ГОСУДАРСТВЕННОЕ ХОЗЯЙСТВО
(По поводу книги Пфейфера: die Staatseinnahmen.)
(Окончаніе).
См. No 11 "Дѣла".
Прежде чѣмъ говорить о самомъ важномъ источникѣ государственныхъ доходовъ, я напомню коротко читателю сущность мыслей, изложенныхъ въ первой статьѣ.
Когда еще народное хозяйство европейскихъ государствъ находилось въ своемъ первобытномъ состояніи, однимъ изъ источниковъ доходовъ служили такъ называемыя государственныя имущества. Почти въ тоже время начали устраиваться казенныя фабрики, заводы и другія промышленныя заведенія, и правительства взяли на себя роль частныхъ производителей.
Едва ли нужно доказывать то, въ чемъ уже всѣ убѣждены, т. е., что государство не можетъ быть ни купцомъ, ни фабрикантомъ, ни сельскимъ хозяиномъ. Достаточно привести одинъ фактъ, что казенныя производства бывали возможны лишь при условіи монополіи, А если государственная промышленность можетъ приносить выгоду только при условіи устраненія конкуренціи, то, очевидно, потому что безъ конкуренціи она существовать не можетъ.
Но кромѣ финансовой невыгодности казенныхъ промышленныхъ учрежденій и невыгодности ихъ для народа, который долженъ платить за вещи дороже, чѣмъ при условіи свободнаго производства, монополіи создавала искусственныя границы капиталу и рабочимъ силамъ страны. Если, напр., государство устраивало на монопольномъ основаніи фарфоровые или стекляные заводы или брало на себя разработку драгоцѣнныхъ металловъ, то, очевидно, что частные капиталы, которые при отсутствіи стѣсненій могли бы быть направлены на эти производства, должны были искать себѣ другого выхода. А если къ этому присоединить еще, что каждая монополія вызываетъ неизбѣжно контроль и сложный надзоръ, то путы, которыми, такимъ образомъ, государство опутываетъ народное хозяйство, падаютъ весьма чувствительнымъ убыткомъ на всю страну.
Пока монополія падаетъ на подобныя производства, какъ фарфоръ и хрусталь, къ ней, при всей ея несправедливости, пожалуй, еще можно относиться довольно спокойно. По если монополія обрушивается на такіе предметы первой необходимости, какъ соль или даже табакъ, то совершенно позволительно предложить финансистамъ вопросъ: почему имъ вздумалось взять на себя разработку именно соли, когда частныя лица могли бы сдѣлать тоже дѣло и выгоднѣе, и лучше? Почему они замыслили сѣять непремѣнно табакъ, а не горчицу? Почему, устраивая монопольное производство съ прямою цѣлью доставить государству выгоду, финансисты въ Тоже время принимали мѣры, стѣсняющія народное хозяйство, не замѣчая, что они одной рукой созидали то, что другой разрушали? Государственное хозяйство не можетъ быть выгоднымъ, если идетъ въ убытокъ хозяйство народное. Государство не можетъ быть богатымъ, если бѣденъ народъ. А народъ можетъ быть богатъ только тогда, когда онъ свободенъ въ своей экономической дѣятельности. Ясно, что чѣмъ сильнѣе внѣдряется монополія въ торговлю и промышленность, тѣмъ больше терпитъ народное хозяйство. Это замѣчаніе относится ко всѣмъ государственнымъ производствамъ и государственнымъ имуществамъ, которыя хочетъ эксплуатировать сама казна. Выгоды, извлекаемыя государствомъ изъ нихъ монопольнымъ путемъ, падаютъ налогомъ, тѣмъ болѣе тяжелымъ, чѣмъ сильнѣе создаваемыя имъ помѣхи. Если, напр., желѣзныя дороги превращаются въ правительственную монополію, то народъ не только долженъ заплатить за болѣе дорогую ихъ постройку и за болѣе дорогое ихъ управленіе и поддержаніе, чѣмъ въ рукахъ частныхъ, но еще и платить лишнее за право пользованія ими. Всѣ эти излишки являются налогомъ, стѣсняющимъ свободу передвиженія и сношеній, связывающимъ болѣе или менѣе промышленную свободу населенія.
Пошлины, о которыхъ говорилось, хотя и не имѣютъ такого зловреднаго вліянія на народное хозяйство, но юридическая несправедливость ихъ не становится оттого меньше. Ложась меньшимъ гнетомъ на всѣхъ, онѣ тѣмъ чувствительнѣе для отдѣльныхъ лицъ. Пошлины зависятъ исключительно отъ случая; онѣ зависятъ отъ того, потребуется ли тому или другому лицу обратиться къ правительственной власти. Одинъ во всю свою жизнь не обратится ни разу ни къ суду, ни къ полицейской власти, вовсе не по свойствамъ своего личнаго характера, а исключительно но обстоятельствамъ. Другой, по тѣмъ же обстоятельствамъ, нуждается, напротивъ, безпрестанно въ помощи и содѣйствіи правительства; эта нужда не дѣлаетъ его, однако, способнѣе къ уплатѣ податей, и онъ долженъ нести ихъ, тогда какъ первый избавленъ отъ нихъ только случаемъ. Но спрашивается, развѣ необходимость въ содѣйствіи правительственной власти для послѣдняго не приноситъ никакой выгоды первому, хотя онъ къ ней и не обращался? Развѣ можно утверждать, что только для тѣхъ и существуетъ полезная сторона суда и полиціи, кто къ нимъ обращается, а тѣмъ, кому весь свой вѣкъ не придется обратиться къ властямъ непосредственно, они не приносятъ никакой пользы? А если этого сказать нельзя, то очевидно, что нѣкоторые платятъ за всѣхъ, и платятъ именно, можетъ быть, тѣ, которымъ, по ихъ стѣсненному положенію и по разнымъ житейскимъ затрудненіямъ необходимѣе покровительство власти. Несчастные платятъ за счастливыхъ.
Невыгода пошлинъ заключается еще и въ томъ, что собираніе ихъ обходится слишкомъ дорого, и что, кромѣ прямого денежнаго убытка, онѣ создаютъ еще и другія стѣсненія. Напр., если какое либо дѣло вы можете вести лишь на гербовой бумагѣ, то, конечно, не все равно, вести ли его просто, безъ всякихъ подробныхъ справокъ, или же не иначе, какъ спеціально изучивъ разнообразныя соргы гербовыхъ пошлинъ и то соотвѣтствіе, въ которомъ они должны находиться съ разнообразіемъ размѣра власти и круга дѣятельности того или другого правительственнаго мѣста.
Изъ всего этого слѣдуетъ то справедливое заключеніе, что ни управленіе государственными имуществами, ни пошлины не могутъ быть считаемы раціональнымъ источникомъ государственныхъ доходовъ.
Но кромѣ раціональности въ государственныхъ доходахъ играетъ важную роль и самый размѣръ ихъ. Поэтому, прежде чѣмъ финансисты разработали основанія своей науки, они позаботились о томъ, чтобы придумать какъ можно больше источниковъ государственныхъ доходовъ.
Первоначально налоги въ томъ видѣ, какъ мы ихъ теперь знаемъ, не существовали, и государства необходимыя имъ средства получали въ разныхъ видахъ натурою. Впослѣдствіи, однако, когда государственныя имущества и взносы натурой оказывались недостаточными, государственные люди и финансисты придумали весьма разнообразную систему налоговъ,-- систему, до того разнообразную, что, напр., по поводу англійскихъ налоговъ Сидней Смитъ высказалъ слѣдующую, весьма мѣткую характеристику: "налоги накапливаютъ на налоги, пока каждый предметъ потребленія, поступающій въ человѣческій ротъ, прикрывающій человѣческое тѣло или ногу, не будетъ ими обложенъ. Налогъ на все, что пріятно видѣть, что пріятно слышать, что пріятно чувствовать, обонять. Налогъ на тепло, на свѣтъ, на все, что находится въ землѣ, въ водѣ, подъ землею; на все, что приходитъ изъ-за границы или добывается дома. Налогъ на каждое новое сырье, служащее источникомъ новой промышленности; налогъ на соусъ, возбуждающій аппетитъ человѣка, и на лекарство, возстановляющее его здоровье, на горностая, укращающаго судью, и на веревку, на которой повѣсятъ преступника, на соль бѣдняка и на овощи богача, на гвозди гроба. Въ постели и за столомъ, при смерти и при рожденіи должны мы платить налогъ. Школьникъ бьетъ бичемъ оплаченный налогомъ мячикъ, безбородое дитя взнуздываетъ свою оплаченную налогомъ лошадку, оплаченной налогомъ уздой, на оплаченной налогомъ улицѣ. Умирающій англичанинъ наливаетъ свое лекарство, оплаченное семью процентами, въ ложку, оплаченную 15%, ложится на постель, оплаченную 22%, пишетъ духовное завѣщаніе на гербовой бумагѣ въ 8 фунтовъ и умираетъ на рукахъ врача, который за право отправить его на тотъ свѣтъ заплатилъ 100 фунтовъ. Немедленно за тѣмъ все имущество покойника облагается налогомъ отъ 2 до 10 процентовъ, берется высокая пошлина за гробъ, добродѣтели умершаго оповѣщаютъ міру на обложенномъ налогомъ мраморѣ и, наконецъ, покойникъ успокоивается только въ обществѣ тѣней, чтобы не знать больше никакихъ налоговъ".
Конечно, эта картина Англіи былыхъ годовъ, можетъ быть, и непримѣнима къ современнымъ европейскимъ государствамъ. Тѣмъ не менѣе она совершенно вѣрна въ своей основной идеѣ, ибо весьма рельефно обрисовываетъ систему, которою создали финансисты и преслѣдуютъ ея цѣль.
Финансовая паука -- знаніе еще слишкомъ молодое, и потому тѣ, кто бралъ на себя заботы покрывать государственные расходы разными искусно-измышленными доходами, тѣ неособенно затруднялись выборомъ раціональныхъ средствъ. Всѣ средства казались хороши, если они достигали своей цѣли. Надъ принципами никто не задумывался, и измышлялись всякія новыя средства, чтобы переводить деньги изъ кармана народа въ руки финансоваго управленія.
Чтобы оправдать этотъ образъ дѣйствій, финансисты придумывали софизмы, противъ которыхъ, правда, не было оффиціальныхъ возраженій, но съ которыми тѣмъ не менѣе никто изъ плательщиковъ не соглашался. Такъ, напр., финансисты утверждали, что если деньги, взятыя отъ народа, расходуются въ самой странѣ, то никто бѣднѣе не становится. Этотъ софизмъ опровергается легко экономическимъ закономъ о расходахъ на выгодное и убыточное потребленіе. Законъ, о которомъ я говорю, указываетъ, что если трудъ и капиталъ употреблены на производство полезностей, способныхъ создать новыя полезности, то они употреблены выгодно, въ противномъ же случаѣ убыточно. Если финансовое управленіе, взявъ деньги, употребитъ ихъ на устройство школъ, мостовъ, каналовъ, дорогъ, вообще на устройство и созданіе того, что усиливаетъ экономическую дѣятельность и ведетъ или къ возвышенію человѣческихъ способностей, или къ созданію новыхъ полезныхъ предметовъ, то подобныя дѣйствія для страны выгодны. Школы, дороги, каналы возбуждаютъ въ народѣ энергію производительности, облегчаютъ сношенія, облегчаютъ трудъ, слѣдовательно увеличиваютъ размѣръ его результатовъ. Конечно, каждый, кто внесъ деньги, сталъ бѣднѣе; но онъ внесъ свои деньги какъ бы въ банкъ на проценты и началъ получать на нихъ такія выгоды и удобства, которыхъ безъ этого взноса получить бы не могъ.
Совсѣмъ иное, если расходъ производится на потребленіе убыточное, т. е. на такое потребленіе, которое не принесетъ плательщику никакой выгоды. Возьму избитый примѣръ, слишкомъ часто приводимый современными экономическими писателями -- расходъ на войско. Безъ сомнѣнія деньги, употребленныя на ихъ содержаніе, остались въ странѣ. Но вопросъ не въ томъ, гдѣ остались эти деньги, а въ томъ, какая полезная матеріальная выгода явилась результатомъ этого расхода. Прибавилось ли для бѣдныхъ говядины, сталь ли дешевле хлѣбъ и квартиры, увеличилось ли въ странѣ число сапоговъ и удобнаго теплаго платья? Нѣтъ. Деньги, взятыя на содержаніе неэкономическихъ производителей, ушли только на нихъ лично и, взамѣнъ ихъ, не получилось ни одного полезнаго предмета, способнаго улучшить матеріальное положеніе страны. Съ общей государственно-экономической точки зрѣнія расходъ на излишнихъ чиновниковъ и солдатъ признается необходимымъ и полезнымъ потому, что для экономическаго процвѣтанія страны необходимо полное матеріальное огражденіе противъ внутреннихъ и внѣшнихъ помѣхъ. Не держать достаточное количество войска -- значитъ дать честолюбивому сосѣду возможность взять надъ собою перевѣсъ. А какъ подобное отношеніе грозитъ политической независимости каждаго народа, то понятно., почему современныя европейскія государства довели теорію вооруженнаго мира до чудовищнаго размѣра, испугавшаго даже остроумныхъ финансистовъ.
Тѣмъ не менѣе, съ точки зрѣнія тѣхъ же экономистовъ, расходъ на содержаніе армій есть дѣло все-таки убыточное, ибо для сохраненія спокойствія внутри и извнѣ можно придумать военную систему болѣе выгодную, которой, къ сожалѣнію, континентальная Европа слѣдовать не желаетъ, хотя примѣръ Швейцаріи и Сѣверо-Американскаго союза у всѣхъ передъ глазами.
Самое сильное, возраженіе финансистамъ, высказывающимъ мысль о томъ, что страна не становится бѣднѣе, если деньги остаются въ ней, служитъ сравненіе народа съ купцомъ, у котораго воръ укралъ сто рублей и затѣмъ купилъ у него же товару на туже сумму. Конечно, у купца куплено на сто руб., но тѣмъ не менѣе у купца сто руб. все-таки украдены, и выгода его заключается только въ тѣхъ процентахъ, которые онъ взялъ на проданномъ товарѣ.
Такъ какъ налоги берутся съ народа при полномъ отсутствія съ его стороны сознанія тѣхъ полезныхъ цѣлей, къ достиженію которыхъ они должны вести, то народъ и смотритъ повсюду на налоги не такъ сочувственно, какъ бы того хотѣлось финансистамъ. Но въ этомъ, конечно, плательщики виноваты менѣе всего. Если бы они были убѣждены, что всякая уплаченная ими копѣйка принесетъ имъ извѣстную выгоду, что отъ этой копѣйки станетъ имъ житься дешевле и удобнѣе, и что капиталъ, затраченный ими въ видѣ налоговъ, принесетъ имъ проценты, въ какомъ бы то ни было видѣ, то, конечно, не представлялось бы никакихъ затрудненій въ платежахъ налоговъ, и операція эта совершалась-бы къ обоюдному согласію плательщиковъ и финансистовъ. Но какъ въ дѣйствительной жизни мы встрѣчаемъ нѣчто иное, то и нечего удивляться, что научные софизмы финансистовъ не находятъ себѣ оправданія въ здравомъ разсудкѣ платящаго простонародья. Въ этомъ разнорѣчіи того, что буквоѣды зовутъ наукой, а здравомысліе чепухой, заключается причина, почему налоги постоянно стремились къ тому многообразію и усложненію, надъ которымъ издѣвался Сидней Смитъ. Финансисты, видя отвращеніе народа отъ убыточныхъ платежей, старались придумать такой способъ извлеченія изъ народнаго кармана денегъ, чтобы народъ не замѣтилъ, какъ онъ становится бѣднѣе, и насколько на свои чистыя денежки онъ, да пожалуй и не онъ, получаетъ красивыхъ безполезностей.-- Эта организованная финансово-научная система привела, наконецъ, къ тому, что сами финансисты сбились съ толку въ построенномъ ими лабиринтѣ.
Запутанность замысловатаго архитектурнаго произведенія финансистовъ обнаружилась въ своей поражающей полнотѣ только тогда, когда потребовалось найти выходъ изъ лабиринта, или яснѣе, когда оказалось необходимымъ подумать о томъ, чѣмъ, все это кончится, если продолжать прежнее скучиваніе налоговъ на налоги.
Распутать всю эту путаницу оказалось гораздо труднѣе, чѣмъ было ее напутать. Финансисты, придумывая налоги, не заботились о какой либо опредѣленной системѣ, не имѣли предъ глазами никакого принципа, никакого идеала. Дѣло дѣлалось всегда очень просто. Потребуются государству деньги, на народъ накладывался налогъ. Понадобятся снова деньги, къ старому налогу прибавляется новый и т. д. до безконечности. Если изобрѣтательность оффиціальныхъ финансистовъ оказывалась недостаточной, вызывалось содѣйствіе другихъ, болѣе изобрѣтательныхъ умовъ и, такимъ образомъ, въ придумываніи новыхъ налоговъ не встрѣчалось затрудненій. Такъ въ началѣ XVII столѣтія генеральные штаты Голландіи назначили премію тому, кто придумаетъ новый налогъ, способный дать государственному казначейству чувствительную поддержку. Какой-то голландецъ придумалъ штемпельный налогъ, который въ самое короткое время и быть принятъ во всей Европѣ.
Налоги бывали просты и немногосложны только у народовъ первобытной культуры. Но чѣмъ народъ становился экономически развитѣе, чѣмъ возрастало больше его матеріальное благосостояніе, тѣмъ дѣлались выше и разнообразнѣе налоги. Когда, наконецъ, экономическое развитіе, какъ напр. въ Англіи, дошло дѣйствительно до замѣчательной высоты, до соотвѣтственной же высоты дошло многообразіе и тягость налоговъ, такъ что только одна гробовая доска спасала англичанина отъ безконечныхъ и вѣчныхъ платежей.
Но чѣмъ многообразнѣе становились платежи, тѣмъ приближалась болѣе поворотная точка. Не говоря уже про платильщиковъ, но и самимъ финансистамъ становилось очевидной необходимостью выяснить финансовые принципы, долженствующіе служить руководящимъ началомъ, и организовать правильную, сознательно-разумную систему. Среди путаницы, сложившейся подъ вліяніемъ случайностей, было вовсе не такъ легко найти свѣтъ, котораго искали. Справедливость требовала, чтобы налоги ложились на всѣхъ относительно одинаковымъ бременемъ. Но при первомъ же, болѣе глубокомъ взглядѣ на сущность вопроса, оказалось, что существуетъ одно особенное обстоятельство, котораго не предвидѣли первоначальные изобрѣтатели налоговъ. Это маленькое обстоятельство, сбившее всѣхъ съ толку, есть такъ называемое переложеніе налоговъ, т. е. возможность вывернуться изъ платежа, переложивъ его на другого. Когда финансисты усмотрѣли это новое непредвидѣнное ими обстоятельство, они подумали, что сущность вопроса выяснится въ ея полной очевидности, если привести налоги въ систему, соотвѣтственно ихъ переложимости. Нельзя отрицать того что въ извѣстной степени финансисты были правы, и что приду, манное ими дѣленіе налоговъ на прямые и косвенные бросало на вопросъ больше свѣту, чѣмъ его имѣлось до тѣхъ поръ. Тѣмъ не менѣе все-таки ошибочно полагать, будто бы приведеніе налоговъ въ систему можетъ привести къ тѣмъ полезнымъ результатамъ, къ какимъ стремятся люди прогрессивные.
Невозможность однимъ дѣленіемъ налоговъ на извѣстныя категоріи установить уравнительность и справедливость выказалась не медленно. Не упоминая о другихъ дѣленіяхъ, предложенныхъ финансистами, я обращу вниманіе читателя на дѣленіе налоговъ на прямые и косвенные. IT въ учебникахъ, и въ разговорѣ съ чиновникомъ-прогрессистомъ, и въ обществѣ, претендующемъ на пониманіе финансовыхъ вопросовъ, вы услышите толки о налогахъ прямыхъ и косвенныхъ, какъ о вещи, ясной до очевидности для всякаго говорящаго. При ближайшемъ же разсмотрѣніи вопроса оказывается, что очевидная ясность вовсе не такъ очевидна. Вамъ скажутъ, что прямой налогъ есть тотъ, который платится тѣмъ, на кого онъ. наложенъ, а всѣ остальные налоги косвенные. Такое дѣленіе было бы вполнѣ справедливо, если бы не существовало возможности переложенія, которое и спутываетъ весь вопросъ. Опредѣленіе того, можетъ ли быть налогъ переложенъ, на кого именно и въ дѣйствительности ли онъ перекладывается -- составляетъ одну изъ труднѣйшихъ теоретическихъ задачъ. Поэтому нѣкоторые изъ финансистовъ предложили называть прямыми налогами тѣ, при назначеніи которыхъ правительство задается впередъ мыслью, что налогъ долженъ пасть прямо на плательщиковъ. Но и тутъ переложеніе является помѣхой, ибо одного намѣренія правительства еще недостаточно, чтобы не происходило переложенія. Такъ, напр., купецъ, привозящій иностранные товары, платитъ на таможнѣ за нихъ пошлину, которая и считается налогомъ косвеннымъ. Но вотъ ѣдетъ путешественникъ, везущій подобные же товары для себя: пошлина, взятая съ него, является налогомъ прямымъ. Вообще въ тѣхъ случаяхъ, когда существуетъ налогъ на потребленіе, налогъ на него, взятый съ купца, будетъ налогомъ косвеннымъ, а взятый съ лица, везущаго на собственное потребленіе, будетъ налогомъ прямымъ. Очевидно, что и это дѣленіе не достигаетъ своей цѣли. Еще нѣкоторые предлагали называть прямыми налогами тѣ, которые берутся съ капитала или дохода, а косвенными, которые берутся съ расхода. Но этой классификаціи для штемпельнаго налога не найдется мѣсто, потому что очень часто онъ берется на съ дохода, ни съ капитала, ни съ расхода, а просто за какое нибудь гражданское дѣйствіе вовсе неэкономическаго характера. Наконецъ, явилось и еще одно дѣленіе, по которому къ прямымъ налогамъ причисляются тѣ, которые берутся съ собственности, а къ косвеннымъ тѣ, которые берутся за извѣстное дѣйствіе. По этому дѣленію налогъ, напр., на дома, на землю, на промыслы или на какіе бы то ни было другіе источники доходовъ будетъ налогомъ прямымъ, а налогъ на вино, сахаръ, налогъ таможенный и т. д. будутъ налогами косвенными, ибо они берутся не собственно за вппо или сахаръ, а за процессъ ихъ изготовленія или за ввозъ произведеній и издѣлій изъ одной страны въ другую.
Нельзя отрицать того, что дѣленіе налоговъ на прямые и косвенные, если бы его возможно было провести послѣдовательно до конца, принесло бы несомнѣнную пользу, потому что избавило бы плательщиковъ отъ двойныхъ платежей, неизбѣжныхъ при возможности переложенія. Но какъ выслѣдить процессъ до конца совершенно невозможно, то и польза подобнаго дѣленіи является лишь относительной. Оно хорошо только отчасти, ибо все-таки даетъ финансистамъ кое-какое руководящее начало. Но какъ въ запутанной области финансовъ требуется не кое-какое руководящее начало, а радикальный переворотъ, то и дѣленіе налоговъ на прямые и косвенные должно потерять свою обаятельность, какъ не дающее отвѣтовъ на всѣ вопросы. Изъ дальнѣйшаго и болѣе спеціальнаго изложенія сущности и дѣйствія налоговъ читатель увидитъ, насколько систематизація ихъ приноситъ мало дѣйствительной пользы, и какой непочатый край составляетъ финансовая область не только для обыкновенныхъ людей, но даже и для финансистовъ. Дѣйствительно, любопытная вещь, какъ мало распространены въ публикѣ финансовыя знанія и какъ велико общее невѣжество въ этомъ вопросѣ. Что бы вы сказали о человѣкѣ, который дѣлаетъ зря на право и на лѣво расходы для своего домашняго хозяйства, рѣшительно не понимая, что онъ дѣлаетъ? А развѣ не ту же самую голубиную невинность заявляетъ все, платящее налоги, европейское населеніе при выплачиваніи своихъ налоговъ? Гдѣ люди, знакомые съ этимъ дѣломъ? Платитъ себѣ человѣкъ, платитъ, сердится на сборщика податей, тревожащаго его своимъ посѣщеніемъ, отдаетъ массу денегъ косвеннымъ налогомъ на предметы потребленія, плачется на подавляющую его дороговизну всего, и, подчиняясь гнетущему его факту бѣдности, никакъ не умѣетъ понять, что большинство подавляющихъ его экономическихъ бѣдствій исходятъ именно изъ его финансоваго невѣденія. Знаете ли вы, читатель, что повсюдная европейская дороговизна происходитъ почти исключительно отъ существующей въ Европѣ системы налоговъ и возможности ихъ переложенія? Впрочемъ, объ этомъ вопросѣ я буду говорить подробнѣе дальше. Теперь же я приглашу читателя познакомился съ сущностью налоговъ. Изъ этого знакомства читателю будетъ вполнѣ очевидна справедливость всего до сихъ поръ сказаннаго, а затѣмъ онъ и самъ не затруднится спасительными для него выводами. Чтобы не слишкомъ затруднять читателя, я не стану излагать ему всѣ рѣшительно спеціальные виды налоговъ, а коснусь только главнѣйшихъ изъ нихъ, существующихъ въ томъ или другомъ видѣ у васъ. Я буду говорить, конечно, о томъ, что дѣлается за границей, во-первыхъ потому, что вопросъ этотъ разработанъ иностранными учеными, а не русскими финансистами, которыхъ у насъ еще и до сихъ поръ нѣтъ, а во-вторыхъ что мы и не придумали своихъ системъ налоговъ, а пользовались тѣми, которыя были придуманы на Западѣ.
Первоначальной формой налога была личная подать. При неразвитости экономической производительности, оно и не могло быть иначе. Все, что требовалось для надобности государства, исполнялось обыкновенно лицомъ или натурой. Начинается ли война, люди необходимые берутся прямо изъ народа; требуется ли для надобностей государства построить дорогу, мостъ, берутся точно также люди натурой. Только по мѣрѣ развитія культуры и образованія служба натурой начинаетъ уменьшаться. Но мѣрѣ выдѣленія изъ народа высшихъ или болѣе образованныхъ слоевъ, служба натурою отстранялась отъ себя людьми или сословіями, болѣе счастливо поставленными, и сваливалась на плечи болѣе мускульнаго простонародья.
Недостатки этой системы или переложеніе труда на плечи простонародья обнаруживались по мѣрѣ развитія. Тѣ, кому приходилось исполнять натурой всѣ работы, понявъ невыгоду подобнаго порядка, начинали исполнять свое дѣло такъ плохо, что убыточность для государства личной повинности дѣлалась вполнѣ очевидной. Напр. народъ, сгоняемый на исправленіе или на устройство дорогъ, работалъ до того лѣниво и дурно, что оказывалось вполнѣ необходимымъ поискать взамѣнъ обязательнаго труда что нибудь болѣе выгодное. И вотъ работы натурой стали замѣняться повсюду вольнонаемнымъ трудомъ, а, для возможности его оплаты, натуральныя повинности замѣнялись денежными сборами. Этимъ путемъ натуральныя повинности вышли, наконецъ, въ западной Европѣ совершенно изъ употребленія, и только еще у насъ можно встрѣтить послѣднихъ могикановъ, упорно отстаивающихъ необходимость натуральныхъ повинностей. Въ Европѣ же сохранился только одинъ видъ натуральной повинности -- повинность военная.
Военная повинность во всѣ времена считалась дѣломъ чести, ибо съ нею связывалось обязательство защиты отечества. Противъ такого взгляда возражать, конечно, нечего. Если отечество въ опасности, то, конечно, обязанность каждаго гражданина спѣшить на его спасеніе. Но въ другомъ видѣ представляется вопросъ, если мы возьмемъ страну экономически-развитую, гдѣ, для каждыхъ рукъ найдется множество дѣла. Въ такихъ странахъ, въ моментъ отсутствія опасности, военная служба не можетъ представлять никакихъ привлекательностей, ибо она предполагаетъ мирное прозябаніе въ казармахъ и военныя упражненія. Въ этихъ случаяхъ каждый экономическій производитель, которому пришлось бы оторваться отъ своего дѣла для безмятежнаго препровожденія времени въ казарменномъ досугѣ, понимаетъ очень хорошо, что такое занятіе ему убыточно. По мѣрѣ экономическаго развитія и по мѣрѣ увеличивающагося отвлеченія рукъ отъ экономической дѣятельности къ военному дѣлу, сознаніе невыгодности подобнаго порядка дѣлалось все больше и больше, и въ настоящее время, благодаря военному напряженію, возбужденному Наполеономъ III, вопросъ этотъ уже очень недалекъ отъ своей поворотной точки. Насколько новый, болѣе правильный взглядъ справедливъ, читатель увидитъ изъ слѣдующаго сравненія. Въ 1600 г. Генрихъ IV считалъ въ своемъ войскѣ всего 10,000 человѣкъ. Великій курфирстъ бранденбургскій оставилъ послѣ своей смерти (1688 г.) колоссальную армію въ 28,000 человѣкъ. При Фридрихѣ Вильгельмѣ I Пруссія владѣла еще болѣе колоссальной арміей въ 80,000 человѣкъ. Фридрихъ II довелъ ее уже до 180,000 человѣкъ. Совершенно въ такой же прогрессивности шло увеличеніе армій и въ другихъ государствахъ. Такъ у насъ при Петрѣ I (въ 1712 г.) въ арміи было 180,000 человѣкъ; въ годъ смерти Петра считалось 196,000 человѣкъ. Въ 1785 г.-- 360,000 человѣкъ; въ 1794 г.-- 442,000; въ 1803 г.-- 506,000; а въ 1812 г. 1,490,000. Правда, въ томъ числѣ народнаго ополченія 850,000. Въ настоящее время во всей Европѣ комплектъ арміи на мирномъ положеніи составляетъ 2,646,756 человѣкъ, на военномъ же положеніи -- 5,972,000.
Чтобы опредѣлить размѣръ экономической невыгодности такого громаднаго войска, недостаточно навести справки только въ военныхъ бюджетахъ государствъ. Гораздо важнѣе и значительнѣе тѣ экономическія утраты, о которыхъ въ бюджетахъ не говорится ни слова. Если мы предположимъ, что каждый изъ такихъ молодыхъ и сильныхъ работниковъ, какъ тѣ, кто берется въ солдаты, можетъ заработать въ день только 50 к. сер., то окажется, что современная европейская армія могла бы произвести разныхъ экономическихъ полезностей на 2,858,496,480 р. въ годъ. А если къ этому присоединить тѣ почти 800 миньоновъ руб., которые тратятся на содержаніе армій, то общая потеря составитъ болѣе 3% милліардовъ въ годъ.
Непроизводительное ежегодное употребленіе подобной суммы, конечно, не избѣгло отъ вниманія европейскихъ государственныхъ людей, и хотя они очень хорошо знаютъ, что швейцарская или американская система гораздо выгоднѣе, по тѣмъ не менѣе, по разнымъ соображеніямъ, не находятъ возможнымъ ввести эту систему во всѣ европейскія государства. Поэтому уничтоженіе постояннаго войска считается въ настоящее время смѣлою мечтой, осуществимой еще въ очень отдаленномъ будущемъ. И дѣйствительно, если мы предположимъ, что военная повинность натурой замѣнится повсюду вольнонаемнымъ трудомъ, то потребуются такіе сборы денегъ, разсчитывать на которые нынче совершенно еще невозможно.
Но если замѣну службы натурой денежнымъ взносомъ слѣдуетъ отнести къ области мечтаній, тѣмъ не менѣе все-таки желательно, чтобы тягость военной натуральной повинности ложилась на народъ болѣе равномѣрно, и чтобы каждый былъ привлеченъ къ ея исполненію. Въ Пруссіи, напр., подобная система уже принята правительствомъ, и каждый пруссакъ долженъ по закону быть въ военной службѣ. Въ дѣйствительности этого, однако, не существуетъ, и обыкновенно изъ 40 человѣкъ, способныхъ къ военной службѣ, поступаетъ въ нее только 26 человѣкъ, потому что въ остальныхъ по размѣру арміи нѣтъ и необходимости. Такимъ образомъ, даже и лучшая система, прусская, не можетъ считаться справедливой, и ложится всею своею тягостью только на нѣкоторыхъ. Неизмѣримо неравномѣрнѣе та система, по которой отъ военной службы освобождаются извѣстныя привилегированныя сословія. Несправедливость прусской системы -- не въ теоретическомъ ея основаніи, а только въ практикѣ; здѣсь же справедливости не хочетъ допустить даже и теорія.
Несправедливость поголовнаго налога уже признана въ настоящее время всѣми европейскими государствами, и хотя онъ существуетъ еще кое-гдѣ и до сихъ поръ, то вовсе не по принципу, а какъ переходная мѣра къ болѣе раціональному налогу. Слѣдовательно, очевидно, что убѣждать, особенно читателя, въ несправедливости поголовнаго налога нѣтъ никакой необходимости.
Вопросъ о поземельномъ налогѣ считается однимъ изъ труднѣйшихъ и запутаннѣйшихъ финансовыхъ вопросовъ. Трудность его заключается вовсе не въ томъ, чтобы у людей не достало ума понять его во всѣхъ его подробностяхъ. Затрудненія заключаются не въ теоріи вопроса, а въ побочныхъ обстоятельствахъ, чисто юридическихъ. Когда поборники справедливости и равноправности высказываютъ мысль о томъ, что поземельный налогъ долженъ подчиняться тѣмъ же основаніямъ, какъ и всѣ остальные налоги, то землевладѣльцы, основываясь на своихъ правахъ и привилегіяхъ, унаслѣдованныхъ отъ дѣдовъ и прадѣдовъ, а то и еще дальше, ссылаются на свое юридическое право и увѣряютъ, что законъ равноправности ихъ нисколько не касается. А если обратить вниманіе на то, что теоретическая разработка вопроса о поземельномъ налогѣ производится лишь въ западной Европѣ, гдѣ существовало рыцарство, гдѣ сложились разные виды ленныхъ отношеній, гдѣ сервитуты существуютъ еще и до сихъ поръ,-- то будетъ понятно, почему теорія поземельнаго налога является и къ намъ въ своемъ неразработанномъ видѣ, а русскіе финансисты, за неимѣніемъ своей собственной теоріи, стараются увѣрить кого слѣдуетъ, что и для насъ въ этомъ вопросѣ существуютъ такія же трудности, какъ и на западѣ. Изъ дальнѣйшаго изложенія читатель увидитъ, насколько неправы русскіе финансисты и насколько вопросъ этотъ представляетъ дѣйствительныя практическія трудности.
Первоначально, т. е. при первомъ основаніи государствъ, земля являлась наиболѣе удобнымъ и, можно сказать, единственнымъ источникомъ государственныхъ доходовъ. Во-первыхъ, потому, что по неразвитости экономической и неоткуда было получать доходовъ; а во-вторыхъ, потому, что земля вовсе не такая вещь, которую можно спрятать въ карманъ и скрыть отъ сборщика податей. И вотъ мы видимъ, что у евреевъ, римлянъ, китайцевъ и другихъ народовъ древности земля облагается извѣстнымъ, точно опредѣленнымъ налогомъ. Тоже самое повторилось и въ Европѣ. Въ Германіи, напр., поземельный налогъ явился уже въ XI столѣтіи.
Въ своей первоначальной формѣ поземельной налогъ брался или съ валового дохода, или съ площади. Знаменитая десятина, которую платили еще евреи, былъ одинъ изъ видовъ поземельнаго налога съ валового дохода. Десятина имѣла почти повсюду религіозное значеніе. Это былъ налогъ въ пользу церкви, который плательщики переносили легко, потому что имъ какъ бы покупали благословеніе на свои поля и на свои хозяйственные промыслы. По мѣрѣ ослабленія религіознаго чувства, десятина утрачивала свое значеніе, и плательщикамъ показалась, наконецъ, обременительной. Неуравнительность десятины и, слѣдовательно, ея несправедливость заключается въ томъ, что десятое зерно, взятое съ одного землевладѣльца, по отношенію къ другому можетъ быть двадцатымъ, ибо одно и тоже количество хлѣба, полученное съ земли, одному далось съ меньшей потратой силъ и капитала, а другому, можетъ быть, съ потратами вдвое большими.
Въ такой же мѣрѣ несправедливъ и налогъ по площади, потому что при немъ не обращается вниманіе на размѣръ дохода. Налогъ этотъ возможенъ лишь въ томъ случаѣ, когда населенія мало, земли много, земледѣліе находится на низкой степени развитія и земли высшаго качества достаетъ на всѣхъ. Но какъ только обстоятельства сельскаго хозяйства измѣняются, налогъ на площадь теряетъ свою уравнительность. Налогъ этого рода былъ введенъ въ Англіи въ XI столѣтіи и въ Германіи около того же времени. При. теперешнемъ состояніи европейской культуры, обѣ эти первоначальныя формы поземельнаго налога не могутъ быть признаны источниками государственныхъ доходовъ.
Не въ меньшей степени несправедливъ и налогъ ленный.
Въ средніе вѣка сложилась въ Европѣ чрезвычайно запутанная система отношеній подданныхъ къ государству, отношеній, вытекавшихъ изъ землевладѣнія. Тотъ, кому давалась земля, вмѣстѣ съ нею принималъ на себя и разныя обязательства. Если землю давало государство, то землевладѣлецъ долженъ былъ нести извѣстную государственную повинность, а если землю давало частное лицо частному лицу, то между ними возникали частныя обязательства. Эти отношенія повели впослѣдствіи частію къ привилегіямъ, а частію къ путаницѣ и нескончаемымъ процессамъ. Напр., рыцари, за отводимую имъ землю, обязаны были выставлять извѣстное число вооруженныхъ людей. Впослѣдствіи, когда образовалось постоянное войско, обязательства рыцарей кончились и они позаботились о томъ, чтобы правительство позабыло объ этомъ обязательствѣ. Такимъ образомъ дворянство вышло незамѣтно привилегированнымъ сословіемъ, и переставъ нести подати натурой, какъ это было прежде, освободилось вмѣстѣ съ тѣмъ и отъ всякихъ другихъ платежей. И до сихъ поръ потомки рыцарей настаиваютъ на своей привилегіи, будто бы избавляющей ихъ отъ всякихъ налоговъ, и увѣряютъ, что эта привилегія -- ихъ законное право, увѣковѣченное давностью. Но у нѣмцевъ есть поговорка, что сто лѣтъ безправія не могутъ быть правомъ и одинъ часъ. Поэтому понятно, что какими бы юридическими софизмами ни прикрывались потомки рыцарей, они должны нести налогъ также, какъ и всѣ остальные смертные.
Защитники рыцарей утверждаютъ, что облагать рыцарскія имущества налогомъ по ихъ стоимости и доходу было бы несправедливо. Имущества эти, переходя изъ рукъ въ руки, покупались по цѣнамъ высшимъ, потому что всякій покупщикъ имѣлъ въ виду, что пріобрѣтаемая имъ земля освобождена отъ всякихъ повинностей. Поэтому защитники рыцарскихъ привилегій утверждаютъ, что налогъ на подобныя земли, введенный теперь, упалъ бы слишкомъ тяжело на теперешнихъ владѣльцевъ. Онъ служилъ бы преміей тѣмъ, кто владѣлъ землями прежде и взялъ за нихъ при продажѣ дороже, именно потому, что они были свободны отъ налога. Въ безотносительномъ смыслѣ такое разсужденіе, конечно, правильно. Но неужели изъ этого слѣдуетъ, что неуравнительность не должна быть никогда окончена, а рыцарскія привилегіи должны существовать и въ XX столѣтіи только потому, что они существовали въ XV?
Лукавая софистика защитниковъ всякимъ привилегій виднѣе всего въ другомъ случаѣ, подобнаго же рода, гдѣ, однако, потери можно было свалите на плечи народа. Кромѣ отношеній рыцарей къ государству, сложились еще отношенія рыцарей къ крестьянамъ, поселившимся на ихъ земляхъ. За эти отношенія рыцари держались съ истинно-рыцарскою энергіею, и несмотря на то, что эти отношенія были первоначально чисто военнаго характера, рыцари съумѣли придать имъ характеръ гражданскій, и превратили крестьянъ въ своихъ крѣпостныхъ. Когда, наконецъ, несправедливость барщины и другихъ натуральныхъ повинностей сдѣлалась очевидной даже для рыцарей, было порѣшено, что крестьяне имѣютъ право выкупить свои обязательства. Простонародье, съ свойственной ему кротостью, подчинилось этому рѣшенію, и выкупъ свершился въ пользу теперешнихъ владѣтелей рыцарскихъ имѣній и въ убытокъ народу. Но если тѣже самыя обстоятельства, лежавшія въ основѣ отношеній рыцарей къ крестьянамъ, повели къ выгодѣ рыцарей, почему къ выгодѣ рыцарей должны были вести отношенія ихъ къ государству? Если рыцарь, переставъ быть рыцаремъ, считалъ себя освобожденнымъ уже отъ всѣхъ обязательствъ, то и крестьянинъ, переставъ быть вооруженнымъ воиномъ, точно также освобождался отъ своихъ обязательствъ къ рыцарю. Но логика рыцарей и ихъ привилегированныхъ потомковъ есть логика юридическаго права, по не логика правды и справедливости. Поэтому рыцарь разсуждаетъ такъ: что твое, то мое; а что мое, то не твое,-- и полагаетъ, что онъ разсуждаетъ остроумно и по-человѣчески.
Кромѣ этихъ двухъ видовъ поземельнаго налога, явился за-границей налогъ на доходъ съ земли. Нѣмцы говорятъ, что если налогъ на доходъ получаетъ всеобщее приложеніе, то нѣтъ никакого основанія освобождать отъ него и доходъ съ земли. При тѣхъ двухъ видахъ налоговъ на земли, о которыхъ мы говорили, берется въ основаніе или площадь, или общая производительность земли; но при налогѣ на доходъ, этихъ круглыхъ основаній недостаточно. Налогъ берется настолько, насколько имущество приноситъ дѣйствительнаго чистаго дохода. Въ то же время финансисты, не вникнувъ достаточно въ сущность вопроса, рядомъ съ налогомъ на доходъ отъ земли, придумали еще налогъ на доходъ съ капитала и налогъ промысловый или, яснѣе, налогъ на доходъ отъ труда. Отъ этого вышла путаница и несправедливость, ибо налогъ падалъ на доходъ безъ предварительныхъ справокъ о томъ, какимъ образомъ этотъ доходъ явился. Возьмемъ двѣ совершенно равнокачественныхъ имѣнія: одно въ долгахъ, другое безъ долговъ. Доходъ съ нихъ будетъ, конечно, неодинаковъ, ибо задолжавшій владѣлецъ долженъ выплачивать долгъ и проценты, а другой этого расхода не песетъ. Или тоже два имѣнія, совершенно одинаковыхъ, но въ одномъ на сельско-хозяйственныя улучшенія владѣлецъ затратилъ свои 10 тысячъ, а владѣлецъ другого на подобныя же улучшенія 10 тысячъ занялъ. Здѣсь случится вотъ что: владѣлецъ чистаго имѣнія весь доходъ съ него запрячетъ къ себѣ въ карманъ, а владѣлецъ имѣнія задолжавшаго долженъ будетъ выплатить не только долгъ, но и съ тѣхъ процентовъ, которые онъ отдастъ своему кредитору, кредиторъ долженъ будетъ заплатить извѣстный налогъ на свой доходъ съ капитала. Слѣдовательно, очевидно, что налогъ на доходъ съ земли, если рядомъ съ нимъ существуютъ еще аналогичные налоги, не можетъ быть признанъ налогомъ уравнительнымъ, ибо одни будутъ платить вдвое, а другіе ничего.