухню, гдѣ онъ сидѣлъ спиною къ дверямъ, держа у себя на колѣняхъ Ваську, какъ онъ почувствовалъ въ волосахъ своихъ прикосновеніе чьей-то руки; голова отъ этой руки закачалась во всѣ стороны, и непріятная боль заставила закричать его и заплакать.

-- А ты у меня другой разъ не уходи безъ спросу, заговорила мать; въ чужихъ домахъ безъ моего позволенія не ночуй.... вотъ что!... помни это!

Не столько слова матери, сколько боль въ головѣ, заставили бѣднаго мальчика запомнить на долгое время это наставленіе.

Котъ Васька остался на житье у Зайцевыхъ. Жильцу этому какъ нельзя болѣе была рада Любинька. Онъ былъ отданъ вполнѣ на ея попеченіе, и спать ему было дозволено въ ея постели. Но Васька любилъ держаться своихъ привычекъ и потому въ первые дни пребыванія у Зайцевыхъ онъ то и дѣло что расхаживалъ по комнатамъ, ища мягкую Домнину перину и русскую печь, у заслонки которой онъ любилъ лежать, когда печь остывала. Для дневнаго отдыха ему была назначена у Зайцевыхъ бархатная подушка съ роскошными кистями, лежавпіая до тѣхъ поръ въ кабинетѣ хозяина, но по настойчивой просьбѣ дочери отданная во владѣніе кота.

Любинька играла съ нимъ, когда няня пришла ей сказать, что пора одѣваться и ѣхать на дѣтскій вечеръ. Новенькое бѣленькое платьеце ожидало ее въ дѣтской. Причесаться и одѣться было для Любиньки дѣломъ почти одной минуты. По окончаніи туалета она взглянула на себя въ зеркало; затѣмъ пошла искать по комнатамъ Ваську.

-- Вася!... Васенька! гдѣ ты, мой милый? говорила она. Надо мнѣ съ тобой проститься передъ отъѣздомъ.

Но Васенька на прощанье не шелъ. Уѣхать не простившись съ нимъ казалось Любинькѣ невозможнымъ. Она продолжала искать его по угламъ, подъ диванами, стульями, столами.... Его какъ будто не было въ домѣ. Вдругъ вздумалось ей, поискавъ уже вездѣ, взглянуть въ одну изъ печей, въ тотъ день истопленную. Отворяетъ дверцы. Васька, прижавшись къ одной сторонѣ печки, лежалъ на мягкой кучѣ золы и дремалъ. Должно быть, ему тамъ лежалось очень хорошо, потому что, какъ Любинька ни звала его, онъ и не пошевельнулся.

-- Да пойди же сюда, мой милый! Завтра рано утромъ положатъ дрова, затопятъ и ты сгоришь, несчастный! убѣждала его Любинька, какъ будто онъ былъ способенъ понимать ее.

Васька не шелъ.

-- Такъ я же вотъ сама вытащу тебя, упрямый!

Она протянула къ нему въ печку руки. Васька привсталъ и отодвинулся дальше. Тогда Любинька всунулась въ печь головой и плечами.

-- Вотъ я и достала тебя, достала! весело говорила она, опуская Ваську на полъ.-- Она притворила дверцы.-- Теперь ужь не войдешь туда, мой милый.

-- Любинька! Любинька! кричали ей изъ передней отецъ и мать, стоявшіе тамъ въ шубахъ.-- Ѣхать пора.

Любинька поспѣшила къ нимъ.

-- На что это ты похожа, скажи пожалуйста? воскликнулъ удивленный отецъ. Въ чемъ это руки твои, лицо, платье? Не трубы ли ты чистила?

Любинька подбѣжала къ зеркалу, и удивленіе изобразилось на лицѣ ея. Платье, лицо и шея, все было покрыто сажею.

-- Тамъ не костюмированный балъ, чтобъ ѣхать трубочистомъ, продолжалъ отецъ.

-- А другаго наряднаго платья нѣтъ у тебя прибавила мать. Приходится тебѣ остаться дома.

Любинька сама знала, что ѣхать было невозможно. А ей бы такъ хотѣлось потанцовать, повеселиться. Отецъ и мать поцѣловали огорченную дочь и уѣхали.

-- Это все ты виноватъ, обратилась Любинька къ коту. Дрянной!.. не люблю я тебя, ненавижу..видѣть не могу. Прочь отсюда!-- Она топнула на него ногой. Прочь.... прочь.... прочь....

И Ваську выгнали на ночь въ кухню.

VIII.

На слѣдующее утро Яша поспѣшилъ къ Зайцевымъ, навѣстить кота. Въ кухнѣ тамъ, когда вошелъ Яша, кромѣ лежавшаго подъ столомъ стараго бульдога, рачительно охранявшаго владѣнія повара, и Васьки, никого не было. Бульдогъ, которому личность Яши была уже нѣсколько извѣстна, заворчалъ было, но не залаялъ. Котъ лежалъ высоко на печкѣ. Увидѣвъ оттуда Яшу, онъ тотчасъ же спустился. Но не успѣлъ еще онъ дойти, какъ бульдогъ выскочилъ изъ-подъ стола и схватилъ его зубами за шею. Яша съ испуга совсѣмъ растерялся и вздумалъ отмахивать бульдога шапкой, но бульдогъ, не обращая на это ни малѣйшаго вниманія, продолжалъ держать кота. Неизвѣстно, чѣмъ бы кончилось это, еслибъ въ кухню не вошелъ въ ту минуту самъ Савельичъ, поваръ. Онъ крикнулъ на бульдога такимъ грознымъ, оглушающимъ голосомъ, что тотъ сію же минуту оставилъ кота и, поджавъ хвостъ, вернулся на прежнее мѣсто.

Любинька, между тѣмъ, только-что встала съ постели, и няня расчесывала ей волоса. За дверью ея комнаты раздался голосъ Яши.

-- Любинька!-- Любовь Александровна!... одѣвайтесь скорѣе и приходите въ кухню.

-- Зачѣмъ?

-- Несчастье случилось.

-- Какое несчастье?

Яша разсказалъ.

-- Кровь такъ и льется какъ изъ ведра, описывалъ онъ. Чуть дышетъ, бѣдный. Помираетъ совсѣмъ.

Любинька вырвалась изъ рукъ няни и, въ одной юпочкѣ какъ была, бросилась по корридору въ кухню; она бѣжала такъ, что растеряла туфли.

Котъ, печально поникнувъ головой и съежась, сидѣлъ на кухонномъ столѣ.

-- Смотрите, какъ кровь-то льется! указывалъ Яша. Надо остановить скорѣе чѣмъ нибудь.

-- Ахъ, я знаю чѣмъ.... знаю! успѣла сказать Любинька и выбѣжала.

Чрезъ нѣсколько минутъ она вернулась съ шестигранной сткляночкой въ рукѣ.

-- Вотъ! я принесла!... Когда у мамаши голова болитъ, она всегда мочитъ себѣ этимъ виски.

То былъ о-де-колонъ. Любинька не пожалѣла спасительнаго средства и разомъ до полсклянки вылила его на рану. Какъ будто кто раскаленнымъ желѣзомъ коснулся этой раны, такъ быстро бросился Васька со стола и спрятался за печку.

-- Любинька, что вы надѣлали! съ ужасомъ воскликнула няня. На живую-то рану да спирту.

Скорѣе обмыть водою! Дайте воды.... воды скорѣе! засуетилась Любинька. Яша, достанемъ Ваську-изъ за печки.

Они собрались тащить его оттуда за ноги. Онъ злился, царапался и фыркалъ. Вытащили однако. Любинька проворно вылила на него цѣлый ковшикъ воды, обливъ при этомъ Яшу и себя.

-- Няня, дай тряпочку, чтобъ перевязать ему рану, попросила Любинька.

-- Не перевязывайте, хуже будетъ, отговоривала няня. Пусть такъ заживетъ.

Но дѣти всегда умнѣе старшихъ. Любинька сама отыскала гдѣ-то тряпку, шнурочекъ и, съ помощію Яши, перевязала страдальцу рану.

Прошелъ день. Къ вечеру, по соображенію дѣтей, перевязку надо было снять. Развязали. Тряпочка присохла и не отходитъ. Васька опять мяучитъ и рвется изъ рукъ.

-- Боже мой, что-жъ теперь? Не оставаться же ему съ тряпочкой на вѣкъ. И какъ больно ему бѣдному! съ живѣйшимъ участіемъ говорили дѣти, подергивая за тряпочку. Няня, какъ намъ быть? Что дѣлать? Да посовѣтуй, няня.

-- Вотъ тото то и есть! Посовѣтуй! а какъ совѣтуешь дѣло, такъ и слушать не хотите. Мы сами.... сами знаемъ! Вотъ и дѣлайте теперь какъ сами знаете. Мнѣ старому человѣку какъ знать что нибудь?! Я вѣдь ни читать, ни писать не умѣю, а вы у Глафиры Алексѣевны, я чай, ужь всѣмъ премудростямъ научились.... знаете вишь наизусть какую-то таблицу; а я ея не знаю.

-- Ну, няничка, не ворчи, голубушка, ласкалась Любинька, пожалѣй Ваську.... помоги.

Няня взяла губку, смочила ее теплой водой и приложила ее къ шеѣ кота. Чрезъ нѣсколько минутъ тряпочка отстала.

IX.

Расхаживая, отъ нечего дѣлать, по всѣмъ комнатамъ, Васька забрался въ кабинетъ самого г. Зайцева, обошелъ всѣ углы, прошелся по дивану, полежалъ на вольтеровскомъ креслѣ, посидѣлъ на окнѣ и взлѣзъ наконецъ на письменный столъ. На письменномъ столѣ лежала цѣлая кипа дѣловыхъ бумагъ. Онъ часть этой кипы постарался сбросить на полъ и, спрыгнувъ со стола, принялся разбрасывать листы по всей комнатѣ, усердно комкая икъЗабавляясь такимъ образомъ, онъ дѣлалъ такіе ловкіе прыжки, принимать такія граціозныя позы, что еслибъ Любинька и Яша видѣли его, то пришли бы въ восторгъ. Васькѣ было весело. Такого пріятнаго препровожденія времени онъ давно не имѣлъ. Но вотъ отворилась дверь, и появился самъ Александръ Ивановичъ Зайцевъ. При видѣ разбросанныхъ по полу бумагъ и посреди ихъ Ваську, столь самовластно и безпечно распоряжающагося ими, Александръ Ивановичъ пришелъ въ ужасъ и въ такое ожесточеніе, что готовъ былъ тутъ же застрѣлить Ваську или повѣсить; но Васька, какъ-бы чувствуя себя виновнымъ, такъ быстро скользнулъ мимо ногъ Александра Ивановича, что тотъ не успѣлъ даже ударить его.

Александръ Ивановичъ позвалъ дочь.

-- Могла бы ты позаботиться о томъ, чтобы котъ твой не ходилъ сюда, сказалъ онъ Любинькѣ сердито. На столѣ у меня, какъ тебѣ извѣстно, лежитъ бездна дѣловыхъ бумагъ, и если бы пропалъ или уничтожился хоть одинъ листъ изъ нихъ, то могло бы произойти ужасное несчастіе и для насъ и для другихъ.... Я могъ бы попасть подъ судъ и лишиться мѣста. Вотъ что могло бы случиться no милости твоего кота и по твоей безпечности! Понимаешь?

-- Я не знала, папаша, что онъ заберется къ вамъ, кротко оправдывалась сконфуженная дѣвочка.

-- Ты могла бы предвидѣть это и смотрѣть за тѣмъ, чтобы онъ не ходилъ сюда, говорилъ Александръ Ивановичъ, собирая съ помощью дочери разбросанныя по полу бумаги. Чтобъ кота больше не было у насъ! Я не хочу повторенья того, что сейчасъ случилось. Слышишь, Любинька?

У Любиньки навернулись слезы.

Когда бумаги были приведены въ порядокъ, и Александръ Ивановичъ успокоился, она стала просить его, цѣлуя и обнимая, о прощеніи Васьки. Напрасно Александръ Ивановичъ старался доказать, что этого кота, какъ животное не только безполезное, но даже вредное, держать не стоитъ и не слѣдуетъ, Любинька не признавала словъ отца за истину и продолжала защищать любимца.

-- Его проказамъ нѣтъ конца, говорилъ Александръ Ивановичъ. Вчера еще онъ разбилъ у мамаши скляночку съ розовымъ масломъ, и отъ этого аромата, распространившагося по всему дому, всѣ жаловались у насъ на тошноту и сильную головную боль. Третьяго дня онъ запустилъ лапы въ банку съ ваксою въ комнатѣ Степана и съ черными лапами, какъ былъ, отправился въ комнату горничныхъ и улегся тамъ на работу одной изъ нихъ; вся работа испорчена, жаловалась Катерина. А еще когда-то, ночью, умудрился засунуть въ какой то маленькій чайникъ голову, такъ что не могъ ее вытащить оттуда и, съ чайникомъ на головѣ, возился по комнатѣ, и шумомъ перепугалъ тебя и няню'..... Да всѣхъ шалостей его мнѣ не перечесть!

Любинька продолжала умолять отца о помилованіи своего любимца.

-- Простите его хоть на этотъ разъ, говорила она, заливаясь слезами.

Слезы тронули наконецъ отца. Онъ призадумался.

-- Ну такъ и быть! На этотъ разъ прощаю, но прощаю съ тѣмъ, чтобы ты за нимъ смотрѣла, не давала ему шалить.

-- О, папаша!... буду, буду за нимъ смотрѣть, буду смотрѣть какъ за крошечнымъ ребенкомъ. Ужь положитесь на меня! говорила она съ твердымъ намѣреніемъ исполнить свое обѣщаніе.

И дѣйствительно, въ тотъ день, вплоть до вечера, слѣдила она за котомъ, какъ няня за крошечнымъ ребенкомъ. Вечеромъ же ей пришлось приготовлять уроки. Ариѳметическія задачи поглотили все ея вниманіе и, безпрестанно заглядывая въ таблицу умноженія, она ни разу не взглянула подъ столъ, гдѣ на вышитой скамеечкѣ расположился въ началѣ вечера котъ Васька.

-- Боже мой! что за дымъ идетъ изъ кабинета! Отчего бы это? сказала Анна Николаевна, Любинькина мать, проходя чрезъ ея комнату въ кабинетъ своего мужа, куда за нѣсколько минутъ передъ тѣмъ Васька, вспомнивъ о пріятныхъ минутахъ, проведенныхъ тамъ въ то утро, отправился вторично.

Не въ дальнемъ разстояніи отъ окна, на кругломъ столикѣ, горѣла свѣча. Васькѣ вздумалось вспрыгнуть на этотъ столикъ, гдѣ едва онъ могъ помѣститься. Вспрыгнувъ онъ тотчасъ же свалилъ свѣчку на полъ; свѣчка, при паденіи, коснулась гардины, и гардина вспыхнула. Когда Анна Николаевна вошла въ кабинетъ, вся гардина была объята пламенемъ. На призывъ Анны Николаевны сбѣжались въ кабинетъ всѣ домашніе; всѣ бросились срывать и тушить гардину. Быстрымъ исчезновеніемъ кота изъ комнаты и свѣчкой, лежавшей на полу, тотчасъ объяснилось дѣло.

Александръ Ивановичъ, съ выраженіемъ досады на лицѣ, обратился къ дочери.

-- Спасибо, Любинька, что присмотрѣла за котомъ. Сдержала свое слово, нечего сказать! Вижу, какъ можно полагаться на тебя. Теперь я требую, рѣшительно требую, чтобы кота больше но было здѣсь! Слышишь? Сейчасъ... сію же минуту прочь его отсюда!

-- Папаша, эту ночь только...

-- Не проси, Любинька.... не позволю.

-- Куда же дѣть его? не выгнать же изъ дому ночью? подумайте сами.

-- Это дѣло твое. Я объ этомъ заботиться не стану. А кота чтобъ не было!

Огорченная Любинька пошла совѣтоваться съ нянею. Старушка няня покачала головой, вздохнула и задумалась.

-- Вотъ что! проговорила она тихо, на нашей улицѣ живетъ портной, что шьетъ на папашу. Онъ охотникъ до звѣрей; у него и птицъ много, и собакъ, и бѣлка есть, онъ и кота возьметъ. Онъ человѣкъ хорошій, добрый, дурно обращаться съ нимъ не станетъ, ужь это я знаю.

-- Такъ отнеси его къ портному, няня, печально сказала Любинька. Только попроси портнаго поласковѣе обращаться съ нимъ и кормить его получше. Да скажи еще, чтобы онъ никому не отдавалъ его, рѣшительно никому, слышишь? чтобъ навсегда, на всю жизнь оставилъ его у себя. Скажешь, няня?.... не забудешь?...

-- Скажу, скажу, матушка.... ужь не забуду, отвѣчала няня, надѣвая большой платокъ на голову, между тѣмъ какъ Любинька цѣловала кота на прощанье.

XI.

О перенесеніи Васьки къ портному, Яша долгое время ничего не зналъ; не зналъ потому, что за нѣсколько дней до этого событія онъ занемогъ корью и слегъ въ постель. Любиньку не пускали къ Глафирѣ Алексѣевнѣ, боясь, чтобы она не заразилась. Когда же Домна, узнавъ отъ повара Зайцевыхъ, съ которымъ она встрѣтилась случайно у мясника, что Васька больше не у Зайцевыхъ и что Зайцевы переѣхали на житье въ Москву, поспѣшила передать все это Яшѣ. Узнавъ объ этомъ, онъ сильно опечалился. Какъ только позволили Яшѣ послѣ его болѣзни выйдти на воздухъ, онъ отправился отыскивать портнаго, который, какъ сообщилъ тогда же поваръ, жилъ въ той же улицѣ, на углу, въ домѣ, гдѣ колбасная; отыскать домъ было не трудно. Яша, по указанію дворника, поднялся г"ъ пятый этажъ и очутился въ длинномъ корридорѣ, гдѣ направо и налѣво были отдѣльныя маленькія квартиры по одной и по двѣ комнаты. Онъ подошелъ къ первой двери отъ лѣстницы. Дверь не была заперта. Онъ вошелъ.

-- Что тебѣ? спросила какая-то старуха съ половой щеткой въ рукахъ.

-- Нѣтъ-ли у васъ кота? спросилъ Яша.

-- А хоть бы и былъ! тебѣ что за дѣло?

-- Сѣрый такой.... съ темными пятнами... продолжалъ Яша, ища кота по комнатѣ глазами.

-- Да ну тебя! досадливо проговорила старуха, и замахнулась щеткой.

-- Такъ нѣтъ? переспросилъ Яша уходя.

Въ отвѣтъ ему старуха пробормотала нѣсколько бранныхъ словъ.

Яша сунулся въ дверь, что была по корридору рядомъ. Какой-то господинъ въ халатѣ чистилъ сапоги.

-- Кота нѣтъ у васъ? спросилъ Яша.

-- Кота?

-- Да, кота.... сѣраго.

-- Сѣраго?

-- Да, да, сѣраго. Нѣтъ?

-- Нѣтъ у меня кота. А вотъ собака есть.

Онъ свиснулъ. Изъ сосѣдней комнаты выскочила собака, большая, мохнатая и съ лаемъ бросилась на Яшу, пытаясь укусить его повыше сапога. Но Яша успѣлъ скрыться отъ нея за дверью.

Черезъ корридоръ напротивъ, была еще дверь. На этотъ разъ, прежде чѣмъ войти, Япіа постучался.

-- Кто тамъ? спросили изъ комнаты.

-- Я, отвѣчалъ онъ, какъ отвѣчаютъ обыкновенно дѣти.

-- Надо войти, такъ войдите.

На широкой скамьѣ, плотно подвинутой къ окну, сидѣлъ кто-то, поджавъ подъ себя ноги и, нагнувшись къ суконному лоскутку, лежавшему у него на колѣняхъ, онъ размахивалъ по воздуху иголкой съ ниткой. То былъ портной, какъ и догадался Яша.

-- У васъ, говорятъ, котъ мой Васька, проговорилъ Яша, не переступая порога изъ опасенія новой непріятной встрѣчи.

-- Есть у меня котъ, отвѣчалъ портной, не подымая головы, но бросивъ косвенный взглядъ на куртку, гдѣ не доставало пуговицъ и виднѣлись три заплатки,-- только мой собственный, а не твой. Вонъ на окнѣ лежитъ. Можешь взглянуть, удостовѣриться.

Яша подошелъ къ окну, на которомъ дремалъ большой сѣрый котъ съ широкой головой, съ длинными усами и длинною шерстью. Котъ былъ сибирской породы и чрезвычайно красивъ. Яша взлѣзъ колѣнами на скамью и погладилъ кота. Тотъ открылъ глаза, привсталъ лѣниво, потянулся и мурлыкая, сталъ прижиматься къ Яшѣ; потомъ лизнулъ его въ щеку.

-- Видите, онъ меня узналъ, радостно сказалъ Яша.

-- Ничего еще не вижу, спокойно отвѣчалъ портной. Онъ ласкается ко всякому, кто только поласкаетъ его.

-- Онъ у васъ отъ Зайцевыхъ?

-- Отъ Зайцевыхъ. Няня Степанида Михайловна принесла. Нате, говоритъ, Ѳедоръ Прокофичъ, вотъ вамъ!... барышня прислала. Котъ хорошій... смотрите, никому не отдавайте. У себя, говоритъ, такъ и держите. Однимъ словомъ, подарили.

-- Хоть-бы и подарили, а все-таки онъ мой.

-- Чудакъ ты этакой! Какъ же онъ твой-то, когда подарили его мнѣ? Вотъ, любуйся имъ сколько хочешь, ласкай позволяю, а отдавать не отдамъ.

-- Да я и не прошу отдавать. Мнѣ и просить-то не къ чему, потому не къ чему, что держать его не гдѣ. Въ кухнѣ барышня не позволитъ. Она его страхъ какъ не любитъ. Я говорю только, что онъ мой, чтобъ вы знали и никому не отдавали.

-- И безъ того никому бы не отдалъ. Онъ намъ пользу приноситъ: мышей ловитъ.

Яша любовался котомъ, гладилъ, цѣловалъ его. Портной продолжалъ шить, насвистывая какую-то пѣсенку.

-- А ты чей? спросилъ портной, вдѣвая нитку.

-- А Домнинъ, что въ кухаркахъ у барышни, у Глафиры Алексѣевны, живетъ.

-- Что-жь ты учишься чему нибудь?

-- Какъ же! учусь. У барышни и учусь. У нея и Любинька.... Любовь Александровна учится.... Зайцева.

-- Няню Зайцевыхъ знаешь, Степаниду Михайловну?

-- Знаю. Какъ не знать!

-- Вотъ четыре недѣли тому назадъ она крестила у меня дочку, Лелечку, съ Савельичемъ. И Савельича повара ихняго, стало быть, знаешь?

-- Знаю.

-- Вчера и онъ уѣхалъ въ Москву. Зайцевы вытребовали. Онъ готовитъ-то отлично, всякіе обѣды приготавливать умѣетъ.

-- А вы чѣмъ кормите Ваську? спросилъ Яша. У Зайцевыхъ что ни есть лучшаго давали ему. Савельичъ что господамъ подавалъ, то и Васькѣ.

-- Васькѣ, на этотъ счетъ, и у насъ не хуже, отвѣчалъ портной. ѣстъ вдоволь. Видишь, толстый, жирный какой.

Яша обнялъ кота обѣими руками, прильнулъ къ нему головой. Котъ мурлыкалъ и дремалъ.

-- Днемъ-то онъ спитъ, какъ видишь, а ночью, вплоть до утра все мышей ловитъ. Онъ у насъ преловкій, препонятливый. Какіе кунштуки знаетъ! Вотъ посмотри. Васька! Васька! поди-ка сюда.

Котъ лѣниво привсталъ и медленно перешелъ съ окна къ нему на колѣни.

-- На плечо ко мнѣ, Васька... на плечо... ну...

Васька взлѣзъ на плечо.

-- Теперь на правое.

Онъ перешелъ на правое

-- Теперь поцѣлуй меня.

Васька лизнулъ его въ щеку.

-- Послужи на заднихъ лапкахъ.

Онъ и это сдѣлалъ.

Глаза у Яши загорѣлись отъ радости...

Никакое представленіе въ циркѣ не могло бы доставить ему удовольствія болѣе того, что онъ видѣлъ въ настоящую минуту, и, возвратясь домой, онъ съ такою живостью принялся разсказывать матери о своихъ похожденіяхъ въ это утро и о той изумительной перемѣнѣ, которую онъ нашелъ въ Васькѣ, что мать сразу никакъ не могла понять разсказа.

XII.

Съ тѣхъ поръ не проходило дня, чтобы Яша не прибѣжалъ къ портному взглянуть на кота.

-- А я пришелъ къ вамъ за Васькой, Ѳедоръ Прокофичъ! торжественно объявилъ онъ однажды, проворно и весело входя въ комнату. Беру его къ себѣ.

-- А кто жь тебѣ его дастъ?

-- Мама больше не кухаркой, продолжалъ Яша, не обративъ вниманія на возраженіе портнаго. Вчера мы наняли квартиру. На квартирѣ у насъ онъ мѣшать никому не будетъ.

-- Да онъ и здѣсь никому не мѣшаетъ.

Яша подошелъ къ дивану, гдѣ лежалъ котъ, и, взявъ его на руки, направился съ нимъ къ дверямъ.

-- По.... по.... по.... постой, любезный. По какому это праву ты уносишь его? Вѣдь я не дамъ.

-- Какъ же не дадите? Вѣдь онъ мой.

-- Опять за старое.

-- Не стану жь я обманывать васъ, говорить, что мой, когда онъ не мой.

-- Докажи.

-- А какъ я докажу. Были-бы здѣсь Зайцевы, они бы вамъ сказали, чей онъ, а Зайцевыхъ здѣсь нѣтъ.

-- Напиши къ нимъ въ Москву; отвѣтъ покажешь мнѣ, и дѣло съ концомъ.

-- А кто ихъ знаетъ, гдѣ они тамъ въ Москвѣто живутъ. Адреса нѣтъ у насъ.

-- Нѣтъ -- такъ нѣтъ! и говорить нечего.

Послѣдовало молчаніе.

-- Ужь отдайте, Ѳедоръ Прокофичъ.

-- Какъ можно отдавать! запищалъ изъ сосѣдней комнаты женскій голосъ. Два мѣсяца кормили его даромъ -- одного молока сколько выпилъ... и отдавай! И гдѣ-жь безъ Васьки намъ справиться въ мышами! продолжалъ все тотъ-же голосъ.

Яша, все еще въ надеждѣ на полученіе кота, не выпускалъ его изъ рукъ.

-- Спусти-ка его на подъ, строго промолвилъ Ѳедоръ Прокофичъ.

Яша исполнилъ приказаніе. Продолжая стоять, спиною прислонясь къ дверямъ, онъ смотрѣлъ то на клѣтки, во множествѣ стоявшія и висѣвшія въ окнахъ, то на бѣлку, вертѣвшуюся въ колесѣ своемъ, на маленькаго чернаго пуделя, чѣмъ-то игравшаго подъ столомъ, на скворца висѣвшаго посреди комнаты....

-- Вотъ сколько у васъ птицъ разныхъ и животныхъ. заговорилъ онъ; могли бы обойтись безъ Васьки.

-- Безъ Васьки!.... потѣшный ты, право! Да развѣ кто изъ нихъ ловитъ мышей?

-- Для этого могли бы найти другаго кота. Я, пожалуй, отыскалъ бы и принесъ.

-- Не всякій котъ, мой другъ, умѣетъ хорошо ловить. Котовъ много перебывало у насъ, а ні* одинъ не ловилъ какъ этотъ. Опять же не всякій котъ безъ дурныхъ замашекъ. Иной норовитъ какъ бы птицу поймать и задушить, -- а птицъ-то видишь сколько у насъ, -- а другой какъ бы тайкомъ стащить что нибудь и съѣсть; третій, подойдешь къ нему, царапнетъ... И за Васькой грѣшки водились, пошаливалъ и онъ. Да жена моя, спасибо, отъ всего дурнаго отучила. Разсказывали намъ, что его даже ни въ одномъ домѣ держать не хотѣли, все изъ-за того именно, что велъ себя дурно, г длилъ, всѣмъ надоѣдалъ, а главное, чужой собственности ни въ грошъ не ставилъ, не уважалъ, портилъ все, ломалъ. Теперь не узнать его, совсѣмъ другой сталъ. И дѣло свое знаетъ, нечего сказать! У насъ, вѣдь, не только мышей много, и крысы водятся, да еще какія! громадныя! величиною въ поларшина. Другой бы котъ на такую крысу и взглянуть не посмѣлъ, а этотъ такъ и бросается, какъ лютый звѣрь. Безъ Васьки хоть въ другой домъ отъ крысъ переѣзжай, да, право. Васька -- звѣрь полезный! За то-то и любимъ и держимъ его, что пользу намъ приноситъ. Звѣрь, что человѣкъ -- одно: приноситъ пользу, такъ и хорошъ, а не приноситъ, такъ и Богъ съ нимъ!

-- А птицъ-то держите къ чему? пользы отъ нихъ вамъ никакой.

-- Какъ никакой? канареекъ учу пѣть по органчику; выучу -- продамъ, вотъ и польза. А скворца говорить учу, выучу -- тоже продамъ и бѣлку сбуду. На пуделя ужь есть охотникъ; какой-то офицеръ торгуетъ. Въ прошломъ году я за пару такихъ восемьдесятъ рублей получилъ.

-- И вамъ не жаль продавать? спросилъ Яша.

-- А что ихъ жалѣть? За хорошую-то цѣну, да жалѣть?

Тутъ подумалъ Яша, что за хорошую-то цѣну портной, пожалуй, продалъ бы и Ваську.

"Только денегъ-то нѣтъ у меня, вотъ горе! Мама не дастъ, на улицѣ не найти. Еслибъ я работать умѣлъ, вотъ какъ Ѳедоръ Прокофьичъ, или сапоги шить, какъ Егорка, или столярничать...

а я не умѣю," разсуждалъ мысленно Яша, не отходя отъ дверей. Впрочемъ, Никита дворникъ тоже ни сапогъ шить, ни портняжить не умѣетъ, а зарабатываетъ до десяти рублей въ мѣсяцъ. И Панфилка, что разсыльнымъ, читаетъ немногимъ лучше меня, нумера домовъ еле-еле разбираетъ, а денегъ-то сколько у него... страсти! карманы рвутся! Поищу и я для себя какого нибудь дѣла. Заработаю рубль и довольно. Больше-то рубля онъ за Ваську и не спроситъ. Рѣшено; буду искать себѣ работы. Захочу найти, такъ и найду! И найду... найду во что бы то ни стало.

-- Такъ Ваську вы не отдадите, Ѳедоръ Прокофьичъ? на всякій случай спросилъ онъ еще разъ.

Ѳедоръ Прокофьичъ на вопросъ этотъ отвѣчать не сталъ. Онъ перекусилъ зубами нитку и, привставъ, стряхнулъ работу.

Яша повернулся, медленно отворилъ дверь и такъ же медленно вышелъ. Котъ, между тѣмъ, успѣлъ спрыгнуть съ окна и выйти вмѣстѣ съ нимъ, пройдя въ дверяхъ у самыхъ ногъ его. Но Яша, погруженный въ думы и мечты, не замѣтилъ, какъ котъ спустился съ нимъ съ лѣстницы. Задумчиво прошелъ Яша всѣ улицы и только, завернувъ въ ворота своего дома, увидѣлъ, что слѣдомъ за нимъ шелъ котъ. Когда Яша остановился, котъ потянулся къ нему лапами и замяукалъ, просясь такимъ образомъ къ нему на руки. Яша былъ совершенно тронутъ этимъ доказательствомъ привязанности со стороны животнаго, котораго онъ самъ такъ нѣжно любилъ. Онъ взялъ его, по ласкалъ и съ минуту простоялъ въ раздумьѣ, взять ли его къ себѣ или возвратить тому, кто въ настоящее время считалъ себя его владѣльцемъ. Вздохнувъ и поправивъ на себѣ шапку, онъ повернулъ опять къ дому, гдѣ жилъ портной, поднялся съ Васькой на рукахъ по лѣстницѣ, отворилъ дверь къ Ѳедору Прокофьичу и, не входя къ нему, впустилъ Ваську.

XIII.

Толстый кучеръ съ густой черной бородой и въ бархатной поддёвкѣ, велъ по двору, по направленію къ сараю, красивую сѣрую лошадь. Яша только наканунѣ переѣхалъ съ матерью въ этотъ домъ, а уже успѣлъ познакомиться со всѣми дворниками и кучерами, живущими въ томъ домѣ.

-- Не помочь ли вамъ, Кирила Степанычъ? обратился онъ къ кучеру.

-- И безъ тебя управлюсь, сурово отвѣчалъ ему тотъ.

-- Вдвоемъ-съ, Кирила Степанычъ, скорѣе дѣло пойдетъ-съ.

-- Отстегни кожухъ, если хошь, и пыль смахни съ дрожекъ. Метла вонъ тамъ... вонъ. Нашелъ?

-- Нашелъ-съ.

Яша, хотя и не особенно проворно, но исполнилъ, что было велѣно. Кучеръ, между тѣмъ, запретъ лошадь въ дрожки.

-- Постой-ка у лошади, а я пойду армякъ надѣну. Лошадь смирная, не бойся.

Онъ вышелъ изъ сарая и вернулся потомъ въ темнозеленомъ армякѣ, въ мишурномъ кушакѣ и въ шляпѣ.

-- А что, Кирила Степанычъ, еслибъ я всякій день приходилъ къ вамъ на помощь... а? вы бы того... не прогнѣвались?

-- Помощь-то твоя пустяшная.

-- Помилуйте! Я, что ни прикажете, все могу сдѣлать. И конюшню вычистить могу, и въ сараѣ прибрать, и... и лошадей напоить, и куда пошлете, сбѣгаю... все сдѣлаю,-- говорилъ Яша, пока толстый кучеръ, стоя передъ дрожками, надѣвалъ бѣлыя перчатки.

Кучеръ взлѣзъ на дрожки, оправилъ полы армяка и взялъ возжи,

-- Такъ какъ-же... приходить, аль не надо?

-- Ну... приходи, пожалуй. Посмотримъ!... Съумѣешь что сдѣлать, такъ и ладно... а нѣтъ, такъ Господь съ тобой, мнѣ тебя и не надо На первый случай вымой вонъ два колеса у кареты. Я началъ мыть, да закладывать велѣли, я домыть всѣхъ колесъ и не успѣлъ. Тутъ, вишь, и ведро съ водою, и тряпки, и щетка, все тутъ. Да кстати и сбрую развѣсь, что лежитъ на полу, да ужь и конюшню маленько подчисти; а какъ справишься, такъ сарай замкни и ключъ отдай дворнику Ивану. Только смотри, все сдѣлай аккуратно. Я строгъ, порядокъ люблю.

-- Будьте покойны, сдѣлаю-съ. Останетесь довольны.

Кучеръ ударилъ возжами по лошади и выѣхалъ изъ сарая.

Яшѣ во весь бы день не вымыть колесъ,-- онъ мокрой тряпкой только размазывалъ грязь, -- еслибъ одинъ молодой кучеръ, жившій тутъ же въ домѣ, но у другихъ господъ, замѣтивъ, проходя мимо сарая, какъ Яша безуспѣшно трудился надъ колесомъ, не вызвался помочь. Кучеръ замѣнилъ тряпку щеткою и живо вымылъ колесо; другое колесо Яша вымылъ уже самъ, безъ помощи. Затѣмъ онъ развѣсилъ сбрую, подмелъ сарай, и началъ запирать его, когда Кирила съ дрожками вернулся домой. Пока тотъ разсматривалъ, хорошо ли вымыты колеса и такъ ли развѣшена сбруя, Яшѣ пришлось опять держать лошадь.

-- Такъ приходить велите? спросилъ онъ потомъ.

-- Приходи, приходи.

-- На починъ дадите?

Кирила засмѣялся и легкимъ ударомъ руки надвинулъ ему шапку на носъ. Къ вечеру, онъ вынесъ ему горсть орѣховъ и мятный пряникъ.

"На орѣхи мнѣ Васьки не купить! подумалъ Яша; да деньги впереди, а теперь и за это спасибо."

Кирила былъ отъ природы лѣнивъ, и помощь такого ловкаго и усерднаго мальчика, какъ Яша, который исполнялъ нѣкоторыя работы не хуже взрослаго человѣка, онъ считалъ для себя вовсе не лишнею. Онъ получалъ достаточно большое жалованье, чтобы имѣть возможность удѣлять сколько-нибудь Яшѣ за трудъ. Безъ условій и безъ опредѣленныхъ требованій со стороны Яши, онъ давалъ ему когда и сколько вздумается; давала не щедро. Яша радовался каждой копѣйкѣ, пряталъ ее въ кожаный мѣшокъ, сшитый имъ самимъ, а не тратилъ. Когда у него накопилось до двухъ рублей, онъ нашелъ, что этого достаточно для выкупа Васьки и, размѣнявъ всѣ пятаки и копѣйки на серебряныя монеты, онъ сунулъ ихъ въ карманъ панталонъ своихъ, и къ Ѳедору Прокофьичу не пошелъ, а побѣжалъ; сразу взбѣжалъ въ пятый этажъ и пріостановился только у дверей, чтобы перевести наконецъ духъ и вынуть деньги изъ кармана. Онъ опускаетъ руку въ карманъ... въ карманѣ... какой испугъ и горе!.. ихъ нѣтъ! Онъ въ другой, и въ другомъ нѣтъ. Онъ выворачиваетъ оба кармана наружу, отряхиваетъ, осматриваетъ... Въ одномъ изъ нихъ оказывается дыра пальца въ три шириною. Онъ тотчасъ бросается на лѣстницу искать тамъ свои растерянныя деньги, осматриваетъ каждую ступеньку, каждую площадку, отправляется искать по всему тротуару, по которому только-что бѣжалъ, ищетъ на дворѣ и на лѣстницѣ того дома, гдѣ жилъ... все напрасно!

Чуть не рыдая, разсказалъ онъ матери о своемъ несчастій, умоляя ее при этомъ дать ему два рубля взамѣнъ тѣхъ, которыя онъ имѣлъ несчастіе потерять. Но мать не дала, а посовѣтовала продолжать трудиться, говоря, что унывать и бросать дѣло при первой неудачѣ не слѣдуетъ, не годится, -- что легко отступаютъ отъ дѣла люди безхарактерные и лѣнтяи.

-- Не удалось, не посчастливилось сразу -- не бѣда! Успѣхъ впереди. Только бы терпѣнія хватило, да была бы добрая воля. Безъ терпѣнія и доброй воли ничего не подѣлаешь, мой милый... далеко не уйдешь. Легко бы намъ съ тобой жилось на свѣтѣ, еслибъ все шло у насъ какъ по маслу... что ни задумаешь, такъ сразу бы и удавалось все, какъ бы чудомъ какимъ. Такъ на свѣтѣ ничего не дѣлается. Трудись, бейся, хлопочи. Не удалось что сразу, удастся со втораго, не со втораго, такъ съ третьяго... Не дошелъ однимъ путемъ, или другимъ, не другимъ, такъ третьимъ... и дойдешь, и добьешься. Иной разъ и случай поможетъ, если только не упустишь его. Иной разъ случай-то подъ рукой совсѣмъ... хвать!.. онъ и ускользнулъ межъ пальцевъ!... и то бываетъ!.. На все умѣнье, ловкость!

XIV.

Чтобы заработать опять два рубля, приходилось Яшѣ снова трудиться болѣе двухъ мѣсяцевъ. Ему пришло въ голову, не поискать-ли другой какой работы, такой, которая въ болѣе короткій срокъ могла бы принести ему столько, сколько онъ могъ получить отъ Кирилы въ два мѣсяца. Въ домѣ, гдѣ жидъ Яша, фабриковали ваксу. Онъ подумалъ, не сходить-ли къ хозяину и не попроситься-ли къ нему въ рабочіе? Сообщивъ эту мысль матери и получивъ одобреніе, онъ отправился къ хозяину.

Хозяинъ стоялъ за конторкой, когда Яша вошелъ къ нему.

-- Что тебѣ надо? спросилъ онъ.

-- Я къ вашей милости.

-- Что же?

-- Не дадите-ли мнѣ работы какой?

-- Да ты малъ еще.... куда тебѣ работать! Сколько тебѣ лѣтъ?

-- Мать говоритъ девять, а крестный: нѣтъ, говоритъ, десять.... Ужь не разберешь. не знаю. Я работать могу; спросите хоть у Кирилы Степаныча. Онъ вамъ скажетъ.

-- Кто это Степанъ Кирилычъ?

-- А графскій кучеръ, что тутъ на дворѣ живетъ. Я дѣлаю у него все, что ни прикажетъ. И конюшню убираю, и сарай, и на сѣнную бѣгаю, и въ лавочку.

-- Читать умѣешь?

-- Какъ же-съ! и читать, и писать умѣю. Таблицу умноженія знаю.

-- Рабочихъ у меня довольно, только грамотнаго нѣтъ ни одного.

-- Такъ вотъ кстати меня и возьмите.

Хозяинъ улыбнулся и призадумался.

-- Что-жъ... возьмете или нѣтъ?

Хозяинъ молчалъ.

-- Да ужь будете довольны мною. Возьмите!

-- Ну, приходи пожалуй. Только болѣе четырехъ рублей въ мѣсяцъ, и то при твоихъ харчахъ, я дать не могу.

Яша захохоталъ отъ радости. О такомъ жалованьѣ онъ и мечтать не смѣлъ. Отвѣсивъ низкій поклонъ хозяину, онъ проворно вышелъ.

Должность Яши состояла въ томъ, чтобы разносить по лавкамъ банки съ ваксою. Главное затрудненіе въ первое время состояло въ отысканіи лавокъ. Но понятливый и расторопный Яша умѣлъ превозмочь это затрудненіе и банки относилъ куда слѣдовало, счетомъ получалъ отъ покупателей деньги и на счетномъ листкѣ подписывалъ очень разборчиво и даже, можно сказать, красиво: "получилъ сполна Яковъ Ивановъ."

По истеченіи двухъ недѣль, Яша поспѣшилъ отправиться къ хозяину съ просьбою о выдачѣ ему заработанныхъ въ это время двухъ рублей.

-- Больно нетерпѣливъ, голубчикъ! отвѣчалъ тотъ. У меня положеніе платить рабочимъ разъ въ мѣсяцъ, то есть, каждое первое число, а не каждыя двѣ недѣли. Поработай еще двѣ недѣли и получишь.

Яша, простоявъ съ минуту молча, вышелъ опечаленный.

Настало первое число, и четыре рубля были вручены ему. Боже мой! какъ онъ былъ счастливъ, когда четыре грязныя и рваныя бумажки достались ему въ руки. Онъ поклонился хозяину чуть не въ ноги и скорѣе побѣжалъ къ матери дѣлиться радостью. Онъ готовъ былъ подѣлиться и деньгами, но она не согласилась принять, а взяла отъ него два рубля, чтобъ ихъ спрятать для него же. Остальные два онъ оставилъ у себя съ цѣлью тотчасъ же осуществить свою завѣтную мечту. Изъ двухъ бумажекъ одна была разорвана пополамъ и вставлена въ рамку, а другая была съ оторваннымъ угломъ и до того грязна, что получила цвѣтъ почти кофейной гущи.

"Еслибъ вмѣсто этихъ дрянныхъ бумажекъ, подумалъ онъ, я могъ бы дать два хорошенькіе, блестящіе рублевика, то Ѳедоръ Прокофьичъ и не призадумался бы, я чай, ни минуты отдать мнѣ кота.

Яша рѣшился, на всякій случай, промѣнять эти двѣ бумажки на звонкую монету и съ этою цѣлью отправился въ ближайшую лавку, гдѣ онъ былъ хорошо знакомъ; но не только въ той лавочкѣ, но и въ трехъ или четырехъ другихъ онъ серебрянаго рубля получить не могъ. Онъ пришелъ въ харчевню, и тамъ не было. Въ кабакѣ наконецъ онъ былъ осчастливенъ серебрянымъ рублемъ, но однимъ только, потому что второго и тамъ не нашлось. Рубль этотъ былъ старый и потому тусклый и оказался скорѣе оловяннымъ чѣмъ серебрянымъ. Яша, возвратясь домой, принялся его чистить, какъ чистилъ серебряную сбрую подъ руководствомъ кучера Кирилы. Онъ теръ, теръ его и сукномъ съ мѣломъ, и щеточкой, и дышалъ на него, и поплевывалъ.... наконецъ рублевикъ получилъ такой блескъ, какъ будто принесли его прямо съ монетнаго двора.

Яша отправился къ портному; денегъ своихъ въ карманъ не сунулъ какъ въ тотъ разъ, хотя карманъ и былъ уже крѣпко-на-крѣпко зашитъ Домною, а сжалъ ихъ въ кулакъ, и къ портному не побѣжалъ, а пошелъ мѣрнымъ, тихимъ шагомъ, заглядывая отъ времени до времени въ кулакъ. По мѣрѣ приближенія къ дому портнаго, онъ сталъ ускорять шаги.

-- Здравствуй, Япіа, мой дружокъ! сказалъ ему, когда онъ вошелъ, портной, сидя по обыкновенію съ поджатыми подъ себя ногами и съ работою на колѣняхъ. Портной съ нѣкоторыхъ поръ, а именно съ того дня, когда Яша сталъ трудиться и зарабатывать деньги, былъ замѣчательно съ нимъ ласковъ и обращался съ нимъ почти какъ съ взрослымъ человѣкомъ.-- Присядь, мой милый. Что новенькаго? Разскажи.

Новое для Яши заключалось только въ томъ, что у него были деньги. Но не деньгами были заняты его мысли; онъ думалъ какъ бы скорѣе приступить къ дѣлу, для котораго пришелъ; но какъ приступить... какимъ образомъ?.. Ѳедоръ Прокофьичъ пожалуй разсердится и откажетъ наотрѣзъ. Сидя на кончикѣ стула, онъ вертѣлъ въ рукахъ шапку и безсмысленно смотрѣлъ то въ стѣну, то въ по толокъ.

- - А Васька все еще у васъ? спросилъ онъ, не зная съ чего начать и нисколько не нуждаясь на этотъ разъ въ отвѣтѣ.

-- А гдѣ же ему быть, какъ не у насъ?.... У насъ.

-- Въ кухнѣ или на дворѣ?

-- Ужь не знаю, не справлялся.

Опять наступило молчаніе. Яша покашливалъ и вздыхалъ. Ѳедоръ Прокофьичъ догадался, что Яша пришелъ на этотъ разъ не безъ особенной цѣли.

-- Да тебѣ что надо?

-- Да-а.... ничего-съ.

-- Да ну, говори!

-- Я.... Ѳедоръ Прокофьичъ...

-- Ну.

-- Продайте мнѣ Ваську! какъ бы сорвалось у него съ языка, и онъ выложилъ на столъ свой блестящій рубль. Ѳедоръ Прокофичъ, искоса взглянувъ на монету, замоталъ головой.

-- Во-первыхъ, мой милый другъ, котовъ и кошекъ не продаютъ и не покупаютъ, а отдаютъ и берутъ ихъ такъ... даромъ.

-- Такъ отдайте даромъ; я и даромъ возьму.

-- А во вторыхъ, какъ я говорилъ тебѣ, намъ безъ Васьки жить нельзя: крысы одолѣютъ. Онѣ съѣдятъ и перепортятъ болѣе чѣмъ на рубль. Слѣдовательно нѣтъ и разсчета продавать его, понимаешь?

Яша выложилъ на столъ и бумажку.

-- У меня есть еще и третій рубль, если двухъ вамъ мало. Только онъ не со мной, а дома. Я могу сбѣгать, принести. Есть и четвертый.

-- А ты не знаешь, что случилось у насъ на дняхъ? Жена моя не разсказывала?

-- Нѣтъ. А что?

-- А вотъ что. Крыса одна, но вѣдь какая! съ добрую кошку! сбѣжала, должно быть, съ чердака, да и забралась... куда бы ты думалъ? Къ Леличкѣ въ люльку! Каково!... Васька лежалъ на комодѣ. Онъ какъ увидѣлъ крысу, такъ и бросился въ люльку; она изъ люльки вонъ... и въ дверь. Куда убѣжала, не знаю. А вѣдь такая крыса могла бы задушить ребенка, просто-на-просто задушить. Я такъ и говорю себѣ: не было-бъ у насъ Васьки, не было-бъ и ребенка теперь... не было-бъ! Ей-богу не было-бъ! И отдавай Ваську послѣ этого! Да возможно-ль? Ни за что въ мірѣ, ни за какія деньги не отдамъ. Ты и не думай.... Денежки-то собери со стола... тебѣ пригодятся.

О! какъ опечалился Яша! Никогда еще въ свои десять лѣтъ жизни онъ не испыталъ такого глубокаго горя! Всѣ труды его, надежды, все у бѣднаго мальчика разлетѣлось въ прахъ.

На другой день онъ не пошелъ на фабрику. На третій, однако, мать уговорила идти.

-- За работой, мой милый другъ, всякое горе забывается, сказала она.

И Яша пошелъ.

XV.

Портной жилъ въ пятомъ этажѣ, какъ уже извѣстно читателямъ. Входъ въ его квартиру былъ изъ коридора, куда выходили двери и другихъ квартиръ. Коридоръ этотъ получалъ дневной свѣтъ свой черезъ низенькія и растянутыя въ ширину окна, продѣланныя надъ каждою дверью, выходящею въ коридоръ. Такое окно было и надъ дверью Ѳедора Прокофьича.

Рѣдко случалось Ѳедору Прокофьичу и женѣ его Прасковьѣ Петровнѣ уходить со двора въ одно и то же время, но все-таки случалось. Тогда Прасковья Петровна укладывала своего ребенка въ люльку и, изъ боязни, чтобы кто не вошелъ въ квартиру, запирала дверь на ключъ и ключъ уносила съ собою.

Былъ октябрь мѣсяцъ. Смеркалось, когда Ѳедоръ Прокофьичъ, возвращаясь домой, встрѣтился на лѣстницѣ съ Яшею. На улицѣ было еще довольно свѣтло: но въ коридорѣ, неимѣвшемъ ни одного наружнаго окна, значительно стемнѣло.

-- Это ты, Яша? спросилъ онъ, узнавъ его по росту.

-- Я, Ѳедоръ Прокофьичъ.

-- Ваську навѣщалъ?

-- Не попалъ въ квартиру. Заперта. Стучался, стучался.... не отворили.

-- Должно быть, жены дома нѣтъ, заключилъ Ѳедоръ Прокофьичъ.

-- Должно быть.

-- И обѣдать, стало быть, нельзя... досада какая! А я подъ Смольнымъ былъ... усталъ.... ѣсть смерть какъ хочется! Не уходи, погоди маленько. Время позднее, жена должна вернуться скоро. Постоимъ въ коридорѣ пока, -- подождемъ.

Ѳни оба прислонились къ запертымъ дверямъ и заговорили о томъ, какъ въ настоящее время грязно на улицахъ и какъ выгодно и удобно ѣздить по желѣзно-конной дорогѣ, хотя собственно этой выгоды и этого удобства Яшѣ не приходилось испытывать на себѣ: онъ всюду ходилъ пѣшкомъ.

-- Что это Такъ дымомъ вдругъ запахло! замѣтилъ Ѳедоръ Прокофьичъ. Изъ кухни вонъ той,-- онъ указалъ въ конецъ коридора, -- нерѣдко чадомъ несетъ, но это не чадъ, а дымъ, и не оттуда

-- Дымъ какъ будто изъ вашихъ дверей, замѣтилъ Яша, носъ котораго приходился у самой скважинки замка.-- Нюхните въ скважинку.

-- Правда, согласился Ѳедоръ Прокофьичъ, приложивъ носъ къ замку.

Появившаяся въ коридорѣ какая-то старушка сообщила имъ, что Прасковья Петровна съ полчаса какъ ушла со двора.

-- Ребеночка въ люлькѣ оставила, продолжала старушка. Я съ ней. на лѣстницѣ повстрѣчалась. "Спитъ, говоритъ, Леличка. Христосъ съ ней'. Я скоро вернусь."

-- Ѳедоръ Прокофьичъ! сказалъ Яша, указывая въ узенькое окно, что было надъ дверью, на освѣтившійся внезапно внутри потолокъ,-- у васъ тамъ огонь! Когда я пришелъ, огня не было. Тамъ, или свѣчку зажгли сейчасъ, или загорѣлось что нибудь.

Ѳедоръ Прокофьичъ поднялъ глаза. Потолокъ освѣтился мгновенно еще ярче, какъ будто въ комнатѣ что-то вспыхнуло. Въ испугѣ, не зная что дѣлать, онъ нетерпѣливо затрясъ мѣдной ручкой, потомъ застучалъ кулаками въ дверь, въ надеждѣ еще, что кто нибудь отворитъ. Изъ дверей сталъ замѣтно выбиваться дымъ.

-- Мы горимъ! отчаянно закричалъ вдругъ Ѳедоръ Прокофьичъ, стараясь, но тщетно, вышибить дверь колѣнами. Пожаръ!.... пожаръ!...

На крикъ этотъ изо всѣхъ квартиръ пятаго этажа сбѣжались въ коридоръ жильцы.

-- Ломайте дверь скорѣе! кричали нѣкоторые.

-- Замокъ снимите! замокъ снимите! кричали другіе. За слесаремъ!...

-- Гдѣ тутъ слесаря искать, когда ужь горимъ! возразилъ кто-то. И дверь-то не сломать безъ топора и безъ лома!

-- Воды!.... воды!... кричали многіе, бросаясь по коридору во всѣ двери.

Послышался плачъ ребенка.

-- Боже мой! вѣдь ребеночекъ сгоритъ, межъ тѣмъ! всплеснувъ руками, заговорила озабоченная старушка. Какъ его.спасти, когда къ нему и попасть нельзя!... Боже милосердый!

Ѳедоръ Прокофьичъ былъ блѣденъ какъ полотно, ноги у него подкашивались, голова кружилась.

-- Ѳедоръ Прокофьичъ! а Ѳедоръ Прокофьичъ! крикнулъ Яша, толкнувъ его въ спину, поднимите-ка меня за бока! да скорѣе!... Я посмотрю, что тамъ у васъ въ квартирѣ загорѣлось.

Но тотъ, не отводя глазъ съ освѣщеннаго потолка. стоялъ какъ истуканъ. Кто-то другой взялся исполнить за него просьбу Яши.

Поднятый въ уровень съ узенькимъ окномъ" Яша разбилъ стекло, которое звонко посыпалось на полъ, и въ пустую раму повалилъ такой густой дымъ, что Яша раскашлялся. Упираясь локтями на подоконникъ и поддерживаемый за ноги, онъ просунулъ голову въ окно. Дымъ шелъ, какъ удалось ему разсмотрѣть, изъ комнаты рядомъ, гдѣ лежалъ ребенокъ. Окно надъ дверью было такъ узко, что ни одинъ взрослый человѣкъ не могъ бы пролѣзть въ него, но для маленькаго, тоненькаго Яши это было дѣломъ возможнымъ. Онъ разбилъ и второе стекло, и, ухватись обѣими руками за перекладину, перекинулъ ноги за окно и спустился въ комнату.

Горѣла какая-то тряпка, повѣшенная на заслонку, вѣроятно для просушки. Яша бросилъ ее въ ушатъ, гдѣ она тотчасъ и потухла. Ребенокъ лежалъ въ люлькѣ. По кашлю его было слышно, что онъ задыхался отъ дыма. Яша мигомъ подвинулъ къ дверямъ столъ, на столъ поставилъ стулъ, вынулъ изъ люльки ребенка и съ нимъ на рукахъ ловко взлѣзъ на столъ, потомъ на стулъ и съ такою же ловкостью передалъ ребенка въ окно на руки отцу.

-- Молодецъ!... молодецъ мальчикъ! закричала разомъ вся толпа.

Изъ того же окна выскочилъ котъ Васька и благополучно сталъ на всѣ четыре лапы. Вслѣдъ за нимъ вылѣзъ Яша.

-- На ура его! закричали опять всѣ, и нѣсколько человѣкъ, подхвативъ Яшу, дружно и весело подбросили его нѣсколько разъ почти подъ самый потолокъ, при громкомъ, оглушительномъ ура!

Въ это время возвратилась домой Прасковья Петровна. Всѣ наперерывъ спѣшили разсказать ей о случившемся, расхваливая при этомъ Яшу за его находчивость и ловкость. У Прасковьи Петровны, отъ мысли, что ребенокъ ея былъ такъ близокъ къ смерти, и отъ чувства благодарности къ тому, кто спасъ его, навернулись слезы.

-- Дай же ему хоть двугривенный, шепнула она мужу, отворяя дверь ключемъ.

Тотъ пошарилъ въ комодѣ, вынулъ оттуда рублевую бумажку и протянулъ ее Яшѣ. Яша поблагодарилъ и не взялъ.

-- Что жъ?... мало?... Вотъ тебѣ еще рубль.

Яша и этого не взялъ.

-- Все еще мало? За спасенье моего ребенка я не пожалѣю и третьяго,

Прасковья Петровна толкнула мужа въ бокъ, дескать: не давай такъ много.

-- Не надо мнѣ денегъ, сказалъ Яша.

-- Да какъ же мнѣ наградить тебя? Не могу же я оставить тебя безъ награды. Скажи.... подумай.

Яша долго молчалъ.

-- Ужь не пожалѣйте отдать мнѣ Ваську, робко проговорилъ онъ краснѣя.

-- Отдай, отдай! шептала жена, для которой Васька не имѣлъ цѣнности трехъ рублей.

На этотъ разъ отказа не было, какъ могъ ожидать читатель.

Яша, съ котомъ въ рукахъ, бѣжалъ по улицѣ домой, бѣжалъ отъ радости что есть духу, высоко забрасывая ноги и задѣвая всѣхъ прохожихъ.

КОНЕЦЪ.