СОЗДАТЕЛЬ РУССКОЙ ОПЕРЫ,
МИХАИЛЪ ИВАНОВИЧЪ ГЛИНКА.
БІОГРАФИЧЕСКАЯ ПОВѢСТЬ ДЛЯ ЮНОШЕСТВА.
Съ 20-го портретами и рисунками.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Изданіе книжнаго магазина П. В. Луковникова.
Лештуковъ пер., д. No 2.
Прологъ. Женитьба родителей
Глава I. Подъ крылышкомъ бабушки
" II. "Музыка -- душа моя!"
" III. Недоросль изъ дворянъ
" IV. Скоморохъ
" V. Національная струя.....
"VI. "Полжизни за либрето!"
" VII. Медовые мѣсяцы жизни и творчества
" VIII. "Жизнь за царя"
" IX. Свои и "братія"
" X. "Русланъ и Людмила"
Эпилогъ
ПРОЛОГЪ.
Женитьба родителей.
Въ частной жизни каждаго семейства найдутся знаменательные дни, память которыхъ не изглаживается годами. Для же семьи владѣльца села Новоспасскаго, Ельнинскаго уѣзда, Смоленской губерніи, капитана въ отставкѣ, Николая Алексѣевича Глинки, такимъ достопамятнымъ днемъ было 30-е мая 1802 г.
Съ ранняго утра всѣ обитатели барскаго дома, начиная съ господъ и кончая послѣднимъ казачкомъ, были уже на ногахъ. Самъ Николай Алексѣевичъ, въ бархатномъ халатѣ нараспашку, сколько времени уже сидѣлъ на балконѣ въ ожиданіи своего утренняго чая.
Передъ балкономъ съ четырьмя высокими колоннами, по пологому скату разстилались цвѣточный садъ и лугъ до самой рѣки, откуда вѣяло утреннею свѣжестью; вмѣстѣ съ нею на балконъ приносило и сладкій запахъ цвѣтовъ съ ближайшей клумбы. Но майское солнце начинало уже припекать, и Николай Алексѣевичъ отодвинулся въ тѣнь колонны; однако, ненадолго: солнечные лучи, игравшіе золотыми зайчиками на пузатомъ, ярковычищенномъ самоварѣ, стали опять подбираться къ хозяину изъ-за колонны, и онъ долженъ былъ отодвинуться еще далѣе. Самоваръ же кипѣлъ, пыхтѣлъ, пока совсѣмъ не отпыхался; только изъ носа чайника на канфоркѣ струился еще душистый паръ.
Самому Николаю Алексѣевичу, правда, не стоило бы труда протянуть руку къ чайнику; но заваривала и разливала чай разъ навсегда супруга его, Ѳекла Александровна, а нарушить порядокъ, заведенный ею, было немыслимо. Временами только старичокъ нашъ прислушивался къ ея повелительному голосу, раздававшемуся то въ нижнемъ этажѣ, то изъ открытыхъ оконъ спальни во второмъ этажѣ; прислушается и тихонько вздохнетъ.
Тутъ на порогѣ показался единственный его сынъ и наслѣдникъ, Иванъ Николаевичъ или попросту Ваня, юноша лѣтъ восемнадцати. Несмотря на ранній часъ, одѣтъ онъ былъ въ новый голубой фракъ, а въ рукахъ держалъ цилиндръ и бѣлыя лайковыя перчатки.
Приложившись къ рукѣ отца, юноша пожелалъ ему добраго утра.
-- Здравствуй, сынокъ, здравствуй,-- отозвался старикъ; а затѣмъ, опасливо оглянувшись на стеклянную дверь изъ залы, вполголоса прибавилъ:-- И какъ это у тебя, право, духу хватаетъ на такую штуку?
Сынъ смущенно завертѣлъ въ рукахъ свой цилиндръ и сталъ оправдываться:
-- Да развѣ я, папенька, самъ отъ себя? Вѣдь маменька первая же подала мысль...
-- Ну да, ну да, само собою. Маменька твоя въ этомъ отношеніи, можно сказать...
Конецъ фразы застрялъ у него въ горлѣ, потому что въ это время вышла на балконъ къ нимъ сама маменька. Какъ и сынъ, она была въ праздничномъ нарядѣ: въ пышномъ кружевномъ чепцѣ, шелковомъ платьѣ и съ турецкою шалью на плечахъ. Тѣлосложенія она была не особенно крѣпкаго, видъ имѣла болѣзненный; но въ умныхъ и быстрыхъ глазахъ ея выражались властолюбіе и непреклонная воля.
-- Что же ты, батюшка, примолкъ? что "маменька"?-- строго спросила она мужа.-- Договаривай.
Тотъ еще болѣе съёжился въ своемъ халатѣ, какъ улитка въ своей раковинѣ.
-- Да мы съ Ваней только такъ, отъ нечего дѣлать... Ждемъ вотъ чаю.
-- Кромѣ чая, другихъ заботъ у тебя и нѣту? Ну, смотри, смотри на милость!-- продолжала Ѳекла Александровна, когда изъ чайника въ чашку мужа потекла струя темно-бураго цвѣта. Вѣдь это уже не чай, а какой-то декоктъ аптечный! Что бы, кажется, снять съ канфорки?
-- Да я и самъ уже думалъ...
-- То-то, что ты все больше думаешь. Не забылъ бы только къ свадьбѣ сына халатъ-то скинуть, парикъ напудрить...
-- Да развѣ такъ уже къ спѣху?
-- Ахъ Ты, Господи! Лишь только вернемся съ невѣстой, такъ и къ вѣнцу. И отцу Іоанну уже наказано, чтобы былъ въ церкви съ дьякономъ и пѣвчими. Ну, ну, пейте оба поскорѣе!
Оба послушно принялись за свой чай, Ваня даже такъ усердно, что обжогъ себѣ нёбо и отъ боли крякнулъ.
-- Что съ тобой опять?-- спросила Ѳекла Александровна, зоркимъ окомъ матери окидывая всю фигуру жениха-сына.-- Эхъ! не можешь ты, Ваня, хорошенько повязать галстухъ! Сколько разъ вѣдь показывала! Дай, я тебѣ перевяжу... И вихоръ опять на самой макушкѣ!
-- Да я, маменька, и то уже помадилъ, помадилъ...-- пробормоталъ Ваня, проводя ладонью по непослушному вихру.
-- А мокрой щеткой потомъ, конечно, не причесалъ?
-- Забылъ, простите. Я, маменька, сейчасъ...
-- Сиди, сиди! Допивай. До сихъ поръ вѣдь не можешь обойтись безъ няньки. Пора было женить тебя, пора!
-- Нянька-то ужъ очень молоденькая,-- вполголоса замѣтилъ мужъ.
-- Что-о?-- протянула Ѳекла Александровна.-- Что ты говоришь?
-- Я говорю, что Женичка еще на четыре года его моложе...
-- Но. зато она дѣвица; à дѣвушка въ четырнадцать лѣтъ невѣста. Къ именинамъ ей сшили даже длинное платье...
-- Бѣлое кисейное!-- съ оживленіемъ подхватилъ Ваня.-- И какъ оно ей къ лицу!
-- Еще бы,-- улыбнулся Николай Алексѣевичъ надъ пылкостью сына:-- что дѣвочка очень мила -- никто не споритъ. Но все-таки увезти ее этакъ насильно...
-- Вовсе не насильно!-- перебила мужа Ѳекла Александровна.-- Съ полнаго ея согласія. Знаетъ же она нашего Ваню еще съ ранняго дѣтства, видится съ нимъ чуть не каждую недѣлю, привязалась къ нему тоже всей душой,-- чего жъ больше? А по-твоему лучше, чтобы къ ней присватался какой-нибудь заѣзжій ферлакуръ, и Ваня нашъ остался бы съ носомъ? Нѣтъ, они созданы другъ для друга.
Въ это время изъ столовой донесся на балконъ бой стѣнныхъ часовъ.
-- Ну, вотъ! уже пять часовъ; а въ половинѣ шестого мы обѣщались встрѣтиться съ нею около озера. Ѣдемъ, ѣдемъ!
Карета, запряженная лихой шестеркой, стояла уже на дворѣ у крыльца. Тутъ же гарцовалъ на коняхъ разной масти конвой -- двѣнадцать человѣкъ дворовыхъ, вооруженныхъ ломами и топорами. Вокругъ толпилась и галдѣла вся женская дворня. Усѣвшись въ карету, барыня подозвала къ себѣ старшую горничную,.Татьяну Карповну.
-- Такъ смотри же, Татьянушка, не "забудь коврика и внука.
-- Помилуй, сударыня!-- отвѣчала Татьяна: -- какъ же безъ коврика и образника? Поѣзжайте съ Богомъ.
-- Ну, пошелъ!
И шестерка тронулась почти съ мѣста вскачь, а за нею двѣнадцать верховыхъ.
Тѣмъ временемъ въ сосѣднемъ селѣ Шмаковѣ, отстоявшемъ отъ села Новоспасскаго всего въ восьми верстахъ и принадлежавшемъ дальнему родственнику и однофамильцу Николая Алексѣевича, Аѳанасію Андреевичу Глинкѣ, всѣ обитатели помѣщичьяго дома спали еще мирнымъ сномъ, -- всѣ, кромѣ подростка-сестрицы Аѳанасія Андреевича, Женички.
Каждое утро она вставала нѣсколько ранѣе брата и жены его, Елизаветы Петровны, чтобы еще до утренняго чая выкупаться въ озерѣ. Сегодня же она поднялась съ постели даже раньше прислуги. Спустивъ ножки на полъ и въѣхавъ ими въ туфельки, она прислушалась, не слыхать ли уже кого-нибудь въ домѣ, глубоко вздохнула и достала изъ комода чистое бѣлье, потомъ изъ шкапа свое именинное бѣлое платье и бѣлые же атласные ботинки.
Тутъ, когда она обернулась, въ глаза ей блеснулъ свѣтъ лампадки передъ образомъ Спасителя въ углу. И самъ Спаситель, сдавалось ей, глядѣлъ на нее съ укоризной и грустью. Въ невольномъ порывѣ она бросилась на колѣни и принялась истово молиться, класть поклоны. Когда затѣмъ ея увлаженные взоры поднялись опять къ Спасителю, ликъ Его точно просвѣтлѣлъ.
"Онъ меня благословляетъ!" поняла дѣвочка, и на душѣ у нея стало чудно-легко.
Не прошло и четверти часа, какъ она была уже умыта, причесана, одѣта.
Схвативъ со стула и съ полу свое будничное платье, старое бѣлье и туфельки, она свернула все въ узелъ и, съ узломъ подъ мышкой, тихонечко растворила дверь въ коридоръ. Изъ дѣвичьей долетали женскіе голоса. Стало-быть, тамъ уже проснулись! Дай Богъ ноги...
На цыпочкахъ проскользнула она коридоромъ въ залу, оттуда въ стеклянную дверь на балконъ, а съ балкона въ садъ. На минутку ея бѣлое платьице промелькнуло потомъ на солнцѣ, когда ей пришлось выступить изъ тѣнистой чащи сада на большую дорогу, по ту сторону которой лежало озеро. А тамъ путь ея шелъ лѣсною тропинкой попрежнему въ тѣни.
Вотъ и озеро. Какъ чудно въ кристально-чистой водѣ отражается и зелень кругомъ и голубое небо! Такъ бы и окунулась туда... Но теперь не до того.
Она развернула свой узелъ, аккуратно разложила на травѣ всѣ вещи, точь въ точь какъ всегда, когда купалась, а около поставила свои старыя туфельки. Глаза ея весело заискрились, какъ отъ удавшейся шалости, но тотчасъ же расширились отъ испуга: изъ-за лѣса донесся стукъ колесъ и конскій топотъ. Она схватилась за сердце: духъ замеръ! А тѣ все ближе, ближе... Еще проѣдутъ мимо!
И она бѣжитъ наперерѣзъ имъ уже не по тропинкѣ, а прямо сквозь кустарникъ. Вотъ и большая дорога...
Ну, такъ! Легкое кисейное платье, развѣваясь налету, зацѣпилось за придорожный кустъ. Еще оборвешь, пожалуй... А тутъ и карета съ конвоемъ верховыхъ. Изъ спущеннаго оконца кареты выглядываетъ старая барыня и машетъ рукой.
-- Отойди, душенька, отойди! Дай поворотить лошадей.
Пока кучеръ круто поворачивалъ назадъ свою шестерку, нетерпѣливый женихъ уже выскочилъ къ невѣстѣ изъ кареты. Оба сконфузились, боялись взглянуть.другъ на друга.
-- Здравствуй, Женичка...
Здравствуй, Ваня...
-- Позволь, я подсажу тебя.
-- Вотъ выдумалъ! Точно я не могу сама...
-- Сюда, родная, возлѣ меня, съ необычайною ласковостью говорила Ѳекла Александровна, отодвигаясь на сидѣніи. А ты, Ваня, повтори-ка людямъ насчетъ мостовъ.
-- Не забудьте разбирать мосты!-- крикнулъ Ваня конвойнымъ и, вскочивъ въ карету, захлопнулъ дверцу.
Кучеръ щелкнулъ кнутомъ, свистнулъ,-- и карета съ грохотомъ помчалась обратно въ Новоспасское.
-- Но для чего это, Ѳекла Александровна?-- спросила Женичка:-- для чего разбирать мосты?
-- Ахъ ты, дитятко малое! Чтобы насъ не нагнали. Но я для тебя съ этого дня, кажется, уже не Ѳекла Александровна, а тоже какъ бы мать родная.
-- Простите, Ѳекла Александ... маменька, хотѣла я сказать...
И дѣвочка наклонилась, чтобы приложиться губами къ рукѣ новой матери, а та, въ свою очередь, поцѣловала ее въ темя.
Женихъ съ сіяющей улыбкой оглядывалъ невѣсту; какъ вдругъ спохватился:
-- А фату-то, маменька, мы такъ и забыли дома?
-- Во-время вспомнилъ!-- отвѣчала Ѳекла Александровна, развертывая пуховый платокъ, въ которомъ оказались какъ фата, такъ и цвѣтущая миртовая вѣтка.-- Ну, доченька, теперь уберемъ твою голову.
Въ подвѣнечномъ убранствѣ, съ блещущими отъ волненья глазами, съ зардѣвшимся личикомъ, молоденькая невѣста была такъ обворожительна, что и сердце старой барыни растаяло.
-- Ахъ ты, красавица моя! Ну, Ваня, можешь сказать мнѣ спасибо.
-- Да я, маменька, вамъ такъ благодаренъ, такъ ужъ благодаренъ...
Не успѣли они разговориться, какъ изъ-за опушки показалась уже Новоспасская церковь. Вѣсть о предстоящей свадьбѣ молодого барина облетѣла уже, видно, все село: передъ церковью толпился въ ожиданіи старъ и младъ, а на паперти стоялъ старикъ-священникъ въ полномъ облаченіи; отецъ жениха въ напудренномъ парикѣ съ косичкой, въ старомодномъ своемъ фракѣ, въ черныхъ шелковыхъ чулкахъ и башмакахъ съ серебряными пряжками; старшая горничная, Татьяна Карповна, съ цвѣтнымъ коврикомъ въ рукахъ, а рядомъ съ нею малолѣтній внукъ-образникъ. Взмыленная шестерка лихо подкатила къ паперти...
А что же, между тѣмъ, въ Шмаковѣ?
До девяти часовъ утра никому тамъ и въ голову не приходило, что барышня могла скрыться.
-- Заспалась нынче наша Женюша,-- говорила Елизавета Петровна, наливая мужу третью чашку чая.
-- Весенній воздухъ, да и дѣтскій возрастъ,-- отозвался Аѳанасій Андреевичъ, отнимая отъ губъ свой неразлучный чубукъ, чтобы отхлебнуть изъ полной чашки.
-- Ну, она все-таки ужъ не совсѣмъ дитя, -- возразила жена.-- Ѳекла Александровна серіозно вѣдь прочитъ ее для своего Вани.
-- Не напоминай мнѣ объ этомъ вздорѣ, сдѣлай милость!-- прервалъ съ сердцемъ мужъ.-- Я наотрѣзъ вѣдь объявилъ сумасбродной старухѣ, что до поры до времени моего согласія на то нѣтъ и нѣтъ. Выдать дѣвочку-подростка за такого же молокососа-просто курамъ на смѣхъ. Хороша будущая хозяйка дома, которая и вставать-то во-время не умѣетъ. Эй, Анютка! сходи-ка, постучись къ барышнѣ: пора-де, наконецъ, вставать; чай совсѣмъ простынетъ.
Горничная пошла, но вслѣдъ затѣмъ возвратилась съ отвѣтомъ, что барышни уже нѣтъ у себя: ушла, знать, купаться.
-- И опять одна!-- досадливо замѣтилъ Аѳанасій Андреевичъ.
-- Да я, баринъ, хотѣла разъ итти вмѣстѣ; а барышня: "я, говоритъ, уже не маленькая: плаваю, какъ утка".
-- Ну да! И разсуждаетъ, какъ утенокъ. Отплыветъ отъ берега; а тамъ, на глубинѣ, какъ сведетъ ноги судорогой...
-- Полно, Аѳанасій Андреевичъ!-- вступилась тутъ Елизавета Петровна.-- Тебѣ сейчасъ представляются разныя страсти.
-- Береженаго и Богъ бережетъ.
Хорошо, хорошо. Анюта, успокой ужъ барина: сбѣгай на озеро, поторопи барышню.
На такомъ распоряженіи жены Аѳанасій Андреевичъ пока успокоился. Допивъ свою третью чашку и выколотивъ золу изъ трубки, онъ отправился въ гости къ своимъ любимцамъ -- пѣвчимъ птицамъ, для которыхъ половина гостиной отгорожена была сѣткой. При входѣ хозяина, пѣвички, сидѣвшія въ клѣткахъ, еще громче зачирикали, веселѣе запрыгали по жердочкамъ, летавшія же на волѣ закружились вокругъ него, а болѣе смѣлыя садились ему даже на плечо, на руку.
-- Здравствуйте, мои дѣточки, добраго утра! говорилъ онъ имъ такимъ тономъ, точно онѣ, въ самомъ дѣлѣ, могли понять его.-- Минутку терпѣнія: всѣхъ накормлю, напою.
И, переходя отъ клѣтки къ клѣткѣ, называя каждую пташку ласкательнымъ прозвищемъ, онъ насыпалъ каждой корму, наливалъ свѣжей водицы. Вдругъ безъ зова къ нему ворвалась Анюта.
-- Бѣда, баринъ! Твоя милость ровно напророчилъ...
-- Что такое? Ты это про что?
-- Про нашу бѣдную барышню!
-- Да неужели она, въ самомъ дѣлѣ...
-- Утонула, душечка наша! И зачѣмъ было:этакъ говорить, право?
Ломая руки, преданная своей барышнѣ служанка залилась слезами.
-- Перестань, успѣешь! прикрикнулъ на нее Аѳанасій Андреевичъ.-- Говори толкомъ: ее вытащили уже изъ воды?
-- Гдѣ же мнѣ одной, коли ключомъ ко дну пошла! Одна одёжа только на травѣ лежитъ. И туфельки-то, туфельки тутъ же: стоятъ рядышкомъ, сердечныя, будто ждутъ, что вотъ ихъ сейчасъ надѣнутъ. А сама-то, межъ тѣмъ... ой, горе наше, горе!
Не тратя времени на дальнѣйшіе разспросы, Аѳанасій Андреевичъ выбѣжалъ на дворъ.
-- Никита! Ермолай! Памфилъ! Тимошка! всѣ сюда!
И отовсюду, со всѣхъ концовъ, бѣжали опрометью дворовые, каждый отъ своего дѣла: и въ обыкновенное-то время не жди отъ барина поблажки, а тутъ, видно, стряслось что-нибудь совсѣмъ небывалое.
-- Сѣтей сюда! багровъ! Барышня, купаясь, утонула.
-- Господи, помилуй насъ, грѣшныхъ! Царица Небесная! Наша голубушка-барышня!..
-- Живо! Живо!-- прервалъ общія причитанія баринъ.-- За мною къ озеру.
И всѣ уже у мѣста предполагаемой катастрофы. Первымъ въ привязанную у берега лодку вскочилъ самъ Аѳанасій Андреевичъ, за нимъ люди съ баграми. Другіе съ сѣтями полѣзли прямо въ воду.
Прошло полчаса, прошелъ часъ, а изъ глубины озера на свѣтъ Божій не извлекли ничего, кромѣ рыбы, никому теперь ненужной, да тины.
Тутъ къ Елизаветѣ Петровнѣ, стоявшей въ ожиданіи на берегу съ толпой бабъ и дѣвушекъ, подошла какая-то старушонка, съ клюкой въ рукахъ, съ котомкой за плечами.
-- Не до тебя, бабушка, сказала Елизавета Петровна, со вздохомъ утирая платкомъ глаза.
-- Да я же, сударыня, не простая нищенка, а богомолка изъ дальнихъ мѣстъ, отъ святынь кіевскихъ, -- зашамкала старушка.-- Ноги-то, вишь, только плохо уже служатъ. Да на грѣхъ еще мосты у васъ разобраны...
-- Какъ разобраны?-- вслушалась Елизавета Петровна, въ головѣ у которой мелькнула новая мысль.-- Гдѣ это, бабушка?
-- Да вонъ на той дорогѣ,-- указала богомолка клюкой въ сторону Новоспасскаго.-- Теперича-то плотники ихъ опять сколачиваютъ, да сами, поди, еще зубоскалятъ: "Какъ будешь, молъ, въ Шмаковѣ, такъ скажи господамъ, что путь скоро опять свободенъ; милости просимъ, молъ, молодыхъ поздравить".-- Говорятъ такъ, а сами промежъ себя, ироды, хохочутъ. И въ толкъ не возьму...
Но Елизавета Петровна взяла уже въ толкъ, догадалась, въ чемъ дѣло. Съ просвѣтлѣвшимъ лицомъ она крикнула мужу, чтобы онъ понапрасну не искалъ сестры въ водѣ: что она въ Новоспасскомъ. Сойдя на берегъ, Аѳанасій Андреевичъ, въ свою очередь, сталъ допрашивать богомолку, и та къ прежнему своему показанію добавила, что телѣги при плотникахъ не было, а было столько же осѣдланныхъ лошадей, сколько и людей: видно, верхомъ всѣ прискакали.
Теперь и у Аѳанасія Андреевича не оставалось уже сомнѣнія относительно мѣстопребыванія сестрицы. По природѣ своей очень вспыльчивый, онъ отдался необузданному гнѣву. Глаза его налились кровью; весь онъ затрясся.
-- Мнѣ... мнѣ такой афронтъ!.. -- вскричалъ онъ, захлебываясь собственными словами.-- Этого я имъ уже не спущу...
-- Ради Бога, мой другъ, умѣрься, не волнуйся,-- перепугалась жена.-- Ты надѣлаешь еще такихъ бѣдъ...
-- На ихъ голову!
-- И на свою. Семейства наши были всегда въ самыхъ лучшихъ отношеніяхъ...
-- Хороши отношенія! И сестрица моя тоже хороша: обмануть такъ брата, который былъ ей за отца...
-- Но вѣдь и самъ ты, Аѳанасій Андреевичъ, черезъ годъ, черезъ два не былъ бы противъ ея брака съ Ваней.
-- Что было бы черезъ годъ или два -- объ этомъ теперь говорить нечего. Дѣло въ томъ, что дѣвочку выкрали у насъ самымъ разбойническимъ манеромъ: стало-быть, прежде всего надо вернуть ее изъ разбойническаго гнѣзда.
-- Ты самъ хочешь ѣхать за нею?-- всполошилась снова Елизавета Петровна.
-- Много чести! Довольно съ нихъ и Ѳедотыча.
-- Вотъ это такъ. Ѳедотычъ -- человѣкъ степенный, разсудительный. А если бы ее съ нимъ все-таки не отпустили?
-- Отпустятъ: онъ возьметъ себѣ въ помощь нѣсколько дюжихъ парней.
-- Но тогда можетъ выйти побоище...
-- Что бы тамъ ни вышло,-- не мы съ тобой въ отвѣтѣ!
Получивъ надлежащую инструкцію, старшій приказчикъ Ѳедотычъ сѣлъ въ тарантасъ и покатилъ въ Новоспасское; за нимъ слѣдовало въ телѣгѣ нѣсколько деревенскихъ парней, вооруженныхъ дубинами.
Самъ Аѳанасій Андреевичъ удалился къ себѣ въ кабинетъ, набилъ трубку, усѣлся за письменный столъ и взялъ въ руки старый номеръ газеты. "Главное -- выдержать характеръ, остаться твердымъ, непреклоннымъ".
Однако, онъ тщетно принуждалъ себя сосредоточить свое вниманіе на газетѣ. Мысли его летѣли вслѣдъ за Ѳедотычемъ въ Новоспасское, а глаза все чаще поглядывали на столовые часы, стрѣлки которыхъ точно не двигались съ мѣста.
Наконецъ-то за окномъ послышался шумъ подъѣзжающихъ экипажей.
"Ага! Ну, бѣгляночка моя, теперь-то мы съ тобой побесѣдуемъ!"
Усѣвшись глубже въ кресло и развернувъ еще шире газету, Аѳанасій Андреевичъ совершенно, казалось, погрузился въ ея содержаніе. Даже и тогда, когда къ двери приблизились робкіе шаги и затихли на порогѣ, онъ не отвелъ глазъ съ газеты, а только мрачнѣе сдвинулъ брови, крѣпче сжалъ губы.
"Потерпи еще, дурочка, помучься немножко. Посмотримъ, съ чего-то сама начнешь".
Но, вмѣсто тоненькаго, жалобнаго голоска бѣглянки, онъ услышалъ тяжелое сопѣнье и покашливанье мужчины.
"Что за притча!" Пришлось поневолѣ повернуть голову.
Въ дверяхъ стоялъ, переминаясь съ ноги на ногу, одинъ только Ѳедотычъ. У сановитаго и по-своему развязнаго приказчика видъ былъ такой растерянный, пришибленный, что, очевидно, его миссія потерпѣла полную неудачу. Аѳанасій Андреевичъ пососалъ свою трубку, пустилъ на воздухъ нѣсколько дымныхъ колецъ и протянулъ затѣмъ:
-- Ну-у-у?
Приказчикъ съ глубокимъ вздохомъ почесалъ въ затылкѣ.
-- Да что, батюшка баринъ... велѣли низко кланяться...
-- А барышня? Вѣдь ты же ее видѣлъ?
-- Никакъ нѣтъ-съ. Но еще часа три назадъ ее, слышь, повѣнчали съ молодымъ бариномъ, Иваномъ Николаевичемъ.
Аѳанасій Андреевичъ отъ неожиданности даже привскочилъ въ креслѣ.
-- Что ты чепуху несешь!
-- Точно такъ-съ.
-- Повѣнчали?
-- Повѣнчали въ церкви съ пѣвчими, при всемъ народѣ, какъ быть должно, а теперя просятъ пожаловать на свадебный пиръ.
-- Что дѣлать, мой другъ?-- вмѣшалась въ разговоръ Елизавета Петровна, показавшаяся въ дверяхъ за спиною приказчика.-- Придется тебѣ, видно, ѣхать...
-- Чтобы я -- я же къ нимъ еще поѣхалъ? Ноги моей тамъ не будетъ!
-- Да они повѣнчаны, слышишь вѣдь, такъ все равно не развѣнчать. Стало быть, остается только помириться, простить.
-- Никогда! Ни во вѣкъ!-- еще зычнѣе гаркнулъ ея мужъ и съ такимъ азартомъ хватилъ чубукомъ по столу, что большая глиняная трубка отскочила отъ чубука, и табакъ съ искрами разсыпался по полу.
Ѳедотычъ поспѣшилъ затоптать на полу огонь, а баринъ въ сердцахъ швырнулъ чубукъ въ противоположный уголъ комнаты.
-- Сами пріѣдутъ ко мнѣ съ повинной, въ ногахъ будутъ валяться, -- и то не прощу!
Пріѣзда молодыхъ съ повинной онъ, однако, не дождался. На слѣдующее утро къ крыльцу его, дѣйствительно, подъѣхала карета Новоспасскихъ господъ, но высадили оттуда одну лишь Ѳеклу Александровну. Волей-неволей хозяевамъ пришлось съ поклономъ встрѣтить почтенную старую барыню.
-- Ну, что, проспалъ свой гнѣвъ?-- заговорила она первая, съ легкой усмѣшкой заглядывая въ хмурыя очи Аѳанасія Андреевича и протягивая ему для поцѣлуя руку.
-- Проспалъ, проспалъ,-- поспѣшила отвѣтить за мужа Елизавета Петровна, пока онъ молча прикладывался къ рукѣ гостьи.
-- Полно тебѣ, мой батюшка, дурить!-- продолжала старуха тѣмъ же дружелюбнымъ тономъ.-- Что сдѣлано -- не воротишь. Самъ долженъ понять, какъ умный человѣкъ. Чего тебѣ нужно? скажи. Счастья сестрицы? Ну, она счастлива, какъ дай Богъ всякому. Одѣвайся-ка, садись со мной въ карету и поздравимъ вмѣстѣ молодыхъ.
-- Послушайся, мой другъ,-- тихонько попросила и жена, кладя ему на плечо руку.
И послушался онъ на этотъ разъ старухи, сѣлъ съ нею въ карету. Въ Новоспасскомъ же новобрачная, объ руку съ юношей-мужемъ, ждала уже ихъ на крыльцѣ. Въ своей дамской наколкѣ съ розовыми ленточками и съ умоляющей улыбкой на устахъ, она была такъ трогательно-мила, что у брата духу уже не достало укорять бѣдняжку. Онъ молча обнялъ сестрицу, обнялъ и молодого зятя, а когда подали шампанскаго, самъ первый же пожелалъ имъ всякаго благополучія...
Вотъ любопытная исторія женитьбы родителей создателя русской національной оперы, Михаила Ивановича Глинки.
ГЛАВА ПЕРВАЯ.
Подъ крылышкомъ бабушки.
Какова была радость молодыхъ супруговъ, когда спустя годъ послѣ свадьбы Богъ послалъ имъ сына! Какіе строились воздушные замки для ихъ ненагляднаго первенца, Алешеньки! Но Богъ послалъ -- Богъ и взялъ: слабенькій, золотушный мальчикъ не выжилъ и года. Молодая мать, Женичка, или, какъ ее теперь величали, Евгенія Андреевна, была бы безутѣшна, если бы вскорѣ, именно, 20 мая 1804 г., у нея не родился второй ребенокъ. Родился онъ на зарѣ, и въ отвѣтъ на его первый крикъ въ сиреневыхъ кустахъ подъ самымъ окномъ спальни защелкалъ соловей, точно привѣтствуя будущаго музыкальнаго генія. Но новорожденный, нареченный при крещеніи Михаиломъ, былъ едва ли не слабѣе еще своего покойнаго братца, и бабушка его, Ѳекла Александровна, приняла тотчасъ мѣры, чтобы его не постигла та же печальная участь: выбрала для него здоровую кормилицу изъ деревенскихъ бабъ, а самого его взяла къ себѣ во второй этажъ, чтобы лично наблюдать за его уходомъ. Молодая невѣстка пришла, понятно, въ отчаяніе.
-- Да вѣдь онъ же мой, маменька, мой!
-- И мой!-- былъ рѣшительный отвѣтъ.-- Я ему родная бабушка и отвѣчаю за него передъ Богомъ.
-- Точно такъ же, какъ и мы, его родители...
-- Ну да! Вамъ обоимъ въ пору еще въ куклы играть.
-- Да мы и играли бы съ нимъ, какъ съ живою куколкой...
-- И разбили бы, какъ куклу! Одного ребенка уже схоронили; и другого не уберегли бы.
-- Теперь-то убережемъ...
-- Нѣтъ, родная, лучше и не проси. Пока я жива, Мишенька останется безотлучно при мнѣ, и не дамъ я вамъ до него пальцемъ прикоснуться.
-- Но видѣть-то его, маменька, мы будемъ все-таки каждый день?-- робко спросилъ молодой отецъ,. до тѣхъ поръ не возражавшій еще ни слова.
-- Каждый день? Это для чего?
-- Чтобы онъ привыкъ тоже къ намъ...
-- И пересталъ слушаться бабушки? Помру разъ,-- ну, тогда дѣлайте съ нимъ, что знаете; сами къ тому времени старше станете, дастъ Богъ, поумнѣете. А пока вы будете видѣть его только разъ въ недѣлю -- по воскреснымъ днямъ, послѣ обѣдни.
И сынъ и невѣстка стали было умолять -- дозволить имъ заглядывать въ дѣтскую хотя бы три, ну, два раза на недѣлѣ; но упрямая старуха отъ рѣшенія своего уже не отступилась.
Такъ-то воспитаніе Мишеньки началось по педагогическимъ пріемамъ бабушки. Каковы же были эти пріемы?
Ѳекла Александровна, на старости лѣтъ постоянно хворая, любила тепло и въ холодное время года не выходила изъ сильно-натопленныхъ комнатъ верхняго жилья. Такъ какъ и внучекъ ея былъ ребенокъ слабенькій, болѣзненный, то въ дѣтской у него температура никогда не была ниже 20 градусовъ Реомюра, и самъ онъ цѣлый день былъ закутанъ еще въ шубку. На воздухъ водили его гулять только съ наступленіемъ весеннихъ теплыхъ дней, а при первыхъ осеннихъ заморозкахъ снова закупоривали на всю зиму въ четырехъ стѣнахъ. Такъ нѣжный отъ природы организмъ мальчика еще болѣе изнѣжился и на всю жизнь сталъ чрезвычайно чувствителенъ ко всякимъ перемѣнамъ погоды. Этимъ же самъ Глинка впослѣдствіи объяснялъ свое пристрастіе къ югу.
Главной исполнительницей своей барской воли при воспитаніи внука Ѳекла Александровна выбрала свою испытанную старшую горничную, Татьяну Карповну. По нѣскольку разъ, какъ днемъ, такъ и ночью, та поила Мишеньку переслащеннымъ чаемъ съ густыми сливками, пичкала его сладкими кренделями и другимъ печеніемъ.
Въ помощь Карповнѣ была назначена поднянькой веселая молодая дѣвушка Авдотья, мастерица на сказки, на пѣсни. Чуть только мальчикъ прихворнетъ или заскучаетъ, раздается повелительный окрикъ бабушки:
-- Авдотья! разсказывай сказку! пой!
Надоѣстъ ему слушать,-- бабушка устраиваетъ для него увеселительное зрѣлище: наверхъ сзываются всѣ дворовыя дѣвчонки и переряжаются въ индюшекъ: ноги онѣ продѣваютъ въ рукава, а подолъ имъ завязываютъ узломъ надъ головой.
-- Ну, что жъ, пляшите!- -- приказываетъ бабушка, и "индюшки" выбиваются изъ силъ, чтобы угодить грозной барынѣ и ея маленькому внуку: скачутъ, кружатся и, не видя другъ друга, сшибаются, взвизгиваютъ, валятся въ одну кучу.
Миша хохочетъ, и бабушка тоже довольна, усмѣхается.
-- Ну, натѣшились и будетъ!-- говоритъ она и топаетъ ногой.-- Пошли вонъ, дуры!
Дѣтскихъ игръ съ сверстниками въ первые годы жизни Миша не зналъ, потому что товарищейоднолѣтокъ у него не было. Нельзя же было, по тогдашнимъ понятіямъ, давать ему, барчуку, въ товарищи деревенскихъ ребятишекъ!
Была у него, правда, маленькая сестренка, Полинька, всего годомъ его моложе. Но бабушка почему-то сразу ее невзлюбила и не велѣла даже пускать къ себѣ наверхъ. Когда поднянька Авдотья, тѣмъ не менѣе, какъ-то разъ принесла Полиньку къ братцу, Ѳекла Александровна принялась тотчасъ же распекать Авдотью, да такъ сердито, что Полинька разревѣлась.
-- Дѣвчонка дрянь! еще пуще раскричалась бабушка.--Неси ее вонъ! Да и впередъ, смотри, не смѣй приносить.
Такъ-то вотъ, пока была жива бабушка, Миша не только никогда не игралъ съ сестрицей, но почти ее и не видалъ. Тихій и кроткій, онъ вообще не рѣзвился. Набожность бабушки и обѣихъ нянь нашла въ его впечатлительной душѣ самую благодарную почву. Для него не было большаго удовольствія, какъ побывать въ церкви (что случалось, впрочемъ, только лѣтомъ, такъ какъ Новоспасская церковь не топилась). Съ напряженнымъ вниманіемъ слѣдилъ онъ за богослуженіемъ, усердно крестился и клалъ поклоны. Отъ перезвона же колоколовъ онъ приходилъ въ благоговѣйный восторгъ. Возвратясь разъ домой, онъ досталъ два мѣдныхъ таза и сталъ въ нихъ "звонить". Подражаніе колокольнымъ звукамъ вышло настолько удачно, что затѣмъ онъ часто развлекался такимъ же образомъ; когда же онъ заскучаетъ, случалось, во время болѣзни, по приказанію бабушки ему приносили небольшіе "настоящіе" колокола.
Чтенію Миша научился почти самъ собой. Новоспасскій священникъ, отецъ Іоаннъ, почасту навѣщавшій богомольную Ѳеклу Александровну, показалъ однажды ея внуку титлы въ какой-то церковной книгѣ. Каково же было удивленіе батюшки, когда вскорѣ Миша прочиталъ ему цѣлую страницу почти безъ запинки. Умиленію же бабушки и обѣихъ нянь не было конца, и съ этого времени маленькій грамотей долженъ былъ прочитывать имъ каждый день изъ разныхъ душеспасительныхъ книгъ.
Было у Миши еще одно любимое занятіе -- рисованіе. Но рисовалъ онъ не карандашемъ, и не на бумагѣ, а мѣломъ на полу, притомъ всего охотнѣе церкви. Бѣда, бывало, если кто-нибудь, проходя по комнатѣ, наступитъ на его рисунокъ! Слабонервный мальчуганъ тотчасъ въ слезы и затопаетъ ножками.
-- У-у-у, бяшка! Наступила на церковь.
Вообще, всякую обиду -- и свою и чужую -- онъ принималъ близко къ сердцу. Дошло, наконецъ, до того, что въ его присутствіи боялись прихлопнуть комара или муху: того гляди, разревется, и ничѣмъ вѣдь потомъ не унять. Такая чувствительность Миши косвеннымъ образомъ нѣсколько укротила даже необузданные порывы старухи-бабушки. Пользуясь полновластнымъ въ то время правомъ господъ надъ своими крѣпостными, Ѳекла Александровна въ сердцахъ не стѣснялась давать волю не только языку, но и рукамъ.
-- Страшное тогда житье было!-- признавалась много лѣтъ спустя поднянька Авдотья младшей сестрѣ Миши, Людмилѣ Ивановнѣ.-- Вашей бабушки я боялась, какъ огня: какъ заслышу ея голосъ, такъ сквозь землю бы провалилась.
Самъ же Миша, при всякой такой ручной расправѣ бабушки съ своими людьми, спасался къ старшей нянѣ Татьянѣ Карповнѣ.
-- Бабушка опять разсердилась, -- лепеталъ онъ, прижимаясь къ ней и глотая слезы.
-- Полно, мое золото, не плачь попустому!-- успокаивала его Карповна.-- Тебя-то она не тронетъ.
-- Да я не о себѣ, няня; мнѣ другихъ жалко...
-- Другихъ? Ахъ, ты, болѣзный мой! Насъ, безправныхъ, жалѣешь тоже, слезки изъ-за насъ льешь?
Подхватила какъ-то разъ Ѳекла Александровна такія рѣчи няни и напустилась на нее:
-- Что, что такое? Ты еще подговариваешь ребенка противъ меня?
-- Зачѣмъ подговаривать?-- оправдывалась та.-- Сама ты, сударыня, безъ меня, кажись, осерчала; а осерчаешь, такъ отъ голоса твоего стекла въ окнахъ, поди, дрожатъ. Ну, а Мишенька нашъ этого не выноситъ: сейчасъ какъ листъ затрясется, расхнычется.
Непривыкшую къ возраженіямъ старую барыню окончательно взорвало.
-- Ты, дура глупая, еще разсуждать со мной смѣешь! Да я тебя, знаешь-ли...
-- Бабушка, не тронь ее, не тронь!-- взмолился Миша, и поднятая уже рука бабушки опустилась.
-- На первый разъ, ради Миши, я тебѣ еще, такъ и быть, спущу,-- отрывисто проговорила Ѳекла Александровна.-- Но впередъ, смотри у меня, берегись!
Однако, послѣ этого случая и сама она, если внучекъ ея находился по близости, остерегалась давать слишкомъ большую волю своему барскому нраву.
ГЛАВА ВТОРАЯ.
"Музыка -- душа моя".
Дѣдъ Миши, Николай Алексѣевичъ, скончался уже года полтора по рожденіи внука, котораго поэтому и не осталось никакихъ личныхъ воспоминаній о дѣдѣ. Впрочемъ, старичокъ безобидный, безотвѣтный сошелъ съ земного поприща точно такъ же тихо, незамѣтно, какъ прожилъ свои семьдесятъ лѣтъ. Послѣ него установленный разъ въ Новоспасскомъ порядокъ ничуть не нарушился; только однимъ хорошимъ человѣкомъ въ домѣ меньше стало.
Не то было послѣ вдовы его, Ѳеклы Александровны, пережившей мужа на четыре года. Съ ея смертью село Новоспасское со всѣми крѣпостными поступило въ полную собственность ея сына, Ивана Николаевича. Онъ былъ уже не безвольнымъ юношей, а мужчиной двадцати шести лѣтъ, и достаточно, казалось бы, присмотрѣлся къ распорядкамъ матери. Но, устраняемый до тѣхъ поръ отъ всякихъ самостоятельныхъ распоряженій, онъ, естественно, не могъ интересоваться сельскимъ хозяйствомъ и лелѣялъ одну завѣтную мечту- зажить большимъ бариномъ, а именно построить, въ полномъ смыслѣ слова, "барскій" домъ, разбить кругомъ образцовый цвѣточный садъ, завести свой собственный конскій заводъ, и т. д., и т. д. И вотъ, когда силою обстоятельствъ у него были развязаны руки, онъ, не медля, принялся за осуществленіе своей мечты.
Сперва были составлены, разумѣется, подробные планы новаго дома; потомъ были свезены на мѣсто толстѣйшія дубовыя и сосновыя бревна, застучали топоры, завизжали пилы. Въ то же время началась распланировка новаго сада на пространствѣ шести верстъ въ окружности. Работы были въ полномъ ходу, когда ихъ пришлось разомъ прервать; надвинулась военная гроза 1812 года. Всѣ владѣльцы имѣній по пути движенія Наполеоновской арміи на Москву торопились покинуть свои усадьбы, чтобы искать убѣжища во внутреннихъ губерніяхъ. То же сдѣлалъ и владѣлецъ Новоспасскаго, заблаговременно перебравшись со своими въ Орелъ. Но съ зимними морозами туда пришла почти невѣроятная вѣсть: что французы бѣгутъ изъ Москвы безъ оглядки. Подъ Рождество не оставалось уже сомнѣнія, что изъ полумилліонной непріятельской арміи спаслась за границу едва одна тысяча человѣкъ, всѣ же остальные либо захвачены въ плѣнъ, либо полегли костьми подъ глубокими снѣгами на пути бѣгства. Можно было вернуться снова въ свое Новоспасское. Оказалось, что гроза благополучно его миновала: французы туда и не заглядывали.
Съ наступленіемъ весны 1813 года пріостановленныя строительныя работы возобновились. Когда новое зданіе было подведено подъ крышу, а затѣмъ и обсушено, оштукатурено, изъ Москвы были вызваны извѣстные живописцы, чтобы расписать потолки; изъ Петербурга были вывезены для парадныхъ комнатъ паркеты, бархатные обои, зеркала въ золоченыхъ рамахъ, люстры, бра; въ каждую комнату была поставлена своя, подходящая, особаго дерева, мебель; словомъ, относительно внутренняго убранства и комфорта новаго дома желать ничего не оставалось.
Одновременно съ домомъ возникалъ вокругъ него и роскошный цвѣточный садъ, для котораго сѣмена выписывались нарочно изъ Риги, изъ Петербурга и даже изъ-за границы; заводились и другія европейскія затѣи: фонтаны и каскады, островки и мостики, галлереи и бесѣдки. Любимымъ же мѣстомъ самого Ивана Николаевича былъ "Амуровъ лужокъ" -- усаженный розами всѣхъ оттѣнковъ лугъ, посреди котораго возвышалась бѣлая статуя Амура.
По другую сторону дома, за обширнымъ дворомъ, лежалъ старый фруктовый садъ. Теперь около него появились оранжереи и теплицы, чтобы и въ зимнюю стужу можно было гулять подъ цвѣтущими пальмами, угощаться земляникой, малиной и разными южными фруктами: ананасами, персиками, виноградомъ.
Съ какою гордостью Иванъ Николаевичъ показывалъ всѣ эти чудеса навѣщавшимъ его сосѣдямъ! И высшей наградой для него были ихъ восторженные возгласы:
-- Что за изящный вкусъ! что за фантазія! что за поэзія!
Если же кто-нибудь былъ настолько наивенъ, что справлялся еще о прозаическомъ хозяйствѣ, то Иванъ Николаевичъ снисходительно усмѣхался:
-- Ну, это, признаюсь, не по моей части. Въ полевыхъ работахъ старый приказчикъ нашъ знаетъ толку, конечно, болѣе меня: ученаго учить -- только портить; а домашнее хозяйство-дѣло молодой хозяйки: пускай пріучается.
Молодая хозяйка, Евгенія Андреевна, сдѣлавшись самостоятельной въ домашней сферѣ, предалась ей всей душой, и если бъ покойная свекровь ея могла возстать изъ гроба, то, при всей своей взыскательности, осталась бы ею, вѣроятно, довольна.
Сверхъ хозяйственныхъ заботъ, у Евгеніи Андреевны было не мало еще и материнскихъ, потому что нѣсколько лѣтъ послѣ Миши и Поли Господь благословилъ ее еще многими дѣтьми, изъ которыхъ взрослаго возраста достигли затѣмъ два сына и пять дочерей. Всего болѣе хлопотъ, однако, ей было все-таки съ Мишей: его, не въ мѣру изнѣженнаго, надо было совершенно перевоспитать и заставить не скучать по покойной бабушкѣ, отъ которой онъ испыталъ только доброту и ласку. Для укрѣпленія его крайне чувствительнаго организма, няня Татьяна Карповна должна была, претивъ собственнаго желанія, выводить мальчика на свѣжій воздухъ во всякую погоду. Съ непривычки онъ, понятно, то и дѣло простужался,-- и няня торжествовала:
-- Что я говорила, барыня? Нешто Мишенька такой же ребенокъ, какъ другіе? Онъ у насъ тепличный цвѣтокъ; его надо беречь да беречь.
И волей-неволей его стали опять беречь, какъ тепличный цвѣтокъ.
Успѣшнѣе были старанія молодой матери развлечь баловня бабушки. Первымъ дѣломъ она позволила ему видѣться постоянно съ его сестренкой Полинькой, и дѣти вскорѣ крѣпко подружились. Подъ руководствомъ веселой подняньки Авдотьи, они цѣлый день играли въ разныя дѣтскія игры. Но окна дѣтской выходили на дворъ, откуда доносились звонкіе голоса дворовыхъ ребятишекъ. Подойдетъ, бывало, Миша къ окошку и видитъ, какъ тѣ тамъ рѣзвятся, играютъ въ пятнашки, въ горѣлки, въ бабки. Зависть возьметъ Мишу.
-- Няня, а няня!
-- Что, касатикъ?
-- Дѣти на дворѣ играютъ!
-- Ну, и пущай ихъ.
-- Вотъ бы и намъ съ ними!
-- Что ты! Перекрестись. Не видишь, что ли, какія они все чумазыя, растрепанныя...
-- Да вѣдь имъ веселѣе, чѣмъ намъ съ Полей?
-- Мало-ли что!
-- Но маменька, можетъ-быть, позволитъ?
-- И не думай, ни-ни-ни!
-- Поля! пойдемъ къ маменькѣ, попросимъ.
Но няня была права. Дворяне въ тѣ времена почитались совсѣмъ особой породой людей, и ближайшее общеніе ихъ съ крѣпостными считалось чуть ли не позорнымъ. Евгенія Андреевна пристыдила дѣтей, и они, повѣсивъ носъ, поплелись обратно въ дѣтскую. Тѣмъ не менѣе, ихъ видимое огорченіе заставило молодую мать серіозно призадуматься. Наединѣ съ мужемъ, она подѣлилась съ нимъ своей новой заботой.
-- Гмъ... а вѣдь имъ, право, должно быть прескучно,-- сказалъ Иванъ Николаевичъ.-- Съ утра до вечера играть все вдвоемъ да вдвоемъ... Если бъ пріискать для нихъ хоть третьяго еще товарища.
-- Да гдѣ его сейчасъ взять-то?
-- А вотъ переберемъ по пальцамъ, какіе въ уѣздѣ у насъ дворяне многодѣтные, да побѣднѣе.
И стали они перебирать. Но подходящихъ подъ ихъ требованія никого не находилось.
-- Да чего лучше,-- вспомнилъ вдругъ Иванъ Николаевичъ:-- послѣ землемѣра Мѣшкова осталась вдова съ малолѣтней дочкой.
-- Она очень нуждается, правда,-- сказала Евгенія Андреевна:-- но уступитъ ли она намъ свою дочурку -- свою единственную радость?