Лейтенант С., -- Константин Константинович Случевский, родился 21 мая 1873 года в Петербурге. Семья поэта принадлежала к роду черниговских дворян. Тринадцати лет с небольшим он поступил в Морское Училище, переименованное потом в Морской Корпус, и осенью 1892 года был выпущен мичманом во флот.
Русская деревня, в тиши которой набирались впечатлений столь многие из русских писателей, согрела под своим крылом и будущего певца моря. Судьба надолго разлучила его потом с нею. Бесконечная морская гладь отбросила его от бесконечной равнины родных сел~ но даже и среди пестрых красок чудной тропической природы он не забывал приветного шума родных лесов. Печальные ели и сосны севера России вместе с задумчивыми липами и тополями ее средней полосы казались ему еще дороже и еще милее среди зелени пальм или в шуме оживленных торговых гаваней.
"Привет тебе, деревня дорогая!"
писал молодой поэт, вернувшись из своего далекого путешествия кругом света:
"Я снова здесь, я снова у тебя.
Привет тебе, печальная моя,
Заснувшая равнина снеговая!
Привет и вам, знакомые дубы,
Покойтеся в саду оцепенелом,
Под солнечным лучом похолоделым,
Мороза зимнего послушные рабы.
Покойтеся и набирайтесь силы,
Чтоб с новою весной легко вам было встать
Из вашей временной серебряной могилы
И сень зеленую широко раскидать.
Привет тебе, деревня дорогая,
Привет вам, белые, пушистые леса,
Зимы холодная, блестящая краса,
Заснувшая равнина снеговая!"
Отец молодого писателя, сам известный поэт с оригинальным дарованием и доктор философии Гейдельбергского университета, был лучшим руководителем зарождающегося таланта. Литературные способности перешли, можно сказать, по наследству, а философское миросозерцание Случевского-отца, человека глубоко религиозного, мистика и мечтателя, наложило печать на будущего певца моря и придало его творчеству элегический характер. Вся его поэзия подернута легкою дымкой грусти, через которую проглядывает светлая уверенность в будущем, спокойное философское примирение с тягостью жизни и какая-то трогательная любовь к человечеству, удивительная в этом еще неокрепшем человеке, в этом еще начинающемся даровании.
К. К. Случевский сам живо сознавал ту огромную роль, которую играл в его жизненном призвании отец-поэт, и целый ряд стихотворений посвящен ему.
"Ты видишь, мой отец -- твой сын, твой ученик
Заветной памяти желает быть достоин"...
-- говорит он перед гробом своего отца, которого он уж не застал в живых, вернувшись с пути, чтобы только похоронить своего учителя и друга и опять уйти в тот роковой поход, где кончилась его жизнь.
"Ты умер без меня...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Мне грустно, что рука твоя похолодела
И гасла не в моей руке...
Как поздней осени прекрасная природа,
Ты с думой строгою недвижимый лежал.
И мысль последняя твоя была -- свобода~
Я на челе ее узнал".
Но еще больше обаяния родной природы, еще сильнее влияния отца действовала на поэта его любимая стихия, -- то море, в которое он был влюблен так, как может быть влюблен человек в самое дорогое существо. Мечты поэзии и шум океана были для него всего дороже:
"Среди всемирной пустоты,
Ни в чем не чувствуя обмана,
Люблю по-прежнему мечты,
Любовь и волны океана".
И в океане он нашел свою гибель! Проза жизни, сухие сердца, серые будни были ему не по душе. Он изнывал среди того хаоса, который царил в России, взволнованной от края до края в то время, как на далеких ее пределах разыгрывалась вторая часть страшной драмы, поколебавшей наше отечество. Он возмущался спокойствием тех, кто издалека наблюдали за этой драмой, он называл это спокойствие или безмолвием могилы, или молчаливым торжеством предателей.
"Нельзя жить растенью без вешних лучей,
Устам без согласных, разумных речей
И сердцу -- без искренней веры.
Пролейся же, дождик, на нас без конца,
Небесной росою, наполни сердца,
Рости в них могучие силы~
Не все же кругом беспросветная тьма...
Рассыпься, холодной печали тюрьма,
Проснитесь, живые могилы!"
Случевский пламенно желал попасть на первую эскадру, отправившуюся из России на Дальний Восток, и горевал, когда другим, а не ему досталась манившая его участь. Но вот двинулась вторая эскадра, а с нею и "Александр III", на котором плавал молодой поэт. Не было пределов его радости, так чудно выраженной в его "Песне", родившейся ночью, при лунном свете и пении соловья у кустов сирени!
"Пой, соловушко,
Пой мне песнь свою!..
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Я пришел сюда
Отдохнуть душой
И набраться здесь
Силы--мужества...
Как светло кругом,
Как душиста ночь,
Как луна с небес
Смотрит радостно!
Наглядись, душа,
Наберися сил,
Унеси с собой
В море синее!
Там у пристани
Корабли стоять,
Корабли стоят,
В море плыть хотят,
Снастью ратною
Снаряжаются
И щитом--броней
Покрываются"
Светло было на душе у поэта. Ничто в тот момент не предвещало того страшного конца, который нашли себе в далеком океане эти корабли.
"Пусть закаляются сердца!"...
-- призывает он к мужеству своих товарищей, когда далеко от родины плыла эскадра.
"Пусть закаляются сердца
У нас отвагою одною!
Да, если ждет нас правый бой,
Врага мы встретим грудью смелой,
Как ты волны остервенелой
Встречаешь яростный прибой"!
-- говорит он, обращаясь к утесам Доброй Надежды, о которые разбивались суровые волны в то время, когда тихо шел мимо этого мыса русский флот, направляясь на свой последний суд. Но уже скоро в сердце поэта вкралось сомнение. Ему казалось, что только одна Высшая Сила, которая была для него всем в тяжелые минуты жизни, могла спасти пловцов:
"Храни теперь рука Господня
В дорогу выступивший флот!
Нам смутно наше назначенье~
Идем, не ведая куда.
Так птицы, чуя приближенье
Туманной осени и льда,
Сбирают легкие стада".
Но птицы от осени и холода улетали к весне и теплу, а русские моряки весною вышли к холодной смерти на дне океана. Не того ожидал поэт, отправляясь на войну, не о том мечтал он, слушая соловья в последние ночи на родине:
" . . . . . . вдали
От родной земли
Вспомню, может быть,
Песнь заветную...
Мы возьмем тогда
Гусли звонкие
И повторим песнь
Морю синему...
По крутым волнам
Полетит она,
И родной напев
Сохранит волна~
Передаст его
Ветру буйному --
Пусть несется песнь
К сердцу милому!"
И пронеслася песня, печальная песня о том, что погиб русский флот... Погиб и молодой поэт. Как будто предчувствовал он эту развязку, и в одном из своих стихотворений, появившихся еще за год до Цусимы, но в то время, когда уже разгорелось кровавое зарево на Дальнем Востоке, он писал:
"Любовью высшею смерть воина честна...
Но влагой скорбною омыта искупленья,
Пусть счастье новое, родимая страна,
Тебя обрадует зарею возрожденья!
Пусть правда всякая заблещет пред тобой,
Как блещет мужество, идя на смертный бой,
В краю, где с гордостью твердить волна востока:
"Покойтесь, витязи без страха и упрека!".
И покоится там и этот витязь без страха и упрека, скрытый теми волнами, которые так любовно пел он в своих стихах, -- мирно покоится, не узнав позора своей родины, оставив честную память по себе, как воин, и вписав свое имя на стенах храма чистой русской поэзии. Судьба не дала ему во всю ширь развернуть свое дарование, но это был настоящий поэт, который пел, потому что ему пелось, как тот соловей, о котором он говорил:
"Соловью дана песня звонкая,
Песня звонкая Божьей милостью..."
Лейтенант С. (К. К. Случевский). Стихотворения. С портретом автора и биографией. СПб.: Издание А. С. Суворина. Типография А. С. Суворина, 1907
Я на береге диком у моря стоял
На песке, у подножия скал~
А волна, омывая сыпучий песок,
У моих колыхалася ног.
Я за морем следил, и казалося мне, --
Кто-то дышит в холодной волне;
Чей-то голос знакомый мне тихо шептал:
"Отчего ты так скоро устал?
Отчего ты так жадно глядишь, мореход,
На пустыню кочующих вод,
Словно хочешь туда, где плывут корабли,
Убежать от прекрасной земли?..
Посмотри, -- на земле распустилась весна,
Даль небес голубая ясна,
И с природой, приходу весеннему рад,
Улыбнулся страдающий брат.
Отчего же так жадно глядишь ты туда,
Где гуляют морские суда,
Где с звездою вечерней, бесцельно горя,
Над водой догорает заря?"
Поднявши якоря, мы с утренним рассветом
Стоянку бросили и к выходу легли.
С востока, в небесах, горевших первым светом,
Чернели темные окраины земли.
Лучей невидимых сиянье разгоралось,
Верхушки облаков прозрачных золотя,
И утро раннее нам тихо улыбалось,
Как безмятежное и сонное дитя.
По виду облаков
Мы в море ждать могли хорошую погоду,
И вышли, между тем, на полную свободу
По створу верному прибрежных маяков.
Отрадно после дней томительных разлуки
Вернуться к пристани от жизни кочевой~
Отрадно пожимать приятельские руки
И встретить взор очей приветно огневой...
Отрадно... но всегда в подобное мгновенье
На чувстве радости есть темное пятно~
Во всем нежданное заметно измененье,
Ничто от времени судьбой не спасено...
Равно холодное и к радости, и к горю,
Ты, время, не щадишь и самой красоты!
Но к вечно юному сверкающему морю
В своем течении не холодно и ты!
Который раз уже, алкающий и жадный,
Я в море выхожу, с надеждою в груди!
Который, море, раз ты ветер свой отрадный
Мне шлешь и радостно играешь впереди!
Года жестокие бессильны над тобою~
Не тихнет пыл твоих бунтующих седин;
Все той же блещешь ты глубокой синевою,
Разгладив гневный след нахмуренных морщин,
И с ветром меряясь безумною отвагой,
Лишь с небом делишься и красками, и влагой!
Я помню детские далекие лета...
Нас к морю с ранних дней впервые приучали.
Им отроческих лет свобода отнята,
И в нем мы прожили весенние печали.
Как неприязненно к несчастливой судьбе,
С душою, полною оставленных кумиров,
С волною финскою учились мы борьбе,
Внимая опыту бывалых командиров.
Вы помните-ль те дни, товарищи? Увы!
Уж юность первая от нас теперь далеко,
Как воды гордые красавицы Невы
От волн изменчивых китайского Востока.
Пути различные нас в жизни повели,
И редко что-нибудь мы слышим друг о друге...
Иные бросили скитанья для земли,
Для ласковых очей отысканной подруги.
Иные, может быть, в далекой стороне,
С мечом, карающим тупое самовластье,
Стоят упорные в убийственном огне,
Душою твердою испытывая счастье.
Отсюда вижу вас. Кипит нежданный бой,
Гремят орудия среди мольбы и стона~
Смерть носится кругом, для избранных судьбой,
И всадник на коне, пронзающий дракона...
Куда подвижная не кинет нас судьба!
Каких земных морей еще мы не видали!
Привычкой долгою нас волны привязали
К себе, как женщина влюбленного раба.
Скучна нам берега тревожная свобода,
Нет к морю прошлого потушенной вражды,
И ласково манит знакомая природа
На лоно светлое играющей воды.
Закрылись берега... Пустынное пространство!
Спит вечность темная во мгле твоих очей...
Как я люблю твое червонное убранство,
При первом золоте проснувшихся лучей!
Есть связь незримая в безбрежности туманной
С душой, усталою в волненьях суеты~
Все верится, что есть земли обетованной
За гранью дальних вод волшебные черты.
Все верится, что вновь крылатые надежды
Родятся для души лишь временно больной,
Как легких облаков красивые одежды
Рождаются теплом над глубью водяной.
Порой, в час тихого раздумья и сомнений,
Когда грядущее мне кажется темно,
И хмуро, как печаль, глядит ко мне в окно