Рейснер Михаил Андреевич - Четырехлетняя война 1914-1918 г. и ее эпоха

LXXIV. Война и новое конституционное право. Как видно из истории отдельных государств, война принесла с собой полное попрание начал правового государства и крушение демократии. Однако, это нисколько не препятствовало тому, что среди новых европейских государств, возникших после войны, а равно преобразованных старых, родилось новое конституционное движение, которое во многом принесло с собою новые формы. Эти последние определялись не столько внутренним своим развитием, сколько влиянием стран-победительниц. Пока в известных странах побеждала Германия, она несла с собой и монархические формы. Так, на Украине было водворено гетманство со Скоропадским во главе. Финляндия, низвергнувшая немецкими штыками Советскую республику, избрала королем (в 1918 г.) принца Гессенского; завоеванная германским оружием б. русская Польша (1916 г.) была провозглашена королевством, а Литва должна была получить в виде короля германского принца. Эти монархии быстро ликвидировались после поражения Германии и ее союзников, и окончательная победа Антанты повела за собой широкое распространение буржуазной демократии. Вновь образованные страны поэтому все стали "демократическими республиками", за исключением Венгрии, которая осталась при старой монархии, но без монарха. Так были созданы новые государства: Ирландия, Чехо-Словакия, Польша, Литва, Латвия, Эстония и Финляндия. В разряд республик зачислились также побежденные Германия и Австрия. Сохранили монархическую форму, но вместе с тем подверглись значительной "демократизации" -- Румыния и Сербия, превратившаяся в королевство сербов, хорватов и словенцев. Эта демократизация стала возможной лишь потому, что во всех этих преобразованных и вновь созданных государствах был выдвинут класс крестьянства и мелкой буржуазии, который был вознагражден за тяжелые потери на войне и отказ от социальной революции повсеместно проведенной аграрной реформой. И лишь опираясь на эту социальную реформу, возможно было противопоставить крестьянство рабочему классу и этим путем водворить буржуазную демократическую республику (см. XLVI, 531/600). В особенности легко можно было провести реформу в тех странах, которые вышли из под чужеземного владычества, и там возможно было ликвидировать крупное поземельное владение, принадлежавшее лицам господствовавшей ранее национальности. Настоятельность такой реформы была особенно остра там, где особенно угрожала социальная революция и опасность введения советского строя. Лишь при помощи аграрной реформы было возможно использовать массу зажиточного крестьянства и привлечь его в качестве крупной социальной силы для организации буржуазной демократии.

Созданная империалистической войной, система демократии, будучи самым новым созданием политической мысли, естественно использовала все важнейшие формы демократического устройства и его выработанные на практике институты. Суверенитет народа, всеобщее, прямое, равное и тайное избирательное право с применением пропорциональных выборов, всенародное голосование (референдум), права равенства и свободы, широкая программа социальной реформы (с некоторой социалистической окраской), ответственность главы государства, парламентаризм, закрепленный в тексте конституции, ответственность администрации, независимость суда и всевозможные формы судебного контроля и защиты -- все это использовано в чрезвычайном изобилии в расчете на широкую поддержку крестьянской массы, жаждущей "справедливости" и "свободы". Само собой разумеется, объем и способ применения всех этих демократических установлений различны и в каждой стране определяются соотношением классов. Сыграла здесь значительную роль и национальная политика, которая под влиянием некоторого шовинизма ограничила свободы в духе установления господства некогда угнетаемой народности. Все эти демократии характеризуются, наконец, статьями о введении тех или иных исключительных положений, предусматривающих прекращение свобод и правового порядка на случай не только войны, но внутренних волнений, под которыми разумеется возможность восстания или революции. Остановимся на отдельных институтах послевоенной демократии. 1. Народный суверенитет. Германия после перехода с путей социалистической революции на широкую дорогу буржуазной демократии обратилась к испытанному понятию народного суверенитета, который здесь формулируется таким образом, что, во первых, именно "немецкий народ, единый в своих племенах... начертал для себя эту конституцию" и, во вторых, провозгласил, что "государственная власть исходит от народа". Австрийская конституция говорит то же самое: "Австрия -- демократическая республика. Ее право исходит от народа". Чехо-Словацкая конституция точно так же, с одной стороны, устанавливает в качестве автора конституции самый народ: "мы, чешско-словацкий народ", приняли данную конституцию, а с другой -- удостоверяет, что "народ есть единственный источник всей государственной власти", притом "суверенный народ" действует посредством своих конституционных органов. Подобные же положения мы находим и в Польше, где выступает в качестве автора конституции "мы, народ польский", устанавливающий, что "верховная власть польской республики принадлежит народу", и в Литве, где действует "литовская нация", подтверждающая, что "суверенная государственная власть принадлежит нации", и в Латвии, где перед нами "латвийский народ" присваивает принадлежность себе "суверенной власти" Латвии, и в Эстонии с "эстонским народом", который определяет, что "государственная власть... в руках народа", и в Финляндии, где, по общему образцу, "верховная власть... принадлежит народу, представленному своими уполномоченными, образующими в совокупности сейм {Ирл. кон., ст. 47--50, Герм. кон., ст. 43, 72--74, Чеш. кон., ст. 46, Авст. кон., ст. 43--46, Лит. кон., ст. 102--103, Латв. кон., ст. 72--80, Эст. кон., ст. 29--13.}".

Некоторые затруднения провозглашение народного суверенитета встретило лишь там, где уцелела монархия, или где, как это мы видим в Ирландии, новая республика подчинилась в качестве автономной колонии Британской империи с английским королем во главе. В первых двух случаях была принята бельгийско-итальянская формула, при чем сербский король превратился не только "божьей милостью", но "волею нации" в короля сербов, "хорватов и словенцев", а король Румынии оказался "божьей милостью" и "волею нации" государем значительно расширенного государства. Что касается Ирландии, то здесь мы встречаемся с оригинальным положением: самый акт об установлении конституции Ирландского свободного государства устанавливается английским парламентом, то-есть "всемилостивейшим величеством короля, с совета и согласия духовных и светских лордов и общин собранных в... парламенте", а в учредительном акте устанавливается, что "вся законная власть дается от господа народу" и сообразно с этим "всякая власть, законодательная, исполнительная и судебная, в Ирландии исходит от ирландского народа". Это дополняется текстом присяги, приносимой членами ирландского парламента, где говорится не только о подчинении конституции ирландского свободного государства, но и верности королю Георгу V, его законным наследникам и преемникам. Так, очевидно, и здесь приходится сочетать волю народа с наличностью короля, власть которого, согласно его официальному титулу освящена также "волею божией". Понятие народного суверенитета для Германии и Австрии не представляет затруднения в связи с федеративным устройством этих стран. Более сомнительно суверенное положение Ирландского свободного государства; здесь поэтому употреблена формула, которая провозглашает Великобританию чем-то вроде союзного государства с монархическим главой. Великобритания с этой точки зрения именуется "Британским государством национальностей" или даже "обществом наций", в состав которого и входит Ирландия в качестве "равноправного сочлена". Следует отметить, что некоторые демократические конституции вновь образованных государств не удовлетворяются одним народным суверенитетом, но присоединяют к нему в том или ином виде религиозное освящение; так, "народ польский" действует "во имя всемогущего бога", а Литва повторяет эту формулу. Действительное осуществление и фактическое применение "народного суверенитета", "воли народа", с королевской "божьей милостью", со "всемогущим богом" или без него, определяется конституцией, устанавливающей передачу указанных суверенитета и воли народов и наций представительным учреждениям и в лучшем случае корпусу избирателей, но даже не обозначает того, что в свое время было смыслом итальянского объединения, где действительно в основе образования королевства лежал народный плебисцит или голосование. Как известно, в состав новой демократии входят народности, нации и народы, которые менее всего изъявляли свое желание на присоединение к тем "республикам", которые ныне говорят от их имени. Наоборот, целый ряд областей, входящих в состав новых государств, присоединен к ним вопреки их определенно выраженной воле. Наиболее вопиющими образцами такого применения "народного суверенитета" являются присоединения к Польше, западной Украины и захват ею литовской Виленщины, захват Румынией Бессарабии, присоединение к Юго-Славии Черногории, присоединение к Польше части Силезии, вопреки результатам народного голосования, и т. п. Еще удивительнее, однако, тот случай нарушения "народного суверенитета", который мы имеем на примере отношений Германии и Австрии. Еще до формального окончания войны немецкие области Австро-Венгрии объявили себя составной частью Германии, на что последняя выразила полное согласие, так что "народный суверенитет" двух стран установил слияние. Но решением Сен-Жерменского договора Австрия была вынуждена сохранить свою самостоятельность и, таким образом, вопреки "воле народа" осталась прозябать в качестве одного из крохотных государств новой Европы.

2. Избирательное право. Буржуазная демократия, основанная на поддержке крестьянской массы средних и мелких собственников, сделала и в том смысле необходимую уступку, что она значительно расширила избирательное право. Новые государства пошли в этом отношении достаточно широко. Так, прежде всего совершилось уравнение женщин и мужчин в праве как избирать, так и быть избранными. Это мы находим в Ирландии, в Германии, в Австрии, в Чехо-Словакии, Румынии, Польше, Литве, Латвии, Эстонии и Финляндии. В Юго-Славии допущение женщин к избирательным урнам обещано конституцией и должно совершиться на основе особого закона.

Значительно понижен и возраст избирателей, по крайней мере для выбора депутатов в народную палату, народное или национальное собрание, именуемые палатой представителей. Так, в Германии, Австрии и Эстонии достаточно обладать 20-летним возрастом, чтобы участвовать в выборах. Все остальные новые государства -- Ирландия, Чехо-Словакия, Юго-Славия, Румыния, Польша, Латвия и Литва -- устанавливают возраст 21 год. Иначе обстоит дело с пассивным избирательным правом. Право быть избранным дают двадцатилетним только Германия и Эстония. Ирландия и Латвия повышают этот возраст до 21 года, Австрия и Латвия -- до 24 лет, Румыния и Польша -- до 25 лет, а Юго-Славия и Чехо-Словакия -- до 30 лет. Во всех этих странах введена система пропорциональных выборов или по крайней мере представительства меньшинства. Срок продолжительности депутатского мандата также значительно сокращен. В Литве, Латвии и Эстонии он не превышает 3-х лет; в Германии, Австрии, Ирландии, Сербо-Хорвато-Словении он ограничивается 4 годами, в Польше он продолжен до 5 лет и в Чехо-Словакии до 6 л. В некоторых странах указана и пропорция, в которой один депутат должен приходиться на определенное число избирателей. Так, в Ирландии эта пропорция установлена в качестве одного на 30 и 20 тысяч населения, в Юго-Славии -- одного на 40 тысяч. В громадном большинстве стран к участию в выборах допущены и военные, находящиеся на службе, лишь в Сербо-Хорвато-Словении мы находим определенное запрещение для лиц, состоящих на действительной службе. В этой же стране введен и ценз в виде требования грамотности -- умения читать и писать -- от избирателей. В настоящее время, после переворота, произведенного Пилсудским, в Польше проектируется и повышение возраста избирателей и введение такого же ценза в виде грамотности на польском языке. В тех из перечисленных стран, где имеется еще и вторая палата, возрастный ценз избирателей в нее значительно повышается. Так, в Чехо-Словакии для права избирать требуется 26 лет, в Ирландии и Польше 30 л., в Румынии 40 лет. Для права быть избранным в Ирландии требуется 35 л., в Польше и Румынии 40 лет и в Чехо-Словакии 45 л., при чем за исключением Румынии и Юго-Славии, где имеются члены верхней палаты по назначению, в остальных республиках члены этой палаты избираются так же как члены первой на основе пропорциональности.

3. Всенародное голосование и инициатива. Одним из высших достижений буржуазной демократии является обращение ко всенародному голосованию, при чем, как предполагается, весь корпус избирателей решает большинством голосов вопрос об издании и принятии того или иного конституционного либо простого законопроекта. В практике старых демократий различаются две стадии такого голосования. Во-первых, народу предоставляется инициатива постановки законопроекта на голосование, при чем такою инициативой обладает известное количество избирателей, вносящих от своего имени законопроект. Во-вторых, в некоторых случаях на народное голосование ставится вопрос о том, надлежит ли издать определенный законопроект, или нет. И, наконец, в-третьих, народным голосованием принимается или отклоняется предложенный на голосование законопроект. Новые демократии прежде всего ограничили число вопросов законодательства, подлежащих народному голосованию. Из такого голосования исключены не только законы, имеющие "спешный характер", но также законы, касающиеся финансов, общих мероприятий по установлению порядка и безопасности, а в некоторых государствах законы, имеющие своим предметом тарифы, пошлины, займы, международные договоры, объявление военных положений, мобилизацию, объявление войны и заключение мира. Чехо-Словакия в этом отношении идет особым путем и запрещает подвергать народному голосованию пересмотр конституции, что в старых демократиях является, наоборот, общим правилом. Требование о постановке вопроса на народное голосование в новых демократиях обусловлено различными оговорками. Так, в той же Чехо-Словакии народное голосование следует лишь в случае конфликта между правительством и национальным собранием, отвергнувшем законопроект первого. В Ирландии для приостановки принятого законопроекта требуется 2/5 голосов народных представителей или большинство сената, и сверх того требование 1/20 всех избирателей или 3/5 сената, после чего большинством голосов, поданных избирателями, закон почитается принятым. Особый закон об инициативе должен установить право 30 тысяч избирателей самостоятельно внести законопроект на рассмотрение парламента, при чем в случае его отклонения парламентом законопроект голосуется непосредственно корпусом избирателей. В Германии точно так же для приостановки законопроекта, принятого рейхстагом, требуется 1/3 его голосов, но законопроект лишь в таком случае идет на всенародное голосование, если к этому присоединяется 1/20 часть избирателей. Самостоятельно имеет право взять инициативу и внести законопроект на всенародное голосование часть избирателей. В случаях расхождения между рейхстагом как первой палаты и рейхсратом как второй палаты, а также по собственному своему усмотрению президент каждый закон, принятый рейхстагом может поставить на народное голосование. Решения народного голосования действительны, если в голосовании имеет участие большинство граждан, имеющих право голоса. Пересмотр конституции может быть принят в общем порядке, но также и в порядке народного голосования, если этого потребует рейхстаг или всех избирателей, внесших соответственный законопроект. Особенностью германского референдума (см. XLVII, 231) является то, что здесь по предложению 2/3 рейхстага может быть произведено народное голосование о смещении самого президента. В Австрии референдум установлен по конституции лишь для пересмотра конституционных законов, при чем частичный пересмотр ставится на голосование 1/3 членов первой или второй палаты, а общий пересмотр должен быть обязательно поставлен на голосование президентом союза. Простые законы на всенародное голосование не идут. В Чехо-Словакии народное голосование допускается, наоборот, лишь только относительно обыкновенных законов, при том исключительно в тех случаях, когда национальное собрание отклоняет правительственный законопроект. В прибалтийских государствах народное голосование поставлено следующим образом: в Литве всеобщее голосование принято лишь для конституции, при чем проект изменения или дополнения конституционного закона могут выдвинуть или сейм, или правительство, или 50.000 граждан-избирателей. Такой законопроект принимается сеймом большинством 1/3 голосов. Однако, по требованию президента, Ќ народных представителей или 50.000 избирателей изменение или дополнение конституции передается на всенародное голосование. Такое голосование, однако, считается излишним, если новый конституционный закон принят 4/5 сейма. В Латвии принятый сеймом закон задерживается по требованию президента или 1/3 членов сейма. Этот законопроект передается на народное голосование, если того потребует часть всех избирателей. Народное голосование, однако, устраняется, если сейм вторично принимает тот же закон 3/4 всех депутатов. Пересмотр конституции принимается 2/3 голосов депутатов сейма при наличии не менее 2/3 членов. Изменения важнейших четырех статей конституции должны быть непременно подвергнуты народному голосованию избирателей может представить свой проект изменения конституции. И если сейм в него вносит изменение, он передает проект на народное голосование. При всенародном голосовании решает абсолютное большинство всех избирателей. Наконец, Эстония в известной степени повторяет положение Литвы и Латвии со следующими изменениями. Обнародование закона приостанавливается 1/3 парламента, и если потребуют 25.000 избирателей, то он идет на голосование. Те же 25.000 избирателей могут внести в сейм проект закона; в случае несогласия сейма с этим проектом, он предлагается на народное голосование. Для решения требуется большинство голосов избирателей, принимающих участие в голосовании {Герм. кон., введение, ст. I. Австр. кон., ст. I. Чехо-Слов. кон., введение, разд. III, ст. I. Польск. кон., введение, разд. I, ст. II. Литов. кон., введение, разд. I, ст. I. Латв. кон., декларация, ст. II, введение, часть I, ст. II. Эстон. кон., введение, ст. I. Финлянд. кон., ст. II. }.

Нельзя не видеть из приведенных положений, что народное голосование имеет весьма ограниченные пределы. Народная инициатива требует очень большой цифры граждан для своего осуществления. То же должно сказать относительно поддержки со стороны избирателей при приостановке уже принятого парламентом закона. Затруднением является и требование участия абсолютного большинства всех избирателей при голосовании. Даже в маленьких прибалтийских государствах требуются сравнительно большие числа голосов избирателей (от 25.000 до 50.000) для процедуры голосования. Поражают также факультативный характер голосования и зависимость его постановки от конфликтов и разногласий между отдельными органами государственной власти -- президентом и парламентом, правительством и парламентом, верхней и нижней его палатами и т. п. Право меньшинства сейма требовать народное голосование обусловлено большим числом голосов -- по общему правилу не менее [ и лишь в Литве -- Ќ представителей. Замечательно устранение народного голосования при повторном голосовании и принятии проекта квалифицированным большинством парламента. Лишь в немногих случаях и странах народное голосование приобретает обязательный характер. Как показала последующая практика новых демократических республик, и на самом деле народное голосование является в них редким исключением даже в той узкой сфере, которая ему отведена. Можно без преувеличения считать, что как референдум, так и народная инициатива перечисленных государств являются скорее идеологическим украшением, чем живой и реальной частью нового народовластия.

4. Права свободы. В особенности такой идеологический характер имеют так наз. права свободы, которыми были в изобилии снабжены старые не только демократические, но даже монархические конституции, поскольку они претендовали на правовой и представительный образ правления. Одно время такие каталоги прав, родившиеся из идеи народного суверенитета, не пользовались особенным уважением, так как чисто декларативные положения не имели никакого смысла без специально изданных законов и надлежащих гарантий, которые бы действительно могли доставить этим свободам фактическое осуществление. До империалистской войны эти свободы имели некоторое значение, так как действительно и судебная и административная практика придерживались некоторых рамок при осуществлении полицейской и в особенности дискреционной власти. Война привела к полному упразднению таких свобод, тем обнаружив их совершенную призрачность, и сравняла в этом отношении демократические правовые государства со странами монархическими и построенными на началах призрачного конституционализма. Тем не менее, новые демократии в подавляющем большинстве случаев не только восстановили такие высоко скомпрометированные каталоги свободы, но развили их сообразно требованию современности. Так получились широковещательные декларации, которые помимо юридического элемента, внесли в свой состав культурно-философские рассуждения, моральные пожелания и многоразличные задачи и цели современного государства. Эти манифесты и каталоги как бы противопоставляли новое повторение буржуазных прав свободы тем декларациям, которые были сделаны в государствах Советов при обосновании новой социалистической государственности. Образцом таких каталогов являются "Основные права и обязанности немцев", помещенные в германской конституции 11 августа 1919 г. Мы отметим здесь лишь те добавления, которые сделаны сравнительно с уже существующими каталогами прав, известными нам из старой европейской и американской практики. Таковы: право эмиграции, право пользования родным языком для иноязычных частей населения, защита брака, семьи и материнства, защита внебрачных детей, право на просвещение и школу -- "во всех школах надлежит стремиться к нравственному просвещению, насаждению духа гражданственности, личной и профессиональной пригодности в духе немецкой народности и примирения народов", -- права родителей и воспитателей на религиозное воспитание детей, охрана немецких художественных сокровищ и т. п. Достаточно сказать, что в конституции основным правам и обязанностям отведено 60 статей, из которых последние 14 охватывают собой права в области хозяйственной жизни, что должно придать всему каталогу прав новый, не только социальный, но и "социалистический" характер. Для характеристики последних, которые мы рассмотрим ниже, достаточно упомянуть, что Германская республика принимает на себя обязанности участвовать "в международном урегулировании правового положения рабочих, направленном на установление для трудящегося класса всего человечества общего минимума социальных прав" (ст. 162). Чехо-Словакия дает не менее торжественный каталог прав своих граждан, но с несколько большей осторожностью, нежели это делает Германия. Так, относительно свободы печати провозглашается, что лишь "в принципе запрещается подвергать прессу предварительной цензуре". Точно так же публичное обучение не должно находиться "в противоречии с результатами научных исследований", при чем не указывается, какие направления считаются научными. Брак, семья и материнство, по примеру Германии, ставятся под особое покровительство закона, и защищаются религиозные права родительской или опекунской власти. Особенностью чехо-словацкой конституции является особая глава, посвященная "защите национальных, религиозных и расовых меньшинств". Она обнимает право пользования своим языком в частных коммерческих и религиозных отношениях, в печати и на публичных собраниях, а также учреждения национальных благотворительных, религиозных, воспитательных и общественных учреждений и школ. В иноязычных городах и округах гарантируется возможность национальной школы. Сербо-хорвато-словенская конституция, несмотря на свой монархический строй, повторяет германский каталог с некоторыми дополнениями специального характера. Так, мы находим здесь перечисление санитарных и медицинских задач государства, поддержку кооперативного национального строительства, обещание сельско-хозяйственного страхования, покровительство морскому рыболовству и морским промыслам, заботу о средствах сообщения, о лесном хозяйстве и т. п. В каталог здесь вводится, таким образом, прямое перечисление основных задач государственного управления. Королевская Румыния не менее широко перечисляет права румын. Сюда входят опять-таки не только общеизвестные права неприкосновенности, равенства перед законом, свобода совести, слова, союзов и собраний, но гарантия выполнения долговых обязательств государства, ряд государственных монополий, суд присяжных по известным преступлениям и даже забота государства о выпрямлении и расширении улиц (!). Польская конституция обладает не менее обширным каталогом прав и обязанностей по уже указанному образцу, при чем сюда вошла и забота о беспризорных детях и охрана языка национальных меньшинств даже в пределах автономных союзов и самоуправления. Свобода науки провозглашается на ряду с предоставлением первенствующего положения римско-католической религии и церкви и обязательным обучением религии в школе, отменяются наказания, связанные с физическими истязаниями, а на граждан возлагается хранить верность республике, чтить и соблюдать не только конституцию, но законы и "распоряжения правительственных властей", при чем граждане обязаны "воспитывать своих детей как истинных граждан отечества". Литовская конституция ограничилась сокращенным повторением старых прав человека и гражданина, в Эстонии имеются добавления относительно национальных прав, отчасти хозяйственной и социальной жизни. Финляндская конституция удовлетворяется кратким каталогом в старом духе, такую же краткость находим мы и в конституции Ирландского свободного государства. Австрия и Латвия воздержались от подобных деклараций совсем. Среди всех перечисленных прав свободы, однако, имеется одно, которое сразу придает надлежащую социальную окраску не только всем остальным правам, но также народному суверенитету, избирательному праву и всенародному голосованию. Таким характером отличается право частной собственности, которое фактически вырастает в самое основное право среди всех остальных и гарантирует не только юридическую возможность, но и фактическую мощь для своего осуществления. Лишь при помощи этой величайшей социальной силы может быть направлено в надлежащее русло и пользование избирателями их правом и пользование гражданами их многочисленных прав. Переход новых конституций в социальную и экономическую область лишь в этом праве находит свое завершение, и поэтому мы должны остановиться на соответственной части каталога прав именно в связи с принципом собственности. Лишь на нее опираются все так наз. социальные права, которыми дополняются старые декларации в новых конституциях.

5. Собственность и хозяйственная жизнь. "Собственность обеспечивается конституцией", "принудительное отчуждение может быть принято только для блага общественного целого и на законном основании", -- так гласит германская, наиболее "социалистическая" конституция, и подобные же положения мы найдем в других новейших демократиях. "Частная собственность может быть ограничена только законом; экспроприация возможна лишь в силу законов и за вознаграждение, если только законом уже не постановлено или не будет постановлено, что вознаграждение не должно быть дано" -- так гласит чехо-словацкая конституция, несмотря на все проведенные ею аграрные мероприятия. Юго-Славская конституция повторяет положения германской. Особенно торжественно провозглашает принцип собственности Польша: "Польская республика признает всякую собственность, -- будь то личная отдельных граждан или коллективная союзов граждан, организаций, органов самоуправления, наконец, самого государства, -- за один из важнейших устоев общественного строя и законного порядка, а также предоставляет всем жителям, организациям и обществам охрану их имуществ и допускает только в случаях, предусмотренных законом, уничтожение или ограничение собственности, как личной, так и коллективной, для достижения высших интересов и за вознаграждение". Даже относительно "земельного строя Польской республики" сделана оговорка в том смысле, что он "должен основываться на земледельческих хозяйствах, способных к правильной производительности и составляющих личную собственность". Эти положения, направляющие свое главное острие против социалистического устройства Советского Союза, весьма ярко подчеркивают значение собственности для социального уклада буржуазных государств.

Положение румынской конституции о том, что "собственность всякого рода... гарантируется", а публичная власть имеет право экспроприации за вознаграждение, лишь повторяет нам уже известные положения. Новым здесь является установление особой гарантии неприкосновенности частной собственности; она заключается в том, что в тех случаях, когда экспроприация производится не "в целях создания или улучшения путей сообщения, охраны народного здравия, защиты страны и производства работ в военных интересах или в интересах народного образования", для проведения экспроприации должен быть издан закон, принятый не менее чем большинством 2/3 голосов парламента. Общие положения об охране права собственности устанавливает и литовская конституция, которая, подобно польской, "основой сельского хозяйства" признает лишь "принцип частной собственности", и эстонская, гарантирующая частную собственность "каждому гражданину", и финляндская, которая стремится оградить законом "имущество каждого финляндского гражданина". Такое провозглашение частной собственности как основы современного общественного порядка имеет вполне определенный смысл при существующем развитии массовой борьбы и сознательности трудящихся, в особенности авангарда -- рабочего класса. Поэтому не удивительно, что демократическая идеология новейших конституций прибегла к ряду оговорок и деклараций, которые должны ослабить грозное значение частно-правового принципа в глазах масс. Наиболее далеко пошла в этом отношении германская конституция. "Собственность обязывает. Пользование ею должно быть в то же время служением общему благу". Так гласит 2 часть ст. 153 герм. кон., и хотя это "долженствование" столь же мало обеспечено, как соответственные положения христианской морали, оно тем не менее было воспринято рядом других конституций. Так, напр., сербо-хорвато-словенская конституция постановляет: "Из собственности возникают обязанности. Пользование собственностью не должно вредить интересам общества. Содержание, объем и разграничение частной собственности определяются законом". Такое смягчение принципа собственности дополняется и в германской, и в других конституциях указанием на широкие социальные задачи народного хозяйства, опирающегося на собственность. "Строй хозяйственной жизни должен соответствовать началу справедливости, имея целью гарантировать всем достойное человека существование. В этих пределах надлежит обеспечить хозяйственную свободу отдельной личности. Законное принуждение допустимо только для осуществления прав, которым грозит опасность, или ради высших требований высшего блага" (герм. кон., ст. 151). В этом роде выражается югославская конституция, которая провозглашает как обязанность государства, "чтобы всем гражданам была обеспечена одинаковая возможность подготовиться к хозяйственным занятиям, к которым они имеют влечение", и далее "в интересах общества и на основании закона государство имеет право и обязанность вмешательства в экономические отношения граждан в духе справедливости и с целью устранения социальных конфликтов". На этом основании "свобода заключать договоры при экономических отношениях признается в той мере, в какой она не противоречит социальному интересу". Эти начала провозглашаются и румынской конституцией: "Все факторы производства пользуются одинаковым покровительством. Государство может вмешиваться посредством законов во взаимоотношения между этими факторами, чтобы предупредить экономические или социальные конфликты". Польская конституция прямо допускает установление при помощи закона, "какие имущества и в каком объеме в целях общественной пользы должны поступить в исключительную собственность государства, а также в каких пределах права граждан и их законно признанных союзов на свободное пользование землей, водой, материалами и иными естественными богатствами могут быть ограничены в общественном интересе". Литовская конституция повторяет те же принципы: "Во всех отраслях хозяйства каждому гражданину гарантируется свобода труда и инициативы. Эта свобода может быть ограничена только законодательным путем при наличии общей необходимости. Хозяйственная жизнь упорядочивается так, чтобы каждый гражданин имел работу". В эстонской конституции мы читаем, что "организация хозяйственной жизни в Эстонии должна соответствовать началам справедливости, целью которых является обеспечить достойное человеческое существование посредством законов, касающихся наделения землей в целях ее обработки, предоставления работы и жилья, так же как охраны личности, охраны труда, предоставления необходимой поддержки молодежи и престарелым и поддержки при нетрудоспособности и при несчастных случаях". Социальные задачи государства были развиты особенно широко в германской конституции, где мы находим в отделе "основных прав и обязанностей немцев" не только права отдельной личности, но и широковещательный каталог всевозможных социальных прав, охватывающих интересы брака, материнства, детей и семейной жизни, подрастающей молодежи, всевозможных общественных соединений, государственных служащих и т. п. Религия и религиозные общества так же, как просвещение и школы, заполняют целые разделы декларативных положений, не имеющих никакого юридического значения, но исполненных добрых намерений, нравственных сентенций, поучений и пожеланий. То же мы имеем и относительно хозяйственной жизни, при чем здесь заслуживают внимания те статьи, которые имеют своей целью обезвредить тяжелые стороны частно-хозяйственного порядка и хотя бы в области идеологии примирить с ним трудящихся. В германской демократии, опирающейся не только на крупную буржуазию, но и на многочисленный средний класс, особенно же крестьянского земледелия, вполне понятно подчеркивание веса и значения средних классов. "Самостоятельный средний класс в сельском хозяйстве, промыслах и торговле должен пользоваться поощрением в законодательстве и в администрации и должен быть защищаем от переобременения и поглощения". Сообразно с этим, вполне естественно, "ростовщичество воспрещается". Подобные положения мы находим и в других конституциях новой демократии. Сербо-хорвато-словенская конституция перечисляет ряд социальных задач, запрещает ростовщичество и обеспечивает государственную помощь свободно образованным кооперативным заселенческим товариществам. Румынская конституция проникнута подобными же социальными тенденциями и опирается на аграрную реформу. И подобно тому, как германская конституция особенно оговаривает внимание государства к земельному вопросу и устанавливает "наблюдение государства" над распределением земли и пользованием ею, а также "стремится обеспечить каждому немцу здоровое жилище, а всем немецким семьям, в особенности многодетным, обеспечить домашний очаг и кров для работы, соответствующий их потребностям", при чем участники войны "должны быть особенно приняты во внимание при предстоящей выработке закона о земельных наделах", -- точно так же и серб.-хор.-слов. и польская конституции устанавливают преимущественное право государства на регулирование аграрного вопроса, а в частности обеспечения землей бывших солдат. Аграрное законодательство действительно было проведено, и в этом отношении обещания конституции не во всем остались мертвой буквой. Гораздо важнее, что, начиная с германской конституции и кончая балтийскими лимитрофами, все эти акты выдвигают на особое место рабочее законодательство, которое должно совершенно примирить пролетариат с господством частной собственности и привлечь его к защите буржуазной демократии. "Рабочая сила стоит под особым покровительством государства. Оно вырабатывает единообразное рабочее право". "Свобода объединения, в целях сохранения и улучшения условий труда и хозяйства, гарантируется для всех лиц и профессий. Все оговорки и мероприятия, стремящиеся ограничить или стеснить эту свободу, неправомерны". "Кто состоит на службе или на работе в качестве служащего или рабочего, имеет право на свободное время, необходимое для осуществления публичных гражданских прав". "Для сохранения здоровья и работоспособности, для охраны материнства и для предупреждения экономических последствий старости, слабости и различных жизненных случайностей, империя организует широко поставленное страхование, в котором страхуемым предоставляется решающее участие". "Каждому немцу должна быть предоставлена возможность снискивать себе пропитание хозяйственным трудом. Поскольку ему не может быть указан соответственный труд, он должен получать необходимую поддержку". "Каждый немец нравственно обязан без ущерба для своей личной свободы применять свои умственные и физические силы так, как этого требует благо общества". Таков манифест труда в составе германской конституции, который заменяет старые права человека и гражданина правами рабочего, противопоставленными неограниченной собственности. Однако, это отнюдь не значит, что право собственности предпринимателей сколько-нибудь ограничивается. Правда, "рабочие и служащие призваны на равных правах, совместно с предпринимателями, участвовать в установлении условий заработной платы и труда, а также в общем хозяйственном развитии производительных сил. Обоюдные организации (предпринимателей и рабочих) и их соглашения пользуются признанием". Даже организация рабочих советов предприятий и окружных рабочих советов разрешены конституцией в качестве законного представительства "социальных и хозяйственных интересов" рабочих и служащих. Но все эти органы отнюдь не являются классовым представительством пролетариата; они входят вместе "с представительными органами предпринимателей и иных заинтересованных кругов населения" в окружные хозяйственные советы и хозяйственный совет империи. Принцип частной собственности и свободного договора здесь не нарушается. В случае расхождения между трудом и капиталом, предприятия остаются в руках капиталистов, и нет никаких сил, чтобы против воли последних действительно можно было обеспечить интересы труда. В лучшем случае рабочим и хозяйственным советам могут быть предоставлены некоторые контрольные и административные полномочия, а хозяйственный совет империи может предлагать рейхстагу законопроекты на обсуждение. Вместе с тем, все эти положения, основанные на примирении интересов труда и капитала на пользу последнего, носят чисто декларативный характер и не дают никаких гарантий рабочему классу. Но идеологическое значение подобных положений весьма велико. Эти декларации дают призрачный социальный оттенок старым принципам демократии и за политическим "суверенитетом народа" ставят не только частную собственность, но иллюзии социального равенства и свободы. В этом одна из самых характерных черт новой демократии, принимающей не только юридический, но хозяйственный и социальный характер. Неудивительно, что примеру Германии последовал и ряд других стран. Чехо-словацкая конституция обеспечивает специально "право коалиций для защиты рабочих и служащих и для улучшения условий их труда и их экономического быта". Серб.-хор.-слов. конституция объявляет, что "труд находится под покровительством государства. Женщины и несовершеннолетние должны пользоваться специальной охраной при работах, вредных для их здоровья". Гарантируются "специальные меры для безопасности и охраны рабочих", закон "регулирует рабочий день во всех предприятиях", даже "свобода заключать договоры при экономических отношениях" признается лишь "в той мере, в какой она не противоречит социальному интересу". Особые статьи обещают страхование рабочих и обеспечивают "право рабочих организовываться в видах улучшения условий труда". Румынская конституция обещает, что "свобода труда будет охраняться", и особый закон нормирует социальное страхование трудящихся. Государство даже присваивает себе право вмешательства для предупреждения экономических и социальных конфликтов. Польская конституция объявляет весьма торжественно, что "труд, как главная основа богатства республики, будет всегда находиться под особой охраной государства. Каждый гражданин имеет право на покровительство государства его труду, а в случае недостатка работы, болезни, несчастного случая -- на общественное обеспечение, которое будет определено особым законом". Точно так же конституцией запрещается труд детей, ночные работы женщин и несовершеннолетних во вредных отраслях промышленности. В обычном стиле провозглашается и право коалиций. В таком же духе и Литва охраняет "рабочую силу человека", и Эстония говорит об "охране труда", поддержке нетрудоспособных и гарантирует "право стачек", а Финляндия ставит "трудовую силу граждан под специальную особую защиту закона". Так новая демократия пробует затушевать основной конфликт современности и сделать приемлемым народный суверенитет и частную собственность для массы трудящихся. Если же бы, однако, этих обещаний оказалось недостаточно и рабочие массы, не удовлетворившись правом чисто экономической борьбы и конституционным использованием своих прав, обратились к такому крайнему политическому средству, как вооруженная политическая борьба и восстание, то на этот случай имеются и другие положения конституции. Таково чрезвычайное положение с отменою всех конституционных гарантий.

6. Исключительное и военное положение. Почти все новейшие демократии заботливо обеспечили себя соответственным положением. Ирландская конституция прямо оговаривает, что неприкосновенность личности "не будет использована для воспрепятствования надзору или для вмешательства в действия вооруженных сил" не только во время войны, но и "вооруженного восстания". Как известно, в борьбе с шин-фейнерами это положение было вполне использовано. В Германии дело поставлено еще шире. Здесь достаточно, если "серьезно нарушены общественная безопасность и порядок" или даже только есть "налицо серьезная опасность такого нарушения", то могут быть приостановлены полностью или частично гарантии основных прав. Чехо-Словакия прибегает к подобной мере "при возникновении внутри государства событий, являющихся серьезной угрозой для республиканской формы государств. конституции" или даже "общественного спокойствия и порядка". Сербо-Хорвато-Словения знает отмену основных прав лишь "в случае вооруженного восстания", но зато вводит запрещение журналов и печатных произведений, которые "внушают ненависть против единства государства, вызывают распри, национальные и религиозные, или косвенно призывают граждан к насильственному изменению конституции и законов страны". Румынская конституция вводит "осадное" положение лишь в случае "опасности для государства". Польская конституция приостанавливает права граждан "в случае внутренних беспорядков или обширных замыслов изменнического характера". Литва ограничивает чрезвычайное положение наличностью "вооруженного восстания или других опасных беспорядков в государстве". Латвия предвидит случай, когда не только "произошли", но и "грозят произойти внутренние волнения, представляющие опасность для существующего государственного строя". Эстония и Финляндия в своих конституциях предполагают лишь военное положение "во время войны или восстания". Все перечисленные положения конституции само собой разумеют и введение военного положения во время войны. Таким образом, новые государства обладают достаточной угрозой на случай обострения классовой борьбы и возникновения социальной революции. Предполагается, что суверенитет народа или в крайнем случае "воля наций" достаточно обеспечивают интересы пролетариата. Теперь остается проверить на самом устройстве государства поскольку интересы масс могут найти в нем свое выражение и признание.

7. Организация парламента. Весьма замечательным здесь является тот факт, что самый принцип народного представительства сохранился в своей старой и неизменной форме. И несмотря на то, что в государственной науке уже не раз говорилось о новом понимании общества как сложного целого, состоящего прежде всего из классовых групп, а затем и других национальных, профессиональных и иных подразделений, этот момент остался без влияния для организации парламента. И хотя новые конституции порой упоминают о классах и классовом разделении (Ирланд. кон., ст. 9, Герм. кон., ст. 164, Австр. кон., ст. 7, Рум. кон., ст. 8), а Германия непосредственно пришла к буржуазной демократии от революционных советов, носивших строго классовый характер, тем не менее новые парламенты ничем не отмечают такой классовой природы общества. Говоря словами румынской конституции: "Никаких различий происхождения или социальных классов в государстве не признается". И хотя всем прекрасно известно, что образование парламента ведется на партийной основе, а партии в свою очередь являются лишь политической надстройкой на социальных классах, тем не менее в парламенте оказывается представленной фиктивная нация или подобный же фиктивный народ, но отнюдь не те общественные группы, и в частности социальные классы, которые действительно послали депутатов парламента. А так как зависимость депутата от его избирателей, а в частности от пославшей его массовой группы, определяется инструкциями или императивным мандатом, который должен предопределить линию парламентской деятельности представителя и связать его дисциплинарной ответственностью не только с его фракцией, но и с пославшими его избирателями, то конституции прибегают к положительному запрещению каких бы то ни было инструкций или обязательных (императивных) мандатов и таким образом ярко характеризуют смысл буржуазного представительства. Германская конституция говорит: "Депутаты являются представителями всего народа. Они отвечают только перед своей совестью и не связаны мандатами" (ст. 21). Такое запрещение находим мы в конституциях Чехо-Словакии, Австрии, Польши, Литвы и Эстонии. Особенно ярко это начало отмечено в сербо-хорвато-словенской конституции; она гласит: "Всякий депутат представляет всю нацию в целом, а не только своих избирателей. Избиратели не могут давать депутату, а последний не может принимать императивных и связывающих его мандатов. Каждый депутат дает присягу верно блюсти конституцию" (ст. 174). Латвия такое запрещение прямо направляет против практики тех конституций, которые, подобно некоторым швейцарским, америк. и советским, признают прямую ответственность депутатов перед избирателями: "Избиратели не могут отзывать отдельных членов сейма" (ст. 14). Ту же цель и столь же безуспешно преследует и установление особой присяги, которую приносят депутаты при вступлении в должность. Особенно характерен текст такой присяги польской конституции; он гласит: "Торжественно обещаюсь как депутат Польской республики работать ревностно и исключительно на благо польского государства в целом, по совести и крайнему моему разумению". Все эти постановления на практике не мешают прибегать к таким общеупотребительным мерам связи между депутатом и его избирателями, как, во первых, вручение обще-обязательной программы всей фракции и поставления ее в строгую зависимость от партийного центрального комитета, а во-вторых, получение от депутата наперед подписанного им прошения об отставке, которое в случае надобности и пускается в ход. Отрицание классового расслоения получает тем более фиктивный характер, что в громадном большинстве новых конституций удержана двухпалатная система.

Верхняя палата оправдывается лишь в государствах федеративных, какими являются Германия и Австрия. Она имеет чисто политический характер конституционного тормоза и представительства имущих классов во всех прочих странах. В большинстве стран эта задача обеспечивается повышением возрастного ценза, который дает более консервативное представительство. В некоторых конституциях сверх того вводятся в верхние палаты особые члены по назначению. Таковы ирландская, где "в сенат избираются граждане, которые составляют славу нации" и обладают общественными заслугами и способностями, а по сему представляют "важные стороны национальной жизни". Поэтому в сенат избираются по сложной системе не только лица, "обладающие надлежащей квалификацией", но и бывшие уже членами сената. В румынский сенат выбирают от разных территориальных союзов, торговых и промышленных палат, палат труда и сельского хозяйства и университетов, но заседают в сенате сверх того различные сановники государства и церкви вплоть до митрополитов, епископов, отставных генералов, бывших сенаторов и депутатов, некоторых судей и т. п. Применяется также в некоторых конституциях и частичное обновление верхней палаты, в целях обеспечения ей особой устойчивости и консервативности. Несколько ослабляется значение верхней палаты лишь тем, что права ее умалены сравнительно с нижней, в особенности в области установления бюджета (Ирландия, Чехо-Словакия, Румыния). Что касается нижней палаты, то лишь в немногих государствах созыв ее следует автоматически (Германия, Латвия и Эстония. В Румынии автоматическое собрание -- лишь в случае смерти короля). В изобилии, однако, введены требования квалифицированного кворума и столь же квалифицированного большинства по целому ряду вопросов. Некоторые из этих требований как будто установлены на пользу демократического порядка; таково, напр., требование решения 2/3 голосов для закрытия дверей палаты и устройства секретного заседания. Подобное требование мы находим в Ирландии, Латвии и Эстонии. Этим как бы обеспечивается гласность парламентских заседаний и общественный контроль над ними. Пожалуй, такое же значение имеет квалифицированное большинство для установления наказа палаты, как это мы имеем в Австрии. Как известно, ломка наказов происходит обыкновенно для подавления беспокойного меньшинства. Обычным явлением должно признать квалифицированный кворум и вотум при изменениях конституции. Требование 2/3 мы находим в Германии, Австрии, Чехо-Словакии, Румынии, Латвии и Польше. Иногда квалификации усложняются тем, что требуется или 2/3 всех членов палаты, или 2/3 от присутствующих 2/3, или, наконец, 2/3 от присутствующей половины членов парламента. Во многих из этих конституций такое квалифицированное большинство или даже еще повышенное до 3/4 или 4/5 играет бесспорно реакционную роль, поскольку принятые таким большинством поправки конституции уже не подлежат дальнейшему народному голосованию. В обычном законодательстве такое квалифицированное большинство (2/3 -- Литва и Латвия) точно так же делает излишним народное голосование. При конфликтах между верхней и нижней палатой почему то требуется не только вторичное принятие нижней палатой отвергнутого верхней палатой законопроекта, но и квалифицированное большинство, доходящее в некоторых случаях до весьма крупной цифры: так, Чехо-Словакия требует противопоставления 3/5 верхней палаты 3/4 нижней или даже 3/5 последней. Польша отрицательному голосованию сената противопоставляет даже 11/20 палаты депутатов. Такие меры, несомненно, направлены к усилению именно верхней палаты, так как такое квалифицированное большинство образовать весьма трудно. В некоторых конституциях требуется квалифицированное большинство и для решения отдельных вопросов законодательства. Тут повышенные требования кворума и вотума могут быть направлены весьма различно. Чехо-Словакия затрудняет объявление войны требованием 2/3 голосов от 2/3 членов палаты. Напротив, Румыния затрудняет решение вопроса о женском избирательном праве или экспроприации частной собственности 2/3 голосов присутствующих. Редким исключением является румынское постановление о том, чтобы аннулирование депутатского мандата происходило не иначе как 2/3 голосов. Здесь мы видим очевидное желание покрыть выборные злоупотребления, вошедшие в обыденную практику румынской нижней палаты. К ограждению палаты от произвольных роспусков направлены такие положения, как требование польской конституции, чтобы такой роспуск был решен или 2/3 голосов самой палаты, или 3/5 голосов сената совместно с президентом. Австрийская конституция охраняет подобным образом роспуск ландтагов отдельных земель от слишком поспешного решения федеративной второй палаты. Важнейший ряд положений о квалифицированном большинстве направлен, однако, не в сторону защиты парламента, но, наоборот, его умаления в отношениях к исполнительной власти, президенту и правительству. Несомненно, на пользу авторитета избираемого палатами президента является то обстоятельство, что здесь требуется, как это мы наблюдаем в Чехо-Словакии, 3/5 голосов, высказывающихся за его избрание. Это понятно при избрании короля, как это мы наблюдаем в Румынии, где 2/3 голосов при наличии 3/4 депутатов выбирают монарха на ставший вакантным престол. Но это не подходит к демократической республике. Особенными предосторожностями обставлено устранение президента и членов правительства с последующим преданием их суду. Случай такого уголовного преследования весьма редок при наличности политической ответственности, но тем не менее новые конституции стремятся всемерно затруднить подобного рода устранение и последующее предание суду. По общему правилу (Германия, Австрия, Чехо-Словакия, Латвия, Литва, Финляндия) требуются 2/3 голосов при наличности в одних странах 1/2, а в других даже 2/3 депутатов. Польская конституция стремится еще более затруднить судебную ответственность членов исполнительной власти и требует 3/5 голосов при наличности по крайней мере 1/2 представителей. Такая заботливость о престиже исполнительной власти тем более удивительна, что дело здесь может итти лишь о совершении каких-нибудь уголовно-наказуемых деяний. Лишь австрийская конституция идет так далеко, что даже для выражения простого недоверия правительству она требует присутствия половины членов национального совета (ст. 74). Новые конституции вместе с тем считают необходимым юридически обеспечить влияние парламента на исполнительную власть путем конституционной регламентации парламентаризма. Так. обр., Германия, Австрия, Чехо-Словакия, Ирландия, Польша, Литва, Латвия, Эстония и Финляндия в своих конституциях содержат постановления, согласно которым всякое министерство требует доверия со стороны парламента, а, следов., оно должно принадлежать по своему составу к партиям, обладающим в данном парламенте большинством. В некоторых конституциях просто указано, что правительства или министерства нуждаются в доверии парламента. В других имеется дополнение, что при выражении им недоверия они обязаны уйти в отставку. Эстония допускает в виде вотума недоверия даже "косвенное" его выражение. Другие страны, как, напр., Германия, требуют по этому поводу особого постановления. Только Чехо-Словакия почему-то обставляет такое выражение недоверия рядом ограничительных статей: требуется не только решение абсолютного большинства при наличности такого же большинства депутатов, но предписывается, сверх того, поименное голосование по предложению не менее чем 100 депутатов с передачей его на недельный срок в особую комиссию. Такие положения бесспорно затрудняют парламентарную ответственность, несмотря на обеспечение ее конституцией. Отступая от английского образца, ирландская конституция запрещает роспуск парламента по предложению министерства, получившего вотум недоверия. Это ограждает парламент от давления министерства, но, с другой стороны, препятствует перенесению спора на решение избирателей. Важное значение для парламента имеет способ отсрочки его заседаний или даже его роспуск. Что касается первой, то здесь мы имеем различные системы. Так, в Германии и Австрии сами палаты назначают время и срок своих заседаний, в Чехо-Словакии -- президент, а в Румынии король обладает правом отсрочки заседаний, но не больше как на один месяц в течение одной и той же сессии. Что касается роспуска, то большинство новых конституций предоставляет право роспуска главе исполнительной власти в лице президента или короля. Таковы Ирландия, Германия, Чехо-Словакия, Юго-Славия, Румыния, Литва и Финляндия. Лишь немногие демократии передают это право самому парламенту, таковы Австрия и Польша. На новый и оригинальный путь в этом отношении стали некоторые наши лимитрофы. Таковы Латвия и Эстония. Здесь роспуску парламента придано совершенно определенное значение -- конфликта между исполнительной и законодательной властью или конфликта между парламентом и народом, при чем решение этого конфликта передается непосредственно избирателям. "Президент республики в праве предложить роспуск сейма. Предложение о роспуске должно быть поставлено на народное голосование. Если больше половины участников народного голосования выскажется за роспуск сейма, роспуск считается состоявшимся, и должны быть назначены новые выборы... не позже двух месяцев со дня роспуска сейма"; "если в народном голосовании роспуск сейма отклонен более чем половиной поданных голосов, то президент республики считается смещенным, и сейм избирает нового президента на остающийся срок полномочий смещенного президента" (ст. 48 и 50 латв. кон.). Так обстоит дело в Латвии, в Эстонии же отклонение народным голосованием принятого сеймом закона или утверждение закона, сеймом отклоненного, необходимо влечет за собой новые выборы в сейм (ст. 32 эстон. кон.). Лишь немногие конституции на время прекращения сессии парламента гарантируют введение парламентского контроля над правительством при помощи особого комитета. Такие учреждения находим мы в Австрии и Чехо-Словакии. В первой стране создается особый главный комитет, образованный на началах пропорционального участия представленных в парламенте партий, при чем этот комитет может быть уполномочен на участие в издании правительством определенных указов, по конституции же он играет особенную роль в деле назначения правительства, список которого предлагается парламенту для поименного голосования (ст. 55 австр. кон.). В Чехо-Словакии мы встречаемся с весьма оригинальным образованием особого комитета. Его избирают обе палаты на началах пропорционального представительства партий. Такой комитет во время отсутствия парламента осуществляет его функции с некоторыми ограничениями и обладает правом издания указов с силою временного закона. Такие указы могут быть изданы по предметам парламентского законодательства. Законность их проверяет конституционный суд, а в первом заседании палаты депутатов и сената они представляются этим органам на утверждение. Не утвержденные палатами распоряжения комитета утрачивают свою силу. Положения об организации парламента в новых конституциях несомненно рисуют нам попытку обновить и развить представительную форму правления. Однако, вряд ли можно считать приведенные положения достаточными для того, чтобы вернуть парламентаризму, а в частности парламентскому образу правления, его былое значение и силу. В самих положениях конституции чувствуется большое недоверие к парламенту (требование квалифицированного большинства, всенародного голосования), а с другой -- необходимо выдвигается на первый план исполнительная власть, которая снабжает президента республики не меньшим значением и силой, нежели это мы находим в уцелевших и реформированных королевствах.

8. Организация исполнительной власти. Правда, в большинстве новых конституций установлено избрание президента или сеймом (Литва, Латвия), или национальным собранием, включающим в свой состав и верхнюю и нижнюю палаты (Австрия, Чехо-Словакия и Польша). Этим путем устанавливается некоторая зависимость президента от народного представительства. Но лишь литовский сейм избирает президента на время своей легислатуры, так что каждый новый сейм избирает и нового президента. Эстония, по существу, обходится без президента, а ее глава государства является лишь повышенным типом премьер-министра, снабженного некоторыми функциями президента. Но уже в назначении срока, на который избирается президент, мы видим некоторую его независимость по отношению к парламенту. И если в Австрии срок не превышает 4-х лет, то в Чехо-Словакии и Польше срок его полномочий истекает лишь через 7 лет. Еще более независим президент там, где он избирается помимо представительства. Так обстоит дело в Финляндии, где путем косвенной системы выборов президент выбирается особыми выборщиками на 6-летний срок. Еще тверже позиция президента в Германии, где он выбирается всем населением непосредственно на 7 лет. Почти во всех странах сделана вместе с тем оговорка, запрещающая избрание президентом одного и того же лица более двух раз под ряд. Чехо-словацкая конституция для переизбрания в третий раз требует промежутка 7 лет между вторым и третьим избранием. Лишь в Австрии сделана оговорка, исключающая из выборов в президенты членов царствующих домов или прежде царствовавших фамилий. В качестве своеобразного идеологического украшения или моральной гарантии требуется от президента принесение более или менее пышной и торжественной присяги. Особенно напыщенным стилем отличается присяга польского президента. Объем власти президента в общем довольно обширен и следует в этом отношении твердо установившейся французской и американской практике. Важнейшим правом президента в области законодательства является право отлагательного вето, при помощи которого он может отказать в опубликовании принятого парламентом закона и потребовать его вторичного рассмотрения. В этом отношении лишь Финляндия идет так далеко, что при отказе президента опубликовать закон требует принятия его без изменений сеймом нового созыва, и лишь в таком случае законопроект получает силу закона. Чехо-Словакия, Литва и Латвия ограничиваются тем, что закон вторично принимается палатою. Германия и Польша пока обходились без президентского вето, но, как кажется, новое время внесет и сюда изменение. Характерной чертою должности президента является тот факт, что он признается высшим командующим вооруженными силами страны, по монархическому образцу. Такой порядок находим мы в Германии, Чехо-Словакии и Финляндии. Конституции Польши, Литвы и Латвии на случай войны предписывают назначение особого главнокомандующего. Обширны полномочия президента при объявлении исключительных и военных положений, а также начатии военных действий. Все конституции требуют, чтобы такие акты президента были затем немедленно представлены на последующее утверждение парламента. Нельзя не видеть здесь опасного могущества, предоставленного исполнительной власти, так как весьма часто после совершения подобных актов нет никакой фактической возможности остановить или взять назад уже совершившееся. Внутреннее управление и международная политика ведутся президентом по образцу конституционных монархов, за действие которых отвечает перед палатою кабинет министров или правительство в обычном смысле слова. Однако, некоторые конституции (Финляндия) предоставляют президенту, кроме того, широкую указную деятельность, которая живо напоминает конституционного монарха. Отметим крупную роль президента в назначении высших государственных чиновников и особенно членов верховных судов и высших контрольных органов. В судебной области обыкновенно президент обладает правом индивидуального помилования на определенных условиях, и лишь Чехо-Словакия предоставляет ему право амнистий. В компетенции президента попадаются иногда и весьма своеобразные пункты. Так, Финляндия предоставляет ему право даровать гражданство иностранцам, Литва -- право продления депутатских п олномочий в случае военных действий, захвативших более половины страны. Австрия же почему-то предоставляет именно президенту узаконение внебрачных детей. В случае отсутствия президента или невозможности для него исполнять свои обязанности, его заменяет в некоторых странах председатель нижней палаты, а в других -- непосредственно премьер-министр. Образование министерств в новых конституциях не представляет ничего оригинального сравнительно с существующим устройством парламентарного правления. Следует здесь лишь отметить некоторое развитие прав государственной службы, содействующих твердой организации бюрократической машины. Особенно много в этом отношении сделано в Германии, где прямо провозглашено, что назначение чиновников -- пожизненно, поскольку в законе не установлено иного. Пенсия выходящим в отставку и обеспечение семей умерших устанавливается законом. Благоприобретенные права чиновников не нарушимы. Имущественно-правовые притязания чиновников могут быть осуществляемы судебным порядком. Только при наличности условий и в формах, установленных законом, чиновники могут быть предварительно устраняемы от должностей, временно или окончательно увольняемы в отставку или переводимы на другую должность с низшим окладом. "Всем чиновникам гарантируется свобода политических убеждений и свобода союзов". Они получают "свое особое представительство" (ст. 129, 130 герм. кон.). Австрия своим государственным служащим гарантирует точно так же полноту политических прав. Другие же страны ограничиваются твердым установлением должностного права, которое определяется особым законом.

9. Государственный суд и судебные гарантии. Одною из важнейших гарантий законности в стране является установление судебного контроля как за конституционностью законов, так и за законностью административных указов и распоряжений. Новые конституции послевоенного периода уделяют много места таким гарантиям. Во-первых, гражданам в Германии, Австрии, Чехо-Словакии, Юго-Славии, Польше и Финляндии предоставлено весьма важное право требования возмещения потерь и убытков со стороны государства за незакономерные и неправомерные поступки его служащих. Приведем для примера статьи германской и польской конституций. Согласно 131 статьи первой конституции: "Если чиновник при осуществлении вверенной ему публичной власти нарушит свой служебный долг в отношении третьего лица, то за это в принципе ответственность падает на государство или корпорацию, на службе у которых состоит чиновник. Обращение иска против чиновника остается возможным. Обращение в общие судебные места не может быть заграждено". Статья 121 польской конституции гласит: "Каждый гражданин имеет право возмещения убытков, которые государственные, гражданские и военные власти причинили ему служебными действиями, не согласными с законом или с обязанностями службы. Ответственным за убыток является государство совместно с виновными органами; возбуждение жалобы против государства и чиновников не зависит от разрешения публичной власти. Так же ответственными являются гмины и иные самоуправляющиеся союзы, a равно их органы". Для осуществления этих постановлений конституции предписано издание специальных законов. И само-собой разумеется, что впредь до их издания это драгоценное право граждан новых государственных образований не может считаться вполне осуществленным. Наиболее туманно определяет это право чехо-словацкая конституция, которая уклончиво устанавливает, что "закон определяет в какой степени государство ответственно за ущерб, причиненный незаконным осуществлением публичной власти" (ст. 92). Громадное большинство новых конституций пробует обеспечить закономерность администрации путем установления тех или иных форм административной юстиции. Положение о ней мы находим в Германии, Австрии, Чехо-Словакии, Юго-Славии, Румынии, Польше и Финляндии. Особенно важное значение в правовом государстве имеет также судебная проверка законности административных распоряжений и указов, с одной стороны, и конституционности различных законов, которые по общему принципу не должны нарушать общих положений конституции. Что касается проверки законности указов и распоряжений, то, по общему правилу, такую проверку управомочены производить не только административные, но общие суды. Этот принцип некоторые конституции специально подчеркивают (напр. чехо-словацкая конституция, ст. 102). Гораздо хуже обстоит с проверкой конституционности того или иного закона. Чехо-Словакия предоставляет общим судам проверять лишь "правильность их опубликования", Австрия, Чехо-Словакия, Польша, Румыния и Литва не допускают проверки общими судами конституционности законов. Это особенно характерно для Польши и Литвы, где, с одной стороны, провозглашается, что распоряжения властей обязательны лишь в том случае, когда они изданы на основании закона, а с другой -- постановлено, что "судьи не имеют права обсуждать действующих законов, надлежащим образом опубликованных". То же в Литве: конституция провозглашает, с одной стороны, что" не имеет никакой силы закон, противореч. конституции", с другой же стороны, суды не управомочены решать вопрос о конституционности закона. В ряде государств этот вопрос решен таким образом, что созданы особые высшие государственные или конституционные суды, ведению которых подлежит и вопрос о конституционности закона, а вместе с тем и право отменить обязательность такого противоконституционного закона для данного случая. Таковы: верховный государственный суд Германской империи, конституционный суд Австрии и Чехо-Словакии, верховный суд Ирландии и, отчасти, кассационный суд Румынии. Всем этим высшим судебным органам предоставлено право аннулирования противоконституционных законов. В Чехо-Словакии конституционному суду принадлежит предварительная проверка законности указов, издаваемых с силой закона парламентским комитетом. В Финляндии, сообразно старым традициям скандинавской государственности, надзор за конституционностью и законностью осуществляется особыми органами юстиции, вернее прокуратурой, в лице особого канцлера юстиции и делегата юстиции, избираемого сеймом. Проверка конституционности получила применение в перечисленных странах лишь в том отношении, что окончательные конституции фактом своего издания отменяли прежде бывшие и противоречащие им законы, а, следовательно, судам пришлось решать вопрос о составе действующего права, а затем в таких федерациях, как Германия и Австрия, необходимо было установить соответствие между конституцией всего союзного государства и законами входивших в его состав частей.

В общем, как показывает практика созданных империалистской войною государств, они, несмотря на все конституционные гарантии, далеко не могут похвастаться ни закономерностью, ни правомерностью. Обостряющаяся социальная борьба между трудом и капиталом влечет с необходимостью не только усиление полномочий исполнительной власти, но и многократные нарушения конституционных прав и гарантий. И если коммунистические партии Европы и Америки ведут борьбу за новый социальный порядок, то для воинствующей реакции во главе с фашизмом и закон, и конституция, и правовой порядок являются совершенно лишней помехой на пути к политическому террору и экономическому порабощению трудящихся. В конституциях новых государств, рожденных империалистской войною, старая демократическая и правовая идея буржуазного общества вспыхивают еще раз для того, чтобы окончательно скомпрометировать и суверенитет народа, и всенародное голосование, и парламентаризм со всеми его социальными добавлениями и бессильными юридическими гарантиями. По существу, во всех этих политических творениях мы имеем попытку основания демократии на усилении крестьянства и мелкой буржуазии под водительством крупного капитала. Однако, эти попытки далее среднего компромиссного решения не идут и далеко уступают даже такому воплощению буржуазной демократической идеи, какую мы находим в Соединенных Штатах Америки или в новой Британской империи, получившей в ирландской конституции пышное наименование Британского государства национальностей. В одном отношении все эти новые государства провозглашают действительно новый принцип. Все они международное право делают составной частью своего правопорядка, но этим лишь обнаруживается их истинное происхождение: все они -- искусственные порождения насильственного расчленения Европы победителями Антанты. В основе всех этих конституций лежит не столько международное право вообще, сколько различные договоры, начиная с Версальского, которые определили собой и территорию и форму новорожденных демократий и парламентарных монархий.

Последующее конституционное развитие европейских государств, одинаково -- старых и вновь образованных, -- обнаруживает совершенное падение конституционного принципа. Обострение классовой борьбы в послевоенный период привело в Западной Европе к победе буржуазии и чрезвычайному обострению ее диктатуры. Последняя переходит постепенно не только в диктатуру политическую, но и правовую, с упразднением демократических и парламентарных форм. Победа буржуазии в Италии закончилась там образованием мощной фашистской партии, охватившей крупную и мелкую буржуазию и привлекшей к себе отсталые круги пролетарских масс (см. XLVII, 588/591). В результате -- образование одной единой партии, вытеснившей все остальные и установившей политическую диктатуру с Муссолини во главе. Это повлекло за собой сначала изменение избирательного права, нарушившее все принципы всеобщности и равенства, а затем проекты замены парламента особым представительством экономических, профессиональных и классовых объединений под непосредственным главенством великого совета фашистской партии. Сохранение кое-каких демократических и конституционных форм не препятствовало полному политическому уничтожению старой демократии в других странах. В Испании военный переворот привел к подобной диктатуре, которая отнюдь не стесняется ни парламентом, ни законностью. Военным диктатором там провозглашен де-Ривера (см. XLVII, 682). Еще раньше диктатура провозглашена в Венгрии, где полновластным монархом в звании президента водворился Хорти, осуществляющий ту же политическую диктатуру буржуазии (см. XLVII, 357/66). В Румынии и Болгарии (см. XLVII, 614/22) диктатура реакции осуществляется правительством с сохранением некоторых парламентских форм, но при помощи постоянного пользования военными и осадными положениями. Подобную же картину находим мы в Юго-Славии. В Польше военный переворот произведен маршалом Пилсудским, при чем и здесь парламент и конституция уступили фактическую власть господству сабли. Военный переворот произошел и в Литве (см. XLVII, 730), а демократические формы здесь оказались совершенно бессильными против буржуазной реакции. В других странах диктатура буржуазии осуществляется при помощи конституционных форм, давших возможность установления реакционных и консервативных кабинетов, ведущих беспощадную борьбу с рабочим классом при помощи сильных рабочих партий соглашательского, социалистического и социал-демократического типа. Так дело обстоит в Англии (см. XLVII, 419/26), Франции (см. XLVII, 531/39), в Германии (см. XLVII, 257). Можно считать без преувеличения, что последняя вспышка демократической идеологии закончена в Европе полным падением и крахом демократических форм.

Литер.: Проф. В. П. Дурденевский. "Послевоенные конституции Запада". Ленинград. 1924. Вып. I. Соединенные Штаты. Ирландия. Польша. Литва. Латвия. Эстония. Финляндия. Вып. II. Германия. Чехия. Австрия. Сербо-Хорвато-Словения. Румыния.

М. Рейснер.

Энциклопедический словарь Гранат, т. 48 (1935): Четырехлетняя война 1914--1918 г. (окончание) -- Чулков, стлб. 1--306