ПУТЕШЕСТВІЕ Свена Гедина въ 1893--1897 гг.
въ Памиръ, Тибетъ и Восточный Туркестанъ.
ОБРАБОТАНО ДЛЯ ЮНОШЕСТВА
А. Н. Анненской.
Съ 33 рисунками, 2-мя картами и портретомъ Свена Гедина
Въ предыд. изданіи Учен. Комит. Мин. Нар. Просв. допущ. въ ученич. библ. низш. учебн. завед., одобрена для ротныхъ библіотекъ кадетскихъ корпусовъ.
ВВЕДЕНІЕ
ГЛАВА I. Отъѣздъ.-- Оренбургъ.-- По степи на лошадяхъ и на верблюдахъ.-- Киргизы.-- На берегахъ Аральскаго моря.-- Памятникъ древней цивилизаціи
" II. Ташкентъ.-- Кокандъ.-- Маргеланъ.-- На "крышу міра".-- Черезъ Алайскій хребетъ.
" III. Трудный перевалъ.-- Лавины.-- Верблюдыпроводники.-- Волки.-- Еще перевалъ.-- На озерѣ
" IV. Конецъ труднаго пути.-- Памирскій постъ.-- Пріятный отдыхъ.-- Китайская подозрительность
" V. Священная гора.-- Легенды.-- Лѣкарь поневолѣ.-- На якахъ.-- Выше всѣхъ европейскихъ горъ.-- Неожиданная неудача.-- Снова въ Булюнъ-кулѣ
" VI. Кашгаръ.-- Въ пріятномъ обществѣ.-- Любезный даотай.-- Китайскій обѣдъ.-- Измѣненіе маршрута
" VII. Въ горную область.-- Киргизскіе аулы.-- Ущелье Тенгитаръ.-- Благодатный уголокъ.-- У старыхъ знакомыхъ.-- Дикая забава
" VIII. Озеро Малый Кара-куль.-- Новый дорожный товарищъ.-- Ледники,-- Попытка восхожденія на Мусъ-тагъ-ату, -- Въ киргизскомъ аулѣ.-- Снова неудача
ГЛАВА IX. Отшельникъ,-- Новая попытка восхожденія на Мусъ-тагъ-ату.-- 20.000 ф. надъ уровнемъ моря.-- Ѣѣшеная скачка на якахъ
" X. Тайкомъ черезъ границу.-- Снова на Памирѣ.-- Самодѣльная, лодка.-- Мирная жизнь дикарей
" XI. На востокъ въ арбѣ.-- Первыя свѣдѣнія о пустынѣ.-- Заколдованная страна.-- Могила святого.-- Приготовленія къ путешествію.-- Выступленіе каравана
" XII. Преддверіе пустыни.-- Черезъ лѣсъ къ озерамъ.-- Пріятный бивуакъ.-- Невѣрныя свѣдѣнія.-- Песокъ и ничего, кромѣ песку!-- Роковая оплошность.-- "Корабли пустыни" начинаютъ сдаваться
" XIII. Сонъ и дѣйствительность.-- Рытье колодца.-- Ночное совѣщаніе.-- Угрызенія. совѣсти.-- Телесматъ.-- Кара-буранъ.-- Ничего лишняго
" XIV. Новая вина Джолчи.-- Послѣднія капли воды.-- Лагерь смерти.-- Напрасныя жертвы.-- Только двое
" XV. Впередъ съ мужествомъ отчаянья.-- Первый кустъ тамариска.-- Въ лѣсу.-- Касимъ изнемогъ.-- Вода, вода!-- Спасательные сапоги.-- Скорѣй къ людямъ
" XVI. Пастухи и ихъ шалашъ.-- Добрая вѣсть.-- Неожиданная радость.-- Жизнь въ бесѣдкѣ.-- Экспедиція въ пустыню.-- Снова въ путь.-- Еще смерть.-- Акъ-су и дорога въ Кашгаръ
" XVII. Снова горы.-- Среди старыхъ друзей.-- Опасная переправа,-- Возвращеніе въ Кашгаръ и снаряженіе новой экспедиціи.-- Проводы.-- Яркендъ.-- Священные голуби
" VIII. Хотанъ въ древности и теперь,-- Любезный амбань.-- Остатки древней цивилизаціи.-- Новая экспедиція въ пустыню
" XIX. Среди песковъ.-- Мертвый лѣсъ.-- Погребенный городъ.-- Пріятная неожиданность.-- На берегу Керіи-дарьи
" XX. По берегу Керіи-дарьи,-- Еще погребенный городъ.-- Пустыня побѣдила.-- Дикіе верблюды
ГЛАВА XXI. Рѣка Таримъ.-- Курля.-- Приключеніе съ Исламомъ.-- Къ Лобъ-нору.-- Открытіе Пржевальскаго.-- Кто правъ?-- По озерамъ и камышамъ.-- Кунчиканъ-бекъ,-- Чапканы
" XXII. Любимый верблюдъ.-- Ли-даринъ и Шидаринъ.-- Пріятный сюрпризъ.-- Китайское правосудіе.-- На дачѣ.-- Прощальный пиръ
" XXIII. Изъ Хотана на востокъ,-- Горные перевалы.-- Трусость таглыковъ.-- Составъ каравана и порядокъ движенія.-- Все выше и выше,-- Бѣдный Фонгъ-ши!-- Болѣзнь Ислама
" XXIV. Страшный градъ.-- Привалъ на лужайкѣ.-- Бѣглецы и наказаніе ихъ.-- Перевалъ черезъ Арка-тагъ.-- Озеро, -- Дикіе ослы
" XXV. Слѣды прежнихъ путешественниковъ.-- Дикіе яки.-- Караванъ таетъ.-- Самое большое изъ соленыхъ озеръ.-- Припасы истощаются.
" XXVI. Неосторожный охотникъ,-- Интересныя находки.-- Ошибка Ислама.-- Семья монгола-охотника.-- Новый учитель.-- На волосъ отъ смерти.-- Еще монголы
" XXVII. Новый караванъ.-- Дружба съ монголами.-- Равнина Цайдама.-- Досадная задержка.-- Тоссо-норъ и Курлыкъ-норъ.-- Живописное "обо"
" XXVIII. Лопсенъ труситъ.-- Мѣры предосторожности.-- Первая встрѣча съ разбойниками.-- Тангуты и ихъ жилища.-- 6100-лѣтній лама.-- На озерѣ Куко-норѣ
" XXIX. Вѣсти о "русскихъ".-- Караваны.-- Городъ Донкыръ.-- "Русская" барыня.-- Подарки Далай-ламы.-- Ло-сэръ и храмы Гумбума.-- Неопрятные ламы
" XXX. Городъ Сининъ-фу.-- На мулахъ и въ арбахъ до Лянь-чу-фу.-- Услужливый китаецъ.-- Лянь-чу-фу и католическіе миссіонеры,-- Снова верблюды.-- Усмиренный мандаринъ.-- Пустыня Ала-шань.-- У князя Норво
ГЛАВА XXXI. Энергичный миссіонеръ.-- Варварскіе обычаи.-- Изъ Нинъ-ся до Бауту.-- Безъ каравана.-- Послѣдній день пути, -- Пекинъ.-- Черезъ Монголію и Сибирь.-- Конецъ странтствіямъ
"Въ исторіи географическихъ открытій наступаетъ новая эра. Піонеры скоро окончательно сойдутъ со сцены; бѣлыя пятна на картахъ материковъ постепенно исчезаютъ; наши свѣдѣнія о физическихъ свойствахъ океана съ каждымъ годомъ возрастаютъ. Піонеры прежняго времени, среди неустанной борьбы съ препятствіями и опасностями, пролагали новые пути; современные путешественники изслѣдуютъ поверхность земного шара во всѣхъ подробностяхъ, изучаютъ всѣ проявленія жизни на землѣ и постоянно находятъ новые пробѣлы въ своихъ знаніяхъ, новыя задачи, требующія рѣшенія. Многія страны уже были подвергнуты такому подробному изученію, но еще остались и такія, въ которыхъ піонеры не окончили своей задачи. Это въ особенности можно сказать о внутреннихъ областяхъ Азіи, которыя до сихъ поръ весьма мало изслѣдованы. Огромное пространство почти недоступной пустыни Гоби и безконечныя площади въ Тибетскомъ плоскогорьѣ извѣстны намъ такъ же мало, какъ крайнія полярныя страны".
Этими словами молодой шведскій ученый, Свенъ Гединъ, начинаетъ описаніе своего интереснаго путешествія въ центральныя области Азіи. Задумавъ предпринять изслѣдованіе этихъ областей, Свенъ Гединъ въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ усердно изучалъ географію Центральной Азіи въ Берлинскомъ университетѣ и знакомился со всѣмъ, что написано о ней прежними путешественниками; затѣмъ въ 1885-- 86 г. онъ ѣздилъ въ Персію, а въ 1890--91 г. въ русскій Туркестанъ и Кашгаръ. Это дало ему возможность ознакомиться со способами передвиженія въ азіатскихъ областяхъ и изучить нѣсколько мѣстныхъ нарѣчій. По возвращеніи изъ Кашгара онъ составилъ подробный планъ экспедиціи въ плоскогорье Тибета и, представивъ этотъ планъ на разсмотрѣніе шведскаго короля Оскара, просилъ его оказать содѣйствіе приведенію замысла въ исполненіе. Расходы на всю экспедицію были исчислены имъ въ 30.000 кронъ {Крона = 52 коп.}. Шведскій король немедленно согласился выдать половину требуемой суммы, остальная часть была быстро покрыта пожертвованіями частныхъ лицъ, и весной 1893 г. Свенъ Гединъ могъ уже отправиться въ путь.
Въ самой срединѣ Азіи, между двумя высочайшими въ свѣтѣ хребтами, Куэнь-лунь и Гималайскимъ, лежитъ громадное Тибетское плоскогорье, простирающееся почти на 2.000.000 кв. верстъ. Средняя высота его доходитъ до 14.000 футовъ, а на сѣверныхъ окраинахъ даже до 16.000, слѣдовательно, соперничаетъ съ высочайшими вершинами Альпъ. Бѣдная природа страны, ея высокія недоступныя горы, ея положеніе въ самой срединѣ материка, наконецъ, нравы ея жителей, часть которыхъ принадлежитъ къ фанатическимъ послѣдователямъ ламаизма, не допускающимъ приближенія, иностранцевъ къ своимъ святынямъ, а другая часть кочевники-разбойники,-- все это отпугивало путешественниковъ, заставляло ихъ искать поле для своихъ изслѣдованій въ другихъ частяхъ земного шара, въ полярныхъ моряхъ или на островахъ тропическихъ странъ. До сихъ поръ Тибетъ принадлежитъ къ наименѣе извѣстнымъ областямъ земного шара. Даже карта Африки не изобилуетъ такимъ количествомъ бѣлыхъ пятенъ, какъ карта Центральной Азіи.
Первыми европейцами, проникшими въ Тибетъ, были миссіонеры. Монахъ Одорико де Порденоне, выѣхавшій изъ Китая, посѣтилъ Лассу {Ласса или Хласса -- главный городъ Тибета, мѣсто жительства Далай-ламы, первосвященника ламаистовъ.} еще въ XIV вѣкѣ. Въ XVII и XVIII вѣкахъ нѣсколькимъ миссіонерамъ удалось пробыть довольно долго въ этомъ городѣ. Усилія ихъ распространить тамъ христіанство остались безплодными, но они привезли въ Европу нѣкоторыя свѣдѣнія о странѣ и бытѣ ея жителей. Въ 1845 г. два французскихъ миссіонера, Гюкъ и Габе, проникли въ Лассу изъ Пекина черезъ Куку-норъ и хребетъ Танъ-ла. Первый изъ нихъ далъ очень интересное описаніе своего путешествія, но послѣ этого поклонники Далай-ламы стали еще суровѣе относиться къ иностранцамъ, и всѣ попытки проникнуть въ ихъ столицу терпѣли неудачу.
Окраины Тибета посѣщались во второй половинѣ нынѣшняго столѣтія многими путешественниками, нѣмцами, англичанами, французами, русскими. Особенно далеко внутрь страны удалось пробраться одному пундиту (индійскій браминъ), Наинъ-Сингу. Въ іюнѣ 1874 г. онъ отправился изъ Ладана по направленію къ Лассѣ съ караваномъ изъ 26 легко нагруженныхъ барановъ; послѣ 4-мѣсячнаго путешествія, во время котораго пройдено было 1000 англійскихъ миль, всѣ эти бараны, кромѣ четырехъ, погибли. Питались они во время пути чѣмъ попало. По его словамъ, мѣстность была большею частью необитаема. На востокъ Тибетское плоскогорье простиралось на 800 миль до истоковъ китайскихъ рѣкъ и хребта Бурханъ-Будда и представлялось, насколько хваталъ глазъ, громадною степью, поросшею травой, на которой паслись цѣлыя стада антилопъ, дикихъ ословъ и горныхъ барановъ. Кое-гдѣ встрѣчались пастушескія хижины. Результатомъ путешествія было опредѣленіе широты 276 пунктовъ, нанесеніе на карту 1200 миль неизвѣстной прежде области, измѣреніе высоты 497 возвышенностей и цѣлый рядъ метеорологическихъ наблюденій.
Первое мѣсто среди путешественниковъ по восточной окраинѣ Тибета принадлежитъ знаменитому русскому путешественнику, генералу Пржевальскому. 17 ноября 1870 г. онъ съ тремя спутниками, тоже русскими, выѣхалъ изъ Кяхты и черезъ Ургу, Калганъ и пустыню Гоби отправился въ Пекинъ. Сдѣлавъ экскурсію на озеро Далай-норъ, онъ выѣхалъ изъ Калгана въ маѣ 1871 г. и направился на западъ, черезъ хребты Инъ-шань и Муни-улу, затѣмъ по верховьямъ желтой рѣки достигъ Алашаня и Дынь-юань-ина, главнаго города этой области. Послѣ этого онъ вернулся въ Калганъ, а въ слѣдующемъ году снова прибылъ въ Дынь-юань-имъ, откуда началось его путешествіе въ мало извѣстныя страны. Сначала онъ изслѣдовалъ лѣсистую горную страну Гань-су, къ сѣверо-востоку отъ Куку-нора; затѣмъ обошелъ кругомъ озера, перевалилъ черезъ южную часть хребта Куку-нора и достигъ широкихъ болотистыхъ равнинъ Цайдама, откуда поднялся выше, въ страну дикихъ яковъ. Перерѣзавъ нѣсколько горныхъ цѣпей тибетскаго плоскогорья, экспедиція 10 января 1878 г. достигла Янъ-тсе-кіанга (Голубой рѣки), а въ октябрѣ того же года вернулась въ Иркутскъ. Пржевальскій находился на 27 дней пути отъ Лассы, но, несмотря на все свое желаніе, не могъ проникнуть въ этотъ городъ, такъ какъ вьючныя животныя его были слишкомъ утомлены, и запасы экспедиціи приходили къ концу. И безъ того въ теченіе своего трехлѣтняго путешествія ему приходилось бороться съ невѣроятными трудностями, съ лѣтними жарами монгольской степи и съ зимними холодами тибетскихъ горъ. Цѣлые мѣсяцы, часто при 40о морозахъ, жилъ онъ въ маленькой непрочной палаткѣ и питался почти исключительно дичью, какую удавалось настрѣлять чинамъ экспедиціи. Окруженный враждебнымъ населеніемъ страны, подвергая себя всевозможнымъ опасностямъ и лишеніямъ, онъ прошелъ пространство около 11.000 верстъ и во время остановокъ занимался разрабатываніемъ своихъ записокъ и приведеніемъ въ порядокъ своихъ коллекцій.
Второе путешествіе Пржевальскаго продолжалось отъ августа 1876 по іюль 1877 г. Оно было обставлено значительно лучше перваго, число участниковъ было больше и хотя оно охватило только 4.000 верстъ, но результаты его были весьма значительны. Экспедиція посѣтила область до тѣхъ поръ почти совсѣмъ неизвѣстную европейцамъ, имѣвшимъ о ней понятіе только по слухамъ. Изъ Кульджи онъ направился черезъ долину Или на Юлдусъ, затѣмъ на югъ по бассейну Тарима къ озеру Лобъ-норъ и къ большой горной цѣпи Алтынъ-тагъ; нанесеніе на карту этой цѣпи совершенно измѣнило извѣстный до тѣхъ поръ рельефъ Центральной Азіи.
Третья экспедиція Пржевальскаго продолжалась отъ марта 1879 г. до ноября 1880 г. и прошла болѣе 7.000 верстъ. Исходнымъ пунктомъ ея былъ городъ Зайсанъ, откуда она черезъ Джунгарію направилась въ г. Баркуль и затѣмъ черезъ хребетъ Тянь-шань въ Хами. На этотъ разъ Пржевальскому удалось проникнуть дальше на югъ черезъ Янѣтсе-кіангъ и горы Танъ-ла до 32о сѣв. широты.
Послѣднее путешествіе Пржевальскаго началось въ октябрѣ 1884 г. и продолжалось два года. Изъ Кяхты онъ направился черезъ Гоби и плоскогорье Гань-су до истоковъ желтой рѣки, озеръ Тсаринъноръ и Оринъ-норъ. Сдѣлавъ экскурсію къ Янѣтсе-кіангу, онъ продолжалъ путь черезъ Цайдамъ и Алтынъ-тагъ къ Лобъ-нору; затѣмъ мимо сѣвернаго подножія Куэнь-луня въ Хотанъ и внизъ по Хотанъ-дарьѣ черезъ Тянь-шань.
Для знакомства съ восточнымъ Тибетомъ имѣли также не малое значеніе путешествія 1878--82 г. пундита Крисна. Переодѣтый купцомъ и щедро снабженный средствами отъ англійскаго правительства, Крисна отправился черезъ Сининъ въ Лассу. Онъ прибылъ въ этотъ городъ въ сентябрѣ 1878 г. и прожилъ тамъ цѣлый годъ, ожидая какого-нибудь большого каравана, вмѣстѣ съ которымъ можно бы пуститься на сѣверъ, такъ какъ разбойники дѣлали путь далеко не безопаснымъ. Наконецъ, въ Лассу прибылъ монгольскій караванъ, который сопровождали между прочимъ сто всадниковъ монголовъ и тибетцевъ, вооруженныхъ копьями, мечами и огнестрѣльнымъ оружіемъ. Караванъ долженъ былъ скоро вернуться обратно съ тѣмъ же конвоемъ, и Крисна воспользовался случаемъ отправиться вмѣстѣ съ нимъ. Во время пути соблюдалась большая осторожность: высылались патрули впередъ, ночью ставились караулы. Послѣ пятимѣсячнаго странствованія по плоскогорью, они достигли горнаго перехода Ангыръ-дакчина на высотѣ 15.750 ф. У Тенгалика въ Цайдамѣ сдѣлали привалъ; тутъ караванъ подвергся нападенію разбойниковъ, которые ограбили Крисну, отняли у него всѣ товары и всѣхъ животныхъ. Ему однако удалось спасти свои инструменты и записки, и онъ намѣревался продолжать путь. Перезимовавъ на западномъ берегу Курлыкъ-нора, онъ собирался весной двинуться къ Лобъ-нору. Но его слуга, индіецъ, бѣжалъ отъ него, захвативъ всѣ его вещи, такъ что ему самому пришлось поступить въ услуженіе къ одному монголу, отправлявшемуся въ Са-чжоу. Китайскій губернаторъ не позволилъ ему оставаться въ этомъ городѣ, и онъ отправился въ обратный путь опять-таки въ качествѣ слуги. Въ Тарсандо онъ обратился въ католическую миссію и получилъ отъ нея средства вернуться въ Индію.
Изъ путешествій въ Тибетъ, предпринятыхъ въ самые послѣдніе годы, особеннаго вниманія заслуживаетъ экспедиція принца Генриха Орлеанскаго и экспедиція генерала Пѣвцова. Принцъ Генрихъ пересѣкъ всю Азію отъ сѣверо-запада до юго-востока. Къ Лобъ-нору и Алтынъ-тагу онъ направился по маршруту Пржевальскаго, а затѣмъ, перейдя Алтынъ-тагъ, пустился прямымъ путемъ къ югу. Три мѣсяца двигалась экспедиція по плоскогорью Тибета, на высотѣ не менѣе 13.000 ф. пересѣкла нѣсколько отроговъ Куэнь-луня и открыла множество озеръ. Почти на всемъ протяженіи ея пути мѣстность была пустынна, не виднѣлось ни кустовъ, ни деревьевъ, не было даже подножнаго корма для верблюдовъ и лошадей, такъ что бѣдныя животныя почти всѣ перемерли отъ голода и холода. Въ теченіе почти двухъ мѣсяцевъ экспедиція не встрѣтила ни одного человѣка. Южнѣе Тенгри-нора путешественниковъ задержали тибетцы и не допустили ихъ проникнуть въ Лассу. Имъ пришлось сдѣлать громадный обходъ, чтобы добраться до Тонкина.
Генералъ Пѣвцовъ предпринялъ въ 1889--90 гг. путешествіе въ восточный Туркестанъ. Его сопровождали двое бывшихъ спутниковъ Пржевальскаго -- Роборовскій и Козловъ, а также геологъ Богдановичъ. Они перешли Тянь-шань, по теченію Яркендъ-дарьи дошли до Яркенда и Хотана и затѣмъ перезимовали въ Ніи. Отъ сѣвернаго подножія Куэньлуня они предпринимали нѣсколько экскурсій на Тибетское плоскогорье и особенно изслѣдовали ту часть ея, которая лежитъ къ сѣверу отъ Арка-тага. Обратный путь ихъ шелъ черезъ Лобъ-норъ, Карашаръ и Джунгарію.
Отъѣздъ.-- Оренбургъ.-- По степи на лошадяхъ и на верблюдахъ.-- Киргизы,-- На берегахъ Аральскаго моря.-- Памятникъ древней цивилизаціи.
Въ октябрѣ 1898 г. Свенъ Гединъ сѣлъ на пароходъ Фонъ Дёбельнъ и отправился изъ Стокгольма въ Петербургъ. Онъ захватилъ съ собой только самыя необходимыя вещи, разсчитывая закупить все остальное въ Россіи. Багажъ его состоялъ главнымъ образомъ изъ всевозможныхъ инструментовъ для метеорологическихъ, геологическихъ и прочихъ наблюденій, изъ фотографическаго аппарата, биноклей, очковъ, принадлежностей для рисованія и т. п. Изъ оружія онъ взялъ съ собой два ружья и нѣсколько револьверовъ при двухъ ящикахъ боевыхъ припасовъ.
"Никогда не забуду я этого холоднаго, темнаго осенняго вечера, -- пишетъ Гединъ, разсказывая о своемъ отъѣздѣ изъ Стокгольма:-- тяжелыя дождевыя тучи висѣли надъ городомъ, и огни его скоро скрылись изъ моихъ глазъ. Болѣе тысячи и одной ночи одиночества и тоски ждали меня впереди; все, что было мнѣ дорого, оставалось позади. Эта первая ночь была для меня самой горькой; послѣ того я ни разу не страдалъ такъ сильно тоской по родинѣ. Только тотъ, кто, какъ я, надолго покидалъ родину, имѣя въ виду туманное, неопредѣленное будущее, можетъ понять мои чувства въ эти минуты. Но, съ другой стороны, весь широкій міръ былъ открытъ передо мной, и я далъ себѣ слово сдѣлать все, что было въ моей власти, для рѣшенія задачъ, которыя поставилъ себѣ".
Отъ Петербурга до Оренбурга Гединъ ѣхалъ по желѣзной дорогѣ. Въ Сызрани онъ переѣхалъ Волгу по мосту, -- одному изъ самыхъ длинныхъ мостовъ въ свѣтѣ,-- и черезъ четыре дня очутился въ Оренбургѣ, лежащемъ при впаденіи Сакмары въ Уралъ. Оренбургъ, съ своими небольшими каменными домами и широкими, немощенными, грязными улицами, показался путешественнику весьма мало привлекательнымъ. Его заинтересовали только окраины города, гдѣ татары и киргизы ведутъ торговлю, частью въ низенькихъ деревянныхъ сараяхъ, частью подъ открытымъ небомъ. Въ одномъ мѣстѣ продаютъ всевозможные экипажи, телѣги, телѣжки, тарантасы, привозимые большею частью изъ Уфы; въ другомъ -- сѣно, наваленное громадными копнами на телѣги, въ которыхъ запряжены верблюды; въ третьемъ -- лошадей, рогатый скотъ, овецъ, куръ, гусей, индѣекъ и всякую живность.
Изъ зданій Оренбурга путешественнику особенно понравилась татарская мечеть, построенная на средства одного богатаго купца. Въ Оренбургѣ на 56.000 жителей насчитывается до 8.000 магометанъ; большинство изъ нихъ татары, остальные башкиры и киргизы. Между магометанами много купцовъ изъ Хивы и Бухары, торгующихъ хлопкомъ, который вывозится изъ Средней Азіи.
Отъ Оренбурга до Ташкента разстояніе около 2.000 верстъ. Можно было бы проѣхать по желѣзной дорогѣ на Самаркандъ, но эта дорога была знакома Гедину по его прежнимъ путешествіямъ, и онъ рѣшилъ лучше ѣхать на лошадяхъ. Чтобы не мѣнять экипажъ на каждой станціи, онъ купилъ себѣ тарантасъ, запасся войлоками, коврами и тулупомъ на случай холодовъ; его предупредили, что на почтовыхъ станціяхъ, кромѣ самовара да хлѣба, ничего нельзя достать, и потому онъ накупилъ всякой провизіи на дорогу. Чемоданы и ящики его обшили рогожами и привязали крѣпкими веревками, частью сзади тарантаса, частью передъ козлами; мѣшки, которые могли понадобиться въ дорогѣ, фотографическіе аппараты, провизію, а также войлоки, ковры, подушки и шубы уложили внутрь тарантаса, тщательно смазавъ оси, чтобы онѣ не загорѣлись при ѣздѣ. Все было готово. Но вотъ, въ день, назначенный для выѣзда, 14 ноября, вдругъ разразилась снѣжная мятель, и термометръ показалъ 4о мороза. Тѣмъ не менѣе Г'едину не хотѣлось откладывать отъѣзда. Въ тарантасъ запрягли тройку здоровыхъ лошадей, и онъ съ грохотомъ и звономъ колокольчика выѣхалъ изъ города. Къ вечеру путешественникъ былъ уже въ степи; вѣтеръ гудѣлъ и свисталъ вокругъ кожанаго фартука и поднятаго верха тарантаса и гналъ въ лицо цѣлыя облака мелкой снѣжной пыли...
Первую часть пути Гедину пришлось ѣхать еще по Европѣ, по Оренбургской губерніи; затѣмъ онъ очутился уже въ Азіи и слѣдовалъ по Тургайской области, по Сыръ-дарьинской, вдоль Аральскаго моря и рѣки Сыръ-дарьи. На пути лежало шесть маленькихъ городовъ: Орскъ, Иргизъ, Казалинскъ, Перовскъ, Туркестанъ и Чимкентъ.
"Бѣлые станціонные домики, съ своими квадратными дворами для лошадей и экипажей, стояли обыкновенно,-- разсказываетъ Гединъ,-- уединенно среди поля; ближайшими сосѣдями ихъ были, вѣроятно, какіе-нибудь киргизскіе аулы. Дальше въ глубинѣ степей эти домики были самаго примитивнаго устройства, часто состояли просто изъ киргизской юрты, обнесенной плетнемъ. Но и такія юрты, какъ всѣ вообще комнаты на станціяхъ для пріѣзжихъ, украшались портретомъ русскаго Государя на стѣнѣ и были меблированы кожанымъ диваномъ, столомъ и стульями. Въ углу комнаты висѣла икона съ лампадкой передъ ней, а на столѣ лежало евангеліе. Этими книгами снабдилъ всѣ станціи отъ Оренбурга до Орска извѣстный путешественникъ Пржевальскій".
Станціонные смотрителя живутъ на станціяхъ съ своими семьями въ полномъ уединеніи. Одно, что нарушаетъ ужасающее однообразіе ихъ жизни, это пріѣздъ почты или грохотъ тарантаса какого-нибудь проѣзжаго. Но это соприкосновеніе съ внѣшнимъ міромъ обыкновенно очень коротко. Проѣзжій спѣшитъ какъ можно скорѣе выѣхать изъ этого уединеннаго дома. Онъ велитъ запрягать свѣжихъ лошадей. выпиваетъ стаканъ чаю, пока ихъ закладываютъ, и несется дальше. Въ распоряженіи старосты находятся четыре ямщика, обыкновенно изъ татаръ или киргизъ. Ихъ положеніе еще менѣе завидно: во всякое время, во всякую погоду они должны быть готовы сѣсть на козлы и ѣхать на своей тройкѣ, по дорогѣ, тысячу разъ сдѣланной ими въ дождь и темень, въ удушливый зной и въ бурю, въ холодъ и снѣгъ. Они, правда, имѣютъ привычку дремать, какъ только выѣдутъ на дорогу; но въ этомъ отношеніи они слѣдуютъ примѣру пассажира, и нельзя не простить имъ этой маленькой слабости. "Всюду по пути я слышалъ разговоры о добромъ старомъ времени, когда эта дорога была единственной, соединявшей Туркестанъ съ Россіей; когда множество людей проѣзжали по ней взадъ и впередъ; когда на каждой станціи стояло девять или десять троекъ. Послѣ похода Скобелева противъ туркменъ и послѣ постройки желѣзной дороги въ Самаркандъ начались новые порядки. Почта въ Ташкентъ и большая часть проѣзжихъ предпочитаетъ новую дорогу, такъ какъ она короче, дешевле и удобнѣе. Старый почтовый трактъ черезъ Киргизскія степи пришелъ въ упадокъ. Проѣзжіе стали здѣсь теперь рѣдкостью. Города потеряли значеніе и обѣднѣли".
Черезъ двое сутокъ путешественникъ пріѣхалъ въ Орскъ, лежащій на лѣвомъ берегу Урала и на правомъ берегу Ори, слѣдовательно, уже въ Азіи. Городъ раскинутъ вокругъ холма, на которомъ возвышается каланча; съ нея открывается широкій видъ на окрестность; вблизи идетъ красивая гористая мѣстность, а къ юго-западу тянется громадная степь. Весной Уралъ сильно разливается и иногда заливаетъ нижнюю часть Орска. Горожане любуются тогда съ высоты своего холма, какъ степь превращается въ большое озеро. Во время весенняго ледохода обыкновенно ломается деревянный мостъ черезъ Уралъ, и его приходится каждый годъ чинить. Когда нѣтъ моста, почту перевозятъ черезъ рѣку въ лодкахъ.
Между рѣкою Ураломъ, Каспійскимъ моремъ, Аральскимъ моремъ, Сыръ-дарьей и Иртышемъ тянется огромная Киргизская степь. Населеніе здѣсь очень рѣдкое и состоитъ изъ кочующихъ киргизовъ; животныя: волки, лисицы, антилопы, зайцы и проч., тоже попадаются, но въ небольшомъ количествѣ; растительность бѣдная; колючія степныя растенія съ трудомъ выдерживаютъ борьбу съ неблагопріятными условіями. Въ сырыхъ мѣстахъ растетъ масса камыша или тростника; а въ сухихъ, песчаныхъ, косматые кусты саксаула, которые достигаютъ иногда сажени въ высоту. Твердые, длинные корни этого растенія составляютъ главное топливо киргизовъ. Почти у каждаго аула лежатъ большіе пуки этихъ корней, и Гединъ встрѣчалъ цѣлые обозы, нагруженные ими. Тамъ и сямъ по степи протекаютъ ручьи, но осенью они всѣ пересыхаютъ. Эти ручьи впадаютъ въ небольшія соленыя озера, на берегахъ которыхъ весной и осенью собираются безчисленныя стаи перелетныхъ птицъ. Около этихъ ручейковъ киргизы разбиваютъ свое кочевье, состоящее изъ черныхъ юртъ и навѣсовъ, сдѣланныхъ изъ камыша. На зиму они строютъ себѣ жилища изъ глины и земли. Лѣтомъ они направляются на сѣверъ съ своими стадами, чтобы избавиться отъ зноя и найти пастбища, невыжженныя солнцемъ. Многіе киргизы имѣютъ до 3.000 головъ овецъ и до 500 лошадей и считаются богачами. Зимой въ сѣверномъ Тургаѣ стоятъ суровые холода. Въ январѣ и февралѣ свирѣпствуютъ страшные бураны; тогда киргизы спѣшатъ укрыться въ свои зимнія жилища и держатъ овецъ въ загонахъ, окруженныхъ тростниковымъ заборомъ.
Киргизы -- полудикій народъ, но очень способный, здоровый и добродушный. Они называютъ себя "кайсаками", т.-е. храбрыми молодцами, и очень довольны своею одинокою жизнью въ степяхъ; для нихъ всего на свѣтѣ дороже свобода, они не признаютъ начальства и презираютъ тѣхъ, кто живетъ въ городахъ и занимается земледѣліемъ. Стада составляютъ ихъ главныя средства въ жизни, даютъ имъ и пищу и одежду; скудная степная растительность и самая земля служатъ матеріаломъ для постройки ихъ жилищъ, а длинные горючіе корни саксаула защищаютъ ихъ отъ зимняго холода. Языкъ ихъ не очень богатъ; когда они разговариваютъ между собой, они часто поясняютъ свои слова оживленными жестами.
Киргизы страстно любятъ свою унылую степь, гдѣ предки ихъ жили вольною жизнью; они находятъ ее красивой и разнообразной, хотя чужестранецъ напрасно ищетъ, на чемъ бы остановить свой взглядъ. Правда, степь подобна морю, величественна и безгранична, но она въ высшей степени однообразна и тосклива. Гединъ быстро несся по ней день за днемъ, а ландшафтъ оставался все тотъ же. Тарантасъ неизмѣнно находился въ центрѣ громаднаго пространства съ безграничнымъ горизонтомъ. Весна -- единственное время года, когда путешественникъ можетъ съ удовольствіемъ проѣхаться по этимъ мѣстамъ. Тогда воздухъ наполненъ чуднымъ ароматомъ цвѣтовъ; растительность развивается здѣсь съ необыкновенною быстротою, точно торопится воспользоваться короткимъ промежуткомъ, пока палящее лѣтнее солнце не выжжетъ все вокругъ.
У киргизовъ сильно развито чутье мѣстности и зрѣніе. Тамъ, гдѣ чужестранцу мѣстность представляется совершенно ровною, безъ всякихъ отмѣтинъ, безъ всякихъ признаковъ пути, киргизъ сумѣетъ отлично найти дорогу даже ночью. Не однѣ только звѣзды служатъ ему указателями; онъ замѣчаетъ каждое растеніе, каждый камень, каждую неровность почвы. Онъ можетъ отличить масть лошади, показавшейся на горизонтѣ, прежде чѣмъ европеецъ увидитъ тамъ что-либо. Киргизъ можетъ опредѣлить, приближается или удаляется экипажъ, который кажется путешественнику, даже въ хорошій бинокль, просто черной точкой.
Изъ Орска почтовая дорога шла по прямому берегу рѣки Ори. Около станціи Бугаты-саи расположенъ былъ зимній аулъ киргизовъ. Жители встрѣтили Гедина не особенно дружелюбно, замѣтивъ его фотографическіе аппараты. Они все спрашивали, не стрѣляетъ ли большій изъ аппаратовъ, и ни за что не соглашались стать передъ нимъ группой и позволить снять себя. Гедину съ трудомъ удалось сдѣлать нѣсколько портретовъ съ помощью маленькой камеры. Отдохнувъ въ бугаты-саѣ, путешественникъ выѣхалъ изъ долины Ори. Луна бросала свой серебристый свѣтъ на пустынную степь, запорошенную снѣгомъ; нигдѣ не видно было ни людей, ни слѣда жилья; мертвая тишина прерывалась лишь звономъ бубенчиковъ, окриками ямщика да хрустѣньемъ снѣга подъ колесами тарантаса.
Станціонные дома всѣ похожи другъ на друга какъ двѣ капли воды: это обыкновенно одноэтажный домикъ, выкрашенный красной краской; посрединѣ крылечко, съ одной стороны его фонарный столбъ, съ другой столбъ съ обозначеніемъ разстоянія отъ двухъ ближайшихъ станцій. Около дома возвышаются большіе стога сѣна и кучи сухого топлива.
На станціи Тамды путешественникъ остановился переночевать и на слѣдующее утро увидѣлъ на льду рѣчки слѣды цѣлой стаи волковъ; они были настолько смѣлы, что ночью вошли во дворъ и утащили у старосты трехъ гусей.
Первый русскій городъ за границей Азіи -- Карабутакъ, маленькій городокъ, въ которомъ всего 33 дома и живетъ человѣкъ тридцать русскихъ, около сотни татаръ и нѣсколько киргизовъ. Кара-бутакъ имѣлъ прежде значеніе какъ фортъ и былъ построенъ лѣтъ 30 тому назадъ генераломъ Обручовымъ, чтобы сдерживать нападенія киргизовъ, безпокоившихъ русскую границу. Кругомъ городка разбросано много киргизскихъ ауловъ; вообще аулы встрѣчаются по всей дорогѣ до Иргиза, но южнѣе они попадаются все рѣже и рѣже и наконецъ совсѣмъ исчезаютъ на границахъ пустыни Кара-кумъ. Дорога на Иргизъ шла вдоль пересохшей въ это время года рѣки Иргизъ. "День и ночь несли меня быстрыя почтовыя лошади -- пишетъ Гединъ -- по однообразной степи. Я такъ привыкъ къ ѣздѣ въ тарантасѣ, что преспокойно спалъ по ночамъ, завернувшись въ шубы и войлоки, и просыпался только, когда мы останавливались на новой станціи. Я показывалъ свою подорожную старостѣ, мнѣ впрягали свѣжихъ лошадей, и мы неслись дальше. Пробужденіе среди ночи, при 15о мороза, не особенно пріятно; чувствуешь себя усталымъ, разбитымъ, хочется спать, хочется чаю. Наконецъ, солнце поднимается надъ горизонтомъ, обливаетъ степь своими золотыми лучами, оттаиваетъ иней, покрывшій за ночь траву своимъ нѣжнымъ бѣлымъ налетомъ, и отгоняетъ волковъ отъ почтоваго тракта".
Городъ Иргизъ расположенъ на небольшомъ возвышеніи, на берегу рѣки Иргиза, которая впадаетъ въ соленое озеро Чалкаръ-тенисъ. Иргизъ -- укрѣпленіе. Гарнизонъ его состоитъ изъ 150 человѣкъ, наполовину казаковъ. Жителей въ немъ около тысячи, большею частью сарты, которые ведутъ торговлю съ киргизами и привозятъ свои товары изъ Оренбурга, изъ Москвы и съ Нижегородской ярмарки. Въ Иргизѣ путешественнику вмѣсто тройки заложили въ тарантасъ четверку.
"И вотъ мы опять помчались во весь духъ. Солнце садилось въ пять часовъ; оно медлитъ на минуту на краю горизонта, пылая словно раскаленное ядро, и матово-пурпурный отблескъ разливается по степи. При закатѣ солнца можно наблюдать удивительно странныя свѣтовыя явленія. Такъ какъ не видно ничего, что могло бы служить для сравненія, то постоянно впадаешь въ ошибки относительно разстоянія и размѣра появляющихся предметовъ. Невинныя вороны, сидящія въ нѣсколькихъ шагахъ отъ дороги, кажутся величиной съ верблюдовъ, а кустикъ степной травы представляется высокимъ деревомъ. Но вотъ, солнце сѣло, пурпуровая краска смѣнилась фіолетовой и свѣтло-голубой; черезъ нѣсколько минутъ онѣ уступили мѣсто болѣе темнымъ тѣнямъ и перешли наконецъ въ ночную тьму. Впрочемъ, ночь здѣсь не особенно темна: воздухъ чистъ и ясенъ, звѣзды свѣтятся словно электрическія лампочки, и луна заливаетъ все своимъ серебристымъ блескомъ".
За шесть верстъ отъ станціи Тереклы начинается пустыня Каракумъ (Черный песокъ). Растительность рѣдѣла все болѣе и болѣе, и скоро путники очутились среди моря песку. Эта мѣстность была въ давнія времена покрыта водами Каспійскаго и Аральскаго морей; до сихъ поръ въ пескѣ находятъ раковинки морскихъ животныхъ.
На станціи Константиновской, гдѣ помѣщеніемъ для проѣзжихъ служитъ простая киргизская "кибитка", въ тарантасъ запрягли вмѣсто лошадей трехъ верблюдовъ, такъ какъ лошади не въ состояніи тащить тяжелый экипажъ по глубокому песку. Верблюды бѣгутъ обыкновенно ровною рысью, переходя иногда въ галопъ. Они вообще очень послушны, но среди нихъ попадаются и упрямцы, которымъ непремѣнно хочется свернуть съ дороги. Тогда ямщику не остается ничего болѣе, какъ взгромоздиться на средняго изъ нихъ и такимъ образомъ управлять тройкой. Запрягаютъ верблюдовъ довольно жестокимъ способомъ: поводья прикрѣпляютъ къ палочкѣ, продѣтой сквозь носовой хрящъ.
Почва постепенно понижалась къ юго-западу, и въ томъ же направленіи висѣло густое облако тумана надъ Аральскимъ моремъ. На сѣверѣ же и на востокѣ небо было совершенно ясно. По временамъ дорога шла около самаго берега озера; тонкій желтый песокъ былъ такъ твердъ и плотенъ, что копыта верблюдовъ оставляли на немъ еле замѣтный слѣдъ; но подальше отъ берега идутъ такъ называемые "барханы" -- кучи песку, въ которыхъ тарантасъ вязъ по ступицы.
Аральское озеро лежитъ на 21 сажень выше уровня моря и имѣетъ около 48.000 кв. верстъ. Берега его голы и безплодны, и вода такъ солона, что ее нельзя пить. При сильномъ юго-западномъ вѣтрѣ воду гонитъ въ бухту, и затѣмъ она затопляетъ берегъ на большомъ пространствѣ, наполняя всѣ ямы и впадины. Въ этихъ ямахъ можно тогда ловить руками стерлядей и другую рыбу. Зимой, когда бухта замерзаетъ, караваны переходятъ по льду, сокращая себѣ такимъ образомъ путь; а лѣтомъ при мелководьѣ проходятъ вбродъ черезъ бухту, такъ какъ она очень не глубока. Во время жаровъ, когда песокъ сухъ, его сноситъ вѣтромъ въ море, и береговая линія постоянно измѣняется, образуются отмели, островки, песчаные бугры. Вдоль берега находится много такъ называемыхъ солончаковъ, маленькихъ озеръ, которыя лѣтомъ пересыхаютъ; они образовались изъ заливчиковъ и бухточекъ, которые летучіе пески отдѣлили отъ моря. Въ морѣ водится масса рыбы, и уральскіе казаки, занимающіеся ловлею ея, закидываютъ свои невода иногда верстъ за 12, за 15 отъ берега.
Климатъ въ этой мѣстности довольно умѣренный; зимой не бываетъ слишкомъ сильныхъ морозовъ, а лѣтній жаръ умѣряется близостью Аральскаго моря; зато дожди и туманы здѣсь самое обыкновенное явленіе. На правомъ берегу Сыръ-дарьи, въ 30 верстахъ отъ Аральскаго моря, лежитъ городъ Казалинскъ, имѣющій всего 600 домовъ; живутъ въ нихъ, кромѣ русскихъ, главнымъ образомъ уральскихъ казаковъ, сарты, бухарцы, татары и киргизы. Дома русскихъ выстроены изъ кирпича и чисто выбѣлены; дома сартовъ, бухарцевъ и др. сѣрые, изъ глины, высушенной на солнцѣ, и часто окружены стѣнами, придающими имъ угрюмый видъ. Самые богатые купцы -- бухарцы. Киргизы, напротивъ, всѣ бѣдны: они такъ любятъ свои степи, что сколько-нибудь зажиточные изъ нихъ не живутъ въ городахъ. Во время русскихъ походовъ на Хиву и Бухару Казалинскъ имѣлъ значеніе какъ укрѣпленное мѣсто и какъ гавань для Аральской флотиліи. Теперь въ городѣ всего 24 солдата гарнизона и два какихъ-то баркаса. Жизнь и движеніе замерли; только крылья вѣтряныхъ мельницъ да множество рыбачьихъ лодокъ и оживляютъ этотъ печальный городокъ. Единственно, что въ немъ красиво, это роща чудныхъ серебристыхъ тополей.
Отъ Казалинска дорога идетъ то берегомъ рѣки, то настоящей, пустыней, гдѣ растетъ одинъ саксаулъ да камышъ, гдѣ въ теченіе цѣлаго дня можно не встрѣтить ни одного живого существа.
Только за фортомъ Петровскимъ, расположеннымъ на берегу Сыръ-дарьи и очень похожимъ на Казалинскъ, растительность становится богаче: камышъ, саксаулъ и колючіе степные кустарники образуютъ цѣлыя заросли, среди которыхъ дорога идетъ точно по коридору. Въ этихъ заросляхъ водятся тигры, кабаны, газели, масса дикихъ гусей, утонъ, фазановъ. Фазаны до того смѣлы, что стоятъ на краю дороги и поглядываютъ на проѣзжихъ; но стоитъ экипажу остановиться и человѣку прицѣлиться, какъ они съ шумомъ и крикомъ улетаютъ. Въ эту мѣстность часто пріѣзжаютъ охотники изъ Ташкента и всегда возвращаются съ богатой добычей.
Сыръ-дарья, несмотря на свою желтовато-сѣрую воду, представляетъ по своей ширинѣ величественное зрѣлище. Дорога идетъ вдоль ея берега до города Туркестана, который лежитъ значительно лѣвѣе ея. Нынѣшній ничтожный городишко Туркестанъ лежитъ на мѣстѣ очень древняго и очевидно значительнаго города. Въ немъ находится грандіозная мечеть -- мавзолей, воздвигнутый въ 1397 г. Тамерланомъ въ честь одного киргизскаго святого. Ея высокій фасадъ украшенъ арками, а по бокамъ его возвышаются двѣ живописныя башни. На кровлѣ мечети нѣсколько дыневидныхъ куполовъ. Облицовка изъ фарфоровой глины свалилась съ фасада, но на двухъ стѣнахъ зданія она вполнѣ уцѣлѣла и пестрѣетъ голубой и зеленой краской. Мечеть обнесена четыреугольной глиняной стѣной, которую построилъ Худояръ-ханъ; внутри этой стѣны расположены русскія казармы. Съ башенъ мечети открывается чудный видъ на окрестность.
"Обычное востоку грустное настроеніе охватываетъ васъ здѣсь,-- пишетъ Гединъ:-- съ одной стороны памятникъ древней архитектуры поражаетъ своей красотой и прочностью, съ другой новыя постройки -- жалкія глиняныя лачужки съ плоскими крышами, отдѣленныя другъ отъ друга кривыми переулка.мы. Я пріѣхалъ въ Туркестанъ въ магометанскую субботу (пятницу) и осматривалъ мечеть въ то самое время, когда тамъ должно было начаться богослуженіе. Множество сартовъ въ свѣтлыхъ кафтанахъ и въ бѣлыхъ чалмахъ собралось около дверей; затѣмъ они сняли свои тяжелые стучащіе сапоги и торжественно вошли въ мечеть. Посреди мечети стояла на полу огромная чаша, окруженная множествомъ тугъ -- пучковъ конскихъ волосъ на длинныхъ палкахъ. Стѣны были бѣлыя, украшенныя разными священными изреченіями. Старый ахулъ (служитель) вѣжливо попросилъ меня выйти, такъ какъ должна была начаться молитва; но мнѣ удалось пробраться на одну изъ верхнихъ галлерей; никто меня тамъ не видѣлъ и не подозрѣвалъ моего присутствія, и я могъ спокойно смотрѣть на длинные ряды колѣнопреклоненныхъ и кладущихъ поклоны сартовъ; это была поразительно красивая картина".
Послѣ Туркестана дорога идетъ глинистая, почва холмистая; въ экипажъ впрягли пятерку лошадей, и она часто съ большимъ трудомъ вытаскивала тарантасъ изъ липкой грязи, особенно когда приходилось подниматься въ гору. Зато подъ гору ямщику трудно было сдерживать лошадей, и онѣ летѣли съ быстротою вѣтра. Вдоль дороги по обѣимъ сторонамъ разставлены столбики изъ высушенной глины, чтобы указывать путь проѣзжимъ. Телеграфные столбы недостаточны для этой цѣли: дорога безпрестанно виляетъ отъ нихъ то направо, то налѣво, а въ буранъ (снѣжная мятель) ихъ совсѣмъ не видно. Нерѣдко случается, что почтовыя тройки ночью сбиваются съ пути въ степи и принуждены бываютъ ночевать въ сугробахъ, ожидая или конца мятели, или разсвѣта.
4 декабря Гединъ добрался наконецъ до Ташкента. Въ 19 дней онъ сдѣлалъ 2.060 верстъ, проѣхалъ 96 станцій и подвинулся къ югу на 111/2 градусовъ. Хотя приближалась середина зимы, но для него дни становились все длиннѣе, погода все теплѣе. Около Урала онъ испыталъ морозъ въ 19о, а когда пріѣхалъ въ Ташкентъ, тамъ было 10--12о тепла.
Ташкентъ,-- Кокандъ.-- Маргеданъ.-- На "крышу міра" черезъ Алайскій хребетъ.
Въ Ташкентѣ Свенъ Гединъ могъ вполнѣ отдохнуть и сдѣлать всѣ нужныя приготовленія для дальнѣйшаго путешествія. Генералъ-губернаторъ, баронъ Вревскій, принялъ его-самымъ радушнымъ образомъ, приглашалъ его каждый день къ себѣ и оказывалъ ему содѣйствіе при его сборахъ въ путь. Въ его домѣ Гединъ былъ въ сочельникъ на "елкѣ", которую, за неимѣніемъ настоящей елки, устроили изъ вѣтокъ кипариса и освѣтили восковыми свѣчами. Тамъ же встрѣчалъ онъ новый годъ и присутствовалъ 2 января на торжественномъ обѣдѣ, на который генералъ-губернаторъ обыкновенно приглашалъ разныхъ чиновниковъ, офицеровъ, посла эмира бухарскаго, почетнѣйшихъ сартскихъ кади (судей) и т. п. Бухарскій посолъ пріѣзжаетъ къ новому году въ Ташкентъ поздравить генералъ-губернатора отъ имени эмира и привозитъ множество дорогихъ подарковъ: лошадей съ великолѣпными шитыми золотомъ и серебромъ сѣдлами, нѣсколько сотъ халатовъ, главнымъ образомъ бухарскихъ, но также кашемирскихъ и китайскихъ, ковры, матеріи, драгоцѣнныя украшенія и т. под.
Гединъ прожилъ въ Ташкентѣ недѣль семь и все время энергично занимался приготовленіями къ своему дальнѣйшему путешествію на востокъ. Онъ велъ оживленную переписку, снялъ множество фотографій въ сартскомъ кварталѣ города, провѣрялъ свои инструменты на обсерваторіи и собиралъ письменно и устно разныя свѣдѣнія о Памирѣ. Всѣ вещи его оказались въ порядкѣ, только ртутный барометръ разбился во время ѣзды на лошадяхъ, да ящики съ боевыми припасами оказались въ жалкомъ видѣ: гильзы съ патронами смялись, жестянки, въ которыхъ онѣ лежали, скомкались Въ Ташкентѣ же Гединъ закупилъ необходимые припасы для дальнѣйшаго пути: разные консервы, чай, какао, сыръ, табакъ и проч. Кромѣ того онъ накупилъ множество мелочей для подарковъ киргизамъ, китайцамъ и монголамъ:- револьверовъ съ патронами къ нимъ, часовъ, компасовъ, музыкальныхъ ящиковъ, биноклей, калейдоскоповъ, микроскоповъ, серебряныхъ чарокъ, украшеній и проч. Во внутренней Азіи матеріи почти замѣняютъ деньги: за нѣсколько аршинъ ситцу или коленкору можно пріобрѣсти лошадь или провіанту для цѣлаго каравана на нѣсколько дней. Наконецъ, Гединъ запасся подробной картой Памира, хронометромъ, берданкой, и 25 января 1894 г. въ три часа утра выѣхалъ изъ Ташкента.,
По мѣрѣ удаленія отъ Ташкента становилось холоднѣе; вся окрестность была покрыта снѣгомъ, кочковатая земля замерзла, такъ что ѣхать по ней было далеко не пріятно. Въ холодномъ, густомъ туманѣ, окутывавшемъ мѣстность, тамъ и сямъ проглядывали длинные караваны верблюдовъ.
Изъ городовъ, по которымъ пришлось проѣхать Гедину, замѣчательнѣе другихъ Кокандъ, какъ одинъ изъ центровъ мусульманскаго просвѣщенія.
Въ Кокандѣ 35 медрессе, или высшихъ духовныхъ мусульманскихъ училищъ. Изъ нихъ особенно замѣчательны: медрессе Ханъ, въ которомъ 86 комнатъ, 300 учениковъ, и медрессе Джами съ громаднымъ четыреугольнымъ дворомъ, осѣненнымъ тополями, ивами и тутовыми деревьями, съ минаретомъ, украшеннымъ изящными рѣзными колоннами, съ галлереей, потолокъ которой покрытъ пестрою живописью. Въ этомъ медрессе тоже 86 комнатъ, но только 200 учениковъ. Медрессе Хакимъ-аджимъ основано лѣтъ тридцать тому назадъ матерью Кокандскаго хана Худояра, съ большой библіотекой и красивой террасой, выходящей на обширный четыреугольный дворъ. Основательница подарила медрессе землю и сады, доходы съ которыхъ (около 5.000 р.) должны итти на содержаніе училища и на пособіе учащимся.
Во время посѣщенія Коканда Гединомъ, въ тамошнихъ медрессе насчитывалось 5.000 учащихся, живущихъ на счетъ медрессе, и 800 своекоштныхъ учениковъ. Кромѣ того въ городѣ было до 80 мусульманскихъ школъ для мальчиковъ и дѣвочекъ и три еврейскія. Населеніе Коканда (60.000 чел.) состоитъ главнымъ образомъ изъ сартовъ и другихъ азіатскихъ народовъ; русскихъ тамъ нѣтъ и 2.000, считая гарнизонъ, состоящій изъ 1.400 человѣкъ. Весною пріѣзжаютъ обыкновенно нѣсколько китайцевъ съ кашгарскими коврами. Въ городѣ не менѣе 11.000 домовъ и 9 фабрикъ для очистки хлопка.
Въ Кокандѣ Гединъ осматривалъ бани, которыя очень напоминаютъ наши русскія. "Входишь, разсказываетъ онъ, -- въ большую залу со скамьями, покрытыми коврами и съ деревянными колоннами; это раздѣвальня. Изъ нея узенькіе коридорчики ведутъ въ темныя, наполненныя парами, сводчатыя комнаты различной температуры. Въ срединѣ каждой комнаты находится широкая скамья, на которой моющагося растираетъ и моетъ голый банщикъ. Мусульмане часто проводятъ въ банѣ полдня; они тамъ курятъ, пьютъ чай, иногда даже обѣдаютъ".
Изъ Коканда Гединъ отправилъ свои вещи на двухъ арбахъ прямо въ Маргеланъ, а самъ поѣхалъ кружнымъ путемъ на сѣверъ, чтобы болѣе подробно изучить Сыръ-дарью. Въ Урганчи, большомъ кышлакѣ киргизовъ (зимнее становище), была въ это время ярмарка, и улицы кишѣли народомъ. Дальше дорога вела мимо цѣлаго ряда деревень, а по обѣ стороны ея шли арыки, оросительные каналы, которые наполняются водой Сыръ-дарьи и ея притоковъ и снабжаютъ водой оазисъ Кокандъ. Путешественникъ два раза переѣхалъ Сыръ-дарью на паромѣ, сдѣлалъ нѣсколько измѣреній ширины, глубины рѣки и быстроты ея теченія, ознакомился съ ея главнѣйшими притоками, и 4 февраля прибылъ въ Маргеланъ, главный городъ Ферганской области. Отсюда собственно должно было начаться путешествіе его въ малоизслѣдованныя области Центральной Азіи. Первая изъ этихъ областей, которую онъ намѣревался посѣтить, была Памиръ.
На границахъ Восточнаго и Западнаго Туркестана, Афганистана и Индіи возвышается огромное плоскогорье, отъ котораго расходятся высочайшія въ свѣтѣ горныя цѣпи, къ востоку Кунь-лунь, къ юго-востоку Гималаи и Кара-курумъ, уходящій въ глубь Тибета; къ сѣверо-востоку Тянь-шань, къ юго-западу Гинду-ку. Многіе ученые полагаютъ, что именно здѣсь жили первые люди; древнія преданія разсказываютъ, что отсюда вытекали четыре райскія рѣки, упоминаемыя въ библіи. Жители нагорной Азіи до сихъ поръ относятся съ благоговѣніемъ къ Памиру, называя его "крышей міра", съ которой горные великаны окидываютъ взглядомъ весь міръ.
До недавняго времени Памиръ находился подъ властью хановъ кокандскихъ. Но когда Россія покорила Кокандъ, право на владѣніе Памиромъ перешло къ ней. Сначала Россія не обращала вниманія на эту почти необитаемую и трудно достижимую область. Это ободрило сосѣднія съ ней государства присоединить къ своимъ владѣніямъ нѣкоторыя части ея. Афганцы овладѣли Бадахшаномъ и Шугнаномъ и воздвигли форты около рѣки Пянджъ. Китайцы овладѣли восточной окраиной, а англичане взяли Читрамъ и Канджутъ. Тогда русскіе рѣшили положить конецъ подобнымъ захватамъ. Въ 1891 г. полковникъ Іоновъ съ 1.000 казаковъ и караваномъ, который везъ провіантъ, боевые запасы и даже пушки, выступилъ изъ Маргелана, прошелъ черезъ Памиръ до Гинду-ку и имѣлъ стычку съ афганцами. Послѣ этого онъ основалъ около рѣки Мургаба фортъ, который называется теперь Памирскимъ постомъ; въ немъ находится двѣ-три сотни казаковъ, которые обязаны наблюдать, чтобы никто не нарушалъ правъ Россіи на этомъ плоскогорьѣ.
Когда Свенъ Гединъ еще въ Ташкентѣ высказалъ свое намѣреніе ѣхать въ Кашгаръ черезъ Памиръ, многіе стали отговаривать его. Офицеры, принимавшіе участіе въ походѣ Іонова, находили, что необходимо переждать мѣсяца три, такъ какъ въ зимнее время путешествіе это представляетъ громадныя затрудненія. Одинъ капитанъ, зимовавшій за годъ передъ тѣмъ на Мургабѣ, говорилъ, что никто, даже обитатель самаго крайняго сѣвера, не можетъ составить себѣ понятія о суровыхъ морозахъ и о страшныхъ снѣжныхъ буряхъ, свирѣпствующихъ на Памирѣ зимою Даже среди лѣта, во время бурана термометръ часто вдругъ падаетъ до 8 гр. холода. Зимой 1892--93 г. температура доходила въ январѣ до 43о мороза, и чуть не каждый день бывали снѣжныя бури. Эти бураны обыкновенно начинаются совершенно неожиданно. Небо кажется яснымъ, безоблачнымъ, вдругъ откуда-то налетаетъ буря, дорога въ одну минуту занесена снѣгомъ. Воздухъ наполненъ крутящимися хлопьями. На аршинъ разстоянія ничего не видно. Остается стоять неподвижно, завернувшись въ шубу. Если путникъ имѣлъ неосторожность отойти отъ своего каравана, гибель его почти неизбѣжна. Онъ не въ состояніи добраться до своихъ спутниковъ, хотя бы они находились всего въ 20 шагахъ отъ него. Все окутано падающимъ снѣгомъ, ничего не видно, съ трудомъ можно различить шею лошади, на которой ѣдешь. Кричать безполезно. Всякій звукъ, даже выстрѣлъ изъ ружья, заглушается шумомъ бури. Несчастный путешественникъ, очутившійся въ такую мятель одинъ, безъ палатки, безъ провіанта, безъ войлоковъ и мѣховъ, неминуемо гибнетъ.
Несмотря на эти мрачные разсказы, Гединъ не захотѣлъ отказаться отъ своего намѣренія и нашелъ. поддержку у барона Вревскаго и у губернатора Ферганы. Губернаторъ Ферганы за недѣлю до его отъѣзда изъ Маргелана послалъ джигитовъ (сартскихъ курьеровъ) къ киргизамъ, кочевавшимъ въ долинахъ Алайскихъ горъ, съ приказомъ принимать путешественника дружелюбно, заготовить для него юрты въ опредѣленныхъ мѣстахъ, снабжать его провіантомъ и топливомъ, расчистить отъ снѣга дорогу и пробить во льду ступеньки на узкихъ и опасныхъ горныхъ тропинкахъ, вообще оказывать ему всякую помощь и содѣйствіе въ пути. Въ Мургабъ отправлены были верховые съ такими же приказаніями; нѣсколько джигитовъ должны были сопровождать караванъ. Гедина снабдили письмами къ коменданту Мургабскаго поста и къ китайскому начальнику въ Булюнъ-кулѣ, около границы.
Разстояніе между Памирскимъ постомъ и Маргеланомъ всего 459 верстъ, но на этомъ пространствѣ приходилось дѣлать три перевала черезъ горные хребты, поэтому свѣдущіе люди, составлявшіе Гедину его маршрутъ, назначили ему 23 дня пути и изъ нихъ пять дней отдыха, чтобы не слишкомъ заморить лошадей. Онъ нанялъ себѣ десять вьючныхъ лошадей и одну верховую. Джигитъ Рехимъ-бай, умѣвшій говорить по-русски и хорошо готовить кушанья, ѣхалъ въ качествѣ его слуги на собственной лошади. Два проводника шли пѣшкомъ, нѣсколько конныхъ джигитовъ ѣхали верхами. "Въ общемъ составился длинный, величественный караванъ, -- замѣчаетъ Гединъ,-- и я не безъ гордости наблюдалъ за его выступленіемъ со двора губернаторскаго дома".
Въ Маргеланѣ путешественнику пришлось оставить многія вещи, ставшія ему ненужными, между прочимъ свой тарантасъ и европейскіе чемоданы. Вмѣсто чемодановъ онъ купилъ сартскіе "ягданы", деревянные ящики, обитые кожей и устроенные такъ, что ихъ можно было связывать попарно и вѣшать на спину лошади; кромѣ того, онъ запасся сѣдлами, валенками, разными пищевыми продуктами, стальными заступами, топорами и кирками.
22 февраля караванъ выступилъ, а 23 утромъ Гединъ, оставшійся ночевать въ Маргеланѣ, догналъ его около Учъ-кургана. Сдѣлано было всего 35 верстъ, но мѣстность успѣла подняться на 1100 футовъ, и караванъ очутился на высотѣ почти 3000 фут. надъ уровнемъ моря.
Версты за двѣ отъ Учъ-кургана, живописной деревеньки, расположенной на берегу рѣки Исфайрана, вытекающей изъ Алайскихъ горъ, путешественника встрѣтилъ волостной старшина этой деревни вмѣстѣ съ своимъ товарищемъ, старшиной Аустана, деревни, лежащей еще выше въ горахъ. Одинъ изъ нихъ былъ сартъ, другой киргизъ. На обоихъ были синіе парадные халаты, бѣлыя чалмы, поясы изъ кованаго серебра и кривыя сабли въ окованныхъ серебромъ ножнахъ. Имъ сопутствовала большая свита конныхъ всадниковъ. Они проводили путешественника въ деревню, гдѣ въ ожиданіи его собралась большая толпа народа, жадная до всякаго "тамаша" (зрѣлища). Послѣ приличнаго угощенія, "дастархана", караванъ снова выступилъ въ путь, въ сопровожденіи свиты всадниковъ.
Дорога шла по долинѣ вверхъ, большею частью берегомъ рѣчки Исфайрана, темнозеленыя прозрачныя воды которой весело журчали между каменныхъ глыбъ. На слѣдующемъ привалѣ, въ Аустанѣ, для путешественника приготовлена была юрта изъ бѣлой кошмы, украшенная снаружи кусками пестрыхъ матерій, а внутри выстланная киргизскими коврами; въ ней привѣтливо трещалъ огонь очага. Здѣсь можно было развьючить лошадей, напоить, накормить ихъ и дать имъ полный отдыхъ. Гединъ провелъ весь слѣдующій день въ Аустанѣ, киргизскомъ кышлакѣ во сто юртъ, съ красивыми тополевыми садами. Пока лошади и люди отдыхали, онъ дѣлалъ разныя наблюденія въ окрестности; температура была рано утромъ 5о мороза, а въ теченіе дня поднялась до 16о тепла; деревня лежала на высотѣ 4510 ф. надъ уровнемъ моря.
Выѣзжая изъ Маргелана, Гединъ не подумалъ взять съ собой собаку, которая караулила бы его юрту, но на слѣдующій день по выступленіи изъ Аустана къ каравану совершенно неожиданно пристала большая желтая киргизская собака. Ее приласкали, накормили, и она слѣдовала за караваномъ до самаго Кашгара и каждую ночь держала строгій караулъ около палатокъ. Ей дали кличку Джолчи, что значитъ "найденная на дорогѣ".
"Тотчасъ за Аустаномъ, -- разсказываетъ Гединъ,-- дорога пошла круто вверхъ. Лошади карабкались гуськомъ другъ за другомъ. Черезъ нѣсколько минутъ мы уже поднялись такъ высоко, что журчанье рѣки еле достигало до насъ. Подъемъ былъ очень труденъ: онъ то вился въ узкихъ проходахъ между обломками камней, то шелъ по краю обрыва, спускавшагося въ долину, то пробивался между гигантскими скалами, то круто спускался къ рѣкѣ, то столь же круто поднимался наверхъ.
"Долина Исфайрана прорѣзываетъ поперекъ параллельные хребты Алайскихъ горъ, и скалистыя окраины ихъ поднимаются надъ ней ступенями, точно боковыя стѣны декораціи, представляя дикую и величественную картину. Громадные оползни, образующіеся вслѣдствіе вывѣтриванія болѣе слабыхъ породъ, спускались внизъ до самаго дна долины, увлекая за собой деревья и кусты. Съ обрывовъ горъ свѣшивались надъ зіяющими пропастями косматыя головы старыхъ кустовъ можжевельника. Безпрестанно приходилось переѣзжать черезъ рѣку по животрепещущимъ деревяннымъ мостикамъ. Одинъ изъ нихъ назывался Чокуръ купрукъ, т.-е. Глубокій мостъ. Съ вершины скалы, по которой шла дорожка, онъ казался тоненькой жердочкой, переброшенной черезъ узкое ущелье гдѣ-то далеко внизу. Тропинка спускается къ мосту почти отвѣсно и затѣмъ такъ же отвѣсно вьется зигзагами вверхъ, по другую сторону рѣки. Черезъ каждые десять-двѣнадцать шаговъ усталыя лошади останавливались, чтобы перевести духъ. То и дѣло приходилось поправлять ихъ вьюки, которые съѣзжали то напередъ, то назадъ. Крики проводниковъ, понукавшихъ лошадей и предостерегавшихъ другъ друга въ опасныхъ мѣстахъ, звонко отдавались среди скалъ и пропастей. Мы тихо и осторожно подвигались по узенькой, головоломной дорожкѣ. Вскорѣ послѣ Глубокаго моста она оказалась обледенѣлой; съ обѣихъ сторонъ ея шли покрытые снѣгомъ откосы, превращавшіеся нѣсколько ниже въ вертикальныя стѣны, у подножія которыхъ торчали острыя глыбы сланца. Передовую лошадь каравана, на которую были навьючены мѣшки съ соломой и моя походная постель, велъ киргизъ-проводникъ. Тѣмъ не менѣе, дойдя до этого мѣста, лошадь поскользнулась; она дѣлала неимовѣрныя усилія, чтобы удержаться, но все напрасно. Она соскользнула съ откоса, перевернулась раза два въ воздухѣ, ударилась объ утесъ и была отброшена въ рѣку. Мѣшки разорвались и солома разсыпалась. Рѣзкіе крики огласили воздухъ. Караванъ остановился. Мы тропинкой сбѣжали внизъ. Одинъ изъ киргизовъ вытащилъ мою постель, которую уже уносило теченіемъ, другіе кричали на лошадь, стараясь ободрить ее и заставить подняться. Но она лежала въ водѣ, положивъ голову на уступъ скалы, и не отзывалась на ихъ крики. Киргизы сняли сапоги, подошли къ ней по водѣ и вытащили ее на землю. Но это былъ напрасный трудъ. Бѣдное животное сломало себѣ спину, и черезъ нѣсколько времени мы оставили ее мертвою среди рѣки, куда она снова потащилась въ предсмертной агоніи. Солому собрали и навьючили на другую лошадь.
"Вернувшись на свою дорогу, мы принялись работать топорами и лопатами, счистили ледъ и посыпали песокъ. Лошадей проводили черезъ опасное мѣсто поодиночкѣ со всякими предосторожностями. Я, конечно, шелъ пѣшкомъ. Прежде чѣмъ мы добрались до ночлега, неожиданно наступили сумерки. Ночныя тѣни все гуще и гуще закутывали узкое, глубокое ущелье, наполняя его мракомъ. Но черезъ нѣсколько времени на небѣ зажглись звѣзды, и ихъ блѣдное сіяніе одно только слабо освѣщало нашъ путь. Много пришлось мнѣ испытать приключеній и опасностей во время путешествія по Азіи, но тѣ три часа пути, которые еще оставались намъ до Лянгара, были едва ли не самыми тяжелыми изъ всѣхъ. За первой обледенѣлой тропой пошли другія, такія же обледенѣлыя, одна другой опаснѣе. Мы шли, ползли и тащились по краямъ черныхъ пропастей, подстерегавшихъ добычу. Безпрестанно приходилось останавливаться, отчищать ледъ и посыпать дорогу пескомъ. Каждую лошадь переводили черезъ опасныя мѣста двое: одинъ велъ ее подъ уздцы, другой держалъ за хвостъ, чтобы ухватить въ случаѣ, если она споткнется или поскользнется. Несмотря на это, онѣ много разъ падали, хотя снова становились на ноги. Одна упала и уже начала скользить по откосу, но, къ счастью, ее удалось удержать во-время. Мнѣ самому приходилось ползти на четверенькахъ по нѣскольку десятковъ саженъ; одинъ изъ киргизовъ ползъ вслѣдъ за мной и поддерживалъ меня на особенно опасныхъ мѣстахъ. Паденіе въ одну изъ пропастей было бы неминуемой смертью.
"Однимъ словомъ, это былъ отчаянный переходъ: темно, холодно, страшно. Единственные звуки, прерывавшіе гробовую тишину ущелья, были пронзительныя вскрикиванья проводниковъ, когда падала лошадь, крики предостереженія, которыми они обмѣнивались при приближеніи къ опасному мѣсту, да постоянный шумъ рѣки, которая, пѣнясь, бѣжала по камнямъ внизъ. Когда мы наконецъ добрались до Лянгара, усталые, иззябшіе, голодные, оказалось, что мы шли по снѣгу больше двѣнадцати часовъ безъ отдыха. Какъ пріятно было намъ найти двѣ уже приготовленныя для насъ юрты съ пылавшимъ въ нихъ огнемъ!"
Трудный перевалъ,-- Лавины.-- Верблюды-проводники.-- Волки,-- Еще перевалъ, -- На озерѣ.
Изъ Лянгара Гединъ направился почти прямо на югъ, къ Тенгисъ-байскому горному проходу. Пять переваловъ, идущихъ съ запада на востокъ, соединяютъ Ферганскую долину съ Алайской. Изъ нихъ наиболѣе удобенъ Талдыкскій (11.605 ф. высоты), черезъ который проложена порядочная дорога; но онъ почти всю зиму заваленъ снѣгомъ. На Тенгисъ-Байскомъ (12.680 ф.) обыкновенно снѣгу меньше, и въ самыя снѣжныя зимы онъ бываетъ непроходимъ только нѣсколько дней. Февраль особенно неудобенъ для путешествія по этимъ мѣстностямъ, такъ какъ это мѣсяцъ лавинъ и бурановъ; если погода не совсѣмъ ясная и тихая, самые храбрые киргизы не рѣшаются пускаться черезъ перевалъ. Рѣдкая зима проходитъ безъ несчастій. На одной стоянкѣ недалеко отъ перевала киргизы разсказывали Гедину, что въ началѣ прошлаго года къ нимъ пришелъ изъ Учъ-кургана пріятель, чтобы провести съ ними рамазанъ (постъ). На обратномъ пути его застигъ 23 марта на самомъ перевалѣ сильнѣйшій буранъ, и онъ принужденъ былъ пролежать на землѣ четверо сутокъ, завернувшись въ свой тулупъ. Лошадь его околѣла; провіантъ весь вышелъ. Когда буранъ прекратился, онъ увидѣлъ, что дорога и взадъ и впередъ завалена снѣгомъ. Несмотря на это, онъ пошелъ дальше, гдѣ ползкомъ, гдѣ пѣшкомъ, и послѣ двухъ сутокъ добрался до Кара-кіи. Тамъ онъ встрѣтилъ нѣсколькихъ киргизовъ, которые накормили и отогрѣли его. Оправившись немного, онъ продолжалъ свой путь въ Учъ-курганъ. Онъ дошелъ до дому, но въ ту же ночь умеръ отъ переутомленія.
25 февраля Гединъ послалъ впередъ нѣсколько киргизовъ съ лопатами и кирками, чтобы прочистить путь, а на слѣдующее утро двинулся за ними со своимъ караваномъ. Имъ надобно было проходить черезъ такъ называемую Кара-кію, Черное ущелье, вполнѣ заслуживающее свое названіе: это узкій проходъ между двумя высокими, отвѣсными скалами; лучи солнца никогда не проникаютъ въ него, онъ постоянно окутанъ мракомъ. На днѣ его бѣжитъ и пѣнится рѣка Исфайранъ, образуя шумный водопадъ. Черезъ эту рѣку переброшено нѣсколько узкихъ и весьма ненадежныхъ мостиковъ. Только-что путники благополучно миновали и ихъ и ущелье, какъ имъ встрѣтилось неожиданное препятствіе: вся долина была завалена недавно скатившеюся лавиной, которая засыпала и рѣку и дорогу. Вообще на этомъ пути они натолкнулись на нѣсколько лавинъ, при этомъ дорога поднималась круто вверхъ, лошади скользили, падали и не могли подняться съ вьюками, такъ что безпрестанно приходилось разгружать и снова нагружать ихъ. Переходъ черезъ послѣднюю лавину былъ такъ труденъ, что киргизамъ пришлось нести багажъ на себѣ и вести подъ уздцы еле передвигавшихъ ноги лошадей, а Гединъ почти весь день шелъ пѣшкомъ. На слѣдующій день, благодаря киргизамъ, нѣсколько расчистившимъ дорогу, имъ удалось добраться до перевала. Въ глубокихъ снѣжныхъ сугробахъ протоптана была узкая тропинка, по которой приходилось подвигаться очень осторожно, такъ какъ одинъ невѣрный шагъ, и лошадь по шею проваливалась въ снѣгъ, изъ котораго нѣсколько человѣкъ съ трудомъ могли ее вытащить.
На юго-западѣ виднѣлись мрачныя вершины Кара-киры, которыя, точно баканъ на морѣ, указывали путь къ Тенгисъ-баю. Тропинка вилась кверху безконечными зигзагами, лошади еле двигались отъ усталости, люди были сильно утомлены. Но вотъ наконецъ они достигли самаго высокаго пункта перевала и могли нѣсколько отдохнуть.
"Мѣсто, гдѣ мы находились,-- говоритъ Рединъ -- было со всѣхъ сторонъ окружено грядами снѣжныхъ горъ; лишь тамъ и сямъ изъ-подъ снѣжнаго покрывала выступали голыя, черныя вершины скалъ. Къ сѣверу у нашихъ ногъ разстилалась долина Исфайрана. Къ юго-востоку глазамъ открывалась чудная панорама: тамъ виднѣлись рѣзко очерченные гребни Алайскихъ горъ, а вдали, съ противоположной стороны Алайской долины, хребетъ Заалайскій, вершины котораго тонули въ облакахъ, склоны же блестѣли снѣжными полянами ослѣпительной бѣлизны".
Горы, на которыхъ они находились, составляютъ водораздѣлъ бассейновъ Сыръ-дарьи и Аму-дарьи. Переваливъ черезъ Тенгисъ-бай, они вступали въ область, омываемую притоками Аму-дарьи. Спускъ оказался такъ же крутъ, какъ подъемъ. Безпрестанно приходилось перебираться черезъ лавины. Одна изъ самыхъ большихъ лавинъ, скатившаяся наканунѣ, имѣла до 200 саженъ ширины и до 10 глубины. Киргизы радовались, что такъ счастливо избѣгли встрѣчи съ нею. Эти лавины съ такой страшной силой несутся съ горъ, что, вслѣдствіе давленія, нижній слой ихъ превращается въ ледъ; всякое живое существо, встрѣчающееся имъ на пути, попадаетъ въ средину крѣпкой стекловидной массы и примерзаетъ къ ней.
На слѣдующій день, при переходѣ черезъ долину Дараутъ-кургана, несчастнымъ лошадямъ пришлось чуть не каждыя десять минутъ переходить вбродъ рѣку, журчавшую подъ сводами и мостами изъ снѣга. Съ отвѣснаго обледенѣлаго берега онѣ должны были бросаться въ воду и затѣмъ сильнымъ прыжкомъ выскочить на противоположный столь же крутой берегъ. На ихъ счастье, пошелъ снѣгъ, подулъ сильный вѣтеръ и путникамъ пришлось не только раньше обыкновеннаго остановиться на ночлегъ, но и пробыть весь слѣдующій день въ киргизскомъ кышлакѣ Дараутъ-курганѣ, пережидая, пока уляжется непогода.
Когда вѣтеръ стихъ, караванъ двинулся въ дальнѣйшій путь по Алайской долинѣ къ Заалайскому хребту. Снѣгу намело такъ много, что киргизы, посланные впередъ, не могли прочистить дорогу и пришлось прибѣгнуть къ помощи верблюдовъ. Впереди каравана два проводника ѣхали на верблюдахъ, отыскивая, гдѣ былъ слой снѣга потверже. Часто случалось, что верблюды проваливались по самыя уши, и тогда приходилось поворачивать въ сторону и искать пути въ другомъ направленіи. При приближеніи къ одной юртѣ, которая должна была служить путникамъ убѣжищемъ на ночь, снѣгъ оказался до того рыхлъ и глубокъ, что не было возможности вести по немъ лошадей: первая изъ нихъ сразу провалилась въ него и чуть не погибла. Тогда киргизы придумали такой оригинальный исходъ: они стащили съ юрты кошмы, разостлали ихъ длинной дорожкой по снѣгу, и по этой дорожкѣ осторожно проводили одну лошадь за другой. При этомъ они разсказывали, что иногда бываетъ еще хуже. Снѣгу наваливаетъ наравнѣ съ юртами и, чтобы поддерживать сношенія между аулами, прибѣгаютъ къ помощи домашнихъ яковъ: они своими рогами пропахиваютъ снѣгъ точно плугами, и киргизы идутъ уже по тѣмъ туннелямъ и бороздамъ, какіе они сдѣлаютъ. Нѣсколько разъ приходилось путешественникамъ проводить цѣлые дни въ пустынныхъ юртахъ, посылая въ сосѣдніе аулы за киргизами, которые являлись или на верблюдахъ,.или на своихъ маленькихъ горныхъ лошадкахъ и расчищали имъ путь. На одномъ ночлегѣ ихъ встрѣтили четверо киргизовъ, больныхъ, усталыхъ. Оказалось, что вслѣдствіе распоряженія ферганскаго губернатора, волостной старшина селенія Учъ-тепе хотѣлъ лично встрѣтить путешественника и отправился со свитой черезъ Алайскій хребетъ. На перевалѣ его застигъ буранъ, который у него на глазахъ засыпалъ цѣлое стадо барановъ. Старшина не рѣшился ѣхать дальше, а послалъ шестерыхъ изъ своихъ людей; они бились девять дней, чтобы перебраться черезъ занесенный снѣгомъ перевалъ, потеряли одну лошадь, принуждены были бросить юрту и топливо, которыя везли съ собой. Двое какъ-то отбились отъ прочихъ и неизвѣстно, куда дѣлись, а остальные четверо находились въ самомъ жалкомъ положеніи: у одного была отморожена нога, другой былъ пораженъ такъ называемой "снѣжной слѣпотой". Эта болѣзнь проис ходитъ отъ переутомленія глазъ, когда приходится долго смотрѣть на блестящій бѣлый снѣгъ. Чтобы защититься отъ нея, киргизы прикрываютъ лобъ и глаза бахромой изъ конскихъ волосъ, засунутыхъ подъ шапку, или широкимъ кожанымъ ремнемъ, въ которомъ прорѣзаны маленькія щелочки для глазъ.
Несмотря на сильные морозы, доходившіе до 30о, рѣка Кызылъ-су, которую надобно было переѣхать, оказалась не замерзшей посрединѣ. "Очень жуткое испытываешь ощущеніе, -- пишетъ Гединъ, -- когда лошадь останавливается на краю льда, готовясь прыгнуть въ воду. Ей легко, поскользнуться или упасть, и тогда холодная ванна неизбѣжна, что при такой погодѣ не можетъ доставить удовольствія. Мало того, это просто опасно, такъ какъ человѣкъ, укутанный шубами, понятно, стѣсненъ въ движеніяхъ. Когда лошадь благополучно очутилась въ водѣ, у меня закружилась голова, такъ кипѣла и пѣнилась рѣка, готовая унести и коня и всадника. Стоило мнѣ не такъ крѣпко держать лошадь, дать'ей уклониться отъ брода, она потеряла бы почву подъ ногами, и потокъ унесъ бы ее. Лѣтомъ такіе случаи весьма обыкновенны здѣсь ".
Чѣмъ ближе къ хребту, тѣмъ холмистѣе становилась мѣстность. Заалайскій хребетъ обрисовывался все яснѣе, снѣжный гребень его ослѣпительно сверкалъ, отливая серебромъ и лазурью; высоко надъ нимъ сіяло бирюзовое небо. Легкіе клочки бѣлыхъ облаковъ повисли надъ вершиною горы Кауфмана. Медленно и безмолвно подвигался караванъ по глубокимъ сугробамъ. Только въ особенно тяжелыхъ мѣстахъ тишина, царившая вокругъ, прерывалась покрикиваньями проводниковъ: "Бисмил-лахъ!" (съ Богомъ!) или "Айда!" (впередъ!).
Всѣхъ больше наслаждалась путешествіемъ собака. Она то ныряла въ сугробахъ, то каталась по снѣгу, то ради шалости набирала полный ротъ снѣга, то какъ стрѣла мчалась впереди каравана. Вообще собака эта была какая-то странная, полудикая. Киргизы считаютъ собакъ нечистыми животными, присутствіе которыхъ оскверняетъ человѣческое жилище. Джолчи была воспитана въ этихъ правилахъ и твердо держалась ихъ. Ни лаской, ни угрозой нельзя было заставить ее войти въ юрту. Въ метель и холодъ она лежала на открытомъ воздухѣ и добросовѣстно стерегла хозяйское добро, но ничѣмъ не проявляла своего особеннаго расположенія къ самому хозяину.
Между холмами часто попадались волчьи слѣды. Киргизы разсказывали, что въ этихъ мѣстахъ водится много волковъ, которые лѣтомъ таскаютъ у нихъ барановъ. Хотя пастушечьи собаки за версту за двѣ чуютъ волковъ, но тѣ часто надуваютъ ихъ: они иногда цѣлыми недѣлями ходятъ и выжидаютъ удобный случай для нападенія. Кровожадны они невѣроятно и, если нападутъ на беззащитное стадо, не оставятъ въ живыхъ ни одного животнаго. Одинокимъ путникамъ тоже достается отъ нихъ. Киргизы разсказываютъ массу исторій о людяхъ, загрызенныхъ ими. Предыдущей зимой одинъ изъ проводниковъ Гедина и сартъ-джигитъ наткнулись на цѣлую стаю волковъ. Въ одну минуту дюжина хищниковъ окружила ихъ со всѣхъ сторонъ. Къ счастью, люди были хорошо вооружены и застрѣлили двухъ волковъ. Тогда остальные бросились на убитыхъ товарищей и принялись терзать ихъ, а всадники воспользовались этимъ, чтобы быстро уѣхать. Киргизы относятся къ волкамъ не просто какъ къ хищнымъ животнымъ, а какъ къ своимъ смертельнымъ врагамъ. Если имъ удастся подстрѣлить волка, они не убиваютъ его сразу, а замучиваютъ до смерти страшными пытками.
Во время глубокихъ зимнихъ снѣговъ въ Алаѣ волки подвигаются къ Памиру и бродятъ по берегамъ озера Кара-куля, гдѣ живутъ главнымъ образомъ охотой на архаровъ, красивыхъ горныхъ барановъ центральной Азіи, кійковъ (дикихъ козъ) и зайцевъ На архаровъ волки охотятся съ большими хитростями, устраивая настоящія облавы. Они окружаютъ стадо широкимъ кольцомъ, начинаютъ выть, чтобы напугать животныхъ, и сжимаютъ кольцо все тѣснѣе и тѣснѣе. Подойдя близко къ стаду, они отбиваютъ отъ него нѣсколькихъ барановъ, загоняютъ ихъ въ какое-нибудь ущелье или на скалу. Если скала слишкомъ высока, и волки не могутъ влѣзть на нее, они со всѣхъ сторонъ окружаютъ ее и терпѣливо ждутъ, пока тонкія ноги бѣднаго барана онѣмѣютъ отъ усталости и онъ скатится къ ногамъ своихъ хищныхъ преслѣдователей.
Утромъ 9 марта всѣ киргизы каравана упали на колѣни въ снѣгъ и стали молиться Аллаху о благополучномъ переходѣ черезъ Кызылъ-артъ, гдѣ часто неожиданно поднимаются страшные бураны. Но на самомъ дѣлѣ перевалъ оказался вовсе не такимъ труднымъ, какъ можно было ожидать. Погода стояла ясная, тихая, и караванъ уже поднялся на такую высоту, что достигнуть вершины Заалайскаго хребта (14.015 ф.) было сравнительно легко. На самомъ перевалѣ возвышается могила мусульманскаго святого Кызылъ-арта, груда камней, украшенная "тугами", кольями, на которыхъ навѣшены куски разныхъ матерій и рога антилопъ. Киргизы разсказываютъ, что этотъ святой, жившій еще во времена Магомета, отправился изъ долины Алая на югъ проповѣдывать истинную вѣру и открылъ этотъ проходъ.
На южной сторонѣ перевала оказалось сначала довольно много снѣгу, но затѣмъ, чѣмъ дальше, тѣмъ слой его становился тоньше, и мало-по-малу ландшафтъ совершенно измѣнился: почва была почти совсѣмъ обнажена отъ снѣгу и на большихъ пространствахъ покрыта пескомъ и мелкими обломками горныхъ породъ; горы становятся болѣе округленными, и гребни ихъ отдѣляются другъ отъ друга широкими, отлогими долинами. Мѣстность повышалась къ юго-востоку, и скоро караванъ достигъ небольшого перевала Учъ-булака, съ котораго виднѣлась сѣверо-восточная часть озера Кара-куль, покрытая льдомъ и снѣгомъ и окруженная величественными горами, отъ подошвы до вершины закутанными въ блестящее снѣжное покрывало. Отъ Учъ-булака дорога пошла черезъ широкую степь, которая постепенно спускалась къ самому озеру и была покрыта корявыми, сухими кустами терескена, корни котораго доставляютъ превосходное топливо.
Дойдя до озера и переночевавъ въ небольшой землянкѣ на берегу его, Гединъ взялъ съ собой двухъ сартовъ-джигитовъ, Рехима и Исламъ-бая, и двухъ киргизовъ и отправился дѣлать изслѣдованія озера. Всѣ они были на лошадяхъ, а двѣ вьючныя лошади везли за ними багажъ. Остальные люди и лошади должны были отправиться прямо къ слѣдующей стоянкѣ около юго-восточнаго берега озера.
Кара-куль -- соленое озеро, площадь котораго имѣетъ около 200 кв. верстъ. Киргизское названіе свое Кара-куль (Черное озеро) оно получило потому, что вода его кажется лѣтомъ черною сравнительно съ окружающими горами, на которыхъ даже лѣтомъ лежатъ снѣжныя полосы. Гединъ провелъ на немъ два дня, прорубая въ нѣсколькихъ мѣстахъ ледъ и дѣлая измѣренія глубины воды, ея температуры и толщины ледяного покрова. Когда сдѣлана была послѣдняя прорубь среди залива въ южной части озера, трое изъ спутниковъ Гедина попросили позволенія ѣхать съ вьючными лошадьми впередъ, къ мѣсту, назначенному для ночовки, и приготовить тамъ палатку. "Я отпустилъ ихъ,-- разсказываетъ Гединъ,-- и остался одинъ съ киргизомъ Ширъ. Пока я производилъ и записывалъ свои измѣренія, стемнѣло. Сначала мы ѣхали по льду заливчика и ясно видѣли слѣды оставившихъ насъ людей. Но, выѣхавъ на берегъ, мы потеряли эти слѣды. Мы долго ѣхали по полуострову, покрытому пескомъ и камнями. Скоро надъ горизонтомъ поднялся серпъ луны и своими холодными, блѣдными лучами освѣтилъ пустынный ландшафтъ. Не слышно было ни звука, не видно было ни одного живого существа. Мы время отъ времени останавливались и кричали,-- отвѣта не было. Разъ на небольшой снѣжной полянкѣ мы снова напали на слѣдъ, но очень скоро потеряли его, когда мѣсяцъ заволокло вечернимъ туманомъ. Послѣ четырехъ часовъ ѣзды мы выѣхали на восточный берегъ озера. Но нигдѣ не замѣтно было ни всадниковъ, ни огней, никакихъ признаковъ бивуака. Очевидно, наши люди поѣхали другой дорогой. Но какой? Мы проѣхали еще часъ наугадъ, но все напрасно -- мы никого не могли найти. Тогда рѣшено было остановиться на ночлегъ. Мѣсто, на которомъ мы сдѣлали привалъ, представляло изъ себя песчаную площадку съ тонкимъ налетомъ снѣга. Мы связали лошадей, чтобы онѣ не убѣжали; бѣдныя животныя, не ѣвшія цѣлый день, рыли песокъ копытами, но ничего не находили, кромѣ крѣпкихъ, сухихъ корней терескена, и съ жадностью жевали ихъ. Устроивши себѣ ночлегъ настолько удобно, насколько позволяли наши скудныя средства, мы усѣлись рядомъ и до часа ночи болтали, пугая другъ друга разными страшными исторіями о волкахъ. Ширъ, впрочемъ, увѣрялъ, что наши лошади издали почуютъ волковъ и предупредятъ насъ. Наконецъ, уставши разговаривать, мы закутались въ свои тулупы и улеглись по-киргизски, стоя на колѣняхъ, наклонивъ голову и подставивъ спину вѣтру. Вмѣсто подушки я положилъ себѣ подъ голову свой чемоданчикъ съ картами, записными книжками, термометромъ и проч. Но я не родился киргизомъ, и потому никакъ не могъ заснуть въ такой позѣ. Ширъ похрапывалъ, а я глазъ не смыкалъ. Я попробовалъ лечь такъ, какъ мы, европейцы, обыкновенно ложимся; но скоро холодъ прохватилъ меня насквозь, я принужденъ былъ вставать и ходить взадъ и впередъ, чтобы согрѣться. Счастье еще, что ночной вѣтеръ былъ не особенно свѣжъ и морозъ доходилъ всего до 15о".
На-зарѣ они встали голодные, прозябшіе, сѣли на коней и продолжали свой путь къ югу. Послѣ полудня имъ наконецъ удалось найти своихъ спутниковъ, ожидавшихъ ихъ около разложенныхъ костровъ съ горячимъ чаемъ и жареной бараниной.
Путешественникамъ предстоялъ еще одинъ перевалъ черезъ Коры Акъ-байталъ. Къ нему вела, постепенно повышаясь, долина Мусъ-колъ, изрѣзанная ключами, которые питаютъ своими водами рѣку Мусъ-колъ. Зимой ключи эти замерзаютъ и становятся горными озерами, въ которыхъ отражается небо и окрестныя горы. На берегу, одного изъ этихъ озеръ возвышались два интересныхъ ледяныхъ вулкана. Здѣсь бьютъ изъ почвы два ключа. Осенью вода, разливающаяся кругомъ нихъ, замерзаетъ; но ключи продолжаютъ бить, и мало-по-малу вокругъ нихъ образуются ледяные конусы въ нѣсколько саженъ высоты.
Конецъ труднаго пути.-- Памирскій постъ.-- Пріятный отдыхъ.-- Китайская подозрительность.
15 марта, послѣ десятичасового очень труднаго перехода, путники достигли вершины перевала Акъ-Байталъ (15.360 ф. высоты). Поднялась вьюга, разъигрался небольшой буранъ, поднимавшій облака снѣжной пыли. Спускъ былъ такъ же крутъ, какъ и подъемъ. Но это были уже послѣднія трудности, встрѣченныя караваномъ на пути въ Памиръ. Дальше ему пришлось двигаться долинами, по снѣгу не особенно глубокому. Навстрѣчу ему начальникъ памирскаго поста выслалъ татарина, переводчика, въ парадной одеждѣ съ шестью медалями на груди. Онъ подалъ Гедину письмо съ привѣтствіемъ коменданта. 18 марта караванъ вступилъ въ широкую долину Мургаба. Вблизи виднѣлось небольшое укрѣпленіе, на башнѣ котораго развивался русскій фдагъ, когда караванъ приблизился, солдаты и казаки выстроились на стѣнѣ и привѣтствовали его громкимъ ура. Около воротъ Свена Гедина ожидалъ комендантъ, капитанъ Зайцевъ, съ шестью офицерами. Они привѣтливо встрѣтили путешественника и провели его въ комнату, которая давно была приготовлена для него. Онъ вымылся въ хорошей русской банѣ и затѣмъ явился на обѣдъ въ офицерское собраніе. "Навѣрно, нигдѣ не было такого веселья, -- замѣчаетъ онъ,-- какъ у насъ, на "крышѣ міра", на высотѣ 11.850 ф. надъ уровнемъ моря, въ самомъ центрѣ Азіи, въ странѣ, гдѣ ближайшими сосѣдями нашими являлись горные бараны, степные волки да королевскіе орлы, парящіе въ поднебесьѣ".
Памирскій постъ -- укрѣпленіе, возвышающееся на правомъ берегу рѣки Мургаба. Наружная стѣна его, сложенная изъ дерна и мѣшковъ съ пескомъ, окружаетъ большой дворъ, на которомъ расположенъ домъ для офицеровъ и нѣсколько землянокъ съ деревянными крышами: казармы, кухня, лазаретъ, баня, мастерскія и проч. Продовольственные запасы и амуниція сохраняются въ юртахъ. Тамъ же находится небольшая метеорологическая станція, на которой три раза въ день производятся наблюденія. Переходы температуры здѣсь необыкновенно рѣзки. Иногда въ теченіе какихъ-нибудь 5--6 часовъ термометръ отъ 30 градусовъ холода переходитъ на 10 град. тепла; разница между температурой на солнцѣ и въ тѣни громадная. Въ углу стѣны, обращенной къ сѣверу, находятся двѣ батареи съ митральезами. Стѣна, обращенная къ югу, идетъ по краю террасы и господствуетъ надъ правымъ берегомъ Мургаба. Между укрѣпленіемъ и рѣкой тянется болотистая мѣстность, изъ которой пробивается нѣсколько свѣтлыхъ ручейковъ. Постройка форта- на такой высотѣ и такъ далеко отъ цивилизованныхъ мѣстъ представляла громадныя трудности. Весь матеріалъ приходилось привозить изъ Ферганской области на вьючныхъ лошадяхъ тѣмъ же путемъ, какимъ шелъ Гединъ. Осенью, когда шла постройка, безпрестанно разражались страшные бураны, засыпавшіе все и всѣхъ облаками снѣжной пыли и песку и опрокидывавшіе юрты, въ которыхъ жили офицеры и солдаты.
Въ послѣднее время между Памиромъ и Кашгаромъ проложена новая дорога; кашгарскіе купцы пріѣзжаютъ съ своими товарами, вымѣниваютъ ихъ у киргизовъ на овецъ, гонятъ этихъ овецъ на продажу въ Ферганъ, и съ хорошими барышами возвращаются въ Кашгаръ. Вообще же гарнизону форта приходится вести совсѣмъ уединенную жизнь на этомъ клочкѣ земли, отдѣленномъ отъ всего міра. Почта приходитъ туда разъ въ недѣлю, и можно себѣ представить, съ какимъ нетерпѣніемъ всѣ ожидаютъ джигита, который привозитъ ее на своей лошади, съ какою радостью встрѣчаютъ его! Почтовыя сумки быстро распаковываются; счастливцы, получившіе вѣсти съ далекой родины, спѣшатъ къ себѣ въ комнату, чтобы безъ помѣхи прочесть ихъ; остальные набрасываются на газеты, на журналы, и всѣ потомъ въ теченіе нѣсколькихъ дней горячо обсуждаютъ все, что прочли, что узнали.
Женщинъ въ фортѣ нѣтъ ни одной. Казаки готовятъ кушанья, служатъ за столомъ, убираютъ комнаты, стираютъ бѣлье. Порядокъ дня такой: утромъ чай, затѣмъ ученье солдатъ, въ 12 часовъ громкая барабанная дробь сзываетъ всѣхъ офицеровъ въ общую столовую къ завтраку, а солдатъ къ обѣду. Послѣ своего обѣда солдаты и казаки учатся грамотѣ и разнымъ мастерствамъ; въ шесть часовъ барабанъ снова сзываетъ офицеровъ къ обѣду. Вечеръ всѣ не дежурные по службѣ проводятъ свободно.
Съ началомъ весны снѣжная пустыня нѣсколько оживилась. Птицы начали свой весенній перелетъ. Стаи дикихъ утокъ и гусей, проведя зиму въ Индіи, направлялись въ Сибирь и останавливались на отдыхъ въ Мургабѣ. Казаки ловили и стрѣляли ихъ. Офицеры и солдаты гарнизона предпринимали нерѣдко охотничьи экспедиціи за архарами и обыкновенно возвращались съ богатой добычей.
По воскресеньямъ устраивались разныя игры и пляски. Музыка была неважная: гармоника, два барабана, треугольникъ да пара тарелокъ -- вотъ и все; но музыканты играли съ большимъ одушевленіемъ, а казаки плясали камаринскую такъ, что пыль столбомъ стояла. "Когда солнце садилось, -- разсказываетъ Гединъ,-- а западный вѣтеръ, бушевавшій весь день, утихалъ, семьдесятъ сильныхъ, свѣжихъ голосовъ оглашали горный воздухъ звуками русскихъ пѣсенъ, то заунывныхъ, то бойкихъ солдатскихъ. Послѣднее воскресенье моего пребыванія въ фортѣ закончилось такимъ музыкальнымъ вечеромъ. Въ воздухѣ стояла тишина; было холодно; звѣзды сіяли необыкновенно ярко; издали во время паузъ доносилось тихое журчаніе Мургаба. Солдаты пѣли съ необыкновеннымъ чувствомъ, точно подъ наплывомъ воспоминаній о далекой родинѣ. Офицеры и я, мы съ удовольствіемъ прислушивались къ этимъ свѣжимъ голосамъ, разносившимся далеко кругомъ".
Прогостивъ въ фортѣ до 7 апрѣля, Гединъ отправился дальше, на сѣверо-востокъ, въ Кашгаръ. Западная часть Памира принадлежитъ Россіи, восточная -- Китаю. Какъ та, такъ и другая населена киргизами, изъ которыхъ очень немногіе ведутъ осѣдлый образъ жизни, -- большинство кочуетъ все лѣто со своими стадами и только зиму проводитъ въ опредѣленномъ мѣстѣ, въ своихъ кышлакахъ. Послѣ пятидневнаго пути и перевала черезъ хребетъ Сарыколъ, путешественникъ очутился въ китайскихъ владѣніяхъ. Онъ сдѣлалъ привалъ въ небольшомъ китайскомъ аулѣ, но тамъ его встрѣтили очень недовѣрчиво. О немъ заранѣе ходили самые нелѣпые слухи, въ родѣ того, что это русскій, который готовится съ 60 вооруженными казаками сдѣлать нападеніе на китайскія владѣнія. Но когда киргизы увидѣли, что Гединъ путешествуетъ одинъ, въ сопровожденіи ихъ же соплеменниковъ, они успокоились и приняли его гостепріимно, но все-таки поспѣшили дать знать о его прибытіи въ сосѣднюю китайскую крѣпостцу Булюнъ-куль. На слѣдующее утро явились трое посланныхъ отъ коменданта этой крѣпостцы привѣтствовать путешественника и въ то же время вывѣдать, кто онъ такой и по какому дѣлу ѣдетъ. Главнымъ посломъ былъ османъ-бекъ, красивый, статный киргизъ съ очень интеллигентнымъ лицомъ, начальникъ сотни въ Булюнъ-кулѣ; его сопровождали начальникъ пограничной стражи Яръ Мухаммедъ-бекъ и мулла. Всѣ трое были въ бѣлыхъ чалмахъ и пестрыхъ халатахъ. Удовлетворивъ свое любопытство, они отправились обратно въ Булюнъ-куль.
Для помѣщенія путешественника приготовлена была жалкая юрта, покрытая рваными кошмами на разстояніи трехъ "кичкеримовъ" {"Кичкеримъ" -- разстояніе, на которомъ слышенъ громкій человѣческій крикъ.} отъ крѣпостцы. "Мы едва успѣли привести въ нѣкоторый порядокъ нашъ багажъ,-- разсказываетъ Гединъ,-- какъ явился "юзъ-баши", сотникъ, объявить, что помощникъ коменданта Булюнъ-куля, киргизъ Тюря Келды Савганъ, и собратъ его китаецъ Дзяо-даринъ, комендантъ другой сосѣдней крѣпостцы, ѣдутъ ко мнѣ съ визитомъ. Я вышелъ навстрѣчу имъ изъ юрты, и оказалось, что они уже подъѣхали въ сопровожденіи десятка китайскихъ солдатъ. Эти солдаты представляли довольно комичное зрѣлище въ своихъ сѣрыхъ шароварахъ, въ башмакахъ и въ красныхъ мундирахъ, украшенныхъ крупными китайскими письменами; всѣ были съ ружьями и ѣхали на бѣлыхъ коняхъ съ красными сѣдлами и длинными брянчащими стременами. Я пригласилъ ихъ войти въ цалатку и велѣлъ подать имъ изысканный "дастарханъ" изъ сардинокъ, шоколаду, засахаренныхъ плодовъ, сладкаго печенья и ликера. Я нарочно захватилъ всѣ эти лакомства изъ Маргелана, чтобы угощать китайцевъ. Дзяо-дарину особенно понравился ликеръ, и онъ спрашивалъ, сколько можетъ выпить его человѣкъ не опьянѣвъ. Папиросы мои тоже пришлись имъ по вкусу, хотя Дзяо-даринъ находилъ, что его кальянъ лучше.
"Намъ съ мандариномъ было не очень легко вести разговоръ. Въ то время я еще не умѣлъ говорить по-киргизски. Поэтому я говорилъ по-русски; Куль Маметьевъ (переводчикъ, сопровождавшій Гедина изъ порта Памира) передавалъ мои слова потюркски переводчику мандарина, сарту, а тотъ въ свою очередь передавалъ ихъ по-китайски Дзяо-дарину. Тюря Келды Савганъ былъ очень живой, пріятный человѣкъ, но тонкій и осторожный дипломатъ. Узнавъ, что я намѣренъ предпринять восхожденіе на гору Мусъ-тагъ-ату, они заявили, что Куль Маметьевъ не можетъ сопровождать меня, такъ какъ онъ русскій подданный. Но когда я имъ показалъ свой паспортъ и письмо китайскаго посланника въ Петербургѣ къ дао-таю въ Кашгарѣ, они уступили, но поставили условіемъ, что немедленно по возврашеніи съ горной экспедиціи Куль Маметьевъ кратчайшей дорогой вернется въ русскій Памиръ. Я хотѣлъ теперь же отправить Рехимъ-Бая (повара) на верблюдѣ въ Кашгаръ, такъ какъ онъ заболѣлъ дорогой и нуждался въ отдыхѣ и удобномъ помѣщеніи; но на это Тюря Келды Савганъ не согласился: если киргизъ умретъ по дорогѣ, говорилъ онъ, изъ-за его смерти китайскимъ властямъ могутъ быть непріятности. Въ концѣ концовъ я успокоилъ ихъ только тѣмъ, что обязался послѣ восхожденія на Мусъ-тагъ-ату вернуться обратно въ Булюнъ-куль и никакимъ другимъ путемъ не направляться въ Кашгаръ. Въ залогъ я долженъ былъ оставить имъ одного изъ своихъ людей и половину багажа. Придя къ такому соглашенію, я заявилъ, что желалъ бы немедленно отдать визитъ своимъ гостямъ; но они оба отвѣчали, что не имѣютъ права пустить европейца въ укрѣпленіе въ отсутствіе коменданта Джанъ-дарина, уѣхавшаго въ Кашгаръ. Переговоры эти продолжались цѣлыхъ пять часовъ. Когда наконецъ мои гости собрались уходить, я, чтобы расположить ихъ въ свою пользу, хотѣлъ подарить имъ тульскій кинжалъ и серебряную чарку. Сначала они отказывались, говоря, что послѣ такого изысканнаго дастархана мнѣ не слѣдуетъ дарить ихъ, что правильнѣе было бы имъ одарить меня, такъ какъ я ихъ гость, но въ концѣ концовъ они согласились принять подарки, выражая надежду отдарить меня, когда я вернусь изъ экспедиціи на Мусъ-тагъ-ата. Послѣ этого они любезно распрощались со мной и умчались въ облакѣ пыли, сквозь которое долго еще мелькали ихъ бѣлые кони, ихъ красные мундиры и ихъ блестящее оружіе. Съ тѣхъ поръ мы ни разу больше не видали ихъ, хотя они и напоминали мнѣ о себѣ во время моей экскурсіи въ горы: они запрещали киргизамъ своей области доставлять мнѣ баранину, топливо и другія необходимыя вещи.
"Весь остальной день прошелъ у меня въ приготовленіяхъ къ восхожденію на Мусъ-тагъ-ату. Я рѣшилъ взять съ собой только четырехъ человѣкъ: Куль Маметьева, Исламъ-бая (замѣнившаго мнѣ больнего Рехима) и двухъ киргизовъ. Четыре вьючныя лошади должны были везти нашъ багажъ: продовольствіе, постель, шубы, подарки, аптечку, фотографическій аппаратъ, научные приборы и другіе необходимые предметы. Все прочее я оставлялъ подъ присмотромъ сарта Хаджи, которому поручилъ и уходъ за Рехимъ-баемъ. Несмотря на мои старанія устроить его какъ можно лучше, бѣднякъ все не поправлялся. Зимній переходъ на Памиръ совершенно изнурилъ его. Лицо его поблѣднѣло и осунулось, глаза стали какими-то стеклянными, безжизненными. Онъ измѣнился просто до неузнаваемости.
"Вечеромъ къ намъ пришло нѣсколько китайскихъ солдатъ изъ крѣпости. Они попросили позволенія осмотрѣть нѣкоторые изъ моихъ ящиковъ и чемодановъ. Какъ мы узнали впослѣдствіи, въ крѣпости говорили, что мои сундуки набиты русскими солдатами, которыхъ я такимъ образомъ перевожу черезъ границу. То обстоятельство, что въ каждомъ изъ моихъ сундуковъ могло помѣститься не больше половины солдата, нисколько не уменьшило подозрѣній. Я открылъ имъ два-три ящика, и послѣ этого они, повидимому, успокоились. На ночь китайцы поставили сторожей вокругъ моей палатки, но догадались держать ихъ на нѣкоторомъ разстояніи и не на виду. Очевидно, они получили приказаніе слѣдить за мной и разузнать, съ какою цѣлью задумалъ я посѣтить такой отдаленный уголокъ обширной Китайской имперіи
Священная гора.-- Легенды.-- Лѣкарь поневолѣ.-- На якахъ.-- Выше всѣхъ европейскихъ горъ.-- Неожиданная неудача.-- Снова въ Булюнъ-кулѣ.
Гора Мусъ-тагъ-ата считается у мѣстныхъ жителей священною. Проходя мимо нея или издали завидѣвъ ее, киргизы становятся на колѣни и творятъ молитву. По ихъ словамъ, тамъ покоится 70 святыхъ; говорятъ даже, что вся гора громадный "мазаръ", могила святыхъ, въ которой между прочимъ лежатъ Моисей и Али, племянникъ Магомета. Киргизы даже иногда называютъ гору Хазретъ-и-Муза, т.-е. святой Моисей. Между прочими легендами разсказываютъ, что въ давнопрошедшія времена одному старому ишану (святому) удалось взобраться на гору. Онъ нашелъ тамъ озеро и рѣчку, на берегу которой пасся бѣлый верблюдъ. Тамъ былъ также большой садъ, въ которомъ росли сливы и расхаживали почтенные старцы въ бѣлыхъ одеждахъ. Святой сорвалъ нѣсколько сливъ и съѣлъ ихъ. Тогда одинъ изъ старцевъ подошелъ къ нему и сказалъ, что онъ хорошо поступилъ. Если бы онъ пренебрегъ плодами, какъ другіе, онъ былъ бы обреченъ вѣчно оставаться на горѣ, вѣчно ходить взадъ и впередъ по саду. Послѣ этого явился всадникъ на бѣломъ "онѣ, взялъ святого человѣка и вмѣстѣ съ нимъ спустился съ горы. Когда ишанъ очутился въ долинѣ, юнъ лишь смутно вспоминалъ все, что съ нимъ произошло. Дальше киргизы разсказываютъ, что на вершинѣ Мусъ-тагъ-аты находится древній городъ Джанайдаръ, построенный въ то время, когда общій миръ и общее счастье царили на землѣ. Послѣ этого всѣ сношенія между городомъ и остальною землею были прерваны, и поэтому жители его до сихъ поръ наслаждаются полнымъ блаженствомъ. Тамъ растутъ деревья, которыя круглый годъ приносятъ великолѣпнѣйшіе плоды, цвѣтутъ никогда не увядающіе цвѣты, живутъ никогда не старѣющія и не дурнѣющія женщины. Всѣ блага жизни даются тамъ въ изобиліи; смерть, холодъ и мракъ навсегда изгнаны оттуда.
Однимъ словомъ, Мусъ-тагъ-ата, какъ впрочемъ большинство особенно высокихъ горъ, окружена ореоломъ таинственности, являясь центромъ цѣлаго ряда фантастическихъ легендъ и сказокъ.
Мусъ-тагъ-ата, высочайшая гора Памира и одна изъ высочайшихъ горъ въ свѣтѣ, имѣетъ 25.600 ф. высоты и представляетъ главную вершину цѣпи Мусъ-тагъ, или ледяныхъ горъ, достойныхъ соперниковъ Гималаевъ, Кунъ-луня, Кара-корума, Гинду-ку. Имя "Мусъ-тагъ-ата", "отецъ ледяныхъ горъ", показываетъ ея несомнѣнное превосходство надъ всею цѣпью. Это имя какъ нельзя болѣе подходитъ къ ней. Дѣйствительно, вершина ея вздымается, словно сѣдая голова отца среди дѣтей, въ свою очередь.одѣтыхъ въ чистые бѣлоснѣжные плащи и закованныхъ въ блестящія ледяныя латы. Словно гигантскій маякъ, льетъ громадная гора свое серебристое сіяніе на необозримое пространство пустыни.
Изъ Булюнъ-куля къ Мусъ тагъ-атѣ путь шелъ по долинѣ Сары-колъ, представляющей громадную впадину на Памирскомъ плоскогорьѣ. Долина эта то суживающаяся, то расширяющаяся окружена высокими горами. Она очень бѣдна пастбищами и почти необитаема. Подвигаясь по ней къ юго-востоку, путешественники дошли до озера Малый Кара-куль, замѣчательно красиваго, обрамленнаго высокими горами, которыя отражаются въ его прозрачной водѣ, придавая ей то синій, то зеленый оттѣнокъ. Съ юга въ озеро вливается рѣка Су-баши, на берегахъ которой паслись стада косматыхъ яковъ. Тутъ же стояла небольшая китайская крѣпость Су-баши. Начальникъ ея Тогдасынъ-бекъ принялъ Гедина очень любезно и проводилъ въ свою большую, прекрасно убранную юрту.
"Только-что мы успѣли разложить багажъ,-- разсказываетъ Гединъ, -- какъ къ намъ явилась масса гостей, и визиты не прекращались до самаго вечера. Сначала пришли сосѣдніе киргизы, потомъ китайцы, солдаты гарнизона. Всѣ больные окрестной мѣстности явились ко мнѣ просить лѣкарствъ. Одна старуха жаловалась, что у нея кокандская болѣзнь; у другого болѣли зубы, у третьяго -- носъ; одинъ изъ солдатъ гарнизона жаловался, что во время бури у него сводитъ желудокъ и т. д. Я лѣчилъ ихъ всѣхъ одинаково, раздавая пріемы хинина. И они всѣ уходили отъ меня совершенно довольные, твердо вѣруя, что, чѣмъ лѣкарство болѣе горько, тѣмъ оно дѣйствительнѣе. На слѣдующій день мы устроили чай для знатнѣйшихъ киргизовъ аула и для нѣсколькихъ солдатъ-китайцевъ. Вечеромъ я пригласилъ къ себѣ Тогдасынъ-бека и угощалъ его ликеромъ и игрой ящичка съ музыкой. Это привело его въ полный восторгъ. Онъ увѣрялъ, что помолодѣлъ на двадцать лѣтъ, и что ни разу не слыхалъ такой чудной музыки, со временъ владычества надъ Кашгаромъ великаго Якубъ-бека; тогда, лѣтъ двадцать тому назадъ, турецкій султанъ прислалъ въ подарокъ Якубъ-беку большой ящикъ съ музыкой".
Когда Гединъ разспрашивалъ жителей Алайской долины о восхожденіи на Мусъ-тагъ-ату, они утверждали, что добраться до вершины горы совершенно невозможно; отвѣсныя скалы и пропасти заграждаютъ путь, склоны горы покрыты льдомъ, блестящимъ и гладкимъ какъ стекло, на вершинѣ постоянно дуютъ буйные вѣтры; смѣльчака, который добрался бы до нея, великанъ-гора повелитъ вѣтрамъ сдуть прочь какъ песчинку. Киргизы Су-баши тоже считали подъемъ на гору очень труднымъ, но все-таки многіе изъ нихъ согласились сопровождать путешественника и постараться помочь ему въ его предпріятіи, хотя не скрывали тѣхъ опасностей, какія грозили ему. Охотники, которымъ случалось заблудиться на большихъ высотахъ, чувствовали сильное головокруженіе; ловкіе, быстроногіе архары, когда ихъ загоняютъ къ отвѣснымъ ледянымъ скаламъ, въ страхѣ отступаютъ; даже королевскій орелъ не поднимается до вершины горы: крылья его слабѣютъ, прежде чѣмъ онъ доберется до нея.
"17 апрѣля,-- разсказываетъ Гединъ,-- меня ожидала при выходѣ изъ юрты живописная группа. Она состояла изъ полудюжины загорѣлыхъ киргизовъ въ тулупахъ, съ палками въ рукахъ, изъ 9 яковъ -- большихъ черныхъ, добродушныхъ, флегматичныхъ созданій, и изъ двухъ барановъ. Нѣкоторые яки были навьючены необходимымъ провіантомъ, кирками, топорами, заступами, канатами, шубами и мѣховыми коврами, фотографическимъ приборомъ и проч. Научные приборы и бинокли лежали въ мѣшкахъ, которые несли киргизы. Остальные яки были осѣдланы. Мы сѣли на нихъ, распрощались съ бекомъ Тогдасынъ, и караванъ двинулся въ путь. Яками управляютъ посредствомъ веревки, продѣтой въ носовой хрящъ. Впрочемъ, управлять ими почти не приходится, такъ какъ они обыкновенно идутъ, куда сами хотятъ, уткнувъ носъ въ землю, и при этомъ сопятъ такъ сильно, что у васъ въ ушахъ постоянно стоитъ шумъ, точно отъ лѣсопильни. Подъемъ былъ очень крутъ и усѣянъ гнейсовыми обломками различной величины. Къ вечеру мы достигли мѣстечка, защищеннаго отъ вѣтра и свободнаго отъ снѣга, на высотѣ 14.560 ф., и разбили свой незатѣйливый бивуакъ. Одного изъ барановъ зарѣзали, киргизы произнесли молитву: Аллаху акбаръ, бисмиллахъ эрахи манъ эррахимъ (Богъ великъ, но имя Бога милосерднаго, справедливаго), и парное мясо опустили въ котелъ съ талымъ снѣгомъ, кипѣвшій надъ огнемъ. Такъ какъ у насъ не было топлива, то нашъ костеръ состоялъ просто изъ сухого помета яковъ. Позже вечеромъ пріѣхалъ еще киргизъ съ двумя яками, нагруженными терескеномъ. Мы развели чудесный огонь и усѣлись вокругъ него ужинать. Веселое пламя прыгало и плясало, то задѣвая легкимъ поцѣлуемъ губы кого-нибудь изъ присутствующихъ, то поджигая бороду какого-нибудь зазябшаго киргиза и вызывая этимъ общую веселость. Луна взошла изъ-за склона Мусъ-тагъ-аты, окруженная сіяющимъ вѣнцомъ. Огонь мало-по-малу погасъ, и мы заснули сномъ праведныхъ подъ открытымъ небомъ, на горѣ св. Моисея.
"На слѣдующій день погода была неблагопріятная: холодная, вѣтряная, небо покрыто тучами. Несмотря на это, мы рѣшили двигаться дальше. Такъ какъ киргизы предпочитали итти пѣшкомъ, то мы взяли съ собой только трехъ яковъ, чтобы везти багажъ. По извилистымъ тропинкамъ, которыя становились все круче и круче, взбирались мы вверхъ. Яки шли очень твердой походкой, но часто останавливались отдыхать. Когда тучи разсѣялись, глазамъ нашимъ открылась чудная картина. Долина Сары-колъ развертывалась далеко внизу, точно географическая карта. На сѣверѣ виднѣлся Малый Кара-куль и Булюнъ-куль; на юго-западѣ горные хребты Мургаба, а на западѣ, внизу подъ нами, могила батыря Уумъ-кара-кашки, изъ долины она кажется лежащею на большой горѣ, а отсюда эта гора представлялась незначительнымъ холмомъ.
"Наконецъ, мы дошли до ледника Ямъ-булакъ и устроили около него стоянку. Мы находились на высотѣ 15.900 футовъ надъ уровнемъ моря, т.-е. выше всѣхъ европейскихъ горъ. Ледникъ выступаетъ съ королевскимъ величіемъ изъ воротъ своего дворца -- глубокаго широкаго ущелья; выйдя на открытое мѣсто, онъ становится вдвое-втрое шире, но зато и гораздо тоньше".
Поднявшись еще выше, до 17 500 ф., путешественники были застигнуты страшнымъ бураномъ, такъ что имъ пришлось нѣсколько часовъ провести на мѣстѣ и затѣмъ очень осторожно, пробираясь по снѣжнымъ сугробамъ, спуститься снова къ мѣсту своей стоянки у ледника. На другой день буря продолжала бушевать, и Гединъ, предполагая, что экскурсія займетъ больше времени, чѣмъ онъ ожидалъ, послалъ въ долину за съѣстными припасами. Почти всѣ киргизы, сопровождавшіе его жаловались на головную боль и тошноту, такъ что онъ рѣшилъ дать имъ лишній день отдыха, а самъ съ Исламъ-Баемъ и двумя здоровыми киргизами, какъ только буря утихла, предпринялъ экскурсію для изслѣдованія ледника. Онъ сдѣлалъ нѣсколько измѣреній его, снялъ топографическую карту его и сдѣлалъ нѣсколько фотографій. Громадныя трещины, прорѣзывавшія его по всѣмъ направленіямъ, сильно затрудняли движенія; наименьшая толщина ледника доходила до 20--30 саженъ.
Гединъ рѣшилъ обойти гору и попытаться взойти на ея вершину съ южной стороны. Но его намѣреніе было разрушено самымъ неожиданнымъ образомъ. Вѣроятно, вслѣдствіе работъ на ледникѣ и блеска снѣга, у него сдѣлалось воспаленіе глазъ. Страшная боль заставила его бросить все и поспѣшно спуститься въ Су-баши. Несмотря на отдыхъ и болѣе мягкій климатъ, воспаленіе не уменьшалось, и бѣдный путешественникъ, разочарованный въ своихъ гордыхъ замыслахъ, рѣшилъ вернуться въ Булюнъ-куль за оставленными тамъ вещами и людьми. При отъѣздѣ жители аула и солдаты гарнизона провожали его съ большимъ сочувствіемъ.
"Когда караванъ нашъ двинулся въ путь,-- пишетъ Гединъ, -- они всѣ стояли молча, точно присутствуя на похоронахъ. Это грустное впечатлѣніе еще болѣе усилилось, когда черезъ часъ пути насъ нагналъ отрядъ солдатъ, которымъ обязанности службы помѣшали присутствовать на проводахъ. Они пожелали мнѣ счастливаго пути и съ полчаса провожали насъ, распѣвая въ честь меня пѣсни до того заунывныя, что въ концѣ концовъ нашъ караванъ сталъ казаться мнѣ погребальной процессіей, а самъ я покойникомъ".
Въ Булюнъ-кулѣ путешественника ждали новыя непріятности. По дорогѣ туда его засталъ сильный буранъ, онъ пріѣхалъ къ крѣпости уже подъ вечеръ и тотчасъ послалъ къ коменданту съ просьбой дать ему порядочную юрту. Посланный вернулся съ отвѣтомъ, что комендантъ пьянъ, и его нельзя безпокоить. Пришлось довольствоваться прежней старой юртой. Несмотря на это, Гединъ рѣшилъ пробыть тутъ нѣсколько дней, пока боль его сколько-нибудь утихнетъ. Не тутъ-то было. На другой день отъ коменданта получено было приказаніе немедленно удалиться, если онъ не хочетъ подвергнуться насилію. Дѣлать было нечего! Больной, полуслѣпой путешественникъ сѣлъ на лошадь и вмѣстѣ съ своимъ караваномъ двинулся къ Кашгару, отправивъ Куль Маметьева обратно въ фортъ Памиръ. Путь былъ не легкій. Приходилось подниматься на горы по головоломнымъ тропинкамъ, ѣхать по узкимъ дорожкамъ около пропастей, нѣсколько разъ перебираться то вбродъ, то по ветхимъ мостикамъ черезъ Гезъ-дарью, быструю, бурливую горную рѣчку. 30 апрѣля они выѣхали наконецъ изъ горной мѣстности, но здѣсь уже не было слѣдовъ зимы; термометръ поднимался днемъ до 15о тепла, равнина была покрыта роскошною растительностью. Бѣдныя лошади, отощавшія во время путешествія, не могли удержаться отъ искушенія пощипать давно невиданную сочную траву. Еще одинъ опасный переѣздъ черезъ поломанный мостъ, остановка около китайской крѣпостцы, комендантъ которой не пропускалъ путешественника, не осмотрѣвъ предварительно его паспорта, -- и къ вечеру 1 мая караванъ достигъ наконецъ Кашгара.
Кашгаръ. Въ пріятномъ обществѣ.-- Любезный дао-тай,-- Китайскій обѣдъ.-- Измѣненіе маршрута.
Въ Кашгарѣ Гединъ могъ вполнѣ отдохнуть и вылѣчиться отъ своей болѣзни. Онъ жилъ въ домѣ русскаго консула Петровскаго, человѣка гостепріимнаго, веселаго, не только образованнаго, но и ученаго, вполнѣ знакомаго съ мѣстнымъ краемъ, сдѣлавшаго не мало археологическихъ изысканій и собравшаго въ своей библіотекѣ всѣ лучшіе труды по описанію центральной Азіи. Всѣ европейцы, жившіе въ Кашгарѣ, посѣщали домъ консула; кромѣ того къ нему и по дѣламъ, и просто въ гости безпрестанно приходили разные сарты и китайцы; изъ разговоровъ этихъ людей путешественникъ знакомился съ мѣстными нравами, обычаями и образомъ жизни мѣстнаго населенія. Вообще о своемъ пребываніи въ Кашгарѣ онъ вспоминаетъ съ величайшимъ удовольствіемъ. "Я помѣщался,-- пишетъ онъ,-- въ уютной комнаткѣ въ павильонѣ, среди сада, и послѣ завтрака обыкновенно прохаживался взадъ и впередъ подъ тѣнью тутовыхъ деревьевъ и платановъ, по террасѣ, съ которой виднѣлись тѣ пустынныя области, черезъ которыя лежалъ мой путь на дальній востокъ. Моими постоянными сотоварищами были ласточки, которыя свили себѣ гнѣзда подъ крышей и свободно влетали въ комнаты и вылетали изъ нихъ въ открытыя окна и двери; погода стояла такая теплая, что окна и двери не закрывались ни днемъ, ни ночью. Я прилежно работалъ въ своемъ павильонѣ и написалъ нѣсколько статей. Вообще я чувствовалъ себя превосходно. Вѣтеръ шепталъ что-то въ листвѣ платановъ. Я не знаю, что именно, но иногда воображалъ, что онъ приноситъ мнѣ привѣтъ съ далекой родины..."
Кромѣ европейцевъ, жившихъ въ Кашгарѣ, путешественникъ познакомился и съ китайцами. Китай раздѣляется на 19 провинцій, управляемыхъ губернаторами; помощниками губернаторовъ являются: вице-губернаторъ, управляющій финансами, судья и дао-тай ("указывающій правый путь"). Власть губернатора распространяется и на всю провинцію, власть дао-тая на одну ея часть. Такъ, въ провинціи Синь-цзянь, обнимающей весь восточный Туркестанъ, есть нѣсколько дао-таевъ. Положеніе этихъ дао-таевъ въ нѣкоторомъ отношеніи важнѣе губернаторскаго, такъ какъ они контролируютъ дѣйствія всѣхъ чиновниковъ и могутъ приносить на нихъ жалобы императору. Дао-тай кашгарскій управлялъ обширною областью и, кромѣ гражданскихъ дѣлъ, завѣдывалъ военною частью, распространяя свое вліяніе на весь восточный Памиръ.
Въ первые же дни по пріѣздѣ Гединъ счелъ своею обязанностью сдѣлать визитъ такому важному сановнику. Дао-тай жилъ въ обширномъ "яменѣ" (дворцовомъ помѣщеніи). Зданія яменя были расположены вокругъ лабиринта квадратныхъ дворовъ, засаженныхъ посрединѣ тутовыми деревьями и окаймленныхъ со всѣхъ сторонъ верандами. Столбы, поддерживавшіе веранды, были украшены китайскими письменами, а стѣны зданій рисунками, изображавшими по большей части драконовъ и другихъ фантастическихъ животныхъ.
"Дао-тай встрѣтилъ меня,-- пишетъ Гединъ,-- у первыхъ воротъ и съ привѣтливой улыбкой проводилъ до пріемной комнаты, гдѣ мы сѣли около маленькаго квадратнаго столика и принялись пить чай и курить серебряныя трубки. У воротъ выстроился караулъ изъ солдатъ съ длинными аллебардами, а нѣсколько почтенныхъ желтолицыхъ чиновниковъ, съ тщательно заплетенными косами и съ шариками на черныхъ шелковыхъ шапочкахъ, стояли вокругъ стѣнъ комнаты, молча и неподвижно все время, пока продолжался мой визитъ. Дао-тай былъ въ роскошномъ одѣяніи изъ голубого и чернаго шелка въ широкихъ складкахъ котораго прятались золотые драконы, а золотые львы карабкались по причудливо извивающимся гирляндамъ. На его шелковой шапочкѣ торчалъ шарикъ, показывавшій, что онъ даринъ или мандаринъ второго класса. На шеѣ его висѣла длинная цѣпь изъ твердыхъ, рѣзныхъ косточекъ плодовъ. Чтобы заплатить мандарину за честь честью, я тоже одѣлся въ самую лучшую свою черную пару и пріѣхалъ на бѣломъ конѣ, въ сопровожденіи свиты казаковъ.
"Мы цѣлыхъ два часа вели разговоръ, соперничая другъ съ другомъ въ любезности. Дао-тай спросилъ меня, нравится ли мнѣ чай?-- Хао (хорошъ), отвѣтилъ я единственнымъ китайскимъ словомъ, которое зналъ. Онъ всплеснулъ руками и сказалъ:-- Клянусь памятью моихъ отцовъ, что за удивительно ученый человѣкъ мой гость! Нѣсколько минутъ спустя онъ сообщилъ мнѣ, что рѣка Таримъ, вытекающая изъ озера Лобъ-нора, теряется въ пустынѣ и затѣмъ черезъ нѣсколько тысячъ "ли" снова выходитъ на свѣтъ Божій большой китайской рѣкой Хуангъ-хо. Я въ свою очередь воскликнулъ:-- Какой ваше превосходительство ученый человѣкъ! вы все знаете!
"Но я все-таки высказалъ ему и немножко правды: я разсказалъ ему, какъ меня приняли въ Булюнъ-кулѣ, на китайской границѣ, и выразилъ удивленіе, что встрѣтилъ такую нелюбезность, несмотря на китайскій паспортъ и свои рекомендательныя письма; я прибавилъ, что намѣренъ жаловаться высшимъ властямъ. Физіономія дао-тая сразу омрачилась, онъ видимо взволновался и сталъ просить меня не жаловаться, обѣщая наказать коменданта Булюнъ-куля. На слѣдующій день дао-тай отдалъ мнѣ визитъ со всею азіатскою пышностью. Впереди ѣхалъ герольдъ, который черезъ каждые пять шаговъ ударялъ въ огромный гонгъ. За нимъ слѣдовало нѣсколько человѣкъ, вооруженныхъ хлыстами и нагайками, которыми они угощали всякаго, кто не сторонился немедленно. Самъ сановникъ ѣхалъ въ маленькой каретѣ на двухъ высокихъ колесахъ и съ тремя окнами. Надъ муломъ, впряженнымъ въ экипажъ, возвышался балдахинъ, прикрѣпленный къ оглоблямъ. Около кареты шли слуги, державшіе зонтики и желтые флаги съ черными надписями. Шествіе замыкалось отрядомъ солдатъ, ѣхавшихъ на красивыхъ бѣлыхъ лошадяхъ, но въ самыхъ фантастическихъ костюмахъ".
Знакомство Гедина съ дао-таемъ не ограничилось обмѣномъ визитами: черезъ нѣсколько дней сановникъ пригласилъ его къ себѣ на обѣдъ вмѣстѣ съ русскимъ консуломъ и нѣсколькими европейцами, жившими въ Кашгарѣ. Когда китаецъ хочетъ пригласить кого-нибудь на обѣдъ, онъ обыкновенно за день или за два присылаетъ маленькую пригласительную карточку въ огромномъ конвертѣ. Если гость принимаетъ приглашеніе, онъ оставляетъ у себя карточку, въ противномъ случаѣ отсылаетъ ее обратно. Приличіе требуетъ приходить позже означеннаго часа, иначе рискуешь застать хозяина спящимъ и весь домъ въ безпорядкѣ. Когда у хозяевъ все готово, они еще разъ посылаютъ къ гостямъ пригласительную карточку. Только послѣ этого можно начинать одѣваться и не спѣша отправляться на обѣдъ..
"Наше шествіе къ дому сановника вышло по истинѣ блестящимъ,-- описываетъ Гединъ.-- Во главѣ процессіи ѣхалъ сартъ изъ западнаго Туркестана, аксакалъ (старшина) всѣхъ торгующихъ русскихъ подданныхъ Кашгара. На немъ надѣтъ былъ красный бархатный халатъ, съ тремя золотыми русскими медалями на груди. Сзади него казакъ везъ шелковый консульскій флагъ, красный съ бѣлымъ, съ синимъ косымъ крестомъ въ углу. Въ открытомъ ланда ѣхалъ консулъ Петровскій и я, затѣмъ два офицера и Адамъ Игнатьевичъ (миссіонеръ-католикъ), въ своей длинной бѣлой одеждѣ, съ крестомъ на шеѣ и четками въ рукахъ. Въ заключеніе 12 казаковъ въ бѣлой парадной формѣ, едва сдерживавшихъ своихъ горячихъ коней. *
"Такимъ торжественнымъ образомъ, разодѣтые въ праздничные костюмы, мы ѣхали тихимъ шагомъ подъ палящимъ солнцемъ, по узкимъ, пыльнымъ улицамъ Кашгара, черезъ базарную площадь, гдѣ тѣснились сотни лавчонокъ съ соломенными крышами, подпертыми наклонными жердями, мимо мечетей, медрессе и караванъ-сараевъ, мимо рынка, гдѣ торговали старымъ платьемъ; мы нѣсколько разъ сталкивались то съ караваномъ верблюдовъ, то съ вереницей ословъ, нагруженныхъ боченками воды, и наконецъ очутились въ китайскомъ кварталѣ съ его оригинальными магазинами, загнутыми крышами, изображеніями драконовъ и красными объявленіями. Мы подъѣхали къ большимъ воротамъ резиденціи дао-тая, и навстрѣчу намъ вышелъ самъ его превосходительство, окруженный отрядомъ морщинистыхъ, безбородыхъ солдатъ, одѣтыхъ въ самые парадные мундиры.
"Послѣ легкой закуски хозяинъ провелъ насъ и своихъ китайскихъ гостей въ маленькій павильонъ въ саду, гдѣ былъ приготовленъ обѣдъ. Китайскій этикетъ требуетъ, чтобы хозяинъ прикладывалъ ко лбу всѣ кубки, изъ которыхъ пьютъ гости, и всѣ деревянныя палочки, которыми они ѣдятъ. Кромѣ того дао-тай потрясъ каждый стулъ, чтобы показать, что онъ проченъ, и провелъ рукой по его сидѣнью, какъ бы стирая пыль. По окончаніи всѣхъ этихъ церемоній мы усѣлись вокругъ большого краснаго лакированнаго стола. Вошла цѣлая вереница слугъ; каждый изъ нихъ несъ маленькую фарфоровую мисочку съ какимъ-нибудь кушаньемъ. Они поставили всѣ эти кушанья на середину стола. Ихъ оказалось больше дюжины, и черезъ нѣсколько времени появилась новая смѣна и еще, и еще. Передъ каждымъ гостемъ стояло кромѣ того нѣсколько маленькихъ чашечекъ съ приправами, соусами и соями. Если гость самъ не бралъ кушаньевъ, хозяинъ накладывалъ ему по собственному выбору. Въ числѣ блюдъ стояли: чешуя, хрящи и плавники разныхъ китайскихъ рыбъ, грибы, кусочки соленаго бараньяго сала, саламандры, ветчина въ разныхъ видахъ и разныя странныя кушанья, названія и составныхъ частей которыхъ я не могъ узнать. Попробовать ихъ я не рѣшился, такъ какъ видъ у нихъ былъ подозрительный и запахъ весьма непріятный. Обѣдъ закончился конченой ветчиной съ патокой, чаемъ и китайской водкой, крѣпкой и страшно горячей. Большая часть припасовъ, подававшихся за этимъ обѣдомъ, была привезена изъ восточнаго Китая и вслѣдствіе дальняго разстоянія стоила очень дорого. Очевидно, дао-тай, который обыкновенно довольствуется весьма простымъ столомъ, хотѣлъ угостить насъ на славу. А мы,-- я, къ сожалѣнію, долженъ замѣтить,-- не отдали чести китайской кухнѣ. Чтобы ѣсть китайскіе обѣды, необходимо привыкнуть къ тѣмъ страннымъ блюдамъ, какія на нихъ подаются. Нѣкоторыя изъ нихъ оказываются очень вкусными. Такъ, напримѣръ, супъ изъ съѣдобныхъ ласточкиныхъ гнѣздъ -- просто объяденье, но въ этой отдаленной мѣстности онъ рѣдко подается, такъ какъ стоитъ слишкомъ дорого.
"На одной изъ стѣнъ были изображены какія-то надписи: я спросилъ, что онѣ означаютъ, и мнѣ сказали: "Пей и разсказывай веселыя исторіи". Намъ не нужно было этого напоминанія: у насъ, европейцевъ, и безъ того во все время обѣда было самое веселое настроеніе, и мы безпрестанно нарушали строгія правила китайскаго этикета. За обѣдомъ музыканты сарты играли на флейтахъ, били въ барабаны и пѣли; подъ ихъ монотонную музыку плясали и кружились двое мальчиковъ-танцоровъ. Когда послѣдняя перемѣна кушаній была съѣдена, мы слѣдуя строгому правилу этикета, встали и распрощались съ хозяиномъ.
"На возвратномъ пути домой мы проѣзжали по совершенно безлюднымъ и тихимъ улицамъ, площадямъ и базарамъ; кое-гдѣ попадались одинокіе пѣшеходы, какой-нибудь дервишъ или прокаженный нищій. Солнце сѣло за высокими горами Терекъ-давана. Сумерки продержались всего нѣсколько минутъ, и скоро настала темная ночь".
Въ теченіе семи недѣль, проведенныхъ въ Кашгарѣ, Свенъ Гединъ подробно обсуждалъ съ Петровскимъ планъ своего дальнѣйшаго путешествія. Въ концѣ концовъ они рѣшили, что вмѣсто одной большой экспедиціи лучше предпринять нѣсколько мелкихъ, принявъ за исходный пунктъ Кашгаръ, и возвращаясь туда всякій разъ для приведенія въ порядокъ собранныхъ матеріаловъ и для приготовленія къ новому походу.
Гединъ намѣревалея отправиться прежде всего на изслѣдованіе озера Лобъ-нора, но въ началѣ іюня произошла быстрая перемѣна погоды, и настало знойное лѣто. Термометръ показывалъ въ тѣни 38о, а на солнцѣ температура доходила до 65о, и даже ночь не приносила прохлады. Каждый вечеръ надъ городомъ проносился горячій вѣтеръ пустыни, принося съ собой облака сухой, мелкой пыли и заволакивая улицы удушливой мглой. Чѣмъ ближе къ серединѣ лѣта и къ центральнымъ областямъ материка, тѣмъ сильнѣе долженъ былъ становиться зной. Путешественникъ, такъ недавно испытавшій сорокаградусные морозы Памирскаго плоскогорья, не могъ безъ ужаса подумать о раскаленномъ воздухѣ безводныхъ пустынь. Поэтому онъ рѣшилъ отложить посѣщеніе Лобъ-нора до болѣе прохладнаго времени года, а въ теченіе лѣта продолжать свои изслѣдованія горныхъ областей.
Вечеромъ 21 іюня онъ выѣхалъ изъ Кашгара. Караванъ состоялъ изъ шести вьючныхъ лошадей, нагруженныхъ, кромѣ продовольственныхъ запасовъ, приборовъ, инструментовъ, походной постели, шубъ, мѣховъ и оружія, еще халатами, матеріями, цвѣтными платками и шапками, предназначенными для подарковъ киргизамъ. Вмѣстѣ съ Гединомъ ѣхалъ одинъ миссіонеръ, крещеный магометанинъ Іоганнъ, слуга Исламъ-бай, замѣнившій Рехимъ-бая, переводчикъ и проводникъ, которому принадлежали лошади. Кромѣ того, рѣшено была каждый день нанимать двухъ мѣстныхъ киргизовъ, коорые должны были указывать дорогу. Любезность дао-тая превзошла всѣ ожиданія. Онъ не только далъ путешественнику два большихъ, пестрыхъ рекомендательныхъ письма, но и послалъ комендантамъ Сары-кола и Тагармы увѣдомленіе, что къ нимъ ѣдетъ человѣкъ, равный по чину мандарину съ двумя шариками, и что ему слѣдуетъ оказывать соотвѣтствующій почетъ.
"Солнце клонилось къ закату, хотя лучи его все еще сильно жгли -- пишетъ Гединъ,-- когда караванъ нашъ двинулся между рядами изъ и тополей по широкому шоссе, проложенному Якубъ-бекомъ. Такъ какъ день былъ базарный, то на дорогѣ замѣчалось сильное движеніе. Мандарины разныхъ "шариковъ" ѣхали въ своихъ маленькихъ голубыхъ кареткахъ, запряженныхъ мулами, увѣшанными бубенчиками и колокольчиками; китайскіе офицеры и солдаты въ свѣтлыхъ мундирахъ гарцовали на коняхъ; цѣлыя компаніи сартовъ и китайцевъ наполняли высокія, живописныя арбы съ полукруглой соломенной крышей, запряженныя четверкой лошадей, изъ которыхъ одна стояла въ оглобляхъ, а три другія были припряжены толстыми веревками спереди. Эти экипажи служатъ дилижансами въ восточномъ Туркестанѣ. Въ такой арбѣ можно за очень дешевую плату (немного больше рубля) проѣхать отъ Кашгара до Яркенда, т.-е. сдѣлать четырехдневный путь. Мы встрѣчали одинъ караванъ за другимъ; толпы нищихъ и всевозможныхъ калѣкъ, водоносы съ своими большими глиняными кувшинами, булочники и продавцы фруктовъ съ своими лотками сидѣли по краямъ дороги; а въ грязной водѣ канавъ, окаймлявшихъ ее, купались загорѣлые мальчишки. Мы миновали рядъ могилъ святыхъ, развалины дворца Якубъ-бека, переѣхали по мосту черезъ мутную, темно-красную рѣчонку и, оставивъ влѣво китайскій городокъ Янгишаръ, вступили въ безплодную, безжизненную мѣстность, которая тянулась на югъ и на востокъ безграничной равниной".
Въ горную область.-- Киргизскіе аулы.-- Ущелье Тенги-таръ.-- Благодатный уголокъ.-- У старыхъ знакомыхъ.-- Дикая забава.
Возвращаясь изъ Кашгара въ горную область Муо-тага, путешественникъ ѣхалъ не той дорогой, которой прибылъ въ городъ. Онъ взялъ болѣе восточное направленіе на Янги-гиссаръ. Это небольшой городокъ, наполовину китайскій, наполовину мусульманскій, грязный, пыльный, съ узкими улицами, съ мечетями, медрессе и массой садовъ. Южнѣе его, подвигаясь по равнинѣ, перерѣзанной массой горныхъ рѣчекъ и ручейковъ, караванъ прошелъ еще два городка, Кара-башъ и Игизъ-яръ, и вступилъ мало-по-малу въ горную область. Благодаря распоряженіямъ Кашгарскаго дао-тая, китайскіе чиновники вездѣ принимали путешественниковъ привѣтливо, снабжали ихъ припасами, давали имъ проводниковъ. У подошвы горъ разсѣяны киргизскіе кышлаки съ зеленѣющими рощицами. Около входа въ долину Тазгунгъ скалы образуютъ узкій проходъ, защищаемый маленькой крѣпостцой съ гарнизономъ въ 24 человѣка, и дальше какъ въ этой, такъ и въ сосѣднихъ долинахъ живутъ только киргизы-кочевники. Деревьевъ здѣсь почти нѣтъ, но зато пастбища по берегамъ горныхъ рѣчекъ превосходны. Киргизы принимали путешественниковъ съ тѣмъ гостепріимствомъ, какимъ вообще отличаются кочевые народы. Въ долинѣ Кинколъ караванъ былъ застигнутъ страшнымъ ливнемъ. Онъ подходилъ въ это время къ аулу, и старшина тотчасъ же пригласилъ путешественниковъ въ юрту. Въ аулѣ было человѣкъ 20 жителей; они проводятъ Здѣсь ежегодно три лѣтнихъ мѣсяца, а на зиму спускаются съ своими стадами ниже, такъ какъ аулъ лежитъ на высотѣ 11.000 фут. Каждый вечеръ овецъ и козъ пригоняютъ въ аулъ доить, а на ночь запираютъ въ обширные загоны, гдѣ ихъ охраняютъ отъ волковъ злыя, длинношерстыя собаки. Какъ только ночью послышится лай, кто-нибудь изъ людей бѣжитъ къ загону и дикимъ крикомъ старается прогнать волковъ. Пока путешественники сушились и пережидали дождь, въ аулъ явилась цѣлая толпа разряженныхъ мужчинъ и женщинъ; они шли на погребеніе одного мальчика въ другой аулъ, лежащій ниже, но при видѣ чужестранцевъ многіе изъ нихъ предпочли остаться съ ними. Въ юрту старшины набралось человѣкъ тридцать гостей, мужчинъ, женщинъ и дѣтей; было довольно тѣсно, но очень весело. Одинъ киргизъ игралъ на "дутарѣ" (двуструнномъ инструментѣ), другіе болтали и смѣялись. Женщины въ огромныхъ бѣлыхъ головныхъ уборахъ угощались хлѣбомъ и молокомъ, которое пили изъ деревянныхъ чашекъ. Самъ хозяинъ, старый Абдулъ-Магометъ, строго исполнялъ постановленія религіи и въ опредѣленные часы совершалъ молитвы; остальные, не обращая на это вниманія, продолжали вести свои разговоры. Посреди юрты горѣлъ по обыкновенію огонь.
По мѣрѣ продолженія пути ландшафты становились все разнообразнѣе, а природа все болѣе дикой. Направляясь отъ Игизъ-яра, караванъ пересѣкъ обширные восточные склоны Мусъ-тага, представляющіе настоящій лабиринтъ гребней, вершинъ и долинъ. Изъ долины Кинколъ онъ перешелъ въ долину Чаарлина, а оттуда въ долину Пасъ-рабатъ, при чемъ переправился черезъ два горные перевала. Дорогу безпрестанно пересѣкали горные рѣки и ручьи. Количество воды этихъ рѣкъ находится въ зависимости отъ таянья снѣговъ на горахъ и отъ количества выпадающаго снѣга. Маленькій, чуть замѣтный ручеекъ можетъ черезъ нѣсколько часовъ превратиться въ грозный потокъ, все уносящій на своемъ пути.
Однимъ изъ самыхъ трудныхъ переходовъ былъ переходъ черезъ ущелье Тенги-таръ (узкій проходъ). Приходилось дѣлать безконечные зигзаги, пробираясь между громадными глыбами, свалившимися съ сосѣднихъ горъ, и нѣсколько разъ переѣзжать рѣку. Среди ущелья бьютъ изъ земли три горячіе ключа. Вода издаетъ непріятный сѣрный запахъ и окрашиваетъ окружающіе камни въ желтоватый и коричневый цвѣтъ. Столбъ пара стоялъ надъ источниками, вода которыхъ имѣла температуру въ 52о.
За ключами ущелье еще болѣе сузилось и, наконецъ, превратилось въ коридоръ, имѣвшій всего нѣсколько аршинъ ширины: воздухъ въ немъ былъ холоденъ и сыръ, точно въ погребѣ, скалы поднимались отвѣсными стѣнами съ обѣихъ сторонъ его, рѣка, наполнявшая почти все его пространство, билась и лѣнилась, пробиваясь среди обломковъ скалъ и образуя множество маленькихъ водопадовъ. Надъ головами виднѣлась узенькая полоска неба. Каждую минуту казалось, что скалы впереди сходятся и преграждаютъ путь. Но это означало лишь новый поворотъ дороги. Очень трудно было перевозить тяжело нагруженныхъ лошадей черезъ узкій коридоръ; большею частью приходилось ѣхать по водѣ, и изъ-за ея пѣны не видно было, куда ступаетъ лошадь. Въ самыхъ глубокихъ мѣстахъ окрестные жители навалили ряды большихъ и мелкихъ камней, которые должны были составить нѣчто въ родѣ мостовъ черезъ рѣку; но это только увеличивало опасность: вода смыла песокъ и глину, которые соединяли камни, и между ними образовались глубокіе провалы, въ которые попадали йоги лошадей. Въ концѣ ущелья проходитъ горный отрогъ, и когда путешественники съ трудомъ взобрались на него, глазамъ ихъ открылась чудная картина: позади лежалъ узкій проходъ, а впереди разстилалась широкая, ровная долина съ холмами и пригорками, съ роскошною растительностью и съ весьма удобной дорогой по берегу рѣки. По этой дорогѣ караванъ дошелъ до аула Булакъ-баши, гдѣ было шесть юртъ и тридцать жителей-киргизъ. Эти киргизы обязаны постоянно жить здѣсь и нести караульную службу, т.-е. давать помѣщеніе и оказывать всякую помощь путешественникамъ-китайцамъ, а также перевозить почту. Здѣсь живутъ три китайскіе почтовые чиновника, получающіе за свою службу весьма скромное вознагражденіе въ видѣ нѣсколькихъ четвертей пшеницы, которыя доставляются имъ изъ сосѣднихъ городовъ.
Послѣ этого путешественникамъ оставалось перевалить черезъ главный хребетъ Мусъ-тага. Они поднялись довольно отлогой дорогой по горному проходу на высоту 15.000 ф. и оттуда спустились въ большую долину рѣки Тагармы. Направо виднѣлась четыреугольная стѣна китайской крѣпости Бэшъ-курганъ съ гарнизономъ въ 120 человѣкъ. Долина эта представляетъ большую котловину, со всѣхъ сторонъ окруженную горами, которыя защищаютъ ее отъ вѣтра. Она покрыта чудною зеленью и пересѣчена множествомъ горныхъ ручейковъ. Зимы бываютъ здѣсь довольно холодныя, но лѣто стоитъ страшно жаркое. Во время прохода по ней Гедина въ палаткѣ было 30о тепла, а на открытомъ полѣ доходило до 50о. Воздухъ былъ удушливо-знойный, небо безоблачно-чистое, отъ раскаленной почвы поднимался легкій паръ. Благодаря обилію тепла и множеству ручейковъ, орошающихъ долину, она покрыта богатою растительностью и представляетъ великолѣпныя пастбища. Киргизы живутъ въ долинѣ и зиму и лѣто. У нихъ насчитывается всего 80 юртъ, и въ каждой юртѣ живетъ среднимъ числомъ по четыре человѣка. Кромѣ того, въ Бэшъ-курганѣ живетъ двадцать семей таджиковъ. Большинство киргизовъ бѣдные люди. У нихъ у всѣхъ вмѣстѣ насчитывается не болѣе 2,000 овецъ и 200 яковъ. У нѣкоторыхъ нѣтъ ничего, кромѣ 5--6 овецъ, а у другихъ и того нѣтъ. Таджики, напротивъ, считаются весьма зажиточными. Они не кочуютъ, какъ киргизы, а живутъ осѣдло въ глиняныхъ мазанкахъ и занимаются земледѣліемъ; сѣютъ главнымъ образомъ пшеницу и ячмень, но не брезгаютъ и скотоводствомъ; у нѣкоторыхъ изъ нихъ бываетъ по 1.000 штукъ овецъ. Киргизы говорятъ, что имъ жилось гораздо лучше прежде, когда Кашгаромъ правилъ Якубъ-бекъ. Въ то время они пользовались большей свободой, и никто не мѣшалъ имъ переходить съ своими стадами на западъ, на пастбища Памира; теперь же китайцы строго запрещаютъ имъ переступать черезъ русскую границу.
Дикихъ животныхъ водится здѣсь множество: встрѣчаются дикія козы, зайцы и другіе грызуны, волки и лисицы, куропатки, дикіе утки и гуси, разныя породы плавающихъ и голенастыхъ птицъ.
Дальше путь пошелъ на западъ и сѣверо-западъ, вдоль подошвы Мусъ-тагъ-аты и, черезъ небольшой перевалъ Улугъ-рабатъ, въ долину Субаши. У подошвы сѣвернаго склона Улугъ-рабата расположено два аула, одинъ изъ девяти, другой изъ пяти юртъ; вокругъ обоихъ пасутся большія стада овецъ. Въ первомъ изъ этихъ ауловъ путешественника встрѣтилъ очень радушно его старый знакомый, Тогдасынъ-бекъ. Онъ тотчасъ повелъ его къ его прежней юртѣ, которая стояла на старомъ мѣстѣ и была убрана такъ же, какъ въ первый разъ; но теперь она была занята нѣсколькими грязными китайскими солдатами, которые съ любопытствомъ осматривали путешественника, громко смѣялись, показывая на него пальцами, и ощупывали всѣ его вещи. Когда они ушли, явился секретарь коменданта крѣпости Ши-дарина и потребовалъ паспортъ путешественника. Осмотрѣвъ его, онъ, повидимому, остался доволенъ, принялъ приглашеніе на чай и старался быть любезнымъ гостемъ.
Какъ великъ гарнизонъ какой-нибудь китайской крѣпости, узнать обыкновенно очень трудно, такъ какъ китайцы любятъ преувеличивать число своихъ солдатъ, надѣясь этимъ внушить спасительный страхъ сосѣднимъ киргизамъ. Вооруженіе гарнизона Су-баши состоитъ изъ полдюжины англійскихъ и такого же количества русскихъ ружей, изъ луковъ и копій. Съ европейскими ружьями солдаты обращаются небрежно, плохо чистятъ ихъ, иногда даже просто употребляютъ вмѣсто палокъ при переходѣ черезъ грязь. Хорошихъ лошадей у нихъ наберется съ десятокъ, остальныя просто караванныя клячи. Ученье, стрѣльба въ цѣль и проч. почти никогда не производятся. Тогдасынъ увѣрялъ, что весь гарнизонъ, не исключая коменданта, проводитъ цѣлые дни въ куреніи опіума, въ игрѣ, въ ѣдѣ и пьянствѣ. Эти пограничные гарнизоны смѣняются черезъ опредѣленные сроки новыми изъ Кашгара, Яркенда и Янги-гиссара; изъ этихъ же городовъ имъ раза три-четыре въ годъ присылаютъ продовольствіе. Киргизы не платятъ имъ податей, но обязаны каждый мѣсяцъ поставлять полдюжины барановъ, за которыхъ получаютъ полцѣны и даже меньше.
"Мало-по-малу я сталъ питать большую симпатію къ киргизамъ,-- говоритъ Свенъ Гединъ. Я прожилъ среди нихъ цѣлыхъ четыре мѣсяца, около меня не было ни одного европейца, но я вовсе не чувствовалъ себя одинокимъ, благодаря тому дружелюбію и гостепріимству, какія они мнѣ оказывали. Они охотно раздѣляли трудности моей скитальческой жизни; нѣкоторые изъ нихъ сопровождали меня въ моихъ экскурсіяхъ по горамъ и ледникамъ, не обращая вниманія ни на какую погоду. Въ мѣстахъ моихъ стоянокъ пріѣзжали ближніе и дальніе киргизы, привозили мнѣ въ подарокъ барановъ, утокъ, куропатокъ, хлѣбъ, яковое молоко, сливки. Когда я подъѣзжалъ къ какому-нибудь аулу, меня почти всегда встрѣчалъ отрядъ конныхъ киргизовъ и провожалъ къ юртѣ своего бека, который усаживалъ меня на почетное мѣсто у огня и предлагалъ мнѣ дастарханъ. Особенно забавляли меня дѣти; они бѣгали въ разноцвѣтныхъ шапочкахъ на головахъ и безъ всякаго признака другой одежды на тѣлѣ, кромѣ развѣ огромныхъ кожаныхъ сапогъ отца, и были такъ милы, что мнѣ бывало трудно оторваться отъ нихъ. При первомъ взглядѣ на меня, на мои очки и мою странную для нихъ одежду ребята обыкновенно разбѣгались или прятались за матерей и по угламъ юрты; но достаточно было протянуть имъ кусочекъ сахару, чтобы пріобрѣсти ихъ довѣріе. Киргизы скоро поняли, что я смотрю на нихъ какъ на друзей, и что я чувствую себя хорошо среди нихъ. Я постоянно жилъ въ ихъ юртахъ, ѣлъ ихъ пищу, ѣздилъ на ихъ якахъ, переходилъ подобно имъ съ мѣста на мѣсто, словомъ, ни въ чемъ не отставалъ отъ нихъ.
-- Вы стали настоящимъ киргизомъ, похваливали они меня иногда.
Желая доставить удовольствіе своему гостю и показать ему во всемъ блескѣ аулы Су-баши и сосѣдніе "яйлаки" (пастбища), Тогдасынъ-бекъ устроилъ для него "байгу" (конное игрище).
"Утромъ цвѣтъ молодежи направился группами къ ауламъ, лежавшимъ нѣсколько выше, въ долинѣ Эрикъ-якъ, гдѣ должны были происходить игры,-- разсказываетъ Гединъ. "Около полудня я тоже поѣхалъ туда въ сопровожденіи 42 киргизовъ въ самыхъ нарядныхъ халатахъ всевозможныхъ цвѣтовъ, въ пестрыхъ поясахъ, съ кинжалами и ножами, съ перевязями, на которыхъ болталось огниво, кисетъ съ табакомъ и проч., въ шапкахъ разныхъ фасоновъ, между которыми преобладали маленькія черныя круглыя шапочки, вышитыя краснымъ, желтымъ и синимъ шелкомъ. Среди этой веселой, праздничной толпы я, въ своемъ сѣромъ дорожномъ костюмѣ, казался чѣмъ то вродѣ нищенствующаго дервиша. Единственное украшеніе, придававшее нѣкоторый блескъ моему костюму, была толстая цѣпочка отъ компаса, которую киргизы легко могли принимать за золотую.
"Изъ старшинъ самыми нарядными были бекъ Тогдасынъ и бекъ Тогда-Магометъ, старшина киргизовъ, живущихъ къ востоку отъ Мусъ-тагъ-аты. На первомъ былъ надѣтъ оранжевый халатъ, отороченный золотой парчей, который я привезъ ему въ подарокъ изъ Кашгара. На второмъ -- длиннополый темно-синій халатъ съ широкимъ свѣтло-голубымъ поясомъ и высокая лиловая шапка, обшитая золотымъ позументомъ. Тогда-Магометъ былъ типичный киргизъ, съ узкими, косыми глазами, выдающимися скулами, рѣдкой, черной бородкой и торчащими усами.
"Толпы всадниковъ становились все гуще и гуще, и вотъ мы подъѣхали къ мѣсту, назначенному для игрищъ. Меня провели на почетное мѣсто, гдѣ уже стоялъ Хоатъ-бекъ, красивый старикъ 111 лѣтъ отъ роду, окруженный пятью сыновьями, тоже уже сѣдыми стариками, и толпой другихъ всадниковъ. Хотя спина стараго патріарха немного сгорбилась подъ бременемъ лѣтъ, но онъ держался на сѣдлѣ твердо, съ молодецкой осанкой. На немъ надѣтъ былъ лиловый халатъ, подбитый мѣхомъ, коричневые сафьяновые сапоги и коричневая чалма. У него были рѣзкія черты лица, большой римскій носъ, короткая бѣлая борода и ввалившіеся сѣрые глаза, которые, казалось, жили больше воспоминаніями прошлаго, чѣмъ впечатлѣніями настоящаго. Всѣ киргизы оказывали ему большой почетъ; беки спѣшили сойти съ лошадей, чтобы поклониться ему, а онъ принималъ знаки всеобщаго почтенія съ невозмутимымъ величіемъ. Старикъ былъ въ прежнее время чонъ-бекомъ (главнымъ начальникомъ) надъ киргизами Сары-кола; званіе это переходитъ въ его родѣ отъ отца къ сыну въ семи поколѣніяхъ. Когда онъ не былъ погруженъ въ собственныя мысли, онъ становился очень разговорчивымъ и охотно разсказывалъ все, что помнилъ о добромъ старомъ времени и о своихъ семейныхъ дѣлахъ. У него было 7 сыновей, 5 дочерей, 43 внука и 16 правнуковъ. Почти всѣ они жили вмѣстѣ, въ одномъ аулѣ, который лѣтомъ разбивалъ свои юрты около озера Кара-куля, а зимой -- около Басыкъ-куля. Старшій сынъ его, Ошуръ-Бекъ, очень словоохотливый старикъ, разсказывалъ мнѣ, что въ теченіе своей долгой жизни отецъ его имѣлъ четырехъ женъ-киргизокъ, изъ которыхъ двѣ девяностолѣтнія старушки были живы до сихъ поръ, и около сотни женъ-сартянокъ, которыхъ онъ въ разное время покупалъ въ Кашгарѣ и отсылалъ прочь, когда онѣ ему надоѣдали.
"Хоатъ-беку такъ понравились мои очки, что онъ сталъ просить меня подарить ихъ ему. Но они были необходимы мнѣ самому, и я объяснилъ ему, что разъ онъ жилъ безъ нихъ 111 лѣтъ, то можетъ и еще немножко прожить. Потомъ я подарилъ ему разныхъ матерій, шапокъ и платковъ. Осенью старикъ собирался съ однимъ изъ сыновей сходить въ Янги-гиссаръ, черезъ горный проходъ, который былъ всего на 350 фут. ниже Монблана. У него въ Янгигиссарѣ была земля и, кромѣ того, ему хотѣлось немного повеселиться передъ долгой зимней спячкой,
"Передъ нами поставили барана. Киргизъ однимъ взмахомъ ножа отрубилъ ему голову и далъ течь крови, пока она не остановилась сама собой. Баранья туша должна была служить- предметомъ состязанія и наградой побѣдителю. Одинъ изъ всадниковъ подъѣхалъ, перекинулъ тушу себѣ черезъ сѣдло и умчался съ ней. Черезъ нѣсколько минутъ показалась толпа всадниковъ, которые неслись къ намъ бѣшенымъ галопомъ. Трава, покрывавшая равнину, была до-чиста съѣдена пасшимся здѣсь скотомъ, и восемьдесятъ лошадей били копытами по твердой землѣ. Къ оглушительному топоту ихъ примѣшивались рѣзкіе, дикіе крики людей и бряцанье стременъ. Передній всадникъ бросилъ убитаго барана къ самымъ ногамъ моей лошади. Словно орда дикихъ Гуновъ или ватага свирѣпыхъ разбойниковъ промчались они мимо насъ. Затѣмъ, описавъ широкій кругъ по равнинѣ, снова вернулись къ тому мѣсту, гдѣ мы стояли. Тотъ, передъ кѣмъ бросаютъ тушу, долженъ выразить свою признательность за эту честь, или устроивъ дастарханъ, что обыкновенно дѣлаютъ киргизы, или бросивъ горсть мелкихъ серебряныхъ монетъ, что сдѣлалъ я.
"Едва успѣли мы отступить на нѣсколько шаговъ, какъ дикая ватага снова была около насъ. Они набросились на тушу, еще не успѣвшую остыть, и за обладаніе ею завязалась ожесточенная борьба, точно это былъ мѣшокъ съ золотомъ. Я ничего не могъ различить кромѣ кучи лошадей и людей, двигавшихся въ облакѣ пыли. Лошади падали, взвивались на дыбы, пятились назадъ. Крѣпко держась въ сѣдлахъ, всадники наклонялись до самой земли, стараясь ухватить тушу. Нѣкоторые сваливались на землю и рисковали попасть подъ копыта лошадей, другіе свѣшивались подъ брюхо лошади, всѣ хватались за тушу, дрались и барахтались въ общей дикой свалкѣ. Прибывали новые всадники и съ разбѣга врѣзывались въ толпу, какъ будто хотѣли раздавить все и всѣхъ. Люди кричали, лошади ржали. Пыль стояла столбомъ. Нѣкоторыя уловки считались дозволительными: такъ, напр., можно было схватить лошадь противника за узду, ударить ее ручкой кнута по мордѣ, чтобы заставить отступить, даже выбить противника изъ сѣдла. Общее смятеніе еще увеличилось, когда явилось двое борцовъ верхомъ на якахъ. Попавъ въ свалку, яки тыкали лошадей своими острыми рогами; тѣ метались и лягались. Яки, раздраженные ихъ ударами, стали нападать на нихъ еще болѣе яростно, и игра приняла видъ настоящаго боя быковъ. Наконецъ, одному изъ киргизовъ удалось схватить тушу. Онъ вскинулъ ее на лошадь, крѣпко зажалъ между ногой и сѣдломъ и, прорвавшись сквозь толпу, помчался съ быстротою вѣтра, описывая широкій кругъ по равнинѣ. Вслѣдъ за нимъ полетѣли остальные. Скоро они исчезли у насъ изъ глазъ. Прошла минута, двѣ, три. Снова глухой топотъ, топотъ десятковъ лошадиныхъ ногъ. Всадники неслись прямо на насъ, не разбирая дороги. Казалось, мы неминуемо будемъ смяты,-- намъ некуда было своротить. Но вотъ, не доѣзжая нѣсколькихъ саженъ, они, не замедляя шага, круто повернули въ сторону. Къ ногамъ нашимъ опять бросили тушу, представлявшую теперь безформенную массу мяса, и борьба снова началась. Такъ повторялось нѣсколько разъ.
"Я замѣтилъ Хоатъ-беку, что намъ, старикамъ, хорошо быть лишь зрителями и не принимать участія въ свалкѣ. Старикъ засмѣялся и сказалъ, что навѣрно прошло сто лѣтъ съ тѣхъ поръ, какъ ему было столько же лѣтъ, сколько мнѣ теперь; но я разсчиталъ ему, что онъ всего только вчетверо старше меня.
"Между тѣмъ видъ борьбы привелъ Тогдасынъ-Бека въ такое возбужденіе, что онъ самъ бросился въ свалку и одинъ разъ успѣлъ овладѣть добычей и отскочить на лошади въ сторону. Но такъ какъ при этомъ лицо и носъ его оказались въ крови и синякахъ, то онъ быстро присмирѣлъ, сталъ рядомъ съ нами и удовольствовался ролью спокойнаго зрителя. Во время игры многіе сбросили съ себя халаты, нѣкоторые обнажились до пояса. Не многіе вышли изъ борьбы невредимыми, безъ ранъ и увѣчій. У нѣкоторыхъ всѣ лица были залиты кровью, такъ что они поспѣшили обмыться у сосѣдняго ручья; не мало оказалось и хромыхъ лошадей. Шапки и нагайки валялись по всему полю, и по окончаніи игры, хозяева ходили разыскивать ихъ. По правдѣ сказать, я удивлялся, что дѣло обошлось безъ особенно серьезныхъ увѣчій. Это можно объяснить только тѣмъ, что киргизы съ самаго ранняго дѣтства привыкаютъ держаться въ сѣдлѣ и становятся замѣчательно искусными наѣздниками. По окончаніи игры почетные гости были приглашены на дастарханъ въ юрту сосѣдняго старшины, гдѣ мѣстные музыканты увеселяли насъ своею музыкою".
Озеро Малый Кара-куль. Новый дорожный товарищъ.-- Ледники.-- Попытка восхожденія на Мусъ-тагъ-ату.-- Въ киргизскомъ аулѣ.-- Снова неудача.
Около мѣсяца провелъ Свенъ Гединъ на берегахъ озера Малаго Кара-куля и на ледникахъ Мусъ-тагъаты. Онъ кочевалъ по берегамъ озера, раскидывая свою палатку то въ томъ, то въ другомъ пунктѣ, и дѣлалъ подробное изслѣдованіе мѣстности. Для услугъ онъ нанималъ нѣсколькихъ киргизовъ, а неизмѣнными спутниками его были Исламъ-бай и одинъ четвероногій товарищъ. Собака Джолчи потерялась въ Кашгарѣ, но взамѣнъ ея явилась другая. Во время пути изъ Кашгара къ долинѣ Сары-колъ путешественникъ встрѣтилъ нѣсколькихъ всадниковъ китайцевъ, за которыми бѣжала жалкая, заморенная киргизская собака. Увидавъ караванъ Гедина, животное рѣшило перемѣнить хозяевъ: китайцы положительно морили ее голодомъ, и она, должно быть, захотѣла испытать, не лучше ли имѣть дѣло съ европейцемъ. Несчастная исхудалая собака со всклокоченной, мѣстами вылѣзшей шерстью имѣла такой непривлекательный видъ, что Гединъ хотѣлъ сначала прогнать ее, но киргизы вступились за нее. Джолдашъ (дорожный товарищъ), такъ стали звать собаку, скоро отъѣлась, поправилась, повеселѣла и сдѣлалась превосходнымъ сторожемъ. Гединъ привязался къ ней, и она ни на шагъ не отставала отъ него: ночью стерегла его юрту, днемъ сопровождала его во всѣхъ экскурсіяхъ.
Гединъ составилъ точную карту озера, опредѣлилъ геологическое строеніе его береговъ, измѣрилъ силу теченія и температуру воды рѣкъ и рѣчекъ, вливающихся въ него изъ сосѣднихъ горъ. Затѣмъ, запасшись здоровыми яками, онъ отправился въ сопровожденіи двухъ киргизовъ изслѣдовать близъ лежащіе ледники Мусъ-тагъ-аты. Эта гора изобилуетъ ледниками, спускающимися съ нея во всѣ стороны и дающими начало многимъ рѣкамъ и ручьямъ. Нѣкоторые ледники спускаются почти до самой долины, другіе останавливаются на значительной высотѣ. Всѣ они представляютъ болѣе или менѣе широкія впадины, по обѣимъ сторонамъ которыхъ идутъ иногда довольно высокія гряды моренъ {Морены -- груды щебня и обломковъ скалъ.}. Особенно высоки морены, обозначающія конечный предѣлъ ледника. Нѣкоторые ледники, спускаясь съ холодной вершины въ болѣе мягкій климатъ, подтаиваютъ при устьѣ и образуютъ нѣсколько грядъ конечныхъ моренъ. Гединъ дѣлалъ экскурсіи какъ по- моренамъ, окаймляющимъ ледники, такъ и по самымъ ледникамъ, опредѣлилъ во многихъ мѣстахъ форму и толщину ледяного покрова и быстроту поступательнаго движенія ледниковъ и снялъ нѣсколько видовъ съ разныхъ сторонъ горы.
Поднимаясь по ледникамъ, онъ все время мечталъ о томъ, какъ бы взобраться на самую вершину Мусъ-тагъ-аты. Погода мало благопріятствовала его планамъ. Съ первыхъ чиселъ августа въ горахъ уже началась зима. Шелъ то снѣгъ, то градъ, дулъ пронизывающій сѣверный вѣтеръ, вздымавшій цѣлыя облака снѣжной пыли. Иногда солнце проглядывало на минуту, но затѣмъ небо снова заволакивалось тучами и разстраивало всѣ планы путешественника. Нѣсколько разъ у него уже были сдѣланы всѣ приготовленія, яки навьючены, ручной багажъ раздѣленъ между носильщиками, вдругъ поднимался сильный вѣтеръ, и приходилось откладывать восхожденіе, довольствуясь небольшой экскурсіей по ледникамъ.
Наконецъ, 6 августа, день выдался необыкновенно ясный и тихій; въ воздухѣ не шелохнулось, на небѣ не было ни облачка, всѣ очертанія Мусъ-тагъ-аты, отъ подошвы до вершины, были ясно видны, и самая вершина казалась близехонько. Наканунѣ всѣ приготовленія къ экспедиціи были уже сдѣланы, приведено нѣсколько новыхъ, свѣжихъ яковъ; сѣдла, палки съ желѣзными наконечниками, веревки, продовольствіе, приборы -- все было приготовлено.
Гединъ оставилъ Исламъ-бая сторожить лагерь, а самъ съ 5 киргизами и 7 яками двинулся въ путь рано утромъ.
"Мы отправились,-- разсказываетъ онъ,-- сначала черезъ ледникъ Ямъ-булакъ-баши при свѣтѣ восходившаго солнца, затѣмъ дальше по крутизнамъ въ тѣни скалъ, пока солнце не поднялось настолько, что стало свѣтить намъ прямо въ лицо. Мы подвигались впередъ довольно быстро и въ началѣ восьмого достигли высоты 14.700 ф. Склоны были всюду покрыты камнями и мелкими обломками скалъ. Гравій лежалъ на землѣ такимъ толстымъ слоемъ, что уничтожалъ всякую растительность. Двое изъ нашихъ яковъ уже утомились, и мы принуждены были оставить ихъ. Киргизы по очереди вели большого красиваго яка, на которомъ я ѣхалъ и который, повидимому, безъ всякихъ усилій пробирался между камнями. Въ 8 часовъ мы достигли высоты Монблана, а еще немного выше (16.250 ф.) -- снѣговой линіи. Вначалѣ снѣгъ попадался небольшими клочками между кучами камней, а затѣмъ сплошнымъ слоемъ, среди котораго тамъ и сямъ торчали отдѣльные куски скалъ. Снѣжный слой былъ покрытъ тонкой, твердой корой, на которой кожаные сапоги киргизовъ не оставляли никакого слѣда и который хрустѣлъ подъ копытами яковъ. Чѣмъ выше мы поднимались, тѣмъ глубже становился снѣгъ, хотя настоящихъ сугробовъ не было. Онъ сверкалъ на солнцѣ тысячью искръ, и, хотя у меня были надѣты двойные консервы, глаза мои съ трудомъ выносили этотъ блескъ. Киргизы, у которыхъ не было очковъ, жаловались, что у нихъ все вертится въ глазахъ и временами всѣ предметы представляются черными.
"Намъ приходилось все чаще и чаще останавливаться отдыхать. Я пользовался этимъ, чтобы дѣлать рисунки и разныя измѣренія. Мы шли по краю скалистой стѣны по правую сторону ледника, такъ что намъ открывался чудный видъ на весь ледникъ, сверкавшій внизу. Чѣмъ дальше мы шли, тѣмъ чище и ослѣпительнѣе становился снѣгъ, тѣмъ слышнѣе хрустѣлъ онъ подъ ногами. Мы подвигались медленно, минуя одинъ уступъ за другимъ и строго слѣдуя за всѣми поворотами скалистой стѣны; при каждомъ поворотѣ передъ нами открывались новыя перспективы все такихъ же скалъ и уступовъ. На высотѣ 16.700 ф. трое киргизовъ оставили своихъ яковъ, увѣряя, что лучше идти пѣшкомъ; но пройдя около сотни саженъ, они упали на снѣгъ въ изнеможеніи, жалуясь на страшную головную боль, и скоро заснули мертвымъ сномъ.
"Я продолжалъ путь съ двумя остальными киргизами и съ двумя яками. Киргизы чередовались: одинъ изъ нихъ постоянно велъ моего яка, другой ѣхалъ на свободномъ якѣ; они тоже жаловались на головную боль и на усталость. Я чувствовалъ себя недурно, хотя и у меня слегка заболѣла голова, когда мы поднялись повыше. У меня дѣлалась одышка всякій разъ, какъ я слѣзалъ съ яка ради какихъ-нибудь наблюденій. То легкое усиліе, какое требовалось, чтобы снова влѣзть на яка, причиняло мнѣ такое сердцебіеніе, что у меня захватывало дыханіе. Съ другой стороны, движенія яка, которыя стали гораздо болѣе медленными, не вызывали у меня непріятныхъ ощущеній. Киргизы чувствовали себя хуже, чѣмъ я, потому что, несмотря на мои совѣты, они оставили своихъ яковъ и, карабкаясь пѣшкомъ по крутымъ уступамъ, слишкомъ утомились, были не въ силахъ бороться противъ разслабляющаго вліянія разрѣженнаго, горнаго воздуха".
"Между тѣмъ съ юго-запада подулъ свѣжій вѣтеръ, вздымавшій снѣжную пыль; небо покрылось облаками. Мы всѣ такъ устали, что рѣшили сдѣлать привалъ. Достали хлѣбъ, чай и топливо, чтобы развести костеръ. Но при видѣ пищи всѣ мы почувствовали такую тошноту, что не въ состояніи были проглотить ни кусочка. Насъ мучила жажда, и мы съ жадностью глотали снѣгъ; яки тоже набирали его полный ротъ.
"Видъ, открывшійся намъ съ этого пункта (20.660 ф.), былъ необыкновенно величественъ. Передъ нами тянулся хребетъ Сары-колъ, а дальше за нимъ виднѣлись живописныя снѣжныя горы Заалайской цѣпи и Мургаба. Немногія вершины Сарыколскаго хребта имѣли, повидимому, болѣе 16.500 ф. высоты, но въ цѣпи Мусъ-тагъ виднѣлись на сѣверѣ нѣсколько вершинъ, немного уступавшихъ самому "отцу снѣжныхъ горъ". Вся долина Сары-колъ разстилалась, словно географическая карта, подъ нашими ногами. Озера казались блестящими синевато-зелеными пятнами на сѣромъ фонѣ моренъ и представлялись намъ небольшими лужицами. Ямъ-булакъ указывалъ своимъ ледянымъ пальцемъ на долину, а далеко впереди виднѣлись полукружія его прежнихъ конечныхъ моренъ. Вверху виднѣлись еще четыре уступа скалъ, а за ними сѣверная вершина горы, казавшаяся намъ совсѣмъ близко.
"Мы держали военный совѣтъ. День клонился къ концу, становилось холодно. Киргизы утомились до того, что не въ состояніи были двигаться; яки пыхтѣли, высунувъ языки. Мы дошли до подножія куполовидной возвышенности, которая постепенно переходила въ плоскую макушку вершины; на ея склонахъ лежали толстые, плотные слои снѣга, а трещины и оползни указывали на возможность образованія лавинъ. Киргизы предостерегали меня противъ восхожденія по этимъ крутымъ снѣжнымъ склонамъ: яки своею тяжестью легко могли произвести обвалъ, и въ такомъ случаѣ мы спустились бы съ горы скорѣе, чѣмъ разсчитывали, но въ очень жалкомъ видѣ. Они разсказывали, что съ нижней долины часто видны обвалы именно на этой сторонѣ горы. Сверху горы поднимается громадное снѣжное облако, снѣгъ скатывается въ комья, перескакиваетъ черезъ пропасти, засыпая ихъ снѣжною пылью, и докатывается до долины въ видѣ ледяной массы.
"Съ большимъ сожалѣніемъ рѣшился я повернуть назадъ. Мы пошли внизъ по своимъ собственнымъ слѣдамъ и скоро достигли болѣе теплыхъ слоевъ воздуха. По дорогѣ мы подобрали отставшихъ людей и яковъ, которые спокойно стояли на тѣхъ мѣстахъ, гдѣ мы ихъ оставили, и въ семь часовъ вечера достигли своего лагеря. Тамъ ждали насъ нѣсколько человѣкъ знакомыхъ киргизовъ, которые принесли намъ съѣстныхъ припасовъ.
"Эта экскурсія дала мнѣ возможность хорошо ознакомиться съ внѣшнимъ видомъ горы и сдѣлать нѣсколько интересныхъ наблюденій; кромѣ того, она убѣдила меня, что въ одинъ день пути невозможно достигнуть сѣверной вершины Мусъ-тагъ-аты. Мы рѣшили въ слѣдующій разъ раздѣлить экскурсію на два дня, переночевать первую ночь на значительной высотѣ и на второй день съ отдохнувшими яками и самымъ легкимъ багажомъ продолжать путь до вершины".
Прежде чѣмъ повторить свою попытку восхожденія на гору, Гединъ хотѣлъ изслѣдовать еще нѣсколько ледниковъ и испытать, не удобнѣе ли будетъ подъемъ съ другой стороны. Съ этою цѣлью онъ спустился къ подножію горы и прошелъ на западъ до ледника Тергенъ-булака. Не вдалекѣ отъ этого мѣста находился небольшой аулъ. Старшина аула, бекъ Тогда-бай, явился къ путешественнику въ гости и разсказалъ, что его аулъ состоитъ всего изъ четырехъ юртъ и 25 человѣкъ, что они круглый годъ проводятъ въ этой мѣстности, но мѣняютъ яйлаки; гдѣ поживутъ мѣсяцъ, гдѣ два. Зимою здѣсь бываетъ очень холодно, и овцамъ трудно находить подножный кормъ. Въ снѣжныя зимы массы снѣга сползаютъ по стѣнамъ горъ въ видѣ лавинъ и увлекаютъ за собой камни и обломки скалъ. Добродушный бекъ принесъ въ подарокъ барана и кувшинъ молока и очень сожалѣлъ, что старость мѣшаетъ ему принять участіе въ горныхъ экскурсіяхъ путешественника. Онъ разсказалъ старую исторію о шейхѣ, который взошелъ на Мусъ-тагъ-ату, нашелъ тамъ бѣлобородаго человѣка и бѣлаго верблюда и принесъ съ вершины большой желѣзный котелъ, который до сихъ поръ хранится въ одномъ мазарѣ (могилѣ) въ долинѣ Шинди. Долго просидѣли они, мирно бесѣдуя, и уже совсѣмъ стемнѣло, когда старикъ отправился назадъ въ свой аулъ, заброшенный среди моренъ.
На слѣдующій день Гединъ изслѣдовалъ ледникъ Чалъ-тумакъ; онъ оказался весь изрѣзанный правильными продольными и поперечными трещинами, въ промежуткахъ между которыми поднимались цѣлыя ледяныя пирамиды; камни и гравій, падавшіе съ морены въ трещины, придавали имъ видъ черныхъ полосъ, и издали ледникъ походилъ на шахматную доску.
Возвращаясь съ осмотра ледника, путешественникъ заѣхалъ къ Тогда-баю. Бекъ созвалъ всѣхъ почетныхъ лицъ аула и устроилъ дастарханъ. Аулъ лежалъ на берегу рѣчки, вытекавшей изъ ледника, и былъ окруженъ лугами, на которыхъ паслись верблюды, яки, лошади и овцы. Когда пріѣхалъ Гединъ, женщины аула были заняты доеніемъ скота. Но появленіе рѣдкаго гостя-европейца было слишкомъ важное событіе, и онѣ не могли спокойно продолжать своей работы. Безпрестанно то одна, то другая забѣгала подъ какимъ-нибудь предлогомъ въ юрту, гдѣ сидѣли мужчины, и съ нескрываемымъ любопытствомъ осматривала чужестранца.
11-го августа рѣшено было предпринять второе восхожденіе на гору со стороны ледника Чалъ-тумака.
"Когда мы встали рано утромъ, чтобы еще разъ попытаться взять приступомъ великана, ночной ту6манъ еще окутывалъ гору, а термометръ показывалъ 4о мороза, -- разсказываетъ путешественникъ. "По берегамъ рѣчки и между камнями, возвышавшимися изъ-подъ воды, сверкали льдинки, о которыя плескались струи воды. Погода была необыкновенно благопріятная для восхожденія. Ни одного облачка не виднѣлось на небѣ, и легкій вѣтерокъ скоро совсѣмъ улегся. Мы предполагали добраться до высоты 20.000 ф., переночевать тамъ и продолжать путь на слѣдующій день. Поэтому мы взяли съ собой маленькую палатку, четыре большихъ связки терескена, палки съ желѣзными наконечниками, веревки, топоры, мѣховыя одежды и продовольствіе. Все это было нагружено на девять сильныхъ яковъ.
-- Бисмиллахъ! (съ Богомъ!) -- раздался возгласъ шести киргизовъ, когда все было готово, и мы начали медленно подниматься въ гору. Я рѣшилъ утомлять себя какъ можно меньше, чтобы сберечь свои силы къ слѣдующему дню, когда начнется настоящее восхожденіе. Поэтому мой якъ долженъ былъ съ самаго начала изображать изъ себя вьючное животное. Одинъ киргизъ верхомъ или пѣшкомъ тащилъ его все время за веревку, а другой подгонялъ сзади палкой. Это было необходимо, такъ какъ якъ часто находилъ мои замыслы слишкомъ высокими и часто останавливался поразмыслить, къ чему можетъ привести это постоянное карабканье вверхъ. Такимъ образомъ я не тратилъ силъ даже на понуканье яка,-- что само по себѣ очень утомительно,-- и могъ спокойно сидѣть, засунувъ руки въ карманы. Нашъ маленькій караванъ медленно поднимался зигзагами по склону горы къ длинному, плоскому кряжу съ лѣвой стороны ледника Чалъ-тумака. Яки пыхтѣли и сопѣли, высунувъ свои синіе языки.
"Въ часъ мы достигли высоты 17.000 ф. надъ уровнемъ моря. Здѣсь снѣгъ лежалъ тонкими полосами въ разсѣлинахъ камней, а въ широкихъ впадинахъ и углубленіяхъ скоплялся большими массами. Голый кряжъ становился все уже и, наконецъ, исчезъ подъ ледянымъ покровомъ. Онъ не обрывался круто, а исчезалъ постепенно, такъ что мы легко перешли на ледъ, покрытый легкимъ слоемъ снѣга. Сначала яки немного скользили, но, когда снѣжный покровъ сталъ толще, они пошли совершенно твердымъ шагомъ. Вдругъ раздался оглушительный трескъ и грохотъ справа, съ другой стороны ледника. Это была лавина, катившаяся внизъ. Громадныя глыбы голубоватаго льда сорвались съ вершины и летѣли внизъ, сталкиваясь, разбиваясь о скалы и засыпая мелкою снѣжною пылью поверхность ледника. Въ воздухѣ долго стоялъ гулъ, точно отъ удара близкаго грома; эхо много разъ повторяло его между отвѣсными скалами, пока онъ не замеръ окончательно и не настала тишина, обычная въ этихъ областяхъ. Передъ нами разстилалась ослѣпительно бѣлая ледяная поверхность. Мы понимали, что ледяная кора выдержитъ насъ; но, все-таки, намъ было жутко идти по этому пути, на который до сихъ поръ не ступала нога человѣческая и гдѣ насъ, быть-можетъ, подстерегали неожиданныя опасности. Вскорѣ мы очутились въ области, изрѣзанной цѣлымъ лабиринтомъ трещинъ, которыя въ сущности были не широки. Когда яки не могли перешагнуть черезъ нихъ, намъ приходилось или сворачивать съ прямого пути и дѣлать обходъ, или переправляться черезъ нихъ по снѣжнымъ мостамъ. Киргизы говорили, что ради безопасности всего лучше идти по слѣдамъ дикихъ козъ; мы такъ и дѣлали, но часто случалось, что ледяной мостъ, сдержавшій легкую козу, проваливался подъ ступнями тяжеловѣснаго яка. Дальше трещины стали шире, и наши животныя нѣсколько разъ чуть не проваливались въ нихъ. Но яки удивительно хорошо умѣли выпутываться изъ бѣды. Когда якъ, ступивъ передними ногами на снѣгъ, прикрывавшій трещину, чувствовалъ, что ноги его провалились, онъ старался положить морду на противоположный край трещины и такимъ образомъ выкарабковался изъ ямы. Мало-по-малу снѣжный покровъ становился все толще, и якамъ приходилось пробираться по настоящимъ сугробамъ. Мы нѣсколько времени шли по такой волнистой поверхности, какъ вдругъ якъ, шедшій впереди каравана, провалился. Изъ-подъ снѣга виднѣлись только его заднія ноги, рога и связки терескена. Бѣдное животное провалилось въ трещину, которая была совершенно скрыта подъ снѣгомъ, и висѣло надъ зіяющей пропастью. Онъ сопѣлъ и жалобно мычалъ, но лежалъ не шевелясь, и этимъ доказалъ, что вполнѣ понимаетъ опасность своего положенія. При малѣйшемъ движеніи, онъ неизбѣжно провалился бы въ трещину. Пришлось сдѣлать долгую остановку. Киргизы обвязали веревками туловище и рога яка и впрягли въ эти веревки двухъ другихъ яковъ. Затѣмъ и животныя и люди принялись изо всѣхъ силъ тянуть веревки, пока не вытащили бѣднаго яка. Мы отправились дальше, но скоро чуть не повторилась та же исторія; къ счастью, якъ успѣлъ во-время остановиться и тѣмъ спасъ себя. Затѣмъ провалился одинъ изъ киргизовъ и повисъ на рукахъ. Послѣ этого мы рѣшили остановиться и поискать дорогу, такъ какъ все ледяное пространство передъ нами было усѣяно предательскими трещинами.
"Тотъ ледяной холмъ, на который мы взошли, оказался весь изрѣзаннымъ трещинами, пересѣкавшими другъ друга и совершенно прегражданшими намъ путь. Хуже всего было то, что мы наткнулись на расщелину, имѣвшую отъ 9 до 12 футовъ ширины, при глубинѣ въ 18 футовъ; на днѣ ея лежали большіе сугробы снѣга. Мы осторожно подошли къ краю ея и увидѣли, что эта трещина тянулась на далекое разстояніе въ обѣ стороны, точно громадный ровъ. На сѣверъ она доходила до ложа Чалъ-тумакскаго ледника, на юго-западъ до подножія одного изъ самыхъ высокихъ снѣжныхъ холмовъ. Перейти черезъ нее и обойти было одинаково невозможно. Мы остановились и стали совѣщаться. Наступалъ вечеръ, и я снова принужденъ былъ отступить: безполезно было ждать слѣдующаго дня и пытаться отыскать другой путь. Очевидно, съ этой стороны невозможно было взойти на Мусъ-тагъ-ату безъ особыхъ приспособленій, а у насъ не было этихъ приспособленій. Надъ нами возвышалась самая высокая часть горной вершины, и по ея крутымъ склонамъ сползали вѣчные льды, частью присоединяясь къ ледникамъ, частью громоздясь на уступахъ и неровностяхъ почвы въ видѣ настоящихъ террасъ, стѣнъ, башенъ и громадныхъ глыбъ. Взойти на нее было выше человѣческихъ силъ, насколько мы могли судить съ того мѣста, на которомъ стояли".
Отшельникъ.-- Новая попытка восхожденія на Мусъ-тагъ-ату.-- 20.000 ф. надъ уровнемъ моря.-- Бѣшеная скачка на якахъ.
Подъемъ по правой сторонѣ ледника Ямъ-булака велъ по гораздо болѣе проходимымъ мѣстамъ, чѣмъ подъемъ со стороны Чалъ-тумака, и путешественникъ рѣшилъ еще разъ попытаться идти прежнимъ путемъ.
Слѣдующій день, воскресенье, былъ посвященъ отдыху. Всѣ спутники Гедина отпросились въ гости къ Тогда-бай-беку, и онъ остался въ лагерѣ одинъ съ своимъ вѣрнымъ другомъ Джолдашемъ.
"Я никогда не чувствовалъ себя одинокимъ и никогда не скучалъ среди этихъ пустынныхъ ледниковъ, гдѣ одинъ день былъ въ общемъ похожъ на другой,-- говоритъ путешественникъ. Впрочемъ, мнѣ некогда было думать о скукѣ: у меня постоянно было дѣла по горло, я мучился однимъ только, что лѣто проходитъ слишкомъ быстро, и я не успѣю выполнить всего, что предполагалъ. Дни казались мнѣ слишкомъ короткими. Вставъ и одѣвшись утромъ, я прежде всего дѣлалъ метеорологическія наблюденія, пока Исламъ-бай приготовлялъ завтракъ. Пища наша была неразнообразна и состояла обыкновенно изъ шашлыка (кусочки баранины, жареные на вертелѣ), варенаго риса и хлѣба, который мы иногда доставали отъ киргизовъ, иногда пекли сами; все это запивалось большимъ количествомъ чаю. Шашлыкъ мнѣ скоро до того надоѣлъ, что я не могъ глядѣть на него, и я питался исключительно хлѣбомъ и рисомъ. Иногда я открывалъ коробочку съ консервами, но запасъ ихъ былъ у меня не великъ, а путь предстоялъ длинный, и мнѣ приходилось экономить этими деликатесами. Хорошо, что рисъ и чай не надоѣдали мнѣ, и что эта простая діэта не разстраивала моего здоровья. Къ чаю у насъ всегда было вдоволь яковаго молока и сливокъ,-- на этотъ продуктъ не приходилось скупиться. Въ Ташкентѣ я сдѣлалъ себѣ обильный запасъ табаку, и признаюсь, чувствовалъ бы себя очень плохо, если бы во время странствованій по ледникамъ со мной не было моей трубки.
"Когда погода заставляла насъ сидѣть дома, у меня всегда было достаточно работы; я чертилъ карты, дѣлалъ рисунки, приводилъ въ порядокъ свои замѣтки и проч. Внутри моя юрта имѣла очень уютный видъ. Посреди горѣлъ прямо на землѣ небольшой костеръ изъ терескена и яковаго помета; остальная часть пола была устлана войлоками. Противъ входа стояла моя постель. Багажъ былъ разложенъ около стѣнъ. Я ѣлъ только два раза въ день; вечеромъ подавались тѣ же кушанья, что и утромъ. Улегшись въ постель, я обыкновенно читалъ, но не долго: скоро сонъ овладѣвалъ мною, и я засыпалъ какъ сурокъ, не обращая вниманія на завыванье вѣтра вокругъ юрты и на вой Джолдаша, почуявшаго волковъ".
Послѣ этого Гединъ посвятилъ два дня на изслѣдованіе еще трехъ ледниковъ Мусъ-тагъ-аты. Особенно трудно было пробираться вдоль ледника Тергенъ-булака. Въ ледникѣ происходило сильное движеніе, безпрестанно слышался трескъ и грохотъ. Большія глыбы льда съ оглушительнымъ шумомъ падали въ расщелины. По всѣмъ направленіямъ появлялись новыя трещины; быстрые ручейки сбѣгали между льдовъ и боковой мореной. Эта морена имѣла около 200 саж. ширины въ нижней части ледника и представлялась сначала удивительно гладкой и удобной для перехода. Но мало-по-малу гряда камней и глыбъ поднялась высоко надъ поверхностью ледника; тамъ же, гдѣ камни лежали тонкимъ слоемъ, между ними высовывались тонкія ледяныя иглы и зубцы.
"Мы прямо запутались въ этомъ лабиринтѣ моренныхъ кряжей, ледяныхъ пирамидъ и ущелій,-- разсказываетъ Гединъ. Перейдя морену мы должны были еще пересѣчь самый ледникъ. Между тѣмъ настали сумерки. Дорога была такая тяжелая, что мы предпочли спѣшиться и на собственныхъ ногахъ перепрыгивать черезъ трещины и ручьи. Киргизы гнали яковъ передъ собой, и тѣ съ удивительною ловкостью карабкались по крутымъ ледянымъ уступамъ въ нѣсколько футовъ вышины. Внизу, у края ледника, намъ пришлось пересѣчь цѣлый рядъ старыхъ конечныхъ моренъ, возвышавшихся, словно крѣпостные валы, и прорѣзанныхъ рѣкой. Было такъ темно, что я долженъ былъ итти по пятамъ за однимъ изъ киргизовъ, чтобы видѣть, куда ступать. Другой киргизъ погонялъ яковъ, третій разыскивалъ яка, который отсталъ отъ насъ и заблудился на моренахъ. Послѣ многихъ усилій и долгаго блужданья намъ удалось, наконецъ, добраться до своего лагеря".
На слѣдующій день путешественникъ перенесъ свой лагерь къ мѣсту прежней стоянки около ледника Ямъ-булака и 16 августа сдѣлалъ новую попытку взобраться на вершину Мусъ-тагъ-аты. Онъ взялъ съ собой все нужное для двухдневной экскурсіи, десять яковъ, шестерыхъ киргизовъ, не считая Исламъ. бая, и отправился той самой дорогой, которой поднимался 6 августа. Достигнувъ снѣговой линіи, караванъ пошелъ по своимъ старымъ слѣдамъ, по окраинѣ правой стороны ледника. Въ эти десять дней снѣгу въ горахъ не выпадало, и тропа была ясно видна. На ночлегъ остановились въ томъ мѣстѣ, до котораго дошли въ предыдущую экскурсію. Яковъ привязали къ глыбамъ сланца, киргизы расчистили насколько возможно мѣсто для юрты, и такъ какъ площадка была покатая, то и юрту тоже привязали къ большимъ камнямъ. Юрта была очень маленькая, въ ней хватало мѣста для спанья только на троихъ, дымового отверстія не было. Вѣтеръ обдавалъ ее облаками крутящейся снѣжной пыли, которая набивалась во всѣ щели и отверстія. Для защиты отъ нея киргизы обнесли юрту валомъ изъ снѣга.
"Сначала все шло хорошо, -- пишетъ Гединъ. Мы развели большой костеръ изъ терескена и яковаго помета; огонь отлично согрѣлъ насъ, и наши окоченѣвшіе члены отошли. Но, къ сожалѣнію, юрта скоро наполнилась удушающимъ дымомъ, который ѣлъ намъ глаза и очень медленно выходилъ сквозь входное отверстіе. Снѣгъ внутри юрты, правда, растаялъ, но когда огонь сталъ потухать, онъ превратился въ ледяную кору. Киргизы начали жаловаться на головную боль; двое изъ нихъ чувствовали себя настолько дурно, что попросили позволенія вернуться назадъ, и я охотно отпустилъ ихъ, такъ какъ они, очевидно, не въ состояніи были выносить дальнѣйшихъ трудовъ. Съ приближеніемъ ночи, у всѣхъ насъ появились другіе болѣзненные признаки; постоянный звонъ въ ушахъ, глухота, ускоренный пульсъ, пониженіе температуры тѣла и безсонница,-- вѣроятно, вслѣдствіе головной боли, ставшей къ утру невыносимой. Кромѣ того, всѣ мы страдали припадками удушья. Киргизы стонали всю ночь. Тулупы казались намъ страшно тяжелыми; лежачее положеніе усиливало задыханіе; я чувствовалъ, какъ сильно бьется у меня сердце. Чаю никто не захотѣлъ пить. Когда насъ охватилъ ночной мракъ, киргизы пришли въ полное уныніе; въ сущности, они вѣдь не больше моего привыкли проводить ночь на высотѣ 20.000 ф. надъ уровнемъ моря.
"И все-таки болѣе величественнаго мѣста стоянки у меня не бывало никогда въ жизни: на снѣжномъ склонѣ высочайшей въ свѣтѣ горы, у подножья которой лежали ледниковыя поля, закутанные покрываломъ ночи, потоки и озера, на окраинѣ одного изъ самыхъ громадныхъ ледниковъ. Стоило сдѣлать нѣсколько шаговъ на югъ, и мы слетѣли бы съ высоты 1.200 футовъ на синюю ледяную поверхность, сверкавшую внизу, Я ожидалъ особенно живописнаго заката солнца, но въ этотъ день онъ не представилъ ничего необыкновеннаго. Солнце сѣло въ тучи, озаренныя ярко-желтымъ сіяніемъ, которое горѣло долго послѣ заката; на этомъ фонѣ горы Памира выступали рѣзкими очертаніями. Долина Сарыколъ давно была окутана ночнымъ мракомъ, когда послѣдніе лучи свѣтила еще сіяли на вершинѣ Мусъ-тагъ-аты. Но вотъ и нашъ лагерь погрузился въ темноту. Вершина горы горѣла еще съ минуту, словно огненный кратеръ вулкана, затѣмъ дневной свѣтъ окончательно исчезъ.
"Ночью я вышелъ изъ юрты, чтобы полюбоваться луной. Царица ночи сіяла такимъ ослѣпительнымъ блескомъ, что на нее едва можно было глядѣть. Тихо и величественно поднялась она надъ высокими темными скалами противоположной окраины ледника. Самый ледникъ лежалъ въ тѣни, на днѣ глубокой ложбины. По временамъ слышался глухой трескъ отъ образованія новой трещины или грохотъ лавины, оторвавшейся отъ ледяного покрова. Луна не скупясь лила свой свѣтъ на нашъ лагерь и создавала чисто фантастическія картины. Черные силуэты яковъ рѣзкими чертами рисовались на фонѣ бѣлаго снѣга; они стояли съ опущенными головами, неподвижные, безмолвные какъ тѣ камни, къ которымъ были привязаны. Трое киргизовъ, которымъ не хватило мѣста въ юртѣ, развели костеръ между двумя камнями, а когда онъ потухъ, завернулись въ тулупы, сѣли на корточки и уткнулись головами въ землю, напоминая какихъ-то огромныхъ летучихъ мышей зимой. Наша юрта представлялась сидящею фигурою сказочнаго великана. Отъ юрты и яковъ длинныя, узкія, необыкновенно темныя тѣни поднимались по сѣверо-западному склону горы, составляя рѣзкій контрастъ съ блестящими снѣжными полянами, на которыхъ миріады мелкихъ ледяныхъ кристалловъ сверкали, точно огненныя мухи. Въ той сторонѣ, откуда свѣтила луна, картина была особенно хороша. Я стоялъ какъ очарованный и не могъ вдоволь налюбоваться ею! Никакое перо, никакая кисть не въ состояніи изобразить ее. Тутъ голубоватый ледникъ тянулся между высокими черными утесами, тамъ вздымалась высоко надъ землей пятиглавая гора великанъ. Скалистая стѣна прямо передо мною была окутана мракомъ, а налѣво, нѣсколько повыше, верхняя часть ледника была залита луннымъ свѣтомъ. По темному юго-восточному хребту носились бѣлыя фигуры, пробѣгая въ граціозной пляскѣ надъ пропастями, по ледянымъ полямъ самой сѣверной вершины "отца снѣжныхъ горъ". Эти легкія облачка, гонимыя южнымъ вѣтромъ группировались въ кольца, въ сіяющіе вѣнцы и блестѣли всѣми цвѣтами радуги. Кругомъ мертвая тишина, ни одинъ звукъ не пробуждаетъ эха въ скалахъ. Рѣдкій воздухъ не шелохнется; нуженъ обвалъ лавины, чтобы привести его въ движеніе...
"Я вошелъ въ юрту. Исламъ-бай и Іехимъ-бай молча сидѣли, закутавшись въ свои тулупы, около самаго тлѣющаго костра. Мы всѣ трое стучали зубами отъ холода; а когда вздумали опять развести огонь, палатка наполнилась ѣдкимъ дымомъ. Когда вечернія наблюденія- были закончены, мы всѣ закутались въ свои тулупы и войлоки; огонь потухъ, и только луна съ любопытствомъ заглядывала во всѣ щели юрты.
"Казалось, конца не будетъ этой длинной, томительной ночи. Какъ мы не! ежились, прижимая колѣни къ самому подбородку, теплота нашего тѣла не могла побороть холода, проникавшаго извнѣ; онъ становился особенно чувствительнымъ еще потому, что юго-западный вѣтеръ усиливался съ часу на часъ. Никто изъ насъ не могъ заснуть ни на минуту; подъ утро я слегка задремалъ, но скоро проснулся отъ недостатка воздуха. Киргизы стонали и охали, точно подъ пыткой: ихъ мучилъ не столько холодъ, сколько страшная головная боль.
"Наконецъ, взошло солнце; но новый день принесъ намъ мало утѣшенія. Юго-западный вѣтеръ, почти ураганъ, носился вокругъ склоновъ горы и осыпалъ насъ тучами мелкой снѣжной пыли. Киргизы, ночевавшіе на открытомъ воздухѣ, окоченѣли отъ холода и еле дотащились до юрты, гдѣ былъ разведенъ хорошій огонь. Мы всѣ чувствовали себя прескверно. Никто не говорилъ ни слова; никто ничего не могъ ѣсть, и, когда чай былъ заваренъ, у меня еле хватило силъ поднести его къ губамъ. Яки стояли на томъ же мѣстѣ, гдѣ мы ихъ оставили наканунѣ, неподвижные, словно статуи. Вершина горы была закутана непроницаемымъ покровомъ снѣжныхъ вихрей. Продолжать восхожденіе въ этотъ день по льду, по всей вѣроятности, усѣянному трещинами, среди страшнаго бурана -- значило итти на вѣрную гибель. Я сразу увидѣлъ, что на этотъ разъ мнѣ невозможно побороть горнаго великана, но, чтобы испытать своихъ киргизовъ, я велѣлъ имъ готовиться въ путь. Ни одинъ не сдѣлалъ ни малѣйшаго возраженія. Всѣ встали и тотчасъ же начали укладывать багажъ. Но они не скрывали удовольствія, когда я Отмѣнилъ свое приказаніе.
"Мы всѣ тѣснились въ юртѣ, гдѣ были хоть сколько-нибудь защищены отъ вѣтра, проникавшаго сквозь тулупы, войлоки и мѣховые сапоги. Я надѣялся, что къ полудню вѣтеръ стихнетъ, и намъ можно будетъ продолжать путь. Но, напротивъ, буря разыгрывалась все сильнѣе, и въ 12 часовъ стало очевидно, что день для насъ пропалъ. Я велѣлъ тремъ киргизамъ собирать юрту и навьючивать яковъ; а мы съ Исламъ-баемъ и Іехимъ-баемъ, закутавшись какъ можно теплѣе, усѣлись на яковъ и пустились внизъ по снѣжнымъ сугробамъ. Яки во всю прыть неслись по крутизнамъ, ныряли въ снѣгъ, словно выдры, и, несмотря на свою неуклюжесть и тяжеловѣсность, ни разу не споткнулись, не поскользнулись. Сидѣть въ сѣдлѣ было все равно, что ѣхать по бушующему морю въ маленькой валкой лодкѣ. Потерять равновѣсіе и разбиться вдребезги ничего не стоило. Часто мнѣ приходилось откидываться назадъ и почти касаться спиною спины яка, балансируя въ тактъ его неожиданнымъ, но всегда ловкимъ и цѣлесообразнымъ движеніямъ.
"Какъ пріятно было выбраться, наконецъ, изъ вихрей слѣпившаго глаза снѣга и увидѣть внизу нашъ лагерь! Мы пообѣдали, напились чаю и скоро всѣ заснули сномъ праведнымъ. Но весь слѣдующій день мы чувствовали слабость, точно послѣ тяжелой болѣзни.
"Такъ неудачно окончились мои попытки взобраться на вершину Мусъ-тагъ-аты!"
Тайкомъ черезъ границу.-- Снова на Памирѣ.-- Самодѣльная лодка.-- Мирная жизнь дикарей.
Выѣзжая изъ Кашгара въ іюнѣ, Гединъ предполагалъ провести не больше двухъ мѣсяцевъ въ окрестностяхъ Мусъ-тагъ-аты, но онъ плохо разсчиталъ время; черезъ два мѣсяца онъ увидѣлъ, что работы его еще далеко не кончены, а между тѣмъ продовольственные запасы его приходили къ концу. Чтобы пополнить ихъ, ему надобно было съѣздить въ фортъ Памиръ. Но, еще живя на берегахъ Каракуля, онъ слыхалъ, что китайцы очень подозрительно относятся къ его изслѣдованіямъ и подсылаютъ шпіоновъ слѣдить за всѣми его движеніями. Если бы онъ отправился въ русскія владѣнія, это убѣдило бы ихъ, что онъ человѣкъ опасный, и они, быть-можетъ, помѣшали бы ему продолжать путешествіе; поэтому онъ рѣшилъ переѣхать границу тайкомъ, ночью, черезъ горный проходъ, около котораго не было китайскаго караула, и вернуться такимъ же путемъ. Гединъ оставилъ свои вещи и научныя коллекціи на сохраненіе Іехимъ-бая, а самъ съ Исламъ-баемъ и двумя киргизами отправился въ путь.
"Мы готовились къ отъѣзду въ юртѣ Іеихимъ-Бая,-- разсказываетъ Гединъ. Мы уложили разныя необходимыя вещи и припасы для трехдневнаго путешествія, такъ какъ намъ предстояло ѣхать около 80 миль по совершенно необитаемой странѣ, и усѣлись вокругъ огня, мирно бесѣдуя, распивая чай съ яковыми сливками и закусывая бараниной. но какъ только взошла луна, мы навьючили своихъ лошадей и, закутавшись хорошенько, такъ какъ дулъ сильный вѣтеръ, отправились гуськомъ между старыми моренами Мусъ-тагъ-аты. Часа черезъ два-три мы были въ долинѣ Сары-колъ. Отсюда дорога шла вверхъ, черезъ долину Мусъ-куранъ къ перевалу того же имени, находящемуся въ Сары-колскомъ хребтѣ, который ограничиваетъ съ востока Памирское плоскогорье. Въ этой-то долинѣ Мусъ-куранъ и находилось самое опасное для насъ мѣсто: китайскій сторожевой постъ, охранявшій русско-китайскую границу. Мы проѣхали мимо него въ гробовомъ молчаніи, тихимъ шагомъ и такъ близко отъ караула, что зоркіе киргизы видѣли его юрты. Но никто насъ не окликнулъ, даже собаки не залаяли, хотя Джолдашъ былъ съ нами. Киргизы сильно трусили и успокоились, только когда оставили постъ далеко за собой. Они знали, что, попадись они, и имъ не миновать китайскихъ палокъ. Не могу не сказать нѣсколькихъ словъ о моемъ вѣрномъ товарищѣ Джолдашѣ. Онъ былъ со мной и во время этого путешествія по Памиру. Безропотно дѣлалъ онъ всѣ самые трудные переходы, ночью бдительно охранялъ нашъ бивуакъ и всегда былъ неизмѣнно веселъ. Когда мы подходили къ какому-нибудь аулу, онъ стрѣлой мчался впередъ и непремѣнно заводилъ драку съ мѣстными собаками. Хотя онъ былъ очень ловокъ и рѣшителенъ, но ему почти всегда приходилось терпѣть пораженіе. Несмотря на это, онъ никогда не обнаруживалъ ни малѣйшаго страха даже передъ непріятелемъ, въ десять разъ превосходившимъ его числомъ. Во время нашего путешествія на Памиръ онъ стеръ себѣ кожу на заднихъ лапахъ. Тогда киргизы сшили ему кожаные сапоги, въ которыхъ онъ сталъ похожъ на кота въ сапогахъ. Нельзя было безъ смѣха смотрѣть, съ какою осторожностью онъ пробовалъ ходить въ этой странной обуви. Сначала онъ ступалъ только на переднія лапы и весьма неграціозно тащился, присѣвъ на заднія; затѣмъ онъ попробовалъ бѣжать на трехъ ногахъ, приподнимая одну изъ заднихъ по очереди; но въ концѣ концовъ онъ-таки понялъ, что сапоги вещь полезная и защищаютъ его заднія лапы отъ новыхъ ранъ".
Черезъ два дня путники безъ всякихъ приключеній достигли Памирскаго поста. Тамъ Гединъ нашелъ своихъ старыхъ знакомыхъ и новыхъ офицеровъ, недавно пріѣхавшихъ изъ Россіи. Въ ихъ обществѣ онъ провелъ нѣсколько пріятныхъ дней, но долго заживаться не сталъ: наступала осень, а многое изъ программы, намѣченной имъ себѣ, не было выполнено. Онъ сдѣлалъ небольшую экскурсію въ юговосточный Памиръ, изслѣдовалъ озеро Яшиль-куль и снова вернулся въ фортъ. Тутъ до него дошли слухи, будто бекъ Тогдасынъ получилъ 300 палочныхъ ударовъ за то, что не донесъ Джанъ-дарину о его переходѣ черезъ границу, и лежитъ при смерти. Онъ поспѣшилъ распроститься съ своими русскими друзьями и, снова тайно перебравшись черезъ китайскую границу, благополучно достигъ западнаго склона Мусъ-тагъ-аты. Оказалось, что слухъ относительно Тогдасынъ-бека былъ не вѣренъ. Старикъ былъ здоровъ, веселъ и самъ пріѣхалъ въ гости къ путешественнику. Правда, китайцы встревожились внезапнымъ исчезновеніемъ Гедина и дѣлали развѣдки. Тогда Іехимъ-бай, боясь, чтобы они не отыскали хранившіяся у него вещи, спряталъ ихъ подъ большимъ камнемъ въ конечной моренѣ одного изъ ледниковъ, предварительно окутавъ всѣ сундуки войлоками, чтобы, предохранить ихъ отъ сырости. Гединъ нашелъ все въ полномъ порядкѣ и исправности.
Между тѣмъ зима быстро приближалась. Весь Сары-колскій хребетъ былъ покрытъ тонкой бѣлой пеленой, рѣки сузились и превратились въ чуть замѣтные ручейки, вся природа точно готовилась къ долгому зимнему сну. Дѣлать новыя попытки взобраться на Мусъ-тагъ-ату было немыслимо.
Гединъ изслѣдовалъ еще нѣсколько ледниковъ и хотѣлъ обойти вокругъ всей подошвы горы, но и это оказалось невозможнымъ, такъ какъ восточные склоны, представляющіе цѣлый хаосъ крутыхъ, зубчатыхъ гребней, непроходимы даже для пѣшеходовъ. Оставалось одно -- обогнуть горную группу по старому пути черезъ Улугъ-рабатъ и вернуться къ Кара-кулю. Путешественникъ съ удовольствіемъ отдыхалъ на берегу этого красиваго зеленовато-синяго озера, въ кругу своихъ друзей-киргизовъ. На этотъ разъ ему хотѣлось сдѣлать въ нѣсколькихъ мѣстахъ промѣры глубины озера. Для этого необходимо было выѣхать на средину его въ лодкѣ. Оказалось, что киргизы не имѣютъ ни малѣйшаго понятія ни о какихъ судахъ. Матеріала для постройки лодки тоже негдѣ было взять: во всей долинѣ Сары-колъ растутъ всего шесть тощихъ березокъ околы могилы одного святого, и взять ихъ было бы святотатствомъ. Гединъ рѣшилъ употребить въ дѣло выгнутыя жерди, изъ которыхъ дѣлаютъ остовы юртъ, и шкуры животныхъ. Онъ сдѣлалъ изъ палочекъ и просмоленнаго холста небольшую модель лодочки, съ парусомъ, рулемъ и килемъ; лодочка эта, къ великому удивленію киргизъ, отлично держалась на водѣ. Но все-таки Тогдасынъ увѣрялъ, что если ее сдѣлать въ большихъ размѣрахъ, она непремѣнно потонетъ, и совѣтовалъ подождать съ измѣреніями, пока озеро замерзнетъ, т.-е. недѣль шесть. Этотъ срокъ казался нашему путешественнику слишкомъ долгимъ, и онъ предпочелъ немедленно приняться за постройку судна. Гибкія жерди онъ связывалъ и переплеталъ крѣпкими бечевками; такимъ образомъ получился остовъ лодки, имѣвшій около сажени въ длину и полсажени въ ширину. Этотъ остовъ обтянули шкурами, поставили мачту съ краснымъ парусомъ, а чтобы лодка -- своими кривыми боками сильно напоминавшая поломанную коробку изъ-подъ сардинокъ -- не вздумала погрузиться на дно, къ бортамъ и кормѣ ея привязали козьи бурдюки. Весла устроили тоже изъ жердей, растепленныхъ на одномъ концѣ въ видѣ вилъ, между зубьями которыхъ была натянута кожа. Рулемъ служила лопата, укрѣпленная на кормѣ. Въ день спуска судна съѣхались и ближніе и дальніе киргизы, а за камнями притаилось съ десятокъ киргизокъ въ бѣлыхъ головныхъ уборахъ. Тогдасынъ внимательно осматривалъ неуклюжее сооруженіе. "Такъ вотъ какія бываютъ лодки!" казалось говорила его гримаса. "Довольно некрасивая штука! " Но онъ имѣлъ деликатность не высказывать словами своего нелестнаго мнѣнія о суднѣ.
Киргизы слѣдили, затаивъ дыханіе, за всѣми движеніями лодки, спущенной на воду, и не мало дивились храбрости Гедина, который влѣзъ въ нее и, несмотря на довольно сильный вѣтеръ, прокатился по озеру. Тогдасынъ увлекся до того, что согласился даже самъ сѣсть въ лодку и принять участіе во второмъ пробномъ рейсѣ. Вообще это событіе произвело сильное впечатлѣніе на простодушныхъ кочевниковъ, и слухъ о немъ быстро распространился по всему восточному Памиру. Впослѣдствіи на обратномъ пути, далеко отъ Кара-куля, въ киргизскихъ аулахъ, гдѣ приходилось останавливаться Гедину, его не разъ спрашивали:
-- Правда ли, что одинъ чужестранецъ, у котораго были крылья, взлеталъ на Мусъ-тагъ-ату и леталъ черезъ озеро?
Кромѣ некрасиваго вида, лодка имѣла и другіе недостатки. Такъ, она соглашалась итти не иначе, какъ съ попутнымъ вѣтромъ; если же ее заставляли плыть противъ вѣтра, она преспокойно поворачивала назадъ. Такъ какъ во время пребыванія Гедина на берегу озера почти постоянно дулъ южный вѣтеръ, то приходилось лодку перетаскивать на южный берегъ и уже оттуда начинать плаваніе.
"Первый разъ мы попробовали примѣнить этотъ способъ 4-го октября,-- разсказываетъ Гединъ. Было довольно тихо, хотя. холодно, такъ что я надѣлъ тулупъ. Только-что мы отъѣхали на нѣсколько саженъ отъ берега, какъ налетѣлъ шквалъ и развелъ сильное волненіе. Мы спустили парусъ и крѣпко держались за борта, такъ какъ лодка прыгала, словно взбѣсившаяся лошадь. Наше положеніе было прямо критическое: лодка быстро подвигалась къ серединѣ озера, а оттуда было далеко до обоихъ береговъ.
Я правилъ рулемъ, какъ вдругъ корма нырнула, -- вода наполнила лодку до половины и вымочила насъ. Бурдюкъ, поддерживавшій корму, оторвался и плавалъ около лодки самъ по себѣ. Волна за волной налетали на насъ, хотя я и старался разсѣкать ихъ своимъ весломъ, между тѣмъ какъ киргизъ Магометъ усердно вычерпывалъ воду. Наше положеніе было, дѣйствительно серьезно, особенно когда оба бурдюка, висѣвшіе слѣва, начали сжиматься: воздухъ со свистомъ выходилъ изъ нихъ, и лодка сильно накренилась на лѣвый бокъ. Волны со всѣхъ сторонъ лѣзли на насъ, словно какія-то бѣшеныя морскія чудовища съ растрепанными волосами. Я очень боялся, что бурдюки оторвутся отъ лодки или что весь воздухъ выйдетъ изъ нихъ прежде, чѣмъ мы достигнемъ берега, и мысленно разсчитывалъ, смогу ли я добраться до него вплавь. Къ довершенію непріятности, у Магомета появилась морская болѣзнь. Онъ былъ блѣденъ,-- нельзя сказать, какъ полотно: онъ былъ слишкомъ для того желтъ,-- и сильно мучился. Бѣдняга никогда раньше не ѣздилъ по водѣ и не слыхалъ ни о какой морской болѣзни. Онъ былъ твердо увѣренъ, что пришелъ его послѣдній часъ.
"Киргизы конные и пѣшіе собрались на берегу и ждали каждую минуту, что лодка потонетъ. Къ счастью, намъ удалось продержаться съ ней до мели, и мы благополучно выбрились на берегъ, хотя промокли до костей. Мы поспѣшили въ свой лагерь, развели и большой костеръ, около котораго и высушились".
Несмотря на существенные недостатки лодки, она все-таки оказала большую услугу. путешественнику. Когда не было сильнаго вѣтра, она весьма прилично исполняла свою роль и, благодаря ей, онъ сдѣлалъ въ разныхъ пунктахъ 103 измѣренія, такъ что составилъ себѣ полное понятіе о глубинѣ Малаго Каракуля. Самая большая глубина, 12 саж., находится, въ южной части озера; въ средней части она колеблется между 7--10 саженями.
Дѣлая наблюденія окружающей природы, Сединъ въ то же время знакомился и съ жизнью мѣстныхъ обитателей. Киргизы въ общемъ казались ему очень симпатичнымъ народомъ. Главное занятіе ихъ скотоводство, и переходъ ихъ съ мѣста на мѣсто обусловливается именно этимъ. Лѣто они проводятъ въ яйлакахъ, расположенныхъ на высокихъ склонахъ Мусъ-тагъ-аты и Памирскихъ горъ; зимой, когда холодъ и снѣгъ прогоняютъ ихъ изъ горныхъ мѣстностей, они спускаются въ кышлаки, расположенные въ долинахъ. Жители каждаго аула принадлежатъ обыкновенно къ одному роду и постоянно останавливаются въ однихъ и тѣхъ же яйлакахъ и кышлакахъ. Другой аулъ не имѣетъ права, безъ предварительнаго соглашенія, пользоваться пастбищами, уже занятыми раньше.
Когда въ киргизской семьѣ рождается ребенокъ, всѣ родственники приходятъ съ поздравленіями. Зарѣзываютъ барана, устраиваютъ угощеніе, произносятъ извѣстныя молитвы. На третій день ребенку даютъ имя; мулла заимствуетъ его изъ книги, гдѣ для каждаго дня есть соотвѣтствующее имя. Къ этому прибавляется слово оглы (сынъ) и имя отца ребенка, напр., Кенче-Сатовагды-оглы.
Когда молодой киргизъ захочетъ жениться, родители выбираютъ ему подходящую жену, и онъ обязанъ взять ее; если же невѣстѣ не понравится женихъ, она можетъ отказаться отъ него. Если у молодого человѣка нѣтъ родителей, онъ самъ себѣ выбираетъ жену, но во всякомъ случаѣ обязанъ выплатить калымъ (выкупъ) ея родителямъ. Богатые киргизы платятъ иногда за невѣсту 9--10 тысячъ рублей, бѣдные -- пару лошадей или яковъ. Поэтому родители всегда стараются найти для своей дочери богатаго жениха; а родители жениха, напротивъ, ищутъ ему бѣдную, некрасивую невѣсту, за которую не требуютъ большого калыма. Свадьбу назначаютъ только тогда, когда калымъ выплаченъ весь сполна. Тогда строютъ новую юрту и сзываютъ гостей. Всѣ надѣваютъ свои самые дорогіе халаты, невѣсту одѣваютъ какъ можно наряднѣе. Гостямъ подаютъ дастарханъ изъ баранины, риса и чая; мулла читаетъ молитвы и объясняетъ жениху и невѣстѣ, какъ они должны относиться другъ къ другу. Устраивается байга. Если женихъ изъ другого аула, свадьбу играютъ въ аулѣ невѣсты, и затѣмъ всѣ гости провожаютъ новобрачныхъ до ихъ новаго жилища.
Когда киргизъ умираетъ, тѣло его моютъ, одѣваютъ въ чистое бѣлое платье, завертываютъ въ холстъ и въ войлокъ и какъ можно скорѣе относятъ на кладбище. Яму роютъ въ три фута глубины, отъ нея вырываютъ боковое отверстіе и въ него всовываютъ тѣло. Затѣмъ яму засыпаютъ землей и заваливаютъ камнемъ; а если покойникъ былъ человѣкъ богатый, надъ могилой его ставятъ памятникъ въ видѣ купола на четыреугольной подставѣ.
Имущество киргизской семьи обыкновенно невелико. При перекочовкахъ для перевозки его достаточно двухъ или трехъ яковъ. Самою громоздкою частью является юрта съ ея деревянными жердями и толстыми войлоками, сѣдла, упряжь и ковры. Затѣмъ идетъ хозяйственная утварь, главную принадлежность которой составляютъ "казанъ" -- большой желѣзный котелъ, фарфоровыя чашки, плоскія деревянныя блюда, желѣзные или мѣдные кувшины съ ручками и крышками. Въ зажиточныхъ семьяхъ встрѣчаются кромѣ того: ткацкій станокъ, корыто, сито, топоры, мѣшки для зерна и муки, гитара, скрипка, треножникъ для котла и проч. Большинство этихъ вещей покупаются въ Кашгарѣ, Янги-гиссарѣ и Яркендѣ, хотя въ долинѣ Сары-колъ есть свои мѣстные кузнецы и столяры.
Въ каждой юртѣ есть особое отгороженное мѣсто, въ которомъ хранятся молочные продукты и другіе съѣстные припасы. Любимый напитокъ киргизовъ: "айранъ" -- кипяченое молоко съ водой, которому даютъ закиснуть; это очень пріятное, освѣжающее питье. Киргизы питаются главнымъ образомъ яковымъ молокомъ и бараниной. Разъ или два въ недѣлю зарѣзываютъ барана, и все населеніе аула наѣдается вплотную. Всѣ собираются въ юрту вокругъ огня, надъ которымъ варится въ котлѣ мясо. Затѣмъ куски его раздѣляются между присутствующими. Каждый беретъ свой ножъ и срѣзаетъ съ своей порціи куски, пока не дойдетъ до кости; кость разбиваютъ и выѣдаютъ изъ нея мозгъ, который считается большимъ лакомствомъ. Передъ пищей и послѣ нея всѣ моютъ руки. Кончивъ ѣсть, каждый проводитъ рукой по бородѣ и восклицаютъ: "Аллаху экберъ" (Богъ великъ!). Коранъ предписываетъ молиться пять разъ въ день, и старшій въ аулѣ аккуратно читаетъ молитвы въ установленное время.
Самыя тяжелыя работы исполняютъ у киргизовъ женщины. Онѣ ставятъ и снимаютъ юрты, ткутъ ковры и ленты, вьютъ веревки, сучатъ нитки, доятъ яковъ и козъ, ходятъ за овцами, няньчатся съ дѣтьми, ведутъ все хозяйство. Мужчины почти ничего не дѣлаютъ, развѣ пригонятъ яковъ съ нагорнаго пастбища. Они часто ѣздятъ къ сосѣдямъ покупать, продавать или вымѣнивать скотъ; а зимой обыкновенно сидятъ по цѣлымъ днямъ въ юртѣ около огня и занимаются разговорами.
Мирно и однообразно течетъ жизнь киргиза день за днемъ, годъ за годомъ. Понятно, какой интересъ возбудило появленіе чужестранца-европейца въ ихъ средѣ! Они съ любопытствомъ присматривались къ нему и ко всему, что онъ дѣлалъ. Имъ было совершенно непонятно, для чего онъ лазаетъ по ледникамъ, что-то рисуетъ, отламываетъ куски камней отъ скалъ и прячетъ ихъ въ ящики; для нихъ все окружающее представлялось совершенно простымъ и нисколько не интереснымъ. Ихъ свѣдѣнія о внѣшнемъ мірѣ крайне скудны. Они знаютъ только ту мѣстность, въ которой живутъ, но ее зато знаютъ вполнѣ хорошо. Знаютъ также дороги черезъ Памиръ и въ главные города западной части восточнаго Туркестана. Но все, что лежитъ за этими предѣлами, имъ неизвѣстно. О существованіи Россіи, Англіи, Китая, Персіи, Кашмира, Тибета, Индостана, Большого Кара-куля, Лобъ-нора и Пекина они знаютъ только по смутнымъ слухамъ. Отъ странствующихъ купцовъ или изъ ближнихъ городовъ до нихъ доходятъ иногда вѣсти о шумномъ свѣтѣ; но они мало интересуются ими, такъ какъ это не имѣетъ отношенія къ ихъ собственнымъ дѣламъ. Для нихъ земля есть плоскость, окруженная моремъ, и солнце каждый день обходитъ вокругъ нея. На всѣ разсказы о движеніи земли они отвѣчаютъ съ невозмутимою увѣренностью, что во всякомъ случаѣ то мѣсто, на которомъ они живутъ, стоитъ неподвижно и никогда не двигалось отъ сотворенія міра.
"Не знаю, чувствовали ли Киргизы сожалѣніе, прощаясь со мной, -- замѣчаетъ Гединъ. Они живутъ среди такой холодной, скупой, скудной природы, что и сердца ихъ стали суровы, мало отзывчивы, неспособны къ нѣжнымъ чувства. Но при отъѣздѣ меня провожало много дружескихъ: "хошь!" (прощай!) "худа, іолъ, версунъ!" (Благослови Богъ путь!) и Аллаху экберъ! (Богъ великъ!). Цѣлая толпа долго стояла на берегу Малаго Кара-куля и слѣдила удивленными глазами за моимъ караваномъ; вѣроятно, многіе изъ нихъ задавались вопросами: "Откуда онъ явился и куда ѣдетъ? Что ему здѣсь было нужно?"
9 октября Гединъ оставилъ берега Малаго Каракуля, а 19-го сидѣлъ въ своей прежней комнатѣ въ домѣ консула Петровскаго, въ Кашгарѣ.
На востокъ въ арбѣ.-- Первыя свѣдѣнія о пустынѣ.-- Заколдованная страна.-- Могила святого.-- Приготовленія къ путешествію.-- Выступленіе каравана.
Въ Кашгарѣ Гединъ пробылъ всю зиму. Въ обществѣ европейцевъ онъ вполнѣ отдохнулъ отъ всѣхъ понесенныхъ трудностей и въ то же время приготовился къ новой экскурсіи. На этотъ разъ онъ рѣшилъ отправиться на востокъ отъ Кашгара и 17 февраля 1895 г. двинулся въ путь съ своимъ неизмѣннымъ спутникомъ Исламъ-баемъ, съ миссіонеромъ Іоганномъ и киргизомъ Хашимъ-ахуномъ. Они поѣхали въ двухъ арбахъ (большихъ крытыхъ телѣгахъ) на высокихъ колесахъ, окованныхъ желѣзомъ. Арбы были сверхъ соломенной крыши прикрыты еще войлоками, въ защиту отъ пыли. Внутри положены были тоже войлоки-подушки, такъ что сидѣть было удобно, хотя по худой дорогѣ экипажъ качало точно лодку въ бурю. Каждую арбу тащила четверка лошадей; одна лошадь была впряжена въ оглобли, а три другія бѣжали впереди на длинныхъ постромкахъ; возница, съ длиннымъ кнутомъ въ рукахъ, то присаживался на облучокъ, то шелъ рядомъ съ экипажемъ. Сзади привязаны были двѣ собаки: Джолдашъ и еще новая, пріобрѣтенная Гединомъ въ Кашгарѣ, Хамра. Съ грохотомъ и скрипомъ тащились арбы по большой дорогѣ, поднимая цѣлыя облака пыли. Трактъ этотъ очень бойкій, и потому путешественникамъ безпрерывно попадались то пѣшіе, то конные путники, то большіе караваны ословъ, перевозящихъ между Кашгаромъ и городомъ Акъсу (около 550 верстъ) хлопокъ, чай, ковры, кожи и проч.
Дорога раздѣлена на перегоны, верстъ по 80 въ каждомъ. Арба дѣлаетъ въ день не больше одного перегона. На станціяхъ можно найти удобное помѣщеніе для ночлега, молоко, яйца, хлѣбъ. По дорогѣ попадается нѣсколько мѣстечекъ; наиболѣе значительный пунктъ представляетъ городъ Файзабадъ (Обитель благодати). Гединъ проѣзжалъ его въ базарный день, и узкія улицы кишѣли пестрой, суетливой толпой. Сюда стекаются жители окрестныхъ селеній, чтобы запастись на цѣлую недѣлю всѣмъ необходимымъ въ хозяйствѣ. На длинной базарной улицѣ стоялъ шумъ и гамъ, покупатели съ бранью проталкивались сквозь толпу, продавцы громко выкрикивали свои товары. Среди халатовъ мѣстныхъ жителей -- сартовъ и киргизовъ мелькали женщины въ большихъ бѣлыхъ головныхъ уборахъ и въ бѣлыхъ покрывалахъ, китайцы въ синихъ кофтахъ, ослы навьюченные товарами.
Дорога шла большею частью сѣровато-желтой равниной, покрытой толстымъ слоемъ сухой, мелкой пыли, которая поднималась столбомъ отъ малѣйшаго дуновенія вѣтерка. Пыль проникала всюду, даже сквозь войлокъ, покрывала все, что лежало въ арбахъ, и собиралась густымъ слоемъ на ихъ крышахъ. Колеса арбъ тонули въ ней, точно въ мягкой перинѣ, и съ трудомъ могли поворачиваться. Бѣдныя лошади выбивались изъ силъ до того, что съ нихъ буквально капалъ потъ. Пыль покрыла ихъ и окрасила всѣхъ въ одинаковый грязно-сѣрый цвѣтъ. Мѣстами по дорогѣ попадались заросли тамариска и другихъ кустарниковъ; нѣсколько верстъ пришлось даже проѣхать довольно густымъ лѣсомъ, гдѣ водятся тигры, волки, лисицы, олени и антилопы.
Черезъ 6 дней путешественники миновали китайскую крѣпость Маралъ- баши, обнесенную зубчатою стѣною изъ кирпича, съ башенками по угламъ, и остановились въ маленькомъ городкѣ того же имени. На слѣдующее утро къ нимъ явился китайскій чиновникъ и четыре бека привѣтствовать ихъ отъ имени амбаня (начальника города). Они были учтивы, разговорчивы и нашли, что планъ Гедина перейти черезъ пустыню Такла-Маканъ удобоисполнимъ. Они разсказывали, что когда-то, въ древнія времена, существовалъ большой городъ по имени Такла-Маканъ въ пустынѣ, на полдорогѣ между Яркендъ-дарьей и Хотанъ-дарьей, но онъ давно занесенъ пескомъ. Вообще внутренняя часть пустыни находится подъ властью "телесмата" (арабское слово, означающее колдовство, сверхестественную силу); тамъ есть и башни и стѣны, и дома и цѣлыя кучи золотыхъ и серебряныхъ монетъ. Но если человѣкъ найдетъ ихъ и вздумаетъ нагрузить деньгами своего верблюда, онъ никогда не выйдетъ изъ пустыни: духи не выпустятъ его. Необходимо какъ можно скорѣе побросать все золото, и тогда можно еще кое-какъ спастись. Беки находили, что имѣя съ собой достаточное количество воды и слѣдуя вдоль хребта Мазарѣтага, можно перерѣзать пустыню, но ни въ какомъ случаѣ не на лошадяхъ. Имъ не выдержать пути.