Книговод

Адам Бид

Элиот Джордж


  

АДАМЪ БИДЪ.

РОМАНЪ ВЪ ШЕСТИ КНИГАХЪ
ДЖОРДЖА ЭЛІОТА.

  

КНИГА ПЕРВАЯ.

I.
Мастерская.

   Египетскій чародѣй съ одною только каплею чернилъ, которую онъ употребляетъ какъ зеркало, предпринимаетъ открыть всякому нечаянному посѣтителю обширныя видѣнія прошедшаго времени. То же самое предпринимаю и я относительно васъ, читатель! Съ каплею чернилъ на концѣ моего пера я представлю вамъ просторную мастерскую мистера Джонатана Бёрджа, плотника и строителя въ деревнѣ Геслопъ, въ томъ видѣ, въ какомъ она находилась осмьнадцатаго іюня, въ лѣто отъ Рождества Христова 1799.
   Послѣобѣденное солнце сильно пекло пятерыхъ работниковъ, трудившихся надъ дверьми, оконницами и панельными обшивками. Запахъ сосноваго лѣса, распространявшійся отъ кучи досокъ, собранныхъ за открытою дверью, смѣшивался съ запахомъ кустовъ бузины, цвѣтъ которыхъ, бѣлый, какъ снѣгъ, виднѣлся у самаго открытаго окна, находившагося съ противоположной стороны мастерской; косые солнечные лучи свѣтились сквозь прозрачныя стружки, подымавшіяся отъ твердаго рубана, и ярко освѣщали тонкія нитки дубовой панели, которая была прислонена къ стѣнѣ. На кучѣ этихъ мягкихъ стружекъ устроила себѣ удобную постель обыкновенная сѣрая овчарная собака и лежала, уткнувъ носъ между передними лапами и повременамъ нахмуривая брови, чтобъ бросить взглядъ на самаго высокаго изъ пяти работниковъ, вырѣзавшаго щитъ въ срединѣ деревянной каминной доски. Этотъ работникъ обладалъ сильнымъ баритономъ, покрывавшимъ звукъ рубана и молотка; работникъ пѣлъ:
  
   "Awake, my soul, and with the sun
   The daily stage of duty run;
   Shake off dull sloth..." (*)
   (*) "Вспрянь, моя душа, и съ первыми лучами солнца
   Спѣши на дневное поприще твоей обязанности;
   Отжени отъ себя скучную лѣнь..."
   Англ. церковный гимнъ.
  
   Въ это время понадобилось снять мѣрку, что требовало болѣе-сосредоточеннаго вниманія, и звучный голосъ измѣнился въ тихій шопотъ; но вдругъ онъ раздался съ новою силою:
  
   "Let all thy converse be sincere,
   Thy concience as the noonday clear". (*)
   (*) Да будутъ искренни всѣ твои отношенія
   И совѣсть, какъ полдень, чиста.
  
   Такимъ голосомъ могла обладать только широкая грудь; а широкая грудь принадлежала мускуловатому человѣку футовъ шести росту. Его спина была такъ пряма, голова покоилась на плечахъ такъ ровно, что когда онъ приподымался для того, чтобъ лучше обозрѣть свою работу, то походилъ на стоящаго вольно солдата. Рукавъ, засученный выше локтя, обнаруживалъ руку, которая, очень-вѣроятно, могла бъ выиграть призъ, назначаемый за подвигъ, доказывавшій силу, между-тѣмъ, какъ длинная гибкая кисть руки съ широкими кончиками пальцевъ, казалось, годилась бы для художественныхъ занятій. По своему высокому росту и крѣпкому сложенію, Адамъ былъ саксонецъ и оправдывалъ свое имя {St. Beda, род. въ 672 г. въ Нортёмберлендѣ, воспитывался въ бенедиктинскомъ монастырѣ св. Петра въ Вермоутѣ, впослѣдствіи сдѣлался въ монастырѣ св. Павла въ Ярро монахомъ, діакономъ и пресвитеромъ. Онъ прозывался venerabilis (Почтенный) и извѣстенъ своими историческими, богословскими и др. сочиненіями. Прим. перев.}; но чорные, какъ смоль, волосы, цвѣтъ которыхъ выступалъ еще болѣе при свѣтломъ бумажномъ колпакѣ, и проницательные чорные глаза, рѣзко оттѣняемые выдававшимися впередъ и подвижными бровями, свидѣтельствовали и о присутствіи кельтической крови. Онъ имѣлъ большое лицо съ крупными чертами, которое нельзя было назвать красивымъ; но когда оно было спокойно, то имѣло выраженіе лица добродушнаго честнаго человѣка.
   Съ перваго взгляда легко было узнать, что слѣдующій работникъ былъ братъ Адама. Онъ былъ почти одного съ нимъ росту, у него были тѣ же черты лица, тотъ же цвѣтъ волосъ и такое же сложеніе; но это самое фамильное сходство дѣлало еще очевиднѣе замѣчательное различіе, существовавшее въ выраженіи лица и въ фигурѣ обоихъ братьевъ. Широкія плечи Сета были нѣсколько сгорблены, глаза сѣрые; брови выдавались впередъ не такъ, они не были столь подвижны, какъ брови брата; въ его глазахъ не выражалась проницательность, а довѣріе и кротость. Онъ сбросилъ свой бумажный колпакъ, и вы видите, что его волосы не густы и не жестки, какъ у Адама, а тонки и волнисты, такъ-что вы вполнѣ можете различить очеркъ его лба, выдающагося надъ бровью.
   Лѣнивцы были увѣрены, что всегда получатъ отъ Сета какую-нибудь мѣдную монету; но они никогда не обращались за тѣмъ же къ Адаму.
   Концертъ инструментовъ и голоса Адама былъ наконецъ прерванъ Сетомъ. Послѣдній, поднявъ дверь, надъ которою трудился съ напряженнымъ прилежаніемъ, поставилъ ее къ стѣнѣ и сказалъ:
   -- Ну, вотъ, я на сегодня кое-какъ и покончилъ съ моею дверью.
   Всѣ работники оставили работу и взглянули на говорившаго. Джимъ Сольтъ, дюжій рыжеволосый дѣтина, извѣстный подъ именемъ рыжаго Джима, пересталъ строгать, и Адамъ съ чрезвычайнымъ удивленіемъ обратился къ Сету:
   -- Какъ, неужели ты думаешь, что кончилъ дверь?
   -- Конечно, сказалъ Сетъ въ свою очередь съ удивленіемъ:-- чего же еще недостаетъ въ ней?
   Громкій смѣхъ, которымъ разразились другіе три работника, привелъ Сета въ смущеніе. Адамъ не участвовалъ въ общемъ хохотѣ; но на лицѣ его все же появилась легкая улыбка, и онъ болѣе-мягкимъ тономъ, нежели прежде, сказалъ:
   -- А ты и забылъ панели.
   Всѣ снова залились хохотомъ. Сетъ ударилъ себя руками по головѣ и покраснѣлъ до самыхъ ушей.
   -- Ура! воскликнулъ небольшаго росту живой малый, котораго звали жилистый Бенъ, выскочивъ впередъ и схвативъ дверь.-- Мы повѣсимъ дверь въ концѣ мастерской и напишемъ на ней: "Работа Сета Бида, методиста". Послушай, Джимъ, подай-ка сюда горшокъ съ красной краской.
   -- Стой! сказалъ Адамъ.-- Перестань дурачиться, Бенъ Кренеджъ! Ты самъ, можетъ-быть, сдѣлаешь когда-нибудь такую же ошибку: какже ты будешь смѣяться тогда?
   -- Ну, поймай-ка меня въ этомъ, Адамъ! Еще пройдетъ довольно времени, пока моя голова будетъ набита ученіемъ методистовъ, сказалъ Бенъ.
   -- За-то она часто бываетъ наполнена винными испареніями; а это еще хуже.
   Несмотря на то, Бенъ взялъ уже въ руки горшокъ съ красною краскою и собирался писать свою надпись, рисуя предварительно букву С по воздуху.
   -- Полно, говорю! воскликнулъ Адамъ и, положивъ свои инструменты, шагнулъ къ Бену и схватилъ его за правое плечо.-- Оставь его въ-покоѣ, или я вытрясу твою душу изъ тѣла.
   Бенъ содрогнулся въ желѣзныхъ объятіяхъ Адама; но, несмотря на свой небольшой ростъ, онъ былъ очень-задоренъ и не думалъ уступить. Лѣвою рукою онъ вырвалъ кисть изъ обезсиленной правой руки и сдѣлалъ движеніе лѣвою рукою, какъ-будто желалъ совершить ею свой подвигъ. Въ одну секунду Адамъ повернулъ его кругомъ, схватилъ за другое плечо и, толкая передъ собою, такъ-сказать, пригвоздилъ его къ самой стѣнѣ. Но тутъ вступился Сетъ.
   -- Оставь, Адамъ, оставь. Бенъ только шутитъ. Вѣдь онъ имѣетъ право смѣяться надо мною... Я самъ долженъ смѣяться надъ самимъ собою.
   -- Я до-тѣхъ-поръ не оставлю его, пока онъ не дастъ мнѣ обѣщанія, что не тронетъ двери, сказалъ Адамъ.
   -- Полно, Бенъ, сказалъ Сетъ убѣждающимъ тономъ:-- не станемъ заводить ссоры изъ-за пустяковъ. Ты знаешь, Адамъ непремѣнно захочетъ поставить на-своемъ. Ты скорѣе повернешь телегу въ узкомъ мѣстѣ, нежели заставишь Адама уступить. Скажи, что ты болѣе не тронешь двери, и кончи эту исторію.
   -- Я вовсе не боюсь Адама, сказалъ Бенъ: -- но перестаю только по твоей просьбѣ, Сетъ!
   -- Вотъ это умно съ твоей стороны, Бенъ! сказалъ Адамъ, смѣясь и выпуская жертву изъ своихъ объятій. Затѣмъ всѣ они возвратились къ своимъ работамъ; но жилистый Бенъ, уступивъ въ физической борьбѣ, рѣшился отмстить за свое униженіе насмѣшками.
   -- О чемъ же ты думалъ, Сетъ, началъ онъ:-- о красивомъ личикѣ пасторши, или ея рѣчи, что ты забылъ о панели?
   -- Приди и послушай ее, Бенъ, сказалъ Сетъ добродушно: -- она будетъ говорить проповѣдь сегодня вечеромъ на Лугу; можетъ-быть, ты тогда и призадумаешься о себѣ самомъ и выкинешь изъ головы эти грязныя пѣсни, до которыхъ ты такой страстный охотникъ. Можетъ-быть, ты сдѣлаешься вѣрующимъ; а вѣдь это будетъ самымъ лучшимъ дневнымъ заработкомъ во всю твою жизнь.
   -- На все придетъ свое время, Сетъ! Я успѣю подумать объ этомъ, когда буду вести осѣдлую жизнь; холостякамъ незачѣмъ хлопотать о такихъ важныхъ заработкахъ. Можетъ-быть, я стану свататься и ходить въ церковь въ одно и тоже время, такъ, какъ ты дѣлаешь, Сетъ; но ты не захочешь, чтобъ я сталъ вѣрующимъ и втерся между тобою и хорошенькою проповѣдницею и увезъ ее.
   -- Это не страшно, Бенъ: я увѣренъ, что ни мнѣ, ни тебѣ не удастся привлечь ее. Ты только приди и послушай ее, и тогда ты не будешь отзываться о ней такъ легкомысленно.
   -- Хорошо, я, пожалуй, приду послушать ее сегодня вечеромъ, если не будетъ хорошаго общества въ "Остролистникѣ". На какой текстъ будетъ она проповѣдывать? Ты, можетъ-быть, разскажешь мнѣ, Сетъ, если мнѣ не удастся придти во-время. Не будетъ ли она проповѣдывать на слѣдующій текстъ: "Кого пришли вы видѣть? Пророчицу? Истинно, истинно, говорю вамъ, и болѣе, нежели пророчицу... необыкновенно-красивую молодую женщину".
   -- Послушай, Бенъ, мрачно произнесъ Адамъ: -- оставь въ покоѣ слова библіи: ты ужь зашелъ слишкомъ-далеко.
   -- Что-о, да развѣ ты уже обратившійся, Адамъ? Я думалъ, что ты глухъ къ проповѣдямъ женщинъ.
   -- Нѣтъ, я не обращаюсь ни къ чему. Я ничего не говорилъ о проповѣдяхъ женщинъ; я говорю: оставь библію въ покоѣ. У тебя есть собраніе грязныхъ шутокъ -- не такъ ли?-- которое ты считаешь чрезвычайно-рѣдкимъ и которымъ ты очень гордишься? Ну, ты и трогай своими грязными пальцами эту книгу.
   -- Да ты сталъ такимъ же святымъ, какъ Сетъ. Я думаю, что ты отправишься сегодня на проповѣдь. Мнѣ кажется, ты былъ бы отличнымъ регентомъ пѣвчихъ. Но я не знаю, что скажетъ пасторъ Ирвайнъ, когда узнаетъ, что его большой фаворитъ Адамъ Бидъ сдѣлался методистомъ.
   -- Не безпокойся, пожалуйста, обо мнѣ никогда, Бенъ! Я такъ же намѣренъ сдѣлаться методистомъ, какъ и ты... разумѣется, я думаю, что ты скорѣе всего обратишься къ чему-нибудь дурному. Мистеръ Ирвайнъ очень-хорошо понимаетъ, что ему незачѣмъ вмѣшиваться въ дѣла людей касательно религіи. Онъ не разъ говорилъ мнѣ, что эти дѣла касаются ихъ самихъ и Бога.
   -- Да, конечно; несмотря на то, онъ, однакожъ, не очень-то любитъ вашихъ диссидентовъ.
   -- Можетъ-быть. Я не очень-то люблю густой эль Джош-Тода; но я не мѣшаю тебѣ напиваться этимъ элемъ и дѣлать глупости.
   За этимъ ударомъ Адама послѣдовалъ хохотъ; но Сетъ весьма-серьёзно замѣтилъ:
   -- Нѣтъ, нѣтъ, Адди, ты не долженъ сравнивать вѣру какого-либо человѣка съ густымъ элемъ. Вѣдь ты знаешь, что ученіе диссидентовъ и методистовъ основывается на тѣхъ же началахъ, какъ и господствующая религія.
   -- Нѣтъ, Сетъ, я никогда не насмѣхаюсь надъ вѣрою, которую исповѣдываетъ кто-нибудь, какова бы она ни была. Пусть каждый поступаетъ сообразно съ своею совѣстью -- вотъ и все. Я думаю только, что было бы лучше, еслибъ люди, слушаясь своей совѣсти, твердо держались своей церкви: имъ пришлось бы тогда учиться въ ней многому. Но, съ другой стороны, можно быть ужь черезчуръ-набожнымъ; на этомъ свѣтѣ мы должны заботиться еще о многомъ, кромѣ Евангелія. Посмотри на каналы, на водопроводы, на орудія, употребляемыя въ каменноугольныхъ копяхъ, на аркрейтовы {Аркрейтъ -- извѣстный изобрѣтатель бумагопрядильной машины, жившій въ прошедшемъ столѣтіи. Прим. перев.} мельницы въ Кромфордѣ. Человѣкъ, по моему мнѣнію, долженъ, кромѣ евангелія, знать еще что-нибудь длятого, чтобъ умѣть строить всѣ эти предметы. Но, послушай-ка нѣкоторыхъ изъ этихъ проповѣдниковъ!... подумаешь, что человѣкъ всю свою жизнь не долженъ дѣлать ничего, какъ только лежать съ закрытыми глазами и слѣдить за тѣмъ, что происходитъ внутри его. Я знаю, что человѣкъ долженъ имѣть слова Божіе въ сердцѣ и что библія есть слово Божіе. Но что сказано въ библіи? Тамъ сказано, какъ Богъ вдохновилъ работника, строившаго скинію завѣта, длятого, чтобъ онъ произвелъ всю рѣзную работу и предметы, которые должна была сдѣлать искусная рука. Вотъ какимъ образомъ смотрю я на это: духъ Божій вездѣ и всегда -- въ будни и въ воскресные дни -- въ великихъ дѣлахъ и изобрѣтеніяхъ, въ произведеніяхъ художествъ и ремеслъ. И Богъ даруетъ помощь нашему уму и рукамъ такъ же точно, какъ и нашей душѣ, и если человѣкъ дѣлаетъ работы внѣ своихъ рабочихъ часовъ -- строитъ печь для своей жены длятого, чтобъ избавить ее отъ ходьбы въ пекарню для печенія своего хлѣба, или роется въ своемъ крошечномъ садикѣ и сажаетъ двѣ картофелины вмѣсто одной -- то такимъ образомъ онъ дѣлаетъ больше добра, и онъ такъ же близокъ къ Богу, какъ еслибъ онъ бѣгалъ за проповѣдникомъ, молился и стоналъ.
   -- Прекрасно сказано, Адамъ! сказалъ рыжій Джимъ, который въ то время, когда говорилъ Адамъ, пересталъ строгать и подвинулъ впередъ свою доску:-- такой отличной проповѣди я давно уже не слышалъ. Она заставила меня вспомнить, что моя жена цѣлый годъ надоѣдаетъ мнѣ и проситъ, чтобъ я выстроилъ ей печь.
   -- Въ томъ, что ты сказалъ, много справедливаго, Адамъ! важно замѣтилъ Сетъ.-- Но ты самъ знаешь, что многіе лѣнтяи, слушавшіе проповѣдниковъ, которымъ ты приписываешь столько ошибокъ, именно отъ этого стали трудолюбивыми. Вѣдь по винѣ проповѣдника пустѣетъ пивная, и если человѣкъ станетъ вѣрующимъ, то онъ отъ этого не станетъ хуже работать.
   -- Иногда только онъ забываетъ, что къ дверямъ нужна панель, не такъ ли, Сетъ? сказалъ жилистый Бенъ.
   -- Ну, Бенъ, теперь ты будешь острить надо мною всю жизнь. Но религія въ этомъ нисколько не виновата: виноватъ былъ Сетъ Бидъ, который всегда занимается тѣмъ, что болтаетъ всякій вздоръ. Религія не исцѣлила его, и тѣмъ болѣе мы должны сожалѣть о немъ.
   -- Не сердись на меня, Сетъ, сказалъ жилистый Бенъ.-- Ты прямой, добрый, веселый малый, все равно, помнишь ли ты о панеляхъ, или нѣтъ; но ты не долженъ щетиниться при всякой пустой шуткѣ, какъ это дѣлаютъ нѣкоторые изъ вашей братіи, хотя они и считаютъ себя умными.
   -- Сетъ, сказалъ Адамъ, не обращая вниманія на насмѣшку, направленную противъ него: -- ты не долженъ сердиться на меня. Я вовсе не мѣтилъ на тебя въ томъ, что я говорилъ нѣсколько минутъ назадъ. Одинъ смотритъ на вещи такъ, а другой иначе.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, Адди, я знаю очень-хорошо, что ты не сердишься на меня, сказалъ Сетъ.-- Ты похожъ на свою сабаку Джинъ, которая иногда полаетъ на меня, а потомъ опять станетъ лизать руки.
   Всѣ, молча, работали нѣсколько минутъ до-тѣхъ-поръ, пока церковные часы не пробили шести. Еще не успѣлъ замереть первый ударъ, какъ рыжій Джимъ бросилъ свой рубанъ и досталъ свой камзолъ; жилистый Бенъ оставилъ винтъ ввернутымъ до половины и кинулъ отвертку въ свою корзинку съ инструментами; Тэфтъ, по прозванію нѣмой, который, согласно со своимъ прозвищемъ, сохранялъ молчаніе впродолженіе всего предъидущаго разговора, бросилъ въ-сторону молотокъ, который только-что собирался поднять; Сетъ также выпрямилъ свою спину и уже протянулъ руку къ бумажному колпаку. Одинъ лишь Адамъ продолжалъ работать, какъ-будто не случилось ничего. Но, замѣтивъ остановку инструментовъ, онъ взглянулъ и съ негодованіемъ сказалъ:
   -- Послушайте-ка. Я не могу оставаться спокойнымъ, если вижу, что люди бросаютъ свои инструменты въ ту самую минуту, когда только-что часы начинаютъ бить, какъ-будто они не находятъ въ работѣ никакого удовольствія и боятся лишній разъ ударить молоткомъ.
   Сетъ видимо смутился и медленнѣе сталъ приготовляться уйдти; но нѣмой Тэфтъ, прерывая молчаніе, сказалъ:
   -- Э, з, Адамъ, ты говоришь, какъ молодой человѣкъ. Тебѣ теперь двадцать-шесть лѣтъ, а когда тебѣ стукнетъ сорокъ-шесть, какъ мнѣ, тогда ты не станешь такъ рваться къ работѣ ни за-что, ни про-что.
   -- Вздоръ, сказалъ Адамъ, все еще сердитымъ тономъ: -- право, мнѣ кажется, тутъ дѣло вовсе не въ лѣтахъ. Впрочемъ, я не думаю, что человѣкъ въ твои лѣта долженъ быть вялъ. Я съ негодованіемъ вижу, если кто-нибудь опускаетъ внизъ руки, какъ убитый, лишь-только раздастся первый ударъ часовъ, какъ-будто онъ не гордится своею работою и не находитъ въ ней никакого наслажденія. И точильный камень будетъ вертѣться нѣсколько времени послѣ того, какъ ты отойдешь отъ него.
   -- Ну, ужь довольно, Адамъ! воскликнулъ жилистый Бенъ.-- Оставь каждаго идти своей дорогой. Ты вотъ нѣсколько минутъ назадъ находилъ ошибки въ проповѣдникахъ; а ты самъ очень любишь проповѣдывать. Ты, можетъ-быть, лучше любишь работать, нежели играть, а я лучше люблю играть, нежели работать. Это приходится тебѣ по вкусу... отъ этого тебѣ только больше дѣла.
   Съ этою выходною рѣчью, которую онъ считалъ весьма-дѣйствительною, жилистый Бенъ накинулъ на плечо свою корзинку и вышелъ изъ мастерской, быстро сопровождаемый нѣмымъ Тэфтомъ и рыжимъ Джимомъ. Сетъ медлилъ и пристально смотрѣлъ на Адама, какъ-бы ожидая, что онъ ему скажетъ что-нибудь.
   -- Ты сперва зайдешь домой, а оттуда уже пойдешь на проповѣдь? спросилъ Адамъ, взглянувъ на брата.
   -- Нѣтъ, я оставилъ шляпу и платье въ квартирѣ Билля Маскери. Я не приду домой раньше десяти часовъ. Можетъ случиться, что я провожу домой Дина Моррисъ, если она пожелаетъ этого. Ты знаешь, что ей не съ кѣмъ будетъ придти отъ Пойзеръ.
   -- Въ такомъ случаѣ я скажу матери, чтобы она не ждала тебя, сказалъ Адамъ.
   -- А ты самъ не пойдешь къ Пойзеръ сегодня вечеромъ? спросилъ Сетъ, нѣсколько-робкимъ голосомъ, собираясь выйдти изъ мастерской.
   -- Нѣтъ, я пойду въ училище.
   До этого времени Джипъ лежалъ на своей удобной постели. Замѣтивъ, что другіе работники стали уходитъ, онъ поднялъ голову и пристально слѣдилъ за Адамомъ. Но лишь-только послѣдній успѣлъ положить въ карманъ свою линейку и отвернуть передникъ на бокъ, какъ Джипъ вскочилъ съ своего мѣста, подбѣжалъ къ своему господину и сталъ пристально смотрѣть ему въ лицо, терпѣливо ожидая чего-то. Еслибъ у Джипа былъ хвостъ, то онъ, безъ всякаго сомнѣнія, замахалъ бы имъ; но, лишенный этого средства выражать свои ощущенія, онъ, подобно многимъ другимъ почтеннымъ лицамъ, такимъ-образомъ, по опредѣленію судьбы, казался флегматичнѣе, чѣмъ онъ былъ на самомъ дѣлѣ.
   -- Что, ты ужь ждешь корзинки, Джипъ, а? сказалъ Адамъ, и въ голосѣ слышалась та же мягкость, какъ въ то время, когда онъ говорилъ съ Сетомъ.
   Джипъ прыгнулъ и тихонько залаялъ, какъ бы желая выразить:
   -- Конечно.
   Бѣдняжка, въ выраженіи своихъ чувствъ онъ не имѣлъ большаго выбора.
   Корзинка заключала въ себѣ по буднямъ обѣдъ Адама и Сета. Ни одно изъ офиціальныхъ лицъ, участвующихъ въ какой-нибудь процесіи, не обращаетъ такъ мало вниманія на своихъ знакомыхъ, какъ дѣлалъ то Джипъ, когда онъ, съ корзинкой, слѣдовалъ по пятамъ за своимъ господиномъ.
   Выйдя изъ мастерской, Адамъ замкнулъ дверь, вынулъ ключъ и снесъ его въ домъ, находившійся на другой сторонѣ дровянаго двора. То былъ низенькій домикъ, покрытый гладкою сѣрою соломой, съ свѣтложелтыми стѣнами, имѣвшій, при вечернемъ свѣтѣ, весьма-пріятный видъ. Оправленныя въ свинецъ окна были свѣтлы и безъ пятнышекъ, ступенька передъ дверью чиста, какъ булыжникъ при отливѣ моря. На ступенькѣ стояла чистенькая старушка въ полотняномъ темно-полосатомъ платьѣ, съ краснымъ платкомъ на шеѣ, и въ полотняномъ чепчикѣ; она разговаривала съ пестрыми домашними птицами, которыя, казалось, были привлечены къ ней обманчивою надеждою по полученіе холоднаго картофеля или ячменя. Зрѣніе старухи было, повидимому, очень-слабо, потому-что она узнала Адама только тогда, когда онъ сказалъ:
   -- Вотъ ключъ, Долли! Положите его, пожалуйста, въ домъ.
   -- Положу непремѣнно. Не хотите ли, однакожь, войдти, Адамъ? миссъ Мери дома, и мастеръ Бёрджъ возвратится тотчасъ; онъ будетъ радъ, если вы останетесь съ нимъ ужинать, за это я ручаюсь.
   -- Нѣтъ, Долли, благодарю; я иду домой. Доброй ночи.
   Адамъ, сопровождаемый по пятамъ Джипомъ, быстро и большими шагами удалился съ дровянаго двора и вышелъ на большую дорогу, которая проходила отъ деревни внизъ по долинѣ. Когда онъ достигъ подошвы покатости, пожилой всадникъ, у котораго былъ привязанъ сзади чемоданъ, остановилъ лошадь, поровнявшись съ нимъ, и обернулся, чтобъ проводить продолжительнымъ взоромъ плотнаго работника въ бумажномъ колпакѣ, кожаныхъ штанахъ и въ темносинихъ шерстяныхъ чулкахъ.
   Адамъ, не подозрѣвая пріятнаго впечатлѣнія, которое произвелъ на всадника, скоро пошелъ по полямъ и запѣлъ гимнъ, весь день невыходившій у него изъ головы:
  
   "Let all thy converse be sincere,
   Thy conscience as the noonday clear;
   For God's all-seeing eye surveys
   Thy secret thoughts, thy works and ways." (*)
   (*) Да будутъ искренни твои отношенія
   И совѣсть, какъ полдень, чиста;
   Ибо всевидящее око Божіе наблюдаетъ
   За твоими сокровенными помыслами, дѣяніями и путями."
  

II.
Проповѣдь.

   Около трехъ-четвертей седьмаго въ деревнѣ Геслонъ, и во всю длину ея небольшой улицы отъ Донниторнскаго Герба до кладбищенскихъ воротъ, обнаружилось необыкновенное движеніе; жители оставили свои помѣщенія, побуждаемые къ тому очевидно не однимъ лишь желаніемъ понѣжиться на вечернемъ солнцѣ. Донниторнскій Гербъ стоялъ у входа въ деревню, и небольшой хуторный и усадебный дворы, находившіеся съ боку и указывавшіе на то, что къ гостинницѣ принадлежалъ изрядный участокъ земли, обѣщали путешественнику хорошій кормъ какъ для него самого, такъ и для лошади. Это могло служить ему утѣшеніемъ въ томъ, что поврежденная временемъ вывѣска не позволяла ему хорошенько ознакомиться съ геральдическими изображеніями древней фамиліи Донниторнъ. Мистеръ Кассонъ, хозяинъ гостинницы, уже нѣсколько времени стоялъ у дверей, держа руки въ карманахъ, становясь то на пятки, то на цыпочки и покачиваясь; его взоры были обращены на неогороженный участокъ, гдѣ на срединѣ помѣщался клёнъ, который, какъ было извѣстно хозяину, былъ мѣстомъ назначенія мужчинъ и женщинъ важнаго вида, время-отъ-времени проходившихъ мимо его.
   Личность мистера Кассона вовсе не принадлежала къ числу обыкновенныхъ типовъ, которые не заслуживаютъ описанія. Съ перваго взгляда она, казалось, главнѣйшимъ образомъ состояла изъ двухъ сферъ, относившихся другъ къ другу такъ же, какъ земля и луна; то-есть нижняя сфера, казалось на простой взглядъ, была въ тринадцать разъ больше верхней, которая, естественно, отправляла должность простаго спутника и подчиненнаго. Но этимъ и ограничивалось сходство, потому-что голова мистера Кассона вовсе не была сателлитомъ меланхолическаго вида, или "запятнаннымъ шаромъ", какъ непочтительно отозвался о мѣсяцѣ Мильтонъ; напротивъ, голова и лицо были весьма-гладки и имѣли совершенно-здоровый видъ; лицо, состоявшее главнѣйшимъ-образомъ изъ круглыхъ и румяныхъ щекъ, между которыми носъ и глаза образовывали такую незначительную связь и перерывы, что о нихъ почти не стоило и упоминать, выражала радостное довольство, смягчавшееся только сознаніемъ личнаго достоинства, которымъ была проникнута вся фигура. Это чувство достоинства нельзя было считать чрезмѣрнымъ въ человѣкѣ, находившемся цѣлыя пятнадцать лѣтъ въ должности дворецкаго "фамиліи" и, въ своемъ настоящемъ высокомъ положеніи, по-необходимости, часто имѣвшемъ дѣло съ подчиненными. Въ послѣднія пять минутъ мистеръ Кассонъ обдумывалъ въ умѣ проблему: какимъ-образомъ удовлетворить своему любопытству и отправиться на Лугъ, не лишаясь своего достоинства. Онъ уже отчасти разрѣшилъ задачу, вынувъ руки изъ кармановъ и вдвинувъ ихъ въ проймы своего жилета, затѣмъ наклонивъ голову на одну сторону и принявъ видъ презрительнаго равнодушія ко всему, что могло попасться ему на глаза; какъ вдругъ его мысли обратило на себя приближеніе всадника, того самого, который незадолго передъ тѣмъ останавливалъ свою лошадь и продолжительнымъ взоромъ провожалъ нашего знакомца Адама и который теперь подъѣзжалъ къ дверямъ Донниторнскаго Герба.
   -- Возьми лошадь за узду и дай ей напиться, человѣкъ! сказалъ путешественникъ парню въ грубой блузѣ, вышедшему со двора при звукѣ лошадинаго топота -- Что у васъ такое въ вашей деревенькѣ, хозяинъ? продолжалъ онъ, сходя съ лошади.-- У васъ какое-то особенное движеніе.
   -- Да проповѣдь методистовъ, сударь! У насъ распространился слухъ, что молодая женщина будетъ проповѣдывать на Лугу, отвѣчалъ мистеръ Кассонъ дискантовымъ и удушливымъ голосомъ, съ нѣкоторымъ жеманствомъ.-- Не угодно ли вамъ, сударь, войдти и не прикажете ли чего?
   -- Нѣтъ, я долженъ ѣхать дальше въ Дростеръ. Мнѣ нужно только напоить лошадь... Но что же говоритъ вашъ пасторъ о томъ, что молодая женщина читаетъ проповѣди прямо у него подъ носомъ?
   -- Пасторъ Ирвайнъ не живетъ здѣсь, сударь: онъ живетъ въ Брокстонѣ, вонъ тамъ за холмомъ. Домъ священника здѣсь совсѣмъ развалился, сударь, такъ-что господину нельзя жить въ немъ. Онъ приходитъ проповѣдывать по воскресеньямъ послѣ обѣда, сударь, и оставляетъ здѣсь свою лошадь. Это, сударь, сѣрая лошадка, которую онъ высоко цѣнитъ. Онъ всегда оставлялъ ее здѣсь, сударь, еще въ то время, когда я не былъ хозяиномъ Донниторнскаго Герба. Я не здѣсь родился, сударь, какъ вы легко можете узнать по моему произношенію. Въ этой сторонѣ, сударь, выражаются чрезвычайно странно, такъ-что господамъ весьма-трудно понимать ихъ. Я, сударь, выросъ среди господъ, привыкъ къ ихъ языку, когда еще былъ мальчишкой. Какъ, думаете вы, произносятъ здѣсь люди "hevn't you?" {Трактирщикъ говоритъ простонароднымъ языкомъ: "havn't you", вмѣсто "have not you".} Господа, извѣстно, говорятъ: "hevn't you?" ну, а здѣсь народъ говоритъ: "hanna yey". Такъ, какъ они говоритъ здѣсь, сударь, это называется діалекъ. Я слышалъ, что сквайръ Донниторнъ не разъ говорилъ объ этомъ: это, говорилъ онъ, діалекъ.
   -- Такъ, такъ, сказалъ чужестранецъ, улыбаясь.-- Я очень-хорошо знаю это. Но я не думаю, чтобъ у васъ тутъ было много методистовъ... въ вашемъ земледѣльческомъ мѣстечкѣ. Я даже предполагалъ, что трудно найдти между вами методиста. Вѣдь вы всѣ фермеры, не правда ли? А вѣдь Методисты имѣютъ мало вліянія на это сословіе.
   -- Нѣтъ, сударь, здѣсь въ окрестности живетъ множество рабочихъ. Здѣсь живетъ мистеръ Бёрджъ, которому принадлежитъ лѣсной дворъ, вотъ этотъ; онъ занимается постройками и починками, и у него много работы. Потомъ неподалеку отсюда находятся каменоломни. Нѣтъ, въ этой сторонѣ есть много работы, сударь! Потомъ, здѣсь есть славная куча методистовъ въ Треддльстонѣ... Это ярмарочный городъ, миляхъ въ трехъ отсюда... вы, можетъ-быть, проѣжали черезъ него, сударь! Ихъ набралось теперь здѣсь нѣсколько десятковъ на Лугу. Оттуда-то наши рабочіе и набираются этого ученія, хотя во всемъ Геслонѣ только два методиста: это Виллъ Маскри, колесникъ, и Сетъ Бидъ, молодой человѣкъ, занимающійся плотничною работою.
   -- Слѣдовательно, проповѣдница изъ Треддльстона, не такъ ли?
   -- Нѣтъ, сударь, она изъ Стонишейра, около тридцати миль отсюда. Но она пріѣхала сюда погостить къ мистеру Пойзеру на мызѣ... Это вотъ ихъ риги и большія орѣховыя деревья, все прямо на лѣвой рукѣ, сударь! Она родная племянница жены Пойзера, и Пойзеры будутъ очень-недовольны и огорчены тѣмъ, что она такъ дурачится. Но я слышалъ, что когда въ голову этихъ методистокъ заберется такой вздоръ, то ихъ нельзя удержатъ ничѣмъ: многія изъ нихъ дѣлаются совершенно-сумасшедшими со своей религіей. Впрочемъ, эта молодая женщина, съ виду очень-кроткая. Такъ, по-крайней-мѣрѣ, мнѣ говорили; самъ я ея не видѣлъ.
   -- Жаль, что у меня нѣтъ времени и что я долженъ ѣхать дальше: мнѣ хотѣлось бы остаться здѣсь и посмотрѣть на нее. Я удалился съ своей дороги на цѣлыя двадцать минутъ, желая осмотрѣть вашъ домъ въ долинѣ. Онъ, кажется, принадлежитъ сквайру Донниторну, не такъ ли?
   -- Да, сударь, это охотничье мѣсто Донниторна, совершенно такъ. Славные дубы, сударь, не правда ли? Я ужь долженъ знать, что это такое, сударь, потому-что жилъ у нихъ дворецкимъ цѣлыя пятнадцать лѣтъ. Наслѣдникъ всего этого теперь капитанъ Донниторнъ, сударь, внукъ сквайра Донниторна. Онъ будетъ совершеннолѣтнимъ къ нынѣшней жатвѣ, сударь: вотъ тогда ужь будетъ праздникъ на нашей улицѣ. Ему, сквайру Донниторну, принадлежитъ вся окрестность здѣсь, сударь!
   -- Да, прекрасное мѣстечко, кому бы оно тамъ ни принадлежало, сказалъ путешественникъ, садясь на лошадь: -- и здѣсь водятся также красивые, стройные ребята. Я встрѣтилъ парня, какого мнѣ еще не удавалось видѣть въ жизни, съ полчаса назадъ, у подошвы холма... плотникъ, высокій, широкоплечій малый, черноволосый и черноглазый. Онъ былъ бы отличный солдатъ. Намъ нуженъ такой народъ, какъ этотъ малый, чтобъ бить французовъ.
   -- Знаю, сударь, про кого изволите говоритъ: это былъ Адамъ Бидъ... готовъ побожиться, что это былъ онъ... сынъ Матвѣя Бида... всѣ здѣсь знаютъ его. Онъ чрезвычайно-смѣтливый, старательный парень и удивительно-силенъ. Ей-Богу, сударь... извините, что я говорю такимъ-образомъ... онъ въ состояніи пройдти сорокъ миль въ день и подниметъ около шестидесяти стоновъ {Въ стонѣ отъ 8 до 16 англійскихъ фунтовъ.}. Его очень любятъ здѣшніе господа, сударь; капитанъ Донниторнъ и мистеръ Ирвайнъ очень заботятся о немъ. Но онъ немного подымаетъ носъ и важничаетъ.
   -- Ну, прощайте, хозяинъ! Мнѣ надо ѣхать.
   -- Къ услугамъ вашимъ, сударь! Прощайте.
   Путешественникъ пустилъ свою лошадь скорою рысью по деревнѣ; но когда онъ доѣхалъ до Луга, то очаровательное зрѣлище, представившееся ему съ правой стороны, странный контрастъ, образуемый группами поселянъ и собраніемъ методистовъ близъ клёна, а больше всего, можетъ-быть, желаніе увидѣть молодую проповѣдницу искушали его до такой степени, что онъ остановился и подавилъ въ себѣ страстное желаніе совершать свой путь какъ-можно-скорѣе.
   Лугъ находится въ концѣ деревни, и тамъ дорога расходилась по двумъ направленіямъ: одна вела верхъ на холмъ, мимо церкви, другая прелестными извилинами шла внизъ по долинѣ. Съ той стороны Луга, которая была обращена къ церкви, помѣщались не прямою линіею крытыя соломою избы и доходили почти до кладбищенскихъ воротъ; съ другой же, сѣверозападной стороны ничто не препятствовало наслаждаться видомъ прелестнаго волнистаго луга, лѣсистой долины и мрачной массы отдаленныхъ горъ. Богатая, волнистая область Ломшейръ, куда принадлежала деревня Геслопъ, граничитъ съ мрачнымъ предмѣстьемъ Стонишейръ, голые холмы котораго господствуютъ надъ областью. Такъ иногда вамъ случается увидѣть, что красивая, цвѣтущая здоровьемъ и молодостью дѣвушка идетъ подъ руку съ неуклюжимъ, высокимъ, смуглымъ братомъ. Въ два, или три часа ѣзды путешественникъ проѣзжаетъ открытую, лишенную деревьевъ область, пересѣкаемую полосами холоднаго сѣраго камня, вступаетъ въ другую, гдѣ его путь лежитъ извилинами подъ кровомъ лѣсовъ, или извивается по волнистымъ холмамъ, покрытымъ рядами деревьевъ, высокою луговою травою и густою рожью, и гдѣ, при каждомъ поворотѣ, встрѣчаетъ старую дачу, расположенную въ долинѣ, или на вершинѣ покатости, или домъ съ цѣлою цѣпью сараевъ и кучею золотистыхъ стоговъ, или старую колокольню, виднѣющуюся надъ множествомъ деревьевъ и крышъ, покрытыхъ соломою и темно-красными черепицами. Такое зрѣлище, какое мы изобразили въ послѣднихъ двухъ строкахъ, представляла церковь деревни Геслопъ нашему путешественнику, когда онъ сталъ подыматься по отлогому откосу, который велъ на веселую вершину. Находясь близъ Луга, онъ могъ сразу вполнѣ обозрѣть всѣ другія типическія черты очаровательной страны. На самомъ горизонтѣ виднѣлись обширныя конической формы массы холмовъ, походившія на исполинскія ограды, назначенныя для защиты этой хлѣбной и полевой области отъ рѣзкихъ и свирѣпыхъ сѣверныхъ вѣтровъ. Холмы находились въ небольшомъ отдаленіи и потому не были одѣты въ пурпуровый таинственный цвѣтъ; на ихъ темныхъ зеленоватыхъ откосахъ ясно виднѣлись овцы, о движеніи которыхъ, конечно, можно было только догадываться. Время текло своимъ чередомъ, а эти массы не отвѣчали никакимъ перемѣнамъ, всегда оставались мрачными и пасмурными послѣ утренняго блеска, быстраго свѣта апрѣльскаго полудня, прощальнаго малиноваго сіянія лѣтняго солнца, заставляющаго созрѣвать плоды. Непосредственно за ними глазъ отдыхалъ на ближайшей чертѣ повисшихъ лѣсовъ, раздѣлавшихся широкими полосами пастбищъ, или полосами хлѣба, еще непокрытыхъ однообразною лиственною завѣсою послѣднихъ лѣтнихъ мѣсяцевъ, но все-таки показывавшихъ жаркій цвѣтъ медоваго дуба и нѣжную зелень ясеневаго дерева и липы. Затѣмъ слѣдовала долина, гдѣ лѣса были гуще: какъ-будто они торопливо скатились внизъ на покатости съ полосъ, оставшихся гладкими, и помѣстились здѣсь длятого, чтобъ лучше защитить высокій домъ, возвышавшій свои стѣны и посылавшій свой слабый голубой лѣтній дымъ въ ихъ сторону. Впереди дома былъ обширный паркъ и довольно-большой чистый прудъ; но волнистая покатость поляны не дозволила нашему путешественнику видѣть ихъ со стороны деревенскаго луга. Вмѣсто этого онъ видѣлъ первый планъ картины, который быль также очарователенъ: ровные солнечные лучи проникали, подобно прозрачному золоту, между наклоненными стебельками пушистой травы и высокимъ краснымъ щавелемъ и между бѣлыми зонтиками цикуты, испещрившихъ густую нагороди. Лѣто было въ той порѣ, когда звукъ точимой косы заставляетъ насъ съ сожалѣніемъ смотрѣть на осыпанные цвѣтами луга.
   Онъ могъ бы увидѣть другія красоты ландшафта, еслибъ немного повернулся на сѣдлѣ и посмотрѣлъ на востокъ, за пастбище и лѣсной дворъ Джонатана Бёрджа по направленію къ зеленымъ хлѣбороднымъ полямъ и орѣховымъ деревьямъ близъ мызы; но ясно было, что живыя группы, находившіяся близъ него, интересовали его болѣе. Здѣсь были всѣ поколѣнія деревни, начиная съ "дѣдушки Тафта", въ темномъ шерстяномъ колпакѣ, который былъ сгорбленъ въ-три-погибели, но, казалось, былъ еще довольно-живучъ и могъ держаться на ногахъ немало времени, опираясь на свою короткую палку, до грудныхъ дѣтей, таращившихъ маленькія круглыя головки въ стеганыхъ полотняныхъ шапочкахъ. Постепенно прибывали новыя лица -- поселяне съ тяжелою походкою, которые, поужинавъ, выходили посмотрѣть на необыкновенную сцену тупымъ бычачьимъ взоромъ, желая услышатъ, какимъ-образомъ другіе будутъ объяснять сцену, но сами не рѣшаясь сдѣлать какой-либо вопросъ. Всѣ, однакожъ, старались не смѣшаться съ методистами на Лугу, ожидавшими проповѣди, потому-что никто изъ нихъ не допустилъ бы взвести на себя обвиненія, будто онъ пришелъ послушать "проповѣдницу": всѣ они пришли только длятого, чтобъ увидѣть, "что тутъ будетъ происходить". Мужчины главнѣйшимъ образомъ собрались около кузницы. Но не думайте, чтобъ они образовывали толпу. Поселяне не толпятся никогда: они не знаютъ, что значитъ шептаться; они, повидимому, такъ же неспособны тихо выражаться, какъ корова, или олень. Истый крестьянинъ поворотится спиною къ своему собесѣднику, броситъ вопросъ изъ-за-плеча, какъ-бы думая убѣжать отъ отвѣта, и въ самомъ разгарѣ бесѣды отойдетъ отъ васъ два-три шага въ сторону. Такимъ-образомъ, группа, находившаяся близъ дверей кузницы, вовсе не была сомкнута и не образовывала плотнаго забора передъ Чадомъ Кренеджемъ, самимъ кузнецомъ, который, опираясь на дверной косякъ и скрестивъ черныя дюжія руки, повременамъ разражался страшнымъ ревомъ хохота надъ собственными остротами, видимо предпочитая ихъ насмѣшкамъ Жилистаго Бена, отказавшагося отъ удовольствій "Остролистника" длятого, чтобъ увидѣть жизнь въ новой формѣ. Но оба рода остротъ заслуживали одинаковое презрѣніе мистера Джошуа Ранна. Кожаный фартукъ и подавленная угрюмость мастера Ранна никого неоставляли въ сомнѣніи, что онъ былъ деревенскій башмачникъ. Выпятившіеся подбородокъ и животъ и вертящіеся большіе пальцы болѣе-тонкимъ образомъ заставляли незнакомыхъ, чужихъ людей предполагать, что они находятся въ присутствіи приходскаго дьячка. "Старымъ Джошкой" (такъ непочтительно называли его сосѣди) начинало овладѣвать негодованіе; но онъ до-этихъ-поръ произнесъ только густымъ, но сдержаннымъ басомъ, походившимъ на достраиваніе віолончеля: "Сетона, царя аморейска, ибо милость его во вѣки; Ога, царя вазанска, ибо милость его во вѣки" -- изрѣченіе, которое, казалось, имѣло очень-мало отношенія къ настоящему случаю, но которое, какъ и всякая другая аномалія, было естественнымъ слѣдствіемъ, какъ вы, читатель, увидите. Мистеръ Раннъ внутренно поддерживалъ достоинство церкви предъ лицомъ этого соблазнительнаго вторженія методизма, и такъ-какъ это достоинство, по его мнѣнію, могло быть поддержано только его звучнымъ голосомъ, то очень-естественно, что первою идеею его было привести цитату изъ псалма, который онъ читалъ въ послѣднее воскресенье послѣ обѣда.
   Такъ-какъ женщины были любопытнѣе нуженъ, то онѣ собрались на самой границѣ Луга, гдѣ онѣ лучше могли разсмотрѣть костюмъ, походившій на костюмъ квакеровъ, и странное поведеніе методистокъ. Подъ клёномъ стояла небольшая тележка, которая была взята у колёсника и должна была служить каѳедрою; около ней были разставлены нѣсколько скамеекъ и стульевъ. Нѣкоторые изъ методистовъ сидѣли на нихъ съ закрытыми глазами, какъ-бы погруженные въ молитву, или въ размышленіе. Другіе продолжали стоять, обратившись къ поселянамъ лицомъ, на которомъ выражалось меланхолическое состраданіе, что чрезвычайно забавляло Бесси Бренеджъ, живую дачъ кузнеца, называемую бесѣдами Чадова Бессъ. Она удивлялась, "почему эти люди строили такія скучныя физіономіи". Чадова Бессъ была предметъ особеннаго состраданія, потому-что за волосы, зачесанныя назадъ и прикрытые на самой макушкѣ головы чепчикомъ, показывали украшеніе, которымъ она гордилась больше, нежели своими румяными щеками, именно двѣ большія круглыя серьги съ фальшивыми гранатами. Эти украшенія были предметомъ презрѣнія нетолько методистовъ, но и ея родной кузины и тётки Тимоѳеевой Бессъ, которая съ истинно-родственными чувствами часто выражала опасеніе, чтобъ эти серьги не довели ея до чего-нибудь дурнаго, въ душѣ своей желая совершенно-противнаго.
   Тимоѳеева Бессъ, сохранившая дѣвичье прозвище между своими короткими знакомыми, уже давно была женою Рыжаго Джима и обладала порядочнымъ запасомъ драгоцѣнностей, составляющихъ принадлежность замужней женщины. Изъ нихъ достаточно будетъ упомянуть о плотномъ грудномъ ребенкѣ, котораго она качала на рукахъ, и о здоровомъ пятилѣтнемъ мальчикѣ въ короткихъ по колѣно штанахъ и съ голыми красными ногами, на шеѣ у котораго висѣла ржавая молочная кружка наподобіе барабана и котораго особенно обѣгала небольшая собачка Чада. Эта юная масличная вѣтвь славилась подъ именемъ Бена Тимоѳеевой Бессъ. Бенъ Тимоѳеевой Бессъ имѣлъ весьма-любознательный нравъ и не стѣснялся ложнымъ стыдомъ. Онъ вышелъ изъ группы женщинъ и дѣтей, расхаживалъ между методистами, смотрѣлъ имъ прямо въ лицо, открывъ ротъ, и, въ видѣ музыкальнаго акомпаньемента, ударялъ палкой въ молочную кружку. Но когда одна изъ пожилыхъ женщинъ съ важнымъ видомъ наклонилась къ нему и въ увѣщаніе хотѣла взять его за плечо, то Бенъ Тимоѳеевой Бессъ сначала лягнулъ ее изо всей мочи, а потомъ далъ тягу и искалъ убѣжища за ногами своего отца.
   -- Ахъ, ты щенокъ этакой! сказалъ Рыжій Джимъ съ нѣкоторою отеческою гордостью: -- если ты не будешь держать палки спокойно, то я отыму ее у тебя. Какъ ты смѣешь такъ лягаться?
   -- Подай его сюда, ко мнѣ, сказалъ Чадъ Кренеджу -- я его свяжу и подкую, какъ лошадь.-- А! мистеръ Кассонъ, продолжалъ онъ, увидя трактирщика, медленно подходившаго къ группѣ мужчинъ:-- какъ поживаете? Что, вы также пришли стонать? Говорятъ, люди, слушающіе методистовъ, всегда стонутъ, какъ-будто они повреждены внутренне. Я буду рычать такъ, какъ рычала ваша корова намедни ночью: вотъ тогда проповѣдникъ увѣрится, что я на истинномъ пути.
   -- Я совѣтую вамъ не дѣлать глупости, Чадъ! сказалъ мистеръ Кассонъ съ нѣкоторымъ достоинствомъ.-- Пойзеру не будетъ пріятно, если онъ услышитъ, что съ племянницею его жены обращаются непочтительно, хотя онъ самъ, можетъ-быть, не очень-то доволенъ, что она взялась читать проповѣдь.
   -- Ну, да вѣдь она и недурна собой, сказалъ Жилистый Бенъ.-- Что до меня, то я очень люблю проповѣди хорошенькихъ женщинъ: я знаю, что онѣ убѣдятъ меня гораздо-скорѣе, нежели проповѣди безобразныхъ мужчинъ. Мнѣ вовсе не покажется страннымъ, если я сдѣлаюсь методистомъ сегодня же вечеромъ и стану ухаживать за проповѣдницей, какъ Сетъ Бидъ.
   -- Ну, Сетъ, кажется, подымаетъ носъ слишкомъ-высоко, сказалъ мистеръ Кассонъ.-- Не думаю, что ея родня останется довольна, если она станетъ смотрѣть на простаго плотника.
   -- Полно, такъ ли? сказалъ Бенъ, высокимъ дискантомъ.-- Какое же дѣло роднѣ до этого?... Это не касается до нихъ ни на-волосъ. Пусть себѣ пойзерова жена задираетъ носъ и забываетъ прошлое; но Дина Моррисъ, разсказываютъ, бѣдна... работаетъ на мельницѣ и едва въ-состояніи содержать самоё-себя. Статный молодой плотникъ, да къ-тому же методистъ, какъ Сетъ Бидъ, былъ бы для нея хорошею парой. Вѣдь Пойзеры заботятся же объ Адамѣ Бидѣ, какъ о своемъ родномъ племянникѣ.
   -- Вздоръ, вздоръ! сказалъ Джошуа Раинъ.-- Адамъ и Сетъ два совершенно-различные человѣка; имъ обоимъ не сошьешь сапога на одной и той же колодкѣ.
   -- Можетъ -- быть, сказалъ Жилистый Бенъ презрительно:-- но для меня Сетъ лучше, хотя бы онъ былъ методистомъ вдвое больше теперешняго. Сетъ обезоружилъ меня совершенно: я дразнилъ его сегодня все время, что мы работали вмѣстѣ, и онъ терпѣлъ мои шутки, какъ ягненокъ. Притомъ же, онъ смѣлый малый: мы однажды ночью шли съ нимъ но полямъ и вдругъ увидѣли горящее дерево, которое приближалось къ намъ; мы думали, что лѣшій хочетъ подшутить надъ нами, и уже собрались бѣжать, какъ Сетъ, не задумываясь, бросился впередъ такъ же смѣло, какъ констебль. А! да вотъ онъ вышелъ отъ Билля Маскри; да вотъ и самъ Билль съ такимъ кроткимъ видомъ: подумаешь, что онъ не смѣетъ ударить гвоздя по шапочкѣ, боясь испортить его. А вотъ и красивая проповѣдница! Ей-ей, она сняла свою шляпку. Я пойду поближе.
   Нѣсколько человѣкъ послѣдовали примѣру Бена, и путешественникъ на лошади также приблизился къ Лугу, въ то время, какъ Дина, впереди своихъ подругъ, довольно-быстро подходила къ телегѣ, находившейся подъ клёномъ. Когда она проходила мимо высокаго Сета, то казалась очень-небольшаго роста; но, когда она помѣстилась на телегѣ, гдѣ ея нельзя было сравнять ни съ кѣмъ, то ея ростъ, казалось, былъ выше средняго женскаго, хотя въ дѣйствительности не превосходилъ его. Этимъ она была обязана своей тоненькой фигурѣ и простенькому черному платью. Чужестранецъ пришелъ въ изумленіе, когда увидѣлъ, какъ она приблизилась къ телегѣ и взошла на нее: его изумила не столько женская граціозность ея появленія, сколько совершенное отсутствіе въ ея наружности мысли о себѣ. Онъ представлялъ ее себѣ иначе: онъ предполагалъ, что она станетъ выступать мѣрными шагами, что ея наружный видъ будетъ проникнутъ важною торжественностью; онъ былъ увѣренъ, что на ея лицѣ увидитъ улыбку сознательной святости, или грозную горечь. Онъ зналъ только два типа методистовъ: восторженныхъ и жолчныхъ. Но Дина шла такъ просто, какъ-будто отправлялась на рынокъ, и, повидимому, вовсе не думала о своей наружности, какъ маленькій мальчикъ: въ ней не было замѣтно ни особенной краски на лицѣ, ни трепета, которые говорили бы: "я знаю, что вы меня считаете хорошенькою женщиною, которая еще слишкомъ-молода длятого, чтобъ проповѣдывать"; она не подымала и не опускала вѣкъ, не сжимала губъ, не держала такъ рукъ, какъ бы длятого, чтобъ выразить: "но вы должны смотрѣть на меня, какъ на святую". Она не имѣла никакой книги въ рукахъ, которыя были безъ перчатокъ; она опустила руки и нѣсколько скрестила ихъ передъ собою, когда остановилась и своими сѣрыми глазами смотрѣла на народъ. Въ глазахъ не было замѣтно ни малѣйшей проницательности; они, казалось, скорѣе проливали любовь, а не старались замѣтить, что происходило вокругъ; судя по ихъ мягкому выраженію, всѣ мысли ихъ владѣтельницы были обращены на то, что предстояло ей совершить, и что внѣшніе предметы не имѣли на нее никакого вліянія. Она стояла, обратившись лѣвою стороною къ заходившему солнцу, отъ лучей котораго защищали ее покрытые листьями сучья, при мягкомъ свѣтѣ нѣжный колоритъ ея лица, казалось, имѣлъ какую-то спокойную яркость, подобно цвѣтамъ вечеромъ. Она имѣла небольшое овальное лицо равной прозрачной бѣлизны; контуръ щекъ и подбородка напоминалъ форму яйца; у ней былъ полный ротъ, но которому, однакожь, можно было заключить о ея твердомъ характерѣ; ноздри ея были очерчены изящно, лобъ низокъ и прямъ, окруженный гладкими локонами свѣтлорусыхъ волосъ. Волосы были просто зачесаны за уши и прикрыты, дюйма на два отъ бровей, квакерскою сѣточкою. Брови, такого же цвѣта, какъ волосы, были совершенно-горизонтальны и очерчены твердо, рѣсницы не темнѣе бровей, длинны и густы; однимъ словомъ, ничто не было смазано, или не окончено. Лицо ея принадлежало къ числу такихъ, которыя заставляютъ вспомнить бѣлые цвѣты съ легко-подрумяненными чистыми лепестками. Вся красота глазъ заключалась въ ихъ выраженіи; они дышали такою простотою, такою искренностію, такою истинною любовью, что передъ ними не могли не смягчиться ни грозный неодобряющій взоръ, ни легкая насмѣшка. Джошуа Раннъ продолжительно кашлянулъ, какъ-бы прочищая горло длятого, чтобъ лучше переварить новыя мысли, которыя теперь представились ему; Чадъ Кренеджъ снялъ кожаную шапочку, прикрывавшую макушку, и почесалъ въ головѣ, а Жилистый Бенъ удивился, откуда бралась у Сета смѣлость даже подумать ухаживать за проповѣдницей.
   "Что за милое существо!" подумалъ незнакомецъ. "Но вотъ ужь природа никогда не думала сдѣлать изъ нея проповѣдницу, я увѣренъ въ томъ."
   Онъ, можетъ-быть, принадлежалъ къ числу людей, предполагающихъ, что природа имѣетъ театральныя свойства и, съ цѣлью облегчить искусство и психологію, "сочиняетъ" свои характеры, такъ-что въ нихъ нельзя ошибиться. Но Дина начала говорить.
   -- Друзья! сказала она яснымъ, но негромкимъ голосомъ: -- помолимся о благословеніи.
   Она закрыла глаза и, нѣсколько опустивъ голову, продолжала тѣмъ же мѣрнымъ голосомъ, какъ-бы разговаривая съ кѣмъ-то, находившимся въ недалекомъ отъ нея разстояніи:
   -- Спаситель нашъ отъ грѣховъ! когда бѣдная женщина, отягощенная грѣхами, подошла къ колодцу длятого, чтобъ достать воды, она нашла тебя сидящимъ у колодца. Она не знала тебя; она не искала тебя; умъ ея былъ помраченъ; жизнь ея была нечестива. Но ты заговорилъ съ нею, ты коснулся ея, ты показалъ ей, что ея жизнь лежала открытою передъ тобою, и между-тѣмъ ты готовъ былъ дать ей благословеніе, котораго она никогда не искала. Іисусе! ты находишься среди насъ и ты знаешь всѣхъ людей: если здѣсь есть люди, подобные той бѣдной женщинѣ... если ихъ умъ омраченъ и жизнь нечестива... если они пришли, не ища тебя, не желая научиться; яви имъ ту же безпредѣльную благость, которую ты явилъ ей. Вразуми ихъ, Господи, отверзи имъ слухъ, чтобъ они поняли мои слова, открой передъ ихъ умомъ ихъ грѣхи и заставь ихъ жаждать спасенія, которое ты готовъ ниспослать имъ.
   -- Господи! ты всегда находишься съ избранными твоими: они видятъ тебя въ ночное бдѣніе, и душа ихъ пылаетъ внутри ихъ, когда ты глаголешь имъ. И ты приближаешься къ тѣмъ, которые не знали тебя: отверзи имъ глаза, да увидятъ тебя... да увидятъ тебя плачущаго надъ ними и говорящаго: "Вы не хотите придти ко мнѣ и получить жизнь..." да увидятъ тебя распятаго на крестѣ и говорящаго: "Отче, прости имъ, они не вѣдаютъ, что творятъ"... да увидятъ тебя приходящаго со славою судить ихъ. Аминь.
   Дина снова открыла глаза, замолчала и обратила взоръ на группу поселянъ, которые, между-тѣмъ, ближе придвинулись къ ней съ ея правой стороны.
   -- Друзья! продолжала она, нѣсколько возвысивъ голосъ: -- всѣ вы были въ церкви и, я думаю, должны были слышать эти слова, читанныя священникомъ: "Духъ Божій на мнѣ, ибо онъ помазалъ меня возвѣстить евангеліе нищимъ". Эти слова произнесъ Іисусъ Христосъ... Онъ сказалъ, что пришелъ "возвѣстить евангеліе нищимъ". Не знаю, думали ли вы когда-либо объ этихъ словахъ; но я разскажу вамъ, когда я услышала ихъ въ первый разъ. Въ такой же вечеръ, какъ сегодня, какъ я была маленькой дѣвочкой, тётка моя, воспитавшая меня, взяла меня съ собою послушать добраго человѣка, проповѣдывавшаго народу, который собрался на полѣ, какъ мы теперь здѣсь. Я очень-хорошо припоминаю его лицо: онъ былъ человѣкъ очень-старый и имѣлъ очень-длинные сѣдые волосы; его голосъ былъ очень-мягокъ и пріятенъ. Такого голоса мнѣ не удавалось слышать въ жизни до того времени. Я была маленькой дѣвочкой и почти ничего не знала, и этотъ старикъ, казалось мнѣ, такъ отличался отъ всѣхъ людей, которыхъ я только видѣла до того времени, что я спрашивала себя: не сошелъ ли онъ съ неба проповѣдывать намъ, и сказала: "Тетушка, онъ опять возвратится на небо сегодня вечеромъ, какъ на картинкѣ въ библіи?"
   -- Этотъ человѣкъ Божій былъ мистеръ Веслей, который провелъ всю свою жизнь, дѣлая то, что дѣлалъ нашъ Господь... проповѣдывалъ евангеліе нищимъ... онъ представился въ вѣчность восемь лѣтъ тому назадъ. Я узнала о немъ побольше уже нѣсколько лѣтъ спустя; но въ то время я была глупою безразсудною дѣвочкою и помню только одно изо всей рѣчи, которую онъ сказалъ намъ. Онъ сообщилъ намъ, что "евангеліе" означаетъ "благовѣстіе", то-есть добрую вѣсть или радостную вѣсть. Вы знаете, евангеліе значитъ то, что говоритъ намъ о Богѣ священное писаніе.
   -- Размыслите же объ этомъ! Іисусъ Христосъ снизшелъ истинно съ небесъ. Подобно тому, какъ я, будучи неразумнымъ ребенкомъ, думала о мистерѣ Веслеѣ, и сшелъ длятого, чтобъ сообщить благія вѣсти о Богѣ нищимъ. Я и вы, дорогіе друзья, нищіе. Мы были воспитаны въ бѣдныхъ избахъ, выросли на овсяномъ хлѣбѣ и вели грубую жизнь; мы не находились долго въ школѣ, не читали много книгъ и знаемъ только то, что происходитъ около насъ. Мы принадлежимъ къ числу тѣхъ именно людей, которымъ нужно слышать добрыя вѣсти. Ибо тѣ, которымъ жить хорошо, не слишкомъ заботятся о томъ, чтобъ услышать добрыя вѣсти съ небесъ; но когда бѣдный человѣкъ, или бѣдная женщина находятся въ затруднительномъ положеніи и должны тяжко трудиться длятого, чтобъ жить, то они рады получить письмо, изъ котораго узнаютъ, что у нихъ есть другъ, желающій помочь имъ. Конечно, мы не можемъ не знать кое-чего о Богѣ, если даже и вовсе не слышали евангелія, добрыхъ вѣстей, которыя принесъ намъ нашъ Спаситель. Такъ мы знаемъ, что все исходитъ отъ Бога. Развѣ вы не говорите почти ежедневно: "Дай Богъ, чтобъ то, или другое случилось", и "мы скоро станемъ косить траву, лишь далъ бы намъ Богъ хорошей погоды подольше"? Мы знаемъ очень-хорошо, что находимся совершенно въ рукахъ Божіихъ: мы не сами родились на свѣтъ, когда мы спимъ, то не можемъ сами заботиться о своей жизни; дневной свѣтъ, вѣтеръ, хлѣбъ, коровы, дающія намъ молоко, все, что мы имѣемъ, мы имѣемъ отъ Бога. Онъ даровалъ намъ душу, вселилъ любовь между родителями и дѣтьми, между мужемъ и женой. Но развѣ намъ только это и нужно знать о Богѣ? Мы видимъ, что Онъ великъ и всемогущъ и все, что желаетъ, можетъ совершить; если мы попытаемся думать о немъ, то совершенно потеряемся, какъ въ борьбѣ съ необъятною массою воды.
   -- Но, можетъ-быть, въ вашей головѣ возникаетъ сомнѣніе: можетъ ли Богъ много заботиться о насъ, нищихъ? Можетъ-быть, онъ создалъ свѣтъ только для великихъ, мудрыхъ, богатыхъ. Ему ничего не стоитъ дать намъ горсточку нашихъ жизненныхъ припасовъ и нашу скудную одежду; но какъ мы можемъ знать, заботится ли онъ о насъ больше, чѣмъ мы заботимся о червяхъ и садовыхъ предметахъ, когда разводимъ морковь и лукъ? Заботится ли о насъ Богъ, когда мы умираемъ? даетъ ли онъ утѣшеніе, если мы увѣчны, больны, или находимся въ безпомощномъ состояніи? Можетъ-быть, также, онъ недоволенъ нами: иначе, отчего же быть падежу, неурожаю, лихорадкѣ и всякаго рода страданіямъ и безпокойствамъ? Потому-что вся наша жизнь исполнена безпокойства и если Богъ посылаетъ намъ благо, то онъ же, повидимому, посылаетъ и горе. Какже это? подумайте!
   -- Ахъ, друзья мои! и добрыя вѣсти о Богѣ, дѣйствительно, нужны намъ; и что значатъ другія добрыя вѣсти, если намъ недостаетъ этихъ? Ибо все прочее имѣетъ конецъ, и, умирая, мы оставляемъ все. Но Богъ имѣетъ бытіе, когда все прочее уже исчезло. Что станемъ мы дѣлать, если онъ не будетъ нашимъ защитникомъ?
   Затѣмъ Дина объяснила, какимъ-образомъ были принесены добрыя вѣсти и какимъ-образомъ милость Бога къ нищимъ обнаруживалась въ жизни Іисуса, проявляясь въ его смиреніи и въ его милосердіи.
   -- Итакъ, вы видите, дорогіе друзья, продолжала она: -- Іисусъ провелъ почти всю свою жизнь, дѣлая добро нищимъ. Онъ проповѣдывалъ имъ внѣ домовъ, дѣлалъ бѣдныхъ работниковъ своими друзьями, училъ ихъ и дѣлилъ съ ними нужду. Онъ дѣлалъ добро и богатымъ, ибо онъ былъ исполненъ любви ко всѣмъ людямъ; но онъ видѣлъ, что нищіе болѣе нуждались въ его помощи. Такимъ-образомъ, онъ исцѣлялъ увѣчныхъ, и больныхъ, и слѣпыхъ, творилъ чудеса длятого, чтобъ накормить голодныхъ, ибо, говорилъ онъ, ему было жаль ихъ; и онъ былъ весьма милостивъ къ малымъ дѣтямъ и утѣшалъ тѣхъ, которые лишились своихъ друзей, и очень-милостиво разговаривалъ съ бѣдными грѣшниками, скорбѣвшими о своихъ грѣхахъ.
   -- Ахъ, не-уже-ли вы не стали бы любить такого человѣка, еслибъ видѣли его... еслибъ онъ былъ здѣсь въ деревнѣ? Какое доброе сердце онъ долженъ имѣть! Какимъ бы онъ былъ другомъ людямъ, находящимся въ затрудненіи! Какъ было бы пріятно учиться у него!
   -- Но, дорогіе друзья, кто же былъ этотъ человѣкъ? Былъ ли онъ только добрый человѣкъ... весьма-добрый человѣкъ и больше ничего... подобно нашему дорогому мистеру Веслею, который былъ взятъ отъ насъ?... Онъ былъ Сынъ Божій... "единаго существа съ Богомъ Отцомъ", какъ говоритъ священное писаніе; это означаетъ, что онъ тотъ же Богъ, который есть начало и конецъ всего... Богъ, о которомъ намъ нужно знать. Итакъ, любовь, которую Іисусъ обнаруживалъ къ нищимъ, есть та же самая любовь, которую Богъ имѣетъ къ намъ. Мы можемъ разумѣть, что чувствовалъ Іисусъ, потому-что онъ сшелъ на землю, принявъ на себя плоть, подобную нашей, и говорилъ такія же слова, съ какими мы обращаемся другъ къ другу. Мы боялись при мысли о томъ, что Богъ былъ прежде... Богъ, создавшій міръ, и небо и громъ, и молнію. Мы никогда не могли видѣть его; мы могли видѣть только созданное имъ, и нѣкоторые изъ этихъ предметовъ были страшны такъ, что мы должны трепетать, думая о немъ. Но нашъ божественный Спаситель открылъ намъ естество Бога такимъ-образомъ, какъ могли понять бѣдные неученые люди; онъ открылъ намъ сердце божіе и чувства его къ намъ.
   -- Но посмотримъ же поближе, для-чего Іисусъ сшелъ съ небесъ. Въ одномъ мѣстѣ онъ сказалъ: "я пришелъ найдти и спасти то, что было потеряно", и въ другомъ: "я пришелъ не длятого, чтобъ праведныхъ привести къ раскаянію, а длятого, чтобъ привести къ раскаянію грѣшниковъ".
   -- Что было потеряно!... Грѣшниковъ!... Ахъ, друзья мои, не должны ли вы и я разумѣть подъ этимъ самихъ себя?
   До-этихъ-поръ всадника невольно приковывалъ къ мѣсту очаровательный мягкій высокій голосъ Дины, разнообразіемъ своихъ тоновъ напоминавшій превосходный инструментъ, до котораго касался художникъ, несознававшій своего удивительнаго музыкальнаго таланта. Простыя вещи, о которыхъ она говорила, казались новостью: такъ пробуждаетъ въ насъ новыя чувства мелодія, которую поетъ чистый голосъ ребенка въ хорѣ; спокойная глубина убѣжденія, которою была проникнута ея рѣчь, служила, повидимому, сама-по-себѣ яснымъ доказательствомъ истины сообщеній. Она видѣла, что вполнѣ оковала слушателей. Поселяне еще болѣе приблизились къ ней, и на лицахъ всѣхъ выражалось глубокое вниманіе. Она говорила медленно, хотя совершенно-плавно, часто останавливалась послѣ вопроса, или передъ перемѣною мыслей. Она не измѣняла своего положенія, не дѣлала жестовъ. Сильное впечатлѣніе, которое произвела ея рѣчь, слѣдовало приписать перемѣнявшимся тонамъ въ ея голосѣ, и когда она дошла до вопроса: "будетъ ли Богъ заботиться о насъ, когда мы умремъ?" она произнесла такимъ жалобнымъ, молящимся тономъ, что самыя жосткія сердца не могли удержаться отъ слезъ. Незнакомецъ, которымъ, при первомъ взглядѣ на Дину, овладѣло сомнѣніе въ томъ, чтобъ она могла пробудить вниманіе своихъ грубыхъ слушателей, теперь убѣдился въ несправедливости своего сомнѣнія, но все еще не зналъ, будетъ ли она имѣть власть пробудить въ нихъ сильнѣйшія чувства; а это должно было служить необходимою печатью ея призванія -- призванія проповѣдницы методистки,-- до-тѣхъ-поръ, пока она не произнесла словъ: "потеряно!... грѣшники!" когда въ ея голосѣ и манерахъ произошла большая перемѣна. Она долгое время молчала передъ восклицаніемъ, и пауза, казалось, была слѣдствіемъ волновавшихъ ее мыслей, которыя выразились въ ея чертахъ. Ея блѣдное лицо поблѣднѣло еще болѣе; круги подъ глазами стали глубже, какъ обыкновенно бываетъ, когда скопились слезы, но еще не падаютъ, и въ кроткихъ, выражавшихъ любовь глазахъ отразились испугъ и сожалѣніе, какъ-будто она внезапно увидѣла ангела-истребителя, парившаго надъ головою собравшагося народа. Ея голосъ сталъ глубокъ и неясенъ; но она все-таки не дѣлала никакихъ жестовъ. И Дина вовсе не походила на обыкновенныхъ высокопарныхъ риторовъ. Она не проповѣдывала такъ, какъ слышала, что проповѣдуютъ другіе, а говорила по внушенію собственныхъ чувствъ, воодушевленная собственною простою вѣрою.
   Но теперь ею овладѣлъ новый потокъ чувствъ. Ея манеры стали безпокойнѣе, ея рѣчь быстрѣе и взволнованнѣе, когда она стала говорить слушателямъ о ихъ грѣхахъ, умышленномъ невѣжествѣ, о ихъ неповиновеніи Богу, когда она остановилась на ненавистномъ свойствѣ грѣха, на божественной святости и страданіяхъ нашего Спасителя, которыя открыли путь къ нашему спасенію. Наконецъ казалось, что она, страшно желая возвратить на путь истинный потерянную овцу, не могла довольствоваться, обращаясь ко всѣмъ своимъ слушателямъ разомъ. Она обращалась то къ одному, то къ другому, со слезами умиляя ихъ обратиться къ Богу, пока еще не было поздно, описывая имъ крайнюю печаль ихъ душъ, потерянныхъ въ грѣхѣ, питаясь мякиною этого несчастнаго міра, въ большомъ отдаленіи отъ Бога, ихъ Отца, и затѣмъ любовь Спасителя, съ нетерпѣніемъ ожидавшаго ихъ возвращенія.
   Между методистами слышались не разъ вздохи и стоны во время проповѣди; но души поселянъ воспламеняются нелегко, и все впечатлѣніе, которое произвела на нихъ въ то время проповѣдь Дины, выразилось незначительнымъ неопредѣленнымъ безпокойствомъ, которое снова могло скоро исчезнуть. Никто изъ нихъ, однакожь, не удалился, кромѣ дѣтей и "дѣдушки Тафта", который, будучи глухъ, не могъ разслышать много словъ и черезъ нѣсколько времени возвратился въ свой уголъ за печью. Жилистый Бенъ чувствовалъ, что ему было не совсѣмъ-то ловко, и почти сожалѣлъ, что пришелъ послушать Дину: онъ опасался, что сказанное ею будетъ какимъ-нибудь образомъ преслѣдовать его. Несмотря на то, онъ очень-охотно смотрѣлъ на нее и внималъ ея рѣчи, хотя и каждую минуту опасался, что она устремитъ на него свои глаза и обратится къ нему въ-особенности. Она уже обращалась къ Рыжему Джиму, который, желая облегчить свою жену, держалъ въ то время на рукахъ груднаго ребенка, и дюжій, но мягкосердый человѣкъ отеръ слезы кулакомъ, какъ-то смутно намѣреваясь сдѣлаться лучшимъ человѣкомъ, меньше ходить мимо каменныхъ коней въ "Остролистникъ" и быть опрятнѣе по воскресеньямъ.
   Впереди Рыжаго Джима стояла Чадова Бессъ, которая была необыкновенно-спокойна и внимательна съ той самой минуты, когда Дина начала говорить. Ея не занимала сначала самая рѣчь: она сначала была совершенно погружена въ мысли о томъ, какое удовольствіе въ жизни можетъ имѣть молодая женщина, носящая такой чепецъ, какъ Дина. Съ отчаяніемъ оставивъ это изслѣдованіе, она стала изучать носъ Дины, ея глаза, ротъ и волосы, спрашивая себя, что было лучше -- имѣть ли такое блѣдное лицо, какъ лицо Дины, или же такія, какъ у ней, Бессъ, полныя, румяныя щоки и круглые черные глаза. Но мало-по-малу серьёзное настроеніе всѣхъ произвело впечатлѣніе и на нее, и она стала вникать въ то, что говорила Дина. Нѣжные тоны голоса, исполненное любви краснорѣчіе не тронули ея; но когда Дина обратилась къ слушателямъ съ суровымъ воззваніемъ, то Чадовой Бессъ началъ овладѣвать страхъ. Бѣдная Бесси была извѣстна какъ шалунья, и она знала это; если же слѣдовало людямъ быть добрыми, то ясно было, что она находилась на дурной дорогѣ. Она не могла найдти псалмовъ въ своемъ молитвенникѣ такъ легко, какъ Салли Ганнъ; замѣчали, что она часто хихикала, когда присѣдала мистеру Ирвайну, и ея недостатки въ религіозномъ отношеніи сопровождались соотвѣтственною слабостью въ-отношеніи къ меньшимъ нравственнымъ правиламъ, ибо Бесси неоспоримо принадлежала къ неумытому лѣнивому классу женскихъ характеровъ, которымъ вы смѣло можете предложить яйцо, яблоко, или орѣхи, не опасаясь отказа. Все это знала она и до-этихъ-поръ вовсе не стыдилась этого. Но теперь она стала чувствовать стыдъ, какъ-будто явился констебль и хотѣлъ взять ее и представить въ судъ за какой-то неопредѣленный проступокъ. Ею овладѣлъ неясный страхъ, когда она узнала, что Богъ, котораго она всегда считала столь далекимъ, былъ въ-сущности очень-близокъ къ ней, и что Іисусъ стоитъ возлѣ нея и взираетъ на нее, хотя она и не можетъ видѣть его. Ибо Дина имѣла вѣру въ видимыя проявленія Іисуса, которая распространена между методистами, и умѣла непреодолимо внушать эту вѣру своимъ слушателямъ; она заставляла ихъ чувствовать, что онъ осязательно присутствуетъ среди ихъ и ежеминутно можетъ явить себя имъ такимъ-образомъ, что поразитъ ихъ сердца тоскою и раскаяніемъ.
   -- Посмотрите! воскликнула она, обратившись въ лѣвую сторону и устремивъ взоръ на точку, находившуюся надъ головами собравшихся: -- посмотрите, гдѣ стоитъ нашъ Господь, и плачетъ, и простираетъ руки къ вамъ. Послушайте, что онъ говоритъ: "Какъ часто хотѣлъ бы я сзывать васъ, какъ насѣдка сзываетъ своихъ цыплятъ подъ крылья; да вы не хотѣли!... да вы не хотѣли! повторила она тономъ жалобы и укора, снова обративъ взоръ на народъ.-- Посмотрите на слѣды гвоздей на его божественныхъ рукахъ и ногахъ. Ваши грѣхи были причиною ихъ. Ахъ, какъ онъ блѣденъ и изнуренъ! Онъ выстрадалъ великую тоску въ саду, когда его душа изнывала до-смерти и большія кровавыя капли пота струились на землю. Они плевали на него и били кулаками, они бичевали его, они издѣвались надъ нимъ, они положили тяжелый крестъ на его израненныя плечи. Потомъ они распяли его. Ахъ, какъ велики были его страданія! Его уста были сухи отъ жажды, и они издѣвались надъ нимъ даже при его предсмертныхъ мукахъ, тогда-какъ онъ этими высохшими устами молился за нихъ: "Отче, отпусти имъ, ибо не вѣдаютъ, что творятъ". Затѣмъ обуялъ его ужасъ великаго мрака, и онъ чувствовалъ то, что чувствуютъ грѣшники, которые навѣки лишены милостей божіихъ. Это была послѣдняя капля въ чашѣ горечи. "Боже мой, Боже мой!" восклицаетъ онъ: "за что оставилъ ты меня?"
   -- И все это онъ понесъ за васъ! за васъ... а вы никогда не помышляете о немъ; за васъ... а вы отворачиваетесь отъ него; вы и не думаете о томъ, что онъ выстрадалъ за васъ. И, несмотря на то, онъ не перестаетъ мучаться за васъ: онъ возсталъ отъ мертвыхъ, онъ молится за васъ, находясь одесную отца: "Отче, отпусти имъ, ибо не вѣдаютъ, что творятъ". И онъ также присутствуетъ здѣсь на землѣ; онъ находится между нами; онъ и теперь находится близъ васъ. Я вижу раны на его тѣлѣ и выраженіе неоскудѣвающей любви въ его взорѣ.
   Послѣ этихъ словъ Дина обратилась къ молоденькой Бесси Кренеджъ, привлекательная молодость и явное тщеславіе которой возбуждали сожалѣніе Дины.
   -- Бѣдное дитя, бѣдное дитя! Онъ такъ настоятельно призываетъ тебя къ себѣ, а ты не внимаешь ему. Ты думаешь о серьгахъ, о богатыхъ и красивыхъ платьяхъ и чепцахъ, а ты никогда не думаешь о Спасителѣ, который умеръ длятого, чтобъ спасти твою драгоцѣнную душу. Придетъ время, когда щоки твои покроятся морщинами, волосы посѣдѣютъ, бѣдное тѣло твое станетъ сухимъ и дряхлымъ! Тогда ты будешь чувствовать, что твоя душа не спасена; тогда придется тебѣ стать передъ Богомъ одѣтою въ твои грѣхи, въ дурной характеръ и суетные помыслы, и Іисусъ, готовый оказать тебѣ помощь въ настоящее время, тогда не окажетъ ея: такъ-какъ ты не хочешь, чтобъ онъ былъ твоимъ спасителемъ, то онъ будетъ твоимъ судіею. Теперь онъ обращаетъ на тебя взоръ, полный любви и благости, и говоритъ: "Приди ко мнѣ, да найдешь жизнь"; тогда же онъ отвернется отъ тебя и скажетъ: "Иди же отъ меня въ огнь вѣчный!"
   Черные, открытые во всю свою величину глаза бѣдной Бесси стали наполняться слезами, ея полныя румяныя щоки и губы поблѣднѣли, и ея лицо исказилось, какъ искажается лицо ребенка, готовящагося заплакать.
   -- Ахъ, бѣдное слѣпо

ДОМАШНЯЯ БИБЛІОТЕКА

ДЖОРДЖЪ ЭЛІОТЪ.

АДАМЪ БИДЪ.
Романъ

Съ 12-ю иллюстраціями, біографическимъ очеркомъ, вступительными статьями и объяснительнымъ словаремъ.

Переводъ съ англійскаго М. А. Шишмаревой.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
1902.

   

Оглавленіе.

   1) Джорджъ Эліотъ
   2) Герои и героини въ произведеніяхъ Дж. Эліотъ
   I. Мастерская
   II. Проповѣдь
   III. Послѣ проповѣди
   IV. Домашнія горести
   V. Ректоръ
   VI. Большая ферма
   VII. Молочная
   VIII. Призваніе
   IX. Мірокъ Гетти Сорель
   X. Дина навѣщаетъ Лизбету
   XI. Въ коттеджѣ
   XII. Въ лѣсу
   XIII. Вечеръ въ лѣсу
   XIV. Возвращеніе домой
   XV. Двѣ спальни
   XVI. Звенья длинной цѣпи
   XVII. Въ которой разсказъ пріостанавливается
   XVIII. Въ церкви
   XIX. Адамъ въ рабочій день
   XX. Адамъ посѣщаетъ большую ферму
   XXI. Вечерняя школа и школьный учитель
   XXII. Праздникъ 30 іюля
   XXIII. Обѣдъ
   XXIV. Тосты
   XXV. Игры
   XXVI. Танцы
   XXVII. Кризисъ
   XXVIII. Дилемма
   XXIX. На другой день
   XXX. Адамъ передаетъ письмо
   XXXI. Въ спальной Гетти
   XXXII. М-съ Пойзеръ говоритъ свое слово
   XXXIII. Новыя звенья
   XXXIV. Помолвка
   XXXV. Тайный страхъ
   XXXVI. Странствіе съ надеждой
   XXXVII. Путь отчаянія
   XXXVIII. Розыски
   XXXIX. Вѣсти
   XL. Печальная вѣсть распространяется
   XLI. Наканунѣ суда
   XLII. Утромъ въ день суда
   XLIII. Приговоръ
   XLIV. Возвращеніе Артура
   XLV. Въ тюрьмѣ
   XLVI. Часы неизвѣстности
   XLVII. Послѣдняя минута
   XLVIII. Новая встрѣча въ лѣсу
   XLIX. На большой фермѣ
   L. Въ коттеджѣ Адама
   LI. Воскресное утро
   LII. Адамъ и Дина
   LIII. Пожинки
   LIV. Встрѣча въ горахъ
   LV. Свадебный звонъ
   

Герои и героини въ произведеніяхъ г-жи Джорджъ Эліотъ *) "Адамъ Бидъ" и др.

*) B. F., 84 V--VI. A. С.

   Высшей задачей искусства авторъ "Адама Бида" считаетъ правду и естественность, и находитъ, что антитезъ реализма ложь и фальшь, а вовсе не идеализмъ, совмѣстимый съ художественной правдой въ твореніяхъ высшаго порядка (прим., Сикстинская Мадонна). Она признаетъ истинное искусство великимъ цивилизующимъ средствомъ, "потому что правдивая картина человѣческой жизни, созданная великимъ художникомъ, увлекаетъ вниманіе даже пошлыхъ и себялюбивыхъ людей, незамѣтно для нихъ самихъ, къ предметамъ, лежащимъ внѣ ихъ; а такого рода вниманіе можно уже назвать сырымъ матеріаломъ сочувствія". "Искусство, какъ приближеніе къ жизни, расширяетъ опытъ и увеличиваетъ число точекъ соприкосновенія между людьми". При изображеніи народной жизни и ея неизмѣнныхъ нуждъ и интересовъ, на художникѣ лежитъ болѣе серьезная отвѣтственность за правду, нежели при изображеніи искусственныхъ и условныхъ формъ существованія высшихъ круговъ, потому что ложныя понятія и ложное направленіе нашихъ симпатій относительно меньшей и обездоленной братіи имѣютъ громадное значеніе. Вошедшія въ моду "сельскія идилліи" ей не по душѣ, потому что онѣ лѣнивы. Простолюдинъ, встрѣчаемый въ книгахъ, на картинахъ и на сценѣ, не похожъ на простолюдина истиннаго. Она нападаетъ на замашку выставлять простой народъ цвѣтущимъ, улыбающимся и отпускающимъ остроты, или же наивнымъ, простодушнымъ. "Труженики съ виду не приглядны и обыкновенно серьезны, если не унылы. Веселыми они становятся всего чаще подъ пьяную руку и когда шутятъ и смѣются не по нашему; настоящее царство остроумія и вымысла для записного деревенскаго весельчака находится на днѣ третьей кварты". Что касается деревенскаго простодушія, то, по ея мнѣнію, "молотильщикъ безспорно окажется въ большинствѣ случаевъ наивнымъ въ сложномъ ариѳметическомъ обманѣ, но зато ловко унесетъ часть хозяйскаго зерна въ карманахъ или обуви; жнецъ не будетъ сочинять просительныхъ писемъ, но сумѣетъ ухаживать за ключницей, въ надеждѣ выманить бутылку эля, вмѣсто положеннаго легкаго пива". Себялюбивые инстинкты человѣка не побѣждаются зрѣлищемъ полевыхъ цвѣтовъ, и безкорыстіе не насаждается классическимъ сельскимъ занятіемъ мытья овецъ. Чтобы сдѣлать людей нравственными, недостаточно поставить ихъ на подножный кормъ",-- заключаетъ писательница, умѣвшая соединить глубокое знаніе простого люда и безпристрастный взглядъ на него -- съ горячей любовью.
   Какъ извѣстно, г-жи М. Эвансъ долгое время скрывала свою литературную дѣятельность, при чемъ только немногіе угадывали подъ именемъ Д. Эліотъ -- женщину.
   Въ то время, какъ общество и критика, такимъ образомъ, старались разгадать личность автора "Томаса Бартона" и другихъ, получившихъ уже извѣстность романовъ, Дж. Эліотъ была поглощена новымъ романомъ, который окончила въ октябрѣ 1858 г., т. е. черезъ годъ послѣ "Жанеты". Нужно удивляться быстротѣ ея работы, особенно принимая въ разсчетъ ту тщательность, съ которой она обдумывала и отдѣлывала мельчайшія подробности, не позволяя себѣ небрежности даже въ рукописи. (Въ рукописи, отдаваемой въ печать, все было написано какъ бы въ одинъ присѣстъ, ровнымъ крупнымъ почеркомъ и безъ всякихъ помарокъ), вдобавокъ лѣто было проведено на континентѣ, гдѣ правильность кабинетныхъ занятій неизбѣжно нарушалась. По желанію автора, "Адамъ Бидъ" былъ напечатанъ сразу отдѣльной книгой (янв. 1850 г.). Посылая Дж. Эліотъ первый экземпляръ, Блэквудъ писалъ: "Какъ бы ни пошла подписка, я убѣжденъ въ успѣхѣ, въ крупномъ успѣхѣ. Книга такъ оригинальна, и такъ правдива, что остается въ моей памяти, какъ рядъ дѣйствительныхъ событій въ жизни знакомыхъ людей.
   "Адамъ Бидъ" никогда не войдетъ въ кругъ романовъ для легкаго чтенія; но люди, способные цѣнить силу, глубокій юморъ и вѣрность природѣ, отдадутъ должное вашему симпатичному столяру и группамъ живыхъ людей, которыми вы населили Гейслопъ и его окрестности". Въ первыхъ книжкахъ журнала вышелъ разборъ "Адама Бида", написанный лицомъ, удостоивавшимъ отзываться лишь о выдающихся произведеніяхъ. Его оцѣнка побудила Дж. Эліотъ написать издателю: "Я бы очень желала выразить мою признательность автору рецензіи. Вижу съ радостью, что онъ сочувствуетъ тѣмъ именно мѣстамъ, которыя мнѣ всего болѣе хотѣлось уберечь отъ похвалъ третьестепенныхъ оцѣнщиковъ. Онъ доставилъ мнѣ большую отраду, отмѣтивъ страницы, написанныя мною, подъ вліяніемъ искренняго чувства и точнаго знанія, безъ всякаго разсчета произвести впечатлѣніе на критиковъ", "Адамъ Бидъ" завоевалъ сразу симпатіи избраннаго круга читателей, а затѣмъ и публики, обратившей на него особенное вниманіе послѣ похвалъ "Times" а. Къ апрѣлю 1852 г. понадобилось второе изданіе, и книга переводилась на всѣ языки. Общее любопытство насчетъ имени автора обострилось и получило неожиданное удовлетвореніе, благодаря довольно забавной случайности. Именно, сходство нѣкоторыхъ лицъ и обстоятельствъ въ "Сценахъ изъ клерикальной жизни" заставило обывателей Ньюжантона подозрѣвать, что авторъ долженъ быть мѣстнымъ жителемъ. Когда же въ "Адамѣ Бидѣ" вышла новая коллекція портретовъ, подозрѣніе перешло въ увѣренность. А такъ какъ Ньюжантонъ не кишѣлъ талантами, то всѣ глаза устремились на м-ра Лиджинса, промотавшагося джентльмена, получившаго университетское образованіе. Сначала тотъ отнѣкивался, что было принято за скромность; но успѣхъ "Адама Бида" превозмогъ его любовь къ правдѣ, изъ "Times"'ѣ появилось заявленіе какого-то знакомаго клерджимена, что авторъ "Сценъ" и новаго романа не кто иной, какъ ньюжантонскій м-ръ Лиджинсъ. Такая наглость вызвала протестъ отъ имени Дж. Эліотъ, послѣ чего возникла полемика уже безъ всякаго участія со стороны писательницы, и для прикосновенныхъ къ литературѣ псевдонимъ разоблачился вполнѣ. Публика, однако, узнала настоящее имя автора "Адама Бида" не прежде выхода въ свѣтъ "Мельницы на Флоссѣ".
   Ди. Эліотъ не разъ говорила, что сѣверъ Англіи былъ съ ранняго дѣтства окруженъ для нея особымъ ореоломъ поэзіи, вслѣдствіе разсказовъ отца и семейныхъ преданій. Этотъ поэтическій ореолъ она сообщила Адаму Виду (гдѣ театромъ дѣйствія избранъ Дербиширъ) и здѣсь въ самомъ дѣлѣ уподобилась "чародѣю, открывающему въ каплѣ чернилъ видѣнія прошедшаго".
   Естественность завязки и постепеннаго развитія дѣйствія въ этомъ романѣ поистинѣ изумительна. Послѣ четверти часа, проведеннаго по волѣ автора въ столярной мастерской, мы уже въ общихъ чертахъ знакомы съ героемъ повѣсти, энергическимъ и разсудительнымъ Адамомъ и съ его мягкимъ, мечтательнымъ братомъ Сэтомъ; видимъ ясно умственное и нравственное превосходство перваго надъ товарищами по ремеслу: догадываемся про любовь Сэта къ юной методисткѣ Динѣ Моррисъ и наконецъ сильно подозрѣваемъ, что и для Адама существуетъ магнитъ на той же фермѣ Пойзеровъ.
   Слѣдующая затѣмъ картина проповѣди на лугу подъ развѣсистымъ вязомъ -- верхъ совершенства. Она точно на самомъ дѣлѣ освѣщена лучами заходящаго солнца, полна росистой свѣжести и вечерней тишины. Пестрыя группы поселянъ, женщинъ, дѣтей и забавная особа трактирщика придаютъ ей жизнь и движеніе. Центральная фигура картины -- проповѣдница Дина -- нарисована съ особенной любовью, Но при всемъ удивительномъ согласіи между красотой внутренней и внѣшней, которыми украсилъ ее художникъ, въ Динѣ нѣтъ ничего несовмѣстнаго съ жизненной правдой. Она во всѣхъ случаяхъ простая, кроткая дѣвушка изъ фабричной среды, и возвышается надъ этой средой только любящимъ сердцемъ и поэтическимъ воображеніемъ, которое (какъ это бываетъ у простолюдиновъ) сосредоточивается на религіозныхъ предметахъ, не переходя въ безплодный мистицизмъ, вслѣдствіе привычки къ труду. Она служитъ ближнимъ по естественному влеченію и потому, что это евангельскій законъ; проповѣдуетъ тоже по искренному убѣжденію, что слова даются ей отъ Бога. Она ждетъ небеснаго указанія для всѣхъ своихъ поступковъ и ничего не предпринимаетъ, не посовѣтовавшись съ Библіей. Въ Динѣ, однако, на первомъ планѣ любящая женщина, а не холодная исполнительница закона. Правда, она идетъ, куда зоветъ долгъ, но она болѣетъ сердцемъ съ каждой скорбной душой и оттого способна утѣшать и смягчать людей.
   "Взглянувъ на лицо Дины, можно угадать ея судьбу,-- говорить Бэйнъ.-- И точно всякій ждетъ, что эту чистую полевую лилію подкоситъ земная страсть. Она будетъ бѣжать отъ любви, какъ отъ грѣховной слабости; но природа возьметъ верхъ, и библейскій текстъ не откажетъ въ санкціи". Англичане удивляются рѣшимости ли Эліотъ включить въ романъ длинную евангельскую проповѣдь, и еще болѣе тому, что эта вставка не нарушаетъ впечатлѣнія. Напротивъ, восторженное чувство, которымъ она проникнута, какъ будто сообщается читателю. "Не странно-ли, что люди думаютъ, будто я заимствовала откуда нибудь проповѣдь и молитвы Дины, между тѣмъ какъ я писала ихъ въ горячихъ слезахъ совершенно такъ, какъ онѣ складывались въ моемъ воображеніи", пишетъ Дж. Эліотъ своей пріятельницѣ, С. Геннель.
   Послѣ отвлеченной поэзіи первыхъ главъ, мы переносимся въ осязательно-реальную житейскую прозу, знакомясь съ матерью обоихъ братьевъ. Лизбета Бидъ довольно несносная, ворчливая и слезливая старуха, которая слегка труситъ своего любимаго старшаго сына и смѣло вымѣщаетъ хандру на безотвѣтномъ Сэтѣ. Лизбета несносна, но до такой степени живое лицо, что мы проникаемся сознаніемъ ея правъ на нытье и пиленье, и слушаемъ съ соотвѣтствующимъ интересомъ {По поводу этой поющей старухи Бейнъ сравниваетъ Дж. Эліотъ съ Диккенсомъ. Диккенсъ тоже искренно любитъ меньшую братію, знаетъ ей цѣну и смотритъ добродушно на ея слабости. Но онъ не можетъ относиться къ ней серьезно. Инстинктъ каррикатуры беретъ у него верхъ надъ юморомъ; онъ смѣется и смѣшитъ другихъ. Пеготти и вся ея родня (чтобы не цитировать менѣе знакомыхъ именъ) забавны при всей симпатичности. Въ Дж. Эліотъ уваженіе къ людямъ исключало даже самое невинное глумленіе. Подобное отношеніе къ человѣку, безъ различія званія и степени развитія, встрѣчается и у В. Скотта (прим., семья рыбака въ "Антикваріѣ" и сцена починки лодки, какъ параллель ночной работы Адама надъ гробомъ). Любопытно сужденіе самой Дж. Эліотъ о Диккенсѣ. Отдавая должную дань удивленія вѣрности созданныхъ имъ народныхъ типовъ и патетичности его паріевъ, она замѣчаетъ: "Если-бъ Д. съумѣлъ изобразить ихъ психологическій характеръ, понятія и чувства такъ же вѣрно, какъ воспроизодитъ ихъ рѣчь и внѣшніе пріемы,-- его сочиненія были бы драгоцѣннѣйшимъ вкладомъ искусства на пользу человѣчества". В. Скотта она считала однимъ изъ тѣхъ великихъ художниковъ, которые способствуютъ смягченію сердецъ и расширенію человѣческихъ симпатій, а слѣдовательно удовлетворяютъ высокимъ задачамъ искусства.}. Какъ, однако, ни замѣчательна въ художественномъ отношеніи Лизбета, она для насъ далеко не первенствующее изъ вводныхъ лицъ. Насъ занимаетъ гораздо болѣе г-жа Пойзеръ, умная, дѣльная и работящая фермерша, необыкновенно бойкая на языкъ и мягкосердечная подъ нѣсколько бранчивой внѣшностью. Миссисъ Пойзеръ безподобна, хотя и не замысловато построена; природное остроуміе бьетъ у нея ключемъ, притомъ именно та категорія остроумія, которая свойственна фермершѣ; она предъ нами точно живая, и пока она на сценѣ, и у насъ съ лица не сходитъ улыбка. Мыза Пойзеръ вообще уютный семейный уголокъ. И хозяина., и дѣти, и слуги -- все полно жизни и довольства; порядокъ и чистота кухни и молочной соблазнительны, и миссисъ Пойзеръ гордится своимъ хозяйствомъ не напрасно. Кромѣ временной гостьи, Дины, здѣсь можно видѣть и другую племянницу, красотку Гетти (у которой "сердце не мягче кремня", по замѣчанію тетки). Ради нея-то ходитъ сюда Адамъ Бидъ, и ради нея же заѣзъжаетъ капитанъ Артуръ Донниторнъ, молодой человѣкъ, добродушный и веселый, легко плывущій но теченію въ сладкой увѣренности, что всѣ его любятъ, и что онъ того стоитъ. Молодой сквайръ засматривается на Гетти", которая замѣтно кокетничаетъ передъ нимъ (перемывая масло) и гордится его вниманіемъ. Она по своему даже влюблена въ него, хотя наряды и коляски всегда рисуются въ ея воображеніи рядомъ" съ его фигурой. Ухаживанье Адама она только терпитъ, отчасти тоже изъ тщеславія; ей пріятно помыкать этимъ молодцомъ, котораго всѣ побаиваются. Понятно, что дѣло кончается обольщеніемъ Гетти. Но Дж. Эліотъ не дѣлаетъ изъ Артура низкаго соблазнителя или безсердечнаго негодяя -- и въ этомъ глубокое нравоученіе этой исторіи... (Онъ не думалъ поступать дурно; онъ немогъ имѣть безчестныхъ намѣреній; онъ только не размышлялъ о томъ, что творилъ, ухаживая за Гетти. "Онъ -- корабль, который съ виду сулилъ благополучное плаваніе, и обнаружилъ свои недочеты при первой бурѣ". Въ очаровательной вечерней сценѣ въ паркѣ все какъ будто сводится на то, что "глазамъ Артура недостаетъ твердости египетскаго гранита", при видѣ заплаканнаго личика Гетти. "У него кружится голова, языкъ говоритъ не то, что надо, руки протягиваются, губы цѣлуютъ... время и дѣйствительность исчезаютъ". Такъ или иначе, упоеніе молодого сквайра губитъ Гетти и навлекаетъ не мало горя и стыда на всѣхъ близкихъ ей, начиная съ Адама. Артуру, хотя онъ и уѣзжаетъ своевременно въ полкъ, тоже бываетъ не по себѣ, когда въ его головѣ мелькаетъ образъ Гетти и мысль, что слуги и друзья могутъ презирать его. На его счастье, онъ не склоненъ сосредоточиваться на одномъ предметѣ, особенно на непріятномъ. Описаніе страданій Гетти, ея бѣгства, ея покушеній на самоубійство и убійство ребенка, способно растрогать самого спокойнаго читателя -- до того жалко это хрупкое созданіе "это хорошенькое юное животное съ легкимъ налетомъ человѣческихъ аттрибутовъ", въ своей безпомощности и сосредоточенности въ себѣ самой. Глубина и вѣрность анализа характера Гетти выше всякихъ словъ. Въ мелочахъ будничной жизни, въ мечтахъ о любви, передъ лицомъ большого горя, въ тюрьмѣ, наканунѣ казни -- Гетти вездѣ одна и та же мелкая природа, не способная подняться надъ уровнемъ себялюбивыхъ разсчетовъ и личныхъ огорченій, но способная тѣмъ безпредѣльнѣе быть несчастной. Патетическая сцена въ тюрьмѣ, между Гетти и Диной, пришедшей провести съ осужденной послѣднюю ночь, заканчивается геніальнымъ штрихомъ, Динѣ удалось растрогать окаменѣлую Гетти, заставить ее плакать, молиться и каяться. Но лишь только исповѣдь кончена, у Гетти, еще заплаканной, является разсчетъ на награду -- на избавленіе отъ мучительныхъ галлюцинацій: "Теперь, когда я все сказала, дастъ-ли Богъ, чтобы я перестала слышать этотъ плачъ"? Судомъ надъ Гетти, приговоренной къ казни, кончаются идеальныя совершенства романа. Помилованіе черезъ посредство скачущаго откуда-то Артура является непріятнымъ диссонансомъ въ дивной гармоніи этой правдивой повѣсти. Романъ между Адамомъ и Диной тоже менѣе интересенъ, хотя бракъ ихъ (послѣ смерти Гетти въ колоніяхъ) удовлетворяетъ чувству справедливости читателя. Дж. Эліотъ вообще мастерица распутывать болѣе сложныя нити человѣческаго сердца, чѣмъ менѣе замысловатые узлы внѣшнихъ происшествій. Въ первой области у нея почти нѣтъ соперниковъ, но для событій и развязокъ ей часто недостаетъ воображенія и энергіи. Съ другой стороны, созданныя его лица въ такой степени поглощаютъ вниманіе, что событія отодвигаются на второй планъ. Говоря о привлекательныхъ характерахъ въ "Адамѣ Видѣ", нельзя не вспомнить о м-рѣ Ирвайнѣ, нерадивомъ пастырѣ духовнаго стада, а по поводу этого симпатичнаго джентльмена не обратить вниманія на отношеніе Дж. Эліотъ къ духовнымъ лицамъ. Расходясь съ ними въ основныхъ взглядахъ, ненавидя ханженство и лицемѣріе, она въ своихъ повѣстяхъ никогда не выставляетъ клерджименовъ въ смѣшномъ или отталкивающемъ свѣтѣ -- самое большое, если позволитъ себѣ добродушную улыбку надъ слабостями какого нибудь м-ра Крью. Добрая память о викаріѣ школы, гдѣ она училась, и о многихъ почтенныхъ пасторахъ, у которыхъ искала просвѣтленія въ дни юности, сохранилась въ ней рядомъ съ уваженіемъ къ прежней вѣрѣ и убѣжденіямъ другихъ. Этимъ воспоминаніямъ мы обязаны цѣлой галлереей симпатичныхъ и художественныхъ портретовъ, отъ Джильфиля до Лайонса.

* * *

   Слѣдующій извѣстный романъ "Мельница на Флоссѣ" имѣетъ автобіографическій интересъ.
   Героиня романа, Мегги, нравится вообще болѣе всѣхъ женщинъ, созданныхъ Джорджъ. Эліотъ, и дѣйствительно, она полна молодой жизни и непосредственной поэтической прелести. Дѣвочкой -- она своеобразное и премилое маленькое существо, живущее отчасти въ мірѣ, созданномъ собственнымъ воображеніемъ, и дѣлающее много промаховъ въ дѣйствительномъ. Особенно туго поддается Мегги условнымъ формамъ приличія и внѣшней культурѣ, которую ея мать и тетки считаютъ необходимыми для барышни. Отсюда возникаетъ для нея много огорченій, доводящихъ ее до бѣгства къ цыганамъ. Г-жа Телливеръ и ея три сестрицы (урожденныя Додсонъ!) -- разновидности одного и того-же типа респектабельныхъ англійскихъ идіотокъ средняго сословія, отличающихся болѣе или менѣе неумолимой опредѣленностью и китайской незыблемостью основъ, какъ по части домашняго хозяйства, такъ и всего мірового порядка. Тетушки, особенно сварливая тетка Глеггъ, очень забавны въ началѣ, но подъ конецъ надоѣдаютъ однообразіемъ и вообще смахиваютъ нѣсколько на тѣхъ тряпичныхъ куколъ, которыхъ вертитъ иногда Диккенсъ на потѣху себѣ и другимъ, но которыми Дж. Эліотъ обыкновенно не развлекается. Можно подумать, что она поддалась здѣсь чувству личной мести, подобно своей Мегги, и вбила нѣ сколько лишнихъ гвоздей въ голову фетиша. Хотя истязанія куклы (изображавшей тетку Глеггъ) и другія выходки дѣтской запальчивости плохо рекомендуютъ Мегги со стороны кротости, но она добрая и великодушная дѣвочка, и затронуть хорошія стороны ея богатой природы гораздо легче дурныхъ. Она горячо привязана къ отцу, неизмѣнно заступающемуся за свою "дѣвченку", и къ брату, который ее частенько обижаетъ, и за нихъ готова, что называется, отдать душу. Телливеръ, владѣлецъ мельницы (служащей театромъ дѣйствія), очерченъ очень рельефно. Честный и добрый но упрямый и запальчивый старикъ сознаетъ, что въ нынѣшнемъ мудреномъ свѣтѣ ему трудно разобраться, и старается обезпечить сына противъ подобной безпомощности образованіемъ, котораго самъ не получилъ. Но несмотря на убѣжденіе, что мошенники всегда берутъ верхъ надъ честными людьми, онъ постоянно заводитъ тяжбы; дѣлая крупныя ошибки, упорно стоитъ на своемъ и винитъ въ своихъ неудачахъ всѣхъ, кромѣ самого себя. Своихъ противниковъ онъ видитъ въ самомъ черномъ и безпощадномъ свѣтѣ. Такъ, адвокатъ, выигравшій противъ него тяжбу и косвенно участвовавшій въ его разореніи "мерзавецъ", котораго онъ ненавидитъ всѣми силами души, требуя, чтобы и дѣти чувствовали заодно съ нимъ и поклялись на Библіи въ ненависти къ всему роду Іокима. Между тѣмъ, ловкій дѣлецъ далеко не негодяй; и въ его сердцѣ скрыта живая и нѣжная струна любви къ горбатому сыну Филиппу, съ которымъ, между прочимъ, черноглазая Мегги водитъ дружбу, съ тѣхъ поръ, какъ онъ ухаживалъ за больнымъ Томомъ въ школѣ (изъ любви къ Мегги, разумѣется). Нѣжно любимый Томъ далеко неравнодушенъ къ сестрѣ и не золъ, но относится къ ней немного свысока и, главное, проникнутъ чувствомъ справедливости, т. е. принципомъ возмездія. Фатумъ преслѣдуетъ разсѣянную и стремительную Мегги всего чаще именно въ отношеніи ея любимца: она, по забывчивости, моритъ его кроликовъ; она слизываетъ картинку съ его коробочки (цѣлуя ее въ порывѣ восторга); она упускаетъ въ рѣку удочку; она умудряется даже проткнуть головой его бумажный змѣй -- словомъ, она бываетъ часто виновата. А разъ она виновата, юный отпрыскъ Додсоновъ считаетъ нужнымъ такъ или иначе наказать ее. Въ разсудительномъ и недалекомъ Томѣ, мы видимъ настоящаго англійскаго мальчика и юношу средняго сословія -- типичнаго представителя того сорта людей, безъ которыхъ, по замѣчанію Бейне, "міръ, въ особенности міръ дѣловой и коммерческій, не могъ бы существовать, но которые не привлекаютъ къ себѣ симпатій. Это люди полезные и почтенные и далеко не безсердечные для тѣхъ, кто, подобно имъ, поступаетъ какъ слѣдуетъ. Только ждать отъ нихъ сочувствія или жалости къ заблудшимъ и падшимъ немыслимо. Спокойные и добродѣтельные отъ рожденія, они не вѣдаютъ сомнѣній въ себѣ или раскаянія; сложныя же и увлекающіяся натуры, типа Мегги, всегда готовы винить и терзать себя, искупая легкіе проступки дорогой цѣной". Къ Тому нельзя не чувствовать уваженія, когда онъ 16-лѣтнимъ юношей беретъ на свои плечи обузу отцовскихъ долговъ и, съ энергіей мужчины, отстаиваетъ достоинство разоренной семьи. Когда онъ, скопивъ извѣстную сумму, говоритъ безпомощному отцу, что тотъ еще собственными руками заплатить свои долги и доживетъ до дня, когда опять будетъ смѣло смотрѣть всѣмъ въ глаза -- ему хочется пожать руку. Относительно кузины Люси, которая не платитъ ему взаимностью, Томъ тоже безупреченъ. Но хорошія и почтенныя стороны его характера блѣднѣютъ и меркнутъ передъ -- нельзя сказать, сухостью его сердца, а деспотическими наклонностями, и всего болѣе передъ неумолимой суровостью его приговоровъ. Томъ можетъ служить образчикомъ того, какъ относится Дж. Эліотъ къ своимъ лицамъ. Даже такой несложный характеръ имѣетъ у нея много сторонъ, и мы узнаемъ ихъ изъ различныхъ столкновеній съ обстоятельствами и людьми такъ же естественно, какъ будто-бы мы имѣли дѣло съ живымъ лицомъ. Выводя на сцену сложныя природы въ сложныхъ положеніяхъ, Дж. Эліотъ всегда остается на высотѣ своей задачи. Поэтому ея "характеры" поглощаютъ обыкновенно все вниманіе читателя, почти въ ущербъ его интересу къ внѣшнимъ происшествіямъ романа. Если Тому, съ его хладнокровіемъ и разсудительностью, приходится переживать ломки въ жизни и даже испытывать разочарованія въ любви, то понятно, что много испытаній и бѣдъ должно выпасть на долю его безпокойной и страстной сестры въ "тернистой пустынѣ", которую придется пройти до окончательнаго крушенія. Томъ застрахованъ хоть отъ самого себя; Мегги открыта внутреннимъ, разнообразнымъ и весьма сильнымъ бурямъ. Изъ перваго серьезнаго испытанія озлобленія, вслѣдствіе обстоятельствъ, сопровождавшихъ банкротство отца -- 15-ти-лѣтняя Мегги выходитъ побѣдительницей, благодаря случайно попавшей ей въ руки книгѣ ветхаго экземпляра. "Подражаніе Христу". Исторія этого чтенія интересна и какъ художественная картина, и какъ автобіографическій фактъ. Раскрывъ книгу, въ минуту тоски и досады, Мегги видитъ на потемнѣвшихъ поляхъ черту, читаетъ отмѣченныя строки и съ возрастающимъ волненіемъ продолжаетъ слѣдить за невидимой рукой, указывающей мѣста, точно нарочно для нея написанныя. Да, ея печали вытекали изъ себялюбія. Она забыла про другихъ дѣтей; искала радостей для себя одной; не думала, что она ничтожнѣйшая частичка великаго цѣлаго. Мегги потрясена и даетъ себѣ слово работать надъ собой и перемѣниться. "Книга Ѳомы Кемпійскаго до сего дня творитъ чудеса,-- замѣчаетъ Джорджъ Эліотъ,-- потому что она не пышная проповѣдь, придуманная на бархатномъ креслѣ для внушенія безропотности тѣмъ, кто ходитъ по камнямъ окровавленными ногами, а задушевная исповѣдь брата, скорбной души, которая, хотя и въ далекомъ прошломъ, но все подъ тѣмъ же безотвѣтнымъ небомъ, томилась одинаковой съ нами жаждой, боролась, изнемогала". Всѣ въ домѣ замѣчаютъ нѣчто особенное въ Мегги, и мать спѣшитъ воспользоваться этимъ добрымъ настроеніемъ, чтобы уложить, наконецъ, непокорные волосы дочери вѣнкомъ на маковкѣ. Смуглая красавица, съ непривычнымъ выраженіемъ кроткой задумчивости и восторга на лицѣ, прелестна въ этомъ царственномъ уборѣ. Понятно, что, глядя на нее, восторженный аскетизмъ долженъ вскорѣ уступить мѣсто увлеченіямъ, болѣе свойственнымъ ея годамъ. Менѣе счастливымъ можно назвать исходъ второй бури, постигшей Мегги и ея перваго романа съ умнымъ, талантливымъ и симпатичнымъ художникомъ Филиппомъ, имѣвшимъ большое вліяніе на ея развитіе и заставившимъ забыть Ѳ. Кемпійскаго для свѣтскихъ поэтовъ и писателей. Бѣдный Филиппъ давно знаетъ, что его не можетъ полюбить никакая женщина; но въ обожаемой имъ съ дѣтства Мегги онъ видитъ существо особенное, и, на нерекоръ разсудку, ему кажется порой, что она не отвергнетъ его преданной любви. Молодые люди, разлученные семейной враждой, встрѣчаются случайно въ рощѣ.
   Между ними быстро возстановляется короткость школьныхъ дней, а затѣмъ выступаетъ на сцену любовь. Собственно говоря, страсть существуетъ здѣсь съ одной стороны; Мегги, увлекаемая дружбой и состраданіемъ къ Филиппу, только старается убѣдить себя, что платитъ ему взаимностью И вотъ -- въ одну изъ тѣхъ опасныхъ минутъ, когда слова бываютъ искренни и въ то же время обманчивы, когда чувство, поднявшись высоко надъ обычнымъ уровнемъ, оставляетъ знаки, до которыхъ ему не суждено болѣе подняться,-- она цѣлуетъ блѣдное лицо Филиппа, смотрящее на нее съ робкой мольбой. У нея на глазахъ слезы, въ сердцѣ трепета; и въ то же время она говоритъ себѣ: "Если тутъ жертва, тѣмъ выше и достойнѣе будетъ любовь." Когда грубое вмѣшательство Тома кладетъ внезапный конецъ идилліи, и Мегги, ради больного отца, рѣшается на временную разлуку съ Филиппомъ (взявъ мѣсто учительницы въ сосѣднемъ городѣ), ей уже приходится презирать себя за то, что, въ разлукѣ съ женихомъ, она ощущаетъ не печаль, а смутное чувство освобожденія...
   Конечная катастрофа въ жизни Мегги во многихъ оставляетъ неудовлетворенное чувство. Обстоятельства усложняются здѣсь такъ внезапно и сердечныя драмы нѣсколькихъ лицъ достигаютъ такой интенсивности, что обыкновенное воображеніе не въ силахъ придумать другого исхода, кромѣ смерти, и сама Дж. Эліотъ принуждена обратиться къ этому крайнему средству. Въ первыя каникулы, которыя Мегги проводитъ въ Оггеѣ въ домѣ кузины, она знакомится съ женихомъ Люси, Стифеномъ Гестомъ. Оба чувствуютъ другъ къ другу внезапное, необъяснимое, непобѣдимое влеченіе, и съ обѣихъ сторонъ идетъ борьба между страстью и долгомъ. Невинная Люси ничего не замѣчаетъ; чуткій Филиппъ, сообразивъ, въ чемъ дѣло, всячески старается стушеваться, чтобы облегчить своей невѣстѣ отступленіе. Вслѣдствіе этого старанія и умышленнаго отказа отъ условленной прогулки, между влюбленными происходитъ неожиданный tête-à-tête въ лодкѣ, который и рѣшаетъ ихъ судьбу. Въ какомъ-то магнетическомъ упоеніи, безотчетно и безсознательно плывутъ они съ отливомъ по теченію Флосса, мимо знакомыхъ береговъ, мимо сборнаго пункта, гдѣ ихъ ждетъ Люси, мимо береговъ незнакомыхъ и приходятъ въ себя только въ открытомъ морѣ. При видѣ моря и корабля, у Стифена внезапно родится мысль увезти Мегги и обвѣнчаться съ ней; но всѣ его страстныя убѣжденія разбиваются въ прахъ передъ рѣшимостью дѣвушки, пришедшей въ себя и терзаемой совѣстью. Корабль доставляетъ пассажировъ въ ближайшую гавань, и черезъ нѣсколько дней мы видимъ бѣдную Мегги, принесшую на алтарь долга свою любовь, но, тѣмъ не менѣе, безповоротно погибшую въ общемъ мнѣніи и разбившую счастье Филиппа, Люси и безумно влюбленнаго Стифена,-- видимъ бѣдную, еле-живую Мегги у дверей мельницы. "Томъ, я пришла къ тебѣ, пришла домой искать пріюта и разсказать все".-- "Нѣтъ, для тебя дома подъ одной кровлей со мной,-- отвѣчаетъ Томъ, задыхаясь отъ ярости,-- ты опозорила всѣхъ насъ, опозорила имя отца, ты поступила низко и подло. Я умываю руки, я не хочу тебя знать!" -- Печально доживаетъ свой вѣкъ Мегги въ семьѣ стараго пріятеля Боба, въ домишкѣ на берегу рѣки. Всѣ попытки добрыхъ людей оправдать ее разбиваются о видимость факта. Утѣшеніемъ служитъ только прощеніе доброй Люси и письмо Филиппа, написанное, можно сказать, кровью самаго великодушнаго и нѣжнаго сердца. Стифенъ напрасно шлетъ ей страстныя письма -- она рѣшила, что не должна принадлежать ему. Но сумма всѣхъ страданій, очевидно, выше ея силъ и исходъ -- каковъ бы онъ ни былъ -- весьма желателенъ. И вотъ, въ одну бурную ночь, происходитъ наводненіе. Флоссъ, игравшій столь сложную роль въ ея жизни, столько разъ грозившій затопить окрестность, разливается, наконецъ, до тѣхъ размѣровъ, о которыхъ съ ужасомъ вспоминаютъ старожилы. Мегги бросается въ лодку искать Тома. Томъ, при видѣ опасности и блѣдной, исхудалой сестры, забываетъ всякое умыванье рукъ и съ прежнимъ ласковымъ "Мегги" садится подлѣ нея. Мимо нихъ волны мчатъ груды снесенныхъ бревенъ и обломковъ; большая черная глыба несется прямо на ихъ лодку. "Берегись", кричитъ кто-то. Томъ и Мегги прижимаются другъ къ другу, какъ дѣти былого времени. Еще минута -- и они исчезаютъ въ волнахъ, "примиренные въ смерти". Критики порицаютъ искусственность этого финала и находятъ, что сила творчества постепенно падаетъ къ концу романа, и что Джорджъ Эліотъ, "какъ настоящая женщина", проявляетъ необыкновенную изобрѣтательность въ житейскихъ мелочахъ и теряется передъ катастрофами. Піетисты-англичане черпаютъ сверхъ того въ этомъ романѣ аргументы противъ скептицизма, омрачающаго міросозерцаніе писателей. Хотя исторія таинственнаго обоюднаго влеченія между Стифеномъ и Мегги полна правды, поэтической прелести и какого-то особаго обаянія, дѣйствующаго на нервы читателя,-- она по преимуществу возбуждаетъ пересуды. Одни находятъ любовныя сцены слишкомъ грубо-реальными, что вполнѣ несправедливо. Другіе съ большимъ правомъ замѣчаютъ, что, "хотя въ жизни нерѣдко случается видѣть, какъ прелестныя дѣвушки влюбляются въ недостойныхъ субъектовъ и гибнутъ, законы художественной правды не допускаютъ подобныхъ аномалій въ области вымысла. Дѣвушка, подобная Мегги, можетъ чувствовать нѣжность къ симпачному Филиппу и, презрѣвъ его уродство, считать бракъ съ нимъ возможнымъ. Это понятно, хотя практически нежелательно. Но ея увлеченіе ничтожнымъ фатомъ -- ошибка., которая въ романѣ разрушаетъ иллюзію, и, слѣдовательно, непростительна. Стифенъ Гестъ къ тому же не вышелъ у Джорджъ Эліотъ живымъ лицомъ и напоминаетъ нелѣпые мужскіе характеры дюжиннаго женскаго творчества". Но, не взирая на нѣкоторыя погрѣшности, поэтическая "Мельница на Флоссѣ", вся проникнутая свѣтомъ и тепломъ молодой жизни и страсти, имѣла громадный и вполнѣ понятный успѣхъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ публика въ первый разъ и не безъ удивленія узнала, что авторъ этого романа женщина, нѣкая г-жа Эвансъ, скрывающаяся подъ псевдонимомъ -- Джорджъ Эліотъ.

* * *

   "Ромола", занимавшая Джорджъ Эліотъ въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ, вышла въ 1803 г. и, въ противоположность прежнимъ романамъ, не имѣла непосредственнаго успѣха въ публикѣ. Серьезнымъ людямъ она понравилась, но масса нашла ее слишкомъ серьезной, ученой и скучной. Отъ читателя требовалась извѣстная подготовка, чтобы дышать свободно въ этой исторической атмосферѣ, или извѣстная энергія для борьбы съ преградами, мѣшающими отдаться вполнѣ лицамъ, выведеннымъ на сцену,-- именно лицамъ, а не событіямъ, потому что величайшее достоинство "Ромолы (помимо исторической вѣрности, удивляющей знатоковъ) заключается не въ занимательности событій, а въ глубокомъ психологическомъ интересѣ характеровъ. Многихъ поражаетъ не столько жизнь и движеніе, сколько умъ и вкусъ въ выборѣ, постановкѣ и освѣщеніи сюжета. Центръ культуры эпохи возрожденія у Джорджъ Эліотъ въ аренѣ кровопролитій и ужасовъ, хотя изображаемый ею періодъ принадлежитъ къ самымъ бурнымъ. Взоръ художника и мыслителя остановился не на судорожныхъ искаженіяхъ, вызванныхъ потрясающими событіями,-- хотя событія не обойдены,-- а на обычной физіономіи города и его преобладающемъ настроеніи. Но главное -- авторомъ не забыто, что "при всѣхъ условіяхъ общественнаго броженія люди всегда остаются одними и тѣми-же изъ вѣка въ вѣкъ", и что "борьба партій и мнѣній всѣхъ временъ -- итогъ борьбы отдѣльныхъ существъ на жизнь или смерть". "Этой точки зрѣнія, прямо высказаной въ поэтической "поэмѣ" (гдѣ, какъ въ оперной увертюрѣ, намѣчены всѣ основные мотивы), Дж. Эліотъ остается вѣрна и сосредоточиваетъ свое вниманіе на томъ, что вѣчно и неизмѣнно въ природѣ и человѣкѣ, а слѣдовательно неизмѣнно близко и понятно каждому. Вотъ почему, при полномъ равнодушіи къ Флоренціи 1184--1509 гг. и наперекоръ всякой археологіи, лица, выведенныя на эту чуждую намъ сцену, способны увлекать и возмужать насъ. Въ послѣднемъ отношеніи, первое мѣсто принадлежитъ безспорно молодому греку Тито Мелемѣ, котораго можно назвать идеаломъ безнравственности. Мы видимъ передъ собой не кровожаднаго или сумрачнаго злодѣя, а обольстительнаго юношу, который не только далекъ отъ намѣреній дѣлать зло, но даже не выноситъ зрѣлища страданія и не можетъ жить безъ людской симпатіи. Тайна всѣхъ его преступленій и всей его низости въ томъ, что онъ слаба, и любитъ себя, свой покой и свое удовольствіе больше всего на свѣтѣ. Особенно тонко организованный инстинктъ себялюбія побуждетъ его постоянно стремиться къ пріятнымъ ощущеніямъ и избѣгать всего непріятно дѣйствующаго на его утонченную нервную систему. Съ этого прямого пути Тито никогда не сбивается посторонними соображеніями; руки его безошибочно протягиваются къ тому, что всего заманчивѣе или доступнѣе; препятствія обходятся, отодвигаются или опрокидываются, смотря по обстоятельствамъ. Какъ человѣка, весьма образованный и развитой, и притомъ крайне чуткій, Тито не можетъ не замѣчать содѣяннаго; но онъ умѣетъ ловко стряхнуть съ себя тягостное бремя внутренняго недовольства и снова придти въ равновѣсіе. Сознаніе вины вызываетъ въ немъ еще другую характерную реакцію -- отчужденіе, болѣе или менѣе враждебное, отъ тѣхъ, кто пострадалъ по его милости или имѣютъ право прощать его, вмѣстѣ съ стремленіемъ пріютиться въ такомъ уголкѣ, гдѣ судить его некому и гдѣ, слѣдовательно, дышется свободно. (Отъ зоркихъ глазъ Ромолы Тито бѣжитъ къ молящейся на него дурочкѣ Тессѣ; и, разумѣется, обманываетъ и ее безъ зазрѣнія совѣсти). Пока жизнь идетъ, что называется, "по маслу", ничего отъ него не требуя, Тито -- олицетворенная доброта и мягкость. Его безпечная веселость, его лучезарная улыбка сіяетъ, какъ солнце, на праведныхъ и злыхъ. Онъ очаровываетъ всѣхъ и каждаго. Но чуть на пути задоринка, затрудненіе, искушеніе -- свѣтлый обликъ его души мѣняется и проходитъ всѣ метаморфозы, требуемыя обстоятельствами, прихотью минуты и неизмѣннымъ инстинктомъ достиженія наибольшаго счастья для себя. Внѣшній же его образъ упорно противостоитъ внутреннему разложенію и остается безмятежнымъ. Не даромъ чудакъ - живописецъ, скептически взирающій на людей, замѣчаетъ при встрѣчѣ съ Тито, что лицо этого юноши идеальный типъ предателя: "порокъ и измѣна не могутъ оставить на немъ слѣда. Въ личныхъ отношеніяхъ Тито и въ общественныхъ столкновеніяхъ того смутнаго времени много нежелательныхъ осложненій и препятствій, много соблазновъ. И вотъ -- при полномъ отсутствіи нравственнаго тормаза и возжей, именуемыхъ совѣстью -- онъ катитъ подъ гору все быстрѣе и быстрѣе, отъ мелкихъ къ крупнымъ обманамъ, измѣнамъ и предательствамъ, отъ преступленій тонкаго разбора къ грубымъ злодѣйствамъ. Тито въ полномъ смыслѣ слова ужасенъ. Нельзя безъ содроганія видѣть этой постепенно разверзающейся бездны нравственнаго паденія. Такъ и чувствуешь, что она готова поглотить любого изъ насъ въ указанныхъ намъ предѣлахъ. Разумѣется не Джорджъ Эліотъ открыла, что сердце человѣческое есть бездна подлости, и что необходимо зорко слѣдить за собой и оглядываться на другихъ. Но она облекла эту старую и вѣчно юную истину въ осязательный образъ и, отмѣтивъ съ особеннымъ искусствомъ первыя ступени паденія и ихъ роковую послѣдовательность (количественное, а не качественное измѣненіе) -- сдѣлала изъ Тито Мелемы страшное memento mori. Всѣ единогласно признаютъ, что на созданіи этого характера лежитъ печать генія: что только глубокій мыслитель могъ взяться за развитіе отъявленнаго зло/дѣя изъ добродушнаго юноши, и только великій художникъ могъ осуществить эту задачу столь блестящимъ образомъ. Одинъ Шекспиръ, прибавляютъ многіе. способенъ создавать такіе общіе типы, при рѣзкой индивидуальности, такія осязательныя живыя лица для воплощенія отвлеченной идеи. Противоположность Мелемы находимъ мы въ совершенномъ отсутствіи своекорыстныхъ стремленій, прямотѣ и искренности его жены Ромолы. Вѣра въ любимаго человѣка составляетъ вопросъ жизни для ея нѣжнаго и гордаго сердца. Нравственные идеалы ея возвышены и опредѣленны. Смѣлый и свѣтлый умъ не допускаетъ лжи ни въ какой формѣ. Образованіе, пріобрѣтенное въ студіи ученаго отца, ставитъ ее на высотѣ всѣхъ общественныхъ и научныхъ интересовъ того времени. Ее нельзя удовлетворить призраками и надолго затуманить ея ясныхъ глазъ. Ромола -- идеальная красавица и идеальная женщина, но все-таки не отвлеченная добродѣтель и не теорія, какъ увѣряли нѣкоторые. Она не чужда увлеченій и слабостей, и въ своей любви къ Тито -- проникшему въ студію ея слѣпого отца на подобіе луча свѣта и въ горькомъ разочарованіи, заставившемъ ее бѣжать отъ него, и наконецъ, даже въ той возвышенной метаморфозѣ, которую производятъ во всемъ ея существѣ слова Савонаролы. Обращеніе Ромолы до извѣстной степени напоминаетъ исторію Жанеты и Тріана, хотя въ болѣе грандіозныхъ размѣрахъ и съ значительными видоизмѣненіями. О задушевности и смиреніи, о чувствѣ братства, которыми дышетъ бесѣда Тріана, разумѣется, не можетъ быть и рѣчи. Савонарола говоритъ тономъ человѣка непогрѣшнаго и властнаго съ заблудшей женщиной. Онъ побѣждаетъ гордость Ромолы, искусно затронувъ самую живую и больную струну ея уязвленной души (обвиняя се въ измѣнѣ долгу, потворствѣ страстямъ, малодушіи тѣхъ свойствъ, которыя убили ея любовь къ Тито и заставили покинуть его домъ). И, гонимая страшнымъ призракомъ, Ромола смиряется передъ логикой самоотверженія, передъ проповѣдью креста изъ устъ грубаго доминиканца, одного изъ тѣхъ людей, которыхъ она привыкла презирать за узкій фанатизмъ, невѣжество и суевѣріе. Она зоветъ его отцомъ -- именемъ для нея святымъ, она рыдаетъ у его ногъ. По своему воспитанію въ правилахъ древнихъ стоиковъ, Ромола была способна увлечься въ христіанскомъ ученіи одной любовью къ ближнему,-- чертой, отсутствующей въ отвлеченной классической морали, и потому, вернувшись, по приказанію Савонаролы, во Флоренцію, гдѣ царили голодъ, чума и всякія смуты, весьма естественно ушла въ дѣла милосердія. Исторія отношеній Тито и Ромолы до ея бѣгства представляетъ психологическій этюдъ необычайной тонкости. Столь же художественно изображены послѣдующія болѣе крупныя столкновенія въ жизни супруговъ. Тито, падая ниже и ниже, переходитъ постепенно отъ отчужденія къ враждѣ и ненависти, а Ромола, въ своихъ чувствахъ къ нему -- отъ жгучихъ страданій у постели умирающаго къ тупой боли при отпѣваніи трупа. Подъ конецъ она только слѣдитъ за нимъ съ холоднымъ отчаяніемъ, ста5аясь предупредить бѣды: которыя онъ можетъ навлечь на Флоренцію и близкихъ ея сердцу людей, потому что Тито ведетъ опасную двойную игру съ разными политическими партіями,-- игру, за которую платятъ жизнью достойнѣйшіе граждане, и которая въ концѣ-концовъ губитъ его самого. Весьма интересна также исторія второго удара, постигшаго сердце этой женщины, т. е. ея разочарованія въ Савонаролѣ. Когда Ромолѣ пришлось увидѣть честолюбивые разсчеты, уклончивость и малодушіе въ любимомъ учителѣ, котораго она считала недосягаемымъ для мелкихъ личныхъ соображеній, и когда міръ, въ которомъ пріютилась ея душа послѣ перваго крушенія, въ свою очередь рухнулъ,-- то понятно, что жизнь должна была утратить для нея смыслъ и цѣну, а смерть показаться желаннымъ исходомъ. Эпизодъ съ лодкой, въ которой она отдалась на произволу волнующагося моря, и зачумленнымъ селомъ, къ которому прибило лодку, при всей поэтичности, слишкомъ замысловатъ; но фактъ возвращенія къ вѣрѣ въ высокія истины, независимо отъ того, кто ихъ проповѣдывалъ, непреложенъ въ природахъ такого закала. Глубокимъ убѣжденіемъ звучатъ поэтому слова Ромолы: "низостью было съ моей стороны желать умереть. Если все на свѣтѣ -- ложь, страданіе, которое можно облегчить, несомнѣнная истина". И читатель убѣжденъ, что дальнѣйшая жизнь ея будетъ осуществленіемъ этихъ словъ. Въ романѣ имѣетъ совершенно мелодраматическій характеръ одна исторія сумасшедшаго Бальтазаро. При всемъ томъ она хватаетъ за сердце, благодаря мастерскому изображенію душевнаго состоянія безпомощнаго старика, сознающаго, что теряетъ память и разсудокъ въ то самое время, какъ все существо его судорожно цѣпляется за прежнее я для осуществленія завѣтнаго, жгучаго желанія. Языческое миросозерцаніе сдѣлало для Бальтазаро месть закономъ; и когда предательство Тито падаетъ тяжкимъ ударомъ на его сѣдую голову, уже расшатанную крутымъ переломомъ въ судьбѣ и непосильными трудами неволи -- его любовь превращается въ ненависть, въ инстинктивную жажду мести. Въ такомъ настроеніи слушаетъ онъ, укрывшись въ соборѣ, пламенную проповѣдь Савонаролы, громящую зло и злодѣевъ, и, разумѣется, слышитъ въ ней то, что соотвѣтствуетъ его оскорбленному чувству,-- то, что касается часа отмщенія, вѣчныхъ каръ, вѣчныхъ мукъ. Онъ упивается восторгомъ проповѣдника и, подобно ему, готовъ идти на смерть за святое дѣло. Это переложеніе мотивовъ проповѣди на регистрѣ разстроеннаго мозга слушателя, одержимаго неотвязной мыслью, какъ равно и вся картина помѣшательства Бальтазаро, поразительно вѣрны и способны привести въ восторгъ психіатра. Вся театральность сценъ, въ которыхъ мы видимъ старика, исчезаетъ передъ осязательной реальностью его образа.
   Только заключительный эпизодъ между Бальтазаро и Тито все-таки желательно было-бы замѣнить менѣе жестокой развязкой. Переходимъ къ послѣднему изъ главныхъ лицъ. Нѣкоторые находятъ, что, послѣ Мелемы, интересъ романа сосредоточивается на характерѣ Савонаролы, одинаково замѣчательномъ съ исторической и художественной точекъ зрѣнія. Но мнѣнію же другихъ, на этомъ характерѣ слишкомъ явны слѣды обдуманной и кропотливой работы вмѣсто свободнаго творчества. Дж. Эліотъ, говорятъ они, не удалось сдѣлать Савонаролу живымъ лицомъ, хотя удалось воплотить въ его проповѣдяхъ восторженный аскетизмъ монаха съ такой силой, какъ будто она была ревностнѣйшей католичкой и сама перешла всѣ стадіи религіознаго экстаза. Савонарола изображенъ у Дж. Эліотъ весьма сложной природой, соединеніемъ большой нравственной силы съ болѣзненной впечатлительностью, и безкорыстной жажды добра и правды съ широкимъ честолюбіемъ. Въ тиши монастыря, бѣжавшій отъ міра аскетъ "постигъ великія истины и вѣрилъ, что онъ, а никто другой, призванъ осуществить ихъ для общаго блага". Въ этомъ сознаніи онъ вполнѣ искренно обрекалъ себя на мученичество въ минуты молитвеннаго восторга. По мѣрѣ того, однако, какъ неблагопріятныя обстоятельства и гоненія стали накопляться на его пути, послѣ временнаго упоительнаго успѣха, честолюбіе высшаго порядка стало постепенно вырождаться въ желаніе, во что бы то ни стало, удержать за собой власть надъ умами. Савонарола началъ измѣнять себѣ въ словахъ и поступкахъ и, обладая возвышеннымъ и утонченнымъ умомъ, не могъ но гнушаться избираемыми средствами и не сознавать мучительно своего паденія. Въ этомъ основной трагизмъ его судьбы, по мнѣнію Дж. Эліотъ. Осуждать его она предоставляетъ тому, "кто въ полдень своей жизни, усталый и разбитый, не вспоминалъ обѣтовъ юности съ краской въ лицѣ". Всего удачнѣе изображенъ Савонарола къ концу своей карьеры, когда его аскетическая проповѣдь успѣла надоѣсть изнѣженнымъ высшимъ слоямъ; простой народъ, озлобленный напрасными ожиданіями, голодомъ и болѣзнями, сталъ тяготиться запросами на самоотреченіе; а враги, зорко слѣдившіе за Савонаролой и колебаніями общественнаго мнѣнія, начали пускать въ ходъ недостойнѣйшія средства съ цѣлью подорвать авторитетъ бывшаго народнаго любимца и добить человѣка, утратившаго популярность вмѣстѣ съ вѣрой въ себя. Послѣднія главы романа читаются съ глубокимъ волненіемъ. Савонарола здѣсь точно живой стоитъ передъ нами "въ своей двойной агоніи". Дж. Эліотъ не отступила отъ исторической правды изъ любви къ своему герою. Твердости, мужества, нравственнаго величія онъ не обнаруживаетъ передъ варварскимъ судомъ. Подъ вліяніемъ жестокихъ пытокъ, онъ то признается въ честолюбивыхъ замыслахъ, ради святой цѣли, то обвиняетъ себя въ тщеславіи и гордости, повергаясь въ прахъ передъ карающей десницей; то смиренно бесѣдуетъ наединѣ съ божествомъ, мучительно сознавая свои ошибки, моля о духовномъ обновленіи, вѣря, что "онъ ничто, но что свѣтъ, видѣнный имъ, былъ истинный свѣтъ". На кострѣ мы видимъ его безгласной жертвой. Кругомъ вопитъ чернь, издѣваясь и проклиная: она отчасти вѣритъ, что со смертью лжепророка кончатся бѣдствія Флоренціи, отчасти непосредственно наслаждается зрѣлищемъ униженія и мукъ. Друзья трепетно ищутъ, что хоть въ послѣднюю минуту онъ выйдетъ изъ оцѣпенѣнія, скажетъ что-нибудь, отстоитъ себя. Но Савонарола обводитъ толпу тусклымъ, безучастнымъ взглядомъ и молчитъ. "Не такою, конечно, рисовалъ онъ себѣ мученическую смерть". "Тѣмъ съ большей справедливостью", говоритъ Дж. Эліотъ въ заключеніе своей художественной лѣтописи, "назовутъ его мученикомъ будущія поколѣнія; потому что сильные міра возстали противъ него не за его слабости, а за его величіе; не за то, что онъ хотѣлъ обольстить міръ, а за то. что хотѣлъ возвысить его и облагородить". Читателю пріятно поэтому, что Ромола въ эпилогѣ вспоминаетъ о своемъ учителѣ съ теплымъ чувствомъ и отдастъ ему должное. Весьма характерна ея бесѣда съ Лилло (сыномъ Тессы и Тито, напоминающимъ отца лицомъ и замашками). Она говоритъ ему въ словахъ, понятныхъ для отрока, что -- преслѣдуемъ ли мы высшія или себялюбивыя цѣли -- мы одинаково не застрахованы отъ несчастныхъ случайностей. Погибъ Савонарола, погибъ и "одинъ человѣкъ", искавшій только пріятнаго себѣ. Вся разница въ томъ, что, если бѣдствіе постигаетъ низкую душу, то отрады нѣтъ уже ни въ чемъ, и человѣку остается сказать: "лучше бы мнѣ не родиться".

* * *

   "Амосъ Бартонъ" точно написанъ на премію золотой медали за искуство увлечь читателя сюжетомъ, который онъ впередъ назоветъ избитымъ, скучнымъ и приторнымъ. Въ самомъ дѣлѣ, нельзя придумать событій менѣе эффектныхъ, и въ особенности лица менѣе интереснаго, чѣмъ этотъ пошловатый пасторъ съ его ограниченностью, самодовольствомъ и неприглядной наружностью, усугубленной неряшествомъ. А между тѣмъ онъ насъ занимаетъ, порой злитъ, порой трогаетъ. Мы съ живымъ участіемъ слѣдимъ не только за его крупными огорченіями -- заботами о кускѣ хлѣба -- но и за мелочными житейскими затрудненіями, каковы: сочиненіе проповѣдей, при отсутствіи воображенія и шаткости грамматическихъ правилъ; руководство школой (представителемъ которой служитъ неприличный мистеръ Фоденъ съ чадолюбивой маменькой за спиной), при недостаткѣ находчивости и твердости духа; посѣщеніе паствы безъ требуемыхъ обстоятельствами шиллинговъ въ карманѣ и т. д.-- слѣдимъ съ живымъ участіемъ, потому что Амосъ облеченъ въ плоть и кровь. Главный интересъ повѣсти сосредоточивается, впрочемъ, не на немъ, а на его женѣ, которая-дѣлается для насъ сразу дорогимъ и близкимъ существомъ, несмотря на всѣ ея идеальныя и неисчислимыя совершенства: Милли, чтобы свести концы съ концами, работаетъ безъ устали днемъ, а подчасъ и ночью. Милли своей кроткой красотой и врожденнымъ изяществомъ скрашиваетъ убогую обстановку дома, дѣйствуя на нервы усталаго и забитаго Амоса, какъ свѣжій воздухъ или теплый лучъ (понимать и цѣнить жену онъ не въ состояніи, а способенъ лишь безсознательно ощущать ея благотворное вліяніе). Горячаго сердца ея достаетъ не только на то, чтобы, глядя на своихъ, дѣйствительно, прелестныхъ дѣтей, забывать всѣ труды и лишенія; не только на то, чтобы терпѣливо сносить невзгоды, навлекаемыя на весь домъ, а на нее въ особенности, глупымъ честолюбіемъ и самомнѣніемъ Амоса (знакомство съ сомнительной графиней, сѣвшей имъ на шею. и ссора съ духовнымъ начальствомъ, лишившая его мѣста). Нѣтъ, этого сердца достаетъ на искреннюю привязанность къ мужу и довольство своей судьбой. "Милый, милый другъ,-- говоритъ, умирая, выбившаяся, наконецъ, изъ силъ молодая женщина,-- ты былъ всегда такъ доб])ъ ко мнѣ и дѣлалъ все для моего счастья". И все, что Милли дѣлаетъ и говоритъ, выходитъ такъ естественно и просто, что для насъ всѣ впечатлѣнія сливаются въ одно теплое чувство любви къ ней, какъ къ живому лицу. Когда, послѣ смерти жены, съ глазъ Амоса спадаетъ чешуя, и онъ, совсѣмъ потерянный, горько оплакиваетъ свою утрату, мы не только миримся съ нимъ, но намъ его душевно жаль. Когда же, по маломъ времени, постигшее его горе возвращаетъ ему расположеніе начальства, а 12-ти лѣтняя Патти, продолжая дѣло матери, приноситъ себя въ жертву его удобствамъ и покою, въ насъ возникаетъ враждебное чувство, потому что Амосъ несомнѣнно перебралъ противъ обычной доли любви и заботливости, отпускаемой судьбой посредственностямъ. Это единственный упрекъ, который можно сдѣлать разсказу. Все остальное въ немъ вполнѣ согласно съ художественной правдой. Сантиментальныя скалы и мели пройдены побѣдоносно. Впечатлѣніе отъ предсмертной сцены и похоронъ Милли почти слишкомъ сильно для слезъ. Монотонность печальныхъ картинъ разсѣяна появленіемъ кумушекъ и докторовъ, изображенныхъ съ неподражаемымъ юморомъ. Дѣти неизмѣнно радуютъ сердце (талантъ Дж. Эліотъ изображать дѣтей разныхъ типовъ сказался тоже сразу). Нѣтъ ни одного вводнаго лица, которое не дышало бы жизнью и не было строго необходимо для хода событій, развивающихся съ поразительной послѣдовательностью. Наконецъ, весь разсказъ проникнутъ глубокой поэзіей картинъ природы.

* * *

   Въ романѣ м-ра Джильфиля, въ обстановкѣ аристократическаго деревенскаго дома, разыгрываются двѣ сердечныя драмы, одинаково глубокія и трогательныя, но различныя по характеру, соотвѣтственно различіямъ темпераментовъ и національностей героевъ: юной итальянки пѣвицы, пылкой и необузданной въ любви и ненависти, не взирая на англійское воспитаніе, и молодого чистокровнаго британца, въ которомъ энергія, самообладаніе и страсть соединены почти съ женской нѣжностью. Такимъ свойствамъ молодого клерджемена Майнарда Джильфиля дано въ повѣсти широкое примѣненіе, потому что Тина, предметъ его страсти, влюблена, разумѣется, не въ него, а въ красавца Антони, сына добрякалорда и чопорной леди, призрѣвшихъ чужестранную сиротку. Майнардъ долженъ быть молчаливымъ зрителемъ ея горячей привязанности къ негодяю, и небрежнаго ухаживанія послѣдняго за нею, и наконецъ ея страданія при беззастѣнчивой помолвкѣ Антони съ высокомѣрной дурой, оскорбляющей бѣдную дѣвушку. Долженъ смотрѣть терпѣливо на все это, не отступать и не выдавать своей тайны, потому что Тинѣ нуженъ другъ, которому она бы довѣрялась какъ брату. Дж. Эліотъ умѣетъ немногими штрихами сдѣлать Майнарда живымъ лицомъ и изобразить отчаяніе влюбленной дѣвочки во всей подавляющей силѣ перваго горя. Картина ночи въ одинокой комнаткѣ, гдѣ Тина негодуетъ и плачетъ, взята прямо изъ жизни и пріобрѣтаетъ особое освѣщеніе отъ намека автора на невозмутимое теченіе вселенной среди бурь, разбивающихъ отдѣльныя существованія. Что такое маленькая Тина и ея горе въ могучемъ потокѣ, несущемся отъ одного страшнаго неизвѣстнаго къ другому? Ничтожнѣе мельчайшей единицы трепетной жизни въ каплѣ воды, незамѣтнѣе и безразличнѣе острой боли въ груди пташки, которая спѣшитъ къ гнѣзду съ трудно добытымъ кормомъ -- и находитъ гнѣздо разореннымъ и пустымъ. Послѣ того, какъ бѣдная итальяночка, ослѣпленная ревностью, едва не дѣлается убійцей и бѣжитъ изъ дому, Майнардъ превращается въ самоотверженную няньку. Удается ли ему залечить окончательно глубокія раны въ сердцѣ Тины,-- остается неяснымъ. Молодая дѣвушка, однако, какъ-будто оживаетъ подъ лучами его преданной любви, и разъ вечеромъ, по собственному побужденію, кладетъ голову на его вѣрную грудь и протягиваетъ свой алый ротикъ для поцѣлуя. Счастье Майнарда во всякомъ случаѣ не продолжительно; Типа таетъ на его глазахъ и умираетъ въ первыхъ родахъ. Какъ мощное дерево покрывается наростами и рубцами, если отрубить вѣтви, которымъ оно привыкло отдавать лучшіе соки,-- замѣчаетъ Дж. Эліотъ въ заключеніе,-- такъ захудалъ и Джильфиль послѣ этой утраты. Между молодцомъ съ открытымъ взоромъ и ясной улыбкой, котораго мы видимъ на портретѣ въ завѣтной комнатѣ (рядомъ съ блѣднолицей дѣвушкой, съ задумчивыми черными глазами, и тѣмъ старикомъ, который сидитъ у камина съ трубкой и стаканомъ грога, обмѣниваясь время отъ времени унылымъ взглядомъ съ вѣрнымъ Нонто, лежащимъ у его ногъ,-- можно сказать цѣлая пропасть. А между тѣмъ, наперекоръ узламъ и наростамъ, въ добрякѣ-пасторѣ сохранились всѣ великодушныя, честныя, нѣжныя черты его природы основныя свойства могучаго ствола, питавшаго нѣкогда его первую и единственную любовь. Съ этими-то чертами знакомимся мы въ началѣ повѣсти, въ живыхъ сценахъ между почтеннымъ чудакомъ -- пасторомъ и прихожанами разнаго возраста (отчасти уже знакомымъ по Амосу Бартону, такъ какъ приходы лежатъ по сосѣдству). Сцены эти составляютъ рамку для приведеннаго выше романическаго эпизода,-- рамку, отъ которой онъ безконечно выигрываетъ, потому что читатель видитъ въ героѣ стараго и въ высшей степени симпатичнаго знакомаго.

* * *

   Передавать содержаніе "Исповѣди-Жанеты" довольно мудрено. Борьба чахоточнаго евангелическаго проповѣдника, Тріана, со старой церковной рутиной и предубѣжденіями обывателей провинціальнаго городка и вліяніе, которое онъ постепенно пріобрѣтаетъ надъ ними, а особенно надъ одной молодой женщиной, предававшейся пьянству вслѣдствіе семейныхъ огорченій,-- не такая тема, чтобы вчужѣ показаться интересной. Она пріобрѣтаетъ невыразимое обаяніе лишь подъ перомъ Дж. Эліотъ, умѣвшей соединять глубокія душевныя драмы съ идиллическими картинами и забавными бытовыми сценами.
   Въ драмѣ развертывается здѣсь передъ читателемъ всего поразительнѣе встрѣча между Тріаномъ и Жанетой. Однажды ночью, послѣ крупной ссоры, пьяный извергъ-мужъ выталкиваетъ Жанету прямо съ постели на улицу, и она, во избѣжаніе позора, принуждена искать убѣжища у сосѣдки, отъявленной тріанитки. Добрѣйшая сосѣдка, испуганная тупымъ отчаяніемъ молодой женщины, убѣждаетъ ее на другое утро обратиться къ м-ру Тріану за совѣтомъ (хотя знаетъ, что Жакета принадлежитъ къ его врагамъ и даже принимала участіе въ недостойномъ заговорѣ, устроенномъ Демистеромъ) и приглашаетъ проповѣдника къ себѣ. Нервы Жанеты такъ натянуты, оскорбленіе такъ свѣжо и такъ явно служитъ извиненіемъ ея пороку и намѣренію никогда не возвращаться къ мужу, что, явись передъ нею суровый обличитель или даже просто посредникъ, сознающій свое превосходство надъ падшими, она дошла бы до изступленія. Но кроткое, болѣзненное лицо Тріана, задушевныя слова утѣшенія, которыя она слышитъ отъ него вмѣсто укоровъ, его скорбное признаніе въ собственныхъ грѣхахъ, вмѣсто суда надъ нею -- все это въ гордой красавицѣ производить неожиданную реакцію. Она видитъ передъ собою друга, ищетъ у него защиты отъ самой себя, отъ ненависти къ мужу, отъ искушающаго ее демона. Вся скорбная душа ея изливается въ скорбной исповѣди, и эта минута служитъ началомъ ея нравственнаго возрожденія. Есть слова, которыя навсегда остаются для насъ посторонними звуками, но другія -- превращаются въ нашу плоть и кровь: такія слова умѣлъ найти Тріанъ. Тяжкая болѣзнь спившагося Демистера освобождаетъ вскорѣ Жанету отъ колебанія, по поводу возвращенія въ домъ мужа: забыто все, кромѣ жалости къ нѣкогда любимому человѣку и желанія примириться съ нимъ. Послѣ смерти Демистера, Жанета посвящаетъ себя служенію ближнимъ, и между нею и Тріаномъ постепенно растетъ и крѣпнетъ духовная близость и глубокая, сердечная привязанность. Дж. Эліотъ считала духовный союзъ идеаломъ человѣческихъ отношеній и много разъ олицетворяла этотъ идеалъ въ своихъ романахъ. Въ данномъ случаѣ она, не боясь ложныхъ толкованій, скрѣпила его святымъ поцѣлуемъ, въ которомъ слились блѣдныя губы умирающаго Тріана и полныя жизни уста спасенной имъ Жанеты. Сверхъ личной привлекательности Жанета интересна, какъ первая представительница типа, часто повторяющаго въ романахъ Дж. Эліотъ -- женщинъ, стремящихся къ нравственному совершенству, жаждущихъ самопожертвованія и подвига. Восхищаясь этими идеалами, одинъ изъ критиковъ, хорошо знакомый со взглядами писательницы, замѣчаетъ: "отличительное и почти непонятное свойство ея генія то, что на почвѣ разрушительнаго и безплоднаго скептицизма возникъ у нея цѣлый міръ существъ, заявляющихъ свою человѣчность въ горячихъ порывахъ мысли, вѣры, страсти".

Книга первая.

ГЛАВА I.
МАСТЕРСКАЯ.

   Съ помощью одной капельки чернилъ вмѣсто зеркала египетскій магъ берется показать всякому желающему далекія картины минувшаго. Это же самое, читатель, я собираюсь сдѣлать для васъ.
   Съ помощью капельки чернилъ на концѣ моего пера я хочу показать вамъ просторную мастерскую мистера Джонатана Бурджа, плотника и строителя -- подрядчика въ деревнѣ Гейслопъ,-- показать ее въ томъ видѣ, какой она имѣла восемнадцатаго іюня блаженной памяти 1799-го года.
   Восемнадцатаго іюня вечернее лѣтнее солнце обливало своими теплыми лучами пятерыхъ человѣкъ, работавшихъ въ этой мастерской надъ отдѣлкой дверей, оконныхъ рамъ и панелей. Запахъ сосны отъ новыхъ досокъ, составленныхъ въ кучу снаружи за отворенной дверью, смѣшивался съ запахомъ бузины, тянувшей свои усыпанныя лѣтнимъ снѣгомъ вѣтки къ открытому окну въ противоположной стѣнѣ. Косые лучи солнца насквозь пронизывали пушистыя, прозрачныя стружки, которыя гналъ передъ собой неутомимый рубанокъ, и освѣщали красивый рисунокъ древесныхъ волоконъ на дубовой панели, прислоненной къ стѣнѣ. Большой косматый сѣрый песъ -- овчарка устроилъ себѣ уютную постель на кучѣ этихъ стружекъ; онъ лежалъ, положивъ морду на переднія лапы, и только изрѣдка морщилъ свой лобъ, приподымая брови, чтобы взглянуть на самаго высокаго изъ пятерыхъ работниковъ,-- того, который вырѣзывалъ щитъ на дубовой доскѣ для камина. Тому-же самому работнику принадлежалъ и сильный баритонъ, раздававшійся въ мастерской и покрывавшій собой визгъ рубанка и стукъ молотка. Голосъ пѣлъ:
   
   "Проснись, моя душа, и вмѣстѣ съ солнцемъ
   Свой путь дневной труда свершай.
   Лѣнь скучную стряхни"...
   
   Здѣсь пѣвцу понадобилось что-то такое отмѣрить, а это потребовало болѣе сосредоточеннаго вниманія, и звучное пѣніе смѣнилось тихимъ насвистываньемъ; но въ слѣдующую минуту голосъ запѣлъ съ новой силой:
   
   "Пусть рѣчь твоя всегда идетъ отъ сердца,
   Какъ ясный день чиста твоя пусть будетъ совѣсть".
   
   Такой голосъ могъ выходить только изъ широкой груди, и эта широкая грудь принадлежала широкоплечему, мускулистому человѣку почти шести футъ ростомъ, человѣку съ такою прямой и ровной спиной и такъ правильно поставленной головой, что когда онъ выпрямился, чтобъ лучше оглянуть свою работу, онъ имѣлъ видъ солдата, стоящаго "смирно". Засученный выше локтя рукавъ рубахи открывалъ руку, которая должна была брать призы во всѣхъ состязаніяхъ силы, а длинная гибкая кисть этой руки съ длинными и на концахъ широкими пальцами была какъ будто нарочно создана для тонкихъ работъ. Высокій и статный, Адамъ Бидъ былъ истый саксонецъ и оправдывалъ свое имя; но его черные какъ смоль волосы, казавшіеся еще чернѣй отъ контраста съ бѣлой бумажной шапочкой, бывшей на немъ, и острый взглядъ темныхъ глазъ, сверкавшихъ живымъ блескомъ изъ подъ рѣзко очерченныхъ, слегка нависшихъ и подвижныхъ бровей, указывали на примѣсь кельтской крови. Лицо у него было широкое и съ крупными, довольно грубыми чертами; единственную красоту этого лица, когда оно было спокойно, составляла та красота, которая бываетъ неразлучна съ выраженіемъ добродушія, честности и ума.
   Слѣдующій работникъ -- братъ Адама: это видно съ перваго взгляда. Онъ почти такого-же роста и того-же саксонскаго типа: тѣ-же черты, тотъ-же цвѣта волосъ и лица; но сильное семейное сходство какъ будто еще рѣзче выставляетъ на видъ поразительную разницу въ выраженіи лицъ и складѣ фигуръ. Широкія плечи Сета немного сутуловаты; глаза у него сѣрые, брови не такъ выдаются и менѣе подвижны, чѣмъ у брата; взглядъ мягкій и довѣрчивый. Онъ снялъ теперь свою бумажную шапочку, и вы можете видѣть, что волосы у него не густые и прямые, какъ у Адама, а рѣдкіе и волнистые, что даетъ возможность хорошо разсмотрѣть очертанія выпуклой верхней части лба, замѣтно преобладающей надъ нижней.
   Разные бродяги и нищіе были всегда заранѣе увѣрены, что они не уйдутъ отъ Сета съ пустыми руками; съ Адамомъ ни одинъ изъ нихъ никогда, кажется, и не заговаривалъ.
   Нестройный концертъ рабочихъ инструментовъ и пѣнія Адама былъ, наконецъ, прерванъ Сетомъ. Приподнявъ дверь, надъ которой онъ до тѣхъ поръ старательно работалъ, Сетъ отставилъ ее къ стѣнѣ и сказалъ:
   -- Ну вотъ, я таки кончилъ сегодня свою дверь.
   Всѣ четыре работника подняли головы. Джимъ Сольта, дюжій парень съ красно-рыжими волосами, по прозванію Огненный Джимъ, пересталъ строгать, а Адамъ быстро взглянулъ на Сета и проговорилъ съ удивленіемъ:
   -- Какъ? Ты и въ самомъ дѣлѣ думаешь, что ты кончилъ эту дверь?
   -- Конечно, отвѣчалъ Сетъ, въ свою очередь удивленный вопросомъ Адама:-- чего-же ей не хватаетъ?
   Громкій взрывъ хохота заставилъ Сета сконфуженно оглянуться на трехъ другихъ рабочихъ. Адамъ не смѣялся, но на лицѣ его мелькнула слабая улыбка, когда онъ сказалъ мягкимъ тономъ:
   -- А панели-то? Ты забылъ про панели.
   Всѣ опять захохотали, а Сетъ схватился за голову и покраснѣлъ до ушей.
   -- Ура! закричалъ маленькій вертлявый человѣкъ, Бенъ-Волчекъ по прозванію, выскакивая впередъ и хватаясь за Сетову дверь.-- Мы подвѣсимъ этѵ дверь вонъ въ томъ углу и напишемъ на ней: "Работа Сета Бида, методиста". Эй, Джимъ, подай-ка сюда горшокъ съ красной краской.
   -- Глупости! сказалъ Адамъ.-- Оставь дверь, Бенъ Крэнеджъ. Когда-нибудь и ты, можетъ быть такъ-же проштрафишься; посмотримъ, какъ-то ты тогда посмѣешься.
   -- Ну нѣтъ, Адамъ, меня на этомъ не поймаешь! отвѣчалъ Бенъ.-- Понадобится много времени, чтобъ начинить мою голову методизмомъ.
   -- За то она у тебя часто начинена водкой,-- а это похуже.
   Между тѣмъ Бенъ завладѣлъ таки горшкомъ съ красной краской и, собираясь воспроизвести свою надпись, въ видѣ предисловія, выписывалъ въ воздухѣ воображаемое Р.
   -- Оставь -- тебѣ говорятъ! крикнулъ Адамъ. Положивъ свои инструменты, онъ шагнулъ къ Бену и схватилъ его за правое плечо.-- Оставь сейчасъ, или я вытрясу изъ тебя душу!
   Бенъ зашатался подъ желѣзной лапой Адама, но, будучи храбрымъ маленькимъ человѣчкомъ, и не подумалъ сдаться. Лѣвой рукой онъ выхватилъ кисть изъ своей безпомощной правой и сдѣлалъ такое движеніе, какъ будто собирался писать. Въ тотъ-же мигъ Адамъ повернулъ его къ себѣ, схватилъ за другое плечо и, толкая передъ собой, пригвоздилъ къ стѣнѣ. Но тутъ заговорилъ Сетъ:
   -- Оставь его, Адди, оставь! Бенъ у насъ всегда шутитъ. Да онъ и въ правѣ смѣяться надо мной: я и самъ не могу не смѣяться.
   -- Я не пущу ег е дитя! продолжала Дина: -- а если съ тобой случится тоже, что случилось съ рабою божіею во дни ея тщеславія. Она думала только о кружевныхъ чепцахъ и копила деньги, чтобъ купить ихъ; она никогда не думала о томъ, какъ бы ей сдѣлаться чистою сердцемъ и праведною; ей нужно было только имѣть кружева лучше другихъ дѣвушекъ. И однажды, когда она надѣла новый чепецъ и посмотрѣлась въ зеркало, то увидѣла окровавленный ликъ въ терновомъ вѣнцѣ. Этотъ ликъ обращенъ теперь къ тебѣ.
   При этихъ словахъ, Дина указала на точку передъ Бесси.
   -- Ахъ, вырви вонъ эти глупости! брось ихъ отъ себя, какъ жалящихъ змѣй. Да они и жалятъ тебя... они отравляютъ твою душу... они влекутъ тебя въ мрачную бездонную пропасть, гдѣ ты погрязнешь навѣки, навѣки и навѣки, вдали отъ свѣта и отъ Бога.
   Бесси не могла долѣе переносить этого: ею овладѣлъ неописанный ужасъ; вырвавъ серьги изъ ушей и громко рыдая, она бросила ихъ передъ собою на землю. Ея отецъ Чадъ, опасаясь, что и до него можетъ дойдти очередь (впечатлѣніе, произведенное на упрямую Бессъ, поразило его, какъ чудо), поспѣшно удалился и принялся работать за своей наковальней длятого, чтобъ снова собраться съ духомъ.
   -- Проповѣдуй тамъ, или не проповѣдуй! людямъ, все равно, нужны же подковы: вѣдь не возьметъ же меня дьяволъ за это, ворчалъ онъ про себя.
   Но вслѣдъ затѣмъ Дина стала говорить о радостяхъ, которыя будутъ удѣломъ покаявшихся, и своимъ простымъ языкомъ описывать божественный миръ и любовь, наполняющіе душу вѣрующаго... какимъ-образомъ чувство божественной любви превращаетъ бѣдность въ богатство и служитъ отрадою для души, такъ-что ея не раздражаетъ никакое нечестивое желаніе, не тревожитъ никакой страхъ; какимъ-образомъ, наконецъ, исчезаетъ самое искушеніе къ содѣянію грѣха, и на землѣ начинается жизнь небесная, ибо не проходитъ никакого облачка между душою и Богомъ, который есть ея вѣчное солнце.
   -- Дорогіе друзья, сказала она въ-заключеніе: -- братья и сестры, которыхъ я люблю, какъ тѣхъ, за которыхъ умеръ нашъ Господь, вѣрьте: я знаю, что значитъ это великое блаженство, и, потому-что я это знаю, я желаю, чтобъ и вы раздѣляли его. Я бѣдна такъ же, какъ и вы, и принуждена снискивать себѣ пропитаніе трудами рукъ своихъ; но никакой лордъ, никакая леди не могутъ быть такъ счастливы, какъ я, если у нихъ въ душѣ нѣтъ любви къ Богу. Подумайте, что значитъ ненавидѣть только грѣхъ, любить каждое существо, не страшиться ничего, быть увѣрену, что все ведетъ къ добру, не заботиться о страданіяхъ, ибо такова воля нашего отца, знать, что ничто -- нѣтъ, ничто, еслибъ даже была сожжена земля, или воды вышли изъ береговъ и затопили насъ -- ничто не можетъ разлучить насъ съ Богомъ, любящимъ насъ и наполняющимъ души наши миромъ и радостями, ибо мы увѣрены, что все, что онъ ни велитъ, свято, справедливо и добро.
   -- Дорогіе друзья, придите и получите это блаженство; оно предлагается вамъ; это -- добрыя вѣсти, которыя Іисусъ пришелъ возвѣстить бѣднымъ. Оно не походитъ на богатства этого міра: послѣднія таковы, что чѣмъ больше пріобрѣтаетъ одинъ, тѣмъ меньше остается прочимъ. Богъ безконеченъ; любовь его безконечна:
  
   "Its streams the whole creation reach,
             So plenteous is the store;
   Enough for all, enough for each,
             Enough for evermore." (*)
   (*) "Ея потокъ наполняетъ вселенную: такъ обиленъ источникъ этой любви; ея достаточно на всѣхъ, ея достаточно на всякаго, ея достаточно навѣки."
  
   Дина говорила, по-крайней-мѣрѣ, часъ, и румяный свѣтъ заходившаго солнца, казалось, придавалъ ея заключительнымъ словамъ торжественную силу. Незнакомецъ, заинтересованный рѣчью, какъ могло его заинтересовать развитіе драмы -- во всякомъ краснорѣчивомъ словѣ, сказанномъ безъ приготовленія, существуетъ очарованіе, открывающее слушателю внутреннюю драму волненій оратора -- повернулъ лошадь въ сторону и сталъ продолжать свой путь, въ то время, когда Дина произнесла: "Споемъ гимнъ, дорогіе друзья!" Спускаясь по извилинамъ откоса, онъ слышалъ голоса методистовъ, то возвышавшіеся, то опускавшіеся въ странномъ сліяніи радости и грусти, которое принадлежитъ къ размѣру гимна.
  

III.
Послѣ проповѣди.

   Менѣе часу спустя Сетъ Бидъ шелъ рядомъ съ Диною по окруженной изгородью изъ деревьевъ аллеѣ, которая шла по опушкѣ пастбищъ и зеленыхъ хлѣбныхъ луговъ, лежавшихъ между деревнею и мызою. Дина снова сняла свою квакерскую шляпку и держала ее въ рукахъ длятого, чтобъ свободнѣе наслаждаться прохладою вечернихъ сумерекъ, и Сетъ очень-ясно могъ видѣть выраженіе ея лица, когда онъ шелъ съ нею рядомъ, робко обдумывая то, что онъ хотѣлъ сказать ей. Ея лицо выражало безсознательную тихую важность, погруженіе въ мысли, неимѣвшія никакой связи съ настоящею минутою, или съ ея собственною личностью; однимъ словомъ, ея лицо имѣло выраженіе, которое не можетъ ободрить влюбленнаго. Самая походка Дины лишала Сета мужества: она была такъ спокойна и легка, что не нуждалась въ помощи. Сетъ неопредѣленно сознавалъ это и подумалъ: "Она такъ добра и такъ свята, что никто не достоинъ ея, а я и подавно." Такимъ-образомъ, слова, которыя онъ вызвалъ въ себя, возвращались назадъ, не коснувшись его губъ. Но другая мысль придала ему мужество: "Развѣ найдется человѣкъ, который могъ бы любить ее больше и дать ей полнѣйшую свободу предаваться дѣламъ, угоднымъ Богу?" думалъ онъ. Они нѣсколько минутъ молчали, съ-тѣхъ-поръ, какъ перестали говорить о Бесси Кренеджъ. Дина, повидимому, почти забыла о присутствіи Сета; походка ея сдѣлалась гораздо-скорѣе. Замѣтивъ, что имъ оставалось только нѣсколько минутъ ходьбы до воротъ мызнаго двора, Сетъ наконецъ ободрился и сказалъ:
   -- Что, вы совершенно рѣшились воротиться въ Снофильдъ, въ субботу, Дина?
   -- Да, отвѣчала Дина спокойно.-- Меня призываютъ туда. Когда я была погружена въ размышленіе въ воскресенье вечеромъ, то мнѣ представилось, что сестра Алленъ, которая больна чахоткою, нуждается во мнѣ. Я видѣла ее такъ же ясно, какъ мы видимъ теперь это небольшое бѣлое облачко: она, бѣдняжка, подняла свою исхудавшую руку и манила меня къ себѣ. И, сегодня утромъ, когда я открыла библію длятого, чтобъ почерпнуть изъ нея наставленіе, то первыя слова, попавшіяся мнѣ на глаза, были: "И, узрѣвъ видѣніе, немедленно рѣшили идти въ Македонію". Еслибъ не это ясное указаніе воли Господней, я пошла бы туда неохотно, потому-что сердце мое сокрушается по тёткѣ и ея малюткамъ, и по этой бѣдной, заблудшейся овцѣ Гетти Соррель. Въ послѣднее время я много молилась о ней, и въ моемъ видѣніи я вижу знаменіе того, что она будетъ помилована.
   -- Дай-то Богъ! сказалъ Сетъ.-- Мнѣ кажется, Адамъ дотого привязался къ ней сердцемъ, что никогда не обратится къ какой-нибудь другой; а, между-тѣмъ, женитьба его на ней нанесла бы сильный ударъ моему сердцу, потому-что я не могу себѣ представить, чтобъ она сдѣлала его счастливымъ. Это глубокая тайна -- какимъ-образомъ сердце мужчины обращается къ одной женщинѣ, несмотря на всѣхъ прочихъ, которыхъ онъ видѣлъ на свѣтѣ, и ему легче работать для нея семь лѣтъ, какъ Іаковъ работалъ для Рахили, нежели обратиться къ другой женщинѣ, которая только и ждетъ его предложенія. Я часто вспоминаю эти слова: "И Іаковъ семь лѣтъ служилъ для Рахили, и казались они ему только немногими днями: столь велика была любовь, которую онъ питалъ къ ней". Я знаю, что эти слова оправдались бы на мнѣ, Дина, еслибъ вы мнѣ дали надежду, что я получилъ бы васъ по прошествіи семи лѣтъ. Вы, я знаю, думаете, что мужъ отнялъ бы у васъ слишкомъ-много мыслей, потому-что апостолъ Павелъ говоритъ: "Она же, идущая замужъ, печется о предметахъ міра сего, какъ бы ей понравитися мужу"; вы, можетъ-быть, считаете меня слишкомъ-смѣлымъ, за то, что я снова заговорилъ съ вами объ этомъ, тогда-какъ вы сообщили мнѣ прошлую субботу, что вы думаете объ этомъ предметѣ. Но я опять думалъ объ этомъ ночью и днемъ и молился, чтобъ меня не ослѣпили мои желанія и чтобы я не думалъ только, что хорошо для меня, то хорошо и для васъ. И мнѣ кажется, что больше текстовъ можно привесть за ваше замужство, нежели вы когда-либо приведете противъ его. Апостоль Павелъ чрезвычайно-ясно говорить въ другомъ мѣстѣ: "Хочу, чтобъ молодыя женщины шли въ замужство, рожали дѣтей, вели хозяйство, не давали никакого случая врагу упрекать ихъ въ чемъ-либо", и еще: "двое лучше одного", и это такъ же хорошо относится къ женитьбѣ, какъ къ многому другому. Потому-что мы будемъ жить однимъ сердцемъ и однимъ умомъ, Дина! Мы оба служимъ одному Господину и стремимся къ однимъ и тѣмъ же благамъ; и я никогда не буду мужемъ, который сталъ бы объявлять свои права на васъ и препятствовать вамъ въ совершеніи дѣлъ, возложенныхъ на васъ Богомъ. Я употребилъ бы всевозможныя усилія, снялъ бы внутреннія и внѣшнія двери длятого, чтобъ вы имѣли полнѣйшую свободу, и вы были бы свободны больше теперешняго, ибо теперь вамъ самимъ нужно заботиться о своемъ существованіи, я же довольно силенъ длятого, чтобъ работать на насъ обоихъ.
   Начавъ однажды свою рѣчь, Сетъ продолжалъ говорить серьёзно и даже торопился, какъ-бы опасаясь, чтобъ Дина не произнесла рѣшительнаго слова прежде, нежели онъ успѣлъ излить всѣ доводы, приготовленные имъ. Его щоки раскраснѣлись, когда онъ сталъ продолжать; его кроткіе сѣрые глаза наполнялись слезами, и голосъ дрожалъ, когда онъ произносилъ послѣднія слова. Они достигли одного изъ весьма-узкихъ проходовъ между двумя высокими камнями, стоявшими здѣсь, въ Ломшейрѣ, вмѣсто дорожныхъ столбиковъ, и Дина, помолчавъ, обернулась къ Сету и произнесла своимъ нѣжнымъ, но спокойнымъ дискантомъ:
   -- Сетъ Бидъ, благодарю васъ за любовь ко мнѣ, и еслибъ я могла думать о комъ-либо больше, нежели какъ о братѣ моемъ во Христѣ, то, вѣроятно, думала бы о васъ. Но сердце мое несвободно длятого, чтобъ я могла выйдти замужъ. Это хорошо для другихъ женщинъ, и быть женою и матерью -- дѣло великое и благословенное; но "что Богъ назначилъ человѣку, къ чему Господь призвалъ человѣка, такъ да совершится то". Богъ назначилъ мнѣ прислуживать другимъ, не имѣть ни собственныхъ радостей, ни печалей, но радоваться съ тѣми, кто радуется, и плакать съ тѣми, кто плачетъ. Онъ призвалъ меня возвѣстить его слово, и онъ высоко призналъ мои дѣянія. По самому ясному лишь указанію свыше могла бы я оставить братьевъ и сестеръ въ Снофильдѣ, которые удостоены лишь весьма-немногихъ благъ этого міра, гдѣ деревья находятся въ небольшомъ числѣ, такъ-что ребенокъ можетъ сосчитать ихъ, и гдѣ бѣднымъ весьма-тяжело жить зимою. Мнѣ предназначено помогать тому небольшому стаду, быть его отрадою и опорою, усилить его и сзывать туда заблуждающихся; и душа моя полна всего этого съ ранняго утра и до поздняго вечера. Моя жизнь слишкомъ-коротка, дѣло же Божіе слишкомъ-велико для меня, чтобъ я могла устроить себѣ въ этомъ мірѣ свой собственный пріютъ. Я не была глуха къ вашимъ словамъ, Сетъ, ибо, когда я увидѣла, какъ вы отдали мнѣ вашу любовь, я думала, что само Провидѣніе указываетъ мнѣ перемѣнить мой образъ жизни и намъ обоимъ сдѣлаться помощниками другъ друга; и я обратилась съ вопросомъ объ этомъ къ Богу. Но каждый разъ, когда я старалась мысленно остановиться на замужствѣ и на нашей жизни вдвоемъ, то голова моя всегда наполнялась другими мыслями... о тѣхъ временахъ, когда я молилась у изголовья больныхъ и умирающихъ, и о счастливыхъ часахъ, въ которые я поучала, когда сердце мое было полно любви и слово давалось обильно. И когда я открывала библію длятого, чтобъ почерпнуть оттуда наставленіе, то я всегда попадала на слова, указывавшія мнѣ ясно, гдѣ было мое дѣло. Я вѣрю, Сетъ, вашимъ словамъ: что вы употребили бы всѣ старанія, чтобъ быть помощью, а не препятствіемъ въ моихъ дѣйствіяхъ; но я вижу, что на бракъ нашъ нѣтъ воли Божіей... Онъ влечетъ мое сердце по другому пути. Я хочу жить и умереть безъ мужа и дѣтей. Мнѣ кажется, что у меня въ душѣ нѣтъ мѣста для моихъ собственныхъ нуждъ и опасеній: въ такой степени Богу было угодно наполнить сердце мое только нуждами и страданіями бѣдныхъ избранныхъ имъ людей.
   Сетъ былъ не въ-состояніи отвѣчать, и они продолжали идти молча. Наконецъ, когда они уже стали подходить къ воротамъ двора, онъ сказалъ:
   -- Итакъ, Дина, я долженъ найдти въ себѣ твердость, чтобъ перенести это и покориться волѣ того, кто невидимъ. Но я чувствую теперь, какъ слаба моя вѣра. Кажется, какъ-будто я уже не могу найдти ни въ чемъ радости, когда васъ нѣтъ. Я думаю, что мое чувство къ вамъ превышаетъ обыкновенную любовь къ женщинамъ, ибо я могъ бы быть довольнымъ, еслибъ вы и не вышли за меня замужъ, еслибъ я могъ отправится въ Снофильдъ, жить тамъ и быть вблизи васъ. Я надѣялся, что сильная любовь къ вамъ, которую Богъ далъ мнѣ, служила указаніемъ намъ обоимъ; но, видно, это дано было мнѣ въ испытаніе. Можетъ-быть, я чувствую къ вамъ больше, нежели я долженъ чувствовать къ какому-либо созданію, ибо я невольно говорю о васъ, какъ говоритъ гимнъ:
  
   "In darkest shades if she appear,
             My dawning is begun;
   She is my soul's bright morning-star,
             And she my rising sun (*).
   (*) "Если она, является въ мрачнѣйшей тѣни, тогда начинается моя утренняя заря; она -- блестящая утренняя звѣзда моей души, она и мое восходящее солнце." Гимнъ ко Христу доктора Уогса, методиста.
  
   Я, можетъ-быть, и неправъ, разсуждая такимъ-образомъ, и долженъ научиться лучшему. Но скажите, будете ли вы недовольны мною, если судьба устроитъ такъ, что мнѣ удастся оставить эту страну и пойдти жить въ Снофильдъ?
   -- Нѣтъ, Сетъ; но я совѣтую вамъ ждать терпѣливо и не оставлять безъ нужды вашей страны и родныхъ. Не дѣлайте ничего безъ яснаго повелѣнія Господа. Та страна холодна и безплодна и непохожа на эту Гессемскую Землю, въ которой вы привыкли жить. Мы не должны торопиться въ назначеніи и выборѣ нашей собственной участи; мы должны ждать указанія.
   -- Но вы позволите мнѣ написать вамъ письмо, Дина, если мнѣ нужно будетъ сообщить вамъ что-нибудь.
   -- Конечно; увѣдомьте меня, если будете находиться въ какомъ нибудь затрудненіи. Я постоянно буду поминать васъ въ молитвахъ.
   Они дошли теперь до воротъ двора, и Сетъ сказалъ:
   -- Я не войду туда, Дина. Будьте же счастливы.
   Она подала ему руку. Онъ остановился и медлилъ и потомъ сказалъ:
   -- Кто знаетъ, можетъ-быть, черезъ нѣсколько времени вы станете иначе смотрѣть на предметы. Можетъ-быть, послѣдуетъ и новое указаніе.
   -- Оставимъ это, Сетъ! Хорошо жить только настоящею минутою, какъ читала я въ одной изъ книгъ мистера Веслея. Ни вамъ, ни мнѣ не слѣдуетъ дѣлать планы: намъ ничего болѣе не остается дѣлать, какъ повиноваться и надѣяться. Будьте счастливы.
   Дина сжала его руку съ нѣкоторою грустью въ своихъ любящихъ глазахъ и потомъ вошла въ ворота, между-тѣмъ, какъ Сетъ повернулся и медленно отправился домой. Но, вмѣсто-того, чтобъ идти прямой дорогой, онъ предпочелъ повернуть назадъ по полямъ, по которымъ недавно шелъ съ Диной, и, кажется, его синій полотняный платокъ былъ очень-влаженъ отъ слезъ гораздо-прежде, нежели онъ успѣлъ опомниться, что уже было время прямо отправиться домой. Ему было только двадцать-три года, и онъ только-что узналъ, что значитъ любить... любить до обожанія, какъ молодой человѣкъ любитъ женщину, которая, по его собственному сознанію, выше и лучше его. Любовь такого рода почти одинакова съ религіознымъ чувствомъ. Какъ глубока и достойна такая любовь! все равно: къ женщинѣ, или къ ребенку, къ искусству, или къ музыкѣ. Наши ласки, наши нѣжныя слова, нашъ тихій восторгъ подъ вліяніемъ осенняго заката солнца, или колоннадъ, или спокойныхъ величественныхъ статуй, или бетговенскихъ симфоній, приносятъ съ собою сознаніе того, что это волны и струи въ неизмѣримомъ океанѣ любви и красоты. Наше волненіе, достигая высшей степени, переходитъ отъ выраженія къ безмолвію; наша любовь при самой высшей струѣ ея стремится далѣе своего предмета и теряется въ чувствѣ божественной тайны. И этотъ благословенный даръ благоговѣющей любви, съ того времени, какъ существуетъ свѣтъ, былъ присужденъ слишкомъ-многимъ смиреннымъ работникамъ, и потому мы не должны удивляться, что эта любовь существовала въ душѣ методиста-плотника полстолѣтія тому назадъ: тогда продолжалъ еще существовать отблескъ времени, въ которое Весли и его сотоварищи-земледѣльцы питались шиповникомъ и боярышникомъ корнвельскихъ изгородей и, не щадя физическихъ и нравственныхъ силъ своихъ, сообщали божественныя вѣсти бѣднымъ.
   Этотъ отблескъ исчезъ уже давно, и картина методизма, которую готово представить намъ воображеніе, не является въ видѣ амфитеатра зеленыхъ горъ, или глубокой тѣни широколиственныхъ сикоморъ, гдѣ толпа грубыхъ мужчинъ и утомленныхъ сердцемъ женщинъ впивали вѣру, которая первоначально образовала ихъ, связала ихъ мысли съ прошедшимъ, возвысила ихъ фантазію надъ грязными подробностями ихъ собственной узкой жизни и облила ихъ души сознаніень сострадательнаго, любящаго, безпредѣльнаго присутствія, сладостнаго какъ лѣто для бездомнаго нищаго. Можетъ-быть также, нѣкоторые изъ моихъ читателей при мысли о методизмѣ представляютъ себѣ не что иное, какъ низенькіе дома въ темныхъ улицахъ, жирныхъ лавочниковъ, дармоѣдовъ-проповѣдниковъ, лицемѣрный тарабарскій языкъ -- элементы, по мнѣнію не одного фешёнебльнаго квартала, составляющіе полную идею о методизмѣ.
   Это заслуживало бы сожалѣнія, ибо я не могу представить, что Сетъ и Дина не были методистами: они были методистами, но, разумѣется, не современной формы, которые читаютъ трехмѣсячныя обозрѣнія и сидятъ въ капеллахъ, имѣющихъ портики съ колоннами; а были методистами самаго стараго покроя. Они вѣровали, что чудеса могутъ совершаться и въ настоящее время, вѣровали въ мгновенное обращеніе, въ откровенія посредствомъ сновъ и видѣній. Они бросали жребій и искали божественнаго указанія, открывая наудачу библію: они буквально толковали священное писаніе, что вовсе не утверждено признанными коментаторами. Мнѣ невозможно также сказать, что они правильно выражались, или что ихъ ученіе отличалось вѣротерпимостью. Но -- если я вѣрно читалъ священную исторію -- вѣра, надежда и любовь къ ближнему не всегда находились въ безукоризненной гармоніи. Благодаря небу! можно имѣть весьма ошибочныя теоріи и весьма-высокія чувства. Сырая ветчина, которую неуклюжая Молли откладываетъ отъ своей собственной скудной доли длятого, чтобъ снесть ее сосѣднему ребенку, надѣясь унять его этимъ лакомствомъ, можетъ быть жалкимъ недѣйствительнымъ средствомъ; но великодушное движеніе чувствъ, побуждающее сосѣдку къ этому дѣлу, имѣетъ благодѣтельный отблескъ, который не потерянъ.
   Принимая во вниманіе все сказанное нами выше, мы не можемъ отказать Динѣ и Сету въ нашемъ сочувствіи, несмотря на то, что привыкли плакать надъ болѣе-возвышенною печалью героинь въ атласныхъ сапожкахъ и кринолинѣ и героевъ, ѣздящихъ на пылкихъ коняхъ и обуреваемыхъ еще болѣе-пылкими страстями.
   Бѣдный Сетъ! во всю свою жизнь онъ сидѣлъ на лошади только одинъ разъ, когда былъ мальчикомъ и мистеръ Джонатанъ Бёрджъ посадилъ его на лошадь позади себя, сказавъ ему: держись крѣпче! И, вмѣсто того, чтобъ изливаться въ неистовыхъ упрекахъ противъ Бога и судьбы, онъ, идя теперь домой, при торжественномъ сіяніи звѣздъ, рѣшается подавить горе, менѣе подчиняться своей собственной волѣ и, подобно Динѣ, болѣе жить для ближнихъ.
  

IV.
Домъ и домашнія печали.

   По зеленѣющей долинѣ протекаетъ ручеекъ, почти готовый разлиться послѣ недавнихъ дождей и окруженный наклонившимися къ его водѣ ивами. Черезъ ручеекъ переброшена доска. По этой доскѣ идетъ Адамъ Бидъ твердымъ шагомъ, преслѣдуемый по пятамъ Джипомъ съ корзинкою. Ясно, что онъ идетъ къ крытому соломою дому, съ одной стороны котораго стоитъ клѣтка лѣса, подымающаяся вверхъ по противоположному откосу, ярдовъ на двадцать.
   Дверь дома отворена. Изъ нея смотритъ пожилая женщина; но она не занята тихимъ созерцаніемъ вечерняго солнечнаго свѣта: она ожидаетъ, устремивъ слабые зрѣніемъ глаза на постепенно увеличивавшееся пятно, которое какъ она вполнѣ увѣрилась въ послѣднія минуты, былъ ея любимый сынъ Адамъ. Лисбетъ Бидъ любитъ своего сына любовью женщины, которая получила своего первенца поздно въ жизни. Она -- заботливая, худощавая, но еще довольно-крѣпкая старуха и чистая, какъ подснѣжникъ. Сѣдые волосы опрятно зачесаны назадъ подъ бѣлый, какъ снѣгъ, полотняный чепецъ, обшитый черною лентою; широкая грудь покрыта желтою косынкой, и подъ ней вы видите нѣчто въ родѣ короткаго спальнаго платья, сшитаго изъ синей клѣтчатой холстинки, подвязаннаго около таліи и доходящаго пониже колѣнъ, гдѣ видна довольно-длинная понитковая юбка. Лисбетъ высока, да и въ другихъ отношеніяхъ между ею и ея сыномъ Адамомъ большое сходство. Ея темные глаза теперь уже нѣсколько утратили свой блескъ, вѣроятно отъ излишнихъ слезъ; но ея широко-очерченныя брови все еще черны, зубы здоровы, и когда она стоитъ, держа въ своихъ загрубѣлыхъ отъ трудовъ рукахъ вязанье, и быстро и безсознательно занимается этою работою, то держится такъ же прямо и твердо, какъ и въ то время, когда несетъ на головѣ ведро съ водою отъ ключа. Въ матери и сынѣ та же фигура и тотъ же смѣлый живой темпераментъ; но не отъ матери у Адама выдающійся впередъ лобъ и выраженіе великодушія и ума.
   Фамильное сходство служитъ нерѣдко источникомъ глубокой грусти: природа, этотъ великій трагическій драматургъ, связываетъ насъ вмѣстѣ посредствомъ костей и мускуловъ и раздѣляетъ насъ болѣе-тонкою тканью нашего мозга, смѣшиваетъ любовь и отвращеніе и связываетъ насъ фибрами сердца съ существами, постоянно находящимися въ разладѣ съ нами. Мы слышимъ, какъ голосъ, имѣющій тотъ же тембръ, какъ и нашъ собственный, выражаетъ мысли, которыя мы презираемъ; мы видимъ, что глаза -- ахъ, точь-въ-точь глаза нашей матери -- отвращаются отъ насъ съ холоднымъ равнодушіемъ, и нашъ послѣдній любимый ребенокъ приводитъ насъ въ трепетъ, своимъ видомъ и жестами напоминая сестру, съ которой мы враждебно разстались много лѣтъ тому назадъ. Отецъ, которому мы обязаны нашимъ лучшимъ наслѣдствомъ -- механическимъ инстинктомъ, тонкою чувствительностью къ звукамъ, безсознательными способностями къ художеству -- раздражаетъ и заставляетъ насъ краснѣть своими безпрестанными промахами; давно утраченная нами мать, лицо которой мы начинаемъ видѣть въ зеркалѣ, когда являются наши собственныя морщины, тревожила нѣкогда наши молодыя души своими заботливыми причудами и неразумною настойчивостью,
   Вы слышите голосъ такой заботливой, любящей матери, когда Лисбетъ говоритъ:
   -- Наконецъ-то, Адамъ! Семь часовъ уже пробило давно. Ты всегда готовъ оставаться до-тѣхъ-поръ, пока не родится послѣдній ребенокъ. Ты... я увѣрена, хочешь ужинать. Гдѣ же Сетъ? я думаю, шляется гдѣ-нибудь по капелламъ?
   -- Полно, матушка! Сетъ не балуетъ, будь спокойна.-- Но гдѣ же отецъ? торопливо произнесъ Адамъ, входи въ домъ и взглянувъ въ комнату на лѣвой сторонѣ, гдѣ была мастерская.-- Что, готовъ ли гробъ Толера? Вонъ тамъ стоитъ и матеріалъ такъ, какъ я оставилъ его сегодня утромъ.
   -- Готовъ ли гробъ? сказала Лисбетъ, слѣдуя за нимъ и продолжая вязать безъ прерванія, хотя смотрѣла на своего сына очень-заботливо.-- Э, родной, онъ сегодня утромъ отправился въ Тредльстонъ и еще не возвращался. Я думаю, что онъ опять нашелъ дорогу въ "Опрокинутую Телегу". {Шинокъ.}
   Весьма-замѣтная краска гнѣва быстро пробѣжала по лицу Адама. Онъ не произнесъ ни слова, сбросилъ свою куртку и началъ снова засучивать рукава своей рубашки.
   -- Что хочешь ты дѣлать, Адамъ? сказала мать съ безпокойствомъ въ голосѣ и во взглядѣ.-- Не-уже-ли ты опять хочешь приняться за работу, не съѣвши твоего ужина?
   Адамъ, разсерженный такъ, что не могъ говорить, пошелъ въ мастерскую. Но его мать оставила свое вязанье и, торопливо догнавъ его, схватила за руку и тономъ жалобнаго укора сказала:
   -- Нѣтъ, сынъ мой, ты не долженъ идти безъ ужина. Тамъ твое любимое кушанье -- картофель въ соусѣ. Я оставила его именно для тебя. Пойди и поужинай... Пойдемъ.
   -- Полно! рѣзко сказалъ Адамъ, освобождаясь отъ матери и схвативъ одну изъ досокъ, прислоненныхъ къ стѣнѣ.-- Тебѣ хорошо говорить объ ужинѣ, когда обѣщали доставить гробъ въ Брекстонъ завтра утромъ къ семи часамъ. Онъ долженъ былъ бы находиться тамъ уже теперь, а, между-тѣмъ, не вбито еще ни одного гвоздя. Ужь мнѣ это по горло: я не могу и глотать пищи.
   -- Ну, вѣдь ты не можешь же приготовить гроба, сказала Лисбетъ.-- Ты вгонишь себя самого въ могилу работою. Вѣдь тебѣ придется проработать всю ночь, чтобъ приготовить его.
   -- Что задѣло, сколько времени и проработаю надъ нимъ! Развѣ гробъ не обѣщанъ? Развѣ могутъ похоронить человѣка безъ гроба? Я охотнѣе лишусь руки отъ работы, нежели стану обманывать людей ложью такимъ-образомъ. Я сойду съ ума, если только подумаю объ этомъ. Я очень-скоро перемѣню все это. Я терпѣлъ довольно-долго.
   Бѣдная Лисбетъ уже не впервые слышала эту угрозу и поступила бы благоразумнѣе, еслибъ притворилась, что не разслышала ея, вышла бы спокойно вонъ и помолчала нѣсколько времени. Женщина должна хорошенько запомнить этотъ совѣтъ: никогда не говорить съ человѣкомъ разсерженнымъ, или пьянымъ. Но Лисбетъ сѣла на чурбанъ для обрубки досокъ и принялась плакать; проплакавъ до-тѣхъ-поръ, пока голосъ ея сталъ очень-жалостливъ, она разразилась словами:
   -- Нѣтъ, мой сынъ, ты не захочешь у идти и сломить сердце твоей матери и бросить отца, чтобъ онъ разорился. Не-уже-ли ты захочешь, чтобъ они снесли меня, на кладбище; и не пойдешь за моимъ гробомъ? Я не буду покойна въ моей могилѣ, если не увижу тебя, когда стану закрывать глаза. Какже имъ дать знать тебѣ, что я при-смерти, если ты пойдешь по работамъ въ отдаленныя мѣста?.. Сетъ, вѣроятно, уйдетъ также послѣ тебя... твой отецъ не въ-состояніи держать перо въ своихъ дрожащихъ рукахъ, да, притомъ же, онъ и не будетъ знать, гдѣ ты находишься. Ты долженъ простить твоему отцу... ты не долженъ быть такъ суровъ къ нему. Онъ былъ для тебя хорошій отецъ до того, какъ онъ предался пьянству. Онъ былъ смѣтливый работникъ, научилъ тебя мастерству, вспомни это, и никогда въ жизни не ударилъ меня и даже не сказалъ дурнаго слова... нѣтъ, даже когда онъ бываетъ пьянъ. Ты не захочешь, чтобы онъ пошелъ въ рабочій домъ... твой родной отецъ... а вѣдь онъ былъ статный человѣкъ и почти на всѣ руки мастеръ лѣтъ двадцать-пять тому назадъ, когда ты ребенкомъ лежалъ у моей груди.
   Голосъ Лисбетъ сталъ громче и былъ задушенъ рыданіями. Такого рода вопли принадлежатъ къ самымъ раздражающимъ изъ всѣхъ звуковъ для того, кому приходится переносить истинное горе и кому надобно дѣйствительно работать. Адамъ съ нетерпѣніемъ прервалъ рыданія матери.
   -- Ну, матушка, не плачь и не говори такъ. Мало мнѣ, что ли, хлопотъ и безъ этого? Къ-чему говорить мнѣ о вещахъ, о которыхъ я и безъ-того думаю слишкомъ-много каждый день? Еслибъ я не думалъ о нихъ, какимъ-образомъ дѣлалъ бы я такъ, какъ дѣлаю теперь только длятого, чтобъ все это осталось въ порядкѣ? Но я терпѣть не могу, если говорятъ попустому: я люблю беречь силы для работы, а не тратить ихъ на пустую болтовню.
   -- Я знаю, ты дѣлаешь то, чего никто другой не захотѣлъ бы дѣлать, сынъ мой! Но ты всегда бываешь такъ жестокъ къ твоему отцу, Адамъ! Теперь сколько ты дѣлаешь для Сета, и все это тебѣ еще кажется мало, и на меня-то ты тотчасъ крикнешь, если я скажу, что недовольна мальчикомъ. Но ты такъ сердишься на твоего отца, какъ ты не сердишься ни на кого другаго.
   -- Хуже, я думаю, будетъ, если я стану говорить мягко и спокойно смотрѣть на то, что дѣла идутъ дурно, не правда ли? Еслибъ я не былъ строгъ къ нему, онъ продалъ бы весь матеріалъ, что вонъ тамъ на дворѣ, и истратилъ бы его на пьянство. Я знаю, что на мнѣ лежатъ обязанности въ-отношеніи къ отцу; но я не обязанъ поощрять его къ тому, чтобъ онъ, очертя-голову, несся къ своей гибели. А зачѣмъ же примѣшивать къ этому Сета? Мальчикъ не дѣлаетъ ничего дурнаго, сколько я знаю... Но теперь оставь меня въ покоѣ, матушка, и не мѣшай мнѣ работать.
   Лисбетъ не смѣла болѣе говорить; но она встала и позвала Джипа. Чтобъ нѣсколько утѣшить себя чѣмъ-нибудь въ томъ, что Адамъ отказался отъ ужина, который она приготовила, надѣясь не спускать съ любимаго сына глазъ все время, пока онъ будетъ ѣсть, она съ необыкновенною щедростью принялась кормить адамову собаку. Но Джипъ, приведенный въ смущеніе необыкновенными обстоятельствами, наблюдалъ за своимъ господиномъ, нахмуривъ брови и поднявъ уши. Когда Лисбетъ кликнула его, то онъ посмотрѣлъ на нее и съ безпокойствомъ шевельнулъ передними лапами, зная очень-хорошо, что она зоветъ его ужинать, но находился въ нерѣшимости и продолжалъ сидѣть на заднихъ лапахъ, снова устремивъ заботливый взоръ на своего господина. Адамъ замѣтилъ нравственную борьбу Джипа и хотя гнѣвъ сдѣлалъ его менѣе-нѣжнынъ къ матери, нежели обыкновенно, это, однакожь, не помѣшало ему позаботиться о собакѣ, какъ онъ заботился о ней всегда. Мы скорѣе будемъ ласково обращаться съ животными, которыя любятъ насъ, нежели съ женщинами, которыя любятъ насъ. Не потому ли это, что животныя безгласны?
   -- Ступай, мой Джипъ, ступай! сказалъ Адамъ тономъ поощрительнаго приказанія, и Джипъ, очевидно довольный тѣмъ, что могъ соединить въ одно долгъ и удовольствіе, послѣдовалъ за Лисбетъ въ общую комнату.
   Но едва успѣлъ онъ вылокать свой ужинъ, какъ тотчасъ же возвратился къ своему господину; Лисбетъ осталась сидѣть одна, плача надъ своимъ вязаньемъ. Женщины, которыя никогда не бранятся и которыя незлопамятны, часто имѣютъ привычку постоянно жаловаться, и если Соломонъ былъ такъ мудръ, какъ гласитъ о немъ преданіе, то я увѣренъ, что если онъ сравнивалъ сварливую женщину съ постояннымъ капаньемъ дождя въ самый дождливый день, то не имѣлъ въ виду злой женщины, фуріи съ длинными ногтями, язвительной и самолюбивой. Увѣряю васъ, онъ подразумѣвалъ добрую женщину, видѣвшую радости только въ счастіи любимыхъ ею особъ, безпокойству которыхъ она содѣйствовала тѣмъ, что всегда откладывала имъ лакомые куски и ничего не тратила на самоё себя. Онъ подразумѣвалъ такую женщину, какъ, напримѣръ, Лисбетъ -- терпѣливую и въ то же самое время вѣчно жалующуюся, отказывающую себѣ во всемъ и требовательную, день-деньской перебирающую, что случилось вчера, и что можетъ случиться завтра, и готовую плакать и надъ хорошимъ, и надъ дурнымъ, Къ идолопоклоннической любви, которую она питала къ Адаму, примѣшивался нѣкоторый страхъ, и когда онъ говорилъ: "оставь меня въ покоѣ", то она всегда становилась безмолвною.
   Такъ прошло нѣсколько времени при громкомъ стукѣ старыхъ суточныхъ часовъ и при звукѣ адамовыхъ инструментовъ. Наконецъ онъ потребовалъ свѣчу и глотокъ воды (пиво пилось только по праздникамъ), и Лисбетъ, внося то, что онъ требовалъ, осмѣлилась произнесть:
   -- Твой ужинъ стоитъ на столѣ: можетъ-быть, ты вздумаешь съѣсть что-нибудь.
   -- Тебѣ, матушка, не зачѣмъ сидѣть долѣе, сказалъ Адамъ ласковымъ голосомъ.-- Гнѣвъ его утихъ за работою, и когда онъ желалъ быть особенно-ласковымъ со своей матерью, то говорилъ своимъ природнымъ акцентомъ и на своемъ природномъ діалектѣ, которыми въ другое время его рѣчь оттѣнялась менѣе.-- Я посмотрю за отцомъ, когда онъ возвратится домой. Можетъ, онъ сегодня ночью и вовсе не придетъ домой. Я буду покойнѣе, если ты ляжешь.
   -- Нѣтъ, и посижу, пока придетъ Сетъ. Онъ, думаю, вернется теперь скоро.
   Въ это время часы, которые обыкновенно шли нѣсколько-впередъ, пробили девять; но они не пробили еще десяти, какъ кто-то поднялъ защелку, и вошелъ Сетъ. Подходя домой, онъ слышалъ шумъ инструментовъ.
   -- Что это значитъ, матушка, сказалъ онъ:-- отецъ работаетъ такъ поздно?
   -- Это работаетъ не отецъ... ты могъ бы знать это очень-хорошо, еслибъ голова твоя не была набита церковнымъ вздоромъ... если кто-нибудь работаетъ тутъ, такъ это твой братъ. Кто, кромѣ его, станетъ тутъ работать?
   Лисбетъ хотѣла продолжать, ибо она вовсе не боялась Сета и обыкновенно изливала предъ нимъ всѣ жалобы, которыя были подавлены въ ней боязнью къ Адаму. Сетъ во всю свою жизнь не сказалъ матери жосткаго слова, а робкіе люди всегда изливаютъ свою брюзгливость на людей кроткихъ. Но Сетъ, съ озабоченнымъ видомъ, пришелъ въ мастерскую и сказалъ:
   -- Адди, что это значитъ? Какъ! отецъ забылъ сдѣлать гробъ?
   -- Да, братъ, вѣдь это старая пѣсня. Но я сдѣлаю его, сказалъ Адамъ, приподнявшись и бросивъ на брата проницательный ясный взглядъ.-- А что случилось съ тобой? Отчего ты такъ встревоженъ?
   Глаза Сета были красны; на его кроткомъ лицѣ выражалось глубокое уныніе.
   -- Да, Адди! Но что опредѣлено свыше, тому помочь нельзя... А ты, такимъ-образомъ, не былъ и въ училищѣ?
   -- Въ училищѣ? Нѣтъ. Этотъ винтъ можетъ и подождать, сказалъ Адамъ, снова принимаясь за молотокъ.
   -- Пусти-ка теперь меня -- теперь моя очередь -- а ты ступай спать, сказалъ Сетъ.
   -- Нѣтъ, братъ, лучше я буду продолжать, благо я теперь ужь запрягъ себя. Ты можешь помочь мнѣ снести въ Брокстонъ, когда онъ будетъ готовъ. Я разбужу тебя на разсвѣтѣ. Ступай и ужинай, да запри дверь, чтобъ я не слышалъ болтовни матери.
   Сетъ зналъ, что Адамъ всегда говорилъ то, что думалъ, и что его ничѣмъ нельзя была заставить перемѣнить свое мнѣніе. Такимъ-образомъ, съ тяжелымъ сердцемъ пошелъ онъ въ общую комнату.
   -- Адамъ еще не дотрогивался до ужина съ-тѣхъ-поръ, какъ пришелъ домой, сказала Лисбетъ.-- А ты, я думаю, поужиналъ у какихъ -- нибудь методистовъ.
   -- Нѣтъ, матушка, сказалъ Сетъ:-- я еще не ужиналъ.
   -- Ну, такъ ступай, сказала Лисбетъ:-- но не ѣшь картофеля, потому-что Адамъ, можетъ-быть, поѣстъ, если ужинъ останется тутъ на столѣ. Вѣдь онъ любитъ картофель въ соусѣ. Но онъ былъ такъ опечаленъ и разсерженъ, что не хотѣлъ ѣсть; а я-то и положила ихъ вѣдь только для него.-- Онъ ужь снова грозится уйдти, продолжала она, хныкая:-- и я почти увѣрена, что онъ уйдетъ куда-нибудь на разсвѣтѣ, прежде, чѣмъ я встану, и вовсе не предупредивши меня о томъ, и никогда не возратится опять, если ужь онъ однажды уйдетъ. Ужь лучше не было бы никогда у меня сына... Вѣдь онъ не похожъ ни на какого другаго сына своею ловкостью и проворствомъ... И господа-то обращаютъ ни него такое вниманіе: вѣдь онъ такой высокій и стройный, словно тополь... И мнѣ-то разстаться съ нимъ и никогда болѣе не увидѣть его!
   -- Полно, матушка! къ-чему горевать понапрасну, сказалъ Сетъ, утѣшая ее.-- Ты не имѣешь почти никакихъ основаній думать, что Адамъ уйдетъ изъ дому; напротивъ-того, ты имѣешь больше основаній думать, что онъ останется съ тобою. Онъ, можетъ-быть, и скажетъ такую вещь въ-сердцахъ, и его надо извинить, если онъ иногда бываетъ сердитъ; но его сердце никогда не позволитъ ему уйдти изъ дому. Вспомни, какъ онъ поддерживалъ насъ всѣхъ, когда мы были въ затруднительномъ положеніи: онъ отдалъ сбереженныя имъ деньги длятого, чтобъ выкупить меня изъ солдатъ, и покупалъ своими заработками лѣсъ для отца, между-тѣмъ, какъ онъ могъ бы извлечь много пользы изъ своихъ денегъ для самого себя, между-тѣмъ, какъ многіе изъ молодыхъ людей, подобныхъ ему, давно бы ужь женились и завелись своимъ домомъ. Онъ никогда не перемѣнится и не броситъ своего собственнаго дѣла и никогда не покинетъ родныхъ, поддержаніе которыхъ было цѣлью его жизни.
   -- Не говори мнѣ о женитьбѣ, сказала Лисбетъ, снова заплакавъ.-- Вся его душа лежитъ къ этой Гетти Соррель, которая не сбережетъ ни одного пенни и которая всегда будетъ задирать голову передъ его старой матерью. И если подумаешь, что онъ могъ бы имѣть Мери Бёрджъ, быть принятымъ въ компаньйоны и сдѣлаться великимъ человѣкомъ и имѣть, какъ мистеръ Бёрджъ, подчиненныхъ себѣ работниковъ... Долли столько разъ ужь говорила мнѣ объ этомъ... еслибъ онъ не привязался всѣмъ сердцемъ къ этой дѣвчонкѣ, отъ которой столько же пользы, сколько и отъ левкоя на стѣнѣ. Вѣдь онъ такой мастеръ писать и считать -- а занимается такимъ вздоромъ!
   -- Но, матушка, ты знаешь, что мы не можемъ любить именно тѣхъ, кого хотятъ другіе люди, никто, кромѣ Бога, не можетъ управлять сердцемъ человѣка. Я самъ очень желалъ бы, чтобъ Адамъ сдѣлалъ другой выборъ; но я не сталъ бы упрекать его за то, чему онъ помочь не можетъ. А кто знаетъ, можетъ, онъ и старается преодолѣть это. Но онъ не любитъ, чтобъ съ нимъ говорили объ этомъ предметѣ, и я могу только молить Господа, чтобъ онъ благословилъ его и руководилъ имъ.
   -- Ну, да, конечно, ты всегда готовъ молиться; но я не вижу, чтобъ молитвы принесли тебѣ много пользы. Ты не заработаешь вдвое къ нынѣшнему Рождеству. Методисты не сдѣлаютъ изъ тебя и полчеловѣка такого, какъ братъ, даромъ-что тѣ считаютъ тебя способнымъ сдѣлаться проповѣдникомъ.
   -- То, что ты говоришь, отчасти и правда, матушка, сказалъ Сетъ кротко: -- Адамъ гораздо-выше меня; онъ сдѣлалъ для меня столько, сколько я никогда не буду въ-состояніи сдѣлать для него. Богъ распредѣляетъ таланты между людьми, какъ онъ находитъ добрымъ. Но ты не должна унижать молитвы. Молитва, можетъ-быть, не приноситъ денегъ, но она приноситъ намъ то, чего мы не можемъ купить ни на какія деньги -- власть удерживаться отъ грѣха и покоряться волѣ божіей, что бы ни было угодно ему ниспослать на насъ. Еслибъ ты захотѣла просить Бога о помощи и вѣровать въ его милосердіе, ты не стала бы такъ безпокоиться о суетныхъ вещахъ.
   -- Безпокоиться? Я думаю, что я имѣю право безпокоиться. Тебѣ хорошо говорить, что мнѣ нечего безпокоиться. Ты, пожалуй, отдашь все, что заработываешь, и не станешь безпокоиться о томъ, чтобъ отложить что-нибудь на черный день. Еслибъ Адамъ былъ такъ же спокоенъ, какъ ты, онъ никогда не имѣлъ бы денегъ, чтобъ заплатить за тебя. Не заботься о завтрашнемъ днѣ -- да, не заботься -- вотъ что ты говоришь всегда, и что же выходитъ изъ этого? И приходится вотъ Адаму заботиться о тебѣ!
   -- Таковы слова священнаго писанія, матушка! сказалъ Сетъ.-- Это не значитъ, что мы должны лѣниться. Это значитъ, что мы не должны заботиться черезчуръ и мучить самихъ себя тѣмъ, что можетъ случиться завтра, но должны исполнять нашу обязанность и остальное предоставить волѣ божіей.
   -- Ну, да, вотъ ты говоришь такъ всегда: ты всегда дѣлаешь цѣлый гарнецъ твоихъ собственныхъ словъ изъ пинты выраженій священнаго писанія. Я не вижу, какимъ-образомъ ты можешь знать, что все это значитъ "не заботиться о завтрашнемъ днѣ". И если въ священномъ писаніи помѣщается такъ много и ты знаешь все, что тамъ есть, то я удивляюсь, почему, выбирая оттуда тексты, ты не выбираешь оттуда текстовъ получше, такихъ, которые бы не значили больше, чѣмъ они говорятъ. Адамъ вѣдь не выбираетъ же ничего подобнаго. Вотъ я могу понимать текстъ, который онъ приводитъ всегда: "Богъ помогаетъ тѣмъ, которые помогаютъ себѣ сами".
   -- Нѣтъ, матушка, сказалъ Сетъ: -- это не текстъ изъ священнаго писанія: это изъ книги, которую Адамъ нашелъ въ одномъ книжномъ ларѣ въ Тредльстонѣ. Она была написана человѣкомъ извѣстнымъ, но ужь черезчуръ привязаннымъ къ свѣту, кажется. Несмотря на то, это изрѣченіе отчасти-справедливо, ибо священное писаніе говоритъ, что мы должны трудиться вмѣстѣ съ Богомъ.
   -- Да; но откуда же знать мнѣ это? Оно звучитъ словно текстъ. Но что съ тобою, родной? Вѣдь ты почти ничего не ѣлъ. Не-уже-ли ты не съѣшь ничего, кромѣ этого кусочка овсянаго пирога? И ты такъ блѣденъ, какъ кусокъ новой ветчины. Скажи, что съ тобой?
   -- Не стоитъ и говорить объ этомъ, матушка! Я не голоденъ -- вотъ и все. Я вотъ опять взгляну, что Адамъ... не дастъ ли онъ мнѣ теперь поработать надъ гробомъ?
   -- Не хочешь ли теплаго супу? У меня есть капля его, сказала Лисбетъ, материнское чувство которой теперь восторжествовало надъ ея естественною привычкою.-- Я въ одну минуту разожгу двѣ-три лучинки.
   -- Нѣтъ, матушка, благодарю тебя; ты очень-добра, сказалъ Сетъ съ чувствомъ и, ободренный этимъ порывомъ нѣжности, продолжалъ:-- дай мнѣ помолиться вмѣстѣ съ тобою за отца, за Адама, за всѣхъ насъ: это успокоитъ тебя, можетъ-быть, болѣе, нежели ты думаешь.
   -- Хорошо. Мнѣ нечего говорить противъ этого.
   Хотя Лисбетъ въ своихъ разговорахъ съ Сетомъ всегда охотно становилась на отрицательную сторону, она, однакожь, какъ-то неясно сознавала, что его набожность заключала въ себѣ нѣкоторое спокойствіе и безопасность и избавляла ее отъ излишнихъ духовныхъ заботъ въ-отношеніи къ ней самой.
   Итакъ, мать и сынъ вмѣстѣ стали на колѣни, и Сетъ молился за бѣднаго заблудшаго отца и за тѣхъ, которые грустили о немъ дома. И когда онъ дошелъ до того мѣста, гдѣ просилъ, чтобъ Адаму никогда не было суждено перенести своего крова въ отдаленную страну, но чтобъ его присутствіе услаждало и успокоивало его мать во всѣ дни ея земнаго странствованія, то готовыя слезы Лисбетъ полились снова, и она принялась громко рыдать.
   Когда они встали, то Сетъ опять пошелъ къ Адаму и сказалъ:
   -- Не хочешь ли прилечь хоть на часокъ, или на два, и дай мнѣ поработать въ это время.
   -- Нѣтъ, Сетъ, нѣтъ. Пошли матушку спать и отправляйся самъ.
   Между-тѣмъ, Лисбетъ осушила глаза и послѣдовала за Сетомъ, держа что-то въ рукахъ. Это было темно-желтое глиняное блюдо, заключавшее въ себѣ жареный картофель, пропитанный соусомъ, и кусочки мяса, которые она нарѣзала и смѣшала съ картофелинами. Это были дорогія времена, когда пшеничный хлѣбъ и свѣжее мясо были рѣдкимъ и деликатнымъ кушаньемъ для рабочаго народа. Она съ нѣкоторою робостію поставила блюдо на скамейкѣ возлѣ Адама и сказала:
   -- Ты можешь взять кусочекъ-другой, пока работаешь. Я принесу тебѣ еще воды.
   -- Да, матушка, сдѣлай милость, сказалъ Адамъ ласково:-- я безпрестанно хочу пить.
   Черезъ полчаса все въ домѣ стихло: не было слышно никакого звука, кромѣ громкаго стука старыхъ суточныхъ часовъ и звона адамовыхъ инструментовъ. Ночь была чрезвычайно-тиха: когда Адамъ отворилъ въ двѣнадцать часовъ дверь и взглянулъ на улицу, то движеніе, казалось, было единственно лишь въ горѣвшихъ блестящихъ звѣздахъ; каждая былинка предавалась покою.
   Физическая поспѣшность и усилія обыкновенно оставляютъ наши мысли на волю нашимъ чувствамъ и воображенію. Такъ было въ эту ночь съ Адамомъ. Въ то время, когда сильно работали его мускулы, его голова, казалось, находилась въ такомъ же бездѣйствіи, какъ голова зрителя діорамы: сцены грустнаго прошлаго времени и, по всему вѣроятію, грустнаго будущаго плыли передъ нимъ и въ быстрой послѣдовательности уступали мѣсто одна другой.
   Онъ видѣлъ, какъ будетъ завтра утромъ, послѣ-того, когда онъ снесетъ гробъ въ Брокстонъ и придетъ опять домой позавтракать: можетъ-быть, его отецъ будетъ уже дома, стыдясь встрѣтить взглядъ своего сына. Вотъ онъ сидитъ и кажется старѣе и дряхлѣе, нежели казался послѣднимъ утромъ. Онъ опустилъ голову и разсматриваетъ плиты, изъ которыхъ сдѣланъ полъ, между-тѣмъ, какъ Лисбетъ спрашиваетъ его, знаетъ ли онъ, какъ поспѣлъ гробъ, отъ котораго онъ убѣжалъ и который бросилъ неготовымъ, ибо Лисбетъ всегда первая произносила слово упрека, хотя она плакалась на строгость Адама въ-отношеніи къ отцу.
   "Такъ это и будетъ идти все хуже да хуже" думалъ Адамъ: "вѣдь нельзя снова скользить вверхъ на холмъ, нельзя и остановиться, если ужь разъ начнешь спускаться."
   Потомъ вспомнилось ему время, когда онъ былъ мальчикомъ и обыкновенно бѣгалъ около своего отца, гордясь, что его брали на работу, и гордясь еще болѣе, когда слышалъ, что его отецъ, хвастаясь, говорилъ своимъ товарищамъ-работникамъ: "А вѣдь парнишко то имѣетъ необыкновенныя способности къ плотничьему мастерству." А что за славный, дѣятельный человѣкъ былъ его отецъ въ то время! Когда Адама спрашивали, чей былъ онъ сынъ, онъ чувствовалъ нѣкоторое отличіе, когда отвѣчалъ: "Матвѣя Бида". Онъ былъ увѣренъ, что Матвѣя Бида знали всѣ: не онъ ли сдѣлалъ эту мастерскую голубятню въ священническомъ домѣ въ Брокстонѣ? То было счастливое время, особенно, когда Сетъ, который былъ тремя годами моложе, также началъ ходить на работу и Адамъ началъ быть учителемъ, будучи въ то же время и ученикомъ. Потомъ наступили дни горя, когда Адаму перешло за 13 лѣтъ и Матвѣй началъ шататься по шинкамъ, а Лисбетъ начала плакать дома и изливать свои жалобы въ присутствіи сыновей. Адамъ живо помнилъ ночь стыда и грусти, когда впервые увидѣлъ своего отца совершенно-дикимъ и безсмысленнымъ, отрывисто оравшимъ пѣсню между своими пьяными товарищами въ "Опрокинутой Телегѣ". Онъ уже убѣжалъ однажды, когда ему было только восьмнадцать лѣтъ: онъ бѣжалъ въ утренніе сумерки, съ небольшимъ синимъ узелкомъ на плечахъ и своею книгою для измѣреній въ карманѣ, и рѣшительно сказалъ себѣ, что не можетъ долѣе переносить домашнихъ огорченіи. Онъ рѣшился идти и искать счастья, слегка втыкая свою палку на перекресткахъ и направляя шаги въ ту сторону, куда она упадетъ. Но, когда онъ дошелъ до Стонигона, мысль о матери и Сетѣ, оставшихся дома испытывать горе безъ него, стала неотступно преслѣдовать, и рѣшимость покинула его. Онъ вернулся домой на другой же день; но горе и ужасъ, которые испытала его мать впродолженіе этихъ двухъ дней, преслѣдовали его съ того времени постоянно.
   "Нѣтъ!" рѣшилъ теперь Адамъ про себя. "Этому ужь не бывать опять. Вѣдь мнѣ придется плохо въ то время, когда будутъ взвѣшиваться мои дѣянія, если тогда моя бѣдная старуха мать будетъ не на моей сторонѣ. Моя спина довольно-широка и довольно-сильна: я поступилъ бы, какъ трусъ, еслибъ ушелъ и оставилъ тѣхъ переносить бремя, которые болѣе, нежели вдвое слабѣе меня. "Тѣ, которое сильны, должны переносить слабости тѣхъ, которые слабы, а не творить себѣ угодное." Вотъ текстъ, ненуждающійся въ поясненіи: онъ свѣтитъ собственнымъ своимъ свѣтомъ. Довольно-ясно, что вы идете ошибочной дорогой въ этой жизни, если гоняетесь за тѣмъ и за другимъ ради того только, чтобъ сдѣлать себѣ угодное и пріятное. Свинья можетъ, сунувъ морду въ корыто, не думать ни о чемъ внѣ корыта; но если въ тебѣ есть человѣческое сердце и душа, то ты не можешь быть покоенъ, дѣлая себѣ постель, а остальнымъ предоставляя лежать на камняхъ. Нѣтъ, я никогда не высвобожу выи изъ-подъ ярма, никогда не допущу, чтобъ бремя тащили слабые. Отецъ -- тяжелый кресть для меня и, можетъ быть, мнѣ придется нести этотъ крестъ еще много лѣтъ. Но что жъ дѣлать! Я крѣпокъ здоровьемъ, мои члены сильны, мой духъ твердъ длятого, чтобъ переносить это."
   Въ эту минуту раздался рѣзкій ударъ въ дверь, нанесенный, казалось, ивовымъ хлыстикомъ, и Джипъ, вмѣсто-того, чтобъ залаять, что, конечно, слѣдовало ожидать, издалъ громкій вой. Адамъ, внезапно-встревоженный, быстро подошелъ къ двери и отворилъ ее. Не видно было ничего: все было тихо, какъ за часъ тому назадъ, когда онъ отворялъ дверь. Листья были неподвижны, и блескъ звѣздъ открывалъ тихія поля по обѣимъ сторонамъ ручейка, созершенно-лишенныя всякой видимой жизни. Адамъ обошелъ вокругъ дома и все-таки не увидалъ ничего, кромѣ крысы, стремглавъ бросившейся въ дровяной подвалъ, когда онъ проходилъ. Онъ снова вошелъ въ домъ, удивляясь. Звукъ былъ такой странный, что въ ту минуту, когда Адамъ услышалъ его, этотъ звукъ вызвалъ въ немъ мысль о томъ, что по двери ударили ивовымъ хлыстикомъ. Онъ не могъ не содрогнуться, вспомнивъ, какъ часто говорила ему мать, что совершенно такой звукъ служитъ знакомъ, когда кто-нибудь умираетъ. Адамъ не принадлежалъ къ числу людей суевѣрныхъ безъ всякаго основанія; но вмѣстѣ съ кровью ремесленника въ немъ текла кровь крестьянина, а крестьянинъ не можетъ не вѣрить въ суевѣріе, основанное на преданіи, подобно тому, какъ лошадь не можетъ не дрожать, когда видитъ верблюда. Кромѣ-того, онъ обладалъ тѣмъ умственнымъ соображеніемъ, которое въ одно и то же время бываетъ весьма-смиренно въ области таинственности и смѣло въ области знанія: его отвращеніе къ доктринерной религіи происходило столько же отъ глубокаго благоговѣнія къ откровенной религіи, сколько отъ его твердаго здраваго смысла, и онъ часто удерживалъ доказательный спиритуализмъ Сета, обращаясь къ нему съ слѣдующими словами: "Э, это великая тайна, и ты знаешь объ этомъ очень-мало." Такимъ-образомъ, Адамъ былъ въ то же время и проницателенъ, и легковѣренъ. Если обваливалось новое строеніе и ему говорили, что это произошло по божьей волѣ, то онъ сказалъ бы непремѣнно: "можетъ-быть; но крыша и стѣны не находились другъ къ другу въ вѣрномъ отношеніи, иначе не могло бы развалиться", и все-таки онъ вѣрилъ въ сновидѣнія и предвѣщанія, и вы видѣли, что онъ содрогнулся при мысли объ ударѣ ивовымъ хлыстикомъ.
   Но онъ имѣлъ лучшее противоядіе отъ воображаемаго страха въ необходимости продолжать свою работу, и впродолженіе слѣдующихъ десяти минутъ его молотокъ стучалъ такъ безостановочно, что другіе звуки, если они только были, были имъ заглушаемы. Несмотря на то, наступила пауза, когда онъ долженъ былъ поднять линейку, и тогда снова раздался странный ударъ и снова завылъ Джинъ. Адамъ подскочилъ къ двери, не теряя ни секунды; но снова все было тихо, и блескъ звѣздъ показывалъ, что передъ избою не было ничего, кромѣ покрытой росою травы.
   Адамъ съ-минуту съ безпокойствомъ подумалъ объ отцѣ; но въ послѣдніе годы онъ никогда не возвращался домой въ позднее время изъ Тредльстона, и можно было весьма-основательно предполагать, что онъ въ то время просыпалъ свой хмѣль въ "Опрокинутой Телегѣ". Кромѣ-того, для Адама мысль о будущемъ была такъ неразлучна съ горестнымъ призракомъ его отца, что опасеніе роковаго событія, которое могло случиться съ нимъ, вытѣснялось глубоко-врѣзавшеюся боязвью при его постепенномъ униженіи. Его слѣдующая мысль заставила его спить башмаки и осторожно подняться вверхъ по лѣстницѣ, длятого, чтобъ послушать у дверей спальни. Но Сетъ и его мать дышали правильно.
   Адамъ сошелъ внизъ и опять принялся за работу, подумавъ:
   "Я больше не отопру дверей. Къ-чему еще высовываться, длятого, чтобъ увидѣть звукъ! Можетъ, насъ окружаетъ міръ, котораго мы не можемъ видѣть; но ухо проницательнѣе глаза и повременамъ схватываетъ звукъ, принадлежащій другому міру. Есть люди, думающіе, что они и видятъ этотъ міръ, но по-большей-части глаза такихъ людей не слишкомъ-то годятся къ чему-либо другому. По-мнѣ, такъ лучше посмотрѣть, вѣрна ли отвѣсная линія, нежели пойдти отыскивать привидѣніе."
   Подобныя мысли становятся тверже-и-тверже, когда дневной свѣтъ гаситъ свѣчи и птицы начинаютъ пѣть. Скоро красный солнечный свѣтъ заигралъ на мѣдныхъ гвоздяхъ, образовывавшихъ начальныя буквы на крышкѣ гроба, и всѣ остававшіяся въ сердцѣ Адама предчувствія, возбужденныя страннымъ звукомъ, исчезли, получивъ удовлетвореніе въ томъ, что дѣло было окончено и обѣщаніе искуплено. Адаму не нужно было звать Сета, ибо послѣдній уже шевелился наверху и тотчасъ же сошелъ внизъ.
   -- Ну, братъ, сказалъ Адамъ, когда вошелъ Сетъ:-- гробъ готовъ, а мы можемъ нести его въ Брокстонъ и возвратиться домой еще раньше половины седьмаго. Я только съѣмъ кусочекъ овсянаго пирога, а потомъ и въ путь.
   Вскорѣ гробъ былъ поднятъ на высокія плечи двухъ братьевъ, и они, въ сопровожденіи Джипа, шедшаго за ними попятамъ, отправились въ путь, выйдя съ небольшаго дровянаго двора на дорогу, пролегавшую позади дома. До Брокстона по другую сторону покатости было всего около полуторы мили, и путь братьевъ извивался по прелестнымъ тропинкамъ и чрезъ поля, гдѣ блѣдная жимолость и дикія розы, росшія около изгороди, наполняли воздухъ благоуханіемъ и гдѣ птицы чирикали и заливались трелью на высокихъ, покрытыхъ листьями вѣткахъ дуба и вяза. То была чудно-смѣшанная картина -- свѣжая юность лѣтняго утра съ райскою тишиною и прелестью, бравая сила двухъ братьевъ въ поношенной рабочей одеждѣ и длинный гробъ на ихъ плечахъ. Ихъ послѣдній отдыхъ былъ у небольшой фермы, передъ деревнею Брокстонъ. Къ шести часамъ работа была кончена, гробъ заколоченъ, и Адамъ и Сетъ находились уже на пути домой. Они избрали кратчайшій путь, который велъ чрезъ поля и черезъ ручеекъ къ дому съ лицевой стороны. Адамъ не сообщилъ Сету, что случилось ночью; но самъ онъ все еще находился подъ впечатлѣніемъ случившагося и потому сказалъ:
   -- Сетъ, если отецъ не возвратится домой послѣ нашего завтрака, я думаю, ты поступилъ бы хорошо, еслибъ отправился въ Треддльстонъ и поискалъ его... Кстати, ты можешь купить мнѣ тамъ и мѣдную проволоку, которая мнѣ нужна. Это ничего, что ты потеряешь лишній часъ: мы можемъ наверстать впослѣдствіи. Какъ ты думаешь объ этомъ?
   -- Я согласенъ, сказалъ Сетъ.-- Но посмотри-ка, что за туча собрались съ-тѣхь-поръ, какъ мы вышли? Я думаю, что пойдетъ еще сильный дождь. Это будетъ дурно для уборки сѣна, если поля будутъ снова затоплены. Ручей теперь полонъ и воды въ немъ много: если дождь пойдетъ еще одинъ день, то вода покроетъ доску, и намъ придется тогда дѣлать порядочный кругъ, чтобъ попасть домой.
   Они въ то время пересѣкали долину и шли по пастбищу, по которому протекалъ ручей.
   -- Что тамъ такое торчитъ у ивы? продолжалъ Сетъ, ускоряя шаги.
   Сердце Адама сжалось отъ тягостнаго предчувствія: неопредѣленное безпокойство объ отцѣ замѣнилось большимъ страхомъ. Онъ не отвѣчалъ Сету, но побѣжалъ впередъ, предшествуемый Джипомъ, который началъ лаять съ безпокойствомъ. Въ двѣ минуты онъ былъ уже у моста.
   Такъ вотъ что значило предзнаменованіе! И сѣдовласый отецъ, о которомъ только за нѣсколько часовъ передъ тѣмъ Адамъ думалъ съ нѣкоторою жестокостью, въ той увѣренности, что отецъ проживетъ еще довольно-долго и будетъ для него предметомъ большихъ безпокойствъ, въ то самое время, можетъ-быть, боролся со смертью въ этой водѣ. Вотъ была первая мысль, какъ молнія, озарившая совѣсть Адама, прежде, нежели онъ успѣлъ схватить за куртку и вытащить высокое тяжелое тѣло. Сетъ ужь былъ подлѣ него, помогая ему, и когда оба сына вытащили тѣло на берегъ, то въ первыя минуты стали на колѣни и съ нѣмымъ ужасомъ смотрѣли на безжизненные стеклянные глаза, забывая, что имъ нужно было дѣйствовать, забывая все на свѣтѣ передъ отцомъ, который лежалъ передъ ними мертвый. Адамъ первый прервалъ молчаніе.
   -- Я побѣгу къ матери, сказалъ онъ громкимъ шопотомъ:-- и возвращусь въ одну минуту.
   Бѣдная Лисбетъ была занята приготовленіемъ завтрака для своихъ сыновей, и похлёбка ихъ, стоявшая на огнѣ, начинала уже закипать. Кухня хозяйки могла во всякое время служить образцомъ чистоты; но въ это утро Лисбетъ болѣе-обыкновеннаго старалась придать очагу и обѣденному столу приличный и заманчивый видъ.
   -- Вѣдь оба они устанутъ и проголадаются, мои голубчики, говорила она вполголоса, мѣшая похлёбку.-- Неблизкое мѣсто Брокстонъ; да и каково-то идти по открытой горѣ... да еще съ этимъ тяжелымъ гробомъ. Э! а вѣдь онъ сталъ теперь еще грузнѣе съ бѣднымъ Бобомъ Толеромъ. За-то я сегодня сварила похлёбки-то побольше всегдашняго. Можетъ, придетъ и отецъ и захочетъ послѣ поѣсть. Не то, что онъ много съѣстъ похлёбки. Онъ, вишь вотъ, бросаетъ полшиллинга на эль, а на похлёбкѣ такъ старается сберечь и полпенса... вотъ какъ отъ выдаетъ мнѣ деньги... да я и не разъ говорила ему про это и опять скажу ему еще сегодня. Ахъ, бѣдняжка! вѣдь онъ слушаетъ меня довольно-спокойно, надо сказать правду.
   Но въ то время Лисбетъ услышала тяжелый звукъ шаговъ, бѣжавшихъ по лугу, и, быстро повернувшись къ дверямъ, увидѣла входившаго Адама. Его лицо было такъ блѣдно и искажено, что она громко вскрикнула и бросилась къ нему прежде, чѣмъ онъ успѣлъ произнесть хоть слово.
   -- Полно, матушка, сказалъ Адамъ, хриплымъ голосомъ: -- не пугайся. Отецъ упалъ въ воду. Можетъ, намъ удастся еще привесть его въ-себя. Сетъ и я принесемъ его тотчасъ домой. Достань одѣяло и нагрѣй его передъ огнемъ.
   На дѣлѣ Адамъ вовсе не сомнѣвался, что отецъ былъ мертвъ; но онъ зналъ, что не было другаго средства подавить сильную, выражающуюся жалобами печаль матери, какъ только занявъ ее какимъ-нибудь дѣйствительнымъ дѣломъ, въ которомъ заключалась надежда.
   Онъ побѣжалъ назадъ къ Сету, и оба сына, пораженные до глубины души горемъ, безмолвно подняли тяжесть. Широко-открытые стеклянные глаза были сѣры, какъ сетовы, и съ кроткою гордостью смотрѣли нѣкогда на мальчиковъ, передъ которыми впослѣдствіи Матвѣй не разъ опускалъ со стыдомъ голову. Чувства, преобладавшія въ сердцѣ Сета, при этой внезапной потерю отца, были страхъ и горесть; мысли же Адама стремительно возвращались къ прошедшему потокомъ сожалѣнія и раскаянія. Когда пришла смерть, великая примирительница, то мы никогда не раскаиваемся въ своей нѣжности къ покойнику, а въ своей суровости къ нему.
  

V.
Приходскій священникъ.

   До двѣнадцати часовъ шелъ нѣсколько разъ проливной дождь, и въ глубокихъ канавахъ, находившихся по обѣ стороны, усыпанныхъ пескомъ аллей въ саду священника въ Брокстонѣ, стояла вода по самые края. Большія провансальскія розы были жестоко поколеблены вѣтромъ и побиты дождемъ. Нѣжные стебельки цвѣтовъ, насаженныхъ по краямъ дорожекъ, были наклонены книзу и запачканы сырою землею -- словомъ, утро имѣло меланхолическій видъ, потому-что время подходило къ сѣнокосу, а между тѣмъ надо было ожидать, что потопятся поля.
   Но люди, обладающіе пріятными домами, предаются въ своихъ домахъ удовольствіямъ, о которыхъ вспоминаютъ только въ дождливое время. Еслибъ утро не было сырое, то мистеръ Ирвайнъ не сидѣлъ бы въ столовой и не игралъ въ шахматы со своею матерью; а онъ очень любитъ и свою мать и шахматы, такъ-что, при ихъ помощи, довольно-сносно можетъ провести нѣсколько пасмурныхъ часовъ. Позвольте мнѣ взять васъ въ эту столовую и представить вамъ почтеннаго Адольфуса Ирвайна, брокстонскаго приходскаго священника, геслонскаго и блейтскаго викарія, плюралиста, на котораго самые суровые церковные реформаторы едва-ли нашли бы возможнымъ взглянуть кисло. Мы войдемъ очень-осторожно и остановимся въ отворенныхъ дверяхъ, стараясь не разбудить лоснистой темной лягавой собаки, растянувшейся у печка возлѣ своихъ двухъ щенковъ, или моськи, которая дремлетъ, поднявъ кверху свою черную морду, подобно какому-нибудь сонливому предсѣдателю.
   Комната обширная и высокая; на одномъ концѣ ея широкое полукруглое окно; стѣны, вы видите, новы и еще не выкрашены; но мебель, хотя первоначально и дорогая, стара и немногочисленна; на окнѣ нѣтъ никакой занавѣски. Малиновая скатерть на большомъ обѣденномъ столѣ довольно-потерта, хотя и составляетъ пріятный контрастъ съ мертвымъ цвѣтомъ штукатурки на стѣнахъ; но на этой скатерти находится массивный серебряный подносъ и на немъ кувшинъ съ водою; два другіе подноса, одинаковаго фасона съ первымъ, но только больше, поставлены на буфетѣ; на срединѣ ихъ виднѣется щитъ съ гербомъ. Вы съ перваго взгляда подозрѣваете, что обитатели этой комнаты наслѣдовали больше крови, нежели богатства, и нисколько не удивились бы, замѣтивъ, что мистеръ Ирвайнъ имѣетъ тонко-очерченныя верхнюю губу и ноздри; но въ настоящее время мы можемъ видѣть только широкую плоскую спину и густые напудренные волосы, которые всѣ отброшены назадъ и связаны сзади черною лентою -- нѣкоторый консерватизмъ въ костюмѣ, убѣждающій васъ въ томъ, что онъ уже не молодой человѣкъ. Онъ, можетъ-быть, обернется впослѣдствіи; а между-тѣмъ, мы можемъ посмотрѣть на эту величественную старую леди, его мать красивую, пожилую брюнетку, которой прекрасный цвѣтъ лица еще болѣе возвышается сложнымъ уборомъ изъ бѣлаго, какъ снѣгъ, батиста и кружевъ вокругъ головы и шеи. Въ своей граціозной дородности она стройна, какъ статуя Цереры, и ея темное лицо, съ изящнымъ орлинымъ носомъ, твердымъ, гордымъ ртомъ и небольшими проницательными черными глазами, имѣетъ такое умное и саркастическое выраженіе, что вы инстинктивно замѣняете шахматы колодою картъ, представляя себѣ, что она предсказываетъ вамъ будущее. Небольшая смуглая рука, которою она поднимаетъ королеву, вся въ жемчугахъ, брильянтахъ и бирюзѣ; къ самому верху ея чепчика съ большою тщательностью прикрѣпленъ большой черный вуаль, падающій складками вокругъ ея шеи и образующій рѣзкій контрастъ съ бѣлымъ батистомъ и кружевами. Много требуется времени длятого, чтобъ одѣть эту старую леди утромъ! Но, кажется, таковъ законъ природы, чтобъ она была одѣта такимъ-образомъ: очевидно, что она одна изъ тѣхъ потомковъ королевскаго достоинства, которые никогда не сомнѣвались въ своемъ божественномъ правѣ и никогда не встрѣчались съ тѣми, кто бы дерзнулъ оспоривать его у нихъ.
   -- Ну, Адольфъ, скажите мнѣ, что это такое? говоритъ величественная старая леди, весьма-спокойно поставивъ свою королеву и скрестивъ руки.-- Мнѣ очень не хотѣлось бы произнесть слово, которое было бы непріятно вашимъ чувствамъ
   -- Да вы, просто, чародѣйка, волшебница! Какимъ образомъ можетъ христіанинъ выиграть у васъ? бы выиграли эту игру нечистыми средствами, въ такомъ случаѣ и не хвастайтесь этимъ.
   -- Конечно, конечно. Вотъ такъ побѣжденные говорили всегда о великихъ завоевателяхъ. Но посмотри, вотъ солнечные лучи падаютъ на доску, чтобъ яснѣе показать тебѣ, какой глупый ходъ сдѣлалъ ты своей шашкой. Что жь, желаешь ли ты, чтобъ я дала тебѣ еще шансъ?
   -- Нѣтъ, матушка, я оставлю васъ однѣхъ на судъ вашей совѣсти. Такъ-какъ теперь начинаетъ проясняться, мы должны идти и немножко поплескаться въ грязи -- не правда ли, Джуно?
   Эти слова относились къ коричневой лягавой собакѣ, которая вскочила при звукѣ голосовъ и вкрадчиво положила носъ на ногу своего господина.
   -- Но сначала я долженъ подняться наверхъ и посмотрѣть на Анну. Прежде, въ то время, какъ я было шелъ къ ней, меня отозвали на похороны Толёра.
   -- Это совершенно-безполезно: она не можетъ говорить съ тобою. Кетъ говоритъ, что у ней сегодня опять самая страшная головная боль.
   -- О! она радуется каждый разъ, когда я прихожу къ ней и смотрю на нее; какъ бы ни была она больна, мой приходъ никогда не безпокоитъ ея.
   Если вы знаете, сколько словъ люди говорятъ только по привычкѣ и безъ всякаго преднамѣреннаго побужденія, то вы не удивитесь, когда я скажу вамъ, что одно и то же возраженіе, за которымъ слѣдовалъ всегда тотъ же отвѣтъ, было произнесено нѣсколько сотъ разъ въ -- теченіе пятнадцати лѣтъ, въ которыя сестра мистера Ирвайна, Анна, хворала. Великолѣпныя старыя леди, которымъ нужно много времени утромъ длятого, чтобъ одѣться, имѣютъ нерѣдко очень-незначительную симпатію къ хворымъ дочерямъ.
   Но въ то время, когда мистеръ Ирвайнъ все еще сидѣлъ, прислонясь спиною къ креслу и гладя по головѣ Джуно, въ дверяхъ показался лакей и сказалъ:
   -- Джошуа Раннъ, сэръ, хочетъ видѣть васъ, если вы свободны.
   -- Велите ему войдти сюда, сказала мистриссъ Ирвайнъ, взявъ въ руки вязанье.-- Я охотно слушаю, когда говорить мистеръ Раннъ. У него ужь, вѣрно, башмаки выпачканы въ грязи: посмотрите же, Карроль, чтобъ онъ вытеръ ихъ хорошенько.
   Чрезъ двѣ минуты мистеръ Раннъ появился въ дверяхъ, съ весьма-почтительными поклонами, которые, однакожь, далеко не успокоили моськи, издавшей громкій лай и побѣжавшей по комнатѣ для рекогносцировки ногъ новоприбывшаго. Два щенка, смотрѣвшіе на выдававшіяся икры и на полосатые шерстяные чулки съ болѣе-чувственной точки зрѣнія, возились около нихъ и ворчали съ большимъ наслажденіемъ. Между-тѣмъ, мистеръ Ирвайнъ повернулъ кресло и сказалъ:
   -- А, Джошуа, развѣ случилось что-нибудь въ Геслопѣ, что вы пришли сюда въ такую сырую погоду? Садитесь, садитесь. Не церемоньтесь съ собаками: дайте имъ пріятельскій тычокъ. Сюда, моська, негодяй!
   Есть на свѣтѣ лица, которыя, когда обращаются къ намъ, производятъ весьма-пріатное ощущеніе; они производятъ такое же пріятное ощущеніе, какъ внезапная струя теплаго воздуха зимою, или блескъ свѣта въ холодныхъ сумеркахъ. Мистеръ Ирвайнъ имѣлъ именно такое лицо. Онъ имѣлъ такого рода сходство съ своей матерью, какое имѣетъ наше воспоминаніе о лицѣ любимаго друга съ самимъ лицомъ: всѣ черты были великодушнѣе, улыбка яснѣе, выраженіе теплѣе. Еслибъ контуръ не былъ очерченъ такъ тонко, то его лицо можно было бы назвать веселымъ; но это слово не шло къ нему, потому-что лицо мастера Ирвайна выражало и простодушіе, и сознаніе превосходства.
   -- Благодарю, ваше преподобіе, отвѣчалъ мистеръ Раннъ, стараясь принять видъ, что вовсе не заботится о своихъ ногахъ, но поперемѣнно тряся ими длятого, чтобъ удерживать щенковъ отъ нападеній.-- Я постою, если позволите: это приличнѣе. Надѣюсь, что вы и мистриссъ Ирвайнъ здоровы, а также и миссъ Ирвайнъ... и миссъ Анна, надѣюсь, что онѣ попрежнему здоровы.
   -- Да, Джошуа, благодарю васъ. Вы видите, какой цвѣтущій видъ имѣетъ матушка. Она бьетъ насъ, молодой народъ, рѣшительно наповалъ. Но въ чемъ же дѣло?
   -- Да вотъ, сэръ, мнѣ нужно было побывать въ Брокстонѣ, чтобъ снести свою работу. Я и счелъ за долгъ свой зайдти къ вамъ и увѣдомить о томъ, что происходитъ у насъ въ деревнѣ. Такихъ вещей я не видалъ во всю мою жизнь, а я прожилъ въ деревнѣ, мальчишкой и взрослымъ, вотъ будетъ въ Ѳоминъ день шестьдесятъ лѣтъ. Я собиралъ къ пасхѣ подать для мистера Блика прежде, чѣмъ ваше преподобіе изволили прибыть въ приходъ, присутствовалъ всегда при звонѣ, при рытіи всѣхъ могилъ и пѣлъ въ хорѣ долгое время прежде, чѣмъ пришелъ Бартль Массей -- богъ-вѣсть откуда -- съ своимъ контрапункт о, пока онъ не пообѣщаетъ, что не дотронется до двери, сказалъ Адамъ.
   -- Ну, Бенъ, голубчикъ, перестань! Не будемъ изъ за этого ссориться, продолжалъ Сетъ убѣдительнымъ тономъ.-- Ты вѣдь знаешь, Адамъ ни за что не уступитъ. Легче повернуть телѣгу въ узкомъ проулкѣ, чѣмъ переупрямить Адама. Скажи, что ты не будешь больше трогать двери, и на этомъ покончимъ.
   -- Я не боюсь Адама, отвѣчалъ Бенъ,-- но разъ ты просишь, Сетъ,-- изволь, я скажу: я больше не дотронусь до двери.
   -- Вотъ это такъ! что умно, то умно, сказалъ Адамъ, засмѣй мгись, и выпустилъ Бена.
   Всѣ принялись опять за работу, но Бену-Волчку, котораго побѣдили въ состязаніи силы, хотѣлось вознаградить себя за это униженіе побѣдой въ остроуміи.
   -- О чемъ ты думалъ, Сетъ, когда забылъ про панели? заговорилъ онъ опять.-- О проповѣди или о хорошенькомъ личикѣ проповѣдницы?
   -- Сходи ее послушать, Бенъ, отвѣчалъ Сетъ добродушно;-- сегодня она будетъ говорить на лугу. Сходи, послушай,-- можетъ быть, тогда у тебя будетъ о чемъ думать,-- о чемъ-нибудь получше тѣхъ нечестивыхъ пѣсенъ, которыя ты такъ любишь. Можетъ быть, ты научишься вѣрить и молиться, а для тебя это будетъ лучшее пріобрѣтеніе, какого только можно тебѣ пожелать.
   -- Бсе въ свое время, Сетъ. Я объ этомъ подумаю, когда затѣю жениться: для холостяковъ такія пріобрѣтенія слишкомъ тяжелый грузъ. А можетъ быть, когда-нибудь и я по твоему примѣру соединю ухаживанье съ заботой о душѣ. Но вѣдь не хочешь-же ты, чтобъ я вмѣшался между тобой и хорошенькой проповѣдницей и подтибрила, ее у тебя изъ подъ носа? Не хочешь-же ты обратить меня такой цѣной?
   -- Объ этомъ можешь не безпокоиться, Бенъ: ни тебѣ, ни мнѣ ее не прельстить. Ты только сходи и послушай ее, и ты не станешь больше говорить о ней въ легкомысленномъ* тонѣ.-- А знаешь, я, кажется, и въ самомъ дѣлѣ пойду сегодня взглянуть на нее, если въ "Остролистникѣ" не соберется наша компанія. Какой текстъ возьметъ она сегодня? Не скажешь-ли ты мнѣ, Сетъ, на тотъ случай, если я опоздаю? Какъ она начнетъ: не такъ-ли:" Зачѣмъ пришли вы сюда? не затѣмъ-ли, чтобъ видѣть пророчицу? Да, говорю вамъ, и болѣе, чѣмъ пророчицу,-- замѣчательно хорошенькую женщину".
   -- Довольно, Бенъ, сказалъ Адамъ сурово.-- Оставь въ покоѣ Библію; ты слишкомъ далеко заходишь.
   -- Какъ, Адамъ! Развѣ и тебя обратили? А мнѣ еще недавно казалось, что ты глухъ къ краснорѣчію проповѣдницъ.
   -- Никто меня не обращалъ. Я ничего не говорилъ о проповѣдницахъ. Я сказалъ: оставь въ покоѣ Библію. Есть у тебя твоя книжка анекдотовъ, которою ты постоянно хвастаешься,-- ну, и довольствуйся ею и не касайся чистаго твоими грязными руками.
   -- Эге, да ты становишься святой не хуже Сета. Должно быть, и ты пойдешь нынче слушать проповѣдь? Ты можешь отлично дирижировать пѣніемъ. Не знаю только, что скажетъ пасторъ Ирвайнъ, когда узнаетъ, что его любимецъ Адамъ Бидъ сдѣлался методистомъ.
   -- Пожалуйста, Бенъ, обо мнѣ не хлопочи. Я такой-же методистъ, какъ и ты, хотя -- смотри -- какъ-бы тебѣ не сдѣлаться чѣмъ-нибудь похуже методиста,-- что-то похоже на то. А мистеръ Ирвайнъ слишкомъ уменъ, чтобы путаться, въ чужія дѣла. Каждый вѣритъ по своему; такъ-ли я вѣрю, или иначе, это дѣло только мое, да Божье -- онъ это самъ много разъ говорилъ.
   -- Такъ-то оно такъ, а все таки не очень-то онъ жалуетъ вашихъ диссентеровъ.
   -- Можетъ быть; и я вотъ тоже не большой охотникъ до крѣпкаго эля Джоша Тода, однако, я не мѣшаю тебѣ имъ напиваться до чертиковъ,
   Всѣ засмѣялись отвѣту Адама, но Сетъ сказалъ серьезно:
   -- Нѣтъ, Адди, ничью вѣру не слѣдуетъ приравнивать къ крѣпкому элю. Не можешь-же ты не признать, что диссентеры и методисты такъ-же тверды въ вѣрѣ, какъ и члены господствующей церкви.
   -- Нѣтъ, Сетъ, нѣтъ, я никогда не позволю себѣ смѣяться надъ вѣрой человѣка, какая бы она ни была. Пусть поступаютъ, какъ имъ совѣсть велитъ,-- вотъ и все. Только, мнѣ кажется, было-бы лучше, еслибы совѣсть позволяла имъ оставаться мирными членами нашей церкви: тамъ можно многому научиться. И потомъ: вѣдь и въ вопросѣ религіи можно пересолить; человѣку на землѣ нужно кое-что и кромѣ Евангелія. Взгляни на каналы, на водопроводы, взгляни на машины въ угольныхъ шахтахъ, на Аркрайтовы мельницы въ Кромфордѣ: чтобы все это сдѣлать, нужно знать что-нибудь побольше Евангелія -- такъ мнѣ сдается. А послушать твоихъ проповѣдниковъ, такъ подумаешь, что человѣкъ долженъ всю жизнь сидѣть, закрывши глаза, и наблюдать, что дѣлается у него въ душѣ. Я знаю, мы должны всѣмъ сердцемъ любить Бога и помнить слово Божіе. Но что-же говорится въ Библіи?-- Тамъ говорится, что Богъ вложилъ свой духъ въ работника, строившаго скинію, чтобъ онъ могъ достойнымъ образомъ выполнить всю рѣзную работу и все то, что требуетъ искусства. Я такъ смотрю на этотъ вопросъ: духъ Божій живетъ во всемъ и во всѣ времена -- во всякій день и часъ, въ будни, какъ и въ воскресные дни; духъ Божій въ великихъ изобрѣтеніяхъ и работахъ, въ машинахъ и планахъ. Богъ далъ намъ не только душу, но и голову и руки, и если въ часъ досуга человѣкъ займется какимъ-нибудь дѣломъ,-- сложитъ печку для жены, чтобъ избавить ее отъ лишней ходьбы по пекарнямъ, или покопается въ своемъ огородикѣ и добьется того, что вмѣсто одной картошки у него выростутъ двѣ,-- онъ сдѣлаетъ больше добра и будетъ ближе къ Богу, чѣмъ еслибъ онъ бѣгалъ за какимъ-нибудь проповѣдникомъ и цѣлый день вздыхалъ и молился.
   -- Хорошо сказано, Адамъ! замѣтилъ Огненный Джимъ, который пересталъ строгать и перекладывалъ свои доски, пока Адамъ говорилъ.-- Прекрасная проповѣдь; я давно такой не слыхалъ... Кстати, ты мнѣ напомнилъ: вотъ уже годъ, какъ жена пилитъ меня, чтобъ я сдѣлалъ ей печку.
   -- Въ томъ, что ты говоришь, Адамъ, есть правда, промолвилъ Сетъ серьезно,-- но ты и самъ отлично знаешь, что тѣ самыя проповѣди, на которыя ты такъ нападаешь, не одного лѣнтяя превратили въ дѣльнаго, работящаго человѣка. Кто дѣлаетъ то, что кабаки пустѣютъ?-- Проповѣдникъ. А научившись вѣрить въ Бога, человѣкъ не станетъ отъ этого хуже работать.
   -- Только иногда онъ будетъ забывать про панели.-- А? Какъ ты думаешь, Сетъ? сказалъ Бенъ Волчекъ.
   -- Ну вотъ, теперь ты всю свою жизнь будешь поминать мнѣ про эти панели и поднимать меня на зубокъ. ІГо религія тутъ непричемъ; тутъ виновата не религія, а Сетъ Бидъ, который всегда былъ ротозѣемъ. Религія только не вылѣчила его отъ этого порока, и это очень жаль.
   -- Не слушай меня, Сетъ, сказалъ Бенъ.-- Ты -- добрый, честный парень, даромъ что забываешь про панели; ты не ершишься за каждую шутку, какъ нѣкоторые изъ твоихъ близкихъ, которые, быть можетъ, и умнѣе тебя.
   -- Сетъ, дружище, ты на меня не сердись, сказалъ Адамъ, не обращая вниманія на камешекъ, пущенный въ его огородъ.-- Въ томъ, что я сейчасъ говорилъ, я и не думалъ намекать на тебя. У каждаго свой взглядъ на вещи: одинъ смотритъ такъ, а другой иначе.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, Адди, ты не хотѣлъ меня обидѣть -- я знаю, отвѣчалъ Сетъ.-- Ты какъ твоя собака Джипъ: ты лаешь на меня иногда, а потомъ самъ-же лижешь мнѣ руку.
   Нѣсколько минутъ всѣ руки прилежно работали, и молчаніе не нарушалось, пока часы на колокольнѣ не начали бить. Еще не замеръ первый ударъ, какъ Огненный Джимъ выпустилъ рубанокъ и потянулся за своей курткой; Бенъ Волчекъ оставилъ свой винтъ до половины незавинченнымъ и бросилъ отвертку въ корзину съ инструментами; Тафтъ -- Нѣмой (который, оправдывая свое прозвище, ни разу не раскрылъ рта во все время описаннаго разговора) швырнулъ въ сторону молотокъ въ тотъ самый моментъ, когда собирался поднять его для удара, и даже Сетъ выпрямилъ спину и протянулъ руку къ своей шапочкѣ. Одинъ Адамъ продолжалъ работать, какъ будто ничего не случилось. Но замѣтивъ, что стукъ прекратился, онъ поднялъ голову и сказалъ негодующимъ тономъ:
   -- Что-же это такое, братцы! Еще часы не успѣли пробить, а вы уже побросали свои инструменты. Не могу видѣть, когда люди такъ дѣлаютъ!-- точно они не находятъ никакого удовольствія въ своей работѣ и боятся переработать.
   Сетъ немножко сконфузился и замедлилъ свои сборы, но тутъ въ первый разъ заговорилъ Тафтъ-Нѣмой:
   -- Эхъ, братецъ, ты говоришь такъ, потому-что ты еще молодъ. Въ двадцать шесть лѣтъ легко такъ говорить. А вотъ какъ поживешь съ мое,-- какъ стукнетъ тебѣ сорокъ шесть, тогда небось поубавится прыти, тогда не захочешь работать задаромъ.
   -- Вздоръ! сказалъ Адамъ съ сердцемъ.-- Что значитъ здѣсь годы? Тебя еще не разбилъ параличъ, слава Богу. Терпѣть не могу, когда съ первымъ ударомъ часовъ у человѣка опускаются руки, точно его подстрѣлили, какъ будто онъ не находитъ ни капли наслажденія въ трудѣ, какъ будто онъ но гордится своей работой. Жерновъ -- и тотъ не сразу останавливается послѣ того, какъ его перестанутъ вертѣть.
   -- Чортъ возьми, Адамъ! Оставь ты малаго въ покоѣ! крикнулъ Бенъ-Волчекъ.-- Ты только-что бранилъ проповѣдниковъ,-- а видно ты и самъ охотникъ проповѣдывать. Люби себѣ работу -- никто тебѣ не мѣшаетъ, а я люблю больше забаву. Тебѣ это кстати, и на руку: больше работы останется на твою долю.
   Съ этой прощальной рѣчью, по его мнѣнію, весьма убѣдительной, Бенъ-Волчекъ взвалилъ свою корзину на плечи и вышелъ изъ мастерской. Тафтъ-Нѣмой и Огненный Джимъ вышли вслѣдъ за нимъ. Сетъ медлилъ и тоскливо посматривалъ на Адама, какъ будто ожидалъ, что тотъ ему что-нибудь скажетъ.
   -- Зайдешь ты домой передъ проповѣдью? спросилъ Адамъ, поднимая голову.
   -- Нѣтъ, я оставилъ свое платье и шляпу у Билля Маскери. Я буду дома только къ десяти. Я, можетъ быть, провожу домой Дину Моррисъ, если она согласится; ты вѣдь знаешь, отъ Пойзеровъ никто съ ней не ходитъ.
   -- Такъ я скажу матери, чтобъ она тебя не ждала.
   -- А ты не пойдешь сегодня къ Пойзерамъ? спросилъ застѣнчиво Сетъ, поворачиваясь, чтобъ уходить.
   -- Нѣтъ, я иду въ школу.
   До этой минуты Джипъ и не думалъ вставать со своей уютной постели; онъ только поднялъ голову и, не спуская глазъ, смотрѣлъ на Адама, когда увидѣлъ, что другіе работники выходятъ. Но какъ только Адамъ положилъ въ карманъ свою линейку и, скрутивъ въ трубочку свой передникъ, принялся подтыкать его вокругъ пояса, Джипъ подбѣжалъ къ хозяину и съ терпѣливымъ ожиданіемъ сталъ глядѣть ему въ лицо. Еслибъ у Джипа былъ хвостъ, онъ, безъ сомнѣнія, вилялъ-бы хвостомъ, но, будучи лишенъ этого орудія изъявленія собачьихъ чувствъ, онъ раздѣлялъ участь многихъ другихъ почтенныхъ особъ, обреченныхъ судьбой казаться болѣе вялыми, чѣмъ создала ихъ природа.
   -- Что, Джипъ? Корзины дожидаешься -- а? сказалъ Адамъ, и въ голосѣ его зазвучали тѣ-же мягкія ноты, какъ когда онъ говорилъ съ Сетомъ.
   Джипъ сдѣлалъ прыжокъ и залаялъ короткимъ, отрывистымъ лаемъ, какъ будто говорилъ! "Разумѣется". Бѣдный несъ! Невеликъ былъ запасъ его способовъ изъясняться.
   Адамъ говорилъ про корзину, въ которой они съ Сетомъ брали себѣ обѣдъ на работу, и никакое чиновное лицо, шествующее во главѣ торжественной процессіи, не могло-бы имѣть такого важнаго вида человѣка, рѣшительно не желающаго узнавать своихъ знакомыхъ, какой имѣлъ Джипъ, когда онъ трусилъ за своимъ хозяиномъ съ этой корзиной въ зубахъ.
   Выйдя изъ мастерской. Адамъ замкнулъ дверь, вынулъ ключъ и понесъ его въ домъ, стоящій на другомъ концѣ двора. Это былъ низенькій домикъ съ соломенной крышей и съ изжелта сѣрыми стѣнами, смотрѣвшій при вечернемъ освѣщеніи какъ-то особенно весело и уютно. Окна сверкали безукоризненной чистотой, каменныя ступеньки крылечка блестѣли, какъ голыши во время отлива. На крыльцѣ стояла чистенькая старушка въ темненькомъ полосатомъ холстинковомъ платьѣ, въ бѣломъ чепцѣ и красной косыночкѣ на шеѣ, и разговаривала съ пестрыми курами, привлеченными, повидимому, обманчивымъ ожиданіемъ холодной картошки или ячменя. Старушка, должно быть, плохо видѣла, потому что она не узнала Адама, пока онъ не сказалъ:
   -- Вотъ ключъ, Долли; будьте добры, передайте хозяину.
   -- Хорошо. А развѣ вы не зайдете, Адамъ? Миссъ Мэри дома, а мистеръ Бурджъ скоро придетъ. Я знаю, онъ будетъ радъ, если вы останетесь ужинать.
   -- Нѣтъ, Долли, спасибо, я иду домой. Добрый вечеръ.
   Адамъ вышелъ изъ дровяного двора и зашагалъ большими шагами по дорогѣ изъ деревни въ долину. Джипъ не отставалъ отъ него ни на шагъ. Когда путникъ спустился съ холма, какой-то пожилой всадникъ съ привязаннымъ за сѣдломъ чемоданомъ, поровнявшись съ нимъ, остановилъ свою лошадь, пропустилъ его мимо и, обернувшись назадъ, проводилъ долгимъ взглядомъ красиваго, статнаго работника въ бумажной шапочкѣ, кожаныхъ брюкахъ и синихъ шерстяныхъ чулкахъ.
   Не подозрѣвая о вызванномъ имъ восхищеніи, Адамъ свернулъ съ дороги въ поле и затянулъ ту пѣсню, что весь день не выходила у него изъ головы:
   
   "Пусть рѣчь твоя всегда идетъ отъ сердца,
   Какъ ясный день чиста твоя пусть будетъ совѣсть,
   Господь, вѣдь, знаетъ все: Всевидящему Оку
   Открыто все -- дѣла и помыслы твои".
   

ГЛАВА II.
ПРОПОВѢДЬ.

   Около семи часовъ вечера въ деревенькѣ Гепслопъ было замѣтно необычайное оживленіе. По всей длинѣ маленькой улицы, отъ "Герба Донниторновъ" до самаго кладбища, виднѣлись обитатели деревушки, привлеченные сюда, очевидно, не простымъ желаніемъ насладиться теплымъ лѣтнимъ вечеромъ, а чѣмъ-то поважнѣе, Гостинница "Гербъ Донниторновъ" стояла при въѣздѣ въ деревню и примыкавшіе къ дому хлѣбный дворъ и сѣнной сарай свидѣтельствовали о томъ, что заведеніе арендуетъ хорошенькій участокъ земли, и сулили путнику сытный обѣдъ для него самого и для его коня; такимъ образомъ онъ могъ вполнѣ утѣшиться и не слишкомъ горевать о томъ, что полинявшая отъ дождей вывѣска оставляла его въ полномъ невѣдѣніи насчетъ геральдическихъ атрибутовъ древняго рода Донниторновъ. Мистеръ Кассонъ, хозяинъ гостинницы, уже нѣсколько минутъ стоялъ въ дверяхъ своего заведенія, заложивъ руки въ карманы, перекачиваясь съ каблуковъ на носки и поглядывая вбокъ, на неогороженную лужайку съ развѣсистымъ кленомъ посерединѣ, куда, какъ ему было извѣстно, направлялись группы солиднаго вида мужчинъ и женщинъ, проходившія мимо него.
   Наружность мистера Кассона была отнюдь не такого зауряднаго типа, чтобъ ее можно было пройти молчаніемъ. Ст(передняго фаса его особа имѣла видъ двухъ шаровъ, состоящихъ приблизительно въ такомъ-же отношеніи другъ къ другу, какъ земля къ лунѣ: другими словами, если опредѣлять на глазомѣръ, нижній шаръ былъ разъ въ тринадцать больше верхняго, который, такимъ образомъ, естественно игралъ роль простого спутника или придатка. Но на этомъ сходство кончалось, ибо голова мистера Кассона не имѣла ничего общаго съ меланхоличнымъ спутникомъ земли или съ "пятнистымъ шаромъ", какъ непочтительно назвалъ луну Мильтонъ; напротивъ, едвали были гдѣ-нибудь на землѣ другія голова и лицо, которыя сіяли-бы такимъ завиднымъ здоровьемъ, и выраженіе этого лица, сосредоточенное, главнымъ образомъ, въ двухъ круглыхъ, румяныхъ щекахъ (ибо о маленькой пуговкѣ вмѣсто носа и нарушающихъ гармонію щекъ крошечныхъ ямкахъ для глазъ не стоитъ и говорить) было выраженіемъ довольства и веселья, умѣряемыхъ единственно лишь чувствомъ собственнаго достоинства, отличавшимъ каждое движеніе мистера Кассона. Едвали, впрочемъ, чувство собственнаго достоинства можно было назвать преувеличеннымъ въ человѣкѣ, который пятнадцать лѣтъ прослужилъ дворецкимъ при "фамиліи" и который, занимая свое теперешнее высокое положеніе, по необходимости постоянно приходилъ въ соприкосновеніе съ низшими. Какъ примирить это достоинство съ удовлетвореніемъ естественнаго чувства любопытства, тянувшаго его на лужайку,-- было задачей, которую вотъ уже пять минутъ, какъ мистеръ Кассонъ рѣшалъ въ своемъ умѣ; но въ тотъ моментъ, когда онъ уже рѣшилъ ее на половину,-- когда онъ вынулъ руки изъ кармановъ, засунулъ большіе пальцы за проймы жилета и, скрививъ голову на бокъ, вооружился видомъ презрительнаго равнодушія ко всему, что могло попасться ему на глаза,-- его размышленія были прерваны приближеніемъ всадника,-- того самаго, съ которымъ мы недавно познакомились, когда онъ остановила, свою лошадь, чтобы взглянуть хорошенько на нашего друга Адама, и который теперь подъѣхалъ къ "Гербу Донниторновъ".
   -- Эй, малый! Разнуздай и напой мою лошадь, сказалъ путешественника, молодому парню въ рабочей курткѣ, выбѣжавшему за ворота на стукъ лошадиныхъ подковъ.-- Хозяинъ, что у васъ такое тутъ происходитъ? продолжалъ онъ, слѣзая съ коня.-- Вся деревня въ движеніи.
   -- Это методисты, сэра, методистская проповѣдь. Было оба, явлено, что одна методистка, молодая женщина, будетъ сегодня говорить на лугу, отвѣчала, мистера, Кассонъ сиплымъ фальцетомъ и не безъ аффектаціи.-- Не угодно-ли войти? Не прикажете-ли чего-нибудь подать?
   -- Нѣтъ, мнѣ надо въ Россетера. Я хотѣлъ только коня напоить....
   А любопытно, какъ относится вашъ пасторъ къ тому, что у него подъ носомъ проповѣдуютъ молодыя женщины?
   -- Пасторъ Ирвайнъ, сэръ, здѣсь не живетъ; онъ живетъ въ Боркстонѣ, тамъ, за горой. Здѣшній пасторскій домъ пришелъ въ разрушеніе, и господамъ нельзя въ немъ жить. Мистеръ Ирвайнъ пріѣзжаетъ, къ намъ но воскресеньямъ и вечеромъ говоритъ у насъ проповѣдь, а лошадь свою у меня оставляетъ. У него сѣрая кобыла, сэръ, и онъ очень ее бережетъ. Онъ всегда ставилъ коня въ этомъ заведеніи,-- еще раньше, чѣмъ, оно перешло въ мои руки. Я не здѣшній уроженецъ, сэръ, вы вѣрно замѣтили по моему говору. Чудно говоритъ здѣшній народъ; господамъ и понять то ихъ трудно. Я выросъ между господаи, сэръ, и съ измальства наломалъ свой языкъ на господскій манера, А здѣсь развѣ языкъ? Здѣсь не языкъ, а дилектъ {Т. е. діалектъ.}. Я самъ сколько разъ слышалъ, какъ сквайръ Донниторнъ говорилъ: "Такой ужъ у нихъ здѣсь дилектъ".
   -- Да, да, я знаю, проговорилъ, улыбаясь, незнакомецъ -- Но скажите -- развѣ у васъ здѣсь много методистовъ? Вѣдь ваша, округъ земледѣльческій. Я думалъ, здѣсь и встрѣтить-то методиста за рѣдкость. Вы вѣдь всѣ фермеры, не так]-ли? А фермеры не очень то поддаются методистамъ.
   -- Въ нашей округѣ много ремеслениковъ, сэръ. Вонъ тамъ живетъ мистеръ Буржъ, владѣлецъ дровяного двора; онъ беретъ большіе подряды на постройки и на ремонта, старыхъ зданій. А немного подальше каменоломня. Въ нашихъ мѣстахъ есть всякія профессіи, сэра, А въ Треддльстонѣ у насъ цѣлая свора этихъ методистовъ. (Треддльстонъ -- хорошій городокъ, съ рынкомъ,-- можетъ вы проѣзжали мимо, сэръ?). Вотъ я сейчасъ ихъ понаѣхало оттуда нѣсколько дюжинъ: вонъ они тамъ, на лугу. Такъ вотъ откуда, сэръ, мы беремъ методистовъ, хотя во всемъ Гейслопѣ у насъ ихъ только два человѣка: Виллъ Маскори, колосникъ, да Сетъ Бидъ, молодой парень, занимается плотничнымъ дѣломъ.
   -- Такъ значитъ проповѣдница изъ Треддльстона?
   -- Нѣтъ, сэръ, она изъ Стонишайра; отсюда будетъ миль тридцать.
   Она гоститъ здѣсь у мистера Пойзера на Большой Фермѣ -- видите?-- вонъ тамъ налѣво, гдѣ гумно и высокія орѣшины. Она родная племянница жены Пойзера. Воображаю, какъ имъ должно быть пріятно, что она строитъ изъ себя такую дуру! Но этихъ методистовъ, когда имъ вступитъ въ голову, ничѣмъ, говорятъ, не проймешь; многіе съ ума сходятъ изъ за своей религіи. Впрочемъ эта молодая женщина на видъ совсѣмъ смирная -- такъ я слышалъ: самъ я ея не видалъ.
   -- Жаль, что у меня такъ мало времени! Мнѣ очень хотѣлось-бы взглянуть на нее, да надо ѣхать. Я и то уже потерялъ двадцать минутъ: свернулъ съ дороги нарочно, чтобы посмотрѣть вашу долину и вонъ ту усадьбу. Это сквайра Донниторна имѣнье, должно быть?
   -- Такъ точно, сэръ, это замокъ Донниторновъ. Чудесные дубы, не правда-ли, сэръ? Я хорошо знаю это имѣнье, да и какъ мнѣ не знать? Пятнадцать лѣта я прослужилъ тамъ дворецкимъ. Наслѣдникъ теперь -- капитанъ Донниторнъ, внукъ сквайра. Нынѣшней осенью послѣ пожинокъ празднуютъ его совершеннолѣтіе, сэръ. Какихъ только чудесъ мы не насмотримся!... Всѣ здѣшнія земли, сэръ,-- все, что вы видите, все -- его, сквайра Донниторна.
   -- Мѣстечко хорошенькое, кому бы оно ни принадлежало, сказалъ путешественникъ, садясь на лошадь.-- И какіе здоровые молодцы здѣсь у васъ попадаются! Съ полчаса тому назадъ я встрѣтилъ подъ горой молодого парня -- такого богатыря, какихъ я рѣдко видѣлъ. Плотникъ, высокій, широкоплечій малый, черноволосый и черноглазый; шагалъ, какъ солдата. Намъ нужны такіе молодцы, чтобъ утереть носъ французамъ.
   -- А -- а, это Адамъ Бидъ. Навѣрное онъ -- готовъ побожиться! Сынъ Тіаса Бида; здѣсь всѣ его знаютъ. Онъ очень способный малый, хорошій работникъ и замѣчательно силенъ. Помилуй Богъ мою душу!-- вы извините меня, сэръ, что жъ вами такъ говорю,-- да ему ни почемъ пройти сорокъ миль въ день и поднять десять пудовъ. Господа очень его любятъ; капитанъ Донниторнъ и пасторъ Ирвайнъ носятся съ нимъ, какъ и нивѣсть съ какимъ сокровищемъ. Хорошій парень, только немножко задираетъ носъ и на языкъ рѣзокъ.
   -- Ну, мнѣ, однако, пора. Добрый вечеръ, хозяинъ.
   -- Вашъ слуга, сэръ; добрый вечеръ.
   Путешественникъ пустилъ свою лошадь крупнымъ шагомъ вдоль по деревнѣ; но когда онъ поровнялся съ лужайкой, красота открывшейся справа картины, странный контрастъ между пестрыми трупами крестьянъ и кучкой методистовъ, собравшихся подъ кленомъ, а главное -- любопытство видѣть молодую проповѣдницу,-- пересилили въ немъ нетерпѣніе поскорѣе добраться до цѣли своего путешествія, и онъ остановился.
   Лужайка раскинулась на выѣздѣ изъ деревни. Въ этомъ мѣстѣ дорога развѣтвлялась на двѣ: одна вела дальше въ гору, мимо церкви; другая, слегка извиваясь, отлого спускалась въ долину. За лужайкой, со стороны церкви, прерваннный рядъ крытыхъ соломой домиковъ возобновлялся и тянулся почти до самаго кладбища, но съ противуположной, сѣверозападной стороны ничто не закрывало вида лѣсистой долины, отлого спускающихся къ ней зеленыхъ луговъ и темнѣющей вдали громады высокихъ холмовъ. Этотъ богатый растительностью, холмистый округъ Ломшайра (къ которому принадлежала и деревня Гейслопъ) вплотную прилегаетъ къ одной изъ унылыхъ окраинъ Стонишайра съ нависшими надъ ней обнаженными холмами: веселая долина жмется къ своему угрюмому сосѣду, точно молоденькая, цвѣтущая сестра, опирающаяся на руку высокаго, смуглаго, мужественнаго брата. Какихъ нибудь два, три часа ѣзды, и изъ пустынной, оголенной мѣстности, перерѣзанной грядами холодныхъ сѣрыхъ каменныхъ глыбъ, путникъ попадаетъ въ новый край, гдѣ путь его пролегаетъ по лѣсамъ, подъ тѣнистыми деревьями, или по холмамъ, между рядовъ живыхъ изгородей, между луговъ съ высокой травой и роскошными нивами, и гдѣ на каждомъ поворотѣ онъ натыкается на какую-нибудь красивую старинную усадьбу, пріютившуюся въ долинѣ или увѣнчивающую собою вершину холма, на какое-нибудь деревенское жилье съ длиннымъ низкимъ зданіемъ гумна и золотистыми скирдами хлѣба, на сѣрую колокольню, выглядывающую изъ за группы живописно обступившихъ ее деревьевъ и соломенныхъ или темнокрасныхъ черепичныхъ крышъ. Такую именно картину представила нашему путнику Гейслонская церковь, когда онъ началъ подниматься по покатому склону холма, и теперь, съ того мѣста у лужайки, гдѣ онъ остановился, передъ нимъ открылись почти всѣ другія типическія черты этой очаровательной мѣстности. "На самомъ краю горизонта, но не настолько далеко" чтобы теряться въ таинственной пурпурной дымкѣ тумана, высились огромныя коническія вершины холмовъ, словно гигантскія укрѣпленія, предназначенныя защищать эту область хлѣбовъ и луговъ отъ рѣзкихъ, холодныхъ сѣверныхъ вѣтровъ. Ихъ темнозеленые склоны отчетливо виднѣлись вдали, усѣянные стадами овецъ, движенія которыхъ можно было только угадывать по памяти, а не различать глазомъ. Изо дня въ день слѣдили угрюмыя вершины за смѣной часовъ и временъ года, но сами ни въ чемъ не мѣнялись: веселый блескъ яснаго зимняго утра, крылатые отблески апрѣльскаго полдня, прощальный пурпуръ плодотворнаго лѣтняго солнца, уходя, оставляли ихъ все такими-же печальными и угрюмыми. А прямо подъ ними глазамъ открывались болѣе близкіе предметы: ровная линія нависшаго надъ долиной лѣса по склонамъ, тамъ и сямъ перерѣзаннаго зелеными проплѣшинами пастбищъ или пашни и еще не одѣвшагося однообразнымъ лиственнымъ покровомъ середины лѣта, а позволяющаго различать темные тоны листвы молодыхъ дубовъ и нѣжную зелень ясеня и липы. Еще ниже тянулась долина, гдѣ лѣсъ становился гуще, какъ будто деревья нарочно скатились внизъ съ тѣхъ зеленыхъ прогалинъ и столпились здѣсь, чтобъ лучше оберегать высокій замокъ, тянувшійся къ небу своими высокими парапетами и выпускавшій между ними тонкія голубоватыя струйки лѣтняго дыма. Передъ фасадомъ замка навѣрно были и большой тѣнистый паркъ, и широкій зеркальный прудъ, но зеленый выступъ холма не позволялъ нашему путнику видѣть ихъ съ деревенской лужайки. Зато передъ нимъ разстилался передній планъ картины, не менѣе привлекательный: заходящее солнце просвѣчивало золотомъ сквозь нѣжно склонившіеся стебли пушистой травы, прозрачнымъ золотомъ заливало высокій красный щавель и бѣлые вѣнчики болиголова на живыхъ изгородяхъ. Была та пора лѣта, когда свистъ натачиваемыхъ косъ заставляетъ насъ бросать долгіе прощальные взгляды на цвѣты, которыми пестрѣютъ луга.
   Нашъ путешественникъ могъ бы увидѣть и другія красоты ландшафта -- стоило ему только немного повернуться въ сѣдлѣ и взглянуть на востокъ, туда, гдѣ за дровянымъ дворомъ и лугомъ Джонатана Бурджа виднѣлись зеленыя пашни и высокія орѣшины Большой Фермы; но, должно быть, его больше интересовала группа живыхъ существъ, бывшихъ передъ нимъ. Тутъ собралась вся деревня отъ мала до велика,-- начиная съ "дѣдушки Тафта" въ его коричневомъ шерстяномъ колпакѣ и съ коротенькой дубинкой, на которую онъ опирался, перегнувшись почти пополамъ, но все еще такой бодрый и крѣпкій, что, казалось, ноги будутъ носить его еще много лѣтъ,-- и кончая грудными ребятами съ болтающимися круглыми головенками въ полотняныхъ чепцахъ. Отъ времени до времени появлялись новыя лица,-- какой-нибудь крестьянинъ, неповоротливый парень, который, уписавши свой ужинъ, вышелъ взглянуть на необычную сцену тупыми, воловьими глазами, и послушать, что будетъ говорить о ней народъ, но отнюдь не настолько заинтересованный, чтобъ предлагать вопросы. И замѣчательно: всѣ эти люди на лужайкѣ старательно избѣгали смѣшиваться съ методистами; ни одинъ изъ нихъ ни за что бы не признался, что онъ пришелъ послушать проповѣдницу, и каждый съ негодованіемъ отвергъ бы такое подозрѣніе.-- Нѣтъ, вовсе нѣтъ!-- они пришли только взглянуть, "что тамъ такое дѣлается. Большинство мужчинъ столпилось подлѣ кузницы. Но не воооражайте, пожалуйста, что они столпились въ кучу.
   Крестьяне, желая побесѣдовать, никогда не сходятся тѣсной толпой: крестьянинъ совершенно не умѣетъ шептаться и почти такъ же мало способенъ говорить въ полголоса, какъ корова или козелъ. Настоящій деревенскій житель, земледѣлецъ, непремѣнно повернется спиной къ своему собесѣднику и кинетъ ему вопросъ черезъ плечо, какъ будто собирается убѣжать отъ отвѣта, да еще отойдетъ шага на два въ тотъ самый моментъ, когда діалогъ достигнетъ наивысшаго градуса интереса. Итакъ, толпа подлѣ кузницы отнюдь не была плотной толпой и не закрывала вида Чеду Крэнеджу, самому кузнецу, который стоялъ въ дверяхъ, прислонившись къ косяку и скрестивъ свои черныя отъ копоти руки, и черезъ каждыя десять минутъ хохоталъ лошадинымъ смѣхомъ собственнымъ своимъ шуткамъ, отдавая имъ замѣтное предпочтеніе передъ сарказмами Бена-Волчка, отказавшагося отъ пріятнаго времяпрепровожденія въ "Остролистникѣ" ради удовольствія понаблюдать жизнь въ новыхъ формахъ. Но мистеръ Джошуа Раннъ относился съ одинаковымъ презрѣніемъ къ обоимъ родамъ остроумія. Кожаный фартукъ и меланхолическій видъ мистера Ранна ни въ комъ не оставляютъ сомнѣнія, что обладатель ихъ -- деревенскій башмачникъ; а выдающіеся впередъ животъ и подбородокъ суть уже болѣе тонкіе признаки, долженствующіе подготовить простодушнаго чужестранца къ открытію, что онъ находится въ присутствіи приходскаго клерка. "Старикашка Джошъ", какъ его непочтительно называютъ сосѣди, пребываетъ въ состояніи самаго пылкаго негодованія; но онъ еще не раскрывалъ рта, если не считать одного раза, когда онъ пустилъ въ полголоса глубокимъ, дребезжащимъ басомъ, точно настраивалъ віолончель: "Сигона, царя Аморрейскаго. ибо во вѣкъ милость Его; и Ога, царя Васанскаго, ибо во вѣкъ милость Его".
   Съ перваго взгляда можетъ показаться, что эта цитата не имѣетъ большой связи съ обстоятельствами данной минуты, но основательное изслѣдованіе не замедлитъ показать, что (какъ и всѣ другія аномаліи) она является естественнымъ выводомъ изъ предыдущаго. Мистеръ Раннъ отстаивалъ мысленно достоинство истинной Церкви передъ скандалезнымъ вторженіемъ методизма, а такъ какъ въ его представленіи это достоинство было неразрывно связано съ собственными его звучными отвѣтными возгласами во время церковной службы, то аргументація его естественно привела ему на память цитату изъ псалма, который онъ читалъ за вечерней въ прошлое воскресенье.
   У женщинъ любопытство выражалось еще сильнѣй", Онѣ подошли къ самому краю лужайки, откуда можно было лучше разсмотрѣть квакерскій костюмъ и своеобразныя манеры методистокъ. Подъ кленомъ стояла небольшая повозка, которую прикатили сюда отъ колесника; она должна была служить кафедрой; по обѣ ея стороны поставили двѣ скамьи и съ десятокъ стульевъ полукругомъ. Нѣсколько человѣкъ методистовъ сидѣли на этихъ стульяхъ, закрывши глаза, съ такимъ видомъ, какъ будто они были погружены въ молитву или размышленіе. Остальные предпочитали стоять и, обратившись лицомъ къ группѣ крестьянъ, смотрѣли на нихъ съ грустнымъ состраданіемъ, что очень забавляло Бесси Крэнеджъ, толстощекую дочку кузнеца, извѣстную между сосѣдями подъ именемъ Чедовой Бессъ и въ настоящую минуту недоумѣвавшую, "зачѣмъ это люди строятъ такія рожи". Чедова Бессъ была предметомъ особеннаго состраданія методистовъ вслѣдствіе того, что ея зачесанные назадъ волосы, подвернутые подъ чепчикъ, сидѣвшій на самой макушкѣ ея головы, оставляли открытымъ украшеніе, которымъ она гордилась гораздо больше, чѣмъ своими румяными щечками, а именно -- пару большихъ круглыхъ серегъ съ поддѣльными гранатами. Украшеніе это осуждали не только методисты, но и собственная кузина и тёзка Бесси -- Тимофеева Бессъ: съ истинно родственнымъ чувствомъ эта особа часто повторяла, что "ужъ посмотрите, эти серьги не доведутъ до добра".
   Тимофеева Бессъ, удержавшая за собой въ кругу близкихъ свое дѣвичье имя, была тѣмъ не менѣе замужемъ -- и уже давно -- за Огненнымъ Джимомъ и тоже владѣла своего рода драгоцѣнными украшеніями, изъ коихъ достаточно будетъ упомянуть о тяжеловѣсномъ младенцѣ, сидѣвшемъ у нея на рукахъ, и о здоровенномъ мальчишкѣ лѣтъ пяти въ коротенькихъ штанишкахъ и съ голыми красными икрами, который навѣсилъ себѣ на шею вмѣсто барабана ржавую кастрюльку и котораго весьма старательно избѣгала маленькая собаченка Чеда. Сёи юный отпрыскъ (извѣстный всей деревнѣ подъ именемъ Бена Тимофеевой Бессъ), отличаясь любознательнымъ нравомъ, не сдерживаемымъ ложною скромностью, отдѣлился отъ группы женщинъ и дѣтей и разгуливалъ теперь вокругъ методистовъ съ разинутымъ ртомъ, заглядывая имъ въ глаза и въ видѣ аккомпанимента отбивая палочкой барабанную дробь по своей кастрюлѣ. Когда же одна старуха методистка нагнулась къ нему съ сердитымъ лицомъ и взяла было его за плечо, Бенъ Тимофеевой Бессъ лягнулъ ее ногой, а потомъ пустился удирать во всѣ лопатки и успокоился только тогда, когда почувствовалъ себя въ безопасности за прикрытіемъ отцовскихъ ногъ.
   -- Ахъ, ты висѣльникъ! сказалъ ему Огненный Джимъ съ. родительской гордостью.-- Если ты не угомонишься, я отниму у тебя эту палку. Какъ ты смѣешь лягаться!
   -- Отдай его мнѣ, Джимъ, сказалъ Чедъ Крэнеджъ;-- я привяжу его и подкую, какъ я дѣлаю съ лошадьми... А, мистеръ Кассонъ, продолжалъ онъ, замѣтивъ, что эта важная персона небрежнымъ шагомъ подходитъ къ группѣ мужчинъ.-- Какъ поживаете? Поплакать съ нами пришли, постонать? Говорятъ, когда слушаешь методистовъ, такъ непремѣнно стонешь -- все, равно, какъ если животъ заболитъ. Я собираюсь стонать на всю улицу -- не хуже того, какъ ревѣла ваша корова прошлую ноль; тогда проповѣдница будетъ увѣрена, что обратила меня на истинный путь.
   -- Совѣтую вамъ не дѣлать глупостей, Чэдъ. проговорилъ съ достоинствомъ мистеръ Кассонъ.-- Хоть Пойзеру, можетъ быть, и непріятно, что племянница его жены затѣяла проповѣдывать, а все-таки едвали онъ будетъ доволенъ, если узнаетъ, что къ ней отнеслись непочтительно.
   -- А она премиленькая, замѣтилъ Бенъ Волчекъ.-- Я всегда буду стоять за хорошенькихъ проповѣдницъ. Я знаю одно: хорошенькая женщина убѣдитъ меня гораздо скорѣе, чѣмъ какой-нибудь уродъ проповѣдникъ. Меня не удивитъ, если къ концу вечера я превращусь въ методиста и начну волочиться за проповѣдницей по примѣру Сета Бида.
   -- Твой Сетъ, сдается мнѣ, слишкомъ высоко мѣтитъ, сказалъ мистеръ Кассонъ.-- Родня этой дѣвушки никогда не допуститъ ее унизиться до простого плотника.
   -- Ну, вотъ еще! протянулъ съ презрѣніемъ Бенъ.-- Съ какой стати роднѣ путаться въ эти дѣла? Да и что они за важныя птицы! Жена Пойзера можетъ задирать носъ, сколько ея душѣ угодно, и забывать прошлое, но эта Дина Моррисъ, говорятъ, даже бѣднѣе, чѣмъ была ея тетка; она работаетъ на фабрикѣ и этимъ кормится съ грѣхомъ пополамъ. Хорошій работникъ, молодой парень, да еще такой убѣжденный методистъ, какъ Сетъ Бидъ, совсѣмъ не дурная для нея партія. Да чего вамъ лучше? Съ Адамомъ Бидомъ тѣ же самые Пойзеры носятся, какъ съ самымъ близкимъ роднымъ.
   -- Пустое болтаешь!-- сказалъ мистеръ Джошуа Раннъ.-- Адамъ и Сетъ два разные человѣка; развѣ ихъ можно сравнять?
   -- Можетъ быть, и нельзя,-- отозвался презрительно Венъ,-- но я предпочитаю Сета, будь онъ хоть двадцать разъ методистъ. Сетъ меня совсѣмъ покорилъ: съ тѣхъ поръ, какъ мы работаемъ вмѣстѣ, я его постоянно дразню, и онъ никакого зла противъ меня не имѣетъ,-- точно ягненокъ. А между тѣмъ онъ далеко не трусъ. Какъ-то разъ ночью шли мы съ нимъ но нолю и вдругъ видимъ -- горитъ старое дерево,-- такъ все и пылаетъ. Й подумалъ -- оборотень, испугался, а онъ, недолго думая, такъ прямо и пошелъ на него, какъ солдатъ.... А вотъ и онъ! Выходитъ отъ Билля Маскери, и самъ Билль съ нимъ идетъ. Что за добродѣтельный видъ у этого Билля!-- по гвоздю молоткомъ, и то, кажется, не рѣшится ударить -- побоится сдѣлать ему больно.... А вотъ и хорошенькая проповѣдница.... Шляпку сняла, клянусь Богомъ! Надо подойти поближе.

   Нѣкоторые изъ мужчинъ послѣдовали примѣру Бена. Путешественникъ тоже подъѣхалъ къ лужайкѣ въ тотъ моментъ, когда Дина, отдѣлившись отъ своихъ товарокъ, быстрымъ шагомъ подходила къ повозкѣ, стоявшей подъ клопомъ. Подлѣ высокой фигуры Сета дѣвушка казалась маленькой; но теперь, когда она стояла въ повозкѣ одна и не съ кѣмъ было ее сравнивать, всякій сказалъ бы, что она выше средняго женскаго роста, хотя въ дѣйствительности она была и не выше. Это впечатлѣніе зависѣло отъ того, что она была очень тонка, а также отъ ея костюма -- чернаго шерстяного платья, падавшаго вокругъ ея стана прямыми, ровными складками. Увидѣвъ ее, какъ она шла и потомъ поднялась на повозку, путешественникъ былъ пораженъ,-- пораженъ не столько нѣжной женственностью всего ея существа, сколько полнымъ отсутствіемъ самоувѣренности въ ея манерѣ держаться. Онъ ожидалъ, что она будетъ выступать размѣреннымъ шагомъ, съ скромно-торжественнымъ видомъ; онъ былъ увѣренъ, что на лицѣ ея будетъ играть улыбка сознательной святости, или что оно будетъ пылать горькимъ обличеніемъ. Онъ зналъ только два типа методистовъ -- восторженный и желчный. Но Дина шла такъ просто, точно отправлялась на рынокъ, и такъ же мало, повидимому, думала о своей внѣшности, какъ какой-нибудь маленькій мальчикъ. Ни румянца смущенія, ни робкой нерѣшительности, которыя бы говорили: "Я знаю, вы находите меня хорошенькой и слишкомъ молодой для проповѣдницы"; ни воздѣтыхъ къ небу глазъ, ни стыдливо опущенныхъ рѣсницъ, ни крѣпко сжатыхъ губъ, ни неестественнаго положенія рукъ,-- ничего, что бы добавляло: "но знайте,-- я святая". Въ ея рукахъ (безъ перчатокъ) не было книги; слегка скрестивъ пальцы, она опустила ихъ прямо передъ собой, когда встала въ повозкѣ и обвела толпу своими сѣрыми глазами. Въ этихъ глазахъ не было острой пытливости; они не наблюдали, а скорѣе разливали любовь; это былъ тотъ ясный, влажный взглядъ, который говоритъ вамъ, что умъ человѣка поглощенъ тѣмъ, что ему предстоитъ высказать, и не замѣчаетъ внѣшнихъ предметовъ. Она стояла, повернувшись лѣвымъ бокомъ къ заходящему солнцу; густыя вѣтви клена защищали ее отъ его лучей, но въ этомъ тепломъ полусвѣтѣ нѣжный колоритъ ея лица, какъ цвѣты по вечерамъ, пріобрѣталъ, казалось, какую-то особенную живую и тихую прелесть. Это было маленькое продолговатое личико прозрачной, ровной бѣлизны, съ яйцеобразной линіей щеки и подбородка, съ довольно полнымъ, но твердо очерченнымъ ртомъ, съ тонкими ноздрями и прямымъ низкимъ лбомъ, выступавшимъ высокимъ мыскомъ между двумя гладкими прядями свѣтлыхъ, слегка рыжеватыхъ волосъ. Волосы были зачесаны за уши совершенно гладко, и кромѣ узенькой -- не больше двухъ дюймовъ -- полоски надо лбомъ, прикрывались простымъ квакерскимъ чепчикомъ. Брови, одного цвѣта съ волосами, были прямыя и рѣзко очерченныя; рѣсницы, не темнѣе бровей,-- длинныя и густыя. Въ этомъ лицѣ не было ничего незаконченнаго, ни одной скомканной или недодѣланной черты. Это было одно изъ тѣхъ лицъ, которыя невольно приводятъ на память бѣлые цвѣты съ чуть-чуть розоватыми краешками ихъ чистыхъ лепестковъ. Въ глазахъ не было никакой особенной красоты, кромѣ красоты выраженія: они глядѣли такъ просто, такъ открыто, такъ серьезно-любовно, что самое строгое осужденіе, самая легкомысленная насмѣшка не могли не смутиться передъ этимъ взглядомъ.
   Джошуа Ганнъ закашлялся, какъ будто прочищая горло, но очевидно съ тѣмъ, что бы дать себѣ время придти къ новому соглашенію съ самимъ собой. Чедъ Крэнеджъ приподнялъ свою кожаную шапочку и почесалъ въ затылкѣ, а Бенъ Волчекъ съ недоумѣніемъ спросилъ себя, какъ хватаетъ смѣлости у Сета помышлять объ ухаживаніи за такой женщиной.
   "Прелестная женщина", подумалъ незнакомецъ, "но ужъ, конечно, создавая ее, природа меньше всего предназначала ее въ проповѣдницы".
   Быть можетъ онъ принадлежалъ къ числу людей, полагающихъ, что прибѣгаютъ къ пріемамъ драматурговъ и, заботливо приходя на помощь искусству и психологіи, создаютъ свои характеры такъ, чтобъ ужъ не могло выйти никакой ошибки на этотъ счетъ.... Но Дина заговорила.
   -- Дорогіе друзья,-- начала она отчетливо, но не громко,-- помолимся.
   Она закрыла глаза и, опустивъ немного голову, продолжала тѣмъ же ровнымъ тономъ, не возвышая голоса, какъ будто говорила съ кѣмъ-нибудь, стоявшимъ рядомъ съ ней.
   -- Спаситель грѣшниковъ! Когда бѣдная женщина, отягченная грѣхами, пришла къ колодцу за водой, она застала Тебя сидящимъ у колодца. Она не знала Тебя, не искала Тебя. Въ душѣ ея была тьма, жизнь проходила въ грѣхѣ. Но Ты заговорилъ съ нею, Ты научилъ ее. Ты показалъ ей, что вся ея жизнь открыта Тебѣ,-- и все таки не отказалъ ей въ прощеніи, котораго она никогда не искала.... Іисусъ! Ты посреди насъ и Ты читаешь въ сердцахъ нашихъ. Если есть между нами такіе, какъ та бѣдная женщина,-- если въ душѣ ихъ тьма, и жизнь ихъ проходитъ въ грѣхѣ, и если не искать Тебя пришли они сюда и не поучаться,-- яви имъ милосердіе Свое, какъ Ты явилъ его той женщинѣ. Заговори съ ними, Господи, отверзи ихъ уши словамъ посланія моего, сдѣлай, чтобы грѣхи ихъ предстали передъ ними, и чтобъ они возжаждали спасенія, которое Ты хочешь имъ дать.
   -- Господи! Ты всегда съ Твоими. Они видятъ Тебя среди ночного бдѣнія; и сердце въ нихъ горитъ, когда Ты говоришь съ ними у дороги. Ты близокъ и къ тѣмъ, кто никогда не зналъ Тебя: открой же глаза ихъ, чтобъ они могли Тебя видѣть,-- видѣть Тебя плачущимъ надъ ними и говорящимъ: "Всякій, кто оставитъ отца и мать, и братьевъ и сестеръ.... и земли ради имени Моего.... наслѣдуетъ жизнь вѣчную"; -- видѣть Тебя висящимъ на крестѣ и говорящимъ: "Отче, прости имъ, ибо не вѣдаютъ, что творятъ"; -- видѣть Тебя, когда Ты придешь со славой судить ихъ въ послѣдній день. Аминь.
   Дина замолчала, открыла глаза и обвела взглядомъ группу крестьянъ, стоявшихъ у нея но лѣвую руку. Вся эта толпа подалась немного впередъ и была теперь ближе къ ней.
   -- Дорогіе друзья!-- заговорила она опять, слегка возвышая голосъ.-- Вы всѣ бывали въ церкви и навѣрное слышали, какъ священникъ читалъ: "Духъ Господень на Мнѣ; ибо Онъ помазалъ Меня благовѣствовать нищимъ". Это сказалъ Христосъ. Онъ сказалъ, что пришелъ благовѣствовать пищимъ. Не знаю, случалось-ли вамъ когда вдуматься въ эти слова; я только хочу разсказать вамъ, какъ я въ первый разъ услышала и запомнила ихъ. Это было лѣтомъ; былъ вечеръ -- совершенно такой, какъ сегодня. Я была тогда маленькой дѣвочкой, и тетка, у которой я воспитывалась, взяла меня съ собой послушать проповѣдь одного хорошаго человѣка. Онъ говорилъ на открытомъ воздухѣ -- какъ я теперь съ вами. Я хорошо помню его лицо: онъ былъ совсѣмъ старикъ, съ длинными сѣдыми волосами; голосъ у него былъ мягкій и звучный: я никогда до тѣхъ поръ не слыхала такого прекраснаго голоса. Я была крошка и мало что смыслила, но этотъ старикъ показался мнѣ до того непохожимъ на всѣхъ, кого я видѣла раньше, что я подумала: "Не сошелъ-ли онъ съ неба", и сказала теткѣ: "Тетя, онъ вѣрно опять улетитъ на небо сегодня, какъ Тотъ -- на картинкѣ въ библіи".
   -- Этотъ Божій человѣкъ былъ мистеръ Узсли. Всю жизнь зною онъ дѣлалъ то-же, что дѣлалъ нашъ Спаситель,-- проповѣдывалъ Евангеліе бѣднымъ. Восемь лѣтъ тому назадъ онъ скончался. Подробности о немъ и о его жизни я узнала гораздо позднѣй, спустя много лѣтъ; тогда-же я была глупенькой дѣвочкой и изъ всего, что онъ намъ говорилъ, помню только одно. Онъ сказалъ намъ, что Евангеліе значитъ "благая вѣсть". Евангеліе, какъ вамъ извѣстно, это то, что говорится въ Библіи о Богѣ.
   -- Вдумайтесь въ эти слова. Христосъ дѣйствительно сошелъ къ намъ съ Неба, какъ это думала тогда я, неразумное дитя, о мистерѣ Узсли,-- сошелъ съ Неба, чтобъ принести намъ, бѣднякамъ, благую вѣсть о Богѣ. Дорогіе друзья! И вы, и я -- бѣдные люди. Мы родились въ бѣдныхъ хижинахъ, выросли на овсяномъ хлѣбѣ и всегда жили суровою жизнью. Мы мало учились, мало читали и мало что знаемъ изъ того, что происходитъ за предѣлами непосредственно насъ окружающаго. Намъ больше, чѣмъ кому-нибудь, нужны благія, добрыя вѣсти. Ибо когда человѣкъ живетъ въ довольствѣ, добрыя вѣсти изъ дальнихъ странъ мало его интересуютъ; но бѣдняку, вся жизнь котораго проходитъ въ заботѣ и тяжеломъ трудѣ изъ за хлѣба, радостно получить вѣсточку о томъ, что у него есть другъ, который поможетъ ему. Конечно, и мы кое-что знаемъ о Богѣ, если даже мы никогда не слыхали Евангелія -- этой благой вѣсти, которую принесъ намъ Спаситель. Мы знаемъ, что все отъ Бога. По говоримъ-ли мы чуть-ли не ежедневно: "Дастъ Богъ, то-то или то-то случится", или: "Скоро косить начнемъ, если Господь пошлетъ ведро". Мы очень хорошо знаемъ, что мы въ рукахъ Божіихъ: мы не своей волей явились на свѣтъ. Или еще: когда мы спимъ, кто бодрствуетъ надъ нами? И свѣтъ дневной, и вѣтеръ, и хлѣбъ, который мы ѣдимъ, и коровы, дающія намъ молоко,-- все, что мы имѣемъ,-- отъ Бога. Богъ далъ намъ душу, вложилъ въ насъ любовь къ родителямъ и дѣтямъ, къ мужу и женѣ. Но все-ли это, что намъ нужно знать о Богѣ?... Мы видимъ, что Онъ великъ и всемогущъ, что Онъ можетъ сдѣлать все, что захочетъ, но мы теряемся, изнемогаемъ, какъ пловецъ въ борьбѣ съ волнами океана, когда пытаемся думать о Немъ.
   Не оттого-ли это происходитъ, что въ нашу душу закрадываются такія сомнѣнія: "Да полно, станетъ-ли Богъ удѣлять много вниманія намъ, бѣднымъ людямъ? Быть можетъ, Онъ создалъ міръ только для богатыхъ и мудрыхъ? Конечно, Ему ничего не стоитъ дать намъ нашу скромную долю нищи и одежды, но почемъ мы знаемъ, простирается-ли дальше этого Его забота о насъ? Можетъ быть, Ему до насъ столько-же дѣла, какъ бываетъ намъ до червей и разныхъ букашекъ въ огородѣ, когда мы садимъ нашъ лукъ и морковь? Вспомнитъ-ли Онъ о насъ, когда мы умремъ? Пошлетъ-ли намъ утѣшеніе, когда мы станемъ хромы, больны и безпомощны? Или, быть можетъ, Онъ гнѣвается на насъ, иначе зачѣмъ-бы быть засухѣ и неурожаю, и зачѣмъ приходятъ на насъ лихорадки и всякія другія болѣзни и невзгоды? Ибо жизнь наша полна невзгодъ, и если Господь дѣлаетъ намъ добро, то -- казалось-бы -- Онъ дѣлаетъ и зло. Какъ-же это такъ? Отчего?
   -- Ахъ, дорогіе друзья! Вы видите теперь, какъ сильно мы нуждаемся въ благой вѣсти. И что намъ всѣ другія добрыя вѣсти, если нѣтъ у насъ этой? Все на свѣтѣ имѣетъ конецъ: когда мы умремъ, мы ничего съ собой не возьмемъ. По Господь вѣченъ и будетъ съ нами, когда у насъ ничего не останется.-- Что же станемъ мы дѣлать, если Онъ не будетъ намъ другомъ?
   Тутъ Дина разсказала, какъ благая вѣсть была принесена на землю, какъ Господь, всею жизнью Христа, явилъ свое милосердіе къ бѣднякамъ, и долго говорила о смиреніи Спасителя и о дѣлахъ милосердія, которыя Онъ совершалъ.
   -- Итакъ, вы видите, дорогіе друзья, продолжала она!-- всю жизнь Свою Христосъ дѣлалъ добро бѣднымъ людямъ. Онъ говорилъ съ ними на нолѣ и при дорогѣ, выбиралъ себѣ друзей изъ бѣдныхъ ремесленниковъ, училъ ихъ, трудился для нихъ. Конечно, онъ дѣлалъ добро и богатымъ, ибо Онъ любилъ всѣхъ людей; но Онъ понималъ, что бѣдняки больше нуждаются въ Его помощи. И Онъ исцѣлялъ больныхъ, хромыхъ и слѣпыхъ, творилъ чудеса кормилъ голодныхъ, потому-что жалѣлъ ихъ,-- такъ Онъ самъ говорилъ. Онъ былъ добръ къ маленькимъ дѣтямъ, утѣшалъ тѣхъ, кто потерялъ своихъ близкихъ, и ласково говорилъ съ бѣдными грѣшниками, сокрушавшимися о грѣхахъ своихъ.
   -- Неужели вы не полюбили-бы такого человѣка, еслибъ увидѣли его, еслибъ онъ жилъ здѣсь, между вами? Какое счастье было-бы имѣть такого друга,-- друга, къ которому можно было-бы пойти со всякой бѣдой! Какъ радостно было-бы учиться у такого учителя!
   -- Кто-же былъ этотъ человѣкъ? Былъ-ли Онъ просто хорошимъ человѣкомъ,-- очень хорошимъ и добрымъ,-- и только? Такимъ, напримѣръ, какъ нашъ дорогой мистеръ Уэсли, котораго Господь взялъ отъ насъ?-- Нѣтъ, Онъ былъ Сынъ Божій, рожденный "по образу Отца" -- говорится въ Библіи, т. е. во всемъ подобный Богу, Который есть начало и конецъ всего сущаго,-- тому Богу, Котораго мы такъ мало знаемъ, и о Которомъ намъ нужно знать. Итакъ, любовь, которую Іисусъ явилъ бѣднякамъ, есть та же любовь, которую питаетъ къ тамъ Богъ. ^ Мы понимаемъ, что чувствовалъ Христосъ, потому-что онъ пришелъ къ намъ въ человѣческомъ образѣ и говорилъ съ нами такъ, какъ мы говоримъ другъ съ другомъ., Раньше мы боялись думать о Богѣ, мы не могли себѣ представить, что такое Богъ,-- тотъ Богъ, Который сотворилъ небо и землю, и молнію, и громъ. Мы никогда не видѣли Его; мы могли видѣть только Его твореніе, а изъ сотвореннаго Имъ есть много такихъ страшныхъ вещей, что немудрено, если, думая о Творцѣ, мы содрогались отъ ужаса. Но нашъ Спаситель показалъ намъ, что такое Богъ, показалъ такъ, что мы -- бѣдные, темные люди,-- поняли Его. Онъ открылъ намъ всю неизмѣримую доброту Божьяго сердца, всю великую любовь Его къ намъ.
   -- Но побесѣдуемъ еще немного о томъ, зачѣмъ пришелъ на землю Христосъ. Одинъ разъ онъ сказалъ: "Я посланъ только къ погибшимъ овцамъ дома Израилева", и въ другой разъ: "Я пришелъ призвать не праведниковъ, но грѣшниковъ къ покаянію". Погибшіе!... Грѣшники!... Кто-жъ эти грѣшники, дорогіе друзья? Не вы-ли? Не я-ли?
   Путешественникъ былъ все еще тутъ; его противъ воли приковало къ мѣсту очарованіе нѣжнаго, вибрирующаго голоса Дины, отличавшагося удивительнымъ разнообразіемъ переходовъ, точно прекрасный инструментъ, когда его касается рука, которою двигаетъ безсознательное музыкальное чувство. Самыя простыя вещи казались въ ея устахъ откровеніемъ, поднимали въ душѣ новыя чувства и поражали, какъ поражаетъ знакомая мелодія, пропѣтая чистымъ голоскомъ мальчика-хориста. Спокойное, глубокое убѣжденіе, которымъ было проникнуто каждое ея слово, казалось само по себѣ доказательствомъ подлинности ея миссіи. Незнакомецъ видѣлъ, что она совсѣмъ завладѣла своими слушателями. Крестьяне окружили ее тѣснымъ кольцомъ, и на всѣхъ лицахъ читалось теперь одно лишь серьезное вниманіе. Говорила она медленно (хотя вполнѣ бѣгло и связно), часто пріостанавливаясь послѣ вопроса или передъ переходомъ къ новой мысли. Она не мѣняла позы, не дѣлала жестовъ. Сильное дѣйствіе ея рѣчи зависѣло исключительно отъ модуляцій голоса, и когда она дошла до вопроса: "Вспомнитъ-ли Онъ о насъ, когда мы умремъ?", онъ прозвучалъ у нея такою трогательной мольбой, что у самыхъ суровыхъ людей показались на глазахъ слезы. Незнакомецъ давно уже пересталъ сомнѣваться (какъ сомнѣвался было вначалѣ, когда только-что увидѣлъ ее), что она можетъ овладѣть вниманіемъ болѣе грубой части своихъ слушателей; но ему все еще не вѣрилось, чтобъ у нея хватило умѣнья возбудить въ нихъ сильное чувство,-- что должно было составлять необходимое условіе ея призванія, какъ проповѣдницы-методистки,-- пока она не дошла до словъ: "Погибшіе!... Грѣшники!" Тутъ голосъ ея и манера разомъ измѣнились. Передъ этимъ возгласомъ она сдѣлала длинную паузу, и пауза эта, казалось, была полна для нея волнующихъ мыслей. отразившихся въ ея чертахъ. Ея блѣдное лицо еще поблѣднѣло, темные круги подъ глазами обозначились рѣзче, какъ это бываетъ, когда накопившіяся слезы готовы хлынуть изъ глазъ. Любящіе, кроткіе глаза приняли выраженіе глубокой жалости и ужаса, какъ будто она увидѣла вдругъ ангела-истребителя, царящаго надъ головами собравшихся людей. Голосъ ея сталъ глубже и глуше, но жестикуляціи по прежнему не было. Нельзя было представить себѣ ничего, менѣе похожаго на обыкновенный типъ изступленнаго крикуна-проповѣдника. Дина не проповѣдывала, а просто говорила то, что ей подсказывало ея чувство, на что вдохновляла ее ея простая вѣра.
   Но теперь потокъ воодушевлявшаго ея чувства вступилъ въ новое русло. Ея манера говорить сдѣлалась менѣе спокойна; рѣчь полилась быстрѣе, и въ голосѣ звучало волненіе. Теперь она старалась заставить этихъ людей понять всю ихъ преступность, упорство, съ которымъ они погрязали во мракѣ, неповиновеніе велѣніямъ Божіимъ. Она говорила имъ о гнусности грѣха, о благости Божіей и о страданіяхъ Спасителя, открывшихъ имъ путь къ спасенію. Въ своемъ страстномъ желаніи спасти заблудшихъ овецъ, она дошла, наконецъ, до того, что безличное обращеніе ко всѣмъ слушателямъ вообще уже не удовлетворяло ее. Она обращалась" то къ тому, то къ другому изъ толпы, со слезами умоляя этихъ людей вернуться къ Богу, пока еще не поздно, рисуя передъ ними безнадежную картину состоянія ихъ душъ, погрязшихъ въ грѣхѣ, питающихся отбросами нашего жалкаго міра и удалившихся отъ Бога, ихъ Отца; говорила имъ о любви Спасителя, терпѣливо ожидающаго, чтобъ они вернулись къ Нему.
   Изъ кучки ея собратьевъ методистовъ въ отвѣтъ на ея рѣчь часто раздавались вздохи и стоны; но умъ крестьянина воспламеняется нелегко: смутное чувство тревоги слабая, едва тлѣющая искра, которая могла ежеминутно погаснуть,-- вотъ пока все, чего добилась отъ нихъ Дина своими рѣчами. Однако, никто не уходилъ съ лужайки, кромѣ дѣтей да "дѣдушки Тафта", который, по своей глухотѣ, могъ слышать только черезъ пятое на десятое и скоро поплелся домой курить свою трубочку. Бенъ Волчекъ чувствовалъ себя очень неловко и почти жалѣлъ, зачѣмъ онъ пришелъ слушать Дину: онъ зналъ, что такъ или иначе то, что она теперь говорила, будетъ преслѣдовать его. И все-таки ему было пріятно глядѣть на нее и слушать ее, хотя онъ ни на секунду не переставалъ бояться, что взглядъ ея вотъ-вотъ остановится на немъ, и она заговоритъ съ нимъ. Она уже обратилась такимъ образомъ къ Огненному Джиму (стоявшему теперь съ ребенкомъ на рукахъ, котораго онъ взялъ отъ жены, желая ее облегчить), и этотъ огромный мягкосердый дѣтина утиралъ кулакомъ слезы съ смутнымъ намѣреніемъ исправиться, не такъ часто навѣдываться въ "Остролистникъ" и усерднѣе соблюдать воскресные дни.
   Насупротивъ Огненнаго Джима стояла Чедова Бессъ, проявлявшая совершенно несвойственныя ей спокойствіе въ манерахъ и вниманіе съ той минуты, какъ Дина начала говорить. Впрочемъ, вначалѣ ее поглощала не столько самая проповѣдь, сколько многосложныя соображенія насчетъ того, какъ можетъ удовлетворяться жизнью молодая женщина, когда она ходить въ такихъ чепцахъ, какъ у Дины. Отчаявшись разрѣшить этотъ вопросъ. Бессъ принялась изучать Дининъ носъ, глаза, ротъ и волосы, спрашивая себя, что лучше: такое блѣдное лицо съ тонкими чертами, или толстыя красныя щеки и круглые черные глаза, какъ у нея, Бессъ? Но мало по малу общее серьезное настроеніе передалось и ей, и она начала понимать, что говорила Дина. Нѣжныя интонаціи голоса и трогательныя увѣщанія не дѣйствовали на нее; но когда дѣло дошло до суровыхъ воззваній,-- она начала пугаться." Бѣдняжка Бесси всегда слыла вѣтреной дѣвченкой и знала это: если для того, чтобъ спастись, надо быть добродѣтельной, то ясно, что для нея нѣтъ надежды. Она никогда не умѣла сразу найти нужный текстъ въ своемъ молитвенникѣ, какъ Салли Раннъ; она зачастую хихикала втихомолку, подходя подъ благословеніе къ мистеру Ирвайну, и всѣ эти изъяны по части правилъ вѣры усугублялись соотвѣтственной распущенностью и въ правилахъ житейской морали, ибо Бесси безспорно принадлежала къ тому лѣнивому, неряшливому типу женщинъ, съ которыми можно позволить себѣ всякую вольность. Всѣ эти слабости она до извѣстной степени сама за собой сознавала и до сихъ поръ не особенно ихъ стыдилась. Но теперь у нея было такое чувство, точно ее пришли арестовать и сейчасъ поведутъ судить за какое-то, неизвѣстное ей, преступленіе. У нея явилась увѣренность, ужасавшая ее,-- увѣренность, что Богъ, на котораго она привыкла смотрѣть, какъ на нѣчто неизмѣримо далекое, былъ очень близко,-- что Христосъ стоялъ тутъ, подлѣ нея, и глядѣлъ на нее, хоть она и не могла Его видѣть. Чувство бѣдной Бессъ объясняется очень просто: Дина, какъ и всѣ вообще методисты, вѣрила въ видимыя проявленія присутствія Спасителя, и вѣра ея сообщалась ея слушателямъ, помимо ихъ воли; они заставляла ихъ чувствовать, что Онъ присутствуетъ между ними, облеченный плотью и кровью, и въ каждый данный моментъ можетъ явиться имъ въ такомъ видѣ, который поразитъ ихъ сердца смятеніемъ и раскаяніемъ.
   -- Смотрите! воскликнула она,поворачиваясь влѣво и устремляя глаза въ одну точку поверхъ головъ, стоявшихъ передъ нею.-- Смотрите!-- вотъ нашъ Спаситель! Вотъ Онъ стоитъ и плачетъ и простираетъ къ вамъ руки. Слышите?-- Онъ говоритъ: "Сколько разъ хотѣлъ Я собрать чадъ своихъ, какъ птица птенцовъ своихъ подъ крылья, и вы не захотѣли"!..-- И вы не захотѣли! повторила она тономъ горькой укоризны, переводя взглядъ на толпу.-- Видите вы эти знаки отъ гвоздей на Его рукахъ и ногахъ?-- Ихъ сдѣлали ваши грѣхи... Ахъ, какъ Онъ блѣденъ, какъ измученъ! Онъ только-что вытерпѣлъ свою великую муку въ Геесиманскомъ саду, когда душа Его скорбѣла, и съ чела падали на землю крупныя капли кроваваго пота. Они плевали на Него, били Его по щекамъ, бичевали, издѣвались надъ Нимъ, положили тяжелый крестъ на Его израненныя плечи. Потомъ распяли Его на этомъ крестѣ.. О, какія страданія! Уста Его пересохли отъ жажды, а они продолжаютъ смѣяться надъ Нимъ, изнемогающимъ отъ муки, Онъ-же пересохшими своими устами молится за нихъ: "Отче, прости имъ, ибо не вѣдаютъ, что творятъ". Но тутъ Его охватилъ ужасъ наступающей тьмы; Онъ почувствовалъ то-же, что чувствуютъ грѣшники, когда узнаютъ, что они навѣки отринуты Богомъ. Это была послѣдняя капля, переполнившая чашу страданій. "Господи, Господи!" восклицаетъ Онъ, "почто Ты покинулъ Меня"?
   -- Все это Онъ вытерпѣлъ ради васъ. Ради васъ,-- а вы никогда не думаете о Немъ! Ради васъ,-- а вы отворачиваетесь отъ Него! Вамъ нѣтъ дѣла до того, что Онъ вынесъ изъ-за васъ... А Онъ?-- Несмотря ни на что, Онъ продолжаетъ трудиться для васъ. Онъ воскресъ изъ мертвыхъ, Онъ молится за васъ одесную Отца Своего: "Отче, прости имъ, ибо не вѣдаютъ, что творятъ". Онъ опять на землѣ,-- здѣсь, между вами: я вижу Его израненное тѣло и Его любящій взоръ.
   Тутъ Дина, повернулась къ Бесси Крэнеджъ: жизнерадостная юность и бросающееся въ глаза тщеславіе дѣвушки возбудили въ ней глубокую жалость.
   -- Бѣдное дѣтя! Бѣдное дитя! Онъ говоритъ съ тобой, Онъ обращается къ тебѣ съ горячей любовью, но ты не слушаешь Его. Ты думаешь о серьгахъ, о нарядныхъ платьяхъ и чепчикахъ и никогда не вспомнишь о Спасителѣ, который умеръ, чтобы спасти твою душу. Придетъ день, когда твои румяныя щечки покроются морщинами, волосы твои посѣдѣютъ, тѣло высохнетъ, и станъ согнется. Тогда ты поймешь, что ты не спасла свою душу; тогда ты предстанешь передъ Господомъ въ грѣхѣ, съ злыми чувствами и суетными помыслами. И тогда Іисусъ, который жаждетъ помочь тебѣ теперь, уже не поможетъ тебѣ: ты не захотѣла, чтобы Онъ сдѣлался твоимъ Спасителемъ, и Онъ будетъ твоимъ судьей. Теперь Онъ глядитъ на тебя съ любовью и страданіемъ и говоритъ: "Приди ко мнѣ, и ты получишь жизнь вѣчную"; тогда Онъ отвернется отъ тебя и скажетъ: "Уйди отъ меня въ огонь вѣчный"
   Широко раскрытые черные глаза бѣдной Бесси наполнились слезами, толстыя красныя щеки и губы сдѣлались бѣлѣй полотна, и все лицо исказилось гримасой, какъ у маленькаго ребенка, который собирается заревѣть.
   -- Бѣдное, бѣдное, слѣпое дитя! продолжала Дина.-- Что, если съ тобой случится то, что случилось однажды съ одною слугой Господа во дни ея суетной молодости? И она тоже думала о кружевныхъ чепчикахъ, тратила всѣ свои деньги на наряды; и она тоже нисколько не заботилась о томъ, чтобъ имѣть чистую душу и незапятнанную совѣсть; ей хотѣлось только имѣть самыя лучшія кружева -- лучше, чѣмъ у другихъ дѣвушекъ. И вотъ однажды, когда она надѣла новый чепецъ и смотрѣлась въ зеркало, она увидѣла передъ собой окровавленный Ликъ въ терновомъ вѣнцѣ. Этотъ ликъ смотритъ теперь на тебя,-- и Дина указала на одну точку прямо противъ Бесси. Сорви, сорви эти глупыя украшенія! Брось ихъ подальше отъ себя, какъ ядовитыхъ змѣй! Онѣ жалятъ тебя, отравляютъ твою душу; онѣ тащатъ тебя въ темную, бездонную пропасть, которая поглотитъ тебя навсегда, гдѣ ты будешь погружаться все ниже и ниже, все дальше отъ свѣта и Бога.
   Бесси наконецъ не выдержала: въ непобѣдимомъ ужасѣ вырвала она серьги изъ ушей и швырнула на землю, громко рыдая. Отецъ ея, Чедъ, испугавшись, какъ бы и его но "зацапали" (ибо поразительное усмиреніе непокорной Бессъ было на его взглядъ, по меньшей мѣрѣ, чудомъ), убрался поскорѣй восвояси и принялся колотить по своей наковальнѣ, въ видахъ успокоенія взволнованныхъ чувствъ. "Сколько ты тамъ ни проповѣдуй", бормоталъ онъ про себя, "а лошадямъ нужны подковы, и дьяволъ не можетъ взять мою душу только за то, что я буду ковать".
   Но Дина говорила уже не о карѣ Божіей, уготованной для грѣшниковъ; съ отличавшей ее простотой она говорила теперь о радостяхъ, которыя ожидаютъ покаявшихся, о божественномъ мирѣ и любви, наполняющихъ душу вѣрующаго, о томъ, что любовь къ Богу превращаетъ для насъ бѣдность въ богатство, принося душѣ нашей такое полное удовлетвореніе, что ни мірскія вожделѣнія, ни страха, уже не смущаютъ ее, что даже самое искушеніе умираетъ въ зародышѣ, и на землѣ начинается рай, ибо никакое облачко не омрачаетъ болѣе нашу душу, не закрываетъ отъ нея Бога, который есть вѣчный ея свѣтъ.
   -- Дорогіе друзья,-- такъ закончила она свою проповѣдь,-- братья и сестры -- всѣ вы, кого я люблю, потому-что Господь умеръ за васъ,-- повѣрьте мнѣ, я знаю это великое счастье, и потому, что я его знаю, я хочу, чтобъ и вы узнали его. Я бѣдна, какъ и вы; я должна своими руками зарабатывать хлѣбъ; но ни одинъ вельможа, ни одна знатная лэди не могутъ быть такъ счастливы, какъ я, если въ душѣ ихъ нѣтъ любви къ Богу. Подумайте, какое это великое благо -- никого не ненавидѣть,-- никого и ничего, кромѣ грѣха,-- любить всякое твореніе Божіе, ничего не бояться, вѣрить, что все идетъ къ добру, спокойно переносить страданія, ибо такова воля Отца нашего, знать, что ничто, ничто -- хотя-бы вся земля превратилась въ пепелъ, или воды вышли изъ береговъ и затопили насъ,-- не разлучитъ насъ съ Богомъ, Который любтъ насъ и наполняетъ нашу душу миромъ и радостью, ибо мы вѣримъ, что всякое велѣніе Его справедливо, благо и свято.
   -- Возьмите же себѣ это счастье, дорогіе друзья! Оно вамъ дается. Счастье это -- благая вѣсть, которую Христосъ принесъ бѣднякамъ. Это счастье -- не то, что земныя богатства, изъ которыхъ чѣмъ больше мы беремъ, тѣмъ меньше остается другимъ. Богъ не имѣетъ конца, и любовь его безконечна:
   
   "На весь Божій міръ, на каждое Божье творенье
             Обильнымъ потокомъ она излилась
   И никогда не изсякнетъ: на каждаго хватитъ, на всѣхъ,
             Отнынѣ до вѣка на всѣ времена".
   
   Дина говорила не менѣе часа, и догорающая алая заря уходящаго дня придала особенную торжественность ея заключительнымъ словамъ. Путешественникъ прослушалъ проповѣдь до самаго конца съ такимъ глубокимъ интересомъ, точно передъ нимъ развертывалась драма (искреннее краснорѣчіе импровизатора всегда дѣйствуетъ на насъ чарующимъ образомъ, ибо оно открываетъ намъ душевную драму оратора, волнующія его чувства); теперь онъ повернулъ коня и поѣхалъ своей дорогой. Онъ слышалъ, какъ Дина сказала: "Теперь попоемъ немного, братья", и когда онъ спускался по склону холма, до него донеслись голоса методистовъ. Равномѣрно повышаясь и понижаясь, торжественная мелодія гимна неслась ему вслѣдъ и въ ней звучала та странная смѣсь ликованія и скорби, которая всегда отличаетъ этотъ родъ мелодій.
   

ГЛАВА III.
ПОСЛѢ ПРОПОВѢДИ.

   Менѣе чѣмъ черезъ часъ, послѣ того, какъ кончилась проповѣдь, Сетъ Бидъ шелъ рядомъ съ Диной вдоль изгороди, по тропинкѣ, огибавшей луга и зеленыя нивы, тянувшіяся между деревней и Большой Фермой. Чтобы свободнѣе наслаждаться прохладой лѣтняго вечера, Дина сняла свой маленькій квакерскій чепчикъ и несла его въ рукахъ, такъ-что Сетъ могъ ясно видѣть выраженіе ея лица, пока онъ шелъ подлѣ нея, перебирая въ умѣ то, что онъ хотѣлъ ей сказать. Это было выраженіе безсознательнаго, серьезнаго спокойствія, выраженіе человѣка, углубленнаго въ думы, не имѣющія никакой связи ни съ настоящей минутой, ни съ собственной личностью,-- выраженіе, самое обезкураживающее для влюбленнаго. Даже походка ея отнимала надежду: въ ней была какая-то спокойная упругость, которая не нуждается въ поддержкѣ. Сетъ смутно это чувствовалъ. Онъ говорилъ себѣ: "Она слишкомъ хороша и чиста для всякаго, не только для меня", и слова, которыя онъ приготовилъ, не сходили у него съ языка. Но другая, новая мысль придавала ему храбрости: "Никто не можетъ любить ее крѣпче меня, и ни съ кѣмъ она не будетъ такъ свободна отдаться дѣлу Божію". Они молчали уже довольно давно, съ тѣхъ поръ, какъ кончили говорить о Бесси Крэнеджъ. Дина какъ будто позабыла объ его присутствіи и замѣтно ускорила шагъ. До воротъ Большой Фермы оставалось какихъ-нибудь нѣсколько минутъ ходьбы; это сознаніе придало, наконецъ, мужества Сету, и онъ заговорилъ:
   -- Вы окончательно рѣшили, Дина, возвратиться въ субботу въ Сноуфильдъ?
   -- Да, отвѣчала Дина спокойно.-- Меня туда зовутъ. Въ воскресенье ночью мнѣ было видѣніе: я сидѣла, углубившись въ свои мысли, и тутъ-то Господь мнѣ открылъ, что сестра Алленъ нуждается во мнѣ (она вѣдь умираетъ). Я видѣла ее такъ-же ясно, какъ мы видимъ теперь вонъ тотъ прозрачный клочекъ бѣлаго облачка; она подняла свою бѣдную исхудалую руку и поманила меня. А нынче утромъ, когда я открыла Библію, ища указанія, первыя слова, которыя я прочла, были: "Послѣ сего видѣнія, тотчасъ мы положили отправиться въ Македонію". Еслибъ не это ясное указаніе воли Божіей, я уѣзжала-бы неохотно, потому-что меня тянетъ къ тетѣ и ея малюткамъ, и сердце болитъ но этой бѣдной заблудшей овечкѣ Гетти Соррель, Послѣднее время я много молилась о ней, и на свое видѣніе смотрю, какъ на благопріятное для нея знаменіе: должно быть, Господь сжалился надъ нею и спасетъ ея душу.
   -- Дай Богъ, сказалъ Сетъ и прибавилъ: -- Адамъ, сдается мнѣ, такъ крѣпко къ ней привязанъ, что никогда но полюбитъ другую, а между тѣмъ мнѣ будетъ очень больно, если онъ на ней женится: не думаю, чтобъ она сдѣлала его счастливымъ.... Глубокая это тайна -- любовь! Какъ это такъ выходитъ, что сердце мужчины прилѣпляется къ одной женщинѣ изъ всѣхъ, какихъ онъ видѣлъ въ жизни, и отчего онъ скорѣе готовъ проработать семь лѣтъ за нее, какъ Іаковъ за Рахиль, чѣмъ взять другую женщину, хотя-бы ему стоило лишь слово сказать, чтобъ обладать ею? Я часто думаю объ этихъ словахъ: "И служилъ Іаковъ за Рахиль семь лѣтъ; и они показались ему за нѣсколько дней, потому-что онъ любилъ ее". Эти слова сбылись бы и надо мной. Дина,-- я знаю,-- если бъ вы дали мнѣ надежду, что черезъ семь лѣтъ я заслужу вашу любовь. Я знаю, вы омъ и антифонами, который всѣхъ, кромѣ самого себя, сбиваетъ съ такту... и выходитъ, что одинъ начинаетъ, а другой слѣдуетъ за нимъ, какъ блѣятъ овцы на выгонѣ... Я знаю, что долженъ дѣлать приходскій дьячокъ, и знаю, что было бы неуваженіемъ съ моей стороны въ-отношеніи къ вашему преподобію, и къ церкви, и къ королю, еслибъ я допустилъ эти вещи, не сказавъ о нихъ ни слова. Я былъ пораженъ изумленіемъ, не знавши ничего объ этомъ прежде; я былъ такъ взволнованъ, словно-сказать, какъ-будто выронилъ изъ рукъ мои инструменты. Я не могъ спать больше четырехъ часовъ вотъ въ эту ночь, которая прошла; да и этотъ сонъ былъ такой безпокойный, что я утомился болѣе, чѣмъ еслибъ совсѣмъ не спалъ.
   -- Но что же такое случилось, Джошуа? Ужь не пытались ли опять воры украсть свинецъ съ крыши?
   -- Воры! нѣтъ, сэръ... а, между-тѣмъ, можно сказать, что это есть воры и также кража церковная. Изволите видѣть: очень-вѣроятно, что методистки сдержатъ превосходство въ приходѣ, если вашему преподобію и ихъ милости сквайру Донниторну не угодно будетъ сказать слово и запретить это. Не то, чтобъ я осмѣлился предписывать вамъ, сэръ -- я никогда не посмѣю забыться дотого, чтобъ быть умнѣе своихъ высшихъ; однакожь, уменъ ли я, или нѣтъ -- это все равно, не въ этомъ и дѣло, но я хотѣлъ только сказать вамъ и говорю, что молодая женщина, методистка, которая гоститъ у мистера Пойзера, проповѣдывала и молилась на Лугу вчера вечеромъ. Это такъ же вѣрно, какъ то, что въ настоящую минуту я имѣю счастіе находиться передъ вашимъ преподобіемъ.
   -- Проповѣдывала на Лугу? сказалъ мистеръ Ирвайнъ съ удивленнымъ видомъ, но совершенно-спокойно:-- эта блѣдная, хорошенькая молодая женщина, которую я видалъ у Пойзера? Я видѣлъ, что она была методистка, или квакерша, или что-нибудь въ этомъ родѣ, по ея платью, но не зналъ, что она проповѣдница.
   -- Вы можете совершенно вѣрить тому, что я говорю, сэръ, возразилъ мистеръ Раннъ, сжавъ ротъ полукругомъ, и, помолчавъ такъ долго, что послѣ его словъ можно было поставить три восклицательные знака, продолжалъ:-- она проповѣдывала на Лугу вчера вечеромъ и принялась за Чадову Бессъ такъ, что съ ней сдѣлался припадокъ, и она съ-тѣхъ-поръ не перестаетъ плакать.
   -- Ну, да Бесси Кренеджъ, кажется, здоровая дѣвушка: я совершенно-увѣренъ, что у ней это пройдетъ, Джошуа... Ну, а изъ другихъ ни съ кѣмъ больше не было припадковъ?
   -- Нѣтъ, сэръ, не могу сказать этого. Но нельзя знать, что случится, если такія проповѣди, какъ вчера, будутъ происходить каждую недѣлю... тогда отъ нихъ не будетъ и житья въ деревнѣ. Видите ли, эти методисты заставляютъ людей вѣрить, что если они выпьютъ лишнюю рюмку для веселья, то за это они пойдутъ въ адъ. Это такъ же вѣрно, какъ то, что они родились. Я не запивоха, не пьяница -- никто не можетъ сказать этого про меня, но я люблю выпить лишнюю рюмку въ пасху, или объ Рождествѣ, что и естественно, когда мы ходимъ ко всѣмъ и поемъ и люди предлагаютъ намъ вино даромъ, или когда я собираю подать, и я люблю выпить пинту съ трубкою, повременамъ поболтать у сосѣда, мистера Кассона, потому-что я былъ воспитанъ въ церкви, благодаря Бога, и былъ приходскимъ дьячкомъ цѣлые тридцать-два года: вѣдь я ужь долженъ знать, что такое господствующая религія.
   -- Ну, что же вы совѣтуете, Джошуа? Что же нужно дѣлать, по вашему мнѣнію?
   -- Видите, ваше преподобіе, я не стану совѣтовать, чтобъ вы приняли какія-нибудь мѣры противъ молодой женщины. Она женщина хорошая, еслибъ только перестала заниматься вздоромъ; притомъ же, я слышалъ, что она вотъ скоро возвратится домой на родину. Она родная племянница мистера Пойзера, и я не желаю сказать ничего сколько-нибудь неуважительнаго о семействѣ, живущемъ на мызѣ... я вѣдь ходилъ къ нимъ и снималъ у нихъ со старыхъ и малыхъ мѣрку для башмаковъ, почти все время, что я занимаюсь башмачнымъ мастерствомъ. Но тамъ есть Билль Маскри, сэръ: это самый отчаянный методистъ, какой только можетъ быть, и я нисколько не сомнѣваюсь, что это онъ подстрекнулъ молодую женщину проповѣдывать вчера вечеромъ; да онъ приведетъ съ собою другихъ изъ Треддльстона проповѣдывать, если не сбить съ него немного спѣси. Я думаю, ему слѣдуетъ дать знать, что ему не станутъ болѣе отдавать дѣлать и чинить церковныя телеги и снаряды и что его выгонятъ изъ дома и со двора, которые онъ получаетъ въ наемъ отъ сквайра Донниторна.
   -- Но вы сами говорите, Джошуа, что прежде, сколько вамъ извѣстно, никто не приходилъ проповѣдывать на Лугу: почему же вы думаете, что другіе придутъ опять? Методисты не приходятъ проповѣдывать въ такія небольшія деревни, какъ Геслопъ, гдѣ только какая-нибудь горсть работниковъ, которые обыкновенно бываютъ слишкомъ утомлены длятого, чтобъ слушать ихъ. Имъ почти такъ же безполезно проповѣдывать въ Геслопѣ, какъ и на совершенно-безлюдныхъ Бинтонскихъ Горахъ. Кажется, Билль Маскри самъ не проповѣдникъ?
   -- Нѣтъ, сэръ, у него нѣтъ дара связывать слова безъ книгъ; онъ увязъ бы такъ же скоро, какъ корова въ сырой землѣ. Но у него довольно-длинный языкъ длятого, чтобъ неуважительно говорить о своихъ ближнихъ, потому-что онъ вотъ сказалъ про меня, что я слѣпой фарисей... который употребляетъ священное писаніе для того только, чтобъ давать прозвища людямъ, которые старше и лучше меня!... А еще хуже всего то, что слышали, какъ онъ весьма-неприлично выражался о вашемъ преподобіи... я могъ бы привести людей, которые готовы побожиться, что слышали, какъ онъ называлъ васъ безгласнымъ псомъ и безпечнымъ пастухомъ. Прошу извинить меня, ваше преподобіе, въ томъ, что я передаю такія вещи.
   -- Лучше не передавать, конечно. Пусть злыя рѣчи умираютъ въ ту же минуту, какъ онѣ произнесены. Билль Маскри могъ бы быть гораздо-хуже, нежели онъ есть теперь. Мнѣ говорили, что онъ былъ буйный пьяница, не радѣлъ о дѣлѣ и билъ жену; теперь же онъ сталъ бережливъ и скроменъ; онъ и жена его имѣютъ оба довольно-приличный видъ. Если вы можете представить мнѣ какое-нибудь доказательство того, что онъ ссорится съ своими сосѣдями и производитъ безпокойство, то я, какъ священникъ и судья, буду считать своею обязанностью вмѣшаться въ это дѣло. Но умнымъ людямъ, какъ вы да я, было бы неприлично хлопотать о пустякахъ, какъ-будто мы думаемъ, что церковь находится въ опасности, потому-что Билль Маскри позволяетъ своему языку молоть вздоръ, или молодая женщина говоритъ серьёзно передъ горстью людей на Лугу. Мы должны "жить и давать жить", Джошуа, какъ относительно религіи, такъ относительно и всего прочаго. Продолжайте исполнять свою обязанность приходскаго дьячка, пономаря и могильщика, и исполнять ее такъ, какъ вы всегда исполняли, и дѣлать своимъ сосѣдямъ отличные толстые сапоги, и я увѣренъ, что въ Геслонѣ не случится ничего особенно-дурнаго.
   -- Ваше преподобіе очень-добры, говоря такимъ-образомъ, и я вполнѣ чувствую, что такъ-какъ вы сами не живете въ приходѣ, то на мои плечи падаетъ большая отвѣтственность.
   -- Конечно; и вы должны заботиться о томъ, чтобъ не унижать достоинства церкви въ глазахъ людей, Джошуа, и потому вы не должны показывать видъ, что испугались такой ничтожной бездѣлицы. Я полагаюсь на вашъ здравый смыслъ и надѣюсь, что вы не обратите никакого вниманія на то, что говоритъ Билль Маскри, все равно -- о васъ, или обо мнѣ. Вы и ваши сосѣди могутъ себѣ, попрежнему, умѣренно пить пиво, когда вы окончили свою дневную работу, какъ подобаетъ хорошимъ церковникамъ, и если Билль Маскри не захочетъ присоединиться къ вамъ, а, вмѣсто-того, отправится на митингъ методистовъ въ Треддльстонъ, то и не трогайте его: это до васъ не касается, пока онъ не мѣшаетъ вамъ дѣлать то, что вамъ нравится. Что жь касается людей, говорящихъ дурно о насъ, то мы не должны обращать на это никакого вниманія, подобно тому, какъ старая церковная колокольня не обращаетъ никакого вниманія на грачей, каркающихъ около нея. Билль Маскри ходитъ въ церковь каждое воскресенье послѣ обѣда и въ будни прилежно занимается своимъ мастерствомъ колесника, и, пока онъ ведетъ себя такимъ-образомъ, его надо оставить въ покоѣ.
   -- Ахъ, сэръ, но когда онъ приходитъ въ церковь, то сидитъ и качаетъ головой и строитъ такія кислыя и дурацкія физіономіи, когда мы поемъ, что мнѣ такъ и хочется хватить его по рожѣ... прости Господи... и вы, мистриссъ Ирвайнъ, и ваше преподобіе, извините меня, что я передъ вами выражаюсь такимъ-образомъ. Онъ сказалъ также, что наше пѣніе объ Рождествѣ нисколько не лучше треска хвороста подъ чугунникомъ.
   -- Ну, что жь! у него ухо немузыкальное, Джошуа. Вы знаете, если у кого деревянная голова, то ужь этому нельзя помочь ничѣмъ. Онъ не заставитъ людей въ Геслопѣ принять его мнѣнія, когда вы будете пѣть такъ хорошо, какъ умѣете.
   -- Конечно, сэръ; но вѣдь желудокъ поворачивается, когда слышишь, что священное писаніе извращаютъ такимъ образомъ. Я знаю священное писаніе нисколько не хуже его и вѣрно прочту псалмы даже и во снѣ, если вы ущипнете меня; но я знаю, что лучше вовсе не читать ихъ, если я намѣренъ объяснять ихъ по-своему.
   -- Ваше замѣчаніе очень-умно, Джошуа; но я сказалъ уже прежде...
   Въ то время, какъ мистеръ Ирвайнъ произносилъ эти слова, на каменномъ полу передней залы раздался звукъ сапоговъ и звонъ шпоры, и Джошуа Раннъ быстро отодвинулся въ сторону отъ дверей длятого, чтобъ дать мѣсто человѣку, который остановился въ дверяхъ и звучнымъ теноромъ произнесъ:
   -- Крестникъ Артуръ... можно войдти?
   -- Можно, можно, крестникъ! отвѣчала мистриссъ Ирвайнъ густымъ полумужскимъ голосомъ, свойственнымъ старымъ женщинамъ крѣпкаго сложенія.
   И въ комнату вошелъ молодой джентльменъ въ платьѣ для верховой ѣзды; его правая рука покоилась на перевязи. Появленіе его сопровождалось пріятною смѣсью междометій, выражавшихъ смѣхъ, рукопожатій и восклицаній: "какъ вы поживаете?" перемѣшивавшихся съ радостнымъ короткимъ лаемъ и виляньемъ хвостами со стороны собачьихъ членовъ семейства. Послѣднее доказывало, что посѣтитель находится въ лучшихъ отношеніяхъ съ тѣми, кого онъ посѣтилъ. Молодой джентльменъ былъ Артуръ Донниторнъ, извѣстный въ Геслопѣ подъ различными названіями "молодаго сквайра", "наслѣдника" и "капитана". Онъ былъ только капитаномъ въ ломшейрской милиціи; но для геслопскихъ фермеровъ онъ былъ важнѣйшимъ капитаномъ, нежели всѣ молодые джентльмены того же чина въ регулярныхъ войскахъ его величества: онъ помрачалъ ихъ своимъ блескомъ, какъ планета Юпитеръ помрачаетъ своимъ блескомъ млечный путь. Если вы хотите точнѣе знать, какая была у него наружность, то призовите себѣ на память какого-нибудь молодаго англичанина съ темными бакенбардами и усами, съ темно-русыми локонами и здоровымъ цвѣтомъ лица, котораго вы встрѣчали въ чужомъ краѣ и которымъ гордились, какъ своимъ соотечественникомъ, молодаго англичанина чисто умытаго, благовоспитаннаго, бѣлоручку, а между-тѣмъ, имѣющаго видъ человѣка, который, отпарировавъ ударъ лѣвою рукою, правою легко можетъ положить своего противника. Я не буду также на столько портнымъ, чтобъ обезпокоить ваше воображеніе различіемъ костюма и настаивать на полосатомъ жилетѣ, на сюртукѣ съ длинною таліею и на сапогахъ съ длинными отворотами.
   Повернувшись длятого, чтобъ взять кресло, капитанъ Донниторнъ сказалъ:
   -- Но я не намѣренъ прерывать долѣе Джошуа... у него есть какое-то дѣло.
   -- Смиренно прошу извиненія у вашей милости, сказалъ Джошуа, низко кланяясь:-- мнѣ нужно было сказать вашему преподобію объ одномъ, а, между-тѣмъ, другіе предметы вытѣснили это вонъ изъ моей головы.
   -- Ну, говорите же, Джошуа, говорите скорѣе, сказалъ мистеръ Ирвайнъ.
   -- Можетъ, сэръ, вы не слышали, что Матвѣй Бидъ умеръ... онъ утонулъ сегодня утромъ или, скорѣе, на разсвѣтѣ, въ Ивовомъ Ручьѣ, у самаго моста, прямо противъ дома.
   -- Ахъ! въ одинъ голосъ воскликнули оба джентльмена, какъ-бы очень заинтересованные этой новостью.
   -- Сетъ Бидъ былъ у меня сегодня утромъ и просилъ меня передать вашему преподобію, что его братъ, Адамъ, очень проситъ васъ позволить ему вырыть могилу у Бѣлаго Тёрна, такъ-какъ его мать непремѣнно желаетъ этого вслѣдствіе видѣннаго ею сна. Они и сами пришли бы просить васъ о томъ, но имъ много хлопотъ съ слѣдственнымъ приставомъ и проч.; а ихъ мать очень взволнована и боится, чтобъ кто-нибудь другой не занялъ мѣста, о которомъ они просятъ. Если вашему преподобію угодно будетъ дозволить имъ это, то я пошлю къ нимъ мальчика, лишь-только вернусь домой. Вотъ почему я осмѣливаюсь обезпокоить васъ этимъ, несмотря на приходъ ихъ милости.
   -- Конечно, конечно, Джошуа, имъ можно дозволить это. Я самъ съѣзжу къ Адаму, чтобъ повидаться съ нимъ. А вы все-таки пошлите вашего мальчика сказать имъ, что они могутъ рыть могилу, на случай, если меня задержитъ что-нибудь неожиданное. А теперь прощайте, Джошуа. Сходите на кухню: тамъ дадутъ вамъ элю.
   -- Бѣдный старикъ Матвѣй! сказалъ мистеръ Ирвайнъ, когда Джошуа вышелъ изъ комнаты.-- Я думаю, пьянство втащило его въ ручей. Я былъ бы радъ, еслибъ бремя было снято съ плечъ моего друга Адама не столь горестнымъ образомъ. Этотъ славный малый удерживалъ своего отца отъ гибели въ послѣднія пять, или шесть лѣтъ.
   -- Онъ настоящій козырь, этотъ Адамъ, сказалъ капитанъ Донниторнъ.-- Когда я былъ маленькимъ мальчикомъ, а Адамъ былъ статный парень лѣтъ пятнадцати и училъ меня плотничьему мастерству, то я мечталъ всегда, что еслибъ былъ богатымъ султаномъ, то сдѣлалъ бы Адама своимъ великимъ визиремъ: и я увѣренъ, что онъ перенесъ бы свое возвышеніе не хуже всякаго другаго бѣднаго мудреца въ восточной сказкѣ. Если когда-нибудь въ жизни я сдѣлаюсь владѣльцемъ обширныхъ помѣстій, переставъ быть бѣднякомъ и забирать карманныя деньги впередъ, то я сдѣлаю Адама моею правою рукой. Онъ будетъ управлять у меня лѣсами, потому-что онъ, кажется, знаетъ въ этихъ вещахъ больше толку, чѣмъ кто-либо изъ людей, которыхъ я только встрѣчалъ въ жизни. Я знаю, что онъ получалъ бы съ нихъ денегъ вдвое противъ того, что получаетъ дѣдушка со своимъ управителемъ, этимъ жалкимъ старикомъ Сачеллемъ, который столько же понимаетъ въ лѣсѣ, какъ старый карпъ. Я ужь говорилъ дѣдушкѣ объ этомъ раза два; но, не знаю, по какой причинѣ, онъ не расположенъ къ Адаму, и я ничего не могу сдѣлать. Но, ваше преподобіе, не угодно ли вамъ будетъ прокатиться верхомъ вмѣстѣ со мною? Солнце свѣтитъ ярко на улицѣ теперь. Если хотите, мы вмѣстѣ можемъ отправиться къ Адаму; но на дорогѣ мнѣ нужно будетъ заѣхать на мызу, чтобъ взглянуть на щенятъ, которыхъ Пойзеръ оставилъ для меня.
   -- Сначала вы должны остаться здѣсь и позавтракать, Артуръ, сказала мистрисъ Ирвайнъ.-- Вѣдь скоро два часа. Карроль сейчасъ подастъ завтракъ.
   -- Мнѣ также надобно побывать на мызѣ, сказалъ мистеръ Ирвайнъ: -- чтобъ еще разъ посмотрѣть на маленькую методистку, которая остановилась тамъ. Джошуа разсказывалъ, что она проповѣдывала на Лугу вчера вечеромъ.
   -- Ахъ, Создатель мой! сказалъ капитанъ Донниторнъ, смѣясь.-- А вѣдь съ виду она кажется такою тихою, какъ мышь. Впрочемъ, въ ней есть что-то поражающее. Я положительно оробѣлъ, увидѣвъ ее въ первый разъ: она сидѣла, нагнувшись надъ своимъ шитьемъ, на солнцѣ передъ домомъ, а я, подъѣхавъ къ дому и не замѣтивъ, что она была чужая, закричалъ ей: "Мартинъ Пойзеръ дома?" Увѣряю васъ, что когда она встала, посмотрѣла на меня и тотчасъ же сказала: "онъ, кажется, въ домѣ, я пойду и позову его", то мнѣ просто стало стыдно, что я заговорилъ съ нею такъ отрывисто. Она очень походила на св. Екатерину въ квакерской одеждѣ. У ней такое лицо, какое рѣдко удастся увидѣть между нашимъ простымъ народомъ.
   -- Мнѣ очень хотѣлось бы видѣть молодую женщину, Адольфъ, сказала мистриссъ Ирвайнъ.-- Заставь ее придти сюда подъ какимъ-нибудь предлогомъ.
   -- Не знаю, матушка, какимъ-образомъ могъ бы я устроить это. Вѣдь несовсѣмъ-то идетъ мнѣ покровительствовать проповѣдницѣ-методисткѣ, даже и въ такомъ случаѣ, еслибъ она была согласна на то, чтобъ ей покровительствовалъ безпечный пастухъ, какъ называетъ меня Билль Маскри. Вамъ слѣдовало бы придти немного-раньше, Артуръ: вы услышали бы, какъ Джошуа доносилъ на своего сосѣда Билля Маскри. Старикѣ требуетъ, чтобъ я отлучилъ отъ церкви колесника и потомъ передалъ его гражданской власти... то-есть, вашему дѣду... чтобъ выгнать его изъ дома и со двора. Еслибъ я вздумалъ вмѣшаться въ это дѣло, то могъ бы поднять такую славную исторію о ненависти и гоненіи, какую нужно желать методистамъ для напечатанія въ слѣдующемъ нумерѣ ихъ журнала. Мнѣ не стоило бы большаго труда убѣдить Чада Борнеджа и съ полдюжины другихъ такихъ же, какъ онъ, дураковъ въ томъ, что они оказали бы пріятную услугу церкви, еслибъ вытравили Билля Маскри изъ деревни веревками и вилами, и потомъ, когда я снабдилъ бы ихъ полсувереномъ длятого, чтобъ они могли славно выпить послѣ своихъ подвиговъ, тогда я произвелъ бы такой отличный фарсъ, какого не сочинилъ въ своемъ приходѣ ни одинъ изъ моихъ братьевъ, духовныхъ, впродолженіе послѣднихъ тридцати лѣтъ.
   -- Впрочемъ, это, дѣйствительно, дерзость со стороны этого человѣка называть тебя "безпечнымъ пастухомъ" и "безгласнымъ псомъ", сказала мистрисъ Ирвайнъ:-- на твоемъ мѣстѣ я заставила бы его прикусить языкъ. У тебя ужь слишкомъ-спокойный характеръ, Адольфъ!
   -- Не-уже-ли, матушка, вы думаете, что я хорошо бы поддержалъ свое достоинство, еслибъ сталъ защищаться противъ клеветъ Билля Маскри? Притомъ же, я не знаю, клеветы ли это. Я, дѣйствительно, лѣнтяй и очень-тяжело разстаюсь со своимъ сѣдломъ, уже не упоминая о томъ, что я всегда трачу на кирпичи и известь больше, нежели позволяетъ мой доходъ, такъ-что обхожусь, какъ дикій, съ хромымъ нищимъ, когда онъ проситъ у меня полшиллинга. Эти бѣдные тощіе чеботари, которые думаютъ, что они могутъ содѣйствовать къ возрожденію человѣческаго рода тѣмъ, что отправляются проповѣдывать въ утреннія сумерки до начала своей дневной работы, вправѣ имѣть обо мнѣ жалкое мнѣніе... Но, я думаю, намъ можно и позавтракать. Что, Кетъ не пришла еще къ завтраку?
   -- Миссъ Ирвайнъ приказала Бригиттѣ подать завтракъ наверхъ, сказалъ Карроль.-- Она не можетъ оставить миссъ Анну.
   -- О, очень-хорошо! Сообщите Бригиттѣ, пусть она скажетъ, что я тотчасъ подымусь наверхъ и хочу видѣть миссъ Анну. Вы уже довольно-хорошо можете владѣть правою рукою, Артуръ? продолжалъ мистеръ Ирвайнъ замѣтивъ, что капитанъ Доннигорнъ высвободилъ свою руку изъ перевязи.
   -- Да, довольно-хорошо; но Годвинъ настаиваетъ на томъ, чтобъ я держалъ ее на перевязи еще впродолженіе нѣкотораго времени. Я, однакожь, надѣюсь, что буду въ-состояніи возвратиться въ полкъ въ началѣ августа. Что за страшная скука находиться въ заперти на дачѣ въ лѣтніе мѣсяцы, когда нельзя ни охотиться, ни стрѣлять, такъ-что поневолѣ вечеромъ чувствуешь пріятную дремоту! Какъ бы то ни было, мы, однакожъ, удивимъ эхо 30 іюля. Дѣдушка далъ мнѣ carte blanche на одинъ разъ, и я обѣщаю вамъ, что пиръ будетъ достоинъ случая. Свѣтъ не дважды увидитъ великую эпоху моего совершеннолѣтія. Я думаю, у меня будетъ высокій тронъ для васъ, крестная, или даже два, одинъ на лужкѣ, а другой въ бальной залѣ, и вы будете сидѣть и смотрѣть на насъ, какъ олимпійская богиня.
   -- А я намѣрена приготовить мою лучшую парчу, которую я надѣвала въ ваши крестины, двадцать лѣтъ тому назадъ, сказала мистриссъ Ирвайнъ.-- Ахъ, я думаю, что увижу вашу бѣдную матушку, порхающую, въ своемъ бѣломъ платьѣ, которое въ томъ самый день казалось мнѣ очень похожимъ на саванъ; и оно стало ея саваномъ только три мѣсяца спустя, и вашъ чепчикъ и одежда, въ которой васъ крестили, также были похоронены съ нею: она непремѣнно настаивала на этомъ -- милое созданіе! Благодаря Бога, вы походите на семейство вашей матери, Артуръ! Еслибъ вы были жалкій, жиденькій, блѣдный ребенокъ, то я не согласилась бы быть вашею крестною матерью, ибо тогда я была бы увѣрена, что изъ васъ выйдетъ Донниторнъ. Но вы были такой круглолицый, широкогрудый, звонкоголосый плутишка, и я по этому узнала, что вы съ головы до ногъ Традожеттъ.
   -- Но, матушка, вы, можетъ-быть, сдѣлали въ то время ужь слишкомъ-быстрое заключеніе, сказалъ мистеръ Ирвайнъ, улыбаясь.-- Помните, что случилось въ то время, когда Джуно ощенилась въ послѣдній разъ? Одинъ изъ щенковъ походилъ, какъ двѣ капли воды, на свою мать тѣмъ неменѣе, онъ имѣлъ два-три отцовскія качества. Природа довольно-хитра и можетъ обмануть даже васъ, матушка!
   -- Вздоръ, мой милый! Природа никогда не создаетъ хорька въ образѣ бульдога. Вы никогда не убѣдите меня въ томъ, что я не могу судить о людяхъ по ихъ наружному виду. Если мнѣ не нравится лицо человѣка, то я никогда не буду расположена къ нему -- будьте увѣрены въ томъ. Я не хочу знать людей, имѣющихъ безобразный и непріятный видъ, такъ же точно, какъ не хочу пробовать кушанья, имѣющія непріятный видъ. Если они заставятъ меня содрогнуться съ перваго взгляда, я говорю тогда: "возьмите ихъ прочь". Также, если я увижу безобразный, свинскій, или рыбій глазъ, то я, просто, дѣлаюсь больна. Это всеравно, что дурной запахъ.
   -- Кстати о глазахъ, сказалъ капитанъ Донниторнъ:-- это напоминаетъ мнѣ, что я пріобрѣлъ книгу, которую намѣревался принести вамъ, крестная! Я получилъ ее въ пачкѣ, присланной на-дняхъ изъ Лондона. Я знаю, что вы любите чудныя волшебныя исторіи. Это -- томъ поэмъ: "Лирическія Баллады". Большая часть изъ нихъ, кажется, пустая болтовня; но первая не принадлежитъ къ этому разряду; она называется: "Древній Мореходецъ". Я не могу понять ни начала, ни конца этой исторіи; но она чрезвычайно-странная и поражающая вещь. Я пришлю вамъ ее. Кромѣ-того, у меня есть еще нѣсколько другихъ книгъ, съ которыми будетъ пріятно познакомиться и вамъ, Ирвайнъ: памфлеты на антиноміанизмъ и евангелизмъ, какъ они тамъ называются. Я, право, не знаю, на какомъ основаніи этотъ человѣкъ посылаетъ ко мнѣ подобныя вещи. Въ письмѣ, которое я послалъ ему на-дняхъ, я выразилъ ему желаніе, чтобъ отнынѣ онъ не присылалъ мнѣ ни одной книги, или памфлета на что бы то ни было, оканчивающееся на измъ.
   -- Ну, я не скажу, чтобъ самъ былъ большой охотникъ до измовъ; но я очень-охотно пробѣгу памфлеты: изъ нихъ можно, по-крайней-мѣрѣ, узнать, что происходитъ на бѣломъ свѣтѣ... У меня есть небольшое дѣло, продолжалъ мистеръ Ирвайнъ, вставая и приготовляясь оставить комнату:-- а потомъ я готовъ отправиться съ вами.
   Небольшое дѣло, о которомъ нужно было позаботиться мистеру Ирвайну, заставило его подняться по старой каменной лѣстницѣ (часть дома была очень-стара), остановиться передъ дверью и осторожно постучаться. "Войдите", произнесъ женскій голосъ, и мистеръ Ирвайнъ вошелъ въ комнату, въ которой было такъ темно отъ оконныхъ ширмъ и опущенныхъ занавѣсокъ, что миссъ Кетъ, худенькая леди среднихъ лѣтъ, стоявшая у изголовья постели, не имѣла бы достаточно свѣта для другой какой-нибудь заботы, кромѣ вязанья, лежавшаго на столѣ неподалеку отъ нея. Но въ настоящую минуту она занималась тѣмъ, что требовало самаго незначительнаго свѣта: смачивала губкою больную голову, покоившуюся на подушкѣ, свѣжимъ уксусомъ. Бѣдная страдалица имѣла маленькое лицо; оно, можетъ-быть, нѣкогда было миловидное, но теперь исхудало и имѣло желтоватый цвѣтъ. Миссъ Кетъ подошла къ брату и шепнула ему. "Не говорите съ ней: сегодня она не въ-состояніи перенести разговоръ". Глаза Анны были закрыты, лобъ сморщенъ, какъ-бы отъ сильной боли. Мистеръ Ирвайнъ подошелъ къ постели, поднялъ граціозную ручку и прижалъ ее къ своимъ губамъ; слабое пожатіе маленькихъ пальчиковъ давало ему понять, что его подвигъ былъ оцѣненъ вполнѣ. Онъ постоялъ съ минуту, не сводя глазъ съ больной, потомъ повернулся и вышелъ изъ комнаты, переступая весьма-осторожно: онъ еще внизу снялъ сапоги и надѣлъ туфли. Кто помнитъ, сколько разъ отказывался мистеръ Ирвайнъ сдѣлать что-нибудь для самого себя, только длятого, чтобъ не надѣвать, или не снимать своихъ сапоговъ, тотъ не сочтетъ этой подробности незначительною.
   А сестры мистера Ирвайна, какъ могли засвидѣтельствовать всѣ семейные люди, жившіе на разстояніи десяти миль въ окружности Брокстона, были такія глупыя, неинтересныя женщины! Не было ли, дѣйствительно, жаль, что умная мистриссъ Ирвайнъ имѣла такихъ обыкновенныхъ дочерей? Чтобъ увидѣть эту великолѣпную старую леди, стоило пріѣхать изъ-за десяти миль: ея красота, ея хорошо-сохранившіяся умственныя способности, ея старомодное достоинство давали ей возможность быть весьма-пріятнымъ предметомъ бесѣды на ряду съ разговоромъ о здоровьѣ короля, прелестныхъ новыхъ образцахъ платьевъ изъ бумажной матеріи, о новыхъ событіяхъ въ Египтѣ, о процесѣ лорда Деси, который бѣдной леди Деси надоѣлъ до-смерти. Но никому не приходило на умъ упоминать о двухъ миссъ Ирвайнъ, за исключеніемъ бѣдныхъ людей въ деревнѣ Брокстонъ, которые считали ихъ весьма свѣдущими въ медицинской наукѣ и неопредѣленно называли ихъ "господами". Еслибъ кто-нибудь спросилъ старика Джоба Дёймило, кто подарилъ ему байковую куртку, онъ непремѣнно отвѣтилъ бы: "господа, прошлою зимою;" и вдова Стинъ съ увлеченіемъ расхваливала отличныя качества "вещи", которую "господа" дали ей противъ кашля. Также подъ этимъ именемъ о нихъ упоминали съ большимъ эффектомъ длятого, чтобъ укрощать непослушныхъ дѣтей: при видѣ желто-блѣднаго лица бѣдной миссъ Анны, нѣкоторыми изъ маленькихъ мальчишекъ овладѣвалъ ужасъ, такъ-какъ они предполагали, что ей извѣстны всѣ ихъ самые дурные проступки и что она знаетъ точное число камней, которыми они намѣревались угостить утокъ фермера Бриттена. Но для всѣхъ видѣвшихъ обѣихъ миссъ Ирвайнъ сквозь менѣе-миѳическій медіумъ онѣ были совершенно-излишними существами, не артистическими фигурами, обременявшими канву жизни безъ достаточнаго эффекта. Миссъ Анна могла бы возбудить романтическій интересъ, еслибъ ея хроническая головная боль могла быть объяснена какою-нибудь патетическою исторіею обманутой любви; но никакой подобной исторіи, которая бы касалась ея, не было извѣстно, или изобрѣтено, и общее впечатлѣніе вполнѣ согласовалось съ фактомъ, что обѣ сестры оставались старыми дѣвами по той прозаической причинѣ, что никогда не получали выгоднаго предложенія.
   Несмотря на то, говоря пародоксально, существованіе ничтожныхъ людей имѣетъ весьма-важныя послѣдствія въ мірѣ. Оно, какъ можно доказать, служитъ къ тому, чтобъ имѣть вліяніе на цѣну хлѣба и на величину вознагражденія за трудъ, чтобъ вызвать дурные поступки въ эгоистахъ и героическіе въ людяхъ съ чувствомъ, имѣетъ и въ другихъ отношеніяхъ не незначительную роль въ жизненной трагедіи. И еслибъ этотъ прекрасный, великодушный пасторъ, почтенный Адольфусъ Ирвайнъ, не имѣлъ этихъ двухъ сестеръ, лишенныхъ всякой надежды выйдти когда-либо замужъ, жизнь его сложилась бы иначе: онъ, очень-вѣроятно, взялъ бы въ своей молодости пригожую жену; и теперь, когда его волосы ужь начинали сѣдѣть подъ пудрою, имѣлъ бы статныхъ сыновей и цвѣтущихъ здоровьемъ и красотою дочерей, короче сказать: обладалъ бы тѣмъ, что, какъ обыкновенно думаютъ люди, вознаграждаетъ ихъ за всѣ труды, понесенные ими подъ солнцемъ, но, при настоящихъ обстоятельствахъ, мистеръ Ирвайнъ, получая со всѣхъ трехъ духовныхъ мѣстъ не болѣе семисотъ фунтовъ стерлинговъ ежегоднаго дохода и не видя никакой возможности содержать величественную мать и больную сестру, не считая второй сестры, о которой говорили обыкновенно безъ всякаго прилагательнаго, какъ леди, какъ приличествовало ихъ происхожденію и привычкамъ, и въ то же время заботиться о своемъ собственномъ семействѣ, оставался, какъ вы видите, сорока-восьми лѣтъ отъ-роду холостякомъ. И онъ не ставилъ себѣ въ заслугу этого самоотверженія, но, смѣясь, говорилъ, если кто-нибудь намекалъ ему объ этомъ, что это служило ему предлогомъ дѣлать многія вольности, которыхъ никогда не дозволила бы ему жена. Можетъ-быть, также, онъ былъ единственнымъ на свѣтѣ лицомъ, недумавшимъ, что его сестры были неинтересны и совершенно-излишни; ибо онъ былъ одною изъ тѣхъ благодушныхъ, любящихъ натуръ, которыя никогда не знаютъ узкой, или завистливой мысли. Онъ былъ, если хотите, эпикуреецъ, незнавшій ни энтузіазма, ни себя карающаго чувства долга, а, между-тѣмъ, какъ вы видѣли, обладалъ достаточно-тонкою моральною фиброю, которая позволяла ему чувствовать освѣжающую нѣжность къ темному и однообразному страданію. Это же самое благодушное снисхожденіе заставляло его какъ-бы не знать жестокости матери къ дочерямъ, жестокости, поражавшей еще болѣе потому, что она такъ рѣзко противорѣчила съ почти безумною нѣжностью матери къ нему, ибо онъ не считалъ добродѣтелью хмуриться на недостатки, которые исправить онъ не былъ въ-состояніи.
   Посмотрите, какая разница существуетъ между впечатлѣніемъ, которое производитъ человѣкъ на васъ, когда вы идете съ нимъ рядомъ, занятые обыкновеннымъ разговоромъ, или когда вы видите его въ его же домѣ, между фигурою, которую онъ представляетъ, когда смотрѣть на него съ возвышеннаго историческаго уровня, или даже когда смотрѣть на него глазами критикующаго ближняго, думающаго о немъ не какъ о человѣкѣ, а скорѣе какъ объ олицетворенной системѣ, или мнѣніи. Мистеръ Ро, странствующій проповѣдникъ, посланный въ Треддльстонъ, включилъ мистера Ирвайна въ свой общій отчетъ о духовныхъ лицахъ въ области. Этихъ лицъ онъ описывалъ людьми, которые предаются плотскимъ страстямъ и жизненной суетѣ, охотѣ и стрѣльбѣ, украшаютъ свои собственные домы, спрашиваютъ: "что мы будемъ ѣсть и что будемъ пить и во что будемъ одѣваться?" которые вовсе не заботятся о раздачѣ хлѣба жизни своей паствѣ, проповѣдуютъ лишь о свѣтской нравственности, приводящей въ оцѣпенѣніе душу, и торгуютъ душами людей, получая деньги за исполненіе пастырской службы, въ приходахъ, гдѣ все ихъ занятіе состоитъ только въ томъ, что они одинъ разъ въ годъ заглядываютъ туда. Также и духовный историкъ, разсматривая парламентскіе отчеты того періода, находитъ, что достопочтенные члены весьма ревнуютъ о церкви, не заражены ни малѣйшею симпатію къ колѣну лицемѣрящихъ методистовъ и строятъ разряды едва-ли менѣе меланхолическаго свойства, нежели разряды мистера Ро. И мнѣ невозможно сказать, что мистеръ Ирвайнъ былъ совсѣмъ оклеветанъ родовою классификаціею, къ которой онъ былъ отнесенъ: онъ, въ дѣйствительности, не имѣлъ ни весьма-возвышенныхъ цѣлей, ни богословскаго энтузіазма. Еслибъ меня стали слишкомъ-настойчиво спрашивать, то я былъ бы обязанъ признаться, что онъ не чувствовалъ серьёзнаго безпокойства о душахъ своихъ прихожанъ и считалъ бы только потерею времени поучительнымъ и убѣждающимъ образомъ разговаривать со старымъ "Дѣдушкой Тафтомъ", или даже съ Чадомъ Кренеджемъ, кузнецомъ. Еслибъ онъ имѣлъ обыкновеніе говорить теоретично, онъ, можетъ-быть, сказалъ бы, что единственная здоровая форма, которою религія могла бы проявляться въ этихъ душахъ, состояла бы въ нѣкоторыхъ темныхъ, но сильныхъ волненіяхъ, которыя освященнымъ вліяніемъ разлились бы на чувства привязанности къ семейству и на обязанности къ ближнимъ. Онъ считалъ крещеніе болѣе важнымъ, нежели самое ученіе о немъ; онъ думалъ, что религіозная польза, пріобрѣтаемая поселяниномъ отъ церкви, въ которой молились его отцы, и священный участокъ земли, гдѣ они погребены, только слабо зависѣли отъ яснаго пониманія литургіи, или проповѣди. Ясно, что приходскій священникъ не былъ тѣмъ, что въ настоящее время называется "серьёзнымъ" человѣкомъ: онъ болѣе любилъ церковную исторію, нежели богословіе, и болѣе вникалъ въ характеры людей, нежели интересовался ихъ мнѣніями; онъ не былъ трудолюбивъ, не былъ явно самоотверженъ, не былъ весьма-щедръ въ подаваніи милостыни, и его ѳеологія, какъ вы замѣтили, была слаба. Его мысленный вкусъ, дѣйствительно, нѣсколько отзывался язычествомъ и находилъ больше прелести въ отрывкахъ изъ Софокла, или Теокрита, нежели въ текстахъ изъ Исаіи, или Амоса. Но если вы кормите вашу молодую лягавую собачку сырою говядиною, можете ли вы удивляться, если ей впослѣдствіи будетъ приходиться по вкусу нежареная куропатка? Всѣ воспоминанія мистера Ирвайна объ энтузіазмѣ и желаніяхъ юности смѣшивались съ поэзіею и этикою, лежавшими далеко отъ священнаго писанія.
   Съ другой стороны, я долженъ сказать въ пользу приходскаго священника -- ибо я имѣю самое искреннее пристрастіе къ его памяти, что онъ не былъ мстителенъ; а нѣкоторые филантропы были мстительны; что онъ терпѣлъ иновѣрцевъ; а вѣдь молва говоритъ, что нѣкоторые ревнивые богословы не были свободны отъ этого порока; что хотя онъ, вѣроятно, не согласился бы на то, чтобъ его тѣло сожгли на кострѣ ради какой-нибудь общественной цѣли, и былъ далекъ отъ того, чтобъ раздать все свое имущество бѣднымъ, онъ, однакожь, имѣлъ эту любовь къ ближнему, которой иногда недоставало какой-нибудь знаменитой добродѣтели -- онъ былъ снисходителенъ къ недостаткамъ другихъ и неохотно приписывалъ людямъ зло. Онъ былъ одинъ изъ тѣхъ людей -- и нельзя сказать, чтобъ они были самые обыкновенные -- которыхъ мы можемъ узнать лучше всего, если послѣдуемъ за ними съ рынка, съ помоста и съ каѳедры, войдемъ съ ними въ ихъ собственную семью, услышимъ ихъ голосъ, которымъ они говорятъ молодымъ и пожилымъ у ихъ собственнаго очага, и будемъ свидѣтелями разсудительной заботы о ежедневныхъ нуждахъ ежедневныхъ товарищей, принимающихъ все ихъ расположеніе за дѣло обыкновенное, а не за предметъ похвальнаго слова.
   Такіе люди, къ-счастію, жили въ тѣ времена, когда процвѣтали великія злоупотребленія, и иногда бывали живыми представителями злоупотребленіи. Мысль эта можетъ нѣсколько утѣшить насъ при противоположномъ фактѣ, что лучше иногда не слѣдовать за большими реформаторами злоупотребленій за порогъ ихъ домовъ.
   Но, что бъ вы ни думали теперь о мистерѣ Ирвайнѣ, если вы встрѣтили его въ томъ іюнѣ послѣ обѣда, когда онъ ѣхалъ на своей сѣрой лошади съ собаками, бѣжавшими около него, осанисто, прямо, мужественно, и на его изящно-очерченныхъ губахъ показывалась добродушная улыбка въ то время, какъ онъ разговаривалъ со своимъ пылкимъ молодымъ товарищемъ на гнѣдой кобылѣ, то вы должны были чувствовать, что, какъ бы дурно онъ ни гармонировалъ съ сильными теоріями духовнаго служенія, онъ все-таки очень-хорошо гармонировалъ съ этимъ мирнымъ ландшафтомъ.
   Посмотрите на нихъ при явномъ солнечномъ свѣтѣ, прерываемомъ повременамъ набѣгающими массами облаковъ, посмотрите, какъ они поднимаются на холмъ со стороны Брокстона, гдѣ высокія крыши и вязы священническаго дома господствуютъ надъ крошечною выбѣленною церковью. Они скоро пріѣдутъ въ геслопскій приходъ; сѣрая колокольня и деревенскія крыши лежатъ передъ ними съ лѣвой стороны; а далѣе, съ правой стороны, они могутъ видѣть трубы господской мызы.
  

VI.
Господская мыза.

   Очевидно, эти ворота не отворяются никогда, ибо у самыхъ воротъ растетъ длинная трава и высокая цикута; и еслибъ ихъ отворили, то они такъ заржавѣли, что сила, которая потребовалась бы для того, чтобъ повернуть ихъ на ихъ петляхъ, весьма-вѣроятно, сломила бы квадратные каменные столбы, къ немалому вреду двухъ каменныхъ львицъ, съ сомнительною плотоядною вѣжливостью скалящихъ зубы надъ гербовымъ щитомъ, помѣщающимся надъ каждымъ изъ столбовь. При помощи зарубокъ въ каменныхъ столбахъ, можно было бы довольно-легко перелѣзть черезъ кирпичную стѣну съ ея гладкою каменною крышею; но если мы близко приложимъ глаза къ ржавой рѣшоткѣ воротъ, то мы довольно-ясно можемъ видѣть домъ и все прочее, кромѣ самыхъ угловъ поросшей травою ограды.
   Старый домъ имѣетъ весьма-пріятный видъ. Онъ выстроенъ изъ краснаго кирпича, цвѣтъ котораго смягчается блѣднымъ пушистымъ мхомъ; этотъ мохъ разсыпался съ удачною небрежностью, такъ-что приводитъ красный кирпичъ въ отношенія дружескаго товарищества съ известняковыми орнаментами, окружающими три фронтона, окна и дверь. Но окна заплатаны деревянными вставками, вмѣсто стеколъ, а дверь, я полагаю, такъ же, какъ и ворота, не отворяется никогда: какъ застонала и заскрипѣла бы она по каменному полу, еслибъ вздумали отворить ее; ибо она массивная, тяжелая, красивая дверь и, вѣроятно, нѣкогда имѣла обыкновеніе съ рѣзкимъ шумомъ запираться позади ливрейнаго лакея, который только-что проводилъ своего господина и свою госпожу, уѣхавшихъ со двора въ каретѣ, запряженной парою.
   Но теперь можно было бы вообразить себѣ, что домъ находится на первой степени канцелярскаго процеса и что плодъ съ этого большаго двойнаго ряда орѣховыхъ деревьевъ на правой сторонѣ ограды падаетъ и гніетъ въ травѣ, еслибъ мы не слышали шумнаго лая собакъ, отдающагося отъ большихъ строеній назадъ. А вотъ и только-что переставшіе сосать молоко телята, скрывавшіеся въ выстроенной изъ тёрна лачужкѣ у стѣны съ лѣвой стороны, выходятъ изъ своего убѣжища и начинаютъ глупо отвѣчать на этотъ страшный лай, безъ-сомнѣнія, предполагая, что лай имѣетъ какое-нибудь отношеніе къ ведрамъ съ молокомъ, которыя имъ обыкновенно приносятъ.
   Да, домъ долженъ быть обитаемъ, и мы посмотримъ, кѣмъ; ибо воображеніе -- привилегированный нарушитель чужихъ предѣловъ: оно не знаетъ страха къ собакамъ и безнаказанно можетъ перелѣзать черезъ стѣны и украдкою заглядывать въ окна. Приложите лицо къ одной изъ стеклянныхъ вставокъ окна съ правой стороны: что же вы тамъ видите? Большой открытый каминъ съ ржавыми таганами и некрашеный деревянный полъ; на отдаленномъ концѣ -- большія хлопья шерсти, сложенныя въ кучи; на срединѣ пола нѣсколько пустыхъ хлѣбныхъ мѣшковъ. Это мебель столовой. А что вы видите въ окно съ лѣвой стороны? Нѣсколько платяныхъ вѣшалокъ, женское сѣдло, самопрялку и старый открытый настежь сундукъ, доверху набитый пестрымъ тряпьемъ. На краю сундука лежитъ большая деревянная кукла, которая, если принять во вниманіе изувѣченіе, имѣетъ большое сходство съ лучшимъ произведеніемъ греческой скульптуры, въ-особенности же по совершенной потерѣ носа. Неподалеку отъ ящика -- небольшое кресло и ручка отъ длиннаго кожанаго хлыста, употребляемаго обыкновенно мальчиками.
   Итакъ, исторія дома теперь ясна. Нѣкогда онъ былъ мѣстопребываніемъ деревенскаго сквайра, фамилія котораго, имѣя, вѣроятно, своею послѣднею представительницею женщину, исчезла въ болѣе-территоріальномъ имени Доннигорнъ. Онъ назывался нѣкогда Hall {Halle называется домъ того помѣщика, который исправляетъ должность мирнаго судьи: это названіе остается за домомъ навсегда.}; теперь онъ называется господскою мызою. Подобно тому, какъ перемѣняется жизнь въ какомъ-нибудь приморскомъ городѣ, который былъ нѣкогда моднымъ мѣстомъ для купанья, а теперь сталъ портомъ, гдѣ красивыя улицы безмолвны и поросли травою, а доки и кладовыя шумливы и полны жизни, жизнь въ Голлѣ перемѣнила свой фокусъ, и въ немъ радіусы исходятъ уже не изъ гостипой, а изъ кухни и съ хуторнаго двора.
   И какъ все тамъ полно жизни! хотя это самое сонливое время въ году, передъ уборкою хлѣба; это также самое сонливое время дня, ибо теперь скоро три часа по солнцу и половина четвертаго по красивымъ недѣльнымъ часамъ мистриссъ Пойзеръ. Но природа всегда становится оживленнѣе, когда, послѣ дождя, солнце начинаетъ снова сіять; а теперь оно изливаетъ свои лучи, блеститъ между сырою соломою, освѣщаетъ каждое мѣстечко ярко-зеленаго мха на красныхъ черепицахъ коровьяго хлѣва и измѣняетъ даже грязную воду, которая торопливо бѣжитъ по жолобу въ водосточную канаву, въ зеркало для желто-клювыхъ утокъ, которыя стараются воспользоваться благопріятнымъ случаемъ и напиться воды погуще. Тамъ совершенный концертъ разнороднаго шума: большой бульдогъ, посаженный на цѣпь около конюшень, находится въ неистовомъ раздраженіи, потому-что безпечный пѣтухъ слишкомъ-близко подошелъ къ отверстію его конуры и издаетъ громогласный лай, на который отвѣчаютъ двѣ гончія собаки, запертыя въ коровьемъ хлѣву на противоположномъ концѣ; старыя хохлатыя курицы, царапаясь съ своими цыплятами по соломѣ, начинаютъ симпатически клокотать, когда присоединяется къ нимъ смущенный пѣтухъ; свинья, съ поросятами, всѣ запачканные около ногъ грязью, съ закрученными кверху хвостами, участвуютъ въ общемъ хорѣ, издавая глубокія отрывистыя ноты; наши знакомцы, телята, блеютъ изъ-за своей изгороди; и между всѣмъ этимъ тонкое ухо различаетъ непрерывный говоръ человѣческихъ голосовъ.
   Ибо двери большой риги отворены настежь, и люди занимаются тамъ починкою шоръ, подъ надзоромъ мистера Гоби, шорнаго мастера, который разсказываетъ имъ новѣйшія треддльстонскія сплетни. Аликъ, пастухъ, выбралъ, конечно, неудачный день: призвалъ шорниковъ тогда, какъ утро было дождливое; и мистриссъ Пойзеръ довольно-строго выразила свое мнѣніе о грязи, которую лишнее число башмаковъ людей нанесло въ домъ въ обѣденное время. Дѣйствительно, ея душевное спокойствіе не установилось еще вполнѣ, хотя теперь съ обѣда прошло уже около трехъ часовъ и полъ опять совершенно-чистъ, и такъ чистъ, какъ чисто все прочее въ этомъ чудномъ домѣ, гдѣ, длятого, чтобъ собрать нѣсколько пылинокъ, вы должны, можетъ-быть, влѣзть на сундукъ съ солью и опустить пальцы на высокую полку надъ каминомъ, на которой блестящіе мѣдные подсвѣчники наслаждаются лѣтнимъ отдыхомъ, ибо въ это время года, конечно, всѣ идутъ спать, пока еще свѣтло, или, по-крайней-мѣрѣ, свѣтло на столько, что можно различить контуръ предметовъ, когда вы уже ударились о нихъ ногами. Ужь конечно, дубовый часовой футляръ и дубовый столъ нигдѣ не могли получить такого лоска отъ руки: настоящій "локтяной лоскъ", какъ говорила мистриссъ Пойзеръ, ибо она благодарила Бога, что въ своемъ домѣ никогда не имѣла никакой лакированной дряни. Гетти Соррель, пользуясь случаемъ, когда тётка оборачивалась къ ней спиною, смотрѣла на пріятное отраженіе своей фигуры въ этихъ отполированныхъ поверхностяхъ, ибо дубовый столъ былъ обыкновенно поднятъ, какъ ширмы, и служилъ болѣе для украшенія, нежели для пользы; она иногда, могла видѣть себя также въ большихъ круглыхъ оловянныхъ блюдахъ, которыя стройно стояли на полкахъ надъ большимъ сосновымъ обѣденнымъ столомъ, или въ ступицахъ каминной рѣшотки, блестѣвшей всегда, какъ яшма.
   Все было въ своемъ полнѣйшемъ блескѣ въ эту минуту, ибо солнце свѣтило прямо на оловянныя блюда, и отъ ихъ отражающихъ поверхностей веселые брызги свѣта падали на свѣтлый дубъ и блестящую мѣдь и на предметы, еще пріятнѣе этихъ. Нѣкоторые лучи падали на прелестно-очерченныя щеки Дины и измѣняли блѣдно-красный цвѣтъ ея волосъ въ каштановый, когда она наклонялась надъ тяжелымъ домашнимъ бѣльемъ, которое чинила для своей тётки. Никакая сцена не могла бы быть такая мирная, еслибъ мистриссъ Пойзеръ, гладившая нѣсколько вещей, оставшихся еще отъ понедѣльничной стирки, не стучала часто своимъ утюгомъ, не ходила взадъ и впередъ, когда ей нужно было остудить его, и своими сѣро-голубыми глазами быстро не посматривала съ кухни на сырню, гдѣ Гетти сбивала масло, и съ сырни на кухню, гдѣ Нанси вынимала пироги изъ печки. Не предполагайте, однакожь, что мистриссъ Пойзеръ казалась на видъ пожилою: она имѣла пріятную наружность, не болѣе тридцати-восьми лѣтъ, красивый цвѣтъ лица, песочнаго цвѣта волосы, хорошія формы и легкую походку. Самымъ замѣтнымъ предметомъ въ ея одеждѣ былъ обширный пестрый полотняный передникъ, всегда покрывавшій ея платье. Но чепецъ и платье были самые обыкновенные и не отличались ничѣмъ, ибо ни къ какой другой слабости не была она такъ жестока, какъ къ женскому тщеславію и къ предпочтенію украшенія пользѣ. Семейное сходство между ею и ея племянницею, Диною Моррисъ, и контрастъ между ея проницательностію и серафимскою кротостью выраженія въ Динѣ могли бы прекрасно вдохновить живописца для изображенія Марѳы и Маріи. Ихъ глаза были одного цвѣта; но поражающій признакъ разницы въ ихъ дѣйствіи былъ видѣнъ въ поведеніи Трина, черно-желтой таксы, каждый разъ, когда эта во многомъ подозрѣваемая собака неожиданно подвергалась леденящему арктическому лучу взгляда мистриссъ Пойзеръ. Ея языкъ былъ такъ же рѣзокъ, какъ и глазъ, и каждый разъ, какъ какая-нибудь изъ дѣвушекъ подходила на разстояніе, откуда ей можно было слышать хозяйку, то казалось дѣвушкѣ, что мистриссъ Пойзеръ продолжала неоконченный упрекъ, подобно тому, какъ шарманка всегда начинаетъ играть пѣсню именно съ того мѣста, на какомъ она остановилась.
   Фактъ, что день этотъ былъ назначенъ для сбиванія масла, былъ другою причиною, по которой было неудобно имѣть шорниковъ, и почему, слѣдовательно, мистриссъ Пойзеръ бранила Молли, горничную, съ необыкновенною строгостью. Какъ видно было по всему, Молли исполнила свое послѣобѣденное дѣло примѣрнымъ образомъ, пріодѣлась съ большою поспѣшностью и теперь покорно пришла спросить, должна ли она сѣсть за свою прялку до того времени, когда надобно будетъ доить коровъ. Но это безукоризненное поведеніе, по мнѣнію мистриссъ Пойзеръ, прикрывало тайныя непристойныя желанія, которыя она вывела наружу изъ Молли и представила ей съ ѣдкимъ краснорѣчіемъ.
   -- Прясть, право! Тебѣ не прясть хочется, я увѣрена, а тебѣ хочется погулять. Я не знаю ни одной дѣвушки, которая была бы хитрѣе тебя. Если подумать, что дѣвушка твоихъ лѣтъ все вотъ хочетъ идти и сидѣть съ толпою мужчинъ!... Мнѣ было бы совѣстно говорить, еслибъ я была на твоемъ мѣстѣ. Ты находишься у меня съ послѣдняго михайлова-дня, и я наняла тебя по треддльстонскимъ статутамъ безъ всякаго свидѣтельства... я тебѣ-говорю, ты должна быть благодарна, что тебя наняли такимъ-образомъ въ почтенное мѣсто; когда ты пришла сюда, то знала о дѣлѣ столько же, сколько полевая работница. Ты знаешь, что я никогда не видала такого бѣднаго двурукаго существа, какъ ты. Я хотѣла бы знать, кто выучилъ тебя мыть полъ? Вѣдь ты оставляла соръ кучами въ углахъ... такъ-что всякій могъ бы подумать, что ты не выросла между христіанами. А что касается твоего пряденья, то ты испортила льну столько, сколько стоитъ все твое жалованье, когда училась прясть. И ты должна чувствовать это, а не ротозейничагь и ходить ни о чемъ не думая, какъ-будто ты не обязана никому... Чесать шерсть для шорниковъ, право! Вотъ что хотѣлось бы тебѣ дѣлать -- не правда ли? Такъ вы понимаете дѣло... всѣ вы хотѣли бы идти по этому пути, стремясь къ своей погибели. Вы до-тѣхъ-поръ не бываете спокойны, пока не получите любовника, который такъ же же глупъ, какъ вы: вы думаете, что далеко ушли, когда вышли замужъ и достали стулъ о трехъ ножкахъ, на которомъ можете сидѣть; а одѣяла-то у васъ нѣтъ, которымъ вы могли бы покрыться; изрѣдка только найдется у васъ кусокъ овсянаго пирога къ обѣду, изъ-за котораго подерутся трое дѣтей.
   -- Мнѣ, право, незачѣмъ идти къ шорникамъ, сказала Молли, плачевнымъ голосомъ, совершенно-пораженная дантовскимъ изображеніемъ ея будущности.-- Мы только всегда чесали шерсть для нихъ у мистера Оттлея; оттого я васъ и спросила. Я вовсе не хочу еще разъ посмотрѣть на шорниковъ. Пусть я не сдвинусь съ мѣста, если сдѣлаю это.
   -- У мистера Оттлея, право! Хорошо вамъ толковать, что вы дѣлали у мистера Оттлея! Можетъ-быть, ваша хозяйка тамъ любила, не знаю, по какимъ причинамъ, чтобъ шорники пачкали грязью ея полы. Вѣдь нельзя знать, что могутъ любить люди, когда они привыкнутъ къ тому... ужь я наслышалась такихъ вещей. Ко мнѣ въ домъ не приходило ни одной дѣвушки, которая знала бы, что значитъ чистота. Я, съ своей стороны, думаю, что люди живутъ какъ свиньи. Что же касается этой Бетти, которая передъ тѣмъ, что пришла ко мнѣ, была коровницей у Трента, она не поворачивала сыровъ съ конца недѣли до конца другой недѣли, а столы въ сырнѣ были такъ покрыты пылью, что я могла бы пальцемъ написать на нихъ мое имя, когда я сошла внизъ послѣ моей болѣзни... по словамъ доктора, у меня было воспаленіе... и это была милость Божія, что я выздоровѣла. И если подумаешь, что ты не научилась лучшему, Молли, тогда-какъ ты находишься здѣсь девять мѣсяцевъ и тебя безпрестанно учатъ... Что жь ты стоишь тутъ словно сбѣжавшій вертелъ? что жь ты не вынесешь своей прялки? Ты очень-рѣдкая работница: садишься за работу тогда, когда уже пора оставить ее.
   -- Мама, мой утюгъ совсѣмъ простылъ. Поставь его, пожалуйста, нагрѣться.
   Небольшой чирикающій голосокъ, произнесшій эту просьбу, принадлежалъ маленькой дѣвушкѣ, съ лучезарными волосами, лѣтъ трехъ, или четырехъ, которая, сидя на высокомъ стулѣ на концѣ гладильнаго стола, ревностно сжимала ручку миньятюрнаго утюга своею крошечною пухленькою ручкою и гладила тряпки съ такимъ прилежаніемъ, что ей надобно было высовывать свой красный язычокъ на сколько лишь позволяла анатомія.
   -- Простылъ, моя милочка? Господь съ тобою! сказала мистриссъ Пойзеръ, которая съ замѣчательною легкостью могла переходить изъ своего офиціальнаго укорительнаго тона въ любезный, или дружескій.-- Ничего, душечка! Маменька кончила теперь свое глаженье. Она уже намѣрена убрать всѣ вещи.
   -- Мама, мнѣ хочется сходить въ ригу къ Томми и посмотрѣть на шорниковъ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ! Тотти можетъ промочить свои ножки, сказала мистриссъ Пойзеръ, убирая утюгъ.-- Сбѣгай въ сырню и посмотри, какъ кузина Гетти сбиваетъ масло.
   -- Мнѣ хотѣлось бы кусочекъ сладкаго пирожка, возразила Тотти, которая, повидимому, имѣла большой запасъ различныхъ перемѣнъ просьбъ.
   Въ то же время, пользуясь своею минутною свободою, она опустила свои пальцы въ чашку съ крахмаломъ и опрокинула ее, такъ-что вылила почти все, что было въ чашкѣ, на гладильную покрышку.
   -- Ну, скажите, кто же на свѣтѣ дѣлаетъ такія вещи? воскликнула мистриссъ Пойзеръ, подбѣгая къ столу въ ту самую минуту, когда ея взоръ упалъ на синюю струю.-- Ребенокъ всегда надѣлаетъ бѣдъ, если вы повернетесь спиною къ нему только на одну минуту. Что мнѣ съ тобой дѣлать, баловница ты этакая!
   Тотти, однакожь, спустилась со стула съ большою поспѣшностью и уже отступала въ сырню, нѣсколько переваливаясь съ боку на бокъ; жиръ, образовавшій на ея шеѣ сзади складки, придавалъ ей видъ бѣлаго поросенка, подвергнувшагося метаморфозѣ.
   Когда крахмалъ былъ подобранъ съ помощію Молли и принадлежности глаженья унесены, то мистриссъ Пойзеръ взяла въ руки свое вязанье, которое всегда находилось у ней подъ-рукою и было любимою ея работою, ибо она могла заниматься этою работою машинально, когда ходила то за тѣмъ, то за другимъ. Но теперь она подошла и сѣла противъ Дины; занимаясь вязаньемъ сѣрыхъ шерстяныхъ чулковъ, она повременамъ задумчиво посматривала на племянницу.
   -- Ты очень похожа на твою тётку Юдиѳь, Дина, когда сидишь и шьешь. Я довольно-живо могу себѣ представить, хотя съ-тѣхъ-поръ прошло уже тридцать лѣтъ, когда я была дома, маленькою дѣвчонкою, и смотрѣла на Юдиѳь, какъ она сидѣла за работой, приведя все въ домѣ въ порядокъ. Только это была небольшая изба, изба отцовская, а не большой разбѣгающійся домъ, который грязнится въ одномъ углу въ то время, когда ты чистишь въ другомъ углу. Но, несмотря на то, когда я гляжу на тебя, я представляю себѣ твою тётку Юдиѳь; только ея волосы были гораздо-темнѣе и сама она была плотнѣе и шире въ плечахъ. Юдиѳь и я всегда были привязаны другъ къ другу, хотя она имѣла очень-странныя привычки; но твоя мать и она никогда не сходились другъ съ другомъ. Ахъ, твоя мать ужь вовсе не думала, что у ней будетъ дочь, ни-дать-ни-взять Юдиѳь, и также, что она оставитъ ее сиротой и на попеченіи Юдиѳи, которая и выростила ее на ложкѣ въ то время, когда она уже была на кладбищѣ въ Стонитонѣ. Я всегда говорила о Юдиѳи, что она сама готова нести фунтъ только длятого, чтобъ избавить другаго отъ тяжести въ одну унцію. И она всегда оставалась такою съ тѣхъ самыхъ поръ, какъ я знала ее. Въ ней, сколько я могла видѣть, не произошло никакой перемѣны, когда она перешла къ методистамъ; только она стала говорить нѣсколько-иначе и носила чепчикъ другаго фасона. Но она никогда въ жизни не хотѣла истратить пенса на себя длятого, чтобъ сдѣлать какой-нибудь лишній нарядъ.
   -- Она была добродѣтельная женщина, сказала Дина.-- Богъ одарилъ ее любящимъ, самоотверженнымъ характеромъ, и своею милостію усовершенствовалъ ея прекрасныя качества. И она, съ своей стороны, также очень любила васъ, тётушка Рахиль! Я часто слышала, какъ она отзывалась о васъ, и всегда въ этомъ смыслѣ. Когда она захворала своею злою болѣзнью, а мнѣ было только одиннадцать лѣтъ, то она, бывало, говорила: "Ты будешь имѣть друга на землѣ въ твоей тёткѣ Рахили, если я буду взята отъ тебя, ибо она имѣетъ любящее сердце". И я убѣдилась, что слова ея были справедливы.
   -- Не знаю, дитя мое, въ чемъ ты видѣла это. Я думаю, всякій умѣлъ бы сдѣлать что-нибудь для тебя. Ты похожа на птицъ въ воздухѣ и живешь никто не знаетъ какъ. Я была бы очень рада поступать съ тобою такъ, какъ должна поступать сестра матери, еслибъ ты захотѣла придти и жить въ нашей странѣ, гдѣ и люди, и скотъ находятъ себѣ убѣжище и пропитаніе и гдѣ люди не живутъ на голыхъ холмахъ, какъ куры, царапающіяся по песчаному берегу. А потомъ ты могла бъ выйдти замужъ за порядочнаго человѣка, и нашлось бы много, которые захотѣли бы жениться на тебѣ, еслибъ только ты бросила это проповѣдываніе, ибо это въ десять разъ хуже всего, что дѣлала твоя тётка Юдиѳь. И еслибъ ты даже вышла за Сета Бида, хотя онъ и бѣдный разсѣянный методистъ, и врядъ-ли будетъ когда-нибудь имѣть лишній пенни, то я знаю, что твой дядя помогъ бы тебѣ, далъ бы свинью и, очень-вѣроятно, корову, ибо онъ всегда былъ добръ и расположенъ къ моимъ роднымъ, несмотря на то, что всѣ они бѣдны, и радушно принималъ ихъ въ своемъ домѣ. Я увѣрена, онъ сдѣлалъ бы для тебя столько же, сколько онъ сдѣлалъ для Гетти, хотя она и его родная племянница. У насъ въ домѣ есть полотно, которое я очень-хорошо могла бы уступить тебѣ, ибо у меня много простыннаго холста, столоваго бѣлья, полотенецъ, и все это лежитъ такъ. Я могла бы дать тебѣ кусокъ простыннаго холста, сотканнаго этою косою Китти... о! она была рѣдкая дѣвушка, что касается тканья, несмотря на то, что она косила и что дѣти немогли ее терпѣть... а ты знаешь, что у насъ ткутъ безпрерывно, и новое полотно поспѣваетъ гораздо-скорѣе, нежели успѣваетъ износиться старое... Но къ-чему тутъ толковать, если ты не хочешь убѣдиться и завестись домомъ, какъ всѣ другія умныя женщины, вмѣсто-того, чтобъ изнурять себя, путешествовать и проповѣдывать и отдавать всякую копейку, которую ты только получишь, такъ-что не сберегаешь ничего на случай своей болѣзни, и все, что ты только пріобрѣла въ мірѣ, войдетъ, по моему мнѣнію, въ узелъ, который небольше двойнаго сыра. И все это потому, что ты знаешь о религіи больше того, что находится въ катихизисѣ и молитвенникѣ.
   -- Но не больше того, что находится въ священномъ писаніи, тётушка! сказала Дина.
   -- Да, и въ священномъ писаніи, конечно, возразила мистрисъ Пойзеръ, довольно-рѣзко: -- иначе, какъ могли бы дѣлать то же самое, что ты дѣлаешь, тѣ, которые лучше всего знаютъ, что такое священное писаніе -- священники и лица, которымъ только и дѣла, что учить писанія? Но, наконецъ, еслибъ всѣ поступали какъ ты, свѣтъ долженъ былъ бы придти въ застой; ибо еслибъ всѣ старались не устраивать собственнаго дома, ограничивались скудною пищей и питьемъ и всегда говорили, что мы должны презирать предметы этого міра, какъ ты говоришь, то я желала бы знать, куда можно было бы дѣвать лучшій скотъ, и хлѣбъ, и лучшіе свѣжіе молочные сыры? Всѣ были бы принуждены ѣсть хлѣбъ, сдѣланный изъ остатковъ, и всѣ бѣгали бы другъ за другомъ, чтобъ проповѣдывать другъ другу, вмѣсто-того, чтобъ воспитывать свои семейства и принимать мѣры противъ дурнаго урожая. Очевидно, это не можетъ быть настоящая религія.
   -- Нѣтъ, дорогая тётушка, вы никогда не слыхали отъ меня такихъ словъ, будто всѣ призваны къ тому, чтобъ оставлять свое дѣло и семейства. Совершенно-справедливо то, что должно пахать и засѣвать землю, сохранять драгоцѣнный хлѣбъ и заботиться о мірскихъ дѣлахъ, и справедливо то, что люди должны наслаждаться въ своихъ семействахъ и заботиться о нихъ, и дѣлать это въ страхѣ Божіемъ, и что они не должны нерадѣть о потребностяхъ души въ то время, какъ заботятся о тѣлѣ. Всѣ мы можемъ быть служителями Бога, какъ бы ни выпала наша участь; но онъ даетъ намъ различныя дѣла, согласно съ тѣмъ, къ какому дѣлу онъ сдѣлаетъ насъ способными и призоветъ насъ. Я нисколько не виновата, стараясь сдѣлать то, что могу, душамъ другихъ, какъ вы не виноваты въ томъ, что побѣжите, услышавъ крикъ крошки Тотти на другомъ концѣ дома. Голосъ дойдетъ до вашего сердца, вы подумаете, что дорогой вамъ ребенокъ находится въ безпокойствѣ или въ опасности, и вы не успокоитесь до-тѣхъ-поръ, пока не побѣжите, чтобъ помочь ему или утѣшить его.
   -- Ахъ! сказала мистрисъ Пойзеръ, вставая и идя къ двери:-- я знаю, что могу разговаривать объ этомъ съ тобою цѣлый день, и это не поведетъ ни къ чему. Въ концѣ нашего разговора ты дашь мнѣ тотъ же отвѣтъ. Все-равно, еслибъ я стала разговаривать съ текущимъ ручьемъ и сказала бы ему, чтобъ онъ остановился.
   Дорожка передъ дверью, которая вела въ кухню, уже довольно просохла, такъ-что мистриссъ Пойзеръ стояла на ней довольно-весело и смотрѣла на то, что происходило на дворѣ, между-тѣмъ, какъ сѣрые шерстяные чулки дѣлали большіе успѣхи въ ея рукахъ. Но она не простояла тамъ болѣе пяти минутъ, какъ уже опять вошла въ комнату и, обращаясь къ Динѣ, нѣсколько-взволнованнымъ, робкимъ голосомъ сказала:
   -- Вѣдь это капитанъ Донниторнъ и мистеръ Ирвайнъ въѣзжаютъ во дворъ! Я, вотъ, готова поклясться жизнью, что они пріѣхали длятого, чтобъ поговорить о твоемъ проповѣдываніи на лугу, Дина. Ты должна отвѣчать имъ сама, ибо я не буду говорить ни слова. Я въ свое время говорила довольно о томъ, что ты причиняешь такую немилость семейству твоего дяди. Я не стала бы и упоминать объ этомъ, еслибъ ты была родная племянница мистера Пойзера -- люди должны переносить непріятности отъ своихъ собственныхъ родныхъ, какъ они переносятъ непріятности отъ своего собственнаго носа -- вѣдь это ихъ плоть и кровь. Но думать, что моя племянница виновата въ томъ, что моего мужа выгнали съ фермы и что я не принесла ему никакого приданаго, кромѣ того, что сберегла ему...
   -- Нѣтъ, дорогая тётка Рахиль, кротко сказала Дина: -- вамъ нѣтъ никакой причины опасаться. Я вполнѣ увѣрена, что никакого зла не случится ни вамъ, ни моему дядѣ, ни дѣтямъ отъ всего того, что я сдѣлала. Я не проповѣдую безъ указанія.
   -- Указанія! Я очень-хорошо знаю, что, по-твоему, значитъ указаніе, сказала мистриссъ Пойзеръ, принимаясь вязать быстро и въ волненіи.-- Если въ твою голову забралось больше пустяковъ, нежели обыкновенно, то ты называешь это "указаніемъ", и тогда уже ничто не можетъ тронуть тебя: ты походишь тогда на статую, которая помѣщается на фасадѣ треддльстонской церкви, таращитъ глаза и улыбается всегда, хороша ли погода, или дурна. Мнѣ, просто, нѣтъ никакого терпѣнья съ тобой!
   Между-тѣмъ, оба джентльмена уже подъѣхали къ палисаднику и сошли съ лошадей: ясно было, что они хотѣли войдти. Мистриссъ Пойзеръ подошла къ двери, чтобъ встрѣтить ихъ, низко присѣдая и дрожа съ досады на Дину и отъ заботы о томъ, какъ бы ей вести себя приличнѣе въ этомъ случаѣ. Въ тѣ времена самый смѣлый изъ буколическихъ людей чувствовалъ невольный страхъ при видѣ господъ, подобно тому, что чувствовали старые люди, когда стояли на цыпочкахъ и смотрѣли на боговъ, проходившихъ мимо въ человѣческомъ видѣ.
   -- А, мистриссъ Пойзеръ! какъ вы себя чувствуете послѣ сегодняшней утренней грозы? сказалъ мистеръ Ирвайнъ со своимъ обыкновеннымъ величественнымъ добродушіемъ.-- Не бойтесь: наши ноги совершенно-сухи, мы не запачкаемъ вашего красиваго пола.
   -- О, сэръ! не говорите этого, сказала мистрисъ Пойзеръ.-- Не угодно-ли вамъ и капитану войдти въ гостинную?
   -- Нѣтъ, нѣтъ, благодарю васъ, мистрисъ Пойзеръ, сказалъ капитанъ, испытующимъ взоромъ осматривая кухню, какъ-будто его глаза искали чего-то и не могли найдти.-- Я не нарадуюсь на вашу кухню. Я думаю, очаровательнѣе этой комнаты я не знаю. Я желалъ бы, чтобъ жены всѣхъ фермеровъ пришли сюда и взяли ее за образецъ.
   -- О! вы говорите это только такъ, сэръ. Прошу васъ, садитесь, сказала мистриссъ Пойзеръ, нѣсколько ободренная этимъ комплиментомъ и явнымъ хорошимъ расположеніемъ, но все еще заботливо посматривавшая на мистера Ирвайна, который, какъ она видѣла, смотрѣлъ на Дину и подходилъ къ ней.
   -- Пойзера дома нѣтъ, не правда ли? сказалъ капитанъ Донниторнъ, садясь тамъ, откуда могъ видѣть короткій проходъ къ открытой двери въ сырню.
   -- Нѣтъ, сэръ, его нѣтъ дома: онъ отправился въ Россетеръ, чтобъ повидаться съ мистеромъ Вестомъ, прикащикомъ, и поговорить съ нимъ насчетъ шерсти. Но, сэръ, отецъ дома, въ ригѣ, если онъ можетъ быть полезенъ вамъ къ чему-нибудь...
   -- Нѣтъ, благодарю васъ. Я вотъ пойду посмотрю на щенятъ и отдамъ вашему пастуху приказаніе насчетъ ихъ. Я долженъ заѣхать къ вамъ въ другой день, чтобъ увидѣть вашего мужа: мнѣ надобно посовѣтоваться съ нимъ насчетъ лошадей. Не знаете ли вы, можетъ быть, когда онъ, по всему вѣроятію, будетъ свободенъ?
   -- О, сэръ! вы почти не можете не застать его дома, кромѣ того дня, когда бываетъ рынокъ въ Треддльстонѣ... это по пятницамъ, вы знаете. Ибо если онъ находится гдѣ нибудь на фермѣ, то мы можемъ послать за нимъ, онъ придетъ въ одну минуту. Еслибъ мы могли освободиться отъ этихъ Скантлендъ, то мужъ не имѣлъ бы причины удаляться на большое разстояніе, и я была бы рада этому, ибо когда его нѣтъ, то я могу всегда предполагать, что онъ оправился въ Скантлендъ... Но на свѣтѣ все случается какъ-будто на-зло, если возможно, и, право, это очень-неестественно, что вы имѣете одну часть фермы въ одномъ графствѣ, а все остальное въ другомъ.
   -- Да, Скантлендъ лучше пошли бы къ фермѣ Чойса, въ-особенности потому, что ему нужна паственная земля, а у васъ ея очень-много. Мнѣ кажется, однакожь, что въ нашемъ имѣніи ваша ферма самая лучшая, и... знаете что, мистриссъ Пойзеръ? еслибъ я думалъ жениться и завестись хозяйствомъ, то я, пожалуй, искусился бы этимъ мѣстомъ, выпроводилъ васъ отсюда, отдѣлалъ бы этотъ прекрасный старый домъ и сдѣлался бы самъ фермеромъ.
   -- О, сэръ, сказала мистриссъ Пойзеръ, съ нѣкоторымъ испугомъ.-- Оно вамъ не понравилось бы вовсе. Что жь касается фермерства, то это значитъ: класть деньги въ карманъ правою рукою и вынимать лѣвою. На всемъ разстояніи, которое только я могу обозрѣвать, всходятъ съѣстные припасы для другихъ людей, а вамъ и вашимъ дѣтямъ придется одна только горсточка. Конечно, я знаю, что вы не бѣдный человѣкъ, который долженъ заботиться о насущномъ хлѣбѣ: вы можете имѣть право бросать на аренду столько денегъ, сколько вамъ угодно; но это жалкая шутка -- терять деньги, какъ мнѣ кажется, хотя я и знаю, что большіе господа въ Лондонѣ теряютъ большія деньги. Ибо мужъ мой слышалъ на рынкѣ, что старшій сынъ лорда Деси проигрывалъ цѣлыя тысячи принцу Вельскому; тамъ говорили также, что миледи должна была заложить свои брильянты, чтобъ заплатить за него. Но вы знаете объ этомъ больше меня, сэръ! Что жь касается фермерства, сэръ, я не могу думать, чтобъ вамъ понравилось быть фермеромъ; этотъ домъ -- тутъ сквозной вѣтеръ, просто, выживетъ васъ отсюда, также полы наверху, по моему мнѣнію, совершенно-гнилы, а что крысъ въ погребу, тутъ ужь и говорить нечего!
   -- Да вѣдь это страшная картина, мистриссъ Пойзеръ! Кажется, я окажу вамъ немалую услугу, если выпровожу васъ отсюда. Но это врядъ-ли удастся мнѣ. Я намѣренъ устроиться хозяйственнымъ образомъ, по-крайней-мѣрѣ, не ранѣе, какъ лѣтъ черезъ двадцать, когда я буду здоровымъ сорокалѣтнимъ джентльменамъ; притомъ же, и мой дѣдушка никогда не согласится разстаться съ такими хорошими арендаторами, какъ вы.
   -- Ну, сэръ, если онъ такого хорошаго мнѣнія о мистерѣ Пойзерѣ, какъ объ арендаторѣ, то я прошу васъ ввернуть ему слово за насъ о томъ, чтобъ онъ поставилъ намъ новыя ворота у Пяти Изгородей, ибо мой мужъ просилъ и просилъ объ этомъ дотого, что, просто, измучился... и если только подумать, что онъ сдѣлалъ для фермы, и что ему никогда не пожаловали ни одного пенса, ни въ дурныя, ни въ хорошія времена. И я ужь какъ вотъ часто говаривала моему мужу, что еслибъ капитанъ распоряжался этимъ, то это не было бы такъ. Не то, чтобы я неуважительно хотѣла говорить о тѣхъ, которые имѣютъ въ своихъ рукахъ власть; но иногда столько бываетъ трудовъ и заботъ, что плоть и кровь не въ-состояніи перенести этого, съ самаго ранняго утра и до поздняго вечера, едва можешь заснуть на-минуту, корда ляжешь спать, ибо все думаешь, какъ вотъ подымется сыръ, или какъ бы вотъ корова не выпустила своего теленка, или какъ бы вотъ пшеница опять не стала бы зеленою въ снопѣ, и послѣ всего этого, въ концѣ года, похоже, какъ-будто вы приготовляли пиръ и за ваши труды наслаждались только запахомъ его.
   Мистриссъ Пойзеръ, однажды начавшая говорить, шла на всѣхъ парусахъ, безъ малѣйшаго признака боязни, которую она вначалѣ чувствовала къ господамъ. Увѣренность въ своемъ краснорѣчіи была побудительною силою, побѣждавшею всякое сопротивленіе.
   -- Я боюсь, что скорѣе надѣлаю вреда, вмѣсто-того, чтобъ принесть пользу, если буду говорить о воротахъ, мистриссъ Пойзеръ, сказалъ капитанъ:-- хотя я могу увѣрить васъ, что во всемъ имѣніи нѣтъ человѣка, за котораго я сказалъ бы доброе слово, кромѣ вашего мужа. Я знаю, его ферма содержится въ лучшемъ порядкѣ, нежели какая-нибудь другая на разстояніи десяти миль здѣсь въ окружности; чтожь касается кухни, присовокупилъ онъ, улыбаясь:-- я не думаю, что найдется другая во всемъ государствѣ, которая могла бы убить ее. Кстати, я никогда не видалъ вашей сырни: я непремѣнно хоч боитесь, что мужъ слишкомъ наполнитъ собой ваши мысли, ибо апостолъ Павелъ говоритъ: "Замужняя женщина заботится о мірскомъ, какъ угодить мужу", и, можетъ быть, вы считаете меня черезчуръ смѣлымъ, что я рѣшился опять заговорить съ вами объ этомъ, несмотря на то, что вы сказали мнѣ свое рѣшеніе въ прошлую субботу. Но я думалъ и передумывалъ о немъ дни и ночи; я молился, чтобы Господь не далъ моимъ личнымъ желаніямъ ослѣпить мой разумъ, чтобъ Онъ не допустилъ меня до мысли, что что хорошо для меня, должно быть хорошо и для васъ. И мнѣ кажется, въ Священномъ Писаніи вы найдете больше текстовъ въ пользу брака, чѣмъ противъ него. Въ другомъ мѣстѣ апостолъ Павелъ говоритъ такъ ясно, какъ только можетъ быть: "я желаю, чтобы молодыя вдовы* вступали въ бракъ, рождали дѣтей, управляли домомъ, и не подавали противнику никакого повода къ злорѣчію", и дальше: "двое лучше одного"; а это можно примѣнить и къ браку такъ же точно, какъ ко всему другому. И мы съ вами, Дина, были бы одно сердце и одна душа. Мы служимъ одному Господину, трудимся ради одной и той же награды, и я, какъ мужъ, никогда не стану требовать отъ васъ того, что могло бы оторвать васъ отъ дѣла, на которое призвалъ васъ Господь. Я всѣми силами постараюсь давать вамъ какъ можно больше свободы и въ домѣ, и.внѣ дома;тогда вы будете даже свободнѣе, чѣмъ теперь, потому-что теперь вамъ приходите Работать, чтобы жить, а я достаточно силенъ, чтобъ заработать на двоихъ.
   Разъ Сетъ рѣшился заговорить, онъ говорилъ съ жаромъ, почти стремительно, боясь, чтобы Дина не сказала свое послѣднее слово, прежде, чѣмъ выслушаетъ всѣ доводы, которые онъ приготовилъ. Щеки его пылали, глаза наполнились слезами, и голосъ дрогнулъ на послѣднихъ словахъ. Они дошли до одного изъ тѣхъ узенькихъ проходовъ между двухъ высокихъ камней, что исполняютъ въ Ломширѣ роль заставъ. Дина остановилась и, повернувшись къ Сету, проговорила своимъ нѣжнымъ вибрирующимъ голосомъ, ласково, но спокойно:
   -- Сетъ Бидъ, спасибо вамъ за чашу любовь. Еслибъ я могла полюбить мужчину не только какъ брата во Христѣ, но иною любовью, я думаю, что полюбила-бы васъ. Но сердце мое не свободно для брака. Все это хорошо для другихъ женщинъ. Быть женою и матерью -- великая вещь, но "каждый поступай такъ, какъ Богъ ему опредѣлилъ, и каждый, какъ Господь призвалъ". Господь призвалъ меня служить другимъ; я не должна имѣть личныхъ радостей и печалей, а должна радоваться съ тѣми, кто радуется, и плакать съ тѣми, кто плачетъ. Онъ призвалъ меня проповѣдывать Его слово и постоянно поддерживалъ меня въ моемъ трудѣ. Ужъ если я могла покинуть моихъ братьевъ и сестеръ, которые такъ мало пользуются благами земными, которые живутъ въ Сноуфильдѣ, гдѣ деревьевъ такъ мало, что ребенокъ можетъ ихъ сосчитать, и гдѣ но зимамъ бѣдняку живется такъ трудно,-- ужъ одно это доказываетъ, что мнѣ было ясное указаніе свыше. Мое дѣло гамъ было -- помогать, утѣшать, ободрять мою маленькую паству, возвращать заблудшихъ на путь истины, и съ той минуты, какъ я встану поутру, пока не засну, душа моя полна этой мыслью. Моя жизнь слишкомъ коротка, и Божье дѣло -- слишкомъ велико для моихъ силъ, чтобъ я могла еще мечтать имѣть свою семью въ этомъ мірѣ. Къ вашимъ рѣчамъ, Сетъ, я не осталась глуха. Когда я увидѣла, что ваше сердце отдано мнѣ, я подумала, что, можетъ быть, это промыселъ Божій,-- что, можетъ быть, самъ Богъ повелѣваетъ мнѣ измѣнить мою жизнь и сдѣлаться вашей женой и товарищемъ, и я предоставила Ему рѣшить этотъ вопросъ за меня. Но всякій разъ, какъ я пыталась сосредоточить свои мысли на бракѣ, думать о нашей жизни вдвоемъ, другія мысли заслоняли ихъ; мнѣ приходило на память то время, когда я молилась у постели умирающихъ, и тѣ счастливые часы, когда я проповѣдывала, и сердце мое наполнялось любовью, и слова лились у меня сами собой. И когда я раскрывала Библію, въ надеждѣ найти указаніе, мнѣ всегда попадались слова, ясно говорившія, въ чемъ мое дѣло. Я вѣрю вамъ, Сетъ; вѣрю, что вы приложите всѣ старанія, чтобы не быть мнѣ помѣхой въ моемъ трудѣ, но я чувствую, что Богъ не хочетъ нашего брака. Онъ указываетъ мнѣ иной путь. Мое завѣтное желаніе -- жить и умереть безъ мужа и дѣтей. Мнѣ..кажется, въ моей душѣ нѣтъ мѣста для личныхъ нуждъ и заботъ,-- такъ полно мое сердце, по благости Божіей, страданіями и нуждами бѣдныхъ людей. Сетъ былъ не въ силахъ отвѣчать, и нѣсколько минутъ они шли молча. Наконецъ, когда они уже подходили къ воротамъ, онъ сказалъ:
   -- Ну, что-же, Дина, я постараюся собраться съ силами и перенести это испытаніе такъ, какъ будто я вижу Того, Кто невидимъ. Но я чувствую теперь, какъ слаба моя вѣра. У меня такое чувство, что, когда вы уѣдете, для меня навсегда умретъ всякая радость. Мнѣ кажется -- то, что я испытываю къ намъ, выше обыкновенной любви мужчины къ женщинѣ. Я, напримѣръ, помирился-бы съ тѣмъ, что вы не будете моей женой, если бы могъ переѣхать въ Сноуфильдъ и быть всегда подлѣ васъ. Я вѣрилъ, что моя горячая любовь къ вамъ ниспослана мнѣ Богомъ, какъ знаменіе для обоихъ насъ, но, очевидно, она должна послужить мнѣ испытаніемъ. Быть можетъ, я люблю васъ больше, чѣмъ дозволено человѣку любить какое-бы то ни было живое существо, кромѣ Бога, ибо очень часто я невольно думаю о васъ словами гимна:
   
   "Стоитъ лишь ей появиться во мракѣ --
             И для меня займется заря.
   Она души моей яркая звѣздочка,
             Она-же и солнце мое".
   
   Быть можетъ, это дурно съ моей стороны, и Господь хочетъ исправить меня... Но скажите, Дина, вы на меня не разсердитесь, если мои обстоятельства сложатся такъ, что я буду имѣть возможность уѣхать отсюда и поселиться въ Сноуфильдѣ?
   -- Нѣтъ. Сетъ, но я совѣтую вамъ быть терпѣливымъ: не годится легкомысленно покидать свою родину и близкихъ людей. Не предпринимайте ничего, пока Господь не выразитъ вамъ своей воли. Сноуфильдъ -- пустынное, унылое мѣсто, ни капли не похожее на эту благодатную землю, къ которой вы привыкли. Никогда не слѣдуетъ спѣшить въ выборѣ своей судьбы: надо ждать указанія свыше.
   -- А вы разрѣшите мнѣ, Дина, написать вамъ, еслибы случилось что-нибудь такое, чѣмъ бы мнѣ захотѣлось съ вами подѣлиться?
   -- Конечно. Пишите, если у васъ будетъ горе. Я всегда буду молиться о васъ.
   Теперь они дошли до воротъ, и Сетъ сказалъ:
   -- Я не войду, Дина; прощайте.
   Она подала ему руку. Онъ помолчалъ и послѣ минутнаго колебанія прибавилъ:
   -- Какъ знать? Быть можетъ, со временемъ вы посмотрите на это дѣло иначе. Вы можете получить новое указаніе.
   -- Оставимъ это, Сетъ. Слѣдуетъ переживать только одинъ мигъ заразъ, какъ я читала въ одной изъ книжекъ мистера Узсли. Не намъ съ вами загадывать впередъ; наше дѣло -- повиноваться и вѣрить. Прощайте.
   Она пожала ему руку съ печальнымъ выраженіемъ въ своихъ любящихъ глазахъ и прошла въ калитку, а онъ повернулся и медленно побрелъ домой. Но вмѣсто того, чтобы взять напрямикъ, онъ повернулъ назадъ и пошелъ по полямъ, тою-же дорогой, которою они шли вмѣстѣ съ Диной, и я подозрѣваю, что его синій полотнянный платокъ насквозь вымокъ отъ слезъ задолго до того, какъ онъ сказалъ себѣ, наконецъ, что пора ему повернуть къ дому. Ему было всего двадцать три года, и онъ теперь только понялъ, что значитъ любить,-- любить съ тѣмъ обожаніемъ, какимъ окружаетъ юноша женщину,-- которую онъ считаетъ выше и лучше себя. Такого рода любовь граничитъ съ религіознымъ чувствомъ. Да и о какой глубокой и чистой любви нельзя сказать того-же, будь это любовь къ женщинѣ или ребенку, къ живописи или музыкѣ? Наши ласки, наши нѣжныя слова, нашъ нѣмой восторгъ передъ осеннимъ закатомъ, передъ изящной колоннадой, величественной статуей или симфоніей Бетховена, всѣ эти выраженія сильнаго чувства приносятъ съ собой сознаніе, что они -- не болѣе, какъ волны, мелкая рябь на бездонномъ океанѣ любви и красоты. Наше чувство въ сильнѣйшіе свои моменты можетъ выражаться только молчаніемъ; наша любовь, въ своемъ высшемъ приливѣ, выходитъ за предѣлы личнаго ощущенія и теряется въ сознаніи Божественной тайны. И съ тѣхъ поръ, какъ стоитъ міръ, этотъ благословенный даръ обоготворяющей любви доставался въ удѣлъ слишкомъ многимъ изъ числа смиренныхъ его тружениковъ, чтобы мы могли удивляться, что такая любовь жила въ сердцѣ плотника -- методиста полстолѣтія тому назадъ, въ эпоху, на которой лежалъ еще прощальный отблескъ тѣхъ временъ, когда Уэсли и его сотрудникъ, простой пахарь, питались ягодами шиповника и боярышника съ Корнваллійскихъ изгородей и не щадили ни ногъ своихъ, ни легкихъ, разнося слово Божіе между тамошними бѣдняками.
   Отблескъ той эпохи давно погасъ, и картина методизма, которую мы можемъ нарисовать въ своемъ воображеніи, уже не будетъ картиной амфитеатра зеленыхъ холмовъ, гдѣ, въ густой тѣни широколиственныхъ сикоморъ, толпа простодушныхъ людей, истомившихся сердцемъ женщинъ и мужчинъ, пьетъ изъ источника вѣры,-- вѣры грубой, первобытной, обращающей мысли къ далекому прошлому, возвышающей фантазію надъ пошлой обстановкой узкаго, сѣренькаго существованія, и наполняющей душу сознаніемъ безконечнаго, любящаго, всепрощающаго присутствія Божества, сладкаго для бездомнаго горемыки, какъ дыханіе лѣта. Весьма возможно, что въ умѣ нѣкоторыхъ изъ моихъ читателей слово "методизмъ" не вызываетъ ничего, кромѣ представленія о сборищахъ всякого сброда въ грязныхъ переулкахъ, о пройдохахъ-краснобаяхъ, о проповѣдникахъ-паразитахъ и ихъ лицемѣрномъ жаргонѣ -- элементы, исчерпывающіе все содержаніе методизма, но мнѣнію очень многихъ людей высшаго круга.
   Если такъ,-- я очень объ этомъ жалѣю, ибо я не могу не повторить, что Сетъ и Дина были методисты, и притомъ самой чистой воды,-- хотя, правда, не того современнаго типа, который читаетъ еженедѣльныя обозрѣнія и собирается въ часовняхъ съ колоннадами, а самаго старо дальняго, отставшаго отъ моды. Они вѣрили въ чудеса,-- въ то, что они совершаются и въ наше время, вѣрили въ мгновенныя обращенія, въ откровенія черезъ посредство сновъ и видѣній; они гадали, раскрывая Библію наугадъ и ища въ ней божественныхъ указаній. Святое Писаніе они понимали буквально, что совершенно не одобряется признанными авторитетами въ этой области, и при всемъ моемъ желаніи я не могу сказать, чтобъ они изъяснялись правильнымъ языкомъ или получили-бы либеральное воспитаніе. Но суть не въ этомъ. Если я хорошо поняла исторію церкви, то вѣра, надежда и милосердіе не всегда оказываются въ прямомъ отношеніи къ умѣнью обращаться съ грамматикой, и самыя ошибочныя теоріи могутъ -- благодареніе Богу -- уживаться съ самыми высокими чувствами. Кусокъ сырого сала, который неуклюжая Молли урѣзываетъ отъ своего скуднаго запаса, чтобы снести сосѣдскому сынишкѣ "отъ родимчика",-- быть можетъ и недѣйствительное, и весьма жалкое средство; но великодушное движеніе сердца, побудившее ее на этотъ поступокъ, сіяетъ благотворнымъ свѣтомъ, который никогда не умретъ.
   Принимая во вниманіе вышесказанное, мы едвали сможемъ придти къ заключенію, что Дина и Сетъ не заслуживаютъ нашего сочувствія, какъ-бы мы ни привыкли проливать слезы надъ возвышенными горестями героинь въ атласныхъ сапожкахъ и кринолинахъ, и героевъ, скачущихъ во весь опоръ на бѣшеныхъ коняхъ и раздираемыхъ еще болѣе бѣшеными страстями.
   Бѣдняга Сетъ!-- онъ ѣздилъ верхомъ только разъ въ жизни, маленькимъ мальчикомъ, когда мистеръ Джонатанъ Бурджъ посадилъ его на лошадь у себя за спиной, приказавъ ему "держаться покрѣпче". И теперь, вмѣсто того, чтобы разразиться неизвѣстными обличеніями по адресу Бога и рока, онъ тихонько плетется домой и, при торжественномъ сіяніи звѣздъ, даетъ себѣ слово побороть свое горе, поменьше поддаваться присущей человѣку наклонности творить свою волю и побольше жить для другихъ, какъ дѣлаетъ Дина.
   

ГЛАВА IV.
ДОМАШНІЯ ГОРЕСТИ.

   Передъ нами зеленая долина съ пробѣгающимъ по ней ручейкомъ, раздувшимся отъ недавнихъ дождей и бурливымъ. Надъ ручьемъ низко свѣсились ивы. Черезъ ручей въ одномъ мѣстѣ перекинута доска; по доскѣ, своимъ увѣреннымъ шагомъ, идетъ Адамъ Бидъ, а за нимъ по пятамъ слѣдуетъ Джипъ съ корзиной. Оба видимо направляются къ тому домику съ соломенной крышей и съ грудой сваленнаго подлѣ него на землѣ теса, что виднѣется шагахъ въ тридцати за ручьемъ, на противуположномъ скатѣ долины.
   Дверь домика пріотворена, и изъ нея выглядываетъ пожилая женщина; но вы ошибетесь, если подумаете, что она спокойно любуется вечернимъ ландшафтомъ. Своими слабыми глазами она давно уже внимательно слѣдитъ за постепенно разрастающимся темнымъ пятнышкомъ впереди. Въ послѣднія нѣсколько секундъ она окончательно убѣдилась, что это идетъ ея милый сынъ, Адамъ. Лизбета Бидъ любитъ сына тою страстной любовью, какою можетъ любить своего первенца только женщина, долго не имѣвшая дѣтей. Лизбета -- хлопотливая, безпокойнаго нрава, худая, но еще крѣпкая старуха, чистенькая, какъ снѣжинка. Ея сѣдые волосы зачесаны назадъ и аккуратно подвернуты подъ бѣлый полотнянный чепецъ, повязанный черной лентой, ея широкая грудь прикрыта желтымъ платочкомъ, подъ которымъ можно разсмотрѣть нѣчто въ родѣ коротенькаго халата изъ синей клѣтчатой холстины, притянутаго въ таліи и доходящаго до бедеръ; изъ подъ халата виднѣется большой кусокъ юбки изъ грубаго домотканаго сукна. Лизбета высока ростомъ, да и въ другихъ отношеніяхъ между нею и сыномъ ея Адамомъ замѣчается сильное сходство. Ея темные глаза уже немного потускнѣли -- быть можетъ отъ слезъ, но ея широкія, рѣзко очерченныя брови все еще черны, зубы крѣпки и бѣлы, и когда она стоитъ, какъ въ эту минуту, съ вязаньемъ въ своихъ загрубѣлыхъ отъ работы рукахъ, быстро и безсознательно перебирая спицами, она держится такъ-же твердо и прямо, какъ и тогда, когда несетъ на головѣ ведро съ водой изъ ручья. У матери и у сына одинъ и тотъ-же складъ фигуры, одинъ и тотъ-же дѣятельный, живой темпераментъ, но не отъ матери взялъ Адамъ свой высокій выпуклый лобъ и отличающее его выраженіе ума и благородства.
   Семейное сходство нерѣдко заключаетъ въ себѣ нѣчто глубоко грустное. Природа -- этотъ великій трагикъ -- связываетъ насъ между собой узами крови, но, давъ намъ одинаковые кости и мускулы, проводитъ между нами рѣзкую черту въ болѣе тонкихъ вещахъ, надѣливъ насъ различною мозговою тканью. Природа перемѣшиваетъ въ насъ- влеченіе съ отвращеніемъ и привязываетъ насъ струнами сердца къ существамъ, каждое движеніе которыхъ насъ возмущаетъ. Мы слышимъ голосъ, звучащій интонаціями собственнаго нашего голоса и высказывающій мысли, которыя мы презираемъ. Мы видимъ глаза, какъ двѣ капли воды похожіе на глаза нашей матери,-- и они отворачиваются отъ насъ въ холодномъ отчужденіи. Нашъ младшій ребенокъ, нашъ дорогой Веніаминъ, поражаетъ насъ манерами и жестами давно забытой сестры, съ которой много лѣта тому назадъ мы разстались съ горечью, въ размолвкѣ. Отецъ, которому мы обязаны лучшимъ нашимъ наслѣдствомъ -- любовью къ механикѣ, живымъ чутьемъ къ музыкальной гармоніи, безсознательнымъ умѣньемъ владѣть карандашомъ или кистью.-- раздражаетъ насъ своими низкими слабостями и заставляетъ ежечасно краснѣть отъ стыда. Давно умершая мать, чье лицо мы начинаемъ видѣть въ зеркалѣ но мѣрѣ того, какъ собственное наше лицо покрывается морщинами, когда-то терзала нашу юную душу своими нелѣпыми требованіями и безпокойнымъ нравомъ.
   Вы слышите голосъ такой именно безпокойной, любящей матери, когда Лизбета говоритъ сыну:
   -- Ну, сынокъ, слишкомъ семь часовъ по часамъ. Какъ ты еще не остался дожидаться, пока родится на свѣтъ послѣдній человѣкъ! Ѣсть хочешь, я думаю? Будешь ужинать?.. А гдѣ-же Сетъ? Навѣрно потащился за кѣмъ-нибудь изъ этихъ ханжей.
   -- Сетъ худого не сдѣлаетъ, матушка,-- будь покойна. А отецъ гдѣ? быстро спросилъ Адамъ, войдя въ домъ и заглянувъ въ комнату налѣво, служившую мастерской.-- Онъ такътаки и не сдѣлалъ гроба для Толера! Вонъ доски стоятъ у стѣны, какъ я ихъ оставилъ поутру.
   -- Не сдѣлалъ гроба? повторила Лизбета, слѣдуя за сыномъ и не переставая вязать, хотя въ ея устремленномъ на него, взглядѣ сквозила тревога.-- Какой тамъ гробъ, сынокъ! Онъ съ самаго утра ушелъ въ Треддльстонъ и до сихъ поръ не возвращался. Боюсь, не завернулъ бы опять въ "Опрокинутую Телѣгу".
   Густой румянецъ гнѣва вспыхнулъ на лицѣ Адама. Онъ ничего не сказалъ, но сбросилъ съ себя куртку и принялся засучивать рукава рубахи.
   -- Что ты хочешь дѣлать, Адамъ? проговорила мать испуганнымъ голосомъ.-- Неужели ты будешь опять работать, даже не поѣвши!
   Но Адамъ былъ такъ взбѣшенъ, что не могъ говорить. Онъ молча прошелъ въ мастерскую. Тогда Лизбета швырнула въ сторону свое вязанье, побѣжала за нимъ и, схвативъ его за руку, заговорила тономъ жалобной укоризны:
   -- Сынокъ, сынокъ, нельзя-же безъ ужина! Есть картофель, жареный въ салѣ, какъ ты любишь; я нарочно приготовила для тебя. Пойдемъ, поужинай. Ну пойдемъ-же!
   -- Оставь! проговорилъ съ сердцемъ Адамъ, вырываясь отъ нея, и взялся за одну изъ досокъ, стоявшихъ у стѣны.-- Что толковать объ ужинѣ, когда дѣло стоитъ! Ты сама знаешь: мы обѣщали, что гробъ будетъ готовъ завтра утромъ къ семи часамъ; теперь ему пора-бы быть уже въ Брокстонѣ, а за него еще и не принимались,-- ни одинъ гвоздикъ не вбитъ... Да мнѣ кусокъ въ горло не пойдетъ -- такъ я злюсь!
   -- Но сдѣлать гробъ -- большая работа, сказала Лизбета:-- ты все равно не успѣешь. Вѣдь надъ нимъ надо всю ночь простоять,-- ты себя уморишь!
   -- Дѣло не въ томъ, сколько времени мнѣ придется надъ нимъ простоять. Гробъ обѣщанъ. Какъ они похоронятъ человѣка безъ гроба. Пусть лучше у меня отсохнетъ рука отъ работы, чѣмъ обмѣнуть людей, которые мнѣ вѣрятъ. Можно съ ума сойти отъ одной этой мысли... Ну, да я скоро распрощаюсь съ такими порядками,-- довольно я терпѣлъ.
   Бѣдная Лизбета не въ первый разъ слышала эту угрозу, и будь она благоразумнѣе, она ушла бы себѣ потихоньку и помолчала бы часокъ-другой. Но изъ всѣхъ уроковъ житейскаго опыта труднѣе всего дается женщинѣ правило -- никогда не заговаривать съ разсерженнымъ или пьянымъ человѣкомъ. Лизбета опустилась на лавку и заплакала. Доплакавшись до увѣренности, что голосъ ея выйдетъ достаточно жалобнымъ, она заговорила.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, сынокъ, ты не уйдешь! Ты не рѣшишься разбить материнское сердце и покинуть отца на погибель! Ты не захочешь допустить, чтобы меня снесли на кладбище безъ тебя,-- ты долженъ меня проводить! Я не найду покоя въ могилѣ, если не увижу тебя передъ концомъ. А какъ же дадутъ тебѣ знать, что я умираю, если ты забредешь Богъ вѣсть куда, и Сетъ уйдетъ за тобой, а у отца твоего -- ты самъ знаешь -- такъ дрожатъ руки, что ему и пера-то не удержать, не говоря уже о томъ, что онъ не будетъ знать, куда тебѣ писать. А ты прости ему: негоже имѣть зло на отца. Онъ былъ тебѣ добрымъ отцомъ, пока не свихнулся. Онъ хорошій работникъ. Іе забывай: онъ научилъ тебя твоему ремеслу. А меня онъ никогда пальцемъ не тронулъ, худого слова не сказалъ,-- никогда, даже пьяный.... Ты не допустишь, чтобъ родной твой отецъ попалъ въ богадѣльню. Вспомни, онъ былъ взрослый человѣкъ и ловокъ въ работѣ -- почти какъ ты теперь,-- двадцать пять лѣтъ тому назадъ, когда ты былъ груднымъ младенцемъ.
   Голосъ Лизбеты прерывался отъ рыданій и повысился на цѣлую ноту. Это было нѣчто въ родѣ воя -- самаго раздражающаго изъ звуковъ, когда человѣку надо бороться съ настоящей невзгодой и дѣлать настоящее дѣло. Адамъ не выдержалъ.
   -- Да перестань же плакать, мама, и не говори такъ! сказалъ онъ съ нетерпѣніемъ.-- У меня и безъ того довольно заботъ. Что толку говорить о томъ, о чемъ я и такъ ни на минуту не перестаю думать! Еслибъ я объ этомъ не думалъ, зачѣмъ бы мнѣ дѣлать то, что я дѣлаю? Ради чего сталъ бы 5і тогда стараться уладить наши дѣла здѣсь? Но я терпѣть но могу болтать зря; я предпочитаю тратить свои силы на дѣло.
   -- Я знаю, сынокъ, что никого нѣтъ лучше тебя на работу. Но только зачѣмъ ты всегда такъ строго судишь отца? Для Сета ты готовъ распластаться; стоитъ мнѣ слово сказать противъ него,-- и ты непремѣнно меня оборвешь. А на отца все сердишься,-- ни на кого ты такъ не сердишься, какъ на него.
   -- А лучше было бы, какъ ты думаешь, еслибъ я говорилъ сладкія рѣчи, а самъ махнулъ бы рукой на семью, и все пошло бы прахомъ? Не будь я рѣзокъ съ отцомъ, онъ бы давно пропилъ весь дворъ до послѣдняго полѣна. У меня есть обязанности по отношенію къ отцу -- я это знаю, но поощрять его летѣть стремглавъ въ пропасть -- не есть моя обязанность. И зачѣмъ ты приплела сюда Сета? Парень худого не дѣлаетъ, сколько мнѣ извѣстно.... Ну, будетъ. Оставь меня, мама, дай мнѣ поработать.
   Лизбета не посмѣла продолжать и встала. Не она позвала съ собой Джина: Адамъ отказался отъ ужина, который она приготовила для него съ такою любовью, въ предвкушеніи удовольствія смотрѣть, какъ онъ будетъ ѣсть, и ей хотѣлось хоть чѣмъ-нибудь утѣшить себя, накормивъ съ особенной щедростью собаку Адама. Но Джипъ, съ наморщеннымъ лбомъ и приподнятыми ушами, наблюдалъ за хозяиномъ, недоумѣвая, какъ ему понимать такое отступленіе отъ обычнаго порядка вещей, и хотя онъ взглянулъ на Лизбету, когда та его окликнула, и даже пошевелилъ въ волненіи передними лапами (потому-что онъ отлично зналъ, что его зовутъ ужинать),-- онъ не рѣшился идти; онъ только перевелъ глаза опять на хозяина и остался сидѣть на заднихъ лапахъ, какъ былъ. Отъ вниманія Адама не ускользнула душевная борьба бѣднаго Джипа, и хотя раздраженіе ослабило его всегдашнюю нѣжность къ матери, оно не уменьшило его заботливости о собакѣ. Очень часто мы бываемъ добрѣе къ животнымъ, которыя привязаны къ намъ, чѣмъ къ женщинамъ, которыя насъ любятъ.-- Но потому-ли, что животныя нѣмы?
   -- Иди, Джипъ! Иди, добрый песъ!-- приказалъ Адамъ ободряющимъ тономъ. И Джипъ, видимо довольный открытіемъ, что на этотъ разъ долгъ не идетъ въ разрѣзъ съ удовольствіемъ, отправился за Лизбетой на кухню.
   Но не успѣлъ онъ вылакать свой ужинъ, какъ возвратился къ хозяину, и Лизбета осталась одна проливать слезы надъ своимъ вязаніемъ. Женщинѣ не надо быть ни жестокой, ни злопамятной, чтобы быть нестерпимой, и если Соломонъ дѣйствительно былъ мудрецомъ, какимъ онъ прослылъ, то, я увѣренъ, что когда онъ сравнивалъ сварливую женщину съ непрерывнымъ паденіемъ дождевыхъ капель въ дурную погоду, онъ имѣлъ въ виду отнюдь не вѣдьму, не фурію съ когтями, себялюбивую и злую. Нѣтъ,-- вѣрьте мнѣ,-- онъ разумѣлъ добрую женщину, такую, которая все свое счастье полагаете въ счастьѣ любимыхъ людей, хотя и портитъ имъ жизнь,-- которая откладываетъ для нихъ каждый лакомый кусочекъ, забывая себя,-- такую, напримѣръ, какъ Лизбета,-- терпѣливую и вмѣстѣ съ тѣмъ вѣчно ноющую, самоотверженную и требовательную, способную цѣлый Божій день копаться во вчерашнихъ дрязгахъ и воображать завтрашнія невзгоды, проливаюгцлю слезы одинаково легко, какъ отъ радости, такъ и отъ горя. Но граничащая съ идолопоклонствомъ любовь Лизбеты къ сыну была не безъ примѣси благоговѣйнаго страха, и разъ Адамъ говорилъ ей: "Оставь меня", она всегда умолкала.
   Минуты шли за минутами подъ громкое тиканье старинныхъ стѣнныхъ часовъ и стукъ инструментовъ Адама. Наконецъ, онъ крикнулъ, чтобъ ему принесли свѣту и воды напиться (пиво полагалось только по праздникамъ), и Лизбета, подавая то и другое, осмѣлилась сказать: "Если вздумаешь поѣсть,-- твой ужинъ стоитъ на столѣ".
   -- Ты бы легла, матушка,-- проговорилъ Адамъ мягко. Его гнѣвъ за работой совсѣмъ испарился, и въ голосѣ слышалась особенная нѣжность къ матери.-- Я присмотрю за отцомъ, когда онъ вернется, а можетъ онъ и не придетъ до утра. Мнѣ будетъ покойнѣе на душѣ, если ты ляжешь.
   -- Я только дождусь Сета; теперь онъ, я думаю, скоро придетъ.
   Было уже слишкомъ девять но часамъ, которые, къ слову казать, постоянно забѣгали впередъ, и прежде чѣмъ пробило десять, дверная щеколда щелкнула, и вошелъ Сетъ. Онъ слышалъ стукъ инструментовъ, когда подходилъ къ дому.
   -- Что это значитъ, матушка? Отецъ до сихъ поръ работаетъ?-- спросилъ онъ.
   -- Да какже, станетъ твой отецъ работать въ такой часъ? Ты бы и спрашивать не сталъ, кабы голова твоя не была набита методистскими бреднями. Это твой братъ работаетъ за всѣхъ, потому-что, когда нужно, тутъ-то и нѣтъ никого, чтобъ ему помочь.
   И Лизбета продолжала все въ томъ же духѣ. Сета она не 5оялась и обыкновенно выливала ему на голову всѣ свои жалобы и обиды, которыми не смѣла мучить Адама. Ни одного раза за всю свою жизнь Сетъ не сказалъ матери рѣзкаго лова, а трусливые люди всегда срываютъ сердце на безотвѣтныхъ. Не слушая матери, Сетъ съ встревоженнымъ лицомъ вошелъ въ мастерскую и сказалъ:
   -- Адди, что значитъ?... Какъ! отецъ забылъ сдѣлать гробъ?
   -- А, что ужъ тамъ! Старая исторія, братецъ. Но я его таки кончу,-- проговорилъ Адамъ, поднимая глаза и окидывая брата однимъ изъ своихъ живыхъ, свѣтлыхъ взглядовъ.-- Что это! Что съ тобой? Ты чѣмъ-то огорченъ.
   У Сета глаза были красны, и на его кроткомъ лицѣ лежало выраженіе глубокой печали.
   -- Да, Адди, но помочь моему горю нельзя: надо терпѣть.-- Но постой: ты значитъ не былъ въ школѣ?
   -- Въ школѣ?-- Нѣтъ. Школа подождетъ, отвѣчалъ Адамъ, принимаясь опять стучать молоткомъ.
   -- Пусти-ка, я теперь поработаю, а ты иди ложись,-- сказалъ Сетъ.
   -- Нѣтъ, Сетъ, не хочется бросать, теперь я разошелся. А когда я кончу, ты лучше помоги мнѣ снести его въ Брокстонъ. Я тебя разбужу на разсвѣтѣ. Иди ужинай, да притвори дверь, чтобы мнѣ не слышать маминой воркотни.
   Сетъ зналъ, что Адамъ никогда не говоритъ на вѣтеръ, но разъ онъ что-нибудь рѣшилъ, то уже поставитъ на своемъ Поэтому онъ, молча, повернулся и съ тяжелымъ сердцемъ не шелъ прочь.
   -- Адамъ ни куска не проглотилъ съ тѣхъ поръ, какъ пришелъ, сказала Сету мать.-- А ты вѣрно поужиналъ у кого-нибудь изъ твоихъ методистовъ?
   -- Нѣтъ, матушка, я еще не ужиналъ, отвѣчалъ Сетъ.
   -- Ну, такъ садись. Только картошки не ѣшь: можетъ быть, Адамъ поѣстъ,-- онъ любитъ картошку съ саломъ. Но сегодня онъ такъ разсердился, что не сталъ ѣсть, сколько я его не упрашивала. И онъ опять грозился уйти,-- причитала Лизбета,-- и я увѣрена, что онъ уйдетъ когда-нибудь на разсвѣтѣ, до солнца....и ничего мнѣ не скажетъ..., и больше не вернется. Ахъ, я несчастная! Ни у кого нѣтъ такого молодца сына,-- прямой и высокій, какъ тополь, и въ работѣ-то съ нимъ никто не сравнится, и господа его уважаютъ,-- а все -- таки лучше-бы мнѣ никогда не имѣть сына, чѣмъ потерять его теперь навсегда!
   -- Ну, полно, матушка, не сокрушайся понапрасну, проговорилъ Сетъ успокоительнымъ тономъ.-- Съ чего ты взяла, что Адамъ непремѣнно уйдетъ? У него гораздо больше причинъ остаться. Мало-ли чего онъ не скажетъ въ сердцахъ,-- а если онъ и сердится иногда, такъ это вполнѣ извинительно,-- но онъ никогда не уйдетъ -- насъ пожалѣетъ. Вспомни, какъ онъ всѣхъ насъ поддерживалъ, когда намъ приходилось особенно трудно,-- какъ онъ отдалъ всѣ деньги, какія успѣлъ накопить, чтобъ избавить меня отъ солдатчины, какъ онъ покупалъ лѣсъ для отца на свой заработокъ. А мало-ли на что онъ могъ-бы тратить свои деньги! Другой такой парень на его мѣстѣ давно-бы женился и жилъ своимъ домомъ. Нѣтъ, такой человѣкъ не измѣнится, не разрушитъ дѣла собственныхъ рукъ и не покинетъ тѣхъ, на кого онъ положилъ всю свою жизнь.
   -- Ахъ, не говори ты мнѣ про его женитьбу! сказала Лизбета, принимаясь опять плакать.-- Привязался онъ на мое горе къ этой Гетти Соррель -- къ дѣвушкѣ, у которой никогда не удержится копѣйки въ карманѣ, и которая всегда будетъ задирать носъ передъ его старухой матерью. Подумать только, что онъ могъ-бы взять за себя Мэри Бурджъ! Старикъ принялъ-бы его въ компаньоны, и былъ-бы онъ большой баринъ, какъ самъ мистеръ Бурджъ,-- приказывалъ-бы рабочимъ.... Все это могло-бы быть -- Долли мнѣ сколько разъ говорила,-- не привяжись онъ къ той вѣтреной дѣвченкѣ, отъ которой столько-же проку, какъ отъ левкоя, что росистъ у насъ на стѣнѣ. И вѣдь какая голова! На все дошлый -- и читать, и считать,-- а не сумѣлъ выбрать лучше!
   -- Но, матушка, человѣкъ не можетъ любить по заказу -- ты сама знаешь. Одинъ Богъ воленъ надъ человѣческимъ сердцемъ. Я и самъ-бы хотѣлъ, чтобъ Адамъ сдѣлалъ другой выборъ, но я не могу корить его за то, въ чемъ онъ не властенъ. И потомъ, я подозрѣваю, что онъ старается побороть свое чувство. Но онъ не любитъ, когда съ нимъ объ этомъ говорятъ, и я могу только молиться Богу, чтобъ Онъ вразумилъ его и направилъ.
   -- Молиться-то ты всегда готовъ -- я знаю; только я что-то не вижу толку отъ твоихъ молитвъ. Заработокъ твой отъ нихъ не прибавился. Со всѣмъ своимъ методизмомъ ты ни когда и въ половину не будешь такимъ человѣкомъ, какъ твой братъ, хоть эти ханжи и стараются сдѣлать изъ тебя проповѣдника.
   -- Въ томъ, что ты сейчасъ сказала, матушка,-- много правды, отвѣчалъ Сетъ кротко.-- Адамъ гораздо лучше меня и сдѣлалъ для меня такъ много, какъ мнѣ никогда не удастся сдѣлать для него. Господь раздаетъ людямъ таланты. Но ты напрасно не вѣришь въ силу молитвы. Молитва, быть можетъ, не приноситъ намъ денегъ, но она даетъ то, чего не купишь ни за какія деньги.-- силу воздерживаться отъ грѣха и безропотно покоряться волѣ Божьей, какое-бы испытаніе Онъ намъ ни послалъ. Еслибы ты почаще молилась Богу и вѣрила въ Его благость, ты бы не задавала себѣ столько напрасныхъ заботъ.
   -- Напрасныхъ? Слава Богу, мнѣ есть о чемъ заботиться! Но тебѣ видно, что значитъ не имѣть заботъ. Все, что ты заработаешь, ты раздаешь: тебѣ и горя мало, что у тебя ни гроша не отложено про черный день. Еслибъ Адамъ былъ такой-же беззаботный, какъ ты, у него не нашлось-бы денегъ внести за тебя. "Не думайте о завтрашнемъ днѣ, не думайте о завтрашнемъ днѣ",-- только отъ тебя и слишишь. А что изъ этого выходитъ?-- Только то, что Адаму приходится думать за тебя.
   -- Это слова изъ Библіи, мама, сказалъ Сетъ,-- но они не значатъ, что человѣкъ долженъ лѣниться. Они означаютъ только, что не слѣдуетъ не въ мѣру безпокоиться и терзаться тѣмъ, что можетъ случиться завтра, а надо исполнять свои обязанности, остальное-же предоставить волѣ Божьей.
   -- Ну да, ты всегда такъ: возьмешь текстъ изъ Библіи и объяснишь по своему. Рѣшительно не понимаю, какъ это у тебя выходитъ, что "не думать о завтрашнемъ днѣ" означаетъ все то, что ты тутъ наговорилъ. И еще я не могу понять вотъ чего: Библія такая толстая книга, и ты можешь прочесть ее всю отъ первой до послѣдней буквы и выбрать любой текстъ, какой хочешь,-- такъ отчего-же ты такъ плохо выбираешь? отчего по берешь текстовъ попроще, такихъ, которые не означали-бы больше, чѣмъ въ нихъ сказано? Адамъ никогда не приводитъ этого текста; онъ говоритъ другое, и его текста, мнѣ понятенъ: "Богъ помогаетъ тому, кто самъ себѣ помогаетъ".
   -- Это не изъ Библіи, мама, сказалъ Сетъ.-- Это изъ одной книжки, которую Адамъ купилъ на лоткѣ въ Треддльстонѣ. Ее написалъ человѣкъ ученый, но, кажется, слишкомъ привязанный къ свѣту. Впрочемъ, изреченіе его до извѣстной степени вѣрно: и Библія тоже учитъ насъ трудиться вмѣстѣ съ Богомъ.
   -- Ну, почемъ мнѣ тамъ знать, откуда какія слова! Я думала -- изъ Библіи, потому-что похоже на текстъ... Но что это такое съ тобой? Ты ничего почти не ѣшь. Не могъ-же ты наѣсться однимъ ломтикомъ овсянаго пирога. Да и блѣдный какой!-- точно кусокъ, свѣжаго сала.... Что съ тобой?
   -- Ничего особеннаго, матушка,-- просто, не хочется ѣсть.... Я схожу теперь къ Адаму -- спрошу, не пуститъ-ли онъ меня поработать за него.
   -- Выпей-ка теплаго бульону, сказала Лизбета, въ которой материнское чувство одержало таки верхъ надъ привычкой брюзжать.-- Я мигомъ разожгу щепокъ.
   -- Нѣтъ, мама, спасибо, не надо. Какая ты добрая! проговорилъ съ искренней благодарностью Сетъ и, ободренный такимъ проявленіемъ ея нѣжности, продолжалъ: -- не помолишься-ли ты со мной за отца, за Адама и за всѣхъ насъ? Увидишь, какое это принесетъ тебѣ облегченіе.
   -- Ну, что-жъ, помолимся,-- противъ этого я ничего не имѣю.
   При всей своей страсти противорѣчить Сету въ своихъ разговорахъ съ нимъ, Лизбета въ фактѣ его набожности смутно усматривала нѣкоторую поддержку и безопасность, и это избавляло ее отъ лишняго труда отправлять духовныя обязанности за свой собственный счетъ.
   Итакъ, мать и сынъ опустились на колѣни, и Сетъ началъ молиться о бѣдномъ заблудшемъ отцѣ и о тѣхъ, кто скорбѣлъ за него дома. И когда, помолившись за отца, онъ обратился къ Богу съ воззваніемъ, чтобъ Онъ но допустилъ Адама разбить свой шатеръ въ далекой странѣ, и чтобы мать ихъ, во всѣ дни своего земного странствія, имѣла утѣшеніе и поддержку присутствія своего первенца, у Лизбеты заново щ" лились всегда готовыя слезы, и она громко зарыдала.
   Когда они поднялись съ колѣнъ, Сетъ опять пошелъ къ Адаму и сказалъ ему: "Прилягъ ты хоть часа на два, а я за тебя поработаю".
   -- Нѣтъ, Сетъ. нѣтъ. Уложи матушку и ложись самъ.
   Между тѣмъ Лизбета вытерла слезы и отправилась вслѣдъ за Сетомъ. Она пришла не съ пустыми руками: она несла буро-желтое глинянное блюдо съ поджаренной въ салѣ картошкой, перемѣшанной съ мелко нарѣзанными кусочками мяса. То были трудныя времена, когда пшеничный хлѣбъ и свѣжее мясо составляли роскошь для рабочаго человѣка. Лиз бета робко поставила блюдо на скамью подлѣ Адама и сказала: "Ты можешь поѣсть между дѣломъ. Я принесу тебѣ еще воды".
   -- Да, мама, пожалуйста, попросилъ Адамъ ласковымъ голосомъ;-- мнѣ очень хочется пить.
   Черезъ полчаса все смолкло; въ домѣ раздавалось лишь громкое тиканье старыхъ часовъ да стукъ инструментовъ Адама. Ночь была тихая. Когда Адамъ, ровно въ полночь, пріотворилъ дверь и выглянулъ во дворъ, единственнымъ движеніемъ въ природѣ, какое онъ могъ замѣтить, было слабое мерцаніе звѣздъ:-- каждая былинка спала.
   Усиленный физическій трудъ оставляетъ свободными наши мысли, и онѣ блуждаютъ тогда по прихоти воображенія и чувства. Такъ было въ тотъ вечеръ и съ Адамомъ. Покуда его мускулы работали, умъ оставался пассивнымъ: картины печальнаго прошлаго и такого же печальнаго будущаго проносились передъ нимъ быстрой чередой, смѣняя другъ друга.
   Какъ живая, вставала въ его воображеніи сцена завтрашняго утра, когда онъ отнесетъ гробъ въ Брокстонъ и возвратится къ завтраку. Отецъ придетъ переконфуженный; старый, дряхлый, весь дрожащій онъ будетъ сидѣть за столомъ, низко свѣсивъ свою сѣдую голову, уставившись въ полъ и не смѣя поднять глазъ на сына, а мать спроситъ его, какимъ образомъ онъ могъ разсчитывать, что гробъ поспѣетъ къ сроку, когда онъ улизнулъ изъ дому, даже не притронувшись къ работѣ,-- потому-что мать всегда скора на попреки, хоть она и возмущается его, Адама, суровостью къ отцу.
   "И такъ пойдетъ изо дня въ день все хуже да хуже", думалъ Адамъ. "Разъ человѣкъ покатился подъ гору, ему ужъ никогда не подняться". И ему вспомнилось время, когда онъ маленькимъ мальчикомъ бѣжалъ бывало подлѣ отца, гордый сознаніемъ, что его берутъ съ собой на работу. А какъ ему пріятно было слышать, когда отецъ хвастался своимъ товарищамъ рабочимъ, какая "удивительная сметка у парнишки къ плотничному дѣлу". Что за чудесный работникъ былъ отецъ его въ то время! Когда его, Адама, спросятъ бывало, чей онъ мнѣ, съ какою гордостью онъ всегда отвѣчалъ: "Тіаса Бида". Онъ былъ увѣренъ, что всякій знаетъ Тіаса Бида: развѣ не Бидъ соорудилъ изумительную голубятню при Брокстонскомъ пасторскомъ домѣ? Да, счастливое было времячко, особенно, когда Сетъ, бывшій на три года моложе, тоже началъ ходить на работу, и Адамъ изъ ученика превратился въ учителя... А тамъ настали печальные дни. На глазахъ сына, уже почти юноши, Тіасъ сталъ шататься по кабакамъ, а мать дома плакала и жаловалась на свою судьбу, не стѣсняясь присутствіемъ сыновей. Адамъ хорошо помнилъ ту ночь стыда и горя, когда онъ впервые увидѣлъ отца пьянымъ. Тіасъ сидѣлъ съ пьяной компаніей въ трактирѣ "Опрокинутая Телѣга" и дико оралъ какую-то пѣсню. Адамъ помнилъ, какъ одинъ разъ (ему тогда только-что минуло восемнадцать лѣтъ) онъ убѣжалъ было изъ дому съ тѣмъ, чтобы никогда не возвращаться. Онъ вышелъ на разсвѣтѣ, съ узелкомъ на плечахъ, порѣшивъ, что онъ не въ силахъ больше выносить домашней неурядицы и пойдетъ искать счастья. Не зная, куда итти, онъ ставилъ свою палку на перекресткахъ и сворачивалъ въ ту сторону, куда она упадетъ. Но когда онъ добрался до Стонитона, мысль о матери и братѣ, которые остались одни мыкать горе, сдѣлалась нестерпимой, и его рѣшимость измѣнила ему. На другой день онъ возвратился домой, но мать его никогда не могла забыть того отчаянія и ужаса, которые она пережила въ эти два дня.
   "Нѣтъ!" говорилъ себѣ Адамъ въ эту ночь, "больше этого никогда не случится. Плохой я получу расчетъ въ День Судный, если моя бѣдная старая мать будетъ свидѣтельствовать противъ меня. Моя спина можетъ многое выдержать, и я буду хуже послѣдняго труса, если уйду и свалю всѣ тягости на плечи тѣхъ, кто вдвое слабѣе меня. Сильные должны нести недуги слабыхъ, а не услаждать себя. Не надо свѣчи, чтобы прочесть этотъ текстъ: онъ свѣтитъ своимъ собственнымъ свѣтомъ. Тотъ человѣкъ на ложномъ пути, который бросается во всѣ стороны ради того только, чтобъ облегчить себѣ жизнь,-- кому же это не ясно? Свинья можетъ тыкаться рыломъ въ корыто и забывать обо всемъ остальномъ, но человѣку съ человѣческимъ сердцемъ не такъ-то просто устроить себѣ мягкую постель, когда его близкіе спятъ на голыхъ каменьяхъ. Нѣтъ, нѣтъ, я не сброшу ярма со своей шеи и не взвалю его на слабыхъ. Отецъ -- мой крестъ въ этой жизни и будетъ имъ, вѣроятно, еще долгіе годы.-- Ну, что же! У меня есть здоровье, есть силы и бодрость,-- я снесу этотъ крестъ".
   Въ эту минуту раздался рѣзкій ударъ въ наружную дверь, какъ будто въ нее стукнули толстымъ сучкомъ или палкой, и Джипъ, вмѣсто того, чтобы залаять, какъ этого можно было ожидать,-- громко завылъ. Адамъ, очень удивленный, сейчасъ же подошелъ къ двери и отворилъ ее. За дверью никого не было. Все кругомъ было такъ же тихо, какъ и часъ тому назадъ; листья на вѣткахъ не шевелились, и звѣзды обливали своимъ свѣтомъ спящія нивы по обѣ стороны ручья. Адамъ обошелъ вокругъ дома и не увидѣлъ ничего живого, кромѣ вспугнутой имъ крысы, прошмыгнувшей въ сарай. Онъ вернулся въ домъ въ полномъ недоумѣніи: стукъ былъ такой своеобразный, что онъ не могъ ошибиться,-- ему тогда же представилось, что это кто-нибудь ударилъ въ дверь палкой.
   Онъ вспомнилъ, какъ мать много разъ говорила, что такой точно стукъ слышится въ домѣ, когда кто-нибудь изъ семьи умираетъ. Аламъ не былъ особенно суевѣренъ, но въ жилахъ его текла крестьянская кровь, а крестьянинъ не можетъ не вѣрить въ традиціонныя примѣты, какъ не можетъ лошадь не дрожать, когда видитъ верблюда. Къ тому же, однимъ изъ свойствъ его натуры было сочетаніе глубокаго смиренія во всемъ, что недоступно уму человѣка, съ острой проницательностью въ области знанія: не одинъ только сильный здравый смыслъ, но и глубокое благоговѣніе къ Богу внушало ему такое отвращеніе къ доктринерству въ религіозныхъ вопросахъ, и онъ очень часто обрывалъ разсудочную аргументацію Сета, словами: "Э, братъ, это великая тайна. Много ли ты е ней знаешь!" Такъ вотъ какимъ образомъ выходило, что проницательный умъ уживался въ этомъ человѣкѣ съ легковѣріемъ. Еслибъ обрушилось новое зданіе и ему бы сказали, что это судъ Божій, онъ отвѣтилъ бы: "Можетъ быть. Но стѣны и крыша были неправильно выведены, иначе онѣ бы не могли обвалиться". И въ то же время онъ вѣрилъ въ сны и предчувствія, и до послѣдняго дня своей жизни задерживалъ дыханіе, разсказывая исторію таинственнаго стука въ дверь въ описанный вечеръ. Я разсказалъ ее, какъ разсказывалъ онъ самъ, не пытаясь объяснить явленіе естественными причинами: въ нашемъ стремленіи анализировать впечатлѣнія, проникающее ихъ чувство часто ускользаетъ отъ насъ.
   Впрочемъ, Адамъ имѣлъ подъ рукой лучшее лѣкарство отъ воображаемыхъ страховъ: онъ долженъ былъ кончить заказъ, и въ слѣдующія десять минутъ стукъ молотка раздавался съ такою непрерывностью, что навѣрно покрывалъ собой всѣ другіе звуки, если они были. Но вотъ работнику понадобилась линейка; молотокъ замолчалъ, и тутъ ему опять послышался странный стукъ въ дверь, и Джинъ опять завылъ. Не теряя ни минуты, Адамъ бросился къ двери, но все было по прежнему тихо, и при свѣтѣ звѣздъ онъ ясно видѣлъ, что передъ домомъ не было ничего, кромѣ покрытой росою травы.
   На одинъ мигъ Адамъ встревожился за отца, но въ послѣдніе годы старикъ никогда не возвращался домой въ темнотѣ, и были всѣ основанія предполагать, что въ эту минуту онъ вытрезвляется сномъ въ своемъ любимомъ трактирѣ. Притомъ въ умѣ Адама мысль о будущемъ была до такой степени неразлучна съ мучительнымъ образомъ пьянаго отца, что страхъ несчастныхъ случайностей, которыя грозили бы его жизни, не могъ овладѣть имъ надолго. Затѣмъ у него мелькнула новая мысль, заставившая его сбросить башмаки, осторожно подняться по лѣстницѣ и прислушаться у дверей спаленъ. Но и братъ и мать дышали спокойно и ровно.
   Адамъ сошелъ внизъ и принялся опять за работу, говоря себѣ: "Не стану больше отворять. Безполезно пялить глаза, силясь увидѣть звукъ. Быть можетъ, существуетъ міръ, котораго мы не можемъ видѣть, но ухо острѣе глаза и иногда улавливаетъ звуки изъ этого міра. Есть люди, которые воображаютъ, что они видятъ его, но у такихъ людей въ большинствѣ случаевъ глаза ни на что другое не годны. Что до меня, то, по моему разумѣнію, лучше видѣть, вѣрно ли поставленъ отвѣсъ, чѣмъ видѣть духовъ".
   Такого рода мысли легко забираютъ силу по мѣрѣ того, какъ дневной свѣтъ заставляетъ блѣднѣть свѣтъ свѣчи и когда начинаютъ пѣть птицы. Къ тому времени, какъ яркое солнце засверкало на мѣдныхъ шляпкахъ гвоздей, изъ которыхъ были выложены иниціалы на крышкѣ гроба, послѣдніе остатки тяжелаго предчувствія, вызваннаго въ душѣ Адама таинственнымъ стукомъ, потонули въ чувствѣ удовлетворенія сознаніемъ, что работа была кончена и обѣщаніе исполнено. Звать Сета не понадобилось, такъ какъ онъ уже ходилъ наверху и скоро сошелъ внизъ.
   -- Ну, братецъ, гробъ готовъ, сказалъ ему Адамъ, когда онъ появился.-- Теперь мы понесемъ его въ Брокстонъ и къ половинѣ седьмого обернемся назадъ. Я только съѣмъ кусочекъ пирога, и пойдемъ.
   Черезъ нѣсколько минутъ гробъ плотно стоялъ на широкихъ плечахъ двухъ братьевъ, и они, въ сопровожденіи Джипа, выходили со двора на дорожку, огибавшую домъ съ задней стороны. Брокстонъ стоялъ на противуположномъ скатѣ долины, миляхъ въ полутора онъ ихъ дома; дорожка весело вилась по полямъ между изгородей, гдѣ пахло козьей жимолостью и шиповникомъ и гдѣ птицы щебетали въ густой листвѣ дубовъ и вязовъ. Это была очень оригинальная -- смѣшанная картина: свѣжее лѣтнее утро съ его райской тишиной, сильныя, статныя фигуры двухъ братьевъ въ грубой рабочей одеждѣ и длинный гробъ на ихъ дюжихъ плечахъ. Они остановились у маленькой фермы на выѣздѣ изъ Брокстона. Къ шести часамъ все было окончено, гробъ заколоченъ, и Адамъ съ Сетомъ повернули домой. Теперь они пошли кратчайшей дорогой -- прямикомъ по полямъ; ручей имъ приходилось перейти у самаго дома. Адамъ ничего не говорилъ Сету о ночномъ приключеніи, но впечатлѣніе, которое оно на него сдѣлало, было еще на столько свѣжо, что онъ сказалъ теперь:
   Сетъ, если къ тому времени, какъ мы позавтракаемъ, отецъ еще не вернется, сходи-ка ты въ Треддльстонъ справиться о немъ, а кстати купишь мнѣ мѣдной проволоки. Не бѣда, что ты потеряешь время:-- мы его наверстаемъ. Что ты на это скажешь?
   -- Что-жъ, я схожу... А погляди-ка, какія собрались тучи съ тѣхъ поръ, какъ мы вышли изъ дому. Должно быть, опять будетъ дождь. Какъ-то уберутъ сѣно, если опять затопитъ луга! Ручей и теперь уже полонъ воды; еще день-два дождя, и мостки зальетъ: придется ходить кругомъ, по дорогѣ.
   Въ эту минуту они спустились въ долину и подошли къ лугу, черезъ который протекалъ ручей.
   -- Что это тамъ торчитъ около ивы? проговорилъ вдругъ Сетъ, ускоряя шаги.
   У Адама екнуло сердце; его смутная тревога объ отцѣ перешла въ непобѣдимый ужасъ. Онъ не отвѣтилъ Сету, но пустился бѣжать къ ручью. Джипъ съ безпокойнымъ лаемъ бѣжалъ впереди. Въ двѣ секунды Адамъ былъ подлѣ мостковъ
   Такъ вотъ что означало предзнаменованіе! Быть можетъ, въ тотъ самый самый мигъ его отецъ, о которомъ всего за нѣсколько часовъ передъ тѣмъ онъ думалъ почти съ горечью, про котораго онъ говорилъ себѣ, что старикъ еще долго будетъ висѣть камнемъ на его шеѣ,-- быть можетъ въ тотъ мигъ онъ боролся со смертью! Такова была первая мысль, пронизавшая мозгъ Адама, прежде чѣмъ онъ успѣлъ схватить за платье и вытащить изъ воды большое тяжелое тѣло. Сетъ, подоспѣвшій въ этотъ моментъ, помогъ ему, и когда утопленникъ очутился на берегу, оба сына опустились на колѣни и съ нѣмымъ ужасомъ глядѣли въ его стеклянные глаза, позабывъ, что нужно дѣйствовать,-- позабывъ все на свѣтѣ, кромѣ того, что отецъ ихъ лежитъ передъ ними мертвый. Адамъ заговорилъ первый.
   -- Я побѣгу къ матери, сказалъ онъ громкимъ шепотомъ.-- Я мигомъ сбѣгаю и вернусь къ тебѣ.
   Бѣдная Лизбета суетилась, приготовляя сыновьямъ завтракъ, и похлебка для нихъ уже кипѣла на огнѣ. Ея кухня всегда блистала чистотой, но въ это утро она почему-то особенно старалась придать своему царству уютный и привлекательный видъ.
   "Мальчики сильно проголодаются", бормотала она въ полголоса, помѣшивая похлебку. "До Брокстона путь не близокъ, да на гору подняться съ тяжелымъ гробомъ на плечахъ,-- какъ тутъ не проголодаться! Да, а теперь, когда въ немъ лежитъ бѣдняга Бобъ Толеръ, онъ сталъ еще тяжелѣй... Ну, ничего, похлебки, кажется, хватитъ; сегодня я наварила побольше. Можетъ быть, и отецъ подоспѣетъ. Ну, да онъ-то много не съѣстъ. Онъ проглотитъ на шесть пенсовъ пива и сбережетъ полпенса на похлебкѣ,-- вотъ его способъ копить деньги, какъ я ему много разъ говаривала, да вѣрно и еще не разъ скажу. Правда и то, что на него, горемычнаго слова не очень-то дѣйствуютъ,-- что подѣлаешь!.." Но тутъ Лизбета вдругъ услыхала тяжелый топотъ ногъ бѣгущаго по травѣ человѣка и, быстро повернувшись къ двери, увидѣла на порогѣ Адама. Онъ былъ такъ блѣденъ и взволнованъ, что она громко вскрикнула и кинулась къ нему, прежде чѣмъ онъ успѣлъ вымолвить слово.
   -- Тише, матушка, не пугайся, проговорилъ Адамъ хриплымъ голосомъ.-- Отецъ свалился въ воду,-- можетъ быть, намъ еще удастся привести его въ чувство. Мы съ Сетомъ сейчасъ его принесемъ. Достань одѣяло и погрѣй у огня.
   Въ сущности Адамъ не сомнѣвался, что отецъ его умеръ, но онъ зналъ, что единственное средство сколько-нибудь сдержать бурный взрывъ отчаянія его матери, это -- задать ей спѣшную работу, съ которой была-бы неразлучна надежда.
   Онъ побѣжалъ опять къ Сету, и сыновья, въ благоговѣйномъ безмолвіи, подняли на руки печальную ношу. Широко открытые стеклянные глаза мертвеца были сѣрые, какъ у Сета, когда-то они съ нѣжной гордостью глядѣли на двухъ мальчиковъ. передъ которыми впослѣдствіи опускались отъ стыда. Главными чувствами Сета были горе и ужасъ передъ внезапной смертью отца, испустившаго духъ безъ покаянія; но мысли Адама были всѣ въ прошломъ, наполнявшемъ его душу жалостью и раскаяніемъ. Когда приходитъ смерть -- этотъ великій миротворецъ -- мы никогда не скорбимъ о нашей прошлой нѣжности, а всегда -- о суровости.
   

ГЛАВА V.
РЕКТОРЪ.

   Къ полудню прошелъ сильный дождь, и въ саду ректорскаго дома въ Брокстонѣ стояла вода но обѣ стороны дорожекъ, усыпанныхъ крупнымъ пескомъ. Большія провансальскія розы жестоко потрепало вѣтромъ и побило дождемъ, а на грядкахъ всѣ цвѣты понѣжнѣй были прибиты къ землѣ и перемѣшались съ грязью. Печальное утро для деревни! Уже почти наставала пора сѣнокоса, и вдругъ луга затопило дождемъ.
   Но обладатели благоустроенныхъ домовъ всегда имѣютъ подъ рукой комнатныя развлеченія, о которыхъ они бы и не вспомнили, еслибъ не дождь. Не будь дождя въ это утро, мистеръ Ирвайнъ не сидѣлъ-бы у себя въ столовой и не игралъ-бы въ шахматы съ своей матерью,-- а мистеръ Ирвайнъ настолько сильно любитъ и мать свою, и шахматы, что, при ихъ помощи, нѣсколько часовъ дождливаго утра всегда промелькнутъ для него незамѣтно. Позвольте мнѣ ввести васъ въ эту столовую и показать вамъ преподобнаго Адольфуса Ирвайна, Брокстонекаго ректора, викарія Гейслопа и Блэйта,-- духовную особу, противъ которой, не смотря на совмѣщеніе въ ея рукахъ столькихъ приходовъ, не могъ-бы питать злобнаго чувства самый строгій реформаторъ церкви. Мы войдемъ на ципочкахъ и смирненько станемъ въ открытыхъ дверяхъ, чтобы не разбудить какъ-нибудь двухъ собакъ -- коричневаго сеттера съ лоснящейся шерстью, что лежитъ въ растяжку на коврикѣ у камина и кормитъ своихъ двухъ щенковъ, и моську, которая спитъ, приподнявъ кверху свою черную мордочку, точно задремавшій предсѣдатель суда.
   Комната -- высокая и просторная, съ большимъ полукруглымъ окномъ на одномъ концѣ. Стѣны, какъ видите, новыя, еще не крашеныя; но мебель, когда-то дорогая, замѣтно выцвѣла отъ старости, и по размѣрамъ комнаты ея маловато; да и на окнѣ нѣтъ драпировки. Малиновая скатерть на большомъ обѣденномъ столѣ -- хотя она и составляетъ пріятный контрастъ съ холодными тонами известки на стѣнахъ,-- сильно по истерлась; но на этой скатерти стоитъ массивное серебряное блюдо съ графиномъ для воды такого точно образца, какъ два другихъ блюда побольше, что прислонены къ задней стѣнкѣ буфета, такъ-что вы можете хорошо разсмотрѣть вырѣзанный на нихъ гербъ. Вамъ сейчасъ-же приходитъ въ голову, что обитатели этой комнаты унаслѣдовали больше предковъ, чѣмъ денегъ, и навѣрно вы не убѣдитесь, если окажется, что мистеръ Ирвайнъ обладаетъ тонкими ноздрями и изящно очерченной верхней губой. Но пока намъ видны только его широкая прямая спина да густая шапка напудренныхъ волосъ, зачесанныхъ назадъ и стянутыхъ черной лентой,-- остатокъ старины, свидѣтельствующій о томъ, что мистеръ Ирвайнъ уже немолодой человѣкъ. Авось онъ скоро къ намъ повернется, а покуда полюбуемся его матерью -- величественной, красивой старухой, рѣзкой брюнеткой съ роскошнымъ цвѣтомъ лица, который прекрасно оттѣняется сложнымъ сооруженіемъ изъ чистѣйшаго бѣлаго батиста и кружевъ, облекающимъ ея голову и шею. Ея довольно полный станъ строенъ и прямъ, какъ у статуи Цереры, а выраженіе смуглаго лица съ тонкимъ орлинымъ носомъ, твердо очерченнымъ ртомъ и маленькими проницательными черными глазами,-- такъ тонко насмѣшливо, что вы инстинктивно подставляете колоду картъ на мѣсто шахматъ и воображаете, что она вамъ гадаетъ. Маленькая смуглая рука, которою она приподняла сейчасъ свою королеву {Фигура въ шахматной игрѣ.}, вся залита брилліантами, жемчугомъ и бирюзой, а прикрѣпленный у нея на макушкѣ длинный черный вуаль красиво облегаетъ ея шею, рѣзко выдѣляясь на бѣлыхъ складкахъ батиста. Не мало надо времени, чтобы одѣть поутру эту старую лэди. Но она должна быть одѣта именно такъ,-- вамъ это кажется почти закономъ природы: ясно, что это одна изъ тѣхъ избранницъ судьбы, которыя никогда не сомнѣваются въ своемъ божественномъ правѣ и не встрѣчаютъ людей, настолько безсмысленныхъ, чтобы оспаривать его.
   -- Ну-съ, ваше преподобіе, какъ это у васъ называется? говоритъ великолѣпная старая лэди, спокойно поставивъ свою королеву и скрещивая руки на груди.-- Мнѣ не хочется выговорить ужасное слово, которое оскорбитъ ваши чувства.
   -- Ахъ, мама, да вы просто колдунья! Какой крещеный человѣкъ можетъ выиграть, играя противъ васъ! Мнѣ слѣдовало опрыскать доску святой водой, прежде чѣмъ мы сѣли играть. Какъ себѣ хотите, а вы взяли эту партію нечистыми средствами,-- не отпирайтесь.
   Ну да, побѣжденные всегда такъ говорятъ о великихъ побѣдителяхъ. Но взгляни: всю доску освѣтило солнцемъ точно, нарочно, чтобъ ты могъ видѣть, какой ты сдѣлалъ глупый ходъ вотъ этой пѣшкой... Ну, что-же, хочешь -- сыграемъ еще?
   -- Нѣтъ, мама, я предоставляю васъ вашей совѣсти. Погода прояснилась, и мы съ Юноной пойдемъ пополощемся немножко въ грязи. Хочешь, Юнона?-- Это возваніе относилось къ коричневому сеттеру, который, заслышавъ голосъ хозяина, вскочилъ на ноги и съ вкрадчивымъ видомъ положилъ морду ему на колѣни.-- Только я зайду сперва наверхъ взглянуть на Анну. Я собирался было раньше зайти, да меня позвали хоронить Толера.
   -- Напрасно тебѣ и ходить къ ней, мой другъ; она все равно не можетъ теперь говорить. Кета мнѣ сказала, что сегодня у нея одна изъ самыхъ ея жестокихъ мигреней.
   -- О! это ничего не значитъ; ей будетъ все-таки пріятно, если я зайду. Головная боль никогда не сдѣлаетъ ее равнодушной къ вниманію близкихъ людей.
   Если вамъ случалось размышлять о томъ, какъ многое въ человѣческой рѣчи говорится совершенно безцѣльно, единственно по привычкѣ, вы не удивитесь, когда я вамъ скажу, что вышеприведенное возраженіе мистрисъ Ирвайнъ и отвѣтъ на него повторялись тысячу разъ въ теченіе пятнадцати лѣтъ, съ тѣхъ поръ, какъ сестра мистера Ирвайна, миссъ Анна, стала хворать. Великолѣпныя пожилыя дамы, употребляющія много времени на свой утренній туалета, часто страдаютъ недостаткамъ сочувствія къ болѣзненнымъ дочерямъ.
   Но пока мистеръ Ирвайнъ сидѣлъ, развалившись въ своемъ креслѣ и поглаживая голову Юноны, въ дверяхъ показалась служанка и сказала:
   -- Сэръ, тамъ Джошуа Раннъ желаетъ васъ видѣть, если вы свободны.
   -- Пусть идетъ сюда, сказала мистрисъ Ирвайнъ, взявъ въ руки вязанье.-- Я люблю иногда послушать мистера Ранна. У него навѣрно грязные башмаки, но вы присмотрите, Карроль, чтобъ онъ хорошенько ихъ вытеръ.
   Черезъ двѣ минуты вошелъ мистеръ Раннъ, отвѣшивая почтительные поклоны, которые, впрочемъ, ничуть не подкупили въ его пользу сердитую моську: съ пронзительнымъ лаемъ она кинулась черезъ всю комнату, имѣя въ виду поближе познакомиться съ ногами неизвѣстнаго гостя, а два щенка, на которыхъ толстыя икры и шерстяные чулки мистера Ранна подѣйствовали оживляющимъ образомъ, принялись бросаться на нихъ и визжать въ дикомъ восторгѣ. Между тѣмъ мистеръ Ирвайнъ повернулся въ своемъ креслѣ и сказалъ:
   -- Здравствуйте, Джошуа. Вѣрно въ Гейслопѣ что-нибудь случилось, что вы пришли по такой мокротѣ? Садитесь, садитесь Не бойтесь собакъ,-- оттолкните ихъ легонько ногой.-- Шарикъ, молчать! Негодяй ты этакій!
   Пріятно бываетъ взглянуть на нѣкоторыхъ людей, когда они разомъ къ вамъ повернутся,-- пріятно въ родѣ того, какъ пріятна зимой неожиданная струя теплаго воздуха или блескъ фейерверка въ темную ночь. Мистеръ Ирвайнъ былъ однимъ изъ такихъ людей. Между нимъ и его матерью было того-же рода сходство, какое существуетъ между нашимъ воспоминаніемъ о лицѣ любимаго человѣка и самымъ лицомъ: у сына всѣ очертанія были благороднѣе, улыбка свѣтлѣе, выраженіе болѣе открытое. Еслибы черты его были менѣе изящны, про него можно было бы сказать: "Вотъ добрякъ!"; но это слово совсѣмъ не годилось для опредѣленія того сочетанія добродушія и достоинства, которымъ дышало его лицо.
   -- Покорно благодаримъ ваше преподобіе, отвѣчалъ мисстеръ Раннъ, стараясь показать, что онъ не боится за свои икры, но поминутно отбрыкиваясь отъ щенковъ.-- Я постою съ вашего позволенія; такъ оно будетъ приличнѣй. Надѣюсь, что вы и мистрисъ Ирвайнъ въ добромъ здоровьѣ. И миссъ Ирвайнъ тоже здраствуетъ? И миссъ Анна?
   -- Да, Джошуа, благодарю васъ. Видите, какъ цвѣтетъ моя мать. Мы, молодежь, кажемся передъ ней стариками.-- Но говорите-же, съ чѣмъ вы пришли?
   -- Вотъ видите-ли, серъ: мнѣ нужно было въ Брокстонъ -- работу снести, ну, а ужъ, кстати, я счелъ своимъ долгомъ завернуть къ вамъ и разсказать, какія у насъ творятся дѣла. Я въ жизнь свою такого не видывалъ, а я жилъ въ нашей деревнѣ мальчишкой, жилъ и взрослымъ мужчиной,-- на Ѳому исполнится шестьдесятъ лѣтъ, какъ я тамъ живу. Я собиралъ пасхальный сборъ для мистера Блика, еще до того, какъ ваше преподобіе переѣхали въ нашъ приходъ. Безъ меня не обходилось ни одной службы; ни одной могилы не вырыли безъ меня. Я пѣлъ въ хорѣ задолго до того, какъ неизвѣстно откуда появился Бартль Масси со своимъ новомоднымъ пѣніемъ, отъ котораго всякій, кромѣ него самого, готовъ заткнуть уши,-- такъ они голосятъ,-- тянутъ себѣ въ одну ноту, какъ стадо барановъ. Я знаю обязанности приходскаго клерка и знаю, что я погрѣшилъ-бы противъ вашего преподобія, противъ церкви и короля, еслибы скрылъ отъ васъ такія дѣла. Для меня это былъ совершенный сюрпризъ: я ничего не зналъ заранѣе... я былъ такъ взволнованъ, какъ будто растерялъ свои инструменты. Я и четырехъ часовъ не проспалъ въ прошлую ночь, да и то это былъ не сонъ, а какой-то кошмаръ, отъ котораго я измучился хуже, чѣмъ еслибъ вовсе не спалъ.
   -- Ради всего святого, Джошуа, въ чемъ-же, наконецъ, дѣло? Не воры ли опять пытались забраться въ церковь?
   -- Нѣтъ, сэръ, не воры... а между тѣмъ оно, пожалуй, можно сказать, что и воры, и что они грабили церковь.-- Все методисты, сэръ. И похоже на то. что они возьмутъ верхъ въ нашемъ приходѣ, если только ваше преподобіе или его милость сквайръ Донниторнъ не разсудите за благо сказать свое слово и прекратить эти дѣла. Я вамъ, сэръ, не указываю; я никогда не забудусь до того, чтобы считать себя умнѣе тѣхъ, кто поставленъ выше меня. По уменъ-ли я, или глупъ,-- суть не въ томъ; говорю-же я только то, что я видѣлъ и знаю, а именно -- что одна методистка, молодая женщина, которая гоститъ у мистера Пойзера, вчера вечеромъ говорила проповѣдь и молилась у насъ на лужайкѣ, и это такъ-же вѣрно, какъ то, что я стою передъ вашимъ преподобіемъ въ эту минуту.
   -- Говорила проповѣдь? повторилъ мистеръ Ирвайнъ съ удивленіемъ, но совершенно спокойно.-- Это та хорошенькая бѣдная дѣвушка, которую я видѣлъ у Пойзеровъ? Я догадался по ея костюму, что она методистка или квакерша, или что-нибудь въ этомъ родѣ, но я не зналъ, что она проповѣдница.
   -- Все, что я разсказалъ вамъ, сэръ,-- истинная правда, продолжалъ мистеръ Раннъ. сложивъ губы сердечкомъ и дѣлая настолько длинную паузу, чтобы въ ней могли умѣститься, по крайней мѣрѣ три восклицательныхъ знака.-- Вчера вечеромъ она проповѣдывала на лужайкѣ и обратила Чедову Бессъ: съ тѣхъ самыхъ поръ дѣвчонка въ припадкѣ,-- рыдаетъ въ три ручья, не можетъ удержаться.
   -- Ну, ничего. Бесси Крэнеджъ здоровая дѣвушка, и я надѣюсь, что она оправится. А кромѣ нея ни съ кѣмъ не случилось припадка?
   -- Нѣтъ, сэръ, больше ни съ кѣмъ.-- лгать не стану. Но только Богъ одинъ знаетъ, что изъ всего этого выйдетъ!.... Если у насъ всякую недѣлю будутъ говориться такія проповѣди, въ деревнѣ житья не станетъ: методисты увѣрятъ народъ, что стоитъ человѣку позволить себѣ самое маленькое удовольствіе -- выпить лишнюю кружку пива,-- и онъ попадетъ въ адъ такъ-же вѣрно, какъ то, что онъ родился на свѣтъ. Я, слава Богу, не пьяница, не кутила,-- никто не скажетъ этого про меня,-- но я люблю пропустить лишній стаканчикъ на Пасху или тамъ на Святки, примѣрно сказать. И развѣ оно не естественно, когда ты ходишь изъ дому въ домъ -- какъ мы, когда славимъ Христа,-- и вездѣ тебя угощаютъ? Когда мнѣ приходится собирать церковные сборы, я тоже всегда выпиваю. Я прямо говорю: я люблю выпить кружку пива за трубкой, люблю разъ-другой въ мѣсяцъ покалякать по сосѣдски съ мистеромъ Кассономъ, потому что я, благодареніе Богу, выросъ въ правилахъ истинной церкви и тридцать два года прослужилъ приходскимъ клеркомъ. Кому-же и знать, если не мнѣ, въ чемъ состоитъ правая вѣра?
   -- Ну, такъ что-же вы мнѣ присовѣтуете, Джошуа? Что по вашему надо дѣлать?
   -- Я не думаю, ваше преподобіе, чтобы слѣдовало принимать какія-либо мѣры противъ молодой женщины. Не будь она проповѣдницей, противъ нея ничего нельзя сказать; къ тому-же я слыхалъ, что она скоро уѣзжаетъ домой, въ свою деревню. Она родная племянница мистера Пойзера, а я никогда не позволю себѣ говорить непочтительно объ этомъ семействѣ: я шью на нихъ башмаки -- и на дѣтей, и на взрослыхъ,-- тѣхъ поръ, какъ сдѣлался башмачникомъ. А вотъ Билль Маскери, сэръ,-- неисправимый методистъ, какого только можно себѣ представить,-- онъ человѣкъ опасный. Я убѣжденъ, что это онъ подбилъ ее на вчерашнюю проповѣдь, и, если ему не подрѣжутъ крыльевъ, онъ къ намъ притащитъ изъ Треддльстона и другихъ проповѣдниковъ. Мнѣ кажется, хорошо-бы ему намекнуть, что ему перестанутъ отдавать въ починку церковныя повозки и утварь, а кстати напомнить, что домъ и дворъ, въ которыхъ онъ живетъ, принадлежатъ сквайру Донниторну.
   -- Прекрасно, Джоптуа, но вѣдь вы сами говорите, что до сихъ поръ на вашей памяти въ Гейслопѣ никогда не было проповѣдниковъ. Отчего-же вы думаете, что они начнутъ посѣщать васъ теперь? Методисты не любятъ проповѣдывать въ маленькихъ деревушкахъ, гдѣ не наберется и полусотни человѣкъ крестьянъ, да и тѣмъ за работой некогда ихъ слушать. Они почти съ такимъ-же успѣхомъ могли-бы проповѣдывать на необитаемомъ островѣ. Самъ Билль Маскери, кажется, не проповѣдуетъ?
   -- Нѣтъ, сэръ, гдѣ ему? Онъ и двухъ словъ не свяжетъ безъ книги. Вздумай онъ заговорить, ему и не выкарабкаться,-- завязнетъ, какъ корова въ болотѣ. Ну, а сосѣдей бранить -- на это у него языка хватаетъ. Говорилъ-же онъ обо мнѣ, что я слѣпой фарисей. Подумайте только!-- такъ злоупотреблять Священнымъ Писаніемъ! Брать изъ Библіи прозвища для людей, которые и почтеннѣе, и старше его! Да уже чего хуже?-- онъ и васъ, ваше преподобіе, обзывалъ нехорошими словами. Я могъ-бы привести свидѣтелей, и они показали-бы подъ присягой, что онъ называлъ васъ "лѣнивымъ пастыремъ" и "безсловесной собакой". Простите великодушно, что я повторяю такія слова.
   -- Напрасно повторяете, Джошуа. Пусть злыя слова умираютъ своею смертью. Билль Маскери могъ-бы быть гораздо хуже, чѣмъ онъ есть. Говорятъ, прежде онъ былъ горькій пьяница и лѣнтяй,-- не хотѣлъ работать, билъ жену; теперь онъ ведетъ себя скромно, живутъ они съ женой въ довольствѣ и, кажется, дружно. Если вы мнѣ докажете, что онъ ссорится съ сосѣдями и производитъ безпорядки,-- я, какъ священникъ и должностное лицо, сочту своимъ долгомъ вмѣшаться. Но мы съ вами -- умные люди; намъ неприлично поднимать шумъ изъ-за всякаго вздора, точно мы испугались за безопасность истинной церкви только потому, что Билль Маскери сболтнулъ, не подумавши, глупое слово, или какая-то молодая женщина побесѣдовала но душѣ съ горсточкой крестьянъ на лужайкѣ. Надо "жить и давать жить другимъ", Джошуа; это одинаково относится и къ религіи, какъ ко всему остальному. Продолжайте исполнять ваши обязанности по приходу такъ-же хорошо, какъ исполняли ихъ до сихъ поръ, шейте вашимъ сосѣдямъ все такіе-же чудесные, крѣпкіе сапоги,-- и. будьте увѣрены, ничего дурного съ Гейслопомъ не случится.
   -- Ваше преподобіе очень добры, что такъ говорите, и я хорошо понимаю, что какъ сами вы не живете въ приходѣ, то на моихъ плечахъ больше отвѣтственности.
   -- Разумѣется. И вы должны стараться не унижать нашу церковь въ глазахъ прихожанъ, показывая, что вы боитесь за нее по поводу всякой бездѣлицы. Я полагаюсь на вашъ здравый смыслъ, Джошуа, и надѣюсь, что вы больше не станете обращать вниманія на то. что скажетъ Билль Маскери о васъ или обо мнѣ. И вы, и ваши сосѣди, покончивъ съ дневной работой, какъ добрые христіане,-- можете продолжать пить свое пиво -- конечно, умѣренно, и если Билль Маскери не желаетъ присоединиться къ вашему обществу, а предпочитаетъ ходить въ Треддльстонъ на молитвенныя собранія,-- пусть его дѣлаетъ, какъ знаетъ. Это васъ не касается, покуда и онъ не мѣшаетъ вамъ дѣлать то, что вамъ нравится. А если людямъ вздумается кое-когда позлословить на нашъ счетъ, то къ этому мы должны быть такъ-же равнодушны, какъ наша старая колокольня къ карканью грачей. Билль Маскери каждое воскресенье ходитъ въ церковь, а по буднямъ усердно занимается своимъ ремесломъ, и пока онъ это дѣлаетъ, мы не вправѣ его безпокоить.
   -- Да, сэръ, но когда онъ придетъ въ церковь, тошно бываетъ глядѣть на него. Какъ только мы запоемъ, онъ начинаетъ качать головой съ такой кислой рожей, что такъ вотъ -- прости Господи -- и чешутся руки дать ему въ зубы. Ужъ извините меня, мистрисъ Ирвайнъ, и вы, ваше преподобіе, что я такъ говорю передъ вами. А одинъ разъ онъ даже сказалъ, что слушать наше рождественское пѣніе -- все равно, что слушать, какъ трещитъ хворостъ въ печкѣ.
   -- Что-жъ, это только доказываетъ, что у него плохой музыкальный слухъ. Вы сами знаете, чего человѣкъ не можетъ понять,-- ему не вдолбишь. А покамѣстъ вы поете какъ слѣдуетъ, ему никого не удастся убѣдить въ противномъ.
   -- Оно такъ, сэръ, вы правы; но только нельзя равнодушно слышать -- всѣ внутренности переворачиваются, когда такъ обращаются съ Святымъ Писаніемъ. Я не хуже его знаю Библію; ущипните меня, когда я сплю, и я отбарабаню вамъ всѣ псалмы отъ слова до слова, но я не стану прикрывать святыми словами мои собственныя скверныя мысли,-- я для этого слишкомъ глубоко чту Писаніе. Это все равно, что я взялъ-бы чашу отъ Святыхъ даровъ и сталъ-бы ѣсть изъ нея супъ за обѣдомъ.
   -- Это очень дѣльное замѣчаніе, Джошуа, но какъ я вамъ уже сказалъ...
   Мистеръ Ирвайнъ еще не договорилъ, когда по каменному полу наружныхъ сѣней застучали каблуки чьихъ-то ботфортъ и послышалось бряцаніе шпоръ. Джошуа Раннъ поспѣшно отодвинулся отъ двери, пропуская въ комнату новаго гостя, который остановился на порогѣ и сказалъ звучнымъ теноромъ:
   -- Крестнику Артуру можно войти?
   -- Входи, вход у ее видѣть, мистриссъ Пойзеръ!
   -- Право, сэръ, она не стоитъ того, чтобъ вы вошли въ нее, ибо Гетти стоитъ прямо на срединѣ и дѣлаетъ масло; случилось такъ, что масло стали сбивать позже обыкновеннаго... мнѣ, просто, стыдно.
   Эти слова мистриссъ Пойзеръ произнесла, краснѣя. Она повѣрила, что капитанъ былъ дѣйствительно заинтересованъ ея молочными кружками и, пожалуй, провѣрилъ свое мнѣніе о ней по виду ея сырни.
   -- О, я не сомнѣваюсь, что она находится въ удивительномъ порядкѣ. Сведите меня туда, сказалъ капитанъ, самъ пролагая себѣ дорогу, между-тѣмъ, какъ мистриссъ Пойзеръ слѣдовала за нимъ.
  

VII.
Сырня.

   Сырню, конечно, стоило посмотрѣть: она представляла зрѣлище, которое заставило бы людей, жившихъ въ душныхъ и пыльныхъ улицахъ, захворать отъ страстнаго желанія находиться въ ней: такая прохлада, такая чистота, такое благоуханіе новопрессованнаго сыра, твердаго масла, деревянныхъ сосудовъ, безпрестанно омываемыхъ чистою водою; такой мягкій оттѣнокъ красной глиняной посуды и сливочныхъ поверхностей, темнаго дерева и полированной жести, сѣраго известняка и изобильной оранжевой ржавчины на чугунныхъ гиряхъ, крюкахъ и петляхъ. Но эти подробности замѣчаются только вскользь, когда онѣ окружаютъ очаровательную дѣвушку семнадцати лѣтъ, которая стоитъ на маленькихъ деревянныхъ башмачкахъ и, скругливъ свою руку съ ямочками на локтяхъ, снимаетъ съ вѣсовъ фунтъ масла.
   На лицѣ Гетти выступила глубокая краска, когда капитанъ Донниторнъ вошелъ въ сырню и заговорилъ съ нею. Но то вовсе не была краска, наведенная страхомъ, ибо ее сопровождали улыбки и ямочка около губъ и искорки изъ-подъ длинныхъ вьющихся темныхъ рѣсницъ. И въ то время, какъ ея тётка разсказывала джентльмену, что вотъ, пока еще не всѣ телята отняты отъ груди, слѣдуетъ беречь молоко и ограничиваться небольшимъ количествомъ его для дѣланія сыра и масла, что короткорогій скотъ, купленный для пробы, даетъ хотя и большее количество молока, но низшаго достоинства, и о многихъ другихъ предметахъ, могущихъ интересоватъ молодаго джентльмена, который современенъ сдѣлается сельскимъ хозяиномъ, Гетти вскидывала кверху и прихлопывала фунтъ масла съ совершенно-самоувѣреннымъ, кокетливымъ видомъ, въ душѣ своей сознавая, что ни одинъ поворотъ ея головы не оставался незамѣченнымъ.
   Есть различные разряды красоты, заставляющіе мужчинъ сходить съ ума различнымъ образомъ, начиная съ отчаянія и до глупостей. Но есть разрядъ красоты, который, кажется, созданъ длятого, чтобъ кружить головы нетолько мужчинамъ, но и всѣмъ разумнымъ млекопитающимъ животнымъ, даже женщинамъ. Красота эта походитъ на красоту котятъ, или крошечныхъ пушистыхъ утокъ, которыя мило журчатъ своимъ нѣжнымъ клювомъ, или грудныхъ дѣтей, только-что начинающихъ бродить и дѣлать сознательныя продѣлки -- красота, которая никогда не разсердитъ, но которую вы готовы уничтожить за то, что она неспособна понять настроеніе вашей души, причиняемое ею. Красота Гетти Соррель принадлежала къ этому разряду. Ея тётка, мистриссъ Пойзеръ, которая принимала видъ, будто равнодушна ко всякому личному влеченію, и старалась быть строжайшимъ изъ менторовъ, безпрестанно смотрѣла изподтишка на прелестную Гетти, очарованная ею противъ воли, и изливъ на нее такую брань, какая естественно вытекала изъ ея заботливости сдѣлать добро племянницѣ своего мужа -- неимѣвшей матери, которая могла бы побранить ее, бѣдное созданіе!-- она часто говаривала своему мужу, когда знала, что никто не могъ услышать ее: "я должна сознаться въ томъ, что чѣмъ больше шалитъ эта маленькая плутовка, тѣмъ она кажется милѣе".
   Было бы почти безполезно разсказывать вамъ, что у Гетти щеки походили на лепестки розы, что ямочки играли около ея хорошенькаго рта, что ея большіе, темные глаза скрывали подъ длинными рѣсницами нѣжное плутовство и что ея вьющіяся волосы, хотя и зачесываемые назадъ подъ круглымъ чепчикомъ въ то время, когда она находилась при работѣ, выбивались темными, красивыми кольцами на лобъ и около ея бѣлыхъ, наподобіе раковинъ, ушей. Было бы почти безполезно разсказывать, какъ мило обрисовывалась ея розовая съ бѣлымъ косынка, подогнутая подъ ея низенькій шелковый корсетъ цвѣта сливы, или какъ холстинный передникъ съ нагрудникомъ, надѣваемый ею, когда она сбивала масло, казалось, могъ бы служить образцомъ, по которому герцогини должны бы дѣлать для себя шелковые, еслибь только послѣдніе стали падать такими очаровательными складками; или какъ ея коричневые чулки и застегнутые башмаки на толстыхъ подошвахъ теряли всю свою неуклюжесть, которую должны были непремѣнно имѣть безъ ея прелестныхъ ножекъ; было бы почти безполезно разсказывать обо всемъ этомъ, если только вы не видѣли женщины, которая произвела на васъ такое же впечатлѣніе, какое Гетти производила на окружающихъ, ибо, въ противномъ случаѣ, хотя вы и вызовете образъ миловидной женщины, онъ вовсе не будетъ походить на эту сводившую съ ума милую, какъ котенокъ, дѣвушку. Я, пожалуй, могъ бы описать всю божественную прелесть яснаго весенняго дня; но если вы никогда въ жизни не забывались вполнѣ, напрягая свое зрѣніе, чтобъ не упустить изъ виду подымающагося жаворонка, или прогуливаясь по тихимъ аллеямъ, когда только-что раскрывшійся цвѣтъ растеній наполняетъ ихъ священною, безмолвною красотою, уподобляющею ихъ-украшеннымъ рѣзною работою проходамъ къ церкви, то какую пользу принесъ бы мой описательный перечень? Вы никогда не были бы въ-состояніи знать, что я разумѣлъ подъ свѣтлымъ весеннимъ днемъ. Красоту Гетти можно было сравнить съ красотою весенняго времени; то была красота молодыхъ рѣзвыхъ созданій, кругленькихъ, пугающихъ, обманывающихъ васъ ложнымъ видомъ невинности -- невинности, напримѣръ, теленка, со звѣздою на лбу, который, желая предпринять прогулку внѣ границъ, увлекаетъ васъ въ строгую скачку съ препятствіями чрезъ плетень и ровъ и останавливается только среди болота.
   А какъ прелестны позы и движенія, которыя принимаетъ очаровательная дѣвушка, дѣлая масло, эти безпокойныя движенія, придающія очаровательные изгибы рукѣ и боковое наклоненіе круглой бѣлой шеѣ -- особыя движенія, причиняемыя сбивкою и растираніемъ масла ладонью руки, и потомъ приспособленіе и окончательная отдѣлка, которыхъ никакъ нельзя достигнуть безъ большой игры полныхъ губъ и темныхъ глазъ. И потомъ самое масло, кажется, сообщаетъ особенную свѣжесть и очарованіе: такъ оно чисто, такъ оно благоуханно; оно выходитъ изъ формы съ такою прелестною твердою поверхностью, какъ мраморъ, при блѣдно-желтомъ свѣтѣ. Притомъ же, Гетти была преимущественно искуссна въ дѣланіи масла. Это дѣло тётка ея позволяла себѣ оставлять безъ строгаго порицанія; такимъ-образомъ, она занималась имъ со всею граціею, которая нераздѣльна съ полнымъ знаніемъ дѣла.
   -- Я надѣюсь, что вы поспѣете къ большому празднику тридцатаго іюля, мистриссъ Пойзеръ, сказалъ капитанъ, когда онъ уже въ достаточной степени выразилъ свое удивленіе касательно сырни и сдѣлалъ нѣсколько импровизированныхъ замѣчаній по поводу турнепъ и короткорогаго скота.-- Вы знаете, что должно случиться тогда, и я ожидаю, что вы пріѣдете раньше всѣхъ и уѣдете позже всѣхъ. Позвольте мнѣ попросить вашу руку на два танца, миссъ Гетти! Я знаю, что если не получу вашего слова теперь же, то мнѣ едва-ли удается танцовать съ вами, ибо всѣ молодые фермеры-щоголи постараются завладѣть вами.
   Гетти улыбнулась и покраснѣла; но прежде, чѣмъ она могла отвѣтить, въ разговоръ вмѣшалась мистриссъ Пойзеръ, скандализированная при одной только мысли, что молодой сквайръ могъ быть исключенъ какимъ-нибудь кавалеромъ ниже его.
   -- Право, сэръ, вы очень-любезны, что такъ внимательны къ ней. И я увѣрена, что когда вамъ только будетъ угодно танцовать съ нею, она будетъ гордиться этимъ и будетъ благодарна вамъ, еслибъ даже ей пришлось простоять одной весь остальной вечеръ.
   -- О, нѣтъ, нѣтъ! Это значило бы жестоко поступить со всѣми другими молодыми людьми, которые могутъ танцовать. Но вы обѣщаете мнѣ два танца, не правда ли? продолжалъ капитанъ, рѣшившійся заставить Гетти посмотрѣть на него и заговорить съ нимъ.
   Гетти сдѣлала маленькій, легкій книксенъ и, бросивъ на него полуробкій, полукокетливый взглядъ, сказала:
   -- Да; благодарю васъ, сэръ!
   -- И вы должны привести съ собою всѣхъ вашихъ дѣтей, вы знаете, мистриссъ Пойзеръ, вашу крошку. Тотти и вашихъ мальчиковъ. Я хочу, чтобъ всѣ младшія дѣти пришли въ имѣніе -- всѣ тѣ, которыя будутъ красивыми молодыми юношами и дѣвицами, когда я буду лысымъ старикомъ.
   -- О, дорогой сэръ, до этого еще очень-далеко, сказала мистриссъ Пойзеръ, совершенно смутившись тѣмъ, что молодой сквайръ такъ легко отзывался о себѣ самомъ, и думая, съ какимъ интересомъ мужъ будетъ слушать ея разсказъ объ этомъ замѣчательномъ образчикѣ джентльменскаго юмора. Капитана считали большимъ весельчакомъ и острякомъ, и онъ былъ большимъ фаворитомъ во всемъ имѣніи, по случаю своего вольнаго обращенія. Всѣ арендаторы были увѣрены, что дѣла приняли бы совершенно другой оборотъ, еслибъ бразды перешли въ его руки: тогда былъ бы рай на землѣ, изобиліе новыхъ воротъ, дозволеніе брать известь и прибыли десять на сто.
   -- Но гдѣ же сегодня Тотти? сказалъ онъ.-- Мнѣ хотѣлось бы видѣть ее.
   -- Да, гдѣ же наша крошка, Гетти? сказала мистриссъ Пойзеръ.-- Она вотъ недавно только вошла сюда.
   -- Не знаю. Она пошла, кажется, въ пивницу къ Нанси.
   Гордая мать, будучи не въ-состояніи противиться соблазну и не показать своей Тотти, вдругъ взошла въ заднюю кухню, отъискиваа дочь, но вмѣстѣ съ тѣмъ опасаясь, не случалось ли чего съ Тотти, что могло бы помѣшать ея крошечной особѣ и одеждѣ представиться постороннему человѣку въ приличномъ видѣ.
   -- А вы носите масло на рынокъ, когда сдѣлали его? сказалъ, между-тѣмъ, капитанъ, обращаясь къ Гетти.
   -- О, нѣтъ, сэръ, въ -- особенности, когда оно такъ тчжрло: у меня нѣтъ силъ несть его. Аликъ возитъ масло на лошади.
   -- Конечно, я увѣренъ, что ваши миленькія ручки не созданы для такихъ тяжестей. Но вы иногда прогуливаетесь въ эти очаровательные вечера, не правда ли? Отчего вы иногда не прогуливаетесь въ рощѣ? тамъ теперь все такъ зелено, такъ пріятно. Я не вижу васъ нигдѣ, кромѣ дома и церкви.
   -- Тетушка не любитъ, чтобъ я ходила гулять, и я хожу только тогда, когда мнѣ нужно идти куда-нибудь, сказала Гетти.-- Но я иногда прохожу и черезъ рощу.
   -- А вы никогда не заходите къ мистриссъ Бестъ, экономкѣ? Кажется, я васъ видѣлъ одинъ разъ въ экономкиной комнатѣ.
   -- Я хожу не къ мистриссъ Бестъ, а къ мистриссъ Помфретъ, горничной леди. Она учитъ меня строчить бѣлье и чинить кружева. Я приду къ ней къ чаю завтра послѣ обѣда.
   Причину, позволившую состояться этому tête-à-tête, можно только узнать, если посмотрѣть въ заднюю кухню, гдѣ Тотти открыли въ то время, какъ она терла носъ валявшимся мѣшкомъ съ синькой и въ ту же минуту позволила довольно-изобильнымъ каплямъ синьки капать на ея чистый послѣобѣденный передничекъ. Но теперь она явилась, держа за руку мать... кончикъ ея кругленькаго носика что-то блисталъ отъ недавняго и торопливаго прикосновенія воды съ мыломъ.
   -- Вотъ она! сказалъ капитанъ, поднимая ее и сажая на низкую каменную полку.-- Вотъ Тотти!.. Кстати, какъ ея другое имя? Вѣдь ея крестили не Тотти?
   -- О, сэръ, это вовсе не настоящее ея имя. Ея крестили Шарлоттой. Это фамильное имя мистера Пойзера: его бабушку звали Шарлоттой. Но мы сначала называли ее Лотти; а теперь это обратилось въ Тотти. Дѣйствительно, оно скорѣе походитъ на собачье имя, нежели на имя христіанскаго ребенка.
   -- Тотти это прелестное имя. Ну, да она и похожа на Тотти. А что, есть у ней карманъ? сказалъ капитанъ, шаря въ своихъ жилетныхъ карманахъ.
   Тотти немедленно съ большею важностью подняла свое платьице и показала крошечный красненькій кармашекъ, въ настоящую минуту находившійся въ совершенно-тощемъ положеніи.
   -- Въ немъ нѣтъ ничего, сказала она, посмотрѣвъ на карманъ весьма-серьёзно.
   -- Нѣтъ! какая жалость! такой миленькій кармашекъ! Ну, хорошо: кажется, у меня въ карманѣ нѣсколько вещей, которыя будутъ мило звучать въ твоемъ. Да! я объявляю, что у меня есть пять небольшихъ кругленькихъ серебряныхъ вещицъ, и послушайте, какъ мило онѣ будутъ звенѣть въ тоттиномъ красненькомъ карманчикѣ.
   Затѣмъ онъ потрясъ карманъ съ пятью полушиллингами въ немъ, и Тотти показала свои зубы и наморщила носъ въ большомъ восторгѣ; но, догадываясь, что она ничего болѣе не получитъ, оставаясь здѣсь, она соскочила съ полки и побѣжала, чтобъ позвонить своимъ карманомъ передъ Нанси, между-тѣмъ, какъ мать кричала ей вслѣдъ:
   -- Какъ тебѣ не стыдно, шалунья-дѣвочка! не поблагодарила капитана за то, что онъ далъ тебѣ. Это очень-любезно съ вашей стороны, сэръ; но она, просто стыдъ, какъ избалована. Отецъ не позволяетъ отказывать ей ни въ чемъ, и вотъ теперь съ ней нельзя управиться. Вотъ что значитъ самая младшая изъ дѣтей, и къ-тому же, единственная дочь.
   -- О, она презабавная пышечка! Я, право, не желалъ бы, чтобъ она перемѣнилась. Но я долженъ идти теперь, ибо, я полагаю, нашъ приходскій священникъ ждетъ меня.
   Сказавъ: "прощайте!" окинувъ кругомъ свѣтлымъ взоромъ и поклонившись Гетти, Артуръ оставилъ сырню. Но онъ ошибся, воображая, что его ждали. Приходскій священникъ былъ такъ заинтересованъ своимъ разговоромъ съ Диною, что ему было бы непріятно окончить его раньше, и вы теперь услышите, что они говорили другъ другу.
  

VIII.
Призваніе.

   Дина, вставшая съ своего мѣста, когда вошли джентльмены, но продолжавшая держать простыню, которую она чинила, почтительно присѣла, увидѣвъ, что мистеръ Ирвайнъ смотрѣлъ на нее и приближался къ ней. Онъ до этого времени никогда не говорилъ съ нею, никогда не стоялъ съ ней лицомъ-къ-лицу, и ея первая мысль, когда ихъ взоры встрѣтились, была: "Что за миловидное лицо! Дай Богъ, чтобъ доброе сѣмя пало на эту почву, ибо оно принялось бы несомнѣнно." Вѣроятно, оба они произвели другъ на друга пріятное впечатлѣніе, ибо мистеръ Ирвайнъ поклонился ей съ благосклоннымъ уваженіемъ, которое было бы совершенно-умѣстнымъ, еслибъ она была достойнѣйшая изъ всѣхъ знакомыхъ ему лэди.
   -- Вы только проѣздомъ въ этой странѣ, кажется? были его первыя слова, когда онъ сѣлъ противъ нея.
   -- Нѣтъ, сэръ, я пришла сюда изъ Снофильда въ Стонишейрѣ. Но моя тётка была такъ любезна и пожелала, чтобъ я отдохнула отъ моихъ тамошнихъ занятій, потому-что я захворала тамъ, и она пригласила меня придти и остаться съ ней нѣсколько времени.
   -- Ахъ, я помню Снофильдъ очень-хорошо: я однажды имѣлъ случай быть тамъ. Это -- печальное, открытое мѣсто. Они строили тамъ бумагопрядильную фабрику; но тому уже нѣсколько лѣтъ назадъ. Я полагаю, что это мѣсто порядочно измѣнилось, благодаря занятіямъ, которыя должна была доставить бумагопрядильня.
   -- Оно измѣнилось только въ томъ отношеніи, что бумагопрядильня привела въ это мѣсто людей, которые достаютъ себѣ пропитаніе, работая на ней, и доставила большую пользу торговому народу. Я сама работаю на бумагопрядильнѣ и имѣю причину быть благодарною, ибо эта работа позволяетъ мнѣ существовать и еще оставляетъ мнѣ излишекъ. Но все же страна та -- печальное, открытое мѣсто, какъ говорите вы, сэръ... и очень различается отъ этой страны.
   -- У васъ, вѣроятно, живутъ тамъ родственники, такъ-что вы привязаны къ той странѣ, какъ къ вашему дому?
   -- Прежде тамъ жила у меня тётка. Она выростила меня, ибо я была сиротой. Но она была взята изъ этого міра семь лѣтъ тому назадъ, и у меня, сколько я знаю, нѣтъ другихъ родственниковъ, кромѣ тётушки Пойзеръ, которая очень-добра ко мнѣ и хотѣла бы, чтобъ я пришла жить въ эту страну. Конечно, эта страна хорошая: въ ней нѣтъ недостатка въ хлѣбѣ; но я не вольна оставить Снофильдъ, куда я была принята сначала и гдѣ глубоко вросла, какъ маленькая травка на вершинѣ горы.
   -- А, у васъ, кажется, много духовныхъ друзей и товарищей тамъ; вы методистка... послѣдовательница Несли, если я не ошибаюсь?
   -- Да, моя тётка въ Снофильдѣ принадлежала къ тому обществу, и я должна быть благодарна, ибо по этому самому пользовалась многими преимуществами съ моего перваго дѣтства.
   -- А вы давно уже стали проповѣдывать?... ибо мнѣ говорили, что вы проповѣдывали въ Геслонѣ вчера вечеромъ.
   -- Я начала проповѣдывать четыре года тому назадъ, когда мнѣ исполнилось двадцать-одинъ годъ.
   -- Въ такомъ случаѣ, ваше общество допускаетъ женщинъ проповѣдывать?
   -- Оно не запрещаетъ этого, сэръ, если у женщинъ есть ясное призваніе къ этому дѣлу и когда ихъ церковное служеніе признано обращеніемъ грѣшниковъ и укрѣпленіемъ въ вѣрѣ людей божіихъ. Мистриссъ Флечеръ, о которой вы, вѣроятно, слышали, кажется, первая стала проповѣдывать въ обществѣ, до своего замужства, когда она была миссъ Бозанке, и мистеръ Бесли одобрилъ, что она принялась за это дѣло. Она обладала необыкновеннымъ даромъ, и тамъ живетъ теперь еще много другихъ, которыхъ можно назвать драгоцѣнными помощниками ближнихъ въ дѣлѣ служенія. Я слышала, что противъ этого возвышались голоса въ обществѣ въ послѣднее время; но я вполнѣ увѣрена, что это не заслужитъ ни малѣйшаго вниманія. Не во власти человѣческой пролагать путь духу божію, подобно тому какъ люди пролагаютъ пути для теченія воды, говоря: "теки здѣсь, но не теки тамъ".
   -- Но не находите ли вы нѣкоторой опасности между вашимъ народомъ... и не хочу сказать что-либо про васъ въ этомъ отношеній: о, нѣтъ! я далекъ отъ этой мысли... но не находите ли вы, что иногда какъ мужчины, такъ и женщины считаютъ себя путями духа божія и совершенно ошибаются, такъ-что посвящаютъ себя дѣлу, къ которому они вовсе неспособны, и, такимъ-образомъ, возбуждаютъ презрѣніе къ святынѣ?
   -- Безъ всякаго сомнѣнія, это случается иногда; ибо между нами бывали злые люди, которые старались обмануть братьевъ, и были также и такіе, которые обманывали самихъ себя. Но мы не безъ наставленія и наказанія; при помощи которыхъ мы налагаемъ узду на эти вещи. Между нами существуетъ строгій порядокъ, и братья, и сестры бдятъ надъ душами другъ друга, подобно тѣмъ людямъ, которые должны отдать отчётъ въ томъ. Не думайте, чтобъ каждый изъ нихъ шёлъ своей дорогой и говорилъ: "Развѣ я хранитель моего брата?"
   -- Но разскажите мнѣ... если только я смѣю спросить васъ, ибо мнѣ было бы; дѣйствительно, очень-интересно знать это... какимъ образомъ пришла вамъ первая мысль проповѣдывать?
   -- На дѣлѣ-то, сэръ, я вовсе не думала объ этомъ... съ того времени, когда мнѣ минуло шестнадцать лѣтъ, я стала говорить съ маленькими дѣтьми и учить ихъ, иногда сердце мое становилось какъ-то обширнѣе, и я говорила въ классѣ, и меня влекло молиться у изголовья больныхъ. Но я еще не чувствовала влеченія къ проповѣди; ибо когда я не очень побуждена къ тому, то меня слишкомъ влечетъ сидѣть смирно и оставаться наединѣ: кажется, я могла бы сидѣть молча весь день съ мыслями о Богѣ, переполнявшими мою душу... подобно тому, какъ кремни лежатъ, омываемые Ивовымъ Ручьемъ. Ибо мысли такъ велики, неправда ли, сэръ? Онѣ, кажется, лежатъ на насъ, какъ глубокій потокъ, и онѣ осаждаютъ меня въ такой степени, что я забываю, гдѣ нахожусь, забываю обо всемъ, что меня окружаетъ, и теряюсь въ мысляхъ, въ которыхъ не могу дать никакого отчета, ибо я не могла бы ни начать, ни кончить ихъ словами. И это случалось со мной съ того времени, какъ я только помню себя; но мнѣ иногда казалось, будто рѣчь подходила ко мнѣ безъ всякой воли съ моей стороны, и слова давались мнѣ такъ, что они выходили какъ выступаютъ слезы, потомучто наши сердца полны, и мы не можемъ помочь этому. Тѣ времена всегда были временами великой благодати, хотя я никогда не думала, чтобъ это могло случиться со мною передъ собраніемъ народа. Но, сэръ, провидѣніе ведетъ насъ, какъ маленькихъ дѣтей, по пути, котораго мы не знаемъ. Я была призвана проповѣдывать совершенно-внезапно, и съ того времени я никогда не оставалась въ сомнѣніи объ обязанности, возложенной на меня.
   -- Но разскажите мнѣ объ обстоятельствахъ... какъ именно случилось это... разскажите мнѣ о томъ самомъ днѣ, въ который вы начали проповѣдывать.
   -- Однажды въ воскресенье я съ братомъ Марловымъ, который былъ уже старъ, одинъ изъ мѣстныхъ проповѣдниковъ, шла вмѣстѣ всю дорогу въ Геттон-Дипсъ. Геттон-Дипсъ -- деревня, гдѣ люди добываютъ себѣ пропитаніе, работая въ свинцовыхъ рудахъ, и гдѣ нѣтъ ни церкви, ни проповѣдника и люди живутъ какъ овцы безъ пастуха. Она отдалена отъ Снофильда больше, чѣмъ на двѣнадцать миль, и мы отправились въ путь рано утромъ, такъ-какъ дѣло было лѣтомъ, и я какъ-то чудесно чувствовала божественную любовь, когда мы шли по холмамъ, гдѣ нѣтъ такихъ деревьевъ, какъ здѣсь -- вамъ это извѣстно, сэръ -- деревьевъ, изъ-за которыхъ небо казалось бы меньше, гдѣ вы видите, что небеса разстилаются надъ вами, какъ палатка, и чувствуете, что васъ окружаютъ объятія Всевышняго. Но прежде, чѣмъ мы достигли Геттона, у брата Марлова сдѣлалось головокруженіе, отъ котораго онъ чуть не упалъ; ибо онъ работалъ сверхъ силъ своихъ, для своихъ лѣтъ, бдѣлъ и проповѣдывалъ и проходилъ множество миль, возвѣщая слово божіе и занимаясь тканьемъ холста. И когда мы достигли деревни, то всѣ люди ждали его; ибо онъ назначилъ время и мѣста, когда былъ тамъ прежде, и тѣ изъ жителей, которые хотѣли слышать слово жизни, собрались на мѣстѣ, гдѣ избы были гуще, такъ-что и другіе могли быть привлечены на проповѣдь. Но онъ чувствовалъ, что не въ-состояніи держаться на ногахъ и проповѣдывать, и принужденъ былъ лечь въ первой избѣ, къ которой мы подошли. Такимъ-образомъ, я вышла къ народу, думая, что мы войдемъ въ одинъ изъ домовъ и что я буду читать и молиться съ ними. Но когда я проходила мимо избъ и увидѣла пожилыхъ, дрожавшихъ на ногахъ женщинъ въ дверяхъ и жосткіе взгляды мужчинъ, которыхъ взоры, казалось, вовсе не видѣли воскреснаго утра, какъ-будто эти люди были безгласными волами, никогда неподымавшими глазъ къ небу, то я почувствовала большое движеніе въ моей душѣ и дрожала всѣмъ тѣломъ, будто поколебалъ меня сильный духъ, входившій въ мое слабое тѣло. И я пошла туда, гдѣ собралась небольшая толпа народа, и взошла на низкую стѣну, выстроенную со стороны зеленаго холма, и говорила слова, дававшіяся мнѣ обильно. И жители вышли всѣ изъ своихъ избъ и окружили меня, и многіе изъ нихъ плакали надъ своими грѣхами и съ того времени вступили въ связь съ Богомъ. Такъ начала я проповѣдывать, сэръ, и съ-тѣхъ-поръ я продолжала проповѣдывать.
   Дина опустила работу во время этого разсказа. Она говорила, по своему обыкновенію, просто, но тѣмъ искреннимъ, внятнымъ, дрожащимъ дискантомъ, которымъ она всегда господствовала надъ своими слушателями. Она нагнулась теперь, чтобъ поднять свое шитье, и затѣмъ занялась имъ, какъ прежде. Мистеръ Ирвайнъ былъ заинтересованъ чрезвычайно. Онъ подумалъ: "Только жалкій негодяй сталъ бы корчить здѣсь педагога: это все-равно, что пойдти и читать наставленіе деревьямъ, зачѣмъ они растутъ по своему собственному образцу."
   -- И вы никогда не чувствуете какого-либо смущенія отъ сознанія вашей юности... что вы милая молодая женщина, на лицо которой устремлены глаза мужчинъ? сказалъ онъ громко.
   -- Нѣтъ, у меня нѣтъ мѣста для такихъ чувствъ, и я не вѣрю, что люди когда-либо обращаютъ на это вниманіе. Я думаю, сэръ, что, когда Богъ заставляетъ насъ чувствовать свое присутствіе, мы походимъ на пылающій кустъ: Моисей никогда не обращалъ вниманія, какого рода былъ этотъ кустъ -- онъ видѣлъ только сіяніе Господа. Я проповѣдывала такимъ грубымъ невѣжественнымъ людямъ, какіе только могутъ быть въ деревняхъ около Снофильда -- мужчинамъ самаго жестокаго и дикаго вида; но они никогда не обращались ко мнѣ съ невѣжливымъ словомъ и часто искренно благодарили меня, когда давали мнѣ дорогу длятого, чтобъ я могла пройдти между ними.
   -- Этому я могу повѣрить... этому я, дѣйствительно, могу повѣрить, выразительно сказалъ мистеръ Ирвайнъ.-- А скажите, что выдумаете о людяхъ, передъ которыми вы проповѣдывали вчера вечеромъ? Нашли ли вы ихъ тихими и внимательными?
   -- Очень-тихими, сэръ; но я не замѣтила въ нихъ признаковъ значительнаго дѣйствія, исключая одной молодой дѣвушки, которую зовутъ Бесси Кренеджъ и о которой сильно скорбѣла душа моя, когда я впервые замѣтила ея цвѣтущую юность, предающуюся глупостямъ и тщеславію. Потомъ я разговаривала и молилась съ нею отдѣльно и надѣюсь, что ея сердце тронуто. Но я замѣтила, что въ этихъ деревняхъ, гдѣ люди ведутъ тихую жизнь среди зеленыхъ пастбищъ и спокойныхъ водъ, воздѣлывая землю и занимаясь скотоводствомъ, встрѣчается странная холодность къ слову божію, совершенно не такъ, какъ въ большихъ городахъ, напримѣръ въ Лидсѣ, куда я заходила однажды, чтобъ навѣстить благочестивую женщину, которая проповѣдуетъ тамъ. Удивительно, какъ богата жатва душъ на этихъ окруженныхъ высокими стѣнами улицахъ, гдѣ вы ходите, какъ по тюремному двору, и гдѣ слухъ заглушается звуками мірскаго труда. Я думаю, можетъ-быть, это случается потому, что слово божіе отраднѣе, когда жизнь такъ мрачна и случна, и душа алчетъ болѣе, когда тѣло лишено покоя.
   -- Да, нашихъ фермеровъ нелегко расшевелить. Они живутъ почти такъ же медленно, какъ овцы и коровы. Но у насъ есть здѣсь и понятливые работники. Вы, я думаю, знаете, семейство Бидовъ. Мимоходомъ скажу, Сетъ Бидъ -- методистъ.
   -- Да, я знаю Сета хорошо, а его брата, Адама, немного. Сетъ молодой человѣкъ, надъ которымъ Богъ явилъ свою милость, человѣкъ искренній и безукоризненный; а Адамъ похожъ на патріарха Іосифа по своей большой ловкости и знанію и по своему расположенію, которое онъ оказываетъ брату и родителямъ.
   -- Можетъ-быть, вы не знаете, какое несчастіе постигло ихъ въ настоящее время? Ихъ отецъ, Матвѣй Бидъ, утонулъ въ Ивовомъ Ручьѣ въ прошлую ночь, неподалеку отъ своей собственной избы. Я отправляюсь теперь, чтобъ повидаться съ Адамомъ.
   -- Ахъ, бѣдная старуха, ихъ мать! сказала Дина, вдругъ опустивъ руки и смотря передъ собою глазами, исполненными жалости, какъ-будто видѣла предметъ своей симпатіи.-- Она будетъ тяжко сѣтовать, ибо Сетъ разсказывалъ мнѣ, что у ней заботливое, безпокойное сердце. Я должна пойдти и посмотрѣть, не могу ли помочь ей чѣмъ-нибудь?
   Когда она встала и начала складывать свою работу, то капитанъ Донниторнъ, истощивъ всѣ благовидные предлоги длятого, чтобъ остаться между молочными чашами, вышелъ изъ сырни, сопровождаемый мистрисъ Пойзеръ. Мистеръ Ирвайнъ теперь также всталъ и, приблизившись къ Динѣ, протянулъ ей руку и сказалъ:
   -- Прощайте. Я слышалъ, что вы скоро отправитесь отсюда; но вы не въ послѣдній разъ посѣтили вашу тётку... такимъ-образомъ, мы встрѣтимся опять, я надѣюсь.
   Его привѣтливость относительно Дины совершенно успокоила заботы мистриссъ Пойзеръ, и ея лицо прояснилось болѣе обыкновеннаго, когда она сказала:
   -- А я и не спросила о мистриссъ Ирвайнъ и миссъ Ирвайнъ, сэръ! Надѣюсь, что онѣ, слава Богу, здоровы, какъ всегда.
   -- Да. Благодарю васъ, мистриссъ Пойзеръ; только у миссъ Анны опять сильно болитъ сегодня голова. Кстати, всѣмъ намъ понравился вкусный сливочный сыръ, который вы прислали, и въ-особенности моей матушкѣ.
   -- Я, право, очень-рада, сэръ! Я очень-рѣдко дѣлаю этотъ сыръ; но я вспомнила, что мистриссъ Ирвайнъ любила его. Потрудитесь засвидѣтельствовать ей мое почтеніе, также миссъ Кетъ и миссъ Аннѣ. Онѣ ужь очень-давно не заходили взглянуть на моихъ куръ, а у меня есть нѣсколько прелестныхъ пестрыхъ цыплятъ, черныхъ съ бѣлымъ; можетъ-быть, миссъ Кетъ желала бы имѣть между своими нѣсколько такихъ.
   -- Хорошо, я скажу ей; она должна притти и посмотрѣть ихъ. Прощайте! сказалъ священникъ, садясь на лошадь.
   -- Вы поѣзжайте тихонько, Ирвайнъ! сказалъ Донниторнъ, также садясь на лошадь.-- Я догоню васъ въ три минуты. Я только вотъ пойду поговорить съ пастухомъ о щенкахъ. Прощайте, мистриссъ Пойзеръ! Скажите вашему мужу, что я скоро зайду и буду имѣть съ нимъ продолжительный разговоръ.
   Мистриссъ Пойзеръ почтительно присѣла и смотрѣла вслѣдъ двумъ лошадямъ, до-тѣхъ-поръ, пока онѣ не исчезли со двора среди значительнаго волненія со стороны свиней и куръ и при бѣшеномъ негодованіи бульдога, исполнявшаго пиррическую пляску, которая, казалось, каждую минуту грозила оборвать цѣпь. Мистриссъ Пойзеръ приходила въ восторгъ отъ этого шумнаго выѣзда: онъ служилъ для нея яснымъ увѣреніемъ, что фермерскій дворъ былъ хорошо оберегаемъ и что праздношатающіеся не могли войдти незамѣченными. Когда ворота затворились за капитаномъ, только тогда она снова отправилась въ кухню, гдѣ стояла Дина, держа въ рукахъ свою шляпку и ожидая тётку, чтобъ поговорить съ нею, а потомъ уже отправиться въ избу Лисбетъ Бидъ.
   Мистриссъ Пойзеръ, однакожь, хотя и видѣла шляпку, медлила принять видъ, что замѣтила ее, а хотѣла прежде облегчить себя отъ удивленія, причиненнаго поведеніемъ мистера Ирвайна.
   -- Какъ, и мистеръ Ирвайнъ вовсе не сердился? Что сказалъ онъ тебѣ, Дина? Развѣ онъ не бранилъ тебя за то, что ты проповѣдывала?
   -- Нѣтъ, онъ вовсе не сердился; онъ былъ очень-привѣтливъ со мною. Онъ, просто, заставилъ меня говорить съ нимъ, и я, право, не знаю, какимъ образомъ, ибо я считала его всегда свѣтскимъ садукеемъ. Но его лицо такъ же пріятно, какъ утреннее сіяніе солнца.
   -- Пріятно! А что жь ты ожидала найдти въ немъ, кромѣ пріятнаго? сказала мистриссъ Пойзеръ нетерпѣливо, снова принимаясь за свое вязанье.-- Я думаю, что у него пріятное лицо, еще-бы! вѣдь онъ природный джентльменъ, и мать-то у него точно картина. Ты можешь обойдти всю страну и не найдешь другой такой женщины, да еще шестидесяти-шести лѣтъ. Это чего-нибудь да стоитъ посмотрѣть на такого человѣка, когда онъ въ воскресенье находится на каѳедрѣ. Какъ я вотъ говорю Пойзеру, это все равно, что посмотрѣть на полную жатву пшеницы, на отличную сырню, окруженную прекрасными коровами; это заставляетъ васъ думать, что на свѣтѣ жить хорошо. А что касается тѣхъ созданій, за которыми бѣгаете вы, методистки, то я ужь лучше пошла бы посмотрѣть на малорослую скотину съ голыми ребрами на общемъ выгонѣ. Вотъ славный народъ длятого, чтобъ говорить вамъ о томъ, что справедливо; а судя по виду ихъ, можно заключить, что они во всю жизнь свою не ѣли ничего лучше свинаго жиру и кислаго пирога. Но что сказалъ мистеръ Ирвайнъ о твоей глупой выходкѣ, что ты проповѣдывала на Лугу?
   -- Онъ сказалъ только, что слышалъ о томъ; это, кажется, не причинило ему никакого неудовольствія. Но, дорогая тётушка, перестаньте думать объ этомъ. Онъ сообщилъ мнѣ то, что огорчитъ, конечно, и васъ, какъ огорчило меня. Матвѣй Бидъ утонулъ вчера ночью въ Ивовомъ Ручьѣ, и я думаю, что старуха мать будетъ очень-нуждаться въ утѣшеніи. Можетъ-быть, я могу быть полезна ей; вотъ почему я взяла шляпку и намѣрена пойдти къ бѣдной старушкѣ.
   -- Добрая душа, добрая душа! Но сначала выпей чашку чаю, дитя мое! сказала мистриссъ Пойзеръ, вдругъ переходя изъ мольнаго тона съ пятью бемолями въ открытый и веселый цедурный тонъ.-- Чайникъ ужь кипитъ и будетъ готовъ въ одну минуту; притомъ же, скоро придутъ и малютки и тотчасъ же станутъ просить чаю. Я нисколько не поперечу тебѣ въ томъ, чтобъ ты отправилась къ старухѣ, ибо ты одна изъ тѣхъ, приходъ которыхъ въ дни несчастія приноситъ всегда отраду. Методисты вы или не методисты, это все равно; плоть и кровь, изъ которыхъ созданы люди, составляютъ всю разницу. Одни сыры дѣлаются изъ снятаго молока, а другіе изъ цѣльнаго, и все равно, какъ вы ихъ ни называйте, а вы всегда можете сказать, какое сдѣлано изъ какого по виду и по запаху. Но что касается Матвѣя Бида, то, право, лучше, что онъ ужь болѣе не помѣха -- прости меня, Господи, что я говорю такимъ-образомъ -- ибо въ послѣднія десять лѣтъ онъ только и дѣлалъ безпокойства тѣмъ, которые были близки къ нему. И я думаю, недурно было бы взять тебѣ съ собою бутылочку рому для старухи, ибо я вполнѣ увѣрена, что у ней нѣтъ и капли чего-нибудь, которая могла бы утѣшить ее. Сядь, дитя мое, успокойся, ибо я не пущу тебя со двора, пока ты не напьешься чаю, я ужь говорю тебѣ.
   Во время послѣдней части этой рѣчи, мистриссъ Пойзеръ доставала чайныя принадлежности съ полокъ и направилась уже въ кладовую за головой сахару, близко сопровождаемая Тотти, явившеюся при звукѣ бренчавшихъ чашекъ, какъ Гетти вышла изъ сырни, давая отдыхъ своимъ уставшимъ рукамъ тѣмъ, что подняла ихъ кверху и скрестила позади головы.
   -- Молли, сказала она нѣсколько-томнымъ голосомъ:-- бѣги тотчасъ же и принеси мнѣ пучокъ листовъ капусты: масло готово, и его можно теперь уложить.
   -- Слышала ты, что случилось, Гетти? сказала ея тётка.
   -- Нѣтъ; да и откуда услышу я о чемъ-нибудь?-- былъ отвѣтъ, произнесенный нѣсколько-обидчивымъ тономъ.
   -- Я думаю, что это тебя не богъ-знаетъ какъ и обезпокоитъ, когда ты услышишь, въ чемъ дѣло. Вѣдь ты вѣтренная голова: ты не стала бы безпокоиться, еслибъ и всѣ умерли, лишь бы ты могла сидѣть тамъ въ комнатѣ наверху и наряжаться нѣсколько часовъ кряду. Но всѣ, кромѣ тебя, заботятся о подобныхъ дѣлахъ, случающихся съ тѣми, которые думаютъ о тебѣ гораздо-больше, нежели ты заслуживаешь. Но Адамъ Бидъ и всѣ его родные могутъ, пожалуй, утонуть, а тебя это и не тронетъ вовсе... черезъ минуту уже ты будешь охорашиваться передъ зеркаломъ.
   -- Адамъ Бидъ... утонулъ? сказала Гетти, опустивъ руки и осматриваясь кругомъ нѣсколько-потеряннымъ взоромъ, но подозрѣвая, что тётка, по своему обыкновенію, преувеличивала съ дидактическою цѣлью.
   -- Нѣтъ, моя милая, нѣтъ, сказала Дика ласково, ибо мистриссъ Пойзеръ прошла въ кладовую, не удостоивъ дать Гетти болѣе-точное свѣдѣніе.-- Не Адамъ. Отецъ Адама, старикъ, утонулъ. Онъ утонулъ вчера ночью въ Ивовомъ Ручьѣ. Мистеръ Ирвайнъ только-что сообщилъ мнѣ это.
   -- О, какъ это ужасно! сказала Гетти съ серьёзнымъ видомъ, но не глубоко-огорченная.
   И такъ-какъ Молли вошла теперь съ капустными листьями, то она молча взяла ихъ и возвратилась въ сырню, не дѣлая дальнѣйшихъ вопросовъ.
  

IX.
Міръ Гетти.

   Между-тѣмъ, какъ она приноровляла большіе листья, которые возвышали цвѣтъ блѣднаго благоухающаго масла, подобно тому, какъ возвышается цвѣтъ бѣлой буквицы при ея гнѣздѣ зелени, мнѣ кажется, Гетти думала гораздо-больше о взглядахъ, которые бросалъ на нее капитанъ Донниторнъ, нежели объ Адамѣ и его огорченіяхъ. Ясные, выражающіе удивленіе взоры красиваго молодаго джентльмена съ бѣлыми руками, золотою цѣпочкою, иногда и мундиръ, богатство и неизмѣримое величіе -- таковы были теплые лучи, заставлявшіе дрожать сердце бѣдной Гетти и безпрестанно звучать своими безразсудными тонами. Мы не слышимъ, чтобъ статуя Мемнона издавала звуки при стремительномъ дуновеніи могущественнѣйшаго вѣтра, или, въ отвѣтъ на какое-либо другое вліяніе, божественное или человѣческое: она издавала звуки только при извѣстныхъ кратковременныхъ утреннихъ солнечныхъ лучахъ, и мы должны учиться приноравливаться къ открытію, что нѣкоторыя изъ этихъ искусно-образованныхъ инструментовъ, называемыхъ человѣческими душами, имѣютъ весьма-ограниченную способность къ музыкѣ и нисколько не задрожатъ подъ прикосновеніемъ, которое наполняетъ другихъ трепещущимъ восторгомъ или дрожащею скорбью.
   Гетти совершенно свыклась съ мыслью, что люди любили посмотрѣть на нее. Она не была слѣпа къ тому, что молодой Лука Бриттонъ изъ Брокстона приходилъ въ церковь въ Геслопѣ по воскресеньямъ послѣ обѣда съ цѣлью, чтобъ имѣть возможность видѣть ее, и что онъ сдѣлалъ бы болѣе-рѣшительные шаги, еслибъ ея дядя, Пойзеръ, будучи невысокаго мнѣнія о молодомъ человѣкѣ, отецъ котораго имѣлъ такую дурную землю, какъ у старика Луки Бриттона, не запретилъ ея тёткѣ ободрять его какою бы то ни было вѣжливостью. Она замѣтила также, что мистеръ Крегъ, садовникъ, жившій въ Оленьей Рощѣ, былъ влюбленъ въ нее по-уши и въ послѣднее время дѣлалъ признанія, въ которыхъ нельзя было ошибиться, въ видѣ сладчайшей клубники и гиперболическаго гороху. Она знала еще лучше, что Адамъ Бидъ -- высокій, стройный, умный, бравый Адамъ Бидъ -- который пользовался такимъ авторитетомъ у всѣхъ жившихъ въ окрестности и котораго ея дядя всегда былъ радъ видѣть вечеромъ, говоря, что "Адамъ гораздо-лучше зналъ толкъ во многихъ вещахъ, нежели тѣ, которые считали себя лучше его" -- она знала, что этотъ Адамъ, который часто бывалъ такъ суровъ со всѣми другими людьми и не очень-то бѣгалъ за дѣвицами, отъ одного ея слова или взгляда блѣднѣлъ или краснѣлъ, когда угодно. Сфера сравненія Гетти была необширна; но она не могла не замѣтить, что Адамъ быль то, что называется, человѣкомъ, всегда зналъ, что сказать о вещахъ, могъ сообщить ея дядѣ, какъ слѣдуетъ подпереть избу, и духомъ починить масляникъ; онъ съ перваго взгляда зналъ качество орѣшника, сваленнаго вѣтромъ, отчего на стѣнахъ показывается сырость и что нужно дѣлать длятого, чтобъ извести крысъ; у него былъ красивый почеркъ, который можно было легко разобрать; онъ могъ дѣлать вычисленія въ головѣ -- такая степень совершенства была вовсе неизвѣстна между богатѣйшими фермерами той страны. Онъ вовсе не походилъ на этого олуха Луку Бриттона, который, идя однажды съ ней всю дорогу отъ Брокстона до Геслопа, прервалъ молчаніе только замѣчаніемъ, что сѣрая гусыня начала класть яйца. А что касается мистера Крега, садовника, то онъ былъ человѣкъ довольно-умный, это правда, но косоногъ и говорилъ всегда нескладно и нараспѣвъ; притомъ же, по самому снисходительному предположенію, ему было ужь очень-недалеко до сорока.
   Гетти нисколько не сомнѣвалась, что ея дядя желалъ, чтобъ она ободряла Адама, и былъ бы доволенъ, еслибъ она вышла замужъ за него. Ибо въ тѣ времена не было строгой черты разряднаго разграниченія между фермеромъ и достойнымъ уваженія ремесленникомъ, и въ семейномъ быту, такъ же, какъ и въ трактирахъ, они часто разговаривали другъ съ другомъ за кружкою эля. Фермеръ тайно утѣшался мыслью, что онъ былъ человѣкъ съ капиталомъ и имѣлъ вліяніе на приходскія дѣла, и это поддерживало его при явномъ превосходствѣ Адама надъ нимъ въ разговорѣ. Мартинъ Пойзеръ не былъ частымъ посѣтителемъ трактировъ, но любилъ дружески поболтать за своимъ домашнимъ пивомъ, и хотя было пріятно излагать законъ глупому сосѣду, который не имѣлъ никакого понятія, какимъ-образомъ улучшить свою ферму, для разнообразія было также очень-интересно научиться чему-нибудь у такого умнаго малаго, какъ Адамъ Бидъ. Согласно съ этимъ, въ послѣдніе три года, съ того времени, какъ Адамъ надзиралъ за постройкою новаго анбара, онъ всегда встрѣчалъ радушный пріемъ на-господской мызѣ, въ особенности въ зимній вечеръ, когда все семейство, по патріархальному обычаю, хозяинъ и хозяйка, дѣти и слуги, собирались въ той знаменитой кухнѣ въ соразмѣрномъ достоинству каждаго разстояніи отъ яркаго огня. И, по-крайней-мѣрѣ, въ послѣдніе два года, Гетти привыкла слышать, какъ ея дядя говорилъ: "Адамъ Бидъ работаетъ теперь по жалованью; но онъ непремѣнно будетъ самъ хозяиномъ. Это такъ же вѣрно, какъ то, что я сижу на этомъ креслѣ. Мистеръ Бёрджъ поступаетъ дѣльно, желая, чтобъ онъ сталъ его компаньономъ и женился на его дочери, если справедливо то, что говоритъ молва. Женщина, которая выйдетъ замужъ за него, сдѣлаетъ хорошую партію, все равно, будетъ ли это въ Благовѣщеніе, или Михайловъ День". Это замѣчаніе всегда сопровождалось искреннимъ согласіемъ со стороны мистриссъ Призеръ. "Ахъ" говаривала она, "конечно, славно имѣть готоваго богатаго мужа, а можетъ случиться, что онъ будетъ готовый дуракъ, и вѣдь безполезно набивать карманъ деньгами, если въ уголку есть дыра. Мало вамъ будетъ пользы, что у васъ есть собственная телега: если возница глупъ, то онъ какъ-разъ опрокинетъ васъ въ ровъ. Я всегда говорила, что никогда не вышла бы за человѣка, у котораго нѣтъ мозгу; ибо что тутъ будетъ хорошаго, если женщина, которая имѣетъ свой собственный мозгъ, привязана къ дураку, надъ которымъ смѣются всѣ? Это все равно, что еслибъ она великолѣпно вырядилась и поѣхала на ослѣ задомъ."
   Эти выраженія, хотя ихъ должно понимать въ переносномъ смыслѣ, въ достаточной степени указывали на направленіе мыслей мистриссъ Пойзеръ относительно Адама. Хотя она и ея мужъ, можетъ-быть, смотрѣли бы на этомъ предметѣ съ другой точки зрѣнія, еслибъ Гетти была ихъ собственная дочь, тѣмъ-неменѣе, ясно было, что они охотно приняли бы предложеніе Адама жениться на бѣдной племянницѣ. Ибо Бетти въ другомъ мѣстѣ была бы только служанкой, еслибъ дядя не взялъ ея къ себѣ и не воспиталъ, какъ домашнюю помощницу тётки, здоровье которой со времени рожденія Тотти не допускало другой, болѣе-положительной работы, кромѣ надзора за прислугой и дѣтьми. Но Гетти никогда не доказывала Адаму яснаго поощренія. Даже въ тѣ минуты, когда она совершенно сознавала превосходство его надъ ея другими поклонниками, она никогда не заставляла себя думать о томъ, чтобъ выйдти за него замужъ. Ей было пріятно чувствовать, что этотъ сильный, ловкій, проницательный человѣкъ былъ въ ея власти. Она пришла бы въ негодованіе, еслибъ онъ какимъ-либо малѣйшимъ признакомъ обнаружилъ, что хочетъ ускользнуть изъ-подъ ярма ея кокетливаго тиранства и привязаться къ милой Мери Бёрджъ, которая была бы весьма благодарна за caмоe незначительное вниманіе съ его стороны. "Мери Бёрджъ, въ-самомъ-дѣлѣ! такая блѣднолицая дѣвушка: если она надѣнетъ лоскутокъ розовой ленты, то кажется такою желтою, какъ одуванчикъ; а волосы у ней прямы, какъ связка бумажной пряди." И, когда Адамъ пропадалъ на нѣсколько недѣль изъ господской мызы или иначе обнаруживалъ сопротивленіе своей страсти, какъ-бы считая ее безумною, Гетти старалась приманить его назадъ въ свои сѣти, выказывая нѣкоторую кротость и робость, будто его небрежность безпокоила ее. Но чтобъ выйдти замужъ за Адама, это было дѣло другое! Ничто на свѣтѣ не могло искусить ее къ совершенію такого подвига. Ея щеки никогда не покрывались большимъ румянцемъ, когда называли его имя. Она не чувствовала ни малѣйшаго трепета, если видѣла изъ окна, что онъ проходилъ по дорогѣ, или если онъ неожиданно приближался къ ней по тропинкѣ черезъ лугъ. Когда глаза его отдыхали на ней, то она не чувствовала ничего, кромѣ холоднаго торжества, зная, что онъ любитъ ее и никогда не станетъ смотрѣть на Мери Бёрджъ: онъ не могъ возбудить въ ней волненій, составляющихъ сладостныя упоенія юной любви, подобно тому, какъ одно лишь изображеніе солнца не можетъ привесть въ движеніе весенній сокъ въ дивныхъ фибрахъ растенія. Она только видѣла въ немъ -- бѣднаго человѣка, съ стариками родителями, которыхъ онъ долженъ былъ содержать, человѣка, который не былъ бы въ-состояніи, и долго не будетъ въ-состояніи, снабжать ее даже тѣми предметами роскоши, которые она имѣетъ въ домѣ своего дяди. А Гетти только и мечтала о роскоши: она желала сидѣть въ устланной ковромъ гостиной и всегда носить бѣлые чулки, имѣть нѣсколько большихъ красивыхъ серегъ, такихъ, какія были въ модѣ, ноттингемскія кружева по верху платья, нѣчто, отъ чего ея носовой платокъ могъ бы хорошо пахнуть, какъ платокъ миссъ Лидіи Доннигорнъ, когда она вынимала его въ церкви изъ кармана, и не быть обязанной вставать рано и получать отъ кого бы то ни было выговоры. Она думала: еслибъ Адамъ былъ богатъ и могъ ей дать эти вещи, то она могла бы полюбить его въ достаточной степени длятого, чтобы выйдти за него замужъ.
   Но въ послѣднія нѣсколько недѣль новое вліяніе овладѣло Гетти -- неопредѣленное, атмосферическое, проявлявшееся не въ сознательныхъ надеждахъ или ожиданіяхъ, но производившее пріятное наркотическое дѣйствіе, которое заставляло ее ступать по землѣ и заниматься работой какъ-бы во снѣ, не позволяя ей сознавать тяжесть или трудъ, и показывало всѣ предметы сквозь нѣжную, полупрозрачную завѣсу, будто Гетти жила не въ этомъ дѣйствительномъ мірѣ изъ кирпича и камня, а въ какомъ-то мірѣ, исполненномъ счастія и блаженства, подобномъ тому, какой солнечные лучи представляютъ намъ въ водѣ. Гетти стала замѣчать, какъ мистеръ Артуръ Донниторнь готовъ былъ подвергаться значительнымъ безпокойствамъ только длятого, чтобъ имѣть случай видѣть ее; какъ въ церкви онъ всегда помѣщался такимъ-образомъ, что могъ видѣть ее вполнѣ, когда она сидѣла и когда стояла; какъ онъ безпрестанно находилъ предлоги посѣщать господскую мызу и всегда придумывалъ сказать что-нибудь только длятого, чтобъ заставить ее заговорить съ нимъ и посмотрѣть на него. Бѣдный ребенокъ въ настоящую минуту такъ же воображалъ, что молодой сквайръ когда-нибудь сдѣлается ея любовникомъ, какъ миловидная дочь булочника въ толпѣ, отличенная императорскою, но выражающею удивленіе улыбкою, мечтаетъ о томъ, что она сдѣлается императрицею. Но дочь булочника идетъ домой и мечтаетъ о красивомъ молодомъ императорѣ и, можетъ-быть, невѣрно свѣшиваетъ муку, разсуждая о томъ, что это за божественная доля должна быть для той счастливицы, которая будетъ имѣть его мужемъ: такъ и бѣдная Гетти нашла лицо и образъ, которые преслѣдовали ее всюду, наяву и въ мечтахъ; ясные, нѣжные взгляды проникли въ ея сердце и облили ея жизнь странною, исполненною счастія томностью. Глаза, бросавшіе эти взгляды, въ дѣйствительности и вполовину не были такъ красивы, какъ глаза Адама, которые иногда обращались къ ней съ грустною, умоляющею нѣжностью; но они нашли готовое посредничество въ глупенькой фантазіи Гетти, тогда-какъ глаза Адама не могли проникнуть чрезъ эту атмосферу. Впродолженіе трехъ недѣль, по-крайней-мѣрѣ, ея внутренняя жизнь состояла почти только изъ того, что она проходила въ памяти взгляды и слова, съ которыми Артуръ обращался къ ней; почти только изъ того, что она припоминала, съ какимъ ощущеніемъ слышала его голосъ внѣ дома, видѣла, какъ онъ входилъ, потомъ замѣчала, что его глаза были устремлены на нее, и потомъ еще замѣчала, что высокая фигура, смотрѣвшая на нее глазами, которые, казалось, касались ея, подходила ближе въ платьѣ изъ красивой матеріи и пропитанная благоуханіемъ, напоминавшимъ цвѣтникъ, колыхаемый вечернимъ легкимъ вѣтеркомъ. Безразсудныя фантазіи!-- какъ вы видите, неимѣющія рѣшительно ничего общаго съ любовью, которую чувствуютъ прелестныя дѣвушки восьмнадцати лѣтъ въ наши дни; но вы должны помнить, что все это случилось около шестидесяти лѣтъ назадъ, и что Гетти вовсе не была воспитана, что она была просто дочь фермера, для которой джентльменъ съ бѣлыми руками сіялъ какъ олимпійскій богъ. До-того времени, она никогда не заботилась много о будущемъ и только мечтала о томъ, когда капитанъ Донниторнъ придетъ на мызу, или о будущемъ воскресеньѣ, когда она увидитъ его въ церкви; но теперь она думала, что онъ, можетъ-быть, постарается встрѣтиться съ нею, когда она пойдетъ завтра въ рощу.... а если онъ заговоритъ съ нею и пройдетъ рядомъ нѣкоторое разстояніе, когда никого не будетъ возлѣ! Этого, однакожь, никогда не случалось; и теперь ея воображеніе, вмѣсто-того, чтобъ представлять себѣ прошедшее, занималось составленіемъ того, что можетъ случиться завтра -- около какого мѣста въ рощѣ увидитъ она его, когда онъ пойдетъ къ ней на встрѣчу, какъ она приколетъ свою новую розовую ленту, которую онъ никогда не видѣлъ, и что онъ станетъ говорить, чтобъ заставить ее возвратить его взоръ -- взоръ, который послѣ-того останется у ней въ памяти весь день.
   Въ такомъ настроеніи духа, могла ли Гетти чувствовать несчастіе Адама, или думать много о томъ, что бѣдный старикъ Матвѣй утонулъ? Юныя души, находящіяся въ такомъ пріятномъ бреду, въ какомъ находилась Гетти, столь же мало сочувствуютъ всему, какъ бабочки, сосущія нектаръ; онѣ разобщены отъ всякой дѣйствительности преградою мечтаній -- невидимыми взорами и неосязаемыми руками.
   Между-тѣмъ, какъ руки Гетги занимались укладкою масла и ея голова наполнена была этими картинами завтрашняго дня, Артуръ Донниторнъ, ѣхавшій рядомъ съ мастеромъ Ирвайномъ къ долинѣ, гдѣ протекалъ Ивовый Ручей, также имѣлъ какія-то неясныя предвкушенія, пробѣгавшія въ его душѣ, какъ теченіе подъ поверхностію рѣки, въ то время, какъ онъ слушалъ разсказъ мистера Ирвайна о Динѣ -- предвкушенія неясныя, но довольно сильныя для того, чтобъ заставить его почувствовать нѣкоторый стыдъ, когда мистеръ Ирвайнъ вдругъ сказалъ:
   -- Что очаровывало васъ такъ долго въ сырнѣ мистриссъ Пойзеръ, Артуръ? Ужь не стали ли вы любителемъ сырыхъ каменьевъ и молочныхъ сосудовъ?
   Артуръ зналъ священника слишкомъ-хорошо, и потому не счелъ нужнымъ употребить какую-нибудь умную уловку; такимъ-образомъ, онъ сказалъ со своею обычною откровенностью:
   -- Нѣтъ, я вошелъ посмотрѣть на миленькую дѣвушку, сбивавшую масло, Гетти Соррель. Она совершенная Геба, и еслибъ я быль артистомъ, то срисовалъ бы ее. Удивительно, что за миленькихъ дѣвушекъ видишь между дочерьми фермеровъ, тогда-какъ мужчины такіе олухи. Обыкновенное, круглое, красное лицо, которое иногда встрѣчаешь у мужчинъ -- однѣ щеки безь всякихъ чертъ, какъ, напримѣръ, у Мартина Пойзера -- выходитъ у женщинъ въ томъ же семействѣ очаровательнѣйшимъ личикомъ, какое только можно себѣ вообразить.
   -- Ну, а не стану возражать противъ-того, что вы созерцаете Гетти съ точки зрѣнія артиста; но я не хотѣлъ бы, чтобъ вы питали ея тщеславіе и набивали ея голову вздоромъ, говоря ей, что она необыкновенная красавица, которая можетъ привлечь изящныхъ джентльменовъ; въ противномъ случаѣ, вы испортите ее и сдѣлаете негодною быть женою бѣднаго человѣка -- честнаго Крега, напримѣръ, который, я видѣлъ, устремляетъ на нее очень-нѣжные взгляды. Эта маленькая кошечка уже имѣетъ видъ, что она сдѣлаетъ мужа такимъ несчастнымъ, какимъ, по закону природы, сдѣлается тихій человѣкъ, когда онъ женятся на красотѣ. Кстати о женитьбѣ; я надѣюсь, нашъ другъ Адамъ устроится теперь, какъ его бѣдный старикъ отправился. Вѣдь ему въ будущемъ придется содержать только мать, и я замѣтилъ, что между нимъ и этою миловидною скромною дѣвушкою, Мери Бёрджъ, существуетъ расположеніе; я замѣтилъ это, когда однажды разговаривалъ со старикомъ Джонатаномъ, который какъ-то проговорился на-счетъ молодыхъ людей. Но когда я упомянулъ объ этомъ предметѣ Адаму, то онъ, казалось, былъ озабоченъ тѣмъ и перемѣнилъ разговоръ. Я предполагаю, что любовь течетъ не гладко, или, можетъ-быть, Адамъ воздерживается, пока не улучшится его положеніе. Онъ обладаетъ независимостью духа, котораго хватитъ на два человѣка... его даже можно упрекнуть въ нѣкоторой гордости, если только слѣдуетъ упрекнуть его въ этомъ.
   -- Это была бы отличная партія для Адама. Я отвѣчаю за это, что онъ съумѣлъ бы влѣзть въ башмаки старика Бёрджа и повелъ бы дѣло по постройкамъ превосходно. Я былъ бы очень-радъ, еслибъ онъ хорошо устроился въ этомъ приходѣ; тогда онъ былъ бы готовъ дѣйствовать, какъ мой великій визирь, когда я буду нуждаться въ визирѣ. Мы могли бы дѣлать вмѣстѣ безконечныя перестройки и улучшенія. Впрочемъ, я, кажется, никогда не видѣлъ этой дѣвушки... по-крайней-мѣрѣ, я никогда не обращалъ на нее вниманія.
   -- Посмотрите на нее, въ будущее воскресенье, въ церкви... она стоитъ со своимъ отцомъ по лѣвую сторону каѳедры. Вамъ тогда не нужно будетъ смотрѣть столько на Гетти Соррель. Когда я рѣшилъ въ своемъ умѣ, что не въ-состояніи купить соблазнительную собаку, то я ужь и не обращаю на нее никакого вниманія; ибо еслибъ у нея явилось вдругъ сильное расположеніе ко мнѣ и она стала бы смотрѣть на меня съ любовью, то борьба между разсчетомъ и наклонностью могли бы сдѣлаться непріятною и жестокою. Я горжусь моимъ благоразуміемъ въ этомъ дѣлѣ, Артуръ, и надѣляю имъ васъ, какъ старикъ, которому благоразуміе досталось недорого.
   -- Благодарю васъ, можетъ-быть, ваши совѣты очень-пригодятся мнѣ когда-нибудь, но теперь я, право, еще не знаю, какую пользу могу извлечь изъ нихъ. Боже мой! какъ ручей-то разлился! Еслибъ мы ѣхали легкимъ галопомъ, то, я думаю, были бы теперь у подошвы холма.
   Въ этомъ заключается большое преимущество разговора верхомъ: въ одну минуту можно погрузить разговоръ въ рысь, или въ галопъ и въ сѣдлѣ можно увернуться даже отъ самого Сократа. Два друга освободились отъ необходимости продолжать разговоръ, пока они не поднялись на дорогу, пролегавшую позади адамовой избы.
  

X.
Дина посѣщаетъ Лисбетъ.

   Въ пять часовъ Лисбетъ спустилась съ лѣстницы съ большимъ ключомъ въ рукѣ; то былъ ключъ отъ комнаты, гдѣ лежалъ покойникъ-мужъ. Весь день, исключая тѣ минуты, въ которыя она, время-отъ-времени, предавалась жалобамъ и печали, она находилась въ безпрестанномъ движеніи, исполняя печальныя обязанности въ-отношеніи къ своему покойнику со страхомъ и точностью, принадлежащими къ религіознымъ обрядамъ. Она вынула свой небольшой запасъ бѣленаго холста, который впродолженіе многихъ лѣтъ бережно хранила для такого торжественнаго употребленія. Ей казалось, что только вчера было то время, послѣ котораго прошло столько знойныхъ лѣтъ, когда она говорила Матвѣю, гдѣ лежалъ этотъ холстъ, длятого, чтобъ онъ зналъ и могъ достать холстъ для нея, когда она умретъ; ибо она была старше его. Затѣмъ ей нужно было заняться другимъ дѣломъ: вычистить до строжайшей чистоты всякую вещь въ священной комнатѣ и удалить изъ нея малѣйшій слѣдъ обычнаго насущнаго занятія. Небольшое окно, до-тѣхъ-поръ остававшееся открытымъ въ морозную мѣсячную ночь, или при жаркомъ лѣтнемъ восходящемъ солнцѣ, во время сна труженика, должно было теперь занавѣсить чистою бѣлою простынею, ибо этотъ сонъ -- одинаково священный, какъ подъ голыми бревнами, такъ и въ оштукатуренныхъ домахъ. Лисбетъ починила даже давнишнюю и нестоившую вниманія дыру въ пестромъ лоскуткѣ кроватной занавѣси; ибо немногочисленны и драгоцѣнны были теперь минуты, въ которыя она была въ-состояніи исполнить хотя бы самую незначительную услугу уваженія или любви для неподвижнаго трупа, которому она во всѣхъ своихъ мысляхъ приписывала нѣкоторое сознаніе. Наши покойники никогда не умерли для насъ до-тѣхъ-поръ, пока мы не забыли ихъ; мы можемъ оскорблять ихъ, мы можемъ уязвить ихъ; они сознаютъ все наше раскаяніе, всю нашу боль о томъ, что ихъ мѣсто стало пусто, всѣ поцалуи, которые мы раздаемъ ничтожнѣйшимъ остаткамъ ихъ прежняго присутствія среди насъ. А пожилая крестьянка скорѣе всѣхъ вѣритъ тому, что ея покойники обладаютъ сознаніемъ. Приличныя похороны -- вотъ о чемъ думала про-себя Лисбетъ впродолженіе всѣхъ годовъ своей бережливости, и неясно ожидала, что она узнаетъ, когда ее понесутъ на кладбище и будутъ провожать мужъ и сыновья; а теперь она чувствовала, что совершаетъ важнѣйшее дѣло своей жизни, заботясь о томъ, чтобъ Матвѣй былъ прилично преданъ землѣ передъ нею -- подъ бѣлымъ терномъ, гдѣ однажды, во снѣ, она видѣла себя лежащею въ гробу, а между-тѣмъ видѣла солнечное сіяніе надъ собою и слышала запахъ бѣлыхъ цвѣточковъ, которые были такъ густы въ то воскресенье, когда она ходила въ церковь, чтобъ получить молитву, послѣ рожденія Адама.
   Но тогда она дѣлала все, что только могло быть сдѣлано въ тотъ день въ комнатѣ смерти -- и дѣлала все это сама, обращаясь къ своимъ сыновьямъ за помощью только тогда, когда приходилось поднять что-нибудь. Она не позволяла, чтобъ ей на помощь привели кого-нибудь изъ деревни, такъ-какъ она не очень-то была расположена къ сосѣдкамъ вообще; а любимая ею Долли, старая экономка въ домѣ мистера Бёрджа, пришедшая выразить ей свое соболѣзнованіе въ несчастіи, лишь только услышала о смерти Матвѣя, имѣла очень-слабое зрѣніе и, такимъ-образомъ, не могла быть ей очень-полезна. Она замкнула дверь и держала теперь ключъ въ своей рукѣ, когда, утомленная, бросилась на стулъ, стоявшій не на своемъ мѣстѣ, на срединѣ комнаты, гдѣ въ обыкновенное время она никогда не согласилась бы сѣсть. На кухню она не обратила въ тотъ день ни малѣйшаго вниманія: кухня была запачкана слѣдами грязныхъ башмаковъ и имѣла неопрятный видъ отъ разбросанныхъ платьевъ и другихъ предметовъ. Но что въ другое время было бы невыносимо для Лисбетъ, привыкшей къ порядку и чистотѣ, то, казалось ей, теперь и должно быть именно такъ. Вѣдь все это и должно было имѣть странный, безпорядочный и скверный видъ, когда старикъ окончилъ свою жизнь такимъ горестнымъ образомъ: кухня и не должна была казаться такою, какъ-будто не случилось ничего. Адамъ, побѣжденный волненіями и заботами этого несчастнаго дня, послѣ ночи, проведенной за тяжелымъ трудомъ, спалъ на скамейкѣ въ мастерской, а Сетъ находился въ задней кухнѣ, разводя огонь щепками, чтобъ скипятить чайникъ, надѣясь убѣдить свою мать выпить чашку чая: его мать рѣдко позволяла себѣ такую роскошь.
   Въ кухнѣ не было никого, когда Лисбетъ вошла въ нее и бросилась на стулъ. Она осматривалась кругомъ смущеннымъ взоромъ на грязь и безпорядокъ, которые угрюмо освѣщало яркое послѣобѣденное солнце. И все это совершенно согласовалось съ грустнымъ замѣшательствомъ ея мыслей -- замѣшательствомъ, нераздѣльнымъ съ первыми часами внезапной грусти, когда бѣдная душа человѣческая походитъ на человѣка, который былъ положенъ спящимъ среди развалинъ обширнаго города и пробуждается въ тягостномъ изумленіи, не зная, разсвѣтаетъ ли день, или приходитъ къ концу -- не зная, почему и откуда взялось это необъятное зрѣлище опустошенія, или почему онъ самъ, одинокій, находится тамъ.
   Въ другое время, первая мысль Лисбетъ была бы: "гдѣ Адамъ?" Но внезапная смерть мужа снова сдѣлала его въ эти часы первымъ предметомъ ея нѣжности, какимъ онъ былъ двадцать-шесть лѣтъ назадъ: она забыла о его недостаткахъ, какъ мы забываемъ горести нашего исчезнувшаго дѣтства, и думала только о расположеніи къ ней молодаго мужа и о терпѣніи старика. Она продолжала озираться кругомъ смущеннымъ взоромъ, пока вошелъ Сетъ и сталъ переставлять нѣкоторыя изъ разбросанныхъ вещей и убирать маленькій круглый столикъ изъ сосноваго дерева, чтобъ поставить на немъ чай для матери.
   -- Что ты хочешь дѣлать? сказала она нѣсколько-брюзгливымъ голосомъ.
   -- Хочу, чтобъ ты выпила чашку чая, матушка, отвѣчалъ Сетъ нѣжно.-- Тебѣ будетъ хорошо отъ этого; да, кстати, я приберу къ сторонѣ нѣсколько вещей вотъ тутъ; по-крайней-мѣрѣ, въ домѣ будетъ хоть нѣкоторый порядокъ.
   -- Порядокъ! Какъ ты можешь еще говорить о томъ, что хочешь привести въ порядокъ. Оставь такъ, оставь. Для меня ужь не будетъ больше прежняго спокойствія, продолжала она, и слезы текли ручьемъ, когда она начала говорить:-- теперь, когда нѣтъ ужь на свѣтѣ бѣднаго отца, на котораго я стирала и чинила, и для котораго тридцать лѣтъ варила обѣдъ... и онъ былъ всегда доволенъ, что бы я ни дѣлала для него... А онъ былъ такъ ловокъ и проворенъ: готовилъ для меня, когда я была больна, и съ гордостью приносилъ ко мнѣ наверхъ; однажды онъ даже несъ сынишку, который вѣсилъ за двухъ дѣтей, пять миль, всю дорогу, до самаго Ворстон-Века; а мнѣ нужно было сходить туда, чтобъ повидаться съ сестрою, которая и умерла въ тѣ же рождественскіе Праздники. И онъ дѣлалъ это всегда такъ охотно, безъ всякаго ропота! И вотъ нужно же было ему утонуть въ ручьѣ, чрезъ который мы шли въ день нашей свадьбы вмѣстѣ домой... и онъ надѣлалъ мнѣ вотъ всѣ эти полки, длятого, чтобъ я могла поставить мои тарелки и другія вещи, и съ гордостью показалъ мнѣ на нихъ, такъ-какъ зналъ, что это будетъ мнѣ пріятно. И нужно же было умереть ему безъ моего вѣдома, когда я лежала-себѣ сонная въ постелѣ, будто мнѣ и дѣла нѣтъ никакого до этого. Ахъ, и я дожила до того, чтобъ увидѣть это! А мы, когда были молоды, то вотъ думали, что будемъ счастливы, когда женимся. Нѣтъ, родной, оставь это, оставь! Не хочу я никакого чаю: мнѣ ужь нечего больше заботиться о томъ, чтобъ я ѣла и пила. Когда одна сторона моста обрушится, какая польза отъ другой стороны, хотя она еще и цѣла? Пусть и я лучше умру и послѣдую за старикомъ. Кто знаетъ, можетъ, я и нужна ему!
   Тутъ Лисбетъ перешла отъ словъ къ стонамъ, то наклоняясь впередъ, то откидываясь на стулѣ. Сетъ, всегда робкій въ обращеніи въ матерью, ибо чувствовалъ, что не имѣлъ никакого вліянія на нее, видѣлъ, что тщетны были бы его старанія убѣдить ее, или успокоить, до-тѣхъ-поръ, пока горе не утихнетъ нѣсколько. Такимъ-образомъ, онъ довольствовался тѣмъ, что присматривалъ за огнемъ въ задней кухнѣ и складывалъ отцовскія платья, которыя еще утромъ были вывѣшены, чтобъ просохнуть. Онъ боялся шевелиться въ комнатѣ, гдѣ сидѣла его мать, чтобъ не раздражить ея еще болѣе.
   Но Лисбетъ, покачавшись и постонавъ нѣсколько минутъ, вдругъ остановилась и громко сказала про-себя:
   -- Пойду да посмотрю на Адама... не знаю, право, куда онъ дѣлся? А мнѣ нужно сходить съ нимъ наверхъ, пока еще не стемнѣло, ибо минуты, когда еще можно мнѣ посмотрѣть на покойника, проходятъ, какъ тающій снѣгъ.
   Сетъ разслышалъ это и, снова войдя въ кухню въ то время, когда его мать поднялась со стула, сказалъ:
   -- Адамъ спитъ въ мастерской, матушка. Ты ужь лучше не буди его. Онъ вѣдь замучился отъ работы и безпокойства.
   -- Будить его? Кто же идетъ будить его? Развѣ я разбужу его, если взгляну на него? Я не видала его вотъ ужь два часа... мнѣ кажется я забыла, что онъ выросъ съ-тѣхъ-поръ, какъ отецъ несъ его на рукахъ за мной.
   Адамъ сидѣлъ на грубой скамейкѣ, поддерживая голову рукою, которая отъ плеча до локтя покоилась на длинномъ верстакѣ, стоявшемъ по срединѣ мастерской. Казалось, онъ присѣлъ, чтобъ только отдохнуть нѣсколько минутъ, и заснулъ, не перемѣнивъ положенія, вызваннаго грустною, томительною мыслью. Его лицо, неумытое со вчерашняго дня, было блѣдно и въ холодномъ поту; его волосы были взъерошены около лба, а закрытые глаза провалились, какъ это всегда бываетъ послѣ продолжительнаго бдѣнія и при сильномъ горѣ. Его брови были нахмурены и все лицо выражало истощеніе и страданія. Джипъ явно находился въ безпокойномъ состояніи духа, ибо онъ сидѣлъ, положивъ морду на выдвинувшееся колѣно господина и проводя время въ томъ, что лизалъ безсознательно-спущенную руку и, прислушиваясь, оглядывался на дверь. Бѣдное животное было голодно и неспокойно, но не хотѣло оставить своего господина и съ нетерпѣніемъ ожидало какой-нибудь перемѣны въ сценѣ. Это чувство со стороны Джипа было виною того, что когда Лисбетъ вошла въ мастерскую и приблизилась къ Адаму, какъ только могла, безъ шуму, то ея намѣреніе не разбудить его было въ ту же минуту уничтожено; ибо волненіе Джипа было слишкомъ-сильно и не могло не выразиться короткимъ, но рѣзкимъ лаемъ, и въ одну минуту Адамъ открылъ глаза и увидѣлъ, что его мать стояла передъ нимъ. Это нисколько не разнилось отъ его видѣніи, ибо онъ во снѣ почти снова переживалъ, въ лихорадочномъ бреду, все, что случилось съ разсвѣта, и его мать съ слезливою тоскою представлялась ему сквозь все, что онъ видѣлъ. Главная разница между дѣйствительностью и видѣніемъ состояла въ томъ, что во снѣ Гетти безпрестанно являлась ему, какъ живая -- странно вмѣшиваясь, какъ дѣйствующее лицо, въ сцены, до которыхъ ей рѣшительно не было никакого дѣла. Она была даже у Ивоваго Ручья; она разсердила его мать, войдя-- къ нимъ въ домъ, и онъ встрѣтилъ ее въ нарядномъ, но совершенно-мокромъ платьѣ, когда шелъ во время дождя въ Треддльстонъ, чтобъ сообщить о случившемся слѣдственному приставу. Но куда бы ни шла Гетти, его мать непремѣнно слѣдовала за нею вскорѣ -- и когда онъ открылъ глаза, то нисколько не удивился, увидѣвъ мать, стоявшую около него.
   -- Ахъ, родной мой, родной! въ ту же минуту воскликнула Лисбетъ жалостливо, получивъ возможность сѣтовать, ибо горесть, когда еще свѣжа, чувствуетъ потребность соединить потерю и плачъ со всякою перемѣною сцены и случая: -- кромѣ твоей старой матери, некому теперь мучить тебя и быть тебѣ въ тягость: бѣдный отецъ ужь больше не разсердитъ тебя никогда, и твоей матери также можно убраться за нимъ, и чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше, потому-что я не приношу теперь пользы никому. Старое платье годится только на починку другаго, но на что-нибудь иное оно негодно. Тебѣ захочется имѣть жену, которая будетъ чинить твои платья и готовить кушанья лучше, нежели твоя старуха-мать. А я буду только въ тягость, сидя въ углу у печки.
   Адамъ содрогался по-временамъ и дѣлалъ нетерпѣливыя движенія; больше всего, онъ опасался, что его мать заговоритъ о Гетти.
   -- Но если бъ твой отецъ былъ живъ, онъ никогда не захотѣлъ бы, чтобъ я уступила мѣсто другой... онъ ничего не сталъ бы дѣлать безъ меня, все равно, какъ одна сторона ножницъ ничего не можетъ сдѣлать безъ другой. Э-э-эхъ, намъ слѣдовало бы отправиться обоимъ вмѣстѣ и тогда я не увидѣла бы этого дня, и однѣ похороны годились бы для насъ обоихъ.
   Тутъ Лисбетъ остановилась, но Адамъ сидѣлъ въ тягостномъ безмолвіи; сегодня онъ долженъ былъ говорить со своею матерью не иначе, какъ только нѣжно; но эти жалобы не могли не раздражить его. Бѣдной Лисбетъ невозможно было знать, какое вліяніе производило это на Адама, подобно тому, какъ раненая собака не въ-состояніи знать, какое вліяніе производятъ ея стоны на нервы господина. Какъ всѣ слезливыя женщины, она жаловалась въ томъ ожиданіи, что утѣшится, и когда Адамъ не говорилъ ничего, то это только поощряло ее жаловаться съ большею горечью.
   -- Я знаю, что тебѣ было бы лучше безъ меня, ибо ты могъ бы идти, куда захотѣлъ, и жениться на той, на какой хочешь. Но я не хочу сказать тебѣ, что мнѣ было бы это непріятно; введи въ домъ кого ты хочешь. Я никогда не открыла бы рта, чтобъ порицать тебя, ибо люди старые и безполезные должны быть благодарн и, крестникъ! откликнулась мистрисъ Ирвайнъ густымъ, почти мужскимъ голосомъ, составляющимъ принадлежность здоровыхъ старухъ.
   Въ комнату вошелъ молодой человѣкъ въ охотничьемъ костюмѣ, съ правой рукой на перевязи. Послѣдовала веселая суматоха -- смѣхъ, восклицанія, рукопожатія и взаимныя привѣтствія, въ перемежку съ короткимъ радостнымъ лаемъ и дружелюбнымъ помахиваніемъ хвостовъ со стороны четвероногихъ членовъ семейства, свидѣтельствовавшими о томъ, что посѣтитель коротко знакомъ въ этомъ домѣ. Молодой человѣкъ былъ Артуръ Донниторнъ, извѣстный въ Гейслопѣ подъ разнообразными кличками: "молодого сквайра", "наслѣдника** и "капитана". Онъ состоялъ всего лишь въ чинѣ капитана Ломширской милиціи, но для обитателей Гейслопа онъ былъ болѣе подлиннымъ капитаномъ, чѣмъ каждый изъ молодыхъ джентльменовъ того-же чина въ регулярной арміи его величества. Онъ затмѣвалъ ихъ всѣхъ своимъ блескомъ, какъ затмѣваетъ собой Млечный Путь планета Юпитеръ. Если вы желаете поближе познакомиться съ его наружностью,-- припомните одного изъ тѣхъ темноволосыхъ, кудрявыхъ молодыхъ англичанъ съ темно-рыжими бакенбардами и бѣлымъ лицомъ, которыхъ вамъ случалось встрѣчать заграницей и которыми вы гордились, какъ соотечественниками,-- чистенькаго, вылощеннаго джентльмена, благовоспитаннаго, съ выхоленными бѣлыми руками, что, впрочемъ, не мѣшаетъ ему имѣть видъ хорошаго боксера, которому нипочемъ свалить противника однимъ взмахомъ руки. Во мнѣ не настолько сильна жилка портняжнаго искусства, чтобы я сталъ обременять ваше воображеніе подробностями его костюма и распространяться объ его полосатомъ жилетѣ, длиннополомъ сюртукѣ и высокихъ сапогахъ съ отворотами.
   Повернувшись, чтобы взять себѣ стулъ, капитанъ Донниторнъ сказалъ:
   -- Я не стану прерывать вашей дѣловой бесѣды. Продолжайте, Джошуа: вы что-то говорили.
   -- Прошу прощенья, ваша милость, отвѣчалъ Джошуа съ неуклюжимъ поклономъ:-- я хотѣлъ было сказать его преподобію объ одномъ дѣльцѣ, да за другими дѣлами совсѣмъ позабылъ
   -- Ну, говорите, Джошуа, да живѣй! сказалъ мистеръ. Ирвайнъ.
   -- Можетъ вы уже слышали, сэръ, что Тіасъ Бидъ умеръ -- утонулъ нынче утромъ или, вѣрнѣе, вчера ночью въ ручьѣ у мостковъ, противъ самаго своего дома.
   -- Ахъ, Боже мой! воскликнули въ одинъ голосъ оба джентльмена, видимо пораженные этимъ извѣстіемъ.
   -- Сетъ Бидъ заходилъ ко мнѣ поутру,-- просилъ передать вашему преподобію, что братъ его Адамъ очень васъ проситъ разрѣшить имъ выкопать могилу для отца у Бѣлыхъ Кустовъ: матери ихней, видите-ли, очень хочется похоронить его тамъ, потому-что она видѣла такой сонъ. Они бы и сами пришли васъ просить, да имъ очень много хлопотъ со слѣдствіемъ но поводу этого происшествія, а мать непремѣнно хотѣла теперь-же обезпечить за собой это мѣсто; она боится, какъ-бы его не занялъ кто-нибудь другой,-- больно ужъ она привязалась къ мысли похоронить своего старика у Бѣлыхъ Кустовъ. Если ваше преподобіе даете разрѣшеніе, я, какъ только вернусь домой, пошлю своего мальчишку ихъ извѣстить: потому только я и осмѣлился безпокоить ваше преподобіе въ присутствіи его милости.
   -- Конечно, конечно, Джошуа. Передайте имъ, что мѣсто за ними. Попозже я и самъ заѣду къ Адаму. Но вы на всякій случай все-таки пошлите вашего мальчика, а то меня, пожалуй, что-нибудь задержитъ. Ну, кажется, все. Прощайте, Джошуа. Зайдите на кухню выпить кружечку элю.
   -- Бѣдняга Тіасъ! сказалъ мистеръ Ирвайнъ, когда Джошуа вышелъ.-- Боюсь, не водка-ли помогла ему утонуть. Большое бремя свалилось съ плечъ нашего друга Адама, но я хотѣлъ-бы, чтобъ это случилось не при такой трагической обстановкѣ. Славный парень этотъ Адамъ! Послѣднія пять шесть лѣтъ онъ одинъ не давалъ отцу окончательно погибнуть.
   -- Да, онъ недюжинный малый, сказалъ капитанъ Донниторнъ.-- Когда я былъ мальчишкой, а Адамъ -- здоровымъ, рослымъ юношей лѣта пятнадцати, онъ училъ меня плотничать, и, помню, я всегда бывало думалъ, что, если когда-нибудь я буду богатымъ султаномъ, я сдѣлаю Адама своимъ великимъ визиремъ. И я убѣжденъ, что онъ перенесъ-бы свое возвышеніе не хуже любого бѣдняка-мудреца въ исторіи Востока^Если я переживу моого дѣдушку и изъ голыша, зависящаго отъ его милости, превращусь въ богатаго помѣщика, Адамъ будетъ моей правой рукой. Я поручу ему надзоръ за лѣсами, потому-что я не встрѣчалъ человѣка, который-бы лучше его понималъ это дѣло, и я увѣренъ, что онъ выручитъ съ нашихъ лѣсовъ вдвое больше, чѣмъ получаетъ мой дѣдъ со своимъ знаменитымъ лѣсничимъ, этимъ ничтожнымъ старикашкой, Сатчеллемъ, который смыслитъ въ лѣсоводствѣ не больше стараго карася.
   -- Я уже пробовалъ раза два заговаривать съ дѣдушкой объ Адамъ, но онъ почему-то его не возлюбилъ, и я ничего не могъ сдѣлать...
   -- Но, кажется, ваше преподобіе собирались ѣхать верхомъ? Поѣдемте вмѣстѣ. Погода великолѣпная. Мы можемъ вмѣстѣ заѣхать къ Адаму, только мнѣ надо еще завернуть въ Большую Ферму -- взглянуть на щенковъ, которыхъ приготовилъ для меня Пойзеръ.
   -- Подождите, Артуръ, сперва позавтракаемъ, сказала мистрисъ Ирвайнъ.-- Скоро два часа. Карроль сейчасъ подастъ завтракъ.
   -- Я тоже заѣду къ Пойзерамъ, сказалъ мистеръ Ирвайнъ;-- мнѣ хочется видѣть эту маленькую методистку, что гоститъ у нихъ. Джошуа мнѣ сказалъ, что вчера вечеромъ она говорила проповѣдь на лужайкѣ.
   -- Да что вы! Быть не можетъ! засмѣялся капитанъ Донниторнъ.-- А на видъ она такая смиренная, точно мышка. Впрочемъ, правда, въ ней есть что-то особенное. Когда мы съ ней встрѣтились въ первый разъ, мнѣ стало положительно неловко. Она сидѣла на солнышкѣ у крыльца, когда я подъѣхалъ къ дому, и что-то шила, низко нагнувшись.
   Я не замѣтилъ, что это сидитъ незнакомая мнѣ дѣвушка, и громко спросилъ: "Дома Мартинъ Пойзеръ?" Она встала, посмотрѣла на меня и отвѣтила: "Онъ, кажется, въ домѣ; я его сейчасъ позову". Больше она ничего не сказала, но, увѣряю васъ, я страшно переконфузился, что обратился къ ней такъ рѣзко. Она была точно Святая Катерина въ квакерскомъ платьѣ. Между нашимъ простонародьемъ рѣдко встрѣчается такой типъ лица.
   -- Мнѣ хотѣлось-бы видѣть эту дѣвушку, Дофинъ, сказала мистрисъ Ирвайнъ.-- Пригласи ее къ намъ подъ какимъ-нибудь предлогомъ.
   -- Не знаю, матушка... Едвали это будетъ удобно. Мнѣ меньше чѣмъ кому-нибудь пристало покровительствовать проповѣдницѣ -- методисткѣ, еслибъ даже она согласилась принять покровительство "лѣниваго пастыря", какъ называетъ меня Билль Маскери.-- Очень жаль, Артуръ, что вы не пріѣхали раньше: послушали-бы, какъ Джошуа обличалъ своего сосѣда аскери. Старику очень хотѣлось заставить меня отлучить отъ церкви провинившагося колесника, а затѣмъ предать его суду гражданскихъ властей, т. е. вашего дѣда, чтобы тотъ прогналъ его изъ дому и съ земли. Да, вздумай я только вмѣшаться въ это дѣло, вышла-бы премиленькая исторія религіозныхъ гоненій, которую методисты съ восторгомъ опубликовали-бы въ ближайшемъ номерѣ своего журнала. Мнѣ не стоило-бы большого труда убѣдить Чеда Крэнеджа, а съ нимъ еще съ полдюжины такихъ-же тупоголовыхъ молодцовъ, что они окажутъ драгоцѣнную услугу истинной церкви, если вооружатся кнутами и вилами и выгонятъ Виляя Маскери изъ деревни. А тамъ можно бы вручить имъ полсоверена, чтобъ они отпраздновали выпивкой успѣхъ своего славнаго подвига,-- и фарсъ былъ-бы завершенъ,-- прелестнѣйшій фарсъ, который могъ-бы поспорить съ любымъ изъ тѣхъ, что разыгрывали въ своихъ приходахъ мои собратія за послѣднія тридцать лѣтъ.
   -- Но со стороны этого человѣка было во всякомъ случаѣ большою дерзостью назвать тебя, "лѣнивымъ пастыремъ" и "безсловесной собакой", сказала мистрисъ Ирвайнъ,-- и за это я бы на твоемъ мѣстѣ немножко его проучила. Ты слишкомъ легко принимаешь къ сердцу такія вещи, Дофинъ.
   -- Неужто, матушка, вы-бы одобрили, еслибъ я сталъ мстить Биллю Маскери за его клевету? Неужели вы находите подобную месть хорошимъ способомъ для поддержанія моего достоинства? Притомъ я не вполнѣ увѣренъ, что это клевета. Я въ самомъ дѣлѣ лѣнивъ и становлюсь страшно тяжелъ для верховой ѣзды, не говоря уже о томъ, что я трачу на кирпичъ и известку больше, чѣмъ позволяютъ мнѣ средства, и вслѣдствіе этого прихожу въ неистовство, когда какой-нибудь калѣка-нищій попроситъ у меня шесть пенсовъ. Эти несчастные, истомленные труженики, воображающіе, что они помогутъ возрожденію человѣчества, если поднимутся съ пѣтухами и скажутъ проповѣдь до начала своего дневного труда, имѣютъ полное основаніе быть плохого мнѣнія обо мнѣ... А вотъ и Карроль съ блюдомъ,-- давайте-ка завтракать. Кетъ не придетъ къ завтраку?
   -- Миссъ Ирвайнъ приказала Бриджетъ подать ей завтракъ наверхъ, отвѣчала Карроль; -- она не можетъ отойти отъ миссъ Анны.
   -- А, хорошо. Пусть Бриджетъ передастъ наверху, что я сейчасъ приду взглянуть на миссъ Анну.-- А, вы уже можете дѣйствовать вашей правой рукой, Артуръ? спросилъ мистеръ Ирвайнъ, замѣтивъ, что капитанъ Донниторнъ вынулъ руку изъ повязки.
   -- Да, немножко; но Годвинъ настаиваетъ, чтобы еще нѣкоторое время она оставалась на перевязи. Я, впрочемъ, все-таки надѣюсь возвратиться въ полкъ къ началу августа. Такая скука сидѣть въ этомъ замкѣ въ лѣтніе мѣсяцы, когда нельзя ни охотиться съ собаками, ни стрѣлять, и вообще нѣтъ никакихъ развлеченій, которыя нагоняли-бы на тебя къ вечеру пріятный сонъ. За то 30-го іюля мы собираемся удивить міръ. Дѣдушка даетъ мнѣ carte blanche на этотъ день, и я вамъ обѣщаю, что торжество будетъ вполнѣ достойно своего повода и причины. Великій день моего совершеннолѣтія не повторится два раза. Для васъ, крестная, я намѣренъ воздвигнуть высокій тронъ, или лучше -- два: одинъ на лугу, а другой въ бальной залѣ, чтобъ вы могли взирать на насъ съ высоты, какъ олимпійская богиня.
   -- А я собираюсь надѣть самое мое парадное, глазетовое платье, которое было на мнѣ за" день твоихъ крестинъ, двадцать лѣтъ тому назадъ, сказала мистрисъ Ирвайнъ.-- Какъ сейчасъ вижу твою бѣдную мать въ этотъ день. Какъ она порхала въ своемъ бѣленькомъ платьѣ! Мнѣ и тогда оно почти казалось саваномъ, а черезъ три мѣсяца она лежала въ немъ на столѣ. Твое крестильное платьице и чепчикъ положили съ ней въ гробъ,-- она такъ объ этомъ просила, бѣдняжка... Ты, слава Богу, вышелъ въ материнскую семью, Артуръ. Будь ты костлявымъ, желтымъ, хилымъ ребенкомъ, я ни за что не пошла бы къ тебѣ въ крестныя матери: я была-бы увѣрена, что изъ тебя выйдетъ Донниторнъ. Но ты былъ такой толстощекій, плечистый, громогласный плутишка, что я сразу увидѣла, что ты весь въ породу Траджетовъ.
   -- Однако, матушка, легко могло оказаться, что вы вывели слишкомъ поспѣшное заключеніе, замѣтилъ, улыбаясь, мистеръ Ирвайнъ.-- Помните, какъ вышло съ послѣдними щенками Юноны? Одинъ былъ вылитая мать, а всѣ повадки у него оказались отцовскія. Природа такъ умна, что можетъ перехитрить даже васъ, матушка.
   -- Вздоръ, дитя. Природа не создастъ хорька въ образѣ дворовой собаки. Ты никогда меня не увѣришь, чтобы я не могла опредѣлить человѣка по его внѣшнему виду. Если наружность твоя мнѣ не нравится,-- будь увѣренъ, что я никогда тебя не полюблю. У меня такъ-же мало охоты узнавать ближе людей съ безобразнымъ, непріятнымъ лицомъ, какъ пробовать кушанья, которыя имѣютъ неаппетитный видъ. Когда съ перваго взгляда на человѣка меня бросаетъ въ дрожь, я говорю: "Уберите его". Мнѣ дѣлается положительно дурно, когда я вижу некрасивые -- свиные или рыбьи глаза; для меня это то-же, что скверный запахъ.
   -- Кстати о глазахъ, сказалъ капитанъ Донниторнъ.-- Это напомнило мнѣ, крестная, что я собирался привезти вамъ одну кн игу. Я получилъ ее на дняхъ изъ Лондона вмѣстѣ съ другими. Я знаю, что вы любите фантастическіе разсказы. Это томикъ стихотвореній -- "Лирическихъ балладъ". Большая часть изъ нихъ -- одно пустословіе, но первая недурна. Называется она -- "Старый морякъ". Мысль, признаюсь, мнѣ мало понятна, но разсказано занимательно. Я вамъ пришлю эту книжку. Есть еще двѣ другія,-- можетъ быть вы, Ирвайнъ, захотите просмотрѣть. Это брошюры объ антиноміанизмѣ и евангелизмѣ, а что въ нихъ говорится,-- ужъ не могу вамъ сказать. Не понимаю, съ чего вздумалъ этотъ уродъ -- мой поставщикъ -- угощать меня такими книгами. Я ему написалъ, чтобъ онъ больше не смѣлъ мнѣ присылать ни книгъ, ни брошюръ, которыя кончаются на измъ.
   -- Не могу сказать, чтобъ и я былъ большой охотникъ до измовъ, но я, пожалуй, просмотрю ваши брошюрки: все таки узнаешь, что дѣлается на свѣтѣ... Мнѣ нужно сперва сдѣлать одно маленькое дѣльце, Артуръ, продолжалъ мистеръ Ирвайнъ, вставая, чтобъ выйти,-- а тамъ я къ вашимъ услугамъ.
   "Маленькое дѣльце" мистера Ирвайна привело его на верхнюю площадку старинной каменной лѣстницы (одна часть дома была очень стара); здѣсь онъ остановился и тихонько постучался въ дверь. "Войдите!" сказалъ женскій голосъ, и онъ вошелъ въ комнату, въ которой было такъ темно отъ спущенныхъ занавѣсокъ и шторъ, что миссъ Кетъ, худощавой, среднихъ лѣтъ дѣвушкѣ, стоявшей у постели, не хватило-бы свѣта ни для какой другой работы, кромѣ вязанья, лежавшаго подлѣ нея на маленькомъ столикѣ. Но въ настоящую минуту она дѣлала дѣло, для котораго было довольно даже самаго тусклаго свѣта,-- примачивала свѣжимъ уксусомъ больную голову, покоившуюся на подушкѣ. У бѣдной страдалицы было маленькое, жалкое личико,-- когда-то быть можетъ, и красивое, но теперь изможденное и желтое. Миссъ Кетъ подошла къ брату и шепнула ему: "Не заговаривай съ ней; сегодня она не можетъ говорить". Глаза больной были закрыты, лобъ наморщенъ отъ нестерпимой боли. Мистеръ Ирвайнъ подошелъ къ постели, взялъ лежавшую на одѣялѣ худенькую ручку и поцѣловалъ. Слабое пожатіе тоненькихъ пальчиковъ сказало ему, что стоило труда подняться по лѣстницѣ ради этого. Онъ постоялъ съ минутку, посмотрѣлъ на нее, потомъ повернулся и пошелъ изъ комнаты, ступая почти неслышно: -- прежде чѣмъ идти наверхъ, онъ снялъ сапоги и надѣлъ туфли. Кто припомнитъ, какъ часто этотъ человѣкъ не дѣлалъ того или другого даже для себя, лишь-бы избавить себя отъ труда лишній разъ снять и надѣть сапоги, тотъ не сочтетъ эту подробность не стоющей вниманія
   А сестры мистера Ирвайна -- какъ это могли-бы засвидѣтельствовать каждый высокорожденный джентльменъ и каждая высокорожденная лэди въ окрестностяхъ Брокстона на десять миль кругомъ,-- были такія глупыя, неинтересныя особы! Вчужѣ жаль было видѣть, что у этой красавицы и умницы -- мистрисъ Ирвайнъ,-- такія вульгарныя дочери. Сама мистрисъ Ирвайнъ... О! стоило проѣхать десять миль въ какую угодно погоду, чтобъ посмотрѣть на эту чудесную старуху. Ея красота, ея замѣчательно сохранившіеся память и умъ, ея старомодныя, исполненныя достоинства, манеры дѣлали ее одною изъ самыхъ занимательныхъ темъ для разговора,-- не менѣе занимательной, чѣмъ, напримѣръ, здоровье короля, прелестныя новыя выкройки для лѣтнихъ костюмовъ, извѣстія изъ Египта, или процессъ лорда Дэси, который сводитъ съ ума бѣдняжку лэди Дэси. Но никому, не приходило въ голову говорить о двухъ миссъ Ирвайнъ.-- никому кромѣ бѣдняковъ деревеньки Брокстона, которые считали ихъ обѣихъ глубоко свѣдущими "по лѣкарской части" и довольно неопредѣленно называли ихъ "барышнями". Еслибы вы спросили старика Джоба Доммилоу, кто подарилъ ему его фланелевую куртку, онъ-бы отвѣтилъ: "Барышни -- прошлой зимой, а вдова Стина очень любила распространяться о достоинствахъ цѣлебнаго "снадобья", которое барышни дали ей отъ кашля. Все подъ тѣмъ-же наименованіемъ "барышенъ" двухъ дѣвушекъ пускали также въ ходъ, съ большимъ успѣхомъ, какъ средство для усмиренія непокорныхъ ребятъ, такъ-что, завидѣвъ издали желтое лицо бѣдненькой миссъ Анны, не одинъ деревенскій малышъ проникался страшнымъ сознаніемъ, что ей извѣстны всѣ, самыя гнусныя его преступленія и даже точное число тѣхъ камешковъ, которыми онъ собирался запустить въ утятъ фермера Бриттона. Но для всѣхъ, кто не смотрѣлъ на нихъ сквозь призму мифическихъ вѣрованій, двѣ миссъ Ирвайнъ были только лишнимъ бременемъ на землѣ, двумя нехудожественными, неэффектными фигурами, совершенно безполезно загромождавшими полотно картины жизни. Миссъ Анна моглабы еще, пожалуй, имѣть кое-какой романическій интересъ, еслибы можно было объяснить ея хроническія головныя боли какою-нибудь трогательной исторіей обманутой любви; но никакой такой исторіи о ней не знали или не догадались сочинить, и общее мнѣніе вполнѣ согласовалось съ дѣйствительностью въ томъ, что сестры остались старыми дѣвами по самой прозаической причинѣ -- потому, что не нашли приличныхъ жениховъ.
   Какъ бы тамъ ни было, но -- говоря парадоксально -- существованіе на свѣтѣ ничтожныхъ людей имѣетъ весьма важныя послѣдствія въ жизни. Можно доказать, что оно вліяетъ на цѣны хлѣба и на заработную плату, что оно создаетъ злыхъ людей изъ простыхъ себялюбцевъ, и героевъ -- изъ нѣжныхъ натуръ, да и въ другихъ отношеніяхъ играетъ въ драмѣ жизни немаловажную роль. Не будь у этого красиваго, изящнаго священника, аристократа но рожденію,-- не будь у преподобнаго Адольфуса Ирвайна его двухъ безнадежно дѣвственныхъ сестеръ, судьба его была-бы совершенно иная. Весьма вѣроятно, что онъ женился-бы молодымъ на милой, хорошенькой женщинѣ, и теперь, когда его волосы начинали сѣдѣть подъ пудрой, уже имѣлъ бы рослыхъ сыновей и цвѣтущихъ дочерей,-- словомъ, имѣлъ-бы такія сокровища, которыя, пообщему мнѣнію, окупаютъ для человѣка весь трудъ его жизни. Но при существующихъ обстоятельствахъ, получая со всѣхъ трехъ своихъ приходовъ не болѣе семисотъ фунтовъ въ годъ и не видя никакихъ способовъ содержать свою великолѣпную мать и больную сестру (не считая другой сестры, къ имени которой не прибавлялось обыкновенно никакихъ прилагательныхъ),-- содержать ихъ въ довольствѣ, по-барски, какъ подобало ихъ воспитанію и привычкамъ, и въ то-же время имѣть собственную семью,-- мистеръ Ирвайнъ, какъ вы видите, въ сорокъ восемь лѣтъ оставался холостякомъ и даже не ставилъ себѣ въ заслугу этой жертвы. Когда-же съ нимъ заговаривали на эту тему, онъ отвѣчалъ со смѣхомъ, что холостая жизнь даетъ ему, по крайней мѣрѣ возможность потакать своимъ маленькимъ слабостямъ и позволять себѣ много такого, чего жена никогда-бы ему не позволила. И, быть можетъ, онъ одинъ во всемъ мірѣ не считалъ своихъ сестеръ неинтересными и лишними, то онъ былъ одною изъ тѣхъ любвеобильныхъ, широкихъ, благородныхъ натуръ, которымъ не знакомы узкіе себялюбивые помыслы,-- натура эпикурейская, если хотите,-- лишенная энтузіазма и живого сознанія долга, не склонная къ самобичеванію, но все-же, какъ вы могли замѣтить, обладающая достаточно тонкой нравственной организаціей, чтобы не тяготиться заботливымъ сочувствіемъ къ безвѣстному, однообразному страданію. Его широкая снисходительность дѣлала то, что онъ не видѣлъ черствости своей матери по отношенію къ дочерямъ, черствости тѣмъ болѣе поразительной, что она составляла рѣзкій контрастъ съ ея предупредительной нѣжностью къ нему самому. Но онъ этого не видѣлъ и не замѣчалъ: онъ не вмѣнялъ себѣ въ добродѣтель возмущаться неисправимыми недостатками людей.
   Любопытно, какое различное впечатлѣніе выносимъ мы о человѣкѣ, когда прогуливаемся съ нимъ въ дружеской бесѣдѣ или вообще видимъ его въ домашнемъ кругу, и когда мы судимъ о немъ съ возвышенной исторической точки зрѣнія или даже просто разбираемъ его критически, скорѣе какъ воплощеніе той или другой системы, тѣхъ или другихъ взглядовъ, чѣмъ какъ живого человѣка. Мистеръ Ро, "странствующій проповѣдникъ", заѣзжавшій между прочимъ и въ Треддльстонъ, говоритъ объ англиканскихъ священникахъ тамошняго округа, что все это -- люди, потакающіе плотскимъ вожделѣніямъ, поглощенные мірской суетой; что всѣ они стрѣляютъ дичь, охотятся съ собаками, украшаютъ свои жилища, спрашиваютъ, что мы будемъ ѣсть и что мы будемъ пить, и во что одѣнемся, нимало не заботятся о снабженіи своей паствы хлѣбомъ жизни, въ лучшемъ случаѣ проповѣдуютъ лишь плотскую, усыпляющую душу мораль и торгуютъ человѣческой совѣстью, получая деньги за отправленіе пастырскихъ обязанностей въ приходахъ, гдѣ прихожане не видятъ ихъ и двухъ разъ въ году. И дѣйствительно, если мы заглянемъ въ парламентскіе отчеты того времени, мы убѣдимся, что многіе почтенные члены парламента, ревностные сторонники англиканской церкви, незапятнанные ни искрой сочувствія методистамъ -- "этой породѣ лицемѣрныхъ ханжей",-- высказывались о нашихъ священникахъ почти такъ-же нелестно, какъ и самъ мистеръ Ро. Излагая свое мнѣніе о духовенствѣ господствующей церкви, Ро включилъ и мистера Ирвайна въ число этихъ господъ, и при всемъ моемъ желаніи я не могу сказать, чтобы онъ безусловно оклеветалъ нашего ректора, отведя ему мѣсто въ своей классификаціи. Совершенная правда, что мистеръ Ирвайнъ не задавался особенно высокими цѣлями и не отличался религіознымъ пыломъ. Еслибъ меня прижали къ стѣнѣ, мнѣ пришлось-бы сознаться, что онъ не испытывалъ серьезной тревоги за чистоту душъ своихъ прихожанъ и счелъ-бы чистѣйшей потерей времени поучать богословскимъ доктринамъ "дѣдушку Тафта" или даже самого Чеда Крэнеджа, кузнеца, и стараться разжечь въ нихъ религіозный жаръ. Еслибъ онъ захотѣлъ возвести свои взгляды въ теорію, онъ, быть можетъ, сказалъ-бы. что единственная здравая форма, какую можетъ принять вѣра въ такого рода умахъ, это форма сильнаго, хотя-бы и смутнаго чувства, которое находило-бы себѣ исходъ въ семейныхъ привязанностяхъ, освящая ихъ собою, и въ исполненіи обязанностей по отношенію къ сосѣдямъ-односельчанамъ. Крещенію онъ придавалъ гораздо больше значенія, какъ обычаю, чѣмъ какъ таинству, и полагалъ, что духовныя преимущества, которыя крестьянинъ получаетъ отъ церкви, куда ходили молиться его отцы и дѣды, и отъ клочка священной земли, гдѣ лежатъ ихъ кости, находятся лишь въ слабой зависимости отъ яснаго пониманія литургіи и проповѣди. Ясно, что ректоръ нашъ не былъ "дѣятелемъ", какъ это называется въ наши дни; исторію церкви онъ предпочиталъ богословію и гораздо больше интересовался характерами людей, чѣмъ ихъ мнѣніями. Онъ не былъ ни трудолюбивъ, ни явно самоотверженъ, ни особенно щедръ на милостыню, и теологія его, какъ видите, немножко хромала. Въ сущности, и направленіе его ума и вкусы были скорѣе языческіе: какое-нибудь изреченіе Софокла или Теокрита имѣло для него ароматъ, котораго онъ не находилъ ни у Исаіи, ни у Амоса. Но когда вы кормите вашего молодого сеттера сырой говядиной, можете-ли вы удивляться, если потомъ у него на всю жизнь останется пристрастіе къ сырымъ куропаткамъ? А у мистера Ирвайна всѣ воспоминанія дѣтства, весь энтузіазмъ и честолюбіе его ранней юности были связаны съ поэзіей и этикой, не имѣющими ничего общаго съ Библіей. Но съ другой стороны я долженъ за него заступиться, ибо я горячо чту память нашего ректора. Онъ не былъ мстителенъ,-- чего нельзя сказать о нѣкоторыхъ филантропахъ; онъ не былъ нетерпимъ,-- а между тѣмъ носятся слухи, будто иные ревностные богословы были не вполнѣ свободны отъ этого порока,-- и хотя, по всей вѣроятности, онъ не согласился-бы сгорѣть живьемъ на кострѣ ради общаго дѣла и былъ далекъ отъ намѣренія раздать свое имущество нищимъ, ему былъ присущъ тотъ видъ милосердія, котораго иногда не хватаетъ самой патентованной добродѣтели. Онъ былъ снисходителенъ къ чужимъ недостаткамъ и не склоненъ предполагать въ человѣкѣ дурное. Онъ былъ однимъ изъ тѣхъ людей,-- а эти люди не такъ-то часто встрѣчаются,-- лучшія стороны которыхъ мы можемъ оцѣнить только тогда, когда вмѣстѣ съ ними покинемъ торжище -- кафедру или подмостки -- войдемъ къ нимъ въ домъ, послушаемъ, какимъ голосомъ говорятъ они со старыми и малыми членами своего домашняго очага, и сдѣлаемся очевидцами ихъ любящей заботливости о повседневныхъ нуждахъ ихъ повседневныхъ товарищей, которые всю эту доброту принимаютъ какъ должное, отнюдь не считая ее достойной похвалъ.
   Такіе люди жили по счастью и во времена процвѣтанія великаго зла и, случалось, бывали даже живыми представителями этого зла. Вотъ мысль, которая можетъ немного насъ утѣшить въ существованіи противуположнаго факта, а именно -- что иногда бываетъ лучше не слѣдовать за великими реформаторами зла дальше порога ихъ дома.
   Но что бы вы ни думали теперь о мистерѣ Ирвайнѣ, а еслибы вы встрѣтили его въ то іюньское утро, когда онъ ѣхалъ на своей сѣрой кобылѣ,-- статный, красивый, мужественный, съ добродушной улыбкой на тонко очерченныхъ губахъ, болтая со своимъ блестящимъ молодымъ спутникомъ на гнѣдомъ жеребцѣ,-- вы-бы не могли не почувствовать, что, какъ-бы плохо ни согласовалась его жизнь съ здравыми теоріями насчетъ обязанностей особъ духовнаго званія, самъ онъ какъ нельзя болѣе гармонировалъ съ этимъ мирнымъ ландшафтомъ.
   Взгляните на нихъ хоть теперь, когда, освѣщенные солнцемъ, на которое поминутно набѣгаютъ рѣзвыя тучки, они поднимаются по склону холма со стороны Брокстона, гдѣ высокіе вязы и конекъ крыши ректорскаго дома переросли маленькую выбѣленную церковь. Скоро они будутъ въ Гейслопскомъ приходѣ: сѣрая Гейслопская колокольня и крыши деревенскихъ домовъ уже виднѣются впереди, а подальше, направо, они начинаютъ различать понемногу трубы Большой Фермы.

   

ГЛАВА VI.
Большая Ферма.

   Ясно, что эти ворота никогда не отворяются: они кругомъ, по обѣ стороны, заросли высокой травой и, кромѣ того, такъ заржавѣли, что еслибы намъ вздумалось ихъ отворить, то для того, чтобы заставить ихъ повернуться на петляхъ, пришлось бы употребить такое усиліе, отъ котораго, чего добраго, разсыпались-бы четырехугольные каменные столбы по бокамъ, къ немалому ущербу для двухъ каменныхъ львицъ, скалящихъ зубы съ сомнительно плотоядной любезностью надъ щитами съ гербомъ, увѣнчивающими оба столба. При помощи уступовъ и выбоинъ намъ было-бы нетрудно вскарабкаться но этимъ столбамъ на гладкую каменную настилку кирпичной стѣны; но въ этомъ нѣтъ никакой надобности: стоитъ намъ приложиться глазомъ къ ржавой рѣшеткѣ воротъ, и мы увидимъ и домъ, и почти весь дворъ, заросшій травой, кромѣ развѣ самыхъ дальнихъ его уголковъ.
   Это чудесный старый домъ -- старинной постройки изъ кирпича, рѣзкій цвѣтъ котораго смягчается облѣпившими его блѣдными, пушистыми лишаями, разросшимися съ замѣчательно счастливымъ отсутствіемъ симметріи, что приводитъ красный кирпичъ въ самое дружелюбное сочетаніе съ гипсовыми орнаментами, увѣнчивающими края крыши, окна и наружную дверь. Но окна пестрѣютъ деревянными заплатами, а дверь, кажется, не лучше воротъ: она тоже никогда не отворяется, Охъ, какъ-бы застонала и заскрипѣла она по каменному полу, еслибъ мы вздумали ее отворить! Это вѣдь тяжелая, солидная, красивая дверь. Когда-нибудь навѣрно было время, что она со звономъ захлопывалась за ливрейнымъ лакеемъ послѣ того, какъ онъ выходилъ провожать парную карету, которая увезла со двора его господъ.
   Но теперь, по виду дома, мы могли бы подумать, что изъ за него идетъ тяжба въ канцлерскомъ судѣ, и что орѣхи съ тѣхъ высокихъ орѣшинъ, что идутъ двумя длинными рядами вдоль правой стѣны двора, падаютъ и сгниваютъ въ травѣ,-- могли-бы подумать, еслибъ не слышали внушительнаго басистаго лая собакъ, доносящагося изъ высокаго строенія за домомъ. А вонъ и телята выходятъ изъ подъ крытаго дрокомъ навѣса, что тянется по лѣвую сторону двора, и глупо мычатъ въ отвѣтъ на этотъ ужасающій лай, вѣроятно, въ томъ предположеніи, что онъ имѣетъ какое-нибудь отношеніе къ шапкамъ съ молокомъ.
   Да, очевидно, домъ обитаемъ, и мы сейчасъ увидимъ -- кѣмъ, ибо воображеніе не признаетъ преградъ: оно не боится собакъ и можетъ безнаказанно перелѣзать черезъ стѣны и заглядывать въ окна. Приложитесь лицомъ къ одному изъ стеколъ въ правомъ окнѣ,-- что вы видите?-- Большой открытый очагъ съ стоящими на немъ ржавыми таганами, и голый досчатый полъ; въ дальнемъ углу нѣсколько дюжинъ сваленныхъ въ кучу охапокъ нечесаной шерсти; посрединѣ пустые мѣшки изъ подъ зерна. Вотъ вамъ убранство столовой. Ну, а въ лѣвое окно, что вамъ видно?-- Нѣсколько принадлежностей упряжи, дамское сѣдло, самопрялка и старый сундукъ съ откинутой крышкой, биткомъ набитый какими-то пестрыми лоскутьями. Поверхъ этихъ лоскутьевъ, поближе къ краю, лежитъ большая деревянная кукла. Кукла имѣетъ большое сходство съ лучшими образцами греческой скульптуры въ смыслѣ полученныхъ ею увѣчій и въ особенности, благодаря полнѣйшему отсутствію носа. Тутъ-же стоитъ дѣтскій стулъ и валяется рукоятка отъ дѣтскаго кнутика.
   Теперь исторія дома намъ совершенно ясна. Когда-то онъ былъ резиденціей деревенскаго сквайра; съ теченіемъ времени помѣщичья семья захудала, можетъ быть, вымерла и, въ лицѣ послѣдней своей представительницы, благородной дѣвицы, слилась съ болѣе породистой семьей Донниторновъ, принявъ ея имя. Во времена оны это былъ большой помѣщичій домъ; теперь онъ стала Большой Фермой. Все равно, какъ въ какомъ-нибудь приморскомъ городкѣ, который былъ прежде моднымъ курортомъ, а потомъ превратился въ большую торговую гавань, аристократическія улицы затихаютъ и заростаютъ травой, а въ докахъ и складахъ кипитъ неугомонная жизнь,-- въ Большой фермѣ жизнь измѣнила свой фокусъ и льетъ свои живые лучи уже не изъ гостиной, а изъ кухни и изъ хлѣбнаго двора.
   Да, здѣсь довольно жизни, хотя теперь самая сонливая пора года -- передъ началомъ сѣнокоса, и самое сонливое время дня -- почти три часа по солнцу и половина четвертаго по часамъ мистрисъ Пойзеръ, чудеснымъ часамъ съ недѣльнымъ заводомъ. Но когда послѣ дождя проглянетъ солнышко, жизнь всегда чувствуется какъ-то сильнѣй, а въ эту минуту солнце льетъ свои лучи цѣлымъ потокомъ, зажигаетъ искорки на мокрой соломѣ, затопляетъ свѣтомъ каждую кучку зеленаго моха на красныхъ черепицахъ скотнаго двора, и даже мутную воду, быстро сбѣгающую по желобу въ дренажную канаву, превращаетъ въ зеркало для желтоносыхъ утятъ, которые спѣшатъ воспользоваться случаемъ лишній разъ напиться, стараясь при этомъ окунуться какъ можно поглубже. Тутъ цѣлый концертъ звуковъ. Огромный бульдогъ, сидящій на цѣпи противъ хлѣва, пришелъ въ неистовство изъ за того, что пѣтухъ какъ-то нечаянно слишкомъ близко подошелъ къ его конурѣ, и оглашаетъ воздухъ громоноснымъ лаемъ, на который изъ противуположнаго хлѣва отвѣчаютъ тонкими голосами двѣ гончія. Старыя хохлатыя куры со своими цыплятами роются въ соломѣ и поднимаютъ сочувственное кудахтанье, когда къ нимъ возвращается обращенный въ бѣгство пѣтухъ. Свинья и ея потомство -- всѣ въ грязи по самое брюхо -- испускаютъ глубокія ноты stoccato... Наши пріятели телята мычатъ подъ своимъ навѣсомъ; и среди всего этого гама чуткое ухо различаетъ непрерывный гулъ человѣческихъ голосовъ.
   Широкія ворота гумна стоятъ настежь: тамъ нѣсколько человѣкъ дѣятельно занимаются починкой упряжи подъ верховнымъ надзоромъ мистера Гоби, шорника, развлекающаго свою публику самыми свѣжими Треддльстонскими новостями. Пастухъ Аликъ безспорно выбралъ неудачный день, чтобы звать шорниковъ: очень неудобно имѣть въ домѣ лишній народъ въ такое дождливое утро, и мистрисъ Пойзеръ уже успѣла высказать въ довольно сильныхъ выраженіяхъ свое мнѣніе относительно грязи, которую всѣ эти люди нанесли въ домъ на сапогахъ во время обѣда. Сказать по правдѣ, ей и до сихъ поръ еще не удалось возстановить свое душевное равновѣсіе, хотя съ обѣда прошло почти три часа и полъ на на кухнѣ опять блистаетъ безукоризненной чистотой, какъ и все остальное въ этой изумительной кухнѣ. Единственная возможность найти здѣсь пылинку, это -- взобраться на сундукъ и провести пальцемъ по верхней полкѣ, гдѣ наслаждаются своимъ лѣтнимъ отдыхомъ блестящіе мѣдные подсвѣчники, ибо лѣтомъ -- кто-жъ этого не знаетъ?-- всѣ ложатся спать еще засвѣтло, по крайней мѣрѣ, настолько засвѣтло, что, ушибившись о какой-нибудь предметъ, вы начинаете различать его очертанія. Ужъ, конечно, нигдѣ въ другомъ домѣ ни дубовые футляры для стѣнныхъ часовъ, ни дубовые столы не доводились до такого блеска при помощи одной только пыльной тряпки и рукъ,-- чистѣйшаго, безъ примѣси, "ручного лака", какъ выражалась мистрисъ Пойзеръ, благодарившая своего Создателя за то, что въ ея домѣ никогда и въ заводѣ не было никакой "этой вашей дряни" для полировки вещей. Гетти Соррель, за спиной у тетки, частенько пользовалась случаемъ полюбоваться своимъ пріятнымъ отраженіемъ въ блестящей поверхности дубоваго стола, потому что обыкновенно онъ стоялъ на боку, въ видѣ экрана, и служилъ больше для украшенія, чѣмъ для полезныхъ цѣлей. Нерѣдко видѣла себя Гетти и въ большихъ круглыхъ оловянныхъ блюдахъ, разставленныхъ по полкамъ надъ длиннымъ обѣденнымъ сосновымъ столомъ и сверкавшихъ всегда, какъ стекло.
   Впрочемъ, въ эту минуту все здѣсь сверкало, какъ стекло: солнце било прямо въ оловянныя блюда и, отражаясь отъ ихъ блестящей поверхности, разсыпалось цѣлыми снопами свѣта по ярко сверкающей мѣди посуды и мягко лоснящемуся дубу стола. Оно освѣщало и еще одинъ, несравненно болѣе привлекательный, предметъ: нѣсколько лучей его падало на нѣжную щечку Дины и зажигало золотомъ свѣтло-рыжіе волосы на ея изящной головкѣ, низко склонившейся надъ какою-то громоздкой вещью изъ столоваго бѣлья, которое она чинила для тетки. Трудно было-бы и представить себѣ болѣе мирную сцену, еслибы мистрисъ Пойзеръ, доглаживавшая кое-какія мелочи изъ бѣлья, залежавшіяся съ послѣдней стирки, не звякала каждыя пять минутъ своимъ утюгомъ и не махала имъ по воздуху, когда нужно было его остудить, не забывая въ то-же время поглядывать своими зоркими голубовато-сѣрыми глазами то въ открытую дверь молочной, гдѣ Гетти била масло, то въ черную кухню, гдѣ Нанси вынимала изъ печки пироги. Вы не воображайте, однако, что мистрисъ Пойзеръ была старуха съ кислымъ, сварливымъ лицомъ.-- Вовсе нѣтъ. Это была довольно красивая женщина лѣтъ тридцати восьми, не больше,-- со свѣжимъ цвѣтомъ лица, рыжеватыми волосами, хорошо сложенная, съ легкой походкой. Самой выдающейся чертой ея наряда былъ широчайшій клѣтчатый холщевый передникъ, почти закрывавшій всю юбку, и ничего не могло быть проще ея чепца и платья, ибо ни къ одной человѣческой слабости мистрисъ Пойзеръ не была такъ строга, какъ къ женскому тщеславію и пристрастію къ красотѣ предпочтительно передъ пользой. Семейное сходство между нею и ея племянницей Диной Моррисъ и контрастъ ея остраго взгляда съ ангельской кротостью выраженія у Дины моглибы послужить живописцу превосходной натурой для Марфы и Маріи. Цвѣтъ глазъ у нихъ былъ совсѣмъ одинаковый, но еслибы вы захотѣли видѣть поразительное доказательство того, до какой степени различно было дѣйствіе взгляда этихъ двухъ паръ глазъ, вамъ стоило-бы только прослѣдить за поведеніемъ Трипа -- черной съ подпалинами таксы, когда этому злосчастному, вѣчно подозрѣваемому псу случалось по неосторожности подвернуться подъ замораживающіе лучи хозяйскаго взора. Языкъ у мистрисъ Пойзеръ былъ, пожалуй, еще острѣй ея взгляда, и какъ только она была увѣрена, что которая-нибудь изъ дѣвицъ, ея подданныхъ, можетъ ее слышать, этотъ языкъ принимался за свою прерванную, никогда не кончавшуюся работу чтенія нотацій, какъ шарманка, заводящая свою музыку съ той ноты, на которой ее остановили.
   Сегодняшній день былъ однимъ изъ тѣхъ дней недѣли, когда полагалось бить масло, и этотъ фактъ оказывался только лишней причиной, по которой было неудобно звать шорниковъ и, слѣдовательно, лишнимъ основаніемъ для мистрисъ Пойзеръ распушить работницу Молли съ особенной строгостью. Казалось бы, Молли самымъ примѣрнымъ образомъ выполнила свою послѣобѣденную работу: она "убралась" замѣчательно проворно и теперь пришла, чтобы спросить смиреннѣйшимъ тономъ, можно-ли ей "попрясть" до подоя. Но, по соображеніямъ мистрисъ Пойзеръ, такое безукоризненное поведеніе только прикрывало собою тайную склонность къ удовлетворенію недостойныхъ желаній, что она и не замедлила поставить Молли на видъ съ уничтожающимъ краснорѣчіемъ.
   -- "Попрясть"? Ну да, слыхали мы это. Не пряжа у тебя на умѣ, хоть сейчасъ побожиться! Знаю я, чего тебѣ хочется. Въ жизнь свою не встрѣчала такой вѣтрогонки. Слыханое-ли дѣло?-- такая молодая дѣвчонка, и только и мечтаетъ, какъ бы ей улизнуть и поболтать съ мужчинами! Вѣдь ихъ тамъ шесть человѣкъ. "Попрясть"! Да на твоемъ мѣстѣ у меня не повернулся бы языкъ это выговорить. Вспомни: вѣдь ты живешь у меня съ самаго Михайлова дня, и, когда я нанимала тебя въ Треддльстонѣ, въ конторѣ, я даже аттестата не потребовала. Взяла тебя безъ аттестата, попала ты въ приличный домъ.-- кажется, можно бы быть благодарной. И что ты умѣла, когда поступила ко мнѣ?-- работала не лучше вороньяго пугала въ огородѣ. Ты сама знаешь, какая ты была безрукая. Кто научилъ тебя полы мыть, позволь тебя спросить? Вспомни, какъ ты оставляла по угламъ кучи сору,-- никто бы не сказалъ тогда, что ты выросла въ христіанской странѣ. А какъ ты пряла? Да ты одной шерсти извела больше, чѣмъ на все твое заработанное жалованье, пока научилась. Лучше-бы ты объ этомъ подумала, чѣмъ разѣвать ротъ да пялить глаза на рабочихъ. На гумно захотѣлось? Чесать шерсть для шорниковъ?-- знаю, знаю! Всѣ вы, дѣвчонки, на одинъ покрой: васъ такъ и тянетъ на этотъ путь, головой впередъ, прямо въ омутъ. Вамъ вѣдь не терпится, пока вы не подцѣпите сердечнаго дружка, такого же дурака, какъ вы сами. Вы воображаете, что нѣтъ на свѣтѣ ничего лучше, какъ выскочить замужъ, зажить своимъ домомъ. Хорошъ домъ! Хорошо счастье! Трехногая табуретка за все про все вмѣсто мебели, на улицу выйти -- нечѣмъ плечи прикрыть, и весь обѣдъ -- кусокъ овсянаго пирога, изъ за котораго дерутся трое ребятъ.
   -- Я и не думала проситься къ шорникамъ, ей Богу! захныкала Молли, совершенно сраженная этою дантовской картиной ея будущности.-- Только правда, у мистера Оттли мы всегда чесали для шорниковъ шерсть,-- вотъ я и пришла васъ спросить. На что мнѣ шорники! Я на нихъ и смотрѣть-то больше не стану,-- съ мѣста не сойти, коли лгу.
   -- У мистера Оттли, скажите пожалуйста! Что ты мнѣ толкуешь про твоего мистера Оттли! Почемъ я знаю?-- можетъ быть, жена его, а твоя госпожа любила, чтобы шорники пачкали ей полы. Мало-ли, что кому нравится, и какіе у кого бываютъ порядки. Изъ всѣхъ работницъ, какія поступали въ мой домъ, я не запомню ни одной, которая понимала бы что значитъ чистота; должно быть, люди на свѣтѣ живутъ, какъ свиньи. Взять хоть Бетти,-- ту, что служила молочницей у Трентовъ, прежде чѣмъ поступила ко мнѣ. Что она дѣлала съ сыромъ? По недѣлима, не поворачивала. А крынки? Помню, когда я сошла внизъ послѣ моей болѣзни (докторъ сказалъ тогда, что у меня воспаленіе; счастье еще, что я осталась жива).... когда я сошла внизъ послѣ болѣзни, я могла написать свое имя на всѣхъ крышкахъ -- столько на нихъ было пыли. Такъ вотъ и ты, Молли: ты ничѣмъ не лучше Бетти, а вѣдь уже девятый мѣсяцъ идетъ, что ты живешь у меня и, кажется, не можешь пожаловаться, чтобъ тебя мало учили.... Ну, чего ты здѣсь торчишь, какъ турокъ на часахъ? Отчего не берешься за прялку? Видно хочешь сѣсть за работу за пять минутъ до того, какъ будетъ пора ее бросать?-- Я знаю, на это ты мастерица.
   -- Мама, мой утюзокъ плостылъ, соглѣй его позалуйста.
   Тоненькій, щебечущій голосокъ, выговорившій эту просьбу, принадлежала, маленькой золотокудрой дѣвочкѣ лѣтъ трехъ, четырехъ. Сидя на высокомъ стулѣ въ концѣ стола, на которомъ мать ея гладила, и изо всѣхъ силъ сжимая ручку миніатюрнаго утюжка своимъ пухленькимъ кулачкомъ, она разглаживала лоскутки съ такимъ усердіемъ, что даже высунула свой маленькій красный язычекъ такъ далеко, какъ только позволяла анатомія.
   -- Утюжокъ простылъ, моя кошечка? Экое несчастье!-- отозвалась мистрисъ Пойзеръ, отличавшаяся удивительной легкостью переходовъ отъ офиціальнаго обличительнаго Т-ша, какимъ она обращалась къ прислугѣ, къ тону материнской нѣжности или дружеской бесѣды.-- Ну, ничего. Мама уже кончила гладить. Теперь мы будемъ убирать утюги.
   -- Мама, я хоцу къ Томми, на гумно,-- на сорниковъ посмотлѣть.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ. Тотти промочитъ ножки,-- сказала мистрисъ Пойзеръ, унося свой утюгъ.-- Сбѣгай лучше въ молочную, посмотри, кузина Гетти бьетъ масло.
   -- Мама, дай мнѣ сладкаго пилога,-- продлжала Тотти, у которой былъ, повидимому, неизсякаемый запасъ требованіи, и, пользуясь своимъ кратковременнымъ досугомъ, она въ тотъ же мигъ запустила пальцы въ чашку съ разведеннымъ крахмаломъ и опрокинула ее, такъ-что большая часть содержимаго вылилась на гладильную доску.
   -- Ну, видѣлъ-ли кто-нибудь такую дѣвчонку!-- взвизгнула мистрисъ Пойзеръ, бросаясь къ столу, какъ только взглядъ ея упалъ на синюю струйку, бѣжавшую съ доски.-- Стоитъ на минутку отвернуться, чтобъ она ужъ набѣдокурила что-нибудь. Ну, что тебѣ за это сдѣлать, скверная, скверная дѣвчонка!
   Тѣмъ временемъ Тотти съ поразительной быстротой спустилась со своего стула и уже успѣла показать тылъ, обратившись въ бѣгство по направленію къ молочной и переваливаясь на бѣгу, какъ уточка. Впрочемъ, комочекъ жира на шейкѣ подъ затылкомъ дѣлалъ ее еще болѣе похожей на бѣленькаго молочнаго поросенка.
   При помощи Молли крахмалъ былъ вытертъ, утюги убраны, и мистрисъ Пойзеръ взялась за свое вязанье, которое всегда лежало у нея подъ рукой и было любимой ея работой, потому-что она могла исполнять ее механически, на ходу, между дѣломъ. Но теперь она подошла къ Динѣ, сѣла противъ нея и. не отрываясь отъ чулка изъ сѣрой шерсти, который она вязала, нѣсколько времени задумчиво смотрѣла на нее.
   -- Знаешь, Дина, когда ты вотъ такъ сидишь и шьешь, ты вылитый портретъ твоей тетки Юдифи. Глядя на тебя, я почти воображаю, что я опять маленькая дѣвочка, какъ тридцать лѣтъ назадъ, когда я жила у отца. Помню, какъ бывало Юдифь, управившись по хозяйству, сядетъ за свое шитье, а я гляжу на нее... Только тогда мы жили въ маленькомъ домикѣ: у отца былъ простой деревенскій коттеджъ,-- не то, что эта огромная развалина, гдѣ не успѣешь вычистить въ одномъ углу, какъ уже въ другомъ набирается грязь.... Да, удивительно, до чего ты похожа на твою тетку Юдифь. Васъ почти можно смѣшать, только у той волосы были потемнѣе, да и собой она была полнѣй и шире въ плечахъ. Мы съ Юдифью всегда жили дружно, хоть она была большая чудачка; зато съ матерью твоей онѣ плохо ладили. Да-а, могла-ли думать твоя мать, что дочь ея будетъ портретомъ Юдифи, и та ее выроститъ и воспитаетъ, когда сама она будетъ лежать на Отонитонскомъ кладбищѣ. Я всегда говорила про Юдифь, что она съ радостью будетъ таскать изо дня въ день по пуду на собственныхъ плечахъ, лишь бы облегчить другого на золотникъ. И сколько я ее помню, она всегда была такая; на мой взглядъ она, даже сдѣлавшись методисткой, ни въ чемъ не измѣнилась,-- только говорить стала какъ будто по иному, да чепчики носитъ другого фасона; но и до того, и потомъ во всю свою жизнь она гроша не истратила на свои удовольствія и удобства.
   -- Она была святая женщина, сказала Дина.-- Господь далъ ей любящую, самоотверженную душу. И она тоже очень любила васъ, тетя Рахиль. Я часто слышала, какъ она говорила о васъ съ такою-же нѣжностью, какъ и вы о ней. Во время своей послѣдней болѣзни (мнѣ было тогда одиннадцать лѣтъ -- вы знаете) она постоянно мнѣ говорила. "Если Господь возьметъ меня у тебя, ты найдешь на землѣ друга въ твоей теткѣ Рахили: у нея доброе сердце", и теперь я знаю, что это правда.
   Мнѣ кажется, дитя, каждый былъ-бы радъ сдѣлать что-нибудь для тебя. Ты какъ птица небесная. Богъ тебя знаетъ, какъ ты живешь! Я рада бы душой позаботиться о тебѣ -- вѣдь я родная сестра твоей матери,-- согласись ты только переѣхать въ наши края. Здѣсь и человѣку, и скотинѣ легче найти кровъ и пищу,-- не то, что на вашихъ голыхъ холмахъ, гдѣ людямъ, какъ курамъ, приходится копаться въ пескѣ изъ за каждаго зернышка хлѣба. А потомъ ты могла-бы выйти замужъ за хорошаго человѣка. Разстанься ты со своимъ проповѣдничествомъ,-- а это вѣдь въ десять разъ хуже всего того, что продѣлывала твоя тетка Юдифь,-- и охотниковъ довольно найдется, повѣрь. И вздумай ты даже выйти за Сета Бида -- хоть онъ и методистъ, и бездомный бѣднякъ, который никогда не скопитъ про черный день,-- я знаю, твой дядя поможетъ вамъ на первыхъ порахъ: свинью дастъ на хозяйство, а, можетъ быть, и корову, потому-что онъ всегда былъ добръ къ моей роднѣ, и домъ его всегда открытъ для нихъ -- даромъ, что всѣ они бѣдные люди. Я совершенно увѣрена, что онъ сдѣлаетъ для тебя не меньше, чѣмъ сдѣлалъ-бы для Гетти, хоть она ему и родная племянница. А я бы бѣлья тебѣ удѣлила: въ домѣ, слава Богу, довольно холста; у меня его цѣлыя груды лежатъ для простынь и скатертей, и для полотенецъ. Я хоть сейчасъ могу отдать тебѣ цѣлую штуку,-- ту, что мнѣ выпряла еще косоглазая Китти (она была рѣдкая пряха, даромъ что косила на одинъ глазъ и что дѣти терпѣть ея не могли): ты вѣдь знаешь, пряжа у насъ никогда не кончается; старое бѣлье не успѣетъ сноситься, какъ новаго уже наготовлено вдвое больше. Но что толку съ тобой говорить! Развѣ тебя убѣдишь? Развѣ ты поступишь такъ, какъ поступила-бы на твоемъ мѣстѣ всякая другая женщина въ здравомъ умѣ?... А какъ-бы хорошо!-- вышла-бы замужъ, жила-бы своимъ домомъ, чѣмъ мучить себя этими проповѣдями, отбивать ноги, бродя изъ деревни въ деревню, и раздавать послѣдніе гроши. Ну, еще пока здорова -- туда и сюда, а какъ придетъ болѣзнь,-- тогда что? Вѣдь все твое имущество, я думаю, умѣстится въ одномъ узелкѣ не больше двухъ круговъ сыру. А все оттого, что у тебя преувеличенныя понятія о вѣрѣ; въ головѣ у тебя бродятъ такія мысли, какихъ нѣтъ ни въ катехизисѣ, ни въ молитвенникѣ.
   -- За то есть въ Библіи, тетя, сказала Дина.
   -- Нѣтъ, и въ Библіи нѣтъ, коли на то пошло, подхватила мистрисъ Пойзеръ съ нѣкоторымъ азартомъ,-- иначе отчего-бы людямъ, которые знаютъ Библію, какъ свои пять пальцевъ,-- отчего-бы священникамъ и всѣмъ, кому только и дѣла, что изучать Святое Писаніе, не жить такъ, какъ живешь ты? Но суть-то въ томъ, что еслибы каждый дѣлалъ, какъ ты, міру пришелъ-бы конецъ, потому что, если-бы никому не нужно было ни дома, ни крова, еслибы всѣ ѣли и пили только, чтобы не умереть съ голоду, и только-бы и дѣлали, что говорили о презрѣніи къ благамъ земнымъ, какъ ты это называешь,-- хотѣла-бы я знать, для чего-же тогда землѣ родить хлѣбъ, и куда-бы дѣвался этотъ хлѣбъ и лучшіе свѣжіе сыры?. Всѣ питались-бы хлѣбомъ изъ осѣвковъ и бѣгали-бы другъ за другомъ съ проповѣдями, и никто не ростилъ бы семьи и не откладывалъ-бы въ копилку на случай неурожая. Простой здравый смыслъ говоритъ, что такая вѣра не можетъ быть истинной вѣрой.
   -- Но, тетя, милая, я никогда не говорила, что всѣ люди должны бросить свои мірскія дѣла и семью. Разумѣется, надо, чтобы пахали землю и сѣяли, и собирали хлѣбъ, и пеклись о мірскомъ, и хорошо, чтобы люди заботились о семьяхъ своихъ и находили въ этомъ счастье и радость, лишь-бы они дѣлали это въ страхѣ Божіемъ и, радѣя о плоти, не забывали о душѣ. Каждый можетъ служить Богу, и на всякомъ поприщѣ, но Господь предназначаетъ каждому особое дѣло, смотря по способностямъ, которыя Онъ ему далъ, и по призванію. Мое призваніе -- помогать моимъ ближнимъ. Я стараюсь дѣлать для нихъ, что могу, стараюсь спасти заблудшія души и кладу на это всю свою жизнь. Я не могу не дѣлать этого, какъ не можете вы удержаться, чтобы не броситься бѣжать, когда вы слышите крикъ вашей маленькой Тотти въ другомъ концѣ дома. Ея голосъ проникаетъ вамъ въ сердце, вамъ представляется, что дѣвочку обидѣли, что ей грозитъ опасность, и вы бѣжите, чтобы помочь ей и утѣшить ее.
   -- Ну да, я знаю, сказала мистрисъ Пойзеръ, вставая и подходя къ двери,-- что бы я тебѣ ни говорила, это ни къ чему не поведетъ: ты все будешь твердить одно и то-же. Я могла-бы съ такимъ-же успѣхомъ обращаться къ ручью и пытаться убѣдить его, чтобъ онъ пересталъ течь.
   Усыпанная пескомъ площадка передъ кухонной дверью теперь уже достаточно высохла, такъ-что мистрисъ Пойзеръ могла выйти безъ всякаго для себя неудобства и заглянуть, что дѣлается на дворѣ, при чемъ сѣрый чулокъ продолжалъ быстро подвигаться къ концу въ ея проворныхъ рукахъ. Но не простояла она за дверью и пяти минутъ, какъ прибѣжала назадъ и сказала Динѣ взволнованнымъ, испуганнымъ голосомъ.
   -- Представь, капитанъ Донниторнъ и мистеръ Ирвайнъ въѣзжаю вотъ дворъ. Даю голову на отрѣзъ, что они пріѣхали объясняться по поводу твоей вчерашней проповѣди. Ну, ужъ, какъ хочешь, отвѣчай имъ сама; я молчу,-- я уже довольно сказала. Ты и сама должна понимать, какимъ непріятностямъ ты подвергаешь семью твоего дяди. Будь ты племянница мистера Пойзера, я бы слова не сказала: со своей родней люди должны сами улаживаться, какъ знаютъ. Мой кровный -- все равно, что мои носъ,-- одна плоть и кровь. Но если изъ за моей племянницы моего мужа прогонятъ съ земли.... Я просто не могу объ этомъ равнодушно подумать! Вѣдь я ничего не принесла ему въ приданое, кромѣ кое-какихъ крохъ моихъ сбереженій....
   -- Но, тетя Рахиль, дорогая моя, нѣтъ ни малѣйшей причины для такихъ опасеніи, сказала Дина мягко.-- Я не сдѣлала ничего такого, что могло-бы повредить вамъ, дядѣ и вашимъ дѣтямъ,-- я твердо въ этомъ увѣрена. Если я сказала проповѣдь, то я имѣла на то указаніе.
   -- Указаніе! Я отлично знаю, что значитъ на твоемъ языкѣ "указаніе", возразила мистрисъ Пойзеръ, въ своемъ волненіи принимаясь вязать съ удвоенной быстротой.-- Когда въ головѣ у тебя забродитъ сильнѣй обыкновеннаго, ты говоришь, что получила указаніе, и тутъ ужъ ничѣмъ тебя не сдвинешь, какъ статую на площади передъ Треддльстонской церковью, которой все равно, солнце-ли на дворѣ, дождь или снѣгъ,-- она все будетъ смотрѣть и улыбаться. Съ тобой нѣтъ никакого человѣческаго терпѣнія!
   Тѣмъ временемъ два джентльмена подъѣхали къ дому и сошли съ лошадей; было очевидно, что они намѣрены войти. Мистрисъ Пойзеръ вышла ихъ встрѣтить и сдѣлала глубокій реверансъ не безъ внутренней дрожи -- отчасти отъ досады на Дину, отчасти отъ безпокойства за свои манеры, потому-что ей не хотѣлось уронить себя въ глазахъ джентельменовъ. Въ тѣ времена даже самые развитые изъ крестьянъ испытывали такой-же благоговѣйный страхъ при видѣ дворянина, какой испытывали люди въ мифологическую эпоху, когда передъ ними проходили боги въ человѣческомъ образѣ.
   -- Здравствуйте, мистрисъ Пойзеръ; какъ вы себя чувствуете послѣ дождя? сказалъ мистеръ Ирвайнъ съ отличавшей его величественной любезностью.-- Вы не бойтесь: у насъ ноги сухія, мы не запачкаемъ вашихъ блестящихъ половъ.
   -- Ахъ, сэръ, стоитъ-ли объ этомъ говорить! отозвалась мистрисъ Пойзеръ.-- Угодно вамъ пожаловать въ гостиную?
   -- Нѣтъ, мистрисъ Пойзеръ, благодарю васъ, отвѣчалъ капитанъ, озираясь по кухнѣ съ такимъ видомъ, какъ будто отыскивалъ чего-то, чего тамъ не было.-- Я такъ люблю вашу кухню! Право я, кажется, нигдѣ не встрѣчалъ другой такой пріятной комнатки. Слѣдовало-бы женамъ всѣхъ фермеровъ видѣть ее, чтобы взять себѣ за образецъ.
   -- Вы слишкомъ добры, сэръ, что такъ говорите. Садитесь пожалуйста, сказала мистрисъ Пойзеръ, немного успокоенная этимъ комплиментомъ и хорошимъ расположеніемъ духа капитана, но все еще съ тревогой поглядывая на мистера Ирвайна, который, какъ она замѣтила, не сводилъ глазъ съ Дины и теперь направился къ ней.
   -- А Пойзера нѣтъ дома? спросилъ капитанъ Донниторнъ, усаживаясь такимъ образомъ, чтобъ ему была видна открытая дверь въ молочную и коротенькій корридоръ, соединявшій ее съ кухней.
   -- Нѣтъ дома, сэръ: онъ уѣхалъ въ Россетеръ повидаться съ мистеромъ Узстомъ, коммиссіонеромъ, насчетъ шерсти. Но если вамъ нужно, сэръ, я могу позвать отца; онъ на гумнѣ.
   -- Нѣтъ, не надо, благодарю васъ. Я только посмотрю щенковъ, напишу Пойзеру, какъ я ихъ нашелъ, а записку оставлю вашему пастуху. Я заѣду какъ-нибудь въ другой разъ повидать вашего мужа; мнѣ нужно посовѣтоваться съ нимъ насчетъ лошадей. Не можете-ли мнѣ сказать, когда я вѣрнѣе застану его?
   -- Да вы всегда его застанете, сэръ, кромѣ тѣхъ дней, когда онъ ѣздитъ въ Треддльстонъ на рынокъ, т. е. кромѣ пятницы, потому-что если онъ гдѣ-нибудь въ полѣ, за нимъ всегда можно послать. Кабы намъ освободиться отъ Зеленой пустоши, у насъ бы не было дальнихъ полей, и я была-бы очень этому рада, потому-что какъ только случится въ домѣ что-нибудь особенное, всегда оказывается, что мужъ ушелъ на пустошь, и часто изъ за этого выходятъ непріятности. Очень неудобно, сэръ, когда одинъ клочокъ твоей земли въ одномъ мѣстѣ а все остальное въ другомъ.
   -- Да, да, Зеленую пустошь слѣдовало-бы передать Чойсу, ему она будетъ гораздо сподручнѣй, тѣмъ болѣе, что у него не хватаетъ выгоновъ, а у васъ ихъ вдоволь. Но во всякомъ случаѣ ваша ферма -- лучшая во всемъ имѣньи; и знаете, мистрисъ Пойзеръ, она очень меня соблазняетъ. Если я когда-нибудь женюсь и вздумаю поселиться въ деревнѣ, я, кажется, отниму у васъ вашу ферму, отдѣлаю заново этотъ чудесный старый домъ и самъ сдѣлаюсь фермеромъ.
   -- Ахъ, сэръ, вамъ здѣсь совсѣмъ не понравится, заговорила съ испугомъ мистрисъ Пойзеръ.-- Вы еще не знаете, что такое хозяйство: это все равно, что класть одной рукой деньги въ карманъ, а другой вынимать. По моему глупому разумѣнію хозяйничать на землѣ значитъ ростить хлѣбъ для другихъ: это еще хорошо, если самъ будешь сытъ съ грѣхомъ пополамъ, да дѣтей кое-какъ прокормишь. Конечно, вы не то. что нашъ братъ бѣднякъ, которому приходится зарабатывать хлѣбъ своими руками; вамъ ничего, если вы и потеряете деньги на хозяйствѣ,-- вы можете себѣ позволить такую трату. Только, сдается мнѣ, бросать деньги зря -- плохая забава, хоть и слыхала я, что знатные Господа въ столицѣ очень любятъ такъ забавляться. Да вотъ и мужу моему на дняхъ говорили на ярмаркѣ, что будто старшій сынъ лорда Дзси проигралъ десятки тысячъ принцу Валлійскому, и будто милэди собирается заложить всѣ свои брилльянты, чтобъ заплатить этотъ долгъ. Впрочемъ, вамъ лучше знать про это, сэръ... Ну, а насчетъ хозяйства, такъ едвали оно вамъ понравится. Да и домъ здѣшній... Одни сквозняки чего стоютъ! Смертельную простуду можно нажить. И потомъ, наверху полы совсѣмъ прогнили, а въ погребѣ крысъ не оберешься,-- никакого спасенья отъ нихъ нѣтъ.
   -- Однако, мистрисъ Пойзеръ, вы мнѣ нарисовали ужасную картину. Я даже начинаю думать, что окажу вамъ большую услугу, избавивъ васъ отъ необходимости жить въ такомъ скверномъ мѣстѣ. Впрочемъ, едвали вы можете на это разсчитывать. Если я и поселюсь въ деревнѣ, то не раньше, какъ лѣтъ черезъ двадцать, когда я превращусь въ толстаго сорокалѣтняго джентльмена. А дѣдушка ни за что не согласится разстаться съ такими хорошими арендаторами.
   -- Если ужъ онъ такого хорошаго мнѣнія о мистерѣ Пойзерѣ, какъ объ арендаторѣ, то я попросила-бы васъ, сэръ, замолвитъ ему словечко за насъ:-- не разрѣшитъ-ли онъ подновить изгороди? Мой мужъ уже говорилъ и просилъ и ничего не могъ добиться. Вы сами знаете, сэръ, какъ много мужъ сдѣлалъ для фермы, а помогли-ли ему когда-нибудь хоть грошомъ даже въ самые трудные годы? Я и то постоянно ему твержу: "Повѣрь, еслибы капитанъ имѣлъ тутъ какую-нибудь власть, все было-бы иначе". Я не имѣю намѣренія говорить непочтительно о тѣхъ, отъ кого мы зависимъ, но есть вещи, которыхъ не выдержитъ самая толстая кожа. Работаешь, работаешь, надрываешься, встанешь до зари, ложишься ужъ и не знаю когда, а и ляжешь, такъ спишь однимъ глазомъ,-- все думаешь: не прокисли-бы сыры, не подохли-бы телята, не проросла-бы пшеница въ скирдахъ,-- и за все за это къ концу года на повѣрку оказывается, что ты настряпалъ пиръ на весь міръ и за всѣ свои труды только понюхалъ его.
   Разъ снявшись съ якоря, мистрисъ Пойзеръ уже летѣла на всѣхъ парусахъ, совершенно забывая свой почтительный страхъ передъ высшими. Твердая вѣра въ свое умѣнье излагать факты была для нея двигателемъ, превозмогавшимъ всѣ преграды.
   -- Боюсь, мистрисъ Пойзеръ, что я окажу вамъ медвѣжью услугу, если подниму вопросъ объ изгородяхъ, сказалъ капитанъ,-- хотя могу васъ увѣрить, ни за одного изъ нашихъ арендаторовъ я не вступился-бы охотнѣе, чѣмъ за вашего мужа. Я знаю, что на десять миль кругомъ не найдется фермы, которая содержалась-бы въ такомъ порядкѣ, какъ ваша. Ну, а ужъ про кухню нечего и говорить, прибавилъ онъ, улыбаясь:-- я убѣжденъ, что во всемъ королевствѣ не сыскать другой, ей подобной... Кстати: я никогда не видѣлъ вашей молочной; покажите мнѣ молочную, мистрисъ Пойзеръ.
   -- Ужъ и не знаю, право, сэръ, какъ я васъ туда поведу... Тамъ Гетти возится съ масломъ; сегодня поздно сбили, и мнѣ такъ совѣстно...
   Сказавъ это, мистрисъ Пойзеръ покраснѣла, въ полной увѣренности, что капитанъ искренно интересуется ея крынками и кадушками, и что видъ ея молочной можетъ повліять на его мнѣніе о хозяйствѣ.
   -- О, я нимало не сомнѣваюсь, что ваша молочная въ образцовомъ порядкѣ. Пожалуйста, пойдемте туда.
   И капитанъ самъ прошелъ впередъ, такъ-что мистрисъ Пойзеръ оставалось только послѣдовать за нимъ.
   

ГЛАВА VII.
МОЛОЧНАЯ.

   Молочную дѣйствительно стоило посмотрѣть. Это было одно изъ тѣхъ мѣстъ, по которымъ такъ страстно томишься среда раскаленныхъ, пыльныхъ улицъ,-- столько здѣсь было прохлады, чистоты,-- такой свѣжій запахъ поднимался отъ только-что спрессованнаго сыра, отъ твердаго масла, отъ деревянной посуды, которую безпрестанно перемывали въ чистой водѣ,-- такое мягкое сочетаніе цвѣтовъ ласкало вашъ глазъ,-- такъ пріятно было смотрѣть на желтоватую поверхность сливокъ въ красныхъ глиняныхъ горшкахъ, на темное дерево пополамъ съ полированной жестью. на сѣрый камень и ярко оранжевый оттѣнокъ ржавчины на желѣзныхъ гиряхъ, на крюкахъ и петляхъ. Но всѣ эти мелочи ускользаютъ отъ насъ, оставляя по себѣ лишь смѣшанное, смутное впечатлѣніе, когда онѣ служатъ рамкой обворожительно хорошенькой семнадцатилѣтней дѣвушкѣ, стоящей съ дѣловымъ видомъ подлѣ вѣсовъ въ своихъ маленькихъ деревянныхъ башмачкахъ и вынимающей изъ чашки отвѣшенный фунтъ масла пухленькой ручкой съ ямочкой на локтѣ.
   Гетти покраснѣла, какъ роза, когда капитанъ Донниторпъ вошелъ въ молочную и заговорилъ съ ней. Но это не былъ румянецъ испуга, ибо онъ сопровождался улыбками, ямочками и искристымъ взглядомъ изъ подъ длинныхъ, темныхъ, загнутыхъ кверху рѣсницъ, и пока тетка распространялась передъ гостемъ о томъ, какъ мало остается молока на масло и сыръ, оттого-что еще не всѣ телята переведены на траву, и какое плохое молоко ("что толку, что его много!") даетъ камолый скотъ, недавно купленный въ видѣ опыта, и еще о многомъ другомъ, что должно интересовать молодого джентльмена, который со временемъ будетъ помѣщикомъ,-- племянница перебрасывала свой фунтъ масла изъ руки въ руку и похлопывала его весьма кокетливо и съ полнымъ самообладаніемъ, прекрасно сознавая, что ни одинъ поворотъ ея головки не пропадаетъ даромъ.
   Существуетъ много родовъ красоты, заставляющихъ мужчинъ терять голову и проявлять всевозможные виды безумія -- отъ отчаянія до идіотизма включительно. Но есть одинъ родъ красоты, какъ будто нарочно созданный, чтобы кружить головы не только мужчинамъ, но всѣмъ разумнымъ млекопитающимъ,-- даже женщинамъ. Это красота котенка или маленькаго, только-что вылупившагося утенка, покрытаго пушкомъ и издающаго нѣжные, щебечущіе звука своимъ мягенькимъ клювомъ, или еще лучше -- ребенка, который только-что началъ ходить, но уже пускается на хитрости и такъ и норовитъ нашалить, какъ только отъ него отвернутся. На такую красоту невозможно сердиться, но иной разъ ее хочется раздавить, уничтожить за ея полнѣйшую неспособность понять душевное состояніе, въ которое она васъ повергаетъ.

   Красота Гетти Соррель именно этого рода. Тетка ея, мистрисъ Пойзеръ, трубившая всѣмъ и каждому о своемъ презрѣніи къ преимуществамъ внѣшности и воображавшая себя самымъ строгимъ изъ менторовъ, любовалась исподтишка красотою Гетти, невольно поддаваясь ея очарованію, и зачастую, задавъ ей хорошую головомойку, вытекавшую, обыкновенно, какъ естественное послѣдствіе, изъ ея искренняго желанія добра племянницѣ мужа ("Бѣдняжка! Вѣдь у нея нѣтъ матери: кто же научитъ ее уму-разуму!"),-- она сознавалась мужу потомъ, когда никто другой не могъ ее слышать, что "вѣришь ли,-- чѣмъ больше эта плутовка капризничаетъ, тѣмъ она становится милѣе".
   Зачѣмъ я стану говорить вамъ, что щечки Гетти были свѣжѣе лепестковъ только-что распустившейся розы, что ямки играли вокругъ ея пухленькихъ губокъ, что въ ея большихъ темныхъ глазахъ подъ длинными рѣсницами таились лукавство и нѣжность, что ея вьющіеся волосы, которые она откидывала назадъ и прятала подъ чепчикъ во время работы, упрямо выбивались наружу, падали ей на лобъ и обвивались изящными кольцами вокругъ ея прозрачныхъ бѣленькихъ ушекъ? Зачѣмъ я стану описывать, какъ красиво облегалъ ея шейку розовый съ бѣлымъ платочекъ, подвернутый концами подъ темно-лиловый корсажъ? Зачѣмъ стану увѣрять васъ, что полотняный рабочій передникъ съ нагрудникомъ казался на ней вѣнцомъ изящнаго вкуса, который не постыдилась бы взять за образецъ герцогиня, или что ея коричневые чулки и открытые башмаки на толстыхъ подошвахъ совсѣмъ не смотрѣли неуклюжими на ея хорошенькихъ ножкахъ?-- Всѣ мои слова будутъ напрасны, если вы никогда не встрѣчали женщины, которая дѣйствовала бы на васъ такъ, какъ дѣйствовала Гетти на тѣхъ, кто ее видѣлъ. Самый очаровательный женскій образъ, какой только вы сможете вызвать въ своемъ воображеніи, не дастъ вамъ и самаго слабаго понятія объ этой обворожительной дѣвушкѣ. Я могу съ какимъ угодно краснорѣчіемъ распространяться о божественной прелести яснаго весенняго дня, но если вамъ никогда не случалось слѣдить за полетомъ жаворонка въ вышинѣ или бродить по безмолвнымъ лугамъ, когда только-что распустившіеся весенніе цвѣты разливаютъ кругомъ свою святую, таинственную красу, и забывать при этомъ и себя, и весь міръ,-- къ чему послужитъ мое краснорѣчивое описаніе. Мнѣ все равно не удастся вамъ передать мое впечатлѣніе отъ яснаго весенняго дня. Гетти была хороша именно такою красотой,-- красотой яснаго весенняго дня, или юнаго, полнаго жизни, существа, которое шалитъ и рѣзвится и вводитъ васъ въ обманъ ложнымъ видомъ невинности,-- невинности молоденькой телочки съ бѣлой звѣздочкой во лбу, которая, пожелавъ прогуляться за предѣлы своей загородки, устраиваетъ вамъ изрядную гонку, заставляя васъ скакать за собой черезъ плетни и канавы, пока въ концѣ-концовъ не заведетъ васъ на середину болота.
   Ни при одномъ занятіи хорошенькая дѣвушка не принимаетъ такихъ красивыхъ позъ и не дѣлаетъ такихъ граціозныхъ движеній, какъ тогда, когда она возится съ масломъ. Какъ очаровательно округляются руки, и какъ изящно изгибается бѣлая шейка, когда масло выкладывается изъ формы! А всѣ эти похлопыванья, перебрасыванья, всѣ эти послѣднія, заканчивающія операцію движенія,-- развѣ они могутъ обойтись безъ самаго дѣятельнаго участія пухленькихъ губокъ и живой игры темныхъ глазъ? И потомъ, самый видъ масла придаетъ красавицѣ новое очарованіе,-- такое оно чистое, душистое, выходитъ изъ формы такимъ твердымъ и крѣпкимъ, точно мраморъ при желтоватомъ свѣтѣ свѣчи. Впрочемъ, и то надо сказать: Гетти была большая искусница въ обращеніи съ масломъ; масло было единственнымъ изъ возложенныхъ на нее дѣлъ, не подвергавшимся строгой критикѣ ея тетки;-- неудивительно, что она исполняла его со всею граціей, присущей артисту.
   -- Надѣюсь, мистрисъ Пойзеръ, что вы будете одною изъ участницъ великаго торжества 30-го іюля, сказалъ капитанъ Донниторнъ, достаточно налюбовавшись молочной и высказавъ нѣсколько импровизированныхъ мнѣній о шведской рѣпѣ и камоломъ скотѣ.-- Вамъ вѣдь извѣстно, какое событіе мы празднуемъ, и я разсчитываю, что вы и ваше семейство будете изъ числа тѣхъ гостей, которые придутъ первыми и распрощаются послѣдними... Миссъ Гетти, вы должны обѣщать мнѣ два танца. Если я не заручусь заранѣе вашимъ обѣщаніемъ, я буду лишенъ удовольствія танцовать съ вами: я знаю, что вся наша лучшая молодежь будетъ приглашать васъ на перебой.
   Гетти улыбнулась и покраснѣла, но прежде чѣмъ она успѣла отвѣтить, мистрисъ Пойзеръ, скандализованная однимъ намекомъ на возможность того, что какіе-то мелкіе фермеры могутъ перебить дорогу молодому помѣщику, сказала:
   -- Право, сэръ, вы слишкомъ добры, оказывая ей такое вниманіе. Она должна гордится этимъ, какъ честью, и я увѣрена, что когда бы вамъ ни вздумалось протанцовать съ нею, она съ радостью пойдетъ, хотя бы изъ-за этого ей пришлось просидѣть весь остальной вечеръ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, это было бы слишкомъ жестоко относительно другихъ кавалеровъ. Но два танца вы мнѣ обѣщаете, не правда ли? продолжалъ капитанъ, твердо рѣшивъ, что онъ заставитъ Гетти взглянуть на него и отвѣтить.
   Гетти сдѣлала очаровательный книксенъ и, бросивъ на него изподлобья полу-застѣнчивый, полу-кокетливый взглядъ, отвѣчала:
   -- Да, сэръ, благодарю насъ.
   -- Я думаю, мистрисъ Пойзеръ, мнѣ нѣтъ надобности говорить -- это само собою разумѣется,-- что вы должны привести съ собой всѣхъ вашихъ дѣтей -- и мальчиковъ, и маленькую Тотти. Я хочу, чтобы на моемъ праздникѣ присутствовали всѣ, даже самые маленькія дѣти, которыя будутъ здоровыми, рослыми юношами и молодыми дѣвушками, когда я превращусь въ сквернаго старикашку.
   -- ы за то, что получаютъ чего-нибудь поѣсть и напиться, хотя вмѣстѣ съ этимъ они и должны глотать непріятности. И если ты отдашь свое сердце дѣвушкѣ, которая не принесетъ тебѣ ничего, а, напротивъ-того, разоритъ тебя, когда бы ты могъ получить дѣвушку, которая сдѣлала бы изъ тебя человѣка, то я не скажу ничего теперь, когда твой отецъ умеръ и утонулъ, ибо я не лучше стараго черенка, когда пропалъ клинокъ.
   Адамъ, будучи не въ состояніи переносить долѣе эти жалобы, молча всталъ со скамейки и изъ мастерской вышелъ въ кухню. Но Лисбетъ послѣдовала за нимъ.
   -- Ты развѣ не хочешь подняться и посмотрѣть на отца? Я сдѣлала ему все, что нужно; ему было бы пріятно, еслибъ ты пошелъ взглянуть на него, ибо онъ былъ всегда доволенъ, когда ты обходился съ нимъ кротко.
   Адамъ вдругъ повернулся и сказалъ:
   -- Да, матушка, пойдемъ наверхъ. Сетъ, пойдемъ вмѣстѣ.
   Они поднялись наверхъ. Впродолженіе пяти минутъ царствовало глубокое молчаніе. Затѣмъ ключъ повернулся снова. На лѣстницѣ раздался шумъ шаговъ. Но Адамъ не спустился снова внизъ. Онъ былъ слишкомъ утомленъ и обезсиленъ для того, чтобъ еще подвергнуться слезливой горести своей матери, и легъ отдохнуть на свою постель. Лишь только Лисбетъ вошла въ кухню и сѣла, какъ накинула передникъ на голову и принялась плакать, стонать и качаться, какъ прежде. Сетъ подумалъ: "она мало-по-малу успокоится, такъ-какъ мы были наверху"; и онъ снова отправился въ заднюю кухню, чтобъ посмотрѣть за своимъ огонькомъ, надѣясь, что онъ скоро убѣдитъ мать напиться чаю.
   Лисбетъ, такимъ-образомъ, покачивалась взадъ-и-впередъ больше пяти минутъ, издавая слабый стонъ каждый разъ, когда тѣло ея наклонялось впередъ, какъ вдругъ она почувствовала, что чья-то рука нѣжно коснулась ея рукъ и кто-то сладостнымъ дискантомъ сказалъ ей:
   -- Дорогая сестра, Господь послалъ меня посмотрѣть, не могу-ли я принесть вамъ какое-нибудь утѣшеніе.
   Лисбетъ обновилась, прислушиваясь, но не снимая своего передника съ головы. Голосъ казался ей чужимъ. Не-уже-ли духъ ея сестры возвратился къ ней отъ умершей столько лѣтъ назадъ? Она затряслась и не смѣла посмотрѣть.
   Дина, понимая, что это безмолвное удивленіе было само-по-себѣ облегченіемъ для горестной женщины, не произнесла ничего болѣе, но тихо сняла свою шлянку и затѣмъ, сдѣлавъ знакъ молчанія Сету, который, услышавъ ея голосъ, вошелъ съ бьющимся сердцемъ въ комнату, облокотилась одною рукою на спинку стула Лисбетъ и наклонилась надъ старухой, чтобъ она могла замѣтить присутствіе друга.
   Медленно опустила Лисбетъ свой передникъ и робко открыла свои слабые темные глаза. Сначала она не увидѣла ничего, кромѣ лица... прозрачнаго, блѣднаго лица, съ исполненными любви сѣрыми глазами; но оно было ей совершенно-незнакомо. Ея удивленіе увеличилось; быть-можетъ, то былъ ангелъ. Но въ то же время Дина снова положила руку на Лисбетъ, и старуха посмотрѣла на руку. Рука была гораздо0меньше ея собственной, но она не была бѣла и изящна, ибо Дина некогда въ жизни не носила перчатокъ и ея рука имѣла на себѣ слѣды тяжелой работы съ самаго дѣтства. Лисбетъ съ минуту озабоченно смотрѣла на руку и потомъ, снова устремивъ глаза на лицо Дины, сказала какъ бы съ возращающимся мужествомъ, но съ удивленіемъ въ голосѣ:
   -- Вы работница!
   -- Да, я Дина Моррисъ и работаю на бумагопрядильной фабрикѣ, когда нахожусь дома.
   -- А! сказала Лисбетъ медленно, съ прежнимъ удивленіемъ: -- и вы вошли такъ-легко, какъ тѣнь на стѣнѣ, и сказали мнѣ на ухо, такъ-что я подумала -- не духъ ли вы? У васъ, ни дать, ни взять, такое же лицо, какъ вотъ у ангела, который изображенъ сидящимъ у гроба на картинкѣ въ адамовой новой библіи.
   -- Я пришла теперь съ господской мызы. Вы знаете мистриссъ Пойзеръ. Она моя тётка; она слышала о вашемъ большомъ горѣ и очень-сожалѣетъ о васъ. А я пришла посмотрѣть, не могу ли быть вамъ въ чемъ-нибудь полезна при вашемъ несчастьи, ибо я знаю вашихъ сыновей, Адама и Сета, и знаю, что у васъ нѣтъ дочери, и когда священникъ сказалъ мнѣ, какъ тяжко легла на васъ рука Божья, то сердце мое было увлечено къ вамъ, я почувствовала приказаніе идти и заступить при васъ мѣсто дочери, въ этой скорби, если вы только позволите.
   -- А, я знаю теперь, кто вы: вы принадлежите къ методистамъ, какъ Сетъ. Онъ говорилъ мнѣ о васъ, сказала Лисбетъ слезливо: ея сильное чувство скорби возвратилось теперь, когда исчезло ея удивленіе.-- Вы станете доказывать, что несчастіе ведетъ только къ добру, какъ онъ все говоритъ. Но что же за польза говорить мнѣ объ этомъ? Своимъ разговоромъ вамъ ни на каплю не уменьшить моего несчастіи. Вы никогда не заставите меня повѣрить, что не было бы лучше, еслибъ мой старикъ умеръ въ постели, когда ужь ему было суждено умереть... еслибъ имѣлъ при себѣ священника, который молился бы за него; еслибъ я сидѣла у его изголовья и говорила ему. Онъ онъ забылъ дурныя слова, съ которыми я обращалась къ нему иногда, въ сердцахъ; еслибъ давала ему ѣсть и пить до-тѣхъ-поръ, пока онъ только былъ бы въ силахъ глотать. Но, увы! умереть въ холодной водѣ! и мы были такъ близко и ничего не знали; и я-то спала, будто и не принадлежала вовсе къ нему, будто онъ былъ школьникъ и бродилъ -- кто его знаетъ гдѣ!
   Тутъ Лисбетъ снова начала хныкать и качаться, и Дина сказала:
   -- Да, любезный другъ, ваше горе велико. Тотъ долженъ имѣть черствое сердце, кто скажетъ, что ваше несчастіе не тяжело перенесть. Богъ послалъ меня къ вамъ не длятого, чтобъ ни во-что не цѣнить вашей печали, а длятого, чтобъ сѣтовать съ вами, если вы позволите. Еслибъ у васъ былъ накрытъ столъ для пиршества и вы предавались веселью съ вашими друзьями, то вы, вѣрно, подумали, что поступили бы благосклонно, позволивъ мнѣ придти, сѣсть и наслаждаться съ вами; ибо вы бы думали, что мнѣ было бы пріятно участвовать въ вашемъ пирѣ; но я лучше приму участіе въ вашемъ горѣ и въ вашемъ трудѣ, и потому, еслибъ вы отказали мнѣ, то вашъ отказъ поразилъ бы меня суровѣе. Вы не отошлете меня назадъ? Вы не сердитесь на меня за то, что я пришла?
   -- Нѣтъ, нѣтъ! сердиться! кто сказалъ, что я сержусь? Это очень-хорошо съ вашей стороны, что вы пришли. А ты, Сетъ, отчего не подашь ей чаю? Ты такъ торопился дать мнѣ чаю, когда мнѣ вовсе ненужно, а вовсе не думаешь дать тѣмъ, кому слѣдовало бы. Садитесь, садитесь. Очень благодарю васъ, что вы пришли, ибо вы получите небольшое вознагражденіе за то, что идете по сырымъ полямъ, желая навѣстить такую старуху, какъ я... Нѣтъ, у меня нѣтъ родной дочери... и никогда не было... и я не печалилась тѣмъ, ибо онѣ бѣдныя, жалкія созданія, дѣвушки-то... я всегда желала имѣть мальчиковъ, которые могутъ заботиться о себѣ сами. Сыновья женятся... и у меня будетъ довольно дочерей, даже слишкомъ-много. Но -- теперь, сдѣлайте чай, какъ вы хотите, потому-что сегодня у меня нѣтъ вкусу во рту... мнѣ все равно, что я ни буду глотать... все будетъ у меня отзываться горемъ.
   Дина не подала и виду, что уже пила чай, и съ большою готовностью приняла приглашеніе Лисбетъ, желая убѣдить старуху, чтобъ она приняла пищу и питье, въ которыхъ такъ нуждалась послѣ дня тяжкаго труда и воздержанія.
   Сетъ былъ такъ счастливъ теперь, когда Дина находилась у нихъ въ домѣ, и какъ-то поневолѣ думалъ, что ея присутствіе достойнымъ образомъ искупало жизнь, въ которой горе слѣдовало за горемъ безпрерывно. Но черезъ минуту онъ уже раскаивался въ этихъ мысляхъ: казалось, что онъ почти радовался горестной смерти своего отца. Тѣмъ не менѣе, радость о томъ, что онъ находится вмѣстѣ съ Диной, должна была одержать верхъ: она походила на вліяніе климата, котораго не пересилитъ никакое сопротивленіе. Это чувство отразилось на всемъ его лицѣ такимъ-образомъ, что обратило на себя вниманіе матери въ то время, когда она пила чай.
   -- Тебѣ, конечно, можно говорить, что несчастіе ведетъ къ добру, Сетъ; ибо ты блаженствуешь отъ него. Кажется, у тебя нѣтъ ни заботы, ни печали, какъ въ то время, когда ты былъ ребенкомъ и, проснувшись, лежалъ въ люлькѣ... И всегда-то ты, бывало, откроешь глаза да и лежишь, не то, что Адамъ... онъ, бывало, какъ проснется, не хочетъ лежать ни одной минуты. Ты всегда былъ похожъ на куль съ мукою, который никогда нельзя раздавить, а между-тѣмъ, въ этомъ отношеніи, отецъ твой былъ совсѣмъ другой человѣкъ. Но у васъ тоже самое выраженіе, продолжала Лисбетъ, обращаясь къ Динѣ.-- Я полагаю, это происходитъ оттого, что вы принадлежите къ методистамъ. Не то, чтобъ я порицала васъ за это, ибо у васъ нѣтъ никакой печали, а между-тѣмъ, лицо ваше выражаетъ скорбь. Э-эхъ! если методисты любятъ несчастіе, то они также любятъ и блаженство: жаль, право, что имъ оно достается не все и что они не могутъ отнять его у тѣхъ, кому оно непріятно. А я отдала бы его охотно: когда былъ живъ мой старикъ, то я мучилась съ утра и до ночи; а теперь, когда его нѣтъ, я была бы рада переносить худшее.
   -- Да, сказала Дина, заботливо избѣгая противорѣчіи чувствамъ Лисбетъ, ибо ея упованіе, въ незначительнѣйшихъ словахъ и поступкахъ, на божественное руководство проистекало всегда изъ тончайшаго женскаго такта, происходящаго отъ искренней и всегда-готовой симпатіи:-- да, я также помню, что, когда умерла моя дорогая тётка, то мнѣ такъ и хотѣлось слышать звукъ ея болѣзненнаго кашля по ночамъ, вмѣсто тишины, воцарившейся, когда ея ужь болѣе не было. Но теперь, любезный другъ, выпейте еще эту чашку чая и покушайте еще немного.
   -- Какъ, сказала Лисбетъ, взявъ чашку и говоря уже менве жалобнымъ, тономъ: -- развѣ у васъ не было ни отца, ни матери, когда вы печалились такъ о вашей тёткѣ?
   -- Нѣтъ, я никогда не знала ни отца, ни матери. Моя тётка взяла меня еще груднымъ ребенкомъ. У ней не было дѣтей, ибо она никогда не была замужемъ, и воспитывала меня такъ нѣжно, будто я была ея родною дочерью.
   -- Ну, было же ей работы съ вами, когда она взяла васъ еще груднымъ ребенкомъ, а сама еще была одинокой женщиной... вѣдь, знаете, какъ трудно выкормить брошеннаго ягнёнка? Но, кажется, вы не были упрямы, ибо по вашему виду можно заключить, что вы не упрямились никогда въ жизни. Но, что же вы стали дѣлать, когда умерла ваша тётка, и отчего не пришли вы жить въ нашу страну, такъ-какъ мистриссъ Пойзеръ также приходится вамъ тёткой?
   Дина, замѣтивъ, что возбудила вниманіе Лисбетъ, разказала ей исторію своей прежней жизни -- какъ она была воспитана для тяжкаго труда, что за мѣсто было Снофильдъ, гдѣ столько людей ведутъ тяжкую жизнь -- однимъ словомъ, передала всѣ подробности, какія, по ея мнѣнію, могли интересовать Лисбетъ. Старуха внимательно слушала разсказъ, забывъ свою слезливость и безсознательно подчиняясь утѣшающему вліянію лица и голоса Дины. Нѣсколько времени спустя, она убѣдилась въ томъ, что можно позволить привести кухню въ порядокъ; ибо Дина настаивала на этомъ, предполагая, что чувство порядка и спокойствія вокругъ нея расположитъ Лисбетъ присоединиться къ молитвѣ, къ которой Дина горячо хотѣла приступить. Сетъ, между-тѣмъ, вышелъ наколоть дровъ, ибо думалъ, что Динѣ пріятнѣе будетъ остаться съ его матерью наединѣ.
   Лисбетъ не сводила съ нея глазъ все время, какъ Дина убирала кухню съ своимъ обычнымъ спокойствіемъ, и сказала наконецъ:
   -- Какъ хорошо умѣете вы приводить въ порядокъ. Я не скучала бы, еслибъ вы были моей дочерью, ибо вы не тратили бы трудовыхъ денегъ сыновей на щегольство и другой вздоръ. Вы не похожи на дѣвушекъ, которыя живутъ въ нашей сторонѣ. Я думаю, люди, живущіе въ Снофильдѣ, вовсе не похожи на здѣшнихъ.
   -- Многіе изъ нихъ ведутъ совершенно-другую жизнь, сказала Дина.-- Они занимаются другими вещами... кто на фабрикѣ, кто въ рудахъ, въ окружныхъ деревняхъ. Но сердце человѣческое одно и то же всюду: и тамъ вы найдете дѣтей этого міра, и дѣтей духовнаго міра, такъ же, какъ и всюду. Но у насъ тамъ методистовъ гораздо-больше, нежели въ этой странѣ.
   -- Ну, я не знала, что методистки похожи на васъ, потому-что у насъ тутъ есть жена Билля Маскри, которая, говорятъ, большая методистка, а на нее вовсе непріятно смотрѣть. Я ужь лучше посмотрю на жабу. И, право, я была бы рада, еслибъ вы остались ночевать здѣсь, ибо мнѣ было бы пріятно увидѣть васъ въ домѣ утромъ. Но, можетъ, васъ будутъ ждать тамъ, у мистера Пойзера.
   -- Нѣтъ, сказала Дина: -- тамъ не будутъ ждать меня, и я сама охотно останусь у васъ, если вы позволите.
   -- Это прекрасно! У насъ мѣста довольно. Я положу свою постель въ небольшой комнатѣ надъ заднею кухней, а вы можете лечь возлѣ меня. Я буду очень-рада, что вы останетесь со мною и что я могу говорить съ вами ночью... мнѣ очень нравится, какъ вы говорите. Вашъ разговоръ напоминаетъ мнѣ ласточекъ, которыя жили у насъ прошлый годъ подъ кровлей, когда онѣ, бывало, начинали пѣть тихо и нѣжно утромъ. Э-эхъ! а мой старикъ такъ любилъ этихъ птичекъ! и Адамъ также... но нынѣшній годъ онѣ не возвратились на свое мѣсто. Можетъ, онѣ тоже умерли.
   -- Вотъ, сказала Дина: -- теперь кухня въ порядкѣ. А теперь, дорогая матушка -- вѣдь я ваша дочь сегодня вечеромъ, вы знаете -- мнѣ было бы пріятно, еслибъ вы вымыли ваше лицо и надѣли чистый чепчикъ. Помните ли вы, что сдѣлалъ Давидъ, когда Богъ отнялъ у него сына? Пока сынъ былъ живъ, онъ постился и молилъ Бога пощадить его, ничего не ѣлъ и не пилъ, а всю ночь лежалъ на землѣ, возсылая къ Богу горячія мольбы о сынѣ. Когда же онъ узналъ, что сынъ умеръ, то всталъ съ земли, умылся и помазался, перемѣнилъ платье, ѣлъ и пилъ; и когда спросили его, какимъ-образомъ казалось, что онъ пересталъ тосковать, тогда-какъ сынъ умеръ, то онъ отвѣчалъ: "До0тѣхъ-поръ, пока сынъ былъ живъ, я постился и плакалъ; ибо я говорилъ: кто можетъ сказать мнѣ, будетъ ли Богъ милостивъ ко мнѣ и оставитъ ли сына въ живыхъ? Но теперь, когда онъ умеръ, зачѣмъ стану я поститься? развѣ я могу возвратить его? Я пойду къ нему, но онъ не возвратится ко мнѣ",
   -- О, какъ это справедливо! сказала Лисбетъ,-- Да, мой старикъ не возвратится ко мнѣ, а я отправлюсь къ нему... и чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше. Ну, хорошо, дѣлайте со мной, что хотите; чистый чепчикъ вы найдете вонъ въ томъ комодѣ, а я пойду въ заднюю кухню и умою лицо. А ты, Сетъ, пожалуй, достань новую библію Адама съ картинками, и она вотъ прочтетъ намъ главу. Э-эхъ, какъ я полюбила тѣ слова: "я пойду къ нему, но онъ не возвратится ко мнѣ".
   Дина и Сетъ внутренно благодарили Бога за то, что Лисбетъ стала гораздо-покойнѣе духомъ. Вотъ чего старалась достигнуть Дина посредствомъ всей своей симпатіи и воздержанія отъ увѣщаній! Съ самаго дѣвичества до настоящаго времени она пріобрѣла опытность въ обхожденіи съ больными и скорбящими, съ людьми зачерствѣлыми и огрубѣлыми отъ нищеты и невѣжества. Она пріобрѣла тончайшее пониманіе, какимъ-образомъ можно было лучше всего тронуть и смягчить людей до того, что они соглашались внять словамъ духовнаго утѣшенія или предостереженія. Такъ говорила Дина. Она никогда не бывала предоставлена самой себѣ; но ей внушалось всегда свыше, когда она должна хранить молчаніе и когда говорить. И развѣ всѣ мы не согласимся назвать быстрыя мысли и благородное побужденіе именемъ вдохновенія? Анализируя умственнымъ процесомъ и строжайшимъ образомъ, мы должны всегда сказать, какъ говорила Дина, что наши высшія мысли и наши лучшіе поступки всѣ даются намъ свыше.
   Такимъ-образомъ, тамъ вознеслась къ небу горячая молитва -- тамъ, въ тотъ вечеръ, въ маленькой кухнѣ, изливались вѣра, любовь и надежда. И бѣдная, пожилая, слезливая Лисбетъ, не имѣя никакой опредѣленной идеи, не проходя ни по какому пути волненій, возбуждаемыхъ религіею, сознавала какое-то неопредѣленное чувство доброты и любви и чего то справедливаго, находившагося за этой жизнью, исполненной однѣхъ печалей. Она не могла понимать печали; но въ тѣ минуты, подъ утѣшающимъ вліяніемъ генія Дины, она сознавала, что должна быть терпѣлива и покойна.
  

XI.
Въ избѣ.

   На другой день, утромъ, когда было только половина пятаго, Дина, уставши лежать (она проснулась уже давно и лежала, вслушиваясь въ пѣніе птицъ и наблюдая за свѣтомъ, мало-по-малу проникавшимъ въ небольшое окно на чердакѣ), встала и начала одѣваться весьма осторожно, чтобъ не обезпокоить Лисбетъ. Но еще кто-то ходилъ уже въ домѣ и спустился съ лѣстницы, предшествуемый Джипомъ. Шумные шаги собаки служили вѣрнымъ признакомъ, что внизъ спустился Адамъ; но Дина не знала этого, и думала, что это былъ, вѣроятно, Сетъ, ибо послѣдній разсказалъ ей, какъ Адамъ настойчиво проработалъ прошлую ночь на-пролетъ. Сетъ, однакожь, проснулся только теперь, при звукѣ отворявшейся двери. Сильное вліяніе вчерашняго дня, увеличенное подъ-конецъ неожиданнымъ присутствіемъ Дины, не встрѣтило противодѣйствія въ какомъ-нибудь физическомъ утомленіи, ибо Сетъ не занимался вчера тяжелою работою въ обычной мѣрѣ. Такимъ-образомъ, когда онъ легъ спать, то дремота овладѣла имъ тогда, когда онъ измучился впродолженіе нѣсколькихъ часовъ безпокойною безсонницею, и онъ погрузился въ тяжелый утренній сонъ, чего съ нимъ обыкновенно не случалось.
   Но Адамъ освѣжился продолжительнымъ отдыхомъ и, по своему обыкновенію, горя нетерпѣніемъ выдти изъ бездѣйствія, желалъ начать новый день и подавить горе сильною волею и сильною рукою. Бѣлый туманъ лежалъ на долинѣ, наступалъ ясный, теплый день, и Адамъ снова хотѣлъ приняться за работу, когда позавтракаетъ.
   -- До-тѣхъ-поръ, пока человѣкъ можетъ работать, нѣтъ ничего на свѣтѣ, чего онъ не былъ бы въ состояніи перенесть, подумалъ онъ.-- Природа вещей не измѣняется, хотя и кажется человѣку, что вся его жизнь ничто иное, какъ перемѣна. Четыре въ квадратѣ составляютъ шестнадцать, и человѣкъ долженъ удлиннять свой рычагъ пропорціонально со своею тяжестію -- это все равно, когда человѣкъ несчастливъ, иногда счастливъ; а лучшее качество работы то, что она даетъ человѣку возможность бороться съ судьбою.
   Когда онъ спрыснулъ холодною водою голову и лицо, то совершенно пришелъ въ себя; его черные глаза были, по обыкновенію, проницательны; его густые черные волосы блестѣли отъ свѣжей влаги. Онъ вошелъ теперь въ мастерскую, чтобъ пріискать дерева для гроба своего отца. Онъ полагалъ снести съ Сетомъ дерево къ Джонатану Бёрджу и дать тамъ сдѣлать гробъ одному изъ работниковъ, дабы его мать не могла видѣть и слышать, какъ это грустное дѣло будетъ исполняться дома.
   Онъ только-что успѣлъ войти въ мастерскую, какъ его чуткое ухо различило легкіе, быстрые шаги на лѣстницѣ... онъ узналъ, что то не были шаги его матери. Онъ лежалъ въ постели и спалъ, когда Дина пришла къ намъ въ домъ, вечеромъ, и потому съ удивленіемъ подумалъ: чьи могли быть эти шаги? Въ головѣ его мелькнула безразсудная мысль, которая произвела въ немъ странное волненіе. Не-уже-ли то могла быть Гетти? Она была послѣднимъ лицомъ, которое могло бы придіи къ нимъ. А между-тѣмъ ему не хотѣлось пойдти посмотрѣть, чтобъ имѣть ясное доказательство, что тамъ былъ кто-то другой. Онъ стоялъ, прислонясь къ доскѣ, которую только что взялъ, и прислушивался къ звукамъ, которые его воображеніе объясняло ему такъ-пріятно, что на его смѣломъ, строгомъ лицѣ разлилась какая то робкая нѣжность. Легкіе шаги раздавались въ кухнѣ, сопровождаемые звукомъ щётки, которою мели полъ; шумъ этотъ былъ такъ тихъ, что напоминалъ легчайшій вѣтерокъ, гонящій осенній листъ по пыльной дорожкѣ. И адамово воображеніе видѣло миловидное лицо, съ темными, блестящими глазами и плутовскою улыбкою, осматривавшееся на щетку, и округленную фигуру, наклонившуюся нѣсколько длятого, чтобъ схватить щетку за ручку. Да, весьма-безразсудная мысль... это не могла быть Гетти. Но для того, чтобъ освободить голову отъ этого вздору, оставалось одно лишь средство: выйти и посмотрѣть, кто былъ тамъ, ибо его воображеніе только все болѣе -- и-болѣе приближалось къ полной увѣренности, въ то время, какъ онъ стоялъ на мѣстѣ и прислушивался. Онъ оставилъ доску и подошелъ къ кухонной двери.
   -- Здравствуйте, Адамъ Бидъ, сказала Дина, своимъ спокойнымъ дискантомъ, переставъ месть и устремляя на него кроткіе, серьёзные глаза.-- Я увѣрена, что вы отдохнули и подкрѣпили свои силы, такъ-что снова можете переносить дневное бремя и жаръ.
   Адамъ, казалось, задремалъ при солнечномъ сіяніи, и теперь просыпался при лунномъ свѣтѣ. Адамъ видѣлъ Дину нѣсколько разъ, но всегда на господской мызѣ, гдѣ онъ почти не замѣчалъ присутствія какой-нибудь женщины, кромѣ Гетти, и только въ послѣдніе два-три дня сталъ подозрѣвать, что Сетъ былъ влюбленъ въ нее, такъ-что до настоящей минуты онъ не обращалъ на нее вниманія ради своего брата. Но теперь ея стройная фигура, ея обыкновенное черное платье и ея блѣдное, спокойное лицо произвели на него такое сильное впечатлѣніе, какое принадлежитъ дѣйствительности, находящейся въ противорѣчіи съ фантазіею, охватывающею всѣ мысли. Въ первыя двѣ минуты онъ не отвѣчалъ ничего, а смотрѣлъ на нее сосредоточеннымъ, испытующимъ взоромъ, какой обращаетъ человѣкъ на предметъ, который внезапно сдѣлался для него интереснымъ. Дина, первый разъ въ жизни, чувствовала болѣзненное самосознаніе; въ темномъ, проницательномъ взорѣ этого строгаго человѣка было что то столь-различное съ кротостью и робостью его брата Сета. На ея лицѣ показался сначала слабый румянецъ, которой увеличится потомъ, когда она удивилась этому. Румянецъ вызвалъ Адама изъ его забывчивости.
   -- Я былъ совершенно пораженъ изумленіемъ; это было очень-хорошо съ вашей стороны, что вы пришли навѣстить мою мать въ ея несчастьи, сказалъ онъ кроткимъ, исполненнымъ благодарности тономъ, ибо его быстрое соображеніе сразу показало ему, какимъ-образомъ случились, что она была у нихъ въ домѣ.-- Я надѣюсь, моя мать благодарила судьбу, что вы были при ней, прибавилъ онъ, почти со страхомъ думая о томъ, какой пріемъ былъ сдѣланъ Динѣ.
   -- Да, сказала Дина, снова принимаясь за работу:-- она, кажется, очень-успокоилась послѣ нѣкотораго времени и ночью спала хорошо, хотя и просыпалась нѣсколько разъ. Она спала крѣпко, когда я оставила ее.
   -- Кто принесъ это извѣстіе къ вамъ, на мызу? сказалъ Адамъ, и его мысли возвратились къ кому-то другому. Онъ хотѣлъ знать, чувствовала ли она что-нибудь, узнавъ о его несчастій.
   -- Мистеръ Ирвайнъ, пасторъ, сказалъ мнѣ объ этомъ, и моя тетка была очень-огорчена за вашу матушку, когда услышала объ этомъ, и хотѣла, чтобъ я пришла сюда; а увѣрена, что и дядю поразило ваше несчастье теперь, когда ему сказали объ этомъ; но онъ весь вчерашній день былъ въ Россетерѣ. Всѣ они будутъ ждать васъ, когда время позволитъ вамъ сходить туда; ибо нѣтъ никого тамъ въ домѣ, кто не былъ бы радъ видѣть васъ.
   Дина, съ ея симпатическою способностью угадывать, знала очень-хорошо, что Адаму сильно хотѣлось слышать: сказала-ли Гетти что-нибудь о его несчастіи. Она слишкомъ-сурово была привязана къ истинѣ, и не могла измѣнить ей, хотя бы для благодѣтельной выдумки; но она съумѣла сказать такъ, что въ ея отвѣтѣ подразумѣвалась и Гетти, хотя о послѣдней не было произнесено ни слова. Любовь умѣетъ обманывать себя сознательно, какъ ребенокъ, который одинъ играетъ въ прятки; она довольствуется увѣреніями, которымъ, однакожъ, нисколько не вѣритъ. Адамъ такъ былъ доволенъ тѣмъ, что сказала Дина, что всѣ его мысли тотчасъ же обратились къ тому времени, когда онъ въ слѣдующій разъ пойдетъ на мызу, и когда Гетти, можетъ-быть, обойдется съ нимъ ласковѣе, чѣмъ она обходилась съ нимъ до эт(ого времени.
   -- Но вы сами не долго останетесь тамъ? сказалъ онъ, обращаясь къ Динѣ.
   -- Нѣтъ, я возвращусь въ Снофильдъ въ субботу и должна отправиться въ Треддльстонъ пораньше, чтобъ застать окбурнскаго извощика. Такимъ-образомъ, я должна возвратиться на мызу сегодня вечеромъ, ибо мнѣ хочется провесть послѣдній день съ теткою и ея дѣтьми. Но я могу остаться здѣсь весь день, если захочетъ ваша матушка... а она, кажется, почувствовала ко мнѣ расположеніе вчера вечеромъ.
   -- Ахъ, въ такомъ случаѣ, она, конечно, захочетъ имѣть васъ при себѣ сегодня. Если матушка прибѣгнетъ къ людямъ въ началѣ знакомства, то она, навѣрно, полюбитъ ихъ; но у ней странное обыкновеніе: она не любитъ молодыхъ женщинъ. Я долженъ, однакожь, прибавить, продолжалъ Адамъ, улыбаясь: -- что, если она не любитъ другихъ молодыхъ женщинъ, то изъ этого еще не слѣдуетъ, чтобъ она была не расположена и къ вамъ.
   До этого времени Джипъ присутствовалъ при разговорѣ въ неподвижномъ молчаніи, сидѣлъ на заднихъ лапахъ и, по-перемѣнно, то смотрѣлъ на лицо своего господина, наблюдая за его выраженіемъ, то слѣдя за движеніями Дины въ кухнѣ. Добрая улыбка, съ которою Адамъ произнесъ послѣднія слова, очевидно, рѣшила затрудненіе Джина, въ какомъ свѣтѣ онъ долженъ былъ смотрѣть на незнакомку, и, когда она повернулась, чтобъ убрать половую щетку, то Джипъ подбѣжалъ къ ней и, ласкаясь, приложилъ морду къ ея рукѣ.
   -- Видите, Джипъ привѣтствуетъ васъ, сказалъ Адамъ: -- а онъ вовсе не щедръ на привѣтствія незнакомымъ.
   -- Бѣдное животное сказала Дина, хлопая на грубой сѣрой шерсти собаки.-- Странно, когда я гляжу на этихъ безгласныхъ животныхъ, то мнѣ всегда кажется, что они хотятъ говорить и чувствуютъ себя несчастными оттого, что не могутъ. Я, противъ воли, всегда сожалѣю о собакахъ, хотя, можетъ-быть, это было бы вовсе не нужно. Но онѣ очень могутъ имѣть въ себѣ больше и не знаютъ какъ заставить насъ понять ихъ; ибо мы не можемъ выразить, со всѣми нашими словами, и половины того, что чувствуемъ.
   Сетъ, въ это время, также сошелъ внизъ и съ удовольствіемъ увидѣлъ, что Адамъ разговариваетъ съ Диной. Онъ хотѣлъ, чтобъ Адамъ зналъ на сколько она была лучше всѣхъ другихъ женщинъ. Но послѣ немногихъ привѣтственныхъ словъ, Адамъ потащилъ его въ мастерскую, чтобъ посовѣтоваться насчетъ гроба, и Дина опять принялась за уборку.
   Около шести часовъ всѣ они собрались къ завтраку съ Лисбетъ въ кухнѣ, которая была такъ чиста, какъ только она бывала у самой Лисбетъ. Окно и дверь были открыты, и утренній воздухъ приносилъ съ собою смѣшанное благоуханіе божьяго дерева, ѳиміама и душистаго шиповника изъ небольшаго садика, находившагося со стороны избы. Сначала Дина не садилась, а ходила взадъ и впередъ, подавая другимъ горячую похлёбку и поджаренныя овсяныя лепешки, которыя она приготовила, какъ онѣ приготовлялись всегда; ибо она просила Сета сказать ей навѣрное, что давала имъ къ завтраку ихъ мать. Лисбетъ была необыкновенно молчалива съ того времени, какъ сошла сверху, очевидно, нуждаясь во времени длятого, чтобъ настроить свои мысли согласно съ порядкомъ дѣлъ, въ которомъ она очутилась, спустившись внизъ, какъ леди, которая нашла всю свою работу исполненною и сѣла, ожидая, что ей будутъ прислуживать. Ея новыя чувства, казалось, исключали даже воспоминаніе о ея печали. Наконецъ, попробовавъ похлёбку, она прервала молчаніе:
   -- Вы могли бы сварить похлёбку и хуже, сказала она, обращаясь къ Динѣ.-- Я могу ѣсть ее съ аппетитомъ, хотя не сама варила ее. Можно бы было, однакожь, сдѣлать ее нѣсколько погуще, и я также всегда кладу капельку мяты, когда сама варю; но откуда же вамъ знать это?.. Сыновьямъ нескоро удастся найти кого-нибудь другаго, кто готовилъ бы имъ похлёбку такъ, какъ я; и то хорошо, если хоть найдется вообще кто-нибудь, чтобъ сварить похлёбку. Но вы можете варить ее, если вамъ только показать немного: вы очень-живы утромъ, вы легки на-ноги и убрали домъ довольно-хорошо на первый случай.
   -- На первый случай, матушка? сказалъ Адамъ.-- Кажется, домъ убранъ отлично. Я не знаю, какъ еще можно убрать лучше.
   -- Ты не знаешь. Нѣтъ! какъ же тебѣ и знать это? Мужчины никогда не знаютъ, вымытъ ли полъ или облизала его кошка. Но ты узналъ бы, еслибъ тебѣ подали подожженую похлёбку, что, вѣроятно, и будетъ случаться, когда я перестану варить. Тогда ты подумаешь, что твоя мать годилась же на что-нибудь.
   -- Дина, сказалъ Сетъ: -- садитесь, пожалуйста, теперь и завтракайте сами. Намъ всѣмъ ужь подано.
   -- Въ-самомъ-дѣлѣ, идите сюда и садитесь... да, сказала Лисбетъ: -- и поѣшьте чего-нибудь; почти полтора часа вы были на ногахъ, вамъ нужно подкрѣпить себя. Пожалуйста же, добавила она слезливымъ, но дружескимъ тономъ, когда Дина сѣла рядомъ съ ней:-- мнѣ будетъ досадно, если вы уйдете; но, кажется, вамъ нельзя оставаться долѣе. Съ вами я могла бы хорошо вести хозяйство; но я не скажу того-же о большей части другихъ людей.
   -- Я останусь до вечера, если вы хотите, сказала Дина.-- Я осталась бы долѣе; но я возвращусь въ Снофильдъ въ субботу и завтра должна быть у тётки.
   -- Эхъ, я никогда не возвратилась бы въ ту страну. Мой старикъ былъ родомъ изъ Стонишейра, но оставилъ свою родину, когда былъ еще молодымъ человѣкомъ -- и хорошо сдѣлалъ. Онъ говорилъ, будто тамъ вовсе нѣтъ лѣсу, и что это дурная страна для плотника.
   -- Ахъ, сказалъ Адамъ:-- я помню, отецъ говорилъ мнѣ, когда я былъ еще мальчикомъ, что онъ рѣшилъ, если вздумаетъ когда-нибудь переселиться, идти на югъ. Но я не рѣшился бы на это съ такою увѣренностью. Бартль-Массей говоритъ -- а онъ вѣдь знаетъ югъ -- что сѣверные люди лучшей породы, нежели южные; что они крѣпче головою, и тѣломъ сильнѣе и гораздо-выше ростомъ. Потомъ онъ говоритъ, что въ нѣкоторыхъ изъ тѣхъ областей мѣстность плоска, какъ ваша ладонь, и вы ничего не увидите на большое разстояніе, если не влѣзете на самое высокое дерево. Я не могъ бы ужиться тамъ: я люблю ходить на работу въ тѣ мѣста, гдѣ могу подняться и на холмъ, и видѣть вокругъ себя поля на цѣлыя мили, и мостъ, или городъ, и-тамъ-и-сямъ что-нибудь въ родѣ колокольни. Это заставляетъ тебя чувствовать, что міръ обширное мѣсто, и что въ немъ, кромѣ тебя, работаютъ другіе люди головою и руками.
   -- А мнѣ больше нравятся горы, сказалъ Сетъ: -- когда облака находятся надъ твоею головою, и ты видишь, какъ солнце блеститъ на такое далекое разстояніе, надъ ломфордскою дорогою, что я часто дѣлалъ въ послѣднее время въ бурные дни; мнѣ кажется, что это небо тамъ, гдѣ всегда радость и солнечное сіяніе, хотя эта жизнь мрачна и покрыта тучами.
   -- О, я люблю стонишейрскую страну, сказала Дина:-- и вовсе не хотѣла бы показать мое лицо въ странахъ, гдѣ люди богаты хлѣбомъ и скотомъ, и гдѣ земля такъ ровна, и по ней такъ легко ходить; я никогда не захочу повернуться спиною къ горамъ, гдѣ бѣдные люди должны вести столь тяжкую жизнь, и мужчины проводятъ дни свои въ трудахъ съ самаго солнечнаго восхода. Какое блаженство чувствовать въ своей душѣ любовь Божью въ блѣдный, холодный день, когда небо мрачно нависло надъ горами, и нести эту любовь въ одинокіе, голые, каменные дома, гдѣ ничто другое не служитъ утѣшеніемъ.
   -- Эхъ! сказала Лисбетъ: -- вамъ очень-хорошо говорить такимъ-образомъ... вы, вотъ, ни-дать, ни-взять, тѣ подснѣжники, которые я собирала въ прежнее время... они жили одною лишь каплею воды и лучомъ дневнаго свѣта; а людямъ голоднымъ лучше слѣдовало бы оставить голодную страну. Тогда тамъ было бы меньше народу, между которымъ пришлось бы дѣлить скудный пирогъ. Но, продолжала она, смотря на Адама:-- не говори, что ты пойдешь на югъ или на сѣверъ, что оставишь твоего отца и твою мать на кладбищѣ, и что ты пойдешь въ страну, которой они никогда не знавали. Я никогда не буду покойна въ могилѣ, если не увижу, что ты приходишь на кладбище каждое воскресеніе.
   -- Не бойся, матушка, сказалъ Адамъ.-- Еслибъ я не рѣшился не идти, то я ужь ушелъ бы давно.
   Онъ кончилъ завтракать и всталъ, произнеся послѣднія слова.
   -- Что ты будешь дѣлать? спросила Лисбетъ.-- Ты будешь дѣлать отцу гробъ?
   -- Нѣтъ, матушка, сказалъ Адамъ.-- Мы снесемъ лѣсъ въ деревню, и гробъ сдѣлаютъ тамъ.
   -- Нѣтъ, родной, нѣтъ! воскликнула Лисбетъ быстро и жалостливо:-- нѣтъ, не давай дѣлать гробъ отцу чужимъ, а сдѣлай его самъ. Кто можетъ сдѣлать гробъ такъ хорошо, какъ ты? Вѣдь онъ зналъ, что значитъ хорошая работа, и оставилъ сына, который, по уму своему, считается первымъ въ деревнѣ и также въ Треддльстонѣ.
   -- Очень-хорошо, матушка; если ты непремѣнно желаешь, то я сдѣлаю гробъ дома; но я думалъ, что тебѣ непріятно будетъ слышать, какъ мы будемъ работать.
   -- Отчего же будетъ мнѣ непріятно? Вѣдь такъ и слѣдуетъ, чтобъ онъ былъ сдѣланъ дома. Если гробъ нужно сдѣлать, то что тутъ говорить -- нравится ли мнѣ что-нибудь, или нѣтъ? Вѣдь на этомъ свѣтѣ мнѣ не остается другаго выбора, какъ одни лишь неудовольствія. Когда во рту нѣтъ вкусу, то тебѣ все-равно, возьмешь ли ты одинъ кусокъ или другой. Займись этимъ тотчасъ же утромъ, прежде всего. Я не хочу, чтобъ кто-нибудь другой дотронулся до гроба, кромѣ тебя.
   Глаза Адама встрѣтились съ глазами Сета, который смотрѣлъ на Дину и потомъ устремилъ на брата задумчивый взоръ.
   -- Нѣтъ, матушка, сказалъ онъ:-- я соглашусь, чтобъ только Сетъ приложилъ руку къ работѣ, если гробъ долженъ быть сдѣланъ дома. Я схожу въ деревню до обѣда, ибо мистеру Бёрджу нужно, можетъ-быть, видѣть меня; а Сетъ останется дома и начнетъ дѣлать гробъ. Я могу возвратиться около полудня, а тогда онъ можетъ идти.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, настаивала Лисбетъ, начиная хныкать.-- У меня, просто, все сердце изноетъ, если ты не будешь дѣлать гробъ отца. Ты такой упрямый и суровый человѣкъ, что никогда не сдѣлаешь такъ, какъ хочетъ твоя мать. Ты часто сердился на отца, когда онъ былъ живъ; ты долженъ лучше обходиться съ нимъ теперь, когда его ужь нѣтъ. Онъ не сталъ бы считать на во что, еслибъ Сетъ сдѣлалъ гробъ.
   -- Довольно, Адамъ, довольно, сказалъ Сетъ кротко, хотя по его голосу можно было заключить, что онъ говорилъ съ усиліемъ.-- Матушка права. Я пойду на работу, а ты оставайся, пожалуйста, дома.
   Онъ немедленно пошелъ въ мастерскую, сопровождаемый Адамомъ, между-тѣмъ, какъ Лисбетъ, повинуясь, какъ автоматъ, своимъ прежнимъ привычкамъ, начала убирать завтракъ; какъ бы не думая, что Дина еще останется при ней. Дина не сказала ничего, но тотчасъ же воспользовалась удобнымъ случаемъ и спокойно присоединилась къ братьямъ въ мастерской.
   Они уже подвязали передники и надѣли бумажные колпаки, и Адамъ стоялъ, положивъ лѣвую руку на плечо брата и указывая молоткомъ, находившимся въ правой рукѣ, на доски, на которыя оба они смотрѣли. Они стояли спиной къ двери, въ которую вошла Дина; она вошла такъ тихо, что они только тогда замѣтили ея присутствіе, когда услышали ея голосъ. "Сетъ Бидь!" тихо произвела она. Сетъ вздрогнулъ, и оба брата обернулись. Дина показывала видъ, что она не видѣла Адама, и устремила глаза на лицо Сета, произнеся со спокойною ласкою:
   -- Я не хочу проститься съ вами. Я увижу васъ еще разъ, когда вы возвратитесь съ работы. Такъ-какъ я должна быть на мызѣ до сумерекъ, то это будетъ довольно-скоро.
   -- Благодарю васъ, Дина; мнѣ будетъ пріятно проводить васъ домой еще разъ. Быть-можетъ, это будетъ въ послѣдній разъ.
   Голосъ Сета нѣсколько дрожалъ. Дина протянула ему руку и сказала:
   -- Вы будете имѣть сладостный миръ въ вашей душѣ сегодня, Сетъ, за вашу нѣжность и долготерпѣніе относительно вашей престарѣлой матери.
   Она повернулась и оставила мастерскую такъ же быстро и такъ же нешумно, какъ и вошла въ нее. Адамъ, все это время, внимательно наблюдалъ за нею, но она не посмотрѣла на него ни разу. Какъ только она вышла изъ комнаты, онъ сказалъ:
   -- Я не удивляюсь, что ты любишь ёе, Сетъ. У ней лицо какъ лилія.
   Душа Сета вся выразилась въ глазахъ и на устахъ: до этого времени онъ не открывалъ своей тайны Адаму, но теперь имъ овладѣло сладостное чувство облегченія, когда онъ отвѣчалъ:
   -- Да, Адди, я люблю ее... слишкомъ, кажется. Но, братъ, она меня не любитъ; развѣ только такъ, какъ одно дитя Бога любитъ другое. Она никогда не будетъ любить мужчину, какъ мужа -- въ этомъ я увѣренъ.
   -- Нѣтъ, братъ, это еще нельзя сказать; ты не долженъ унывать. Она создана изъ тончайшей матеріи, нежели большая часть женщинъ; я могу видѣть это довольно-ясно. Но если она и лучше ихъ въ другихъ дѣлахъ, я, однакожь, не думаю, чтобъ она уступила имъ относительно любви.
   Больше не было сказано ничего. Сетъ отправился въ деревню, а Адамъ принялся за гробъ.
   -- Боже! помоги брату, и мнѣ также, подумалъ онъ, подымая доску.-- Очень-вѣроятно, что для насъ жизнь будетъ тяжкимъ трудомъ... Жестокою работою внутри и извнѣ. Странное дѣло, когда подумаешь, что человѣкъ, который можетъ поднять стулъ своими зубами и пройти разомъ пятьдесятъ миль, дрожитъ и то горитъ, то зябнетъ только отъ взгляда одной изъ всѣхъ остальныхъ женщинъ на свѣтѣ. Это тайна, которую объяснить себѣ мы не можемъ; что до этого касается, то мы также точно не можемъ объяснить себѣ выходъ отростка изъ сѣмени.
  

XII.
Въ лѣсу.

   Въ этотъ же самый четверкъ, утромъ, между-тѣмъ, какъ Артуръ Донниторнъ ходилъ взадъ и впередъ въ своей уборной, видѣлъ, какъ его привлекательная британская личность отражалась въ старомодныхъ зеркалахъ, и на него съ темныхъ, оливковаго цвѣта обой таращили глаза фараонова дочь и ея дѣвушки, которыя должны были бы заботиться о младенцѣ Моусеѣ, онъ имѣлъ самъ съ собою разсужденіе, которое въ то время, какъ его слуга повязывалъ черную шелковую перевязь черезъ плечо, кончилось опредѣленнымъ практическимъ рѣшеніемъ:
   -- Я думаю отправиться въ Игльдель на недѣлю, или на двѣ, и поудить, сказалъ онъ громко.-- Я возьму тебя съ собою, Нимъ, и отправлюсь сегодня утромъ; итакъ, будь готовъ къ половинѣ двѣнадцатаго.
   Слабый свистъ, который помогъ ему дойти до этого рѣшенія, теперь измѣнился въ самый громкій и звонкій теноръ, и когда Артуръ торопливо шелъ но корридору, то эхо отвѣчало на его любимую пѣсню изъ оперы "Бродяги":

Когда сердце человѣческое угнетено заботою...

   Нельзя сказать, чтобъ то былъ героическій напѣвъ; тѣмъ-неменѣе, Артуръ чувствовалъ себя въ весьма-героическомъ настроеніи духа, когда подошелъ къ конюшнямъ, чтобъ отдать приказаніе касательно лошадей. Ему было необходимо его собственное одобреніе, а этого одобренія нельзя было достигнуть совершенно-даромъ: его должно было достигнуть значительною заслугою. Онъ, до этого времени, никогда не лишался этого одобренія и имѣлъ значительное упованіе въ свои собственныя добродѣтели. На свѣтѣ не было молодаго человѣка, который сознавался бы въ своихъ недостаткахъ такъ чистосердечно; чистосердечіе было одною изъ его любимыхъ добродѣтелей; а какимъ-образомъ откровенность человѣка можетъ обнаружиться во всемъ ея блескѣ, если у него нѣтъ нѣсколько проступковъ, о которыхъ онъ могъ бы разсказать? Но онъ обладалъ пріятною для него увѣренностью, что всѣ erо недостатки были великодушнаго рода -- стремительные, горячіе, львиные, никогда не ползающіе, коварные, пресмыкающіеся. Артуру Донниторну было невозможно сдѣлать что-нибудь низкое, малодушное или жестокое. "Нѣтъ, правда, что я всегда попадаю въ затруднительное положеніе; но я всегда стараюсь, чтобъ бремя пало на мои собственныя плеча". Къ-несчастію, мы рѣдко видимъ, чтобъ настоящее поэтическое правосудіе преслѣдовало проступки, и они иногда упрямо отказываются наказать самыми дурными послѣдствіями настоящаго виновника, вопреки его громко-выраженному желанію. Благодаря только этому недостатку въ формѣ вещей, Артуръ никогда не дѣлалъ кому-либо безпокойствъ, кромѣ себя. Онъ былъ человѣкъ добродушный, и всѣ его картины будущности, когда онъ будетъ введенъ во владѣніе имѣніемъ, состояли изъ того, что онъ мечталъ о цвѣтущихъ, довольныхъ поселянахъ, обожающихъ своего землевладѣльца, который былъ бы образцомъ англійскаго джентльмена... о домѣ первостепеннаго разряда, гдѣ все свидѣтельствовало бы объ изяществѣ и высшемъ вкусѣ... о веселой домашней жизни... о лучшемъ въ Ломшейрѣ охотничьемъ заведеніи... о кошелькѣ, открытомъ на всѣ общественные предметы... однимъ словомъ, все будетъ въ возможно-различномъ видѣ отъ того, что было въ связи съ именемъ Донниторнъ теперь. И одно изъ первыхъ добрыхъ дѣлъ, которыя онъ совершитъ въ будущемъ, будетъ состоять въ томъ, чтобъ увеличить доходъ Ирвайна по геслопскому викарству, такъ-что пасторъ будетъ въ-состояніи содержать карету для матери и сестеръ. Его искренная склонность къ священнику считалась еще съ возраста, когда онъ носилъ юбочки и шаравары. Склонность эта была частью сыновняя, частью братская: сыновняя -- въ томъ отношеніи, что онъ любилъ общество Ирвайна лучше, нежели общество большей части молодыхъ людей, и братская -- въ томъ отношеніи, что они заставляла его сильно безпокоиться о томъ, чтобъ не заслужить порицанія Ирвайна.
   Вы замѣчаете, что Артуръ Донниторнъ былъ "добрый-малый"; такимъ считали его всѣ его друзья по колегіи: онъ не оставался равнодушнымъ, когда видѣлъ кого-нибудь въ безпокойствѣ; онъ былъ бы опечаленъ, даже въ то время, когда былъ огорченъ дѣдомъ, услышавъ, что съ его дѣдушкой случилось что-нибудь непріятное; и сама тётка его Лидія извлекала пользу изъ его расположенія ко всему прекрасному полу. Имѣлъ ли бы онъ достаточно власти надъ самимъ собою длятого, чтобъ быть всегда на столько безвреднымъ и чисто-благодѣтельнымъ, на сколько то позволялъ желать его добрый характеръ -- этотъ вопросъ до настоящаго времени никто не рѣшалъ противъ него: вы помните, ему было только двадцать-одинъ годъ. И мы не станемъ вдаваться въ слишкомъ-точныя изслѣдованія о характерѣ красиваго, благороднаго молодаго человѣка, у котораго будетъ достаточно имѣнія длятого, чтобъ справиться со своими многочисленными грѣшками; который, еслибъ онъ, по-несчастью, переломилъ человѣку ноги при безразсудной ѣздѣ, будетъ въ-состояніи вознаградить его приличною пенсіею; или, еслибъ ему случилось испортить будущность женщины, примиритъ ее съ этимъ несчастіемъ дорогими "гостинцами", которые онъ уложитъ и адресуетъ къ мѣсту назначенія собственноручно. Смѣшно было бы быть столь же пытливымъ и аналитичнымъ въ этомъ случаѣ, какъ мы обыкновенно бываемъ, когда разсматриваемъ аттестатъ человѣка, котораго нанимаемъ. Мы обыкновенно употребляемъ неопредѣленные, общіе, джентльменскіе эпитеты о молодомъ человѣкѣ хорошаго происхожденія и обладателѣ богатства, и дамы, одаренныя тонкимъ тактомъ, составляющимъ отличительное качество ихъ пола, сразу видятъ, что онъ "прекрасный молодой человѣкъ". Весьма-вѣроятно, что онъ проведетъ жизнь, не скандализируя никого -- какъ годное судно, которое никто не откажется принять въ застрахованіе. Корабли, разумѣется, подлежатъ случайностямъ, иногда страшно обнаруживающимъ какіе-нибудь недостатки въ постройкѣ, которые никогда нельзя было бы открыть въ тихихъ водахъ: такъ и не одинъ "добрый-малый" обнаруживаетъ свою слабую сторону только при какомъ-нибудь несчастномъ стеченіи обстоятельствъ.
   Но мы не имѣемъ достаточнаго основанія къ тому, чтобъ дѣлать неблагопріятныя предвѣщанія относительно Артура Донниторна, который въ то утро доказалъ, что онъ былъ способенъ имѣть разумное рѣшеніе, основанное на совѣсти. Одно было ясно: природа позаботилась о томъ, чтобъ онъ, дѣлая что-нибудь противъ совѣсти, никогда не оставался совершенно-спокойнымъ, и довольнымъ собою; чтобъ онъ никогда не переходилъ границы грѣха, за которою стали бы постоянно терзать его приступы съ другой стороны рубежа. Онъ никогда не будетъ явнымъ партизаномъ порока и носить въ петлицѣ его украшенія.
   Было около десяти часовъ, и солнце сіяло великолѣпно; все имѣло болѣе радостный видъ, благодаря вчерашнему дождю. Какъ пріятно идти въ такое утро по хорошо-укатанному песку по дорогѣ къ конюшнямъ и думать о прогулкѣ! Но запахъ конюшенъ, который, по естественному положенію вещей, долженъ бы имѣть смягчающее вліяніе на жизнь человѣка, всегда приводилъ Артура въ нѣкоторое раздраженіе. Онъ никакъ не могъ добиться, чтобъ конюшни были устроены по его желанію: все тутъ свидѣтельствовало о безпримѣрной скупости. Его дѣдъ непремѣнно настаивалъ на томъ, чтобъ удержать главнымъ грумомъ стараго олуха, котораго никакимъ рычагомъ нельзя было заставить бросить свои старыя привычки. Этому же старому олуху было позволено нанимать себѣ помощниками цѣлое потомство неотесанныхъ ломшейрскихъ парней, изъ которыхъ одинъ, пробуя недавно новую пару ножницъ, вырѣзалъ продолговатый кусокъ изъ уха гнѣдой кобылы Артура. Такое положеніе вещей, естественно, должно огорчать человѣка; можно еще, пожалуй, сносить непріятности по дому; но если конюшни представляютъ сцену огорченій и неудовольствій, то послѣ этого можно ожидать, что человѣческая плоть и кровь выдержатъ много, не подвергаясь опасности отъ мизантропіи.
   Деревянное, испещренное глубокими морщинами лицо стараго Джона было первымъ предметомъ, попавшимся на глаза Артуру, когда онъ пошелъ на конюшенный дворъ. Это обстоятельство совершенно-отравило обыкновенно-пріятный для его охотничьяго слуха лай двухъ ищеекъ, которыя стерегли дворъ. Онъ никогда не могъ равнодушно разговаривать со старымъ глупцомъ.
   -- Осѣдлай мнѣ Мэгъ и подведи къ подъѣзду въ половинѣ двѣнадцатаго и, въ то же время, чтобъ былъ осѣдланъ и Раттлеръ для Пима. Слышишь?
   -- Да, слышу, слышу, капитанъ, сказалъ старый Джонъ чрезвычайно-медленно, слѣдуя за молодымъ господиномъ въ конюшню. Джонъ смотрѣлъ на молодыхъ господъ, какъ на естественныхъ враговъ стараго слуги, и вообще считалъ молодыхъ людей весьма-жалкимъ средствомъ къ продолженію, мірскихъ дѣлъ.
   Артуръ вошелъ въ конюшню только длятого, чтобъ погладить Мэгъ, по-возможности, стараясь не замѣтить ничего въ конюшняхъ, что могло бы испортить его расположеніе духа передъ завтракомъ. Красивое животное стояло въ одной изъ внутреннихъ конюшенъ и повернуло свою кроткую голову, когда господинъ подошелъ къ нему. Тротка, крошечная эспаньйолка, неразлучная подруга кобылы въ конюшнѣ, свернувшись, спокойно лежала у Мэгъ на спинѣ.
   -- Ну, Мэгъ, моя красавица, сказалъ Артуръ, гладя ее по шеѣ:-- мы славно поскачемъ галопомъ сегодня утромъ.
   -- Нѣтъ, ваша милость, я не вижу какимъ-образомъ это можетъ случиться, сказалъ Джонъ.
   -- Не можетъ быть? а отчего же?
   -- Да потому-что она хромаетъ.
   -- Хромаетъ, чортъ тебя возьми! Что жь это значитъ?
   -- Да вотъ, мальчикъ подвелъ ее слишкомъ-близко къ-дальтоновымъ лошадямъ; одна изъ нихъ выкинула задними ногами и ушибла ее въ колѣно передней правой ноги.
   Разсудительный историкъ воздержится отъ подробнаго описанія того, что послѣдовало за объясненіемъ. Вы поймете, что было произнесено много сильныхъ словъ, смѣшанныхъ съ утѣшительными приговорками, въ то время, когда изслѣдовали ушибъ ноги; что Джонъ стоялъ при этомъ въ такомъ же волненіи, какъ-будто былъ дубиною, искусно-вырѣзанною изъ дикой яблони, и что Артуръ Донниторнъ вскорѣ вышелъ въ чугунныя ворота парка, уже не напѣвая, какъ прежде, когда входилъ въ него.
   Онъ считалъ себя совершенно-разстроеннымъ и огорченнымъ. Въ конюшняхъ не было другихъ верховыхъ лошадей для него самого и для его слуги, кромѣ Мэгъ и Раттлира. Это было досадно, и случилось именно въ то время, когда онъ хотѣлъ отлучиться на недѣлю, или на двѣ. Казалось, можно было обвинять Провидѣніе, что оно допустило такое стеченіе обстоятельствъ. Какъ было скучно сидѣть взаперти на Лѣсной Дачѣ съ переломленною рукою, когда всѣ другіе его товарищи по полку наслаждались въ Виндзорѣ -- и сидѣть взаперти съ дѣдушкой, который питалъ къ нему такого же рода расположеніе, какъ къ своимъ пергаментнымъ актамъ! И тутъ еще приходится чувствовать отвращеніе на всякомъ шагу къ управленію домомъ и имѣніемъ! При такихъ обстоятельствахъ человѣкомъ необходимо овладѣваетъ дурное расположеніе духа, и онъ старается избавиться отъ раздраженія, прибѣгая къ какому-нибудь сильному ощущенію.
   -- Солькельдъ выпивалъ бы каждый день по бутылкѣ портвейну, ворчалъ онъ про-себя:-- но я еще недостаточно пріучился къ этому. Хорошо же; такъ-какъ я не могу отправиться въ Игльдель, то я поѣду на Раттлерѣ сегодня утромъ, въ Норбёрнъ и позавтракаю у Гавена.
   За этимъ опредѣлительнымъ рѣшеніемъ находилось другое, подразумѣваемое. Если онъ будетъ завтракать у Гавена и заболтается тамъ, то возвратится на Лѣсную Дачу только около пяти часовъ и не увидитъ Гетти, которая въ то время будетъ уже находиться въ комнатѣ экономки, и когда она отправится домой, въ то время онъ будетъ отдыхать послѣ обѣда: такимъ-образомъ, онъ вовсе не встрѣтится съ нею. Дѣйствительно, что тутъ было дурнаго въ его расположеніи къ милому созданью? и длятого, чтобъ посмотрѣть только съ полчаса на Гетти, можно было рѣшиться протанцовать съ дюжиною бальныхъ красавицъ. Но, можетъ-быть, лучше было бы ему не обращать на нее больше никакого вниманія: вѣдь, пожалуй, въ-самомъ-дѣлѣ заберется какой-нибудь вздоръ въ ея голову, какъ намекалъ Ирвайнъ, хотя Артуръ, съ своей стороны, думалъ, что оскорбить дѣвушку было вовсе не такъ легко, какъ обыкновенно полагаютъ; онъ даже находилъ, судя по своей опытности, что дѣвушки были гораздо-хладнокровнѣе и хитрѣе, нежели онъ самъ. Что жь касается дѣйствительнаго вреда для Гетти, въ этомъ случаѣ, то объ этомъ нечего было и спрашивать: и въ этомъ отношеніи Артуръ Донниторнъ отвѣчалъ за себя съ совершенною увѣренностью.
   Такимъ-образомъ, полуденное солнце увидѣло его скачущимъ въ направленіи къ Норбёрну; къ-счастію, гальсельская поляна лежала на его пути и дала Раттлеру возможность сдѣлать нѣсколько удачныхъ скачковъ. Для заклинанія демона, нѣтъ ничего лучше отчаянныхъ скачковъ по кустамъ и рвамъ; и въ-самомъ-дѣлѣ надо удивляться, что центавры, съ ихъ огромными преимуществами въ этомъ отношеніи, оставили въ исторіи столь-дурную славу.
   Послѣ этого, вы, можетъ-быть, съ удивленіемъ услышите, что хотя Гавенъ былъ дома, но стрѣлка солнечныхъ часовъ на дворѣ едва лишь прошла послѣдній ударъ трехъ часовъ, какъ Артуръ уже снова въѣхалъ въ ворота, слѣзъ съ запыхавшагося Раттлера и вошелъ въ домъ, чтобъ позавтракать на скорую руку. Но я думаю, что и послѣ Артура существовали люди, которые дѣлали верхомъ большой кругъ для того только, чтобъ избѣгнуть встрѣчи, и потомъ возвращались торопливымъ галопомъ изъ опасенія, что опоздаютъ встрѣтить. Это любимая хитрость нашихъ страстей: сдѣлать ложное отступленіе, и потомъ быстро обратиться на насъ въ то время, когда мы уже думаемъ, что выиграли дѣло.
   -- Капитанъ ѣхалъ чертовскимъ шагомъ, сказалъ Дальтонъ, кучеръ, фигура котораго рѣзко выступала, какъ онъ курилъ трубку, обратившись къ стѣнѣ конюшенъ, когда Джонъ водилъ взадъ-и-впередъ Раттлера.
   -- А я желалъ бы, чтобъ самъ чортъ чистилъ лошадей для него, ворчалъ Джонъ..
   -- Конечно, у него былъ бы тогда грумъ гораздо-обходительнѣе теперешняго, замѣтилъ Дальтонъ. Острота показалась ему такою хорошею, что, оставшись одинъ на сценѣ, онъ продолжалъ по-временамъ вынимать трубку изо рта, чтобъ кивнуть воображаемымъ слушателямъ, и сладострастно содрогался отъ безмолвнаго, брюшнаго смѣха, протверживая наизустъ разговоръ съ самаго начала, для того, чтобъ впослѣдствіи съ эффектомъ пересказать его въ людской.
   Когда Артуръ снова вошелъ въ свою уборную послѣ завтрака, то не могъ избѣгнуть, чтобъ пренія, которыя онъ имѣлъ съ самимъ собою въ этотъ же день утромъ, снова не пришли ему на память, но теперь ему было невозможно настаивать на этомъ воспоминаніи -- невозможно было вспомнить чувства и разсужденія, которыя тогда произвели на него столь-рѣшительное дѣйствіе, точно такъ, какъ онъ не могъ припомнить особенное благоуханіе воздуха, освѣжившее его, когда онъ утромъ открылъ свое окно. Желаніе видѣть Гетти стремительно возвратилось къ нему назадъ, какъ дурно-удержанный потокъ; онъ самъ изумился силѣ, съ которою эта простая фантазія, повидимому, охватывала его: онъ даже нѣсколько вздрогнулъ, когда сталъ причесывать себѣ волосы -- ба! это происходило отъ опасной ѣзды! это происходило оттого, что онъ изъ пустой вещи сдѣлалъ серьёзную, думая о дѣлѣ, какъ-будто оно имѣло какую-нибудь важность. Онъ потѣшитъ себя тѣмъ, что посмотритъ сегодня на Гетти, потомъ навсегда вы броситъ мысль объ ней изъ своей головы. И во всемъ этомъ былъ виноватъ Ирвайнъ. "Еслибъ Ирвайнъ не сказалъ ничего, то я думалъ бы о Гетти вдвое меньше, нежели о хромотѣ Мэгъ". Однакожь, сегодня именно, какъ нельзя лучше можно было понѣжиться въ эрмитажѣ, и Артуръ думалъ отправиться туда и окончить "Зелюко" доктора Мура до обѣда. Вѣдь эрмитажъ находился въ сосновой рощѣ -- на дорогѣ, по которой Гегти должна была идти непремѣнно изъ господской мызы. И такъ, что могло быть проще и естественнѣе: встрѣча съ Гетти была однимъ лишь случаемъ его прогулки, а не предметомъ ея,
   Тѣнь Артура порхала между крѣпкими дубами Лѣсной Дачи гораздо-скорѣе, нежели можно было ожидать отъ тѣни утомленнаго человѣка въ теплое послѣ-обѣденное время; еще не было четырехъ часовъ, когда онъ стоялъ уже передъ высокою, узенькою калиткою, которая вела въ очаровательный лѣсной лабиринтъ, служившій опушкою одной стороны Лѣсной Дачи и называвшійся сосновою рощею, не потому, что тамъ было много сосенъ, а потому, что ихъ было тамъ немного. Это былъ лѣсъ буковыхъ деревьевъ и липъ, тамъ-и-сямъ виднѣлась легкая, серебристая береза -- такой именно лѣсъ, какой чаще всего посѣщается нимфами. Вы видите ихъ бѣлые, освѣщенные солнцемъ члены, сіяющіе сквозь сучья или проглядывающіе изъ-за гладкаго очертанія высокой липы. Вы слышите ихъ мягкій, журчащій смѣхъ; но если станете смотрѣть слишкомъ-любопытнымъ святотатственнымъ окомъ, то онѣ исчезнутъ за серебристыми буками, заставятъ васъ повѣрить, что ихъ голосъ былъ только текущій ручеекъ, быть-можетъ, превратятся въ бурую векшу, которая убѣжитъ отъ васъ и станетъ издѣваться надъ вами съ самой верхней вѣтки. То не была роща съ размѣренною травою, или укатаннымъ пескомъ, но которымъ вы могли бы ходить; но съ узкими, невѣрными, земляными тропинками, которыя были опушены слабыми отростками тонкаго мха -- тропинками, которыя, казалось, были сдѣланы свободною волею деревьевъ и кустарниковъ, съ уваженіемъ раздвигавшихся на сторону длятого, чтобъ посмотрѣть на высокую королеву бѣлоногихъ нимфъ.
   Артуръ Донниторнъ шелъ по самой широкой изъ этихъ тропинокъ, по аллеѣ, образованной буковыми и липовыми деревьями. Было тихое послѣобѣденное время -- золотистый свѣтъ слабо медлилъ на самыхъ верхнихъ ветвяхь, только тамъ-и-сямъ проникая на пурпуровую тропинку и на опушавшій ее разсѣянный мохъ -- послѣобѣденное время, въ которое судьба скрываетъ свой холодный, грозный образъ подъ туманнымъ, блестящимъ покрываломъ, окружаетъ насъ теплыми, мягкими крыльями и заражаетъ легкимъ дуновеніемъ, напоеннымъ благоуханіемъ фіалки. Артуръ шелъ совершенно-беззаботно, съ книгою подъ мышкой. Онъ, однакожь, не смотрѣлъ на землю, какъ обыкновенно дѣлаютъ люди, предающіеся размышленіямъ: его глаза все устремлялись на отдаленную извилину дороги, около которой скоро должна была показаться небольшая фигура. А, вотъ она идетъ: сначала, блестящая цвѣтная точка, подобно тропической птичкѣ между вѣтвями, потомъ фигура съ легкой поступью, съ круглою шляпкою на головѣ и небольшою корзинкой въ рукѣ; потомъ покраснѣвшая, почти-испуганная дѣвушка, но съ ясною улыбкою, сопровождающая свой поклонъ смущеннымъ, но счастливымъ взоромъ, когда Артуръ подошелъ къ ней. Еслибъ у Артура было только время подумать о чемъ-нибудь, то ему показалось бы страннымъ, что онъ также чувствовалъ себя смущеннымъ, и, какъ онъ самъ сознавалъ, также покраснѣлъ: въ-самомъ-дѣлѣ. онъ смотрѣлъ и чувствовалъ такъ безразсудно, будто былъ пораженъ изумленіемъ, а вовсе не встрѣтилъ именно того, что ожидалъ. Бѣдныя созданья! Какъ жаль, что они не были въ этомъ золотомъ возрастѣ дѣтства: тогда они стояли бы другъ-къ-другу лицомъ, смотрѣли бы одинъ на другаго съ робкою пріязнью; потомъ поцаловались бы, какъ бабочки, и переваливаясь, какъ всѣ дѣти, стали бы вмѣстѣ играть. Артуръ отправился бы домой къ своей кроваткѣ съ шелковыми занавѣсами, а Гетти къ своей сдѣланной дома подушкѣ, и оба они спали бы безъ всякихъ мечтаній, и ихъ завтрашняя жизнь едва ли сознавала бы -- что было вчера.
   Артуръ повернулся и пошелъ рядомъ съ Гетти, не говоря о причинѣ своего поступка. Они были вмѣстѣ одни впервые. Что за страшное впечатлѣніе производило это первое свиданіе наединѣ! Въ-самомъ-дѣлѣ, онъ въ первыя минуты не смѣлъ смотрѣть на эту маленькую молочницу. Что до Гетти, то ей казалось, что ея поступь опиралась на облакѣ, и что ее несли теплые зефиры; она забыла о своихъ розовыхъ лентахъ; она не имѣла никакого сознанія о своемъ существованіи, будто ея дѣтская душа перешла въ водяную лилію, покоившуюся на влажной постели и согрѣваемую жаркими лѣтними солнечными лучами. Это можетъ показаться противорѣчіемъ; но Артуръ извлекъ нѣкоторую безпечность и довѣріе изъ своей робости, онъ находился въ совершенно-другомъ настроеніи духа, чего вовсе не ожидалъ, думая прежде о встрѣчѣ съ Гетти; исполненный неопредѣленнаго чувства въ эти минуты безмолвія, онъ подумалъ, что его прежнія пренія и сомнѣнія были совершенно-напрасны.
   -- Вы прекрасно сдѣлали, выбравъ эту дорогу длятого, чтобъ придти на Лѣсную Дачу, сказалъ онъ наконецъ, смотря на Гетти: -- она и прелестнѣе, и короче тѣхъ, которыя идутъ мимо сторожевыхъ воротъ.
   -- Да, сэръ, отвѣчала Гетти дрожащимъ голосомъ, почти шопотомъ. Она вовсе не знала, какъ говорить съ такимъ джентльменомъ, какъ Артуръ, и даже ея тщеславіе заставляло ее быть болѣе застѣнчивою въ ея рѣчахъ.
   -- Вы каждую недѣлю ходите къ мистрисъ Помфретъ?
   -- Да, сэръ, каждый четверкъ, исключая развѣ только тогда, когда она должна выѣхать съ миссъ Донниторнъ.
   -- И она учитъ васъ чему-нибудь; не такъ ли?
   -- Да, сэръ, она учитъ меня чинить кружева, чему она научилась за-границей... и также штопать чулки... это такъ похоже на вязанье, что вы и не узнаете, заштопаны чулки, или нѣтъ. Она также учитъ меня кроить.
   -- Что? да развѣ вы будете горничною?
   -- Да, мнѣ очень-хотѣлось бы этого.
   Гетти говорила теперь внятнѣе, но все еще дрожащимъ голосомъ; она думала, что покажется капитану Донниторну такою же дурою, какъ Лука Бриттонъ показался ей дуракомъ.
   -- Вѣроятно, мистрисъ Помфретъ всегда ожидаетъ васъ около этого времени?
   -- Она ожидаетъ меня къ четыремъ часамъ. Я немного опоздала сегодня, потому-что была нужна тёгушкѣ. Но обыкновенно я прихожу въ четыре часа: у насъ тогда остается еще довольно времени до звонка миссъ Донниторнъ.
   -- А, въ такомъ случаѣ, я не долженъ задерживать васъ теперь, а то я думалъ показать вамъ эрмитажъ. Вы никогда небыли въ этой бесѣдкѣ?
   -- Нѣтъ, сэръ.
   -- Вотъ мы поворачиваемъ въ ту сторону. Но теперь мы не должны идти туда. Я покажу вамъ ее когда-нибудь въ другой разъ, если вамъ будетъ угодно.
   -- Да, пожалуйста, сэръ,
   -- Вечеромъ вы также возвращаетесь этой дорогой? или вы боитесь идти здѣсь однѣ?
   -- О нѣтъ, сэръ, я никогда не хожу такъ поздно: я отправляюсь всегда въ восемь часовъ, а теперь вечеромъ такъ свѣтло. Тётушка стала бы сердиться на меня, еслибъ я не пришла домой до девяти.
   -- Можетъ-быть, Крегъ, садовникъ, провожаетъ васъ?
   Сильная краска покрыла лицо и шею Гетти.
   -- Нѣтъ, увѣряю васъ, онъ не провожаетъ меня, и никогда не провожалъ; да я сама не позволила бы ему этого: я не люблю его, сказала она торопливо, и слезы досады выступили такъ скоро, что она еще не успѣла произнесть всѣ эти слова, какъ уже большая слеза скатилась на ея разгорѣвшуюся щеку. Затѣмъ ей стало до-смерти стыдно, что она плакала, и на продолжительное мгновеніе все ея счастье исчезло. Но въ слѣдующее мгновенье она почувствовала, что чья-то рука осторожно обняла ее, и кроткій голосъ произнесъ:
   -- Отчего же вы плачете, Гетти? Я вовсе не хотѣлъ огорчить васъ. Я ни за что на свѣтѣ не хотѣлъ бы огорчить васъ, прелестный цвѣточекъ! Перестаньте плакать; посмотрите на меня, а то я буду думать, что вы не хотите простить мнѣ.
   Артуръ положилъ руку на мягкую ручку, которая была къ нему ближе, и наклонился къ Гетти, устремивъ на нее взоръ, въ которомъ выражалась нѣжная мольба. Гетти опустила своя длинныя, влажныя рѣсницы и встрѣтила глаза, устремленные на нее съ выраженіемъ кротости, боязни и мольбы. Какъ продолжительны были эти три минуты, когда глаза ихъ встрѣтились и его руки обнимали ее! Любовь, столь-простая вещь, когда намъ только двадцать-одинъ годъ, и прелестная дѣвушка семнадцати лѣтъ трепещетъ подъ нашимъ взоромъ, какъ-будто она бутонъ, впервые въ изумленномъ восторгѣ открывающій сердце свое передъ утромъ. Юныя, еще не покрытыя морщинами, души стремятся встрѣтиться другъ съ другомъ, какъ два бархатные персика, нѣжно-касающіеся одинъ другаго и покоющіеся вмѣстѣ; онѣ сливаются также легко, какъ два ручейка, имѣющіе одно только желаніе: перевиться другъ-съ-другомъ и струиться постепенно-переливающимися извилинами въ лиственные тайники. Въ то время, какъ Артуръ смотрѣлъ въ темные, выражавшіе мольбу глаза Гетти, ему было все равно, какъ говорила она по-англійски; еслибъ даже фижмы и пудра были въ модѣ, то, очень-вѣроятно, онъ въ то время не замѣтилъ бы, что Гетти недоставало этихъ признаковъ высокаго происхожденія.
   Но оба они вздрогнули вдругъ, сердца ихъ забились: что-то упало на землю съ громкимъ шумомъ, то была корзиночка Гетти; всѣ ея миленькія рабочія принадлежности разсыпались по дорожкѣ, нѣкоторыя изъ нихъ оказались способными укатиться на далекое разстояніе. Немало было работы подобрать всѣ эти вещи, и въ это время не было произнесено ни слова. Но когда Артуръ снова повѣсилъ ей на руку корзиночку, бѣдное дитя замѣтило странную разницу въ его взорѣ и манерахъ. Онъ пожалъ ей руку и, устремивъ на нее взоръ, который почти оледенилъ ее, столь же холоднымъ тономъ произнесъ:
   -- Я помѣшалъ вамъ и не долженъ удерживать васъ долѣе. Васъ ждутъ въ домѣ. Прощайте.
   Не дожидая ея отвѣта, онъ отвернулся отъ нея и поспѣшно возвратился на дорогу, которая вела къ бесѣдкѣ, предоставивъ Гетти продолжать путь въ какомъ то странномъ снѣ, который, казалось, начался очаровательнымъ наслажденіемъ, а теперь исчезъ непріятно и грустно, встрѣтитъ ли онъ ее опять, когда она пойдетъ домой? Отчего онъ вдругъ заговорилъ съ нею такъ, какъ-будто былъ недоволенъ ею, и потомъ такъ быстро удалился отъ нея? Она плакала, сама почти незная отчего.
   Артуръ, съ своей стороны, былъ также безпокоенъ, но его чувства прояснялись передъ нимъ болѣе опредѣленнымъ сознаніемъ. Онъ поспѣшно пошелъ къ эрмитажу, помѣщавшемуся въ самой серединѣ рощи, торопливо повернулъ ключъ, рванулъ дверь, захлопнулъ ее за собою, бросилъ "Зелюкс" въ самый отдаленный уголъ и, всунувъ правую руку въ карманъ, сначала прошелся четыре или пять разъ взадъ и впередъ во всю небольшую длину маленькой комнатки, и потомъ сѣлъ на оттоманъ безпокойно, принужденно, какъ мы часто дѣлаемъ, когда не желаемъ предаться чувству.
   Онъ начиналъ любить Гетти -- это было совершенно-ясно. Онъ былъ готовъ бросить все другое -- все-равно куда -- только длятого, чтобъ предаться этому сладостному чувству, которое только-что открылось ему. Было совершенно безполезно-обманывать себя относительно этого факта: они слишкомъ привяжутся другъ къ другу, если онъ будетъ еще обращать на нее вниманіе -- и что выйдетъ тогда изъ этого? Онъ долженъ будетъ уѣхать черезъ нѣсколько недѣль, и бѣдняжка будетъ чувствовать себя несчастною. Онъ не долженъ больше видѣть ее одну; онъ долженъ держаться всторонѣ отъ нея. Какъ безразсудно онъ поступилъ, возвратившись отъ Гавена!
   Онъ всталъ и открылъ окна, желая впустить въ комнату мягкій послѣобѣденный воздухъ и здоровое благоуханіе сосенъ окружавшихъ эрмитажъ въ видѣ пояса. Мягкій воздухъ не помогъ его рѣшеніямъ, когда онъ высунулся изъ окна и смотрѣлъ въ зеленую даль. Но ему казалось, что его рѣшеніе было достаточно-твердо: было бы безполезно разсуждать съ самимъ собою долѣе. Онъ рѣшилъ въ своихъ мысляхъ болѣе не встрѣчаться съ Гетти и теперь могъ позволить себѣ думать о томъ, какъ неизмѣримо-пріятно было-бы, еслибъ обстоятельства сложились иначе: съ какимъ удовольствіемъ встрѣтился бы онъ съ нею въ этотъ вечеръ, когда она будетъ возвращаться домой, обнялъ бы ее опять за талію и посмотрѣлъ бы въ ея миловидное личико. Онъ спрашивалъ себя: думало ли прелестное созданіе о немъ?... Онъ готовъ былъ держать двадцать противъ одного, что она думала о немъ. Какъ прелестны были ея глаза со слезою на рѣсницахъ! Онъ хотѣлъ бы утолить желаніе своей души, смотря на нихъ хотя одинъ лишь день, и онъ долженъ снова увидѣть ее -- онъ долженъ увидѣть ее, просто длятого, чтобъ разсѣять въ ея сердцѣ какое-нибудь ложное впечатлѣніе, произведенное его сегодняшнимъ обращеніемъ съ ней. Онъ сталъ бы обращаться съ нею спокойно, ласково... только длятого, чтобъ она не шла домой съ дурными мыслями въ головѣ. Да, это будетъ самое лучшее послѣ всего.
   Прошло много времени -- болѣе часу, пока Артуръ дошелъ въ своихъ разсужденіяхъ до этой точки; но достигнувъ ея, онъ уже не могъ оставаться долѣе въ эрмитажѣ. Время нужно было наполнить движеніемъ, пока онъ опять не увидитъ Гетти. Было уже пора идти и одѣться къ обѣду, ибо его дѣдъ обѣдалъ всегда въ шесть часовъ.
  

XIII.
Вечеръ въ лѣсу.

   Случилось, что мистрисъ Помфретъ имѣла легкую ссору съ мистрисъ Бестъ, экономкой, въ этотъ четверкъ, утромъ -- фактъ, который имѣлъ два послѣдствія, пришедшіяся какъ нельзя болѣе кстати для Гетти. Эта ссора имѣла слѣдствіемъ то, что къ мистрисъ Помфретъ былъ присланъ чай въ ея собственную комнату, и что она внушила этой примѣрной горничной такое живое воспоминаніе о прежнихъ случаяхъ въ поведеніи мистрис О, сэръ, вамъ еще долго этого дожидаться, сказала мистрисъ Пойзеръ, совершенно очарованная простотой и небрежностью тона, какимъ молодой помѣщикъ говорилъ о своей особѣ, и представляя себѣ, съ какимъ интересомъ будетъ слушать ее мужъ, когда она разскажетъ ему объ этомъ замѣчательномъ образчикѣ шутливости высшаго тона. Капитанъ пользовался по всему помѣстью репутаціей "веселаго барина, шутника", и былъ общимъ любимцемъ благодаря своимъ простымъ манерамъ. Всѣ арендаторы были увѣрены, что все пойдетъ иначе, когда бразды правленія перейдутъ въ его руки, что это будетъ блаженная пора изобилія новыхъ изгородей, неограниченнаго отпуска извести и десятипроцентныхъ доходовъ.-- А куда дѣвалась ваша Тотти! продолжалъ капитанъ.-- Мнѣ бы хотѣлось ее видѣть.
   -- Гдѣ дѣвочка, Гетти? спросила мистрисъ Пойзеръ.-- Она только-что ушла изъ кухни сюда.
   -- Не знаю. Должно, быть побѣжала къ Нанси, на черную кухню.
   Польщенная мать, не въ силахъ противустоять искушенію показать свою Тотти, сейчасъ же отправилась разыскивать ее на черную кухню, при чемъ ея материнское сердце было далеко не свободно отъ опасеній насчетъ возможности какой-нибудь несчастной случайности, благодаря которой дѣвочка и нарядъ ея могли оказаться не вполнѣ приличными для пріема гостей.
   -- Вы сами носите масло на рынокъ, когда оно готово? спросилъ капитанъ у Гетти, когда мистрисъ Пойзеръ ушла.
   -- О, нѣтъ, сэръ, когда его много, я не ношу,-- это было-бы мнѣ не подъ силу; тогда Аликъ возитъ на лошади.
   -- Ну, еще-бы! Ваши хорошенькія ручки меньше всего созданы для того, чтобы носить тяжести. Но вы гуляете когда-нибудь? Теперь такіе прелестные вечера! Отчего вы никогда не ходите въ нашъ паркъ? Тамъ очень хорошо,-- такая чудесная зелень! Васъ, кажется, только и можно видѣть, что у васъ она да въ церкви.
   -- Тетя не любитъ, чтобы я гуляла безъ цѣли, отвѣчала Гетти.-- Но я иногда прохожу черезъ паркъ?
   -- Должно быть, вы бываете у мистрисъ Бестъ, нашей ключницы? Мнѣ, кажется, я какъ-то разъ видѣлъ васъ въ ея комнатѣ.
   -- Нѣтъ, у мистрисъ Бестъ я не бываю; я хожу къ мистрисъ Помфретъ, горничной милэди. Она учитъ меня стегать и штопать кружева. Завтра послѣ обѣда я приглашена къ ней на чай.
   Чтобы понять, какимъ образомъ это tête-à-tête могло такъ затянуться, надо заглянуть въ черную кухню, гдѣ Тотти была поймана на мѣстѣ преступленія въ тотъ самый моментъ, когда, подцѣпивъ гдѣ-то мѣшечекъ съ синькой, она терлась о него носомъ, и синяя жидкость обильно поливала ея чистый передникъ. Но теперь она появилась въ молочной вмѣстѣ съ матерью, которая вела ее за руку, при чемъ на кончикѣ ея круглаго носика были видны несомнѣнные слѣды недавней спѣшной полировки, при помощи воды и мыла.
   -- Вотъ она! закричалъ капитанъ, подхвативъ дѣвочку на руки и сажая ее на низенькую каменную лавку.-- Вотъ она -- Тотти!.. А кстати: какъ ея настоящее имя? Не можетъ быть, чтобъ священникъ такъ и окрестилъ ее Тотти.
   -- Конечно, нѣтъ, сэръ, это ужъ мы перековеркали ея имя. Ее зовутъ Шарлоттой. Въ роднѣ мистера Пойзера это семейное имя: его бабушку звали Шарлоттой. Сначала мы называли ее Лотти, а тамъ какъ-то передѣлали въ Тотти. Оно правда, что это имя больше пристало собакѣ, чѣмъ крещеному ребенку.
   -- Тотти чудесное имя и какъ разъ ей подходитъ.-- Тотти толстушка, есть у тебя карманъ? спросилъ капитанъ, принимаясь шарить въ своемъ собственномъ жилетномъ карманѣ.
   Тотти съ величайшей торжественностью приподняла свою юбочку и показала ему маленькій розовый кармашекъ на шнуркѣ, сплюснутый въ лепешку.
   -- Тамъ ничего нѣтъ, сказала она очень серьезно, поглядѣвъ на карманъ.
   -- Ничего нѣтъ? Какая жалость! Такой хорошенькій кармашекъ, и ничего въ немъ нѣтъ! Ну, постойка-ка: кажется въ моемъ найдется нѣсколько штучекъ,-- мы ихъ переложимъ къ тебѣ... Такъ и есть: цѣлыхъ пять кругленькихъ серебряныхъ штучекъ. Ну-ка послушаемъ, какъ онѣ зазвенятъ въ розовомъ кармашкѣ Тотти.
   Съ этими словами капитанъ положилъ деньги ей въ карманъ и встряхнулъ его. Тотти оскалила всѣ свои зубки и наморщила носъ отъ восторга, но, сообразивъ, что больше уже ничего не дождешься, сколько ни жди, она соскочила съ лавки и побѣжала къ Нанси похвастаться своей удачей, позвякивая монетами въ карманѣ и не обращая ни малѣйшаго вниманія на то, что мать кричала ей вслѣдъ: "Ахъ ты, гадкая дѣвчонка! Какъ тебѣ не стыдно! Даже не поблагодарила за подарокъ... Благодарю васъ, сэръ, вы очень добры, но мнѣ, право, такъ совѣстно... Совсѣмъ избаловалась дѣвчонка,-- отецъ не позволяетъ противорѣчивъ ей, никакого сладу съ ней нѣтъ. Она у насъ вѣдь младшая и единственная дѣвочка въ семьѣ".
   -- Она у васъ славная кубышка; мнѣ она нравится, какъ есть...
   Однако, мнѣ пора уходить;я думаю, ректоръ меня дожидается.
   Коротенькое: "Проищите", сіяющій взглядъ, поклонъ въ сторону Гетти,-- и Артуръ вышелъ изъ молочной. Но онъ ошибался, воображая, что его дожидаются. Ректоръ такъ заинтересовался своей бесѣдой съ Диной, что и не думалъ ее прекращать. Сейчасъ вы услышите, о чемъ они говорили.
   

ГЛАВА VIII.
ПРИЗВАНІЕ.

   Дина, поднявшаяся съ мѣста при входѣ джентльменовъ, но не выпуская изъ рукъ простыни, которую она штопала, почтительно присѣла мистеру Ирвайну, когда увидѣла, что онъ на нее смотритъ и приближается къ ней. Ей никогда еще не случалось говорить съ нимъ и сталкиваться такъ близко, и, когда глаза ея встрѣтились съ его взглядомъ, первою ея мыслью было: "Какое хорошее лицо! О, еслибъ доброе сѣмя упало на эту почву, оно принесло-бы плодъ". Пріятное впечатлѣніе было, вѣроятно, взаимнымъ, ибо мистеръ Ирвайнъ въ свою очередь поклонился дѣвушкѣ такъ ласково и вмѣстѣ съ тѣмъ почтительно, что поклонъ его былъ-бы вполнѣ умѣстенъ, будь она самою знатною лэди, а не простой работницей.
   -- Вы, кажется, не постоянная здѣшняя жительница, а только гостите въ нашихъ краяхъ? началъ мистеръ Ирвайнъ, садясь противъ нея.
   -- Да, сэръ, я изъ Стонишира, изъ деревни Сноуфильдъ. Тетка моя была такъ добра, что пригласила меня погостить у нея, чтобъ я могла немного отдохнуть и оправиться послѣ болѣзни:-- я была недавно больна.
   -- Такъ вы изъ Сноуфильда... Я хорошо помню Сноуфильдъ: мнѣ довелось тамъ быть одинъ разъ. Унылое мѣсто. Въ то время тамъ строилась бумагопрядильня, но это было давно, много лѣтъ тому назадъ. Я думаю, съ тѣхъ поръ тамъ все измѣнилось; бумагопрядильня должна была внести большую перемѣну тѣмъ, что доставила населенію заработокъ.
   -- Да, бумагопрядильня привлекла къ намъ много народу, которому она даетъ возможность существовать, и въ этомъ отношеніи перемѣна дѣйствительно очень замѣтная; я сама тамъ работаю и благодарю за это судьбу, потому-что мнѣ съ избыткомъ хватаетъ моего заработка. Но мѣсто осталось все такое-же унылое, какъ вы совершенно вѣрно выразились, сэръ,-- нисколько непохожее на здѣшнія мѣста.
   -- У васъ тамъ, вѣрно, есть родные, или вообще что-нибудь, что привязываетъ васъ къ Сноуфильду?
   -- У меня была тамъ прежде тетка; она меня выростила и воспитала,-- я вѣдь сирота; но семь лѣтъ тому назадъ она умерла, и. сколько я знаю, кромѣ нея, у меня нѣтъ другихъ родственниковъ, кромѣ тети Рахили Пойзеръ, которая очень добра ко мнѣ и постоянно уговариваетъ меня переѣхать сюда на житье. Я и сама знаю, что здѣсь хорошо,-- земля лучше и хлѣба вдоволь. Но я не могу оставить Сноуфильдъ; я пустила тамъ корни,-- срослась съ этимъ мѣстомъ, какъ трава съ землей, на которой она ростетъ.
   -- Да, правда, вѣдь у васъ тамъ много друзей -- вашихъ единовѣрцевъ: вы вѣдь методистка -- послѣдовательница Уэсли, если не ошибаюсь?
   -- Да, моя покойная тетка принадлежала къ общинѣ методистовъ, и благодаря этому, я съ ранняго дѣтства пользовалась духовными преимуществами, за которыя всегда благодарю Бога.
   -- А давно-ли вы проповѣдуете?-- я слыхалъ, что вчера вечеромъ вы говорили проповѣдь у насъ въ Гейслопѣ.
   -- Я начала проповѣдывать четыре года тому назадъ, на двадцать второмъ году отъ рожденія.
   -- Такъ, значитъ, въ вашей общинѣ женщинамъ разрѣшается проповѣдывать?
   -- У насъ это не запрещается, сэръ, если только женщина имѣетъ истинное призваніе къ этому дѣлу, подлинность котораго подтверждается обращеніемъ грѣшниковъ и укрѣпленіемъ вѣры въ сердцахъ христіанъ. Первой проповѣдницей въ нашей общинѣ -- какъ вы, можетъ быть, слышали,-- была мистрисъ Флетчеръ; она проповѣдовала, кажется, до своего замужества, когда была еще миссъ Бозанкетъ, и мистеръ Уэсли одобрялъ ея дѣятельность. Она обладала большимъ даромъ слова. У насъ и теперь есть нѣсколько проповѣдницъ, которыя очень много способствуютъ распространенію слова Божія. Я слыхала, что за послѣднее время въ нашей общинѣ поднимаются голоса противъ женской проповѣди, но я увѣрена, что имъ никогда не удастся одержать верхъ. Люди могутъ строить каналы и направлять воду въ ту или другую сторону по своему желанію, но не человѣку указывать пути Духу Божію и говорить: "Теки сюда, а не туда ".
   -- Но не находите-ли вы, что ваши проповѣдники -- и мужчины, и женщины (я не о васъ говорю, разумѣется,-- вовсе нѣтъ).... не думаете-ли вы, что проповѣдникъ можетъ иногда воображать себя сосудомъ Духа Божія и ошибаться и, взявшись такимъ образомъ за дѣло, къ которому онъ неспособенъ, унижаетъ святыню?
   -- Конечно, это случается иногда. Между нами бывали дурные люди, пытавшіеся обмануть своихъ братьевъ; бывали и такіе, которые обманывали себя. Но въ нашей общинѣ есть дисциплина, и противъ подобныхъ злоупотребленій принимаются мѣры. У насъ соблюдается строгій порядокъ; всѣ мы слѣдимъ за чистотой совѣсти нашихъ братьевъ и сестеръ; мы понимаемъ, что должны будемъ отдать въ этомъ отчетъ передъ Богомъ. У насъ не принято, чтобы каждый шелъ своей дорогой и говорилъ: "Развѣ я сторожъ брату моему**?
   -- Но скажите мнѣ, если это не нескромный вопросъ,-- мнѣ въ самомъ дѣлѣ интересно знать,-- скажите, какъ вы надумали начать проповѣдывать?
   -- Сказать по правдѣ, сэръ, я совсѣмъ объ этомъ не думала.
   Я всегда любила разговаривать съ дѣтьми; съ шестнадцати лѣтъ я постоянно учила дѣтей, и иногда -- когда я чувствовала особенный подъемъ духа,-- я говорила въ классѣ. Кромѣ того, я часто молилась вслухъ у постели больныхъ. Но я не чувствовала призванія, потому-что вообще я даже не люблю говорить; когда я ничѣмъ особенно не взволнована, я люблю сидѣть въ сторонкѣ и думать. Мнѣ кажется, я была бы способна просидѣть такъ цѣлый день, думая о Богѣ. Моя душа тонетъ въ этихъ мысляхъ, какъ камешки въ чистыхъ водахъ ручейка. Вѣдь мысли о Богѣ такъ безконечно огромны -- не правда-ли, сэръ? Онѣ затопляютъ человѣка, какъ глубокій потокъ, и для меня ничего нѣтъ легче, какъ забыть все окружающее, забыть, гдѣ я, и затеряться въ этихъ мысляхъ,-- безотчетныхъ, и которыхъ я не могу выразить словами, потому-что не знаю, гдѣ онѣ начинаются и гдѣ кончаются. Сколько себя помню, это всегда было моей страстью; но иногда случалось, что мысли мои -- безъ всякаго усилія съ моей стороны, помимо моей воли -- выливаясь въ словахъ, какъ льются слезы отъ полноты сердца, и мы не можемъ ихъ удержать. И такія минуты бывали для меня всегда минутами величайшаго счастья, хоть мнѣ и въ голову не приходило, что я буду когда-нибудь говорить передъ цѣлымъ собраніемъ людей. Но, сэръ, десница Божія ведетъ насъ невѣдомыми путями, какъ малыхъ дѣтей. Господь призвалъ меня внезапно, и съ той поры никогда не оставлялъ меня въ сомнѣніи насчетъ дѣла, которое онъ на меня возложилъ.
   -- Разскажите-же мнѣ, при какихъ обстоятельствахъ.... какъ именно случилось, что вы начали проповѣдывать. Какъ это было?
   -- Это было въ воскресенье. Мы съ братомъ Марло отправились пѣшкомъ изъ Сноуфильда въ Геттонъ-Дипсъ. Братъ Марло былъ одинъ изъ нашихъ проповѣдниковъ и уже пожилой человѣкъ, а Геттонъ-Дипсъ -- это деревня; тамошніе жители работаютъ въ свинцовыхъ рудникахъ -- тѣмъ и существуютъ; тамъ нѣтъ ни церкви, ни проповѣдниковъ, и живутъ они, какъ овцы безъ пастыря. Отъ Сноуфильда до Геттонъ-Дипса будетъ побольше двѣнадцати миль. Мы вышли раннимъ утромъ (это было лѣтомъ), и всю дорогу, пока мы шли но голымъ холмамъ (тамъ вѣдь не то, что здѣсь: тамъ, какъ вы знаете, сэръ, совсѣмъ нѣтъ деревьевъ, отъ которыхъ небо кажется меньше, и вы видите сводъ небесный, широко раскинувшійся надъ вами, какъ куполъ огромной палатки, и всегда чувствуете присутствіе Предвѣчной Десницы).... такъ вотъ, пока мы шли, сознаніе окружающей меня Божественной любви какъ-то особенно сильно наполняло мою душу. Еще не доходя до Геттона, братъ Марло почувствовалъ себя дурно; у него кружилась голова, такъ-что онъ все время боялся упасть. Онъ давно уже переутомилъ себя непосильнымъ трудомъ -- постоянными бдѣніями и молитвой и усиленной ходьбой для распространенія слова Божія. Нелегко было въ его годы выхаживать по нѣскольку миль въ день, да при этомъ работать еще для своего пропитанія (братъ Марло былъ прядильщикъ по ремеслу). Когда мы пришли въ деревню, его тамъ уже ожидали, потому-что въ послѣднее свое посѣщеніе онъ назначилъ ямъ день, когда придетъ опять, и тѣ изъ жителей, которые желали слышать слово жизни, собрались на главной улицѣ -- нарочно въ самомъ людномъ мѣстѣ, въ надеждѣ увлечь своимъ примѣромъ другихъ. Но братъ Марло едва стоялъ на ногахъ и не могъ проповѣдывать; пришлось уложить его въ первомъ же коттеджѣ, къ которому мы подошли. Я вышла сказать объ этомъ народу и думала, что предложу желающимъ зайти со мной въ который-нибудь изъ домовъ, почитаю имъ Библію и помолюсь вмѣстѣ съ ними. По когда, проходя улицей мимо коттеджей, я увидѣла у дверей этихъ жалкихъ, дрожащихъ старухъ, когда я увидѣла грубыя лица мужчинъ, которые, казалось, были такъ же мало проникнуты высокимъ значеніемъ воскреснаго дня, какъ безсловесные быки, никогда не поднимающіе глазъ къ небесамъ,-- вся душа перевернулась во мнѣ, я задрожала, какъ отъ сильнаго сотрясенія,-- точно могучій духъ вошелъ въ мое слабое тѣло. И я пошла прямо къ тому мѣсту, гдѣ собралась въ ожиданіи проповѣди небольшая кучка людей, поднялась на низенькую стѣнку, прислоненную къ зеленому склону холма, и заговорила,-- и слова полились свободно, сами собой. И всѣ эти люди вышли изъ домовъ и окружили меня, и многіе плакали, сокрушаясь о грѣхахъ своихъ, и съ того дня пріобщились Богу. Такъ я начала проповѣдывать и съ тѣхъ поръ проповѣдую постоянно.
   Дина уронила свою работу во время этого разсказа. Разсказывала она по обыкновенію просто, но съ тѣми искренними, раздѣльными, вибрирующими интонаціями, которыми она всегда покоряла своихъ слушателей. Теперь она нагнулась, подняла работу и углубилась въ нее. Мистеръ Ирвайнъ былъ глубоко заинтересованъ. Онъ говорилъ себѣ: "Надо быть презрѣннымъ фатомъ, чтобы разыгрывать педагога здѣсь; это было-бы то-же самое, что обращаться съ нравоученіемъ къ деревьямъ и стараться внушить имъ, чтобъ они росли такъ, а не иначе".
   -- И васъ никогда не смущала ваша молодость... сознаніе что вы хороши собой, и что на васъ устремлены десятки мужскихъ глазъ? сказалъ онъ вслухъ.
   -- Нѣтъ, въ моей душѣ нѣтъ мѣста для такихъ чувствъ, и я не думаю, чтобъ кто-нибудь обращалъ на это вниманіе. Мнѣ кажется, сэръ, что когда мы чувствуемъ присутствіе Божіе среди насъ, мы уподобляемся пылающей купинѣ. Развѣ Моисей замѣтилъ хоть разъ, какой кустъ горитъ передъ нимъ? онъ видѣлъ только сіяніе славы Господней. Мнѣ приходилось проповѣдывать въ окрестностяхъ Сноуфильда передъ самыми грубыми, невѣжественными людьми, похожими на звѣрей, но никогда ни одинъ изъ нихъ не сказалъ мнѣ грубаго слова, и многіе ласково благодарили меня послѣ проповѣди и разступались, давая мнѣ дорогу, когда я уходила.
   -- Этому я повѣрю...этому я легко повѣрю, проговорилъ съ жаромъ мистеръ Ирвайнъ.-- Ну, а какого вы мнѣнія о вашихъ вчерашнихъ слушателяхъ? Нашли-ли вы ихъ достаточно смирными и внимательными?
   -- Смирными -- да; но я не замѣтила, чтобы слова особенно на нихъ дѣйствовали, за исключеніемъ одной молоденькой дѣвушки, по имени Бесси Крэнеджъ, но которой больше всего болѣло мое сердце. Мнѣ такъ стало жалко, когда я въ первый разъ увидѣла эту цвѣтущую юность, преданную суетности и тщеславію! Потомъ я имѣла съ ней разговоръ; мы вмѣстѣ молились, и мнѣ кажется, я тронула ея сердце. Но вообще я замѣтила, что въ деревняхъ, гдѣ люди ведутъ спокойную жизнь среди зеленыхъ пастбищъ и мирныхъ полей, обрабатывая землю и ухаживая за скотомъ, они бываютъ до странности глухи къ слову божію,-- совсѣмъ не то, что въ большихъ городахъ въ родѣ Лидса, гдѣ мнѣ довелось однажды бесѣдовать съ одной святой женщиной, тамошней проповѣдницей. Поразительно, какую богатую жатву сердецъ можно собрать на этихъ узкихъ пыльныхъ улицахъ, среди высокихъ стѣнъ, гдѣ чувствуешь себя точно на тюремномъ дворѣ, и гдѣ тебя оглушаетъ несмолкаемый гулъ мірской суеты. Можетъ быть, это оттого, что обѣщаніе кажется слаще, когда жизнь темна и печальна, и душа сильнѣе алчетъ, когда страдаетъ плоть.
   -- Да, это правда, нашихъ крестьянъ нелегко взволновать. Они принимаютъ жизнь почти такъ-же вяло какъ овцы и быки. Но у насъ есть здѣсь нѣсколько человѣкъ интеллигентныхъ работниковъ. Вѣроятно, вы знаете Видовъ? Сетъ Бидъ -- методистъ, между прочимъ.
   -- Я хороню знаю Сета Бида; знаю немного и его брата Адама. Сетъ очень милый юноша,-- искренній и добрый, а Адамъ напоминаетъ патріарха Іосифа своими познаніями,-Своей сноровкой въ работѣ и добротой, съ какою онъ заботится о своемъ братѣ и старикахъ.
   -- А вы не знаете, какое у нихъ случилось несчастье? Отецъ ихъ, Маттіасъ Бидъ, утонулъ вчера ночью въ ручьѣ, подъ ивами, недалеко отъ своего дома. Я ѣду сейчасъ навѣстить Адама.
   -- Ахъ, бѣдная мистрисъ Бидъ! Бѣдная старуха! сказала Дина, уронивъ руки на колѣни и глядя передъ собой скорбными глазами, какъ будто она видѣла предметъ своей жалости.-- Она будетъ сильно горевать. Сетъ говорилъ мнѣ, что нея впечатлительное, безпокойное сердце. Надо пойти посмотрѣть, не могу-ли я чѣмъ-нибудь ей помочь.
   Въ ту минуту, когда она встала и начала складывать свое шитье, капитанъ Донниторнъ, истощивъ весь свой запасъ благовидныхъ предлоговъ, позволявшихъ ему затянуть свое пребываніе между крынками, вышелъ изъ молочной въ сопровожденіи мистрисъ Ноизеръ. Мистеръ Ирвайнъ тоже всталъ и, сдѣлавъ шагъ къ Динѣ, протянулъ ей руку и сказалъ:
   -- До свиданья. Я слышалъ, вы скоро уѣзжаете; но вѣдь вы не въ послѣдній разъ навѣщаете вашу тетушку, такъ-что, надѣюсь, мы еще увидимся.
   Его любезное обращеніе съ Диной разсѣяло всѣ страхи мистрисъ Пойзеръ, и лицо ея сіяло больше обыкновеннаго, когда она сказала:
   -- А я и позабыла, сэръ, спросить о вашей матушкѣ и сестрахъ. Надѣюсь, онѣ здоровы?
   -- Благодарю васъ, мистрисъ Пойзеръ, здоровы, только у миссъ Анны сегодня сильнѣйшая головная боль -- одна изъ ея всегдашнихъ мигреней. Кстати: я васъ еще не поблагодарилъ за чудесный сливочный сыръ, который вы намъ прислали; онъ всѣмъ намъ очень понравился, особенно матушкѣ.
   -- Я очень рада слышать это, сэръ. Я рѣдко дѣлаю эти сыры, а тутъ какъ-то вспомнила, что мистрисъ Ирвайнъ очень ихъ любитъ. Будьте добры передать ей мое почтеніе, а также миссъ Кетъ и миссъ Аннѣ. Давно уже не заходили взглянуть на моихъ куръ, а у меня есть теперь нѣсколько штукъ прехорошенькихъ пестрыхъ цыплятъ -- черныхъ съ бѣлымъ. Можетъ быть, миссъ Кетъ пожелала-бы завести такихъ у себя.
   -- Хорошо, я ей скажу; она зайдетъ посмотрѣть. Прощайте, добрый вечеръ, сказалъ ректоръ, садясъ на лошадь.
   -- Поѣзжайте потихоньку, Ирвайнъ, сказалъ ему капитанъ Донниторнъ, тоже садясь на сѣдло.-- Черезъ три минуты я васъ догоню. Мнѣ нужно только переговорить съ пастухомъ насчетъ щенковъ. Прощайте, мистрисъ Пойзеръ; скажите вашему мужу, что я скоро заѣду побесѣдовать съ нимъ.
   Мистрисъ Пойзеръ сдѣлала почтительный книксенъ и дождалась, пока обѣ лошади скрылись за воротами посреди оглушительнаго кудахтанья куръ и хрюканья поросятъ, и подъ аккомпаниментъ негодующаго лая бульдога, исполнявшаго на своей цѣпи какой-то дикій танецъ, ежеминутно грозившій ее оборвать. Этотъ шумный отъѣздъ наполнилъ восхищеніемъ сердце мистрисъ Пойзеръ: онъ служилъ для нея только новымъ доказательствомъ того, какъ хорошо охранялся дворъ ее фермы, и убѣждалъ ее, что ни одинъ бродяга не войдетъ въ него незамѣченнымъ. Итакъ, она смотрѣла вслѣдъ отъѣзжающимъ, пока за капитаномъ Донниторномъ затворились ворота, и только тогда возвратилась на кухню, гдѣ Дина стояла со шляпкой въ рукахъ, поджидая тетку, чтобы сказать ей, что она уходитъ къ Лизбетѣ Бидъ.
   Но мистрисъ Пойзеръ, хоть она и замѣтила шляпку, воздержалась отъ разспросовъ по этому поводу: ей надо было сперва облегчить свою душу отъ изумленія, въ которое повергло ее поведеніе мистера Ирвайна.
   -- Такъ, значитъ, мистеръ Ирвайнъ не сердится на тебя? Что онъ говорилъ тебѣ, Дина? Не бранилъ за проповѣдь?
   -- Нѣтъ, онъ и не думалъ сердиться; онъ былъ со мной очень ласковъ. Мы долго бесѣдовали; мнѣ было какъ-то особенно легко съ нимъ говорить,-- сама не знаю отчего: вѣдь я всегда считала его преданнымъ мірской суетѣ саддукеемъ. Но у него такое пріятное лило!-- а улыбка, точно свѣтъ утренняго солнца.
   -- Пріятное?-- я думаю! А какое-же по твоему должно быть у него лицо? проговорила съ досадой мистрисъ Пойзеръ, принимаясь за свое вязанье.-- Пріятное лицо!-- конечно, пріятное. Вѣдь онъ природный джентльменъ, и мать у него какъ картина: хоть всю округу обойди, ты не найдешь другой такой шестидесятипятилѣтней старухи. Стоитъ посмотрѣть на этого человѣка, когда онъ въ воскресенье войдетъ на свою кафедру! Просто сердце радуется -- все равно, какъ если смотришь на густую ниву спѣлой пшеницы или на заливной лугъ, когда на немъ пасется хорошій молочный скотъ: невольно думается, что хорошо жить на свѣтѣ,-- я всегда говорю это Пойзеру... Да, это человѣкъ -- не то. что тѣ людишки, за которыми бѣгаютъ ваши методисты. И поглядѣть то не на что: кожа да кости. Да, я лучше буду любоваться на тѣхъ ободранныхъ коровъ, что пасутся на общемъ выгонѣ, чѣмъ на такихъ сморчковъ. Развѣ такіе люди способны поучать народъ? И какъ имъ знать, что хорошо и что дурно, когда у нихъ такой видъ, точно они во всю свою жизнь не пробовали ничего кромѣ засохшаго сала да прокислаго пирога?.. Ну, что-же сказалъ тебѣ мистеръ Ирвайнъ насчетъ этой твоей сумасбродной затѣи... проповѣди на лугу?
   -- Онъ сказалъ только, что слышалъ объ этомъ; онъ ничѣмъ не показалъ, чтобъ это было ему непріятно. Но, тетя, милая, не думайте объ этомъ больше.... Мистеръ Ирвайнъ сказалъ мнѣ одну вещь, которая -- я увѣрена -- огорчитъ васъ, какъ она огорчила меня. Тіасъ Бидъ утонулъ въ ручьѣ прошлою ночью. Его бѣдная жена навѣрно нуждается въ утѣшеніи; я сейчасъ къ ней иду,-- можетъ быть я могу быть ей полезна.
   -- Ахъ, Боже мой, Боже мой!-- Конечно иди, дитя мое, но прежде ты должна выпить чаю, сказала мистрисъ Пойзеръ, мгновенно спускаясь отъ высокихъ, пронзительныхъ тоновъ дискантоваго ключа къ пріятнымъ среднимъ нотамъ.-- Черезъ минуту чай поспѣетъ,-- чайникъ уже кипитъ. Кстати и ребятишки сейчасъ явятся,-- имъ тоже пора чай пить. Я очень довольна, что ты надумала провѣдать бѣдную старуху: ты такой человѣкъ, что всякій будетъ тебѣ радъ въ бѣдѣ,-- не потому, что ты методистка; суть не въ методизмѣ, а въ томъ, изъ какого тѣста человѣкъ сдѣланъ. Въ этомъ вся разница, все равно какъ съ сырами: возьми ты сыръ изъ снятого молока и изъ цѣльнаго; называй ихъ какъ хочешь, а ты сейчасъ-же различить ихъ но запаху и по вкусу.... Ну, а Тіасъ Бидъ.... пожалуй и лучше, что Богъ его прибралъ (да проститъ мнѣ Христосъ, что я такъ говорю); за послѣднія десять лѣтъ онъ не приносилъ домашнимъ ничего кромѣ горя.... А ты, когда пойдешь, захвати съ собой бутылочку рому для старухи: можетъ быть это ее подкрѣпитъ, а у нихъ въ домѣ навѣрно не найдется ни капли. Ну, садись-же, дитя, садись къ столу; все равно я не выпущу тебя, пока не напою чаемъ,-- ты такъ и знай.
   Во время послѣдней части этой рѣчи мистеръ Пойзеръ достала съ полки чашки и блюдца и направлялась было въ кладовую за хлѣбомъ (сопровождаемая но пятамъ маленькой Тотти, которая появилась на кухнѣ при первомъ звонѣ посуды), когда изъ молочной вышла Гетти, расправляя свои усталыя руки; она приподняла ихъ надъ головой и заложила за затылокъ, скрестивъ пальцы.
   Молли, проговорила она томнымъ голосомъ,-- сбѣгай принеси мнѣ пучекъ лопушника; масло готово,-- можно заворачивать.
   -- Гетти, слыхала ты, что случилось? спросила ее тетка.
   -- Нѣтъ; какъ я могла тамъ что нибудь слышать?-- былъ сварливый отвѣтъ.
   -- Ну, да еслибъ и слышала, навѣрно не очень-бы огорчилась. Тебѣ хоть весь свѣтъ перемри -- ты и ухомъ не поведешь, лишь-бы тебѣ не мѣшали наряжаться передъ зеркаломъ по два часа кряду по столовымъ часамъ. Конечно такой вѣтрогонкѣ, какъ ты, все равно, что-бы тамъ ни случилось съ людьми, которые думаютъ о тебѣ гораздо больше, чѣмъ ты того стоишь, хотя всякой другой дѣвушкѣ было-бы не все равно. Адамъ Бидъ и вся его родня могутъ двадцать разъ утонуть,-- какое тебѣ до нихъ дѣло? Черезъ минуту ты будешь опять заглядывать въ зеркало.
   -- Адамъ Бидъ.... утонулъ! проговорила Гетти, уронивъ руки съ растеряннымъ видомъ, хоть и подозрѣвала, что тетка по своему обыкновенію преувеличиваетъ, имѣя въ виду нравоучительную цѣль.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, моя милая, сказала ласково Дина, ибо мистрисъ Пойзеръ прослѣдовала въ кладовую, не удостоивъ Гетти отвѣтомъ.-- Не Адамъ. Утонулъ отецъ Адама, старикъ Бидъ. Онъ утонулъ въ ручьѣ, вчера ночью. Я это сейчасъ только узнала отъ мистера Ирвайна.
   -- Это ужасно! сказала Гетти съ серьезнымъ лицомъ, но безъ особеннаго огорченія и, увидавъ Молли, которая въ эту минуту вошла съ листьями, взяла ихъ отъ нея и возвратилась въ молочную, не сдѣлавъ больше ни одного вопроса.
   

ГЛАВА IX.
МІРОКЪ ГЕТТИ СОРРЕЛЬ.

   Боюсь, что, обкладывая душистое блѣдное масло широкими листьями, изъ которыхъ оно выглядывало, какъ весенняя желтая роза изъ зеленой чашечки, Гетти гораздо больше думала о тѣхъ взглядахъ, которые бросалъ на нее капитанъ Донниторнъ, чѣмъ объ Адамѣ и его горѣ. Сіяющіе, восхищенные взгляды красиваго молодого джентльмена съ бѣлыми руками, съ золотой цѣпочкой на груди, въ изящномъ мундирѣ Окруженнаго ореоломъ безграничнаго богатства и величія, были для Гетти теплыми лучами, заставлявшими трепетать ея бѣдное сердечко и повторять все тотъ-же и тотъ-же безумный напѣвъ. Статуя Мемнона, насколько намъ извѣстно, никогда не издавала своей мелодіи даже отъ самаго сильнаго вѣтра и вообще, повинуясь какому-либо иному вліянію, кромѣ вліянія первыхъ недолговѣчныхъ утреннихъ лучей солнца, и намъ-бы слѣдовало пріучить себя къ той истинѣ, что хитраго устройства, сложный инструментъ, именуемый человѣческимъ сердцемъ, очень часто обладаетъ весьма ограниченнымъ музыкальнымъ регистромъ и не отвѣчаетъ ни малѣйшимъ колебаніемъ на прикосновенія, заставляющія другія сердца трепетать отъ восторга или корчиться отъ боли.
   Гетти давно привыкла къ мысли, что ею любуются. Она не оставалась слѣпа къ тому факту, что молодой Люкъ Бриттонъ изъ Брокстона являлся по воскресеньямъ въ Гейслопскую церковь съ единственной цѣлью видѣть ее, и что онъ отважился-бы и на болѣе рѣшительные авансы, если бъ ея дядя мистеръ Пойзеръ, бывшій невысокаго мнѣнія о молодомъ человѣкѣ, отецъ котораго такъ безобразно запускалъ свою землю, не запретилъ ея теткѣ поощрять его ухаживанья. Не безызвѣстно ей было и то, что мистеръ Крегъ, садовникъ замка, былъ по уши въ нее влюбленъ; не такъ давно онъ даже сдѣлалъ признаніе, въ значеніи котораго нельзя было ошибиться, хоть оно и было пересыпано гиперболическими сравненіями съ клубникой и сладкимъ горошкомъ. Еще лучше еи было извѣстно, что Адамъ Бидъ -- высокій, статный, умный, честный Адамъ Бидъ, пользовавшійся такимъ авторитетомъ по всей ихъ округѣ,-- Адамъ Бидъ, котораго дядя ея былъ всегда радъ видѣть по вечерамъ, и про котораго онъ говорилъ, что "Адамъ гораздо дальше видитъ вглубь вещей, чѣмъ многіе изъ тѣхъ, кто считаетъ себя выше его",-- она прекрасно знала, что этотъ самый Адамъ, часто суровый къ другимъ и вовсе несклонный бѣгать за юбками, блѣднѣлъ и краснѣлъ отъ одного ея слова или взгляда. Сфера сравненій Гетти была невелика, но она не могла не видѣть, что Адамъ "настоящій" человѣкъ. Всегда и на все онъ зналъ, что отвѣтить; онъ научилъ ея дядю, какъ лучше подпереть навѣсъ, и буквально въ секунду починилъ маслобойку; онъ съ одного взгляда опредѣлялъ стоимость орѣшины, заваленной вѣтромъ; зналъ, откуда берется сырость въ стѣнахъ, и какъ уничтожать крысъ; писалъ красивымъ четкимъ почеркомъ и умѣлъ считать въ умѣ -- степень познаній, совершенно недоступная даже для богатѣйшихъ фермеровъ тѣхъ мѣстъ и въ тѣ времена. Далеко было до Адама этому олуху Люку Бриттону, который, когда она какъ-то разъ шла съ нимъ изъ Брекстона въ Гейслопъ, за всю дорогу только и нашелся сказать, что, "а наша сѣрая гусыня начала нестись". Ну, а мистеръ Крегъ, садовникъ, хоть и неглупый былъ человѣкъ, но какъ-то непріятно присѣдалъ, когда ходилъ, и говорилъ нараспѣвъ, и потомъ, по самой снисходительной оцѣнкѣ, ему было подъ сорокъ лѣтъ.
   Гетти не сомнѣвалась, что дядя ея желалъ-бы видѣть съ ея стороны поощреніе надеждамъ Адама и былъ-бы очень радъ, еслибъ она вышла за него. Въ тѣ времена еще не существовало строгаго разграниченія между званіемъ фермера и солиднаго ремесленника, и въ тавернахъ такъ-же, какъ и у домашняго очага, нерѣдко можно было видѣть того и другого, распивающими вдвоемъ бутылочку элю, причемъ фермеръ вполнѣ удовлетворялся внутреннимъ сознаніемъ значенія своего капитала и вліянія въ дѣлахъ прихода, составлявшихъ противовѣсъ превосходству его собесѣдника въ искусствѣ вести разговоръ. Мартинъ Пойзеръ рѣдко посѣщалъ таверны, но онъ любилъ поболтать съ пріятелемъ за кружкой домашнаго пива, и хотя чувствовать себя оракуломъ, поучая какого-нибудь тупоумнаго сосѣда, не имѣющаго понятія, какъ извлечь наибольшую выгоду изъ земли, было въ своемъ родѣ очень пріятно, но не менѣе пріятно было разнообразія ради и самому поучиться у такого смышленнаго малаго, какъ Адамъ Бидъ. Поэтому за послѣдніе три года -- съ тѣхъ поръ, какъ на Большой Фермѣ подъ надзоромъ Адама строилась новая рига,-- онъ былъ тамъ всегда желаннымъ гостемъ, особенно зимними вечерами, когда вся семья -- хозяинъ и хозяйка, дѣти и слуги -- собиралась по патріархальному въ знаменитой кухнѣ и строго по чинамъ разсаживались вокругъ яркаго огонька. И вотъ уже по крайней мѣрѣ два года, какъ Гетти постоянно слышитъ отъ дяди. "Ничего, что Адамъ Бидъ наемный рабочій; придетъ день, когда онъ будетъ хозяиномъ,-- это такъ-же вѣрно, какъ то, что я сижу въ этомъ креслѣ. Мистеръ Бурджъ не дуракъ, что хочетъ взять его въ компаньоны и женить на своей дочери (если только правда, что люди болтаютъ). Женщина, которая за него выйдетъ, никогда не раскается". И мистрисъ Пойзеръ всегда отъ души соглашалась съ этимъ мнѣніемъ. "Конечно, кто говоритъ", прибавляла она, "хорошо выйти за богача, если не попадешь на дурака, который все размотаетъ. А много-ли толку, что карманъ набитъ деньгами, коли онъ дырявый? И какое удовольствіе кататься въ собственной коляскѣ на пружинахъ, когда на козлахъ сидитъ олухъ, который опрокинетъ тебя въ первую канаву? Я всегда говорила, что ни за что не выйду за человѣка, у котораго нѣтъ царя въ головѣ, потому зачѣмъ женщинѣ и умъ, если она на всю жизнь связана съ дуралеемъ, надъ которымъ всякій смѣется? Это все равно, что разодѣться въ парадное платье и усѣсться задомъ напередъ на осла".
   Такія рѣчи, хоть онѣ и носили фигуральный характеръ, довольно недвусмысленно показывали, какого мнѣнія была мистрисъ Пойзеръ насчетъ домогательствъ Адама, и хотя весьма возможно, что они съ мужемъ взглянули-бы на дѣло совершенно иначе, будь Гетти ихъ дочерью,-- было ясно, что для племянницы, не имѣвшей гроша за душой, бракъ съ Адамомъ представлялся въ ихъ глазахъ какъ нельзя болѣе желательнымъ. И въ самомъ дѣлѣ, чѣмъ была-бы Гетти?-- наемной служанкой, не возьми ее дядя къ себѣ въ домъ и не держи онъ ее въ качествѣ помощницы ея тетки, здоровье которой послѣ рожденія Тотти настолько ослабѣло, что тяжелый трудъ сталъ ей уже не подъ силу и все, на что она была способна, это -- присматривать за прислугой и ходить за дѣтьми. Но Гетти никогда не подавала Адаму опредѣленныхъ надеждъ. Даже въ такія минуты, когда она особенно глубоко сознавала его превосходство надъ другими своими поклонниками, она ни на одинъ мигъ не думала о немъ, какъ о своемъ будущемъ мужѣ. Ей пріятно было чувствовать, что этотъ сильный, умѣлый человѣкъ, съ живыми глазами и острымъ умомъ,-- въ ея власти, и она-бы вознегодовала, еслибъ онъ обнаружилъ малѣйшую попытку ускользнуть изъ подъ ига ея кокетливой тиранніи и привязаться къ кроткой Мэри Бурджъ, которая была-бы признательна за самый ничтожный знакъ вниманія съ его стороны. "Мэри Бурджъ съ ея безкровнымъ лицомъ -- какая нелѣпость! Попробуй она надѣть клочекъ розовой ленточки, она будетъ желта, какъ подсолнечникъ, да и волосы у нея прямые, и плоскіе, какъ мотокъ нитокъ". И всякій разъ, когда случалось, что Адамъ по нѣскольку недѣль не являлся на Большую Ферму, или какъ нибудь иначе старался дать ей понять, что онъ рѣшился побороть свою глупую страсть, Гетти не жалѣла трудовъ, лишь-бы опять заманить его въ свои сѣти: тогда она становилась съ нимъ кротка, застѣнчиво-нѣжна, и дѣлала видъ, что его пренебреженіе глубоко ее огорчаетъ. Но выйти замужъ за Адама -- это совсѣмъ другое дѣло. Ничто на свѣтѣ не могло заставить ее рѣшиться на такой шагъ. Ея щечки не становились ни на волосъ краснѣе, когда при ней называли его имя, она не ощущала ни малѣйшаго трепета, когда видѣла его въ окно проходящимъ по межѣ, или неожиданно сталкивалась съ нимъ на тропинкѣ, пересѣкавшей ихъ лугъ. Когда глаза его останавливались на ней, она не испытывала ничего, кромѣ холоднаго торжества сознаніемъ, что онъ любитъ ее и нисколько не интересуется Мэри Бурджъ; онъ не могъ разбудить въ ней тѣхъ волнующихъ чувствъ, которыя составляютъ сладкое опьяненіе юной любви, какъ не можетъ изображеніе солнца на холстѣ разбудить весеннихъ соковъ въ тонкихъ волокнахъ растенія. Она видѣла въ немъ только то, чѣмъ онъ былъ,-- бѣднаго человѣка, который долженъ кормить своихъ стариковъ и долго еще не будетъ въ состояніи доставить ей даже той роскоши, къ какой она привыкла въ домѣ дяди. А грезы Гетти всецѣло сосредоточивались въ роскоши: сидѣть въ гостиной съ ковромъ, не носить другихъ чулокъ, кромѣ бѣлыхъ, имѣть большія, красивыя модныя серьги, платье, отдѣланное ноттингемскими кружевами, и духи, чтобъ отъ ея носоваго платка такъ-же хорошо пахло, какъ отъ платочка миссъ Лидіи Донниторнъ, когда она вынимала его въ церкви, и чтобъ не надо было рано вставать, и чтобъ никто ея не бранилъ.^Еслибъ Адамъ былъ богатъ и могъ доставить ей всѣ эти вещи, тогда....она полагала, что любила его достаточно, чтобы выйти за него. Но за послѣднія нѣсколько недѣль Гетти находилась во власти новыхъ ощущеній,-- смутныхъ, неосязаемыхъ, еще не сложившихся въ форму сознательныхъ надеждъ или ожиданій, но дѣйствовавшихъ на нее, какъ пріятное одуряющее зелье, подъ вліяніемъ котораго она ходила и работала какъ во снѣ, не чувствуя тяжести своего тѣла, не сознавая усталости, и видѣла окружающее сквозь какую-то мягкую, влажную дымку, какъ будто она жила не въ матеріальномъ мірѣ изъ камня и кирпича, а въ усовершенствованномъ отраженіи міра, какимъ намъ его показываютъ въ водѣ лучи солнца. Гетти сдѣлала открытіе, что мистеръ Артуръ Донниторнъ ищетъ случаевъ видѣть ее; что въ церкви онъ всегда садится такъ, чтобъ ему была видна вся ея фигура -- сидитъ ли она, или стоитъ; что онъ безпрестанно находитъ предлоги заворачивать на Большую Ферму и всякій разъ старается сказать что-нибудь такое, чтобы втянуть ее въ разговоръ и заставить взглянуть на него. Бѣдная дѣвочка была въ то время такъ-же далека отъ мысли, что молодой помѣщикъ можетъ когда-нибудь стать ея любовникомъ, какъ далека отъ надежды сдѣлаться императрицей хорошенькая дочка какого-нибудь булочника, которую молодой императоръ замѣтилъ въ толпѣ и отличилъ императорской, хотя и восхищенной улыбкой. И тѣмъ не менѣе, дочка булочника, возвратившись домой, грезитъ прекраснымъ молодымъ императоромъ и, взвѣшивая муку, быть можетъ, ошибается въ счетѣ, мечтая о томъ, какое было-бы блаженство имѣть его мужемъ. Такъ и бѣдную Гетти преслѣдовало одно и то-же лицо; во всѣхъ своихъ грезахъ -- во снѣ и на яву -- она видѣла его передъ собой: сіяющіе нѣжные взгляды проникали все ея существо, наполняя его какой-то странной, блаженной истомой. Глаза, бросавшіе на нее эти взгляды, не были и вполовину такъ хороши, какъ глаза Адама, смотрѣвшіе на нее иногда съ грустной, умоляющей нѣжностью; но въ пылкомъ воображеніи Гетти они нашли усерднаго посредника, который помогъ имъ проникнуть въ ея глупое сердечко, тогда какъ глаза Адама не находили къ нему путей. Вотъ уже, по крайней мѣрѣ, три недѣли вся ея внутренняя жизнь сводилась къ переживанію въ памяти того, что ей сказалъ Артуръ, или какъ онъ на нее посмотрѣлъ; вновь и вновь припоминала она свои ощущенія -- какъ она сперва слышала за окномъ или на дворѣ его голосъ, и какъ потомъ онъ входилъ въ комнату, и она чувствовала, что глаза его обращены на нее, и думала о томъ, что вотъ этотъ высокій человѣкъ, который смотритъ на нее сверху внизъ такимъ взглядомъ, что она какъ будто ощущаетъ его прикосновеніе, подходитъ къ ней все ближе въ своемъ изящномъ платьѣ изъ тонкой ткани, распространяющемъ такой пріятный слабый запахъ -- совершенно, какъ когда пахнетъ изъ сада благоуханіемъ свѣжихъ цвѣтовъ.... Безумныя мечты! Глупыя мысли!-- Но мы не должны забывать, что все это происходило шестьдесятъ лѣтъ тому назадъ и что Гетти была простая, необразованная крестьянская дѣвушка, для которой дворянинъ съ бѣлыми руками былъ ослѣпительнымъ видѣніемъ, недосягаемымъ, какъ олимпійскій богъ. До сегодняшняго дня она никогда не заглядывала въ будущее дальше ближайшаго срока, когда можно было ожидать на ферму капитана Донниторна, или слѣдующаго воскресенья, когда она увидитъ его въ церкви; но теперь она думала, что, можетъ быть, завтра, когда она пойдетъ въ замокъ, онъ постарается встрѣтиться съ ней, и -- "что, если онъ заговоритъ и проводитъ ее немного?".... и еще думала о томъ, что они будутъ одни.
   Этого до сихъ поръ никогда не случалось, и теперь ея воображеніе не обращалось къ прошлому, а усердно работало надъ картинами будущаго -- того, что случится завтра:-- гдѣ именно, въ какомъ мѣстѣ парка она его увидитъ, какъ онъ къ ней подойдетъ, и какъ она надѣнетъ свою новую розовую ленточку, которой онъ еще не видалъ, и что онъ ей скажетъ, чтобы заставить ее отвѣтить на его взглядъ -- этотъ взглядъ, который она была готова съ утра до ночи, безъ конца, воскрешать въ своей памяти.
   Въ такомъ душевномъ состояніи могла-ли Гетти удѣлить хоть крупицу сочувствія невзгодамъ Адама или надолго остановиться на мысли, что бѣдный старикъ Тіасъ утонулъ?
   Юная душа, когда она купается въ этомъ сладкомъ чаду, бываетъ такъ-же мало отзывчива на чужія страданія, какъ бабочка, впивающая нектаръ цвѣтка: неодолимая преграда грезъ отдѣляетъ ее отъ всякихъ призывовъ извнѣ -- преграда невидимыхъ взглядовъ и неосязаемыхъ объятій.
   Покуда ручки Гетти были заняты упаковкой масла, а голова наполнена волшебными картинами завтрашняго дня, Артуръ Донниторнъ, подвигаясь потихоньку рядомъ съ мистеромъ Ирвайномъ по дорогѣ къ долинѣ ручья, тоже лелѣялъ кое-какія неопредѣленныя ожиданія, пробѣгавшія въ его умѣ тоненькой струйкой подводнаго теченія въ то время, какъ онъ слушалъ разсказъ объ его бесѣдѣ съ Диной,-- ожиданія неопредѣленныя, это правда, но все-таки настолько живыя, что онъ вполнѣ ясно созналъ ихъ присутствіе, когда мистеръ Ирвайнъ неожиданно спросилъ:
   -- Артуръ, что такъ околдовало васъ въ молочной мистриссъ Пойзеръ? Давно-ли вы сдѣлались любителемъ сырыхъ каменныхъ плитъ и крынокъ съ молокомъ?
   Артуръ слишкомъ хорошо зналъ ректора, чтобы не быть увѣреннымъ, что всякая выдумка -- даже самая остроумная будетъ здѣсь безполезна, и потому сказалъ съ всегдашней своей прямотой.
   -- Нѣтъ, мнѣ просто хотѣлось взглянуть на хорошенькую молочницу, на Гетти Соррель. Это настоящая Геба. Будь я художникъ, я бы нарисовалъ ее. Удивительно, какія хорошенькія дѣвушки попадаются между дочерьми этихъ фермеровъ, а вѣдь сами они такіе неуклюжіе уроды! Это круглое, румяное, пошлое лицо, какое постоянно видишь у здѣшнихъ мужчинъ,-- лицо, состоящее изъ однѣхъ щекъ, какъ у Мартина Пойзера,-- у женщинъ той-же семьи превращается въ самую очаровательную мордашку, какую только можно вообразить.
   -- Все это прекрасно, и я ничего не имѣю противъ того, чтобы вы любовались Гетти съ артистической точки зрѣнія, но я вамъ не позволю поощрять ея тщеславіе и набивать ея глупую маленькую головку суетными мыслями. Вы этакъ совсѣмъ ее испортите; она вообразитъ себя красавицей, въ которую влюбляются благородные джентльмены, и едва-ли будетъ хорошей женой для бѣднаго человѣка,-- для честнаго Крега, напримѣръ, который -- я замѣтилъ -- бросаетъ на нее нѣжные взгляды. Эта кошечка и такъ уже достаточно самонадѣянна,-- ровно настолько, чтобы сдѣлать несчастнымъ своего мужа, какъ это предопредѣлено по законамъ природы всякому простому, скромному смертному, когда онъ женится на красавицѣ. Кстати о женитьбѣ: надѣюсь, что теперь, когда старикъ умеръ, нашъ другъ Адамъ женится и заживетъ сво имъ домкомъ. Теперь на его рукахъ остается только мать, и я подозрѣваю, что онъ уже столковался съ этой милой, скромной дѣвушкой Мэри Бурджъ,-- по крайней мѣрѣ, судя но тѣмъ намекамъ, которые недавно вырвались у старика Джонатана въ разговорѣ со мной. Впрочемъ, когда я заговорилъ объ этомъ съ Адамомъ, онъ какъ-то съежился и перемѣнилъ разговоръ. Должно быть, его любовныя дѣла идутъ несовсѣмъ гладко, а, можетъ быть, онъ выжидаетъ, когда улучшится его положеніе. Да, это -- независимый характеръ, и гордости у него на двоихъ,-- пожалуй, даже съ излишкомъ.
   -- Это была-бы превосходная партія для Адама. Насиженное мѣстечко старика Бурджа какъ разъ пришлось-бы по немъ, и онъ расширилъ-бы дѣло -- за это я отвѣчаю. Мнѣ-бы очень хотѣлось, чтобъ онъ прочно устроился въ нашемъ приходѣ; тогда у меня былъ-бы готовый великій визирь, когда онъ мнѣ понадобится. Мы-бы съ нимъ безъ конца строили планы и придумывали всякія усовершенствованія... Но я, кажется, ни разу не видѣлъ этой дѣвушки, Мэри Бурджъ, или, можетъ быть не обращалъ на нее вниманія.
   -- Вы можете ее видѣть въ воскресенье, въ церкви, они съ отцомъ сидятъ налѣво отъ каѳедры. Вы разсмотрите ее: кстати это не дастъ вамъ такъ много смотрѣть на Гетти Соррель. Знаете, какъ поступаю я въ трудныхъ случаяхъ жизни? Разъ я сказалъ себѣ мысленно, что я не въ состояніи купить собаку, которая меня соблазняетъ, я перестаю ее замѣчать, потому-что если она привяжется ко мнѣ и станетъ любовно заглядывать мнѣ въ глаза,-- борьба между ариѳметическимъ расчетомъ и искушеніемъ можетъ принять непріятно острый у характеръ. И во всѣхъ такихъ случаяхъ я горжусь моимъ благоразуміемъ, Артуръ, и, какъ человѣкъ старый, которому благоразуміе дешево достается, предлагаю вамъ позаимствоваться имъ у меня.
   -- Благодарю. Очень можетъ быть, что когда-нибудь оно мнѣ пригодится, но пока, насколько мнѣ извѣстно, я не испытываю въ немъ нужды... Ахъ, батюшки! какъ однако вздулся ручей! Не проскакать-ли намъ легонькимъ галопомъ? теперь мы спустились съ холма.
   Великое это преимущество діалога на лошадяхъ,-- что рысь или галопъ могутъ прервать его въ каждый данный моментъ, и, право, сидя въ сѣдлѣ, можно увильнуть отъ самого Сократа. Два друга были избавлены отъ необходимости продолжать бесѣду до самой той минуты, когда они остановили своихъ лошадей на узенькомъ дворикѣ у коттеджа Адама.
   

ГЛАВА X.
ДИНА НАВѢЩАЕТЪ ЛИЗБЕТУ.

   Въ пять часовъ Лизбета сошла внизъ съ большимъ ключемъ въ рукѣ: это былъ ключъ отъ комнаты, гдѣ лежалъ ея умершій мужъ. Весь этотъ день -- если не считать нѣсколькихъ приступовъ бурнаго горя,-- она была въ непрерывномъ движеніи, отдавая свой послѣдній долгъ мертвому тѣломъ съ такимъ благоговѣніемъ и точностью, какъ будто совершала религіозный обрядъ. Она достала свой небольшой запасъ бѣлья, много лѣтъ хранившійся у нея для этой торжественной цѣли. Казалось, это было только вчера,-- а между тѣмъ сколько воды съ тѣхъ поръ утекло!-- когда она сказала Тіасу, гдѣ лежитъ это бѣлье, чтобъ онъ зналъ, гдѣ его взять, когда умретъ она, потому-что она была старше его. Затѣмъ ей предстояла уборка и чистка: каждая вещь въ священной комнатѣ должна была быть доведена до идеальной чистоты и уничтоженье всѣ слѣды будничныхъ, повседневныхъ занятій. Маленькое окошко, до этого дня свободно пропускавшее лунный свѣтъ но зимамъ, и теплые лучи восходящаго лѣтняго солнца -- потому-что развѣ можетъ свѣтъ потревожить сонъ рабочаго человѣка -- теперь необходимо было завѣсить чистой бѣлой простыней, ибо этотъ сонъ былъ одинаково священенъ и подъ голыми балками крестьянской избы, и подъ оштукатуреннымъ потолкомъ. Лизбета заштопала даже давнишнюю, едва замѣтную дырочку въ клѣтчатомъ пологѣ кровати, потому-что каждая минута была дорога, и мало уже оставалось минутъ, когда она еще могла оказать услугу или доказать свою любовь къ мертвому тѣлу, которому во всѣхъ своихъ мысляхъ она приписывала нѣкоторую долю сознанія. Наши мертвецы не умираютъ для насъ, пока мы ихъ не забыли: покойникъ можетъ чувствовать обиду, его можно больно оскорбить; онъ знаетъ наши потаенныя мысли, знаетъ, какъ болитъ наше сердце, когда мы глядимъ на пустое мѣсто, гдѣ онъ такъ недавно сидѣлъ,-- видитъ всѣ поцѣлуи, которые мы расточаемъ бездушнымъ вещамъ, напоминающимъ о немъ. А старая женщина, крестьянка и подавно вѣритъ, что ея покойники сохраняютъ сознаніе. Во дни своего благоденствія Лизбета часто думала о томъ, какъ ее похоронятъ, и всегда желала, чтобы похороны были "хорошія", въ неясномъ ожиданіи, что она будетъ чувствовать, какъ ее понесутъ на кладбище, и видѣть мужа и сыновей, идущихъ за ея гробомъ; и теперь она знала, что главная задача ея жизни -- позаботиться, чтобы Тіаса -- ужъ если ему было суждено умереть прежде,-- похоронили какъ слѣдуетъ, подъ Бѣлыми Кустами, гдѣ (какъ ей приснилось однажды) она сама лежала въ гробу,-- лежала и видѣла надъ собой солнце, и вдыхала благоуханіе бѣлыхъ цвѣтовъ, такъ густо покрывавшихъ кусты въ то воскресенье, когда она ходила принимать молитву послѣ рожденія Адама.
   Но теперь она сдѣлала въ комнатѣ смерти все, что только могло быть сдѣлано сегодня,-- сдѣлала своими руками (сыновья помогали ей только поднимать тѣло): она наотрѣзъ отказалась послать въ деревню за подмогой (впрочемъ, она и никогда не любила общества сосѣдокъ), а любимица ея Долли, старая ключница мистера Бурджа, которая съ самаго утра, какъ только услыхала о смерти Тіаса, пришла ее утѣшать,-- такъ плохо видѣла, что не могла ей быть особенно полезна. И вотъ, Лизбета заперла дверь и, какъ была, съ ключемъ въ рукѣ, въ изнеможеніи опустилась на стулъ, стоявшій не на мѣстѣ, посреди кухни, гдѣ въ обыкновенное время она ни за что бы не стала сидѣть. Кухня была сегодня въ полномъ забросѣ: весь полъ былъ перепачканъ слѣдами грязныхъ башмаковъ, а углы завалены платьемъ и другими неподходящими предметами. Но то, что въ другое время было-бы нестерпимо для Лизбеты съ ея привычкой къ чистотѣ и порядку, теперь казалось ей совершенно естественнымъ: такъ и должно было быть; каждая вещь должна смотрѣть непривычно-безпорядочно и уныло теперь, когда ея старикъ кончилъ жизнь такъ печально; ея кухня не должна имѣть такого вида, какъ будто ничего не случилось. Адамъ, измученный усталостью и волненіями этого дня послѣ безсонной, утомительной ночи, уснулъ на лавкѣ въ мастерской, а Сетъ возился въ черной кухнѣ: онъ развелъ огонь изъ лучинокъ и кипятилъ въ чайникѣ воду, въ надеждѣ уговорить мать выпить чашку чаю -- роскошь, которую она рѣдко себѣ позволяла.
   Когда Лизбета сошла въ кухню и опустилась на стулъ, тамъ не было ни души. Мутными, ничего не видящими глазами она озиралась кругомъ, на грязь и безпорядокъ, уныло выступавшіе въ яркихъ лучахъ вечерняго солнца. Такая обстановка вполнѣ гармонировала съ смутнымъ состояніемъ ея духа -- неразлучнымъ спутникомъ первыхъ часовъ внезапно посѣтившей насъ скорби, когда бѣдная человѣческая душа уподобляется путнику, котораго перенесли соннаго и положили между развалинами огромнаго города, и который просыпается въ изумленіи и ужасѣ, не понимая, начинается, или кончается день, не понимая, зачѣмъ и откуда взялась эта картина безнадежнаго разрушенія, и отчего самъ онъ испытываетъ такое отчаяніе при видѣ ея.
   Въ другое время первою мыслью Лизбеты было-бы: "А гдѣ-же Адамъ?", но теперь внезапная смерть мужа возвратила ему первое мѣсто въ ея привязанностяхъ,-- то мѣсто, которое онъ занималъ двадцать шесть лѣтъ тому назадъ. Она забыла его недостатки, какъ забываемъ мы печали нашего отлетѣвшаго дѣтства, и вспоминала только доброту молодого мужа и терпѣливую кротость старика. Ея глаза блуждали, ничего не видя, пока не вошелъ Сетъ. Онъ сталъ прибирать разбросанныя вещи и готовить для матери чай на небольшомъ кругломъ сосновомъ столѣ.
   -- Что это ты собираешься дѣлать?-- спросила она его довольно брюзгливо.
   -- Я хочу, чтобъ ты выпила чашечку чаю, мама,-- отвѣчалъ ласково Сотъ:-- это тебя подкрѣпитъ. А я пока приберу вещи; тогда здѣсь станетъ все таки уютнѣй и веселѣй.
   -- Веселѣй! Какъ можешь ты говорить о весельѣ! Оставь, оставь. Умеръ твой бѣдный отецъ, и нѣтъ для меня больше ни радости, ни веселья,-- заговорила она, и вмѣстѣ со словами полились слезы.-- Тридцать лѣтъ я на него стирала и штопала, своими руками стряпала ему обѣдъ, и онъ всегда былъ благодаренъ мнѣ за всякую малость. А какъ онъ заботился обо мнѣ, когда я бывала больна или когда мнѣ приходилось няньчиться съ груднымъ ребенкомъ!.. Самъ приносилъ мнѣ наверхъ теплое молоко, и всегда съ радостью, какъ будто такъ и надо. Помню, захотѣлось мнѣ одинъ разъ провѣдать мою больную сестру (она и умерла вскорѣ послѣ того, въ ближайшія святки); такъ онъ всю дорогу, до самаго Варсонъ-Века, несъ мнѣ ребенка,-- а Адамъ былъ претяжелый мальчишка, за двоихъ ребятъ вѣсилъ;-- цѣлыхъ пять миль пронесъ, и хоть-бы слово -- даже не пожаловался... И подумать только, что онъ утонулъ въ томъ самомъ ручьѣ, черезъ который мы съ нимъ переходили вдвоемъ, когда шли домой изъ подъ вѣнца... А какъ онъ тогда хорошо все для меня устроилъ!.. Полочекъ вездѣ понабилъ, и съ такой гордостью показывалъ мнѣ!-- онъ зналъ, что мнѣ это будетъ пріятно. И вотъ, теперь онъ^меръ, а я и не знала, когда онъ умиралъ, спала себѣ спокойно въ постели, какъ будто мнѣ и дѣла до него нѣтъ! Ахъ, зачѣмъ я осталась жива и дожила до того, чтобъ видѣть его мертвымъ! Воображали-ли мы съ нимъ, что такъ кончится, когда мы поженились?-- тогда мы думали, что будемъ счастливо жить... Оставь, сынокъ, оставь! Не хочу я чаю,-- теперь мнѣ хоть никогда не ѣсть и не пить. Когда одинъ конецъ моста провалился, другому незачѣмъ стоять. Лучше и мнѣ умереть -- слѣдомъ за моимъ старикомъ. Кто знаетъ -- можетъ быть, я ему нужна тамъ?
   Здѣсь причитанія Лизбеты перешли въ громкіе стоны, и она закачалась взадъ и впередъ на своемъ стулѣ. Сетъ, всегда робѣвшій передъ матерью отъ сознанія, что онъ не имѣетъ на нее никакого вліянія, понималъ, что всякія попытки съ его стороны успокоить ее будутъ безполезны, пока не пройдетъ этотъ приступъ бурнаго горя. Поэтому онъ вышелъ опять въ черную кухню, подложилъ въ огонь свѣжихъ лучинокъ и принялся складывать отцовское платье, сушившееся тамъ еще съ утра: онъ боялся оставаться съ матерью, чтобъ не раздражить ее еще больше.
   Между тѣмъ Лизбета, покачавшись и постонавъ нѣсколько минутъ, разомъ стихла и потомъ сказала про себя, но такъ, что Сетъ услышалъ:
   -- Пойду погляжу, гдѣ Адамъ,-- не понимаю, куда онъ дѣвался. Надо, чтобъ онъ сходилъ со мной наверхъ попрощаться съ покойникомъ, пока еще не стемнѣло... Недолго намъ осталось смотрѣть на него,-- минуты уходятъ, какъ тающій снѣгъ.
   Сетъ вошелъ въ кухню и, видя, что мать поднялась со стула, сказалъ:
   -- Адамъ уснулъ въ мастерской, мама. Ты лучше его не буди. Онъ совсѣмъ измучился отъ работы, а тутъ еще это горе...
   -- Не буди! Кто-жъ собирается его будить? Развѣ я разбужу его тѣмъ, что погляжу на него? Вотъ уже два часа, что я его не не видала. Я, кажется, уже успѣла забыть, что онъ превратился въ большого мужчину изъ грудного младенца, котораго отецъ носилъ на рукахъ.
   Адамъ спалъ на лавкѣ, сидя, положивъ одну руку и голову на длинный верстакъ, стоявшій посреди мастерской. Казалось, онъ присѣлъ на нѣсколько минутъ отдохнуть и уснулъ, даже не успѣвъ перемѣнить своей позы человѣка, измученнаго трудомъ и печальными думами. Лицо его, немытое со вчерашняго дня, было покрыто какимъ-то сѣроватымъ налетомъ; спутанные волосы свѣсились на лобъ, и закрытые глаза запали, какъ это всегда бываетъ послѣ безсонницы и слезъ. Лобъ былъ наморщенъ, и на всемъ лицѣ лежала печать утомленія и страданія. Джипъ, бывшій тутъ же, обнаруживалъ всѣ признаки безпокойства: онъ сидѣлъ на заднихъ лапахъ, упершись передними въ полъ и положивъ морду на вытянутую ногу хозяина, и то лизалъ его безпомощно свѣсившуюся руку, то поглядывалъ на дверь и прислушивался. Бѣдный песъ былъ голоденъ и волновался, но не хотѣлъ бросить хозяина и нетерпѣливо ждалъ какой-нибудь перемѣны. Благодаря такому настроенію Джипа, намѣреніе Лизбеты не будить Адама не привело ни къ чему: волненіе Джипа было слишкомъ велико и требовало исхода. Какъ только Лизбета вошла въ мастерскую и подошла къ сыну, стараясь не шумѣть, несчастный несъ тявкнулъ короткимъ, рѣзкимъ лаемъ; въ тотъ-же мигъ глаза Адама открылись, и онъ увидѣлъ, что мать стоитъ передъ нимъ. Это было почти продолженіемъ его сна, ибо въ своихъ лихорадочныхъ грезахъ онъ почти-что буквально переживалъ все случившееся въ этотъ день, и мать съ ея бурной скорбью все время была передъ нимъ. Единственной разницей между его снами и дѣйствительностью было то, что во снѣ онъ видѣлъ также и Гетти, и присутствіе ея какъ-то странно переплеталось съ событіями, съ которыми она не имѣла ничего общаго. Она была у ручья, когда они вынимали изъ воды мертвое тѣло; она приходила въ ихъ домъ, что очень сердило его мать; потомъ онъ шелъ въ Треддльстонъ къ коронеру подъ проливнымъ дождемъ, и она встрѣтилась ему на дорогѣ въ своемъ хорошенькомъ платьицѣ, вся промокшая. Но во всѣхъ этихъ грезахъ всякій разъ, какъ появлялась Гетти,-- непремѣнно появлялась и его мать, такъ-что когда онъ открылъ глаза, онъ нисколько не удивился, увидѣвъ ее подлѣ себя.
   -- Охъ, сынокъ, сынокъ,-- сейчасъ-же начала Лизбета, возвращаясь къ своимъ жалобамъ, ибо свѣжее горе чувствуетъ потребность примѣшивать свою утрату и свои сѣтованія ко всякой перемѣнѣ обстановки и къ каждому новому событію,-- некому теперь, кромѣ твоей старухи матери, мучить тебя и висѣть у тебя камнемъ на шеѣ: твой бѣдный отецъ никогда больше не будетъ тебя сердить, да и матери пора-бы отправиться вслѣдъ за нимъ -- и чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше, потому-то я никому теперь не нужна. Старое платье годится развѣ на то, чтобъ заплатать имъ другое, а больше ни на что не годится. У тебя скоро будетъ жена, которая станетъ тебя обшивать и стряпать на тебя; она сумѣетъ тебѣ угодить лучше твоей старухи матери, и я буду обузой для васъ -- торчать у камина, какъ бѣльмо на глазу (Адамъ сморщился и безпокойно задвигался на лавкѣ: пуще всего онъ боялся, какъ-бы мать его не заговорила о Гетти). Конечно, кабы отецъ былъ живъ, мнѣ не пришлось-бы уступать другой свое мѣсто: онъ никогда-бы этого не допустилъ,-- онъ не могъ-бы обойтись безъ меня, все равно какъ одна половина поясницъ -- куда она годна безъ другой?... Охъ, отчего мы не умерли вмѣстѣ,-- тогда глаза мои не видѣли-бы этого дня, да и хоронить-бы проще -- обоихъ заразъ.
   Тутъ Лизбета пріостановилась, но Адамъ продолжалъ сидѣть въ тягостномъ молчаніи: сегодня у него не хватало духа говорить съ матерью раздражительно, а между тѣмъ эта жалоба, помимо его воли, раздражала его. Бѣдная женщина не могла знать, какъ больно она огорчаетъ сына, какъ не можетъ знать раненая собака, что ея вой разстраиваетъ нервы ея господину. Какъ всякая изливающаяся въ жалобахъ женщина, она жаловалась въ надеждѣ, что ее начнутъ утѣшать, и когда Адамъ ничего ей не отвѣтилъ, это только подстрекнуло ее къ новымъ жалобамъ, еще болѣе горькимъ.
   -- Я знаю, безъ меня тебѣ будетъ лучше; ты будешь свободенъ идти куда хочешь, жениться на комъ тебѣ вздумается. И женись,-- развѣ я запрещаю? Приведи въ домъ кого хочешь. Я ей худого слова не скажу, рта никогда не раскрою. Когда человѣкъ состарился и ни на что больше не годенъ, онъ долженъ быть благодаренъ, если его поятъ и кормятъ,-- хоть и съ попреками, а и за то спасибо. И если даже тебѣ полюбится безприданница и мотовка, и будетъ все изъ дому тащить,-- хотя ты могъ-бы жениться на дѣвушкѣ, которая сдѣлаетъ тебя человѣкомъ.-- я и тогда ничего не скажу. Отецъ твой умеръ, утонулъ,-- а что я безъ него?-- старая ручка отъ сломанаго ножа -- ничего больше!
   Не въ силахъ выносить долѣе, Адамъ молча поднялся съ лавки и прошелъ изъ мастерской на кухню. Но Лизбета пошла за нимъ слѣдомъ.
   -- Ты развѣ не сходишь наверхъ взглянуть на отца? Теперь я его прибрала, и ему будетъ пріятно, если ты придешь на него посмотрѣть: онъ такъ всегда радовался, когда ты былъ ласковъ съ нимъ.
   Адамъ сейчасъ-же повернулся къ ней и сказалъ:
   -- Да, мама, пойдемъ наверхъ.-- Сетъ, или и ты съ нами.
   Они ушли наверхъ, и минутъ на пять все стихло... Но Адамъ не возвратился на кухню: онъ былъ такъ измученъ, что чувствовалъ себя не въ силахъ выдержать новый взрывъ сварливаго материнскаго горя, и потому ушелъ къ себѣ и легъ. А Лизбета, какъ-только вошла, сѣла опять на свой стулъ, накрыла голову передникомъ и принялась стонать и плакать, и качаться, какъ прежде. Сетъ подумалъ: "Теперь мы побывали наверху, и она скоро успокоится", и отправился опять на черную кухню наблюдать за огнемъ, все еще надѣясь уговорить мать выпить чаю.
   Лизбета качалась такимъ образомъ минутъ пять или больше, издавая тихій стонъ съ каждымъ новымъ размахомъ своего тѣла, какъ вдругъ на плечо ей тихонько легла чья-то рука, и нѣжный голосъ сказалъ:
   -- Дорогая сестра, Господь послалъ меня къ тебѣ попытаться, не могу-ли я утѣшить тебя.
   Лизбета затихла, прислушиваясь, но не отнимая перелива отъ лица. Голосъ былъ незнакомый. Не душа-ли ея умершей сестры пришла къ ней съ того свѣта, чтобъ утѣшить ее? Она дрожала и не смѣла взглянуть.
   Дина-же, думая, что этотъ короткій перерывъ былъ уже самъ по себѣ облегченіемъ для горюющей женщины, не прибавила больше ни слова, а только тихонько сняла свою шляпку и потомъ, сдѣлавъ предостерегающій знакъ Сету, который, услыхавъ ея голосъ, вошелъ съ бьющимся сердцемъ, положила руку на спинку стула Лизбеты и наклонилась надъ ней: ей хотѣлось только дать почувствовать бѣдной женщинѣ, что подлѣ нея есть живая душа, которая жалѣетъ ее.
   Мало по малу Лизбета пришла въ себя настолько, что опустила передникъ и робко открыла свои помутившіеся отъ слезъ темные глаза. Чистое, блѣдное лицо съ любящими сѣрыми глазами, совершенно ей незнакомое -- вотъ все, что она увидѣла въ первый моментъ. Удивленіе ея еще усилилось: можетъ быть это ангелъ? Но въ эту минуту Дина опять положила руку ей на плечо, и взглядъ старой женщины обратился теперь на эту руку. Это была маленькая рука -- гораздо меньше ея собственной, но она не была ни бѣла, ни нѣжна, ибо Дина никогда во всю свою жизнь не надѣвала перчатокъ, и руки ея съ ранняго дѣтства носили слѣды тяжелаго труда. Съ минуту Лизбета внимательно разглядывала руку и, наконецъ, поднявъ глаза на лицо, проговорила, немного успокоившись отъ испуга, по съ удивленіемъ въ голосѣ:
   -- Такъ вы простая работница?
   -- Да. я Дина Моррисъ; я работаю на бумагопрядильнѣ, когда живу дома.
   -- А--а, протянула Лизбета все еще съ удивленіемъ.-- Вы вошли такъ тихо, точно тѣнь, и когда вы заговорили со мной, я подумала: не духъ-ли это? У васъ почти такое лицо, какъ у того ангела, что сидитъ у гроба Господня въ новой библіи Адама.
   -- Я пришла теперь съ Большой Фермы. Вы знаете мистрисъ Пойзеръ? Она мнѣ тетка. Она слышала о вашемъ великомъ горѣ и очень васъ жалѣетъ. Я пришла узнать, не могу-ли я чѣмъ-нибудь вамъ помочь; я вѣдь знаю обоихъ вашихъ сыновей -- Адама и Сета, и знаю, что у васъ нѣтъ дочерей; и когда здѣшній священникъ разсказалъ мнѣ, какъ отяготѣла на васъ десница Господня, мое сердце стало рваться къ вамъ, и я услышала голосъ, повелѣвавшій мнѣ идти и замѣнить вамъ дочь въ вашей печали, если вы позволите.
   -- Ахъ, теперь я знаю, кто вы:-- вы методистка -- какъ Сетъ; онъ мнѣ говорилъ о васъ, сказала Лизбета, начиная опять волноваться, потому-что изумленіе теперь прошло и острая скорбь снова вступала въ свои права.-- Я знаю, вы будете стараться меня убѣдить, такъ-же, какъ онъ, что горе очень хорошая вещь. Но вы напрасно потратите слова: моя боль не станетъ легче отъ словъ. Вы никогда не заставите меня повѣрить, что для меня было-бы хуже, еслибъ мой старикъ умеръ спокойно, въ своей постели,-- разъ ужъ ему было суждено умереть,-- и еслибъ священникъ помолился за его грѣшную душу, и я бы сидѣла возлѣ него и попросила-бы его забыть тѣ злыя слова, что я говорила ему въ сердцахъ иной разъ, и поила -бы съ ложечки бульономъ, покуда онъ могъ бы глотать.... А онъ.... онъ умеръ одинъ, въ холодной водѣ, и мы были такъ близко отъ него и ничего не знали... и я спала, какъ будто онъ былъ мнѣ не ближе какого-нибудь бродячаго поденщика, который забрелъ къ намъ неизвѣстно откуда.
   Тутъ Лизбета опять заплакала и закачалась на стулѣ, а Дина сказала:
   -- Да, дорогая моя, ваше горе велико, и только человѣкъ съ очень черствымъ сердцемъ рѣшился-бы сказать, что вамъ легко его нести. Не облегчить вашу скорбь послалъ меня Господь, а поплакать съ вами, если вы позволите, Еслибъ у васъ былъ накрытъ столъ для пира, и вы -бы веселились съ друзьями, тогда вы навѣрно позволили-бы мнѣ придти и сѣсть за вашъ столъ и радоваться вмѣстѣ съ вами потому-что считали-бы, что мнѣ пріятно раздѣлить вашу трапезу и ваше веселье; но мнѣ пріятнѣе раздѣлить вашу скорбь и ваше бремя, и было-бы тяжелѣе, еслибъ вы отказали мнѣ въ этомъ. Вы меня не прогоните? Вы не сердитесь на меня за то, что я пришла?
   -- Нѣтъ, нѣтъ: кто вамъ сказалъ, что я сержусь? Я рада, что вы пришли, спасибо вамъ за это.-- Сетъ, что-же ты не предложишь ей чаю? Ты тутъ все суетился, чтобы меня напоить, когда мнѣ это вовсе не нужно, а теперь и не подумаешь угостить гостью.-- Садитесь, садитесь. Я очень вамъ благодарна, что вы пришли, потому-что я понимаю, какая-же вамъ была корысть сдѣлать этакій конецъ по мокрымъ полямъ, чтобъ навѣститъ такую старуху, какъ я?... Вы вотъ сейчасъ сказали, что у меня нѣтъ дочерей. Да, нѣтъ, и никогда не было, и я не жалѣю, потому -- какой толкъ отъ дѣвченокъ? Я всегда желала имѣть сыновей: мальчика, какъ выростетъ, самъ о себѣ промыслитъ. Да впрочемъ что-жъ?-- женятся мои мальчики, и будутъ у меня дочери -- больше, чѣмъ надо... Ну вотъ и чай, наливайте сами, какъ знаете,-- мнѣ все равно; у меня сегодня никакого нѣтъ вкуса во рту -- все какъ трава.
   Дина ни словомъ не заикнулась о томъ, что она уже напилась чаю, и приняла угощеніе очень охотно: ей хотѣлось какъ нибудь заставить самоё Лизбету подкрѣпиться хоть нѣсколькими глотками пищи, въ которой она такъ нуждалась послѣ цѣлаго дня поста и тяжелой работы.
   Сетъ былъ такъ счастливъ присутствіемъ Дины въ домѣ, что невольно подумалъ: "Я, кажется, согласился-бы не видѣть всю жизнь ничего кромѣ горя, лишь-бы она была постоянно со мной". Правда, онъ тутъ-же упрекнула, себя за эту мысль: вѣдь онъ почти радовался смерти отца. Но радость быть съ Диной все таки восторжествовала: это было почти то-же, что дѣйствіе климата, которому нельзя противустоять. Наполнявшее его чувство такъ замѣтно отразилось на его лицѣ, что это не ускользнуло отъ вниманія его матери, пока она пила свой чаи.
   -- Теперь я понимаю, Сетъ, отчего ты можешь говорить, что горе -- хорошая вещь: я вижу, тебѣ оно на пользу, сказала она.-- У тебя такой видъ, точно ты никогда не зналъ, что такое забота и горе,-- по крайней мѣрѣ не больше, чѣмъ когда ты былъ груднымъ младенцемъ и таращилъ глаза, лежа въ люлькѣ. Ты у меня всегда былъ смирный: проснешься, и лежишь себѣ тихонько, открывши глаза, а Адамъ такъ бывало минутки не полежитъ спокойно, если не спитъ. Ты всегда былъ какъ куль съ мукой -- ничѣмъ тебя не проймешь. Впрочемъ твой бѣдный отецъ былъ совершенно такой-же.-- А знаете (тутъ Лизбета повернулась къ Динѣ) -- у васъ съ нимъ совсѣмъ одинаковый взглядъ; я думаю, это оттого, что оба вы методисты. Вы не подумайте, что я васъ за это осуждаю) вѣдь я понимаю: какая вамъ нужда горевать обо мнѣ, а между тѣмъ видно, что вамъ жалко. Ну что-жъ, если методисты такъ любятъ горевать, они счастливые люди: на свѣтѣ вдоволь горя. Жаль, что они не могутъ взять его все на себя и снять съ плечъ тѣхъ, кому оно въ тягость. Я бы охотно подѣлилась своимъ: пока былъ живъ ъ Бестъ и о разговорахъ, въ которыхъ мистрисъ Бестъ обнаружила рѣшительную подчиненность, какъ собесѣдница, мистрисъ Помфретъ, что Гетти нужно было имѣть не болѣе присутствія духа, какъ требовалось длятого, чтобъ заниматься своей работой и по временамъ произносить: "да или нѣтъ". Ей хотѣлось надѣть шляпку раньше обыкновеннаго; только она сказала капитану Донниторну, что обыкновенно отправлялась около восьми часовъ; и если онъ пойдетъ въ рощу, въ ожиданіи еще разъ увидѣть ее -- а она ужь прошла! Да придетъ ли онъ? Ея душа, какъ бабочка, порхала между воспоминаніемъ и сомнительнымъ ожиданіемъ. Наконецъ минутная стрѣлка старомодныхъ часовъ, съ мѣднымъ циферблатомъ, показывала послѣднюю четверть восьмого часа, и такимъ образомъ весьма-основательно было время пригототовиться къ уходу. Несмотря на то, что мистрисъ Помфретъ предавалась важнымъ мыслямъ, она не могла не замѣтить что-то, походившее на новый блескъ красоты въ миловидной дѣвушкѣ, когда послѣдняя завязывала шляпку передъ зеркаломъ.
   "Этотъ ребенокъ, кажется, съ каждымъ днемъ становится красивѣе и красивѣе" думала она. "А какъ это жаль! ей тѣмъ труднѣе будетъ найти и мѣсто и мужа. Степеннымъ, порядочнымъ мужчинамъ не нравятся такія миловидныя жены. Когда я была дѣвушкой, то всѣ прельщались мною больше, нежели еслибъ я даже была красавица. Однакожь, она имѣетъ причину быть мнѣ благодарной за то, что я учу ее чему-нибудь, чѣмъ она будетъ снискивать себѣ пропитаніе лучше, нежели фермерской работой. Мнѣ всегда говорили, что я была добродушное созданье, и это правда; да и послужило мнѣ во вредъ, потому-что тѣ, которые вотъ живутъ теперь въ домѣ, не были бы здѣсь и не важничали бы надо мною въ экономкиной комнатѣ".
   Гетти торопливо прошла короткое пространство парка, который ей нужно было пересѣчь, опасаясь встрѣтиться съ мистеромъ Кретомъ, съ которымъ она едва-ли могла бы обойтись вѣжливо. Какъ легко стало ей, когда она безопасно достигла дубовъ и папоротника Лѣсной Дачи! Даже и тогда она была готова испугаться, какъ олень, отскочившій въ сторону при ея приближеніи. Она вовсе не думала о вечернемъ снѣгѣ, который скудно покоился на зеленыхъ аллеяхъ, между папоротниковъ, и еще больше возвышалъ красоту ихъ живой зелени, нежели сильный потокъ полуденнаго солнца; она вовсе не думала о томъ, что было передъ нею. Она видѣла только то, что было бы возможно: мистера Артура Донниторна, который опять шелъ встрѣчать ее въ Сосновой Рощѣ. Таковъ былъ первый планъ картины Гетти; а позади лежало что-то неясно-блестящее -- дни, которые не должны были походить на другіе дни ея жизни. Будто за ней ухаживалъ рѣчной богъ, который, когда угодно, можетъ взять ее въ свои дивные чертоги подъ водянымъ небомъ. Нельзя знать, что случится, съ-тѣхъ-поръ какъ наступило это приводящее въ восторгъ очарованіе. Еслибъ ей былъ присланъ сундукъ, наполненный кружевами, атласомъ и драгоцѣнностями, изъ какого-нибудь неизвѣстнаго источника, какимъ образомъ могла бы она не думать, что вся ея участь измѣнится и что завтра не случится съ нею радость, которая приведетъ ее еще въ большій восторгъ? Гетти никогда не читала романовъ; если даже она когда-нибудь и видѣла романъ, то слова, я думаю, показались бы ей слишкомъ-трудными: какъ же могла она олицетворить свои ожиданія? Они были такъ же неясны, какъ сладостныя слабыя благоуханія сада на Лѣсной Дачѣ, которыя пронеслись мимо ея, когда она проходила мимо воротъ.
   Теперь она ужь у другихъ воротъ, которыя ведутъ въ Сосновую Рощу. Она входитъ въ лѣсикъ, гдѣ ужь наступили сумерки, и съ каждымъ шагомъ впередъ страхъ леденитъ ея сердце все болѣе-и-болѣе. А если онъ не придетъ? О! какъ была грустна мысль, что она дойдетъ до другаго конца лѣса и выйдетъ на открытую дорогу, не увидѣвшись съ нимъ. Она подходитъ къ первому повороту къ эрмитажу, идя медленно -- его нѣтъ тамъ. Ей противенъ заяцъ, перебѣжавшій черезъ дорогу; ей противно все, ибо это не тотъ предметъ, который она такъ горячо желаетъ увидѣть. Она продолжаетъ идти, чувствуя себя счастливою каждый разъ, когда подходитъ къ повороту своей дороги, ибо, быть-можетъ, она увидитъ его за этимъ поворотомъ. Нѣтъ! Она начинаетъ плакать; ея сердце переполнилось грустью; на глазахъ навернулись слезы. Раздалось громкое рыданіе; во впадинахъ около рта обнаруживается дрожаніе и слезы струятся по щекамъ.
   Она не знаетъ, что есть еще другой поворотъ, ведущій къ эрмитажу, что она очень-близко отъ него и что Артуръ Донниторнъ находится только въ нѣсколькихъ шагахъ отъ нея, исполненный одной мысли, и мысли, предметомъ которой только она. Онъ увидитъ Гетти опять -- вотъ въ чемъ состоитъ его горячее желаніе, которое въ послѣдніе три часа обратилось мало-по-малу въ лихорадочное. Онъ увидитъ ее не для того, конечно, чтобъ говорить съ нею ласковымъ тономъ, въ который онъ неосторожно впалъ до обѣда, но чтобъ поправить дѣло съ нею, оказывая ей расположеніе, которое имѣло бы видъ дружеской вѣжливости и не заставило бы ее убѣжать съ дурными мыслями о ихъ взаимномъ отношеніи.
   Еслибъ Гетти знала, что онъ былъ тамъ, она не стала бы плакать. И это было бы лучше, ибо тогда Артуръ, можетъ-быть, велъ бы себя такъ благоразумно, какъ онъ намѣревался. Но при настоящихъ обстоятельствахъ она вздрогнула, когда онъ показался въ концѣ боковой аллеи, посмотрѣла на него и двѣ крупныя слезы скатились на ея щеки. Могъ ли онъ послѣ этого говорить съ нею иначе, какъ не мягкимъ, успокоивающимъ тономъ, какъ съ быстроглазой эспаньйолкой, занозившей себѣ ногу?
   -- Развѣ что-нибудь испугало васъ, Гетти? Не видѣли ли вы чего-нибудь въ лѣсу? Не бойтесь, я теперь провожу васъ.
   Гетти вся вспыхнула; она не знала, была ли она счастлива, или несчастлива. Снова приняться плакать -- что думаютъ джентльмены о дѣвушкахъ, которыя плачутъ такимъ образомъ? Она чувствовала себя даже неспособною сказать "нѣтъ"! Она могла только отвернуться отъ него и отереть слезы со щекъ; но одна большая слеза все-таки упала на ея розовыя ленты, и она знала это очень-хорошо.
   -- Будьте опять веселы. Улыбнитесь мнѣ и скажите что съ вами, скажите же!
   Гетти повернулась къ нему, прошептала: "Я думала, что вы не придете" и медленно осмѣлилась поднять на него глаза. Этотъ взглядъ выражалъ уже слишкомъ-много: Артуръ долженъ былъ имѣть глаза изъ египетскаго гранита, чтобъ, въ свою очередь, не посмотрѣть на нее съ любовью.
   -- Миленькая испуганная птичка! слезливая моя красавица! милочка моя! Вы больше не станете плакать теперь, когда я съ вами -- на правда ли?
   Ахъ, онъ наконецъ не знаетъ что говоритъ. Вѣдь не то думалъ онъ сказать. Его рука снова украдкою обнимаетъ ее за талію; онъ крѣпко прижимаетъ ее къ себѣ. Онъ наклоняетъ лицо свое къ ея щекѣ все ближе-и-ближе; его губы встрѣчаются съ этими пухленькими дѣтскими губками... и все исчезаетъ на продолжительное мгновеніе. Ужь онъ ни чего не знаетъ; онъ, можетъ-быть, аркадскій пастушокъ, можетъ-быть, первый юноша, цалующій первую дѣвушку, можетъ-быть даже, самъ Эросъ, всасываящійся въ уста Психеи... ему теперь все-равно.
   Нѣсколько минутъ послѣ этого царствовало молчаніе. Они шли съ бьющимися сердцами до-тѣхъ-поръ, пока не увидѣли воротъ въ концѣ лѣса. Потомъ они посмотрѣли другъ на друга, но не такъ, какъ смотрѣли прежде, ибо въ ихъ глазахъ выражалось воспоминаніе о поцалуѣ.
   Но нѣчто-горькое уже начало примѣшиваться къ источнику сладостныхъ чувствъ: Артуръ ужь ощущалъ нѣкоторое безпокойство. Онъ отнялъ руку отъ таліи Гетти и сказалъ:
   -- Вотъ мы почти уже на концѣ рощи. Я удивляюсь, какъ ужь стало поздно, присовокупилъ онъ, вынувъ изъ кармана часы.-- Двадцать минутъ девятаго... но мои часы идутъ впередъ. Несмотря на то, мнѣ лучше не идти дальше. Пусть ваши крошечныя ножки побѣгутъ скорѣе, и вы счастливо дойдете домой. Прощайте.
   Онъ протянулъ ей руку и посмотрѣлъ на нее не то съ грустью, не то съ принужденною улыбкою. Глаза Гетти, казалось, умоляли, однакожь, не оставлять ее; но онъ погладилъ ее по щекѣ и снова произнесъ: "Прощайте". Она принуждена была отвернуться отъ него и идти своей дорогой.
   Что касается Артура, то онъ быстро пошелъ назадъ по лѣсу, какъ бы желая, чтобъ далекое разстояніе отдѣляло его отъ Гетти. Онъ не пойдетъ снова въ эрмитажъ; онъ помнилъ, какъ тамъ боролся съ самимъ собою передъ обѣдомъ, и все это кончилось ничѣмъ... еще хуже нежели ничѣмъ. Онъ шелъ прямо на лѣсную дачу, радуясь, что выйдетъ изъ рощи, которую непремѣнно посѣщалъ его дурной геній. Эти буки и гладкія липы -- въ одномъ ихъ видѣ заключалось что-то изнѣживающее; но могучіе суковатые старые дубы не имѣли ничего томнаго въ своей непреклонности; видъ ихъ долженъ былъ бы придавать человѣку энергію. Артуръ блуждалъ по узкимъ тропинкамъ между папоротникомъ и бродилъ кругомъ, не отъискивая выхода; наконецъ сумерки обратились почти въ ночь подъ обширными вѣтвями, и заяцъ, стремглавъ ринувшійся черезъ тропинку, показался чернымъ.
   Онъ чувствовалъ въ себѣ больше твердости, нежели сегодня утромъ: будто его лошадь уклонилась отъ скачка и осмѣлилась оспоривать у него его власть надъ нею. Онъ былъ недоволенъ самимъ собою, раздраженъ, огорченъ. Лишь только онъ обратилъ вниманіе на вѣроятныя послѣдствія, которыя могли произойти изъ того, что онъ уступитъ волненіямъ, вкравшимся въ его сердце сегодня, что онъ будетъ продолжать обращать на Гетти вниманіе, позволитъ себѣ пользоваться случаемъ для такихъ незначительныхъ лаекъ, какимъ онъ уже предался сегодня -- какъ отказался вѣрить, что для него возможна такая будущность. Ухаживать за Гетти было совершенно не то, что ухаживать за красивою дѣвушкой его же сословія: это принималось бы за шутку съ обѣихъ сторонъ, или если эта шутка становилась серьёзною, ничто не могло препятствовать браку. Но объ этой милой дѣвушкѣ тотчасъ бы заговорили дурно, еслибъ случилось, что ее увидѣли съ нимъ; а потомъ эти отличные люди, Пойзеры, для которыхъ доброе имя было такъ же драгоцѣнно, будто въ ихъ жилахъ текла лучшая кровь въ странѣ, онъ сталъ бы презирать самого себя, еслибъ совершилъ такое постыдное дѣло въ имѣніи, которое современемъ будетъ его собственнымъ, и между поселянами, уваженіе которыхъ казалось ему дороже всего. Онъ столько же вѣрилъ въ то, что онъ падетъ въ своемъ уваженіи до такой степени, сколько въ то, что онъ переломитъ себѣ обѣ ноги и будетъ ходить на костыляхъ всю остальную жизнь. Онъ не могъ вообразить себя въ такомъ положеніи... это было слишкомъ-гнусно, слишкомъ непохоже на него.
   Даже еслибъ никто не узналъ объ этомъ, они могли бы слишкомъ привязаться другъ къ другу, и что жь могло выйти изъ всего этого? только грустное разставанье. Никакой джентльменъ, внѣ баллады, не могъ жениться на племянницѣ фермера. Надобно было сразу положить конецъ всему этому дѣлу. Оно было слишкомъ-безразсудно.
   А между-тѣмъ, онъ былъ такъ рѣшителенъ сегодня утромъ до своего отъѣзда къ Гавену; и пока онъ находился тамъ, что-то охватило его и заставило скакать назадъ. Казалось, онъ не могъ вполнѣ положиться на свою рѣшимость, тогда-какъ онъ думалъ, что онъ могъ; онъ почти желалъ, чтобъ у него снова заболѣла рука, и тогда онъ сталъ бы только думать о томъ, какъ было бы пріятно избавиться отъ боли. Тутъ нельзя было знать, какое побужденіе овладѣетъ имъ завтра, въ этомъ проклятомъ мѣстѣ, гдѣ ничто не могло занять его вполнѣ цѣлый божій день. Что могъ бы онъ сдѣлать, чтобъ охранить себя впредь отъ этой глупости?
   Было одно только средство: онъ отправится и разскажетъ Ирвайну, разскажетъ ему все. Одно дѣйствіе разсказыванія придастъ этому видъ ничтожности: искушеніе исчезнетъ, какъ исчезаетъ очарованіе благосклонныхъ словъ, когда человѣкъ передаетъ ихъ равнодушному слушателю. Во всякомъ случаѣ, ему станетъ легче, когда онъ разскажетъ Ирвайну. Онъ поѣдетъ верхомъ въ брокстонскій приходъ завтра же, тотчасъ послѣ завтрака.
   Лишь только Артуръ дошелъ до этого рѣшенія, какъ сталъ думать о томъ, какая дорожка приведетъ его домой, и дошелъ по самой кратчайшей. Онъ былъ увѣренъ, что будетъ спать теперь; съ нимъ случилось довольно такого, что могло утомить его, и ему не было больше нужды думать.
  

XIV.
Возвращеніе домой.

   Въ то время, когда происходило прощаніе въ рощѣ, въ избѣ было также прощаніе, и Лисбетъ стояла съ Адамомъ въ дверяхъ, напрягая свои престарѣлые глаза, чтобъ бросить послѣдній взглядъ на Сета и Дину, подымавшихся на противоположную покатость.
   -- Э, мнѣ жаль смотрѣть на нее въ послѣдній разъ, сказала она Адаму, когда они снова вошли въ домъ.-- Мнѣ очень хотѣлось бы имѣть ее при себѣ до-тѣхъ-поръ, пока я умру и буду лежать рядомъ съ моимъ старикомъ. При ней и смерть была бы легче... она говорить такъ кротко и ходить-то такъ тихо. Я твердо увѣрена, что это на нее была написана картинка въ новой Библіи... ангелъ, сидящій на большомъ камнѣ подлѣ гроба. Эхъ, я не скучала бы, еслибъ у меня была такая дочь; но никто не женятся на такихъ дѣвушкахъ, которыя годятся на что-нибудь.
   -- Ну, матушка, я надѣюсь, что она еще будетъ твоей дочерью; Сетъ чувствуетъ къ ней привязанность, и я надѣюсь, что и она современемъ почувствуетъ расположеніе къ Сету.
   -- Что тутъ толковать объ этомъ? Она не обращаетъ на Сета никакого вниманія. Она уѣзжаетъ отсюда за двадцать миль: какъ же она почувствуетъ расположеніе къ нему, хотѣла бы я знать? Все-равно, что пирогъ не подымается безъ закваски. Твои ученыя книжки, можетъ-быть, могли бы сказать тебѣ лучше этого -- я такъ думаю, не то, ты сталъ бы читать обыкновенныя книги, какъ Сетъ.
   -- Нѣтъ, матушка, сказалъ Адамъ, смѣясь:,-- ученыя книжки говорятъ намъ хорошія вещи, и мы безъ нихъ не ушли бы далеко, но онѣ ничего не говорятъ намъ о чувствахъ людей. Въ моихъ книжкахъ читать легче, нежели въ сердцѣ человѣческомъ. Но Сетъ изъ всѣхъ людей, работающихъ съ инструментомъ въ рукѣ, малый съ добрымъ сердцемъ, имѣетъ глубокое чувство и также пріятную наружность; притомъ же, онъ имѣетъ такой же образъ мыслей, какъ Дина. Онъ заслуживаетъ получить ее, хотя нельзя отрицать, что она сама рѣдкое созданье. Вѣдь не каждый день природа даритъ насъ такими произведеніями.
   -- Эхъ, ты всегда заступаешься за брата! Ты вотъ былъ точно такой же въ то время, когда вы были еще маленькіе; ты всегда былъ готовъ дѣлить съ нимъ все пополамъ. На что думать Сету жениться, когда ему еще только двадцать-три года? Ему нужнѣе учиться и копить деньгу на черный день. А что касается того, стоитъ ли онъ ея, то, вѣдь, она двумя годами старше Сета: она, вѣдь, почти однихъ лѣтъ съ тобою. Но вотъ въ этомъ-то и дѣло: люди всегда избираютъ все навыворотъ, какъ-будто ихъ должно сортировать какъ свинину: кусокъ хорошаго мяса да кусокъ остатковъ.
   Въ мысляхъ женщины, смотря по тому, въ какомъ расположеніи духа она находится, все, что можетъ быть, получаетъ временное очарованіе отъ сравненія съ тѣмъ, что есть. Такъ-какъ Адамъ не хотѣлъ самъ жениться на Динѣ, то Лисбетъ чувствовала нѣкоторое огорченіе по этой причинѣ, и въ такой же степени, какъ еслибъ онъ желалъ жениться на ней и такимъ образомъ удалялъ бы себя совершенно отъ Мери Берджъ и отъ компаньйонства такъ же дѣйствительно, какъ еслибъ женился за Гетти.
   Было уже болѣе половины девятаго, когда Адамь и его мать разговаривали такимъ образомъ, такъ-что, когда, минутъ десять спустя, Гетти дошла до поворота дороги, который велъ къ воротамъ фермерскаго двора, то она увидѣла Дину и Сета, приближавшихся къ воротамъ по противоположному направленію, и подождала, пока они подойдутъ къ ней. Они также, какъ Гетти, шли нѣсколько-медленнѣе, ибо Дина старалась говорить слова утѣшенія и силы Сету въ эти минуты разставанья. Но, увидѣвъ Гетти, они остановились и пожали другъ другу руки. Сетъ повернулъ домой, а Дина продолжала идти одна.
   -- Сетъ Бидъ подошелъ бы къ вамъ и поговорилъ бы съ вами, милая моя, сказала она, подойдя къ Гетти: -- но онъ сегодня очень-разстрсенъ.
   Гетти отвѣчала пустою улыбкою, какъ-будто она не вполнѣ знала, что было сказано. И странный контрастъ представляла эта блестящая, погруженная въ себя прелесть съ спокойнымъ симпатическимъ лицомъ Дины, съ ея открытымъ взоромъ, говорившемъ, что ея сердце не жило въ ея собственныхъ сокровенныхъ тайнахъ, но въ чувствахъ, которыми оно страстно желало подѣлиться со всѣмъ свѣтомъ. Гетти любила Дину больше, нежели любила другихъ женщинъ: могла ли она питать другое чувство къ той, которая всегда обращалась къ ней съ ласковымъ словомъ, когда ея тётка находила какія-нибудь ошибки, и которая всегда съ готовностью брала у нея изъ рукъ Тотти, крошечную, скучную Тотти, которую всѣ такъ баловали и которая вовсе не интересовала Гетти? Дина, впродолженіе всего пребыванія своего на господской мызѣ, ни разу не обращалась къ Гетти съ какимъ-нибудь порицаніемъ или упрекомъ; она много говорила съ ней серьёзно, но это не производило на Гетти сильнаго впечатлѣнія, ибо она не слушала никогда, что бы ни говорила Дина, которая почти всегда гладила потомъ Гетти по щекѣ и желала помочь ей въ какой-нибудь работѣ. Дина была для нея загадкой. Гетти смотрѣла на нее почти такъ же, какъ можно себѣ вообразить, что маленькая птичка, которая можетъ только порхать съ вѣтки на вѣтку, смотритъ на полетъ ласточки или жаворонка. Но она вовсе не заботилась разрѣшать подобныя загадки, какъ она ни старалась узнать, что означали картины въ "путешествіи пилигрима" или въ старой Библіи въ цѣлый листъ, которою Марти и Томми всегда терзали ее по воскресеньямъ.
   Подойдя къ Гетти, Дина взяла ее подъ-руку.
   -- Вы кажетесь очень-счастливою сегодня, моя милая, сказала она.
   -- Я часто буду думать о васъ, когда буду въ Снофильдѣ, и видѣть ваше лицо предо мною въ такомъ видѣ, какъ теперь. Какъ это странно!... иногда, когда а совершенно одна и сижу въ своей комнатѣ, закрывъ глаза, или хожу по холмамъ, люди, которыхъ я видѣла и знала, хотя бы впродолженіе немногихъ только дней, являются предо мною; я слышу ихъ голоса, вижу, какъ они смотрятъ и движутся, даже вижу ихъ почти яснѣе, нежели видѣла ихъ въ то время, когда они въ-дѣйствительности были со мною такъ, что я могла дотрогиваться до нихъ. И тогда мое сердце влечется къ нимъ; я сочувствую ихъ участи какъ своей собственной, и ощущаю утѣшеніе, разстилая ее передъ Создателемъ и уповая на Его любовь какъ въ-разсужденіи ихъ, такъ и въ-разсужденіи меня самой. И такъ, я вполнѣ увѣрена, что вы явитесь предо мною.
   Она остановилась на минуту, но Гетти не сказала ничего.
   -- Это было очень драгоцѣнное время для меня, продолжала Дина: -- вчера вечеромъ и сегодня, когда я видѣла такихъ добромъ сыновей, какъ Адамъ и Сетъ Биды. Они обращаются съ своею престарѣлою матерью такъ нѣжно и такъ заботливо! И она разсказывала мнѣ, что дѣлалъ Адамъ впродолженіе многихъ лѣтъ, помогая своему отцу и брату: удивительно, какимъ духомъ благоразумія и познаній обладаетъ онъ и съ какою готовностью онъ употребляетъ все это въ пользу тѣхъ, которые слабы. Я увѣрена, что у него также любящее сердце, я часто замѣчала между своими людьми около Снофильда, что сильные, искусные мужчины кротче другихъ обращаются съ женщинами и дѣтьми, и я съ удовольствіемъ смотрю, когда они носятъ крошечныхъ грудныхъ дѣтей, будто они такъ же легки, какъ маленькія птички. И крошечныя дѣти, повидимому, больше всего любятъ сильныхъ мужчинъ. Я увѣрена, что такъ было бы и съ Адамомъ Бидомъ -- не такъ ли думаете и вы, Гетти?
   -- Да, сказала Гетти разсѣянно, ибо ея мысли все это время находились въ лѣсу, и ей было бы трудно сказать съ чѣмъ она соглашалась. Дина видѣла, что она не была расположена разговаривать, да и у нихъ не было бы и времени къ тому, потому-что онѣ подошли теперь къ воротамъ.
   Тихія сумерки, съ ихъ умирающимъ западнымъ краснымъ отливомъ и немногими блѣдными борющимися звѣздами, покоились на фермерскомъ дворѣ, гдѣ не было слышно никакого звука, кромѣ топота тележныхъ лошадей въ конюшнѣ. Прошло около двадцати минутъ послѣ заката солнца: домашнія птицы всѣ отправились на насѣстку, и бульдогъ лежалъ, растянувшись на соломѣ, внѣ своей конуры; рядомъ съ нимъ покоилась черная съ коричневыми пятнами такса, когда шумъ отворявшихся воротъ обезпокоилъ ихъ и заставилъ, какъ добрыхъ служителей, залаять, хотя они и не имѣли яснаго сознанія причины.
   Лай произвелъ въ домѣ свое дѣйствіе: когда Дина и Гетти приблизились, то въ дверяхъ показалась плотная фигура съ черными глазами, съ румянымъ лицомъ, которое носило въ себѣ возможность имѣть чрезвычайно-проницательное и время-отъ-времени въ рыночные дни презрительное выраженіе, теперь же имѣло искреннее добродушное выраженіе, всегда являвшееся на немъ послѣ ужина. Всѣмъ извѣстно, что великіе ученые, обнаруживавшіе самую безжалостную суровость въ сужденіи объ учености другихъ людей, были мягкаго и обходительнаго характера въ частной жизни; и я слышалъ объ ученомъ мужѣ, который кротко качалъ близнецовъ въ люлькѣ лѣвою рукою, между-тѣмъ какъ правою осыпалъ самыми раздирающими сарказмами противника, обнаружившаго жестокое невѣжество въ еврейскомъ языкѣ. Должно прощать слабости и заблужденія. Увы! и мы имъ нечужды; но человѣкъ, который держится несправедливой стороны относительно такого важнаго предмета, какъ еврейская пунктуація, долженъ считаться врагомъ своего рода. Въ Мартинѣ Пойзерѣ заключалась такого же рода антитезная смѣсь: онъ имѣлъ такой отличный нравъ, что обнаруживалъ большую нѣжность и уваженіе къ своему старику-отцу, чѣмъ прежде, съ-тѣхъ-поръ какъ послѣдній крѣпостнымъ актомъ завѣщалъ ему все свое имущество; никто не выказывалъ къ своимъ сосѣдямъ большее состраданіе во всѣхъ ихъ личныхъ дѣлахъ, какъ Мартинъ Пойзеръ; но относительно какого-нибудь фермера, Луки Бриттона, напримѣръ, у котораго не были достаточно очищены поля, который не зналъ начальныхъ правилъ, какъ дѣлать изгородь и копать рвы, и обнаруживалъ такую явную нераспорядительность касательно покупки зимнихъ запасовъ, Мартинъ Пойзеръ былъ такъ же жестокъ и неумолимъ, какъ сѣверо-восточный вѣтеръ. Лукѣ Бриттону стоило сдѣлать только какое-нибудь замѣчаніе, хотя бы о погодѣ, какъ Мартинъ Пойзеръ открывалъ въ этомъ замѣчаніи слѣды нездравомыслія и полнаго невѣжества, которыя такъ явно обнаруживались во всѣхъ его фермерскихъ операціяхъ. Онъ даже съ отвращеніемъ смотрѣлъ на своего товарища, когда послѣдній подносилъ ко рту оловянную пинту у выручки въ трактирѣ: "Ройяль Джорджъ" въ рыночный день, и при одномъ лишь видѣ его на противоположной сторонѣ дороги въ черныхъ глазахъ Пойзера являлось строгое и порицающее выраженіе, какъ-нельзя-болѣе отличавшееся отъ отеческаго взгляда, которымъ онъ встрѣтилъ двухъ племянницъ, подходившихъ къ дверямъ. Мистеръ Пойзеръ курилъ вечернюю трубку и теперь держалъ руки въ карманахъ -- единственное развлеченіе человѣка, который, окончивъ дневной трудъ, еще не хочетъ ложиться спать.
   -- Ну, голубушки, вы что-то поздно сегодня, сказалъ онъ, когда онѣ подошли къ маленькой калиткѣ, которая вела на дорожку къ кухнѣ.-- Мать ужь начала безпокоиться о васъ, и нашей малюткѣ что-то нездоровится. Да какъ же ты оставила старуху Бидъ, Дина? Что, она очень-убита смертью старика? Онъ въ эти пять лѣтъ былъ для нея очень-плохой помогай.
   -- Она была очень-огорчена тѣмъ, что потеряла его, сказала Дина: -- но она, кажется, стала сегодня поспокойнѣе. Ея сынъ, Адамъ, былъ дома весь день, работая надъ гробомъ для отца; а она любитъ, чтобъ онъ былъ дома. Она говорила мнѣ о немъ почти весь день. У ней любящее сердце, хотя она и имѣетъ очень-хлопотливый и безпокойный характеръ. Я желала бы, чтобъ у ней была болѣе-вѣрная опора, которая служила бы ей утѣшеніемъ въ старости.
   -- На Адама можно достаточно положиться въ этомъ отношеніи, сказалъ мистеръ Пойзеръ, не такъ понимая мысль Дины.-- Насчетъ его нечего бояться: этотъ колосъ дастъ при молотьбѣ хорошее зерно. Онъ не изъ тѣхъ, у которыхъ все солома безъ зерна. Я, когда угодно, готовъ поручиться за него въ томъ, что онъ будетъ хорошимъ сыномъ до послѣдней минуты. Не говорилъ ли онъ, что скоро зайдетъ къ намъ? Но, войдите же, войдите, прибавилъ онъ, давая дорогу дѣвушкамъ: -- мнѣ не зачѣмъ задерживать васъ еще долѣе.
   Изъ-за высокихъ строеній, окружавшихъ дворъ, неба было видно немного, но въ обширное окно проникалъ свѣтъ въ изобиліи и ясно освѣщалъ всѣ углы въ общей комнатѣ.
   Мистрисъ Пойзеръ, сидѣвшая въ качкомъ креслѣ, которое было вынесено изъ гостиной направо, старалась укачать Тотти. Но Тотти не была расположена спать, и когда вошли ея двоюродныя сестры, она поднялась и показала раскраснѣвшіеся щоки, казавшіяся полнѣе обыкновеннаго теперь, когда ихъ обрамляетъ холстяной ночной чепчикъ.
   Въ просторномъ плетеномъ креслѣ, въ лѣвомъ углу у камина сидѣлъ старикъ Мартинъ Пойзеръ, здоровый, но исхудавшій и побѣлѣвшій портретъ плотнаго черноволосаго сына; его голова была нѣсколько наклонена впередъ, а локти отодвинуты назадъ такъ, что позволяли всей его рукѣ покоиться на ручкѣ кресла. Его синій носовой платокъ былъ разостланъ на колѣняхъ, какъ онъ обыкновенно дѣлалъ дома, когда онъ не покрывалъ его головы. И онъ сидѣлъ, наблюдая за тѣмъ, что происходило, спокойнымъ внѣшнимъ взоромъ здороваго стараго возраста, который, освободивніись отъ всякаго участія во внутренней драмѣ, высматриваетъ гвоздики на полу, слѣдитъ за незначительнѣйшими движеніями кого бы то ни было съ упорствомъ, неожидающимъ ничего и неимѣющимъ никакой цѣли, устремляетъ пристальный взоръ на мерцаніе пламени или на отраженіе солнечныхъ лучей на стѣнѣ, считаетъ квадраты на полу, наблюдаетъ даже за циферблатомъ часовъ и находитъ удовольствіе въ томъ, что открываетъ ритмъ въ ударѣ маятника.
   -- Развѣ это время приходить домой такъ поздно ночью, Гетти? сказала мистрисъ Пойзеръ.-- Посмотри-ка на часы: ужь скоро половина десятаго. Я, вотъ, послала дѣвушекъ спать съ полчаса, и то было ужь слишкомъ-поздно: имъ вотъ надобно встать въ половинѣ пятаго, чтобъ наполнить бутылки для сѣнокосцевъ и заняться печеньемъ. Вотъ тоже ребенокъ лежитъ въ лихорадкѣ -- чего добраго! и не спать, будто теперь обѣденное время... и не будь твоего дяди, то некому было бы помочь мнѣ дать лекарство ребенку... и ужь были намъ хлопоты съ этимъ лекарствомъ! половину пролили на платье... Хорошо еще, если то, что она приняла, принесетъ ей пользу и не сдѣлается ей хуже. Но люди, которые не думаютъ о томъ, чтобъ приносить пользу, всегда имѣютъ счастье уклониться съ пути, когда нужно дѣлать что-нибудь.
   -- Я вышла еще до восьми часовъ, тётушка, сказала Гетти слезливымъ тономъ, откинувъ слегка голову.-- Но эти часы такъ много впереди противъ часовъ на Лѣсной Дачѣ, что нельзя и знать, который часъ будетъ здѣсь, когда придешь домой.
   -- Что, тебѣ хотѣлось бы, чтобъ наши часы ставились по джентльменскимъ часамъ -- не правда ли? тебѣ хотѣлось бы сидѣть да жечь свѣчу, да потомъ лежать въ постели до-тѣхъ-поръ, пока солнце начнетъ печь тебя, какъ огурецъ подъ рамой въ парникѣ? Часы сегодня въ первый разъ только идутъ впередъ -- не правда ли?
   Дѣло былъ въ томъ, что Гетти дѣйствительно забыла различіе между часами, когда сказала капитану Донниторну, что выходитъ въ восемь, и это-то обстоятельство, притомъ же ея медленная ходьба, заставили ее придти почти получасомъ позже обыкновеннаго. Но затѣмъ вниманіе ея тётки было отвлечено отъ этого заботливаго предмета крошкою Тотти, которая, замѣтивъ, наконецъ, что прибытіе кузинъ, вѣроятно, не доставитъ ей ничего удовлетворительнаго въ частности, начала плакать и чрезвычайно-громко кричать: "мама, мама!"
   -- Ну, полно, милочка, мама здѣсь, мама и не хочетъ уйдти отъ тебя. Тотти будетъ послушная дѣвочка и заснетъ теперь, сказала мистрисъ Пойзеръ, откидываясь и качая кресло и стараясь прижать Тотти къ себѣ. Ни Тотти только кричала все громче и говорила: "не качайте, не качайте!" Такимъ образомъ мать съ удивительнымъ терпѣніемъ, которое любовь даетъ самому пылкому характеру, снова занялась ребенкомъ, прижала щеку къ холстинному чепчику и цаловала его и забыла о дальнѣйшихъ выговорахъ Гетти.
   -- Ну, Гетти, сказалъ Мартинъ Пойзеръ примирительнымъ тономъ:-- ступай ужинать въ запасную, потому-что всѣ вещи ужь убраны; потомъ приди сюда подержать ребенка, пока тётка раздѣнется: ребенокъ безъ матери не ляжетъ спать. Я думаю, и ты можешь поѣсть чего-нибудь, Дина; вѣдь, у нихъ-то тамъ нѣтъ большихъ запасовъ.
   -- Нѣтъ, благодарю, дядюшка, сказала Дина: -- я сытно поѣла передъ уходомъ. Мистрисъ Бидъ непремѣнно хотѣла поподчивать меня пирогомъ.
   -- Я не хочу ужинать, сказала Гетти, снимая шляпку.-- Я подержу тотчасъ Тотти, если я нужна тётушкѣ.
   -- Какъ, что ты вздоръ-то городишь! сказала мистрисъ Пойзеръ.-- Ужь не думаешь ли ты, что можешь жить и не ѣвши и насытить желудокъ, прикалывая къ головѣ красныя ленты? Ступай сію же минуту и поужинай, дитя мое; тамъ ты найдешь хорошій кусочекъ холоднаго пуддинга, въ шкапу, именно то, что ты такъ любишь.
   Гетти молча повиновалась и пошла въ запасную, а мистрисъ Пойзеръ продолжала говорить, обратившись къ Динѣ:
   -- Сядь, милая, да хоть отдохни разъ хорошенько. Чай, старуха-то была рада твоему приходу, что ты осталась тамъ такъ долго?
   -- Ей, повидимому, было пріятно въ послѣднюю минуту, что я была у ней. Но ея сыновья говорятъ, что она вообще неохотно видитъ около себя молодыхъ женщинъ. Сначала, кажется, она нѣсколько разсердилась и на меня за то, что я пришла къ нимъ.
   -- Э, это дурно, если старые люди не любятъ молодыхъ, сказалъ старый Мартинъ, еще ниже наклоняя голову и какъ-бы внимательно вглядываясь въ форму квадратовъ на полу.
   -- Да, плохо сидѣть въ курятникѣ тѣмъ, кто не любитъ блохъ, сказала мистрисъ Пойзеръ.-- Я думаю, всѣ мы въ свое время были молоды, къ счастью или къ-несчастью.
   -- Но ей надобно будетъ учиться, какъ приноровливаться къ молодымъ женщинамъ, сказалъ мистеръ Пойзеръ.-- Нечего и думать, чтобъ Адамъ и Сетъ остались холостяками впродолженіе десяти лѣтъ, изъ угожденія матери. Это было бы ужь черезчуръ, еслибъ она вздумала требовать это. Ни старымъ, ни молодымъ не должно думать только о собственной своей выгодѣ; это было бы вовсе несправедливо. Что хорошо для одного, то хорошо для всѣхъ другихъ. Я самъ терпѣть не могу, если молодые люди женятся прежде, нежели узнаютъ разницу между дикимъ и садовымъ яблокомъ; но можно, пожалуй, и упустить время.
   -- Конечно, сказала мистрисъ Пойзеръ:-- если мы прогуляемъ обѣденное время, то и мясо покажется невкуснымъ. Мы будемъ ворочать вилкой съ одной стороны на другую, и въ -- заключеніе не станемъ ѣсть. Мы сваливаемъ вину на мясо, а вся вина-то въ нашемъ собственномъ желудкѣ.
   Гетти въ это время вышла изъ чулана и сказала:
   -- Я могу взять теперь Тотти, тётушка, если хотите.
   -- Ну, Речель, сказалъ мистеръ Пойзеръ, когда его жена, казалось, находилась въ нерѣшимости, видя, что Тотти лежала, наконецъ, спокойно:-- дай лучше Гетти снесть наверхъ, покамѣстъ ты раздѣнешься. Вѣдь, ты измучилась. Время тебѣ лечь въ постель. У тебя опять бокъ заболитъ
   -- Хорошо, пусть она возьметъ ребенка, если онъ захочетъ пойдти къ ней, сказала мистрисъ Пойзеръ.
   Гетти подошла къ самому креслу и стояла, не улыбаясь, по своему обыкновенію, и не дѣлая никакихъ усилій, чтобъ приманить Тотти, а просто ожидая, когда тётка даетъ ей ребенка на руки.
   -- Не хочешь ли пойдти къ кузинѣ Гетти, моя милочка, пока маменька приготовится лечь въ постель? Тогда Тотти ляжетъ съ мамашей въ постель и будетъ спать тамъ всю ночь.
   Прежде нежели мать успѣла кончить, Тотти дала отвѣтъ, значеніе котораго нельзя было не понять: она нахмурила брови, закусила нижнюю губу крошечными зубёнками и наклонилась впередъ, чтобъ ударить Гетти по рукѣ изо всѣхъ силъ; потомъ, не говоря ничего, снова прижалась къ матери.
   -- Что-о? сказалъ мистеръ Пойзеръ, между-тѣмъ какъ Гетти стояла неподвижно: -- ты не хочешь идти къ кузинѣ Гетти? Такъ дѣлаютъ только дѣти: Тотти маленькая женщина, а не ребенокъ.
   -- Мы напрасно станемъ уговаривать ее, сказала мистрисъ Пойзеръ: -- она всегда нерасположена къ Гетти, когда больна. Можетъ-статься, она пойдетъ къ Динѣ.
   Дина, снявшая шлянку и шаль, до этого времени сидѣла смирно въ отдаленіи, не желая вмѣшиваться въ то, что считалось собственно дѣломъ Гетти. Но теперь она вышла впередъ и, протянувъ руки, сказала:
   -- Пойдемъ, Тотти, пойдемъ, дай Динѣ снесть тебя наверхъ вмѣстѣ съ мамашей. Бѣдная, бѣдная мамаша! она такъ измучилась, ей хочется идти спать.
   Тотти повернула лицо къ Динѣ и посмотрѣла на нее съ минуту; потомъ поднялась, протянула ручонки и позволила Динѣ взять ее съ колѣнъ матери. Гетти повернулась безъ всякаго признака дурнаго расположенія духа и, взявъ шляпку со стола, стояла съ равнодушнымъ видомъ, ожидая, не будетъ ли ей какого-нибудь другаго приказанія.
   -- Ты можешь совсѣмъ запереть дверь, Пойзеръ. Аликъ ужь давно дома, сказала мистрисъ Пойзеръ, вставая съ своего низкаго кресла съ видомъ облегченія.-- Доставь мнѣ спички съ полки, Гетти: мнѣ надобно будетъ зажечь ночникъ въ спальнѣ. Пойдемъ, отецъ!
   Тяжелые деревянные засовы при внѣшнихъ дверяхъ стали задвигаться, и старый Мартинъ приготовился встать, собравъ синій носовой платокъ и доставъ изъ угла свою свѣтлую суковатую орѣховую палку. Потомъ мистрисъ Пойзеръ отправилась въ путь изъ кухни, сопровождаемая дѣдомъ и Диною съ Тотти на рукахъ, и всѣ отправились спать въ сумеркахъ, какъ птицы. Мистрисъ Пойзеръ, на своемъ пути, заглянула въ комнату, гдѣ лежали ея два мальчика, посмотрѣла на ихъ румяныя круглыя щеки на подушкѣ и послушала съ минуту ихъ легкое правильное дыханіе.
   -- Ну, Гетти, ступай спать, сказалъ мистеръ Пойзеръ ласковымъ тономъ, когда онъ самъ повернулся, чтобъ идти наверхъ.-- Я увѣренъ, что ты опоздала ненарочно, но твоя тётка намучилась сегодня. Прощай, голубчикъ, прощай.
  

XV.
Двѣ спальни.

   Гетти и Дина обѣ спали во второмъ этажѣ, въ комнатахъ, сосѣднихъ одна съ другой, скудно омеблированныхъ, безъ всякихъ занавѣсокъ, недопускавшихъ свѣта, который теперь начиналъ пріобрѣтать новую силу отъ восходившаго мѣсяца, силу, которая была больше, нежели достаточною длятого, чтобъ дать Гетти возможность ходить въ комнатѣ и раздѣваться съ совершеннымъ удобствомъ. Она очень-хорошо могла видѣть вѣшалки въ старомъ крашеномъ платяномъ шкапу, на которыя повѣсила шляпку и платья; она могла видѣть головку каждой булавки на своей красной полотняной булавочной подушечкѣ; она могла видѣть изображеніе своей фигуры въ старомодномъ зеркалѣ такъ ясно, на сколько было нужно, принимая во вниманіе, что ей нужно было только зачесать голову и надѣть ночной чепчикъ. Странное старое зеркало! Гетти сердилась на него почти каждый разъ, когда одѣвалась. Въ свое время оно считалось красивымъ зеркаломъ и, вѣроятно, было куплено въ семейство Пойзеровъ четверть столѣтія назадъ при распродажѣ мебели, принадлежавшей какому-нибудь хорошему дому. Даже и теперь аукціонистъ могъ бы сказать о немъ что-нибудь хорошее: вокругъ стекла было довольно-много позолоты, правда, потусклой; оно имѣло твердое подножіе изъ краснаго дерева, достаточно-снабженное выдвижными ящиками, которые открывались только послѣ рѣшительныхъ усилій и при этомъ выкидывали впередъ все, въ нихъ содержавшееся, даже изъ отдаленнѣйшихъ угловъ, не заставляя васъ безпокоиться тѣмъ, чтобъ достать вещи изъ глубины. Ко всему этому, по обѣ стороны были прикрѣплены мѣдные подсвѣчники, придававшіе зеркалу все еще аристократическій видъ. Но Гетти была недовольна имъ, потому-что по всему стеклу было разсѣяно множество тусклыхъ пятенъ, неотходившихъ ни отъ какого усиленнаго трѣнія, и потомъ, вмѣсто того, чтобъ подвигаться взадъ и впередъ, оно было прикрѣплено въ прямомъ положеніи, такъ-что Гетти могла хорошо видѣть только голову и шею, да и для этого ей нужно было садиться на низкій стулъ передъ туалетнымъ столомъ. И туалетный столъ не былъ вовсе туалетный столь, а маленькій старый комодъ, самая неуклюжая вещь на свѣтѣ, сидѣть передъ которымъ было чрезвычайно-неловко, ибо она всегда ушибала свои колѣни объ огромныя мѣдныя ручки и никакимъ образомъ не могла удобно приблизиться къ зеркалу. Но набожные поклонники не дозволяютъ никогда, чтобъ какія-нибудь неудобства препятствовали имъ въ исполненіи ихъ религіозныхъ обрядовъ, а Гетти въ этотъ вечеръ еще болѣе обыкновеннаго предавалась своему особенному виду поклоненія.
   Снявъ платье и бѣлый платочекъ, она вынула ключъ изъ большаго кармана, висѣвшаго сверхъ ея юбки, и створивъ одинъ изъ нижнихъ ящиковъ комода, достала оттуда два небольшіе восковые огарка, купленные втихомолку въ Треддльстонѣ, и вставила ихъ въ оба мѣдные подсвѣчника; потомъ она вынула связку спичекъ и зажгла свѣчи и наконецъ вынула недорогое маленькое зеркальце въ красной рамкѣ, но безъ пятенъ. Въ это-то небольшое зеркальце предпочла она посмотрѣть сначала, когда сѣла. Она смотрѣлась въ зеркальце, улыбаясь, повернула голову въ одну сторону, потомъ черезъ минуту положила его и вынула щетку и гребенку изъ верхняго ящика. Еи хотѣлось распустить волосы такъ, чтобъ походить на портретъ леди, висѣвшій въ уборной миссъ Лидіи Донниторнъ. Это было сдѣлано скоро, и темные гіацинтовые волосы пали ей на шею. То не были тяжелые, массивные волосы, только напоминавшіе легкую зыбь, а мягкіе и шелковистые, при всякомъ случаѣ завивавшіеся въ изящныя кудри. Но она откинула ихъ всѣ назадъ, чтобъ походить на картину, чтобъ они образовали темную занавѣску, которая еще рельефнѣе возвышала бы ея круглую, бѣлую шею. Потомъ она положила щетку и гребень и смотрѣла на себя, сложивъ передъ собою руки, точно какъ на томъ портретѣ. Даже старое, рябое зеркало не могло не отразить прелестное изображеніе, дѣйствительно прелестное, несмотря на то, что Гетти не была зашнурована въ бѣлый атласъ -- какъ, по моему твердому убѣжденію должны быть зашнурованы всѣ героини -- а въ темную зеленоватую бумажную матерію.
   О, да! она была очень-хороша: капитанъ Донниторнъ думалъ такъ. Красивѣе всѣхъ около Геслопа, красивѣе всѣхъ леди, которыя только когда-либо посѣщали домъ его дяди; въ-самомъ-дѣлѣ, казалось, что знатныя леди были всѣ стары и дурны; и красивѣе миссъ Бекнъ, дочери мельника, называвшейся треддльстонскою красавицей. И Гетти смотрѣла на себя въ этотъ вечеръ съ совершенно-другимъ ощущеніемъ, нежели прежде; тутъ былъ невидимый зритель, глазъ котораго покоился на ней, какъ утро за цвѣткахъ. Его нѣжный голосъ все повторялъ и повторялъ прекрасныя рѣчи, которыя она слышала въ лѣсу; его рука обвивала ея талію, и прелестное благоуханіе розы, которымъ были пропитаны его волосы, все еще слышалось ей. Самая тщеславная женщина никогда не сознаетъ совершенно своей собственной красоты, пока она не любима мужчиной, который заставляетъ вибрировать ея собственную страсть, въ свою очередь.
   Но Гетти, казалось, рѣшила въ своихъ мысляхъ, что ей все еще недоставало чего-то, ибо она встала и достала старый черный кружевной шарфъ изъ платянаго шкапа и большія серьги изъ завѣтнаго ящика, изъ котораго уже вынимала свѣчи. Шарфъ былъ старъ, очень-старъ, весь въ дирахъ, но онъ могъ бы быть приличною рамкой вокругъ ея плечъ и возвысить бѣлизну верхней части ея рукъ. И она сниметъ маленькія серьги, которыя были у ней въ ушахъ -- о, какъ бранила ее тётка за-то, что она проняла себѣ уши!-- и надѣнетъ большія: онѣ только позолочены и въ нихъ, вмѣсто камней, крашеныя стекла; но если вы не знаете изъ чего онѣ сдѣланы, то онѣ покажутся вамъ такими же хорошими, какія обыкновенно носятъ леди. И вотъ она сѣла опять, съ большими серьгами въ ушахъ и съ чернымъ кружевнымъ шарфомъ вокругъ плечъ. Она посмотрѣла на руки: не было рукъ, которыя были бы красивѣе ея рукъ; внизъ и немного пониже локтя, онѣ были бѣлы и пухлы, съ такими же ямочками, какія она имѣла на щекахъ; но она съ досадой думала о томъ, что къ кисти онѣ были грубы отъ дѣланія масла и другихъ работъ, которыми не занимались леди.
   Капитану Донниторну, вѣроятно, было бы непріятно, чтобъ она продолжала работать: онъ желалъ бы видѣть ее въ красивыхъ платьяхъ, въ тонкихъ башмакахъ и бѣлыхъ чулкахъ, можетъ-быть, еще съ шелковыми стрѣлками; вѣдь онъ долженъ очень любить ее, ибо никто, кромѣ его, не обнималъ ея рукою за талію, никто не цаловалъ ее такимъ образомъ. Онъ захочетъ жениться на ней и сдѣлать изъ нея леди... она едва осмѣливалась допускать такую мысль, а между-тѣмъ могло ли быть какъ-нибудь иначе? Онъ женится на ней тайно, какъ мистеръ, Джемсъ, докторскій помощникъ, женился на племянницѣ доктора, и узнали объ этомъ только много времени спустя, а тогда было ужь безполезно сердиться. Гетти сама слышала, какъ докторъ разсказалъ ея тёткѣ обо всемъ этотъ. Она не знала, какъ это могло бы случиться; но это было ясно, что старый сквайръ никогда не позволитъ и заикнуться ему объ этомъ; ибо Гетти готова была упасть въ обморокъ отъ благоговѣнія и ужаса, когда встрѣчалась съ намъ въ Лѣсной Дачѣ. Кто его знаетъ, онъ, можетъ-быть, родился какъ всѣ мы на этомъ свѣтѣ: ей никогда не приходило въ голову, что онъ былъ молодъ, какъ другіе; для нея онъ всегда былъ старымъ сквайромъ, который на всѣхъ наводилъ ужасъ. О! невозможно было и подумать, какъ это могло бы случиться. Но капитану Донниторну будетъ извѣстно это: онъ важный джентльменъ, и можетъ имѣть свою волю во всемъ и купить все, что ни захочетъ. И ничто не можетъ быть снова такъ, какъ было: можетъ-быть, когда-нибудь она станетъ знатною леди, будетъ ѣздить въ своемъ экипажѣ и одѣваться къ обѣду въ парчу и шелкъ, съ перьями на головѣ, и платье ея будетъ мести полъ, какъ платья миссъ Лидіи и леди Деси, когда онѣ шли въ столовую, какъ она видѣла ихъ однажды вечеромъ, когда смотрѣла украдкою въ небольшое круглое окно въ передней. Она только не будетъ такою старухою и такою дурною, какъ миссъ Лидія, или такою же толстою и неуклюжею, какъ леди Деси, но очень-красивою съ волосами, которыя она будетъ зачесывать на различныя манеры; иногда она одѣнется въ розовое платье, иногда въ бѣлое: она еще не знала, которое нравится ей больше. И Мери Бёрджъ и всѣ другія, можетъ-быть, увидятъ, какъ она будетъ выѣзжать въ своей каретѣ, или, скорѣе, онѣ только услышатъ объ этомъ: невозможно было вообразить, чтобъ эти вещи случились въ Геслопѣ въ виду ея тётки. При мысли о такомъ великолѣпіи, Гетти встала со стула и при этомъ задѣла маленькое зеркало въ красной рамкѣ краемъ своего шарфа, такъ-что оно съ шумомъ упало на полъ. Но она слишкомъ была занята своей мечтой, чтобъ позаботиться поднять его; пораженная на одно лишь мгновеніе, она начала ходить съ величіемъ голубя взадъ и впередъ по своей комнатѣ въ цвѣтной шнуровкѣ и въ цвѣтной юбочкѣ, съ старымъ чернымъ кружевнымъ шарфомъ вокругъ плечъ и большими стеклянными серьгами въ ушахъ.
   Какъ мила кажется малютка въ этомъ странномъ костюмѣ! Влюбиться въ нее было бы самою простительною глупостью на свѣтѣ. Ея лицо и фигура округлены такъ прелестно, точно у ребенка; изящныя темныя кольца волосъ такъ очаровательно покоятся около ея ушей и шеи; ея большіе темные глаза съ ихъ длинными рѣсницами, трогаютъ васъ такъ странно, словно изъ нихъ смотритъ заключенный рѣзвый духъ.
   Ахъ, что за находка для мужчины, который получаетъ такую очаровательную невѣсту, какъ Гетти! Какъ станутъ завидовать мужчины, которые придутъ къ свадебному завтраку и увидятъ, какъ она, въ бѣлыхъ кружевахъ и съ померанцевыми цвѣтами, опирается на его руку. Милое юное кругленькое, нѣжное, гибкое созданіе! Ея сердце должно быть, такъ же мягко, ея темпераментъ такъ же свободенъ отъ угловатостей, ея характеръ такъ же гибокъ! Если когда-либо случится что-нибудь дурное, то въ этомъ долженъ быть виноватъ непремѣнно мужъ: онъ можетъ сдѣлать изъ нея все, что хочетъ -- это ясно. И самый предметъ любви думаетъ такъ же: маленькая красавица такъ расположена къ нему; ея незначительное тщеславіе такъ очаровательно; онъ и не желалъ бы, чтобъ она была благоразумнѣе; вотъ эти-то игривые взоры и движенія и могутъ превратить домашній очагъ въ рай. При такихъ обстоятельствахъ каждый человѣкъ сознаетъ, что онъ большой физіономистъ. Онъ знаетъ, что природа имѣетъ свой собственный языкъ, который она употребляетъ съ строгою правдивостью, и онъ считаетъ себя посвященнымъ въ этотъ языкъ. Природа выписала для него характеръ его невѣсты въ этихъ изящныхъ очертаніяхъ щеки, губы и подбородка, въ этихъ вѣкахъ, тонкихъ какъ лепестки, въ этихъ длинныхъ рѣсницахъ, вьющихся какъ тычинка цвѣтка, въ этой темной мягкой глубинѣ чудныхъ глазъ. До какого безумія она будетъ любить своихъ дѣтей! Она сама почти еще ребенокъ, и крошечныя розовенькія кругленькія созданья будутъ окружать ее, какъ бутончики окружаютъ центральный цвѣтокъ; а мужъ, кротко улыбаясь, будетъ, повидимому въ состояніи, когда ему угодно, удалиться въ святилище своей мудрости, на которое жена его будетъ взирать съ благоговѣніемъ, никогда не осмѣливаясь проникнуть въ его тайны. Такой бракъ будетъ походить на бракъ золотаго вѣка, когда всѣ мужчины были мудры и величественны, а всѣ женщины прелестны и любящія.
   Почти совершенно такъ же нашъ другъ Адамъ Бидъ думалъ о Гетти: только онъ облекалъ свои мысли въ другія слова. Если она когда-либо обнаруживала передъ нимъ холодное тщеславіе, то онъ говорилъ самому себѣ: "это происходило оттого, что она меня не довольно любитъ"; и онъ былъ убѣжденъ, что ея любовь, когда только она даруетъ ее, будетъ драгоцѣннѣйшимъ изъ благъ, которыми только человѣкъ можетъ обладать на землѣ. Прежде чѣмъ вы упрекнете Адама въ недостаткѣ проницательности, спросите, пожалуйста, себя: были ли вы когда-нибудь расположены думать дурное о прелестной женщинѣ... могли ли вы когда-нибудь, безъ жестокихъ головоломныхъ доводовъ, думать дурное объ одной въ высшей степени прелестной женщинѣ, которая очаровала васъ? Нѣтъ: кто любитъ пушистые персики, тотъ способенъ не думать о косточкѣ, и потому иногда часто жестоко повреждаетъ себѣ зубы о нея.
   Артуръ Донниторнъ также имѣлъ подобное же мнѣніе о Гетти, въ томъ отношеніи, на сколько онъ вообще думалъ о ея природѣ. Онъ былъ увѣренъ, что она была милое, доброе, нѣжное существо. Мужчина, пробуждающій чудную, волнующую страсть въ молодой дѣвушкѣ, всегда считаетъ ее нѣжною и любящею; и если случится ему подумать о будущихъ годахъ, то онъ, вѣроятно, воображаетъ, что добродѣтельно-неженъ къ ней, такъ-какъ бѣдное существо такъ сильно привязано къ нему. Богъ ужь сотворилъ этихъ милыхъ женщинъ такими, и такой порядокъ вещей приходится весьма-кстати въ случаѣ болѣзни.
   Какъ бы то ни было, я думаю, благоразумнѣйшій изъ насъ непремѣнно обманывается иногда такимъ образомъ, и непремѣнно думаетъ о людяхъ лучше или хуже, нежели они заслуживаютъ. Природа имѣетъ свой языкъ, и ее нельзя обвинить въ неправдивости; но мы и до настоящаго времени не знаемъ ея запутаннаго синтаксиса, и при торопливомъ чтеніи можетъ случиться, что мы извлечемъ изъ ея словъ совершенно-противное значеніе. Длинныя темныя рѣсницы, напримѣръ: что можетъ-быть изящнѣе ихъ? Я считаю невозможнымъ не ожидать нѣкоторой глубины души за глубокимъ сѣрымъ глазомъ съ длинною темною рѣсницею, несмотря на опытность, показавшую мнѣ, что то и другое бываетъ и при обманѣ, корыстолюбіи и глупости. Но когда, отвернувшись съ отвращеніемъ, я прибѣгалъ къ рыбьему, безжизненному глазу, то въ результатѣ оказывалось поражающее сходство. Можно, наконецъ, подозрѣвать, что между рѣсницами и нравственностью нѣтъ прямого соотношенія, или, иначе, что рѣсницы выражаютъ характеръ прекрасной бабушки даннаго индивидуума, что вообще имѣетъ для насъ небольшое значеніе.
   Не было рѣсницъ, которыя могли бы быть красивѣе рѣсницъ Гетти, а теперь, между-тѣмъ, какъ она съ голубинымъ величіемъ расхаживаетъ по комнатѣ и смотритъ на свои плечи, обрамленныя старыми черными кружевами, темная бахрома обнаруживается въ совершенствѣ на ея розовой щекѣ. Ея узкое воображеніе можетъ рисовать только тусклыя неопредѣленныя картины будущности; но во всѣхъ картинахъ на первомъ планѣ она въ прелестныхъ платьяхъ. Капитанъ Донниторнъ очень-близокъ къ ней; онъ обвиваетъ рукою ея станъ, быть-можетъ, цалуетъ ее, а всѣ другіе удивляются и завидуютъ ей -- преимущественно же Мери Бёрджъ, новое набивное платье которой кажется весьма-жалкимъ рядомъ съ блистательнымъ туалетомъ Гетти. Не примѣшивается ли къ этимъ мечтамъ о будущемъ какое-нибудь сладостное или грустное воспоминаніе? Заботливая мысль о ея вторыхъ родителяхъ, о дѣтяхъ, за которыми она помогала ходить, о молодой подругѣ, о любимомъ животномъ, о какомъ-нибудь случаѣ изъ ея собственнаго дѣтства? Нѣтъ, ни одной. Есть растенія, которыя едва-ли имѣютъ корни: вырвите ихъ изъ ихъ роднаго уголка въ скалѣ или въ стѣнѣ и положите ихъ, просто, на вашъ цвѣточный горшокъ, служащій у васъ украшеніемъ, и они станутъ цвѣсть нисколько не хуже прежняго. Гетти могла сбросить съ себя всю свою прежнюю жизнь, и никогда не захотѣла бы, чтобъ ей опять напомнили о ней. Я думаю, у ней не было никакого чувства къ старому дому и она не любила греческой валерьяны и длиннаго ряда рожъ въ саду больше другихъ цвѣтовъ, можетъ-быть, даже и не столько, какъ другіе цвѣты. Надобно было удивляться, какъ мало она, повидимому, заботилась объ ухаживаніи за дядей, который былъ для нея вторымъ отцомъ: она едва-ли подала ему когда-нибудь трубку во-время безъ того, чтобъ ей не сказали объ этомъ, развѣ въ домѣ былъ гость, который могъ бы имѣть удобный случай видѣть ее, когда она пойдетъ мимо камина. Гетти не могла постигнуть, какимъ образомъ можно было чувствовать расположеніе къ пожилымъ людямъ. Что жь касается этихъ скучныхъ дѣтей, Марти, Томми и Тотти, то они были, просто, наказаніемъ ея въ жизни, какъ жужжащія насѣкомыя, которыя мучатъ васъ въ жаркій день, когда вамъ хочется покоя. Марти, самый старшій, былъ еще груднымъ ребенкомъ, когда она только-что прибыла на мызу, ибо дѣти, родившіяся прежде него, умерли, и такимъ-образомъ Гетти видѣла, какъ всѣ трое, одинъ послѣ другаго, ходили около нея, переваливаясь со стороны на сторону, на лугу, или играли на ея глазахъ въ сырую погоду въ полупустыхъ комнатахъ большаго стараго дома. Мальчики ужь подросли теперь, но Тотти надоѣдала день-деньской гораздо-хуже, чѣмъ оба другіе въ свое время, потому-что о ней хлопотали гораздо-больше. И не было конца дѣланію и починкѣ платьевъ. Гетти обрадовалась бы, еслибъ ей сказали, что она никогда больше не увидитъ никакого ребенка; дѣти были хуже грязныхъ крошечныхъ ягнятъ, которыхъ пастухъ всегда приносилъ въ домъ, чтобъ они имѣли особенный уходъ, когда наступало время ягниться; ибо отъ ягнятъ, раньше или позже, освобождались. Что жь касается молодыхъ цыплятъ и индійскихъ куръ, то Гетти возненавидѣла бы самое слово: "выводъ", еслибъ ея тётка не подкупила ее смотрѣть за молодыми домашними птицами, обѣщавъ ей давать цѣнность одного цыпленка съ каждаго высѣда. Круглые, пушистые цыплята, выглядывавшіе изъ-подъ крыла матери, никогда не доставляли Гетти удовольствія: не объ этого рода красотѣ заботилась она, она заботилась о красотѣ новыхъ вещей, которыя купитъ для себя на треддльстонской ярмаркѣ на деньги, вырученныя продажею цыплятъ. А между-тѣмъ она имѣла видъ столь-пріятный, столь-очаровательный, когда наклонялась, чтобъ положить моченый хлѣбъ подъ курятникъ, что вамъ дѣйствительно нужно бы быть весьма-проницательными, чтобъ подозрѣвать ее въ жестокости. Молли, горничная, со вздернутымъ кверху носомъ и выдающеюся челюстью, была въ дѣйствительности дѣвушка съ нѣжнымъ сердцемъ и, какъ выражалась мистрисъ Пойзеръ, просто драгоцѣнность относительно ухода за курами; но на ея неподвижномъ лицѣ выражалось на столько этой материнской радости, на сколько бурый глиняный кувшинъ пропускаетъ сквозь себя свѣтъ лампы, помѣщающійся въ немъ.
   Вообще, женскій глазъ прежде всего открываетъ нравственные недостатки, скрывающіеся подъ милымъ обманомъ красоты. Такимъ-образомъ неудивительно, что мистрисъ Пойзеръ, съ ея проницательностью и при множествѣ случаевъ для наблюденій, составила довольно-вѣрную оцѣнку того, что можно было ожидать отъ Гетти въ области чувства, и въ минуты негодованія иногда съ большою откровенностью высказывала мужу свое мнѣніе относительно этого.
   -- Она не лучше павлина и готова горделиво расхаживать по стѣнѣ и распускать хвостъ, когда свѣтитъ солнце, еслибъ даже всѣ люди въ приходѣ умирали; ничто, кажется, не заставляетъ забиться ея сердце, даже и тогда, когда мы думали, что Тотти упала въ яму. Ахъ, Господи! этотъ дорогой херувимчикъ!... Когда мы нашли ее, то она стояла въ грязи съ своими крошечными башмачками и кричала такъ у отдаленнаго водопоя, что, просто, сердце разрывалось. А Гетти и нужды не было до этого -- я сама видѣла, а между-тѣмъ, вѣдь она знала ребенка еще груднымъ. По моему убѣжденію, ея сердце твердо какъ кремень.
   -- Нѣтъ, нѣтъ! сказалъ мистеръ Пойзеръ: -- ты не должна судить о Гетти такъ жестоко. Молодыя дѣвушки похожи на незрѣлое зерна, которое впослѣдствіи даетъ, правда, хорошій хлѣбъ, но вначалѣ мягковатый. Ты увидишь, Гетти будетъ какъ слѣдуетъ, когда у ней будутъ хорошій мужъ и собственныя дѣти.
   -- Я вовсе не хочу быть жестокою къ дѣвушкѣ. У ней проворныя руки, и она можетъ быть довольно-полезна, когда захочетъ, и мнѣ было бы ощутительно, еслибъ она перестала дѣлать масло, потому-что у ней свѣжая рука. Какъ бы то ни было, я старалась дѣлать свое дѣло касательно твоей племянницы, и дѣлала это: я научила ее всему, что принадлежитъ къ дому, и довольно-часто объясняла ей, въ чемъ должны состоять ея обязанности, хотя -- Богъ видитъ это!-- у меня часто дѣлается одышка и меня по временамъ страшно схватываетъ боль въ боку. Съ этими тремя дѣвушками въ домѣ мнѣ нужно было бы имѣть вдвое силы длятого, чтобъ держать ихъ при работѣ. Это все-равно, что готовить жаркое на трехъ огняхъ: только-что успѣешь полить одно, какъ подгораетъ другое.
   Гетти чувствовала значительный страхъ передъ своей тёткой и заботилась на столько скрывать отъ нея свое тщеславіе, насколько можно было скрыть безъ слишкомъ-великой жертвы. Она не могла удержаться, чтобъ не тратить денегъ на наряды, которые порицала мистрисъ Пойзеръ; но она была бы готова умереть со стыда, досады и страха, еслибъ ея тётка въ эту минуту отворила дверь и увидѣла, что она зажгла свои огарки и величественно расхаживала по комнатѣ, украшенная шарфомъ и серьгами. Въ предупрежденіе такого сюрприза, она всегда запирала дверь на задвижку, и въ эту ночь она не забыла сдѣлать то же самое. И хорошо, что она сдѣлала это: ибо въ эту минуту послышался легкій ударъ, и Гетти, съ сильно-бьющимся сердцемъ, стремглавъ бросилась задувать свѣчи и бросать ихъ въ ящикъ. Она не смѣла ждать, пока сниметъ серьги, но сбросила съ себя шарфъ, который упалъ на полъ, прежде нежели повторился легкій ударъ. Мы узнаемъ, отчего происходилъ этотъ легкій ударъ, если на короткое время оставимъ Гетги и возвратимся къ Динѣ въ ту минуту, когда она передала Тотти на руки матери и взошла по лѣстницѣ въ свою спальню, смежную съ спальнею Гетти.
   Дина приходила въ восторгъ отъ окна въ свози спальнѣ. Ея комната помѣщалась во второмъ этажѣ высокаго дома, и изъ окна она имѣла обширный видъ на поля. Толщина стѣны образовывала пониже окна широкую ступень, разстояніемъ около аршина, гдѣ она могла ставить свой стулъ. И теперь, лишь-только она вошла въ комнату, какъ прежде всего сѣла на этотъ стулъ и стала смотрѣть на мирныя поля, за которыми всходилъ большой мѣсяцъ надъ изгородью, образуемою вязами. Она лучше любила пастбище, гдѣ покоилась дойныя коровы, и потомъ лугъ, гдѣ трава была на половину скошена и лежала серебристыми раскинувшимися линіями. Сердце ея было полно, ибо оставалась еще одна только ночь, въ которую ей надобно будетъ налюбоваться этими полями на долгое время. Но она не скучала только о томъ, что ей придется оставить этотъ ландшафтъ, ибо для нея холодная страна Снофильдъ имѣла столько же очарованія. Она думала обо всѣхъ дорогихъ ея сердцу людяхъ, о которыхъ она научилась заботиться среди этихъ мирныхъ полей и которые навсегда будутъ имѣть мѣсто въ ея любящей памяти. Она думала о борьбѣ и утомленіи, которыя, можетъ-быть, предстоятъ имъ въ будущемъ на ихъ жизненномъ пути, когда ея уже не будетъ съ ними и она не будетъ знать, что съ ними случилось. Бремя этой мысли скоро сдѣлалось ей такъ тяжело, что она не могла уже наслаждаться несоотвѣтствующею тишиною полей, освѣщенныхъ луною. Она закрыла глаза, дабы съ большею силою чувствовать присутствіе любви и симпатіи, которыя были глубже и нѣжнѣе того, какъ онѣ отражались землею и небомъ, дышавшими ими. Такимъ-образомъ Дина часто молилась въ уединенія. Она просто закрывала глаза и чувствовала себя окруженною божественнымъ присутствіемъ; потомъ постепенно ея опасенія, ея сильныя заботы о другихъ таяли, какъ ледяные кристалы въ тепломъ океанѣ. Она сидѣла въ этомъ положеніи совершенно-спокойно, скрестивъ руки на колѣняхъ, по-крайней-мѣрѣ десять минутъ; блѣдный свѣтъ покоился на ея спокойномъ лицѣ. Вдругъ она вздрогнула при громкомъ шумѣ, происшедшемъ очевидно отъ паденія какой-нибудь вещи въ комнатѣ Гетти. Но подобно всѣмъ звукамъ, касающимся нашего слуха, когда мы совершенно погружены въ мысли о другомъ, и этотъ звукъ не имѣлъ опредѣленнаго характера, но былъ, просто, громокъ и поражающъ, такъ-что она находилась въ сомнѣнія, вѣрно ли она объясняла себѣ его? Она встала и прислушивалась нѣсколько времени, но вездѣ было тихо послѣ этого звука, и она подумала, что Гетти, можетъ-быть, только сбила что-нибудь съ мѣста, ложась на постель. Она начала медленно раздѣваться; но теперь, подчиняясь вліянію, произведенному этимъ шумомъ, она сосредоточила свои мысли на Гетти: на этомъ прелестномъ, юномъ созданіи, передъ которымъ только-что открывалась жизнь со всѣми ея искушеніями, торжественныя ежедневныя обязанности жены и матери, а между-тѣмъ она была вовсе не приготовлена къ этому, мечтала только о незначительныхъ безразсудныхъ, тщеславныхъ удовольствіяхъ, какъ ребенокъ, дрожащій надъ своими игрушками при началѣ длиннаго утомительнаго путешествія, впродолженіе котораго ему придется переписать и голодъ, и холодъ, и безпріютный мракъ. Дина чувствовала вдвое больше заботъ о Гетти, потому-что раздѣляла заботливое участіе Сета въ судьбѣ его брата, и не дошла еще до заключенія, что Гетти не такъ любила Адама, чтобъ могла выйдти за него замужъ. Она слишкомъ-ясно видѣла отсутствіе всякой теплой самоотверженной любви въ природѣ Гетти, и не считала холодности ея обращенія относительно Адама указаніемъ, что онъ не былъ человѣкомъ, котораго она хотѣла бы имѣть мужемъ. И этотъ недостатокъ въ природѣ Гетти, вмѣсто того, чтобъ возбудить ея неудовольствіе, только вызывалъ въ ней болѣе глубокое сожалѣніе: миловидное лицо и образъ ея производили на нее такое же вліяніе, какое производитъ красота на чистое и нѣжное сердце, чуждое всякой эгоистической ревности; красота была отличающимъ божественнымъ даромъ, вызывавшимъ болѣе-глубокое состраданіе къ нуждѣ, грѣху и горести, съ которыми онъ соединенъ, подобно тому, какъ грустнѣе смотрѣть на язву въ бѣлоснѣжномъ бутонѣ, нежели въ простой кухонной зелени.
   Между-тѣмъ, какъ Дина раздѣвалась и надѣвала ночное платье, это чувство, относительно Гетти, возрастало съ болѣзненною силою; ея воображеніе создало терновый кустарникъ грѣха и горести, и она видѣла какъ бѣдное созданье боролось въ немъ, истерзанное и обагренное кровью, со слезами оттискивая избавленія и не находя нигдѣ. Такимъ-то образомъ воображеніе и симпатія Дины боролись постоянно, возвышая другъ друга. Она почувствовала глубокое, горячее желаніе пойдти теперь и излить передъ Гетти всѣ слова нѣжнаго предостереженія и просьбы, которыя быстро смѣнялись въ ея головѣ. Но, можетъ-быть, Гетти спала уже. Дина приложила ухо къ перегородкѣ и все еще слышала слабый шумъ, который убѣдилъ ее въ томъ, что Гетти еще не была въ постели. Но она еще медлила; она не была вполнѣ увѣрена въ божественномъ указаніи; голосъ, приказывавшій ей идти къ Гетти, былъ, казалось, не сильнѣе другаго голоса, говорившаго, что Гетти была утомлена и что если она пойдетъ къ ней теперь въ несвоевременную минуту, то Гетти съ большимъ еще упрямствомъ скроетъ все, что у ней на сердцѣ. Дина не довольствовалась этими внутренними голосами; ей нужно было болѣе-вѣрное указаніе. Ей было довольно-свѣтло длятого, чтобъ открыть священное писаніе и различить текстъ настолько, чтобъ она могла знать, что онъ скажетъ ей. Она знала физіономію каждой страницы и могла сказать на какой книгѣ открыла, иногда даже на какой главѣ, несмотря на заглавіе или число. То была небольшая толстая Библія, совершенно-скруглившаяся по краямъ. Дина положила ее бокомъ на выступъ окна, гдѣ свѣтъ падалъ сильнѣе, и потомъ открыла ее указательнымъ пальцемъ. Первыя слова, на которыя она посмотрѣла, были слѣдующія вверху лѣвой страницы:
   "И всѣ они плакали горько, бросились на шею Павла и цаловали его".
   Этого было достаточно для Дины; Библія открылась на памятномъ прощаньи въ Ефесѣ, когда Павелъ почувствовалъ потребность излить сердце въ послѣднемъ увѣщаніи и предостереженіи. Она не медлила долѣе: тихо отворивъ свою дверь, вышла и постучалась къ Гетти. Мы знаемъ, что ей пришлось постучаться два раза, ибо Гетти нужно было погасить свѣчи и сбросить черный кружевной шаржъ; но послѣ втораго удара дверь отворилась немедленно. Дина сказала: "можно мнѣ войдти, Гетти?" и Гетти, молча (ибо она смутилась и была недовольна) отворила дверь шире и впустила Дину въ комнату.
   Что за странный контрастъ представляли обѣ дѣвушки! достаточно-видимый при смѣшеніи сумерекъ и луннаго свѣта: Гетти, у которой разгорѣлись щеки и глаза сверкали отъ ея воображаемой драмы, прелестная шея и руки были открыты, волосы падали сбившимися локонами частію на спину, частію закрывали ея побрекушки въ ушахъ -- и Дина, которая была одѣта въ длинное бѣлое платье, блѣдное лицо которой выражало подавленное волненіе и почти походило на лицо прекраснаго трупа, куда возвратилась душа, исполненная высокихъ тайнъ и высокой любви. Онѣ были почти одинаковаго роста; Дина казалась нѣсколько-выше, когда она обвила Гетти рукою за талію и поцаловала ее въ лобъ.
   -- Я знала, что ты еще не легла, моя милая, сказала она своимъ сладкимъ, чистымъ голосомъ, который подѣйствовалъ на Гетти раздражающимъ образомъ, смѣшиваясь съ ея угрюмымъ безпокойствомъ, какъ музыка съ бренчащими цѣпями:-- потому-что я слышала, какъ ты ходила; и мнѣ очень хотѣлось поговорить еще разъ съ тобою сегодня, ибо это послѣдняя ночь, которую я провожу здѣсь, и мы не знаемъ, что можетъ случиться завтра и разлучить газъ другъ съ другомъ. Не посидѣть ли мнѣ у тебя, пока ты уберешь волосы?
   -- О да, сказала Гетти, торопливо поворачиваясь и придвигая другой стулъ въ комнатѣ, обрадованная, что Дина показывала видъ, будто не замѣчаетъ ея серегъ.
   Дина сѣла и Гетти стала расчесывать волосы, чтобъ потомъ заплесть ихъ наверхъ, и расчесывала съ видомъ чрезвычайнаго равнодушія, свойственнымъ смущенному самосознанію. Но выраженіе глазъ Дины мало-по-малу облегчило ее; они, казалось, не замѣчали никакихъ подробностей.
   -- Милая Гетти, сказала она:-- сегодня совершенно-невольно пришли мнѣ мысли, что ты, можетъ-быть, будешь когда-нибудь находиться въ несчастіи -- несчастіе опредѣлено намъ всѣмъ здѣсь на землѣ -- и тогда наступаетъ время, когда мы нуждаемся въ утѣшеніи и помощи гораздобольше, нежели мы можемъ найдти въ предметахъ этой жизни. Я хочу сказать тебѣ, что если ты когда-нибудь будешь находиться въ несчастіи и нуждаться въ другѣ, который будетъ всегда сочувствовать тебѣ и любить тебя, то ты найдешь такого друга въ Динѣ Моррисъ въ Снофильдѣ, и если ты придешь къ ней или пошлешь за ней, то она никогда не забудетъ этой ночи и словъ, которыя говоритъ тебѣ теперь. Будешь ли ты помнить объ этомъ, Гетти?
   -- Да, сказала Гетти въ нѣкоторомъ испугѣ.-- Но отчего ты думаешь, что со мной случится несчастіе? Знаешь ты что-нибудь?
   Гетти, надѣвъ чепчикъ, сѣла, и теперь Дина наклонилась впередъ и взяла ее за руки, когда отвѣчала:
   -- Потому-что, моя милая, несчастіе постигаетъ насъ всѣхъ въ этой жизни. Такъ мы привязываемся сердцемъ къ вещамъ, а между-тѣмъ на то, чтобъ мы имѣли ихъ, нѣтъ Божьей воли, и мы горюемъ объ этомъ; мы лишаемся людей, которыхъ любимъ, и не находимъ радости ни въ чемъ, потому -- что они не съ нами; приходитъ болѣзнь -- и мы томимся подъ гнётомъ нашего слабаго тѣла; мы заблуждаемся и идемъ по дурному пути и сами навлекаемъ несчастіе на себя и на ближнихъ. Изъ родившихся въ этомъ мірѣ нѣтъ ни мужчины, ни женщины, которымъ не были бы опредѣлены какія-нибудь изъ этихъ испытаній, и я чувствую, что нѣкоторыя изъ нихъ случатся и съ тобой. И я желаю, чтобъ, пока молода, ты искала силы у твоего небеснаго Отца, тогда ты могла бы имѣть опору, которая не оставитъ тебя, когда придетъ твой черный день.
   Дина остановилась и опустила руки Гетти, чтобъ не мѣшать ей. Гетти сидѣла совершенно-спокойно. Она не чувствовала въ душѣ своей никакого отвѣта на заботливое расположеніе Дины къ ней. Но слова Дины, произнесенныя съ торжественною, патетическою ясностью, возбудили въ ней холодный ужасъ. Ея румянецъ исчезъ и она стала почти блѣдна; она чувствовала робость, обладая страдострастнымъ, ищущимъ удовольствія характеромъ, который трепещетъ при одномъ намекѣ на страданія. Дина замѣтила произведенное ею впечатлѣніе, и ея нѣжное заботливое увѣщаніе стало еще серьёзнѣе, пока Гетти, исполненная неопредѣленнаго ужаса о томъ, что съ нею нѣкогда можетъ случиться что-нибудь дурное, не начала плакать.
   Мы обыкновенно гов мой старикъ, я не знала ни минуты покоя, а теперь, когда его нѣтъ, я рада-бы сызнова пережить все самое худшее, лишь-бы онъ былъ со мной.
   -- Да, сказала Дина, старательно избѣгая противорѣчить Лизбетѣ, ибо проникавшая ее -- въ самыхъ ничтожныхъ ея словахъ и поступкахъ -- вѣра въ Божественное указаніе всегда выражалась у нея тѣмъ тонкимъ женскимъ тактомъ, который имѣетъ своимъ источникомъ живое, всегда готовое сочувствіе чужому страданію;-- да, и я тоже помню, когда умерла моя милая тетя, какъ мнѣ недоставало по ночамъ ея кашля -- она постоянно кашляла въ послѣднее время,-- и какъ мучительна была для меня эта тишина, наступившая съ ея смертью.... Ну, а теперь, моя дорогая, выпейте еще чашечку и скушайте чего-нибудь.
   -- Какъ-же это, проговорила Лизбета уже не такимъ брюзгливымъ тономъ, принимая отъ нея чашку:-- развѣ у васъ нѣтъ ни отца, ни матери, что вы такъ горевали по теткѣ?
   -- Нѣтъ, я никогда не знала матери и отца; тетя взяла меня груднымъ ребенкомъ и воспитала. У нея не было дѣтей,-- она никогда не была замужемъ,-- и она любила меня, какъ свое родное дитя.
   -- Да, нелегко, я думаю, было ей, одинокой женщинѣ, выростить ребенка. Теленка выпоить -- и то трудъ не малый. Но должно быть вы были спокойнымъ ребенкомъ: у васъ такое лицо, точно вы никогда въ жизни не сердились.... Что-же вы сдѣлали, когда умерла ваша тетка? И отчего не переѣхали жить въ наши мѣста?-- вѣдь мистрисъ Пойзеръ вамъ тоже приходится теткой.
   Видя, что Лизбета забыла на минуту о своемъ горѣ, Дина стала разсказывать ей о себѣ,-- сказала, что ей съ ранняго дѣтства приходилось много трудиться, разсказала, что за мѣсто Сноуфильдъ, и какъ тамъ трудно живется рабочему люду,-- словомъ, все то, что по ея мнѣнію могло заинтересовать ея собесѣдницу. Старуха слушала и позабыла брюзжать, безсознательно поддаваясь успокоительному вліянію лица и голоса Дины. Немного погодя, ее убѣдили позволить прибрать кухню. Дина настаивала на этомъ въ томъ разсчетѣ, что чувство порядка и покоя приведетъ Лизбету въ болѣе мягкое настроеніе духа, и тогда ей, Динѣ, будетъ легче уговорить ее помолиться, а молитва,-- она знала,-- принесетъ ей облегченіе. Между тѣмъ Сетъ ушелъ колоть дрова: онъ догадывался, что Динѣ хочется остаться наединѣ съ его матерью.
   Лизбета слѣдила за Диной, пока та быстро и безшумно двигалась по комнатѣ, и наконецъ сказала:
   -- Да, вы понимаете, что такое чистота. Я не побоялась-бы взять васъ въ дочери: вы-бы не стали мотать жалованье мужа на наряды и на всякіе пустяки. Вы совсѣмъ не то, что наши здѣшнія дѣвушки. Должно быть народъ въ Сноуфильдѣ не такой, какъ въ нашей сторонѣ.
   -- Это правда, тамъ большинство животъ иначе, сказала Дина;-- тамъ занимаются разной работой: кто ходитъ на бумагопрядильню, а кто работаетъ въ рудникахъ по окрестнымъ деревнямъ. Но сердце человѣческое вездѣ одно и то-же; есть и у насъ, какъ и повсюду, дѣти свѣта и дѣти грѣшнаго міра. Только у насъ тамъ больше методистовъ, чѣмъ у васъ.
   -- Я никогда-бы не подумала, что между методистками встрѣчаются такія женщину, какъ вы. Есть тутъ у насъ одна методистка -- и очень ревностная, какъ говорятъ,-- жена Билля Маскери; но на нее совсѣмъ непріятно смотрѣть,-- хуже чѣмъ на жабу.... А знаете, о чемъ я думаю?-- я думаю: отчего-бы вамъ не остаться у насъ ночевать? Мнѣ хотѣлось-бы видѣть васъ и завтра. Но можетъ быть васъ ждутъ дома, у Пойзеровъ?
   -- Нѣтъ, отвѣчала Дина,-- меня не станутъ ждать; я съ удовольствіемъ останусь, если хотите.
   -- Вотъ и чудесно! У насъ мѣста довольно; моя кровать стоитъ наверху, въ маленькой коморкѣ надъ черной кухней, вы можете лечь со мной. Я буду рада поговорить съ вами вечеромъ,-- вы такъ пріятно говорите. Когда я васъ слушаю, мнѣ вспоминаются наши ласточки, когда бывало поутру онѣ тихонько такъ защебечутъ подъ окномъ. Онѣ жили у насъ подъ крышей прошлой весной. Ахъ, какъ любилъ ихъ мой старикъ!... да и Адамъ тоже; но въ этомъ году онѣ не прилетѣли.... Можетъ быть и онѣ тоже умерли
   -- Ну вотъ, кухня и прибрана, сказала Дина.-- А теперь, милая матушка -- потому-что вѣдь я ваша дочь на сегодня: вы сами сказали,-- мнѣ-бы хотѣлось, чтобъ вы умылись и надѣли чистый чепчикъ. Помните, что сдѣлалъ Давидъ, когда Господь взялъ отъ него его сына? Пока ребенокъ былъ еще живъ, онъ постился и молился, и просилъ Бога пощадить его, и не хотѣлъ ни ѣсть, ни пить, а всю ночь пролежалъ на землѣ, прося Бога за ребенка. Но когда онъ узналъ, что сынъ его умеръ, онъ поднялся съ земли, умылся и умастилъ свое тѣло, и надѣлъ чистое платье, и ѣлъ и пилъ, и когда его спрашивали, отчего онъ пересталъ скорбѣть, когда дитя умерло, онъ отвѣчалъ: "Доколѣ дитя было живо, я постился и плакалъ, ибо думалъ: кто знаетъ, не помилуетъ-ли меня Господь, и дитя останется живо? А теперь оно умерло; зачѣмъ-же мнѣ поститься? Развѣ я могу возвратить его? А пойду къ нему, а оно не возвратится ко мнѣ?
   -- Ахъ, какъ это вѣрно сказано! проговорила Лизбета.-- Да, мой старикъ не возвратится ко мнѣ, а я пойду къ нему,-- и чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше.... Ну, дѣлайте со мной что хотите; чистый чепчикъ вонъ тамъ, въ верхнемъ ящикѣ; сейчасъ я пойду на черную кухню и умоюсь.-- А ты, Сетъ, досталъ-бы пока новую библію Адама -- ту, что съ картинками,-- а она намъ прочитаетъ главу.... Да, очень хорошія это слова: "Я пойду къ нему, а оно не возвратится ко мнѣ".
   Лизбета замѣтно успокоилась, и Дина и Сетъ мысленно благодарили за это Бога. Только этого и добивалась Дина, и ея неисчерпаемое состраданіе, при полномъ отсутствіи навязчивости, оказало-таки свое дѣйствіе.съ юныхъ-лѣтъ пріобрѣла опытность въ обращеніи съ болящими тѣломъ и духомъ,-- пріобрѣла эту опытность въ средѣ людей, ожесточенныхъ нуждой, закоснѣлыхъ въ невѣжествѣ, и это дало ей тонкое чутье въ распознаваніи путей и пріемовъ, какими надо было дѣйствовать на каждаго: она умѣла смягчить человѣка и довести его до сознательнаго желанія понять слова Небеснаго утѣшенія или предостереженія. Какъ объясняла это сама Дина -- "Господь никогда не предоставлялъ ее самой себѣ, но ей всегда было дано знать, когда нужно молчать и когда -- говорить". И развѣ не всѣ мы согласны въ этомъ съ Диной? Развѣ не называемъ мы вдохновеніемъ всякую быструю мысль и благородный порывъ? И если мы прослѣдимъ въ мельчайшихъ подробностяхъ душевный процессъ, порождающій въ насъ такія мысли и такіе порывы, мы непремѣнно скажемъ вмѣстѣ съ Диной, что самыя высокія наши мысли и наши лучшіе поступки всегда бываютъ намъ "даны".
   Скоро въ маленькомъ коттеджѣ раздались слова горячей молитвы. Вѣра, любовь и надежда царили въ тотъ вечеръ въ его скромной кухонкѣ. И бѣдная, изстрадавшаяся старуха Лизбета -- не уловивъ ни одной опредѣленной идеи, и даже не путемъ религіознаго чувства,-- пришла къ смутному сознанію добра и любви, и того, что надъ нами, за предѣлами нашей скорбной жизни, есть высшая справедливость. Она не поняла глубокаго значенія скорби, но въ эти минуты, подъ всепокоряющимъ вліяніемъ душевной чистоты Дины, она чувствовала, что надо смириться и терпѣть.
   

ГЛАВА XI.
ВЪ КОТТЕДЖЪ.

   Было только половина пятаго утра, когда Дина, соскучившись лежать безъ сна въ постели, прислушиваясь къ пѣнію птицъ и слѣдя за разсвѣтомъ въ маленькое окошко подъ крышей, встала и начала тихонько одѣваться, стараясь не потревожить Лизбету. Но въ домѣ уже поднялись: кто-то всталъ еще раньше и теперь сошелъ внизъ, предшествуемый Джиномъ. Легкіе шаги Джипа на лѣстницѣ служили для домашнихъ вѣрнымъ знакомъ, что за нимъ идетъ Адамъ, но Дина этого не знала и подумала, что должно быть это Сетъ, такъ какъ Сетъ говорилъ ей, что Адамъ проработалъ всю ночь наканунѣ и очень усталъ. Между тѣмъ Сетъ только-что проснулся отъ стука отворившейся двери. Возбужденіе всего предыдущаго дня, еще подогрѣтое нежданнымъ появленіемъ Дины, не нашло себѣ противовѣса въ физической усталости, такъ какъ онъ не сдѣлалъ и половины той тяжелой работы, какую дѣлалъ ежедневно; поэтому вечеромъ, когда онъ легъ въ постель, сонъ пришелъ къ нему не сразу: онъ проворочался нѣсколько часовъ, прежде чѣмъ уснулъ, а утромъ заспался дольше обыкновеннаго.
   Напротивъ, Адама освѣжилъ долгій отдыхъ. Со свойственнымъ ему отвращеніемъ къ праздности онъ торопился начать новый день и побороть въ себѣ скорбное чувство своею сильной волей и сильной рукой. Надъ долиной стояла бѣлая мгла, день обѣщалъ быть яснымъ и теплымъ, и Адамъ рѣшилъ сейчасъ-же послѣ завтрака идти на работу.
   "Нѣтъ такого горя на свѣтѣ, котораго человѣкъ не перенесъ бы, пока онъ въ силахъ работать", говорилъ онъ себѣ. "При рода вещей не мѣняется, хотя намъ и кажется, что собственная наша жизнь исполнена перемѣнъ. Шестнадцать есть квадратъ четырехъ,-- рычагъ долженъ быть удлинненъ пропорціонально вѣсу поднимаемой тяжести,-- это остается одинаково вѣрнымъ, несчастливъ-ли человѣкъ, или счастливъ, и лучшая сторона труда та, что онъ даетъ намъ твердую точку опоры внѣ нашей личной жизни".
   Онъ умылся, окатилъ голову холодной водой и опять почувствовалъ себя самимъ собой. Съ живыми, какъ всегда, блестящими темными глазами и густыми черными волосами, еще лоснящимися отъ воды, онъ пошелъ въ мастерскую выбрать досокъ на гробъ отцу. Они съ Сетомъ рѣшили отнести эти доски къ Джонатану Бурджу и попросить сдѣлать гробъ кого-нибудь изъ товарищей: имъ не хотѣлось, чтобъ эта печальная работа происходила на глазахъ матери.
   Не успѣлъ Адамъ войти въ мастерскую, какъ его чуткое ухо уловило стукъ легкихъ, быстрыхъ шаговъ, спускавшихся съ лѣстницы. Это не могла быть его мать. Наканунѣ вечеромъ, когда пришла Дина, онъ уже спалъ, и теперь не могъ понять, чьи могли быть это шаги. У него мелькнула мысль, глубоко его взволновавшая. Нелѣпая мысль!-- развѣ это могла быть Гетти? Ее послѣднюю онъ могъ разсчитывать увидѣть у себя. И однако ему не хотѣлось пойти посмотрѣть и убѣдиться своими глазами, что это была не она. Онъ стоялъ, облокотившись на доску, за которую только-что было взялся, и прислушивался къ звукамъ, которые воображеніе истолковывало ему въ такомъ радостномъ смыслѣ, что все его строгое умное лицо какъ будто растаяло въ выраженіи робкой ревности. Легкіе шаги двигались по кухнѣ, сопровождаемые шуршаніемъ щетки, подметающей полъ, производя не больше шуму, чѣмъ легкій вѣтерокъ, когда онъ гонитъ по дорогѣ осенніе листья, и воображеніе Адама рисовало ему кругленькое личико съ ямочками на щекахъ, съ темными блестящими глазами и плутовскими улыбками, оглядывающееся на эту щетку, к полненькую фигурку, слегка склонившуюся надъ ней, чтобы ловчѣе взяться за ручку. Нелѣпая, глупая мысль!-- это не могла быть Гетти. Но единственное средство отогнать глупую мысль было пойти и взглянуть, кто это былъ, ибо фантазія только все больше приближала его къ увѣренности, пока онъ стоялъ и прислушивался. Онъ выпустилъ доску и подошелъ къ двери.
   -- Здравствуйте, Адамъ Бидъ,-- сказала Дина спокойнымъ груднымъ голосомъ, переставая мести и обративъ на него свои кроткіе сѣрые глаза,-- надѣюсь, вы отдохнули и набрались свѣжихъ силъ для дневного труда?
   Это было то-же, что грезить сіяніемъ солнца и проснуться при свѣтѣ луны. Адамъ видѣлъ Дину нѣсколько разъ, но всегда на Большой Фермѣ, гдѣ онъ не могъ вполнѣ отчетливо сознавать ничьего присутствія, кромѣ присутствія Гетти, и только за послѣдніе два, три дня онъ началъ подозрѣвать, что Сетъ ее любитъ, такъ что и участіе къ брату не могло до сихъ привлечь его вниманія на нее. По теперь ея тонкая фигура, ея простое, черное платье и блѣдное, ясное лицо поразили его всею силой новизны впечатлѣнія, всегда отличающей дѣйствительность, когда она заступаетъ мѣсто овладѣвшей было нами иллюзіи. Въ первый моментъ онъ ничего не отвѣтилъ, но смотрѣлъ на нее сосредоточеннымъ, испытующимъ взглядомъ человѣка, внезапно заинтересовавшагося новымъ предметомъ. Въ первый разъ въ своей жизни Дина почувствовала тягостное смущеніе -- сознаніе себя, своей внѣшности: въ темныхъ проницательныхъ глазахъ этого сильнаго человѣка было что-то такое, чего совсѣмъ не было въ его кроткомъ, застѣнчивомъ братѣ. Слабый румянецъ проступилъ у нея на лицѣ; она это почувствовала, смутилась еще больше и покраснѣла ярче. Этотъ румянецъ напомнилъ Адаму о его забывчивости.
   -- Простите, я никакъ не ожидалъ, что это вы. Вы очень добры, что навѣстили мою мать въ ея горѣ, проговорилъ онъ мягкимъ, растроганнымъ голосомъ, ибо его быстрый умъ сейчасъ-же подсказалъ ему, зачѣмъ она здѣсь.-- Надѣюсь, моя мать была ласкова съ вами, прибавилъ онъ, не безъ тревоги спрашивая себя, какъ-то приняли Дину.
   Да, отвѣчала она, принимаясь опять мести полъ; -- сперва она волновалась, а потомъ замѣтно успокоилась и ночью хорошо спала, хоть и съ перерывами. Когда я отъ нея уходила, она крѣпко спала.
   -- Кто принесъ это извѣстіе на Большую Ферму? спросилъ Адамъ, уносясь мыслью къ кому-то, жившему тамъ: ему хотѣлось знать, почувствовала-ли она что-нибудь, услыхавъ эту вѣсть.
   -- Мнѣ сказалъ священникъ, мистеръ Ирвайнъ. Тетка моя очень жалѣла вашу мать, когда узнала объ ея горѣ, и пожелала, чтобъ я шла къ вамѣл Я увѣрена, что и дядя будетъ очень жалѣть, когда узнаетъ; вчера его цѣлый день не было лома,-- онъ уѣзжалъ въ Россетеръ. Всѣ они тамъ съ нетерпѣніемъ ждутъ, когда вы придете: въ этой семьѣ нѣтъ человѣка, который не былъ-бы всегда радъ васъ видѣть.

   Своимъ сердечнымъ чутьемъ Дина угадала, что Адамъ жаждетъ услышать, не сказала-ли чего-нибудь Гетти по поводу ихъ семейнаго горя. Дина была слишкомъ щепетильно правдива, чтобы позволить себѣ сказать ложь, хотя-бы и съ благожелательной цѣлью, но она съумѣла сказать нѣчто такое, въ чемъ безмолвно подразумѣвалось участіе Гетти. Любовь имѣетъ способность сознательно обманывать себя, какъ ребенокъ, играющій въ прятки самъ съ собой; она любитъ утѣшать себя увѣреніями, которымъ и сама не вѣритъ. Адаму было такъ пріятно слышать то, что сказала ему Дина, что онъ сталъ сейчасъ-же мечтать, какъ онъ пойдетъ въ слѣдующій разъ на Большую Ферму, и какъ Гетти будетъ къ нему, можетъ быть, добрѣе, чѣмъ была до сихъ поръ.
   -- А васъ я тамъ уже больше не застану? спросилъ онъ Дину.
   -- Нѣтъ; въ субботу я уѣзжаю въ Сноуфильдъ, и мнѣ придется выѣхать въ Треддльстонъ рано утромъ, чтобы поспѣть къ Окбурнскому дилижансу, такъ что сегодня на ночь мнѣ надо возвратиться на ферму: мнѣ хочется пробыть послѣдній день съ тетей и ея дѣтьми.
   Но сегодня я могу остаться у васъ на весь день, если ваша мать пожелаетъ. Вчера мы хорошо съ ней поладили; мнѣ кажется, я ей пришлась по душѣ.
   -- А, ну такъ она навѣрно захочетъ, чтобъ вы остались. Моя мать ужъ такой человѣкъ: кто ей сразу понравился, того она всегда будетъ любить. Но у нея есть одна слабость: она вообще не любитъ молодыхъ женщинъ. Впрочемъ, конечно, прибавилъ Адамъ, улыбаясь,-- то, что она не любитъ другихъ молодыхъ женщинъ, еще не причина, чтобъ она не полюбила васъ.
   До этой минуты Джипъ не принималъ дѣятельнаго участія въ разговорѣ. Присѣвъ на заднія лапы, онъ то заглядывалъ въ лицо своему хозяину, наблюдая его выраженіе, то слѣдилъ за движеніями Дины на кухнѣ. Ласковая улыбка, съ которою Адамъ произнесъ свои послѣднія слова, была, повидимому, рѣшающимъ аргументомъ, показавшимъ Джипу, какъ ему слѣдуетъ отнестись къ незнакомкѣ, и когда Дина, отставивъ щетку въ уголъ, повернулась къ нему лицомъ, онъ подбѣжалъ къ ней и съ самымъ дружелюбнымъ видомъ ткнулся мордой ей въ руку.
   -- Видите, Джипъ желаетъ познакомиться съ вами, сказалъ ей Адамъ,-- а онъ вообще очень туго знакомится.
   -- Бѣдный песъ! проговорила Дина, похлопывая рукой по косматой сѣрой шерсти собаки.-- У меня какое-то странное чувство ко всѣмъ безсловеснымъ тварямъ: мнѣ все кажется, что имъ хочется говорить, и что онѣ страдаютъ оттого, что не могутъ. Собакъ мнѣ всегда особенно жалко, хоть, можетъ быть, это и глупо съ моей стороны^ Но все-таки я увѣрена, что онѣ понимаютъ больше, чѣмъ могутъ выразить: вѣдь и мы не мо, леемъ передать никакими словами всего, что мы чувствуемъ.
   Тутъ къ нимъ подошелъ Сетъ и былъ пріятно удивленъ, заставъ, что Адамъ бесѣдуетъ съ Диной. Ему хотѣлось, чтобы Адамъ, братъ его, зналъ, насколько она лучше всѣхъ другихъ женщинъ. Но Адамъ, перекинувшись съ нимъ нѣсколькими словами, увелъ его въ мастерскую посовѣтоваться насчетъ гроба, а Дина принялась опять за уборку.
   Въ шесть часовъ всѣ четверо сидѣли за завтракомъ въ кухнѣ -- такой чистенькой, что сама Лизбета не могла-бы прибрать ее чище. Окно и дверь были открыты, и утренній вѣтерокъ приносилъ къ нимъ изъ садика смѣшанный запахъ божьяго дерева, шиповника и тмина. Дина не садилась за столъ, а ходила отъ стола къ печкѣ и обратно, прислуживая другимъ. Она наварила похлебки и спекла овсяный пирогъ, разспросивъ предварительно Сета, что имъ стряпаетъ къ завтраку мать. Лизбета сверхъ своего обыкновенія была очень молчалива: должно быть, ей нужно было время, чтобы приспособиться къ новому порядку вещей и привыкнуть къ мысли, что вся работа за нее сдѣлана, а она, какъ барыня, сошла себѣ внизъ и сидитъ за столомъ, а ей прислуживаютъ. Это новое ощущеніе видимо вытѣснило изъ ея души воспоминаніе объ ея горѣ. Наконецъ, отвѣдавъ похлѣбки, она заговорила.
   -- Ну, что-жъ, вы могли-бы состряпать и хуже, сказала она Динѣ;-- ѣсть можно -- не воротитъ съ души. Конечно, не мѣшало-бы ей быть погуще, и потомъ я всегда кладу вѣточку мяты,-- но какъ вамъ было это знать?.. Да, наврядъ-ли мои мальчики найдутъ когда-нибудь женщину, которая варила-бы имъ такую похлебку, какъ я. Пусть благодарятъ Бога, если она сумѣетъ хоть что нибудь сварить. Но вы могли-бы научиться, еслибъ вамъ показать; вы не любите лежать на боку и на ногу легки: вонъ какъ вы проворно со всѣмъ управились и, надо правду сказать, прибрали чисто,-- довольно чисто для -- работницы.
   -- Довольно чисто, мама? повторилъ Адамъ.-- Да здѣсь вне просто блеститъ. Ужъ я и не знаю, можно-ли чище прибрать.
   -- Не знаешь?-- еще-бы! гдѣ тебѣ знать! Мужчина никогда не разберетъ, кошка-ли вылизала полъ, или его вымыли съ мыломъ... Погоди -- узнаешь, когда тебя станутъ кормить подгорѣлой похлебкой, а оно, по всей вѣроятности, такъ и будетъ, когда не я буду вамгь варить. Тогда ты вспомнишь мать! тогда скажешь, что и она была на что нибудь годна.
   -- Дина, сказалъ Сетъ,-- садитесь-же за столъ и позавтракайте. Теперь все, кажется, подано.
   -- Садитесь, садитесь, скушайте чего-нибудь, повторила за нимъ и Лизбета.-- Вамъ нужно поѣсть,-- вотъ уже полтора часа, что вы на ногахъ... Кабы вы знали, какъ мнѣ жалко съ вами разставаться, прибавила она жалобнымъ голосомъ, когда Дина сѣла подлѣ нея;-- по, конечно, вамъ нельзя побыть у насъ дольше -- я это понимаю. А я-бы съ вами отлично поладила...
   -- Я останусь до вечера, если хотите, сказала Дина.-- Я-бы дольше осталась, но въ субботу я ѣду въ Сноуфильдъ и должна провести съ тетей весь завтрашній день.
   -- Нотъ ужъ на вашемъ мѣстѣ я ни за что-бы не воротилась въ Сноуфильдъ. Мой старикъ былъ тоже изъ Стонишира, изъ тѣхъ самыхъ мѣстъ, но ушелъ оттуда еще молодымъ, и хорошо сдѣлалъ; онъ говорилъ, что тамъ нѣтъ совсѣмъ лѣсу, и плотникамъ нечего дѣлать.
   -- Да, я помню, еще, когда я былъ мальчишкой, отецъ говорилъ мнѣ, что если онъ когда надумаетъ мѣнять мѣсто, такъ переѣдетъ на югъ, сказалъ Адамъ.-- Но я далеко не увѣренъ. хорошо-ли-бы это было? Бартль Масси говоритъ -- а онъ знаетъ южныя графства,-- что на сѣверѣ у насъ люди породистѣе -- головой здоровѣй и сильнѣе, да и ростомъ повыше. Кромѣ того, онъ говорилъ, что на югѣ мѣстность по большей части плоская, какъ ладонь, и, чтобъ увидѣть даль, надо вскарабкаться на самое высокое дерево. Я-бы не могъ съ этимъ помириться. Когда я иду на работу, я люблю, чтобъ дорога перебѣгала съ холма на холмъ, чтобы на много миль кругомъ были видны поля, какой-нибудь городъ вдали, мостикъ, или колокольня. Тогда только чувствуешь, что міръ великъ, и что, кромѣ тебя, есть еще много людей, которые работаютъ головой и руками.
   -- Нѣтъ, я больше люблю горы, сказалъ Сетъ,-- когда надъ самой головой у тебя облака, а дальше, кругомъ, свѣтитъ солнце. Въ послѣдніе дни, бывало, когда гроза, я часто нарочно ходилъ по Ломфордской дорогѣ, чтобъ поглядѣть на горы. Тамъ у меня является такое чувство, какъ будто изъ нашей темной, безотрадной жизни я перенесся на небо, гдѣ всегда радость и свѣтъ.
   -- А я люблю Стониширъ, сказала Дина.-- Я не хотѣла-бы жить въ такой сторонѣ, гдѣ вдоволь хлѣба и скота, гдѣ земля ровная и легко ее пахать; я никогда не отвернулась-бы отъ нашихъ пустынныхъ холмовъ, гдѣ бѣдняку такъ трудно живется, гдѣ люди проводятъ всю жизнь въ рудникахъ, не видя свѣта Божьяго. Въ холодный, пасмурный день, когда небо нависнетъ надъ землей одной сплошной тяжелой тучей, такъ сладко бываетъ чувствовать, какъ вся душа твоя переполняется любовью къ Богу, и такъ отрадно нести эту любовь въ заброшенныя, убогія каменныя лачуги, гдѣ только одна она и облегчаетъ жизнь.
   -- Ну да, вамъ хорошо говорить, сказала Лизбета.-- Много-ли вамъ надо, чтобъ прожить?-- капельку воды да немного солнца.какъ тѣмъ подснѣжникамъ, что жили у меня нѣсколько дней послѣ того, какъ я ихъ сорвала. Но голоднымъ людямъ лучше уйти изъ голоднаго края,-- меньше ртовъ останется на одинъ каравай... А ты,-- продолжала она, взглянувъ на Адама,-- лучше и не толкуй о сѣверѣ да о югѣ. Грѣхъ тебѣ будетъ, если ты бросишь отца и мать однихъ на кладбищѣ и уйдешь на чужую сторону, которой они и въ глаза не видали. Я не буду знать покоя въ гробу, если ты не станешь приходить по воскресеньямъ ко мнѣ на могилу.
   -- Не бойся, мама, сказалъ Адамъ.-- Кабы я давно не положилъ себѣ зарока, что никогда не уйду, меня-бы уже не было здѣсь.
   Онъ кончилъ ѣсть и, говоря это, поднялся съ мѣста.
   -- Что ты теперь будешь дѣлать? спросила его мать.-- Примешься за гробъ для отца?
   -- Нѣтъ, мама, отвѣчалъ Адамъ,-- мы снесемъ доски въ деревню и отдадимъ сдѣлать тамъ.
   -- Охъ нѣтъ, сынокъ, такъ не годится, заявила Лизбета плаксивымъ тономъ.-- Неужто ты допустишь, чтобы другой, а не ты, сдѣлалъ гробъ твоему отцу? Вѣдь никто не сдѣлаетъ этого такъ хорошо. А покойникъ мой зналъ толкъ въ хорошей работѣ... а сынъ у него такой мастеръ, что всей деревнѣ, можно сказать, голова, да и въ городѣ всѣ его знаютъ... и послѣ этого, чтобъ онъ не захотѣлъ сдѣлать самъ гробъ отцу.
   -- Ну, хорошо, мама,-- если ты непремѣнно хочешь, мы сколотимъ гробъ дома. Я думалъ только, что тебѣ будетъ тяжело видѣть и слышать, какъ мы будемъ дѣлать эту работу.
   -- Съ какой стати будетъ мнѣ тяжело! Что нужно, то нужно. Мало-ли что мнѣ можетъ быть тяжело! Кромѣ тяжелаго, для меня въ жизни ничего не осталось. Когда во рту нѣтъ вкуса, все равно, что ни ѣсть... Сегодня-же, съ утра, первымъ дѣломъ принимайся за гробъ,-- я хочу, чтобы, кромѣ тебя, никто до него не дотрогивался.
   Адамъ встрѣтился глазами съ Сетомъ, который печально взглянулъ сперва на Дину, потомъ на него.
   -- Нѣтъ, мама, сказалъ онъ,-- ужъ если дѣлать гробъ дома, такъ пусть и Сетъ надъ нимъ поработаетъ -- иначе я не согласенъ. Теперь, до обѣда, я схожу въ деревню, потому-что я нуженъ мистеру Бурджу, а Сетъ останется дома и начнетъ гробъ. А къ обѣду я возвращусь, а онъ уйдетъ,
   -- Нѣтъ, нѣтъ, твердила Лизбета уже со слезами;-- я давно положила себѣ на сердцѣ, что ты сдѣлаешь гробъ отцу одинъ, своими руками. А ты такой упрямый, такой своевольный... никогда ни въ чемъ матери не уступишь! Ты часто сердился на отца, когда онъ былъ живъ, такъ хоть теперь, когда его не стало, загладь свою вину передъ нимъ -- сдѣлай ему гробъ. И зачѣмъ тутъ путаться Сету?-- покойникъ и не подумалъ-бы Сетѣ, еслибъ спросили его.
   -- Не спорь, Адамъ, не спорь, мама права, проговорилъ
   Сетъ мягко, хоть голосъ его и выдавалъ усиліе, котораго ему стоили эти слова. Я пойду на работу, а ты оставайся.
   -- И онъ сейчасъ-же прошелъ въ мастерскую. Адамъ пошелъ за нимъ, а Лизбета. машинально возвращаясь къ старымъ привычкамъ, начала убирать посуду со стола, какъ будто желая показать Динѣ, что ея услуги больше не нужны. Дина ничего не сказала, но воспользовалась случаемъ и незамѣтно скрылась въ мастерскую.
   Братья уже надѣли свои рабочіе фартуки и бумажныя шапочки. Адамъ стоялъ, положивъ лѣвую руку на плечо Сету, а правой, въ которой былъ молотокъ, указывая ему на доски, что-то объясняя. Оба стояли спиной къ двери, и Дина вошла такъ тихо, что они замѣтили только тогда, когда она сказала: "Сетъ Бидъ!" Сетъ вздрогнулъ, и оба они обернулись. Дина какъ будто не замѣчала Адама: Поднявъ глаза на лицо Сета, она сказала ему ласково и спокойно.
   -- Я не прощаюсь съ вами. Мы еще увидимся, когда вы придете съ работы; мнѣ незачѣмъ возвращаться домой раньше вечера.
   -- Спасибо вамъ, Дина. Я буду радъ проводить васъ домой еще разъ -- быть можетъ въ послѣдній.
   Голосъ Сета немного дрожалъ. Дина протянула ему руку и сказала:
   -- Сегодня у васъ будетъ хорошо на душѣ. Богъ видитъ вашу кротость и долготерпѣніе къ вашей старухѣ матери.
   Она повернулась и вышла такъ-же быстро и безшумно, какъ вошла. Адамъ все время наблюдалъ за ней очень внимательно, но она не смотрѣла на него Когда она вышла, онъ сказалъ:
   -- Я не удивляюсь, Сетъ, что ты любишь ее: у нея лицо точно лилія.
   Вся душа Сета вылилась въ его глазахъ. Губы у него дрогнули. Онъ никогда еще не повѣрялъ Адаму своей тайны, но теперь сладостное чувство облегченія наполнило его сердце, когда онъ отвѣтилъ:
   -- Да, Адди, я люблю ее -- можетъ быть слишкомъ горячо. Но она меня не любитъ -- т. е. любитъ не больше, чѣмъ всѣ мы, чада Божьи, должны любить другъ друга. Она никогда никого не полюбитъ иною любовью -- такъ мнѣ кажется.
   -- Нѣтъ, парень, это трудно сказать,-- ты tfe падай духомъ. Она создана изъ болѣе тонкаго матеріала, чѣмъ большинство женщинъ,-- этого нельзя не видѣть; и если она выше ихъ въ другихъ отношеніяхъ, я не думаю, чтобъ она уступила имъ въ умѣньѣ любить.
   Больше они ничего не сказали. Сетъ ушелъ въ деревню, а Адамъ принялся дѣлать гробъ.
   "Помоги ему Боже,-- ему и мнѣ!" думалъ онъ, ворочая доски. "Намъ обоимъ жизнь трудно дается -- въ этомъ мы съ нимъ похожи... Много работать приходится, и изъ за хлѣба, и надъ собой... Какъ это странно, что человѣкъ, который можетъ поднять стулъ зубами и легко пройдетъ безъ передышки пятьдесятъ миль,-- дрожитъ и блѣднѣетъ отъ взгляда женщины -- одной изо всѣхъ въ цѣломъ мірѣ! Это тайна, которой мы не можемъ себѣ объяснить... А развѣ мы можемъ объяснить, отчего проростаетъ зерно, и развѣ это тоже не тайна?"
   

ГЛАВА XII.
ВЪ ЛѢСУ.

   Въ тотъ-же самый день, въ четвергъ поутру, Артуръ Донниторнъ расхаживалъ по своей уборной и держалъ совѣщаніе самъ съ собой, поглядывая въ старомодныя зеркала на отраженіе своей привлекательной британской физіономіи, на которую со стѣнъ, или вѣрнѣе, съ покрывавшихъ ихъ полинялыхъ оливковыхъ тканыхъ обоевъ въ свою очередь таращили глаза дочь фараона и ея прислужницы, хотя по настоящему имъ слѣдовало-бы присматривать за младенцемъ Моисеемъ. Къ тому времени, когда камердинеръ перекинулъ Артуру черезъ плечо черную шелковую повязку и сталъ завязывать ее на спинѣ, совѣщаніе это завершилось опредѣленнымъ практическимъ рѣшеніемъ.
   -- Я хочу съѣздить въ Игльдэль поудить, на недѣльку, на двѣ, сказалъ онъ вслухъ.-- Я возьму васъ съ собой, Нимъ. Мы выѣдемъ сегодня утромъ; будьте готовы къ половинѣ двѣнадцатаго.
   Тутъ тихій свистъ, который помогъ ему придти къ этому рѣшенію, смѣнился громчайшими теноровыми нотами, зазвенѣвшими на весь домъ, когда онъ побѣжалъ по корридору, распѣвая свою любимую арію изъ "Begger's opera": когда сердце мужчины забота гнететъ". Пѣсня не героическая; тѣмъ не менѣе Артуръ чувствовалъ себя героемъ, шагая къ конюшнямъ, чтобы отдать распоряженіе насчетъ лошадей. Собственное одобреніе было необходимо Артуру: онъ не могъ безъ него обойтись. А на этотъ разъ оно не давалось даромъ,-- надо было заслужить его побѣдой надъ собой. Онъ никогда еще не терялъ въ своихъ глазахъ права на это одобреніе; онъ довольно крѣпко вѣрилъ въ свои добродѣтели. Не было на свѣтѣ молодого человѣка, который сознавался-бы болѣе искренно въ своихъ недостаткахъ; искренность была одною изъ любимыхъ его добродѣтелей. А можетъ-ли ваша искренность проявиться во всемъ своемъ блескѣ, если у васъ нѣтъ маленькихъ слабостей, о которыхъ вы могли-бы говорить? Но Артуръ питалъ пріятную увѣренность, что его слабости, всѣ безъ исключенія, благороднаго свойства: всѣ онѣ носили необузданный, пылкій, львиный характеръ: въ нихъ не было ничего низкаго, лукаваго, змѣинаго. Артуръ Донниторнъ не могъ оказаться виновнымъ въ подлости или жестокости. "Нѣтъ, никогда! Правда, я чертовски способомъ попадаться въ просакъ, но я никогда не позволю себѣ свалить на чужія плечи отвѣтственность за мой грѣхъ". Къ несчастью грѣшки молодыхъ джентльменовъ не обладаютъ врожденной рыцарской справедливостью и зачастую упорно отказываются обрушиться тяжестью своихъ худшихъ послѣдствій на зачинщика, вопреки всѣмъ его громогласнымъ заявленіямъ о своемъ желаніи нести ихъ на себѣ. Надо полагать, что единственно, благодаря такому несовершенству существующаго порядка вещей Артуръ Донниторнъ, самъ попадаясь въ просакъ, обыкновенно подводилъ и другого. Прежде всего онъ былъ добродушенъ. Мечтая о будущемъ, когда онъ вступитъ во владѣніе" помѣстьемъ, онъ видѣлъ въ своемъ воображеніи благоденствующихъ арендаторовъ, обожающихъ своего помѣщика (который будетъ, конечно, образцомъ англійскаго дворянина),-- имѣнье въ образцовомъ порядкѣ, сады -- само изящество и высшій вкусъ;-- конюшни -- лучшія въ Ломширѣ; домъ -- всегда открытый для гостей; кошелекъ -- открытый для общественныхъ нуждъ,-- однимъ словомъ, ничего похожаго на то, что до сихъ поръ обыкновенно связывалось съ именемъ Донниторновъ. И однимъ изъ первыхъ добрыхъ дѣлъ, которыя онъ намѣревался совершить въ будущемъ, было увеличеніе оклада Ирвайна за Геислопскій приходъ, чтобъ онъ могъ держать экипажъ для матери и сестеръ. Сердечная привязанность Артура къ ректору началась еще съ того времени, когда онъ ходилъ въ дѣтскихъ платьицахъ и коротенькихъ штанишкахъ. Это была сыновняя и братская любовь,-- настолько братская, что онъ предпочиталъ общество Ирвайна обществу большинства молодыхъ людей, и настолько сыновняя, что онъ сильно побаивался неодобренія Ирвайна.
   Какъ видите, Артуръ Донниторнъ былъ добрый малый,-- всѣ его товарищи по коллегіи считали его такимъ. Онъ не могъ видѣть страданія; въ минуты самаго сильнаго раздраженія противъ дѣда онъ былъ-бы очень огорченъ, еслибы со старикомъ случилось несчастье, и даже тетка его Лидія, безнадежная старая дѣва, имѣла свою долю барышей отъ безграничнаго мягкосердія, съ какимъ онъ относился ко всему ея полу. Достаточно-ли владѣлъ онъ собой, чтобы всегда оставаться тѣмъ безобиднымъ, благонамѣреннымъ и расположеннымъ дѣлать добро человѣкомъ, какимъ онъ желалъ быть по своей доброй натурѣ,-- было вопросомъ, котораго никто еще не рѣшилъ противъ него. Не забывайте, что ему было всего двадцать лѣтъ. И кто-же станетъ слишкомъ тщательно добиваться до истинныхъ свойствъ характера, когда дѣло идетъ о красивомъ, великодушномъ молодомъ джентльменѣ, который со временемъ будетъ достаточно богатъ, чтобы загладить всѣ свои провинности. Такой джентльменъ -- случится-ли ему по неосторожности переѣхать человѣка и переломить ему ноги, или какъ-нибудь нечаянно испортить жизнь женщинѣ,-- всегда можетъ вознаградить перваго хорошей пенсіей, а отъ послѣдней откупиться дорогими бездѣлушками, которыя онъ самъ упакуетъ въ ящичекъ и отошлетъ ей, надписавъ адресъ своею рукой. Въ подобныхъ случаяхъ смѣшно прилагать слишкомъ строгую мѣрку: вѣдь это не писецъ какой-нибудь, о которомъ мы наводимъ справки, намѣреваясь взять его въ услуженіе. Къ молодому человѣку хорошей семьи и съ обезпеченнымъ состояніемъ приложимы только общіе, круглые, дворянскіе эпитеты, и дамы, съ тѣмъ острымъ ясновидѣніемъ, которое составляетъ отличительную черту прекраснаго пола, всегда скажутъ вамъ съ одного взгляда, насколько онъ во всѣхъ отношеніяхъ пріятный молодой человѣкъ. Есть много шансовъ на то, что онъ пройдетъ поприще жизни, никого не скандализируя своимъ поведеніемъ,-- пройдетъ его гордымъ морскимъ кораблемъ, который не побоялась-бы взять въ страховку ни одна страховая контора. Конечно, корабли подвержены случайностямъ; бываетъ иной разъ, что несчастная случайность обнаружитъ съ ужасающей очевидностью какой-нибудь изъянъ въ конструкціи корабля, котораго никогда-бы не открыли при тихой погодѣ, и не одному "доброму малому" случалось не выдерживать испытаній, которымъ подвергало его роковое сцѣпленіе обстоятельствъ.
   Но мы не имѣемъ пока никакихъ основаній дѣлать такого рода зловѣщія предсказанія относительно Артура Донниторна. Мы только-что видѣли, что онъ оказался способнымъ принять благоразумное рѣшеніе, руководствуясь внушеніями совѣсти. Одно намъ ясно: заботливая природа создала его такимъ, что если онъ и свернетъ съ прямого пути, то никогда не сдѣлаетъ этого спокойно, съ легкимъ сердцемъ, и никогда не преступитъ той предѣльной черты грѣха, за которой его не терзали-бы ежечасно нападенія изъ противоположнаго лагеря. Онъ никогда не сдѣлается клевретомъ Порока и не будетъ носить въ петличкѣ его орденовъ.
   Было около десяти часовъ, и солнце великолѣпно сіяло; все казалось какъ-то милѣе и краше послѣ вчерашняго дождя. Пріятно въ такое утро шагать по усыпанной гравіемъ широкой дорожкѣ къ конюшнямъ, обдумывая предстоящую экскурсію. Но запахъ конюшни, который при обыкновенномъ, естественномъ порядкѣ вещей представляетъ одно изъ самыхъ умиротворящихъ впечатлѣній въ жизни мужчины, всегда приносилъ съ собой Артуру нѣкоторую дозу раздраженія, конюшни его дѣда -- это былъ обособленный міръ, въ которомъ онъ не могъ творить свою волю. Здѣсь дѣло велось на самую мѣщанскую ногу. Дѣдъ его ни за что не соглашался прогнать старика конюха глупого старикашку, котораго никакими рычагами нельзя было сдвинуть съ зарубки его рутинныхъ пріемовъ, и которому разрѣшалось нанимать себѣ въ помощники кого онъ хочетъ. Все это были неотесанные ломширскіе парни; ихъ перебывало въ замкѣ цѣлое поколѣніе. Одинъ изъ нихъ, напримѣръ, желая попробовать новыя ножницы, выстригъ недавно длинную плѣшь у гнѣдой кобылы Артура. Развѣ можетъ такое положеніе дѣлъ не наполнять горечью человѣческое сердце? Еще въ домѣ можно кое-какъ мириться со всякой докукой, но чтобы, приходя въ конюшню, постоянно натыкаться на непріятности,-- нѣтъ, этого положительно не въ состояніи вынести ни одинъ живой человѣкъ, не рискуя впасть въ мизантропію.
   Деревянное, изрытое морщинами лицо старика Джона было первымъ предметомъ, бросившимся въ глаза Артуру, когда онъ вошелъ на конскій дворъ, и совершенно отравившимъ ему пріятный, звучный лай, которымъ встрѣтили его два породистые пса, сторожившіе конюшни: онъ никогда не могъ спокойно говорить съ этимъ старымъ олухомъ.
   -- Осѣдлайте мнѣ Мегъ, и Раттлера для Пима, и чтобъ къ половинѣ двѣнадцатаго обѣ лошади были поданы къ подъѣзду,-- слышите?
   -- Слышу, капитанъ, слышу, какъ не слышать!, говорилъ старикъ Джонъ не слишкомъ торопливо, слѣдуя въ то-же время за молодымъ бариномъ въ конюшню. Джонъ смотрѣлъ на молодыхъ господъ, какъ на естественныхъ враговъ старыхъ слугъ, а на молодежь вообще, какъ на довольно неудачную выдумку, безъ которой міръ могъ-бы прекрасно обойтись.
   Артуръ зашелъ въ конюшню приласкать Мегъ, стараясь по возможности не замѣчать, что тамъ дѣлается, чтобъ не испортить себѣ настроенія передъ завтракомъ. Хорошенькая лошадка, стоявшая въ одномъ изъ дальнихъ стоилъ, повернула на шаги хозяина свою изящную головку съ кроткими глазами. Крошечная болонка Тротъ -- ея неразлучный товарищъ,-- лежала, свернувшись клубочкомъ, у нея на спинѣ.
   -- Ну что, Мегъ, моя красавица, соскучилась стоять, сказалъ Артуръ, похонывая лошадь по шеѣ.-- Погоди -- мы съ тобой зададимъ сегодня славную гонку.
   -- Нѣтъ, ваша милость, сегодня, должно быть, ужъ не придется, проговорилъ на это Джонъ.
   -- Отчего?
   -- Да она захромала.
   -- Захромала?! Ахъ чортъ!... Какимъ это образомъ?
   -- Мальчишка-конюхъ зазѣвался -- подвелъ ее близко къ упряжнымъ лошадямъ, а пристяжной лягнулъ и зашибъ ей переднюю ногу.
   Здѣсь разсудительный лѣтописецъ благоразумно умалчиваетъ о томъ, что за симъ воспослѣдовали. Мы можемъ только догадываться, что дѣло не обошлось безъ крупныхъ словъ, сыпавшихся въ перемежку съ успокоительными "Ho-но" и Тиру!, не бойся!... пока шелъ осмотръ ушибленной ноги,-- что Джонъ обнаружилъ при этомъ не больше волненія, чѣмъ можно было-бы ожидать отъ деревянной палки, искусно выточенной въ видѣ человѣческой фигуры съ человѣческимъ лицомъ, и что вскорѣ послѣ того Артуръ Донниторнъ вышелъ изъ воротъ конскаго двора, но -- уже больше не пѣлъ.
   Артуръ былъ разобиженъ до послѣдней степени и очень сердился. Кромѣ Мегъ и Раттлера, на конюшнѣ не было лошадей, которыми онъ и его слуга могли-бы воспользоваться. Это было очень досадно -- ужасно досадно! И какъ нарочно все такъ вышло именно тогда, когда ему особенно хотѣлось исчезнуть недѣльки на двѣ. Просто непростительно было со стороны Провидѣнія допустить такое стеченіе обстоятельствъ. Сидѣть взаперти въ этомъ скучномъ замкѣ, со сломанной рукой, когда всѣ твои полковые товарищи веселятся въ Виндзорѣ!.. Наслаждаться обществомъ старика дѣда, который питаетъ къ тебѣ такого-же сорта родственную привязанность, какъ къ своимъ фамильнымъ бумагамъ, да когда еще при этомъ тебя на каждомъ шагу все бѣситъ -- всѣ порядки и въ домѣ, и въ имѣньѣ. При такихъ обстоятельствахъ человѣкъ не можетъ не придти въ дурное расположеніе духа, и раздраженіе его неизбѣжно выразиться какимъ нибудь излишествомъ -- не въ томъ, такъ въ другомъ. "Сокельдъ тянулъ-бы на моемъ мѣстѣ портвейнъ" говорилъ себѣ Артуръ, но я теперь не въ настроеніи пить... Ну ладно: нельзя мнѣ ѣхать въ Игльдель, такъ проѣдусь я на Раттлерѣ въ Норбернъ и позавтракаю у Гавэна.
   За этимъ намѣреніемъ, выраженнымъ въ словахъ, крылось другое -- не выраженное. Оставшись завтракать у Гавэна, онъ непремѣнно засидится и возвратится домой не раньше пяти, когда Гетти будетъ уже благополучно сидѣть въ комнатѣ ключницы. Такимъ образомъ по дорогѣ въ замокъ она не попадется ему на глаза, а къ тому времени, когда она соберется домой, онъ только-что пообѣдаетъ и полѣнится идти въ паркъ,-- значитъ такъ они и не встрѣтятся. Конечно, въ сущности нѣтъ ровно ничего дурного въ томъ, что онъ ласковъ съ этой дѣвочкой и, разумѣется, стоитъ протанцовать съ цѣлой дюжиной сельскихъ красавицъ ради того, чтобы полюбоваться ею полчасика; но, пожалуй, все таки лучше не обращать на нее больше вниманія, а то она и въ самомъ дѣлѣ Богъ знаетъ, что возмечтаетъ, какъ говоритъ Ирвайнъ, хотя онъ, Артуръ, со своей стороны думаетъ, что молодыя дѣвушки вовсе не такія ужъ недотроги, и вскружить имъ голову не такъ-то легко; по крайней мѣрѣ, тѣ, съ которыми онъ имѣлъ дѣло, оказывались обыкновенно вдвое хладнокровнѣе и хитрѣе его самого. Ну, а чтобы Гетти грозила въ этомъ случаѣ серьезная бѣда -- объ этомъ не могло быть рѣчи. Артуръ Донниторнъ ручался за себя.
   Итакъ, когда солнце показывало полдень, онъ уже скакалъ по дорогѣ къ Норберну. На его счастье Галселльскій общій выгонъ приходился у него на пути, такъ-что онъ могъ пустить хорошимъ галопомъ. "Взять" нѣсколько канавъ и плетней бываетъ иногда очень полезно: нѣтъ лучшаго средства угомонить сидящаго въ насъ демона, и остается только удивляться, какимъ образомъ центавры, имѣя за собой такое огромное преимущество въ упражненіяхъ этого рода, могли оставить по себѣ такую худую славу въ исторіи.
   Послѣ всего этого вы, вѣроятно, удивитесь, когда я вамъ скажу, что хотя все вышло какъ но писанному -- Гавэнъ оказался дома и т. д.,-- стрѣлка солнечныхъ часовъ во дворѣ замка не успѣла еще хорошенько перейти за три, когда Артуръ влетѣлъ въ ворота, соскочилъ съ запыхавшагося Раттлера и побѣжалъ въ домъ, приказавъ сейчасъ-же подавать ему завтракъ. Но я подозрѣваю, что и послѣ Артура на свѣтѣ былъ не одинъ молодой человѣкъ, которому случалось проскакать нѣсколько миль съ цѣлью избѣжать опасной встрѣчи, а затѣмъ во весь опоръ мчаться назадъ, чтобы не прозѣвать этой встрѣчи. Это любимая военная хитрость нашихъ страстей -- забить отбой, обратиться въ притворное бѣгство, и вдругъ повернуть налѣво кругомъ и напасть на человѣка въ тотъ самый моментъ, когда онъ совсѣмъ успокоился, въ полной увѣренности, что поле битвы -- на этотъ день, по крайней мѣрѣ,-- осталось за нимъ.
   -- Однако, капитанъ скакалъ, какъ самъ чортъ, сказалъ Дальтонъ, кучеръ, старику Джону, когда тотъ привелъ Раттлера на конскій дворъ. Мистеръ Дальтонъ покуривалъ свою трубочку, прислонившись къ стѣнѣ конюшни, на которой его внушительная фигура выступала въ видѣ каріатиды.
   -- Хотѣлъ-бы я, чтобъ самъ чортъ убиралъ за нимъ лошадей, проворчалъ въ отвѣтъ Джонъ.
   -- Да, оно кстати, и конюхъ былъ-бы у него тогда много любезнѣе, чѣмъ теперь, замѣтилъ Дальтонъ, и эта шутка такъ ему понравилась, что, оставшись одинъ, онъ черезъ каждые пять минутъ вынималъ изо рта свою трубку, подмигивалъ воображаемымъ слушателямъ и трясся отъ беззвучнаго желудочнаго смѣха, повторяя мысленно весь діалогъ съ самаго начала, чтобы потомъ съ эффектомъ пересказать его въ людской.
   Когда Артуръ послѣ завтрака пришелъ въ свою уборную, ему неизбѣжно должно было припомниться совѣщаніе, которое онъ имѣлъ самъ съ собой поутру; но теперь онъ не могъ надолго остановиться на этомъ воспоминаніи,-- не могъ припомнить мыслей и чувствъ, казавшихся ему въ то время такими убѣдительными, какъ не могъ-бы припомнить того запаха, который ворвался къ нему въ комнату вмѣстѣ съ утреннимъ воздухомъ, когда онъ, проснувшись, отворилъ окно Желаніе видѣть Гетти затопило его душу, какъ плохо запруженный потокъ; онъ самъ удивлялся, какъ могъ пустой капризъ завладѣть имъ такъ сильно: у него даже руки дрожали, когда онъ приглаживалъ передъ зеркаломъ волосы... Да нѣтъ вздоръ!-- онъ скакалъ сломя голову и усталъ -- вотъ и все. А все оттого, что онъ раздулъ пустяки въ серьезный вопросъ, придавая имъ слишкомъ много значенія. Сегодня онъ еще доставитъ себѣ удовольствіе -- повидается съ Гетти, а тамъ выкинетъ изъ головы всю эту исторію, и дѣло съ концомъ. А все Ирвайнъ виноватъ. "Не скажи онъ тогда ничего, я бы и не думалъ о Гетти. Что мнѣ Гетти! Меня гораздо больше занимаетъ то, что Мегъ захромала". Но все равно, сегодня именно такой день, когда пріятно покейфовать въ Эрмитажѣ, и онъ пойдетъ туда послѣ обѣда кончать "Зелуко" доктора Мура. Эрмитажъ стоялъ въ сосновой рощѣ; дорога изъ Большой Фермы пролегала черезъ эту рощу, и Гетти должна была непремѣнно тамъ пройти. Итакъ, ничего не могло быть проще и естественнѣе: встрѣча съ Гетти не будетъ цѣлью его прогулки,-- онъ встрѣтитъ ее случайно.
   Тѣнь Артура скользила промежь могучихъ дубовъ парка,-- скользила быстрѣе, чѣмъ можно было ожидать отъ тѣни усталаго человѣка въ жаркій день, и не было еще, кажется, четырехъ часовъ, когда онъ уже стоялъ передъ высокой узенькой калиткой, которая вела въ восхитительный лабиринтъ лѣса, окаймлившій одну сторону парка и называвшійся сосновой рощей, не потому, чтобы въ немъ было много сосенъ, а потому, что сосны тамъ попадались. Это былъ смѣшанный лѣсъ, главнымъ образомъ, липовый и буковый,-- изрѣдка втрѣчалась и легкая, серебристая березка,-- такой именно лѣсъ, который больше всего посѣщается нимфами. Вы видите, какъ мелькаютъ изъ за вѣтвей ихъ бѣлыя, прозрачныя ручки: вамъ кажется, что онѣ выглядываютъ изъ за мягкоизгибающагося ствола какой-нибудь высокой липы; вамъ слышится ихъ нѣжный, разсыпчатый смѣхъ;-- но если вы вздумаете всматриваться слишкомъ любопытнымъ, кощунственнымъ взглядомъ,-- они исчезнутъ за серебристыми буками, ихъ голоса превратятся для васъ въ журчаніе ближняго ручейка, а сами онѣ -- въ рѣзвыхъ бѣлокъ, что пускаются отъ васъ на утекъ вверхъ по деревьямъ и потомъ дразнятъ васъ съ самой высокой вѣтки. Это не былъ паркъ съ отмѣренной, ровной травой и усыпанными гравіемъ дорожками для прогулокъ; это былъ лѣсъ, съ узенькими выбитыми тропинками, окаймленными по краямъ блѣдной полоской нѣжнаго моха, какъ будто образовавшимися но волѣ деревьевъ и кустовъ, которые почтительно разступились, давая дорогу высокой царицѣ бѣлоногихъ нимфъ.
   Артуръ Донниторнъ шелъ по самой широкой изъ этихъ тропинокъ, подъ сводомъ вѣтвей буковъ и липъ. Былъ ясный, жаркій день -- одинъ изъ тѣхъ дней, когда золотые лучи лѣниво скользятъ но верхнимъ вѣткамъ, лишь изрѣдка заглядывая внизъ, бросая на тропинку свой пурпуръ и задѣвая тамъ и сямъ пучекъ моха,-- такой день, когда неумолимый рока" прячетъ свое холодное, зловѣщее лицо за сверкающимъ дымчатымъ покрываломъ, когда онъ обволакиваетъ насъ теплыми пушистыми крыльями и дышетъ на насъ благоуханной отравой фіалокъ. Артуръ шелъ съ книгой подъ мышкой, безпечнымъ шагомъ фланера, по онъ не смотрѣлъ внизъ, какъ это бываетъ съ людьми, углубившимися въ свои мысли; глаза его не отрывались отъ дальняго поворота тропинки, изъ за котораго должна была вскорѣ показаться одна маленькая фигурка. А, вонъ и она! Сперва за кустами мелькнуло яркое пятнышко разныхъ цвѣтовъ -- точно райская птица, потомъ появилась и легкая фигурка въ круглой шляпѣ съ корзиночкой на рукѣ... А вотъ и вся она -- прелестная дѣвушка -- краснѣющая, сіяющая улыбкой, немножко испуганная.. Онъ къ ней подходитъ, и она присѣдаетъ ему съ растеряннымъ и счастливымъ лицомъ... Еслибъ Артуръ успѣлъ хоть немного поразмыслить, ему показалось-бы страннымъ, что и онъ тоже взволнованъ, онъ бы почувствовалъ, что и онъ тоже краснѣетъ... однимъ словомъ, имѣетъ такой растерянный видъ, какъ будто онъ и не думалъ идти сюда въ расчетѣ встрѣтить то, что онъ встрѣтилъ, а какъ будто его захватили врасплохъ. Бѣдныя взрослыя дѣти! Какъ жаль, что они уже вышли изъ той золотой поры дѣтства, когда эта встрѣча не смутила бы ихъ. Встрѣться они тогда, они постояли-бы, поглядѣли-бы другъ на друга съ застѣнчивымъ удовольствіемъ, можетъ быть поцѣловались-бы -- легкимъ поцѣлуемъ бабочки,-- и побѣжали-бы вмѣстѣ -- играть. Потомъ онъ возвратился-бы домой въ свою постельку подъ шелковымъ пологомъ, а она положила-бы головку на свою наволочку изъ домотканной холстины, и оба спали-бы и не видѣли сновъ, а на утро и не вспомнили-бы о вчерашнемъ.
   Артуръ повернулся и безъ всякихъ объясненій пошелъ рядомъ съ Гетти. Они были вдвоемъ, наединѣ,-- въ первый разъ.
   Какъ всесильна власть этого перваго свиданія наединѣ! Первыя двѣ, три минуты онъ положительно не смѣлъ взглянуть на эту простенькую деревенскую дѣвушку. А Гетти?-- Ея ножки ступали не по землѣ, а по облакамъ; она не шла,-- теплый зефиръ несъ ее на своихъ крыльяхъ. Она забыла про свою розовую ленточку и такъ-же мало сознавала присутствіе своихъ рукъ и ногъ, какъ если-бы ея ребяческая душа переселилась въ водяную лилію, что покоится на своемъ влажномъ ложѣ, убаюкиваемая лучами полуденнаго солнца. Какъ это ни странно, но Артуръ именно въ своей робости почерпнулъ успокоеніе, увѣренность въ себѣ: это было совершенно не то состояніе духа, какого онъ ожидалъ для себя отъ этой встрѣчи, и, несмотря на весь хаосъ наполнявшихъ его смутныхъ чувствъ, въ головѣ его, въ эти минуты молчанія, успѣла сложиться сознательная мысль, что вся его борьба, всѣ его прежнія сомнѣнія были излишни.
   -- Вы хорошо сдѣлали, что пошли черезъ рощу, сказалъ онъ наконецъ, взглянувъ на нее;-- эта дорога гораздо красивѣе, да и короче, чѣмъ всѣ остальныя.
   -- Да, сэръ, отвѣчала Гетти дрожащимъ голосомъ, еле слышно. Она не имѣла понятія, какъ надо говорить съ такимъ важнымъ бариномъ, какъ мистеръ Артуръ, и самое тщеславіе ея дѣлало ее скупой на слова.
   -- Вы всякую недѣлю бываете у мистриссъ Помфретъ!
   -- Да, сэръ, всякій четвергъ, кромѣ тѣхъ дней, когда ей приходится выѣзжать съ миссъ Донниторнъ.
   -- Она васъ, кажется, учитъ чему-то?
   -- Да, сэръ, штопать кружева и чулки. Она научилась этому заграницей. Очень хорошо выходитъ -- совсѣмъ незамѣтно, такъ-что нельзя даже сказать, гдѣ штопка, гдѣ чулокъ... Она учитъ меня еще и кроить.
   -- Развѣ вы собираетесь поступать въ горничныя.
   -- Да, сэръ, мнѣ бы очень хотѣлось.
   Теперь Гетти говорила погромче, но все еще дрожащимъ голосомъ: можетъ быть, она кажется капитану Донниторну такой-же глупой, какъ ей -- Люкъ Бриттонъ, думала она.
   -- Мистриссъ Помфретъ, вѣроятно, всегда ждетъ васъ въ это время?
   -- Она ждетъ меня въ четыре часа. Сегодня я немножко опоздала -- тетя не могла отпустить меня раньше,-- но у насъ назначено четыре часа, потому-что съ этого часа мистриссъ Помфретъ бываетъ свободна до звонка миссъ Донниторнъ.
   -- А, въ такомъ случаѣ я не стану васъ задерживать, а то я показалъ-бы вамъ Эрмитажъ. Вы никогда его не видали?
   -- Нѣтъ, сэръ.
   -- Къ нему надо сворачивать вотъ по этой тропинкѣ. Но теперь мы туда не пойдемъ; я покажу вамъ его въ другой разъ, если хотите.
   -- Да, сэръ, пожалуйста.
   -- А вы всегда возвращаетесь домой этой дорогой, или можетъ быть вы боитесь идти по лѣсу одна, въ темнотѣ?
   -- О нѣтъ, сэръ, я никогда не хожу поздно; я выхожу часовъ въ восемь, а теперь по вечерамъ такъ свѣтло. Тетя разсердилась-бы, еслибъ я не пришла домой къ девяти.
   -- Можетъ быть, васъ провожаетъ Крегъ, нашъ садовникъ?
   Яркій румянецъ залилъ лицо и шею Гетти.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, онъ не ходитъ со мной!... Право не ходитъ, и никогда не ходилъ! Я бы ему не позволила,-- я не люблю его, проговорила она торопливо, и слезы обиды подступили такъ быстро, что не успѣла она договорить, какъ свѣтлая капля покатилась по ея горячей щекѣ. Тогда ей стало до смерти стыдно, что она плачетъ, и на одинъ долгій мигъ все ея счастье улетѣло. По въ слѣдующее мгновеніе она почувствовала, какъ чья-то рука обвилась вокругъ ея стана, и нѣжный голосъ сказалъ:
   -- О чемъ-же вы плачете, Гетти? Я не хотѣлъ васъ обидѣть. Ни за какія сокровища въ мірѣ я не захотѣлъ-бы обидѣть васъ, мой милый цвѣчочекъ! Ну, полно, перестаньте... взгляните на меня, а то я буду думать, что вы никогда меня не простите.
   Артуръ положилъ руку на мягкое плечико, бывшее ближе къ нему, и съ нѣжной лаской наклонился къ Гетти. Она подняла свои длинныя рѣсницы, мокрыя отъ слезъ, и увидѣла глаза, глядѣвшіе на нее нѣжнымъ, робкимъ, умоляющимъ взглядомъ. Какъ долго тянулись эти нѣсколько мгновеній, пока они глядѣли другъ на друга, и его руки касались ея! Любовь -- такая простая вещь, когда мы переживаемъ двадцать первую нашу весну, и когда прелестная семнадцатилѣтняя дѣвушка дрожитъ подъ нашимъ взглядомъ, какъ розовый бутонъ, открывающій свое сердце утреннимъ лучамъ въ экстазѣ изумленія и восторга. Нетронутыя юныя души соприкасаются мягко и нѣжно, какъ два бархатные персика, когда, скатившись вмѣстѣ, они тихонько останавливаются; онѣ сливаются такъ-же легко, какъ два встрѣчные ручейка, и ничего имъ не надо -- дайте имъ только смѣшаться и затеряться въ густой чащѣ листвы... Пока Артуръ глядѣлъ въ глаза Гетти -- въ эти молящіе темные глаза -- ему было рѣшительно все равно, какимъ языкомъ она говоритъ, и будь въ то время въ модѣ пудра и фижмы, онъ вѣроятно, даже не замѣтилъ-бы, что Гетти недостаетъ этихъ атрибутовъ высшаго тона.
   Но вотъ они отскочили другъ отъ друга съ бьющимися сердцами: что-то съ шумомъ упало на тропинку. Это была корзинка Гетти; всѣ ея рабочія принадлежности разсыпались по землѣ; часть изъ нихъ откатилась довольно далеко. Понадобилось нѣсколько минутъ, чтобы подобрать всѣ вещи, и во все это время не было сказано ни слова; но когда Артуръ повѣсилъ корзинку на руку Гетти, бѣдная дѣвочка почувствовала странную перемѣну въ его обращеніи. Онъ только слегка пожалъ ей руку и сказалъ такимъ тономъ и съ такимъ взглядомъ, что на нее повѣяло холодомъ:
   -- Не буду васъ больше задерживать,-- васъ ждутъ. Прощайте.
   И, не дожидаясь отвѣта, онъ повернулся и пошелъ скорымъ шагомъ по дорогѣ къ Эрмитажу. А Гетти продолжала свой путь какъ во снѣ. Странный сонъ -- исполненный противорѣчія! Какимъ опьяняющимъ блаженствомъ онъ для нея начался и какою тоской наполнялъ онъ теперь ея душу!... Встрѣтитъ-ли она его, когда будетъ возвращаться домой? Отчего онъ говорилъ съ нею такъ, точно сердился на нее! И зачѣмъ убѣжалъ такъ внезапно?-- и она заплакала, сама не зная о чемъ.
   Артуру было тоже очень и очень не но себѣ, но его ощущенія были освѣщены для него болѣе яркимъ свѣтомъ самосознанія. Добѣжавъ до Эрмитажа, который стоялъ въ самой чащѣ, онъ распахнулъ дворъ сильнымъ толчкомъ, захлопнулъ ее за собой, швырнулъ въ уголъ своего "Зелуко", засунулъ руки въ карманы, прошелся разъ пять или шесть изъ конца въ конецъ маленькой комнатки и сѣлъ на оттоманку въ неловкой, напряженной позѣ человѣка, рѣшившагося не поддаваться овладѣвшему имъ чувству.
   Онъ влюбился въ Гетти -- это ясно. Онъ готовъ былъ послать къ чорту все на свѣтѣ за возможность отдаться восхитительному чувству, которое онъ только-что въ себѣ созналъ. Безполезно закрывать глаза на совершившійся фактъ: они слишкомъ горячо полюбятъ другъ друга, если будутъ продолжать видѣться. А что изъ этого выйдетъ? Черезъ нѣсколько недѣль ему придется уѣхать, и бѣдная дѣвочка будетъ чувствовать себя несчастной... Нѣтъ, ему нельзя встрѣчаться съ ней наединѣ; надо постараться не попадаться ей больше на глаза. Какой онъ дуракъ, что уѣхалъ отъ Гавэна!
   Онъ всталъ и растворилъ всѣ окна, чтобы впустить свѣжаго воздуху. Въ маленькую комнатку Эрмитажа ворвался здоровый запахъ сосенъ, обступавшихъ ее тѣснымъ кольцомъ. Свѣжій воздухъ не помогъ ему въ его борьбѣ съ самимъ собой, пока онъ стоялъ, высунувшись въ окно и, глядя въ зеленую даль, старался укрѣпиться въ принятомъ рѣшеніи. Но онъ считалъ это рѣшеніе принятымъ; обсуждать его дальше не было никакой надобности. Онъ рѣшилъ не встрѣчаться больше съ Гетти -- это дѣло конченное. И теперь онъ могъ позволить себѣ помечтать, какъ было-бы пріятно, еслибъ обстоятельства сложились иначе,-- какое было-бы счастье опять увидѣть ее, когда вечеромъ она пойдетъ домой, опять обвить рукой ея станъ и заглянуть въ ея милое личико. Онъ спрашивалъ себя, думаетъ-ли она о немъ въ эту минуту, какъ онъ о ней... о да, навѣрное думаетъ! Какъ хороши были ея глаза съ этими слезами на длинныхъ рѣсницахъ! Онъ могъ-бы цѣлый день любоваться ими и былъ-бы совершенно счастливъ... Нѣтъ, ему необходимо видѣть ее еще разъ -- хотя-бы для того, чтобы разсѣять ложное впечатлѣніе, которое должно было сдѣлать на нее его сегодняшнее обращеніе съ ней. Онъ поговоритъ съ нею спокойно, просто и ласково,-- однимъ словомъ такъ, чтобы не дать ей уйти домой съ головой набитой всякими бреднями... Да въ концѣ концовъ это положительно лучшее, что онъ можетъ сдѣлать.
   Прошло много времени -- пожалуй, больше часу,-- прежде чѣмъ размышленія Артура привели его къ этому пункту; но какъ только этотъ пунктъ былъ рѣшенъ, онъ не могъ усидѣть въ Эрмитажѣ.
   Надо было какъ нибудь убить время до свиданія съ Гетти; надо было двигаться, дѣлать что-нибудь. Кстати, пора было уже одѣваться къ обѣду, такъ какъ дѣдъ его обѣдалъ въ шесть часовъ.
   

ГЛАВА XIII.
ВЕЧЕРЪ ВЪ ЛѢСУ.

   Случилось, что въ тотъ-же четвергъ поутру у мистриссъ Помфретъ вышла небольшая ссора съ ключницей, мистриссъ Бестъ,-- обстоятельство, имѣвшее два очень выгодныхъ послѣдствія для Гетти. Во первыхъ мистриссъ Помфретъ, сверхъ своего обыкновенія, пожелала нить чай въ своей комнатѣ; во вторыхъ вышеупомянутая маленькая стычка до такой степени оживила въ душѣ этой примѣрной камеръ-фрау воспоминаніе о прежнихъ непріятныхъ пассажахъ въ поведеніи мистриссъ Бестъ и о діалогахъ, въ которыхъ мистриссъ Бестъ безспорно насовала передъ своей собесѣдницей, мистриссъ Помфретъ, что Гетти понадобилось владѣть собой лишь настолько, чтобы быть въ состояніи дѣйствовать иголкой да отъ времени до времени вставлять въ разговоръ коротенькое "да" или "нѣтъ". Ей очень хотѣлось надѣть шляпку и уйти пораньше, но она сказала капитану Донниторну, что выходитъ обыкновенно около восьми часовъ, и вдругъ онъ придетъ въ рощу, разсчитывая встрѣтить ее, а она уже успѣетъ уйти!... Придетъ-ли онъ?-4Ця маленькая птичья душа билась между воспоминаніемъ, сомнѣніемъ и надеждой Наконецъ минутная стрѣлка старомодныхъ часовъ съ мѣднымъ циферблатомъ подползла на третью четверть восьмого: теперь не было уже никакихъ причинъ медлить. Даже мистриссъ Помфретъ -- какъ ни былъ поглощенъ ея умъ личными ея дѣлами,-- не могла не замѣтить какой-то новой красоты въ этой очаровательной дѣвушкѣ, когда она завязывала передъ зеркаломъ свою шляпку.
   "Эта дѣвочка положительно съ каждымъ днемъ хорошѣетъ" -- таково было мысленное заключеніе мистриссъ Помфретъ. "Тѣмъ хуже для нея. Она не найдетъ отъ этого скорѣе ни мѣста, ни мужа. Разсудительные, солидные люди не любятъ имѣть хорошенькихъ женъ. Когда я была дѣвушкой, я не знала счета своимъ поклонникамъ, хоть никогда не была такъ ужъ черезчуръ хороша...
   Ну, что бы тамъ ни вышло, а она должна быть благодарна мнѣ за то, что я учу ее полезному дѣлу, которымъ она можетъ заработать кусокъ хлѣба гораздо вѣрнѣе, чѣмъ своей возней по хозяйству. Мнѣ всегда говорили, что у меня доброе сердце, и это сущая правда. Я всегда страдала изъ за своей доброты. Ботъ и теперь: еслибъ не мое доброе сердце, нѣкоторые люди не помыкали-бы мной въ этомъ домѣ, и въ комнатѣ ключницы никто не разыгрывалъ-бы передо мной барыню".
   Гетти торопилась перейти узенькую лужайку передъ домомъ, лежавшую у нея на пути, боясь столкнуться съ мистеромъ Крегомъ: она не могла бы быть съ нимъ учтивой сегодня. Какое облегченіе почувствовала она, когда благополучно добралась до дубовъ и очутилась въ оградѣ парка! Но даже и тутъ она каждую минуту готова была пугаться, какъ тотъ олень, что шарахнулся въ сторону при ея приближеніи. Она не замѣчала мягкаго вечерняго свѣта, проникавшаго сквозь зелень живыхъ изгородей и выставлявшаго ихъ красоту гораздо ярче, чѣмъ могъ-бы это сдѣлать цѣлый потокъ полуденныхъ лучей. Она не замѣчала окружающаго, не думала о настоящемъ. Она видѣла только возможное -- сосновую рощу и мистера Артура Донниторна, идущаго ей на встрѣчу.Таковъ былъ первый планъ картины, которую она себѣ рисовала: дальше былъ розовый туманъ -- что-то свѣтлое, волшебное,-- рядъ дней, совершенно непохожихъ на всѣ прежніе дни ея жизни. То-же самое она чувствовала-бы, вѣроятно, еслибъ ее полюбилъ рѣчной богъ, который могъ-бы во всякое время взять ее къ себѣ, подъ свое водяное небо, въ свои волшебные чертоги. Послѣ такого необычайнаго, восхитительнаго начала невозможно было сказать, что еще можетъ случиться. Представьте себѣ, что неизвѣстный прислалъ-бы ей ящикъ, наполненный кружевами, шелковыми матеріями и брильянтами;-- могло-ли не придти ей въ голову, что вся ея судьба должна измѣниться, что завтра ее ждетъ новая, еще болѣе ошеломляющая радость? Гетти никогда не читала романовъ, и еслибъ ей попался романъ, я думаю, она не осилила-бы словъ,-- они показались-бы ей непонятными. Какъ-же могла она найти опредѣленную форму для своихъ ожиданій?-- Они были такъ-же безформенны, какъ тотъ сладкій, нѣжащій запахъ, которымъ на нее пахнуло изъ сада, когда она проходила воротами парка.
   Но вотъ она и у другихъ воротъ -- у тѣхъ, что ведутъ^ въ сосновую рощу. Она входитъ въ лѣсъ, гдѣ уже начинаетъ смеркаться, и съ каждымъ новымъ шагомъ страхъ леденитъ ей сердце все сильнѣй и сильнѣй.-- Что, если онъ не придетъ! О, какъ ужасно думать, что она можетъ пройти весь лѣсъ и выйти съ другого конца въ открытое поле, не видѣвъ его! Она дошла до перваго поворота къ Эрмитажу, замедляя шаги,-- здѣсь его нѣтъ. Она ненавидитъ зайченка. перебѣжавшаго тропинку,-- она ненавидитъ все на свѣтѣ, кромѣ того, чего она жаждетъ. Она идетъ, ощущая приливъ радости всякій разъ, какъ подходитъ къ новому повороту:-- можетъ быть, онъ тамъ.-- Нѣтъ и нѣтъ! Ей хочется плакать, ея сердечко готово разорваться, въ глазахъ стоятъ слезы... И вотъ уголки ея рта начинаютъ подергиваться, она громко всхлипываетъ, и слезы катятся по щекамъ.
   Она не знаетъ, что есть еще одинъ поворотъ къ Эрмитажу, что она сейчасъ къ нему подойдетъ, и что Артуръ Донниторнъ въ нѣсколькихъ ярдахъ отъ нея, поглощенный одной единственной мыслью -- мыслью о ней. Онъ пришелъ, чтобы видѣть ее еще разъ; за послѣдніе три часа желаніе видѣть ее разрослось въ немъ до степени лихорадочной жажды. Конечно, онъ не будетъ говорить съ ней теперь тѣмъ нѣжнымъ, заигрывающимъ тономъ, въ который онъ такъ неосмотрительно впалъ передъ тѣмъ,-- о, нѣтъ, напротивъ: онъ пришелъ, чтобъ исправить свой промахъ. Онъ обойдется съ нею, какъ другъ,-- просто и вѣжливо; онъ не хочетъ, чтобъ она убѣжала домой, унося съ собой ложное представленіе объ ихъ взаимныхъ отношеніяхъ.
   Еслибы Гетти знала, что онъ такъ близко отъ нея, она-бы не плакала, и это было-бы лучше: тогда, можетъ быть, Артуръ нашелъ-бы въ себѣ силы быть разсудительнымъ, какимъ онъ желалъ быть. Теперь-же, услышавъ его шаги въ концѣ боковой дорожки, она вздрогнула и подняла на него глаза, полные слезъ, и онъ видѣлъ, какъ двѣ крупныя капли скатилась по ея щекамъ. Могъ-ли онъ не заговорить съ ней самымъ нѣжнымъ, ласкающимъ тономъ, какимъ мы говоримъ съ хорошенькой большеглазой болонкой, занозившей себѣ лапку?
   -- Что съ вами, Гетти? Вы испугались? Увидѣли въ лѣсу что-нибудь страшное?... Не бойтесь -- теперь я но дамъ васъ въ обиду.
   Гетти такъ жестоко покраснѣла, что и сама не знала, счастлива она или несчастна. Господи! опять она плачетъ! Что должны думать молодые господа о дѣвушкахъ, которыя вѣчно плачутъ Она была даже не въ силахъ выговорить "нѣтъ"; она могла только отвернуться, утирая слезы. Но одна свѣтлая капля успѣла таки упасть на ея розовую ленточку -- она отлично это замѣтила.
   -- Ну полно, развеселитесь! Улыбнитесь мнѣ и скажите, о чемъ вы плакали... Скажите-же -- я васъ прошу!
   Гетти повернула къ нему голову, прошептала: "Я думала, вы не придете" и, набравшись понемногу храбрости, взглянула на него.-- Нѣтъ, это было слишкомъ! Надо было быть египетскимъ сфинксомъ, чтобы не отвѣтить на этотъ взглядъ такимъ-же любящимъ взглядомъ.
   -- Ахъ, вы пугливая птичка!... Роза въ слезахъ!... Ахъ вы глупенькая дѣвочка! Не смѣйте больше плакать! Не будете?-- Вѣдь я теперь съ вами.
   Ахъ, онъ и самъ не знаетъ, что говоритъ. Не то хотѣлъ онъ ей сказать. Опять его рука тихонько обвивается вокругъ ея стана, сжимая его все тѣснѣй; лицо все ближе наклоняется къ кругленькой шейкѣ, губы встрѣчаютъ ея пухленькія дѣтскія губки, и на одинъ долгій мигъ время для нихъ исчезаетъ. Кто онъ?-- Аркадскій пастушокъ?-- первый юноша, цѣлующій первую дѣву?-- или, можетъ быть, самъ Эросъ, приникшій къ губкамъ Психеи?-- почемъ онъ знаетъ... да и не все-ли равно!
   Нѣсколько минутъ послѣ того оба молчали. Они шли впередъ съ бьющимися сердцами, пока не увидѣли воротъ въ концѣ лѣса. Тогда они взглянули другъ на друга -- не совсѣмъ такъ, какъ глядѣли раньше: теперь въ ихъ глазахъ было воспоминаніе поцѣлуя.
   Но горечь уже начала примѣшиваться къ ихъ блаженству: уже Артуръ почувствовалъ неловкость. Онъ отнялъ руку, обнимавшую Гетти, и сказалъ:
   -- Вотъ мы и прошли рощу -- почти до конца... Который, однако, часъ?-- добавила она, вынимая часы.-- Двадцать минута, девятаго... впрочемъ, мои часы спѣшатъ. Но все таки лучше мнѣ не ходить дальше. Бѣгите скорехонько вашими маленькими ножками и добирайтесь благополучно домой. Прощайте,
   Онъ взяла ея руку и смотрѣлъ на нее съ полу печальной, полуразвязной, натянутой улыбкой. Глаза Гетти какъ, будто молили его подождать уходить, но онъ потрепалъ ее по щечкѣ и повторилъ: "Прощайте". Ей оставалось только повернуться и уйти.
   А Артуръ?-- Почти бѣгомъ пустился онъ назадъ, черезъ лѣсъ, словно хотѣлъ отдѣлить себя отъ Гетти какъ можно большимъ пространствомъ. Онъ больше не пошелъ въ Эрмитажъ: она помнилъ, какую борьбу онъ выдержалъ тамъ передъ обѣдомъ,-- борьбу, которая окончилась ничѣмъ -- хуже, чѣмъ ничѣмъ. Онъ прошелъ прямо за паркъ, радуясь, что выбрался изъ этой рощи, гдѣ жилъ его злой геній, преслѣдовавшій его. Эти гладкія липы и буки... за нихъ было что-то опьяняющее. То-ли дѣло крѣпкіе, узловатые старые дубы!-- ни намека на нѣгу и лѣнь. Одинъ ихъ видъ придаетъ человѣку бодрости. Артуръ затерялся въ извилистыхъ поворотахъ дорожекъ; онъ блуждалъ безъ мысли и цѣли, не ища выхода, пока сумерки подъ сводомъ вѣтвей не сгустились въ темную ночь, такъ-что заяцъ, перебѣжавшій ему дорогу, казался совсѣмъ чернымъ.
   Его волненіе было теперь гораздо глубже, чѣмъ поутру; онъ испытывалъ нѣчто въ родѣ того, что долженъ испытать всадникъ, когда лошадь, которую онъ хотѣлъ заставить сдѣлать скачекъ, поднимется на дыбы, осмѣлившись возстать противъ его власти. Онъ былъ недоволенъ собой; онъ злился, была, въ отчаяніи. Что будетъ, если онъ поддастся чувству, такъ коварно подкравшемуся къ нему въ этотъ день,-- если онъ будетъ продолжать видѣться съ Гетти и позволять себѣ съ нею даже такія невинныя ласки, до какихъ онъ уже до оримъ, что въ то время, какъ низшая природа никогда не можетъ понять высшую, высшая природа совершенно обнимаетъ низшую. Но я думаю, высшая натура должна научиться этому пониманію, какъ мы научаемся искусству видѣть продолжительнымъ и тяжелымъ опытомъ, нерѣдко съ ушибами и ранами, получаемыми нами оттого, что мы схватываемъ предметы не съ той стороны, и воображаемъ себя дальше отъ нихъ, чѣмъ на-самомъ-дѣлѣ. Дина прежде никогда не видѣла, чтобъ Гетти была такъ разстроена и, исполненная обычной благосклонной надежды, она твердо видѣла, что волненіе происходило по божественному внушенію. Она поцаловала рыдавшую дѣвушку и начала плакать съ нею, подъ вліяніемъ благодарности и радости. Но Гетти была просто въ взволнованномъ состояніи, когда нельзя разсчитывать навѣрное, какое направленіе могутъ принять чувства каждую минуту, и впервые ласки Дины разсердили ее. Она нетерпѣливо отпихнула ее отъ себя и, всхлипывая, какъ ребенокъ, сказала:
   -- Не говори со мной такимъ образомъ, Дина. Зачѣмъ пришла ты пугать меня? Я никогда не сдѣлала тебѣ ничего дурнаго. Отчего же не оставишь ты меня въ покоѣ?
   Дина съ грустью услышала эти слова. Ея благоразуміе не позволяло ей настаивать и она только кротко сказала:
   -- Да, моя милая, ты устала. Я не хочу мѣшать тебѣ долѣе. Раздѣнься поскорѣе и лягъ въ постель. Спокойной ночи.
   Она вышла изъ комнаты почти такъ же тихо и быстро, какъ привидѣніе; но едва-лишь успѣла она подойти къ своей постели, какъ бросилась на колѣни и въ глубокомъ молчаніи излила все горячее состраданіе, наполнявшее ея сердце.
   Что до Гетти, то она вскорѣ опять была въ лѣсу: мечты, которыя занимали ее наяву, погрузились въ жизнь сна почти еще отрывочнѣе и запутаннѣе.
  

XVI.
Звенья.

   Вы помните, Артуръ Донниторнъ долженъ исполнить обѣщаніе, которое далъ самому себѣ: увидѣться съ мистеромъ Ирвайномъ въ пятницу утромъ. Онъ проснулся и одѣвается такъ рано, что хочетъ идти къ нему до завтрака, а не послѣ завтрака. Онъ знаетъ, что священникъ завтракаетъ одинъ въ половинѣ десятаго, такъ-какъ у леди семейства назначенъ для завтрака другой часъ. Артуръ сдѣлаетъ раннюю утреннюю прогулку верхомъ по холмамъ и позавтракаетъ съ нимъ. За ѣдою всегда отлично говорится.
   Успѣхи цивилизаціи сдѣлали завтракъ или обѣдъ удобною и веселою замѣною болѣе-безпокойныхъ и непріятныхъ церемоній. Мы не съ такой мрачной стороны смотримъ на наши ошибки, когда нашъ духовный отецъ слушаетъ насъ, сидя за яйцомъ и кофеемъ. Мы какъ-то опредѣлительнѣе сознаемъ, что въ нашъ просвѣщенный вѣкъ не требуется отъ джентльмена суровое покаяніе и что смертный грѣхъ вовсе несовмѣстимъ съ хорошимъ апетитомъ къ завтраку; что нападеніе на наши карманы, которое въ болѣе-варварскія времена было бы сдѣлано грубымъ образомъ посредствомъ пистолетнаго выстрѣла, стало совершенно-благороднымъ и улыбающимся дѣломъ теперь, когда оно совершается въ видѣ прошенія о займѣ, брошеннаго какъ вводное предложеніе между вторымъ и третьимъ стаканомъ кларета.
   Въ старыхъ суровыхъ формахъ было, однакожь, то преимущество, что онѣ заставляли васъ исполнить рѣшеніе посредствомъ какого нибудь явнаго поступка: когда вы приставили ротъ къ одному концу отверстія въ каменной стѣнѣ и знаете навѣрное, что на другомъ концѣ есть слушающее васъ ухо, то очень-вѣроятно, что вы скажете то, что вы намѣревались сказать, нежели если вы сидите, держа ноги въ удобномъ положеніи подъ обѣденнымъ столомъ, съ собесѣдникомъ, который не будетъ имѣть причины удивляться, если вы не имѣете сказать ему ничего особеннаго.
   Какъ бы то ни было, въ то время, какъ Артуръ Донниторнъ ѣдетъ извилинами по веселымъ тропинкамъ верхомъ при сіяніи утренняго солнца, онъ серьёзно намѣревается излить душу предъ священникомъ, и рѣзкій звукъ косы, раздающійся въ то время, какъ онъ ѣдетъ по лугу, производитъ на него еще болѣе радостное впечатлѣніе, потому-что онъ имѣетъ честное намѣреніе. Онъ съ радостью видитъ надежду на установившуюся погоду теперь, когда наступило время для уборки сѣна, о чемъ такъ заботились поселяне; и участіе въ радости, которая касается всѣхъ, а не только однихъ васъ, производитъ такое здоровое дѣйствіе, что эта мысль объ уборкѣ сѣна дѣйствуетъ на его расположеніе духа и представляетъ его рѣшеніе дѣломъ болѣе-легкимъ. Человѣкъ, живущій гдѣ-нибудь въ городѣ, можетъ, пожалуй, предполагать, что эти впечатлѣнія ощущаются только въ книжкѣ разсказовъ для дѣтей; но когда вы очутились среди полей и изгородей, то невозможно сохранить послѣдовательное равнодушіе относительно простыхъ удовольствій природы.
   Артуръ проѣхалъ деревню Геслопъ и приближался къ брокетонской сторонѣ горы, когда, на поворотѣ дороги, онъ увидѣлъ впереди себя шагахъ во ста человѣка, котораго невозможно было принять не за Адама Бида, еслибъ даже за этимъ человѣкомъ не слѣдовала по пятамъ сѣрая, безхвостая овчарная собака. Онъ шелъ своимъ обычнымъ скорымъ шагомъ, и Артуръ пріударилъ своего коня, чтобъ догнать его, ибо въ немъ сохранялось еще чувство, которое онъ питалъ къ Адаму съ дѣтства, чтобъ не упустить случай поболтать съ нимъ. Я не скажу, чтобъ его любовь къ работнику не была нѣсколько обязана своей силой любви къ покровительству: нашъ другъ Артуръ охотно дѣлалъ все, что было прекрасно, и любилъ, чтобъ его прекрасныя дѣла признавалась таковыми.
   Адамъ, услышавъ ускоренный топотъ лошадиныхъ копытъ, оглянулся и сталъ ждать всадника, снявъ съ головы бумажный колпакъ съ ясною улыбкою, свидѣтельствовавшею, что онъ узналъ ѣхавшаго. За братомъ Сетомъ, Адамъ готовъ былъ сдѣлать для Артура Донниторна больше, нежели для какого-нибудь другаго молодаго человѣка на свѣтѣ. Онъ, вѣроятно, скорѣе рѣшился бы потерять что-нибудь другое, только не двухфутовую линейку, которую всегда носилъ въ карманѣ: то былъ подарокъ Артура, купленный на карманныя деньги, когда молодой джентльменъ былъ одиннадцатилѣтнимъ бѣлокурымъ мальчикомъ и когда онъ, пользуясь уроками Адама, сдѣлалъ такіе успѣхи въ плотничномъ мастерствѣ и токарномъ искусствѣ, что до крайности надоѣдалъ всѣмъ женщинамъ въ домѣ подарками, состоявшими изъ ненужныхъ катушекъ и круглыхъ коробочекъ. Адамъ гордился маленькимъ сквайромъ въ тѣ молодые дни, и его чувство только слегка измѣнилось, когда бѣлокурый мальчикъ подросъ и сталъ усатымъ молодымъ человѣкомъ. Я долженъ сознаться, что Адамъ былъ очень-чувствителенъ къ вліянію званія, и готовъ оказывать ужь особенное уваженіе всякому, кто пользовался большими противъ него преимуществами, такъ-какъ онъ не былъ философъ или пролетарій съ демократическими идеями, а просто здоровый, умный плотникъ, въ основѣ своего характера имѣвшій обширный запасъ благоговѣнія, которое заставляло его признавать всѣ установившіяся притязанія до-тѣхъ-поръ, пока онъ не находилъ весьма-ясныхъ основаній сомнѣваться въ нихъ. Его голова не была набита теоріями о томъ, чтобъ привести свѣтъ въ порядокъ, но онъ видѣлъ, сколько вреда происходило отъ зданій, выстроенныхъ изъ невысушеннаго лѣса, отъ несвѣдущихъ людей въ изящныхъ платіяхъ, которые дѣлали планы пристроекъ, мастерскихъ и тому подобное, безъ всякаго существеннаго знанія дѣла, отъ нечистой столярной работы и отъ поспѣшныхъ контрактовъ, которые никогда не могли быть выполнены безъ того, чтобъ не разорить кого-нибудь; и онъ, съ своей стороны, мысленно рѣшился противодѣйствовать такого роду дѣламъ. Въ этихъ случаяхъ онъ не отказался бы отъ своего мнѣнія передъ самымъ многоземельнымъ помѣщикомъ въ Ломшейрѣ или даже Стонишейрѣ, но, за исключеніемъ этого, онъ считалъ благоразумнымъ уступать людямъ, болѣе его свѣдущимъ. Онъ какъ-нельзя-болѣе ясно видѣлъ, что лѣса въ имѣніи завѣдывались весьма-дурно и фермерскія строенія находились въ срамномъ положеніи; и еслибъ старый сквайръ Донниторнъ спросилъ его: что выйдетъ изъ такого дурнаго управленія? то онъ не уклонился бы высказать свое мнѣніе объ этомъ; но побужденіе, заставлявшее его оказывать полное уваженіе къ "джентльмену", во все время разговора нисколько не уменьшилось бы въ немъ. Слово "джентльменъ" производило на Адама чарующее вліяніе; и какъ онъ часто говорилъ самъ: "онъ терпѣть не могъ человѣка, думавшаго, что сдѣлается важнымъ бариномъ, если станетъ пѣтушиться съ людьми, которые лучше его". Я долженъ снова напомнить вамъ, что въ жилахъ Адама текла кровь крестьянина, и что такъ-какъ онъ жилъ полвѣка назадъ, нѣкоторыя изъ его характеристическихъ чертъ были обветшалыми, какъ вы и должны ожидать это.
   Это инстинктивное поклоненіе Адама относительно молодаго сквайра подкрѣплялось дѣтскими воспоминаніями и личнымъ уваженіемъ; такимъ-образомъ вы можете себѣ представить, что онъ былъ лучшаго мнѣнія о добрыхъ качествахъ Артура и гораздо-выше цѣнилъ всѣ его самые незначительные поступки, нежели такія же качества и поступки въ какомъ-нибудь простомъ работникѣ, какъ онъ самъ. Онъ былъ увѣренъ, что для всѣхъ въ Геслопѣ наступитъ счастливый день, когда молодой сквайръ вступитъ во владѣніе имѣніемъ; ибо онъ имѣлъ такой великодушный, чистосердечный характеръ и необыкновенное понятіе касательно улучшенія и починокъ, если взять во вниманіе, что онъ только-что достигъ совершеннолѣтія. Итакъ въ улыбкѣ, съ которою онъ снялъ свой бумажный колпакъ, когда Артуръ Донниторнъ подъѣхалъ къ нему, выражались и уваженіе и дружеское расположеніе.
   -- Ну, Адамъ, какъ ты живешь? сказалъ Артуръ, протягивая руку. Онъ не подавалъ руки никому изъ фермеровъ, и Адамъ вполнѣ чувствовалъ оказываемую ему честь:-- я видѣлъ тебя сзаду ужь издалека, и могъ поклясться, что это ты. У тебя та же спина, только пошире, какъ въ то время, когда ты, бывало, носилъ меня на ней. Помнишь?
   -- Да, сэръ, помню. Плохо было бы, еслибъ люди не помнили, что они дѣлали и что говорили, когда были мальчиками. Вѣдь иначе мы были бы такъ же равнодушны къ старымъ друзьямъ, какъ и къ новымъ.
   -- Ты, я полагаю, идешь въ Брокстонъ? сказалъ Артуръ, заставляя лошадь идти медленнымъ шагомъ, между-тѣмъ, какъ Адамъ шелъ рядомъ съ нимъ.-- Не идешь ли ты въ домъ священника?
   -- Нѣтъ, сэръ, мнѣ нужно посмотрѣть у Брадвелля ригу: тамъ, вотъ, боятся, что кровля раздвинетъ стѣны, и я иду посмотрѣть, что тамъ можно сдѣлать, прежде чѣмъ мы пошлемъ матеріалъ и работниковъ.
   -- Ну, Бёрджъ довѣряетъ тебѣ почти все теперь, Адамъ -- не правда ли? Мнѣ кажется, не хочетъ ли онъ тебя скоро сдѣлать своимъ компаньйономъ? И онъ сдѣлаетъ это, если онъ благоразуменъ.
   -- Нѣтъ, сэръ, я не вижу, почему ему будетъ отъ этого лучше. Подмастерье -- если у него есть совѣсть и если его работа радуетъ -- будетъ дѣлать свое дѣло такъ же хорошо, какъ еслибъ онъ былъ коапаньйономъ. Я не далъ бы и гроша за человѣка, который вбилъ бы гвоздь слабо, потому только, что ему не заплатятъ за это особенно.
   -- Я знаю это, Адамъ. Я знаю, что ты работаешь для него такъ же старательно, какъ еслибъ работалъ для себя. Но у тебя будетъ больше власти, чѣмъ теперь и, можетъ-быть, ты могъ бы дать дѣлу болѣе-выгодное направленіе. Старику придется когда-нибудь перестать работать, а у него нѣтъ сына; я полагаю, что ему захочется имѣть зятя, который могъ бы продолжать дѣло. Но, кажется, у него самого жадныя руки... я хочу сказать, что онъ нуждается въ человѣкѣ, который можетъ внесть въ дѣло нѣкоторый капиталъ. Не будь я бѣденъ какъ крыса, я съ радостью издержалъ бы деньги на такое дѣло только длятого, чтобъ устроить тебя въ имѣніи. Я убѣжденъ, что непремѣнно получилъ бы барышъ въ заключеніе. А можетъ-быть, мое положеніе улучшится черезъ годъ или черезъ два. Содержаніе мое будетъ увеличено теперь, когда я сталъ совершеннолѣтнимъ; и когда я уплачу одинъ долгъ или два, я буду въ состояніи что-нибудь сдѣлать.
   -- Вы очень-добры, что говорите такимъ образомъ, сэръ, и я благодаренъ вамъ. Но, продолжалъ Адамъ рѣшительнымъ тономъ: -- мнѣ не хотѣлось бы дѣлать никакихъ предложеній мистеру Бёрджу, не хотѣлось бы также, чтобъ кто-нибудь сдѣлалъ ихъ ему вмѣсто меня. Я не вижу хорошаго предлога сдѣлаться компанійономъ. Если онъ захочетъ когда-нибудь передать свои занятія, то это будетъ другое дѣло: тогда я буду радъ деньгамъ и заплачу за нихъ хорошіе проценты, ибо вполнѣ увѣренъ, что выплачу ихъ современемъ.
   -- Очень-хорошо, Адамъ, сказалъ Артуръ, вспомнивъ, какъ говорилъ мистеръ Ирвайнъ о томъ, что, вѣроятно, есть какое-то препятствіе въ сватовствѣ Адама за Мери Бёрджъ:-- мы въ настоящую минуту не станемъ болѣе говорить объ этомъ. Когда будутъ хоронить твоего отца?
   -- Въ воскресенье, сэръ. Мистеръ Ирвайнъ придетъ нарочно пораньше. Я буду радъ, когда все это кончится: я думаю, что моя мать, можетъ-быть, станетъ тогда поспокойнѣе. Грустно видѣть, какъ тоскуютъ старые люди; они не умѣютъ вовсе подавить въ себѣ грусть, и новая весна не выводитъ новыхъ отростковъ на исчахнувшемъ деревѣ.
   -- Ахъ, Адамъ! много ты видѣлъ горя и заботъ въ твоей жизни. Я не думаю, чтобъ ты когда-нибудь былъ вѣтренъ и беззаботенъ, какъ другіе молодые люди. У тебя на душѣ всегда была какая-нибудь забота.
   -- Ну, да, сэръ. Но объ этомъ, право, не стоитъ и говорить. Если мы, мужчины, и чувствуемъ какъ мужчины, то, по моему мнѣнію, мы должны имѣть и безпокойства, какія приличны мужчинамъ. Мы не можемъ походить на птицъ, которыя вылетаютъ изъ гнѣзда, лишь только получатъ крылья, и никогда не знаютъ своего родства, встрѣчаясь съ нимъ, и каждый годъ вступаютъ въ новое родство. У меня было довольно и такого, за что я долженъ быть благодаренъ: я всегда имѣлъ здоровье, силы и здравый смыслъ, позволявшіе мнѣ находить наслажденіе въ работѣ; и я высоко цѣню то, что могъ ходить въ вечернюю школу Бартля -- Масси. Онъ помогъ мнѣ пріобрѣсть познанія, которыхъ а никогда не пріобрѣлъ бы самъ собою.
   -- Какой ты рѣдкій малый, Адамъ! сказалъ Артуръ послѣ нѣкоторой паузы, впродолженіе которой онъ задумчиво смотрѣлъ на высокаго юношу, шедшаго съ нимъ рядомъ.-- Находясь въ Оксфордѣ, я могъ парировать лучше многихъ изъ своихъ товарищей; но еслибъ мнѣ пришлось сразиться съ тобой, то все-таки, а думаю, ты съ одного удара "послалъ бы меня въ средину будущей недѣли" {Выраженіе, весьма-yпотребительное между боксерами. Прим. пер.}.
   -- Боже упаси, чтобъ я когда-нибудь сдѣлалъ это, сэръ! сказалъ Адамъ, оглядываясь на Артура и улыбаясь.-- Я, бывало, дрался для шутки; но пересталъ совершенно съ-тѣхъ-поръ, какъ былъ причиною, что бѣдный Джиль Трентеръ на двѣ недѣли слегъ. Никогда не буду я болѣе драться ни съ кѣмъ, развѣ только если увижу, что кто-нибудь поступаетъ какъ подлецъ. Если вы встрѣтитесь съ негодяемъ, неимѣющимъ ни стыда, ни совѣсти, которые могли бы остановить его, то ужь надобно попробовать, не подѣйствуетъ ли на него подбитый глазъ.
   Артуръ не смѣялся, ибо онъ весь предался другимъ мыслямъ, которыя тотчасъ же заставили его сказать:
   -- Я теперь думаю, Адамъ, что ты никогда не испыталъ внутренней борьбы. Мнѣ кажется, ты подавилъ бы желаніе, которое, по твоему мнѣнію, ты счелъ бы несправедливымъ такъ же легко, какъ побѣдилъ бы пьянаго, который вздумалъ бы съ тобой ссориться. Я хочу сказать, ты никогда не бываешь нерѣшителенъ, сначала предполагая мысленно не дѣлать чего-нибудь, а потомъ все-таки дѣлая это.
   -- Ну, сказалъ Адамъ медленно послѣ минутнаго колебанія: -- нѣтъ. Я не помню, чтобъ я качался взадъ и впередъ такимъ образомъ, если ужь рѣшилъ, какъ вы говорите, мысленно, что вотъ такой-то поступокъ дуренъ. У меня во рту и вкусу нѣтъ на вещи, когда я знаю, что изъ-за нихъ будетъ тревожить меня совѣсть. Я видѣлъ совершенно-ясно съ-тѣхъ-поръ, какъ понимаю ариѳметику, что человѣкъ, дѣлая дурное, порождаетъ больше грѣха и безпокойствъ, нежели онъ самъ можетъ узнать о томъ впослѣдствіи. Это все-равно, что дурная работа: вы никогда не увидите конца ошибокъ, которыя она надѣлаетъ. А вѣдь плохо жить на свѣтѣ длятого, чтобъ дѣлать ближнихъ хуже вмѣсто того, чтобъ дѣлать ихъ лучше. Но есть и различіе въ томъ, что люди называютъ дурнымъ. Я вовсе не изъ тѣхъ людей, ставящихъ въ грѣхъ всякую безразсудную выходку или всякую глупость, въ которую можетъ быть вовлеченъ человѣкъ... какъ осуждаютъ людей нѣкоторые изъ этихъ диссидентовъ. И человѣкъ можетъ думать такъ и иначе. Стоитъ ли получить нѣсколько ударовъ за какую-нибудь пустую шутку? Но что касается меня, то я никогда не колеблюсь ни въ чемъ: я думаю, мой недостатокъ въ совершенно-противномъ. Если я ужь сказалъ что, если только это касается меня самого, то мнѣ ужь тяжело идти на попятный дворъ.
   -- Да, вотъ это я ожидалъ отъ тебя, сказалъ Артуръ.-- У тебя желѣзная воля, какъ и желѣзная рука. Но, какъ бы ни было твердо рѣшеніе человѣка, по временамъ ему стоитъ чего-нибудь выполнить это рѣшеніе. Мы, напримѣръ, можемъ имѣть намѣреніе не срывать вишень и крѣпко держать руки въ карманахъ, но мы не можемъ предупредить, чтобъ у насъ не текли слюнки на вишни.
   -- Это справедливо, сэръ. Но лучше всего рѣшить мысленно, что на этомъ свѣтѣ существуетъ для насъ много вещей, безъ которыхъ мы должны обходиться. Было бы безполезно смотрѣть на жизнь, какъ на треддльстонскую ярмарку, куда ходятъ только длятого, чтобъ видѣть выставку и накупать гостинцевъ. Если вы станете дѣлать это, то мы найдемъ жизнь совершенно-другою. Но какая польза въ томъ, что я говорю вамъ объ этомъ, сэръ? Вы, вѣдь, знаете лучше меня.
   -- Ну, я не такъ-то увѣренъ въ этомъ, Адамъ. Ты опытнѣе меня четырьмя или пятью годами; и притомъ же, я думаю твоя, жизнь была лучшею школою для тебя, чѣмъ для меня коллегія.
   -- Ну, сударь, вы, кажется, думаете о коллегіи въ родѣ того, какъ Бартль-Мэсеи. Онъ говоритъ, будто коллегія по-большей-части дѣлаетъ людей похожими на пузыри, которые только и годятся на то, чтобъ держать матеріалъ, влитый въ нихъ. Но у него языкъ похожъ на острую бритву, у этого Бартля: онъ не можетъ коснуться чего-нибудь безъ того, чтобъ не рѣзать. А вотъ и поворотъ, сэръ. Я долженъ пожелать вамъ добраго утра, такъ-какъ вы ѣдете въ домъ священника
   -- Прощай, Адамъ, прощай.
   Артуръ отдалъ лошадь груму у воротъ священническаго дома и пошелъ по усыпанной пескомъ дорожкѣ къ двери, открывавшейся въ садъ. Онъ зналъ, что священникъ завтракалъ всегда въ своемъ кабинетѣ, а кабинетъ находился налѣво отъ этой двери, противъ столовой. Это была небольшая низенькая комната, принадлежавшая къ старой части дома, и имѣвшая мрачный видъ отъ темныхъ переплетовъ книгъ, помѣщавшихся по стѣнамъ; несмотря на то, она имѣла очень-веселый видъ въ это утро, когда Артуръ подошелъ къ открытому окну. Утреннее солнце падало косвенно на большой стеклянный шаръ съ золотыми рыбками, стоявшій на столбикѣ, сдѣланномъ изъ композиціи подъ мраморъ, противъ столика, на которомъ уже стоялъ холостой завтракъ, а рядомъ со столикомъ стояла группа, которая была бы приманкою во всякой комнатѣ. Въ покойномъ креслѣ, покрытомъ малиновою камчою, сидѣлъ мистеръ Ирвайнъ съ сіяюще-свѣжимъ видомъ, который онъ имѣлъ всегда по окончаніи своего утренняго туалета; его полная, бѣлая изящной формы рука играла по коричневой кудрявой спинѣ Джуно; а близь хвоста Джуно, которымъ она махала съ покойнымъ материнскимъ удовольствіемъ, валялись два коричневые щепка, всползая другъ на друга и образуя восторженный, безпокойный шумный дуэтъ. На подушкѣ, немного въ сторонѣ, сидѣла моська съ видомъ дѣвственной леди, смотрѣвшая на такую фамильярность въ обращеніи, какъ на животную слабость, которую она по возможности старалась вовсе не замѣчать. На столѣ, у локтя мистера Ирвайна, лежалъ первый томъ Эсхила, такъ хорошо-извѣстный Артуру по виду, и серебряный кофейникъ, который только-что вносилъ Карроль, тотчасъ же наполнилъ комнату благовоннымъ паромъ, довершившимъ наслажденіе холостаго завтрака.
   -- Браво, Артуръ! вотъ молодецъ! Вы какъ разъ во-время, сказалъ мистеръ Ирвайнъ, когда Артуръ остановился и влѣзъ черезъ низкій подоконникъ въ комнату.-- Карроль, намъ еще нужно кофе и яицъ; да нѣтъ ли у васъ холодной дичи, которую мы могли бы поѣсть съ этимъ окорокомъ? Ну, вѣдь это похоже на старое время, Артуръ; вѣдь вы лѣтъ пять не завтракали со мной.
   -- Сегодняшнее утро рѣшительно соблазнило меня и я вздумалъ прокатиться передъ завтракомъ, сказалъ Артуръ: -- и я, бывало, любилъ завтракать съ вами, когда ходилъ читать къ вамъ классиковъ. Дѣдушка всегда бываетъ нѣсколькими градусами холоднѣе за завтракомъ, чѣмъ во всякое другое время дня. Я думаю, утренняя ванна несовсѣмъ-то приходится ему по вкусу.
   Артуръ старался не подать виду, что онъ пріѣхалъ съ особенною цѣлью. Лишь только онъ очутился въ присутствіи мистера Ирвайна, какъ откровенная бесѣда, которая передъ тѣмъ казалась ему столь-легкою, вдругъ представилась ему труднѣйшею вещью на свѣтѣ, и въ ту самую минуту, когда онъ пожалъ священнику руку, онъ увидѣлъ свое намѣреніе въ совершенно-новомъ свѣтѣ. Какимъ-образомъ можетъ онъ заставить Ирвайна понять его положеніе, не разсказавъ ему объ этихъ незначительныхъ сценахъ въ лѣсу? а могъ ли онъ разсказать это, не показавшись глупымъ? А потомъ его слабость въ томъ, что онъ возвратился отъ Гавена и сдѣлалъ именно совершенно-противоположное тому, что намѣревался сдѣлать. Ирвайнъ навсегда составитъ себѣ мнѣніе о немъ, что онъ человѣкъ нерѣшительный. Все-таки онъ долженъ высказаться, какъ-нибудь, безъ приготовленія; можетъ-быть, разговоръ и будетъ какъ-нибудь наведенъ на это.
   -- Время завтрака я люблю лучше всякаго другаго времени дня, сказалъ мистеръ Ирвайнъ: -- тогда нѣтъ еще никакой пыли на мысляхъ и голова представляетъ, такъ-сказать, чистое зеркало для лучей предметовъ. При мнѣ всегда любимая книга за завтракомъ, и я такъ наслаждаюсь крошками, которыя подбираю въ это время, что рѣшительно каждое утро мнѣ кажется, будто непремѣнно снова пробудится во мнѣ любовь къ чтенію. Но вотъ Дентъ приведетъ какого-нибудь бѣдняка, который убилъ зайца; и когда я кончилъ свой "судъ", какъ выражается Карроль, то мнѣ хочется прокатиться верхомъ вокругъ земли; на возвратномъ пути я встрѣчаюсь съ смотрителемъ богадельни, которому нужно разсказать мнѣ длинную исторію о мятежномъ бѣднякѣ. Такимъ-образомъ день проходитъ, и я до наступленія вечера остаюсь такимъ же лѣнтяемъ. Притомъ же, человѣкъ чувствуетъ потребность въ возбудительномъ средствѣ для симпатіи; а у меня нѣтъ его съ-тѣхъ-поръ, какъ бѣдный Дайлей оставилъ Треддльстонъ. Еслибъ вы, сударь, хорошо занимались вашими книгами, то я имѣлъ бы передъ собою пріятное препровожденіе времени въ будущемъ. Но нельзя сказать, чтобъ въ вашей фамильной крови была страсть къ ученію.
   -- Нѣтъ, это правда. Хорошо еще, если я могу вспомнить немного непримѣняемыхъ латинскихъ выраженій длятого, чтобъ украсить мою дѣвственную рѣчь въ парламентѣ лѣтъ черезъ шесть, или семь. Cras ingens iterabimus aequor и немного отрывковъ въ этомъ родѣ, можетъ-быть, останутся въ моей памяти, и я такъ устрою свои мнѣнія, что могу ввести ихъ. Но я вовсе не думаю, чтобъ знаніе классиковъ было крайне-необходимо для деревенскаго джентльмена; сколько мнѣ кажется, ему было бы лучше познакомиться съ обычаями страны. Я недавно читалъ книги вашего друга Артура Юнга, и мнѣ лучше всего хотѣлось бы выбрать нѣсколько изъ его идей, чтобъ побудить фермеровъ къ лучшему управленію своею землею, и, какъ онъ говоритъ, сдѣлать изъ дикой страны, которая представляла однообразную темную почву, блестящую и испещренную хлѣбомъ и скотомъ землю. Дѣдушка не дастъ мнѣ никакой власти, пока онъ только живъ; но ничего не хотѣлось бы мнѣ такъ, какъ взять на себя стонишейрскую часть имѣнія (она находится въ ужасномъ состояніи), начать улучшенія и разъѣзжать верхомъ съ одного мѣста на другое, чтобъ надзирать надъ всѣмъ. Мнѣ хотѣлось бы знать всѣхъ работниковъ и видѣть, какъ они снимаютъ передо мною шляпы съ видомъ радушія.
   -- Браво, Артуръ! Человѣкъ, неимѣющій особаго расположенія къ классикамъ, не могъ бы лучше оправдать свое вступленіе въ свѣтъ, какъ только тѣмъ, что увеличить производительность земли для пропитанія ученыхъ и... священниковъ, умѣющихъ цѣнить ученіе. И какъ мнѣ хотѣлось бы быть здѣсь въ то время, когда вы только-что вступите на ваше поприще образцоваго помѣщика. Вамъ понадобится сановитый священникъ, который дополнялъ бы картину и бралъ свою десятую часть съ уваженія и чести, пріобрѣтенныхъ вами тяжкими трудами. Только вы не слишкомъ-то сильно полагайтесь на благосклонность, которую вы получите, вслѣдствіе этого. Я не совсѣмъ-то увѣренъ, что люди больше всего расположены къ тѣмъ, которые стараются быть полезными имъ. Вы знаете, Гавена прокляли всѣ сосѣди за огороженное мѣсто. Вы должны совершенно разъяснить въ вашихъ мысляхъ, къ чему вы стремитесь болѣе всего, мой другъ: къ популярности, или къ пользѣ; въ противномъ же случаѣ, вы, пожалуй, не достигнете ни того, ни другаго.
   -- О! Гавенъ грубъ въ обращеніи; онъ вовсе не старается быть пріятнымъ своимъ поселянамъ. Я не вѣрю, будто есть что-нибудь, что вы не могли бы заставить людей сдѣлать вашею добротою. Что до меня, то я не могу жить въ сосѣдствѣ, гдѣ бы меня не уважали и не любили; я съ такимъ удовольствіемъ хожу здѣсь между поселянами; они всѣ, повидимому, такъ расположены ко мнѣ. Я полагаю, имъ кажется, что это было вчера, когда я былъ маленькимъ мальчикомъ и разъѣзжалъ вездѣ на пони, которая была съ овцу ростомъ. И еслибъ имъ положить хорошее жалованье и въ порядкѣ содержать ихъ строенія, то, какъ они ни глупы, а ихъ можно было бы убѣдить, чтобъ они обработывали землю но лучшему плану.
   -- Въ такомъ случаѣ, постарайтесь о томъ, чтобъ ваша любовь нашла себѣ достойный предметъ, и не женитесь на такой, которая стала бы истощать вашъ кошелекъ и сдѣлала изъ васъ скупца, вопреки вамъ самимъ. Между моею матерью и мною случаются иногда споры о васъ. Она говоритъ: "Я не скажу объ Артурѣ ни одного пророчества до-тѣхъ-поръ, пока не увижу въ какую женщину онъ влюбится". Она думаетъ, что ваша возлюбленная будетъ управлять вами, какъ луна управляетъ приливомъ и отливомъ. Но я чувствую себя обязаннымъ защищать васъ, какъ моего воспитанника -- вы знаете, и я утверждаю, что вы вовсе не созданы изъ такихъ водяныхъ свойствъ. Итакъ, не подвергайте моего мнѣнія немилости.
   Артуръ содрогнулся подъ вліяніемъ этой рѣчи, потому-что мнѣніе дальновидной старой мистрисъ Ирвайнъ о немъ произвело на него непріятное впечатлѣніе злополучнаго предзнаменованія. Это, натурально, послужило ему только новымъ основаніемъ къ тому, чтобъ настоять на своемъ рѣшеніи и получить новую защиту противъ самого себя. Тѣмъ не менѣе, въ этомъ мѣстѣ разговора онъ чувствовалъ, что былъ еще менѣе расположенъ разсказать свое приключеніе съ Гетти. Онъ имѣлъ впечатлительный характеръ и по-большой-части держался мнѣній и чувствъ другихъ людей относительно его самого; и одинъ только фактъ, что онъ находился въ присутствіи искренняго друга, который не имѣлъ ни малѣйшаго подозрѣнія, что въ немъ происходила подобная серьёзная внутренняя борьба, какую онъ пришелъ повѣрить ему, нѣсколько поколебалъ его собственную вѣру въ важность борьбы. Вѣдь, наконецъ, объ этомъ не стоило, право, и хлопотать; и что жь могъ сдѣлать Ирвайнъ для него, чего онъ не сдѣлалъ бы самъ? Онъ отправится въ Игльдель, несмотря на то, что Мэгъ хромаетъ; онъ поѣдетъ на Раттлерѣ, и велитъ Пиму ѣхать за нимъ, какъ онъ тамъ хочетъ, на старой клячѣ. Вотъ какъ онъ думалъ, когда клалъ сахаръ въ кофе; но въ слѣдующую минуту, когда онъ поднималъ чашку ко рту, онъ вспомнилъ, какъ твердо рѣшилъ онъ въ своихъ мысляхъ вчера вечеромъ обо всемъ разсказать Ирвайну. Нѣтъ, онъ не будетъ снова колебаться, онъ сдѣлаетъ то, что онъ хотѣлъ сдѣлать, сейчасъ же. Такимъ-образомъ было бы хорошо не оставлять разговора о личности. Если они перейдутъ къ совершенно-незначительнымъ предметамъ, его затрудненіе увеличится; Ему потребовалось неслишкомъ-много времени для этого порыва и дѣйствія чувства, прежде чѣмъ онъ отвѣтилъ:
   -- Но, кажется, едва-ли можно считать доказательствомъ общей твердости характера мужчины то, что онъ способенъ покориться вліянію любви. Хорошее сложеніе не ограждаетъ человѣка отъ оспы, или отъ какихъ-нибудь другихъ неминуемыхъ болѣзней. Мужчина можетъ быть очень-твердъ въ другихъ отношеніяхъ, а между-тѣмъ, находиться подъ очарованіемъ женщины.
   -- Да; но между любовью и оспою, или даже очарованіемъ, существуетъ та разница, что если вы захватите болѣзнь въ ранней степени и позаботитесь о перемѣнѣ воздуха, то тутъ есть еще надежда на совершенное избавленіе безъ дальнѣйшаго развитія симптомовъ. Есть также извѣстные альтернативные пріемы, къ которымъ мужчина можетъ прибѣгнуть самъ, представляя себѣ мысленно, какимъ непріятнымъ послѣдствіямъ онъ можетъ подвергнуться: это нѣкоторымъ образомъ даетъ вамъ закопченное стекло, сквозь которое вы можете смотрѣть на блестящую красавицу и вѣрно различить ея очертаніе; хотя, надобно сказать мимоходомъ, я боюсь, что закопченое стекло, пожалуй, будетъ недоставать въ ту самую минуту, когда оно будетъ необходимо. Я скажу еще, что даже мужчина, укрѣпленный знаніемъ классиковъ, можетъ быть приманенъ къ безразсудному браку, несмотря на предостереженіе, даваемое ему хоромъ Прометея.
   Слабая улыбка пробѣжала по лицу Артура, и вмѣсто того, чтобъ слѣдовать за игривою идеею мистера Ирвайна, онъ сказалъ совершенно-серьёзно:
   -- Да, это хуже всего. Есть отчего придти въ отчаяніе, если, послѣ всѣхъ разсужденій и спокойныхъ рѣшеній, нами станетъ управлять расположеніе духа, которое опредѣлить впередъ мы не въ-состояніи. Я не думаю, чтобъ человѣкъ заслуживалъ слишкомъ-большаго порицанія, если онъ заставленъ совершать что-нибудь такимъ образомъ, вопреки его рѣшимости.
   -- Ахъ!... Но расположеніе духа зависитъ отъ его собственной природы, мой другъ, совершенно такъ же, какъ и его разсужденія, и даже еще больше. Человѣкъ ничего не можетъ сдѣлать несогласно съ собственною своей природой. Онъ носитъ въ самомъ себѣ зародышъ своего самаго исключительнаго поступка; и если мы, благоразумные люди, дѣлаемъ изъ самихъ себя отмѣнныхъ глупцовъ при какомъ-нибудь особенномъ случаѣ, то мы должны снесть законное замѣченіе, что мы вносимъ нѣсколько грановъ глупости въ одну нашу унцію благоразумія.
   -- Но человѣкъ можетъ быть вовлеченъ стеченіемъ обстоятельствъ въ какіе-нибудь поступки, которыхъ онъ не исполнилъ бы при другихъ обстоятельствахъ.
   -- Ну, да; человѣкъ не можетъ очень хорошо украсть банковый билетъ, если банковый билетъ не лежитъ такъ, что онъ удобно можетъ достать его. Но онъ не заставитъ насъ считать себя честнымъ человѣкомъ, если начнетъ выть о томъ, что банковый билетъ встрѣтился на его пути и соблазнилъ его.
   -- Но, конечно, вы не станете считать человѣка, борящагося противъ искушенія, въ которое онъ наконецъ впадаетъ, столь же дурнымъ, какъ человѣка, неборящагося никогда?
   -- Нѣтъ, мой другъ, я сожалѣю о немъ пропорціонально его борьбѣ, потому-что она предзнаменовываетъ внутреннее страданіе, которое есть худшая форма Немезиды. Слѣдствія бываютъ безжалостны. Наши поступки влекутъ за собою свои же страшныя послѣдствія, совершенно отдѣльно отъ колебаній, предшествовавшихъ имъ, послѣдствія, которыя едва-ли касаются только насъ самихъ. И гораздо-лучше постоянно думать о томъ, что случится вѣрно, нежели обращать вниманіе на то, какіе элементы можемъ мы имѣть для оправданія. Но я вовсе не зналъ, что вы такъ любите нравственныя пренія, Артуръ. Ужь не находитесь ли вы сами въ какой-нибудь опасности, на которую смотреніе съ такой философской общей точки зрѣнія?
   Обращаясь съ этимъ вопросомъ, мистеръ Ирвайнъ отодвинулъ въ сторону тарелку, откинулся на спинку кресла и прямо посмотрѣлъ на Артура. Онъ дѣйствительно подозрѣвалъ, что Артуръ хотѣлъ сообщить ему о чемъ-нибудь, и старался облегчить возможность для него, обращаясь къ нему съ прямымъ вопросомъ. Но онъ ошибся. Внезапно и противъ воли приведенный почти къ самому признанію, Артуръ содрогнулся и чувствовалъ, что гораздо-менѣе, чѣмъ прежде, былъ теперь расположенъ къ откровенности. Бесѣда приняла болѣе-серьёзный тонъ, нежели онъ ожидалъ -- это приведетъ Ирвайна въ совершенное заблужденіе; онъ вообразитъ, что тутъ дѣло идетъ о глубокой страсти къ Гетти, тогда-какъ ничего подобнаго и не было. Онъ почувствовалъ, что измѣнился въ лицѣ, и ему стало досадно на свое ребячество.
   -- О, нѣтъ! тутъ нѣтъ никакой опасности, сказалъ онъ, такъ равнодушно, какъ только могъ.-- Я не знаю, чтобъ я больше другихъ подвергался нерѣшимости. По временамъ встрѣчаются только незначительные случаи, заставляющіе человѣка думать о томъ, что можетъ случиться въ будущемъ.
   Дѣйствовало ли при этомъ странномъ отвращеніи Артура къ откровенности какое-нибудь недостойное вліяніе, которое онъ не признавалъ и самъ? Наша умственная работа производится почти совершенно такъ же, какъ работа государственная: большая часть тяжелаго труда выполняется дѣятелями, которые вовсе не признаются. Я думаю, и въ какой-нибудь машинѣ есть нерѣдко небольшое незамѣтное колесо, которое, однакожь, имѣетъ большое вліяніе на движеніе большихъ наружныхъ колесъ. Можетъ-быть, и въ умѣ Артура тайно дѣйствовалъ въ ту минуту какой-нибудь подобный неузнанный дѣятель; можетъ-быть, то былъ страхъ передъ тѣмъ, что онъ, пожалуй, современемъ будетъ серьёзно досадовать, зачѣмъ признался во всемъ священнику, въ случаѣ, если онъ не будетъ въ-состояніи выполнить свои добрыя намѣренія. Я не смѣю утверждать, что это было не такъ. Человѣческая душа -- вещь весьма-сложная.
   Мысль о Гетти мелькнула въ головѣ мистера Ирвайна въ ту минуту, какъ онъ пытливо посмотрѣлъ на Артура, но отрицаніе и равнодушный отвѣтъ послѣдняго подтвердили мысль, которая быстро слѣдовала за первою, мысль о томъ, что въ этомъ направленіи не могло быть ничего важнаго. Не существовало и вѣроятности, чтобъ Артуръ видѣлъ ее иначе, какъ въ церкви и у нея въ домѣ, на глазахъ мистрисъ Пойзеръ; и намёкъ, который далъ онъ Артуру намедни относительно ея, не имѣлъ вовсе серьёзнаго значенія; онъ долженъ былъ только предварить Артура, чтобъ онъ не обращалъ на нее слишкомъ-много вниманія, потому-что, въ такомъ случаѣ, онъ только могъ разжечь тщеславіе маленькой дѣвушки и такимъ-образомъ возмутить сельскую драму ея жизни. Артуръ вѣдь вскорѣ долженъ будетъ присоединиться къ своему полку и будетъ далеко отсюда: нѣтъ, съ этой стороны не могло быть никакой опасности, даже и въ такомъ случаѣ, еслибъ характеръ Артура не представлялъ сильной безопасности противъ этого. Его честная, покровительственная гордость, заставлявшая его искать расположенія и уваженія во всѣхъ его окружавшихъ, защищала его даже противъ безразсудной романической исторіи, тѣмъ болѣе противъ низшаго рода безразсудства. Если въ мысляхъ Артура было что-нибудь особенное при предъидущемъ разговорѣ, то это было, что онъ не хотѣлъ входить въ подробности, а мистеръ Ирвайнъ былъ слишкомъ-деликатенъ длятого, чтобъ даже обнаружить любопытство друга. Онъ замѣтилъ, что Артуру было бы пріятно перемѣнить разговоръ, и сказалъ:
   -- Кстати, Артуръ, въ день рожденія вашего полковника было нѣсколько транспарантовъ, чрезвычайно-эффектныхъ, въ честь Британіи, Питта и ломшейрекой милиціи и, главнѣе всего, "великодушнаго юноши", героя дня. Не поставите ли и вы чего-нибудь въ этомъ же родѣ, изумить насъ, слабыхъ смертныхъ?
   Удобный случай прошелъ. Между-тѣмъ, какъ Артуръ колебался, веревку, за которую онъ могъ бы ухватиться, унесло дальше -- теперь онъ долженъ надѣяться на свое собственное плаваніе.
   Десять минутъ послѣ этого мистера Ирвайна позвали по дѣлу, а Артуръ, простившись съ священникомъ, снова сѣлъ на лошадь съ чувствомъ неудовольствія, которое старался подавить, обѣщая себѣ отправиться въ Игльдель безъ всякой потери времени.
  

КНИГА ВТОРАЯ.

XVII.
Гдѣ разсказъ останавливается не надолго.

   -- Этотъ брокстонскій священникъ немногимъ лучше язычника! восклицаетъ, вѣроятно, одна изъ моихъ читательницъ.-- Было бы гораздо-назидательнѣе, еслибъ вы заставили его дать Артуру какой-нибудь истинно-духовный совѣтъ. Вы могли бы вложить ему въ уста прекраснѣйшія вещи, которыя было бы такъ же пріятно читать, какъ проповѣдь.
   Конечно, я могъ бы сдѣлать это, мой прелестный критикъ, еслибъ я былъ умный романистъ, необязанный раболѣпно ползать передъ природой и фактомъ, но способный представлять предметы, какъ они никогда не бывали и никогда не будутъ. Тогда, конечно, мои характеры были бы избраны совершенно по моему усмотрѣнію, и я могъ бы избрать типъ самаго безпорочнаго священника и вложить въ его уста мои собственныя, удивительныя разсужденія при всякомъ случаѣ. Но вы должны были замѣтить это ужь давно: у меня нѣтъ такого высокаго призванія, и я добиваюсь только одного -- дать вамъ вѣрное описаніе людей и предметовъ, какъ они отразились, какъ въ зеркалѣ, въ моемъ умѣ. Это зеркало, безъ всякаго сомнѣнія, имѣетъ недостатки. Очертанія бываютъ иногда сбивчивы, отраженіе блѣдно или спутанно; но я тѣмъ не менѣе считаю себя обязаннымъ сказать вамъ, и какъ могу точнѣе, каково это отраженіе, подобно тому, какъ еслибъ я находился въ ложѣ свидѣтелей и подъ клятвою разсказывалъ примѣры изъ моего опыта.
   Шестьдесятъ лѣтъ назадъ (это довольно-давно -- чему жь тутъ удивляться, что многое измѣнялось съ-тѣхъ-поръ?), не всѣ духовныя лица были ревностны; у насъ даже есть основаніе предполагать, что число ревностныхъ священниковъ было невелико, и вѣроятно то, что еслибъ одинъ изъ небольшаго меньшинства нашелъ духовныя должности въ Брокстонѣ и въ Геслопѣ въ 1799 году, онъ пришелся бы вамъ по нраву, не лучше мистера Ирвайна. Держу пари десять противъ одного, вы считали бы его нелѣпымъ, неблагоразумнымъ методистомъ. Право, такъ рѣдко случается, что факты попадаютъ въ пріятную средину, требуемую нашими собственными просвѣщенными мнѣніями и утонченнымъ вкусомъ. Быть-можетъ, вы скажете: "Да улучшите же факты немного въ такомъ случаѣ; сдѣлайте ихъ болѣе-согласными съ правильнымъ воззрѣніемъ, въ обладаніи которымъ заключается наше преимущество. Свѣтъ не совсѣмъ по нашему нраву; выправьте его исполненною вкуса кистью и заставьте повѣрить, что это вовсе не такая смѣшанная, запутанная вещь. Пусть всѣ люди, имѣющіе безукоризненныя мнѣнія, и дѣйствуютъ безукоризненно. Пусть ваши, исполненные недостатковъ, характеры всегда будутъ на дурной сторонѣ, а добродѣтельные на хорошей сторонѣ: тогда мы съ перваго взгляда увидимъ, кого мы должны осуждать и кого должны одобрять; тогда мы будемъ въ-состояніи любоваться людьми, вовсе не разбивая и не отуманивая понятій, которыя мы составили о нихъ прежде; мы будемъ ненавидѣть и презирать съ тѣмъ истиннымъ, спокойнымъ наслажденіемъ, которое нераздѣльно съ совершеннымъ довѣріемъ".
   Но, моя прекрасная читательница, что вы сдѣлаете въ такомъ случаѣ съ вашимъ сосѣдомъ-прихожаниномъ, который безпрестанно споритъ съ вашимъ мужемъ въ собраніи старостъ? съ вашимъ недавно-назначеннымъ пасторомъ, котораго образъ проповѣдыванія вы съ огорченіемъ находите ниже проповѣдыванія всѣми оплакиваемаго предшественника его? или съ честною служанкою, которая терзаетъ вашу душу какимъ-нибудь однимъ недостаткомъ? или съ вашей сосѣдкой, мистрисъ Гринъ, которая была дѣйствительно нѣжна къ вамъ во время вашей послѣдней болѣзни, но которая впослѣдствіи сказала нѣсколько различныхъ злостныхъ вещей о васъ? или даже съ самимъ, вашимъ почтеннѣйшимъ супругомъ, который имѣетъ другія раздражающія привычки, кромѣ того, что забываетъ вытирать у дверей свои башмаки? Всѣхъ этихъ смертныхъ нашихъ братьевъ мы должны принимать такъ, какъ они созданы въ дѣйствительности: вы не можете ни выпрямить ихъ носы, ни прояснить ихъ разумъ, ни исправить ихъ нравъ; этихъ людей, среди которыхъ прошла ваша жизнь, вы необходимо должны терпѣть, сострадать къ нимъ и любить ихъ: вотъ эти-то и есть болѣе или менѣе дурные, глупые, непослѣдовательные въ своихъ поступкахъ люди, добрыми дѣйствіями которыхъ вы должны любоваться, для которыхъ вамъ приходится питать всевозможныя надежды, всевозможное терпѣніе. Еслибъ даже это зависѣло отъ меня, то я не хотѣлъ бы быть умнымъ романистомъ, который-могъ бы создать міръ гораздо-лучше настоящаго (гдѣ намъ приходится вставать каждое утро и исполнять свои ежедневныя обязанности); такъ-что вы, по всему вѣроятію, обратили бы болѣе-жестокій, болѣе-холодный взоръ на наши пыльныя улицы и на обыкновенныя зеленыя поля, на дѣйствительно живущихъ мужчинъ и женщинъ, которые могутъ быть охлаждены вашимъ равнодушіемъ, или которымъ вы можете нанести вредъ вашими предубѣжденіями противъ нихъ, которыхъ вы можете ободрить и которымъ вы можете оказать помощь на пути жизни вашимъ сочувствіемъ, вашимъ самоотверженіемъ, вашею открытою смѣлою справедливостью.
   Такимъ образомъ, я довольствуюсь тѣмъ, что разсказываю мою обыкновенную исторію, нисколько не стараясь заставить вещи казаться лучше, чѣмъ онѣ были въ дѣйствительности, не боясь дѣйствительно ничего, кромѣ неправды, которой человѣкъ, вопреки своимъ лучшимъ усиліямъ, имѣетъ причину бояться. Неправда такъ легка, истина такъ трудна! Карандашъ чувствуетъ пріятную легкость, рисуя грифа; и чѣмъ длиннѣе когти, чѣмъ обширнѣе крылья, тѣмъ лучше. Но эта дивная легкость, которую мы ошибкою принимаемъ за геніальность, способна оставить васъ, когда нужно нарисовать истиннаго непреувеличеннаго льва. Разсмотрите хорошенько ваши слова и вы найдете, что даже, когда у васъ нѣтъ основанія быть неистинными, вамъ чрезвычайно-трудно сказать точную истину даже о вашихъ собственныхъ непосредственныхъ чувствахъ, гораздо-труднѣе, нежели сказать о нихъ что-нибудь прекрасное, но не точную истину.
   Изъ-за этого-то рѣдкаго, драгоцѣннаго качества, правдивости, любуюсь я голландскою живописью, которую презираютъ люди, смотрящіе на все свысока. Я нахожу источникъ сладостной симпатіи въ этомъ вѣрномъ изображеніи однообразной обыкновенной жизни, бывшей удѣломъ моихъ ближнихъ, въ большей степени, нежели жизнь пышности или совершенной нищеты, трагическаго страданія или возмущающихъ міръ поступковъ. Я спокойно отворачиваюсь отъ заоблачныхъ ангеловъ, отъ пророковъ, сивиллъ и воиновъ-героевъ къ старухѣ, наклоненной надъ своимъ цвѣточнымъ горшкомъ, или одиноко-сидящей за своимъ обѣдомъ,тмежду-тѣмъ, какъ полуденный свѣтъ, смягченный, можетъ-быть, ширмою изъ листьевъ, падаетъ на ея ночной чепчикъ и только касается края ея самопрялки и ея каменнаго кувшина и всѣхъ этихъ дешевыхъ обыкновенныхъ предметовъ, составляющихъ для нея драгоцѣнную потребность жизни. Или я обращаюсь къ этой деревенской свадьбѣ, празднуемой въ этихъ четырехъ мрачныхъ стѣнахъ, гдѣ неуклюжій женихъ открываетъ танецъ съ плечистою, широколицею невѣстою, между-тѣмъ какъ смотрятъ на нихъ старые и пожилые друзья съ весьма неправильными носами и губами и, пожалуй, съ мѣркою вина въ рукахъ, но съ выраженіемъ довольства и доброжелательства, въ значеніи которыхъ нельзя ошибиться. "фи!" говоритъ мой другъ-идеалистъ: "что за обыкновенныя подробности! Что тутъ хорошаго употреблять всѣ усилія, чтобъ передать въ-точности сходство старухъ и бурлаковъ? Что за низкая сфера жизни!... что за неуклюжій, безобразный народъ!"
   Но, помилуйте! я надѣюсь, что мы можемъ любить вещи, которыя несовсѣмъ-красивы. Я вовсе не убѣжденъ въ томъ, чтобъ большинство человѣческаго рода не было безобразно, и даже между этими "лордами своего рода", британцами, сгорбленная фигура, дурно-очерченныя ноздри и смуглый цвѣтъ лица не составляютъ поражающихъ исключеній. Между нами, однакожь, существуетъ много семейной любви. У меня есть другъ или два, черты которыхъ принадлежатъ къ такому разряду, что локонъ Аполлона надъ ихъ бровями не былъ бы имъ вовсе къ-лицу; между-тѣмъ мнѣ совершенно извѣстно, что изъ-за нихъ бились нѣжныя сердца и ихъ миньятюрныхъ портретовъ, хотя и льстивыхъ, но все же не чрезвычаьно-красивыхъ, касаются втайнѣ уста матери. Я видѣлъ не одну почтенную женщину, которая и въ свои лучшіе дни не могла бы быть красавицей, а между-тѣмъ у ней была связка пожелтѣвшихъ любовныхъ писемъ въ особенномъ ящикѣ, и милыя дѣти обливали поцалуями ея блѣдныя щеки. И я думаю, было чрезвычайно-много молодыхъ героевъ средняго роста и съ жидкою бородою, которые были вполнѣ увѣрены, что они никогда не будутъ въ состояніи полюбить женщину, хотя бы немного-незначительнѣе Діаны, а между-тѣмъ были счастливы, женившись въ пожиломъ возрастѣ на женщинѣ, которая ходитъ какъ утка. Да, благодаря Бога! человѣческое чувство подобно могучимъ рѣкамъ, составляющимъ благословеніе на землѣ: оно не ждетъ красоты... оно течетъ съ непреодолимою силою и приноситъ красоту съ собою.
   Отдадимъ полную честь и полное уваженіе божественной красотѣ формы; постараемся всѣми средствами развивать ее въ мужчинахъ, женщинахъ и дѣтяхъ... въ нашихъ садахъ и въ нашихъ домахъ. Но будемъ также любить и другую красоту, которая находится не въ тайнѣ пропорціи, а въ тайнѣ глубокой человѣческой симпатіи. Изобразите намъ если можете, ангела, въ развѣвающемся фіолетовомъ одѣяніи, съ ликомъ, блѣднымъ отъ небеснаго свѣта; изображайте намъ еще чаще мадонну, обращающую кроткій ликъ къ небу и отверзающую руки, чтобъ привѣтствовать божественнаго младенца; но не налагайте на насъ какихъ-нибудь эстетическихъ правилъ, которыя удалятъ изъ области искусства этихъ старухъ, скоблящихъ морковь своими загрубѣвшими отъ работы руками, этихъ тяжелыхъ бурлаковъ, пирующихъ въ закоптѣломъ кабачкѣ, эти согнутыя спины и глупыя загрубѣлыя лица, наклонявшіяся надъ заступомъ и исполняющія грубѣйшую на свѣтѣ работу, эти жилья съ оловянными сковородами, съ темными кувшинами, съ грубыми дворняшками и связками луковицъ. На этомъ свѣтѣ существуетъ столько обыкновенныхъ грубыхъ людей, неимѣющихъ живописнаго сантиментальнаго несчастій! Намъ такъ необходимо вспоминать и объ ихъ существованіи; иначе можетъ случиться, что мы совершенно исключимъ ихъ изъ нашей религіи и философіи и станемъ составлять возвышенныя теоріи, приличествующія только міру крайностей. Слѣдовательно, пусть искусство всегда напоминаетъ намъ о нихъ; слѣдовательно, пусть у насъ будутъ всегда люди, готовые пожертвовать лучшими днями своей жизни для вѣрнаго изображенія обыкновенныхъ вещей, люди, видящіе красоту въ этихъ обыкновенныхъ вещахъ и находящіе наслажденіе въ томъ, что представляютъ намъ, какъ кротко падаетъ на эти вещи свѣтъ небесный. На свѣтѣ мало пророковъ, мало высоко-прекрасныхъ женщинъ, мало героевъ. Я не могу посвятить всю мою любовь и все уваженіе такимъ рѣдкимъ явленіямъ: мнѣ нужно много этихъ чувствъ для моихъ ежедневныхъ ближнихъ, въ-особенности для тѣхъ немногихъ, которые находятся на первомъ планѣ въ большой толпѣ, лица которыхъ я знаю, рукъ которыхъ я касаюсь, для которыхъ я долженъ посторониться съ искреннимъ сочувствіемъ. Вы не встрѣчаетесь ни съ живописными лаццарони, ни съ романтическими преступниками и вполовину такъ часто, какъ съ обыкновеннымъ работникомъ, который самъ добываетъ себѣ хлѣбъ и ѣстъ его, неуклюже, но честно разрѣзывая его собственнымъ карманнымъ ножомъ. Мнѣ гораздо нужнѣе имѣть фибру симпатіи, связующую меня больше съ этимъ простымъ гражданиномъ, который вѣшаетъ мой сахаръ въ галстухѣ и жилетѣ, негармонирующихъ другъ съ другомъ, нежели съ красивѣйшимъ мошенникомъ въ красномъ шарфѣ и съ зелеными перьями; мнѣ гораздо-нужнѣе, чтобъ мое сердце колебалось отъ нѣжнаго удивленія при какомъ-нибудь поступкѣ, свидѣтельствующемъ о кроткой добротѣ исполненныхъ недостатковъ людей, сидящихъ за однимѣ очагонъ со мною, или моего собственнаго приходскаго священника, который. можетъ-быть, скорѣе слишкомъ-тученъ и въ другихъ отношеніяхъ неочень-сходенъ съ Оберлиномъ {Протестантскій пасторъ въ Вальдбахѣ въ Ban de la roche, извѣстный богословъ и благородный другъ человѣчества, родился въ Страсбургѣ въ 1740, умеръ въ 1826 г. Прим. пер.} или Тиллотсономъ {Знаменитый англійскій проповѣдникъ, жившій въ XVII столѣтіи, при Вильгельмѣ Ш, епископъ кентерберійскій. Его проповѣди и до настоящаго времени пользуются у англичанъ большимъ уваженіемъ за простоту, ясность и практическую примѣнимость. Прим. пер.}, нежели при дѣяніяхъ героевъ, которыхъ я никогда не узнаю иначе какъ по наслышкѣ, или при высшемъ перечнѣ всѣхъ духовныхъ достоинствъ, когда-либо выдуманныхъ способнымъ романистомъ.
   Такимъ образомъ я возвращаюсь къ мистеру Ирвайну и желаю, чтобъ вы вполнѣ полюбили его, какъ бы онъ ни былъ далекъ отъ того, чтобъ удовлетворить ваши требованія относительно духовнаго характера. Можетъ-быть, вы думаете, что онъ не былъ (тогда какъ ему слѣдовало быть) живымъ доказательствомъ преимуществъ, связанныхъ съ національною церковью? Но я не увѣренъ въ этомъ; по-крайней-мѣрѣ я знаю только то, что люди, жившіе въ Брокстонѣ и Геслонѣ, были бы весьма огорчены, еслибъ имъ пришлось разстаться съ ихъ священникомъ, и что большая часть лицъ прояснялась при его приближеніи; и пока нельзя будетъ доказать, что ненависть лучше для души, нежели любовь, я долженъ предполагать, что мистеръ Ирвайнъ имѣлъ на свой приходъ болѣе цѣлебное вліяніе, нежели ревностный мистеръ Райдъ, поступившій туда двадцать летъ спустя, когда мистеръ Ирвайнъ отправился къ праотцамъ. Мистеръ Райдъ, правда, упорно держался ученія реформатскаго, посѣщалъ свое стадо очень-часто въ его собственныхъ домахъ, и весьма-строго порицалъ заблужденія плоти, дѣйствительно, пріостановилъ рождественскіе обходы церковныхъ пѣвцовъ, подъ тѣмъ предлогомъ, что они потворствуютъ пьянству и допускаютъ слишкомъ-легкомысленное обращеніе съ священными предметами. Но я узналъ отъ Адама Бида, съ которымъ говорилъ обо всемъ этомъ въ его преклонныхъ лѣтахъ, что мало священниковъ могли быть менѣе успѣшны въ своихъ стараніяхъ пріобрѣсть расположеніе сердецъ своихъ прихожанъ, чѣмъ мистеръ Райдъ. Прихожане много узнали отъ него о церковныхъ догматахъ, такъ-что почти каждый изъ прихожанъ, недостигшій еще пятидесятилѣтняго возраста, сталъ различать настоящее евангеліе отъ того, что не въ точности подходило къ этому имени, какъ-будто онъ родился и выросъ среди диссидентовъ; и въ продолженіе извѣстнаго времени послѣ его прибытія, въ этой спокойной сельской общинѣ образовалось, повидимому, настоящее религіозное волненіе.
   -- Но, говорилъ Адамъ: -- я видѣлъ совершенно-ясно съ того времени еще, какъ былъ молодъ, что религія и свѣдѣнія не одно и то же. Такъ, не свѣдѣнія заставляютъ людей поступать справедливо, а чувства. Свѣдѣнія въ религіи то же самое, что въ математикѣ: человѣкъ можетъ быть способенъ разрѣшать математическія задачи прямо въ головѣ, сидя у камина и куря трубку; но если ему нужно построить машину или зданіе, то онъ долженъ имѣть волю и рѣшимость и больше любить что-нибудь другое, нежели свое спокойствіе. Такъ или иначе, приходъ сталъ мало-по-малу отпадать и люди начали легко отзываться о мистерѣ Райдѣ. Я такъ полагаю, въ душѣ своей онъ думалъ справедливо; только, видите ли, онъ былъ угрюмаго нрава и любилъ сбивать цѣны у людей, работавшихъ на него; такимъ образомъ его проповѣди не приходились по вкусу съ этою приправою. И ему хотѣлось быть верховнымъ судьею въ приходѣ и наказывать людей, поступающихъ дурно; и онъ бранилъ ихъ съ каѳедры просто какъ Рантеръ {Религіозная секта, возникшая около 1645 года. Она теперь не существуетъ. Рантерами называли первобытныхъ методистовъ, отступившихъ отъ секты Весли, если хотѣли упрекнуть ихъ въ недостаткѣ твердости и усердія въ исполненіи религіозныхъ обрядовъ. Прим. перев.}, а, между-тѣмъ терпѣть не могъ диссидентовъ и возставалъ противъ нихъ гораздо-больше, нежели мистеръ Ирвайнъ. И потомъ онъ жилъ не по своему доходу; ибо съ самаго начала, казалось, думалъ, что шестьсотъ фунтовъ въ годъ должны были сдѣлать его такимъ же знатнымъ бариномъ, какъ мистеръ Доннигорнъ: это большое зло, которое мнѣ часто случалось видѣть въ бѣдныхъ священникахъ, неожиданно-получившихъ доходное мѣсто. О мистерѣ Райдѣ были высокаго мнѣнія люди, смотрѣвшіе на него издалека -- я такъ думаю, потому-что онъ былъ извѣстенъ, какъ авторъ нѣсколькихъ книгъ; что жь касается математики и сущности вещей, то въ нихъ онъ былъ такимъ же невѣждой, какъ женщина. Онъ много зналъ объ ученіяхъ и обыкновенно называлъ ихъ оплотами реформаціи; но я всегда недовѣрялъ къ такого рода ученію, потому-что оно заставляетъ людей быть безразсудными и глупыми въ ихъ настоящемъ дѣлѣ. Мистеръ Ирвайнъ, напротивъ, былъ вовсе не похожъ на него: онъ былъ такъ понятливъ; онъ въ одну минуту схватывалъ, что вы хотѣли сказать, и зналъ все, что касалось построекъ, и могъ видѣть, когда вы исполняли хорошее дѣло. И онъ, просто, какъ джентльменъ обращался съ фермерами, старыми женщинами и работниками, и обращался съ ними такъ же, какъ съ господами. Вы никогда не могли видѣть, чтобъ онъ вмѣшивался во что не слѣдуетъ, бранился и старался разыгрывать роль не вѣсть кого! Ахъ, онъ былъ прекрасный человѣкъ, какого ваши глаза рѣдко встрѣчали въ жизни; и онъ такъ ласково обращался съ матерью и сестрами! А эта бѣдная хворая миссъ Анна... онъ, казалось, думалъ о ней болѣе, нежели о комъ-либо другомъ на свѣтѣ. Въ приходѣ не было души, которая могла бы сказать слово противъ него; а слуги оставались при немъ, пока ужь до того устарѣли и одряхлѣли, что онъ долженъ былъ нанять другихъ людей, которые бы исправляли ихъ дѣло.
   -- Ну, сказалъ я:-- это былъ отличный родъ проповѣдыванія въ будни; но я полагаю все-таки, что еслибъ вашъ старый другъ мистеръ Ирвайнъ былъ снова вызванъ къ жизни и взошелъ въ будущее воскресенье на каѳедру, вамъ, пожалуй, было бы нѣсколько-стыдно, что онъ не проповѣдуетъ лучше послѣ всѣхъ вашихъ похвалъ о немъ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, сказалъ Адамъ, пріосаниваясь и откидываясь назадъ на стулѣ, будто приготовляясь отразить какія бы то ни было заключенія:-- никто не слышалъ, чтобъ я говорилъ о мистерѣ Ирвайнѣ какъ о значительномъ проповѣдникѣ. Онъ не вникалъ въ глубокій духовный опытъ; и я знаю, что во внутренней жизни человѣка есть много такого, чего вы не можете вымѣрить наугольникомъ и сказать: "сдѣлай это и затѣмъ послѣдуетъ вотъ то-то" и "сдѣлай то и затѣмъ послѣдуетъ вотъ это". Есть вещи, происходящія въ душѣ, и время, когда чувства входятъ въ васъ, какъ стремительный могучій вѣтеръ, какъ сказано въ священномъ писаніи; они какъ бы раздѣляютъ вашу жизнь надвое, такъ-что вы оглядываетесь на самихъ себя, какъ-будто вы были кто-нибудь другой. Это вещи, которыя вы не можете причислить къ разряду такихъ, гдѣ вы говорите: "сдѣлай это" и "сдѣлай то"; и въ этомъ отношеніи я согласенъ съ самыми строгими методистами, какихъ вы только можете найти. Это показываетъ мнѣ, что въ религіи существуютъ глубокія духовныя вещи. Вы не можете понять много, говоря объ этомъ, но вы чувствуете это. Мистеръ Ирвайнъ не входилъ въ глубину этихъ вещей: онъ говорилъ краткія нравственныя поученія -- вотъ и все. Но за то его поступки всегда согласовались съ тѣмъ, что онъ говорилъ: онъ не выдавалъ себя за человѣка, который сегодня совершенно отличался отъ другихъ людей, а завтра походилъ на нихъ, какъ походятъ одна на другую двѣ горошины. И онъ умѣлъ заставить людей любить и уважать себя, а это было лучше, чѣмъ возмущать ихъ жизнь, вмѣшиваясь черезчуръ въ ихъ дѣла. Мистрисъ Пойзеръ, бывало, говорила -- а вы знаете, она за словомъ въ карманъ не лѣзла -- она говорила: "мистеръ Ирвайнъ походилъ на хорошій обѣдъ: чѣмъ меньше вы думали о немъ, тѣмъ онъ былъ питательнѣе для васъ", а мистеръ Райдъ на пріемъ лекарства, онъ заставлялъ васъ корчиться и мучилъ, а между-тѣмъ не производилъ много пользы.
   -- Но развѣ мистеръ Райдъ не больше проповѣдывалъ о духовной части религіи, о которой вы говорите, Адамъ? Не могли ли вы больше вынесть изъ его рѣчей, нежели изъ рѣчей мистера Ирвайна?
   -- Эхъ, не знаю! Онъ много проповѣдывалъ о различныхъ ученіяхъ. Но я видѣлъ совершенно-ясно, еще съ того времени, какъ я былъ молодъ, что религія есть нѣчто другое, нежели ученія и свѣдѣнія, на мой взглядъ, ученія -- это все-равно, что отъискивать имена для вашихъ чувствъ, такъ-что вы можете говорить о нихъ, когда вы ихъ вовсе не знали, точно такъ же, какъ человѣкъ можетъ толковать объ инструментахъ, когда онъ знаетъ ихъ названія, хотя бы онъ никогда и не видѣлъ ихъ, а тѣмъ менѣе работалъ ими. Я слышалъ въ мое время много толкованій объ ученіяхъ: я, бывало, ходилъ слушать проповѣди диссидентовъ съ Сетомъ, когда мнѣ было лѣтъ семнадцать, и меня сильно озадачивали арминіане и кальвинисты. Послѣдователи Весли, какъ вамъ извѣстно, самые строгіе арминіане; и Сетъ, который никогда терпѣть не могъ что-нибудь суровое и всегда надѣялся, что все на свѣтѣ устроивается къ лучшему, съ самаго начала крѣпко держался ученія Весли. Но я думалъ, что могу пробить нѣсколько диръ въ ихъ мнѣніяхъ, и мнѣ случилось спорить съ однимъ изъ классныхъ церковныхъ лекторовъ въ Треддльстовѣ, и я озадачивалъ его такимъ образомъ сначала съ одной стороны, а потомъ съ другой, что онъ, наконецъ, сказалъ: "Молодой человѣкъ, это дьяволъ употребляетъ вашу гордость и высокомѣріе орудіемъ войны противъ простоты истины". Тогда я не могъ не разсмѣяться; но когда возвращался домой, я раздумалъ, что онъ не былъ неправъ. Я началъ видѣть, что все это взвѣшиваніе и излѣдованіе, что значитъ этотъ текстъ и что значитъ тотъ текстъ, и спасаются ли люди всѣ милостію Бога или въ этомъ участвуетъ и небольшая часть ихъ собственной воли, я видѣлъ, что все это не имѣетъ ничего общаго истинной религіей. Вы можете говорить объ этихъ вещахъ безконечное число часовъ, и вы станете отъ этого только раздраженнымъ и высокомѣрнымъ. Такимъ-образомъ я рѣшилъ никуда не ходить, кромѣ церкви и не слушать никого, кромѣ мистера Ирвайна: онъ говорилъ одно только доброе да то, что васъ дѣлало умнѣе, когда вы вспоминали о томъ. И, по моему мнѣнію, лучше для моей души, если я буду смиряться передъ таинствами дѣяній Божіихъ и не дѣлать никакого шуму о томъ, чего никогда не буду въ состояніи понять. Да и, наконецъ, не будутъ ли это одни лишь безразсудные вопросы? все, что происходитъ внѣ насъ и внутри насъ самихъ, не исходитъ ли отъ Бога? Если мы обладаемъ рѣшимостью поступать справедливо, то, я думаю, во всякомъ случаѣ, онъ далъ намъ ее; но я вижу довольно-ясно, что мы никогда не сдѣлаемъ этого безъ рѣшимости, и этого съ меня довольно.
   Вы замѣчаете, что Адамъ былъ горячій поклонникъ, можетъ-быть, даже пристрастный судья мистера Ирвайна, какими, къ счастію, еще бываютъ нѣкоторые изъ насъ, когда дѣло коснется людей, которыхъ мы коротко знали. Безъ-сомнѣнія, умы высшаго разряда будутъ смотрѣть съ презрѣніемъ на это, какъ на слабость, умы, которые алчутъ идеала и которыхъ гнететъ общее сознаніе о томъ, что ихъ чувство слишкомъ-возвышенно длятого, чтобъ найдти достойные ихъ самихъ предметы между обыкновеннымъ человѣчествомъ. Я часто пользовался милостью быть повѣреннымъ этихъ избранныхъ натуръ и, по моему опыту, они всѣ подтверждаютъ мой опытъ, что великіе люди пользуются ужь слишкомъ-большимъ уваженіемъ, а незначительные люди несносны; что-еслибъ вы захотѣли полюбить женщину такъ, чтобъ ваша любовь не показалась вамъ впослѣдствіи безразсудствомъ, то эта женщина должна умереть въ то время, какъ вы ухаживаете за ней; и ужь еслибъ вы хотѣли сохранить малѣйшую вѣру въ человѣческій героизмъ, то вы никогда не должны совершать путешествіе длятого, чтобъ увидѣть героя. Сознаюсь, я часто уклонялся съ робостью отъ признанія этимъ совершеннымъ и проницательнымъ джентльменамъ, въ чемъ именно состоялъ мой собственный опытъ. Я опасаюсь, что часто улыбался имъ съ лицемѣрнымъ согласіемъ и удовлетворялъ ихъ эпиграммою насчетъ мимолетнаго характера нашихъ иллюзій, эпиграммою, которую, впрочемъ, могъ бы легко составить, послѣ минутнаго размышленія, всякій, хотя сколько-нибудь знакомый съ французскою литературою. Но человѣческое обращеніе, какъ, кажется, замѣтилъ одинъ умный человѣкъ, не бываетъ искренно въ строгомъ смыслѣ. И теперь я очищаю свою совѣсть и объявляю, что я чувствовалъ полнѣйшій энтузіазмъ и удивленіе къ старымъ джентльменамъ, которые неправильно знали свой родной языкъ, по временамъ обнаруживали брюзгливый нравъ и никогда не знали высшей сферы вліянія, какъ сфера приходскаго смотрителя; объявляю такъ-же, что средство, при помощи котораго я дошелъ до заключенія, что человѣческая природа способна быть любимой -- средство, при помощи котораго я нѣсколько ознакомился съ глубокимъ паѳосомъ этой природы, съ ея возвышенными таинствами, пріобрѣлъ я, живя много времени среди людей, болѣе или менѣе обыкновенныхъ и простыхъ, о которыхъ вы, можетъ-быть, не услышали бы ничего весьма-удивительнаго, еслибъ вы захотѣли справиться о нихъ въ сосѣдствѣ тѣхъ мѣстъ, гдѣ они живутъ. Готовъ держать пари десять противъ одного, что большая часть незначительныхъ лавочниковъ, жившихъ въ ихъ сосѣдствѣ, не видѣла въ нихъ рѣшительно ничего особеннаго, ибо я замѣтилъ замѣчательное совпаденіе обстоятельствъ, что между избранными натурами, алчущими идеала и ненаходящими въ панталонахъ и юбкахъ ничего довольно-великаго, что могло бы заслужить ихъ уваженіе и любовь, и самыми ограниченными и мелкими людьми находится странное сходство. Напримѣръ; я часто слышалъ, какъ мистеръ Джеджъ, хозяинъ "Королевскаго Дуба", обыкновенно обращавшій завистливый взоръ на своихъ сосѣдей въ деревнѣ Шеппертонъ, излагалъ свое мнѣніе о людяхъ, жившихъ въ одномъ съ нимъ приходѣ -- а вѣдь онъ только этихъ людей и зналъ -- слѣдующими выразительными словами: "Да, сэръ, я часто говорилъ это и снова скажу: въ этомъ приходѣ живетъ ничтожный народъ... да, сэръ, ничтожный, отъ мала до велика". Кажется, онъ имѣлъ неясную идею, что еслибъ могъ переселиться въ отдаленный приходъ, то, можетъ-быть, нашелъ бы сосѣдей достойныхъ; и дѣйствительно, онъ потомъ перевелъ свое заведеніе въ "Сараценову голову", которая совершала цвѣтущія дѣла въ одной изъ заднихъ улицъ сосѣдняго ярмарочнаго города. Но, довольно-странно, онъ нашелъ, что люди въ этой задней улицѣ были совершенно на одинъ покрой съ людьми въ Шеппертонѣ... "ничтожный народъ, сэръ, отъ мала до велика; и тѣ, которые приходятъ за рюмкою джина не лучше тѣхъ, которые приходятъ за пинтою двухпенсовой... ничтожный народъ, сэръ".
  

XVIII.
Церковь.

   -- Гетти, Гетти! вѣдь ты знаешь, что служба начинается въ два, а теперь половина втораго? Не-уже-ли ты не можешь подумать о чемъ-нибудь другомъ, именно въ это воскресенье, когда опустятъ въ землю бѣднаго старика Матвѣя Бида... а утонулъ-то онъ въ самую глухую ночь... Если подумаешь только объ этомъ, то морозъ вотъ такъ и пробѣжитъ по спинѣ. А тебѣ нужно наряжаться, будто идешь на свадьбу, а не на похороны?
   -- Ну, что жь! тётушка, сказала Гетти:-- я не могу быть готова такъ скоро, какъ всѣ другіе, когда мнѣ нужно одѣвать Тотти; а вы знаете, съ какимъ трудомъ заставишь ее стоять спокойно.
   Гетти сходила съ лѣстницы, а мистрисъ Пойзеръ стояла внизу, въ своей скромной шляпкѣ и въ шали. Если когда-либо дѣвушка имѣла видъ, будто она была сотворена изъ розъ, то эта дѣвушка была Гетти въ своей воскресной шляпкѣ и воскресномъ платьѣ. Ея шляпка была украшена розовыми лентами, и ея платьице имѣло розовыя пятнышки, разсѣянныя по бѣлому фону, на ней не было ничего другаго, кромѣ розоваго и бѣлаго, за исключеніемъ ея темныхъ волосъ и глазъ, и ея маленькихъ башмачковъ съ пряжками. Мистрисъ Пойзеръ разсердилась сама на себя, потому-что едва могла удержаться отъ улыбки, что всякій смертный расположенъ сдѣлать при видѣ красивыхъ округленныхъ формъ. Такимъ-образомъ она повернулась, не произнеся болѣе ни слова, и присоединилась къ группѣ, находившейся на крыльцѣ, сопровождаемая Гетти, сердце которой такъ сильно билось при мысли объ одномъ лицѣ, котораго она ожидала увидѣть въ церкви, что она едва чувствовала землю подъ собою.
   И вотъ небольшая процесія отправилась въ путь. Мистеръ Пойзеръ былъ въ полномъ воскресномъ нарядѣ, гороховаго цвѣта, въ красномъ съ зеленымъ жилетѣ и съ зеленою ленточкою для часовъ, къ которой была прикрѣплена большая сердоликовая печать и которая висѣла какъ отвѣсъ отъ мыса, гдѣ помѣщался карманъ для часовъ; желтый шелковый платокъ былъ повязанъ вокругъ шеи; на ногахъ были превосходные сѣрые полосатые чулки, связанные мистрисъ Пойзеръ собственноручно и возвышавшіе пропорцію его ногъ. Мистеръ Пойзеръ не имѣлъ причины стыдиться своей ноги и подозрѣвалъ, что возникшее злоупотребленіе сапоговъ съ отворотами и другихъ фасоновъ, имѣвшихъ цѣлью скрывать почти всю ногу, имѣло свое начало въ достойной сожалѣнія порчѣ человѣческихъ икръ. Еще менѣе имѣлъ онъ причины стыдиться своего круглаго веселаго лица, выражавшаго хорошее расположеніе духа, когда онъ сказалъ: "Пойдемъ, Гетти... пойдемте, малютки!" и, подавъ руку женѣ, направился по дорожкѣ чрезъ ворота на дворъ
   "Малютки", къ которымъ такъ отнесся мистеръ Пойзеръ, были Марти и Томми, мальчики, одинъ девяти, а другой семи лѣтъ, въ маленькихъ плисовыхъ камзольчикахъ съ фалдами и штанахъ по колѣно, розовыми щеками и черными глазами; они столько же походили на своего отца, сколько очень-маленькій слонъ походитъ на очень-большаго. Гетти шла между ними, а позади ихъ терпѣливая Молли, обязанность которой состояла въ томъ, чтобъ переносить Тотти черезъ дворъ и черезъ всѣ сырыя мѣста на пути, ибо Тотти, быстро-оправившаяся отъ угрожавшей ей лихорадки, настояла на томъ, чтобъ идти сегодня въ церковь, и въ-особенности, чтобъ надѣть красныя съ чернымъ бусы поверхъ пелеринки. А въ тотъ день послѣ полудня было очень-много сырыхъ мѣстъ, черезъ которыя нужна было переноситъ малютку, ибо утромъ шелъ страшный ливень, хотя теперь тучи разсѣялись и лежали на горизонтѣ серебристыми, громоздившимися одна на другую, массами.
   Вы могли бы узнать, что то было воскресенье, еслибъ шелъ?-- Онъ пробовалъ остановиться мыслью на возможныхъ послѣдствіяхъ такого поведенія съ его стороны и отказывался вѣрить, чтобы подобная будущность была возможна для него. Играть въ любовь съ Гетти было совсѣмъ не то, что играть въ любовь съ хорошенькой дѣвушкой своего круга: тутъ такая игра была-бы забавой для обѣихъ сторонъ, и обѣ стороны такъ-бы и понимали ее, или-же -- еслибы чувство стало серьезнымъ,-- тутъ не было препятствій для брака. Но эта дѣвочка... Стоитъ кому-нибудь увидѣть ихъ вмѣстѣ, и о ней пойдетъ худая слава по всему околотку... И потомъ эти Пойзеры -- такіе чудесные люди, для которыхъ такъ-же дорого ихъ доброе имя, какъ еслибы въ жилахъ ихъ текла самая благородная кровь въ всемъ государствѣ... Да онъ просто возненавидитъ себя, если допуститъ себя до такого скандала -- въ помѣстьѣ, гдѣ со временемъ онъ будетъ хозяиномъ,-- среди арендаторовъ, которые прежде всего должны его уважать. А развѣ онъ не дорожитъ собственнымъ уваженіемъ? Онъ былъ даже не въ состояніи представить себѣ, чтобъ онъ могъ когда-нибудь такъ низко упасть въ своемъ мнѣніи, какъ не могъ-бы вообразить, что онъ сломаетъ обѣ ноги и всю остальную жизнь будетъ ходить на костыляхъ. Да, онъ не могъ вообразить себя въ такомъ положеніи,-- это было-бы слишкомъ безобразно, слиткомъ непохоже на него.
   И -- даже допустивъ, что никто ничего не узнаетъ,-- вѣдь они могутъ слишкомъ горячо привязаться другъ къ другу, я тогда въ концѣ концовъ что-же ихъ ждетъ:-- горечь разлуки, и только. Не можетъ дворянинъ -- не въ романѣ, а въ дѣйствительной жизни,-- жениться на племянницѣ фермера... Нѣтъ, надо разомъ покончить съ этой исторіей. Все это слиткомъ нелѣпо.
   А между тѣмъ поутру, отправляясь къ Гавэну, онъ, казалось, такъ твердо рѣшился покончить, и пока онъ тамъ сидѣлъ, что-то захватило его вопреки его волѣ и погнало назадъ. Видно, не можетъ онъ полагаться на свои рѣшенія, какъ онъ это воображалъ... Онъ почти желалъ, чтобъ у него опять заболѣла рука,-- тогда онъ думалъ-бы только о своей боли и о томъ, какое было-бы облегченіе избавиться отъ нея. Нельзя было даже предугадать, какой новый демонъ овладѣетъ имъ завтра въ этомъ проклятомъ мѣстѣ, гдѣ не было никакихъ увлекательныхъ занятій, которыя наполняли-бы день. Поневолѣ лѣзутъ въ голову глупыя мысли... Чтобы такое сдѣлать, чтобъ оградить себя отъ нихъ на будущее время?
   Оставалось только одно средство: онъ поѣдетъ къ Ирвайну и все ему разскажете. Уже одно то, что онъ будетъ говорить о своемъ увлеченіи, умалите его цѣну въ его собственныхъ глазахъ; искушеніе исчезнете, какъ исчезаетъ очарованіе нѣжныхъ словъ, когда мы повторяемъ ихъ равнодушному слушателю. Да, разсказать все Ирвайну... это поможетъ ему во всѣхъ отношеніяхъ. Рѣшено: завтра, сейчасъ-же послѣ завтрака, онъ ѣдетъ въ Брокстонъ прямо къ ректору.
   Какъ только Артуръ пришелъ къ этому рѣшенію, онъ началъ соображать, которая изъ тропинокъ должна привести его къ дому, и направился домой кратчайшимъ путемъ. Теперь онъ зналъ, что застанетъ: день былъ достаточно утомительный, и думать больше не было надобности.
   

ГЛАВА XIV.
ВОЗВРАЩЕНІЕ ДОМОЙ.

   Пока происходило прощанье въ лѣсу, въ коттеджѣ Видовъ тоже прощались, и теперь Лизбета съ Адамомъ стояли на крыльцѣ, и она напрягала свои старые глаза, чтобы въ послѣдній разъ взглянуть на Сета и Дину, поднимавшихся въ гору по ту сторону ручья.
   -- Мнѣ жалко, что я больше ея не увижу, сказала она Адаму, когда они вошли въ домъ.-- Я хотѣла-бы имѣть ее подлѣ себя до того часа, когда я умру и лягу рядомъ съ моимъ старикомъ. При ней и умирать-то легче,-- она говоритъ такъ нѣжно и ласково, и такъ тихо двигается... Я-бы не удивилась, еслибъ мнѣ сказали, что та картинка въ твоей новой библіи нарисована съ нея: знаешь -- тотъ ангелъ, что сидитъ на камнѣ у гроба. Да, такую дочь я-бы согласилась имѣть,-- только на такихъ рѣдко женятся.
   -- Ну, мама, я надѣюсь, что она будетъ твоею дочерью. Сетъ ее любитъ, и я думаю, что со временемъ и она полюбитъ его.
   -- Что толку говорить объ этомъ? Она и не думаетъ о Сетѣ. Вонъ теперь уѣзжаетъ за двадцать миль. Какъ-же она его полюбитъ -- хотѣла-бы я знать? Развѣ можетъ тѣсто подняться безъ дрожжей? Мнѣ кажется, твои ученыя книги съ цифрами должны бы тебя этому научить, а то стоитъ-ли ихъ и читать? Ужъ лучше тогда читать обыкновенныя печатныя книги, какъ Сетъ.
   -- Нѣтъ, мама, проговорилъ со смѣхомъ Адамъ,-- хоть цифры учатъ насъ многому, и безъ нихъ мы не далеко-бы ушли, но онѣ ничего не говорятъ намъ о человѣческихъ чувствахъ. Эта статья требуетъ болѣе тонкихъ вычисленій. Но Сета такой хорошій парень, какихъ немного среди нашего брата рабочихъ,-- умный, съ добрымъ сердцемъ, да и собой недуренъ, и они съ Диной одинаковаго образа мыслей. Онъ стоитъ ея, хоть и нельзя не согласиться, что она рѣдкая женщина. Такую женщину не каждый день встрѣтишь между фабричнымъ людомъ.
   -- Ну да, я знаю, за брата ты всегда горой. То-же самое было, когда вы были дѣтьми: ты всегда дѣлился съ нимъ всякою малостью. Но Сету только двадцать три года,-- гдѣ ему жениться! Ему надо сперва научиться откладывать гроши. Ну, а стоитъ-ли онъ ея или не стоитъ?... На это я скажу: она на два года старше его,-- она почти твоя ровесница. Впрочемъ, такъ ужъ ведется на свѣтѣ: люди всегда подбираютъ себѣ самую неподходящую пару.
   У женщинъ бываютъ такія настроенія, когда то, что могло-бы быть, пріобрѣтаетъ въ ихъ глазахъ особенную привлекательность по сравненію съ тѣмъ, что есть. Адамъ не выражалъ желанія жениться на Динѣ, и Лизбету это сердило, хотя она сердилась-бы нисколько не меньше, еслибъ онъ пожелалъ жениться на Динѣ и такимъ образомъ долженъ былъ-бы отказаться отъ Мэри Бурджъ и отъ надежды сдѣлаться компаньономъ ея отца, какъ и въ томъ случаѣ, еслибъ онъ женился на Гетти.
   Было больше половины восьмого, когда у Адама происходилъ съ матерью вышеописанный разговоръ, такъ что когда, минутъ десять спустя, Гетти дошла до перекрестка, откуда ей надо было сворачивать къ фермѣ, она увидѣла Дину и Сета, подходившихъ съ другой стороны, и остановилась, поджидая ихъ. И они тоже немного запоздали, потому-что шли тихо и разговаривали; Динѣ хотѣлось утѣшить и ободрить Сета передъ разлукой. Но, увидавъ Гетти, они остановились и стали прощаться; затѣмъ Сетъ повернулъ назадъ къ дому, а Дина пошла дальше одна.
   -- Сетъ Бидъ подошелъ-бы поздороваться съ вами, моя милая, сказала она Гетти, когда онѣ сошлись,-- но онъ сегодня въ горѣ, вы знаете.
   Гетти отвѣтила сіяющей улыбкой, точно не разслышала или не поняла этихъ словъ. Странный контрастъ представляли эти двѣ дѣвушки: сверкающая, поглощенная собой красота Гетти рядомъ съ другимъ, спокойнымъ лицомъ, глядѣвшимъ на нее съ жалостью, открытымъ взглядомъ, говорившимъ, что это сердце живетъ не завѣтными личными тайнами, а любовью, которую оно жаждетъ раздѣлить со всѣмъ міромъ. Гетти любила Дину больше всѣхъ извѣстныхъ ей женщинъ, да и за что ей было не любить человѣка, всегда заступавшагося за нее передъ теткой, когда та ее распекала, и всегда готоваго освободить ее отъ Тотти -- несносной маленькой Тотти, которую всѣ баловали, и въ которой г., Гетти, не видѣла ровно ничего занимательнаго. За все ее пребываніе на Большой Фермѣ Дина ни разу не сказала еи ничего непріятнаго, никогда не попрекала и не бранила ее. Много разъ она заговаривала съ нею о серьезныхъ вещахъ, но Гетти это не смущало:-- она не слушала. И чтобы тамъ ни говорила ей Дина, почти всегда кончалось тѣмъ, что она гладила ее по щечкѣ и предлагала ей пошить для нея или починить что-нибудь изъ ея вещей. Дина была загадкой для Гетти. Гетти смотрѣла на нее такъ, какъ должна, по всей вѣроятности, смотрѣть какая-нибудь маленькая пичужка, которая можетъ только перепархивать съ вѣтки на вѣтку, на полетъ ласточки или жаворонка; но она не интересовалась подобными загадками, какъ не интересовалась знать, что было изображено на картинкахъ въ "Путешествіи пилигрима", или въ большой старой библіи, по поводу которыхъ Марти и Томми надоѣдали ей каждое воскресенье.
   Дина взяла теперь ея руку и продѣла подъ свою.
   -- Какой у васъ счастливый видъ сегодня, моя милая дѣвочка,-- сказала она.-- Я буду часто думать о васъ въ Сноуфильдѣ и видѣть передъ собой ваше личико такимъ, какъ вижу его теперь. Странная вещь: очень часто, когда я бываю одна -- сижу въ своей комнатѣ съ закрытыми глазами, или хожу по нашимъ холмамъ,-- люди, которыхъ я видѣла и знала -- иногда всего нѣсколько дней -- встаютъ передо мной какъ живые; я слышу ихъ голоса, вижу, какъ они смотрятъ и ходятъ, почти такъ-же ясно -- даже яснѣй, чѣмъ когда я была съ ними и могла касаться ихъ. И тогда мое сердце рвется къ нимъ; я чувствую за нихъ такъ-же живо, какъ за себя, и мнѣ отрадно говорить о нихъ съ Богомъ и молиться за нихъ и за себя. Я увѣрена, что и вы будете являться мнѣ, когда мы разстанемся.
   Она замолчала на минуту, но Гетти ничего не сказала.
   -- Сегодня я провела очень хорошій день,-- продолжала Дина;-- сегодня и вчера вечеромъ. Отрадно видѣть двухъ такихъ добрыхъ сыновей, какъ Адамъ и Сетъ Бидъ. Какъ они нѣжно и заботливо относятся къ своей матери! Она мнѣ разсказывала, какъ много дѣлалъ Адамъ всѣ эти годы для отца и для брата. Удивительно, сколько у него ума, познаній и готовности отдавать ихъ на пользу тѣмъ, кто слабѣе его. Я убѣждена, что и сердце у него любящее. Я часто замѣчала между моими земляками въ Сноуфильдѣ, что сильные, умѣлые люди бываютъ особенно добры къ женщинамъ и дѣтямъ. Пріятно смотрѣть, когда такой силачъ несетъ на рукахъ ребенка -- безъ всякаго усилія, точно птенчика, Мнѣ кажется, что и дѣти больше любятъ сильныхъ людей, Я увѣрена, что и Адамъ Бидъ будетъ такой-же. А вы, Гетти, несогласны со мной?
   -- Согласна,-- отвѣчала Гетти разсѣянно. Душа ея была все это время въ лѣсу, и еслибъ ее спросили, она-бы затруднилась отвѣтить, съ чѣмъ она соглашалась. Дина видѣла, что она не расположена говорить; впрочемъ, теперь она-бы и не успѣла сказать еще что-нибудь, такъ какъ онѣ подошли къ воротамъ фермы.
   Тихія сумерки съ погасающей алой зарею на западѣ и съ двумя-тремя слабо пробивающимися звѣздочками окутывали дворъ фермы. Ни откуда не доносилось ни звука; только лошади бились въ конюшнѣ. Прошло минутъ двадцать послѣ заката; куры давно убрались на насѣетъ, бульдогъ лежалъ на соломѣ подлѣ своей конуры и рядомъ съ нимъ -- черная такса. Стукъ захлопнувшейся калитки потревожилъ ихъ сонъ и они подняли лай, какъ два добрые сторожа, еще не зная хорошенько, изъ за чего они лаютъ.
   Этотъ лай очевидно произвелъ свое дѣйствіе, ибо когда Дина съ Гетти подходили къ дому, въ дверяхъ показалась, заполняя собою почти все ихъ пространство, рослая фигура мужчины съ черными глазами и румянымъ лицомъ, носившимъ явные признаки способности принимать весьма проницательное, а въ чрезвычайныхъ случаяхъ -- въ рыночные дни, напримѣръ,-- и презрительное выраженіе, хотя въ настоящую минуту на немъ преобладало выраженіе самаго сердечнаго добродушія, какое бываетъ у людей послѣ сытнаго ужина. Извѣстно, что многіе великіе ученые, обнаруживавшіе самую безпощадную суровость въ своихъ критическихъ разборахъ чужихъ научныхъ трудовъ, были самыми снисходительными и мягкими людьми въ частной жизни. Я даже слышалъ объ одномъ ученомъ, покорно качавшемъ лѣвой рукой колыбель съ двумя близнецами въ то время, какъ правая его рука осыпала бичующими сарказмами его противника, обнаружившаго грубое незнаніе еврейскаго языка. Мы должны прощать нашими ближнимъ ихъ заблужденія и слабости -- увы! никто изъ насъ не свободенъ отъ нихъ!-- но человѣкъ, способный ошибаться въ важнѣйшихъ тезисахъ еврейскаго языка, есть врагъ рода человѣческаго, и его надо казнить. Въ Мартинѣ Пойзерѣ была такого именно рода смѣсь самыхъ противуположныхъ свойствъ характера. Онъ обладалъ настолько благородной натурой, что сдѣлался вдвое добрѣе и почтительнѣе къ своему старику-отцу послѣ того, какъ тотъ передалъ ему все свое имущество по дарственной записи, и не было болѣе снисходительнаго судьи, когда дѣло шло о личныхъ недостаткахъ его ближнихъ; но къ плохимъ хозяевамъ-фермерамъ такимъ, какъ Люкъ Бреттонъ, напримѣръ,-- пахавшимъ землю небрежно, не имѣвшимъ понятія объ основныхъ правилахъ проведенія канавъ и обнаруживавшимъ слабую сметку при покупкѣ на зиму дровъ, Мартинъ Пойзеръ былъ жестокъ и неумолимъ, какъ сѣверный вѣтеръ. Люкъ Бриттонъ не могъ сдѣлать самаго простого замѣчанія о погодѣ, чтобы Мартинъ Пойзеръ не открылъ въ немъ несомнѣнныхъ признаковъ той безтолковости и невѣжества, какими отличались всѣ хозяйственныя операціи этого жалкаго фермера. Ему было противно смотрѣть, когда этотъ человѣкъ подносилъ ко рту кружку съ пивомъ въ буфетѣ "Короля Георга" въ рыночный день, и всякій разъ, когда они встрѣчались на дорогѣ, черные глаза мистера Пойзера принимали строгое, критическое выраженіе, не имѣвшее ничего общаго съ тѣмъ отеческимъ взглядомъ, какимъ онъ встрѣтши" теперь двухъ своихъ племянницъ, когда тѣ подошли къ дому. Мистеръ Пойзеръ курилъ свою вечернюю трубку, заложивъ руки въ карманы,-- единственный рессурсъ человѣка, который еще бодрствуетъ, передѣлавъ всѣ свои дневныя дѣла.
   -- Однако, дѣвочки, вы сегодня поздненько,-- сказалъ онъ, когда онѣ поднялись на крыльцо.-- Мать начала уже безпокоиться о васъ, а тутъ еще Тотти у нея захворала... Ну, что, Дина, какъ вы нашли старуху Бидъ? Очень она убивается но своемъ старикѣ? Въ послѣднія пять лѣтъ онъ былъ для нея порядочной обузой.
   -- Она очень горюетъ о немъ,-- отвѣчала Дина;-- впрочемъ, сегодня она какъ будто поспокойнѣе. Адамъ пробылъ дома весь день -- дѣлалъ гробъ отцу,-- а она любитъ, когда онъ съ нею. Она цѣлый день говорила со мной о немъ. У нея любящее сердце, только характера" безпокойный: слишкомъ легко она волнуется и сама себя мучитъ. Жаль, что у нея нѣтъ болѣе надежной поддержки подъ старость,-- тогда-бы ей легче жилось.
   -- Адамъ надежная поддержка для нея,-- сказалъ мистеръ Пойзеръ, не понявъ Дину.-- Можно съ увѣренностью сказать, что онъ пойдетъ въ гору. Это не пустой колосъ, отъ котораго никому нѣтъ добра, и я головой поручусь, что онъ до конца останется добрымъ сыномъ, какимъ всегда былъ. Не говорилъ онъ. когда онъ къ намъ придетъ?-- Но что-жъ это я васъ держу у дверей?-- входите, входите,-- прибавилъ онъ. пропуская ихъ въ домъ.
   Высокія надворныя строенія усиливали темноту на дворѣ, закрывая часть неба, но большое окно чистой кухни пропускало достаточно свѣта, такъ-что можно было разсмотрѣть каждый ея уголокъ.
   Мистриссъ Пойзеръ сидѣла въ креслѣ-качалкѣ, принесенномъ изъ "парадной гостиной", и укачивала Тотти. Но Тотти была совсѣмъ нерасположена спать. Увидѣвъ входящихъ кузинъ, она приподнялась на колѣняхъ у матери и показала пару пылающихъ щекъ, казавшихся еще толще отъ бѣлаго полотнянаго чепчика, завязаннаго у нея подъ подбородкомъ.
   Въ большомъ плетеномъ креслѣ по лѣвую сторону камина сидѣлъ Мартинъ Пойзеръ-отецъ,-- здоровый старикъ, вылитый портретъ своего рослаго черноволосаго сына, только съежившійся и какъ будто полинявшій. Онъ сидѣлъ, слегка свѣсивъ голову, отставивъ локти назадъ и положивъ обѣ руки на ручки кресла. Его синій бумажный платокъ былъ разложенъ у него на колѣняхъ, какъ всегда, когда онъ былъ дома: все остальное время платокъ болтался у него на головѣ. Старикъ наблюдалъ за всѣмъ происходившимъ спокойнымъ взглядомъ здоровой старости, уже не имѣющей своей внутренней жизни и внутреннихъ интересовъ,-- тѣмъ внѣшнимъ взглядомъ, который подмѣчаетъ булавки на полу, съ необъяснимымъ, безцѣльнымъ упорствомъ слѣдитъ за малѣйшими вашими движеніями, за колебаніемъ пламени въ каминѣ, за игрой солнечныхъ лучей на стѣнѣ, или пересчитываетъ квадратики паркета и даже находитъ удовольствіе въ созерцаніи движенія часовой стрѣлки и въ ритмическомъ тиканьѣ часовъ.
   -- Гетти, можно-ли возвращаться такъ поздно!-- сказала мистрисъ Пойзеръ.-- Взгляни на часы: скоро половина десятаго. Вотъ уже полчаса, какъ я отослала дѣвушекъ спать, да и то слишкомъ поздно. Вѣдь завтра вамъ вставать въ половинѣ пятаго -- косцовъ кормить, хлѣбы печь... А тутъ еще дѣвочка моя вся въ жару; Господь ее знаетъ, что съ ней такое: не спитъ да и только. Некому было даже помочь мнѣ дать ей лѣкарство; мы съ твоимъ дядей совсѣмъ измучились, пока заставили ее проглотить, да и то половину она выплюнула на рубашку, и я боюсь, что теперь оно ей не поможетъ, а только повредитъ. Но это всегда такъ: когда человѣкъ не любитъ работать, ему удивительно на это везетъ; какъ только въ домѣ есть дѣло, тутъ-то его и не сыщешь.
   -- Еще восьми не было, когда я вышла, тетя,-- проговорила Гетти сварливо и слегка мотнувъ головой.-- Но наши часы такъ забѣгаютъ впередъ противъ тамошнихъ, что невозможно угадать, когда вернешься домой.
   А, такъ тебѣ хотѣлось-бы, чтобъ наши часы шли по господскимъ,-- чтобы по вечерамъ мы даромъ жгли свѣчи и валялись въ постели, пока солнце не начнетъ насъ припекать, какъ огурцы въ парникахъ?.. Да и, наконецъ, насколько мнѣ извѣстно, наши часы не первый день забѣгаютъ впередъ.
   Дѣло въ томъ, что Гетти совсѣмъ позабыла объ этой разницѣ часовъ, когда говорила капитану Донниторну, что она выходитъ въ восемь; а потомъ она еще тихо шла и, благодаря всему этому, опоздала почти на полчаса. Но здѣсь вниманіе ея тетки было отвлечено отъ этой щекотливой темы. Тотти, сообразивъ мало-по-малу, что появленіе кузинъ не обѣщаетъ принести ей лично никакихъ особенныхъ выгодъ, начала барахтаться и закричала во все горло:
   -- Мама, мама!
   -- Ну, что ты, моя кошечка? Мама съ тобой, мама никуда не уйдетъ. Я знаю, Тотти у меня добрая дѣвочка; она сейчасъ уснетъ,
   Съ этими словами мистриссъ Пойзеръ откинулась назадъ и принялась качаться, прижимая Тотти къ себѣ и стараясь ее успокоить. Но Тотти раскричалась еще пуще и сказала: "Не качай!" И бѣдная мать съ тѣмъ удивительнымъ терпѣніемъ, какимъ надѣляетъ любовь даже самые нетерпѣливые характеры, снова выпрямилась, прижалась щекой къ бѣлому чепчику, поцѣловала его и позабыла распекать Гетти.
   -- Пойди-ка въ кладовую, Гетти, возьми себѣ поужинать, а то со стола все уже убрано,-- сказалъ Мартинъ Пойзеръ примирительнымъ тономъ; -- а потомъ придешь подержать Тотти, пока твоя тетка раздѣнется, потому-что дѣвочка ни за что не ляжетъ безъ матери. Я думаю, и вы, Дина, не прочь чего-нибудь закусить:-- у нихъ вѣдь тамъ нѣтъ разносоловъ.
   -- Нѣтъ, дядя, благодарю васъ,-- отвѣчала Дина;-- я отлично поужинала; мистрисъ Бидъ испекла пирогъ нарочно для меня.
   -- Я тоже не стану ужинать,-- сказала Гетти, снимая шляпку.-- Я могу и сейчасъ подержать Тотти, если нужно.
   -- Что за вздоръ!-- сказала мистриссъ Пойзеръ.-- Не можешь-же ты жить безъ ѣды; не будешь ты сыта тѣмъ, что воткнешь въ голову красную ленточку. Ступай, дитя мое, ступай сію минуту и поужинай. Въ шкапу стоитъ хорошій кусокъ холоднаго пуддинга -- такого, какъ ты любишь.
   Гетти безмолвно повиновалась и ушла въ кладовую, а мистриссъ Пойзеръ заговорила съ Диной.
   -- Садись, моя милая, спустись съ облаковъ на минуту и дай себѣ отдыхъ... Должно быть, старуха была тебѣ рада, что ты пробыла тамъ долго?
   -- Да, въ концѣ концовъ она, кажется, была рада, но сыновья ея говорятъ, что она вообще не любитъ молодыхъ женщинъ, да мнѣ и самой показалось сначала, что она почти разсердилась, зачѣмъ пришла.
   -- Охъ, плохое это дѣло, когда старики не любятъ молодежь, проговорилъ старикъ Мартинъ и свѣсилъ голову еще ниже, какъ-будто изучая рисунокъ на квадратахъ паркета.
   -- Да, тому не жить въ курятникѣ, кто не выноситъ мухъ, сказала мистрисъ Пойзеръ.-- Всѣ мы были молоды въ свое время, хоть и не всѣмъ намъ хорошо жилось.
   -- Ну, ужъ какъ она себѣ хочетъ, а ей придется помириться съ молодыми женщинами, замѣтилъ мистеръ Пойзеръ.-- Нельзя-же разсчитывать, чтобы Адамъ и Сетъ оставались холостяками еще десять лѣтъ ради того, чтобъ угодить матери. Это было-бы нелѣпое требованіе. Никто не въ правѣ думать только о себѣ -- будь то старикъ или молодой: во всякомъ договорѣ надо соблюдать обоюдную выгоду. Я не стою за ранніе браки; я всегда говорю: прежде, чѣмъ жениться, молодой человѣкъ долженъ умѣть отличить яблоню отъ дичка. Но не все-же ждать,-- вѣдь этакъ и время упустишь.
   -- Конечно, согласилась мистрисъ Пойзеръ: это все равно какъ съ обѣдомъ: пропустишь свой часъ, такъ и ѣсть не захочется,-- все тебѣ кажется невкусно... поболтаешь, поболтаешь ложкой и встанешь голодный. Кушанье тутъ ни причемъ: не кушанье не вкусно, а аппетита нѣтъ -- вотъ въ чемъ бѣда.
   Тутъ Гетти вернулась изъ кладовой и сказала:
   -- Тетя, теперь я могу взять Тотти, если хотите.
   -- Отдай ей дѣвочку, Рахиль, сказалъ мистеръ Пойзеръ. такъ какъ жена его, видимо, колебалась, поглядывая на Тотти, которая, наконецъ, примостилась у нея на колѣняхъ и затихла.-- Пусть она снесетъ ее наверхъ, а ты пока раздѣвайся. Ты устала сегодня, тебѣ давно пора лечь, а то смотри -- опять захвораешь.
   -- Ну, хорошо, пусть возьметъ, если дѣвочка пойдетъ къ ней, сказала мистрисъ Пойзеръ.
   Гетти подошла къ креслу и стояла безъ своей всегдашней улыбки и не дѣлая никакихъ попытокъ переманить къ себѣ Тотти, а спокойно ожидая, чтобы тетка передала ее ей.
   -- Пойдешь къ кузинѣ Гетти? Пойдешь, моя милочка, пока мама раздѣнется? А потомъ Тотти ляжетъ къ мамѣ въ постельку и будетъ спать тамъ всю ночь.
   Не успѣла мать договорить, какъ Тотти дала свой отвѣтъ, въ значеніи котораго нельзя было ошибиться: наморщивъ лобъ и закусивъ нижнюю губу своими бѣленькими зубками, она наклонилась впередъ и изо всѣхъ силъ ударила Гетти по рукѣ, послѣ чего, не говоря ни слова, опять прижалась къ матери.
   -- Ай, ай, какъ не стыдно! сказалъ мистеръ Пойзеръ.-- Не хочешь идти къ кузинѣ Гетти? Такъ дѣлаютъ только маленькія глупыя дѣти, а Тотти у насъ уже большая, она все понимаетъ.
   -- Не уговаривай -- все равно ничего не выйдетъ, сказала ему жена.-- Когда ей нездоровится, она всегда гонитъ прочь Гетти. Можетъ быть, она пойдетъ къ Динѣ.
   Дина, снявъ свою шляпку и шаль, сидѣла до сихъ поръ въ сторонкѣ, не желая навязываться со своими услугами и вмѣшиваться въ дѣло, которое считалось лежащимъ на обязанности Гетти. Но теперь она подошла къ креслу, протянула руки и сказала:
   -- Поди ко мнѣ, Тотти, поди къ Динѣ! Она снесетъ тебя наверхъ, и мама пойдетъ вмѣстѣ съ нами. Бѣдная, бѣдная мама! она такъ устала! ее надо уложить.
   Тотти повернулась къ Динѣ лицомъ, поглядѣла на нее съ минуту, потомъ приподнялась, протянула къ ней ручки и позволила себя взять. Гетти отошла безъ всякихъ признаковъ досады и, взявъ со стола свою шляпку, остановилась съ равнодушнымъ видомъ, ожидая, не прикажутъ-ли ей еще чего-нибудь.
   -- Теперь можно запирать двери, Пойзеръ; Аликъ давно вернулся, сказала мистрисъ Пойзеръ, поднимаясь на ноги съ видимымъ облегченіемъ.-- Подай мнѣ спички, Гетти; мнѣ придется зажечь ночникъ въ моей комнатѣ.-- Пойдемте, батюшка.
   Тяжелые деревянные болты застучали по всему дому, и старикъ Мартинъ сталъ готовиться идти на покой; онъ забралъ въ одну руку свой синій платокъ, а другою потянулся въ уголъ за стоявшей тамъ орѣховой палкой съ набалдашникомъ. Затѣмъ вся семья отправилась спать -- въ сумерки, какъ птицы. Мистрисъ Пойзеръ шла впереди, а за ней старикъ дѣдъ и Дина съ Тотти на рукахъ. Мистрисъ Пойзеръ по дорогѣ заглянула въ комнату, гдѣ спали два ея мальчика, чтобъ увидѣть еще разъ передъ сномъ ихъ круглыя, румяныя щечки и услышать ихъ глубокое, ровное дыханіе.
   -- Иди-ка спать, Гетти, проговорилъ мистеръ Пойзеръ ласковымъ голосомъ, проходя къ себѣ.-- Ты не хотѣла запоздать, я увѣренъ. Тетка твоя сегодня измучилась, потому и сердилась. Покойной ночи, дѣвочка, спи спокойно.
   

ГЛАВА XV.
ДВѢ СПАЛЬНИ.

   Гетти и Дина спали въ верхнемъ этажѣ, въ двухъ смежныхъ комнатахъ, меблированныхъ очень скудно, даже безъ занавѣсокъ на окнахъ, такъ-что свѣтъ проходилъ въ нихъ свободно. А теперь взошла луна, и было настолько свѣтло, что Гетти могла ходить по своей комнаткѣ и раздѣваться съ полнымъ удобствомъ. Ей были видны всѣ колышки въ старомъ крашеномъ шкапу, гдѣ она вѣшала свои платья и шляпку; она могла различить каждую булавочку на своей красной подушечкѣ для булавокъ и даже видѣть достаточно отчетливо собственное отраженіе въ старомодномъ зеркалѣ, принимая во вниманіе, что ей нужно было только пригладить волосы и надѣть ночной чепчикъ. Странное старинное зеркало! Гетти сердилась на него почти всякій разъ, какъ ей приходилось одѣваться. Оно считалось очень красивымъ зеркаломъ въ свое время и, вѣроятно, было пріобрѣтено семьей Пойзеровъ четверть столѣтія тому назадъ, если не больше, на какой-нибудь распродажѣ мебели въ старинномъ барскомъ домѣ. Даже и теперь каждый аукціонистъ оцѣнилъ-бы его въ хорошую цѣну: на немъ оставалось еще много почернѣвшей отъ времени позолоты; у него была прочная подставка краснаго дерева съ безчисленнымъ множествомъ выдвижныхъ ящиковъ, которые надо было дергать изо всей силы для того, чтобъ открыть, причемъ ихъ содержимое выскакивало изъ самыхъ дальнихъ угловъ, избавляя васъ отъ труда нырять въ глубину ящика; но главное -- по обѣимъ сторонамъ зеркала были придѣланы мѣдные подсвѣчники, что придавало ему до послѣдней степени аристократическій видъ. Но Гетти не любила это зеркало за то, что все его стекло было въ какихъ-то тусклыхъ пятнахъ, которыя не было возможности оттереть, и еще за то, что оно не могло качаться взадъ и впередъ, а было укрѣплено въ вертикальномъ положеніи, такъ-что для того, чтобы видѣть свою голову и шею, ей нужно было сѣсть на низенькій стулъ передъ своимъ туалетомъ. Да и туалетъ этотъ былъ вовсе не туалетъ, а маленькій старый комодикъ -- самая неудобная вещь въ мірѣ, когда приходится сидѣть передъ нимъ. Большія мѣдныя ручки ящиковъ не давали ей какъ слѣдуетъ подвинуться къ зеркалу, и она постоянно ушибала о нихъ колѣни. Но маленькія неудобства никогда еще, кажется, не мѣшали ревностнымъ поклонникамъ божества выполнять свои религіозныя церемоніи, а Гетти въ этотъ вечеръ была больше чѣмъ когда-либо расположена поклоняться своему божеству.
   Снявъ платье и бѣлый платочекъ, она вынула ключъ изъ большого привязного кармана, висѣвшаго у нея поверхъ юбки, и, отомкнувъ одинъ изъ нижнихъ ящиковъ комода, достала два коротенькіе огарка восковыхъ свѣчъ (секретно купленныхъ въ Треддльстонѣ) и вставила ихъ въ мѣдные подсвѣчники. Затѣмъ изъ того-же ящика она вытащила пачку спичекъ, зажгла свѣчи, и, наконецъ, достала грошевое зеркальце въ простой крашеной рамкѣ, но безъ пятенъ. Усѣвшись на стулъ, она первымъ дѣломъ посмотрѣлась въ это зеркальце. Съ минуту она глядѣла на себя, слегка согнувъ голову на бокъ и улыбаясь, потомъ положила зеркальце на комодъ и достала изъ верхняго ящика щетку и гребень. Она рѣшила распустить волосы, чтобъ быть похожей на тотъ портретъ знатной дамы, что висѣлъ въ уборной миссъ Лидіи Донниторнъ. Сказано -- сдѣлано, и темныя блестящія кудри упали ей на шею. Это не были тяжелыя массивныя косы, а мягкія пряди шелковистыхъ волосъ, завивавшихся въ изящныя кольца, какъ только имъ давали свободу. Она откинула ихъ назадъ, какъ на портретѣ, и они спустились темнымъ покрываломъ, красиво обрисовавъ ея круглую бѣлую шейку. Послѣ этого она отложила въ сторону щетку и гребень и посмотрѣлась въ большое зеркало, сложивъ передъ собой руки -- опять-таки какъ на портретѣ. И даже старое истертое зеркало не могло не показать ей прелестнаго образа -- ничуть не менѣе прелестнаго оттого, что корсетъ ея былъ не изъ бѣлаго атласа -- какіе, по всей вѣроятности, носятъ всѣ героини,-- а изъ темной зеленоватой бумажной матеріи.
   О, да. Она очень хороша,-- и капитанъ Донниторнъ это находитъ. Лучше всѣхъ въ Гейслопѣ,-- лучше всѣхъ знатныхъ дамъ, какихъ ей только доводилось видѣть въ замкѣ (да правду сказать, знатныхъ дамъ, кажется, и не бываетъ другихъ, кромѣ старыхъ и безобразныхъ); лучше миссъ Кэконъ, дочери мельника, которая слыветъ красавицей въ Треддльстонѣ. Сегодня Гетти смотрѣла на себя съ совершенно новымъ чувствомъ, какого она никогда еще не испытывала: подлѣ нея былъ невидимый зритель, чьи глаза ласкали ее, какъ лучи утренняго солнца ласкаютъ цвѣты. Его нѣжный голосъ вновь и вновь повторялъ тѣ милыя слова, которыя онъ говорилъ ей въ лѣсу; его рука обвивала ея станъ, и она опять слышала тонкій ароматъ розъ, которымъ были пропитаны его волосы. Самая тщеславная женщина никогда не сознаетъ вполнѣ своей красоты, пока ее не полюбитъ человѣкъ, чья страсть заставитъ трепетать ея собственное сердце.
   Но должно быть Гетти рѣшила, что ей чего-нибудь не хватаетъ, потому что она встала и достала изъ шкапа съ бѣльемъ старый кружевной черный шарфъ, а изъ завѣтнаго ящика, гдѣ у нея хранились огарки,-- пару большихъ серегъ. Шарфъ былъ старый-престарый, весь въ дыркахъ, но онъ будетъ красиво облегать ея плечи и ярче выставитъ бѣлизну, ея рукъ. Она вынула изъ ушей маленькія сережки, которыя всегда носила (охъ, какъ бранила ее тетка за то, что она проколола себѣ уши!) и вдѣла большія. Онѣ были изъ простого цвѣтного стекла въ позолоченой мѣдной оправѣ, но если не знать, изъ чего онѣ сдѣланы, то видъ онѣ имѣли совершенно такой, какъ и тѣ, что носятъ знатныя дамы. И она опять сѣла, съ большими серьгами въ ушахъ и съ чернымъ кружевнымъ шарфомъ, красиво разложеннымъ но плечамъ. Она поглядѣла на свои руки: трудно было найти болѣе красивыя руки -- сверху до локтя и немного пониже,-- такія онѣ были бѣленькія, пухленькія, всѣ въ ямочкахъ; но дальше къ кисти (думала она съ огорченіемъ) онѣ совсѣмъ загрубѣли отъ вѣчной возни съ масломъ и отъ другой черной работы, которой никогда не дѣлаютъ знатныя дамы.
   Капитанъ Донниторнъ не захочетъ, чтобъ она продолжала работать; онъ захочетъ видѣть ее въ хорошенькихъ платьяхъ, въ тонкихъ башмакахъ и бѣлыхъ чулкахъ -- можетъ быть, съ шелковыми стрѣлками. Навѣрно онъ очень ее любитъ: никто еще никогда не обнималъ ее и не цѣловалъ такъ, какъ онъ. Онъ женится на ней и сдѣлаетъ изъ нея важную даму. Она едва осмѣливалась дать этой мысли опредѣленную форму, но какъ-же могло быть иначе? Они обвѣнчаются тайно, какъ обвѣнчался докторскій помощникъ мистеръ Джемсъ съ племянницей доктора, и вѣдь очень долго никто ничего не подозрѣвалъ, а потомъ ужъ было поздно сердиться. Докторъ самъ разсказалъ всю эту исторію ея теткѣ, а она слышала. Она не знаетъ, какъ все это будетъ, но, разумѣется, старому сквайру ничего нельзя говорить,-- она упадетъ въ обморокъ со страха, если встрѣтится съ нимъ въ замкѣ. Онъ такой важный... можетъ быть, онъ и не человѣкъ -- почемъ она знаетъ! Ей даже въ голову не приходило, что и онъ былъ когда-нибудь молодымъ, какъ всѣ люди; для нея онъ былъ всегда старымъ сквайромъ котораго всѣ боялись... Охъ, невозможно и представить себѣ, какъ все это случится! Но капитанъ Донниторнъ все устроитъ, онъ настоящій баринъ; онъ можетъ сдѣлать все, что захочетъ, и купить все, что ему вздумается. Теперь вся ея жизнь перемѣнится. Можетъ быть, когда-нибудь она сдѣлается важной барыней, будетъ разъѣзжать въ собственной каретѣ, надѣвать къ обѣду шелковое затканное платье и носить перья на головѣ; и платье ея будетъ волочиться но полу, какъ у миссъ Лидіи и у лэди Дэси въ тотъ вечеръ, когда онѣ входили въ столовую, а она поглядывала въ маленькое круглое окошечко изъ сѣней. Только она не будетъ такой старой и безобразной, какъ миссъ Лидія, и такой толстухой, какъ лэди Дэси. Она будетъ хорошенькая и будетъ хорошо одѣваться -- носить все разныя прически и каждый день надѣвать новое платье -- сегодня бѣлое, завтра малиновое -- она не могла рѣшить, какое лучше. И, можетъ быть, Мэри Бурджъ и всѣ онѣ здѣсь увидятъ, какъ она будетъ проѣзжать въ своей каретѣ, или, вѣрнѣе, услышатъ объ этомъ, потому что невозможно представить себѣ, чтобы все это случилось въ Гейслопѣ на глазахъ ея тетки. При мысли обо всемъ этомъ великолѣпіи Гетти быстро встала со стула, задѣла концомъ своего шарфа за маленькое зеркальце въ крашеной рамкѣ, и оно со стукомъ упало на полъ. Но она была такъ поглощена своими мечтами, что и не подумала его поднять; она только вздрогнула въ первую минуту испуга и потомъ принялась ходить по комнатѣ съ граціей маленькой птички, старающейся принять величественный видъ, въ своемъ цвѣтномъ корсетѣ и пестрой юбкѣ, съ старымъ кружевнымъ шарфомъ на плечахъ и въ большихъ стеклянныхъ серьгахъ.
   Какъ хороша была эта кошечка въ своемъ странномъ нарядѣ! Ничего не могло быть легче, какъ влюбиться въ нее -- такъ много дѣтской округлости было въ ея лицѣ и фигурѣ, такъ очаровательно ложились изящныя кольца волосъ вокругъ ея ушекъ и шейки, такъ загадочно глядѣли ея большіе темные глаза изъ-подъ длинныхъ рѣсницъ, точно въ нихъ сидѣлъ шаловливый бѣсенокъ, которому доставляло удовольствіе васъ дразнить.
   О, какой драгоцѣнный призъ достанется тому, кто женится на такой обворожительной дѣвушкѣ! Какъ будутъ завидовать ему другіе мужчины, когда она появится съ нимъ подъ руку за свадебнымъ завтракомъ въ своей бѣлой фатѣ и цвѣтахъ! прелестное, пухленькое, гибкое, нѣжное юное существо! Навѣрно и сердце у нея такое-же нѣжное, въ характерѣ нѣтъ угловатостей, натура кроткая и податливая. Если бракъ окажется неудачнымъ, въ этомъ будетъ мужъ виноватъ: онъ можетъ сдѣлать изъ нея все, что захочетъ -- это ясно. И самъ влюбленный такого-же мнѣнія: милая крошка такъ любитъ его, маленькія проявленія ея тщеславія такъ плѣнительны, что онъ и не желаетъ видѣть ее иною; всѣ эти кошачьи движенія и кошачьи взгляды -- это именно то, что нужно человѣку, чтобы превратить въ рай его домашній очагъ. Каждый мужчина при такихъ обстоятельствахъ считаетъ себя великимъ физіономистомъ. Онъ знаетъ, что природа имѣетъ свой языкъ -- всегда строго правдивый, и онъ признаетъ себя знатокомъ этого языка. Природа открыла ему характеръ его милой въ этихъ тонкихъ линіяхъ щеки, губъ и подбородка, въ изящно очерченныхъ вѣкахъ, нѣжныхъ, какъ лепестки цвѣтка, въ длинныхъ, загнутыхъ кверху, рѣсницахъ, въ темной, влажной глубинѣ этихъ удивительныхъ глазъ. Какъ эта женщина будетъ дрожать надъ своими дѣтьми! Она сама почти дитя, и эти маленькія, пухленькія, розовыя созданія будутъ жаться къ ней, какъ бутоны къ распустившейся розѣ. А мужъ будетъ смотрѣть на нихъ съ благосклонной улыбкой, зная, что онъ во всякую минуту можетъ удалиться въ святилище своей мудрости, на которое его кроткая жена будетъ взирать съ почтеніемъ, не дерзая приподнять даже уголка таинственной завѣсы. Это будетъ бракъ, какіе бывали въ золотомъ вѣкѣ, когда всѣ мужчины были само величіе и мудрость, а всѣ женщины -- красота и любовь.
   Такъ приблизительно, только другими словами, думалъ о Гетти нашъ другъ Адамъ Бидъ. Когда въ ея обращеніи съ нимъ онъ видѣлъ одно холодное тщеславіе, онъ говорилъ себѣ: "Это потому, что она не любитъ меня", и нисколько не сомнѣвался, что любовь ея -- для того, кому она ее отдастъ,-- будетъ драгоцѣннѣйшимъ даромъ, какой только доставался человѣку на землѣ. Прежде чѣмъ вы начнете презирать Адама за отсутствіе проницательности, будьте добры -- спросите себя, бывали-ли въ когда-нибудь расположены думать дурно о хорошенькой женщинѣ,-- могли-ли вы когда-нибудь безъ очевидныхъ, фактическихъ доказательствъ повѣрить дурному о красавицѣ изъ красавицъ, околдовавшей васъ? Нѣтъ,-- тотъ, кто любитъ пушистые персики, легко забываетъ о косточкѣ и зачастую жестоко ушибаетъ о нее зубы.
   Артуръ Донниторнъ имѣлъ о Гетти такое-же представленіе, насколько онъ вообще размышлялъ объ ея нравственныхъ свойствахъ. Онъ считалъ ее милымъ, добрымъ, любящимъ существомъ. Тотъ, кому случилось пробудить первую, трепещущую страсть въ сердцѣ молоденькой дѣвушки, всегда считаетъ ее любящей, и если онъ склоненъ заглядывать въ будущее, онъ, по всей вѣроятности, воображаетъ себя добродѣтельно-нѣжнымъ супругомъ. И въ самомъ дѣлѣ: бѣдняжка такъ преданно его любитъ,-- жестоко было-бы не отвѣчать ей такою-же нѣжностью. Самъ Богъ создалъ женщинъ такими: и это имѣетъ большія удобства для мужчины, особенно когда придетъ старость и болѣзнь.
   Короче говоря, я того мнѣнія, что даже мудрѣйшіе изъ насъ способны обманываться такимъ образомъ и думать о человѣкѣ лучше или хуже, чѣмъ онъ заслуживаетъ. Природа имѣетъ свой языкъ, и языкъ правдивый, но мы далеко еще не изучили всѣхъ трудностей ея синтаксиса и при торопливомъ чтеніи ея книгъ легко можемъ ошибаться въ ихъ истинномъ смыслѣ. Длинныя темныя рѣсницы... что можетъ быть изящнѣе этого? Невольно мы ожидаемъ встрѣтить глубокую душу за этими глубокими сѣрыми глазами съ длинными рѣсницами, вопреки горькому опыту, показавшему намъ, что они могутъ уживаться съ обманомъ, разсчетомъ и глупостью. Но если по реакціи, подъ вліяніемъ разочарованія, мы пристрастимся къ рыбьимъ глазамъ, получится поразительное тождество результата. Въ концѣ концовъ начинаешь подозрѣвать, что не существуетъ никакого прямого соотношенія между рѣсницами и душой, или-же, что эти темныя чудесныя рѣсницы выражали во время оно характеръ какой-нибудь распрабабки нашей красавицы, что для насъ не такъ уже важно, принимая въ разсчетъ всѣ обстоятельства.
   Не могло быть рѣсницъ красивѣе, чѣмъ у Гетти, и теперь, когда она расхаживаетъ по своей комнаткѣ съ величественной граціей голубки, любуясь своими плечами, поражающими бѣлизной въ рамкѣ изъ чернаго кружева, темная бахрома этихъ рѣсницъ превосходно выдѣляется на ея розовыхъ щечкахъ.
   Іартины будущаго, которыя рисуетъ ея узкая фантазія -- смутны и неопредѣленны, но центральная фигура каждой картины -- она сама въ богатомъ нарядѣ. Капитанъ Донниторнъ на второмъ планѣ, хоть и близко отъ нея; онъ обнимаетъ ее, можетъ быть цѣлуетъ, а всѣ остальные восхищаются ею и завидуютъ ей,-- особенно Мэри Бурджъ въ своемъ новомъ ситцевомъ платьѣ, которое выглядитъ такимъ жалкимъ рядомъ съ ея собственнымъ блистательнымъ туалетомъ. Примѣшивается-ли какое нибудь радостное или грустное воспоминаніе къ этимъ мечтамъ о будущемъ,-- хоть крупица признательности и любви къ ея вторымъ отцу и матери, къ дѣтямъ, которыхъ она помогала ростить, къ какому-нибудь товарищу ея ребяческихъ игръ, къ любимому животному,-- память о чемъ-нибудь дорогомъ въ ея дѣтствѣ?-- Ничего. Есть растенія, почти лишенныя корней; вы можете вырвать такое растеніе изъ расщелины его родного утеса или изъ трещины въ стѣнѣ, пересадить въ вашъ цвѣточный горшокъ,-- и оно будетъ рости и цвѣсти нисколько не хуже. Гетти ничего не стоило отбросить всю свою прошлую жизнь и потомъ никогда не вспомнить о ней. Я подозрѣваю, что у нея не было никакого чувства къ старому дому, гдѣ она выросла, что длинный рядъ мальвъ и розы ихъ стараго сада были ей ничуть не милѣе, если не хуже, цвѣтовъ въ другихъ садахъ. Удивительно, какъ мало заботливости выказывала она своему дядѣ, который былъ ей добрымъ отцомъ; не было, кажется, случая, чтобъ она во-время и безъ напоминаній подала ему его трубку, развѣ что въ присутствіи гостя, который могъ удобнѣе любоваться ею, когда она проходила къ печкѣ мимо него. Она не понимала, какъ можно любить пожилыхъ людей. Ну, а о дѣтяхъ и говорить нечего. Эти несносныя ребятишки Марти, Томми и Тотти положительно отравляли ей жизнь: они были хуже тѣхъ назойливыхъ мухъ, что жужжатъ у васъ надъ ухомъ и лѣзутъ къ вамъ въ жаркій день, когда такъ хочется покоя. Марти, старшій, былъ груднымъ младенцемъ, когда она переѣхала къ нимъ на житье (всѣ дѣти, родившіяся до него, умирали), такъ-что вся тройка выросла на ея рукахъ. Всѣ они были съ нею почти постоянно: бѣжали за ней въ припрыжку, когда она шла въ поле, или играли подлѣ нея въ ненастные дни въ пустыхъ комнатахъ большого стараго дома. Отъ мальчиковъ она теперь избавилась; но Тотти была ея вѣчной болячкой -- хуже обоихъ мальчиковъ вмѣстѣ, потому что съ нею больше носились.
   А шитье и починка дѣтскаго платья -- вѣдь имъ конца по было! Гетти была-бы рада-радехонька никогда больше не видѣть дѣтей; они были даже хуже ягнятъ -- противныхъ ягнятъ, которыхъ пастухъ постоянно приносилъ по веснѣ и съ которыми ей приходилось возиться: ягнята по крайней мѣрѣ скоро выростали, и она избавлялась отъ нихъ. Цыплятъ и индюшатъ она тоже терпѣть не могла; она возненавидѣла-бы самое слово "высиживать", если бы тетка, поручая ей уходъ за своимъ птичникомъ, не пообѣщала отдавать въ ея пользу всю прибыль отъ одной птицы изъ каждаго выводка. Кругленькіе, покрытые пушкомъ цыплятки, выглядывающіе изъ-подъ крыльевъ матери, не доставляли ей ни малѣйшаго удовольствія своимъ видомъ: такая красота не трогала ее; на нее гораздо больше дѣйствовала красота модныхъ вещицъ, которыя она покупала себѣ на Треддльстонской ярмаркѣ на доходы съ этихъ цыплятъ. А между тѣмъ, нагибаясь, чтобъ подложить намоченный въ молокѣ мякишъ хлѣба подъ рѣшето, гдѣ сидѣли цыплята, она была такъ обворожительно мила со своими плутовскими глазками и ямочками на щекахъ, что надо было быть очень проницательнымъ человѣкомъ, чтобы заподозрить ее въ такой черствости. Работница Молли со своимъ вздернутымъ носомъ и выдающейся нижней челюстью была добрая дѣвушка съ нѣжнымъ сердцемъ -- настоящій алмазъ въ уходѣ за птицей, какъ говорила о ней мистрисъ Пойзеръ; но на ея деревянномъ лицѣ нельзя было увидѣть и тѣни той материнской радости, какою наполнялъ ея сердце видъ маленькихъ птичекъ, какъ нельзя видѣть сквозь стѣнки темнаго глинянаго горшка свѣта горящей въ немъ лампочки.
   Женскій глазъ всегда первый подмѣтитъ изъяны, скрывающіеся подъ обманчивыми чарами красоты; неудивительно поэтому, что мистрисъ Пойзеръ, съ отличавшей ее проницательностью, и имѣя достаточно случаевъ для наблюденій, составила довольно вѣрное представленіе о томъ, чего можно было ожидать отъ Гетти въ области чувства, и въ минуты негодованія говорила съ мужемъ по этому поводу съ большой откровенностью.
   -- Она все равно, что павлинъ, который будетъ стоять на стѣнѣ и распускать свой хвостъ въ ясный день, хоть тутъ перемри вся деревня. Ее ничто не трогаетъ; даже когда мы думали, что Тотти упала въ колодезь, ей и тогда было все равно. Я не могу вспомнить безъ ужаса объ этомъ происшествіи! Помнишь, какъ мы ее нашли? Милый мой ангелочекъ! стоитъ себѣ у самаго колодца въ своихъ новенькихъ башмачкахъ, по щиколку въ грязи, и кричитъ такъ, что, кажется, сердце у нея разорвется. Но Гетти это нисколько не тронуло -- я отлично замѣтила,-- хотя она знаетъ дѣвочку съ пеленокъ и почти что выняньчила ее. У нея жесткое, каменное сердце я въ этомъ увѣрена.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, говорилъ мистеръ Пойзеръ,-- не суди ее слишкомъ строго. Молодыя дѣвушки -- что незрѣлыя зерна. Со временемъ выйдетъ толкъ и изъ Гетти, а пока что съ нея взять?-- молодо -- зелено. Ногоди: будетъ у нея добрый мужъ, будутъ дѣти,-- и ты ея не узнаешь.
   -- Да я и не хочу судить ее слишкомъ строго. Руки у нея золотыя, и она можетъ быть очень полезна, когда захочетъ. Еслибъ не она, я не знаю, что-бы я дѣлала съ масломъ: но этой части она настоящая мастерица... Ну, да что-бы тамъ изъ нея ни вышло,-- она тебѣ племянница, и я съ своей стороны сдѣлаю для нея все, что въ моихъ силахъ. Да я уже и сдѣлала: я научила ее всѣмъ домашнимъ работамъ, я не устаю твердить ей объ ея обязанностяхъ, хотя -- видитъ Богъ -- я едва дышу иной разъ, когда ко мнѣ подступитъ эта ужасная боль. Съ тремя работницами въ домѣ надо имѣть вдвое больше силъ, чтобъ успѣвать присматривать за ними и не давать имъ гулять. Это все равно, что жарить ростбифъ въ трехъ печкахъ: не успѣешь перевернуть одинъ кусокъ, какъ другой уже подгорѣлъ.
   Гетти боялась тетки ровно настолько, чтобы стараться скрывать передъ нею свое тщеславіе, когда это могло быть достигнуто безъ слишкомъ крупныхъ жертвъ. Она не могла не накупать себѣ хорошенькихъ бездѣлушекъ, хотя мистрисъ Пойзеръ и не одобряла этого,-- соблазнъ былъ слишкомъ великъ; но она была-бы готова умереть отъ стыда, досады и испуга, еслибъ ея тетка отворила къ ней дверь въ эту минуту и увидала-бы ее съ ея зажженными огарками, выступающею по комнатѣ въ кружевномъ шарфѣ и серьгахъ. Во избѣжаніе подобныхъ сюрпризовъ Гетти всегда запирала свою дверь на задвижку. Она не забыла запереть ее и теперь, и хорошо сдѣлала, потому что въ дверь тихонько постучались. Съ бьющимся сердцемъ она кинулась гасить свои свѣчи и прятать ихъ въ ящикъ. Она не посмѣла снять серегъ, боясь слишкомъ промедлить, но сбросила шарфъ, и онъ упалъ на полъ. Тутъ къ ней опять постучались.
   Чтобы узнать происхожденіе этого стука, мы должны разстаться на время съ Гетти и возратиться къ Динѣ въ тотъ моментъ, когда, передавъ Тотти на руки матери, она поднялась наверхъ въ свою спальню, примыкавшую къ комнаткѣ Гетти. Дина очень любила окно своей спальни, потому-что изъ него открывался широкій видъ на поля. Толстая стѣна образовала подъ самымъ окномъ большой выступъ, гдѣ Дина поставила себѣ стулъ. И теперь, придя въ свою комнату, она прежде всего сѣла на этотъ стулъ и стала глядѣть на мирныя поля, за которыми, надъ длинной линіей вязовъ, поднимался полный мѣсяцъ. Она больше любила пастбища, гдѣ ходилъ молочный скотъ, но ей нравились и луга съ наполовину скошенной травой, лежавшей серебристыми, волнистыми рядами. Сердце ея было переполнено: еще только одну ночь ей оставалось любоваться этими полями, а потомъ Богъ знаетъ, когда она ихъ увидитъ. Но не полей ей было жалко,-- унылый Сноуфильдъ имѣлъ для нея не меньше привлекательности: она думала о дорогихъ ей людяхъ, чью жизнь она дѣлила среди этой мирной природы,-- о тѣхъ, кто теперь всегда будетъ жить въ ея признательной памяти. Она думала объ испытаніяхъ и борьбѣ, быть можетъ ожидавшихъ этихъ людей въ ихъ дальнѣйшемъ жизненномъ странствіи, когда ея не будетъ съ ними, и она но будетъ знать, какъ имъ живется, и вскорѣ гнетъ этой мысли сдѣлался такъ тяжелъ, что она не могла уже наслаждаться равнодушной тишиной освѣщенныхъ луною полей. Она закрыла глаза, чтобы сильнѣе ощущать въ себѣ присутствіе любви и сочувствія, болѣе глубокихъ и нѣжныхъ, чѣмъ тѣ, какими дышали небо и земля. Это былъ ея обыкновенный способъ молиться -- закрыть глаза и отдаться ощущенію присутствія Бога. И тогда всѣ ея страхи, ея горячая тревога за другихъ, мало по малу таяли, какъ льдинки въ теплыхъ водахъ океана. Она просидѣла такимъ образомъ не меньше десяти минутъ -- сложивъ руки на колѣняхъ, не шевелясь, со спокойнымъ лицомъ, на которомъ игралъ блѣдный свѣтъ мѣсяца,-- когда внезапный рѣзкій стукъ, выходившій, повидимому, изъ комнаты Гетти, заставилъ ее вздрогнуть. Но какъ это всегда бываетъ, когда мы задумаемся,-- звукъ дошелъ до нея не вполнѣ явственно, такъ-что она не могла отдать себѣ отчета въ его происхожденіи. Она встала и прислушалась, но все было тихо, и она подумала, что вѣрно Гетти, ложась въ постель, уронила какую-нибудь вещь. Она, не спѣша, начала раздѣваться; но теперь, по ассоціаціи идей, подъ впечатлѣніемъ этого стука, мысли ея сосредоточились на Гетти -- на этомъ прелестномъ юномъ существѣ, чья жизнь со всѣми ея испытаніями была еще впереди. Бѣдная дѣвочка!-- до такой степени неподготовленная къ высокимъ обязанностямъ жены и матери, которыя ее ожидали,-- вся поглощенная мелкими, себялюбивыми удовольствіями, какъ дитя, улыбающееся своей куклѣ въ началѣ долгаго и труднаго пути, на которомъ его ожидаютъ и голодъ и холодъ, и мракъ безпріютныхъ скитаній. Дина вдвойнѣ страдала за Гетти, ибо она дѣлила съ Сетомъ его горячее участіе къ судьбѣ его брата, а ей еще не было ясно, что Гетти не любитъ Адама настолько, чтобы стать его женой. Она слишкомъ хорошо видѣла отсутствіе живой, самоотверженной любви въ натурѣ Гетти, чтобы принимать ея холодность къ Адаму за доказательство того, что она не любитъ его и никогда не полюбитъ какъ мужа. И эта душевная пустота не только не возбуждала въ ней отвращенія, но наполняла ея сердце еще болѣе глубокой жалостью: прелестное личико дѣйствовало на нее, какъ всегда дѣйствуетъ красота на чистую, нѣжную душу, свободную отъ эгоизма и зависти. Красота -- чудный даръ Божій, заставляющій насъ только больнѣе чувствовать пустоту, грѣхъ и скорбь, когда онъ достается имъ въ удѣлъ, какъ больнѣе бываетъ намъ видѣть червоточину въ бутонѣ бѣлой лиліи, чѣмъ въ какомъ-нибудь простомъ, обыкновенномъ цвѣткѣ.
   Къ тому времени, когда Дина раздѣлась и накинула ночную рубаху, это чувство тревоги за Гетти достигло тягостной степени напряженности; воображеніе рисовало ей терновую чащу грѣха и скорби, въ которой несчастная дѣвушка билась, изнемогая въ непосильной борьбѣ, истекая кровью, взывая со слезами о помощи и не находя ея. Съ Диной всегда такъ бывало: ея фантазія и горячее участіе къ ближнему работали непрерывно, взаимно подогрѣвая другъ друга. И теперь ею овладѣло страстное желаніе пойти къ Гетти и вылить передъ нею всѣ слова нѣжнаго предостереженія и мольбы, которыя тѣснились ей съ душу. Но можетъ быть Гетти уже спитъ? Дина приложилась ухомъ къ перегородкѣ и услыхала шумъ легкихъ движеній, убѣдившій ее, что Гетти еще не ложилась. Но она все-еще колебалась: она еще не получила прямого божественнаго указанія; голосъ, побуждавшій ее идти, звучалъ, казалось ей, не громче другого голоса, говорившаго, что Гетти устала, и что если придти къ ней не въ пору, это можетъ только хуже ожесточить ея сердце. Дина не могла удовлетвориться тѣмъ, что говорили ей эти внутренніе голоса; ей нужно было болѣе ясное внушеніе, въ которомъ нельзя было-бы ошибиться. Было настолько свѣтло, что, раскрывъ свою библію, она легко различитъ текстъ, который ей попадается, и будетъ знать, что ей дѣлать. Она знала въ лицо каждую страницу своей библіи и могла сказать, не глядя на заглавіе, на какой книгѣ и даже на какой главѣ она раскрылась. Это былъ толстый маленькій томикъ, истертый по краямъ. Дина поставила его корешкомъ на подоконникъ, гдѣ было больше свѣту, и раскрыла указательнымъ пальцемъ. Первыя слова, попавшіяся ей на глаза, приходились вверху, на лѣвой страницѣ: "Тогда немалый плачъ былъ у всѣхъ, и, падая на выю Павла, цѣловали его". Этого было довольно для Дины: ей попалось извѣстное прощанье съ Ефесеянами, когда апостолъ Павелъ раскрылъ имъ свое сердце въ послѣднемъ горячемъ увѣщаніи. Она не колебалась больше и, отворивъ тихонько дверь, подошла къ комнатѣ Гетти и постучалась. Мы уже знаемъ, что ей пришлось постучаться два раза, потому что Гетти надо было успѣть погасить свѣчи и сбросить свой шарфъ, но послѣ второго стука дверь сейчасъ-же отворилась. Дина спросила: "Можно мнѣ войти, Гетти?", и Гетти, не отвѣчая (потому что ей было стыдно и досадно), распахнула дверь и впустила ее.
   Какой странный контрастъ представляли эти двѣ дѣвушки при слабомъ свѣтѣ сумерекъ, боровшемся со свѣтомъ луны! Гетти съ пылающими щеками и блестящими глазами, взволнованная своими грезами на яву, съ прекрасными обнаженными руками и шеей, съ распущенными волосами, сбѣгавшими ей на спину темной волной, съ серьгами въ ушахъ,-- и Дина въ своей длинной бѣлой рубахѣ, съ выраженіемъ сдержаннаго волненія на блѣдномъ лицѣ, напоминающая прекрасное тѣло усопшей, къ которому душа вернулась, обогащенная новыми высокими тайнами и новой великой любовью. Онѣ были почти одного роста,-- Дина чуть-чуть повыше: это было особенно замѣтно, когда она обняла Гетти за талію и поцѣловала въ лобъ.
   -- Я знала, что еще не спите, дорогая моя, сказала она своимъ нѣжнымъ, чистымъ голосомъ, который раздражалъ Гетти, потому-что звучалъ не въ тонъ ея мелочной досадѣ;-- я слышала, какъ вы ходили по комнатѣ, и мнѣ захотѣлось еще разъ побесѣдовать съ вами; вѣдь мнѣ осталось пробыть здѣсь еще только одну ночь, а мы не знаемъ, что будетъ съ нами завтра. Можно мнѣ посидѣть съ вами, пока вы причешетесь на ночь?
   -- Конечно, отвѣчала Гетти, поспѣшно поворачиваясь и подавая стулъ, очень довольная тѣмъ, что Дина не обратила, повидимому, вниманія на ея серьги.
   Дина сѣла, а Гетти взяла щетку и начала приглаживать волосы съ тѣмъ преувеличеннымъ видомъ равнодушія, какой всегда принимаютъ сконфуженные люди. Но выраженіе глазъ Дины мало-по-малу успокоило ее: эти глаза глядѣли прямо, очевидно не замѣчая мелочей.
   Дорогая Гетти, начала Дина,-- сейчасъ я раздумалась о васъ, и мнѣ пришло въ голову, что можетъ настать день, когда васъ посѣтитъ горе. Горе -- нашъ общій удѣлъ на землѣ, и у каждаго изъ насъ бываетъ такая пора, когда онъ нуждается въ утѣшеніи и поддержкѣ, какихъ не можетъ дать ему ничто въ его земной жизни. Я пришла вамъ сказать, что если у васъ когда-нибудь будетъ горе, и вы будете нуждаться въ другѣ, который любилъ-бы васъ и сочувствовалъ вамъ, вы найдемте этого друга въ Динѣ Моррисъ. Тогда приходите къ ней или пришлите за ней, она къ вамъ придетъ. Помните: она никогда не забудетъ этой ночи и тѣхъ словъ, которыя она вамъ теперь говоритъ. Будете помнить, Гетти?
   -- Да, отвѣчала Гетти, начиная пугаться.-- Но почему вы думаете, что у меня будетъ горе? Вы что-нибудь знаете?
   Гетти теперь сѣла, чтобъ завязать свои чепчикъ. Дина наклонилась къ ней, взяла ее за руки и сказала:
   -- Потому, дорогая, что горе посѣщаетъ каждаго изъ насъ. Мы прилѣпляемся сердцемъ къ благамъ земнымъ, которыя Господу не угодно намъ дать, и скорбимъ, не получая ихъ. Люди, которыхъ мы любимъ, умираютъ, и ничто насъ не радуетъ, потому что ихъ нѣтъ съ нами. Приходитъ болѣзнь, и мы изнемогаемъ подъ бременемъ нашего слабаго тѣла. Мы сбиваемся съ прямого пути, грѣшимъ и ссоримся съ людьми, нашими братьями. Нѣтъ на землѣ человѣка -- женщины и мужчины. на долю котораго не выпали-бы какія-нибудь изъ этихъ испытаній; придется пережить ихъ и вамъ -- я это чувствую, и мнѣ искренно хотѣлось-бы ради васъ, чтобы пока вы молоды,-- вы искали опоры у вашего Небеснаго Отца, потому что эта опора никогда не измѣнитъ вамъ въ черный день.
   Дина замолчала и выпустила руки Гетти. Гетти не шевелилась; въ душѣ ея не было отклика на эти пылкія воззванія, но слова Дины, произнесенныя торжественнымъ, патетически-отчетливымъ голосомъ, оледенили ужасомъ ея сердце. Румянецъ ея пропалъ; она была теперь почти блѣдна: это былъ страхъ эпикурейской, жаждущей наслажденій натуры, которую малѣйшій намекъ на страданіе заставляетъ содрогаться. Дина замѣтила дѣйствіе своихъ словъ и заговорила еще настойчивѣе, еще горячее. Кончилось тѣмъ, что Гетти, подъ вліяніемъ смутной боязни, что съ нею должно случиться въ будущемъ что-то очень дурное, заплакала.
   Низшая натура не въ состояніи понять высшую, но высшая понимаетъ низшую вполнѣ и до тонкости -- такъ всѣ мы думаемъ и часто говоримъ. Но я того мнѣнія, что высшая натура доходитъ до этого пониманія тяжелымъ, долгимъ опытомъ, какъ дитя, которое учится видѣть и часто дѣлаетъ себѣ больно, потому что берется за предметъ не съ того конца, или не можетъ соразмѣрить пространства. Дина никогда еще не видѣла Гетти такою взволнованной и со своей всегдашней готовностью отдаваться надеждѣ, приписала это волненіе дѣйствію Благодати. Она поцѣловала рыдающую дѣвушку и расплакалась сама отъ радости и признательности. Но Гетти была просто напугана; она находилась въ томъ возбужденномъ состояніи духа, когда невозможно бываетъ предугадать, какое направленіе приметъ чувство въ слѣдующій моментъ, и въ первый разъ ласка Дины разсердила ее. Она рѣзко ее оттолкнула и сказала капризнымъ, ребяческимъ тономъ:
   -- Не говорите такъ со мной, Дина! Зачѣмъ вы пугаете меня?-- я ничего вамъ не сдѣлала. Оставьте меня въ покоѣ!
   У бѣдной Дины больно сжалось сердце. Она была слишкомъ умна, чтобы настаивать болѣе, и отвѣчала кротко:
   -- Простите, дорогая моя, я вижу -- вы устали. Я не стану вамъ больше мѣшать. Ложитесь поскорѣе въ постель. Доброй ночи.
   Она вышла быстро и не слышно, какъ духъ, но, очутившись у своей постели, упала на колѣни и вылила въ безмолвной молитвѣ страстную жалость, наполнявшую ея душу.
   А Гетти очень скоро была опять въ лѣсу, ея грезы на яву перемѣшались со снами, почти такими-же смутными и отрывочными.
   

ГЛАВА XVI.
ЗВЕНЬЯ ДЛИННОЙ ЦѢПИ.

   Артуръ Донниторнъ, если вы помните, далъ себѣ слово съѣздить къ мистеру Ирвайну въ пятницу утромъ, и теперь онъ проснулся и одѣвается. Онъ проснулся такъ рано, что рѣшилъ ѣхать до завтрака. Онъ знаетъ, что ректоръ завтракаетъ въ половинѣ десятаго, одинъ, такъ какъ дамамъ его завтракъ подается позже, отдѣльно. А за ѣдой какъ-то легче все говорится.
   Благодаря прогрессу цивилизаціи, завтраки и обѣды, къ общему удобству и удовольствію, замѣнили у насъ другія, болѣе сложныя и непріятныя церемоніи. Наши заблужденія представляются намъ не въ такомъ мрачномъ свѣтѣ, когда нашъ отецъ-проповѣдникъ выслушиваетъ наши признанія за чашкой кофе или кушая яйцо.
   При такихъ условіяхъ мы какъ-то яснѣе сознаемъ, что о строгой карѣ небесной не можетъ быть рѣчи, въ примѣненіи къ джентльмену просвѣщеннаго вѣка, и что смертный грѣхъ вполнѣ совмѣстимъ съ хорошимъ аппетитомъ. Нападеніе на нашъ карманъ, которое во времена варварства было-бы произведено въ грубой формѣ пистолетнаго выстрѣла, представляетъ вполнѣ благовоспитанную и пріятную процедуру въ наши дни, когда оно производится подъ видомъ просьбы о займѣ, закинутой вскользь, въ дружеской бесѣдѣ, между вторымъ и третьимъ стаканомъ кларета.
   Но старыя, суровыя формы имѣли то преимущество, что въ выполненіи принятаго вами рѣшенія онѣ связывали васъ какимъ-нибудь внѣшнимъ дѣйствіемъ. Когда вы приложили губы къ одному концу отверстія въ стѣнѣ и знаете, что на другомъ ея концѣ есть ухо, ожидающее вашихъ признаній, вы вѣрнѣе скажете то, что были намѣрены сказать и зачѣмъ явились сюда, чѣмъ когда вы сидите за накрытымъ столомъ, въ удобной позѣ, вытянувъ ноги, и противъ васъ сидитъ собесѣдникъ, у котораго не будетъ никакихъ причинъ удивляться, если вы не скажете ему ничего особеннаго.
   Тѣмъ не менѣе Артуръ Донниторнъ, проѣзжая верхомъ по полямъ, извилистой дорожкой, на которую весело свѣтитъ утреннее солнце, имѣетъ самое искреннее намѣреніе открыть свое сердце ректору, и свистъ косы на лугу кажется ему вдвое пріятнѣе, благодаря такому честному намѣренію. Онъ радуется тому, что погода обѣщаетъ установиться, потому что фермеры уберутъ теперь свое сѣно, за которое они такъ боялись; а дѣлить общую радость такъ пріятно,-- въ этомъ чувствѣ есть что-то такое здоровое, что эта мысль объ уборкѣ сѣна сейчасъ-же сказывается на его настроеніи, и осуществленіе принятаго рѣшенія кажется ему легче. Городской житель скажетъ, пожалуй, что дѣйствіе на душу подобныхъ впечатлѣній существуетъ развѣ только въ дѣтскихъ книжкахъ, но когда живешь среди луговъ и полей, невозможно бываетъ не поддаться иногда вліянію простыхъ радостей, которыя даетъ намъ природа.
   Артуръ уже проѣхалъ Дейслопъ и перевалилъ къ Брокстону, на противоположный склонъ холма, когда на поворотѣ дороги, ярдахъ во ста впереди, онъ увидѣлъ фигуру мужчины, въ которомъ невозможно было не признать Адама Бида, еслибъ даже не было тутъ сѣрой безхвостой овчарки, которая бѣжала за нимъ. Адамъ шелъ своимъ всегдашнимъ быстрымъ шагомъ, и Артуръ долженъ былъ пришпорить лошадь, желая нагнать его поскорѣй, ибо онъ слишкомъ хорошо сохранилъ свое дѣтское чувство къ Адаму, чтобъ упустить случай поболтать съ нимъ. Я, впрочемъ, не скажу, чтобы желаніе покровительствовать не играло никакой роли въ его привязанности къ этому честному малому: нашъ другъ Артуръ любилъ поступать красиво, и любилъ, чтобы его красивыми поступками любовались.
   Адамъ обернулся на ускоренный темпъ лошадиныхъ копытъ и остановился, поджидая всадника и приподнявъ надъ головой съ веселой улыбкой свою бумажную шапочку. Не было на свѣтѣ молодого человѣка, для котораго Адамъ былъ-бы готовъ столькимъ пожертвовать, какъ для Артура Донниторна (не считая, разумѣется, брата его Сета), и ни одну изъ своихъ вещей ему не было-бы, кажется, такъ жалко потерять, какъ двухфутовую складную линейку, которую онъ всегда носилъ въ карманѣ, и которая была подаркомъ Артура, купленнымъ имъ на свои карманныя деньги, когда онъ былъ еще бѣлокурымъ одиннадцатилѣтнимъ мальчуганомъ, и когда онъ такъ хорошо воспользовался уроками Адама и ъ плотничномъ и токарномъ мастерствѣ, что всѣ женщины въ домѣ не знали, куда дѣваться отъ его щедрыхъ подношеній въ видѣ катушекъ для наматыванія нитокъ и круглыхъ ящичковъ для клубковъ. Адамъ положительно гордился маленькимъ сквайромъ въ тѣ давно улетѣвшіе дни, и это чувство почти не измѣнилось за то время, которое понадобилось бѣлокурому мальчугану, чтобъ превратиться въ юношу съ бакенбардами. Адамъ -- долженъ я сознаться, былъ очень чувствителенъ къ обаянію высокаго сана и всегда готовъ отдать болѣе чѣмъ должную дань уваженія всѣмъ, стоявшимъ выше его: онъ вѣдь былъ не философъ и не пролетарій съ демократическими идеями, а просто дюжій и сметливый плотникъ; почтительность къ высшимъ была у него въ крови, заставляя его признавать всѣ установленныя права, пока онъ не видѣлъ особенно вѣскихъ основаній оспаривать ихъ. У него не было никакихъ теорій переустройства міра; онъ зналъ только, что строить изъ сырого лѣса -- значитъ даромъ переводить матеріалъ,-- что неряшливая столярная работа никуда не годится,-- что когда невѣжественные люди въ щегольскомъ платьѣ начнутъ сочинять планы постройки мастерскихъ, складочныхъ магазиновъ и т. п., это не приноситъ ничего, кромѣ вреда,-- что контракты, составленные на скорую руку, неизбѣжно разоряютъ которую-нибудь изъ сторонъ; это онъ твердо зналъ и говорилъ себѣ, что никогда не будетъ поступать такимъ образомъ. Въ этихъ и тому подобныхъ пунктахъ онъ готовъ былъ отстаивать свое мнѣніе противъ самаго богатаго землевладѣльца во всемъ Ломширѣ и Стониширѣ, но внѣ этой области онъ чувствовалъ, что ему лучше было молчать и положиться на мнѣніе людей, болѣе свѣдущихъ. Онъ прекрасно видѣлъ, какъ плохо было поставлено лѣсоводство въ имѣньи Донниторновъ и въ какомъ позорномъ состояніи находились постройки на тамошнихъ фермахъ, и если-бы старый сквайръ спросилъ его о причинѣ такихъ безпорядковъ, онъ высказалъ-бы ему свое мнѣніе, не сморгнувъ, хотя, высказывая это мнѣніе, ни на минуту незабылъ-бы, что онъ говоритъ съ съ джентльменомъ. Слово "джентльменъ" имѣло обаяніе для Адама и, какъ онъ самъ нерѣдко говорилъ, онъ терпѣть не могъ людей, которые старались быть дерзкими съ высшими, разсчитывая этимъ отличиться. Я долженъ опять-таки напомнить вамъ, что въ жилахъ Адама текла крестьянская кровь, а такъ какъ полстолѣтія тому назадъ онъ былъ еще совсѣмъ молодымъ человѣкомъ, то нѣкоторыя изъ его понятій естественно должны казаться намъ отсталыми.
   Что-же касается молодого сквайра, то инстинктивная почтительность Адама къ высшимъ еще поддерживалась въ этомъ случаѣ воспоминаніями дѣтства и личнымъ уваженіемъ; неудивительно послѣ этого, что онъ преувеличивалъ хорошія качества Артура и малѣйшему хорошему его поступку придавалъ гораздо больше цѣны, чѣмъ придалъ-бы такому-же поступку кого-нибудь изъ своихъ товарищей рабочихъ. Онъ былъ увѣренъ, что тотъ день, когда Артуръ вступитъ во владѣніе дѣдовскимъ помѣстьемъ, будетъ счастливымъ днемъ для всѣхъ обитателей окрестностей Гейслопа: не даромъ-же у молодого сквайра былъ такой великодушный, открытый характеръ и такое "удивительное" пониманіе необходимости улучшеній въ имѣньи, принимая въ разсчетъ, что ему не было еще и двадцати одного года. Вотъ почему любовь и уваженіе сквозили въ улыбкѣ, съ которою Адамъ приподнялъ свою шапочку навстрѣчу Артуру Донниторну.
   -- Какъ поживаете, Адамъ? сказалъ Артуръ, протягивая ему руку. Ни съ кѣмъ изъ фермеровъ онъ не здоровался за руку, и Адамъ живо почувствовалъ оказанную ему честь.-- Я всегда издали узнаю васъ по вашимъ плечамъ: это тѣ самыя широкія плечи -- только теперь онѣ стали, пожалуй, еще немножко пошире,-- на которыхъ вы, бывало, носили меня,-- помните?
   -- Конечно, помню, сэръ. Плохо было-бы жить на свѣтѣ, если-бъ люди не помнили, что они говорили и дѣлали, когда были дѣтьми. Во что-бы тогда цѣнили старыхъ друзей?
   -- Должно быть, вы идете въ Брокстонъ? спросилъ Артуръ, придерживая свою-лошадь и стараясь ровняться съ Адамомъ, который шелъ подлѣ него.-- И вѣрно къ ректору?
   -- Нѣтъ, сэръ, я иду смотрѣть ригу Брадвелля. Они тамъ боятся, какъ бы крышей не выперло стѣнъ; вотъ я и иду взглянуть, что можно тамъ сдѣлать, прежде чѣмъ мы пошлемъ имъ матеріалъ и рабочихъ.
   -- Кажется, Бурджъ всѣ свои дѣла теперь вамъ поручаетъ. Я думаю, онъ скоро возьметъ васъ къ себѣ въ компаньоны, и если онъ не дуракъ, то непремѣнно это сдѣлаетъ.
   -- Не знаю, сэръ; не думаю, чтобъ онъ много отъ этого выигралъ. Если старшій работникъ -- человѣкъ добросовѣстный и любитъ свое дѣло, онъ будетъ работать на хозяина не хуже всякаго компаньона. Я и гроша не дамъ за человѣка, который не вобьетъ лишняго гвоздя безъ добавочной платы.
   -- Я это знаю, Адамъ; я знаю, что вы работаете на него, какъ на себя. Но будь вы участникомъ предпріятія, у васъ были-бы развязаны руки, и вы могли-бы лучше повести дѣло. Все равно старику придется когда-нибудь уйти на покой, а сыновей у него нѣтъ, и, вѣроятно, онъ будетъ радъ имѣть зятя, которому онъ могъ-бы передать свое дѣло. Впрочемъ, у него, кажется, загребистыя лапы: пожалуй, онъ предпочтетъ человѣка съ капиталомъ, который можно было-бы вложить въ предпріятіе. Не будь я бѣденъ, какъ крыса, я-бы съ радостью далъ вамъ на это денегъ, ради того, чтобы прикрѣпить васъ къ нашимъ мѣстамъ. Въ концѣ концовъ я былъ-бы отъ этого только въ выгодѣ, я увѣренъ. Ну, можетъ быть, я разбогатѣю черезъ годикъ-другой. Скоро я буду совершеннолѣтній, и дѣдъ нав только проснулись на мызномъ дворѣ. Пѣтухи и курицы, казалось, знали это и только очень-осторожно клохтали; даже самый бульдогъ казался не столь дикимъ; онъ, повидимому, удовольствовался бы тѣмъ, что укусилъ бы не такъ свирѣпо, какъ обыкновенно. Солнечное сіяніе, казалось, вызывало всѣ предметы къ отдыху, а не къ работѣ: оно само, казалось, покоилось на коровьемъ хлѣвѣ, обросшемъ мхомъ, на стадѣ бѣлыхъ утокъ, копошившихся вмѣстѣ и прятавшихъ клювъ подъ крылья; на старой черной свиньѣ, лѣниво-растянувшейся на соломѣ, между -- тѣмъ, какъ ея старшій поросенокъ покоился на жирныхъ бокахъ матери, находя ихъ превосходною эластичною постелью; на Аликѣ, пастухѣ въ новой блузѣ, который наслаждался полуденнымъ отдыхомъ въ несовсѣмъ-то удобномъ положеніи, полусидя, полустоя на ступеняхъ житницы.
   -- Вотъ отецъ стоитъ у дворовыхъ воротъ, сказалъ Мартинъ Пойзеръ.-- Я думаю, ему хочется посмотрѣть, какъ мы пойдемъ по полю. Удивительно, что у него за зрѣніе, а вѣдь ему семьдесятъ-пять лѣтъ.
   -- Ахъ! мнѣ часто приходитъ на мысль, что старые люди очень-похожи на грудныхъ дѣтей, сказала мистрисъ Пойзеръ: -- они довольствуются тѣмъ, что смотрятъ все-равно, на что бы они тамъ ни смотрѣли. Я полагаю, что такимъ образомъ Провидѣніе убаюкиваетъ ихъ прежде, чѣмъ они идутъ на покой.
   Старый Мартинъ отворилъ ворота, увидѣвъ приближавшуюся семейную процесію, и держалъ ихъ отворенными, опираясь на свою палку и радуясь, что могъ совершить это; ибо, подобно всѣмъ старикамъ, жизнь которыхъ потратилась на трудѣ, ему было пріятно чувствовать, что онъ все еще приноситъ пользу; что въ саду былъ лучшій урожай луку, такъ-какъ онъ присутствовалъ при посѣвѣ, и что коровъ доили лучше, если онъ оставался дома въ воскресенье послѣ обѣда и присматривалъ за этимъ. Онъ ходилъ въ церковь разъ въ мѣсяцъ, въ воскресенье, когда давалось причастіе, но въ другое время посѣщалъ церковь неочень-правильно; въ сырыя воскресенья, или когда съ нимъ случался припадокъ ревматизма, онъ обыкновенно читалъ три первыя главы Бытія за-то, что оставался дома.
   -- Да тамъ ужь опустятъ въ землю Матвѣя Бида прежде чѣмъ ни успѣете дойдти до кладбища, сказалъ онъ, когда его сынъ подошелъ къ нему.-- Лучше было бы, еслибъ они похоронили его утромъ, когда шелъ дождь {Намекъ на поговорку: "Blessed is the dead that the rain rains upon, "Blessed is the bride that the sun shines upon." (Счастливъ умершій, на котораго льетъ дождь, счастлива невѣста, на которую свѣтитъ солнце). Прим. пер.}, а теперь нѣтъ вѣроятности, что выпадетъ хоть капля; вонъ и мѣсяцъ лежитъ точно челнокъ. Посмотрите! Это вѣрный признакъ хорошей погоды. Есть много примѣтъ, да онѣ невѣрны, а по этой всегда сбываются.
   -- Конечно, конечно, сказалъ сынъ.-- Я надѣюсь, что теперь хорошая погода удержится.
   -- Помните, что скажетъ пасторъ, дѣти, помните, что скажетъ пасторъ, сказалъ дѣдъ черноглазымъ мальчуганамъ въ штанахъ по колѣно, чувствовавшимъ, что у нихъ въ карманахъ было нѣсколько мраморныхъ шариковъ {Любимая игра мальчишекъ въ Англіи, въ такомъ же употребленіи, какъ у насъ бабки. Прим. пер.}, которыми они надѣялись поиграть украдкою во время проповѣди.
   -- Прощай, дѣдушка, сказала Тотти:-- Тотти идетъ въ церковь. У меня надѣты бусы. Дай мнѣ пиперментикъ.
   Дѣдушка, задрожавъ отъ смѣха при этой выходкѣ своей "хитрой, крошечной дѣвчонки", медленно перенесъ палку въ лѣвую руку, державшую ворота открытыми, и медленно всунулъ палецъ въ тотъ карману жилета, на который Тотти устремила глаза съ выраженіемъ совершенной увѣренности и ожиданія.
   И когда всѣ прошли, старикъ снова прислонился къ рѣшеткѣ, наблюдая, какъ они шли по дорожкѣ, вдоль домовой изгороди, и чрезъ отдаленныя ворота, пока они не исчезли за поворотомъ изгороди. Изгороди въ то время совершенно скрывали отъ взоровъ всѣ предметы, даже въ лучшихъ фермахъ; а въ то послѣобѣденное время шиповникъ раскидывалъ свои розовые вѣнки; черныя псинки были въ полномъ жолтомъ и пурпуровомъ блескѣ; блѣдная жимолость выросла такъ, что ее нельзя было достать, распускаясь надъ остролистникомъ, и, наконецъ, ясень или сикомора мѣстами бросали свою тѣнь черезъ дорогу.
   У всякихъ воротъ встрѣчались знакомцы, которымъ приходилось отойти въ сторону и дать имъ дорогу, у воротъ домовой изгороди было полстада коровъ, стоявшихъ одна позади другой и понявшихъ чрезвычайно-медленно, что ихъ обширныя фигуры могли быть на дорогѣ; а тутъ, у дальнихъ воротъ, стояла кобыла, державшая голову надъ заборомъ, а позади ея караковый жеребенокъ, обратившій голову къ боку матери и, повидимому, все еще приводимый въ большое замѣшательство слабостью своихъ ногъ. Дорога проходила вполнѣ чрезъ собственныя поля мистера Пойзера, пока они не достигли большой дороги, которая вела въ селеніе; мистеръ Пойзеръ устремлялъ проницательный взоръ на скотъ и на урожай въ то время, какъ они шли, между-тѣмъ, какъ мистрисъ Пойзеръ имѣла на всѣ встрѣчавшіеся имъ предметы бѣглыя замѣчанія. Женщина, управляющая сырнею, содѣйствуетъ много къ увеличенію оброка; такимъ-образомъ, ей смѣло можно дозволить имѣть свое маѣніе о скотѣ и его "содержаніи" -- упражненіе, которое усиливаетъ ея понятія въ такой степени, что она вполнѣ чувствуетъ себя въ -- состояніи давать мужу совѣты и въ другихъ вещахъ.
   -- А вотъ и короткорогая Салли, сказала она, когда они вышли за домовую изгородь, и она замѣтила кроткое животное, которое лежало, пожевывая жвачку и смотря на нее сонными глазами.-- Я начинаю ненавидѣть одинъ видъ этой коровы, и говорю теперь, какъ говорила три недѣли назадъ: чѣмъ скорѣе мы освободимся отъ нея, тѣмъ лучше; ибо у насъ есть та небольшая желтая коровка, которая не даетъ и вполовину столько молока, а между-тѣмъ я получаю отъ нея вдвое больше масла.
   -- Ну, ты не похожа на всѣхъ другихъ женщинъ, сказалъ мистеръ Пойзеръ:-- онѣ любятъ короткорогихъ, которыя даютъ такъ много молока. Вотъ жена Чоуна требуетъ отъ мужа, чтобъ онъ не покупалъ другой породы.
   -- Какая же важность въ томъ, что любитъ жена Чоуна?... бѣдное глупенькое существо, у которой столько же ума, какъ у воробья. Она возьметъ рѣдкую цѣдилку, чтобъ процѣдить свиной жиръ, и потомъ удивляется, что проскакиваетъ соръ. Довольно насмотрѣлась я на ея дѣла и знаю, что ужь больше никогда не возьму служанки изъ ея дома... гдѣ все кверху дномъ... И когда войдешь къ нимъ, то никогда не узнаешь, понедѣльникъ или пятница: стирка тянется у нихъ до конца недѣли. Что жь касается сыра, то я знаю довольно-хорошо, что онъ прошлый годъ поднялся словно хлѣбъ въ жестянкѣ. А потомъ она всю вину сваливаетъ на погоду, все-равно, еслибъ люди стали на голову и потомъ свалили бы вину въ этомъ на сапоги.
   -- Ну, Чоунъ хочетъ купить Салли, такимъ-образомъ мы можемъ освободиться отъ нея, если ты хочешь, сказалъ мистеръ Пойзеръ, тайно гордясь разсчетливостью своей жены. Дѣйствительно, недавно въ рыночные дни, онъ не разъ восхвалялъ ея проницательность въ-отношеніи короткорогихъ.
   -- Конечно, кто возьметъ глупенькую жену, тотъ можетъ скупать короткорогихъ, ужь если вставить голову въ болото, то пусть за нею идутъ и ноги. Кстати, говоря о ногахъ, вотъ вамъ ноги, продолжала мистрисъ Пойзеръ, когда Тотти, спущенная въ это время съ рукъ, такъ-какъ дорога въ этомъ мѣстѣ была суха, шла, переваливаясь съ боку на бокъ, впереди отца и матери.-- Вотъ форма-то! А у ней такая длинная нога; она вся въ отца.
   -- Конечно, она будетъ въ родѣ Гетти чрезъ десять лѣтъ; только у ней глаза такого цвѣта, какъ у тебя. Я не помню, чтобъ у кого-нибудь въ нашемъ семействѣ были голубые глаза; у моей матери была глаза черные, какъ черная слива, точь-въ-точь какъ у Гетти.
   -- Ребенокъ нисколько не будетъ хуже отъ того, что у ней есть кое-что и не такъ, какъ у Гетти. И я вовсе не желаю, чтобъ она была ужь черезчуръ-красива. Хотя, что касается этого, люди съ свѣтлыми волосами и съ голубыми глазами бываютъ такъ же красивы, какъ люди съ черными волосами и глазами. Еслибъ у Дины былъ хотя побольше румянецъ на щекахъ и еслибъ она не надѣвала на голову этого чепца методистокъ, который можетъ испугать даже воронъ, то люди считали бъ ее столь же красивою, какъ Гетти.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, сказалъ мистеръ Пойзеръ, съ нѣкоторою презрительною выразительностью:-- ты не знаешь въ чемъ состоятъ достоинства женщины. Мужчины никогда не стали бы ухаживать за Диной такъ, какъ за Гетти.
   -- Какое мнѣ дѣло, за чѣмъ бѣгаютъ мужчины? Можно хорошо убѣдиться, знаетъ ли большая часть изъ нихъ, какой имъ сдѣлать выборъ: взгляните только на ихъ бѣдныхъ неряшливыхъ женъ, вѣдь это, просто, куски газовыхъ лентъ, никуда негодныхъ, когда полиняли.
   -- Ну, ну! ты по-крайней-мѣрѣ не можешь сказать, что я не умѣлъ сдѣлать выборъ, женившись на тебѣ, сказалъ мистеръ Пойзеръ, который обыкновенно рѣшалъ незначительные супружескіе споры комплиментомъ подобнаго рода: -- а ты была гораздо-милѣе Дины, десять лѣтъ назадъ.
   -- Я никогда не говорила, что женщинѣ необходимо быть дурной длятого, чтобъ быть хорошею хозяйкою въ домѣ. Вотъ Чоунова жена довольно-дурна длятого, чтобъ скислось молоко безъ помощи сычуга, но другой экономіи ужь нельзя и ждать отъ нея. Что жь касается Дины -- бѣдняжка! она не будетъ мила, пока ея обѣдъ будетъ состоять изъ простаго хлѣба и воды и и она она будетъ отдавать все, что у ней есть, тѣмъ, которые нуждаются. Она иногда выводила меня изъ терпѣнія и какъ я говорила ей, она дѣйствуетъ прямо противъ священнаго писанія. Оно говоритъ: "люби ближняго, какъ самого себя"; но я говорила: "если ты любишь ближняго не больше самой себя, Дина, то ты сдѣлаешь для него довольно-мало. Ты, можетъ-быть, думаешь, что онъ не умретъ и не съ полнымъ желудкомъ". Э! я хотѣла бы знать, гдѣ-то она находится въ сегодняшнее воскресенье?.. сидитъ, чай, съ этой больной женщиной, къ которой она вдругъ такъ настоятельно хотѣла отправиться.
   -- Ахъ! жаль, право, что она забрала себѣ въ голову такой вздоръ, когда могла оставаться съ нами все лѣто, ѣсть вдвое противъ того, что ей нужно, и мы не стали бы бѣднѣе отъ того. Она не дѣлаетъ никакой помѣхи въ домѣ, сидитъ-себѣ спокойно за своимъ шитьемъ, какъ птичка въ гнѣздышкѣ, и всегда съ величайшею готовностью бѣжитъ сдѣлать что-нибудь полезное. Когда Гетти выйдетъ замужъ, ты будешь очень-рада, если Дина будетъ у тебя постоянно.
   -- Что тутъ думать объ этомъ! сказала мистрисъ Пойзеръ.-- Просить Дину, чтобъ она пришла жить здѣсь спокойно, какъ другіе люди, все-равно, что манить летающую ласточку. Если что-нибудь могло склонить ее къ этому, то я ужь непремѣнно склонила бы ее, потому-что я говорила съ ней объ этомъ по цѣлымъ часамъ, да еще и бранила ее; вѣдь она дитя моей родной сестры, и я обязана сдѣлать для нея то, что въ-состояніи сдѣлать. Но, эхъ, бѣдняжка! лишь только она сказала намъ: "прощайте! сѣла въ телегу и обратила ко мнѣ свое блѣдное лицо, которое заставляетъ всегда думать, что ея тётка Юдиѳь возвратилась съ неба, какъ мнѣ ужь стало совѣстно, когда подумала о выговорахъ, которые ей дѣлала; иногда невольно приходитъ на мысль, что она имѣетъ средство знать истинныя дѣла лучше другихъ людей. Но я никогда не соглашусь, будто причина этого только въ томъ, что она методистка; все-равно, какъ я не соглашусь и въ томъ, будто бѣлый теленокъ бѣлъ отъ того, что онъ ѣстъ изъ одного корыта съ чернымъ.
   -- Нѣтъ, сказалъ мистеръ Пойзеръ, тономъ, походившимъ на ворчаніе собаки, на сколько то позволяло его добродушіе:-- я не имѣю хорошаго мнѣнія о методистахъ. Только торговые люди дѣлаются методистами. Ты никогда не увидишь, чтобъ фермеръ былъ зараженъ ихъ причудами. Иногда вотрется къ нимъ и работникъ, который не слишкомъ-то смышленъ на дѣло, и примется тамъ проповѣдывать и прочее, какъ, напримѣръ, Сетъ Бидъ. Но, видишь, Адамъ, у котораго голова умнѣе всѣхъ въ нашемъ околоткѣ, знаетъ, что лучше; онъ держится старой церкви, а то я не сталъ бы поощрять его въ ухаживаніи за Гетти.
   -- Ну, Богь ты мой! сказала мистрисъ Пойзеръ, оглянувшись въ то времи, какъ ея мужъ говорилъ:-- посмотрите, гдѣ Молли съ дѣтьми! Вѣдь они отстала отъ насъ на цѣлое поле. Какимъ образомъ могла ты позволить, чтобъ они сдѣлали это, Гетти? Поручить надзоръ за дѣтьми тебѣ все-равно, что куклѣ. Сбѣгай назадъ и скажи имъ, чтобъ они догнали насъ.
   Мистеръ и мистрисъ Пойзеръ находились теперь на концѣ втораго поля; они поставили Тотти на верхушку одного изъ большихъ каменьевъ, которые служили въ Ломшейрѣ дорожными столбами, и стали поджидать отставшихъ, между-тѣмъ, какъ Тотти съ самодовольствіемъ повторила:
   -- Шалуны, шалуны мальчики... а Тотти умница.
   Дѣло было вотъ въ чемъ: эта воскресная прогулка по полямъ была большою радостію для Марти и Томми; въ ихъ глазахъ за изгородями происходила вѣчная драма, и они, какъ пара эспаньйолокъ или таксъ, не могли удержаться, чтобъ не останавливаться и не поглядывать туда украдкою. Марти рѣшительно увѣрялъ, что видѣлъ овсянку въ вѣткахъ большаго ясеня, и въ то время, какъ онъ съ удовольствіемъ поглядывалъ на него, онъ прозѣвалъ хорька съ бѣлой шейкой, который пробѣжалъ черезъ дорожку и съ страшнымъ жаромъ былъ описанъ младшимъ Томми. Потомъ маленькій зеленый чижикъ, только-что оперившійся, порхалъ тамъ по землѣ, припрыгивая; казалось, его можно было поймать очень-легко, но ему удалось скрыться подъ кустомъ ежевики. Гетти нельзя было увлечь, чтобъ она обратила вниманіе на эти вещи; итакъ лѣта вызвали въ Молли ея готовую симпатію; она съ открытымъ ртомъ смотрѣла куда ей ни показывали, и говорила: "Ахъ Господи!" когда думала, что отъ нея ожидаютъ удивленія.
   Молли заторопилась съ нѣкоторымъ испугомъ, когда Гетти возвратилась къ нимъ и закричала, что тётка сердится; но Марти побѣжалъ впередъ, крича изо всей мочи: "Мама, мы нашли гнѣздо пестрой индѣйки!" инстинктивно догадываясь, что люди, имѣющіе добрыя вѣсти, ни когда не встрѣчаютъ худаго пріема.
   -- А! сказала мистрисъ Пойзеръ, и въ-самомъ -- дѣлѣ забывая всю дисциплину при этой пріятной нечаянности: -- вотъ умникъ. Ну, гдѣ же оно?
   -- Вонъ тамъ, въ этакой ямѣ, подъ изгородью. Я увидѣлъ первый, когда смотрѣлъ на чижика, а она сидѣла на гнѣздѣ.
   -- Надѣюсь, ты не спугнулъ ее, сказала мать:-- а то, вѣдь, она броситъ гнѣздо.
   -- Нѣтъ, я ушелъ тихонько-претихонько и шепнулъ Молли -- не правда ли, Молли, вѣдь я шепнулъ тебѣ?
   -- Хорошо, хорошо. Теперь пойдемте, сказала мистрисъ Пойзеръ.-- Ступайте впереди отца и матери и возьмите маленькую сестрицу за руку. Намъ теперь надобно прямо идти. Хорошіе мальчики не бѣгаютъ за птичками въ воскресенье.
   -- Но, маменька, сказалъ Марти: -- вѣдь вы говорили, что дали бы полтинникъ, кто найдетъ гнѣздо индѣйки. Вы дадите мнѣ полтинникъ, а я положу его въ мою кружку.
   -- Мы это увидимъ, душенька, если ты пойдешь теперь, какъ слѣдуетъ идти хорошему мальчику.
   Отецъ и мать обмѣнились выразительною улыбкою, вызванною находчивостью ихъ первенца; но на кругломъ лицѣ Томми виднѣлось облачко.
   -- Мама, сказалъ онъ, плаксиво: -- у Марти все прибавляется денегъ въ кружкѣ, а у меня нѣтъ.
   -- Мама, и Тотти хочетъ полтинникъ въ кружку, сказала Тотти.
   -- Ш-ш-ш! сказала мистрисъ Пойзеръ.-- Ну, есть ли у кого-нибудь на свѣтѣ такія шалуны-дѣти? Никому изъ васъ никогда не видать больше кружки, если вы не поторопитесь идти въ церковь.
   Эта страшная угроза произвела желанное дѣйствіе, и три пары маленькихъ ножекъ прошли по двумъ остававшимся участкамъ полей безъ серьёзной остановки, несмотря на небольшой прудокъ, наполненный головастиками, иначе "лягушонками", на которыхъ мальчики посматривали съ выразительнымъ вниманіемъ.
   Сырое сѣно, которое приходилось снова раскладывать и повертывать завтра, не представляло пріятнаго зрѣлища для мистера Пойзера, часто во время уборки хлѣба и сѣна испытывавшаго нѣкоторое сомнѣніе насчетъ пользы дня отдыха; но никакое искушеніе не было въ состояніи принудить его заняться полевою работою въ воскресенье, хотя бы и весьма-рано утромъ; ибо развѣ у Мисаила Гольдсворта не пала пара быковъ, когда онъ вздумалъ пахать въ страстную пятницу? Это было доказательствомъ, что работать въ священные дни грѣхъ; а Мартинъ Пойзеръ твердо рѣшилъ, что онъ не захочетъ нарочно впасть въ грѣхъ, какого бы то ни было рода, такъ-какъ деньги, добываемыя такимъ образомъ, не принесутъ счастья.
   -- Вотъ такъ и чешутся пальцы и хочется подойти къ сѣну теперь, когда солнце свѣтить такъ ясно, замѣтилъ онъ, когда они проходили по "Большому Лугу",-- Но глупо было бы думать объ экономіи, когда для этого нужно дѣйствовать противъ совѣсти. Вотъ этотъ Джимъ Уэкфильдъ, котораго обыкновенно называли "джентльменъ Уэкфильдъ", такъ тотъ, бывало, дѣлалъ-себѣ въ воскресенье то же самое, что и въ будни, и не безпокоился о томъ, хорошо ли это или дурно, какъ-будто нѣтъ ни Бога, ни дьявола. И что же съ нимъ случилось? Въ послѣдній рыночный день я самъ видѣлъ, какъ онъ таскалъ корзинку съ апельсинами.
   -- О, конечно! сказала мистрисъ Пойзеръ выразительно: -- жалкая то будетъ ловушка, чтобъ поймать счастье, если человѣкъ станетъ приманивать его грѣхомъ. Деньги, добытыя такимъ образомъ, непремѣнно прожгутъ диры въ карманахъ. Я желаю, чтобъ мы оставили нашимъ дѣтямъ хотя полшиллинга, который не былъ бы добытъ хорошимъ путемъ. А что касается погоды, то ее ниспосылаетъ Тотъ, Кто надъ нами, и мы должны безропотно сносить ее: такая бѣда ничто въ сравненіи съ служанками.
   Несмотря на остановку въ ходьбѣ, отличное обыкновеніе, которое имѣли часы мистрисъ Пойзеръ -- идти впередъ, дало семейству возможность прибыть въ селеніе, когда было только еще три четверти втораго, хотя почти всѣ, имѣвшіе намѣреніе войти въ церковь, находились уже за кладбищенскою оградою. Дома остались преимущественно матери; такъ, напримѣръ, Тимоѳеева Бессъ, стоявшая въ дверяхъ своей избы, кормя грудью ребенка и чувствуя, какъ чувствуютъ женщины въ этомъ положеніи, что отъ нихъ нельзя и ожидать чего-либо другаго.
   Народъ стоялъ на кладбищѣ такъ долго, прежде чѣмъ началась служба, не только длятого, чтобъ присутствовать при похоронахъ Матвѣя Бида; это дѣлалось такъ обыкновенно. Женщины всегда прямо входили въ церковь, жены фермеровъ разговаривали другъ съ другомъ въ полголоса, черезъ высокія загороженныя скамейки, о своихъ болѣзняхъ и совершенной неудачѣ докторскихъ лекарствъ, рекомендуя одна другой чай изъ одуванчика и другія домашнія надежныя снадобья, какъ средства, предпочтительныя докторскимъ; о слугахъ и ихъ возрастающихъ требованіяхъ относительно жалованья, тогда-какъ качество ихъ службы понижалось съ каждымъ годомъ все болѣе-и-болѣе, и теперь нельзя было найти дѣвушки, на которую вы могли бы положиться, если она у васъ не будетъ на глазахъ; о низкой цѣнѣ, которую давалъ за масло мистеръ Донгаль, треддльстонскій лавочникъ, и объ основательныхъ сомнѣніяхъ насчетъ его состоятельности, несмотря на то, что мистрисъ Дингаль была женщина съ умомъ и что всемъ имъ было жаль ее, ибо она была изъ весьма-хорошей фамиліи. Въ это время мужчины оставались внѣ церкви, и едва-ли кто-нибудь изъ нихъ -- кромѣ пѣвчихъ, которымъ предварительно нужно было пропѣть въ полголоса и отрывками репетиціи -- входилъ въ церковь, прежде чѣмъ мистеръ Ирвайнъ всходилъ на каѳедру. Они не видѣли основанія входить слишкомъ-рано, что могли они дѣлать въ церкви, если бы входили въ нее до начала службы? и не сознавали, чтобъ какая-нибудь власть въ мірѣ могла порицать ихъ за то, что они стояли передъ церковью и толковали немного о дѣлахъ.
   Чадъ Кренеджъ кажется сегодня совершенно-новымъ знакомымъ, ибо у него чистое воскресное лицо, которое всегда заставляетъ его крошечную внучку кричать на него, какъ на чужаго. Но опытный глазъ, остановившись на немъ, съ-разу узналъ бы деревенскаго кузнеца, замѣтивъ, съ какимъ униженнымъ почтеніемъ высокій, грубый человѣкъ снималъ шляпу и гладилъ волосы передъ фермерами; ибо Чадъ всегда, бывало, говорилъ, что работникъ долженъ держать свѣчку и передъ этой особой, которая, какъ всѣмъ извѣстно, такъ же черна, какъ онъ самъ въ будни; этимъ дурно-звучащимъ правиломъ поведенія онъ хотѣлъ только выразить -- что, впрочемъ, было похвально -- что съ людьми, имѣвшими лошадей, которыхъ нужно было подковывать, должно обращаться съ уваженіемъ. Чадъ и болѣе-грубый классъ работниковъ держались въ отдаленіи отъ могилы подъ большимъ терномъ, гдѣ уже происходило погребеніе; но рыжій Джимъ и нѣсколько поселянъ образовали группу вокругъ могилы и стояли, снявъ шляпы, какъ сѣтующіе съ матерью и сыновьями. Другіе стояли на полдорогѣ, по временамъ то наблюдая за группою около могилы, то прислушиваясь къ разговору фермеровъ, которые стояли въ кругу близь церковныхъ дверей, и къ которымъ теперь присоединился Мартинъ Пойзеръ, между-тѣмъ, какъ его семейство прошло въ церковъ. Внѣ круга стоялъ мистеръ Кассонъ, хозяинъ Донниторнскаго Герба, въ такомъ положеніи, которое не могло не броситься въ глаза, тоесть всунувъ указательный палецъ правой руки между пуговицами жилета, а лѣвую руку въ карманъ штановъ, наклонивъ голову на одну сторону очень-сильно, смотря на всю сцену, какъ актеръ, которому поручена только односложная роль, но который вполнѣ сознаетъ, что зрители понимаютъ его способность руководить дѣломъ, и образуя любопытный контрастъ съ старымъ Джонатаномъ Бёрджемъ, который держалъ руки сзади и наклонился впередъ, удушливо кашляя, съ внутреннимъ гнѣвомъ на всякое знаніе, которое не можетъ быть обращено въ деньги. Разговоръ велся сегодня гораздо-тише обыкновеннаго и не надолго прервался, когда послышался голосъ мистера Ирвайна, читавшаго послѣднія молитвы похоронной службы. Всѣ они произнесли нѣсколько словъ сожалѣнія о Матвѣѣ Бидѣ; но теперь перешли къ предмету, касавшемуся ихъ ближе: къ собственнымъ обидамъ, которыя терпѣли отъ Сачелля, управителя сквайра. Послѣдній, однакожь, дѣйствовалъ, какъ управитель, въ такой степени, въ какой только дозволялъ ему старый мистеръ Донниторнъ, который имѣлъ низость получать свои доходы самъ и самъ же занимался продажею своего лѣса. Этотъ предметъ разговора былъ новою причиною того, что бесѣда велась тихо, такъ-какъ самъ Сачелль могъ вдругъ показаться на мощенной дорогѣ, которая вела къ церковнымъ дверямъ. И вскорѣ всѣ вдругъ замолкли, ибо голосъ мистера Ирвайна пересталъ раздаваться, и группа, окружавшая бѣлый кустарникъ, разсѣялась, направляясь къ церкви.
   Всѣ отошли къ сторонѣ и стояли съ обнаженною головою въ то время, какъ проходилъ мистеръ Ирвайнъ. За нимъ шли Адамъ и Сетъ, а между ними мать; ибо Джошуа Раннъ, исправлявшій и должность главнаго могильщикаи должность дьячка, не былъ еще готовъ слѣдовать за пасторомъ въ ризницу. Но тутъ произошла остановка, прежде чѣмъ три родственника покойнаго вошли въ церковь: Лисбетъ обернулась, чтобъ еще разъ взглянуть на могилу. Увы! теперь тамъ не было ничего, кромѣ бѣлаго терна. Она, однакожь, плакала меньше сегодня, нежели прежде со дня смерти своего мужа: къ ея печали примѣшивалось необыкновенное сознаніе собственной важности, такъ-какъ она имѣла похороны и мистеръ Ирвайнъ читалъ особенную службу для еи мужа; кромѣ-того, она знала, что теперь пропоютъ для него и погребальный псаломъ. Она чувствовала противодѣйствовавшее волненіе, утѣшавшее ея горесть, еще сильнѣе, когда подходила съ своими сыновьями къ церковнымъ дверямъ и видѣла дружеское, выражавшее состраданіе, наклоненіе головы своихъ соприхожанъ.
   Мать и сыновья прошли въ церковь, за ними послѣдовали, одинъ за другимъ, люди, мѣшкавшіе еще до-этихъ-поръ, хотя нѣкоторые еще оставались внѣ церкви; можетъ-быть, видъ экипажа мистера Донниторна, медленно приближавшагося по извилинамъ холма, заставлялъ ихъ чувствовать, что не было особенной нужды торопиться.
   Но теперь вдругъ раздался звукъ фагота и рожковъ: вечерній гимнъ, которымъ всегда открывалась служба, начался, и теперь всѣ должны войдти въ церковь и занять свои мѣста.
   Я не могу сказать, чтобъ внутренность геслопской церкви была замѣчательна чѣмъ-нибудь, за исключеніемъ древняго вида дубовыхъ загороженныхъ лавокъ, по большой части обширныхъ квадратныхъ лавокъ, расположенныхъ съ каждой стороны узкаго прохода. Правда, она была свободна отъ недостатка, каковымъ я считаю галереи въ современныхъ церквахъ. Хоры имѣли двѣ особенныя узкія загороженный скамьи въ срединѣ ряда съ правой стороны, такъ-что Джошуа Раннъ очень-скоро могъ занимать свое мѣсто между пѣвчими, какъ главный басъ, и потомъ возвращаться къ своему налою, когда кончалось пѣніе. Каѳедра и налой, сѣрые и древніе, какъ и лавки, стояли по одну сторону свода, который велъ къ алтарю, также снабженному древними четыреугольными скамейками для семейства и прислуги мистера Донниторна. Несмотря на то, увѣряю васъ, эти древнія лавки и свѣтложелтыя стѣны сообщали весьма пріятный тонъ простой внутренности и прекрасно согласовались съ румяными лицами и яркими жилетами прихожанъ. Кромѣ-того, въ алтарѣ виднѣлся малиновый цвѣтъ въ значительномъ изобиліи, такъ-какъ каѳедра и собственная скамья мистера Донниторна имѣли подушки изъ красиваго малиноваго сукна; и въ-заключеніе всей картины, тамъ была малиновая напрестольная пелена, вышитая золотыми лучами миссъ Лидіей собственноручно.
   Но даже и безъ малиноваго сукна впечатлѣніе было теплое и пріятное, когда мистеръ Ирвайнъ находился на каѳедрѣ, благосклонно окидывая взоромъ это простое собраніе дюжихъ стариковъ, съ согнутыми колѣнями и, можетъ-быть, плечами, но имѣвшихъ силу для подрѣзыванія изгородей и для перекрытія соломою крышъ; высокія здоровыя фигуры и грубо-очерченныя загорѣлыя лица каменотёсовъ и плотниковъ; съ полдюжины здоровыхъ фермеровъ съ ихъ семействами, имѣвшими щоки какъ яблоко; опрятныхъ старушекъ, по-большей-части женъ поселянъ, въ черныхъ шляпкахъ, изъ-подъ которыхъ незначительно выдавались края бѣлыхъ, какъ снѣгъ, чепчиковъ, и съ исхудалыми руками, голыми по-локоть, безстрастно сложенными на груди. Ибо никто изъ стариковъ не держалъ книгъ. Зачѣмъ имъ было держать ихъ? никто изъ нихъ не умѣлъ читать. Но они знали нѣсколько "добрыхъ словъ" наизусть, и ихъ изсохшія губы по временамъ молча шевелились, слѣдуя за службой, правда, безъ весьма-яснаго пониманія, но съ простою вѣрою въ то, что служба обладаетъ дѣйствительною силою отвратить зло и принести благословеніе. И теперь видны были всѣ лица, ибо всѣ встали -- маленькія дѣти на скамьяхъ, гладя черезъ спинку сѣрыхъ загороженныхъ скамеекъ -- между-тѣмъ какъ вечерній гимнъ добраго стараго епископа Кена запѣли однимъ изъ тѣхъ живыхъ псаломныхъ напѣвовъ, которые исчезли съ послѣднимъ поколѣніемъ приходскихъ священниковъ и хорныхъ приходскихъ дьячковъ Мелодіи вымираютъ, какъ свирѣль Пана, съ людьми, любящими эти мелодіи и внимающими имъ. Адамъ не находился сегодня на своемъ обычномъ мѣстѣ между, пѣвчими, ибо онъ сидѣлъ со своею матерью и Сетомъ, и съ удивленіемъ замѣтилъ, что Бартля Масси также не было здѣсь, что было тѣмъ пріятнѣе мистеру Джошуа Ранну, издававшему свои басовыя ноты съ необыкновеннымъ удовольствіемъ и бросавшему особенный лучъ строгости во взглядахъ, которые обращалъ сверхъ своихъ очковъ на диссидента Вилля-Маскри.
   Я умоляю васъ вообразить себѣ, какъ мистеръ Ирвайнъ осматриваетъ это зрѣлище, въ своемъ обширномъ бѣломъ стихарѣ, который такъ шелъ ему, съ напудренными, откинутыми назадъ волосами, съ яркимъ темнымъ цвѣтомъ лада и тонко-очерченными ноздрями и верхнею губою; ибо въ этомъ кроткомъ, но тѣмъ не менѣе проницательномъ выраженіи лица была извѣстная добродѣтель, какъ во всѣхъ лицахъ людей, въ которыхъ просвѣчиваетъ благородная душа. И надъ всѣмъ разстилалось очаровательное сіяніе іюньскаго солнца, проникавшее сквозь старинныя окна, съ ихъ различными желтыми, красными и синими стеклами, бросавшими пріятные оттѣнки цвѣтовъ на противоположную стѣну.
   Я думаю, когда мистеръ Ирвайнъ осматривался кругомъ сегодня, его глаза остановились на минуту долѣе обыкновеннаго на квадратной скамейкѣ, занимаемой Мартиномъ Пойзеромъ и его семействомъ. Впрочемъ, тутъ была еще другая пара темныхъ глазъ, находившая невозможнымъ не обратиться туда и не отдыхать на предметѣ въ розовомъ и бѣломъ цвѣтахъ. Но Гетти въ эту минуту не озабочивалась никакими взглядами; вся она была погружена въ мысли о томъ, что Артуръ Донниторнъ скоро войдетъ въ церковь, такъ-какъ экипажъ долженъ быть навѣрно у церковной ограды въ это время. Она ни разу не видѣла его съ того времени, какъ разсталась съ нимъ въ лѣсу въ четвергъ вечеромъ и -- о! какъ продолжительно показалось ей это время. Все шло тѣмъ же порядкомъ, какъ всегда, съ того вечера: чудеса, случившіяся тогда, не повлекли за собою никакихъ перемѣнъ; они походили на сновидѣніе. Когда она услышала, что церковная дверь повернулась на петляхъ, то ея сердце забилось такъ сильно, что она не рѣшилась поднять глазъ. Она чувствовала, что ея тёгка дѣлала книксенъ, и сама она присѣла. То былъ непремѣнно старый мистеръ Донниторнъ; онъ всегда входилъ первый, морщинистый, коротенькій старичокъ, окидывавшій кругомъ близорукими глазами кланявшееся и присѣдавшее собраніе; потомъ, она знала, проходила миссъ Лидія, и хотя Гетти такъ охотно любила смотрѣть на ея модную небольшую шляпку, напоминавшую совокъ, окруженную гирляндою изъ небольшихъ розъ, но сегодня она и не вспомнила о ней. Но больше не дѣлали книксеновъ -- нѣтъ, онъ не шелъ; она вполнѣ чувствовала, что никто больше не проходилъ въ дверь отгороженнаго мѣста, кромѣ черной шляпки экономки и великолѣпной соломенной шляпки горничной леди, шляпки, нѣкогда принадлежавшей миссъ Лидіи, и потомъ еще напудренныхъ головъ буфетчика и лакея. Нѣтъ, его не было тамъ; она, однакожъ, посмотритъ теперь, она, можетъ-быть, ошиблась: ибо, какъ бы то ни было, она вѣдь еще не смотрѣла. Такимъ -- образомъ, Гетти подняла вѣки и робко взглянула на огороженное мѣсто съ подушками близь алтаря: тамъ не было никого, кромѣ стараго мистера Донниторна, протиравшаго очки бѣлымъ платкомъ, и миссъ Лидіи, открывавшей большой съ золотымъ обрѣзомъ молитвенникъ. Перенесть холодное, обманутое ожиданіе было слишкомъ-тяжело; она чувствовала, что начинала блѣднѣть; ея губы дрожали; она готова была заплакать О! что ей было дѣлать? Всѣ узнали бы причину; они узнали бы, отчего она плакала? оттого, что тамъ не было Артура. И она знала, что мистеръ Крегъ, съ чуднымъ тепличнымъ цвѣткомъ въ ветлѣ сюртука, смотрѣлъ на нее во всѣ глаза. Страшно-долго тянулась служба, прежде чѣмъ начался Сѵмволъ Вѣры, когда она могла стать на колѣни. Двѣ крупныя слезы скатились тогда, но никто не видѣлъ ихъ, кромѣ добродушной Молли, ибо ея тётка и дядя стояли за колѣняхъ, повернувшись къ ней спиною. Молли, будучи не въ состояніи вообразить себѣ какую-нибудь другую причину слезъ въ церкви, кромѣ слабости, о которой она знала какъ-то неясно, по преданію, вытащила изъ кармана небольшую, странной формы плоскую синюю сткляночку, и съ большимъ трудомъ вытащивъ пробку, ткнула узкимъ горлышкомъ въ ноздри Гетти. "Это не пахнетъ", сказала она шопотомъ, думая, что въ этомъ-то и заключалось большое преимущество старыхъ солей надъ свѣжими: "онѣ приносили вамъ пользу, не производя непріятнаго впечатлѣнія на носъ". Гетти съ сердцемъ оттолкнула стклянку; но этотъ небольшой порывъ гнѣва произвелъ то дѣйствіе, какого не произвели бы соли: онъ побудилъ ее отереть слѣды слезъ и употребить всю силу къ тому, чтобъ унять ихъ. Тщеславная природа Гетти имѣла извѣстную силу: она скорѣе рѣшилась бы перенесть что-нибудь, чѣмъ подвергнуться насмѣшкамъ или сдѣлаться предметомъ другихъ чувствъ, а не восхищенія; она скорѣе вонзила бы собственныя ногти въ нѣжное тѣло, чѣмъ выдала тайну, которую хотѣла скрыть отъ людей.
   Что за колебанія происходили въ ея озабоченныхъ мысляхъ и чувствахъ тогда, какъ мистеръ Ирвайнъ произносилъ умилительное отпущеніе, ибо ея слухъ былъ мертвъ, какъ во время отпущенія, такъ и во время всѣхъ молитвъ, слѣдовавшихъ за нимъ. Досада была очень-недалека отъ обманутаго ожиданія, и она вскорѣ одержала побѣду надъ догадками, которыя могло изобрѣсти ея мелочное остроуміе для объясненія отсутствія Артура, въ томъ предположеніи, что онъ дѣйствительно хотѣлъ придти, дѣйствительно хотѣлъ снова видѣть ее. И въ это время она машинально встала, такъ -- какъ всѣ прихожане встали; на щеках снова показался еще увеличившійся румянецъ, ибо она составляла про себя мелочныя, исполненныя негодованія рѣчи, говоря, что она ненавидитъ Артура за то, что онъ заставляетъ ее страдать такимъ образомъ; она желала, чтобъ и онъ страдалъ такъ же. А между-тѣмъ, когда въ ея душѣ происходило это эгоистическое волненіе, ея глаза были опущены на молитвенникъ и вѣки съ ихъ темною бахромою казались столь же прекрасными, какъ всегда. Такъ думалъ Адамъ Бидъ, посмотрѣвшій на нее въ минуту, когда поднялся съ колѣнъ.
   Но мысли Адама о Гетти не сдѣлали его невнимательнымъ къ службѣ; скорѣе онѣ сливались со всѣми другими глубокими чувствами, которымъ церковная служба въ этотъ день служила проводникомъ: такъ нѣкоторое сознаніе всего нашего прошедшаго и нашего воображаемаго будущаго всегда сливается въ моменты нашей сильно-возбужденной чувствительности. А для Адама церковная служба была лучшимъ проводникомъ, который онъ могъ только найдти его для смѣненнаго сожалѣнія, любви и самоотверженія; взаимный обмѣнъ жалобъ, умоляющихъ о помощи, съ порывами вѣры и восхваленія, повторяющіеся отвѣты и простой ритмъ избранныхъ мѣстъ священнаго писанія, казалось, говорили его сердцу такимъ образомъ, какъ никакая другая форма богослуженія; подобно тому, какъ первымъ христіанамъ, поклонявшимся Богу съ самаго дѣтства въ подземныхъ пещерахъ, свѣтъ факеловъ и глубокій мракъ должны были, повидимому, дѣлать болѣе осязательнымъ божественное присутствіе, чѣмъ языческій дневный свѣтъ улицъ. Тайна нашихъ волненій никогда не заключается въ какомъ-нибудь простомъ предметѣ, а въ его тонкихъ отношеніяхъ къ нашимъ прошедшимъ чувствамъ: не удивительно, что тайна ускользаетъ отъ взора несочувствующаго наблюдателя, который съ такою же пользою надѣлъ бы очки, чтобъ различить запахъ.
   Но существовала одна причина, по которой даже случайный посѣтитель нашелъ бы службу въ геслопской церкви болѣе впечатлительной, чѣмъ въ большей части другихъ деревенскихъ закоулковъ въ государствѣ -- причина, которой, я увѣренъ, вы нисколько не подозрѣваете. Это было чтеніе нашего знакомца Джошуа Ранна. Гдѣ этотъ добры башмачникъ научился читать -- это оставалось тайною даже для его самыхъ короткихъ знакомыхъ. Какъ бы тамъ ни было, я полагаю, однакожь, что онъ главнѣйшимъ образомъ получилъ эту способность отъ природы, пролившей нѣкоторое музыкальное чувство въ эту честную, занятую собою душу, подобно тому, какъ и до него она проливала такія же чувства въ другія узкія души. Она, по-крайней-мѣрѣ, подарила его прекраснымъ басомъ и музыкальнымъ ухомъ; но я не могу положительно сказать: этого одного было достаточно, чтобъ внушить ему роскошный пѣвучій голосъ, въ который онъ облекалъ свои отвѣты. Я могу сравнить его переходъ отъ роскошнаго, глубокаго форте къ меланхолическому кадансу, замиравшему при концѣ послѣдняго слова въ нѣкотораго рода слабый отголосокъ, подобно замирающимъ вибраціямъ прекрасной віолончели; я могу сравнить этотъ переходъ, въ его сильной спокойной меланхоліи, только съ порывомъ и кадансомъ осенняго вѣтра между сучьями Можетъ показаться страннымъ, что я выражаюсь о чтеніи приходскаго дьячка такимъ образомъ, дьячка въ ржавыхъ очкахъ, съ щетинистыми волосами, съ большимъ затылкомъ и выдающимся тѣменемъ..... Но таковъ образъ дѣйствія природы: джентльмену съ блистательной физіономіей и съ поэтическими стремленіями она позволяеть пѣть не въ тонъ и оставляетъ его въ совершенномъ невѣдѣніи о томъ, а между-тѣмъ заботится, чтобъ какой-нибудь простакъ, напѣвающій балладу въ углу кабачка, соблюдалъ свои интервалы такъ же вѣрно, какъ птичка.
   Самъ Джошуа не столько гордился своимъ чтеніемъ, какъ пѣніемъ, и всегда съ чувствомъ увеличенной важности переходилъ отъ каѳедры къ хорамъ. Тѣмъ болѣе еще въ тотъ день: то былъ особенный случай; ибо старикъ, коротко-извѣстный всему приходу, умеръ горестнымъ образомъ -- не на постели. Такое обстоятельство производило на крестьянина самое грустное впечатлѣніе; а теперь слѣдовало пѣть погребальный псаломъ по случаю его внезапной кончины. Кромѣ-того, Бартля Масси не было въ церкви, и важность Джошуа въ хорѣ не подвергалась затмѣнію. Пѣли торжественную минорную пѣснь. Звуки стараго псалма заключаютъ въ себѣ много жалобъ, и слова:
  
   "Thou sweep'st us off is with а flood;
   We vanish hence like dreams"... (*)
   (*) Какъ потокомъ стираешь ты насъ съ земли, и мы исчезаемъ съ этого свѣта какъ сновидѣнія.
  
   казалось, ближе обыкновеннаго примѣнялись къ смерти бѣднаго Матвѣя. Мать и сыновья слушали каждый изъ нихъ съ особенными чувствами. Лисбетъ имѣла неопредѣленную вѣру въ то, что псаломъ принесетъ пользу ея мужу; онъ составлялъ часть приличныхъ похоронныхъ обрядовъ, и она думала, что лишить его этой части было гораздо-хуже, нежели причинять ему множество непріятныхъ дней при жизни. По ея мнѣнію, чѣмъ больше говорили о ея мужѣ, тѣмъ больше, значитъ, дѣлали для него, тѣмъ ближе, конечно, онъ былъ къ спасенію. Бѣдная Лисбетъ имѣла неясное сознаніе, что человѣческая любовь и состраданіе служатъ основаніемъ вѣры въ другую любовь. Сетъ, котораго легко было тронуть, проливалъ слезы и старался припомнить (какъ онъ безпрестанно дѣлалъ послѣ смерти отца) все слышанное имъ о томъ, что одинъ моментъ сознанія могъ быть въ послѣднюю минуту моментомъ прощенія и примиренія; ибо въ самомъ псалмѣ, который пѣли, не было ли написано: "божественныя дѣла не измѣряются и не ограничиваются временемъ?" Адамъ прежде всегда могъ пѣть псаломъ вмѣстѣ съ прочими. Онъ вынесъ много безпокойствъ и огорченій съ-тѣхъ-поръ, какъ пересталъ быть мальчикомъ; но это была первая печаль, лишившая его голоса, и, довольно-странно, эта печаль происходила отъ того, что главный источникъ его прошлыхъ безпокойствъ и огорченій исчезъ отъ него навѣки. Ему не удалось пожать руку отцу передъ разлукою и сказать: "Отецъ, ты знаешь, что все было хорошо между нами; я никогда не забывалъ, чѣмъ обязанъ тебѣ съ самаго дѣтства. Прости мнѣ, если я иногда бывалъ слишкомъ-горячъ и вспыльчивъ". Въ тотъ день Адамъ мало думалъ о тяжкомъ трудѣ и заработкѣ, которыми онъ жертвовалъ своему отцу: его мысли безпрестанно приводили ему на память, что долженъ былъ чувствовать старикъ въ минуты униженія, когда склонялъ голову подъ выговорами сына. Когда мы видимъ, что наше негодованіе переносится съ покорнымъ безмолвіемъ, то мы склонны чувствовать угрызенія сомнѣнія впослѣдствіи относительно нашего собственнаго великодушія, и даже справедливости, тѣмъ-болѣе когда предметъ нашего негодованія сталъ навѣки безмолвенъ, и мы видѣли его лицо въ послѣдній разъ во всемъ смиреніи смерти.
   "Увы! я всегда былъ слишкомъ-жестокъ" думалъ Адамъ. "Это весьма-дурной недостатокъ во мнѣ, что я такъ горячъ и нетерпѣливъ съ людьми, когда они поступаютъ дурно, и мое сердце закрывается для нихъ, такъ-что я не могу переселить себя и простить имъ. Я довольно-ясно вижу, что въ моей душѣ больше гордости, нежели любви; я скорѣе тысячу разъ ударилъ бы молоткомъ для отца, нежели принудилъ бы себя сказать ему ласковое слово. Да и къ этимъ ударамъ присоединялось много гордости и гнѣва, такъ-какъ дьяволъ непремѣнно хочетъ участвовать и въ томъ, что мы называемъ нашими обязанностями, также точно, какъ въ нашихъ грѣхахъ. Можетъ-быть, лучшія вещи, которыя я дѣлалъ въ жизни, было мнѣ легче всего исполнить. Мнѣ всегда было легче работать, нежели сидѣть спокойно; но самымъ важнымъ подвигомъ для меня было бы побѣдить мою собственную волю и гнѣвъ и прямо противодѣйствовать моей собственной гордости. Мнѣ кажется теперь, что, еслибъ я нашелъ отца дома сегодня вечеромъ, я обошелся бы съ нимъ иначе; впрочемъ, какъ знать, можетъ -- быть, ничто не было бы для насъ урокомъ, еслибъ не случалось слишкомъ-поздно. Хорошо, еслибъ мы почувствовали, что жизнь есть счетъ, который мы не можемъ передѣлать вторично; дѣйствительно мы не можемъ дѣлать никакихъ исправленій на этомъ свѣтѣ, точно такъ, какъ не можемъ исправить ошибку въ вычитаніи, сдѣлавъ вѣрно сложеніе".
   Вотъ была тоническая нота, къ которой безпрестанно возвращались мысли Адама послѣ смерти отца, и торжественный скорбный напѣвъ похороннаго псалма производилъ только то дѣйствіе, что прежнія мысли возвращались съ новою силою. Такое дѣйствіе имѣла и проповѣдь, которую выбралъ мистеръ Ирвайнъ по случаю погребенія Матвѣя. Въ ней коротко и просто пояснялись слова: "Среди жизни мы находимся въ смерти", только настоящую минуту мы можемъ назвать своею собственною для совершенія дѣяній милосердія, правдивой взаимности и семейной любви. Все это весьма-старыя истины; но то, что мы считали самою старою истиною, становится для насъ самою поразительною на той недѣлѣ, когда мы смотрѣли на мертвое лицо человѣка, составлявшаго часть нашей собственной жизни. Ибо если люди хотятъ произвести на насъ впечатлѣніе дѣйствіемъ новаго и удивительно-яркаго свѣта; развѣ они не заставляютъ его падать на самые знакомые для насъ предметы, чтобы мы могли измѣрить его яркость, сравненіемъ съ прежнею неясностью этихъ предметовъ?
   Затѣмъ наступила минута послѣдняго благословенія, когда тѣ вѣчно-высокія слова: "Миръ Божій, превосходящій всякое пониманіе", казалось, сливались съ спокойнымъ сіяніемъ вечерняго солнца, падавшимъ на склоненныя головы собранія. Затѣмъ всѣ тихо встали; матери стали завязывать шляпки у маленькихъ дѣвочекъ, спавшихъ во время проповѣди; отцы собирали молитвенники. Наконецъ всѣ устремились чрезъ старую арку прохода на зеленѣвшее кладбище, и тутъ начались разговоры между сосѣдями, ихъ простыя вѣжливости и приглашенія къ чаю. Въ воскресенье всякій былъ готовъ принять гостя: вѣдь въ этотъ день всѣ должны быть въ лучшихъ платьяхъ и въ лучшемъ расположеніи духа.
   Мистеръ и мистрисъ Пойзеръ остановились на минуту у церковной ограды: они ждали, когда подойдетъ къ нимъ Адамъ, такъ-какъ они были бы недовольны, еслибъ ушли, не сказавъ ласковаго слова вдовѣ и ея сыновьямъ.
   -- Ну, мистрисъ Бидъ, сказала мистрисъ Пойзеръ, когда онѣ пошли вмѣстѣ:-- вы должны успокоиться: мужья и жены должны быть и тѣмъ довольны, что они воспитали дѣтей и дожили до сѣдыхъ волосъ.
   -- Конечно, конечно, сказалъ мистеръ Пойзеръ:-- конечно, имъ не придется тогда и долго ждать другъ друга. А вамъ Богъ далъ двухъ самыхъ молодцеватыхъ въ нашей странѣ сыновей; и это вовсе не удивительно, потому-что я помню бѣднаго Матвѣя красивымъ широкоплечимъ малымъ, какого только можно себѣ вообразить; а что до васъ какается, мистрисъ Бидъ, то вы держитесь гораздо-прямѣе, нежели половина нашихъ молодыхъ теперешнихъ женщинъ.
   -- Эхъ! сказала Лисбетъ:-- мало проку въ томъ, что глиняное блюдо хорошо на видъ, если оно разбито пополамъ. Чѣмъ скорѣе положатъ меня подъ тернъ, тѣмъ лучше. Кому я полезна теперь?
   Адамъ никогда не обращалъ вниманія на мелочныя несправедливыя жалобы своей матери; но Сетъ сказалъ:
   -- Нѣтъ, матушка, ты не должна говорить такимъ образомъ. У твоихъ сыновей никогда не будетъ другой матери.
   -- Это правда, мой милый, это правда, сказалъ мистеръ Пойзеръ -- и мы дурно поступаемъ, предаваясь печали, мистрисъ Бидъ Вѣдь это все-равно что дѣти, которыя плачутъ, когда отцы и матери отнимаютъ у нихъ какія-нибудь вещи. Тотъ, кто надъ нами, знаетъ лучше насъ.
   -- Ахъ! сказала мистрисъ Пойзеръ: -- и мы не должны никогда ставить умершихъ надъ живыми. Всѣ мы умремъ въ свое время, я полагаю, а потому лучше было бы, еслибъ люди обращались съ нами лучше при нашей жизни, а не начинали бы тогда, когда ужь насъ не станетъ на этомъ свѣтѣ. Мало пользы поливать прошлогодній урожай.
   -- Ну, Адамъ, сказалъ мистеръ Пойзеръ, чувствуя, что слова жены, какъ обыкновенно, были скорѣе рѣзки, нежели успокоительны, и что хорошо было бы перемѣнить предметъ разговора:-- я надѣюсь, что вы теперь опять извѣстите насъ. Мнѣ ужь давно не удавалось поболтать съ вами, да вотъ и хозяйка хочетъ видѣть васъ и спросить, что можно сдѣлать съ ея самопрялкою; недавно сломалась... немалаго труда будетъ стоить починить ее; тамъ немного понадобится токарная работа. Вѣдь вы постараетесь скоро придти къ намъ -- не правда-ли?
   Мистеръ Пойзеръ, говоря это, остановился и посмотрѣлъ вокругъ себя, будто для того, чтобъ увидѣть, гдѣ была Гетти; ибо дѣти убѣжали впередъ. Гетти не оставалась безъ собесѣдника; притомъ же на ней было розоваго и бѣлаго цвѣтовъ болѣе обыкновеннаго; она держала въ рукѣ чудный розовый съ бѣлымъ тепличный цвѣтокъ съ весьма -- длиннымъ именемъ... шотландскимъ именемъ, по-крайней-мѣрѣ она, такъ думала, такъ какъ говорили, что мистеръ Крегъ садовникъ былъ шотландецъ. Пользуясь благопріятнымъ случаемъ, Адамъ также посмотрѣлъ вокругъ себя, и, я увѣренъ, вы не станете требовать, чтобъ онъ почувствовалъ огорченіе, когда подмѣтилъ выраженіе неудовольствія на лицѣ Гетти въ то время, какъ она слушала пустую болтовню садовника. А между-тѣмъ въ душѣ своей она радовалась тому, что онъ былъ при ней: она, можетъ-быть, узнаетъ отъ него какимъ образомъ случилось, что Артуръ не пришелъ въ церковь. Она, впрочемъ, не хотѣла прямо обратиться къ нему съ вопросомъ, а надѣялась, что и безъ того получитъ свѣдѣніе; ибо мистеръ Крегъ, какъ человѣкъ, стоявшій выше другихъ, очень любилъ сообщать свѣдѣнія.
   Мистеру Крегу никогда и въ голову не приходило, что его разговоръ и ухаживанье могли быть холодно приняты; ибо даже самый свободно-мыслящій и широкій умъ не всегда въ состояніи перемѣнить свою точку зрѣнія далѣе извѣстныхъ предѣловъ; никто изъ насъ не можетъ знать, какое впечатлѣніе мы производимъ на бразильскихъ обезьянъ слабаго ума... можетъ-быть, онѣ едва-ли видятъ въ насъ что-нибудь особенное. Сверхъ-того, мистеръ Крегъ былъ человѣкъ съ воздержными страстями и уже десятый годъ медлилъ разрѣшить себѣ относительныя преимущества брачной и холостой жизни. Правда, что, по временамъ, когда онъ нѣсколько разгорячался отъ лишняго стакана грога, слышали, какъ онъ говорилъ о Гетти: "дѣвушка, пожалуй, хоть куда" и "человѣкъ могъ бы сдѣлать и хуже"; но при веселомъ случаѣ мужчины бываютъ склонны выражать свои мнѣнія гораздо-сильнѣе.
   Мартинъ Пойзеръ держалъ мистера Крега въ чести, какъ человѣка, "знавшаго свое дѣло" и обладавшаго большими свѣдѣніями относительно различныхъ грунтовъ и унавоживанія; но за то онъ не пользовался большою милостью мистрисъ Пойзеръ, которая не разъ говорила мужу на-единѣ: "Ужь ты черезчуръ расположенъ къ мистеру Крегу; что жь до меня, то, по моему мнѣнію, онъ очень-похожъ на пѣтуха, который думаетъ, что солнце восходитъ только для того, чтобъ услышать, какъ онъ кричитъ". Впрочемъ, мистеръ Крегъ былъ достойный уваженія садовникъ, и нельзя сказать, чтобъ неосновательно былъ о себѣ высокаго мнѣнія. У него были также высокія плечи и выдававшіяся скулы; когда онъ шелъ, то нѣсколько наклонялъ голову, держа руки въ карманахъ своихъ панталонъ. Кажется, только его родословная пользовалась преимуществомъ быть шетландскою, а не его воспитаніе; ибо, за исключеніемъ того, что онъ нѣсколько-тверже выговаривалъ букву р, его выговоръ немногимъ отличался отъ діалекта, на которомъ говорили люди въ Ломшейрѣ, окружавшіе его. Но всякій садовникъ -- шотландецъ, также, какъ всякій французскій учитель -- парижанинъ.
   -- Ну, мистеръ Пойзеръ, сказалъ онъ, прежде чѣмъ добрый, тяжелый на подъемъ фермеръ имѣлъ время заговорить:-- я думаю, что вы не перевезете вашего сѣна завтра: барометръ показываетъ перемѣну, и вы можете повѣрить мнѣ на-слово, что не пройдетъ и двадцати-четырехъ часовъ, какъ у насъ будетъ еще дождь. Видите эту темносинюю тучу вонъ тамъ, на горизонтѣ... вы знаете, что такое горизонтъ: тамъ гдѣ, земля и небо сходятся вмѣстѣ.
   -- Да, да, я вижу тучу, сказалъ мистеръ Пойзеръ:-- горизонтъ или не горизонтъ. Она находится прямо надъ полемъ Майка-Гольдсворта, находящимся подъ паромъ, а вѣдь это скверное поле.
   -- Ну, вы запомните мои слова, что эта туча разстелется по всему небу скорѣе, чѣмъ вы успѣете закрыть одинъ изъ вашихъ стоговъ сѣна. Великое дѣло изучить видъ облаковъ. Слава Богу! метеорологическіе альманахи не могутъ научить меня ничему; напротивъ, я могъ бы передать прекрасныя вещи составителямъ, еслибъ только они обратились ко мнѣ. А какъ вы поживаете, мистрисъ Пойзеръ?... небойсь, думаете скоро собирать красную смородину. Я посовѣтовалъ бы вамъ собрать ее пораньше, аока она еще не перезрѣла, особенно при такой погодѣ, какой мы можемъ ожидать. А вы какъ поживаете, мистрисъ Бидъ? продолжалъ мистеръ Крегъ, не останавливаясь, и кивнувъ мимоходомъ головою Адаму и Сету.-- Надѣюсь, что вамъ пришлись по вкусу шпинатъ и крыжовникъ, что я послалъ вотъ намѣдни къ вамъ съ Честеромъ. Если вамъ еще понадобится какая-нибудь зелень, пока вы еще не забыли своего горя, то вы знаете, куда обратиться за ней. Всѣмъ извѣстно, что я ничего не даю другимъ даромъ; когда я снабдилъ домъ всѣми припасами, то садъ остается мнѣ для собственныхъ спекуляцій... старый сквайръ нескоро достанетъ другаго человѣка, который годился бы на это дѣло, ужь не говоря о томъ, захочетъ ли кто взять это мѣсто. Могу вамъ доложить, я хорошо веду свои разсчеты, чтобъ навѣрное получить обратно деньги, которыя плачу сквайру. Хотѣлъ бы я посмотрѣть, видятъ ли нѣкоторые изъ тѣхъ, что вотъ пишутъ альманахи, такъ далеко предъ своимъ носомъ, какъ приходится дѣлать мнѣ ежегодно?
   -- Ну, они, однакожь, видятъ довольно-далеко, сказалъ мистеръ Пойзеръ, довольно-смиреннымъ тономъ, наклонивъ голову на сторону.-- Ну, могло ли быть что-нибудь вѣрнѣе этого изображенія пѣтуха съ огромными шпорами, у котораго голова сбита долой якоремъ, а позади его стрѣльба и корабли? Эта картина была сдѣлана передъ Рождествомъ, и вотъ по ней все сбылось такъ же вѣрно, какъ по словамъ священнаго писанія. Пѣтухъ -- Франція, а якорь -- Нельсонъ, и они предсказали намъ все это раньше.
   -- Ни... и... и! сказалъ мистеръ Крегъ.-- Тутъ не зачѣмъ видѣть далеко передъ собою для того, чтобъ знать, что англичане побьютъ французовъ. Я знаю изъ вѣрнаго источника, что если французъ пяти футовъ-величины, то ужь онъ считается великъ ростомъ, и они живутъ-то по-большей-части все на жиденькомъ. Я знаю человѣка, у котораго отецъ имѣетъ прекрасныя свѣдѣнія касательно французовъ. Мнѣ хотѣлось бы знать, что могли бы сдѣлать эти стрекозы противъ такихъ красивыхъ молодцовъ, какъ нашъ молодой капитанъ Артуръ. Французъ остолбенѣлъ бы непремѣнно только при видѣ его; вѣдь у него рука-то толще тѣла француза -- готовъ побожиться: они зашнуровываютъ себя въ корсетъ, и имъ это ни почемъ, такъ-какъ у нихъ нѣтъ ничего внутри.
   -- А гдѣ же капитанъ? Онъ сегодня не былъ въ церкви, сказалъ Адамъ -- Я разговаривалъ съ нимъ еще въ пятницу, и онъ не сказалъ мнѣ, что уѣдетъ.
   -- О! онъ отправился ненадолго въ Игльдель поудить. Я полагаю, онъ возвратится черезъ нѣсколько дней, потому-что долженъ присутствовать при устройствѣ и приготовленіяхъ ко дню своего совершеннолѣтія тридцатаго іюля. Но онъ, по временамъ, очень охотно уѣзжаетъ куда-нибудь. Онъ да старый сквайръ идутъ другъ къ другу, какъ морозъ и цвѣты.
   Мистеръ Крегъ засмѣялся и медленно прищурилъ глаза, сдѣлавъ послѣднее замѣчаніе; но разговоръ не продолжался, ибо они въ то время подошли къ повороту дороги, гдѣ Адамъ долженъ былъ проститься со своими спутниками. Садовнику нужно было бы также поворотить по тому же направленію, еслибъ онъ не принялъ приглашенія къ чаю отъ мистера Пойзера. Мистрисъ Пойзеръ, съ своей стороны, повторила приглашеніе, потому-что сочла бы глубокимъ безчестьемъ нерадушно принимать въ своемъ домѣ: личное расположеніе или нерасположеніе не должны были вмѣшиваться въ этотъ священный обычаи. Притомъ же мистеръ Крегъ всегда былъ чрезвычайно-вѣжливъ съ семействомъ на господской мызѣ, и мистрисъ Пойзеръ, не задумываясь, объявляла, что "она ничего не можетъ сказать противъ него; жаль только, что его нельзя было снова высидѣть и высидѣть иначе".
   Такимъ образомъ Адамъ и Сетъ съ матерью, шедшею между ними, повернули по дорогѣ внизъ въ долину и потомъ снова поднялись къ старому дому, гдѣ грустное воспоминаніе заняло мѣсто весьма-продолжительнаго безпокойства, гдѣ Адаму уже никогда не нужно будетъ спрашивать, когда возвратится домой: "гдѣ отецъ?"
   А другое семейное общество, имѣвшее мистера Крега собесѣдникомъ, возвратилось къ пріятному веселому дому на господской мызѣ -- всѣ съ спокойными чувствами, исключая Гетти, знавшёй теперь, куда отправился Артуръ, но находившейся только еще въ большемъ смущенія и безпокойствѣ. Казалось, его отсутствіе было совершенно добровольное; ему ненужно было уѣхать; онъ не уѣхалъ бы, еслибъ желалъ видѣть ее. Она болѣзненно сознавала, что никакая участь не будетъ для нея снова пріятною, если не сбудется мечта, которой поддалась она въ четвергъ вечеромъ; и въ эту минуту унылаго, истиннаго, леденящаго сомнѣнія и досады, она раздумывала о возможности снова быть съ Артуромъ, встрѣтить его полный любви взоръ и слышать его нѣжныя слова, и раздумывала съ тѣмъ горячимъ желаніемъ, которое можно назвать возрастающею болью страсти.
  

XIX.
Рабочій день Адама.

   Несмотря на пророчество мистера Крега, темносиняя туча разсѣялась, не произведя послѣдствій, которыми стращалъ садовникъ.
   -- Погода, замѣтилъ онъ на другое утро:-- погода, видите ли, вещь очень-щёкотливая, и иногда дуракъ потрафитъ, а умный человѣкъ ошибется; вотъ отчего и альманахамъ вѣрятъ столько. Это одна изъ тѣхъ случайностей, которыми дураки наживаются.
   Это безразсудное поведеніе погоды, однакожь, могло не понравиться во всемъ Геслопѣ одному только мистеру Крегу. Всѣ руки должны были приняться за работу на лугахъ въ это утро, какъ только поднялась роса; жены и дочери дѣлали двойную работу во всѣхъ фермахъ, чтобъ служанки могли подать помощь при разбрасываніи сѣна; и когда Адамъ шёлъ по тропинкамъ, неся на плечахъ корзинку съ инструментами, то до него долетали звуки шутливой болтовни и звонкаго хохота изъ-за изгородей. Шутливая болтовня работниковъ на сѣнокосѣ слышится пріятнѣе всего въ нѣкоторомъ разстояніи; какъ неуклюжіе колокольчики, привязанные къ шеѣ у коровъ, она имѣетъ грубый звукъ при приближеніи къ ней, и даже болѣзненно оскорбляетъ вашъ слухъ; но если слышать болтовню издалека, то она весьма-мило сливается съ другими радостными звуками природы. Мускулы людей движутся лучше, когда ихъ душа предается веселой музыкѣ, хотя ихъ веселье бѣднаго, неопредѣленнаго рода, вовсе не похожее на веселье птицъ.
   Кажется, въ лѣтній день самое веселое время то, когда теплота солнца только-что начинаетъ торжествовать надъ свѣжестью утра, когда остается еще немного утренней свѣжести, чтобъ одолѣть лѣность, вкрадывающуюся въ насъ подъ очаровательнымъ вліяніемъ теплоты. Причина, заставившая Адама идти въ это время по тропинкамъ, состояла въ томъ, что онъ долженъ былъ работать весь день въ одномъ загородномъ домѣ, миляхъ въ трехъ разстоянія, который надобно было привести въ порядокъ для сына сквайра, жившаго по сосѣдству; и съ ранняго утра онъ занимался укладываніемѣ панелей, дверей и каминныхъ наличниковъ на телегу, отправившуюся уже впередъ, между-тѣмъ какъ Джонатанъ Берджъ самъ поѣхалъ на мѣсто верхомъ, чтобъ ожидать прибытія вещей и руководить работниками.
   Эта небольшая прогулка была для Адама отдыхомъ, и онъ безсознательно находился подъ очарованіемъ минуты. У него на сердцѣ было лѣтнее утро, и онъ видѣлъ Гетти въ солнечномъ сіяніи, въ солнечномъ сіяніи безъ ослѣпительнаго блеска... съ косвенными лучами, мерцавшими между нѣжными тѣнями листьевъ. Ему казалось вчера, когда онъ подалъ ей руку при выходѣ изъ церкви, что на ея лицѣ выражалась меланхолическая нѣжность, какой онъ не видалъ прежде, и онъ видѣлъ въ этомъ признакъ, что она сочувствовала его семейному несчастію. Бѣдняжка! выраженіе меланхоліи происходило изъ совершенно-другаго источника; но какъ было ему знать это? Мы смотримъ на лицо миленькой женщины, которую любимъ, какъ смотримъ на лицо нашей матери земли и находимъ на немъ всякаго рода отвѣты на наше страстное желаніе. Адаму было невозможно не чувствовать, что случившееся въ послѣднюю недѣлю болѣе приблизило къ нему надежду на бракъ. До того времени онъ сильно чувствовалъ опасность, что какой-нибудь другой человѣкъ можетъ вмѣшаться тутъ и получить въ обладаніе сердце и руку Гетти, между-тѣмъ какъ онъ все еще находился въ такомъ положеніи, которое заставляло его отступать, лишь только онъ помышлялъ просить ее, чтобъ она приняла его предложеніе. Даже еслибъ у него и была твердая надежда, что она расположена къ нему -- а его надежда была далека отъ того, чтобъ быть твердою -- онъ былъ слишкомъ-сильно обремененъ другими требованіями, чтобъ заботиться, какъ должно, о домѣ для себя и Гетти, о такомъ домѣ, какимъ онъ могъ бы ожидать, что она будетъ довольна послѣ удобства и изобилія во всемъ на мызѣ. Подобно всѣмъ сильнымъ натурамъ, Адамъ довѣрялъ своимъ способностямъ, что, при помощи ихъ, онъ пріобрѣтетъ что-нибудь въ будущемъ; онъ вполнѣ чувствовалъ, что нѣкогда, если будетъ живъ, будетъ въ состояніи содержать семейство и проложитъ себѣ хорошій, широкій путь; но онъ имѣлъ слишкомъ-холодную голову, чтобъ не цѣнить вполнѣ препятствій, которыя слѣдовало преодолѣть. И время казалось было такъ продолжительно! А тамъ Гетти, какъ соблазнительное яблоко, висящее надъ стѣною фруктоваго сада, была на виду у всѣхъ, и всѣ желали обладать ею. Конечно, если она любитъ его очень-сильно, она согласится ждать его: но любитъ ли она его? Его надежды никогда не подымались такъ высоко, чтобъ онъ осмѣлился спросить ее о томъ. Онъ былъ довольно-проницателенъ и могъ замѣтить, что ея дядя и тётка ласково посмотрѣли бы на его предложеніе; и, дѣйствительно, безъ этого поощреній онъ никогда не рѣшился бы ходить такъ часто на мызу; но было невозможно придти къ несомнительнымъ заключеніямъ касательно чувствъ Гетти. Она была какъ кошечка и имѣла такую же, сводящую съ ума, красивую наружность, подъ которой не подразумѣвалось ничего для всякаго, кто приближался къ ней.
   Но теперь онъ совершенно-невольно думалъ, что былъ избавленъ отъ самой тяжелой части своего бремени и что даже въ концѣ будущаго года обстоятельства могутъ принять для него такой оборотъ, какой позволитъ ему подумать о женитьбѣ. Онъ зналъ, что, во всякомъ случаѣ, ему придется вынесть тяжелую борьбу съ своею матерью; она будетъ чувствовать ревность къ женѣ, какую бы онъ себѣ ни выбралъ, а въ-особенности она чувствовала нерасположеніе къ Гетти... можетъ-быть, безъ всякой другой причины, какъ подозрѣвая, что Гетти должна быть женщина, которую онъ избралъ. Онъ со страхомъ думалъ, что не будетъ годиться жить его матери въ одномъ домѣ съ нимъ, когда онъ женится; а между-тѣмъ, какъ ей покажется жестокимъ, если онъ будетъ просить ее оставить его! Да, много, очень-много непріятностей придется ему перенесть отъ матери; но въ этомъ случаѣ онъ долженъ будетъ доказать ей, что у него твердая воля... въ заключеніе, ей же будетъ лучше отъ этого. Что до него, то онъ хотѣлъ бы, чтобъ всѣ они жили вмѣстѣ, пока не женится Сетъ; а тогда могли бы сдѣлать небольшую пристройку къ старому дому, чтобъ у нихъ было больше мѣста. Онъ не хотѣлъ разставаться съ братомъ; съ самаго дня рожденія они ни разу не разставались болѣе, какъ на день.
   Лишь только Адамъ замѣтилъ, что его воображеніе стремилось впередъ такимъ образомъ, рисуя порядокъ вещей невѣрнаго будущаго, какъ онъ и наложилъ на себя узду. "Хорошую пристройку могу я сдѣлать, не имѣя ни кирпичей, ни лѣсу. Я долетѣлъ ужь, кажется, до чердака, а между-тѣмъ мнѣ не на что и фундаментъ-то рыть". Когда Адамъ былъ твердо убѣжденъ въ какомъ-нибудь предложеніи, то оно принимало форму правила въ его умѣ: это было знаніе, которое вело къ дѣйствію, такъ же точно, какъ знаніе, что сырость производитъ ржавчину. Можетъ-быть, въ этомъ лежала тайна жестокости, въ которой онъ винилъ себя: у него было слишкомъ-мало сочувствія къ слабости, впадающей въ ошибки вопреки предвидѣннымъ послѣдствіямъ. Безъ этого сочувствія откуда намъ имѣть въ достаточной степени терпѣнія и любви къ нашимъ спотыкающимся, падающимъ товарищамъ по длинному и перемѣнчивому пути? И только однимъ способомъ твердая рѣшительная душа можетъ научиться ему... обнимая фибрами своего сердца слабыхъ и заблуждающихся ближнихъ, такъ-что она должна принимать участіе не только во внѣшнихъ слѣдствіяхъ ихъ заблужденій, но и въ ихъ внутреннемъ страданіи. Это длинный и тяжкій урокъ, и Адамъ только теперь научился этому алфавиту съ внезапною смертью отца, которая, уничтоживъ въ одно мгновеніе все, что возбуждало его негодованіе, вдругъ наполнила его мысли воспоминаніемъ о томъ, что требовало его сожалѣнія и нѣжности.
   Но въ то утро размышленіями Адама руководила твердость его характера, а не сопряженная съ нею суровость. Онъ уже давно рѣшилъ въ своемъ умѣ, что поступилъ бы и дурно и безразсудно, женившись на цвѣтущей молодой дѣвушкѣ, пока у него не будетъ другой надежды, кромѣ той, что его нищета будетъ увеличиваться съ увеличеніемъ семейства. И его собственные заработки убавлялись постоянно, ужь не говоря о страшной убавкѣ денегъ за рекрута, замѣнившаго Сета въ милиціи, такъ-что у него не было на будущее время довольно денегъ, чтобъ снабдить нужнымъ даже небольшую хижину и отложить что-нибудь на черный день. Онъ, правда, надѣялся на то, что мало-по-малу станетъ тверже на ногахъ; но онъ не могъ довольствоваться неопредѣленною довѣренностью на руку и голову; ему нужно было принять рѣшительныя мѣры и тотчасъ же приняться за исполненіе ихъ. О товариществѣ съ Джонатаномъ Бёрджемъ нечего было и думать въ настоящее время... съ этимъ были сопряжены вещи, которыя онъ не могъ принять; но Адамъ думалъ, что онъ и Сетъ могли начать небольшое дѣло сами по себѣ, въ подмогу своимъ занятіямъ поденьщиковъ, закупая по небольшому запасу высшаго сорта дерева и приготовляя издѣлія домашней мебели, на которыя Адамъ былъ неистощимый мастеръ. Сетъ, работая отдѣльныя вещицы подъ руководствомъ Адама, могъ бы заработывать болѣе, нежели занимаясь поденною работою, а Адамъ, въ свободное время, могъ бы дѣлать тонкія вещицы, требовавшія особаго искусства. Деньги, заработанныя такимъ образомъ, съ хорошимъ жалованьемъ, которое онъ получалъ какъ главный работникъ, скоро дали бы имъ возможность достигнуть благосостоянія, взявъ въ соображеніе, что они теперь могли жить весьма-бережливо. Лишь только этотъ незначительный планъ образовался въ его мысляхъ, какъ Адамъ ужь началъ заниматься вычисленіемъ лѣса, который придется купить, и припоминаніемъ особенныхъ предметовъ мебели, за которые нужно будетъ приняться прежде всего; такъ, напримѣръ, за кухонный шкапъ его собственнаго изобрѣтенія, съ такимъ замысловатымъ устройствомъ выдвижныхъ дверей и задвижекъ, съ столь-удобными углубленіями для помѣщенія хозяйственныхъ запасовъ, и въ такомъ симетрическомъ размѣрѣ во всемъ для глаза, что всякая хорошая хозяйка пришла бы въ восхищеніе отъ него и обнаружила всѣ степени меланхолическаго страстнаго желанія, пока мужъ ее не обѣщалъ бы купить для нея такой шкапъ. Адамъ рисовалъ себѣ мистрисъ Пойзеръ, разсматривающую шкапъ своимъ острымъ взглядомъ и тщетно старающуюся найти въ немъ какой-либо недостатокъ, и, конечно, рядомъ съ мистрисъ Пойзеръ стояла Гетти, и Адамъ отъ вычисленій и выдумокъ переходилъ снова къ мечтамъ и надеждамъ. Да, онъ увидитъ ее сегодня же вечеромъ... вѣдь онъ не былъ на мызѣ ужь такъ давно. Ему хотѣлось бы сходить въ вечернюю школу и узнать отчего Бартль-Масси не былъ въ церкви вчера, ибо онъ боялся, что его старый другъ былъ болѣнъ; но такъ-какъ онъ не былъ въ-состояніи совладѣть съ обоими визитами, послѣдній должно было отложить до завтра: желаніе быть близь Гетти и снова говорить съ нею было слишкомъ-сильно.
   Въ то время, какъ онъ дошелъ до этого рѣшенія, онъ достигъ почти самаго конца своего пути, вступивъ въ черту звука молотковъ, работавшихъ надъ починкою стараго дома. Звукъ инструментовъ производитъ на искуснаго работника, любящаго свою работу, такое же впечатлѣніе, какое пробные звуки оркестра производятъ на скрипача, который имѣетъ свою партію въ увертюрѣ: сильныя фибры приходятъ въ свое обычное легкое дрожаніе, и то, что было за минуту передъ тѣмъ радостью, досадою или честолюбіемъ, начинаетъ измѣняться въ энергію. Всякая страсть становится силою, когда она имѣетъ выходъ изъ узкихъ границъ нашей личной участи въ трудъ и ловкость нашей правой руки или въ спокойную изобрѣтательную дѣятельность нашей мысли. Взгляните на Адама въ остальную часть дня, когда онъ стоитъ на подмосткахъ съ двухфутовою линейкою въ рукѣ, тихо посвистывая и между-тѣмъ разсуждая, какъ преодолѣть какое-нибудь затрудненіе при половой перекладинѣ или при оконницѣ; или когда онъ отталкиваетъ одного изъ болѣе -- молодыхъ работниковъ въ сторону и, становясь на его мѣсто, поднимаетъ тяжелый кусокъ лѣсу, говоря: "Постой, другъ! въ твоихъ костяхъ еще слишкомъ-много хряща", или когда онъ устремляетъ острые черные глаза на движенія работника на другой сторонѣ комнаты и предостерегаетъ его, что онъ беретъ невѣрное разстояніе. Взгляните на этого широкоплечаго мужчину съ голыми мускулистыми руками, густыми жесткими черными волосами, раскидывающимися безпорядочно, и какъ потоптанная луговая трава, когда онъ снимаетъ свой бумажный колпакъ, и съ сильнымъ баритономъ, по временамъ разражающимся громкимъ и торжественнымъ псалмовымъ пѣніемъ, какъ-бы отъискивая исход ѣрно увеличитъ мой годовой окладъ, и когда я порасплачусь немного съ долгами, я посмотрю, что можно будетъ сдѣлать для васъ.
   -- Вы очень добры, сэръ, что такъ говорите, и я вамъ благодаренъ, но -- продолжалъ Адамъ рѣшительнымъ тономъ -- я не хотѣлъ-бы обращаться ни съ какими предложеніями къ мистеру Бурджу, да и принимать ихъ отъ него. Я не вижу, какимъ образомъ я могу стать его компаньономъ. Вотъ если онъ когда-нибудь задумаетъ продать свое дѣло,-- это другая статья. Тогда я бы не отказался призанять деньжонокъ за хорошій процентъ, потому что я увѣренъ, что выплачу ихъ со временемъ.
   -- Ну хорошо, Адамъ, не будемъ больше говорить объ этомъ пока, сказалъ Артуръ, вспомнивъ то, что онъ слышалъ отъ мистера Ирвайна по поводу Мэри Бурджъ и любовныхъ дѣлъ Адама.-- Когда хоронятъ вашего отца?
   -- Въ воскресенье, сэръ; мистеръ Ирвайнъ нарочно за этимъ пріѣдетъ къ намъ пораньше. Я буду радъ, когда это кончится: можетъ быть, мать успокоится тогда хоть немного. Тяжело видѣть, когда старый человѣкъ плачетъ и убивается. Молодежь легче справляется съ горемъ, а у стариковъ нѣтъ на это ни силъ, ни рессурсовъ: сухому дереву ужъ никогда не пустить новыхъ ростковъ.
   -- Да, не мало-таки было у васъ въ жизни испытаній и тяжелыхъ заботъ, Адамъ. Я думаю, вы никогда не были легкомысленнымъ, вѣтренымъ юношей, какъ другіе. Надъ вами всегда тяготѣла забота.
   -- Да, это правда, сэръ, но что-жъ тутъ такого особеннаго? Если ты человѣкъ съ человѣческими чувствами, ты долженъ нести и человѣческія тяготы. Только птица вылетаетъ изъ родного гнѣзда, когда у нея подростутъ крылья, и потомъ ужъ не узнаетъ своихъ кровныхъ и всякій годъ ищетъ себѣ новую пару. А я еще за многое долженъ быть благодаренъ судьбѣ: у меня всегда было довольно здоровья, силъ и ума, чтобъ находить наслажденіе въ моей работѣ, и я считаю за великое для себя благо возможность посѣщать вечернюю школу Бартля Масси. Съ его помощью я пріобрѣлъ такія знанія, какихъ мнѣ никогда-бы не пріобрѣсти самому.
   -- Какой вы молодецъ, Адамъ! сказалъ Артуръ послѣ короткой паузы, во время которой онъ задумчиво разсматривалъ рослаго парня, шедшаго подлѣ него.-- Я дерусь на кулачкахъ лучше многихъ студентовъ въ Оксфордѣ, но доведись мнѣ схватиться съ вами,-- я думаю, вы однимъ ударомъ сшибли-бы меня съ ногъ.
   -- Храни меня отъ этого Богъ, проговорилъ Адамъ, обернувшись на Артура и улыбаясь.-- Прежде я, случалось, дрался ради забавы, но съ тѣхъ поръ, какъ бѣдняга Джиль Трантеръ пролежалъ изъ-за меня двѣ недѣли, я закаялся и теперь никогда не дерусь. Теперь если я и ударю когда-нибудь человѣка, такъ развѣ за то, что онъ сдѣлаетъ подлость. Когда имѣешь дѣло съ негодяемъ, у котораго нѣтъ ни стыда, ни совѣсти, и котораго ничто не беретъ, такъ только и остается что попробовать, нельзя-ли подѣйствовать на него кулакомъ.
   Артуръ не засмѣялся; онъ былъ поглощенъ какою-то мыслью и, спустя минуту, очевидно, подъ вліяніемъ этой мысли, сказалъ:
   -- Я думаю, Адамъ, у васъ никогда не бываетъ внутренней борьбы. Мнѣ кажется, вамъ ничего не стоитъ побороть въ себѣ желаніе, разъ вы рѣшили, что не слѣдуетъ ему поддаваться; вамъ это такъ-же легко, какъ свалить съ ногъ пьянаго, который къ вамъ пристаетъ. Я хочу сказать, что вы не знаете колебаній: навѣрно съ вами никогда не бываетъ такъ, чтобъ вы сказали себѣ, что не сдѣлаете того-то или того-то, а потомъ-бы все таки сдѣлали.
   -- Да, кажется не бываетъ, проговорилъ Адамъ медленно послѣ минутнаго раздумья.-- Я не помню, чтобъ я когда-нибудь измѣнилъ себѣ такимъ образомъ, разъ я рѣшилъ -- какъ вы говорите,-- что чего-нибудь не слѣдуетъ дѣлать. Удовольствіе отравлено для меня, когда я знаю, что потомъ оно будетъ камнемъ лежать на моей совѣсти. Съ тѣхъ поръ, какъ я научился считать, я всегда понималъ, что всякій дурной поступокъ влечетъ за собой больше грѣха и горя, чѣмъ можно предвидѣть. Это все равно, что скверная работа: никогда нельзя предугадать, сколько зла она можетъ надѣлать. Тому и на свѣтъ не стоитъ родиться, кто приносите своимъ ближнимъ не радость, а горе. Но грѣхъ грѣху рознь. Мало-ли что люди не называютъ грѣхомъ! Я не считаю грѣхомъ, какъ наши диссентеры, какую-нибудь ребяческую шалость -- даже самую сумасбродную, если она никому не вредитъ. Можно еще спорить о томъ, не стоитъ-ли инои разъ посадить себѣ на лобъ лишнюю шишку ради того, чтобы получить лишнее удовольствіе... Но, это правда, самъ я не умѣю колебаться; я грѣшу скорѣе въ обратную сторону: разъ я что-нибудь порѣшилъ -- хотя-бы самъ съ собой,-- мнѣ уже трудно отступить.
   -- Да, да, такимъ я васъ и считалъ, сказалъ Артуръ.-- У васъ желѣзная воля и желѣзная рука. Но иной разъ бываетъ очень трудно исполнить принятое рѣшеніе, какъ-бы не было оно твердо. Человѣкъ можетъ сказать себѣ: "я не буду рвать ягодъ", и можетъ заставить себя держать руки въ карманахъ, но онъ не можетъ удержаться, чтобъ у него не текли слюнки при видѣ этихъ ягодъ,
   -- Это правда, сэръ, но противъ этого есть хорошее средство: стоитъ только сказать себѣ, что на свѣтѣ много вещей, безъ которыхъ надо умѣть обходиться. Жизнь не то, что Треддльстонская ярмарка, куда люди ѣздятъ покупать всякій товаръ. Если смотрѣть на жизнь такимъ образомъ, такъ непремѣнно будешь грѣшить... Но зачѣмъ я вамъ это говорю? Вамъ лучше знать, какъ надо жить на свѣтѣ.
   -- Я не увѣренъ въ этомъ, Адамъ. Вы на четыре или на пять лѣтъ меня старше, у васъ больше опыта, и я думаю, что ваша жизнь была для васъ лучшей школой, чѣмъ коллегія -- для меня.
   -- Сдается, сэръ, насчетъ этого вы сходитесь во мнѣніяхъ съ Бартлемъ Масси. Онъ говоритъ, что коллегіи дѣлаютъ изъ человѣка пустой пузырь, годный только на то, чтобъ наливать въ него всякую всячину. Впрочемъ у Бартля языкъ какъ бритва: для него ничего нѣтъ святого... А вотъ и перекрестокъ, сэръ. Я долженъ съ вами проститься. Вѣдь вы къ ректору?-- такъ намъ не по пути.
   -- Прощайте, Адамъ, добраго утра.
   У воротъ ректорскаго дома Артуръ передалъ свою лошадь конюху и пошелъ къ дому вдоль по дорожкѣ черезъ садъ. Онъ зналъ, что ректоръ всегда завтракаетъ у себя въ кабинетѣ, а кабинетъ его помѣщался налѣво отъ входной двери, противъ столовой. Это была небольшая, низенькая комната, составлявшая часть старой половины дома и казавшаяся мрачной отъ темныхъ переплетовъ книгъ, которыми были уставлены стѣны; но въ это утро она смотрѣла очень веселой, по крайней мѣрѣ въ ту минуту, когда Артуръ подошелъ къ ея открытому окну. Утреннее солнце обливало косыми лучами большой стеклянный шаръ на высокой подставкѣ съ плавающими въ немъ золотыми рыбками, стоявшій насупротивъ накрытаго стола, а подлѣ этого стола помѣщалась группа, способная оживить всякую комнату. Въ мягкомъ креслѣ, обитомъ малиновымъ шелкомъ, сидѣлъ мистеръ Ирвайнъ, сіяющій свѣжестью, какою сіялъ онъ всегда, по окончаніи своего утренняго туалета; его красивой формы пухлая бѣлая рука ласково гладила волнистую коричневую шерсть Юноны, а за спиной у Юноны, помахивавшей хвостомъ въ избыткѣ материнскаго удовольствія, возились два коричневыхъ щенка, перекатываясь другъ черезъ друга и исполняя самый восторженный собачій дуэтъ. На подушкѣ, немного подальше, лежала моська, поглядывая съ видомъ скромной дѣвицы на эту интимную семейную сцену, которую она считала верхомъ неприличія, и старалась какъ можно меньше замѣчать. На столѣ, у самаго локтя мистера Ирвайна, лежалъ первый томъ Эсхила, хорошо знакомый Артуру. Серебряный кофейникъ, который Карроль только-что принесъ, распространялъ ароматный паръ, дополнявшій эту пріятную картину завтрака холостяка.
   -- А, Артуръ! Какъ это мило съ вашей стороны! И какъ разъ во время, сказалъ мистеръ Ирвайнъ, увидѣвъ гостя, влѣзающаго въ комнату черезъ низенькій подоконникъ.-- Карроль, подайте намъ еще кофею и яицъ, да не найдется-ли у васъ тамъ холодной курицы?-- мы поѣли-бы съ ветчиной.-- Знаете, Артуръ, это напоминаетъ мнѣ старину: вотъ уже пять лѣтъ, какъ мы не завтракали съ вами вдвоемъ.
   -- Утро такое соблазнительное, что мнѣ захотѣлось прокатиться передъ завтракомъ, сказалъ Артуръ.-- Я помню, когда я учился у васъ, я очень любилъ эти наши завтраки вдвоемъ. А съ дѣдомъ такая скука: за завтракомъ онъ обыкновенно бываетъ еще на нѣсколько градусовъ холоднѣе, чѣмъ въ другіе часы дня; должно быть, это утренняя ванна такъ на него дѣйствуетъ.
   Артуръ старался не показать, что его визитъ имѣетъ опредѣленную цѣль. Какъ только онъ очутился въ присутствіи мистера Ирвайна, онъ почувствовалъ, что признаніе, казавшееся ему вчера самой простой и естественной вещью въ мірѣ, будетъ для него труднымъ подвигомъ, и въ ту минуту когда ректоръ пожималъ ему руку, вчерашнее его рѣшеніе представилось ему въ новомъ свѣтѣ. Какимъ образомъ объяснитъ онъ Ирвайну свое положеніе, если не разскажетъ подробно того, что произошло въ лѣсу? А разсказывая это, онъ неизбѣжно будетъ имѣть глупый видъ. И наконецъ, какъ признаться въ своей слабости? въ томъ, что онъ уѣхалъ отъ Гавэна, т. е. сдѣлалъ какъ разъ противоположное тому, что намѣренъ былъ сдѣлать? Послѣ такого признанія онъ навсегда останется въ глазахъ Ирвайна жалкимъ недорослемъ, у котораго нѣтъ своей воли... Ну, можетъ быть, все какъ-нибудь устроится само собой, безъ приготовленій; можетъ быть, разговоръ случайно коснется этой темы.
   -- Часъ завтрака -- мое любимое время дня, сказалъ мистеръ Ирвайнъ.-- Умъ какъ-то не успѣваетъ еще засориться и отражаетъ впечатлѣнія, какъ гладкое зеркало. За завтракомъ я всегда перелистываю какую-нибудь любимую книгу, и отдѣльныя мысли, которыя я вычитываю такимъ образомъ, доставляютъ мнѣ такое огромное наслажденіе, что регулярно каждое утро у меня бываетъ такое чувство, какъ будто я твердо рѣшился засѣсть опять за занятія. Но вотъ является Дентъ и приводитъ какого-нибудь бѣднягу, застрѣлившаго зайца; а когда я кончу его .отчитывать", какъ называетъ это Карроль, мнѣ захочется прокатиться верхомъ, а потомъ, на обратномъ пути, мнѣ попадается на встрѣчу смотритель рабочаго дома и заводитъ длиннѣйшую исторію о какомъ-нибудь взбунтовавшемся бѣднякѣ. Такъ день и проходитъ, и къ вечеру я оказываюсь все тѣмъ-же лѣнтяемъ, какимъ былъ и вчера. Впрочемъ, для того, чтобъ работать, нуженъ стимулъ сочувствія, а у меня его нѣтъ съ тѣхъ самыхъ поръ, какъ бѣдняга Д'Ойли покинулъ Треддльстонъ. Вотъ еслибъ вы любили книги, мошенникъ вы этакій, передо мной была-бы болѣе пріятная перспектива. Но любовь къ наукѣ, кажется, не въ крови въ вашей семьѣ.
   -- Да, это правда. Если лѣтъ черезъ шесть, семь, когда мнѣ придется выступать въ парламентѣ, мнѣ удастся припомнить какой-нибудь латинскій отрывокъ для украшенія моего перваго парламентскаго спича, это будетъ очень еще хорошо. Cras ingens iterabimus aequor и еще что нибудь въ этомъ родѣ можетъ быть и удержится въ моей памяти, а я ужъ постараюсь такъ прилаживать мои мнѣнія, чтобы можно было вставить эти кусочки въ мою рѣчь. Но я не думаю, чтобы знаніе классической старины было такъ уже необходимо для сельскаго хозяина; насколько я могу судить, для него гораздо важнѣе знать толкъ въ удобреніяхъ. Недавно я перечитывалъ книжки вашего друга Артура Юнга, и я не могу себѣ представить лучшей будущности, какъ примѣнять на практикѣ нѣкоторыя изъ его идей, пріучая фермеровъ къ лучшимъ способамъ веденія хозяйства и -- какъ онъ говоритъ -- превращая дикія земли въ яркую картину разнообразныхъ хлѣбовъ и луговъ. Мой дѣдъ, пока онъ живъ, не позволитъ мнѣ дѣйствовать самостоятельно, но со временемъ я этимъ займусь. Что особенно меня привлекаетъ, такъ это разработка Стониширской части имѣнія,-- теперь она въ плачевномъ состояніи: ввести тамъ всевозможныя улучшенія и потомъ скакать съ мѣста на мѣсто, наблюдая за ходомъ работъ. Я хотѣлъ-бы знать въ лицо каждаго своего фермера, каждаго земледѣльца нашей мѣстности; я хотѣлъ-бы, чтобы, кланяясь мнѣ, они дѣлали это отъ чистаго сердца.
   -- Браво, Артуръ! Тотъ, кто равнодушенъ къ классической древности и смѣетъ послѣ этого жить на свѣтѣ,-- не можетъ представить лучшаго для себя оправданія, какъ увеличивая количество хлѣба для поддержанія существованія ученыхъ классиковъ... и ректоровъ, которые умѣютъ ихъ цѣнить. Дай Богъ мнѣ дожить до того дня, когда вы начнете ваше поприще образцоваго землевладѣльца. Для дополненія картины вамъ понадобится тогда представительный ректоръ, который пожелаетъ получить и свою долю уваженія и почета, заработанныхъ вами тяжелымъ трудомъ. Только не слишкомъ разсчитывайте на благодарность потомства, какъ на награду за ваши труды. Я далеко не увѣренъ, что люди всегда особенно цѣнятъ тѣхъ, кто старается быть имъ полезенъ. Гавэнъ, какъ вамъ извѣстно, навлекъ на себя проклятія всего околотка своей системой изгородей. Вамъ не мѣшаетъ, дружище, сперва хорошенько выяснить себѣ, что больше васъ привлекаетъ -- популярность или польза, а не то -- знаете пословицу: за двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь.
   -- Ну, Гавэнъ рѣзокъ въ обращеніи; онъ не умѣетъ заставить себя полюбить. Я убѣжденъ, что добротой съ людьми все можно сдѣлать. Я лично по крайней мѣрѣ не могъ-бы жить въ такомъ мѣстѣ, гдѣ меня не любили-бы и не уважали; здѣсь-же мнѣ всегда пріятно заходить къ арендаторамъ: всѣ они видимо расположены ко мнѣ. Должно быть, они еще не успѣли забыть, какъ я, маленькимъ мальчикомъ, ѣздилъ на пони ростомъ съ овцу: имъ кажется, что это было только вчера. Да, если не скупиться на ссуды, да поисправить хозяйственныя постройки на фермахъ, нашихъ фермеровъ будетъ легко убѣдить вести свое хозяйство но болѣе раціональному плану, какъ они ни тупы.
   -- Ну, такъ смотрите: когда придетъ вамъ время влюбиться, дѣлайте это съ выборомъ, потому что если жена опустошитъ вашъ кошелекъ, вы поневолѣ сдѣлаетесь скрягой. Мы съ матерью часто споримъ о васъ; она говоритъ: "Я не рискну предсказывать, что выйдетъ изъ Артура, пока не увижу женщины, которую онъ полюбитъ". Она думаетъ, что ваша красавица будетъ управлять вами, какъ управляетъ луна приливомъ и отливомъ. Но я отстаиваю васъ, какъ своего ученика, считая это своимъ долгомъ, и всегда доказываю ей, что вы созданы не изъ такого жидкаго матеріала. Смотрите-же: не опозорьте меня въ глазахъ моего оппонента.
   Артура покоробило отъ этихъ словъ: мнѣніе о немъ проницательной мистрисъ Ирвайнъ подѣйствовало на него какъ зловѣщее предзнаменованіе. Казалось-бы, это было только лишнимъ поводомъ укрѣпиться въ принятомъ рѣшеніи и постараться оградить себя отъ соблазна, прибѣгнувъ къ поддержкѣ другого лица. Тѣмъ не менѣе, именно теперь, когда разговоръ дошелъ до этого пункта, Артуръ почувствовалъ, что ему положительно не хочется разсказывать свою исторію съ Гетти. Онъ былъ натура впечатлительная; мнѣнія о немъ и чувства къ нему окружающихъ играли въ его жизни огромную роль, и одинъ уже тотъ фактъ, что онъ находился въ присутствіи близкаго друга, не имѣвшаго ни малѣйшаго понятія о серьезной внутренней борьбѣ, которую онъ переживалъ въ послѣдніе дни, значительно поколебалъ собственную его увѣренность въ серьезномъ значеніи этой борьбы, конечно, шутить такими вещами нельзя; но что могъ сдѣлать для него Ирвайнъ?-- во всякомъ случаѣ не больше, чѣмъ онъ можетъ сдѣлать самъ для себя. Не бѣда, что Мегъ захромала: онъ все таки поѣдетъ въ Игльдэль,-- поѣдетъ на Раттлерѣ, а Нимъ пусть поспѣваетъ за нимъ, какъ умѣетъ, на какой-нибудь старой клячѣ. Онъ почти окончательно остановился на этой мысли, когда размѣшивалъ сахаръ въ своемъ кофе, но въ слѣдующую минуту, поднося чашку къ губамъ, вспомнилъ, какъ твердо онъ рѣшилъ вчера вечеромъ разсказать все Ирвайну. Нѣтъ, довольно колебаній!-- на этотъ разъ онъ сдѣлаетъ то, что намѣренъ былъ сдѣлать. А если такъ, то значитъ надо постараться удержать разговоръ на личной почвѣ: если онъ перейдетъ на общія темы, затрудненіе еще возростетъ.-- Вся эта борьба мыслей и чувствъ заняла такъ мало времени, что въ бесѣдѣ двухъ друзей не произошло сколько-нибудь замѣтнаго перерыва, когда Артуръ отвѣтилъ:
   -- Но мнѣ кажется, что способность человѣка подчиняться власти любви еще не можетъ служить доказательствомъ противъ силы его характера вообще. Здоровый организмъ не застраховываетъ насъ отъ оспы и всякой другой острой болѣзни. Можно имѣть твердую волю во всѣхъ другихъ отношеніяхъ и быть не въ силахъ устоять передъ очарованіемъ женщины.
   -- Да. Но между оспой и любовью -- или очарованіемъ женщины, какъ вы выражаетесь,-- та разница, что въ послѣднемъ случаѣ, разъ вы подмѣтили въ себѣ начало болѣзни и перемѣнили воздухъ, вы имѣете всѣ шансы на полное выздоровленіе и на прекращеніе дальнѣйшаго развитія зловѣщихъ симптомовъ. Есть и еще одно предохранительное средство, которымъ мы можемъ лечить себя сами, а именно -- всегда имѣть въ виду непріятныя послѣдствія нашей слабости; это средство служитъ намъ въ нѣкоторомъ родѣ закопченнымъ стекломъ, сквозь которое мы можемъ смотрѣть на нашу блистательную красавицу, не мигая, и различать настоящія ея очертанія (хотя, въ скобкахъ сказать, обыкновенно бываетъ, кажется, такъ, что этого спасительнаго стекла не оказывается налицо именно въ тотъ моментъ, когда мы особенно въ немъ нуждаемся). Смѣю сказать, что даже люди, имѣющіе такую солидную поддержку, какъ знакомство съ классиками, способны иногда увлекаться и вступать въ неблагоразумные браки вопреки предостереженію, которое даетъ имъ хоръ въ "Прометеѣ".
   Улыбка, скользнувшая по лицу Артура, была очень слаба, и вмѣсто того, чтобъ отвѣтить шуткой, въ тонъ мистеру Ирвайну, онъ сказалъ совершенно серьезно:
   -- Да, и это хуже всего. Это-то и обидно, что, не смотря на всѣ наши размышленія, на всѣ наши спокойныя рѣшенія, мы поддаемся вліянію настроеній, которыхъ невозможно предвидѣть. Но я думаю, что человѣкъ подлежитъ все-таки менѣе строгому осужденію, когда онъ увлекается такимъ образомъ наперекоръ своей волѣ.
   -- Да, но вѣдь источникъ нашихъ настроеній лежитъ въ нашемъ характерѣ, мой милый. Наши настроенія -- часть нашей природы, такъ-же, какъ и наши мысли,-- и даже болѣе. Человѣкъ не можетъ сдѣлать ничего, что не было-бы согласно съ его натурой. Онъ носитъ въ себѣ зародыши самыхъ исключительныхъ своихъ дѣйствій, и если мы, умные люди, строимъ изъ себя подчасъ величайшихъ дураковъ, намъ остается только примириться съ тѣмъ логическимъ заключеніемъ, что на каждую унцію нашей мудрости приходится нѣсколько крупинокъ глупости.
   -- Прекрасно, но вѣдь можно увлечься благодаря стеченію обстоятельствъ: не будь этихъ обстоятельствъ, мы, можетъ быть, никогда не совершили-бы дурного поступка.
   -- Да, разумѣется. Украсть банковый билетъ съ полнымъ удобствомъ можно только тогда, когда онъ плохо лежитъ; но я не повѣрю, что вы честный человѣкъ, только на томъ основаніи, что вы будете ругать банковый билетъ за то, что онъ подвернулся вамъ подъ руку.
   -- Но дѣлаете-же вы разницу между человѣкомъ, который борется съ искушеніемъ, хотя-бы въ концѣ-концовъ онъ и палъ,-- и человѣкомъ, который даже и не пытается бороться?
   -- Конечно; я жалѣю его соразмѣрно продолжительности его борьбы, ибо эта борьба есть предвѣстникъ внутреннихъ страданій -- худшаго вида кары, какой только можетъ избрать Немезида. Но послѣдствія не знаютъ жалости. Наши поступки несутъ намъ съ собой свои ужасныя послѣдствія совершенно независимо отъ колебаній, предшествовавшихъ имъ,-- послѣдствія, которыя рѣдко ограничиваются нашей собственной личностью. Поэтому всегда полезнѣе помнить о томъ неизбѣжномъ, что насъ ждетъ впереди, чѣмъ придумывать что-бы такое могло послужить намъ въ оправданіе...
   -- Но что значитъ, Артуръ? Съ которыхъ поръ вы полюбили спорить о вопросахъ нравственности? Я что-то не замѣчалъ за вами этого раньше. Ужъ не грозитъ-ли вамъ самому опасность этого рода, которую вы желаете уяснить себѣ общими философскими разсужденіями?
   Задавая этотъ вопросъ, мистеръ Ирвайнъ отодвинулъ тарелку. откинулся на спинку кресла и поглядѣлъ прямо въ глаза Артуру. Онъ дѣйствительно заподозрилъ, что Артуръ хочетъ ему что-то сказать, и думалъ облегчить ему путь этимъ прямымъ вопросомъ. Но онъ ошибся. Артуръ, неожиданно прижатый къ стѣнѣ, почувствовалъ, что онъ менѣе чѣмъ когда-либо расположенъ дѣлать признанія, и попятился назадъ. Онъ не разсчитывалъ, что разговоръ приметъ такой серьезный оборотъ... Ирвайнъ можетъ невѣрно истолковать его исповѣдь -вообразить, что онъ питаетъ къ Гетти глубокую страсть, тогда какъ ничего подобнаго нѣтъ. Онъ почувствовалъ, что краснѣетъ, и разсердился на себя за такое мальчишество.
   -- О нѣтъ, мнѣ ровно ничего не грозитъ, постарался онъ отвѣтить какъ можно безпечнѣе.-- Не думаю, чтобы характеръ былъ у меня слабѣе, чѣмъ у другихъ, но бываютъ случаи, которые невольно наводятъ на мысль о томъ, что можетъ случиться съ тобой въ будущемъ.
   Не скрывалось-ли подъ этой странной нерѣшительностью Артура какое-нибудь тайное побужденіе, которымъ можно было ее объяснить и въ которомъ онъ самъ себѣ не сознавался? Ходъ нашей умственной работы во многомъ напоминаетъ устройство государственнаго механизма: и здѣсь, и тамъ значительная часть чернаго труда исполняется неизвѣстными двигателями. Да и въ обыкновенныхъ машинахъ, насколько мнѣ извѣстно, бываетъ часто какое-нибудь маленькое, незамѣтное колесико, играющее очень важную роль въ движеніи большихъ колесъ, сразу бросающихся въ глаза. Быть можетъ, и въ душѣ Артура работалъ въ эту минуту одинъ изъ такихъ тайныхъ, невидимыхъ двигателей. Быть можетъ, это было опасеніе, какъ-бы его исповѣдь передъ ректоромъ -- если-бы она состоялась,-- не оказалась для него серьезной помѣхой въ такомъ случаѣ, если онъ будетъ не въ силахъ довести до конца осуществленіе своего благого намѣренія. Я не рискну утверждать, что это было не такъ!-- человѣческая душа очень сложная вещь.
   У мистера Ирвайна промелькнула мысль о Гетти въ тотъ моментъ, когда онъ такъ внимательно смотрѣлъ на Артура; но безпечный тонъ, да и смыслъ его отвѣта не замедлили подтвердить другую, быстро смѣнившую ее мысль, а именно -- что съ этой стороны не могло быть ничего серьезнаго. Артуръ могъ видѣться съ Гетти только въ церкви, да у нея въ домѣ, гдѣ за ними наблюдалъ зоркій глазъ мистрисъ Пойзеръ. и намекъ, который онъ, Ирвайнъ, сдѣлалъ ему наканунѣ, не заключалъ въ себѣ никакого скрытаго смысла: онъ хотѣла только предостеречь молодого человѣка, что своимъ исключительнымъ вниманіемъ къ этой маленькой кокеткѣ онъ можетъ разбудить ея тщеславіе и нарушить мирное теченіе ея безыскусственной жизни. Артуръ скоро возвратится въ свой полкъ, и больше они не увидятся... Нѣтъ, положительно не можетъ быть опасности съ этой стороны, хотя-бы даже характеръ Артура и не представлялъ особенно надежной гарантіи противъ нея. Хорошее, честное чувство, заставлявшее его гордиться добрымъ расположеніемъ и уваженіемъ всѣхъ окружающихъ, было достаточной порукой за него, и оно, конечно, предохранитъ его отъ предосудительнаго романическаго увлеченія, а тѣмъ болѣе отъ низменной страсти. Если въ началѣ разговора Артуръ и имѣлъ намѣреніе что-то ему сообщить, то теперь онъ не желалъ входить въ подробности -- это было ясно; а мистеръ Ирвайнъ былъ слишкомъ деликатенъ, чтобы выдать въ этомъ случаѣ свое -- хотя-бы даже и дружеское -- любопытство. Онъ видѣлъ, что его собесѣднику будетъ пріятно перемѣнить разговоръ, и сказалъ:
   -- Кстати, Артуръ: въ послѣдній разъ на вашемъ полковомъ праздникѣ, въ день рожденія вашего командира, было поставлено съ большимъ эффектомъ нѣсколько туманныхъ картинъ въ честь Великобританіи, нитта, Ломширской милиціи, а больше всего въ честь "благороднаго юноши" -- героя дня. Отчего-бы и намъ не устроить чего-нибудь въ этомъ родѣ на удивленіе нашимъ слабымъ умамъ?
   Случай былъ упущенъ. Пока Артуръ колебался, спасительный канатъ, за который онъ могъ-бы ухватиться, пронесло теченіемъ мимо, и теперь онъ долженъ выплывать самъ, какъ умѣетъ.
   Черезъ десять минутъ мистера Ирвайна вызвали по какому-то дѣлу, и Артуръ, распростившись съ нимъ, опять сѣлъ на коня, съ тяжелымъ чувствомъ недовольства собой, которое онъ пытался заглушить, повторяя себѣ, что онъ сегодня-же, самое большое черезъ часъ, уѣдетъ въ Игльдэль.
   

Книга вторая.

ГЛАВА XVII.
ВЪ КОТОРОЙ РАЗСКАЗЪ ПРІОСТАНАВЛИВАЕТСЯ.

   Да этотъ Брокстонскій ректоръ немногимъ лучше язычника!-- слышу я, какъ восклицаетъ одна изъ моихъ читательницъ.-- Было-бы несравненно поучительнѣе, если бъ вы заставили его дать Артуру какой-нибудь нравственный христіанскій совѣтъ. Вы могли-бы вложить въ его уста превосходную рѣчь, которая стоила-бы самой лучшей проповѣди.
   Конечно, могъ-бы, если-бъ я полагалъ высшее призваніе романиста въ томъ, чтобы изображать міръ, какимъ онъ никогда не былъ и не будетъ. Тогда, разумѣется, я могъ-бы передѣлывать жизнь и характеры по своему вкусу; я могъ-бы взять безукоризненный типъ священника и вложить въ его уста мои собственныя превосходныя мнѣнія на всѣ случаи жизни. Но дѣло въ томъ, что всѣ мои усилія направлены какъ разъ на обратное: я всячески стараюсь избѣгать такихъ произвольныхъ изображеній и давать по возможности вѣрное описаніе человѣческихъ характеровъ и поступковъ въ томъ видѣ, какъ они отражаются въ моемъ умѣ.Мое зеркало, безъ сомнѣнія, далеко несовершенно; очертанія могутъ выходить въ немъ не вполнѣ вѣрными, отраженіе можетъ быть слабо и туманно, но, представляя вамъ на судъ это отраженіе, я считаю своимъ долгомъ описывать его съ такою-же точностью, какъ если-бы я сидѣлъ на свидѣтельской скамьѣ и давалъ свои показанія подъ присягой.
   Шестьдесятъ лѣтъ тому назадъ -- время не маленькое, и неудивительно, что многое на свѣтѣ съ тѣхъ поръ измѣнилось,-- не всѣ священники отличались рвеніемъ къ своему дѣлу. Мало того: есть основаніе подозрѣвать, что число ревностныхъ пастырей было очень невелико, и весьма вѣроятно, что если-бы одинъ изъ этого ничтожнаго меньшинства оказался владѣльцемъ Брокстонскаго и Гейслопскаго приходовъ въ 1799-мъ году, вы остались-бы такъ-же мало имъ довольны, какъ и мистеромъ Ирвайномъ. Я готовъ прозакладывать десять противъ одного, что вы нашли-бы его безвкуснымъ, нахальнымъ педантомъ,-- такъ рѣдко случается, чтобы факты сходились съ тою золотой серединой, какой требуютъ наши просвѣщенныя мнѣнія и утонченный вкусъ. Быть можетъ вы скажете: "Ну такъ исправьте факты; согласуйте ихъ по возможности съ тѣмъ правильнымъ взглядомъ на вещи, какимъ мы имѣемъ преимущество обладать. Міръ не вполнѣ намъ по вкусу; такъ подретушуйте его вашимъ умѣлымъ карандашемъ и увѣрьте насъ, что онъ не представляетъ такой ужъ черезчуръ запутанной смѣси явленій. Пусть всѣ наши герои, отличающіеся безупречными мнѣніями, и поступаютъ безупречно. Пусть отрицательные ваши типы всегда оказываются негодяями, а добродѣтельные -- добродѣтельными. Тогда намъ будетъ видно съ перваго взгляда, кого мы должны осудить и кого наградить своимъ одобреніемъ; тогда мы будемъ имѣть возможность восхищаться, ни на волосъ не отступая отъ прежнихъ нашихъ млѣній; будемъ ненавидѣть и презирать съ тѣмъ истиннымъ, непосредственнымъ наслажденіемъ, какое всегда сопутствуетъ несокрушимой увѣренности".
   Но, дорогая моя, куда-же вы тогда дѣнете вашего земляка,-- товарища и оппонента вашего мужа въ приходскомъ управленіи? Какъ вы поступите съ вашимъ новымъ викаріемъ, чью манеру говорить проповѣди вы, къ величайшему вашему сожалѣнію, не можете одобрить, находя ее неизмѣримо ниже манеры его оплакиваемаго предшественника? Что вы скажете о вашей честной служанкѣ, примѣрной женщинѣ во всѣхъ отношеніяхъ, но отравляющей вамъ жизнь единственнымъ своимъ недостаткомъ?-- или о вашей сосѣдкѣ мистрисъ Гринъ, которая была положительно добра и внимательна къ вамъ во время вашей послѣдней болѣзни, но послѣ вашего выздоровленія распустила про васъ очень нехорошую сплетню? что вы скажете, наконецъ, о вашемъ собственномъ мужѣ,-- этомъ превосходнѣйшемъ человѣкѣ, который имѣетъ, однако, не одну раздражающую привычку, не говоря уже о томъ, что, входя въ домъ, онъ не вытираетъ своихъ башмаковъ? Всѣхъ этихъ людей -- вашихъ братьевъ -- вы должны принимать такими, какъ они есть: вы не можете выпрямить имъ носы, сдѣлать ихъ умнѣе, исправить ихъ характеръ, и не другихъ, а именно этихъ людей, среди которыхъ проходитъ ваша жизнь, вамъ приходится терпѣть, жалѣть и любить; въ этихъ самыхъ, болѣе или менѣе некрасивыхъ, тупоумныхъ и непослѣдовательныхъ людяхъ вы должны умѣть открывать добрыя движенія души и восхищаться ими; въ нихъ вы должны полагать ваши надежды, для нихъ -- запасаться терпѣніемъ. Нѣтъ, я не хотѣлъ-бы -- даже если-бъ это зависѣло отъ меня -- быть искуснымъ романистомъ, изображающимъ не тотъ міръ, въ которомъ мы живемъ и работаемъ, спимъ и ѣдимъ, а другой, неизмѣримо лучшій; я не хотѣлъ-бы, чтобы подъ впечатлѣніемъ моихъ твореній вы стали смотрѣть болѣе холоднымъ и суровымъ взглядомъ на пыльныя улицы и обыкновенныя зеленыя поля, на настоящихъ, живыхъ людей, которыхъ ваше равнодушіе можетъ оттолкнуть, а предубѣжденіе -- оскорбить, и которыхъ вы могли-бы ободрить и поддержать вашимъ сочувствіемъ, вашей терпимостью, вашимъ прямымъ, искреннимъ словомъ.
   Поэтому, предлагая вамъ мой скромный разсказъ, я не хочу прибѣгать ни къ какимъ ухищреніямъ; я не стараюсь прикрашивать дѣйствительности и ничего такъ не страшусь, какъ поддѣлки, которой, вопреки самымъ искреннимъ нашимъ усиліямъ, всегда есть основаніе страшиться. Лгать такъ легко, говорить правду такъ трудно! Нарисовать грифа -- вѣдь это такъ восхитительно просто! Карандашъ живописца исполняетъ такую работу безъ всякаго усилія: чѣмъ длиннѣе когти, чѣмъ больше крылья -- тѣмъ лучше. Но эта изумительная легкость работы, которую мы принимаемъ за геній, легко можетъ намъ измѣнить, когда мы захотимъ нарисовать настоящаго, не каррикатурнаго льва. Прослѣдите за собой, и вы убѣдитесь, что даже когда у васъ нѣтъ никакихъ причинъ говорить неправду, вамъ бываетъ очень трудно сказать строгую правду -- даже о вашихъ собственныхъ чувствахъ данной минуты,-- гораздо труднѣе, чѣмъ сказать о нихъ что-нибудь красивое, но что не будетъ правдой въ строгомъ смыслѣ.
   За это-то рѣдкое, драгоцѣнное качество -- за безупречную правдивость -- я такъ люблю многія картины голландской школы, которыя люди съ возвышеннымъ умомъ презираютъ. Я нахожу источникъ величайшаго человѣчнаго наслажденія въ этихъ вѣрныхъ изображеніяхъ однообразной будничной жизни, которая достается въ удѣлъ такому огромному большинству моихъ братьевъ людей,-- несравненно чаще, чѣмъ трагическія страданія, или громкіе блестящіе подвиги. Я отворачиваюсь безъ малѣйшаго колебанія отъ ангеловъ, несущихся на облакахъ, отъ пророковъ, сивиллъ, и подхожу къ какой-нибудь старушкѣ, нагнувшейся надъ своимъ цвѣточнымъ горшкомъ или сидящей за своимъ одинокимъ обѣдомъ, между тѣмъ какъ яркій свѣтъ полдня, смягченный, быть можетъ, завѣсой листвы, падаетъ на ея высокій чепецъ, скользитъ по колесу ея самопрялки, задѣваетъ край ея глиняной кружки и играетъ на всѣхъ этихъ простыхъ, дешевыхъ вещахъ, которыя дороги ей, потому что необходимы. Я отворачиваюсь отъ героическихъ воиновъ и останавливаюсь передъ деревенской свадьбой, которую празднуютъ въ четырехъ голыхъ стѣнахъ крестьянской избы: вотъ неуклюжій женихъ открываетъ танцы со своей широкоплечей и скуластой невѣстой, а старики и люди среднихъ лѣтъ -- ихъ друзья и родные -- смотрятъ на нихъ. У этихъ людей неправильные рты и носы; они, можетъ быть, съ чарками въ рукахъ и уже порядкомъ захмѣлѣли, но на всѣхъ лицахъ написано самое сердечное удовольствіе и желаніе счастья молодымъ.-- Фи! восклицаетъ моя идеалистка-читательница,-- какія вульгарныя подробности! Стоитъ-ли тратить столько труда на то, чтобы дать міру точную копію какой-то старухи и тупоумныхъ мужиковъ! Какое жалкое, низменное существованіе! Какіе неуклюжіе, безобразные люди!
   Но, благодареніе Богу, мы любимъ не только то, что красиво. Я далеко не увѣренъ, что большинство человѣчества было красиво, и даже между гордыми бриттами, этими "царями человѣческой расы", квадратныя фигуры, неправильныя ноздри и грязный цвѣтъ лица не являются какимъ-нибудь поразительнымъ исключеніемъ. И тѣмъ не менѣе семейная любовь въ нашей націи очень крѣпка. Въ числѣ моихъ друзей есть двое-трое съ такими чертами лица, при которыхъ кудри Аполлона были-бы положительно насмѣшкой; а между тѣмъ мнѣ достовѣрно извѣстно, что нѣжныя сердца бились къ нимъ любовью, и любящія материнскія уста цѣловали ихъ миніатюрные портреты -- польщенные и все-таки некрасивые. Я видѣлъ не одну почтенную матрону, которая даже въ лучшую свою пору не могла похвастаться красотой, и тѣмъ не менѣе у нея хранилась въ какомъ-нибудь секретномъ ящичкѣ пачка любовныхъ писемъ, пожелтѣвшихъ отъ времени, и любящія дѣти осыпали поцѣлуями ея желтыя щеки. И я полагаю, что на свѣтѣ было не мало юныхъ героевъ средняго роста и съ жиденькой бородкой, которые были увѣрены, что они никогда не полюбятъ обыкновенную женщину, а ужъ по меньшей мѣрѣ Діану, и, не смотря на это, въ среднемъ возрастѣ они оказывались женатыми на какой-нибудь хромоножкѣ и считали себя совершенно счастливыми. Да, хвала и слава Богу! человѣческое чувство -- могучая рѣка, оплодотворяющая землю: оно не ждетъ красоты, оно течетъ съ непреодолимой силой и приноситъ красоту съ собой.
   Честь и слава божественной красотѣ формы. Культивируйте ее елико возможно во взрослыхъ людяхъ и дѣтяхъ, въ вашихъ садахъ и домахъ. Но любите и другую красоту, ту красоту, секретъ которой не въ пропорціональности линій, а въ глубинѣ человѣческой симпатіи. Рисуйте намъ, если умѣете, ангела въ развѣвающемся фіолетовомъ одѣяніи, съ блѣднымъ ликомъ, осіяннымъ свѣтомъ небеснымъ; рисуйте намъ еще чаще Мадонну съ приподнятымъ къ небу кроткимъ лицомъ, привѣтствующую отверстыми объятіями божественную славу; но не навязывайте намъ эстетическихъ правилъ, изгоняющихъ изъ области искусства этихъ простыхъ, обыкновенныхъ старухъ, что чистятъ морковь загрубѣлыми отъ работы руками,-- этихъ неуклюжихъ мужиковъ, справляющихъ праздникъ въ грязномъ кабачкѣ,-- эти тупыя, загорѣлыя, изрытыя морщинами лица и круглыя спины, что всю свою жизнь гнулись надъ заступомъ, исполняя черную работу міра,-- эти жилища съ жестяными кастрюлями, съ коричневыми глиняными кружками, съ лохматыми дворняжками и пучками луку. На свѣтѣ такъ много простыхъ, обыкновенныхъ людей, чье горе не представляетъ ничего сентиментально-живописнаго! Намъ необходимо помнить о существованіи этихъ людей, иначе можетъ случиться, что мы вычеркнемъ ихъ изъ нашей религіи и философіи и начнемъ строить такія возвышенныя теоріи, что онѣ окажутся пригодны развѣ только для исключительнаго міра, составленнаго изъ однѣхъ! крайностей. Такъ пусть-же искусство напоминаетъ намъ о нихъ постоянно, пусть всегда будутъ люди, готовые отдать трудъ всей своей жизни на вѣрное изображеніе обыкновенныхъ вещей,-- люди, которые умѣютъ видѣть красоту въ этихъ обыкновенныхъ вещахъ и наслаждаются, показывая другимъ, съ какою любовью свѣтитъ на нихъ свѣтъ небесный, на землѣ мало пророковъ, мало возвышенно-прекрасныхъ женщинъ, мало героевъ. Я не могу отдать всю мою любовь и все мое уваженіе этимъ рѣдкостнымъ образчикамъ человѣчества: мнѣ нужны эти чувства для повседневныхъ спутниковъ моей жизни, особенно для тѣхъ немногихъ изъ всей огромной толпы, которые мнѣ всѣхъ дороже, чьи лица я знаю, чьи руки пожимаютъ мою, кому я обязанъ уступать дорогу ласково и учтиво. Живописные лаццарони и романическіе преступники встрѣчаются далеко не такъ часто, какъ простые крестьяне, добывающіе свой хлѣбъ честнымъ трудомъ и съѣдающіе его самымъ прозаическимъ образомъ съ помощью своего карманнаго ножа. Мнѣ нужнѣе, чтобы чувство симпатіи связывало меня съ тѣмъ вульгарнымъ моимъ землякомъ, что отвѣшиваетъ мнѣ сахаръ въ своемъ безвкусномъ жилетѣ и совершенно неподходящемъ къ нему галстухѣ, чѣмъ съ какимъ-нибудь великолѣпнымъ разбойникомъ въ красномъ шарфѣ черезъ плечо и зеленыхъ перьяхъ на шляпѣ; мнѣ нужнѣе, чтобы мое сердце билось любовью и восторгомъ передъ проявленіемъ какой-нибудь черты великодушія въ тѣхъ несовершенныхъ людяхъ, что сидятъ у моего очага, или въ священникѣ моего прихода, хоть, можетъ быть, онъ и растолстѣлъ немного не въ мѣру, да и въ другихъ отношеніяхъ далеко отсталъ отъ Оберлина и Тиллотсона, чѣмъ передъ подвигами героевъ, которыхъ я знаю только по наслышкѣ, или передъ самой высокой отвлеченной идеей всевозможныхъ добродѣтелей духовнаго сана, какую когда-либо создавалъ талантливый романистъ.
   Итакъ, возвращаюсь къ мистеру Ирвайну и прошу васъ оказать ему всяческое снисхожденіе, какъ бы ни мало удовлетворялъ онъ тѣмъ требованіямъ, какія вы предъявляете къ лицамъ духовнаго званія. Быть можетъ, вы полагаете, что онъ не былъ живымъ воплощеніемъ (какъ ему надлежало-бы быть) тѣхъ преимуществъ, какія даетъ намъ наша господствующая національная церковь?-- Я далеко въ этомъ не увѣренъ; по крайней мѣрѣ я знаю, что жители Брокстона и Гейслопа очень огорчились-бы, еслибъ имъ пришлось разстаться съ ихъ пастыремъ, и что многія лица свѣтлѣли при его приближеніи, и пока не будетъ доказано, что ненависть лучше любви и полезнѣе для души, я останусь при томъ убѣжденіи, что вліяніе мистера Ирвайна въ приходѣ было благотворнѣе вліянія ревностнаго мистера Райда, явившагося туда спустя двадцать лѣтъ, когда мистеръ Ирвайнъ отошелъ "къ своимъ праотцамъ. Правда, мистеръ Раидъ былъ очень твердъ въ догматахъ реформаціи, усердно посѣщалъ на дому своихъ прихожанъ и былъ чрезвычайно какъ строгъ въ порицаніи вожделѣній плоти: такъ, онъ даже запретилъ церковнымъ пѣвчимъ славить Христа, находя, что эти святочные обходы поощряютъ пьянство и пріучаютъ слишкомъ легко относитеся къ священнымъ вещамъ. Но отъ Адама Ряда, съ которымъ мнѣ случилось бесѣдовать по этому поводу, когда онъ былъ уже старикомъ, я узналъ, что мистеръ Райдъ такъ мало успѣлъ завоевать сердца своихъ прихожанъ, какъ рѣдкій изъ священниковъ. Они почерпнули отъ него очень много свѣдѣній по части правилъ вѣры и догматовъ, такъ-что изъ пятидесяти человѣкъ, посѣщавшихъ Гейслопскую церковь, сорокъ девять могли-бы съ такою-же точностью сказать вамъ, что есть въ евангеліи подлиннаго, и что не можетъ быть названо словомъ Божіимъ въ строгомъ смыслѣ какъ еслибы они родились и выросли диссентерами, и въ первое время послѣ его переѣзда въ Брокстонъ въ этомъ мирномъ земледѣльческомъ округѣ происходило положительно нѣчто въ родѣ религіознаго движенія. "Но,-- продолжалъ Адамъ,-- я что молодымъ человѣкомъ отлично понималъ, что религія состоитъ не изъ однихъ правилъ вѣры. Не правила заставляютъ людей поступать справедливо, а чувства. Правила въ религіи -- то-же, что въ математикѣ: человѣкъ можетъ рѣшать въ умѣ задачи, сидя у огонька и покуривая свою трубочку; во для того, чтобы сдѣлать машину или построить домъ, ему нужно имѣть волю и рѣшимость, и любить не одни свои удобства, а и еще кое-что... Ну, ужъ почему-бы тамъ ни было, а только рвеніе прихожанъ начало ослабѣвать понемногу, и народъ сталъ легко отзываться о мистерѣ Райдѣ. Я думаю, что онъ искренно желалъ поступать справедливо, по совѣсти, но характеръ у него, видите-ли, былъ раздражительный, и потомъ, онъ сбивалъ цѣны на трудъ, выторговывалъ каждый грошъ у людей, работавшихъ на него,-- ну, а ужъ такая приправа какъ-будто и не вязалась съ тѣмъ, что онъ проповѣдовалъ. Кромѣ того, ему хотѣлось разыгрывать судью въ своемъ приходѣ -- карать людей за дурные поступки. На кафедрѣ онъ бранился и бѣсновался, какъ помѣшанный, и въ то-же время онъ ненавидѣлъ диссентеровъ и относился къ нимъ гораздо нетерпимѣе, чѣмъ мистеръ Ирвайнъ. Не умѣлъ онъ также жить по средствамъ; какъ видно, получивъ новое мѣсто, онъ вообразивъ, что шестьсотъ фунтовъ въ годъ нивѣсть какія деньги и что онъ заживетъ важнымъ бариномъ, не хуже мистера Донниторна. Это общее заблужденіе всѣхъ бѣдныхъ священниковъ: получитъ такой бѣднякъ неожиданно повышеніе и сейчасъ-же вообразитъ себя богачемъ,-- мнѣ много разъ доводилось видѣть такіе примѣры. Кажется, мистера Райда очень цѣнили во многихъ мѣстахъ, и онъ писалъ книги, но въ математикѣ и тамъ, гдѣ важно доходить до сути вещей, онъ былъ невѣжественнѣе всякой женщины. Онъ былъ очень свѣдущъ въ догматахъ и называлъ ихъ оплотомъ реформаціи, но я всегда не довѣрялъ тому роду учености, который оставляетъ людей круглыми дураками въ живомъ дѣлѣ. Мистеръ Ирвайнъ былъ совсѣмъ другой человѣкъ: онъ на-лету схватывалъ вашу мысль, зналъ толкъ въ строительномъ дѣлѣ и всякую работу могъ оцѣнить по достоинству. А съ нами, простыми людьми, онъ держалъ себя настоящимъ джентльменомъ: съ фермеромъ и съ бариномъ, съ крестьяниномъ и съ какой-нибудь убогой старухой -- со всѣми онъ былъ одинаковъ. Никто никогда не видалъ, чтобъ онъ вмѣшивался въ чужія дѣла, бранился и разыгрывалъ изъ себя императора. Да, чудесный онъ былъ человѣкъ, какого рѣдко встрѣтишь. А какъ онъ былъ добръ къ матери и сестрамъ! Эта бѣдняжка хворенькая миссъ Анна... да онъ, кажется, никого на свѣтѣ такъ не любилъ. Но всемъ приходѣ никто никогда худого слова о немъ не сказалъ. Прислуга жила у него десятками лѣтъ, до старости, такъ-что потомъ ему приходилось нанимать новыхъ людей, чтобъ они дѣлали работу за старыхъ.
   -- Положимъ все это такъ, и говорить проповѣдь разъ въ недѣлю -- хорошій обычай, сказалъ я;-- но если бы вашъ старый другъ мистеръ Ирвайнъ воскресъ и появился на кафедрѣ въ слѣдующее воскресенье,-- я думаю, вамъ было бы немножко стыдно за него,-- за то, что онъ такъ плохо проповѣдуетъ послѣ всѣхъ вашихъ похвалъ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ,-- сказалъ Адамъ. Онъ выпрямилъ грудь и откинулся на спинку стула, какъ будто готовясь встрѣтить всѣ выводы, какіе можно было сдѣлать изъ его словъ.-- Нѣтъ, я никогда не говорилъ, что мистеръ Ирвайнъ былъ великій проповѣдникъ. Онъ не пускался въ глубокія изслѣдованія вопросовъ религіи, и онъ былъ правъ. Въ нашей внутренней жизни есть много такого, чего нельзя измѣрить линейкой и сказать: "дѣлай то-то, и вотъ что изъ этого выйдетъ" или: "не дѣлай того-то, и вотъ какія будутъ послѣдствія". Въ душѣ человѣческой творятся иной разъ такія вещи, и бываютъ такіе моменты, что чувство захватитъ тебя, какъ ураганъ, и жизнь твоя какъ будто расколется на-двое, такъ что ты самъ себя не узнаешь и смотришь на себя, какъ на кого-то другого. Такія чувства нельзя подвести ни подъ какой ярлычекъ; тутъ ужъ не скажешь: "дѣлай то-то" или: "не дѣлай того-то".
   И это меыя убѣждаетъ, что въ религіи есть глубокія тайны, недоступныя нашему уму. Мы не можемъ объяснить ихъ словами, но мы чувствуемъ ихъ. Мистеръ Ирвайнъ не вдавался въ такіе вопросы; онъ скажетъ бывало коротенькое поученіе -- и все тутъ. Но за то онъ поступалъ такъ, какъ училъ. Онъ не старался казаться особеннымъ человѣкомъ -- не такимъ, какъ другіе, и какимъ онъ былъ, такимъ оставался всегда. И онъ умѣлъ сдѣлать такъ, что его любили и уважали, а это лучше, чѣмъ раздражать людей чрезмѣрнымъ усердіемъ къ дѣлу. Мистрисъ Пойзеръ говорила бывало -- вы вѣдь знаете, у нея на все было готовое слово.-- така* она говорила, что мистеръ Ирвайнъ, это -- сытное кушанье, которое вы ѣдите, не думая о немъ, и которое васъ подкрѣпляетъ, а мистеръ Райдъ -- лѣкарство, которое вы хоть и съ отвращеніемъ, но глотаете, потому что считаете это необходимымъ, но отъ котораго въ результатѣ вы не чувствуете себя лучше.
   -- Но за то мистеръ Райдъ гораздо больше говорилъ о духовной сторонѣ религіи, какъ вы сами сейчасъ сознавались. И развѣ вы не находите, что его проповѣди давали больше поучительнаго, чѣмъ проповѣди мистера Ирвайна?
   -- Какъ вамъ сказать?-- Не знаю. Это правда, онъ много говорилъ о догматахъ религіи. /Но, какъ я вамъ только что сказалъ, мнѣ еще смолоду всегда казалось, что догматы не составляютъ религіи. Мнѣ кажется, что всѣ эти догматы можно сравнить съ именами, которыя мы подыскиваемъ для нашихъ чувствъ, такъ что потомъ мы можемъ говорить о чувствахъ, которыхъ никогда не испытывали, все равно какъ можно говорить объ инструментахъ, зная ихъ по однимъ названіямъ и не только не умѣя ими владѣть, но даже никогда не видавъ ихъ. Въ свое время я довольно наслушался толкованій всякихъ догматовъ, потому что я всегда бывало ходилъ вмѣстѣ съ Сетомъ слушать диссентерскихъ проповѣдниковъ; мнѣ шелъ тогда восемнадцатый годъ, и я много ломалъ голову надъ ученіемъ арминіанъ и кальвинистовъ. Веслеяне, какъ вы знаете,-- послѣдователи арминіанъ, и Сетъ, который никогда не выносилъ ничего рѣзкаго и суроваго и всегда вѣрилъ въ лучшее будущее человѣчества, съ самаго начала присталъ къ веслеянамъ; но мнѣ казалось что я открылъ въ ихъ ученіи два, три слабые пункта, и вотъ какъ-то разъ въ Треддльстонѣ я заспорилъ съ однимъ изъ ихъ вожаковъ и такъ ему надоѣлъ своими нападками, что наконецъ онъ сказалъ мнѣ: "Молодой человѣка", это дьяволъ пользуется вашей гордостью и самомнѣніемъ и дѣлаетъ изъ нихъ оружіе противъ простоты истины". Въ ту минуту я не могъ удержаться отъ смѣха, но потомъ возвращаясь домой, я подумалъ, что этотъ человѣкъ былъ правъАя понялъ, что всѣ эти взвѣшиванья и процѣживанья, и споры о томъ, что означаетъ тотъ-то текстъ, и какъ надо понимать этотъ, и спасутся-ли люди одною милостью Божіей, или для этого нужно имѣть и сколько-нибудь собственной воли,-- что все это не настоящая религія. Вы можете говорить объ этихъ вещахъ цѣлыми часами, и въ результатѣ у васъ только прибавится самодовольства и развязности. И я рѣшилъ не ходить больше ни на какія религіозныя сборища, а ходить въ нашу церковь, и не слушать никого, кромѣ мистера Ирвайна, потому что все, что онъ говорилъ, было хорошо, и всѣ его слова стоило помнить. И я понялъ, что для души моей будетъ лучше смириться передъ тайной Божіихъ предначертаній и не поднимать шуму изъ за того, чего я все равно никогда не пойму. И въ самомъ дѣлѣ: все это пустые, праздные вопросы, ибо есть ли что въ насъ или внѣ насъ, что не шло бы отъ Бога? Если я рѣшилъ самъ съ собой поступить справедливо -- Онъ вложилъ въ меня это рѣшеніе; но коль скоро мнѣ ясно, что я ничего бы не сдѣлалъ, если бъ у меня не было на то доброй воли,-- съ меня этого довольно.
   Какъ видите, Адамъ былъ горячій поклонникъ мистера Ирвайна -- быть можетъ даже пристрастный судья, какими, по счастью, мы бываемъ еще иногда по отношенію къ людямъ, которыхъ мы близко знали. Безъ сомнѣнія, такое пристрастіе, какъ слабость человѣческая, не удостоится ничего, кромѣ презрѣнія со стороны тѣхъ возвышенныхъ душъ, которыя вздыхаютъ объ идеалѣ, и которыя угнетаетъ сознаніе, что чувства ихъ слишкомъ утонченны для того, чтобъ обращаться на обыкновенныхъ смертныхъ, ихъ повседневныхъ товарищей. Мнѣ не однажды случалось удостоиться довѣрія этихъ избранныхъ натуръ, и я нахожу, что онѣ въ значительной мѣрѣ содѣйствуютъ подкрѣпленію того наблюденія, что великіе люди цѣнятся черезчуръ высоко, а маленькіе бываютъ нестерпимы,-- что если вы хотите любить женщину такъ, чтобы потомъ, оглядываясь назадъ, не вспоминать о вашей любви, какъ о безуміи,-- ей надо умереть въ самый первый періодъ этой любви,-- что если вы хотите сохранить хоть каплю вѣры въ человѣческій героизмъ, вамъ никогда не слѣдуетъ предпринимать путешествія съ цѣлью увидѣть героя. Сознаюсь, что въ моихъ бесѣдахъ съ этими утонченными и проницательными господами я не одинъ разъ трусливо уклонялся отъ откровенныхъ признаній и избѣгалъ дѣлиться съ ними собственнымъ моимъ опытомъ. Боюсь, что не одинъ разъ я улыбался лицемѣрной улыбкой, безмолвно соглашаясь съ ними, и даже поддакивалъ имъ какой-нибудь эпиграммой насчетъ непостоянства человѣческихъ иллюзій,-- одною изъ тѣхъ эпиграммъ, какія всегда имѣетъ подъ рукой всякій, кто хоть сколько-нибудь знакомъ съ французской литературой. Человѣческая бесѣда никогда не бываетъ искренна въ строгомъ смыслѣ -- какъ сказалъ, кажется, какой-то мудрецъ; Но теперь я хочу разъ и навсегда очистить мою совѣсть и объявляю къ свѣдѣнію истинныхъ натуръ, что мнѣ случалось испытывать живѣйшій восторгъ передъ самыми обыкновенными старыми джентльменами, которые говорили сквернѣйшимъ англійскимъ языкомъ, часто бывали раздражительны и ворчливы и никогда не вращались въ болѣе высокихъ сферахъ власти, чѣмъ, напримѣръ, сфера приходскаго инспектора, и если я пришелъ къ убѣжденію, что душа человѣческая достойна любви,-- если я научился хоть отчасти понимать трогательную глубину ея чувствъ,-- я обязанъ этимъ единственно тому, что я долго жилъ въ средѣ людей простыхъ и болѣе или менѣе обыкновенныхъ, о которыхъ вы, по всей вѣроятности, не услышали бы ничего поразительнаго, если бы вздумали разспрашивать о нихъ въ ихъ родномъ городкѣ или деревушкѣ. Готовъ побиться объ закладъ, что большинство мелкихъ лавочниковъ, ихъ сосѣдей, не находили въ нихъ ничего особеннаго. Вообще я открылъ одно замѣчательное совпаденіе, а именно -- что избранныя натуры, вздыхающія объ идеалѣ и не усматривающія въ обыкновенныхъ людяхъ, которые ходятъ въ обыкновенныхъ панталонахъ и юбкахъ, ничего настолько высокаго, что-бы могло быть достойнымъ ихъ уваженія и любви,-- удивительно какъ сходятся въ этомъ съ самыми мелкими и ничтожными личностями. Такъ, напримѣръ, я часто слышалъ, какъ мистеръ Геджъ, хозяинъ "Королевскаго Дуба", трактира въ Шеппертонѣ, смотрѣвшій на своихъ односельчанъ съ самой яростной ненавистью (а это были единственные люди, какихъ онъ зналъ, надо замѣтить) -- резюмировалъ свое мнѣніе о нихъ въ слѣдующихъ торжественныхъ словахъ: "Да, сэръ, я часто говорилъ и опять повторяю: плохой народъ въ нашемъ приходѣ -- нестоющій народъ,-- всѣ сплошь, отъ мала до велика". Должно быть у него мелькала смутная мысль, что онъ могъ бы найти сосѣдей болѣе достойныхъ его, будь у него возможность переселиться въ какой-то другой, далекій приходъ. И дѣйствительно, впослѣдствіи онъ переѣхалъ въ "Сарацинову Голову", знаменитый кабачекъ, процвѣтавшій въ одной изъ захолустныхъ улицъ сосѣдняго городка. Но -- странная вещь!-- на взглядъ мистера Геджа обитатели этой захолустной улицы оказались совершенно такого же типа, какъ его земляки въ Шеппертонѣ.-- "Плохой народъ, сэръ,-- всѣ сплошь отъ мала до велика,-- и тѣ, что забираютъ джинъ бутылями, и тѣ, что пьютъ кружками по два пенса. Плохой, нестоющій народъ".
   

ГЛАВА XVIII.
ВЪ ЦЕРКВИ.

   -- Гетти, Гетти, развѣ ты не знаешь, что служба начинается въ два часа, а теперь уже половина второго? Неужели ты не можешь придумать лучшаго занятія, какъ вертѣться передъ зеркаломъ въ такой день! Вѣдь сегодня у насъ воскресенье, и бѣднаго Тіаса Бида хоронятъ. Хоть-бы ты вспомнила, какъ ужасно онъ умеръ -- утонулъ въ глухую полночь! У другого морозъ пойдетъ по спинѣ отъ одной этой мысли, а тебѣ все ни почемъ -- знай себѣ наряжается, точно идетъ на свадьбу, а не на похороны.
   -- Ахъ, тетя, не могу-же я быть готова въ одно время съ другими, когда мнѣ надо одѣвать Тотти! Вы вѣдь знаете, какъ трудно заставить ее стоять смирно, отвѣчала Гетти.
   Гетти спускалась съ лѣстницы, а мистрисъ Пойзеръ стояла внизу, совсѣмъ готовая, въ шляпкѣ и тали. Если когда-нибудь молодая дѣвушка была похожа на розу, такъ это Гетти въ эту минуту, въ своемъ воскресномъ платьѣ и шляпѣ. То и другое было розовое: шляпа -- отдѣлана розовыми лентами, а платье усѣяно розовымъ горошкомъ по бѣлому полю; кромѣ ея темныхъ волосъ и глазъ, да маленькихъ черныхъ башмачковъ съ пряжками, на ней все было розовое и бѣлое. Мистрисъ Пойзеръ едва удержалась отъ улыбки при видѣ это^о прелестнаго существа и разсердилась на себя за это. Не прибавивъ ничего больше, она отвернулась и поспѣшила присоединиться къ группѣ, ожидавшей ее на крыльцѣ. У Гетти такъ билось сердце при мысли о томъ, кого она разсчитывала увидать въ церкви, что она почти не чувствовала подъ собой земли.
   И вотъ, маленькая процессія тронулась въ путь. Мистеръ Пойзеръ былъ въ своей воскресной суконной парѣ и въ пестромъ, зеленомъ съ краснымъ жилетѣ; изъ жилетнаго кармана, гдѣ помѣщались у него часы, висѣла большая сердоликовая печать на зеленомъ шнуркѣ; на шеѣ у него былъ желтый фуляръ, на ногахъ -- чудесные сѣрые въ рубчикахъ чулки собственной работы мистрисъ Пойзеръ, превосходно выставлявшіе размѣры его икръ. Мистеръ Пойзеръ не имѣлъ никакихъ причинъ стыдиться своихъ икръ и на этомъ основаніи подозрѣвалъ, что возрастающая мода на высокіе сапоги и другія ухищренія, клонящіяся къ тому, чтобы замаскировать нижнюю часть ноги, имѣетъ своимъ источникомъ прискорбное вырожденіе человѣческихъ икръ. Тѣмъ менѣе могъ онъ стыдиться своего веселаго круглаго лица, бывшаго живымъ воплощеніемъ добродушія въ ту минуту, когда онъ сказалъ: "Идемъ-же, Гетти, идемте, малыши!" и, подавъ руку женѣ, торжественно открылъ шествіе.
   "Малыши", къ которымъ онъ обращался, были Марти и Томми, мальчуганы девяти и семи лѣтъ, въ курточкахъ фалдочками и въ коротенькихъ брючкахъ, румяные, черноглазые и похожіе на отца, какъ только можетъ маленькій слонъ походить на большого. Гетти шла между ними, а сзади выступала терпѣливая Молли, на обязанности которой лежало переносить Тотти черезъ всѣ лужи во дворѣ и по дорогѣ, ибо Тотти, быстро оправившаяся отъ своей лихорадки, рѣшительно объявила, что она идетъ сегодня въ церковь и непремѣнно надѣнетъ свои красныя съ чернымъ бусы поверхъ фартучка. А лужъ было не мало, и ее приходилось безпрестанно нести, такъ какъ поутру прошелъ сильный ливень, хотя теперь вся середина неба очистилась, и только но краямъ горизонта лежали тучи большими серебристыми глыбами.
   Стоило вамъ войти на дворъ фермы, и вы сразу догадались бы, что сегодня воскресенье. Куры -- и тѣ, кажется, знали это: онѣ не кудахтали, а издавали какіе-то нѣжные, воркующіе звуки. Даже бульдогъ смотрѣлъ не такъ свирѣпо: казалось, если онъ и укуситъ васъ, то не особенно больно. Даже солнце какъ-будто приглашало къ отдыху -- не къ труду: оно и само спало на мягкомъ мхѣ, устилавшемъ кровлю навѣса,-- на спилкахъ бѣлыхъ утокъ, столпившихся въ одну кучу и подвернувшихъ носы подъ крылья,-- на неуклюжемъ туловищѣ старой черной свиньи, лѣниво растянувшейся на соломѣ, на одномъ изъ ея толстенькихъ поросятъ, устроившемъ себѣ превосходную постель на жирномъ материнскомъ брюхѣ,-- на новой блузѣ пастуха Алика, расположившагося отдыхать въ довольно неудобномъ, полусидячемъ, полустоячемъ положеніи, на ступенькахъ амбара. Аликъ былъ того мнѣнія, что ходить въ церковь -- роскошь, которую не можетъ позволять себѣ часто старшій работникъ, всегда занятый мыслью о погодѣ и благоденствіи овецъ. "Церковь!-- да какже! Мнѣ и безъ церкви есть о чемъ думать!" -- былъ постоянный его отвѣтъ на всѣ зазыванія, произносившійся горькимъ, многозначительнымъ гономъ; сразу прекращавшимъ дальнѣйшій разговоръ. Я убѣжденъ, что Аликъ не имѣлъ намѣренія оказать непочтеніе религіи; я даже знаю навѣрно, что онъ не отличался скептическимъ складомъ ума и ни въ какомъ случаѣ не пропустилъ-бы обѣдни на Рождество, на Пасху и въ Троицынъ день. Онъ только полагалъ, что религіозныя церемоніи вообще и общественное богослуженіе въ частности, какъ занятія непроизводительныя, предназначены исключительно для людей, имѣющихъ досугъ.
   -- А вонъ и отецъ уже стоитъ у воротъ, сказалъ Мартинъ Пойзеръ.-- Онъ вѣрно хочетъ посмотрѣть, какъ мы пойдемъ по нолю. Удивительно, какое у него хорошее зрѣніе для его лѣтъ; вѣдь ему семьдесятъ пять.
   -- Старики какъ малыя ребята, замѣтила мистрисъ Пойзеръ:-- имъ все равно, на что ни смотрѣть, лишь-бы смотрѣть. Я думаю, Всемогущій Господь нарочно такъ устроилъ, чтобъ старики затихали передъ отходомъ ко сну.
   Замѣтивъ приближеніе семейной процессіи, старикъ Мартинъ отворилъ калитку и стоялъ, придерживая ее одной рукой, а другою опираясь на палку, довольный тѣмъ, что и онъ тоже работаетъ, ибо, какъ всѣмъ старымъ людямъ, чья жизнь прошла въ трудѣ, ему пріятно было думать, что онъ еще полезенъ,-- что лукъ въ огородѣ лучше ростетъ оттого, что онъ былъ тамъ и видѣлъ, какъ его сажали,-- что коровъ лучше выдоятъ, если въ воскресенье онъ останется дома и присмотритъ за этимъ. Въ церковь онъ хоть и ходилъ иногда, но не особенно регулярно; когда было сыро или когда разыгрывался его ревматизмъ, онъ оставался дома и читалъ три первыя главы книги Бытія.
   -- Вы не застанете Тіаса Бида: его уже похоронятъ, когда вы придете, сказалъ онъ сыну, когда тотъ подошелъ.-- Лучше-бы имъ похоронить его поутру, когда шелъ дождь: подъ дождикъ хорошо хоронить. А теперь непохоже, чтобъ дождь опять пошелъ: вонъ мѣсяцъ лежитъ на небѣ лодочкой -- видишь? Это вѣрный признакъ ясной погоды. Есть много другихъ, невѣрныхъ, но этотъ никогда не обманетъ.
   -- Да, да, отвѣчалъ сынъ,-- я и самъ надѣюсь, что погода установится.
   -- Смотрите, мальчики, слушайте, что будетъ говорить пасторъ, хорошенько слушайте, сказалъ старикъ своимъ черноглазымъ внучатамъ въ коротенькихъ брючкахъ, не подозрѣвая, что совѣсть ихъ была отягчена сознаніемъ присутствія въ ихъ кармашкахъ каменныхъ шариковъ, которыми они собирались втихомолку поиграть во время проповѣди.
   -- Плосцай, дѣда, сказала Тотти.-- Я иду въ целковь,-- я буси надѣла. Дай мнѣ конфетку.
   Старый дѣдъ затрясся отъ смѣха надъ сообразительностью "маленькой плутовки", затѣмъ, не спѣша, перенесъ палку изъ правой руки въ лѣвую, которая придерживала калитку, и не спѣша полѣзъ въ свой жилетный карманъ, на который Тотти смотрѣла, не сводя глазъ, довѣрчивымъ, выжидательнымъ взглядомъ.
   И когда они ушли, старикъ прислонился къ калиткѣ и слѣдилъ за ними глазами, пока они не прошли первыхъ и вторыхъ воротецъ ограды и не скрылись за третьей изгородью, ибо въ тѣ времена изгороди повсюду закрывали видъ даже на самыхъ благоустроенныхъ фермахъ, а тутъ еще жимолость разрослась до того, что далеко переросла кусты остролистника, шиповникъ отовсюду высовывалъ свои розовыя головки, и надо всѣмъ этимъ возвышались -- здѣсь ясень, тамъ дикая смоковница, отбрасывая свою тѣнь на дорожки.
   За каждымъ плетнемъ у каждыхъ воротецъ путниковъ поджидали старые знакомцы, которымъ приходилось давать имъ дорогу. За первымъ плетнемъ ихъ встрѣтило стадо коровъ, стоявшихъ гуськомъ, одна за другой, и рѣшительно не желавшихъ понять, что ихъ громоздкія особы могутъ мѣшать людямъ пройти. У слѣдующихъ воротецъ стояла кобыла, положивъ свою морду на верхнюю перекладину изгороди, а рядомъ, уткнувшись головой матери подъ брюхо,-- ея гнѣдой жеребенокъ, еще нетвердый на ногахъ и видимо смущенный этимъ обстоятельствомъ. До самой дороги, по которой надо было сворачивать въ деревню, ихъ путь лежалъ по землѣ фермы, и мистеръ Пойзеръ, проходя, зорко посматривалъ на скотъ и на поля, а у мистрисъ Пойзеръ въ каждую данную минуту былъ наготовѣ комментарій на все, что попадалось имъ на глаза. Когда женщина ведетъ молочное хозяйство, она въ значительной мѣрѣ участвуетъ въ созиданіи общихъ доходовъ; поэтому ей можно позволить имѣть свое мнѣніе о скотѣ и уходѣ за нимъ, а это упражненіе развиваетъ ея сообразительность вообще, такъ-что въ концѣ концовъ она становится способной давать мужу совѣты и по другимъ отраслямъ хозяйства.
   -- Вонъ эта противная короткорогая Салли, сказала мистрисъ Пойзеръ, когда они подошли къ первой изгороди, за которой лежала большая корова, невозмутимо пережевывая свою жвачку и поглядывая на нихъ сонными глазами.-- Я начинаю положительно ненавидѣть ее, и всегда скажу то, что говорила три недѣли тому назадъ:-- чѣмъ скорѣе мы отъ нея отдѣлаемся, тѣмъ будетъ лучше. Вонъ та маленькая рыжая коровенка не даетъ и вполовину столько молока, а я получаю отъ нея вдвое больше масла.
   -- А у другихъ хозяевъ жены говорятъ какъ разъ обратное, замѣтилъ мистеръ Пойзеръ:-- всѣ онѣ любятъ короткорогій скотъ за то, что онъ даетъ много молока. Вонъ жена Чоуна объявила ему, чтобъ онъ не смѣлъ покупать ей простыхъ коровъ, а непремѣнно короткорогихъ.
   -- Мало-ли что говоритъ жена Чоуна!-- глупая баба, у которой мозгу какъ у воробья! Она протираетъ картофель черезъ крупное рѣшето и потомъ удивляется, что онъ выходитъ комками. Довольно я насмотрѣлась на ея хозяйство. Я служанки никогда не возьму изъ ихъ дома; у нихъ все шиворотъ-на-выворотъ. Пойди ты къ нимъ въ любой день на недѣлѣ, и ты не скажешь, когда ты пришелъ -- въ понедѣльникъ или въ пятницу, потому что стирка тянется у нихъ до самой субботы. Ну, а ужъ про ея сыры и говорить нечего: я навѣрное знаю, что въ прошломъ году всѣ сыры поднялись у нея, точно хлѣбъ на дрожжахъ. Сама все дѣлаетъ безъ талку, а потомъ сваливаетъ на погоду; это все равно, какъ если бы человѣкъ ходилъ на головѣ и увѣрялъ, что въ этомъ виноваты его сапоги.
   -- Ну что-жъ, такъ какъ Чоунъ желаетъ купить нашу Салли мы всегда можемъ отдѣлаться отъ нея, если ты хочешь, сказалъ мистеръ Пойзеръ, гордясь въ душѣ недюжинною способностью своей жены къ хозяйственнымъ выкладкамъ: Дѣйствительно, въ послѣднее время, бывая на рынкѣ, онъ неоднократно имѣлъ случай убѣдиться въ вѣрности ея оцѣнки относительно этого самаго короткорогаго скота.
   -- Конечно, разъ человѣкъ женился на дурѣ, такъ отчего ему и не покупать короткорогихъ коровъ? Когда ты застрялъ головой въ тинѣ, такъ ужъ нечего ноги беречь... Кстати о ногахъ: взгляни -- вотъ это такъ ноги -- не уступятъ твоимъ, продолжала мистрисъ Пойзеръ, указывая на Тотти. Ее спустили теперь съ рукъ, такъ какъ дорога была сухая, и она бѣжала впереди.-- Посмотри, какія онѣ у нея длинныя и крѣпкія,-- она настоящая дочь своего отца.
   -- Да, лѣтъ черезъ десять она будетъ вылитая Гетти, только глаза у нея твои. Въ моей семьѣ никогда не было голубыхъ глазъ; у матери моей глаза были черные, какъ черника, совершенно, какъ у Гетти.
   -- Дѣвочка не будетъ хуже оттого, что не во всемъ будетъ похожа на Гетти. И я вовсе не хочу, чтобъ она была такъ уже черезчуръ хороша, хотя -- ужъ если говорить о красотѣ,-- такъ свѣтлые волосы и голубые глаза ничѣмъ не хуже черныхъ. Если бы Дина была чуть-чуть порумянѣе, да не носила на головѣ этихъ своихъ методистскихъ чепцовъ, которыми только воронъ пугать впору, она была-бы не хуже Гетти.
   -- Ну нѣтъ, протянулъ мистеръ Пойзеръ выразительно-презрительнымъ тономъ,-- ты не понимаешь, въ чемъ главная суть женской красоты. За Диной мужчины никогда не будутъ бѣгать такъ, какъ за Гетти.
   -- Какое мнѣ дѣло до того, за кѣмъ бѣгаютъ мужчины! Довольно видѣть, на комъ они женятся, чтобы сказать, что они дураки. Развѣ умный человѣкъ возьметъ себѣ въ жены пустую бабенку, которой лишь-бы трепать хвосты по гостямъ и которая годна развѣ только на то, чтобъ ее выбросить въ печку, какъ кусокъ газовой ленточки, когда онъ полиняетъ?
   -- Ну хорошо, во всякомъ случаѣ ты не можешь сказать, что я сдѣлалъ плохой выборъ, женившись на тебѣ, проговорилъ мистеръ Пойзеръ, обыкновенно заканчивавшій такого рода комплиментами всѣ маленькіе супружескіе споры;-- а десять лѣтъ тому назадъ ты была вдвое привлекательнѣе Дины.
   -- Я никогда не говорила, что женщина должна быть безобразна для того, чтобы быть хорошей женой и хозяйкой. Жена Чоуна такъ дурна, что могла-бы смѣло створаживать молоко безъ всякой закваски, но кромѣ закваски она въ хозяйствѣ ничего не сбережетъ. Ну, а бѣдняжка Дина никогда не будетъ привлекательна, пока она будетъ сидѣть на одномъ овсяномъ хлѣбѣ да на водѣ ради того, чтобы кормить чужіе рты. Она часто выводила меня изъ терпѣнія, и я всегда ей говорила: "Ты поступаешь противъ Писанія, потому что въ Писаніи сказано: люби ближняго, какъ самого себя, а ты его -- любишь больше себя. Да и немного добра сдѣлала-бы ты своимъ ближнимъ, еслибъ любила ихъ, какъ самое себя: ты-бы считала тогда, что они прекрасно могутъ жить впроголодь". Что-то она дѣлаетъ теперь?-- сидитъ, должно быть, около той больной женщины, къ которой она такъ рвалась ѣхать.
   -- Да, жаль, что она забрала себѣ въ голову эти фантазіи. Еслибъ она осталась у насъ на все лѣто и ѣла-бы вдвое больше того что она ѣла, намъ бы не было это въ убытокъ. Она совсѣмъ не прибавляла въ домѣ хлопотъ,-- сидитъ себѣ за своимъ шитьемъ, какъ птичка въ гнѣздѣ, и всегда рада всѣмъ услужить. Если Гетти выйдетъ замужъ, я думаю, ты захочешь имѣть Дину всегда при себѣ.
   -- Безполезно объ этомъ говорить, сказала мистрисъ Пойзеръ.-- Звать Дину переѣхать къ намъ и жить, какъ всѣ люди живутъ, все равно что манить къ себѣ ласточку. Если бы что-нибудь могло ее убѣдить, я бы давно ее убѣдила; я говорила съ ней цѣлыми часами,-- и говорила, и сердилась,-- вѣдь она родная дочь моей сестры, и я обязана сдѣлать для нея все, что могу. Но -- вѣришь-ли -- когда она сказала намъ: "прощайте", сѣла въ повозку и обернулась ко мнѣ въ послѣдній разъ своимъ блѣднымъ лицомъ, до того похожимъ на лицо ея тетки Юдифи, что, глядя на нее, я часто думаю -- ужъ не Юдифь-ли это воскресла и сошла съ Неба,-- когда я увидѣла ея лицо, мнѣ стало страшно, зачѣмъ я все это ей говорила, потому-что иной разъ мнѣ, право, думается, что она лучше насъ знаетъ, что хорошо и что дурно. Но только это не оттого, что она методистка -- я никогда этому не повѣрю, какъ не повѣрю, что бѣлый теленокъ потому бѣлый, что онъ пьетъ изъ одной шайки съ чернымъ.
   -- Да, я и самъ не слишкомъ-то уважаю методистовъ, проговорилъ мистеръ Пойзеръ настолько брюзгливо, насколько это допускало его добродушіе.-- Только купецъ можетъ сдѣлаться методистомъ; солидный хозяинъ никогда не поймается на эту удочку. Попадаются, правда, иногда и ремесленники изъ неслишкомъ способныхъ, въ родѣ Сета Бида. Небось Адамъ не сдѣлался методистомъ, а у него самая умная голова изъ всѣхъ, кого я здѣсь знаю. Онъ былъ и есть добрый церковникъ, иначе я никогда не сталъ-бы прочить его въ женихи Гетти.
   -- Ахъ, Боже мой! вскрикнула мистрисъ Пойзеръ, огляну ъ для излишней силы, но вдругъ удерживая себя, очевидно пораженный мыслью, находящеюся въ разладѣ съ пѣніемъ. Можетъ-быть, еслибъ вамъ еще не была извѣстна тайна, вы не догадались бы, что за грустныя воспоминанія, что за горячая любовь, что за нѣжныя волнующіяся надежды имѣли свой пріютъ въ этомъ атлетическомъ тѣлѣ съ обломанными ногтями на пальцахъ... въ этомъ грубомъ человѣкѣ, незнавшемъ лучшихъ лирическихъ стиховъ, кромѣ тѣхъ, которые могъ найдти въ старомъ и новомъ изданіи псалмовъ, или въ какомъ-нибудь случайномъ гимнѣ, имѣвшемъ самыя незначительныя познанія въ исторіи; въ этомъ грубомъ человѣкѣ, для котораго движеніе и форма земли, теченіе солнца и перемѣны временъ года находились въ области тайны, только недавно-открывшейся при помощи отрывочнаго знанія. Адаму стоило большихъ безпокойствъ и большаго труда въ свободное отъ работы время, чтобъ знать то, что онъ зналъ сверхъ тайнъ своего ремесла, ознакомиться съ механикой и фигурами и съ природою матеріаловъ, которыми онъ работалъ, что, впрочемъ, было для него легко, благодаря его прирожденной наслѣдственной способности -- овладѣть въ совершенствѣ перомъ и писать чоткимъ почеркомъ, складывать безъ другихъ ошибокъ, кромѣ тѣхъ, которыя, говоря откровенно, скорѣе должны приписываться несправедливому характеру орѳографіи, нежели недостатку въ складывающемъ, и, сверхъ-того, научиться музыкальнымъ нотамъ и своей партіи въ пѣніи. Кромѣ всего этого, онъ прочелъ священное писаніе, включая и книги апокрифическія; "Альманахъ бѣднаго Ричарда", для простаго народа; Телёра "Святое житіе и смерть", "Путешествіе пилигрима" съ жизнеописаніемъ Боньяна и "Священная война", большую часть Словаря Бэля, "Валентину и Орзона" и часть "Исторіи Вавилона", которую одолжалъ ему Бартль Масси. Онъ могъ бы получить гораздо-больше книгъ у Бзртля Масси, но у него не было времени читать "обыкновенныя книжонки", какъ называла ихъ Лисбетъ, такъ-какъ онъ весьма-прилежно сидѣлъ надъ цифрами во всякое свободное время, въ которое не занимался сверхурочною плотничною работою.
   Адамъ, вы видите, вовсе не былъ удивительнымъ человѣкомъ, не былъ также, собственно говоря, геніемъ; я, однакожъ, не говорю, что его характеръ былъ обыкновенный между работниками; и это было бы вовсе невѣрнымъ заключеніемъ, что первый встрѣчный, котораго вамъ случилось бы увидѣть съ корзинкою инструментовъ за плечами и въ бумажномъ колпакѣ на головѣ, имѣлъ твердую совѣсть и твердое чувство, и вмѣстѣ чувствительность и власть надъ собою нашего друга Адама. Онъ выходилъ изъ-подъ общаго уровня. Между-тѣмъ подобные ему люди выдаются тамъ и сямъ въ каждомъ поколѣніи нашихъ крестьянъ-ремесленниковъ; наслѣдуя склонности, взлелѣянныя простою семейною жизнью общей нужды и общаго трудолюбія, и способности, развитыя въ искусномъ бодромъ трудѣ, они идутъ по своему пути, рѣдко какъ геніи, по большей части обыкновенно какъ трудолюбивые честные люди, ловкіе и совѣстливые къ тому, чтобъ хорошо выполнять обязанности, лежащія на нихъ. Жизнь ихъ не раздается замѣтнымъ отголоскомъ далѣе окрестностей, гдѣ протекаетъ она, но вы можете быть почти увѣрены, что найдете часть дороги, какое-нибудь строеніе, примѣненіе минеральнаго продукта, улучшеніе въ кругу фермерскихъ занятій, уничтоженіе приходскихъ злоупотребленій, съ которыми ихъ имена остаются неразрывными на одно или два поколѣнія послѣ нихъ. Ихъ хозяева богатѣли, благодаря имъ; работа ихъ рукъ держалась хорошо и работа ихъ мозга хорошо руководила руками другихъ людей. Въ молодости своей они ходили въ бумазейныхъ или бумажныхъ колпакахъ, въ курткахъ, почернѣвшихъ отъ угольной пыли, или пестрыхъ отъ извести и красной краски; въ преклонныхъ лѣтахъ вы увидите ихъ бѣлые волосы на почетномъ мѣстѣ въ церкви и на рынкѣ, и они разсказываютъ своимъ хорошо-одѣтымъ сыновьямъ и дочерямъ, сидящимъ въ зимніе вечера вокругъ свѣтлаго камина, сколько радостей доставили имъ впервые вырученные два пенса. Другіе же умираютъ въ бѣдности и никогда не снимаютъ рабочей куртки въ будни: имъ не далась ловкость сдѣлаться богатыми; но они люди надежные, и когда умираютъ прежде, чѣмъ силы оставили ихъ, то все-равно, что ослабѣлъ одинъ изъ главныхъ винтовъ въ машинѣ; хозяинъ, у котораго они работали, скажетъ: "Гдѣ мнѣ найдти такого человѣка?"
  

XX.
Адамъ посѣщаетъ ферму.

   Адамъ возвратился съ работы въ пустой телегѣ; потомъ онъ перемѣнилъ одежду и приготовился отправиться на мызу, когда еще было только три четверти седьмаго.
   -- Куда это ты нарядился по-праздничному? жалобно сказала Лисбетъ, когда онъ сошелъ внизъ.-- Вѣдь не въ школу же ты идешь въ лучшемъ платьѣ?
   -- Нѣтъ, матушка, сказалъ Адамъ спокойно:-- я иду на мызу, но, можетъ, пойду и въ школу потомъ; итакъ не дивись, если я позамѣшкаюсь немного. Сетъ воротится черезъ полчаса... онъ пошелъ только въ деревню, такъ нечего тебѣ безпокоиться о немъ.
   -- Къ-чему жь ты надѣлъ свою лучшую одежду, чтобъ идти на мызу? Вѣдь Пойзеровы видѣли тебя въ ней вчера, кажется. Что это значитъ, что ты изъ будня дѣлаешь праздникъ? Плохо вести знакомство съ людьми, которые не хотятъ видѣть тебя въ рабочей курткѣ.
   -- Прощай, матушка, мнѣ пора, сказалъ Адамъ, надѣвая шляпу и выходя.
   Но едва успѣлъ онъ сдѣлать нѣсколько шаговъ, выйдя за двери, какъ Лисбетъ подумала, что она огорчила его. Конечно, тайное побужденіе, заставившее ее сдѣлать ему выговоръ за лучшее платье, происходило отъ подозрѣнія, что онъ одѣлся для Гетти; но, при всей слезливости своей, она глубоко чувствовала потребность къ тому, чтобъ ея сынъ любилъ ее. Она бросилась за нимъ, удержала его за руку прежде, чѣмъ онъ успѣлъ пройдти и полдороги до ручья, и сказала:
   -- Нѣтъ, мой сынъ, ты не уйдешь въ сердцахъ на мать, которой только и дѣла, что сидѣть да думать о тебѣ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, матушка, сказалъ Адамъ серьёзно и остановился, положивъ руку на ея плечо:-- я не сердитъ. Но я хочу, ради тебя самой, чтобъ ты спокойно предоставляла мнѣ дѣлать то, на что я рѣшился въ своемъ умѣ. Я всегда буду хорошимъ сыномъ для тебя, пока мы живы. Но человѣкъ имѣетъ другія чувства, кромѣ тѣхъ, которыя онъ обязанъ питать къ отцу и матери; и ты не должна имѣть желаніе управлять моею душою и тѣломъ. Тебѣ слѣдуетъ привыкнуть къ мысли, что я не уступлю тебѣ, гдѣ я имѣю право дѣлать то, что мнѣ хочется. Итакъ, не станемъ тратить словъ попустому объ этомъ.
   -- Эхъ! сказала Лисбетъ, не желая показать, что она чувствовала истинное значеніе словъ Адама:-- не-уже-ли кому-нибудь больше твоей матери хочется видѣть тебя въ лучшей одеждѣ? И когда ты вымоешь лицо чисто, словно гладенькій бѣленькій камешекъ, зачешешь такъ мило волосы и глаза у тебя станутъ блестящіе... да на что другое твоя старая мать станетъ смотрѣть и вполовину съ такимъ удовольствіемъ? Да по мнѣ, пожалуй надѣвай свое праздничное платье когда тебѣ захочется... я больше никогда не стану надоѣдать тебѣ этимъ.
   -- Хорошо, хорошо. Прощай, матушка, сказалъ Адамъ, цалуя ее и торопливо отходя отъ нея. Онъ видѣлъ, что только этимъ средствомъ могъ положить конецъ разговору. Лисбетъ оставалась еще на мѣстѣ, защищая глаза и смотря ему вслѣдъ, пока онъ не исчезъ изъ виду. Она вполнѣ чувствовала значеніе словъ Адама, и, потерявъ сына изъ виду и медленно возвращаясь въ хижину, громко говорила сама съ собой, ибо она имѣла обыкновеніе громко высказывать свои мысли въ длинные дни, когда ея мужъ и сыновья были на работѣ:
   -- Эхъ, онъ скажетъ мнѣ, что хочетъ привесть ее въ домъ надняхъ. И станетъ она хозяйкою надо мною, и я должна смотрѣть за то, какъ она, пожалуй, возьметъ тарелки съ синими ободочками, да, можетъ-быть, разобьетъ ихъ; а вѣдь ни одна изъ нихъ не разбита съ-тѣхъ-поръ, какъ мой старикъ и я купили ихъ на ярмаркѣ, вотъ двадцать лѣтъ будетъ въ Троицу. Эхъ! продолжала она все громче, хватая со стола вязанье:-- она никогда не станетъ вязать чулокъ парнямъ или надвязывать слѣды, пока я жива. А когда я умру, онъ вспомнитъ, что никто не потрафитъ на его ногу и слѣдъ такъ, какъ потрафляла его старая мать. Она, кажется, вовсе не умѣетъ съуживать и вязать пятку, и свяжетъ ему такіе длинные пальцы, что онъ и сапога-то не надѣнетъ. Вотъ что происходитъ, если женишься на молоденькой дѣвчонкѣ. Мнѣ было ужь тридцать лѣтъ, и отцу столько же, когда была наша свадьба, и то мы были еще довольно-молоды. Она будетъ, просто, дрянь въ тридцать лѣтъ... а выходитъ замужъ, когда у ней и зубы-то еще не всѣ прорѣзались.
   Адамъ шелъ такъ скоро, что былъ у воротъ двора еще до семи часовъ. Мартинъ Пойзеръ и дѣдъ еще не возвращались домой съ луга: всѣ были на лугу, даже до черной съ рыжими пятнами таксы; никто не сторожилъ двора, кромѣ бульдога: и когда Адамъ подошелъ къ дверямъ, отвореннымъ настежь, онъ увидѣлъ, что въ свѣтлой, чистой общей комнатѣ не было никого. Но онъ догадался, гдѣ могли быть мистрисъ Пойзеръ и еще нѣкто; такимъ-образомъ онъ постучалъ въ дверь и своимъ звучнымъ голосомъ произнесъ:
   -- Здѣсь мистрисъ Пойзеръ?
   -- Войдите, мистеръ Бидъ, войдите крикнула мистрисѣ Пойзеръ изъ сырни.
   Она всегда такъ называла Адама, когда принимала его у себя въ домѣ.
   -- Войдите въ сырню, если хотите, а то я въ эту минуту не могу бросить сыръ.
   Адамъ вошелъ въ сырню, гдѣ мистрисъ Пойзеръ и Нанси прессовали первый вечерній сыръ.
   -- Ну, вы, вѣрно, подумали, что пришли въ мертвый домъ, сказала мистрисъ Пойзеръ Адаму, когда онъ остановился въ открытыхъ дверяхъ:-- всѣ на лугу. Но Мартинъ навѣрно скоро возвратится: они оставятъ сѣно въ копнахъ на ночь, такъ-что завтра прежде всего примутся убирать его. Я была принуждена оставить при себѣ Нанси, разсчитывая, что Гетти должна собирать красную смородину сегодня вечеромъ: эта ягода поспѣваетъ совершенно некстати, именно, когда вовсе нѣтъ рукъ. А дѣтей нельзя послать за ягодами: они кладутъ больше себѣ въ ротъ, чѣмъ въ корзинку; это все-равно, что поручить осамъ собирать ягоды.
   Адаму очень хотѣлось сказать, что онъ пойдетъ въ садъ, пока не возвратится мистеръ Пойзеръ, но у него не хватило на это духу, итакъ онъ сказалъ:
   -- Въ такомъ случаѣ, я могъ бы взглянуть на вашу самопрялку и узнать, что съ ней дѣлать. Она, можетъ-быть, стоитъ у васъ въ домѣ тамъ, гдѣ я могу найдти ее?
   -- Нѣтъ, я убрала ее въ гостиную направо. Но погодите, пока я сама могу сходить за ней и показать вамъ ее. Я была бы очень-рада, еслибъ вы теперь пошли въ садъ и сказали Гетти, чтобъ она прислала сюда Тотти. Ребенокъ прибѣжитъ сюда, если позовешь его; а я знаю, что Гетти позволитъ ей ѣсть слишкомъ-много смородины. Я буду вамъ очень обязана, если вы сходите и пошлете ее сюда; потомъ тамъ, въ саду, теперь прелестныя Йоркскія и ланкастерскія розы: вамъ будетъ пріятно взглянуть на нихъ. Но вамъ, можетъ-быть, хочется сыворотки. Я знаю, вы любите сыворотку, какъ любятъ ее по-большей-части всѣ тѣ, которымъ ненужно приготовлять ее самимъ.
   -- Благодарю васъ, мистрисъ Пойзеръ, сказалъ Адамъ:-- глотокъ сыворотки доставляетъ мнѣ всегда истинное наслажденіе. Изъ-за нея я готовъ отказаться отъ пива.
   -- Конечно, конечно, сказала мистрисъ Пойзеръ, доставая небольшую бѣлую чашечку съ полки и погружая ее въ кадку съ сывороткой:-- запахъ хлѣба пріятенъ всѣмъ, кромѣ булочника. Миссъ Ирвайнъ всегда говоритъ: "О, мистрисъ Пойзеръ, я съ завистью смотрю на вашу сырню; я съ завистью смотрю на вашихъ цыплятъ, и что за прелестная вещь ферма, право!" А я говорю: "Да, ферма прекрасная вещь для тѣхъ, кто смотритъ на нее и не знаетъ, сколько хлопотъ сопряжено съ нею, сколько нужно и подымать, и стоять, и мучиться внутри ея".
   -- Ну, мистрисъ Пойзеръ, вы не захотѣли бы жить гдѣ-либо, кромѣ фермы, гдѣ вы такъ хорошо справляетесь, сказалъ Адамъ, принимая чашечку:-- и что жь вы можете видѣть съ большимъ удовольствіемъ, если не красивую дойную корову, стоящую по колѣно въ травѣ, новое молоко, цѣнящееся въ кадкѣ, свѣжее масло, готовое въ продажу, телятъ и куръ?... За ваше здоровье! желаю, чтобъ вы всегда имѣли силу надзирать за вашей сырней и служить примѣромъ для всѣхъ женъ фермеровъ въ нашей странѣ.
   Мистрисъ Пойзеръ нельзя было уличить въ слабости, будто она улыбалась комплименту, но по ея лицу разлилось, какъ прокрадывающійся солнечный лучъ, спокойное удовольствіе и придало болѣе обыкновеннаго кроткое выраженіе ея сѣро-голубымъ глазамъ, когда она посмотрѣла на Адама, пившаго сыворотку... Ахъ! кажется, я вкушаю эту сыворотку теперь, сыворотку съ столь-нѣжнымъ запахомъ, что его можно назвать благоуханіемъ, и съ мягкою скользящею теплотою, наполняющею воображеніе тихою, счастливою мечтательностью. И въ моихъ ушахъ звучитъ легкая музыка капающей сыворотки, сливающаяся съ чириканьемъ птички, находящейся за проволочною сѣткою окна, выходящаго въ садъ и оттѣняемаго высокою калиною.
   -- Еще немножко, мистеръ Бидъ? спросила мистрисъ Пойзеръ, когда Адамъ поставилъ чашку.
   -- Нѣтъ, благодарю васъ. Я пойду теперь въ садъ и пришлю къ вамъ малютку.
   -- Пожалуйста; да скажите ей, чтобъ она пришла къ матери въ сырню.
   Адамъ обошелъ кругомъ по двору, гдѣ обыкновенно стояли копны, но гдѣ теперь не было ихъ, къ деревянной калиткѣ, которая вела въ садъ, нѣкогда прекрасный огородъ усадьбы; теперь же, еслибъ не красивая кирпичная стѣна съ каменнымъ отлогимъ карнизомъ по одной сторонѣ ея, настоящій фермерскій садъ съ крѣпкими годовыми цвѣтами, несодрѣзанными фруктовыми деревьями и овощами, росшими вмѣстѣ въ беззаботномъ, полунебрежномъ изобиліи. Въ это время густыхъ листьевъ, распустившихся цвѣтовъ и полныхъ кустарниковъ искать кого-нибудь въ такомъ саду было все-равно, что играть въ прятки. Тутъ начинали цвѣсть высокія розы и ослѣпляли глазъ своимъ розовымъ, бѣлымъ и желтымъ цвѣтомъ; тамъ были дикій ясминъ и калина въ большихъ размѣрахъ и въ безпорядкѣ, потому-что не подрѣзались; тамъ возвышались цѣлыя стѣны изъ листьевъ красныхъ бобовъ и поздняго гороху; въ одномъ направленіи тамъ былъ цѣлый рядъ густаго орѣшника, а въ другомъ огромная яблоня съ голымъ округомъ подъ ея низко-раскинувшимися вѣтвями Но что значило одно или два голыя мѣста? Садъ былъ такъ обширенъ. Крупные бобы занимали въ немъ столь большое пространство, что Адаму пришлось сдѣлать девять или десять большихъ шаговъ, чтобъ дойти до конца дорожки съ неподрѣзанною травою, пробѣгавшей около нихъ; что жь до другихъ растеній, то для нихъ было мѣста гораздо больше, чѣмъ сколько имъ было нужно, такъ-что при ежегодномъ посѣвѣ всегда оставались широкія гряды, обросшія крестовникомъ. Даже розовыя деревья, у которыхъ Адамъ остановился, чтобъ сорвать розу, имѣли видъ, будто росли дикими; всѣ они путалнь вмѣстѣ густыми массами, въ это время щеголяя раскрывшимися лепестками, которью почти всѣ были полосатые, розовые съ бѣлымъ, что мимоходомъ сказать, вѣроятно, велось со времени соединенія домовъ Йоркскаго и ланкастерскаго. Адамъ весьма-хорошо выбралъ плотную провансальскую розу, едва-видную полузадушенную безуханными, щеголихами сосѣдками, и держалъ ее въ рукѣ (онъ думалъ, что ему будетъ легче, если у него будетъ, что-нибудь въ рукѣ), идя въ отдаленный конецъ сада, гдѣ, ему помнилось, былъ самый большой рядъ кустовъ смородины, неподалеку отъ тисовой бесѣдки.
   Но, отойдя отъ розъ на нѣсколько шаговъ, онъ услышалъ, что кто-то трясъ большой сукъ; потомъ голосъ мальчика произнесъ:
   "Ну же, Тотти, держи твой передничекъ... вотъ тебѣ, голубушка!"
   Голосъ слышался изъ вѣтокъ высокаго вишневаго дерева. Адамъ безъ труда различилъ въ нихъ небольшую дѣтскую фигуру съ синимъ передникомъ, сидѣвшую въ удобномъ положеніи, гдѣ ягоды были гуще всего. Безъ сомнѣнія, Тотти была внизу за заборомъ изъ гороха. Да... вотъ ея шляпка, сползшая на спину, вотъ ея жирное личико, страшно-выпачканное краснымъ сокомъ, обращенное кверху къ вишневому дерево, между-тѣмъ какъ она растопырила свой маленькій кругленькій ротикъ и красный запачканный передникъ, чтобъ получить обѣщанные падающіе гостинцы. Къ-сожалѣнію, я долженъ сказать, что болѣе половины падавшихъ вишень были тверды и желты, а не сочны и красны; но Тотти не тратила времени въ безполезныхъ жалобахъ и уже высасывала третью изъ самыхъ сочныхъ вишенъ, когда Адамъ сказалъ:
   -- Ну, Тотти, теперь есть у тебя вишни. Бѣги съ ними домой къ маменькѣ... она зоветъ тебя... въ сырню. Бѣги сію же минуту... Вотъ такъ, моя умница.
   Онъ поднялъ ее своими могучими руками и поцаловалъ, когда произносилъ эти слова -- церемонія, которую Тотти сочла скучною помѣхою въ уничтоженіи вишенъ; и когда онъ опустилъ ее на землю, то она молча пустилась рысью къ дому, продолжая сосать по дорогѣ ягоды.
   -- Томми, другъ мой, берегись, чтобъ тебя не подстрѣлили, какъ птичку-воровку, сказалъ Адамъ, подвигаясь далѣе къ кустамъ смородины.
   Онъ могъ видѣть большую корзинку въ концѣ аллеи: Гетти не могла быть далеко отъ нея, и Адамъ почти чувствовалъ, что она смотрѣла на него. Между-тѣмъ, когда онъ повернулъ за уголъ, она стояла спиною къ нему и, наклонившись, сбирала низко-висѣвшія ягоды. Странно, что она не слышала, какъ онъ подошелъ, можетъ быть, оттого, что она производила шелестъ листьями. Она вздрогнула, замѣтивъ, что кто-то былъ вблизи, и вздрогнула такъ сильно, что уронила чашку съ ягодами, и потомъ, когда увидѣла Адама, ея поблѣднѣвшее лицо вдругъ покрылось глубокимъ румянцемъ. Этотъ румянецъ заставилъ его сердце забиться новымъ счастьемъ. Гетти никогда не краснѣла прежде при видѣ его.
   -- Я испугалъ васъ, сказалъ онъ, въ сладостной надеждѣ, что то, что онъ говорилъ, не имѣло значенія, такъ-какъ Гетти, казалось, чувствовала столько же, сколько и онъ: -- позвольте мнѣ подобрать ягоды.
   Это сдѣлалось скоро: ягоды упали только спутанною массою на траву, и Адамъ, поднявшись и передавая ей чашку, прямо смотрѣлъ ей въ глаза съ покорною нѣжностью, нераздѣльною съ первыми мгновеніями любви, исполненной надежды.
   Гетти не отводила глазъ; ея румянецъ уменьшился, и она встрѣтила его взоръ съ выраженіемъ спокойной грусти, которое было пріятно Адаму, ибо оно такъ мало походило на то, что онъ видѣлъ въ ней прежде.
   -- Ужь тутъ немного осталось ягодъ, сказала она: -- я теперь скоро кончу.
   -- Я помогу вамъ, сказалъ Адамъ, принесъ большую корзинку, которая была ужь почти полна смородины, и поставилъ ее близь кустовъ.
   Не было произнесено ни слова болѣе, пока они собирали смородину. Сердце Адама было слишкомъ-полно; говорить онъ не могъ; думалъ, что Гетти знала все, что было у него ни бердцѣ, Но все-таки она не была равнодушна къ его присутствію; она покраснѣла, увидѣвъ его, и потомъ въ ней была эта черта грусти, что, конечно, означало любовь, такъ-какъ это противорѣчило съ ея обыкновеннымъ обращеніемъ, часто казавшимся ему равнодушіемъ. И онъ могъ смотрѣть на нее постоянно, когда она наклонялась надъ ягодами, между-тѣмъ какъ ровные вечерніе солнечные лучи прокрадывались сквозь густыя вѣтви яблони и покоились на ея круглой щекѣ и шеѣ, будто и они также любовались ею. Для Адама это было время, которое человѣкъ меньше всего можетъ забыть впослѣдствіи, время, когда онъ думаетъ, что первая любимая имъ женщина какимъ-нибудь ничтожнымъ признакомъ, словомъ, тономъ, взглядомъ, трепетомъ губы или вѣка, измѣняетъ, что она, наконецъ, начинаетъ любить его взаимно. Признакъ такъ незначителенъ; онъ едва замѣтенъ для уха или глаза; его нельзя описать никому; это, просто, прикосновеніе пера, а между-тѣмъ онъ, кажется, измѣнятся все бытіе человѣка, безпокойная страсть погружается въ очаровательное невѣдѣніе всего, кромѣ настоящей минуты. Сколько нашихъ раннихъ радостей исчезаетъ совершенно изъ нашей памяти! Мы никогда не можемъ припомнить радость, съ которою мы прислонялись головою къ груди матери или ѣздили на спинѣ отца въ дѣтствѣ; безъ всякаго сомнѣнія, эта радость внѣдряется въ нашу природу, какъ солнечный свѣтъ давно прошедшаго утра внѣдряется въ нѣжную мягкость абрикоса; но она навсегда исчезла изъ нашего воображенія, и мы можетъ только вѣровать въ радость дѣтства. Но первое радостное мгновеніе въ нашей первой любви -- мечта, возвращающаяся къ намъ до самаго конца и приносящая съ собою легкое дрожаніе чувства, столь же сильное и особенное, какъ возвращающееся впечатлѣніе сладостнаго благоуханія, навѣяннаго на насъ въ давно-прошедшій часъ блаженства. Это воспоминаніе придаетъ болѣе острый оттѣнокъ нѣжности, питаетъ безуміе ревности и присовокупляетъ послѣднюю рѣзкость нестерпимымъ мукамъ отчаянія.
   Гетти, склонившуюся надъ красными кистями, ровные лучи, проникавшіе чрезъ шпалеры вѣтвей яблони, густой садъ, окружавшій его, собственное волненіе, когда онъ смотрѣлъ на нее и вѣрилъ, что она думаетъ о немъ, и что имъ нечего было говорить -- Адамъ помнилъ все это до послѣдней минуты своей жизни.
   А Гетти? Вы знаете очень-хорошо, что Адамъ ошибался въ ней. Подобно многимъ другимъ мужчинамъ, онъ думалъ, что признаки любви къ другому были признаками любви къ нему самому. Когда Адамъ приблизился, невидимый ею, она была погружена, какъ обыкновенно, въ мысли и размышленія о томъ, когда можетъ возвратиться Артуръ: звукъ шаговъ какого бы то ни было мужчины имѣлъ бы на нее то же самое вліяніе... она чувствовала бы, что это могъ быть Артуръ, прежде чѣмъ имѣла время видѣть, и кровь, покинувшая ея щеки въ колебаніи минутнаго чувства, снова возвратилась бы при видѣ кого-нибудь другаго въ такой же степени, какъ и при видѣ Адама. Онъ не ошибался, думая, что съ Гетти произошла перемѣна: безпокойства и опасенія первой страсти, волновавшія ее, одержали верхъ надъ ея тщеславіемъ, дали ей впервые испытать это ощущеніе безполезной подчиненности чувству другаго, пробуждающее ищущую опору, умоляющую женственность даже въ сердцѣ пустѣйшей женщины, которая когда-либо можетъ испытывать ее, и создаетъ въ ней чуствительность къ кротости, которая прежде никогда въ ней не обнаруживалась. Впервые Гетти чувствовала, что въ робкой, но мужественной нѣжности Адама было что-то успокоивающее для нея; она хотѣла, чтобъ съ ней обращались съ любовью. О, какъ жестоко было переносить отсутствіе, молчаніе, очевидное равнодушіе послѣ тѣхъ минутъ страстной любви! Она не опасалась, что Адамъ будетъ терзать ее любовными объясненіями и льстивыми рѣчами, какъ ея другіе обожатели: онъ всегда былъ такъ скроменъ съ нею; она безъ боязни могла наслаждаться чувствомъ, что этотъ сильный, бодрый человѣкъ любилъ ее и былъ близь нея. Ей никогда не приходило въ голову, что Адамъ былъ также достоинъ сожалѣнія... что и для Адама также должно наступить время страданія.
   Мы знаемъ, Гетти не первая женщина, которая благосклоннѣе обращается съ человѣкомъ, любящимъ ее напрасно потому-что сама она начала любить другаго. Это очень-старая исторія; но Адамъ не зналъ ея вовсе и упивался сладостнымъ заблужденіемъ.
   -- Довольно, сказала Гетти послѣ нѣкотораго времени.-- Тётушка говорила, чтобъ я оставила нѣсколько ягодъ на кустахъ. Ну, теперь я снесу ихъ домой.
   -- Хорошо, что я пришелъ снесть корзинку, сказалъ Адамъ:-- она была бы слишкомъ-тяжела для вашихъ маленькихъ ручекъ.
   -- Нѣтъ, я могла бы снесть ее обѣими руками.
   -- О, какъ это мило! сказалъ Адамъ, улыбаясь:-- и вамъ столько же времени потребовалось бы дойти до дому, сколько крошечному муравью, который несетъ гусеницу. Случалось ли вамъ когда-нибудь видѣть, какъ эти крошечныя созданія таскаютъ вещи, которыя вчетверо больше ихъ самихъ?
   -- Нѣтъ, сказала Гетти равнодушно, не интересуясь узнать трудности муравьиной жизни.
   -- О! я, бывало, часто наблюдалъ за ними, когда былъ мальчикомъ. Но теперь, видите, я могу несть корзинку одною рукою, какъ пустую орѣховую шелуху, и подать вамъ другую руку, чтобъ вы могли опереться на нее. Не хотите ли? Вѣдь большія руки, какъ мои, для того и созданы, чтобъ на нихъ опирались маленькія ручки, какъ ваши.
   Гетти слабо улыбнулась и взяла его подъ-руку. Адамъ посмотрѣлъ на нее, но ея глаза мечтательно были обращены въ другой уголъ сада.
   -- Не случалось ли вамъ бывать въ Игльделѣ? сказала она, когда они медленно шли къ дому.
   -- Да, сказалъ Адамъ, радуясь, что она обращалась съ вопросомъ, касавшимся его самого: -- десять лѣтъ назадъ, когда я былъ мальчикомъ, я былъ тамъ съ отцомъ, чтобъ узнать о какой-нибудь работѣ. Это чудное мѣсто -- скалы и пещеры, какихъ вы никогда въ жизни не видѣли. Пока я не былъ тамъ, я не имѣлъ настоящаго понятія о скалахъ.
   -- Во сколько времени дошли вы туда?
   -- Ну, намъ пришлось идти около двухъ дней. Но можно доѣхать и меньше, чѣмъ въ день, у кого есть превосходная лошадь. Капитанъ, я увѣренъ, доѣдетъ туда, въ девять или десять часовъ: онъ славный ѣздокъ. И я не удивлюсь, если онъ возвратится завтра же. У него слишкомъ живой характеръ, чтобъ долго оставаться въ этомъ уединенномъ мѣстечкѣ, притомъ же одному; тамъ вѣдь нѣтъ ничего, кромѣ дрянной гостиницы въ той части, куда онъ отправился удить. Я желалъ бы, чтобъ онъ вошелъ во владѣніе своимъ имѣніемъ; это было бы очень-хорошо для него; ему нашлось бы тогда вдоволь дѣла и онъ дѣлалъ бы хорошо, несмотря на то, что такъ молодъ; вѣдь онъ знаетъ вещи гораздо-лучше многихъ людей вдвое старше его. Онъ очень-ласково говорилъ со мною намѣдни, что одолжитъ мнѣ денегъ длятого, чтобъ завести какое-нибудь дѣло; и еслибъ дѣйствительно дѣло дошло до того, то я скорѣе захочу быть обязаннымъ ему, чѣмъ кому-либо другому на свѣтѣ.
   Бѣдный Адамъ былъ сманенъ говорить объ Артурѣ, думая, что Гетти будетъ пріятно знать, какъ молодой сквайръ былъ готовъ подать ему дружескую руку помощи; этотъ фактъ входилъ въ его виды на будущее, и ему было пріятно, чтобъ оно показалось многообѣщающимъ въ ея глазахъ. И дѣйствительно, Гетти слушала его съ интересомъ, причемъ въ ея глазахъ появился новый блескъ и на губахъ показалась полуулыбка.
   -- Какъ хороши теперь розы! продолжалъ Адамъ, останавливаясь и смотря на нихъ.-- Посмотрите! Я укралъ прелестнѣйшую изъ нихъ, но не съ тѣмъ, чтобъ оставить ее себѣ. Но моему мнѣнію, эти всѣ розовыя и съ болѣе-тонкими зелеными листьями красивѣе полосатыхъ -- какъ вамъ кажется?
   Онъ опустилъ корзинку и вынулъ розу изъ петли.
   -- Эта прекрасно пахнетъ, сказалъ онъ:-- а полосатыя безъ запаху. Приколите ее къ платью, а потомъ вы можете поставить въ воду. Было бы жаль дать ей завянуть.
   Гетти взяла розу, смѣясь, при пріятной мысли, что Артуръ могъ возвратиться такъ скоро, еслибъ захотѣлъ. Въ ея мысляхъ блеснули надежда и, блаженство, и въ внезапномъ порывѣ веселости, она сдѣлала то, что очень-часто дѣлала прежде: вколола розу въ волосы немного повыше лѣваго уха. Нѣжное удивленіе на лицѣ Адама слегка омрачилось непріятнымъ неудовольствіемъ. Любовь Гетти къ украшеніямъ именно больше всего раздражала его мать, и самъ онъ не любилъ этого, на сколько ему было возможно не любить что-нибудь относившееся къ ней.
   -- А, сказалъ онъ: -- такъ носятъ леди на портретахъ на Лѣсной Дачѣ; онѣ по большей части имѣютъ цвѣты, перья или золотыя вещи въ волосахъ, при всемъ томъ я не люблю смотрѣть на нихъ. Онѣ всегда напоминаютъ мнѣ собою разукрашенныхъ женщинъ, которыхъ я видѣлъ въ балаганахъ на треддльстонской ярмаркѣ. Можетъ ли что-нибудь красить женщину лучше ея собственныхъ волосъ, когда они вьются такъ, какъ ваши? Если женщина молода и красива, то, по моему мнѣнію, она можетъ намъ лучше понравиться, если одѣта просто. Вотъ Дина Моррисъ очень-мила, несмотря на то, что носитъ простой чепчикъ и платье. Мнѣ кажется, будто лицо женщины не нуждается въ цвѣтахъ; само оно почти, какъ цвѣтокъ. А ужь о вашемъ-то лицѣ можно сказать это, увѣряю васъ.
   -- О, очень-хорошо, сказала Гетти, нѣсколько надувшись и выдергивая розу изъ волосъ.-- Я надѣну дининъ чепчикъ, когда мы войдемъ въ комнату, и вы посмотрите, лучше ли я въ немъ. Она оставила одинъ здѣсь и онъ можетъ служить мнѣ для образца.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, я не хочу, чтобъ вы носили чепчикъ методистокъ, какъ Дина. По моему мнѣнію, такой чепчикъ очень-некрасивъ, и когда я видѣлъ ее здѣсь, то, бывало, думалъ, что ей нехорошо одѣваться различно отъ другихъ людей. Но я собственно никогда не замѣчалъ ея до послѣдней недѣли, когда она пришла извѣстить мою мать; по моему мнѣнію, чепчикъ идетъ къ ея лицу въ томъ же почти родѣ, какъ чашечка желудя къ самому желудю, и я не думаю, чтобъ она была такъ же хороша и безъ чепчика. Но у васъ другаго рода лицо; я хотѣлъ бы, чтобъ вы были именно такими, какъ теперь, чтобъ ничто не мѣшало вашей собственной наружности. Все-равно, когда человѣкъ поетъ хорошую пѣсню, то вамъ непріятно, если колокольчики звенятъ и мѣшаютъ этимъ звукамъ.
   Онъ снова взялъ ее подъ-руку и посмотрѣлъ на нее нѣжно. Онъ опасался, не подумаетъ ли она, что онъ читалъ ей наставленіе, воображая, какъ мы всѣ склонны дѣлать это, что она чувствовала всѣ мысли, которыя онъ выразилъ только вполовину. Больше всего онъ боялся омрачить облакомъ блаженство этого вечера. Ни за что на свѣтѣ онъ, однакожь, не заговорилъ бы съ Гетти о своей любви, пока эта начинающаяся благосклонность къ нему не обратилась въ несомнѣнную любовь. Въ своемъ воображеніи онъ видѣлъ, какъ передъ нимъ разстилались длинные годы будущей жизни, когда онъ будетъ счастливъ правомъ называть Гетти своею: онъ могъ довольствоваться весьма-немногимъ въ настоящее время. Итакъ, онъ снова поднялъ корзинку со смородиной и они пошли далѣе.
   Сцена совершенно измѣнилась въ эти полчаса, что Адамъ быль въ саду. Дворъ теперь былъ полонъ жизни: Марти впускалъ въ ворота кричавшихъ гусей и злостно дразнилъ гусака, шипя на него; дверь житницы стонала на своихъ петляхъ, когда Аликъ затворялъ, послѣ раздачи корма лошадямъ; лошадей выводили поить при сильномъ лаѣ всѣхъ трехъ собакъ и при безпрестанныхъ возгласахъ: "гупъ!" Тима, пахаря, будто можно было ожидать, что тяжелыя животныя, опускавшія кроткую, понятливую морду и подымавшіе косматыя ноги такъ осторожно, дико устремятся по всѣмъ направленіямъ, кромѣ настоящаго. Всѣ возвратились съ луга, и когда Гетти и Адамъ вошли въ общую комнату, мистеръ Пойзеръ сидѣлъ на трехугольномъ стулѣ, а дѣдъ противъ него въ большомъ креслѣ, смотря на все съ выраженіемъ пріятной надежды, между-тѣмъ, какъ накрывали ужинъ на дубовомъ столѣ. Мистрисъ Пойзеръ сама постлала скатерть -- скатерть изъ тканнаго дома полотна съ блестящимъ пестрымъ рисункомъ, пріятнаго для глазъ блѣднокоричневаго цвѣта -- словомъ, скатерть, какую любятъ видѣть всѣ хорошій хозяйки -- не какую-нибудь бѣлую лавочную ветошь, которая вся разлѣзлась бы тотчасъ же, а добрую, дома вытканную скатерть, которая хватитъ на два поколѣнія. Холодная телятина, свѣжій саладъ и филей съ начинкой, конечно, имѣли соблазнительный видъ для голодныхъ людей, обѣдавшихъ въ половинѣ перваго. На большомъ сосновомъ столѣ у стѣны стояли блестящія оловянныя тарелки, ложки и чашки, приготовленныя для Алика и его товарищей; ибо хозяинъ и его слуги ужинали не далеко другъ отъ друга; это было тѣмъ пріятнѣе, что воли мистеру Пойзеру приходило въ голову сдѣлать какое-нибудь замѣчаніе на счетъ работы завтрашняго утра, Аликъ могъ тотчасъ же слышать это.
   -- А, Адамъ! очень-радъ видѣть васъ, сказалъ мистеръ Пойзеръ.-- Что, да вы помогали Гетти собирать смородину -- а? Ну, садитесь же, садитесь. Вѣдь скоро три недѣли, какъ вы ужинали съ нами въ послѣдній разъ; да и хозяйка подала намъ сегодня филей, съ славной начинкой. Я очень-радъ, что вы пришли.
   -- Гетти, сказала мистрисъ Пойзеръ, взглянувъ въ корзинку, чтобъ увидѣть, хороша ли смородина: -- сбѣгай наверхъ и кликни Молли. Она укладываетъ Тотти спать. Надо, чтобъ она налила элю. Нанси занята въ сырнѣ. А ты пригляни за ребенкомъ. Да къ чему это ты позволила ей убѣжать отъ тебя вмѣстѣ съ Томми и начинить себя ягодами такъ, что она ужь не можетъ ѣсть здоровую пищу?
   Это было сказано тономъ тише обыкновеннаго, между-тѣмъ, какъ мужъ разговаривалъ съ Адамомъ; ибо мистрисъ Пойзеръ строго придержалась правилъ приличія, и, по ея мнѣнію, съ молодой дѣвушкой не слѣдовало обращаться рѣзко въ присутствіи порядочнаго человѣка, ухаживающаго за нею; поступать такимъ образомъ было бы нечестно. Всякая женщина была молода въ свою очередь и должна была испытывать свое счастье въ супружествѣ, счастье, которое другія, женщины не должны была портить изъ уваженія, точно такъ, какъ торговка на рынкѣ, продавшая всю корзину яицъ, не должна стараться о томъ, чтобъ лишить другую знакомаго покупателя.
   Гетти торопливо побѣжала наверхъ, не будучи въ-состояніи безъ труда отвѣтить на тёткинъ вопросъ, а мистрисъ Пойзеръ вышла поискать Марти и Томми и привести ихъ ужинать.
   Скоро всѣ усѣлись... два румяные мальчика, по одному съ каждой стороны около блѣдной матери; одно мѣсто было оставлено для Гетти между Адамомъ и ея дядей. Аликъ вошелъ также, сѣлъ въ свой отдаленный уголъ и принялся ѣсть холодные крупные бобы съ большаго блюда своимъ карманнымъ ножомъ, находя въ нихъ такое наслажденіе, что не промѣнялъ бы ихъ на отличнѣйшіе ананасы.
   -- Сколько времени эта дѣвушка нацѣживаетъ эль, право, сказала мистрисъ Пойзеръ, накладывая всѣмъ по кусочку начиненнаго филея.-- Я думаю, она поставила кружку и забыла поворотить кранъ... вѣдь объ этихъ дѣвчонкахъ вы можете думать все: онѣ поставитъ пустой чайникъ на огонь, да потомъ и придутъ черезъ часъ посмотрѣть, кипитъ ли вода.
   -- Да она наливаетъ и для людей, сказалъ мистеръ Пойзеръ.-- Ты должна была сказать ей, чтобъ она принесла намъ кувшинъ раньше,
   -- Сказать ей? молвила мистрисъ Пойзеръ: -- да, мнѣ пришлось бы истратить весь духъ въ моемъ тѣлѣ и взять еще мѣха, еслибъ нужно было говорить этимъ дѣвушкамъ все, что имъ не скажетъ ихъ собственное остроуміе. Не хотите ли вы уксусу въ саладъ, мистеръ Бидъ?... Да, вы правы, что нѣтъ. Онъ портитъ вкусъ филея, какъ мнѣ кажется. Что это за кушанье, когда вкусъ мяса находится въ графинчикахъ съ уксусомъ или съ масломъ? Есть люди, которые дѣлаютъ дурное масло и думаютъ, что соль скрадетъ это.
   Вниманіе мистрисъ Пойзеръ было тутъ развлечено появленіемъ Молли, которая несла большой кувшинъ, двѣ маленькія кружки и четыре пивные стакана, всѣ наполненные элемъ или полпивомъ -- замѣчательный примѣръ хватающей силы, которою обладаетъ человѣческая рука. Ротъ бѣдной Молли былъ раскрытъ нѣсколько-болѣе обыкновеннаго, когда она шла, устремивъ глаза на двойной рядъ посуды въ рукахъ, въ совершенномъ невѣдѣніи относительно выраженія въ глазахъ своей хозяйки.
   -- Молли, я не видала дѣвушки, подобной тебѣ... какъ подумаешь о твоей бѣдной матери-вдовѣ и о томъ, что я взяла тебя почти безо всякаго аттестата и что я тысячу и тысячу разъ говорила...
   Молли не видала молніи, и громъ тѣмъ сильнѣе потрясъ ея нервы, чѣмъ менѣе она была приготовлена къ нему. Подъ неопредѣленнымъ безпокойнымъ чувствомъ, что она должна вести себя въ чемъ-то иначе, она нѣсколько ускорила шаги къ отдаленному сосновому столу, гдѣ могла поставить свои стаканы -- ея нога задѣла за передникъ, который развязался, и она упала съ трескомъ и брызгами въ лужу пива; за тѣмъ послѣдовали взрывъ хихиканья со стороны Марти и Томми и серьёзное "Элло!" со стороны мистера Пойзера, видѣвшаго, что его наслажденіе элемъ было столь-непріятнымъ образомъ отдалено на нѣсколько времени.
   -- Вотъ такъ! продолжала мистрисъ Пойзеръ ѣдкимъ тономъ, вставая и подходя къ шкапу, между-тѣмъ, какъ Молли стала уныло подбирать обломки посуды.-- Вѣдь сколько разъ я говорила тебѣ, что это случится. Вотъ и простись теперь съ твоимъ мѣсячнымъ жалованьемъ, и еще больше, чтобъ заплатить за этотъ кувшинъ, который былъ у меня въ домѣ десять лѣтъ, и до сегодня оставался цѣлъ... Съ-тѣхъ-поръ, какъ ты здѣсь въ домѣ, ты столько перебила посуды, что и пасторъ забранился бы... Господи, прости мнѣ мои слова! И еслибъ это было кипящее сусло изъ котла, то и тутъ произошло бы то же самое: ты обварилась бы и, очень-вѣроятно, изувѣчилась бы на всю жизнь... нельзя знать, что еще случится съ тобою современемъ, если ты будешь вести себя такимъ образомъ. Кто бы посмотрѣлъ на вещи, которыя ты покидала, тотъ подумалъ бы, что ты одержима пляскою святаго Вита. Жаль, что всѣ куски посуды, которую ты перебила, не выставлены на показъ для тебя, хотя сколько бы ты ни слушала, ни смотрѣла, все это будетъ безполезно для тебя... можно думать, что ты, просто, закалена въ своихъ недостаткахъ.
   Въ это время у бѣдной Молли слезы текли ручьемъ и, въ своемъ отчаяніи на быстрое движеніе пивнаго потока къ ногамъ Алика, она превратила передникъ въ швабру, между-тѣмъ, какъ мистрисъ Пойзеръ, отворивъ шкапъ, устремила на нее жгучій взоръ.
   -- Азъ, продолжала она: -- что тутъ и размазывать, только больше придется подтирать. Говорю тебѣ, что все это твое упрямство: ни у кого нѣтъ призванія бить, если только приниматься за дѣло какъ слѣдуетъ. Но деревяннымъ людямъ надобно и обращаться съ деревянными вещами... Конечно, я должна взять коричневый съ бѣлымъ кувшинъ, который не бываетъ въ употребленіи и трехъ разъ въ годъ, да сама спуститься въ погребъ, да, можетъ-быть, схватить тамъ смерть, захворавъ воспаленіемъ...
   Мистрисъ Пойзеръ отвернулась отъ шкапа, держа въ рукѣ коричневый съ бѣлымъ кувшинъ, когда она вдругъ замѣтила что-то на другомъ концѣ въ кухнѣ; можетъ-быть, привидѣніе произвели на нее такое сильное впечатлѣніе оттого, что она уже дрожала и была разстроена; или можетъ-быть, битье посуды, подобно другимъ преступленіямъ, имѣетъ заразительнне вліяніе. Какъ бы то ни было, она вытаращила глаза и остолбенѣла, какъ духовидецъ, и драгоцѣнный коричневый съ бѣлымъ кувшинъ упалъ на полъ, навсегда разставшись съ своимъ рыльцомъ и ручкою.
   -- Ну, кто же видѣлъ что-нибудь подобное? сказала она, вдругъ понизившимся голосомъ, съ минуту окидывая комнату блуждающимъ взоромъ.-- Я думаю, кружки заколдованы. А все вотъ эти скверныя глазуревыя ручки... скользятъ изъ руки словно улитка.
   -- Ну, и ты позволяешь собственной плеткѣ бить тебя по лицу, сказалъ ея мужъ, принимаясь теперь хохотать вмѣстѣ съ мальчишками.
   -- Конечно, очень-хорошо смотрѣть и скалить зубы, возразила мистрисъ Пойзеръ.-- Но бываетъ время, когда посуда кажется живою и вылетаетъ изъ рукъ словно птица. Все-равно, что стекло иногда стоитъ-себѣ спокойно, да вдругъ и треснетъ. Что должно разбиться, то разобьется... Я въ жизнь свою не роняла никакихъ вещей и всегда могла держать ихъ, иначе я не сберегла бы во все это время посуду, которую купила къ моей свадьбѣ... Да что ты, Гетти, съ ума сошла? Что это значитъ, что ты спускаешься такимъ образомъ и заставляешь думать, будто привидѣніе ходитъ въ домѣ?
   Въ то время, какъ говорила мистрисъ Пойзеръ, поднялся новый взрывъ хохота, причиненный не столько тѣмъ, что она вдругъ стала смотрѣть съ фаталистической точки зрѣнія на битье кружекъ, сколько страннымъ видомъ Гетти, поразившимъ ея тётку. Маленькая шалунья нашла черное тёткино платье и приколола его кругомъ шеи, чтобъ оно походило на платье Дины, зачесала волосы какъ-можно-ровнѣе и повязала дининъ высокій сѣтчатый чепецъ безъ каймы. Конечно, было довольно смѣшно и неожиданно видѣть вмѣсто блѣднаго серьёзнаго лица и кроткихъ сѣрыхъ глазахъ Дины, приходившихъ на память при видѣ платья и чепчика, круглыя розовыя щеки и кокетливые темные глаза Гетти. Мальчики соскочили со стульевъ и прыгали вокругъ нее, хлопая въ ладони; даже Аликъ издалъ тихій брюшной смѣхъ, когда обратилъ свой взоръ отъ бобовъ на дѣвушку. Подъ прикрытіемъ этого шума, мистрисъ Пойзеръ вышла въ заднюю кухню, чтобъ послать Нанси въ погребъ съ большою оловянною мѣрою, заключавшею въ себѣ нѣкоторую вѣроятность быть свободною отъ колдовства.
   -- Ну, Гетти, голубушка, что ты, сдѣлалась методисткою? сказалъ мистеръ Пойзеръ, спокойно и медленно наслаждаясь смѣхомъ, какъ наслаждаются только дородные люди.-- Тебѣ слѣдуетъ прежде вытянуть подлиннѣе твое лицо; не такъ ли, Адамъ? Для чего это напялила ты на себя эти вещи -- а?
   -- Адамъ сказалъ, что чепчикъ и платье Дины нравятся ему больше моихъ платьевъ, сказала Гетти, скромно садясь на свое мѣсто.-- Онъ говоритъ, что люди кажутся лучше въ безобразныхъ платьяхъ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, сказалъ Адамъ, любуясь ею.-- Я сказалъ только, что они, кажется, идутъ къ Динѣ. Но еслибъ я сказалъ, что вы будете казаться въ нихъ хорошенькою, то я сказалъ бы только истину.
   -- Ну, а ты думала, что Гетти привидѣніе, не такъ ли? сказалъ мистеръ Пойзеръ женѣ, которая въ это время возвратилась и снова сѣла на свое мѣсто.-- Ты казалась такою испуганною, какъ... какъ...
   -- Что тутъ болтать о томъ, какъ я казалась, сказала мистрисъ Пойзеръ: -- наружностью не починишь кружекъ, все-равно, что смѣхомъ; я вижу это. Мистеръ Бидъ, мнѣ досадно, что вамъ такъ долго приходится ждать эля, но его принесутъ сію минуту. Распоряжайтесь, пожалуйста, какъ дома: вотъ холодный картофель; я знаю, вы любите его. Томми, я пошлю тебя спать сію же минуту, если ты не перестанешь смѣяться. Что тутъ смѣшнаго, хотѣла бы я знать? Чѣмъ смѣяться, а скорѣе заплакала бы при видѣ чепца этой бѣдняжки; а есть такія, которыя сдѣлались бы гораздо-лучше, еслибъ могли походить на нее во многихъ другихъ отношеніяхъ, а не въ томъ только, что носить ея чепчикъ. Никому здѣсь въ домѣ не годится подшучивать надъ дочерью моей сестры, когда она только-что уѣхала отъ насъ и у меня болѣло сердце, когда я разставалась съ нею. А я знаю только одно, что случись какое-нибудь несчастье, еслибъ я, напримѣръ, слегла въ постель, или дѣти лежали при смерти... кто знаетъ, что можетъ случиться! , или еслибъ между скотомъ случился падежъ, словомъ, еслибъ все пошло кверху дномъ... тогда, я говорю, мы, можегъ-быть, ради опять увидѣть чепчикъ Дины и ея лицо подъ чепчикомъ, все-равно, съ каймою или безъ каймы. Вѣдь она одно изъ тѣхъ созданій, которыя имѣютъ самую свѣтлую наружность въ дождливый день и любятъ васъ еще больше, когда вы больше всего нуждаетесь въ любви.
   Мистрисъ Пойзеръ, какъ вы можете замѣтить, знала, что ужасное скорѣе всего въ-состояніи изгнать комическое.
   Томми, который имѣлъ чувствительный характеръ, очень любилъ свою мать и, кромѣ-того, столько наѣлся вишень, что могъ совладѣть со своими чувствами менѣе обыкновеннаго, такъ былъ пораженъ страшною картиною возможной будущности, представленною мистрисъ Пойзеръ, что началъ плакать; и добродушный отецъ, снисходительный ко всѣмъ слабостямъ, только не къ нерадѣнію фермеровъ, сказалъ Гетти:
   -- Лучше сними поди эти вещи, милая моя: твоей тёткѣ непріятно видѣть ихъ.
   Гетти снова отправилась наверхъ, и принесенный эль послужилъ пріятнымъ развлеченіемъ, потому-что Адамъ долженъ былъ высказать о новой варкѣ свое мнѣніе, которое могло быть только лестнымъ для мистрисъ Пойзеръ. Затѣмъ слѣдовали пренія о тайнахъ пивоваренія, о нелѣпости скряжничанья хмѣлемъ и сомнительной экономіи въ приготовленіи солода дома. Мистрисъ Пойзеръ безпрестанно имѣла возможность изъясняться по этимъ предметамъ съ достоинствомъ, такъ-что, когда кончился ужинъ, кувшинъ съ элемъ наполненъ снова и трубка мистера Пойзера закурена -- она снова была въ чрезвычайно-хорошемъ расположеніи духа и тотчасъ же, по просьбѣ Адама, принесла сломанную самопрялку для осмотра.
   -- А! сказалъ Адамъ, осматривая ее со вниманіемъ: -- да здѣсь придется порядкомъ токарной работы. А славная прялка! Мнѣ нужно взять ее съ собою въ токарную мастерскую, въ деревню, и починить ее тамъ; а-то дома у меня нѣтъ всего нужнаго для токарной работы. Если вы потрудитесь прислать ее завтра утромъ въ мастерскую мистера Бёрджа, то я приготовлю вамъ ее къ средѣ. Я ужь сколько разъ думалъ, продолжалъ онъ, смотря на мистера Пойзера -- какъ бы мнѣ завестись дома всѣмъ нужнымъ длятого, чтобъ производить тонкую столярную работу. Я всегда дѣлалъ такія бездѣлицы на досугѣ и онѣ выгодны, потому-что на нихъ идетъ больше работы, нежели матеріала. Я думаю вотъ открыть самимъ -- по-себѣ съ Сетомъ небольшое производство по этой части, потому-что я знакомъ съ однимъ человѣкомъ въ Россестерѣ, который будетъ брать у насъ все, что мы успѣемъ сдѣлать, кромѣ заказовъ, которые можемъ получить здѣсь въ окружности.
   Мистеръ Пойзеръ съ участіемъ занялся проектомъ, который, казалось, служилъ шагомъ внередь къ тому, чтобъ Адамь сталъ "хозяиномъ". Мистрисъ Пойзеръ одобрила планъ устроить подвижной шкапъ, который могъ бы вмѣщать въ себѣ мелочные запасы, пикули, посуду и домашнее бѣлье, все это сжатое до крайней степени, но въ величайшемъ порядкѣ. Гетти, снова въ собственной одеждѣ, откинувъ косыночку назадъ въ этотъ теплый вечеръ, сидѣла и чистила смородину у окна, гдѣ Адамъ могъ ее очень-хорошо видѣть. Такимъ-образомъ, пріятно шло время, пока Адамъ не всталъ, чтобъ уйти. Всѣ настоятельно просили, чтобъ онъ скоро еще разъ посѣтилъ ихъ, но никто не удерживалъ его долѣе: въ это рабочее время умные люди не хотѣли подвергаться риску быть сонными въ пять часовъ утра.
   -- Я пойду отъ васъ еще дальше, сказалъ Адамъ.-- Я хочу навѣстить мистера Масси; онъ не быль вчера въ церкви и я не видалъ его цѣлую недѣлю. Я не помню, чтобъ онъ до-этихъ-поръ хоть разъ не пришелъ въ церковь.
   -- Да, сказалъ мистеръ Пойзеръ:-- мы ничего не слышали о немъ. Вѣдь теперь праздники у мальчиковъ, и мы не можемъ дать вамъ никакого свѣдѣнія.
   -- Не-уже -- ли же вы думаете отправиться къ нему такъ поздно? сказала мистрисъ Пойзеръ, складывая свое вязанье.
   -- О! мистеръ Масси сидитъ очень-долго, сказалъ Адамъ.-- Да и вечерняя школа еще не кончилась. Нѣкоторые могутъ приходить только поздно: имъ такъ далеко идти. И самъ Бартль никогда нейдетъ спать раньше одиннадцати.
   -- Ну, не хотѣла бы я, чтобъ онъ жилъ здѣсь, сказала мистрисъ Пойзеръ.-- Онъ накапаетъ вамъ вездѣ свѣчнымъ саломъ, а вы того-и-гляди, что поскользнетесь и свалитесь на полъ, когда только-что встанете утромъ.
   -- Конечно, одиннадцать часовъ это поздно... да, это поздно, сказолъ старый Мартинъ.-- И никогда въ жизни не оставался на ногахъ до такой поры, развѣ только въ свадьбу, въ крестины, въ великій годовой праздникъ или на ужинѣ во время жатвы. Одиннадцать часовъ -- это поздно.
   -- Ну, я часто сижу и позже двѣнадцати, сказалъ Адамъ, смѣясь:-- только не для того, чтобъ особенно поѣсть или пить, а чтобъ особенно поработать. Спокойной ночи, мистрисъ Пойзеръ; спокойной ночи, Гетти.
   Гетти только улыбнулась; она не могла подать руку, потому-что ея руки были выкрашены и вымочены сокомъ смородины; но всѣ остальные отъ души пожали большую поданную имъ руку и сказали!
   -- Приходите же, приходите скорѣе!
   -- Подумайте-ка объ этомъ, сказалъ мистеръ Пойзеръ, когда Адамъ ужь вышелъ за ворота: -- сидѣть позже двѣнадцати и за особенной работой! Не много найдется людей двадцати-шести лѣтъ, которыхъ можно было бы запрячь въ однѣ оглобли съ нимъ. Если ты можешь поддѣть Адама себѣ въ мужья, Гетти, то ужь я тебѣ ручаюсь въ томъ, что будешь ѣздить когда-нибудь въ собственной телегѣ на рессорахъ.
   Гетти съ ягодами шла черезъ кухню, и ея дядя не замѣтилъ, какъ она съ презрѣніемъ нѣсколько откинула голову назадъ въ отвѣтъ на его слова. Ѣздить въ телегѣ казалось ей, дѣйствительно, въ настоящее время очень-жалкою участью.
  

XXI.
Вечерняя школа и приходскій учитель.

   Домъ Бартля Масси находился въ числѣ разсѣянныхъ на краю общины, раздѣлявшейся дорогою, которая вела въ Треддльстонъ. Адамъ дошелъ отъ мызы до него въ четверть часа, и, положивъ руку на щеколду у дверей, онъ могъ видѣть въ незавѣшенное окно восемь или девять головъ, наклоненныхъ надъ столами, которыя освѣщались тонкими макаными свѣчами.
   Когда онъ вошелъ, то засталъ урокъ чтенія, и Бартль Масси только кивнулъ головою, предоставляя ему сѣсть, гдѣ захочетъ. Онъ пришелъ сегодня не для урока, и его голова была слишкомъ-полна личными дѣлами, слишкомъ-полна послѣдними двумя часами, проведенными имъ въ присутствіи Гетти, такъ-что онъ не былъ въ-состояніи заняться книгою, пока кончится ученье; такимъ образомъ онъ сѣлъ въ уголъ и смотрѣлъ на все разсѣянно. Этотъ родъ зрѣлища Адамъ видѣлъ почти еженедѣльно впродолженіе нѣсколькихъ лѣтъ; онъ зналъ наизустъ всѣ арабески, украшавшія образецъ почерка Бартля Масси, висѣвшій въ рамкѣ надъ головою школьнаго учителя для того, чтобъ служить высокимъ идеаломъ умамъ его учениковъ; онъ зналъ корешки всѣхъ книгъ на полкѣ, прибитой по выбѣленной стѣнѣ надъ шпильками для грифельныхъ досокъ; онъ вѣрно зналъ, сколько зеренъ вышло изъ колоса индійской ржи, висѣвшаго на одной изъ балокъ; онъ давнымъ-давно истощилъ средства своего воображенія, стараясь представить себѣ, какой видъ имѣлъ пукъ высохшей и походившей теперь на кожу, водорасли въ своемъ родномъ элементѣ, и какъ она росла тамъ; и съ того мѣста, гдѣ онъ сидѣлъ, онъ не могъ ничего разобрать на старой картѣ Англіи, висѣвшей на противоположной стѣнѣ, потому-что время измѣнило ея пріятный желто-бурый цвѣтъ въ нѣчто похожее на цвѣтъ хорошо-выгорѣвшей пѣнковой трубки. Дѣйствіе, которое не прерывалось, было ему почти такъ же знакомо, какъ и самая сцена, тѣмъ не менѣе привычка не сдѣлала его равнодушнымъ къ этому, и даже въ настоящемъ расположеніи духа, погруженный въ собственныя мысли, Адамъ ощущалъ мгновенное движеніе прежняго сочувствія, когда смотрѣлъ на грубыхъ людей, съ трудомъ державшихъ перо или карандашъ скорченными руками, или смиренно трудившихся надъ своимъ урокомъ чтенія.
   Классъ чтенія, сидѣвшій теперь на скамейкѣ передъ столомъ школьнаго учителя, состоялъ изъ трехъ самыхъ отсталыхъ учениковъ. Адамъ могъ бы узнать это безъ труда: ему стоило только взглянуть на лицо Бартли Масси, когда онъ смотрѣлъ сверхъ очковъ, которыя спустилъ на хребетъ носа, не нуждаясь въ нихъ при настоящемъ дѣлѣ. Лицо имѣло обычное самое кроткое выраженіе; сѣдыя, густыя брови, подъ болѣе-острымъ угломъ, дышали сострадательною благосклонностью, и ротъ, обыкновенно-сжатый и съ нѣсколько-выдвинутою нижнею губою, былъ полуоткрытъ, такъ-что всегда могъ подсказать слово или слогъ въ помощь въ одно мгновеніе. Это благосклонное выраженіе было тѣмъ любопытнѣе, что неправильный орлиный носъ школьнаго учителя, нѣсколько-сдвинутый на одну сторону, имѣлъ нѣсколько-грозный видъ; къ тому же, его лобъ имѣлъ особенное напряженіе, которое въ глазахъ всѣхъ служитъ признакомъ рѣзкаго нетерпѣливаго нрава: синія вены выступали наружу, какъ струны, подъ прозрачною желтою кожею, и грозное выраженіе лба не смягчалось никакою лысиною, такъ какъ сѣдые, щетинистые коротко-остриженные волосы торчали надъ лбомъ теперь такъ же густо, какъ и въ молодости.
   -- Нѣтъ, Билль, нѣтъ, говорилъ Бартль ласковымъ тономъ, кивая Адаму:-- сложи снова, и тогда, можетъ-быть, ты узнаешь, что выйдетъ изъ с, у, х, и. Ты знаешь, что этотъ же самый урокъ ты читалъ на прошлой недѣлѣ.
   Билль былъ здоровый дѣтина, двадцати-четырехъ лѣтъ отъ-роду, отличный каменопильщикъ, который могъ получать столь же хорошее жалованье, какъ всякій изъ ремесленниковъ его лѣтъ; но урокъ чтенія изъ односложныхъ словъ былъ для него гораздо-труднѣе распилки самаго твердаго камня. Буквы, жаловался онъ, были такъ "необыкновенно-похожи одна на другую, что ихъ почти никакъ нельзя было отличить", и въ занятіи пильщика не встрѣчалось мелочныхъ различій, какія существовали между буквою съ загнутымъ кверху хвостикомъ и буквою съ опущеннымъ книзу хвостикомъ. Но Билль имѣлъ твердое намѣреніе выучиться читать, основывавшееся главнѣйшимъ образомъ на двухъ причинахъ: вопервыхъ, Томъ Гезло, его двоюродный братъ, могъ все читать "прямо съ листа", все-равно, печатное или писанное. Томъ прислалъ ему письмо изъ-за двадцати миль, въ которомъ увѣдомлялъ, какъ ему счастье улыбалось на свѣтѣ и какъ онъ получилъ мѣсто старшаго работника; вовторыхъ, Самъ Филлипсъ, пилившій вмѣстѣ съ нимъ, выучился читать, когда ему стукнуло двадцать лѣтъ; а что могъ исполнить такой небольшой малый, какъ Самъ Филиписъ, (разсуждалъ Билль), то могло быть исполнено и имъ, такъ -- какъ онъ могъ сплюснуть Сама, какъ кусокъ мокрой глины, еслибъ потребовали обстоятельства. Вотъ онъ и былъ здѣсь, указывая своимъ огромнымъ пальцемъ на четыре слова сразу и наклоняя голову на одну сторону, чтобъ лучше схватить глазомъ одно слово, которое должно было различить изъ всей группы. Объемъ знанія, которымъ долженъ былъ обладать Баргль Масси, казался ему до того темнымъ и обширнымъ, что воображеніе Билля отступало при мысли объ этомъ: онъ едва ли осмѣлился бы отрицать, что школьный учитель не участвуетъ какимъ-нибудь образомъ въ правильномъ возвращеніи дневнаго свѣта и въ перемѣнахъ погоды.
   Человѣкъ, сидѣвшій рядомъ съ Биллемъ, имѣлъ совершенно другой типъ: онъ былъ кирпичникъ-методистъ, который, проведя тридцать лѣтъ своей жизни совершенно-довольный своимъ невѣжествомъ, недавно "принялъ вѣру" и вмѣстѣ съ тѣмъ получилъ желаніе читать священное писаніе. Но и для него также ученіе было труднымъ занятіемъ, и выходя сегодня изъ дома, онъ, какъ обыкновенно, принесъ особенную молитву о помощи, видя, что предпринялъ тяжкій трудъ только ради питанія своей души... длятого, чтобъ имѣть въ памяти большее изобиліе текстовъ и гимновъ, которыми можно было бы отдалять дурныя воспоминанія и прежніе соблазны, или, короче сказать, дьявола. Кирпичникъ былъ извѣстный браконьеръ; его подозрѣвали, хотя и безъ достаточныхъ къ тому свидѣтельствъ, въ томъ, что это онъ подстрѣлилъ ногу у сосѣдняго смотрителя за дичью. Такъ или иначе, достовѣрно, однакожъ, что вскорѣ послѣ упомянутаго происшествія, которое совпало съ прибытіемъ въ Треддльстонъ ревностнаго проповѣдника-методиста, въ кирпичникѣ замѣтили большую перемѣну; и хотя онъ по всей странѣ все еще былъ извѣстенъ подъ своимъ старымъ прозвищемъ "Старая Сѣра", ничто, однакожъ, не вселяло въ немъ большій ужасъ, какъ то, что имѣло какое-нибудь сношеніе съ этимъ неблаговоннымъ элементомъ. Онъ былъ широкогрудый малый съ пылкимъ характеромъ, который помогалъ ему лучше пропитаться религіозными идеями, нежели успѣвать въ сухомъ процесѣ пріобрѣсти только человѣческое знаніе алфавита. Его рѣшимость была даже нѣсколько потрясена собратомъ-методистомъ, увѣрявшимъ его, что буква только препятствуетъ душевному развитію, и даже выразившимъ опасеніе, что Сѣра ужь слишкомъ-горячо заботился о знаніи, дѣлающимъ человѣка напыщеннымъ.
   Третій начинающій былъ болѣе-обѣщающій ученикъ. Онъ былъ высокъ ростомъ, но худощавъ и жилистъ, почти однихъ лѣтъ съ Сѣрой, имѣлъ весьма-блѣдное лицо и руки, выпачканныя въ темно-синей краскѣ. Онъ былъ красильщикъ, который, погружая въ краску дома выдѣланную шерсть и юбки старухъ, воспламенился желаніемъ гораздо-больше узнать о чудныхъ тайнахъ цвѣтовъ. Онъ уже пользовался высокою репутаціею въ околоткѣ за свое крашеніе и непремѣнно хотѣлъ открыть методу, посредствомъ которой можно было бы уменьшить дороговизну кармина и ярко-красной краски. Москотильщикъ въ Треддльстонѣ подалъ ему мысль, что онъ можетъ избавиться отъ большихъ трудовъ и издержекъ, если выучится читать; и вотъ онъ сталъ посвящать свободные часы вечерней школѣ, рѣшивъ про -- себя, что его "сынишко" пусть, не теряя времени, отправится въ дневную школу мистера Масси, лишь только подростетъ.
   Трогательно было видѣть, какъ эти трое дюжихъ малыхъ, носившихъ на себѣ ясные признаки тяжкаго труда, заботливо наклонялись надъ истертыми книгами и съ трудомъ разбирали: "Трава зелена", "Палки сухи", "Хлѣбъ зрѣлъ" -- весьма-трудный урокъ послѣ столбцовъ съ простыми словами, похожими одно на другое, кромѣ первой буквы. Словно три грубыхъ животныхъ употребляли смиренныя усилія, чтобъ узнать, какъ можно было имъ сдѣлаться человѣчными И это трогало нѣжнѣйшую Фибру сердца Бартли Масси. Только для такихъ взрослыхъ дѣтей, своихъ учениковъ, не имѣлъ онъ суровыхъ эпитетовъ и нетерпѣливыхь тоновъ. Онъ не былъ одаренъ невозмутимымъ характеромъ, и въ музыкальные вечера можно было замѣтить, что терпѣніе вовсе но было для него легкою добродѣтелью; но въ этотъ вечеръ, когда онъ смотрѣлъ чрезъ очки на Билля Доунза, пильщика, наклонявшаго голову на сторону и глядѣвшаго на буквы с, у, х, и, до слѣпоты, его глаза имѣли самое кроткое и самое поощряющее выраженіе.
   Послѣ читальнаго класса подошли два молодые парня, лѣтъ шестнадцати до девятнадцати, съ мнимыми счетами, которые писали на своихъ грифельныхъ доскахъ, и теперь должны были сдѣлать счисленіе наизусть немедленно -- испытаніе, выдержанное ими съ такимъ недостаточнымъ успѣхомъ, что Бартль Масси, глаза котораго были устремлены на нихъ сверхъ очковъ съ зловѣщимъ выраженіемъ впродолженіе нѣсколькихъ минутъ, произнесъ наконецъ горькимъ, чрезвычайно-рѣзкимъ тономъ, останавливаясь при каждой Фразѣ и стуча по полу шишковатою палкою, которую держалъ между ногъ:
   -- Ну, видите, вы дѣлаете это нисколько не лучше, какъ двѣ недѣли назадъ; и я скажу вамъ отчего. Вы хотите научиться считать -- очень -- хорошо. Но, вы думаете, длятого, чтобъ выучиться считать, вамъ только нужно приходить ко мнѣ и считать у меня около часа два или три раза въ недѣлю; а лишь только вы надѣли шапки и вышли изъ дверей, какъ уже и выбросили все до-чиста изъ головы. Вы ходите-себѣ посвистывая, и не думаете ни о чемъ, словно ваши головы проточныя канавы, чрезъ которыя проходитъ всякій мусоръ, случайно-попадающійся на дорогѣ; и если въ нихъ попадетъ хорошая мысль, то и ее очень -- скоро вынесетъ вонъ. Вы думаете, что познанія достаются дешево: придете да заплатите Бартлю Масси пятіалтынный въ недѣлю, а онъ васъ научитъ цифрамъ безъ всякихъ хлопотъ съ вашей стороны. Но, я вамъ скажу, познанія не пріобрѣтаются тѣмъ, что вы только будете платить пятіалтынный: если вы хотите знать ариѳметику, то должны думать о ней постоянно и усердно заниматься мысленно счисленіемъ. Все на свѣтѣ вы можете обратить въ цифры, потому-что во всемъ есть какое-нибудь число... даже въ дуракѣ. Вы можете говорить самимъ себѣ: "я одинъ дуракъ, а Джекъ другой; еслибъ моя дурацкая голова вѣсила четыре Фунта, а Джекова три Фунта, три унціи и три четверти, то на сколько драхмъ была бы моя голова тяжеле Джековой?" Человѣкъ, который искренно хочетъ научиться ариѳметикѣ, долженъ задавать себѣ задачи, составлять суммы въ головѣ; когда онъ сидитъ за своей башмачной работой, онъ можетъ считать стёжки по пяти, потомъ назначить цѣну своимъ стёжкамъ, хоть, напримѣръ, денежку, и потомъ счесть сколько онъ могъ бы заработать въ часъ; потомъ спросить себя: сколько денегъ онъ могъ бы заработать въ день, считая такимъ же образомъ; потомъ, сколько получили бы десять работниковъ, работая такимъ образомъ три, двадцать или сто лѣтъ, и все это время иголка его будетъ ходить такъ же скоро, какъ еслибъ онъ оставлялъ свою голову пустою, чтобъ въ ней могъ плясать дьяволъ. Словомъ, я скажу вамъ вотъ что: я не хочу имѣть въ своей вечерней віколѣ человѣка, который не будетъ стараться выучиться тому, чему приходитъ учиться такъ же усердно, какъ еслибъ онъ хотѣлъ выйти изъ мрачной пещеры на ясный дневной свѣтъ. И не прогоню человѣка за то, что онъ глупъ. Еслибъ Вилли Тафтъ, идіотъ, захотѣлъ учиться чему-нибудь, я не отказался бы учить его. Но я не хочу бросать хорошія знанія людямъ, думающимъ, что могутъ пріобрѣсть ихъ за пятіалтынный и унесть съ собою, какъ унцію нюхательнаго табаку. Итакъ, вы больше не ходите ко мнѣ, если не можете показать, что работали собственной головой, а, вмѣсто того, будете думать, что можете платить за мою голову: "пусть, молъ, работаетъ за насъ". Вотъ вамъ мое послѣднее слово.
   При заключительной фразѣ Бартль Масси ударилъ своею шишковатою палкою гораздо-громче и разстроенные парни встали съ своихъ мѣстъ съ угрюмымъ видомъ. Къ счастію, другимъ ученикамъ приходилось только показать тетради для писанія, въ различныхъ степеняхъ успѣха съ каракулей до ровнаго письма; и простыя черты перомъ, хотя и невѣрныя, менѣе раздражали Бартля, нежели невѣрная ариѳметика. Онъ былъ нѣсколько строже обыкновеннаго къ буквѣ Z Якова Стори. Бѣдный Яковъ написалъ цѣлую страницу этой буквы, но всѣ буквы верхушкою навыворотъ, и неясно понималъ, что буквы были что-то не такъ. Но онъ замѣтилъ, въ извиненіе, что эта буква была почти вовсе ненужна; по его мнѣнію, она была поставлена только, чтобъ, можетъ-быть, окончить алфавитъ, хотя и знакъ а могъ бы такъ же хорошо выполнить это дѣло.
   Наконецъ всѣ ученики взялись за шляпы и пожелали учителю спокойной ночи. Адамъ, зная привычки своего стараго учителя, всталъ и спросилъ:
   -- Загасить свѣчи, мистеръ Масси?
   -- Да, мой другъ, да, всѣ, исключая этой, которую я снесу въ домъ; да заодно заприте-ка наружную дверь, такъ-какъ вы неподалеку отъ нея, сказалъ Вартль, приноровливаясь поудобнѣе взять палку, которая должна была помочь ему сойти со скамьи. Едва ступилъ онъ на полъ, какъ стало видно, почему палка была ему дѣйствительно необходима: лѣвая нога была гораздо-короче правой. Но учитель былъ такъ дѣятеленъ при своемъ увѣчьѣ, что послѣднее едва-ли можно было считать несчастьемъ; и еслибъ вы увидѣли, какъ онъ шелъ по школьному полу и поднялся въ кухню, то вы, можетъ-быть, поняли бы, почему рѣзвые мальчики воображали иногда, что шагъ учителя можетъ быть ускоренъ до неопредѣленной степени и что онъ съ своею палкою можетъ догнать ихъ даже на самомъ быстромъ бѣгѣ.
   Въ ту минуту, какъ онъ показался у дверей кухни со свѣчою въ рукѣ, въ углу у печки раздался слабый визгъ и коричневая съ темными пятнами сука съ умнымъ выраженіемъ, на короткихъ ногахъ и съ длиннымъ тѣломъ, изъ породы, извѣстной прежнему немеханическому поколѣнію подъ именемъ, вертельщиковъ, поползла по полу, виляя хвостомъ и останавливаясь на каждомъ шагу, словно ея привязанность колебалась между корзинкою въ углу у печки и господиномъ, котораго она не могла оставить безъ привѣтствія.
   -- Ну, хорошо, Злюшка, хорошо. Что твои дѣтки? сказалъ учитель, торопливо подходя въ уголъ къ печкѣ и держа свѣчу надъ низкою корзиной, гдѣ два совершенно слѣпые щенка таращили голову къ свѣту изъ гнѣзда Фланели и шерсти. Злюшка не могла даже видѣть безъ болѣзненнаго волненія, какъ ея господинъ смотрѣлъ на нихъ; она вскочила въ корзинку, черезъ минуту выскочила изъ нея опять и вела себя съ истинно-женскимъ безуміемъ, хотя все это время имѣла умный видъ, приличествующій карлицѣ съ большой старческой головой и тѣломъ на самыхъ коротенькихъ ножкахъ.
   -- А! да у васъ, я вижу, завелось семейство, мистеръ Масси? улыбаясь, сказалъ Адамъ, когда вошелъ въ кухню.-- Какъ же это? Я думалъ, что это противъ закона здѣсь.
   -- Законъ? къ чему тутъ искать закона, если мужчина сталъ до того глупъ, что впустилъ женщину въ домъ? сказалъ Бартль, отворачиваясь отъ корзинки съ нѣкоторою горечью. Онъ всегда называлъ Злюшку женщиною и, повидимому, совершенно потерялъ сознаніе, что употреблялъ фигуральное выраженіе.-- Еслибъ я зналъ, что Злюшка женщина, я не сталъ бы удерживать мальчиковъ, чтобъ они утопили ее. Но, получивъ ее въ руки, я долженъ былъ оставить ее у себя. А теперь, видите, что она принесла мнѣ... плутовка, лицемѣрка... Бартль произнесъ послѣднія слова скрипучимъ тономъ упрека и посмотрѣлъ на Злюшку, которая опустила голову и обратила на него глаза съ стыдливымъ выраженіемъ: -- и распорядилась такъ, что принесла щенятъ въ воскресенье въ самое время службы. Я опять и опять желалъ бы быть человѣкомъ кровожаднымъ, тогда я удавилъ бы одною веревкою и мать и щенятъ.
   -- Я радъ, что не случилось чего-нибудь худшаго и что только это задержало васъ дома, сказалъ Адамъ.-- Я боялся, не захворали ли вы въ первой разъ въ жизни? И я очень-сожалѣлъ, что васъ не было въ церкви вчера.
   -- Да, мой другъ, знаю почему, сказалъ Бартль ласково, подходя къ Адаму и положивъ руку ему на плечо, которое приходилось почти въ уровень съ его головою.-- Вамъ выпалъ трудный путь. Но я надѣюсь, что для васъ наступитъ и лучшее время. Мнѣ надо передать вамъ новости. Но прежде я поужинаю, потому-что голоденъ, очень голоденъ. Садитесь, садитесь.
   Бартль вошелъ въ небольшую кладовую и вынесъ отличный домашній хлѣбъ; въ этомъ одномъ онъ былъ расточителенъ въ эти дорогія времена. Онъ ѣлъ хлѣбъ разъ въ день, вмѣсто овсяной лепешки, и оправдывалъ себя въ этомъ, говоря, что школьному учителю необходимъ мозгъ, а овсяная лепешка слишкомъ-много стремится къ костямъ, а не къ мозгу. Потомъ онъ вынесъ кусокъ сыру и квартовый кувшинъ, увѣнчанный пѣною. Все это онъ поставилъ на круглый сосновый столъ, придвинутый къ большому креслу въ углу у печки; съ одной стороны стола находилась корзинка Злюшки, съ другой подоконникъ съ немногими сложенными въ кучу книгами. Столъ былъ такъ чистъ, словно Злюшка была отличная хозяйка въ клѣтчатомъ передникѣ; таковъ же былъ каменный полъ, и старые рѣзные дубовые шкапъ, столъ и стулья (которые въ настоящее время были бы проданы за высокую цѣну въ аристократическіе домы, хотя въ тотъ періодъ пауковыхъ ножекъ и накладныхъ купидоновъ Бартль пріобрѣлъ ихъ за безцѣнокъ) были на столько свободны отъ ныли, на сколько могли быть всѣ вещи къ концу лѣтняго дня.
   -- Ну же, мой другъ, принимайтесь, принимайтесь! Не станемъ говорить о дѣлахъ, пока не поужинаемъ. Никто не можетъ быть уменъ при пустомъ желудкѣ. Но, сказалъ Бартль, снова вставая съ кресла: -- я долженъ подать ужинъ и Злюшкѣ -- провались она! хотя она и употребитъ его на то, чтобъ напитать этихъ ненужныхъ щенятъ. Женщины всѣ бываютъ одинаковы... у нихъ нѣтъ ума, который имъ нужно было бы питать, такимъ образомъ кормъ ихъ обращается или на жиръ или на щенятъ.
   Онъ вынесъ изъ кладовой тарелку съ остатками; Злюшка тотчасъ же устремила на нее глаза и, выскочивъ изъ корзинки, принялась лизать съ необычайною поспѣшностью.
   -- И ужь поужиналъ, мистеръ Масси, сказалъ Адамъ: -- вшись назадъ,-- Посмотри, гдѣ Молли и мальчики,-- на томъ концѣ поля!-- Гетти, какъ ты могла позволить имъ такъ отстать? Если бы приставить картину смотрѣть за дѣтьми, она сдѣлала-бы это не хуже тебя. Бѣги къ нимъ, скажи, чтобы шли поскорѣй.
   Мистеръ и мистрисъ Пойзеръ уже прошли второе поле; поэтому они посадили Тотти на одинъ изъ тѣхъ большихъ камней, что служатъ межевыми столбами въ Ломширѣ, и остановились, поджидая отставшихъ, причемъ Тотти замѣтила снисходительно: "Мальцики сквелные, Тотти -- холосая".
   Дѣло въ томъ, что воскресная прогулка изобиловала самыми волнующими впечатлѣніями для Марти и Томми: каждая изгородь съ кипѣвшей въ ней жизнью представляла для нихъ непрерывный спектакль, и они, какъ маленькія собачки, не могли удержаться, чтобы не останавливаться и не заглядывать въ каждую щелочку. Марти увѣрялъ, что онъ своими глазами видѣлъ подорожникъ на большой ясени, и пока онъ старался его разсмотрѣть между вѣтками, онъ прозѣвалъ бѣлодушку, которая перебѣжала тропинку у самыхъ ихъ ногъ и которую младшій мальчуганъ Томми описывалъ съ большимъ жаромъ. Потомъ имъ попался щегленокъ; онъ не умѣлъ еще хорошо летать и перепархивалъ съ кочки на кочку надъ самой землей; его ничего не стоило поймать, да только онъ спрятался подъ кустъ ежевики. Заинтересовать Гетти всѣми этими любопытными вещами не было никакой возможности; поэтому мальчики обращались къ Молли, у которой всегда было готово сочувствіе, и Молли смотрѣла, куда ей указывали, разѣвала ротъ и восклицала: "Ахъ, батюшки!", когда нужно было удивляться.
   Когда Гетти, пробѣжавъ немного, закричала имъ, что тетка ея сердится, зачѣмъ они отстали, Молли заторопилась въ испугѣ, но Марти пустился впередъ, крича: "Мама, мы нашли гнѣздо нашей пестрой индюшки!" съ инстинктивной увѣренностью, что тотъ, кто приноситъ добрую вѣсть, не можетъ оказаться виноватымъ.
   -- А, вотъ молодцы! сказала мистрисъ Пойзеръ, забывая про дисциплину при этомъ пріятномъ извѣстіи.-- Гдѣ-же гнѣздо?
   -- Вонъ тамъ подъ изгородью, такъ запрятано, что снаружи не видно. Я первый увидалъ -- я искалъ тамъ щегленка,-- и она сидѣла въ гнѣздѣ.
   -- Надѣюсь, ты ее не спугнулъ, а то она больше не вернется.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, я отошелъ на ципочкахъ и тихонько сказалъ Молли.-- Правда, Молли?
   -- Ну, хорошо, хорошо, сказала мистрисъ Пойзеръ.-- А теперь пойдемте. Берите за руку сестру и ступайте впередъ. Больше нельзя останавливаться. Хорошіе мальчики не бѣгаютъ за птицами въ воскресенье.
   -- Мама, а вѣдь ты обѣщала дать полкроны тому, кто найдетъ гнѣздо нашей пеструшки, сказалъ Марти.-- Дашь мнѣ полкроны?-- я положу въ мою копилку.
   -- Мы это увидимъ потомъ, а теперь будь умникъ, ступай впередъ и не шали.
   Отецъ и мать обмѣнялись многозначительнымъ взглядомъ, улыбаясь сметливости своего первенца; но на круглое личико Томми набѣжало облачко.
   -- Мама, заговорилъ онъ почти со слезами,-- у Марти и такъ уже гораздо больше денегъ, чѣмъ у меня.
   -- Мама, и я хоцу полклону въ копилку, сказала Тотти.
   -- Довольно, довольно, замолчите! Ну, видывалъ-ли кто такихъ негодныхъ дѣтей! Если вы сейчасъ-же не успокоитесь и не будете идти смирно, никто изъ васъ не увидитъ больше своихъ денегъ.
   Эта страшная угроза подѣйствовала: три пары маленькихъ ногъ засѣменили впереди, и два ноля, остававшихся до церкви, были пройдены безъ особенно серьезныхъ препятствіи, не смотря на то, что имъ попалась на пути глубокая лужа, кипѣвшая головастиками, на которыхъ мальчики поглядѣли съ тоской, проходя.
   Мокрое сѣно, которое завтра предстояло сызнова трясти и поворачивать, было не особенно утѣшительнымъ зрѣлищемъ для мистера Пойзера. Сказать но правдѣ, во время уборки хлѣба и сѣна его частенько-таки одолѣвали сомнѣнія насчетъ пользы отдыха въ воскресные дни; но никакое искушеніе не могло-бы заставить его работать въ полѣ въ праздникъ, хотя-бы даже раннимъ утромъ. Развѣ у Микеля Гольдсворта не пала пара быковъ, послѣ того, какъ онъ пахалъ въ святую пятницу? И развѣ это не доказывало, что работать въ праздникъ грѣшно? А Мартинъ Пойзеръ твердо зналъ, что онъ никогда не будетъ имѣть съ грѣхомъ ничего общаго, и что деньги, добытыя такими путями, не пойдутъ въ прокъ.
   -- Просто руки чешутся взяться за сѣно, когда солнышко такъ славно пригрѣваетъ, сказалъ мистеръ Пойзеръ, когда они проходили "большимъ лугомъ".-- Но я никогда не позволю себѣ поступить противъ совѣсти; грѣшно даже и думать объ этомъ. Вонъ Джимъ Векфильдъ -- тотъ, котораго прозвали "бариномъ" -- никогда бывало не разбиралъ, что будни, точно на свѣтѣ нѣтъ ни Бога, ни дьявола. И что-же? До чего онъ дошелъ?-- въ послѣдній разъ на рынкѣ я самъ, своими глазами видѣлъ, какъ онъ продавалъ на улицѣ апельсины.
   -- Еще-бы! торжественно согласилась мистрисъ Пойзеръ.-- Кто хочетъ поймать удачу, не долженъ знаться со зломъ: зло плохая приманка для счастья. Если ты добываешь деньги нечистыми средствами, онѣ непремѣнно прожгутъ твой карманъ. Я не хотѣла-бы оставить нашимъ дѣтямъ лишней копѣйки, добытой незаконно. Ну, а погоду посылаетъ намъ Богъ, и мы должны покоряться.
   Не смотря на остановку въ пути, превосходная привычка часовъ мистрисъ Пойзеръ забѣгать впередъ сдѣлала то, что когда они пришли въ деревню, было еще только безъ четверти два. Впрочемъ, всѣ, кто пришелъ сюда молиться, уже собрались въ церковной оградѣ, на кладбищѣ. Дома остались почти-что однѣ матери малолѣтнихъ дѣтей въ родѣ Тимофеевой Бессъ, которая стояла теперь у себя на крыльцѣ и кормила ребенка, чувствуя -- какъ чувствуетъ большинство женщинъ въ ея положеніи,-- что больше съ нея и спрашивать нечего.
   Нельзя сказать, чтобы весь этотъ народъ столпился на кладбищѣ такъ рано -- задолго до начала службы -- съ единственной цѣлью посмотрѣть, какъ будутъ хоронить Тіаса Бида; они всегда собирались такъ рано. Правда, женщины сейчасъ-же входили въ церковь, гдѣ и принимались болтать между собой -- конечно, въ полголоса -- черезъ высокія спинки скамей о своихъ болѣзняхъ и о томъ, что докторское лекарство никуда не годится, и что настой изъ одуванчиковъ и другія домашнія средства гораздо дѣйствительнѣе, и о томъ, что прислуга съ каждымъ годомъ становится требовательнѣе относительно жалованья, а работаетъ хуже, и что теперь не найдешь ни одной порядочной служанки, на которую можно было-бы положиться, и о томъ, какъ дешево предлагаетъ за масло Треддльстонскій зеленщикъ мистеръ Дингаль, и что есть много основаній сомнѣваться въ его состоятельности, хотя мистрисъ Дингаль добрая женщина, и ее нельзя не пожалѣть, потому что у нея хорошее родство. Мужчины-же тѣмъ временемъ стояли въ оградъ, и кромѣ пѣвчихъ, которые отправлялись на хоры заранѣе, гдѣ каждый репетировалъ вполголоса отрывки изъ своей партіи, никто не входилъ въ церковь, пока на каѳедрѣ не появлялся мистеръ Ирвайнъ. Они не видѣли причины забираться туда спозаранку (что имъ было дѣлать въ церкви, когда служба еще не началась?) и не допускали мысли, чтобы какая-либо земная власть могла покарать ихъ за то, что они постоятъ въ оградѣ и поболтаютъ немного о дѣлахъ.
   Чеда Крэнеджа невозможно узнать: сегодня у него его воскресное, чистое лицо, котораго всегда пугается его маленькая внучка и начинаетъ кричать, принимая его за чужого. Но опытный глазъ сейчасъ-же признаетъ въ немъ деревенскаго кузнеца по той униженной почтительности, съ какою этотъ рослый и задорный дѣтина снимаетъ шляпу передъ фермерами. Ибо Чедъ Крэнеджъ придерживается того мнѣнія, что рабочій человѣкъ долженъ ставить свѣчку... одному господину, который, говорятъ, такъ-же черенъ, какъ кузнецъ въ будніе дни. Впрочемъ, хоть это правило поведенія выходитъ въ его устахъ и несовсѣмъ благозвучно, Чедъ не подразумѣваетъ подъ нимъ ничего особенно дурного: онъ хочетъ только сказать, что кузнецъ долженъ обращаться почтительно съ людьми, у которыхъ есть лошади, потому-что кузнецу нужно ковать. Чедъ и группа чернорабочихъ держались въ сторонѣ отъ могилы подъ бѣлымъ кустомъ, гдѣ шло отпѣваніе; но Огненный Джимъ и нѣсколько человѣкъ работниковъ съ фермъ обступили ее плотной кучкой и стояли съ непокрытыми головами вмѣстѣ съ вдовой и сыновьями покойнаго въ качествѣ участниковъ похоронъ. Остальные занимали среднюю позицію; они то наблюдали за группой у могилы, то прислушивались къ разговору фермеровъ, стоявшихъ отдѣльной кучкой у церковныхъ дверей. Къ этой-то кучкѣ присоединился теперь Мартинъ Поизеръ, между тѣмъ какъ семья его прошла прямо въ церковь. Тутъ-же пребывалъ и мистеръ Кассонъ, хозяинъ "Герба Донниторновъ". Онъ стоялъ въ самой поразительной изъ своихъ позъ -- заложивъ указательный палецъ правой руки за пуговицу жилета, засунувъ лѣвую въ карманъ панталонъ и согнувъ голову на бокъ. Въ общемъ онъ очень напоминалъ актера безъ рѣчей, но который, тѣмъ не менѣе чувствуетъ, что публика признаетъ его артистомъ на главныя роли, и представлялъ любопытный контрастъ со старикомъ Бурджемъ, который стоялъ, заложивъ руки за спину, и, согнувшись впередъ, покашливалъ удушливымъ кашлемъ, презирая въ душѣ все, что не могло быть обращено въ наличныя деньги. Сегодня эта компанія разговаривала не такъ громко, какъ обыкновенно, стѣсняемая, быть можетъ, звуками голоса мистера Ирвайна, дочитывавшаго послѣднюю молитву панихиды. У каждаго изъ этихъ людей нашлось слово сожалѣнія для бѣднаго Тіаса, но теперь разговоръ коснулся болѣе близкой имъ темы -- ихъ общаго неудовольствія противъ Сатчеля, управляющаго мистера Донниторна, разыгрывавшаго въ замкѣ роль эконома и дворецкаго во всѣхъ тѣхъ случаяхъ, когда отказывался отъ этой роли самъ сквайръ, ибо этотъ джентльменъ доводилъ свою мелочность до того, что собственноручно получалъ ренту со своихъ арендаторовъ и самолично торговался изъ-за собственнаго своего лѣса. Такой предметъ разговора былъ только лишней причиной понижать голоса, такъ какъ самъ Сатчель могъ каждую минуту показаться на мощеной дорожкѣ, которая вела къ церкви. Впрочемъ, вскорѣ всѣ разомъ затихли, потому что голосъ мистера Ирвайна умолкъ, и группа людей, окружавшихъ могилу подъ бѣлымъ кустомъ, направилась къ церкви.
   Стоявшіе у церковныхъ дверей разступились и сняли шляпы, пропуская мистера Ирвайна. За нимъ шли Адамъ съ Сетомъ и между ними ихъ мать, ибо Джошуа Раннъ, исполнявшій, кромѣ должности приходского клерка, еще и обязанности старшаго могильщика, былъ занятъ и не могъ слѣдовать за ректоромъ въ ризницу. Но родные покойника подошли не сразу. Лизбета еще остановилась и оглянулась въ послѣдній разъ на могилу. Теперь тамъ виднѣлась только кучка черной земли,-- все было кончено. А между тѣмъ сегодня она плакала меньше, чѣмъ всѣ эти дни со смерти мужа; къ ея горю -- какъ ни было оно велико,-- примѣшивалось непривычное сознаніе собственной важности,-- сознаніе, что изъ ея дома хоронятъ покойника, и что она -- первое лицо на этихъ похоронахъ,-- что мистеръ Ирвайнъ служилъ панихиду по ея мужѣ, и что въ церкви будутъ пѣть для него особый похоронный псаломъ. И это пріятное возбужденіе, шедшее въ разрѣзъ съ ея горемъ, сказалось еще сильнѣе, когда она съ сыновьями подходила къ церковнымъ дверямъ и видѣла, какими сочувственными, дружескими поклонами встрѣчали ихъ земляки.
   Наконецъ мать и сыновья прошли въ церковь, и остальные послѣдовали за ними одинъ за другимъ. Но нѣсколько человѣкъ еще замѣшкалось на паперти; быть можетъ, это объяснялось тѣмъ, что они увидѣли карету Донниторновъ, медленно поднимавшуюся по склону холма; быть можетъ, видъ этой кареты убѣдилъ ихъ, что не было никакой нужды торопиться.
   Но вотъ раздались звуки органа; запѣли вечерній гимнъ, которымъ всегда начиналась служба: теперь надо было входить и занимать мѣста.
   Я не могу сказать, чтобы внутренность Гейслопской церкви была замѣчательна чѣмъ-нибудь другимъ, кромѣ сѣдой древности своихъ массивныхъ дубовыхъ скамей, размѣщенныхъ по обѣ стороны узкаго придѣла. Во всякомъ случаѣ эта церковь была безспорно свободна отъ современнаго недостатка -- обилія галлерей. Хоры ея состояли изъ двухъ отдѣльныхъ узенькихъ скамеекъ, занимавшихъ середину праваго ряда, такъ что Джошуа Ванну требовалось очень немного времени на то, чтобы занять на одной изъ нихъ свое мѣсто перваго баса и затѣмъ, по окончаніи пѣнія, возвратиться къ своему аналою. Каѳедра и аналой -- ровесники массивнымъ скамьямъ -- помѣщались но одну и ту-же сторону длинной аркады, которая вела въ алтарь, и здѣсь-же, подъ аркадой стояли двѣ особыя скамьи для семейства и слугъ мистера Донниторна. Но могу васъ увѣрить, что эти старыя скамьи, въ соединеніи съ желтоватымъ цвѣтомъ стѣнъ, придавали необыкновенно пріятный гонъ этому убогому храму и въ высшей степени гармонировали съ румяными лицами и яркими жилетами его прихожанъ. А къ сторонѣ алтаря картина оживлялась еще и малиновымъ цвѣтомъ, такъ какъ на каѳедрѣ и на скамьѣ Донниторновъ лежали красивыя малиновыя подушки, а передъ самымъ алтаремъ вся эта перспектива заканчивалась малиновой завѣсой съ золотыми лучами, вышитыми собственными ручками миссъ Лидіи Донниторнъ.
   Но даже и безъ этой малиновой завѣсы здѣсь должно было становиться тепло и уютно, когда на каѳедрѣ появлялся мистеръ Ирвайнъ и обводилъ ласковымъ взглядомъ свою скромную паству -- здоровыхъ стариковъ -- быть можетъ сгорбленныхъ и согнувшихся въ колѣняхъ, но достаточно сильныхъ, чтобы еще много лѣтъ чинить изгороди и рѣзать солому для крыши, высокія статныя фигуры и грубыя, загорѣлыя лица каменьщиковъ и плотниковъ,-- зажиточныхъ фермеровъ съ ихъ толстощекими ребятишками,-- чистенькихъ старухъ, все больше женъ работниковъ на фермахъ, съ ихъ выглядывающею изъ подъ черныхъ шляпокъ бѣлоснѣжной полоской чепцовъ и по локоть голыми сморщенными руками, безстрастно сложенными на груди. Ибо никто изъ этихъ стариковъ не имѣлъ въ рукахъ молитвенника, да и зачѣмъ?-- никто изъ нихъ не умѣлъ читать. Но они знали нѣсколько хорошихъ молитвъ наизусть, и ихъ сморщенныя губы беззвучно шевелились, повторяя за священникомъ святыя слова -- безъ особенно яснаго пониманія, это правда, но съ простодушной вѣрой въ могущество этихъ словъ охранить ихъ отъ зла и призвать на ихъ головы Божію благодать. А теперь всѣ лица были видны, потому что всѣ стояли -- маленькія дѣти на скамьяхъ, выглядывая изъ за высокихъ спинокъ,-- пока пѣвчіе пѣли прекрасный вечерній гимнъ епископа Кена на одинъ изъ тѣхъ живыхъ церковныхъ напѣвовъ, которые умерли вмѣстѣ съ послѣднимъ поколѣніемъ ректоровъ и приходскихъ клерковъ-хористовъ. Мелодіи, какъ свирѣль Пана, умираютъ съ тѣми, кто любилъ ихъ и слушалъ.
   Адама не было на его всегдашнемъ мѣстѣ между пѣвчими; онъ сидѣлъ съ матерью и братомъ и съ удивленіемъ замѣтилъ, что Бартль Масси тоже отсутствуетъ,-- обстоятельство, доставлявшее большое удовольствіе мистеру Джошуа Ранну, который пускалъ свои басовыя ноты съ особеннымъ благоволеніемъ и бросалъ особенно суровые взгляды черезъ очки на богоотступника Билля Маскери.
   Я убѣдительно васъ прошу вообразить мистера Ирвайна въ тотъ моментъ, когда онъ обозрѣваетъ эту картину, стоя на каѳедрѣ въ своемъ широкомъ бѣломъ стихарѣ, который удивительно къ нему идетъ, съ напудренными, зачесанными назадъ волосами, съ своимъ роскошнымъ смуглымъ цвѣтомъ лица и тонко очерченными ноздрями и верхней губой, ибо въ этомъ добромъ и гордомъ лицъ есть своего рода святость, какъ и во всѣхъ человѣческихъ лицахъ, въ которыхъ свѣтится благородная душа. И надо всѣмъ этимъ сіяетъ прелестное іюньское солнце, проникая сквозь старыя окна съ желтыми красными и синими стеклами, отбрасывающими веселые блики на противоположную стѣну.
   Мнѣ кажется, что сегодня взглядъ мистера Ирвайна, обводя молящихся, чуть-чуть подольше остановился на той скамьѣ, которую занимала семья Пойзеровъ. Была здѣсь и еще одна пара темныхъ глазъ, которая не могла не обращаться въ ту сторону и не останавливаться на прелестной розовой съ бѣлымъ фигуркѣ. Но Гетти не замѣчала ничьихъ взглядовъ: она была вся поглощена мыслью о томъ, что Артуръ Донни торнъ скоро войдетъ въ церковь,-- навѣрно его карета уже стоитъ у церковныхъ дверей. Она ни разу не видѣла его съ того вечера, послѣ ихъ разставанья въ лѣсу, и -- Боже мой!-- какъ долго тянулось для ноя это время! Ея жизнь шла по прежнему; чудеса, случившіяся въ тотъ памятный вечеръ, не принесли съ собой никакихъ перемѣнъ, они казались ей теперь почти сномъ. Когда она услышала стукъ захлопнувшейся двери, сердце ея забилось такъ сильно, что она не смѣла поднять глазъ. Она почувствовала скорѣе, чѣмъ увидѣла, что тетка ея кланяется; она тоже присѣла Должно быть, это старый сквайръ: онъ всегда входитъ первымъ -- этотъ маленькій сморщенный старикашка,-- и всегда такъ смѣшно оглядывается своими близорукими глазами на поклоны прихожанъ. Потомъ она догадалась, что прошла миссъ Лидія, и какъ ни любила она разсматривать ея маленькую шляпку съ гирляндой чайныхъ розъ вокругъ тульи, сегодня она о ней и не вспомнила. Но что это значитъ?-- больше не кланяются. Вѣрно онъ не пришелъ. Мимо нея промелькнули: черная шляпка ключницы, хорошенькая соломенная шляпа камеристки, принадлежавшая когда-то миссъ Лидіи, и напудренныя головы дворецкаго и лакея, но больше никто не проходилъ -- она это навѣрное знала. Нѣтъ, онъ не пришелъ. Но все таки она посмотритъ,-- она могла ошибиться: вѣдь она еще не смотрѣла но настоящему. И Гетти подняла рѣсницы и бросила робкій взглядъ на малиновую скамью передъ алтаремъ: тамъ были только старикъ Донниторнъ, протиравшій свои очки бѣлымъ платкомъ, да миссъ Лидія, открывавшая свой большой золотообрѣзный молитвенникъ. Холодное разочарованіе сжало сердце Гетти. Она не могла этого вынести; она почувствовала, что блѣднѣетъ; губы ея задрожали, она была готова заплакать. О. что ей дѣлать! Всѣ теперь догадаются что съ ней, всѣ поймутъ, что она плачетъ оттого, что Артуръ не пришелъ. А тутъ еще этотъ противный мистеръ Крегъ съ какимъ-то удивительнымъ оранжерейнымъ цвѣткомъ въ петличкѣ таращитъ на нее глаза -- она это чувствовала. Она едва могла дождаться начала общей исповѣди, когда ей можно будетъ спуститься на колѣни вмѣстѣ съ другими. И тутъ-то двѣ крупныя капли скатились у нея по щекамъ. Впрочемъ, кромѣ добродушной Молли, никто ихъ не замѣтилъ, такъ какъ дядя и тетка стояли впереди. Молли, не допускавшая никакой другой причины слезъ въ церкви, кромѣ дурноты, о которой она имѣла лишь смутное, традиціонное представленіе, немедленно вытащила изъ кармана какой-то смѣшной плоскій синій флакончикъ съ нюхательными солями и послѣ довольно долгихъ хлопотъ съ пробкой, которая не хотѣла выниматься, сунула его подъ носъ Гетти. "Не пахнетъ", шепнула она, въ полной увѣренности, что въ этомъ-то и состоитъ главное преимущества старыхъ солей надъ свѣжими: онѣ не щиплютъ вамъ носа и вмѣстѣ съ тѣмъ помогаютъ. Гетти нетерпѣливо оттолкнула флакончикъ, но эта маленькая вспышка досады сдѣлала то, чего не сдѣлали-бы никакія соли: она заставила ее взять себя въ руки, вытереть слѣды слезъ и постараться больше не плакать. Въ узкой, тщеславной натурѣ Гетти была своего рода сила характера. Все на свѣтѣ она перенесла-бы легче, чѣмъ насмѣшку; ей нестерпимо было думать, что на нее могутъ указывать и смотрѣть съ какимъ-либо инымъ чувствомъ кромѣ восхищенія. Она скорѣе до крови запуститъ ногти въ свои нѣжныя ладони, чѣмъ выдастъ людямъ тайну, которую она хочетъ отъ нихъ скрыть.
   Какія мысли проносились въ ея головѣ, какія чувства волновали ее, пока мистеръ Ирвайнъ произносилъ торжественные слова "отпущенія", къ которымъ уши ея были глухи, и потомъ, во время всѣхъ переходовъ послѣдующаго воззванія. Обманутое ожиданіе близко граничитъ съ гнѣвомъ, и вскорѣ гнѣвъ взялъ верхъ надъ всѣми выводами, къ какимъ только могла придти ея узкая изобрѣтательность для объясненія отсутствія Артура, предполагая, что онъ дѣйствительно хотѣлъ быть въ церкви, что онъ дѣйствительно хотѣлъ ее видѣть. И къ тому времени, когда она поднялась съ колѣнъ -- машинально, вслѣдъ за другими,-- на щекахъ ея опять игралъ румянецъ, и даже ярче прежняго, потому что въ ея душѣ бушевало негодованіе, и она сочиняла про себя гнѣвныя рѣчи -- говорила, что она ненавидитъ Артура за то, что онъ заставилъ ее страдать, и хочетъ, чтобъ и онъ тоже страдалъ. А между тѣмъ, пока этотъ себялюбивый гнѣвъ разгорался въ ея сердцѣ, глаза ея были опущены на молитвенникъ, и темная бахрома рѣсницъ была плѣнительна, какъ всегда. Адамъ Бидъ подумалъ это, когда взглянулъ на нее, поднявшись съ колѣнъ.
   Но мысли о Гетти не дѣлали Адама глухимъ къ словамъ божественной службы. Чувство его къ Гетти сливалось со всѣми другими глубокими чувствами, для которыхъ эти святыя слова служили сегодня проводникомъ, какъ это всегда бываетъ съ нами въ минуты душевнаго подъема, когда къ ощущеніямъ даннаго момента примѣшивается сознаніе нашего прошлаго и воображаемаго будущаго. А для Адама -- для наполнявшихъ его чувствъ -- церковная служба была такимъ проводникомъ, лучше котораго нельзя было придумать: эта смѣсь смиренія, раскаянія и порываній къ небу, это непрестанное чередованіе воплей о помощи съ страстными вспышками вѣры и славословіями, эти вновь и вновь повторяющіяся слова отвѣтныхъ возгласовъ и знакомый ритмъ короткихъ молитвъ говорили его душѣ гораздо больше, дѣйствовали на него гораздо сильнѣе, чѣмъ могла-бы подѣйствовать всякая другая форма поклоненія божеству. Вѣроятно и первымъ христіанамъ, всю жизнь съ ранняго дѣтства молившимся въ катакомбахъ, свѣтъ факеловъ и черныя тѣни живѣе напоминали о присутствіи Божества, нежели свѣтъ дня на улицахъ языческихъ городовъ. Тайна нашихъ ощущеній лежитъ не въ одномъ только ихъ объектѣ, а еще и въ неуловимой связи его cъ нашимъ прошлымъ. Неудивительно, что она ускользаетъ отъ несочувствующаго наблюдателя, и напрасно онъ будетъ вооружаться своею наблюдательностью, желая проникнуть ее: съ такимъ-же успѣхомъ онъ могъ бы вооружиться очками для того, чтобы различить запахъ.
   Но даже на случайнаго посѣтителя богослуженіе въ Гейслопской церкви должно было дѣйствовать особенно сильно -- сильнѣе, чѣмъ въ большинствѣ церквей нашихъ глухихъ деревень; и на то была своя, особая причина, о которой -- я убѣжденъ -- вы нимало не догадываетесь. Причина эта была -- чтеніе нашего пріятеля Джошуа Раина. Гдѣ этотъ простой деревенскій башмачникъ научился такъ удивительно читать -- оставалось тайной даже для самыхъ близкихъ его друзей. Я думаю, что главнымъ его учителемъ была природа. Природа вложила часть своей музыки въ ограниченную душу этого честнаго ремесленика, какъ она это дѣлала и для другихъ узкихъ душъ до него. Во всякомъ случаѣ природа дала ему его чудесный басъ и музыкальное ухо; но я не рискну утверждать положительно, что только голосъ и слухъ вдохновляли его въ тѣхъ богатѣйшихъ модуляціяхъ, съ какими онъ подавалъ свои отвѣтные возгласы. Его манеру читать, когда голосъ его отъ глубокаго forte переходилъ къ меланхолическому piano, замирая на концѣ послѣдняго слова гудящимъ, едва слышнымъ эхо, въ родѣ того, какъ замираютъ дрожащіе звуки хорошей віолончели, я могу сравнить по силѣ тихой скорби, проникавшей ее, развѣ только съ порывами и завываніемъ осенняго вѣтра въ лѣсу. Можетъ показаться страннымъ, что я такъ говорю о чтеніи какого-то приходскаго клерка -- человѣка въ ржавыхъ желѣзныхъ очкахъ, съ щетинистыми волосами, съ широкой шеей и заостреннымъ, сдавленнымъ черепомъ. Но таковы капризы природы: изящный джентльменъ съ великолѣпной наружностью и поэтическими стремленіями поетъ жестоко не въ тонъ,-- она это допускаетъ и даже ничѣмъ не намекнетъ ему, что онъ поетъ фальшиво, но позаботится о томъ, чтобы какой-нибудь узколобый дѣтина, распѣвая балладу въ углу кабачка, оставался вѣренъ, какъ птица, мелодіи и размѣру.
   Самъ Джошуа не слишкомъ цѣнилъ свое чтеніе; онъ гораздо больше гордился своимъ пѣніемъ и, переходя отъ аналоя на хоры, дѣлалъ это всегда съ усиленнымъ сознаніемъ собственной важности. А сегодня тѣмъ болѣе. Случай былъ чрезвычайный: умеръ старикъ, знакомый всему приходу,-- умеръ страшной смертью, безъ покаянія,-- а для ума крестьянина ничего не можетъ быть ужаснѣе этого,-- и вотъ, въ намять его внезапной смерти они будутъ пѣть похоронный псаломъ. Къ тому-же Бартля Масси не было въ церкви, и слѣдовательно ничто не будетъ затмѣвать славы Джошуа, какъ пѣвца. И они запѣли. Напѣвъ былъ торжественный, въ минорномъ тонѣ. Въ старинныхъ псалмахъ много скорбнаго, и слова: "Ты сметаешь насъ, какъ потокомъ; мы исчезаемъ, какъ сны" казались какъ-то особенно подходящими къ смерти бѣднаго Тіаса. Мать и сыновья слушали -- каждый съ своимъ, особымъ чувствомъ. Лизбета безотчетно вѣрила, что это пѣніе на пользу ея мужу: оно составляло часть тѣхъ "хорошихъ" похоронъ, на которыхъ она такъ настаивала; она часто дѣлала его несчастнымъ при жизни; но это, по ея понятіямъ, не было для него такимъ зломъ, какъ еслибы она лишила это приличнаго погребенія. Чѣмъ больше говорилось объ ея покойникѣ, чѣмъ больше дѣлалось для него, тѣмъ лучше ему на томъ свѣтѣ. Такъ чувствовала бѣдная темная крестьянка Лизбета, смутно понимая, что человѣческая любовь и жалость служатъ источникомъ вѣры въ иную, высшую любовь. Сетъ, всегда отличавшійся чувствительностью, проливалъ слезы и старался увѣрить себя, что довольно одного мига созданія передъ концомъ, чтобы получить прощеніе и примириться съ Богомъ, припоминая все, что онъ когда-нибудь слышалъ объ этомъ, ибо не говорилось-ли въ этомъ самомъ псалмѣ, который теперь пѣли, что пути Божіи неисповѣдимы, и дѣла Его не ограничены временемъ? Съ Адамомъ никогда еще до сихъ поръ не случалось, чтобъ онъ былъ не въ силахъ участвовать въ божественномъ пѣніи. Онъ пережилъ не мало горя; его испытанія начались съ отроческихъ лѣтъ, но это была первая скорбь, лишившая его голоса и -- странная вещь!-- скорбь была именно въ томъ, что онъ освободился отъ главнаго источника своихъ прежнихъ тяготъ и скорбей. Ему не пришлось пожать руку отцу передъ разлукой и сказать: "Отецъ, ты знаешь, я любилъ тебя; я никогда не забывалъ, чѣмъ я тебѣ обязанъ, какъ много ты дѣлалъ для меня, когда я былъ ребенкомъ,-- прости-же меня, если я бывалъ нетерпѣливъ съ тобой иной разъ". Адамъ не вспоминалъ сегодня, какъ много тяжелаго труда онъ положилъ на отца, сколько пошло на него его кровныхъ, заработанныхъ денегъ; онъ думалъ о томъ, что долженъ былъ чувствовать старикъ въ минуты своего униженія. Когда наше негодованіе переносится въ покорномъ молчаніи, укоры совѣсти являются обыкновеннымъ послѣд ствіемъ этого: насъ начинаютъ грызть сомнѣнія, мы упрекаемъ себя, если не въ недостаткѣ справедливости, то въ недостаткѣ великодушія во всякомъ случаѣ. Насколько-же сильнѣе должно быть это чувство, когда предметъ нашего гнѣва ушелъ отъ насъ въ страну вѣчнаго безмолвія, когда лицо его вспоминается намъ, какимъ мы видѣли его въ послѣдній разъ -- запечатлѣнное кроткимъ покоемъ смерти.
   "Да, я былъ слишкомъ суровъ, говорилъ себѣ Адамъ.-- Я всегда этимъ грѣшу: я не умѣю быть терпѣливымъ съ людьми, когда они дурно поступаютъ; сердце мое закрывается для нихъ, и я не могу заставить себя имъ простить. Я и самъ вижу, что въ моей душѣ больше гордости, чѣмъ любви. Такимъ я былъ и съ отцомъ: мнѣ легче было лишнюю тысячу разъ ударить молоткомъ, чѣмъ заставить себя сказать ему доброе слово. Я исполнялъ свою обязанность -- работалъ для отца; но вѣдь дьяволъ прикладываетъ свою руку не къ однимъ нашимъ грѣхамъ, а и къ тому, что мы зовемъ своими обязанностями. Быть можетъ все то хорошее, что я когда-нибудь сдѣлалъ, было легчайшимъ для меня. Мнѣ всегда было пріятнѣе работать, чѣмъ сидѣть сложа руки, а вотъ свой нравъ покорить, смирить свою гордость -- вотъ это было для меня настоящей тяжелой работой. Мнѣ кажется, что еслибы сейчасъ я возвратился домой и засталъ тамъ отца -- живого, я велъ-бы себя иначе; такъ мнѣ теперь кажется, но какъ знать?-- можетъ быть только то и служитъ намъ урокомъ, что мы узнаемъ слишкомъ поздно. Хорошо было-бы, еслибъ мы всегда помнили, что жизнь нельзя передѣлывать заново. На этомъ свѣтѣ нѣтъ искупленія: что ты сдѣлалъ дурного, того ужъ не исправишь, какъ не исправишь невѣрнаго вычитанія тѣмъ, что сдѣлаешь вѣрно сложеніе".
   Таковъ былъ главный тонъ мыслей Адама со дня смерти его отца, и торжественный, печальный напѣвъ похороннаго гимна только усиливалъ напряженность этихъ привычныхъ мыслей, Въ такомъ-же направленіи подѣйствовала на него и проповѣдь, для которой мистеръ Ирвайнъ взялъ текстъ, имѣвшій отношеніе къ смерти Тіаса. Это была простая, коротенькая проповѣдь на слова: "Среди жизни мы въ смерти"; проповѣдникъ говорилъ о томъ, что только настоящую минуту можемъ мы считать своею, и потому, если мы хотимъ быть справедливы и сострадательны, если хотимъ доказать свою любовь нашимъ близкимъ, мы должны пользоваться этой минутой. Все старыя истины, но то, что мы считали избитой, старой истиной, поражаетъ насъ какъ новость, когда мы видѣли мертвое лицо человѣка, составлявшаго часть нашей жизни. Не совершенно-ли также, желая показать намъ эффектъ какого-нибудь новаго яркаго свѣта, вы освѣщаете имъ самые обыденные, знакомые намъ предметы, чтобы мы могли лучше оцѣнить его силу, вспоминая тѣ-же предметы при болѣе сумрачномъ освѣщеніи?
   Но вотъ настала минута послѣдняго благословенія, и раздались слова: "Благословеніе Господне на васъ", исполненныя вѣчнаго, высокаго смысла и какъ-бы сливавшіяся съ тихимъ сіяніемъ вечерняго солнца, падавшимъ сверху на склоненныя головы молящихся. Затѣмъ всѣ тихо поднялись съ мѣстъ; матери одѣвали маленькихъ дѣтей, проспавшихъ всю проповѣдь, отцы собирали молитвенники; наконецъ всѣ потянулись къ выходу черезъ старинную аркаду и высыпали на паперть и на зеленое кладбище. Начался обмѣнъ учтивостей, завязалась пріятельская бесѣда, посыпались приглашенія къ чаю ибо въ воскресенье всякій былъ радъ гостю,-- воскресенье такой день, когда всѣ должны быть въ своемъ лучшемъ нарядѣ и въ самомъ хорошемъ расположеніи духа.
   Мистеръ и мистрисъ Пойзеръ остановились на паперти, поджидая Адама; имъ не хотѣлось уйти, не сказавъ ласковаго слова вдовѣ и ея сыновьямъ.
   -- Не падайте духомъ, мистрисъ Бидъ, сказала мистрисъ Пойзеръ, когда тѣ подошли, и они всѣ вмѣстѣ тронулись въ путь.-- Мужья и жены должны считать себя счастливыми, если они дожили вмѣстѣ до сѣдыхъ волосъ и выроста я и дѣтей.
   -- Конечно,-- подтвердилъ мистеръ Пойзеръ: -- тогда имъ недолго ждать другъ друга на томъ свѣтѣ. А у васъ, мистрисъ Бидъ, такіе два молодца сына, что другихъ такихъ по всей округѣ не сыщешь. Впрочемъ у васъ и должны быть здоровыя дѣти: я помню, какимъ высокимъ, широкоплечимъ дѣтиной былъ бѣдный Тіасъ въ свое время. Да и вамъ грѣхъ пожаловаться: вонъ какъ вы до сихъ поръ прямо держитесь -- лучше любой изъ нынѣшнихъ молоденькихъ женщинъ.
   -- Да, битая посуда, говорятъ, два вѣка живетъ,-- сказала Лизбета,-- только ей-то мало отъ этого проку. Чѣмъ скорѣй меня положатъ подъ Бѣлыми Кустами, тѣмъ лучше; я никому теперь не нужна.
   Адамъ никогда не возражалъ на эти маленькія несправедливыя жалобы, но Сетъ сказалъ:
   -- Нѣтъ, мама, напрасно ты такъ говоришь; у твоихъ сыновей другой матери ужъ не будетъ.
   -- Правда, парень, совершенная правда,-- подхватилъ мистеръ Пойзеръ.-- Онъ правъ, мистрисъ Бидъ; грѣшно такъ поддаваться горю; это только маленькому ребенку пристало плакать, когда отецъ или мать отберутъ у него игрушку. Отецъ нашъ Небесный лучше насъ знаетъ, что для насъ хорошо.
   -- Да, грѣшно ставить мертвыхъ выше живыхъ,-- сказала мистрисъ Пойзеръ.-- Всѣ мы когда-нибудь умремъ, и мнѣ кажется, было-бы лучше, еслибъ намъ доказывали свою любовь, пока мы живы, чѣмъ начинать заботиться о насъ, когда насъ нѣтъ. Какая польза поливать прошлогоднее жнитво?
   -- Надѣюсь, Адамъ,-- заговорилъ мистеръ Пойзеръ, чувствуя, что въ словахъ его жены было, какъ всегда, больше правды, чѣмъ мягкости, и что будетъ лучше перемѣнить разговоръ,-- надѣюсь, вы теперь скоро опять къ намъ придете. Давно уже мы съ вами не бесѣдовали, да и хозяйкѣ моей вы нужны: у нея сломалась лучшая ея самопрялка; надо, чтобъ вы взглянули, что можно съ ней сдѣлать; а работы будетъ, кажется, не мало. Такъ вы придете?-- мы будемъ васъ ждать.
   Мистеръ Пойзеръ замолчалъ и озирался по сторонамъ, отыскивая кого-то глазами -- очевидно Гетти, такъ какъ дѣти бѣжали впереди. Гетти шла не одна, и если прежде въ ея нарядѣ преобладали розовый и бѣлый цвѣта, то теперь и подавно: теперь она держала въ рукѣ удивительный розовый съ бѣлымъ оранжерейный цвѣтокъ съ какимъ-то очень длиннымъ названіемъ -- шотландскимъ, какъ она полагала, потому-что всѣ говорили, что мистеръ Крегъ, садовникъ, былъ шотландецъ. Адамъ воспользовался случаемъ и тоже оглянулся въ ту сторону, и, я надѣюсь, вы не посѣтуете на него зато, что онъ не ощутилъ ни малѣйшей досады, замѣтивъ, съ какимъ капризно-недовольнымъ выраженіемъ на своемъ прелестномъ личикѣ Гетти слушала болтовню мистера Крега. А между тѣмъ въ глубинѣ души она была рада его обществу, потому-что надѣялась узнать отъ него, отчего Артура не было въ церкви. Она, конечно, и не подумаетъ разспрашивать его, но можетъ быть онъ скажетъ самъ, какъ-нибудь случайно, ибо мистеръ Крегъ, въ качествѣ лица, занимавшаго высокое положеніе въ замкѣ, очень любилъ сообщать новости.
   Мистеръ Крегъ не подозрѣвалъ, что его пріятная бесѣда и ухаживанія принимаются холодно, ибо даже для самаго широкаго ума бываетъ невозможно перенестись на чужую точку зрѣнія дальше извѣстныхъ границъ. Никто изъ насъ не знаетъ, какое впечатлѣніе мы производимъ на бразильскихъ обезьянъ съ слабо развитымъ мозгомъ: очень возможно, что онѣ о насъ самаго низкаго мнѣнія. Къ тому-же мистеръ Крегъ былъ человѣкъ не слишкомъ пылкихъ страстей, и шелъ уже десятый годъ съ той поры, какъ онъ началъ размышлять о сравнительныхъ преимуществахъ женитьбы и холостой жизни, не зная, чему отдать предпочтеніе. Случалось, правда, что, разгорячившись не въ мѣру отъ лишняго стаканчика грога, онъ говорилъ во всеуслышаніе, что Гетти "славная дѣвочка" и что "можно пожалуй выбрать и хуже", но въ дружеской бесѣдѣ человѣкъ вообще бываетъ склоненъ употреблять сильныя выраженія.
   У Мартина Пойзера мистеръ Крегъ былъ въ чести, какъ человѣкъ, понимающій толкъ въ своемъ дѣлѣ и обладающій большими свѣдѣніями по части всякихъ почвъ и компостовъ; но мистрисъ Пойзеръ его не долюбливала и не одинъ разъ говорила мужу въ минуты откровенности: "Вотъ ты такъ цѣнишь Крега, а по моему онъ похожъ на пѣтуха, который воображаетъ, что солнце встаетъ съ единственной цѣлью послушать, какъ онъ закричитъ кукуреку". Во всякомъ случаѣ мистеръ Крегъ былъ хорошимъ садовникомъ и имѣлъ нѣкоторыя основанія быть высокаго мнѣнія о себѣ. Собой онъ былъ неказистъ -- сутуловатъ, съ широкими, выдающимися скулами; когда ходилъ, закладывалъ руки въ карманы и вытягивалъ голову немного впередъ. Если онъ и имѣлъ преимущество быть шотландцемъ, такъ развѣ только по своему родословному дереву, а не со стороны ближайшей родни, ибо -- если не считать сильной картавости,-- говоръ его мало чѣмъ отличался отъ говора его ломширскихъ земляковъ. Но всѣ садовники непремѣнно шотландцы, какъ всѣ учителя французскаго языка -- парижане.
   -- А знаете, мистеръ Пойзеръ, заговорилъ мистеръ Крегъ, прежде чѣмъ добродушный, неповоротливый фермеръ успѣлъ открыть ротъ,-- вѣдь вамъ не убрать завтра вашего сѣна: барометръ стоитъ на перемѣнной погодѣ, и попомните мое слово, что не пройдетъ и сутокъ, какъ у насъ опять будетъ дождь. Видите вы вонъ ту темно-синюю тучку на горизонтѣ?-- вы вѣдь знаете, что такое горизонтъ?-- линія, гдѣ земля сходится съ небомъ.
   -- Тучку-то я вижу, а ужъ на горизонтѣ-ли, или нѣтъ -- суть не въ томъ, отвѣчалъ мистеръ Пойзеръ.-- Вонъ она, прямо надъ залежью Мика Гольдсворта, и прескверно вспахана эта залежь, надо правду сказать.
   -- Ну такъ вотъ попомните мое слово, что не успѣете вы накрыть брезентомъ и одной копны вашего сѣна, какъ эта тучка разойдется по всему небу... Да, великая эта вещь -- понимать видъ облаковъ. Всѣ эти ваши метеорологическіе альманахи не скажутъ мнѣ ничего новаго, а вотъ я такъ могъ-бы научить людей кое-чему, еслибъ меня захотѣли спросить... Ну что, мистрисъ Пойзеръ, какъ ваши дѣла? Вѣрно уже подумываете о сборѣ красной смородины? Я бы совѣтовалъ вамъ не дожидаться, пока она совсѣмъ поспѣетъ; съ такой погодой, какая у насъ теперь на носу, надо спѣшить. А вы какъ поживаете, мистрисъ Бидъ? продолжалъ мистеръ Крегъ безъ всякаго перерыва, кивнувъ мимоходомъ Адаму и Сету.-- Надѣюсь, вы остались довольны шпинатомъ и крыжовникомъ что я послалъ вамъ намедни съ Честеромъ? Если бы вамъ понадобились овощи въ это тяжелое для васъ время,-- вы знаете, гдѣ ихъ взять. Я никогда не раздаю чужого добра -- всѣ это знаютъ, но за исключеніемъ тѣхъ продуктовъ, которые я поставляю на господскій домъ, весь садъ и огородъ въ моемъ пользованіи, и я сильно сомнѣваюсь, чтобы старый сквайръ могъ найти другого человѣка, который справился-бы съ этимъ дѣломъ, не говоря уже о томъ, что едва ли-бы онъ захотѣлъ и искать. Скажу безъ преувеличенія: мнѣ приходится вести очень точный разсчетъ, чтобы выручить тѣ деньги, которыя я плачу сквайру. Хотѣлъ-бы я знать, найдется-ли хоть одинъ изъ тѣхъ господъ, что сочиняютъ альманахи, который умѣлъ-бы видѣть настолько дальше своего носа, насколько мнѣ приходится это дѣлать изъ года въ годъ.
   -- Однако, мнѣ кажется они видятъ достаточно далеко, осмѣлился возразить мистеръ Пойзеръ почтительнымъ тономъ, склонивъ голову на бокъ.-- Взять хоть ту старинную картину, гдѣ изображенъ пѣтухъ съ огромными шпорами, которому сбиваютъ голову якоремъ, а сзади военные корабли и пальба. Вѣдь эта картина нарисована до Рождества Христова, а между тѣмъ все, что на ней изображено, сбылось не хуже библейскихъ пророчествъ. Пѣтухъ этотъ -- Франція, а якорь -- Нельсонъ, и значитъ все было предсказано заранѣе.
   -- Мало-ли что! сказалъ мистеръ Крегъ.-- Не надо видѣть особенно далеко, чтобъ предсказать, что англичанинъ всегда побьетъ француза. Я знаю изъ вѣрнаго источника, что французъ въ пять футовъ ростомъ считается у нихъ велика и о мъ и что они живутъ на одномъ супѣ. Я былъ знакомъ съ однимъ человѣкомъ,-- такъ его отецъ очень хорошо зналъ французовъ. Ну, посудите сами: что могутъ сдѣлать эти стрекозы противъ такихъ здоровыхъ молодцовъ, какъ нашъ капитанъ Артуръ, напримѣръ? Да всякій французъ испугается одного его вида: вѣдь каждая его рука толще любого француза, готовъ побожиться, потому что всѣ они носятъ корсеты. Впрочемъ, имъ оно и нетрудно, когда у нихъ пустые животы.
   -- А гдѣ капитанъ, что его сегодня не было въ церкви? спросилъ Адамъ.-- Я видѣлся съ нимъ въ пятницу, и онъ ничего не говорилъ о томъ, что уѣзжаетъ.
   -- О, онъ недалеко -- въ Игльдэлѣ,-- поѣхалъ поудить: я думаю, черезъ нѣсколько дней онъ вернется; онъ вѣдь хотѣлъ самъ наблюдать за приготовленіями къ тридцатому іюля. Онъ любитъ укатить кое-когда на денекъ, на два. Они со старымъ сквайромъ, что морозъ и цвѣты: такъ-же хорошо уживаются вмѣстѣ.
   Сдѣлавъ это замѣчаніе, мистеръ Крегъ улыбнулся и выразительно подмигнулъ, но интересную тему не пришлось развивать дальше, такъ какъ въ эту минуту компанія дошла до поворота, гдѣ Адамъ и его спутники должны были проститься съ Пойзерами. Садовнику было-бы тоже по пути съ Видами, еслибъ онъ не принялъ приглашенія мистера Пойзера на чай. Мистрисъ Пойзеръ, какъ радушная хозяйка, поддержала приглашеніе мужа. Она сочла-бы величайшимъ для себя позоромъ, еслибы позволила себѣ нарушить священный законъ гостепріимства: личныя симпатіи и антипатіи не должны идти въ счетъ въ такихъ случаяхъ. Притомъ-же мистеръ Крегъ въ своихъ сношеніяхъ съ семьей на Большой Фермѣ былъ сама любезность, и мистрисъ Пойзеръ, говоря о немъ, всегда добросовѣстно заявляла, что она ровно ничего противъ него не имѣетъ,-- жаль только, что его нельзя перекроить, заново, и по другому фасону.
   Итакъ, Адамъ и Сетъ съ матерью свернули по дорогѣ къ долинѣ, а спустившись въ долину, опять поднялись на гору, къ старому дому, гдѣ грустное воспоминаніе заступило теперь мѣсто долгой, долгой заботы, и гдѣ Адамъ никогда уже больше не спроситъ, возвратившись съ работы: "А гдѣ-же отецъ?"
   А другая семья, въ обществѣ мистера Крега, вернулась къ своему уютному, свѣтлому очагу на Большой Фермѣ, съ спокойнымъ, бодрымъ духомъ -- всѣ, кромѣ Гетти, которая знала теперь, куда уѣхалъ Артуръ, но волновалась и недоумѣвала пуще прежняго. Она узнала, что отсутствіе его не было вынужденнымъ; ему незачѣмъ было уѣзжать, и онъ не уѣхалъ-бы, еслибъ хотѣлъ ее видѣть. Душу ея наполняло гнетущее сознаніе, что для нея нѣтъ больше радостей въ жизни если не сбудутся ея ночныя грезы того памятнаго дня, и въ эти минуты холоднаго, безотраднаго разочарованія и сомнѣній она смотрѣла впередъ, на возможность быть опять съ Артуромъ, снова видѣть его любящій взглядъ и слышать нѣжныя рѣчи съ тою страстной тоской ожиданія, которую по справедливости можно назвать "разростающейся болью" любви.
   

ГЛАВА XIX.
АДАМЪ ВЪ РАБОЧІЙ ДЕНЬ.

   Вопреки пророчеству мистера Крега темно-синяя тучка разсѣялась, не вызвавъ тѣхъ страшныхъ послѣдствій, какими она угрожала. "Погода, говорилъ мистеръ Крегъ на другое утро,-- погода, изволите-ли видѣть, очень тонкая вещь: иной разъ дуракъ угадаетъ ее, а умный человѣкъ ошибется,-- вотъ почему альманахи и пріобрѣтаютъ такое довѣріе. Это одно изъ тѣхъ случайныхъ явленій, на которыхъ дураки выѣзжаютъ въ гору".
   Надо, однако, замѣтить, что такое неосновательное поведеніе погоды во всемъ Гейслопѣ не нравилось только одному мистеру Крегу. Съ утра, какъ только спала роса, всѣ рабочія руки были уже на лугахъ; на всѣхъ фермахъ хозяйскія жены и дочери исполняли двойную работу, потому что всѣ наемныя работницы помогали трясти и поворачивать сѣно, и до Адама, когда онъ проходилъ мимо луговъ съ своей рабочей корзиной за спиной, доносились изъ-за плетней звуки веселаго говора и звонкаго смѣха. Веселый говоръ косцовъ лучше звучитъ на нѣкоторомъ разстояніи, какъ тѣ тяжеловѣсные колокольчики, что подвѣшиваются на шею коровамъ; онъ кажется рѣзкимъ вблизи, подчасъ даже деретъ вамъ уши, но, доносясь издали, онъ очень пріятно сливается съ другими радостными звуками въ природѣ. Руки рабочаго человѣка свободнѣе движутся среди веселой музыки человѣческихъ голосовъ, хоть это веселье довольно грубаго свойства и ничуть не похоже на веселое щебетаніе птицъ.
   Нѣтъ, кажется, лучше той поры лѣтняго дня, когда горячее солнце только-только начинаетъ пересиливать утреннюю свѣжесть, когда остатки прохлады еще удержались настолько, что отгоняютъ сладкую истому, которую несетъ съ собой прибывающій жаркій день.
   Адамъ потому шелъ лугами въ такую необычную пору, что его ожидала работа въ трехъ миляхъ отъ деревни, въ одномъ помѣщичьемъ домѣ, который исправлялся для сына сосѣдняго сквайра. Съ ранняго утра онъ возился съ укладкой панелей, дверей и каминныхъ полокъ въ большую повозку, которая теперь отправилась впередъ. Самъ-же Джонатанъ Бурджъ выѣхалъ верхомъ еще раньше, чтобы дождаться на мѣстѣ прибытія повозки и руководить началомъ работъ.
   Эта небольшая прогулка была отдыхомъ для Адама, и онъ безсознательно поддался очарованію прелестнаго утра. Въ его душѣ тоже цвѣло лѣтнее утро; онъ видѣлъ Гетти въ сіяніи солнца -- въ этомъ сіяніи безъ блеска, когда его косые лучи дрожатъ, пробираясь подъ нѣжную тѣнь листвы. Вчера, когда по выходѣ изъ церкви онъ поздоровался съ ней, и она подала ему руку, ему показалось, что на лицѣ ея лежалъ оттѣнокъ тихой грусти, что-то мягкое, чего онъ никогда не замѣчалъ въ ней раньше, и онъ принялъ это за доказательство того, что она сочувствуетъ его семейному горю. Бѣдный малый!-- эта тихая грусть шла изъ совершенно другого источника, но какъ онъ могъ это знать? Лицо любимой женщины -- то-же для насъ, что ликъ нашей матери земли: мы смотримъ на него и читаемъ отвѣтъ на всѣ наши сердечные запросы, находимъ откликъ на самыя завѣтныя наши желанія. Адамъ не могъ не понимать, что то, что случилось съ нимъ въ послѣднюю недѣлю, приблизило его къ осуществленію его завѣтныхъ надеждъ. До сихъ поръ онъ больно чувствовалъ ежечасно грозившую ему опасность того, что кто-нибудь другой перебьетъ ему дорогу и завладѣетъ сердцемъ Гетти прежде, чѣмъ самъ онъ успѣетъ выбиться изъ положенія пролетарія, не дозволявшаго ему просить ея руки. Если-бы даже онъ питалъ твердую надежду на ея любовь -- а его надежда была очень слаба,-- у него было слишкомъ много другихъ обязательствъ для того, чтобы смѣть мечтать объ устройствѣ дома для себя и жены,-- такого дома, которымъ Гетти могла-бы удовлетвориться послѣ всѣхъ тѣхъ удобствъ и довольства, къ какимъ она привыкла на Большой Фермѣ. Какъ всѣ сильныя натуры, Адамъ полагался на свои силы и съ надеждой смотрѣлъ впередъ; онъ твердо вѣрилъ, что со временемъ, если Богъ продлитъ ему вѣку, онъ пробьетъ себѣ дорогу въ жизни и будетъ въ состояніи содержать семью; но онъ обладалъ слишкомъ здравымъ умомъ, чтобы не видѣть всѣхъ препятствій, какія ему предстояло преодолѣть: Ждать придется очень долго. А тѣмъ временемъ Гетти будетъ у всѣхъ на виду, какъ румяное яблоко на вѣткѣ, свѣсившейся изъ сада на дорогу,-- спѣлое яблоко, которое должно всякаго соблазнять. Конечно, если она любитъ его, она будетъ ждать; но любитъ-ли она? Его надежды никогда еще не залетали такъ высоко, чтобъ онъ осмѣлился спросить ее объ этомъ. Онъ былъ достаточно дальнозорокъ, чтобы видѣть, что ея дядя и тетка будутъ на его сторонѣ; правду сказать, онъ даже не позволилъ-бы себѣ ходить на ферму такъ часто безъ этого поощренія; но относительно чувствъ самой Гетти невозможно было придти ни къ какому опредѣленному выводу. Она, какъ котенокъ, ласкалась ко всякому, кто подходилъ къ ней близко; для всѣхъ у нея были одни и тѣ-же обворожительные взгляды и милыя улыбки, которыя не значили ровно ничего.
   Но теперь онъ не могъ не говорить себѣ, что самая тяжелая часть его бремени свалилась съ его плечъ, и что черезъ какой-нибудь годъ, полтора его обстоятельства поправятся настолько, что онъ будетъ въ нравѣ позволить себѣ подумать о женитьбѣ. Ему придется выдержать тяжелую борьбу съ матерью -- онъ это зналъ. Она ревновала-бы его ко всякой женщинѣ, на которой онъ вздумалъ-бы жениться, но противъ Гетти она была особенно вооружена -- быть можетъ, именно потому, что Гетти, какъ она подозрѣвала, была той женщиной, на которую палъ его выборъ. Онъ думалъ, что когда онъ женится, имъ съ матерью не слѣдуетъ жить вмѣстѣ, а между тѣмъ какъ она огорчится, какимъ жестокимъ будетъ считать его, когда онъ ей скажетъ это! Да, ему предстоитъ выдержать много тяжелаго въ объясненіяхъ съ матерью, но это такой случай, когда невозможно ей уступать: необходимо заставить ее понять, что у него есть своя воля,-- въ концѣ-концовъ это будетъ лучше для нея-же самой. Ради себя лично онъ предпочелъ-бы жить всѣмъ вмѣстѣ, пока женится Сетъ; да даже и тогда они могли-бы сдѣлать пристройку къ старому дому, и всѣмъ имъ хватило-бы мѣста. Ему будетъ жаль разстаться съ братомъ; не было, кажется, ни одного дня съ тѣхъ поръ, какъ они родились, который они провели-бы въ разлукѣ.
   Но какъ только Адамъ поймалъ себя на этихъ мечтахъ, такъ далеко забѣжавшихъ, что его разыгравшаяся фантазія начала уже работать надъ подробностями устройства невѣрнаго будущаго, онъ сейчасъ-же подтянула* себѣ повода. "Чудесный домъ я построилъ, однако,-- безъ лѣса и кирпича. До чердака уже добрался, а фундамента не вывелъ". Когда Адама, убѣждался за, вѣрности какого-нибудь изъ своихъ предположеній, оно становилось для него руководящимъ принципомъ, фактическимъ знаніемъ, на основаніи котораго надо было дѣйствовать -- такимъ-же фактическимъ знаніемъ, какъ то, что сырость производить ржавчину на желѣзѣ. Быть можетъ, за, этомъ-то и заключался секретъ той черствости, въ которой онъ себя обвинялъ: онъ не находилъ за" себѣ сочувствія того рода слабости, которая уклоняется съ прямого пути, хотя и предвидитъ послѣдствія. А не имѣя такого сочувствія, можемъ-ли мы быть терпѣливы и сострадательны къ падающимъ товарищамъ нашего долгаго земного странствія, исполненнаго всякихъ превратностей? Существуетъ только одинъ путь, которымъ сильная и смѣлая душа можетъ дойти до пониманія чужихъ слабостей и сочувствія имъ: надо, чтобы стоуны вашего сердца крѣпко обвились вокругъ слабаго, заблуждающагося существа, чтобы вы дѣлили съ нимъ не только внѣшнія послѣдствія его заблужденій, но и душевныя его страданія. Наука эта долгая и трудная, а Адамъ выучилъ пока только ея азбуку, благодаря внезапной смерти отца. Мгновенно уничтоживъ все, что возбуждало его негодованіе, эта смерть заставила всѣ его помыслы обратиться къ прошлому, заставила его вспомнить о томъ, что взывало къ его жалости и нѣжности.
   Но въ это утро сильный духъ Адама, а не сопутствующая ему черствость, руководилъ его размышленіями. Онъ давно уже порѣшилъ самъ съ собой, что нечестно и безумно было-бы съ его стороны жениться на цвѣтущей, молоденькой дѣвушкѣ, пока онъ не можетъ обѣщать ей въ будущемъ ничего, кромѣ бѣдности, возрастающей вмѣстѣ съ семьей. А всѣ его сбереженія такъ систематически уходили на нужды его близкихъ (не говоря уже о томъ страшномъ опустошеніи, какое потерпѣлъ его карманъ, когда ему пришлось нанять рекрута за Сета), что его небольшого запаснаго капитала не хватило-бы теперь даже на то, чтобы мало-мальски прилично обставить самый маленькій деревенскій коттеджъ, а ужъ о томъ, чтобъ отложить на черный день, не могло быть и рѣчи. Онъ крѣпко надѣялся, что въ скоромъ времени станетъ на ноги, но его не могла удовлетворить неопредѣленная надежда на силу его рукъ и головы; ему нужно было имѣть опредѣленный планъ и немедленно приступить къ его осуществленію. О компаньонствѣ съ Джонатаномъ Бурджемъ нечего было и думать: этотъ планъ подразумѣвалъ такія условія, которыхъ онъ не могъ принять; но онъ придумалъ другое: они съ Сетомъ могли-бы затѣять самостоятельное дѣло въ добавокъ къ своему заработку наемныхъ рабочихъ; они могли-бы закупить небольшой запасъ лучшихъ сортовъ лѣса и работать на дому разную домашнюю мебель, для которой у него въ головѣ уже было готово множество плановъ. Сетъ больше выручитъ, работая издѣльно подъ его руководствомъ, чѣмъ выручаетъ теперь поденнымъ трудомъ, а онъ, Адамъ, въ свободные часы будетъ дѣлать всю "тонкую" работу, требующую особеннаго искусства.ч Изъ вырученныхъ такимъ образомъ денегъ, вмѣстѣ съ хорошимъ жалованьемъ, которое онъ получаетъ, какъ старшій работникъ, составится вскорѣ порядочный запасный капиталъ, тѣмъ болѣе, что теперь они" будутъ жить очень скромно. Не успѣлъ этотъ маленькій планъ сложиться въ головѣ Адама, какъ онъ уже углубился въ вычисленія и соображенія о томъ, какого лѣса нужно будетъ купить, и съ какой мебели онъ начнетъ спою новую работу. Начнетъ онъ съ буфета; онъ сдѣлаетъ его по собственному плану, съ такъ остроумно приспособленными дверцами и задвижками, съ такимъ совершенствомъ симметріи, радующей глазъ, что каждая хорошая хозяйка придетъ въ восторгъ отъ его выдумки и пройдетъ всѣ степени томленія, пока, наконецъ, мужъ не пообѣщаетъ купить ей эту удивительную вещь. Адамъ представлялъ себѣ, какъ мистрисъ Пойзеръ будетъ разглядывать буфетъ своими зоркими глазами и тщетно стараться найти въ немъ какой-нибудь недостатокъ, а рядомъ съ мистрисъ Пойзеръ стояла, разумѣется, Гетти. И вотъ Адамъ отъ вычисленій и плановъ опять перешелъ къ мечтамъ и надеждамъ. Да, онъ увидитъ ее; онъ пойдетъ къ нимъ сегодня-же вечеромъ,-- онъ такъ давно не былъ у нихъ. Ему хотѣлось зайти еще и въ вечернюю школу -- узнать, отчего Бартля Масси не было вчера въ церкви: онъ боялся, что старый другъ его боленъ; но если не удастся устроить такъ, чтобы сдѣлать сегодня оба эти визита, послѣдній придется отложить на завтра,-- очень ужъ сильно заговорило въ немъ желаніе видѣть Гетти, услышать ея голосъ, побыть съ ней.
   Въ ту минуту, когда Адамъ покончилъ съ этимъ вопросомъ, онъ подходилъ къ концу своего пути: до него уже доносился стукъ молотковъ, работавшихъ надъ передѣлкой стараго дома. Стукъ инструментовъ для ловкаго работника, который любитъ свое дѣло, то-же, что первые подмывающіе звуки оркестра для скрипача, имѣющаго свою партію въ увертюрѣ: привычный трепетъ ожиданія охватываетъ крѣпкія мышцы, и то, что за минуту было радостью, досадой или честолюбіемъ, начинаетъ претворяться въ энергію. Всякая страсть становится силой, когда ей есть выходъ изъ узкихъ рамокъ личной жизни въ область труда,-- будетъ ли то трудъ здоровыхъ рукъ чернорабочаго, тонкая работа искусныхъ пальцевъ артиста, или тихая творческая дѣятельность мысли. Взгляните на Адама теперь, когда онъ стоитъ на лѣсахъ со складной линейкой въ рукѣ и, тихонько насвистывая, соображаетъ, какъ бы получше обойти какое-нибудь встрѣтившееся ему затрудненіе насчетъ карниза или оконной рамы, или когда онъ отодвигаетъ въ сторону молодого работника, становится на его мѣсто и приподымаетъ тяжелый брусъ дерева со словами: "Пусти-ка паренекъ: кости у тебя еще жидковаты"; или когда онъ слѣдитъ своими живыми черными глазами за движеніями другого работника на дальнемъ концѣ комнаты и предупреждаетъ его, что онъ неправильно отмѣрилъ разстояніе. Взгляните на этого широкоплечаго малаго съ обнаженными мускулистыми руками и съ густыми черными волосами, которые ложатся у него прямыми неровными прядями, точно притоптанная трава, всякій разъ, какъ онъ снимаетъ свою бумажную шапочку. Прислушайтесь къ этому сильному баритону, который поминутно прерывается какимъ-нибудь торжественнымъ церковнымъ напѣвомъ, какъ будто ища выхода для избытка своей силы, но, затянувъ громко, сейчасъ же затихаетъ, очевидно подъ вліяніемъ какой-нибудь мысли, звучащей не въ тонъ съ пѣніемъ. Не будь вы уже посвящены въ секретъ автора, вы можетъ быть и не отгадали бы, какія грустныя воспоминанія, какая горячая любовь, какія робкія надежды живутъ въ этомъ атлетическомъ тѣлѣ съ широкими пальцами и исковерканными ногтями, въ этомъ простомъ, необразованномъ человѣкѣ, не знавшемъ иной поэзіи кромѣ той, которую онъ черпалъ въ Старомъ и Новомъ Завѣтѣ, да въ какомъ-нибудь гимнѣ, имѣвшемъ минимальныя свѣдѣнія по общей исторіи, и для котораго движеніе и видъ земли, вращеніе солнца и перемѣны временъ года лежали въ области тайны, чуть чуть лишь разоблаченной отрывочными знаніями. Адаму пришлось положить много труда въ свободные отъ работы часы, чтобы узнать даже то, что онъ зналъ сверхъ своего ремесла,-- чтобы познакомиться съ механикой, счисленіемъ и со свойствами матеріаловъ, надъ которыми онъ работалъ (послѣднее, впрочемъ, давалось ему легко благодаря наслѣдственной, врожденной способности); ему нужно было много настойчивости, чтобы научиться свободно обращаться съ перомъ, писать четкимъ почеркомъ и безъ грубыхъ ошибокъ, а главное научиться пѣть по нотамъ.
   ромѣ того онъ и читалъ кое-что; онъ прочелъ всю библію съ апокрифическими книгами включительно; прочелъ "Альманахъ бѣднаго Ричарда", "Святую жизнь и смерть" Тэйлора, "Странствіе пилигрима" и біографію Буніана, большую часть словаря Бэли, "Валентину и Орсона" и часть "Исторіи Вавилона", которую ему давалъ Бартль Масси. Онъ могъ бы имѣть и другія книги отъ Бартля Масси, но ему некогда было читать "обыкновенную печать", какъ выражалась Лизбета, потому что всѣ его досужіе часы, которыхъ онъ не посвящалъ плотничной работѣ на дому, были заняты вычисленіями.
   Адамъ, какъ видите, отнюдь не былъ необыкновеннымъ человѣкомъ, а тѣмъ менѣе геніемъ, но все таки я никогда не скажу, чтобы такой типъ часто встрѣчался среди рабочаго класса, и вы ошибетесь, если въ первомъ симпатичномъ ремесленникѣ въ бумажной шапочкѣ и съ рабочей корзиной на спинѣ, котораго вамъ случится увидѣть, вы будете разсчитывать встрѣтить сильный здравый смыслъ, безукоризненную добросовѣстность, тонкую впечатлительность и твердую волю нашего друга Адама. Во всякомъ случаѣ онъ былъ человѣкомъ недюжиннымъ. Но въ каждомъ поколѣніи нашихъ деревенскихъ ремесленниковъ такіе люди все таки попадаются, благодаря наслѣдственности чувствъ, вскормленныхъ простою жизнью въ дружной семьѣ, связанной общей нуждой и общимъ трудомъ, и наслѣдственности способностей, развившихся подъ вліяніемъ того же неустаннаго и бодраго труда. Эти люди проходятъ свой жизненный путь рѣдко какъ геніи,-- гораздо чаще, какъ честные труженики, достаточно добросовѣстные и умѣлые, чтобы какъ слѣдуетъ выполняй свое дѣло. Ихъ жизнь не оставляетъ по себѣ замѣтныхъ слѣдовъ за предѣлами тѣхъ мѣстъ, гдѣ они жили; но тамъ на мѣстѣ, вы всегда почти найдете какую-нибудь особенно хорошую постройку, полосу благоустроенной дороги, какое-нибудь примѣненіе минеральныхъ продуктовъ, усовершенствованіе въ способахъ веденія хозяйства, или полезную реформу въ мѣстномъ самоуправленіи, съ которыми одно или два "послѣдующихъ поколѣнія связываютъ ихъ имена. Козлова ихъ богатѣютъ по ихъ милости, работа ихъ рукъ держится долго, а голова толково руководитъ работой другихъ. Пока они молоды, они ходятъ въ фланелевыхъ или бумажныхъ шапочкахъ, въ рабочихъ курткахъ, черныхъ отъ угольной пыли или перепачканныхъ известкой и киноварью; когда состарятся, вы видите ихъ сѣдые головы на почетныхъ мѣстахъ въ церкви и на рынкѣ, и, сидя зимними вечерами у пылающаго очага своего уютнаго домика, они разсказываютъ своимъ хорошо одѣтымъ сыновьямъ и дочерямъ о томъ, какъ они были счастливы, получивъ свой первый постоянный заработокъ по два пенса въ день. Есть между ними и такіе, которые умираютъ бѣдняками, которые во всю свою жизнь, даже по праздникамъ, не снимали рабочаго платья; искусство сколачивать деньги имъ не далось. Но это не мѣшаетъ имъ пользоваться общимъ уваженіемъ, и когда такой человѣкъ умираетъ -- если онъ былъ еще въ силахъ работать,-- вся машина останавливается, какъ будто въ ней испортился одинъ изъ главныхъ винтовъ, и хозяинъ, у котораго онъ работалъ, говоритъ: "Гдѣ я найду другого такого?"
   

ГЛАВА XX.
АДАМЪ ПОСѢЩАЕТЪ БОЛЬШУЮ ФЕРМУ.

   Адамъ возвратился съ работы въ пустой повозкѣ,-- вотъ почему было еще только четверть седьмого, а онъ уже успѣлъ переодѣться и былъ совсѣмъ готовъ идти въ гости.
   -- Что это значитъ, что ты нарядился по воскресному? спросила его Лизбета жалобнымъ голосомъ, когда онъ сошелъ внизъ.-- Неужели это ты въ школу идешь въ своемъ праздничномъ платьѣ?
   -- Нѣтъ, мама, отвѣчалъ спокойно Адамъ,-- я иду на Большую Ферму, но можетъ быть зайду потомъ и въ школу, такъ что ты не безпокойся, если я поздно вернусь. Сетъ черезъ полчаса будетъ дома; онъ хотѣлъ только въ деревню зайти, такъ что ты будешь не одна.
   -- Зачѣмъ же было переодѣваться, чтобъ идти къ Пойзерамъ, ихъ этимъ не удивишь: они только вчера видѣли тебя въ твоемъ новомъ платьѣ. И съ какой стати обращать рабочій день въ праздникъ? Не понимаю я, что тебѣ за охота знаться съ людьми, которымъ можетъ быть непріятно видѣть тебя въ твоей рабочей курткѣ.
   -- Прощай, мама, мнѣ надо идти, сказалъ Адамъ, надѣвая шляпу и выходя.
   Но не успѣлъ онъ отойти и десяти шаговъ отъ дому, какъ Лизбета заволновалась, оттого что разсердила его. Само собою разумѣется, что въ основѣ всѣхъ ея возраженій противъ воскреснаго платья лежало подозрѣніе, что оно было надѣто для Гетти; но вся ея сварливость не могла устоять передъ желаніемъ загладить свой промахъ: потребность, чтобы сынъ любилъ ее, была въ ней сильнѣе всѣхъ другихъ чувствъ. Она побѣжала за нимъ, и прежде чѣмъ онъ успѣлъ пройти полъ дороги до ручья, она уже держала его за руку и говорила:
   -- Постой, мой мальчикъ, не уходи такъ... не сердись на свою мать! Останется она одна, и все будетъ сидѣть да думать о тебѣ. О комъ ей больше думать?
   -- Нѣтъ, мама, я не сержусь, проговорилъ Адамъ серьезно и, остановившись положилъ руку ей на плечо.-- Но я хотѣлъ-бы ради тебя-же самой, чтобы ты предоставила мнѣ дѣлать, что я хочу. Я всегда буду тебѣ добрымъ сыномъ, пока мы живы съ тобой, но у человѣка, кромѣ его обязанностей къ отцу и матери, есть и другія чувства, и ты не должна требовать, что бы я во всемъ подчинялся тебѣ. Для тебя-же самой будетъ лучше, если ты привыкнешь къ мысли, что я никогда не уступлю тебѣ тамъ, гдѣ считаю себя въ правѣ поступать по своему. Такъ-то, мама; не будемъ-же больше объ этомъ говорить.
   -- Ну, хорошо, хорошо, сказала Лизбета, не желая показать, что она поняла настоящій смыслъ словъ сына.-- Да и кому-же, какъ не матери, всегда пріятно видѣть тебя принаряженнымъ? Когда ты умоешь лицо, такъ-что оно свѣтится у тебя, точно гладкій бѣлый камешекъ на пескѣ, да хорошенько пригладишь волосы, и когда глаза у тебя блестятъ -- вотъ какъ теперь,-- такъ для твоей старухи матери это лучше всякой картины. Я больше никогда ничего тебѣ не скажу, надѣвай свое новое платье, когда тебѣ вздумается,-- я никогда больше не буду тебя этимъ пилить.
   -- Ну, вотъ и чудесно. До свиданья, мама, сказалъ Адамъ, цѣлуя ее, и быстро зашагалъ прочь.
   Онъ но видѣлъ другого средства положить конецъ этому діалогу. Лизбета осталась стоять на мѣстѣ и, заслонивъ глаза рукой отъ свѣта, смотрѣла ему вслѣдъ, пока онъ не скрылся. Она вполнѣ поняла скрытое значеніе его словъ, и теперь, потерявъ его изъ вида, медленно повернула къ дому, бормоча вслухъ (она привыкла думать вслухъ въ тѣ долгіе дни, когда ея мужъ и сыновья уходили на работу и она оставалась одна): "Ну, вотъ, такъ я и знала! На дняхъ онъ придетъ мнѣ объявить, что женится на ней. Онъ приведетъ ее въ домъ, и она будетъ командовать мной,-- начнетъ распоряжаться въ домѣ, подавать на столъ лучшія наши тарелки -- съ синей каемкой, и перебьетъ ихъ, чего добраго; а на Троицу исполнится двадцать лѣта, какъ онѣ куплены,-- мой старикъ купилъ ихъ тогда на ярмаркѣ для меня,-- до сихъ поръ ни одной не разбилось... Ну, пусть!-- продолжала она еще громче, схвативъ со стола свое вязанье.-- А все таки, пока я жива, я не дамъ ей вязать чулки для моихъ мальчиковъ,-- ни вязать, ни надвязывать. А когда я умру, пусть-ка повяжетъ сама. Тогда небось Адамъ скажетъ, что никто не умѣлъ такъ хорошо потрафить на его ногу, какъ его старуха мать. Пусть-ка повяжетъ тогда! Я знаю, она ни пятки вывязывать, ни спускать не умѣетъ, а носки будутъ у нея выходить такіе длинные, что и сапога не одѣнешь. Вотъ что выходитъ, когда мужчина женится на молоденькой. Мнѣ было за тридцать, да и покойнику моему тоже, когда мы съ нимъ поженились, и никто не называлъ насъ стариками. А она въ тридцать лѣта будетъ старая кляча, и не мудрено: зубы не всѣ еще вырѣзались, а она вздумала замужъ идти".
   Адамъ шелъ такъ скоро, что не было еще семи часовъ, когда онъ подходитъ къ воротамъ фермы. Мартинъ Пойзеръ съ отцомъ еще не возвращались съ луговъ. Бея семья до послѣдней души -- даже черная съ подпалинами такса -- была на лугу; дворъ охранялъ одинъ только бульдогъ, и когда Адамъ подошелъ къ кухонной двери, которая стояла настежъ, онъ увидѣлъ, что и въ свѣтлой, сверкавшей чистотою кухнѣ не было никого. Но онъ догадался, гдѣ была мистрисъ Пойзеръ, а, можетъ быть, и еще кое-кто: онѣ должны были услышать его, и онъ постучался въ дверь и спросилъ громкимъ голосомъ:
   -- Дома мистрисъ Пойзеръ?
   -- Входите, входите, мистеръ Бидъ,-- откликнулась мистрисъ Пойзеръ изъ молочной. Она всегда титуловала Адама мистеромъ Бидомъ, когда принимала его у себя.-- Входите прямо сюда, въ молочную,-- мнѣ нельзя отойти отъ сыровъ.
   Адамъ прошелъ въ молочную, гдѣ мистрисъ Пойзеръ и Нанси прессовали сыры, и остановился въ дверяхъ.
   -- Навѣрное вы подумали, что въ домѣ все вымерло,-- сказала ему мистрисъ Пойзеръ.-- Всѣ работаютъ на лугу; впрочемъ, картинъ скоро вернется: они только додѣлаютъ стогъ, а возить будемъ завтра, съ утра. Мнѣ пришлось оставить Нанси дома, потому что Готти собираетъ сегодня смородину. Эта смородина вѣчно поспѣетъ не во-время, когда всѣ руки заняты. А поручить собирать ее дѣтямъ никакъ нельзя; вы вѣдь знаете, какъ они это дѣлаютъ:-- одну ягодку положатъ въ корзину, а двѣ -- себѣ въ ротъ. Это все равно, что осъ на ягоды напустить.
   Адаму очень хотѣлось сказать, что онъ побудетъ въ саду до возвращенія мистера Пойзера, но не хватило храбрости, и онъ сказалъ:
   -- Ну, такъ я посмотрю пока вашу самопрялку. Гдѣ она у васъ стоитъ? На кухнѣ?-- я, можетъ быть, найду.
   -- Нѣтъ, я вынесла ее въ гостиную; да это не къ спѣху, я вамъ сама ее потомъ покажу. А вы сходите лучше въ садъ и скажите Гетти, чтобъ она прислала мнѣ Тотти. Дѣвочка послушается, если ей строго сказать, а Гетти -- я знаю,-- даетъ ей тамъ объѣдаться смородиной. Пожалуйста, мистеръ Бидъ, пришлите ее, я буду вамъ очень обязана, а кстати посмотрите наши ланкастерскія и іоркскія розы: онѣ теперь такъ чудесно цвѣтутъ... Постойте! Не выпьете-ли сперва сыворотки? Я знаю, вы любите сыворотку, какъ, впрочемъ, почти всѣ, кому не приходится хлопотать около нея.
   -- Благодарю васъ, мистрисъ Пойзеръ, не откажусь, сказалъ Адамъ,-- сыворотка для меня лакомство; я готовъ пить ее хоть каждый день вмѣсто пива.
   -- Да, да, хлѣбъ сладко пахнетъ для всѣхъ, кромѣ пекаря,-- сказала мистрисъ Пойзеръ, доставая съ полки небольшую бѣлую кружку и зачерпывяя сыворотки изъ кадушки.-- Миссъ Ирвайнъ мнѣ всегда говоритъ: "Ахъ, мистрисъ Пойзеръ, какъ я завидую вашей молочной и вашему птичнику! Какая это чудесная вещь -- хозяйство". А я ей отвѣчаю: "Да, хозяйство -- чудесная вещь для того, кто смотритъ на него со стороны и не знаетъ, сколько съ нимъ связано труда, хлопотъ и порчи крови".
   -- Однако, мистрисъ Пойзеръ, ваше хозяйство такъ хорошо идетъ, что я думаю, вы не промѣняли-бы его ни на что другое,-- сказалъ Адамъ, принимая отъ нея кружку.-- Развѣ не пріятно вам и посижу такъ, пока вы будете ужинать. Я былъ на мызѣ, а тамъ, вы знаете, ужинаютъ рано: тамъ не любятъ поздней поры.
   -- Я не знаю распредѣленія времени тамъ, сказалъ Бартль сухо, нарѣзывая хлѣбъ и не пренебрегая коркою.-- Въ этотъ домъ я хожу рѣдко, хотя и люблю мальчиковъ, да и Мартинъ Пойзеръ человѣкъ хорошій. Для меня въ этомъ домѣ слишкомъ-много женщинъ, а я ненавижу звукъ женскихъ голосовъ: они всегда или жужжатъ или пищатъ, жужжатъ или пищатъ. Мистрисъ Нойзеръ покрываетъ разговоръ своимъ голосомъ, какъ дудка; что жь касается молодыхъ дѣвушекъ, то мнѣ смотрѣть на нихъ все-равно, что смотрѣть на водяныя куколки... вѣдь я знаю что изъ нихъ выйдетъ... жалящіе комары -- да, жалящіе комары. Вотъ, выпейте-ка элю, мой другъ: онъ налитъ для васъ.
   -- Нѣтъ, мистеръ Масси, сказалъ Адамъ, которому причуды своего стараго друга казались сегодня серьёзнѣе обыкновеннаго: -- не будьте такъ жестоки къ существамъ. которыхъ Богъ создалъ быть нашими спутницами въ жизни. Рабочему человѣку было бы плохо жить безъ жены, которая должна смотрѣть за домомъ и нищей и вносить въ домъ чистоту и спокойствіе
   -- Вздоръ! Можетъ ли умный человѣкъ, подобный вамъ, вѣрить въ такую нелѣпую ложь и говорить, будто женщина вноситъ въ домъ спокойствіе! Это одна выдумка, потому-что женщины существуютъ, и надобно же найти для нихъ какое-нибудь дѣло. Повѣрьте, все подъ луною, что только должно быть сдѣлано, мужчина можетъ сдѣлать лучше женщины, развѣ только родить дѣтей, да и въ этомъ-то дѣлѣ на женщину, право, жаль смотрѣть, лучше, еслибъ это было предоставлено мужчинамъ. Повѣрьте, женщина будетъ вамъ печь пирогъ каждую недѣлю всю свою жизнь, и никогда не узнаетъ, что чѣмъ краснѣе печь, тѣмъ меньше нужно времени для печенья. Повѣрьте, женщина будетъ варить вамъ похлебку каждый день впродолженіе двадцати лѣтъ, и никогда не подумаетъ о томъ, чтобъ вымѣрить настоящую пропорцію муки и молока... немного больше или меньше, по ея мнѣнію, ничего не значитъ: вотъ похлебка и выходитъ по временамъ нехороша; если она дурна, то тутъ виновата мука, или молоко, или вода. Посмотрите на меня: и самъ пеку хлѣбъ, и между всѣми моими хлѣбами впродолженіе цѣлаго года нѣтъ никакой разницы; но еслибъ у меня въ домѣ была еще какая-нибудь женщина, кромѣ Злюшки, то я долженъ былъ бы только молить Бога при каждомъ печеніи о томъ, чтобъ Онъ далъ мнѣ терпѣніе, еслибъ хлѣбъ нехорошо поднялся. Что жь касается чистоты, то мой домъ чище всякаго другаго въ общинѣ, хотя половина домовъ набита женщинами. Мальчикъ Билля Бекера приходитъ помочь мнѣ какъ-нибудь утромъ, и мы безъ всякихъ хлопотъ въ часъ вычистимъ все, на что женщинѣ понадобится три часа, да все это время она будетъ посылать вамъ подъ ноги ведра съ водою и разставитъ по срединѣ пола на цѣлые полдня каминную рѣшетку и кочерги, такъ-что вы и ноги разобьете о нихъ. Не говорите мнѣ, что Богъ создалъ эти существа, чтобъ быть нашими спутницами въ жизни. Можетъ-быть, дѣйствительно, Онъ создалъ Еву длятого, чтобъ она была спутницей Адама въ раю: тамъ не приходилось портить кушанья, тамъ не было другой женщины, съ которою можно было бы кудахтать и дѣлать непріятности; да и то вы знаете, что за бѣду она сдѣлала при первомъ удобномъ случаѣ. Но это мнѣніе нечестивое, небиблейское, будто женщина есть благодать для мужчины въ настоящее время; послѣ этого вы можете сказать, что змѣи и осы, свиньи и дикіе звѣри также благодать, между-тѣмъ, какъ они зло, принадлежащее къ нашему испытанію, зло, котораго человѣкъ имѣетъ законное право избѣгать, сколько можетъ, въ этой жизни, въ надеждѣ освободиться отъ него навсегда въ будущей... въ надеждѣ освободиться отъ него навсегда въ будущей.
   Бартль до того разгорячился и разгнѣвался во время этой тирады, что даже забылъ о своемъ ужинѣ и употреблялъ ножъ только длятого, чтобъ стучать рукой но столу. Но къ концу рѣчи удары сдѣлались столь рѣзки и часты, и голосъ столь гнѣвенъ, что Злюшка почувствовала себя обязанною выскочить изъ корзинки и неопредѣленно залаять.
   -- Молчать, Злюшка! заворчалъ Бартль, обращаясь къ ней.-- Ты точно всѣ другія женщины: всегда сунешься съ своею рѣчью, не узнавъ прежде въ чемъ дѣло.
   Злюшка снова возвратилась въ свою корзинку, униженная, а ея господинъ продолжалъ ужинать въ молчаніи, которое Адамъ не хотѣлъ прерывать: онъ зналъ, что старикъ будетъ въ лучшемъ расположеніи духа, когда поужинаетъ и закуритъ трубку. Адамъ очень-часто слышалъ, какъ онъ говорилъ такимъ образомъ, но все-таки не былъ знакомъ съ прошлой жизнью Бартля на столько, чтобъ знать, основывалась ли его точка зрѣнія на семейную жизнь на опытѣ. Касательно этого предмета Бартль былъ нѣмъ; даже было тайною, гдѣ онъ жилъ прежде послѣднихъ двадцати лѣтъ, впродолженіе которыхъ, къ счастію крестьянъ и ремесленниковъ окрестной страны, онъ поселился между ними, какъ ихъ единственный школьный учитель. Если рѣшались обратиться къ Бартлю съ нѣкотораго рода вопросомъ по этому предмету, то учитель всегда возражалъ: "О, я видѣлъ много мѣстъ... я долгое время былъ на югѣ"... и жители Ломшейра скорѣе готовы были спросить о какомъ-нибудь особенномъ городѣ или селеніи въ Африкѣ, нежели на "югѣ".
   -- Ну, мой другъ, сказалъ наконецъ Бартль, наполнивъ себѣ вторую кружку эля и закуривъ трубку: -- ну, теперь мы поболтаемъ. Но скажите мнѣ прежде, не слышали ли вы особенныхъ новостей сегодня?
   -- Нѣтъ, сказалъ Адамъ: -- нѣтъ, сколько мнѣ помнится.
   -- А, это содержится въ тайнѣ, это содержится въ тайнѣ, кажется. Но я узналъ объ этомъ случайно; и новость можетъ касаться васъ, Адамъ; въ противномъ же случаѣ я подумаю, что не умѣю различить квадратный футъ отъ кубическаго.
   Здѣсь Бартль нѣсколько разъ затянулся громко и быстро, серьёзно смотря въ это время на Адама. Нетерпѣливый болтливый человѣкъ не думаетъ, что можетъ поддержать огонь въ трубкѣ, куря спокойно и вѣрно; онъ всегда даетъ ей почти потухнуть и потомъ наказываетъ ее за такую небрежность. Наконецъ, онъ сказалъ:
   -- Сачелла разбилъ параличъ. И узналъ объ этомъ отъ мальчика, посланнаго въ Треддльстонъ за докторомъ, сегодня утромъ раньше семи часовъ. Ему ужь далеко за шестьдесятъ, вы знаете; онъ ужь едва-ли перенесетъ это.
   -- Ну, сказалъ Адамъ: -- я думаю, приходъ больше обрадуется, нежели опечалится о томъ, что онъ долженъ слечь. Онъ былъ человѣкъ самолюбивый, злостный, переносчикъ, при всемъ томъ, никому имъ не сдѣлалъ столько вреда, какъ самому старому сквайру. Впрочемъ, порицать за это нужно самого же сквайра: такого глупаго человѣка онъ сдѣлалъ управляющимъ по всѣмъ частямъ, и только длятого, чтобъ сберечь издержки и не имѣть порядочнаго управителя, который надзиралъ бы за имѣніемъ. И онъ потерялъ больше отъ дурнаго управленія лѣсами -- я въ томъ увѣренъ, нежели сколько могли бы стоить ему два управителя. Если Сачелль отправится, то надобно ожидать, что его мѣсто займетъ человѣкъ лучше его, но все-таки я не вижу, какимъ образомъ это обстоятельство можетъ касаться меня.
   -- А я-такъ вижу это, а я-такъ вижу это, сказалъ Бартль: -- я кромѣ меня еще другіе. Капитанъ скоро будетъ совершеннолѣтнимъ -- это вамъ такъ же хорошо извѣстно, какъ и мнѣ, и надобно ожидать, что у него теперь будетъ больше голоса въ дѣлахъ. А я знаю, да и вы также знаете желаніе капитана касательно лѣсовъ, еслибъ только представился благопріятный случай къ перемѣнѣ. Онъ при всѣхъ говорилъ, что сдѣлалъ бы васъ управителемъ лѣсовъ завтра же, еслибъ только это было въ его власти. Вотъ и Карроль, буфетчикъ мистера Ирвайна, слышалъ какъ капитанъ говорилъ это пастору, нѣсколько дней назадъ. Карррль заглянулъ къ намъ, когда мы собрались и курили трубки въ субботу вечеромъ у Кассона, и разсказалъ объ этомъ; а если кто-нибудь скажетъ о васъ доброе слово, то пасторъ всегда поддакнетъ, за это я вамъ поручусь. Я могу вамъ сказать, что у Кассона было довольно говорено объ этомъ дѣлѣ, и нѣкоторые, правда, бросали и каменьями въ васъ. Вѣдь если ослы примутся пѣть, то, вы знаете, что выйдетъ за музыка.
   -- А мистеръ Бёрджъ слышалъ, какъ вы говорили обо мнѣ? сказалъ Адамъ:-- или его не было тамъ въ субботу?
   -- Нѣтъ, онъ ушелъ еще до прихода Карроля, а Кассонъ -- вы знаете, онъ всегда знаетъ все лучше другихъ -- настаивалъ на томъ, что управленіе лѣсомъ слѣдовало бы поручить Бёрджу. "Человѣкъ зажиточный" говорилъ онъ, "который около шестидесяти лѣтъ все возился съ строевымъ лѣсомъ: Адамъ Бидъ могъ бы точно такъ же дѣйствовать подъ его руководствомъ; да и трудно предположить, чтобы сквайръ назначилъ такого молодаго парня, какъ Адамъ, когда есть подъ-рукою люди и старше и лучше его". Но я сказалъ ему: Это прекрасное замѣчаніе съ вашей стороны, Кассонъ. Ну, Бёрджъ -- человѣкъ, который самъ долженъ покупать лѣсъ для себя; не-уже-ли вы отдадите лѣса въ его руки и позволите, чтобъ онъ торговалъ въ свою пользу? Вы, я думаю, не допустите, чтобъ ваши посѣтители сами записывали бы мѣломъ, что выпили -- не правда ли? что жь касается лѣтъ, это все-таки зависитъ отъ достоинства напитка. Вѣдь всѣмъ намъ очень-хорошо извѣстно, кто правою рукою Джонатана Бёрджа во всѣхъ дѣлахъ.
   -- Благодарю васъ за доброе слово, мистеръ Масси, сказалъ Адамъ -- Но, при всемъ томъ, Кассонъ былъ отчасти правъ. Не оченьзто вѣроятно, чтобъ старый сквайръ согласился назначить меня: я оскорбилъ его, года два назадъ, и онъ не простилъ мнѣ этой обиды.
   -- Что, какъ же это случилось? Вы никогда не говорили мнѣ объ этомъ, сказалъ Бартль.
   -- О! это была сущая глупость. Я дѣлалъ рамку для ширмочки Лидіи -- вы знаете, она всегда занимается своею гарусною работою -- и она дала мнѣ подробныя приказанія касательно этой ширмочки, тутъ столько было разговоровъ и размѣриваній, словно нужно было домъ построить. Какъ бы то ни было, работа была очень миленькая, и я охотно занялся ею. Но, знаете, эти маленькія бездѣлки стоятъ очень-много времени. Я же работалъ за этою вещью только въ свободное время, часто поздно ночью, а между-тѣмъ долженъ былъ нерѣдко ходить въ Треддльстонъ, то за кусочкомъ мѣди, то за другими пустыми принадлежностями. Я выточилъ крошечныя шишечки и ножки и сдѣлалъ рѣзную работу по образцу такъ мило, какъ только могло быть. Я былъ необыкновенно доволенъ своею работою, когда она была готова. Когда я снесъ ее въ домъ, то миссъ Лидія приказала послать меня въ гостиную, чтобъ показать мнѣ, какъ вставить вышиванье... чрезвычайно-миленькую работу, Іаковъ и Рахиль цалуются, а кругомъ овцы, словно картина... и старый сквайръ сидѣлъ тутъ же въ комнатѣ; онъ все больше сидитъ съ нею. Ну, она была очень-довольна ширмочкой, и потомъ хотѣла знать, что стоитъ. Я не говорю какъ попало, вы знаете, во мнѣ нѣтъ этого; я разсчиталъ все очень-акуратно, хотя и безъ всякой записки, и сказалъ: одинъ фунтъ тринадцать шиллинговъ. Это значило заплатить за матеріалы и заплатить мнѣ, но вовсе не слишкомъ много за мою работу. Но старый сквайръ при этомъ взглянулъ на меня, поглядѣлъ, знаете, по-своему на ширмочку и сказалъ: "Одинъ фунтъ тринадцать за такую игрушку! Лидія, моя милая, если вы должны тратить деньги на такія вещи, зачѣмъ же вы не покупаете ихъ въ Россетерѣ, а платите двойную цѣну за такую топорную работу. Такія вещи вовсе не дѣло плотника, какъ Адамъ. Дайте ему гинею, но ужь никакъ не болѣе". Ну, миссъ Лидія, я думаю, повѣрила ему, да и сама она, нельзя сказать, чтобъ охотно разставалась съ деньгами... она въ сущности недурная женщина, но выросла у него подъ большимъ пальцемъ; такимъ-образомъ она стала рыться въ своемъ кошелькѣ и покраснѣла какъ лента. Но я поклонился и сказалъ: "Нѣтъ, благодарю васъ, сударыня; я подарю вамъ ширмочку, если угодно. Я назначилъ за работу правильную цѣну, и знаю, что работа сдѣлана хорошо. Прошу вашу милость извинить меня, но я знаю, что вы не получите такой ширмочки въ Россетерѣ менѣе, чѣмъ за двѣ гинеи. Я охотно отдаю вамъ мою работу, она исполнена въ мое собственное время, и до нея нѣтъ дѣла никому, кромѣ меня; но если вы хотите заплатить мнѣ, то я не могу взять меньше той цѣны, которую спросилъ, потому-что тогда, пожалуй, можно было бы сказать, будто я спросилъ больше, чѣмъ слѣдовало. Съ вашего позволенія, сударыня, желаю вамъ добраго утра". Я поклонился и вышелъ такъ, что она не успѣла ничего сказать: она стояла съ кошелькомъ въ рукѣ и имѣла почти глупый видъ. Я вовсе не думалъ выказать неуваженія и говорилъ, какъ только могъ, вѣжливо; но я не могу поддаться человѣку, который хочетъ доказать, что я стараюсь обмануть его. Вечеромъ лакей принесъ мнѣ одинъ фунтъ тринадцать, завернутые въ бумагу. Но съ-тѣхъ-поръ я видѣлъ очень-ясно, что старый сквайръ не можетъ терпѣть меня.
   -- Это очень-вѣроятно, очень-вѣроятно, сказалъ Бартль въ раздумьи.-- Только однимъ способомъ можно было бы помирить его съ вами, это -- доказать ему, что въ этомъ заключается его собственный интересъ, а это можетъ сдѣлать на питанъ... да, онъ можетъ это сдѣлать.
   -- Ну, не знаю, сказалъ Аданъ.-- Сквайръ довольно проницателенъ; но одной проницательности еще недостаточно длятого, чтобъ человѣкъ могъ видѣть, въ чемъ именно заключается его интересъ. Требуется еще совѣсть и вѣра въ хорошее и дурное, я вижу это очень-ясно. Вамъ едва-ли удастся когда-нибудь заставить стараго сквайра повѣрить, что онъ получитъ такой же барышъ прямымъ путемъ, какъ уловками и изворотами, да и кромѣ того, у меня нѣтъ ни малѣййшей охоты работать подъ его начальствомъ; я не хотѣлъ бы ссориться ни съ какимъ джентльменомъ; въ-особенности же съ старымъ джентльменомъ подъ восемьдесятъ лѣтъ, а а знаю, мы недолго жили бы въ согласіи другъ съ другомъ. Еслибъ капитанъ былъ хозяиномъ въ имѣніи -- о! тогда это было бы другое дѣло: у него есть и совѣсть и желаніе дѣлать добро, и я скорѣе былъ бы готовъ работать для него, чѣмъ для кого-нибудь другаго на свѣтѣ.
   -- Хорошо, хорошо, мой другъ, если счастье стучится къ вамъ въ дверь, не высовывайте голову въ окно, и не говорите ему, чтобъ оно отправлялось по своимъ дѣламъ -- вотъ и все. Вы должны пріучаться къ равному и неравному въ жизни, точно такъ же, какъ и въ цифрахъ. Я скажу вамъ теперь, какъ говорилъ десять лѣтъ тому назадъ, когда вы отколотили молодого Майка Гольдсворта за то, что онъ хотѣлъ сбыть вамъ фальшивый шиллингъ, не узнавши впередъ, шутитъ ли онъ или поступаетъ серьёзно. Мы слишкомъ торопливы и спѣсивы и готовы оскалиться на всякаго, кто вамъ не по-сердцу. Если я немного вспыльчивъ и упрямъ, то это еще не бѣда -- я старый школьный учитель и никогда не пожелаю забраться на шестъ повыше. Но къ чему же истратилъ я столько времени и училъ васъ писать, чертить и мѣрить, если вы не подвинетесь впередъ въ свѣтѣ и не покажете людямъ, что есть же какое-нибудь преимущество, когда имѣешь на плечахъ голову, а не тыкву? Не уже-ли вы хотите задирать носъ при всякомъ удобномъ случаѣ, потому-что онъ слышитъ запахъ, котораго не замѣчаетъ никто, кромѣ васъ? Это такая же глуаая мысль, какъ та, которую вы сказали прежде, будто жена приноситъ съ собою уютъ въ домъ рабочаго человѣка. Вздоръ и пустяки!... вздоръ и пустяки! Пусть думаютъ такъ дураки, которые не съумѣли уйдти далѣе простого сложенія. Да и хорошо сложеніе-то! Дуракъ да еще дура, и въ продолженіе шести лѣтъ ихъ будетъ еще шесть дураковъ... всѣ они одной цѣны, большіе и малые, и сколько ихъ ни складывай, они не дѣлаютъ никакой разницы въ суммѣ.
   Въ то время, какъ Бартль горячо увѣщевалъ Адама быть хладнокровнымъ и благоразумнымъ, трубка погасла; чтобъ увѣнчать рѣчь, Бартль неистово зажегъ спичку о заслонку, послѣ чего принялся тянуть дымъ съ свирѣпою рѣшимостью, снова устремивъ глаза на Адама, который старался не разсмѣяться.
   -- Въ томъ, что вы говорите, много истины, мистеръ Масси, началъ Адамъ, когда почувствовалъ, что можетъ быть совершенно-серьезенъ, какъ и всегда.-- Но вы согласитесь въ томъ, что я не могу строить свое дѣло на случайностяхъ, которыя, можетъ-быть, никогда и не сбудутся. Я знаю, что я долженъ дѣлать: я долженъ работать такъ хорошо, какъ могу, инструментами и матеріалами, которыми располагаю. Если счастье улыбнется мнѣ, я подумаю о томъ, что вы мнѣ говорили; но, до-тѣхъ-поръ я только долженъ полагаться на собственныя руки и на собственную голову. Я обдумываю теперь небольшой планъ, хочу заняться съ Сетомъ производствомъ издѣлій изъ краснаго дерева и такимъ-образомъ получать фунтъ или два лишнихъ. Но теперь ужь поздно... я не доберусь домой раньше одиннадцати, а мать, пожалуй, еще не спитъ; она теперь безпокоится болѣе обыкновеннаго. И такъ, желаю вамъ спокойной ночи.
   -- Погодите-ка, мы проводимъ васъ до воротъ, ночь сегодня отличная, сказалъ Бартль, взявъ палку. Злюшка тотчасъ же была на ногахъ и, не произнеся болѣе ни слова, всѣ трое пошли при сіяніи звѣздъ къ небольшимъ воротамъ, вдоль картофельныхъ грядъ Бартля.
   -- Приходите въ пятницу вечеромъ нѣтъ, если можете, мой милый, сказалъ старикъ, затворивъ за Адамомъ калитку и прислонясь къ ней.
   -- Приду, приду, сказалъ Адамъ, шагая къ полосѣ освѣщенной луною блѣдной дороги. Онъ былъ единственнымъ движущимся предметомъ на всемъ обширномъ пространствѣ. Только два сѣрые осла виднѣлись передъ дикими терновыми кустарниками, но они стояли смирно, какъ статуи, какъ сѣрая кровля глиняной избы, находившейся нѣсколько дальше. Бартль не сводилъ глазъ съ двигавшейся фигуры, пока она не скрылась во мракѣ, между-тѣмъ какъ Злюшка, принужденная въ эту минуту дѣлить свою привязанность, два раза уже сбѣгала домой и одарила своихъ щенятъ бѣглыми ласками.
   "Да, да", бормоталъ школьный учитель, когда исчезь Адамъ: "вотъ выступаешь ты теперь мѣрно, да выступаешь; но ты не выступалъ бы такъ, еслибъ не была въ тебѣ частичка стараго хромаго Бартля. И самый крѣпкій теленокъ долженъ сосать что-нибудь. Многіе изъ этихъ высокихъ, неуклюжихъ малыхъ никогда а не узнали бы азбуки, еслибъ не Бартль Масси. Ну, хорошо, Злюшка, дурочка, ну что, что тамъ такое? Мнѣ надо идти домой, не правда -- ли? Конечно, у меня ужь нѣтъ больше собственной воли, А эти щенята, какъ ты думаешь, что я буду дѣлать съ нами, когда они станутъ вдвое выше тебя?... вѣдь я увѣренъ, что ихъ отецъ никто иной, какъ толстый бульдогъ Вилла Бекера -- не такъ ли -- а? лукавая шлюха".
   Тутъ Злюшка подобрала хвостъ между ногъ и побѣжала впередъ домой. Вѣдь есть вещи, которыя хорошо-воспитанная женщина не хочетъ знать.
   "Но къ чему говорить съ женщиной, имѣющей дѣтей? продолжалъ Бартль. У ней нѣтъ совѣсти ни на грошъ... ни на грошъ... совѣсть вся ушла въ молоко! "
  

КНИГА ТРЕТЬЯ.

XXII.
Сборы къ празднеству.

   Наступило тридцатое іюля; то былъ одинъ изъ полудюжины теплыхъ дней, которые иногда выпадаютъ среди дождливаго англійскаго лѣта. Въ послѣдніе три или четыре дня дождя не было вовсе и для этого времени года погода стояла превосходная: пыли было меньше обыкновеннаго на темно-зеленыхъ изгородяхъ и на дикой ромашкѣ, усыпавшей дорогу по сторонамъ, а между-тѣмъ трава была довольно-суха, такъ-что дѣти безопасно могли кататься по ней; на небѣ не виднѣлось ни облачка, а была только обширная полоса свѣта, мягкою зыбью разстилавшаяся вверхъ до отдаленнаго горизонта. Погода превосходная для іюльскихъ увеселеній внѣ дома, но, конечно, не лучшее время года, когда стоило бы родиться. Природа, кажется, дѣлаетъ въ то время жаркую паузу -- всѣ прелестнѣйшіе цвѣты уже отцвѣли; сладостное время ранняго роста и неопредѣленныхъ надеждъ миновало, между-тѣмъ время жатвы и уборки хлѣба съ поля еще не наступало, и мы содрогаемся при мысли о возможныхъ буряхъ, которыя могутъ уничтожить драгоцѣнный плодъ въ моментъ его спѣлости. Лѣсъ весь имѣетъ одинъ темный, однообразный зеленый цвѣтъ; телеги, нагруженныя сѣномъ, уже не тянутся болѣе по дорогамъ, разсыпая благоухающія частички на вѣтви ежевики; пастбища тамъ и сямъ имѣютъ нѣсколько подгорѣлый видъ, а между-тѣмъ рожь еще не получила послѣдняго блеска, образуемаго краснымъ и золотистымъ отливомъ; ягнята и телята утратили всѣ признаки невинной, рѣзвой прелести и стали глупыми молодыми овцами и коровами. Но это время есть время отдыха на фермѣ, это пауза между жатвою сѣна и пшеницы, и фермеры и поселяне въ Геслопѣ и Брокстонѣ думали, что капитанъ хорошо дѣлаетъ, становясь совершеннолѣтнимъ именно въ то время, когда они, не развлекаясь, могутъ сосредоточить свои мысли на вкусѣ эля въ большой бочкѣ, который варили осенью послѣ рожденія наслѣдника и который должно было почать въ его двадцать-первый день рожденія. Воздухъ дышалъ весельемъ отъ звона церковныхъ колоколовъ весьма рано въ это утро, и всякій поторопился окончить нужную работу до полудня; около этого времени надобно было подумать о томъ, чтобъ приготовиться въ дорогу на лѣсную дачу.
   Полуденное солнце проникало въ спальню Гетти, гдѣ не было занавѣски, чтобъ умѣрить жаръ солнечныхъ лучей, падавшихъ на голову дѣвушки, когда она смотрѣлась въ старое пестрое зеркало. Что жь, у ней только и было что это зеркало, въ которомъ она могла видѣть свою шею и руки, потому-что небольшое висячее зеркало, которое принесла она изъ смежной комнаты, изъ прежней комнаты Дины, не показывало ея лица ниже небольшаго подбородка и красивой части шеи, гдѣ округлость щекъ сливалась съ другою округлостью, оттѣняемою темными, прелестными кудрями. А сегодня она больше обыкновеннаго думала о своей шеѣ и рукахъ; потому-что при танцахъ вечеромъ она не надѣнетъ косынки, и наканунѣ она приводила въ порядокъ свое пестренькое розовое съ бѣлымъ платьеце, чтобъ спустить рукава длиннѣе или сдѣлать ихъ короче, какъ хотѣла. Она была одѣта теперь точно такъ, какъ должна будетъ одѣться вечеромъ, въ шемизеткѣ изъ настоящихъ кружевъ, которыя тетка одолжила ей на этотъ чрезвычайный случай, но безъ всякихъ другихъ украшеній; она сняла даже свои небольшія круглыя сережки, которыя носила ежедневно. Но, очевидно, надобно было сдѣлать что-то еще, прежде чѣмъ она надѣнетъ косынку и длинные рукава, которые ей нужно было носить днемъ, потому-что теперь она отперла ящикъ, содержавшій въ себѣ ея тайныя сокровища. Прошло болѣе мѣсяца съ-тѣхъ-поръ, когда мы видѣли, какъ она открывала этотъ ящикъ, и теперь онъ заключаетъ въ себѣ новыя сокровища, которыя на столько драгоцѣннѣе старыхъ, что послѣднія сдвинуты въ уголъ. Гетти теперь ужь не подумаетъ вдѣть въ уши большія цвѣтныя стеклянныя серьги, потому-что -- посмотрите! у ней прелестная пара золотыхъ серегъ съ жемчугомъ и гранатами, плотно-лежащихъ въ миленькой небольшой коробочкѣ, подбитой бѣлымъ атласомъ. О, съ какимъ наслажденіемъ вынимаетъ она эту маленькую коробочку и смотритъ на серьги! Не разсуждайте объ этомъ, мой философъ-читатель, и не говорите, что Гетти, будучи очень-красива, должна была знать, что это ничего не значило, были ли на ней какія украшенія или нѣтъ, и что, сверхъ того, смотря на серьги, которыя она не могла надѣть внѣ своей спальни, она едва-ли могла чувствовать удовлетвореніе, такъ-какъ тщеславіе въ сущности относится къ впечатлѣніямъ, производимымъ на другихъ. Вы никогда не вникнете въ натуру женщинъ, если вы раціональны въ такой чрезвычайной степени. Старайтесь скорѣе совлечь съ себя всѣ раціональные предразсудки, и старайтесь такъ, будто вы изучаете психологію канарейки; наблюдайте только за движеніями этого прелестнаго кругленькаго созданья, когда оно наклоняетъ голову на бокъ, безсознательно улыбаясь при видѣ серегъ, гнѣздящихся въ маленькой коробочкѣ. Ахъ! вы думаете, что улыбка дѣвушки относится къ лицу, которое дало ей эти серьги, и что ея мысли отлетѣли назадъ къ той минутѣ, когда онѣ были положены въ ея руки. Нѣтъ; иначе зачѣмъ же желала она получить серьги болѣе всего прочаго? а я знаю, что она страстно желала имѣть серьги изъ всѣхъ украшеній, которыя только могла себѣ представить.
   -- Миленькіе, крошечные уши! сказалъ Артуръ, намѣреваясь ущипнуть ихъ однажды вечеромъ, когда Гетти сидѣла подлѣ него на травѣ безъ шляпки.
   -- Какъ хотѣлось бы мнѣ имѣть красивыя сережки! сказала она въ одну минуту, почти прежде нежели знала, что говорила -- желаніе было такъ близко къ губамъ, что такъ и спорхнуло при слабѣйшемъ вздохѣ.
   И на слѣдующій же день, только на прошлой недѣлѣ, Артуръ съѣздилъ верхомъ въ Россетеръ для того, чтобъ купить ихъ. Это желаніе, выраженное столь наивно, казалось ему прелестнѣйшею дѣтскою выходкою; онъ никогда до того не слышалъ ничего подобнаго; и онъ завернулъ коробку во множество обертокъ, чтобъ видѣть, какъ Гетти будетъ развертывать съ возрастающимъ любопытствомъ, пока наконецъ ея глаза обратятся на него съ новымъ восторгомъ.
   Нѣтъ, она не думала больше всего о подарившемъ, когда улыбалась, смотря на серьги, потому-что теперь она вынимаетъ ихъ изъ коробки не длятого, чтобъ прижать къ губамъ, а чтобъ вдѣть въ уши... на одну только минуту, желая видѣть, какъ онѣ красивы, когда она глядитъ украдкою на нихъ въ зеркало на стѣнѣ, давая головѣ то одно положеніе, то другое, какъ птичка, прислушавающаяся къ чему-нибудь. Невозможно быть благоразумнымъ въ отношеніи къ серьгамъ, когда смотришь на нее; для чего же существуютъ такіе изящные жемчуга и кристаллы, если не для украшенія такихъ маленькихъ ушей? Нельзя даже порицать крошечную круглую дирочку, которую онѣ оставляютъ, когда вынутъ ихъ изъ ушей; можетъ-быть, водяныя нимфы и подобныя милыя бездушныя существа имѣютъ такія крошечныя круглыя дирочки въ ушахъ ужь отъ природы для того, чтобъ вдѣвать въ нихъ драгоцѣнные камни. И Гетти, должно быть, одна изъ нихъ: трудно предполагать, что она женщина, имѣющая передъ собою и судьбу женщины -- женщина, въ невѣдѣніи юности создающая легкую ткань безразсудства и тщетныя надежды, которыя въ будущемъ могутъ охватить и стѣснить ее непріязненнымъ отравленнымъ одѣяніемъ, которое вдругъ измѣнитъ ея воздушныя, обыкновенныя ощущенія, ощущенія бабочки, въ жизнь, исполненную глубокой человѣческой тоски.
   Но она не можетъ оставить серьги въ ушахъ долго, иначе, пожалуй, заставитъ ждать дядю и тётку. Она поспѣшно кладетъ ихъ снова въ коробочку и запираетъ. Когда-нибудь ей можно будетъ носить серьги, какія она захочетъ, и ужь теперь она живетъ въ невидимомъ мірѣ блестящихъ нарядовъ, прозрачнаго газа, мягкаго атласа и бархата, какіе горничная на лѣсной дачѣ показывала ей въ гардеробѣ миссъ Лидіи; она уже чувствуетъ браслеты на рукахъ и ходитъ по мягкому ковру передъ высокимъ зеркаломъ. Но у ней въ ящикѣ есть одна вещь, которую она смѣетъ надѣть сегодня, потому-что можетъ привѣсить ее къ цѣпочкѣ изъ темно-коричневыхъ бусъ, которую всегда носила при необыкновенныхъ случаяхъ, съ крошечною плоскою сткляночкою для духовъ, скрытою на груди; и она должна надѣть свои коричневыя бусы; безъ нихъ ея шея покажется какъ-то неоконченной. Гетти не такъ любила медальйонъ, какъ серьги, хотя это былъ премиленькій большой медальйонъ съ эмалевыми цвѣточками на оборотѣ и красивымъ золотымъ ободочкомъ вокругъ стекла, за которымъ виднѣлся слегка-завитой локонъ свѣтлорусыхъ волосъ, служившій фономъ для двухъ небольшихъ темныхъ кудрей. Она должна спрятать медальйонъ подъ платьемъ и никто не увидитъ его. Но у Гетти есть еще другая страсть; она была только нѣсколько-слабѣе ея любви къ украшеніямъ, и эта другая страсть заставляла ее охотно носить медальйонъ даже скрытымъ на груди. Она носила бы его всегда, еслибъ смѣла встрѣтить вопросы тётки о лентѣ вокругъ шеи. Такимъ образомъ теперь она надѣла его на цѣпочку темно-коричневыхъ бусъ и замкнула цѣпочку, положивъ ее вокругъ шеи. Цѣпочка не была очень-длинна, такъ-что медальйонъ висѣлъ немного ниже края ея лица. И теперь ей оставалось только надѣть длинные рукава, новую бѣлую газовую косыночку и соломенную шляпку, украшенную сегодня бѣлыми лентами, а не розовыми, которыя ужь немного полиняли отъ лучей іюльскаго солнца. Эта шляпка была каплею горечи въ чашѣ Гетти сегодня, потому-что она не была совершенно-новою, всѣ увидятъ, что она полиняла нѣсколько противъ бѣлыхъ лентъ, и Гетти была увѣрена, что и у Мери Бёрджъ будетъ новая шляпка. Чтобъ утѣшить себя, она посмотрѣла на тонкіе бѣлые бумажные чулки: дѣйствительно, они были очень-милы, и она отдала за нихъ почти всѣ лишнія деньги. Мечты о будущемъ не могли сдѣлать Гетти нечувствительною къ торжеству въ настоящемъ времени: капитанъ Донниторнъ, она была въ томъ убѣждена, любилъ ее такъ, что никогда и ее подумаетъ смотрѣть на другихъ; но эти другіе не знаютъ, какъ онъ любитъ ее, и она ни за что не хотѣла показаться ему на глаза въ изношенномъ и дрянномъ нарядѣ хотя бы на короткое время.
   Все семейство собралось въ общей комнатѣ, когда сошла внизъ Гетти; всѣ, конечно, были въ воскресныхъ платьяхъ. Колокола такъ гудѣли въ это утро въ честь двадцать-первой годовщины рожденія капитана и все дѣло было справлено такъ рано, что Марти и Томми находились въ нѣкоторомъ безпокойствѣ, пока мать не увѣрила ихъ, что идти въ церковь не составляло части сегодняшняго веселья. Мистеръ Пойзеръ полагалъ, что домъ надобно просто запереть и оставить безъ всякаго присмотра; "потому-что, говорилъ онъ, нечего опасаться, что вломится кто-нибудь: всѣ будутъ на лѣсной дачѣ, воры и всѣ. Если мы запремъ домъ, всѣ мужчины могутъ уйдти: вѣдь такого дня они не увидятъ два раза въ жизни". Но мистрисъ Пойзеръ отвѣчала чрезвычайно-рѣшительно:
   -- Съ тѣхъ самыхъ поръ, какъ я стала хозяйкою, я никогда не оставляла домъ безъ всякаго присмотра, и никогда не сдѣлаю этого. Довольно таскалось тутъ около дома бродягъ подозрительнаго вида въ послѣднюю недѣлю, которые могутъ унесть всѣ наши окорока и ложки. Всѣ они имѣютъ сношенія другъ съ другомъ, эти бродяги... еще слава Богу, что не пришли они къ намъ, не отравили собакъ, не зарѣзали всѣхъ насъ въ постели врасплохъ, когда-нибудь въ пятницу, ночью, когда у насъ деньги въ домѣ, чтобъ заплатить работникамъ. И очень можетъ быть, что бродяги эти знаютъ такъ же хорошо, какъ и мы сами, куда мы идемъ. Будьте увѣрены, что если ужь чортъ захочетъ, чтобъ совершилось какъ-нибудь дѣло, то найдетъ и средства къ тому.
   -- Что за вздоръ!.. зарѣжутъ насъ въ постели! сказалъ мистеръ Пойзеръ.-- Вѣдь въ нашей комнатѣ есть ружье -- не правда ли? а у тебя такіе уши, что ты услышишь, если мышь начнетъ грызть ветчину. Впрочемъ, если ты думаешь, что не будешь спокойна, то Аликъ можетъ оставаться дома до обѣда, а Тимъ можетъ возвратиться къ пяти часамъ и тогда Аликъ отправится въ свою очередь. Они могутъ спустить Гроулера, если кто захочетъ сдѣлать какой-нибудь вредъ; къ тому же и Аликова собака готова схватить зубами бродягу, стоитъ только Алику мигнуть ей.
   Мистрисъ Пойзеръ приняла это предложеніе, но считала благоразумнымъ запереть въ домѣ все какъ можно крѣпче. Въ послѣднюю минуту, передъ отправленіемъ въ путь, Нанси, молочница, заперла въ общей комнатѣ ставни, хотя окно этой комнаты, находившееся подъ непосредственнымъ надзоромъ Алика и собакъ, по всѣмъ предположеніямъ, не могло быть выбрано для нападенія со взломомъ.
   Крытая телега, безъ рессоръ, уже стояла на мѣстѣ, готовая везти все семейство, за исключеніемъ мужской прислуги: мистеръ Пойзеръ и дѣдъ сѣли на переди, а внутри было мѣсто для всѣхъ женщинъ и дѣтей; чѣмъ полнѣе была телега, тѣмъ лучше, потому-что тогда тряска не причиняла такой боли, а къ полной фигурѣ и толстымъ рукамъ Нанси можно было прислониться, какъ къ отличной подушкѣ. Но мистеръ Пойзеръ ѣхалъ не скорѣе, какъ шагомъ, чтобъ какъ можно менѣе подвергаться тряскѣ въ этотъ жаркій день; тутъ было и время обмѣниваться привѣтствіями и замѣчаніями съ пѣшеходами, отправлявшимися по той же дорогѣ, испещряя тропинки между зеленѣющими лугами и золотистыми нивами, крапинками движущихся яркихъ цвѣтовъ; тамъ и сямъ виднѣлся яркокрасный жилетъ, согласовавшійся съ макомъ, который очень-густо росъ между созрѣвшей пшеницею и безпрестанно кивалъ своею макушкою, или темносиній шейный платокъ, концы котораго развѣвались поперегъ совершенно-новой бѣлой блузы. Весь Брокстонъ и весь Геслопъ должны были собраться на лѣсной дачѣ и веселиться тамъ въ честь наслѣдника; по внушенію мистера Ирвайна, было сдѣлано даже распоряженіе, чтобъ привезти изъ Брокстона и Геслопа, въ одной изъ телегъ сквайра всѣхъ стариковъ и старухъ, ни разу небывавшихъ такъ далеко по эту сторону горы въ послѣднія двадцать лѣтъ. Церковные колокола загудѣли теперь снова и въ послѣдній уже разъ, такъ-какъ звонари должны были спуститься внизъ, чтобъ также принять участіе въ пиршествѣ; и прежде чѣмъ замолкли колокола, раздались звуки приближавшейся другой музыки, такъ-что даже старая бурка, степенная лошадь, которая везла телегу мистера Пойзера, навострила уши. То былъ оркестръ "Клуба взаимнаго вспоможенія", въ своемъ полномъ блескѣ, то есть, въ ярко-голубыхъ шарфахъ съ синими лентами и со знаменемъ, гдѣ изображена была каменоломня, окруженная девизомъ: "Да продлится братская любовь!"
   Телеги, разумѣется, не должны были въѣзжать во дворъ дачи. Всѣмъ слѣдовало сходить у воротъ и отсылать повозки назадъ.
   -- Ну, дача и теперь ужь словно ярмарка, сказала мистрисъ Пойзеръ, когда вышла изъ телеги и увидѣла группы, разсѣянныя подъ большими дубами, и мальчишекъ, бѣгавшихъ подъ лучами палящаго солнца и неспускавшихъ глазъ съ высокихъ шестовъ, увѣнчанныхъ развѣвавшеюся въ воздухѣ одеждою, которая должна была сдѣлаться призомъ успѣшныхъ лазуновъ.-- Не думала я, чтобъ въ двухъ приходахъ было столько народа. Съ нами крестная сила! что за жара не въ тѣни! Поди сюда, Тотти, а то твое личико загоритъ отъ жара какъ уголь! Вѣдь на открытомъ мѣстѣ можно сварить обѣдъ и сберечь дрова. Я пойду въ комнату мистрисъ Бестъ прохладиться.
   -- Погоди-ка, погоди немножко, сказалъ мистеръ Пойзеръ.-- Вонъ ѣдетъ телега съ стариками. Вѣдь этого не удастся увидѣть еще разъ, какъ они слѣзутъ да пойдутъ всѣ вмѣстѣ. Вѣдь ты, батюшка, чай, помнишь нѣкоторыхъ изъ нихъ молодыми?
   -- Еще бы, еще бы, сказалъ молодой Мартинъ, медленно расхаживая подъ портикомъ привратницкой ложи, откуда могъ видѣть, какъ слѣзало съ телеги общество стариковъ.-- Я помню, какъ Яковъ Тэфтъ пятьдесятъ миль преслѣдовалъ шотландскихъ бунтовщиковъ, когда они отступили отъ Стонитона.
   Онъ чувствовалъ себя совершенно-молодымъ человѣкомъ, съ долголѣтнею жизнью впереди, видя, какъ геслопскій патріархъ, старый дѣдушка Тафтъ, въ коричневомъ колпакѣ, слѣзалъ съ телеги и шелъ къ нему, опираясь на двѣ палки.
   -- А, мистеръ Тэфтъ! крикнулъ старый Мартинъ, собравъ всѣ силы своего голоса. Онъ зналъ,-- что старикъ былъ совершенно-глухъ, но не могъ погрѣшить противъ приличія, требовавшаго привѣтствія.-- Вы, просто, молодецъ-молодцомъ. Вы можете веселиться сегодня, несмотря на ваши девяносто лѣтъ съ хвостикомъ.
   -- Вашъ покорнѣйшій слуга, господа, вашъ покорнѣйшій слуга, сказалъ дѣдушка Тэфтъ дискантомъ, замѣтивъ, что былъ не одинъ.
   Группа стариковъ прошла, подъ присмотромъ сыновей и дочерей, такъ же старыхъ и сѣдыхъ, по послѣднему повороту дороги, доступному для повозокъ, къ дому, гдѣ былъ приготовленъ для нихъ особенный столъ. Семейство же Пойзеръ благоразумно пустилось по травѣ подъ тѣнью большихъ деревьевъ, не упуская, однакожь, изъ виду передней части дома съ покатымъ лужкомъ и клумбами цвѣтовъ, или красивой полосатой палатки на краю лужка, образовывавшей прямые углы съ двумя обширнѣйшими палатками, стоявшими по обѣимъ сторонамъ открытаго, зеленѣющаго пространства, назначеннаго для игръ. Домъ былъ бы ничто иное, какъ обыкновеннымъ квадратнымъ жилищемъ временъ королевы Анны, еслибъ не развалины стараго аббатства, къ которымъ онъ примыкалъ съ одной стороны почти такимъ же образомъ, какъ вамъ иногда удается видѣть новый фермерскій домъ, выдвигающійся чинно и высоко рядомъ съ болѣе старыми и низкими фермерскими службами. Красивыя старыя развалины стояли нѣсколько въ глубинѣ, подъ тѣнью высокихъ дубовъ, но солнце ударяло теперь на болѣе высокую и выдававшуюся впередъ часть дома; всѣ шторы были спущены и весь домъ, казалось, спалъ въ это жаркое полуденное время.
   Гетти съ грустью смотрѣла на домъ: Артуръ, конечно, находился гдѣ-нибудь въ надворныхъ комнатахъ, съ большимъ обществомъ, и не могъ знать, что она уже была тутъ, и ей не удастся увидѣть его долго, долго... не раньше какъ послѣ обѣда, когда, говорили, онъ выйдетъ изъ дома, чтобъ сказать рѣчь. Но Гетти ошибалась въ своихъ предположеніяхъ. Не было вовсе большаго общества, кромѣ семейства Ирвайнъ, за которымъ рано утромъ послали карету, и въ эту минуту Артуръ не былъ въ надворной комнатѣ, а ходилъ съ пасторомъ по широкимъ каменнымъ корридорамъ стараго аббатства, гдѣ разставлены были длинные столы для всѣхъ фермеровъ и фермерской прислуги. Онъ имѣлъ сегодня видъ очень-красиваго молодаго британца, въ веселомъ расположеніи духа, въ ярко-голубомъ сюртучкѣ, по самой послѣдней модѣ; его рука ужь не покоилась болѣе на перевязи. Къ тому же, онъ имѣлъ открытую и искреннюю наружность; но искренніе люди имѣютъ свои тайны, а тайны не оставляютъ признаковъ на молодыхъ лицахъ.
   -- Клянусь честью! сказалъ онъ, когда они вошли въ прохладныя галереи: -- кажется, поселянамъ-то лучше всѣхъ: въ этихъ корридорахъ можно обѣдать съ наслажденіемъ въ жаркій день. Вашъ совѣтъ превосходенъ, Ирвайнъ, касательно обѣда... чтобъ обѣдъ былъ какъ можно порядочнѣе и спокойнѣе, и только для фермеровъ; въ особенности же потому, что я, говоря откровенно, получилъ только ограниченную сумму. Хотя дѣдушка и говорилъ мнѣ о carte blanche, однакожъ не могъ одолѣть себя и довѣриться мнѣ, когда дошло дѣло до денегъ.
   -- Это ничего не значитъ, вы еще больше доставите удовольствія такимъ спокойнымъ образомъ, сказалъ мистеръ Ирвайнъ.-- При подобныхъ случаяхъ люди постоянно смѣшиваютъ щедрость съ кутежемъ и безпорядкомъ. Конечно, это звучитъ очень-важно, если говорятъ, что вотъ было изжарено столько-то цѣльныхъ барановъ и быковъ, и ѣли всѣ, кто только захотѣлъ придти; но на дѣлѣ-то, обыкновенно случается такъ, что всѣ обѣдали безъ удовольствія. Если люди получатъ хорошій обѣдъ и умѣренное количество элю среди дня, то они будутъ въ-состояніи веселиться за игрою, когда наступитъ вечерняя прохлада. Конечно, вы не можете помѣшать тому, чтобъ нѣкоторые не напились къ вечеру: но пьянство и мракъ лучше идутъ другъ къ другу, нежели пьянство и дневной свѣтъ.
   -- Ну, надѣюсь, такихъ найдется немного. Я не звалъ никого изъ Треддльстона, устроивъ для нихъ пирушку въ городѣ. Потомъ у меня Кассонъ и Адамъ Бидъ и еще нѣсколько порядочныхъ людей будутъ смотрѣть за раздачею эля въ шалашахъ и позаботятся о томъ, чтобъ разгулъ не зашелъ ужь слишкомъ-далеко. Теперь пойдемте наверхъ посмотрѣть обѣденные столы для большихъ фермеровъ.
   Они поднялись по каменной лѣстницѣ, которая вела просто въ длинную галерею надъ нижними корридорами, въ галерею, куда были изгнаны во времена послѣднихъ трехъ поколѣній всѣ запыленныя, негодныя старыя картины, заплесневѣлые портреты королевы Елисаветы и ея фрейлинъ, генерала Монка съ выбитымъ глазомъ, Даніила ужь въ слишкомъ-глубокомъ мракѣ между львами и Юлія Цезаря верхомъ съ орлинымъ носомъ и лавровымъ вѣнкомъ, держащаго въ рукѣ комментаріи.
   -- Отлично, право, что спасли эту часть стараго аббатства, сказалъ Артуръ.-- Если я когда-нибудь сдѣлаюсь здѣсь хозяиномъ, то возобновлю эту галерею въ лучшемъ вкусѣ; у насъ въ цѣломъ домѣ нѣтъ ни одной комнаты, которая была бы хоть въ третью долю такъ велика, какъ эта... Вотъ этотъ второй столъ для женъ и дѣтей фермеровъ: мистрисъ Бестъ говоритъ, что для матерей и дѣтей будетъ спокойнѣе отдѣльно. Я намѣревался посадить дѣтей ко мнѣ и составить съ ними настоящую семейную группу. Я сдѣлаюсь "старымъ сквайромъ" для этихъ мальчишекъ и дѣвчонокъ современемъ и они будутъ разсказывать своимъ дѣтямъ, на сколько я былъ красивѣе своего собственнаго сына, когда былъ молодымъ человѣкомъ. Вонъ дальше еще столъ для женщинъ и дѣтей. Но вы увидите всѣхъ... надѣюсь, вы подниметесь вмѣстѣ со мною послѣ обѣда?
   -- Да, непремѣнно, сказалъ мистеръ Ирвайнъ.-- Я, во что бы ни стало, хочу слышать вашу дѣвственную рѣчь къ арендаторамъ.
   -- И это еще не все, вамъ пріятно будетъ услышать еще кое-что другое, сказалъ Артуръ.-- Пойдемте въ библіотеку, тамъ я вамъ разскажу все по порядку, пока дѣдушка въ гостиной съ дамами. Это кое-что удивитъ васъ, продолжалъ онъ, когда они сѣли.-- Дѣдушка, наконецъ, перемѣнилъ свое мнѣніе.
   -- Какъ, на счетъ Адама?
   -- Да; мнѣ нужно было бы съѣздить къ вамъ, чтобъ разсказать объ этомъ, но я былъ такъ занятъ. Я, помните, говорилъ вамъ, что ужь отказался разсуждать съ нимъ объ этомъ дѣлѣ; я думалъ, что это будетъ напрасно. Но вчера утромъ онъ велѣлъ сказать мнѣ, чтобъ я зашелъ къ нему сюда, прежде чѣмъ выйду изъ дому, и рѣшительно поразилъ меня, сказавъ, что ужь совершенно обдумалъ всѣ новыя распоряженія, которыя долженъ сдѣлать по случаю болѣзни Сачелля, заставляющей послѣдняго оставить дѣла, и что онъ намѣренъ назначить Адама къ управленію лѣсами, дать ему жалованье одну гинею въ недѣлю и предоставить въ его распоряженіе пони, которая будетъ содержаться здѣсь. Я полагаю, это можно объяснить тѣмъ, что онъ ужь сначала видѣлъ всю выгодную сторону плана, но имѣлъ какое-то особенное нерасположеніе къ Адаму, которое нужно было преодолѣть; кромѣ того, фактъ, что я предлагаю что-нибудь, служитъ для него обыкновенно причиною, чтобъ не согласиться на это предложеніе. Въ дѣдушкѣ вы встрѣтите любопытнѣйшія противорѣчія; такъ я знаю, что онъ хочетъ оставить мнѣ всѣ деньги, имъ сбереженныя, и что онъ, весьма вѣроятно, посадитъ бѣдную тётушку Лидію, которая была его рабою всю жизнь, только на пятьсотъ фунтовъ ежегоднаго дохода, ради того, чтобъ оставить мнѣ болѣе; а, между-тѣмъ, мнѣ кажется иногда, что онъ положительно ненавидитъ меня именно за то, что я его наслѣдникъ. Я думаю, еслибъ я сломалъ себѣ шею, то онъ счелъ бы это величайшимъ несчастіемъ, какое только могло бы постигнуть его, а между-тѣмъ, ему, кажется, доставляетъ удовольствіе наполнять мою жизнь однѣми мелочными непріятностями.
   -- А, мой другъ, не только любовь женщины есть ἀπέρωτος ἔροδ (жесткая любовь), какъ говорилъ старикъ Эсхиллъ; на бѣломъ свѣтѣ существуетъ изобиліе "нелюбящей любви" въ мірѣ мужскаго рода. Но разскажите же мнѣ объ Адамѣ. Принялъ онъ должность? Я не думаю, чтобъ она была гораздо-выгоднѣе его настоящихъ занятій, хотя, конечно, онъ при ней будетъ имѣть довольно-много свободнаго времени, которымъ можетъ располагать, какъ хочетъ.
   -- Да, и я сомнѣвался въ томъ, что онъ приметъ, когда говорилъ ему, и самъ онъ сначала, казалось, колебался. Онъ возразилъ, что, по его мнѣнію, не будетъ въ состояніи удовлетворить дѣдушкѣ. Но я просилъ его, чтобъ онъ, изъ личнаго расположенія ко мнѣ, устранилъ причину, которая могла бы препятствовать ему принять это мѣсто, если ему дѣйствительно нравится занятіе и если ему не приходится оставить что-нибудь болѣе-выгодное для него. И онъ увѣрялъ меня, что ему нравится это мѣсто чрезвычайно: оно будетъ для него большимъ, шагомъ впередъ въ дѣлахъ и дастъ ему возможность привесть въ исполненіе то, что онъ давно уже хотѣлъ сдѣлать, перестать работать у Бёрджа. Онъ говоритъ, что у него хватитъ довольно времени для того, чтобъ надзирать за своимъ собственнымъ небольшимъ дѣломъ, которымъ будетъ заниматься съ Сетомъ и которое, можетъ-быть, даже будетъ въ состояніи увеличивать мало-по-малу. Такимъ образомъ онъ, наконецъ, согласился, и я устроилъ, чтобъ онъ обѣдалъ съ большими арендаторами сегодня. Я хочу объявить имъ о назначеніи и попрошу ихъ выпить за здоровье Адама. Это небольшая драма, которую я сочинилъ въ честь моего друга Адама. Онъ прекрасный малый, и я радъ случаю, который позволяетъ мнѣ показать людямъ, что я думаю такъ.
   -- Драма, которая заставляетъ друга Артура гордиться тѣмъ, что онъ играетъ въ ней прекрасную роль, сказалъ мистеръ Ирвайнъ, улыбаясь; увидѣвъ, однакожь, что Артуръ покраснѣлъ, продолжалъ мягче:-- вы знаете, моя роль всегда роль стараго хрыча, который не видитъ ничего удивительнаго въ молодыхъ людяхъ. Я не люблю признаваться, что горжусь своимъ воспитанникомъ, когда онъ дѣлаетъ милыя вещи; но на этотъ разъ я рѣшился играть роль добраго старичка и поддержу вашъ тостъ въ честь Адама. А что, вашъ дѣдушка поддался и на другое дѣло и согласился взять себѣ въ управляющіе почтеннаго человѣка?
   -- О, нѣтъ! сказалъ Артуръ, вскочилъ со стула съ нетерпѣливымъ видомъ и, заложивъ руки въ карманъ, принялся ходить по комнатѣ.-- У него какіе-то особенные планы касательно отдачи въ наемъ лѣсной фермы, и онъ хочетъ выторговать извѣстный запасъ молока и масла для дома. Но объ этомъ я не спрашиваю его, потому-что это бѣситъ меня ужь черезчуръ. Кажется, онъ все хочетъ дѣлать самъ и не желаетъ видѣть никого въ образѣ управляющаго. Я, однакожь, право, удивляюсь, какая у него энергія.
   -- Ну, теперь отправимся къ дамамъ, сказалъ мистеръ Ирвайнъ, также вставая.-- Я хочу разсказать матушкѣ, какой великолѣпный тронъ приготовили вы для нея въ палаткѣ.
   -- Да, и кстати намъ нужно также идти завтракать, сказалъ Артуръ.-- Теперь, я думаю, два часа. Начинаютъ бить въ мѣдную доску: это зовутъ арендаторовъ.
  

XXIII.
За столомъ.

   Когда Адамъ узналъ, что долженъ обѣдать наверху съ большими фермерами, онъ сталъ нѣсколько безпокоиться при мысли, что такимъ образомъ возвышенъ надъ своею матерью и Сетомъ, которые должны были обѣдать въ нижнихъ корридорахъ. Но мистеръ Мильзъ, буфетчикъ, увѣрялъ его, что капитанъ Донниторнъ отдалъ особенныя приказанія объ этомъ и очень разсердится, если Адамъ не будетъ тамъ.
   Адамъ кивнулъ головою и подошелъ къ Сету, стоявшему въ нѣсколькихъ шагахъ отъ него.
   -- Братъ Сетъ, сказалъ онъ:-- капитанъ прислалъ сказать, чтобъ я обѣдалъ наверху; онъ непремѣнно желаетъ этого, говоритъ мистеръ Мильзъ; такимъ-образомъ, это значило бы вести себя дурно, еслибъ я не пошелъ туда. Но мнѣ не нравится, что я долженъ сидѣть надъ тобою и матерью, какъ-будто я лучше своей собственной плоти и крови. Тебѣ, я надѣюсь, не будетъ непріятно это?
   -- Нѣтъ, нѣтъ, братъ, сказалъ Сетъ: -- твой почетъ есть и нашъ почетъ; и если ты получаешь уваженіе, то достигъ его собственными достоинствами. Чѣмъ выше я вижу тебя надо мною, тѣмъ лучше, пусть только останутся при тебѣ братскія чувства. Это происходитъ оттого, что ты назначенъ къ лѣсамъ, и это только справедливо. Такое мѣсто есть мѣсто довѣрія, и теперь ты сталъ выше обыкновеннаго работника.
   -- Конечно, сказалъ Адамъ:-- никто, однакожъ, не знаетъ еще объ этомъ ни слова. Я ничего не говорилъ мистеру Бёрджу о томъ, что оставляю его, и не хочу говорить объ этомъ никому, пока онъ не узнаетъ, потому-что ему будетъ это очень-непріятно, безъ-сомнѣнія. Всѣ удивятся, увидѣвъ меня тамъ, и, очень-вѣроятно, начнутъ дѣлать различныя догадки о причинѣ и дѣлать вопросы, потому-что въ послѣднія три недѣли было столько разговоровъ насчетъ назначенія меня къ этой должности.
   -- Ну, ты можешь сказать, что тебѣ приказали придти, не объяснивъ причины. И это правда. А матушка будетъ рада изъ восторгѣ. Пойдемъ и разскажемъ ей.
   Адамъ не былъ единственнымъ гостемъ, приглашеннымъ наверхъ по другимъ причинамъ, а не потому только, что онъ способствовалъ увеличенію доходовъ. Въ двухъ приходахъ были другіе люди, значеніе которыхъ происходило скорѣе отъ должности, нежели отъ кармана; къ числу такихъ принадлежалъ и Бартль Масси. Въ этотъ жаркій день онъ шелъ, прихрамывая, медленнѣе обыкновеннаго. Такимъ-образомъ Адамъ оставался позади, когда колоколъ звонилъ къ обѣду, чтобъ взойти наверхъ вмѣстѣ со своимъ старымъ другомъ. У него не хватало духу присоединиться къ семейству Пойзеръ при публичномъ случаѣ. Безъ всякаго сомнѣнія, случай быть подлѣ Гетти представится еще въ-теченіе дня, и Адамъ утѣшалъ себя этимъ, не желая подвергаться тому, чтобъ его дразнили Гетти: высокій, краснорѣчивый, безбоязненный мужчина былъ весьма-робокъ и недовѣрчивъ въ своемъ ухаживаніи.
   -- Ну, мистеръ Масси, сказалъ Адамъ, когда подошелъ Бартль:-- сегодня я обѣдаю съ вами наверху; капитанъ приказалъ.
   -- А! сказалъ Бартль, останавляваясь и держа одну руку назади.-- Значитъ, тутъ есть что-то особенное, что-то особенное. Не слыхали ли вы, что хочетъ дѣлать старый сквайръ?
   -- Слышалъ, сказалъ Адамъ.-- Я скажу вамъ, что знаю, такъ-какъ я увѣренъ, что вы попридержите вашъ языкъ, если захотите; надѣюсь, вы не пророните ни словечка, пока это не станетъ извѣстно всѣмъ, потому-что я имѣю особенныя причины не разглашать этого.
   -- Довѣрьтесь мнѣ, мой другъ, довѣрьтесь. У меня нѣтъ жены, которая стала бы выпытывать у меня что-нибудь, потомъ побѣжала бы отъ меня и давай кудахтать объ этомъ на весь міръ. Если вы хотите довѣриться кому-нибудь, то довѣрьтесь только холостяку, непремѣнно холостяку.
   -- И такъ, вчера, наконецъ, рѣшили, что я буду имѣть надзоръ за лѣсами. Капитанъ послалъ за мною, чтобъ предложить мнѣ это, когда я ставилъ здѣсь шесты и другія вещи, и я согласился. Но если кто-нибудь наверху станетъ спрашивать объ этомъ, то не замѣчайте вопросовъ и постарайтесь заговорить о чемъ-нибудь другомъ. Вы очень обяжете этимъ меня. Ну, теперь пойдемте, мы, кажется, остались почти послѣдними.
   -- Не бойтесь, я знаю, что дѣлать, сказалъ Бартль, тронувшись съ мѣста.-- Эти новости будутъ хорошею приправою для моего обѣда. Да, да, мой другъ, вы пойдете впередъ. Я могу поручиться, что ни у кого въ графствѣ не найдется такого, какъ у васъ, вѣрнаго глаза для измѣреній и такой способной къ вычисленіямъ головы; да и васъ хорошо учили... хорошо учили.
   Когда они взошли наверхъ, то вопросъ, который Артуръ оставилъ нерѣшеннымъ, вопросъ о томъ, кому быть президентомъ и кому вице-президентомъ, все еще служилъ предметомъ жаркихъ преній, такъ-что появленіе Адама прошло незамѣченнымъ.
   -- Само-собою-разумѣется, говорилъ мистеръ Кассонъ: -- что старый мистеръ Пойзеръ, какъ старше всѣхъ здѣсь въ комнатѣ, долженъ сидѣть за столомъ на первомъ мѣстѣ. Не даромъ же я былъ буфетчикомъ пятнадцать лѣтъ, ужь какъ же мнѣ не знать всего, что касается обѣдовъ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, говорилъ старый Мартинъ: -- я предоставляю это моему сыну; я ужь теперь не арендаторъ: пусть мой сынъ займетъ мое мѣсто. И старые люди имѣли свою очередь: теперь они должны уступить молодымъ.
   -- А я такъ думаю, самый значительный фермеръ имѣетъ и правъ больше самыхъ старыхъ, сказалъ Лука Бриттонъ, нелюбившій критика мистера Пойзера.-- Вотъ мистеръ Гольдсвортъ имѣетъ земли больше всѣхъ другихъ въ имѣніи.
   -- Ну, сказалъ мистеръ Пойзеръ: -- скажемъ лучше, пусть тотъ займетъ первое мѣсто, у кого самая безпорядочная земля; тогда кто удостоится этой чести, не будетъ имѣть завистниковъ.
   -- А, вотъ мистеръ Масси! сказалъ мистеръ Крегъ, который, оставаясь нейтральнымъ въ спорѣ, желалъ только примиренія.-- Учитель въ-состояніи сказать вамъ, на чьей сторонѣ право. Кому занять первое мѣсто за столомъ, мистеръ Масси?
   -- Конечно, самому толстому; тогда онъ не будетъ отымать мѣста у другихъ; а другой толстякъ долженъ сидѣть на концѣ стола.
   Этотъ счастливый способъ окончанія спора произвелъ сильный смѣхъ; для этого, впрочемъ, было бы достаточно и меньшей шутки. Мистеръ Кассонъ, однакожь, считалъ несовмѣстнымъ съ своимъ достоинствомъ и высшими знаніями присоединиться къ смѣявшимся, пока не оказалось, что указали на него, какъ на втораго толстяка. Мартинъ Пойзеръ младшій, какъ толще всѣхъ, былъ избранъ президентомъ, а мистеръ Кассонъ, какъ второй толстякъ, вице-президентомъ. Благодаря этому назначенію, Адамъ, стоявшій въ это время на концѣ стола, былъ, конечно, немедленно замѣченъ мистеромъ Кассономъ, который, будучи до этихъ поръ слишкомъ занятъ упомянутымъ вопросомъ, не замѣтилъ появленія молодаго плотника. Мы знаемъ, что мистеръ Кассонъ считалъ Адама нѣсколько-надутымъ и важнымъ, по его мнѣнію, господа ужь слишкомъ много хлопотали о молодомъ плотникѣ; они вовсе не хлопотали о мистерѣ Кассонѣ, несмотря на то, что онъ былъ отличнымъ буфетчикомъ впродолженіе пятнадцати лѣтъ.
   -- А, мистеръ Бидъ! вы принадлежите къ числу тѣхъ, которые шибко идутъ впередъ, сказалъ онъ, когда сѣлъ Адамъ.-- Мнѣ помнится, вы прежде не обѣдали здѣсь.
   -- Нѣтъ, мистеръ Кассонъ, сказалъ Адамъ своимъ звучнымъ голосомъ, который могли слышать всѣ, сидѣвшіе за столомъ: -- я ни разу не обѣдалъ здѣсь прежде; но нахожусь здѣсь по желанію капитана Донниторна и надѣюсь, что это никому не будетъ непріятно.
   -- Нѣтъ, конечно, нѣтъ, раздалось нѣсколько голосовъ:-- мы очень-рады, что вы здѣсь. Кто же можетъ быть недоволенъ этимъ?
   -- А вы споете намъ послѣ обѣда: "За горами -- за долами".-- Не правда ли? сказалъ мистеръ Чоунъ.-- Я чрезвычайно люблю эту пѣсню.
   -- Что вы говорите! сказалъ мистеръ Крегъ.-- Можно ли сравнить ее съ какою-нибудь шотландскою пѣснью? Я самъ никогда, разумѣется, не пою: есть у меня дѣло и получше этого. Человѣкъ, у котораго въ головѣ имена и природа растеній, разумѣется, не можетъ имѣть пустаго мѣста, чтобъ помнить пѣсни. Но одинъ мой троюродный братъ, погонщикъ, имѣлъ рѣдкую память на шотландскія пѣсни. Правда, ему было не о чемъ больше и думать.
   -- Шотландскія пѣсни! сказалъ Бартль, презрительно.-- Я такъ наслышался этихъ шотландскихъ пѣсенъ, что мнѣ достаточно на всю жизнь. Онѣ только и годятся на то, чтобъ пугать птицъ... то-есть, англійскихъ птицъ, потому-что шотландскія птицы, можетъ-быть, поютъ по-шотландски, я этого не знаю. Дайте мальчишкамъ волынку вмѣсто погремушекъ, и я отвѣчаю вамъ за то, что зерно будетъ цѣло.
   -- Да, есть люди, которые находятъ удовольствіе въ томъ, чтобъ ругать то, чего они вовсе не знаютъ, сказалъ мистеръ Крегъ.
   -- Шотландскія пѣсни все-равно, что сварливая баба, продолжалъ Бартль, не обращая ни малѣйшаго вниманія на замѣчаніе мистера Крега:-- въ нихъ безпрестанно повторяется все одно и то же, и ни одна изъ нихъ не имѣетъ совѣсти остановиться. Всѣмъ, кто слышалъ шотланскія пѣсни, кажется, словно онѣ спрашиваютъ о чемъ-то человѣка, который глухъ какъ старый Тэфтъ, и никогда не могутъ добиться какого-нибудь отвѣта.
   Адаму не было особенно непріятно, что онъ сидѣлъ рядомъ съ Кассономъ: съ этого мѣста онъ могъ видѣть Гетти, сидѣвшую недалеко отъ него за другомъ столомъ. Гетти, впрочемъ, даже и не замѣтила до этихъ поръ его присутствія, потому-что все время сердилась на Тотти, которая безпрестанно втаскивала ноги на скамейку, по древнему обычаю, и тѣмъ угрожала надѣлать пыльные слѣды на геттиномъ розовомъ съ бѣлымъ платьѣ. Только-что успѣвала Гетти сдернуть долой крошечныя толстенькія ножонки, какъ онѣ ужь снова были на скамейкѣ, потому-что глазёнки Тотти, выпученные на большія блюда, были слишкомъ заняты отъискиваніемъ плумпуддинга, и малютка вовсе не сознавала, что происходило съ ея ножонками. Гетти вышла совершенно изъ терпѣнье и, наконецъ, надувшись и насупивъ брови, почти со слезами на глазахъ сказала:
   -- Милая тётушка, крикните, пожалуйста, на Тотти: она все поднимаетъ ноги и мнетъ мнѣ платье.
   -- Ну, что еще такое сдѣлалъ ребенокъ? Она никогда не можетъ угодить на тебя, сказала мать.-- Пусти ее ко мнѣ: мнѣ ужь она не надоѣстъ.
   Адамъ смотрѣлъ на Гетти и видѣлъ, какъ она надулась и насупила брови, какъ черные глаза, казалось, становились больше отъ подступавшихъ, причиненныхъ капризомъ слезъ. Кроткая Мери Бёрджъ, сидѣвшая довольно-близко и видѣвшая, что Гетти сердилась и что глаза Адама были устремлены на послѣднюю, думала, что такой умный человѣкъ, какъ Адамъ, вѣроятно, разсуждаетъ о томъ, какъ ничтожна красота въ женщинѣ, имѣющей такой дурной нравъ. Мери была добрая дѣвушка, непозволявшая себѣ предаваться дурнымъ чувствамъ, но она думала, что такъ-какъ Гетти имѣла дурной нравъ, то лучше было бы, чтобъ Адамъ зналъ это. И это было совершенно справедливо, что еслибъ Гетти не была красавица, она въ эту минуту показалась бы очень-дурною и непріятною, и никто не могъ бы ошибиться въ своемъ нравственномъ мнѣніи о ней. Но, дѣйствительно, въ ея сердитомъ видѣ было что-то очень-очаровательное: онъ гораздо-болѣе походилъ на наивную печаль, нежели на досаду, и строгій Адамъ вовсе не порицалъ ея поведенія. Онъ чувствовалъ только въ нѣкоторомъ родѣ забавное сожалѣніе, какъ-будто видѣлъ кошечку, подымавшую спинку, или маленькую птичку съ взъерошенными перьями. Онъ не могъ догадываться, что возбуждало ея досаду, но былъ въ-состояніи чувствовать только то, что она была красивѣйшее созданіе на свѣтѣ, и что еслибъ это было въ его власти, ничто въ мірѣ не заставило бы ее сердиться. И немного спустя, когда Тотти ушла отъ нея, она встрѣтила его взоръ, и на ея лицѣ отразилась самая ясная улыбка въ то время, какъ она кивнула ему головою. Въ этомъ была нѣкоторая доля кокетства: Гетти знала, что Мери Бёрджъ смотритъ на нее и на Адама; но ея улыбка была для Адама упоительна.
  

XXIV.
Заздравные тосты.

   Когда обѣдъ кончился и начата была большая бочка эля, назначеннаго ко дню рожденія, для толстаго мистера Пойзера было очищено мѣсто съ боку отъ стола, а во главѣ поставлены два стула. Ужь совершенно рѣшили, что долженъ былъ дѣлать мистеръ Пойзеръ, когда появится молодой сквайръ, и въ послѣднія пять минутъ на его лицѣ выражалось развлеченіе; его глаза были устремлены на мрачный портретъ, висѣвшій противъ него; руки заняты перебираніемъ денегъ и другихъ предметовъ въ карманахъ его панталонъ.
   Когда вошелъ молодой сквайръ рядомъ съ мистеромъ Ирвайномъ, всѣ встали, и этотъ моментъ почтенія былъ весьма пріятенъ для Артура. Онъ съ удовольствіемъ чувствовалъ свою собственную важность и, кромѣ-того, онъ считалъ очень-важнымъ, что пользовался любовью этихъ людей: ему было пріятно думать, что они чувствовали къ нему искреннее, особенное уваженіе. Удовольствіе, ощущаемое имъ, отразилось на его лицѣ, когда онъ сказалъ:
   -- Дѣдушка и я надѣемся, что всѣ наши друзья здѣсь обѣдали съ удовольствіемъ и нашли эль моего дня рожденія хорошимъ. Мистеръ Ирвайнъ и я пришли выпить эль съ вами, и, я увѣренъ, всѣмъ намъ еще болѣе понравится то, что раздѣлитъ съ нами пасторъ.
   Всѣ взоры обратились теперь на мистера Пойзера, который, все еще работая своими руками въ карманахъ, заговорилъ съ такою же осторожностью, съ какою бьютъ часы съ медленнымъ боемъ.
   -- Капитанъ! мои сосѣди поручили мнѣ говорить за нихъ сегодня, потому-что тамъ, гдѣ всѣ люди думаютъ совершенно одинаково, достаточно и одного говорящаго, вмѣсто двадцати. Хотя мы, можетъ -- быть, и имѣемъ различныя мнѣнія о многихъ предметахъ -- одинъ человѣкъ распоряжается на своей землѣ такъ, а другой иначе -- и еслибъ рѣчь зашла объ обработываніи земли, то я не сталъ бы говорить только о своемъ собственномъ, я скажу, что всѣ мы, однакожь, согласны въ мнѣніи о нашемъ молодомъ сквайрѣ. Почти всѣ мы знали васъ, когда вы были мальчикомъ, и знали за вами только добрые и благородные поступки. Вы обѣщаете много прекраснаго и дѣйствуете по обѣщанію, и мы съ радостью ожидаемъ того времени, когда вы будете нашимъ помѣщикомъ, такъ-какъ мы увѣрены, что вы ко всѣмъ будете справедливы и никому не сдѣлаете хлѣба горькимъ, если только это будетъ въ вашей власти. Вотъ, что я думаю, и вотъ что думаемъ мы всѣ; а когда человѣкъ сказалъ, что думаетъ, то пусть онъ лучше на этомъ и остановится: эль не сдѣлается лучше отъ того, что будетъ стоять долѣе на столѣ. Я не скажу еще, какъ намъ понравился эль, потому-что мы не могли пить его, пока не выпили за ваше здоровье; но обѣдъ былъ хорошъ, и кто обѣдалъ не съ удовольствіемъ, тотъ самъ виноватъ. Что жь касается до участія пастора въ нашемъ весельи, то, вѣдь, очень-хорошо извѣстно, что ему радъ весь приходъ, гдѣ бы онъ ни показался; и я надѣюсь, и всѣ мы надѣемся, что онъ доживетъ до-тѣхъ-поръ, когда мы станемъ стариками, а дѣти наши станутъ взрослыми мужчинами и женщинами, а ваша честь -- человѣкомъ семейнымъ. Мнѣ больше нечего сказать о настоящемъ времени. Итакъ, выпьемъ за здоровье нашего молодаго сквайра... трижды-три -- ура!
   Затѣмъ раздались дружные клики, аплодисменты, чоканье, стукъ о снова клоки съ безконечнымъ da capo, пріятнѣе звуковъ величественной музыки въ ушахъ, получающихъ подобную дань впервые. Артуръ почувствовалъ движеніе совѣсти во время рѣчи мистера Пойзера, но оно было столь незначительно, что не могло уничтожить удовольствія, которое онъ ощущалъ при такихъ похвалахъ. Впрочемъ, развѣ онъ не заслужилъ того, что было сказано о немъ? Если и было что-нибудь въ его поведеніи, что не понравилось бы мистеру Пойзеру, еслибъ только это было извѣстно ему, то ничье поведеніе не выдержитъ слишкомъ-близкаго разбора; а Пойзеръ едва-ли узнаетъ объ этомъ. Впрочемъ, что жь онъ сдѣлалъ особеннаго? Онъ, можетъ-быть, зашелъ немного-далеко въ волокитствѣ; но другой человѣкъ на его мѣстѣ поступилъ бы гораздо-хуже; и вреда отъ того не будетъ, конечно, ужь вреда не будетъ никакого, потому-что въ первый же разъ, когда онъ будетъ съ Гетти наединѣ, онъ объяснитъ ей, что она не должна серьёзно думать о немъ или о томъ, что случилось. Вы видите, Артуру было необходимо быть довольнымъ собою: онъ долженъ освободиться отъ безпокойныхъ мыслей при помощи добрыхъ намѣреній относительно будущаго времени, которыя можно образовать такъ быстро, что онъ успѣлъ быть озабоченнымъ и снова сдѣлаться спокойнымъ, прежде чѣмъ мистеръ Пойзеръ окончилъ свою медленную рѣчь, и когда пришло время говорить ему, то онъ былъ уже въ совершенно-веселомъ расположеніи.
   -- Благодарю васъ всѣхъ, добрые друзья и сосѣди, сказалъ Артуръ:-- за доброе мнѣніе обо мнѣ и искреннія чувства ко мнѣ, которыя выразилъ мистеръ Пойзеръ отъ имени вашего и своего собственнаго, и моимъ искреннѣйшимъ желаніемъ будетъ всегда заслужить ихъ. Мы можемъ ожидать, что я буду современемъ вашимъ помѣщикомъ, если буду живъ. Дѣйствительно, на основаніи этого ожиданія, дѣдушка желалъ, чтобъ я праздновалъ этотъ день и пришелъ въ вашу среду теперь; и я смотрю на свое будущее положеніе, не только какъ на дающее власть и удовольствіе мнѣ самому, но какъ на положеніе, дающее мнѣ средства дѣлать добро ближнимъ. Такому молодому человѣку, какъ я, едва-ли слѣдуетъ говорить много о фермерствѣ вамъ, такъ-какъ вы побольшей-части гораздо-старше и опытнѣе меня; тѣмъ не менѣе этотъ предметъ всегда возбуждалъ мою любознательность, и я изучилъ его, на сколько позволялъ мнѣ случай. Когда, современемъ, имѣніе перейдетъ въ мои руки, то первымъ моимъ желаніемъ будетъ доставлять моимъ арендаторамъ всякое поощреніе, которое находится во власти помѣщика, именно, улучшая ихъ землю и стараясь ввести лучшій способъ земледѣлія. Я желаю, чтобъ всѣ мои почтенные арендаторы смотрѣли на меня какъ на своего лучшаго друга, и ничто не сдѣлаетъ меня столь счастливымъ, какъ то, если я буду въ состояніи уважать каждаго человѣка въ имѣніи и, въ свою очередь, пользоваться уваженіемъ всѣхъ. Я считаю неумѣстнымъ входить въ частности въ настоящую минуту; только отвѣчая на ваши добрыя надежды касательно меня, объявляя вамъ, что мои собственныя надежды согласуются съ ними.... что я желаю привести въ исполненіе именно то, чего вы ожидаете отъ меня. Я совершенно согласенъ съ мнѣніемъ мистера Пойзера: когда человѣкъ сказалъ всё, что онъ думаетъ, то ему лучше замолчать. Но удовольствіе, ощущаемое мною оттого, что вы пили за мое здоровье, было бы неполно, еслибъ мы не выпили за здоровье моего дѣда, замѣнившаго мнѣ обоихъ родителей. Итакъ, я подожду, пока вы выпьете со мною за его здоровье сегодня, когда онъ желалъ, чтобъ я явился среди васъ какъ будущій представитель его имени и фамиліи.
   Можетъ-быть, никто изъ присутствующихъ, кромѣ мистера Ирвайна, не совершенно понималъ и одобрялъ того, какъ граціозно Артуръ предложилъ выпить за здоровье своего дѣда. Фермеры думали, что молодому сквайру было довольно-хорошо извѣстно, какъ они ненавидѣли стараго сквайра, и мистрисъ Пойзеръ сказала: "напрасно тронулъ онъ горшокъ съ прокислымъ супомъ". Сельскій умъ не тотчасъ схватываетъ утончённости хорошаго тона. Но нельзя же было отвергнуть тостъ; и когда все снова стихло, Артуръ сказалъ: -- Благодарю васъ за моего дѣда и за себя, и теперь я желаю сообщить вамъ еще нѣчто длятого, чтобъ вы могли раздѣлить со мною мое удовольствіе о томъ, такъ-какъ я надѣюсь и увѣренъ, что это доставитъ вамъ удовольствіе. Кажется, здѣсь не найдется человѣка, который бы не уважалъ, а я увѣренъ, есть между вами и такіе, которые высоко цѣнятъ моего друга Адама Бида. Всѣмъ въ околоткѣ хорошо извѣстно, что нѣтъ человѣка, на слова котораго можно было бы положиться болѣе, нежели на его слова, что все, что онъ только ни предприметъ, онъ дѣлаетъ хорошо, и что онъ такъ же печется объ интересѣ тѣхъ, у которыхъ работаетъ, какъ о своемъ собственномъ. Я съ гордостью объявляю, что очень любилъ Адама въ дѣтствѣ и съ-тѣхъ-поръ не лишился моихъ прежнихъ чувствъ къ нему; это, кажется, доказываетъ, что я узнаю хорошаго малаго, когда найду его. Я уже давно желалъ, чтобъ онъ получилъ управленіе лѣсами въ имѣніи, составляющими весьма-цѣнную статью дохода, и желалъ не только потому, что высоко цѣню его характеръ, но потому, что онъ обладаетъ познаніями и ловкостью, дѣлающими его способнымъ къ этой должности. И я счастливъ, сообщая вамъ, что и дѣдъ мой желаетъ того же, и теперь уже рѣшено, что Адамъ будетъ управлять лѣсами. Эта перемѣна, я убѣжденъ, принесетъ большую пользу имѣнію. Я надѣюсь, вы, немного погодя, выпьете со мною за его здоровье и пожелаете ему возможнаго счастія въ жизни, которое онъ такъ заслуживаетъ. Но есть у меня здѣсь другъ еще старше Адама Бида, и мнѣ ненужно говорить вамъ, что это мистеръ Ирвайнъ. Вы, я увѣренъ, согласитесь со мною, что мы пре ъ видѣть хорошую молочную корову, когда она стоитъ но колѣна въ травѣ,-- теплое парное молоко, которое цѣнится въ подойникѣ,-- свѣжее масло, совсѣмъ готовое для рынка,-- телятъ и всякую домашнюю птицу? Мнѣ кажется, для хорошей хозяйки не можетъ быть лучшаго зрѣлища... Нью за ваше здоровье. Дай вамъ Богъ сохранить силы до старости, чтобъ вы могли всегда такъ же хорошо смотрѣть за вашей молочной, какъ вы дѣлаете это теперь, и быть образцомъ для всѣхъ хозяекъ въ округѣ.
   Мистрисъ Пойзеръ не улыбнулась на этотъ комплиментъ,-- никто еще никогда не уличалъ ее въ такой слабости,-- но по лицу ея, какъ солнечный лучъ, разлилось спокойное удовольствіе и смягчило обыкновенно суровый взглядъ ея сѣро-голубыхъ глазъ, смотрѣвшихъ на Адама, пока онъ пилъ свою сыворотку. Ахъ, я, кажется, и теперь еще ощущаю вкусъ этой сыворотки, ея тонкій, нѣжный запахъ и пріятную теплоту, вызывающую въ моемъ воображеніи представленіе о тихой, блаженной дремотѣ. Въ моихъ ушахъ и теперь еще раздается слабое постукиванье объ полъ ея падающихъ капель, сливающееся съ щебетаньемъ птички, окномъ, затянутымъ проволочной сѣткой,-- за тѣмъ окномъ, что выходитъ въ садъ и затѣнено высокимъ кустомъ гельдернскихъ розъ.
   -- Не хотите-ли еще, мистеръ Бидъ? спросила мистрисъ Пойзеръ, когда Адамъ поставилъ кружку.
   -- Нѣтъ, благодарю васъ. Теперь я пойду въ садъ и пришлю вамъ дѣвочку.
   -- Да, пожалуйста; скажите ей, чтобъ шла въ молочную, къ мамѣ.
   Адамъ обогнулъ хлѣбный дворъ, въ настоящее время пустой, и черезъ маленькую деревянную калитку вошелъ въ садъ. Когда-то это былъ огородъ при помѣщичьемъ домѣ, содержавшійся въ образцовомъ порядкѣ, но теперь -- если бы не прекрасная кирпичная стѣна съ конькомъ изъ тесанаго камня, огибавшая его съ одной стороны,-- его можно было назвать настоящимъ фермерскимъ садомъ, съ высокими многолѣтними цвѣтами, съ неподчищенными плодовыми деревьями, и овощами, которыя росли какъ попало, почти безъ всякаго ухода, но за то въ изобиліи. Въ эту жаркую пору, когда вся зелень распустилась, какъ уже нельзя было больше, искать кого-нибудь въ этомъ саду значило играть въ прятки. Высокія мальвы уже зацвѣтали, ослѣпляя глава своей пестрой смѣсью розоваго, бѣлаго и желтаго цвѣтовъ; душистый чубучникъ и гельдернскія розы, которыхъ никогда не подрѣзывали, разрослись безпорядочно и до гигантскихъ размѣровъ. Тутъ были цѣлыя стѣны красныхъ бобовъ и поздняго горошка. Въ одну сторону тянулся непрерывнымъ рядомъ орѣшникъ, съ другой стояла огромная яблоня съ большимъ кружкомъ обнаженной земли подъ ея раскидистыми низкими вѣтвями. Но что значилъ здѣсь какой-нибудь клочекъ пустого пространства? Садъ былъ такъ великъ! Крупныхъ бобовъ здѣсь всегда росло больше, чѣмъ надо: Адамъ сдѣлалъ девять или десять полныхъ шаговъ, пока дошелъ до конца заросшей травою дорожки, которая была проложена подлѣ грядки, сплошь занятой ими. А о другихъ овощахъ и говорить нечего: мѣста для нихъ было такъ много, что всякій годъ здѣсь или тамъ, смотря по сѣвообороту, оставалось двѣ, три свободныхъ гряды, заросшихъ крестовникомъ. Даже кусты розъ, передъ однимъ изъ которыхъ. Адамъ теперь остановился, чтобы сорвать розу, росли здѣсь какъ-будто сами собой; это была сплошная масса кустовъ, щеголявшихъ теперь своими пиши о распустившимися цвѣтами, все больше пестрой породы -- бѣлыми съ розовымъ, которые, вѣроятно, вели свое лѣтосчисленіе съ эпохи соединенія Ланкастерскаго и Іоркскаго домоізъ. Адамъ былъ человѣкъ со вкусомъ: онъ выбралъ небольшую провансальскую ролу, которая чуть-чуть выглядывала изъ куста, затѣсненная своими пышными, не пахнущими сосѣдками, и теперь несъ ее въ рукѣ (онъ будетъ чувствовать себя свободнѣе, держа въ рукахъ что-нибудь -- думалось ему). Онъ пробирался на дальній конецъ сада, къ большому тисовому дереву, гдѣ, какъ онъ помнилъ, было больше всего кустовъ красной смородины.
   Но не отошелъ онъ и десяти шаговъ отъ розовыхъ кустовъ, какъ гдѣ-то надъ нимъ зашелестѣли вѣтки, и дѣтскій голосъ сказалъ:
   -- Ну, Тотти, держи свой передникъ -- я буду бросать.
   Голосъ раздавался съ высокаго вишневаго дерева, гдѣ Адамъ не замедлилъ разсмотрѣть небольшую фигурку въ синей блузочкѣ, очень удобно примостившуюся подъ вѣткой, унизанной вишнями. Тотти была, очевидно, внизу, скрытая шпалерой горошка. Такъ и есть -- вотъ она: шляпка виситъ на спинѣ, голова запрокинута назадъ, толстая мордашка вся перепачкана въ красномъ соку, круглый ротикъ открытъ. Тотти смотритъ на дерево и держитъ наготовѣ свой маленькій фартучекъ въ ожиданіи обѣщанной благостыни. Съ сожалѣніемъ долженъ замѣтить, что половина падавшихъ вишенъ были желты и тверды, какъ камень; но Тотти не теряла времени на безплодныя сожалѣнія и сосала уже третью вишню изъ тѣхъ, что были посочнѣе, когда Адамъ ей сказалъ:
   -- Ну, Тотти, теперь ты получила свои вишни. Бѣги съ ними домой, къ мамѣ; она въ молочной и спрашиваетъ тебя. Бѣги поскорѣе -- будь добрая дѣвочка!
   Онъ приподнялъ ее своими сильными руками и поцѣловали. Но Тотти приняла эту церемонію какъ скучный перерывъ въ своемъ пріятномъ занятіи -- уничтоженіи вишенъ, и какъ только ее поставили на землю, побѣжала къ дому, не переставая сосать на ходу свои вишни.
   Томми, смотри, какъ бы тебя не приняли за вороватую птицу и не подстрѣлили, сказалъ Адамъ, проходя дальше, къ смородиннымъ кустамъ.
   У послѣдняго куста онъ увидѣлъ большую корзину. Гетти не могла быть далеко, и онъ уже чувствовалъ себя такъ, какъ будто она смотрѣла на него. Но когда онъ обогнулъ кустъ, оказалось, что она стоитъ къ нему спиной и, слегка наклонившись, рветъ ягоды съ одной изъ нижнихъ вѣтокъ. Странно, что она не слыхала его шаговъ; можетъ быть, это оттого, что листья шуршали у нея подъ руками. Она вздрогнула, когда почувствовала, что кто-то стоитъ подлѣ нея,-- вздрогнула такъ сильно, что уронила корзинку со смородиной, висѣвшую у нея на рукѣ, а потомъ, когда увидѣла, что это Адамъ,-- густо покраснѣла. Отъ этого румянца сердце его забилось полымъ, неизвѣданнымъ счастьемъ. Гетти никогда еще не краснѣла, при видѣ его.

   -- Я испугалъ васъ, проговорилъ онъ съ сладкимъ сознаніемъ, что теперь все равно, что бы онъ ни сказалъ, разъ Гетти раздѣляетъ его чувство.-- Дайте, я подберу ягоды.
   Это было скоро сдѣлано, такъ какъ смородина упала на траву плотной кучкой, и Адамъ, приподымаясь и возвращая ей корзинку, поглядѣлъ ей прямо въ глаза съ тою сдержанной нѣжностью, которая всегда сопутствуетъ первымъ моментамъ надежды въ любви.
   Гетти не отвела глазъ; румянецъ сбѣжалъ съ ея щекъ, и она встрѣтила его взглядъ съ выраженіемъ тихой грусти, обрадовавшимъ его, потому что оно было такъ непохоже на то, что онъ привыкъ видѣть въ ней.
   -- Теперь смородины почти не осталось, сказала она; -- теперь я скоро кончу.
   -- Я вамъ помогу,-- и Адамъ поднялъ съ земли большую корзину, почти полную ягодъ, и поставилъ подъ кустъ.
   Больше ни слова не было сказано, пока они собирали смородину. Сердце Адама было переполнено: онъ не могъ говорить и думалъ, что Гетти знаетъ все, что онъ чувствуетъ. Во всякомъ случаѣ, она не была равнодушна къ его присутствію: она покраснѣла, увидѣвъ его, и потомъ въ ней было что-то особенное, грустное; можетъ быть, это значило, что она любитъ его, такъ какъ это совершенно противорѣчило ея обыкновенной манерѣ, часто производившей на него впечатлѣніе равнодушія. И, кромѣ того, онъ могъ безпрестанно смотрѣть на нее, когда она наклонялась надъ ягодами, и косые лучи вечерняго солнца, пробиваясь сквозь густую листву яблони, нѣжно играли на ея круглой щечкѣ и шейкѣ, какъ будто и они тоже были въ нее влюблены. Для Адама это были минуты, которыхъ человѣкъ не забываетъ до смерти,-- минуты, когда вамъ кажется, что въ женщинѣ, которую вы полюбили первою любовью,-- въ ея словахъ, тонѣ ея голоса, во взглядѣ, въ дрожаніи губъ и рѣсницъ вы подмѣчаете что-то новое,-- когда вамъ вѣрится, что она по крайней мѣрѣ начинаетъ отвѣчать на вашу любовь. Эти признаки почти неуловимы едва замѣтны для уха и глаза,-- вы не могли-бы описать ихъ словами,-- а между тѣмъ вы чувствуете, что въ вашей жизни все измѣнилось, и всѣ ваши тревоги, тоска, томленіе неизвѣстности уступили мѣсто восхитительному забвенію всего на свѣтѣ, кромѣ настоящей минуты. Большая часть нашихъ дѣтскихъ и отроческихъ радостей улетучивается изъ нашей памяти безъ слѣда: мы не можемъ припомнить того блаженнаго чувства, съ какимъ мы прижимались головой къ материнской груди или катались на отцовской спинѣ, когда были дѣтьми. Конечно, всѣ эти радости оставляютъ слѣдъ въ нашей душѣ; она пропитывается ими, пріобрѣтаетъ отъ нихъ свою зрѣлость, какъ пріобрѣтаетъ слива свой сладкій вкусъ и ароматъ отъ солнечнаго свѣта лѣтнихъ дней, давно улетѣвшихъ; но память наша утратила ихъ навѣки,-- мы можемъ только вѣрить въ радости дѣтства. Совсѣмъ не то первый счастливый мигъ первой любви: воспоминаніе о немъ посѣщаетъ насъ до послѣдняго нашего вздоха и всякій разъ приноситъ съ собой глубокій, сладкій трепетъ, въ родѣ того, какой мы ощущаемъ, вдыхая знакомый запахъ цвѣтка, напоминающій намъ счастливую минуту изъ далекаго прошлаго. Это одно изъ тѣхъ воспоминаній, которыя придаютъ особенную глубину нашей нѣжности, которыя питаютъ и поддерживаютъ бѣшенство ревности и доводятъ муки отчаянія до послѣдней степени боли.
   Головка Гетти, склонившаяся надъ красными ягодами, косые лучи солнца, пронизывающіе густую завѣсу листвы, впереди длинная перспектива тѣнистаго сада, собственное его волненіе, когда онъ глядѣлъ на нее и вѣрилъ, что она думаетъ о немъ и что имъ незачѣмъ говорить,-- все это Адамъ помнилъ всегда, до послѣдней минуты своей жизни.
   А Гетти?-- Вы уже знаете, что Адамъ ошибался: какъ и многіе другіе въ его положеніи, онъ принималъ признаки любви къ другому за любовь къ нему самому. Когда онъ подходилъ незамѣченный ею, она по обыкновенію была вся поглощена мыслью объ Артурѣ, о томъ, когда онъ можетъ вернуться; звукъ всякихъ мужскихъ шаговъ подѣйствовалъ-бы на нее точно такъ-же: она почувствовала-бы, прежде чѣмъ успѣла взглянуть, что это могъ быть Артуръ, и кровь, которая отлила отъ ея щекъ въ первомъ волненіи этого чувства, приxлынyли-бы къ нимъ опять при видѣ всякаго другого человѣка точно такъ-же, какъ при видѣ Адама. въ ней дѣйствительно произошла перемѣна -- въ этомъ Адамъ не ошибся. Тревоги и опасенія первой страсти пересилили въ ней тщеславіе, впервые наполнивъ ея душу тѣмъ чувствомъ безпомощной зависимости отъ другого, которое пробуждаетъ женственность даже въ самой мелкой женской натурѣ и дѣлаетъ ее чувствительной къ добротѣ, не находившей въ ней раньше никакого отклика. Впервые Гетти почувствовала что-то успокоительное для себя въ робкой, но мужественной привязанности къ ней Адама: ей нужно было, что бы къ ней относились съ любовью;-- отсутствіе Артура, эта пустота, безмолвіе, кажущееся равнодушіе были такъ нестерпимы послѣ тѣхъ мгновеній свѣтлаго счастья. Она не боялась, что Адамъ станетъ надоѣдать ей, какъ другіе ея обожатели, влюбленными взглядами и льстивыми рѣчами; онъ былъ всегда такъ сдержанъ съ нею. Она могла безъ всякихъ опасеній наслаждаться сознаніемъ его близости и того, что этотъ сильный, смѣлый человѣкъ любитъ ее. Ей ни на одну минуту не приходило въ голову, что и Адамъ достоинъ сожалѣнія, что и онъ тоже будетъ страдать.
   Гетти, какъ мы съ вами знаемъ, была не первая женщина, смягчившаяся къ безнадежно любившему ее человѣку потому, что сама полюбила другого. Это очень старая исторія, но Адамъ ничего не подозрѣвалъ и жадно пилъ сладкую отраву самообмана.
   -- Ну, вотъ и довольно, сказала Гетти черезъ нѣсколько минутъ.-- Тетя велѣла оставить немного ягодъ на кустахъ. Теперь я понесу корзинку въ домъ.
   -- Какъ хорошо, что я пришелъ, сказалъ Адамъ:-- какъ разъ во-время, чтобъ донести ее за васъ; она слишкомъ тяжела для вашихъ маленькихъ ручекъ.
   -- Нѣтъ, я понесла-бы ее обѣими руками.
   -- Могу себѣ представить! проговорилъ Адамъ, улыбаясь. Вы ползли-бы до дому три часа, какъ муравей, когда онъ тащитъ гусеницу. Видали вы когда-нибудь, какъ эти крошечные звѣрьки тащутъ вещи вчетверо больше себя?
   -- Нѣтъ, отвѣчала Гетти равнодушно, нисколько не интересуясь тяготами муравьиной жизни.
   -- А я такъ часто наблюдалъ за ними, когда былъ мальчишкой... Ну вотъ, теперь я возьму корзину въ одну руку -- вѣдь для меня это все равно, что орѣховая скорлупа,-- а на другую вы можете опереться. Хотите? Такія огромныя руки, какъ у меня, какъ будто нарочно созданы для того, чтобъ на нихъ опирались.
   Гетти улыбнулась слабой улыбкой и продѣла свою руку подъ его.
   Адамъ посмотрѣлъ не нее, но глаза ея мечтательно глядѣли куда-то въ конецъ сада. Они медленно пошли по дорожкѣ.
   -- Бывали вы въ Игльдэлѣ? спросила она вдругъ.
   -- Былъ одинъ разъ, отвѣчалъ Адамъ, обрадованный тѣмъ, что она интересуется знать о немъ что-нибудь,-- десять лѣтъ тому назадъ, когда былъ подросткомъ. Мы ходили туда съ отцомъ на работу, Удивительныя тамъ мѣста -- все скалы да пещеры, какихъ вы навѣрно никогда не видали. Я не имѣлъ понятія, что такое скалы, пока не побывалъ тамъ.
   -- А сколько времени вы туда шли?
   -- Да почти двое сутокъ. Но на хорошей лошади доѣдешь въ одинъ день. А капитанъ часовъ черезъ десять былъ уже тамъ -- я увѣренъ; онъ вѣдь такой лихой наѣздникъ. И я не удивлюсь, если завтра онъ возвратится; онъ слишкомъ живого характера, чтобы долго усидѣть одному въ такомъ безлюдномъ мѣстѣ. Тамъ вѣдь страшная глушь; въ тѣхъ мѣстахъ, куда онъ поѣхалъ удить, нѣтъ никакого жилья, кромѣ маленькой гостиницы для пріѣзжихъ.. Я буду радъ, когда помѣстье перейдетъ въ его руки; ему будетъ-таки надъ чѣмъ поработать, и я знаю, онъ будетъ дѣлать дѣло какъ слѣдуетъ. Это ничего, что онъ молодъ; въ свои двадцать лѣтъ онъ такъ хорошо все понимаетъ, какъ дай Богъ другому и въ сорокъ. Я говорилъ съ нимъ намедни; онъ былъ очень ласковъ со мной, предлагалъ мнѣ денегъ въ займы, чтобъ начать самостоятельное дѣло. Что-жъ, если къ тому придетъ, я не откажусь,-- мнѣ легче быть обязаннымъ ему, чѣмъ всякому другому.
   Бѣдняга Адамъ воображалъ, что Гетти будетъ пріятно узнать, что Артуръ расположенъ къ нему,-- вотъ почему онъ и говорилъ о немъ такъ охотно. Дружба молодого помѣщика благопріятствовала его планамъ на будущее, а ему хотѣлось представить ихъ ей въ выгодномъ свѣтѣ. И дѣйствительно Гетти слушала его съ такимъ интересомъ, что глазки ея зажглись новымъ блескомъ, и на губахъ заиграла улыбка.
   -- Какъ хороши теперь розы! продолжалъ Адамъ, останавливаясь взглянуть на нихъ.-- Смотрите, я сорвалъ самую лучшую, но я не хочу оставлять ее у себя. Мнѣ кажется, что вотъ эти одноцвѣтныя розы красивѣе пестрыхъ, и листья у нихъ какъ-то ярче,-- не правда-ли?
   Онъ поставилъ на землю корзину и вынулъ розу изъ петлички своего жилета.
   -- Она чудесно пахнетъ, сказалъ онъ, а тѣ пестрыя, совсѣмъ безъ запаха. Приколите ее къ вашему платью, а потомъ поставьте въ воду: будетъ жаль, если она скоро завянетъ.
   Гетти взяла розу, улыбаясь своимъ мыслямъ: она думала о томъ, что Артуръ можетъ завтра пріѣхать, если захочетъ. Въ ея душѣ промелькнулъ проблескъ надежды, и въ порывѣ внезапно нахлынувшаго веселья она сдѣлала то, что очень часто дѣлала и раньше: воткнула розу себѣ въ волосы немного повыше лѣваго уха. Выраженіе нѣжнаго восхищенья на лицѣ Адама омрачилось легкой тѣнью неудовольствія. Страсть Гетти къ щегольству -- это было именно то, что будетъ больше всего раздражать его мать; да и самому ему это не нравилось, насколько ему могло что-нибудь не нравиться въ ней.
   -- А, это точно у знатныхъ дамъ на тѣхъ портретахъ, что висятъ въ замкѣ, сказалъ онъ:-- почти у всѣхъ у нихъ или цвѣты въ волосахъ, или золотыя украшенія, или перья. Но мнѣ почему-то всегда непріятно смотрѣть на эти портреты; они напоминаютъ мнѣ тѣ размалеванныя вывѣски, что вывѣшиваются надъ балаганами на Треддльстонской ярмаркѣ. Для женщины не можетъ быть лучшаго украшенія, какъ ея собственные волосы, особенно, когда они вьются, какъ ваши. Мнѣ кажется, что когда женщина молода и хороша, красота ея только выигрываетъ отъ простого наряда. Дина Моррисъ, напримѣръ, очень красива, а она одѣвается совсѣмъ просто. По-моему хорошенькое женское личико не нуждается въ цвѣтахъ; оно само какъ цвѣтокъ,-- по крайней мѣрѣ о вашемъ это можно смѣло сказать.
   -- Ну, хорошо, проговорила Гетти съ капризной гримаской, вынимая розу изъ волосъ;-- когда мы придемъ, я надѣну Дининъ чепчикъ, и вы увидите, хороша-ли я въ немъ. Она забыла у насъ одинъ свой чепецъ, такъ-что я могу снять выкройку.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, я вовсе не хотѣлъ-бы, чтобъ вы носили методистскіе чепцы, какъ у Дины. Это пребезобразный уборъ, и когда она была здѣсь, я часто думалъ, глядя на нее, что она глупо дѣлаетъ, одѣваясь не такъ, какъ всѣ люди. Но я какъ-то не замѣчалъ ее хорошенько, пока она не пришла къ моей матери на прошлой недѣлѣ, а тогда я подумалъ, что къ ея лицу этотъ чепецъ, очень идетъ, и что, пожалуй, безъ него она была-бы хуже. Но у васъ совсѣмъ другое лицо, и я всегда хотѣлъ-бы видѣть васъ такою, какъ вы теперь,-- безъ всякихъ украшеній. Нарядъ васъ долженъ только портить; это все равно, какъ когда слышишь хорошее пѣніе, бываетъ непріятно, если зазвонятъ колоколами и помѣшаютъ слушать.
   Онъ взялъ ея руку и снова продѣлъ подъ свою, глядя на нее ласковымъ взглядомъ. Онъ испугался, какъ-бы она не приняла его словъ за нравоученіе, воображая, какъ всякій изъ насъ склоненъ воображать, что она поняла всѣ его недосказанныя мысли. А онъ больше всего боялся, чтобы какая-нибудь темная тучка не омрачила счастья этого вечера. Ни за какія сокровища въ мірѣ онъ не заговоритъ съ ней о своей любви, пока ея зарождающаяся нѣжность къ нему не выростетъ въ настоящую любовь. Въ своемъ воображеніи онъ видѣлъ долгіе годы своей будущей жизни,-- счастливые годы, когда онъ будетъ имѣть право называть Гетти своею. А пока онъ могъ довольствоваться очень немногимъ. И онъ опять поднялъ корзину со смородиной, и они пошли къ дому.
   Въ тѣ полчаса, что Адамъ пробылъ въ саду, видъ двора фермы совершенно измѣнился. Теперь онъ былъ полонъ жизни. Марти пропускалъ въ калитку гогочущихъ гусей и злорадно дразнилъ гусака, шипя ему вслѣдъ; дверь амбара визжала на петляхъ, пока Аликъ затворялъ ее, отсыпавъ зерна, сколько было надо; лошадей вели поить подъ аккомпаниментъ неистоваго лая всѣхъ трехъ собакъ и безпрерывнаго "тпруканья" работника Тима, очевидно воображавшаго, что лошади вотъ-вотъ помчатся вскачь и разбѣгутся въ разныя стороны, какъ-будто этимъ смирнымъ, отяжелѣвшимъ отъ работы животнымъ могло придти въ голову не послушаться и направиться не туда, куда ихъ погоняли. Мужчины вернулись съ луговъ, и когда Гетти съ Адамомъ вошли въ кухню, мистеръ Пойзеръ уже сидѣлъ на своемъ трехугольномъ табуретѣ, а дѣдъ -- въ большомъ креслѣ насупротивъ, поглядывая въ пріятномъ ожиданіи на дубовый столъ, на которомъ накрывали ужинать. Мистрисъ Пойзеръ сама постлала скатерть изъ домашняго холста, съ блестящимъ клѣтчатымъ узоромъ и того пріятнаго свѣтло-сѣраго оттѣнка, который такъ радуетъ глазъ всякой разсудительной хозяйки,-- чудесную скатерть изъ тѣхъ, что служатъ двумъ поколѣніямъ, не имѣющую ничего общаго съ "вашей лавочной дрянью", которая въ какой-нибудь годъ изнашивается до дырокъ. Неудивительно, что холодная телятина, свѣжій салатъ и фаршированный гусь казались соблазнительными голоднымъ людямъ, пообѣдавшимъ въ половинѣ перваго. На другомъ, сосновомъ столѣ у стѣны, были разставлены оловянныя тарелки и кружки, и лежали оловянныя ложки для Алика и компаніи: хозяева и слуги ужинали въ одной комнатѣ, что было очень удобно, такъ какъ хозяинъ могъ, не вставая изъ за стола, обращаться къ Алику, когда ему было нужно отдать какое-нибудь распоряженіе на завтрашній день.
   -- Очень радъ васъ видѣть, Адамъ, сказалъ мистеръ Пойзеръ. Вы были въ саду? помогали Гетти собирать смородину?.. Ну, садитесь, садитесь. Скоро три недѣли какъ вы у насъ не были. Это хорошо, что вы пришли сегодня: хозяйка угоститъ васъ фаршированнымъ гусемъ,-- они у нея выходятъ удивительно вкусны.
   -- Гетти,-- сказала мистрисъ Пойзеръ, заглядывая въ корзину, чтобъ удостовѣриться, хороша-ли смородина,-- сбѣгай наверхъ и пришли сюда Молли. Она тамъ укладываетъ Тотти, а мнѣ она нужна: я пошлю ее нацѣдить пива, потому-что Нанси еще занята въ молочной. А ты пока побудь съ дѣвочкой. Зачѣмъ ты позволила ей уйти отъ тебя съ Томми?-- она такъ наѣлась вишенъ, что потомъ ничего не могла ѣсть.
   Это было сказано тише обыкновеннаго -- такъ, чтобъ не могъ услышать Адамъ, разговаривавшій съ мистеромъ Пойзеромъ. Мистрисъ Пойзеръ строго соблюдала тѣ правила приличія, основательность которыхъ признавала, а однимъ изъ такихъ правилъ было то, что никогда не слѣдуетъ дѣлать выговоръ молодой дѣвушкѣ въ присутствіи хорошаго человѣка, который ухаживаетъ за ней. Мистрисъ Пойзеръ находила, что это было просто нечестно: всякая женщина была когда-нибудь молода и имѣла шансы на замужество, и для всякой другой женщины было долгомъ чести не портить ей этихъ шансовъ,-- такимъ-же долгомъ чести, какъ для торговки на рынкѣ, которая успѣла продать свои яйца,-- не отбивать покупателей у товарки.
   Гетти поспѣшила исполнить приказаніе, затрудняясь отвѣтить на вопросъ тетки, и побѣжала наверхъ, а мистрисъ Пойзеръ отправилась искать Марти и Томми, чтобы позвать ихъ ужинать.
   Скоро вся семья сидѣла за столомъ -- два краснощекіе мальчугана рядомъ со своей блѣдной матерью; а для Гетти было оставлено мѣсто между Адамомъ и ея дядей. Аликъ тоже пришелъ и, усѣвшись въ своемъ углу, отправлялъ себѣ въ ротъ при помощи перочиннаго ножа холодные бобы изъ большого круглаго блюда, находя ихъ вкуснѣе самаго лучшаго ананаса.
   -- Какъ, однако, эта дѣвчонка копается съ пивомъ, сказала мистрисъ Пойзеръ. раскладывая по тарелкамъ куски фаршированнаго гуся.-- Навѣрно она подставила кувшинъ подъ боченокъ, а кранъ забыла отвернуть: про этихъ полуумныхъ всему можно повѣрить; онѣ способны поставить на огонь пустой чайникъ, а черезъ часъ придти посмотрѣть, кипитѣли вода.
   -- Должно быть она хочетъ нацѣдить для всѣхъ разомъ -- и для рабочихъ, и для насъ, сказалъ мистеръ Пойзеръ.-- Тебѣ слѣдовало ей сказать, чтобъ она подала намъ первымъ.
   -- Сказать! повторила мистрисъ Пойзеръ.-- Да у меня и легкихъ не хватитъ, если я буду говорить этимъ дурамъ все то, о чемъ онѣ не могутъ сами догадаться... Мистеръ Бидъ, не хотитс-ли уксусу къ салату?-- хотя по моему уксусъ только портитъ вкусъ мяса. Ужъ это плохое кушанье, которое требуетъ приправы: это все равно что сдѣлать скверное масло, а потомъ посолить, чтобъ не слышно было горечи.
   Тутъ вниманіе мистрисъ Пойзеръ было отвлечено появленіемъ Молли, которая несла въ рукахъ большой кувшинъ, два маленькихъ и четыре кружки -- все это полное пива,-- представляя такимъ образомъ любопытный примѣръ цѣпкости человѣческой руки. Роть бѣдной Молли былъ открытъ шире обыкновеннаго, и она подвигалась впередъ не спуская глазъ съ хитраго сооруженія изъ посуды, которое она несла, нимало не подозрѣвая въ невинности души, какимъ грознымъ взглядомъ смотрѣла на нее госпожа.
   -- Молли, это ни на что не похоже! Въ жизнь свою не видала такой сумасшедшей... Хоть бы ты подумала о своей бѣдной матери ради которой я взяла тебя безъ всякаго аттестата... И сколько разъ я тебѣ говорила...
   Молли не видала молніи, и за отсутствіемъ этого предостереженія, громъ тѣмъ сильнѣе потрясъ ея нервы. Въ испугѣ, съ смутнымъ сознаніемъ, что ей надо что-то такое сдѣлать, чтобы исправить оплошность, она прибавила шагу, направляясь къ дальнему столу, чтобы поставить тамъ свои кружки, зацѣпилась ногой за свой фартукъ, который у нея развязался и сползъ, и съ грохотомъ и звономъ упала въ лужу пива, что вызвало взрывъ смѣха со стороны Марти и Томми, и сокрушенное: "Вотъ те и на!" со стороны мистера Пойзера, огорчившагося тѣмъ, что ему придется опять ждать своего пива.
   -- Ну, вотъ, дождалась! отрѣзала мистрисъ Пойзеръ уничтожающимъ тономъ, вставая и направляясь къ буфету, между тѣмъ какъ Молли принялась уныло подбирать осколки.-- Я тебѣ всегда предсказывала, что этимъ кончится. Вотъ теперь и простись со своимъ мѣсячнымъ жалованьемъ... Да какое! этотъ кувшинъ стоитъ гораздо больше. Десять лѣтъ онъ у меня въ домѣ, и никогда съ нимъ ничего не случалось, но съ тѣхъ поръ, какъ ты у насъ служишь, ты перебила столько посуды, что ангелъ -- и тотъ обругался бы, право,-- прости меня Господи за такія слова... Ну что еслибъ это былъ кипятокъ вмѣсто пива? Вѣдь ты бы вся обварилась и, чего добраго, осталась-бы калѣкой на всю жизнь. Да я не поручусь, что ты когда-нибудь и до этого не допрыгаешься. Можно подумать, что у тебя пляска Святого Витта,-- такъ ты обращаешься съ вещами. Жалко, что я не сохранила всѣхъ тѣхъ осколковъ, что ты у меня наколотила, чтобъ тебѣ показать. Да, впрочемъ, что тебѣ ни говори, какъ тебя не учи, ты и ухомъ не поведешь... какъ объ стѣну горохъ,-- другой подумаетъ, что ты деревянная.
   У бѣдной Молли слезы лились въ три ручья, и, замѣтивъ, что струйка пива быстро подбирается къ ногамъ Алика, она, въ отчаяніи, принялась тереть полъ, обративъ въ тряпку свой фартукъ. Мистрисъ Пойзеръ, отпиравшая въ это время буфетъ, сверкнула на нее молніеноснымъ взглядомъ.
   -- Нечего плакать! И безъ того тебѣ довольно мокроты подтирать,-- сказала она.-- А все твое упрямство -- я тебѣ всегда это скажу. Человѣкъ никогда ничего не разобьетъ, если принимается за дѣло какъ слѣдуетъ. Но деревяннымъ людямъ можно давать въ руки только деревянныя вещи. Теперь вотъ изъ за тебя мнѣ приходится брать пестрый фарфоровый кувшинъ, который и трехъ разъ въ году не употреблялся, и идти самой въ погребъ, гдѣ я можетъ быть схвачу воспаленіе и умру...
   Не успѣла мистрисъ Пойзеръ отвернуться отъ буфета съ кувшиномъ въ рукѣ, какъ взглядъ ея приковался къ противуположному углу кухни. То, что она тамъ увидѣла, подѣйствовало на нее очень странно: оттого-ли, что она уже была въ нервномъ состояніи и дрожала, или можетъ быть оттого, что битье посуды, какъ и другія преступленія, дѣйствуетъ заразительно, только она вздрогнула, точно увидѣла духа и драгоцѣнный пестрый фарфоровый кувшинъ упалъ на полъ и навѣки распростился со своимъ носикомъ и ручкой.
   -- Видывалъ-ли кто что-нибудь подобное! проговорила мистрисъ Пойзеръ, внезапно понижая тонъ и озираясь по комнатѣ оторопѣлыми глазами.-- У насъ кувшины заколдованы, честное слово! А все эти противныя полированныя ручки,-- такъ и выскальзываютъ изъ-подъ пальцевъ, точно улитка.
   -- А вѣдь выходитъ, что ты сама себя побила, разбранивъ Молли, сказалъ мистеръ Пойзеръ, хохотавшій теперь вмѣстѣ съ молодежью.
   -- Вамъ хорошо смѣяться, отозвалась мистрисъ Пойзеръ,-- но, право-же, бываютъ такія минуты, когда посуда вылетаетъ изъ рукъ, какъ живая. То-же самое со стаканами: вотъ, кажется никто до нихъ не дотрогивается, а они лопаются да и только. Чему надо разбиться, то разобьется, что ты такъ ни дѣлай. Я во всю свою жизнь не роняла вещей изъ-за того, что плохо держала, иначе развѣ сохранился бы у меня столько лѣтъ тотъ сервизъ, что былъ купленъ къ нашей свадьбѣ... А ты, Гетти, съ ума ты сошла? Съ чего тебѣ вздумалось явиться сюда въ такомъ видѣ? Глядя на тебя, можно подумать, что въ домѣ завелись привидѣнія.
   Новый взрывъ смѣха, послѣдовавшій за этими словами мистрисъ Пойзеръ, былъ вызванъ не столько ея внезапнымъ переходомъ къ фаталистическому взгляду на битье посуды, сколько необыкновеннымъ нарядомъ Гетти, такъ испугавшимъ ея тетку. Маленькая плутовка разыскала гдѣ-то теткино черное платье, надѣла его, плотно подколовъ вокругъ горла, какъ носила Дина, причесала волосы какъ можно глаже и нацѣпила высокій Дининъ чепецъ безъ всякой отдѣлки. Воспоминаніе о серьезномъ блѣдномъ лицѣ и кроткихъ сѣрыхъ глазахъ Дины, само собой напрашивавшееся при видѣ этого платья и чепца, заставляло невольно смѣяться,-- такъ странно было видѣть ихъ на Гетти съ ея круглыми розовыми щечками и кокетливыми темными глазами. Мальчики вскочили со стульевъ и прыгали вокругъ нея, хлопая въ лодоши, и даже Аликъ смѣялся беззвучнымъ желудочнымъ смѣхомъ, выглядывая на эту сцену изъ-за своихъ бобовъ. Подъ прикрытіемъ этого шума мистрисъ Пойзеръ отправилась въ черную кухню и послала въ погребъ Нанси съ большой жестяной мѣркой, имѣвшей нѣкоторые шансы устоять противъ колдовства.
   -- Что это значитъ, Гетти? Развѣ ты сдѣлалась методисткой? спросилъ мистеръ Пойзеръ съ тѣмъ задушевнымъ неторопливымъ смѣхомъ, какой можно услышать только у толстыхъ людей.-- Только нѣтъ, далеко тебѣ до нихъ!-- надо сперва, чтобы лицо у тебя сдѣлалось вдвое длиннѣй,-- не правда-ли, Адамъ? Съ чего это ты вздумала такъ нарядиться?
   -- Адамъ сказалъ, что ему очень нравятся Дининъ чепчикъ и платье, отвѣчала Гетти, садясь съ жеманнымъ видомъ святоши.-- Онъ говоритъ, что чѣмъ костюмъ безобразнѣе, тѣмъ больше онъ идетъ къ лицу.
   -- Неправда, неправда,-- подхватилъ Адамъ, глядя на нее восхищенными глазами:-- я только сказалъ, что этотъ костюмъ къ лицу Динѣ. Но еслибъ я сказалъ, что вы кажетесь въ немъ необыкновенно хорошенькой, я-бы сказалъ только правду.
   -- А ты, кажется, приняла Гетти за привидѣніе? спросилъ мистеръ Пойзеръ жену, когда она возратилась и заняла за столомъ свое мѣсто.-- У тебя былъ такой испуганный видъ.
   -- Дѣло не въ томъ, какой у меня видъ, отрѣзала мистрисъ Пойзеръ.-- Отъ моего вида кувшинъ не починится, да и отъ вашего смѣха тоже... Мистеръ Бидъ, мнѣ очень жаль, что вамъ приходится такъ долго ждать пива... сію минуту его подадутъ. Покушайте пока картофелю; я знаю, вы его любите... Томми, я сію минуту отошлю тебя спать, если ты не перестанешь смѣяться. Что тутъ смѣшного -- желала-бы я знать? Скорѣе плакать хочется, глядя, какъ издѣваются надъ бѣдной дѣвушкой, выставляя на посмѣшище ея вещи. Нѣкоторые люди сдѣлали-бы гораздо лучше, если бы подражали ей кое въ чемъ другомъ вмѣсто того, чтобы рядиться въ ея платья. Неприлично смѣяться въ моемъ домѣ надъ дочерью моей сестры, едва она у спѣла переступить за порогъ. Не даромъ мое сердце болѣло по ней, когда она уѣзжала. И я знаю одно: если придетъ къ намъ бѣда,-- если я слягу въ постель, или дѣти мои умрутъ (потомучто никто не можетъ сказать, что съ нимъ случится завтра), или будетъ опять падежъ на скотъ, и мы разоримся,-тогда, говорю я, всѣ мы будемъ рады опять увидѣть Дининъ чепецъ и ея лицо подъ этимъ чепцомъ,-ничего что онъ безобразный.потому что она изъ тѣхъ людей, которые всегда придутъ вамъ на помощь въ черную годину, и которые любятъ васъ тѣмъ крѣпче, чѣмъ больше вы въ этомъ нуждаетесь.
   Мистрисъ Пойзеръ, какъ видите, очень хорошо знала, что страшное -- самый опасный врагъ смѣшного. Томми -- мальчикъ впечатлительнаго темперамента и очень любившій свою мать, да вдобавокъ еще съѣвшій столько вишенъ, что онъ былъ менѣе чѣмъ когда-либо способенъ управлять своими чувствами,-- такъ испугался ужасной картины возможнаго будущаго, которую ему нарисовали, что ударился въ слезы, а его добродушный отецъ, снисходительный ко всѣмъ человѣческимъ слабостямъ, кромѣ небрежности сельскихъ хозяевъ, сказалъ Гетти:
   -- Сняла бы ты лучше это платье, моя милая,-- твоей теткѣ непріятно его видѣть.
   Гетти ушла опять наверхъ, а тутъ кстати появленіе пива произвело пріятную диверсію, такъ какъ Адамъ долженъ былъ сказать свое мнѣніе о новомъ поставѣ, которое, само собою разумѣется, могло быть только лестнымъ для хозяйки. А тамъ углубились въ обсужденіе вопроса о томъ, въ чемъ состоитъ секретъ хорошаго пивоваренія, и о томъ, какъ безсмысленно скряжничать на хмѣлѣ, и что дѣлать солодъ дома -- весьма сомнительная экономія. И мистрисъ Пойзеръ имѣла столько случаевъ высказать свое вѣское мнѣніе но всѣмъ этимъ пунктамъ, что къ концу ужина, когда опустѣвшая мѣрка снова появилась на столѣ съ новой порціей пива, и мистеръ Пойзеръ закурилъ свою трубку, она была опять въ самомъ лучшемъ расположеніи духа и, по просьбѣ Адама, отправилась за сломанной самопрялкой, которую онъ предложилъ осмотрѣть.
   -- Да, надъ ней придется-таки поработать, сказалъ Адамъ, производя свой осмотръ самымъ тщательнымъ образомъ.-- Хорошая самопрялка. Надо будетъ отвезти ее на деревню, въ токарную, потому что у меня дома нѣтъ всѣхъ нужныхъ инструментовъ. Если вы пришлете ее завтра къ мистеру Бурджу, она будетъ готова къ средѣ. Я это время все думаю о томъ,-- продолжалъ онъ, взглянувъ на мистера Пойзера,-- какъ бы мнѣ завести необходимыя приспособленія, чтобы работать на дому мебель и разныя мелкія вещи. Я постоянно этимъ занимался въ свободные часы, и это очень выгодно, такъ какъ матеріала идетъ немного, а вся суть въ работѣ. Мы съ Сетомъ могли бы тогда затѣять небольшое самостоятельное дѣло; я даже знаю въ Россетерѣ одного человѣка, которому мы можемъ сбывать всю нашу работу, да, кромѣ того, можно имѣть заказы и на сторонѣ.
   Мистеръ Пойзеръ принялъ живое участіе въ этомъ проектѣ, такъ какъ осуществленіе его было-бы для Адама шагомъ впередъ на пути къ самостоятельному положенію "хозяина", а мистрисъ Пойзеръ изъявила свое одобреніе идеѣ буфета, въ которомъ можно будетъ хранить и всевозможныя домашнія соленья, и посуду, и столовое бѣлье, съ наибольшей экономіей мѣста и въ полномъ порядкѣ. Гетти -- уже въ своемъ собственномъ платьѣ, съ платочкомъ на шеѣ, откинутымъ немного назадъ по случаю жаркаго вечера, чистила смородину у окна, и Адамъ могъ смотрѣть на нее, сколько хотѣлъ. Такимъ образомъ вечеръ прошелъ очень пріятно. Наконецъ, Адамъ всталъ и началъ прощаться. Его просили приходить опять, но посидѣть еще -- не просили, ибо въ рабочую пору разсудительные люди любятъ выспаться къ пяти часамъ утра.
   -- Я думаю пройти отъ васъ къ мистеру Масси, сказалъ Адамъ.-- Вчера его не было въ церкви, и я уже цѣлую недѣлю его не видалъ. Боюсь, не боленъ-ли онъ; я не помню, чтобъ онъ когда-нибудь пропускалъ вечерню.
   -- Не знаю, мы ничего о немъ не слыхали,-- отвѣчалъ мистеръ Пойзеръ.-- У мальчиковъ теперь каникулы, они не ходятъ въ школу, и я ничего не могу вамъ о немъ сказать.
   -- Неужто вы пойдете къ нему теперь?-- вѣдь ночь на дворѣ, сказала мистрисъ Пойзеръ, складывая свое вязанье.
   -- О, мистеръ Масси поздно ложится, отвѣчалъ Адамъ.-- Да и вечерній классъ еще не кончился. Нѣкоторые изъ учениковъ, кому далеко ходить, приходятъ очень поздно. И самъ Бартль никогда не ложится раньше одиннадцати.
   -- Ну, такъ я не хотѣла бы имѣть его жильцомъ въ моемъ домѣ, сказала мистрисъ Пойзеръ,-- чтобы по всѣмъ комнатамъ было накапано саломъ отъ свѣчки, такъ что, вставши поутру, всякій разъ рискуешь поскользнуться и разбить себѣ носъ.
   -- Да, одиннадцать часовъ -- это поздно, очень поздно, проговорилъ старикъ Мартинъ.-- Сколько лѣтъ я на свѣтѣ живу, а никогда не ложился такъ поздно, развѣ только когда гулялъ на свадьбахъ, да на крестинахъ,-- ну, да то совсѣмъ другая статья. Одинадцать часовъ -- это очень поздно.
   -- А я такъ часто сижу до двѣнадцати, сказалъ Адамъ, смѣясь,-- только не изъ-за гулянья, а изъ-за работы... Покойной ночи, мистрисъ Пойзеръ; покойной ночи, Гетти.
   Гетти могла только улыбнуться, не подавая руки, такъ какъ у нея всѣ пальцы были перепачканы смородиннымъ сокомъ; но остальные отъ души пожали большую руку, протянутую имъ, и сказали:
   -- Приходите же поскорѣй.
   -- Нѣтъ, вы только подумайте! сказалъ мистеръ Пойзеръ, когда Адамъ вышелъ:-- не спать до половины перваго ночи ради того, чтобъ больше заработать... Немного найдется молодыхъ парней по двадцать седьмому году, которыхъ можно было-бы поставить съ нимъ на одну доску.-- Да, Гетти, если ты съумѣешь подцѣпить Адама, ты будешь когда-нибудь ѣздить въ собственной рессорной повозкѣ -- за это я тебѣ поручусь.
   Гетти въ это время проходила по кухнѣ съ блюдомъ смородины, и дядя ея не могъ видѣть, съ какимъ презрѣніемъ она мотнула головой въ отвѣтъ на его слова. Ѣздить въ собственной рессорной повозкѣ!-- такая перспектива казалась ей теперь ничуть не завидной.
   

ГЛАВА XXI.
ВЕЧЕРНЯЯ ШКОЛА И ШКОЛЬНЫЙ УЧИТЕЛЬ.

   Домикъ Бартля Масси, вмѣстѣ съ немногими другими разбросанными домиками, стоялъ на краю выгона, черезъ который пролегала дорога въ Треддльстонъ. Адамъ добрался туда въ четверть часа, и въ ту минуту, когда онъ взялся за дверную щеколду, онъ увидѣлъ сквозь незавѣшенное окно восемь или девять головъ, склонившихся надъ учебными столами, на которыхъ горѣли тонкія сальныя свѣчи.
   Въ это время шелъ урокъ чтенія, и когда Адамъ отворилъ дверь, Бартль Масси только кивнулъ ему головой, предоставляя садиться, гдѣ ему вздумается. Адамъ пришелъ сегодня не ради урока; читать для развлеченія въ ожиданіи, когда кончится урокъ, ему тоже не хотѣлось: мысли его были слишкомъ поглощены личными дѣлами, душа слишкомъ полна впечатлѣній отъ послѣднихъ двухъ часовъ, которые онъ провелъ въ обществѣ Гетти; поэтому онъ сѣлъ въ углу и сталъ разсѣянно смотрѣть и слушать. Передъ нимъ была обстановка, которую онъ видѣлъ чуть ли не каждую недѣлю въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ. Онъ зналъ наизусть каждый замысловатый росчеркъ въ прописи, написанной собственною рукою Бартля Масси и подвѣшенной въ рамкѣ надъ учительскимъ мѣстомъ, въ качествѣ высокаго идеала для подражанія; ему были знакомы корешки всѣхъ книгъ на длинной полкѣ тянувшейся отъ угла до угла выбѣленной стѣны, надъ колышками для аспидныхъ досокъ; онъ могъ-бы съ точностью сказать, сколько высыпалось зернышекъ изъ колоса кукурузы, висѣвшаго на одномъ изъ стропилѣ, онъ давно уже истощилъ всѣ рессурсы своего воображенія, стараясь представить себѣ, какъ долженъ былъ рости и какой имѣлъ видъ въ своей природной стихіи пучекъ морскихъ водоросдей, висѣвшій немного подальше; но съ того мѣста, гдѣ онъ сидѣлъ, онъ не могъ ровно ничего разобрать на старой картѣ Англіи, прибитой къ противуположной стѣнѣ, потому что отъ времени она побурѣла, какъ долго бывшая въ употребленіи пѣнковая трубка, хотя когда-то была чудеснаго желтаго цвѣта. То, что происходило теперь среди этой знакомой обстановки, было ему почти такъ-же знакомо, и, однако, привычка не сдѣлала его въ этомъ случаѣ равнодушнымъ: даже въ его теперешнемъ самосозерцательномъ настроеніи въ немъ шевельнулось на минуту привычное товарищеское чувство симпатіи, когда онъ увидѣлъ этихъ простыхъ, необразованныхъ людей, такъ неловко державшихъ перо или карандашъ своими заскорузлыми пальцами, или смиренно пытавшихся преодолѣть трудности чтенія.
   Отдѣленіе школы, въ которомъ въ настоящую минуту шелъ урокъ чтенія, состояло изъ трехъ, самыхъ отсталыхъ учениковъ, сидѣвшихъ на одной скамьѣ, противъ учительской каѳедры. О томъ, что это были самые отсталые, Адамъ догадался-бы уже по одному лицу Бартля Масси, смотрѣвшаго на нихъ поверхъ очковъ, которыя онъ сдвинулъ на самый кончикъ носа, такъ какъ пока они были ему не нужны. На этомъ лицѣ было теперь самое кроткое его выраженіе: сѣдѣющія косматыя брови приподнялись подъ острымъ угломъ, говорившимъ р жалости и сочувствіи, а ротъ, обыкновенно сжатый и съ оттопыренной нижней губой, былъ полуоткрытъ, точно готовясь въ каждый данный моментъ придти на помощь бѣднымъ труженикамъ, подсказавъ нужный слогъ или слово. Особенно любопытно было это мягкое выраженіе еще и потому, что носъ учителя -- неправильный орлиный носъ, слегка покривившійся на сторону,-- имѣлъ весьма внушительный характеръ, а лобъ былъ того особеннаго цвѣта, который служитъ вѣрнымъ признакомъ живого, нетерпѣливаго нрава: голубыя жилы выступали, какъ туго натянутыя струны, подъ прозрачной, желтой кожей этого лба, причемъ внушительность его не смягчалась ни малѣйшимъ поползновеніемъ въ плѣшивости,-- напротивъ: сѣдые волосы, подстриженные довольно коротко, обрамляли его густою, жесткой щеткой.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, Билль, сказалъ Бартль ласковымъ голосомъ, поздоровавшись съ Адамомъ,-- начни сначала, тогда, можетъ быть, ты и вспомнишь, какъ это складывается. Вѣдь это тотъ самый урокъ, который ты читалъ на прошлой недѣлѣ.
   Билль былъ здоровенный парень двадцати четырехъ лѣтъ, превосходный каменотесъ, зарабатывавшій нисколько не меньше всякаго другого работника его лѣтъ и его ремесла; но одолѣть урокъ чтенія изъ односложныхъ словъ оказывалось для него гораздо болѣе тяжелой работой, чѣмъ перепилить самый твердый камень, какой когда-либо попадался ему подъ пилу. "Всѣ эти буквы -- жаловался онъ -- такъ страшно похожи, что никакъ не отличить одну отъ другой". Биллю не приходилось въ своемъ ремеслѣ имѣть дѣла съ такими мелкими различіями, какъ какой-нибудь хвостикъ вверхъ или внизъ, составляющій часто единственную разницу между двумя буквами. Но онъ твердо рѣшился научиться читать, и рѣшимость эта имѣла два основанія: во-первыхъ, то, что Томъ Гэзлоу, его двоюродный братъ, читалъ "безъ запинки" и печатное, и писаное, а Томъ прислалъ ему письмо за двадцать миль, въ которомъ сообщалъ, что онъ получилъ мѣсто надсмотрщика, и вообще описывалъ, какъ онъ преуспѣваетъ въ свѣтѣ; во-вторыхъ, то, что, Сэмъ Филлипсъ, его товарищъ по работѣ, научился читать двадцати лѣтъ отъ роду, а чего могъ добиться такой плюгавый парнишка, какъ Сэмъ Филлипсъ, того, конечно, съумѣетъ добиться и онъ, Билль, принимая во вниманіе, что ему ничего не стоило расплюснуть Сэма въ лепешку, если-бъ это оказалось нужнымъ. И вотъ, теперь Билль возсѣдалъ на учебной скамьѣ и водилъ своимъ широкимъ пальцемъ, по строчкамъ азбуки, захватывая по три слова заразъ и скрививъ голову на бокъ, чтобъ лучше разсмотрѣть то слово изъ трехъ, которое надлежало прочесть. Запасъ познаній, которымъ долженъ былъ обладать Бартль Масси, былъ въ глазахъ Билля чѣмъ-то въ высокой степени обширнымъ и туманнымъ, передъ чѣмъ воображеніе его рѣшительно насовало; онъ почти готовъ былъ вѣрить, что даже регулярный возвратъ дневного свѣта и перемѣны погоды не обходится безъ нѣкотораго участія школьнаго учителя.
   Человѣкъ, сидѣвшій рядомъ съ Биллемъ, принадлежалъ къ совершенно иному типу людей. Это былъ кирпичникъ, методистъ, который тридцать лѣтъ прожилъ, вполнѣ удовлетворяясь своимъ невѣжествомъ, но въ послѣднее время "сподобился вѣры", а вмѣстѣ съ вѣрой и желанія читать Библію. Но и для него тоже ученіе было тяжкой работой и, отправляясь въ этотъ день въ школу, онъ обратился къ Богу съ особой молитвой о поддержкѣ, въ виду того, что эта трудная задача была предпринята имъ съ единственной цѣлью дать іницу своей душѣ -- пріобрѣсти какъ можно большій запасъ текстовъ и псалмовъ, съ помощью которыхъ онъ могъ-бы отгонять дурныя мысли, искушенія въ образѣ старыхъ привычекъ, короче говоря -- дьявола. Надо замѣтить, что этотъ кирпичникъ былъ прежде извѣстнымъ браконьеромъ и даже подозрѣвался въ томъ (хотя противъ него и не было явныхъ уликъ), что подстрѣлилъ ногу сосѣднему лѣснику. Такъ или нѣтъ, достовѣрно одно, что вскорѣ послѣ этого происшествія, совпавшаго но времени съ прибытіемъ въ Треддльстонъ одного методистскаго проповѣдника, съ кирпичникомъ произошла рѣзкая перемѣна, и хотя въ тѣхъ мѣстахъ за нимъ и осталось его старое прозвище "Пороха", ничто не наводило на него теперь такого ужаса, какъ одна мысль о возможности продолжать имѣть дѣло съ этимъ зловоннымъ веществомъ. Онъ былъ здоровый, широкоплечій малый горячаго темперамента, благодаря которому религіозныя идеи давались ему легче, чѣмъ сухая процедура пріобрѣтенія простого знанія азбуки. Сказать по правдѣ, рѣшимость его научиться читать уже поколебалась отчасти, по милости одного брата-методиста, старавшагося его убѣдить, что буква есть врагъ духа, и выражавшаго опасеніе, не слишкомъ ли жадно онъ гонится за суетнымъ знаніемъ, которое развиваетъ въ людяхъ только самомнѣніе и гордость.
   Третій изъ новичковъ былъ экземпляръ, гораздо болѣе подающій надежды. Ремесломъ онъ былъ красильщикъ -- высокій сухопарый и жилистый человѣкъ, такихъ-же приблизительно лѣтъ, какъ "Порохъ", съ очень блѣднымъ лицомъ и синими отъ краски руками. Занимаясь окраской домашнихъ шерстяныхъ тканей и перекрашиваніемъ на ново старыхъ женскихъ юбокъ, онъ возгорѣлся честолюбивымъ желаніемъ извѣдать всю глубину сложныхъ тайнъ своего ремесла. Онъ уже и такъ прославился въ околоткѣ добротностью своихъ красокъ, и теперь ему хотѣлось доискаться какого-нибудь новаго способа, посредствомъ котораго онъ могъ-бы удешевить производство пунцовой и малиновой красокъ. Треддльстонскій аптекарь сказалъ ему какъ-то разъ, что онъ сбережетъ много труда и денегъ, если научится читать, и съ тѣхъ поръ онъ началъ посвящать вечерней *школѣ всѣ свои свободные отъ работы часы, порѣшивъ самъ съ собой, что и "парнишка" его будетъ непремѣнно ходить въ школу мистера Масси, какъ только подростетъ.
   Трогательно было видѣть, какъ эти три рослые человѣка, со слѣдами своей грубой работы на платьѣ и рукахъ, старательно гнули спины надъ истрепанными книжками, съ трудомъ "ыводя по складамъ: "Трава зелена". "Зерно спѣло". "Палка суха" и т. д.-- очень трудный переходъ къ фразамъ отъ столбцовъ съ отдѣльными коротенькими словами. Это было почти то-же самое, какъ если-бы трое смиренныхъ животныхъ стали дѣлать попытки поучиться стать людьми. И усилія этихъ людей затрогивали нѣжнѣйшія струны въ сердцѣ Бартля Масси: эти взрослыя дѣти были единственными изъ его учениковъ, для которыхъ у него не было ни суровыхъ эпитетовъ, ни нетерпѣливаго тона. Природа не надѣлила его невозмутимымъ характеромъ, и во время музыкальныхъ вечеровъ было особенно замѣтно, что терпѣніе давалось ему не легко; но сегодня, теперь, когда онъ смотритъ поверхъ своихъ очковъ на Билля Даунса, каменотеса, въ безнадежномъ отчаяніи скривившаго голову на бокъ передъ буквами Т, р, а,-- глаза его изливаютъ самый кроткій и ободряющій свѣтъ.
   Послѣ урока чтенія два юноши, между шестнадцатью и девятнадцатью годами, выступили на сцену съ длинными списками воображаемыхъ покупокъ, которыя они выписали у себя на аспидныхъ доскахъ и стоимость которыхъ должны были теперь подсчитать. Оба они выдержали это испытаніе съ такимъ неполнымъ успѣхомъ, что Бартль Масси, давно уже метавшій на нихъ сквозь очки грозные взгляды, наконецъ разразился горькой обличительной рѣчью въ самомъ повышенномъ тонѣ, пріостанавливаясь передъ каждой новой сентенціей, чтобы стукнуть объ полъ толстой палкой, которую онъ держалъ между колѣнъ.
   -- Изъ рукъ вонъ плохо! Отвратительно! За двѣ недѣли вы ни на шагъ не подвинулись впередъ, и я скажу вамъ почему. Вы хотите научиться считать?-- Прекрасно, превосходно! Но вы воображаете, что научитесь считать, если придете ко мнѣ два, три раза въ недѣлю и попишете цифры на аспидной доскѣ; вы увѣрены, что больше для этого ничего не требуется. И какъ только вы надѣли свои шапки и переступили за порогъ школы, вся ваша наука вылетаетъ у васъ изъ головы. Вы идете себѣ да посвистываете, а о томъ, что говорилось въ классѣ, и думать забыли. У васъ голова какъ сточная труба, черезъ которую проноситъ все, что въ нее попадаетъ, всякій соръ вмѣстѣ съ полезными вещами. Вы думаете, знаніе дешево достается; вы говорите себѣ: "Заплачу я Бартлю Масси шесть пенсовъ въ недѣлю, и онъ научитъ меня счету безъ всякаго труда съ моей стороны". Но знаніе не деньгами пріобрѣтается, позвольте мнѣ вамъ сказать,-- не тѣмъ, что вы отдадите мнѣ ваши шесть пенсовъ. Если вы хотите знать ариѳметику, вы должны работать надъ цифрами, удерживать ихъ въ головѣ, сосредоточивать на нихъ ваши мысли. Нѣтъ на землѣ такого предмета, къ которому нельзя было-бы примѣнить счета, потому что каждый предметъ самъ по себѣ есть единица,-- даже дуракъ. Отчего-бы вамъ не задавать себѣ такихъ задачъ: "и дуракъ, и Джекъ дуракъ. Предположимъ, что моя глупая голова вѣситъ четыре фунта, а Джекова -- три фунта, три и три четверти унціи. На сколько-же унцій моя голова тяжелѣе головы Джека? "Человѣкъ, твердо рѣшившійся научиться считать, будетъ постоянно придумывать и рѣшать задачи въ умѣ Когда онъ шьетъ башмаки, онъ можетъ отсчитывать -- ну, хоть по пяти стежковъ; потомъ оцѣнитъ каждый пятокъ -- скажемъ въ полъ-фартинга, и сосчитаетъ, сколько денегъ онъ заработаетъ въ часъ; потомъ спроситъ себя, сколько это составитъ въ день; потомъ -- сколько заработаютъ десять работниковъ въ три года, въ двадцать, въ сто лѣтъ, если класть по той же цѣнѣ,-- и все это время игла его будетъ мелькать ничуть не менѣе быстро, чѣмъ если-бы чортъ плясалъ въ его пустой головѣ. А выводъ изъ всего этого вотъ какой: если вы не будете стараться научиться тому, чему вы приходите учиться сюда,-- стараться изо всѣхъ силъ,-- такъ, какъ если-бы вы выбивались изъ темной норы на вольный свѣтъ Божій,-- я больше не пущу васъ въ школу. Я не прогоню человѣка только за то, что онъ тупъ. Если даже Билли Тафтъ, дурачокъ, захочетъ учиться, я не откажусь его учить. Но я не стану метать бисера передъ свиньями, которыя воображаютъ, что они могутъ купить знаній на шесть пенсовъ и унести ихъ съ собой какъ четвертку табаку. Не смѣйте-же больше являться ко мнѣ, если въ слѣдующій разъ вы не съумѣете мнѣ доказать, что вы работали своей головой, а не разсчитывали купить за деньги мою, чтобъ она дѣлала работу за васъ. Это мое послѣднее слово.
   Съ этой заключительной сентенціей Бартль Масси стукнулъ своей палкой особенно энергично, и переконфуженные парни съ угрюмымъ видомъ поднялись уходить. По счастью для остальныхъ учениковъ, послѣдніе должны были представить на осмотръ только свои тетради чистописанія различныхъ стадій успѣшности -- отъ палочекъ до смѣшанныхъ буквъ включительно, а Бартля даже самыя ужасныя каракули не приводили въ такое отчаяніе, какъ неумѣнье считать. Онъ лишь немного строже обыкновеннаго отнесся къ зетамъ Джекоба Стори, которыми бѣдняга Джекобъ исписалъ цѣлую страницу, поставивъ ихъ всѣ до единаго крючками въ обратную сторону, хотя и понималъ, что тутъ "что-то не такъ". Впрочемъ, онъ замѣтилъ въ свое оправданіе, что Z -- такая буква, которая почти никогда не нужна, и придумали ее, вѣроятно, только затѣмъ, чтобы закончить азбуку, хотя, насколько онъ можетъ судить, У достигъ бы той-же цѣли нисколько не хуже.
   Наконецъ ученики забрали свои шапки и разошлись, сказавъ: "Доброй ночи". Тогда Адамъ, хорошо изучившій привычки своего учителя, поднялся съ мѣста и спросилъ:
   -- Прикажете гасить свѣчи, мистеръ Масси?
   -- Да, другъ мой, гаси,-- всѣ, кромѣ этой: я возьму ее домой. Да запри наружную дверь, благо ты тамъ стоишь,-- и Бартль Масси сталъ приноравливать свою палку подъ надлежащимъ угломъ, чтобы сойти со своего высокаго стула.
   Когда онъ сталъ на полъ, сдѣлалось очевиднымъ, почему онъ не могъ обойтись безъ помощи палки: лѣвая нога его была значительна короче правой. Но мистеръ Масси отличался такою подвижностью, не смотря на свою хромоту, что никому-бы и въ голову не пришло назвать, его несчастнымъ калѣкой. Если-бъ вы могли видѣть, какъ проворно онъ прошелъ теперь черезъ классную комнату и поднялся намѣстницѣ въ свою кухню, вамъ, можетъ быть, стало-бы понятно, отчего шалуны школьники были такъ твердо увѣрены, что шагъ его можетъ быть ускоренъ до безконечности, и что онъ и его палка всегда настигнутъ ихъ, если захотятъ, какъ-бы шибко они ни улепетывали.
   Не успѣлъ учитель переступить порога своей кухни со свѣчею въ рукѣ, какъ въ углу у камина послышалось слабое взвизгиванье, и коричневая пополамъ съ рыжимъ собака-сука, съ длиннымъ туловищемъ на короткихъ ногахъ и необыкновенно умными глазами,-- поползла къ нему на встрѣчу, виляя хвостомъ и безпрестанно оглядываясь назадъ, на стоявшую у камина корзину: очевидно, чувства бѣдной собаки испытывали тягостное раздвоеніе, колеблясь между этой корзиной и хозяиномъ, съ которымъ она считала своимъ долгомъ поздороваться.
   -- Ну, что, Вѣдьма, какъ твои дѣти? заговорилъ школьный учитель, поспѣшно заковылявъ къ камину и, опустивъ свѣчу, заглянулъ въ невысокую корзину, откуда, изъ кучи ваты и шерсти, сейчасъ-же приподнялись на свѣтъ двѣ маленькія слѣпыя собачьи мордочки. Вѣдьма не могла видѣть безъ мучительнаго волненія даже, когда только смотрѣли на ея щенятъ: она вскочила въ корзину, сейчасъ-же опять выскочила и вообще вела себя съ истинно-женскою непослѣдовательностью, хотя глаза ея смотрѣли такъ умно, какъ у человѣка.
   -- А вы обзавелись семействомъ, мистеръ Масси, какъ я вижу, сказалъ, улыбаясь, Адамъ, когда вошелъ въ кухню.-- Какимъ это образомъ? Я думалъ, это противъ правилъ здѣшняго дома.
   -- Какія ужъ тутъ правила, когда человѣкъ сдѣлалъ разъ глупость -- пустилъ бабу къ себѣ въ домъ, проговорилъ съ горечью Бартль, отворачиваясь отъ корзины. Онъ всегда называлъ Вѣдьму бабой и давно уже, повидимому, утратилъ сознаніе, что, говоря о ней такимъ образомъ, онъ выражается фигурально.-- Знай я тогда, что Вѣдьма -- баба, я ни за что-бы не сталъ мѣшать мальчишкамъ ее утопить; но, взявъ ее подъ свое покровительство я поневолѣ къ ней привязался. И вотъ посмотри, что она со мной сдѣлала, эта лукавая, лицемѣрная тварь!-- Бартль выговорилъ эти слова тономъ жестокой укоризны и поглядѣлъ на Вѣдьму, которая сейчасъ-же понурила голову и подняла на него глаза съ живѣйшимъ сознаніемъ своего позора.-- Да еще какъ подло подстроила!-- слегла въ постель въ воскресенье, какъ разъ во время вечерни. Я объ одномъ только жалѣю, что я не кровожадный разбойникъ, а то-бы я задавилъ одной веревкой и мать, и дѣтей.
   -- Такъ вотъ отчего васъ не было въ церкви! сказалъ Адамъ.-- Очень радъ, что васъ задержало не что-нибудь похуже. А я боялся, ужъ не захворали-ли вы -- въ первый разъ въ жизни. Но вчера мнѣ было особенно жаль, что вы не пришли.
   -- Знаю, знаю, голубчикъ, знаю отчего, проговорилъ Бартль ласковымъ голосомъ., подходи къ Адаму и, приподнявъ руку, положилъ ее ему на плечо, приходившееся почти въ уровень съ его головой.-- Ты прошелъ тяжелый путь.... тяжелый путь, но я надѣюсь, что теперь для тебя настанутъ лучшія времена. У меня есть для тебя хорошая новость, только я прежде поужинаю, а то я голоденъ.... голоденъ. Садись, садись, мой другъ.
   Бартль сходилъ въ свой чуланчикъ и принесъ оттуда ковригу превосходнаго домашняго хлѣба. Одинъ разъ въ день онъ всегда ѣлъ пшеничный хлѣбъ вмѣсто овсянаго; это была единственная роскошь, которую онъ себѣ позволялъ, оправдывая ее тѣмъ, что школьному учителю, какъ онъ говорилъ, нужны мозги, а овсяный хлѣбъ идетъ больше въ кость. Затѣмъ появился кусокъ сыру и большая кружка лѣнящагося пива. Все это онъ разставилъ на кругломъ сосновомъ столѣ, стоявшемъ у камина противъ большого кресла, между корзиной со щенками и полочкой съ книгами, прибитой надъ окномъ. Столъ блисталъ такой чистотой, какъ будто Вѣдьма была превосходной хозяйкой въ клѣтчатомъ фартукѣ. Не меньшей чистотой отличался и паркетный въ квадратикахъ полъ, и старый дубовый шкапъ, и другой столъ, и стулья, которые въ наши дни купили бы по высокой цѣнѣ въ аристократическій домъ, хотя въ тѣ времена -- времена инкрустаціи, купидоновъ и тоненькихъ вычурныхъ ножекъ на манеръ лапокъ наука,-- они ни во что не цѣнились и достались Бартлю дешевле пареной рѣпы. Вся эта мебель была настолько свободна отъ пыли, насколько этого можно требовать отъ мебели къ концу лѣтняго дня.
   -- Ну, голубчикъ, придвигайся къ столу. Мы не будемъ говорить о дѣлахъ, пока не поужинаемъ. Нельзя требовать сообразительности отъ человѣка на голодный желудокъ.... Надо, однако, покормить Вѣдьму -- чортъ-бы ее побралъ! проговорилъ вдругъ Бартль, торопливо вставая съ кресла,-- хоть весь ея ужинъ и уйдетъ на молоко для этихъ безполезныхъ сосуновъ. Съ этими бабами всегда такъ: имъ не приходится заботиться о питаніи мозга, потому что у нихъ его нѣтъ, и все, что онѣ съѣдаютъ, идетъ или въ жиръ, или въ молоко.
   И онъ принесъ изъ чулана блюдо съ объѣдками. Вѣдьма впилась въ него жадными глазами и, выскочивъ изъ корзины, принялась проворно уписывать свой ужинъ.
   -- Я уже поужиналъ, мистеръ Масси, сказалъ Адамъ;-- вы кушайте, а я посижу съ вами. Я былъ на Большой Фермѣ, а они тамъ, вы знаете, всегда рано ужинаютъ; они не засиживаются, какъ вы, до позднихъ часовъ.

   -- Я ихъ часовъ не знаю, проговорилъ Бартль сухо и отрѣзалъ себѣ хлѣба, не пренебрегая и коркой.-- Я рѣдко къ нимъ хожу, хоть и люблю ихъ мальчиковъ, да и самъ Мартинъ Пойзеръ малый хорошій. Въ этомъ домѣ черезчуръ много бабъ. Я ненавижу бабьи голоса; баба не можетъ говорить просто, а непремѣнно или пищитъ, или кричитъ... или пищитъ, или кричитъ. Мистрисъ Пойзеръ всегда выводитъ первую партію на высокихъ нотахъ, какъ флейта, ну, а дѣвченки -- о нихъ и говорить не стоитъ. Дѣвченки -- это тѣ-же личинки: я знаю, что изъ нихъ вылупится,-- злыя мухи-кусачки... мухи-кусачки... Попробуй пива, голубчикъ,-- я нацѣдилъ его для тебя... для тебя.
   -- Нѣтъ, мистеръ Масси, сказалъ Адамъ, принимая причуды своего стараго друга серьезнѣе обыкновеннаго,-- не будьте такъ строги къ твореніямъ Божіимъ, созданнымъ, что бы быть намъ товарищами въ жизни. Рабочему человѣку плохо-бы пришлось безъ жены: надо кому-нибудь и за хозяйствомъ присмотрѣть, и обѣдъ состряпать. Съ женой въ домѣ чище и уютнѣе.
   -- Вздоръ! Какъ можетъ умный человѣкъ повторять такую нелѣпую ложь! Съ женой въ домѣ уютнѣе -- кто тебѣ это сказалъ? Люди придумали эту сказку, потому что на свѣтѣ есть бабы, и надо приткнуть ихъ къ какому-нибудь дѣлу. Повѣрь мнѣ, нѣтъ на землѣ такой вещи, которую мужчина не съумѣлъ-бы сдѣлать лучше женщины. Развѣ вотъ только дѣтей носить -- ихъ дѣло, да и то онѣ исполняютъ такъ скверно, что лучше-бы было и его предоставить мужчинамъ... предоставить мужчинамъ. Баба будетъ печь тебѣ пироги каждую недѣлю всю свою жизнь, и никогда не догадается, что чѣмъ жарче она вытопитъ печь, тѣмъ скорѣе спечется пирогъ. Баба будетъ варить тебѣ похлебку двадцать лѣтъ кряду изо дня въ день, и никогда не подумаетъ отмѣрить нужную пропорцію муки и молока: немножко больше, немножко меньше -- не все-ли равно, разсуждаетъ она. Не удалась похлебка -- значитъ въ мукѣ какая-нибудь фальшь, либо съ молокомъ что-нибудь неладно, либо съ водой... Вотъ тебѣ живой примѣръ я.-- Я самъ пеку свой хлѣбъ, и вотъ ужъ сколько лѣтъ у меня всегда одинъ поставъ какъ другой,-- никакой разницы; но заведись у меня въ домѣ еще хоть одна баба, кромѣ Вѣдьмы, мнѣ пришлось-бы всякій разъ, какъ у меня печется хлѣбъ, молить Бога, чтобъ Онъ далъ мнѣ терпѣніе, если мой хлѣбъ сядетъ и превратится въ лепешку. А ужъ объ ихъ чистотѣ я и не говорю!-- у меня въ домѣ чище, чѣмъ въ любомъ изъ сосѣднихъ домовъ, хотя половина ихъ кишитъ бабами. Мальчишка Билля Вэкера приходитъ помогать мнѣ но утрамъ, и мы съ нимъ вдвоемъ успѣваемъ въ одинъ часъ и безъ воякой суеты произвести такую чистку, на которую бабѣ понадобится три часа; и при этомъ никто не выливаетъ тебѣ на ноги воды цѣлыми ведрами и не бросаетъ посреди пола на полъ-дня щипцовъ отъ камина, на которые ты потомъ натыкаешься. Богъ создалъ женщину, чтобъ она была намъ товарищемъ! Не говори ты мнѣ такихъ вещей!. Не спорю. Онъ могъ дать Еву въ подруги Адаму въ раю. Но вѣдь въ раю не стряпали, и нельзя было испортить обѣда, и не было другой женщины, значитъ не могло быть ни трескотни, ни гадкихъ сплетенъ, хотя, какъ ты самъ знаешь, она и тутъ сдѣлала гадость, какъ только представился случай. Нѣтъ, говорить, что женщина приноситъ человѣку счастье,-- да вѣдь это противъ Писанія, это просто кощунство! Это все равно, что сказать, что намъ приносятъ счастье змѣи и осы, лисицы и дикіе звѣри, когда всякій знаетъ, что они представляютъ лишь неизбѣжное зло, присущее нашему переходному существованію на землѣ и отъ котораго каждый имѣетъ право держаться по возможности дальше въ сей жизни, въ надеждѣ навсегда избавиться отъ него въ жизни вѣчной.
   Бартль привелъ себя въ такое волненіе своей филиппикой противъ женщинъ, что позабылъ объ ужинѣ, и если дѣйствовалъ ножомъ, такъ развѣ только въ томъ смыслѣ, что стучалъ объ столъ его черенкомъ. Но къ концу его рѣчи эти удары сдѣлались такъ часты и рѣзки, а голосъ его -- такъ гнѣвенъ, что Вѣдьма сочла своимъ долгомъ выскочить изъ корзины и залаять на всякій случай.
   -- Молчать, Вѣдьма! прикрикнулъ Бартль, оборачиваясь къ ней.-- Ты какъ всѣ бабы: вѣчно суешься со своимъ мнѣніемъ, сама не зная зачѣмъ.
   Вѣдьма съ позоромъ отправилась опять въ свою корзину, а хозяинъ ея продолжалъ ужинать въ молчаніи, котораго Адамъ не намѣренъ былъ прерывать: онъ зналъ, что когда старикъ поѣстъ и закуритъ свою трубочку, онъ придетъ въ лучшее настроеніе духа. Адамъ не въ первый разъ слышалъ его разсужденія по поводу женщинъ, но онъ былъ незнакомъ съ прошлымъ мистера Бартля и не зналъ, насколько его взгляды на преимущества женатой жизни вытекаютъ изъ личнаго опыта. Относительно этого пункта Бартль былъ нѣмъ, какъ могила; никто не зналъ даже, гдѣ онъ жилъ раньше, до того, какъ двадцать лѣтъ тому назадъ поселился въ качествѣ единственнаго школьнаго учителя въ этой мѣстности, на счастье всѣхъ окрестныхъ крестьянъ и ремесленниковъ. Если кто-нибудь отваживался спросить его объ этомъ, онъ всегда отвѣчалъ: "О, я перебывалъ во многихъ мѣстахъ; я долго жилъ на югѣ",-- и ломширцамъ не приходило даже въ голову назвать въ видѣ вопроса тотъ или другой городъ на этомъ югѣ, какъ не могло-бы придти въ голову назвать какое-нибудь мѣсто въ Африкѣ.
   -- Ну, голубчикъ, теперь мы съ тобой потолкуемъ, сказалъ, наконецъ, Бартль, опорожнивъ вторую кружку пива и закуривъ свою трубку. Но скажи мнѣ сначала, не слыхалъ-ли ты сегодня чего-нибудь особеннаго?
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ Адамъ,-- кажется, не слыхалъ, насколько я помню.
   -- Ну да, они это скрываютъ, они это скрываютъ, я знаю. Но я узналъ случайно, и для тебя, Адамъ, это важная новость,-- или я ужъ такъ поглупѣлъ, что не съумѣю отличить квадратнаго фута отъ клубическаго.
   Тутъ Бартль нѣсколько разъ, одинъ за другимъ, неистово затянулся изъ своей трубки, не сводя все это время съ Адама внимательныхъ глазъ. Нетерпѣливые и болтливые люди не умѣютъ поддерживать огонь въ своей трубкѣ спокойными, равномѣрными затяжками: они всегда дадутъ ей сперва почти погаснуть, а потомъ наказываютъ ее за эту оплошность. Наконецъ онъ сказалъ:
   -- Сатчеля разбилъ параличъ. Я это узналъ отъ работника, котораго посылали въ Треддльстонъ за докторомъ сегодня поутру, въ седьмомъ часу. Старику, какъ тебѣ извѣстно, далеко за шестьдесятъ; будетъ удивительно, если онъ выживетъ.
   -- Ну, что-жъ, сказалъ Адамъ,-- если онъ и умретъ, это вызоветъ, я думаю, больше радости, чѣмъ печали. Онъ всегда былъ черствымъ эгоистомъ и вреднымъ сплетникомъ, хотя, въ сущности, онъ никому не принесъ столько вреда, какъ старому сквайру. Впрочемъ, сквайръ самъ во всемъ виноватъ: вольно-же ему было довѣряться такому олуху,-- вѣдь Сатчель заправлялъ у него всѣми дѣлами, и все только изъ за того, чтобъ съэкономить расходъ на толковаго управляющаго. Я убѣжденъ, что онъ больше потерялъ благодаря дурному присмотру за лѣсомъ, чѣмъ еслибы платилъ двумъ управляющимъ. Если Сатчель помретъ, надѣюсь, что сквайръ найдетъ ему лучшаго замѣстителя, но я не вижу, какую разницу это составитъ для меня.
   -- А я вижу, я вижу, сказалъ Бартль;-- да и не я одинъ. Капитанъ скоро будетъ совершеннолѣтній -- ты это знаешь не хуже меня,-- и надо ожидать, что тогда онъ будетъ имѣть больше голоса въ дѣлахъ по имѣнью. А я знаю, да и ты тоже, какое будетъ желаніе капитана насчетъ лѣса, если только явится возможность какой-нибудь перемѣны. Онъ много разъ говорилъ -- кто только этого не слышалъ?-- что онъ завтра-же сдѣлалъ-бы тебя своимъ лѣсничимъ, будь его власть. Да не дальше какъ на этихъ дняхъ онъ говорилъ это мистеру Ирвайну,-- Карроль, камердинеръ Ирвайна, самъ слышалъ. Въ субботу вечеромъ, когда мы всѣ собрались у Кассона и сидѣли за трубками, Карроль туда заходилъ и разсказалъ намъ объ этомъ. А стоитъ кому-нибудь сказать о тебѣ доброе слово, чтобы нашъ ректоръ его поддержалъ,-- за это я отвѣчаю. Ну, и сколько-же было потомъ толковъ о тебѣ у Кассона, кабы ты зналъ! Тебѣ таки порядкомъ досталось; впрочемъ, оно и понятно: нетрудно угадать, какая будетъ пѣсня, когда ослы запоютъ.
   -- Любопытно: все это говорилось при мистерѣ Бурджѣ?-- спросилъ Адамъ.-- Или его не было у Кассона въ субботу?
   -- Нѣтъ, онъ ушелъ до прихода Карроля. А Кассонъ -- ты вѣдь знаешь, онъ любитъ подписывать законы,-- сталъ доказывать, что если ужъ кому поручать присмотръ за лѣсомъ, такъ Бурджу. "Солидный человѣкъ, чуть ли не шестьдесятъ лѣтъ опыта въ этомъ дѣлѣ. Конечно, Адамъ Бидъ можетъ быть полезенъ, работая подъ его руководствомъ, но нельзя же предположить, чтобы сквайръ взялъ на такую должность такого молодого человѣка, какъ Адамъ, когда есть люди постарше и поумнѣе его".-- А я ему на это сказалъ: -- "Славно однако вы это придумали, Кассонъ. Вѣдь Бурджъ -- покупщикъ лѣса. Какъ же это выходитъ у васъ?-- отдать лѣсъ въ его руки, чтобы онъ самъ у себя его покупалъ? Едва-ли вы предоставляете вашимъ покупателямъ вести счетъ тому, что они у васъ выпьютъ. Ну, а что до возраста, такъ цѣнность вина зависитъ отъ качества, а не только отъ лѣтъ. Всякій знаетъ, кѣмъ держится мастерская Джонатана Бурджа".
   -- Спасибо вамъ на добромъ словѣ, мистеръ Масси,-- сказалъ Адамъ,-- но тѣмъ не менѣе на этотъ разъ Кассонъ отчасти былъ правъ. Очень мало вѣроятія, чтобы старый сквайръ когда жде всего должны выпить за его здоровье. Я знаю, всѣ вы имѣете основаніе любить его, но никто изъ его прихожанъ не имѣетъ столько причинъ любить его, какъ я. Итакъ, наполнимъ стаканы и выпьемъ за здоровье нашего превосходнаго пастора... трижды-три ура!
   Этотъ заздравный тостъ былъ принятъ совсѣмъ восторгомъ, котораго явно недоставало предъидущему. Конечно, то былъ самый живописный моментъ въ сценѣ, когда мистеръ Ирвайнъ поднялся, чтобъ говорить и всѣ лица присутствовавшихъ въ комнатѣ обратились къ нему. Его лицо поражало своею высшею утонченностью болѣе, нежели лицо Артура, въ сравненіи съ окружавшими лицами. Лицо Артура было скорѣе обыкновенное британское лицо, и великолѣпіе его новомоднаго платья было сроднѣе вкусу въ костюмѣ молодаго фермера, нежели пудра мистера Ирвайна и его хорошо-вычищенная, но и хорошо-поношенная черная одежда, которая, казалось, была его любимымъ костюмомъ при необыкновенныхъ случаяхъ, потому-что онъ обладалъ таинственнымъ секретомъ никогда не носить платья, имѣвшаго видъ новаго.
   -- Ужъ не впервые, сказалъ онъ:-- долженъ я благодарить моихъ прихожанъ за выраженіе ихъ добродушія; но расположеніе ближнихъ принадлежитъ къ числу такихъ вещей, которыя, чѣмъ старѣе, тѣмъ становятся драгоцѣннѣе. Дѣйствительно, наша пріятная встрѣча сегодня служитъ доказательствомъ того, что когда доброе становится совершеннолѣтнимъ и, по всей вѣроятности, будетъ еще жить, то мы имѣемъ причину этому радоваться; а отношеніе между нами, какъ пастора и прихожанъ, достигло совершеннолѣтія два года назадъ, потому-что вотъ ужь двадцать-три года, какъ я пришелъ въ первый разъ въ вашу среду, и я вижу теперь многихъ стройныхъ и красивыхъ молодыхъ людей здѣсь, также цвѣтущихъ молодыхъ женщинъ, которыя смотрѣли на меня, когда я крестилъ ихъ, далеко не такъ ласково, какъ, къ счастію, онѣ смотрятъ на меня теперь. Но вы, я увѣренъ, не удивитесь, когда я скажу, что изъ всѣхъ молодыхъ людей одинъ, въ которомъ я принимаю сильнѣйшее участіе -- мой другъ мистеръ Артуръ Донниторнъ, которому вы только-что высказали ваше уваженіе. Я имѣлъ удовольствіе быть его воспитателемъ впродолженіе нѣсколькихъ лѣтъ и, натурально, имѣлъ возможность узнать его коротко, чего не могло случиться ни съ чѣмъ другимъ изъ присутствующихъ здѣсь; и я съ гордостью и удовольствіемъ увѣряю васъ, что раздѣляю ваши высокія надежды касательно его и вашу увѣренность въ томъ, что онъ обладаетъ качествами, которыя сдѣлаютъ его прекраснымъ помѣщикомъ въ то время, когда онъ займетъ между вами это важное положеніе. Мы чувствуемъ одинаково въ большей части предметовъ, въ которыхъ человѣкъ пятидесяти лѣтъ можетъ одинаково чувствовать съ юношей двадцати-одного года. Такъ, онъ только-что выразилъ чувство, которое я раздѣляю съ нимъ отъ всей души, и я не желалъ бы не воспользоваться случаемъ, чтобъ выразить это. Это чувство состоитъ въ томъ, какъ онъ цѣнитъ и уважаетъ Адама Бида. О людяхъ, занимающихъ видное положеніе, конечно, думаютъ и говорятъ больше и ихъ добродѣтели восхваляются больше, нежели достоинство людей, жизнь которыхъ протекла въ скромномъ, ежедневномъ трудѣ. Но каждый умный человѣкъ знаетъ, какъ необходимъ этотъ скромный ежедневный трудъ, и какъ важно для насъ то, чтобъ онъ былъ хорошо исполненъ. И я вполнѣ раздѣляю мнѣніе моего друга мистера Артура Донниторна, что когда человѣкъ, обязанность котораго заключается въ такого рода трудѣ, показываетъ характеръ, дѣлающій его примѣромъ въ его положеніи, то его достоинство должно быть признаваемо. Онъ одинъ изъ тѣхъ, которому подобаетъ честь, и его друзья должны съ радостью почитать его. И знаю Адама Бида, и хорошо знаю какъ работника и какъ сына и брата, и я скажу простѣйшую истину, говоря, что уважаю его такъ, какъ только можно уважать кого-либо на свѣтѣ. Но я говорю съ вами не о чужомъ; нѣкоторые изъ васъ его короткіе друзья, и я увѣренъ, что здѣсь не найдется человѣка, который не зналъ бы его на столько, чтобъ не отъ души выпилъ съ нами за его здоровье.
   Когда мистеръ Ирвайнъ остановился, Артуръ вспрыгнулъ съ своего мѣста и, наполнивъ стаканъ, воскликнулъ:
   -- Весь стаканъ за Адама Бида и пусть Адамъ наживетъ сыновей, столь же честныхъ и искусныхъ, какъ онъ самъ!
   Никто изъ слушателей, даже и Бартль Масси, не былъ въ такомъ восторгѣ отъ этого тоста, какъ мистеръ Пойзеръ: какъ ни трудною работою была его первая рѣчь, онъ непремѣнно вскочилъ бы и произнесъ другую, еслибъ не понималъ, что подобная вещь будетъ совершенно выходить изъ порядка дѣлъ. И такъ, онъ нашелъ исходъ своему чувству, выпивъ свой эль необыкновенно-быстро и поставивъ стаканъ со взмахомъ руки и рѣшительнымъ стукомъ. Если Джонатанъ Бёрджъ и немногіе другіе и были несовсѣмъ довольны этимъ случаемъ, они, тѣмъ не менѣе, всѣми силами старались казаться довольными, и всѣ, повидимому, отвѣчали на тостъ единодушнымъ восторгомъ.
   Когда Адамъ всталъ, чтобъ благодарить своихъ друзей, онъ былъ блѣднѣе обыкновеннаго. Очень-натурально, онъ былъ сильно тронутъ данью, которую ему приносили публично: онъ находился среди всего своего ограниченнаго міра, и послѣдній собрался тутъ, чтобъ оказать ему честь. Онъ не чувствовалъ робости при мысли о томъ, что ему надобно говорить, такъ-какъ его не смущали ни мелкое тщеславіе, ни недостатокъ въ словахъ. Въ немъ не было замѣтно ни неловкости, ни замѣшательства. Онъ стоялъ, по своему обыкновенію, твердо и прямо, нѣсколько откинувъ голову назадъ и держа руки совершенно-спокойно, съ грубымъ достоинствомъ, свойственнымъ умнымъ, честнымъ, стройнымъ работникамъ, которые знаютъ свои обязанности на этомъ свѣтѣ.
   -- Я совершенно пораженъ удивленіемъ, сказалъ онъ:-- я вовсе не ждалъ такого назначенія, потому-что оно принесетъ больше того, что я получаю теперь, но тѣмъ болѣе я долженъ быть благодаренъ вамъ, капитанъ, и вамъ, мистеръ Ирвайнъ, и всѣмъ моимъ друзьямъ здѣсь, которые выпили за мое здоровье и пожелали мнѣ всего хорошаго. Нелѣпо было бы съ моей стороны, еслибъ я сказалъ, что вовсе не заслуживаю мнѣнія, которое вы имѣете обо мнѣ. Я не выразилъ бы вамъ своей благодарности, еслибъ сказалъ, что вы знали меня съ дѣтства, а между-тѣмъ не были столько проницательны, чтобъ узнать мой настоящій характеръ. Вы думаете, если я примусь за какую-нибудь работу, то сдѣлаю ее хорошо, все-равно заплатятъ ли мнѣ много или мало, и это правда. Мнѣ было бы стыдно находиться здѣсь между вами, еслибъ это не была правда. Но мнѣ кажется, это просто обязанность человѣка и этимъ нечего гордиться, и я ясно понимаю, что никогда не дѣлалъ больше своей обязанности. Что бы мы ни дѣлали, мы только пользуемся тѣмъ духомъ и тѣми силами, которые даны намъ. Такимъ-образомъ, я убѣжденъ, что ваше расположеніе ко мнѣ не есть долгъ, который мнѣ слѣдуетъ, а добровольный даръ; итакъ, я принимаю это съ благодарностью. Что жь касается новаго занятія, которое я получаю теперь, то а скажу только, что принялъ его по желанію капитана Донниторна и постараюсь оправдать его ожиданія. Мнѣ не хотѣлось бы ничего другаго въ жизни, какъ работать для него и знать, что, добывая себѣ насущный хлѣбъ, я забочусь и о его интересахъ: по моему твердому убѣжденію, онъ одинъ изъ тѣхъ джентльменовъ, которые желаютъ дѣлать доброе и справедливое и оставить свѣтъ лучше, чѣмъ они нашли его, что, по моему вѣрованію, можетъ дѣлать каждый, джентльменъ или простолюдинъ, тотъ, кто пускаетъ въ ходъ большія предпріятія и имѣетъ на то деньги, или тотъ, кто исполняетъ свое дѣло собственными руками. Больше мнѣ нечего сказать о томъ, что я чувствую относительно капитана: я надѣюсь показать это моими дѣлами впродолженіе остальное моей жизни.
   Мнѣніи о рѣчи Адама были различны: нѣкоторыя женщины шопотомъ говорили другъ другу, что онъ выказался недостаточно-признательнымъ и говорилъ какъ-нельзя-болѣе гордо; но мужчины по-большей-части были того мнѣнія, что никто не могъ сказать прямѣе и что Адамъ былъ, просто, молодецъ. Между-тѣмъ, какъ шопотомъ передавались эти замѣчанія, а также и другіе вопросы, о томъ, напримѣръ, какъ распорядится старый сквайръ касательно назначенія новаго управителя и возьметъ ли онъ себѣ дворецкаго, оба джентльмена встали и пошли къ столу, гдѣ сидѣли женщины и дѣти. Тутъ, натурально, не было крѣпкаго эля, а были вино и десертъ:, великолѣпной крыжовникъ для молодыхъ и хорошій хересъ для матерей. Мистрисъ Пойзеръ сидѣла во главѣ стола и Тотти была теперь у ней на колѣняхъ, глубоко уткнувъ свой крошечный носикъ въ рюмку съ виномъ и отъискивая плававшіе въ ней орѣшки.
   -- Какъ вы поживаете, мистрисъ Пойзеръ? спросилъ Артуръ.-- Я думаю, вы были довольны, услышавъ, какую славную рѣчь произнесъ вашъ мужъ сегодня?..
   -- О, сэръ, мужчины по-большей-части бываютъ такъ неразвязны. Вамъ отчасти приходится догадываться о томъ, что они думаютъ, словно вы имѣете дѣло въ безсловесными существами.
   -- Какъ! ужь не думаете ли вы, что могли бы сказать рѣчь лучше его? спросилъ мистеръ Ирвайнъ, смѣясь.
   -- Конечно, сэръ. Если мнѣ нужно сказать что-нибудь, то я обыкновенно могу найдти слова для этого, слава Богу. Но я вовсе не хочу этимъ порицать своего мужа: онъ, правда, говоритъ мало, но ужь и твердо держится того, что скажетъ.
   -- Право, я въ восторгѣ отъ этого прекраснаго общества, сказалъ Артуръ, посматривая на румяныхъ дѣтей.-- Тётушка и миссъ Ирвайнъ скоро придутъ сюда поздороваться съ вами. Онѣ испугались шума заздравныхъ тостовъ, но имъ было бы стыдно, еслибъ онѣ не навѣстили васъ за столомъ.
   Онъ продолжалъ идти, разговаривая съ матерями и ласково гладя по головѣ дѣтей, между-тѣмъ, какъ мистеръ Ирвайнъ довольствовался тѣмъ, что стоялъ спокойно и кивалъ головою издалека, желая, чтобъ никто не отвращалъ своего вниманія отъ молодаго сквайра, героя торжества. Артуръ не рѣшался остановиться, подлѣ Гетти, а только поклонился ей, когда проходилъ по противоположной сторонѣ. Глупая дѣвушка чувствовала, какъ ея сердце наполнялось неудовольствіемъ. Какая женщина бывала довольна, если ей казалось, что съ ней обращались небрежно, даже когда она знала, что эта небрежность служила только маскою любви? Гетти воображала, что она ужь давно не переживала столь несчастнаго дня. Въ ея мечты проникли на минуту холодный дневной свѣтъ и дѣйствительность: Артуръ, который, казалось, былъ такъ близокъ къ, ней только нѣсколько часовъ назадъ, былъ разлученъ съ нею, какъ герой большой процесіи разлученъ съ ничтожнымъ зрителемъ въ толпѣ.
  

XXV.
Игры.

   Танцы собственно должны были начаться только въ восемь часовъ; но для мальчиковъ и дѣвушекъ, которымъ захотѣлось бы потанцевать раньше на травѣ подъ тѣнью, была музыка подъ-рукою; развѣ труппа благотворительнаго клуба не была способна играть превосходные жиги, хороводы и матросскія илиски? Кромѣ-того, была нанята большая труппа изъ Россетера, которая своими удивительными духовыми инструментами и надутыми щеками приводила маленькихъ мальчиковъ и дѣвушекъ въ неописанный восторгъ. Мы почти могли бы умолчать о скрипкѣ Джошуа Ранна, которою онъ запасся движимый благородною предусмотрительностью на случай, если у кого-нибудь найдется достаточночистый вкусъ длятого, чтобъ предпочесть для своихъ танцевъ соло на его инструментѣ.
   Между-тѣмъ, лишь только солнце скрылось съ большаго открытаго пространства передъ домомъ, какъ начались и игры. Тутъ, конечно, стояли хорошо-намыленныя шесты, на которые должны были лѣзть мальчишки и молодые парни, были устроены бѣги для старухъ, бѣги въ мѣшкахъ; тутъ находились большія тяжести, которыя должны были подымать сильные мужчины, и длинный списокъ вызововъ къ фокусамъ, исполненіе которыхъ было дѣломъ чести; такъ, напримѣръ, проскакать какъ можно большее пространство на одной ногѣ. Все это были штуки, въ которыхъ, по общему мнѣнію, ужь непремѣнно отличится передъ прочими на славу Жилистый Бенъ -- самый проворный и живой малый въ околоткѣ. Въ заключенье, долженъ былъ происходить бѣгъ ословъ -- самый величественный бѣгъ изъ всѣхъ, который основывался на великой идеѣ соціалистовъ: каждый ободряетъ осла, принадлежащаго другому, выигриваетъ же самый жалкій оселъ.
   Вскорѣ послѣ четырехъ часовъ, Артуръ привелъ величественную старую мистрисъ Ирвайнъ, въ великолѣпномъ штофномъ платьѣ, въ украшеніяхъ и черныхъ кружевахъ, за которой слѣдовала и вся фамилія, къ возвышенному мѣсту въ полосатой палаткѣ, гдѣ она должна была раздавать призы побѣдителямъ. Важная, церемонная миссъ Лидія просила позволенія уступить эту королевскую должность старой величественной леди, и Артуръ съ удовольствіемъ воспользовался случаемъ, который давалъ ему возможность угодить крестной матери въ ея страсти къ важности. Старый мастеръ Донниторнъ, изящно-чистый, пропитанный духами, сухощавый старикъ, велъ миссъ Ирвайнъ съ своею обычною слишкомъ-точною кислою вѣжливостью; мистеръ Гавенъ велъ миссъ Лидію, въ изящномъ шелковомъ платьѣ персиковаго цвѣтя, имѣвшую безпристрастный и принужденный видъ, и послѣднимъ шелъ мистеръ Ирвайнъ со своею блѣдною сестрою Анною. Изъ всѣхъ друзей семейства одинъ мистеръ Гавенъ былъ приглашенъ сегодня: большой обѣдъ для всѣхъ сосѣднихъ помѣщиковъ былъ назначенъ на завтра, сегодня же слѣдовало употребить всѣ силы на то, чтобъ угостить наславу арендаторовъ.
   Передъ палаткою былъ вырыть ровъ, раздѣлявшій лужокъ отъ парка, но для прохода побѣдителей былъ сдѣланъ временной мостикъ, и группы людей, стоявшихъ на лугу или сидѣвшихъ тамъ-и-сямъ на скамьяхъ, тянулись съ каждой стороны открытаго пространства отъ бѣлыхъ палатокъ до рва.
   -- Какое, право, прелестное зрѣлище! сказала старая леди своимъ низкимъ голосомъ, когда сѣла и окинула взоромъ свѣтлую сцену съ темнозеленымъ фономъ: -- и, вѣроятно, это послѣдній праздникъ, который я вижу... если вы только не поспѣшите жениться, Артуръ. Но смотрите! чтобъ у васъ была очаровательная невѣста, а то я скорѣе соглашусь умереть, не видавъ ея.
   -- Вы такъ ужасно-взыскательны, крестная, сказалъ Артуръ.-- Я боюсь, что никогда не буду въ-состояніи угодить вамъ своимъ выборомъ.
   -- Могу васъ увѣрить, что ни за что не прощу вамъ, если она не будетъ красавица. Не думайте, чтобъ вы могли примирить меня съ нею, выставляя на видъ ея любезность: вѣдь всегда люди стараются этимъ извинить существованіе некрасивыхъ людей. Далѣе, она не должна быть глупа: это намъ будетъ вовсе не кстати, потому-что вами нужно управлять, а глупая женщина не можетъ управлять вами. Кто этотъ высокій, молодой парень, Адольфъ, съ кроткимъ лицомъ? вонъ тотъ... онъ стоитъ безъ шляпы и такъ заботится о высокой старухѣ, которая стоитъ рядомъ съ нимъ... это, конечно, его мать. Я очень-люблю видѣть подобныя сцены.
   -- Какъ, не-уже-ли вы не знаете его, матушка? сказалъ мистеръ Ирвайнъ.-- Это Сетъ Бидъ, братъ Адама, методистъ, но весьма-хорошій малый. Бѣдный Сетъ, повидимому, былъ очень-убитъ и разстроенъ въ послѣднее время. Я думалъ сначала, что онъ горюетъ объ отцѣ, который умеръ такою горестною смертью. Но Джошуа Раннъ сказалъ мнѣ, что Сетъ хотѣлъ жениться на этой молоденькой методисткѣ-проповѣдницѣ, которая была здѣсь съ мѣсяцъ назадъ, а она отказала ему.
   -- А! я припоминаю, что слышала о ней. Но тутъ безконечное множество людей, которыхъ я не знаю: всѣ такъ выросли и перемѣнились съ-тѣхъ-поръ, какъ я встрѣчала ихъ на своихъ прежнихъ прогулкахъ.
   -- Какое у васъ отличное зрѣніе! сказалъ старый мистеръ Донниторнъ, державшій передъ глазами двойное стекло:-- когда вы можете видѣть выраженіе лица этого молодаго человѣка на такое разстояніе. Для меня его лицо представляетъ только блѣдное мутное пятно. Но за то мое зрѣніе окажется лучше вашего, когда намъ придется смотрѣть на близкіе предметы. Я могу читать мелкую печать безъ очковъ.
   -- А, мой дорогой сэръ! вы близоруки ужь съ самаго дѣтства. Близорукіе глаза сохраняются лучше всѣхъ другихъ. Мнѣ нужны весьма-сильныя очки длятого, чтобъ я могла читать, но за то мои глаза видятъ все лучше-и-лучше предметы на далекомъ разстояніи. Но моему мнѣнію, еслибъ я могла прожить еще пятьдесятъ лѣтъ, то не могла бы видѣть всего, что было бы въ кругу зрѣнія другихъ людей, какъ человѣкъ, который стоитъ въ колодцѣ и не видитъ ничего, кромѣ звѣздъ.
   -- Посмотрите, сказалъ Артуръ: -- старухи уже приготовляются бѣгать въ-запуски. За которую держите вы пари, Гавенъ?
   -- Выиграетъ длинноногая, если только имъ нужно пробѣжать одинъ конецъ, въ противномъ же случаѣ, вонъ та, небольшая, жилистая такая старушка.
   -- Вотъ семейство Пойзеръ, матушка, неслишкомъ-далеко отсюда по правую руку, сказала миссъ Ирвайнъ -- Мистрисъ Пойзеръ смотритъ на васъ. Поклонитесь ей, пожалуйста.
   -- Непремѣнно, сказала старая леди, благосклонно кланяясь мистрисъ Пойзеръ.-- Не должно пренебрегать женщиной, которая присылаетъ мнѣ такой отличный сливочный сыръ... Богъ ты мой! что за жирный ребенокъ у ней на колѣняхъ! Но кто эта прелестная дѣвушка съ темными глазами?
   -- Это Гетти Соррель, сказала миссъ Лидія Донниторнъ: -- племянница Мартина Пойзера, очень-порядочная молодая дѣвушка и съ пріятною наружностью. Моя горничная выучила ее тонкому шитью, и она весьма-изрядно починила мнѣ кружева... дѣйствительно, очень-изрядно....
   -- Да она шесть или семь лѣтъ живетъ у Пойзеръ, матушка, и вы непремѣнно видѣли ее, сказала миссъ Ирвайнъ.
   -- Нѣтъ, дитя мое, я никогда не видала ее; по-крайней-мѣрѣ не такою, какова она теперь, сказала мистрисъ Ирвайнъ, продолжая смотрѣть на Гетти.-- Пріятная наружность. Нѣтъ, этого мало; она совершенная красавица! Съ самой молодости своей я не видала такого прелестнаго созданія! Какъ жаль, что такая красавица гибнетъ между фермерами, когда хорошія фамиліи безъ состоянія такъ-страшно нуждаются въ такихъ дѣвушкахъ! Право, можно сказать, что она выйдетъ за человѣка, который и тогда считалъ бы ее такою же красавицею, еслибъ у ней были круглые глаза и рыжіе волосы.
   Артуръ не рѣшался обратить взоры на Гетти все время, пока мистрисъ Ирвайнъ говорила о ней. Онъ показывалъ видъ, что не слышитъ и что все его вниманіе обращено на какой-то предметъ на противоположной сторонѣ. Но онъ, не глядя на нее, видѣлъ ее довольно-хорошо; онъ представлялъ себѣ ее еще большею красавицею, слыша, какъ восхваляли ея красоту. Намъ извѣстно, что мнѣніе другихъ людей, было словно роднымъ климатомъ для ощущеній Артура; имъ необходимъ былъ именно этотъ воздухъ длятого, чтобъ лучше всего развиться и окрѣпнуть. Да, она была довольно-красива длятого, чтобъ вскружить голову кому угодно: каждый на его мѣстѣ сдѣлалъ и чувствовалъ бы то же самое. И послѣ всего этого отказаться отъ нея, какъ онъ рѣшился сдѣлать, было бы съ его стороны поступкомъ, о которомъ онъ всегда будетъ вспоминать съ гордостью....
   -- Нѣтъ, матушка! сказалъ мистеръ Ирвайнъ въ отвѣтъ на ея послѣднія слова: -- въ этомъ я не могу согласиться съ вами. Простой народъ не совсѣмъ-то такъ глупъ, какъ вы воображаете. Самый обыкновенный человѣкъ, имѣющій свою долю смысла и чувства, сознаетъ разницу между милою, изящною женщиною и обыкновенною. Даже собака чувствуетъ разницу въ ихъ присутствіи. Можетъ-быть, простолюдинъ не лучше собаки способенъ объяснить впечатлѣніе, которое производитъ на него изящная красота, но онъ чувствуетъ это.
   -- Богъ ты мой, Адольфъ! ну какъ можетъ старый холостякъ, какъ вы, знать про эти вещи?
   -- О! напротивъ, въ этихъ-то вещахъ старые холостяки умнѣе женатыхъ, потому-что имѣютъ больше времени для болѣе-общихъ наблюденій. Тонкій критикъ женщинъ никакимъ образомъ не долженъ сковывать своего сужденія, называя одну женщину своею. Но въ примѣръ того, что я говорилъ, я вамъ скажу, что мнѣ сообщила методистка-проповѣдница, о которой я только-что упоминалъ. Она разсказывала мнѣ, что проповѣдывала передъ самыми грубыми рудокопами, и послѣдніе всегда обращались съ нею съ величайшими уваженіемъ и ласкою. Причиною этому то, хотя она этого и не знаетъ, что она сама дышетъ такою нѣжностью, утонченностью, непорочностью. Такая женщина окружена чѣмъ-то небеснымъ, къ чему не можетъ быть нечувствителенъ и самый грубый. человѣкъ.
   -- Сюда идетъ славная женщина, или дѣвушка, за полученіемъ приза, кажется, сказалъ мистеръ Гавенъ.-- Она, должно-быть, участвовала въ бѣганьи въ запуски въ мѣшкахъ, которое началось еще до нашего прихода.
   "Женщина, или дѣвушка" была наша старая знакомка Бесси Кренеджъ, иначе Чадова Бессъ. Ея большія румяныя щеки и загорѣлыя отъ солнца лицо, шея и руки страшно разгорѣлись, такъ-что, еслибъ она была случайно небеснымъ свѣтиломъ, то показалась бы величественною. Къ сожалѣнію, я долженъ сказать, что Бесси опять надѣла серьги послѣ отъѣзда Дины и носила еще другія малоцѣнныя украшенія, какія только могла собрать. Кто, могъ бы заглянуть въ сердце бѣдной Бессъ, тотъ замѣтилъ бы поразительное сходство въ крошечныхъ надеждахъ и безпокойствахъ ея и Гетти. Преимущество, можетъ-быть, оказалось бы на сторонѣ Бесси относительно чувства. Но вы знаете, какъ отличались онѣ за то другъ отъ друга наружностью. Вамъ захотѣлось бы потрепать Бесси за уши, а Гетти вамъ страстно хотѣлось бы поцаловать.
   Бесси увлеклась въ затруднительное бѣганье, частію благодаря своей рѣзвой веселости, частію же въ надеждѣ добыть хорошій призъ. Говорили, что между призами есть салопы и другая одежда.. Дѣвушка подошла, къ палаткѣ, обмахиваясь платкомъ; ей круглые глаза блестѣли торжествомъ.
   -- Вотъ призъ для перваго бѣга въ мѣшкахъ, сказала миссъ Лидія, взявъ большой пакетъ со стола, гдѣ были разложены призы, и подавая его мистрисъ Ирвайнъ, прежде чѣмъ Бесси взошла въ палатку.-- Прекрасное камлотовое платье и кусокъ байки.
   -- Вы, я полагаю, не думали, что призъ выиграетъ такая молоденькая, тётушка? сказалъ Артуръ.-- Но можете ли вы найти чего-нибудь другаго для дѣвушки и оставить это угрюмое платье для старухи?
   -- Я накупила только полезныхъ и прочныхъ вещей, сказала миссъ Лидія, поправляя свои кружева.-- Я вовсе не думала поощрять любви къ нарядамъ въ молодыхъ женщинахъ этого званія. У меня есть яркокрасный салопъ, но онъ назначенъ для старухи, которая выиграетъ.
   Рѣчь миссъ Лидіи вызвала нѣсколько-насмѣшливое выраженіе на лицѣ мистрисъ Ирвайнъ, когда она посмотрѣла на Артура, между-тѣмъ, какъ Бесси взошла въ палатку и нѣсколько разъ быстро присѣла.
   -- Это Бесси Кренеджъ, матушка, сказалъ мистеръ Ирвайнъ добродушно: -- Чада Кренеджа дочь. Помните вы Чада Кренеджа, кузнеца?
   -- Какъ же, помню, сказала мистрисъ Ирвайнъ.-- Ну, Бесси, вотъ твой призъ: прекрасныя теплыя вещи для зимы. Я увѣрена, что тебѣ не малаго труда стоило выиграть ихъ въ этотъ жаркій день.
   Бесси надула губы, увидѣвъ безобразное, тяжелое платье, казавшееся также весьма-теплымъ и непріятнымъ въ этотъ іюльскій день; безъ неудовольствія нельзя было даже и нести эту большую, невзрачную вещь. Она снова присѣла нѣсколько разъ, не подымая глазъ, и съ усиливающимся дрожаніемъ въ уголкахъ около рта вышла изъ палатки.
   -- Бѣдняжка! сказалъ Артуръ.-- Она, кажется, обманулась въ своихъ ожиданіяхъ. Я желалъ бы, чтобъ она получила что-нибудь другое, болѣе по вкусу.
   -- Она на видъ очень-дерзкая молодая дѣвушка, замѣтила миссъ Лидія.-- Ужь такимъ-то я вовсе не намѣрена покровительствовать.
   Артуръ безмолвно рѣшилъ, что онъ попозже сдѣлаетъ Бесси денежный подарокъ, чтобъ она могла купить себѣ то, что ей болѣе нравится. Но она, не зная предстоявшаго ей утѣшенія, сошла съ открытаго мѣста, гдѣ ее можно было видѣть изъ палатки, и, бросивъ ненавистную ношу подъ дерево, принялась плакать, при безпрестанномъ поддразниваньи маленькихъ мальчишекъ. Въ этомъ положеніи увидѣла ее разсудительная замужняя двоюродная сестра, которая, не теряя времени, передала труднаго ребенка на попеченіе мужа и подошла къ плакавшей.
   -- Что случилось съ тобой? спросила Бесси женщина, подымая пакетъ и тщательно разсматривая его.-- Вѣдь не о томъ ты, я думаю, плачешь, что задохлась отъ жара, бѣгая такимъ сумасшедшимъ образомъ. Вотъ за то дали тебѣ нѣсколько кусковъ хорошаго камлоту и байки; по справедливости-то слѣдовало дать это тѣмъ, у кого хватило ума удерживаться отъ подобныхъ глупостей. Ты можешь подарить мнѣ кусокъ этого камлота ребенку на рубашку. Ты, вѣдь, всегда была такая добренькая, Бесси, ужь это можно про тебя сказать.
   -- Возьми хоть все, мнѣ этого добра ненужно, сказала Бессъ-дѣвушка брюзгливо, принимаясь отирать слезы и оправляясь.
   -- Ну, хорошо, ужь я, пожалуй, возьму, если тебѣ такъ хочется избавиться отъ этого, сказала безкорыстная кузина, быстро отходя отъ нея съ узломъ изъ опасенія, чтобъ Бессъ не перемѣнила своего мнѣнія.
   Но веселая дѣвушка была одарена благословенною эластичностью духа, которая охраняла ее отъ грызущей печали; и такъ-какъ теперь наступила великая пора для бѣга ословъ, то ея разочарованіе совершенно исчезло въ пріятныхъ усиліяхъ, съ которыми она старалась разгорячить послѣдняго осла шипѣніемъ, между-тѣмъ, какъ мальчишки употребляли въ дѣло палки. Но вся сила ослинаго ума заключается въ томъ, что онъ принимаетъ ходъ обратный тому, какого настоятельно требуютъ доводы; впрочемъ, если разсмотрѣть ближе, это требуетъ такой же нравственной силы, какъ и прямой порядокъ; и оселъ, о которомъ идетъ рѣчь, доказалъ, что обладаетъ нравственною понятливостью, остановившись, какъ мертвый, именно въ то время, когда удары достигли самой сильной степени. Безпредѣльны были крики толпы, совершенно свѣтелъ смѣхъ Билля Доунза, каменопильщика и счастливаго владѣтеля превосходной скотины, стоявшей хладнокровно и на окоченѣлыхъ ногахъ среди своего торжества.
   Для мужчинъ Артуръ самъ приготовилъ призы, и Билль былъ осчастливленъ блестящимъ карманнымъ ножомъ, который былъ снабженъ столькими клинками и буравчиками, что съ нимъ человѣку не страшно было попасть на пустынный островъ. Лишь-только онъ возвратился изъ палатки съ призомъ въ рукѣ, какъ увидѣли, что Жилистый Бенъ намѣревался позабавить общество, прежде чѣмъ господа уйдутъ обѣдать, экспромтомъ и даровымъ представленіемъ, именно матросскою пляскою, главная идея которой была заимствована у другихъ; но танцоръ намѣревался развить ее такимъ особеннымъ и сложнымъ образомъ, что никто не могъ отказать ему въ похвалѣ за оригинальность. Жилистый Бенъ гордился своимъ искусствомъ въ танцованіи (это дарованіе производило большое впечатлѣніе каждый годовой праздникъ), и эту гордость слѣдовало только слегка возвысить лишнимъ количествомъ хорошаго эля для убѣжденія Бена въ томъ, что господа будутъ очень поражены именно его подвигами въ матросской пляскѣ. Это намѣреніе рѣшительно поддерживалъ въ немъ Джошуа Раннъ, замѣтившій, что справедливость требовала сдѣлать что-нибудь пріятное для молодаго сквайра взамѣнъ того, что онъ сдѣлалъ для нихъ. Подобное мнѣніе въ такой важной личности покажется вамъ не столько удивительнымъ, когда вы узнаете, что Бенъ просилъ мастера Ранна акомпанировать ему на скрипкѣ, и Джошуа былъ вполнѣ увѣренъ, что хотя въ танцѣ, можетъ-быть, не будетъ ничего особеннаго, зато ужь музыка вознаградитъ публику.
   Адамъ Бидъ, находившійся въ одной изъ большихъ палатокъ, гдѣ былъ развитъ этотъ планъ, сказалъ Бену, что лучше онъ не дѣлалъ бы изъ себя дурака. Но такое заключеніе съ-разу заставило Бена рѣшиться на исполненіе своей мысли: ужь онъ ни за что не отказался бы отъ того, надъ чѣмъ Адамъ Бидъ задиралъ кверху носъ.
   -- Что это, что это? спросилъ старый мистеръ Донниторнъ.-- Это вы, что ли, устроили, Артуръ? Нашъ дьячокъ идетъ со скрипкой, а за нимъ проворный парень съ цвѣткомъ въ петлѣ.
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ Артуръ:-- я ничего не знаю объ этомъ. Клянусь Юпитеромъ, онъ начинаетъ танцовать! Это одинъ изъ плотниковъ... я забылъ его имя въ эту минуту:
   -- Это Бенъ Кренеджъ, Жилистый Бенъ, какъ его прозываютъ, сказалъ мистеръ Ирвайнъ: -- кажется, довольно-пустой малый. Анна, моя милая, кажется, это царапанье на скрипкѣ разстроиваетъ ваши нервы: вы очень ослабнете. Дайте я сведу васъ въ комнаты, вы тамъ можете отдохнуть до обѣда.
   Миссъ Анна встала очень-охотно, и добрый братъ увелъ ее, междутѣмъ какъ Джошуа послѣ предварительнаго царапанья разразился пѣснью: "Бѣлая кокарда", изъ которой намѣревался перейти къ разнообразнымъ мелодіямъ посредствомъ цѣлаго ряда переходовъ, которые, благодаря своему хорошему слуху, онъ исполнялъ дѣйствительно съ нѣкоторымъ искусствомъ. Какъ былъ бы онъ огорченъ, еслибъ узналъ, что общее вниманіе было слишкомъ-поглощено пляскою Бена, длятого, чтобъ кто-либо слушалъ его музыку.
   Случалось ли вамъ когда-нибудь видѣть, какъ пляшетъ настоящій англійскій простолюдинъ одинъ? Вы, можетъ-быть, видѣли простолюдина въ балетѣ, улыбающагося, какъ фарфоровый пастушокъ, граціозно-выворачиваюшаго ноги и вкрадчиво-двигающаго головою. Это столько же похоже на дѣйствительность, какъ "Вальсъ птицъ" ручнаго органа походитъ на настоящее пѣніе птицъ. Жилистый Бенъ ни разу не улыбнулся; онъ былъ такъ серьезенъ какъ танцующая обезьяна, такъ Серьёзёнъ, словно экспериментальный философъ, желавшій узнавать на собственной своей особѣ количествѣ сотрясеній и разнообразіе угловатостей, которые могутъ быть даны человѣческимъ членамъ.
   Желая загладить обильный хохотъ, раздававшійся въ полосатой палаткѣ, Артуръ безпрестанно хлопалъ въ ладони и кричалъ браво. Но Бену удивлялся одинъ человѣкъ, глаза котораго слѣдовали за его движеніями съ горячею важностью, неуступавшею важности Бена. То былъ Мартинъ Пойзеръ, сидѣвшій на скамейкѣ и державшій между ногами Томми.
   -- Какъ ты думаешь объ этомъ? спросилъ онъ свою жену.-- Онъ пляшетъ по музыкѣ такъ вѣрно, словно часы. Я также большой былъ мастеръ плясать, когда былъ полегче, но никогда не могъ потрафить съ такою точностью, какъ этотъ.
   -- А по моему мнѣнію, о членахъ не стоитъ и говорить, возразила мистрисъ Пойзеръ.-- У него довольно-пусто въ верхней части тѣла, иначе онъ никогда не могъ бы плясать и бить ногами такимъ образомъ, какъ-будто бѣшеная стрекоза, тогда-какъ господа смотрятъ на него. Я вижу, они, просто, помираютъ со смѣху.
   -- Ну, что жь, тѣмъ лучше; это, значитъ, забавляетъ ихъ, сказалъ мистеръ Пойзеръ, который неохотно становился на раздражающую точку зрѣнія.-- Но они, кажется, идутъ обѣдать. Мы пройдемся немножко, не правда ли? и посмотримъ что дѣлаетъ Адамъ Бидъ. Онъ долженъ присматривать за напитками и другимъ угощеніемъ: онъ врядъ ли много веселится.
  

XXVI.
Танцы.

   Артуръ выбралъ для бальной комнаты переднюю залу. Это было весьма-благоразумно, потому-что въ ней воздухъ былъ чище, чѣмъ во всѣхъ другихъ комнатахъ. Она имѣла то преимущество передъ прочими, что имѣла выходъ въ садъ, а также сообщеніе съ другими комнатами. Нельзя сказать, конечно, чтобъ каменный полъ былъ очень-удобенъ для танцевъ, но вѣдь большей части танцоровъ было извѣстно, какое наслажденіе доставляетъ пляска въ рождественскіе праздники на кухонномъ каменномъ полу. Передняя зала принадлежала къ числу тѣхъ, которыя придаютъ окружающимъ комнатамъ видъ чулановъ; она была украшена штукатурною работою -- ангелами, трубами и гирляндами цвѣтовъ на высокомъ потолкѣ и большими медальйонами съ изображеніемъ разныхъ героевъ на стѣнахъ, чередовавшихся со статуями въ нишахъ. Такую комнату нельзя было не убрать хорошенько зеленью, и мистеръ Крегъ очень гордился тѣмъ, что имѣлъ случай выказать свой вкусъ и свои тепличныя растенія. Широкія ступени каменной лѣстницы были покрыты подушками, назначенными мѣстомъ сидѣнія для дѣтей, которымъ было позволено оставаться до половины десятаго съ няньками длятого, чтобъ видѣть танцы; и такъ-какъ въ этихъ танцахъ принимали участіе только главные арендаторы, то на всѣхъ мѣста было болѣе, чѣмъ довольно. Свѣчи были вставлены въ очаровательные фонари изъ цвѣтной бумаги, развѣшенные высоко между зелеными вѣтвями, и фермерскія жены и дочери, которыя заглядывали сюда украдкою, были убѣждены, что ничто не могло быть великолѣпнѣе этого зрѣлища; теперь онѣ вполнѣ знали въ какого рода комнатахъ жили король и королева, и съ нѣкоторымъ сожалѣніемъ думали о своихъ родственницахъ и знакомыхъ, неимѣвшихъ такого прекраснаго случая, узнать, какъ живутъ въ большомъ свѣтѣ. Фонари были уже зажжены, хотя солнце сѣло только недавно и внѣ дома господствовалъ тотъ тихій свѣтъ, при которомъ мы, кажется, видимъ всѣ предметы яснѣе, чѣмъ въ самое ясное время дня.
   Зрѣлище внѣ дома было прелестно, фермеры и ихъ семейства двигались по лужку, между цвѣтами и кустарниками, или по широкой прямой дорогѣ, которая шла отъ восточнаго фасада и по обѣимъ сторонамъ которой разстилался коверъ мшистой травы, гдѣ тамъ-и-сямъ росли то темный кедръ съ плоскими сучьями, то большая ель въ видѣ пирамиды, легко касаясь земли своими вѣтвями, концы которыхъ представляли бахрому блѣдно-зеленаго цвѣта. Группы крестьянъ въ паркѣ начинали мало-по-малу рѣдѣть: молодыхъ привлекали огни, которые начинали блестѣть изъ оконъ галереи въ аббатствѣ, комнаты, назначенной имъ для танцевъ, а нѣкоторые разсудительные люди думали, что была пора отправиться потихоньку домой. Къ послѣднимъ принадлежала и Лисбетъ Бидъ, и Сетъ намѣренъ былъ идти съ нею, не только изъ одной сыновней привязанности: совѣсть не допускала его принять участіе въ танцахъ. День этотъ показался Сету довольно-печальнымъ: воспоминаніе о Динѣ никогда не преслѣдовало его такъ настойчиво, какъ на этомъ праздникѣ, съ которымъ она рѣшительно не имѣла ничего общаго. Ея образъ представлялся ему еще живѣе, когда онъ смотрѣлъ на беззаботливыя лица и разноцвѣтные наряды молодыхъ женщинъ: такъ мы еще болѣе чувствуемъ красоту и величіе изображенія Мадонны, когда оно скрывается отъ насъ на минуту за обыкновенною головою въ шляпкѣ. Но присутствіе Дины въ его мысляхъ помогало ему только лучше переносить нравъ его матери, который становился сварливѣе къ вечеру. Бѣдная Лисбетъ испытывала странную борьбу чувствъ. Ея радость и гордость, причиненная почестью, которую оказывали ея возлюбленному сыну Адаму, начинали уступать въ борьбѣ съ ревностью и брюзгливостью, возобновившимися въ то время, когда Адамъ пришелъ сказать ей, что капитанъ Донниторнъ просилъ его присоединиться къ танцорамъ въ передней залѣ. Адамъ мало-помалу выходилъ изъ предѣловъ ея власти; она желала возвращенія прежней безпокойной жизни: вѣдь тогда Адамъ больше заботился бы о томъ, что говорила и дѣлала его мать.
   -- Вотъ еще новость! сказала она:-- ты тутъ толкуешь о танцахъ, когда и пяти недѣль еще не прошло съ-тѣхъ-поръ, какъ твоего отца положили въ могилу. Мнѣ бы, право, также слѣдовало быть тамъ съ нимъ вмѣстѣ, а не оставаться здѣсь и занимать на землѣ мѣсто людей веселѣе меня.
   -- Нѣтъ, матушка, не смотри на это такимъ образомъ, сказалъ Адамъ, рѣшившійся кротко обращаться сегодня съ матерью:-- я вовсе не думаю танцовать, а только буду смотрѣть. И если капитанъ желаетъ, чтобъ я былъ тамъ, то я не могу сказать: нѣтъ; я лучше не останусь! вѣдь это покажется, какъ-будто я думаю, что знаю лучше его. А вѣдь ты знаешь, какъ онъ велъ себя относительно меня сегодня.
   -- Ну, да ты ужь сдѣлаешь такъ, какъ тебѣ хочется. Твоя старуха-мать не имѣетъ никакого права мѣшать тебѣ. Что она такое? старая шелуха, изъ которой ты ужь и выскользнулъ, какъ спѣлый орѣхъ.
   -- Ну, хорошо, матушка, сказалъ Адамъ:-- я скажу капитану, что тебѣ будетъ непріятно, если я останусь, и что по этому случаю я иду домой: я надѣюсь, что онъ не разсердится на меня за это... да, впрочемъ, мнѣ и самому хочется этого.
   Онъ произнесъ эти слова съ нѣкоторымъ усиліемъ: на дѣлѣ ему очень хотѣлось быть въ этотъ вечеръ близь Гетти.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, я не хочу, чтобъ ты сдѣлалъ это... молодой сквайръ, можетъ, разсердится. Ступай и дѣлай то, что онъ тебѣ приказалъ, а я и Сетъ мы пойдемъ домой. Я знаю, это большая честь для тебя, что на тебя обращаютъ такое вниманіе; и кому же болѣе гордиться этимъ, какъ не твоей матери? Развѣ мало у ней было безпокойствъ всѣ эти годы, когда она ростила тебя и ходила за тобой?
   -- Въ такомъ случаѣ, прощай, матушка, прощай братъ. Не забудьте о Джипѣ, когда придете домой, сказалъ Адамъ, направляясь къ воротамъ парка, гдѣ онъ надѣялся встрѣтиться съ семействомъ Пойзеръ; онъ былъ такъ занятъ все послѣ обѣда, что не имѣлъ времени поговоритъ съ Гетти. Его глаза вскорѣ открыли въ нѣкоторомъ отдаленіи группу людей, въ которой онъ узналъ тѣхъ, кого искалъ; они возвращались къ дому по широкой, усыпанной пескомъ дорогѣ, и онъ ускорилъ шагъ, желая присоединиться къ нимъ.
   -- А, Адамъ! очень-радъ, что вижу васъ опять, наконецъ, сказалъ мистеръ Пойзеръ, который несъ на рукахъ Тотти.-- Теперь вы немножко повеселитесь, я надѣюсь, такъ-какъ ваше дѣло кончено. Вотъ Гетти просили танцовать множество молодыхъ людей, и я только-что спрашивалъ ее, дала ли она вамъ слово танцовать съ вами, а она говоритъ: "нѣтъ."
   -- Да я и не думалъ танцовать сегодня вечеромъ, сказалъ Адамъ, уже готовый измѣнить свое рѣшеніе, когда взглянулъ на Гетти.
   -- Что за вздоръ! сказалъ мистеръ Пойзеръ.-- Вѣдь всѣ рѣшительно будутъ танцовать сегодня, всѣ, кромѣ стараго сквайра и мистрисъ Ирвайнъ. Мистрисъ Бестъ говорила, что миссъ Лидія и миссъ Ирвайнъ будутъ танцовать и что молодой сквайръ возьметъ мою жену на первый танецъ и съ нею откроетъ балъ; такимъ образомъ она будетъ принуждена танцовать, хотя ужь и перестала танцовать съ самаго Рождества, когда родился нашъ послѣдній ребенокъ. Вамъ стыдно будетъ стоять да смотрѣть только, Адамъ. А вы еще такой славный парень и можете танцовать не хуже другихъ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, сказала мистрисъ Пойзеръ: -- это было бы непристойно. Я знаю, танцы -- глупость; но если вы будете останавливаться передъ всякою вещью, потому-что это глупость, то вы не далеко уйдете въ жизни. Когда для васъ приготовленъ бульйонъ, то вы должны ѣсть и крупу, иначе ужь не трогайте и бульйона.
   -- Въ такомъ случаѣ, если Гетти будетъ танцовать со мною, сказалъ Адамъ, уступая доводамъ ли мистрисъ Пойзеръ, или чему-нибудь другому:-- то я прошу на тотъ танецъ, на который она только свободна.
   -- У меня нѣтъ кавалера на четвертый танецъ, отвѣчала Гетти:-- если вы хотите, я буду танцовать съ вами.
   -- Послушайте, сказалъ мистеръ Пойзеръ: -- но вы должны танцовать и первый танецъ, Адамъ, а то это покажется страннымъ. Вѣдь здѣсь множество миленькихъ дѣвушекъ, изъ которыхъ можете выбрать любую; а дѣвушкамъ куда какъ непріятно, когда мужчины стоятъ возлѣ нихъ и не приглашаютъ ихъ.
   Адамъ сознавалъ справедливость замѣчанія мистера Пойзера: для него было бы несовсѣмъ-ловко не танцовать ни съ кѣмъ, кромѣ Гетти. Вспомнивъ, что Джонатанъ Бёрджъ имѣлъ нѣкоторое основаніе чувствовать себя обиженнымъ сегодня, онъ рѣшился попросить Мери Бёрджъ на первый танецъ, если она не была приглашена никѣмъ.
   -- Вотъ на большихъ часахъ бьетъ восемь, сказалъ мистеръ Пойзеръ:-- мы должны теперь поторопиться и войти въ залу, не то сквайръ и леди будутъ тамъ раньше насъ, а это было бы не совсѣмъ-то прилично.
   Когда они вошли въ залу и трое дѣтей, отданныя на попеченіе Молли, были посажены за лѣстницу, створчатыя двери въ гостиную отворились и Артуръ вышелъ въ своемъ мундирѣ. Онъ велъ мистрисъ Ирвайнъ къ покрытому ковромъ возвышенію, украшенному тепличными растеніями; здѣсь должны были сидѣть мистрисъ Ирвайнъ, миссъ Анна и старый мистеръ Донниторнъ, и оттуда смотрѣть на танцы, какъ короли и королевы въ сценическихъ представленіяхъ. Артуръ надѣлъ мундиръ, чтобъ доставить удовольствіе арендаторамъ, говорилъ онъ, для которыхъ его военный санъ казался едва-ли менѣе сана перваго министра. Онъ нисколько не противился угодить имъ такимъ образомъ: мундиръ представлялъ его фигуру въ очень-выгодномъ свѣтѣ.
   Старый сквайръ, прежде чѣмъ сѣлъ на свое мѣсто, обошелъ кругомъ всю залу, раскланиваясь съ арендаторами и обращаясь съ вѣжливыми рѣчами къ женамъ. Онъ былъ всегда вѣжливъ; но фермеры, послѣ долгаго недоразумѣнія, поняли наконецъ, что эта утонченность въ обращеніи была однимъ изъ признаковъ жестокости. Многіе замѣтили, что онъ оказывалъ сегодня самую изысканную вѣжливость мистрисъ Пойзеръ, какъ-то особенно разспрашивая ее о здоровья, совѣтуя ей укрѣпить свои силы холодною водою, какъ дѣлалъ онъ, и избѣгать всѣхъ лекарствъ. Мистрисъ Пойзеръ присѣдала и благодарила его съ большимъ достоинствомъ; но когда онъ отошелъ отъ нея, она произнесла шопотомъ, обращаясь къ мужу:
   -- Даю голову на отсѣченіе, что онъ затѣваетъ противъ насъ какую-нибудь скверную штуку. Чортъ ужь не станетъ вилять хвостомъ даромъ.
   Мистеръ Пойзеръ не имѣлъ времени отвѣчать, потому-что теперь Артуръ подошелъ къ нимъ и сказалъ:
   -- Мистрисъ Пойзеръ, я пришелъ просить вашей руки на первый танецъ; а васъ, мистеръ Пойзеръ, позвольте свести къ тётушкѣ, потому-что она хочетъ имѣть васъ своимъ кавалеромъ.
   Блѣдныя щеки жены вспыхнули отъ сильнаго чувства необыкновенной чести, когда Артуръ вывелъ ее на первое мѣсто въ залѣ; но мистеръ Пойзеръ, въ которомъ лишній стаканъ воскресилъ юношеское довѣріе къ его пріятной наружности и чрезвычайной ловкости въ танцахъ, очень -- гордо послѣдовалъ за ними, втайнѣ лаская себя надеждою, что миссъ Лидія никогда въ жизни не имѣла кавалера, который могъ бы приподнять ее съ полу такъ ловко, какъ онъ. Для того, чтобъ уравновѣсить почести, которыя слѣдовало оказать обоимъ приходамъ, миссъ Ирвайнъ танцовала съ Лукою Бриттономъ, самымъ многоземельнымъ брокстонскимъ фермеромъ, а мистеръ Равенъ пригласилъ мистрисъ Бриттонъ. Мистеръ Ирвайнъ, усадивъ свою сестру Анну, ушелъ въ галерею аббатства, какъ условился съ Артуромъ прежде, посмотрѣть, какъ веселилось поселяне. Между-тѣмъ, всѣ менѣе значительныя пары заняли свои мѣста: Гетти велъ неизбѣжный мистеръ Крегъ, а Мери Бёрджъ -- Адамъ; затѣмъ раздались звуки музыки, и славный контрдансъ, лучшій изъ всѣхъ танцевъ, начался.
   Жаль, что полъ не былъ выстланъ досками, на такомъ полу мѣрное топанье толстыхъ башмаковъ было бы лучше всякаго барабана. Веселое топанье, милостивое киванье головой, граціозное подаванье рукъ -- гдѣ можемъ мы увидѣть все это теперь? Какимъ пріятнымъ разнообразіемъ было бы для насъ, еслибъ мы видѣли иногда вмѣсто голыхъ шей и громадныхъ кринолинъ, пытливыхъ взоровъ, изслѣдующихъ костюмы, и томныхъ мужчинъ въ лакированныхъ сапогахъ, двусмысленно улыбающихся, еслибь мы, вмѣсто всего этого, могли опять увидѣть эту простую пляску скромно-одѣтыхъ матронъ, на нѣсколько минутъ откинувшихъ въ сторону заботы о домѣ и о сырнѣ, только воспоминающихъ свою молодость, но нестарающихся казаться молодыми, нечувствующихъ ревности къ молодымъ дѣвушкамъ, окружающихъ ихъ, но гордящихся ими, праздничное веселье дюжихъ мужей, строящихъ милые комплименты своимъ женамъ, какъ, бывало, во время ихъ сватовства, парней и дѣвушекъ, немного-смущенныхъ и застѣнчивыхъ съ своими танцорами и танцорками, и незнающихъ съ чего начать разговоръ...
   Только одно обстоятельство могло мѣшать удовольствію, которое находилъ въ этомъ танцѣ Мартинъ Пойзеръ: онъ все время находился въ близкомъ соприкосновеніи съ Лукою Бриттономъ, этимъ неопрятнымъ фермеромъ. Онъ хотѣлъ уже придать своему взору нѣкоторую леденящую холодность, когда подавалъ руку фермеру; но такъ-какъ вмѣсто оскорбительнаго Луки противъ него была миссъ Ирвайнъ, то онъ боялся, что заморозитъ не ту особу, которую хотѣлъ. Такимъ образомъ, онъ предоставилъ своему лицу выражать веселье, неохлажденное никакими нравственными сужденіями.
   Какъ забилось сердце Гетти, когда Артуръ приблизился къ ней! Онъ почти вовсе не смотрѣлъ на нее сегодня; теперь онъ долженъ былъ взять ее за руку. Пожметъ ли онъ ей руку? посмотритъ ли онъ на нее? Ей казалось, она непремѣнно заплачетъ, если онъ не подастъ никакого признака чувства. Но вотъ онъ подошелъ къ ней... онъ взялъ ее за руку... да, онъ пожалъ ей руку. Гетти поблѣднѣла, когда посмотрѣла на него одно мгновеніе и встрѣтила его взоръ, прежде чѣмъ танецъ успѣлъ унесть его отъ нея. Это блѣдное лицо произвело на Артура дѣйствіе, походившее на начало неопредѣленной боли, дѣйствіе, которое не оставляло его, между-тѣмъ, какъ онъ долженъ былъ танцевать, улыбаться и шутить попрежнему. Лицо Гетти будетъ непремѣнно имѣть такое выраженіе, когда онъ сообщатъ ей то, что долженъ былъ сообщить; а онъ никогда не будетъ въ-состояніи вынесть это выраженіе; онъ снова будетъ безразсуднымъ и снова увлечется. А въ дѣйствительности выраженіе лица Гетти вовсе не имѣло того значенія, которое онъ придавалъ ему: оно было только признакомъ происходившей въ ней борьбы между желаніемъ, чтобъ онъ обратилъ вниманіе на нее, и опасеніемъ, что она не будетъ въ-состояніи скрыть это желаніе отъ другихъ. Но лицо Гетти выражало болѣе того, что она чувствовала. Есть лица, получающія отъ природы мысль и высокое и трогательное выраженіе, которыя не принадлежатъ къ простой человѣческой душѣ, порхающей за ними, но которыя говорятъ о радостяхъ и печаляхъ прошедшихъ поколѣній; есть глаза, говорящіе о глубокой любви, которая, безъ всякаго сомнѣнія, была и находится гдѣ-нибудь, только не при этихъ глазахъ, можетъ-быть, при блѣдныхъ глазахъ, невыражающихъ ничего; подобно тому, какъ народный языкъ можетъ быть напоенъ поэзіей, совершенно-непонятной устамъ, говорящимъ на немъ. Это выраженіе лица Гетти возбудило въ Артурѣ тягостную боязнь, которая, однакожь, заключала въ себѣ какую-то страшную тайную радость, радость о томъ, что она любила его слишкомъ-сильно. Ему предстоялъ тяжкій трудъ: въ эту минуту онъ чувствовалъ, что отдалъ бы три года своей юности, еслибъ могъ быть такъ счастливъ, чтобъ предаться безъ угрызеній совѣсти своей страсти къ Гетти.
   Эти несвязныя мысли бродили въ его умѣ, когда онъ шелъ съ мистрисъ Пойзеръ, которая запыхалась отъ усталости и втайнѣ думала, что ни судья, ни судъ присяжныхъ не заставятъ ее протанцовать еще одинъ танецъ, и просилъ ее отдохнуть въ столовой, гдѣ былъ приготовленъ ужинъ, къ которому гости могла подходить, когда имъ было угодно.
   -- Я просила Гетти не забыть, что ей придется танцовать съ вами, сэръ, сказала добрая простодушная женщина.-- Она вѣдь такая вѣтреница, что, пожалуй, дастъ слово на всѣ танцы. Такимъ образомъ, сказала ей, чтобъ она не обѣщала слишкомъ-многимъ.
   -- Благодарю васъ, мистрисъ Пойзеръ, сказалъ Артуръ несовершенно-спокойно.-- Теперь сядьте въ это покойное кресло, а Мильзъ подастъ вамъ, чего вамъ захочется лучшаго.
   И онъ торопливо отошелъ отъ нея, чтобъ найдти себѣ другую пожилую даму: сначала онъ долженъ былъ отдать подобающую честь замужнимъ женщинамъ, а потомъ уже и обратиться къ молодымъ. Итакъ, контрдансы, топанье, милостивое киванье и граціозное подаванье рукъ пошли-себѣ веселою чередою.
   Наконецъ, дошла очередь и до четвертаго танца, котораго не могъ дождаться сильный, важный Адамъ, будто былъ восьмнадцатилѣтній юноша-бѣлоручка. Всѣ мы очень-похожи другъ на друга, когда любимъ въ первый разъ. Адаму едва-ли случалось коснуться руки Гетти иначе, какъ при бѣгломъ привѣтствіи; до настоящаго случая онъ танцовалъ съ нею только однажды. Его взоры безпрестанно преслѣдовало ее въ этотъ вечеръ противъ его воли, и онъ еще болѣе былъ упоенъ любовью. Она, казалось ему, держала себя такъ мило, такъ скромно; вовсе не кокетничала сегодня, улыбалась менѣе окыкновеннаго; даже дышала какою-то сладостною грустью. "Да благословитъ ее Богъ!" думалъ онъ. "Я сдѣлалъ бы жизнь ея счастливою, еслибъ только могла сдѣлать ее счастливою твердая рука, которая бы работала для нея, и сердце, которое любило бы ее".
   Затѣмъ имъ невольно овладѣвало очаровательныя мечты о томъ, что, вотъ, онъ приходитъ домой съ работы и прижимаетъ Гетти къ сердцу; онъ чувствуетъ, что ея щека нѣжно касается его щеки... Адамъ совершенно забылъ, гдѣ находился, и ему было бы все -- равно, еслибъ музыка и топанье ногами превратились въ шумъ дождя и ревъ вѣтра.
   Но теперь третій танецъ кончился, и Адамъ могъ подойти къ Гетти и просить ея руку. Она стояла на другомъ концѣ залы близь лѣстницы, перешептываясь съ Молли, которая только-что передала спящую Тотри ей на руки, а сама побѣжала за шалями и шляпками, которыя находились на площадкѣ. Мистрисъ Пойзеръ взяла съ собою двухъ мальчиковъ въ столовую, чтобъ дать имъ пирога прежде отправленія ихъ домой въ телегѣ съ дѣдушкой. Молли должна была слѣдовать за ними, какъ можно скорѣе пѣшкомъ.
   -- Позвольте мнѣ подержать ее, сказалъ Адамъ, когда Молли направилась къ лѣстницѣ.-- Дѣти такъ тяжелы, когда спятъ.
   Гетти обрадовалась помощи, потому-что держать Тотти на рукахъ, и держать стоя, было ей вовсе непріятно. Но эта вторичная передача имѣла то несчастное дѣйствіе, что разбудила Тотти, которая не уступала другимъ дѣтямъ ея лѣтъ въ капризахъ, если ее будили не вовремя. Въ то время, какъ Гетти передавала ее на руки Адама и еще не успѣла выдернуть свои руки, Тотти открыла глаза и немедленно ударила лѣвымъ кулакомъ по рукѣ Адама, правою же рукою схватила за снурокъ съ коричневыми бусами, вокругъ шеи Гетти. Медальйонъ выскочилъ изъ-за ея платья, снурокъ тотчасъ же оборвался и безпомощная Гетти увидѣла, что бусы и медальйонъ разсыпались далеко но полу.
   -- Мой медальйонъ, мой медальйонъ! сказала она громкимъ, испуганнымъ шопотомъ, обращаясь къ Аламу.-- О бусахъ не безпокойтесь.
   Адамъ ужь замѣтилъ куда упалъ медальйонъ: послѣдній привлекъ его взоръ, лишь только выскочилъ изъ-за платья. Медальйонъ упалъ на деревянное возвышеніе, гдѣ сидѣли музыканты, а не на каменный полъ; а когда Адамъ поднялъ его, то увидѣлъ стекло и подъ нимъ темный и свѣтлый локоны. Онъ упалъ этою стороною кверху и стекло не разбилось. Адамъ перевернулъ его въ рукѣ и увидѣлъ золотую эмальированную спинку.
   -- Ему не сдѣлалось ничего, сказалъ онъ, подавая медальйонъ Гетти, которая не была въ состояніи взять вещь, потому -- что обѣими руками держала Тотти.
   -- О! это все-равно, я вовсе не забочусь объ этомъ, сказала Гетти, которая была блѣдна и теперь покраснѣла.
   -- Все-равно? спросилъ Адамъ серьёзно.-- А мнѣ показалось, что вы очень испугались насчетъ его. Я подержу эту вещь, пока вамъ можно будетъ взять ее, прибавилъ онъ спокойно, закрывая медальйонъ рукою и тѣмъ желая доказать ей, что не хотѣлъ еще разъ взглянуть на него.
   Между-тѣмъ Молли возвратилась съ шляпкой и шалью, и лишь только взяла она Тотти, какъ Адамъ передалъ медальйонъ въ руки Гетти. Она взяла его съ видомъ равнодушія и положила въ карманъ. Въ душѣ же своей она была раздосадована на Адама и недовольна имъ, потому-что онъ видѣлъ медальйонъ; тѣмъ не менѣе она рѣшилась теперь не обнаруживать никакихъ признаковъ волненія.
   -- Посмотрите, сказала она: -- всѣ ужь становятся на мѣста. Пойдемте.
   Адамъ молча повиновался. Смутная тревога овладѣла имъ. Развѣ Гетти имѣла возлюбленнаго, котораго онъ не зналъ?... потому-что никто изъ ея родственниковъ -- онъ былъ въ томъ увѣренъ -- не подаритъ ей такого медальйона, и никто изъ ея обожателей, съ которыми онъ былъ знакомъ, не обращалъ на себя такого вниманія Гетти, какимъ непремѣнно долженъ былъ пользоваться тотъ, кто подарилъ ей медальйонъ. Адамъ терялся въ совершенной невозможности найдти человѣка, на котораго могли бы упасть его опасенія. Съ ужаснымъ мученіемъ могъ онъ только чувствовать, что въ жизни Гетти было что-то неизвѣстное ему; что въ то время, какъ онъ убаюкивалъ себя надеждою, что она полюбитъ его, она уже любила другаго. Удовольствіе, которое онъ ожидалъ найдти, танцуя съ Гетти, исчезло. Его глаза, останавливаясь на ней, имѣли какое-то безпокойное, вопрошавшее выраженіе. Онъ не могъ вспомнить, что бы сказать ей; она, съ своей стороны, была также ее въ духѣ и также не хотѣла говорить. Оба они обрадовались, когда танецъ кончился.
   Адамъ рѣшился не оставаться долѣе; онъ не былъ никому нуженъ и никто не замѣтитъ, если онъ ускользнетъ потихоньку. Лишь только онъ вышелъ изъ дверей, какъ пошелъ своимъ обычнымъ быстрымъ шагомъ, торопясь, самъ не зная почему, занятый грустною мыслью о томъ, что воспоминаніе объ этомъ днѣ, полномъ почести и надеждъ для него, было отравлено навсегда. Вдругъ, когда онъ уже прошелъ довольно-далеко по парку, онъ остановился, пораженный свѣтомъ воскреснувшей надежды. Вѣдь онъ быть глупцомъ, которому вздоръ показался большимъ несчастіемъ. Гетти, которая такъ страстно любила наряжаться, можетъ-быть, и сама купила ту вещь. Она, казалось, была слишкомъ цѣнна для дѣвушки... она, казалось, походила на вещи, которыя лежали на бѣломъ атласѣ въ большомъ магазинѣ ювелира, въ Россетерѣ. Но Адамъ обладалъ весьма несовершенными понятіями о цѣнности подобныхъ вещей; по его мнѣнію, она, конечно, стоила не больше гинеи. Можетъ быть, въ рождественской кружкѣ у Гетти и было столько денегъ, и, кто зналъ? можетъ-быть, она на столько была ребенкомъ, что истратила ихъ такимъ образомъ; она была такъ молода! она не могла не любить наряды! Но въ такомъ случаѣ, отчего же она такъ испугалась сначала, такъ измѣнилась въ лицѣ, а послѣ показывала видъ, что ей было все-равно? О! да вѣдь ей было стыдно, что онъ увидѣлъ, какая щегольская вещь была у ней. Она сознавала, что поступила дурно, истративъ деньги на эту вещь, и знала, что Адамъ порицалъ страсть къ нарядамъ. Это было доказательствомъ, что она заботилась о томъ, что онъ любилъ и чего не любилъ. Судя по его молчанію и важности, она должна была подумать, что онъ былъ очень-недоволенъ ею, что онъ готовъ былъ осудить ея слабости строго и жестоко. И когда онъ шелъ теперь тише, предаваясь размышленіямъ объ этой новой надеждѣ, онъ только безпокоился о томъ, что его поведеніе можетъ охладить чувство Гетти къ нему, потому-что послѣдняя точка зрѣнія на это дѣло непремѣнно должна быть вѣрна. Какимъ образомъ могла Гетти имѣть возлюбленнаго, которому она платила взаимностью и котораго онъ, Адамъ, не зналъ совершенно? Она никогда не отлучалась изъ дома дяди долѣе, какъ на день; она не могла имѣть знакомыхъ, котирые не приходила бы на мызу, не могла имѣть короткихъ друзей, которые не были бы извѣстны ея дядѣ и тёткѣ. Безразсудно было бы думать, что медальйонъ былъ подаренъ ей возлюбленнымъ. Онъ былъ вполнѣ увѣренъ, что небольшой локонъ темныхъ волосъ былъ ея собственный; онъ не могъ дѣлать догадокъ о свѣтлыхъ волосахъ, находившихся подъ темнымъ локоновъ, потому-что несовсѣмъ-ясно видѣлъ ихъ. То могли быть волосы ея отца или матери, умершихъ, когда она была ребенкомъ, и, естественно, что она вложила туда и локонъ своихъ собственныхъ волосъ.
   И вотъ Адамъ легъ снять, утѣшенный, создавъ самому себѣ замысловатую ткань вѣроятностей, самую вѣрную завѣсу, которую только умный человѣкъ можетъ поставить между собою и истиною. Его послѣднія мысли передъ сномъ слились съ мечтою, которая перенесла его на мызу; тамъ онъ былъ снова вмѣстѣ съ Гетти и просилъ ее простить его въ томъ, что онъ былъ такъ холоденъ и молчаливъ.
   Въ то время, какъ Адамъ предавался этимъ мечтамъ, Артуръ велъ Гетти къ танцу и говорилъ ей едва-слышнымъ, торопливымъ голосомъ: "Я буду въ лѣсу послѣзавтра въ семь часовъ; приходите, какъ можете, раньше". И безразсудныя радости и надежды Гетти, испуганныя, просто вздоромъ и потому отлетѣвшія назадъ на небольшое разстояніе, теперь снова запорхали, не сознавая настоящей опасности. Она была счастлива впервые во весь этотъ длинный день и желала, чтобъ танецъ продолжался нѣсколько часовъ. Артуръ также желалъ этого; онъ позволитъ себѣ только эту послѣднюю слабость, думалъ онъ; а человѣкъ никогда не находится съ болѣе-сладостною томностью подъ вліяніемъ страсти, какъ въ то время, когда онъ рѣшился поработить ее завтра.
   Но желанія мистрисъ Пойзеръ были совершенно-противоположны этимъ: ея голова была полна грустныхъ предчувствій о томъ, что завтра утренній сыръ поспѣетъ позже, вслѣдствіе прибытія семейства домой въ позднюю пору. Теперь, когда Гетти исполнила свою обязанность, протанцовала одинъ танецъ съ молодымъ сквайромъ, мистеръ Пойзеръ долженъ былъ выйдти и посмотрѣть, пріѣхала ли за ними телега, потомучто было уже половина одиннадцатаго, и, несмотря на полуробкое возраженіе съ его стороны, что это кажется неприличнымъ, если они уѣдутъ первые, мистрисъ Пойзеръ настаивала на своемъ намѣреніи, всеравно, будетъ ли то прилично или неприлично.
   -- Какъ, вы уже отправляетесь домой, мистрисъ Пойзеръ? спросилъ старый мистеръ Донниторнъ, когда она подошла проститься и присѣла.-- Я думалъ, что мы не разстанемся ни съ кѣмъ изъ нашихъ гостей раньше одиннадцати. Мистрисъ Ирвайнъ и я, ужь люди пожилые, а мы не намѣрены уйдти отъ танцевъ раньше того времени.
   -- О, ваша милость! господа-то могутъ оставаться до поздней поры, при свѣчахъ: у нихъ нѣтъ заботъ о сырѣ на душѣ. А для насъ ужь и теперь довольно-поздно, да и нельзя внушать коровамъ, будто ихъ ненужно доить такъ рано завтра утромъ. Итакъ, если вамъ будетъ угодно извинить насъ, позвольте намъ проститься.
   -- Ну! сказала она мужу, когда они сѣли въ телегу:-- я лучше согласилась бы варить пиво и стирать въ одинъ и тотъ же день, чѣмъ провести одинъ изъ этихъ веселыхъ дней. Вѣдь утомительнѣе всего толкаться изъ одного угла въ другой и смотрѣть выпуча глаза, не зная хорошенько, чѣмъ бы заняться въ слѣдующую минуту. И при этомъ изволь-ка имѣть всегда на лицѣ улыбку, словно торговецъ въ рыночный день, а то, чего добраго, люди сочтутъ тебя невѣжей. И, въ-заключеніе, что жъ остается у васъ послѣ всего этого? Желтое лицо, оттого, что вы наѣлись вещей, которыя вамъ не по нраву.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, сказалъ мистеръ Пойзеръ, находившійся въ самомъ веселомъ расположеніи духа и чувствовавшій, что онъ пережилъ сегодня великій день:-- тебѣ вовсе не мѣшаетъ иногда повеселиться немного. И ты танцуешь нисколько не хуже другихъ. Я всегда скажу, что ни одна изъ всѣхъ женщинъ нашего околотка такъ не легка на ногу, какъ ты. И это была большая честь для тебя, что молодой сквайръ пригласилъ тебя прежде другихъ; это, полагаю, случилось оттого, что я сидѣлъ во главѣ стола и сказалъ рѣчь. Да и Гетти также... у ней никогда не было прежде такого кавалера: бравый молодой джентльменъ въ мундирѣ. Тебѣ это послужитъ предметомъ разговора, Гетти, когда ты состаришься, какъ ты танцовала съ молодымъ сквайромъ въ день его совершеннолѣтія.
  

КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ.

XXVII.
Кризисъ.

   То было во второй половинѣ августа, недѣли три послѣ рожденіе. Въ сѣверной внутренней части Ломшейрскаго Графства уже началась жатва пшеницы, но къ уборкѣ хлѣба нельзя было преступить ещё нѣсколько времени, по случаю проливныхъ дождей, причинившихъ наводненія и большіе убытки вообще во всей странѣ. Благодаря своей веселой нагорной мѣстности и орошаемымъ ручейками долинамъ, брокстонскіе и геслопскіе фермеры были спасены отъ послѣднихъ несчастій; а такъ-какъ я не могу имѣть притязаній на то, что они были исключительными фермерами, которымъ общее благо было ближе собственнаго къ сердцу, то вы заключите изъ этого, что они не очень-то были недовольны быстрымъ возвышеніемъ цѣны на хлѣбъ, пока существовала надежда, что они будутъ собирать хлѣбъ неповрежденнымъ; а нѣсколько ясныхъ дней и сухіе вѣтры поддерживали въ фермерахъ эту надежду.
   Восьмнадцатое августа было однимъ изъ такихъ дней, когда солнечный свѣтъ казался яснѣе во всѣхъ глазахъ по случаю мрака, предшествовавшаго ему. Большія массы облаковъ пробѣгали по голубому небу и своими летучими тѣнями, казалось, оживляли большіе круглые холмы за Лѣсною Дачею. Солнце скрывалось на мгновеніе и потомъ снова сіяло жарко, какъ возвратившаяся радость. Вѣтеръ срывалъ съ кустарниковъ, образовывавшихъ изгороди, листья, все еще зеленые. Около фермъ раздается звукъ захлопывающихся дверей; въ фруктовыхъ садахъ падаютъ яблоки; вѣтеръ совершенно покрываетъ гривами морды лошадей, блуждающихъ по сторонамъ дороги, покрытымъ зеленью, и по общему выгону. А между-тѣмъ вѣтеръ, казалось, былъ частью общей радости о томъ, что солнце сіяло. Веселый день для дѣтей, бѣгавшихъ вокругъ фермъ и кричавшихъ во всю мочь длятого, чтобъ узнать, не могутъ ли они покрыть своими голосами сильнѣйшіе порывы вѣтра. Взрослые также были въ хорошемъ расположеніи духа, надѣясь на лучшіе дни, когда спадетъ вѣтеръ. Дай только Богъ, чтобъ зерно было не совсѣмъ-спѣло! иначе вѣтеръ сдуетъ его изъ колоса и разсѣетъ по землѣ какъ несвоевременный посѣвъ.
   А между-тѣмъ и въ такую погоду человѣкъ можетъ подвергнуться убійственному несчастію. Если справедливо, что природа въ извѣстные моменты какъ -- бы носитъ въ себѣ предчувствіе о судьбѣ одного человѣка, то не должно ли быть справедливо и то, что она, кажется, нисколько не печется о другомъ и не замѣчаетъ его? Нѣтъ ни одного часа, въ который не родились бы и радость и отчаяніе; нѣтъ утренняго свѣта, который не приносилъ бы съ собою новой боли сильной печали, равно -- какъ и новыхъ силъ генію и любви. Вѣдь насъ такое множество, и наша участь такъ различна: можно ли удивляться, что расположеніе натуры находится часто въ строгомъ контрастѣ съ великимъ кризисомъ нашей жизни? Мы дѣти обширной семьи; научимся же, какъ научаются такія дѣти, не ожидать, что о нашихъ ушибахъ будутъ много заботиться, а довольствоваться небольшимъ уходомъ и небольшими ласками, и тѣмъ болѣе станемъ помогать другъ другу.
   Для Адама этотъ день былъ тяжелъ: въ послѣднее время онъ исполнялъ почти двойную работу. Онъ продолжалъ заниматься, какъ старшій работникъ, у Джонатана Бёрджа, пока на его мѣсто не найдется удовлетворительный человѣкь; а Джонатань не торопился искать себѣ такого человѣка. Но онъ весело исполнялъ лишнюю работу, потому-что его надежды касательно Гетти снова прояснились. Послѣ дня рожденія каждый разъ, когда она видѣла его, она, казалось, дѣлала усилія, чтобъ обращаться съ нимъ какъ-можно-ласковѣе; она будто хотѣла доказать ему, что простила его молчаніе и холодность во время танца. Онъ ни разу не упоминалъ о медальйонѣ. Онъ былъ слишкомъ-счастливъ, что она улыбалась ему, чувствовалъ себя еще счастливѣе, потому-что замѣчалъ въ ней болѣе-смиренный видъ, что-то особенное, приписывая это развитію женской нѣжности и серьёзности. "Ахъ!" безпрестанно думалъ онъ: "вѣдь ей только семнадцать лѣтъ; еще немного -- и она уже не будетъ такъ беззаботна. И ея тётка всегда разсказываетъ, какъ она проворна при работѣ. Она, я увѣренъ, будетъ такою-женою, что матушкѣ никогда не удастся и поворчать на нее". Правда, онъ видѣлъ ее дома только два раза со дня рожденія: однажды въ воскресенье, когда онъ намѣревался зайдти на ферму изъ церкви, Гетти присоединилась къ обществу старшихъ слугъ съ Лѣсной Дачи и пошла домой съ ними, будто хотѣла поощрить мистера Крега. "Она ужь очень -- расположена къ этимъ людямъ изъ экономкиной комнаты", замѣтила мистрисъ Пойзеръ. "Что меня касается, то я никогда особенно не жаловала господскихъ слугъ... они почти всѣ похожи на жирныхъ собаченокъ знатныхъ леди, что вотъ не годятся ни домъ сторожить, ни на жаркое, а только на-показъ". Другой разъ вечеромъ она ушла въ Треддльстонъ купить какія то вещи, хотя, къ его немалому удивленію, возвращаясь домой, онъ увидѣлъ въ нѣкоторомъ разстояніи, какъ она шла но дорогѣ, которая вовсе не вела изъ Треддльстона. Но когда онъ торопливо подошелъ къ ней, она была очень-ласкова и просила его возвратиться съ ней на ферму, когда онъ довелъ ее до воротъ двора. Она прошла нѣсколько дальше по полямъ, возвращаясь изъ Треддльстона, потому-что ей не хотѣлось идти домой, говорила она: на чистомъ воздухѣ было такъ мило, а ея тётка вѣчно дѣлаетъ столько хлопотъ, когда ей, Гетти, нужно идти со двора. "О, пожалуйста, пойдемте къ намъ!" сказала она, когда онъ, пожимая ей руку, хотѣлъ проститься съ ней у воротъ; и онъ не могъ устоять противъ ея желанія. Такимъ-образомъ онъ вошелъ съ нею, и мистрисъ Пойзеръ удовольствовалась только легкимъ замѣчаніемъ, сказавъ, что Гетти пришла позже, чѣмъ ее ожидали; а Гетти, которая, казалось, была не совсѣмъ въ духѣ при встрѣчѣ съ нимъ, улыбалась, болтала и съ необыкновенною предусмотрительностью старалась угодить всѣмъ.
   Онъ видѣлъ ее тогда въ послѣдній разъ, но надѣялся, что завтра у него найдется свободнаго времени зайдти на ферму. Сегодня, онъ зналъ, былъ тотъ день, въ который она ходитъ на Лѣсную Дачу шить у горничной; итакъ, онъ постарается поработать сегодня вечеромъ какъ-можно-больше, чтобъ быть свободнымъ завтра.
   Въ числѣ другихъ работъ, Адамъ имѣлъ надзоръ надъ нѣкоторыми починками въ той части лѣсной фермы, которую до настоящаго времени занималъ Сачелль, какъ управляющій, и которую, если вѣрить слухамъ, старый сквайръ предоставлялъ занять какому-то хвату въ сапогахъ съ отворотами; нѣкоторые поселяне видѣли, какъ послѣдній однажды проѣзжалъ верхомъ по парку. Что сквайръ рѣшился на починки, это можно было только объяснить его желаніемъ получить арендатора, хотя общество, собиравшееся по субботамъ вечеромъ у мистера Кассона, единогласно утверждало за своими трубками, что не найдется человѣка съ здравымъ смысломь, который захотѣлъ бы взять лѣсную ферму, если къ ней не будетъ присоединено больше пашни. Впрочемъ, какъ бы то ни было, починки приказано было произвесть со всевозможною поспѣшностью; и Адамъ, занимаясь отъ мистера Бёрджа, выполнялъ приказаніе съ обычною энергіею. Нo сегодня, поработавъ въ другомъ мѣстѣ, онъ могъ придти на лѣсную ферму только поздно послѣ обѣда. Тутъ онъ замѣтилъ, что часть старой крыши, которую онъ разсчитывалъ сохранить, сѣла. Ясно было, что изъ этой части строенія нельзя было сдѣлать ничего хорошаго; ее нужно было сломать до основанія. Адамъ немедленно составилъ въ головѣ планъ, какъ снова выстроить эту часть такъ, чтобъ тутъ были самые удобные хлѣва для коровъ и телятъ и -нибудь согласился взять меня къ себѣ на службу: года два тому назадъ я его разсердилъ, и онъ до сихъ поръ не можетъ мнѣ этого простить.
   -- Какъ! Какимъ образомъ? Ты мнѣ никогда объ этомъ не разсказывалъ,-- сказалъ Бартль.
   -- Все вышло изъ за пустяковъ. Я дѣлалъ раму подъ экранъ для миссъ Бидди -- вы вѣдь знаете, она постоянно что нибудь вышиваетъ шерстями. Ну вотъ, заказала она мнѣ эту раму, и столько у насъ было примѣрки и разговоровъ, какъ будто мы съ ней домъ затѣяли строить. Я впрочемъ былъ радъ доставить ей удовольствіе, и рама моя удалась. Но вы знаете, эти мелкія вещи тонкой работы берутъ много времени. Я работалъ надъ ней въ свободные часы, очень часто поздно за полночь; нѣсколько разъ я ходилъ въ Тредольстонъ -- то за мѣдными гвоздиками, то за чѣмъ-нибудь другимъ въ этомъ родѣ; всю рѣзьбу, всѣ шишечки, углы и ножки я выточилъ по рисунку, очень старательно, и когда рама была готова, я остался очень ею доволенъ. Когда я принесъ ее въ замокъ, миссъ Лидди потребовала меня къ себѣ въ гостиную, чтобы дать мнѣ указанія, какъ прикрѣпить ея вышивку (чудесная вышивка -- совсѣмъ какъ картина: Іаковъ и Рахиль обнимаются, а кругомъ стадо овецъ). Въ гостиной былъ и старый сквайръ,-- онъ почти всегда сидитъ у нея. Ну хорошо, рама моя ей очень понравилась, и она спросила, сколько я хочу за нее получить. Я отвѣчалъ не наобумъ, вы знаете, это не въ моихъ правилахъ; правда, я не представилъ ей счета, но я высчиталъ все до послѣдняго пенни и сказалъ:-- "одинъ фунтъ тридцать шиллинговъ".-- Я сосчиталъ тутъ и матеріалъ, и работу, но за работу это было вовсе не дорого. Старый сквайръ посмотрѣлъ на меня, потомъ на раму,-- знаете, какъ онъ умѣетъ смотрѣть,-- и сказалъ: "фунтъ тридцать шиллинговъ за такую дрянь! Послушай, Лидія, если ужъ тебѣ непремѣнно надо тратить деньги на эти пустяки, отчего бы тебѣ не заказывать ихъ въ Рессетерѣ, чѣмъ переплачивать вдвое здѣшнимъ доморощеннымъ мастерамъ. Адамъ -- плотникъ, а плотникъ не можетъ дѣлать такихъ вещей. Дай ему гинею, и довольно съ него". Должно быть миссъ Лидди повѣрила ему, да и сама-то она довольно прижимиста насчетъ денегъ; сердце у нея не злое, но ее сбили съ толку. Она принялась возиться съ кошелькомъ и стала пунцовой, какъ ея лента, подавая мнѣ гинею. Я не взялъ, поклонился и сказалъ: благодарю, сударыня. Позвольте подарить вамъ эту раму. Вы сами одобрили ее, и въ Россетерѣ вы не достанете такой и за двѣ гинеи.. Я вправѣ подарить ее вамъ, потому что я одинъ работалъ надъ ней въ свободное время, но я не запрашивалъ и не могу принять платы, ниже назначенной. Я поклонился и вышелъ изъ комнаты, прежде чѣмъ она успѣла сказать что-нибудь. Я говорилъ вѣжливо съ ними, но не могу допустить, чтобы обо мнѣ думали, что я обманываю. Въ тотъ-же вечеръ слуга принесъ мнѣ 1 ф. и 13 ш. съ того дня я всегда отлично видѣлъ, что старый сквайръ не можетъ меня выносить.
   -- Это весьма вѣроятно, это весьма вѣроятно, проговорилъ задумчиво Бартль.-- Единственный способъ его переубѣдить это -- показать ему, въ чемъ заключается собственная его вы года, и капитанъ это можетъ... капитанъ это можетъ.
   -- Не думаю, сказалъ Адамъ.-- У сквайра довольно ума, не для того, чтобы человѣкъ съумѣлъ понять, въ чемъ его на стоящая выгода, надо кое-что побольше ума: -- надо имѣть совѣсть и умѣть отличать добро отъ зла,-- такъ по крайнез мѣрѣ я думаю. Едва-ли вы когда-нибудь убѣдите стараго сквайра, что онъ остался бы въ большемъ выигрышѣ, дѣйствуя прямо и честно, чѣмъ постоянно прибѣгая къ уловкамъ и изворотамъ, какъ онъ это дѣлаетъ. Да и кромѣ того я не имѣю особеннаго желанія служить у него; мнѣ не хотѣлось бы ссориться съ джентльменомъ, въ особенности съ такимъ старикомъ, а я знаю, что мы съ нимъ недолго будемъ ладить. Если бы капитанъ былъ хозяиномъ помѣстье тогда другое дѣло: у него есть совѣсть и желаніе поступать справедливо, и ни на кого въ мірѣ я не работалъ бы такъ охотно, какъ на него.
   -- Ну ладно, голубчикъ, я говорю только: если удача постучится къ тебѣ въ двери, не прогоняй ее -- вотъ и все и жизни, какъ и въ ариѳметикѣ, надо умѣть обращаться и съ четомъ и съ нечетомъ. А я всегда тебѣ скажу, какъ говорилъ десять лѣтъ тому назадъ, когда ты поколотилъ молодого Мика Гольдсворта за то, что онъ хотѣлъ спустить фальшивый шиллингъ, даже не разобравъ хорошенько, въ шутку онъ это сдѣлалъ или серьезно: -- ты слишкомъ скоръ и гордъ, и склоненъ набрасываться на людей только за то, что они не сходятся съ тобой во мнѣніяхъ. Если я немного горячъ и не люблю путь спину, такъ въ этомъ еще нѣтъ бѣды; я -- старый школьный учитель и не мечтаю залетѣть выше этого,-- ужъ поздно мечтать. Но ты -- другая статья. Зачѣмъ же я потратилъ столько времени, чтобъ научить тебя читать и писать, считать и чертить планы, если ты не выдвинешься впередъ изъ толпы и не докажешь людямъ, что для человѣка представляетъ все таки нѣкоторое преимущество имѣть на плечахъ голову, а не тыкву. Неужели же ты будешь воротить носъ отъ всякаго хорошаго случая выдвинуться только потому, что отъ него несовсѣмъ хорошо пахнетъ, хотя никто не слышитъ этого запаха, кромѣ тебя? Это будетъ такъ же глупо, какъ говорить, что жена скрашиваетъ жизнь рабочему человѣку. Нелѣпѣйшій вздоръ! Нелѣпѣйшій вздоръ! Предоставь эти глупости дуракамъ, которые не могутъ одолѣть и простого сложенія. А ужъ тутъ оно, кажется, достаточно просто: сложи двухъ дураковъ, и черезъ шесть лѣтъ прибавится еще шестеро; большіе они будутъ или маленькіе -- это все равно; сумма отъ этого не измѣнится и наименованіе единицъ останется то-же.
   Во время этого пылкаго воззванія къ хладнокровію и умѣренности трубка погасла, и Бартль, такъ сказать, подчеркнулъ свою рѣчь, яростно чиркнувъ спичкой, послѣ чего онъ принялся курить съ свирѣпымъ и рѣшительнымъ видомъ, продолжая въ упоръ глядѣть на Адама, который едва удерживался отъ смѣха.
   -- Въ томъ, что вы сейчасъ сказали, мистеръ Масси, много правды, какъ и во всемъ, что вы говорите, началъ Адамъ, какъ только ему удалось справиться съ подступавшимъ смѣхомъ.-- Но вы должны согласиться, что было-бы нелѣпо съ моей стороны разсчитывать на случай, который можетъ и не представиться: это все равно, что возводить постройку, не заложивъ фундамента. Мое дѣло пока -- работать по мѣрѣ силъ тѣми инструментами и надъ тѣмъ матеріаломъ, которые я имѣю въ рукахъ. Если выгодный случай представится, тогда я подумаю о томъ, что вы мнѣ говорили, но до тѣхъ поръ все, что я могу сдѣлать, это -- положиться на свои руки и голову. У меня уже есть въ головѣ одинъ маленькій планъ для насъ съ Сетомъ: работать дома мебель на продажу; такимъ образомъ мы можемъ заработать фунта два лишнихъ.. Однако, ужъ поздно, я пойду. Я и такъ не попаду домой раньше одиннадцати, а мать, пожалуй, не спитъ -- поджидаетъ меня; она теперь изъ за всего волнуется. Покойной ночи, мистеръ Масси.
   -- Постой, постой, мы проводимъ тебя до калитки,-- сего дня чудесная ночь, сказалъ Бартль и взялъ свою палку.
   Вѣдьма въ одинъ мигъ была на ногахъ, и всѣ трое вышли во дворъ, подъ ясное звѣздное небо, и направились къ низенькой калиткѣ вдоль грядокъ съ картофелемъ, составлявшихъ собственность Бартля.
   --- Приходи пѣть въ пятницу вечеромъ! крикнулъ старикъ вслѣдъ Адаму, заперевъ за нимъ калитку и облокотившись на нее.
   -- Приду, откликнулся Адамъ, шагая крупнымъ шагомъ по направленію къ бѣлой полоскѣ дороги.
   На всемъ широкомъ выгонѣ онъ былъ теперь единственнымъ движущимся предметомъ. Два сѣрые осла, торчавшіе у кустовъ дикаго терна, стояли неподвижно, какъ два каменныя изваянія, или какъ тотъ домикъ изъ глины съ соломенной крышей, что виднѣлся подальше. Бартль слѣдилъ глазами за движущейся фигурой, пока она не скрылась въ темнотѣ, а Вѣдьма тѣмъ временемъ успѣла два раза сбѣгать въ домъ и наскоро облизать своихъ сосуновъ.
   -- Да, да, пробормоталъ школьный учитель, когда Адамъ скрылся изъ вида,-- вонъ какимъ ты козыремъ.... вонъ какимъ ты козыремъ ходишь! Но никогда-бы ты не былъ тѣмъ, что ты есть, не будь въ тебѣ частицы хромого старикашки Бартля. Самому здоровому теленку все таки нужно сосать. Да, много здѣсь этихъ рослыхъ, здоровыхъ молодцовъ, которые не знали-бы азбуки, не будь у нихъ Бартля Масси.... Ну что ты, Вѣдьма, лукавая бестія? Чего тебѣ надо? Чего тебѣ надо?-- Чтобъ я домой шелъ? Домой? Ну да, я знаю, теперь у меня уже нѣтъ своей воли. А что ты прикажешь мнѣ дѣлать съ твоими щенками, когда они выростутъ вдвое больше тебя?-- потому-что я вѣдь отлично знаю, кто ихъ отецъ. Большой головастый бульдогъ Билля Бэкера -- вотъ кто. Что, развѣ не правда, плутовка? (Тутъ Вѣдьма скромненько подобрала свой хвостъ и побѣжала къ дому. Въ разговорѣ затрогиваются иногда щекотливыя темы, насчетъ которыхъ благовоспитанныя женщины должны оставаться въ скромномъ невѣдѣніи).-- Но развѣ можно что-нибудь втолковать бабѣ, у которой завелись сосуны? продолжалъ Бартль.-- У нея нѣтъ совѣсти... нѣтъ совѣсти,-- она вся ушла въ молоко.
   

Книга третья.

ГЛАВА XXII.
ПОЙЗЕРЫ ОТПРАВЛЯЮТСЯ НА ПРАЗДНИКЪ ТРИДЦАТАГО ІЮЛЯ.

   Тридцатое іюля наступило и оказалось однимъ изъ тѣхъ немногихъ ясныхъ и теплыхъ дней, какіе иногда выпадаютъ посреди дождливаго англійскаго лѣта. Въ послѣдніе три, четыре дня дождей совсѣмъ не было, и для этой поры лѣта погода была превосходная: на темной зелени живыхъ изгородей и на цвѣтахъ дикой ромашки, бѣлѣвшихъ вдоль дороги, пыли было меньше обыкновеннаго, но трава была настолько суха, что маленькія дѣти могли смѣло кататься по ней, и на всемъ небосклонѣ виднѣлась только одна небольшая полоска пушистаго облачка, да и то гдѣ-то высоко, высоко, въ далекомъ голубомъ небѣ. Чудесный іюльскій день для праздника на открытомъ воздухѣ, но далеко не лучше время для дня рожденія. Природа какъ будто остановилась передохнуть послѣ своихъ трудовъ: всѣ лучшіе цвѣты отцвѣли, радостная пора молодой зелени и неясныхъ надеждъ отлетѣла, а время жатвы и уборки еще не пришло, и мы дрожимъ передъ возможностью наступленія ненастья, которое можетъ уничтожить драгоцѣнные плоды нашего труда, когда они уже созрѣли. Лѣса приняли одинъ общій однообразный темнозеленый оттѣнокъ; тяжелые возы больше не ползутъ по проселкамъ, оставляя на кустахъ клочки пахучаго сѣна; луга мѣстами уже пожелтѣли, но хлѣбныя нивы еще не одѣлись въ свой послѣдній великолѣпный золотой и пурпурный уборъ; телята и ягнята утратили всякіе слѣды своей миловидной и рѣзвой невинности и превратились въ глупыхъ молодыхъ коровъ и овецъ. Но за то на фермахъ это самое пріятное время -- время отдыха, промежутокъ между уборкой сѣна и хлѣба. Понятно послѣ этого, почему всѣ фермеры и ихъ работники въ Гейслопѣ и Брокстонѣ находили, что капитанъ очень хорошо сдѣлалъ, родившись именно въ эту пору лѣта, когда они могли безраздѣльно отдать свое вниманіе большой бочкѣ пива, которое варилось осенью въ тотъ годъ, когда родился "наслѣдникъ" и должно было быть откупорено въ двадцать первую годовщину его рожденія. Съ ранняго утра воздухъ гудѣлъ отъ веселаго звона колоколовъ, и всѣ спѣшили покончить къ полудню съ необходимой работой, потому что съ полдни пора было ужо думать и о сборахъ въ замокъ.
   Полуденное солнце заливало своимъ свѣтомъ всю комнату Гетти и никакія шторы не умѣряли теплоты его лучей, падавшихъ на ея головку въ тотъ моментъ, когда она смотрѣлась въ свое старое крапчатое зеркало. Но это было единственное зеркало, въ которомъ она могла видѣть свою шею и руки, потому что маленькое стѣнное зеркальце, принесенное ею изъ сосѣдней комнаты -- бывшей комнаты Дины,-- отражало только ея личико, не дальше подбородка да хорошенькаго кусочка бѣлой шейки, оттѣненнаго шелковистыми темными кудрями. А сегодня она больше чѣмъ когда-нибудь заботилась о своей шеѣ и рукахъ, потому что вечеромъ, когда начнутся танцы, она сниметъ свой шейный платочекъ, и вчера она очень много хлопотала надъ рукавами своего новаго платья съ розовымъ горошкомъ по бѣлому полю, чтобъ ихъ можно было снимать и надѣвать по желанію. Теперь она была въ томъ видѣ, какъ должна была явиться вечеромъ,-- безъ платочка на шеѣ, но въ шемизеткѣ изъ "настоящаго" кружева, которую тетка дала ей на этотъ высокоторжественный случай. Кромѣ этой шемизетки на ней не было никакихъ украшеній; она сняла даже маленькія круглыя сережки, которыя носила каждый день. Но, очевидно, прежде чѣмъ надѣть шейный платочекъ и длинные рукава, въ которыхъ она должна была явиться въ замокъ и оставаться до вечера, ей нужно было сдѣлать еще что-то, потому что теперь она отомкнула ящичекъ, гдѣ хранились ея тайныя сокровища. Прошло больше мѣсяца съ того вечера, когда мы были свидѣтелями, какъ она отпирала этотъ ящичекъ. Теперь въ немъ есть новыя сокровища, и очень цѣнныя, настолько цѣннѣе старыхъ, что тѣ засунуты въ самый дальній уголъ. Теперь Гетти и не подумаетъ надѣть свои большія серьги изъ цвѣтного стекла; у нея есть теперь хорошенькія золотыя сережки съ жемчугомъ и гранатами: взгляните, какъ уютно онѣ примостились въ изящной коробочкѣ, подбитой бѣлымъ атласомъ. О, что за наслажденіе открывать эту коробочку и смотрѣть на сережки!.. Только, пожалуйста, не вздумайте философствовать на эту тему, мой философъ-читатель; не говорите, что Гетти, при ея красотѣ, должна-бы знать, что ей не нужны украшенія, и что любоваться серьгами, въ которыхъ она, по всей вѣроятности, не могла щеголять дальше порога своей комнаты, едва-ли могло служить удовлетвореніемъ для нея, такъ какъ сущность тщеславія заключается въ сознаніи впечатлѣнія, которое мы производимъ на другихъ. Не говорите этого: вы никогда не поймете женскую натуру, если будете такъ нестерпимо логичны. Постарайтесь лучше отбросить всѣ ваши предвзятыя логическія умозаключенія, а самое лучшее -- представьте себѣ, что вы изучаете психологію канарейки, и наблюдайте, не мудрствуя лукаво, за движеніями этого прелестнаго существа. Смотрите, какъ мило она сгибаетъ на бокъ голову, съ безсознательной улыбкой любуясь серьгами въ ихъ гнѣздышкѣ изъ бѣлаго атласа. Вы думаете, конечно, что эта улыбка относится къ тому, кто подарилъ ей эти серьги, что всѣ ея мысли унеслись въ прошлое, къ тому моменту, когда она ихъ получила?-- Ничуть не бывало. Иначе отчего-бы ей такъ особенно дорожить именно серьгами?-- а между тѣмъ я знаю, что изъ всѣхъ извѣстныхъ ей украшеній она мечтала больше всего о серьгахъ.
   "Хорошенькія маленькія ушки!" сказалъ Артуръ какъ-то вечеромъ, когда Гетти, безъ шляпы, сидѣла возлѣ него на травѣ, и сдѣлалъ видъ, что хочетъ ущипнуть ее за ухо. "Ахъ, если-бъ у меня были хорошенькія серьги!" сказала она вдругъ, прежде чѣмъ успѣла подумать, что она говоритъ. Это желаніе такъ давно вертѣлось у нея на языкѣ, что сорвалось само собой при малѣйшемъ поводѣ. И на другой-же день (это было только на прошлой недѣлѣ) Артуръ нарочно ѣздилъ въ Россетеръ, чтобъ купить эти сережки. Эта маленькая прихоть, такъ наивно выраженная, привела его въ восторгъ своимъ милымъ ребячествомъ; ни разу не случалось ему слышать ничего подобнаго. И онъ завернулъ коробочку въ нѣсколько обертокъ, чтобы только имѣть удовольствіе видѣть, какъ Гетти будетъ ихъ разворачивать съ возростающимъ любопытствомъ, пока, наконецъ, глаза ея не поднимутся на него, сіяя радостью и восхищеніемъ.
   Нѣтъ, не о томъ, кто подарилъ ей эти серьги, думала она, когда улыбалась, глядя на нихъ. Вотъ она вынимаетъ ихъ изъ коробочки, но не затѣмъ, чтобы прижать къ губамъ, а чтобы продѣть себѣ въ уши -- на одну минутку -- только взглянутъ, какъ она въ нихъ хороша. Вотъ она глядится въ зеркало, поворачивая головку то направо, то налѣво, точно прислушивающаяся птичка. Невозможно читать ей мораль по поводу какихъ-то серегъ, когда глядишь на нее! Для чего-же и быть на свѣтѣ драгоцѣннымъ жемчужинамъ и самоцвѣтнымъ камнямъ, какъ не для украшенія такихъ ушекъ? Даже тѣ маленькія круглыя дырочки, что остаются въ нихъ, когда она снимаетъ сережки, нисколько ихъ не портятъ: быть можетъ, у водяныхъ нимфъ и у всѣхъ этихъ очаровательныхъ воздушныхъ существъ, которыя не имѣютъ души, такія дырочки въ ушкахъ существуютъ отъ природы, чтобы они могли украшать ихъ алмазами. А Гетти должна быть однимъ изъ этихъ существъ: слишкомъ больно думать, что она -- женщина, и что женская доля ждетъ ее впереди,-- что въ своемъ юномъ невѣдѣніи она ткетъ легкую паутину безумныхъ мечтаній и напрасныхъ надеждъ, и что можетъ настать день, когда эта паутина опутаетъ ее и сдѣлается для нея отравленнымъ одѣяніемъ, которое будетъ разъѣдать ея тѣло, сожметъ ее, какъ тисками, и разомъ превратитъ ея ребяческія -- мимолетныя и мелкія -- ощущенія въ глубокую человѣческую скорбь.
   Но ей нельзя долго любоваться серьгами, а то она заставитъ ждать дядю и тетку. И она поскорѣе кладетъ ихъ въ коробочку и прячетъ въ ящикъ. Придетъ время, когда ей можно будетъ носить всякія серьги, какія она захочетъ; она уже и теперь живетъ въ волшебномъ невидимомъ мірѣ блестящихъ нарядовъ изъ прозрачнаго газа, изъ мягкаго шелка и бархата,-- такихъ, какъ она видѣла въ гардеробныхъ шкапахъ миссъ Лидіи въ замкѣ, которые показывала ей камеристка; она чувствуетъ браслеты у себя на рукахъ, ступаетъ по мягкимъ коврамъ и смотрится въ большое, высокое зеркало. Но есть у нея въ ящикѣ одна вещица, которую она смѣло можетъ надѣть и сегодня: она подвѣситъ ее на ожерелье изъ мелкихъ темныхъ бусъ, которое она всегда надѣваетъ по праздникамъ. Это ожерелье ей непремѣнно надо надѣть: оно такъ хорошо оттѣняетъ ея шею; только обыкновенно она носитъ на немъ маленькій плоскій флакончикъ съ духами, а сегодня надѣнетъ медальонъ. Онъ нравился Гетти гораздо меньше серегъ, хотя это былъ прекрасный большой медальонъ, съ эмалью на задней стѣнкѣ въ видѣ букета цвѣтовъ и съ красивымъ золотымъ ободкомъ вокругъ стекла, за которымъ виднѣлась волнистая прядка свѣтлорусыхъ волосъ, и на ней два маленькихъ колечка другихъ -- темныхъ кудрей. Она засунетъ медальонъ за поясъ юбки, и никто его не увидитъ. Дѣло въ томъ, что у Гетти была еще одна страсть -- развѣ немногимъ слабѣе ея страсти къ нарядамъ,-- и въ силу этой-то другой ея страсти ей было пріятно надѣть этотъ медальонъ, хотя-бы его и не было видно. Она носила-бы его постоянно, если-бы не боялась, что тетка станетъ приставать къ ней, зачѣмъ она носитъ ленточку на шеѣ. И вотъ, теперь она подвѣсила медальонъ къ ожерелью, а ожерелье надѣла на шею. Оно было не особенно длинно, какъ разъ такой длины, что медальонъ можно было засунуть за поясъ. Теперь ей оставалось только надѣть длинные рукава, новенькій бѣлый кисейный платочекъ и соломенную шляпу, къ которой она приколола бѣлую ленту вмѣсто розовой, уже успѣвшей полинять отъ іюльскаго солнца. Эта шляпа была для Гетти каплей горечи въ чашѣ блаженства этого дня: шляпа была не совсѣмъ новая,-- всѣ замѣтятъ, что солома немного загрязнилась, особенно въ сравненіи съ бѣлой лентой; а у Мэри Бурджъ сегодня навѣрное будетъ новая шляпа. Чтобы утѣшить себя, Гетти взглянула на свои бѣлые бумажные чулочки: положительно они были прехорошенькіе, Еще-бы! вѣдь она отдала за нихъ почти всѣ свои накопленныя деньги. Грезы Гетти о будущемъ не могли сдѣлать ее нечувствительной къ тріумфамъ въ настоящемъ. Конечно, капитанъ Донниторнъ такъ ее любитъ, что ему дѣла нѣтъ до другихъ, но вѣдь эти другіе не знаютъ, какъ горячо онъ ее любитъ, и ей было непріятно явиться передъ ними дурно одѣтой и незамѣтной, хотя-бы на самое короткое время.
   Когда Гетти сошла въ кухню, вся семья была уже въ сборѣ -- разумѣется, всѣ въ своихъ лучшихъ праздничныхъ платьяхъ. Все это утро колокола такъ усердно звонили въ честь двадцать первой годовщины дня рожденія капитана, и всю домашнюю работу на фермѣ кончили такъ рано, что Марти и Томми страшно волновались, боясь, какъ-бы вмѣсто замка ихъ не повели въ церковь, пока мать не успокоила ихъ, сказавъ, что обѣдня не входитъ въ число увеселеній сегодняшняго дня. Мистеръ Пойзеръ заикнулся-было о томъ, чтобы запереть домъ и оставить его на произволъ судьбы. "Нѣтъ никакой опасности, чтобы къ намъ вломились сегодня", сказалъ онъ: -- ни одного вора не останется, всѣ уйдутъ въ замокъ. А если домъ запереть, тогда можно отпустить всѣхъ рабочихъ: такого дня имъ больше не придется увидѣть". Но мистрисъ Пойзеръ отвѣчала съ величайшей рѣшимостью: "Съ тѣхъ поръ, какъ я сдѣлалась хозяйкой, я никогда не оставляла домъ на произволъ судьбы, и не оставлю. Съ послѣдней недѣли здѣсь шатается столько подозрительнаго вида бродягъ, что они могутъ растащить весь домъ до послѣдней ложки. Всѣ бродяги всегда заодно. Счастье еще, что до сихъ поръ не перетравили нашихъ собакъ и не зарѣзали насъ въ постели: по пятницамъ, когда мы расплачиваемся съ поденщиками, у насъ въ домѣ всегда лежатъ деньги, и навѣрно они это знаютъ. Можетъ быть, они знаютъ даже, куда мы сегодня идемъ, потому что когда чортъ захочетъ подстроить каверзу человѣку, онъ всегда найдетъ для этого средства".
   -- Пустяки! сказалъ мистеръ Пойзеръ.-- Съ какой стати насъ зарѣжутъ въ постели! Въ моей комнатѣ всегда виситъ ружье, а у тебя такія чуткія уши, что ты услышишь, если мышь заскребется въ чуланѣ. Впрочемъ, если ты такъ безпокоишься, пожалуй, пусть Аликъ остается дома до половины дня, а къ пяти часамъ Тимъ его смѣнитъ. Въ случаѣ чего они могутъ спустить съ цѣпи Барбоску, да и Аликова -- стоитъ ему свистнуть,-- вцѣпится въ горло первому бродягѣ, которому вздумается насъ навѣстить.
   Мистрисъ Пойзеръ приняла этотъ компромисъ, но сочла не лишнимъ запереть на болты всѣ окна и двери, и теперь, въ послѣдній моментъ передъ отъѣздомъ, работница Нанси закрывала ставни кухоннаго окна, хотя оно выходило во дворъ и, находясь подъ непосредственнымъ наблюденіемъ Алика и двухъ псовъ, едва-ли могло представлять какія-либо удобства для осуществленія разбойническихъ цѣлей.
   Крытая повозка безъ рессоръ уже стояла у крыльца, готовая вмѣстить всю семью, кромѣ работниковъ-мужчинъ. Мистеръ Пойзеръ и дѣдъ усѣлись впереди, на наружномъ сидѣньѣ, а внутри помѣстились всѣ женщины и дѣти: нѣмъ повозка полнѣе, тѣмъ лучше, потому что меньше трясетъ, а широкіе бока и толстыя руки Нанси могутъ служить превосходной подушкой. Но мистеръ Пойзеръ, во избѣжаніе тряски, все время ѣхалъ шагомъ, такъ-что сидѣвшимъ въ повозкѣ было достаточно времени обмѣниваться привѣтствіями и впечатлѣніями съ пѣшеходами, направлявшимися въ ту-же сторону. Ихъ было такъ много, что всѣ тропинки между зелеными лугами и золотыми нивами пестрѣли движущимися точками самыхъ яркихъ цвѣтовъ: тутъ мелькала красная жилетка, соперничая съ макомъ, кивавшимъ изъ-за колосьевъ своими головками, тамъ -- синій шейный платокъ съ развѣвающимися концами, ярко выдѣлявшимися на фонѣ новенькой бѣлой блузы, Весь Брокстонъ и весь Гейслопъ шли въ замокъ веселиться въ честь "наслѣдника", а старики и старухи, ни разу не бывавшіе по сю сторону холма за послѣднія двадцать лѣтъ, должны были пріѣхать всѣ вмѣстѣ въ повозкѣ одного изъ фермеровъ (эту мысль подалъ мистеръ Ирвайнъ). Колокола опять зазвонили -- въ послѣдній разъ, такъ какъ звонарямъ тоже хотѣлось принять участіе въ празднествѣ, и не успѣли умолкнуть колокола, какъ грянула новая музыка, такъ-что даже старый Гнѣдко -- смирная лошадка, тащившая повозку мистера Пойзера,-- насторожила уши. Это подъѣзжалъ оркестръ музыкантовъ Общества взаимопомощи, явившійся во всемъ своемъ великолѣпіи -- въ голубыхъ шарфахъ, съ голубыми кокардами и со знаменемъ, на которомъ вокругъ рисунка, изображавшаго шахту, красовался девизъ: "Братская любовь да будетъ жить вѣчно".
   Повозки, разумѣется, не въѣзжали во дворъ. Всѣ должны были вылѣзать у сторожки, а экипажи отправлялись домой.
   -- Да тутъ уже цѣлая ярмарка, сказала мистрисъ Пойзеръ, выходя изъ своей повозки. И въ самомъ дѣлѣ, въ паркѣ была уже большая толпа: оживленныя группы бродили подъ высокими дубами, а ребятишки бѣгали по припеку, разглядывая высокіе шесты, увѣнчанные развѣвающимися по вѣтру различными частями одежды, которыя должны были служить призомъ для самыхъ ловкихъ гимнастовъ.-- Вотъ никогда бы не подумала, что въ двухъ приходахъ живетъ столько народу... Господи помилуй, какая, однако, жара на солнцѣ! Тотти, поди сюда, а то тебѣ опечетъ всю мордашку... Право, имъ, кажется, незачѣмъ было растапливать плиту: они могли-бы состряпать обѣдъ прямо на солнцѣ... Я пойду посижу въ комнатѣ мистрисъ Бестъ.
   -- Погоди, погоди минутку, сказалъ мистеръ Пойзеръ.-- Вонъ подъѣзжаетъ повозка со стариками: посмотримъ, какъ они вылѣзутъ и поплетутся всѣ вмѣстѣ,-- такую картину не скоро увидишь въ другой разъ.-- Отецъ, я думаю, ты всѣхъ ихъ помнишь молодыми?
   -- Еще-бы! проговорилъ старикъ Мартинъ, прохаживаясь въ тѣни, подъ навѣсомъ сторожки, откуда онъ могъ хорошо видѣть, какъ старики будутъ вылѣзать изъ повозки.-- Я помню, какъ Джекобъ Тафтъ прошелъ пятьдесятъ миль въ погоню за шотландскими мятежниками, когда они бѣжали изъ Стонитона.
   Старикъ почувствовалъ себя почти юношей, у котораго еще долгая жизнь впереди, когда увидѣлъ Гейслопскаго патріарха дѣдушку Тафта, который только-что вышелъ изъ повозки и направлялся къ нему на двухъ костыляхъ, въ своемъ неизмѣнномъ коричневомъ колпакѣ.
   -- Здравствуйте, мистеръ Тафтъ! закричалъ Мартинъ вовсе горло, потому что хоть онъ и зналъ, что старикъ глухъ какъ тетеря,-- онъ не могъ поздороваться съ нимъ.-- Что, веселиться пріѣхали?... Да вы еще совсѣмъ молодцомъ, даромъ что вамъ девяносто лѣтъ съ хвостикомъ.
   -- Мое почтенье, господа, мое почтенье, сказалъ дѣдушка Тафтъ, замѣтивъ, что ему кланяются.
   Группа стариковъ, которыхъ вели подъ руки сыновья и дочери -- тоже уже сѣдые и сморщенные -- прошла по прямой дорогѣ къ дому, гдѣ для нихъ былъ приготовленъ особый столъ, а Пойзеры благоразумно удалились подъ тѣнь высокихъ деревьевъ, стараясь, однако, не терять изъ вида замка, съ цвѣтникомъ передъ фасадомъ, покатой лужайкой и тремя хорошенькими полосатыми палатками въ концѣ этой лужайки, разставленными покоемъ, подъ прямыми углами вокругъ открытаго зеленаго пространства, гдѣ должны были происходить игры. Замокъ былъ самый обыкновенный квадратный домъ временъ королевы Анны и не представлялъ-бы ровно ничего замѣчательнаго, если-бъ не развалины стариннаго аббатства, къ которому онъ примыкалъ однимъ бокомъ. Такъ на какой-нибудь фермѣ видишь иногда высокій новый домъ, гордо выступающій въ концѣ длиннаго ряда низенькихъ старыхъ строеній. Красивыя старинныя развалины стояли немного отступя, въ тѣни высокихъ буковъ, но весь фасадъ передняго, болѣе высокаго зданія былъ залитъ солнцемъ, и большой домъ со своими спущенными маркизами казался по груженнымъ въ дремоту. Когда Гетти взглянула на него, ей сдѣлалось скучно: должно быть, Артуръ гдѣ-нибудь въ заднихъ комнатахъ со своими важными гостями; онъ даже не знаетъ, что она здѣсь, и она долго, долго его не увидитъ,-- пока не кончится обѣдъ, потому что тогда онъ, говорятъ, придетъ къ нимъ и скажетъ имъ рѣчь.

   Но Гетти ошибалась, по крайней мѣрѣ въ той части своихъ догадокъ, которая касалась важныхъ гостей. Никакихъ гостей въ замкѣ не было, кромѣ Ирвайновъ, за которыми съ утра послали коляску, и Артуръ былъ въ эту минуту не въ заднихъ комнатахъ, а прохаживался съ ректоромъ по широкимъ каменнымъ корридорамъ стараго аббатства, гдѣ были накрыты длинные столы для мелкихъ арендаторовъ и работахъ. Веселый, улыбающійся, съ открытымъ, чистосердечнымъ взглядомъ, Артуръ смотрѣлъ типичнымъ красавцемъ англичаниномъ въ своемъ свѣтло-голубомъ фракѣ по послѣдней модѣ и безъ черной перевязи на плечѣ. Но и у чистосердечныхъ людей бываютъ секреты, а на молодыхъ лицахъ секреты не оставляютъ морщинъ.
   -- Честное слово, я нахожу, что нашимъ мелкимъ фермерамъ досталась лучшая часть въ дѣлежѣ, сказалъ Артуръ, когда они съ мистеромъ Ирвайномъ вошли подъ прохладные своды аббатства: эти каменные корридоры -- восхитительная столовая для жаркаго дня. Чудесную мысль вы подали, Ирвайнъ, когда посовѣтовали мнѣ вмѣсто общаго угощенія устроить форменный, чинный обѣдъ, и только для однихъ арендаторовъ, тѣмъ болѣе, что сумма, которою я располагаю, весьма ограничена, потому что хотя мой дѣдъ и толковалъ про carte blanche, однако когда дошло до дѣла, онъ, по обыкновенію, побоялся предоставить мнѣ распорядиться, какъ я хочу.
   -- Ничего, это даже лучше, сказалъ мистеръ Правайнъ:-- вы увидите, что ваши гости останутся гораздо больше довольны, чѣмъ если бы вы затѣяли угощеніе на широкую ногу. Слишкомъ широкое гостепріимство легко приводитъ къ безпорядку и буйству. Конечно, когда вы слышите, что подавались цѣлые жареные быки и бараны, и всѣ приходившіе ѣли, кто сколько хотѣлъ,-- это звучитъ очень красиво, но на повѣрку обыкновенно выходитъ, что никто не пообѣдалъ, какъ слѣдуетъ, между тѣмъ какъ, получивъ хорошій обѣдъ среди дня и умѣренное количество пива, люди будутъ въ состояніи веселиться вечеромъ и принимать участіе въ играхъ. Разумѣется, нѣсколько человѣкъ къ вечеру непремѣнно напьются -- безъ этого нельзя; по въ темнотѣ пьянство сходитъ какъ-то незамѣтнѣе, чѣмъ при свѣтѣ дня.
   -- Я надѣюсь, что большого пьянства не будетъ. Изътреддльстонцевъ никто не придетъ: я нарочно устроилъ для нихъ обѣдъ въ городѣ. А Кассонъ, Адамъ Бидъ и еще нѣсколько человѣкъ надежныхъ ребятъ обѣщали мнѣ присмотрѣть за выдачей пива и позаботиться, чтобы не было безпорядка... Пойдемте наверхъ, посмотримъ, какъ устроены столы для крупныхъ фермеровъ.
   Они поднялись по каменной лѣстницѣ въ верхнюю галлерею аббатства, куда за послѣднія три поколѣнія были изгнаны изъ замка всѣ старыя негодныя картины со своей пылью: заплѣсневѣлые портреты королевы Елизаветы и ея фрейлинъ, генералъ Монкъ съ выбитымъ глазомъ, пророкъ Даніилъ въ необыкновенно темной львиной пещерѣ и Юлій Цезарь верхомъ на конѣ, съ большимъ орлинымъ носомъ, въ лавровомъ вѣнкѣ и со своими "Комментаріями" въ правой рукѣ.
   -- Какъ хорошо, что эти старыя развалины уцѣлѣли, сказалъ Артуръ.-- Если я когда-нибудь буду здѣсь хозяиномъ, я непремѣнно велю реставрировать эту галлерею и отдѣлаю ее въ самомъ изысканномъ вкусѣ. У насъ во всемъ домѣ нѣтъ ни одной комнаты, которая составляла-бы хоть треть этой галлереи по размѣрамъ... Вонъ за тѣмъ вторымъ столомъ будутъ обѣдать женщины и дѣти; мистрисъ Бестъ говоритъ, что матерямъ будетъ удобнѣе сидѣть отдѣльно съ дѣтьми. Я нарочно позвалъ всѣхъ съ дѣтьми;-- я хочу, чтобы на моемъ праздникѣ все было по семейному. Для всѣхъ этихъ мальчиковъ и дѣвочекъ я буду со временемъ "старымъ сквайромъ", и они будутъ разсказывать своимъ дѣтямъ, какой я былъ когда-то красавецъ,-- гораздо лучше моего сына. Внизу есть тоже особый столъ для женщинъ и дѣтей. Впрочемъ, вы всѣхъ ихъ увидите;-- я надѣюсь, вы придете сюда со мной послѣ обѣда.
   -- Разумѣется, отвѣчалъ мистеръ Ирвайнъ;-- я непремѣнно хочу слышать вашу первую рѣчь.
   -- Вы услышите еще одну вещь, которая васъ порадуетъ, сказалъ Артуръ.-- Пойдемъ въ библіотеку -- я вамъ разскажу, пока дѣдушка занимаетъ дамъ въ гостиной... Васъ это очень удивитъ, продолжалъ онъ, когда они усѣлись въ библіотекѣ:-- дѣдушка сдался-таки наконецъ.
   -- Какъ! Относительно Адама?
   -- Да. Я-бы еще вчера пріѣхалъ вамъ разсказать, если-бъ не былъ такъ занятъ. Вы вѣдь знаете, я вамъ говорилъ, что я уже пересталъ-было и уговаривать его, считая это безполезнымъ, но вчера поутру онъ самъ прислалъ за мной, и -- можете себѣ представить мое удивленіе, когда онъ мнѣ объявилъ, что онъ уже покончилъ со всѣми необходимыми распоряженіями, вызванными болѣзнью Сатчеля, и между прочимъ рѣшилъ взять Адама лѣсничимъ на жалованье по гинеѣ въ недѣлю и съ правомъ пользоваться одною изъ нашихъ лошадей. Я подозрѣваю, что онъ съ самаго начала понималъ, какъ выгоденъ для него этотъ планъ, но не могъ преодолѣть своей антипатіи къ Адаму, и кромѣ того, я предложилъ этотъ планъ, а для него довольно одного этого, чтобы не согласиться. Вообще въ моемъ почтенномъ дѣдушкѣ много самыхъ курьезныхъ противорѣчій: я знаю, напримѣръ, что онъ намѣренъ завѣщать мнѣ все свое состояніе, что онъ способенъ даже обидѣть бѣдную тетю Лидію, которая всю свою жизнь была его рабой, ради того, чтобъ мнѣ досталось больше, а между тѣмъ подчасъ мнѣ положительно начинаетъ казаться, что онъ меня ненавидитъ за то, что я его наслѣдникъ. Я убѣжденъ, что сломай я завтра шею, онъ будетъ считать это величайшимъ несчастьемъ, и въ то-же время ему какъ-будто доставляетъ удовольствіе отравлять мнѣ жизнь всякими мелкими непріятностями.
   -- Эхъ, другъ мой, не одна только женская любовь -- "ἀπέρωτος ἐρος", какъ говоритъ старикъ Эсхилъ. На свѣтѣ довольно "не любящей любви" и между мужчинами. Но разскажите мнѣ про Адама. Принялъ онъ это мѣсто? Я не нахожу, чтобъ оно было для него выгоднѣе теперешней работы, хотя, конечно, у него будетъ оставаться достаточно свободнаго времени.
   -- Признаться, я и самъ сомнѣвался, согласится-ли онъ, и когда я ему сказалъ, онъ, видимо, колебался. Главное его возраженіе было то, что онъ боится, съумѣетъ-ли онъ угодить моему дѣду. Но я просилъ его, какъ о личномъ для меня одолженіи, не смущаться никакими посторонними резонами и принять мѣсто, если только оно ему подходитъ и если, принимая его, онъ не лишаетъ себя чего-нибудь другого, болѣе выгоднаго. И онъ увѣрилъ меня, что мѣсто для него вполнѣ подходящее, что оно будетъ для него большимъ шагомъ впередъ и дастъ ему возможность сдѣлать то, о чемъ онъ уже давно мечтаетъ,-- отказаться отъ работы у Бурджа. По его словамъ, у него останется довольно времени для наблюденія за собственной небольшой мастерской, которую они съ Сетомъ собираются открыть и надѣются постепенно расширить. Однимъ словомъ, онъ, наконецъ, согласился, и сегодня я распорядился, чтобъ онъ обѣдалъ за однимъ столомъ съ крупными арендаторами; я хочу объявить имъ послѣ обѣда о назначеніи его на эту должность и попросить ихъ выпить за его здоровье. Выйдетъ маленькая сценка, которую я приготовилъ для моего друга Адама. Онъ славный малый, и мнѣ хочется, чтобы всѣ знали, какого я о немъ мнѣнія
   -- Маленькая сценка, въ которой мой пріятель Артуръ льститъ себя надеждой сыграть не послѣднюю роль,-- проговорилъ мистеръ Ирвайнъ, улыбаясь; но, замѣтивъ, что Артуръ покраснѣлъ, онъ поспѣшилъ добавить, какъ-бы извиняясь:-- Моя роль, вы знаете, всегда одна и та-же,-- роль стараго брюзги, который всегда найдетъ, за что придраться къ молодежи. Я не люблю сознаваться, что горжусь моимъ питомцемъ, когда онъ хорошо поступаетъ. Но на этотъ разъ я намѣренъ разыграть снисходительнаго дѣда и поддержу вашъ тостъ въ честь Адама... А что, вашъ дѣдъ сдался и по другому пункту? Согласился онъ нанять порядочнаго управляющаго?
   -- О нѣтъ, отвѣчалъ Артуръ съ раздраженіемъ, вставая со стула, и зашагалъ по комнатѣ, заложивъ руки въ карманы.-- У него есть, кажется, проектъ отдать въ аренду Домовую Ферму съ тѣмъ, чтобъ арендаторъ поставлялъ на замокъ масло и молоко. Но я не разспрашиваю,-- все это меня только сердитъ. Какъ видно, онъ намѣренъ все дѣлать самъ и обходиться совсѣмъ безъ управляющаго. Во всякомъ случаѣ поразительно, какъ много у него энергіи въ его годы.
   -- Да, это правда. Ну, а теперь пойдемъ къ дамамъ, сказалъ мистеръ Ирвайнъ, тоже вставая.-- Я хочу разсказать матушкѣ, какой великолѣпный тронъ вы для нея воздвигли въ палаткѣ.
   -- Идемте. Кстати, и завтракать пора. Два часа: сейчасъ фермеры сядутъ обѣдать; вонъ и колоколъ уже начинаетъ звонить.
   

ГЛАВА XXIII.
ОБѢДЪ.

   Когда Адаму сказали, что онъ будетъ обѣдать наверху, съ крупными арендаторами, ему было немного непріятно, что его выдѣляютъ такимъ образомъ и ставятъ выше его матери и брата, которые должны были обѣдать внизу. Но мистеръ Мильсъ, дворецкій, объяснилъ ему, что капитанъ Донниторнъ особенно на этомъ настаиваетъ и будетъ очень недоволенъ, если онъ, Адамъ, не подчинится его распоряженію.
   Адамъ кивнулъ головой въ знакъ согласія и подошелъ къ Сету, стоявшему въ нѣсколькихъ шагахъ отъ него.
   -- Сетъ, началъ онъ,-- капитанъ прислалъ мнѣ сказать, чтобъ я обѣдалъ наверху. Мистеръ Мильсъ говоритъ, что онъ непремѣнно этого хочетъ, такъ-что, я думаю, мнѣ неловко не пойти, хотя мнѣ очень непріятно, что они сажаютъ меня выше васъ съ матерью, какъ будто я лучше моихъ кровныхъ. Надѣюсь, ты не примешь этого въ дурную сторону?
   -- Нѣтъ, нѣтъ, объ этомъ не безпокойся, отвѣчалъ Сетъ.-- Твои успѣхи -- наши успѣхи, и если тебѣ оказываютъ почетъ, значитъ ты его заслужилъ. Чѣмъ выше тебя вознесутъ надо мной, тѣмъ я буду счастливѣе, лишь-бы ты сохранилъ ко мнѣ братскія чувства. Ты вѣдь назначенъ лѣсничимъ, и, сажая тебя за большой столъ, капитанъ поступаетъ только справедливо. Это довѣренная должность, и ты теперь выше простого рабочаго.
   -- Да, но никто еще объ этомъ не знаетъ, сказалъ Адамъ.-- Я еще не говорилъ мистеру Бурджу, что ухожу отъ него, и мнѣ не хотѣлось-бы, чтобъ объ этомъ узнали прежде, чѣмъ я самъ ему скажу, а то, я боюсь, онъ обидится. Мое появленіе наверху всѣхъ удивитъ и, вѣроятно, всѣ догадаются о причинѣ и станутъ разспрашивать, потому что въ послѣднія три недѣли только и было разговоровъ, что о томъ, получу-ли я это мѣсто.
   -- Ну, что-жъ, ты можешь сказать, что тебѣ приказали явиться, не объясняя причины: ты скажешь только правду... А какъ мама обрадуется и какъ она будетъ гордиться тобой! Пойдемъ, скажемъ ей.
   Адамъ былъ не единственнымъ изъ гостей, приглашенныхъ къ большому столу на основаніи причинъ, не имѣвшихъ никакого отношенія къ размѣрамъ вносимой ими ренты. Въ числѣ прихожанъ двухъ собравшихся въ замкѣ приходовъ были люди и кромѣ Адама, достоинство которыхъ измѣрялось не толщиной ихъ кармана, а отправляемыми ими обязанностями, и къ разряду этихъ людей принадлежалъ Бартль Масси. Въ этотъ жаркій день онъ ковылялъ какъ-то медленнѣе обыкновеннаго; поэтому, когда зазвонилъ обѣденный колоколъ, Адамъ отсталъ отъ другихъ, чтобы войти вмѣстѣ со своимъ старымъ другомъ: онъ былъ слишкомъ застѣнчивъ, чтобы рѣшиться присоединиться къ Пойзерамъ въ такомъ большомъ обществѣ. Въ теченіе дня ему еще навѣрно представятся случаи подойти къ Гетти, и онъ довольствовался этимъ, не желая подвергаться риску "вышучиваній" по поводу своей любви: этотъ большой, прямодушный, безстрашный человѣкъ былъ робокъ и нерѣшителенъ въ своихъ любовныхъ дѣлахъ.
   -- Знаете, мистеръ Масси,-- сказалъ Адамъ, дождавшись Бартля,-- сегодня я обѣдаю наверху,-- такъ приказалъ капитанъ.
   -- А-а, протянулъ Бартль, останавливаясь.-- Значитъ вѣтеръ подулъ въ нашу сторону... въ нашу сторону. Ты ничего не слыхалъ о намѣреніяхъ стараго сквайра?
   -- Какъ-же, слышалъ,-- отвѣчалъ Адамъ.-- Вамъ я разскажу, потому что я знаю, вы умѣете молчать, когда захотите, и я попрошу васъ не говорить никому ни слова, пока это не будетъ объявлено,-- у меня есть на то свои особыя причины.
   -- Можешь на меня положиться, можешь на меня положиться, голубчикъ. У меня нѣтъ жены, и значитъ некому вытягивать изъ меня секретовъ и потомъ бѣжать и благовѣстить о нихъ на всѣхъ перекресткахъ. Ужъ если вѣрить кому, такъ только холостяку... только холостяку.
   -- Ну, такъ слушайте же: я назначенъ лѣсничимъ. Это рѣшилось вчера. Я работалъ здѣсь -- присматривалъ за установкой шестовъ и палатокъ; капитанъ прислалъ за мной, предложилъ мнѣ это мѣсто, и я согласился. Но если васъ станутъ спрашивать наверху, вы сдѣлайте видъ, что ничего не знаете, и постарайтесь перевести разговоръ на другое,-- я буду вамъ очень за это обязанъ... А теперь пойдемте; мы, кажется, и такъ уже будемъ послѣдніе.
   -- Не бойся, я тебя не выдамъ,-- сказалъ Бартль, проходя впередъ.-- Эта новость будетъ мнѣ хорошей приправкой къ обѣду... Да, да, ты идешь въ гору, голубчикъ. Я всегда стоялъ за тебя, и всегда скажу, что у тебя вѣрный глазъ, твердая рука и здоровая голова на цифры. Ну, да и учили тебя хорошо... и учили тебя хорошо.
   Когда они пришли наверхъ, тамъ обсуждался вопросъ, кому быть предсѣдателемъ за столомъ и кому -- вицепредсѣдателемъ, такъ что появленіе Адама прошло незамѣченнымъ.
   -- Здравый смыслъ говоритъ,-- ораторствовалъ мистеръ Кассонъ,-- что во главѣ стола долженъ сидѣть мистеръ Пойзеръ-старшій, такъ какъ онъ старше всѣхъ, здѣсь присутствующихъ. Ужъ, кажется, я долженъ знать толкъ въ этихъ вещахъ,-- не даромъ я прослужилъ пятнадцать лѣтъ дворецкимъ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ -- говорилъ старикъ Мартинъ,-- я всѣ свои права уступилъ сыну. Я уже больше не арендаторъ,-- пусть мой сынъ займетъ мое мѣсто. Мы, старики, свое отжили и должны давать дорогу молодымъ.
   -- А по моему право на предсѣдательское мѣсто должно принадлежать самому крупному арендатору, а не старшему по годамъ,-- сказанъ Люкъ Бриттонъ, не долюбливавшій мистера Пойзера, какъ своего строгаго критика.-- у мистера Гольдсворта всѣхъ больше земли, значитъ ему и быть предсѣдателемъ.
   -- Или рѣшимъ такъ,-- вмѣшался мистеръ Пойзеръ: -- у кого земля содержится всѣхъ хуже, пусть тотъ садится во главѣ стола: тогда по крайней мѣрѣ мы не будемъ завидовать тому, кто удостоятся этой чести.
   А вонъ идетъ мистеръ Масси,-- сказалъ Крегъ, который, какъ лицо не заинтересованное въ спору, старался привести его къ соглашенію:-- онъ -- школьный учитель и долженъ рѣшить вопросъ по справедливости.-- Кому быть предсѣдателемъ, мистеръ Масси?
   -- Конечно, самому толстому, отвѣчалъ Бартль: -- оно кстати и другимъ будетъ просторнѣе сидѣть. А слѣдующій толстякъ послѣ него пусть будетъ вице-предсѣдателемъ и сядетъ на другомъ концѣ стола.
   Этотъ находчивый отвѣтъ, такъ счастливо разрѣшившій всѣ споры, вызвалъ много смѣха; впрочемъ и менѣе удачная шутка произвела бы тотъ же эффектъ. Однако мистеръ Кассонъ счелъ несовмѣстнымъ со своимъ достоинствомъ и высокими познаніями присоединиться къ общему смѣху, пока его не признали толстякомъ нумеръ второй. Мартинъ Пойзеръ-младшій, въ качествѣ толстяка нумеръ первый, былъ выбранъ въ предсѣдатели, а мистеръ Кассонъ -- въ вице-предсѣдатели.
   Благодаря такому распредѣленію мѣстъ, Адамъ, сидѣвшій, какъ ему полагалось, на нижнемъ концѣ стола, не замедлилъ попасться на глаза мистеру Кассону, который, будучи занятъ вопросомъ о предсѣдательствѣ, не замѣчалъ его до этой минуты. Мистеръ Ігассонъ, какъ мы уже знаемъ, находилъ, что Адамъ "задираетъ носъ и слишкомъ востеръ на языкъ;" онъ былъ того мнѣнія, что "господа" носятся съ этимъ молодымъ плотникомъ больше, чѣмъ онъ того стоитъ: съ мистеромъ Кассономъ никто не носился не смотра на то, что онъ былъ превосходнымъ дворецкимъ въ теченіе пятнадцати лѣтъ.
   -- Однако, мистеръ Бидъ, вы шибко лѣзете въ гору, какъ я погляжу,-- сказалъ онъ Адаму, когда тотъ сѣлъ за столъ.-- Насколько я помню, вы никогда не обѣдали здѣсь раньше.
   -- Это правда, мистеръ Кассонъ,-- отвѣчалъ Адамъ своимъ звучнымъ голосомъ, который раздался на весь столъ,-- я никогда не обѣдалъ здѣсь раньте. Теперь я пришелъ по желанію капитана Донниторна и, надѣюсь, никому не доставилъ этимъ неудовольствія.
   -- Нѣтъ, нѣтъ,-- откликнулось разомъ нѣсколько голосовъ,-- мы рады, что вы пришли. Кому же это непріятно?
   -- А вы споете намъ послѣ обѣда "По холмамъ и доламъ"? Споете?-- спросилъ мистеръ Чоунъ.-- Я ужасно люблю эту пѣсню.
   -- Фу, что вы нашли въ этой пѣснѣ!-- сказалъ мистеръ Крегъ.-- Да ее нельзя и сравнить съ шотландскими пѣснями. Самъ я, положимъ, никогда не пѣвалъ,-- у меня есть о чемъ думать поважнѣй. Отъ человѣка, у котораго голова полна названіями и свойствами растеній, нельзя ожидать, чтобъ онъ оставилъ въ ней пустое мѣсто для пѣсенъ. Но мой двоюродный братъ былъ рѣдкій знатокъ по этой части, и удивительная была у него память на шотландскія пѣсни; впрочемъ ему больше не о чемъ было думать.
   -- Шотландскія пѣсни! повторилъ съ презрѣніемъ Бартль Масси.-- Довольно я ихъ наслышался, весь вѣкъ не забуду. Ими развѣ только птицъ пугать -- вашими шотландскими пѣснями,-- т. е., конечно, англійскихъ птицъ, потому что шотландскія поютъ, можетъ быть, по шотландски -- почемъ я знаю! Раздайте вашимъ ребятишкамъ волынки вмѣсто трещетокъ, и я отвѣчаю за цѣлость вашего хлѣба.
   -- Я знаю, нѣкоторымъ людямъ доставляетъ удовольствіе унижать то, въ чемъ они мало смыслятъ,-- сказалъ мистеръ Крегъ.
   -- Шотландскія пѣсни все равно, что старая, сварливая баба,-- продолжилъ Бартль, не удостаивая отвѣтомъ замѣчаніе мистера Крега,-- которая долбитъ все одно и то-же въ одинъ тонъ и никогда не кончаетъ. Когда слушаешь шотландскую пѣсню, такъ вотъ и кажется, что кто-нибудь пристаетъ съ вопросами къ глухому, вродѣ дѣдушки Тафта, и никогда не получаетъ отвѣта.
   Адамъ ничуть не огорчился тѣмъ, что ему пришлось сидѣть рядомъ съ мистеромъ Кассономъ, потому что съ этого мѣста онъ могъ видѣть Гетти, сидѣвшую недалеко отъ нихъ, за сосѣднимъ столомъ. Однако, Гетти не успѣла еще замѣтить его, такъ какъ все ея вниманіе было поглощено Тотти, которая упорно поднимала ноги на скамейку, угрожая такимъ образомъ оставить пыльные слѣды на хорошенькомъ платьицѣ Гетти. Едва успѣвала Гетти столкнуть маленькія толстыя ножки, какъ онѣ опять поднимались, ибо глаза Тотти были слишкомъ заняты большими наполненными блюдами, отыскивая, на которомъ изъ нихъ можетъ быть сладкій пуддингъ, для того, чтобы она могла еще помнить о своихъ ногахъ. Гетти вышла наконецъ изъ терпѣнія и сказала, нахмурившись, надувъ губы и со слезами на глазахъ:
   -- Ахъ, тетя, это просто невозможно! Скажите вы Тотти: она все поднимаетъ ноги и пачкаетъ мое платье.
   -- Ну, что тамъ еще такое? Что сдѣлала дѣвочка? Она никогда не можетъ тебѣ угодить,-- сказала мистрисъ Пойзеръ.-- Пересади ее ко мнѣ,-- она мнѣ не мѣшаетъ.
   Адамъ смотрѣлъ на Гетти и видѣлъ, какъ она нахмурилась и надулась, и какъ большіе темные глаза какъ будто еще увеличились отъ сердитыхъ, едва сдерживаемыхъ слезъ. Скромная и тихая Мэри Бурджъ, сидѣвшая очень близко отъ нихъ и видѣвшая, что Гетти разсердилась, и что глаза Адама обращены на нее, подумала, что онъ, какъ умный человѣкъ, долженъ размышлять въ эту минуту о томъ, что красота имѣетъ мало цѣны у женщины съ дурнымъ характеромъ. Мэри была добрая дѣвушка, совсѣмъ не склонная къ злорадству, но она сказала себѣ, что такъ какъ у Гетти дурной характеръ, то лучше, чтобъ Адамъ это зналъ. И правда, будь у Гетти обыкновенное лицо, она казалась бы теперь просто дурнушкой и не могла бы подкупить въ свою пользу самаго снисходительнаго судью. Но въ ея злости, походившей скорѣе на невинное горе ребенка, было столько непобѣдимаго очарованія, что суровый Адамъ не ощутилъ въ своемъ сердцѣ и тѣни неодобренія или досады противъ нея; въ немъ шевельнулось только что-то вродѣ жалости, и въ то же время ему хотѣлось смѣяться, какъ будто передъ нимъ былъ разсерженный котенокъ съ выгнутой колесомъ спинкой и хвостикомъ трубкой, или маленькая птичка съ взъерошенными перышками. Онъ не могъ догадаться, что ее сердитъ; онъ только видѣлъ и чувствовалъ, что нѣтъ никого въ мірѣ лучше ея, и что будь его воля, у нея никогда больше не было бы поводовъ сердиться. И вдругъ, когда Тотти убрали, Гетти поймала его взглядъ, кивнула ему головой, и все ея лицо просіяло одною изъ самыхъ лучезарныхъ улыбокъ. Это было просто кокетство: она знала, что Мэри Бурджъ смотритъ на нихъ. Но на Адама эта улыбка подѣйствовала какъ вино.
   

ГЛАВА XXIV
ТОСТЫ.

   Когда обѣдъ кончился и разнесли первые кувшины пива изъ большой бочки, для широкой особы мистера Пойзера было очищено мѣсто на углу стола, а тамъ, гдѣ онъ сидѣлъ раньше, поставили два стула. Было заранѣе рѣшено, что надлежало сдѣлать предсѣдателю, когда покажется молодой сквайръ, и послѣднія пять минуть мистеръ Пойзеръ пребывалъ въ состояніи глубокаго размышленія, вперивъ взоры въ темную картину на противоположной стѣнѣ и перебирая пальцами мелкія, деньги въ карманахъ своихъ панталонъ.
   Какъ только молодой сквайръ показался на порогѣ въ сопровожденіи мистера Ирвайна, всѣ встали, и эта дань общаго уваженія была очень пріятна Артуру. Онъ любилъ чувствовать свою важность и кромѣ того дорожилъ добрымъ мнѣніемъ этихъ людей: ему пріятно было думать, что они относятся къ нему съ особеннымъ и искреннимъ почтеніемъ. Удовольствіе было написано у него на лицѣ, когда онъ сказалъ:
   -- Мой дѣдъ и я надѣемся, что всѣ наши друзья, здѣсь присутствующіе, остались довольны обѣдомъ и пивомъ. Мы съ мистеромъ Ирвайномъ пришли распить его съ вами, и я убѣжденъ, что оно покажется намъ вдвое вкуснѣе отъ того, что нашъ ректоръ будетъ пить его съ нами.
   Тутъ всѣ глаза обратились на мистера Пойзера, и мистеръ Пойзеръ, не вынимая рукъ изъ кармановъ, заговорилъ не спѣша, съ разстановкой, на манеръ часовъ съ медленнымъ боемъ:
   -- Капитанъ! Мои земляки уполномочили меня говорить за нихъ, потому что, гдѣ люди думаютъ одинаково, тамъ всякій ораторъ будетъ хорошъ. И хотя мы можемъ быть самаго противоположнаго мнѣнія о многихъ вещахъ -- одинъ обрабатываетъ свою землю по своему, другой по другому, и я, конечно, не берусь судить, у кого какъ ведется хозяйство,-- мнѣ лишьбы управиться со своимъ,-- но есть одинъ пунктъ, на которомъ всѣ мы сходимся: всѣ мы сходимся въ нашемъ мнѣніи о пашемъ молодомъ сквайрѣ. Почти всѣ мы знали васъ мальчикомъ, и никто никогда не слыхалъ о васъ ничего, кромѣ, хорошаго,-- такого, что дѣлаетъ вамъ честь. Вы обходительны въ рѣчахъ и справедливы въ поступкахъ, и мы радуемся, думая о будущемъ и представляя себѣ то время, когда вы будете нашимъ хозяиномъ, потому что мы знаемъ, что вы никого не обидите, и никому его хлѣбъ не покажется горекъ по вашей винѣ. Этого только и хотѣлъ я... и хотѣли всѣ мы сказать. А когда человѣкъ сказалъ, что онъ хотѣлъ сказать, ему лучше замолчать, потому что пиво не будетъ вкуснѣе, стоявши. А понравилось-ли намъ пиво, этого я пока не скажу, потому что мы его еще не попробовали: вотъ выпьемъ за ваше здоровье, тогда и скажемъ, хорошо-ли оно. Ну, а обѣдъ былъ хорошъ, и если кому не понравился, пусть тотъ винитъ свой желудокъ, lipo ректора я молчу: всякій знаетъ, что всѣ прихоисане всегда ему рады. И я надѣюсь, и всѣ мы надѣемся, что онъ проживетъ еще много лѣтъ и увидитъ насъ стариками, а нашихъ дѣтей -- взрослыми людьми, а вашу милость -- семейнымъ человѣкомъ. Больше мнѣ нечего сказать. Выпьемъ-же, господа, за здоровье нашего молодого сквайра -- трижды три раза!
   Послѣдовало громогласное ура, застучали ножи, зазвенѣли стаканы, и опять прокричали ура съ безконечными повтореніями, которые бываютъ слаще самой восхитительной музыки для ушей, впервыя получающихъ такую лестную дань. Артуръ почувствовалъ легкій уколъ совѣсти во время этой рѣчи,-- слишкомъ легкій, чтобы испортить удовольствіе, которое доставили ему похвалы. Развѣ онъ не заслужилъ этихъ похвалъ? Развѣ то, что о немъ говорилось, въ общемъ не было правдой? Если въ его поведеніи и было кое-что, чего мистеръ Пойзеръ не одобрилъ-бы, еслибъ зналъ, такъ что-жъ?-- если строго разбирать, за всякимъ окажутся грѣшки. Къ тому-же, Пойзеръ ничего не узнаетъ. Да и наконецъ, что-же такого онъ, Артуръ, сдѣлалъ?-- Приволокнулся за хорошенькой дѣвушкой, быть можетъ, немножко далеко зашелъ въ своемъ волокитствѣ, но другой на его мѣстѣ могъ-бы поступить гораздо хуже. И никакой бѣды не можетъ изъ этого выйти, и не выйдетъ, потому что въ слѣдующій-же разъ, какъ они съ Гетти увидятся, онъ непремѣнно ей объяснитъ, что она не должна слишкомъ много думать о немъ и придавать серьезное значеніе тому, что между ними было. Какъ видите, Артуру хотѣлось быть довольнымъ собой, для него это было просто потребностью. А непріятныя мысли о прошломъ всегда можно отогнать благими рѣшеніями на будущее время, которыя рождаются такъ быстро, что Артуръ успѣлъ почувствовать себя неловко и успокоиться прежде, чѣмъ мистеръ Пойзеръ довелъ до конца свою неторопливую рѣчь, такъ что, когда насталъ ею чередъ говорить, на душѣ у него было опять совершенно легко.
   -- Благодарю васъ, мои добрые друзья и сосѣди, за доброе мнѣніе обо мнѣ и за дружескія ко мнѣ чувства, выраженныя мистеромъ Пойзеромъ отъ своего и отъ вашего лица. Заслужить эти чувства будетъ самымъ задушевнымъ желаніемъ всей моей жизни. Въ силу естественнаго порядка вещей мы можемъ разсчитывать, что если я буду живъ, я сдѣлаюсь со временемъ вашимъ хозяиномъ. На основаніи этого соображенія мой дѣдъ и пожелалъ, чтобы я отпраздновалъ этотъ день среди васъ. На свое будущее положеніе я смотрю не только съ точки зрѣнія той власти и утѣхъ, которыя оно доставить мнѣ лично, но и съ точки зрѣнія возможности дѣлать добро моимъ сосѣдямъ. Такому молодому человѣку, какъ я, едва-ли пристало разсуждать съ вами о сельскомъ хозяйствѣ; вы люди опытные, и большинство изъ васъ гораздо старше меня. Тѣмъ не менѣе я очень интересуюсь этимъ предметомъ и изучалъ его по книгамъ, насколько позволяли время и обстоятельства, и когда естественный ходъ событій отдастъ помѣстье въ мои руки, первымъ моимъ дѣломъ будетъ оказать моимъ арендаторамъ всяческое содѣйствіе для улучшенія ихъ земель и введенія лучшихъ способовъ хозяйства. Я хочу, чтобы, когда я буду помѣщикомъ, всѣ мои арендаторы смотрѣли на меня, какъ на своего лучшаго друга, и ничто не сдѣлаетъ меня такимъ счастливымъ, какъ возможность относиться съ уваженіемъ къ каждому живущему на моей землѣ, и сознаніе, что каждый въ свою очередь меня уважаетъ. Въ моемъ теперешнемъ положеніи я нахожу неудобнымъ входить въ подробности. Я хотѣлъ только сказать, что мои намѣренія вполнѣ сходятся съ тѣми надеждами, которыя вы на меня возлагаете, и что я употреблю всѣ усилія, чтобы не обмануть вашихъ ожиданій. А засимъ... я совершенно согласенъ съ мнѣніемъ мистера Пойзера, что когда человѣкъ сказалъ, что онъ хотѣлъ сказать, ему лучше замолчать. Но удовольствіе, которое вы мнѣ доставили, выпивъ за мое здоровье, будетъ не полно, если не выпьемъ теперь за моего дѣда, замѣнившаго мнѣ моихъ умершихъ родителей. Больше я ничего не скажу, пока вы не выпьете вмѣстѣ со мной за его здоровье въ этотъ радостный день, когда я, по его желанію, являюсь среди васъ въ качествѣ будущаго представителя его имени и рода.
   Изъ всѣхъ присутствующихъ, быть можетъ, одинъ только мистеръ Ирвайнъ съумѣлъ вполнѣ понять и оцѣнить деликатность, съ какою Артуръ предложилъ тостъ за своего дѣда. Фермеры были того мнѣнія, что молодому сквайру слѣдовалобы знать, какъ они ненавидятъ старика, а мистрисъ Пойзеръ сказала: "Лучше-бы ему не ворошить этой старой кастрюли съ кислятиной". Буколическіе умы не легко схватываютъ тонкости хорошаго тона. Но отвергнуть тостъ было нельзя, и когда онъ былъ, принятъ, Артуръ продолжалъ.
   -- Благодарю васъ, друзья мои, за себя и за дѣда. А теперь я имѣю вамъ сказать еще одну вещь, чтобъ вы могли порадоваться вмѣстѣ со мной, ибо я надѣюсь и вѣрю, что моя новость обрадуетъ васъ. Я думаю, между вами не найдется ни одного человѣка, который не питалъ бы уваженія,-- а многіе и самыхъ теплыхъ дружескихъ чувствъ -- къ моему другу Адаму Виду. Всему нашему приходу извѣстно, что на его слово можно положиться какъ на каменную гору, что все, за что онъ ни возьмется, онъ дѣлаетъ хорошо, и объ интересахъ своихъ нанимателей радѣетъ, какъ о своихъ собственныхъ. Я съ дѣтства былъ привязанъ къ Адаму и до сихъ поръ сохранилъ мое дѣтское чувство къ нему. Говорю это съ гордостью, потому что, мнѣ кажется, это доказываетъ, что я умѣю цѣнить хорошихъ людей. Моимъ давнишнимъ желаніемъ было поручить ему надзоръ за лѣсами, представляющими весьма цѣнную статью нашихъ владѣній. Желалъ я этого не только потому, что высоко цѣню его личность, но и потому, что онъ обладаетъ познаніями и опытностью, необходимыми для этого дѣла. Теперь я, наконецъ, съ радостью могу сообщить, что дѣдъ мой одобрилъ мое желаніе, и Адамъ назначенъ лѣсничимъ; это рѣшилось со вчерашняго дня. Я убѣжденъ, что эта перемѣна окажется какъ нельзя болѣе выгодной для помѣстья, и предлагаю вамъ выпить за здоровье Лдама. Надѣюсь, вы не откажетесь принять этотъ тостъ и пожелаете ему вмѣстѣ со мной всякаго счастья и успѣха въ жизни, которыхъ онъ вполнѣ заслуживаетъ... Но среди насъ присутствуетъ еще болѣе старинный и близкій мой другъ; мнѣ незачѣмъ говорить вамъ, что этотъ другъ -- мистеръ Ирвайнъ. Я увѣренъ, вы согласитесь со мной, что прежде всего намъ слѣдуетъ выпить за его здоровье. Я знаю, всѣ вы, его прихожане, имѣете довольно причинъ любить и почитать вашего ректора, но никто не можетъ имѣть ихъ столько, какъ я. Итакъ, наливайте стаканы, и выпьемъ за нашего дорогого ректора -- трижды три раза!
   Этотъ тостъ былъ принятъ со всѣмъ увлеченіемъ, какого не хватало предшествующему, и безспорно самымъ живописнымъ моментомъ во всей этой сценѣ былъ тотъ, когда мистеръ Ирвайнъ поднялся говорить, и всѣ лица повернулись къ нему. По сравненію съ этими лицами, его лицо поражало своею утонченностью гораздо больше, чѣмъ лицо Артура. У Артура было обыкновенное англійское лицо, и яркій цвѣтъ его новенькаго моднаго фрака былъ болѣе подъ стать понятіямъ о щегольствѣ молодыхъ франтовъ-фермеровъ, чѣмъ напудренные волосы и тщательно вычищенный, но поношенный черный костюмъ мистера Ирвайна -- излюбленный его костюмъ во всѣхъ высокоторжественныхъ случаяхъ, ибо платье мистера Ирвайна обладало вообще какимъ-то непостижимымъ секретомъ никогда не казаться новымъ.
   -- Не въ первый разъ,-- такъ началъ мистеръ Ирвайнъ,-- приходится мнѣ благодарить моихъ прихожанъ за доказательства ихъ добраго ко мнѣ расположенія, но дружескія чувства земляковъ принадлежатъ къ числу такихъ вещей, которыя цѣнятся тѣмъ дороже, чѣмъ онѣ становятся старѣе. Сегодняшнюю нашу встрѣчу мы можемъ съ полнымъ правомъ назвать радостной, ибо когда хорошее чувство взаимной симпатіи достигло, такъ сказать, совершеннолѣтія -- созрѣло, окрѣпло и обѣщаетъ быть прочнымъ,-- этому поистинѣ можно порадоваться; а мои отношенія къ вамъ, какъ ректора къ прихожанамъ, достигли совершеннолѣтія еще два года тому назадъ. Вотъ уже двадцать три года, какъ я поселился у васъ. Я помню, высокіе молодые люди и цвѣтущія молодыя женщины, которыхъ я вижу теперь передъ собой,-- когда я ихъ крестилъ, смотрѣли на меня далеко не такъ дружелюбно, какъ смотрятъ теперь, чѣмъ несказанно радуютъ мое сердце. Но я увѣренъ, васъ не удивитъ, когда я скажу, что изо всей этой молодежи самыя горячія мои симпатіи принадлежатъ моему другу мистеру Артуру Донниторну, котораго вы только что чествовали. Я имѣлъ удовольствіе быть его воспитателемъ въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ, и, естественно, у меня было много случаевъ узнать его близко,-- больше, чѣмъ ихъ могло быть у кого-либо изъ васъ. И, зная его, я съ гордостью и радостью спѣшу заявить, что вполнѣ раздѣляю какъ тѣ надежды, которыя вы на него возлагаете, такъ и вашу увѣренность въ томъ, что онъ обладаетъ всѣми качествами, которыя должны сдѣлать его образцовымъ помѣщикомъ, когда придетъ его время занять это высокое положеніе среди васъ. Мы съ нимъ одинаковаго образа мыслей по многимъ вопросамъ, насколько можетъ человѣкъ, доживающій пятый десятокъ, одинаково мыслить и чувствовать съ юношей двадцати одного года. Да вотъ, даже сейчасъ онъ высказалъ чувство, которое я отъ всего сердца съ нимъ раздѣляю, радуясь случаю заявить о немъ всенародно. Это чувство -- его привязанность и уваженіе къ Адаму Биду. Когда человѣкъ занимаетъ высокое положеніе въ свѣтѣ, его поступки служатъ предметомъ обсужденія; о немъ больше говорится, и заслуги его получаютъ больше похвалъ, чѣмъ заслуги и достоинства людей, чья жизнь проходитъ въ скромномъ повседневномъ трудѣ. Но каждое разумное существо хорошо понимаетъ, какъ необходимъ этотъ скромный будничный трудъ и какъ важно для насъ, чтобъ онъ исполнялся какъ слѣдуетъ. И я согласенъ съ моимъ другомъ мистеромъ Артуромъ Донниторномъ въ томъ, что когда человѣкъ, которому выпало на долю всю жизнь заниматься этого рода трудомъ, обнаруживаетъ свойства характера, которыя сдѣлали-бы ему честь во всякомъ положеніи, на всякой ступени общественной лѣстницы,-- заслуги его должны быть признаны всѣми. Такой человѣкъ имѣетъ право на общее уваженіе, и друзья его должны радоваться, отдавая ему эту дань. Я хорошо знаю Адама Бида; я знаю, какой онъ работникъ, и чѣмъ онъ былъ, какъ сынъ и братъ, и я скажу только простую, неприкрашенную правду, сказавъ, что я уважаю его, какъ немногихъ людей. Впрочемъ, говоря о немъ такимъ образомъ, я не говорю вамъ ничего новаго: всѣ вы знаете его, многіе изъ васъ находятся съ нимъ въ самыхъ дружескихъ отношеніяхъ, и я увѣренъ, что, зная его, каждый изъ васъ съ радостью выпьетъ съ нами за его здоровье.
   Какъ только мистеръ Ирвайнъ замолчалъ, Артуръ вскочилъ на ноги и, наполнивъ свой стаканъ, прокричалъ: "За здоровье Адама Бида, и дай Богъ ему прожить много лѣтъ и нажить сыновей, такихъ-же честныхъ и умныхъ, какъ онъ самъ!"
   Никто -- ни даже Бартль Масси -- не былъ такъ восхищенъ этимъ тостомъ, какъ мистеръ Пойзеръ. Рѣчь, которую онъ сказалъ передъ тѣмъ, была для него поистинѣ тяжкой работой но какъ ни трудно она досталась ему, онъ, кажется, сейчасъ -бы вскочилъ и произнесъ другую, еслибъ не понималъ всего неприличія такого поступка. При существующихъ-же обстоятельствахъ, все, что онъ могъ сдѣлать, чтобы дать исходъ своимъ чувствамъ, это- залпомъ осушить свой стаканъ и пристукнуть имъ по столу рѣшительнымъ, размашистымъ жестомъ. Если Джонатанъ Бурджъ и немногіе другіе и чувствовали себя несовсѣмъ ловко по милости этого тоста,-- они постарались скрыть свои чувства, такъ-что тостъ былъ принятъ, повидимому, охотно и единодушно.
   Адамъ былъ немного блѣднѣе обыкновеннаго, когда поднялся благодарить своихъ друзей. Его глубоко тронуло это публичное изъявленіе общаго чувства, что было очень естественно: вѣдь онъ находился передъ лицомъ всего своего небольшого мірка, и этотъ мірокъ такъ дружно его чествовалъ. Но говорить онъ не робѣлъ: его не смущало мелкое тщеславіе. и онъ не боялся, что у него не хватитъ словъ; поэтому онъ не казался ни сконфуженнымъ, ни неловкимъ, а стоялъ, какъ всегда, твердо и прямо, слегка откинувъ голову назадъ и спокойно опустивъ руки, съ тѣмъ безсознательнымъ достоинствомъ, которое составляетъ отличительную черту всякаго интеллигентнаго, честнаго и здороваго работника, никогда не задающагося вопросомъ, зачѣмъ онъ живетъ на свѣтѣ.
   -- Я совершенно пораженъ, сказалъ Адамъ.-- Я не ожидалъ ничего подобнаго, потому что это далеко превышаетъ мои заслуги. Но тѣмъ болѣе у меня причинъ благодарить васъ, капитанъ, и васъ, мистеръ Ирвайнъ, и всѣхъ моихъ друзей за честь, которую они мнѣ оказали, выпивъ за мое здоровье, и за ихъ добрыя пожеланія. Было-бы глупо, еслибъ я вздумалъ васъ увѣрять, что я совсѣмъ не заслуживаю вашего хорошаго мнѣнія обо мнѣ: плохо бы я отблагодарилъ васъ, еслибъ сказалъ, что вы знали меня столько лѣтъ и не съумѣли разобрать, что я за человѣкъ. Вы говорите, что всякое дѣло, за которое я берусь, я дѣлаю хорошо, много ли или мало я за него получу,-- и это сущая правда. Мнѣ было-бы стыдно стоять здѣсь передъ вами, будь это неправда. Но мнѣ кажется, это долгъ всякаго человѣка, и тутъ нечѣмъ кичиться. И я всегда исполнялъ только свой долгъ -- это мое твердое убѣжденіе, потому что во всякомъ дѣлѣ каково бы оно не было, мы примѣняемъ умъ и способности, которыя намъ даны. Поэтому на ваши добрыя чувства ко мнѣ я не смотрю какъ на должное, какъ на право мое, а какъ на свободный даръ, и какъ свободный вашъ даръ принимаю ихъ и благодарю. Что же касается новой должности, которую я получилъ, я могу только сказать, что принялъ ее по желанію капитала Донниторна и постараюсь не обмануть его ожиданій. Я не желаю ничего лучшаго, какъ работать у него подъ началомъ и знать, что, зарабатывая свой хлѣбъ, я дѣйствую и въ его интересахъ. Ибо я считаю его однимъ изъ тѣхъ людей, которые хотятъ поступать справедливо и принести міру свою лепту добра. А я убѣжденъ, что это можетъ каждый, будь онъ дворянинъ или простолюдинъ, даетъ-ли онъ деньги на веденіе крупнаго предпріятія, или работаетъ своими рѣками. Теперь не время распространяться о моихъ чувствахъ къ капитану: я надѣюсь доказать ихъ на дѣлѣ всей моей жизнью.
   Много различныхъ мнѣній было высказано относительно рѣчи Адама. Нѣкоторые -- все больше женщины -- нашли, что онъ выказалъ мало признательности и говорилъ слишкомъ гордо; но большинство мужчинъ были того мнѣнія, что невозможно было сказать болѣе искреннюю, прямодушную рѣчь, и что Адамъ -- хорошій малый. Покамѣстъ публика обмѣнивалась подъ шумокъ своими впечатлѣніями и изъявляла свое недоумѣніе по поводу дальнѣйшихъ плановъ стараго сквайра, стараясь разрѣшить вопросъ, возьметъ-ли онъ управляющаго и т. д., два джентльмена встали и подошли къ тому столу, за которымъ сидѣли женщины и дѣти. Здѣсь, разумѣется, не было крѣпкаго пива, а только вино и дессертъ: сверкающая наливка изъ крыжовника для дѣтей и хорошій хересъ для матерей. Мистрисъ Пойзеръ предсѣдательствовала за этимъ столомъ, и Тотти сидѣла теперь у нея на колѣняхъ, засунувъ весь свой носишко въ рюмку съ виномъ въ поискахъ за плавающими въ немъ орѣхами.
   -- Мое почтенье, мистеръ Пойзеръ, сказалъ Артуръ.-- Я думаю, вамъ было очень пріятно слышать, какую хорошую рѣчь сказалъ сегодня вашъ мужъ.
   -- Не знаю, сэръ... У мужчинъ языкъ вообще такъ плохо привѣшенъ, что обыкновенно приходится угадывать, что они хотятъ,-- все равно какъ съ безсловесными тварями.
   -- Вотъ какъ! Вы значитъ находите, что справились-бы съ этой задачей лучше него? проговори помѣщеніе для всякой утвари, и все это безъ большихъ издержекъ на матеріалы. Такимъ-образомъ, когда разошлись работники, онъ сѣлъ, вынулъ свою карманную книжку и занялся черченіемъ плана и подробнымъ означеніемъ требовавшихся матеріаловъ, желая показать все это мистеру Бёрджу завтра утромъ и склонить его, чтобъ онъ уговорилъ сквайра согласиться на предложеніе Адама. Сдѣлать какое-нибудь хорошее дѣло, какъ бы оно ни было мало, всегда было удовольствіемъ для Адама, и онъ сидѣлъ на отрубкѣ, надъ книгою, лежавшею на чертежномъ столикѣ, повременамъ тихо посвистывая и поворачивая голову на бокъ съ едва-замѣтною улыбкою самодовольства, даже гордости, потому-что если Адамъ любилъ хорошее дѣло, онъ также любилъ и думать: "я сдѣлалъ это!" Я полагаю, что тѣ только люди свободны отъ этой слабости, которые никакую работу не могутъ назвать своею собственною. Было ужь почти семь часовъ, когда онъ кончилъ и опять надѣлъ свою куртку. Окинувъ кругомъ глазами всю работу, онъ замѣтилъ, что Сетъ, который работалъ здѣсь сегодня, забылъ взять съ собою свою корзинку съ инструментами. "Вотъ хорошо, парень-то оставилъ здѣсь свои инструменты" подумалъ Адамъ, "а онъ долженъ работать въ мастерской завтра. Ну, есть ли на свѣтѣ такой разсѣянный малый! Онъ непремѣнно забылъ бы голову, еслибъ она не была прикрѣплена у него къ плечамъ. Ну, счастье еще, что они попались мнѣ на глаза: я снесу ихъ домой".
   Строенія лѣсной фермы находились на самомъ концѣ парка, на разстояніи десяти минутъ ходьбы отъ аббатства. Адамъ пріѣхалъ туда на своемъ пони, намѣреваясь по дорогѣ домой подъѣхать къ конюшнямъ и оставить тамъ свою лошадку. У конюшенъ онъ встрѣтилъ мистера Крега, пришедшаго посмотрѣть на новую лошадь капитана, на которой послѣдній долженъ былъ уѣхать послѣзавтра. Мистеръ Крегъ задержалъ Адама, чтобъ разсказать, какъ всѣ слуги должны будутъ собраться у воротъ двора и пожелать молодому сквайру всякаго благополучія въ то время, какъ онъ выѣдетъ изъ дома, такъ-что, когда Адамъ вышелъ въ паркъ, бросивъ корзинку съ инструментами на плечи, солнце уже почти садилось, посылая горизонтальные багровые лучи между большими стволами старыхъ дубовъ и украшая каждое голое мѣстечко земли мимолетнымъ блескомъ, который придавалъ этому мѣстечку видъ брильянта, брошеннаго на траву. Вѣтеръ теперь стихъ, и только легкій вѣтерокъ шевелилъ листьями съ тонкими стебельками. Кто просидѣлъ дома весь день, былъ бы радъ пройдтись теперь; но Адамъ достаточно былъ на чистомъ воздухѣ и желалъ сократить свой путь домой. Онъ для того намѣревался пройдти паркъ поперегъ и пройдти чрезъ рощу, гдѣ не былъ уже нѣсколько лѣтъ. Онъ быстро прошелъ паркъ, идя по тропинкамъ между папоротникомъ, сопровождаемый по пятамъ Джипомъ; онъ не останавливался любоваться великолѣпными измѣненіями свѣта, даже едва замѣтилъ это... а между-тѣмъ чувствовалъ присутствіе его какимъ-то тихимъ, счастливымъ благоговѣніемъ, которое сливалось съ его дѣловыми труженическими мыслями. И какъ могъ онъ не чувствовать этого? Даже олени чувствовали это и становились робче.
   Мало-по-малу мысли Адама возвратились къ тому, что говорилъ мистеръ Крегъ объ Артурѣ Донниторнѣ; онъ рисовалъ себѣ его отъѣздъ и перемѣны, которыя могутъ случиться къ тому времени, когда онъ возвратится; затѣмъ его мысли съ любовью представили ему старыя сцены товарищества, существовавшаго между Адамомъ и молодымъ сквайромъ въ дѣтствѣ, остановились на добрыхъ качествахъ Артура, которыми Адамъ гордился, какъ всѣ мы гордимся добродѣтелями людей, стоящихъ въ обществѣ выше васъ и обращающихся съ нами съ уваженіемъ. Счастье такого сердца, какъ у Адама, заключающаго въ себѣ большую потребность любви и благоговѣнія, столько зависитъ оттого, что оно можетъ думать о чувствовать о другихъ! И Адамъ не составилъ себѣ идеальнаго міра умершихъ героевъ; онъ немного зналъ о жизни людей прошедшаго времени; онъ долженъ былъ отъискивать себѣ людей, къ которымъ могъ бы привязаться съ любовью и благоговѣніемъ, между тѣми, съ которыми обращался. Пріятныя мысли объ Артурѣ придали болѣе обыкновеннаго кроткое выраженіе его смѣлому, грубому лицу: можетъ-быть, онѣ были также причиною, по которой Адамъ, отворивъ старыя зеленыя ворота, при входѣ въ рощу, остановился, чтобъ потрепать Джипа и сказать ему ласковое слово.
   Послѣ этой паузы, онъ снова тронулся въ путь по широкой извилистой дорожкѣ, которая вела черезъ рощу. Что за дивные буки! Адамъ больше всего приходилъ въ восторгъ отъ прекраснаго дерева Какъ зрѣніе рыболова становится проницательнѣе на морѣ, такъ и деревья могли прояснить чувства Адама гораздо-лучше, чѣмъ другіе предметы. Онъ помнилъ ихъ, какъ живописецъ, помнилъ всѣ крапинки и свили на ихъ корѣ, всѣ кривизны и узлы ихъ вѣтвей; онъ даже часто, стоя и любуясь ими, измѣрялъ ихъ вышину и объемъ съ математическою точностью. Такимъ-образомъ намъ не покажется страннымъ, что Адамъ, несмотря на свое желаніе возвратиться домой скорѣе, не могъ не остановиться передъ любопытнымъ огромнымъ букомъ, который увидѣлъ передъ собой на поворотѣ дороги; онъ непремѣнно хотѣлъ убѣдиться въ томъ, что это было только одно дерево, а не два, сросшіяся вмѣстѣ. Всю жизнь свою онъ помнилъ эти минуты, когда спокойно разсматривалъ букъ, какъ человѣкъ помнитъ послѣдній взоръ, брошенный имъ на родной кровъ, гдѣ протекла его юность, прежде чѣмъ онъ достигъ поворота дороги и родной домъ исчезъ у него изъ виду. Букъ стоялъ у послѣдняго поворота, гдѣ роща оканчивалась сводомъ изъ вѣтвей, изъ котораго открывался видъ на восточную сторону; и когда Адамъ отошелъ отъ дерева, намѣреваясь продолжать путь, его взоръ упалъ за двѣ фигуры шагахъ въ двадцати передъ нимъ.
   Онъ остановился неподвижно, какъ статуя, и почти такъ же поблѣднѣлъ. Двѣ фигуры стояли одна противъ другой, держась за руки, какъ-бы прощаясь. Въ то время, какъ онѣ наклонились другъ къ другу, чтобъ поцаловаться, Джипъ, бѣжавшій по хворосту, выскочилъ на дорогу и, замѣтивъ ихъ, издалъ рѣзкій лай. Они, вздрогнувъ, разошлись... одна бросилась къ воротамъ и торопливо вышла изъ рощи, другая, повернувшись, медленно, какъ-бы прогуливаясь, стала подходить къ Адаму, который все еще стоялъ, пораженный и блѣдный, крѣпче сжимая палку, на которой держалъ корзинку съ инструментами на плечѣ, и устремивъ за приближавшуюся фигуру взглядъ, въ которомъ удивленіе быстро смѣнялось свирѣпостью.
   Лицо Артура Донниторна горѣло; онъ, повидимому, былъ очень-взволнованъ. Артуръ старался заглушить непріятныя чувства тѣмъ, что выпилъ сегодня за обѣдомъ вина нѣсколько-болѣе обыкновеннаго, и теперь все еще находился подъ довольно-льстивымъ вліяніемъ напитковъ, такъ-что смотрѣлъ на эту вовсе-нежеланную встрѣчу съ Адамомъ не такъ строго, какъ это случилось бы во всякое другое время. Впрочемъ, хорошо еще, что именно Адамъ увидѣлъ его вмѣстѣ съ Гетти: онъ былъ умный малый и не разболтаетъ объ этомъ другимъ. Артуръ былъ увѣренъ, что отдѣлается отъ него шуткою и съ-разу удовлетворительно объяснитъ дѣло. И вотъ онъ небрежно подвигался къ Адаму съ обдуманною безпечностью; его горѣвшее лицо, его вечернее платье и тонкое бѣлье, его бѣлыя, покрытыя кольцами руки, полузасунутыя въ карманы жилета -- все это освѣщалось страннымъ вечернимъ свѣтомъ, который легкія облачка подхватили у самого зенита и изливали теперь между верхушками деревьевъ надъ ними.
   Адамъ все еще оставался неподвиженъ, смотря на приближавшагося къ нему Артура. Теперь ему было понятно все: медальйонъ и все другое, что казалось ему сомнительнымъ; ужасно-жгучій свѣтъ открывалъ ему тайныя буквы, измѣнявшія смыслъ прошедшаго. Еслибъ только онъ пошевелилъ мускуломъ, то неизбѣжно бросился бы на Артура какъ тигръ; но въ смутныхъ волненіяхъ, наполнявшихъ эти длинныя минуты, онъ обѣщалъ себѣ не слѣдовать порыву страсти; онъ хотѣлъ только высказать, чего требовала справедливость. Онъ стоялъ, какъ-бы обращенный въ камень какою-то невидимою силою, но эта сила была его собственная твердая воля.
   -- А, Адамъ! сказалъ Артуръ: -- ты любовался прелестными старыми буками -- не такъ ли? Да; но къ нимъ нельзя приближаться съ топоромъ: это священная роща. Я встрѣтилъ нашу хорошенькую Гетти Соррель, когда отправлялся въ мою клѣтку... въ эрмитажъ, вонъ туда. Вѣдь не должна же она идти домой по этой дорогѣ такъ-поздно. Вотъ а и довелъ ее до воротъ и попросилъ поцаловать меня за труды. Но теперь я долженъ отправиться назадъ: эта дорога дьявольски-сыра. Спокойной ночи, Адамъ. Я увижусь съ тобою завтра, чтобъ проститься -- ты знаешь.
   Вниманіе Артура было слишкомъ поглощено ролью, которую игралъ онъ самъ, чтобъ онъ вполнѣ могъ замѣтить выраженіе лица Адама. Онъ не смотрѣлъ Адаму прямо въ лицо, но небрежно окидывалъ взоромъ деревья, окружавшія его, потомъ поднялъ ногу, чтобъ взглянуть на подошву своего сапога. Онъ старался не говорить больше ничего; онъ бросилъ достаточно пыли въ глаза честнаго Адама и, произнеся послѣднія слова, пошелъ своей дорогой.
   -- Позвольте, сэръ, на одну минуту, сказалъ Адамъ суровымъ, твердымъ голосомъ, не оборачиваясь.-- Мнѣ нужно сказать вамъ два слова.
   Артуръ остановился въ изумленіи. Людей чувствительныхъ скорѣе поразитъ перемѣна тона, чѣмъ неожиданныя слова, а Артуръ имѣлъ всю чувствительность любящаго и въ то же время тщеславнаго характера. Его изумленіе возрасло еще болѣе, когда онъ увидѣлъ, что Адамъ не пошевелился, а стоялъ къ нему спиною, какъ бы приглашая его возвратиться на прежнее мѣсто. Чего же хотѣлъ онъ? Онъ намѣревался обратить это дѣло въ серьёзную сторону. Чортъ бы его побралъ! Артуръ чувствовалъ, что начиналь терять терпѣніе. Покровительственное расположеніе всегда имѣетъ свою болѣе-низкую сторону, и въ замѣшательствѣ, причиненномъ негодованіемъ и безпокойствомъ, Артуръ полагалъ, что человѣкъ, къ которому онъ былъ такъ благосклоненъ, какъ къ Адаму, не находился въ такомъ положеніи, которое давало бы ему право критиковать поведеніе своего покровителя. А, между -- тѣмъ, онъ находился подъ властью -- какъ случается со всякимъ, чувствующимъ себя виноватымъ -- человѣка, мнѣніемъ котораго онъ дорожитъ. Несмотря на гордость и негодованіе, въ его голосѣ слышались и мольба и гнѣвъ, когда онъ сказалъ:
   -- Чего ты хочешь, Адамъ?
   -- Я хочу, сэръ, отвѣчалъ Адамъ тѣмъ же жосткимъ тономъ, все еще не оборачиваясь:-- я хочу, сэръ, чтобъ вы не обманывали меня вашими легкими словами. Сегодня не въ первый разъ встрѣтились вы съ Гетти Соррель въ этой рощѣ, и не въ первый разъ цаловали вы ее.
   Артуръ испытывалъ страхъ при неизвѣстности, на сколько слова Адама основывались на знаніи и на сколько лишь на догадкахъ. Его негодованіе увеличилось отъ этой неизвѣстности, которая не дозволила ему сообразить благоразумный отвѣтъ. Возвысивъ голосъ, онъ рѣзко сказалъ:
   -- Ну, сэръ, такъ что жь?
   -- А вотъ что: вмѣсто того, чтобъ поступать, какъ слѣдуетъ человѣку прямому и достойному уваженія, какимъ мы всѣ считали васъ, вы разыграли роль себялюбиваго, легкомысленнаго негодяя. Вы знаете такъ же хорошо, какъ и я, къ чему это должно привести, когда джентльменъ, какъ вы, цалуетъ молодую женщину, какъ Гетти, волочится за ней и дѣлаетъ ей подарки, которые она должна прятать изъ страха, чтобъ не увидѣли другіе. И я вамъ повторяю, вы разъигрывали роль себялюбиваго, легкомысленнаго негодяя, хотя эти слова рѣжутъ мнѣ сердца, и мнѣ легче было бы лишиться правой руки.
   -- Я, однакожъ, долженъ сказать тебѣ, Адамъ, отвѣчалъ Артуръ, обуздывая возраставшій гнѣвъ и стараясь снова возвратиться къ небрежному тону: -- ты не только чертовски дерзокъ, но и городишь вздоръ. Всякая хорошенькая дѣвушка не такъ глупа, какъ ты, чтобъ предполагать, будто если джентльменъ восхищается ея красотою и обращаетъ на нее нѣкоторое вниманіе, то у него на умѣ что-нибудь особенное. Всякій мужчина любитъ пошутить съ хорошенькой дѣвушкой, и всякая хорошенькая дѣвушка любить, чтобъ съ нею шутили. Чѣмъ большее разстояніе отдѣляетъ насъ другъ отъ друга, тѣмъ меньше бѣды въ этомъ, потому-что, въ такомъ случаѣ, она едва-ли станетъ обманывать себя.
   -- Я не знаю, что по вашему значитъ шутить, сказалъ Адамъ.-- Если шутить по вашему значитъ: обращаться съ женщиною такъ, какъ-будто вы любите ее, а между-тѣмъ не любить ее вовсе, то, по-моему, такъ не можетъ поступать человѣкъ честный; а что нечестно, то ведетъ къ бѣдѣ Я не дуракъ, и вы не дуракъ, и вы знаете лучше, чѣмъ говорите. Вы знаете, можно ли дать огласку тому, какъ вы вели себя съ Гетти безъ того, чтобъ она не упала во мнѣніи всѣхъ и не покрыла стыдомъ и безпокойствами себя и своихъ родственниковъ? Какая нужда въ томъ, что, цалуя ее и дѣлая ей подарки, вы не имѣли ничего особеннаго въ мысляхъ? Вѣдь другіе-то не захотятъ повѣрить, чтобъ вы дѣлали все это такъ. Не говорите мнѣ также о томъ, что она не можетъ обманывать себя. Я скажу вамъ, вы такъ наполнили ея сердце мыслью о васъ, что, можетъ-быть, отравили ея жизнь, и она покогда не полюбитъ другаго мужчину, который былъ бы для нея хорошимъ мужемъ.
   Артуръ почувствовалъ мгновенное облегченіе въ то время, какъ говорилъ Адамъ. Онъ замѣтилъ, что Адамъ не имѣлъ положительныхъ свѣдѣній о прошедшемъ, и что сегодняшняя несчастная встрѣча не была бѣдою, которую нельзя было бы загладить. Адама еще можно было обмануть. Чистосердечный Артуръ поставилъ себя въ такое положеніе, когда его единственною надеждою оставалась только успѣшная ложь. Надежда нѣсколько смягчила его гнѣвъ.
   -- Хорошо, Адамъ, сказалъ онъ тономъ дружеской уступки: -- ты, можетъ-быть, правъ. Я, можетъ-быть, зашелъ ужь слишкомъ-далеко, обративъ вниманіе на эту красивую дѣвочку и укравъ у ней поцалуй нѣсколько разъ. Ты такой серьёзный, степенный малый, ты не можешь понять, какъ легко соблазняться на такую шутку. Увѣряю тебя, я ни за что на свѣтѣ не захотѣлъ бы причинить безпокойства и огорченія ей и добрымъ Пойзерамъ нарочно! Но, кажется, ты смотришь на это ужь слишкомъ-серьёзно. Ты знаешь, я уѣзжаю отсюда немедленно, такимъ-образомъ ужь не буду дѣлать проступковъ въ этомъ родѣ. Но пора намъ проститься, добавилъ Артуръ, поворачиваясь и намѣревавсь продолжать свой путь: -- и ужь перестать говорить объ этомъ дѣлѣ. Все это скоро забудется.
   -- Клянусь Богомъ, нѣтъ! завопилъ Адамъ съ бѣшенствомъ, которое болѣе не былъ въ состояніи обуздывать, бросивъ на землю корзинку съ инструментами и выступая впередъ прямо къ Артуру. Вся его ревность и чувство личнаго оскорбленія, которыя до этого времени онъ старался подавить, наконецъ одержали верхъ надъ нимъ. Кто жь изъ насъ въ первыя минуты острой тоски можетъ сознавать, что нашъ ближній, посредствомъ котораго намъ причинена тоска, вовсе не думалъ сдѣлать намъ вредъ? Инстинктивно возмущаясь противъ страданія, мы снова дѣлаемся дѣтьми и требуемъ существеннаго предмета, на который могли бы излить наше мщеніе. Адамъ въ эту минуту могъ только чувствовать, что у него отнята Гетти, вѣроломно отнята человѣкомъ, въ котораго онъ вѣрилъ. Онъ стоялъ передъ Артуромъ лицомъ къ лицу, устремивъ на него свирѣпый взоръ; губы его были блѣдны, руки судорожно сжимались; рѣзкій тонъ, какимъ онъ до этого времени принуждалъ себя выражать болѣе, чѣмъ справедливое негодованіе, уступилъ глубокому взволнованному голосу, который, казалось, потрясалъ Адама въ то время, какъ онъ говорилъ.
   -- Нѣтъ, это нескоро забудется, что вы стали между нею и мною, когда она могла бы любить меня... нѣтъ, это нескоро забудется, что вы похитили у меня счастье, тогда-какъ я считалъ васъ лучшимъ другомъ и человѣкомъ съ благородною душою, быть полезнымъ которому а гордился. И вы цаловали ее и не думали при этомъ ничего особеннаго -- а?.. Я никогда въ жизни не цаловалъ ее, но я на цѣлые годы готовъ былъ бы закабалить себя въ тяжкую работу, чтобъ получить право цаловать ее. И все это кажется вамъ пустяками. Что вамъ думать о поступкѣ, который можетъ причинить вредъ другимъ, когда вамъ хочется только пошутить немного, не имѣя притомъ ничего особеннаго въ мысляхъ. Мнѣ ненужны ваши милости, потому-что вы не тотъ, за кого я принималъ васъ. Никогда больше въ жизни не стану я считать васъ своимъ другомъ. Мнѣ будетъ пріятнѣе, если вы будете дѣйствовать какъ мой врагъ и сразитесь со мною на этомъ же мѣстѣ, гдѣ я стою: только въ этомъ заключается удовлетвореніе, которое вы можете сдѣлать мнѣ.
   Бѣдный Адамъ, которымъ овладѣло бѣшенство, ненаходившее дли себя другаго исхода, сталъ сбрасывать съ себя куртку и шапку. Онъ былъ совершенно ослѣпленъ страстью и не могъ замѣтить перемѣну, происшедшую съ Артуромъ въ то время, какъ онъ говорилъ: губы Артура были теперь такъ же блѣдны, какъ и у Адама; сердце его страшно билось. Извѣстіе, что Адамъ любилъ Гетти, было ударомъ, который заставилъ его въ настоящую минуту увидѣть себя въ томъ свѣтѣ, въ какомъ негодованіе представляло его Адаму, и смотрѣть на страданія Адама не только какъ на послѣдствіе, но какъ на элементъ его проступка. Слова ненависти и презрѣнія, которыя пришлось услышать ему въ первый разъ въ жизни, казались ему жгучимъ оружіемъ, которое оставляло на немъ неизгладимые рубцы. Прикрывающее вину самоизвиненіе, которое рѣдко оставляетъ насъ совершенно, когда другіе уважаютъ насъ, на минуту покинуло его, и онъ лицомъ къ лицу стоялъ съ первымъ большимъ невозвратнымъ зломъ, подобнаго которому онъ никогда не совершалъ до того времени. Ему было только двадцать-одинъ годъ; и три мѣсяца назадъ, нѣтъ, даже гораздо-позже, онъ съ гордостью мыслилъ о томъ, что никто не будетъ въ-состояніи сдѣлать ему справедливый упрекъ когда-либо въ жизни. Въ первомъ порывѣ, еслибъ на то хватило времени, онъ, можетъ быть, обратился бы къ Адаму съ словами умилостивленія; но едва-лишь Адамъ сбросилъ куртку и шапку, какъ замѣтилъ, что Артуръ стоялъ блѣдный и безъ движенія, все продолжая держать руки въ карманахъ своего жилета.
   -- Что? сказалъ онъ:-- не-уже-ли вы не захотите сразиться со мною, какъ слѣдуетъ порядочному человѣку? Вы знаете, что я васъ не ударю, пока вы будете стоять такъ.
   -- Ступай Адамъ, сказалъ Артуръ:-- я вовсе не хочу драться съ тобою.
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ Адамъ съ горечью: -- вы не хотите драться со мною... вы думаете, что я простолюдинъ, котораго вы можете оскорблять, не подвергаясь за то отвѣтственности.
   -- Я никогда и не думалъ оскорблять тебя, сказалъ Артуръ съ возвращавшеюся досадою: -- я не зналъ, что ты любишь ее.
   -- Но вы заставили ее полюбить васъ, сказалъ Адамъ.-- Вы человѣкъ двуличный., я никогда не повѣрю вамъ болѣе ни слова.
   -- Ступай прочь, говорю тебѣ, сказалъ Артуръ гнѣвно:-- или намъ обоимъ придется раскаяваться.
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ Адамъ взволнованнымъ голосомъ: -- клянусь, я не уйду отсюда, не подравшись съ вами. Вы ждете, чтобъ а васъ принудилъ къ тому какимъ-нибудь другимъ образомъ? Ну, такъ я вамъ скажу, что вы трусъ и подлецъ, и что я презираю васъ.
   Румянецъ снова быстро разлился по лицу Артура; въ одну минуту его бѣлая правая рука сжалась въ кулакъ и быстро, какъ молнія, нанесла ударъ, который заставилъ Адама отшатнуться. Его кровь въ настоящую минуту волновалась такъ же, какъ и у Адама, и оба соперника, забывъ чувства, которыя питали другъ къ другу прежде, дрались съ инстинктивною свирѣпостью барсовъ, среди увеличивавшихся сумерекъ, еще болѣе мрачныхъ въ лѣсу. Джентльменъ съ изящными руками могъ бы поспорить съ работникомъ во всемъ, кромѣ физической силы, и искусство, съ которымъ Артуръ умѣлъ отражать удары, дало ему возможность продлить борьбу на нѣсколько минутъ. Но въ битвѣ между невооруженными людьми побѣда на сторонѣ сильнаго, если сильный знаетъ свое дѣло, и Артура долженъ былъ сломить ловко-наведенный ударъ Адама, какъ чугунный брусъ долженъ сломить стальной прутъ. Ударъ послѣдовалъ скоро и Артуръ упалъ головою въ кустъ папоротника, такъ-что Адамъ могъ только различить его тѣло, одѣтое въ черное платье.
   Онъ все еще стоялъ во мракѣ, ожидая, когда Артуръ встанетъ. Ударъ былъ теперь нанесенъ; для него онъ напрягалъ всю силу своихъ нервовъ и мышцъ -- что жь было хорошаго въ этомъ? Чего же достигалъ онъ дракою? Онъ только удовлетворилъ собственной страсти, только утолилъ свое мщеніе. Онъ не спасъ Гетти, не измѣнилъ случившагося; все было точно такъ же теперь, какъ до этого времени, и онъ почувствовалъ отвращеніе къ суетѣ своего бѣшенства.
   Но отчего же не вставалъ Артуръ? Онъ лежалъ безъ всякаго движенія, и время казалось Адаму продолжительнымъ... Боже праведный! не-ужели ударъ былъ слишкомъ силенъ для него? Адамъ содрогнулся при мысли о своей собственной силѣ, когда, подъ внечатлѣвіемъ этого страха, опустился на колѣни возлѣ Артура и приподнялъ его голову изъ папоротника. На лицѣ не было никакого признака жизни: глаза были закрыты, зубы стиснуты. Ужасъ, быстро-охватившій Адама, овладѣлъ имъ совершенно и заставилъ его повѣрить, что дѣйствительно было отчего придти въ ужасъ. Адамъ видѣлъ на лицѣ Артура только смерть, а передъ смертью онъ былъ безсиленъ. Онъ не сдѣлалъ ни малѣйшаго движенія, но стоялъ на колѣняхъ, какъ образъ отчаянія съ пристальнымъ взоромъ передъ образомъ смерти.
  

ХXVIII.
Дилемма.

   Прошло только нѣсколько минутъ, измѣренныхъ по часамъ, хотя онѣ показались Адаму весьма-продолжительными, когда онъ замѣтилъ лучъ сознанія на лицѣ Артура и слабую дрожь, пробѣжавшую по его тѣлу. Сильная радость, наполнившая его душу, снова вызвала въ немъ прежнее расположеніе къ молодому сквайру.
   -- Чувствуете вы какую-нибудь боль, сэръ? спросилъ онъ нѣжно, развязывая артуровъ галстухъ.
   Артуръ обратилъ на Адама неопредѣленный взглядъ, за которымъ послѣдовалъ легкій трепетъ, какъ-бы произведенный возвращающимся сознаніемъ; но онъ только снова содрогнулся и не произнесъ ни слова.
   -- Чувствуете вы какую-нибудь боль, сэръ? повторилъ Адамъ дрожащимъ голосомъ.
   Артуръ приподнялъ руку къ пуговицамъ жилета и, когда Адамъ разстегнулъ жилетъ, продолжительно вздохнулъ.
   -- Опусти голову, сказалъ онъ едва-слышно:-- и, если можно, дай воды.
   Адамъ нѣжно опустилъ голову снова на папоротникъ и, вынувъ инструменты изъ своей тростниковой корзинки, побѣжалъ между деревьями на край рощи, граничившій съ паркомъ; тамъ подъ склономъ протекалъ ручеекъ.
   Когда онъ возвратился, неся въ рукахъ корзинку, изъ которой сочилсь вода, но которая была еще на половину наполнена водой, Артуръ глядѣлъ на него съ еще болѣе возвратившимся сознаніемъ.
   -- Можете ли вы почерпнуть воды рукою, сэръ? сказалъ Адамъ, снова становясь на колѣни, чтобъ приподнять голову Артура.
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ Артуръ: -- намочи галстухъ и примачивай имъ голову.
   Вода, по видимому, приносила ему пользу: онъ скоро приподнялся больше, опираясь на руку Адама.
   -- Чувствуете вы какую-нибудь боль внутри, сэръ? снова спросилъ Адамъ.
   -- Нѣтъ... никакой, сказалъ Артуръ все еще слабо: -- только я немного ослабъ.
   Погодя немного, онъ сказалъ:
   -- Кажется, я лишился сознанія, когда ты сшибъ меня съ ногъ.
   -- Да, сэръ, сказалъ Адамъ.-- Но, слава Богу! я ужь опасался чего-нибудь худшаго.
   -- Что, ты думалъ, что ужь покончилъ меня -- да?.. Помоги мнѣ стать на ноги. Я чувствую себя страшно разбитымъ и у меня ужасно кружится голова, сказалъ Артуръ, когда всталъ, опираясь на руку Адама:-- твой ударъ, должно-быть, былъ словно ударъ тарана. Я не думаю, что могу идти одинъ.
   -- Опирайтесь на меня, сэръ, я доведу васъ, сказалъ Адамъ.-- Или, не хотите ли посидѣть немного, вотъ здѣсь, на моей курткѣ, а я буду поддерживать васъ. Вамъ, можетъ-быть, сдѣлается лучше минуты черезъ двѣ или черезъ три.
   -- Нѣтъ, сказалъ Артуръ.-- я пойду въ эрмитажъ... тамъ, кажется, есть у меня водка. Туда есть ближайшая дорога, вотъ немного-подальше, неподалеку отъ воротъ. Пожалуйста, помоги мнѣ дойти туда.
   Они шли медленно, часто останавливаясь, но не произнося болѣе ни слова. Въ обоихъ сосредоточеніе мыслей на настоящемъ времени; сопровождавшее первыя минуты возвратившагося сознанія Артура, теперь уступило мѣсто живому воспоминанію о предшествовавшей сценѣ. Ужь было почти совершенно-темно между деревьями, гдѣ шла узенькая тропинка, но въ кругу, образуемомъ елями, окружавшими эрмитажъ, было довольно мѣста для того, чтобъ свѣтъ мѣсяца, тетерь увеличивавшійся съ каждою минутою, могъ проникать въ окна. Ихъ шаги были неслышны на толстомъ коврѣ изъ елевыхъ иглъ и внѣшняя тишина, казалось, еще возвышала ихъ внутреннее сознаніе. Артуръ вынулъ ключъ изъ кармана и положилъ его въ руку Адама, чтобъ послѣдній отперъ дверь. Адамъ вовсе не зналъ, что Артуръ меблировалъ старый эрмитажъ и сдѣлалъ его своимъ мѣстомъ уединенія. Отворивъ дверь, онъ удивился, когда увидѣлъ уютную комнату, въ которой, судя по всѣмъ признакамъ, Артуръ бывалъ часто.
   Артуръ оставилъ руку Адама и бросился на оттоманъ.
   -- Ты, вѣрно, найдешь гдѣ-нибудь мою охотничью фляжку, сказалъ онъ:-- кожаный футляръ съ фляжкой и стаканомъ.
   Адаму не долго пришлось искать.
   -- Тутъ очень немного водки, сэръ, сказалъ онъ, оборотивъ фляжку вверхъ дномъ надъ стаканомъ и держа противъ свѣта:-- едва лишь на этотъ маленькій стаканчикъ
   -- Подай хоть столько, сказалъ Артуръ жалобнымъ тономъ, происходившимъ отъ физическаго изнеможенія. Когда онъ выпилъ нѣсколько маленькихъ глотковъ, Адамъ сказалъ:
   -- Не сбѣгать ли мнѣ лучше въ домъ, сэръ, и принесть еще водки? Я могу сбѣгать туда и возвратиться очень-скоро. Вѣдь вамъ будетъ трудно дойти домой, если вамъ нечѣмъ будетъ подкрѣпить силы.
   -- Да, сходи. Но не говори, что мнѣ нездоровится. Вызови моего человѣка, Пима, и скажи ему, чтобъ онъ спросилъ ее у Мильза, но не говорилъ, что я въ эрмитажѣ. Принеси также воды съ собой.
   Адамъ почувствовалъ облегченіе, получивъ дѣло, которое заставляло его дѣйствовать. Оба они почувствовали облегченіе при мысли, что будутъ разлучены другъ съ другомъ на короткое время. Но быстрый шагъ Адама не могъ утишить сильную тоску, которую онъ ощущалъ, думая о послѣднемъ несчастномъ часѣ, или съ сосредоточеннымъ страданіемъ переживая его и видя за нимъ всю новую, грустную будущность.
   Артуръ продолжалъ лежать нѣсколько минутъ послѣ того, какъ Адамъ ушелъ; но скоро онъ тихо всталъ съ оттомана и медленно осмотрѣлся кругомъ при слабомъ лунномъ свѣтѣ, отыскивая что-то. Онъ искалъ небольшой воековой огарокъ, стоявшій между лежавшими въ безпорядкѣ матеріалами для письма и рисованія; но ему потребовалось еще болѣе времени, чтобъ найти средства зажечь свѣчу. Когда Артуръ зажегъ, наконецъ, свѣчу, то осторожно, обошелъ всю комнату, какъ бы желая убѣдиться, что тамъ дѣйствительно было что-нибудь, или не было ничего. Наконецъ онъ нашелъ вещицу, которую спряталъ сначала въ свой карманъ, а потомъ, подумавъ немного, снова вынулъ оттуда и глубоко зарылъ въ корзинку съ ненужными бумагами. Эта вещица была небольшая женская розовая шелковая косыночка. Онъ поставилъ свѣчку на столъ и опять бросился на оттоманъ, задыхаясь отъ истощенія.
   Когда возвратился Адамъ со своими запасами, Артуръ дремалъ; приходъ плотника разбудилъ его.
   -- Вотъ хорошо! сказалъ Артуръ:-- я ужасно слабъ и мнѣ непремѣнно нужно подкрѣнить себя водкой.
   -- Я радъ, что вы зажгли свѣчу, сэръ, сказалъ Адамъ.-- Мнѣ ужь становилось досадно, что я не спросилъ фонаря.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, свѣчи хватитъ на сколько нужно... Теперь я скоро буду въ состояніи встать на ноги и отправиться домой.
   -- Я на могу уйдти раньше, пока не увяжу, что вы счастливо добрались до дому, сэръ, сказалъ Адамъ, запинаясь.
   -- Да, лучше будетъ, если ты подождешь. Присядь.
   Адамъ сѣлъ и они оставались другъ противъ друга въ неловкомъ безмолвіи. Артуръ медленно пилъ водку съ водой, которая видимо начинала оживлять его. Онъ принялъ болѣе удобное положеніе; телѣсныя впечатлѣнія, казалось, мало-по-малу теряли свою силу надъ нимъ. Адамъ съ большимъ удовольствіемъ слѣдилъ за этою перемѣною; иногда стали разсѣваться его опасенія насчетъ положенія, въ которомъ находился Артуръ, онъ опятъ почувствовалъ нетерпѣніе, извѣстное всякому, кто долженъ былъ подавить свое справедливое негодованіе, видя физическое состояніе виновнаго. Онъ, однакожь, думалъ, что прежде чѣмъ будетъ въ-состояніи возвратиться къ увѣщаніямъ, ему нужно исполнить еще одно, именно, сознаться въ томъ, что было несправедливаго въ его собственныхъ словахъ. Можетъ-быть, ему потому такъ сильно хотѣлось сдѣлать признаніе, чтобъ снова дать свободу своему негодованію; и когда онъ замѣтилъ, что спокойствіе Артура начинало возвращаться, слова опять и опять приступали къ его губамъ и отступали назадъ, удерживаемыя мыслью о томъ, что лучше, пожалуй, будетъ всѣ объясненія отложить до завтра. Все время, пока они молчали, они и не смотрѣли другъ на друга, и Адамъ предчувствовалъ, что если они начнутъ говорить, какъ-будто они вспомнили о прошедшемъ, если посмотрятъ другъ на друга съ полнымъ сознаніемъ, то непремѣнно воспламенятся гнѣвомъ. Итакъ, они сидѣли молча, пока восковой огарокъ, догорая, не замерцалъ въ подсвѣчникѣ, и это безмолвіе становилось все болѣе-неловкимъ для Адама. Тутъ Артуръ снова налилъ себя еще водки съ водой, потомъ, закинувъ руку за голову и, притянувъ ногу къ себѣ, принялъ положеніе, доказывавшее, что его физическія боли прекратились. При этомъ видѣ Адамъ не могъ преодолѣть искушенія, побуждавшаго его сказать то, что было у него на душѣ.
   -- Вы начинаете чувствовать себя лучше, сэръ, сказалъ онъ, когда свѣча загасла и оба они полускрывались другъ отъ друга при слабомъ лунномъ свѣтѣ.
   -- Да, я не чувствую себя, однакожь, совершенно хорошо... Я очень-лѣнивъ и нерасположенъ пошевелиться; по пойду домой, когда выпью этотъ пріемъ.
   Послѣдовала небольшая пауза, прежде чѣмъ Адамъ сказалъ:
   -- Я не могъ переломить гнѣва своего и наговорилъ вамъ вещей, которыя несправедливы. Я не имѣлъ никакого права сказать, будто вы знали, что дѣлали мнѣ оскорбленіе: у васъ не было основанія знать это; я всегда хранилъ, какъ только могъ, въ тайнѣ то, что чувствовалъ къ ней.
   Онъ снова остановился.
   -- И, можетъ-быть, продолжалъ Адамъ: -- я слишкомъ-строго осудилъ васъ... Я склоненъ къ тому, чтобъ быть строгимъ; и вы, можетъ-быть, изъ легкомыслія пошли далѣе, чѣмъ, по моему мнѣнію, было возможно человѣку съ сердцемъ и совѣстью. Мы не созданы всѣ одинаково и можемъ ошибочно осуждать одинъ другаго. Богу извѣстно, что я больше всего былъ бы радъ имѣть о васъ лучшее мнѣніе.
   Артуръ хотѣлъ идти домой, не сказавъ болѣе ни слова. Его мысли были въ тягостномъ замѣшательствѣ; его тѣло слишкомъ-слабо длятого, чтобъ онъ могъ желать какихъ-нибудь дальнѣйшихъ объясненій въ этотъ вечеръ; а между-тѣмъ онъ почувствовалъ облегченіе, когда Адамъ снова началъ прежній разговоръ такомъ образомъ, что ему можно было отвѣчать почти безъ затрудненій. Артуръ находился въ несчастномъ положеніи откровеннаго, великодушнаго человѣка, сдѣлавшаго ошибку, которая заставляетъ обманъ казаться необходимостью. Природное побужденіе на правду отвѣчать правдою, встрѣтить истину откровеннымъ сознаніемъ, это побужденіе слѣдовало подавить, и обязанность стала вопросомъ тактики. Его поступокъ уже оказывалъ на немъ свое дѣйствіе, уже деспотически управлялъ имъ и заставлялъ его согласиться на такой образъ дѣйствія, который противорѣчилъ его обыкновеннымъ чувствамъ. Единственная цѣль, которую, казалось, онъ могъ имѣть въ виду теперь, состояла въ томъ, чтобъ обманывать Адама до крайней степени, добиться того, чтобъ Адамъ былъ о немъ лучшаго мнѣнія, чѣмъ онъ заслуживалъ. И когда онъ услышалъ слова честнаго извиненія, когда онъ услышалъ грустный призывъ, которымъ Адамъ, окончилъ свою рѣчь, онъ былъ принужденъ радоваться оставшемуся по невѣдѣнію довѣрію, которое подъ этимъ подразумѣвалось. Онъ не отвѣчалъ немедленно, потому-что ему нужно было быть разсудительнымъ, а не правдивымъ.
   -- Перестань говорить о нашемъ гнѣвѣ, Адамъ, сказалъ онъ наконецъ очень-томно, потому-что ему было непріятно обдумывать слова.-- Я прощаю минутную несправедливость: она была весьма-естественна, при преувеличенныхъ понятіяхъ, которыя ты составилъ себѣ мысленно. Я надѣюсь, то, что мы дрались, не помѣшаетъ намъ быть попрежнему друзьями и на будущее время. Побѣда осталась на твоей сторонѣ, и этому такъ и слѣдовало быть, потому-что изъ насъ обоихъ я, кажется, былъ менѣе правъ. Ну, пожмемъ же другъ другу руку.
   Артуръ протянулъ руку, но Адамъ остался неподвиженъ.
   -- Мнѣ не хочется сказать "нѣтъ" на это, сэръ, сказалъ онъ: -- но я не могу пожать вамъ руку, пока мнѣ не будетъ ясно, какое значеніе мы придаемъ этому. Я былъ неправъ, говоря, будто вы, зная, нанесли мнѣ оскорбленіе; но я не былъ неправъ въ томъ, что говорилъ прежде касательно вашего поведенія съ Гетти, и не могу пожать вамъ руку, словно считаю васъ также своимъ другомъ, какъ прежде, пока вы не разъясните все это дѣло лучше.
   Артуръ подавилъ свою гордость и досаду и опустилъ руку. Нѣсколько минутъ онъ молчалъ и потомъ сказалъ, какъ только могъ, равнодушно:
   -- Я не знаю, что ты понимаешь подъ объясненіемъ, Адамъ. Я ужь сказалъ, что ты слишкомъ-серьёзно думаешь о пустой шуткѣ. Но если ты даже и справедливо предполагаешь, что шутка эта опасна, то вѣдь я уѣзжаю въ субботу и тогда все кончится. Что жь касается огорченія, которое тебѣ причинило это, то я, право, очень сожалѣю объ этомъ. Больше я ничего не могу сказать.
   Адамъ не произнесъ ни слова; но всталъ со стула и обернулся лицомъ къ одному изъ оконъ, будто созерцалъ черноту освѣщенныхъ луною елей; на дѣлѣ же онъ сознавалъ только борьбу, происходившую внутри его. Безполезно было бы теперь оставаться при своемъ рѣшеніи переговорить завтра; онъ долженъ говорить теперь и на мѣстѣ. Но прошло нѣсколько минутъ, прежде чѣмъ онъ обернулся и, подойдя ближе къ Артуру, который продолжалъ лежать, остановился и устремилъ на него свой взоръ.
   -- Я лучше буду говорить ясно, сказалъ онъ съ очевиднымъ усиліемъ:-- хотя мнѣ это вовсе нелегко. Видите, сэръ, какъ бы это вамъ ни казалось, а для меня это вовсе не вздоръ. Я не принадлежу къ числу людей, которые могутъ волочиться сначала за одной женщиной, а потомъ за другой, и я не думаю, что разница тутъ неочень-велика, которую изъ нихъ возьму. Любовь, которую я чувствую къ Гетти, совершенно другаго рода; эту любовь, но моему убѣжденію, могутъ понимать только тѣ, кто способенъ чувствовать ее, да Богъ, ниспосылающій ее имъ. Она для меня дороже всего въ мірѣ, кромѣ моей совѣсти и моего добраго имени. И если справедливо то, что вы говорили все это время, если это была только пустая шалость и шутка, какъ вы называете это, и эта шутка совершенно кончится съ вашимъ отъѣздомъ, ну, въ такомъ случаѣ я могу ждать и надѣяться, что сердце ея когда-нибудь обратится ко мнѣ. Мнѣ становится досадно при мысли, что вы захотите говорить мнѣ ложь, и я повѣрю вашему слову, какой бы видъ ни имѣли вещи.
   -- Ты больше обидѣлъ бы Гетти, чѣмъ меня, не вѣря моимъ словамъ, возразилъ Артуръ почти свирѣпо, вскочивъ съ оттомана и сдѣлавъ нѣсколько шаговъ; но онъ тотчасъ же снова опустился на стулъ, и произнесъ болѣе -- слабымъ голосомъ:-- ты, кажется, забываешь, что, подозрѣвая меня, взводишь обвиненія на нее.
   -- Нѣтъ, сэръ, сказалъ Адамъ болѣе-спокойнымъ голосомъ, какъ бы вполовину облегченный; онъ имѣлъ слишкомъ-прямой характеръ длятого, чтобъ дѣлать различіе между прямою неправдою и косвенною: -- нѣтъ, сэръ, обстоятельства между вами и Гетти не одинаковы. Вы, что бы вы ни дѣлали, вы дѣлали съ открытыми глазами; но развѣ вы знаете, что было у нея въ мысляхъ? Вѣдь она ничто иное, какъ ребенокъ, о которомъ всякій человѣкъ, имѣющій совѣсть, обязанъ заботиться. И что бы вы ни думали, я знаю, что вы привели ея мысли въ замѣшательство. Я знаю, она отдалась вамъ всѣмъ сердцемъ: многія вещи, которыхъ я не понималъ прежде, стали мнѣ ясны теперь. Но вы, кажется, очень-равнодушны къ тому, что можетъ чувствовать она... вы объ-этомъ не думаете вовсе.
   -- Боже мой, Адамъ, да оставь ты меня, наконецъ, въ покоѣ! неистово воскликнулъ Артуръ.-- Я ужь довольно чувствую это, а ты все еще больше мучишь меня.
   Онъ замѣтилъ свою нескромность, лишь только слова сорвались у него съ языка.
   -- Хорошо; въ такомъ случаѣ, если вы чувствуете это, возразилъ Адамъ съ жаромъ: -- если вы чувствуете, что могли вызвать въ ней ложныя мысли и заставили думать, что любите ее, между-тѣмъ какъ у васъ въ головѣ не было ничего подобнаго, въ такомъ случаѣ я долженъ обратиться къ вамъ съ требованіемъ... я говорю не за себя, а за нее. Я требую, чтобъ вы уничтожили ея заблужденіе, прежде чѣмъ уѣдете отсюда. Вы уѣзжаете отсюда не навсегда; и если оставите ее при мечтѣ, что питаете къ ней тѣ же самыя чувства, какія она питаетъ къ вамъ, то всѣ ея мысли послѣдуютъ за вами, и несчастье только увеличится. Ваше объясненіе причинитъ ей жгучую боль теперь, но спасетъ ее отъ страданій впослѣдствіи. Я прошу васъ написать письмо, и вы можете быть увѣрены, я позабочусь о томъ, чтобъ она получила его: въ немъ скажите ей всю истину и порицайте себя за то, что вели себя такъ, какъ не имѣли никакого права вести себя съ молодой женщиной, которая вамъ не пара. Я говорю прямо, сэръ, но я не могу говорить другимъ образомъ. Въ этомъ обстоятельствѣ никто не можетъ позаботиться о Гетти, кромѣ меня.
   -- Я могу сдѣлать то, что мнѣ кажется нужнымъ въ этомъ случаѣ, сказалъ Артуръ, приходя все въ большое негодованіе отъ безпокойства и смущенія:-- не дѣлая тебѣ никакихъ обѣщаній. Я приму мѣры, какія покажутся мнѣ приличными,
   -- Нѣтъ, возразилъ Адамъ рѣзкимъ, рѣшительнымъ тономъ:-- не того мнѣ нужно. Я долженъ знать, на какой землѣ стою; я долженъ быть вполнѣ увѣренъ, что вы положили конецъ тому, чего вы не должны были никогда начинать. Я не забываю, какое уваженіе обязанъ оказывать вамъ, какъ джентльмену, но въ этомъ дѣлѣ, мы находимся другъ къ другу въ отношеніи человѣка къ человѣку, и я не могу отступить.
   Нѣсколько минутъ не было отвѣта. Затѣмъ Артуръ сказалъ:
   -- Я увижусь съ тобою завтра. Теперь я болѣе не могу выдержать: я нездоровъ.
   Произнеся эти слова, онъ всталъ и взялъ свою фуражку, какъ бы намѣреваясь идти.
   -- Дайте слово, что вы больше не увидите ее! воскликнулъ Адамъ въ порывѣ возвратившагося гнѣва и подозрѣнія, подступивъ къ двери и прислонившись къ ней спиною.-- Или скажите, что она никогда не можетъ быть моей женой, скажите, что вы лгали, или обѣщайте мнѣ то, чего я отъ васъ требую.
   Адамъ, вымолвивъ такое рѣшительное требованіе, стоялъ какъ страшный образъ рока передъ Артуромъ, который, сдѣлавъ два или три шага впередъ, тотчасъ же остановился, слабый, дрожащій, больной душою и тѣломъ. Обоимъ казалась продолжительною внутренняя борьба, происходившая въ Артурѣ, когда, наконецъ, онъ слабо сказалъ:
   -- Да, я обѣщаю. Пусти меня.
   Адамъ отодвинулся отъ двери и отворилъ ее; но когда Артуръ дошелъ до ступени, то снова остановился и прислонился къ дверному косяку.
   -- Вы несовсѣмъ-здоровы и не можете идти одни, сэръ, сказалъ Адамъ:-- возьмите опять мою руку.
   Артуръ не далъ отвѣта и тотчасъ же. пошелъ впередъ, сопровождаемый Адамомъ; но, сдѣлавъ нѣсколько шаговъ, снова остановился и холодно сказалъ:
   -- Кажется, я долженъ тебя побезпокоить. Теперь становится поздно и, пожалуй, обо мнѣ станутъ еще тревожиться дома.
   Адамъ подалъ руку и они пошли впередъ, не говоря другъ съ другомъ ни слова, пока не достигли мѣста, гдѣ лежали корзина и инструменты.
   -- Я долженъ подобрать инструменты, сэръ, сказалъ Адамъ: -- они принадлежатъ брату. Я боюсь, чтобъ они не заржавѣли. Подождите, пожалуйста, одну минуту.
   Артуръ остановился молча, и опять они не произнесли ни слова, пока не достигли боковаго входа, откуда онъ надѣялся пройдти въ домъ незамѣченнымъ. Онъ сказалъ тогда:
   -- Благодарю. Тебѣ больше не зачѣмъ безпокоиться.
   -- Въ какое время было бы мнѣ удобно увидѣться съ вами завтра, сэръ? спросилъ Адамъ.
   -- Ты можешь придти сюда въ пять часовъ и сказать, чтобъ мнѣ доложили о тебѣ, сказалъ Артуръ: -- никакъ не ранѣе.
   -- Спокойной ночи, сэръ, произнесъ Адамь.
   Но онъ не услышалъ никакого отвѣта. Артуръ вошелъ въ домъ.
  

XXIX.
Слѣдующее утро.

   Артуръ провелъ не безсонную ночь: онъ спалъ долго и хорошо. Люди смущенные не лишаются сна, если только они довольно утомлены. Но въ семь часовъ онъ позвонилъ и привелъ въ изумленіе Пима, объявивъ ему, что намѣренъ встать и чтобъ къ восьми былъ ему приготовленъ завтракъ.
   -- Вели осѣдлать мою лошадь къ половинѣ девятаго и скажи дѣдушкѣ, когда онъ сойдетъ внизъ, что мнѣ сегодня лучше и что я поѣхалъ верхомъ.
   Проснувшись, онъ лежалъ въ постели съ часъ, но не могъ оставаться долѣе. Когда мы лежимъ въ постели, то воспоминанія о нашемъ вчерашнемъ днѣ бываютъ слишкомъ-тягоствы для насъ; если только человѣкъ можетъ встать хотя бы длятого, чтобъ свистать или курить, онъ живетъ въ настоящемъ, которое представляетъ извѣстное сопротивленіе прошедшему; онъ испытываетъ ощущенія, которыя защищаются противъ деспотическихъ воспоминаній. Еслибъ можно было собрать чувства и вывесть изъ нихъ среднее число, то оказалось бы, конечно, что сожалѣніе, упреки и оскорбленная гордость производятъ на деревенскаго джентльмена болѣе-легкое дѣйствіе въ сезонъ охоты и стрѣльбы, чѣмъ въ позднюю весну и лѣто. Артуръ сознавалъ, что когда онъ поѣдетъ верхомъ, то почувствуетъ въ себѣ болѣе мужества. Даже присутствіе Пима, прислуживавшаго ему съ обычнымъ уваженіемъ, Дѣйствовало на него успокоительно послѣ вчерашняго дня. При чувствительности Артура къ мнѣнію другихъ, утрата уваженія Адама наносила его самодовольству ударъ, который заставлялъ его воображать, что онъ упалъ въ глазахъ всѣхъ. Такъ внезапный страхъ, причиненный какою-нибудь дѣйствительною опасностью, заставляетъ слабонервную женщину бояться даже сдѣлать шагъ впередъ, потому-что вездѣ она видитъ одну только опасность.
   Артуръ, вамъ извѣстно, имѣлъ любящій нравъ. Дѣлать пріятное своимъ ближнимъ было для него столь же легко, какъ дурная привычка; это было простымъ исходомъ его слабостей и хорошихъ качествъ, его эгоизма и его симпатіи. Онъ не любилъ видѣть страданія, а любилъ, чтобъ на немъ, какъ на виновникѣ удовольствія, останавливались полные признательности взоры. Семилѣтнимъ мальчикомъ онъ однажды столкнулъ ногою горшокъ съ супомъ старика-садовника безъ всякаго другаго побужденія, а только изъ желанія пошалить, не подумавъ, что это былъ обѣдъ старика; но когда онъ узналъ, что его поступокъ имѣлъ непріятное послѣдствіе, то вынулъ свой любимый рейсфедеръ и перочинный ножикъ съ серебрянымъ черенкомъ изъ кармана и предложилъ ихъ въ вознагражденіе. Онъ оставался тѣмъ же Артуромъ съ-тѣхъ поръ: всѣ оскорбленія онъ старался заставить забыть благодѣяніями. Если и была въ его характерѣ какая-нибудь горечь, то она могла проявляться только въ отношеніи человѣка, который отказался бы отъ поданной имъ Артуромъ руки примиренія. И, можетъ-быть, наступило уже время, когда должна была подняться эта горечь. Въ первую минуту Артуръ почувствовалъ просто огорченіе и угрызенія совѣсти, узнавъ, что въ его отношеніяхъ къ Гетти было вовлечено счастье Адама. Еслибъ была какая-нибудь возможность сдѣлать десятиричное удовлетвореніе, еслибъ подарки или другіе поступки могли возвратить Адаму довольство и уваженіе къ нему, какъ къ благодѣлю, Артуръ сдѣлалъ бы это не только безъ малѣйшаго колебанія, но чувствовалъ бы себя еще болѣе связаннымъ съ Адамомъ, и никогда не отказался дѣлать ему вознагражденіе. Но Адамъ не могъ получить никакого удовлетворенія; его страданія не могли совершенно уничтожиться; какіе-нибудь примирительные поступки, совершенные быстро, не могли возвратить его уваженіе и привязанность. Адамъ стоялъ какъ непоколебимое препятствіе, противъ котораго не помогало никакое давленіе, какъ живое олицетвореніе того, во что Артуръ со страхомъ отказывался вѣрить: невозможности загладить свой дурной поступокъ. Слова гордаго презрѣнія, отказъ, которымъ Адамъ встрѣтилъ протянутую ему руку, власть, которую онъ показалъ надъ Артуромь въ послѣднемъ ихъ разговорѣ въ эрмитажѣ, а болѣе всего, воспоминаніе о томъ, что онъ былъ сшибленъ съ ногъ -- фактъ, съ которымъ съ большимъ трудомъ примиряется человѣкъ, если даже пораженіе произошло при самыхъ геройскихъ обстоятельствахъ; все это производило въ Артурѣ оскорбительную боль, сильнѣе угрызеній совѣсти. Какъ былъ бы радъ Артуръ, еслибъ могъ убѣдить себя, что не причинилъ никакого вреда! И еслибъ никто не говорилъ ему противнаго, онъ тѣмъ легче могъ бы убѣдить себя въ томъ. Немезида едва-ли можетъ сковать себѣ мечъ изъ нашей совѣсти, изъ страданій, которыя производятъ въ насъ страданія, причиненныя нами; такой матеріалъ рѣдко даетъ возможность получить изъ него дѣйствительное оружіе. Наше нравственное чувство пріучается къ обычаямъ хорошаго общества и улыбается, когда улыбаются другіе. Но если какой-нибудь невѣжа вздумаетъ назвать наши поступки грубыми именами, тогда Немезида способна возстать на насъ. Такъ было и съ Артуромъ: сужденіе Адама о немъ, оскорбительныя слова Адама разрушили доводы, которыми Артуръ ласкалъ свою совѣсть.
   Нельзя сказать, чтобъ Артуръ до открытія Адама былъ совершенно спокоенъ. Борьба и намѣренія превратились въ угрызенія совѣсти и страшную тоску. Его приводило въ отчаяніе положеніе Гетти и его собственное, такъ-какъ онъ принужденъ былъ разстаться съ дѣвушкою. Когда онъ составлялъ рѣшенія и когда уничтожалъ ихъ, то всегда заботился о томъ, къ чему можетъ повесть его страсть, и видѣлъ, что она быстро должна будетъ кончиться разлукою. Но, обладая слишкомъ-пылкою и нѣжною натурою, онъ не могъ не страдать при мысли о разставаньи и постоянно чувствовалъ безпокойство за Гетти. Онъ узналъ ту мечту, въ которой она жила; узналъ, что она мечтала быть леди, которая будетъ наряжаться въ шелкъ и атласъ. Когда онъ впервые заговорилъ съ ней о своемъ отъѣздѣ, она съ трепетомъ просила, чтобъ онъ позволилъ ей ѣхать съ нимъ и женился на ней. Вотъ это-то знаніе, столь тягостное для него, придавало упрекамъ Адама самую раздражающую язвительность. Онъ не сказалъ ни слова съ цѣлью вселять въ ней обманчивыя надежды; ея иллюзіи всѣ были сотканы ея собственнымъ ребяческимъ воображеніемъ; но онъ обязанъ былъ сознаться, что онѣ были сотканы на половину по его собственнымъ поступкамъ. И еще въ послѣдній вечеръ онъ увеличилъ зло, не рѣшаясь даже намекнуть Гетти объ истинѣ: онъ былъ обязанъ утѣшать ее нѣжными, полными надеждъ словами, опасаясь повергнуть ее въ страшное отчаяніе. Онъ тонко чувствовалъ положеніе, въ которомъ находился, чувствовалъ всю грусть дорогаго существа въ настоящемъ, и съ еще болѣе мрачною тоскою думалъ, какое упорство обнаружатъ ея чувства въ будущемъ. Это была единственная забота, лежавшая на немъ тяжелымъ гнетомъ. Всѣхъ другихъ онъ могъ избѣгнуть полнымъ надежды самоубѣжденіемъ. Вся эта исторія происходила къ глубокой тайнѣ; Пойзеры не имѣли и тѣни подозрѣнія. Никто, кромѣ Адама, не зналъ о томъ, что случилось; да врядъ ли удастся узнать объ этомъ кому-нибудь и впредь. Артуръ настойчиво внушилъ Гетти, что если она словомъ или взглядомъ обнаружитъ малѣйшую короткость между ними, то это можетъ имѣть роковыя послѣдствія; а Адамъ, которому вполовину была извѣстна ихъ тайна, скорѣе поможетъ имъ скрывать, чѣмъ выдастъ ее. Правда, это было несчастное дѣло, но не зачѣмъ было дѣлать его хуже, чѣмъ было въ дѣйствительности, воображаемыми преувеличиваніями и предчувствіемъ бѣды, которая, можетъ-быть, никогда и не случится. Временная печаль Гетти была самымъ дурнымъ послѣдствіемъ; онъ рѣшительно отклонялъ мысли отъ дурныхъ послѣдствій, которыхъ неизбѣжность нельзя было положительно доказать. Но... но Гетти, можетъ-быть, ожидало другое безпокойство.... А можетъ-быть, послѣ этого онъ будетъ имѣть возможность сдѣлать для нея иного и вознаградить ее за всѣ слезы, которыи она прольетъ изъ-за него. Выгодами, которыя доставятъ ей его заботы о ней въ будущемъ, она будетъ обязана печали, которой подвергалась въ настоящемъ. Такъ, нѣтъ худа безъ добра. Таковъ ужь благодѣтельный порядокъ дѣлъ на свѣтѣ.
   Не намѣрены ли вы спросить: можетъ ли это быть тотъ самый Артуръ, который, два мѣсяца назадъ, обладалъ такою свѣжестью чувства, такою тонкою честью, который содрогался при одной мысли оскорбить только чувство и считалъ рѣшительно невозможнымъ остановиться на какой-нибудь болѣе положительной обидѣ?... который полагалъ, что его собственное самоуваженіе было высшимъ судилищемъ, чѣмъ какое-либо внѣшнее мнѣніе?-- тогь самый, увѣряю васъ, только при различныхъ обстоятельствахъ. Наши поступки управляютъ нами въ такой же степени, въ какой мы управляемъ нашими поступками; и до-тѣхъ-поръ, пока мы не знаемъ, какое собственно было или будетъ соединеніе внѣшнихъ фактовъ съ внутренними, по которому человѣкъ составляетъ критику своихъ поступковъ, намъ лучше и не думать о томъ, что намъ вполнѣ извѣстенъ его характеръ. Въ нашихъ дѣйствіяхъ существуетъ ужасное понужденіе, которое сначала можетъ превратить честнаго человѣка въ обманщика и потомъ примирить его съ этою перемѣною, но той причинѣ, что второй дурной поступокъ представляется ему уже подъ видомъ единственнаго возможнаго справедливаго поступка. Дѣйствіе, на которое до исполненія его вы смотрѣли и съ здравымъ смысломъ и съ свѣжимъ, неомраченнымъ чувствомъ, составляющимъ вѣрный глазъ души, разсматривается впослѣдствіи сквозь лупу остроумнаго извиненія, сквозь которую всѣ вещи, называемыя людьми красивыми и безобразными, представляются по своей ткани письма схожими одна съ другой. Европа примиряется съ fait accompli; такимъ же образомъ поступаетъ и отдѣльная личность, пока это спокойное примиреніе не будетъ встревожено судорожнымъ возмездіемъ.
   Никто не можетъ избѣгнуть этого развращающаго дѣйствія обиды на собственное чувство справедливости человѣка, и это дѣйствіе оказывалось въ Артурѣ тѣмъ значительнѣе, что онъ сознавалъ въ себѣ сильную потребность въ самоуваженіи, которое было его лучшимъ хранителемъ въ то время, какъ его совѣсть находилась въ спокойномъ состояніи. Самообвиненіе было для него слишкомъ-тягостно; онъ не могъ встрѣтить его смѣло. Онъ долженъ былъ убѣдить себя, что не былъ достоимъ весьма-сильнаго порицанія. Онъ даже сталъ сожалѣть, что находился въ необходимости обманывать Адама: этотъ образъ поведенія былъ такъ противенъ честности его натуры. Но потомъ онъ думалъ опять, что, вѣдь, ему только и оставался этотъ образу дѣйствія.
   Но, какова бы тамъ ни была его вина, послѣдствія ея дѣлали его довольно-несчастнымъ: онъ чувствовалъ себя несчастнымъ относительно Гетти, относительно письма, которое обѣщалъ написать и которое казалось въ эту минуту страшно-варварскимъ поступкомъ, въ слѣдующую же величайшею милостью, какую только онъ былъ въ-состояніи оказать ей. А по временамъ сквозь всѣ эти разсужденія съ быстротою молніи пробѣгало внезапное побужденіе страсти, увлекавшее его пренебречь всѣми послѣдствіями и увезти Гетти, всѣ же другія соображенія послать къ чорту.
   Въ этомъ настроеніи духа четыре стѣны его комнаты были для него невыносимою тюрьмой; онѣ, казалось, вгоняли въ комнату и тѣснили на него весь рой противорѣчащихъ мыслей и борящихся чувствъ, изъ которыхъ одна часть непремѣнно разсѣялась бы на чистомъ воздухѣ. Ему оставался какой-нибудь часъ или два, чтобъ собрать свои мысли, и голова его должна быть ясна и спокойна. Верхомъ на Мегъ, упиваясь свѣжимъ воздухомъ этого прекраснаго утра, онъ будетъ въ-состояніи больше владѣть собою.
   Прелестное животное изгибало на солнцѣ дугою свою гнѣдую шею, ударяло передними ногами по песку и дрожало отъ удовольствія, когда господинъ трепалъ по мордѣ, гладилъ его и говорилъ съ нимъ ласковѣе обыкновеннаго. Артуръ любилъ Мегъ еще больше, потому-что она не звала его тайнъ. Но Мегъ была такъ же хорошо знакома съ душевнымъ состояніемъ своего господина, какъ знакомы многія другія ея пола съ душевнымъ состояніемъ милыхъ молодыхъ джентльменовъ, которые заставляютъ сердца ихъ биться трепетнымъ ожиданіемъ.
   Артуръ проѣхалъ рысью около пяти миль за лѣсную дачу, пока недостигъ подошвы холма, гдѣ ни изгороди, ни деревья не окаймляли дороги. Тутъ онъ бросилъ поводья на шею Мегъ и приготовился собрать свои мысли.
   Гетти знала, что ихъ вчерашняя встрѣча должна быть послѣднею передъ отъѣздомъ Артура. Устроить еще одно свиданіе, не возбуждая подозрѣнія, было рѣшительно невозможно. Она, какъ испуганное дитя, не была въ состояніи думать ни о чемъ, а только плакала при одномъ намекѣ на разлуку и потомъ поднимала лицо, чтобъ ея слезы исчезли подъ поцалуями. Онъ только и могъ, что утѣшать ее и убаюкивать, чтобъ она продолжала мечтать. Письмо было бы страшно-рѣзкимъ средствомъ къ ея пробужденію. А между-тѣмъ, что говорилъ Адамъ, была истина: оно спасетъ ее отъ продолжительнаго заблужденія, которое можетъ быть гораздо хуже рѣзкаго, немедленнаго страданія. Притомъ же это было и единственное средство для удовлетворенія Адама, который долженъ быть удовлетворенъ по многимъ причинамъ. Еслибъ онъ еще разъ могъ видѣть ее! Но это было невозможно; между ними была такая колючая изгородь препятствій и неблагоразуміе можетъ имѣть роковыя послѣдствія. А еслибъ онъ могъ увидѣть ее еще разъ, что жь вышло бы изъ этого хорошаго? Онъ страдалъ бы еще болѣе при видѣ ея отчаянія и при воспоминаніи о томъ. Вдали отъ него, все, что окружало ее, служило для нея побудительною причиною владѣть собою.
   Вдругъ его воображеніе охватилъ, какъ тѣнь, страхъ, страхъ о томъ, чтобъ Гетти въ своей горести не сдѣлала надъ собою какого-нибудь насилія; вслѣдъ за этимъ страхомъ его охватилъ другой, и тѣнь стала еще мрачнѣе. Но онъ оттолкнулъ всѣ эти опасенія со всею силою юности и надежды. На какомъ основаніи было ему рисовать будущее такими мрачными красками? Вѣдь представлялось столько же вѣроятностей, что случится противное. По мнѣнію Артура, онъ вовсе не заслуживавъ того, чтобъ обстоятельства разыгрались дурно; до настоящаго времени онъ никогда не думалъ сдѣлать что-нибудь такое, чего бы не одобряла его совѣсть: его привели къ этому обстоятельства. Онъ былъ безусловно увѣренъ, что въ глубинѣ души своей былъ дѣйствительно добрый малый, и Провидѣніе не поступитъ съ нимъ сурово.
   Что бы тамъ, однакожь, ни было, не въ его власти измѣнить то, что должно случиться теперь: все, что онъ могъ сдѣлать -- это принять такой образъ дѣйствія, какой казался наилучшимъ въ настоящую минуту. И онъ убѣдилъ себя, что этотъ образъ дѣйствія былъ -- уничтожить всѣ препятствія, существовавшія между Адамомъ и Гетти. Можетъ-быть, ея сердце дѣйствительно послѣ нѣкотораго времени обратится къ Адаму, какъ говорилъ послѣдній; въ такомъ случаѣ во всей этой исторіи не было еще большой бѣды, если только Адамъ все такъ же пламенно желалъ имѣть Гетти своею женой. Конечно, Адамъ быль обманутъ и обманутъ такимъ образомъ, что Артуръ счелъ бы это глубокимъ зломъ, еслибъ это совершилось надъ нимъ самимъ. Это разсужденіе разстроивало утѣшительную надежду. При этой мысли щеки Артура разгорѣлись даже отъ стыда и раздраженія. Но что жь оставалось дѣлать человѣку въ подобной дилеммѣ? Честь его не позволяла ему произнесть хотя бы одна слово, которое могло бы повредить Гетти: его первымъ долгомъ было беречь ее. Ради своей собственной пользы онъ никогда не рѣшился бы сказать или сдѣлать что-нибудь противъ истины. Боже праведный! какимъ онъ былъ жалкимъ глупцомъ, что поставилъ себя въ такую дилемму. А между-тѣмъ, если только у человѣка были какія-нибудь извиненія, такъ именно у него. Жаль, что послѣдствія опредѣляются поступками, а не извиненіями.
   Итакъ, онъ долженъ написать цисьмо. Это было единствеиное средство, обѣщавшее разрѣшеніе того затруднительнаго положенія, въ которомъ Артуръ находился. Слезы навернулись на глазахъ Артура, когда онъ подумалъ, какъ Гетти будетъ читать письмо. Но вѣдь и ему такъ же тяжело писать это письмо. Онъ не дѣлалъ того, что было легко для него самого, и послѣдняя мысль помогла ему дойдти до рѣшеніи. Нарочно онъ никогда не могъ рѣшиться на поступокъ, который приносилъ съ собою страданія другому и нисколько не безпокоилъ его самого. Даже порывъ ревности при мысли о томъ, что онъ уступаетъ Гетти Адаму, убѣдилъ его, что онъ приноситъ жертву.
   Дойдя до этого заключенія, онъ повернулъ Мегъ и поѣхалъ домой снова рысью. Прежде всего онъ напишетъ письмо, а остальное время дня онъ уже посвятитъ другимъ дѣламъ: такъ ему не будетъ времени оглянуться назадъ. Къ счастью еще, что Ирвайнъ и Гавенъ пріѣдутъ къ обѣду, а завтра въ двѣнадцать часовъ онъ будетъ находиться отъ лѣсной дачи на разстояніи цѣлыхъ миль. Въ этомъ постоянномъ занятіи заключалось нѣкоторое обезпеченіе противъ непреодолимаго побужденія, которое могло овладѣть имъ, побужденія броситься къ Гетти съ какимъ-нибудь безумнымъ предложеніемъ, которое погубило бы все. Быстрѣе и быстрѣе скакала чувствительная Мегъ при каждомъ незначительномъ знакѣ своего всадника и, наконецъ, пошла быстрымъ галопомъ.
   -- Кажется, говорили, что молодому барину нездоровилось вчера вечеромъ, сказалъ угрюмый старый грумъ Джонъ во время обѣда, въ людской.-- А какъ онъ скакалъ-то сегодня утромъ! удивительно, что его лошадь не распалась на двое!
   -- А, можетъ-быть, по этому-то и видно, что онъ боленъ, отвѣтилъ шутникъ-кучеръ.
   -- Ну, такъ пусть бы пустили ему кровь за это, когда такъ, еще угрюмѣе возразилъ Джонъ.
   Адамъ рано утромъ заходилъ на лѣсную дачу, чтобъ узнать о здоровьи Артура. Узнавъ, что молодой сквайръ поѣхалъ кататься, онъ пересталъ безпокоиться о томъ, какія послѣдствія имѣли его удары. Ровно въ пять часовъ онъ опять зашелъ на дачу и сказалъ, чтобъ доложили о несъ. Черезъ нѣсколько минутъ Пимъ сошелъ внизъ съ письмомъ въ рукѣ; и передалъ его Адаму. "Капитанъ" сказалъ онъ при этомъ, "очень занятъ и не можетъ видѣть его, и написалъ все, что онъ хотѣлъ сказать ему". Письмо было адресовано Адаму, но онъ открылъ его тогда только, когда вышелъ изъ дверей. Въ немъ заключалась запечатанная записка, адресованная Гетти. Внутри конверта Адамъ прочелъ:
   "Въ приложенномъ письмѣ я написалъ все, что ты желалъ. Предоставляю тебѣ рѣшить какъ лучше: передать ли его Гетти или возвратить мнѣ. Спроси еще разъ самого себя, не причинишь ли ты ей этою мѣрою большей боли, чѣмъ однимъ молчаніемъ.
   "Намъ нѣтъ необходимости еще разъ видѣться другъ съ другомъ теперь. Мы встрѣтимся съ лучшими чувствами черезъ нѣсколько мѣсяцевъ".

"А. Д."

   "Быть можетъ, онъ и правъ въ томъ, что намъ незачѣмъ видѣться съ нимъ" подумалъ Адамъ. "Къ чему намъ встрѣчаться длятого, чтобъ еще наговорить другъ другу жосткихъ вещей? къ чему намъ встрѣчаться длятого, чтобъ пожать другъ другу руку и сказать, что мы опять друзья? Мы, вѣдь, больше не друзья, и лучше не имѣть и притязаній на это. Я знаю, прощеніе есть долгъ человѣка; но, по моему мнѣнію, это значитъ только, что человѣкъ выкинулъ изъ головы всѣ мысли о мщеніи: это не можетъ значить, что ваши прежнія чувства снова возвратятся; потому что это невозможно. Онъ для меня ужь не тотъ же самый человѣкъ, и я не могу чувствовать къ нему то же самое. Боже мой! я не знаю, чувствую ли я теперь то же самое къ кому бы то ни было; мнѣ кажется, что я все мѣрилъ свою работу невѣрною мѣркою, и теперь мнѣ надобно перемѣрить все снова".
   Но вскорѣ всѣ мысли Адама поглотилъ вопросъ: слѣдуетъ ли передать Гетти письмо? Артуръ доставилъ самому себѣ нѣкоторое облегченіе, предоставивъ рѣшеніе Адаму, не предупредивъ его; и Адамъ, непредававшійся колебаніямъ, теперь колебался. Онъ рѣшился сначала изслѣдовать свой путь, удостовѣриться, какъ можно лучше, въ какомъ состояніи находилось сердце Гетти, прежде чѣмъ онъ рѣшится передать письмо.
  

XXX.
Передача письма.

   Въ слѣдующее воскресенье Адамъ присоединился къ Пойзерамъ, отправлявшимся домой изъ церкви, надѣясь получить приглашеніе идти домой съ ними. Письмо у него было въ карманѣ, и онъ очень заботился о томъ, чтобъ имѣть возможность поговорить съ Гетти наединѣ.
   Онъ не могъ видѣть ея лицо въ церкви, потому-что она перемѣнила свое мѣсто, и когда онъ подошелъ къ ней, чтобъ пожать ея руку, ея манеры были неопредѣленны и неестественны. Онъ ожидалъ этого. Сегодня она въ первый разъ встрѣчалась съ нимъ съ того времени, какъ она видѣла, что онъ засталъ ее съ Артуромъ въ рощѣ.
   -- Пойдемте съ нами, Адамъ, сказалъ мистеръ Пойзеръ, когда они дошли до поворота. Какъ только они вышли на поля, Адамъ осмѣлился предложить руку Гетти. Дѣти вскорѣ дали имъ случай немного отстать отъ прочихъ, и тогда Адамъ сказалъ:
   -- Не удастся ли вамъ устроить такъ, чтобъ вы вышли погулять со мною въ саду сегодня вечеромъ, если погода будетъ хороша, Гетти? Мнѣ нужно поговорить съ вами особенно.
   -- Очень-хорошо, отвѣтила Гетти.
   Обстоятельство, что она будетъ разговаривать съ Адамомъ о чемъ-то особенномъ, безпокоило ее такъ же, какъ и Адама: ей очень хотѣлось знать, что онъ думалъ о ней и объ Артурѣ. Она знала, что онъ долженъ былъ видѣть, какъ они цаловались, но не имѣла никакого понятія о сценѣ, происшедшей между Артуромъ и Адамомъ. Сначала она думала, что Адамъ будетъ очень сердитъ на нее и, можетъ-быть, скажетъ ея дядѣ и тёткѣ; но ей ужь никакъ не приходило на мысль, что онъ осмѣлится сказать что-нибудь капитану Донниторну. Это было для нея облегченіемъ, что онъ обошелся съ нею сегодня такъ ласково и хотѣлъ говорить съ ней одной. Она дрожала, увидѣвъ, что онъ шелъ домой вмѣстѣ съ ними, такъ она опасалась, что онъ разскажетъ все; но теперь, когда онъ хотѣлъ говорить съ нею, она должна узнать, что онъ думалъ и что онъ хотѣлъ дѣлать. Она съ нѣкоторою увѣренностью думала, что можетъ убѣдить его не дѣлать того, чего она не хотѣла; быть можетъ, она даже заставитъ его повѣрить, что она вовсе и не думаетъ объ Артурѣ, и знала, что до-тѣхъ-поръ, пока Адамъ будетъ имѣть надежду получить ея согласіе, онъ непремѣнно сдѣлаетъ то, что ей будетъ угодно. Притомъ же она должна продолжать свою роль и показывать видъ, будто поощряетъ Адама изъ опасенія, чтобъ ея дядя и тётка не разсердились и не стали подозрѣвать, что у ней есть какой-нибудь тайный любовникъ.
   Маленькая головка дѣвушки была занята этими мыслями въ то время, какъ Гетти шла съ Адамомъ подъ-руку и отвѣчала "да" или "нѣтъ" на его легкія замѣчанія о томъ, что, вотъ, нынѣшнюю зиму будетъ птичкамъ очень-много ягодъ на боярышникѣ и что едва-ли хорошая погода простоитъ до завтрашняго утра, такъ-какъ тучи ужь очень-низко нависли. Когда она догнали ея дядю и тётку, то она, не прерывая, могла преслѣдовать свои мысли: мистеръ Пойзеръ утверждалъ, что хотя молодой человѣкъ и охотно идетъ подъ-руку съ женщиною, за которою ухаживаетъ, онъ, однакожь, будетъ радъ разумному разговору о дѣлѣ. Что жь до самого фермера, то онъ очень интересовался узнать самыя свѣжія новости касательно лѣсной фермы. Такимъ-образомъ, во всю остальную дорогу онъ присвоилъ исключительно себѣ бесѣду Адама. Гетти же раскладывала свою тонкую ткань и рисовала себѣ свои небольшія сцены искусныхъ очарованій, когда она шла мимо изгородей подъ-руку съ честнымъ Адамомъ, будто изящно-одѣтая кокетка, сидящая одна въ своемъ будуарѣ. Если только деревенская красавица въ топорныхъ башмакахъ имѣетъ довольно-пустое сердце, то удивительно, какъ ея умственные процесы походятъ на процесы леди въ кринолинѣ, живущей въ высшемъ обществѣ и употребляющей весь свои изощренный умъ на рѣшеніе проблемы, какимъ образомъ она могла бы совершать безразсудства, не компрометируя себя. Можетъ-быть, сходство нисколько не уменьшалось отъ того, что Гетти въ это время чувствовала себя несчастною. Разставанье съ Артуромъ причиняло ей двойную боль: при волненіяхъ страсти и тщеславія она испытывала темныя неопредѣленныя опасенія о томъ, что будущее можетъ принять такой видъ, который нисколько не будетъ походить на ея мечту. Она поддерживала себя утѣшительными исполненными надежды словами, которыя Артуръ произнесъ при ихъ послѣднемъ свиданіи: "Я возвращусь къ Рождеству, и тогда увидимъ, что можно будетъ сдѣлать". Она поддерживала себя увѣренностью, что онъ такъ любилъ ее и что онъ никогда не будетъ счастливъ безъ нея; и она все еще съ удовольствіемъ и гордостью мечтала о своей тайнѣ, что она любима большимъ джентльменомъ, какъ преимуществомъ своимъ надъ всѣми дѣвушками, которыхъ знала. Но неизвѣстность будущаго, возможные случаи, которымъ она не могла придать никакой формы, стали давить ее подобно невидимой тяжести воздуха; она была одна на своемъ маленькомъ островкѣ мечтаній, а вокругъ нея было мрачное неизвѣстное водяное пространство, куда отправился Артуръ. Она не могла теперь поддерживать въ себѣ твердости духа высокомѣріемъ, думая о будущемъ, а могла только созидать свою увѣренность на прежнихъ словахъ и ласкахъ, осматриваясь на свое прошедшее. Но въ настоящее время съ вечера четверка ея смутныя безпокойства почти совершенно замѣнились болѣе опредѣленнымъ страхомъ о томъ, что Адамъ, можетъ-быть, объявитъ о случившемся ея дядѣ и тёткѣ; такимъ-образомъ его внезапное предложеніе переговорить съ нею одной, привело ея мысли въ новое движеніе. Она чрезвычайно заботилась о томъ, чтобъ не упустить благопріятнаго случая, представлявшагося ей въ этотъ вечеръ, и послѣ чая, когда мальчики отправлялись въ садъ и Тотти просилась идти съ ними, Гетти съ живостью, которая удивила мистрисъ Пойзеръ, сказала:
   -- Я пойду съ нею, тётушка.
   Адамъ сказалъ, что и онъ пойдетъ съ ними, но это не уд лъ со смѣхомъ мистеръ Ирвайнъ.
   -- Что-жъ, сэръ, благодареніе Богу, когда мнѣ нужно что-нибудь сказать, я не затрудняюсь въ словахъ. Но это вовсе не значитъ, что я недовольна своимъ мужемъ, потому что, если онъ и не слишкомъ рѣчистъ, за то ни одного слова не скажетъ на вѣтеръ.
   -- Нѣтъ, положительно я никогда не видалъ такого милаго собранія, сказалъ Артуръ, оглядывая румяныхъ, толстощекихъ дѣтей.-- Сейчасъ къ вамъ придутъ моя тетка и обѣ миссъ Ирвайнъ. Онѣ не пришли раньше, потому что побоялись шума отъ нашихъ заздравныхъ тостовъ, но онѣ много-бы потеряли, если-бъ не увидѣли васъ за столомъ.
   И онъ прошелъ дальше, заговаривая съ матерями и гладя по головкѣ дѣтей, между тѣмъ какъ мистеръ Ирвайнъ остался на мѣстѣ и только ласково кивалъ всѣмъ издали, не желая отвлекать общаго вниманія отъ молодого сквайра -- героя дня. Артуръ не посмѣлъ остановиться подлѣ Гетти и только поклонился ей, проходя. Глупенькая дѣвочка чуть не заплакала отъ обиды. Да и какой женщинѣ можетъ быть пріятно видимое пренебреженіе, хотя-бы она и знала, что это только маска любви? Гетти начинала думать, что этотъ день будетъ самымъ несчастнымъ днемъ ея жизни: холодный лучъ дневного свѣта ворвался въ ея сказочный міръ и на одинъ мигъ освѣтилъ передъ нею дѣйствительность. Артуръ, который всего нѣсколько часовъ тому назадъ, казалось, былъ ей такъ близокъ, вдругъ сталъ для нея недоступенъ, какъ герой пышной процессіи для какой-нибудь ничтожной зрительницы въ толпѣ.
   

ГЛАВА XXV.
ИГРЫ.

   Балъ долженъ былъ начаться въ восемь часовъ, но на тотъ случай, если-бы молодежь пожелала поплясать на лужайкѣ, подъ деревьями былъ поставленъ оркестръ Общества взаимопомощи, а какой другой оркестръ умѣлъ такъ превосходно играть всевозможные старинные и модные танцы? Мало того: былъ приглашенъ еще большой оркестръ изъ Россетера, и его удивительные духовые инструменты, не говоря уже о надутыхъ щекахъ музыкантовъ, представляли сами по себѣ восхитительное зрѣлище для малыхъ ребятъ. Мы ужъ умалчиваемъ о скрипкѣ Джошуа Ранна, который захватилъ ее съ собой въ порывѣ великодушной заботливости, на случай, если-бы у кого-нибудь оказалось достаточно истиннаго вкуса, чтобы предпочесть пляску подъ аккомпаниментъ соло на этомъ инструментѣ.
   Тѣмъ временемъ, какъ только солнце ушло съ большой открытой лужайки передъ фасадомъ дома, начались игры. Были тутъ, разумѣется, натертые мыломъ шесты, по которымъ должны были карабкаться мальчики-подростки и юноши; входили въ программу и бѣгъ на призъ для старухъ, и бѣгъ на перегонку въ мѣшкахъ, и подниманіе тяжестей для силачей, и еще цѣлый длинный списокъ всякихъ состязательныхъ упражненій, представлявшихъ самое широкое поле для такихъ честолюбивыхъ попытокъ, какъ, напримѣръ, проскакать столько-то ярдовъ на одной ножкѣ, и другихъ гимнастическихъ фокусовъ, въ которыхъ, по общему убѣжденію, побѣдителемъ долженъ былъ оказаться Бенъ Волчекъ, какъ первый по ловкости въ двухъ приходахъ. Въ заключеніе предстояла ослиная скачка -- самая назидательная изъ всѣхъ, ибо она основана на великомъ соціалистическомъ принципѣ, а именно -- что каждый подгоняетъ чужого осла, причемъ самый упрямый оселъ беретъ призъ.
   Въ пятомъ часу великолѣпная мистрисъ Ирвайнъ, въ своемъ парчевомъ платьѣ, въ брилліантахъ и черныхъ кружевахъ, въ сопровожденіи всего небольшого семейнаго кружка, прослѣдовала подъ руку съ Артуромъ къ своему креслу на возвышеніи подъ полосатымъ балдахиномъ, гдѣ она должна была раздавать призы побѣдителямъ. Степенная и церемонная миссъ Лидія во что бы то ни стало пожелала уступить эту королевскую обязанность царственной старой леди, и Артуръ былъ очень радъ случаю доставить удовольствіе своей крестной, любившей почетъ. Мистеръ Донниторнъ -- старшій чистенькій, надушенный, сморщенный старичекъ, съ пунктуальной и кислой учтивостью предложилъ руку миссъ Ирвайнъ; мистеръ Гавэнъ велъ миссъ Лидію, имѣвшую замороженный видъ въ своемъ элегантномъ шелковомъ, персиковаго цвѣта платьѣ; послѣдними шли мистеръ Ирвайнъ и его блѣднолицая сестра Анна. Изъ близкихъ знакомыхъ былъ приглашенъ одинъ только Гавэнъ; на завтра былъ назначенъ парадный обѣдъ для всѣхъ сосѣднихъ помѣщиковъ, но сегодня надлежало сосредоточить всѣ силы для пріема арендаторовъ.
   Прямо противъ палатки былъ ровъ, отдѣлявшій лужайку отъ парка; но теперь черезъ него былъ наведенъ временный мостъ для удобства публики, стоявшей отдѣльными группами или сидѣвшей на скамейкахъ, разставленныхъ вдоль всей лужайки отъ палатки ко рву. По этому-же мосту должны были подходить побѣдители.
   -- Прелестная картина, честное слово! произнесла старая леди своимъ низкимъ голосомъ, когда усѣлась и окинула взглядомъ оживленную сцену съ темными деревьями на заднемъ планѣ,-- и вѣроятно, это послѣднее семейное торжество, на которомъ я присутствую,-- развѣ что ты поторопишься жениться, Артуръ. Только смотри, чтобы твоя жена была хороша собой; въ противномъ случаѣ я лучше умру, не видѣвъ ея.
   -- Но, крестная, вы такъ ужасно требовательны, что едва-ли я угожу на вашъ вкусъ моимъ выборомъ, отвѣчалъ Артуръ.
   -- Ну, какъ тамъ хочешь, но только такъ и знай: если она будетъ некрасива, я никогда тебѣ не прощу. Я не помирюсь на симпатичности: ее выдумали въ оправданіе существованія на свѣтѣ некрасивыхъ людей. И кромѣ того: она не должна быть глупа -- сохрани тебя Богъ! Тебѣ нужно, чтобъ тебя держали въ рукахъ, а дура этого не съумѣетъ.-- Дофинъ, кто этотъ высокій молодой человѣкъ съ кроткимъ лицомъ? вонъ тотъ, безъ шляпы, рядомъ съ высокой старухой, должно быть своей матерью. Какъ онъ усердно ухаживаетъ за ней! Я люблю это видѣть.
   -- Да развѣ вы его не знаете, мама? отозвался мистеръ Ирвайнъ.-- Это Сетъ Бидъ, братъ Адама, методистъ, но очень хорошій парень. Бѣдный Сетъ! у него былъ очень грустный видъ въ послѣднее время; я думалъ, это смерть отца такъ на него подѣйствовала, но Джошуа Раинъ мнѣ сказалъ, что онъ сватался къ этой хорошенькой методистской проповѣдницѣ, что гостила здѣсь въ прошломъ мѣсяцѣ, и, кажется, она ему отказала.
   -- Ахъ, помню, я слышала о ней; но здѣсь пропасть такихъ, кого я не знаю,-- всѣ успѣли вырости и перемѣниться съ тѣхъ поръ, какъ я перестала выходить.
   -- Какое чудесное у васъ зрѣніе! замѣтилъ мистеръ Донниторнъ-старикъ, не отнимавшій отъ глазъ лорнета: -- вы видите даже выраженіе лица этого молодого человѣка на такомъ большомъ разстояніи, а мнѣ его лицо кажется просто блѣднымъ пятномъ. Но за то на близкомъ разстояніи я васъ навѣрно перещеголяю: я читаю мелкую печать безъ очковъ.
   -- Ахъ, другъ мой, вы вѣдь съ дѣтства были близоруки, а близорукіе глаза всегда прочнѣе. Я надѣваю очень сильные очки, когда читаю, но за то все лучше и лучше вижу вдаль. Я думаю, проживи я еще лѣтъ пятьдесятъ, я-бы ослѣпла для всего, что видятъ другіе, какъ человѣкъ, который стоитъ въ колодцѣ и не видитъ ничего, кромѣ звѣздъ.
   -- Смотрите, сказалъ Артуръ,-- старухи собираются начинать.-- Гавэнъ, за которую вы держите пари?
   -- Вонъ за ту длинноногую, если только онѣ не пробѣгутъ нѣсколько круговъ, потому что тогда, пожалуй, побѣдитъ вонъ та маленькая, вертлявая.
   -- Мама, вонъ Пойзеры, сказала миссъ Ирвайнъ,-- недалеко отъ насъ, направо. Мистрисъ Пойзеръ смотритъ на васъ; поклонитесь ей.
   -- Непремѣнно, отвѣчала старая леди, удостоивая мистрисъ Пойзеръ милостивымъ кивкомъ.-- Нельзя пренебрегать женщиной, которая присылаетъ вамъ такіе чудесные сливочные сыры... Господи! какой толстый ребенокъ сидитъ у нея на колѣняхъ!.. Но кто эта хорошенькая дѣвушка съ темными глазами?
   -- Это Гетти Соррель, отвѣчала миссъ Лидія,-- племянница Мартина Пойзера. Очень милая дѣвушка и собой недурна. Моя горничная учитъ ея изящнымъ рукодѣльямъ; недавно она заштопала мнѣ кружево, и очень порядочно... очень порядочно, право.
   -- Мама, да вы должны были видѣть ее, сказала миссъ Ирвайнъ:-- вотъ ужъ шесть или семь лѣтъ, какъ она живетъ у Пойзеровъ.
   -- Нѣтъ, дитя, я никогда ея не видала, по крайней мѣрѣ такою, какъ она теперь, отвѣчала мистрисъ Ирвайнъ, продолжая разсматривать Гетти.-- Недурна! да она настоящая красавица! Я давно уже не видала такой хорошенькой женщины. Какая жалость, что такая красота заброшена въ эту грубую среду, а между тѣмъ, какъ ужасно ея недостаетъ въ семействахъ нашего круга! А здѣсь выйдетъ она замужъ, и мужъ даже не съумѣетъ ее оцѣнить; будь у нея круглые глаза и рыжіе волосы, она казалась-бы ему нисколько не хуже.
   Артуръ не смѣлъ поднять глазъ на Гетти, пока мистрисъ Ирвайнъ говорила о ней. Онъ притворился, что занятъ чѣмъ-то въ другомъ углу палатки и что ничего не слыхалъ. Но онъ видѣлъ ее и не глядя, видѣлъ ея красоту еще болѣе лучезарной, оттого что эту красоту хвалили при немъ: чужое мнѣніе, какъ вы уже знаете, было для Артура какъ-бы природной стихіей, воздухомъ, которымъ онъ дышалъ, и въ которомъ его чувства росли и крѣпли. Да она была хороша. Она могла свести съ ума любого мужчину: каждый на его мѣстѣ чувствовалъ-бы то-же и поступилъ-бы такъ-же, какъ онъ. И, не смотря на все это, онъ твердо рѣшилъ отказаться отъ нея... Да, это будетъ подвигъ, которымъ онъ всегда будетъ гордиться, вспоминая о немъ.
   -- Нѣтъ, мама, въ этомъ я не могу съ вами согласиться, сказалъ мистеръ Ирвайнъ, отвѣчая на послѣднія слова матери.-- Простой народъ совсѣмъ не такъ тупъ, какъ вы думаете. Самый неразвитой человѣкъ, если у него есть хоть капля смысла и чувства, всегда оцѣнитъ разницу между изящной, хорошенькой женщиной и дурнушкой. Даже собаки чувствуютъ эту разницу. Человѣкъ, какъ и собака, можетъ не съумѣть выразить въ словахъ дѣйствіе, которое производитъ на него утонченная красота, но онъ чувствуетъ его.
   -- Помилуй Богъ, Дофинъ! что можетъ понимать въ этихъ вещахъ такой старый холостякъ, какъ ты?
   -- О, это именно одна изъ такихъ вещей, въ которыхъ старые холостяки оказываются умнѣе женатыхъ людей именно оттого, что у нихъ больше досуга для наблюденій и сравненій. Присяжный критикъ женской красоты не долженъ затемнять своего сужденія, останавливая свой выборъ на одной женщинѣ. Да вотъ вамъ лучшее доказательство справедливости моихъ словъ: хорошенькая проповѣдница, о которой я сейчасъ говорилъ, разсказывала мнѣ, что ей случалось проповѣдывать передъ рудокопами -- самымъ грубымъ народомъ,-- и никогда она не видѣла отъ нихъ ничего, кромѣ доброты и самаго почтительнаго отношенія къ себѣ. А объясняется это тѣмъ -- хоть она этого и не сознаетъ -- что въ ней самой такъ много изящества, нѣжности и чистоты. Такая женщина несетъ съ собой отголоски небесъ, къ которымъ самый грубый человѣкъ не можетъ оставаться нечувствительнымъ.
   -- Взгляните: вотъ вамъ еще изящный образчикъ женственности... идетъ сюда, должно быть за призомъ,-- сказалъ мистеръ Гавэнъ.-- Это вѣрно одна изъ участницъ бѣга въ мѣшкахъ, котораго мы не застали.
   "Образчикъ женственности" оказался нашей старой знакомой Бесси Крэнеджъ, иначе Чедовой Бессъ, представлявшей дѣйствительно великолѣпный экземпляръ человѣчества со своими широкими бедрами и красными щеками, еще сильнѣе раскраснѣвшимися отъ моціона. Бесси -- долженъ я сказать съ сожалѣніемъ,-- послѣ отъѣзда Дины опять почувствовала слабость къ серьгамъ, а въ этотъ день, помимо серегъ, она нацѣпила на себя всѣ дешевыя украшенія, какія только могла достать. Еслибъ вы заглянули въ душу бѣдненькой Бесси, васъ поразило-бы сходство между ея міросозерцаніемъ и міросозерцаніемъ Гетти; въ смыслѣ-же чувства перевѣсъ оказался-бы пожалуй на сторонѣ Бесси. Но по наружности онѣ были такъ непохожи!-- Въ томъ-то и дѣло:-- вы можетъ быть почувствовали-бы желаніе надрать уши толстощекой Бесси -- и только, а Гетти вамъ захотѣлось-бы поцѣловать.
   Рѣшившись принять участіе въ вышеупомянутомъ состязательномъ упражненіи, Бесси сдѣлала это отчасти изъ мальчишества, отъ избытка веселья, отчасти потому, что ее соблазняла награда. Говорили, что призами будутъ красивыя накидки и другія хорошенькія вещи, и вотъ теперь она подходила къ палаткѣ, солидно обмахиваясь платкомъ, но съ глазами, сіявшими радостнымъ торжествомъ.
   -- Вотъ призъ за первый бѣгъ въ мѣшкахъ,-- сказала миссъ Лидія, взявъ большой свертокъ со стола, на которомъ были разложены призы, и передавая его мистрисъ Ирвайнъ, прежде чѣмъ Бесси успѣла подойти: -- прекрасное грограновое платье и штука фланели.
   -- Вы вѣрно не предполагали, тетя, что побѣдитель можетъ оказаться такимъ молодымъ,-- замѣтилъ Артуръ.-- Нельзя-ли дать этой дѣвушкѣ что-нибудь другое, а это мрачное платье оставить для кого-нибудь изъ старухъ?
   -- Я покупала только солидныя и полезныя вещи,-- отвѣчала миссъ Лидія, поправляя на себѣ кружева; -- я не желаю поощрять наклонность къ щегольству въ молодыхъ женщинахъ этого класса. Тутъ есть красный плащъ, но онъ предназначается для старухи.
   При этой тирадѣ миссъ Лидіи мистрисъ Ирвайнъ взглянула на Артура, и на лицѣ ея показалось насмѣшливое выраженіе. Между тѣмъ Бесси подошла и отпустила всѣмъ по книксену.
   -- Мама, это Бесси Крэнеджъ,-- сказалъ мистеръ Ирвайнъ ласковымъ голосомъ:-- дочь Чеда Крэнеджа. Вы вѣдь помните Чеда Крэнеджа, кузнеца?
   -- Конечно помню,-- отвѣчала мистрисъ Ирвайнъ.-- Ну, Бесси, вотъ вашъ призъ: чудесныя теплыя вещи для зимняго времени. Должно быть вамъ было трудненько-таки ихъ заработать въ такой жаркій день.
   У Бесси вздрогнули губы, когда она увидѣла уродливое тяжелое платье; въ этотъ іюльскій теплый день было какъ-то особенно непріятно тащить такую громоздкую, тяжелую вещь. Она опять продѣлала всѣ свои книксены, не поднимая глазъ и съ возрастающей дрожью въ уголкахъ рта, и повернулась уходить.
   -- Бѣдная дѣвочка!-- проговорилъ Артуръ; -- кажется она огорчилась. Я бы дорого далъ, чтобы подарокъ пришелся ей больше по вкусу.
   -- Она смотритъ очень смѣлой молодой особой,-- замѣтила миссъ Лидія.-- Такихъ я менѣе всего хотѣла-бы поощрять.
   Артуръ рѣшилъ про себя, что онъ сегодня-же подаритъ Бесси денегъ, чтобъ она могла купить себѣ, что ей нравится. Но Бесси не подозрѣвала, какое утѣшеніе ждетъ ее впереди. Свернувъ съ открытой лужайки, гдѣ ее могли увидѣть изъ палатки, она швырнула подъ дерево отвратительный свертокъ и горько расплакалась, причемъ ребятишки не преминули поднять ее на смѣхъ. Въ такомъ видѣ ее застала солидная матрона, ея кузина и тезка. Не теряя времени даромъ, эта почтенная дама сунула ребенка на руки мужу и подбѣжала къ Бесси.
   -- Что съ тобой?-- спросила она, поднимая и разглядывая свертокъ.-- Должно быть у тебя разстроились нервы отъ этой сумасшедшей скачки въ мѣшкѣ. Вишь ты, сколько тебѣ надавали! Есть за что -- нечего сказать! Чудесное грограновое платье да еще и фланель... Но всѣмъ правамъ они должны-бы достаться тѣмъ, у кого хватаетъ ума воздерживаться отъ глупостей... А что, Бессъ, дала-бы ты мнѣ кусочекъ этой фланели на рубашку мальчишкѣ... ты никогда не была скупой, Бессъ,-- нѣтъ, чего-чего, а ужъ этого я про тебя не скажу.
   -- Бери хоть все -- мнѣ не надо,-- отозвалась Бессъ-дѣвица съ досадливымъ жестомъ, утирая слезы и понемногу успокаиваясь.
   -- Ну хорошо, я возьму, коли тебѣ не нужно,-- сказала безкорыстная кузина, улепетывая со сверткомъ, чтобы Чедова Бессъ какъ-нибудь не раздумала.
   Но эта толстощекая дѣвица была одарена счастливой эластичностью духа, застраховывавшей ее отъ сколько-нибудь продолжительнаго горя, и къ тому времени, когда начался главный нумеръ программы -- скачка на ослахъ,-- ея огорченіе было совершенно забыто. Увлеченная восхитительнымъ зрѣлищемъ, она принялась свистать и гикать, подгоняя отставшаго осла, между тѣмъ какъ мальчишки, имѣя въ виду ту-же цѣль, примѣняли аргументацію палокъ. Но величіе ослинаго духа, какъ извѣстно, заключается въ томъ, чтобъ идти наперекоръ всякимъ аргументамъ, на что требуется -- если разсудить хорошенько,-- тоже не мало умственной и нравственной силы. И оселъ, о которомъ теперь идетъ рѣчь, не замедлилъ доказать высокую степень своего развитія, остановившись, какъ вкопанный, въ тотъ самый моментъ, когда удары посыпались на него особенно щедро. Великъ и громогласенъ былъ восторгъ зрителей, и надо было видѣть, какой блаженной улыбкой просіяла физіономія Билля Даунса, каменотеса и счастливаго наѣздника этого замѣчательнаго животнаго, когда оно стало на мѣстѣ, растопыривъ ноги и съ невозмутимымъ спокойствіемъ принимая свое торжество.
   Мужчинамъ раздавалъ призы Артуръ, и Билль былъ осчастливленъ великолѣпнымъ карманнымъ ножомъ, снабженнымъ всевозможными буравчиками и пилками -- не говоря уже о лезвеяхъ -- въ такомъ огромномъ количествѣ, что имѣя при себѣ такой ножъ, можно было не потеряться даже на необитаемомъ островѣ. Едва успѣлъ Билль отойти отъ палатки со своимъ призомъ въ рукахъ, какъ разнеслась вѣсть, что Бенъ Волчекъ предлагаетъ позабавить почтенную публику импровизированнымъ даровымъ представленіемъ, а именно -- пляской соло. Главная идея этого танца была, безъ сомнѣнія, заимствована, но талантливый танцоръ обѣщалъ дать ей такое своеобразное и сложное развитіе, что, по его словамъ, ни одинъ безпристрастный зритель не будетъ въ состояніи отказать ему въ оригинальности исполненія. Бенъ Волчекъ чрезвычайно какъ гордился своей пляской -- завидный талантъ, производившій величайшій эффектъ на ежегодныхъ деревенскихъ балахъ,-- такъ-что довольно было самаго легкаго возбужденія отъ нѣсколькихъ лишнихъ стаканчиковъ хорошаго пива, чтобы внушить ему убѣжденіе, что "господа" будутъ поражены его исполненіемъ джиги. Въ этой идеѣ его весьма рѣшительно поддержалъ мистеръ Джошуа Раннъ. замѣтивъ, что будетъ только справедливо, если гости постараются доставить удовольствіе молодому сквайру за все, что онъ для нихъ сдѣлалъ. Быть можетъ вы перестанете удивляться столь легкомысленному мнѣнію въ устахъ такой солидной особы, когда узнаете, что Бенъ просилъ мистера Ранна аккомпанировать ему на скрипкѣ; а мистеръ Раннъ былъ твердо убѣжденъ, что если въ пляскѣ и будутъ кой-какіе недочеты, за то музыка за себя постоитъ. Адамъ Бидъ, присутствовавшій при обсужденіи этого плана въ одной изъ большихъ палатокъ, замѣтилъ Бену, что "лучше бы онъ не строилъ изъ себя дурака", и это замѣчаніе рѣшило вопросъ: Бенъ не намѣренъ былъ отказываться отъ своей идеи только потому, что Адамъ Бидъ "воротилъ отъ нея носъ".
   -- Что это? Что это?-- спрашивалъ мистеръ Донниторнъ-старшій.-- Вонъ идетъ нашъ псаломщикъ со скрипкой, и съ нимъ какой-то франтъ съ букетикомъ въ петличкѣ. Это ты устроилъ Артуръ?
   -- Нѣтъ, не я; я ничего не знаю,-- отвѣчалъ Артуръ.-- Клянусь Юпитеромъ, онъ собирается плясать! Это одинъ изъ нашихъ плотниковъ,-- не припомню сейчасъ его имени.
   -- Это Бенъ Крэнеджъ... Бенъ Волчекъ, какъ его здѣсь зовутъ,-- сказалъ мистеръ Ирвайнъ,-- пустой парнишка, насколько я знаю.-- Анна, голубушка, я вижу, эта пискотня на скрипкѣ тебѣ не подъ силу,-- ты устала. Пойдемъ, я отведу тебя въ домъ, отдохни до обѣда.
   Миссъ Анна встала, и заботливый братъ увелъ ее изъ палатки. Между тѣмъ смычекъ мистера Раина выводилъ мотива. "Бѣлой кокарды", отъ котораго онъ намѣревался перейти ка" другимъ разнообразнымъ мотивамъ, что, благодаря его вѣрному слуху, и было имъ исполнено съ довольно искусной постепенностью переходовъ. Мистеръ Раинъ былъ бы въ отчаяніи, если бы зналъ, что все вниманіе публики было поглощено пляской Бена, и что никто не замѣчалъ его музыки
   Видали вы когда-нибудь, какъ пляшетъ въ одиночку настоящій англійскій мужикъ? Быть можетъ вы видѣли только балетныхъ пейзановъ, улыбающихся, какъ вербные херувимы, граціозно выворачивающихъ пятки и вкрадчиво жестикулирующихъ головой?-- Они такъ же похожи на настоящихъ деревенскихъ плясуновъ, какъ "Птичій вальсъ" на пѣніе птицъ, Бенъ Волчекъ совсѣмъ не улыбался; онъ плясалъ серьезно, точно ученая обезьяна,-- такъ серьезно, какъ будто онъ былъ экспериментальнымъ философомъ, испытывающимъ на себѣ, какъ велико количество прыжковъ, которое можетъ выдержать человѣческое тѣло, и насколько разнообразны градусы угловъ, которые оно въ состояніи принимать.
   Желая загладить неумѣренность смѣха, раздававшагося изъ полосатой палатки, Артуръ безпрестанно хлопалъ въ ладоши и кричалъ: "Браво!" Но у Бена былъ почитатель, чьи глаза слѣдили за его движеніями съ торжественной серьезностью, которая могла поспорить съ его собственной. Этотъ почитатель былъ Мартинъ Пойзеръ, сидѣвшій на скамейкѣ, держа между колѣнъ своего Томми.
   -- А? что ты на это скажешь?-- говорилъ онъ женѣ. Вотъ-то ловко подлаживаетъ! Ни разу съ такта не сбился -- точно часы! Я самъ былъ мастеръ плясать, когда былъ полегче, но я никогда не умѣлъ такъ ловко подлаживать въ тактъ.
   -- Я не знаю,-- возразила на это мистрисъ Пойзеръ, можетъ быть у него и легкія ноги; а что въ верхнемъ этажѣ у него пусто -- это я знаю, иначе онъ не сталъ бы строить такого шута и скакать козломъ на потѣху всей публикѣ. Вонъ господа надрываются отъ хохота, глядя на него.
   -- Ну что-жъ, тѣмъ лучше, значитъ имъ нравится,-- сказалъ мистеръ Пойзеръ, не легко поддававшійся мрачному взгляду на вещи.-- Но вотъ они уже уходятъ -- должно быть обѣдать... Пройдемся немного и мы -- посмотримъ, что дѣлаетъ Адамъ Бидъ. Ему поручено присматривать за угощеніемъ, и едва ли онъ особенно веселится.
   

ГЛАВА XXVI.
ТАНЦЫ.

   Артуръ выбралъ для танцевъ парадныя сѣни. Это была очень хорошая мысль: ни въ какой другой комнатъ не могло быть столько воздуха и простора, и нигдѣ больше не было такихъ широкихъ дверей, отворявшихся прямо въ садъ, и такого удобнаго сообщенія съ другими комнатами. Конечно, танцовать на каменномъ полу было не особенно удобно, но вѣдь большинство участниковъ бала привыкло отплясывать на кухонномъ полу. Это были одни изъ тѣхъ огромныхъ сѣней, по сравненію съ которыми всѣ остальныя комнаты кажутся какими-то чуланами,-- роскошныя сѣни съ гипсовыми ангелами, трубами и цвѣточными гирляндами на высокомъ потолкѣ, съ большими медальонами на стѣнахъ, изображающими всевозможныхъ героевъ, и со статуями въ глубокихъ нишахъ. Такое помѣщеніе можно было великолѣпно разубрать свѣжей зеленью, и мистеръ Крегъ былъ счастливъ возможностью щегольнуть при этомъ своимъ вкусомъ и своими рѣдкими оранжерейными растеніями. Широкія ступени каменной лѣстницы были устланы подушками для дѣтей, такъ какъ предполагалось, что дѣти пробудутъ до половины десятаго и посмотрятъ на танцы, а потомъ ихъ разошлютъ по домамъ. А такъ какъ эта бальная зала (потому что была и другая) предназначалась исключительно для крупныхъ арендаторовъ, то въ мѣстахъ не могло быть недостатка. Освѣщеніе состояло изъ прелестныхъ цвѣтныхъ бумажныхъ фонариковъ, развѣшенныхъ между вѣтками. Жены и дочери фермеровъ -- тѣ, которыя успѣли заглянуть въ эту залу,-- увѣряли, что онѣ не могли себѣ представить болѣе великолѣпной картины: теперь онѣ знаютъ, въ какихъ комнатахъ живутъ король съ королевой, говорили онѣ, и не безъ сожалѣнія вспоминали о своихъ знакомыхъ и родственницахъ, которымъ судьба отказала въ такомъ прекрасномъ случаѣ познакомиться съ жизнью большого свѣта. Фонарики уже горѣли, хотя солнце только что сѣло, и надъ лужайкой былъ разлитъ тотъ мягкій вечерній свѣтъ, при которомъ всѣ предметы мы видимъ, какъ будто даже отчетливѣе, чѣмъ среди бѣлаго дня.
   Лужайка и цвѣтникъ представляли премилую картину. Дорожки между цвѣточныхъ клумбъ и кустовъ пестрѣли движущимися фигурами фермеровъ, ихъ женъ и дѣтей; много было гуляющихъ и на широкой прямой дорогѣ, что шла отъ восточнаго фасада, пересѣкая зеленый коверъ густой и ровной травы, но которому безъ всякой симметріи были разбросаны отдѣльныя деревья,-- здѣсь темный развѣсистый кедръ, тамъ высокая пирамидальная ель съ нижними вѣтвями, лежащими почти на землѣ. Толпа поселянъ и мелкихъ фермеровъ въ паркѣ постепенно рѣдѣла: молодежь убѣжала, привлеченная свѣтомъ, уже появившимся въ окнахъ верхней галлереи аббатства, гдѣ была устроена вторая бальная зала, а кто постарше и посолиднѣе -- потихоньку отправлялся домой. Къ числѣ этихъ послѣднихъ были Лизбета Бидъ съ Сетомъ. Сетъ уходилъ домой не только изъ вниманія къ матери, но и потому, что совѣсть не позволяла ему принять участіе въ танцахъ. Для него этотъ день далеко не былъ днемъ веселья: никогда образъ Дины не преслѣдовалъ его такъ неотступно, какъ въ этой праздничной обстановкѣ, гдѣ все было такъ непохоже на нее. Насмотрѣвшись на безсмысленныя лица окружавшихъ его молодыхъ женщинъ и на ихъ яркія платья, онъ только живѣе видѣлъ ее передъ собой. Мы глубже чувствуемъ красоту и величіе изображенія Мадонны, увидѣвъ его послѣ того, какъ его заслонила отъ насъ на минуту какая-нибудь вульгарная головка въ шляпкѣ. Но постоянное присутствіе Дины въ душѣ Сета поддерживало его: оно давало ему силы быть терпѣливымъ съ матерью, которая къ концу дня становилась все раздражительнѣе. Въ сердцѣ бѣдной Лизбеты происходила борьба самыхъ противурѣчивыхъ чувствъ. Гордая радость, которую доставило ей чествованіе ея любимца Адама, начинала блѣднѣть, отравленная ревностью и обидой, разгорѣвшимися въ ней съ новою силой, когда Адамъ пришелъ ей сказать, что капитанъ Донниторнъ проситъ его присоединиться къ танцующимъ въ большой залѣ. Адамъ все больше и больше ускользалъ отъ нея: теперь она бы дорого дала, чтобы вернуть прошлое со всѣми его невзгодами, потому что тогда Адамъ больше дорожилъ своей матерью, и слова ея что-нибудь значили для него.
   -- Какъ ты можешь говорить о танцахъ!-- сказала она; -- вѣдь не прошло еще и пяти недѣль, какъ отца твоего схоронили. Лучше бы и мнѣ лежать съ нимъ рядомъ въ могилѣ, чѣмъ мѣшать другимъ веселиться и заживать чужой вѣкъ.
   -- Нѣтъ, мама, напрасно ты смотришь на это такъ мрачно,-- отвѣчалъ ей Адамъ, рѣшившійся быть сегодня съ матерью кроткимъ и ласковымъ.-- Я танцовать не собираюсь,-- я только посмотрю. Капитанъ желаетъ, чтобъ я присутствовалъ на балѣ, и мнѣ кажется, отказываться неловко: если я скажу, что мнѣ не хочется оставаться, это будетъ имѣть такой видъ, какъ будто я считаю себя умнѣе его. А ты вѣдь знаешь, какъ онъ велъ себя сегодня по отношенію ко мнѣ.
   -- Дѣлай какъ знаешь, твоя старуха мать не вправѣ перечить тебѣ. Что она такое для тебя?-- все равно, что старая шелуха для спѣлаго орѣха, которому она больше не нужна.
   -- Ну хорошо, мама, сказалъ Адамъ,-- я пойду и скажу капитану, что тебѣ непріятно, чтобъ я оставался, и потому я лучше уйду; тогда онъ не приметъ этого въ дурную сторону, я увѣренъ, а я охотно уйду домой.
   Онъ выговорилъ это съ нѣкоторымъ усиліемъ, потому-что ему очень хотѣлось побыть съ Гетти этотъ вечеръ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, не надо, я не хочу,-- молодой сквайръ разсердится. Ступай и дѣлай, какъ онъ тебѣ приказалъ, а мы съ Сетомъ пойдемъ домой. Я знаю, такое приглашеніе -- большая честь для тебя, а кому-же и гордиться тобой, какъ не твоей матери? Не она-ли ростила тебя и холила всѣ эти годы?
   -- Ну такъ прощай, мама;-- прощай, братъ. Не забудьте про Джипа, какъ придете домой -- сказалъ Адамъ, поворачивая къ лужайкѣ, гдѣ онъ разсчитывалъ присоединиться наконецъ къ Пойзерамъ: все послѣ обѣда онъ былъ такъ занятъ, что не успѣлъ перекинуться съ Гетти ни однимъ словомъ. Его зоркіе глаза вскорѣ различили вдали знакомую группу, направлявшуюся къ дому по широкой, усыпанной гравіемъ дорожкѣ. Онъ былъ увѣренъ, что не ошибся, и поспѣшилъ имъ на встрѣчу.
   -- А, Адамъ, очень радъ, что вижу васъ, наконецъ, сказалъ мистеръ Пойзеръ, выступавшій впереди съ Тотти на рукахъ.-- Ну что, собираетесь веселиться? Покончили съ вашей работой, надѣюсь?... А Гетти то, кажется, ангажирована на всѣ танцы; я только-что спрашивалъ ее, танцуетъ-ли она съ вами, и она сказала -- нѣтъ.
   -- Да я не думалъ танцовать сегодня, проговорилъ Адамъ и посмотрѣлъ на Гетти, уже почти готовый измѣнить своему рѣшенію.
   -- Вотъ вздоръ! сказалъ мистеръ Пойзеръ.-- Сегодня всѣ танцуютъ, кромѣ стараго сквайра да мистрисъ Ирвайнъ. Мистрисъ Бестъ намъ сказала, что даже миссъ Лидди и миссъ Ирвайнъ будутъ танцовать, а молодой сквайръ намѣренъ открыть балъ съ моей женой, такъ-что ей поневолѣ придется плясать, хоть она уже нѣсколько лѣтъ какъ отказалась отъ танцевъ,-- съ тѣхъ самыхъ святокъ, когда мы ожидали рожденія Тотти. Съ какой стати вамъ не танцовать, Адамъ? Это будетъ просто срамъ. Такой молодой человѣкъ, и собой молодецъ, да и танцуете вы не хуже любого изъ насъ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, это не годится, подтвердила и мистрисъ Пойзеръ.-- Конечно, танцы -- глупое занятіе, я съ этимъ согласна, но если въ жизни дѣлать только умныя вещи,-- далеко не уѣдешь. Когда похлебка налита, надо ѣсть и жижу, и гущу, или совсѣмъ не ѣсть.
   -- Ну, такъ если Гетти не откажется протанцовать со мной, я буду танцовать,-- сказалъ Адамъ, уступая доводамъ мистрисъ Пойзеръ, а можетъ быть и чему-то другому.-- Который контрдансъ у васъ свободенъ, Гетти?
   -- На четвертый у меня нѣтъ кавалера, отвѣчала Гетти,-- и я могу танцовать его съ вами, если хотите.
   -- Да, но въ такомъ случаѣ, Адамъ, вамъ слѣдуетъ танцовать и первый контрдансъ, иначе это покажется страннымъ, сказалъ мистеръ Пойзеръ.-- Въ хорошенькихъ дамахъ нѣтъ недостатка,-- есть изъ кого выбирать, а молодыя дѣвушки не любятъ, когда мужчины стоятъ вдоль стѣнъ и не приглашаютъ ихъ.
   Адамъ почувствовалъ всю справедливость замѣчанія мистера Пойзера,-- неловко, если онъ будетъ танцовать съ одной только Гетти,-- и, вспомнивъ, что Джонатанъ Бурджъ имѣлъ сегодня нѣкоторое основаніе питать противъ него обиду, онъ рѣшилъ пригласить на первый танецъ миссъ Мари, если у нея еще нѣтъ кавалера.
   Часы на башнѣ бьютъ восемь, сказалъ мистеръ Пойзеръ:-- пора намъ идти въ залу, а не то, пожалуй, сквайръ и его дамы придутъ раньше насъ, а это будетъ неловко.
   Едва они успѣли придти въ залу и усадить троихъ дѣтей на лѣстницѣ, сдавъ ихъ на попеченіе Молли, какъ створчатыя двери гостиной широко распахнулись, и вошелъ Артуръ въ своемъ военномъ мундирѣ, подъ руку съ мистрисъ Ирвайнъ, которую онъ провелъ черезъ всю комнату къ эстрадѣ, покрытой ковромъ и уставленной оранжерейными растеніями, откуда она, миссъ Анна и мистеръ Донниторнъ-старшій должны были смотрѣть на танцующихъ, какъ короли и королевы въ трагедіяхъ. Артуръ, какъ онъ говорилъ, надѣлъ мундиръ въ угоду своимъ арендаторамъ, которымъ его военный чинъ представлялся чѣмъ-то въ родѣ сана перваго министра и ужъ никакъ не ниже. Артуръ ровно ничего не имѣлъ противъ того, чтобы доставить имъ это удовольствіе: военный мундиръ чрезвычайно какъ шелъ къ его лицу и фигурѣ.
   Старый сквайръ, прежде чѣмъ сѣсть, обошелъ всю залу, чтобъ поздороваться съ арендаторами и сказать ихъ женамъ нѣсколько вѣжливыхъ словъ. Онъ былъ всегда вѣжливъ, но фермеры хоть и долго ломали голову, стараясь объяснить себѣ значеніе этой вѣжливости, однако раскусили-таки наконецъ, что внѣшній лоскъ былъ въ немъ однимъ изъ признаковъ черствости сердца. Всѣ замѣтили, что въ этотъ вечеръ особенно утонченной любезностью отличалось обращеніе его съ мистрисъ Пойзеръ. Онъ долго разспрашивалъ ее о здоровьѣ, совѣтовалъ обливаться холодной водой, какъ дѣлалъ онъ самъ, и избѣгать всякихъ лекарствъ.
   Мистрисъ Пойзеръ сдѣлала книксенъ и поблагодарила за совѣтъ съ большимъ самообладаніемъ, но когда онъ отошелъ, шепнула мужу: "Даю голову на отсѣченіе, что онъ затѣваетъ противъ насъ какую-нибудь каверзу. Ужъ если чортъ завилялъ хвостомъ -- это недаромъ". Мистеръ Пойзеръ не успѣлъ отвѣтить, потому-что въ эту минуту къ нимъ подошелъ Артуръ и сказалъ: "Мистрисъ Пойзеръ, я пришелъ просить васъ сдѣлать мнѣ честь быть моей дамой на первый контрдаттсъ, а насъ, мистеръ Пойзеръ, если позволите, я провожу къ моей теткѣ, такъ какъ она желаетъ танцовать съ вами".
   Блѣдныя щеки жены, когда Артуръ повелъ ее въ другой конецъ комнаты, къ эстрадѣ, вспыхнули отъ непривычнаго, волнующаго сознанія оказанной ей чести, но мужъ, которому лишній стаканчикъ вина возвратилъ его юношескую вѣру въ свою красивую наружность и умѣнье танцовать, выступалъ рядомъ съ ними вполнѣ развязно и гордо, льстя себя втайнѣ увѣренностью, что у миссъ Лидіи никогда въ жизни не бывало кавалера, который могъ-бы такъ ловко ее завертѣть и приподнять отъ пола, какъ онъ. Чтобы уравновѣсить оба прихода въ оказанномъ имъ вниманіи, миссъ Ирвайнъ танцовала съ Люкомъ Бриттономъ, самымъ крупнымъ фермеромъ изъ Брокстона, а мистеръ Гавэнъ съ мистрисъ Бриттонъ. Мистеръ Ирвайнъ, усадивъ свою сестру Анну, отправился въ галлерею аббатства (какъ у нихъ было заранѣе условлено съ Артуромъ) взглянуть, хорошо-ли тамъ веселятся мелкіе фермеры и крестьяне. Тѣмъ временемъ менѣе почетныя пары танцующихъ заняли свои мѣста. Гетти танцовала съ неизбѣжнымъ мистеромъ Крегомъ, а Мэри Бурджъ съ Адамомъ. И вотъ грянула музыка, и начался контрдансъ, великолѣпный деревенскій контрдансъ, лучшій изъ всѣхъ танцевъ.
   Какая жалость, что полъ былъ не деревянный, а то равномѣрное постукиванье толстыхъ башмаковъ отбивало-бы тактъ лучше всякаго барабана. Это веселое притоптыванье, эти ласковые кивки головой, этотъ широкій, кругообразный, исполненный радушія жестъ, съ которымъ кавалеръ подаетъ руку дамѣ,-- гдѣ ихъ увидишь нынче? Эта простая пляска скромно одѣтыхъ матронъ, отложившихъ въ сторону на время всѣ свои хозяйственныя и домашнія заботы, чтобы вспомнить молодость, но не молодящихся и не завидующихъ молоденькимъ дѣвушкамъ, своимъ дочерямъ, что танцуютъ тутъ-же, а гордящихся ими,-- это праздничное оживленіе солидныхъ мужей, отпускающихъ комплиментики собственнымъ женамъ, какъ-будто вернулись дни ихъ жениховства,-- эти пары юношей и дѣвушекъ, конфузливыхъ и неловкихъ, не знающихъ, что имъ сказать другъ другу,-- было-бы отраднымъ разнообразіемъ видѣть все это иногда вмѣсто лифовъ съ низкимъ вырѣзомъ и широкихъ модивіхъ юбокъ, вмѣсто недоброжелательныхъ взглядовъ искоса, критически осматривающихъ костюмы, и томныхъ молодыхъ людей въ лакированныхъ ботинкахъ, съ двусмысленной улыбкой на губахъ.
   Удовольствіе Мартина Пойзера было-бы полнымъ, еслибы не одна маленькая зацѣпка: дѣло въ томъ, что въ танцахъ ему постоянно приходилось сталкиваться съ этимъ нерадивымъ, неряшлымъ хозяиномъ -- Люкомъ Бриттономъ. Онъ хотѣлъ было пюидать своему взгляду оттѣнокъ ледяной холодности въ тотъ моментъ, когда визави должны были мѣняться дамами, но тутъ какъ разъ вмѣсто ненавистнаго Люка противъ него очутилась ни въ чемъ неповинная миссъ Ирвайнъ, а ее онъ отнюдь не имѣлъ въ виду заморозить. Тогда онъ махнулъ на все рукой, откинулъ въ сторону нравственныя соображенія и разрѣшилъ своему лицу принять выраженіе просто веселое, безъ всякихъ оттѣнковъ.
   Какъ у Гетти билось сердце, когда Артуръ къ ней подходилъ! Онъ, кажется, еще ни разу не взглянулъ на нее во весь день,-- теперь онъ долженъ будетъ взять ея руку. Пожметъ онъ ей руку? Взглянетъ-ли на нее? Ей казалось, что она заплачетъ, если онъ ничѣмъ не выразитъ ей своихъ чувствъ. Вотъ онъ уже близко... онъ беретъ ея руку. Да, онъ пожимаетъ ее. Гетти вся поблѣднѣла, когда подняла на него глаза на секунду и встрѣтила его взглядъ передъ тѣмъ, какъ ходъ танца снова ихъ разлучилъ. Эта блѣдность, эти молящіе глаза больно укололи Артура: они были для него какъ-бы началомъ тяжелаго страданія и преслѣдовали его въ то время, какъ онъ долженъ былъ танцовать, шутить и улыбаться. Въ дѣйствительности взглядъ Гетти не имѣлъ того глубокаго значенія, какое онъ ему придавалъ: этотъ взглядъ показывалъ только, что въ ней происходитъ борьба между желаніемъ, чтобы Артуръ ее замѣтилъ, и боязнью выдать это желаніе другимъ.
   Но лицо Гетти имѣло свой языкъ, выражавшій гораздо больше, чѣмъ она чувствовала. Есть лица, надѣленныя отъ природы трогательными оттѣнками выраженій, отнюдь не составляющими собственности той человѣческой души, которая бьется подъ ними, но свидѣтельствующими о радостяхъ и скорбяхъ минувшихъ поколѣній,-- глаза, говорящіе о глубокой любви, которая, безъ сомнѣнія, жила и живетъ гдѣ-нибудь, но только не въ нихъ, а можетъ быть въ безцвѣтныхъ, некрасивыхъ глазахъ, ровно ничего не говорящихъ. Такъ народный языкъ можетъ быть полонъ поэзіи, совершенно чуждой устамъ, которыя на немъ изъясняются. Этотъ взглядъ Гетти терзалъ Артура, давилъ его страхомъ, къ которому примѣшивалась, однако, страшная, безсознательная радость,-- радость, что она такъ сильно любитъ его. Трудная задача предстояла ему; въ этотъ моментъ, по крайней мѣрѣ, онъ чувствовалъ, что отдалъ-бы три года своей молодости за счастье свободно, безъ угрызеніи, отдаться своей страсти къ Гетти.
   Вотъ какія несообразныя мысли проносились у него въ головѣ въ то время, когда онъ велъ мистрисъ Пойзеръ (задыхавшуюся отъ усталости и твердо рѣшившую въ душѣ, что никакая земная власть -- ни присяжные, ни судьи -- никогда больше не заставятъ ее танцовать) -- когда онъ велъ ее въ столовую, гдѣ для гостей былъ устроенъ открытый буфетъ.
   -- Я напоминала Гетти, сэръ, что она обѣщала танцовать съ вами, сказала ему въ невинности души эта добрая женщина.-- Она у насъ такая вѣтреная, что способна забыть свое обѣщаніе и раздать всѣ контрдансы; такъ я и сказала ей, чтобъ она помнила о васъ.
   -- Благодарю васъ, мистрисъ Пойзеръ, отвѣчалъ Артуръ, и нельзя сказать, чтобы совѣсть его была при этомъ совершенно спокойна.-- Теперь я пойду, а вы присядьте вотъ на это кресло, и Мильсъ подастъ вамъ, чего вы пожелаете.
   И онъ побѣжалъ отыскивать другую солидную матрону, ибо необходимо было оказать должное вниманіе замужнимъ женщинамъ, прежде чѣмъ приглашать молодыхъ. Снова грянулъ оркестръ, и опять весело затопали толстые башмаки, закивали головы и кругообразно задвигались руки.

   Наконецъ, насталъ чередъ четвертаго контрданса, такъ страстно ожидаемаго мужественнымъ, серьезнымъ Адамомъ, какъ будто бы онъ былъ восемпадцатилѣтнимъ юношей съ бѣлыми барскими руками. Всѣ мы одинаковы, когда любимъ впервые, а Адамъ никогда еще не касался руки Гетти, кромѣ тѣхъ мимолетныхъ мгновеній, когда они здоровались или прощались; онъ танцовалъ съ нею раньше одинъ только разъ. Его глаза, помимо его воли, жадно слѣдили за ней въ этотъ вечеръ, и съ каждымъ новымъ взглядомъ на нее любовь его все росла. Она вела себя сегодня такъ мило, такъ спокойно, совсѣмъ не кокетничала, улыбалась рѣже обыкновеннаго; въ ней было что-то нѣжное, почти грустное. "Благослови ее Боже!" -- говорилъ онъ себѣ.-- "Я сдѣлаю ее счастливой, если для этого довольно сильныхъ рукъ, которыя будутъ работать для нея, и сердца, которое будетъ любить ее".
   И мало-по-малу имъ овладѣли восхитительныя грезы. Вотъ онъ возвращается домой съ работы, обнимаетъ Гетти, и ея щечка нѣжно прижимается къ его лицу... Онъ такъ размечтался, что позабылъ, гдѣ онъ, такъ что еслибъ его спросили, онъ не съумѣлъ-бы отвѣтить, музыку ли онъ слышитъ и топотъ танцующихъ ногъ, или паденіе дождевыхъ капель и завываніе вѣтра.
   Но вотъ кончился третій контрдансъ. Теперь онъ могъ идти за Гетти. Она стояла въ другомъ концѣ залы, у лѣстницы, и перешептывалась о чемъ-то съ Молли, которая только что передала ей на руки спящую Тотти, собираясь бѣжать за шляпами и теплыми платками для дѣтей, сложенными повыше, на площадкѣ. Мальчиковъ мистрисъ Пойзеръ повела въ столовую, чтобы дать имъ чего-нибудь сладкаго передъ отъѣздомъ; всѣ дѣти должны были сейчасъ ѣхать домой съ дѣдомъ, и Молли надо было торопиться.
   -- Дайте, я ее подержу, сказалъ Адамъ, подходя къ Гетти, когда Молли ушла.-- Дѣти всегда такія тяжелыя, когда спятъ.
   Гетти обрадовалась облегченію: держать на рукахъ Тотти, да еще стоя, было для нея весьма сомнительнымъ удовольствіемъ. Но, къ несчастію, результатомъ этой второй передачи съ рукъ на руки было то, что Тотти проснулась, а Тотти, когда ее будили не во-время, бывала очень капризна, не отставая въ этомъ отношеніи отъ любого ребенка своего возраста. Въ тотъ самый моментъ, когда Гетти передавала ее Адаму и еще не успѣла отнять своихъ рукъ, дѣвочка открыла глаза и вслѣдъ затѣмъ лѣвымъ кулачкомъ ударила но рукѣ Адама, а правой рученкой уцѣпилась за нитку темныхъ бусъ, висѣвшую на шеѣ у Гетти. Медальонъ выскочилъ изъ-за пояса, нитка порвалась; еще минута -- и Гетти съ отчаяніемъ увидѣла, что бусы ея разсыпались по полу и медальонъ упалъ.
   -- Мой медальонъ! Мой медальонъ! сказала она Адаму громкимъ, испуганнымъ шепотомъ.-- Бусъ не подбирайте... только медальонъ!
   Адамъ еще раньше замѣтилъ, когда онъ упалъ: вещица привлекла его вниманіе въ ту минуту, когда она выскочила изъ-за пояса Гетти. Она упала не на каменный полъ, а на деревянные подмостки, гдѣ сидѣли музыканты, и Адамъ, поднимая ее, разсмотрѣлъ подъ стекломъ двѣ прядки волосъ -- темную и свѣтлую. Медальонъ упалъ стекломъ кверху, такъ что оно не разбилось. Адамъ перевернулъ его другой стороной и увидѣлъ золотую крышечку съ эмалью.
   -- Онъ цѣлъ, сказалъ Адамъ, поднося медальонъ Гетти, которая не могла его взять, такъ какъ обѣ ея руки были заняты Тотти.
   -- О, это все равно, я имъ не дорожу, проговорила Гетти. Передъ тѣмъ она была страшно блѣдна, а теперь покраснѣла.
   -- Не дорожите? повторилъ Адамъ серьезно:-- вы, кажется, очень за него испугались. Я подержу его, пока вамъ можно будетъ его взять,-- прибавилъ онъ, спокойно зажимая кулакъ, чтобъ она не подумала, что ему хочется разсмотрѣть медальонъ.
   Тѣмъ временемъ Молли вернулась со шляпами и платками, и какъ только она унесла Тотти, Адамъ подалъ Гетти медальонъ. Она взяла его съ равнодушнымъ видомъ и опустила въ карманъ, раздосадованная въ душѣ на Адама за то, что онъ видѣлъ его, по твердо рѣшившись не выдавать больше своего волненія.
   -- Смотрите, сказала она:-- вонъ уже всѣ становятся въ пары; сейчасъ начнутъ танцовать, пойдемте и мы.
   Адамъ молча подалъ ей руку. Недоумѣніе и страхъ терзали его. Неужели у Гетти есть тайный возлюбленный? потому что никто изъ ея родныхъ -- онъ былъ въ этомъ увѣренъ,-- не могъ подарить ей такого медальона, а изъ ея поклонниковъ, извѣстныхъ ему, никто не былъ ея объявленнымъ женихомъ и, слѣдовательно, не имѣлъ права дѣлать ей такіе подарки. Адамъ терялся въ догадкахъ; онъ ни на комъ не могъ остановить своихъ опасеній,-- онъ могъ только чувствовать съ мучительной болью, что въ жизни Гетти было что-то, чего онъ не зналъ, что пока онъ убаюкивалъ себя надеждой, что она когда-нибудь полюбитъ его,-- она уже любила другого. Удовольствіе танцовать съ Гетти было забыто; глаза его, останавливаясь на ней, принимали выраженіе тревожнаго вопроса. Онъ не могъ подумать, что-бы ему ей сказать, да и она тоже была не въ духѣ и не расположена говорить. Оба обрадовались, когда контрдансъ кончился.
   Адамъ рѣшилъ сейчасъ-же уйти; онъ никому не былъ нуженъ и можетъ ускользнуть такъ, что никто* не замѣтитъ. Очутившись на улицѣ, онъ зашагалъ своимъ всегдашнимъ скорымъ шагомъ; онъ почти бѣжалъ, самъ не зная зачѣмъ, поглощенный мучительной мыслью, что воспоминаніе объ этомъ днѣ, начавшемся такъ радостно и такъ много сулившемъ ему въ будущемъ, навѣки отравлено для него. Вдругъ, уже подходя къ концу парка, онъ остановился: лучъ оживающей надежды, какъ молнія, пронизалъ его душу. Какой онъ дуракъ! Ну, можно ли создавать себѣ горе изъ всякихъ пустяковъ? Гетти такъ любитъ наряжаться... она могла сама купить медальонъ. Правда, вещь эта, должно быть, дорогая, слишкомъ дорогая для нея; съ виду она совершенно такая, какъ тѣ золотыя вещицы на бѣломъ атласѣ, что выставлены на окнахъ въ большой ювелирной лавкѣ въ Россетерѣ. Но Адамъ имѣлъ весьма неопредѣленное представленіе о цѣнности подобныхъ вещей, и, по его мнѣнію, медальонъ не могъ стоить больше гинеи. Гинею Гетти легко могла скопить изъ тѣхъ денегъ, которыя родные дарили ей на праздники, а въ ней еще довольно ребячества, чтобы истратить ихъ всѣ такимъ образомъ. Она вѣдь такъ еще молода,-- какъ ей не любить нарядовъ! Но если такъ, отчего же она испугалась? отчего такъ измѣнилась въ лицѣ, а потомъ стала увѣрять, что ей все равно, что она дорожитъ этой вещью?-- Да просто оттого, что ей стало стыдно, непріятно, что онъ видѣлъ у нея такую дорогую вещь: она вѣдь понимаетъ, что нехорошо тратить деньги на такой вздоръ, и знаетъ, что онъ, Адамъ, не одобряетъ ея наклонности къ щегольству. Это только доказываетъ, что она дорожитъ его мнѣніемъ. И навѣрно потомъ, по его молчанію и серьезному виду, она заключила, что онъ недоволенъ ею, и теперь думаетъ, что онъ способенъ строго отнестись къ ея слабостямъ... И когда послѣ этого онъ пошелъ тише, упиваясь новой надеждой,-- единственной, мучившей его мыслью была мысль о томъ, что своимъ обращеніемъ съ Гетти онъ могъ охладить ея чувство къ нему. Потому что послѣдняя его догадка вѣрна -- это несомнѣнно. Какимъ образомъ у Гетти могъ быть возлюбленный, о которомъ онъ ничего-бы не зналъ? Она никогда не отлучалась изъ дома дяди больше чѣмъ на одинъ день; у нея не могло быть знакомыхъ, которые не бывали-бы въ домѣ, и о которыхъ ея дядя и тетка не знали-бы. Вообразить, что медальонъ подаренъ ей любовникомъ,-- какая нелѣпость! Маленькая прядка темныхъ волосъ была ея собственная -- онъ былъ въ этомъ увѣренъ; онъ не могъ догадаться, кому принадлежали свѣтлые волосы, да и не успѣлъ ихъ хорошо разсмотрѣть. Быть можетъ, это были волосы ея отца или матери, умершихъ, когда она была ребенкомъ, и весьма естественно, что она положила ихъ въ медальонъ вмѣстѣ со своими.
   И Адамъ легъ спать успокоенный, соткавъ себѣ въ утѣшеніе хитроумную сѣть вѣроятностей -- вѣрнѣйшую преграду, какую только можетъ поставить благоразумный человѣкъ между собой и истиной. Послѣднія его мысли передъ сномъ перешли въ сновидѣнія: ему снилось, что онъ опять съ Гетти на Большой Формѣ и проситъ у нея прощенія въ томъ, что онъ былъ съ нею такъ холоденъ и молчаливъ.
   А пока онъ спалъ и видѣлъ сладкіе сны, Артуръ велъ Гетти танцовать и говорилъ ей тихимъ, торопливымъ шепотомъ: "Послѣ завтра, въ семь часовъ, я буду въ рощѣ; приходите пораньше". И безумныя надежды Гетти, улетѣвшія было на мигъ, спугнутыя вздорными страхами, вернулись опять. Не сознавая опасности, она впервые была счастлива въ этотъ безконечно тянувшійся для нея день и желала только одного,-- чтобы этотъ контрдансъ никогда не кончался. Того-же желалъ и Артуръ. Это была послѣдняя уступка слабости, которую онъ себѣ позволялъ, а человѣкъ, подъ вліяніемъ страсти, никогда не лжетъ себѣ съ такимъ наслажденіемъ, какъ когда ему удалось себя увѣрить, что завтра онъ поборетъ ее.
   Зато желанія мистрисъ Пойзеръ были совершенно противоположнаго свойства, ибо ее терзали мрачныя предчувствія насчетъ завтрашняго сыра, который неизбѣжно долженъ былъ запоздать по милости такого полунощинчанья. Теперь Гетти исполнила свой долгъ -- протанцовала съ молодымъ сквайромъ, такъ пусть же Пойзеръ пойдетъ и посмотритъ, пріѣхала-ли за ними повозка: пора домой -- половина одиннадцатаго, и, несмотря на кроткое возраженіе мужа, что, дескать, "неприлично имъ уѣзжать первыми", мистрисъ Пойзеръ осталась непреклонна, рѣшительно объявивъ, что "ужъ тамъ прилично, или неприлично, а она уѣдетъ".
   -- Какъ, мистрисъ Пойзеръ! Вы уже уѣзжаете? сказалъ мистеръ Донниторнъ-старшій, когда она подошла къ нему прощаться.-- Я думалъ, никто изъ нашихъ гостей не покинетъ насъ хоть до одиннадцати часовъ; мы съ мистрисъ Ирвайнъ, по крайней мѣрѣ, намѣрены просидѣть до одиннадцати, а мы здѣсь самые старые.
   -- Ахъ, ваша милость, господамъ можно сидѣть хоть до бѣлаго свѣта: у нихъ нѣтъ хозяйства на рукахъ, нѣтъ думки про сыръ, да про масло. А мы и такъ засидѣлись: коровамъ вѣдь не скажешь, чтобы завтра по утру онѣ подождали, потому что ихъ будутъ позже доить. Такъ ужъ вы извините насъ, ваша милость,-- позвольте намъ проститься.
   -- Ухъ! Я лучше согласна возиться каждый день со стиркой и съ масломъ вдобавокъ, чѣмъ таскаться по этимъ баламъ,-- сказала она мужу, когда они сѣли въ повозку и поѣхали.-- Я не знаю болѣе утомительной работы, какъ слоняться безъ всякаго дѣла, глазѣть по сторонамъ и не знать, что ты будешь дѣлать въ слѣдующую минуту. Да еще и улыбайся все время, точно лавочникъ въ базарные дни, чтобъ люди какъ-нибудь не назвали тебя невѣжей. А кончился день, его и помянуть нечѣмъ, развѣ что ходишь съ желтымъ лицомъ, оттого -- что объѣлся.
   -- Нѣтъ, нѣтъ не говори этого,-- возразилъ ей мистеръ Пойзеръ, пребывавшій въ самомъ веселомъ настроеній духа и находившій, что онъ давно не проводилъ такого пріятнаго дня.-- Тебѣ полезно иногда повеселиться. А танцуешь ты положительно лучше всѣхъ; во всемъ приходѣ не найдется женщины, которая была бы такъ легка на ногу. И какъ это хорошо, что молодой сквайръ пригласилъ тебя первую. Это большая честь. Я думаю, онъ сдѣлалъ это оттого, что я предсѣдательствовалъ за столомъ и сказалъ рѣчь... А Геття-то наша?-- тоже дождалась чести.-- Что, Гетти, небось никогда еще у тебя не было такого кавалера? Молодой баринъ, красавецъ, въ мундирѣ! Будетъ по крайней мѣрѣ чѣмъ молодость вспомнить, какъ состаришься,-- будешь всѣмъ разсказывать, какъ ты танцовала съ молодымъ наслѣдникомъ въ день его рожденья.
   

Книга четвертая.

ГЛАВА XXVII.
КРИЗИСЪ.

   Началась вторая половина августа; со дня рожденія Артура прошло почти три недѣли. Въ нашемъ сѣверномъ графствѣ Ломширѣ пшеница начинала уже созрѣвать, но жатва ожидалась поздняя по милости проливныхъ дождей и разливовъ, надѣлавшихъ у насъ много вреда. Брокстонскіе и Гейслопскіе фермеры, благодаря возвышенному положенію своихъ земель, не пострадали отъ послѣдней бѣды, а такъ какъ я не могу утверждать, чтобъ они были какими-нибудь исключительными фермерами, которымъ общественное благо дороже своего собственнаго, то вы легко поймете, что они не слишкомъ-то горевали по поводу быстраго повышенія цѣнъ на зерно, пока у нихъ оставалась надежда благополучно убрать свой собственный хлѣбъ. А перепадавшіе изрѣдка ясные дни и вѣтра поддерживали эту надежду.
   Восемнадцатое августа было однимъ изъ тѣхъ дней, когда солнце свѣтитъ какъ-то особенно ярко послѣ предшествовавшей полосы дождей. Большіе клочья облаковъ неслись по голубому небу, и круглыя вершины высокихъ холмовъ за замкомъ казались ожившими отъ ихъ летучихъ тѣней. Солнце то пряталось, то снова выскакивало изъ за тучъ, теплое и веселое, словно утраченная и вновь воротившаяся радость. Съ придорожныхъ деревьевъ срывало вѣтромъ листья, еще совсѣмъ зеленые; во дворахъ фермъ хлопали калитки и двери, въ садахъ падали яблоки, и у лошадей, что паслись въ разбродъ по проселкамъ, хвосты и гривы развивались отъ вѣтра. Но солнце разливало кругомъ столько радости, что даже вѣтеръ не портилъ ее: напротивъ -- казалось, онъ принималъ въ ней живое участіе. Веселый день для дѣтей! Какъ они бѣгали и визжали, стараясь перекричать вѣтеръ! Да и взрослые были въ самомъ веселомъ настроеніи духа: всѣмъ какъ-то вѣрилось, что когда спадетъ вѣтеръ, наступятъ еще лучшіе дни. Вотъ если-бъ только хлѣбъ не перезрѣлъ и не высыпался.
   А между тѣмъ и въ такой день гнетущая скорбь можетъ давить человѣка. Ибо если справедливо, что бываютъ моменты, когда природа будто предчувствовала нашу судьбу, то не одинаково ли справедливо и то, что въ другіе моменты она смотритъ безчувственной, равнодушной? Вѣдь нѣтъ такого часа во дню, который не порождалъ бы и радости, и горя,-- такого яснаго утра, которое не несло бы съ собой новой муки отчаянію и новыхъ силъ генію любви. Насъ такъ много на свѣтѣ, и судьба наша такъ различна! Чему же удивляться, если настроеніе природы звучитъ зачастую такъ рѣзко не въ тонъ великому кризису нашей жизни? Мы -- дѣти огромной семьи, и -- какъ дѣти огромной семьи -- не въ правѣ разсчитывать, чтобъ наши ушибы принимались слишкомъ близко къ сердцу, а должны довольствоваться той скромной долей ухода и ласки, которую могутъ намъ удѣлить, и тѣмъ съ большей готовностью приходить на помощь другъ другу.
   Это былъ трудовой день для Адама, который бъ послѣднее время дѣлалъ почти двойную работу, такъ какъ онъ все еще состоялъ старшимъ работникомъ у Джонатана Бурджа въ ожиданіи, когда тотъ подыщетъ подходящаго человѣка на его мѣсто; а Джонатанъ не торопился искать. Но этотъ усиленный трудъ его не тяготилъ; онъ исполнялъ его съ веселымъ духомъ, потому что его надежды относительно Гетти опять расцвѣли. Со дня бала всякій разъ, какъ они встрѣчались, она какъ будто хотѣла дать ему понять, что она простила его молчаніе и холодность во время того злополучнаго контрданса. Онъ не напоминалъ ей о медальонѣ, счастливый уже тѣмъ, что она улыбалась ему, и можетъ быть еще счастливѣе оттого, что онъ подмѣчалъ въ ней какую-то непривычную мягкость, что-то новое, что онъ объяснялъ развитіемъ женственности и серьезности. "Господи! да чего же отъ нея требовать?" повторялъ онъ себѣ въ сотый разъ. "Ей только восемнадцатый годъ; еще придетъ ея время быть разсудительной. Вотъ и тетка ея всегда восхищается, какъ она ловка на работу. Изъ нея выйдетъ такая жена, что даже мама не найдетъ за что къ ней придраться". Правда, со дня бала онъ видѣлъ ее у нихъ въ домѣ только два раза. Въ одно воскресенье, когда послѣ вечерни онъ хотѣлъ было пройти на Большую Ферму, она присоединилась къ компаніи старшихъ слугъ изъ замка и отправилась домой вмѣстѣ съ ними; это даже имѣло почти такой видъ, какъ будто она поощряла ухаживанья мистера Крега. "Гетти что-то начинаетъ слишкомъ дружить съ этимъ народомъ, что постоянно толчется въ комнатѣ ключницы" -- замѣтила тогда мистрисъ Пойзеръ. Я не могу этого понять. Я никогда не любила господскую челядь; всѣ они похожи на жирныхъ собаченокъ важныхъ барынь, отъ которыхъ никому нѣтъ добра: ни на мясо онѣ не годны, ни домъ сторожить, а только для вида... А въ другой вечеръ, когда онъ былъ у Пойзеровъ, Гетти уходила въ Треддльстонъ за покупками, хотя, возвращаясь домой, онъ къ немалому своему удивленію, встрѣтилъ ее совсѣмъ не въ той сторонѣ, гдѣ проходила Треддльстонская дорога. Но когда онъ къ ней подошелъ, она обошлась съ нимъ очень ласково, и когда онъ довелъ ее до воротъ, попросила его зайти къ нимъ опять. Возвращаясь изъ Треддльстона, она сдѣлала маленькій крюкъ по полямъ, такъ какъ ей еще не хотѣлось домой (объяснила она): на дворѣ теперь такъ хорошо, а тетя всякій разъ подымаетъ такую исторію, когда ей, Гетти, вздумается выйти погулять. "Пожалуйста пойдемте къ намъ со мной!" сказала она, когда онъ сталъ съ ней прощаться, и онъ не могъ устоять. Онъ вошелъ, и мистрисъ Пойзеръ удовольствовалась легкимъ выговоромъ Гетти за то, что она запоздала, а Гетти, показавшаяся ему грустной, когда онъ встрѣтилъ ее, улыбалась, болтала и услуживала имъ всѣмъ необыкновенно старательно.
   Это былъ послѣдній разъ, что онъ видѣлъ ее, но онъ рѣшилъ, что завтра же улучита часикъ-другой и сходитъ къ нимъ на ферму. Сегодня, онъ зналъ, былъ одинъ изъ тѣхъ дней недѣли, когда Гетти ходила въ замокъ къ камеристкѣ учиться вышивать; поэтому сегодня онъ постарается наработать побольше, чтобъ завтрашній вечеръ былъ у него свободенъ.
   Одною изъ работъ, состоявшихъ въ вѣдѣніи Адама, былъ небольшой ремонта на Домовой Фермѣ, которая до сихъ поръ была занята Сатчеллемъ, какъ управляющимъ, но которую теперь старый сквайръ, какъ носились слухи, собирался сдать въ аренду франтоватому незнакомцу въ ботфортахъ, пріѣзжавшему недавно верхомъ осматривать ее. Этотъ ремонтъ нельзя было ничѣмъ объяснить, кромѣ желанія стараго сквайра имѣть лишняго арендатора, хотя вечеромъ клубъ, собиравшійся но субботамъ у мистера Кассона, единогласно порѣшилъ за своими трубками, что ни одинъ человѣкъ въ здравомъ разсудкѣ не согласится взять въ аренду Домовую Ферму, если къ ней не прирѣжутъ пахотной земли. Какъ бы то ни было, ремонтъ приказано было производить со всею поспѣшностью, и Адамъ, дѣйствовавшій отъ лица мистера Бурджа, велъ работы со своей всегдашней энергіей. Но сегодня онъ былъ занятъ въ другомъ мѣстѣ и могъ явиться на мѣсто работъ только передъ вечеромъ. И тутъ-то онъ увидѣлъ, что одна старая крыша, которую онъ разсчитывалъ оставить въ прежнемъ видѣ,-- обрушилась. Было ясно, что эта часть постройки никуда не годится, и что ее придется снести, и у Адама сейчасъ же явился планъ новой постройки, съ удобными помѣщеніями для коровъ и телята съ сараемъ для орудій,-- и все это безъ особенно большой затраты матеріала. Поэтому, когда рабочіе ушли, онъ сѣлъ, досталъ записную книжку, набросалъ въ ней свой планъ и углубился въ вычисленіе издержекъ, имѣя въ виду на другой же день показать этотъ планъ Бурджу и посовѣтовать ему, чтобъ онъ убѣдилъ сквайра согласиться. "Обдѣлать дѣло чисто" -- хотя бы самое маленькое дѣло,-- было всегда наслажденіемъ для Адама, и вотъ теперь онъ сидѣлъ на колодѣ, разложивъ передъ собой книжку; тихонько посвистывая и согнувъ голову на бокъ съ чуть замѣтной улыбкой удовольствія -- и гордости, ибо если Адамъ любилъ дѣло ради дѣла, онъ любилъ также имѣть право сказать себѣ: "Я это сдѣлалъ". Да, говоря откровенно, я лично того мнѣнія, что отъ этой слабости свободны только тѣ, у кого никогда не было дѣла, которое они могли бы назвать дѣломъ своихъ рукъ и своей головы.
   Было почти семь часовъ, когда Адамъ кончилъ и надѣлъ свою куртку, собираясь идти. Оглянувшись кругомъ въ послѣдній разъ, онъ замѣтилъ, что Сетъ, работавшій здѣсь съ утра, забылъ взять съ собой свою корзину съ инструментами. "Ну вотъ, забылъ корзину, а завтра ему работать въ мастерской" подумалъ Адамъ. "Не было еще, кажется, на свѣтѣ другого такого ротозѣя! Онъ способенъ забыть свою голову,-- хорошо, что она крѣпко сидитъ у него на плечахъ. Счастье еще, что я увидѣлъ корзину: надо снести ее домой".
   Домовая Ферма стояла въ самомъ концѣ парка, минутахъ въ десяти ходьбы отъ стараго аббатства. Адамъ пріѣхалъ верхомъ на своемъ пони, имѣя въ виду, послѣ осмотра работъ, проѣхать до конюшенъ, оставить лошадь тамъ, а самому воротиться пѣшкомъ. Въ конюшнѣ онъ засталъ мистера Крега, завернувшаго туда взглянуть на новую лошадь капитана, на которой тотъ долженъ былъ ѣхать послѣ завтра. Артуръ уѣзжалъ совсѣмъ, и мистеръ Крегъ задержалъ Адама своими разсказами о томъ, какъ вся ихъ дворня соберется у воротъ проводить молодого сквайра и пожелать ему счастливаго пути, такъ-что къ тому времени, когда Адамъ добрался до парка и зашагалъ по дорожкѣ съ корзиной на плечахъ, солнце уже совсѣмъ* садилось. Длинные багровые лучи пронизывали чащу лѣса, задѣвая тсъстые стволы старыхъ дубовъ, скользя по дорожкамъ и расцвѣчивая все вокругъ такими великолѣпными красками, что каждая проплѣшинка голой земли казалась брильянтикомъ, упавшимъ на траву. Вѣтеръ теперь спалъ, и только самые нѣжные листочки чуть-чуть шевелились. Для человѣка, весь день просидѣвшаго въ комнатахъ, такая прогулка была-бы истиннымъ наслажденіемъ, но Адамъ пробылъ на воздухѣ вполнѣ достаточно для того, чтобы желать сократить свой путь къ дому. Онъ вспомнилъ, что этотъ путь значительно сократится, если онъ пройдетъ прямо паркомъ и потомъ черезъ рощу, гдѣ онъ не бывалъ уже нѣсколько лѣтъ. И съ этой мыслью онъ углубился въ чащу, въ сопровожденіи Джипа, не отстававшаго отъ него ни на шагъ, широко шагая по узенькимъ тропкамъ, обросшимъ по краямъ папоротникомъ, не останавливаясь полюбоваться великолѣпной смѣной красокъ при вечернемъ освѣщеніи,-- почти не замѣчая всей этой красоты и однако чувствуя ея присутствіе въ томъ ощущеніи благоговѣйнаго, тихаго счастья, которое примѣшивалось къ его будничнымъ мыслямъ. Да и могъ-ли онъ не чувствовать ея? Даже олень ее чувствовалъ и робко притихалъ...
   Но вотъ мысли Адама обратились къ тому, что разсказалъ ему мистеръ Крегъ объ Артурѣ Донниторнѣ, и нарисовали ему картину отъѣзда Артура и тѣ перемѣны, какія могли произойти до его возвращенія; потомъ онѣ перенеслись назадъ, въ далекое прошлое, къ временамъ ихъ дѣтской дружбы съ маленькимъ сквайромъ, и остановились на хорошихъ чертахъ характера Артура, которыми Адамъ гордился, какъ всѣ мы гордимся заслугами высшихъ, уважающихъ насъ. Для такихъ натуръ, какъ у Адама,-- съ большимъ запасомъ любви и жаждой преклоненія передъ идеаломъ,-- счастье такъ много зависитъ отъ того, могутъ ли они любить человѣка и вѣрить въ него. А у Адама не было идеальнаго міра умершихъ героевъ; онъ мало зналъ о жизни человѣчества въ прошломъ, и чтобы найти существо, передъ которымъ онъ могъ бы преклоняться съ восхищеніемъ и любовью, онъ долженъ былъ искать между живыми людьми, говорившими съ нимъ живымъ языкомъ. Эти пріятныя мысли объ Артурѣ вызвали мягкое выраженіе на его смышленое, обыкновенно суровое лицо; быть можетъ онѣ же были причиной того, что, отворяя старую зеленую калитку, которая вела въ рощу, онъ наклонился, погладилъ Джипа и сказалъ ему нѣсколько ласковыхъ словъ.

   Послѣ этой остановки онъ пошелъ дальше, по широкой извилистой дорожкѣ черезъ рощу. Какіе великолѣпные буки! Адамъ ничѣмъ такъ не восхищался, какъ хорошими деревьями: какъ глаза рыбака лучше всего видятъ на морѣ, такъ и Адамъ среди деревьевъ чувствовалъ себя въ своей стихіи больше, чѣмъ гдѣ-бы-то ни было. Каждое дерево отпечатывалось у него въ памяти, какъ рисунокъ въ памяти живописца,-- со всѣми морщинками на корѣ, со всѣми извилинами и углами своихъ сучьевъ: не одинъ разъ онъ, только взглянувъ на дерево, опредѣлялъ до точности вышину и объемъ его ствола. Понятно послѣ этого, что какъ ни спѣшилъ онъ домой, онъ не могъ не остановиться передъ чудеснымъ толстымъ букомъ, стоявшимъ на поворотѣ дорожки, и не удостовѣриться что это не два дерева, сросшіяся вмѣстѣ, а только одно. До конца своей жизни Адамъ помнилъ минуту, когда онъ спокойно осматривалъ этотъ букъ, какъ помнимъ мы послѣдній нашъ взглядъ на родной домъ, гдѣ протекла наша юность,-- прощальный взглядъ передъ тѣмъ, какъ поворотъ дороги скрылъ его отъ насъ навсегда. Букъ стоялъ въ самомъ концѣ рощи, у послѣдняго поворота,-- тамъ гдѣ деревья образовали широкій сводчатый ходъ, теперь совсѣмъ свѣтлый отъ проникавшихъ въ него съ запада лучей, и когда Адамъ отошелъ отъ дерева, собираясь идти дальше, взглядъ его упалъ на двѣ человѣческія фигуры ярдахъ въ двадцати впереди.
   Онъ замеръ на мѣстѣ, неподвижный, какъ статуя, и почти такой же блѣдный. Мужчина и женщина стояли другъ противъ друга, держась за руки -- очевидно прощаясь. Въ тотъ моментъ, когда они хотѣли поцѣловаться, Джипъ, бѣгавшій по кустамъ, выскочилъ на дорожку, увидѣлъ ихъ и залаялъ. Они вздрогнули и отскочили другъ отъ друга: одна бросилась къ калиткѣ, которая вела изъ рощи въ поле, а другой повернулся и медленнымъ, разсчитанно безпечнымъ шагомъ направился къ Адаму. А Адамъ стоялъ, по прежнему безмолвный и блѣдный, все крѣпче и крѣпче стискивая въ рукѣ палку, на которой онъ несъ корзину съ инструментами, и въ глазахъ его, обращенныхъ на приближавшуюся фигуру, изумленіе быстро уступало мѣсто ярости.
   Артуръ Донниторнъ казался возбужденнымъ и взволнованнымъ: чтобъ усыпить непріятныя мысли, онъ выпилъ сегодня за обѣдомъ больше обыкновеннаго и, подъ успокоительнымъ вліяніемъ винныхъ паровъ, еще не успѣвшихъ совсѣмъ улетучиться, былъ склоненъ легче отнестись къ этой непріятной встрѣчѣ съ Адамомъ, чѣмъ можетъ быть отнесся-бы въ другое время. Во всякомъ случаѣ изъ всѣхъ непрошенныхъ свидѣтелей, которые могли подсмотрѣть его сегодняшнее свиданіе съ Гетти, Адамъ былъ самымъ безопаснымъ: онъ малый умный, съ тактомъ, и никому не разболтаетъ о томъ, что онъ видѣлъ. Артуръ со спокойной увѣренностью представлялъ себѣ, какъ просто онъ объяснитъ ему этотъ маленькій инцидентъ, обративъ все въ шутку. И онъ шелъ къ нему не спѣша, разсчитанно небрежной походкой, заложивъ концы пальцевъ въ карманы жилета, въ своемъ изысканномъ вечернемъ костюмѣ, въ тонкомъ бѣльѣ, съ разгоряченнымъ лицомъ, освѣщенный сверху проникавшимъ сквозь вѣтки отблескомъ послѣднихъ вечернихъ лучей, перехваченныхъ легкими облачками, посылавшими теперь на землю свой таинственный свѣтъ.
   Адамъ все не двигался и смотрѣлъ, какъ онъ подходилъ. Теперь ему все стало ясно,-- происхожденіе медальона и все остальное, что казалось раньше подозрительнымъ. Жестокій, страшный свѣтъ показалъ ему дотолѣ скрытыя буквы, измѣнившія весь смыслъ прошедшаго. Шевельни онъ хоть однимъ мускуломъ, онъ, какъ тигръ, бросился-бы на Артура; но въ сумятицѣ противорѣчивыхъ чувствъ, боровшихся въ немъ въ эти долгія мгновенія, онъ твердо зналъ и повторялъ себѣ одно,-- что онъ не допуститъ себя поддаться гнѣву, а скажетъ только то, что слѣдовало сказать. Онъ стоялъ словно завороженный невидимой силой, но эта сила была его собственная сильная воля.
   -- Добрый вечеръ, Адамъ, сказалъ Артуръ.-- Вы, кажется, любуетесь нашими чудесными старыми буками? Только имѣйте въ виду: топору нѣтъ сюда ходу, это священная роща... А я было шелъ въ свою берлогу -- въ Эрмитажъ, и по дорогѣ нагналъ эту красоточку Гетти Соррель. Ей-бы не слѣдовало возвращаться домой этой дорогой въ такой поздній часъ,-- здѣсь не совсѣмъ безопасно; вотъ я и проводилъ ее до калитки и выпросилъ поцѣлуй за труды.... Однако, пойду я домой: здѣсь становится дьявольски сыро. До свиданья, Адамъ. Послѣ завтра я уѣзжаю, но мы съ вами увидимся завтра, такъ-что я не прощаюсь.
   Артуръ былъ слишкомъ занятъ ролью, которую онъ разыгрывалъ, чтобы вполнѣ правильно оцѣнить выраженіе лица А.дама. Впрочемъ, онъ ни разу не взглянулъ на ивило никого. Скоро онъ и Гетти остались вдвоемъ въ аллеѣ, окруженной орѣшниками, между-тѣмъ, какъ мальчики занялись въ другомъ мѣстѣ собираніемъ большихъ незрѣлыхъ орѣховъ, чтобъ играть ими, а Тотти наблюдала за ними съ созерцательнымъ видомъ маленькой собачки. Еще такъ недавно, не больше двухъ мѣсяцовъ назадъ, Адамъ стоялъ въ этомъ саду рядомъ съ Гетти, лаская себя восхитительными надеждами. Онъ часто вспоминалъ объ этой сценѣ съ четверка вечеромъ: о солнечныхъ лучахъ, пробивавшихся между вѣтвями яблонь, о красныхъ гроздяхъ смородины, о прелестной краскѣ застѣнчивости, разлившейся по лицу Гетти. Онъ не могъ отдѣлаться отъ этого воспоминанія и теперь въ этотъ грустный вечеръ съ нависшими тучами; но пытался подавить его, опасаясь, чтобъ какое-нибудь волненіе не побудило его высказать Гетги болѣе, чѣмъ было нужно.
   -- Послѣ того, что я видѣлъ въ четверкъ вечеромъ, Гетти, началъ онъ: -- вы не сочтете съ моей стороны слишкомъ-большою вольностью то, что я намѣренъ сказать вамъ. Еслибъ за вами ухаживалъ человѣкъ, который сдѣлалъ бы васъ своей женой, и еслибъ я зналъ, что вы расположены къ нему и намѣрены выйдти за него замужъ, то я не имѣлъ бы права сказать вамъ хотя бы одно слово объ этомъ. Но когда я вижу, что вамъ объясняется въ любви джентльменъ, который никогда не можетъ жениться на васъ, да и не думаетъ о томъ вовсе, то я считаю себя обязаннымъ вступиться за васъ. Я не могу говорить объ этомъ съ тѣми, кто замѣняетъ вамъ родителей, потому-что это можетъ надѣлать лишнія безпокойства.
   Слова Адама избавили Гетти отъ страха объ одномъ, но въ нихъ также заключалось значеніе, которое вызвало въ ней сильное болѣзненное предчувстіе. Она была блѣдна и дрожала, а, между-тѣмъ, съ гнѣвомъ готова была противорѣчить Адаму, еслибъ смѣла открыть свои чувства. Но она молчала.
   -- Вѣдь вы еще такъ молоды, Гетти, продолжалъ онъ почти нѣжно:-- и вы еще очень мало видѣли, что происходитъ на свѣтѣ. Справедливость обязываетъ меня сдѣлать все, что могу, чтобъ спасти васъ отъ бѣды, въ которую вы можете впасть, не зная, куда васъ ведутъ. Еслибъ кто-нибудь, кромѣ меня, зналъ, что я знаю о вашихъ свиданіяхъ съ джентльменомъ и о подаркахъ, которые вы отъ него получали, то о васъ стали бы отзываться очень-легко и вы потеряли бы во мнѣніи у всѣхъ. И кромѣ того, вы будете страдать, потому-что отдали сердце свое человѣку, который никогда не можетъ жениться на васъ и который, слѣдовательно, не можетъ заботиться о васъ всю жизнь.
   Адамъ остановился и посмотрѣлъ на Гетти, которая срывала листья съ орѣшника и обдирала ихъ въ рукѣ. Всѣ ея пустые планы и придуманныя рѣчи вышли у ней изъ головы, какъ дурно выученный урокъ, подъ страшнымъ волненіемъ, произведеннымъ словами Адама. Въ ихъ спокойной увѣренности заключалась жестокая сила, угрожавшая охватить и совершенно уничтожить ея жалкія надежды и фантазіи. Она желала сопротивляться ей, желала отбросить эти слова далеко гнѣвнымъ противорѣчіемъ, но ею все еще управляла рѣшимость скрывать то, что она чувствовала. Не будучи въ состояніи измѣрить дѣйствіе своихъ словъ, она только изъ слѣпаго побужденія произнесла теперь:
   -- Вы не имѣете никакого права говорить, что я люблю его, сказала она слабо, но съ жаромъ, срывая шероховатый листъ и принимаясь ощипывать его. Она была весьма красива при своей блѣдности и въ волненіи; ея черные дѣтскіе глаза расширились, дыханіе стало прерывистѣе. Сердце Адама заныло, когда онъ посмотрѣлъ на нее. Ахъ, еслибъ только онъ могъ утѣшить ее, успокоить и снасти отъ этого страданія, еслибъ только у него была какого-нибудь рода сила, которая сдѣлала бы его способнымъ оживить ея бѣдное смущенное сердце, какъ онъ спасъ бы ее отъ какой бы то ни было физической опасности!
   -- Я думаю, что это должно быть такъ, сказалъ онъ нѣжно.-- Я не могу повѣрить, чтобъ вы позволили человѣку цаловать васъ добровольно, дарить вамъ золотую вещь съ его волосами и ходили въ рощу для свиданія съ нимъ, еслибъ не любили его. Я не осуждаю васъ за это, потому-что, я знаю, это началось мало-по-малу, пока, наконецъ, вы не были въ состояніи бороться съ этимъ. Я осуждаю его за то, что онъ, такимъ-образомъ, укралъ вашу любовь, зная, что никогда не можетъ вознаградить васъ, какъ должно. Онъ шутилъ съ вами, дѣлалъ васъ своею игрушкою и вовсе не заботился о васъ, какъ мужчина обязанъ заботиться.
   -- О, нѣтъ, не говорите этого! онъ заботится обо мнѣ; я знаю лучше вашего, воскликнула Гетти. Все было забыто, кромѣ боли и досады, которыя она испытывала при словахъ Адама.
   -- Нѣтъ, Гетти, сказалъ Адамъ: -- еслибъ онъ заботился о васъ какъ слѣдуетъ, то никогда не поступилъ бы съ вами такимъ образомъ. Онъ самъ говорилъ мнѣ, что не думалъ ни о чемъ, когда цаловалъ васъ и дѣлалъ вамъ подарки; онъ хотѣлъ даже заставить меня повѣрить, будто и вы смотрѣли на все это, какъ на пустяки. Но я знаю лучше этого. Я всегда буду знать, что вы вѣрили его любви и считали ее довольно-сильною для того, чтобъ онъ женился на васъ, хотя онъ и джентльменъ. Вотъ почему я и долженъ говорить съ вами объ этомъ, Гетти, изъ опасенія, что вы будете обманывать себя ложными надеждами. Ему и въ голову никогда не приходила мысль жениться на васъ.
   -- Почемъ вы знаете? Какъ вы смѣете говорить такимъ образомъ? сказала Гетти, останавливаясь и задрожавъ. Ужасная рѣшительность, слышавшаяся въ тонѣ Адама, поразила ее страхомъ. У нея не хватало присутствія духа разсуждать о томъ, что Артуръ имѣлъ свои причины не говорить правды Адаму. Ея слова и видъ заставили Адама рѣшиться: онъ долженъ былъ вручить eй письмо.
   -- Можетъ-быть, вы не можете повѣрить мнѣ, Гетти, потому-что слишкомъ-хорошо думаете о немъ, воображаете, что онъ любитъ васъ больше, нежели въ дѣйствительности. Но у меня въ карманѣ письмо, которое онъ самъ написалъ, чтобъ я передалъ его вамъ. Я не читалъ письма, но онъ говоритъ, что сказалъ въ немъ правду вамъ. Но прежде чѣмъ я отдамъ вамъ письмо, Гетти, подумайте хорошенько и не дозволяйте, чтобъ оно взяло слишкомъ большую власть надъ вами, Да еслибъ онъ и захотѣлъ сдѣлать этотъ безумный поступокъ -- жениться на васъ, то изъ этого не вышло бы ничего хорошаго для васъ: оно, въ заключеніе-то, не принесло бы счастья.
   Гетти не сказала ничего: она почувствовала возрожденіе надежды, когда Адамъ упомянулъ о письмѣ, котораго онъ не читалъ. Въ письмѣ непремѣнно заключалось совершенно другое, чѣмъ то, что онъ думалъ.
   Адамъ вынулъ письмо, но все еще держалъ его въ рукѣ, когда тономъ нѣжной мольбы сказалъ:
   -- Не сердитесь на меня, Гетти, за то, что я причиняю вамъ эту боль. Видитъ Богъ, я готовъ перенесть въ десять разъ хуже только длятого, чтобъ избавить отъ нея васъ. Подумайте! никто, кромѣ меня, не знаетъ объ этомъ, и я буду заботиться о васъ, какъ братъ. Вы для меня все тѣ же, какъ и всегда, такъ-какъ я не вѣрю, чтобъ вы сознательно сдѣлали что-нибудь дурное.
   Гетти положила руку на письмо, но Адамъ не переставалъ держать его, пока не кончилъ говорить. Она не обратила вниманія на то, что онъ говорила она не слушала его. Но когда онъ пересталъ держать письмо, она положила его въ карманъ, не открывая его, и потомъ пошла скорѣе, какъ бы желая войдти въ домъ.
   -- Вы хорошо дѣлаете, что не читаете его теперь же, сказалъ Адамъ.-- Прочтите его, когда будете однѣ. Но погодите немного, позовемъ дѣтей: вы такъ блѣдны и у васъ такой болѣзненный видъ; ваша тётушка, пожалуй, замѣтитъ это.
   Гетти слышала предостереженіе: оно напомнило ей о необходимости собрать ея природныя силы скрытности, которыя полууступили удару, причиненному словами Адама. И письмо было у ней въ карманѣ: она была увѣрена, что въ письмѣ заключалось утѣшеніе, что бы тамъ Адамъ ни говорилъ. Она бросилась отъискивать Тотти и вскорѣ снова появилась съ возвратившимся румянцемъ на щекахъ, держа за руку Тотти, которая дѣлала кислую гримасу, потому-что была принуждена бросить незрѣлое яблоко, которое уже закусила своими крошечными зубенками.
   -- Ну-ка, Тотти, сказалъ Адамъ:-- поди сюда и садись на мои плечи, я тебя покатаю. Ну-же, держись прямо. Вотъ какъ высоко! Да ты можешь схватить верхушки деревьевъ.
   Какой крошечный ребенокъ отказывался когда-нибудь отъ утѣшенія, состоящаго въ возвышенномъ чувствѣ, которое волнуетъ его въ то время, когда его крѣпко схватятъ и быстро поднимутъ кверху? Я не повѣрю, чтобъ Ганимедъ плакалъ, когда орелъ поднялся съ нимъ и поставилъ его впослѣдствіи на плечо Юпитера. Тотти самодовольно улыбалась, посматривая внизъ съ своей безопасной высоты, и радостно заблистали глаза матери, стоявшей въ дверяхъ дома, когда она увидѣла Алама, приближавшагося со своею небольшою ношею.
   -- Да благословитъ Богъ твое личико, моя пташечка! сказала она, и сильная материнская любовь придала ея рѣзкому взору чрезвычайную кротость, когда Тотти наклонилась впередъ и протянула ручонки. Въ эту минуту она не видѣла Гетти и, не глядя на нее, только сказала: -- Поди налей элю, Гетти; обѣ дѣвушки заняты сыромъ.
   Когда былъ налитъ эль и зажжена трубка дяди, нужно было снести Тотти на постель, потомъ опять принесть ее внизъ въ ночномъ капотикѣ, потому-что она плакала и не хотѣла спать. Потомъ нужно было приготовить ужинъ, и помощь Гетти требовалась безпрестанно. Адамъ оставался на мызѣ до-тѣхъ-поръ, пока замѣтилъ, что мистрисъ Пойзеръ желала его ухода; онъ почти все это время постоянно заставлялъ разговаривать и ее и мужа длятого, чтобы Геіти могла быть спокойнѣе. Онъ медлилъ, потому-что хотѣлъ видѣть ее внѣ опасности въ этотъ вечеръ, и наслаждался при видѣ, какъ она умѣла владѣть собой. Онъ зналъ, что она не имѣла времени прочесть письмо, но не зналъ, что ее поддерживала тайная надежда, надежда, что письмо противорѣчиво всему сказанному имъ. Ему было тяжело оставить ее, тяжело при мысли о томъ, что онъ нѣсколько дней не узнаетъ, какъ она переноситъ свою печаль. Но, наконецъ, онъ долженъ идти и все, что онъ могъ сдѣлать, состояло въ томъ, что онъ нѣжно пожалъ ей руку, когда сказалъ: "прощайте!" Она пойметъ изъ этого, надѣялся онъ, что если когда-либо захочетъ прибѣгнуть къ его любви, то эта любовь существовала въ немъ въ прежней степени. Какъ работали его мысли, когда онъ шелъ домой, придумывая полныя состраданія извиненія безумной страсти, относя всю ея слабость къ милой чувствительности ея сердца, порицая Артура, причемъ все менѣе и менѣе намѣренъ былъ допустить, что и его поведеніе могло подвергаться менѣе-строгому осужденію! Его раздраженіе при мысли о страданіяхъ Гетти, а также и при мысли о томъ, что онъ, можетъ-быть, навсегда лишался возможности жениться на ней, сдѣлало его глухимъ ко всему, что могло бы оправдать ложнаго друга, причинившаго горе. Адамъ былъ человѣкъ съ яснымъ взглядомъ, прекрасною душою, словомъ, хорошій малый, какъ въ физическомъ отношеніи, такъ и въ нравственномъ. Но и самъ Аристидъ справедливый въ ту минуту, когда былъ бы влюбленъ и чувствовалъ ревность, не былъ бы совершенно-великодушенъ. Я вовсе не хочу утверждать положительно, что Адамъ въ эти печальные дни ощущалъ только справедливое негодованіе и исполненное любви состраданіе. Онъ мучился горькою ревностью; и въ той мѣрѣ, въ какой любовь дѣлала его снисходительнымъ въ сужденіяхъ о Гетти, горечь находила свободный исходъ въ его чувствахъ относительно Артура.
   "Мнѣ всегда казалось, что ей можно было вскружить голову" думалъ онъ: "когда джентльменъ съ изящными манерами и въ прекрасномъ платьѣ, имѣющій бѣлыя руки и говорящій такимъ образомъ, какъ обыкновенно умѣютъ говорить господа, подходилъ къ ней, ухаживалъ за нею дерзко, какъ не могъ бы обращаться съ нею человѣкъ ей равный. И я не думаю, чтобъ послѣ этого она когда-нибудь полюбила простолюдина".
   Онъ невольно вытащилъ руки изъ кармана и посмотрѣлъ на нихъ, на эти грубыя ладони и поломанные ногти.
   "А я вѣдь грубоватый малый. Какъ я, вотъ, подумаю, такъ, право, чѣмъ же я и могу-то понравиться женщинѣ? А, между-тѣмъ, я могъ бы жениться на другой довольно-легко, еслибъ не отдалъ сердце ей. Но мнѣ все-равно, что бы ни думали обо мнѣ другія женщины, если она не можетъ любить меня. Она могла бы, пожалуй, любить меня такъ же, какъ и кого-нибудь другаго, хотя здѣсь въ окрестности мнѣ не кого было бы опасаться, еслибъ онъ не сталъ между нами; но теперь я, можетъ-быть, покажусь ей ненавистнымъ, потому-что такъ не похожъ на него. Впрочемъ, этого нельзя еще сказать. Она можетъ выйти на другую дорогу, когда убѣдится, что онъ все это время только шутилъ съ нею. Она можетъ почувствовать достоинства человѣка, который съ благодарностью отдалъ бы ей всю свою жизнь. Но я навсегда долженъ выбросить все это изъ головы, какъ бы она тамъ ни поступала... Я долженъ быть только благодаренъ, что не случилось ничего худшаго: вѣдь не одинъ я на бѣломъ свѣтѣ не имѣю большаго счастья. Много совершается хорошихъ дѣлъ и съ грустнымъ сердцемъ. На то воля Божія, и этого съ насъ довольно: я думаю, что мы не узнали бы лучше Его, какъ все должно быть на свѣтѣ, еслибъ даже всю жизнь свою ломали голову надъ этимъ. Вотъ я непремѣнно испортилъ бы всю мою работу, еслибъ видѣлъ, что ее постигли горе и стыдъ, и все это, благодаря тому человѣку, о которомъ я всегда думалъ съ гордостью. Такъ-какъ судьба спасла меня отъ этого, то я не имѣю никакого права роптать. Если у человѣка члены остались цѣлы, то онъ можетъ перенесть два-три острые удара".
   Когда въ этомъ мѣстѣ своихъ размышленій Адамъ сталъ перелѣзать черезъ плетень, гдѣ оканчивалась дорожка, по которой онъ шелъ, то замѣтилъ человѣка, шедшаго по полю впереди его. Онъ узналъ въ немъ Сета, возвращавшагося съ вечерней проповѣди, и поспѣшилъ догнать его.
   -- Я думалъ, ты будешь дома раньше меня, сказалъ онъ, когда Сетъ обернулся, поджидая его:-- потому-что сегодня, противъ обыкновеніи, я позамѣшкался.
   -- Да и я опоздалъ. Послѣ митинга заговорился съ Джономъ Барнзомъ. Онъ недавно объявилъ себя въ-состояніи совершенства, и мнѣ нужно было сдѣлать ему одинъ вопросъ о его испытаніяхъ. Этотъ вопросъ одинъ изъ тѣхъ, которые ведутъ тебя дальше, чѣмъ ожидаешь... такіе вопросы уклоняются отъ прямаго пути.
   Минуты двѣ или три они шли вмѣстѣ, молча. Адамъ вовсе не былъ расположенъ вдаваться въ тонкости религіозныхъ испытаній, но намѣревался обмѣняться нѣсколькими словами братской привязанности и довѣрія съ Сетомъ. Такое побужденіе проявлялось въ немъ рѣдко, какъ ни сильно любили братья другъ друга. Они почти никогда не говорили о личныхъ своихъ дѣлахъ, или только намекали на домашнія безпокойства. Адамъ, по природѣ своей, былъ скрытенъ во всѣхъ дѣлахъ, касавшихся чувствъ, а Сетъ испытывалъ нѣкоторую робость передъ своимъ болѣе-практичнымъ братокъ.
   -- Сетъ, сказалъ Адамъ, положивъ руку на плечо брата:-- нѣтъ ли у тебя извѣстій о Динѣ Моррисъ съ-тѣхъ-поръ, какъ она отправилась отсюда?
   -- Есть, отвѣчалъ Сетъ.-- Она сказала мнѣ, что я черезъ нѣсколько времени могу написать ей слова два о томъ, какъ мы живемъ и какъ матушка переноситъ свое несчастіе. Вотъ я и писалъ ей недѣли двѣ назадъ, упомянулъ, что у тебя новое мѣсто и что матушка стала поспокойнѣе. А въ прошедшую среду я заходилъ на почту въ Треддльстонѣ и нашелъ тамъ письмо отъ нея. Не хочешь ли, можетъ-быть, прочесть? Я до сегодня не говорилъ тебѣ объ этомъ, потому-что ты, мнѣ казалось, былъ такъ занятъ другими дѣлами. Письмо читается очень-легко; она, просто, удивительно пишетъ для женщины.
   Сетъ вынулъ письмо изъ кармана и подалъ его Адаму.
   -- Да, братъ, сказалъ Адамъ, взявъ письмо:-- жесткое бремя выпало мнѣ теперь на долю. Но ты не долженъ сердиться, если я сталъ нѣсколько молчаливѣе и суровѣе обыкновеннаго. Безпокойство не мѣшаетъ мнѣ думать о тебѣ меньше. Я знаю, что мы будемъ привязаны другъ къ другу до гроба.
   -- Я вовсе не сержусь на тебя, Адамъ. Я хорошо понимаю, что это значитъ, когда ты по временамъ говоришь со мною меньше.
   -- Вотъ матушка отворяетъ дверь, чтобъ посмотрѣть нейдемъ ли мы, сказалъ Адамъ, когда они взобрались на покатость.-- Она, по своему обыкновенію, сидѣла въ потьмахъ. А, Джипъ, ты радъ видѣть меня?
   Лисбетъ снова торопливо вошла въ избу и зажгла свѣчу: она слышала пріятный для нея шумъ шаговъ по травѣ прежде радостнаго лая Джипа.
   -- Ну, голубчики! никогда время ее казалось мнѣ такъ длинно съ-тѣхъ-поръ, какъ я живу на свѣтѣ, какъ въ это воскресенье вечеромъ. Что это могли бы вы дѣлать оба до такой поздней поры?
   -- Ты не должна сидѣть въ потьмахъ, матушка, сказалъ Адамъ:-- отъ этого и время-то кажется тебѣ длиннѣе.
   -- Да для чего же жечь мнѣ свѣчу въ воскресенье, когда я сижу одна и когда грѣшно вязать что-нибудь? Съ меня довольно и дня, чтобъ глазѣть на книгу, которую я не могу читать. Развѣ это хорошо коротать такъ время, чтобъ тратить понапрасну хорошую свѣчу? Но кто изъ васъ хочетъ ужинать? Судя по этой поздней порѣ, я думаю, вы или умираете съ голоду, или совершенно сыты.
   -- Я голоденъ, матушка, сказалъ Сетъ, садясь за маленькій столикъ, который былъ накрытъ еще засвѣтло.
   -- А я ужь поужиналъ, сказалъ Адамъ.-- На, Джипъ, прибавилъ онъ, взявъ со стола холодную картофелину и трепля шероховатую, сѣрую голову собаки, обращенную къ нему.
   -- Зачѣмъ ты даешь еще собакѣ? сказала Лисбетъ: -- я ужь хорошо покормила ее. Я ужь не забуду о ней, не бойся: вѣдь это все, что мнѣ остается отъ тебя, когда я тебя не вижу по цѣлымъ днямъ.
   -- Такъ поди же сюда, Джипъ, сказалъ Адамъ.-- Пойдемъ спать. Прощай, матушка. Я очень усталъ.
   -- Что съ нимъ, не знаешь ли ты? спросила Лисбетъ Сета, когда Адамъ отправился наверхъ.-- Онъ ходитъ точно обреченный на смерть эти два-три дня... и такой печальный. Я зашла къ нему въ мастерскую сегодня утромъ послѣ того, какъ ты ушелъ, а онъ сидитъ тамъ и ничего не дѣлаетъ... даже и книги-то не было передъ нимъ.
   -- Вѣдь у него теперь столько работы, матушка, сказалъ Сетъ:-- и, кажется, у него что-то есть на душѣ. Но не показывай и виду, что ты это замѣчаешь: онъ огорчится, если ты сдѣлаешь это. Будь съ нимъ какъ можно ласковѣе и не говори ничего такого, что можетъ разсердить его.
   -- Что ты тутъ еще толкуешь, чтобъ я не сердила его! и развѣ я обращаюсь когда-нибудь съ нимъ неласково? Я завтра сдѣлаю ему чудную лепешку къ завтраку.
   Адамъ сбросилъ съ себя куртку и жилетъ и сталъ читать письмо Дины при свѣтѣ своей маканой свѣчи.
   "Любезный братъ, Сетъ! Ваше письмо пролежало три дня на почтѣ, прежде чѣмъ я узнала, что оно находится тамъ: у меня не было столько денегъ, чтобъ заплатить за экипажъ, такъ-какъ то было здѣсь время большой нужды и тяжкихъ болѣзней, потому-что шли страшные проливные дожди, будто небеса снова разверзлись. Такимъ-образомъ, у меня не было денегъ на-готовѣ: откладывать деньги въ такое время, когда столько людей нуждалось въ настоящемъ во всѣхъ предметахъ, было бы недостаткомъ вѣры, подобно тому, какъ сохраненіе манны израильтянами. Я говорю объ этомъ длятого, чтобъ вы не приписывали чему-нибудь другому медленность моего отвѣта или не подумали, что я немного обрадовалась вашему наслажденію мірскими благами, выпавшими на долю вашего брата, Адама. Почтеніе и любовь, которыми вы окружаете его, не что иное, какъ долгъ: Богъ ниспослалъ на него большіе дары, и онъ пользуется ими, какъ пользовался патріархъ Іосифъ, который, будучи возвышенъ къ мѣсту власти и довѣрія, обнаруживалъ не меньшую нѣжность къ своему родителю и къ своему младшему брату.
   "Мое сердце привязалось въ вашей престарѣлой матери съ того времени, какъ Провидѣніе дало мнѣ возможность находиться вблизи ея въ дни несчастія. Поговорите ей обо мнѣ, скажите ей, что я часто помышляю о ней въ вечернее время, когда сижу при слабомъ свѣтѣ, какъ я дѣлала это, когда была у ней, и мы держали одна другую за руки и я говорила слова утѣшенія, которыя давались мнѣ. Ахъ! это благословенное время, неправда ли, Сетъ? когда дневной свѣтъ начинаетъ угасать, и тѣло нѣсколько утомлено работою и усиліями: тогда внутренній свѣтъ становится ярче, и насъ наполняетъ болѣе-глубокое чувство опоры на божественную силу. Я сижу на моемъ креслѣ въ темной комнатѣ и закрываю глаза, и мнѣ кажется, что и внѣ своего тѣла и никогда не могу чувствовать никакой нужды. Тогда самый трудъ, печаль, ослѣпленіе и грѣхъ, на которыхъ останавливалось мое вниманіе и надъ которыми я готова была плакать -- да, вся грусть дѣтей человѣковъ, которая охватываетъ меня, подобно внезапному мраку -- все это я могу переносить съ добровольнымъ страданіемъ, какъ-будто принимаю участіе въ крестѣ Спасителя. Потому-что я чувствую это, я чувствую это -- Безконечная Любовь также страдаетъ, да, въ полнотѣ знанія, она страдаетъ, она сокрушается, она сѣтуетъ; и только слѣпое себялюбіе желаетъ быть свободнымъ отъ печали, отъ которой стонетъ и которою терзается вся вселенная. Я твердо увѣрена, что это не есть истинное блаженство быть свободнымъ отъ печали, тогда-какъ въ мірѣ существуютъ печаль и грѣхъ: печаль, въ такомъ случаѣ, есть часть любви, а любовь не старается сложить ее съ себя. И мнѣ говоритъ это не одинъ только духъ: я вижу это въ словѣ и дѣлѣ Евангелія. Развѣ на небѣ не слышатся мольбы о заступничествѣ? Не тамъ ли Человѣкъ Скорби съ тѣломъ, которое было распято на крестѣ и съ которымъ онъ вознесся на небо? И развѣ Онъ не то же, что Безконечная Любовь, какъ наша любовь есть то же, что и наша печаль.
   "Я часто много терпѣла въ послѣднее время отъ этихъ мыслей и съ новою ясностью поняла значеніе этихъ словъ: "Человѣкъ, любящій меня, да возьметъ крестъ мой". Я слышала, какъ развивали пониманіе этихъ словъ и говорили, будто они означаютъ безпокойства и гоненія, которыя мы навлекаемъ на себя, исповѣдуя Іисуса. Но, по моему мнѣнію, это толкованіе узко. Подъ истиннымъ крестомъ Спасителя разумѣются грѣхъ и печаль этого міра -- вотъ что тяжелымъ камнемъ лежало у него на сердцѣ -- и этотъ-то крестъ мы должны раздѣлять съ Нимъ, изъ этой-то чаши мы должны пить съ Нимъ, если хотимъ имѣть часть въ этой Божественной Любви, которая одно съ его скорбью.
   "Что жь касается моей внѣшней жизни, о которой вы спрашиваете, то у меня есть все, и въ изобиліи. У меня была постоянная работа на мельницѣ, хотя другія руки и были отпущены на нѣкоторое время; и физически я также окрѣпла значительно, такъ-что не чувствую большой усталости послѣ долгой ходьбы и разговори. Вы пишете, что остаетесь въ вашей странѣ съ матерью и братомъ; это доказываетъ мнѣ, что вы имѣете вѣрное руководство: яснымъ указаніемъ опредѣлено вамъ оставаться тамъ, и искать большаго благословенія въ другомъ мѣстѣ было бы то же, что положить ложный даръ на жертвенникъ и ожидать съ неба огня, который воспламенилъ бы его. Мой трудъ и моя радость здѣсь среди горъ, и иногда и думаю, что слишкомъ привязалась жизнью къ здѣшнимъ жителямъ и что стала бы роптать, еслибъ была отозвана отсюда.
   "Я съ благодарностью прочла ваши новости о дорогихъ друзьяхъ на господской мызѣ, потому-что хотя я послала имъ письмо, по желанію тётушки, вскорѣ послѣ того, какъ я возвратилась отъ нихъ, но еще не получала отъ нихъ никакого отвѣта. Моя тётушка не привыкла писать, а работы въ домѣ хватитъ для нея на весь день, къ тому же, она слаба тѣломъ. Я истинно привязана къ ней и къ ея дѣтямъ, какъ къ ближайшимъ ко мнѣ по плоти, да, и ко всѣмъ въ домѣ. Я безпрестанно переношусь къ нимъ во снѣ, и часто среди работы и даже среди рѣчи мнѣ вдругъ приходитъ въ голову мысль о нихъ, будто они находятся въ нуждѣ и несчастьи, что, однакожь, мнѣ не совершенно-понятно. Въ этомъ должно заключаться какое-нибудь указаніе; но я жду болѣе-яснаго поученія. Вы пишете, что всѣ они здоровы.
   "Мы увидимся, я надѣюсь, другъ съ другомъ снова въ этой жизни, хотя, можетъ-быть, не на долгое время, потому-что братья и сестры въ Лидсѣ желаютъ имѣть меня въ своей средѣ на короткій срокъ, когда я буду опять свободна оставить Снофильдъ.
   "Прощайте, дорогой братъ -- и, между-тѣмъ, не прощайте. Дѣти Господа, которымъ было опредѣлено увидѣться другъ съ другомъ лицомъ къ лицу, исповѣдывать одну вѣру и чувствовать, что въ обоихъ живетъ одинъ и тотъ же духъ, не могутъ быть раздѣлены никогда, хотя между ними будутъ лежать и горы. Ихъ души всегда развиты этимъ соединеніемъ и безпрестанно носятъ нанять другъ о другѣ въ своихъ мысляхъ, какъ-будто это придаетъ имъ новыя силы. Ваша вѣрная сестра и сподвижница во Христѣ,

"Дина Моррисъ."

   "Я не имѣю такого искусства писать слова мелко, какъ вы, и перо мое движется медленно. Такимъ-образомъ я ограничиваюсь этимъ и говорю только немногое о томъ, что у меня въ мысляхъ. Привѣтствуйте вашу матушку отъ меня поцалуемъ. Она просила меня при разставаньи поцаловать ее два раза".
   Адамъ снова сложилъ письмо и сидѣлъ въ раздумьи склонивъ голову на руку у изголовья кровати, когда Сотъ поднялся наверхъ.
   -- Читалъ ты письмо? спросилъ Сетъ.
   -- Да, сказалъ Адамъ.-- Не знаю, что я долженъ былъ бы думать о ней и о ея письмѣ, еслибъ никогда ея не видѣлъ: я подумалъ бы, право, что женщина-проповѣдница отвратительна; но она одна изъ тѣхъ, у которыхъ все, что бы онѣ ни говорили, ни дѣлали, кажется справедливымъ; мнѣ казалось, что я вижу ее и слышу, какъ она говоритъ, когда читалъ письмо. Удивительно, право, какъ мнѣ помнится ея наружность и ея голосъ. Она сдѣлала бы тебя рѣдкимъ счастливцемъ, Сетъ: она именно такая женщина, какая тебѣ нужна
   -- Что тутъ толковать объ этомъ! сказалъ Сетъ уныло.-- Она говорила такъ твердо, а она, вѣдь, не изъ тѣхъ женщинъ, которыя говорятъ одно, а понимать ихъ надо иначе.
   -- Ну, ея чувства могутъ еще измѣниться современемъ. Женщина можетъ начать любить постепенно... даже сильнѣйшій огонь не запылаетъ въ одно мгновеніе. Я совѣтовалъ бы тебѣ извѣстить ее когда-нибудь. Я могъ бы устроить такъ, чтобъ тебѣ удобно было отлучиться дня на три или на четыре, и вѣдь это была бы для тебя вовсе не дальняя дорога: только миль двадцать или тридцать.
   -- Я съ большимъ удовольствіемъ хотѣлъ бы увидѣться съ нею, и это все-равно какъ бы то ни было далеко отсюда, еслибъ только ей не было непріятно это, отвѣчалъ Сегъ.
   -- Ей не будетъ непріятно это, сказалъ Адамъ выразительно, вставая и сбрасывая съ себя остальную одежду.-- Это было бы для всѣхъ насъ большимъ счастьемъ, еслибъ она захотѣла имѣть тебя своимъ мужемъ, потому-что матушка удивительно какъ привязалась къ ней и, казалось, была такъ довольна, имѣя ее при себѣ.
   -- Да, сказалъ Сетъ съ нѣкоторою робостью.-- И Дина любитъ также Гетти; она много заботится о ней.
   Адамъ не отвѣчалъ на это, и между ними не было произнесено другаго слова, кромѣ: "покойной ночи".
  

XXXI.
Въ Геттиной спальнѣ.

   Уже въ это время не было такъ свѣтло, чтобъ можно было ложиться спать безъ свѣчи, даже въ домѣ мистрисъ Пойзеръ, гдѣ дѣла по хозяйству оканчивались рано, и Гетти взяла cъ собою свѣчу, отправившись наконецъ наверхъ, въ свою спальню, вскорѣ послѣ ухода Адама, и заперла за собою дверь на задвижку.
   Теперь она прочтетъ письмо. Оно должно, непремѣнно должно успокоить ее. Какимъ образомъ Адамъ могъ знать истину? Вѣдь отъ него можно было ожидать того, что онъ сказалъ.
   Она поставила свѣчу и вынула письмо. Оно имѣло слабый запахъ розъ, который заставилъ ее почувствовать, будто Артуръ находится вблизи ея. Она поднесла письмо къ губамъ и движеніе пришедшихъ на память ощущеній разсѣяло весь страхъ на нѣсколько мгновеній. Но ея сердце какъ-то странно забилось и руки задрожали, когда она сломила печать. Она читала медленно: ей нелегко было разбирать почеркъ джентльмена, хотя Артуръ и старался писать чотко.
   "Дражайшая Гетти! я говорилъ истину, когда увѣрялъ, что любилъ васъ, и никогда не забуду нашей любви. Я буду вашимъ вѣрнымъ другомъ до конца жизни, и надѣюсь доказать это вамъ различными способами. Если я скажу вамъ въ этомъ письмѣ нѣчто такое, что огорчитъ васъ, то не думайте, что это происходитъ отъ недостатка любви и нѣжности къ вамъ: для васъ я готовъ сдѣлать все на свѣтѣ, еслибъ зналъ, что это дѣйствительно составитъ ваше счастье. Я не въ состояніи спокойно думать о моей миленькой Гетти, проливающей слезы, когда меня нѣтъ около нея, и я не могу осушить ихъ поцалуями; и еслибъ я повиновался моей склонности, то въ эту минуту не писалъ бы письма, а былъ бы съ нею. Мнѣ чрезвычайно-тяжело разставаться съ нею, еще тяжело писать слова, которыя могутъ показаться ей неласковыми, хотя они истекаютъ изъ самаго истиннаго расположенія.
   "Дорогая, дорогая Гетти! какъ ни была для меня сладостна наша любовь, какъ ни было бы сладостно для меня, еслибъ вы любили меня всегда, я чувствую, что лучше было бы для насъ обоихъ, еслибъ мы никогда не знали этого счастья, и что на мнѣ лежитъ обязанность просить васъ: любите меня и думайте обо маѣ какъ-можно меньше. Вся вина лежитъ на мнѣ, потому-что я не былъ въ состояніи противиться страстному желанію, которое влекло меня къ вамъ, хотя все это время сознавалъ, что ваше расположеніе ко мнѣ могло причинить вамъ горесть. Я долженъ былъ бы сопротивляться своимъ чувствамъ. И я поступилъ бы такимъ образомъ, еслибъ былъ лучше того, чѣмъ и въ дѣйствительности; но такъ-какъ нельзя измѣнить прошедшаго, то въ настоящее время я обязанъ спасти васъ отъ всякаго зла, которое въ силахъ предупредить. А я чувствую, это будетъ большое несчастіе для васъ, если ваше расположеніе будетъ постоянно такъ обращено на меня, что ни не будете въ-состояніи думать о другомъ мужчинѣ, который своею любовью могъ бы сдѣлать васъ счастливѣе, чѣмъ я могу, и если вы будете постоянно ожидать въ будущемъ того, что никакъ не можетъ случиться. Дорогая Гетти! еслибъ я сдѣлалъ то, о чемъ вы говорили однажды, и женился на васъ, то это было бы вашимъ несчастьемъ, а не благополучіемъ, въ чемъ вы сами непремѣнно бы убѣдились въ скоромъ времени. Повѣрьте мнѣ, вы тогда только будете счастливы, когда будете имѣть мужемъ человѣка вашего же сословія; и еслибъ я женился на васъ теперь, то я только увеличилъ бы зло, которое сдѣлалъ, ужь не говоря, что поступилъ бы противъ долга въ другихъ отношеніяхъ жизни. Вы ничего не знаете, милая Гетти, о свѣтѣ, въ которомъ я всегда долженъ жить, и вы скоро перестали бы любить меня, убѣдившись, какъ мало между нами общаго.
   "И такъ-какъ я не могу жениться на васъ, то мы должны разстаться... съ этой минуты мы должны преодолѣть чувства, влекущія насъ другъ къ другу. Я чувствую себя несчастливымъ, говоря такимъ образомъ; но другаго исхода нѣтъ. Сердитесь на меня, душа моя -- я это заслуживаю, но вѣрьте, что я всегда буду заботиться о васъ, всегда благодаренъ вамъ, всегда помнить мою Гетти; и еслибъ случилось несчастье, котораго мы не предвидимъ теперь, будьте увѣрены, что я сдѣлаю все, что находится въ моей власти.
   "Я сказалъ вамъ, куда адресовать письмо, если вамъ нужно будетъ писать, но я все-таки помѣщаю внизу адресъ, на случай, если вы забыли его. Пишите мнѣ, однакожь, только о томъ, что я дѣйствительно могу сдѣлать для васъ, потому-что, дорогая Гетти, мы должны стараться думать другъ о другѣ какъ-можно-меньше. Простите меня и постарайтесь совершенно забыть обо мнѣ, помня только о томъ, что я всю жизнь мою буду вашъ вѣрный другъ.

"Артуръ Донниторнъ."

   Медленно Гетти читала это письмо, и когда, прочитавъ его, подняла голову, то въ старомъ тускломъ зеркалѣ отразилось блѣдное лицо, бѣлое, какъ мраморъ, съ круглыми дѣтскими формами, но съ выраженіемъ грустной вовсе-недѣтской печали. Гетти не видѣла лица; она не видѣла ничего; она чувствовала только холодъ, и боль, и дрожь. Письмо съ шелестомъ затряслось въ ея рукѣ. Она положила его. То было ужасное ощущеніе, этотъ холодъ и эта дрожь: оно совершенно-разсѣяло даже тѣ мысли, которыя произвело оно. Гетти встала, чтобъ достать теплый салопъ изъ платянаго шкапа, закуталась въ него и сѣла, какъ бы думая только о томъ, чтобъ согрѣться. Потомъ она болѣе твердою рукою взяла письмо и принялась перечитывать его. Тогда только слезы скатились на ея щеки, крупныя, быстро-текущія слезы, которыя ослѣпили ее и закапали письмо большими пятнами. Она сознавала только, что Артуръ поступалъ жестоко, что писалъ такимъ образомъ, поступалъ жестоко, что не хотѣлъ жениться на ней. Причины, по которымъ онъ не могъ жениться на ней, не существовали въ ея мысляхъ. Какъ могла она вѣрить, что случится какое-нибудь несчастіе отъ исполненія всего того, чего она такъ страстно желала и о чемъ такъ мечтала? У ней не было и идеи, по которой она могла бы составить себѣ понятіе объ этомъ несчастіи.
   Когда она снова бросила письмо, то замѣтила въ зеркалѣ свое лицо; оно было красно теперь и орошено слезами; оно почти казалось ей подругой, съ которой она могла раздѣлить свое горе, которая будетъ сожалѣть о ней. Опираясь на локти, она наклонилась впередъ и смотрѣла въ эти черные влажные глаза, смотрѣла на эти дрожавшія губы и видѣла, какъ слезы становились крупнѣе и обильнѣе и какъ ротъ начиналъ судорожно искажаться отъ рыданій.
   Ея незначительный міръ мечтаній разбился въ дребезги; ея недавно-родившейся страсти былъ нанесенъ рѣшительный ударъ: это причинило ея жаждавшей удовольствій природѣ страшную грусть, которая уничтожила всякое побужденіе къ сопротивленію и на время прервало ея гнѣвъ. Она сидѣла, рыдая, пока не погасла свѣча, затѣмъ, утомленная, больная, оглушенная отъ продолжительныхъ слезъ, бросилась на постель, не раздѣваясь, и заснула.
   Въ комнату проникалъ слабый свѣтъ ранняго утра, когда проснулась Гетти, вскорѣ послѣ четырехъ часовъ, съ чувствомъ неяснаго несчастія, причина котораго становилась ясна для нея мало-по-малу, по мѣрѣ того, какъ она, при слабомъ свѣтѣ, начинала различать предметы, окружавшіе ее. Вскорѣ ею овладѣла ужасавшая мысль о томъ, что ей нужно скрыть свою грусть, а также и переносить ее въ этотъ скучный день, который наступалъ. Она не могла оставаться долѣе въ постели, встала и подошла къ столу. Тамъ лежало письмо. Она открыла свой сокровенный ящикъ: тамъ лежали серьги и медальйонъ -- всѣ залоги ея кратковременнаго счастья, залоги пожизненной тоски, которая должна была слѣдовать за нимъ. При видѣ этихъ небольшихъ драгоцѣнностей, которыхъ она касалась и на которыя смотрѣла съ такою любовью, какъ на задатокъ своего будущаго рая украшеній, она мысленно переживала тѣ минуты, когда онѣ были, даны ей съ такими нѣжными ласками, съ такими чудными, милыми словами, съ такими жаркими взглядами, наполнявшими ее чуднымъ восхитительнымъ изумленіемъ, онѣ были гораздо сладостнѣе всего, что она только могла вообразить себѣ на свѣтѣ. И этотъ Артуръ, который разговаривалъ съ ней и смотрѣлъ на нее такимъ образомъ, который будто находился съ нею даже и теперь, который, она чувствовала, обнималъ ее рукою, касался своими щеками ея щекъ, дыханіе котораго смѣшивалось съ ея дыханіемъ, былъ жестокій, жестокій Артуръ, написавшій это письмо, письмо, которое она быстро хватала, мяла и снова открывала, чтобъ прочесть это еще разъ. Но полуонѣмѣвшее настроеніе духа, которое было слѣдствіемъ ея страшныхъ рыданій вчерашней ночи, необходимо заставляло ее снова посмотрѣть на письмо и увидѣть, дѣйствительно ли справедливы были ея грустныя мысли, дѣйствительно ли письмо было въ такой степени жестоко. Ей нужно было держать его у самаго окна, иначе она не могла бы прочесть его при слабомъ свѣтѣ. Да! оно было даже хуже... оно было еще болѣе жестоко. Она снова смяла его съ гнѣвомъ. Она возненавидѣла написавшаго это письмо... возненавидѣла его по той самой причинѣ, что привязалась къ нему всею своею любовью, всею дѣвическою страстью и тщеславіемъ, составлявшими эту любовь.
   У ней не было слезъ въ это утро: она пролила всѣ слезы вчерашнюю ночь, а теперь сознавала безслезную утреннюю скорбь, которая хуже перваго удара, потому-что заключаетъ въ себѣ будущее, какъ и настоящее. Каждое утро во всю ея будущность, какъ рисовало ея воображеніе, она встанетъ и будетъ чувствовать, что день не принесетъ ей никакой радости. Отчаяніе безусловно, которое является въ первыя минуты нашего перваго большаго горя, когда мы еще не узнали, что значитъ нервность страданія и исцѣлиться, вынесть отчаяніе и снова получить надежду. Когда Гетти томно начала снимать платья, въ которыхъ провела ночь, чтобъ вымыться и вычесать голову, она испытывала болѣзненное ощущеніе, что ея жизнь будетъ влачиться все такимъ образомъ: ей всегда придется дѣлать вещи, въ которыхъ она не находила никакого удовольствія, заниматься старымъ дѣломъ, видѣть людей, о которыхъ она никогда и не думала, ходить въ церковь, въ Треддльстонъ, къ чаю къ мистрисъ Бестъ и не имѣть никакой счастливой мысли. Ея непродолжительныя, ядовитыя наслажденія навсегда похитили ея небольшія радости, нѣкогда составлявшія прелесть ея жизни. Новое платье, приготовленное для треддльстонской ярмарки, вечеринка у мистера Бриттона въ брокстонскій годовой праздникъ, поклонники; которымъ она будеіъ говорить: "нѣтъ!" долгое время и перспектива свадьбы, которая будетъ наконецъ, когда она получитъ шелковое платье и множество новой одежды съ-разу -- все это представлялось ей теперь неинтереснымъ и скучнымъ; каждая вещь будетъ утомлять ее и у ней навсегда останется безнадежная жажда и страстное желаніе чего-то инаго.
   Она вяло раздѣвалась, но теперь пріостановилась, прислонясь къ темному старому платяному шкапу. Ея шея и руки были обнажены, волосы падали изящными локонами; они были такъ же прекрасны, какъ въ тотъ вечеръ, два мѣсяца назадъ, когда она ходила взадъ и впередъ въ этой самой спальнѣ, воспламененная тщеславіемъ и надеждой. Она не думала о своей шеѣ и рукахъ въ настоящее время; даже къ своей собственной красотѣ она была равнодушна. Она грустнымъ взоромъ окинула скучную старую комнату и потомъ безсмысленно посмотрѣла на разсвѣтавшее утро. Не приходило ли ей въ голову воспоминаніе о Динѣ? о ея словахъ предчувствія, которыя разсердили ее, объ искренней мольбѣ Дныы вспомнить о ней, какъ о другѣ, въ день несчастія? Нѣтъ, впечатлѣніе было слишкомъ-незначительно и не могло возвратиться. Въ это утро Гетти встрѣтила бы равнодушно всякое выраженіе дружбы, всякое утѣшеніе, съ которыми Дина могла бы обратиться къ ней, какъ и все прочее, исключая своей убитой страсти. Она думала только о томъ, что не можетъ болѣе оставаться здѣсь и вести прежнюю жизнь; ей легче будетъ перенести что-нибудь совершенно-новое, нежели снова погрузиться въ старый ежедневный кругъ занятій. Она хотѣла бы убѣжать въ это самое утро, чтобъ никогда болѣе не увидѣть старыя лица. Но Гетти не обладала такимъ характеромъ, который смѣло выступаетъ противъ затрудненій, который рѣшается пренебречь своимъ твердымъ знакомымъ положеніемъ и съ закрытыми глазами ринуться въ неизвѣстное. Ея природа была тщеславная и жаждала наслажденій, а не страстная, и на какую-нибудь сильную мѣру должно было понудить ее только отчаяніе ужаса. Для развитія ея мыслей было немного мѣста въ узкомъ кругу ея воображенія, и она скоро остановилась на одномъ рѣшевіи, которое ей нужно выполнить для того, чтобъ освободиться отъ своей старой жизни: она попроситъ дядю отпустить ее на мѣсто въ горничныя. Дѣвушка миссъ Лидіи поможетъ ей найти такое мѣсто, если будетъ знать, что Гетти имѣетъ позволеніе отъ дяди.
   Дошедши до этого заключенія, она заплела волосы и стала мыться: ей казалось теперь болѣе возможнымъ сойти внизъ и вести себя, какъ обыкновенно. Она намѣрена спросить дядю въ тотъ же день. Гетги должна была перенесть гораздо-больше такихъ душевныхъ страданій, какія переносила теперь, чтобъ эти страданія оставили на ея цвѣтущемъ здоровьи глубокій слѣдъ. Когда она одѣлась такъ же красиво, какъ всегда, въ свое будничное платье, подобравъ волосы подъ свой крошечный чепчикъ, равнодушный наблюдатель былъ бы болѣе пораженъ свѣжею округлостью ея щекъ и шеи и чернымъ цвѣтомъ ея глазъ и рѣсницъ, чѣмъ какими-либо признаками грусги. Но когда она взяла смятое письмо и положила въ ящикъ длятого, чтобъ не видѣть его, тяжелыя жгучія слезы, неприносившія никакой отрады, не такъ, какъ большія слезы, которыя издали наканунѣ вечеромъ, выступили на ея щекахъ. Она быстро отерла ихъ: вѣдь она не должна плакать днемъ; никто не долженъ былъ видѣть, какъ несчастна она была; никто не долженъ былъ знать, какъ она была обманута въ своихъ ожиданіяхъ. Мысль о томъ, что глаза тетки и дяди будутъ обращены на нее, вызвали въ ней власть надъ собою, которая нерѣдко сопровождаетъ большой страхъ. Въ своемъ тайномъ несчастномъ положеніи Гетти видѣла передъ собою возможность, что они когда-либо узнаютъ о случившемся, такъ же точно, какъ больной и истощенный арестантъ думаетъ о позорномъ столбѣ, можетъ-быть, его ожидающемъ. Они найдутъ ея поведеніе постыднымъ, а стыдъ былъ пыткой. Это-то и была совѣсть бѣдной маленькой Гетти.
   Итакъ, она заперла комодъ и отправилась къ своей утренней работѣ.
   Вечеромъ, когда мистеръ Пойзеръ курилъ трубку и его добродушіе въ это время достигло своей высшей степени, Гетти воспользовалась отсутствіемъ тётки и сказала:
   -- Дядюшка, я хотѣла бы, чтобъ вы позволили мнѣ идти въ горничныя.
   Мистеръ Пойзеръ выпустилъ трубку изо рта и нѣсколько минутъ смотрѣлъ на Гетти съ кроткимъ изумленіемъ. Она занималась шитьемъ и продолжала работать очень-прилежно.
   -- Ну, какъ это пришло тебѣ въ голову, моя милая? сказалъ онъ наконецъ, послѣ того, какъ выпустилъ дымъ, раскуривъ трубку.
   -- Я полюбила бы то занятіе... и полюбила бы его больше, нежели фермерскую работу.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, милая, ты воображаешь такъ, потому-что не знаешь того занятія. Оно и въ половину не было бы такъ полезно для твоего здоровья и для твоего счастья въ жизни. Мнѣ было бы пріятно, чтобъ ты жила съ нами, пока не получишь хорошаго муженька. Вѣдь ты моя родная племянница и я не хотѣлъ бы, чтобъ ты пошла въ услуженіе, хотя бы и въ домъ джентльмена, пока у меня въ домѣ есть мѣсто для тебя.
   Мистеръ Пойзеръ замолчалъ и принялся раскуривать трубку.
   -- Я люблю швейную работу, сказала Гетти:-- и могла бы получать хорошее жалованье.
   -- Развѣ тётка немножко погорячилась съ тобою? спросилъ мистеръ Пойзеръ, не обращая вниманія на послѣдній доводъ Гетти.-- Ты не должна огорчаться этимъ, моя милая: вѣдь она дѣлаетъ это для твоей же пользы; она желаетъ тебѣ добра. Немного найдется неродныхъ тётокъ, которыя стали бы дѣлать для тебя то, что она дѣлаетъ.
   -- Нѣтъ, я не сержусь на тётеньку, сказала Гетти:-- но мнѣ больше нравится то занятіе.
   -- Это хорошо, что ты поучилась немножко тому дѣлу... и я тотчасъ же далъ свое согласіе, какъ только мистрисъ Помфретъ захотѣла учить тебя: если случится что-нибудь дурное, такъ, по-крайней-мѣрѣ, ты будешь знать не одно только дѣло. Но я никогда не желалъ, чтобъ ты пошла въ услуженіе, дитя мое. Наше семейство всегда ѣло собственный свой хлѣбъ и сыръ съ незапамятныхъ временъ: всѣ подтвердятъ тебѣ это -- не такъ ли, батюшка? вѣдь вы не захотите, чтобъ ваша внучка жила у чужихъ на жалованьи?
   -- Ну ужь нѣтъ, возразилъ старый Мартинъ, растягивая слова, чтобъ придать имъ столько же горечи, сколько и отрицанія, и въ то же время наклоняясь впередъ и смотря на полъ.-- Дѣвушка, однакожъ, идетъ по матери. Какого труда стоило намъ держать въ рукахъ, а все-таки она вышла замужъ, безъ моего согласія, за человѣка, имѣвшаго только двѣ головы скота, тогда-какъ ему на фермѣ нужно было бы имѣть десять... Немудрено, что она умерла отъ воспаленія, когда ей не было еще и тридцати лѣтъ.
   Рѣдко произносилъ старикъ такую длинную рѣчь. Но вопросъ сына упалъ, какъ искра на сухое топливо, на давнивінюю еще неугаснувшую злобу, которая всегда заставляла дѣдушку быть равнодушнѣе къ Гетти, чѣмъ къ дѣтямъ его сына. Этотъ негодяй Соррель промоталъ все имущество ея матери, а въ жилахъ Гетти текла кровь Сорреля.
   -- Бѣдная женщина, бѣдная женщина! сказалъ Мартинъ младшій, недовольный тѣмъ, что вызвалъ жестокость, съ которою вспоминалъ старикъ о прошедшемъ.-- Впрочемъ, ей только не улыбнулась судьба. Но Гетти можетъ имѣть положительнаго, степеннаго мужа, какого только можетъ имѣть дѣвушка въ нашемъ околоткѣ.
   Вымолвивъ этотъ многозначительный намекъ, мистеръ Пойзеръ снова прибѣгнулъ къ своей трубкѣ и къ своему молчанію, посматривая на Гетти, чтобъ увидѣть, не обнаруживала ли она какого-нибудь признака, что отказалась отъ своего необдуманнаго желанія. Но, вмѣсто этого, Гетти, противъ собственной воли, начала плакать, частью съ досады на то, что ей отказывали въ просьбѣ, частію же отъ своего горя, которое она должна была скрывать весь день.
   -- Ну, полно же, полно! сказалъ мистеръ Пойзеръ тономъ шутливаго упрека: -- какъ можно намъ плакать объ этомъ? Пусть плачутъ вотъ тѣ, у кого дома нѣтъ, а не тѣ, кто желаетъ бросить свой домъ. Какъ ты думаешь объ этомъ? спросилъ онъ, обращаясь къ женѣ, которая въ это время возвратилась въ общую комнату, занимаясь вязаньемъ съ жаромъ и поспѣшностью, будто это движеніе было необходимымъ ея отправленіемъ, какъ у морскаго рака дрожаніе усиковъ.
   -- Думать?... ну, я думаю, что вотъ у насъ очень, очень-скоро раскрадутъ всю домашнюю птицу, а все благодаря этой дѣвушкѣ, которая забываетъ запирать куръ на ночь. Ну, а теперь что такое случилось съ тобой, Гетти? О чемъ ты плачешь?
   -- Да вотъ, хочетъ идти въ горничныя, сказалъ мистеръ Пойзеръ.-- А я говорю, что мы можемъ пристроить ее лучше.
   -- Я ужь думала, что она набрала себѣ въ голову вздоръ какой-то. Я видѣла, что она цѣлый день все ходила надувши губы и не открывая рта. А все оттого, что вотъ завела знакомство съ этими слугами на Лѣсной Дачѣ. Дураки мы были, что пускали ее къ нимъ. Она думаетъ, что будетъ жить тамъ гораздо-лучше, чѣмъ съ своими родными, которые приняли ее, когда она была не больше Марти, да выростили. Вѣдь она думаетъ, что все занятіе горничной состоитъ въ томъ, чтобъ носить платья лучше тѣхъ, въ которыхъ она родилась; будьте увѣрены, что она такъ думаетъ. Вѣдь она съ самаго утра и до поздней ночи думаетъ только о томъ, какую бы тряпку накутать на себя; и я спрашиваю ее часто, не хочетъ ли она стоять чучелой на полѣ, потому-что тогда она вся будетъ состоять изъ тряпокъ снаружи и внутри. Никогда не дамъ я своего согласія на то, чтобъ она пошла въ горничныя, до-тѣхъ-поръ, пока у ней будутъ добрые друзья, которые будутъ заботиться о ней, пока она не выйдетъ замужъ за кого-нибудь получше тѣхъ лакеевъ, которые ни то, ни сё, ни простолюдины, ни джентльмены, а все-таки хотятъ жить жирно, и которые въ-состояніи спрятать руки подъ полы своихъ сюртуковъ, да заставить, чтобъ жены ихъ работали для нихъ.
   -- Ну, конечно, сказалъ мистеръ Пойзеръ:-- мы должны найти ей другаго мужа, не такого, какъ этотъ народъ, да и есть у насъ подъ-рукою человѣкъ получше. Ну, перестань же плакать, дурочка, ступай-ка спать. Я найду для тебя что-нибудь получше мѣста горничной. А это ты ужь лучше выкинь изъ головы.
   Когда Гетти ушла наверхъ, онъ сказалъ:
   -- Я никакъ понять не могу съ чего это она взяла уйти отъ насъ. Я думалъ, что она расположена къ Адамъ Биду; по-крайней-мѣрѣ въ послѣднее время мнѣ казалось, что ей нравилось его ухаживанье.
   -- А кто ее знаегъ, что ей нравится! ничто не производитъ на нее вліянія, словно она высохшая горошина. Я увѣрена, что даже эта дѣвушка, Молли, даромъ, что она такъ бѣситъ насъ, я увѣрена, что даже она побольше Гетти призадумалась бы, еслибъ захотѣла оставить насъ и дѣтей, несмотря на то, что она у насъ всего-то годъ вотъ будетъ въ Михайловъ-день. Но она забрала себѣ въ голову эту мысль, чтобъ сдѣлаться горничной, оттого, что часто бывала между тѣми слугами. И какъ мы не догадались, къ чему это можетъ повести, когда позволили ей ходить учиться тонкой работѣ? Но конецъ этому будетъ у меня очень-скоро.
   -- Тебѣ жаль было бы разстаться съ нею, еслибъ только это не было къ ея же добру, сказалъ мистеръ Пойзеръ.-- Она тебѣ полезна при работѣ.
   -- Жаль? Конечно. Я привязана къ ней больше, чѣмъ она заслуживаетъ, эта безчувственная дѣвчонка; а она еще хочетъ оставить насъ такимъ образомъ! Не могла же я имѣть ее при себѣ эти семь летъ, дѣлать для нея все и учить всему, чему можно, безъ того, чтобъ не привязаться къ ней. А я-то вотъ ткала полотно и все это время думала только о томъ, чтобъ сдѣлать для нея постельное и столовое бѣлье, когда она выйдетъ замужъ; думала, что она останется жить въ одномъ съ нами приходѣ и всегда будетъ у насъ на глазахъ... Дура я этакая, что заботилась о ней хоть въ чемъ-нибудь, когда она нисколько не лучше вишни съ твердою косточкою.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, ты не должна ужь слишкомъ горячиться изъ-за пустяковъ, сказалъ мистеръ Пойзеръ, ласкательно.-- Она привязана къ намъ -- за это я могу поручиться. Но она молода и забираетъ себѣ въ голову вещи, которыя не можетъ и объненить-то, какъ слѣдуетъ. Вѣдь молодая лошадёнка часто сама себѣ не можетъ дать отчета, отчего ей такъ хочется бѣгать.
   Отвѣты ея дяди, однакожь, произвели еще другое дѣствіе ни Гетти, кромѣ-того, что привели ее въ отчаяніе и заставили плакать. Она очень-хорошо знала, кого онъ имѣлъ въ своихъ мысляхъ, намекая на свадьбу и на положительнаго, степеннаго мужа, и когда она снова пришла въ спальню, то возможность выйти замужъ за Адама представилась ей въ новомъ свѣтѣ. Въ сердцѣ, гдѣ не дѣйствуютъ сильныя привязанности, гдѣ не существуетъ чувства высшей справедливости, къ которому могло бы оно обратиться въ своихъ волненіяхъ, чтобъ получить силу переносить все спокойно, въ такомъ сердцѣ однимъ изъ первыхъ результатовъ горя бываетъ неопредѣленное, отчаянное побужденіе къ какому-нибудь поступку, который могъ бы измѣнить настоящее положеніе. Мечта бѣдной Гетти о послѣдствіяхъ, всегда бывшая только узкимъ фантастическимъ исчисленіемъ ея собственныхъ вѣроятныхъ удовольствій и страданій, была теперь совершенно вытѣснена отчаяннымъ раздраженіемъ, подъ вліяніемъ настоящаго страданія. Она готова была рѣшиться на одинъ изъ тѣхъ судорожныхъ, безосновательныхъ поступковъ, которые несчастныхъ мужчинъ и женщинъ изъ временнаго горя повергаютъ въ цѣлую жизнь мученій.
   Отчего же бы ей и не выйдти за Адама? Теперь ей все-равно, что бы она ни дѣлала, лишь бы это произвело въ ея жизни какую нибудь перемѣну. Она была увѣрена въ глубинѣ души своей, что онъ все еще желаетъ жениться на ней; а какая-нибудь другая мысль о счастьи Адама, въ этомъ отношеніи, еще никогда не приходила ей въ голову.
   "Странно!" скажете вы, можетъ-быть, "странно это побужденіе къ такому образу дѣйствія, который могъ бы казаться самымъ возмутительнымъ въ ея настоящемъ расположеніи духа, и побужденіе, явившееся уже во вторую ночь ея печали!" -- Да, поступки такой маленькой ничтожной души, какова была у Гетти, боровшейся со всѣмъ, что есть серьёзнаго, печальнаго въ судьбѣ человѣческаго существованія, дѣйствительно странны. Таковы бываютъ движенія небольшаго корабля безъ балласта, бросаемаго въ разныя стороны на бурномъ морѣ. Что за прекрасный видъ имѣлъ онъ со своими разноцвѣтными парусами при яркихъ солнечныхъ лучахъ, падавшихъ на него въ то время, когда онъ стоялъ на якорѣ въ чихомъ заливѣ!
   "Пусть же тотъ, кто сорвалъ корабль съ якоря, и отвѣчаетъ за весь вредъ, который причинится судну!" скажете вы опять.
   Да; но это все-таки не спасетъ корабля, прелестнаго корабля, который всю жизнь свою могъ бы служить предметомъ радости.
  

XXXII.
Мистеръ Пойзеръ рѣжетъ правду-матку.

   Въ слѣдующую субботу вечеромъ происходилъ въ гостинницѣ Донниторнскаго Герба весьма-жаркій споръ относительно событія, случившагося въ тотъ же самый день и заключавшагося нисколько не менѣе, какъ во второмъ появленіи хвата въ сапогахъ съ отворотами. Одни увѣряли, что это былъ просто арендаторъ, договаривавшійся о Лѣсной фермѣ, другіе же, что то былъ будущій управитель; мистеръ Кассонъ, который лично былъ свидѣтелемъ посѣщенія незнакомца, презрительно утверждалъ, что это былъ ничто иное, какъ дворецкій, какимъ до него былъ Сачелль. Никто и не думалъ отрицать свидѣтельство мистера Кассона о томъ, что онъ видѣлъ незнакомца, несмотря на то, содержатель гостинницы приводилъ въ подтвержденіе своихъ словъ различныя обстоятельства.
   -- Я самъ видѣлъ его, разсказывалъ онъ: -- я видѣлъ, какъ онъ ѣхалъ по лугу, окруженному дикими яблонями, на лошади съ голою мордой. Я только-что хотѣлъ выпить пинту -- это было утромъ въ половинѣ одиннадцатаго, въ это время я всегда выпиваю пинту такъ-же аккуратно, какъ часы -- вотъ вижу, что Пользъ ѣдетъ въ своей телегѣ, и кричу ему: "у васъ ныньче будетъ изрядно ячменя, Пользъ", говорю: "если только вы позаботитесь о себѣ". Потомъ я обошелъ кругомъ двора, гдѣ ставятся копна, и вышелъ на треддльстонскую дорогу. Въ то самое время, какъ я подходилъ къ большому ясеневому дереву, вдругъ вижу, какъ этотъ человѣкъ въ сапогахъ съ отворотами, ѣдетъ на лошади съ голою мордой. Вотъ не пошевелить мнѣ членомъ, если это неправда. Я остановился, пока онъ подъѣхалъ, и говорю: "Добраго утра, сэръ", говорю. Мнѣ хотѣлось услышать, какимъ языкомъ онъ говоритъ, чтобъ знать изъ здѣшняго ли онъ края. Вотъ и говорю: "Добраго утра, сэръ. Славная погода стоитъ дли ячменя сегодня! Его можно будетъ убрать немало, если, Богъ дастъ, простоитъ такъ". А онъ и говоритъ: "Да, вы, можетъ-быть, и правы; а впрочемъ, навѣрное сказать нельзя", говоритъ. Изъ его словъ я и узналъ, продолжалъ мистеръ Кассонъ, подмигивая:-- что онъ не изъ-за ста миль пріѣхалъ къ намъ. Вѣдь, чай, мой выговоръ показался ему страннымъ, какъ всѣмъ вамъ ломшейрцамъ кажется выговоръ всякаго человѣка, который говоритъ настоящимъ англійскимъ языкомъ.
   -- Настоящимъ языкомъ! сказалъ Бартль-Масси презрительно.-- Вашъ языкъ такъ же походитъ на настоящій, какъ пискъ поросенка на арію, которую играютъ на рожкѣ съ клапанами.
   -- Ну, не знаю, отвѣчалъ мистеръ Кассонъ съ гнѣвною улыбкою.-- Я думаю, человѣкъ, который терся между господами съ дѣтства, можетъ знать, что такое настоящій языкъ, почти такъ же хорошо, какъ школьный учитель.
   -- Ну, конечно, сказалъ Бартль тономъ саркастическаго утѣшенія:-- вы говорите настоящимъ языкомъ, но онъ настоящій языкъ только для васъ. Козелъ Майка Гольдсворта кричитъ бэ-э-э, такъ онъ и долженъ кричать, и было бы неестественно, еслибъ онъ издавалъ другой звукъ.
   Такъ-какъ все остальное общество состояло изъ жителей Ломшейра, то противъ мистера Кассона поднялся дружный смѣхъ и содержатель счелъ благоразумнымъ возвратиться къ прежнему вопросу, который не только не былъ истощенъ въ одинъ этотъ вечеръ, но еще возобновленъ на кладбищѣ передъ службою на другой день, съ новымъ любопытствомъ, которое сопровождаетъ всѣ новости, когда присутствуетъ при сообщеніи ихъ новый человѣкъ. А новый слушатель былъ Мартинъ Пойзеръ, который какъ выражалась жена его, "никогда не ходилъ нализываться съ людьми изъ этой кассоновской шайки, которые только сидятъ да насасываются, и на видъ ни дать-ни-взять треска съ красной башкой".
   Вѣроятно, по причинѣ бесѣды, которую мистрисъ Пойзеръ вела съ своимъ мужемъ, когда они возвращались домой изъ церкви, касательно этого загадочнаго незнакомца, эта почтенная женщина немедленно подумала о немъ, когда, дня два спустя, стояла на порогѣ дома съ вязаньемъ въ рукахъ, предаваясь досугу съ удовольствіемъ, что всегда случалось съ ней послѣ того, какъ все было вычищено послѣ обѣда, и увидѣла стараго сквайра, въѣзжавшаго къ нимъ на дворъ на черномъ пони, въ сопровожденіи Джона грума. Впослѣдствіи она всегда приводила въ примѣръ своего предвидѣнія. въ которомъ дѣйствительно заключалось что-то болѣе чѣмъ ея собственная замѣчательная проницательность, что въ ту самую минуту, какъ она увидѣла сквайра, она подумала: "Мнѣ вовсе не покажется удивительнымъ, если онъ пріѣхалъ изъ-за того человѣка, который берегъ лѣсную ферму, и потребуетъ отъ Пойзера, чтобъ онъ сдѣлалъ для него что-нибудь такъ, даромъ. Но дуракъ будетъ Пойзеръ, если сдѣлаетъ."
   Ясно, что предстояло что-то необыкновенное: старый сквайръ посѣщалъ своихъ арендаторовъ рѣдко; и хотя впродолженіе послѣднихъ двѣнадцати мѣсяцевъ мистрисъ Пойзеръ повторяла въ своемъ умѣ множество рѣчей, и не такихъ, которыя бы не имѣли никакого значенія, рѣчей, съ которыми она рѣшительно намѣревалась обратиться къ сквайру въ слѣдующій же разъ, когда онъ появится на господской мызѣ, тѣмъ на менѣе рѣчи мистрисъ Пойзеръ всегда оставались при ней.
   -- Здравствуйте, мистрисъ Пойзеръ, сказалъ старый сквайръ, выпучивъ на нее свои близорукіе глаза; такой взглядъ его, замѣчала мисюрисъ Пойзеръ, "всегда разстроивалъ ее, словно вы были насѣкомое, и онъ вотъ хочетъ убить васъ своимъ ногтемъ".
   Тѣмъ не менѣе она отвѣчала: "къ вашимъ услугамъ, сэръ", и присѣла съ видомъ совершеннаго уваженія, приближаясь къ нему. Она не была такой женщиной, которая стала бы дурно обращаться съ старшими и дѣйствовать вопреки катихизису приличій безъ строгаго къ нему возбужденія.
   -- Вашъ мужъ дома, мистрисъ Пойзеръ?
   -- Да, сэръ, только онъ на дворѣ, гдѣ копна. Я сію минуту пошлю за нимъ. Не угодно ли вамъ сойдти съ лошади и войдти въ домъ?
   -- Благодарю васъ. Я такъ и сдѣлаю. Мнѣ хотѣлось бы посовѣтоваться съ нимъ объ одномъ дѣльцѣ; но оно относится и до васъ въ такой же степени, если только не болѣе. Я хотѣлъ бы знать и ваше мнѣніе.
   -- Гетти, сбѣгай за дядей и позови его сюда, сказала мистрисъ Пойзеръ, когда они вошли въ домъ и старый джентльменъ низко поклонился въ отвѣтъ на привѣтствіе Гетти; между -- тѣмъ какъ Тотти, зная, что ея передникъ былъ выпачканъ вареньемъ изъ крыжовника, стояла, прислонясь лицомъ къ большимъ часамъ, и посматривала оттуда только украдкою.
   -- Что за прелесть эта старая кухня! сказалъ мистеръ Донниторнъ, осматриваясь кругомъ съ удовольствіемъ Одъ говорилъ всегда такъ же обдуманно, мѣрно, вѣжливо, все-равно были ли его слова сладки какъ сахаръ, или ядовиты.-- И какъ вы удивительно-чисто содержите ее, мистрисъ Пойзеръ! Знаете ли, я люблю вашъ домъ больше всѣхъ другихъ въ имѣніи.
   -- Въ такомъ случаѣ, сэръ, если онъ дѣйствительно такъ нравится вамъ, то я была бы очень-рада, еслибъ вы приказали сдѣлать въ немъ кой-какія починки. Обшивка въ такомъ положеніи, что намъ отъ крысъ и мышей, просто, житья нѣтъ: а въ погребѣ вода будетъ вамъ по колѣно, если вамъ угодно посмотрѣть, но, я полагаю, что вы повѣрите мнѣ и на-слово. Не угодно-ли вамъ присѣсть, сэръ?
   -- Нѣтъ еще: я долженъ видѣть вашу сырню. Я не видѣлъ ея нѣсколько лѣтъ, а между-тѣмъ всѣ рѣшительно не могутъ нахвалиться вашимъ прекраснымъ сыромъ и масломъ, сказалъ сквайръ, вѣжливо показывая видъ, что не думаетъ, будто могъ существовать какой-нибудь вопросъ, въ которомъ онъ и мистрисъ Пойзеръ были бы несогласны между собою.-- Кажется, я вижу, что дверь отперта вотъ тамъ. Вы не должны удивляться, если я брошу завистливый взглядъ на ваши сливки и масло. Я ужь никакъ не думаю, чтобъ сливки и масло мистрисъ Сачелль выдержали какое-нибудь сравненіе съ вашими.
   -- Я не могу ничего сказать объ этомъ, сэръ. Мнѣ рѣдко приходится видѣть чужое масло. Правда, у нѣкоторыхъ такое масло, что на него и смотрѣть ненужно: достаточно одного запаха.
   -- Вотъ это мнѣ нравится! сказалъ мистеръ Донниторнъ, окидывая взоромъ сырой храмъ опрятности, но оставаясь возлѣ дверей.-- Я увѣренъ, что я завтракалъ бы съ большимъ апетитомъ, еслибъ зналъ, что сливки и масло, которыя подаются мнѣ, изъ этой сырни. Очень вамъ благодаренъ. Право, посмотрѣть на все это -- истинное удовольствіе. Къ несчастію, мое легкое расположеніе къ ревматизму заставляетъ меня остерегаться сырости: я присяду въ вашей уютной кухнѣ... А, Пойзеръ! какъ вы поживаете? Все работаете, я вижу, какъ всегда. Я смотрѣлъ превосходную сырню вашей жены, лучшей хозяйки во всемъ приходѣ -- не такъ ли?
   Мистеръ Пойзеръ только-что вошелъ въ комнату, безъ сюртука и съ разстегнутымъ жилетомъ; его лицо было немного-краснѣе обыкновеннаго, оттого, что онъ усердно подбрасывалъ сѣно. Онъ стоялъ румяный, круглый и веселый передъ маленькимъ, жилистымъ, холоднымъ старымъ джентльменомъ, какъ наливное яблоко рядомъ съ тощимъ дикимъ яблокомъ.
   -- Не угодно ли вамъ сѣсть на это кресло, сэръ? сказалъ онъ, подвигая нѣсколько впередъ покойное кресло своего отца: -- вамъ будетъ въ немъ поспокойнѣе.
   -- Нѣтъ, благодарю васъ, я никогда не сижу въ покойномъ креслѣ, отвѣчалъ старый джентльменъ, садясь на небольшой стулъ недалеко отъ двери.-- Знаете ли, мистрисъ Пойзеръ... садитесь, пожалуйста, садитесь и вы, Пойзеръ... я не доволенъ съ нѣкотораго времени управленіемъ сырнею мистрисъ Сачелль. Кажется, ея метода не такъ хороша, какъ ваша.
   -- Право, сэръ, я объ этомъ судить не могу, возразила мистрисъ Пойзеръ сухо; она свертывала и развертывала свое вязанье и съ ледянымъ взоромъ смотрѣла въ окно, продолжая стоять противъ сквайра. Пусть Пойзеръ садится, если хочетъ, думала она: ужь она то не намѣрена сѣсть, словно хочетъ поддаться такому сладкорѣчивому льстецу. Мистеръ же Пойзеръ, неимѣвшій ни ледянаго вида, ни ледяныхъ чувствъ, сѣлъ на свой треногій стулъ.
   -- И теперь, Пойзеръ, когда Сачелль слегъ, я намѣренъ передать лѣсную ферму почтенному арендатору. Я ужь усталъ имѣть ферму на своей шеѣ... въ такомъ случаѣ, какъ вамъ извѣстно, хорошаго не выйдетъ ничего. Трудно найти удовлетворительнаго управителя; и и думаю, что я и вы, Пойзеръ, и вотъ ваша отличная жена можемъ по этой причинѣ войти въ извѣстное соглашеніе, которое всѣмъ вамъ доставитъ выгоду.
   -- О!... произнесъ мистеръ Пойзеръ, съ выраженіемъ добродушнаго непониманія, въ чемъ можетъ состоять это соглашеніе.
   -- Если вы желали, чтобъ и говорила, сэръ, сказала мистрисъ Пойзеръ, удостоивъ мягкость своего мужа взглядомъ, въ которомъ выражалось сожалѣніе: -- вы, конечно, знаете лучше меня; но я рѣшительно не вижу, что намъ за дѣло до лѣсной фермы. Намъ довольно хлопотъ и съ нашей собственной. Не то, чтобъ я не была рада, услышавъ, что въ вашъ приходъ явится порядочный человѣкъ, были въ нашемъ приходѣ и такіе, при которыхъ нельзя было отозваться въ этомъ смыслѣ.
   -- Вы, вѣроятно, будете считать мистера Тёрлэ превосходнымъ сосѣдомъ -- увѣряю васъ. Вы непремѣнно будете рады, что согласились на предложеніе, о которомъ я намѣренъ сообщить вамъ. Въ-особенности же, я надѣюсь, потому-что вы найдете его столь же выгоднымъ для себя, какъ и для него.
   -- Въ-самомъ-дѣлѣ, сэръ, если это клонится къ нашей же выгодѣ, то мнѣ приходится слышать впервые о предложеніи подобнаго рода. Я думала: обыкновенно тѣ получаютъ выгоды на этомъ свѣтѣ, которые сами умѣютъ искать ихъ; тѣмъ же, которые ждутъ, пока выгоды придутъ къ нимъ сами, придется ждать долго.
   -- Дѣло въ томъ, Пойзеръ, сказалъ сквайръ, не обращая вниманія на теорію о свѣтскомъ благоденствіи мистрисъ Пойзеръ:-- при лѣсной фермѣ для тои цѣли, которую имѣетъ Тёрлэ, слишкомъ-много луговой земли и слишкомъ-мало пахотной, и онъ принимаетъ ферму только на такомъ условіи, чтобы сдѣлать нѣкоторый обмѣнъ. Его жена, повидимому, не такая отличная хозяйка по части приготовленія сыра и масла, какъ ваша. Теперь планъ, который я задумалъ, состоитъ въ томъ, чтобъ сдѣлать небольшой обмѣнъ. Еслибъ вы взяли пустотные луга, вы могли бы увеличить ваше сырное производство, а это дѣло должно быть такъ выгодно подъ управленіемъ вашей жены, и я долженъ просить васъ, мистрисъ Пойзеръ, чтобъ вы снабжали мой домъ молокомъ, сливками и масломъ по рыночнымъ цѣнамъ. Съ другой стороны, Пойзеръ, вы могли бы отдать Тёрлэ верхнюю и нижнюю полосы и, право, въ нашемъ сыромъ климатѣ вы не были бы отъ того въ убыткѣ. Вы подвергаетесь меньшему риску, владѣя лугами, нежели владѣя нивами.
   Мистеръ Пойзеръ сидѣлъ, нагнувшись впередъ, держа локти на колѣняхъ, склонивъ голову на сторону и скрививъ ротъ. Очевидно, онъ сосредоточилъ все свое вниманіе на томъ, чтобъ кончики пальцевъ, встрѣчаясь, съ совершенною акуратностью представляли остовъ корабля. Человѣкъ онъ былъ слишкомъ-тонкій, чтобъ не понять, въ чемъ тутъ было дѣло и не предвидѣть въ-точности, съ какой точки зрѣнія будетъ смотрѣть на этотъ предметъ его жена. Но онъ не любилъ давать отвѣты непріятные, развѣ только если дѣло касалось фермерской дѣятельности; онъ всегда готовъ былъ на уступку, лишь бы только не вступать въ споръ; наконецъ, все это дѣло касалось болѣе его жены, нежели его. Такимъ-образомь, помолчавъ нѣсколько минутъ, онъ поднялъ голову и кротко спросилъ:
   -- Что ты скажешь на это?
   Мистрисъ Пойзеръ все время, пока молчалъ ея мужъ, не спускала съ него глазъ, въ которыхъ выражалась холодная строгость; но теперь она, покачавъ, отвернула голову, устремила ледяной взоръ на противоположную крышу коровьяго хлѣва и, сколовъ свое вязанье свободною иглою, крѣпко сжала его въ рукахъ.
   -- Что я скажу объ этомъ? А вотъ что: ты можешь дѣлать, какъ хочешь, съ твоими нивами, отдавать ихъ или не отдавать до окончанія твоей аренды, срокъ которой кончится вотъ въ Михайловъ-день или, собственно, въ Благовѣщеніе, черезъ годъ; но я ни за что не возьму на свою шею еще луговой земли, ни изъ дружбы, ни за деньги... А вѣдь тутъ, сколько я могу видѣть, нѣтъ ни дружбы, ни денегъ; тутъ есть дружба да любовь нѣкоторыхъ людей къ самимъ себѣ, да деньги, которыя перейдутъ въ чужіе карманы. Знаю я, что есть люди на свѣтѣ, которые родились, чтобъ владѣть землею, а другіе, чтобъ въ потѣ лица трудиться на ней...
   Тутъ мистрисъ Пойзеръ остановилась, чтобъ перевести духъ.
   -- И я знаю, что христіанскій долгъ велитъ людямъ повиноваться своимъ старшимъ, н него прямо;!)въ все больше поглядывалъ кругомъ, на деревья, а потомъ, упомянувъ о сырости, приподнялъ одну ногу и принялся осматривать подошву своего сапога. Онъ не намѣренъ былъ тратить лишнихъ словъ: и такъ ужъ онъ напустилъ честному Адаму довольно пыли въ глаза. "До свиданья", повторилъ онъ, и съ послѣднимъ словомъ двинулся дальше.
   -- Постойте, сэръ, сказалъ Адамъ не оборачиваясь, жесткимъ, повелительнымъ тономъ.-- Мнѣ нужно сказать вамъ два слова.
   Артуръ остановился, удивленный. На впечатлительныхъ людей перемѣна тона дѣйствуетъ сильнѣе, чѣмъ самыя рѣзкія слова, а Артуръ отличался впечатлительностью всѣхъ мягкихъ и тщеславныхъ натуръ. Онъ еще больше удивился, когда увидѣлъ, что Адамъ не двигается съ мѣста и стоитъ къ нему спиной, какъ будто требуя, чтобъ онъ воротился. Что этотъ чудакъ забралъ себѣ въ голову? Онъ, кажется, намѣренъ принять эту исторію въ серьезъ. Артуръ почувствовалъ, какъ въ немъ поднимается злость. Страсть благодѣтельствовать всегда имѣетъ въ себѣ примѣсь низменныхъ чувствъ, и теперь къ раздраженію и гнѣву Артура примѣшивалось нехорошее чувство: онъ говорилъ себѣ, что человѣкъ, которому онъ оказалъ столько благодѣяній, не долженъ бы критиковать его поступковъ. И въ то-же время онъ не смѣлъ не послушаться: онъ чувствовалъ себя покореннымъ, какъ это бываетъ со всѣми нами, когда мы сознаемъ себя виноватыми по отношенію къ людямъ, чьимъ мнѣніемъ мы дорожимъ. Не смотря на всю его обиду и гнѣвъ, въ голосѣ Артура слышалось не одно раздраженіе, но и что-то въ родѣ мольбы, когда онъ сказалъ:
   -- Что это значитъ, Адамъ?
   -- Это значитъ, сэръ, отвѣчалъ Адамъ тѣмъ-же жесткимъ тономъ и все таки не поворачиваясь,-- это значитъ, что вы не обманете меня шутливыми рѣчами. Вы не въ первый разъ встрѣчаетесь съ Гетти Соррель въ этой рощѣ и не въ первый разъ цѣлуете ее.
   Артуръ испугался: говоритъ-ли Адамъ на основаніи того, что онъ знаетъ, или только по догадкамъ? Эта неизвѣстность была хуже всего: она помѣшала ему придумать благоразумный отвѣтъ и усилила его раздраженіе. Онъ сказалъ высокимъ, рѣзкимъ голосомъ:
   -- Что-же изъ этого, сударь?
   -- А то, что, поступая такимъ образомъ, вы поступаете не какъ честный, прямодушный человѣкъ, какимъ мы всѣ васъ считали, а какъ себялюбивый, легкомысленный негодяй. Вы знаете не хуже меня, къ чему приводятъ такіе поступки: когда знатный баринъ, какъ вы, волочится за молодой женщиной въ положеніи Гетти, цѣлуетъ ее и дѣлаетъ ей подарки, которыхъ она не смѣетъ никому показать, это не можетъ довести до добра. И опять скажу: вы поступаете, какъ легкомысленный, себялюбивый негодяй, хотя видитъ Богъ, какъ больно мнѣ это говорить,-- такъ больно, что я далъ-бы лучше отрѣзать себѣ правую руку.
   -- Послушайте, Адамъ, сказалъ Артуръ, стараясь обуздать свой гнѣвъ и перейти опять къ безпечному тону,-- послушайте: вы не только непозволительно дерзки, но и говорите безсмыслицу. Не всѣ хорошенькія дѣвушки такъ глупы, какъ вы; я думаю, ни одна изъ нихъ не способна вообразить, что если джентльменъ восхищается ея красотой и оказываетъ ей немножко вниманія,-- изъ этого должно что-нибудь слѣдовать. Всякій мужчина не прочь приволокнуться за хорошенькой дѣвушкой, и всякая хорошенькая дѣвушка любитъ ухаживанья. Чѣмъ шире раздѣляющее ихъ разстояніе, тѣмъ меньше можетъ быть в]эеда отъ этой игры, потому что тогда женщина не можетъ заблуждаться.
   -- Я не знаю, что вы разумѣете подъ словомъ игра, сказалъ Адамъ;-- но если по отношенію къ женщинѣ вы ведете себя такъ, какъ-будто любите ее, а между тѣмъ не любите,-- это " нечестно, а что нечестно, то никогда не кончится добромъ.
   Я не дуракъ, и вы не дуракъ, и вы не думаете того, что говорите. Вы хорошо знаете, что если-бы ваше поведеніе относительно Гетти сдѣлалось гласнымъ, это принесло-бы горе и стыда, и ей, и ея роднымъ, и она потеряла-бы свое доброе имя. Вы не придаете значенія вашимъ поцѣлуямъ и подаркамъ; вы говорите: это игра. Но развѣ другіе повѣрятъ, что вы дѣйствовали безъ всякой задней мысли?.. И не говорите вы мнѣ, что она не можетъ заблуждаться. Говорю Вамъ -- вы, можетъ быть, сдѣлали то, что теперь вся ея душа поглощена мыслью о васъ; можетъ быть, это отравило всю ея жизнь, и она никогда уже не полюбитъ другого,-- человѣка, который могъ-бы быть ей хорошимъ мужемъ.
   Артуръ почувствовалъ облегченіе, пока Адамъ говорилъ; онъ убѣдился, что Адаму неизвѣстно ничего положительнаго объ его отношеніяхъ къ Гетти, и что сегодняшняя ихъ несчастная встрѣча -- бѣда поправимая: Адама можно еще обмануть. Чистосердечный, честный Артуръ поставилъ себя въ такое положеніе, изъ котораго былъ одинъ выходъ -- удачная ложь. Надежда на этотъ выходъ смягчила немного его гнѣвъ.
   -- Ну, хорошо, Адамъ, заговорилъ онъ миролюбивымъ тономъ человѣка, дѣлающаго уступку,-- вы, можетъ быть, и нравы. Допустимъ, что въ своемъ восхищеніи этой хорошенькой дѣвочкой я зашелъ немножко черезчуръ далеко; конечно, мнѣ не слѣдовало ее цѣловать. Вы такой серьезный, съ такимъ твердымъ характеромъ, что вамъ не понять, какъ силенъ бываетъ иной разъ соблазнъ. Но я знаю одно: ни за какія блага въ мірѣ я не доставлю непріятностей ни ей, ни добрякамъ Пойзерамъ, если это будетъ зависѣть отъ меня; я былъ-бы несчастнѣйшій человѣкъ, если-бъ на нихъ обрушилось горе по моей винѣ. Но мнѣ кажется, вы смотрите на эти вещи слишкомъ серьезно. Ну, пусть я виноватъ; но послѣ-завтра, какъ вамъ извѣстно, я уѣзжаю и, слѣдовательно, больше ужъ не буду грѣшить. Значитъ, и говорить объ этомъ не стоитъ: вся эта исторія скоро забудется. Прощайте, Адамъ.
   И онъ повернулъ было назадъ, собираясь идти.
   -- Нѣтъ, клянусь Богомъ! вскрикнулъ Адамъ, не въ силахъ долѣе сдерживать свою ярость. Онъ бросилъ на землю корзину съ инструментами, шагнулъ впередъ и очутился лицомъ къ лицу съ Артуромъ. Вся его ревность и чувство личной обиды, которыя до сихъ поръ онъ старался подавлять, прорвались наружу и завладѣли имъ. Да и кто изъ насъ, въ первыя, острыя минуты страданія, способенъ понять, что нашъ ближній, причинившій намъ это страданіе, не хотѣлъ сдѣлать намъ больно? Въ нашемъ инстинктивномъ, мятежномъ протестѣ противъ боли мы вновь становимся дѣтьми и ищемъ сознательной злой воли, на которую мы могли-бы обрушить наше мщеніе. Адамъ въ эти мгновенія могъ только чувствовать, что у него отняли Гетти -- вѣроломно укралъ человѣкъ, которому онъ вѣрилъ, и онъ стоялъ противъ Артура съ блѣдными губами, сжимая кулаки, сверкая на него яростнымъ взглядомъ, и жесткій тонъ справедливаго негодованія, въ предѣлахъ котораго онъ до сихъ поръ старался себя удержать, смѣнился трепещущими нотами глубокаго волненія, сотрясавшими, казалось, все его тѣло, пока онъ говорилъ.
   -- Нѣтъ, не скоро забудется то, что вы встали между нею и мной, когда она, можетъ быть, могла-бы меня полюбить. Не скоро забудется, что вы украли у меня мое счастье въ то время, когда я считалъ васъ моимъ лучшимъ другомъ, человѣкомъ благородной души, и гордился тѣмъ, что я тружусь для васъ. Такъ вы цѣловали ее безъ всякихъ серьезныхъ намѣреній, ради забавы? А я ни разу не цѣловалъ ее, но я готовъ былъ работать цѣлые годы за право ее цѣловать... Вы говорите объ этомъ съ легкимъ сердцемъ. Еще-бы! вамъ нипочемъ испортить жизнь человѣку, лишь-бы получить свою маленькую долго удовольствія. Вы вѣдь не имѣли серьезныхъ намѣреній.-- вы играли... Не надо мнѣ вашихъ милостей!-- вы не тотъ человѣкъ, за какого я васъ принималъ. Никогда больше я не буду считать васъ моимъ другомъ. Будьте мнѣ лучше врагомъ! Я прибью васъ тутъ-же, не сходя съ мѣста,-- защищайтесь! Это единственное удовлетвореніе, какое вы можете мнѣ дать.
   Бѣдный Адамъ, въ своемъ бѣшенствѣ, не находившемъ другого исхода, сбросилъ куртку и шапку, и принялся засучивать рукава, слишкомъ ослѣпленный гнѣвомъ, чтобы быть въ состояніи замѣтить, какая перемѣна произошла съ Артуромъ. Губы Артура были теперь чуть-ли не блѣднѣй его собственныхъ, сердце неистово билось. Открытіе, что Адамъ любитъ Гетти, было для него жестокимъ ударомъ, заставившимъ его на одинъ мигъ взглянуть на себя съ точки зрѣнія Адама -- съ негодованіемъ и презрѣніемъ, а на страданія Адама -- не только, какъ на послѣдствіе своей вины, но и какъ на одинъ изъ элементовъ, усугубляющихъ ее. Слова презрѣнія и ненависти, брошенныя ему прямо въ лицо -- первыя въ его жизни,-- были для него отточенными стрѣлами, оставлявшими на немъ, казалось ему, неизгладимые слѣды. Спасительное прибѣжище самооправданій, рѣдко намъ измѣняющее, пока мы не потеряли уваженія другихъ, измѣнило ему на минуту, и онъ стоялъ лицомъ къ лицу съ первымъ великимъ и непоправимымъ зломъ, имъ совершеннымъ. Ему былъ только двадцать одинъ годъ, и всего три мѣсяца тому назадъ -- да какое! гораздо меньше,-- онъ думалъ, что никогда никто не будетъ имѣть права упрекнуть его въ подлости. Быть можетъ, первымъ его побужденіемъ было-бы просить прощенія у Адама, но Адамъ не далъ ему на это времени. Увидѣвъ, что Артуръ не отвѣчаетъ на его вызовъ, а стоитъ блѣдный, не шевелясь и даже не вынимая рукъ изъ кармановъ, онъ сказалъ.
   -- Что-же? Будете вы драться со мной? Или вы не мужчина? Вы вѣдь знаете, что я не ударю васъ, пока вы такъ стоите.
   -- Уйдите, Адамъ, сказалъ Артуръ:-- я не хочу съ вами драться.
   -- Ну да, конечно, не хотите,-- проговорилъ Адамъ съ горестью:-- вы смотрите на меня, какъ на простого, бѣднаго человѣка, котораго вы можете оскорблять безнаказанно.
   -- Я не имѣлъ намѣренія васъ оскорбить, сказалъ Артуръ съ новымъ приступомъ гнѣва.-- Я не зналъ, что вы ее любите.
   -- Но вы заставили ее полюбить васъ, сказалъ Адамъ.-- Вы двуличный человѣкъ; я никогда больше не повѣрю ни одному вашему слову.
   -- Уйдите -- вамъ говорятъ! крикнулъ Артуръ гнѣвно,-- или намъ обоимъ придется раскаиваться.
   -- Нѣтъ, проговорилъ Адамъ задыхающимся голосомъ,-- клянусь -- я не уйду, не поколотивши васъ! Мало вамъ еще оскорбленій? Такъ повторяю вамъ: вы негодяй и трусъ, и я васъ презираю.
   Вся кровь бросилась въ лицо Артуру; въ одинъ мигъ его правая рука сжалась въ кулакъ и нанесла ударъ, отъ котораго Адамъ пошатнулся. Теперь онъ былъ взбѣшенъ не меньше Адама, и вотъ, въ быстро сгущавшихся сумеркахъ лѣтняго вечера, казавшихся еще гуще подъ сводомъ вѣтвей, эти два человѣка, забывъ о только-что волновавшихъ ихъ чувствахъ, схватились драться, съ инстинктивнымъ звѣрствомъ двухъ пантеръ. Баринъ съ выхоленными бѣлыми руками былъ достойнымъ противникомъ работника во всемъ, кромѣ силы, и только благодаря его ловкости борьба затянулась на нѣсколько долгихъ минутъ. Но въ борьбѣ безоружныхъ людей побѣда всегда будетъ на сторонѣ сильнаго, если онъ не какой-нибудь увалень, и Артуръ долженъ былъ упасть подъ первымъ мѣткимъ ударомъ Адама, сломиться, какъ стальной прутъ подъ ударомъ желѣзнаго лома. Этотъ ударъ былъ скоро нанесенъ, и Артуръ упалъ, зарывшись головой въ кустъ папоротника, такъ-что Адамъ едва могъ различить темныя очертанія его тѣла.
   Адамъ стоялъ надъ нимъ въ темнотѣ и ожидалъ, когда онъ встанетъ.
   Вотъ онъ теперь отомстилъ, нанесъ свой ударъ, для котораго онъ напрягалъ всю силу своихъ нервовъ и мышцъ,-- и къ чему-же это его привело? Чего онъ достигъ?-- Только насытилъ свой гнѣвъ, удовлетворилъ своей жаждѣ мести. Онъ не возвратилъ себѣ Гетти, не измѣнилъ прошлаго; все оставалось какъ было... И ему до слезъ стало стыдно своей безцѣльной злобы.
   Но отчего Артуръ не встаетъ? Адамъ все ждалъ, когда-же онъ пошевелится, и время тянулось для него безконечно. "Великій Боже! неужели я его убилъ?" -- и Адамъ содрогнулся, вспомнивъ о своей силѣ. Съ возрастающимъ страхомъ онъ опустился на колѣни подлѣ Артура и приподнялъ его голову изъ папоротниковъ. На лицѣ не было никакихъ признаковъ жизни: глаза закрыты, зубы стиснуты. "Умеръ!.. убитъ!" Ужасъ, овладѣвшій Адамомъ, окончательно укрѣпилъ его въ этой мысли. Онъ могъ только чувствовать, что на лицѣ Артура написана смерть, и что онъ, Адамъ, безсиленъ передъ ней. Не двигая ни однимъ мускуломъ, онъ стоялъ на колѣняхъ, какъ воплощеніе отчаянія передъ образомъ смерти.
   

ГЛАВА XXVIII.
ДИЛЕММА.

   Прошло очень немного минутъ по часамъ -- хотя для Адама этотъ промежутокъ тянулся очень долго,-- когда онъ подмѣтилъ первый проблескъ сознанія на лицѣ Артура и слабое содроганіе въ тѣлѣ. Горячая радость, затопившая его душу, принесла съ собой остатокъ его старой привязанности къ этому человѣку.
   -- Что вы чувствуете, сэръ? Болитъ у васъ что-нибудь? спросилъ онъ нѣжно, распуская галстухъ Артуру.
   Артуръ поднялъ на него мутный взглядъ, и въ лицѣ его что-то дрогнуло, какъ-будто память возвращалась къ нему. Но онъ только еще разъ весь вздрогнулъ и ничего не сказалъ.
   -- Болитъ у васъ что-нибудь, сэръ? спросилъ опять Адамъ трепещущимъ голосомъ.
   Артуръ поднесъ руку къ пуговицамъ своего жилета, и когда Адамъ разстегнулъ его, онъ глубоко перевелъ духъ.
   -- Опустите мою голову, проговорилъ онъ слабымъ голосомъ,-- и принесите мнѣ воды, если можно.
   Адамъ тихонько положилъ его голову опять на траву и. выложивъ инструменты изъ плетеной корзины, побѣжалъ прямикомъ черезъ рощу въ тотъ ея конецъ, гдѣ она прилегала къ парку, и гдѣ протекалъ небольшой ручеекъ.
   Когда онъ воротился съ корзиной, изъ которой бѣжала вода, но все-таки до половины наполненной, Артуръ взглянулъ на него уже почти совсѣмъ сознательно.
   -- Можете вы зачерпнуть воды рукой и напиться? спросилъ его Адамъ, опускаясь опять на колѣни, чтобы приподнять ему голову.
   -- Нѣтъ, не надо, отвѣчалъ Артуръ.-- Намочите мой галстухъ и положите мнѣ на голову.
   Холодная вода, очевидно, принесла ему облегченіе, потому что онъ вскорѣ приподнялся немного повыше, опираясь на плечо Адама.
   -- Не болитъ-ли у васъ что-нибудь, сэръ? спросилъ еще разъ Адамъ.
   -- Ничего не болитъ, отвѣчалъ Артуръ все еще съ трудомъ,-- только страшная слабость.
   Немного погодя онъ прибавилъ:-- Должно быть, я лишился чувствъ, когда вы меня ударили.
   -- Да, сэръ; слава Богу это былъ только обморокъ. Я думалъ -- другое, гораздо худшее.
   -- Какъ! вы подумали, что ужъ совсѣмъ покончили со мной?.. Ну-ка, помогите мнѣ встать.
   -- Я весь разбитъ, и голова кружится, сказалъ Артуръ, когда поднялся на ноги, опираясь на руку Адама.-- Какъ видно, вашъ ударъ пришелся очень мѣтко. Кажется, я не могу идти одинъ.
   -- Обопритесь на меня, сэръ, я васъ доведу, сказалъ Адамъ.-- Или, можетъ быть, лучше присядете на минутку -- вотъ сюда, на мою куртку, а я васъ буду поддерживать. Минуты черезъ двѣ вамъ станетъ, можетъ быть, лучше.
   -- Нѣтъ, сказалъ Артуръ,-- я пойду въ Эрмитажъ; у меня, кажется, осталось тамъ немного водки. Можно пройти ближайшей дорогой: вонъ онъ сейчасъ начинается,-- чуть-чуть подальше впереди, у калитки. Вы только помогите мнѣ дойти.
   Они шли тихимъ шагомъ, съ частыми остановками, но не разговаривая. Въ обоихъ мысль о настоящемъ, наполнявшая первыя мгновенія съ минуты возвращенія Артура къ сознанію, уступила мѣсто живому воспоминанію предшествовавшей сцены. На узенькой тропинкѣ подъ деревьями было почти темно, но между соснами, вокругъ Эрмитажа, оставалось довольно пустого пространства, такъ-что свѣтъ восходящаго мѣсяца могъ свободно проникать въ окна. На толстомъ коврѣ изъ сосновыхъ иглъ ихъ шаговъ совершенно не было слышно, и окружающая тишина только усиливала въ нихъ сознаніе происшедшаго. Артуръ вынулъ изъ кармана ключъ и положилъ его въ руку Адама, чтобы тотъ отомкнулъ дверь. О томъ, что Артуръ распорядился омеблировать Эрмитажъ и обратилъ его въ свой рабочій кабинетъ, Адамъ ничего не зналъ и очень удивился, когда отворилъ дверь и увидѣлъ уютную комнатку, которую по всѣмъ признакамъ часто посѣщали.
   Артуръ выпустилъ руку Адама и бросился на оттоманку.
   -- Поищите мою охотничью фляжку, сказалъ онъ.-- Она гдѣ-нибудь тутъ: кожаный футляръ и въ немъ бутылочка и стаканчикъ.
   Адамъ скоро нашелъ требуемое.
   -- Здѣсь очень мало водки, сэръ, сказалъ онъ, разглядывая бутылку на свѣтъ и опрокидывая ее надъ стаканчикомъ:-- только одинъ стаканчикъ.
   -- Ну, все равно, давайте, что есть, проговорилъ Артуръ капризнымъ тономъ больного.
   Когда онъ отпилъ нѣсколько маленькихъ глотковъ, Адамъ сказалъ:
   -- Не сбѣгать-ли мнѣ въ домъ, сэръ, и не принести-ли еще? Я живо обернусь. Вамъ трудно будетъ дойти до дому, если вы не подкрѣпите чѣмъ-нибудь своихъ силъ.
   -- Ну хорошо, сходите. Только не говорите тамъ, что я боленъ. Спросите моего человѣка Пима и скажите ему, чтобъ онъ взялъ водки у Мильса и никому не говорилъ, что я въ Эрмитажѣ. Принесите и воды.
   Адамъ былъ радъ всякому дѣлу, лишь-бы не оставаться здѣсь,-- оба были рады разстаться хоть на короткое время. Но какъ ни быстро шелъ Адамъ, онъ не могъ усыпить своихъ доучительныхъ мыслей, не могъ не переживать все съ новой и новой болью послѣдняго злополучнаго часа и не заглядывать впередъ въ свое новое, безотрадное будущее.
   Когда Адамъ ушелъ, Артуръ нѣсколько минутъ пролежалъ неподвижно, но вдругъ онъ съ усиліемъ поднялся съ оттоманки и при невѣрномъ свѣтѣ мѣсяца сталъ медленно оглядывать комнату, какъ-будто что-то отыскивая. Оказалось, что это былъ маленькій огарокъ восковой свѣчки, стоявшій на столѣ среди безпорядочной груды рисовальныхъ и письменныхъ принадлежностей. Чтобы зажечь огарокъ, понадобилось искать еще дольше, и когда онъ былъ зажженъ, Артуръ очень старательно обошелъ всю комнату, какъ-бы желая удостовѣриться въ отсутствіи или присутствіи какого-то предмета. Наконецъ онъ нашелъ одну маленькую вещицу. Онъ положилъ ее въ карманъ, потомъ передумалъ, вынулъ опять и засунулъ на самое дно корзины съ ненужными бумагами. Это была женская розовая шелковая косыночка. Онъ поставилъ свѣчу на столъ и бросился на оттоманку въ полномъ изнеможеніи. Появленіе Адама съ водой и водкой вывело его изъ забытья.
   -- Ну, вотъ отлично, сказалъ онъ;-- я чувствую страшную потребность въ чемъ-нибудь возбуждающемъ,
   -- Какъ это хорошо, что у васъ здѣсь оказалась свѣча, сказалъ Адамъ,-- а я было жалѣлъ, зачѣмъ не догадался спросить тамъ фонарь.
   -- Не надо, свѣчи хватитъ; я теперь скоро буду въ состояніи идти.
   -- Я не могу уйти, сэръ, пока не доставлю васъ благополучно домой, проговорилъ Адамъ нерѣшительно.
   -- Да, лучше останьтесь. Садитесь.
   Адамъ сѣлъ. И такъ они сидѣли другъ противъ друга въ неловкомъ молчаніи, пока Артуръ медленными глотками пилъ свою водку, замѣтно оживая. Онъ лежалъ теперь въ болѣе свободной позѣ и былъ, казалось, менѣе поглощенъ своими физическими ощущеніями. Адамъ зорко наблюдалъ эти признаки, и по мѣрѣ того, какъ проходила его тревога за здоровье Артура, нетерпѣніе его росло,-- нетерпѣніе, знакомое каждому, кому случалось быть поставленнымъ въ необходимость подавить на время свое справедливое негодованіе, во вниманіе къ безпомощному состоянію виновника его. Но прежде чѣмъ они съ Артуромъ начнутъ опять сводить свои счеты, онъ долженъ былъ сдѣлать еще одну вещь: онъ долженъ былъ сознаться ему въ томъ несправедливомъ, что было въ его собственныхъ словахъ. Очень возможно, что нетерпѣніе его покончить съ этимъ признаніемъ отчасти объяснялось тѣмъ, что тогда онъ могъ съ полнымъ правомъ дать опять волю своему гнѣву. Но мѣрѣ того, какъ онъ убѣждался, что къ Артуру возвращаются силы, слова признанія все чаще вертѣлись у него на языкѣ, и все-таки не выговаривались: его удерживала мысль -- не лучше-ли отложить все до завтра. Все время, пока они молчали, они ни разу не взглянули другъ на друга, и Адамъ предчувствовалъ, что если они заговорятъ о случившемся, если они посмотрятъ другъ на друга, и каждый прочтетъ въ глазахъ другого его настоящія мысли,-- ихъ ссора опять разгорится. И они сидѣли и молчали, пока огарокъ не замигалъ въ подсвѣчникѣ, погасая. Для Адама это молчаніе становилось все болѣе и болѣе тягостнымъ. Но нотъ Артуръ налилъ себѣ еще немного водки, закинулъ руку за голову и подогнулъ одну ногу быстрымъ движеніемъ, доказавшимъ, что онъ совсѣмъ оправился. Тогда Адамъ не могъ устоять противъ искушенія высказать то, что было у него на душѣ.
   -- Вы стали теперь гораздо бодрѣе, сэръ, началъ онъ. Свѣча въ это время уже погасла, и они едва различали другъ друга при слабомъ лунномъ свѣтѣ.
   -- Да, хотя не могу сказать, чтобы я чувствовалъ себя вполнѣ бодрымъ; лѣнь какая-то, и не хочется двигаться. Но я все-таки сейчасъ пойду, вотъ только допью эту водку.
   Адамъ помолчалъ съ минуту, прежде чѣмъ продолжать.
   -- Въ сердцахъ я не помнилъ, что говорилъ, и сказалъ несправедливую вещь. Я не имѣлъ права говорить, что вы сознательно сдѣлали мнѣ зло. Вы не могли знать о моей любви; я всегда старался скрывать свое чувство.
   Онъ опять помолчалъ.
   -- И еще... можетъ быть, я осудилъ васъ слишкомъ строго,-- у меня вообще мало мягкости. Можетъ быть, вы поступили такъ просто по легкомыслію, какого я не допускалъ въ человѣкѣ съ сердцемъ и совѣстью. Люди созданы не по одной мѣркѣ и, судя другъ друга, мы можемъ легко ошибиться. Свидѣтель Богъ, что единственная радость, какую вы еще можете мнѣ дать, это -- возможность не думать о васъ дурно.
   Артуръ предпочелъ-бы уйти безъ разговоровъ: онъ былъ слишкомъ смущенъ и взволнованъ, да и слабъ физически, чтобы быть въ состояніи выдержать длинное объясненіе. Но все-таки онъ обрадовался уже и тому, что Адамъ заговорилъ о непріятномъ предметѣ въ примирительномъ духѣ, что значительно облегчало отвѣтъ. Артуръ очутился въ трагическомъ положеніи честнаго человѣка, совершившаго дурной поступокъ, вызывающій въ его глазахъ необходимость обмана. Естественному, честному движенію души, побуждавшему его заплатить правдой за правду, отвѣтить на довѣріе чистосердечной исповѣдью, нельзя было давать воли: вопросъ долга сталъ для него вопросомъ тактики. Первое послѣдствіе дурного дѣла уже сказалось на немъ: оно тираннически завладѣло его волей и толкало его на путь, претившій всѣмъ его чувствамъ и понятіямъ. Единственное, что ему теперь оставалось, это -- обманывать Адама до конца -- заставить Адама думать о немъ лучше, чѣмъ онъ того стоилъ. И когда онъ услышалъ слова честнаго самообличенія,-- когда онъ услышалъ скорбный призывъ, которымъ закончилъ Адамъ, ему приходилось только порадоваться тому невѣдѣнію и остатку довѣрія, которыя подразумѣвались въ этихъ словахъ. Онъ отвѣтилъ не сразу, потому что въ своемъ отвѣтѣ ему надо было быть не правдивымъ, а осторожнымъ.
   -- Не будемъ больше говорить о нашей ссорѣ, Адамъ, сказалъ онъ, наконецъ, томнымъ голосомъ, потому что ему было трудно говорить,-- Я прощаю вамъ вашу минутную несправедливость. Это было вполнѣ естественно при томъ преувеличенномъ представленіи о моемъ поступкѣ, какое вы себѣ составили. Надѣюсь, наша давнишняя дружба не пострадаетъ отъ того, что мы съ вами подрались. Побѣда осталась за вами, да такъ оно и слѣдовало, потому что изъ насъ двоихъ я былъ виноватъ все-таки больше... Ну, будетъ, дайте руку.
   Онъ протянулъ руку, но Адамъ не шевельнулся.
   -- Мнѣ очень тяжело, сэръ, отвѣтить вамъ: нѣтъ,-- сказалъ онъ,-- но я не могу пожать вамъ руку, пока мы съ вами не выяснимъ хорошенько, на чемъ мы миримся. Я былъ неправъ, когда сказалъ, что вы сдѣлали мнѣ зло сознательно, но я былъ правъ въ томъ, что я говорилъ раньше о вашемъ поведеніи относительно Гетти, и я не могу пожать вамъ руку, какъ-будто я по прежнему считаю васъ своимъ другомъ, пока вы не объясните мнѣ вашего поведенія.
   Артуръ спряталъ въ карманъ свою гордость, проглотилъ обиду и отвелъ руку. Нѣсколько секундъ онъ молчалъ и наконецъ, сказалъ, насколько могъ, равнодушно:
   -- Я не понимаю, Адамъ, какого вамъ еще объяснепія. Я вамъ уже говорилъ, что вы придаете слишкомъ серьезное значеніе маленькому волокитству. Но если даже вы и правы, предполагая, что въ этомъ есть опасность для Гетти, то вѣдь въ субботу я уѣзжаю, и все это кончится. Что-же касается огорченія, которое я причинилъ лично вамъ,-- я отъ всего сердца жалѣю объ этомъ. Больше мнѣ нечего сказать.
   Адамъ ничего не отвѣтилъ, но поднялся со стула, отошелъ къ окну и сталъ къ нему лицомъ. Казалось, онъ всматривается въ черные стволы сосенъ, освѣщенныхъ луной, но въ дѣйствительности онъ не видѣлъ и не сознавалъ ничего кромѣ борьбы, происходившей въ немъ. Его рѣшеніе подождать съ объясненіемъ ни къ чему не повело: гдѣ тутъ откладывать до завтра!-- онъ долженъ говорить сейчасъ-же, не выходя отсюда. Но прошло нѣсколько минутъ, прежде чѣмъ онъ, наконецъ, обернулся, подошелъ къ Артуру и остановился надъ нимъ, глядя на него сверху внизъ.
   -- Я лучше выскажусь прямо, какъ это мнѣ ни тяжело, заговорилъ онъ съ очевиднымъ усиліемъ.-- Вотъ видите-ли, сэръ: не знаю, какъ для васъ, а для меня это не бездѣлица, Я не такой человѣкъ, что сегодня полюбилъ одну женщину, а завтра другую, и на которой изъ нихъ ни жениться,-- ему все равно. Я люблю Гетти совсѣмъ иною любовью, которую можетъ понять только тотъ, кто ее чувствуетъ, да Богъ, Который ее ему далъ. Гетти для меня дороже всего въ мірѣ, кромѣ моей совѣсти и добраго имени. И если правда то, что вы говорите,-- если вы волочились за нею безъ дурного намѣренія,-- играли въ любовь, какъ вы это называете, и съ вашимъ отъѣздомъ все кончится,-- тогда я буду ждать и надѣяться, что ея сердце когда-нибудь откроется для меня. Я не хочу думать, что вы мнѣ солгали; я хочу вѣрить вашему слову, хотя многое и говоритъ противъ васъ.
   -- Вы оскорбите Гетти гораздо больше, чѣмъ меня, если не повѣрите мнѣ, сказалъ Артуръ почти стремительно, вскакивая съ оттоманки и сдѣлавъ нѣсколько шаговъ. Но онъ сейчасъ-же опустился на стулъ и прибавилъ ослабѣвшимъ голосомъ:-- Вы, кажется, забываете, что подозрѣвая меня, вы бросаете тѣнь на ея доброе имя.
   -- Нѣтъ, сэръ,-возразилъ Адамъ, почти успокоенный: онъ былъ слишкомъ прямодушенъ, чтобы дѣлать различіе между прямою ложью и утаиваніемъ истины;-- нѣтъ сэръ, Гетти и вы -- большая разница; къ ней и къ вамъ нельзя прикладывать одну и ту-же мѣрку. Что-бы вы тамъ ни имѣли въ виду, вы дѣйствовали съ открытыми глазами; но почемъ вы знаете, что творилось въ ея душѣ? Она еще совсѣмъ ребенокъ, котораго каждый, въ комъ есть хоть капля совѣсти долженъ, считать себя обязаннымъ оберегать. И что-бы вы ни говорили, я знаю, что вы смутили ея душу. Ея сердце отдано вамъ -- я это знаю, потому что теперь мнѣ стало ясно многое, чего я раньше не понималъ. Но вамъ, какъ видно, нѣтъ дѣла до ея чувствъ, о ней вы и не думаете...
   -- Ради самого Бога, Адамъ, оставьте вы меня въ покоѣ! воскликнулъ Артуръ внѣ себя.-- Я слишкомъ хорошо чувствую свою вину и безъ вашихъ приставаній.
   Онъ спохватился, что сказалъ лишнее, какъ только эти слова сорвались у него съ языка.
   -- Ну, такъ если вы это чувствуете, подхватилъ Адамъ горячо,-- если вы чувствуете, что вы могли внушить ей ложныя надежды,-- подали ей поводъ думать, что вы ее любите,-- то вотъ моя къ вамъ просьба (я прошу объ этомъ не ради себя, а ради нея): я прошу, чтобы прежде, чѣмъ вы уѣдете, вы вывели ее изъ этого заблужденія, вы уѣзжаете не навсегда, и если, уѣзжая, вы оставите въ ней увѣренность, что вы чувствуете къ ней то-же, что она къ вамъ,-- она будетъ томиться, ждать вашего возвращенія, и Богъ знаетъ, чѣмъ все это кончится. Вы заставите ее страдать теперь, но это избавитъ ее отъ страданія въ будущемъ. Я прошу, чтобы вы написали ей. Я доставлю письмо -- въ этомъ вы можете на меня положиться. Скажите ей всю правду, принесите повинную,-- скажите, что вы были не въ правѣ вести себя такъ, какъ вы себя вели съ молодой женщиной, которая вамъ не ровня. Я говорю рѣзко, сэръ,-- я не умѣю говорить иначе, но въ этомъ случаѣ, кромѣ меня, за Гетги некому заступиться.
   -- Я не намѣренъ давать вамъ никакихъ обѣщаній, сказалъ Артуръ въ отчаяніи, не находя выхода изъ своего положенія и потому все больше и больше сердясь.-- Я поступлю такъ, какъ найду нужнымъ,
   -- Нѣтъ, я не могу на это согласиться, отвѣчалъ Адамъ рѣзкимъ, рѣшительнымъ тономъ.-- Я хочу имѣть подъ собой твердую почву. Мнѣ нужна увѣренность, что вы покончили съ тѣмъ, чему никогда-бы не слѣдовало начинаться. Я помню, что вы баринъ, а я -- простой рабочій, и никогда не забудусь передъ вами; но въ этомъ дѣлѣ мы съ вами равны: теперь я говорю съ вами, какъ мужчина съ мужчиной, и не могу уступить.
   Нѣсколько минутъ Артуръ не отвѣчалъ. Наконецъ онъ сказалъ:
   -- Ну, хорошо, завтра мы увидимъ. Теперь я не въ силахъ больше говорить,-- я боленъ.
   Съ этими словами онъ всталъ и взялъ свою шляпу, собираясь идти.
   -- Вы больше не увидитесь съ ней! воскликнулъ Адамъ съ новымъ приступомъ гнѣва и подозрѣнія, и, шагнувъ къ двери, прислонился къ ней спиной.-- Или скажите мнѣ, что она не можетъ быть моей женой,-- что вы мнѣ солгали,-- или обѣщайте исполнить то, о чемъ я васъ просилъ.
   Адамъ, предлагая эту альтернативу, какъ злой рокъ стоялъ передъ Артуромъ, который сдѣлалъ было два шага къ двери и остановился -- слабый, дрожащій, разбитый тѣломъ и духомъ. Онъ боролся съ собой. Обоимъ показалось, что прошло очень много времени, прежде чѣмъ онъ выговорилъ, наконецъ, слабымъ голосомъ:
   -- Я обѣщаю. Пропустите меня.
   Адамъ отодвинулся отъ двери и отворилъ ее. Артуръ ступилъ на порогъ, но опять остановился и прислонился къ косяку.
   -- Вы слишкомъ слабы, сэръ; вы не дойдете одинъ, сказалъ Адамъ.-- Возьмите мою руку.
   Артуръ не отвѣтилъ и пошелъ по дорожкѣ (Адамъ шелъ за нимъ); но, сдѣлавъ нѣсколько шаговъ, онъ опять остановился и сказалъ холодно:
   -- Кажется, мнѣ придется обезпокоить васъ. Становится поздно, въ домѣ могутъ хватиться меня, и поднимется переполохъ.
   Адамъ подалъ ему руку, и они пошли дальше, не говоря ни слова. Когда они пришли на то мѣсто, гдѣ были брошены инструменты и корзина, Адамъ сказалъ:
   -- Мнѣ надо подобрать инструменты, сэръ. Это инструменты моего брата; я боюсь, какъ бы они не заржавѣли. Будьте добры подождать минутку.
   Артуръ молча остановился, и больше ни слова не было сказано, пока они не подошли къ боковому подъѣзду замка, черезъ который Артуръ надѣялся пройти незамѣченнымъ Тутъ онъ сказалъ:
   -- Благодарю васъ, больше мнѣ незачѣмъ васъ безпокоить.
   -- Въ какой часъ вамъ будетъ удобнѣе принять меня завтра, сэръ? спросилъ Адамъ.
   -- Приходите въ пять и пришлите доложить о себѣ, отвѣчалъ Артуръ:-- въ пять часовъ, не раньше.
   -- Доброй ночи, сэръ, сказалъ Адамъ, но не услышалъ отвѣта. Артуръ уже вошелъ въ домъ.
   

ГЛАВА XXIX.
НА ДРУГОЙ ДЕНЬ.

   Нельзя сказать, чтобы Артуръ провелъ безсонную ночь: онъ спалъ долго и хорошо (житейскія передряги не прого няютъ сна, если только человѣкъ достаточно утомленъ). Но въ семь часовъ онъ позвонилъ и очень удивилъ Пима, объ явивъ, что намѣренъ вставать, и чтобъ ему подали завтракъ къ восьми.
   -- Да прикажите осѣдлать мою кобылу къ половинѣ девятаго и скажите дѣдушкѣ, когда онъ сойдетъ внизъ, что мнѣ сегодня лучше, и что я поѣхалъ прокатиться.
   Уже съ часъ какъ онъ проснулся, онъ не могъ вылежать дольше въ постели. Въ постели постыдныя воспоминанія вчерашняго дня гнетутъ вдвое сильнѣй: стоитъ вамъ встать -- хотя-бы только затѣмъ, чтобы свистать или курить,-- и у васъ уже есть настоящее, которое даетъ прошедшему хоть какой-нибудь отпоръ,-- ощущенія данной минуты, сопротивляющіяся тираннической власти воспоминаній. Если бы можно было, такъ сказать, вывести среднюю человѣческихъ ощущеній, то несомнѣнно было-бы доказано, что, напримѣръ такія чувства, какъ сожалѣніе, самообличеніе и оскорбленная гордость, легче переносятся господами помѣщиками въ охотничій сезонъ, нежели поздней весной или лѣтомъ. Артуръ чувствовалъ, что верхомъ на лошади онъ опять станетъ мужчиной. Даже присутствіе Пима и то, что Пимъ прислуживалъ ему съ всегдашней почтительностью, уже поднимало его бодрость послѣ сцены вчерашняго дня, ибо, при чуткости Артура къ чужому мнѣнію, потеря уваженія Адама была жестокимъ ударомъ его самодовольству, и теперь у него было такое чувство, какъ будто онъ упалъ во мнѣніи всѣхъ, его знавшихъ. Такъ дѣйствуетъ на нервную женщину внезапный испугъ: испугавшись дѣйствительной опасности, она потомъ боится ступить лишній шагъ, потому что всѣ ея впечатлѣнія проникнуты ощущеніемъ опасности.
   Артуръ, какъ вамъ извѣстно, былъ любящая натура. Дѣлать пріятное окружающимъ было ему такъ-же легко, какъ потакать своимъ привычкамъ: благожелательность была соединеннымъ результатомъ его недостатковъ и достоинствъ,-- эгоизма и добродушія. Ему непріятно было видѣть страданіе, и пріятно -- чтобы на него обращались благодарные взгляды, какъ на утѣшителя, приносящаго радость. Когда онъ былъ семилѣтнимъ мальчуганомъ, онъ какъ-то разъ толкнулъ ногой и разбилъ горшокъ съ похлебкой, которую старикъ садовникъ приготовилъ себѣ на обѣдъ; онъ сдѣлалъ это просто изъ шалости, не подумавъ, что изъ-за него старикъ останется безъ обѣда, но какъ только этотъ прискорбный фактъ сталъ ему ясенъ, онъ досталъ изъ кармана свой любимый рейсфедеръ и ножичекъ въ серебряной оправѣ и отдалъ садовнику въ видѣ вознагражденія. Такимъ онъ и выросъ: теперь, въ свои двадцать слишкомъ лѣтъ, онъ былъ все тѣмъ-же маленькимъ Артуромъ, расплачивающемся благодѣяніями за нанесенныя имъ обиды, лишь-бы объ этихъ обидахъ согласились забыть. Если въ натурѣ его и было что-нибудь желчное, то эта желчность могла проявляться только по отношенію къ людямъ, не поддававшимся на подкупъ его доброты. И, можетъ быть, теперь настала минута, когда она должна была дать о себѣ знать. Когда Артуръ узналъ, что его отношенія къ Гетти такъ близко касаются счастья Адама, то въ первый моментъ единственными чувствами были искреннее огорченіе и раскаяніе. Если-бъ была какая-нибудь возможность вознаградить Адама,-- если-бы подарки, деньги или другія матеріальныя блага могли возвратить Адаму душевное спокойствіе и уваженіе къ нему, Артуру, какъ къ своему благодѣтелю,-- онъ не только вознаградилъ-бы его безъ малѣйшаго колебанія, но привязался-бы къ нему еще крѣпче и никогда-бы не уставалъ искупать свою вину передъ нимъ. Но Адамъ не могъ принять вознагражденія; его страданій нельзя было облегчить; его уваженіе и привязанность нельзя было вернуть никакой искупительной жертвой. Онъ стоялъ передъ Артуромъ неподвижной преградой, не поддающейся никакому давленію,-- воплощеніемъ того, во что Артуру страшнѣе всего было повѣрить,-- непоправимости его собственнаго дурного поступка. Презрительныя слова, еще звучавшія въ его ушахъ, отказъ пожать ему руку, то, что Адамъ взялъ и удержалъ за собой тонъ превосходства въ ихъ послѣднемъ разговорѣ въ Эрмитажѣ, а главное,-- сознаніе, что его поколотили,-- сознаніе, которое не легко переноситъ мужчина, хотя-бы даже онъ велъ себя героемъ при такихъ обстоятельствахъ,-- все это заставило его страдать жгучимъ страданіемъ, бывшимъ сильнѣе раскаянія. Онъ былъ-бы такъ счастливъ убѣдить себя, что онъ не сдѣлалъ ничего дурного! И если-бы ему не сказали противнаго, онъ съумѣлъ-бы себя убѣдить. Немезида рѣдко выковываетъ свой мечъ изъ того матеріала, который доставляетъ ей наша совѣсть,-- изъ тѣхъ страданій, которыя мы испытываемъ оттого, что заставили другого страдать; въ большинствѣ случаевъ этотъ металлъ бываетъ слишкомъ жидокъ. Наше нравственное чутье подражаетъ замашкамъ хорошаго тона и улыбается, когда улыбаются другіе; но стоитъ какому-нибудь неделикатному человѣку назвать нашъ поступокъ его настоящимъ грубымъ именемъ, и это чутье легко ополчается противъ насъ. Такъ было и съ Артуромъ. Осужденіе Адама, жестокія слова Адама поколебали зданіе успокоительныхъ софизмовъ, которое онъ возвелъ, стараясь себя оправдать.
   Нельзя, впрочемъ, сказать, чтобы до открытія, случайно сдѣланнаго Адамомъ, онъ былъ совершенно спокоенъ. Его борьба съ самимъ собой, его безплодныя рѣшенія привели его къ угрызеніямъ и страху за будущее. Онъ былъ въ отчаяніи за Гетти и за себя; онъ искренно горевалъ, что долженъ покинуть ее. Во всей этой исторіи, съ начала и до конца, принимая рѣшенія и измѣняя имъ,-- онъ заглядывалъ впередъ дальше своей страсти и понималъ, что она должна окончиться разлукой, и скоро; но у него была слишкомъ привязчивая и пылкая натура, чтобъ онъ могъ не страдать отъ этой разлуки. А за Гетти онъ былъ очень и очень непокоенъ. Радужныя грезы, которыми она себя тѣшила, мечта, которою она жила, давно уже не составляла для него тайны: онъ зналъ, что она надѣется стать знатной леди и ходить въ шелку и въ атласѣ, и когда онъ въ первый разъ заговорилъ съ ней о своемъ отъѣздѣ, она стала трепетно просить его, чтобъ онъ взялъ ее съ собой и женился на ней. И именно потому, что онъ объ этомъ зналъ и самъ этимъ терзался, упреки Адама уязвили его особенно больно. Онъ не сказалъ Гетти ни одного слова, которое имѣло-бы цѣлью ввести ее въ заблужденіе,-- ея видѣнія были сотканы ея собственной ребяческой фантазіей; но онъ принужденъ былъ сознаться себѣ, что все таки наполовину они были сотканы изъ его поступковъ. И, въ довершеніе всѣхъ бѣдъ, въ этотъ послѣдній вечеръ онъ не посмѣлъ даже намекнуть ей объ истинѣ; ему пришлось только ее утѣшать: онъ говорилъ ей нѣжныя слова, дышавшія надеждой, потому что побоялся ея бурнаго горя. Онъ живо чувствовалъ весь трагизмъ ихъ взаимнаго положенія; онъ понималъ, какъ должна была страдать бѣдная дѣвочка въ настоящемъ, и съ ужасомъ спрашивалъ себя, что съ нею будетъ, если ея чувство къ нему окажется прочнымъ. Изъ всѣхъ его мукъ эта была всѣхъ больнѣе: по всемъ остальномъ онъ еще могъ себя успокаивать надеждой на лучшій исходъ.
   Любовь ихъ не была открыта. У Пойзеровъ не мелькало и тѣни подозрѣнія. Никто, кромѣ Адама, не зналъ объ ихъ свиданіяхъ, да никто больше, вѣроятно, и не узнаетъ, потому что онъ, Артуръ, постарался внушить Гетти, что если она когда-нибудь словомъ или взглядомъ выдастъ существующую между ними короткость, это можетъ все погубить. Адамъ-же, знавшій ихъ тайну только наполовину, скорѣе поможетъ имъ скрыть ее, но ужъ. разумѣется, никогда ихъ не выдастъ, конечно, это несчастная исторія,-- въ высшей степени непріятная; но зачѣмъ-же ухудшать положеніе преувеличенными, воображаемыми страхами и ожиданіемъ бѣды, которой, можетъ, быть, никогда не случится? Временное огорченіе для Гетти -- вотъ худшее послѣдствіе его слабости. Артуръ рѣшительно закрывалъ глаза на всякое дурное послѣдствіе, которое не было безспорно очевиднымъ). Но... но у Гетти могутъ быть въ жизни и другія огорченія, и другія невзгоды, и быть можетъ со временемъ онъ будетъ въ состояніи многое для нея сдѣлать, вознаградить ее за всѣ слезы, которыя она прольетъ изъ за него теперь. Теперешнему своему горю она будетъ обязана преимуществомъ его заботъ о ней въ будущемъ!-- Вотъ какъ изъ зла выростаетъ добро! Вотъ какъ прекрасно все устроено на свѣтѣ!
   Вы спросите: неужели это тотъ самый Артуръ, который два мѣсяца тому назадъ отличался такою щепетильностью въ вопросахъ чести, что одна мысль о возможности обидѣть человѣка даже словомъ заставляла его содрогаться, нанести-же ближнему своему болѣе существенную обиду онъ считалъ для себя положительно невозможнымъ?-- тотъ самый Артуръ, для котораго его совѣсть была верховнымъ судилищемъ, и которому самоуваженіе было дороже мнѣнія окружающихъ?-- Тотъ самый, могу васъ увѣрить, только поставленный въ другія условія. /Наши поступки создаютъ нашу личность въ той-же мѣрѣ, какъ наше я является творцомъ нашихъ поступковъ, и пока вы не узнаете, какова была или будетъ въ данномъ случаѣ комбинація внѣшнихъ фактовъ и внутреннихъ побужденій, опредѣляющихъ наши дѣйствія въ критическіе моменты нашей жизни, вы поступите благоразумнѣе, не выводя никакихъ заключеній о нравственности человѣка. Наши поступки обладаютъ подавляющей принудительной силой, которая можетъ сначала превратить честнаго человѣка въ обманщика, а потомъ примирить его съ этимъ фактомъ по той простой причинѣ, что всѣ послѣдующія уклоненія съ пути правды и чести будутъ представляться ему, какъ единственный, практически возможный, честный выходъ изъ его положенія. Поступокъ, на который до его совершенія смотрѣли неподкупными глазами здраваго смысла и неиспорченнаго, свѣжаго чувства, составляющихъ элементы здоровой души,-- когда онъ совершенъ, разсматривается сквозь призму софистики самооправданій, имѣющую свойство сглаживать всѣ оттѣнки, такъ-что все, что человѣкъ привыкъ называть дурнымъ или хорошимъ, принимаетъ въ его глазахъ одинаковый цвѣтъ. Люди приспособляются къ совершившимся фактамъ: совершенно такъ-же поступаетъ Европа, пока не наступитъ возмездіе въ видѣ какой-нибудь революціи и не перевернетъ вверхъ дномъ этотъ удобный порядокъ вещей.
   Никто не можетъ избѣжать развращающаго вліянія собственныхъ прегрѣшеній противъ чувства справедливости; на Артурѣ-же это вліяніе сказалось тѣмъ, сильнѣе, что въ его натурѣ была сильна потребность самоуваженія, служившая ему лучшей охраной, пока совѣсть его была чиста. Самоосужденіе было для него слишкомъ мучительно,-- онъ не могъ смѣло встрѣтить его и принять. Ему нужно было себя убѣдить, что если онъ и виноватъ, то не очень; ему стало даже жалко себя за то, что онъ былъ поставленъ въ необходимость обманывать Адама: ложь была такъ противна его честной натурѣ! Но что же дѣлать?-- въ его положеніи это былъ единственный честный исходъ.
   Но какова-бы ни была степень его вины, онъ былъ теперь достаточно несчастливъ. Его терзала мысль о Гетти, терзала мысль о письмѣ, которое онъ обѣщалъ написать и которое представлялось ему то величайшей жестокостью, то величайшимъ благодѣяніемъ, какое онъ могъ ей оказать. Бывали у него и такія минуты, когда вся его борьба, всѣ колебанія исчезали передъ внезапнымъ взрывомъ страсти, передъ страстнымъ желаніемъ бросить вызовъ всѣмъ послѣдствіямъ -- послать къ чорту всякія соображенія и разсчеты, и увести Гетти съ собой...
   Неудивительно, что въ такомъ состояніи духа онъ не могъ усидѣть на мѣстѣ, что четыре стѣны его комнаты давили его, какъ стѣны тюрьмы: онѣ какъ-будто обрушивали на него все сонмище его противурѣчивыхъ мыслей и враждующихъ чувствъ, не давая имъ выхода; на воздухѣ хоть часть изъ нихъ, можетъ быть, разсѣется. У него оставалось свободныхъ часа два: въ эти два часа онъ долженъ на что-нибудь рѣшиться,-- значитъ прежде всего надо успокоиться. Разъ онъ очутится въ сѣдлѣ, на спинѣ своей Мегъ, на чистомъ воздухѣ, да еще въ такое чудное утро, онъ почувствуетъ себя болѣе господиномъ своеію положенія.
   Красавица лошадка уже стояла у подъѣзда, на солнцѣ, и, выгнувъ свою тонкую темную шею, рыла копытомъ землю. Она задрожала отъ удовольствія, когда хозяинъ сталъ гладить ея морду, похлопалъ ее по спинѣ и заговорилъ съ ней ласково,-- ласковѣе обыкновеннаго. Онъ еще больше любилъ ее за то, что она не знала никакихъ его тайнъ. Но Мегъ умѣла угадывать душевное состояніе своего господина не хуже многихъ другихъ особъ ея пола, безошибочно угадывающихъ душевное состояніе интересныхъ молодыхъ джентльменовъ, отъ которыхъ онѣ съ трепетомъ ожидаютъ признанія.
   Артуръ проѣхалъ легкой рысцой миль пять или шесть, пока не добрался до подошвы холма, за которымъ уже не было ни деревьевъ, ни изгородей. Тутъ онъ бросилъ поводья на шею Мегъ и сказалъ себѣ, что теперь онъ подумаетъ и приметъ рѣшеніе.
   Гетти знала, что ихъ вчерашнее свиданіе было послѣднимъ передъ его отъѣздомъ,-- невозможно было свидѣться еще разъ, не возбудивъ подозрѣній,-- и она была вчера какъ перепуганный ребенокъ, не способный размышлять; она могла только плакать, ласкаться къ нему и подставлять ему свое личико для поцѣлуевъ. И ему не оставалось ничего больше, какъ утѣшать ее, осушать поцѣлуями ея слезы и убаюкивать ее въ мечтахъ. Его письмо разбудитъ ее отъ грезъ, но какъ жестоко, какъ грубо разбудитъ!... А съ другой стороны Адамъ былъ тоже правъ, говоря, что лучше разомъ разсѣять ея иллюзіи, которыя могутъ принести ей въ будущемъ больше страданія, чѣмъ та острая боль, какую она испытаетъ теперь. Къ тому-же, это былъ единственный способъ удовлетворить Адама, которому онъ, Артуръ, обязанъ удовлетвореніемъ по многимъ причинамъ... Ахъ, если-бъ они съ Гетти могли увидѣться еще разъ! Но это невозможно,-- ихъ раздѣляетъ столько преградъ... малѣйшая неосторожность можетъ ихъ погубить. Да и кромѣ того, если-бъ даже они могли свидѣться,-- къ чему это поведетъ? Видъ ея горя и воспоминаніе о немъ принесутъ ему въ будущемъ только лишнія страданія. Вдали отъ него, среди привычной, будничной обстановки, ей будетъ легче справиться съ собой.
   Тутъ новый страхъ черной тѣнью запалъ ему въ душу,-- страхъ, какъ-бы она не сдѣлала чего-нибудь надъ собой. И вслѣдъ за этимъ страхомъ явился другой, еще больше сгустившій черную тѣнь. Но онъ стряхнулъ ихъ оба силой юности и надежды. Нѣтъ никакихъ основаній рисовать себѣ будущее такими мрачными красками. Конечно, все можетъ случиться, но можетъ и ничего не случиться,-- шансы за и противъ равны. Чѣмъ-же онъ заслужилъ, чтобы все складывалось непремѣнно противъ него? Онъ не имѣлъ намѣренія поступить противъ совѣсти,-- онъ былъ игрушкой обстоятельствъ. Въ Артурѣ жила какая-то безотчетная увѣренность, что, въ сущности, онъ все-таки такой хорошій малый, что Провидѣніе не можетъ обойтись съ нимъ жестоко.
   Во всякомъ случаѣ не въ его власти отвратить будущее; все, что онъ могъ сдѣлать теперь,-- это постараться найти наилучшій возможный выходъ изъ настоящаго положенія. И онъ не замедлилъ себя убѣдить, что такимъ выходомъ будетъ -- помочь Адаму жениться на Гетти. Ея сердце, какъ говорилъ Адамъ, могло дѣйствительно со временемъ обратиться къ нему, и тогда, значитъ, все кончится благополучно, такъ какъ Адамъ по прежнему любитъ ее и желаетъ жениться на ней. Конечно, Адамъ былъ обманутъ,-- обманутъ въ такомъ смыслѣ, что Артуръ считалъ-бы себя глубоко оскорбленнымъ, если-бъ его сдѣлали жертвой такого обмана. Эта мысль до нѣкоторой степени омрачала утѣшительную перспективу, которую онъ себѣ нарисовалъ; у него даже щеки вспыхнули отъ стыда и гнѣва, когда онъ вспомнилъ объ этомъ. Но что могъ онъ сдѣлать въ его положеніи? Честь обязывала его молчать обо всемъ, что могло повредить Гетти: прежде всего онъ долженъ былъ щадить ее. Ради своей выгоды онъ ни за что-бы не солгалъ -- ни словомъ, ни дѣломъ. Боже! Какой онъ былъ жалкій дуракъ, что поставилъ себя въ такое положеніе!.. А между тѣмъ, если кто имѣлъ оправданіе, такъ это онъ. (Какъ жаль, что послѣдствія нашихъ поступковъ опредѣляются самими поступками, а не тѣмъ, что мы можемъ привести въ ихъ оправданіе!).
   Какъ-бы то ни было, письмо должно быть написано: это единственное средство разрѣшить затрудненіе. У Артура выступили слезы на глазахъ, когда онъ представилъ себѣ, какъ Гетти будетъ читать это письмо. Но вѣдь и ему будетъ не легко писать такое письмо: рѣшаясь на эту мѣру, онъ выбираетъ то, что для него всего тяжелѣй... Эта послѣдняя мысль помогла ему рѣшиться. Заставить страдать другого, лишь-бы свалить обузу съ собственныхъ плечъ,-- нѣтъ, онъ никогда не былъ способенъ на такіе разсчеты. Даже ревность, шевельнувшаяся въ его сердцѣ при мысли о томъ, что онъ уступаетъ Гетти Адаму, способствовала укрѣпленію въ немъ увѣренности, что онъ приноситъ жертву.
   Придя къ окончательному рѣшенію, онъ повернулъ Мегъ къ дому и пустилъ ее опять легкой рысцой. Итакъ, прежде всего онъ напишетъ письмо, а остальной день пройдетъ за разными дѣлами, и ему будетъ некогда думать. На его счастье къ обѣду пріѣдутъ Ирвайнъ и Гавэнъ, а завтра въ этотъ часъ онъ будетъ уже за много миль отъ замка. Такимъ образомъ до самаго отъѣзда все его время будетъ разобрано: въ этомъ была тоже нѣкоторая гарантія для него, потому что онъ не могъ поручиться, что его не схватитъ вдругъ неудержимое желаніе броситься къ Гетти и сдѣлать ей какое-нибудь сумасбродное предложеніе, которое опрокинетъ всѣ его благоразумные планы. Быстрѣй и быстрѣй бѣжала чуткая Мегъ, повинуясь малѣйшему движенію поводьевъ въ рукахъ своего ѣздока, и наконецъ, перешла въ крупный галопъ.
   -- У насъ какъ-будто говорили, что молодой баринъ вчера вечеромъ захворалъ, пробурчалъ старикъ Джонъ, старшій конюхъ, когда дворня собралась къ обѣду въ людской; а онъ скакалъ сегодня такъ, что я удивляюсь, какъ кобыла не лопнула.
   -- Можетъ быть, это одинъ изъ симптомовъ его болѣзни, замѣтилъ шутникъ кучеръ.
   -- Ну, такъ не мѣшало-бы пустить ему кровь, когда такъ, заключилъ Джонъ мрачно.
   Поутру Адамъ заходилъ въ замокъ узнать о здоровьѣ Артура и совершенно успокоился насчетъ послѣдствій своего удара, когда ему сказали, что Артуръ уѣхалъ верхомъ. Ровно въ пять часовъ онъ опять былъ тамъ и послалъ доложить о себѣ. Черезъ пять минутъ явился Пикъ съ письмомъ, которое онъ отдалъ Адаму, объяснивъ, что капитанъ занятъ и принять его не можетъ, а что въ письмѣ изложено все, что ему хотѣли сказать. Письмо было адресовано Адаму, но онъ сперва вышелъ на улицу и уже тамъ вскрылъ конвертъ. Въ немъ оказалось другое, запечатанное письмо на имя Гетти. На внутренней сторонѣ перваго конверта Адамъ прочелъ:
   "Въ прилагаемомъ письмѣ я сказалъ все, какъ вы того желали. Предоставляю вамъ рѣшить, какъ поступить съ этимъ письмомъ -- передать-ли его Гетти, или возвратить мнѣ. Спросите себя еще разъ, не причинитъ-ли ей такая крутая мѣра слишкомъ много страданіи,-- больше, чѣмъ простое молчаніе.
   "Намъ съ вами незачѣмъ видѣться теперь; черезъ нѣсколько мѣсяцевъ мы встрѣтимся съ болѣе добрымъ чувствомъ.

А. Д."

   "Пожалуй, что онъ и правъ, не желая видѣть меня", подумалъ Адамъ.-- Зачѣмъ намъ встрѣчаться? Чтобы наговорить другъ другу жесткихъ словъ?-- Ихъ и такъ было уже сказано довольно. А пожать другъ другу руку и сказать, что мы опять друзья, было-бы ложью. Мы не друзья, и лучше намъ не притворяться. Я знаю, человѣкъ долженъ прощать врагамъ; но мнѣ кажется, это сказано только въ томъ смыслѣ, что мы должны заставить себя отказаться отъ всякой мысли о мщеніи; это не можетъ значить, что мы должны относиться къ врагу съ прежними чувствами, потому что это невозможно. Онъ для меня уже не тотъ человѣкъ, и я не могу питать къ нему прежнихъ чувствъ. Да, кажется, я и ни къ кому на свѣтѣ не чувствую теперь ничего -- да проститъ мнѣ Богъ такія слова! У меня такое чувство, точно я вымѣрилъ свою работу невѣрнымъ аршиномъ, и надо мѣрить все сначала".
   Но вопросъ о томъ, слѣдуетъ-ли передавать Гетти письмо, вскорѣ поглотилъ всѣ помыслы Адама. Артуръ доставилъ себѣ нѣкоторое облегченіе, сваливъ на него рѣшеніе этого вопроса, и Адамъ, вообще не склонный къ колебанію, теперь колебался. Онъ сказалъ себѣ, что сперва прозондируетъ почву,-- удостовѣрится по мѣрѣ возможности, каково будетъ душевное состояніе Гетти, и тогда уже рѣшитъ, отдать-ли ей письмо.
   

ГЛАВА XXX.
АДАМЪ ПЕРЕДАЕТЪ ПИСЬМО.

   Въ ближайшее воскресенье Адамъ, какъ только кончилась вечерня, подои елъ къ Пойзерамъ и пошелъ вмѣстѣ съ ними, въ надеждѣ, что его пригласятъ зайти. Письмо лежало у него въ карманѣ, и онъ выжидалъ случая поговорить съ Гетти наединѣ. Въ церкви онъ не могъ видѣть ея лица, потому что она сидѣла теперь на другомъ мѣстѣ, а когда онъ подошелъ къ ней поздороваться, онъ замѣтилъ въ ея обращеніи съ нимъ какую-то нерѣшительность и принужденность. Онъ этого ожидалъ, такъ какъ это была ихъ первая встрѣча съ того дня, когда онъ нечаянно подсмотрѣлъ ея свиданіе съ Артуромъ.
   -- Пойдемте къ намъ, Адамъ, сказалъ мистеръ Пойзеръ, когда они дошли до перекрестка, и какъ только они всѣ вмѣстѣ вышли въ поле, Адамъ предложилъ Гетти взять его подъ руку. Дѣти вскорѣ убѣжали впередъ, и на нѣсколько минутъ они остались одни. Тогда Адамъ сказалъ:
   -- Гетти, если вечеромъ не будетъ дождя, постарайтесь устроить, чтобъ мы съ вами могли пройтись немного по саду. Мнѣ нужно сказать вамъ кое-что.
   Гетти отвѣтила: "Хорошо". Ей не меньше Адама хотѣлось поговорить съ нимъ наединѣ; ее очень безпокоило, что онъ подумалъ о ней и объ Артурѣ. Онъ видѣлъ, какъ они цѣловались -- въ этомъ она была увѣрена; но она не подозрѣвала, какая сцена разыгралась потомъ между нимъ и Артуромъ. Первой ея мыслью было, что Адамъ страшно на нее разсердился и, пожалуй, разскажетъ обо всемъ ея дядѣ и теткѣ; но ей и въ голову не приходило, что онъ посмѣетъ что-нибудь сказать капитану Донниторну. Ее очень успокоило то, что онъ былъ съ нею сегодня такъ ласковъ и выразилъ желаніе переговорить съ ней безъ свидѣтелей, потому что когда она услышала, что онъ идетъ къ нимъ, она поблѣднѣла отъ страха, въ полной увѣренности, что онъ намѣренъ "все разсказать дома". Но вотъ оказывается, что онъ желаетъ говорить съ ней одной,-- значитъ теперь она узнаетъ, что онъ тогда подумалъ, и что намѣренъ предпринять. У нея была какая-то увѣренность, что она съумѣетъ уговорить его не дѣлать ничего такого, что было-бы ей непріятно; можетъ быть, ей даже удастся увѣрить его, что она равнодушна къ Артуру; а пока Адамъ надѣется, что она еще можетъ когда-нибудь полюбить его самого, онъ сдѣлаетъ все, чего она захочетъ,-- она это знала. Да и кромѣ того, ей необходимо дѣлать видъ, что она поощряетъ его надежды, а не то дядя и тетка разсердятся и станутъ подозрѣвать, что у нея есть тайный возлюбленный.
   Глупенькая головка Гетти усердно работала надъ этими комбинаціями, пока она шла, опираясь на руку Адама, и отвѣчала "да" или "нѣтъ" на его мимолетныя замѣчанія о томъ, что птицамъ будетъ раздолье этой зимой, потому что будетъ много сѣмянъ боярышника, и о томъ, что все небо заволокло тучами, и едва ли погода простоитъ до утра. А когда къ нимъ подошли ея дядя и тетка, она могла размышлять уже безъ всякой помѣхи, ибо мистеръ Пойзеръ держался того мнѣнія, что хотя молодому человѣку естественно должно быть пріятно вести подъ руку женщину, за которой онъ ухаживаетъ, это не мѣшаетъ ему находить удовольствіе въ пріятельской бесѣдѣ о серьезныхъ дѣлахъ; самому-же мистеру Пойзеру было любопытно послушать свѣжія новости о Домовой Фермѣ. Такимъ образомъ, на всю остальную дорогу онъ присвоилъ себѣ привилегію разговора съ Адамомъ, и Гетти, поспѣшно подвигаясь къ дому подъ руку съ честнымъ Адамомъ, и придумывая діалоги и сцены, въ которыхъ она такъ ловко его обойдетъ, строила свои маленькія козни съ такимъ-же удобствомъ, какъ если бы она была изящной франтихой-кокеткой и сидѣла одна въ своемъ будуарѣ. Ибо если только у деревенской красавицы въ неуклюжихъ башмакахъ достаточно сердечной пустоты, то поразительно, до чего она приближается въ своемъ способѣ мышленія къ великосвѣтской дамѣ въ кринолинѣ, изощряющей свои утонченныя мыслительныя способности надъ сложной задачей разрѣшенія себѣ маленькихъ грѣшковъ безъ ущерба для своей репутаціи. И едва ли это сходство теряло оттого, что Гетти, придумывая свои ухищренія, чувствовала себя въ то же время очень несчастной. Разлука съ Артуромъ заставляла ее страдать вдвойнѣ: къ ея бурному горю, тоскѣ и чувству неудовлетвореннаго тщеславія примѣшивался еще и неопредѣленный, смутный страхъ, что будущее могло сложиться совсѣмъ не такъ, какъ она мечтала. Слова Артура, которыя онъ сказалъ въ послѣднее ихъ свиданіе, утѣшая ее, свѣтили ей надеждой, и она цѣплялась за нее изъ всѣхъ силъ. "На Рождество я опять пріѣду", сказалъ онъ,-- и тогда мы увидимъ, что можно будетъ сдѣлать". Онъ такъ ее любитъ, что не можетъ быть счастливъ безъ нея,-- Гетти не могла еще разстаться съ этой увѣренностью. Она по прежнему съ восторгомъ лелѣяла свою тайну. "Меня любитъ знатный баринъ" повторяла она себѣ съ чувствомъ удовлетворенной гордости, видя въ этомъ свое превосходство надъ всѣми дѣвушками, которыхъ она знала. Но неизвѣстность будущаго,-- вѣроятности, которыя она не умѣла облечь въ опредѣленную форму,-- уже начинали давить ее невидимымъ гнетомъ: она была одна на своемъ волшебномъ островѣ грезъ, а кругомъ была неизвѣданная тьма океана, въ которой скрылся Артуръ. Она уже не могла почерпнуть мужества, заглядывая впередъ, мечтая о будущемъ, а только оглядываясь назадъ и стараясь укрѣпить свою вѣру воспоминаніемъ о прежнихъ словахъ и ласкахъ. Но въ послѣдніе дни, съ вечера четверга, ея смутныя опасенія за будущее поблѣднѣли передъ болѣе опредѣленнымъ страхомъ, что Адамъ можетъ выдать ея тайну ея дядѣ и теткѣ, и неожиданная его просьба доставить ему случай переговорить съ ней наединѣ, задала новую работу ея мыслямъ. Весь вечеръ она выискивала случая остаться съ нимъ вдвоемъ; наконецъ, послѣ чаю, когда мальчики собрались идти въ садъ, а Тотти стала проситься съ ними, она сказала съ готовностью, удивившей мистрисъ Пойзеръ:
   -- Тетя я съ ней пойду.
   Никому не показалось страннымъ, когда Адамъ сказалъ, что и онъ тоже пойдетъ въ садъ, и вскорѣ они съ Гетти остались одни на дорожкѣ, у кустовъ орѣшника: мальчики рвали въ самомъ концѣ дорожки неспѣлые орѣхи, собираясь играть въ четъ и нечетъ, а Тотти смотрѣла на нихъ съ созерцательнымъ видомъ маленькаго щенка. Не прошло еще и двухъ мѣсяцевъ съ того дня -- Адаму казалось, что это было вчера,-- когда онъ упивался сладкими надеждами, стоя подлѣ Гетти въ этомъ самомъ саду. Послѣ того несчастнаго вечера въ рощѣ воспоминаніе объ этой сценѣ часто возвращалось къ нему: солнечный свѣтъ, пробивающійся сквозь вѣтки высокой яблони... красныя гроздья смородины... и Гетти, вспыхивающая прелестнымъ румянцемъ. Сегодня, въ этотъ печальный вечеръ, съ его низко нависшими тучами, это воспоминаніе явилось совершенно некстати, и Адамъ постарался его отогнать, боясь, какъ-бы, подъ вліяніемъ волненія, не сказать больше, чѣмъ было необходимо для блага самой Гетти.
   -- Гетти, началъ онъ,-- послѣ того, что я видѣлъ въ четвергъ вечеромъ, надѣюсь, вы не подумаете, что я беру на себя слишкомъ много, когда услышите то, что я хочу вамъ сказать. Если-бы за вами ухаживалъ человѣкъ, который желалъ-бы жениться на васъ, и я-бы зналъ, что вы его любите и принимаете его любовь,-- я не позволилъ-бы себѣ ни одного слова вмѣшательства; но когда я вижу, что за вами волочится баринъ, который никогда на васъ не женится и даже не помышляетъ объ этомъ, я считаю себя обязаннымъ вмѣшаться ради васъ-же самой. Я не могу говорить объ этомъ съ тѣми, кто заступаетъ вамъ мѣсто родителей, потому что это повело-бы только къ непріятностямъ и принесло-бы вамъ лишнее горе.
   Слова Адама сняли большую тяжесть съ души Гетти, избавивъ ее отъ одного изъ ея опасеній, но въ то-же время въ нихъ былъ зловѣщій смыслъ, усилившій ея дурныя предчувствія и причинившій ей жестокую боль. Она поблѣднѣла и дрожала; но все-таки она разсердилась на Адама, и непремѣнно вступила-бы съ нимъ въ споръ, если-бы не боялась выдать себя. И она промолчала.
   -- Вы такъ еще молоды, Гетти!-- продолжалъ Адамъ почти нѣжно;-- вы не можете знать, какія вещи творятся на свѣтѣ. Я обязанъ сдѣлать все, что въ моей власти, чтобы спасти васъ отъ бѣды, которую вы можете навлечь на себя но невѣдѣнію. Если другіе узнаютъ о васъ то, что знаю я,-- что вы ходили на свиданія къ барину и принимали отъ него дорогіе подарки,-- о васъ пойдетъ худая слава, и вы потеряете свое доброе имя. Ужъ я не говорю о томъ, что вы будете страдать отъ сознанія, что отдали свою любовь человѣку, который не можетъ жениться на васъ и принять на себя заботу о васъ до самой вашей смерти.
   Адамъ замолчалъ и взглянулъ на Гетти. Она срывала листья съ орѣшника и рвала ихъ на мелкіе кусочки. Всѣ ея маленькіе планы обольщенія Адама, всѣ приготовленныя фразы покинули ее, какъ плохо затверженный урокъ, въ ея глубокомъ волненіи, вызванномъ словами Адама. Въ спокойной увѣренности этихъ словъ была какая-то жестокая сила, грозившая сокрушить ея хрупкія мечты и надежды. Ей страстно хотѣлось дать отпоръ этой силѣ, отразить жестокія слова другими, гнѣвными словами, но желаніе скрыть свои чувства все еще удерживало ее. Теперь это былъ только слѣпой инстинктъ самозащиты, потому-что она была уже неспособна разсчитывать дѣйствіе своихъ словъ.
   -- Вы не имѣете права говорить, что я его люблю, вымолвила она тихо, но запальчиво, сорвавъ новый, большой и жесткій, листъ и разрывая его. Она была очень хороша въ своемъ волненіи,-- блѣдная, съ темными, расширенными дѣтскими глазами и учащеннымъ дыханіемъ. Адамъ смотрѣлъ на нее, и сердце его рвалось къ ней.
   Ахъ, если-бъ онъ могъ утѣшить ее, облегчить, избавить отъ страданія! Если-бъ онъ могъ придти на помощь ея возмущенной душѣ съ такою-же увѣренностью въ своей силѣ, какъ онъ вынесъ-бы ея тѣло на своихъ сильныхъ рукахъ изъ всякой опасности!
   -- Я думаю, Гетти, что это должно быть такъ, сказалъ онъ нѣжно, потому что я не могу повѣрить, чтобъ вы позволили мужчинѣ цѣловать васъ, и приняли-бы отъ него золотой медальонъ съ его волосами, и ходили-бы къ нему на свиданія, если-бы не любили его. Я васъ не осуждаю, потому что я знаю, что это началось незамѣтно, а потомъ вы были уже не въ силахъ справиться съ собой. Вся вина падаетъ на него: его я осуждаю за то, что онъ укралъ вашу любовь, зная, что онъ никогда не заплатитъ за эту любовь честнымъ образомъ. Онъ развлекался отъ нечего дѣлать, онъ игралъ вами, а до вашихъ чувствъ ему не было дѣла,-- онъ даже не думалъ о васъ.
   -- Неправда, онъ думаетъ обо мнѣ, мнѣ это лучше знать! разразилась, наконецъ, Гетти. Все было забыто, кромѣ обиды и гнѣва, который подняли въ ней эти слова.
   -- Нѣтъ, Гетти, сказалъ Адамъ:-- если бъ онъ любилъ васъ какъ слѣдуетъ, онъ не велъ-бы себя такъ, какъ онъ велъ. Онъ самъ мнѣ сказалъ, что онъ не придавалъ никакого значенія своимъ поцѣлуямъ и подаркамъ; онъ даже старался увѣрить меня, что и вы смотрите на это такъ-же легко. Но я ему не вѣрю. Я думаю -- не могу я думать иначе,-- что вы вѣрили въ его любовь; вы вѣрили, что онъ любитъ васъ такъ крѣпко, что женится на васъ, хоть онъ и баринъ. Вотъ почему я и рѣшился поговорить объ этомъ съ вами, Гетти: я боюсь, что вы заблуждаетесь на его счетъ. Ему ни на минуту не приходило въ голову жениться на васъ.
   -- Почемъ вы знаете? Какъ вы смѣете это говорить! сказала Гетти, останавливаясь и вся дрожа.
   Жестокая увѣренность тона Адама оледенила ее страхомъ, Этотъ страхъ не оставлялъ въ ней мѣста для соображенія, что Артуръ могъ имѣть свои причины не говорить правды Адаму. Ея слова, ея растерянный видъ заставили Адама рѣшиться. "Необходимо отдать ей письмо", сказалъ онъ себѣ.
   -- Вы мнѣ не вѣрите, Гетти, и я васъ понимаю: вы думаете о немъ лучше, чѣмъ онъ того стоитъ,-- вы думаете, что онъ серьезно любитъ васъ. Такъ знайте-же: у меня въ карманѣ лежитъ собственноручное его письмо, которое онъ поручилъ мнѣ передать вамъ. Я его не читалъ, но онъ сказалъ мнѣ, что написалъ вамъ всю правду. Но, Гетти, прежде чѣмъ я отдамъ вамъ это письмо, соберитесь съ духомъ, возьмите себя въ руки и не поддавайтесь слишкомъ горю, которое оно вамъ принесетъ. Повѣрьте, если-бъ онъ захотѣлъ жениться на васъ, если-бъ онъ рѣшился на такой безумный шагъ, изъ этого въ концѣ концовъ не вышло-бы ничего хорошаго,-- это не принесло-бы вамъ счастья.
   Гетти ничего не сказала; у нея явился проблескъ надежды, когда Адамъ упомянулъ о письмѣ и прибавилъ, что онъ его не читалъ: навѣрное тамъ сказано совсѣмъ не то, что онъ думаетъ.
   Адамъ досталъ письмо, но удержалъ его въ рукѣ и сказалъ тономъ нѣжной мольбы:
   -- Не сердніесь на меня, Гетти, за то, что мнѣ пришлось быть орудіемъ въ рукахъ того, кто доставляетъ вамъ это горе Богъ мнѣ свидѣтель, что я съ радостью выстрадалъ-бы вде сятеро больше, лишь-бы избавить васъ отъ страданій... И вспомните: кромѣ меня никто ничего не знаетъ, а я буду оберегать васъ, какъ братъ. Вы для меня все та-же, потому что я не вѣрю, чтобы вы могли сдѣлать дурное сознательно.
   Гетти протянула руку къ письму, но Адамъ не выпустилъ его, пока не договорилъ до конца. Она не обратила вниманія на его слова,-- она его не слушала. Когда онъ выпустила письмо, она сунула его въ карманъ, не распечатывая, и пошла впередъ скорымъ шагомъ, какъ-будто съ тѣмъ, чтобы вернуться домой.
   -- Это лучше, что вы не стали читать его теперь, сказалъ Адамъ.-- Прочтите, когда останетесь однѣ... Но подождите входить,-- позовемъ сперва дѣтей. Вонъ какая вы блѣдная, и видъ у васъ такой нехорошій... ваша тетка можетъ замѣтить.
   Гетти послушалась. Это предостереженіе напомнило ей о необходимости призвать къ себѣ на помощь всю силу притворства, какою надѣлила ее природа, и которая почти покинула ее, парализованная потрясающимъ дѣйствіемъ словъ Адама. Къ тому-же у нея въ карманѣ лежало письмо, и что-бьт тамъ ни говорилъ Адамъ, она была увѣрена, что это письмо утѣшитъ ее. Она побѣжала за Тотти и скоро воротилась, оправившаяся и съ порозовѣвшими щеками, таща за собой дѣвочку. У Тотти было разобиженное лицо, потому что её заставили бросить сырое яблоко, въ которое она было уже запустила свои бѣленькіе зубки.
   -- Гопъ, Тотти, садись ко мнѣ на плечо, сказалъ ей Адамъ.-- Ухъ, высоко, высоко... до дерева достанешь. Я тебя прокачу.
   Какой ребенокъ не утѣшится такой великолѣпной перспективой? Что можетъ быть пріятнѣе восхитительнаго ощущенія, когда тебя подхватятъ сильныя руки и поднимутъ на воздухъ? Я думаю, Ганимедъ не кричалъ, когда его схватилъ орелъ и понесъ, и, можетъ быть, въ концѣ-концовъ посадилъ на плечи къ Юпитеру... Тотти благосклонно улыбалась со своей неприступной высоты, и едва-ли можно было приду мать лучшее зрѣлище для материнскихъ глазъ мистрисъ Пойзеръ, стоявшей въ дверяхъ, чѣмъ когда она увидѣла Адама, подходившаго со своей маленькой ношей. Горячая матери а сколько плоть и кровь въ состояніи вынесть. Но никакой помѣщикъ въ Англіи, будь хоть это самъ король Георгъ, не заставитъ меня сдѣлаться мученицей, работать такъ, чтобъ на мнѣ остались однѣ лишь кости да кожа и терзаться, словно я масляникъ, который только годенъ для вмѣщенія въ себѣ масла.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, дорогая мистрисъ Пойзеръ, конечно, нѣтъ, сказалъ сквайръ, все еще увѣренный въ своей силѣ убѣжденія:-- вы не должны мучить себя работой. Но не-уже-ли вы не думаете, что ваша работа скорѣе уменьшится, а не увеличится въ такомъ случаѣ? Въ аббатство требуется столько молока, что отъ увеличенія вашей сырни у васъ немного прибавится дѣла по производству сыра и масла. А я думаю: продажею молока вы извлечете наибольшія выгоды изъ вашей сырни -- не такъ-ли?
   -- Конечно, это правда, сказалъ мистеръ Пойзеръ.
   Онъ былъ не въ состояніи скрыть мнѣніе въ дѣлѣ фермерскихъ выгодъ и забылъ, что въ этомъ случаѣ этотъ вопросъ не былъ чисто-отвлеченнымъ.
   -- Ну, не думаю! сказала мистрисъ Пойзеръ съ горечью, нёхотя поворотивъ голову къ мужу и смотря на пустое кресло.-- По-моему, соглашаться съ этимъ могутъ мужчины, которые сидятъ въ углу у камина и воображаютъ, все-вотъ на свѣтѣ такъ устроено, что можетъ входить одно въ другое. Еслибъ вы могли сдѣлать пуддингъ тѣмъ, что думали бы о тѣстѣ, то приготовить обѣдъ было бы легко. Какимъ образомъ знать мнѣ, будетъ ли молоко требоваться постоянно? Кто поручится мнѣ въ томъ, что черезъ какіе-нибудь два-три мѣсяца прислугѣ въ аббатствѣ не будутъ выдаваться деньги, а вѣдь тогда она будетъ на своемъ коштѣ, и молоко мое уже не будетъ требоваться? Вѣдь тогда мнѣ и ночи придется не спать, а все имѣть въ своей головѣ двадцать галенковъ молока. Дингаль не станетъ брать масла больше теперешняго; пусть онъ платитъ исправно хоть за то, сколько беретъ теперь. И должны мы будемъ откармливать свиней, пока будемъ принуждены умолять на колѣняхъ мясника, чтобъ онъ только взялъ ихъ, да половина ихъ передохнетъ у насъ отъ угрей. А доставка и переноска молока, которая займетъ человѣка и лошадь по-крайней-мѣрѣ полдня, вѣдь это, я полагаю, нужно же вычесть изъ прибыли? Но есть люди, которые станутъ держать рѣшето подъ насосомъ и надѣяться, что донесутъ въ немъ воду до мѣста.
   -- Это затрудненіе, касательно доставки молока... это затрудненіе вы не будете имѣть, мистрисъ Пойзеръ, сказалъ сквайръ, думавшій, что этотъ переходъ къ подробностямъ указывалъ на нѣкоторое расположеніе къ мировой сдѣлкѣ со стороны мистрисъ Пойзеръ.-- Къ вамъ будетъ акуратно пріѣзжать Бетелль съ телегою и пони.
   -- О, сэръ, прошу извинить меня! Я не привыкла, чтобъ господскіе слуги таскались у меня по двору, любезничали съ обѣими дѣвками за-разъ, а тѣ, устававъ руки въ бока, слушали всякаго рода пустую болтовню, когда должны ползать на колѣняхъ и подмывать полы. Если ужь мы должны разориться, то, во всякомъ случаѣ, мы можемъ разориться иначе, а не тѣмъ, чтсбъ наша кухня превратилась въ публичное мѣсто.
   -- Видите ли, Пойзеръ, сказалъ сквайръ, измѣняя тактику и показывая видъ, будто думалъ, что мистрисъ Пойзеръ вдругъ удалилась отъ преній и оставила комнату:-- вы можете пустошные луга обратить въ пастбища. Я могу довольно-легко устроиться какъ-нибудь иначе относительно снабженія молокомъ мсего дома. Я не забуду, съ какою готовностью вы ладили съ вашимъ исмѣщикомъ и съ вашимъ сосѣдомъ. Я знаю, вы съ радостью возобновите аренду на три года по истеченіи настоящаго срока; иначе скажу вамъ: Тёрлэ, человѣкъ съ нѣкоторымъ капитальцемъ, съ радостью взялъ бы обѣ фермы, которыя такъ хорошо могли бы служить подмогой одна другой; но я не хочу разставаться съ вами, такимъ старымъ арендаторомъ.
   Длятого, чтобъ привесть мистрисъ Псйзеръ въ совершенное раздраженіе, было достаточно устранить ее отъ дальнѣйшихъ преній, даже безъ употребленія заключительной угрозы, ея мужъ, дѣйствительно встревоженный возможностью оставить старое мѣсто, гдѣ онъ родился и выросъ (онъ былъ увѣренъ, что сквайръ былъ способенъ на всякое дурное дѣло), хотѣлъ ужь было начать кроткое и увѣщательное изъясненіе того, что онъ находилъ неудобнымъ покупать и продавать болѣе скота, и вымолвилъ:
   -- Но, сэръ, это, кажется, было бы нѣсколько-жестоко... какъ вдругъ мистрисъ Пойзеръ прервала его, отчаянно рѣшившись сказать всю правду съ-разу, теперь же, хотя бы затѣмъ полилъ цѣлый дождь отказовъ и рабочій домъ остался для нея единственнымъ пріютомъ.
   -- Въ такомъ случаѣ, сэръ, если я могу говорить... хотя, впрочемъ, я женщина, а есть люди, которые думаютъ, что женщина довольно-глупа и должна только стоять да смотрѣть, когда мужчины продаютъ ея душу, но я имѣю право говорить, потому-что приношу четверть дохода и съэкономливаю другую четверть. Такъ позвольте мнѣ сказать, если мистеръ Тёрлэ съ такою готовностью беретъ ваши фермы, то было бы только жаль, еслибъ онъ нанялъ эту. Не знаю, какъ ему понравится жить въ домѣ, гдѣ существуютъ всѣ казни египетскія, гдѣ погребъ наполненъ весь водою и въ немъ дюжинами скачутъ по лѣстницамъ лягушки и жабы, гдѣ полы сгнили, гдѣ крысы и мыши грызутъ всякій кусочекъ сыру и бѣгаютъ по головамъ, когда мы лежимъ въ постели, такъ-что, того-и-гляди, съѣдятъ насъ заживо... слава Богу еще, что они не переѣли нашихъ дѣтей давнимъ-давно. Хотѣла бы я посмотрѣть, найдется ли, кромѣ Пойзера, другой арендаторъ, который согласится на то, чтобъ тутъ не было произведено никакихъ починокъ, пока домъ не развалится совершенно... да и тогда пришлось бы ему кланяться и просить и принять на себя половинныя издержки... да тутъ потребовали бы съ него большую ренту, которую, дай только Богъ, чтобъ онъ получилъ съ земли, тогда-какъ онъ затратилъ ужь прежде всѣ свои деньги на землю. Увидимъ, найдете ли вы чужаго человѣка, который захотѣлъ бы вести здѣсь такую жизнь: нужно родиться червякомъ въ испорченномъ сырѣ, чтобъ полюбить ее. Вы можете бѣжать отъ моихъ словъ, сэръ -- продолжала мистрисъ Повзеръ, слѣдуя за двери за старымъ сквайромъ, который, послѣ первыхъ минутъ необыкновеннаго изумленія, всталъ и, граціозно и съ улыбкою поклонившись ей рукою, вышелъ изъ комнаты, чтобъ сѣсть на пони. Но ему было невозможно уѣхать немедленно, потому-что Джонъ водилъ пони взадъ и впередъ по двору и находился на довольно-большомъ разстояніи отъ дверей, когда господинъ замышлять кликнулъ его:-- вы можете бѣжать отъ моихъ словъ, сэръ, можете причинить намъ подъ-рукою какой-нибудь вредъ, потому-что вы дружны съ самимъ дьяволомъ, хотя и больше ни съ кѣмъ, но я скажу вамъ однажды навсегда, мы не безгласныя твари, которыхъ могутъ употреблять во зло и изъ которыхъ могутъ добывать деньги люди, имѣющіе въ рукахъ своихъ конецъ веревки; вѣдь мы знаемъ, какъ развязать узелъ. И если я одна только высказываю то, что у меня на душѣ, то въ приходѣ и въ окрестностяхъ его найдется очень-много людей, которые думаютъ такимъ же образомъ. Ваше имя не лучше запаха сѣрной спички для носа каждаго. Развѣ только найдется двое-трое стариковъ, несогласныхъ съ ними, потому-что вы, думая сберечь свою душу, даете этимъ старикамъ кусокъ фланели и нѣсколько капель похлебки. И вы имѣете полное право считать это самымъ незначительнымъ сбереженіемъ, которое вы когда-либо дѣлали, со всею вашею скаредностью.
   Въ нѣкоторыхъ случаяхъ двѣ служанки и кучеръ могутъ быть ужасными слушателями; и когда сквайръ удалялся на своемъ черномъ пони, то даже его даръ близорукости не помѣшалъ ему замѣтить, что Молли, Нанси и Тимъ скалили зубы неподалеку отъ него. Можетъ-быть, онъ имѣлъ подозрѣніе, что угрюмый старый Джонъ также смѣялся сзади его, что дѣйствительно и было. Между-тѣмъ бульдогъ, черно-рыжая такса, аликова овчарка и гусакъ, шипѣвшій на безопасномъ разстояніи отъ заднихъ ногъ пони, въ трогательномъ квартетѣ воспроизводили мысли, которыя мистрисъ Пойзеръ исполнила соло.
   Лишь только, однакожь, мистрисъ Пойзеръ увидѣла удаленіе пони, какъ повернулась и бросила на обѣихъ смѣявшихся дѣвушекъ взглядъ, который заставилъ ихъ въ одну секунду убраться въ заднюю кухню, и, выдернувъ иголку изъ своей работы, принялась вязать съ обычною живостью, когда входила въ домъ.
   -- Ну, заварила же ты кашу! сказалъ мистеръ Пойзеръ, нѣскольковстревоженный, но очевидно чрезвычайно-довольный рѣшительнымъ поведеніемъ своей жены.
   -- Да, знаю, что заварила, отвѣчала мистрисъ Пойзеръ:-- но я покрайней-мѣрѣ отвела душу и теперь мнѣ будетъ легче во всю мою остальную жизнь. Можно ли находить удовольствіе въ жизни, если вы должны быть всегда закупорены и только тайкомъ по капелькѣ высказывать что у васъ на душѣ, какъ боченокъ съ течью. Я не стану раскаиваться въ томъ, что сказала, если даже мнѣ придется дожить до такихъ же лѣтъ, до какихъ дожилъ старый сквайръ. Но это врядъ ли случится: кажется, именно тѣ люди, которые ненужны здѣсь, ненужны и на томъ свѣтѣ.
   -- Но тебѣ не захотѣлось бы оставить старое мѣсто, отъ Михайлова-дня черезъ годъ, сказалъ мистеръ Пойзеръ: -- и переселиться въ чужой приходъ, гдѣ ты никого не знаешь. Это было бы тяжело намъ обоимъ, да и батюшкѣ также.
   -- Э, что тутъ горевать! Многое множество можетъ случиться отъ сегодня до будущаго года Михайлова-дня. Кто знаетъ, можетъ, къ тому времени и капитанъ будетъ здѣсь господиномъ, отвѣчала мистрисъ Пойзеръ, смотрѣвшая, противъ своего обыкновенія, съ точки зрѣнія, полной надежды, на затрудненія, которыя произошли отъ ея собственныхъ постуиковъ, а не по винѣ другихъ.
   -- Да я и не говорю, что надо горевать, сказалъ мистеръ Пойзеръ, оставляя свой треногій стулъ и медленно подходя къ двери: -- но мнѣ было бы досадно оставить старое мѣсто и приходъ, гдѣ я родился и выросъ, а также и батюшка. Мнѣ кажется, что мы оставимъ здѣсь наши корни и никогда болѣе не вростемъ ни въ какую почву.
  

XXXIII.
Еще звенья.

   Ячмень былъ, наконецъ, убранъ весь и празднества по случаю жатвы начались, не дожидаясь печальной уборки бобовъ. Яблоки и орѣхи были собраны и снесены въ запасныя кладовыя; изъ фермерскихъ домовъ исчезъ запахъ сыворотки; его замѣнилъ запахъ варившагося пива. Лѣса за лѣсною дачею и всѣ деревья, образовывавшія изгороди, приняли какой-то торжественный видъ подъ мрачными нависшими облаками. Михайловъ-день былъ близокъ, что можно было узнать по корзинамъ, наполненнымъ до верху душистыми пурпуровыми дамасскими сливами, по маргариткамъ, также пурпуроваго цвѣта, но нѣсколько-блѣднѣе цвѣта сливъ, по мальчикамъ и дѣвушкамъ, оставлявшимъ мѣста, или искавшимъ себѣ новой работы и бродившимъ вдоль пожелтѣлыхъ изгородей съ своими узелками подъ-мышкою. Но хотя и наступилъ Михайловъ-день, мистеръ Тёрлэ, этотъ желанный арендаторъ, не являлся на лѣсную ферму, и старый сквайръ подъ-конецъ принужденъ былъ опредѣлить новаго дворецкаго. Въ обоихъ приходахъ было въ-точности извѣстно, что планъ сквайра былъ уничтоженъ, такъ-какъ Пойзеры отказались "поддаться", и рѣшительный образъ дѣйствій мистрисъ Пойзеръ служилъ самымъ любимымъ предметомъ разговора во всѣхъ фермерскихъ домахъ, чему только содѣйствовало частое повтореніе. Новость, что "Бони" {Бонапарте.} возвратился изъ Египта, была, говоря сравнительно, вовсе-неинтересна, и пораженіе французовъ въ Италіи было ничто въ сравненіи съ пораженіемъ, претерпѣннымъ старымъ сквайромъ отъ мистрисъ Пойзеръ. Мистеру Ирвайну приходилось слышать толки объ этомъ во всѣхъ домахъ своихъ прихожанъ, за исключеніемъ только лѣсной дачи. Но такъ-какъ онъ всегда съ удивительнымъ искусствомъ избѣгалъ ссоры съ мистеромъ Донниторномъ, то могъ дозволить себѣ удовольствіе посмѣяться надъ неудачею стараго джентльмена только съ своею матерью. Послѣдняя объявила, что еслибъ она была богата, то непремѣнно назначила бы мистрисъ Пойзеръ пожизненную пенсію и настоятельно желала пригласить ее въ домъ пастора длятого, чтобъ услышать разсказъ объ этой сценѣ изъ собственныхъ устъ мистрисъ Пойзеръ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, матушка, возразилъ мистеръ Ирвайнъ:-- со стороны мистрисъ Пойзеръ то была неправильная расправа, а офиціальное лицо, какъ я, не должно поощрять неправильной расправы. Не должно быть извѣстнымъ, что я знаю о происходившемъ спорѣ, иначе я лишусь небольшаго добраго вліянія, которое имѣю на стараго сквайра.
   -- Ну, мнѣ нравится эта женщина больше, чѣмъ ея сливочные сыры, сказала мистрисъ Ирвайнъ.-- Да у ней столько духу, что его хватило бы на трехъ мужчинъ, несмотря на то, что у ней такое блѣдное лицо; да еще она говоритъ такія рѣзкія вещи.
   -- Рѣзкія! Да, у ней языкъ точно только-что выточенная бритва, притомъ же, она говоритъ очень-оригинальво: она одна изъ тѣхъ женщинъ неученыхъ, но съ острымъ природнымъ умомъ, которыя снабжають страну поговорками. Я передавалъ вамъ великолѣпное выраженіе, которое слышалъ отъ нея, когда она отзывалась о Крегѣ, что онъ походитъ на пѣтуха, думающаго, будто солнце взошло только длятого, чтобъ по слушать, какъ онъ кричитъ. Да въ этой фразѣ, просто, эзопова басня.
   -- Но вѣдь это будетъ скверное дѣло, если старый джентльменъ выгонитъ ихъ съ фермы черезъ годъ, въ Михайловъ-день -- а? спросила мистрисъ Ирвайнъ.
   -- О! это не должно случиться. Притомъ же Пойзеръ такой славный арендаторъ, что Донниторнъ, вѣроятно, передумаетъ еще разъ и скорѣе переваритъ свой сплинъ, чѣмъ выгонитъ его вонъ. Но если въ Благовѣщеніе онъ пошлетъ къ нимъ увѣдомленіе въ такомъ смыслѣ, то Артуръ и я должны подвинуть небо и землю, чтобъ смягчить его. Такіе старые прихожане, какъ они, не должны оставлять приходъ.
   -- Ахъ! нельзя знать, что еще можетъ случиться до Благовѣщенія, сказала мистрисъ Ирвайнъ.-- Уже въ день рожденія Артура мнѣ кинулось въ глаза, что старикъ сталъ порядочно дряхлъ. Ты знаешь, вѣдь ему восемьдесятъ-три года: вѣдь это, право, ужь безсовѣстно жить такъ долго. Только женщины имѣютъ право жить до такого возраста.
   -- Если у нихъ есть сыновья-холостяки, которые рѣшительно погибли бы безъ нихъ, сказалъ мистеръ Ирвайнъ, смѣясь и цалуя у матери руку.
   Мистрисъ Пойзеръ, когда ея мужъ выразилъ при случаѣ свое предчувствіе объ оставленіи ими фермы, также отвѣчала: "Нельзя знать, что еще можетъ случиться до Благовѣщенія"; это было одно изъ тѣхъ неоспоримыхъ общихъ выраженій, которыя обыкновенно передаютъ извѣстное мнѣніе, вовсе не неоспоримое.
   За исключеніемъ этого предчувствія, въ домѣ семейства Пойзеръ все шло по прежнему. Мистрисъ Пойзеръ казалось, что она замѣтила въ Гетти удивительную перемѣну къ-лучшему. Очевидно, у дѣвушки характеръ сталъ солиднѣе, и по временамъ, казалось, изъ нея не выжмешь словъ даже тележными веревками; она гораздо-меньше заботилась о своемъ костюмѣ и исполняла дѣло съ большимъ прилежаніемъ, не дожидаясь приказаній. И удивительно, право, что она въ это время вовсе не хотѣла выходить со двора; да, ее даже нелегко было уговорить къ этому; и когда тетка приказала ей прекратить ея еженедѣльные уроки на Лѣсной Дачѣ, она перенесла это безъ малѣйшаго ропота или неудовольствія. Надобно было предполагать, по всему этому, что она наконецъ почувствовала къ Адаму сердечную привязанность, и ея внезапная прихоть, состоявшая въ томъ, что дѣвушка непремѣнно хотѣла сдѣлаться горничной, вѣроятно, произошла отъ простой ссоры, или недоразумѣнія между ними, которое теперь уже прошло. Это можно было заключить изъ слѣдующаго; каждый разъ, когда Адамъ приходилъ на господскую мызу, Гетти, казалось, была въ лучшемъ расположеніи духа и говорила болѣе, чѣмъ въ другое время, между-тѣмъ, какъ была почти скучна, когда случайно дѣлалъ визитъ мистеръ Крегъ, или кто-нибудь другой изъ ея поклонниковъ.
   Даже самъ Адамъ наблюдалъ за нею сначала съ лихорадочнымъ безпокойствомъ, которое уступило потомъ пріятному удивленію и плѣнительной надеждѣ. Пять дней спустя послѣ передачи артурова письма, онъ рѣшился снова зайти на господскую ферму, и нельзя сказать, чтобъ онъ не опасался, не будетъ ли ей тягостно видѣть его. Ея не было въ общей комнатѣ, когда онъ вошелъ туда; онъ разговаривалъ съ мистеромъ и мистрисъ Пойзеръ нѣсколько минуть, и его сердце изнывало подъ гнётомъ страшной мысли, что, вотъ, тотчасъ ему сообщатъ о болѣзни Гетти. Но вскорѣ послышались знакомые ему легкіе шаги, и когда мистрисъ Пойзеръ спросила: "Ну, Гетти, гдѣ жь это ты была?" Адамъ принужденъ былъ обернуться, хотя боялся увидѣть перемѣну, которая должна была выразиться на ея лицѣ. Онъ былъ, просто, пораженъ, увидѣвъ, что она улыбалась, будто ей было пріятно видѣть его, что съ перваго взгляда она казалась такою же, какъ всегда; на ней былъ только чепчикъ, котораго онъ никогда по видалъ до этого времени, когда приходилъ вечеромъ. Однакожь, продолжая смотрѣть на нее въ то время, какъ она вставала то за тѣмъ, то за другимъ, или сидѣла за работой, онъ замѣчалъ въ ней нѣкоторую перемѣну: щеки ея были покрыты такимъ же румянцемъ, какъ всегда, улыбалась она столько же, сколько въ послѣднее время; но что-то иное было въ ея глазахъ, въ выраженіи ея лица, во всѣхъ ея движеніяхъ, какъ казалось Адаму, что-то болѣе жосткое, болѣе старое, менѣе дѣтское. "Бѣдняжка!" подумалъ онъ: "Чему жь тутъ и удивляться: она испытала первую сердечную боль. Но, благодареніе Богу, у ней довольно твердости, чтобъ переносить ее!"
   Проходили недѣли, и онъ видѣлъ, что она всегда была рада его приходу, обращала къ нему свое милое личико, будто хотѣла дать ему понять, что ей было пріятно видѣть его; продолжала исполнять свою работу такъ же ровно и не обнаруживала ни малѣйшаго признака горя. Такимъ-образомъ Адамъ началъ предполагать, что ея привязанность къ Артуру непремѣнно была болѣе легкаго свойства, чѣмъ онъ вообразилъ себѣ въ первыя минуты негодованія и безпокойства, и что она была способна считать свою ребяческую фантазію, будто Артуръ влюбленъ въ нее и женится на ней -- глупостью, отъ которой излечилась во-время. А можетъ-быть, и сбывается то, на что онъ надѣялся иногда въ свои самыя радостныя минуты, можетъ-быть, ея сердце дѣйствительно обращалось съ большимъ жаромъ къ человѣку, который, она знала, питаетъ къ ней серьезную любовь.
   Вы, можетъ-быть, думаете, что Адамъ былъ вовсе непроницателенъ въ своихъ толкованіяхъ и что умному человѣку никакимъ образомъ не слѣдовало вести себя такъ, какъ онъ велъ себя -- влюбиться въ дѣвушку, у которой въ дѣйствительности не было никакихъ достоинствъ, кромѣ красоты, приписывать ей какія-то воображаемыя добродѣтели, даже быть до-того снисходительнымъ, чтобъ плѣниться ею тогда, когда она уже полюбила другаго, и ловить ея ласковые взоры, какъ терпѣливая робкая собака ждетъ, когда господинъ ея удостоитъ ее взгляда. Но мы должны разсудить, что въ столь сложномъ механизмѣ, какова природа человѣческая, трудно найдти правила безъ исключеній. Конечно, мнѣ извѣстно за правило, что умные люди влюбляются въ самыхъ умныхъ женщинъ своего знакомства, видятъ насквозь все очаровательное обольщеніе кокетливой красоты, никогда не воображаютъ себя любимыми, когда ихъ не любятъ, перестаютъ любить при первомъ удобномъ случаѣ и женятся на женщинѣ, которая подходитъ къ нимъ во всѣхъ отношеніяхъ, такъ-что дѣйствительно исторгаютъ одобреніе всѣхъ дѣвицъ, живущихъ по сосѣдству съ ними. Но даже и въ этомъ правилѣ случаются иногда исключенія въ-теченіе столѣтій, о мои другъ Адамъ былъ именно такимъ исключеніемъ. Что касается, однакожь, меня, то я уважаю его за то нисколько не меньше. Я думаю, что глубокая любовь, которую онъ питалъ къ этой прелестной, кругленькой, походившей на цвѣточекъ, черноглазой Гетти, дѣйствительно, вовсе не зная ея внутреннаго я, проистекала изъ самой силы его природы, а не изъ неумѣстной слабости. Скажите, развѣ это признакъ слабости, если производитъ на васъ впечатлѣніе великолѣпная музыка, если вы чувствуете, какъ ея дивная гармонія проникаетъ въ тончайшія извилины вашей души, въ изящныя фибры жизни, куда не можетъ достигнуть никакое воспоминаніе, и связываетъ все ваше существованіе, прошедшее и настоящее, въ одну невыразимую вибрацію, наполняя васъ въ одно мгновеніе всею нѣжностію, всею любовью, которая была разсѣяна въ тяжкіе годы, сосредоточивая въ одно ощущеніе героическаго мужества или покорности всѣ тяжело-заученные уроки самоотверженной симпатіи, сливая вашу настоящую радость съ минувшимъ горемъ и ваше настоящее горе со всѣми минувшими наслажденіями? Если нѣтъ, то нельзя также назвать слабостью, если на человѣка производятъ впечатлѣніе изящныя очертанія щеки, шеи и рукъ женщины, мягкая глубина ея умоляющихъ глазъ или очаровательная дѣтская надутость ея губъ. Красота милой женщины походитъ на музыку: можно ли сказать что-нибудь болѣе? Красота имѣетъ выраженіе, которое выше единственной женской души, облеченной въ нея, подобно тому, какъ слова генія имѣютъ болѣе обширное значеніе, чѣмъ мысль, внушившая ихъ. То, что въ глазахъ женщины производитъ въ насъ волненіе, болѣе, чѣмъ любовь женщины, это, повидимому, могущественная любовь другаго міра, которая приблизилась къ намъ и заговорила за себя тамъ; округленная шея, прелестныя ручки съ ямочками приводятъ насъ въ волненіе чѣмъ-то болѣе, чѣмъ своею прелестью: своею близкою связью съ нѣжностью и спокойствіемъ, какія мы только знали въ жизни. Благороднѣйшая натура еще скорѣе всего видитъ это безличное выраженіе въ красотѣ (излишне было бы говорить, что нѣкоторые джентльмены съ крашеными и некрашеными бакенбардами не понимаютъ всего этого), а по этой причинѣ самая благородная натура бываетъ часто болѣе всего ослѣплена въ отношеніи къ характеру единственной женской души, которую облекаетъ красота. Такимъ-образомъ, я опасаюсь, что трагедія человѣческой жизни, вѣроятно, будетъ еще продолжительна, вопреки нравственнымъ философамъ, у которыхъ всегда на готовѣ лучшіе рецепты для избѣжанія всякихъ ошибокъ подобнаго рода.
   Нашъ добрый Адамъ не умѣлъ облечь свои чувства къ Гетти въ громкія фразы; онъ не могъ вырядить въ нихъ свою тайну съ видомъ знанія; вы слышали, что онъ прямо называлъ свою любовь тайною. Онъ только зналъ, что видъ его возлюбленной и воспоминаніе о ней производило въ немъ глубокое волненіе, касаясь источника всей любви и нѣжности, всей вѣры и мужества, которыми онъ обладалъ. Могъ ли онъ представить себѣ, что она ограниченна, себялюбива, жестока? Онъ создалъ душу, въ которую вѣровалъ, изъ своей собственной, а его душа была велика, нѣжна и чужда себялюбія.
   Надежды, которыя онъ имѣлъ въ-отношеніи къ Гетти, нѣсколько смягчили его чувства къ Артуру. Онъ сталъ увѣрять себя, что вниманіе Артура къ Гетти непремѣнно было легкаго свойства; конечно, даже и это было дурно: человѣкъ, находившійся въ такомъ положеніи, въ какомъ находился Артуръ, не долженъ былъ позволить себѣ это, но его внимательность непремѣнно была проникнута какою-то игривостью, которая, вѣроятно, ослѣпила его относительно опасности его волокитства и не допустила его завладѣть сердцемъ Гетти вполнѣ. Въ то время, какъ для Адама росли новыя надежды на счастье, его негодованіе и ревность стали уменьшаться. Гетти не была сдѣлана несчастною; онъ почти думалъ, что нравился ей больше всѣхъ; иногда ему даже приходила въ голову мысль, что дружба, которая одно время казалась умершею навсегда, могла бы воскреснуть въ будущемъ, и ему не придется прощаться съ большими старыми лѣсами, напротивъ, онъ полюбилъ ихъ еще болѣе, потому-что они артуровы. Эта новая надежда на счастье, послѣдовавшая такъ быстро за печальнымъ ударомъ, производила опьяняющее дѣйствіе на разсудительнаго Адама, который всю свою жизнь привыкъ только къ сильному труду и къ весьма умѣреннымъ надеждамъ. Не-уже-ли, послѣ всего этого, ему дѣйствительно выпадетъ спокойная доля? Повидимому такъ. Въ началѣ ноября Джонатанъ Бёрджъ, убѣдившись въ невозможности замѣнить Адама, рѣшился наконецъ предложить ему участіе въ дѣлахъ съ однимъ только условіемъ, что онъ будетъ попрежнему посвящать имъ свою энергію и откажется отъ всякой мысли вести отдѣльно собственное дѣло. Зять или не зять, Адамъ сдѣлался слишкомъ необходимымъ, чтобъ Бёрджъ могъ разстаться съ нимъ; его умственная работа была для Бёрджа гораздо-важнѣе его ремесленнаго искусства, такъ-что управленіе лѣсами не составляло почти никакой разницы въ достоинствѣ услугъ Адама. Что жь касалось до закупки лѣса у сквайра, то для того безъ труда можно было призвать третье лицо. Адамъ видѣлъ теперь открытымъ передъ собою расширившійся путь успѣшнаго труда, такой путь, къ какому онъ чувствовалъ честолюбивое желаніе даже съ того времени, когда былъ еще мальчикомъ. Ему, можетъ-быть, придется строить мостъ, городскую ратушу, или заводъ. Онъ всегда думалъ, что дѣла Джонатана Бёрджа по постройкамъ все-равно, что желудь, изъ котораго могло бы вырости большое дерево. Итакъ онъ согласился на предложеніе Бёрджа и отправился домой; голова его была полна живыхъ мечтаній, въ которыхъ (мой утонченный читатель, быть-можетъ, будетъ непріятно пораженъ этимъ) образъ Гетти порхалъ и улыбался планамъ для подготовки лѣса по самой дешевой цѣнѣ, вычисленіямъ, на сколько станетъ дешевле кирпичъ съ тысячи при доставкѣ водою, и его любимой задачѣ, укрѣпленію крышъ и стѣнъ чугунными перекладинами особой формы. Что жь дѣлать! энтузіазмъ Адама находился въ этихъ предметахъ. Наша любовь проникаетъ нашъ энтузіазмъ, подобно тому, какъ электричество проникаетъ воздухъ, увеличивая его силу своимъ тонкимъ присутствіемъ.
   Теперь Адамъ былъ бы въ состояніи зажить отдѣльнымъ домомъ и снабжать всѣмъ необходимымъ свою мать въ старомъ. Его виды на будущее позволяли ему жениться въ очень-непродолжительномъ времени; и если Дина согласится выйти за Сета, то ихъ мать, можетъ-быть, будетъ очень-рада жить не вмѣстѣ съ Адамомъ. Но онъ рѣшилъ про-себя, что не станетъ торопиться, не станетъ подвергать испытанію чувство Гетти къ нему, пока оно современемъ не сдѣлается сильнымъ и твердымъ. Завтра, однакожь, послѣ обѣдни, онъ отправится на господскую мызу и сообщитъ тамъ касавшіяся его новости. Мистеръ Пойзеръ, онъ зналъ, обрадуется имъ болѣе, чѣмъ пятифунтовому билету, и онъ увидитъ, заблестятъ ли глаза у Гетти, когда она услышитъ эти новости. Быстро пройдутъ мѣсяцы за всѣмъ, что будетъ наполнять его мысли, и эта безразсудная пылкость, овладѣвшая имъ въ послѣднее время, не должна побуждать его къ преждевременнымъ рѣчамъ. Между-тѣмъ, когда онъ возвратился домой и, сидя за ужиномъ, сообщилъ своей матери добрыя вѣсти, причемъ она почти заплакала отъ радости и требовала, чтобъ онъ ѣлъ вдвое противъ обыкновеннаго по случаю такого счастія, онъ не могъ преодолѣть себя и нѣжно сталъ приготовлять мать къ будущей перемѣнѣ, говоря, что старый домъ былъ слишкомъ малъ и они не могли оставаться въ немъ всегда всѣ вмѣстѣ.
  

XXXIV.
Помолвка.

   Было сухое воскресенье, дѣйствительно веселый день для втораго ноября. Солнце не сіяло, но облака шли высоко, и вѣтеръ былъ такъ тихъ, что желтые листья, слетѣвшіе на землю съ вязовъ, образовывавшихъ изгороди, вѣроятно, слетѣли, просто, отъ того, что завяли. Тѣмъ не менѣе, мистрисъ Пойзеръ не пошла въ церковь, потому-что простудилась, и ея простуда была слишкомъ-серьёзна, чтобъ можно было пренебречь ею. Не болѣе, какъ двѣ зимы назадъ, она пролежала нѣсколько недѣль, благодаря простудѣ. Такъ-какъ жена не шла въ церковь, то и мистеръ Пойзеръ думалъ, что вообще ему лучше также остаться дома "для компаніи". Онъ, можетъ-быть, и не могъ дать опредѣленную форму причинамъ, по которымъ дошелъ до этого рѣшенія, но всякому опытному уму хорошо извѣстно, что наши самыя твердыя убѣжденія нерѣдко зависятъ отъ нѣжныхъ впечатлѣній, для которыхъ слова служатъ слишкомъ-грубымъ средствомъ. Какъ бы то ни было, изъ семейства Пойзеръ никто не пошелъ въ церковь въ это послѣобѣда, кромѣ Гетти и мальчиковъ; однакожь у Адама хватило на столько смѣлости, что онъ присоединился къ нимъ послѣ службы и сказалъ, что пойдетъ домой съ ними, хотя всю дорогу черезъ деревню онъ, казалось, преимущественно занимался съ Марти и Томми, разсказывалъ имъ о бѣлкахъ въ бинтонскомъ лѣскѣ и обѣщалъ взять ихъ когда-нибудь туда. По когда они вышли на поля, онъ сказалъ мальчикамъ:
   -- Ну-ка, кто изъ васъ самый сильный ходокъ? Кто первый будетъ у воротъ дома, тотъ первый отправится со мною въ бинтонскій лѣсокъ на ослѣ. Но Томми долженъ начать свой путь вотъ отъ того столбика, потому-что онъ младшій.
   До этого времени Адамъ никогда не велъ себя такъ рѣшительно, какъ влюбленный. Лишь только оба мальчика тронулись съ мѣста, какъ онъ посмотрѣлъ на Гетти и спросилъ умоляющимъ томомъ, будто уже спрашивалъ ее, и она отказала ему: "Не хотите ли опереться на мою руку, Гетти?" Гетти взглянула на него, улыбаясь, и въ одно мгновеніе положила свою кругленькую ручку на его руку. Ей не значило ничего взять Адама подъ-руку; но она знала, что для него это было не вздоръ идти съ нею подъ-руку, и желала, чтобъ онъ думалъ объ этомъ такимъ образомъ. Сердце ея не билось скорѣе, и она смотрѣла на полуобнаженныя изгороди и вспаханное поле съ тѣмъ же чувствомъ тягостной скуки, какъ и прежде. Но Адамъ почти не чувствовалъ земли подъ собою. Онъ думалъ: Гетти должна знать, что онъ прижималъ ея руку немного, очень-немного. Слова приливали къ его губамъ, слова, которыя онъ не смѣлъ произнесть, которыя онъ твердо рѣшился не произносить еще нѣсколько времени; и онъ молчалъ, пока они прошли все поле. Спокойствіе и терпѣніе, съ которымъ онъ нѣкогда ожидалъ любви Гетти, довольствуясь только присутствіемъ дѣвушки и мыслью о будущемъ, покинули его около трехъ мѣсяцевъ назадъ со времени ужаснаго сотрясенія. Волненія ревности придали его страсти новое безпокойство; страхъ и неизвѣстность были для него почти невыносимы. Но хотя онъ не могъ говорить Гетти о своей любви, онъ сообщитъ ей о своихъ новыхъ надеждахъ и посмотритъ, будетъ ли ей это пріятно. Такимъ-образомъ, когда онъ достаточно подавилъ свое волненіе, онъ сказалъ:
   -- Я хочу сообщить вашему дядюшкѣ новости, которыя удивятъ его, Гетти; я думаю, онъ обрадуется также, когда узнаетъ эти новости.
   -- Что жь это такое? равнодушно спросила Гетти.
   -- Видите ли, мистеръ Бёрджъ предложилъ мнѣ участвовать въ его дѣлахъ, и я принялъ это предложеніе.
   Въ лицѣ Гетти произошла перемѣна, конечно, вовсе-непричиненная пріятнымъ впечатлѣніемъ этихъ новостей. Дѣйствительно, она почувствовала мгновенную досаду и безпокойство. Она слышала, какъ часто намекалъ ея дядя на то, что Адамъ могъ бы современемъ жениться на Мери Бёрджъ и получить участіе въ дѣлѣ, еслибъ только захотѣлъ, соединила теперь оба предмета вмѣстѣ и немедленно вообразила себѣ что Адамъ, можетъ-быть, отдалился отъ нея отъ того, что случилось въ послѣднее время, и обратился къ Мери Бёрджъ. Съ этою мыслью, и прежде чѣмъ она успѣла припомнить какія-нибудь причины, почему это могло бы быть несправедливо, ею снова овладѣло чувство одиночества и обманутаго ожиданія. Единственный предметъ, единственный человѣкъ, на которомъ останавливались ея мысли въ своей ужасной скукѣ, ускользалъ отъ нея, и капризное чувство несчастія наполнило ея глаза слезами. Она смотрѣла внизъ, но Адамъ видѣлъ ея лицо, видѣлъ слезы, и прежде чѣмъ успѣлъ кончить вопросъ: "Гетти, дорогая Гетти! о чемъ плачете вы?" его пылкая, быстрая мысль пролетѣла по всѣмъ причинамъ, которыя онъ могъ постигнуть, и остановилась наконецъ вполовину на вѣрной: Гетти думала, что онъ намѣренъ жениться на Мери Бёрджъ. Ей не хотѣлось, чтобъ онъ женился; можетъ-быть, ей хотѣлось, чтобъ онъ женился только на мой самой? Всякая осторожность исчезла, исчезли всѣ причины быть осторожнымъ, и Адамъ чувствовалъ только трепетную радость. Онъ наклонился къ ней, взялъ ее за руку и сказалъ:
   -- Я могъ бы жениться теперь, Гетти... я могу доставить женѣ спокойную жизнь; но а никогда не пожелаю жениться, если вы не выйдете за меня замужъ.
   Гетти посмотрѣла на него и улыбнулась сквозь слезы, какъ было въ первый вечеръ, когда она находилась съ Артуромъ въ лѣсу, думала, что онъ не придетъ, а между-тѣмъ онъ пришелъ. Облегченіе и торжество, которыя она чувствовала теперь, были слабѣе, но большіе черные глаза и прелестныя губы были такъ же прекрасны, какъ всегда, можетъ-быть, даже прекраснѣе, потому-что въ послѣднее время въ Гетти развилась болѣе-роскошная женственность. Адамъ съ трудомъ могъ вѣрить въ блаженство этой минуты. Его правая рука держала ея лѣвую, и онъ прижималъ ея руку къ самому сердцу, наклоняясь къ ней.
   -- Дѣйствительно ли любите вы меня, Гетти? Хотите ли вы быть моею женой, которую я буду любить и о которой буду заботиться всю свою жизнь?
   Гетти не говорила, во лицо Адама было очень-близко къ ея лицу и она прислонилась своею круглою щечкою къ его щекѣ, какъ кошечка. Она ждала, чтобъ ее приласкали; она хотѣла чувствовать, будто Артуръ былъ снова съ ней.
   Адаму незачѣмъ было говорить послѣ этого, и они почти болѣе не разговаривали другъ съ другомъ во всю остальную дорогу.
   -- Могу я сказать объ этомъ вашему дядюшкѣ и вашей тётушкѣ? спросилъ онъ только.
   -- Да, отвѣчала Гетти.
   Красное пламя въ каминѣ на господской мызѣ освѣщало въ этотъ вечеръ радостныя лица, когда Гетти отправилась наверхъ и Адамъ воспользовался благопріятнымъ случаемъ сообщить мистеру и мистрисъ Пойзеръ и дѣдушкѣ, что онъ видѣлъ возможность содержать жену теперь и что Гетти согласилась выйти за него замужъ.
   -- Надѣюсь, вы не станете дѣлать возраженій противъ того, чтобъ я сталъ ея мужемъ, сказалъ Адамъ.-- Я, правда, человѣкъ еще не богатый, но она не будетъ нуждаться ни въ чемъ, пока я могу работать.
   -- Возраженій? сказалъ мистеръ Пойзеръ, между-тѣмъ какъ дѣдушка наклонился впередъ и протяжно произнесъ: "конечно, нѣтъ".-- Какія возраженія можемъ мы имѣть противъ васъ, мой другъ? Что вы тутъ говорите, что еще небогаты! Да въ вашей головѣ есть деньги, какъ есть деньги въ засѣянномъ полѣ, но на все нужно время. У васъ довольно для начала, а мы можемъ дать вамъ домашнихъ вещей, которыя вамъ будутъ нужны. Вѣдь у тебя, я думаю, порядкомъ припасено перьевъ и холста -- не правда ли?
   Этотъ вопросъ, конечно, относился къ мистрисъ Пойзеръ, которая сидѣла закутанная въ теплую шаль и очень охрипла, такъ-что не могла говорить съ своею обыкновенною легкостью. Прежде всего она выразительно кивнула головой, но вскорѣ была не въ-состояніи противостоять искушенію выразиться точнѣе.
   -- Это была бы плохая исторія, еслибъ у меня не было перьевъ и холста, сказала она хриплымъ голосомъ:-- когда я не продаю ни одной птицы, не ощипавъ ея, а самопрялка работаетъ всѣ будни.
   -- Подойди, дружочекъ, сказалъ мастеръ Пойзеръ, когда Гетти спустилась внизъ: -- подойди сюда и поцалуй насъ, дай намъ пожелать тебѣ счастья.
   Гетти подошла очень-спокойно и поцаловала толстаго добродушнаго человѣка.
   -- Ну вотъ такъ! сказалъ онъ, потрепавъ ее по плечу.-- Теперь поди поцалуй тётку и дѣдушку. Я желаю пристроить тебя такъ же хорошо, какъ еслибъ ты была моя родная дочь. Того же самаго желаетъ и твоя тётка -- ручаюсь тебѣ въ этомъ, потому-что она обходилась съ тобой въ эти семь лѣтъ, Гетти, какъ съ своею родною дочерью. Подойди, подойди сюда теперь, продолжалъ онъ, уже шутливымъ тономъ, лишь только она поцаловала тётку и старика:-- Адамъ, я готовъ побожиться, также ждетъ поцалуя, и онъ имѣетъ на то теперь полное право.
   Гетти, улыбаясь, отошла къ своему пустому стулу.
   -- Въ такомъ случаѣ, Адамъ, возьмите сами, настаивалъ мистеръ Пойзеръ:-- иначе вы не мужчина.
   Адамъ, этотъ высокій крѣпкій парень, всталъ, покраснѣвъ какъ маленькая дѣвочка, и, обнявъ Гетти, нагнулся и нѣжно поцаловалъ ее въ губы.
   Это была прелестная сцена, освѣщаемая пламенемъ, пылавшимъ въ каминѣ, потому-что свѣчей не было. Да и къ чему тутъ свѣчи, когда огонь былъ такъ ярокъ и отражался въ оловянной посудѣ и полированномъ дубѣ? никому ненужно было работать въ воскресенье вечеромъ. Даже Гетти чувствовала нѣчто похожее на довольство среди всей этой любви. Привязанность Адама къ ней, ласки Адама не волновали ея страстью, не могли даже удовлетворить ея тщеславію; но жизнь не представляла ей въ настоящее время ничего лучшаго: онѣ обѣщали ей нѣкоторую перемѣну.
   Много было разговоровъ, прежде чѣмъ Адамъ ушелъ, о возможности найти домъ, въ которомъ онъ могъ бы удобно помѣститься. Свободнымъ былъ только одинъ домикъ въ деревнѣ, рядомъ съ домикомъ Вилла Маскри, да и тотъ былъ теперь слишкомъ-малъ для Адама. Мистеръ Пойзеръ настоятельно утверждалъ, что лучше всего было бы выѣхать Сету съ матерью, а Адаму остаться въ старомъ домѣ, который можно было бы увеличить черезъ нѣсколько времени, такъ-какъ на дровяномъ дворѣ и въ саду было довольно мѣста. Но Адамъ не соглашался выселить мать изъ дома.
   -- Ну, хорошо, сказалъ наконецъ мистеръ Пойзеръ:-- намъ нѣтъ никакой крайности рѣшить все непремѣнно сегодня вечеромъ. Мы должны имѣть время обсудить все хорошенько. Раньше пасхи вамъ нечего и думать о свадьбѣ. Я не люблю долгаго ухаживанья, но надобно же время на то, чтобъ устроить все, какъ слѣдуетъ.
   -- Конечно, конечно, сказала мистрисъ Пойзеръ смѣлымъ шопотомъ.-- Нельзя же христіанамъ жениться, какъ кукушкамъ -- я такъ полагаю.
   -- А мнѣ становится нѣсколько-страшно, сказалъ мистеръ Пойзеръ: -- когда подумаю, что мы, можетъ-быть, должны будемъ оставить этотъ домъ и взять ферму миляхъ въ двадцати отсюда.
   -- Э-э-эхъ! сказалъ старикъ, выпучивъ глаза на полъ и размахивая вверхъ и внизъ руками, опиравшимися на локотники его кресла.-- Плохая будетъ это исторія, если мнѣ придется оставить старое мѣсто и если меня похоронятъ въ чужомъ приходѣ. Да и тебѣ, можетъ, придется платить двойную цѣну за ферму, добавилъ онъ, взглянувъ на сына.
   -- Ну, батюшка, не тревожься прежде времени, возразилъ Мартинъ младшій:-- можетъ-быть, капитанъ возвратится домой и помиритъ насъ съ старымъ сквайромъ: я крѣпко разсчитываю на это. Вѣдь я знаю, капитанъ, хочетъ, чтобъ всѣмъ оказывали должную справедливость, гдѣ только это зависитъ отъ него.
  

XXXV.
Тайный страхъ.

   Адамъ былъ очень занятъ въ это время, отъ начала ноября и до начала феврали, и только изрѣдка могъ видѣть Гетти, кромѣ воскресенья; несмотря на то, это было счастливое время, потому-что оно все ближе-и-ближе придвигало къ нему мартъ, когда назначена была ихъ свадьба. Всѣ незначительныя приготовленія къ новому хозяйству указывали на то, что желанный день приближался все болѣе-и-болѣе. Двѣ новыя комнаты были надстроены къ старому дому, такъ-какъ, послѣ всѣхъ разсужденій, мать и Сетъ оставались жить съ ними. Лисбетъ плакала такъ жалобно при мысли о разставаньи съ Адамомъ, что онъ пошелъ къ Гетти и спросилъ ее, будетъ ли она, изъ любви къ нему, переносить странности его матери и согласится ли жить съ нею. Къ его немалому восторгу, Гетти отвѣчала: "да, мнѣ все-равно, живетъ ли она съ нами или нѣтъ". Мысли Гетти въ это время тяготило затрудненіе, которое было гораздо-хуже странностей бѣдной Лисбетъ, и потому ей было не до нихъ. Такимъ-образомъ Адамъ былъ утѣшенъ въ своихъ обманутыхъ ожиданіяхъ, причиненныхъ Сетомъ, когда послѣдній возвратился изъ Снофильда, куда ходилъ, чтобъ видѣть Дину, и сказалъ: "напрасно ходилъ я туда... сердце не влечетъ Дины къ замужству". Когда онъ сказалъ своей матери, что Гетти согласна на то, чтобъ они жили вмѣстѣ, и не было болѣе нужды думать имъ о разставаньи, она сказала болѣе-довольнымъ тономъ, чѣмъ говорила съ того времени, когда онъ сообщилъ ей о своемъ намѣреніи жениться: "Голубчикъ мой, да я буду такъ тиха, какъ старая кошка, и работать только то, что она оставитъ мнѣ и чего сама не захочетъ дѣлать. Тогда намъ ненужно будетъ дѣлиться тарелками и всѣми другими вещами, которыя стояли всѣ вмѣстѣ на полкѣ съ твоего рожденія."
   Только одно облако омрачало по временамъ счастье Адама: Гетти казалась иногда несчастною. Но на всѣ его заботливые, нѣжные вопросы она рѣшительно отвѣчала, что была совершенно-довольна и не желала ничего инаго. И когда онъ видѣлъ ее въ слѣдующій разъ, она была живѣе обыкновеннаго. Можетъ-быть, это происходило оттого, что она была слишкомъ-обременена работой и хлопотами въ это время, такъ-какъ вскорѣ послѣ Рождества мистрисъ Пойзеръ снова захворала простудой, перешедшею въ воспаленіе. Эта болѣзнь заставила ее не выходить изъ комнаты весь январь. Гетти должна была заправлять всѣмъ хозяйствомъ внизу и вполовину даже замѣнять Молли въ то время, какъ эта добрая дѣвушка ухаживала за своей госпожей. И Гетти, казалось, предавалась своимъ новымъ занятіямъ съ такою ревностью, работала съ такимъ важнымъ прилежаніемъ, которое не обнаруживалось въ ней прежде, что мистеръ Пойзеръ нерѣдко говорилъ Адаму, не желаетъ ли она показать тѣмъ ему, какою будетъ хорошею хозяйкою. "Боюсь только" прибавлялъ добродушный человѣкъ: "чтобъ дѣвушка не пересолила себѣ; ей нужно будетъ отдохнуть немного, когда теткѣ можно будетъ сойти внизъ".
   Это желанное событіе, когда мистрисъ Пойзеръ сошла внизъ, произошло въ первыхъ числахъ февраля, когда мягкая погода согнала съ бинтонскихъ горъ послѣдній снѣгъ. Въ одинъ изъ этизъ дней, вскорѣ послѣ того, какъ тётка сошла внизъ, Гетти отправилась въ Треддльстонъ закупить кой-какія вещи къ свадьбѣ, которыя были нужны въ хозяйствѣ и о которыхъ она не позаботилась ранѣе, за что подверглась выговору со стороны мистрисъ Пойзеръ, замѣтившей, что, по ея мнѣнію, "Гетти не позаботилась объ этихъ вещахъ оттого, что онѣ были не на показъ, а то она купила бы ихъ довольно-скоро".
   Было около десяти часовъ, когда Гетти отправилась изъ дома, и легкая изморозь, выбѣлившая изгороди рано утромъ, исчезла, когда солнце взошло на безоблачномъ небѣ. Въ ясные февральскіе дни люди находятся подъ сильнѣйшимъ очарованіемъ надежды, чѣмъ въ какіе-нибудь другіе дни года. Какъ пріятно останавливаться подъ мягкими лучами солнца и смотрѣть сквозь рѣшетку, какъ терпѣливыя плуговыя лошади поворачиваются въ концѣ борозды, и думать, что у васъ весь прелестный годъ впереди. Птицы, кажется, чувствуютъ то же самое: ихъ ноты такъ же ясны, какъ ясный воздухъ. На деревьяхъ и изгородяхъ нѣтъ листьевъ, но какъ зелены покрытые травою луга! темно-пурпурово-коричневый цвѣтъ вспаханной земли и голые сучья имѣютъ также свою красоту. Какъ пріятенъ кажется этотъ міръ, когда ѣдешь въ экипажѣ или верхомъ по долинамъ и холмамъ! Я часто думалъ такимъ образомъ, когда, въ чужихъ странахъ, гдѣ поля и лѣса своимъ видомъ напоминали мнѣ поля и лѣса нашей англійской провинціи Ломшейръ, гдѣ богатая земля была вспахана съ такою же заботливостью, лѣса по легкимъ покатостямъ спускались къ зеленымъ лугамъ, я подходилъ къ одному предмету, который стоялъ у дороги и напоминалъ мнѣ, что я не въ Ломшейрѣ, къ символу великой агоніи -- агоніи креста. Онъ, можетъ-быть, стоялъ у яблони, покрытой кучею цвѣтковъ, или на нивѣ, озаряемый свѣтлыми солнечными лучами, или на поворотѣ у опушки лѣса, гдѣ внизу журчалъ чистый ручеекъ. Еслибъ на нашу землю пришелъ путешественникъ, которому была бы неизвѣстна исторія жизни людей на ней, то, конечно, этотъ символъ агоніи показался бы ему весьма-страннымъ среди этой радостной природы. Онъ не зналъ бы, что за этою яблонью, усѣянною цвѣточками, или между золотистою рожью, или подъ нависшими вѣтвями лѣса могло скрываться человѣческое сердце, бьющееся отъ тягостнаго безпокойства, быть-можетъ, молодая цвѣтущая здоровьемъ и красотою дѣвушка, незнающая, куда бы скрыться отъ быстро-приближающагося позора, имѣющая столько же житейской нашей опытности, сколько глупенькій потерянный ягненокъ, блуждающій все далѣе-и-далѣе при наступленіи ночи въ пустынной степи, а между-тѣмъ вкушающая самое горькое изъ горечи жизни.
   Вотъ что скрывается иногда между освѣщенными солнцемъ полями и въ фруктовыхъ садахъ, гдѣ деревья усѣяны цвѣтами; и шумъ журчащаго ручейка, еслибъ вы поближе подошли къ одному мѣсту за небольшимъ кустарникомъ, смѣшивался бы въ вашихъ ушахъ отчаяннымъ человѣческимъ рыданіемъ. Неудивительно, что религія человѣка имѣетъ въ себѣ столько горя; неудивительно, что онъ нуждается въ Страдающемъ Богѣ.
   Гетти, въ своемъ красномъ салонѣ и теплой шляпкѣ, съ корзиною въ рукахъ, поворачиваетъ къ калиткѣ, находящейся сбоку отъ треддльстонской дороги, но вовсе не длятого, чтобъ какъ можно болѣе насладиться солнечными лучами и съ надеждою смотрѣть на долгій открывающійся передъ нею годъ. Она едва даже замѣчаетъ, что солнце свѣтитъ, и вотъ уже цѣлыя недѣли она имѣетъ одну только надежду, которая заставляетъ ее содрогаться и трепетать. Она хочетъ только сойти съ большой дороги, чтобъ идти медленно и оставить заботы о томъ, какое выраженіе имѣетъ ея лицо, когда она останавливается на раздирающихъ душу мысляхъ. Черезъ калитку она можетъ выйдти на тропинку за обширными густыми изгородями. Ея большіе темные глаза въ замѣшательствѣ блуждаютъ по полямъ, какъ глаза покинутаго, безпріютнаго, нелюбимаго существа, а не невѣсты прекраснаго, нѣжнаго человѣка. Но въ нихъ нѣтъ слезъ: она выплакала всѣ свои слезы въ скучную ночь, передъ сномъ. У слѣдующаго столбика дорожка развѣтвляется. Передъ нею двѣ дороги: одна вдоль изгородей, которая мало-помалу выведетъ ее на ея путь; другая пересѣкаетъ поля и отведетъ ее гораздо дальше съ дороги на скантлендзскія низменныя пастбища, гдѣ она не увидитъ никого. Она избираетъ послѣднюю и принимается идти нѣсколько-скорѣе, будто вспомнила о какомъ-то предметѣ, къ которому стоило поторопиться. Скоро она достигаетъ Скантлендза, гдѣ покрытая травою земля образуетъ постепенный склонъ; она оставляетъ равнину и идетъ по склону. Дальше она видитъ группу деревьевъ еще ниже и направляетъ свои шаги туда. Нѣтъ, то не группа деревьевъ, а темный скрытый деревьями прудъ, до-того напоенный зимними дождями, что нижнія вѣтви кустовъ бузины лежатъ глубоко подъ водмю. Она садится на покрытый травою берегъ, прислонясь къ нагнувшемуся стволу большаго дуба, нависшаго надъ мрачнымъ прудомъ. Она часто думала объ этомъ прудѣ по ночамъ въ минувшій мѣсяцъ, и наконецъ теперь ей удалось видѣть его. Она обнимаетъ руками колѣни, нагибается внередъ и задумчиво смотритъ на воду, будто старается угадать какого рода постель могутъ найдти въ ней ея молодые округленные члены.
   Нѣтъ, у ней не достаетъ мужества броситься въ эту холодную водяную постель; да еслибъ у ней и было на столько мужества, то ее могутъ найдти, могутъ узнать, отчего она утопилась. Ей остается только одно: она должна уйдти, уйдти туда, гдѣ не могутъ найдти ее.
   Съ-тѣхъ-поръ, какъ она въ первый разъ почувствовала великій страхъ, нѣсколько недѣль послѣ помолвки съ Адамомъ, она ждала и ждала, ослѣпленная неопредѣленною надеждою, что случится что-нибудь и избавитъ ее отъ ея ужаса; но она не могла ждать долѣе. Вся сила ея природы сосредоточивалась на одномъ усиліи -- скрывать все, что съ всю случилось, и она съ неодолимымъ страхомъ содрогалась при мысли о какомъ-нибудь образѣ дѣйствія, который могъ бы клониться къ открытію ея несчастной тайны. Каждый разъ, какъ ей приходила въ голову мысль написать къ Артуру, она всегда отвергала ее: онъ не могъ сдѣлать для нея ничего такого, что защитило бы ее отъ открытія ея горя и презрѣнія со стороны родныхъ и сосѣдей, которые теперь, когда исчезла ея воздушная мечта, снова составляли весь ея міръ. Ея воображеніе болѣе ужь не рисовало ей блаженства съ Артуромъ, потому-что онъ не могъ сдѣлать ничего такого, что удовлетворило бы ея горести или смягчило ее. Нѣтъ, должно случиться что-нибудь другое, что-нибудь непремѣнно случится и освободитъ ее отъ этого страха. Въ молодой, дѣтской, неопытной душѣ постоянно есть эта слѣпая вѣра въ какой-нибудь неопредѣленный случай. Мальчику или дѣвушкѣ также трудно повѣрить, что съ ними дѣйствительно случится большое несчастіе, какъ трудно имъ повѣрить, что они умрутъ.
   Но теперь нужда страшно тяготила ее; теперь, когда былъ такъ близокъ срокъ свадьбы, она не могла долѣе оставаться при этой слѣпой увѣренности. Она должна бѣжать отсюда; она должна скрыться туда, гдѣ не могутъ открыть ее никакіе знакомые глаза. И потомъ ужасъ, который овладѣвалъ ею при мысли о выходѣ въ свѣтъ, ей совершенно чуждый, показывалъ ей возможность видѣться съ Артуромъ -- мысль, нѣсколько успокоивавшая ее. Она чувствовала себя теперь такою безпомощною; чувствовала, что была не въ-состояніи составить себѣ будущее; что надежда броситься на него имѣла въ себѣ какое-то облегченіе, которое было сильнѣе ея тщеславія. Въ то время, какъ она сидѣла у пруда и содрогалась при видѣ темной, холодной воды, надежда, что онъ приметъ ее нѣжно, будетъ заботиться и думать о ней, производила на все усыпляющее вліяніе, подобное вліянію теплоты, и это вліяніе сдѣлало ее на время равнодушною ко всему прочему. И теперь она стала думать только о томъ, какимъ бы образомъ ей уйдти изъ дома.
   Недавно она получила отъ Дины письмо, полное самыхъ искреннихъ поздравленій по случаю будущей свадьбы, о которой она узнала отъ Сета. Когда Гетти прочла письмо дядѣ, то онъ сказалъ:
   -- Я желалъ бы, чтобъ Дина теперь снова возвратилась къ намъ: она могла бы быть полезною твоей тёткѣ, когда ты не будешь болѣе у насъ. Какъ ты думаешь, милая моя, еслибъ ты отправилась повидаться съ нею, когда станешь здѣсь нѣсколько посвободнѣе, и поговорить, не возвратится ли она сюда съ тобою? Тебѣ, можетъ-быть, удастся уговорить ее, если ты скажешь, что ея тётка нуждается въ ней; она вотъ все пишетъ, что не въ-состояніи придти къ намъ.
   Гетти не понравилась мысль отправиться въ Снофильдъ; она не чувствовала ни малѣйшаго желанія видѣться съ Диной и потому отвѣчала только:
   -- Это такъ далеко, дядюшка.
   Но теперь она думала, что это посѣщеніе послужитъ для нея предлогомъ уйдти. Она скажетъ тёткѣ, возвратившись опять домой, что ей хотѣлось бы, для разнообразія, отправиться въ Снофильдъ на недѣлю или дней на десять; а потокъ, доѣхавъ до Стонитона, гдѣ никто не знаетъ ея, она отъищетъ дилижансъ, который свезетъ ее въ Виндзоръ. Артуръ былъ въ Виндзорѣ, и она отправится къ нему.
   Лишь только Гетти твердо рѣшилась привести въ исполненіе этотъ планъ, она поднялась съ своего мѣста на поросшемъ травою берегу пруда, взяла свою корзинку и отправилась въ Треддльстонъ. Ей нужно же было купить свадебныя вещи, для покупки которыхъ она вышла изъ дома, хотя онѣ и не будутъ нужны ей никогда. Она должна употребить всѣ старанія, чтобъ не возбудить подозрѣнія о своемъ намѣреніи бѣжать.
   Мистрисъ Пойзеръ была очень-пріятно изумлена, что Гетти хотѣла навѣстить Дину, повидаться съ ней и постараться о томъ, чтобъ она возвратилась съ нею и была на свадьбѣ. Такъ-какъ погода стояла хорошая, то Гетти не зачѣмъ было мѣшкать, и Адамъ, пришедши вечеромъ, сказалъ, если Гетти можетъ отправиться завтра, то онъ постарается освободиться проводить до Треддльтона и самъ посадитъ ее въ дилижансъ, отправляющійся въ Стонитонъ.
   -- Какъ хотѣлось бы мнѣ отправиться вмѣстѣ съ вами и охранять васъ! сказалъ онъ на другой день утромъ, облокотясь на дверцу дилижанса.-- Но не оставайтесь, пожалуйста, больше недѣли... вѣдь и она покажется мнѣ, просто вѣчностью.
   Онъ смотрѣлъ на нее нѣжно, и его мощная рука сжимала ея руку. Гетти ощущала чувство безопасности въ его присутствіи; она уже привыкла теперь къ этому. О, еслибъ она могла уничтожить прошедшее и не знать другой любви, кромѣ ея спокойнаго расположенія къ Адаму! Слезы навернулись у ней на глазахъ, когда она бросила на него послѣдній взглядъ.
   "Да благословитъ ее Богъ за то, что она такъ любитъ меня!" подумалъ Адамъ, отправляясь снова къ своимъ занятіямъ, сопровождаемый по пятамъ Джипомъ.
   Но слезы Гетти не относились къ Адаму, не относились къ грусти, которая овладѣетъ имъ, когда онъ узнаетъ, что она исчезла отъ него вавсегда; онѣ относились къ ея собственной жалкой участи, которая уносила ее отъ этого добраго, нѣжнаго человѣка, отдававшаго ей всю свою жизнь, и бросала ее, какъ бѣдную, безпомощную просительницу человѣку, который будетъ считать своимъ несчастьемъ, что она была принуждена прибѣгать къ нему.
   Въ этотъ день въ три часа, когда Гетти сидѣла наверху дилижанса, который, какъ говорили, долженъ былъ доставить ее въ Ленстеръ, на одну изъ станцій по дальней-дальней дорогѣ въ Виндзоръ, она неясно сознавала, что, можетъ-быть, весь этотъ трудный путь ведетъ къ началу какого-нибудь новаго несчасгія.
   А между-тѣмъ Артуръ былъ въ Виндзорѣ. Онъ, конечно, не разсердится на нее. Если онъ и не думалъ о ней, какъ прежде, то все-таки онъ обѣщался печься о ней.
  

КНИГА ПЯТАЯ.

XXXVI.
Путешествіе, исполненное надежды.

   Длинное, одинокое путешествіе съ грустью на сердцѣ, путешествіе отъ родныхъ и знакомыхъ къ чужимъ людямъ бываетъ тяжело и скучно даже для богатыхъ, сильныхъ, знающихъ людей, бываетъ тяжело даже тогда, когда насъ призываетъ долгъ, а не принуждаетъ къ тому страхъ.
   Каково же оно было для Гетти, для Гетти, надъ бѣдными, узкими мыслями которой, болѣе уже неволновавшимися неопредѣленными надеждами, тяготѣлъ холодный опредѣленный страхъ, которая все снова и снова перебирала тотъ же самый небольшой кругъ воспоминаній, все снова и снова представляла себѣ тѣ же самыя ребяческія, сомнительныя картины будущности, видѣла въ этомъ обширномъ мірѣ только маленькую исторію собственныхъ удовольствій и страданій, которая имѣла такъ мало денегъ въ карманѣ и такой длинный и трудный путь передъ собою? Если она не была въ-состояніи ѣхать постоянно въ дилижансѣ (а она была увѣрена въ этомъ, потому-что поѣздка въ Стонитонъ стоила гораздо-дороже, чѣмъ она ожидала), то, очевидно, ей придется обратиться къ извощичьимъ телегамъ и къ тяжелымъ, медленнымъ обозамъ. И сколько потребуется ей времени, чтобъ достигнуть конца своего путешествія! Дюжій, старый кучеръ окбёрнскаго дилижанса, увидѣвъ миленькую молодую женщину между наружными пассажирами, пригласилъ ее сѣсть рядомъ съ нимъ. Чувствуя, что ему, какъ мужчинѣ и кучеру, слѣдовало начать разговоръ шуткою, онъ тотчасъ же, лишь только дилижансъ съѣхалъ съ каменной мостовой, принялся придумывать острое словцо, которое было бы пригодно во всѣхъ отношеніяхъ. Нѣсколько разъ ударивъ кнутомъ лошадей и искоса посмотрѣвъ на Гетти, онъ приподнялъ губы надъ краемъ шарфа, которымъ былъ завязанъ, и сказалъ:
   -- Вѣдь онъ будетъ футовъ шести ростомъ -- готовъ побожиться; ну, не правда ли?
   -- Кто? спросила Гетти съ нѣкоторымъ смущеніемъ.
   -- Ну, разумѣется, вашъ возлюбленный, тотъ, котораго вы оставили или къ которому ѣдете -- который изъ нихъ?
   Гетти чувствовала, что она вся вспыхнула и потомъ поблѣднѣла. Она думала, этотъ кучеръ долженъ знать что-нибудь про нее. Онъ долженъ знать Адама и можетъ сказать ему, куда она поѣхала. Деревенскимъ жителямъ трудно повѣрить, будто тѣхъ, которые находятся на виду въ собственномъ приходѣ, не знаютъ и въ другихъ мѣстахъ; и Гетти было такъ же трудно понять, что слова, сказанныя совершенно-случайно, могли близко приходиться къ ея обстоятельствамъ. Она была такъ испугана, что не могла отвѣчать.
   -- Ну, вотъ! сказалъ кучеръ, видя, что онъ не такъ угодилъ своей шуткой, какъ ожидалъ:-- къ-чему жь вамъ истолковывать это сейчасъ же въ слишкомъ-серьёзную сторону? Если онъ повелъ себя съ вами дурно, то возьмите другаго. Такая хорошенькая дѣвушка, какъ вы, можетъ имѣть возлюбленнаго, когда только захочетъ.
   Страхъ Гетти разсѣялся мало-по-малу, когда она замѣтила, что кучеръ не дѣлалъ болѣе никакихъ намековъ на ея личныя дѣла; но все-таки это не позволило ей спросить его, какія были станціи по дорогѣ въ Виндзоръ. Она сообщила ему, что отправляется немного-подальше Стонитона. Когда она вышла у трактира, гдѣ дилижансъ остановился, то, взявъ корзинку, торопливо пошла въ другую часть города. Составляя планъ отправиться въ Виндзоръ, она не разсчитывала ни на какія затрудненія; труднымъ казалось ей только уйти изъ дома. Когда она преодолѣла послѣднее, подъ предлогомъ посѣтить Дину, то всѣ ея мысли отлетѣла къ встрѣчѣ съ Артуромъ и къ вопросу, какъ онъ обойдется съ ней, и не останавливались ни на какомъ происшествіи, которое могло случиться съ ней на дорогѣ. Путешествіе было ей до того неизвѣстно, что она не могла вообразить себѣ рѣшительно никакихъ подробностей, и имѣя весь свой запасъ денегъ, свои три гинеи, въ карманѣ, она думала, что была снабжена изобильно. Когда она увидѣла, чего ей стоило доѣхать до Стонитона, только тогда стало ее безпокоить путешествіе, только тогда она впервые сознала свое невѣжество относительно тѣхъ мѣстъ, которыя ей нужно было пройти на своемъ пути. Подъ гнетомъ этого безпокойства она бродила по угрюмымъ стонитонскимъ улицамъ и наконецъ вошла въ жалкую, небольшую гостиницу, гдѣ надѣялась найдти дешевую комнату для ночлега. Здѣсь она спросила хозяина, не можетъ ли онъ сказать ей, на какія мѣстечки ей нужно ѣхать, чтобъ добраться до Виндзора.
   -- Ну, я и самъ не могу хорошенько сказать вамъ объ этомъ. Виндзоръ, должно-быть, находится очень-недалеко отъ Лондона, потому-что тамъ живетъ король, отвѣтилъ содержатель.-- Во всякомъ случаѣ., лучше всего вамъ прежде отправиться въ Ашби, на югъ. Но отсюда до Лондона разныхъ мѣстечекъ не меньше, чѣмъ домовъ въ Стонитонѣ, сколько мнѣ извѣстно. Я самъ никогда не путешествовалъ. Но, скажите, отчего это вы, такая молодая женщина, думаете пуститься въ такую дальную дорогу, да еще, вдобавокъ, однѣ?
   -- Я отправляюсь къ брату... онъ солдатъ и находится въ Виндзорѣ, сказала Гетти, испуганная пытливымъ взглядомъ содержателя.-- Я не въ-состояніи ѣхать въ дилижансѣ. Вамъ неизвѣстно, не ѣдетъ ли какая-нибудь телега въ Ашби завтра утромъ?
   -- Еще бы! какъ не быть телегѣ; да кто ее знаетъ, откуда она отправляется. Чтобъ узнать объ этомъ, вамъ придется обѣгать весь городъ. А я думаю, вамъ лучше всего отправиться пѣшкомъ, авось на дорогѣ кто-нибудь и догонитъ васъ.
   Каждое слово ложилось тяжелымъ свинцомъ на сердце Гетти: она видѣла теперь, что дорога передъ нею становилась все длиннѣе-и-длиннѣе. Добраться даже до Ашби, казалось, было такъ трудно; на это, пожалуй, уйдетъ весь день, а между-тѣмъ, что же это значило противъ остающейся еще дороги? Но она должна исполнить свое намѣреніе: она должна добраться до Артура. О, какъ сильно ныло ея сердце о томъ, чтобъ она была теперь опять съ кѣмъ-нибудь, кто сталъ бы заботиться о ней! До этого времени, вставая утромъ съ постели, она была увѣрена, что увидитъ родныя лица, людей, на которыхъ она имѣла уже знакомыя права. Ея самое длинное путешествіе была поѣздка на женскомъ сѣдлѣ въ Россетеръ съ ея дядей; ея мысли всегда искали праздничнаго отдыха въ мечтахъ о наслажденіяхъ, потому-что всѣ дѣйствительныя жизненныя заботы о ней лежали на другихъ. И эта, и ходившая на милую кошечку, Гетти, еще немного мѣсяцевъ назадъ незнавшая другой печали, кромѣ той, которую возбуждали въ ней ревность при видѣ новой ленты на Мери Бёрджъ, или выговоръ тётки за то, что она нерадѣла о Тотти, должна была теперь совершить свое трудное путешествіе одна, оставивъ за собою свой мирныя домъ навсегда и не имѣя передъ собой ничего, кромѣ трепетной надежды на отдаленное убѣжище. Теперь, когда она лежала въ эту ночь на чужой, жосткой постели, она впервые поняла, что ея родной кровъ былъ счастливый, что ея дядя былъ очень-добръ къ ней. Какъ ей хотѣлось бы теперь проснуться, какъ въ дѣйствительности, въ ея спокойной долѣ въ Геслопѣ среди предметовъ и людей, которыхъ она знала, съ ея крошечнымъ тщеславіемъ относительно ея единственнаго лучшаго платья и шляпки, и не имѣя ничего такого на душѣ, что приходилось бы ой скрывать отъ всѣхъ! Какъ бы ей хотѣлось теперь, чтобъ вся остальная лихорадочная жизнь, которую она знала, кромѣ этого, была непродолжительнымъ непріятнымъ сновидѣніемъ! Она подумала обо всемъ, что оставляла за собою, съ грустнымъ сожалѣніемъ о самой себѣ; ея собственное несчастное положеніе наполняло ея сердце: въ немъ не было мѣста для чужаго горя. А между-тѣмъ, до жестокаго письма Артуръ былъ такъ нѣженъ, такъ-любящъ: воспоминаніе объ этомъ все еще имѣло для нея очарованіе, хотя и было не болѣе, какъ одною каплею утѣшенія, которая только-что позволяла переносить страданіе. Гетти могла представить себѣ въ будущемъ только скрытое отъ всѣхъ существованіе, а уединенная жизнь даже съ любовью не имѣла для нея никакого наслажденія, тѣмъ-болѣе, что эта жизнь сливалась съ позоромъ. Она не знала романовъ и принимала только слабое участіе въ ощущеніяхъ, служащихъ источникомъ романа, такъ-что начитанныя леди, можетъ-быть, съ трудомъ поймутъ ея душевное состояніе. Она была слишкомъ несвѣдуща во всемъ, что выходило изъ предѣловъ простыхъ познаній и обычаевъ, въ которыхъ она выросла, и не имѣла никакой болѣе опредѣленной идеи о своей вѣроятной будущности, кромѣ той, что Артуръ, во всякомъ случаѣ, будетъ заботиться о ней и защититъ ее отъ гнѣва и презрѣнія. Онъ не женится на ней, не сдѣлаетъ ея леди, а кромѣ этого, онъ, по ея мнѣнію, не могъ дать ей ничего такого, что возбуждало бы въ ней страстное желаніе и тщеславіе.
   На другой день Гетти встала рано и, позавтракавъ только молокомъ и хлѣбомъ, отправилась по дорогѣ въ Ашби, подъ тяжелымъ свинцовымъ небомъ съ желтою полоскою на краю горизонта, съуживавшеюся, какъ послѣдняя надежда. Теперь, упавши духомъ при мысли о дальности и затрудненіяхъ своего пути, она болѣе всего боялась тратить деньги и сдѣлаться такою бѣдною, что ей придется просить милостыню.
   Гетти имѣла не только гордость гордой натуры, но и гордаго класса, класса, платящаго болѣе всего пособій для бѣдныхъ и болѣе всего гнушающагося мыслью пользоваться этими пособіями. До этого времени ей еще не приходило въ голову, что она можетъ извлечь деньги изъ своего медальйона и своихъ сережекъ, которые она имѣла при себѣ, и она призвала на память весь свой небольшой запасъ арифметики и знанія цѣнъ, чтобъ вычислить, сколько разъ ей можно будетъ пообѣдать и сколько проѣхать за ея двѣ гинеи и за ея нѣсколько шиллинговъ, имѣвшихъ такой меланхолическій видъ, словно блѣдный пепелъ другой яркосіявшей монегы.
   Выйдя изъ Стонитона, она шла нѣсколько первыхъ миль бодро, назначая себѣ цѣлью дерево, ворота или выдающійся кустъ на дорогѣ на такомъ дальнемъ разстояніи, на какомъ она могла только различать эти предметы, и чувствовала слабую радость, когда достигала этой цѣли. Но когда она подошла къ четвертому мильному столбу, къ первому, который ей удалось задѣтить среди высокой трава, росшей по сторонамъ дороги, и прочла, что отошла отъ Стонитона четыре мили всего, мужество покинуло ее. Она прошла только это небольшое разстояніе, а уже чувствовала усталость и почти снова была голодна отъ свѣжаго утренняго воздуха, потому-что, хотя Гетти и была пріучена къ движенію и труду въ комнатѣ, но не привыкла къ продолжительной ходьбѣ, производящей совершенно другаго рода усталость, нежели домашняя дѣятельность. Когда она смотрѣла на мильный столбъ, то почувствовала, что на ея лицо упало нѣсколько капель: начиналъ идти дождь. То была новая бѣда, которая до того времени не приходила ей въ голову, наполненную грустными мыслями. Совершенно убитая этимъ неожиданнымъ увеличеніемъ ея горя, она сѣла на выступъ изгороди и начала истерически рыдать. Начало трудности подобно первому куску горькой пищи, который кажется невыносимымъ въ первое мгновеніе; если, однакожь, намъ начѣмъ больше утолить нашъ голодъ, мы рѣшаемся взять еще кусокъ и находимъ возможнымъ продолжать. Когда у Гетти миновалъ порывъ слезъ, она собрала свое слабѣвшее мужество. Шелъ дождь, и она должна была стараться достигнуть деревни, гдѣ могла бы найти отдыхъ и пріютъ. Утомленная, она пошла впередъ, какъ вдругъ услышала за собою громъ тяжелыхъ колесъ: ѣхала простая телега, еле-двигаясь по дорогѣ; извощикъ шелъ лѣниво подлѣ лошадей, хлопая бичомъ. Гетти, остановилась, поджидая телегу; если извощикъ былъ человѣкъ неочень-угрюмой наружности, думала она, то она попроситъ, чтобъ онъ взялъ ее съ собою. Когда телега поровнялась съ нею, извощикъ отсталъ, но напереди огромной повозки она увидѣла нѣчто такое, что ободрило ее. Въ прежнее время своей жизни она и не замѣтила бы этого, но теперь, новая чувствительность, которую пробудило въ ней страданіе, было виною того, что этотъ предметъ произвелъ на нее сильное впечатлѣніе. То было ничто иное, какъ маленькая бѣлая съ коричневыми пятнами спаньйолка, сидѣвшая на переднемъ выступѣ телеги, съ большими робкими глазами и постоянно-дрожавшимь тѣломъ, свойственными, какъ вамъ, вѣроятно, извѣстно, этимъ крошечнымъ существамъ. Гетти, вы знаете, не обращала слишкомъ много вниманія на животныхъ; но въ эту минуту она чувствовала, будто было что-то общее между нею и этимъ безпомощнымъ робкимъ существомъ, и, не вполнѣ понимая причину, сна уже смѣлѣе рѣшилась заговорить съ извощикомъ, который теперь догналъ телегу. То былъ высокій, румяный человѣкъ, съ мѣшкомъ на плечахъ, замѣнявшемъ ему шарфъ или шинель.
   -- Не можете ли вы взять меня въ телегу, если отправляетесь по дорогѣ въ Ашби? спросила Гетти.-- Я заплачу вамъ.
   -- Конечно, сказалъ высокій молодецъ съ медленною улыбкою, свойственною людямъ, тяжелымъ ка подъемъ.-- Я могу взять васъ очень-легко, и не нужно мнѣ вашихъ денегъ, если вамъ все-равно лежать немножко сжавшись на тюкахъ съ шерстью. Откуда вы? и что вамъ нужно въ Ашби?
   -- Я иду изъ Стонитона. Мнѣ далеко идти -- въ Виндзоръ.
   -- Въ услуженіе, что ли, или зачѣмъ другимъ?
   -- Я иду къ брату; онъ солдатъ и находится тамъ.
   -- Ну, я ѣду всего-то до Лейстера, и это-то довольно-далеко, но я возьму васъ, если вамъ все-равно ѣхать немножко-медленнѣе. Лошади и не почувствуютъ вашей тяжести, какъ не чувствуютъ тяжести вотъ этой собачонки, которую я нашелъ на дорогѣ, недѣл нская любовь смягчила острый взглядъ ея глазъ, пока она смотрѣла на нихъ.
   -- Ахъ, ты моя милая кошечка, храни тебя Господь! сказала она, подхватывая дѣвочку, которая наклонилась впередъ и протянула къ ней руки. Въ эту минуту у нея не было глазъ ни для кого, кромѣ Тотти, и она сказала Гетти, не глядя на нее: -- Гетти, пойди нацѣди пива: обѣ работницы заняты въ молочной.
   Когда пиво было нацѣжено, и трубка дяди раскурена, надо было идти укладывать Тотти; а потомъ пришлось опять принести ее внизъ, уже въ одной рубашкѣ, потому что она не засыпала и плакала. А тамъ пора было накрывать на столъ къ ужину, и Гетти должна была все время помогать. Адамъ просидѣлъ до конца вечера, т. е. до того часа, когда по правиламъ мистрисъ Пойзеръ гостямъ полагалось уходить. Весь вечеръ онъ старался занимать разговорами ее и ея мужа, чтобы Гетти чувствовала себя свободнѣе, Онъ медлилъ до послѣдней возможности, потому что ему хотѣлось убѣдиться своими глазами, что этотъ вечеръ сошелъ для нея благополучно, и онъ былъ въ восторгѣ, когда увидѣлъ, какъ много у нея самообладанія. Онъ зналъ, что она не могла успѣть прочесть письмо, но онъ не зналъ, что ее подбодряла надежда, что это письмо опровергнетъ каждое его слово. Ему было очень тяжело ее оставлять,-- тяжело думать, что въ теченіе многихъ дней онъ не будетъ знать, какъ она переноситъ свое горе. Но уходить было все-таки надо, и все, что онъ могъ сдѣлать, это -- нѣжно пожать ей руку, прощаясь. Онъ хотѣлъ ей сказать этимъ пожатіемъ, что любовь его остается неизмѣнной, и что она всегда найдетъ въ ней вѣрное прибѣжище, если захочетъ ее взять, И онъ надѣялся, что она его пойметъ.
   Какъ старательно, по дорогѣ домой, придумывалъ онъ оправданія для ея легкомыслія! Какъ онъ жалѣлъ ее, приписывая всѣ ея слабости ея любящей, нѣжной натурѣ, во всемъ обвиняя Артура и все меньше и меньше допуская, что и его поведеніе могло имѣть оправданіе. Его отчаяніе при мысли о страданіяхъ Гетти (а также и о томъ, что, можетъ быть, она навѣки потеряна для него) дѣлало его глухимъ ко всѣмъ доводамъ въ пользу вѣроломнаго друга, который навлекъ на него это зло. Адамъ былъ человѣкъ съ яснымъ умомъ, съ честной, справедливой душой,-- хорошій человѣкъ во всѣхъ отношеніяхъ; но, я думаю, самъ Аристидъ -- если онъ когда-нибудь любилъ и ревновалъ,-- не былъ вполнѣ великодушенъ въ такіе моменты. И я не рѣшусь утверждать, что въ эти. тягостные для него, дни Адамъ не испытывалъ ничего, кромѣ справедливаго негодованія и всепрощающей жалости. Онъ жестоко ревновалъ, и по мѣрѣ того, какъ любовь дѣлала его все болѣе и болѣе снисходительнымъ въ его оцѣнкѣ поведенія Гетти, вся горечь его ревности выливалась въ его чувствахъ къ Артуру.
   "Немудрено, что онъ вскружилъ ей голову, думалъ Адамъ.-- Джентльменъ, съ хорошими манерами, въ щегольскомъ платьѣ, съ бѣлыми руками, и съ этой манерой говоритъ, какъ умѣютъ говорить только баре,-- начинаетъ ухаживать за ней, подъѣзжаетъ къ ней съ комплиментами, смѣло, увѣренно, какъ никогда-бы не посмѣлъ этого сдѣлать ея ровня... Какъ тутъ устоять?.. Будетъ положительно чудомъ, если послѣ этого она когда-нибудь полюбитъ простого человѣка". Онъ невольно вынулъ руки изъ кармановъ и посмотрѣлъ на нихъ, на эти жесткія ладони и крѣпкіе короткіе ногти. "Вонъ какой я мужланъ! Если хорошенько подумать, такъ нѣтъ во мнѣ ровнешенько ничего, за что женщина могла-бы меня полюбить. А между тѣмъ я знаю, что я легко нашелъ-бы жену, если-бы все мое сердце не было отдано ей. Но не все-ли равно, какимъ находятъ меня другія женщины, если она не любитъ меня? А она могла-бы меня полюбить.-- я въ здѣшнихъ мѣстахъ не знаю никого, кто былъ-бы мнѣ страшенъ, какъ соперникъ,-- могла-бы, если-бъ онъ не всталъ между нами. А теперь, пожалуй, я стану ей ненавистенъ за то, что я такъ непохожъ на него... Но, можетъ быть.-- какъ знать?-- можетъ быть, она еще разлюбитъ его, когда убѣдится, что онъ не любитъ ее серьезно,-- и полюбитъ меня? Можетъ быть, со временемъ она оцѣнитъ человѣка, который былъ-бы счастливъ связать себя съ ней на всю жизнь. Но что-бы тамъ ни вышло въ будущемъ,-- придется покориться: я долженъ благодарить Бога уже и за то, что не случилось хуже. Я буду не первый и не единственный изъ людей, прожившихъ свои вѣкъ безъ счастья. Мало-ли дѣлается на свѣтѣ хорошаго дѣла съ невеселыми думами и тоской на сердцѣ! На все воля Божья -- этого довольно для насъ. Богъ лучше знаетъ, что намъ нужно, и человѣкъ не будетъ умнѣе Его, сколько-бы онъ не ломалъ голову, стараясь придумалъ, что для насъ лучше. Но у меня, пожалуй, отпала-бы всякая охота къ труду, если-бъ я увидѣлъ ее въ горѣ, покрытую стыдомъ, да еще изъ-за человѣка, о которомъ я всегда думалъ съ гордостью. Разъ я избавленъ отъ этого, я не въ правѣ роптать: когда у человѣка кости цѣлы, онъ можетъ вытерпѣть боль отъ порѣза".
   На этомъ мѣстѣ своихъ размышленій Адамъ, перелѣзая черезъ плетень, увидѣлъ человѣка, который шелъ полемъ, впереди. Онъ догадался, что это Сетъ возвращается съ вечерней проповѣди, и прибавилъ шагу, чтобы нагнать его.
   -- Я думалъ, ты будешь дома раньше меня, сказалъ онъ, когда Сетъ обернулся и остановился, поджидая его;-- я сегодня запоздалъ.
   -- Я то же запоздалъ -- послѣ проповѣди разговорился съ Джономъ Барнсомъ. Барнсъ недавно заявилъ намъ, что на него сошла благодать, и мнѣ хотѣлось разспросить его, что онъ чувствуетъ. Это одинъ изъ такихъ вопросовъ, что непремѣнно увлечешься и позабудешь о времени.
   Минуты двѣ или три они прошли въ молчаніи. Адамъ былъ не расположенъ вдаваться въ тонкости религіозныхъ вопросовъ. но его тянуло поговорить съ Сетомъ по душѣ, сказать ему и услышать отъ него теплое слово братской любви и довѣрія. На него рѣдко находили такія минуть;, хоть братья и очень любили другъ друга. Они почти никогда не говорили между собой о своихъ личныхъ дѣлахъ, да и объ общихъ, семейныхъ невзгодахъ говорили больше вскользь, намеками. Адамъ былъ отъ природы сдержанъ во всемъ, гдѣ было замѣшано чувство, а Сетъ немного робѣлъ передъ своимъ, болѣе практичнымъ, братомъ.
   -- Сетъ, сказалъ Адамъ, положивъ руку ему на плечо,-- имѣешь ты какія-нибудь вѣсти о Динѣ Моррисъ?
   -- Да, отвѣчалъ Сетъ.-- Она позволила мнѣ писать ей иногда о томъ, ко къ намъ живется, и какъ мама переноситъ свое горе. И вотъ двѣ недѣли тому назадъ я ей писалъ,-- разсказалъ про тебя, что ты получилъ новую должность,-- написалъ, что мама стала теперь поспокойнѣе; а въ прошлую среду я заходилъ на почту въ Тредльстонѣ и засталъ тамъ письмо отъ нея. Я подумалъ тогда, что, можетъ быть, тебѣ было-бы интересно прочесть его, но ничего тебѣ не сказалъ, потому что мнѣ казалось, что ты занятъ другимъ. Хочешь -- прочти; ея почеркъ легко разбирать: она удивительно хорошо пишетъ для женщины.
   Сетъ вынулъ письмо изъ кармана и протянулъ Адаму. Адамъ взялъ его и сказалъ:
   -- Ахъ, братъ, мнѣ очень тяжело живется это время. Ты на меня не сердись, что я такой молчаливый и бываю иной разъ не въ духѣ; это не значитъ, что я сталъ равно душенъ къ тебѣ. Я знаю, мы съ тобой до конца будемъ близки.
   -- Я, Адамъ, никогда не сержусь на тебя. Это правда, ты бываешь иногда рѣзокъ со мной, но я отлично знаю, какъ это надо понимать.
   -- Вонъ мама отворяетъ дверь -- выглядываетъ, не идемъ-ли мы, сказалъ Адамъ.-- Въ окнахъ нѣтъ свѣта: это она опять сидѣла въ темнотѣ по своему обыкновенію... А, Джипъ! Здравствуй, братъ, здравствуй! Ты мнѣ, радъ?-- ну да, я знаю.
   Лизбета уже скрылась въ домѣ и засвѣтила свѣчу; она услыхала знакомые шаги по травѣ еще раньше, чѣмъ Джипъ залаялъ.
   -- Охъ, мальчики, никогда еще, съ тѣхъ поръ, какъ я на свѣтѣ живу, время не тянулось такъ долго. Гдѣ это вы пропадали?
   -- Ты напрасно сидишь впотьмахъ, мама, сказалъ ей Адамъ:-- въ темнотѣ время всегда дольше тянется.
   -- Ну, вотъ, съ какой стати я стану жечь свѣчу въ воскресенье, когда весь домъ остается пустой, а работать грѣшно. Смотрѣть въ книгу, которую все равно не можешь прочесть,-- на это мнѣ и дня хватитъ. Хорошій способъ сокращать время, нечего сказать,-- даромъ жечь свѣтъ -- добро изводить!... Ужинать будете? Въ такой часъ ночи вы, надо полагать, или поужинали, или хотите ѣсть, какъ волки.
   -- Я голоденъ, мама,-- сказалъ Сетъ, присаживаясь къ маленькому столику, который Лизбета накрыла къ ужину еще засвѣтло.
   -- А я поужиналъ, сказалъ Адамъ.-- На тебѣ, Джипъ!
   Онъ взялъ со стола холоднаго картофелю и протянулъ сооакѣ, поглаживая другой рукой ея приподнятую къ нему, лохматую сѣрую голову.
   -- Собакѣ не давай, сказала Лизбета, я хорошо ее накормила. Не бойся, я е ней никогда не забуду. Да и мудрено за быть: вѣдь это все, что мнѣ отъ тебя остается, когда ты уходишь.
   -- Ну, такъ пойдемъ. Джипъ, сказалъ Адамъ,-- пойдемъ спать!-- Покойной ночи, мама, я очень усталъ.
   -- Что съ нимъ такое -- ты не знаешь? спросила Лизбета младшаго сына, когда Адамъ ушелъ наверхъ.-- Что его сокрушаетъ? Послѣдніе два, три дня его точно громомъ пришибло,-- ходитъ какъ въ воду опущенный. Сегодня поутру, когда ты ушелъ, я вошла въ мастерскую и застала, что онъ сидитъ и ничего не дѣлаетъ, даже книги нѣтъ передъ нимъ.
   -- Много онъ работаетъ это время, сказалъ Сетъ,-- да, кажется, и на душѣ у него неспокойно. Ты не обращай на него вниманія, мама: ему это непріятно. Надо быть съ нимъ поласковѣе и стараться не досаждать ему.
   -- Кто-же ему досаждаетъ? И когда я была съ нимъ неласкова?... Испеку ему завтра пирогъ къ завтраку.
   Тѣмъ временемъ Адамъ читалъ письмо Дины при тускломъ свѣтѣ сальной свѣчи.
   "Дорогой братъ Сетъ! Ваше письмо три дня пролежало на почтѣ, потому что у меня не было денегъ, чтобъ оплатить его пересылку. Въ нашихъ мѣстахъ тли страшные ливни,-- можно было подумать, что опять разверзлись хляби небесныя,-- и теперь у насъ здѣсь большая нужда и болѣзни, и откладывать деньги въ такое тяжелое время, когда кругомъ столько народу нуждается въ хлѣбѣ насущномъ, значило-бы грѣшить отсутствіемъ вѣры, какъ евреи въ пустынѣ, когда они собирали про запасъ манну небесную. Я говорю объ этомъ нарочно, чтобы вы не подумали, что мнѣ не хотѣлось писать вамъ, или что я мало сочувствую вашей радости по поводу благъ земныхъ, выпавшихъ на долю вашего брата Адама. Ваша любовь и уваженіе къ нему совершенно понятны, ибо Господь щедро одѣлилъ его своими дарами, и онъ ими пользуется, какъ патріархъ Іосифъ, который, даже будучи вознесенъ на вершину могущества, не переставалъ болѣть душой о своемъ отцѣ и меньшомъ братѣ.
   "Сердце мое крѣпко прилѣпилось къ вашей матери съ того дня. когда мнѣ было дано утѣшить ее въ годину ея испытанія. Напомните ей обо мнѣ, скажите, что я часто о ней думаю, когда сижу одна въ сумеркахъ, возвратившись съ работы. Такъ мы сидѣли съ ней въ тотъ вечеръ; я держала ее за руки и говорила ей слова утѣшенія, которыя мнѣ были даны. Не правда-ли, Сетъ, какое это хорошее время, когда свѣтъ дня погасаетъ, и въ тѣлѣ чувствуется легкая усталость, послѣ дневного труда? Тогда внутренній свѣтъ сіяетъ ярче, и душу наполняетъ сознаніе могущества Божія. Я обыкновенно сажусь въ темной комнаткѣ, закрываю глаза, и мнѣ кажется, что моя душа отдѣлилась отъ тѣла, и ничего ей не нужно. Въ такія минуты я покорно несу всѣ тяготы, всю скорбь, слѣпоту и грѣхъ, которые вижу кругомъ и надъ которыми мнѣ часто хочется плакать,-- да, всѣ страданія сыновъ человѣческихъ, которые подчасъ застилаютъ мнѣ свѣтъ, охватываютъ всю меня, какъ черная ночь,-- въ такія минуты я несу ихъ на себѣ съ кроткимъ смиреніемъ, какъ крестъ искупителя, радуясь своей боли. Ибо я чувствую,-- чувствую!-- Предвѣчная Любовь тоже страдаетъ,-- страдаетъ во всей полнотѣ своего всевѣдѣнія, страдаетъ, скорбитъ и плачетъ, и только слѣпое себялюбіе можетъ хотѣть быть изъятымъ отъ скорби, подъ бременемъ которой стонетъ вся тварь земная. Нѣтъ, истинное счастье не въ томъ, чтобъ быть изъятымъ отъ скорби, пока скорбь и грѣхъ живутъ на землѣ: скорбь есть часть любви, и любовь не станетъ стремиться освободиться отъ нея. Мнѣ это говоритъ не одинъ только разумъ: я вижу это во всѣхъ словахъ и въ дѣлѣ Евангелія. Развѣ нѣтъ у насъ ходатая на небесахъ? Развѣ не предстоитъ тамъ за насъ Богочеловѣкъ со своимъ распятымъ тѣломъ, которымъ Онъ вознесся? И развѣ Онъ и Предвѣчная Любовь -- не одно, такъ-же, какъ наши любовь и скорбь? У
   "Въ послѣднее время эти мысли почти не оставляютъ меня и я яснѣе поняла значеніе словъ: "Если кто хочетъ идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крестъ Мой"... Я слыхала, эти слова толкуютъ въ томъ смыслѣ, что мы несемъ крестъ, исповѣдуя Христа и навлекая тѣмъ на себя гоненія и страданія. Но по моему это узкая мысль. Истинный крестъ Искупителя -- грѣхъ и скорбь всего міра. Вотъ что тяжелымъ гнетомъ лежало у него на душѣ,-- вотъ крестъ, тяжесть котораго мы должны съ Нимъ дѣлить,-- чаша, изъ которой мы должны пить вмѣстѣ съ Нимъ, если хотимъ пріобщиться Божественной Любви, которая есть одно съ Его скорбью.
   "Въ моей внѣшней жизни, о которой вы меня спрашиваете, я ни на что не могу пожаловаться: у меня есть все необходимое и даже въ избыткѣ. Все это время я имѣла постоянный заработокъ на фабрикѣ, не смотря на то, что спросъ на рабочія руки уменьшился, и многихъ изъ насъ разсчитали. И тѣломъ я значительно окрѣпла, такъ-что могу много ходить и говорить, и почти не чувствую усталости. Вы пишете, что рѣшили остаться дома съ матерью и братомъ; это меня убѣждаетъ, что вы имѣли вѣрное указаніе. Господь предназначилъ вамъ тамъ жить и работать -- это ясно, и искать благодати въ другомъ мѣстѣ было-бы все равно, что положить на жертвенникъ не чистую жертву и ожидать, чтобы на нее сошелъ огонь съ неба. Мое дѣло и вся моя радость -- здѣсь, на холмахъ; подчасъ мнѣ даже думается, не слишкомъ-ли я прилѣпилась душой къ моимъ землякамъ и не возропщу-ли я, если Господь призоветъ меня въ другое мѣсто.
   "Большое вамъ спасибо за извѣстія о моихъ милыхъ друзьяхъ на Большой Фермѣ, потому что хоть я и писала имъ одинъ разъ, по желанію тети, вскорѣ послѣ того, какъ уѣхала, отъ нихъ я не получила ни строчки. Тетѣ писанье писемъ дается съ трудомъ, да и работы по хозяйству съ ноя довольно при ея слабомъ здоровьѣ. Она и ея дѣти дороги моему сердцу, какъ самые близкіе мнѣ люди по крови; впрочемъ, мнѣ дороги всѣ, живущіе въ этомъ домѣ. Я постоянно переношусь къ нимъ во снѣ, и часто за работой, и даже когда я говорю съ народомъ, мысль о нихъ встаетъ передо мной такъ настойчиво, какъ-будто они въ нуждѣ или въ горѣ. Быть можетъ, это мнѣ указаніе свыше, но пока оно мнѣ еще не ясно: буду ждать, чтобы Богъ меня вразумилъ,-- вы вѣдь пишете, что у нихъ все благополучно.
   "Я надѣюсь, что мы съ вами еще увидимся въ этомъ мірѣ, и даже, можетъ быть, скоро, хотя, по всей вѣроятности, не надолго: братья и сестры мои въ Лидсѣ желаютъ, чтобъ я побывала у нихъ на короткое время, когда мнѣ будетъ дозволено покинуть Сноуфильдъ.
   "Прощайте, дорогой братъ, или лучше -- до свиданья. Дѣтей Божіихъ, которымъ дано встрѣтиться въ этой жизни, вступить въ духовный союзъ и чувствовать, что ихъ оживляетъ одинаковый духъ,-- ничто не можетъ разлучить, хотя-бы ихъ раздѣляли горы, ибо союзъ этотъ до безконечности расширяетъ ихъ души, и они всегда имѣютъ другъ друга передъ собой въ своихъ мысляхъ, почерпая въ этомъ новыя силы.

"Преданная вамъ сестра и сотрудница во Христѣ
Дина Моррисъ.

   "Я не умѣю писать такъ мелко, какъ вы, и перо плохо меня слушается; это стѣсняетъ меня, и я не могу разсказать всѣхъ своихъ мыслей. Поцѣлуйте за меня вашу матушку: она два раза попросила меня ее цѣловать, когда мы съ ней прощались".
   Адамъ сложилъ письмо и сидѣлъ въ ногахъ кровати, задумчиво опершись головой на руку, когда Сетъ пришелъ наверхъ.
   -- Читалъ ты письмо? спросилъ Сетъ.
   -- Читалъ, отвѣчалъ Адамъ.-- Не знаю, что я подумалъ-бы о ней и объ ея письмѣ, если-бъ не видѣлъ ее; вѣроятно, подумалъ-бы, что женщина-проповѣдница должна быть нестерпима. Но она изъ тѣхъ людей, у которыхъ -- что-бы они ни дѣлали, что-бы ни говорили,-- все выходитъ хорошо, и мнѣ казалось, что я вижу и слышу ее, пока я читалъ ея письмо. Удивительно, какъ хорошо я помню ея лицо и голосъ... Ты былъ-бы очень счастливъ съ ней, Сетъ: она именно такая женщина, какая тебѣ нужна.
   -- Безполезно объ этомъ мечтать, промолвилъ Сетъ уныло.-- Она сказала мнѣ свое рѣшеніе, а она не такой человѣкъ, чтобы говорить одно, а думать другое.
   -- Я знаю, но ёя чувства могутъ измѣниться. Не всегда женщина сразу полюбитъ, и не всегда то пламя горячѣе, которое скорѣй разгорается. Хорошо, кабы ты сходилъ ее повидать какъ-нибудь на недѣлѣ; ужъ я-бы устроилъ, чтобы ты могъ отлучиться дня на три, на четыре. А путь для тебя небольшой -- какихъ-нибудь двадцать, тридцать миль.
   -- Я радъ ее видѣть всегда и при всякихъ условіяхъ; не знаю только... не была-бы она недовольна за то, что я туда приду, сказалъ Сетъ.
   -- Съ какой стати ей быть недовольной! подхватилъ Адамъ съ жаромъ, вставая и начиная раздѣваться на ночь.-- Да, для всѣхъ насъ было-бы большимъ счастьемъ, если-бъ она вышла за тебя. Мама сразу ее полюбила,-- просто удивительно, какъ она была ей рада тогда.
   -- Да, сказалъ Сетъ немного застѣнчиво; -- а Дина очень любитъ Гетти; она много о ней думаетъ.
   На это Адамъ ничего не отвѣтилъ. Немного погодя братья пожелали другъ другу доброй ночи и больше не обмѣнялись ни словомъ.
   

ГЛАВА XXXI.
ВЪ СПАЛЬНОЙ ГЕТТИ.

   Въ концѣ августа дни становятся короткіе. Даже въ такихъ домахъ, какъ у Пойзеровъ, гдѣ было не въ обычаѣ засиживаться по вечерамъ, въ августѣ ложились спать со свѣчей, и Гетти взяла съ собой свѣчу, когда, наконецъ, вскорѣ послѣ ухода Адама, ей можно было уйти къ себѣ наверхъ и запереться.
   Теперь она прочтетъ письмо: оно должно... оно должно успокоить ее. Адамъ не можетъ знать правды; онъ долженъ былъ говорить именно такъ, какъ онъ говорилъ: ничего другого нельзя было и ожидать отъ него.
   Она поставила свѣчу и достала письмо. Отъ него шелъ слабый запахъ розъ, такъ живо напоминавшій ей Артура, что она какъ-будто ощущала его присутствіе подлѣ себя. Она прижала къ губамъ его письмо, и нахлынувшія воспоминанія о минутахъ пережитаго счастья прогнали на одно мгновеніе весь ея страхъ. Но когда она сломала печать, сердце ея затрепетало непонятнымъ предчувствіемъ, и руки начали дрожать. Она стала медленно читать: ей нелегко было разбирать барскій почеркъ Артура, хоть онъ и старался писать поразборчивѣе.
   "Дорогая Гетти! Я вамъ не лгалъ, когда говорилъ, что люблю васъ, и я никогда не забуду нашей любви. До конца дней моихъ я буду вамъ вѣрнымъ другомъ и надѣюсь доказать это не одинъ разъ. Если то, что я скажу вамъ въ этомъ письмѣ, заставитъ васъ страдать,-- не думайте, что я говорю это оттого, что мало васъ люблю и жалѣю, потому что нѣтъ на свѣтѣ такой вещи, которой я-бы не сдѣлалъ для васъ, если-бы былъ увѣренъ, что это дѣйствительно нужно для вашего счастья. Душа замираетъ, какъ подумаю, что моя маленькая Гетти будетъ плакать, и меня не будетъ съ нею, чтобъ осушить поцѣлуями ея слезы, и если-бъ я слѣдовалъ только внушенію моего сердца, я былъ-бы съ ней въ эту минуту вмѣсто того, чтобы писать. Мнѣ страшно больно разставаться съ ней и еще больнѣе говорить ея слова, которыя могутъ показаться жестокими, хотя они вытекаютъ изъ самаго искренняго желанія ей добра.
   "Милая, милая Гетти! какъ ни сладостна была для меня наша любовь, какъ ни счастливъ былъ-бы я, если-бъ вы могли любить меня до гроба,-- я чувствую, что для обоихъ насъ было-бы лучше, если-бы мы никогда не знали этого счастья, и что мой долгъ -- просить васъ, чтобъ вы разлюбили меня, постарались забыть обо мнѣ. Я одинъ во всемъ виноватъ: правда, меня такъ влекло къ вамъ, что я не могъ устоять противъ искушенія; но я все время чувствовалъ, что ваша привязанность ко мнѣ можетъ принести вамъ горе. Я долженъ былъ побороть свое чувство. И я-бы сдѣлалъ это, если-бъ не былъ такимъ слабымъ, дурнымъ человѣкомъ. Но прошлаго нельзя измѣнить, и теперь я обязанъ спасти васъ, по крайней мѣрѣ, отъ того зла, предотвратить которое въ моей власти. А для васъ будетъ великимъ зломъ -- я въ этомъ убѣжденъ,-- если ваша привязанность ко мнѣ окажется настолько прочна, что вы никогда не полюбите другого, съ которымъ вы могли-бы быть счастливѣе, чѣмъ со мной, и если вы будете продолжать ожидать въ будущемъ того, чего никогда не можетъ случиться. Потому что если-бъ я сдѣлалъ то, о чемъ вы одинъ разъ со мной заговаривали,-- если-бъ я женился на васъ,-- повѣрьте, дорогая моя, изъ этого не вышло-бы для васъ ничего, кромѣ горя, и со временемъ вы сами убѣдились-бы въ томъ. Повѣрьте, вы можете быть счастливы, только выйдя замужъ за человѣка вашего круга, и если-бы я женился на васъ, я только усугубилъ-бы свою вину передъ вами, не говоря уже о томъ, что нарушилъ бы этимъ мои обязанности передъ родными и свѣтомъ. Вы не имѣете понятія, дорогая, о томъ мірѣ, въ которомъ должна пройти вся моя жизнь, и вы очень скоро меня разлюбили-бы, убѣдившись, до какой степени между нами мало общаго.
   "Итакъ, я не могу жениться на васъ; значитъ намъ надо разстаться,-- надо постараться вырвать изъ сердца нашу любовь. Говоря это, я чувствую себя глубоко несчастнымъ, но больше намъ ничего не остается. Сердитесь на меня, моя драгоцѣнная, ненавидьте меня -- я это заслужилъ; но вѣрьте, что я всегда буду думать о васъ, заботиться о васъ, навсегда останусь признателенъ вамъ,-- что я никогда не забуду моей Гетти, и если что-нибудь случится съ вами, если придетъ бѣда, предугадать которую мы не можемъ,-- то будьте увѣрены, что я сдѣлаю для васъ все, что будетъ въ моихъ силахъ.
   "Я говорилъ вамъ, куда адресовать мнѣ письма, если-бы вамъ вздумалось написать, но, можетъ быть, вы забыли; такъ я на всякій случай прилагаю мой адресъ. Не пишите мнѣ безъ крайней надобности, т. е. если я не могу быть дѣйствительно вамъ полезенъ, потому что, дорогая Гетти, мы должны постараться какъ можно меньше думать другъ о другѣ. Простите меня и постарайтесь забыть; помните только одно -- что, пока живъ, я всегда буду вамъ преданнымъ другомъ.

Артуръ Донниторнъ".

   Не скоро Гетти прочла это письмо, и когда она подняла отъ него голову, изъ тусклаго стараго зеркала на нее глянуло блѣдное, какъ мраморъ, помертвѣлое лицо, съ округлыми дѣтскими очертаніями, но съ выраженіемъ недѣтскаго страданія на немъ. Гетти не видѣла этого лица; она ничего не видѣла,-- она чувствовала только, что ей холодно, что она больна и дрожитъ. Письмо тряслось въ ея рукѣ и шуршало. Она положила его. Какое ужасное ощущеніе -- этотъ ознобъ и дрожь... такое ужасное, что заставляло забывать даже о томъ, чѣмъ оно было вызвано. Гетти встала, подошла къ шкапу, достала свой теплый плащъ, завернулась въ него и сѣла, думая только о томъ, какъ-бы согрѣться. Но вотъ она взяла письмо болѣе твердой рукой и начала читать все сначала. На этотъ разъ пришли слезы -- крупныя, обильныя слезы, слѣпившія ей глаза и мочившія бумагу въ ея рукахъ. Она чувствовала только одно,-- что Артуръ былъ жестокъ,-- жестокъ, написавъ ей такое письмо,-- жестокъ оттого, что не хотѣлъ жениться на ней. Причины, не дозволявшія ему на мой жениться, не существовали для нея: могла-ли она повѣрить, что осуществленіе всего, о чемъ она грезила, чего такъ страстно желала, не принесетъ ей ничего, кромѣ горя? Въ ея умѣ отсутствовали понятія, изъ которыхъ могла-бы сложиться даже идея подобнаго горя.
   Бросая письмо въ второй разъ, она увидѣла въ зеркалѣ свое лицо. Теперь оно покраснѣло и было мокро отъ слезъ. Для нея это былъ почти товарищъ, которому она могла пожаловаться, который пожалѣетъ ее. Она облокотилась на столъ, наклонилась впередъ, поддерживая голову руками, и смотрѣла въ эти темные, залитые слезами глаза, на эти дрожащія губы, и видѣла, какъ слезы лились все обильнѣе и какъ ротъ подергивался отъ рыданій.
   Крушеніе всего ея маленькаго міра грезъ, смертельный ударъ, нанесенный ея только-что зародившейся страсти, поразили ея жадную до наслажденій, эпикурейскую натуру такимъ^ неизъяснимымъ страданіемъ, что оно убило въ ней всякій протестъ и заставило ее забыть на время гнѣвъ. Она сидѣла и рыдала, пока не погасла свѣча, и тогда измученная, съ тупою болью во всемъ тѣлѣ, одурѣлая отъ слезъ,-- бросилась на постель, не раздѣваясь, и уснула.
   Мутный разсвѣтъ еле-еле проникалъ въ комнату, когда она проснулась въ пятомъ часу утра съ ощущеніемъ сосущей тоски на сердцѣ, причина которой выяснилась ей по мѣрѣ того, какъ она начинала различать въ полутьмѣ окружающіе предметы. Затѣмъ явилась мучительная, ужаснувшая ее мысль, что ей надо скрывать свое горе и нести его при страшномъ свѣтѣ дня, который наступалъ. Она не могла дольше лежать: она встала и подошла къ столу. Вотъ оно -- письмо... Она отворила свой ящичекъ съ сокровищами: тамъ лежали серьги и медальонъ -- свидѣтели ея короткаго счастья,-- свидѣтели долгихъ безотрадныхъ дней, которые наступятъ теперь. Глядя на этѣ побрякушки, на которыя еще недавно она смотрѣла, къ которымъ еще недавно прикасалась съ такою любовью, потому что видѣла въ нихъ залогъ ожидающаго ее рая богатства и роскоши,-- она переживала вновь тѣ минуты, когда ей дарили ихъ съ такими нѣжными ласками, съ такими странными, милыми словами и сіяющимъ взглядомъ... Минуты, наполнявшія ее восторженнымъ изумленіемъ,-- до такой степени онѣ были лучше всего, что только она могла себѣ представить. И Артуръ, говорившій ей эти слова, глядѣвшій на нее такимъ взглядомъ,-- Артуръ, котораго она и теперь еще чувствовала подлѣ себя, чья рука еще касалась ея стана, чья щека прижималась еще къ ея щекѣ, чье дыханіе жгло ей лицо,-- былъ тотъ самый жестокій, жестокій Артуръ, который написалъ это письмо... Она схватила его и скомкала, но сейчасъ-же расправила опять, чтобы прочесть еще разъ. Умственное оцѣпенѣніе, бывшее послѣдствіемъ вчерашнихъ долгихъ слезъ, заставляло ее сомнѣваться въ себѣ: ей было необходимо прочесть письмо еще разъ и убѣдиться, дѣйствительно-ли ея горе было реальное горе, дѣйствительно-ли письмо было такъ ужасно жестоко. Она должна была поднести его къ самому окну, чтобы быть въ состояніи что-нибудь разобрать... Да, оно было ужасно, безжалостно,-- хуже! чѣмъ она думала. И она опять съ гнѣвомъ скомкала его въ рукѣ. Она ненавидѣла писавшаго его, ненавидѣла именно потому, что отдала ему всю свою любовь, всю дѣвичью страсть и тщеславіе, изъ которыхъ эта любовь родилась.
   Сегодня у нея не было слезъ,-- она выплакала ихъ всѣ вчера ночью; и теперь она испытывала муки сознательнаго горя -- горя безъ слезъ, которое хуже перваго удара, ибо въ немъ не только настоящее, но и будущее. Каждое утро изо дня въ день,-- такъ долго, какъ только она могла вообразить себя въ будущемъ,-- она будетъ вставать вотъ такъ, какъ сегодня, и знать, что наступающій день не принесетъ ей радости. Нѣтъ отчаянія болѣе горькаго и глубокаго, чѣмъ то, какое приносятъ намъ первыя мгновенія перваго большого нашего горя, когда мы не извѣдали еще на опытѣ, что можно страдать и исцѣлиться, отчаяваться и ожить для надежды. Покамѣстъ Гетти медленно снимала платье, въ которомъ она пролежала всю ночь, съ тѣмъ, чтобы умыться и причесаться, ее не оставляло болѣзненное сознаніе, что такъ пройдетъ и вся ея жизнь: вѣчно она будетъ дѣлать то, въ чемъ для нея нѣтъ никакой радости, работать все ту-же опостылѣвшую работу, видѣть людей, нисколько ей не интересныхъ, ходить въ церковь, въ Треддльстонъ и на чай къ мистрисъ Бестъ, и никогда не знать радостныхъ мыслей. Ибо одуряющій ядъ ея недолгаго блаженства навсегда отравилъ ей всѣ маленькія радости, составлявшія когда-то утѣху ея жизни,-- дѣвичьи радости, въ родѣ обѣщаннаго къ ярмаркѣ новаго платья, вечеринки у Бриттоновъ, толпы поклонниковъ, которыхъ она еще долго будетъ водить за носъ, и наконецъ далекой перспективы дня ея свадьбы, который когда-нибудь все, таки наступитъ и принесетъ ей съ собой цѣлую гору нарядовъ заразъ -- одно шелковое платье и еще много другихъ. Теперь все это казалось ей неинтереснымъ, безцвѣтнымъ; впереди не было ничего, кромѣ скуки... Теперь ея удѣлъ -- всю жизнь томиться неудовлетворенной жаждой, желать -- безъ надежды.
   Она съ усиліемъ сняла платье и прислонилась къ старому темному шкапу. Ея руки и шея были обнажены, волосы падали на нихъ изящными кольцами. Эти волосы были такъ-же красивы, какъ и два мѣсяца тому назадъ, въ тотъ вечеръ, когда она расхаживала по этой самой комнатѣ, полная надеждъ, сіяя отъ сознанія своей красоты. Теперь она не думала о своей шеѣ и рукахъ,-- она была равнодушна даже къ своей красотѣ. Глаза ея грустно блуждали по темной старой спальнѣ и, наконецъ, машинально поднялись къ окну, въ которое глядѣлъ тусклый разсвѣтъ. Мелькнуло-ли въ ея умѣ воспоминаніе о Динѣ?-- о словахъ заботливаго предостереженія, которыя ее тогда разсердили?-- о любящей мольбѣ Дины вспомнить о ней, какъ о другѣ, въ минуту испытанія?-- Нѣтъ, впечатлѣніе было слишкомъ слабо для того, чтобъ сохраниться. Вся любовь Дины, всѣ слова утѣшенія, какія она могла ей сказать, не произвели-бы на нее никакого дѣйствія въ это утро: она приняла-бы ихъ равнодушно, какъ и все, что было чуждо ея разбитой страсти. Нѣтъ, она не думала о Динѣ; она думала о томъ, что ей нельзя оставаться въ этомъ домѣ и продолжать вести прежнюю жизнь: ужъ лучше что-нибудь совсѣмъ новое, неизвѣстное, чѣмъ опять эта старая канитель все той-же работы, тѣхъ-же впечатлѣній и разговоровъ. Она съ радостью убѣжала-бы сію-же минуту съ тѣмъ, чтобы никогда больше не видѣть знакомыхъ, старыхъ лицъ. Но Гетти была не изъ тѣхъ натуръ, которыя идутъ навстрѣчу трудностямъ, смѣло отворачиваются отъ знакомаго и привычнаго, и, не колеблясь, ставятъ себя въ новыя положенія. Это была натура тщеславная, чувственная, но не страстная, и для того, чтобы рѣшиться на крайнюю мѣру, ей нужно было дойти до послѣдней степени ужаса и отчаянія. Ограниченный кругъ ея представленій оставлялъ очень мало простора для полета фантазіи, и она скоро остановилась на единственномъ, возможномъ для нея, способѣ раздѣлаться съ прежней жизнью: она рѣшила просить дядю, чтобъ онъ позволилъ ей поступить въ горничныя. Камеристка миссъ Лидіи поможетъ ей найти мѣсто, когда узнаетъ, что она имѣетъ разрѣшеніе дяди.
   Дойдя до этой мысли, Гетти подколола волосы и начала одѣваться; теперь ей казалось не такъ невозможно сойти внизъ и приняться за свои обычныя дѣла. Она сегодня-же поговоритъ съ дядей.
   Нужно было много такихъ душевныхъ страданій, какія Гетти переживала теперь, чтобъ они могли сколько-нибудь замѣтно отразиться на ея цвѣтущемъ здоровьѣ. Когда она, со свойственной ей тщательностью, одѣлась въ свое рабочее платье и подобрала волосы подъ маленькій чепчикъ, не слишкомъ проницательный наблюдатель былъ-бы гораздо больше пораженъ юною свѣжестью ея кругленькихъ щечекъ и шейки, и красотой ея темныхъ глазъ и рѣсницъ, чѣмъ какими-либо признаками грусти въ ея лицѣ. Но когда она подняла скомканное письмо и спрятала его въ ящикъ, чтобъ оно не попалось кому-нибудь,-- тяжелыя, жгучія слезы, не приносящія облегченія,-- не тѣ обильныя, крупныя слезы, какія она проливала вчера,-- сжали ей горло и подступили къ глазамъ. Она отерла ихъ поскорѣе: ей нельзя плакать днемъ; никто не узнаетъ, какъ она несчастна, никто не долженъ знать, что ее постигло разочарованіе... И мысль о томъ, что ей придется выдерживать взгляды дяди и тетки, дали ей ту власть надъ собой, какая часто сопутствуетъ сильному страху. Ибо, при всей глубинѣ ея тайнаго горя, возможность того, что они когда-нибудь узнаютъ о случившемся, пугала ее, какъ пугаетъ перспектива позорнаго столба больного, измученнаго узника. Они найдутъ постыднымъ ея поведеніе, а стыдъ -- это пытка. Такова была совѣсть бѣдненькой Гетти.
   Итакъ, она замкнула свой ящикъ и отправилась къ своимъ повседневнымъ дѣламъ.
   Вечеромъ, когда мистеръ Пойзеръ курилъ свою трубку и, слѣдовательно, находился въ наивысшемъ градусѣ своего добродушія, Гетти улучила минуту, когда тетка ея вышла изъ комнаты, и сказала:
   -- Дядя, отпустите меня. Я хочу поступить на мѣсто... въ горничныя.
   Мистеръ Пойзеръ вынулъ изо рта трубку и нѣсколько секундъ смотрѣлъ на Гетти въ кроткомъ изумленіи. Она шила и не поднимала головы отъ работы.
   -- Съ чего это пришло тебѣ въ голову, моя дѣвочка? спросилъ онъ наконецъ, посовѣщавшись предварительно съ трубкой.
   -- Такъ, мнѣ хотѣлось-бы... мнѣ это больше по душѣ, чѣмъ работа на фермѣ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, дѣвчурка, тебѣ такъ кажется, потому что и не испытала, что значитъ служить на мѣстахъ. Это и для здоровья вредно, да и не принесетъ тебѣ счастья. Нѣтъ, пустяки! оставайся лучше у насъ, пока не найдешь себѣ хорошаго мужа; ты мнѣ родная племянница, и пока у меня есть свой собственный уголъ, я не отдамъ тебя въ услуженіе хотя-бы въ господскій домъ.
   Мистеръ Пойзеръ замолчалъ и затянулся изъ трубки.
   -- Я люблю шить, сказала Гетти,-- и я могла-бы получать хорошее жалованье.
   -- Должно быть, тетка чѣмъ-нибудь тебя разобидѣла? замѣтилъ мистеръ Пойзеръ, пропуская мимо ушей послѣдній аргументъ Гетти.-- Ты не обращай на это вниманія, дѣвчурка: на это дѣлаетъ для твоего-же добра. Хоть она и не родная тебѣ, а она тебя любитъ: не многія на ея мѣстѣ дѣлали-бы такъ много, какъ она для тебя.
   -- Да я и не жалуюсь на тетю,-- совсѣмъ не оттого; а просто эта работа мнѣ больше по душѣ, повторила Гетти.
   -- Конечно, на всякій случай -- мало-ли что можетъ случиться!-- оно не мѣшаетъ знать всякую работу. Отчего и не поучиться шить и вышивать? Ты сама знаешь, я охотно далъ свое согласіе, когда мистрисъ Помфретъ предложила тебя поучить. Но у меня и въ помышленіи не было отдавать тебя въ услуженіе. Моя семья -- отцы и дѣды наши -- ужъ и не знаю съ какихъ поръ, всегда ѣли свой собственный хлѣбъ.-- Развѣ не правда, отецъ? И развѣ тебѣ было-бы пріятно, чтобъ твоя внучка поступила на жалованье?
   -- Нѣ-ѣ-ѣтъ, произнесъ старикъ Мартинъ съ длинной оттяжкой, долженствовавшей не только выразить отрицаніе, но и вложить въ него нѣкоторую горечь, Онъ наклонился впередъ и /Продолжалъ, упорно глядя въ полъ:-- Но все равно,-- наврядъ ли ты ее уломаешь: она вышла вся въ мать. Съ той мнѣ было тоже не мало хлопотъ, чтобъ удержать ее дома. И она-таки не послушалась меня -- вышла замужъ за голыша... Ну, какой что фермеръ?-- двѣ головы скота за все про все, когда по его землѣ ему надо-бы не меньше десяти головъ... Неудивительно, что она умерла отъ чахотки,-- не дотянула и до тридцати лѣтъ.
   Не часто случалось, чтобы старикъ произносилъ такую длинную рѣчь; но вопросъ сына подлилъ масла въ огонь давнишняго, еще не угасшаго раздраженія, по милости котораго старый дѣдъ былъ всегда равнодушнѣе къ Гетти, чѣмъ къ другимъ своимъ внукамъ. Этотъ забулдыга Соррель промоталъ все состояніе матери Гетти, а въ"силахъ Гетти текла кровь Сорреля.
   -- Да, бѣдная женщина! Плохая ее выпала доля! проговорилъ Мартинъ-младшій, которому было очень досадно, что онъ вызвалъ своими словами эту вспышку злобы заднимъ числомъ. Но Гетти имѣетъ всѣ шансы найти хорошаго, солиднаго мужа, не меньше любой дѣвушки въ нашихъ мѣстахъ.
   Пустивъ этотъ многообѣщающій намекъ, мистеръ Пойзеръ умолкъ и обратился опять къ своей трубкѣ, поглядывая на Гетти, въ чаяніи подмѣтить какой-нибудь признакъ, который убѣдилъ-бы его, что она отказывается отъ своего несообразнаго плана. Но вмѣсто этого Гетти неожиданно ударилась въ слезы -- отчасти съ досады на то, что ей отказали, отчасти отъ своихъ горькихъ мыслей, съ которыми ей приходилось бороться весь день.
   -- Ну, ну, не надо плакать, сказалъ мистеръ Пойзеръ, стараясь обратить все въ шутку:-- пусть плачутъ тѣ, кому негдѣ преклонить голову, а у кого есть свой домъ и семья, тому не о чемъ плакать... Пойди-ка сюда,-- что ты объ этомъ думаешь? продолжалъ онъ, обращаясь къ женѣ, которая въ эту минуту вошла въ кухню, перебирая спицами своего вязанья съ неистовой быстротой, какъ-будто это движеніе было для нея такимъ-же естественнымъ и необходимымъ, какъ для рака -- шевелить усиками.
   -- Что я думаю?-- Я думаю, что у насъ скоро раскрадутъ всѣхъ утокъ и куръ, если эта безмозглая Молли будетъ забывать запирать ихъ на ночь... Гетти, что это значитъ? О чемъ ты плачешь?
   -- Да вотъ, просится на мѣсто, желаетъ поступить въ горничныя; а я ей говорю, что мы можемъ пристроить ее и получше этого, сказалъ мистеръ Пойзеръ.
   -- Я такъ и думала, что она забрала себѣ въ голову какую-нибудь фанаберію: она сегодня цѣлый день рта не раскрыла. Все это оттого, что она повадилась ходить въ замокъ, къ тамошней челяди; да и мы были дураки, что пускали ее. Она думаетъ, служить у господъ нивѣсть какая сладость. Она увѣрена, что тамъ ей будетъ лучше, чѣмъ у родныхъ, которые ее выростили, потому что она вѣдь была не больше Марти, когда попала къ намъ въ домъ. Она воображаетъ быть горничной въ барскомъ домѣ, значитъ ничего не дѣлать, сладко ѣсть и носить хорошія платья: у нея вѣдь только и мыслей на умѣ, какъ-бы нацѣпить на себя какую-нибудь тряпку. Я часто ей говорю: "Не хочешь-ли быть пугаломъ на огородѣ? тогда ты будешь вся изъ тряпокъ -- снаружи и внутри"... Поступить въ горничныя!-- Я никогда не дамъ на это своего согласія, покуда у нея есть домъ и добрые друзья, и есть кому позаботиться о ней, пока она найдетъ хорошаго мужа -- получше какого-нибудь прощалыги-лакея, потому -- что такое лакей?-- ни баринъ, ни мужикъ, а живетъ на счетъ мужика. Отъ такого франта всегда легко станется, что онъ заложитъ руки подъ фалды и будетъ ожидать, чтобъ жена работала за него.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, не надо намъ такого мужа, сказалъ мистеръ Пойзеръ:-- мы найдемъ и почище. Да у насъ уже и наклевывается хорошій... Ну полно, дѣвчурка, не плачь! Ступай-ка лучше спать. Съ какой стати идти въ горничныя?-- мы и безъ этого съумѣемъ позаботиться о тебѣ. Иди, иди, и не будемъ больше объ этомъ говорить.
   Когда Гетти ушла наверхъ, онъ сказалъ:
   -- Понять не могу, съ чего ей взбрела въ голову эта мысль. Мнѣ казалось, что ей начинаетъ нравиться Адамъ Бидъ: въ послѣднее время было очень похоже на то.
   -- Ахъ, развѣ ее разберешь, кто ей нравится и кто -- нѣтъ. Она какъ сухой горохъ -- ни къ кому не можетъ прилѣпиться: Я думаю, что даже эта дѣвчонка Молли -- какъ она ни несносна бываетъ подчасъ,-- но я думаю, что ей было-бы грустнѣе, чѣмъ Гетти, разстаться съ нами и съ нашими дѣтьми, хоть на Михайловъ день будетъ всего годъ, какъ она живетъ у насъ... Ну, а эта мысль поступить въ услуженіе,-- это ей вбили въ голову тамъ, въ замкѣ: намъ слѣдовало-бы предвидѣть, къ чему это приведетъ, когда мы отпускали ее учиться рукодѣльямъ. Но я живо съ этимъ покончу,
   -- А вѣдь тебѣ и самой будетъ жалко лишиться ея, замѣтилъ мистеръ Пойзеръ:-- она полезна тебѣ по хозяйству.
   -- Конечно, жалко; я люблю ее больше, чѣмъ она того стоитъ, недобрая дѣвочка, съ каменнымъ сердцемъ! Какъ ей не грѣхъ даже думать уйти отъ насъ такимъ образомъ, Жалко!-- еще-бы не жалко! Не даромъ, я думаю, она пробыла у меня на глазахъ эти семь лѣтъ. Развѣ я могла-бы возиться съ ней все это время, пріучать ее ко всякой работѣ и заботиться о ней, если-бъ мнѣ не было до нея дѣла? Да вотъ и сейчасъ: для кого ткутся въ домѣ простыни и скатерти? Я думала: вотъ выйдетъ замужъ, отдамъ ихъ ей въ приданое, и будетъ себѣ жить въ нашемъ приходѣ... всегда на глазахъ. Дура я, дура! не стоило и думать-то о ней, когда она не лучше какой-нибудь вишни, съ косточкой вмѣсто сердца.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, ты преувеличиваешь, проговорилъ мистеръ Пойзеръ, стараясь успокоить жену.-- Она насъ любитъ, я увѣренъ; но она еще молода, и голова у нея набита всякимъ вздоромъ, въ которомъ она и сама не можетъ разобраться. Реѣ молодыя дѣвченки рады убѣжать изъ дому, и сами не знаютъ -- зачѣмъ.
   Однако, на Гетти слова ея дяди подѣйствовали не только въ томъ смыслѣ, что разогорчили ее и заставили плакать. Она прекрасно знала, кого онъ имѣлъ въ виду, намекая на ея замужество и на хорошаго, солиднаго мужа, и когда она осталась опять одна въ своей спальнѣ, возможность брака съ Адамомъ представилась ей въ новомъ свѣтѣ. У людей, лишенныхъ всякихъ сильныхъ симпатій и сознанія долга -- этого верховнаго руководителя, къ которому возмущенная душа можетъ прибѣгнуть за поддержкой, чтобы укрѣпиться въ спокойномъ терпѣніи,-- однимъ изъ первыхъ послѣдствій сильнаго горя бываетъ неудержимое стремленіе ухватиться за что-нибудь новое, сдѣлать что-нибудь -- все равно, что -- лишь-бы измѣнить положеніе. Способность бѣдненькой Гетти предвидѣть послѣдствія -- и всегда-то представлявшая не болѣе, какъ узкій кругъ фантастическихъ вѣроятностей получить то или другое удовольствіе избѣжать той или другой непріятности, теперь совершенно бездѣйствовала парализованная безпокойнымъ протестомъ противъ постигшаго ее страданія, и она была готова на одинъ изъ тѣхъ лихорадочныхъ, безцѣльныхъ поступковъ, какими многіе несчастные люди, желая избавиться отъ временнаго огорченія, навлекаютъ на себя несчастіе цѣлой жизни.
   Отчего ей не выйти за Адама? Ей вѣдь все равно: она сдѣлаетъ все, что угодно, лишь-бы хоть сколько нибудь измѣнить свою жизнь. Она была увѣрена, что Адамъ по прежнему желаетъ жениться на ней, а всякія дальнѣйшія соображенія -- мысль о томъ, будетъ-ли счастливъ Адамъ при такихъ условіяхъ,-- не приходили ей въ голову.
   "Непонятно!" скажете вы, можетъ быть. "Необъяснимое движеніе души, наталкивающее дѣвушку на такой шагъ, который, въ ея душевномъ состояніи, долженъ-бы быть ей всего противнѣе,-- и это на второй день послѣ постигшаго ее горя".
   Да, движенія мелкой и пошлой души, какъ у Гетти, когда ей приходится бороться съ серьезными невзгодами печальной человѣческой жизни,-- всегда непонятны. Непонятны для насъ и движенія какой-нибудь маленькой яхточки безъ балласта, когда ее кидаетъ какъ попало на волнахъ бурнаго моря. А какою она казалась красивой, пока стояла на якорѣ въ тихой гавани, сверкая на солнцѣ своими бѣлыми парусами!
   "Пусть вся потеря ложится на того, кто выпустилъ ее въ море".
   -- Да. Но это не спасетъ яхточки -- хорошенькой игрушки, которая могла-бы быть утѣхой цѣлой жизни.
   

ГЛАВА XXXII.
МИСТРИСЪ ПОЙЗЕРЪ "ГОВОРИТЪ СВОЕ СЛОВО".

   Въ слѣдующую субботу вечеромъ въ "Гербѣ Донниторновъ" шли самые оживленные дебаты по поводу событія случившагося въ тотъ самый день поутру. Этимъ событіемъ было ни болѣе, ни менѣе, какъ вторичное появленіе франтоватаго господина въ ботфортахъ, про котораго одни говорили, что это просто фермеръ -- претендентъ на Домовую ерму, другіе -- что это будущій управляющій замка; самъ-же мистеръ Кассонъ -- счастливый очевидецъ пріѣзда незнакомца -- презрительно высказывался въ томъ смыслѣ, что онъ -- ничего болѣе, какъ обыкновенный приказчикъ, какимъ былъ Сатчель до него. Никто и не думалъ оспаривать показаній мистера Кассона относительно того факта, что онъ лично видѣлъ незнакомца; тѣмъ не менѣе онъ усердно приводилъ различныя подробности въ подтвержденіе своихъ словъ.
   -- Я самъ его видѣлъ, говорилъ мистеръ Кассонъ,-- своими глазами видѣлъ, какъ онъ подъѣзжалъ верхомъ со стороны Нижняго луга; еще у его лошади, знаете, такая бѣлая лысина на лбу. Я только-что пропустилъ свою порцію пива (было ровно половина одиннадцатаго, а я въ это время всегда пью пиво -- аккуратнѣйшимъ манеромъ, какъ часы); ну, вотъ, я и говорю Ноульсу (а онъ какъ разъ на ту пору подъѣхалъ со своей повозкой): "Ноульсъ, говорю я,-- можете взять для лошади ячменя, если надо", а самъ прошелъ себѣ хлѣбнымъ дворомъ и прямо къ Треддльстонской дорогѣ. И только что поровнялся я съ большимъ ясенемъ на лугу,-- смотрю -- подъѣзжаетъ человѣкъ въ ботфортахъ, верхомъ на сѣрой лошади съ лысиной на лбу,-- съ мѣста не сойти, коли лгу. Я подождалъ, пока онъ подъѣхалъ, и говорю ему такъ-то: "Съ добрымъ утромъ, молъ, сударь". Мнѣ, видите-ли, хотѣлось слышать его разговоръ, потому (думаю я себѣ) я тогда разомъ смекну, изъ здѣшнихъ-ли онъ мѣстъ, Ну, вотъ, я ему и говорю: "Съ добрымъ утромъ, сударь. Славная погодка стоитъ для ячменя -- какъ вы находите? Хорошо уберемъ, коли Господь поможетъ". А онъ и говоритъ: "Правда ваша,-- на погоду грѣхъ жаловаться", говоритъ. Ну, я сейчасъ и сообразилъ (тутъ мистеръ Кассонъ подмигнулъ), что, дескать, эта птица не издалека къ намъ прилетѣла. Должно быть, мой разговоръ показался ему очень страннымъ, потому что вѣдь всѣ вы, ломширцы, находите страннымъ, когда человѣкъ говоритъ правильнымъ языкомъ.
   -- Правильнымъ языкомъ! повторилъ презрительно Бартль Масси.-- До правильнаго языка вамъ такъ-же далеко, какъ поросячьему визгу до кларнета.
   -- Не знаю, возразилъ мистеръ Кассонъ, язвительно улыбаясь,-- но смѣю думать, что человѣкъ, который съ дѣтства жилъ промежь господъ, можетъ кое-что смыслить въ хорошемъ англійскомъ языкѣ,-- во всякомъ случаѣ не меньше школьнаго учителя.
   -- Конечно, я не спорю, для васъ вы говорите правильнымъ языкомъ, замѣтилъ саркастическимъ тономъ Бартль ему въ утѣшеніе.-- Когда козелъ Мика Гольдсворта кричитъ: "Бе-е-е!", онъ говоритъ правильнымъ языкомъ: было-бы неестественно, если-бъ онъ кричалъ по другому.
   Такъ какъ остальная часть общества была сплошь ломширцы, то общій смѣхъ обратился противъ мистера Кассона, и онъ благоразумно отретировался, вернувшись къ прежней темѣ, котопая, къ слову сказать, была не только не исчерпана въ то ъ вечеръ, но на другой же день послѣ вечерни подверглась новому обсужденію въ церковной оградѣ, и притомъ съ новымъ интересомъ, обыкновенно сопутствующимъ всякой новости, когда ее разсказываютъ новому лицу. На этотъ разъ новымъ слушателемъ оказался Мартинъ Поизеръ, который, по выраженію его жены, "никогда не путался съ этой пьяной компаніей, что собирается у Кассона и сосетъ свое пиво съ такими глубокомысленными лицами, точно стая карасей".
   Возвращаясь изъ церкви, мистеръ Пойзеръ имѣлъ съ женой разговоръ по поводу господина въ ботфортахъ. Должно быть, этотъ-то разговоръ и былъ причиной того, что мысли мистрисъ Пойзеръ немедленно обратились на загадочнаго незнакомца, когда дня два спустя послѣ этого, въ одну изъ тѣхъ минутъ своего бодрствующаго досуга, какія выпадали для нея по послѣобѣдамъ, по окончаніи уборки,-- она стояла въ дверяхъ кухни съ вязаньемъ въ рукахъ и увидѣла, что во дворъ, на ворономъ пони, въѣзжаетъ старый сквайръ въ сопровожденіи конюха Джона. Впослѣдствіи она всегда приводила, какъ поразительный примѣръ дара предвидѣнія, заключавшій въ себѣ положительно нѣчто большее обычной ея проницательности, тотъ фактъ, что какъ только она увидѣла стараго сквайра, такъ сейчасъ-же сказала себѣ: "Я нисколько не удивляюсь, если онъ явился къ намъ по поводу того человѣка, что собирается взять въ аренду Домовую Ферму: навѣрно старый плутъ хочетъ заставить Пойзера уступить что-нибудь безъ денегъ въ пользу того. Но Пойзеръ будетъ дуракъ, если согласится".
   Что въ воздухѣ было что-то особенное -- въ этомъ не могло быть сомнѣнія, ибо старый сквайръ не баловалъ вообще арендаторовъ своими визитами, и хотя мистрисъ Пойзеръ въ теченіе послѣднихъ двѣнадцати мѣсяцевъ произнесла не мало весьма внушительныхъ воображаемыхъ спичей, имѣвшихъ даже болѣе глубокій смыслъ, чѣмъ то могло показаться съ перваго взгляда, съ твердымъ намѣреніемъ произнести ихъ вслухъ въ первый-же разъ, какъ старый джентльменъ покажется въ предѣлахъ двора Большой Фермы,-- однако, всѣ эти спичи такъ и остались воображаемыми.
   -- Здравствуйте, мистрисъ Пойзеръ, сказалъ старый сквайръ, приглядываясь къ ней своми близорукими глазами,-- способъ смотрѣть на людей, который всегда сердилъ мистрисъ Пойзеръ. "Точно ты какое-то скверное насѣкомое", говорила она, "и тебя собираются взять двумя пальцами и раздавить подъ ногтемъ".
   Тѣмъ не менѣе она отвѣтила: "Къ вашимъ услугамъ, сэръ", и присѣла съ безукоризненной почтительностью:" не такая она была женщина, что бы "задирать носъ передъ высшими" и бросать вызовъ приличіямъ безъ серьезнаго повода.
   -- Дома вашъ мужъ, мистрисъ Поизеръ?
   -- Дома, сэръ. Онъ только пошелъ на хлѣбный дворъ. Я сію минуту за нимъ пошлю. Не угодно-ли вамъ войти подождать?
   -- Благодарю васъ,-- да, я войду. Мнѣ нужно потолковать съ нимъ объ одномъ маленькомъ дѣлѣ. Впрочемъ, оно касается и васъ ничуть не меньше, если не больше, такъ что я хочу знать и ваше мнѣніе.
   -- Гетти, бѣги, скажи дядѣ, чтобъ шелъ домой, сказала мистрисъ Пойзеръ, когда они вошли въ домъ.
   Гетти сдѣлала книксенъ, на который старикъ отвѣтилъ низкимъ поклономъ, а Тотти, чувствовавшая себя не вполнѣ парадной, такъ какъ ея фартучекъ былъ замаранъ вареньемъ, стала лицомъ въ уголъ, между стѣной и часами, откуда и выглядывала на гостя изподтишка.
   -- Какая чудесная старая кухня! сказалъ мистеръ Донниторнъ, съ восхищеніемъ озираясь вокругъ. Говорилъ онъ всегда одинаково -- вѣжливо, внятно, отчеканивая каждое слово,-- все равно, хотѣлъ-ли онъ сказать любезность или уязвить.-- И въ какой удивительной чистотѣ вы ее содержите, мистрисъ Пойзеръ!.. Знаете, я люблю эту ферму больше всѣхъ участковъ въ имѣньѣ.
   -- Въ самомъ дѣлѣ, сэръ? Ну, что-жъ, коли вы такъ ее любите, было-бы очень хорошо, если-бы распорядились сдѣлать на ней кое-какія исправленія. Полы у насъ въ такомъ видѣ, что просто нѣтъ житья отъ крысъ и мышей: я боюсь, что онѣ съѣдятъ насъ живьемъ; а въ погребѣ стоишь но колѣна въ водѣ; если вы потрудитесь спуститься туда, вы можете убѣдиться въ этомъ на опытѣ, но, я думаю, вы предпочтете повѣрить мнѣ на слово... Не угодно-ли вамъ присѣсть, сэръ?
   -- Нѣтъ еще; хотѣлъ-бы прежде видѣть вашу молочную, отвѣчалъ сквайръ, устраняя деликатнымъ манеромъ всякую возможность существованія такого вопроса, по которому они съ мистрисъ Пойзеръ могли-бы расходится во мнѣніяхъ; -- я не видалъ ее нѣсколько лѣтъ и постоянно со всѣхъ сторонъ слышу о вашихъ чудесныхъ сырахъ и маслѣ.-- Кажется, дверь туда отперта? Вы не должны удивляться, если я буду смотрѣть завистливыми глазами на ваши сливки и масло: я убѣжденъ, что сливки и масло мистрисъ Сатчель не выдержатъ никакого сравненія съ вашими.
   -- Не знаю, право, сэръ. Мнѣ рѣдко доводится видѣть чужое масло, хотя, конечно, бываетъ такое, что его не надо и видѣть,-- довольно понюхать.
   -- Да, это я люблю! проговорилъ мистеръ Донниторнъ, окидывая взглядомъ маленькій влажный храмъ чистоты, но держась поближе къ дверямъ.-- Я увѣренъ, что я завтракалъ-бы съ большимъ аппетитомъ, если-бы зналъ, что мое масло и сливки идутъ изъ этой молочной. Благодарю васъ, это поистинѣ пріятное зрѣлище. Къ несчастью, я имѣю маленькую наклонность къ ревматизму и боюсь сырости; я лучше посижу въ вашей уютной кухнѣ... А, Пойзеръ! какъ поживаете? По обыкновенію въ разгарѣ хозяйственныхъ дѣлъ?.. А я заходилъ сейчасъ взглянуть на прелестную молочную вашей жены: она у васъ лучшая хозяйка во всемъ приходѣ, не правда-ли?
   Мистеръ Пойзеръ только-что вошелъ въ разстегнутой жилеткѣ, съ засученными рукавами рубахи и съ лицомъ чуть-чуть покраснѣе обыкновеннаго отъ работы. И Teriejjb, когда онъ стоялъ -- румяный, круглый, сіяющій -- передъ этимъ низенькимъ, сухенькимъ, замороженнымъ старикашкой, онъ былъ точно призовое яблоко рядомъ съ маленькимъ, сморщеннымъ дичкомъ.
   -- Присядьте въ это кресло, сэръ: оно очень удобно, сказалъ онъ, выдвигая немного впередъ большое кресло своего отца.
   -- Нѣтъ, благодарю, я никогда не сижу въ креслахъ, отвѣчалъ старый джентльменъ, присаживаясь на маленькій стулъ у дверей.-- Знаете, мистрисъ Пойзеръ... садитесь, пожалуйста,-- оба садитесь,-- знаете, въ послѣднее время я далеко не доволенъ молочнымъ хозяйствомъ мистрисъ Сатчель. Мнѣ кажется, у нея нѣтъ системы -- не то, что у васъ.
   -- Не знаю, сэръ, я не могу объ этомъ судить, отвѣчала мистрисъ Пойзеръ ледянымъ тономъ, скатывая и раскатывая свое вязанье, равнодушно глядя въ окно и продолжая стоять: пусть Пойзеръ садится, если хочетъ; она не сядетъ: она не таковская, чтобы пойматься на приманку медовыхъ рѣчей.
   Мистеръ Пойзеръ, нимало не раздѣлявшій холодной подозрительности жены, спокойно усѣлся на свой трехногій табуретъ.
   -- Дѣло вотъ въ чемъ, Пойзеръ: Сатчель, какъ вамъ извѣстно, лежитъ безъ ногъ; поэтому я рѣшилъ сдать Домовую Ферму въ аренду, конечно, порядочному человѣку. Мнѣ надоѣло возиться съ ней самому: вы знаете, при такихъ условіяхъ всегда все дѣлается кое-какъ. Надежнаго управителя трудно найти; вотъ мнѣ и пришло въ голову, Пойзеръ, что мы съ вами и съ вашей уважаемой женой могли-бы войти въ одно маленькое соглашеніе, которое вполнѣ устраивало-бы и васъ, и меня.
   -- Та-акъ, протянулъ мистеръ Пойзеръ въ добродушномъ недоумѣніи, говорившемъ о полнѣйшей для него невозможности даже приблизительно отгадать, какого рода могло быть это соглашеніе.
   -- Такъ какъ вы спрашиваете и моего мнѣнія, сэръ, вмѣшалась мистрисъ Пойзеръ, подаривъ мужа презрительно! сострадательнымъ взглядомъ за его непростительную мягкость,-- то я не вижу -- хотя, разумѣется, вамъ это лучше знать,-- я не вижу, съ какой стороны Домовая Ферма можетъ касаться насъ. Намъ и съ своимъ-то хозяйствомъ дѣла по горло. Конечно, я не могу не порадоваться, что у насъ поселится, какъ вы говорите, порядочный человѣкъ, потому что это можно сказать далеко не обо всѣхъ коренныхъ жителяхъ нашего прихода.
   -- Я увѣренъ, что вы найдете мистера Тёрля превосходнымъ сосѣдомъ,-- такимъ, которому вы охотно поможете устроиться, согласившись на вышеупомянутый маленькій планъ, тѣмъ болѣе, что этотъ планъ клонится и къ вашей выгодѣ, въ чемъ, я надѣюсь, вы не замедлите убѣдиться.
   -- Клонится къ вашей выгодѣ, вы говорите?-- Ну, знаете, сэръ,-- если такъ, то это первое предложеніе подобнаго рода, какое мнѣ приходится слышать. Насколько я знаю, на свѣтѣ такъ ведется, что получаетъ выгоду тотъ, кто ея добивается. А ждать, чтобы она сама къ вамъ пришла -- такъ этого не скоро дождешься.
   -- Дѣло въ томъ, Пойзеръ, продолжалъ сквайръ, игнорируя теорію мистрисъ Пойзеръ о преуспѣяніи на семъ свѣтѣ корыстныхъ людей,-- что для хозяйственныхъ разсчетовъ Тёрля при Домовой Фермѣ черезчуръ много луговъ и мало пахатной земли,-- короче говоря, онъ соглашается взять ферму только при условіи кое-какихъ перемѣнъ въ этомъ смыслѣ: повидимому, жена его не такая хорошая хозяйка какъ ваша. На этомъ основаніи я думалъ-бы устроить маленькій обмѣнъ. Если-бъ вы взяли себѣ Зеленую Пустошь, вы могли-бы увеличить количество вашихъ молочныхъ продуктовъ, которые, въ умѣлыхъ рукахъ вашей жены, конечно, принесутъ вамъ хорошій доходъ. И въ этомъ случаѣ, мистрисъ Пойзеръ, я попросилъ-бы васъ снабжать меня молокомъ, сливками и масломъ по рыночнымъ цѣнамъ. Вы-же, Пойзеръ, могли-бы съ своей стороны уступить Тёрлю Верхній и Нижній отрѣзки; вѣдь, говоря откровенно, они только лишняя обуза для васъ: при нашемъ сыромъ климатѣ гораздо меньше риска съ лугами, чѣмъ съ пахатной землей.
   Мистеръ Пойзеръ сидѣлъ, упершись локтями въ колѣни, наклонившись впередъ, согнувъ голову на бокъ и крѣпко сжавъ губы, поглощенный, повидимому, единственной заботой -- какъ-бы ему сложить концы пальцевъ такимъ образомъ, чтобы придать имъ по возможности полное сходство съ килемъ корабля. Онъ былъ слишкомъ тонкій дѣлецъ, чтобы не оцѣнить предложенія сквайра по достоинству и не предугадать, какъ взглянетъ на этотъ вопросъ его жена, но онъ не любилъ говорить людямъ непріятныя вещи: тамъ, гдѣ дѣло не касалось непосредственно практики сельскаго хозяйства, онъ всегда предпочиталъ уступить, чѣмъ заводить исторію, и, наконецъ, въ данномъ случаѣ заинтересованнымъ лицомъ была скорѣе жена его, чѣмъ онъ. Поэтому, помолчавъ съ минуту, онъ поднялъ на нее глаза и спросилъ кроткимъ голосомъ:
   -- Что ты на это скажешь?
   Мистрисъ Пойзеръ, покуда мужъ ея молчалъ, пронизывала его холоднымъ, строгимъ взоромъ; но теперь она отвернулась отъ него порывистымъ движеніемъ, поглядѣла съ убійственнымъ равнодушіемъ черезъ дворъ, на крышу сарая, и, проткнувъ свое вязанье, свободной иглой, твердо захватила его обѣими руками.
   -- Что я скажу?-- А вотъ что. Конечно, ты можешь поступать, какъ тебѣ нравится,-- можешь раздать хоть всю свою землю до окончанія срока аренды (который, къ слову сказать, кончается только черезъ годъ, считая отъ Михайлова дня); но я не согласна на увеличеніе молочнаго хозяйства; я не возьму на себя лишней работы ни за какіе барыши. Да, но правдѣ сказать, я и барышей-то никакихъ тутъ не вижу, кромѣ тѣхъ, что попадутъ въ чужой карманъ,-- къ людямъ, которые умѣютъ соблюдать свою выгоду. Я знаю -- каждому свой удѣлъ; одни родятся, чтобы быть помѣщиками и барствовать на землѣ, а другіе -- чтобы обливать ее своимъ потомъ (тутъ мистрисъ Пойзеръ пріостановилась перевести духъ); знаю я и то, что весь крещеный міръ обязанъ угождать высшимъ, насколько это въ человѣческихъ силахъ; но я не намѣрена превратиться въ мученицу,-- я не хочу, чтобы отъ меня остались кожа да кости, и не стану, какъ какая-нибудь деревянная маслобойка, работать безъ умолку съ утра до ночи ни для какого помѣщика въ Англіи, будь онъ хоть самъ король Георгъ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ дорогая моя мистрисъ Пойзеръ, разумѣется нѣтъ, подхватилъ старый сквайръ, все еще не теряя вѣры въ силу своего краснорѣчія.-- Вамъ нѣтъ никакой надобности переутомляться. Но не находите-ли вы, что при такомъ обмѣнѣ вашъ трудъ скорѣе уменьшится, чѣмъ увеличится? На замокъ придется поставлять такъ много молока, что, не смотря на увеличеніе количества скота, производство вашего сыра и масла почти не возрастетъ. А продавать молоко въ сыромъ видѣ, это, мнѣ кажется, самый выгодный способъ сбыта молочныхъ продуктовъ. Развѣ не такъ?
   -- Да, это правда, сказалъ мистеръ Пойзеръ, будучи не въ силахъ удержаться, чтобъ не высказать своего мнѣнія по вопросу о сельско-хозяйственныхъ доходахъ, и забывая, что въ данномъ случаѣ этотъ вопросъ былъ для него не вполнѣ отвлеченнымъ.
   -- Да, это правда, повторила мистрисъ Пойзеръ съ горькимъ сарказмомъ, поворачиваясь къ мужу въ полъ-оборота и устремляя свой взоръ на пустое кресло,-- совершенная правда для тѣхъ, кто всю свою жизнь грѣется у камина и старается увѣрить добрыхъ людей, что все на свѣтѣ прилажено одно къ одному и идетъ какъ по писаному. Если-бъ можно было сдѣлать пуддингъ только тѣмъ, что перечислишь въ головѣ матеріалы, изъ которыхъ онъ дѣлается, тогда нетрудно было-бы состряпать обѣдъ... Почемъ я знаю, что спросъ на молоко будетъ постоянный? Кто мнѣ поручится, что черезъ нѣсколько мѣсяцевъ въ замкѣ не заведутся какіе-нибудь новые порядки, и тогда что-же мнѣ остается?-- Лежать ночи напролетъ, не смыкая глазъ, да придумывать, куда-бы сбыть молоко? Какихъ-нибудь двадцать лишнихъ галлоновъ -- вѣдь это не шутка! Куда я съ ними дѣнусь? А масла Дингаль не возьметъ больше того, что онъ беретъ теперь, а хоть и возьметъ, такъ не заплатитъ. Что-же дѣлать тогда съ молокомъ?-- Свиней откармливать? А потомъ на колѣняхъ просить мясника, чтобъ онъ ихъ покупалъ, да еще терять половину на скотскихъ падежахъ? А возить это молоко -- ѣздить взадъ и впередъ,-- вѣдь это возьметъ половину рабочаго дня человѣка и лошади. Какъ это считать? Тоже изъ барышей, должно быть?-- Да это все равно, что рѣшетомъ воду носить... Впрочемъ, есть люди, которые и на это способны.
   -- Отъ этого послѣдняго затрудненія -- я говорю о доставкѣ молока -- вы будете избавлены, мистрисъ Пойзеръ, сказалъ сквайръ, усматривавшій въ томъ фактѣ, что она снизошла до подробностей, нѣкоторую отдаленную наклонность къ уступкѣ съ ея стороны.-- За молокомъ будетъ пріѣзжать Бетель на моей лошади.
   -- Прошу прощенья, сэръ, на это я не согласна. Я не привыкла, чтобы господскіе лакеи шатались у меня но задворкамъ; я знаю, къ чему это ведетъ. Пойдутъ шуры-муры съ моими работницами, а онѣ и рады стоять, разиня ротъ, да слушать всякій вздоръ вмѣсто того, чтобы работать. Ужъ если намъ судьба разориться, такъ пусть это случится не оттого, что я позволила обратить мою черную кухню въ кабакъ.
   -- Такъ вотъ что, Пойзеръ, сказалъ сквайръ, мѣняя тактику и придавая дѣлу такой оборотъ, какъ-будто мистрисъ Пойзеръ внезапно отказалась отъ участія въ преніяхъ и покинула залу совѣта:-- вы можете распахать Зеленую Пустошь и превратить ее въ поле. А съ молокомъ и масломъ для моего дома я легко устроюсь иначе. Согласившись помѣняться съ Тёрлемъ участками, вы обяжете и сосѣда вашего, и хозяина, а я ужъ не забуду вашей услуги. Черезъ годъ истекаетъ срокъ вашего аренднаго договора и, вѣроятно, вы опять по желаете возобновить его на три года; въ противномъ-же случаѣ, я увѣренъ, что Тёрль, какъ человѣкъ съ капиталомъ, возьметъ обѣ фермы, такъ какъ хозяйство на нихъ можетъ быть съ удобствомъ соединено въ одно. Но, разумѣется, мнѣ не хотѣлось-бы разставаться съ стариннымъ моимъ арендаторомъ.
   Даже безъ этой послѣдней угрозы уже одного того факта, что ее, такъ сказать, выперли изъ общаго разговора, было достаточно для мистрисъ Пойзеръ, чтобы окончательно выйти изъ себя. Мужъ ея, не на шутку напуганный однимъ намекомъ на возможность для него разстаться съ насиженнымъ мѣстомъ, гдѣ онъ родился и выросъ (потому что онъ былъ увѣренъ, что старый сквайръ на все способенъ, когда разозлится) -- пустился было въ объясненія по поводу неудобствъ, какія представитъ для него покупка новаго скота. "Вотъ видите-ли, сэръ, я думаю, что будетъ очень трудно"...-- началъ было онъ кроткимъ голосомъ; но тутъ мистрисъ Пойзеръ перебила его, съ отчаянной рѣшимостью "сказать на этотъ разъ свое слово", хотя-бы послѣ этого на нихъ посыпался цѣлый дождь предувѣдомленій о выѣздѣ, и имъ пришлось-бы искать пріюта въ богадѣльнѣ.
   -- Позвольте, сэръ, и мнѣ сказать свое слово, потому что хоть я и женщина, и хоть иные люди думаютъ, что женщина можетъ, какъ дура, стоять и хлопать глазами, пока мужчины продаютъ ея душу,-- я все-таки имѣю право говорить: четверть ренты я произвожу своими руками, а другую четверть сберегаю, и если вы позволите мнѣ говорить, я вотъ что скажу: если мистеръ Тёрль такъ охотно беретъ ваши фермы, я отъ души желала-бы, чтобъ онъ попробовалъ взять эту. Тогда-бы онъ увидѣлъ, каково жить въ домѣ, гдѣ соединились всѣ казни египетскія,-- гдѣ погребъ полонъ воды,-- гдѣ лягушки и жабы скачутъ по лѣстницамъ цѣлыми дюжинами,-- гдѣ полы всѣ прогнили, и нельзя оставить кусочка сыру, чтобъ его не прогрызли крысы или мыши, потому что онѣ бѣгаютъ чуть-ли не по нашимъ головамъ: нельзя уснуть спокойно,-- того и жди, что онѣ съѣдятъ тебя живьемъ... Удивительно, какъ онѣ до сихъ поръ дѣтей у насъ не съѣли. Ужъ я не говорю о томъ, что ни одна постройка не чинится вовремя,-- такъ и стоитъ, пока не обвалится, да и тогда ходи, проси да кланяйся, да еще приложи на ремонтъ половину изъ своего кармана... Хотѣла-бы я знать, какой другой арендаторъ помирится съ такими порядками, когда еще вдобавокъ его душатъ рентой до того, что онъ еле-еле выколачиваетъ изъ земли столько, чтобъ ее заплатить,-- а сколько онъ положилъ въ эту землю своихъ собственныхъ, кровныхъ денежекъ -- такъ это ужъ въ счетъ не идетъ... Посмотримъ, найдете-ли вы человѣка который согласился-бы вести такую собачью жизнь. Червякъ родился въ гниломъ сырѣ, оттого только, я думаю, онъ и любитъ его.-- Конечно, сэръ, вы можете убѣжать отъ моихъ словъ,-- продолжала мистрисъ Пойзеръ, слѣдуя по пятамъ за старымъ сквайромъ до порога двери и дальше, ибо послѣ первыхъ минутъ столбняка, въ который повергло его ея краснорѣчіе, онъ всталъ и, махая на нее рукой и улыбаясь, направился во дворъ за своимъ пони. Но онъ не могъ уѣхать немедленно, такъ какъ Джонъ проваживалъ лошадь и былъ довольно далеко отъ крыльца въ тотъ моментъ, когда на немъ показался его господинъ.
   -- ...вы можете убѣжать отъ моихъ словъ, а потомъ на досугѣ плести свою паутину -- придумывать всякіе подвохи, чтобы намъ отомстить, потому что чортъ -- вашъ первый и единственный другъ -- кто-жъ этого не знаетъ?-- но я все-таки скажу вамъ разъ и навсегда, что мы не безсловесныя твари и съумѣемъ сбросить узду, когда насъ начнутъ ужъ слишкомъ безцеремонно подстегивать тѣ, кому судьба дала въ руки бичъ. И если я первая говорю вамъ правду въ глаза, такъ это не значитъ еще, что я одна такъ думаю: весь нашъ приходъ -- да и сосѣдній,-- думаетъ то-же. Никто не можетъ равнодушно слышать вашего имени: вы всѣмъ здѣсь стали поперекъ горла,-- всѣ васъ ненавидятъ, кромѣ, можетъ быть, двухъ, трехъ стариковъ, которымъ вы пошлете кое-когда супу съ вашего стола или кусочекъ фланели, разсчитывая этимъ спасти свою душу. Что-жъ, пожалуй, что это и вѣрный разсчетъ: стоитъ-ли въ самомъ дѣлѣ жертвовать многимъ изъ-за такой души?-- я думаю, даже вы, со всей вашей скаредностью, не погонитесь за такимъ барышемъ.
   Бываютъ случаи, когда двѣ работницы и погонщикъ составляютъ аудиторію, которой можно бояться, и когда сквайръ усѣлся, наконецъ, на своего вороного пони и поѣхалъ, то даже завидный даръ близорукости не могъ помѣшать ему замѣтить, что Молли, Нанси и Тимъ, стоявшіе невдалекѣ, скалили зубы на его счетъ. Весьма возможно, что онъ заподозрилъ въ томъ-же и угрюмаго старика Джона, ѣхавшаго слѣдомъ за нимъ; если такъ, то онъ былъ близокъ къ истинѣ. Между тѣмъ бульдогъ на цѣпи, черная такса, Аликова овчарка и гусакъ, шипѣвшій на пони съ благородной дистанціи, довольно удачно развивали идею пронзительнаго соло мистрисъ Пойзеръ, перекладывая его въ весьма внушительный квартетъ.
   Впрочемъ, ми и двѣ назадъ. Она, должно быть, потерялась и вотъ съ-тѣхъ-поръ все дрожитъ. Ну-ка, давайте вашу корзинку, да подойдите сзади, я васъ подсажу въ телегу.
   Лежать на тюкахъ съ шерстію, при щели, оставленной между занавѣсками покрышки для прохода воздуха, было теперь для Гетти истинною роскошію, и она пролежала въ полудремотѣ нѣсколько часовъ, пока извощикъ не подошелъ спросить ее, "не хочетъ ли она выйти изъ телеги и поѣсть чего-нибудь; самъ онъ шелъ пообѣдать вотъ въ эту харчевню". Поздно ночью пріѣхали они въ Лейстеръ, и такимъ образомъ прошелъ второй день путешествія Гетги. Она издержала деньги только на пищу, но чувствовала, что не будетъ въ состояніи перенесть такую медленную ѣзду еще одинъ день, и утромъ отправилась къ конторѣ дилижансовъ, чтобъ спросить о дорогѣ въ Виндзоръ и узнать: позволятъ ли ей средства проѣхать часть разстоянія снова въ дилижансѣ. Нѣтъ! разстояніе было слишкомъ-велико, дилижансы были слишкомъ-дороги: она должна отказаться отъ нихъ. Но пожилой прикащикъ въ конторѣ, тронутый ея миловиднымъ, озабоченнымъ личикомъ, написалъ ей имена главныхъ мѣстечекъ, чрезъ которыя она должна пройти. Это было ея единственнымъ утѣшеніемъ въ Лейстерѣ, потому-что мужчины смотрѣли во всѣ глаза, когда она проходила по улицѣ, и въ первый разъ въ своей жизни Гетти желала, чтобъ никто не смотрѣлъ на нее. Она снова отправилась въ путь; но въ этотъ день она была счастливѣе, потому-что ее скоро догнала извощичья телега, доставившая ее въ Гинкли, а благодаря возвращавшейся коляскѣ съ пьянымъ почтальйономъ, который напугалъ ее тѣмъ, что ѣхалъ какъ Ихой, сынъ Нимши, дѣлалъ ей различныя шутливыя замѣчанія, оборачиваясь задомъ на своемъ сѣдлѣ, она еще до ночи была въ самой срединѣ лѣсистаго Ворикшейра. Но ей говорили, что до Виндзора все еще оставалось почти сто миль. О, какъ обширенъ былъ этотъ свѣтъ, и какъ трудно было для нея найти въ немъ дорогу! По ошибкѣ она попала въ Стратфордъ-на-Авонѣ, такъ-какъ она видѣла, что Стратфордъ былъ помѣщенъ въ ея спискѣ мѣстечекъ, а тамъ ей сказали, что она далеко отошла отъ своей настоящей дороги. Только на пятый день прибыла она въ Стони-Стратфордъ. Какою незначительною кажется эта дорога, когда вы смотрите на картѣ или вспоминаете о вашихъ пріятныхъ поѣздкахъ на луговые берега Авона или оттуда. Но какъ утомительно-длинна была она для Гетти! Ей казалось, будто эта страна съ ровными полями и изгородями, разбросанными домиками, деревнями и рыночными городками, которые всѣ были такъ схожи въ ея равнодушныхъ ко всему этому глазахъ, не должна имѣть конца, и она должна бродить среди ихъ всегда, измученная, поджидая у пошлинныхъ заставъ какую-нибудь телегу и потомъ видя, что телега везла ее только небольшое разстояніе, иногда только до какой нибудь фабрики не дальше мили. Она съ отвращеніемъ входила въ публичные домы, гдѣ должна была обѣдать и дѣлать вопросы, потому-что въ нихъ всегда были праздношатающіеся мужчины, смотрѣвшіе на нее во всѣ глаза и грубо-подшучивавшіе надъ ней. Ея тѣло было также чрезвычайно утомлено въ эти дни новой усталости и безпокойства; въ эти дни она казалась гораздо-блѣднѣе и утомленнѣе, чѣмъ во все время тайнаго страха, которое она пережила дома. Когда наконецъ она достигла Стони-Стратфорда, ея нетерпѣніе и усталость восторжествовали надъ ея экономическою осторожностью; она рѣшилась ѣхать въ дилижансѣ всю остальную дорогу, хотя бы ей стоило это всѣхъ остальныхъ денегъ. Въ Виндзорѣ ей не нужно будетъ ничего, ей нужно будетъ только найти Артура. Когда она заплатила за проѣздъ въ послѣднемъ дилижансѣ, у ней оставался одинъ только шиллингъ; и когда она вышла изъ дилижанса у гостиницы подъ вывѣскою "Зеленый Человѣкъ" въ Виндзорѣ въ двѣнадцать часовъ на седьмой день, голодная и ослабѣвшая отъ изнеможенія, то кучеръ подошелъ къ ней и просилъ не забыть его. Она опустила руку въ карманъ и вынула шиллингъ, во слезы навернулись у ней на глазахъ, когда она почувствовала свою слабость и подумала, что она отдавала свои послѣднія средства получить пищу, которая дѣйствительно была ей необходима, прежде чѣмъ она отправится отъискивать Артура. Когда она протягивала шиллингъ, то обратила свои темные, полные слезъ глаза на кучера и спросила:
   -- Можете вы мнѣ сдать полшиллинга?
   -- Нѣтъ, нѣтъ, отвѣтилъ тотъ грубымъ голосомъ, но добродушно:-- не нужно... оставьте шиллингъ себѣ.
   Содержатель "Зеленаго Человѣка" стоялъ довольно-близко, чтобъ быть свидѣтелемъ этой сцены; а онъ былъ такой человѣкъ, у котораго обильная ѣда служила для того, чтобъ поддерживать его добродушіе, такъ же какъ и его особу, въ наилучшемъ состояніи. А прелестное, влажное отъ слезъ личико Гетти непремѣнно нашло бы чувствительную фибру въ большей части людей.
   -- Войдите, молодая женщина, войдите! сказалъ онъ: -- и закусите чего-нибудь. Вы порядкомъ изнурены, я могу видѣть это.
   Онъ свелъ ее за выручку и сказалъ женѣ:
   -- Вотъ, голубушка, сведи эту молодую женщину въ гостиную; она немного разстроена.
   Слезы Гетти катились быстро. Это были только истерическія слезы: она думала, что у ней не было теперь причины плакать, и ей было досадно, что отъ слабости и усталости она была не въ состоянія удержать слезы. Наконецъ она была въ Виндзорѣ, недалеко отъ Артура.
   Она смотрѣла жадными, голодными глазами на хлѣбъ, мясо и пиво, которые принесла ей хозяйка, и впродолженіе нѣсколькихъ минутъ забыла обо всемъ, предавшись услаждающимъ ощущеніямъ при удовлетвореніи голода и возстановленіи истощенныхъ силъ. Хозяйка сидѣла противъ нея въ то время, какъ она ѣла, и смотрѣла на нее пристально. И не удивительно: Гетти сняла шляпку и ея локоны разсыпались; видъ усталости придавалъ еще болѣе трогательное выраженіе юности и красотѣ ея лица; потомъ глаза доброй женщины обратились на ея фигуру, которую Гетти не приложила старанія скрыть при торопливомъ одѣваньи во время своего путешествія, а чужой глазъ открываетъ то, что проходитъ незамѣченнымъ со стороны знакомыхъ ничего-неподозрѣвающихъ взоровъ.
   -- Ну, вы не очень -- то въ состояніи путешествовать, замѣтила она, бросивъ взглядъ на руку Гетти, неукрашенную свадебнымъ кольцомъ.-- Вы издалека?
   -- Да, отвѣчала Гетти, побуждаемая этимъ вопросомъ къ большей власти надъ собою и чувствуя себя бодрѣе послѣ ѣды.-- Да, я прошла порядочное разстояніе и чрезвычайно утомилась. Но теперь мнѣ лучше. Но можете ли вы сказать, какой дорогой пройти мнѣ къ этому мѣсту?
   При этихъ словахъ Гетти вынула изъ кармана лоскутокъ бумаги; то былъ конецъ Артурова письма, гдѣ онъ написалъ свой адресъ.
   Въ то время, какъ она говорила, содержатель гостиницы вошелъ въ комнату и сталъ смотрѣть на нее такъ же пристально, какъ смотрѣла его жена. Озъ взялъ лоскутокъ бумаги, который Гетти подавала черезъ столъ, и прочелъ адресъ.
   -- Что жъ вамъ нужно въ этомъ домѣ? спросилъ онъ.
   Содержатели гостиницъ и всѣ люди, неимѣющіе собственнаго срочнаго дѣла, уже по природѣ своей дѣлаютъ какъ можно болѣе вопросовъ, прежде чѣмъ дадутъ ожидаемый отъ нихъ отвѣтъ.
   -- Мнѣ нужно видѣть джентльмена, который живетъ тамъ, отвѣчала Гетти.
   -- Да тамъ нѣтъ джентльмена, возразилъ содержатель.-- Онъ закрытъ, этотъ домъ, и закрыть сегодня вотъ двѣ недѣли. Какого джентльмена нужно вамъ? Можетъ, я и сообщу вамъ, гдѣ его найти.
   -- Мнѣ нужно капитана Донниторна, дрожащимъ голосомъ произнесла Гетти, и и сердце болѣзненно забалось, когда она услышала, что обманулась въ своемъ ожиданіи: съ разу найти Артура.
   -- Капитана Донниторна? Погодите немного, сказалъ содержатель медленно.-- Не былъ ли онъ въ ломшейрской милиціи? Молодой офицеръ высокаго роста, такой бѣлолицый, съ рыжеватыми бакенбардами... У него былъ человѣкъ по имени Пимъ!
   -- О, да, сказала Гетти.-- Вы знаете его... гдѣ онъ?
   -- Порядочное число миль отсюда. Ломшейрская милиція выступила въ Ирландію, она выступила вотъ ужъ двѣ недѣли.
   -- Посмотри! ой дурно, сказала хозяйка, подбѣгая, чтобъ поддержать Гетти, которая потеряла сознаніе о своемъ несчастіи и походила теперь на прекрасный трупъ. Они перенесли ее на софу и разстегнули платье.
   -- Тутъ, я подозрѣваю, дурное дѣло, сказалъ хозяинъ, входа въ комнату съ водою.
   -- Ну, и спрашивать-то, кажется, нечего, какого рода это дѣло, сказала жена.-- Впрочемъ, а могу видѣть, что она не простая потаскушка: по виду она порядочная деревенская дѣвушка и, судя по ея языку, пришла издалека. Она говоритъ почти точно такъ, какъ нашъ бывшій конюхъ, который пришелъ къ намъ съ сѣвера. Онъ былъ такой честный человѣкъ, какого у насъ и не было здѣсь... Всѣ они тамъ, на сѣверѣ, люди честные.
   -- И въ жизнь свою не видалъ молодой женщины красивѣе этой, сказалъ мужъ.-- Она точно одна изъ тѣхъ картинокъ, которыя выставляются на-показъ въ окнахъ. Право, сердце ноетъ, какъ посмотришь на нее теперь.
   -- Для нея было бы гораздо-лучше, еслибъ она была не такъ красива да имѣла бы побольше поведенія, сказала хозяйка, которая, говоря снисходительно, должно быть, была извѣстна болѣе своимъ "поведеніемъ", чѣмъ красотой. Но она снова приходитъ въ себя. Принеси еще воды.
  

XXXVII.
Путешествіе, исполненное отчаянія.

   Все остальное время дня Гетти была слишкомъ-больна, чтобъ въ ней можно было обращаться съ какими бы то ни было разспросами, слишкомъ больна даже для того, чтобъ ясно представить себѣ несчастія, еще ожидавшія ее теперь. Она только чувствовала, что вся ея надежда была разбита и что, вмѣсто того, чтобъ найти пріютъ, она только достигла границъ новой пустыни, гдѣ не видѣла впереди себя никакой цѣли. Ощущенія тѣлесной боли, въ удобной постели, при ухаживаніи добродушной хозяйки, составляли для нея нѣкоторый отдыхъ, такой же отдыхъ, какой заключается въ слабой усталости, заставляющей человѣка броситься на песокъ, а не продолжать свой трудъ подъ палящими лучами солнца.
   Но когда сонъ и отдыхъ возвратили силу, необходимую нравственнымъ страданіямъ, когда она лежала на слѣдующее утро, смотря на свѣтъ начинавшагося дня, который, подобно жестокому смотрителю за работами, возвращался снова требовать отъ нея ненавистной безнадежной работы, она начала думать, что должна она дѣлать, начала припоминать, что всѣ ея деньги были истрачены, имѣть въ виду дальнѣйшее странствованіе между чужими людьми, на которое проливала новую ясность опытность, пріобрѣтенная ею на пути въ Виндзоръ. Но къ чему могла она обратиться? Ей было невозможно поступить въ услуженіе, еслибъ даже она могла получить мѣсто: ей предстояла только немедленная нищета. Она подумала о молодой женщинѣ, которую нашли у церковной стѣны въ Геслопѣ въ одно воскресенье, почти умиравшею отъ стужи и голода, съ крошечнымъ младенцемъ на рукахъ: женщину подняли и взяли въ приходскій пріютъ. "Приходскій пріютъ!" Вы, можетъ-быть, едва-ли понимаете, какое дѣйствіе производило это слово на умъ, подобный уму Гетти, выросшей среда людей, которые были нѣсколько жестоки въ своихъ чувствахъ даже касательно нищеты, которые жили среди полей и не имѣли большаго состраданія къ недостатку и лохмотьямъ, какъ къ жестокой неизбѣжной судьбѣ, встрѣчавшейся имъ иногда въ городахъ, и считали ихъ только признаками праздности и порока; и дѣйствительно, праздность и порокъ приносили бремя приходу. Для Гетти "приходскій пріютъ" былъ почти тоже, что позорная темница; а просить что-нибудь у чужихъ, просить милостыню -- это дѣйствіе лежало въ той же дальней страшной области невыносимаго стыда, приблизиться къ которой Гетти во всю свою жизнь считала невозможнымъ. Но теперь воспоминаніе объ этой несчастной, бѣдной женщинѣ, которую, она видѣла это сама, когда выходила изъ церкви, снесли въ домъ Джошуа Ганна, возвратилось къ ней съ новою ужасною мыслью, что теперь она была очень-недалеко отъ той же самой участи -- и ужасъ физической боли смѣшивался со страхомъ стыда, потому-что Гетти обладала сладострастною природою кругленькаго мягко-одѣтаго балованнаго животнаго.
   Какъ она желала снова находиться въ своемъ, покойномъ домѣ, среди ласкъ и заботъ, которыми окружали ее всегда! Выговоры ея тётки о пустякахъ были бы теперь музыкою въ ея ушахъ: она страстно желала слышать ихъ; она, бывало, слышала ихъ въ то время, когда ей приходилось скрывать только пустяки. He-уже-ли она могла быть та самая Гетти, которая, бывало, приготовляла масло въ сырнѣ, между-тѣмъ какъ цвѣты калины любовались ею украдкой изъ окна, она, бѣглянка, которой ея друзья не отворятъ болѣе своихъ дверей, которая лежитъ въ этой чужой постели, знаетъ, что у ней нѣтъ денегъ, чтобъ заплатить за то, что она получала, и должна предложить этимъ незнакомымъ людямъ какую-нибудь одежду, находящуюся въ ея корзинкѣ. Вотъ когда она подумала о своемъ медальйонѣ и о своихъ серьгахъ, и видя, что ея платье лежало близко, достала его, вынула вещи изъ кармана и разложила на постели передъ собою. Тутъ были медальйонъ и серьги въ небольшихъ, обложенныхъ бархатомъ футлярчикахъ, и съ ними красивый серебряный наперстокъ, который купилъ ей Адамъ и который съ боку украшали слова: "помни обо мнѣ", кошелекъ изъ стальныхъ колецъ, вмѣщавшій въ себѣ ея единственный шиллингъ, и небольшой красный кожаный бумажникъ, запиравшійся ремнемъ. Что за прелесть эти маленькія сережки съ красивыми жемчугами и гранатами, которыя она съ такимъ страстнымъ желаніемъ вдѣвала для пробы въ уши при свѣтломъ солнечномъ сіяніи тридцатаго іюля! Теперь у ней не было страстнаго желанія надѣть ихъ; ея голова съ темными кудрями томно лежала на полушкѣ, и въ грусти, выражавшейся на ея челѣ и въ глазахъ, было что-то болѣе жестокое, чѣмъ одни печальныя воспоминанія. Между-тѣмъ она коснулась руками ушей: въ нихъ вѣдь была тоненькія золотыя кольца, которыя также стоили небольшихъ денегъ. Да! она навѣрно могла получить деньги за свои украшенія; тѣ, которыя подарилъ ей Артуръ, должны стоить даже большихъ денегъ. Содержатель гостиницы и жена обошлись съ ней такъ ласково; можетъ-быть, они помогутъ ей получить деньги за эти вещи.
   Но эти деньги сохранятся у ней недолго: что ей дѣлать потомъ, когда онѣ выйдутъ? Куда идти ей? Страшная мысль о нуждѣ и нищетѣ заставила ее какъ-то подумать о томъ, не лучше ли ей возвратиться къ дядѣ и тёткѣ и просить ихъ простить ее и сжалиться надъ ней. Но она опять отшатнулась отъ этой мысли, какъ отшатнулась бы отъ раскаленнаго металла: она никогда не могла бы перенесть стыда передъ свозми дядей и тёткой, передъ Мери Бёрджъ и слугами на Лѣсной Дачѣ, передъ брокстонскими жителями и всѣми, кто зналъ ее. Они никогда не должны были узнать, что съ нею случилось. Что же могла она сдѣлать? Она уйдетъ изъ Виндзора, будетъ странствовать, какъ на прошлой недѣлѣ, и достигнетъ плоскихъ зеленыхъ полей, окруженныхъ высокими изгородями: тамъ никто не могъ видѣть ее или знать; а тамъ, можетъ-быть, когда ей не оставалось бы ничего другаго, у ней хватитъ мужества броситься въ какой-нибудь прудъ, подобный пруду въ Скантлендзѣ. Да, она выйдетъ изъ Виндзора какъ можно скорѣе: ей не хотѣлось, чтобъ эти люди въ гостиницѣ знали о ней, знали, что она пришла отъискать капитана Донниторна; она должна выдумать какой-нибудь предлогъ, зачѣмъ она спрашивала о немъ.
   Съ этою мыслью она принялась укладывать вещи опять въ карманъ, думая встать и одѣться, прежде чѣмъ хозяйка успѣетъ войти къ ней. Она еще держала въ рукахъ красный кожаный бумажникъ, когда ей пришло въ голову, что въ этомъ бумажникѣ есть что-нибудь такое, о чемъ она забыла, что стоило продать. Не зная что ей дѣлать со своею жизнью, она искала средства къ жизни такъ долго, какъ только могла. А если мы горячо желаемъ найти что-нибудь, то готовы искать въ безнадежныхъ мѣстахъ. Нѣтъ, тамъ не было ничего, кромѣ обыкновенныхъ иголокъ и булавокъ и высохшихъ тюльпанныхъ лепестковъ между листочками бумаги, на которыхъ она записывала свои небольшіе счеты. Но на одномъ изъ этихъ листочковъ было имя, которое, при всемъ томъ, что она видѣла его такъ часто прежде, освѣтило мысли Гетги теперь, какъ новооткрытая вѣсть. Это имя было -- Дина Моррисъ, Снофильдъ. Надъ именемъ былъ текстъ, написанный, какъ и самое имя, собственною рукою Дины небольшимъ карандашикомъ въ одинъ вечеръ, когда онѣ сидѣла вмѣстѣ и подлѣ Гетти случайно былъ открытъ красный бумажникъ. Гетти не стала читать теперь самый текстъ: ее остановило только имя. Теперь въ первый разъ она вспомнила безъ равнодушія искреннее расположеніе, которое обнаруживала къ ней Дина, эти слова Дины въ спальнѣ: что Гетти должна думать о ней, какъ о другѣ въ несчастіи. Что, еслибъ она отправилась теперь къ Динѣ и попросила ее помочь ей? Дина имѣла обо всемъ совершенно-различное мнѣніе, чѣмъ другіе люди: она была для Гетти тайною, но Гетти знала, что она была всегда ласкова. Она не могла вообразить себѣ, чтобъ лицо Дины отворотилось отъ нея съ выраженіемъ мрачнаго упрека или презрѣнія, чтобъ голосъ Дины охотно говорилъ о ней дурно, или чтобъ она радовалась ея несчастно, какъ наказанію. Дина, казалось, не принадлежала къ этому міру. Гетти, взглядъ котораго заставлялъ ее съ ужасомъ содрогаться, какъ отъ прикосновенія жгучаго пламени. Но Гетти отталкивала отъ себя мысль умолять даже ее, признаться во всемъ даже ей. Она не могла заставить себя произнесть: "я пойду къ Динѣ" Она думала объ этомъ только какъ о томъ, къ чему могла еще прибѣгнуть, если у ней не хватитъ мужества умереть.
   Добрая хозяйка была удивлена, увидѣвъ, что Гетти спустилась внизъ вскорѣ послѣ нея, была опрятно одѣта и, казалось, вполнѣ обладала собою. Гетти сказала ей, что чувствовала себя хорошо въ это утро; она была только очень утомлена и измучена своимъ путешествіемъ, такъ-какъ она пришла издалека, чтобъ узнать о братѣ, который убѣжалъ и, по мнѣнію родныхъ, сдѣлался солдатомъ, а капитанъ Донниторнъ могъ знать объ этомъ, потому-что прежде былъ очень ласковъ къ ея брату. Это была жалкая выдумка, и хозяйка сомнительно посмотрѣла на Гетти, когда послѣдняя кончила свой разсказъ; но въ это время Гетти имѣла такой рѣшительный самоувѣренный видъ, такъ рѣзко-отличавшійся отъ безпомощнаго унынія вчерашняго дня, что хозяйка не знала, какимъ образомъ сдѣлать замѣчаніе, которое могло бы доказать, что она хочетъ вмѣшиваться въ чужія дѣла. Она только пригласила ее позавтракать съ ними. Во время завтрака Гетти вынула свои серьги и медальйонъ и спросила хозяина, не можетъ ли онъ помочь ей получить деньги за эти вещи: ея путешествіе, говорила она стоило ей гораздо-дороже, чѣмъ она ожидала, и теперь у ней не было денегъ, чтобъ возвратиться къ своимъ роднымъ, а она хотѣла отправиться назадъ немедленно.
   Уже не первый разъ видѣла хозяйка эти украшенія. Она изслѣдовала карманы Гетти еще вчера; она и ея мужъ долго разсуждали о томъ, какимъ образомъ деревенская дѣвушка могла имѣть такія црелестныя вещи, и были совершенно убѣждены, что Гетти была низко обманута красивымъ молодымъ офицеромъ.
   -- Да, сказалъ содержатель гостиницы, когда Гетти разложила передъ нимъ драгоцѣнныя бездѣлки:-- мы можемъ снесть ихъ въ магазинъ брильянтщика; есть тутъ, и неподалеку одинъ; но, Богъ ты мой! вамъ не дадутъ и четвертой доли того, чего стоятъ эти вещи. И вамъ, я думаю, не хотѣлось бы разставаться съ ними?
   -- О, это мнѣ все-равно, лишь бы получить деньги, чтобъ возвратиться домой, торопливо возразила Гетти.
   -- Да еще, пожалуй, подумаютъ, что это краденыя вещи, потому-что вы желаете продать ихъ, продолжалъ онъ.-- Вѣдь это можетъ показаться страннымъ, что такая молодая женщина, калъ вы, имѣетъ такія прелестныя драгоцѣнныя вещи.
   Кровь бросилась въ лицо Гетти отъ гнѣва.
   -- Я изъ честнаго семейства, сказала она:-- я не воровка.
   -- Нѣтъ, я знаю и готова побожиться, что нѣтъ, и тебѣ незачѣмъ было и говорить это, сказала хозяйка, съ негодованіемъ посмотрѣвъ на своего мужа.-- Вещи эти подарены ей -- вѣдь это совершенно ясно.
   -- Я вовсе и не думалъ сказать, что это мое мнѣніе, отвѣчалъ хозяинъ, оправдываясь: -- я говорилъ, что такъ могутъ подумать брильянтщики и потому не дадутъ за эти вещи много денегъ.
   -- Хорошо, сказала жена.-- А если ты самъ дашь подъ залогъ этихъ вещей нѣкоторую сумму, а потомъ, когда она придетъ домой, она можетъ выкупить ихъ, если захочетъ. Если же мы два мѣсяца ничего не услышимъ о ней, то сдѣлаемъ съ вещами, что намъ будетъ угодно.
   Я не скажу, чтобъ при этомъ примирительномъ предложеніи хозяйка вовсе не имѣла въ виду обстоятельства, что ея доброта можетъ получить вознагражденіе впослѣдствіи, такъ-какъ медальйонъ и серьги могли подъ конецъ сдѣлаться ея собственностью: дѣйствительно, ея быстрому воображенію съ замѣчательною живостью представилось дѣйствіе, которое произведутъ въ такомъ случаѣ эти вещи на умъ сосѣдки-лавочницы. Хозяинъ взялъ украшенія и оттопырилъ губы съ задумчивымъ видомъ. Онъ желалъ добра Гетти, безъ всякаго сомнѣнія; но, скажите, сколько найдется людей изъ числа вашихъ доброжелателей, которые отказались бы извлечь изъ васъ небольшую выгоду? Ваша хозяйка искренно тронута при прощаньи съ вами, высоко уважаетъ васъ и дѣйствительно будетъ радоваться, если кто-нибудь другой обойдется съ вами великодушно; но въ то же самое время она вручаетъ вамъ счетъ, на которомъ получаетъ такіе высокіе проценты, какіе только возможно.
   -- Сколько вамъ нужно денегъ, чтобъ возвратиться домой, молодая женщина? спросилъ, наконецъ, доброжелатель.
   -- Три гинеи, отвѣчала Гетти, основываясь, за неимѣніемъ другой мѣры, на суммѣ, съ которою она отправилась въ путь, и боясь требовать слишкомъ-много.
   -- Ну, а, пожалуй, дамъ въ заемъ три гинеи, сказалъ хозяинъ.-- И если вы захотите прислать мнѣ деньги и получить обратно ваши украшенія, то вы знаете, что можете сдѣлать это: "Зелсный Человѣкъ" не убѣжитъ.
   -- О, да, я буду очень-рада, если вы дадите мнѣ это, сказала Гетти, успокоенная мыслью о томъ, что ей не нужно будетъ идти въ магазинъ брильянтщика, подвергаться любонытнымъ взорамъ и вопросамъ.
   -- Но если вы захотите получить обратно вещи, то напишите заблаговременно, сказала хозяйка: -- потому-что, когда пройдутъ два мѣсяца, то мы будемъ знать, что онѣ ненужны вамъ.
   -- Да, отвѣчала Гетти равнодушно.
   Мужъ и жена были одинаково-довольны этого сдѣлкой. Мужъ думалъ, что если украшенія не будутъ выкуплены, онъ можетъ сдѣлать хорошее дѣло, свезя ихъ въ Лондонъ и продавъ ихъ тамъ; жена думала, что ей удастся ласками выманить у добраго мужа позволеніе оставить ихъ себѣ. Кромѣ того, они уступали просьбамъ Гетти, бѣдняжки! -- миленькой, судя по наружности, порядочной молодой женщины, очевидно въ горестныхъ обстоятельствахъ. Они не хотѣли ничего брать съ нея за прокормленіе и ночлегъ: они были очень рады ей. Въ одиннадцать часовъ Гетти простилась съ ними съ тѣмъ же спокойнымъ, рѣшительнымъ видомъ, какой сохраняла все утро, когда садилась въ дилижансъ, въ которомъ должна была проѣхать двадцать миль назадъ по той дорогѣ, по которой пріѣхала сюда.
   Въ самообладаніи есть сила, служащая признакомъ, что исчезла послѣдняя надежда. Безнадежность вовсе не опирается на другихъ, какъ на совершенное довольство, и при безнадежности гордости не противодѣйствуетъ чувство зависимости.
   Гетти чувствовала, что никто не можетъ избавить ее отъ бѣдствій, которыя сдѣлаютъ жизнь ненавистною для нея, и никто, говорила сна самой себѣ, не долженъ когда-либо узнать о ея несчастій и униженіи. Нѣтъ, она не признается даже Динѣ: она исчезнетъ изъ виду всѣхъ и утопится тамъ, гдѣ тѣла ея не найдутъ никогда, никто не будетъ знать что съ нею сталось.
   Когда она вышла изъ дилижанса, то опять пошла пѣшкомъ или ѣхала въ телегахъ за недорогую цѣну, кормилась также дешево и продолжала идти все далѣе-и-далѣе безъ опредѣленной цѣли, а между-тѣмъ, что было очень-странно, будто подъ вліяніемъ какого-то очарованія, возвращалась тою же самой дорогой, по которой пришла, хотя и рѣшилась не возвращаться въ свою родную сторону. Можетъ-быть, это происходило оттого, что она остановилась мысленно на поросшихъ травою ворикшейрскихъ поляхъ съ изгородями изъ густыхъ деревьевъ, которыя могли служить тайными убѣжищами даже въ это время года, когда еще не было листьевъ. Она возвращалась медленнѣе, часто перелѣзала черезъ плетень и цѣлые часы просиживала у изгородей, безсмысленно устремивъ свои прекрасные глаза впередъ. Нерѣдко она воображала себя на краю скрытаго весьма-глубокаго пруда, какъ прудъ въ Скантлондзъ, спрашивала себя: сопряжена ли съ большими страданіями смерть утопленника и послѣ смерти есть ли что-нибудь хуже того, чего она страшилась въ жизни? Ученіе вѣры не находило себѣ мѣста въ сердцѣ Гетти: она принадлежала къ числу того множества людей, которые имѣли крестныхъ отцовъ и матерей, учили свой катехизисъ, были конфирмованы, ходили въ церковь каждое воскресенье, а между-тѣмъ не усвоили себѣ на одной простой христіанской идеи или христіанскаго чувства, изъ которыхъ могли бы почерпать силу въ практической жизни или вѣру въ смерть. Вы ложно истолковали бы себѣ ея мысли впродолженіе этихъ несчастныхъ дней, еслибъ вообразили, что на нихъ имѣли какое-либо вліяніе религіозный страхъ или религіозныя надежды.
   Ей снова захотѣлось отправиться въ Стратфордъ-на-Эвонѣ, куда она прежде попала по ошибкѣ: она помнила какія-то поросшія травою поля, когда шла туда прежде, поля, между которыми думала, можетъ быть, найти именно такого рода прудъ, какой былъ у ней въ мысляхъ. Она, однакожь, все еще берегла деньги; она несла свою корзинку: смерть, казалось, была все еще довольно-далеко, а жизнь была въ ней такъ сильна! Она жаждала пищи и отдыха, она ускоряла шаги къ нимъ въ ту самую минуту, когда рисовала себѣ берегъ, съ котораго бросится въ объятія смерти. Прошло уже пять дней, какъ она оставила Виндзоръ, потому-что бродила крутомъ, всегда избѣгала разговоровъ или вопрошающихъ взглядовъ и снова принимала на себя видъ гордой независимости, когда только сознавала, что находилась подъ надзоромъ; выбирала для почлега скромное жилище; опрятно одѣвалась утромъ и снова тотчасъ же отправлялась въ путь или оставалась подъ крышею, если шелъ дождь, какъ-будто ей нужно было поддерживать счастливую жизнь.
   А между-тѣмъ, даже въ тѣ минуты, когда она вполнѣ обладала самосознаніемъ, ея грустное лицо очень отличалось отъ того, которое улыбалось самому себѣ въ старомъ пестромъ зеркалѣ, или улыбалось другимъ, когда они съ удовольствіемъ смотрѣли на него. Глаза приняли жосткое и даже свирѣное выраженіе, хотя рѣсницы были такъ же длинны, какъ всегда, и глаза имѣли свой прежній, темный блескъ. На щекахъ теперь ужь болѣе не показывалась улыбка, а съ нею не показывались и ямочки. Миловидность была та же самая, округленная, дѣтская, капризная, но совершенно лишенная любви и вѣры въ любовь; изъ-за ея красоты было грустнѣе смотрѣть на нее, потому-что она наноминала ту чудную голову Медузы съ страстными, лишенными страсти устами.
   Наконецъ она была среди полей, о которыхъ мечтала, на длинной, узкой тропинкѣ, которая вела черезъ лѣсъ. Еслибъ былъ прудъ въ этомъ лѣсѣ! Скрытый былъ бы лучше, нежели прудъ на поляхъ. Нѣтъ, то не былъ лѣсъ, это былъ только дикій кустарникъ, гдѣ былъ прежде песокъ, теперь же остались валы и ямы, усыпанные хворостомъ и небольшими деревьями. Она бродила взадъ и впередъ, думая, что тамъ былъ, можетъ-быть, прудъ въ каждой ямѣ, прежде чѣмъ подходила къ ней, пока не утомилась и сѣла, чтобъ отдохнуть. День уже былъ близокъ къ концу, свинцовое небо начинало темнѣть, будто солнце садилось за нимъ. Немного спустя, Гетти снова встрепенулась, чувствуя, что скоро наступитъ ночь и что ей нужно отложить до завтра свое намѣреніе отъискать прудъ; теперь же найдти какой-нибудь ночлегъ. Она совершенно сбилась съ дороги между полный, и ей было все-равно, идти по одному направленію или по другому. Оза проходила одно поле за другимъ, и не было видно ни деревни, ни дома. Но тамъ, на поворотѣ за этимъ пастбищемъ, было отверстіе въ изгороди. Страна, казалось, шла нѣсколько склономъ и два дерева склонялись одно къ другому у самаго отверстія. Сердце Гетти сильно забилось, когда она подумала, что тамъ долженъ быть прудъ. Она стала подходить къ нему тяжелыми шагами но клочковатой травѣ; губы ея были блѣдны, все тѣло дрожало; будто все это случилось само-собою, не было предметомъ ея поисковъ.
   Вотъ онъ, черный прудъ подъ мрачнымъ небомъ: ни движеніе, ни звука кругомъ. Она поставила на землю корзинку и нотокъ опустилась сама на траву, дрожа всѣмъ тѣломъ. Прудъ имѣлъ теперь свою зимнюю глубину; въ то время, какъ онъ станетъ мельче -- такъ, помнилось ей, случалось и съ прудами въ Геслопѣ -- лѣтомъ, никто не узнаетъ, что это было ея тѣло. А тутъ была ея корзинка, она должна скрыть и ее; она должна бросить ее въ воду, сдѣлать ее сначала тяжелою, положивъ въ нее каменья, а потомъ бросить. Она встала, чтобъ поискать каменья и скоро привесла пять или шесть и, положивъ ихъ на землю подлѣ корзинки, снова сѣла. Торопиться не было никакой нужды, цѣлая ночь была еще впереди длятого, чтобъ утопиться. Она сидѣла, опираясь локтемъ на корзинку, утомленная, голодная. У ней въ корзинкѣ было нѣсколько хлѣбцовъ, три хлѣбца, которыми она запаслась тамъ, гдѣ обѣдала. Она вынула ихъ теперь и съ жадностью съѣла; потомъ опять сидѣла тихо, смотря на прудъ. Успокоительное чувство, овладѣвшее ею послѣ удовлетворенія голода, и неподвижное мечтательное положеніе навели на нея дремоту, и мало-по-малу ея голова склонилась на колѣни. Она крѣпко заснула.
   Когда она проснулась, была глубокая ночь, и она почувсти:вала ознобъ. Ее страшилъ этотъ мракъ; ее страшила длинная ночь, которую она имѣла предъ собою. Еслибъ она могла только броситься въ воду! Нѣтъ, еще не теперь. Она принялась ходить взадъ и впередъ, чтобъ согрѣться, будто тогда у ней будетъ больше рѣшимости. О, какъ продолжительно было время въ этомъ мракѣ! Свѣтлый домашній очагъ, теплота и голоса ея роднаго крова, безопасное пробужденіе и безопасный отходъ ко сну, родныя поля, родныя лица, воскресные и праздничные дни съ ихъ простыми удовольствіями, заключавшимися только въ одеждѣ и угощеніи -- всѣ наслажденія ея молодой жизни быстро проходили теперь передъ ея мыслями, и она, казалось, протягивала къ нимъ руки черезъ большой заливъ. Она стиснула зубы, когда подумала объ Артурѣ, она проклинала его, не зная что сдѣлаетъ ея проклятіе; желала, чтобъ и онъ также узналъ страшную печаль, холодъ и жизнь позора, которую онъ не рѣшился бы пресѣчь смертью.
   Ужасъ, овладѣвшій ею при этомъ холодѣ, этомъ мракѣ, этомъ уединеніи, вдали отъ всякаго человѣческаго существованія, возрасталъ съ каждою минутою; ей казалось почти, что она уже умерла и знала, что умерла, и страстно желала снова возвратиться къ жизни. Но нѣтъ, она все- еще была жива, еще не совершила своего страшнаго намѣренія. Въ ней происходила странная борьба чувствъ, борьба несчастія и радости: она чувствовала себя несчастною отъ того, что не смѣла стать лицомъ къ лицу съ смертью, и радовалась тому, что еще жила, что еще снова можетъ знать свѣтъ и теплоту. Она ходила взадъ и впередъ, чтобъ согрѣться, начиная нѣсколько различать окружавшіе ее предметы, такъ-какъ ея глаза мало-по-малу привыкала къ ночной темнотѣ: болѣе темный очеркъ изгороди, быстрое движеніе какого-то живаго существа, быть-можетъ, полевой мыши, бѣжавшей по травѣ. Она ужь не чувствовала болѣе, что мракъ сковывалъ ее совершенно; она думала, что можетъ идти назадъ по полю и перелѣзть черезъ плетень, а тамъ, на слѣдующемъ полѣ, помнилось ей, была лачужка изъ дикаго терна подлѣ овчарни. Если она доберется до лачужки, то въ ней ей будетъ теилѣе; она можетъ провести въ ней ночь, вѣдь въ такой же лачугѣ спалъ Аликъ въ Геслопѣ, когда было время ягниться. Мысль объ этой лачугѣ придала ей энергію новой надежды; она подняла корзинку и пошла черезъ поле, но не сейчасъ же нашла она настоящую дорогу къ плетню. Движеніе и занятіе, вызванное желаніемъ отъискать затворъ въ изгороди, послужили, однакожь, для нея возбудительнымъ средствомъ и нѣсколько разсѣяли ужасъ мрака и уединенія. Въ смежномъ полѣ были овцы; она испугала нѣсколько овецъ, когда поставила корзинку на землю и перелѣзла черезъ плетень; шумъ ихъ движенія обрадовалъ ее, заставивъ увѣриться, что она запомнила вѣрно: это было дѣйствительно именно то самое поле, гдѣ она видѣла лачугу, потому-что это было поле, на которомъ паслись овцы. Все прямо по дорожкѣ, и она придетъ къ своей цѣли. Она достигла забора на другей сторонѣ и находила дорогу, дотрогиваясь руками до частокола забора и овчарни. Наконецъ она уколола руку о терновую стѣну. Сладостное ощущеніе! Она нашла пріютъ: она продолжала идти ощупью, дотрогиваясь до колючаго терна, къ двери и отворила ее настежь. То было вонючее узкое мѣсто, но теплое, и на землѣ лежала солома: Гетти бросилась на солому съ чувствомъ избавленія. Слезы навернулись у ней на глазахъ, первыя слезы, съ-тѣхъ-поръ, какъ она оставила Виндзоръ, слёзы и рыданія истерической радости о томъ, что она еще была жива, что находилась на родной землѣ съ овцами вблизи ея. Она чувствовала даже наслажденіе, сознавая свои собственные члены; она заворотила рукава и цаловала руки со страстною любовью жизни. Вскорѣ теплота и усталость стала останавливать ея рыданія, и она безпрестанно впадала въ дремоту, воображая себя снова на краю пруда, потомъ пробуждаясь съ трепетомъ и спрашивая себя, гдѣ она находилась. Но наконецъ охватилъ ее глубокій сонъ безъ сновидѣній; ея голова, защищенная шляпкой, прислонилась какъ къ подушкѣ, къ терновой стѣнѣ; и бѣдная душа, гонимая то туда, то сюда между двухъ равныхъ ужасныхъ чувствъ, нашла единственное возможное облегченіе въ безсознательномъ состояніи.
   Увы! это облегченіе, кажется, должно окончиться въ ту же минуту, какъ оно началось. Гетти казалось, будто усыпляющія сновидѣнія перешли только въ другое сновидѣніе: что она была въ лачугѣ и надъ нею стояла ея тётка со свѣчою въ рукахъ. Она задрожала подъ взглядомъ своей тётки и открыла глаза. Свѣчи не было, но въ лачугѣ былъ свѣтъ ранняго утра, проникавшій въ отворенную дверь. Она видѣла надъ собою лицо, смотрѣвшее на нее; но то было незнакомое ей лицо, принадлежавшее пожилому человѣку въ блузѣ.
   -- Что вы тутъ дѣлаете, молодая женщина? грубо спросилъ человѣкъ.
   Гетти, подъ вліяніемъ дѣйствительнаго страха и стыда, задрожала еще хуже, чѣмъ дрожала въ своемъ минутномъ сновидѣніи подъ взглядомъ своей тётки. Она чувствовала, что была уже какъ нищая: ее нашли спящею въ этомъ мѣстѣ. Но, несмотря на свой трепетъ, она такъ горячо желала объяснить человѣку свое присутствіе здѣсь, что нашла слова съ-разу.
   -- Я сбилась съ дороги, сказала она.-- Я иду... на сѣверъ... сошла съ дороги на поля, и меня застигла ночь. Не укажете ли вы мнѣ дорогу въ ближайшую деревню?
   Она встала, произнося эти слова, поправила свою шляпку и потомъ взяла корзинку.
   Человѣкъ устремилъ на нее медленный, бычій взглядъ и впродолженіе нѣсколькихъ секундъ не отвѣчалъ ничего. Потомъ повернулся, пошелъ къ двери лачужки, остановился только тогда, когда дошелъ до двери, и, въ половину повернувшись къ ней плечомъ, сказалъ:
   -- Да, я могу показать вамъ дорогу въ Нортонъ, если хотите. Но зачѣмъ вы сходите съ большой дороги въ сторону? прибавилъ онъ тономъ суроваго выговора.-- Будьте осторожны, не то, чего-добраго, попадете еще въ бѣду.
   -- Да, отвѣчала Гетти: -- я не буду болѣе дѣлать это. Я буду оставаться на большой дорогѣ, если вы будете такъ добры и покажете, какъ мнѣ попасть на нее.
   -- Зачѣмъ же вы не остаетесь тамъ, гдѣ указательные столбы и гдѣ можно людей спросить о дорогѣ? сказалъ человѣкъ, еще угрюмѣе.-- Вѣдь всякій, посмотрѣвши на васъ, подумаетъ, что вы, просто, дикая женщина.
   Гетти чувствовала страхъ при видѣ этого угрюмаго стараго человѣка и испугалась еще болѣе при его послѣднемъ выраженіи, что она походила на дикую женщину. Когда ora послѣдовала за нимъ изъ лачуги, то рѣшила дать ему нолшилливга за то, что онъ укажетъ ей дорогу, тогда онъ не будетъ предполагать, что она дикая. Когда онъ остановился, чтобъ показать ей дорогу, то она опустила руку въ карманъ, чтобъ приготовить полшиллинга, и когда онъ отвернулся, не простившись съ ней, она протянула къ нему монету и сказала:
   -- Благодарю васъ. Не возьмете ли вы это за безпокойство, которое я вамъ причинила?
   Онъ медленно взглянулъ на полшиллинга и потомъ сказалъ:
   -- Мнѣ ненужно вашихъ денегъ. Вы лучше бы поберегли ихъ, а то у васъ ихъ украдутъ, если вы будете таскаться по полямъ, какъ сумасшедшая.
   Человѣкъ оставилъ ее, не произнеся болѣе ни слова, а Гетти продолжала свой путь. Наступилъ новый день, а она должна продолжать свое странствованіе. Безполезно было думать о томъ, чтобъ утопиться: она не могла рѣшиться на это, по-крайней-мѣрѣ до-тѣхъ-поръ, пока у ней оставались деньги на прокормленіе и сила продолжать путь. Но приключеніе, случившееся съ нею при пробужденіи въ это утро, увеличивало ея страхъ при мысли о томъ времени, когда у ней выйдутъ всѣ деньги; тогда ей придется продать корзинку и платья и она дѣйствительно будетъ походить на нищую или на дикую женщину, какъ говорилъ тотъ человѣкъ. Страстная радость о жизни, радость, которую она ощущала ночью, когда бѣжала отъ мрачной холодной смерти въ прудѣ, исчезла теперь. Жизнь въ настоящее время, при утреннемъ свѣтѣ, подъ вліяніемъ этого жосткаго изумленнаго взгляда, который устремлялъ на нее тотъ человѣкъ, также была полна ужаса, какъ и смерть; она была даже еще хуже; то былъ ужасъ, къ которому она чувствовала себя прикованною, отъ котораго она отступала назадъ, какъ отступала отъ чернаго пруда, и отъ котораго, однакожь, не могла найти никакого убѣжища.
   Она вынула деньги изъ кошелька и посмотрѣла на нихъ. У ней было еще двадцать два шиллинга. Съ ними она проживетъ еще нѣсколько дней или съ ихъ помощью она скорѣе достигнетъ до Стонишейра, гдѣ была Дина. Мысль о Динѣ представлялась ей гораздо-яснѣе теперь, когда опытъ ночи съ трепетомъ отвлекъ ея воображеніе отъ пруда. Еслибъ нужно было пойти къ Динѣ, еслибъ никто, кромѣ Дины, не могъ узнать о томъ, Гетти рѣшилась бы пойдти къ ней. Нѣжный голосъ, сострадательный взглядъ могли привлечь ее къ себѣ. Но потомъ должны будутъ узнать другіе и она не могла болѣе бѣжать къ этому позору, какъ не могла бѣжать къ смерти.
   Она должна идти все далѣе и далѣе и ждать, пока большая глубина отчаянія не придастъ ей рѣшимости. Можетъ-быть, смерть и сама придетъ къ ней, потому-что она съ каждымъ днемъ все менѣе-и-менѣе была въ состояніи переносить усталость. А между-тѣмъ -- такъ страненъ образъ дѣйствія нашей души, которая влечетъ насъ посредствомъ тайнаго желанія именно къ тому, чего мы опасаемся -- Гетти, выйдя изъ Нортона, спросила самую прямую дорогу на сѣверъ къ Стонишейру и шла по ней весь день.
   Бѣдная блуждающая Гетти съ округленнымъ дѣтскимъ личикомъ и съ выржавшеюся на немъ жесткою, нелюбящею, отчаявающеюся душою, съ узкимъ сердцемъ и узкими мыслями, въ которыхъ есть только мѣсто для ея собственнаго горя, она испытываетъ это горе съ болѣе-сильною горечью! Сердце мое обливается кровью, когда я вспоминаю, съ какимъ трудомъ она волочить свои усталыя ноги, или сидитъ въ телегѣ, безсмысленно устремивъ глаза на дорогу передъ собою, никогда не думая или не заботясь о томъ, куда ведетъ этотъ путь, пока голодъ не разбудитъ ея и не заставитъ желать близости деревни.
   Какой будетъ конецъ всему этому? какой будетъ конецъ ея путешествія безъ цѣли, въ сторонѣ отъ всякой любви, когда она заботится о человѣческихъ существахъ только по своему тщеславію и привязана къ жизни только, какъ привязанъ къ ней раненый, преслѣдуемый охотниками звѣрь?
   Да избавитъ Богъ васъ и меня быть первою причиной такого горя!
  

XXXVIII.
Поиски.

   Первые десять дней послѣ отъѣзда Гетти прошли въ семействѣ на господской мызѣ такъ же спокойно, какъ другіе дни; такъ же было и съ Адамомъ, при его ежедневной работѣ. Они ожидали, что Гетти останется внѣ дома недѣлю, или десять дней по-крайней-мѣрѣ, можетъ-быть, и немного болѣе, если Дина рѣшилась возвратиться съ нею, потому-что тогда что-нибудь и могло задержать ихъ въ Снофильдѣ. Но по прошествіи двухъ недѣль всѣ стали нѣсколько удивляться тому, что Гетти не возвращалась. Вѣроятно, она нашла больше удовольствія быть вмѣстѣ съ Диной, чѣмъ могли предполагать это. Адамъ, съ своей стороны, съ большимъ нетерпѣніемъ ожидалъ возвращенія Гетти и рѣшилъ мысленно, если она не пріѣдетъ на другой день, въ субботу, отправиться въ воскресенье утромъ за нею. Дилижансъ не ходитъ по воскресеньямъ; тронувшись въ путь еще до разсвѣта и, можетъ-быть, встрѣтивъ на дорогѣ телегу, онъ могъ прибыть очень-рано въ Снофильдъ и привезти Гетти на другой же день, и Дину также, если послѣдняя отправится съ ними. Ужь для Гетти было время возвратиться, а онъ имѣлъ возможность потерять понедѣльникъ только для того, чтобъ привезти ее назадъ.
   Его планъ одобрили вполнѣ на фермѣ, когда онъ пришелъ туда въ субботу вечеромъ. Мистрисъ Пойзеръ убѣдительно просила его не возвращаться безъ Гетти, потому-что она гостила ужь слишкомъ долго, если взять во вниманіе все, что нужно было еще приготовить къ половинѣ марта; да и одной-недѣли было очень достаточно для того, чтобъ отдохнуть и поправиться здоровьемъ. Что жь касалось Дины, то мистрисъ Пойзеръ не очень-то надѣялась, что имъ удастся привезти ее съ собою, развѣ если они убѣдятъ её въ томъ, что народъ въ Геслопѣ былъ вдвое-несчастнѣе людей въ Снофильдѣ.
   -- Впрочемъ, сказала мистрисъ Пойзеръ въ заключеніе:-- вы можете сказать, что у ней осталась всего одна тётка и такъ похудѣла, что стала почти тѣнью; кромѣ того, всѣ мы, можетъ-быть, послѣ будущаго Михайлова-дня переселимся за двадцать миль отсюда и умремъ съ горя среди чужихъ людей, оставивъ дѣтей круглыми сиротками.
   -- Ну, полно! сказалъ мастеръ Пойзеръ, рѣшительно-неимѣвшій вида человѣка, сокрушаемаго горемъ: -- дѣла вовсе не такъ дурны, какъ ты говоришь. У тебя такой славный цвѣтъ лица теперь, и съ каждымъ днемъ ты поправляешься все больше. Но я былъ бы радъ, еслибъ Дина пріѣхала къ намъ, потому-что она помогла бы тебѣ справляться съ дѣтьми. Удивительно, право, какъ они привязаны къ ней.
   Такимъ-образомъ съ разсвѣтомъ дня въ воскресенье Адамъ отправился въ путь. Сетъ проводилъ его мили двѣ, потому-что мысль о Снофильдѣ и о возможности возвращенія Дины въ эту страну не давала ему покоя, и прогулка съ Адамомъ, при холодномъ утреннемъ воздухѣ (оба были одѣты въ свои лучшія платья) возбуждала въ немъ воскресное спокойствіе. То было послѣднее февральское утро съ нависшимъ сѣрымъ небомъ и легкою изморозью по зеленымъ сторонамъ дороги и на темныхъ изгородяхъ. Они слышали журчаніе полнаго ручейка, стремившагося съ холма, и слабое щебетанье раннихъ птичекъ. Они шли молча, хотя имъ и было пріятно отъ того, что они были вмѣстѣ.
   -- Прощай, братъ, сказалъ Адамъ, положивъ руку на плечо Сета и смотря на него съ чувствомъ, когда они намѣревались разстаться другъ съ другомъ.-- Я желалъ бы, чтобъ ты прошелъ со мной всю дорогу и былъ такъ счастливъ, какъ я.
   -- Я доволенъ, Адди, да, я доволенъ, сказалъ Сетъ весело.-- Я, вѣрно, останусь старымъ холостякомъ и буду заботиться о твоихъ дѣтяхъ.
   Они разстались другъ съ другомъ, и Сетъ медленно пошелъ домой, мысленно повторяя одинъ изъ своихъ любимыхъ гимновъ. Онъ очень любилъ гимны.
  
   "Dark and cheerless is the morn
             Unaccompanied by thee:
   Joyless is the day's return
             Till thy mercy's beams I see:
   Till thou inward light impart,
   Glad my eves and warm my heart.
  
   Visit, then, this soul of mine,
             Pierce the gloom of sin and grief --
   Fill me, Radiancy Divine,
             Scatter all my unbelief.
   More and more thyself display,
   Shining to the perfect day." (*)
   (*) "Мрачно и нерадостно утро, несопровождаемое тобою, возвращеніе дня лишено наслажденія до-тѣхъ-поръ, пока я не увижу лучей твоей благости, пока ты не сообщишься мнѣ, внутренній свѣтъ, обрадуешь глаза мои и согрѣешь мою душу. Посѣти же мою душу, божественная лучезарность, разсѣй мракъ грѣха и скорби, исполни меня твоего свѣта и разсѣй все мое невѣріе. Яви себя ярче-и-ярче, озаряясь полнымъ днемъ".
  
   Адамъ пошелъ гораздо-скорѣе. Еслибъ кто-нибудь ѣхалъ по окбурнской дорогѣ при восходѣ солнца въ это утро, тотъ непремѣнно съ удовольствіемъ посмотрѣлъ бы на высокаго, широкоплечаго человѣка, шедшаго такъ пряло и такою твердою поступью, какъ воинъ, и смотрѣвшаго веселыми, проницательными глазами на темносинія горы, которыя мало-помалу показывались на его дорогѣ. Рѣдко въ жизни Адама его лицо было въ такой степени свободно отъ всякаго облачка заботливости, какъ въ это утро; и это отсутствіе всякой заботы, какъ обыкновенно случается съ людьми, обладающими такимъ пытливымъ, практическимъ умомъ, какой былъ у Адама, еще болѣе заставляло его замѣчать окружавшіе его предметы и искать въ нихъ чего-нибудь такого, что могло бы послужить ему матеріаломъ для его любимыхъ плановъ и замысловатыхъ соображеній. Его счастливая любовь, сознаніе, что онъ съ каждымъ шагомъ все болѣе-и-болѣе приближался къ Гетти, которая такъ скоро будетъ принадлежать ему, производили на его мысли такое же вліяніе, какое свѣжій утренній воздухъ производилъ на его чувства: они придавали ему сознаніе благосостоянія, при которомъ дѣятельность была наслажденіемъ. По временамъ его чувства порывались къ ней какъ-то сильнѣе, и тогда исчезали для него всѣ другіе образы, кромѣ Гетти; вмѣстѣ съ этимъ онъ чувствовалъ чудную благодарность, что все это счастье давалось ему, что наша жизнь на этомъ свѣтѣ заключала въ себѣ столько прелести. Нашъ другъ Адамъ имѣлъ набожное сердце, хотя, можетъ-быть, и неслишкомъ любилъ набожныя бесѣды, и его нѣжность почти была схожа съ благоговѣніемъ, такъ-что трудно было взволновать ихъ отдѣльно. Но когда чувства его излились такимъ-образомъ, дѣловыя мысли возвращались съ большею силою. Въ это утро онѣ были направлены на планы: какимъ образомъ можно бы улучшить дороги, находившіяся въ такомъ жалкомъ состояніи во всей странѣ, и на соображеніе всѣхъ выгодъ, которыя могли бы произойти отъ усилій каждаго деревенскаго джентльмена, еслибъ онъ вознамѣрился улучшить пути въ своей собственной области.
   Ему показалось очень-недальнею эта прогулка, десять миль до Окбурна, миленькаго городка въ виду синихъ горъ, гдѣ онъ позавтракалъ. Затѣмъ страна становилась все голѣе и голѣе: не было болѣе скатывавшихся по склонамъ лѣсовъ, не было деревьевъ съ широко-раскинувшимися вѣтвями близь частыхъ домиковъ съ хозяйственными принадлежностями, не было густыхъ изгородей. Сѣрыя каменныя стѣны пересѣкали скудныя пастбища, и печальнаго вида сѣрые каменные домы были разбросаны на далекомъ разстояніи на изрытой почвѣ, гдѣ были прежде руды, которыя теперь изсякли.
   "Голодная страна" думалъ Адамъ. "Я скорѣе пошелъ бы на югъ, гдѣ, говорятъ, земля плоска, какъ столъ, чѣмъ придти жить сюда. Впрочемъ, если Динѣ нравится жить въ странѣ, гдѣ она можетъ быть большимъ утѣшеніемъ для людей, то она поступаетъ хорошо, выбравъ именно эту часть, потому-что на нее должно смотрѣть, будто она сошла прямо съ неба, подобно ангеламъ въ пустынѣ, чтобъ подкрѣпить тѣхъ, которымъ нечего ѣсть".
   Когда онъ, наконецъ, подошелъ къ самому Снофильду, то ему казалось, что городъ приходится "товарищемъ странѣ", хотя рѣка, протекавшая по долинѣ, гдѣ стояла большая фабрика, придавала пріятную свѣжесть болѣе-низкимъ полямъ. Угрюмый, каменный, незащищенный природою городъ лежалъ на склонѣ крутой горы. Адамъ не пошелъ теперь прямо туда, потому-что Сетъ сказалъ ему гдѣ найдти Дину: она остановилась въ хижинѣ съ соломенной крышею, не доходя до города, неподалеку отъ фабрики, въ старой хижинѣ, выходившей на дорогу стороною и имѣвшей впереди небольшой участокъ земли, засѣянный картофелемъ. Здѣсь жила Дина у четы уже преклонныхъ лѣтъ. Еслибъ Адамъ случайно не засталъ дома Дину и Гетти, то онъ могъ узнать, куда онѣ отправилась, или когда снова возвратятся домой. Дина, можетъ-быть, вышла на какую-нибудь проповѣдь и, пожалуй, оставила Гетти дома. Адамх противъ воли надѣялся на это; и когда онъ увидѣлъ предъ собою хижину, узнавъ ее по выходившему на дорогу боку, на его лицѣ невольно засіяла улыбка, неразлучная съ надеждой на близкую радость.
   Онъ ускорилъ шаги по узкой шоссейной дорожкѣ и постучалъ въ дверь. Ее отворила весьма-чистая старушка, медленно-потряхивавшая головою, разбитою параличомъ.
   -- Дина Моррисъ дома? спросилъ Адамъ.
   -- Что? Нѣтъ, отвѣчала старушка, взглянувъ на высокаго незнакомца съ удивленіемъ, застававшемъ ее говорить медленнѣе обыкновеннаго.-- Не угодно ли вамъ войдти? прибавила она, отходя отъ двери и какъ-бы стараясь припомнить что-то.-- Да вы не братъ ли того молодаго человѣка, который былъ здѣсь прежде -- не такъ ли?
   -- Да, отвѣчалъ Адамъ, входя.-- Это былъ Сетъ Бидъ. Я его братъ, Адамъ. Онъ просилъ меня поклониться вамъ и вашему доброму мужу.
   -- Поклонитесь и ему отъ насъ: онъ очень-привѣтливый молодой человѣкъ. И вы похожи на него, только вы смуглѣе. Садитесь, вотъ кресло. Мой мужъ еще не возвращался домой съ митинга.
   Адамъ терпѣливо сѣлъ, не желая осыпать быстрыми вопросами больную старуху, но съ любопытствомъ посматривая на узкую винтообразную лѣстницу въ углу. Онъ думалъ, что Гетти, можетъ-быть, услышавъ его голосъ, сойдетъ къ нему.
   -- Такъ вы пришли навѣстить Дину Моррисъ? спросила старуха, стоя противъ него.-- Вы, значитъ, не знали, что она не дома?
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ Адамъ.-- Но я думалъ, что, вѣроятно, не застану ея дома, такъ-какъ сегодня воскресенье. Но другая молодая женщина... дома она или пошла вмѣстѣ съ Диной?
   Старушка посмотрѣла на Адама въ недоразумѣніи.
   -- Пошла вмѣстѣ съ нею? сказала она.-- Да вѣдь Дина отправилась въ Лидсъ, большой городъ, о которомъ вы, можетъ-быть, слышали, гдѣ много живетъ народа божьяго. Она отправилась туда, вотъ въ пятницу было двѣ недѣли. Ей прислали и денегъ на дорогу. Вы можете видѣть ея комнату здѣсь, продолжала она, отворяя дверь и не замѣчая, какое дѣйствіе производили на Адама ея слова.
   Онъ всталъ и послѣдовалъ за нею, окинулъ любопытнымъ взглядомъ небольшую комнатку съ узкою кроватью, портретомъ Весли на столѣ и немногими книгами, лежавшими на большой Библіи. Онъ льстилъ себя безразсудною надеждою, что тамъ могла быть Гетти. Онъ не могъ говорить въ первую минуту, когда увидѣлъ, что въ комнатѣ никого не было. Имъ овладѣлъ какой-то неопредѣленный страхъ: что-нибудь случилось съ Гетти на дорогѣ. Но старуха была такъ тяжела на слова и на пониманіе... Гетти, можетъ-быть, и была въ Снофильдѣ.
   -- Какъ жаль, что вы не знали этого! сказала она.-- Не-уже-ли вы пришли изъ вашей страны только для того, чтобъ навѣстить ее?
   -- Но Гетти... Гетти Соррель, отрывисто произнесъ Адамъ:-- гдѣ она?
   -- Я не знаю никого по этому имени, сказала старуха съ удивленіемъ.-- Развѣ вы слышали, что такая живетъ въ Снофильдѣ?
   -- Да развѣ не пріѣзжала сюда молодая женщина, очень-молодая и красивая, двѣ недѣли назадъ, въ пятницу, навѣстить Дину Моррисъ?
   -- Нѣтъ, я не видѣла никакой молодой женщины.
   -- Подумайте-ка хорошенько, увѣрены ли вы въ этомъ? Дѣвушка, восьмнаднати лѣтъ, съ темными глазами и темными вьющимися волосами, въ красномъ салопѣ и съ корзинкою въ рукахъ. Вы не могли ее забыть, если видѣли.
   -- Нѣтъ, въ пятницу, двѣ недѣли назадъ... да, именно въ тотъ день и отправилась Дина... не былъ никто. Вотъ до васъ никто не приходилъ, никто не спрашивалъ ее; здѣшніе жители знаютъ, что она отправилась. Ахъ, Господи, Господи! ужь не случилось ли чего-нибудь?
   Старуха увидѣла на поблѣднѣвшемъ лицѣ Адама страшное выраженіе ужаса, но онъ не былъ ни оглушенъ, ни разстроенъ: онъ употреблялъ всѣ усилія, чтобъ придумать, гдѣ могъ спросить о Гетти.
   -- Да, молодая женщина отправилась изъ нашей страны навѣстить Дину въ пятницу, двѣ недѣли назадъ. Я пришелъ, чтобъ привезти ее назадъ. Я боюсь, чтобъ съ нею чего не случилось. Я не могу оставаться долѣе. Прощайте.
   Онъ торопливо вышелъ изъ хижины. Старуха послѣдовала за нимъ до воротъ, съ грустью смотря ему въ слѣдъ и тряся головою, между-тѣмъ какъ онъ почти бѣжалъ по дорогѣ въ городъ. Онъ направлялся къ мѣсту, гдѣ останавливался окбурнскій дилижансъ.
   Нѣтъ, тамъ не видали такой молодой женщины, какъ Гетти. Не случилось ли чего-нибудь съ дилижансомъ двѣ недѣли назадъ? Нѣтъ. Не было и дилижанса, въ которомъ онъ могъ бы возвратиться въ Окбурнъ въ этотъ же день. Что жь! онъ отправится пѣшкомъ: ему нельзя оставаться здѣсь въ жалкомъ бездѣйствіи. Но содержатель гостиницы, видя сильное безпокойство Адама и принимая новое приключеніе къ сердцу съ горячностью человѣка, который проводитъ большую часть своего времени въ томъ, что, засунувъ руки въ карманы, смотритъ на упорно-однообразную улицу, предложилъ Адаму, что онъ свезетъ его обратно въ Окбурнъ въ своей собственной, обложенной пошлиною, тележкѣ въ этотъ же вечеръ. Не было еще пяти часовъ, и Адамъ имѣлъ довольно времени пообѣдать и пріѣхать въ Окбурнъ до десяти часовъ. Содержатель объявилъ, что ему дѣйствительно нужно ѣхать въ Окбурнъ и что лучше ему ѣхать сегодня вечеромъ: тогда у него будетъ въ распоряженіи весь слѣдующій день. Адамъ, употребивъ тщетную попытку съѣсть что-нибудь, положилъ сухое кушанье въ карманъ и, выпивъ глотокъ элю, сказалъ, что готовъ отправиться въ путь. Когда они доѣхали до хижины, то ему пришло въ голову, что хорошо было бы узнать отъ старухи, гдѣ можно было найдти Дину въ Лидсѣ: если на господской мызѣ будутъ безпокоиться (онъ только отчасти допускалъ предчувствіе, что это случится), то, можетъ-быть, Пойзеры захотятъ послать за Диной. Но Дина не оставила адреса, и старуха, память которой была слаба на имена, не могла припомнить имени "благочестивой женщины", бывшей главнымъ другомъ Дины въ обществѣ въ Лидсѣ.
   .Въ продолженіе длинной, длинной дороги въ тележкѣ, Адамъ имѣлъ время представлять себѣ всевозможныя догадки безотвязнаго страха и борящейся надежды. Въ минуту перваго потрясенія при открытіи, что Гетти не была въ Снофильдѣ, въ головѣ Адама мелькнула мысль объ Артурѣ и заставила болѣзненно забиться его сердце; но онъ нѣсколько времени старался отразить ея возвращеніе, занявшись объясненіемъ этого безпокоящаго его факта различными средствами, неимѣвшими ничего общаго съ этою невыносимою мыслью. Вѣроятно, съ нею случилось что-нибудь. Гетти, какимъ-нибудь страннымъ случаемъ, попала въ Окбурнѣ не въ тотъ дилижансъ: она захворала и не хотѣла сообщить своимъ объ этомъ, чтобъ не испугать. Но эта слабая ограда неопредѣленныхъ невѣроятностей была скоро разрушена стремительнымъ напоромъ опредѣленнаго, мучительнаго страха. Гетти обманывала себя, думая, что можетъ любить его, выйдти за него замужъ: она все-таки любила Артура, и теперь, въ отчаяніи, что срокъ ихъ свадьбы былъ такъ близокъ, бѣжала изъ дома. Она отправилась къ нему. Прежнее негодованіе и ревность снова пробудились и внушили подозрѣніе, что Артуръ поступилъ съ нимъ неискренно, написалъ къ Гетти, пытался соблазнить ее придти къ нему, не желая, вопреки всѣмъ своимъ обѣщаніямъ, чтобъ она принадлежала другому, а не ему. Можетъ-быть, онъ и выдумалъ всю эту исторію и далъ ей указанія, какимъ образомъ она могла слѣдовать за нимъ въ Ирландію. Адамъ зналъ, что Артуръ вышелъ туда три недѣли назадъ, потому-что слышалъ объ этомъ недавно на Лѣсной Дачѣ. Каждый печальный взглядъ Гетти съ того времени, какъ она дала слово Адаму, припоминался ему теперь съ болѣзненнымъ преувеличеніемъ. Его сангвиническій характеръ и довѣрчивость доходили до глупости. Бѣдняжка, можетъ-быть, съ давнихъ поръ не знала своего сердца, думала, что можетъ забыть Артура, и на мгновеніе обратилась къ человѣку, предлагавшему ей покровительственную, вѣрную любовь. Онъ не могъ принудить себя порицать ее: она не желала причинить ему такое страшное горе. Порицаніе слѣдовало обратить на того человѣка, который изъ себялюбія игралъ ея сердцемъ; быть-можетъ, даже нарочно сманилъ ее изъ дома.
   Въ Окбурнѣ конюхъ "Королевскаго Дуба" помнилъ, что такая молодая женщина, какую описывалъ Адамъ, выходила изъ треддльстонскаго дилижанса болѣе двухъ недѣль назадъ -- вѣдь нескоро можно забыть такую хорошенькую дѣвушку -- и былъ увѣренъ, что она не поѣхала въ бекстонскомъ дилижансѣ, который проѣзжалъ черезъ Снофильдъ; онъ потерялъ ее изъ виду въ то время, какъ отводилъ лошадей, и съ-тѣхъ-поръ болѣе не видѣлъ ее. Адамъ затѣмъ прямо пошелъ къ гостиницѣ, отъ которой отходилъ стонитонскій дилижансъ: было всего очевиднѣе, что Гетти, куда бы она ни намѣревалась идти, прежде отправилась въ Стонитонъ, такъ-какъ едва-ли она рѣшилась свернуть съ большаго тракта. И здѣсь она была замѣчена; помнили, что она сидѣла на козлахъ съ кучеромъ. Но кучера нельзя было видѣть: другой ѣздилъ вмѣсто него по этой дорогѣ послѣдніе три или четыре дня. Вѣроятно, его можно было увидѣть въ Стонитонѣ, если спросить о немъ въ гостиницѣ, у которой останавливалась карета. Такимъ образомъ озабоченный, больной душею, Адамъ по необходимости долженъ былъ ждать и употребить усилія, чтобъ отдохнуть до слѣдующаго утра, и до одиннадцати часовъ, когда отходилъ дилижансъ.
   Въ Стонитонѣ произошла новая задержка: старый кучеръ, съ которымъ ѣхала Гетти, не будетъ въ городѣ раньше вечера. По пріѣздѣ его, оказалось, что онъ хорошо помнилъ Гетти и помнилъ свою собственную шутку, съ которою обратился къ ней; онъ нѣсколько разъ повторилъ ее Адаму и такъ же часто замѣтилъ, что, по его мнѣнію, въ этомъ было что-то такое необыкновенное, потому-что Гетти не смѣялась, когда онъ пошутилъ съ нею. Но онъ объявилъ, какъ объявляли и люди въ гостиницѣ, что потерялъ Гетти изъ виду съ того времени, какъ она вышла изъ кареты. Часть слѣдующаго утра прошла въ разспросахъ въ каждомъ домѣ въ городѣ, гдѣ только останавливался какой-нибудь дилижансъ. Все это было тщетно: Гетти, какъ извѣстно, отправилась изъ Стонитона не въ дилижансѣ, а пѣшкомъ на самомъ разсвѣтѣ; потомъ Адамъ выходилъ до первыхъ заставъ по различнымъ трактамъ въ отчаянной надеждѣ, что она оставила тамъ какое-нибудь воспоминаніе. Нѣтъ, дальнѣйшихъ слѣдовъ не было, и слѣдующею тяжелою для Адама задачею было отправиться домой и передать на господской мызѣ эти несчастныя извѣстія. Что жь касается того, что онъ сдѣлаетъ за этимъ, то онъ имѣлъ два опредѣлительныя намѣренія среди этой борьбы мыслей и чувствъ, происходившей въ немъ въ то время, какъ онъ ходилъ взадъ и впередъ. Онъ не разскажетъ того, что зналъ о поведеніи Артура Донниторна относительно Гетти, пока не представится очевидная для того необходимость: Гетти, пожалуй, можетъ возвратиться и открытіе можетъ быть для нея оскорбленіемъ или обидой. Лишь только онъ побываетъ дома и сдѣлаетъ все, что нужно для болѣе-продолжительнаго отсутствія, какъ тотчасъ же отправится въ Ирландію: если онъ не откроетъ никакого слѣда Гетти на пути, то пойдетъ прямо къ Артуру Донниторну, чтобъ увѣриться, на сколько Артуру былъ извѣстенъ ея поступокъ. Нѣсколько разъ приходило ему на мысль: не спросить ли совѣта у мистера Ирвайна; но это было бы безполезно, или ему уже нужно въ такомъ случаѣ сказать все и такимъ образомъ выдать тайну Артура. Странно, что Адамъ, мысли котораго были безпрестанно заняты Гетти, ни разу не подумалъ о томъ, что она могла отправиться въ Виндзоръ, не зная, что Артура ужь не было тамъ. Можетъ-быть, Адамъ не могъ себѣ представить, чтобъ Гетти убѣжала къ Артуру непрошенная; онъ не могъ вообразить себѣ никакой причины, которая могла бы понудить ее къ такому шагу послѣ письма, написаннаго въ августѣ. Онъ представлялъ себѣ только два предположенія: или Артуръ снова писалъ къ ней и сманилъ ее къ побѣгу, или она просто бѣжала отъ приближавшагося брака съ нимъ, убѣдившись, что, вопреки всему, не могла любить его въ достаточной степени, а между-тѣмъ не смѣла отказать ему, опасаясь гнѣва своихъ родныхъ.
   Когда онъ рѣшился идти прямо къ Артуру, мысль о томъ, что онъ потерялъ два дня на поиски, оказавшіеся почти совершенно-безполезными, была мучительна для Адама. А между-тѣмъ, пока онъ не объявитъ Пойзерамъ, куда, по его убѣжденію, отправилась Гетти, или о своемъ намѣреніи послѣдовать за нею туда, онъ долженъ быть въ состояніи сказать имъ, что искалъ ея слѣдовъ, на сколько было только возможно.
   Адамъ прибылъ въ Треддльстонъ во вторникъ послѣ полуночи и, не желая безпокоить мать и Сета, а также отвѣчать на ихъ вопросы въ такую позднюю пору, остановился въ "Опрокинутой Телегѣ". Не раздѣваясь, бросился онъ здѣсь на постель и крѣпко заснулъ, отъ усталости. Онъ спалъ, однакожь, не болѣе четырехъ часовъ. Онъ отправился домой уже въ пять часовъ въ слабыя утреннія сумерки. Онъ всегда носилъ съ собою въ карманѣ ключъ отъ двери мастерской, такъ-что могъ войти туда. А онъ желалъ войти въ домъ, не разбудивъ матери: ему не хотѣлось самому разсказать ей о своемъ новомъ огорченіи, а увидѣться прежде съ Сетомъ и попросить его, чтобъ онъ сообщилъ ей объ этомъ когда окажется нужнымъ. Онъ осторожно прошелъ по двору и осторожно отперъ дверь ключомъ. Но, какъ онъ ожидалъ, Джипъ, лежавшій въ мастерской, громко залаялъ. Онъ утихъ, увидѣвъ Адама, который, поднявъ палецъ, приказывалъ ему замолчать, и безхвостое животное, въ своей нѣмой радости, должно было довольствоваться тѣмъ, что терлось около ногъ своего господина.
   Адамъ былъ слишкомъ боленъ душою, чтобъ обратить вниманіе на ласки Джипа. Онъ бросился на лавку и тупо смотрѣлъ на лѣсъ и на признаки работы, окружавшіе его, спрашивая себя, найдетъ ли онъ когда-нибудь снова удовольствіе въ этомъ, между-тѣмъ, какъ Джипъ, неясно сознавая, что съ его господиномъ случилось что-то дурное, положилъ свою шероховатую сѣрую голову на колѣни Адама и, нахмуривъ брови, смотрѣлъ на него. Съ воскресенья послѣ обѣда до этихъ поръ Адамъ постоянно находился среди чужихъ людей и въ чужихъ мѣстахъ, которыя не имѣли ничего общаго съ подробностями его всегдашней жизни. Теперь же, когда, при свѣтѣ новаго утра онъ возвратился къ себѣ домой и былъ окруженъ знакомыми предметами, которые, казалось, навсегда лишились своей прелести, дѣйствительность, тяжкая, неизбѣжная дѣйствительность его горя легла на него новымъ гнетомъ. Прямо передъ нимъ стоялъ неконченный комодъ съ ящиками, который онъ дѣлалъ въ свободныя минуты для Гетти, когда его домъ будетъ и ея домомъ.
   Сетъ не слышалъ, когда вошелъ Адамъ, но его поднялъ лай Джипа, и Аданъ слышалъ, какъ онъ шевелился наверху въ комнатѣ, одѣваясь. Первыя мысли Сета были о братѣ: онъ непремѣнно придетъ домой сегодня, потому-что его присутствіе при работахъ необходимо завтра; но Сетъ съ удовольствіемъ думалъ, что Адамъ имѣлъ больше праздниковъ, чѣмъ ожидалъ. А пріѣдетъ ли и Дина съ нимъ? Сетъ чувствовалъ, что въ этомъ заключалось величайшее блаженство, которое онъ только могъ предвидѣть для самого себя, хотя у него и не оставалось никакой надежды, что она когда-нибудь полюбитъ его на столько, чтобъ выйти за него замужъ. Но онъ часто думалъ, что лучше быть другомъ и братомъ Дины, чѣмъ мужемъ другой женщины. Еслибъ только онъ могъ быть всегда близко нея, а не жить отъ нея такъ далеко.
   Онъ спустился съ лѣстницы и отворилъ дверь, которая вела изъ общей комнаты въ мастерскую, намѣреваясь выпустить Джпа; но остановился на порогѣ, внезапно-пораженный при видѣ Адама, въ грустной задумчивости сидѣвшаго на скамьѣ, блѣднаго, неумытаго, съ провалившимися, безжизненными глазами, почти походившаго на пьяницу утромъ. Сетъ, однакожь, въ одно мгновеніе понялъ, что эти признаки означали не пьянство, а большое несчастіе. Адамъ молча взглянулъ на него; Сетъ подошелъ къ скамьѣ и самъ дрожалъ такъ, что не былъ въ состояніи заговорить въ ту же минуту.
   -- Да будетъ милость Господня съ нами, Адди! сказалъ онъ тихимъ голосомъ, садясь на скамью рядомъ съ Адамомъ.-- Что случилось?
   Адамъ не могъ говорить: крѣпкій человѣкъ, привыкшій подавлять признаки горя, почувствовалъ, что сердце его было слишкомъ-полно, какъ сердце ребенка, при этомъ первомъ прикосновеніи сочувствія. Онъ бросился Сету на шею и зарыдалъ.
   Сетъ приготовился теперь услышать самое худшее, потому-что, припоминая даже дѣтскіе годы, онъ не помнилъ, чтобъ Адамъ рыдалъ когда-нибудь прежде.
   -- Не-уже-ли смерть? Умерла она? спросилъ онъ тихо, когда Адамъ приподнялъ голову и старался придти въ себя.
   -- Нѣтъ, голубчикъ; но она ушла, ушла отъ насъ. Она вовсе и не была въ Снофильдѣ. Дина отправилась въ Лидсъ, въ пятницу было двѣ недѣли, въ тотъ самый день, когда Гетти уѣхала отсюда. Я не могъ узнать, куда она дѣвалась послѣ того, какъ пріѣхала въ Стонитонъ.
   Сетъ безмолвствовалъ отъ крайняго изумленія: онъ не зналъ ничего такого, что могло бы ему внушить причину, но которой Гетти бѣжала.
   -- И ты вовсе не подозрѣваешь, что могло ее побудить къ этому? спросилъ онъ наконецъ.
   -- Она не могла любить меня; ей непріятна была наша свадьба; когда срокъ подходилъ ближе -- должно-быть, это, сказалъ Адамъ.
   Онъ рѣшился не упоминать ни о какихъ другихъ причинахъ.
   -- Я слышу, что матушка шевелится, сказалъ Сетъ.-- Нужно ли сказать ей объ этомъ?
   -- Нѣтъ, нѣтъ еще, сказалъ Адамъ, вставая со скамьи и откидывая волосы съ лица, будто хотѣлъ придти въ себя.-- Я не могу еще говорить съ нею объ этомъ, и тотчасъ же долженъ предпринять новое путешествіе послѣ того, какъ схожу въ деревню и на господскую мызу. Я не могу сказать тебѣ, куда я отправляюсь, и ты долженъ стрисъ Пойзеръ, какъ только пони тронулся съ мѣста, повернула налѣво кругомъ, подарила двухъ смѣшливыхъ дѣвицъ такимъ взглядомъ, отъ котораго тѣ моментально скрылись на черную кухню, вошла въ домъ и, вынувъ изъ своего вязанья иглу, которою оно было заколото, принялась вязать съ всегдашней своей быстротой.
   -- Ну, вотъ, теперь ты надѣлала дѣла, сказалъ ей мистеръ Пойзеръ, немножко встревоженный, но не безъ торжествую щаго восхищенія передъ подвигомъ жены.
   -- Да, я это знаю, отвѣчала мистрисъ Пойзеръ;-- но зато я сказала-таки свое слово -- отвела душу на всю жизнь. Какая радость и жить-то, когда у тебя закупоренъ ротъ, и ты не смѣешь выпускать свои мысли иначе, какъ по капелькѣ, точно разсохшійся боченокъ. Я никогда не раскаюсь въ томъ, что сейчасъ говорила, проживи я хоть до девятаго десятка, какъ самъ старый сквайръ,-- хотя на это трудно разсчитывать, потому что, какъ кажется, на томъ свѣтѣ нѣтъ мѣста только тѣмъ, которые и на этомъ свѣтѣ никому не нужны.
   -- Однако, ты, я думаю, не очень-то обрадуешься, если черезъ годъ, къ будущему Михайлову дню, тебѣ придется распрощаться съ старымъ домомъ и перекочевывать въ чужія мѣста, гдѣ никто тебя не знаетъ, замѣтилъ на это мистеръ Пойзеръ.-- Тяжело это будетъ для обоихъ насъ,-- ужъ я не говорю про отца.
   -- Не понимаю, что тебѣ за охота придумывать бѣды: мало-ли что можетъ случиться до будущаго Михайлова дня! До тѣхъ поръ капитанъ можетъ сдѣлаться нашимъ хозяиномъ, и мало-ли еще что, отвѣчала мистрисъ Пойзеръ, обнаруживая совершенно несвойственную ей склонность отнестись съ розовыми надеждами къ затрудненію, вызванному ея собственными заслугами, а не чужой оплошностью.
   -- Никакихъ бѣдъ я не придумываю, сказалъ на это мистеръ Пойзеръ, поднимаясь со своего трехногаго табурета и неспѣшнымъ шагомъ направляясь къ дверямъ,-- но мнѣ будетъ очень жаль разстаться съ старымъ домомъ и съ приходомъ, гдѣ я родился и выросъ, и гдѣ жили мои отцы до меня. Мы пустили здѣсь корни и, я боюсь, никогда не приживемся въ другомъ мѣстѣ.
   

ГЛАВА XXXIII.
НОВЫЯ ЗВЕНЬЯ.

   Ячмень былъ, наконецъ, убранъ, и осеннія вечеринки шли своимъ чередомъ, не дожидаясь унылой поры сбора бобовъ. Яблоки и орѣхи были собраны и уже лежали въ погребахъ. Запахъ сыворотки исчезъ съ дворовъ фермъ и замѣнился запахомъ солода. Лѣса за замкомъ и придорожныя деревья приняли величественный, грустно-торжественный видъ подъ низко нависшимъ хмурымъ небомъ. Пришелъ Михайловъ день съ его корзинами душистыхъ пурпурныхъ сливъ и съ болѣе блѣднымъ пурпуромъ маргаритокъ,-- суетливый Михайловъ день, когда работники -- молодые парни и дѣвушки -- мѣняютъ мѣста, и когда ихъ встрѣчаешь цѣлыми десятками, пробирающихся по проселкамъ, между пожелтѣвшихъ изгородей, съ узелками въ рукахъ. Но хоть Михайловъ день и пришелъ, а мистеръ Тёрль, прославленный арендаторъ, такъ и не переѣхалъ на Долговую Ферму, и старый сквайръ въ концѣ концовъ былъ-таки принужденъ посадить тамъ новаго управителя. Въ обоихъ приходахъ стало извѣстно, что дальновидный планъ сквайра разстроился изъ-за того, что Пойзеры "не поймались на удочку", и геройскій подвигъ мистрисъ Пойзеръ обсуждался на всѣхъ фермахъ съ азартомъ, который только усиливался отъ частыхъ повтореній разсказа. Извѣстіе о томъ, что Бонапартъ вернулся изъ Египта, было сравнительно безвкуснымъ, и отпоръ, встрѣченный французами въ Италіи, былъ ничто въ сравненіи съ отпоромъ, который дала мистрисъ Пойзеръ старому сквайру. Мистеру Ирвайну приходилось выслушивать варіанты этой исторіи въ домѣ каждаго своего прихожанина, за единственнымъ исключеніемъ замка. Но такъ какъ мистеръ Ирвайнъ поставилъ себѣ за правило избѣгать ссоръ съ мистеромъ Донниторномъ (чего и достигалъ до сихъ поръ съ поразительнымъ искусствомъ), онъ не могъ разрѣшить себѣ удовольствія посмѣяться надъ пораженіемъ этого джентльмена ни съ кѣмъ, кромѣ своей матери, которая объявила, что будь она богата, она назначила-бы мистрисъ Пойзеръ пожизненную пенсію за храбрость, и даже выразила желаніе пригласить ее въ пасторатъ, дабы выслушать изъ ея собственныхъ устъ разсказъ объ интересной сценѣ.
   -- Нѣтъ, матушка, этого я не могу допустить, сказалъ мистеръ Ирвайнъ,-- Конечно, со стороны мистрисъ Пойзеръ это былъ актъ несомнѣнно справедливой, но все-таки самовольной расправы, а должностному лицу не подобаетъ поощрять самосудъ. Я не долженъ подавать повода къ распространенію слуховъ, что эта ссора интересуетъ меня, иначе я потеряю даже и то слабое хорошее вліяніе, какое я еще имѣю на старика.
   -- Нѣтъ, положительно эта женщина нравится мнѣ даже больше, чѣмъ ея сливочный сыръ, сказала мистрисъ Ирвайнъ.-- Храбрости у нея на троихъ мужчинъ, даромъ что она такая
   I худая и блѣдная; да и языкъ преострый.
   -- Да, на это она молодецъ: отбрѣетъ лучше всякой бритвы. И преоригинальный у нея способъ изъясняться. Это одинъ изъ тѣхъ умовъ-самородковъ, которые обогащаютъ пословицами народный языкъ. Я, кажется, разсказывалъ вамъ, какъ мѣтко она сказала про Крега, что онъ точно пѣтухъ, который воображаетъ, что солнце встаетъ только затѣмъ, чтобы послушать, какъ онъ запоетъ. Вѣдь это та-же басня Эзопа въ одной коротенькой фразѣ.
   -- Однако, прескверная будетъ штука, если старикъ прогонитъ ихъ съ фермы на будущій годъ.-- какъ ты думаешь?
   -- О, нѣтъ, до этого не дойдетъ. Пойзеръ такой хорошій арендаторъ, что Донниторнъ подумаетъ да подумаетъ, прежде чѣмъ рѣшиться на такую крайнюю мѣру; вѣрнѣе всего, что онъ переваритъ свою обиду,-- тѣмъ дѣло и кончится. Но во всякомъ случаѣ онъ долженъ будетъ прислать имъ предувѣдомленіе къ Благовѣщенью, и тогда мы съ Артуромъ сдвинемъ небо и землю, а ужъ заставимъ его сдаться. Такихъ старожиловъ прихода, какъ Пойзеры, нельзя допускать уходить.
   -- А до Благовѣщенья -- кто знаетъ, что можетъ случиться, замѣтила мистрисъ Ирвайнъ.-- Въ день рожденія Артура меня поразило, какъ сильно старикъ подался: вѣдь ему восемьдесятъ три года, какъ тебѣ извѣстно. Просто безсовѣстно доживать до такихъ лѣтъ; это дозволяется только женщинамъ.
   -- Особенно, когда у нихъ есть старые холостяки сыновья, которые останутся безъ нихъ горькими сиротами,-- докончилъ со смѣхомъ мистеръ Ирвайнъ, цѣлуя у матери руку.
   Мистрисъ Пойзеръ точно сговорилась съ мистрисъ Ирвайнъ: всякій разъ, какъ ея мужу случалось высказать опасеніе насчетъ того, что ихъ могутъ попросить очистить ферму, она отвѣчала ему: "Почемъ мы знаемъ, что можетъ случиться до Благовѣщенья",-- одно изъ неоспоримыхъ общихъ положеній, заключающихъ въ себѣ частный смыслъ, который далеко нельзя назвать неоспоримымъ. Но было-бы, право, слишкомъ жестоко относительно человѣческой природы считать человѣка преступникомъ только за то, что онъ можетъ спокойно думать о смерти своего восьмидесятилѣтняго ближняго, хотя-бы то былъ самъ король. Никто не повѣритъ, чтобы хоть одинъ англичанинъ -- кромѣ самыхъ тупоумныхъ -- оказался вполнѣ вѣрноподданнымъ при такихъ тяжелыхъ условіяхъ
   Если не считать вышеупомянутыхъ періодическихъ опасеній мистера Пойзера, въ домѣ у нихъ все шло по старому. Въ послѣднее время мистрисъ Пойзеръ замѣчала въ Гетти поразительную перемѣну къ лучшему. Правда, "дѣвочка стала какая-то скрытная: иной разъ изъ нея клещами слова не вытянешь"; но за то она гораздо меньше думала о нарядахъ и дѣлала свое дѣло старательно, безъ всякихъ напоминаній. Поразительно было еще и то, что теперь она никогда не просилась въ гости; напротивъ: ее приходилось упрашивать, чтобы заставить когда-нибудь выйти прогуляться. А когда тетка ей объявила, что отнынѣ и впредь ея уроки рукодѣлья въ замкѣ прекращаются, она покорилась этому безъ всякихъ возраженій и даже не дулась потомъ. Должно быть, такъ оно и есть, разсуждала мистрисъ Пойзеръ, что дѣвочка, наконецъ, полюбила Адама, и эта внезапная ея фантазія поступить въ горничныя была вызвана какой-нибудь маленькой ссорой или недоразумѣніемъ между ними, которое потомъ уладилось потому что всякій разъ, какъ Адамъ показывался на Большой Фермѣ, юна видимо приходила въ лучшее настроеніе духа и говорила больше обыкновеннаго, а между тѣмъ, когда являлся къ нимъ съ визитомъ мистеръ Крегъ или кто-нибудь другой изъ ея обожателей, она становилась почти угрюмой.
   Самъ Адамъ наблюдалъ за нею сперва съ тревогой и трепетомъ, а потомъ съ удивленіемъ, радостью и надеждой. Пять дней спустя послѣ того, какъ онъ ей передалъ письмо Артура, онъ набрался храбрости и опять пошелъ на Большую Ферму, хоть и боялся, что Гетти будетъ тяжело его видѣть. Ея не было на кухнѣ, когда онъ вошелъ; нѣсколько минутъ онъ просидѣлъ, бесѣдуя съ мистеромъ и мистрисъ Пойзеръ и дрожа отъ страха, что вотъ сейчасъ они скажутъ ему, что Гетти больна. Но вскорѣ раздались знакомые легкіе шаги, и мистрисъ Пойзеръ сказала: "Иди сюда, Гетти. Гдѣ ты была?" Тогда Адамъ долженъ былъ обернуться. Онъ былъ увѣренъ, что найдетъ въ ней страшную перемѣну, и чуть не вздрогнулъ, увидѣвъ, что она улыбается такъ, какъ-будто она рада ему. На первый взглядъ она была все та-же, только на головѣ у нея былъ сегодня чепчикъ, котораго онъ никогда не видалъ на ней по вечерамъ. И однако, присматриваясь къ ней, пока она сидѣла за шитьемъ или вставала за чѣмъ-нибудь и проходила по кухнѣ, онъ убѣдился, что перемѣна была: ея щечки не утратили своей свѣжести, и улыбалась она не меньше, чѣмъ вообще въ послѣднее время, но въ глазахъ, въ выраженіи лица, въ движеніяхъ было что-то новое -- менѣе ребяческое, болѣе серьезное, зрѣлое. "Бѣдняжка!" думалъ Адамъ; "это всегда такъ бываетъ: это оттого, что она переживаетъ свое первое сердечное горе. Но она перенесетъ его,-- у нея есть характеръ. Благодарю за это моего Бога!"
   Проходили недѣли за недѣлями, а она по прежнему всегда встрѣчала его съ радостью, съ улыбкой поднимала къ нему свое прелестное личико, какъ-будто даже хотѣла дать ему замѣтить, что она рада ему. И работала она все такъ-же прилежно, спокойно, не обнаруживая никакихъ признаковъ грусти, такъ-что, наконецъ, онъ началъ думать, что ея чувство къ Артуру было совсѣмъ не такъ глубоко, какъ онъ было вообразилъ въ первомъ порывѣ негодованія и испуга, и что ребяческая ея фантазія, будто Артуръ серьезно ее любитъ и женится на ней, теперь и самой ей представлялась глупостью, отъ которой она во-время излѣчилась. И какъ знать?-- говорилъ онъ себѣ съ надеждой въ минуты особеннаго бодраго настроенія,-- можетъ быть, она тѣмъ горячѣе полюбитъ теперь человѣка, который, какъ ей извѣстно, питаетъ къ ней серьезную любовь.
   Быть можетъ, вы находите, что Адамъ въ этомъ случаѣ далеко не показалъ себя проницательнымъ и что вообще разумному человѣку не подобало-бы вести себя такимъ образомъ,-- влюбиться въ дѣвушку, не имѣющую никакихъ достоинствъ, кромѣ красоты,-- надѣлять ее воображаемыми совершенствами, унизиться до того, чтобы страдать по ней, когда она уже полюбила другого, ждать, какъ подачки, ея ласковаго слова и взгляда, точно преданный песъ, терпѣливо подстерегающій каждый взглядъ своего господина. Но примите въ соображеніе, что натура человѣческая -- очень сложная вещь, для которой не существуетъ правилъ безъ исключеній. Конечно, я и самъ знаю, что общее правило не таково; я знаю, что разумные мужчины влюбляются вообще въ самыхъ разумныхъ изъ извѣстныхъ имъ женщинъ, что они не ловятся на приманку красоты, насквозь видятъ всѣ маленькія уловки кокетства, никогда не воображаютъ себя любимыми, когда ихъ не любятъ, въ надлежащихъ случаяхъ заставляютъ себя разлюбить и женятся на женщинѣ, наиболѣе подходящей для нихъ во всѣхъ отношеніяхъ, такъ-что заслуживаютъ одобреніе всѣхъ дѣвственницъ въ своемъ околоткѣ. Но даже это правило, отъ времени до времени -- съ теченіемъ лѣтъ и столѣтій -- нарушается исключеніями, и мой пріятель Адамъ былъ однимъ изъ нихъ. И, несмотря на то, я лично уважаю его нисколько не меньше; напротивъ, я даже думаю, что глубокая любовь его къ этой обворожительной, цвѣтущей, темноглазой Гетти, чье внутреннее я было для него закрытой книгой, вытекала именно изъ силы, а не изъ слабости его натуры.-- Развѣ слабость -- скажите по совѣсти,-- поддаваться обаянію восхитительной музыки, чувствовать, какъ изумительная гармонія проникаетъ въ самые завѣтные уголки вашей души, въ тончайшія фибры вашего бытія, куда не можетъ проникнуть память,-- какъ, соединяя прошлое съ настоящимъ, она наполняетъ все ваше существо неизъяснимымъ трепетомъ,-- размягчаетъ вашу душу всею нѣжностью, всею любовью, которая была разбросана по клочкамъ черезъ всѣ годы пройденной жизни,-- сосредоточиваетъ въ одномъ порывѣ геройскаго мужества или геройскаго смиренія всѣ трудно доставшіеся вамъ уроки самоотверженной симпатіи,-- примѣшиваетъ къ радости настоящаго минувшую скорбь и минувшія радости къ грусти данной минуты?-- Развѣ это слабость?-- Если нѣтъ, такъ нѣтъ слабости и въ преклоненіи передъ женской красотой. Не слабость -- поддаваться очарованію изящныхъ линій женскихъ щечекъ, шеи и рукъ,-- очарованію влажной глубины молящихъ глазъ или милой гримаски дѣтскихъ, пухленькихъ губокъ. Ибо женская красота -- та-же музыка: можно-ли сказать что-нибудь больше? Красота обладаетъ выраженіемъ, далеко превосходящимъ содержаніе единичной женской души, которую она облекаетъ, какъ геніальныя слова имѣютъ болѣе широкое значеніе, чѣмъ человѣческая мысль, ихъ породившая. Нѣчто большее женской любви волнуетъ насъ во взглядѣ женскихъ глазокъ: насъ какъ-бы охватываетъ далекая, всемогущая любовь, говорящая съ нами изъ этихъ глазокъ. Чѣмъ благороднѣе натура, тѣмъ сильнѣй она чувствуетъ это безличное выраженіе въ красотѣ; потому-то именно благороднѣйшія натуры такъ часто остаются слѣпы къ истиннымъ свойствамъ единичной женской души, воплотившейся въ эту красоту. И по тому-же самому боюсь я,-- трагедія человѣческой жизни продлится еще много тысячелѣтій, вопреки философамъ-психологамъ, всегда готовымъ придти намъ на помощь съ вѣрнѣйшими рецептами для пресѣченія всѣхъ ошибокъ подобнаго рода.
   У нашего честнаго Адама не было красивыхъ словъ, въ которыя онъ могъ-бы облечь свое чувство къ Гетти; какъ вы уже слышали, онъ чистосердечно назвалъ свою любовь тайной и не съумѣлъ бы притвориться, что онъ ее разгадалъ. Онъ зналъ только, что видъ Гетти и воспоминаніе о ней глубоко его волнуютъ, затрогиваютъ въ немъ всѣ струны нѣжности и любви, поднимаютъ въ немъ вѣру и мужество. Могъ-ли онъ послѣ этого допустить къ ней присутствіе себялюбія, черствости, мелочности? Душу, въ которую онъ вѣрилъ, онъ создавалъ изъ собственной своей души -- широкой, самоотверженной, нѣжной.
   Его возродившіяся надежды на любовь Гетти немного смягчили его чувства къ Артуру. Навѣрно ухаживанія Артура были самаго невиннаго свойства; конечно, онъ во всякомъ случаѣ былъ виноватъ, и ни одинъ порядочный человѣкъ въ его положеніи не долженъ былъ позволять себѣ такого пошлаго волокитства; но все-таки было очевидно, что онъ просто забавлялся отъ нечего дѣлать. Это-то, по всей вѣроятности, и помѣшало ему -- съ одной стороны видѣть опасность, а съ другой -- надолго овладѣть сердцемъ Гетти. Но мѣрѣ того, какъ іля Адама воскресала надежда на счастье, негодованіе его и ревность угасали. Гетти не была несчастна; теперь онъ почти вѣрилъ, что начинаетъ нравиться ей, и минутами у него мелькала даже мысль, что дружба, которая, казалось, навѣки умерла, можетъ еще со временемъ возродиться, и ему не только не придется сказать "прости" величественнымъ старымъ лѣсамъ, но они станутъ ему еще дороже оттого, что Артуръ ихъ хозяинъ. Дѣло въ томъ, что это новая надежда на счастье, такъ быстро смѣнившая острую боль перваго потрясенія, буквально опьянила трезваго Адама, котораго трудная жизнь пріучила обуздывать надежды, Неужели въ концѣ концовъ въ жизни его пойдетъ гладко?-- Все говорило за это. Въ началѣ ноября Джонатанъ Бурджъ, убѣдившись въ невозможности замѣнить Адама, рѣшился, наконецъ, предложить ему долю въ своихъ торговыхъ дѣлахъ съ единственнымъ условіемъ, чтобъ онъ продолжалъ отдавать имъ свои силы и отказался отъ мысли заводить самостоятельное дѣло. Адамъ не могъ быть его зятемъ, но въ качествѣ-ли зятя или чужого, онъ сдѣлался для старика слишкомъ необходимымъ, чтобы тотъ могъ съ нимъ растаться, и голова Адама была для него настолько важнѣе его сноровки въ работѣ, что новыя его обязанности лѣсничаго при замкѣ почти не уменьшали цѣнности его услугъ; что-же касается покупки лѣса у сквайра, то это затрудненіе было легко устранить, поручивъ эту частъ третьему лицу. Предложенія Бурджа открывало Адаму широкое поприще плодотворнаго и прибыльнаго труда, о какомъ онъ постоянно мечталъ съ юношескихъ лѣтъ. Быть можетъ, со временемъ онъ будетъ строить мосты, общественныя зданія и фабрики: онъ вѣдь всегда говорилъ, что строительная мастерская Джонатана Бурджа,-- это жолудь, изъ котораго можетъ вырости большое дерево. Итакъ, онъ съ радостью принялъ предлагаемую сдѣлку и, распрощавшись съ Бурджемъ, пошелъ домой, исполненный радужныхъ грезъ, въ которыхъ (быть можетъ, моя щепетильная читательница оскорбится, когда я это скажу) -- въ которыхъ образъ Гетти парилъ надъ планами просушки лѣса при наименьшихъ издержкахъ и улыбался вычисленіямъ насчетъ удешевленія кирпича посредствомъ перевозки водой и излюбленной мысли Адама объ укрѣпленіи крышъ и стѣнъ помощью желѣзныхъ брусьевъ особенной формы. А почему-жъ бы и нѣтъ?-- Адамъ вкладывалъ всю свою энергію въ эти вещи, а наша любовь пропитываетъ нашу энергію, какъ электричество пропитываетъ воздухъ, увеличивая его силу своимъ невидимымъ присутствіемъ.
   Теперь Адамъ имѣлъ возможность жить на два дома: содержать свою мать въ старомъ домѣ, а для себя нанять новый. Такимъ образомъ, онъ могъ жениться очень скоро, и если Дина согласится выйти за Сета, то мать, по всей вѣроятности, предпочтетъ жить съ ними. Но все-таки Адамъ говорилъ себѣ, что онъ не будетъ торопиться,-- не станетъ испытывать чувство Гетти къ нему, чтобы дать ему время созрѣть и окрѣпнуть. Впрочемъ, во всякомъ случаѣ, завтра послѣ вечерни онъ пойдетъ къ Пойзерамъ и разскажетъ имъ свою радость. Онъ зналъ, что для мистера Пойзера это будетъ самымъ лучшимъ подаркомъ, а для Гетти... Ну, завтра онъ увидитъ, заблестятъ-ли у нея глазки отъ его новости. Теперь ему предстоитъ столько дѣла, что нѣсколько мѣсяцевъ пролетятъ незамѣтно, а это глупое нетерпѣніе, овладѣвшее имъ въ послѣднее время,-- онъ съумѣетъ его обуздать и не дать понудить себя на преждевременный шагъ. И, однако, когда онъ пришелъ домой, разсказалъ матери свою хорошую новость и усѣлся ужинать, а она сидѣла подлѣ, чуть не плача отъ радости и требуя, чтобъ онъ ѣлъ за двоихъ, по случаю своей удачи,-- онъ не могъ удержаться, чтобы не заговорить съ ней полегоньку о томъ, что старый ихъ домъ слишкомъ тѣсенъ, и что имъ нельзя будетъ жить въ немъ постоянно,-- подготовляя ее такимъ образомъ къ предстоящей перемѣнѣ въ ихъ жизни.
   

ГЛАВА XXXIV.
ПОМОЛВКА.

   Было 2-е ноября, воскресенье, удивительно сухой и теплый день для этой поры года. Солнца не было видно, но облака стояли высоко, и было такъ тихо, что желтые листья, облетавшіе съ придорожныхъ вязовъ, казалось, падаютъ просто отъ старости -- сами собой. Но, не смотря на теплую погоду, мистрисъ Пойзеръ не пошла въ церковь; она простудилась настолько серьезно, что ей нужно было поберечься: не прошло еще и двухъ лѣтъ, какъ она была больна воспаленіемъ и нѣсколько недѣль пролежала въ постели; а мистеръ Пойзеръ разсудилъ, что такъ какъ женѣ его нельзя выходить, то лучше и ему остаться дома "за компанію". Весьма возможно, что онъ не съумѣлъ-бы объяснить въ опредѣленныхъ выраженіяхъ причинъ, которыя привели его къ такому рѣшенію, но -- какъ это извѣстно всѣмъ экспериментальнымъ философамъ,-- самыя твердыя наши рѣшенія часто зависятъ отъ неуловимыхъ впечатлѣній, для которыхъ слова -- слишкомъ грубый проводникъ. Какъ бы то ни было, изъ всей семьи Пойзеровъ въ этотъ день отправились въ церковь только Гетти да мальчики. Тѣмъ не менѣе Адамъ такъ расхрабрился, что подошелъ къ Гетти послѣ вечерни и объявилъ, что онъ идетъ къ нимъ. Впрочемъ, пока они проходили деревней, онъ больше занимался Марти и Томми, разсказывалъ имъ про бѣлокъ, которыя водятся въ Бинтонскомъ лѣсу, и обѣщалъ какъ-нибудь свозить ихъ туда. Но когда они вышли въ поле, онъ сказалъ мальчикамъ: "А ну-ка, кто изъ насъ лучшій ходокъ? Кто первый дойдетъ до дому, тотъ первый поѣдетъ со мной въ Бинтонскій лѣсъ на ослѣ. Но только Томми мы дадимъ нѣсколько сажень впередъ, потому что онъ меньше".
   Никогда еще до сихъ поръ Адамъ не велъ себя, какъ признанный поклонникъ. Какъ только мальчики убѣжали впередъ, онъ посмотрѣлъ на Гетти и сказалъ: "Гетти, нехотите-ли опереться на мою руку?"-- такимъ умоляющимъ голосомъ, точно онъ уже просилъ ее объ этомъ, и она отказалась. Гетти подняла на него глаза, улыбнулась и сейчасъ-же продѣла свою ручку подъ его. Для нея не составляло никакой разницы -- идти-ли одной, или подъ руку съ Адамомъ, но она знала, что ему это не все равно, и ей это было пріятно. Ея сердце не забилось быстрѣй, и она смотрѣла кругомъ, на оголенныя изгороди и на вспаханное черное поле, съ тѣмъ-же ощущеніемъ гнетущей тоски, какъ и раньше. Но Адамъ не слышалъ подъ собою земли: навѣрно Гетти замѣтила, что онъ слегка, чуть-чуть прижимаетъ къ себѣ ея руку... Слова, которыхъ онъ не смѣлъ выговорить, которыхъ онъ не хотѣлъ еще ей говорить, просились на языкъ. И онъ молчалъ до самаго конца ноля. Спокойное терпѣніе, съ какимъ когда-то онъ ждалъ любви Гетти, довольствуясь ея присутствіемъ и мечтами о будущемъ покинуло его съ того ужаснаго дня, почти три мѣсяца тому назадъ, когда онъ видѣлъ ее въ рощѣ съ Артуромъ. Волненія ревности превратили его любовь въ нетерпѣливую, бурную страсть; страхъ и неизвѣстность сдѣлались почти нестерпимы. Но если онъ и не можетъ еще заговорить съ Гетти о своей любви, онъ, по крайней мѣрѣ, разскажетъ ей свою хорошую новость и посмотритъ, обрадуется-ли она. Итакъ, когда онъ овладѣлъ собой настолько, что былъ въ состояніи говорить, онъ сказалъ:
   -- Знаете, Гетти, я имѣю сообщить вашему дядѣ одну новость, которая его удивитъ и, я думаю, обрадуетъ.
   -- Какая-же это новость? спросила Гетти равнодушно.
   -- Мистеръ Бурджъ предложилъ мнѣ быть его компаньономъ, и я согласился.
   Гетти измѣнилась въ лицѣ, и ужъ, конечно, эта перемѣна не была вызвана пріятнымъ впечатлѣніемъ -- въ этомъ нельзя было ошибиться. Дѣло въ томъ, что она испугалась и огорчилась: она такъ часто слышала отъ дяди, что стоитъ Адаму захотѣть, и онъ завтра-же станетъ женихомъ Мэри Бурджъ и компаньономъ ея отца, что въ ея умѣ оба эти представленія соединились въ одно, и теперь ей прежде всего пришло въ голову, что вѣрно Адамъ разлюбилъ ее послѣ всего случившагося и рѣшилъ жениться на Мэри Бурджъ. А съ этой мыслью -- и прежде, чѣмъ она успѣла припомнить все то, что говорило противъ подобной догадки,-- явилось опять чувство, одиночества и обманутаго ожиданія: единственное существо, единственный человѣкъ, на которомъ ея душа отдыхала въ своемъ безысходномъ уныніи, ускользалъ отъ нея.... И отъ обиды и огорченія глаза ея наполнились слезами. Она смотрѣла въ землю, но Адамъ видѣлъ ея лицо, видѣлъ слезы, и прежде, чѣмъ онъ успѣлъ договорить: "Гетти, дорогая моя, о чемъ вы плачете?" его быстрая, нетерпѣливая мысль перебрала все, чѣмъ могли быть вызваны эти слезы, и, наконецъ остановилась на единственной вѣроятной причинѣ. Гетти, подумала, что онъ женится на Мэри Бурджъ.... она не хочетъ, чтобъ онъ женился,-- можетъ быть, оттого, что она хочетъ, чтобъ онъ женился на ней?.. Всякая осторожность была отброшена, въ ней больше не было надобности, и онъ могъ только чувствовать трепетную радость. Онъ наклонился къ ней, взялъ ее за руку и сказалъ:
   -- Гетти, теперь я могъ-бы жениться; теперь я могу не бояться, что жена моя будетъ терпѣть нужду. Но я никогда не женюсь, если вы не возьмете меня.
   Гетти взглянула на него и улыбнулась сквозь слезы -- совершенно такъ, какъ она улыбнулась Артуру въ тотъ первый вечеръ въ лѣсу, когда она думала, что онъ не придетъ, а онъ вдругъ пришелъ. Облегченіе, которое она испытала теперь, теперешнее ея торжество было несравненно слабѣе, но темные большіе глаза и розовыя губки были такъ-же хороши, какъ тогда, быть можетъ даже лучше, потому что въ послѣднее время въ ея красотѣ было больше женственности. Адамъ едва вѣрилъ своему счастью. Правой рукой онъ держалъ ея лѣвую ручку и крѣпко прижималъ къ своему сердцу, низко наклонившись къ ней.
   -- Неужто вы и вправду любите меня, Гетти?.. Вы будете моей женой и позволите мнѣ любить васъ и заботиться о васъ до конца жизни?
   Гетти не отвѣтила, но лицо Адама было совсѣмъ близко къ ея лицу, и она, какъ котенокъ, прижалась къ нему своей кругленькой щечкой. Ей было нужно, чтобъ ее приласкали, еи было нужно чувствовать себя такъ, какъ будто-бы Артуръ былъ опять съ нею.
   Послѣ этого Адамъ не требовалъ словъ, и во всю остальную дорогу они почти не говорили. Онъ только спросилъ: "Могу я сказать вашему дядѣ и теткѣ?", и она отвѣтила: "Да".
   Счастливыя лица освѣщало въ тотъ вечеръ пламя камина на Большой Фермѣ послѣ того, какъ Гетти ушла къ себѣ наверхъ, и Адамъ воспользовался этимъ случаемъ и сказалъ мистеру Пойзеру, его женѣ и старику дѣду, что теперь у него есть средства содержать семью, и что Гетти согласилась быть его женой.
   -- Надѣюсь, вы не противъ того, чтобъ она за меня вышла, прибавилъ онъ;-- хоть я покамѣстъ еще и бѣдный человѣкъ, но она не будетъ нуждаться ни въ чемъ, что только можетъ быть добыто трудомъ.
   -- Что вы, Адамъ, Христосъ съ вами! Что можемъ мы имѣть противъ васъ? говорилъ мистеръ Пойзеръ, покуда старый дѣдъ, согнувшись въ три погибели, тянулъ свое длинное: "Нѣ-тъ, мы ра-ады".-- Ничего не значитъ, что вы не богаты; у васъ заложенъ капиталъ въ головѣ, какъ онъ бываетъ заложенъ въ засѣянномъ полѣ: надо только дать ему время, и онъ окажетъ себя. Если по началу у васъ будетъ въ чемъ недохватка, мы вамъ поможемъ кой-чѣмъ изъ домашняго обихода.-- Вѣдь у тебя, я думаю, припасено тамъ и йуху, и холстины?
   Само собою разумѣется, что этотъ вопросъ относился къ мистрисъ Пойзеръ, котор'.я сидѣла, укутавшись въ теплый платокъ, и такъ охрипла, что не могла вести бесѣду со свойственной ей легкостью. Теперь она выразительно кивнула головой и думала было этимъ ограничиться, но потомъ не выдержала: она любила быть во всемъ обстоятельной, и искушеніе было на этотъ разъ слишкомъ сильно.
   -- Хороша-бы я была хозяйка, если бъ у меня не нашлось холстины и пуху, когда я ни одной птицы не продаю неощипанной, а самопрялка стучитъ у насъ безъ умолку круглый годъ, сказала она хриплымъ голосомъ.
   -- Поди, поди сюда, моя дѣвочка, сказалъ мистеръ Пойзеръ, когда Гетти сошла опять внизъ.-- Поцѣлуй меня. Дай тебѣ Богъ всякаго счастья.
   Геттти спокойно подошла и поцѣловала добродушнаго толстяка
   -- Вотъ такъ. А теперь пойди поцѣлуй тетку и дѣда, продолжалъ онъ, похлопавъ ее по спинѣ.-- Я такъ-же искренно желалъ-бы видѣть тебя хорошо пристроенной, какъ если бъ ты была родной моей дочерью, да и тетка твоя рада не меньше меня -- я увѣренъ,-- потому что въ эти семь лѣтъ она заботилась о тебѣ, Гетти, какъ о своемъ ребенкѣ... Постой, постой, еще не все,-- прибавилъ онъ, развеселившись, когда Гетти поцѣловала тетку и старика:-- надо поцѣловать и Адама: теперь онъ имѣетъ право на поцѣлуй.
   Гетти отвернулась, улыбаясь, и пошла было къ своему пустому стулу.
   -- Ну, Адамъ, когда такъ, такъ ты самъ ее поцѣлуй, если ты настоящій мужчина, сказалъ мистеръ Пойзеръ.
   И Адамъ -- этотъ здоровый, рослый парень,-- всталъ, краснѣя, какъ дѣвочка, обнялъ Гетти за талію, нагнулся и осторожно поцѣловалъ ее въ губы.
   Да, премилую сценку освѣщало красное пламя камина на кухнѣ Большой Фермы, потому что тамъ не было свѣчей. Да и зачѣмъ-бы имъ было горѣть, когда огонь пылалъ такъ ярко и отражался отъ оловянной посуды и полированнаго дуба столовъ? Никому не приходило въ голову работать въ воскресенье. Всѣ были счастливы. Даже Гетти испытывала нѣчто въ родѣ радости, окруженная всей этой любовью. Любовь Адама, ласки Адама не будили въ ней страсти и не могли уже удовлетворять ея тщеславія, но въ нихъ было лучшее, что еще могла дать ей жизнь: онѣ сулили ей хоть какую-нибудь перемѣну.
   Много было въ этотъ вечеръ толковъ о томъ, удастся-ли Адаму найти подходящій домъ, въ которомъ онъ могъ-бы поселиться съ женой. Въ деревнѣ всѣ дома были заняты; пустовалъ только одинъ -- рядомъ съ Виллемъ Маскери, да и тотъ былъ слишкомъ тѣсенъ. Мистеръ Пойзеръ доказывалъ, что лучше всего было-бы Сету съ матерью перейти въ этотъ домъ, а Адаму поселиться въ старомъ, который со временемъ можно будетъ увеличить, такъ какъ во дворѣ и въ саду оставалось еще много свободнаго мѣста. Но Адамъ и слышать не хотѣлъ о томъ, чтобъ выселить мать изъ стараго дома.
   -- Ну, ладно, тамъ увидимъ, сказалъ, наконецъ, мистеръ Пойзеръ,-- Нѣтъ никакой надобности рѣшать все непремѣнно сегодня. Будетъ еще время подумать. Вѣдь все равно вы не поженитесь до Святой; надѣюсь, вы не вздумаете вѣнчаться раньше? Хоть я и не стою за проволочку въ такихъ случаяхъ, а все-таки нужно-же время, чтобъ все устроить какъ слѣдуетъ.
   -- Разумѣется, подтвердила хриплымъ шепотомъ мистрисъ Пойзеръ:-- крещеные люди не женятся, какъ кукушки въ лѣсу, я надѣюсь.
   -- Боюсь я только, не выгнали-бы насъ съ нашей земли, сказалъ мистеръ Пойзеръ.-- Грустно становится, какъ подумаешь, что, можетъ быть, придется переѣзжать Богъ знаетъ куда -- миль за двадцать, а то и больше.
   -- Охъ, чего ужъ хуже! откликнулся старикъ, упорно глядя въ полъ, и безпокойно задвигалъ руками, но снимая локтей съ ручекъ кресла.-- Чего ужъ хуже -- бросать старое гнѣздо!.. Похоронятъ на чужомъ кладбищѣ... Въ чужую землю положатъ... Да и тебѣ нехорошо: придется, пожалуй, двойную ренту платить, прибавилъ онъ, взглянувъ на сына.
   -- Ну полно, отецъ! Зачѣмъ тужить заранѣе?.. сказалъ Мартинъ-младшій.-- Вотъ погоди -- пріѣдетъ капитанъ и помиритъ насъ съ старымъ сквайромъ. Я крѣпко на это надѣюсь, потому что я знаю, что капитанъ всегда стоитъ за правое дѣло.
   

ГЛАВА XXXV.
ТАЙНЫЙ СТРАХЪ.

   Хлопотливое это было время для Адама -- отъ начала ноября до февраля: въ этотъ промежутокъ онъ видался съ Гетти почти-что только по воскресеньямъ. Но все-таки счастливое время! Съ каждымъ днемъ оно приближало его къ марту, когда они должны были пожениться, и каждый новый маленькій вкладъ въ ихъ будущее хозяйство отмѣчалъ приближеніе желаннаго дня. Къ старому дому пристроили двѣ комнаты, такъ какъ въ концѣ концовъ было рѣшено, что мать, и братъ будутъ жить съ молодыми. При одной мысли, что ей придется разставаться съ сыномъ, Лизбета такъ жалобно плакала, что наконецъ Адамъ пошелъ къ Гетти и спросилъ ее, не попробуетъ-ли она, изъ любви къ нему, помириться съ причудами его матери и не согласится-ли жить съ нею. Къ великой его радости, Гетти отвѣчала: "Хорошо, пусть живетъ съ нами, если хочетъ,-- мнѣ все равно". На сердцѣ у Гетти лежалъ въ то время тяжкій гнетъ, и ей было не до причудъ бѣдной Лизбеты, Такимъ образомъ, Адамъ утѣшился въ своемъ недавнемъ огорченіи за Сета, который вернулся изъ Сноуфильда и сказалъ ему, что "все напрасно: сердце Дины не лежитъ къ браку". А когда онъ передалъ матери, что Гетти охотно соглашается, чтобы имъ жить всѣмъ вмѣстѣ, и что теперь нечего думать о разлукѣ, старуха сказала такимъ довольнымъ тономъ, какого онъ не слышалъ отъ нея съ того дня, какъ было рѣшено, что онъ женится: "Ты увидишь сынокъ, я притихну, какъ старая мышь: меня не будетъ ни видно, ни слышно. Я и съ услугами своими не стану соваться,-- буду себѣ дѣлать черную работу, которую ей не захочется дѣлать. Нотъ какъ все чудесно устроилось! И по суды не придется намъ рознить: будетъ стоять себѣ на полкахъ вся вмѣстѣ, какъ стояла еще раньше, чѣмъ ты родился".
   Одно только облачко отъ времени до времени набѣгало на счастье Адама: порой ему казалось, что Гетти несчастна Но на всѣ его тревожные, нѣжные разспросы она увѣренно отвѣчала, что она совершенно довольна и не желаетъ ничего лучшаго, а когда они встрѣчались въ слѣдующій разъ, она казалась особенно оживленной. Очень можетъ быть, что она просто переутомилась отъ домашнихъ хлопотъ, потому что вскорѣ послѣ святокъ мистрисъ Пойзеръ опять простудилась, схватила воспаленіе и должна была просидѣть въ своей комнатѣ весь январь. Гетти пришлось вести все хозяйство, убирать весь нижній этажъ, да еще исполнять половину работы за Молли, такъ какъ эта добродушная дѣвица ходила за больной, и она съ такимъ рвеніемъ отдавалась своимъ новымъ обязанностямъ, работала съ такимъ несвойственнымъ ей постоянствомъ, что мистеръ Пойзеръ часто говорилъ Адаму: "Это она хочетъ вамъ показать, какая она будетъ хорошая хозяйка. Боюсь только, что дѣвочка немножко пересаливаетъ", прибавлялъ онъ:-- "непремѣнно надо ей дать отдохнуть, какъ только ея тетка поправится и сойдетъ внизъ".
   Это желанное событіе -- появленіе мистрисъ Пойзеръ въ нижнемъ этажѣ -- воспослѣдовало въ первой половинѣ февраля, когда нѣсколько выпавшихъ теплыхъ деньковъ растопили послѣднюю залежь снѣга на Бинтонскихъ холмахъ. Въ одинъ изъ этихъ дней, вскорѣ послѣ того, какъ ея тетка опять взяла бразды правленія въ свои руки, Гетти отправилась въ Треддльстонъ закупить къ свадьбѣ кое-что изъ хозяйственныхъ вещей. Тетка и то уже бранила ее, что она не заботилась объ этомъ раньше. "А все оттого, говорила она,-- что эти вещи не на показъ, а то ты бы давно ихъ купила".
   Было около десяти часовъ, когда Гетти вышла изъ дому. Легкій бѣлый иней, покрывавшій съ утра всѣ изгороди, исчезъ, какъ только солнце поднялось выше на безоблачномъ небѣ. Въ чувствѣ надежды, которое несутъ съ собой ясные февральскіе дни, есть сила обаянія, какой вы не испытываете ни въ какую другую пору года. Такъ радостно стоять подъ кроткими лучами солнца, смотрѣть черезъ плетень на терпѣливыхъ лошадей, заворачивающихъ плугъ у конца борозды, и думать, что впереди передъ тобой еще цѣлое прекрасное лѣто. Должно бытъ, и птицы чувствуютъ то-же самое; ихъ голоса такъ чисто звенятъ въ чистомъ воздухѣ! На кустахъ я деревьяхъ нѣтъ еще листьевъ, но какъ весело за то зеленѣютъ поля, и какъ хорошо ихъ оттѣняетъ красновато-коричневый цвѣтъ вспаханной земли и оголенныхъ сучьевъ! Какимъ счастливымъ долженъ казаться міръ путешественнику, проѣзжающему по холмамъ и долинамъ среди оживающей природы! Я часто думалъ объ этомъ, путешествуя въ чужой землѣ, гдѣ поля и лѣса такъ напоминали мнѣ нашу Англію и Ломширъ, гдѣ богатая почва воздѣлывается съ такою-же заботливостью, и лѣса спускаются мягкими склонами къ зеленымъ лугамъ. Я думалъ объ этомъ всякій разъ, какъ одинъ предметъ, попадавшійся мнѣ на дорогѣ, напоминалъ мнѣ, что я не въ Ломширѣ: я говорю о распятіи -- объ этомъ символѣ великихъ страданій -- крестныхъ страданій Христа. Распятіе стояло то подлѣ группы цвѣтущихъ яблонь, то въ открытомъ полѣ, все освѣщенное солнцемъ, то на поворотѣ дороги, у опушки лѣса, надъ свѣтлымъ, журчащимъ ручейкомъ; и явись въ нашъ міръ путешественникъ, не имѣющій понятія о человѣческихъ страданіяхъ на землѣ, навѣрно онъ подумалъ-бы, что этотъ образъ страданія совсѣмъ не у мѣста среди такой веселой природы. Вѣдь онъ не зналъ-бы, что за цвѣтущими яблонями, или въ золотыхъ колосьяхъ пшеницы, или подъ темнымъ сводомъ лѣса, можетъ скрываться страждущее, замирающее отъ боли человѣческое сердце,-- быть можетъ, молоденькая, цвѣтущая дѣвушка, не знающая, гдѣ ей укрыть свой быстро надвигающійся позоръ, такъ-же мало смыслящая въ житейскихъ дѣлахъ, какъ какая-нибудь глупая заблудившаяся овечка, которую ночь застигла на пустынѣ и которая бредетъ все дальше и дальше, сама не зная куда,-- а между тѣмъ уже извѣдавшая самое горькое, что только есть въ человѣческой жизни.
   Такія вещи скрываются иногда среди улыбающихся полей и въ цвѣтущихъ садахъ, и можетъ быть, сквозь веселое журчаніе ручейка -- если вы пойдете поближе вонъ къ тому зеленому мѣстечку за кустомъ,-- ваше ухо различитъ отчаянныя человѣческія рыданія... Неудивительно, что въ человѣческой религіи такъ много скорби. Неудивительно, что ей нуженъ страдающій Богъ.
   Гетти, въ своемъ красномъ плащѣ и теплой шляпѣ, съ корзинкой на рукѣ, сворачиваетъ къ воротцамъ, что виднѣются невдалекѣ отъ Треддльстонской дороги,-- но не за тѣмъ, чтобы подольше насладиться сіяніемъ солнца и съ радостной надеждой думать о долгомъ тепломъ лѣтѣ, которое ждетъ ее впереди. Едва ли она даже сознаетъ, что солнце свѣтитъ надъ ней; а надежда?!.. Вотъ уже нѣсколько недѣль, какъ она ни на что не надѣется; если-же надежда и посѣщаетъ ее, такъ это надежда на такой исходъ, передъ которымъ она сама содрогается и трепещетъ.-- Ей нужно только отойти подальше отъ большой дороги, чтобы можно было идти потихоньку и не бояться, что кто-нибудь прочтетъ у нея на лицѣ ея мучительныя мысли. А черезъ эти воротца она выйдетъ на боковую тропинку, что тянется за густой, широкой изгородью. Ея большіе темные глаза блуждаютъ но полямъ, ничего не видя: такъ могутъ глядѣть глаза покинутой, безпріютной дѣвушки, никѣмъ не любимой, а не счастливой невѣсты хорошаго, добраго человѣка. Но въ нихъ нѣтъ слезъ: она выплакала всѣ свои слезы въ ту злополучную ночь, надъ письмомъ. У слѣдующихъ воротецъ тропинка развѣтвляется; теперь передъ ней двѣ дороги; одна вдоль изгороди.-- эта скоро выведетъ ее опять на большую дорогу; другая -- совсѣмъ въ сторону, на перерѣзъ черезъ поля: по ней она придетъ на Зеленую Пустошь -- низкій сырой лугъ, гдѣ она не встрѣтитъ ни души. Она выбираетъ вторую тропинку и прибавляетъ шагу, какъ-будто вдругъ припомнивъ, что у нея есть цѣль впереди, къ которой надо спѣшить... Вотъ и оеленая Пустошь. Широкій лугъ постепенно спускается внизъ; она бросаетъ тропинку и идетъ по этому склону. Подальше, въ самой низинѣ, виднѣется какъ-будто группа деревьевъ; къ ней-то она держитъ свой путь... Нѣтъ, это не деревья, а большая черная лужа, до того переполненная отъ зимнихъ дождей, что нижнія вѣтки ростущаго подлѣ куста бузины покрыты водой. Она садится на траву у самой воды, прислонившись спиной къ стволу высокаго дуба, склонившагося надъ черной поверхностью лужи. Много разъ въ теченіе послѣдняго мѣсяца думала она объ этой лужѣ по ночамъ, и вотъ наконецъ пришла взглянуть на нее. Обхвативъ руками колѣни, она нагнулась впередъ и, не отрываясь, глядитъ въ черную воду, какъ будто старается отгадать, хорошо-ли будетъ лежать тамъ ея молодому цвѣтущему тѣлу.
   Нѣтъ, у нея не хватитъ храбрости броситься въ эту холодную водяную постель, а если-бъ и хватило, такъ вѣдь ее могутъ найти,-- могутъ узнать, отчего она утопилась... Нѣтъ, ей остается одно -- уйти., убѣжать такъ, чтобъ ее не нашли.
   Когда ее впервые посѣтилъ ея великій страхъ, спустя нѣсколько недѣль послѣ ея помолвки съ Адамомъ, она ждала, долго ждала, въ слѣпой, неясной надеждѣ, что что-нибудь случится... что-нибудь такое, что освободитъ ее отъ этого страха. Но дольше ждать было нельзя. Вся энергія ея натуры сосредоточилась въ одномъ усиліи -- скрыть... скрыть во чтобы то ни стало, и въ непобѣдимомъ ужасѣ она отступала передъ всякимъ шагомъ, который могъ повлечь за собой разоблаченіе ея позорной тайны. У нея мелькала мысль написать Артуру, но она всякій разъ отталкивала ее: онъ ничего не могъ сдѣлать, что бы спасти ее отъ позора и презрѣнія ея родныхъ и сосѣдей -- всѣхъ тѣхъ, кто опять составлялъ ея маленькій міръ теперь, когда ея воздушный замокъ рухнулъ. Воображеніе не рисовало ей больше счастья съ Артуромъ, Нѣтъ, случится что-нибудь другое,-- что-нибудь должно-же случиться, чтобъ избавить ее отъ этого ужаса. Въ неопытной, ребячески-юной душѣ всегда живетъ слѣпая вѣра въ случай: ребенку такъ-же трудно повѣрить, что его постигнетъ большое горе, какъ повѣрить, что онъ долженъ когда-нибудь умереть.
   Но теперь суровая необходимость толкала ее на рѣшительный шагъ: день ея свадьбы приближался, она не могла успокаивать себя долѣе слѣпою вѣрой въ случай. Надо бѣжать, надо спрятаться въ такое мѣсто, гдѣ ни одни знакомые глаза не могли-бы увидѣть ее... И тутъ только страхъ передъ невѣдомымъ міромъ, въ которомъ ей придется блуждать совершенно одной, заставилъ ее серьезно подумать о возможности уѣхать къ Артуру,-- и эта мысль немного успокоила ее. Она чувствовала себя такою безпомощной, до такой степени неспособной представить себѣ свое будущее, что возможность броситься къ кому-нибудь за поддержкой являлась для нея облегченіемъ, бывшимъ сильнѣе ея гордости. И пока она сидѣла надъ холодной черной водой, содрогаясь отъ одного ея вида, надежда, что Артуръ приметъ ее ласково,-- будетъ заботиться о ней и думать за нее,-- повѣяла на нее убаюкивающимъ тепломъ, заставившимъ ее забыть объ всемъ остальномъ. И она стала придумывать, какъ-бы ей вѣрнѣе осуществить свой планъ побѣга.
   Не такъ давно она получила письмо отъ Дины, наполненное горячими поздравленіями по случаю ея приближавшейся свадьбы, о которой Дина узнала отъ Сета, и самыми сердечными пожеланіями ей всякаго счастья. Когда она прочла это письмо своему дядѣ, онъ сказалъ: "Какъ-бы я хотѣлъ, чтобы Дина опять пріѣхала къ намъ; она была-бы большой поддержкой для твоей тетки теперь, когда тебя не будетъ съ нами. Какъ ты думаешь, дѣвчурка, не съѣздить-ли тебѣ къ ней, когда тетка понравится? Можетъ быть, ты уговорила-бы ее пріѣхать. Хоть она тамъ и пишетъ, что ей нельзя бросить своихъ, а все-таки тебѣ, можетъ быть, и удалось-бы ее убѣдить: ты могла-бы ей сказать, что она очень нужна теткѣ". Гетти совсѣмъ не улыбалась мысль ѣхать въ Сноуфильдъ; къ Динѣ ее тоже не тянуло, поэтому она отвѣтила только: "Это такъ далеко, дядя". Но теперь она подумала, что эта поѣздка могла-бы послужить ей удобнымъ предлогомъ уйти изъ дому. Когда она вернется домой, она скажетъ теткѣ, что ей хотѣлось бы, разнообразія ради, съѣздить въ Сноуфильдъ на недѣлю или дней на десять. А тамъ, добравшись до Стонитона, гдѣ ее никто не знаетъ, она разспроситъ, какіе дилижансы ходятъ въ Виндзоръ: Артуръ въ Виндзорѣ, и она поѣдетъ къ нему.
   Какъ только она остановилась на этомъ планѣ, она поднялась съ травы, взяла свою корзинку и пошла по дорогѣ въ Треддльстонъ: ей все-таки нужно купить къ свадьбѣ тѣ вещи, за которыми она шла, хоть онѣ никогда ей не понадобятся. Теперь для нея самое главное -- не возбудить подозрѣній; сохрани Боже, если догадаются, что она рѣшила бѣжать. Мистрисъ Пойзеръ была очень пріятно удивлена, услышавъ, что Гетти желаетъ повидать Дину и уговорить ее пріѣхать на свадьбу. Но ужъ если ей ѣхать, такъ ѣхать скорѣе, пока стоятъ такіе хорошіе дни. Въ тотъ-же день вечеромъ пришелъ Адамъ и, узнавъ о предполагаемой поѣздкѣ, сказалъ, что если Гетти можетъ собраться завтра, такъ онъ выберетъ время проводить ее до Треддльстона и самъ усадитъ ее въ Стонитонскій дилижансъ.
   -- Какъ жаль, что я не могу ѣхать съ вами. Гетти, говорилъ Адамъ на другое утро, стоя у дверцы дилижанса.-- Но вы вѣдь не очень долго пробудете, не больше недѣли?.. Какъ будетъ тянуться для меня это время!
   Онъ съ любовью смотрѣлъ на нее, и его сильная рука сжимала ея руку. Его присутствіе дѣйствовало на нее успокоительно: его покровительственная нѣжность наполняла ее чувствомъ покоя и безопасности,-- она давно ужъ къ этому привыкла. Ахъ, если-бъ она могла вычеркнуть свое прошлое! Если-бъ она не знала другой любви, кромѣ своей тихой привязанности къ Адаму... Слезы показались у нея на глазахъ. когда карета тронулась, и она взглянула на него въ послѣдній разъ.
   "Благослови ее Боже за то, что она любитъ меня!" думалъ Адамъ, возвращаясь къ своей работѣ въ обществѣ неизмѣннаго Джипа.
   Но Гетти плакала не объ Адамѣ,-- не о страданіяхъ, которыя ему придется пережить, когда онъ узнаетъ, что она уѣхала отъ него навсегда. Она плакала о собственной несчастной судьбѣ, разлучавшей ее съ этимъ честнымъ, любящимъ человѣкомъ, который отдавалъ ей всю свою жизнь, и вынуждавшей ее, какъ какую-нибудь жалкую просительницу, обращаться за помощью къ тому, для кого необходимость заботиться о ней будетъ несчастьемъ.
   Въ три часа того-же дня Гетти сидѣла на имперіалѣ дилижанса, который, какъ ей сказали, долженъ былъ доставить ее въ Лейчестеръ. Это была только часть долгаго, долгаго пути до Виндзора, и она не могла отдѣлаться отъ смутнаго страха, что этотъ безотрадный, утомительный путь приведетъ ее, можетъ быть, только къ началу новый страданіи.
   Но вѣдь Артуръ въ Виндзорѣ... Навѣрно онъ не разсердится за то, что она пріѣдетъ къ нему. Если онъ и не любитъ ее теперь, какъ любилъ прежде, такъ все-таки онъ обѣщалъ, что всегда будетъ ей другомъ.
   

Книга пятая.

ГЛАВА XXXVI.
СТРАНСТВІЕ СЪ НАДЕЖДОЙ

   Долгій, безотрадный путь съ тоскою на сердцѣ, отъ знакомаго и привычнаго къ неизвѣстному,-- ужасная это вещь даже для образованныхъ, богатыхъ и сильныхъ,-- тяжелая даже тогда, когда насъ зоветъ впередъ сознаніе долга, а не гонитъ страхъ.
   Что-же это было для Гетти, съ ея жалкими, узкими мыслями, не расплывавшимися болѣе въ туманныхъ надеждахъ, но сосредоточенными на опредѣленномъ ожиданіи, леденившемъ ей кровь?-- для Гетти, вертѣвшейся все въ томъ-же маленькомъ кругу воспоминаній, рисовавшей себѣ вновь и вновь все тѣ-же ребяческія, неясныя картины того, что ее ожидало, не видѣвшей въ широкомъ Божьемъ мірѣ ничего, кромѣ ничтожной исторіи собственныхъ наслажденій и страданій,-- для Гетти, съ ея нѣсколькими гинеями въ карманѣ и такой длинной и трудной дорогой впереди? У нея не хватитъ денегъ, чтобы сдѣлать весь путь въ дилижансахъ,-- она это навѣрное знала: дорога до Стонитона обошлась ей дороже, чѣмъ она разсчитывала,-- значитъ ей придется довольствоваться простыми повозками, и пройдетъ Богъ знаетъ сколько времени, прежде чѣмъ она доберется до цѣли своего пути. Старикъ кондукторъ Окбурнскаго дилижанса веселый толстякъ, замѣтивъ въ числѣ наружныхъ пассажировъ такую хорошенькую молодую женщину, пригласилъ ее сѣсть рядомъ съ нимъ и, чувствуя, что въ качествѣ кучера и мужчины, ему не мѣшало-бы открыть бесѣду какою-нибудь соотвѣтствующей обстоятельствамъ шуткой, онъ приступилъ къ дѣлу, какъ только дилижансъ съѣхалъ съ мостовой на мягкую дорогу. Пощелкавъ предварительно бичемъ и бросивъ на Гетти искоса нѣсколько лукавыхъ взглядовъ, онъ высвободилъ свои губы изъ-подъ шарфа и сказалъ:
   -- А что, онъ у васъ молодецъ собой? футовъ шести ростомъ, я думаю?
   -- Кто? спросила Гетти, немного удивленная.
   -- Да милый дружокъ, съ которымъ вы распрощались. Или, можетъ быть, вы ѣдете къ нему?-- а?
   Гетти почувствовала, какъ все лицо ея вспыхнуло, а потомъ поблѣднѣло. Навѣрное этотъ кучеръ что-нибудь знаетъ о ней... Можетъ быть, онъ знаетъ Адама и скажетъ ему, куда она поѣхала. Деревенскому жителю трудно повѣрить, чтобы человѣкъ, играющій роль въ его собственномъ приходѣ, былъ гдѣ-нибудь неизвѣстенъ, и еще труднѣе было для Гетти представить себѣ, чтобы слова, такъ близко ея касавшіяся, могли быть сказаны случайно. Она такъ испугалась, что не могла говорить.
   -- Ну, полно, сказалъ кучеръ, замѣтивъ, что его шутка подѣйствовала далеко не такъ пріятно, какъ онъ ожидалъ;-- не принимайте этого слишкомъ серьезно: если онъ васъ обидѣлъ, возьмите другого. Такой хорошенькой дѣвушкѣ не долго обзавестись сердечнымъ дружкомъ.
   Когда Гетти увидѣла, что кучеръ не дѣлаетъ больше никакихъ личныхъ намековъ, ея страхъ понемногу улегся, но все-таки она не посмѣла спросить его, на какіе города идетъ дорога въ Виндзоръ. Она сказала ему, что ѣдетъ въ одно мѣсто сейчасъ за Стонитономъ, и когда дилижансъ остановился у воротъ гостиницы, она поскорѣе взяла свою корзину, сошла и отправилась въ другую часть города. Придумывая свой планъ поѣздки въ Виндзоръ, она не предвидѣла никакихъ затрудненій, кромѣ трудности выбраться изъ дому, и когда эта трудность была устранена, мысли ея перенеслись къ ожидавшей ее встрѣчѣ съ Артуромъ: она старалась представить себѣ, какъ-то онъ ее приметъ и будетъ-ли ласковъ съ ней, не останавливаясь на томъ, какія приключенія могли ей встрѣтиться въ пути. Она не представляла себѣ подробностей своего путешествія, потому что не имѣла никакого понятія о путешествіяхъ вообще, воображала, что ей за глаза хватитъ трехъ гиней, бывшихъ у нея въ карманѣ. Только въ Стонитонѣ, увидѣвъ, какъ дорого обошелся этотъ первый конецъ, она начала пугаться за дальнѣйшій путь и тутъ только въ первый разъ вспомнила, что она даже не знаетъ, черезъ какія мѣста ей придется проѣзжать. Подъ гнетомъ этой новой тревоги она ходила по мрачнымъ улицамъ Стонитона, отыскивая пріюта, и, наконецъ, вошла въ какую-то маленькую гостиницу, очень невзрачную на видъ, надѣясь, что здѣсь съ нея недорого возьмутъ за ночлегъ. Она спросила хозяина гостиницы, не знаетъ-ли онъ, черезъ какіе города надо ѣхать, чтобы попасть въ Виндзоръ.
   -- Право, не могу вамъ сказать, былъ отвѣтъ.-- Виндзоръ -- это гдѣ-нибудь близко отъ Лондона, потому что тамъ живетъ король. Во всякомъ случаѣ, прежде всего вамъ надо ѣхать въ Ашби -- это къ югу отъ насъ. Но отсюда до Лондона, я думаю, столько-же городовъ, сколько домовъ у насъ въ Стонитонѣ. Самъ-то я впрочемъ, никогда не путешествовалъ.... Но какъ это вы, такая молоденькая, пустились одна въ такой далекій путь?
   -- Я ѣду къ брату; онъ служитъ солдатомъ въ Виндзорѣ, отвѣчала Гетти, пугаясь пытливаго взгляда хозяина.-- Мнѣ не по средствамъ путешествовать въ дилижансахъ; я хотѣла-бы нанять повозку. Не знаете-ли, не будетъ-ли завтра случая въ Ашби?-- не ѣдетъ-ли туда кто-нибудь?
   -- Мало-ли туда ѣздитъ народу, да только гдѣ ихъ искать? Вы можете весь городъ обойти и все-таки ничего не узнать. Лучше всего выходите пѣшкомъ, а тамъ авось кто-нибудь васъ нагонитъ и подвезетъ.
   Каждое его слово ложилось свинцомъ на душу Гетти, отнимая у нея послѣднюю бодрость. Долгій путь развертывался передъ нею конецъ за концомъ; даже до Ашби добраться оказывалось совсѣмъ не такъ просто: можетъ быть, это займетъ цѣлый день -- почемъ она знаетъ?-- а дорога до Ашби -- только ничтожная часть остального пути. Но этотъ путь долженъ быть сдѣланъ,-- ей необходимо видѣть Артура. Ахъ, чего-бы она не дала теперь, чтобы имѣть подлѣ себя кого-нибудь, кто бы заботился о ней! Эта хорошенькая кошечка Гетти, никогда не встававшая поутру безъ увѣренности, что она увидитъ знакомыя лица тѣхъ, на кого она имѣла признанныя права,-- она, для которой поѣздка въ Россетеръ верхомъ, за спиной у дяди, была далекимъ путешествіемъ,-- которая жила среди вѣчнаго праздника, въ мечтахъ объ удовольствіяхъ, потому что всѣ ея житейскія дѣла дѣлались за нее,-- она, которая еще нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ не знала другихъ огорченій, кромѣ какой-нибудь новой ленточки Мэри Бурджъ, наполнявшей ее завистью, или головомойки, полученной отъ тетки за то, что она плохо присмотрѣла за Тотти,-- должна теперь совершать свой трудный путь одна... Родной, мирный домъ оставленъ навсегда и впереди -- ничего, кромѣ трепетной надежды на пристанище, до которого такъ еще далеко.... Только теперь въ первый разъ, лежа ночью безъ сна на чужой жесткой постели, она поняла, что ея домъ былъ для нея счастливымъ домомъ, что дядя ея былъ ей добрымъ роднымъ, что ея тихая жизнь въ Гейслопѣ, среди знакомыхъ людей и предметовъ, когда парадное платье и шляпка составляли всю ея гордость, и когда нечего и не отъ кого было прятать,-- была счастливая жизнь. О, какъ она рада была-бы проснуться и увидѣть, что то была дѣйствительность, а лихорадочный бредъ, въ которомъ она жила послѣднее время,-- только короткій, страшный сонъ. Съ тоской и горькимъ сожалѣніемъ вспоминала она о томъ, что оставила за собой. Она жалѣла себя: ея сердце было слишкомъ переполнено^ своей собственной мукой,-- въ немъ не было мѣста для чужихъ страданій.... А между тѣмъ, до этого жестокаго письма Артуръ былъ такой нѣжный и любящій! Воспоминаніе объ этомъ все еще имѣло для нея обаяніе, хотя теперь это была лишь капля воды, уже не утолявшая ея жажды. Ибо Гетти не могла представить себя въ будущемъ иначе, какъ скрывающеюся отъ всѣхъ, ее знавшихъ, а такая жизнь -- хотя-бы даже съ любовью -- не имѣла для нея никакой прелести, тѣмъ менѣе жизнь, покрытая стыдомъ. Она не читала романовъ, и чувства служащія основой романамъ, были доступны ей лишь въ слабой степени, такъ что начитанныя дамы съ тонкими чувствами едва-ли поймутъ состояніе ея души. Все, выходившее за предѣлы ея простыхъ понятій и привычекъ, въ которыхъ она выросла, было ей до такой степени чуждо, что, загадывая о будущемъ, она не могла придавать ему какую-бьгго ни было опредѣленную форму: она могла только надѣяться, что Артуръ такъ или иначе позаботится о ней и укроетъ отъ гнѣва и презрѣнія. Онъ не женится на ней и не сдѣлаетъ ее знатной дамой, а помимо этого онъ не могъ дать ей ничего, что было-бы достойно ея честолюбія и желаній.
   На другое утро она поднялась очень рано и, захвативъ съ собой немного молока и хлѣба, пошла по дорогѣ въ Ашби подъ свинцовымъ небомъ съ узенькой желтой полоской на краю горизонта,-- унылой и блѣдной, какъ убѣгающая надежда. Въ своемъ уныніи передъ длиной и трудностью предстоящаго пути она больше всего боялась истратить свои деньги и быть поставленной въ необходимость просить милостыню, ибо у Гетти была гордость не только гордой натуры, но и гордаго класса,-- того класса, который платитъ большую часть налоговъ въ пользу бѣдныхъ и содрогается при одной мысли о возможности когда-нибудь воспользоваться ими. Ей еще не приходило въ голову, что она можетъ получить деньги на свои серьги и медальонъ, бывшіе съ нею, и теперь она пускала въ ходъ всѣ свои слабыя познанія въ ариѳметикѣ, высчитывая по извѣстнымъ ей и предполагаемымъ цѣнамъ, сколько обѣдовъ и сколько повозокъ можно выкроить изъ ея двухъ гиней и нѣсколькихъ шиллинговъ, остававшихся отъ третьей.
   Первыя нѣсколько миль отъ Стонитона она прошла храбро, выбирая вдали, на дорогѣ, какой-нибудь замѣтный предметъ -- дерево, кустъ или холмикъ,-- какъ ближайшую цѣль, и испытывая нѣчто въ родѣ радости, когда эта цѣль была достигнута. Но когда она дошла до четвертаго милевого столба -- перваго, случайно обратившаго на себя ея вниманіе.-- и, прочтя на немъ цифру, узнала, что она отошла отъ Стонитона только четыре мили,-- мужество начало ей измѣнять. Пройдено всего четыре мили, а она уже устала и почти-что проголодалась опять на свѣжемъ утреннемъ воздухѣ. Правда, Гетти много работала дома и привыкла быть на ногахъ, но она не привыкла къ долгой ходьбѣ, вызывающей усталость совсѣмъ иного рода. Пока она стояла и уныло глядѣла на столбъ, она почувствовала, что на лицо ей упало нѣсколько капель. Начинался дождь,-- новое затрудненіе, котораго она не предвидѣла,-- и, окончательно придавленная этой неожиданной прибавкой къ тяжелому бремени, которое ей приходилось нести, опустилась на ступеньку у изгороди и истерически зарыдала. Начало житейскихъ невзгодъ -- то-же самое, что первый кусокъ невкусной пищи: вамъ кажется, что вы не въ состояніи этого ѣсть, но голодъ не терпитъ, и если больше нечѣмъ его утолить, вы откусываете еще курокъ и находите возможнымъ ѣсть дальше. Оправившись отъ перваго приступа слезъ, Гетти собрала свое ослабѣвшее мужество: шелъ дождь -- надо было добраться до какого- нибудь жилья, укрыться и отдохнуть. Она съ усиліемъ поднялась на ноги и пошла дальше. Вдругъ она услыхала за собой грохотъ тяжелыхъ колесъ: ее нагоняла крытая повозка. Повозка медленно ползла по дорогѣ; йодлѣ лошадей шелъ погонщикъ и щелкалъ бичемъ. Гетти остановилась и стала ждать, говоря себѣ, что если у этого человѣка не очень злое лицо, она попроситъ его взять ее собой. Когда повозка подъѣхала ближе, погонщикъ отсталъ, такъ-что она не могла его видѣть, но за то на повозкѣ было нѣчто, ободрившее ее Во всякую другую минуту она не обратила-бы вниманія на этотъ предметѣ, но теперь страданіе пробудило въ ней впечатлительность, и то, что она увидѣла, сильно взволновало ее. Это была просто на просто собаченка -- бѣлая болонка съ большими испуганными глазами она сидѣла на передней скамейкѣ повозки и дрожала всѣмъ тѣломъ, непрерывной дрожью, какъ, вѣроятно, вамъ случалось это видѣть у маленькихъ собакъ. Гетти, какъ вамъ извѣстно, не любила животныхъ, но въ судьбѣ этого безпомощнаго, робкаго существа ей почуялось что-то общее съ ея собственной судьбой, и, сама не зная отчего, она какъ-то разомъ перестала колебаться и рѣшилась заговорить съ погонщикомъ, который теперь поровнялся съ ней. Это былъ рослый, румяный дѣтина съ мѣшкомъ на плечахъ, замѣнявшій ему плащъ или пледъ.
   -- Не возьмете-ли вы меня съ собой, въ вашу повозку, если вы ѣдете въ Ашби? сказала Гетти.-- Я вамъ заплачу.
   -- Зачѣмъ платить! отозвался дѣтина съ тою, какъ-будто съ трудомъ проступающей, вялой улыбкой, которая составляетъ отличительную черту топорныхъ, грубыхъ лицъ.-- Я васъ и даромъ подвезу, если вы не побоитесь тѣсноты, потому что вамъ придется лежать подъ самой крышей, на мѣшкахъ съ шерстью... Откуда вы идете? И зачѣмъ вамъ въ Ашби?
   -- Я изъ Стонитона; я далеко иду -- въ Виндзоръ.
   -- Зачѣмъ? Мѣста искать?
   -- Нѣтъ, я къ брату, онъ тамъ служитъ въ солдатахъ.
   -- Ну, а я только до Лейчестера, да и то путь не близкій; но до Лейчестера я васъ охотно подвезу, если вамъ ничего, что мы немножко долго пробудемъ въ дорогѣ. А тяжести вашей лошадь и не почувствуютъ: какой въ васъ вѣсъ?-- все равно, что въ этой маленькой собачонкѣ, которую я подобралъ на дорогѣ. Должно быть, она заблудилась; вотъ уже вторая недѣля, какъ я ее нашелъ, и съ тѣхъ поръ она все дрожитъ -- вонъ, какъ видите... Ну, идитѣ давайте вашу корзину. Заходите сзади, я васъ подсажу.
   Лежать на мягкихъ мѣшкахъ, подъ парусиннымъ навѣсомъ, въ которомъ ей оставили щелочку для воздуха, было теперь роскошью для Гетти. Она проспала почти всю дорогу и проснулась только тогда, когда ея спутникъ подошелъ спросить ее, не хочетъ-ли она выйти "перекусить" въ тавернѣ, подлѣ которой онъ остановился, чтобы пообѣдать. Поздно вечеромъ они пріѣхали въ Лейчестеръ; такимъ образомъ прошелъ второй день ея путешествія. Изъ своихъ денегъ она истратила очень немного -- только на ѣду, но путешествовать дальше такимъ медленнымъ способомъ казалось ей невыносимо, и поутру она отправилась въ контору дилижансовъ разспросить о дорогѣ въ Виндзоръ, въ надеждѣ, что, можетъ быть, хоть часть пути ей можно будетъ сдѣлать въ дилижансахъ. Нѣтъ, разстояніе было слишкомъ велико, дилижансы слишкомъ дороги для нея,-- приходилось отказаться отъ этой мысли. Но за то старикъ конторщикъ, тронутый выраженіемъ тревоги на ея хорошенькомъ личикѣ, выписалъ ей названія всѣхъ главныхъ мѣстъ, черезъ которыя ей надо будетъ проѣзжать. Это было единственнымъ утѣшеніемъ, какое она вынесла изъ Лейчестера, гдѣ все было ей дико и страшно, гдѣ мужчины пялили на нее глаза, когда она проходила по улицамъ, такъ-что ей въ первый разъ въ жизни хотѣлось, чтобы никто на нее не смотрѣлъ. Опять она вышла пѣшкомъ, но въ этотъ день ей повезло: вскорѣ ее нагналъ легковой извозчикъ, съ которымъ она доѣхала до Гинкли, а оттуда обратная почтовая телѣжка съ пьянымъ почтаремъ (который гналъ лошадей, какъ помѣшанный, и всю дорогу пугалъ ее до полусмерти, поминутно перегибаясь къ ней со своего сѣдла и отпуская шуточки на ея счетъ) доставила ее къ вечеру въ самое сердце лѣсистаго Варвикшира. Но до Виндзора, какъ ей сказали, оставалось все-таки около ста миль. О, какъ огроменъ міръ и какъ трудно находить въ немъ дорогу! Прочтя въ своемъ спискѣ городовъ названіе Стратфорда, она ошибкой попала въ Стратфордъ-на-Авонѣ, и тамъ ей сказали, что она сдѣлала большой крюкъ Только на пятый день она добралась до Стони-Стратфорда. Этотъ путь кажется совсѣмъ небольшимъ, когда вы смотрите на карту или вспоминаете ваши пріятныя прогулки на зеленые берега Авона и обратно; но какимъ томительно-долгимъ показался онъ Гетти! Всѣ эти плоскія поля и длинные плетни, эти безпорядочно разбросанные домики, деревушки и городки были такъ похожи между собой для ея безучастнаго взгляда! Ей казалось, что имъ не будетъ конца, и что она осуждена весь вѣкъ бродить между ними, поджидать на дорогѣ, изнемогая отъ усталости, не проѣдетъ-ли какая-нибудь повозка и не подберутъ-ли ее, и затѣмъ узнавать, что ея попутчикъ ѣдетъ недалеко, очень недалеко, на какую-нибудь мельницу, за милю разстоянія... какъ противно ей было заходить въ таверны, гдѣ всегда толклось столько мужчинъ, и всѣ они глазѣли на нее и грубо съ нею шутили. А заходить было все-таки надо, чтобы поѣсть и разспросить о дорогѣ. Она и физически измучилась отъ непривычной ходьбы и тревоги: въ эти послѣдніе дни она похудѣла и поблѣднѣла больше, чѣмъ за все время мучительнаго тайнаго страха, которое она пережила дома. Когда, наконецъ, она добралась до Стони-Стратфорда, нетерпѣніе и усталость заставили ее забыть всѣ ея экономическіе разсчеты: она рѣшила проѣхать остальной путь въ дилижансахъ, хотя-бы на это ушли всѣ ея деньги. Въ Виндзорѣ ей ничего не понадобится -- только-бы разыскать Артура. Она заплатила за мѣсто въ послѣднемъ дилижансѣ, и у нея остался одинъ шиллингъ, и когда, пріѣхавъ въ Виндзоръ, въ полдень, на седьмой день своего путешествія, она сошла, голодная и слабая, у гостиницы подъ вывѣской "Зеленый Человѣкъ", къ ней подошелъ кондукторъ и попросилъ "на чай". Она опустила руку въ карманъ, достала свой шиллингъ, и чуть не заплакала отъ усталости и отъ мысли, что она отдаетъ свои послѣднія деньги и должна оставаться безъ пищи, въ которой она такъ сильно нуждалась, чтобы быть въ состояніи пуститься на розыски Артура. Протягивая кучеру шиллингъ, она подняла на него свои темные, налитые слезами глаза и сказала:
   -- Не можете-ли вы дать мнѣ сдачи -- шесть пенсовъ?
   -- Нѣтъ, нѣтъ, отвѣчалъ онъ угрюмо,-- не надо мнѣ вашего шиллинга, возьмите назадъ.
   Хозяинъ "Зеленаго Человѣка" стоялъ близко и видѣлъ эту сцену, а онъ былъ изъ тѣхъ людей, которымъ обильное питаніе идетъ въ прокъ вдвойнѣ, способствуя процвѣтанію ихъ здоровья и добродушія въ равной мѣрѣ. Впрочемъ, большинство мужчинъ на его мѣстѣ было-бы тронуто прелестнымъ личикомъ Гетти и этими глазами, полными слезъ.
   -- Входите, милая, входите, сказалъ онъ ей;-- выпейте чего-нибудь, вамъ надо подкрѣпиться: я вижу, вы совсѣмъ измучились.
   Онъ привелъ ее въ буфетъ и сказалъ женѣ: "Хозяйка, сведи-ка эту молодую женщину въ столовую, она немножко устала". У Гетти между тѣмъ градомъ катились слезы. Это были просто нервныя слезы: она знала, что теперь ей не о чемъ плакать, и досадовала на себя за эту слабость: вѣдь она въ Виндзорѣ, наконецъ, и скоро увидитъ Артура.
   Голодными, жадными глазами смотрѣла она на хлѣбъ, говядину и пиво, которые хозяйка поставила передъ ней, и на нѣсколько минутъ забыла обо всемъ, поглощенная восхитительнымъ ощущеніемъ отдыха и утоленія голода. Хозяйка сидѣла противъ нея и внимательно ее разглядывала. И неудивительно: Гетти сняла шляпку, и кудри ея разсыпались по плечамъ; красота ея и юность казались тѣмъ трогательнѣе, что у нея былъ такой измученный видъ. Но вотъ глаза доброй женщины скользнули по ея фигурѣ, которую, въ своихъ торопливыхъ сборахъ во время пути, она не старалась скрывать; къ тому-же глазъ посторонняго человѣка всегда скорѣе подмѣтитъ то, что ускользаетъ отъ взгляда близкихъ, ничего не подозрѣвающихъ людей.
   -- Однако, вамъ едва-ли полезно путешествовать, какъ я погляжу, сказала хозяйка, взглянувъ мимоходомъ на руку Гетти и замѣтивъ, что на ней нѣтъ кольца.-- Вы издалека?
   -- Да, отвѣчала Гетти, которую это замѣчаніе заставило насторожиться и овладѣть собой; впрочемъ, она и такъ чувствовала себѣ крѣпче послѣ ѣды.-- Я долго шла пѣшкомъ и очень устала. Но теперь мнѣ лучше... Не можете-ли вы мнѣ сказать, какъ мнѣ найти вотъ этотъ домъ.
   Она достала изъ кармана клочекъ бумаги: это былъ конецъ письма Артура, гдѣ онъ поставилъ свой адресъ.
   Пока она говорила, вошелъ хозяинъ и принялся разглядывать ее такъ-же внимательно, какъ и его жена. Онъ взялъ бумажку, которую Гетти протягивала черезъ столъ, и прочелъ адресъ.
   -- Что вамъ нужно въ этомъ домѣ? спросилъ онъ. У всѣхъ трактирщиковъ, какъ и вообще у людей, имѣющихъ много досуга, такое ужъ свойство сперва засыпать человѣка вопросами, а потомъ уже отвѣтить на его вопросъ.
   -- Мнѣ нужно повидать тамъ одного джентльмена, отвѣчала Гетти.
   -- Да тамъ никто не живетъ, сказалъ хозяинъ.-- Домъ запертъ; вотъ ужъ вторая недѣля, какъ онъ стоитъ пустой. Да какого джентльмена вамъ надо? Можетъ быть, я могу вамъ сказать, гдѣ его найти.
   -- Мнѣ надо капитана Донниторна, проговорила Гетти трепетнымъ голосомъ. Надежда скоро разыскать Артура обманула ее, и сердце ея билось тягостнымъ предчувствіемъ.
   -- Капитана Донниторна?.. Постойте... протянулъ хозяинъ.-- Не служитъ-ли онъ въ Ломширской милиціи? Такой высокій молодой офицеръ, блондинъ, съ русыми бакенбардами... Еще у него есть лакей,-- зовутъ Пимомъ...
   -- Да, да, вы значитъ знаете его? Гдѣ-же онъ?
   -- Не близко отсюда, за нѣсколько сотъ миль. Ломитирская милиція ушла въ Ирландію,-- скоро будетъ двѣ недѣли, какъ ушла.
   -- Боже мой, ей дурно! вскрикнула хозяйка, бросаясь къ Гетти, лишившейся чувствъ и имѣвшей видъ прекрасной умершей.
   Мужъ и жена перенесли ее на диванъ и распустили на ней платье.
   -- Плохія тутъ дѣла, мнѣ сдается, замѣтилъ хозяинъ, возвращая объявить ей, что я отправился по дѣлу, такъ-какъ никто не долженъ знать что-нибудь о томъ. Теперь я пойду вымыться.
   Адамъ пошелъ къ двери мастерской, но, сдѣлавъ нѣсколько шаговъ, обернулся и, встрѣтивъ глаза Сета спокойнымъ, грустнымъ взглядомъ, добавилъ:
   -- Я долженъ взять всѣ деньги изъ жестяной кружки, другъ; но если что-нибудь случится со мною, остальное будетъ твоею собственностію для того, чтобъ заботиться о матери.
   Сетъ былъ блѣденъ и дрожалъ всѣмъ тѣломъ: онъ чувствовалъ, что за всѣмъ этимъ была какая-то страшная тайна.
   -- Братъ, сказалъ онъ тихо (онъ называлъ Адама братомъ только въ торжественныя минуты);-- я не вѣрю, чтобъ ты хотѣлъ сдѣлать что-нибудь такое, на что ты не могъ бы испросить благословенія Господа.
   -- Нѣтъ, мой другъ, сказалъ Адамъ:-- не бойся. Я сдѣлаю только то, въ чемъ заключается долгъ мужчины.
   Онъ думалъ, что, если откроетъ свое горе матери, она будетъ только разстроивать его отчасти неловкими словами привязанности, отчасти же словами неудержимаго торжества о томъ, что Гетти показала себя негодною быть его женой, какъ Лисбетъ всегда предвидѣла. Эта мысль возвратила ему нѣсколько его обычную твердость и власть надъ собою. Когда его мать сошла внизъ, то онъ сказалъ ей, что почувствовалъ себя нездоровымъ на пути домой и по этой причинѣ провелъ всю ночь въ Треддльстонѣ. Сильная головная боль, которою онъ все еще страдалъ въ это утро, объясняла его блѣдность и отяжелѣвшіе глаза.
   Онъ рѣшился прежде всего сходить въ деревню, заняться своимъ дѣломъ съ часъ, сообщить Бёрджу, что принужденъ отправиться въ дорогу, и просить его, чтобъ онъ никому не говорилъ объ этомъ. Онъ не хотѣлъ идти на господскую мызу во время завтрака, когда дѣти и слуги находились въ общей комнатѣ: тогда не было бы конца восклицаніямъ, когда услышали бы всѣ, что онъ возвратился безъ Гетти. Онъ подождалъ, пока часы не пробили девяти, и тогда оставилъ мастерскую въ деревнѣ и отправился черезъ поля къ фермѣ. Онъ почувствовалъ неизмѣримое облегченіе, когда, подойдя близко къ дому, увидѣлъ приближавшагося къ нему мистера Пойзера: это избавляло его отъ непріятнаго труда идти въ домъ. Мистеръ Пойзеръ шелъ бодро въ это мартовское утро, занятый мысленно своимъ весеннимъ дѣломъ: онъ шелъ бросить хозяйскій взглядъ на подковку своей новой ломовой лошади, неся въ рукахъ свою лопатку, какъ полезнаго товарища въ дорогѣ. Его изумленіе не знало границъ, когда онъ увидѣлъ Адама, но онъ не былъ человѣкъ, который тотчасъ же предался бы предчувствіямъ бѣды.
   -- Какъ, Адамъ, это вы, голубчикъ? Не-уже-ли вы все это время были въ отсутствія и, несмотря на то, не привезли съ собою дѣвушекъ? Гдѣ же онѣ?
   -- Нѣтъ, я не привезъ ихъ, сказалъ Адамъ, поворачиваясь и тѣмъ доказывая, что желалъ пойдти назадъ съ мистеромъ Пойзеромь.
   -- Послушайте! сказалъ Мартинъ, посмотрѣвъ за Адама съ большимъ вниманіемъ: -- да на васъ совсѣмъ лица нѣтъ. Развѣ случилось что-нибудь?
   -- Да, проговорилъ Адамъ съ трудомъ: -- случилась непріятная вещь. Я не нашелъ Гетти въ Снофильдѣ.
   На добродушномъ лицѣ мистера Пойзера выразились признаки безпокойнаго изумленія.
   -- Не нашли ея? Что жь съ нею случилось? спросилъ онъ, и его мысли тотчасъ же обратились на какое-нибудь внѣшнее несчастіе.
   -- Я не могу сказать, случилось ли съ нею что-нибудь. Она вовсе не пріѣзжала въ Снофильдъ, а отправилась въ дилижансѣ въ Стонитонъ; но я ничего но могъ узнать, куда она дѣлась, когда вышла изъ стонитонскаго дилижанса.
   -- Какъ, не-уже-ли вы хотите сказать, что она убѣжала? спросилъ Мартинъ, останавливаясь. Онъ былъ дотого смущенъ и пораженъ, что фактъ еще не представлялся ему горемъ.
   -- Должно быть, она сдѣлала это, сказалъ Адамъ.-- Ей непріятна была наша свадьба, когда ужь дѣло подходило къ тому -- вотъ должна быть причина. Она ошиблась въ своихъ чувствахъ.
   Мартинъ молчалъ нѣсколько минутъ, устремивъ глаза на землю и роясь лопаткою въ травѣ, самъ не зная, что дѣлаетъ. Его обычная медлительность утроивалась, когда предметъ разговора былъ тягостный. Наконецъ, онъ поднялъ глаза, посмотрѣлъ Адаму прямо въ лицо и сказалъ:
   -- Въ такомъ случаѣ она не заслуживала васъ, мой другъ. И я чувствую себя также виноватымъ: она была моя племянница и я всегда очень желалъ, чтобъ она вышла замужъ за васъ. И я не могу сдѣлать вамъ никакого удовлетворенія, мой другъ, это заставляетъ меня сожалѣть еще болѣе. Это, я увѣренъ, грустный ударъ для васъ.
   Адамъ не могъ ничего сказать, и мистеръ Пойзеръ, сдѣлавъ нѣсколько шаговъ, продолжалъ:
   -- Я убѣжденъ, она пошла попытаться получить мѣсто горничной, потому-что забрала это себѣ въ голову ужь съ полгода назадъ и непремѣнно требовала моего согласія. Но я думалъ о ней лучше, прибавилъ онъ, покачавъ головою медленно и грустно: -- я думалъ лучше о ней. Я воображалъ, что она выбросила это изъ головы послѣ того, какъ дала вамъ свое слово и все ужь приготовлено къ свадьбѣ.
   Адамъ имѣлъ сильнѣйшія причины оставить мистера Пойзера въ этомъ предположеніи; даже самъ пытался повѣрить, что это, можетъ-быть, и справедливо. Вѣдь онъ не могъ поручиться въ томъ, что она достовѣрно отправилась къ Артуру.
   -- И лучше, что случилось такимъ образомъ, сказалъ онъ, какъ только могъ спокойнѣе: -- если она чувствовала, что ей не хотѣлось имѣть меня мужемъ. Лучше убѣжать прежде, чѣмъ раскаиваться впослѣдствіи. Вы, я надѣюсь, не будете обращаться съ нею сурово, если она возвратится: вѣдь она, можетъ-быть, и сдѣлаетъ это, если ей покажется труднымъ жить у чужихъ.
   -- Я не могу чувствовать къ ней прежняго расположенія, произнесъ Мартинъ рѣшительно: -- она дурно поступила съ вами и съ нами. Но я не отвернусь отъ нея: она еще молода и это первое огорченіе, которое она мнѣ причиняетъ. Трудно будетъ мнѣ сообщить объ этомъ ея тёткѣ. Отчего не пріѣхала Дина съ вами? она помогла бы нѣсколько успокоить ея тётку.
   -- Дины не было въ Снофильдѣ; она отправилась въ Лидсъ двѣ недѣли назадъ, и я но могъ узнать отъ старухи даже и адреса, гдѣ она находится въ Лидсѣ, иначе я привезъ бы ее вамъ.
   -- Ей было бы гораздо-лучше жить у своихъ родныхъ, сказалъ мистеръ Пойзеръ съ негодованіемъ:-- чѣмъ ходить проповѣдывать среди чужихъ людей.
   -- Я долженъ оставить васъ теперь, мистеръ Пойзеръ, сказалъ Адамъ: -- потому-что у меня бездна работы.
   -- Конечно, вамъ будетъ лучше за работой, а я долженъ разсказать хозяйкѣ, когда возвращусь домой. Это трудное дѣло.
   -- Но, сказалъ Адамъ: -- прошу васъ убѣдительно, не разсказывайте о случившемся недѣли двѣ. Я еще не говорилъ объ этомъ моей матушкѣ. Какъ знать, чѣмъ это все кончится?
   -- Конечно, конечно, меньше скажешь, скорѣе исправишь. Намъ нѣтъ нужды говорить, почему свадьба разстроилась, и мы, можетъ -- быть, услышимъ о ней черезъ нѣсколько времени. Дай мнѣ пожать руку, другъ мой. Какъ мнѣ хотѣлось бы сдѣлать тебѣ удовлетвореніе!
   Въ эту минуту въ горлѣ Мартина Пойзера было что-то такое, что заставило его произнесть эти нѣсколько словъ отрывисто. Но Адамъ такъ же хорошо понималъ ихъ значеніе, и оба честные человѣка пожали другъ другу руку съ чувствомъ взаимнаго пониманья.
   Ничто теперь болѣе не мѣшало Адаму отправиться въ путь. Онъ просилъ Сета сходить на Лѣсную Дачу и объявить сквайру, что Адамъ былъ принужденъ немедленно отправиться въ путь, а также говорить то же самое всякому, кто сталъ бы разспрашивать о немъ. Если Пойзеры узнаютъ, что онъ уѣхалъ опять, то они поймутъ -- Адамъ былъ увѣренъ въ томъ -- что онъ отправился отъискивать Гетти.
   Онъ намѣревался-было прямо отправиться въ путь съ господской фермы, но побужденіе, уже испытанное иль нѣсколько разъ передъ тѣмъ -- зайдти къ мистеру Ирвайну и сообщить ему обо всемъ -- пробудилось въ немъ съ новою силою, которую вызываетъ послѣдній благопріятный случай. Онъ готовился предпринять продолжительное путешествіе, затруднительное путешествіе, моремъ, и ни одна душа небудетъ знать, куда онъ отправился. А если съ нимъ случится что-нибудь? или если ему непремѣнно потребуется помощь въ какомъ-нибудь дѣлѣ, касающемся Гетти? Мистеру Ирвайну можно было довѣриться; и чувство, препятствовавшее Адаму разсказать что-нибудь, что составляло ея тайну, должно было уступить передъ нуждою въ томъ, что Гетти должна была имѣть еще кого-нибудь, кромѣ его, кто былъ бы приготовленъ защищать ее въ крайнемъ случаѣ. Что жь касается Артура, то хотя послѣдній, можетъ-быть, и не совершилъ никакой новой вины, Адамъ не чувствовалъ себя связаннымъ хранить молчаніе ради его, когда интересъ Гетти требовалъ того, чтобъ онъ говорилъ.
   "Я долженъ сдѣлать это" сказалъ Адамъ, когда эти мысли, развивавшіяся по цѣлымъ часамъ во время его грустнаго путешествія, теперь охватили его въ одно мгновеніе, подобно волнѣ, собиравшейся медленно; "это такъ и слѣдуетъ. Я не могу долѣе оставаться одинъ въ этомъ дѣлѣ".
  

XXXIX.
Извѣстія.

   Адамъ повернулъ по направленію въ Брокстонъ и пошелъ самымъ скорымъ шагомъ, посматривая на часы, изъ опасенія, чтобъ мистеръ Ирвайнъ не выѣхалъ изъ дома, можетъ-быть, на охоту. Опасеніе и торопливость привели его въ сильное волненіе, прежде чѣмъ онъ дошелъ до воротъ дома приходскаго священника. Передъ воротами онъ увидѣлъ глубокіе свѣжіе слѣды подковъ на крупномъ песку.
   Но слѣды были обращены къ воротамъ, а не шли отъ нимъ, и хотя у дверей конюшни стояла лошадь, то не была, однакожь, лошадь мистера Ирвайна: она, очевидно, пробѣжала въ это утро не малое разстояніе и, должно быть, принадлежала лицу, пріѣхавшему по дѣлу. Въ такомъ случай, мистеръ Ирвайнъ былъ дома; но Адамъ едва могъ собраться съ духомъ и спокойно передать Карролю, что хочетъ переговорить съ мистеромъ Ирвайномъ. Двойной гнетъ опредѣленной грусти начиналъ потрясать сильнаго молодого человѣка. Буфетчикъ посмотрѣлъ на Адама съ удивленіемъ, когда послѣдній бросился на скамейку въ корридорѣ и безсмысленно устремилъ глаза на часы, висѣвшіе на стѣнѣ противъ него. Карроль отвѣчалъ, что у его господина былъ кто-то; но онъ услышалъ, что дверь кабинета отворилась, посѣтитель, казалось, выходилъ, и такъ-какъ Адамъ торопился, то пошелъ тотчасъ же доложить о немъ своему господину.
   Адамъ продолжалъ смотрѣть на часы: минутная стрѣлка пробѣгала послѣднія пять минутъ до десяти часовъ съ громкимъ, тяжелымъ, однообразнымъ шумомъ, а Адамъ наблюдалъ за движеніемъ и прислушивался къ звуку, будто имѣлъ какую-нибудь причину на то. Въ минуты нашего горькаго страданія почти всегда бываетъ эти паузы, когда наше сознаніе дѣлается онѣмѣлымъ ко всему, и мы понимаемъ и чувствуемъ только маловажное. На насъ какъ бы нападаетъ слабоуміе, чтобъ позволить намъ отдохнуть отъ воспоминаній и страха, которые не хотятъ оставить насъ и во снѣ.
   Карроль, возвратившись изъ комнаты, вызвалъ Адама къ сознанію его горестнаго положенія. Онъ долженъ былъ тотчасъ же идти въ кабинетъ.
   -- Я не могу себѣ представить, зачѣмъ пріѣхалъ этотъ странный господинъ, добавилъ буфетчикъ, единственно лишь потому, что, идя впереди Адама къ двери, не могъ удержаться отъ замѣчанія:-- онъ пошелъ въ столовую. Да и у моего господина какой-то странный видъ, будто онъ испуганъ чѣмъ-то.
   Адамъ не обратилъ вниманія на эти слова: въ немъ не возбуждали участія дѣла другихъ. Но когда онъ вошелъ въ кабинетъ и посмотрѣлъ на лицо мистера Ирвайна, то въ одно мгновеніе почувствовалъ, что лицо имѣло новое выраженіе, странно-отличавшесся отъ выраженія теплой дружественности, съ которымъ мистеръ Ирвайнъ всегда встрѣчалъ Адама прежде. На столѣ лежало открытое письмо, которое мистеръ Ирвайнъ прикрывалъ рукою; но измѣнившійся взглядъ, который онъ бросилъ на Адама, нельзя было приписать вполнѣ тому, что мистеръ Ирвайнъ былъ озабоченъ какимъ-нибудь непріятнымъ дѣломъ, потому-что онъ съ особеннымъ выраженіемъ посматривалъ на дверь, будто приходъ Адама производилъ въ немъ сильное безпокойство.
   -- Вы хотѣли говорить со мною, Адамъ, сказалъ онъ тихимъ, принужденно-спокойнымъ тономъ, какимъ обыкновенно говоритъ человѣкъ, когда рѣшается подавить волненіе.-- Сядьте вотъ здѣсь.
   Онъ указалъ на стулъ прямо противъ него, не болѣе, какъ на аршинъ разстоянія отъ его собственнаго стула, и Адамъ сѣлъ, чувствуя, что такое холодное обращеніе мистера Ирвайна было новымъ, болѣе-неожиданнымъ затрудненіемъ для его объясненій. Но когда Адамъ рѣшался на какую-нибудь мѣру, то отказывался отъ нея развѣ только по самымъ крайнимъ причинамъ.
   -- Я обращаюсь къ вамъ, сэръ, сказалъ онъ: -- какъ къ джентльмену, котораго уважаю больше всѣхъ. Мнѣ нужно сообщить вамъ нѣчто весьма-непріятное... что вамъ будетъ столь же непріятно слышать, какъ непріятно мнѣ сообщить вамъ. Но если я вамъ стану говорить о злѣ, совершенномъ другими, то вы увидите, что я заговорилъ имѣя на то основательныя причины.
   Мистеръ Ирвайнъ медленно кивнулъ головою и Адамъ продолжалъ нѣсколько-дрожащимъ голосомъ:
   -- Вы знаете, что вамъ приходилось женить меня и Гетти Соррель пятнадцатаго нынѣшняго мѣсяца. Я думалъ, что она меня любитъ, и считалъ себя счастливѣйшимъ человѣкомъ въ приходѣ. Но меня постигъ страшный ударь.
   Мистеръ Ирвайнъ вскочилъ съ своего стула, какъ бы невольно, но потомъ, рѣшившись подавить свое волненіе, подошелъ къ окну и сталъ смотрѣть въ него.
   -- Она скрылась, сэръ, и мы не знаемъ куда. Она сказала, что отправляется въ Снофильдъ, въ пятницу, двѣ недѣли назадъ. Въ прошлое воскресенье я поѣхалъ за ней, чтобъ привезти ее домой, а она вовсе не была тамъ; она поѣхала въ дилижансѣ въ Стонитонъ, но дальше этого я не могъ отъискать ея слѣдовъ. Теперь же я отправляюсь въ далекій путь искать ее, и никому, кромѣ васъ, не могу довѣрить, куда отправляюсь.
   Мистеръ Ирвайнъ отошелъ отъ окна и сѣлъ на свое мѣсто.
   -- Не имѣете ли вы какой-нибудь идеи о причинѣ, по которой она скрылась? спросилъ онъ.
   -- Довольно-ясно, что она не хочетъ выйти за меня замужъ, сэръ, сказалъ Адамъ.-- Она была недовольна, что срокъ свадьбы такъ приблизился. Но я боюсь, что это еще не все. Я долженъ сказать вамъ, сэръ, что здѣсь еще нѣчто другое. Это дѣло касается еще другаго человѣка, кромѣ меня.
   На лицѣ мистера Ирвайна, выражавшемъ чрезвычайное безпокойство, показался лучъ чего-то, походившаго почти на облегченіе или на радость. Адамъ смотрѣлъ на полъ и молчалъ нѣсколько времени: не легко было ему произнесть теперь то, что онъ долженъ былъ сказать. Но когда онъ сталъ продолжать, то поднялъ голову и посмотрѣлъ прямо на мистера Ирвайна. Онъ сдѣлаетъ то, на что рѣшился, не отступая ни на шагъ.
   -- Вы знаете человѣка, котораго я считалъ своимъ величайшимъ другомъ, сказалъ онъ: -- и я, бывало, гордился мыслью, что проведу всю жизнь, работая для него, и питалъ къ нему эти чувства съ тѣхъ самыхъ поръ, какъ мы оба были еще мальчиками...
   Мистеръ Ирвайнъ, какъ бы совершенно лишившись власти надъ собою, схватилъ руку Адама, лежавшую на столѣ, и сжалъ ое крѣпко, какъ человѣкъ, чувствующій сильную боль; губы его были блѣдны и онъ тихимъ, торопливымъ голосомъ вымолвилъ:
   -- Нѣтъ, Адамъ, нѣтъ... не говорите этого, ради самого Бога!
   Адамъ, удивленный необыкновеннымъ порывомъ чувства мистера Ирвайна, раскаялся, что слова сорвались у него съ языка, и сидѣлъ въ печальномъ безмолвіи. Мистеръ Ирвайнъ, однакожь, моло-по-малу пересталъ сжимать его руку, откинулся назадъ на своемъ стулѣ и сказалъ:
   -- Продолжайте. а долженъ знать это.
   -- Этотъ человѣкъ игралъ чувствами Гетти и велъ себя съ нею такъ, какъ не имѣлъ никакого права поступать съ дѣвушкой ея званія... дѣлалъ ей подарки и обыкновенно ходилъ встрѣчать ее, когда она выходила изъ дома. Я узналъ объ этомъ, только два дня передъ тѣмъ, что онъ уѣхалъ отсюда... я видѣлъ, какъ онъ цаловалъ ее, когда они прощались другъ съ другомъ въ рощѣ. Тогда еще не было ничего сказано между мною и Гетти, хотя я и любилъ ее уже давно и она знала о томъ. Но я упрекалъ его въ дурныхъ поступкахъ, и мы обмѣнялись оскорбительными выраженіями и ударами. Послѣ этого, онъ торжественно увѣрилъ меня, что все это былъ вздоръ и только пустое волокитство. Но я заставилъ его написать Гетти письмо и сказать ей, что онъ не имѣлъ никакой серьёзной цѣли. Я видѣлъ довольно-ясно, сэръ, по различнымъ обстоятельствамъ, которыхъ я не понималъ въ свое время, что онъ овладѣлъ ея сердцемъ, и я полагалъ, что она, вѣроятно, все будетъ думать о немъ и никогда не полюбитъ другаго человѣка, который захотѣлъ бы жениться на ней. Я отдалъ ей письмо; она, казалось, переносила все это гораздо-лучше, чѣмъ я ожидалъ... стала обращаться со мною все ласковѣе и ласковѣе... я думаю, она въ такомъ случаѣ не знала своихъ собственныхъ чувствъ, бѣдняжка!.. и все это возвратилось снова, когда уже было слишкомъ-поздно... Я не хочу порицать ее... я не хочу думать, что она хотѣла обмануть меня. Но я видѣлъ подтвержденіе своей мысли, что она любитъ меня и... остальное вы знаете, сэръ. Но мнѣ приходитъ на мысль, что онъ поступилъ со мной неискренно, сманилъ ее изъ дома, и она бѣжала къ нему... И я теперь отправляюсь искать ее, такъ-какъ я не могу болѣе работать, пока не буду знать, что съ нею сталось.
   Впродолженіе разсказа Адама, мистеръ Ирвайнъ имѣлъ время пріобрѣсть самообладаніе, вопреки тягостнымъ мыслямъ, толпившимся въ его головѣ. Ему горько было вспомнить теперь то утро, когда Артуръ завтракалъ съ нимъ и, казалось, готовъ былъ сдѣлать какое-то признаніе. Теперь было довольно-ясно, въ чѣмъ онъ хотѣлъ признаться. И еслибъ ихъ бесѣда приняла другой оборотъ... еслибъ онъ самъ былъ менѣе деликатенъ и настоятельно навязался бы въ тайны другаго человѣка... тягостно было думать, какое ничтожное обстоятельство могло бы предупредить весь этотъ грѣхъ и горе. Онъ видѣлъ теперь все это происшествіе при страшномъ освѣщеніи, которое настоящее проливаетъ на прошедшее. Но каждое изъ чувствъ, стремительно-охватывавшихъ его, уступало передъ состраданіемъ, глубокимъ, исполненнымъ уваженія состраданіемъ къ человѣку, сидѣвшему передъ нимъ, человѣку, который былъ уже такъ убитъ, съ грустною слѣпою покорностью готовъ былъ встрѣтить еще недѣйствительное горе, между тѣмъ какъ дѣйствительное было такъ недалеко отъ него и выходило гораздо-дальше предѣловъ обыкновеннаго испытанія, котораго онъ могъ бы опасаться. Его собственное волненіе подавлялось извѣстнымъ благоговѣніемъ, которое охватываетъ насъ въ присутствіи сильной душевной боли, потому-что онъ уже имѣлъ передъ собою боль, которую долженъ былъ причинить Адаму. Онъ си за взялъ руку Адама, лежавшую на столѣ, но теперь весьма-осторожно и торжественно произнесъ:
   -- Адамъ, мой дорогой другъ, вы уже имѣли тяжкія испытанія въ вашей жизни. Вы умѣете переносить несчастіе, какъ слѣдуетъ мужчинѣ, а также и дѣйствовать такимъ образомъ. Господь требуетъ теперь отъ васъ и того и другаго. Васъ ожидаетъ болѣе-тяжкое несчастіе, чѣмъ какое-либо изъ тѣхъ, которыя вы знали до этого времени. Но вы не виноваты... не вы будете имѣть самую худшую изъ всѣхъ печалей. Да поможетъ Господь тому, кто будетъ имѣть ее!
   Два блѣдныя лица смотрѣли другъ на друга; на лицѣ Адама выражалось трепетное недоумѣніе, на лицѣ же мистера Ирвайна замѣшательство, страхъ и состраданіе. Но онъ продолжалъ:
   -- Я получилъ извѣстіе о Гетти сегодня утромъ. Она не пошла къ нему; она въ Стонишейрѣ... въ Стонитонѣ.
   Адамъ вскочилъ со стула, будто думалъ, что можетъ въ одну минуту очутиться у нея; но мистеръ Ирвайнъ снова схватилъ его за руку и убѣдительно сказалъ:
   -- Подождите, Адамъ, подождите.
   Адамъ сѣлъ на свое мѣсто.
   -- Она въ весьма-несчастномъ положеніи... въ такомъ положеніи, что вамъ, мой бѣдный другъ, легче было бы лишиться ея навсегда, чѣмъ встрѣтиться съ нею такимъ образомъ.
   Губы Адама задрожали, но звука не было; онѣ снова задрожали и онъ прошепталъ:
   -- Говорите!
   -- Она арестована... она въ тюрьмѣ.
   Будто оскорбительный ударъ возвратилъ Адаму духъ сопротивленія. Кровь бросилась ему въ лицо, и онъ громко и рѣзко сказалъ:
   -- За что?
   -- За великое преступленіе... убійство своего ребенка.
   -- Не можетъ быть! почти заревѣлъ Адамъ, вскочилъ со стула и сдѣлалъ шагъ къ двери; но онъ снова повернулся и, прислонившись спиною къ книжному шкапу, устремилъ на мистера Ирвайна свирѣпый взглядъ.-- Это невозможно! У ней не было вовсе ребенка. Она не можетъ быть виновна. Кто сказалъ это?
   -- Дай Богъ, чтобъ она была невинна, Адамъ. Мы еще можемъ надѣяться, что она дѣйствительно невинна.
   -- Но кто же говоритъ, что она виновна? неистово спросилъ Адамъ.-- Разскажите мнѣ все.
   -- Вотъ письмо судьи, которому она была представлена, а констебль, арестовавшій ее, у меня въ столовой. Она не хочетъ сознаться, какъ ее зовутъ и откуда она; но я опасаюсь, весьма-опасаюсь, что это именно Гетти. Описаніе совершенно соотвѣтствуетъ ей, только, говорятъ, что она очень-блѣдна и нездорова. Въ карманѣ у ней былъ небольшой красный кожаный бумажникъ и въ немъ написаны два имени: одно, вначалѣ, "Гетти Соррель, Геслопъ", а другое, въ концѣ: "Дина Моррисъ, Снофильдъ". Она не хочетъ сказать свое собственное имя; она запирается во всемъ и не отвѣчаетъ ни на какіе вопросы. Такимъ образомъ обратились ко мнѣ, какъ къ судьѣ, чтобъ я принялъ мѣры для удостовѣренія ея, такъ-какъ предполагаютъ, что первое имя -- ея собственное.
   -- Но какое имѣютъ они доказательство противъ нея, если это дѣйствительно Гетти? сказалъ Адамъ столь же неистово и съ усиліемъ, которое, казалось, потрясло все существо его.-- Я не вѣрю этому. Этого быть не могло, и никто изъ насъ не знаетъ этого.
   -- Ужасное доказательство, что она находилась въ искушеніи совершить это преступленіе. Но мы имѣемъ еще нѣкоторую надежду, что она въ-дѣйствительности не совершила преступленія. Постарайтесь прочесть это письмо, Адамъ.
   Адамъ схватилъ дрожащими руками письмо и пытался твердо остановить на немъ глаза. Мистеръ Ирвайнъ въ это время вышелъ изъ комнаты, чтобъ отдать нѣкоторыя приказанія. Когда онъ возвратился, глаза Адама все еще смотрѣли на первую страницу: онъ былъ ко въ-состояніи прочесть, онъ былъ не въ-состояніи связать слова и понять ихъ значеніе. Наконецъ онъ бросилъ письмо и сжалъ кулакъ.
   -- Это его дѣло, сказалъ онъ.-- Если тутъ совершено преступленіе, то виноватъ онъ, а не она. Онъ выучилъ ее обманывать... онъ обманулъ меня первый. Пусть же и онъ идетъ къ суду... пусть онъ станетъ рядомъ съ нею и я разскажу всѣмъ, какъ онъ овладѣлъ ея сердцемъ, сманилъ ее на дурное и потомъ обманулъ меня. Не-уже-ли онъ останется свободнымъ, между-тѣмъ какъ все наказаніе падетъ на нее одну... столь-слабую и молодую?
   Образъ, вызванный послѣдними словами, далъ новое направленіе безумнымъ чувствамъ бѣднаго Адама. Онъ былъ безмолвенъ и смотрѣлъ въ уголъ комнаты, будто видѣлъ тамъ что-то. Потомъ онъ снова воскликнулъ и въ его голосѣ слышалась грустная мольба:
   -- Я не могу вынесть этого... О, Боже мой! это бремя мнѣ не по силамъ... мнѣ слишкомъ-тяжело думать, что она преступница.
   Мистеръ Ирвайнъ снова сѣлъ на свое мѣсто въ безмолвіи; онъ былъ слишкомъ уменъ, чтобъ говорить въ настоящую минуту утѣшительныя слова; притомъ же видъ Адама, стоявшаго передъ нимъ съ выраженіемъ внезапной старости, которое отражается иногда на молодомъ лицѣ въ минуты страшныхъ потрясеній -- тяжкій видъ кожи безъ капли крови подъ нею, глубокія борозды около судорожно-подергивавшагося рта, морщины на лбу -- видъ этого сильнаго, твердаго человѣка, какъ-бы разбитаго невидимымъ ударомъ несчастья, трогалъ его до глубины души, и говорить было ему нелегко. Адамъ стоялъ неподвижно, безмысленно продолжая смотрѣть въ уголъ минуты съ двѣ: въ это короткое мгновеніе онъ снова переживалъ все время своей любви.
   -- Она не могла совершить это, сказалъ онъ, не отводя глазъ, какъ-бы разговаривая только съ самимъ собою: -- только страхъ заставляетъ ее скрываться... Я прощаю ей то, что она обманывала меня... я прощаю тебя, Гетти... ты также была обманута... Тяжела твоя доля, моя бѣдная Гетти... но меня никогда не заставятъ повѣрить этому.
   Онъ опять замолчалъ на нѣсколько минутъ и потомъ сурово и отрывисто проговорилъ:
   -- Я пойду къ нему... я приведу его назадъ... я заставлю его посмотрѣть на нее въ ея несчастіи: пусть онъ смотритъ на нее до-тѣхъ-поръ, пока будетъ не въ-состояніи забыть... это будетъ преслѣдовать его днемъ и ночью... будетъ преслѣдовать его всю его жизнь... теперь онъ не отдѣлается ложью... я приведу его, притащу его сюда самъ.
   Адамъ направился къ двери, потомъ машинально остановился и искалъ глазами шляпу, вовсе не сознавая, гдѣ находился или кто былъ вмѣстѣ съ нимъ здѣсь. Мистеръ Ирвайнъ послѣдовалъ за нимъ, взялъ его за руку и спокойнымъ, но рѣшительнымъ тономъ сказалъ:
   -- Нѣтъ, Адамъ, нѣтъ. Я увѣренъ, что вы захотите остаться здѣсь и попытаться сдѣлать что-нибудь доброе для нея, а не уйти отсюда и искать безполезной мести. Наказаніе настигнетъ виновнаго непремѣнно и безъ вашей помощи. Притомъ же, онъ уже не въ Ирландіи; онъ долженъ быть на пути домой или по-крайней-мѣрѣ уѣдетъ гораздо-прежде, чѣмъ вы успѣете прибыть туда. Я знаю, что его дѣдъ писалъ къ нему о томъ, чтобъ онъ возвратился, по-крайней-мѣрѣ десять дней тому назадъ. Я хотѣлъ бы, чтобъ вы отправились теперь со мною въ Стонитонъ. Я приказалъ осѣдлать лошадь и для васъ, чтобъ вы могли ѣхать съ нами, лишь только успокоитесь.
   Въ то время, какъ говорилъ мистеръ Ирвайнъ, Адамъ получилъ сознаніе дѣйствительности: онъ откинулъ волосы съ лица и слушалъ.
   -- Вспомните, продолжалъ мистеръ Ирвайнъ: -- что, кромѣ васъ самихъ, Адамъ, есть еще другіе, о которыхъ надобно подумать и для которыхъ надобно дѣйствовать. Есть родные Гетти, добрые Пойзеры, для которыхъ этотъ ударъ будетъ такъ тягостенъ, что я не могу безъ содроганія подумать о томъ. Я надѣюсь на вашу нравственную силу, Адамъ, на ваше чувство долга передъ Богомъ и людьми, и твердо убѣжденъ, что вы постараетесь дѣйствовать до-тѣхъ-поръ, пока ваша дѣятельность можетъ приносить какую-нибудь пользу.
   Въ-дѣйствительности мистеръ Ирвайнъ предложилъ поѣхать въ Стонитонъ только для пользы самого Адама. Лучшимъ средствомъ противодѣйствовать силѣ страданія въ это первое время было движеніе съ нѣкоторою цѣлью впереди.
   -- Хотите вы ѣхать со иною въ Стонитонъ, Адамъ? спросилъ онъ еще разъ послѣ минутнаго молчанія.-- Намъ надобно узнать, дѣйствительно ли Гетти находится тамъ.
   -- Да, сэръ, отвѣчалъ Адамъ.-- Я сдѣлаю то, что вы считаете нужнымъ. Но люди на господской мызѣ...
   -- Я хочу, чтобъ они не знали, пока я не возвращусь, и тогда я самъ сообщу имъ объ этомъ; тогда я буду уже вполнѣ убѣжденъ въ томъ, въ чемъ я еще не совершенно убѣжденъ теперь, и возвращусь какъ только можно скорѣе. Пойдемте же теперь, лошади готовы.
  

XL.
Разливъ горя.

   Мистеръ Ирвайнъ возвратился изъ Стонитона въ почтовой каретѣ въ эту же ночь. Когда онъ вошелъ въ домъ, то Карроль тотчасъ же сообщилъ ему, что сквайръ Донниторнъ умеръ; его нашли мертвымъ въ постели въ десять часовъ утра; а мистрисъ Ирвайнъ приказала сказать, что она не будетъ спать, когда мистеръ Ирвайнъ пріѣдетъ домой, и проситъ его не ложиться, не повидавшись съ нею.
   -- А, Адольфъ, наконецъ-то! сказала мистрисъ Ирвайнъ, когда ея сынъ вошелъ въ комнату.-- Итакъ, безпокойство и упадокъ духа стараго джентльмена, заставившіе его послать за Артуромъ столь внезапно, дѣйствительно имѣли значеніе. Карроль, я предполагаю, сообщилъ вамъ, что Донниторна нашли мертвымъ въ постели сегодня утромъ. Другой разъ вы повѣрите моимъ предвѣщаніямъ, хотя, вѣроятно, мнѣ придется въ моей жизни предсказать еще только мою смерть.
   -- Что жь сдѣлали относительно Артура? спросилъ мистеръ Ирвайнъ.-- Послали ли кого-нибудь, чтобъ дождаться его въ Ливерпулѣ?
   -- Да, Ральфъ поѣхалъ туда еще прежде, чѣмъ мы получили извѣстіе о случившемся. Дорогой Артуръ! я еще при жизни увижу его господиномъ на лѣсной дачѣ, увижу, какъ при немъ наступитъ хорошее время для его имѣнія, такъ-какъ онъ человѣкъ великодушный. Онъ теперь будетъ счастливъ, какъ король.
   Мистеръ Ирвайнъ не могъ удержать слабый стонъ: онъ измучился отъ безпокойства и усталости и легкія слова его матери были для него почти-невыносимы.
   -- Отчего вы такъ грустны, Адольфъ? Нѣтъ ли у васъ дурныхъ извѣстій? Или вы думаете объ опасности, которой можетъ подвергнуться Артуръ, переѣзжая черезъ этотъ страшный Ирландскій Каналъ въ такое время года?
   -- Нѣтъ, матушка, я не думаю объ этомъ. Но я вовсе не расположенъ къ веселью, именно въ настоящее время.
   -- Васъ утомили дѣла, для которыхъ вы ѣздили въ Стонитонъ. Ради Бога, что же это такое, что вы не можете мнѣ разсказать объ этомъ?
   -- Вы узнаете объ этомъ современемъ, матушка. Но и поступилъ бы дурно, разсказавъ вамъ теперь. Прощайте. Вы скоро уснете теперь, такъ-какъ вамъ нечего болѣе слушать.
   Мистеръ Ирвайнъ отказался отъ своего намѣренія послать письмо на встрѣчу Артуру, такъ-какъ оно теперь не ускорило бы его возвращенія. Извѣстіе о смерти дѣда заставитъ его возвратиться, какъ только онъ можетъ скорѣе. Теперь онъ могъ лечь спать и предаться необходимому отдыху. Утромъ ему предстояла тяжкая обязанность сообщить свои горестныя вѣсти на господской мызѣ и въ домѣ Адама.
   Адамъ не возвратился самъ изъ Стонитона: хотя онъ и не имѣлъ мужества видѣть Гетти, все же не могъ и оставаться вдали отъ нея.
   -- Къ-чему мнѣ ѣхать съ вами, сэръ? сказалъ онъ священнику.-- Я не могу идти на работу, пока она находится здѣсь, и мнѣ будетъ невыносимо видѣть вещи и людей, окружающихъ меня дома. Я поселюсь здѣсь въ какомъ-нибудь уголку, откуда мнѣ видны будутъ стѣны тюрьмы, и, можетъ-быть, современемъ, я буду въ состояніи увидѣть и ее.
   Адамъ не былъ поколебленъ въ своемъ убѣжденіи, что Гетти была невинна въ преступленіи, въ которомъ ее обвиняли. Мистеръ Ирвайнъ, чувствуя, что убѣжденіе въ винѣ Гетти было бы для Адача новымъ разрушительнымъ ударомъ при несчастіи, уже тяготѣвшемъ надъ нимъ, не сообщилъ ему фактовъ, которые къ намъ самомъ не оставляли никакой надежды. Не было никакого основанія съ-разу бросить на Адама всю тяжесть несчастья, и мистеръ Ирвайнъ, при прощаньи, сказалъ только:
   -- Если очевидныя доказательства въ ея виновности будутъ слишкомъ-сильны, Адамъ, то мы все-еще можемъ надѣяться на прощеніе. Ея юность и другія обстоятельства могутъ служить ей нѣкоторымъ оправданіемъ.
   -- Да; и это только справедливо, чтобъ узнали, какъ ее сманили на дурной путь, сказалъ Адамъ съ горькою важностью.-- Люди должны узнать непремѣнно, что настоящій джентльменъ волочился за нею и вскружилъ ей голову разнымъ вздоромъ. Вспомните, сэръ, вы обѣщали разсказать моей матери и Сету и всѣмъ на господской мызѣ, кто вывелъ ее на дурную дорогу; а то они будутъ судить о ней строже, чѣмъ она заслуживаетъ. Вы причините ей вредъ, щадя его; а я считаю его виновнѣе передъ Богомъ, что бы она тамъ ни сдѣлала. Если вы пощадите его, то я открою о немъ все!
   -- Я считаю ваше требованіе справедливымъ, Адамъ, сказалъ мистеръ Ирвайнъ: -- но когда вы нѣсколько успокоитесь, вы станете снисходительнѣе къ Артуру. Я говорю теперь только то, что его наказаніе находится въ другихъ рукахъ, а не въ нашихъ.
   Тяжело было мистеру Ирвайну думать, что онъ долженъ объявить о печальномъ участіи Артура въ этомъ дѣлѣ грѣха и горя. Онъ заботился объ Артурѣ съ отцовскою привязанностію, думалъ о немъ съ отцовскою гордостью. Но онъ ясно видѣлъ, что тайна должна открыться скоро, даже и безъ рѣшенія Адама, такъ-какъ едва-ли можно было предполагать, что Гетти до конца будетъ хранить упорное молчаніе. Онъ рѣшился не скрывать ничего отъ Пойзеровъ, а сообщить имъ съ-разу всѣ подробности несчастіи, потому-что теперь ужь не было времени передать имъ извѣстія мало-по-малу. Судъ надъ Гетти долженъ былъ происходить при ассизахъ во время поста, которые открывались въ Стонитонѣ на будущей недѣлѣ. Трудно было надѣяться, что Мартинъ Пойзеръ избѣгнетъ грустной непріятности быть призваннымъ къ суду въ качествѣ свидѣтеля, и лучше было знать ему обо всемъ какъ-можно-раньше.
   Въ четверкъ утромъ до десяти часовъ домъ на господской мызѣ былъ погруженъ въ печаль, по поводу несчастія, казавшагося всѣмъ хуже самой смерти. Чувство семейнаго безчестья было слишкомъ-рѣзко, даже въ добродушномъ Мартинѣ Пойзерѣ младшемъ, и не допускало ни малѣйшаго состраданія относительно Гетти. Онъ и его отецъ были простые фермеры, гордые своимъ неомраченнымъ характеромъ, гордые тѣмъ, что происходили изъ семейства, которое не склоняло головы и пользовалось заслуженнымъ уваженіемъ все время, пока только имя его находилось въ приходской книгѣ; и Гетти всѣмъ имъ нанесла безчестіе, безчестіе, которое нельзя было смыть никогда. Это было все-подавляющее чувство въ сердцѣ отца и сына, жгучее чувство безчестія, которое дѣлало недѣйствительными всѣ другія ощущенія; и мистеръ Ирвайнъ былъ пораженъ удивленіемъ, замѣтивъ, что мистрисъ Пойзеръ была не такъ строга, какъ ея мужъ. Насъ часто поражаетъ суровость кроткихъ людей при необыкновенныхъ обстоятелытвамъ; это происходитъ потому, что кроткіе люди скорѣе всего подвергаются гнету понятій, перешедшихъ къ нимъ по преданіямъ.
   -- Я готовъ заплатить, сколько потребуютъ, чтобъ спасти ее, сказалъ Мартинъ младшій, когда мистеръ Ирвайнъ отправился, между-тѣмъ какъ старикъ-дѣдушка плакалъ противъ сына въ креслѣ: -- но я не хочу имѣть ее возлѣ себя, или снова видѣть ее добровольно. Она сдѣлала хлѣбъ горькимъ для насъ всѣхъ на всю нашу жизнь, и мы никогда не будемъ держать голову прямо ни въ этомъ приходѣ, ни въ какомъ-либо другомъ. Священникъ говоритъ, что люди жалѣютъ насъ: жалость плохое для насъ удовлетвореніе.
   -- Жалость? сказалъ дѣдъ рѣзко.-- Я никогда не нуждался въ жалости людей въ мсей прежней жизни... а теперь я долженъ сносить, что на меня станутъ смотрѣть свысока... когда мнѣ стукнуло ужь семьдесятъ-два года вотъ въ послѣдній Ѳоминъ день, и всѣ друзья, которыхъ я выбралъ себѣ въ носильщики на своихъ похоронахъ, находятся въ этомъ приходѣ и въ ближайшемъ къ нему... А теперь они ненужны мнѣ... пусть положатъ меня въ могилу чужіе.
   -- Не горюйте такъ, батюшка! сказала мистрисъ Пойзеръ, говорившая очень-мало, потому-что была почти испугана необыкновенною жесткостью и твердостью своего мужа.-- Ваши дѣти будутъ съ вами; а мальчики и малютка подростутъ такъ же хорошо въ новомъ приходѣ, какъ и въ старомъ.
   -- Ахъ! теперь ужь намъ нечего и думать оставаться въ этой странѣ, сказалъ мистеръ Пойзеръ, и крупныя слезы медленно катились по его круглымъ щекамъ.-- Мы думали, что это будетъ нашимъ несчастьемъ, если сквайръ пришлетъ къ намъ увѣдомленіе въ это Благовѣщеніе, а теперь я самъ долженъ послать увѣдомленіе и поглядѣть, не найдется ли человѣкъ, который пришелъ бы да принялъ на себя засѣвъ, что я положилъ въ землю; потому-что я не хочу оставаться на землѣ этого человѣка ни одного лишняго дня, если только не буду принужденъ къ тому. А я считалъ его такимъ добрымъ, прямымъ молодымъ человѣкомъ и думалъ, что буду такъ радоваться, когда онъ сдѣлается нашимъ помѣщикомъ! Никогда болѣе не сниму я шляпы передъ нимъ, никогда не буду сидѣть въ одной церкви съ нимъ... человѣкъ, который навлекъ позоръ на порядочныхъ людей... а, самъ притворялся, будто былъ такимъ другомъ для всѣхъ... И бѣдный Адамъ также... славнымъ другомъ былъ онъ для Адама, произносилъ рѣчи и говорилъ такъ прекрасно, а самъ въ то же время отравлялъ всю жизнь молодаго человѣка, такъ-что и ему нельзя долѣе оставаться въ этой странѣ, какъ и намъ.
   -- А тебѣ придется еще идти въ судъ и признаться, что ты ей съ родни, сказалъ старикъ.-- Да вѣдь кто-нибудь и упрекнетъ, не сегодня, такъ завтра, нашу крошку, которой теперь всего-то четыре года... упрекнетъ ее въ токъ, что у нея была двоюродная сестра, которую судили на ассизахъ за смертоубійство.
   -- Въ такомъ случаѣ, люди обнаружатъ этимъ только свою собственную жестокость, возразила мистрисъ Пойзеръ, и въ ея голосѣ слышалось рыданіе.-- Но Тотъ, Кто надъ нами, будетъ печься о невинномъ ребенкѣ; иначе какая же правда въ томъ, что говорятъ намъ въ церкви. Теперь мнѣ еще грустнѣе, чѣмъ прежде, умирать и оставить малютокъ, и некому будетъ замѣнить имъ мать.
   -- Хорошо было бы послать за Диной, еслибъ мы знали, гдѣ она, сказалъ мистеръ Пойзеръ.-- Но Адамъ сказалъ, что она не оставила адреса, гдѣ остановится въ Лидсѣ.
   -- Она, вѣроятно, остановилась у той женщины, которая была такъ дружна съ ея тётушкой Мери, отвѣчала мистрисъ Пойзеръ, нѣсколько-утѣшенная предложеніемъ мужа.-- И помню, Дина часто говорила о ней, но я забыла, какъ она называла ее. Да Сетъ Бидъ, вѣроятно, знаетъ ее, потому-что эта женщина проповѣдница, которую методисты очень уважаютъ.
   -- Я пошлю къ Сету, сказалъ мистеръ Пойзеръ -- Я пошлю Алика и велю сказать, чтобъ онъ прошелъ къ намъ или сообщилъ имя этой женщины, а ты можешь въ это время написать письмо, которое мы тотчасъ же отошлемъ въ Треддльстонъ, лишь только узнаемъ адресъ.
   -- Жалкое дѣло писать письма, когда вы хотите, чтобъ люди пришли къ вамъ въ несчастьи, произнесла мистрисъ Пойзеръ.-- Можетъ случиться, что письмо, Богъ вѣсть, сколько времени будетъ въ дорогѣ и, наконецъ, все-таки не дойдетъ до нея.
   Еще до прихода Алика съ порученіемъ, мысли Лисбетъ также обратились къ Динѣ и она сказала Сету:
   -- Э-э-хъ! ужь намъ не знать болѣе спокойствія на этомъ свѣтѣ, развѣ еслибъ ты постарался, чтобъ Дина Моррисъ пришла къ намъ, какъ въ то время, когда умеръ мой старичокъ. А хотѣлось бы мнѣ, чтобъ она вошла сюда, опять взяла меня за руки и поговорила со мной. Ужь вѣрно она поговорила бы со мною объ этомъ, какъ слѣдуетъ... можетъ быть, знала бы найдти что-нибудь и доброе во всемъ этомъ горѣ и во всей этой кручинѣ, что вотъ достались бѣдному парню, который во всю жизнь не сдѣлалъ никому ни капельки зла, а былъ лучше всѣхъ другихъ сыновей, хоть выбирать во всемъ околоткѣ. Эхъ, голубчикъ ты мой, Адамъ... бѣдное ты мое дитятко!
   -- А тебѣ не хотѣлось бы, чтобъ я тебя оставилъ и пошелъ привезть Дину? спросилъ Сетъ, видя, что мать его рыдала и качалась взадъ и впередъ.
   -- Прввезть ее? повторила Лисбетъ, поднявъ голову и переставъ на-время горевать, какъ плачущій ребенокъ, который услышалъ, что его обѣщаютъ утѣшить.-- Ну, а въ какомъ мѣстѣ, говорятъ, находится она?
   -- Да неблизко отсюда, матушка, въ Лидсѣ, очень-большомъ городѣ. Но я могъ бы возвратиться домой чрезъ три дня, еслибъ ты могла обойдтись безъ меня.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, я не могу обойтись безъ тебя! Ты поди лучше навѣсти брата, да принеси мнѣ вѣсти о томъ, что онъ дѣлаетъ. Мистеръ Ирвайнъ сказалъ, что придетъ и разскажетъ мнѣ; но я не такъ-то могу понимать его, когда онъ говоритъ со мною. Ты самъ долженъ сходить къ нимъ, такъ-какъ Адамъ не велитъ мнѣ сходить туда. Да ты развѣ не можешь написать Динѣ письмо? Вѣдь ты куда какой охотникъ писать, когда тебя не просятъ!
   -- Я не знаю хорошенько, гдѣ она находится въ томъ большомъ городѣ, сказалъ Сетъ.-- Еслибъ я пошелъ самъ, то могъ бы найти ее, разспрашивая членовъ общества. Впрочемъ, если я напишу на конвертѣ "Сара Вильямсонъ, методистка-проповѣдница, Лидсъ", то письмо, можетъ-быть, и дойдетъ до нея, потому-что, весьма-вѣроятно, она живетъ у Сары Вильямсонъ.
   Въ это время пришелъ Аликъ и передалъ свое порученіе. Сетъ, узнавъ, что мистрисъ Пойзеръ будетъ писать Динѣ, отказался теперь отъ своего намѣренія писать ей. Но онъ отправился на господскую мызу, чтобъ сообщить Пойзерамъ все, что могъ знать объ адресѣ письма; онъ хотѣлъ также предупредить ихъ, что письмо, можетъ-быть, дойдетъ до Дины не такъ-скоро, такъ-какъ ему не былъ извѣстенъ ея вѣрный адресъ.
   Простившись съ Лисбетъ, мистеръ Ирвайнъ поѣхалъ къ Джонатану Бёрджу, который также имѣлъ право знать то, что могло удержать Адама отъ занятій нѣсколько времени. Такимъ-образомъ до шести часовъ въ этотъ вечеръ только немногимъ въ Брокстонѣ и Геслопѣ не были извѣстны грустныя вѣсти. Мистеръ Ирвайнъ не называлъ имени Артура Бёрджу, а между-тѣмъ исторія его поведенія съ Гетти, со всею мрачною тѣнью, которую бросали на него страшныя послѣдствія, стала мало-по-малу такъ же хорошо извѣстна всѣмъ, какъ то, что его дѣдъ умеръ и что онъ вступалъ теперь во владѣніе имѣніемъ. Мартинъ Пойзеръ не видѣлъ никакой побудительной причины хранить молчаніе передъ однимъ или двумя сосѣдями, которые рѣшились въ первый день навѣстить его и дружескимъ пожатіемъ руки выразить свое сочувствіе къ его горю; а Каррель, державшій уши на-сторожѣ при всемъ, что только происходило въ священническомъ домѣ, сочинялъ различныя заключеніе и толкованія объ этомъ происшествіи и пользовался всякимъ удобнымъ случаемъ для ихъ передачи.
   Однимъ изъ сосѣдей, приходившихъ къ Мартину Пойзеру пожать ему руку, помолчавъ нѣсколько минутъ, быль Бартль Масси. Онъ закрылъ свою школу и шелъ въ домъ священника, куда и прибылъ вечеромъ около половины восьмаго, и приказавъ засвидѣтельствовать мистеру Ирвайну свое глубокое почтеніе, просилъ извиненія, что безпокоилъ его въ такую позднюю пору, имѣя нѣчто-особенное на душѣ. Его тотчасъ же впустили въ кабинетъ, куда скоро вошелъ къ нему мистеръ Ирвайнъ.
   -- А, Бартль! произнесъ мистеръ Ирвайнъ, подавая ему руку. Обыкновенно онъ не такъ привѣтствовалъ школьнаго учителя, но несчастіе заставляетъ насъ обращаться со всѣми, сочувствующими намъ, какъ съ равными.-- Садитесь.
   -- Я думаю, вамъ, вѣроятно, такъ же хорошо извѣстно, зачѣмъ я пришелъ, какъ и мнѣ самому, сэръ, промолвилъ Бартль.
   -- Вы хотите знать, на сколько справедливы грустныя извѣстія, которыя дошли до васъ о Гетти Соррель?
   -- Нѣтъ, сэръ, мнѣ хотѣлось бы узнать объ Адамѣ Бидѣ. Я понялъ такъ, что вы оставили его въ Стонитонѣ, и прошу васъ покорнѣйше сказать мнѣ, въ какомъ состояніи находится бѣдный молодой человѣкъ и что онъ намѣренъ дѣлать. Что жь касается той восковой куклы, которую обезпокоились посадить въ тюрьму, то она, по моему мнѣнію, не стоитъ и гнилаго орѣха... гнилаго орѣха... развѣ только, если взять во вниманіе зло или добро, которое, по милости ея, случится съ порядочнымъ человѣкомъ, съ этимъ парнемъ, котораго я такъ цѣнилъ, надѣясь, что мои невеликія познанія помогутъ ему проложить себѣ хорошую дорогу въ свѣтѣ... Право, сэръ, онъ былъ мой единственный ученикъ во всей этой глупой странѣ, у котораго было желаніе выучиться математикѣ и способности къ этой наукѣ. Еслибъ ему ненужно было работать такъ сильно, бѣднягѣ, то онъ, вѣроятно, занялся бы высшею отраслью науки, и тогда этого ужь никакъ бы не случилось.
   Скорая ходьба и душевное волненіе разгорячили Бартля, и онъ не былъ въ-состояніи удержаться и не излить своихъ чувствъ при первомъ случаѣ. Но теперь онъ замолчалъ и отеръ влажный лобъ и, вѣроятно, влажные глаза.
   -- Извините меня, сэръ, сказалъ онъ, когда эта остановка дала ему время поразмыслить: -- что я такимъ образомъ далъ волю своимъ собственнымъ чувствамъ, точь-въ-точь какъ моя глупая собака, которая воетъ во время бури, когда никто не хочетъ ее слушать. Я пришелъ послушать, что вы скажете, а не длятого, чтобъ говорить самому. Позвольте же обезпокоить васъ и спросить, что дѣлаетъ бѣдный нашъ малый?
   -- Не подавляйте вашихъ чувствъ, Бартль, сказалъ мистеръ Ирвайнъ.-- Дѣло въ томъ, что я нахожусь теперь самъ почти совершенно въ такомъ же положеніи, какъ и вы. Много боли накопилось у меня на душѣ, и тяжело было бы мнѣ умалчивать о моихъ собственныхъ чувствахъ и только обращать вниманіе на чувства другихъ. Я раздѣляю ваше участіе къ Адаму, хотя и не однимъ только его страданіямъ сочувствую въ этомъ дѣлѣ. Онъ намѣренъ остаться въ Стонитояѣ до окончанія суда, который соберется, вѣроятно, завтра черезъ недѣлю. Онъ нанялъ тамъ комнатку, и я самъ одобрилъ его намѣреніе, такъ-какъ думаю, что ему лучше быть теперь не у себя дома. И онъ, бѣдняжка, все еще вѣритъ, что Гетти невинна... онъ хочетъ собрать все свое мужество, чтобъ видѣть ее, если можетъ, и рѣшительно отказывается оставить мѣсто, гдѣ находится она.
   -- Да развѣ вы считаете это существо виновнымъ? спросилъ Бартль.-- Не-уже-ли вы думаете, что ее повѣсятъ?
   -- Я опасаюсь, что ее ожидаетъ тяжкій конецъ: доказательства противъ нея весьма-ясны. И дурной признакъ уже то, что она запирается во всемъ... запирается, что у ней былъ ребенокъ и это передъ самыми положительными доказательствами. Я видѣлъ ее самъ, и она упорно молчала передо мною. Она содрогнулась, какъ испуганное животвое, когда увидѣла меня. Ничто въ жизни не поражало меня въ такой степени, какъ перемѣна, происшедшая съ ней. Но я надѣюсь, что въ крайнемъ случаѣ намъ удастся испросить помилованіе ради невинныхъ, запутанныхъ въ этомъ дѣлѣ.
   -- Вздоръ и пустяки! воскликнулъ Бартль, въ своемъ негодованіи, забывая съ кѣмъ говорилъ.-- Извините меня, пожалуйста, сэръ. Я хотѣлъ сказать, это вздоръ и пустяки, что невинные заботятся о томъ, будетъ ли она повѣшена или нѣтъ. Что касается меня, то, по моему мнѣнію, чѣмъ скорѣе подобныхъ женщинъ отправятъ съ этого свѣта, тѣмъ лучше; да и мужчины, помогающіе имъ дѣлать зло, лучше также отправились бы вмѣстѣ съ ними, по той же самой причинѣ. Какое дѣлаете вы добро, оставляя жить такую гадину? она только ѣстъ пищу, которая могла бы питать разумныя существа. Но если Адамъ на столько безразсуденъ, что заботится о ней, то я не желаю, чтобъ онъ страдалъ сверхъ мѣры... Что, онъ очень убитъ, бѣдняжка? присовокупилъ Бартль, вынимая очки и надѣвая ихъ, будто они могли помочь его воображенію.
   -- Да, я боюсь, что горе глубоко легло у него на сердцѣ, сказалъ мистеръ Ирвайнъ.-- Судя по виду, онъ страшно разстроенъ, и вчера нѣсколько разъ случался съ нимъ сильный припадокъ, такъ-что я сожалѣлъ, что не могъ остаться при немъ. Но я снова отправлюсь въ Стонитонъ завтра; я довольно-твердо надѣюсь на силу нравственныхъ правилъ Адама, которыя дадутъ ему возможность перенесть худшее и удержатъ его отъ безразсудныхъ поступковъ.
   Мистеръ Ирвайнъ, послѣдними словами скорѣе невольно-выразившій свои собственныя мысли, а необращавшійся съ ними къ Бартлю Масси, все еще думалъ, что духъ мщенія противъ Артура, въ формѣ котораго горе Адама являлось безпрестанно, можетъ-быть, заставитъ его искать встрѣчи, которая, вѣроятно, имѣла бы болѣе роковой исходъ, чѣмъ стычка въ рощѣ. Эта мысль увеличивала безпокойство, съ которымъ онъ ожидалъ прибытія Артура. Но Бартль думалъ, что мистеръ Ирвайнъ намекалъ на самоубійство, и на его лицѣ отразился новый страхъ.
   -- Я скажу вамъ, сэръ, мою мысль, заговорилъ онъ:-- и надѣюсь, что вы одобрите ее. Я намѣренъ закрыть школу. Если ученики и придутъ, то они должны будутъ возвратиться домой -- вотъ и все. А я отправлюсь въ Стонитонъ и буду ходить за Адамомъ, пока не кончится все это дѣло. Я скажу ему, что пришелъ посмотрѣть на ассизы: противъ этого онъ не можетъ сказать ничего. Какъ вы думаете объ этомъ, сэръ?
   -- Да, отвѣчалъ мистеръ Ирвайнъ нѣсколько-медленно:-- это было бы дѣйствительно отчасти полезно... и ваша дружба къ нему дѣлаетъ вамъ честь, Бартль. Но вы должны думать о томъ, что будете говорить ему -- не такъ ли? Я боюсь, что у васъ немного сочувствія къ тому, что вы называете его слабостью къ Гетти.
   -- Вы можете быть во мнѣ вполнѣ увѣрены, сэръ. Я знаю, что вы хотите сказать. Въ свое время и я былъ также дуракомъ, но это останется между вами и мною. Я не стану мучить его, я только буду надзирать за нимъ и заботиться о томъ, чтобъ у него была хорошая пища, и только изрѣдка скажу слова два.
   -- Въ такомъ случаѣ, сказалъ мистеръ Ирвайнъ, нѣсколько-успокоенный насчетъ благоразумія Бартля: я полагаю, вы сдѣлаете доброе дѣло. И вы хорошо бы поступили, еслибъ дали знать адамовой матери и брату, что отправляетесь къ нему.
   -- Дб, сэръ, да, отвѣчалъ Бартль, вставъ съ своего мѣста и снявъ очки:-- я непремѣнно такъ и сдѣлаю, хотя его мать ужасно плаксивая баба... Я не люблю подходить къ ней на такое разстояніе, чтобъ можно было слышать ея вѣчныя жалобы, а нее -- таки она женщина порядочная и опрятная, а не какая-нибудь неряха. Позвольте мнѣ проститься съ вами, сэръ, и поблагодарить васъ за время, которые вы удѣлили мнѣ. Вы другъ всѣхъ въ этомъ дѣлѣ. Тяжкое бремя несете вы на своихъ плечахъ.
   -- Прощайте, Бартль, до свиданія въ Стонитонѣ, я надѣюсь.
   Бартль поспѣшно вышелъ изъ священническаго дома, уклонившись отъ Карроля, видимо-приглашавшаго его побесѣдовать; потомъ, обращаясь къ Злюшкѣ, которая поспѣшно била по песку своими коротенькими лапками рядомъ съ нимъ, съ раздраженіемъ произнесъ:
   -- Ну, вѣдь мнѣ поневолѣ придется взять васъ съ собою, негодная. Вѣдь вы умрете съ горя, если я васъ оставлю -- не правда ли? или попадетесь въ лапы къ какому-нибудь бродягѣ. Вы, пожалуй, теперь попадетесь въ дурное общество, будете совать носъ свой во всѣ углы и диры, до которыхъ вамъ нѣтъ никакого дѣла. Но, помните, если вы сдѣлаете что-нибудь безчестное, то я откажусь отъ васъ -- помните же это, сударыня!
  

XLI.
Вечеръ наканунѣ суда.

   Комната верхняго этажа въ скучной стонитонской улицѣ, съ двумя постелями, изъ которыхъ одна на полу. Четверкъ десять часовъ вечера. Мрачная стѣна противъ окна не допускаетъ свѣта мѣсяца, который, можетъ-быть, вступилъ бы въ борьбу съ свѣтомъ одной маканой свѣчи, у которой сидитъ Бартль Масси, показывая видъ, будто читаетъ, между-тѣмъ какъ въ дѣйствительности смотритъ сверхъ очковъ на Адама Бида, сидящаго близь темнаго окна.
   Вы едва узнали бы, что то былъ Адамъ, еслибъ вамъ не сказали этого. Его лицо похудѣло въ послѣднюю недѣлю; глаза у него впали; борода въ безпорядкѣ, какъ у человѣка, только-что вставшаго съ одра болѣзни. Тяжелые черные волосы висятъ у него на лбу, и въ немъ нѣтъ дѣятельнаго побужденія, чтобъ откинуть ихъ съ лица и пробудить его къ тому, что происходитъ вокругъ него. Одна рука его покоится на спинкѣ стула; онъ сидитъ, наклонивъ голову, и невидимому, смотритъ на свои сложенныя руки. Его пробуждаетъ стукъ въ двери.
   -- Вотъ онъ! произнесъ Бартль Масси, поспѣшно вставъ и отворивъ дверь.
   То былъ мистеръ Ирвайнъ. Адамъ поднялся съ мѣста съ инстинктивнымъ почтеніемъ, когда мистеръ Ирвайнъ приблизился къ нему и взялъ его за руку.
   -- Я пришелъ поздно, Адамъ, сказалъ онъ, садясь на стулъ, который Бартль поставилъ для него.-- Но я позже выѣхалъ изъ Брокстона, чѣмъ намѣревался, и былъ все время занятъ съ-тѣхъ-поръ, какъ пріѣхалъ. Я теперь, однакожь, сдѣлалъ все... по-крайней-мѣрѣ, все, что можно сдѣлать сегодня вечеромъ. Присядемте всѣ.
   Адамъ машинально взялъ снова стулъ, а Бартль, для котораго не оставалось стула, сѣлъ на кровать въ глубинѣ комнаты.
   -- Видѣли вы ее, сэръ? спросилъ Адамъ дрожащимъ голосомъ.
   -- Да, Адамъ. Я и капеланъ были оба у ней сегодня вечеромъ.
   -- Спрашивали вы ее, сэръ... говорили вы что-нибудь обо мнѣ?
   -- Да, сказалъ мистеръ Ирвайнъ съ нѣкоторою медленностью: -- я говорилъ о васъ. Я сказалъ, что вы хотите видѣть ее до суда, если она согласна.
   Мистеръ Ирвайнъ замолчалъ; Адамъ устремилъ на него пожирающіе вопросительные взоры.
   -- Вы знаете, она отказывается видѣть кого бы то ни было, Адамъ. Не только для васъ однихъ... какое-то роковое вліяніе, кажется, закрыло ея сердце для всѣхъ ближнихъ. Она почти только и говорила что: "нѣтъ", какъ мнѣ, такъ и капелану. Три или четыре дня назадъ, когда я еще не упоминалъ ей о васъ, а спросилъ ее, не хочетъ ли она видѣть кого-нибудь изъ своихъ родныхъ, кому она могла бы открыть свою душу, она сказала съ сильнымъ трепетомъ: "Скажите имъ, чтобъ они не приближались ко мнѣ... я не хочу никого изъ нихъ видѣть".
   Адамъ снова опустилъ голову и сидѣлъ въ безмолвіи. Молчаніе продолжалось нѣсколько минутъ, потомъ мистеръ Ирвайнъ произнесъ:
   -- Я не хочу совѣтовать, чтобъ вы дѣйствовали противъ вашихъ чувствъ, Адамъ, если они настоятельно требуютъ, чтобъ вы повидались съ нею завтра утромъ, даже и безъ ея согласія. Дѣйствительно, можетъ-быть -- хотя по всему видимому скорѣе можно заключать противное -- свиданіе подѣйствуетъ на нее благотворно. Но я, къ-сожалѣнію, долженъ сказать, что едва имѣю на это надежду. Она, казалось, вовсе не была тронута, когда я назвалъ ваше имя. Она сказала только: "нѣтъ", тѣмъ же холоднымъ, упорнымъ тономъ, какъ всегда. А если свиданіе не произведетъ на нее хорошаго дѣйствія, то оно будетъ только безполезнымъ страданіемъ для васъ... и, я боюсь, суровымъ страданіемъ. Она чрезвычайно перемѣнилась...
   Адамъ вскочилъ съ своего стула и схватилъ шляпу, лежавшую на столѣ; но потомъ остановился и посмотрѣлъ на мистера Ирвайна, будто хотѣлъ обратиться къ нему съ вопросомъ, который, однакожъ, ему было не легко произнести. Бартль Масси всталъ тихонько, повернулъ ключъ въ двери и положилъ его въ карманъ.
   -- Что, онъ возвратился? спросилъ наконецъ Адамъ.
   -- Нѣтъ еще, отвѣчалъ спокойно мистеръ Ирвайнъ.-- Положите шляпу, Адамъ; или на хотите ли, можетъ-быть, выйдти со мною и подышать свѣжимъ воздухомъ? Я думаю, вы опять не выходили сегодня.
   -- Вамъ ненужно обманывать меня, сэръ, сказалъ Адамъ, пристально смотря на мистера Ирвайна и говоря тономъ гнѣвнаго подозрѣнія:-- вамъ ненужно опасаться меня. Я желаю только правосудія. Я хочу, чтобъ онъ чувствовалъ то, что чувствуетъ она. Это его дѣло... Она была ребенкомъ, и у каждаго сердце радовалось при видѣ ея... Мнѣ все-равно, что бы ни сдѣлала она... это онъ довелъ ее до этого. И онъ узнаетъ это... онъ почувствуетъ это... если есть на небѣ справедливый Богъ, то онъ почувствуетъ, что значитъ ввергнуть ребенка, какъ она, въ грѣхъ и горе...
   -- Я не обманываю васъ, Адамъ, сказалъ мастеръ Ирвайнъ.-- Артуръ Донниторнъ не возвратился... еще не возвратился, когда я уѣхалъ. Я оставилъ ему письмо: онъ узнаетъ обо всемъ, лишь только пріѣдетъ.
   -- Впрочемъ, вамъ это все-равно, сказалъ Адамъ съ негодованіемъ.-- Вы считаете это вздоромъ, что она лежитъ тутъ, убитая позоромъ и горестью, и онъ ничего не знаетъ о томъ... вовсе не страдаетъ.
   -- Адамъ, онъ узнаетъ, онъ будетъ страдать долго и горько. У него есть сердце и совѣсть: я не могу вполнѣ обманываться въ его характерѣ. Я убѣжденъ... я увѣренъ, что онъ палъ подъ искушеніемъ не безъ борьбы. Онъ, можетъ-быть, слабъ, но не притупленъ, не холодный эгоистъ. Я вполнѣ увѣренъ, что это будетъ для него ударомъ, дѣйствія котораго онъ будетъ чувствовать впродолженіе всей своей жизни. Отчего вы такимъ образомъ жаждете мести? Какія бы терзанія вы ни причинили ему, ей они не принесутъ никакой пользы.
   -- Нѣтъ... Боже мой, никакой! простоналъ Адамъ, снова опускаясь на свой стулъ:-- да потому-то я такъ страшно и проклинаю все это... въ томъ-то и заключается вся гнусность этого дѣла... оно никогда не можетъ быть исправлено. Мои бѣдная Гетти! никогда не будетъ она опять моею очаровательною Гетти, прелестнѣйшимъ твореніемъ Господа... никогда не будетъ она улыбаться мнѣ... Я думалъ, что она любитъ меня... что она добра...
   Голосъ Адама мало-по-малу дошелъ до сиплаго шопота, будто онъ только разговаривалъ самъ съ собою. Вдругъ онъ отрывисто спросилъ, смотря на мистера Ирвайна:
   -- Но она не такъ виновна, какъ говорятъ? Вѣдь вы не думаете этого о ней, сэръ? Она не могла сдѣлать это.
   -- Мы, можетъ-быть, никогда не узнаемъ объ этомъ съ достовѣрностью, Адамъ, кротко отвѣчалъ мистеръ Ирвайнъ.-- Въ подобныхъ случаяхъ мы иногда основываемъ нашъ приговоръ на томъ, что намъ кажется вполнѣ достовѣрнымъ, а между-тѣмъ только потому, что намъ неизвѣстенъ какой-нибудь ничтожный фактъ, нашъ приговоръ ложенъ. Но предположимъ самое худшее. Вы не имѣете права говорить, что вина ея преступленія падаетъ и на него и что онъ долженъ подвергнуться наказанію. Намъ, людямъ, не слѣдуетъ распредѣлять степени нравственной вины и наказанія. Мы находимъ невозможнымъ избѣгнуть ошибокъ даже въ простомъ опредѣленіи, кто совершилъ преступленіе, и задача о томъ, на сколько человѣкъ подвергнется отвѣтственности за непредвидѣнныя послѣдствія своего собственнаго поступка, очень можетъ заставить насъ трепетать, когда мы принуждены заняться ею. Мысль о дурныхъ послѣдствіяхъ, которыя могутъ скрываться просто въ эгоистической необузданности нашей воли, до того страшна, что непремѣнно должна пробуждать чувства менѣе надменныя, чѣмъ необдуманное желаніе наказанія. Ваше сердце въ состояніи понять это вполнѣ, Адамъ, когда вы станете хладнокровнѣе. Не предполагайте, что я не могу войти въ ваше отчаянное положеніе, которое влечетъ васъ въ это состояніе ненависти, жаждущей мести. Но подумайте объ этомъ: если вы захотите повиноваться вашей страсти -- а это страсть, и вы сами обманываете себя, называя это правосудіемъ -- съ вами можетъ случиться рѣшительно то же самое, что было съ Артуромъ, даже хуже: ваша страсть можетъ вовлечь васъ самихъ въ ужасное преступленіе.
   -- Нѣтъ, оно не будетъ хуже, сказалъ Адамъ съ горечью:-- я не думаю, что это хуже... я скорѣе сдѣлалъ бы это... Я скорѣе совершилъ бы преступленіе, за которое могъ бы пострадать самъ, чѣмъ довелъ бы ее до того, чтобъ она совершила преступленіе, а потомъ стоялъ бы и смотрѣлъ, какъ будутъ наказывать ее, между-тѣмъ какъ меня оставятъ въ покоѣ... и все это за мгновенное удовольствіе. Да, еслибъ у него было сердце мужчины, то онъ скорѣе отрубилъ бы себѣ руку, чѣмъ рѣшился на это. Что жь, если онъ и не предвидѣлъ всего, что случилось? Вѣдь онъ предвидѣлъ довольно; онъ не имѣлъ права ожидать для нея чего-нибудь другаго, кромѣ вреда и позора. И потомъ онъ хотѣлъ загладить это ложью. Нѣтъ, людей вѣшали за множество дѣлъ, которыя были далеко не такъ гнусны, какъ этотъ поступокъ. Пусть человѣкъ дѣлаетъ что хочетъ; если онъ знаетъ, что самъ долженъ подвергнуться наказанію, то онъ не поступаетъ и вполовину такъ дурно, какъ низкій себялюбивый трусъ, который облегчаетъ для себя все, зная, между-тѣмъ, что наказаніе падетъ на другаго.
   -- Въ этомъ вы снова отчасти обманываете себя, Адамъ. Не существуетъ дурныхъ дѣлъ такого рода, за которыя человѣкъ можетъ подвергнуться наказанію одинъ; вы не можете отдѣлить себя совершенно и говорить, что зло, находящееся въ васъ, не разольется. Жизнь людей такъ связана одна съ другою, какъ воздухъ, которымъ мы дышимъ: зло необходимо распространяется такъ же, какъ и болѣзнь. Я понимаю весь ужасный объемъ страданія за этотъ грѣхъ, которое причинилъ Артуръ другимъ; но такимъ же образомъ каждый грѣхъ причиняетъ страданія и другимъ, кромѣ тѣхъ, которые совершили его. Порывъ мщенія съ вашей стороны противъ Артура будетъ только новымъ зломъ, присовокупленнымъ къ тѣмъ, подъ которыми мы уже страдаемъ: вы не могли бы одни подвергнуться наказанію; вы передали бы самое страшное горе всѣмъ, кто любитъ васъ. Вашъ поступокъ былъ бы поступкомъ слѣпаго бѣшенства, который оставилъ бы все настоящее зло именно въ томъ положеніи, въ какомъ оно находится теперь, присовокупивъ къ нему еще худшее зло. Вы, можетъ-быть, скажете мнѣ, что не замышляете роковаго поступка мщенія, но именно чувство, находящееся въ васъ, порождаетъ такія дѣйствія; и пока вы будете потворствовать ему, пока вы не будете видѣть, что, обращая всѣ свои мысли на наказаніе Артура, вы думаете о мщеніи, а не о правосудіи, вы находитесь въ опасности увлечься къ совершенію какого-нибудь великаго зла. Вспомните, что вы говорили мнѣ о вашихъ чувствахъ послѣ того, какъ нанесли ударъ Артуру въ рощѣ.
   Адамъ хранилъ молчаніе: послѣднія слова вызвали живую картину прошедшаго, и мистеръ Ирвайнъ оставилъ его при его мысляхъ и заговорилъ съ Бартлемъ Масси о похоронахъ старика Донниторна и о другихъ незначительныхъ предметахъ. Но наконецъ Адамъ повернулся и сказалъ болѣе -- кроткимъ тономъ:
   -- Я еще не спросилъ васъ о знакомыхъ на господской фермѣ, сэръ. Мистеръ Пойзеръ пріѣдетъ сюда?
   -- Да, онъ уже пріѣхалъ сегодня вечеромъ въ Стонитонъ. Но я не могъ посовѣтовать ему, чтобъ онъ повидался съ вами, Адамъ: онъ самъ находится въ весьма-разстроенномъ состояніи, и лучше если не увидится съ вами, пока вы не станете спокойнѣе.
   -- А Дина Моррисъ у нихъ, сэръ? Сетъ говорилъ, что они хотѣли послать за ней.
   -- Нѣтъ. Мистеръ Пойзеръ говорилъ мнѣ, что она еще не пріѣхала, когда онъ оставилъ ферму. Они опасаются, что она, пожалуй, не получила письма. Кажется, они не знали вѣрнаго адреса.
   Адамъ нѣсколько времени сидѣлъ въ раздумьи и потомъ произнесъ:
   -- Хотѣлъ бы я знать, пріѣдетъ ли Дина повидаться съ нею. Но, можетъ-быть, Пойзеры были бы недовольны этимъ, такъ-какъ они сами не хотятъ навѣстить ее. Впрочемъ, она, я думаю, придетъ, потому-что методисты очень-охотно посѣщаютъ тюрьмы; да и Сетъ говорилъ, что она пойдетъ. Дина обращалась съ ней чрезвычайно-нѣжно. Я хотѣлъ бы знать, въ-состояніи ли она будетъ сдѣлать что-нибудь доброе. Вы никогда не видали ея, сэръ?
   -- Да, я видѣлъ ее: я разговаривалъ съ нею и она очень понравилась мнѣ. Теперь, когда вы заговорили объ этомъ, то и я желалъ бы, чтобъ она пріѣхала. Очень можетъ быть, что такая кроткая, нѣжная женщина, какъ она, можетъ уговорить Гетти открыть свою душу. Капеланъ при тюрьмѣ нѣсколько-жестокъ въ своемъ обращеніи.
   -- Но все это ни къ чему не поведетъ, если она не пріѣдетъ, сказалъ Адамъ грустно.
   -- Еслибъ я подумалъ объ этомъ ранѣе, то принялъ бы нѣкоторыя мѣры, чтобъ отъискать ее, сказалъ мистеръ Ирвайнъ: -- но теперь, я думаю, ужь слишкомъ-поздно... Теперь я долженъ идти, Адамъ. Постарайтесь отдохнуть немного ночью. Богъ да благословитъ васъ. Я увижусь съ вами завтра рано утромъ.
  

XLII.
Утро передъ судомъ.

   На слѣдующій день въ часъ Адамъ былъ одинъ въ своей скучной комнаткѣ въ верхнемъ этажѣ. Его часы лежали на столѣ передъ нимъ, будто онъ исчислялъ минуты, казавшіяся ему безконечными. Онъ не имѣлъ никакого понятія, что, вѣроятно, будутъ говорить свидѣтели въ судѣ, потому -- что съ трепетомъ отдалялся отъ подробностей, связанныхъ съ арестомъ и обвиненіемъ Гетти. Смѣлый дѣятельный человѣкъ, который быль готовъ ринуться во всякую опасность, но всякій трудъ, чтобъ спасти Гетти отъ угрожавшей ей бѣды или несчастій, чувствовалъ, что не имѣлъ силы встрѣтить неисправимое зло и страданіе. Чувствительность, которая была возбуждающею силою, гдѣ оказывалась возможность дѣйствовать, становилась безпомощною мукою, когда онъ былъ принужденъ оставаться въ бездѣйствіи, или иначе искала дѣятельнаго исхода въ мысли о томъ, чтобъ явить правосудіе надъ Артуромъ. Энергическія натуры, сильныя на всѣ мужественные поступки, нерѣдко стремительно отступаютъ отъ безнадежнаго страдальца, будто одарены жестокимъ сердцемъ. Ихъ гонитъ всеподавлающее чувство боли. Онѣ удаляются по необузданному инстинкту, какъ удалились бы отъ чего-нибудь раздирающаго. Адамъ заставилъ себя думать о свиданіи съ Гетти, если она согласится видѣть его, думая, что свиданіе, можетъ-быть, принесетъ ей облегченіе, можетъ-быть, поможетъ ей разсѣять это страшное упорство, о которомъ ему говорили. Если она увидитъ, что онъ не желаетъ ей зла за все горе, которое она причинила ему, то, можетъ-быть, откроетъ ему свою душу. Но это рѣшеніе стоило страшныхъ усилій; онъ содрогался при мысли, что увидитъ ея измѣнившееся лицо, какъ робкая женщина содрогается при мысли о ножѣ хирурга, и онѣ скорѣе рѣшился теперь переносить длинные часы ожиданія, чѣмъ подвергнуться тому, что казалось ему болѣе невыносимою агоніею -- быть свидѣтелемъ при ея судѣ.
   Глубокое, невыразимое страданіе очень можно назвать крещеніемъ, возрожденіемъ, посвященіемъ въ новое состояніе. Трогательныя воспоминанія, горькое сожалѣніе, мучительная симпатія, исполненныя борьбы воззванія къ невидимой справедливости -- всѣ сильныя волненія, наполнявшія собою дни и ночи прошлой недѣли и снова сжимавшіяся, какъ рьяная толпа, въ часы этого единственнаго утра, заставляли Адама смотрѣть на всѣ прежніе годы, какъ бы на слѣпое сонное существованіе, и онъ только теперь пробудился къ полному сознанію. Ему казалось, будто прежде онъ всегда думалъ, что людямъ вовсе нетрудно страдать, будто все, что онъ самъ вынесъ и называлъ горемъ прежде, было только минутнымъ ударомъ, который никогда не оставлялъ никакой раны. Безъ всякаго сомнѣнія, великія мученія могутъ совершить дѣло многихъ лѣтъ разомъ, и мы можемъ выйти изъ этого крещенія огнемъ съ душею, исполненною новаго благословенія и новаго состраданія.
   -- О, Боже! простоналъ Адамъ, облокачиваясь на столъ и тупо смотря прямо на часы:-- и люди страдали такимъ-же образомъ прежде... и бѣдныя безпомощныя молодыя существа страдали, какъ она... А еще такъ недавно она казалась такою счастливою, такою красавицей!... цаловала ихъ всѣхъ, своего дѣдушку и всѣхъ ихъ, а они желали ей счастья... О, моя бѣдная, бѣдная Гетти!... вспоминаешь ли ты объ этомъ теперь?
   Адамъ вздрогнулъ и оглянулся къ двери. Злюшка стала визжать, и на лѣстницѣ послышался стукъ палки и шумъ хромой походки. Бартль Масси возвращался домой. Не-уже-ли все уже могло кончиться?
   Бартль вошелъ тихо и, подойдя къ Адаму, схватилъ его за руку и сказалъ:
   -- Я пришелъ только, чтобъ посмотрѣть на васъ, мой другъ, потому-что всѣ вышли изъ суда на короткое время.
   Сердце Адама билось такъ сильно, что онъ не былъ въ-сос сь съ водой, за которой его посылала жена.
   -- Не трудно догадаться, какого сорта это дѣло, отозвалась хозяйка.-- Она не потаскушка какая-нибудь -- это видно съ одного взгляда,-- а честная деревенская дѣвушка изъ почтенной семьи. И идетъ издалека, судя по ея говору. Она говоритъ, какъ тотъ конюхъ, что служилъ у насъ въ третьемъ году. Онъ былъ родомъ съ сѣвера,-- честный парень, какихъ поискать. Всѣ эти сѣверяне честный народъ.
   -- Въ жизнь свою не видалъ такой хорошенькой женщины, сказалъ мужъ: -- точно картинка въ окнѣ магазина. Жалость беретъ смотрѣть на нее.
   -- Будь у нея поменьше красоты да побольше разсудительности, было бы во сто j)азъ для нея лучше, замѣтила хозяйка, за которой, но самой снисходительной оцѣнкѣ, приходилось признать во всякомъ случаѣ больше разсудительности, чѣмъ красоты. А, вотъ она приходитъ въ себя... Принеси-ка еще воды.
   

ГЛАВА XXXVII.
ПУТЬ ОТЧАЯНІЯ.

   Весь этотъ день Гетти было такъ нехорошо, что невозможно было обращаться къ ней ни съ какими вопросами. Все равно она не могла-бы на нихъ отвѣчать,-- она не могла даже думать сколько-нибудь послѣдовательно объ ожидавшихъ ее бѣдахъ. Она только чувствовала, что послѣдняя ея надежда рухнула, и что вмѣсто пристанища, мысль о которомъ еще поддерживала ее, она пришла къ рубежу новой пустыни, гдѣ не было никакой цѣли впереди. Физическая слабость, удобная постель и заботы добродушной хозяйки доставляли ей нѣкоторое облегченіе,-- облегченіе отсрочки, какое испытываетъ путникъ, когда, истомленный долгой ходьбой подъ жгучими лучами солнца, онъ въ изнеможеніи ложится на песокъ.
   Но когда сонъ и отдыхъ возвратили ей силы, необходимыя для того, чтобы нравственное страданіе почувствовалось во всей своей остротѣ,-- когда на другое утро, лежа въ постели, она смотрѣла на прибывающій свѣтъ дня, неумолимо призывавшаго ее нести сызнова ненавистное бремя жизни безъ радости и надежды,-- мысль о томъ, что она должна теперь предпринять, явилась сама собой. Она вспомнила, что деньги ея всѣ истрачены, и перспектива дальнѣйшаго блужданія среди чужихъ людей представилась ей съ новой ясностью, освѣщенная опытомъ ея поѣздки въ Виндзоръ. Но что-же ей дѣлать? Куда броситься? Поступить въ услуженіе она не можетъ, еслибъ даже представилось мѣсто; значитъ не остается ничего, кромѣ нищенства: ей придется просить милостыню, и сейчасъ-же. Она вспомнила молодую женщину, которую какъ-то разъ въ воскресенье нашли въ Гейслопѣ у церковной ограды, полумертвую отъ голода и холода, съ груднымъ ребенкомъ на рукахъ. Ее подняли и отнесли въ приходскую богадѣльню... "Богадѣльня!" Быть можетъ вы не вполнѣ ясно представляете себѣ, какъ должно было дѣйствовать это слово на Гетти, выросшую между людьми, которые даже къ приличной бѣдности относятся довольно жестоко, которые живутъ среди полей, гдѣ нищета и лохмотья не производятъ такого впечатлѣнія жестокаго, неизбѣжнаго рока, какъ въ городахъ, и не возбуждаютъ жалости, а считаются признакомъ лѣности и порока. Богадѣльня, по понятіямъ Гетти, была худшимъ униженіемъ послѣ тюрьмы; обращаться за помощью къ чужимъ людямъ, проситъ,-- это лежало для нея въ предѣлахъ той далекой и страшной области невыносимаго стыда, къ которой она считала для себя невозможнымъ когда-нибудь приблизиться. Но теперь, съ воспоминаніемъ о той несчастной женщинѣ, которую она видѣла своими глазами, выходя изъ церкви,-- видѣла въ ту минуту, когда ее несли къ Джошуа Ранну,-- у нея явилась страшная мысль, что недостаетъ очень немногаго, чтобы и ее, Гетти, постигла та-же участь. И вслѣдъ затѣмъ къ страху стыда присоединился страхъ физическихъ лишеній, ибо Гетти обладала чувственной натурой хорошенькаго и сытаго домашняго животнаго, общаго баловня и любимца.
   О, какъ ее тянуло теперь къ родному дому, гдѣ ее такъ баловали и нѣжили! Воркотня тетки изъ за пустяковъ была-бы теперь музыкой для нея; она жаждала опять ее услышать; вѣдь съ этой воркотней для нея было связано то время, когда ей приходилось скрывать только пустяки. Неужели она -- та самая Гетти, которая такъ недавно еще била масло въ молочной, и розы заглядывали на нее въ окно -- эта бѣглянка, для которой никогда больше не откроется дверь ея дома, которая лежитъ здѣсь, на чужой постели, съ мучительнымъ сознаніемъ, что ей нечѣмъ заплатить этимъ чужимъ людямъ за то, что она у нихъ съѣстъ и выпьетъ,-- развѣ предложить имъ тѣ тряпки, что лежатъ въ ея корзинѣ... Тутъ только первый разъ она вспомнила о серьгахъ и медальонѣ. Она осмотрѣлась и, увидѣвъ, что ея сумочка лежитъ близко, достала ее и высыпала содержимое къ себѣ на постель. Вотъ они -- ея серьги и медальонъ, въ своихъ изящныхъ коробочкахъ на атласной подстилкѣ; тутъ-же хорошенькій серебряный наперстокъ, который подарилъ ей Адамъ, съ выгравированными по краю словами: "Помни обо мнѣ", стальной кошелекъ съ ея единственнымъ шиллингомъ, и еще маленькій ящичекъ изъ краснаго сафьяна, запирающійся пружинкой. Вотъ онѣ -- эти прелестныя сережки съ жемчугомъ и гранатами. Съ какою любовью она ихъ примѣривала въ то ясное утро 30-го іюля, и какъ ей хотѣлось тогда ихъ надѣть! Теперь у нея нѣтъ ни малѣйшаго желанія продѣть ихъ въ уши; голова ея со своими темными кольцами волосъ тяжело опустилась на подушки, и въ жесткомъ выраженіи скорби, застывшемъ въ ея глазахъ и сдвинутыхъ бровяхъ, не было сожалѣнія о прошедшемъ. И однако она поднесла руки къ ушамъ: она это сдѣлала потому, что въ нихъ были продѣты тоненькія золотыя колечки, которыя тоже стоили денегъ. Да, ей навѣрно дадутъ что-нибудь за всѣ эти вещи: тѣ, что подарилъ ей Артуръ, должны очень дорого стоить. Хозяинъ и хозяйка такъ къ ней добры: можетъ-быть они ей помогутъ продать эти вещи.
   Но деньги скоро выйдутъ. Что ей дѣлать тогда? Куда идти?-- И передъ страшной перспективой голода и нищенства у нея на одинъ мигъ мелькнула мысль воротиться къ роднымъ и умолять ихъ простить и пожалѣть ее. Но она содрогнулась отъ этой мысли, какъ отъ прикосновенія каленаго желѣза. Нѣтъ, она не перенесетъ этого стыда -- передъ дядей и теткой, передъ Мэри Бурджъ, передъ прислугой замка, передъ сосѣдями и всѣми, кто ее зналъ. Никогда они не узнаютъ, что съ ней случилось... Но что-же ей дѣлать теперь?-- Она уйдетъ изъ Виндзора,-- уйдетъ и будетъ скитаться, какъ скиталась всю послѣднюю недѣлю,-- опять придетъ на тѣ плоскія зеленыя поля съ высокими изгородями, гдѣ ее никто не узнаетъ, и тамъ, когда ничего больше для нея не останется, у нея, быть можетъ, хватитъ храбрости утопиться въ какой-нибудь водомойнѣ, въ родѣ той лужи на Зеленой Пустоши... Да, она уйдетъ отсюда, и какъ можно скорѣе: такъ непріятно, чтобъ эти люди въ гостинницѣ знали что-нибудь о ней... Они итакъ уже знаютъ, что она пріѣхала, чтобъ видѣться съ капитаномъ Донниторномъ: надо придумать какую-нибудь причину,-- объяснить имъ какъ-нибудь, почему она справлялась о немъ.
   И она принялась укладывать вещи въ сумочку, съ твердымъ намѣреніемъ встать и одѣться до прихода хозяйки. Протянувъ руку къ красному ящичку, она вдругъ подумала, не найдется-ли и тамъ какой-нибудь вещи, про которую она, можетъ быть, забыла и которую можно будетъ продать, ибо, повторяя себѣ, что ей больше незачѣмъ жить, она въ то-же время жадно хваталась за все, что могло продлить ея жизнь, а когда намъ очень хочется найти что-нибудь, мы часто ищемъ въ самыхъ безнадежныхъ мѣстахъ.-- Нѣтъ, въ ящичкѣ не было ничего, кромѣ иголокъ и булавокъ, да нѣсколькихъ высохшихъ лепестковъ тюльпана, переложенныхъ листками бумаги, на которыхъ она записывала дома свои скромныя издержки. Но на одномъ изъ этихъ листковъ стояло имя, блеснувшее ей новой надеждой, хоть она и не въ первый разъ его видѣла.
   Это имя было Дина Моррисъ. Повыше былъ текстъ, написанный -- такъ-же, какъ и имя,-- карандашомъ, собственной рукой Дины, въ одинъ изъ вечеровъ, когда онѣ сидѣли вдвоемъ, и красный ящичекъ лежалъ передъ Гетти открытымъ. Гетти не стала читать текста,-- ей нужно было только имя. Въ первый разъ она несовсѣмъ равнодушно вспомнила доброту Дины, и какъ та сказала ей въ тотъ вечеръ, въ спальнѣ, чтобъ она разсчитывала на нее, какъ на друга, если ее посѣтитъ горе. Что, если теперь она пойдетъ къ Динѣ и попроситъ ее помочь ей? Дина смотритъ на вещи не такъ, какъ другіе... Дина была загадкой для Гетти, но Гетти знала, что она всегда и со всѣми добра. Она не могла себѣ представить, чтобъ Динино лицо отвернулось отъ нея съ укоромъ и презрѣніемъ, чтобы слова злословія произносились Дининымъ голосомъ, чтобъ Дина радовалась ея несчастію, какъ наказанію за грѣхъ. Дина стояла какъ-бы внѣ того маленькаго мірка близкихъ людей и знакомыхъ, чьихъ глазъ Гетти боялась пуще огня. Но умолять о помощи даже Дину, сознаться во всемъ даже ей, казалось Гетти ужаснымъ, нестерпимымъ; она не могла заставить себя сказать: "Я пойду къ Динѣ"; она только думала объ этомъ, какъ о возможномъ исходѣ, если у нея не хватитъ мужества умереть.
   Добрая трактирщица очень удивилась, когда Гетти сошла внизъ вскорѣ послѣ нея, чистенько одѣтая и повидимому вполнѣ владѣющая собой, Гетти сказала, что сегодня она чувствуетъ себя совсѣмъ хорошо, что вчера она была просто утомлена съ дороги, такъ какъ много прошла пѣшкомъ, разспрашивая о братѣ: братъ ея убѣжалъ, и дома подозрѣваютъ, что онъ поступилъ въ солдаты, и вотъ она думала разузнать о немъ у капитана Донниторна, который когда-то принималъ въ немъ большое участіе. Исторія была мало правд шодобная, и хозяйка съ сомнѣніемъ смотрѣла на Гетти, пока та разсказывала ее; но сегодня у молодой дѣвушки былъ такой спокойный, рѣшительный видъ, она была такъ непохожа на то жалкое, безпомощное созданіе, какимъ она казалась вчера, что добрая женщина не знала, что сказать, чувствуя, что всякій намекъ на положеніе ея гостьи былъ-бы врывательствомъ въ чужія дѣла. Она только пригласила ее сѣсть съ ними за столъ и позавтракать. За завтракомъ Гетти достала серьги и медальонъ и спросила хозяина, не поможетъ-ли онъ ей продать ихъ. Ея поѣздка (объяснила она) обошлась ей гораздо дороже, чѣмъ она разсчитывала, такъ-что теперь ей не съ чѣмъ вернуться къ роднымъ, а она хочетъ ѣхать сейчасъ-же.
   Хозяйка не въ первый разъ видѣла эти вещицы: она еще вчера успѣла осмотрѣть сумочку Гетти, послѣ чего они съ мужемъ долго обсуждали вопросъ, откуда у деревенской дѣвушки могутъ быть такія прекрасныя вещи, и пришли къ окончательному заключенію, что Гетти была низко обманута тѣмъ красивымъ молодымъ офицеромъ.
   -- Что-жъ, можно снести ихъ къ ювелиру; это совсѣмъ близко отъ насъ, сказалъ хозяинъ, когда Гетти разложила передъ нимъ свои драгоцѣнности;-- да только, боюсь, онъ не дастъ за нихъ и четверти настоящей цѣны... А вамъ будетъ очень жалко съ ними разстаться? спросилъ онъ вдругъ, пытливо взглянувъ на нее.
   -- О, нѣтъ, я ими не дорожу, отвѣчала Гетти поспѣшно;-- мнѣ лишь-бы денегъ добыть, чтобы добраться домой.
   -- И потомъ я не знаю, ловко-ли будетъ, если вы сами понесете ихъ продавать, продолжалъ хозяинъ:-- ювелиръ, пожалуй, подумаетъ, что вещи украдены, такъ какъ молодыя женщины вашего званія не носятъ вообще такихъ дорогихъ украшеній.
   Гетти разсердилась; вся кровь бросилась ей въ лицо.
   -- Я изъ честной семьи,-- сказала она;-- я не воровка.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, я въ этомъ увѣрена, подхватила хозяйка. Она съ негодованіемъ взглянула на мужа и сказала ему:-- Зачѣмъ ты говоришь такой вздоръ! Эти вещи ей подарили,-- неужели это не ясно?
   -- Я не говорилъ, что я это думаю, оправдывался мужъ:-- я сказалъ только, что ювелиръ можетъ это подумать и не дастъ ей много за вещи.
   -- Такъ вотъ что, сказала хозяйка:-- возьми ихъ ты самъ, въ закладъ, съ тѣмъ, что если она захочетъ, она можетъ ихъ выкупить, когда вернется домой. Но если черезъ два мѣсяца мы не получимъ отъ нея никакихъ извѣстій, вещи остаются намъ, и мы можемъ ихъ продать или вообще поступить съ ними, какъ намъ вздумается.
   Не скажу, чтобы, предлагая этотъ маленькій планъ, такъ хорошо устраивавшій Гетти, хозяйка совершенно упускала изъ вида награду, которую должно было получить ея великодушіе въ томъ случаѣ, если-бы серьги и медальонъ поступили въ ея вѣчное владѣніе; замѣчу только, что поразительный эффектъ, какой они долженствовали при такихъ обстоятельствахъ произвести на жену сосѣда-зеленщика, представился ея быстрому воображенію съ замѣчательной живостью. Между тѣмъ хозяинъ взялъ вещи и разсматривалъ ихъ, вытянувъ губы съ глубокомысленнымъ видомъ. Безъ сомнѣнія, онъ желалъ добра Гетти; но скажите, положа руку на сердце, много-ли найдется у васъ доброжелателей, которые отказались-бы немножко попользоваться на нашъ счетъ? Ваша квартирная хозяйка искренно огорчена, прощаясь съ вами; она васъ глубоко уважаетъ и отъ всего сердца порадуется всякой вашей удачѣ, но въ то-же время она подаетъ вамъ счетъ, на которомъ наживаетъ самый высокій процентъ, какой только допускаютъ приличія.
   -- Сколько нужно вамъ денегъ, чтобы доѣхать домой? спросилъ наконецъ, у Гетти ея доброжелатель.
   -- Три гинеи, отвѣчала она, называя ту сумму, съ которой выѣхала, за неимѣніемъ другого мѣрила и боясь запросить слишкомъ много.
   -- Ну, что-жъ, я готовъ ссудить вамъ три гинеи, сказалъ хозяинъ,-- и если бы вамъ вздумалось выкупить вещи, возвративъ мнѣ деньги, вы всегда это можете: "Зеленый Человѣкъ* никуда не убѣжитъ.
   -- Благодарю васъ, я очень рада получить эти деньги, сказала Гетти, довольная тѣмъ, что ей не понадобится идти къ ювелиру, и что никто не будетъ приставать къ ней съ разспросами и глазѣть на нее.
   -- Но если бы вы захотѣли получить вещи обратно,-- пишите заранѣе, сказала хозяйка,-- потому-что, если черезъ два мѣсяца не получится отъ васъ письма, мы будемъ думать, что онѣ вамъ не нужны.
   -- Хорошо, отвѣчала Гетти равнодушно.
   И мужъ, и жена остались очень довольны этой сдѣлкой. Мужъ говорилъ себѣ, что если вещей не выкупятъ, онъ можетъ свезти ихъ въ Лондонъ и съ выгодой продать; жена надѣялась, что ей удастся уговорить своего толстяка оставить ихъ ей. И въ то-же время они оказывали услугу этой бѣдной молоденькой женщинѣ, такой хорошенькой, приличной на видъ и находившейся, очевидно, въ очень печальномъ положеніи. Они отказались взять съ нея плату за столъ и ночлегъ: она была ихъ дорогой гостьей.
   Въ одиннадцать часовъ Гетти попрощалась съ ними, съ тѣмъ-же спокойнымъ видомъ рѣшимости, какой не покидалъ ее все утро, сѣла въ дилижансъ и поѣхала назадъ по той-же дорогѣ, но которой пришла.
   Нерѣдко сила самообладанія служитъ лишь признакомъ того, что послѣдняя надежда улетѣла. Отчаяніе, какъ и полное удовлетвореніе, не ищетъ поддержки: когда человѣкъ дошелъ до отчаянія, гордость его уже не ослабляется чувствомъ зависимости.
   Гетти чувстовала, что никто не избавитъ ее отъ тѣхъ золъ, которыя дѣлали ей жизнь ненавистной, и говорила себѣ, что никто никогда не узнаетъ про ея униженіе и несчастіе. Нѣтъ, она не сознается даже Динѣ: она зайдетъ куда-нибудь подальше и утонится въ такомъ мѣстѣ, гдѣ не найдутъ ея трупа, и никто никогда не будетъ знать, что съ нею сталось.
   Отъѣхавъ двадцать миль (конецъ, который дѣлалъ этотъ дилижансъ), она продолжала свой путь то пѣшкомъ, то въ повозкахъ за дешевую плату, стараясь тратить какъ можно меньше на ѣду. У нея не было впереди никакой опредѣленной цѣли, но -- странная вещь -- какъ-бы повинуясь силѣ невѣдомыхъ чаръ, она подвигалась по той-же дорогѣ, по которой пришла, хоть и рѣшила не возвращаться домой. Быть можетъ ее тянули къ себѣ зеленыя поля Варвикшира съ ихъ высокими кустистыми изгородями, гдѣ было такъ удобно прятаться даже въ эту безлистую пору года. Теперь она шла гораздо тише, часто останавливаясь, часами просиживая подъ заборами и плетнями, глядя передъ собой ничего не видящими прекрасными глазами, воображая себя на краю какой-нибудь глубокой лужи, спрятавшейся за деревьями въ самомъ низу оврага, какъ та лужа на Зеленой Пустоши, и стараясь представить себѣ, очень-ли страшно тонуть, и будетъ-ли послѣ смерти что-нибудь хуже того, чего она такъ страшилась въ этой жизни, Догматы вѣры не имѣли никакой власти надъ душой Гетти: она принадлежала къ многочисленному разряду людей, имѣющихъ крестныхъ матерей и отцовъ, твердо заучивающихъ свой катехизисъ, конфирмующихся, посѣщающихъ церковь въ каждое воскресенье, и не усваивающихъ ни одной христіанской идеи, ни одного христіанскаго чувства, которыя приводили-бы къ какимъ-либо практическимъ результатамъ, поддерживая ихъ въ испытаніяхъ жизни или принося имъ утѣшеніе передъ смертью. Вы-бы жестоко ошиблись насчетъ душевнаго состоянія Гетти въ эти печальные для нея дни, предположивъ, что страхъ Божьей кары или надежда на Божье милосердіе играли въ немъ какую-нибудь роль.
   Гетти рѣшила поѣхать въ Стратфордъ-на-Авонѣ, куда въ первый разъ она попала ошибкой: ей помнилось, что тамъ были низкіе луга, гдѣ можно было разсчитывать найти именно такую водомоину, какая ей была нужда. И въ то-же время она продолжала соблюдать строгую экономію въ деньгахъ и заботливо несла свою корзину: смерть казалась ей такой еще далекой, а жизнь была въ ней такъ сильна! Ѣда и отдыхъ манили ее съ неотразимой силой: въ самыя горькія свои минуты, представляя себѣ берегъ, съ котораго она бросится въ воду, она ускоряла шагъ, завидѣвъ гостиницу. Прошло уже пять дней, какъ она выѣхала изъ Виндзора^ Съ тѣхъ поръ она прошла очень немного, потому что часто сворачивала съ большой дороги, избѣгая разспросовъ и любопытныхъ взглядовъ, по принимая гордый и независимый видъ всякій разъ, какъ ее могли видѣть. Для ночлега она выбирала гостиницы поскромнѣе, старательно одѣвалась поутру и выходила въ путь бодрымъ шагомъ. Когда шелъ дождь, она пряталась куда-нибудь подъ крышу, какъ-будто передъ ней была долгая, счастливая жизнь.
   И, однако, даже въ такіе моменты, когда она особенно хорошо владѣла собой, больно было смотрѣть на ея хорошенькое личико -- до такой степени оно было теперь непохоже на то лицо, которое улыбалось ей изъ стараго крапчатаго зеркала, или улыбалось другимъ, когда они съ восторгомъ имъ любовались. Глаза глядѣли жесткимъ, какимъ-то дикимъ взглядомъ, хотя ихъ темная глубина не утратила своего блеска, и длинныя рѣсницы были такъ-же прекрасны. Улыбка не раздвигала розовыхъ губокъ и не дѣлала ямочекъ на щекахъ. Это была все та-же мягкая, миловидная, дѣтская красота. но любовь и вѣра въ любовь покинули ее. Тѣмъ болѣе скорбнымъ казалось это лицо, что оно было прекрасно: это было удивительное лицо Медузы съ гнѣвнымъ и безстрастнымъ ртомъ.
   Но вотъ, наконецъ, она тамъ, куда ее такъ тянуло,-- среди низкихъ луговъ, на длинной узенькой тропинкѣ, которая ведетъ въ лѣсъ. Ахъ, еслибъ въ этомъ лѣсу оказалась вода!-- ужъ тамъ никто ее не увидитъ... Нѣтъ, это не лѣсъ, а только мелкая поросль. Когда-то здѣсь брали песокъ, и вся земля была въ буграхъ и ямахъ, обросшихъ но краямъ кустарникомъ. Гетти переходила отъ ямы къ ямѣ въ надеждѣ найти воду въ которой нибудь изъ нихъ; наконецъ, она выбилась изъ силъ и присѣла отдохнуть. День близился къ вечеру, и свинцовое небо темнѣло, какъ будто солнце уже собиралось садиться. Гетти вскочила на ноги: скоро стемнѣетъ, сегодня ужъ поздно отыскивать воду,-- придется отложить до завтра; а пока надо подумать о ночлегѣ. Бродя по кустамъ, она заблудилась и, не зная, въ какую сторону ей идти, пошла наугадъ. Она проходила поле за полемъ, а жилья нигдѣ не показывалось. Но вонъ тамъ, въ концѣ луга, виднѣлся, просвѣтъ между изгородями; земля замѣтно опускалась въ ту сторону, и надъ самымъ просвѣтомъ два дерева наклонились другъ къ другу. У Гетти заколотилось сердце: тамъ должна быть вода. Тяжело ступая по густой травѣ, она двинулась туда, дрожа и съ поблѣднѣвшими губами, какъ будто то страшное, къ чему она подходила, пришло само, помимо ея воли, а не было цѣлью ея поисковъ.
   Вотъ она -- вода, совсѣмъ черная подъ темнѣющимъ небомъ... Кругомъ ни звуки, ни движенія... Гетти поставила корзинку и опустилась на траву, вся дрожа. Лужа должна быть теперь очень глубока послѣ зимы; къ тому времени, когда она пересохнетъ (какъ пересыхали лужи въ Гейслопѣ въ лѣтнюю пору), уже нельзя будетъ узнать ея трупа. А корзина?-- ее надо куда-нибудь спрятать... Да, такъ, она броситъ ее въ воду, сперва наложитъ камнями, а потомъ броситъ. Она встала поискать камней и скоро принесла штукъ пять или шесть. Положивъ ихъ подлѣ корзины, она опять сѣла. Спѣшить было не зачѣмъ, впереди была еще цѣлая ночь, и она облокотилась на корзину. Она очень устала и была голодна. Въ корзинѣ у нея лежало три лепешки: она ихъ купила въ послѣдней харчевнѣ, куда заходила поѣсть. Она достала ихъ, съѣла съ жадностью и продолжала сидѣть, глядя на воду. Утоленный голодъ принесъ съ собой пріятное чувство успокоенія; неподвижная, удобная поза послѣ усталости располагала къ дремотѣ, и вскорѣ голова ея упала на корзину, она крѣпко уснула.
   Когда она проснулась, была глубокая ночь, и ей было холодно. Она испугалась этой темноты, испугалась того, что передъ ней еще цѣлая длинная ночь. Вотъ если-бы теперь броситься воду! Еслибъ она могла!.. Нѣтъ, еще не сейчасъ... Она встала и начала ходить, чтобы согрѣться, какъ будто надѣялась, что вмѣстѣ съ тепломъ придетъ рѣшимость. О, какъ тянется время въ этой темнотѣ!.. Яркій огонь и тепло очага, родные голоса, чувство покоя и безопасности, съ какимъ она ложилась спать дома и вставала по утрамъ, знакомыя поля, знакомыя лица, воскресенья и праздники съ ихъ простыми радостями новыхъ нарядовъ и угощенья, всѣ утѣхи ея молодой жизни пронеслись теперь передъ нею, маня ее и дразня; она какъ будто протягивала къ нимъ руки черезъ глубокую пропасть. Она стиснула зубы, вспомнивъ объ Артурѣ; она проклинала его, забывая, что ея проклятія не могутъ его наказать. Она хотѣла, чтобы и онъ узналъ отчаяніе, холодъ и стыдъ, которымъ онъ не рѣшался-бы положить конецъ смертью.
   Ея ужасъ передъ этимъ холодомъ, мракомъ и одиночествомъ усиливался съ каждой долгой минутой. Ей казалось, что она уже умерла, знаетъ, что она умерла, и жаждетъ возвратиться къ жизни... Но нѣтъ, она еще жива: роковой прыжокъ еще не сдѣланъ. Ее обуревали самыя противорѣчивыя чувства, уныніе и восторгъ: уныніе оттого, что она была еще жива, что она еще могла видѣть свѣтъ и чувствовать тепло. Она ходила взадъ и впередъ, стараясь согрѣться и начиная различать окружающіе предметы по мѣрѣ того, какъ глаза ея привыкли къ темнотѣ: вотъ тянется темная линія изгороди, вотъ прошмыгнуло въ травѣ какое-то живое существо -- должно быть полевая мышь. Темнота уже не давила ее, преграждая ей путь. Ей пришло въ голову, что она могла-бы теперь повернуть назадъ, перейти лугъ, а тамъ, за изгородью, на сосѣднемъ лугу, былъ, кажется, овечій загонъ: ей припоминалось, что она какъ будто видѣла тамъ шалашъ изъ дрока. Еслибъ добраться до этого шалаша, она бы согрѣлась: можно было-бы переночевать тамъ, какъ дѣлалъ Аликъ въ Гейслопѣ каждую весну. Эта мысль ободрила ее новой надеждой; она взяла свою корзину и пошла черезъ лугъ. Она проплутала нѣсколько времени, прежде чѣмъ нашла изгородь, но эти поиски и моціонъ окончательно ее оживили; темнота и одиночество уже не такъ пугали ее. На сосѣднемъ лугу были овцы: нѣсколько штукъ шарахнулось въ сторону, когда она поставила свою корзину, перелѣзая черезъ плетень; топотъ ихъ ногъ успокоилъ ее,-- она убѣдилась, что память не обманула ее: да, это былъ тотъ самый лугъ, гдѣ она видѣла шалашъ, потому что на немъ были овцы. Надо только идти по тропинкѣ, и она придетъ къ шалашу. Добравшись до противуположпыхъ воротецъ, она продолжала идти, нащупывая ихъ перекладины, потомъ перекладины овечьяго загона, пока рука ея не встрѣтила выступа неровной оштукатуренной стѣны. Какая радость!-- она нашла пріютъ. Она все шла ощупью вдоль стѣны, дошла до двери, толкнула ее и отворила. Здѣсь скверно пахло, было душно, но тепло, и на полу лежала солома. Гетти бросилась на эту солому, чувствуя, что она спасена. Тутъ пришли слезы -- съ самаго Виндзора она ни разу не плакала,-- истерическія слезы радости оттого, что она жива, что она въ знакомомъ мѣстѣ, и овцы подлѣ нея. Для нея было наслажденіемъ чувствовать свое тѣло; она отвернула рукава и съ страстной любовью къ жизни цѣловала свои руки. Вскорѣ тепло и усталость убаюкали ее среди слезъ; она поминутно впадала въ забытье; ей начинало грезиться, что она стоитъ на краю лужи, что она спрыгнула въ воду, и, вздрогнувъ, она просыпалась и не могла понять, гдѣ она. Но, наконецъ, пришелъ глубокій сонъ безъ грезъ; голова ея, защищенная шляпкой, прислонилась къ неровной стѣнѣ, и бѣдная душа, мечущаяся между двумя равносильными ужасами, нашла единственное успокоеніе, какое ей было доступно,-- забвеніе себя.
   Увы! этому успокоенію пришелъ конецъ, едва оно успѣло наступить: Гетти казалось, что она даже не спала, что ея первыя дремотныя грезы только смѣнились другими. Теперь ей снилось, что она въ шалашѣ, и тетка стоитъ надъ нею со свѣчею въ рукѣ. Она задрожала подъ взглядомъ тетки и открыла глаза. Свѣчи не было, но былъ другой свѣтъ -- свѣтъ ранняго утра, проникавшій сквозь открытую дверь! И на нее, наклонившись, глядѣло чье-то лицо, но это было незнакомое лицо старика въ рабочей курткѣ.
   -- Что вы тутъ дѣлаете, моя милая?-- спросилъ старикъ грубымъ голосомъ.
   Передъ этимъ реальнымъ явленіемъ Гетти еще сильнѣе задрожала отъ страха и стыда, чѣмъ дрожала во снѣ подъ строгимъ взглядомъ тетки. Вотъ до чего она дошла. Она теперь все равно что нищая,-- ее застали спящей въ шалашѣ, на соломѣ... но ей такъ хотѣлось объяснить этому человѣку, какъ она попала сюда, что, не смотря на свой испугъ, она разомъ нашла слова.
   -- Я заблудилась,-- сказала она.-- Я иду далеко -- на сѣверъ. Я сошла съ дороги на тропинку, и ночь захватила меня въ полѣ Научите меня, какъ пройти до ближайшей деревни.
   Говоря это, она встала, поправила шляпку и взяла корзину.
   Нѣсколько секундъ старикъ смотрѣлъ на нее оторопѣлыми глазами, не отвѣчая; потомъ повернулся и пошелъ къ двери, но на порогѣ пріостановился и, обернувшись къ ней черезъ плечо, сказалъ:
   -- Пожалуй, я вамъ покажу дорогу въ Нортонъ... Но отчего вы не шли по дорогѣ?-- прибавилъ онъ сердито.-- Вы попадете въ бѣду, если не будете осторожнѣй.
   -- Да, я и сама знаю; я больше не буду этого дѣлать,-- отвѣчала Гетти:-- я больше не сойду съ дороги, только, пожалуйста, научите, какъ мнѣ выбраться на нее.
   -- А вы-бы лучше шли, какъ всѣ ходятъ, по людному тракту: тамъ и столбы есть, и люди, у кого дорогу спросить,-- проворчалъ старикъ еще грубѣе.-- Можно подумать, что вы сумасшедшая, глядя на васъ.
   Гетти боялась этого сердитаго старика и еще больше испугалась, когда онъ сказалъ, что она похожа на сумасшедшую. Выходя за нимъ изъ шалаша, она говорила себѣ, что дастл" ему шесть пенсовъ за труды, и тогда онъ не будетъ считать ее сумасшедшей. Она достала деньги и держала наготовѣ. Когда онъ показалъ ей дорогу и повернулся было уходить, даже не попрощавшись, она протянула ему деньги и сказала:
   -- Благодарю васъ. Вотъ вамъ -- возьмите, пожалуйста, за труды.
   Онъ, не спѣша, обернулся, посмотрѣлъ на монету и отвѣчалъ:
   -- Не надо мнѣ вашихъ денегъ. Вы лучше прячьте ихъ хорошенько, не то, чего добраго, украдутъ, особенно, если вы будете, какъ полоумная, бѣгать по полямъ.
   Старикъ пошелъ прочь, не прибавивъ больше ни слова, а Гетти продолжала свой путь. Начался второй день, а она не умерла. Надо идти -- больше ничего не остается. Безполезно думать о самоубійствѣ -- все равно у нея не хватитъ духу утопиться, по крайней мѣрѣ до тѣхъ поръ, пока у нея будутъ деньги на хлѣбъ и силы продолжать свое странствованіе. Но сегодняшнее ея пробужденіе и этотъ страшный старикъ заставили ее серьезно задуматься надъ вопросомъ, что съ нею будетъ, когда выйдутъ всѣ ея деньги. Придется продать корзину съ вещами, и тогда она уже окончательно будетъ имѣть видъ нищей или сумасшедшей, какъ сказалъ тотъ человѣкъ. Страстная радость бытія, обуявшая ее ночью, послѣ того, какъ она уже стояла на краю холодной, черной могилы,-- теперь миновала. Теперь, при свѣтѣ дня, когда ее преслѣдовало впечатлѣніе суроваго, недоумѣвающаго взгляда старика, жизнь была для нея ужасомъ, какъ и смерть,-- хуже смерти: это былъ ужасъ, къ которому она чувствовала себя прикованной, передъ которымъ она содрогалась, какъ передъ той черной лужей, и не могла нигдѣ укрыться отъ него.
   Она вынула изъ кошелька свои деньги: у нея оставалось еще двадцать два шиллинга. Этого ей хватитъ на много дней, если идти пѣшкомъ, а не то она можетъ сократить свой путь -- доѣхать до Стонишира, чтобы быть поближе къ Динѣ. Послѣ опыта послѣдней ночи, заставившей ее съ содроганіемъ отступить передъ мыслью о смерти, мысль о Динѣ возвращалась къ ней все настойчивѣе. Еслибы весь вопросъ исчерпывался тѣмъ, чтобы добраться до Дины,-- еслибы кромѣ Дины никто ничего не узналъ,-- Гетти рѣшилась-бы обратиться къ ней: этотъ нѣжный голосъ, эти любящіе глаза притянули-бы ее къ себѣ. Но вѣдь потомъ узнаютъ и другіе... А принять стыдъ у нея не хватало силъ, какъ не хватало силъ принять смерть.
   Нѣтъ, надо идти.-- идти и ждать: можетъ быть, когда она дойдетъ до послѣднихъ предѣловъ отчаянія, у нея хватитъ мужества умереть. Можетъ быть, смерть придетъ къ ней сама: ей ужъ и такъ съ каждымъ днемъ все труднѣе идти. А между тѣмъ,-- таковы противорѣчія нашей души и такъ, иногда затаенное желаніе толкаетъ насъ къ тому, чего мы повидимому всего больше страшимся,-- а между тѣмъ Гетти, выходя изъ Нортона, спросила самую прямую дорогу въ Стониширъ и шла по ней весь день.
   Бѣдная, бѣдная Гетти, блуждающая одна по незнакомымъ мѣстамъ,-- хорошенькая Гетти съ ея дѣтскимъ, кругленькимъ личикомъ и невинными глазами".изъ которыхъ смотритъ черствая, себялюбивая, исполненная отчаянія душа,-- съ узкими мыслями и узкимъ сердцемъ, въ которомъ нѣтъ мѣста чужому страданію и которому тѣмъ горше нести свое собственное! Моя душа болитъ за нее, когда я вижу ее въ ея скитаніяхъ, еле передвигающую усталыя ноги или сидящую въ повозкѣ съ неподвижнымъ взглядомъ, который смотритъ впередъ, на дорогу, безъ мысли, ничего не видя, пока не явится голодъ и не заставитъ ее желать поскорѣе доѣхать до деревни.
   Какой-же будетъ конецъ?-- Конецъ безцѣльныхъ скитаній существа, отрѣзаннаго отъ всякаго человѣческаго участія, не умѣющаго смотрѣть на людей иначе, какъ сквозь призму своего тщеславія, цѣпляющагося за жизнь, какъ можетъ цѣпляться за нее только загнанный охотникомъ раненый звѣрь?
   Да сохранитъ Господь меня и васъ, читатель, стать виновникомъ такого несчастія!..
   

ГЛАВА XXXVIII.
РОЗЫСКИ.

   Первые десять дней послѣ отъѣзда Гетти прошли на Большой Фермѣ тихо и мирно, какъ всегда. Адамъ ходилъ ежедневно на свою работу и былъ тоже спокоенъ. Они всѣ такъ и разсчитывали, что Гетти пробудетъ въ отлучкѣ не меньше недѣли, десяти дней, а можетъ быть даже и немного подольше, если Дина рѣшитъ ѣхать съ ней, такъ какъ Дину могло что-нибудь задержать въ Сноуфильдѣ. Но когда прошло двѣ недѣли, а Гетти не возвращалась, это начало всѣхъ удивлять: должно быть общество Дины оказалось для нея занимательнѣе, чѣмъ можно было предполагать. Адамъ-же, кромѣ того, не на шутку стосковался по ней и, наконецъ, рѣшилъ, что если она не возвратится на другой день, въ субботу, то въ воскресенье утромъ онъ сямъ отправится за ней. Дилижансы но воскресеньямъ не ходили, но если онъ выйдетъ до свѣта, да по дорогѣ его еще, можетъ быть, подвезутъ (на что всегда можно было разсчитывать), онъ будетъ въ Сноуфильдѣ къ вечеру, а на другой день привезетъ Гетти -- и Дину тоже, если она рѣшила ѣхать. Гетти давно пора быть дома, и онъ готовъ потерять свой понедѣльникъ, лишь-бы она поскорѣй возвратилась.
   На фермѣ, куда онъ ходилъ въ субботу вечеромъ, вполнѣ одобрили его планъ. Мистрисъ Пойзеръ строго наказывала ему не возвращаться безъ Гетти: дѣвочка и такъ уже слишкомъ долго загостилась, принимая во вниманіе, что ее ждетъ дома цѣлый ворохъ вещей, которыя надо сшить къ половинѣ марта, а чтобы провѣтриться и отдохнуть, за глаза довольно недѣли. Что касается Дины, то мистрисъ Пойзеръ мало надѣялась, чтобъ та согласилась пріѣхать,-- развѣ что имъ удастся ее убѣдить, что въ Гейслопѣ народъ вдвое несчастнѣе, чѣмъ въ Сноуфильдѣ. "Впрочемъ", прибавила въ заключеніе мистрисъ Пойзеръ, "вы можете, пожалуй, сказать ей, что тетка у нея только одна, да и та стала похожа на тѣнь, отъ работы; да еще скажите, что къ будущему Михайлову дню мы, можетъ быть, очутимся еще дальше отъ нея, миль за двадцать отсюда, умремъ тамъ съ горя среди чужихъ людей и оставимъ дѣтей круглыми сиротами".
   -- Нѣтъ, нѣтъ, наше дѣло не такъ еще плохо, подхватилъ мистеръ Пойзеръ, который, безспорно, меньше всего имѣлъ видъ человѣка, способнаго умереть съ горя;-- наше дѣло не такъ еще плохо. Ты смотришь совсѣмъ молодцомъ и съ каждымъ днемъ толстѣешь... Но я, конечно, буду радъ, если Дина пріѣдетъ, потому-что она поможетъ тебѣ няньчить ребятъ: они удивительно какъ къ ней привязались.
   И такъ, въ воскресенье на разсвѣтѣ Адамъ пустился въ путь. Сетъ проводилъ его мили за двѣ отъ дома; мысль о Сноуфильдѣ, надежда скоро увидѣть Дину, волновала Сета, и онъ разсчитывалъ, что эта прогулка съ братомъ, на свѣжемъ утреннемъ воздухѣ, въ воскресный день, когда оба они были въ своемъ праздничномъ платьѣ, возвратитъ ему тихую ясность помысловъ воскреснаго дня. Это было послѣднее утро февраля, съ низко нависшимъ сѣрымъ небомъ и съ легкой изморозью на зеленой травѣ вдоль дороги и на черныхъ кустахъ живыхъ изгородей. До братьевъ доносилось журчанье надувшагося ручья, сбѣгавшаго но холму, и слабое чириканье просыпавшихся птицъ, ибо они шли въ молчаніи, хоть радостное сознаніе взаимной близости и не покидало ихъ.
   -- Прощай, братъ, сказалъ Адамъ, когда они остановились передъ тѣмъ, какъ разстаться. Онъ положилъ руку на плечо Сету и съ любовью смотрѣлъ на него.-- Хотѣлось-бы мнѣ чтобы мы съ тобой прошли всю дорогу вмѣстѣ, и чтобъ ты былъ такъ-же счастливъ, какъ я.
   -- Я не жалуюсь, Адди, отвѣчалъ Сетъ весело;-- я доволенъ своей судьбой. Каждому свое: у тебя будетъ семья, а я, вѣроятно, останусь старымъ холостякомъ и буду играть съ твоими дѣтьми.
   Они разстались, и Сетъ пошелъ домой неторопливымъ шагомъ, напѣвая, мысленно, одинъ изъ своихъ любимыхъ гимновъ.
   Адамъ шелъ гораздо быстрѣе, и всякій, кому случилось-бы повстрѣчать его въ это утро на Окбурисісой дорогѣ, порадовался-бы, глядя, какъ этотъ высокій, широкоплечій человѣкъ шагаетъ впередъ твердо и прямо, не хуже любого солдата, окидывая живыми, веселыми глазами темно-синія вершины холмовъ, по мѣрѣ того, какъ онѣ выдвигаются передъ нимъ. Мало выдавалось минутъ въ жизни Адама, когда лицо его было-бы до такой степени свободно отъ всякаго облачка заботы, какъ въ это раннее утро, и -- какъ это обыкновенно бываетъ съ практическими умами, склонными къ творчеству,-- отсутствіе заботы заставляло его тѣмъ живѣе подмѣчать всѣ мелочи окружающаго и наводило его на новыя мысли относительно его излюбленныхъ плановъ всевозможныхъ работъ. Его счастливая любовь,-- сознаніе, что каждый шагъ приближаетъ его къ Гетти, и что скоро она будетъ его женою,-- дѣйствовало на его мысли такъ-же, какъ чистый, утренній воздухъ на его самочувствіе: оно давало ему ощущеніе довольства, радости бытія, при которой движеніе становится наслажденіемъ. Минутами въ немъ подымался приливъ горячей любви къ Гетти, прогонявшій всѣ образы, кромѣ ея образа, и вмѣстѣ съ этой волной сильнаго чувства являлась благоговѣйная признательность за то, что ему дано столько счастья, что жизнь человѣческая такъ хороша. Ибо у Адама была вѣрующая душа, хоть онъ и не любилъ разговоровъ о религіи; нѣжнѣйшія струны его сердца такъ близко соприкасались съ его религіознымъ чувствомъ, что когда заговаривало одно, непремѣнно откликалось и другое. Но какъ только чувство находило такимъ образомъ исходъ, изливаясь въ благодарственной молитвѣ, дѣятельная мысль начинала работать съ удвоенной силой. Въ это утро она работала надъ планами улучшенія окрестныхъ дорогъ, которыя сильно въ этомъ нуждались. Да, много пользы могутъ принести усилія одного человѣка, сельскаго хозяина, если онъ серьезно задастся цѣлью провести хорошія дороги но своей землѣ,-- думалъ Адамъ.
   Онъ почти не замѣтилъ, какъ прошелъ первыя десять миль до Окбурна,-- хорошенькаго городка, съ широкимъ видомъ на голубые холмы. Въ Окбурнѣ онъ остановился позавтракать. Дальше мѣстность становилась все болѣе и болѣе пустынной: ни лѣсовъ, ни даже отдѣльныхъ развѣсистыхъ деревьевъ подлѣ домовъ, ни живыхъ изгородей; только низенькія стѣны изъ сѣраго камня пересѣкаютъ тощія пастбища, да унылые каменные дома, тоже сѣрые, торчатъ тамъ и сямъ на изрытой почвѣ, гдѣ были прежде рудники, теперь упраздненные. "Голодная страна", думалъ Адамъ. "Ужъ я скорѣе переселился-бы на югъ, гдѣ, говорятъ, земля плоская, какъ ладонь, чѣмъ жить въ такомъ мѣстѣ Впрочемъ, Дина, пожалуй, и права, предпочитая жить тамъ, гдѣ она можетъ дѣлать больше добра; я думаю, этимъ голоднымъ людямъ должно казаться, что она сошла къ нимъ прямо съ неба, какъ тѣ ангелы въ пустынѣ, которыхъ Богъ посылалъ утѣшать голодныхъ". И когда, наконецъ, передъ нимъ открылся Сноуфильдъ. онъ сказалъ себѣ, что этотъ городъ -- "родной сынъ своей матери", хотя надъ ручейкомъ, пробѣгавшимъ въ долинѣ, гдѣ стояла бумагопрядильня, ландшафтъ оживлялся зеленью, радовавшей глазъ. Городъ раскинулся на крутомъ склонѣ холма,-- весь каменный, угрюмый, открытый всѣмъ вѣтрамъ. Адамъ не пошелъ въ городъ: онъ зналъ, что Дина тамъ не живетъ, и Сетъ разсказали" ему, какъ ее найти, Она жила въ маленькомъ, крытомъ соломой коттеджѣ, за городомъ, недалеко отъ бумагопрядильни; домикъ былъ очень старый, и при немъ небольшой огородъ подъ картофелемъ. Дина помѣщалась тутъ у одной пожилой четы методистовъ, и если бы случилось, что ея и Гетти не окажется дома, Адамъ могъ спросить, куда онѣ ушли и когда возвратятся. Можетъ быть Дина ушла куда-нибудь на проповѣдь, и Гетти сидитъ дома одна. Адаму очень хотѣлось, чтобъ это было такъ, и когда онъ узналъ коттеджъ у дороги, какъ его описывалъ Сетъ, лицо его освѣтилось невольной улыбкой предвкушенія близкой радости.
   Ускореннымъ шагомъ прошелъ онъ узкую тропинку, которая вела къ коттеджу, и постучался въ дверь Ее отворила чистенькая старушка съ трясущейся головой.
   -- Дома Дина Моррисъ? спросилъ Адамъ.
   -- А?... Нѣтъ, отвѣчала старушка, разглядывая высокаго незнакомца съ такимъ удивленіемъ, что даже не сразу отвѣтила на его вопросъ.-- Не угодно-ли войти? прибавила она. какъ будто спохватившись, и отступила отъ двери, пропуская его.-- Да вы не братъ-ли того молодого человѣка, что пріѣзжалъ къ намъ недавно?
   -- Да, братъ, отвѣчалъ Адама", входя.-- Тотъ былъ Сетъ Бидъ, а я -- Адамъ. Онъ поручилъ мнѣ передать его привѣтъ вамъ и вашему мужу.
   -- Кланяйтесь ему отъ насъ,-- онъ очень милый, молодой человѣкъ. Вы на него похожи, только вы потемнѣе. Садитесь -- вотъ сюда, на кресло. Мой мужъ еще не вернулся съ митинга.
   Адамъ сѣлъ, не желая торопить эту трясущуюся старуху своими вопросами, по съ нетерпѣніемъ поглядывая на узенькую витую лѣстницу въ углу комнаты: она" думалъ, что можетъ быть Гетти услыхала его голосъ и сойдетъ внизъ.
   -- Такъ вы пришли къ Динѣ Моррисъ? продолжала старуха, стоя противъ него.-- Развѣ вы не знали, что ея нѣтъ дома?
   -- Не зналъ, отвѣчалъ Адамъ, впрочемъ,-- я такъ и думалъ, что могу ея не застать, потому-что сегодня воскресенье. Ну, а другая молодая дѣвушка,-- дома она, или ушла съ Диной?
   Старушка поглядѣла на него оторопѣлыми глазами.
   -- Ушла съ Диной? повторила она.-- Да вѣдь Дина уѣхала въ Лидсъ. Это большой городъ -- вѣрно вы слыхали,-- и тамъ много нашихъ Божьихъ людей. Въ пятницу было двѣ недѣли, какъ она уѣхала; ей прислали денегъ на дорогу. Хотите взглянуть на ея комнату?-- продолжала старуха, отворяя дверь и не замѣтивъ, какъ подѣйствовали ея слова на Адама.
   Онъ всталъ, подошелъ къ двери и окинулъ жаднымъ взглядомъ маленькую комнатку, съ узкой кроватью, портретомъ Уэсли на стѣнѣ и немногими книгами, сложенными кучкой на толстомъ томѣ Библіи. У него явилась было нелѣпая надежда, что Гетти можетъ оказаться здѣсь. Увидѣвъ, что въ комнатѣ никого нѣтъ, онъ въ первую минуту не могъ говорить отъ волненія; его охватилъ смутный страхъ: что-нибудь случилось съ нею въ дорогѣ. Но старуха была такъ нерѣчиста и такъ туго соображала, что она могла его не понять, и можетъ быть Гетти еще окажется въ Сноуфильдѣ.
   -- Какъ жаль, что вы не знали объ отъѣздѣ Дины,-- сказала она.-- Это вы нарочно шли, чтобъ повидаться съ ней?
   -- Но Гетти... Гетти Соррель,-- она гдѣ? перебилъ ее рѣзко Адамъ.
   -- Я не знаю никакой Гетти Соррель, отвѣчала старуха съ удивленіемъ -- Кто это? Вы слышали о ней въ Сноуфильдѣ?
   -- Развѣ къ Динѣ Моррисъ никто не пріѣзжалъ въ пятницу, двѣ недѣли тому назадъ? Не пріѣзжала къ ней молодая женщина -- очень молоденькая и хорошенькая?
   -- Нѣтъ, я не видала никакой молодой женщины.
   -- Вполнѣ-ли вы увѣрены? Припомните: -- молодая дѣвушка -- восемнадцати лѣтъ, съ темными глазами и темными курчавыми волосами, въ красномъ плащѣ, съ корзинкой. Вы не забыли-бы ее, еслибъ видѣли.
   -- Въ пятницу было двѣ недѣли, говорите вы?-- Въ этотъ самый день Дина уѣхала... Нѣтъ, никто не пріѣзжалъ. Никто до сихъ поръ не спрашивалъ Дину,-- вы первый -- потому-что у насъ всѣ знаютъ, что она уѣхала... Господи, помилуй! Случилось что-нибудь?
   Старуха увидѣла, наконецъ, испуганное, помертвѣлое лицо Адама, но, несмотря на свой испугъ, онъ не растерялся; онъ только придумывалъ, куда ему броситься, чтобы разузнать о Гетти.
   -- Да, отвѣчалъ онъ,-- двѣ недѣли тому назадъ, въ пятницу, эта молодая дѣвушка уѣхала изъ нашихъ мѣстъ къ Динѣ. Я теперь пришелъ за ней. Я боюсь, что съ ней что-нибудь случилось, мнѣ нельзя оставаться,-- прощайте.
   И онъ выбѣжалъ изъ коттеджа. Старуха проводила его до калитки и стояла, со своей трясущейся головой, слѣдя грустнымъ взглядомъ, какъ онъ почти бѣжалъ къ городу. Онъ рѣшилъ справиться о Гетти въ гостинницѣ, гдѣ останавливался Окбурискій дилижансъ.
   -- Нѣтъ, тамъ не видали никакой молодой женщины, похожей на Гетти. Не произошло-ли двѣ недѣли тому назадъ какого-нибудь несчастнаго случая съ дилижансомъ?-- Нѣтъ. И въ этотъ день онъ не можетъ ѣхать въ Окбурнъ: послѣдній дилижансъ уже отошелъ.-- Ну, что-жъ, онъ отправится пѣшкомъ: онъ не можетъ оставаться въ этомъ нестерпимомъ бездѣйствіи... Но хозяинъ гостинницы принялъ участіе въ происшествіи со всѣмъ интересомъ человѣка, который большую часть своего времени проводитъ, заложивъ руки въ карманы и созерцая все одну и ту-же монотонную улицу. Видя тревогу Адама, онъ предложилъ доставить его въ Окбурнъ въ тотъ-же-вечеръ, въ собственной телѣжкѣ. Еще не было пяти часовъ: Адамъ могъ успѣть пообѣдать и къ десяти вечера быть въ Окбурнѣ. Хозяинъ сказалъ, что онъ все равно собирался ѣхать завтра въ Окбурнъ, и что ему даже удобнѣе выѣхать сегодня, потому-что тогда въ его распоряженіи останется цѣлый день. Адамъ, послѣ безуспѣшной попытки поѣсть, кончилъ тѣмъ, что положилъ въ карманъ бутербродъ, выпилъ глотокъ пива и объявилъ, что онъ готовъ. Когда они проѣзжали мимо домика Дины, ему пришло въ голову, что не мѣшало-бы узнать у старухи Дининъ адресъ въ Лидсѣ, такъ какъ въ случаѣ какого несчастія у Пойзеровъ (онъ, впрочемъ, почти не допускалъ этой мысли) они, вѣроятно, пожелаютъ выписать Дину. Но оказалось, что Дина не оставила своего адреса, и старуха, у которой память на имена была очень слаба, не могла даже припомнить имени "святой женщины" бывшей главнымъ другомъ Дины въ ихъ общинѣ въ Лидсѣ.
   Во время этого длиннаго, длиннаго путешествія въ телѣжкѣ, Адамъ успѣлъ перебрать въ умѣ всевозможныя догадки и все еще ломалъ голову, безпрестанно переходя отъ страха къ надеждѣ. Въ первую минуту потрясенія, когда онъ узналъ, что Гетти нѣтъ въ Сноуфильдѣ, мысль объ Артурѣ пронизала его острой болью; но онъ сейчасъ же отогналъ эту нестерпимую мысль и нѣкоторое время не давалъ ей овладѣть собой, пытаясь объяснить страшный фактъ другими причинами, не имѣвшими съ нею ничего общаго. Навѣрное произошла какая-нибудь несчастная случайность: Гетти могла ошибкой сѣсть въ Окбурнѣ не въ тотъ дилижансъ; можетъ быть по дорогѣ она захворала и не написала объ этомъ роднымъ, не желая ихъ напугать. Но вскорѣ этотъ хрупкій оплотъ невѣроятныхъ, смутныхъ вѣроятностей, которымъ онъ старался себя оградить, былъ опрокинутъ неудержимымъ приступомъ, опредѣленнаго страха: Гетти обманывала себя, согласившись выйти за него замужъ и воображая, что она можетъ его полюбить; она все время любила Артура, и вотъ теперь, въ своемъ отчаяніи, въ ужасѣ передъ приближавшейся свадьбой, она убѣжала,-- къ нему. Опять въ душѣ Адама проснулись вся его ревность, все негодованіе, а вмѣстѣ съ этимъ явилось подозрѣніе, что и Артуръ былъ не безъ грѣха въ этомъ дѣлѣ,-- что онъ писалъ Гетти, сманилъ ее пріѣхать къ нему, потому-что не могъ примириться съ мыслью, что она достанется другому. Возможно, что онъ былъ даже главнымъ виновникомъ,-- что онъ-то все и подстроилъ,-- далъ ей указанія, какъ разыскать его въ Ирландіи (Адамъ зналъ, что Артуръ уѣхалъ въ Ирландію три недѣли тому назадъ: не такъ давно ему сказали объ этомъ въ замкѣ). Каждый грустный взглядъ Гетти со дня ихъ помолвки воскресалъ теперь передъ нимъ со всею преувеличенностью тяжелыхъ воспоминаній. Да, онъ былъ безумно самонадѣянъ и торопливъ. Очень возможно, что бѣдняжка долгое время сама хорошенько не знала, что она чувствуетъ,-- думала, что забудетъ Артура... Можетъ быть на одинъ мигъ ей даже показалось, что она можетъ полюбить человѣка, предлагавшаго ей свое покровительство и вѣрную любовь... Нѣтъ, ее онъ ни въ чемъ не винитъ,-- она не хотѣла причинить ему такихъ жестокихъ страданій. Вся вина лежитъ на томъ, кто такъ себялюбиво игралъ ея сердцемъ, кто, можетъ быть, сознательно сманилъ ее бѣжать.
   Въ Окбурнѣ хозяинъ гостинницы "Королевскій Дубъ" припомнилъ, что слишкомъ двѣ недѣли тому назадъ совершенно такая молодая женщина, какъ описывалъ Адамъ, пріѣхала съ Тредльстонскимъ дилижансомъ (да и трудно забыть такую красотку -- такихъ не всякій день видишь). Съ Букстонскимъ дилижанскомъ, который проходитъ черезъ Сноуфильдъ, она не уѣхала -- это хозяинъ утверждалъ положительно, но вскорѣ послѣ того онъ потерялъ ее изъ вида (когда водилъ поить лошадей) и больше уже не видалъ. Тогда Адамъ пошелъ въ гостинницу, изъ которой выходилъ дилижансъ въ Стонитонъ. Стонитонъ, былъ во всякомъ случаѣ, первымъ пунктомъ, куда могла направиться Гетти, какова-бы ни была цѣль ея пути, такъ какъ едва-ли она рѣшилась-бы путешествовать иначе, какъ по главнымъ дорогамъ. Въ этой гостинницѣ ее тоже замѣтили; помнили даже, что она взяла наружное мѣсто и сѣла рядомъ съ кучеромъ.-- Можно-ли видѣть этого кучера?-- Нѣтъ, нельзя, потому что послѣдніе три или четыре дня, вмѣсто него ѣздитъ другой; но, вѣроятно, его можно разыскать въ Стонитонѣ: надо тамъ справиться въ гостинницѣ, гдѣ останавливался дилижансъ. Но дилижансъ въ Стонитонъ выходилъ только на другой день въ одиннадцать часовъ. И такъ, нашему бѣдному, убитому горемъ Адаму пришлось волей-неволей подавить свою тревогу и подождать до утра.
   Въ Стонитонѣ новая задержка: старика кучера, съ которымъ уѣхала Гетти, не оказалось въ городѣ, и онъ долженъ былъ вернуться только къ вечеру. Наконецъ, онъ пріѣхалъ. Онъ тоже хорошо помнилъ Гетти,-- припомнилъ даже шутку, съ которою онъ къ ней обратился, и которую теперь нѣсколько разъ повторилъ Адаму, ни разу не забывъ при этомъ прибавить, что онъ такъ и подумалъ тогда, что "тутъ что-нибудь не спроста", такъ какъ "дѣвочка" не засмѣялась его шуткѣ. Но въ заключеніе онъ объявилъ (какъ и всѣ остальные въ гостинницѣ), что потерялъ ее изъ вида, какъ только она сошла съ дилижанса. Часть слѣдующаго утра ушла на справки во всѣхъ гостинницахъ, откуда выходили дилижансы (на справки, оказавшіяся безплодными, ибо, какъ вамъ уже извѣстно, изъ Стонитона Гетти вышла пѣшкомъ на разсвѣтѣ), и затѣмъ на ходьбу по всѣмъ Стонитонскимъ дорогамъ до первой заставы, въ тщетной надеждѣ встрѣтить тамъ человѣка, который, быть можетъ, припомнитъ бѣглянку. Но нѣтъ: въ Стонитонѣ слѣдъ ея положительно терялся. Теперь Адаму предстояла тяжелая задача вернуться домой и сообщить печальную вѣсть на Большой Фермѣ. Что-же касается дальнѣйшихъ его плановъ, то, среди сумятицы мыслей и чувствъ, обуревавшихъ его во время этихъ безплодныхъ розысковъ, онъ пришелъ покамѣстъ къ двумъ опредѣленнымъ рѣшеніямъ. Онъ рѣшилъ, во-первыхъ, никому не говорить безъ крайней необходимости того, что ему было извѣстно о поведеніи Артура относительно Гетти (вѣдь Гетти могла еще вернуться, и въ этомъ случаѣ разоблаченіе ея тайны могло ей повредить или оскорбить ее), и, во-вторыхъ,-- возвратившись домой и устроивъ свои дѣла, немедленно ѣхать въ Ирландію: если по дорогѣ онъ не нападетъ на слѣдъ Гетти, тогда онъ проѣдетъ прямо къ Артуру и удостовѣрится, насколько тотъ ознакомленъ съ ея планами. Нѣсколько разъ у него мелькала мысль посовѣтоваться съ мистеромъ Ирвайномъ, но въ этомъ случаѣ пришлось-бы разсказать ректору всю правду и, слѣдовательно, выдать тайну отношеній Артура и Гетти. Можетъ показаться страннымъ, какимъ образомъ у Адама, до такой степени поглощеннаго мыслью о Гетти, ни разу не промелькнуло догадки, что она могла поѣхать въ Виндзоръ, не зная, что Артура тамъ уже нѣтъ. Это объясняется, по всей вѣроятности, тѣмъ, что ему не приходило въ голову, чтобы Гетти могла отправиться къ Артуру незванная; онъ не могъ себѣ представить причины, которая толкнула-бы ее на такой шагъ послѣ письма, полученнаго ею въ августѣ. Онъ допускалъ только двѣ вѣроятности: или Артуръ писалъ ей опять и просилъ ее пріѣхать, или-же она убѣжала сама, испугавшись приближенія своей свадьбы,-- убѣжала, потому-что убѣдилась, что она не можетъ любить его, Адама, и въ то-же время боясь, что родные разсердятся, если она откажетъ ему.
   Въ виду окончательно принятаго имъ рѣшенія ѣхать къ Артуру, мысль о томъ, что онъ напрасно потратилъ два дня на розыски, терзала Адама, а между тѣмъ, разъ онъ долженъ былъ молчать передъ Пойзерами о своей догадкѣ насчетъ мѣстопребыванія Гетти и о своемъ намѣреніи послѣдовать за ней, ему необходимо было имѣть по крайней мѣрѣ право сказать имъ, что онъ прослѣдилъ ея путь такъ далеко, какъ только могъ.
   Во вторникъ, въ первомъ часу ночи, Адамъ пріѣхалъ въ Треддльстонъ и, не желая безпокоить въ такой поздній часъ мать и брата (не говоря уже о томъ, что ему непріятно было-бы отвѣчать на ихъ разспросы), онъ не пошелъ домой, а бросился, не раздѣваясь, на кровать въ трактирѣ "Опрокинутая телѣга" и отъ усталости заснулъ, какъ убитый. Но онъ проспалъ не больше четырехъ часовъ: еще не было пяти, и на дворѣ только начинало свѣтать, когда онъ уже шелъ по дорогѣ къ дому. Онъ всегда носилъ въ карманѣ ключъ отъ своей мастерской, такъ-что могъ теперь войти, никого не потревоживъ, а ему этого-то именно и хотѣлось: онъ зналъ, что если мать проснется, ему придется разсказать ей о случившемся, чего онъ всячески старался избѣжать; онъ думалъ прежде повидаться съ Сетомъ и попросить его сказать ей все, когда будетъ нужно. Тихонько перешелъ онъ дворъ и тихонько повернулъ ключъ въ замкѣ, но -- какъ онъ и ожидалъ,-- Джипъ, спавшій въ мастерской, громко залаялъ. Впрочемъ, умный песъ сейчасъ-же замолчалъ, увидѣвъ, что хозяинъ грозитъ ему пальцемъ, и сталъ тереться объ его ноги, за неимѣніемъ другого способа выразить свою собачью радость.
   Адамъ былъ слишкомъ убитъ, чтобъ обращать вниманіе на ласки Джипа. Онъ опустился на скамью и тупо глядѣлъ на доски, стружки и другіе, окружавшіе его, слѣды прерванной работы, спрашивая себя, будетъ-ли онъ когда-нибудь опять находить удовольствіе въ этой работѣ. Джипъ между тѣмъ, смутно понимая, что съ хозяиномъ его что-то неладно, положилъ свою косматую, сѣрую голову къ нему на колѣни и смотрѣлъ на него изъ подъ приподнятыхъ бровей. До сихъ поръ, съ вечера воскресенья, все время Адама проходило въ чужихъ мѣстахъ, среди чужихъ людей; мелочи его повседневной жизни не напоминали ему о себѣ; но теперь, когда онъ опять сидѣлъ дома, при свѣтѣ новаго нарождающагося дня. окруженный знакомыми предметами, которые, казалось, навсегда утратили для него свою прелесть, дѣйствительность -- суровая, неотвратимая дѣйствительность -- предстала передъ нимъ во всей своей безотрадной наготѣ и давила его новымъ гнетомъ. Прямо противъ него стоялъ неоконченный комодъ, который онъ дѣлалъ для Гетти въ свободные часы, мечтая о томъ времени, когда его домъ будетъ ея домомъ...
   Сетъ не слыхалъ, когда вошелъ Адамъ, но его разбудилъ лай Джипа, и вскорѣ Адамъ услышалъ, что онъ зашевелился наверху, одѣваясь. Первая мысль Сета была мысль о братѣ: сегодня Адамъ навѣрно вернется,-- онъ вѣдь знаетъ, что безъ него станетъ все дѣло, но во всякомъ случаѣ пріятно было думать, что праздникъ его вышелъ длиннѣе, чѣмъ онъ разсчитывалъ. Пріѣдетъ-ли съ нимъ Дина? Сетъ говорилъ себѣ, что это было-бы величайшимъ для него счастьемъ, хоть онъ и не имѣлъ ни малѣйшей надежды, что она когда-нибудь полюбитъ его настолько, чтобъ выйти за него замужъ; но вѣдь онъ постоянно говорилъ себѣ и то, что лучше быть другомъ и братомъ Дины, чѣмъ мужемъ любой изъ другихъ женщинъ. Еслибъ только онъ могъ быть всегда подлѣ нея, жить въ одномъ съ нею городѣ,-- кажется, ничего больше онъ-бы и не желалъ.
   Онъ сошелъ внизъ, отворилъ дверь изъ кухни въ мастерскую съ тѣмъ, чтобы выпустить Джипа, и остановился на порогѣ, пораженный видомъ Адама. Адамъ по прежнему, не шевелясь, сидѣлъ на скамьѣ, блѣдный, немытый, съ ввалившимися мутными глазами, точно пьяница послѣ запоя. Но Сетъ мгновенно сообразилъ, что означали эти признаки: братъ его не былъ пьянъ,-- надъ нимъ стряслась большая бѣда. Адамъ взглянулъ на него, но ничего не сказалъ. Сетъ подошелъ къ нему: онъ и самъ такъ дрожалъ, что языкъ не слушался его.
   -- Господи, умилосердись надъ нами!-- вымолвилъ онъ наконецъ тихимъ голосомъ, опускаясь на лавку рядомъ съ братомъ.-- Адди, что случилось?
   Адамъ не могъ говорить: сердце сильнаго человѣка, привыкшаго не давать воли никакимъ проявленіямъ своего горя, переполнилось, какъ сердце ребенка, при первомъ словѣ сочувствія; онъ упалъ къ брату на шею и зарыдалъ.
   Сетъ былъ теперь готовъ къ худшему, потому-что никогда, насколько онъ помнилъ,-- даже въ дѣтствѣ,-- Адамъ не плакалъ такъ страшно.
   -- Адамъ, это смерть? Она умерла?-- спросилъ онъ все тѣмъ-же тихимъ голосомъ, когда Адамъ пересталъ рыдать и поднялъ голову.
   -- Нѣтъ, голубчикъ, она не умерла, но она ушла... ушла отъ насъ совсѣмъ. Она не была въ Сноуфильдѣ. Въ пятницу, двѣ недѣли тому назадъ, Дина уѣхала въ Лидсъ,-- въ тотъ самый день, когда Гетти выѣхала изъ дому... Я не могу понять, куда она могла скрыться изъ Стонитона, потому-что до Стонитона я ее прослѣдилъ.
   Сетъ молчалъ, пораженный: онъ не могъ придумать никакой причины, которая могла-бы заставить Гетти бѣжать.
   -- Догадываешься-ли ты, что крайней мѣрѣ, зачѣмъ она это сдѣлала?-- спросилъ онъ наконецъ.
   -- Должно быть она не могла меня полюбить; должно быть мысль о нашей свадьбѣ угнетала ее... и чѣмъ дальше, тѣмъ больше,-- отвѣчалъ Адамъ. Онъ твердо рѣшилъ молчать о другой возможной причинѣ.
   -- Я слышу, мама встаетъ, сказалъ Сетъ.-- Ты скажешь ей?
   -- Нѣтъ, не сейчасъ, отвѣчалъ Адамъ. Онъ поднялся со скамьи и откинулъ назадъ волосы, стараясь оправиться.-- Теперь я не могу говорить съ ней объ этомъ, и потомъ... я сегодня-же опять уѣзжаю,-- только побываю въ деревнѣ и на Большой Фермѣ. Я не могу тебѣ сказать, куда я ѣду, а ты скажешь потомъ матери, что я уѣхалъ по дѣлу, про которое никто не долженъ ничего знать... Теперь я пойду помоюсь.-- Онъ пошелъ было къ двери, но, сдѣлавъ нѣсколько шаговъ, обернулся и, встрѣтивъ тихій, грустный взглядъ Сета, сказалъ:-- Вотъ что, братъ: мнѣ придется забрать всѣ деньги изъ жестяной копилки, но если что со мной случится, ты такъ и знай -- все остальное твое и матери: я знаю, ты съумѣешь позаботиться о ней.
   Сетъ былъ блѣденъ и дрожалъ: онъ понялъ, что тутъ кроется какая-то страшная тайна.
   -- Братъ, проговорилъ онъ слабымъ голосомъ (онъ никогда не называлъ Адама "братомъ", кромѣ самыхъ торжественныхъ случаевъ),-- братъ, я надѣюсь, ты не сдѣлаешь ничего такого, на что ты не могъ бы испросить благословенія Божія.
   -- Нѣтъ, милый, не бойся, отвѣчалъ Адамъ.-- Я сдѣлаю только то, что я обязанъ сдѣлать.
   Мысль о томъ, что если онъ выдастъ матери свое горе, она только измучитъ его своими безтолковыми сѣтованіями (не говоря уже о томъ, что не съумѣетъ скрыть своего торжества и радости, что Гетти оказалась не парой ему, какъ она всегда это предсказывала) -- эта мысль возвратила ему до нѣкоторой степени его обычную твердость и самообладаніе. Но дорогѣ домой онъ почувствовалъ себя несовсѣмъ хорошо и потому остался ночевать въ Треддльстонѣ -- сказалъ онъ матери, когда она сошла внизъ, и объяснилъ свою блѣдность и мутные глаза головной болью, которая будто-бы не совсѣмъ еще прошла.
   Онъ рѣшилъ, что прежде всего сходитъ въ деревню, пробудетъ тамъ съ часъ въ мастерской, скажетъ Бурджу, что ему необходимо на время уѣхать, и затѣмъ уже пойдетъ на Большую Ферму. Ему не хотѣлось придти туда къ завтраку: въ этотъ часъ вся семья собиралась на кухнѣ -- и дѣти, и слуги,-- и всѣ начнутъ ахать и охать, когда услышатъ, что онъ вернулся безъ Гетти. Итакъ, онъ дождался въ мастерской Бурджа, чтобы пробило девять часовъ, и тогда пошелъ на ферму прямикомъ по полямъ. Подходя къ усадьбѣ, онъ увидѣлъ, что на встрѣчу ему идетъ мистеръ Пойзеръ, и почувствовалъ огромное облегченіе, такъ какъ это избавляло его отъ непріятной необходимости входить въ домъ. Мистеръ Пойзеръ шелъ скорымъ шагомъ -- веселый и бодрый, потому-что была весна и начало весеннихъ работъ; онъ шелъ взглянуть хозяйскимъ окомъ, какъ куютъ его новую лошадь, и на ходу размахивалъ киркой, которую прихватилъ на всякій случай, какъ полезнаго товарища. Онъ очень удивился, увидѣвъ Адама, но не встревожился. Мартинъ Пойзеръ былъ не изъ тѣхъ людей, которые легко поддаются сквернымъ предчувствіямъ.
   -- Адамъ, это вы? Какъ-же такъ? Проѣздили столько времени и не привезли дѣвочекъ?
   -- Нѣтъ, не привезъ, отвѣчалъ Адамъ, поворачивая назадъ и давая этимъ понять мистеру Пойзеру, что онъ не желаетъ входить.
   -- Постойте, проговорилъ Мартинъ, всматриваясь въ лицо Адама:-- у васъ скверный видъ. Что нибудь случилось?
   -- Да, отвѣчалъ Адамъ съ усиліемъ,-- случилась очень непріятная вещь: я не нашелъ Гетти въ Сноуфильдѣ.
   На добродушной физіономіи мистера Попзера выразились удивленіе и испугъ.
   -- Какъ не нашли! Что съ ней случилось? спросилъ онъ. не представляя себѣ ничего другого, кромѣ несчастнаго случая въ пути.
   -- Я даже не знаю, случилось съ ней что нибудь, или нѣтъ. Она и не ѣздила въ 0ноуфильдъ; она проѣхала въ Стонитонъ. До Стонитона я ее прослѣдилъ, но куда она дѣлась послѣ того, какъ вышла тамъ изъ дилижанса,-- я не знаю: никто не могъ мнѣ этого сказать.
   Неужели вы хотите сказать, что она убѣжала? вымолвилъ Мартинъ, останавливаясь; онъ былъ такъ ошеломленъ этой мыслью, что даже не успѣлъ огорчиться.
   Да, я думаю, что это такъ, отвѣчалъ Адамъ.-- Я думаю, что она не хотѣла выходить за меня замужъ,-- она ошиблась въ своихъ чувствахъ.
   Съ минуту Мартинъ молчалъ, глядя въ землю и безсознательно выкапывая траву своей киркой. Обычная медленность его рѣчи всегда удваивалась, когда предметъ разговора былъ непріятенъ ему. Наконецъ онъ поднялъ голову, взглянулъ Адаму въ лицо и сказалъ:
   Если такъ,-- она не стоила тебя, парень. Я чувствую и себя виноватымъ, потому-что она была моя племянница, и я всегда желалъ, чтобъ ты женился на ней. Я ничѣмъ не могу утѣшить тебя,-- тѣмъ хуже: я знаю, что для тебя это жестокій ударъ.
   Адаму нечего было на это сказать, и мистеръ Пойзеръ, пройдя нѣсколько шаговъ, продолжалъ:
   -- Я убѣжденъ, что она отправилась искать мѣста; еще полгода тому назадъ она забрала себѣ въ голову поступить въ горничныя и спрашивала тогда моего согласія. Но я былъ лучшаго о ней мнѣнія, прибавилъ онъ, грустно качая головой;-- я не думалъ, что она опять вернется къ этой мысли, послѣ того, какъ она дала тебѣ слово, и мы все приготовили къ свадьбѣ.
   Адамъ имѣлъ самыя вѣскія основанія не оспаривать догадки мистера Пойзера; онъ даже и себя старался увѣрить, что она могла быть справедлива: вѣдь у него пока еще не было доказательствъ, что Гетти убѣжала къ Артуру.
   -- Во всякомъ случаѣ лучше, что такъ вышло, разъ она чувствовала, что не можетъ меня полюбить, проговорилъ онъ такъ спокойно, какъ только могъ.-- Лучше убѣжать отъ свадьбы, чѣмъ каяться потомъ. Надѣюсь, вы не будете къ ней слишкомъ суровы, если она возвратится,-- а этого всегда можно ожидать: жить вдали отъ родныхъ можетъ оказаться слишкомъ тяжело для нея.
   -- Я не могу относиться къ ней, какъ относился прежде, сказалъ Мартинъ рѣшительнымъ тономъ.-- Она дурно поступила съ тобой и со всѣми нами. Но я не отвернусь отъ нея: она еще ребенокъ, и это первая непріятность, какую она доставила мнѣ... Трудно мнѣ будетъ сказать объ этомъ ея теткѣ... Отчего Дина не пріѣхала съ тобой?-- при ней все обошлось бы глаже; она бы съумѣла успокоить жену.
   -- Дины нѣтъ въ Сноуфильдѣ; вотъ уже двѣ недѣли, какъ она уѣхала въ Лидсъ, и старуха, ея хозяйка, не могла мнѣ сказать ея тамошняго адреса, а то я доставилъ-бы его вамъ.
   -- Гораздо лучше было-бы съ ея стороны оставаться съ родными, чѣмъ разъѣзжать проповѣдывать по чужимъ людямъ, проговорилъ съ негодованіемъ мистеръ Пойзеръ.
   -- Теперь я долженъ съ вами проститься, мистеръ Пойзеръ;-- у меня много дѣла сегодня.
   -- Да, да, или къ своей работѣ, голубчикъ; я самъ скажу хозяйкѣ, когда вернусь домой. А трудная это будетъ задача для меня!..
   -- Вотъ о чемъ я васъ попрошу, мистеръ Пойзеръ, сказалъ Адамъ:-- еще недѣльку, двѣ, не разсказывайте ничего никому изъ сосѣдей. Я еще ничего не говорилъ моей матери, и -- какъ знать, какой оборотъ приметъ дѣло?
   -- Конечно, конечно, чѣмъ меньше словъ, тѣмъ лучше. Мы скажемъ просто, что свадьба отложена; намъ незачѣмъ объяснять -- почему; а тамъ можетъ быть, что-нибудь и услышимъ о ней... Дай пожать тебѣ руку, парень. Дорого-бы я далъ за возможность исправить то зло, которое мы тебѣ сдѣлали.
   Въ голосѣ Мартина Пойзера послышалось что-то странное, отъ чего эти немногія слова вышли у него безсвязно и невнятно. Но тѣмъ лучше оцѣнилъ Адамъ ихъ значеніе, и прощальное рукопожатіе этихъ двухъ простыхъ, честныхъ людей было исполнено взаимнаго пониманія.
   Ничто теперь не задерживало Адама въ Гейслопѣ. Онъ наказалъ Сету сходить въ замокъ и оставить тамъ записку для сквайра съ увѣдомленіемъ, что Адамъ Бидъ былъ принужденъ неожиданно уѣхать по дѣлу. То же самое долженъ былъ Сетъ говорить и всѣмъ остальнымъ, кто станетъ справляться о его братѣ. Что-же касается Пойзеровъ, то, узнавъ объ его отъѣздѣ, они, конечно, догадаются, что онъ отправился разыскивать Гетти.
   Разставшись съ мистеромъ Пойзеромъ, Адамъ хотѣлъ было идти прямо въ Треддльстонъ, никуда не заходя, но вдругъ у него опять мелькнула мысль, неоднократно приходившая ему и раньше, мысль пойти къ мистеру Ирвайну и откровенно разсказать ему все. Это былъ послѣдній случай посовѣтоваться съ ректоромъ, и Адамъ боялся его упустить. Онъ уѣзжалъ въ далекій путь,-- за море,-- и ни одна живая душа не знала, куда онъ ѣдетъ. Что, если что-нибудь съ нимъ случится? Или если ему понадобится помощь въ чемъ-либо касающемся Гетти?.. На мистера Ирвайна можно положиться; правда, было очень непріятно разоблачать ея тайну передъ кѣмъ-бы то ни было, но это чувство должно стушеваться передъ необходимостью для нея-же имѣть защитника, который, въ его, Адама, отсутствіе, былъ-бы готовъ вступиться за нее въ крайнемъ случаѣ. Относительно Артура (еслибы даже за нимъ не оказалось новой вины) Адамъ не считалъ себя обязаннымъ хранить молчаніе, коль скоро интересы Гетти заставляли его говорить.
   "Да, необходимо это сдѣлать", сказалъ себѣ Адамъ, когда на него нахлынули всѣ эти мысли, копившіяся понемногу въ теченіе долгихъ часовъ его грустнаго странствованія; "это будетъ хорошо. Я не могу дольше нести одинъ это бремя".
   

ГЛАВА XXXIX.
ВѢСТИ.

   Адамъ повернулъ къ Брокстону и зашагалъ самымъ скорымъ своимъ шагомъ, безпрестанно поглядывая на часы, потому-что боялся не застать мистера Ирвайна: тотъ могъ уѣхать куда-нибудь -- можетъ-быть на охоту. Этотъ страхъ опоздать и быстрая ходьба привели его въ состояніе сильнѣйшаго возбужденія, а тутъ еще, подходя къ ректорскому дому, онъ замѣтилъ глубокіе, свѣжіе слѣды лошадиныхъ копытъ на пескѣ.
   Но слѣды шли не отъ воротъ, а къ воротамъ, и хотя у конюшни стояла осѣдланная лошадь, это не была лошадь ректора. Было видно, что она недавно сдѣлала длинный путь; вѣроятно, кто-нибудь пріѣхалъ къ мистеру Ирвайну по дѣлу: значитъ онъ дома... Но Адама" такъ запыхался отъ ходьбы и волненія, что Карроль долго не могъ его понять, когда онъ сталъ объяснять, что ему нужно поговорить съ ректоромъ. Сильный человѣкъ начиналъ подаваться подъ двойнымъ бременемъ горя и неизвѣстности. Камердинеръ съ удивленіемъ на него посмотрѣлъ, когда онъ бро тояніи говорить; онъ могъ только отвѣтить пожатію руки своего друга. Бартль, придвинувъ другой стулъ, сѣлъ противъ него, снялъ шляпу и очки.
   -- Никогда не случалось со мною ничего подобнаго, замѣтилъ онъ: -- никогда не выходилъ я изъ дома, не снявъ очковъ. Я совершенно забылъ снять ихъ.
   Старикъ произнесъ это пустое замѣчаніе, считая за лучшее не отвѣчать вовсе на волненіе Адама: послѣдній, такимъ образомъ, не прямо догадается, что въ настоящее время нельзя было сообщить ничего положительнаго.
   -- А теперь, сказалъ онъ, снова вставая:-- я долженъ посмотрѣть, чтобъ вы съѣли кусочекъ хлѣба и выпили вина, присланнаго сегодня утромъ мистеромъ Ирвайномъ. Онъ разсердится на меня, если вы не попробуете. Ну-ка, продолжалъ онъ. принося бутылку и хлѣбъ и наливая въ чашку вина: -- мнѣ и самому хочется перекусить немножко. Выпейте глотокъ со мною, другъ мой, выпейте!
   Адамъ тихонько оттолкнулъ отъ себя чашку и умоляющимъ тономъ произнесъ:
   -- Разскажите мнѣ, мистеръ Масси, разскажите мнѣ все. Была она тамъ? Началось?
   -- Да, мой другъ, да... это происходило все время съ-тѣхъ-поръ, какъ я ушелъ въ первый разъ. Но оно идетъ очень-медленно. Адвокатъ, котораго взяли для ея защиты, безпрестанно ставитъ палку въ колесо, чтобъ остановить его, когда только можетъ, и много задаетъ работы разспросами свидѣтелей и спорами съ другими юристами. Вотъ все, что онъ можетъ сдѣлать за деньги, которыя заплатили ему: а вѣдь сумма-то немаленькая. Но онъ ловкій человѣкъ, у него такіе глаза, что онъ могъ бы въ одну минуту подобрать всѣ иголки въ соломѣ. Если у человѣка нѣтъ чувствъ, то быть слушателемъ въ судѣ такъ же хорошо, какъ слушать ученыя пренія; но нѣжное сердце дѣлаетъ насъ тупыми. Я готовъ былъ бы навсегда разстаться съ ариѳметикой только для того, чтобъ принесть вамъ добрыя вѣсти, мой бѣдный другъ.
   -- Но развѣ, повидимому, дѣло принимаетъ оборотъ противъ нея? спросилъ Адамъ.-- Скажите мнѣ, что они говорили. Я долженъ знать это теперь, я долженъ знать, какія доказательства приводятъ противъ нея.
   -- До-сихъ-поръ главнымъ было свидѣтельство врачей и Мартина Пойзера... бѣдный Мартинъ -- всѣ въ судѣ чувствовали къ нему состраданіе -- это было какъ бы одно рыданіе, когда онъ снова сошелъ съ площадки. Хуже всего была та минута, когда сказали ему, чтобъ онъ посмотрѣлъ на обвиненную, стоявшую у перилъ. Тяжело ему было, бѣдному, очень-тяжело. Адамъ, мой другъ, ударъ палъ на него съ такою же силою, какъ и на васъ: вы должны помочь бѣдному Мартину, вы должны показать мужество. Выпейте теперь вина и докажите, что вы переносите ваше горе, какъ слѣдуетъ мужчинѣ.
   Бартль не могъ сдѣлать лучшаго вызова. Адамъ съ покойнымъ и послушнымъ видомъ взялъ чашку и немного отпилъ.
   -- Разскажите мнѣ про ея видъ, сказалъ онъ вдругъ.
   -- Она казалась испуганною, очень-испуганною, когда ввели ее въ первый разъ. Бѣдняжка! она впервые видѣла толпу и судью. И тамъ была куча глупыхъ женщинъ въ нарядныхъ платьяхъ; руки ихъ до самаго верху были покрыты бездѣлками и на головѣ перья; онѣ сидѣли неподалеку отъ судьи. Можно было подумать, онѣ вырядились такимъ образомъ для того, чтобъ быть пугалами и предупрежденіемъ для всякаго, кто вздумалъ бы когда-нибудь снова связаться съ женщиной; онѣ безпрестанно приставляли къ глазамъ стекла, смотрѣли и перешептывались. Но послѣ этого она стояла, какъ бѣлая картина, смотря внизъ на свои руки, и, казалось, ничего не видѣла и не слышала. Она была блѣдна, какъ полотно. Она не говорила ничего, когда ее спрашивали: "виновна" ли она или "невиновна", и тогда за нее отвѣтили: "невиновна". Но когда она услышала имя своего дяди, то по всему ея тѣлу, казалось, пробѣжала дрожь; когда сказали ему, чтобъ онъ посмотрѣлъ на нее, она опустила голову, скорчилась и закрыла лицо руками. Ему стоило большаго труда говорить, бѣдному человѣку; его голосъ сильно дрожалъ. И адвокаты, которые по-большей-части бываютъ тверды, какъ сталь, я замѣтилъ, щадили его, какъ только могли. Самъ мистеръ Ирвайнъ подошелъ къ нему и вышелъ изъ суда съ нимъ вмѣстѣ. Да, великое дѣло въ жизни человѣка имѣть возможность поддерживать ближняго и подкрѣплять его въ подобномъ несчастіи.
   -- Богъ да благословитъ его и васъ также, мистеръ Масси! сказалъ Аламъ тихимъ голосомъ, положивъ руку на плечо Бартли.
   -- Конечно, конечно, нашъ священникъ созданъ изъ хорошаго металла, онъ издаетъ настоящій звонъ, когда вы дотрогиваетесь до него. И умный человѣкъ; говоритъ только то, что нужно. Онъ не принадлежитъ къ числу тѣхъ, которые думаютъ, что могутъ утѣшить васъ пустою болтовнею, будто люди, стоящіе подлѣ несчастія и смотрящіе на него, знаютъ горе гораздо-лучше тѣхъ, которымъ приходится переносить его. Я въ свое время встрѣчался съ такими людьми на югѣ, когда самъ былъ въ горѣ. Кстати, мистеръ Ирвайнъ самъ долженъ быть свидѣтелемъ съ ея стороны и будетъ говорить о ея характерѣ и воспитаніи.
   -- Но другія доказательства... что они очень свидѣтельствуютъ противъ нея? спросилъ Адамъ.-- Какъ вы думаете, мистеръ Масси? Скажите мнѣ всю истину.
   -- Да, мой другъ, да, лучше всего говорить истину. Вѣдь, какъ бы то ни было, истина все-таки откроется подъ конецъ. Доказательства докторовъ очень-тягостны для нея, да, очень-тягостны. Но съ самаго начала до конца она запиралась въ томъ, что имѣла ребенка... эти бѣдныя, глупыя женщины... онѣ никакъ не могутъ взять въ толкъ, что не къ-чему запираться въ томъ, что доказано. Я боюсь, это упорство вооружитъ противъ нея присяжныхъ: они, пожалуй, не станутъ такъ сильно говорить въ пользу помилованія, если состоится приговоръ противъ нея. Но мистеръ Ирвайнъ и судья не оставятъ нетронутымъ ни одного камня -- вы можете вполнѣ положиться на это, Адамъ.
   -- А есть ли въ судѣ хоть кто-нибудь принимающій, повидимому, участіе въ ней и заботящійся о ней? спросилъ Адамъ.
   -- Рядомъ съ ней сидитъ капеланъ тюрьмы, но онъ человѣкъ рѣзкій, съ лицомъ проныры, во всемъ противоположный мистеру Ирвайну. Тюремные капеланы, говорятъ, по большей части все самый дрянной разрядъ духовенства.
   -- Есть нѣкто, кому слѣдовало бы быть тамъ, сказалъ Адамъ съ горечью. Вдругъ онъ выпрямился и пристально сталъ смотрѣть въ окно, очевидно занятый какой-то новою идеей.
   -- Мистеръ Масси, произнесъ онъ наконецъ, откидывая волосы съ лица: -- я пойду туда съ вами. Я хочу идти въ судъ. Я былъ бы трусомъ, еслибъ не присутствовалъ тамъ. Я встану рядомъ съ ней... я не оставлю ея, несмотря на то, что она все время обманывала меня. Они не должны были бы отступаться отъ нея... отъ своей собственной плоти и крови. Мы поручаемъ людей милосердію Божію, а сами не обнаруживаемъ никакого милосердія. Я бывалъ жестокъ иногда; никогда болѣе не буду я жестокъ. Я пойду, мистеръ Масси, я пойду съ вами.
   Еслибъ Бартль и хотѣлъ возразить Адаму, то рѣшительность послѣдняго заставила бы старика отказаться отъ своего намѣренія. Онъ сказалъ только:
   -- Въ такомъ случаѣ, закусите немножко, Адамъ, хоть изъ любви ко мнѣ. Постойте же, дайте и мнѣ съѣсть кусочекъ вмѣстѣ съ вами. А теперь закусите и вы.
   Подкрѣпленный сильною рѣшительностью, Адамъ съѣлъ кусокъ хлѣба и выпилъ вина. Онъ былъ угрюмъ и небритъ, какъ вчера, но опять держался прямо и болѣе походилъ на Адама Бида прежняго времени.
  

XLIII.
Приговоръ.

   Мѣсто, назначенное въ то время для суда, была большая старая зала, нынѣ сгорѣвшая. Полуденный свѣтъ, падавшій на сжатую массу человѣческихъ головъ, проникалъ сквозь рядъ заостренныхъ кверху оконъ, казавшихся пестрыми отъ мягкихъ цвѣтовъ старыхъ цвѣтныхъ стеколъ. Угрюмаго вида запыленныя латы висѣли на высокомъ рельефѣ прямо передъ мрачною дубовою галереею, находившеюся на отдаленномъ концѣ, а подъ широкимъ сводомъ противоположнаго большаго окна, раздѣленнаго на-двое, колыхалась занавѣсь изъ старинныхъ обоевъ, покрытая полинялыми меланхолическими фигурами, какъ бы неопредѣленными видѣніями минувшаго времени. Въ продолженіе всего года это мѣсто посѣщали, вѣроятно, тѣни прежнихъ королей и королевъ, несчастныхъ, лишившихся короны, заточенныхъ; но въ тотъ день всѣ эти тѣни отлетѣли и ни одна душа въ огромной залѣ не видѣла ничего инаго, кромѣ присутствія живаго горя, наполнявшаго собою теплыя сердца.
   Но это горе, казалось, чувствовалось слабо до этой минуты, когда вдругъ показалась высокая фигура Адама Бида, когда его подвели къ скамьѣ обвиняемой. При яркомъ солнечномъ свѣтѣ въ большой залѣ, среди гладкихъ обритыхъ лицъ другихъ людей, признаки страданій, выражавшіеся на лицѣ его, поразили даже мистера Ирвайна, который въ послѣднее время видѣлъ Адама при тускломъ свѣтѣ въ небольшой комнатѣ. Жители Геслопа, присутствовавшіе при судѣ и въ своихъ преклонныхъ лѣтахъ разсказывавшіе у своихъ домашнихъ очаговъ исторію Гетти Соррель, никогда не забывали упоминать о томъ, какое волненіе произвело въ нихъ появленіе въ судѣ Адама Бида, который былъ головою выше всѣхъ, окружавшихъ его, когда онъ занялъ мѣсто подлѣ нея.
   Но Гетти не видѣла его. Она стояла въ томъ же самомъ положеніи, въ какомъ описывалъ и Бартль Масси, скрестивъ руки и пристально смотря на нихъ. Адамъ не осмѣливался взглянуть на нее въ первыя минуты, но наконецъ, когда вниманіе присутствія было отвлечено судопроизводствомъ, онъ повернулся къ ней лицомъ, твердо рѣшившись не содрогаться.
   Почему же говорили, что она такъ перемѣнилась? Въ трупѣ любимаго нами человѣка мы видимъ сходство, сходство что заставляетъ чувствовать себя еще сильнѣе, потому-что тутъ было нѣчто другое, чего уже нѣтъ. Вотъ они: очаровательное лицо и шея, темные локоны волосъ, длинныя темныя рѣсницы, округленныя щеки и надутыя губки; она была блѣдна и исхудала -- это правда, но походила на Гетти, и только на Гетти. Другіе думали, что она казалась женщиной, которую демонъ поразилъ своимъ жгучимъ взглядомъ, въ которой онъ изсушилъ женственную душу, оставивъ только жосткое отчаянное упорство. Но страстное чувство матери, этотъ совершеннѣйшій типъ жизни въ другой жизни, составляющій сущность истинной человѣческой любви, сознаетъ бытіе любимаго ребенка даже въ испорченномъ, павшемъ человѣкѣ, и для Адама эта блѣдная преступница съ жосткимъ лицомъ была Гетти, которая улыбалась ему въ саду подъ вѣтвями яблоней... была трупомъ этой Гетти, на который онъ не рѣшался взглянуть безъ трепета въ первое время, и отъ котораго потомъ не могъ отвести глазъ.
   Но вскорѣ его слухъ поразило нѣчто такое, что заставило его быть внимательнымъ и отняло у его зрѣнія поглощающую силу. Въ ложѣ свидѣтелей находилась женщина, среднихъ лѣтъ, говорившая твердымъ, яснымъ голосомъ. Она сказала:
   -- Мое имя Сара Стонъ. Я вдова и содержу небольшую лавочку съ дозволеніемъ продавать курительный и нюхательный табакъ и чай, въ Чёрч-Ленѣ въ Стонитонѣ. Обвиненная, стоящая у перилъ, та самая молодая женщина, которая приходила ко мнѣ, больная и усталая, съ корзинкою на рукѣ, и спрашивала комнатку въ моемъ домѣ въ субботу вечеромъ 27-го февраля. Она приняла мою лавочку за гостинницу, потому-что у двери находится вывѣска, на которой изображена фигура. Когда я сказала, что не принимаю жильцовъ, обвиненная стала плакать и говорила, что чрезвычайно устала и не въ-состояніи идти въ другое мѣсто и просилась переночевать только одну ночь. Ея миловидность, ея положеніе, порядочный видъ ея и ея платья, и безпокойство, въ которомъ она, казалось, находилась, произвели на меня такое дѣйствіе, что у меня не хватило духу отказать ей на-отрѣзъ, Я попросила ее присѣсть, напоила чаемъ и спросила, куда она отправляется и гдѣ живутъ ея родные. Она отвѣчала, что идетъ домой къ роднымъ, что они фермеры и живутъ довольно-далеко и что она совершила значительное путешествіе, которое обошлось ей гораздо-дороже, чѣмъ она предполагала, такъ-что у ней почти не оставалось болѣе денегъ въ карманѣ и она боялась зайти туда, гдѣ бы ей пришлось платить дорого. Она была принуждена продать большую часть своихъ вещей изъ корзинки, но съ благодарностью готова была бы дать мнѣ шилингъ за ночлегъ. Я не видѣла никакой причины, по которой не должна была дать молодой женщинѣ переночевать у меня. У меня одна комната, но въ ней двѣ постели. Я сказала ей, что она можетъ остаться у меня. Я думала что ее сманили на дурную дорогу и что она попала въ бѣду; но такъ-какъ она отправлялась къ роднымъ, то я полагала, что сдѣлаю доброе дѣло, если избавлю ее отъ новыхъ непріятностей.
   Свидѣтельница показала затѣмъ, что ночью родился ребенокъ и подтвердила, что дѣтское бѣлье, показанное ей, было то, въ которое она сама одѣла ребенка.
   -- Да, это именно то самое бѣлье. Я дѣлала его сама и оно хранилось у меня съ тѣхъ самыхъ поръ, какъ родился мой послѣдній ребенокъ. Я довольно безпокоилась какъ о ребенкѣ, такъ и о матери. Я какъ-то невольно принимала участіе въ ребенкѣ и заботилась о немъ. Я не послала за докторомъ, потому-что въ немъ, казалось, не было нужды. Утромъ я сообщила матери, что она должна сказать мнѣ имя ея родныхъ и гдѣ они жили, чтобъ я могла написать имъ. Она сказала, что скоро напишетъ имъ сама, только не сегодня. Несмотря на мое сопротивленіе, она непремѣнно хотѣла встать и одѣться, вопреки всему, что я ни говорила. Она отвѣчала, что чувствуетъ себя довольно-сильною, и удивительно, право, сколько присутствія духа она обнаруживала. Но я нѣсколько безпокоилась о томъ, что мнѣ дѣлать съ ней, и къ вечеру рѣшилась отправиться по окончаніи митинга, къ пастору и переговорить съ нимъ объ этомъ. Я вышла изъ дома около половины девятаго. Я вышла не черезъ лавочку, а черезъ заднюю дверь, выходящую въ узкій переулокъ. Я занимаю только нижній этажъ дома, и кухня и спальня выходятъ въ переулокъ. Я оставила обвиненную сидѣвшую у огня въ кухнѣ, съ ребенкомъ на колѣняхъ. Она не плакала и вовсе не казалась убитою, какъ въ предшествовавшую ночь. Я видѣла только, что ея глаза имѣли какое-то странное выраженіе и что лицо ея нѣсколько разгорѣлось къ вечеру. Я боялась, чтобъ у ней не сдѣлалась лихорадка, и намѣревалась, когда выйду со двора, сходить къ одной знакомой женщинѣ, опытной, и попросить ее, чтобъ она пошла со мною. Вечеръ былъ очень-теплый. Я не заперла двери за собой, потому-что не было замка; дверь запирается только изнутри задвижкою, и когда въ квартирѣ не остается никого, то я всегда выхожу черезъ лавочку, и я считала вовсе неопаснымъ оставить квартиру незапертою на короткое время. Я, однакожь, замѣшкалась долѣе, чѣмъ предполагала: мнѣ пришлось ждать женщину, чтобъ она возвратилась со мною. Мы пришли въ мою квартиру часа черезъ полтора, и когда вошли, то свѣча горѣла на томъ же самомъ мѣстѣ, на какомъ я оставила ее, но обвиненной и ребенка не было. Она взяла съ собою свой салопъ и свою шляпку, но оставила корзинку съ вещами... Я страшно испугалась и разсердилась на нее за то, что она ушла. Я не объявила о случившемся, не думая, что она сдѣлаетъ себѣ какой-нибудь вредъ, и зная, что у ней были въ карманѣ деньги, на которыя она могла получить пищу и квартиру. Мнѣ не хотѣлось послать за нею констебля, такъ-какъ она имѣла право уйти отъ меня, если хотѣла.
   Это свидѣтельство произвело на Адама электрическое дѣйствіе; оно придало ему новую силу. Гетти не могла быть виновна въ преступленіи... ея сердце непремѣнно привязалось къ ребенку, иначе зачѣмъ было ей взять ребенка съ собою? Она могла оставить его, могла уйти отъ него. Крошечное существо умерло естественной смертью,-- а потомъ она спрятала его -- вѣдь дѣти такъ подвержены ранней смерти -- оттого могли произойти сильнѣйшія подозрѣнія безъ всякаго доказательства вины. Его мысли были такъ заняты воображаемыми доводами противъ подобныхъ подозрѣній, что онъ не могъ внимательно прислушиваться къ сбивавшимъ допросамъ адвоката Гетти, старавшагося, впрочемъ, совершенно безуспѣшно, открыть очевидные признаки того, что обвиненная обнаруживала чувства материнской привязанности къ ребенку. Всё время, пока допрашивали свидѣтельницу, Гетти стояла такъ же неподвижно, какъ прежде: никакое слово, казалось, не обращало на себя ея вниманія. Но звукъ голоса слѣдующаго свидѣтеля затронулъ струну, все еще чувствительную: она вадрогнула и устремила на него безумный взглядъ, но вслѣдъ затѣмъ отвернула голову и стала смотрѣть на руки, какъ прежде. Свидѣтель былъ простой крестьянинъ. Онъ сказалъ:
   -- Мое имя Джонъ Ольдингъ. Я землепашецъ и живу въ Теддз-Голѣ. Двѣ мили за Стонитономъ. На прошлой недѣлѣ въ понедѣльникъ, около часа пополудни, я шелъ въ геттонскій лѣсокъ и, не доходя за четверть мили до лѣска, увидѣлъ обвиненную въ красномъ салопѣ, сидѣвшую у стога сѣна непдалеку отъ забора. Она встала, когда увидѣла меня, и показала видъ, будто идетъ другой дорогой. Дорога была обыкновенная, полямъ, и вовсе не было странно видѣть тамъ молодую женщину, но я обратилъ на нее вниманіе, потому-что она была блѣдна и казалась испуганноюю Я подумалъ бы, что это нищая, только для нищей у ней были слишкомъ-хороши платья. Она показалась мнѣ нѣсколько сумасшедшею, но мнѣ не было никакого дѣла до этого. Я остановился и посмотрѣлъ ей въ слѣдъ, но она шла всё прямо, пока была у меня въ виду. Мнѣ нужно было идти къ другой сторонѣ лѣска, чтобъ нарубить кольевъ; туда вела также прямая дорога, мѣстами встрѣчались отверстія, гдѣ были срублены деревья и нѣкоторыя изъ нихъ не были свезены. Я не пошёлъ прямо по дорогѣ, а повернулъ къ срединѣ и взялъ кратчайшую дорогу къ тому мѣсту, куда мнѣ нужно было сходить. Едва я прошелъ нѣсколько шаговъ по дорогѣ на одномъ изъ открытыхъ мѣстъ, какъ услышалъ странный крикъ. Крикъ этотъ не походилъ на крикъ какого-нибудь изъ извѣстныхъ мнѣ животныхъ, но въ то время мнѣ не хотѣлось остановиться, чтобъ посмотрѣть, что это такое. Но крикъ продолжался и казался мнѣ такимъ страннымъ въ этомъ мѣстѣ, что я невольно остановился и посмотрѣлъ вокругъ себя. Мнѣ пришла въ голову мысль, что я, пожалуй, получу деньги, если это былъ какой-нибудь необыкновенный звѣрокъ. Но мнѣ трудно было узнать, откуда раздавался крикъ; и стоялъ долгое время, смотря на вѣтви. Потомъ мнѣ казалось, что крикъ раздавался съ земли, гдѣ лежали щепки, куски дерна да нѣсколько пней. Я порылся въ этой кучкѣ, но не могъ ничего найдти; наконецъ крикъ прекратился. Тутъ я рѣшился отказаться отъ своего намѣренія и пошелъ по своему дѣлу. Но когда, часъ спустя, и возвращался той же самой дорогой; то невольно положилъ свои колья на землю и хотѣлъ еще разъ порыться. Въ то самое время, какъ я нагнулся и клалъ колья, я увидѣлъ, что неподалеку отъ меня на землѣ, подъ орѣшникомъ, лежало что-то странное, круглое и бѣленькое. Я опустился на руки и на колѣни, намѣревась поднять это. Тутъ я увидѣлъ, что это была ручка крошечнаго ребенка.
   При этихъ словахъ по всей залѣ пробѣжалъ трепетъ. Гетти дрожала всѣмъ тѣломъ; теперь впервые она, казалось, вслушивалась въ то, что говоритъ свидѣтель.
   -- Въ томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ земля была пуста, лежала кучка щепокѣ, какъ подъ кустарникомъ, и ручка торчала изъ-подъ нихъ. Но въ одномъ мѣстѣ было оставлено отверстіе, и я могъ смотрѣть туда и увидѣлъ голову ребенка. Я тотчасъ же разрылъ кучку, разбросалъ дернъ и щепки и вынулъ ребенка. На немъ было хорошее и теплое бѣлье, но тѣло было уже холодно и я думалъ, что онъ умеръ. Я бросился бѣжать съ нимъ по лѣсу и принесъ его домой къ женѣ, Она сказала, что ребенокъ умеръ и что лучше было бы мнѣ снесть его въ приходскій пріютъ и объявить о случившемся констеблю. Я сказалъ: "готовъ лишиться жизни, если этотъ ребенокъ не той молодой женщины, которую я встрѣтилъ, когда шелъ въ лѣсокъ." Но она, казалось, совсѣмъ исчезла. Я снесъ ребенка въ геттонскій приходскій пріютъ и объявилъ констеблю; съ нимъ мы отправились къ судьѣ Гарди. Потомъ мы пошли отъискивать молодую женщину и искали до вечернихъ сумерекъ, потомъ дали знать въ Стонитонъ, чтобъ ее остановили тамъ. На другой день пришелъ ко мнѣ другой констебль и требовалъ, чтобъ я показалъ ему мѣсто, гдѣ нашелъ ребенка. Когда же мы пришли туда, то тамъ сидѣла обвиненная, прислонясь къ кустарнику, гдѣ я нашелъ ребенка. Она вскрикнула, когда увидѣла насъ, но не обнаружила ни малѣйшаго желанія бѣжать. У ней на колѣняхъ лежалъ огромный кусокъ хлѣба.
   У Адама вырвался слабый стонъ отчаянія въ то время, какъ говорилъ свидѣтель. Онъ опустилъ голову на руку, опиравшуюся на перила передъ нимъ. То былъ высшій моментъ его страданія: Гетти была виновна, и онъ безмолвно молилъ Бога о помощи. Онъ не слышалъ болѣе никакихъ свидѣтельствъ, не сознавалъ, когда кончилось самое дѣлопроизводство, не видѣлъ, что мистеръ Ирвайнъ находился въ ложѣ свидѣтелей и говорилъ о незапятнанномъ характерѣ Гетти въ ея родномъ приходѣ и о добродѣтельныхъ обычаяхъ, въ которыхъ она выросла. Это свидѣтельство не могло имѣть никакого вліянія на приговоръ, но оно отчасти допускало испрошеніе помилованія, что сдѣлалъ бы и адвокатъ обвиненной, еслибъ ему позволено было говорить за нее. Преступники еще не пользовались такою милостью въ тѣ суровыя времена.
   Наконецъ Адамъ поднялъ голову, потому-что вокругъ него произошло общее движеніе. Судья обратился къ присяжнымъ и они удалились. Рѣшительная минута была уже недалека. Адамъ чувствовалъ трепетъ и ужасъ, непозволившіе ему смотрѣть на Гетти, но послѣдняя давно уже впала въ свое холодное упорное безпристрастіе. Всѣ взоры были устремлены на нее съ напряженнымъ вниманіемъ, но она стояла какъ статуя мертваго отчаянія.
   Въ этотъ промежутокъ времени раздавался по всей залѣ шорохъ, шопотъ и тихое жужжанье. Всѣ пользовалась временемъ, когда нечего было слушать, длятого, чтобъ выразить вполголоса чувство или мнѣніе. Адамъ сидѣлъ, тупо смотря передъ собою, но не видѣлъ предметовъ, находившихся у него прямо передъ глазами: адвоката и стряпчихъ, разговаривавшихъ между собою съ холоднымъ дѣловымъ видомъ, и мистера Ирвайна, занятаго важнымъ разговоромъ съ судьею; онъ не видѣлъ, какъ мистеръ Ирвайнъ снова сѣлъ на свое мѣсто, въ волненіи, и грустно качалъ головою, когда кто-нибудь обращался къ нему вполголоса. Внутренняя дѣятельность Адама была такъ сильна, что не могла принимать участія во внѣшнихъ предметахъ, пока его не пробудило сильное ощущеніе.
   Прошло немного времени, едва-ли болѣе четверти часа, какъ ударъ, возвѣщавшій, что присяжные положили свое рѣшеніе, послужилъ признакомъ молчанія для всѣхъ. Величественно это внезапное безмолвіе многочисленной толпы, возвѣщающее, что одна душа движется во всѣхъ. Безмолвіе, казалось, становилось все глубже-и-глубже, подобно слушающемуся ночному мраку, въ то время, какъ вызывали присяжныхъ по именамъ, какъ обвиненную заставили поднять руку и спросили присяжныхъ о ихъ приговорѣ.
   "Виновна ".
   Всѣ ожидали этого приговора, но за нимъ послѣдовалъ не одинъ вздохъ обманутаго ожиданія, что приговоръ не былъ сопровождаемъ испрошеніемъ помилованія. Несмотря на то, зала не имѣла сочувствія къ обвиненной: безчеловѣчность ея преступленія выдавалась гораздо-рѣзче при ея жесткой неподвижности и упорномъ молчаніи. Самый приговоръ для отдаленныхъ взоровъ, казалось, не трогалъ ея; но тѣ, которые находились ближе, видѣли, что она дрожала.
   Тишина, однакожь, сдѣлалась менѣе-сильною, пока судья не надѣлъ черной шапочки, а за нимъ показался капеланъ въ облаченіи. Тогда снова воцарилось прежнее безмолвіе, прежде чѣмъ экзекуторъ успѣлъ сказать, чтобъ всѣ замолчали. Если и слышался какой-нибудь звукъ, то, должно-быть, звукъ бьющихся сердецъ. Судья провозгласилъ:
   "Гестеръ Соррель...
   Кровь бросилась въ лицо Гетти, и затѣмъ снова отхлынула, когда она взглянула на судью и, какъ бы подъ очарованіемъ страха, остановила на немъ свои широко-раскрытые глаза. Адамъ еще не оборачивался къ ней: ихъ раздѣлялъ другъ отъ друга глубокій ужасъ, подобно неизмѣримой пропасти; но при словахъ: "и потомъ быть повѣшенной за шею, пока наступитъ смерть", раздиравшій душу крикъ огласилъ все зданіе. То былъ крикъ Гетти. Адамъ содрогнулся всѣмъ тѣломъ и протянулъ къ ней руки; но его руки не могли достичь ея: она упала безъ чувствъ, и ее вынесли изъ залы.
  

XLIV.
Возвращеніе Артура.

   Когда Артуръ Донниторнъ вышелъ на берегъ въ Ливерпулѣ и прочель письмо своей тетки Лидіи, коротко-извѣщавшей его о смерти дѣда, его первое ощущеніе выразилось такъ:
   -- Бѣдный дѣдушка! Я желалъ бы быть подлѣ него въ то время, какъ онъ умеръ. Онъ, можетъ-быть, чувствовалъ что-нибудь или желалъ подъ конецъ чего-нибудь, чего я теперь никогда не узнаю. Смерть застала его одинокимъ.
   Невозможно сказать, чтобъ его печаль была глубже этого. Сожалѣніе и смягченныя воспоминанія замѣнили прежнее неудовольствіе, и Артуръ, озабоченный мыслями о будущемъ въ то время, какъ коляска быстро везла его домой, гдѣ онъ теперь будетъ помѣщикомъ, безпрестанно дѣлалъ усиліе, чтобъ припомнить что-нибудь такое, чѣмъ онѣ могъ бы доказать уваженіе къ желаніямъ своего дѣда, не противодѣйствуя своимъ собственнымъ любимымъ притязаніямъ для блага арендаторовъ и имѣнія. Но это было бы не въ человѣческой природѣ, это было бы только человѣческимъ притворствомъ, чтобъ такой молодой человѣкъ, какъ Артуръ, съ здоровымъ сложеніемъ, бодрый духомъ, имѣвшій хорошее мнѣніе о себѣ и питавшій пламенное намѣреніе представлять людямъ еще болѣе основаній къ этому хорошему мнѣнію, невозможно, чтобъ такой молодой человѣкъ, только-что вступавшій во владѣніе великолѣпнымъ имѣніемъ, благодаря смерти весьма-стараго человѣка, къ которому онъ не былъ привязанъ, чувствовалъ что-нибудь другое, а не торжествующую радость. Теперь начиналась его дѣйствительная жизнь; теперь у него было мѣсто и случай для дѣятельности, и онъ воспользуется ими. Онъ докажетъ жителямъ Ломшейра, что такое образцовый деревенскій джентльменъ; онъ не промѣняетъ эту карьеру ни на какую-либо изъ всѣхъ карьеръ подъ луною. Онъ воображалъ, что ѣдетъ по холмамъ въ свѣжіе осенніе дни, надзирать за исполненіемъ своихъ любимыхъ плановъ касательно осушенія почвы и постройки изгородей, потомъ, что въ пасмурное утро на него смотрятъ съ восторгомъ, какъ на лучшаго всадника на лучшемъ конѣ на охотѣ; что о немъ отзываются хорошо въ рыночные дни, какъ объ образцовомъ помѣщикѣ; что онъ современемъ будетъ произносить рѣчи за обѣдами при выборахъ и выскажетъ удивительныя познанія въ земледѣліи; что онъ становится патрономъ новыхъ плуговъ и сѣялокъ, строгимъ порицателемъ беззаботныхъ землевладѣльцевъ и вмѣстѣ съ тѣмъ веселымъ-малымъ, котораго нельзя не полюбить; что ему кланяются счастливыя лица всюду въ его имѣніи и всѣ сосѣднія фамиліи находятся въ наилучшихъ отношеніяхъ съ нимъ. Ирвайны будутъ обѣдать у него еженедѣльно, будутъ имѣть собственную карету, чтобъ пріѣзжать къ нему; какимъ-нибудь весьма деликатнымъ способомъ, который Артуръ придумаетъ впослѣдствіи, свѣтскій владѣлецъ геслонской десятины будетъ настоятельно требовать, чтобъ викарію выплачивали сотни двѣ-три фунтовъ болѣе. Его тётка будетъ жить какъ только можно спокойнѣе, останется на лѣсной дачѣ, если ей будетъ угодно, несмотря на ея привычки старой дѣвы, по-крайней-мѣрѣ до-тѣхъ-поръ, пока онъ не женится. А это событіе лежало въ неопредѣленной дали, потому-что Артуръ еще не видѣлъ женщины, которая могла бы играть роль супруги образцоваго деревенскаго джентльмена.
   Таковы были главныя мысли Артура, на сколько мысли человѣка впродолженіе часовъ путешествія могутъ быть сжаты въ нѣсколькихъ выраженіяхъ, походящихъ только на списокъ названій сценъ въ длинной панорамѣ, полной цвѣта, подробностей, жизни. Счастливыя лица, привѣтствовавшія Артура, не были блѣдными отвлеченными образами, а дѣйствительными румяными лицами, давно ему знакомыми; тамъ былъ Мартинъ Пойзеръ... все семейство Ройзеръ.
   Какъ... и Гетти?
   Да; потому-что Артуръ былъ спокоенъ насчетъ Гетти. Онъ не былъ совершенно спокоенъ насчетъ прошедшаго времени; его уши разгорались отъ стыда каждый разъ, какъ онъ вспоминалъ о сценахъ съ Адамомъ въ минувшемъ августѣ; но онъ былъ спокоенъ насчетъ ея настоящей участи. Мистеръ Ирвайнъ, который велъ съ нимъ правильную переписку и сообщалъ ему всѣ новости о старыхъ мѣстахъ и людяхъ, коротко увѣдомилъ его, около трехъ мѣсяцевъ назадъ, что Адамъ Бидъ женится не на Мери Бёрджъ, какъ онъ думалъ, а на красавицѣ Гетти Соррель. Мартинъ Пойзеръ и самъ Адамъ сообщили все, что касалось этого, мистеру Ирвайну: что Адамъ былъ страстно влюбленъ въ Гетти уже два года, и теперь было рѣшено свадьбѣ ихъ быть въ мартѣ. Этотъ дюжій проказникъ Адамъ оказывался гораздо-чувствительнѣе, чѣмъ предполагалъ священникъ. То была настоящая идиллическая любовная исторія; и еслибъ только не было слишкомъ-длинно разсказывать въ письцѣ, то мистеръ Ирвайнъ охотно описалъ бы Артуру, съ какимъ замѣшательствомъ и въ какихъ простыхъ сильныхъ словахъ сообщилъ ему свою тайну прекрасный честный малый. Онъ зналъ, что Артуръ съ удовольствіемъ услышитъ, какого рода счастіе имѣлъ въ виду Адамъ.
   Да, мистеръ Ирвайнъ былъ дѣйствительно правъ. Артуру казалось, что въ комнатѣ недоставало воздуха для удовлетворенія его обновленной жизни, когда онъ прочелъ въ письмѣ это мѣсто. Онъ открылъ настежь всѣ окна, стремглавъ бросился изъ комнаты подышать декабрскимъ воздухомъ и привѣтствовалъ всѣхъ, кто только ни говорилъ съ нимъ, самою пылкою веселостью, будто получилъ извѣстіе о новой побѣдѣ Нельсона. Съ-тѣхъ-поръ, какъ онъ находился въ Виндзорѣ, онъ въ этотъ день впервые чувствовалъ себя въ истинно-ребяческомъ настроеніи духа: бремя, тяготившее его, исчезло; преслѣдовавшій его страхъ миновалъ. Онъ думалъ, что могъ теперь побѣдить свою горечь относительно Адама, могъ предложить ему свою руку и просить его снова быть ему другомъ, несмотря на это непріятное воспоминаніе, отъ котораго все-таки будутъ разгораться его уши. Его сшибли съ ногъ, и онъ былъ вынужденъ сказать ложь: чтобъ вы тамъ ни дѣлали, а отъ подобныхъ вещей остается рубець. Но если Адамъ былъ снова тѣмъ же, въ прежнее время, то и Артуръ желалъ быть тѣмъ же человѣкомъ, желалъ, чтобъ Адамъ принималъ участіе въ его дѣлахъ и въ его будущности, какъ онъ желалъ того до проклятой встрѣчи въ августѣ. Онъ даже сдѣлаетъ для Адама гораздо-болѣе, чѣмъ сдѣлалъ бы прежде, когда онъ вступитъ во владѣніе имѣніемъ; мужъ Гетти имѣлъ на него особенныя притязанія; сама Гетти должна будетъ чувствовать, что непріятности, которыя она перенесла чрезъ Артура въ прошедшее время, вознаграждались ей сторично. И дѣйствительно, она не могла чувствовать очень-глубоко, если такъ скоро рѣшилась выйдти за Адама.
   Вы ясно замѣчаете, какого рода картину представляли Адамъ и Гетти въ панорамѣ мыслей Артура на его пути домой. Мартъ наступилъ: ихъ свадьба должна совершиться скоро, быть-можетъ, они уже были женаты. И теперь дѣйствительно было въ его власти сдѣлать многое для нихъ. Очаровательная, очаровательная, маленькая Гетти! Эта крошечная кошечка не думала о немъ и вполовину такъ, какъ онъ заботился о ней; потому-что онъ все еще питалъ къ ней безразсудныя чувства, почти боялся увидѣть ее, право, даже не очень-то засматривался на другихъ женщинъ съ-тѣхъ-поръ, какъ разстался съ нею. Крошечная фигура, идущая ему на встрѣчу въ рощѣ, окаймленные темною бахрамою дѣтскіе глаза, прелестныя губки, приготовляющіяся поцаловать его -- эта картина не утратила своей силы въ-теченіе мѣсяцевъ. И она, вѣроятно, нисколько не перемѣнилась. Невозможно было подумать, какъ онъ можетъ встрѣтиться съ ней: онъ непремѣнно почувствуегъ трепетъ. Странно, какъ продолжительно вліяніе такого рода! Ужь, конечно, теперь онъ не былъ влюбленъ въ Гетти: нѣсколько мѣсяцевъ онъ серьёзно желалъ, чтобъ она вышла за Адама, и ничто такъ не содѣйствовало его блаженству въ эти минуты, какъ мысль о ихъ свадьбѣ. Преувеличивающее дѣйствіе воображенія заставляло сердце его все еще биться нѣсколько-скорѣе при мысли о ней. Когда онъ снова увидитъ крошечное существо въ-дѣйствительности, женою Адама, занятымъ совершенно-прозаическою работою въ своемъ новомъ домѣ, онъ, можетъ-быть, удивится возможности своихъ прежнихъ чувствъ. Благодареніе Богу, что все это приняло столь счастливый оборотъ! У него будетъ теперь изобиліе дѣлъ и интересовъ, которые наполнятъ его жизнь, и онъ не будетъ болѣе находиться въ опасности снова разъигрывать роль безразсуднаго.
   Какъ пріятно хлопанье бича ямщика! Какъ пріятно спѣшить въ быстромъ спокойствіи мимо англійскихъ ландшафтовъ, столь похожихъ на тѣ, которые находятся на его родинѣ, только не столь-очаровательныхъ. Здѣсь былъ ярмарочный городъ, очень похожій на Треддльстонъ, гдѣ гербъ сосѣдняго лорда, владѣтеля усадьбы, красуется надъ вывѣской главной гостиницы; потомъ одни поля и изгороди, ихъ близость съ ярмарочнымъ городомъ наводили на пріятное предположеніе о высокомъ наймѣ; потомъ страна принимала болѣе-нарядный видъ: лѣса попадались чаще, мѣстами виднѣлся бѣлый или красный домикъ на умѣренной возвышенности, или показывались его балконы и крыша съ трубами между густыхъ массъ дубовъ и вязовъ, массъ, имѣвшихъ красноватый цвѣтъ отъ раннихъ почекъ; непосредственно затѣмъ разстилалась деревня; небольшая церковь съ красною черепичною кровлею имѣла скромный видъ даже между пострадавшихъ отъ времени деревянныхъ на каменномъ фундаментѣ домовъ; старые, позеленѣвшіе надгробные камни заросли крапивой; ничего свѣжаго и яснаго, кромѣ дѣтей, широко раскрывавшихъ глаза при видѣ быстрой почтовой коляски, никакого дѣловаго шума, кромѣ раскрытой пасти дворняшекъ таинственнаго происхожденія. О, какая красивая деревня Геслопъ въ сравненіи съ этой! И она не будетъ такъ запущена, какъ эта. Онъ произведетъ дѣятельныя ночинки во всѣхъ фермерскихъ строеніяхъ и избахъ, и путешественники въ почтовыхъ каретахъ, которые поѣдутъ по россетерской дорогѣ, будутъ только восхищаться его деревнею. Адамъ Бидъ будетъ имѣть главный надзоръ надъ всѣми исправленіями: имъ имѣлъ теперь свой пай въ дѣлопроизводствѣ Бёрджа и, если онъ захочетъ, Артуръ пуститъ нѣкоторую сумму въ ихъ дѣла и въ годъ или два скупитъ пай старика. О, это была весьма дурная ошибка въ жизни Артура, это дѣло прошлаго лѣта; но онъ загладитъ все это въ будущемъ. Сколько людей сохранили бы въ сердцѣ чувство мстительности противъ Адама; но онъ нѣтъ! Онъ рѣшительно подавитъ въ себѣ всю мелочность подобнаго рода, потому-что, конечно, онъ былъ очень-и-очень виноватъ; и хотя Адамъ обошелся съ нимъ рѣзко и сурово и поставилъ его въ тягостное затрудненіе, но бѣдный малый былъ, вѣдь, влюбленъ и дѣйствовалъ по справедливому побужденію. Нѣтъ, у Артура не было дурныхъ чувствъ въ сердцѣ ни противъ одного человѣческаго существа; онъ былъ счастливъ и готовъ сдѣлать счастливымъ всякаго, кто бы только ни встрѣтился съ нимъ въ жизни.
   А! вотъ наконецъ и дорогая старая деревенька Геслопъ, покоющаяся на холмѣ, нисколько не утративъ своего характера тихой старой мѣстности, освѣщенная мягкими лучами поздняго послѣобѣденнаго солнца, и противъ нея высокія покатости бинтонскихъ холмовъ, а подъ ними пурпуровидный темный какъ бы висящій лѣсъ и наконецъ блѣдный фасадъ аббатства, виднѣющійся сквозь дубы Лѣсной Дачи, какъ бы съ нетерпѣніемъ ожидающій возвращенія наслѣдника.
   "Бѣдный дѣдушка! и онъ лежитъ тамъ мертвый. Онъ также былъ нѣкогда молодымъ человѣкомъ, который также вступалъ во владѣніе имѣніемъ и составлялъ различнье планы. И все-то такъ на свѣтѣ! Тётушка Лидія, должно быть, очень груститъ, бѣдняжка! Но она будетъ пользоваться такою же полною свободою, какую она даетъ своему жирному Фидо."
   На Лѣсной Дачѣ съ нетерпѣніемъ прислушивались къ шуму артуровой коляски; то была пятница, и похороны были уже отложены на два дня. Прежде чѣмъ коляска въѣхала на дворъ, усыпанный крупнымъ пескомъ, всѣ слуги дома собрались, чтобъ встрѣтить его важнымъ, безмолвнымъ привѣтствіемъ, приличнымъ дому, гдѣ обитала смерть. Можетъ-быть, мѣсяцъ назадъ, имъ было бы трудно сохранить на лицахъ приличную грусть, когда мистеръ Артуръ пріѣхалъ бы господиномъ; но въ этотъ день на сердцѣ главныхъ слугъ лежало тягостное чувство, проистекавшее отъ другаго обстоятельства, а не только отъ смерти стараго сквайра, и не одинъ изъ нихъ пламенно желалъ находиться въ этотъ день за двадцать миль, какъ мистеръ Крегъ, и знать, что станется съ Гетти Соррель, съ хорошенькою Гетти Соррель, которую они привыкли видѣть каждую недѣлю. Они имѣли привязанность домашнихъ слугъ, которые любятъ свои мѣста, и нисколько не были склонны сочувствовать во всемъ объемѣ суровому негодованію арендаторовъ противъ молодаго сквайра, но скорѣе готовы были извинить его. Тѣмъ не менѣе, старшіе слуги, которые столько лѣтъ находились въ отношеніяхъ хорошихъ сосѣдей съ Пойзерами, противъ воли сознавали, что давно-ожидаемсе событіе -- пріѣздъ молодаго сквайра, было лишено всякаго очарованія.
   Артуру вовсе не показалось удивительнымъ, что слуги имѣли серьёзный и грустный видъ, онъ самъ былъ очень тронутъ, когда увидѣлъ всѣхъ ихъ и чувствовалъ, что теперь наступали новыя отношенія его къ нимъ. Это было извѣстнаго рода патетическое волненіе, въ которомъ заключается больше удовольствія, чѣмъ непріятности, которое, можетъ-быть, самое восхитительное изъ всѣхъ чувствъ для человѣка добродушнаго, сознававшаго въ себѣ власть удовлетворить своему добродушію. Его сердце было полно пріятныхъ ощущеній, когда онъ сказалъ:
   -- Ну, Мильзъ, что подѣлываетъ тётушка?
   Но тутъ мистеръ Байгетъ, адвокатъ, жившій въ домѣ ее дня смерти, вышелъ впередъ, почтительно поклонился ему и готовъ былъ отвѣчать на егь вопросы. Артуръ пошелъ съ нимъ въ библіотеку, гдѣ ожидала его тётушка Лидія. Тётушка Лидія была единственная въ домѣ особа, незнавшая ничего про Гетти; къ ея печали дочери-дѣвицы не примѣшивались никакія другія мысли, кромѣ заботъ о распоряженіяхъ насчетъ похоронъ и о ея собственной будущей участи; и, какъ женщина, она горевала объ отцѣ, сдѣлавшемъ ея жизнь необходимою, еще болѣе, потому-что въ тайнѣ чувствовала, какъ мало другія сердца горевали о немъ.
   Но Артуръ поцаловалъ ея влажное отъ слезъ лицо гораздо нѣжнѣе, чѣмъ цаловалъ когда-либо во всю свою жизнь прежде.
   -- Дорогая тётушка, произнесъ онъ съ чувствомъ, держа ее за руку: -- ваша потеря несравненно-выше всѣхъ; но вы должны сказать мнѣ, какимъ образомъ я могу васъ утѣшить и успокоить на всю вашу остальную жизнь.
   -- О, это случилось такъ внезапно, такъ страшно, Артуръ, произнесла бѣдная миссъ Лидія, и начала изливать свои маленькія жалобы. Артуръ сѣлъ и слушалъ ее съ нетерпѣливымъ терпѣніемъ. Когда она на минуту замолкла, онъ сказалъ:
   -- Теперь, тётушка, я оставлю васъ на четверть часа. Я только схожу въ мою комнату, а потомъ возвращусь и со вниманіемъ выслушаю все.
   -- Что, въ моей комнатѣ все приготовлено, я надѣюсь, Мильзъ? сказалъ онъ буфетчику, который, казалось, съ какимъ-то безпокойствомъ стоялъ въ передней.
   -- Да, сэръ, и тамъ есть къ вамъ письма; всѣ они лежатъ на письменномъ столѣ въ вашей уборной.
   Войдя въ небольшую комнату, которая носила названіе уборной и въ которой въ дѣйствительности Артуръ имѣлъ привычку отдыхать и писать письма, Артуръ бросилъ взглядъ на письменный столъ и увидѣлъ, что на немъ лежало нѣсколько писемъ и пакетовъ; но ему было неловко въ запыленномъ и смятомъ костюмѣ человѣка, совершившаго длинное и скорое путешествіе, и ему дѣйствительно нужно было освѣжиться, немного занявшись своимъ туалетомъ, прежде чѣмъ прочтетъ письма. При немъ находился Пимъ, помогавшій ему во всемъ... и скоро, освѣжившись съ истиннымъ наслажденіемъ, будто готовился начать новый день, онъ возвратился въ уборную, чтобъ вскрыть письма. Горизонтальные лучи низкаго вечерняго солнца проникали прямо въ окно, и когда Артуръ сѣлъ въ свое бархатное кресло подъ пріятною теплотою этихъ лучей, онъ чувствовалъ то спокойное благосостояніе, которое, можетъ-быть, вы и я чувствовали подъ лучами вечерняго солнца, когда, въ самой ясной юности и при цвѣтущемъ здоровьѣ, жизнь представляла намъ новыя надежды и множество дней дѣятельности разстилались передъ нами, какъ пріятная равнина, и намъ не было никакой нужды торопливо смотрѣть на нихъ, потому-что они всѣ принадлежали намъ вполнѣ.
   Первымъ лежало письмо съ обращеннымъ кверху адресомъ. Артуръ сразу узналъ почеркъ мистера Ирвайна. Ниже адреса было написано: "Вручить немедленно по пріѣздѣ". Письмо мистера Ирвайна въ эту минуту вовсе не могло его удивить: конечно, онъ сообщалъ ему о какомъ-нибудь предметѣ, желая, чтобъ Артуръ узналъ объ этомъ раньше, чѣмъ было возможно имъ увидѣться другъ съ другомъ. Было совершенно естественно, что мистеръ Ирвайнъ имѣлъ сообщить ему нѣчто нужное именно въ такое время. Артуръ сломилъ печать съ пріятною мыслью, что скоро увидитъ и самого писавшаго.
   "Я посылаю это письмо, чтобъ оно встрѣтило васъ при вашемъ пріѣздѣ, Артуръ, потому-что я въ то время могу быть въ Стонитонѣ, куда меня призываетъ самая тягостная обязанность, подобная которой никогда еще не была возложена на меня и вы немедленно же должны узнать о томъ, что мнѣ нужно сообщить вамъ.
   "Я не намѣренъ ни однимъ словомъ упрека увеличивать наказаніе, падающее теперь на васъ: всѣ слова, которыя я могъ бы написать въ эту минуту, будутъ слабы и незначительны на ряду съ тѣми, въ которыхъ и долженъ сообщить вамъ самый фактъ.
   "Гетти Соррель въ тюрьмѣ; ее будутъ судить въ пятницу за дѣтоубійство..."
   Артуръ не прочелъ ничего болѣе. Онъ вскочилъ съ своего кресла и съ минуту чувствовалъ страшное сотрясеніе во всемъ своемъ существѣ, будто жизнь покидала его съ страшнымъ трепетомъ. Но въ слѣдующую же минуту онъ стремглавъ бросился изъ комнаты, все еще сжимая письмо, пробѣжалъ но всему корридору о внизъ по лѣстницѣ въ переднюю. Мильзь находился все еще тамъ, но Артуръ не видѣлъ его, пробѣжавъ, какъ человѣкъ, котораго преслѣдуютъ, по всей передней и выбѣжавъ оттуда на усыпанный крупнымъ пескомъ дворъ. Буфетчикъ послѣдовалъ за нимъ такъ скоро, какъ только могли бѣжать его старыя ноги: онъ догадывался, куда бѣжалъ молодой сквайръ.
   Когда Мильзъ подошелъ къ конюшнямъ, то ужь сѣдлали коня, а Артуръ принуждалъ себя прочесть остальное письмо. Онъ сунулъ его въ карманъ, когда подвели къ нему лошадь и въ ту же минуту его взоры встрѣтили прямо противъ него озабоченное лицо Мильза.
   -- Скажи, что и уѣхалъ... уѣхалъ въ Стонитонъ, проговорилъ онъ глухимъ, взволнованнымъ голосомъ, вскочилъ на лошадь и поскакалъ галопомъ.
  

XLV.
Въ тюрьмѣ.

   Въ этотъ же вечеръ, при закатѣ солнца, пожилой джентльменъ стоялъ, прислонившись спиною къ калиткѣ воротъ стонитонской тюрьмы, и говорилъ нѣсколько словъ уходившему капелану. Капеланъ ушелъ, но пожилой господинъ оставался въ прежнемъ положеніи, смотра на троттуаръ и почесывая подбородокъ въ раздумья, когда онъ былъ пробужденъ пріятнымъ чистымъ женскимъ голосомъ, спрашивавшимъ:
   -- Не дозволите ли вы мнѣ пройдти въ тюрьму?
   Онъ повернулъ голову и пристально смотрѣлъ на говорившую впродолженіе нѣсколькихъ минутъ, не отвѣчай.
   -- Я видѣлъ васъ прежде, сказалъ онъ наконецъ.-- Помните вы проповѣдь на деревенскомъ полѣ, въ Геслопѣ, въ Ломшепрѣ?
   -- Какъ же, сэръ, помню очень-хорошо. А вы не тотъ ли джентльменъ, который тогда слушалъ верхомъ?
   -- Да. Зачѣмъ вы хотите войдти въ тюрьму?
   -- Мнѣ нужно видѣть Гетти Соррель, молодую женщину, приговоренную къ смерти, и остаться съ нею, если мнѣ позволятъ. Имѣете вы какую-нибудь власть въ тюрьмѣ, сэръ?
   -- Да, я имѣю власть и могу приказать, чтобъ васъ впустили. Но развѣ вы знаете преступницу Гетти Соррель?
   -- Да, мы родственницы: моя родная тётка замужемъ за ея дядей, Мартиномъ Пойзеромъ. Но и находилась въ Лидсѣ и узнала объ этомъ большомъ несчастіи такъ поздно, что только успѣла прибыть сюда сегодня. Умоляю васъ, сэръ, ради любви нашего Небеснаго Отца, позвольте мнѣ войдти къ ней и остаться съ нёю.
   -- Какъ вы узнали что она была приговорена къ смерти, когда вы только-что прибыли изъ Лидса?
   -- Я видѣла моего дядю послѣ суда, сэръ. Онѣ теперь отправился домой и бѣдная грѣшница покинута всѣми. Прошу васъ, получите дозволеніе дли меня остаться съ еею.
   -- Какъ! вы рѣшаетесь провести всю ночь въ тюрьмѣ? Она очень упряма и едва отвѣчаетъ, когда говорятъ съ нею.
   -- О, сэръ! можетъ-быть, Богу ещё будетъ угодно открыть ея сердце. Не станемъ медлить.
   -- Въ такомъ случаѣ, пойдёмте, сказалъ пожилой господинъ, позвонивъ; ихъ тотчасъ же впустили.-- Я знаю, у васъ есть ключъ, которымъ вы открываете сердца.
   Дина машинально сняла шляпку и шаль, лишь только они вошли во дворъ тюрьмы; она имѣла привычку снимать ихъ, когда проповѣдывала, молилась и посѣщала больныхъ, и когда они вошли въ комнату тюремщика, то она положила, ихъ на стулъ, не думая. Въ ней не видно было никакого волненія; она выказывала глубокое сосредоточенное спокойствіе, будто даже и въ то время, какъ она говорила, ея душа въ молитвѣ находила невидимую опору.
   Пожилой джентльменъ, переговоривъ съ тюремщикомъ, обратился къ ней и сказалъ:
   -- Тюремщикъ сведетъ васъ въ келью обвиненной и оставитъ на ночь, если вы того желаете. Но вы не можете получить свѣчи впродолженіе ночи: это противно правиламъ. Мое имя полковникъ Тоукли; если я могу быть вамъ въ чемъ-нибудь полезенъ, то спросите у тюремщика мой адресъ и приходите ко мнѣ. Я принимаю нѣкоторое участіе въ Гетти Соррель ради этого славнаго малаго Адама Бида. Мнѣ случилось видѣть его въ Геслопѣ въ тотъ же самый вечеръ, когда я слышалъ вашу проповѣдь, и сегодня узналъ его въ судѣ, несмотря на его болѣзненный видъ.
   -- Ахъ, сэръ! не можете ли вы сказать мнѣ что-нибудь о немъ? Не знаете ли вы гдѣ онъ живетъ? Мой бѣдный дядюшка былъ слишкомъ убитъ горемъ и ничего не помнилъ.
   -- Очень-близко отсюда. Я узналъ о немъ всё отъ мистера Ирвайна. Онъ живетъ надъ лавкою жестянника, въ улицѣ, направо отъ входа въ тюрьму. Съ нимъ старикъ школьный учитель, а теперь, прощайте. Желаю вамъ успѣха.
   -- До свиданія, сэръ. Благодарю васъ.
   Когда Дина шла черезъ тюремный дворъ съ тюремщикомъ, стѣны, при торжественномъ вечернемъ свѣтѣ, казались выше, нежели днемъ и прелестное, блѣдное лицо въ чепчикѣ еще болѣе обыкновеннаго походило на бѣлый цвѣтокъ на этомъ мрачномъ фонѣ. Тюремщикъ все время искоса посматривалъ на нее, но не произносилъ ни слова: онъ какъ-то неясно сознавалъ, что звукъ его собственнаго грубаго голоса былъ бы оскорбителенъ въ эту минуту. Онъ зажегъ свѣчу, когда они вошли въ темный корридоръ, который велъ къ кельѣ приговоренной, и потомъ, какъ могъ, учтивѣй сказалъ:
   -- Тенерь въ кельѣ будетъ, вѣроятно, ужь почти совершенно-темно; но я могу постоять немного со свѣчей, если хотите.
   -- Нѣтъ, мой другъ, благодарю, отвѣчала Дина.-- Я хочу войдти туда одна.
   -- Какъ вамъ угодно, сказалъ тюремщикъ, повернувъ ржавый ключѣ въ замкѣ и отворивъ дверь на столько, чтобъ Дина свободно могла пройдти въ нее. Лучъ свѣта изъ его фонаря упалъ на противоположный уголъ кельи, гдѣ Гетти сидѣла на своей соломенной постели, спрятавъ голову на колѣни. Казалось, она спала, а между-тѣмъ шумъ замка, вѣроятно, разбудилъ ее.
   Дверь снова затворилась и въ келью проникалъ сквозь рѣшетку небольшаго высокаго окна только свѣтъ вечерняго неба, при которомъ едва можно было различить лица людей. Дина съ минуту сидѣла спокойно, не рѣшаясь говорить, потому-что Гетти, можетъ-быть, спала, и смотрѣла на неподвижную фигуру съ истинною грустью. Потомъ она кротко произнесла:
   -- Гетти!
   Можно было замѣтить слабое движеніе во всемъ существѣ Гетти, содроганіе, произведенное какъ-бы слабымъ электрическимъ ударомъ; но она не подняла головы. Дина заговорила снова голосомъ, сдѣлавшимся болѣе-громкиимъ отъ неудержимаго волненія:
   -- Гетти... это Дана.
   Она снова замѣтила слабое, трепетное движеніе во всемъ существѣ Гетти; не открывая лица, она немного приподняла голову и какъ бы прислушивалась.
   -- Гетти... Дина пришла къ тебѣ...
   Послѣ минутнаго молчанія, Гетти медленно и робко подняла голову съ колѣнъ и открыла глаза. Обѣ блѣдныя дѣвушки смотрѣли другъ еа друга: на лицѣ одной выражалось дикое, жосткое отчаяніе, лицо другой были полно грустной, тоскливой любви. Дина безсознательно протянула руки.
   -- Развѣ ты не знаешь меня, Гетти? Развѣ ты не помнишь Дины?.. Не-уже-ли ты думала, что я не посѣщу тебя въ несчастіи?
   Гетти пристально смотрѣла на лицо Дины, подобно животному, которое смотритъ и смотритъ, а само держится въ отдаленіи.
   -- Я пришла, чтобъ быть съ тобою, Гетти... не оставлять тебя... остаться съ тобою... быть твоею сестрою до конца.
   Въ то время, какъ говорила Дина, Гетти медленно встала, сдѣлала шагъ впередъ, и ее охватили руки Дины.
   Онѣ стояли такъ долгое время, потому-что ни одна изъ нихъ не чувствовала побужденія снова выйдти изъ этого положенія. Гетти, безъ всякой опредѣленной мысли, держалась за тотъ предметъ, который охватывалъ ее теперь, въ то время, какъ она падала безпомощная въ мрачную пропасть; а Дина чувствовала глубокую радость при первомъ признакѣ того, что несчастная заблудшая овца привѣтствовала ея любовь. Свѣтъ дѣлался слабѣе въ то время, какъ онѣ стояли, и когда онѣ наконецъ сѣли на соломенную постель вмѣстѣ, то ихъ лица нельзя ужь было различить.
   Не было произнесено ни слова. Дина ждала, надѣясь, что Гетти заговорить добровольно сама; но послѣдняя сидѣла, погруженная въ прежнее тупое молчаніе, только сжимая руку, которая держала ея руку, и прильнувъ щекою къ лицу Дины. Она не хотѣла оторваться отъ прикосновенія къ человѣческому существу, но тѣмъ не менѣе продолжала опускаться въ мрачную пропасть.
   Дина начала сомнѣваться, понимаетъ ли Гетти, кто сидѣлъ подлѣ нея. Она подумала, что страданія и страхъ, можетъ-быть, лишили бѣдную грѣшницу ума. Но внутреннее чувство, какъ разсказывала она впослѣдствіи, говорило ей, чтобъ она не спѣшила дѣломъ Господа: мы обыкновенно слишкомъ торопимся говорить, но развѣ Господь не являетъ себя нашимъ безмолвнымъ чувствомъ, не даетъ чувствовать свою любовь посредствомъ нашей? Она не знала, сколько времени онѣ сидѣли такимъ образомъ, но въ кельѣ становилось все темнѣе и темнѣе, и наконецъ, только небольшой лучъ блѣднаго свѣта остался на противоположной стѣнѣ: все остальное было погружено въ совершенный мракъ. Но она все болѣе-и-болѣе чувствовала божественное присутствіе -- такъ, будто она сама составляла часть его, и въ ея сердцѣ билось божественное состраданіе и жаждало спасенія этого безпомощнаго существа. Наконецъ, она почувствовала внушеніе говорить и узнать, въ какой степени сознавала Гетти настоящее.
   -- Гетти, произнесла она ласково: -- знаешь ли ты, кто сидитъ съ тобою рядомъ?
   -- Да, отвѣчала Гетти медленно: -- это Дина.
   -- А помнишь ли ты то время, когда мы жили вмѣстѣ на господской мызѣ, и ту ночь, когда и говорила, чтобъ ты непремѣнно подумала обо мнѣ, когда будешь въ несчастіи, какъ о твоемъ другѣ?
   -- Да, сказала Гетти. Потомъ, послѣ нѣкотораго молчанія, присовокупила:-- но ты ничего не можешь сдѣлать для меня. Ты не можешь заставить ихъ сдѣлать что-нибудь. Меня повѣсятъ въ понедѣльникъ, а сегодня пятница.
   Когда Гетти произнесла послѣднія слова, она ближе прижалась къ Динѣ, дрожа всѣмъ тѣломъ.
   -- Нѣтъ, Гетти, я не могу спасти тебя отъ этой смерти. Но развѣ страданіе не становится менѣе-жестокимъ, когда съ тобою находится кто-нибудь, чувствующій за тебя... съ кѣмъ ты можешь говорить и кому передать, что у тебя на сердцѣ?... Да, Гетти, ты опираешься на меня, ты рада, что я нахожусь съ тобою.
   -- И ты не оставишь меня, Дина? ты будешь подлѣ меня?
   -- Нѣтъ, Гетти, я тебя не оставлю, я буду съ тобою до послѣдней минуты... Но, Гетти, въ этой кельѣ есть кто-то, кромѣ меня, кто-то вблизи тебя.
   Гетти въ испугѣ прошептала: "кто?"
   -- Тотъ, Кто былъ съ тобою во всѣ часы горя, Кто зналъ всѣ твои мысли, видѣлъ, куда ты шла, гдѣ ложилась и снова вставала -- словомъ, всѣ поступки, которые ты старалась скрыть во мракѣ. И въ понедѣльникъ, когда я не могу послѣдоватъ за тобою, когда мои руки будутъ не въ-состояніи достичь тебя, когда смерть разлучить насъ, Тотъ, Кто съ вами теперь и знаетъ все, будетъ тогда съ тобою. Тутъ не существуетъ никакого различія: въ жизни или въ смерти, мы всегда находимся въ присутствіи Господа.
   -- О, Дина, не-уже ли никто не сдѣлаетъ для меня ничего? Не-ужели повѣсять меня въ-самомъ-дѣлѣ?... Какъ бы то ни было, а я все-таки желала бы, чтобъ меня оставили жить.
   -- Бѣдная Гетти! смерть очень страшна для тебя. Да, я знаю, она страшна. Но еслибъ у тебя былъ другъ, который позаботился бы о тебѣ послѣ смерти, въ другомъ мірѣ... любовь Котораго больше моей... кто можетъ сдѣлать все... еслибъ Богъ, нашъ Отецъ, быль твоимъ другомъ и желалъ избавить тебя отъ грѣха и страданія, такъ-что ты никогда болѣе не узнала бы ни несчастныхъ чувствъ, ни боли... еслибъ могла вѣрить, что Онъ любитъ тебя и готовъ помочь тебѣ, какъ ты вѣришь, что я люблю тебя и готова помочь тебѣ, тогда тебѣ не было бы такъ жестоко умирать въ понедѣльникъ -- не правда ли?
   -- Но я не могу ничего знать объ этомъ, сказала Гетти съ мрачною грустью.
   -- Потому, Гетти, что ты запираешь отъ Него свою душу, стараясь скрыть истину. Любовь и милосердіе Господа можетъ побѣдить все: наше невѣжество, нашу слабость и весь гнетъ нашей прежней нечестивости -- словомъ, все, кромѣ нашего грѣховнаго упорства, за которое мы держимся и которое не хотимъ покинуть. Ты вѣришь въ мою любовь и жалость къ тебѣ, Гетти; но еслибъ ты не допустила меня приблизиться къ тебѣ, еслибъ ты не захотѣла смотрѣть на меня или говорить со мной, ты лишила бы меня возможности помочь тебѣ: я не могла бы заставить тебя чувствовать мою любовь, я не могла бы сказать, что чувствую къ тебѣ. Не отталкивай же любви Господа такимъ образомъ, цѣпляясь за грѣхъ... Онъ не можетъ ниспослать на тебя благословеніе, пока въ твоей душѣ есть неправда. Его всепрощающее милосердіе не можетъ достигнуть тебя, пока ты не откроешь Ему своего сердца и скажешь: "Я совершила великое преступленіе, Боже мой! спаси меня, очисти меня отъ грѣха". Пока ты привязана къ одному лишь грѣху и не хочешь разстаться съ нимъ, то грѣхъ непремѣнно ввергнетъ тебя въ горе послѣ смерти, какъ ввергнулъ тебя въ горе на этомъ свѣтѣ, моя бѣдная, бѣдная Гетти! Грѣхъ влечетъ за собою ужасъ, мракъ, отчаяніе. Свѣтъ и благодать достигаютъ насъ, лишь только мы стряхнемъ съ себя грѣхъ. Тогда Господь входитъ въ нашу душу, научаетъ насъ, даруетъ намъ силу и спокойствіе. Стряхни же съ себя грѣхъ теперь, Гетти, теперь же; покайся въ злѣ, которое совершила, въ грѣхѣ, въ которомъ стала виновна передъ Господомъ, твоимъ небеснымъ Отцомъ. Станемъ вмѣстѣ на колѣни, потому-что находимся въ присутствіи Господа.
   Гетти послѣдовала примѣру Дины и опустилась на колѣни. Онѣ все еще держали другъ друга за руки и долго хранили молчаніе. Затѣмъ Дина сказала:
   -- Гетти, мы передъ Богомъ: онъ ожидаетъ, чтобъ ты сказала истину.
   Опять наступило безмолвіе. Наконецъ Гетти умоляющимъ тономъ произнесла:
   -- Дина... помоги мнѣ... я не могу чувствовать такъ, какъ ты... сердце мое жестоко...
   Дина держала руку, которая судорожно сжимала ея руку, и голосомъ, въ которомъ слышалась вся ея душа, начала:
   "Іисусъ, нашъ Спаситель, присутствующій здѣсь! Ты зналъ глубину всякой скорби, Ты вступалъ въ этотъ страшный мракъ, гдѣ нѣтъ Бога, и попускалъ самъ вопль покинутыхъ. Собери же. Господи, плоды Твоихъ страданій и Твоего заступничества, простри Твою руку, Богъ мой, ибо въ Твоей власти спасти изъ крайности и избавить это потерянное существо. Она окружена густымъ мракомъ: узы грѣха оковали ее и она не можетъ пошевелиться и придти къ Тебѣ. Она можетъ чувствовать только, что ея сердце твердо какъ камень, и что она безпомощна. Она со слезами обращается ко мнѣ, твоей слабой рабѣ... Спаситель! это слѣпая мольба къ Тебѣ. Услышь ее! Разсѣй мракъ! Яви ей Твой образъ любви и горести, какъ являлъ тому, кто отрекался отъ тебя! Смягчи ея жестокое сердце!
   "Боже мой! я веду ее, какъ въ прежнія времена приводили больныхъ и безпомощныхъ, и Ты исцѣлялъ ихъ; я держу ее на рукахъ и несу ее предъ Тебя. Страхъ и трепетъ охватили ее; но она трепещетъ только отъ боли и смерти тѣлесной. Осѣни ее твоимъ животворнымъ духомъ и всели въ нее новый страхъ, страхъ грѣха: пусть она страшится сохранять въ глубинѣ души своей это проклятое упорство; заставь ее чувствовать присутствіе живаго Бога. Который видитъ все прошедшее, для Котораго мракъ ясенъ какъ полдень, Который ждетъ теперь, въ передпослѣдній часъ, чтобъ она обратилась къ Нему, раскаялась въ своемъ грѣхѣ и молила о милосердіи -- теперь, прежде чѣмъ наступитъ ночь смерти и исчезнетъ навсегда минута прошенія, подобно вчерашнему дню, который ужь не возвратится.
   "Спаситель! А между-тѣмъ еще не поздно... не поздно вырвать эту бѣдную душу изъ вѣчнаго мрака. Я вѣрую, вѣрую въ Твою безпредѣльную любовь. Что значитъ моя любовь, мое заступничество? Они гаснутъ въ твоей любви, въ твоемъ заступничествѣ. Я могу только держать ее своими слабыми руками и утѣшать моею слабою жалостью. Ты же, Господи... Ты дунешь въ мертвую душу -- и она возстанетъ отъ безотвѣтнаго сна смерти.
   "Такъ, Боже! я вижу Тебя идущаго сквозь тьму, идущаго, подобно утру, съ исцѣленіемъ на Твоихъ крыльяхъ. Я вижу... да, я вижу признаки страшныхъ мученій на Тебѣ, Ты можешь и хочешь спасти... Ты не хочешь, чтобъ она погибла навѣки.
   "Приди же, Всемогущій Спаситель! пусть мертвая услышитъ Твой голосъ, пусть отверзятся очи слѣпой, пусть она видитъ, что Богъ окружаетъ ее, пусть трепещетъ только грѣха, отвращающаго ее отъ Него. Смягчи черствое сердце, отверзи закрытыя уста, да молится она изъ глубины души: "Отче, я согрѣшила"...
   -- Дина! воскликнула Гетти, зарыдавъ и бросившись Динѣ на шею: -- я хочу говорить... я разскажу все... я не хочу болѣе скрывать.
   Но слезы и рыданія были слишкомъ-сильны. Дина кротко подняла ея съ земли и, снова посадивъ на постель, сила рядомъ съ нею. Много прошло времени, пока стихло судорожное волненіе, даже и тогда онѣ долго сидѣли въ безмолвіи, окруженныя мракомъ, держа одна другую за руки. Наконецъ Гетти прошептала:
   -- Да, я сдѣлала это, Дина, я зарыла его въ лѣсу... крошечнаго ребенка... и онъ плакалъ... я слышала, какъ онъ плакалъ., даже на такомъ далекомъ разстояніи... всю ночь... и я возвратилась, потому-что онъ плакалъ.
   Она замолчала, потомъ торопливо заговорила болѣе-громкимъ и жалобнымъ голосомъ:
   -- Но я думала, что онъ, можетъ-быть, не умретъ... кто-нибудь, можетъ-быть, и найдетъ его такъ. Я не убила его... не убила сама. Я положила его тамъ и покрыла, и когда возвратилась, онъ исчезъ... Это случилось оттого, что я была такъ несчастна, Дина... Я не знала, куда мнѣ идти... я старалась сама убиться прежде, и не могла. О, какъ я старалась утопиться въ прудѣ, и не могла. Я отправилась въ Виндзоръ... я бѣжала изъ дома... знаешь ли ты это? Я пошла искать чтобъ онъ позаботился обо мнѣ, а онъ уже уѣхалъ оттуда, и тогда я не знала, что мнѣ дѣлать. Я не смѣла возвратиться опять домой; я не могла и подумать объ этомъ; я не могла бы взглянуть ни на кого, потому-что всѣ презирали бы меня. Иногда я думала о тебѣ, хотѣла-было придти къ тебѣ: я думала, что ты не будешь упрекать меня и стыдить; я думала, что могу разсказать тебѣ все, но потомъ узнали бы другіе, а я не могла вынесть этой мысли. Оттого-то отчасти я и пришла въ Стонитонъ, что думала о тебѣ; и, кромѣ того, я такъ боялась все бродить, пока сдѣлаюсь нищей и не буду ничего имѣть; иногда же мнѣ казалось, что лучше мнѣ не ждать этого и прямо возвратиться на ферму. О, это было такъ ужасно, Дина! я была такъ несчастна... я желала, чтобъ лучше не родилась на этотъ свѣтъ. Я ни за что не пошла бы снова на зеленыя поля -- такъ я возненавидѣла ихъ въ своемъ горѣ.
   Гетти снова замолчала, будто воспоминанія прошлаго были такъ сильны, что не позволили ей продолжать.
   -- Затѣмъ я пришла въ Стонитонъ и въ ту ночь мнѣ было очень-страшно, потому-что я была такъ близко къ дому. Потомъ родился ребенокъ, когда я вовсе не ожидала этого. Тутъ пришла мнѣ въ голову мысль, что я могла бы избавиться отъ него и возвратиться домой. Эта мысль пришла мнѣ внезапно, когда я лежала въ постели, и она становилась все сильнѣе-и-сильнѣе... Мнѣ такъ хотѣлось возвратиться!.. Мнѣ было такъ тягостно находиться одной и наконецъ просить милостыню, когда у меня не будетъ ничего. Это придало мнѣ силы и рѣшимости; я встала и одѣлась. Я чувствовала, что должна сдѣлать это... я не знала какимъ образомъ. Я думала, что найду прудъ, какъ тотъ прудъ, на краю поля, въ потьмахъ. Когда та женщина ушла со двора, а почувствовала, будто была довольно-сильна, чтобъ сдѣлать что-нибудь; я думала, что разомъ избавлюсь отъ всего горя, возвращусь домой и не скажу никогда, зачѣмъ я убѣжала. Я надѣла шляпку и шаль и вышла на темную улицу съ ребенкомъ подъ салопомъ. Я шла скоро, пока не вышла въ улицу, находившуюся довольно-далеко отъ дома той женщины; тамъ была гостинница и я выпила тамъ чего-то теплаго и съѣла кусочекъ хлѣба, потомъ шла все дальше и дальше и почти не чувствовала подъ собою земли. Стало посвѣтлѣе, потому-что показался мѣсяцъ... О. Дина! какъ я испугалась, когда увидѣла, что онъ смотрѣлъ такъ на меня изъ-за облаковъ... онъ никогда не смотрѣлъ на меня такъ прежде. Я свернула съ дороги на поля, потому-что боялась встрѣтиться съ кѣмъ-нибудь при мѣсячномъ свѣтѣ, который падалъ на меня такъ ярко. Я подошла къ стогу сѣна и думала, что могла пролежать тутъ всю ночь въ теплѣ. Въ стогѣ было вырѣзано мѣстечко, гдѣ я могла сдѣлать себѣ постель, и мнѣ было такъ удобно лежать тамъ, да и ребенку было такъ тепло около меня. Я, должно-быть, спала довольно-долго, потому-что когда проснулась, было уже утро, но не очень свѣтло, и ребенокъ плакалъ. Неслишкомъ-далеко отъ меня я видѣла лѣсъ... Можетъ-быть, тамъ найдется канава или прудъ, подумала я... вѣдь еще такъ рано, я могу тамъ спрятать ребенка, и успѣю уйти далеко, когда люди проснутся Потомъ я пойду домой, думала я, встрѣчу какую-нибудь телегу, поѣду домой и скажу, что старалась найти себѣ мѣсто, да не могла отъискать. Какъ мнѣ хотѣлось сдѣлать это, Дина! да. какъ мнѣ хотѣлось добраться до дому. Не знаю, что я чувствовала къ ребенку. Кажется, ненавидѣла его... вѣдь онъ былъ какъ тяжелая гиря у меня на шеѣ; а между-тѣмъ его плачъ такъ и тянулъ меня за душу, и я несмѣла взглянуть на его крошечныя ручки и личико. Но я продолжала путь къ лѣсу, ходила въ немъ кругомъ, но тамъ не было воды...
   Гетти дрожала всѣмъ тѣломъ. Она помолчала нѣсколько минутъ, и потомъ снова заговорила, но уже шепотомъ:
   -- Я пришла къ одному мѣсту, гдѣ лежали кучки щепокъ и дерну, и сѣла на пень дерева, чтобъ подумать, что дѣлать. Вдругъ я увидѣла отверстіе подъ орѣшникомъ, точно маленькая могилка. Какъ молнія блеснула у меня въ головѣ мысль положить ребенка туда и накрыть его травою и щепками. Я не могла убить его какимъ-нибудь другимъ образомъ. Въ одну секунду я сдѣлала это... О! онъ такъ плакалъ, Дина... я не могла закрыть его совсѣмъ... можетъ-быть, кто-нибудь придетъ и позаботится о немъ, думала я, и тогда онъ не умретъ. Я торопливо вышла изъ лѣсу, но могла слышать, какъ онъ все время кричалъ; когда я вышла на поля, то была точно прикована къ мѣсту... не могла идти далѣе, несмотря на то, что такъ желала уйти. Я сѣла у стога, чтобъ посмотрѣть, не пройдетъ ли кто-нибудь. Я была очень голодна; у меня оставался только небольшой кусочекъ хлѣба, но я не могла тронуться съ мѣста. Послѣ долгаго времени, послѣ нѣсколькихъ часовъ, показался человѣкъ... тотъ самый, въ блузѣ, и такъ посмотрѣлъ на меня: я испугалась и поспѣшила уйти оттуда. Я думала, что онъ пойдетъ въ лѣсъ и, можетъ-быть, найдетъ ребенка. Я продолжала путь все прямо и пришла въ деревню, довольно-далеко отъ лѣса. Мнѣ очень нездоровилось и я была очень слаба и голодна. Тамъ я поѣла немножко и купила хлѣбъ. Но я боялась остаться здѣсь. Я все слышала, какъ кричалъ ребенокъ, и думала, что и другіе слышатъ это... и пошла дальше. Но я была очень-измучена, и уже становилось темно. Наконецъ, я увидѣла ригу въ сторонѣ отъ дороги на далекомъ разстояніи отъ всякаго жилья... она очень походила на ригу въ Аббатс-Клозѣ. "Войду въ нее" подумала я "и спрячусь въ сѣнѣ и соломѣ, вѣроятно, никто не придетъ сюда". Я вошла. Рига была наполовину наполнена пучками соломы, тутъ было также и сѣно. Я сдѣлала постель, совсѣмъ назади, гдѣ никто не могъ найти меня. Я такъ устала, такъ была слаба, что стала засыпать... Но -- ахъ! крикъ ребенка разбудилъ меня. Мнѣ казалось, что человѣкъ, посмотрѣвшій на меня такъ странно, пришелъ и схватилъ меня. Но я все-таки заснула наконецъ и, должно быть, спала долго, хотя и не знала сколько именно, потому-что, когда я встала и вышла изъ риги, то не знала, была ли ночь или утро. Но то было утро, потому-что становилось все свѣтлѣе, и я пошла обратно тою же дорогой, которою и пришла. Это было противъ моей воли, Дина: крикъ ребенка заставлялъ меня идти туда, а между-тѣмъ я была до смерти напугана. Я думала, что человѣкъ въ блузѣ увидитъ меня и узнаетъ, что это я положила туда ребенка. Но я продолжала идти, несмотря на все это; ужь я перестала и думать о возвращеніи домой... это совершенно вышло у меня изъ головы. Я не видѣла ничего, кромѣ этого мѣста въ лѣсу, гдѣ зарыла ребенка... Я вижу это и теперь. О, Дина! не-уже-ли и никогда не перестану видѣть это страшное мѣсто?
   Гетти крѣпко обняла Дину и снова задрожала. Молчаніе сился въ прихожей на скамью и безсмысленно уставился на часы, висѣвшіе на противуположной стѣнѣ. "У барина сидитъ какой-то незнакомый господинъ", сообщилъ Карроль, "но я только-что слышалъ, какъ дверь изъ кабинета отворилась: должно быть онъ выходитъ, и такъ какъ ваше дѣло спѣшное, я сейчасъ о васъ доложу".
   Адамъ все сидѣлъ и смотрѣлъ на часы; минутная стрѣлка, съ громкимъ безучастнымъ тиканьемъ, быстро проходила послѣднія пять минутъ, остававшіяся до десяти часовъ, и Адамъ слѣдилъ за этимъ движеніемъ и прислушивался къ звуку такъ внимательно, какъ будто имѣлъ на то свои особыя причины. Моменты остраго душевнаго страданія всегда сопровождаются такими перерывами, когда сознаніе наше становится глухо ко всему, кромѣ самыхъ мелкихъ впечатлѣній и ощущеній. Состояніе, близкое къ идіотизму, овладѣваетъ нами, какъ будто затѣмъ, чтобы дать намъ отдохнуть отъ воспоминаній, отчаянія и страха, не покидающихъ насъ даже во снѣ.
   Появленіе Карроля возвратило Адама къ сознанію его горя. Его просили немедленно пожаловать въ кабинетъ. "Не могу придумать, зачѣмъ къ намъ пріѣхалъ этотъ господинъ", говорилъ Карроль, проходя впередъ и испытывая, очевидно, потребность подѣлиться съ кѣмъ-нибудь своими впечатлѣніями: "онъ прошелъ теперь въ столовую. А у барина такой странный видъ... точно онъ чѣмъ-то испуганъ". Адамъ не обратилъ вниманія на эти слова: онъ не могъ интересоваться чужими дѣлами. Но когда онъ вошелъ въ кабинетъ и взглянулъ на мистера Ирвайна, онъ сейчасъ же замѣтилъ какое-то новое выраженіе на его лицѣ, не имѣвшее ничего общаго съ тѣмъ выраженіемъ теплаго участія, какое всегда принимало это лицо, обращаясь къ нему. На столѣ лежало распечатанное письмо, и мистеръ Ирвайнъ держалъ на немъ руку; но этотъ новый, холодный взглядъ, какимъ онъ встрѣтилъ Адама, не могъ быть всецѣло приписанъ тому, что его поглощало какое-нибудь постороннее непріятное дѣло, потому-что онъ нетерпѣливо смотрѣлъ на дверь, какъ будто ожиданіе появленія Адама глубоко волновало его.
   -- Вы желали говорить со мной, Адамъ, сказалъ онъ тѣмъ тихимъ, преувеличенно спокойнымъ голосомъ, какимъ мы говоримъ, когда хотимъ во что-бы то ни стало подавить свое волненіе.-- Садитесь.
   Онъ указалъ на стулъ, стоявшій прямо противъ него, въ аршинѣ разстоянія -- не больше, и Адамъ сѣлъ, чувствуя, что этотъ неожиданно холодный пріемъ является только новымъ для него затрудненіемъ, усложняя его, и безъ того не легкую, задачу. Но онъ рѣшился говорить, а Адамъ былъ не такой человѣкъ, чтобъ отступить отъ своего рѣшенія, не имѣя на то самыхъ важныхъ причинъ,
   -- Я прихожу къ вамъ, сэръ,-- началъ онъ, какъ къ человѣку, котораго я уважаю, какъ никого въ мірѣ. Я имѣю сказать вамъ очень печальную вещь, боюсь, что вамъ будетъ такъ-же тяжело меня слушать, какъ мнѣ говорить. Но когда вы услышите, что я дурно отзываюсь о нѣкоторыхъ людяхъ,-- будьте увѣрены, что у меня есть на то основанія.
   Мистеръ Ирвайнъ кивнулъ головой, а Адамъ продолжалъ дрожащимъ голосомъ:
   -- Какъ вамъ извѣстно, пятнадцатаго числа этого мѣсяца вы должны были повѣнчать меня съ Гетти Соррель. Я думалъ, что она любитъ меня, и былъ счастливѣйшимъ человѣкомъ въ мірѣ. Но на меня обрушился тяжелый ударъ.
   Мистеръ Ирвайнъ вскочилъ съ кресла порывистымъ движеніемъ -- очевидно невольно, но сейчасъ-же овладѣлъ собой, отошелъ къ окну и сталъ смотрѣть во дворъ.
   -- Гетти ушла изъ дому, сэръ, и мы знаемъ -- куда. Она говорила, что ѣдетъ въ Сноуфильдъ; въ пятницу, двѣ недѣли тому назадъ, она уѣхала. Въ воскресенье на этой недѣлѣ я ходилъ въ Сноуфильдъ, чтобъ привести ее домой, но оказалось что она не пріѣзжала туда. Я узналъ, что она проѣхала въ Стонитонъ, но дальше не могъ ее прослѣдить. Теперь я ѣду искать ее -- далеко, и только вамъ одному могу сказать, куда я ѣду.
   Мистеръ Ирвайнъ отошелъ отъ окна и сѣлъ на свое мѣсто.
   -- Вы не имѣете никакихъ подозрѣній относительно при чины, заставившей ее убѣжать? спросилъ онъ.
   -- Она не хотѣла выходить за меня, сэръ,-- сказалъ Адамъ. Она не любила меня, и когда срокъ свадьбы приблизился, она не выдержала и убѣжала. Но я боюсь, что это еще не все. Есть еще одна вещь, которую я долженъ вамъ разсказать. Тутъ замѣшано третье лицо, кромѣ меня и ея.
   При этихъ словахъ на лицѣ мистера Ирвайна, сквозь выраженіе глубокаго волненія, проступилъ проблескъ чего-то очень похожаго на облегченіе или радость. Адамъ глядѣлъ въ въ землю. Онъ помолчалъ немного: ему трудно было говорить то, что онъ имѣлъ еще сказать. Но когда онъ заговорилъ опять, онъ поднялъ голову и взглянулъ мистеру Ирвайну прямо въ глаза: онъ рѣшился сказать все, и скажетъ безъ колебаній.
   -- Вы знаете, сэръ, кого я считалъ всегда моимъ лучшимъ другомъ. Я всегда съ гордостью думалъ о томъ, какъ я буду работать для него всю мою жизнь.... Я любилъ его еще съ тѣхъ поръ, какъ мы съ нимъ были дѣтьми....
   Всякое самообладаніе покинуло мистера Ирвайна: онъ схватилъ руку Адама, лежавшую на столѣ, судорожно стиснулъ ее, какъ человѣкъ, испытывающій жестокую боль, и едва выговорилъ поблѣднѣвши губами:
   -- Нѣтъ, нѣтъ, Адамъ... не говорите этого ради самого Бога!
   Пораженный этимъ необычайнымъ волненіемъ, ректора, Адамъ пожалѣлъ, что не можетъ взять назадъ своихъ послѣднихъ словъ, сидѣлъ въ уныломъ молчаніи. Но пальцы, сжимавшіе его руку, понемногу разжались, мистеръ Ирвайнъ откинулся назадъ и сказалъ:
   -- Говорите, я долженъ знать.
   -- Этотъ человѣкъ игралъ чувствами Гетти и велъ себя съ нею не такъ, какъ долженъ былъ-бы вести себя съ дѣвушкой ея положенія въ свѣтѣ: онъ искалъ съ нею встрѣчъ и дѣлалъ ей подарки. Я узналъ объ этомъ только за два дня до его отъѣзда; я засталъ, какъ онъ цѣловалъ ее въ рощѣ, прощаясь. Въ это время между мной и Гетти ничего еще не было, хоть я любилъ ее давно, и она это знала. Но я все-таки приступилъ къ нему, требуя, чтобъ онъ объяснилъ свое поведеніе; мы обмѣнялись крупными словами и подрались. Послѣ того онъ торжественно меня увѣрялъ, что вся эта исторія -- чистѣйшій вздоръ, что съ его стороны не было ничего кромѣ простого волокитства. Однако я заставилъ его написать ей письмо и сказать, что онъ не имѣлъ никакихъ серьезныхъ намѣреній, потому что я ясно видѣлъ, сэръ, я убѣдился въ этомъ по многимъ признакамъ, которые раньше были мнѣ непонятны, я видѣлъ, что онъ овладѣлъ ея сердцемъ, и говорилъ себѣ: "Что если она будетъ продолжать думать о немъ и никогда не полюбитъ другого человѣка своего круга, который захочетъ жениться на ней?..." И я ей передалъ его письмо. Она перенесла это лучше, чѣмъ я ожидалъ, и понемногу успокоилась.... Потомъ.... потомъ.... она сдѣлалась очень ласкова со мной, чѣмъ дальше, тѣмъ добрѣе и ласковѣе.... Бѣдняжка!-- я увѣренъ, что она не понимала своихъ чувствъ, и поняла только тогда, когда было уже поздно... Я не виню ее... я не могу повѣрить, что она хотѣла меня обмануть; но я имѣлъ поводы думать, что она любитъ меня, и... остальное вы знаете, сэръ. Теперь я не могу отдѣлаться отъ мысли, что тотъ человѣкъ меня обманулъ; я думаю, что онъ сманилъ ее бѣжать, что она ушла къ нему, и хочу въ этомъ убѣдиться, потому что я чувствую, что буду не въ состояніи приняться за работу, пока не узнаю, что сталось съ ней.
   Во время этого разсказа мистеръ Ирвайнъ успѣлъ окончательно овладѣть собой, не смотря на тягостныя мысли, осаждавшія его. Какимъ горькимъ воспоминаніемъ было для него теперь воспоминаніе о томъ утрѣ, когда Артуръ неожиданно пріѣхалъ къ завтраку, когда они сидѣли вдвоемъ за столомъ, и какое-то признаніе вертѣлось у него на языкѣ. Теперь было ясно, въ чемъ ему хотѣлось сознаться тогда, и еслибы разговоръ ихъ принялъ другой оборотъ... еслибы самъ онъ не былъ такъ щепетиленъ.... еслибъ онъ поменьше боялся вмѣшательства въ чужія дѣла... Ужасно было думать, что, сломись тогда эта ничтожная преграда, было-бы предотвращено столько горя и зла! Теперь вся эта исторія была совершенно понятна, освѣщенная тѣмъ страшнымъ свѣтомъ, какой бросаетъ настоящее на прошлое. Но всѣ мучительныя мысли и чувства, поднимавшіяся теперь въ душѣ мистера Ирвайна, замерли, заглушенныя жалостью -- глубокой, почтительной жалостью къ человѣку, сидѣвшему передъ нимъ. Уже и безъ того разбитый, придавленный,-- съ слѣпой и грустной покорностью судьбѣ онъ шелъ навстрѣчу предполагаемому несчастію въ то время, когда его ожидало реальное горе, до такой степени превосходившее размѣры обыкновенныхъ человѣческихъ испытаній, что ему даже не могло придти въ голову страшиться чего-либо подобнаго. Собственное волненіе мистера Ирвайна молчало, подавленное благоговѣйнымъ страхомъ, какой овладѣваетъ нами въ присутствіи великаго страданія, ибо страданіе, которое онъ долженъ былъ причинить Адаму, было уже здѣсь,-- онъ осязалъ его. Еще разъ положилъ онъ руку на грубую руку, лежащую на столѣ, но на этотъ разъ онъ прикоснулся къ ней осторожно и заговорилъ торжественнымъ голосомъ.
   -- Адамъ, дорогой другъ, въ своей жизни вы перенесли не одно тяжкое испытаніе. Вы умѣете и покоряться горю, и дѣйствовать, какъ мужчина: теперь Господь возлагаетъ на васъ обѣ эти тяготы. Васъ ждетъ тяжелое горе,-- хуже и горше всего, что вамъ когда-либо пришлось испытать. Но худшее изъ всѣхъ страданій миновало васъ: вы ни въ чемъ неповинны.... Помоги Боже тому, на комъ лежитъ вся вина!
   Два блѣдныя лица глядѣли другъ на друга: въ лицѣ Адама былъ трепетъ ожиданія; на лицѣ мистера Ирвайна -- колебаніе и жалость. Но онъ продолжалъ.
   -- Сегодня утромъ я получилъ извѣстія о Гетти. Она не у ней),-- она въ Стонишерѣ -- Стонитонѣ.
   Адамъ сорвался съ мѣста, какъ будто собирался сію-же минуту летѣть къ ней. Но мистеръ Ирвайнъ снова взялъ его за руку и сказалъ внушительнымъ тономъ: "Постойте, Адамъ, подождите",-- и Адамъ опять сѣлъ.
   -- Она въ бѣдственномъ положеніи,-- въ ужасномъ положеніи, такъ что для васъ, мой бѣдный другъ, было-бы лучше потерять ее навсегда, чѣмъ встрѣтить при такихъ обстоятельствахъ.
   Дрожащія губы Адама шевелились, но изъ нихъ не выходило ни звука. Но вотъ онѣ опять зашевелились и онъ прошепталъ:
   -- Говорите.
   -- Она арестована... она въ тюрьмѣ.
   Адамъ какъ будто получилъ пощечину: духъ сопротивленія мгновенно вернулся къ нему. Кровь бросилась къ нему въ лицо, и онъ выговорилъ громко и рѣзко:
   -- На что?
   -- За страшное преступленіе -- за убійство своего ребенка.
   -- Не можетъ быть! почти прокричалъ Адамъ, вскакивая и шагнувъ къ двери; но онъ сейчасъ-же повернулъ назадъ, прислонился спиной къ шкафу и дико посмотрѣлъ на мистера Ирвайна.-- Этого не можетъ быть! У нея не могло быть ребенка,-- она невиновна... Кто обвиняетъ ее?
   -- Дай Богъ, чтобъ она оказалась невиновной, Адамъ. мы еще можемъ на это надѣяться.
   -- Но кто-же говоритъ, что она виновна? повторилъ Адамъ страстно.-- Разскажите мнѣ все.
   -- Вотъ письмо отъ судьи, къ которому ей привели, а въ столовой сидитъ полицейскій, арестовавшій ее. Она не хочетъ сказать ни своего имени, ни откуда она, но я боюсь, кажется, на этотъ счетъ не можетъ быть никакихъ сомнѣній -- боюсь, что это она. Описаніе примѣтъ совершенно подходитъ, только теперь она, говорятъ, очень блѣдна и смотритъ больной. Въ карманѣ у нея нашли записную книжечку краснаго сафьяна, и тамъ стояло два имени -- одно въ началѣ: Гетти Соррель, Гейслопъ", другое въ концѣ: "Дина Моррисъ, Сноуфильдъ". Она не говоритъ, которое изъ этихъ двухъ именъ принадлежитъ ей,-- она ни въ чемъ не сознается и не хочетъ отвѣчать на вопросы. И вотъ, ко мнѣ, какъ къ должностному лицу, обратились съ просьбой удостовѣрить ея личность, такъ какъ подозрѣваютъ, что имя, поставленное первымъ,-- ея собственное имя.
   -- Но какія улики они имѣютъ противъ нея,-- если только это Гетти? спросилъ Адамъ все такъ-же страстно. Все его тѣло сотряслось отъ усилій, которыя онъ дѣлалъ, чтобы говорить -- Я ничему не вѣрю. Не могло этого быть,-- иначе кто-нибудь изъ насъ замѣтилъ-бы... Какія улики противъ нея?
   -- Страшная улика,-- та, что преступленіе совершено, а у нея было искушеніе его совершить. Но мы еще можемъ надѣяться, что въ дѣйствительности она не совершила его... Попробуемъ прочесть это письмо, Адамъ.
   Адамъ взялъ письмо трясущимися руками и пытался читать. Тѣмъ временемъ мистеръ Ирвайнъ вышелъ отдать какое-то распоряженіе. Когда онъ вернулся, Адамъ былъ все еще на первой страницѣ: онъ не могъ читать,-- онъ видѣлъ отдѣльныя слова, не понималъ ихъ значенія, наконецъ онъ бросилъ письмо.
   -- Это его дѣло, проговорилъ онъ, сжимая кулакъ.-- Если преступленіе совершилось, онъ его совершилъ -- не она. Онъ научилъ ее обманывать,-- онъ первый меня обманулъ. Его надо судить. Пусть посадятъ его рядомъ съ ней на скамью подсудимыхъ, и я разскажу имъ всѣмъ, какъ онъ овладѣлъ ея сердцемъ, какъ онъ сманилъ ее на грѣхъ и потомъ солгалъ мнѣ... Неужели-же онъ останется на свободѣ, а вся вина, все наказаніе падетъ на нее -- такую молодую и слабую!!...
   -- Образъ, вызванный этими словами, далъ новое направленіе безумному отчаянію Адама. Онъ замолчалъ и упорно смотрѣлъ въ уголъ комнаты, какъ будто видѣлъ тамъ что-нибудь.
   -- Я не могу этого вынести! вырвалось у него вдругъ умоляющимъ воплемъ.-- О, Боже! сними съ меня это тяжкое бремя!-- мнѣ слишкомъ тяжело считать ее преступницей!...
   Мистеръ Ирвайнъ молчалъ: онъ былъ слишкомъ уменъ, чтобы говорить слова утѣшенія въ такую минуту, да и видъ Адама, стоявшаго передъ нимъ съ этимъ безкровнымъ, помертвелымъ, внезапно состарившимся лицомъ -- какъ это бываетъ иногда съ молодыми лицами въ минуту сильныхъ потрясеній,-- съ глубокими морщинами вокругъ дрожащаго рта и на лбу,-- видъ этого стойкаго, сильнаго человѣка, сломившагося подъ жестокимъ ударомъ судьбы, такъ глубоко волновалъ его душу, что слова не шли на языкъ, Съ минуту Адамъ не шевелился и все смотрѣлъ въ одну точку неподвижнымъ, безсмысленнымъ взглядомъ: въ этотъ короткій промежутокъ времени онъ пережилъ сызнова всю свою любовь.
   -- Она не могла этого сдѣлать,-- проговорилъ онъ, все еще не отводя глазъ отъ угла, какъ будто говорилъ самъ съ собой.-- Она скрывала изъ страха... Я прощаю ее за то, что она обманула меня... я прощаю тебя, Гетти!... Тебя вѣдь тоже обманули... ты жестоко страдала, моя бѣдная Гетти... но никто не увѣритъ меня, что ты преступница!
   Онъ опять помолчалъ и вдругъ заговорилъ съ яростью:
   -- Я поѣду къ нему.-- я привезу его къ ней,-- я заставлю его пойти посмотрѣть на нее въ ея бѣдѣ. Пусть смотритъ -- да такъ, чтобъ никогда потомъ не забыть,-- чтобъ образъ ея преслѣдовалъ его днемъ и ночью,-- всю жизнь!... На этотъ разъ онъ не отвертится ложью,-- я самъ поѣду за нимъ,-- я притащу его своими руками!
   Но дорогѣ къ двери Адамъ машинально пріостановился, отыскивая глазами свою шляпу и совсѣмъ позабывъ, въ чьемъ присутствіи онъ находится. Мистеръ Ирвайнъ подошелъ къ нему, взялъ его за руку и сказалъ спокойнымъ, но рѣшительнымъ тономъ:
   -- Нѣтъ, Адамъ, нѣтъ. Я убѣжденъ, что вы останетесь, чтобъ позаботиться о ней, подумать, что можно сдѣлать для нея, и бросьте всякую мысль объ этой безплодной мести. Наказаніе и безъ васъ не минуетъ виновнаго. Къ тому-же, его уже нѣтъ въ Ирландіи; теперь онъ на пути домой; онъ долженъ былъ выѣхать задолго до вашего пріѣзда -- я это навѣрное знаю; его дѣдъ писалъ ему по крайней мѣрѣ десять дней тому назадъ и просилъ его вернуться... Я хочу, чтобы вы ѣхали со мною въ Стонитонъ; я уже приказалъ приготовить вамъ лошадь, и вы поѣдете съ нами, какъ только успокоитесь немного.
   Пока мистеръ Ирвайнъ говорилъ, къ Адаму вернулось сознаніе дѣйствительности; онъ откинулъ волосы со лба и внимательно слушалъ.
   -- Вспомните, продолжалъ мистеръ Ирвайнъ,-- кромѣ васъ есть и другіе, о комъ надо подумать, за кого надо дѣйствовать. Вспомните о ея родныхъ -- о бѣдныхъ Пойзерахъ, которыхъ этотъ ударъ долженъ жестоко поразить. Я знаю, Адамъ, какой у васъ твердый характеръ, какъ крѣпко въ васъ сознаніе долга къ Богу и людямъ и разсчитываю на васъ,-- я надѣюсь, что вы будете дѣйствовать, пока вы можете быть кому-нибудь полезны.
   Въ сущности мистеръ Ирвайнъ придумалъ эту поѣздку въ Стонитонъ больше всего ради самого-же Адама. Движеніе и хоть какая-нибудь цѣль впереди были лучшими средствами смягчить для него страданія этихъ первыхъ часовъ.
   -- Поѣдете вы со мной въ Стонитонъ, Адамъ? спросилъ онъ опять, помолчавъ.-- Надо-же намъ удостовѣриться, Гетти или другая женщина сидитъ тамъ въ тюрьмѣ.
   -- Я поѣду сэръ,-- я сдѣлаю все, что вы найдете нужнымъ,-- отвѣчалъ Адамъ.-- Но какъ же тѣ -- на Большой Фермѣ?
   -- Мы не будемъ ничего говорить имъ пока; когда я возвращусь, я самъ имъ скажу. Тогда я буду знать навѣрно то, въ чемъ я теперь не увѣренъ, и я постараюсь вернуться какъ можно скорѣй.-- Идемте-же, лошади готовы.
   

ГЛАВА XL.
ПЕЧАЛЬНАЯ ВѢСТЬ РАСПРОСТРАНЯЕТСЯ.

   Въ тотъ-же день ночью мистеръ Ирвайнъ вернулся изъ Стонитона, и первыя слова, которыя онъ услышалъ отъ Карроля, были: "Сквайръ Донниторнъ скончался; въ десять часовъ утра его нашли мертвымъ въ постели. Мистрисъ Ирвайнъ просила вамъ сказать, что она будетъ васъ дожидаться въ своей комнатѣ, и чтобъ вы зашли къ ней, прежде чѣмъ ляжете".
   -- Ну что, Дофинъ, пріѣхалъ наконецъ? сказала мистрисъ Ирвайнъ, когда сынъ вошелъ въ ея комнату.-- А старикъ-то нашъ -- умеръ! Сказалъ тебѣ Карроль, что его нашли мертвымъ въ постели? Не даромъ онъ былъ въ такомъ уныніи послѣднее время и такъ волновался, что даже выписалъ Артура. Въ другой разъ ты будешь вѣрить моимъ предсказаніямъ, хотя, вѣроятно, теперь, если я и предскажу чью-нибудь смерть, такъ только свою собственную.
   -- А какъ-же съ Артуромъ? Сдѣлали они тамъ что-нибудь? Послали кого-нибудь встрѣтить его въ Ливерпулѣ? спросилъ мистеръ Ирвайнъ.
   -- Да, Ральфъ поѣхалъ сейчасъ-же... Милый Артуръ! Милый мой мальчикъ! Наконецъ-то я увижу его хозяиномъ замка! Теперь для имѣнья настанутъ хорошія времена, потому-что онъ добрый, великодушный малый. И онъ будетъ счастливъ, какъ царь!
   У мистера Ирвайна вырвался стонъ: онъ былъ измученъ усталостью и волненіями этого дня, и веселыя слова матери были для него почти нестерпимы.
   -- Отчего ты такой мрачный, Дофинъ? Случилось что-нибудь непріятное? Или ты тревожишься за Артура,-- думаешь, какъ-то онъ переплыветъ этотъ страшный ирландскій каналъ въ такую пору года?
   -- Нѣтъ, матушка, я не думалъ объ этомъ, но это правда, что я не въ особенно радостномъ настроеніи духа.
   -- Тебя измучило это юридическое дѣло, по которому ты ѣздилъ въ Стонитонъ. Ради самого Бога, Дофинъ, что это за таинственное дѣло, что ты не можешь разсказать даже мнѣ?
   -- Вы скоро все узнаете, матушка. Пока я не имѣю права вамъ говорить. Покойной ночи. Теперь, когда вы больше не ждете никакихъ новостей, я надѣюсь вы скоро уснете.
   Мистеръ Ирвайнъ раздумалъ писать Артуру, какъ онъ было хотѣлъ сдѣлать раньше. Все равно теперь это письмо не ускорило-бы пріѣзда молодого человѣка: извѣстіе о смерти дѣда и такъ заставитъ его вернуться со всею поспѣшностью. Значитъ, теперь можно было лечь въ постель и дать себѣ необходимый отдыхъ до утра, когда для него наступитъ тяжелая обязанность отвезти печальную вѣсть на Большую Ферму и въ домъ Адама.
   Самъ Адамъ остался въ Стонитонѣ, потому-что хоть онъ и не могъ заставить себя пойти къ Гетти, но не могъ и оставаться вдали отъ нея.
   -- Мнѣ незачѣмъ возвращаться домой, сэръ,-- сказалъ онъ ректору,-- нѣтъ никакой цѣли. Все равно, пока она здѣсь, я не въ состояніи приняться опять за работу. Все старое мнѣ опротивѣло,-- я не могу видѣть никого изъ близкихъ людей. Я найму здѣсь комнатку,-- такую, изъ которой мнѣ были-бы видны стѣны тюрьмы, а тамъ, можетъ быть, соберусь съ духомъ и повидаю се.
   Адамъ нисколько не поколебался въ своей увѣренности, что Гетти была непричастна преступленію, въ которомъ ее обвиняли, такъ какъ мистеръ Ирвайнъ, понимая, что отнять у него эту увѣренность значило окончательно его убить, скрылъ отъ него факты, не оставлявшіе въ немъ самомъ ни малѣйшихъ сомнѣній относительно виновности Гетти. Не было никакихъ основаній сразу взваливать на плечи Адама все бремя постигшаго его горя, и мистеръ Ирвайнъ, прощаясь съ нимъ, сказалъ ему только: "Если-бы даже улики противъ нея оказались слишкомъ сильны, можно все-таки разсчитывать на помилованіе. Ея молодость и другія смягчающія обстоятельства будутъ свидѣтельствовать за нее.
   -- Да, надо, чтобъ всѣ узнали, что ее натолкнули на грѣхъ,-- сказалъ Адамъ горько и страстно. Надо, чтобъ всѣ узнали, что ей вскружилъ голову баринъ, который волочился за ней. Вспомните, сэръ, вы обѣщали мнѣ сказать моей матери и Сету, и на Большой Фермѣ, кто навелъ ее на грѣхъ, иначе они будутъ считать ее хуже, чѣмъ она заслуживаетъ. Щадя его, вы повредите ей, а я считаю его единственнымъ преступникомъ передъ людьми и Богомъ, что бы ни сдѣлала она. Если вы его пощадите, такъ я ославлю его.
   -- Ваше требованіе, Адамъ, я нахожу справедливымъ,-- сказалъ мистеръ Ирвайнъ;-- но когда вы успокоитесь, вы отнесетесь къ Артуру съ большимъ снисхожденіемъ. Пока я вамъ напомню только, что власть карать его не въ нашихъ рукахъ.
   Мистеру Ирвайну было очень тяжело, что именно ему приходилось разглашать о грустной роли Артура въ этой исторіи грѣха и несчастія, ему,-- любившему этого юношу почти отеческой любовью, смотрѣвшему на него съ отеческой гордостью. Но онъ понималъ, что, даже помимо желанія Адама, фактъ не замедлитъ разгласиться, такъ какъ едва-ли Гетти станетъ упорствовать въ своемъ молчаніи до конца. И такъ, мистеръ Ирвайнъ рѣшилъ ничего не скрывать отъ Пойзеровъ: онъ сразу скажетъ имъ всю правду; смягчать и подготовлять теперь было поздно. Дѣло Гетти будетъ разбираться въ Стонитонѣ, въ ближайшую сессію, которая должна состояться на будущей недѣлѣ. Едва-ли можно было разсчитывать, что Мартинъ Пойзеръ будетъ избавленъ отъ тягостной необходимости явиться въ судъ свидѣтелемъ,-- такъ пусть-же лучше узнаетъ всю правду заранѣе.
   Въ четвергъ, въ десять часовъ утра, счастливый домъ на Большой Фермѣ превратился въ домъ скорби: семья оплакивала несчастье, бывшее для нея хуже смерти. Сознаніе семейнаго позора ощущалось такъ живо, что даже въ сердцѣ добродушнаго Мартина Пойзера младшаго не нашлось мѣста для состраданія къ Гетти.
   Они съ отцомъ были простые поселяне, гордившіеся своей незапятнанной репутаціей, гордившіеся тѣмъ, что вся ихъ семья всегда съ тѣхъ поръ, какъ имя ея стояло въ спискахъ прихода,-- высоко несла голову; а Гетти навлекла на нихъ безчестіе, котораго ничѣмъ нельзя смыть. Таково было всепоглощающее чувство обоихъ -- и сына, и отца; жгучее сознаніе позора убивало въ нихъ всѣ другія чувства, и мистеръ Ирвайнъ былъ пораженъ тѣмъ фактомъ, что мистрисъ Пойзеръ отнеслась къ Гетти мягче, чѣмъ ея мужъ. Насъ часто поражаетъ черствость мягкихъ людей въ исключительныхъ случаяхъ; эта черствость объясняется тѣмъ, что человѣкъ съ мягкой натурой легче подчиняется игу традиціонныхъ понятій.
   Когда мистеръ Ирвайнъ уѣхалъ, Мартинъ-младшій сказалъ отцу, который сидѣлъ противъ него въ своемъ креслѣ и плакалъ.
   -- Я сдѣлаю все, что отъ меня зависитъ, чтобы выручить ее изъ бѣды; я не пожалѣю денегъ и щедро заплачу адвокату; но я не пойду къ ней,-- я не хочу ее видѣть. Она отравила всю нашу жизнь; по ея милости хлѣбъ будетъ намъ горекъ, и никогда больше намъ не поднять головы -- ни здѣсь, ни въ другомъ мѣстѣ. Ректоръ говоритъ, что всѣ насъ жалѣютъ,-- да что намъ пользы въ ихъ жалости?-- развѣ намъ отъ этого легче?
   -- Жалѣютъ!-- повторилъ старый дѣдъ съ горькимъ сарказмомъ.-- Я никогда не нуждался ни въ чьемъ сожалѣніи во всю мою жизнь, и вотъ теперь, на восьмомъ десяткѣ, приходится привыкать... Вѣдь мнѣ семьдесятъ два года минуло на Святого Ѳому... Я думалъ -- умру въ этомъ приходѣ: даже назначилъ самъ съ собой, кому нести мой гробъ, кому провожать меня на кладбище... Да видно этому не бывать!.. Придется умирать въ чужомъ мѣстѣ,-- чужіе понесутъ до могилы... чужіе засыплютъ землей.
   -- Полно, отецъ, не сокрушайся такъ,-- сказала мистрисъ Пойзеръ, которая до сихъ поръ говорила очень мало, ошеломленная непривычной суровостью и рѣшительнымъ тономъ своего мужа. Дѣти твои будутъ съ тобой, а внучата и въ новомъ приходѣ выростутъ такими-же молодцами,-- вотъ увидишь.
   -- Нельзя намъ оставаться здѣсь,-- сказалъ мистеръ Пойзеръ, и тяжелыя слезы медленно покатились по его круглымъ щекамъ. Мы думали, плохо намъ будетъ, если старый сквайръ на Благовѣщенье откажетъ намъ отъ аренды, а вотъ теперь приходится отказываться самимъ. Надо будетъ поискать, не согласится-ли кто-нибудь взять нашу землю и выростить хлѣбъ, который я посѣялъ, потому-что я ни одного лишняго дня не останусь на землѣ этого человѣка... А я то, дуракъ, считалъ его такимъ честнымъ, такимъ прямодушнымъ молодымъ джентльменомъ... мечталъ о томъ времени, когда онъ будетъ нашимъ хозяиномъ... Никогда больше не дождется онъ отъ меня поклона... въ одну церковь съ нимъ не стану ходить... Безсовѣстный негодяй!-- опозорилъ честную семью, а еще прикидывался общимъ другомъ... И этотъ бѣдняга Адамъ!-- хорошо онъ доказалъ ему свою дружбу! Говорилъ сладкія рѣчи, подъѣзжалъ съ лестными предложеніями, а самъ отравилъ жизнь бѣдному малому, такъ-что теперь тому, какъ:і намъ, приходится безъ оглядки бѣжать изъ здѣшнихъ мѣстъ.
   -- А каково тебѣ будетъ признаваться на судѣ, что ты ей родня!-- прибавилъ старикъ. И вотъ увидишь -- когда-нибудь все это отразится на твоей дочери -- на этой бѣдной крошкѣ, которой и четырехъ лѣтъ еще нѣтъ; люди не простятъ ей, что у нея была двоюродная сестра, которую судили за убійство.
   -- Если люди такъ злы, тѣмъ хуже для нихъ,-- проговорила мистрисъ Пойзеръ съ рыданіемъ въ голосѣ. Что намъ бояться людей?-- Тотъ, Кто на небесахъ, защититъ невинное дитя, только очень ужъ тяжело будетъ мнѣ умирать и знать, что дѣти остаются безъ матери и некому за нихъ заступиться.
   -- Хорошо-бы намъ послать за Диной, кабы знать, гдѣ искать ее въ Лидсѣ,-- сказалъ мистеръ Пойзеръ; но Адамъ говоритъ, что она не оставила своего адреса.
   Да она навѣрное у той женщины, что была другомъ ея тетки Юдифи,-- подхватила мистрисъ Пойзеръ, которую предложеніе мужа немного ободрило.-- Дина часто говорила съ ней, только я не могу припомнить, какъ она ее называла... Не знаетъ-ли Сетъ Бидъ? Я думаю, онъ долженъ знать, потому что всѣ методисты знаютъ другъ друга, а она у нихъ проповѣдница.
   -- Я пошлю къ Сету,-- сказалъ мистеръ Пойзеръ.-- Пошлю Алика сказать, чтобъ онъ пришелъ сюда или написалъ-бы, какъ зовутъ эту женщину, а ты пока приготовь письмо къ Динѣ, и какъ узнаемъ адресъ, такъ и пошлемъ его въ Треддльстонъ.
   -- Плохое это утѣшеніе -- писать письма, когда пришла бѣда, и ты нуждаешься въ поддержкѣ,-- сказала мистрисъ Пойзеръ.-- Кто знаетъ, сколько времени это письмо пробудетъ въ дорогѣ, да и дойдетъ-ли еще до нея.
   Еще прежде, чѣмъ Аликъ успѣлъ придти къ Видамъ со своимъ порученіемъ, мысли Лизбеты тоже обратились къ Динѣ, и она говорила Сету:
   -- Нѣтъ больше для насъ на этомъ свѣтѣ ни счастья, ни радости... Ахъ, если бы Дина Моррисъ пришла къ намъ, какъ тогда, когда умеръ мой старикъ!.. Хоть-бы ты уговорилъ ее пріѣхать. Какъ-бы я хотѣла, чтобъ она была теперь подлѣ меня, держала-бы меня за руку и говорила со мной! Можетъ быть она научила-бы меня вѣрить, что есть еще правда на землѣ, что есть добро и во всемъ этомъ горѣ, свалившемся на моего бѣднаго мальчика, который никому въ жизни зла не сдѣлалъ, который былъ всегда такимъ хорошимъ сыномъ, что другого такого и не найти... Охъ, бѣдный мой мальчикъ! Бѣдный Адамъ!..
   И Лизбета, рыдая, закачалась на своемъ стулѣ.
   -- Мама, если ты хочешь, я съѣзжу за Диной,-- сказалъ Сетъ.
   -- Съѣздишь?-- повторила Лизбета, поднимая голову и переставъ на минуту рыдать, какъ плачущій ребенокъ, которому пообѣщали игрушку.-- А гдѣ она теперь! Далеко?
   -- Довольно далеко отсюда,-- въ большомъ городѣ, въ Лидсѣ. Но я обернусь въ три дня, если ты согласна меня отпустить.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, я не могу тебя отпустить. Ты долженъ съѣздить къ брату и разсказать мнѣ, что онъ тамъ дѣлаетъ. Хоть мистеръ Ирвайнъ и обѣщалъ, что онъ мнѣ все разскажетъ, какъ съѣздитъ туда, да я не такъ хорошо понимаю, когда онъ говоритъ. Поѣзжай лучше ты, разъ ужъ Адамъ не позволяетъ мнѣ пріѣхать самой. А Динѣ можно и написать. Развѣ не можешь ты ей написать?-- вѣдь ты такой охотникъ писать письма, когда въ этомъ никто не нуждается.
   -- Да я не знаю хорошенько, куда ей адресовать,-- сказалъ Сетъ.-- Городъ большой... Кабы я самъ поѣхалъ, тогда другое дѣло: я могъ бы разспросить у членовъ общины и разыскалъ-бы ее. Но можетъ быть, если адресовать Сарѣ Вилльямсовъ, методистской проповѣдницѣ въ Лидсѣ, письмо и дойдетъ, такъ какъ Дина, по всей вѣроятности, остановилась у Сары.
   Въ это время явился Аликъ, и Сетъ, узнавъ, что мистрисъ Пойзеръ собирается писать Динѣ, рѣшилъ, что ему теперь незачѣмъ писать; но онъ сейчасъ-же пошелъ на Большую Ферму, чтобы сообщить тамъ все, что ему было извѣстно о мѣстопребываніи Дины, и предупредить, что можетъ произойти задержка въ доставкѣ письма, такъ какъ точный ея адресъ ему неизвѣстенъ.
   Разставшись съ Лизбетой, мистеръ Ирвайнъ отправился къ Джонатану Бурджу, который также имѣлъ нѣкоторое право быть ознакомленнымъ съ обстоятельствами, принудившими Адама на время удалиться отъ дѣлъ, и къ шести часамъ вечера въ Брокстонѣ и Гейслопѣ едва ли оставался хоть одинъ человѣкъ, до котораго печальная новость не дошла-бы Въ томъ или другомъ видѣ. Говоря съ Бурджемъ, мистеръ Ирвайнъ не назвалъ Артура; тѣмъ не менѣе исторія его отношеній къ Гетти, со всѣми черными тѣнями, какія набрасывали на нее ея ужасныя послѣдствія, была въ тотъ-же день такъ же доподлинно извѣстна всему околотку, какъ и тотъ фактъ, что дѣдъ Артура умеръ, и что онъ сдѣлался хозяиномъ помѣстья. Мартинъ ІТойзеръ не видѣлъ причины умалчивать о ней передъ двумя-тремя пріятелями изъ ближайшихъ сосѣдей, завернувшими къ нему въ первый-же день посѣтившаго его горя, чтобы сочувственно пожать ему руку. Съ своей стороны и Карроль. чутко прислушивавшійся ко всему, происходившему въ ректорскомъ домѣ, не преминулъ сообщить, кому только могъ, свой собственный варіантъ этой исторіи.
   Однимъ изъ такихъ пріятелей-сосѣдей, навѣстившихъ Мартина Пойзера въ этотъ день и особенно долго и безмолвно жавшихъ ему руку, былъ Бартль Масси. Мистеръ Масси заперъ свою школу и завернулъ къ Пойзерамъ по дорогѣ въ ректорскій домъ, куда онъ и явился въ половинѣ восьмого. Онъ послалъ сказать мистеру Ирвайну, что проситъ у него извиненія въ томъ, что обезпокоилъ его въ такой поздній часъ, но желалъ-бы тѣмъ не менѣе побесѣдовать съ нимъ. Его ввели въ кабинетъ, куда къ нему вскорѣ вышелъ хозяинъ.
   -- Ну что, Бартль?.. Садитесь,-- сказалъ мистеръ Ирвайнъ, протягивая ему руку. Это не было его обычной манерой здороваться со школьнымъ учителемъ, но въ трудныя минуты всякія различія какъ-то сглаживаются, и всѣ, кто сочувствуетъ намъ, становятся для насъ одинаково близки.
   -- Вы, конечно, догадываетесь, сэръ, зачѣмъ я пришелъ?-- сказалъ Бартль.
   -- Вѣроятно, до васъ дошла печальная новость, и вы желаете знать, насколько она справедлива?-- я говорю о Гетти Соррель.
   -- Нѣтъ, сэръ, я собственно желаю знать не о ней, а объ Адамѣ Видѣ. Я слышалъ, что онъ остался въ Стонитонѣ, и буду вамъ очень признателенъ, если вы разскажете мнѣ, въ какомъ состояніи духа вы оставили бѣднаго малаго, и что онъ намѣренъ дѣлать. Что же до этой смазливой дѣвчонки, которую они нашли нужнымъ въ тюрьму посадить,-- о ней я и не думалъ; ей вся цѣна -- мѣдный грошъ... мѣдный грошъ. Не стоило-бы и говорить-то о ней, кабы не зло, которое она сдѣлала честному человѣку... Новѣрите-ли, сэръ, вѣдь онъ -- единственный изъ моихъ учениковъ въ этомъ тупоумномъ краю, у котораго была любовь къ математикѣ и голова, способная ее вмѣстить. Не будь отъ, бѣдняга, такъ заваленъ черной работой, онъ могъ-бы далеко пойти въ этой области, и тогда, можетъ быть, ничего подобнаго съ нимъ бы не случилось... Не случилось*бы ничего...
   -- И безъ того взволнованный, Бартль еще больше разгорячился отъ быстрой ходьбы и былъ не въ силахъ сдержаться, когда ему наконецъ представился случай излить свои чувства. Но теперь онъ умолкъ и вытеръ платкомъ свой мокрый лобъ и глаза (по всей вѣроятности тоже мокрые).
   -- Простите меня, сэръ,-- заговорилъ онъ опять послѣ этого перерыва, который далъ ему время собрать свои мысли,-- простите, что я распространяюсь о моихъ собственныхъ чувствахъ -- точь-въ-точь моя глупая собака, которая всегда воетъ на вѣтеръ,-- когда никому не интересно слушать меня. Я пришелъ васъ послушать, а не говорить. Будьте такъ добры, разскажите мнѣ, что дѣлаетъ тамъ нашъ бѣдный парень.
   -- Вы напрасно стараетесь сдержать свои чувства, Бартль,-- сказалъ мистеръ Ирвайнъ;-- не стѣсняйтесь меня. Я и самъ почти въ такомъ-же состояніи, какъ вы; у меня тоже много тяжелаго на душѣ, и мнѣ очень трудно молчать о моихъ чувствахъ. Я вполнѣ раздѣляю вашу тревогу за Адама, хоть онъ и не единственный, чьи страданія и принимаю близко къ сердцу... Онъ рѣшилъ остаться въ Стонитонѣ до окончанія процесса (разбирательство дѣла назначено черезъ недѣлю). Онъ нанялъ тамъ комнату. Я одобрилъ его рѣшеніе, такъ какъ нахожу, что въ настоящее время для него лучше быть подальше отъ родныхъ и всѣхъ, кто его знаетъ. Бѣдняга!-- онъ все еще вѣритъ въ ея невинность, Онъ надѣется, что со временемъ у него достанетъ мужества увидѣться съ ней, а пока хочетъ быть вблизи отъ нея.
   -- Такъ, значитъ, вы считаете ее виновной?-- спросилъ Бартль.-- Вы думаете, что ее повѣсятъ.
   -- Боюсь, что ея дѣло приметъ дурной оборотъ: улики очень сильны. Но хуже всего то, что она ни въ чемъ не сознается,-- не сознается даже, что у нея былъ ребенокъ, вопреки самымъ положительнымъ доказательствамъ. Я видѣлъ ее; она и со мной упорно молчала: увидѣвъ меня, она вся какъ-то съежилась, точно испуганный звѣрекъ. Она страшно перемѣнилась,-- я былъ просто пораженъ... Надѣюсь, что въ худшемъ случаѣ намъ все таки удастся испросить помилованіе ради тѣхъ, ни въ чемъ неповинныхъ людей, которые страдаютъ изъ за нея.
   -- Какая безсмыслица!-- вырвалось у Бартля, забывшаго въ своемъ раздраженіи, съ кѣмъ онъ говоритъ.-- Прошу прощенья, сэръ; я хотѣлъ сказать: какая безсмыслица, что честные, хорошіе люди могутъ страдать оттого, что повѣсятъ какую-то дрянь. По моему, чѣмъ скорѣе освободятъ міръ отъ такой женщины, тѣмъ лучше. Да и мужчинъ, которые помогаютъ этимъ тварямъ грѣшить, не мѣшало-бы отправлять на тотъ свѣтъ вмѣстѣ съ ними. Какая польза оставлять въ живыхъ такихъ гадинъ?-- только зря скармливать хлѣбъ, который пригодился-бы разумнымъ существамъ... Но, разумѣется, ужъ разъ Адамъ такъ глупъ, что страдаетъ изъ за нея, я не хотѣлъ-бы для него лишнихъ страданій... Очень онъ горюетъ, бѣдняга?
   Тутъ Бартль вынулъ изъ кармана очки и надѣлъ на носъ, какъ будто они могли помочь его воображенію.
   -- Да, я боюсь, что рана его глубокая,-- сказалъ мистеръ Ирвайнъ.-- Онъ смотритъ совсѣмъ разбитымъ, и вчера на него нѣсколько разъ находили припадки какого-то изступленія, такъ-что я даже жалѣлъ, что не могъ съ нимъ остаться. Впрочемъ, завтра я опять туда ѣду, да и вѣра моя въ твердость принциповъ Адама такъ крѣпка, что я надѣюсь, онъ вынесетъ самое худшее, не допустивъ себя ни до какого безумнаго шага.
   Послѣднія слова не столько предназначались для Бартля, сколько служили невольнымъ выраженіемъ мысли, пугавшей самого мистера Ирвайна: онъ боялся, что ненависть къ Артуру и жажда мести,-- а горе Адама постоянно принимало эту опасную форму,-- заставятъ послѣдняго искать встрѣчи, которая можетъ оказаться роковой. Эта мысль только усиливала тревогу, съ какою мистеръ Ирвайнъ ожидалъ пріѣзда Артура. Но Бартль подумалъ, что онъ намекаетъ на самоубійство, и на лицѣ его выразился испугъ.
   -- Я вамъ скажу, сэръ, что я придумалъ, и я надѣюсь, вы одобрите мой планъ,-- заговорилъ онъ.-- Прикрою я свою школу (это ничего, что ученики мои соберутся: разойдутся по домамъ -- вотъ и все), поѣду въ Стонитонъ и присмотрю за Адамомъ, пока не кончится вся эта исторія съ судомъ. Ему я скажу, что пріѣхалъ послушать судебныя пренія; противъ этого ему будетъ нечего возразить.
   -- Такъ какъ-же вы объ этомъ полагаете, сэръ?
   -- Что-жъ,-- проговорилъ мистеръ Ирвайнъ нерѣшительно,-- пожалуй, что это было-бы хорошо съ одной стороны... и я уважаю васъ, Бартль, за вашу дружбу къ Адаму. Но предупреждаю васъ: будьте осторожны, говоря съ нимъ о Гетти. Я, видите-ли, боюсь, что у васъ слишкомъ мало сочувствія къ его слабости, какъ вы это называете.
   -- Положитесь на меня, сэръ... положитесь на меня. Я понимаю, что вы хотите сказать. Я и самъ былъ такимъ-же дуракомъ въ свое время, но это между нами. Я не стану навязываться со своими мнѣніями,-- я буду только присматривать за нимъ, позабочусь, чтобы онъ ѣлъ что-нибудь, да кое-когда перекинусь съ нимъ словечкомъ.
   -- Въ такомъ случаѣ,-- сказалъ мистеръ Ирвайнъ, начиная вѣрить въ сдержанность Бартля,-- въ такомъ случаѣ вы сдѣлаете доброе дѣло, поѣхавъ къ нему. И хорошо-бы было, еслибъ вы какъ-нибудь дали знать его матери и брату, что ѣдете туда.
   -- Непремѣнно, сэръ, непремѣнно,-- отвѣчалъ Бартль, вставая и снимая очки;-- я это сдѣлаю... сдѣлаю. Хоть я и не ни таю къ его матери никакого пристрастія (она вѣчно хнычетъ,-- я не могу слышать ея голоса),-- но, во всякомъ случаѣ, она не то, что всѣ эти шлюхи; она опрятная, честная женщина, и ни передъ кѣмъ не гнетъ спины... Позвольте пожелать вамъ добраго вечера, сэръ, и поблагодарить васъ за то, что вы удѣлили мнѣ часокъ для бесѣды. Вы общій нашъ другъ въ этомъ печальномъ дѣлѣ... общій нашъ другъ; вамъ тоже приходится нести тяжелое бремя.
   -- Прощайте, Бартль, до свиданья; мы скоро увидимся въ Стопитонѣ.
   Бартль чуть не бѣгомъ выбѣжалъ изъ ректорскаго дома, рѣшительно уклонившись отъ всѣхъ авансовъ Карроля, желавшаго вступить съ нимъ въ бесѣду. За то по дорогѣ онъ т се время бесѣдовалъ съ Вѣдьмой, коротенькія ножки которой сѣменили рядомъ съ нимъ по песку.
   -- Ну, вотъ, теперь мнѣ придется брать тебя съ собой,-- говорилъ онъ ей, голосомъ, въ которомъ звучало отчаяніе.-- Что ты станешь тутъ дѣлать одна, безъ меня? Ты вѣдь баба,-- ты ни на что не годна. Ты до смерти стоскуешься тутъ, если я оставлю тебя,-- ты и сама это знаешь. А то еще, чего добраго, какой нибудь бродяга сманитъ тебя, или -- еще того хуже,-- примешься бѣгать по улицамъ чортъ знаетъ съ кѣмъ, да совать свой носъ, гдѣ тебя не спрашиваютъ,-- во всякую дырочку, во всякую щелку,-- я вѣдь знаю тебя! Только смотрите, мадамъ, если вы опозорите себя какимъ-нибудь безчестнымъ поступкомъ, я отрекаюсь отъ васъ -- такъ вы и знайте!
   

ГЛАВА XLI.
НАКАНУНѢ СУДА.

   Унылая улица въ Стонитонѣ. Комната въ верхнемъ этажѣ. Въ комнатѣ двѣ постели; одна -- на полу. Четвергъ, десять часовъ вечера. Темная стѣна за окномъ не пропускаетъ въ комнату луннаго свѣта, а то онъ, можетъ быть, и боролся-бы со свѣтомъ единственнаго огарка, горящаго передъ Бартлемъ Масси. Мистеръ Масси притворяется, что читаетъ, а самъ черезъ очки наблюдаетъ за Адамомъ Бидомъ, который сидитъ у темнаго окна.
   Если-бы вамъ не сказали, что это Адамъ, наврядъ-ли вы бы узнали его. За послѣднюю недѣлю онъ еще похудѣлъ; глаза запали, борода нечесана, какъ у человѣка, только-что поднявшагося съ постсли послѣ болѣзни. Его густые черные волосы свѣсились на лобъ, и онъ не ощущаетъ бодраго желанія отбросить ихъ назадъ, чтобы лучше видѣть окружающее. Онъ перекинулъ одну руку черезъ спину стула и, повидимому, внимательно разглядываетъ свои скрещенные пальцы. Стукъ въ дверь заставляетъ его встрепенуться.
   -- Вотъ и онъ,-- сказалъ Бартль Масси, поспѣшно вставая и отпирая дверь.
   Вошелъ мистеръ Ирвайнъ. Адамъ всталъ со стула съ инстинктивною почтительностью. Мистеръ Ирвайнъ подошелъ къ нему и взялъ его за руку.
   -- Я запоздалъ, Адамъ,-- сказалъ онъ, опускаясь на стулъ, поданный ему Бартлемъ;-- я выѣхалъ изъ Брокстона позже, чѣмъ разсчитывалъ, а съ тѣхъ поръ, какъ пріѣхалъ, все время былъ занятъ. Но за то теперь все сдѣлано,-- по крайней мѣрѣ все, что можно было сдѣлать сегодня. Ну, теперь посидимъ.
   Адамъ машинально взялся опять за свой стулъ, присѣлъ подальше, на кровать.
   -- Видѣли вы ее, сэръ?-- спросилъ Адамъ трепетнымъ голосомъ.
   -- Да, Адамъ, мы съ капелланомъ весь вечеръ провели у нея.
   -- Спрашивали вы ее, сэръ... говорили ей обо мнѣ?
   -- Да, я говорилъ о васъ,-- отвѣчалъ мистеръ Ирвайнъ съ нѣкоторымъ колебаніемъ.-- Я ей сказалъ, что вы желали-бы повидать ее до суда, если она позволитъ.
   Мистеръ Ирвайнъ замолчалъ. Адамъ смотрѣлъ на него жаднымъ, вопрошающимъ взглядомъ.
   -- Вы знаете, что она отказывается видѣть кого-бы то ни было, не только васъ, Адамъ... Какъ-будто какая-то роковая сила закрыла ея сердце для всѣхъ. Намъ съ капелланомъ она на все отвѣчала "нѣтъ", и это единственный отвѣтъ, какого намъ удалось добиться! Дня три, четыре тому назадъ, когда я ей еще ничего не говорилъ о васъ, я спрашивалъ ее, нехочетъ-ли она видѣть кого-нибудь изъ своихъ близкихъ, и она отвѣчала, вся задрожавъ: "нѣтъ, нѣтъ, скажите имъ, пусть никто ко мнѣ не приходитъ.-- я никого, никого не хочу видѣть".
   Адамъ поникъ головой. Послѣ минутнаго молчанія, мистеръ Ирвайнъ продолжалъ:
   -- Мнѣ не хотѣлось-бы, Адамъ, давать вамъ совѣтъ, который шелъ-бы въ разрѣзъ вашему желанію, если ужъ вы твердо рѣшились видѣть ее завтра утромъ, хотя-бы даже безъ ея согласія. Весьма возможно, что, вопреки кажущейся очевидности, это свиданіе подѣйствуетъ на нее благотворно. Но какъ мнѣ ни жаль, я долженъ сказать, что на это мало надежды. Когда я назвалъ васъ, она не проявила никакого волненія; она только отвѣтила "нѣтъ", все тѣмъ-же холоднымъ, упрямымъ тономъ, какъ и раньше. А если это свиданіе не окажетъ на нее никакого вліянія, для васъ оно будетъ только безполезнымъ, лишнимъ и, я боюсь, жестокимъ страданіемъ. Она очень измѣнилась...
   Адамъ вскочилъ на ноги и схватилъ со стола свою шляпу, но вдругъ остановился и посмотрѣлъ на мистера Ирвайна, какъ-будто у него на языкѣ вертѣлся вопросъ, котораго онъ не рѣшался выговорить. Бартль Масси, не спѣша, поднялся съ мѣста, подошелъ къ двери, заперъ ее на ключъ и положилъ ключъ въ карманъ.
   -- Вернулся онъ! спросилъ, наконецъ, Адамъ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ еще, отвѣчалъ мистеръ Ирвайпъ совершенно спокойно.-- Положите вашу шляпу, Адамъ, если только вы взяли ее не съ тѣмъ, чтобы выйти со мной прогуляться и подышать чистымъ воздухомъ. Должно быть, вы еще не выходили сегодня?
   -- Вамъ незачѣмъ меня обманывать, сказалъ Адамъ съ досадой, не спуская съ мистера Ирвайна упорнаго, подозрительнаго взгляда.-- Вамъ нѣтъ причины бояться за меня. Я хочу только справедливости. Я хочу заставить его страдать такъ-же, какъ страдаетъ она. Это его вина,-- она была ребенокъ, прелестный ребенокъ, на котораго нельзя было смотрѣть безъ умиленія и восторга... Мнѣ дѣла нѣтъ до того, что она сдѣлала,-- онъ ее до этого довелъ. Такъ пусть-же знаетъ, пусть пойметъ... Если на Небѣ есть справедливость, онъ почувствуетъ, что значитъ соблазнить такого ребенка на грѣхъ и погибель...
   -- Я васъ не обманываю, Адамъ, сказалъ мистеръ Ирвайнъ. Артуръ Донниторнъ еще не пріѣхалъ,-- по крайней мѣрѣ его еще не было, когда я уѣзжалъ. Я оставилъ ему письмо: онъ узнаетъ все, какъ только пріѣдетъ.
   -- Вы полагаете, что дѣло не къ спѣху, промолвилъ Адамъ съ раздраженіемъ.-- Вы ни во что ставите, что въ то время, когда она томится здѣсь, покрытая стыдомъ и позоромъ, онъ ничего не подозрѣваетъ и совершенно покоенъ?
   -- Адамъ, онъ все узнаетъ и будетъ долго и тяжко страдать. У него есть и сердце, и совѣсть,-- я не могу до такой степени въ немъ ошибаться. Я увѣренъ, что онъ долго боролся прежде, чѣмъ уступить искушенію. Быть можетъ, онъ слабъ, но никто не назоветъ его холоднымъ, зачерствѣлымъ эгоистомъ. Я знаю, что это будетъ для него ударомъ на всю жизнь. Почему вы жаждете мести? Всѣ пытки, какія вы могли бы изобрѣсти для него, не принесутъ eu никакой пользы.
   -- Нѣтъ, о Господи! нѣтъ! простоналъ Адамъ, снова опускаясь на стулъ.-- Это-то и ужасно, въ томъ-то и заключается мое проклятіе, что что ни дѣлай, бѣды не изжить -- ничего, ничего не поправить. Бѣдная моя Гетти!-- никогда уже не быть ей прежней невинною Гетти, самымъ прелестнымъ изъ божьихъ твореній!.. Какъ она улыбалась мнѣ!.. Я думалъ, она любитъ меня,-- она была такъ добра въ послѣднее время.
   Эти слова Адамъ произнессъ совсѣмъ тихо и глухо, какъ будто говорилъ самъ съ собой; но вдругъ онъ взглянулъ на мистера Ирвайна и сказалъ:
   -- Но вѣдь она не такъ виновата, какъ они говорятъ? Вы этого не думаете, сэръ? Она не можетъ быть преступницей.
   -- Можетъ быть, этого никто никогда не узнаетъ навѣрное, Адамъ, мягко отвѣтилъ мистеръ Ирвайнъ.-- Въ подобнаго рода вопросахъ мы часто основываемъ наше сужденіе на томъ, что намъ кажется очевиднымъ, а между тѣмъ достаточно какого-нибудь одного ничтожнаго новаго факта, который раньше намъ былъ неизвѣстенъ, чтобы сужденіе это оказалось невозможнымъ. Но, предположивъ даже самое худшее: вы и тогда не имѣете ни малѣйшаго права обвинять Артура въ ея преступленіи, считать его отвѣтственнымъ за ея вину. Не намъ, людямъ, разбираться въ нравственной отвѣтственности нашихъ ближнихъ,-- судить и карать. Мы не можемъ избѣгнуть ошибокъ даже въ вопросѣ о томъ, виноватъ-ли человѣкъ въ томъ или другомъ преступленіи; опредѣлить же, насколько онъ долженъ быть отвѣтственъ за непредвидѣнныя послѣдствія своего поступка, это такая задача, на разрѣшеніе которой никто изъ насъ не долженъ смѣть отваживаться. Мысль о печальныхъ послѣдствіяхъ, которыя можетъ повлечь за собой эгоистическое желаніе удовлетворить свою злобу, уже сама по себѣ такъ ужасна, что должна была-бы навсегда отбить у человѣка охоту мстить или карать. Вы умны, Адамъ, и прекрасно понимаете эти вещи, когда вы спокойны... Не думайте, что я не сочувствую вашимъ страданіямъ, той мукѣ душевной, которая разжигаетъ въ васъ злобу и жажду мести; но подумайте вотъ о чемъ: если вы уступите голосу страсти,-- потому что это страсть, и вы ошибаетесь, говоря, что добиваетесь одной справедливости,-- съ вами будетъ то же, что и съ Артуромъ,-- можетъ быть даже хуже, ибо въ пылу гнѣва вы можете совершить страшное преступленіе.
   -- Нѣтъ, не хуже,-- сказалъ Адамъ съ горечью,-- ни въ какомъ случаѣ не хуже. Гораздо лучше,-- по крайней мѣрѣ, я всегда предпочелъ-бы -- совершить преступленіе, за которое я самъ и отвѣчалъ бы, чѣмъ соблазнить человѣка на грѣхъ, а самому спокойно оставаться въ сторонѣ и смотрѣть, какъ онъ расплачивается за него. И все это ради мимолетнаго удовольствія! Да будь онъ мужчина, онъ скорѣе позволилъ-бы отрубить себѣ руку, чѣмъ допустить себя поддаться такой прихоти! Развѣ онъ могъ не предвидѣть послѣдствій. Онъ долженъ былъ ихъ предвидѣть; онъ не могъ ожидать ничего, кромѣ горя и стыда для нея. Потомъ онъ пытался ложью поправить сдѣланное имъ зло... Нѣтъ, есть тысячи проступковъ, за которые людей вѣшаютъ, но которые и въ половину не такъ отвратительны, какъ то, что онъ сдѣлалъ. Когда человѣкъ дѣлаетъ зло, зная, что онъ самъ будетъ за него въ отвѣтѣ, онъ и въ половину не такой негодяй, какъ тотъ подлый эгоистъ, который ни въ чемъ не хочетъ себѣ отказать, хотя отлично понимаетъ, что не онъ, а другіе будутъ расплачиваться за его грѣхи.
   -- Въ этомъ вы также отчасти неправы, Адамъ. Нѣтъ такого проступка, послѣдствія котораго падали-бы исключительно на того, кто его совершилъ. Дѣлая зло, вы никогда не можете съ увѣренностью сказать, что дѣлаете зло только себѣ. Нити человѣческихъ жизней такъ тѣсно переплетаются, онѣ такъ сплочены, какъ воздухъ, которымъ мы дышемъ. Зло распространяется, какъ зараза. Я знаю, чувствую, сколько страданій причинилъ Артуръ своимъ проступкомъ, но вѣдь и всякій грѣхъ падаетъ своими послѣдствіями не только на того, кто его совершилъ. Ваше мщеніе Артуру будетъ только новымъ несчастіемъ,-- прибавкой къ тому злу, отъ котораго мы всѣ и теперь довольно страдаемъ; не на васъ одного падутъ послѣдствія вашей мести, но на всѣхъ, кому вы дороги. Вы удовлетворите своему слѣпому гнѣву, не только ничего не улучшивъ въ настоящемъ положеніи дѣлъ, но еще ухудшивъ его. На это вы могли-бы мнѣ возразить, что не замышляете ничего преступнаго; но въ васъ говоритъ теперь то самое чувство, которое порождаетъ преступленія, и до тѣхъ поръ, пока вы будете питать это чувство, пока вы сами не поймете, что добиваться возмездія за вину Артура есть съ вашей стороны жажда мести, а не чувство справедливости, вы каждую минуту будете въ опасности сдѣлать великое зло. Вспомните, что вы испытывали въ ту минуту, когда ударили Артура въ рощѣ.
   Адамъ молчалъ. Послѣдняя фраза вызвала въ немъ новое воспоминаніе прошлаго. Мистеръ Ирвайнъ, не желая прерывать его размышленій, заговорилъ съ Бартлемъ Масси о похоронахъ старика Донниторна и о другихъ постороннихъ предметахъ. Но наконецъ Адамъ самъ обратился къ нему, на этотъ разъ гораздо спокойнѣе.
   -- А я и не спросилъ васъ, сэръ, о тѣхъ... на Большой Фермѣ. Пріѣдетъ-ли мистеръ Пойзеръ?
   -- Онъ уже здѣсь: нынче ночью пріѣхалъ. Но я бы не совѣтовалъ вамъ, Адамъ, видѣться съ нимъ. Онъ страшно потрясенъ; лучше вамъ не встрѣчаться, пока вы сами не будете поспокойнѣе.
   -- Не знаете-ли, сэръ, пріѣхала къ намъ Дина Моррисъ? Сетъ говорилъ, что за ней посылали.
   -- Нѣтъ. Мистеръ Пойзеръ мнѣ говорилъ, что когда онъ выѣхалъ изъ дому, ея еще не было. Они боятся, что письмо не дошло. Кажется, у нихъ не было точнаго адреса.
   Адамъ съ минуту о чемъ-то раздумывалъ и наконецъ сказалъ:
   -- Хотѣлъ-бы я знать, пришла-ли бы Дина къ ней? Впрочемъ, Пойзерамъ это было-бы непріятно; вѣдь сами они не захотѣли видѣть ее. Мнѣ кажется, что Дина пришла-бы; методисты -- удивительные люди; ихъ не остановитъ даже тюрьма... Да и Сетъ говоритъ, что Дина пришла-бы. Она всегда была очень добра къ ней, и если-бы она ее навѣстила, быть можетъ для нея это было-бы большимъ облегченіемъ. Вы никогда не видѣли Дины, сэръ?
   -- Какъ же; видѣлъ и говорилъ съ ней, и она мнѣ очень понравилась. Теперь, когда вы мнѣ о ней напомнили, я самъ жалѣю, что ея здѣсь нѣтъ. Такая спокойная, кроткая женщина могла-бы, пожалуй, дѣйствительно смягчить сердце Гетти. Тюремный священникъ -- человѣкъ очень грубый.
   -- Да, но ея нѣтъ,-- значитъ, и толковать не о чемъ -- проговорилъ грустно Адамъ.
   -- Если-бы мнѣ это пришло въ голову раньше, я принялъ-бы мѣры, чтобы ее розыскамъ,-- сказалъ мистеръ Ирвайнъ;-- а теперь, боюсь, уже поздно... Однако, Адамъ, мнѣ надо проститься. Постарайтесь уснуть нынче ночью. Храни васъ Господь! Завтра я пріѣду къ вамъ пораньше.
   

ГЛАВА XLII.
УТРОМЪ ВЪ ДЕНЬ СУДА

   На другой день, около часу пополудни, Адамъ сидѣлъ одинъ на своей вышкѣ; передъ нимъ на столѣ лежали часы, какъ будто онъ считалъ томительно долгія минуты. Онъ не имѣлъ ни малѣйшаго понятія о томъ, какія показанія будутъ давать свидѣтели на судѣ, потому что съ ужасомъ сторонился всякихъ подробностей, касавшихся ареста и обвиненія Гетти. Этотъ энергичный и мужественный человѣкъ, который, не задумываясь, пошелъ-бы на всякую опасность и страданія, чтобы предохранить Гетти даже отъ тѣни несчастія, чувствовалъ себя неспособнымъ стать лицомъ къ лицу съ непоправимымъ зломъ. Его дѣятельная натура, его неутомимая энергія, которая была страшной побудительной силой тамъ, гдѣ представлялась возможность дѣйствовать, причиняла ему только лишь страданіе теперь, когда онъ долженъ былъ оставаться пассивнымъ, и если въ чемъ выражалась, такъ только въ страстной жаждѣ наказать Артура.
   Люди энергичные, способные на смѣлые подвиги, часто сторонятся непоправимаго горя, какъ будто у нихъ черствое сердце. Но въ этомъ случаѣ на нихъ дѣйствуетъ непреодолимый страхъ передъ слишкомъ сильнымъ страданіемъ. Они инстинктивно бѣгутъ отъ него, какъ бѣжали-бы отъ ударовъ бича. Адамъ рѣшился наконецъ видѣться съ Гетти, если-бы она согласилась, потому что думалъ, что, можетъ быть, это свиданіе благотворно подѣйствуетъ на нее, выведетъ ее изъ того состоянія оцѣпенѣнія, о которомъ ему говорили. Можетъ быть, если-бы она убѣдилась, что онъ не помнитъ зла, которое она ему сдѣлала, сердце ея могло-бы смягчиться. Но это рѣшеніе стоило ему неимовѣрныхъ усилій. Онъ дрожалъ при одной мысли увидѣть ея измѣнившееся лицо, какъ дрожитъ слабая женщина при видѣ ланцета хирурга. И онъ рѣшился лучше вынести эти долгіе, томительные часы неизвѣстности, чѣмъ взять на себя то, что было для него невыносимымъ страданіемъ,-- чѣмъ видѣть и слышать, какъ ее будутъ судить.
   Глубокое страданіе можно смѣло назвать вторымъ крещеніемъ, возрожденіемъ человѣка къ новой жизни. Жгучія воспоминанія прошлаго, горькія сожалѣнія, погибшая любовь, страстныя воззванія къ Высшему Правосудію, мучительное волненіе, наполнявшее дни и ночи послѣдней недѣли,-- все это обступило Адам, давило его, тѣснилось въ его разгоряченную голову въ это томительное, безконечное утро. Вся прежняя жизнь казалась ему чѣмъ-то туманнымъ, далекимъ; онъ испытывалъ^такое чувство, какъ будто только-что пробудился отъ сна. Ему казалось, что до сихъ поръ онъ слишкомъ легко смотрѣлъ на людскія страданія; что все, что пришлось вынести тяжелаго ему самому, и что онъ называлъ горемъ, было не болѣе, какъ мимолетное огорченіе, не оставляющее даже слѣда... Да, великое страданіе въ одинъ день старитъ человѣка на нѣсколько лѣтъ; это -- крещеніе огнемъ, изъ котораго мы выходимъ съ обновленной и просвѣтленной душой.
   -- О, Боже! простоналъ Адамъ, тяжело опираясь на столъ и не спуская мутнаго взгляда съ циферблата часовъ,-- сколько людей до меня терзалось точно такъ-же... Сколько бѣдныхъ, покинутыхъ женщинъ страдало, какъ страдаетъ она!.. Какъ еще недавно она была такъ невинно-прелестна, такъ счастлива, когда старый дѣдъ и всѣ они поздравляли ее, желали ей счастья, и она цѣловала ихъ всѣхъ!.. Бѣдная, бѣдная моя Гетти! Вспоминаешь-ли ты объ этомъ теперь?
   Адамъ вздрогнулъ и повернулся къ двери. Вѣдьма завизжала: на лѣстницѣ послышались прихрамывающіе шаги и постукиванье палки о ступени. Это возвращался Бартль Масси. Неужели все кончено?..
   Бартль спокойно вошелъ въ комнату, подошелъ къ Адаму, взялъ его за руку и сказалъ:
   -- Я воспользовался перерывомъ и пришелъ взглянуть на тебя, мой мальчикъ.
   У Адама такъ сильно билось сердце, что онъ не могъ говорить, онъ молча пожалъ руку друга. Бартль взялъ стулъ сѣлъ противъ него и снялъ шляпу и очки.
   -- Никогда со мной этого не случалось,-- сказалъ онъ;-- я вышелъ на улицу въ очкахъ: совсѣмъ забылъ снять.
   Старикъ нарочно заговорилъ о пустякахъ, думая, что будетъ лучше не замѣчать волненія Адама: тогда парень самъ пойметъ, что у него, Бартля, нѣтъ ничего опредѣленнаго, что-бы онъ могъ ему сообщить.
   -- Однако надо тебѣ чего-нибудь перекусить и выпить стаканчикъ вина, которое прислалъ мистеръ Ирвайнъ, а то мнѣ достанется отъ него,-- сказалъ онъ, поднимаясь со стула.-- Да мнѣ и самому не мѣшаетъ подкрѣпиться,-- добавилъ онъ, положивъ на столъ ковригу хлѣба и наливая немного вина изъ бутылки въ стаканъ.-- На-ка, выпей, мой милый, выпей со мной.
   Адамъ тихонько оттолкнулъ протянутый стаканъ и сказалъ умоляющими голосомъ:
   -- Скажите мнѣ, какъ идетъ дѣло, мистеръ Масси... Скажите мнѣ все. Тамъ-ли она? Началось-ли?
   -- Да, мой мальчикъ, да,-- съ самаго утра; но они тянутъ, страшно тянутъ, да и адвокатъ, котораго для нея взяли, цѣпляется за все, за что только можно уцѣпиться; чуть-ли не каждому свидѣтелю дѣлаетъ перекрестный допросъ. Онъ тамъ съ ними со всѣми зубъ за зубъ. Это все, что онъ можетъ сдѣлать за тѣ деньги, которыя получилъ,-- сумма не малая, не малая сумма. Ловкій парень, что и говорить; ничего не упуститъ. Не будь у человѣка души, такъ, кажется, слушалъ-бы всѣ эти судебныя препирательства съ такимъ-же интересомъ, какъ какой-нибудь научный докладъ; но нѣжное сердце дѣлаетъ людей дураками. Я-бы охотно навсегда отказался отъ математики, лишь-бы быть въ состояніи принести тебѣ добрыя вѣсти, мой бѣдный мальчикъ.
   -- Развѣ дѣло принимаетъ дурной оборотъ для нея? спросилъ Адамъ.-- Разскажите мнѣ, что говорилось на судѣ. Я долженъ все знать,-- я долженъ знать, какія у нихъ улики противъ нея.
   -- До сихъ поръ главная улика -- это показанія врачей. Другихъ свидѣтелей еще не вызывали никого, кромѣ Мартина Пойзера. Бѣдный Мартинъ! Всѣ его страшно жалѣютъ, да и нельзя не жалѣть... Въ публикѣ рыдали навзрыдъ, когда онъ давалъ показаніе. Самое ужасное было, это когда ему велѣли взглянуть на подсудимую. Трудно ему это досталось бѣднягѣ,-- очень трудно!.. Адамъ, дорогой мой, для него это тоже тяжелый ударъ, какъ и для тебя; помоги-же ему, покажи примѣръ мужества. А пока выпей вина,-- докажи, что ты все можешь вынести, какъ подобаетъ мужчинѣ.
   На этотъ разъ Бартль затронулъ настоящую струну. Адамъ, съ тихой покорностью, взялъ стаканъ и отпилъ не много вина.
   -- Скажите мнѣ, какая она... какой у нея видъ, спросилъ онъ, немного погодя.
   -- Вначалѣ, когда ее привели, она казалась испуганной, очень испуганной; должно быть это видъ судей и толпы такъ на нее подѣйствовалъ, на бѣдняжку. Къ тому-же тамъ набралось столько бабья,-- и все это разряженное, расфуфыренное, въ кольцахъ, браслетахъ и перьяхъ... Право, можно было подумать, что онѣ нарочно вырядились такими вороньими пугалами, чтобы застращать всякаго, кому могло-бы еще придти въ голову имѣть дѣло съ женщиной. Всѣ онѣ пялили на нее глаза сквозь лорнеты и шептались между собой. Но она скоро овладѣла собой, и съ тѣхъ поръ сидитъ, точно статуя,-- все смотритъ себѣ на руки и, кажется, не видитъ и не слышитъ, что дѣлается кругомъ. Она очень блѣдна, буквально, какъ мертвецъ. Когда ее спросили, признаетъ-ли она себя "виновной", она ничего не отвѣтила, такъ-что пришлось записать, что виновною она себя не признала. Только когда она услыхала имя дяди, она сильно вздрогнула; когда-же ему велѣли взглянуть на нее, она низко нагнула голову и закрыла руками лицо. Бѣдный Мартинъ! Онъ едва могъ говорить, такъ у него голосъ дрожалъ. Даже судьи -- ужъ на что, кажется, кремни,-- а и тѣ щадили его, насколько могли. Съ нимъ былъ мистеръ Ирвайнъ; онъ и вывелъ его изъ залы суда. Ахъ, какая это великая вещь -- имѣть возможность поддерживать ближняго въ такомъ тяжкомъ горѣ!
   -- Благослови его Боже, и васъ также, мистеръ Масси! вымолвилъ Адамъ тихимъ голосомъ, положивъ руку на плечо Бартлю.
   -- Да, да, нашъ пасторъ -- золотой человѣкъ, самой чистой пробы,-- человѣкъ съ царемъ въ головѣ, который никогда ничего не скажетъ некстати. Онъ не изъ тѣхъ пустомелей, что думаютъ утѣшить васъ своей болтовней, какъ будто, глядя со стороны на чужое горе, можно чувствовать его глубже того, кому приходится переживать его на себѣ. Знаю я этихъ людей, имѣлъ съ ними дѣло въ свое время,-- тамъ, на югѣ, когда надо мной вотъ такъ-то тоже стряслась бѣда... Скоро мистеръ Ирвайнъ будетъ давать свое показаніе -- въ ея пользу, конечно: будетъ говорить, знаешь, о прежней ея жизни и воспитаніи.
   -- Но показанія другихъ свидѣтелей,-- развѣ они всѣ противъ нея? спросилъ Адамъ.-- Скажите все, что вы думаете, мистеръ Масси. Скажите мнѣ правду.
   -- Да, милый мой, да; разумѣется, правда лучше всего: все равно она выйдетъ наружу. Дѣло ея пока очень плохо. Показанія врачей служатъ важной, очень важной уликой противъ нея. Но она упорно это всего отпирается: съ первой минуты и до сихъ поръ она отрицаетъ, что у нея былъ ребенокъ... Ахъ, эти бѣдныя, безмозглыя бабы! у нихъ даже не хватаетъ смѣкалки понять, что безполезно отрицать фактъ, который доказанъ, Боюсь, что это упорство сильно повредитъ ей во мнѣніи судей; они ужо не такъ охотно будутъ просить о помилованіи въ томъ случаѣ, если-бы приговоръ оказался противъ нея. Но мистеръ Ирвайнъ сдѣлаетъ все, что въ его силахъ, чтобы смягчить судей,-- на этотъ счетъ ты можешь быть покоенъ, Адамъ.
   -- Есть-ли тамъ съ ней кто-нибудь, кто-бы о ней позаботился, въ случаѣ... если ее обвинятъ? спросилъ Адамъ.
   -- Съ ней сидитъ тюремный священникъ; но у него противное, жесткое лицо съ рысьими глазками: по всему видно, что онъ человѣкъ черствый, совсѣмъ изъ другого тѣста, чѣмъ мистеръ Ирвайнъ. Говорятъ, эти тюремные попы почти всегда такіе,-- худшее, что только есть въ духовенствѣ.
   -- А между тѣмъ есть человѣкъ, который долженъ былъ-бы быть съ нею, сказалъ Адамъ съ горечью. Онъ выпрямился и сталъ смотрѣть въ окно, какъ будто обдумывая какую-то новую мысль.
   -- Мистеръ Масси, сказалъ онъ, наконецъ, отбросивъ волосы со лба,-- я пойду съ вами. Я пойду въ судъ. Это была трусость съ моей стороны,-- держаться въ сторонѣ. Я буду съ нею... Она обманула меня, но что-бы она ни сдѣлала, я не отрекусь отъ нея. Ея кровные отъ нея отвернулись,-- они не имѣли права на это. Мы молимъ Бога умилосердиться надъ нами грѣшными, а сами не выказываемъ никакого милосердія къ ближнему. Я самъ часто бывалъ строгъ къ людямъ; больше этого не будетъ со мной. Я пойду,-- я пойду съ вами, мистеръ Масси.
   Голосъ Адама звучалъ такою рѣшимостью, что Бартль не посмѣлъ-бы ему возразить, если-бы даже хотѣлъ. Онъ сказалъ только:
   -- Въ такомъ случаѣ, Адамъ, съѣшь что-нибудь и выпей еще немного вина. Сдѣлай это для меня. Я и самъ голоденъ; все равно тебѣ придется подождать, пока я поѣмъ. Ну, ѣшь-же, мой другъ.
   Подбодренный рѣшимостью дѣйствовать, Адамъ съѣлъ кусокъ хлѣба и выпилъ вина. Глаза его глядѣли все такъ-же растерянно; онъ былъ такой-же нечесаный и небритый, какъ и вчера; но теперь онъ держался ея прямо и былъ больше похожъ на прежняго Адама.
   

ГЛАВА XLIII.
ПРИГОВОРЪ.

   Въ этотъ день для засѣданія суда была отведена огромная, старинная зала, которая впослѣдствіи была уничтожена пожаромъ. Яркій свѣтъ полдня падалъ на колеблющееся море человѣческихъ головъ изъ длиннаго ряда высокихъ, стрѣльчатыхъ оконъ и, прохода сквозь старинныя цвѣтныя стекла, окрашивали ихъ теплыми, мягкими тонами. На темной дубовой баллюстрадѣ галлереи, въ одномъ концѣ залы, выступали, въ видѣ горельефовъ, грозные доспѣхи, покрытые пылью, а прямо, насупротивъ, огромное сводчатое окно было задернуто старинной драпировкой съ изображеніемъ какихъ-то мрачныхъ, выцвѣтшихъ фигуръ, казавшихся смутнымъ сномъ давно прошедшихъ временъ. Всѣ остальные дни въ году въ этомъ мѣстѣ витали блѣдныя тѣни несчастныхъ королей и королевъ, свергнутыхъ съ престола, заключенныхъ въ тюрьму, но нынче всѣ эти тѣни улетѣли, и ни одна душа въ этой обширной залѣ не чувствовала ничего, кромѣ присутствія живого страданія, заставлявшаго трепетать всѣ сердца.
   Но это страданіе, казалось, лишь слабо чувствовалось до той минуты, когда подлѣ скамьи подсудимыхъ появилась высокая фигура Адама Бида. Въ этой огромной залѣ, при яркомъ свѣтѣ дня, среди всѣхъ этихъ выбритыхъ, приглаженныхъ физіономій, слѣды страданій на его лицѣ были такъ явны, что поразили даже мистера Ирвайна, видѣвшаго его за послѣдніе дни только въ его полутемной каморкѣ. А земляки его изъ Гейслопа, присутствовавшіе на судѣ, никогда не забывали, разсказывая подъ старость у камелька, исторію Гетти Соррель, упомянуть о томъ впечатлѣніи, какое произвело на всѣхъ появленіе въ залѣ суда бѣдняги Адама Бида,-- какъ глубоко всѣ были тронуты, когда этотъ рослый дѣтина, чуть-ли не головой выше всѣхъ окружающихъ, вошелъ въ залу и опустился на указанное ему мѣсто подлѣ скамьи подсудимыхъ.
   Но Гетти его не видала. Она сидѣла въ той позѣ, какъ описывалъ Бартль Масси, скрестивъ на колѣняхъ руки и упорно глядя на нихъ. Въ первую минуту Адамъ не рѣшился поднять на нее глазъ; но потомъ, когда вниманіе публики было опять поглощено разбирательствомъ дѣла, онъ тихонько повернулъ голову,съ твердой рѣшимостью взглянуть на нее.
   Почему они увѣряли, что она тамъ измѣнилась? Въ мертвомъ лицѣ человѣка, котораго мы любили, мы не видимъ ничего, кромѣ сходства съ тѣмъ новымъ лицомъ, какимъ оно было недавно; только это сходство мы чувствуемъ, и чувствуемъ тѣмъ живѣе, что не находимъ въ дорогомъ лицѣ чего-то такого, что было въ немъ прежде. Вотъ они -- это прелестное личико, тонкая шейка, густыя кудри темныхъ волосъ, длинныя рѣсницы, пухленькія, капризныя губки. Прелестныя губки поблѣднѣли, лицо исхудало -- это правда, но это было лицо Гетти и ничье больше. Другіе находили, что теперь у нея такой видъ, какъ будто ею овладѣлъ дьяволъ, какъ будто онъ убилъ въ ней ея женскую душу и оставилъ ей только жесткое упорство отчаянія. Но видитъ же материнская любовь -- этотъ совершеннѣйшій типъ любви человѣческой, живущей въ другомъ и для другого,-- видитъ же она свое любимое дитя даже въ послѣднемъ, всѣми отверженномъ негодяѣ, а для Адама эта блѣдная, закоренѣлая на видъ преступница была все та же Гетти, улыбавшаяся ему въ саду подъ яблоней,-- дорогой трупъ прежней Гетти, на который онъ сн казалось продолжительнымъ, прежде чѣмъ она стала говорить:
   -- Я не встрѣтила никого, потому-что было очень-рано, и вошла въ лѣсъ... Я знала дорогу къ тому мѣсту... къ мѣсту около орѣшника, и могла слышать на каждомъ шагу, какъ онъ кричалъ... Я думала, что онъ еще живъ... не знаю, боялась ли я этого или радовалась... не знаю, что чувствовала. Знаю только, что была въ лѣсу и слышала плачъ. Не знаю, что я почувствовала, когда увидѣла, что ребенокъ исчезъ. Когда я прятала туда, то желала, чтобъ кто-нибудь нашелъ его и спасъ отъ смерти; но когда увидѣла, что его не было тамъ, я какъ бы окаменѣла отъ ужаса. Я и не подумала пошевелиться: я была такъ слаба. Я знала, что не могла убѣжать, и всякій, кто бы увидѣлъ меня, узналъ бы и о томъ, что я сдѣлала съ ребенкомъ. Сердце мое превратилось точно въ камень: и не могла ничего ни желать, ни рѣшиться ни на что. Казалось, будто я останусь здѣсь навсегда и не случится никакой перемѣны. Но они пришли и взяли меня.
   Гетти смолкла, но снова задрожала, будто у ней было сказать еще что-то. Дина ждала, что слезы должны были предшествовать словамъ; ея сердце было такъ полно. Наконецъ Гетти, зарыдавъ, воскликнула:
   -- Дина, думаешь ли ты, что Богъ отниметъ отъ меня этотъ плачъ и это мѣсто въ лѣсу, теперь, когда я созналась во всемъ?
   -- Будемъ молиться, бѣдная грѣшница. Станемъ опять на колѣни и обратимся съ мольбою къ милосердому Богу.
  

XLVI.
Часы неизвѣстности.

   Въ воскресенье утромъ, когда церковные колокола въ Стонитонѣ призывали къ утренней службѣ, Бартль Масси снова вошелъ въ комнату Адама, послѣ непродолжительнаго отсутствія, и сказалъ:
   -- Адамъ, тамъ пришелъ кто-то и хочетъ видѣть васъ.
   Адамъ со дѣлъ, повернувшись спиною къ двери, но въ ту же минуту выпрямился и повернулся съ раскраснѣвшимся лицомъ и вопросительнымъ взглядомъ. Его лицо было даже еще худощавѣе, казалось еще болѣе утомленнымъ, чѣмъ какъ мы видѣли прежде, но онъ умылся и выбрился въ это утро, въ воскресенье.
   -- Развѣ есть какое-нибудь извѣстіе? спросилъ онъ.
   -- Будьте спокойны, мой другъ, отвѣчалъ Бартль: -- будьте спокойны. Это не то, о чемъ вы думаете: молодая женщина методистка пришла изъ тюрьмы. Она стоитъ внизу на лѣстницѣ и хочетъ знать, хотите ли вы видѣть ее. Ей нужно сообщить вамъ что-то объ этой бѣдной покинутой; но она говоритъ, что не хочетъ войти безъ вашего позволенія. Она думаетъ, что вы, можетъ-быть, захотите выйти къ ней я поговорить съ нею внизу. Эти проповѣдницы не бываютъ обыкновенно такъ застѣнчивы, проворчалъ Бартль сквозь зубы.
   -- Попросите ее войти, сказалъ Адамъ.
   Онъ стоялъ, обернувшись лицомъ къ двери, и когда Дина, войдя въ комнату, подняла на него свои кроткіе, сѣрые глаза, то съ-разу увидѣла большую перемѣну, происшедшую въ немъ послѣ того дня, когда она видѣла этого высокаго человѣка въ хижинѣ. Ея чистый голосъ дрожалъ, когда она, подавая ему руку, произнесла:
   -- Успокойтесь, Адамъ Бидъ: Господь не покинулъ ея.
   -- Да благословитъ васъ Богъ за то, что вы пришли къ ней! сказалъ Адамъ.-- Мистеръ Масси сообщилъ мнѣ вчера о вашемъ пріѣздѣ.
   Оба они не могли болѣе говорить теперь и стояли другъ противъ друга въ безмолвіи. Бартль Масси, надѣвшій очки и разсматривавшій лицо Дины, былъ, повидимому, также тронутъ, но онъ оправился первый и, подавая ей стулъ, сказалъ:
   -- Присядьте, молодая женщина, присядьте, и самъ возвратился на свое прежнее мѣсто, на постели.
   -- Благодарю васъ, другъ, я не хочу сидѣть, сказалъ Дина: -- потому-что должна поторопиться назадъ: она умоляла меня не отлучаться надолго. Я пришла затѣмъ, Адамъ Бидъ, чтобъ просить васъ повидаться съ бѣдной грѣшницей и проститься съ ней. Она желаетъ попросить у васъ прощенія, и лучше бы вамъ повидаться съ нею сегодня, нежели завтра рано утромъ, когда ей останется такъ мало времени.
   Адамъ стоялъ, дрожа всѣмъ тѣломъ, и наконецъ опустился на стулъ.
   -- Нѣтъ, этого не будетъ, сказалъ онъ: -- отложатъ... можетъ-быть, придетъ помилованіе. Мистеръ Ирвайнъ говорилъ, что есть надежда: онъ говорилъ, что мнѣ ненужно еще терять надежды.
   -- О, это было бы блаженствомъ для меня! сказала Дина и глаза ея наполнились слезами.-- Страшно подумать, что ея душа такъ быстро должна покинуть этотъ свѣтъ.
   -- Но пусть будетъ то, что будетъ, присовокупила она, спустя нѣсколько времени.-- Приходите непремѣнно и дайте ей высказать вамъ то, что у ней на сердцѣ. Хотя ея бѣдная душа очень-темна и немногое можетъ различить, кромѣ предметовъ плоти, она, однакожь, ужь перестала упорствовать: она покаялась, она призналась мнѣ во всемъ. Тщеславіе ея сердца уступило; она опирается на меня за помощью и желаетъ, чтобъ я поучала ея. Это исполняетъ меня довѣрія: я могу только думать, что братья ошибаются иногда, измѣряя божественную любовь познаніями грѣшника. Она намѣрена написать письмо своимъ роднымъ на господской фермѣ, и письмо это я отдамъ имъ, когда ея не станетъ; и когда я сообщила ей, что вы находитесь здѣсь, она сказала: "Я хотѣла бы видѣться съ Адамомъ и просить его, чтобъ онъ простилъ меня". Вѣдь вы придете, Адамъ? можетъ-быть, вы хотите даже возвратиться теперь же со мною?
   -- Я не могу, сказалъ Адамъ: -- я не могу прощаться съ нею, пока еще остается надежда. Я прислушиваюсь, все прислушиваюсь... я, не могу думать ни о чемъ другомъ. Не можетъ-быть, чтобъ она умерла этою постыдною смертью, я не могу привыкнуть къ этой мысли.
   Онъ снова всталъ со стула и отвернулся, смотря въ окно, междутѣмъ какъ Дина стояла съ сострадающимъ терпѣніемъ. Минуты черезъ двѣ онъ повернулся и сказалъ:
   -- Да, я приду Дина... завтра утромъ... если это должно быть. У меня, можетъ-быть, будетъ больше силы вынесть это, если я знаю, что это должно быть. Скажите ей, что я прощаю ее, скажите ей, что я приду... приду въ послѣднюю минуту.
   -- Я не хочу настоятельно требовать, чтобъ вы поступили противъ голоса собственнаго сердца, сказала Дина.-- Я должна поскорѣе возвратиться къ ней. Удивительно, какъ она привязалась теперь ко мнѣ; она даже не хотѣла выпустить меня изъ виду. Прежде, бывало, она никогда не отвѣчала на мое расположеніе къ ней, теперь же скорбь открыла ея сердце. Прощайте, Адамъ. Да успокоитъ васъ нашъ небесный Отецъ и да пошлетъ Онъ вамъ силу перенесть все.
   Дина протянула руку, и Адамъ безмолвно пожалъ ее.
   Бартль поднялся съ своего мѣста, чтобъ отворить для нея тяжелую задвижку у двери, но прежде, чѣмъ онъ дошелъ до двери, она кротко сказала: "Прощайте, другъ", и легкими шагами спустилась съ лѣстницы.
   -- Ну, сказалъ Бартль, снявъ очки и положивъ въ карманъ:-- если ужь должны существовать женщины, причиняющія горе и безпокойство на бѣломъ свѣтѣ, то только справедливость требуетъ того, чтобъ были и женщины, утѣшающія людей въ горѣ; а она одна изъ нихъ. Жаль, что она методистка. Но развѣ можно найти на свѣтѣ женщину, у которой въ головѣ не было бы какой-нибудь глупости?
   Въ эту ночь Адамъ не ложился: волненіе неизвѣстности, увеличивавшееся съ каждымъ часомъ, который все болѣе-и-болѣе приближалъ къ нему роковыя минуты, было слишкомъ-сильно; и несмотря на всѣ его мольбы, несмотря на его обѣщанія, что онъ будетъ совершенно спокоенъ, школьный учитель также не ложился.
   -- Ну, что за бѣда для меня въ томъ, другъ? говорилъ Бартль:-- одною ночью сна больше или меньше? Я современемъ высплюсь довольно, въ землѣ. Дайте же мнѣ раздѣлить ваше горе, пока могу.
   Длинна и грустна была эта ночь въ маленькой комнаткѣ. Адамъ иногда вставалъ съ мѣста и ходилъ взадъ и впередъ по большому пространству отъ стѣны до стѣны; потомъ снова садился и закрывалъ лицо. Неслышно было никакого звука, кромѣ стука часовъ на столѣ или паденія пепла въ каминѣ, гдѣ школьный учитель тщательно поддерживалъ огонь. По-временамъ Адамъ изливалъ чувства въ неистовыхъ выраженіяхъ.
   -- Еслибъ я могъ сдѣлать что-нибудь, чтобъ спасти ее... еслибъ мои страданія могли принесть ей какую-нибудь пользу... но все сидѣть спокойно, знать это и не дѣлать ничего... жестоко переносить это человѣку... а думать о томъ, что могло бъ быть теперь, еслибъ всего этого не случилось изъ-за него... О Боже! именно сегодня назначена была наша свадьба.
   -- Конечно, мой другъ, сказалъ Бартль нѣжно: -- трудно, очень-трудно. Но вы должны вспомнить о томъ: когда вы хотѣли жениться на ней, то думали, что у ней совершенно другая натура, чѣмъ та, которая теперь оказалась. Вы и не думали, что она можетъ стать жестокою въ такое короткое время и сдѣлать то, что сдѣлала.
   -- Я знаю... знаю это, сказалъ Адамъ.-- Я думалъ, что она имѣетъ любящее и нѣжное сердце и не будетъ лгать или обманывать. Могъ ли я думать о ней иначе? И еслибъ онъ никогда не приблизился къ ней и я женился на ней, любилъ бы ее и заботился о ней, она, можетъ-быть, никогда не сдѣлала бы ничего дурнаго. Что бъ это значило для меня, еслибъ мнѣ и пришлось немного-побезпокоиться съ ней? Это было бы ничто въ-сравненіи съ тѣмъ, что случилось теперь.
   -- Какъ знать, другъ мой, какъ знать, что могло бы случиться. Жгучую боль тяжело переносить вамъ теперь: вамъ нужно время... да, вамъ нужно время. Но я такого мнѣнія о васъ, что вы восторжествуете надъ всѣмъ этимъ и снова будете мужчиной. А изъ всего этого можетъ выйти добро, котораго мы еще не видимъ.
   -- Выйти добро! воскликнулъ Адамъ съ жаромъ.-- Это не перемѣнитъ зла: ея погибель нельзя измѣнить. Я ненавижу болтовню людей, говорящихъ, будто есть средство поправить все. Было бы нужнѣе убѣдить ихъ въ томъ, что зло, которое они причиняютъ, никогда не можетъ быть измѣнено. Когда человѣкъ погубилъ жизнь своего ближняго, онъ не имѣетъ права утѣшать себя мыслью, что изъ этого, можетъ-быть, выйдетъ добро; добро для кого-нибудь другаго не измѣнитъ ея позора и несчастія.
   -- Хорошо, другъ мой, хорошо, сказалъ Бартль кроткимъ голосомъ, который странно противорѣчилъ его обыкновенной рѣшимости и нетерпѣнію въ спорѣ: -- довольно вѣроятно, что я говорю глупость. Я человѣкъ старый и много лѣтъ прошло съ-тѣхъ-поръ, какъ я самъ находился въ горѣ. Легко находить причины, по которымъ другіе должны бы быть терпѣливы.
   -- Мистеръ Масси, сказалъ Адамъ съ раскаяніемъ: -- я очень-горячь и вспыльчивъ, а между-тѣмъ я долженъ обращаться съ вами совершенно иначе. Но вы не должны сердиться на меня за это.
   -- Я... нисколько, мой другъ, нисколько.
   Такимъ образомъ ночь прошла въ волненіи, пока, наконецъ, утренняя свѣжесть и разсвѣтъ дня не принесли съ собою трепетнаго спокойствія, сопровождающаго послѣднее отчаяніе. Неизвѣстность скоро должна была прекратиться.
   -- Пойдемте теперь въ тюрьму, мистеръ Масси, сказалъ Адамъ, когда увидѣлъ, что часовая стрѣлка стояла на шести.-- Если есть какія-нибудь извѣстія, то мы услышимъ тамъ о нихъ.
   Движеніе на улицахъ уже началось; всѣ шли быстро по одному направленію. Адамъ старался не думать о томъ, куда шли всѣ, быстро проходя мимо него короткое разстояніе между его квартирой и тюремными ворогами. Онъ благодарилъ судьбу, когда ворота заперлись за нимъ, что не видѣлъ болѣе этихъ любопытныхъ людей.
   Нѣтъ, не пришло никакихъ извѣстій: ни помилованія, ни отсрочки.
   Адамъ ждалъ на дворѣ съ полчаса, прежде чѣмъ могъ пересилить себя и увѣдомить Дину о своемъ приходѣ. Но нѣкоторыя слова долетѣли до его слуха: Адамъ не могъ не слышать ихъ:
   "Телега должна тронуться съ мѣста въ половинѣ восьмаго".
   Должно было сказать... сказать послѣднее прости -- этому нельзя было помочь ничѣмъ.
   Десять минутъ послѣ этого Адамъ былъ у дверей кельи. Дина послала ему сказать, что не можетъ выйти къ нему, не можетъ оставить Гетти ни на минуту; но что Гетти была приготовлена къ встрѣчѣ.
   Онъ не могъ видѣть ее, когда вошелъ: волненіе оглушило его чувства и темная келья казалась ему почти мрачною. Когда дверь затворилась за нимъ, онъ стоялъ съ минуту, дрожа всѣмъ тѣломъ и какъ бы оглушенный.
   Но мало-по-малу онъ начиналъ видѣть при этомъ слабомъ свѣтѣ, начиналъ видѣть черные глаза, снова обращенные на него, но на лицѣ уже не было улыбки. О, Боже! что за грусть выражалась въ нихъ! Послѣдній разъ, когда они встрѣтились съ его глазами, было тогда, какъ онъ прощался съ нею, сердце его было наполнено радостью, надеждой и любовью, и они смотрѣли на него сквозь слезы, съ улыбкою, а ея дѣтское съ ямочками лицо было покрыто румянцемъ. Теперь же лицо было мраморное; прелестныя губка были блѣдны, полуоткрыты, дрожали; ямочки всѣ исчезли... всѣ, кромѣ одной, которая не исчезала никогда; глаза... о! хуже всего было то, что они были такъ схожи съ глазами Гетти! То были глаза Гетти, смотрѣвшіе на него этимъ грустнымъ взглядомъ, будто она возвратилась къ нему мертвая, разсказать о своемъ горѣ.
   Она близко прижималась къ Динѣ; щека ея касалась щеки Дины. Казалось, будто ея послѣдняя слабая сила и надежда заключались въ этомъ прикосновеніи; сострадательная любовь, сіявшая въ лицѣ Дины, казалась ей видимымъ залогомъ Невидимаго Милосердія.
   Когда грустные взоры встрѣтились, когда Гетти и Адамъ взглянули другъ на друга, она замѣтила въ немъ также перемѣну, и это, поразило ее новымъ страхомъ. Она впервые видѣла существо, лицо котораго, казалось, отражало перемѣну, совершившуюся въ ней самой: Адамъ былъ новымъ образомъ ужаснаго прошедшаго и ужаснаго настоящаго. Она дрожала еще болѣе, смотря на него.
   -- Скажи ему, Гетти, проговорила Дина:-- скажи ему, что у тебя на сердцѣ.
   Гетти повиновалась ей, какъ крошечный ребенокъ.
   -- Адамъ... мнѣ такъ грустно... я поступила такъ дурно съ вами... простите ли вы мнѣ... передъ смертью?
   Адамъ, рыдая, отвѣчалъ:
   -- Да, я прощаю тебѣ, Гетти; я простилъ тебѣ уже давно.
   Адаму казалось, что его мозгъ лопнетъ отъ скорби, когда онъ встрѣтилъ глаза Гетти въ первыя минуты; но звукъ ея голоса, произносившаго эти смиренныя слова, коснулся струны, которая не была такъ напряжена: онъ чувствовалъ облегченіе въ томъ, что стало невыносимымъ, и на глазахъ навернулись рѣдкія слезы; онѣ не показывались уже давно, съ тѣхъ самыхъ поръ, какъ онъ лежалъ на груди Сета при началѣ своего горя.
   Гетти сдѣлала невольное движеніе къ нему; любовь, среди которой она жила нѣкогда, снова чувствовалась ей при видѣ его. Она продолжала держать Дину за руку, но подошла къ Адаму и робко произнесла:
   -- Поцалуете ли вы меня опять, Адамъ, несмотря на то, что я сдѣлала вамъ столько зла?
   Адамъ взялъ побѣлѣвшую исхудалую руку, которую она протягивала ему, и они дали другъ другу торжественный невыразимый поцалуй вѣчной разлуки.
   -- И скажите ему, проговорила Гетти, нѣсколько-громче: -- скажите ему... вѣдь кромѣ васъ некому будетъ сказать ему это... что я отправилась за нимъ и не могла найти его... и ненавидѣла и проклинала его однажды... но Дина говорить, что а должна простить его... и я стараюсь... потому-что иначе Богъ не проститъ меня...
   Въ эту минуту послышался шумъ у двери кельи: въ замкѣ повернулся ключъ и когда отворилась дверь, Адамъ неясно увидѣлъ, что тамъ было нѣсколько лицъ. Онъ быль слишкомъ взволнованъ, чтобъ замѣтить больше этого, даже чтобъ замѣтить между нами лица мистера Ирвайна. Онъ понялъ, что наступали послѣднія приготовленія и что ему нельзя было оставаться долѣе. Всѣ безмолвно дали ему дорогу, и онъ пришелъ въ свою комнату одинъ, оставивъ Бартля Масси дождаться конца.
  

XLVII.
Послѣдняя минута.

   То было зрѣлище, оставшееся болѣе памятнымъ для нѣкоторыхъ, даже чѣмъ ихъ собственныя печали -- зрѣлище въ это сѣрое утро, когда роковую тележку съ двумя молодыми женщинами увидѣла любопытная ожидающая толпа, направившаяся по дорогѣ къ страшному символу обдуманно-наложенной внезапной смерти.
   Весь Стонитонъ слышалъ, о Динѣ Моррисъ, молодой методисткѣ, которая довела упорную преступницу до сознанія, и толпа съ такимъ же любопытствомъ желала увидѣть ее, какъ и несчастную Гетти.
   Но Дина почти не замѣчала толпы. Гетти, увидѣвъ многочисленное скопище народа въ отдаленіи, судорожно прижалась къ Динѣ.
   -- Закрой глаза. Гетти, сказала Дина:-- и, не переставая, будемъ молиться Богу.
   И такимъ голосомъ, въ то время какъ тележка медленно двигалась среди любопытной толпы, она съ напряженною борьбою изливала всю душу въ послѣдней молитвѣ за трепещущее существо, которое привязалось и жалось къ ней, какъ къ единственному видимому явленію любви и состраданія.
   Дина не знала, что толпа безмолвствовала и смотрѣла на нее съ какимъ-то благоговѣніемъ; она даже не знала, какъ близко они были отъ роковаго мѣста, когда тележка остановилась и она содрогнулась, испуганная громкимъ крикомъ, ужаснымъ для ея слуха, подобнымъ страшному вою демоновъ. Пронзительный крикъ Гетти слился съ этими звуками, и онѣ, въ взаимномъ ужасѣ, еще крѣпче прижались другъ къ другу.
   Но то не были крики проклятія... не вой торжествующей свирѣпости.
   То были крики внезапнаго сильнаго волненія при появленіи всадника, мчавшагося во весь галопъ и пролагавшаго себѣ дорогу сквозь толпу. Лошадь разгорячена и измучена, не отвѣчаетъ отчаянному побужденію шпорами; глаза всадника, кажется, омрачены безуміемъ, и онъ видитъ только то, что остается невидимымъ для другихъ. Смотрите, у него что-то въ рукахъ, онъ поднимаетъ это кверху, какъ-будто дѣлаетъ знакъ.
   Шерифъ узнаетъ его: это Артуръ Донниторнъ, держащій въ рукѣ трудно-добытое избавленіе отъ смерти.
  

XLVIII.
Еще встрѣча въ лѣсу.

   На слѣдующій день, вечеромъ, два человѣка шли съ противоположныхъ концовъ къ одному и тому же мѣсту, влекомые туда общимъ обоимъ воспоминаніемъ. Мѣсто дѣйствія была роща при Донниторнской Лѣсной Дачѣ; кто были лица -- вы знаете.
   Похороны стараго сквайра совершились въ это утро; завѣщаніе было прочитано и теперь, въ первую минуту отдыха, Артуръ Донниторнъ вышелъ прогуляться одинъ, чтобъ внимательнѣе пораздумать о новомъ будущемъ, открывавшемся передъ нимъ, и найти силы привести въ исполненіе горькое намѣреніе. Ему казалось, что всего-лучше онъ достигнетъ этого въ рощѣ.
   Адамъ также прибылъ изъ Стонитона въ понедѣльникъ вечеромъ и сегодня выходилъ изъ дома только длятого, чтобъ навѣстигь семейство на господской мызѣ и разсказать имъ все то, чего ещё не досказалъ мистеръ Ирвайнъ. Онъ говорилъ Пойзерамъ, что послѣдуетъ за ними въ ихъ новое мѣстопребываніе, гдѣ бы послѣднее ни было. Онъ думалъ оставить управленіе лѣсами, и такъ скоро, какъ только ему будетъ возможно покончить свии дѣла съ Джонатаномъ Бёрджемъ и переселиться съ Сетомъ и матерью неподалеку отъ друзей, съ которыми онъ чувствовалъ себя связаннымъ общимъ горемъ.
   -- Сетъ и я, ужь конечно найдемъ работу, говорилъ онъ.-- Человѣкъ, знающій хорошо наше мастерство, будетъ дома вездѣ, и вы должны начать новое поприще. Матушка не станетъ противорѣчить. Когда я пришелъ домой, она сказала мнѣ, что рѣшилась умереть въ другомъ приходѣ, если я пожелаю этого и если мнѣ будетъ покойнѣе въ другомъ мѣстѣ.. Удивительно, какъ тиха стала она съ-тѣхъ-поръ, какъ я возвратился домой. Кажется, будто самая великость горя успокоила ее. Всѣмъ намъ будетъ лучше въ новой странѣ, хотя и есть здѣсь люди, съ которыми мнѣ будетъ трудно разстаться. Но я не могу разставаться съ вами и съ вашими, если только это будетъ въ моей власти, мистеръ Пойзеръ. Горе сроднило насъ.
   -- Конечно, Адамъ, отвѣчалъ Мартинъ.-- Мы переселимся въ такое мѣсто, гдѣ не будемъ слышать и имени этого человѣка. Но, кажется, мы никогда не уйдемъ слишкомъ-далеко, и люди всегда узнаютъ, что мы приходимся съ родни тѣмъ, которыхъ ссылаютъ за моря и которыхъ чуть не повѣсили. Этимъ всегда будутъ кидать намъ въ лицо, а послѣ насъ и нашимъ дѣтямъ.
   Визитъ на господской мызѣ былъ очень-продолжителенъ и сильно подѣйствовалъ на Адама, такъ-что у него не хватило уже энергіи думать о посѣщеніи другихъ или о возвращеніи къ своимъ прежнимъ занятіямъ раньше слѣдующаго дня.
   "Но завтра" думалъ онъ: "я снова примусь за работу. Можетъ-быть, я снова пріучусь любить занятія. Впрочемъ, все-равно, люблю ли я ихъ или нѣтъ, я долженъ работать."
   Въ этотъ вечеръ онъ позволилъ себѣ въ послѣдній разъ предаться горю: неизвѣстность кончилась и онъ долженъ перенесть, чего нельзя было измѣнить. Онъ рѣшился не видѣться болѣе съ Артуромъ Донниторномъ, если можно; избѣгать встрѣчи съ нимъ. Теперь онъ не имѣлъ никакого порученія отъ Гетти къ нему, потому-что Гетти видѣла Артура; къ тому же Адамъ не довѣрялъ себѣ: онъ научился страшиться необузданности своихъ собственныхъ чувствъ. Слова мистера Ирвайна, что онъ долженъ помнить, что онъ чувствовалъ послѣ того, какъ нанесъ послѣдній ударъ Артуру въ рощѣ, не выходили у него изъ памяти.
   Эти мысли объ Артурѣ, подобно всѣмъ мыслямъ, сопровождаемымъ сильными ощущеніями, возвращались безпрестанно и всегда вызывали сцену въ рощѣ, то мѣсто подъ образовывавшими сводъ вѣтвями, гдѣ онъ увидѣлъ двѣ наклонявшіяся фигуры и гдѣ его охватило внезапное бѣшенство.
   "Въ послѣдній разъ пойду посмотрю это мѣсто сегодня" сказалъ онъ: "это принесетъ мнѣ пользу: это заставитъ меня снова перечувствовать все то, что я чувствовалъ, когда сшибъ его съ ногъ. Я чувствовалъ, какъ жалко я поступилъ, лишь только я совершилъ этотъ поступокъ и прежде чѣмъ я подумалъ, что онъ, можетъ-быть, умеръ."
   Вотъ какимъ образомъ случилось, что Артуръ и Адамъ шли къ одному и тому же мѣсту въ одно и то же время.
   На Адамѣ было теперь его рабочее платье; онъ сбросилъ другое съ чувствомъ облегченія, лишь только прибылъ домой. Итакъ, еслибъ у него за плечами была корзинка съ инструментами, то его можно было бы принять, при видѣ его блѣднаго, худаго лица, за призракъ Адама Бида, входившаго въ рощу вечеромъ въ августѣ, восемь мѣсяцевъ назадъ. Но у него не было корзинки съ инструментами, и онъ не шелъ такъ прямо, какъ прежде, не бросалъ вокругъ себя проницательныхъ взоровъ; руки его были заложены въ боковые карманы, а глаза почти все время потуплены въ землю. Онъ только-что вошелъ въ рощу, какъ остановился передъ букомъ. Ему хорошо было извѣстно это дерево; то былъ знакъ рубежа его юности, воспоминаніе о томъ времени, когда оставили его нѣкоторыя изъ самыхъ раннихъ и сильныхъ ощущеній. Онъ былъ увѣренъ, что они никогда уже не возвратятся; а между-тѣмъ въ эту минуту въ немъ пробуждалось чувство привязанности къ Артуру Донниторну, въ котораго онъ такъ вѣрилъ, прежде чѣмъ подошелъ къ этому буку восемь мѣсяцевъ назадъ. То было расположеніе къ покойнику: тотъ Артуръ ужь болѣе не существовалъ.
   Нить его мыслей прервалъ шумъ приближавшихся шаговъ, но букъ стоялъ на поворотѣ дороги, и Адамъ не могъ видѣть, кто шелъ, пока высокая, стройная фигура, въ глубокомъ траурѣ, не подошла къ нему на разстояніе двухъ шаговъ. Они оба были поражены и смотрѣли другъ на друга въ безмолвіи. Часто въ послѣднія двѣ недѣли Адамъ представлялъ себѣ, что встрѣтился съ Артуромъ именно такимъ образомъ: тогда онъ осыпалъ бы его словами, которыя были бы столь же мучительны, какъ голосъ угрызеній совѣсти; тогда онъ насильно наложилъ бы на него справедливую долю горя, причиненнаго имъ, и также часто онъ думалъ, что лучше не быть такой встрѣчи. Но, представляя себѣ встрѣчу, онъ воображалъ Артура такимъ, какимъ встрѣтилъ его въ тотъ вечеръ въ рощѣ, румянымъ, беззаботнымъ, легкимъ на слова; человѣкъ же, стоявшій передъ нимъ теперь, тронулъ его своими признаками страданія. Адамъ самъ зналъ, что такое страданіе, и не могъ наложить жестокою руку на убитаго человѣка. Онъ не чувствовалъ побужденія, которому нужно было бы сопротивляться: безмолвіе было справедливѣе упрековъ. Артуръ заговорилъ первый.
   -- Адамъ, сказалъ онъ тихо:-- можетъ-быть, хорошо, что мы встрѣтились здѣсь, такъ-какъ я очень хотѣлъ видѣть васъ. Я, во всякомъ случаѣ, увидѣлся бы съ вами завтра.
   Онъ остановился, но Адамъ не сказалъ ничего.
   -- Знаю, какъ тягостно вамъ встрѣтиться со мною, продолжалъ Артуръ: -- но это едва-ли случится опять впродолженіе многихъ лѣтъ.
   -- Нѣтъ, сэръ, произнесъ Адамъ холодно:-- объ этомъ самомъ я хотѣлъ писать вамъ завтра же, что лучше было бы прекратить всѣ отношенія между нами и назначить на мое мѣсто кого-нибудь другаго.
   Артуръ почувствовалъ всю рѣзкость отвѣта и не безъ усилія заговорилъ снова.
   -- Я желалъ поговорить съ вами отчасти и объ этомъ предметѣ. Я не хочу уменьшать вашего негодованія противъ меня, не хочу просить васъ, чтобъ вы сдѣлали что-нибудь ради меня. Я хочу только спросить васъ: не поможете ли вы уменьшить дурныя послѣдствія прошлаго, котораго уже нельзя измѣнить? Я говорю о послѣдствіяхъ, имѣя въ виду не себя, а другихъ. Я знаю, что могу сдѣлать только очень-немногое; я знаю, что самыя горестныя послѣдствіи останутся; но что-нибудь можетъ быть сдѣлано, и вы можете помочь мнѣ въ томъ. Выслушаете ли вы меня терпѣливо?
   -- Да, сэръ, сказалъ Адамъ послѣ нѣкотораго колебанія:-- я выслушаю, что это такое. Если и могу помочь въ исправленіи чего-нибудь, я сдѣлаю это. Я знаю, что гнѣвъ не исправитъ ничего; его уже было довольно.
   -- Я шелъ въ эрмитажъ, сказалъ Артуръ:-- не пойдете ли вы туда со мною; тамъ мы можемъ и присѣсть; мы можемъ лучше поговорить тамъ.
   Въ эрмитажъ не входиль никто съ-тѣхъ-поръ, какъ они оставили его вмѣстѣ, потому-что Артуръ заперъ ключъ отъ него въ своемъ бюро. И теперь, когда онъ отворилъ дверь, тамъ стоялъ подсвѣчникъ съ догорѣвшею въ немъ свѣчкою; тамъ стояло кресло на томъ же самомъ мѣстѣ, гдѣ тогда сидѣлъ Адамъ; тамъ была и корзинка съ ненужными бумагами, и въ ней, въ самомъ низу -- Артуръ вспомнилъ о томъ въ первое же мгновеніе -- лежала маленькая розовая шелковая косыночка. Имъ было непріятно войдти въ это мѣсто, еслибъ мысли, волновавшія ихъ, были менѣе-непріятны.
   Они сѣли другъ противъ друга на прежнія мѣста, и Артуръ сказалъ:
   -- Я уѣзжаю, Адамъ; я уѣзжаю въ армію.
   Бѣдный Артуръ чувствовалъ, что Адама должно было тронуть это извѣстіе, что Адамъ долженъ былъ обнаружить движеніе состраданіе къ нему. Но губы Адама оставались закрытыми, а выраженіе лица не перемѣнилось.
   -- Вотъ что я хотѣлъ сказать вамъ, продолжалъ Артуръ:-- одна изъ причинъ, побуждающихъ меня уѣхать отсюда, та, чтобъ никто другой не оставлялъ Геслопа... не оставлялъ Геслопа ради меня. Я готовъ сдѣлать все; нѣтъ жертвы, на которую я бы не рѣшился, чтобъ предупредить дальнѣйшую несправедливость которую могутъ имѣть другіе чрезъ мою... чрезъ то, что случилось.
   Слова Артура произвели дѣйствіе совершенно-противоположное тому, на которое онъ надѣялся. Адамъ думалъ подмѣтить въ нихъ мысли о вознагражденіи за незагладимое зло, успокоивающую попытку заставить, чтобъ зло принесло такіе же плоды, какъ добро, и это болѣе всего возбудило бы его негодованіе. Онъ чувствовалъ столь же сильное побужденіе прямо лицомъ къ лицу встрѣтиться съ тягостными фактами, какое заставляло Артура отворачиваться отъ нихъ. Кромѣ того, онъ имѣлъ постоянную подозрительную гордость бѣднаго человѣка въ присутствіи богатаго; онъ чувствовалъ, что его прежняя суровость возвращалась къ нему, когда сказалъ:
   -- Время прошло уже для этого, сэръ. Человѣкъ долженъ приносить жертвы для того, чтобъ избѣгнуть дурныхъ поступковъ; но жертвы не измѣнятъ того, что уже сдѣлано. Когда чувствамъ людей нанесена смертельная рана, они не могутъ быть излечены милостями.
   -- Милостями! воскликнулъ Артуръ съ жаромъ:-- нѣтъ, какъ могли вы предполагать, что я даже думалъ объ этомъ? Но Пойзеры... Мистеръ Ирвайнъ сказалъ мнѣ, что Пойзеры думаютъ оставить мѣсто, гдѣ они прожили столько лѣтъ... нѣсколько поколѣній? Развѣ вы не понимаете, какъ понимаетъ мистеръ Ирвайнъ: что еслибъ ихъ можно было убѣдить въ томъ, чтобъ они преодолѣли чувство, которое гонитъ ихъ отсюда, то для нихъ было бы гораздо-лучше остаться на старомъ мѣстѣ, среди друзей и сосѣдей, которые знаютъ ихъ?
   -- Это справедливо, отвѣчалъ Адамъ холодно.-- Но, сэръ, чувства людей нельзя преодолѣть такъ легко. Тяжело будетъ Мартину Пойзеру переселяться въ чужое мѣсто, жить среди чужихъ лицъ, когда онъ выросъ на господской мызѣ, и также отецъ его передъ нимъ. Но человѣку, чувствующему то, что онъ, оставаться здѣсь еще тяжелѣ. И то и другое одинаково-тяжело, и я не вижу, можетъ ли это устроиться иначе. Этотъ вредъ, сэръ, изъ тѣхъ, которыхъ нельзя исправить.
   Артуръ оставался нѣсколько минутъ безмолвенъ. Вопреки другимъ чувствамъ, господствовавшимъ въ немъ въ этотъ вечеръ, его гордость приходила въ волненіе отъ того, какъ обращался съ нимъ Адамъ. Развѣ самъ онъ не страдалъ? Развѣ онъ самъ не былъ принужденъ отказаться отъ своихъ любимѣйшихъ надеждъ? Вѣдь и теперь было такъ же, какъ и восемь мѣсяцевъ назадъ. Адамъ заставлялъ Артура сильнѣе чувствовать неотмѣнимость его собственнаго дурнаго поступка: онъ обнаруживалъ такого рода сопротивленіе, которое болѣе всего раздражало пылкую, горячую натуру Артура. Но его гнѣвъ былъ подавленъ тѣмъ же вліяніемъ, которое подавило гнѣвъ Адама, когда они стояли другъ противъ друга въ первый разъ: признаками страданія на лицѣ давно-знакомомъ. Минутная борьба прекратилась при мысли, что онъ многое могъ перенесть отъ Адама, которому онъ далъ случай перенесть столько; но въ его голосѣ слышалась тѣнь жалобнаго дѣтскаго огорченія, когда онъ сказалъ:
   -- Но люди могутъ причинять худшія оскорбленія неблагоразумными поступками... уступая гнѣву и удовлетворяя его на минуту, вмѣсто того, чтобъ подумать, какое дѣйствіе будетъ онъ имѣть въ будущемъ. Еслибъ я намѣревался остаться здѣсь и дѣйствовать какъ помѣщикъ, добавилъ онъ, послѣ нѣкотораго времени, съ возраставшимъ жаромъ: -- еслибъ я не заботился о томъ, что сдѣлалъ, чего былъ причиною, то васъ можно было бы нѣсколько извинить, Адамъ, въ томъ, что вы уходите отсюда и поощряете другихъ покинуть это мѣсто. Тогда васъ можно было бы еще нѣсколько извинить въ томъ, что вы стараетесь сдѣлать зло еще хуже. Но когда я говорю вамъ, что уѣзжаю отсюда на цѣлые годы, когда вы знаете, что это значитъ для меня, какъ это разрушаетъ всѣ планы счастія, которые я составлялъ прежде... то невозможно, чтобъ такой умный человѣкъ, какъ вы, предполагалъ, будто Пойзеры имѣютъ какую-нибудь основательную причину, по которой они отказываются остаться. Я знаю ихъ мнѣніе относительно безчестья: мистеръ Ирвайнъ сообщилъ мнѣ все; но онъ думаетъ, что ихъ можно разубѣдить въ этой мысли, будто они обезчещены въ глазахъ сосѣдей и не могутъ оставаться въ моемъ имѣніи, еслибъ вы помогли его усиліямъ, еслибъ вы остались сами и продолжали попрежнему управлять лѣсами.
   Артуръ помолчалъ съ минуту, потомъ умоляющимъ голосомъ присовокупилъ:
   -- Вы знаете, что, дѣлая это, вы дѣлаете добро другимъ людямъ, ужь не говоря о помѣщикѣ. И почему вы знаете, не получите ли вы скоро другаго владѣльца, для котораго вамъ пріятно будетъ работать? Если я умру, мой кузенъ Траджеттъ получитъ владѣніе и приметъ мое имя. А онъ человѣкъ хорошій.
   Адамъ былъ тронутъ противъ воли: ему было невозможно не чувствовать, что то былъ голосъ честнаго, чувствительнаго Артура, котораго онъ любилъ и которымъ гордился въ прежнее время; но ближайшія воспоминанія не могли быть уничтожены. Онъ молчалъ. Артуръ, однакожь, прочелъ на его лицѣ отвѣтъ, который побуждалъ его продолжать съ возраставшею горячностью:
   -- И тогда, еслибъ вы поговорили съ Пойзерами, еслибъ вы переговорили объ этомъ предметѣ съ мистеромъ Ирвайномъ -- онъ намѣренъ повидаться съ вами завтра -- и тогда, еслибъ вы присоединили къ его доводамъ и ваши, чтобъ убѣдить ихъ не выселяться отсюда... Я знаю, что они, конечно, не примутъ отъ меня никакой милости; я хочу сказать: ничего подобнаго, но я увѣренъ, что они тогда страдали бы меньше. Ирвайнъ думаетъ такъ же; и мистеръ Ирвайнъ принимаетъ на себя главное управленіе имѣніемъ; онъ ужь согласился на это. Въ-дѣйствительности, они не будутъ никого имѣть надъ собою, а будутъ имѣть человѣка, котораго уважаютъ и любятъ. То же самое было бы и съ вами; и только желаніе причинить мнѣ большее страданіе можетъ побудить васъ оставить эту сторону.
   Артуръ снова молчалъ нѣсколько времени, и потомъ, съ нѣкоторымъ волненіемъ въ голосѣ, сказалъ:
   -- Я знаю, что я не поступилъ бы съ вами такимъ образомъ. Еслибъ вы были на моемъ мѣстѣ, а я на вашемъ, то я употребилъ бы всѣ усилія, чтобъ помочь вамъ сдѣлать лучшее.
   Адамъ сдѣлалъ быстрое движеніе на креслѣ и потупился въ землю. Артуръ продолжалъ:
   -- Можетъ-быть, вы никогда въ жизни не дѣлали ничего такого, въ чемъ бы вамъ пришлось горько раскаиваться, Адамь; еслибъ это случилось съ вами, вы были бы великодушнѣе. Тогда вы знали бы, что мнѣ гораздо-хуже васъ.
   Артуръ съ послѣдними словами всталъ съ своего мѣста и подошелъ къ одному изъ оконъ. Онъ смотрѣлъ въ окно, повернувшись къ Адаму спиной, и съ жаромъ продолжалъ:
   -- Развѣ я не любилъ ее также? развѣ я не видѣлъ ее вчера? развѣ воспоминаніе о ней не будетъ преслѣдовать меня всюду, такъ же, какъ и васъ? И не-уже-ли вы думаете, что вы страдали бы не больше, чѣмъ страдаете теперь, еслибъ были виновны?
   Наступило молчаніе, продолжавшееся нѣсколько минутъ, потому-что борьба, происходившая въ сердцѣ Адама, рѣшалась нелегко. Характеры легкіе, волненія которыхъ не имѣютъ большаго постоянства, едвали могутъ понять, какое внутреннее сопротивленіе онъ долженъ былъ преодолѣть, прежде чѣмъ всталъ съ мѣста и обратился къ Артуру. Послѣдній слышалъ движеніе и, повернувшись, встрѣтилъ грустный, но смягченный взглядъ Адама.
   -- То, что вы говорили, сэръ, справедливо, сказалъ онъ: -- я жестокъ -- это въ моей природѣ. Я обращался жестоко и съ отцомъ за то, что онъ поступалъ дурно. Я былъ нѣсколько-жестокъ со всѣми, кромѣ ее. Я чувствовалъ, будто никто недовольно сожалѣлъ о ней... ея страданія такъ и врѣзались въ мое сердце. И когда я замѣтилъ, что ея родственники на мызѣ были слишкомъ-жестоки къ ней, то обѣщалъ, что никогда болѣе не буду обращаться самъ жестоко ни съ кѣмъ. Но сильное состраданіе, которое я питаю къ ней, сдѣлало меня, можетъ-быть, несправедливымъ къ вамъ. Я зналъ въ своей жизни, что значитъ раскаяваться и чувствовать, что раскаяніе уже поздно: я чувствовалъ, что былъ слишкомъ-суровъ къ моему отцу, когда уже онъ покинулъ меня... я чувствую это и теперь, когда думаю о немъ. Я не имѣю права быть жестокимъ къ тѣмъ, кто виновенъ и раскаивается.
   Адамъ произнесъ эти слова съ твердою ясностью человѣка, рѣшившагося не оставлять недосказаннымъ ничего такого, что онъ обязанъ сказать. Но онъ продолжалъ уже съ большею нерѣшительностью.
   -- Я прежде не хотѣлъ пожать вамъ руку, сэръ, когда вы просили меня... но если вы согласны на это теперь, несмотря на то, что я отказался тогда...
   Въ то же мгновеніе бѣлая рука Артура была въ большой рукѣ Адама, и это дѣйствіе сопровождалось съ обѣихъ сторонъ сильнымъ порывомъ прежняго чувства привязанности, которое оба питали другъ къ другу еще съ дѣтства.
   -- Адамъ, проговорилъ Артуръ, побуждаемый теперь къ полному сознанію;-- этого не случилось бы никогда, еслибъ я зналъ, что вы любите ее; это спасло бы меня непремѣнно. И я дѣйствительно боролся: я никогда и не думалъ причинить ей горе. Я обманывалъ васъ впослѣдствіи -- и это повело къ-худшему; но я думалъ, что меня принуждали къ тому обстоятельства; я думалъ, что это самое лучшее, что могъ я только сдѣлать. И въ томъ письмѣ я говорилъ ей, чтобъ она увѣдомила меня, если будетъ находиться въ затруднительномъ положеніи. Не думайте, чтобъ я не сдѣлалъ всего, что только было бы въ моей власти. Но я былъ виновенъ съ самаго начала, и изъ этого проистекло ужасное зло. Богъ видитъ, что я отдалъ бы жизнь свою за то, чтобъ воротить это.
   Они снова сѣли другъ противъ друга, и Адамъ дрожащимъ голосомъ спросилъ:
   -- Въ какомъ положеніи находилась она, когда вы оставили ее, сэръ?
   -- Не спрашивайте меня объ этомъ, Адамъ, отвѣчалъ Артуръ.-- Я чувствую иногда, что сойду съ ума, думая, въ какомъ состояніи она находилась и что говорила мнѣ, и потомъ, что я не могъ получить полнаго прощенія; что я не могъ спасти ее отъ ужасной участи, ожидающей ее въ ссылкѣ; что я ничего не могу сдѣлать для нея впродолженіе всѣхъ этихъ лѣтъ... и она можетъ умереть подъ этимъ гнётомъ и никогда болѣе не знать утѣшенія.
   -- Ахъ, сэръ! произнесъ Адамъ, впервые чувствуя, что его собственная боль погружалась въ состраданіе къ Артуру:-- вы и я будемъ часто думать объ одномъ и томъ же, когда насъ будетъ отдалять другъ отъ друга большое разстояніе. Я буду молиться Богу, чтобъ Онъ помогъ вамъ, какъ молюсь о томъ, чтобъ помогъ мнѣ.
   -- Но при ней находится эта милая женщина, Дина Моррисъ, сказалъ Артуръ, преслѣдуя свои собственныя мысли и не зная, каковъ былъ смыслъ словъ Адама.-- Она говоритъ, что останется съ нею до послѣдней минуты ея отправленія; и бѣдная, такъ привязана къ ней, находить въ ней такое утѣшеніе и спокойствіе! Я былъ бы въ-состояніи преклоняться предъ этой женщиной; я не знаю, что я сдѣлалъ бы, еслибь ея не было тамъ. Адамъ, вы увидитесь съ нею, когда она возвратится. Вчера я не могъ сказать ей ничего, сообщить ей то, что чувствую къ ней. Скажите ей, продолжалъ Артуръ поспѣшно, будто хотѣлъ скрыть волненіе, съ которымъ говорилъ, и въ то же время снимая часы и цѣпочку: -- скажите ей, что я просилъ васъ передать ей на память отъ меня... отъ человѣка, который находитъ единственный источникъ спокойствія, когда думаетъ о ней. Я знаю, что она равнодушна къ подобнаго рода вещамъ... и вообще ко всему, что бъ я ни предложилъ ей, и не обращаетъ вниманія на ихъ цѣнность; но она будетъ пользоваться часами... и мнѣ будетъ отрадно думать, что она пользуется ими.
   -- Я передамъ ей, сэръ, сказалъ Адамъ: -- я также передамъ ей ваши слова. Она сказала мнѣ, что возвратится къ родственникамъ на господскую мызу.
   -- И вы убѣдите Пойзеровъ остаться, Адамъ, сказалъ Артуръ, вспомнивъ о предметѣ, о которомъ оба они забыли за первымъ обмѣномъ возвратившейся дружбы.-- И вы останетесь сами и поможете мистеру Ирвайну въ исполненіи починокъ и исправленій по имѣнію?
   -- Есть обстоятельство, сэръ, котораго, можетъ-быть, вы не имѣете въ виду при этомъ, сказалъ Адамъ, съ нерѣшительною кротостью: -- и которое заставило меня такъ долго колебаться. Видите ли, оно одно и то же для меня и для Пойзеровъ: если мы останемся, то останемся для нашего собственнаго мірскаго интереса, и всѣмъ покажется, будто мы готовы перенесть все ради этого. И знаю, они будутъ чувствовать это, да и я самъ не могу не сочувствовать имъ нѣсколько. Люди, имѣющіе благородный, независимый характеръ, неохотно рѣшаются на то, что можетъ представить ихъ низкими.
   -- Но никто изъ тѣхъ людей, которые знаютъ васъ, не будетъ такого мнѣнія о васъ, Адамъ: это недовольно-сильная причина противъ поступка, который дѣйствительно великодушнѣе и менѣе эгоистиченъ, нежели какой-нибудь другой. Притомъ же, это будетъ извѣстно, и будетъ непремѣнно извѣстно, что и вы и Пойзеры остались по моимъ настоятельнымъ просьбамъ. Адамъ, не старайтесь причинить мнѣ большаго зла; я и безъ того уже довольно наказанъ.
   -- Нѣтъ, сэръ, нѣтъ! проговорилъ Адамъ, смотря на Артура съ грустною привязанностью:-- клянусь Богомъ, я не стану причинять вамъ большаго зла. Находясь подъ вліяніемъ страсти, я прежде желалъ, чтобъ былъ въ-состояніи сдѣлать вамъ это; но это было въ то время, когда я думалъ, что вы недовольно-чувствуете вашу вину. Я останусь, сэръ; я сдѣлаю все, что могу. Вотъ все, о чемъ мнѣ придется думать теперь: хорошо дѣлать свою работу и стараться, на сколько могу, о томъ, чтобъ свѣтъ былъ нѣсколько-лучшимъ мѣстомъ для тѣхъ, кто можетъ находить наслажденіе въ немъ.
   -- Итакъ, мы разстанемся теперь, Адамъ. Повидайтесь завтра съ мистеромъ Ирвайномъ и переговорите съ нимъ обо всемъ.
   -- Развѣ вы скоро уѣзжаете, сэръ? спросилъ Адамъ.
   -- Какъ только можно скорѣе, лишь только сдѣлаю необходимыя распоряженія. Прощайте, Адамъ. Я буду часто думать о томъ, какъ вы распоряжаетесь на вашемъ прежнемъ мѣстѣ.
   -- Прощайте, сэръ. Богъ да благословитъ васъ.
   Они еще разъ пожали другъ другу руки, и Адамъ оставилъ эрмитажъ, чувствуя, что горе можно было перенесть скорѣе теперь, когда исчезла ненависть.
   Лишь только дверь затворилась за Адамомъ, Артуръ подошелъ къ корзинкѣ съ ненужными бумагами и вынулъ оттуда маленькій розовый шелковый шейный платочекъ.
  

КНИГА ШЕСТАЯ (ПОСЛѢДНЯЯ).

XLIX.
На господской мызѣ.

   Въ 1801 году, болѣе восьмнадцати мѣсяцевъ послѣ того, какъ Адамъ и Артуръ разстались въ эрмитажѣ, лучи перваго осенняго послѣобѣденнаго солнца освѣщали дворъ господской мызы и бульдогъ находился въ принадкѣ чрезвычайнаго волненія, потому-что въ этотъ часъ дна гнали коровъ на дворъ для послѣобѣденнаго доенія. Неудивительно, что терпѣливыя животныя, въ замѣшательствѣ, бѣжали не туда, куда слѣдовало: тревожный лай бульдога соединялся съ болѣе-отдаленными звуками (а робкія существа женскаго рода, по извинительному суевѣрію, воображали, что эти звуки также имѣли нѣкоторое отношеніе къ собственнымъ ихъ движеніямъ), съ ужаснымъ хлопаньемъ кнута возницы, шумомъ его голоса и съ ревущимъ громомъ телеги, когда послѣдняя уѣзжала со двора, освободившись отъ своего золотаго груза.
   Мистрисъ Пойзеръ любила это зрѣлище -- доеніе коровъ, и въ эти часы въ ясные дни она обыкновенно стояла на крыльцѣ, съ вязаньемъ въ рукахъ, въ тихомъ созерцаніи, которое только возвышалось до болѣе-внимательнаго участія, когда злая желтая корова, однажды пролившая полное ведро съ драгоцѣннымъ молокомъ, должна была подвергаться предварительному наказанію, заключавшемуся въ томъ, что ей связывали ремнемъ заднія ноги.
   Въ этотъ день, однакожь, мистрисъ Пойзеръ встрѣтила разсѣяннымъ вниманіемъ прибытіе коровъ; она вела весьма-горячій разговоръ съ Диной, которая шила воротнички рубашекъ мистера Пойзера и терпѣливо переносила то, что Тотти три раза оборвала ей нитку, вдругъ сильно дергая ее за рукавъ, чтобъ Дина взглянула на "ребеночка", то-есть на большую деревянную куклу безъ ногъ и въ длинной юбкѣ. Голую голову куклы Тотти, сидѣвшая на своемъ небольшомъ стулѣ подлѣ Дины, гладила и прикладывала къ своей жирной щечкѣ съ большимъ жаромъ. Тотти значительно выросла впродолженіе двухъ лѣтъ слишкомъ, съ-тѣхъ-поръ, какъ вы видѣли ее въ первый разъ, и на ней подъ передничкомъ виднѣлось черное платьице. На мистрисъ Пойзеръ также черное платье, которое возвышаетъ сходство между нею и Диною. Въ другихъ отношеніяхъ не видать большой внѣшней перемѣны въ нашихъ прежнихъ знакомыхъ, или въ веселой общей комнатѣ, гдѣ, попрежнему, ярко блестятъ полированные дубъ и олово.
   -- Мнѣ, право, не случалось встрѣчать кого-нибудь, кто бы походилъ на тебя, Дина, говорила мистрисъ Пойзеръ.-- Если ужь ты заберешь себѣ что-нибудь въ голову, то тебя ужь не сдвинешь съ мѣста, все-равно что пустившее корни дерево. Ты можешь говорить тамъ, что угодно, но я не вѣрю, что это-то и есть религія. Что же значитъ это "Поученіе на горѣ", которое ты такъ охотно читаешь дѣтямъ, какъ не то, чтобъ ты дѣлала такъ, какъ желаютъ отъ тебя другіе? Но еслибъ они захотѣли, чтобъ ты сдѣлала что-нибудь безразсудное, напримѣръ, чтобъ ты сняла съ себя салопъ и отдала имъ, или чтобъ ты позволила имъ ударить тебя въ лицо, то, я думаю, ты съ готовностью исполнила бы ихъ желаніе. Ты только упряма въ такомъ случаѣ, когда требуется, чтобъ ты сдѣлала то, чего требуетъ здравый смыслъ и твоя же собственная польза, тутъ-то ты и упрямишься.
   -- Нѣтъ, дорогая тётушка, сказала Дина, слегка улыбаясь и продолжая работать: -- повѣрьте, ваше желаніе всегда будетъ для меня закономъ, кромѣ тѣхъ случаевъ, когда, по моему мнѣнію, мнѣ не слѣдуетъ исполнить чего-нибудь.
   -- Не слѣдуетъ! Ты выводишь меня совершенно изъ терпѣнія! Я хотѣла бы знать, что тутъ дурнаго въ томъ, если ты останешься съ твоими родными, которые будутъ счастливѣе, имѣя тебя при себѣ, и готовы снабжать тебя всѣмъ, еслибъ даже твоя работа и не вознаграждала ихъ больше, чѣмъ нужно, за то, что ты съѣшь два-три кусочка да износишь нѣсколько тряпокъ? И я желала бы знать, кого это на свѣтѣ ты обязана успокоивать, кому помогать болѣе, чѣмъ своей собственной плоти и крови?... Подумай, вѣдь я твоя единственная на землѣ тётка, которая каждую зиму стоитъ на краю могилы... и у этого ребенка, что сидитъ рядомъ съ тобою, изноетъ вся душа по тебѣ, если ты уѣдешь, да еще и не выждавъ года послѣ смерти дѣдушки... да и дядя твой замѣтить твое отсутствіе, тогда некому будетъ зажечь ему трубку и ходить за нимъ... Вѣдь теперь я могу довѣрить тебѣ приготовленіе масла, послѣ того, какъ мнѣ стоило такихъ хлопотъ выучить тебя... Кромѣ-того, теперь также бездна шитья и мнѣ приходится взять для этого изъ Треддльстона чужую дѣвушку... и все это только потому, что тебѣ нужно возвратиться къ этой голой кучѣ камней, на которыхъ не хотятъ оставаться даже вороны и пролетаютъ мимо.
   -- Дорогая тётушка Речелъ, произнесла Дина, смотря мистрисъ Пойзеръ прямо въ лицо:-- только ваше расположеніе заставляетъ васъ говорить, что я вамъ полезна, въ-дѣйствительности же, вы вовсе не нуждаетесь во мнѣ теперь: Нанси и Молли мастерицы по своему дѣлу, а вы теперь въ добромъ здоровьи, благодареніе Богу! дядюшка снова находится въ веселомъ расположеніи духа, и у васъ немало сосѣдей и добрыхъ знакомыхъ... нѣкоторые изъ нихъ почти ежедневно приходятъ посидѣть съ дядюшкой. Право, вы и не замѣтите моего отсутствія; а въ Снофильдѣ братья и сестры въ большой нуждѣ и не имѣютъ ни одного изъ тѣхъ удобствъ, которыми вы окружены. Я чувствую, что меня призываетъ назадъ къ тѣмъ, среди которыхъ была вначалѣ брошена моя судьба; я чувствую, что меня снова влечетъ къ холмамъ, гдѣ, бывало, мнѣ давалось благословеніе успокоивать словами жизнь грѣшниковъ и сокрушенныхъ.
   -- Ты чувствуешь! да, сказала мистрисъ Пойзеръ, бросивъ, между тѣмъ, взглядъ на коровъ.-- Вотъ причина, которою я всегда должна довольствоваться, если ты рѣшилась сдѣлать что-нибудь противное. Что тебѣ проповѣдывать еще больше, чѣмъ ты проповѣдуешь теперь? Развѣ ты не уходишь, Богъ знаетъ куда, каждое воскресенье проповѣдывать и молиться? и вѣдь довольно есть тутъ методистовъ въ Треддльстонѣ, куда ты можешь ходить и смотрѣть на нихъ, если ужь лица церковниковъ слишкомъ-красивы, чтобъ нравиться тебѣ? и развѣ нѣтъ въ нашемъ приходѣ людей, которыхъ ты имѣешь подъ-рукою и которые, вѣроятно, тотчасъ же снова подружатся съ дьяволомъ, лишь только ты повернешься къ нимъ спиною? Вотъ хоть бы эта Бесси Кренеджъ... ручаюсь тебѣ за то, что она будетъ щеголять въ новыхъ нарядахъ черезъ три недѣли послѣ твоего отъѣзда: она не станетъ идти новою дорогою безъ тебя, все-равно, что собака не станетъ стоять на заднихъ лапахъ, когда никто на нее не смотрятъ. Но ты, вѣроятно, думаешь, что не стоитъ заботиться много о душахъ людей въ этой странѣ, иначе ты осталась бы съ своею родною тёткою, а она вовсе не такъ хороша, чтобъ твоя помощь не могла принесть ей большей пользы.
   При этихъ словахъ въ голосѣ мистрисъ Пойзеръ слышалось что-то такое, чего она не желала дать замѣтить; она торопливо отвернулась, посмотрѣла на часы и сказала:
   -- Скажите! Ужь пора пить чай. Если Мартинъ на дворѣ, гдѣ копна, онъ также охотно выпьетъ чашку. Постой, Тотти, моя цыпочка, дай и надѣну на тебя шляпку, а ты сходи потомъ на дворъ да посмотри, тамъ ли отецъ, и скажи ему, чтобъ онъ не уходилъ оттуда, а зашелъ бы прежде выпить чашку чая. Да и братьямъ скажи также, чтобъ приходили.
   Тотти пустилась бѣжать рысью, въ незавязанной шляпкѣ, которая безпрестанно била ее по лицу, а мистрисъ Пойзеръ, между-тѣмъ, выдвинула впередъ блестящій дубовый столъ и стала снимать съ полки чайныя чашки.
   -- Ты говоришь, что вотъ эти дѣвушки, Нанси и Молли, мастерицы на свое дѣло, начала она снова: -- право, хорошо тебѣ толковать такимъ образомъ. Всѣ онѣ на одинь покрой, это все-равно умны ли онѣ или глупы, на нихъ нельзя положиться или оставить ихъ безъ присмотра ни на одну минуту. Нужно, чтобъ за ними чей-нибудь глазъ слѣдилъ постоянно, чтобъ держать ихъ за работой. А теперь, если я снова захвораю нынѣшнею зимою, какъ была больна прошлую зиму, кто же станетъ смотрѣть за ними, если тебя не будетъ? А тутъ еще этотъ невинный ребенокъ... вѣдь съ ней ужь непремѣнно случится что-нибудь... они дадутъ ей свалиться въ огонь или подойти къ котлу съ кипящимъ свинымъ саломъ, или съ ней случится какое-нибудь несчастіе, которое изуродуетъ ее на всю жизнь. И во всемъ этомъ будешь виновата ты, Дина.
   -- Тётушка, возразила Дина: -- даю вамъ слово возвратиться къ вамъ зимою, если вы будете больны. Не думайте, чтобъ я когда-нибудь осталась вдали отъ васъ, если вы будете нуждаться во мнѣ дѣйствительно. Но, право, для моей собственной души необходимо, чтобъ я ушла отъ этой спокойной и роскошной жизни, въ которой я въ такомъ изобиліи наслаждаюсь всѣмъ... по-крайней-мѣрѣ, чтобъ я ушла хотя на короткій срокъ. Никто, кромѣ меня не можетъ знать, въ чемъ заключаются мои внутреннія потребности и безпокойства, отъ которыхъ я больше всего нахожусь въ опасности. Ваше желаніе, чтобъ я осталась здѣсь, не есть призывъ долга, которому я отказывалась бы повиноваться, потому-что это не соотвѣтствуетъ моимъ собственнымъ желаніямъ; это такое искушеніе, которому я должна противостоять для того, чтобъ любовь къ творенію не сдѣлалась въ моей душѣ подобною туману, недопускающему небесный свѣтъ.
   -- Мои понятія не позволяютъ мнѣ знать, что ты разумѣешь подъ спокойною и роскошною жизнью, сказала мистрисъ Пойзеръ, нарѣзывая хлѣбъ и намазывая его масломъ.-- Правда, что ты имѣешь хорошую пищу; никто не скажетъ, что я приготовляю мало, напротивъ, даже съ излишкомъ; но если найдутся какіе-нибудь обрѣзки да остатки, которые никто не захочетъ ѣсть, ты непремѣнно подберешь ихъ... Посмотри-ка! Это Адамъ Билъ несетъ сюда нашу малютку. Что это значитъ, что онъ сегодня такъ рано?
   Мистрисъ Пойзеръ торопливо подошла къ дверямъ изъ удовольствія посмотрѣть на свою любимицу въ новомъ положеніи, съ любовью въ глазахъ, но съ выговоромъ на языкѣ.
   -- О, какъ не стыдно, Тотти! Пятилѣтнія дѣвочки должны стыдиться, чтобъ ихъ носили на рукахъ. Послушайте, Адамъ, да она переломитъ вамъ руку, этакая большая дѣвушка. Спустите ее на полъ... Стыдъ какой!
   -- Нѣтъ, нѣтъ, сказалъ Адамъ: -- я могу поднять ее на одной ладони, мнѣ для этого вовсе ненужно руки.
   Тотти, столь же ясно сознававшая замѣчаніе, какъ жирный бѣлый щенокъ, была поставлена на порогъ, а мать подкрѣпила свои выговоры безчисленными поцалуями.
   -- Вы удивляетесь, что видите меня въ такое время дня, сказалъ Адамъ.
   -- Да. Но войдите, проговорила мистрисъ Пойзеръ, давая ему дорогу: -- надѣюсь, вы не съ дурными вѣстями?
   -- Нѣтъ, дурнаго нѣтъ ничего, отвѣчалъ Адамъ, подходя къ Динѣ и подавая ей руку. Она положила работу и какъ бы невольно встала, когда онъ приблизился къ ней. Слабый румянецъ исчезъ съ ея блѣдныхъ щекъ, когда она подала ему руку и робко взглянула на него.
   -- Порученіе къ вамъ привело меня сюда, Дина, сказалъ Адамъ, повидимому, не сознавая, что все еще держалъ ея руку.-- Матушка немного больна и вотъ все только и думаетъ о томъ, какъ бы вы пришли провести съ нею ночь, если будете такъ добры. Я обѣщалъ ей зайдти сюда, возвращаясь изъ деревни, и попросить васъ. Она ужь слишкомъ мучитъ себя работой, и я не могу уговорить ее, чтобъ она взяла себѣ какую-нибудь дѣвочку на подмогу. Я, право, не знаю, что и дѣлать.
   Адамъ выпустилъ руку Дины, когда пересталъ говорить, и ожидалъ отвѣта; но прежде чѣмъ она успѣла раскрыть ротъ, мистрисъ Пойзеръ сказала:
   -- Ну, видишь ли! Не говорила ли я тебѣ: въ нашемъ приходѣ есть довольно людей, которымъ нужна помощь, и что для этого нѣтъ надобности уходить отсюда? Вотъ и мистрисъ Бидъ становится ужь очень-стара, подвержена разнымъ недугамъ и не позволяетъ приблизиться къ ней почти никому, кромѣ тебя. Лэди въ Снофильдѣ научились въ это время лучше обходиться безъ тебя, чѣмъ она.
   -- Я сейчасъ же надѣну шляпку и отправлюсь, если вамъ ненужно, чтобъ я сдѣлала что-нибудь прежде у васъ, тётушка, сказала Дина, складывая работу.
   -- Да, у меня есть для тебя дѣло: я хочу, чтобъ ты напилась чаю, дитя мое. Все уже готово. И вы напьетесь съ нами, Адамъ, если не очень спѣшите.
   -- Да, позвольте, я выпью съ вами, а потомъ пойду съ Диной. Я иду прямо домой, потому-что мнѣ надо выписать оцѣнку лѣса.
   -- А, другъ Адамъ, вы здѣсь? сказалъ мистеръ Пойзеръ, входя въ комнату, красный отъ жары и безъ сюртука. За нимъ слѣдовали два черноглазые мальчика, все еще столько же походившіе на него, сколько два маленькіе слона походятъ на большаго.-- Скажите, чему это приписать, что мы видимъ васъ въ такую раннюю пору до ужина?
   -- Я пришелъ по порученію матушки, отвѣчалъ Адамъ.-- Къ ней возвратилась ея прежняя боль и она проситъ, чтобъ Дина пришла къ ней да побыла у ней немножко.
   -- Хорошо, мы, пожалуй, уступимъ ее ненадолго вашей матушкѣ, сказалъ мистеръ Пойзеръ.-- Но мы не уступимъ ее никому другому, развѣ еще только ея мужу.
   -- Мужу! сказалъ Марти, дѣтскій умъ котораго находился въ періодѣ самаго прозаическаго и буквальнаго пониманія.-- Да вѣдь у Дины нѣтъ еще мужа.
   -- Уступить ее? произнесла мистрисъ Пойзеръ, поставивъ на столъ сладкій хлѣбъ и затѣмъ усаживаясь разливать чай.-- Кажется, мы должны уступить ее, и не только мужу, а ея собственнымъ капризамъ... Томми, что ты тутъ дѣлаешь съ куклой твоей маленькой сестры? заставляешь ребенка только упрямиться, когда она вела бы себя хорошо, еслибъ ты оставилъ ее въ покоѣ. Ты не получишь ни кусочка сладкаго хлѣба, если будешь вести себя такимъ образомъ.
   Томми въ это время съ истинно-братскимъ чувствомъ забавлялся тѣмъ, что заворачивалъ рубашонку Долли на ея голою голову и представлялъ ея изувѣченное туловище на всеобщее посмѣяніе. Такая обида, просто, была острымъ ножомъ для сердца Тотти.
   -- Какъ ты думаешь, что говорила мнѣ Дина все время съ-тѣхъ-поръ, какъ мы отобѣдали? продолжала мистрисъ Пойзеръ, смотря на мужа.
   -- Э-э-эхъ! Я куда какъ плохъ за угадыванье, замѣтилъ мистеръ Пойзеръ.
   -- Да вотъ что: она думаетъ снова возвратиться въ Снофильдъ, работать на фабрикѣ и морить себя голодомъ, какъ, бывало, дѣлала прежде, словно бѣдное созданіе, неимѣющее родныхъ.
   Мистеръ Пойзеръ не тотчасъ нашелся выразить свое непріятное изумленіе; онъ только посмотрѣлъ сначала на жену, потомъ на Дину, которая теперь сѣла рядомъ съ Тотти, чтобъ служить для послѣдней оплотомъ противъ игривости братьевъ, и занялась тѣмъ, что поила дѣтей чаемъ. Еслибъ онъ предавался разсужденіямъ вообще, то замѣтилъ бы, что съ Диною произошла перемѣна, потому-что прежде она никогда не измѣнялась въ лицѣ. Но такъ онъ только видѣлъ, что ея лицо нѣсколько разгорѣлось въ эту минуту. Мистеръ Пойзеръ думалъ, что она отъ этого еще милѣе; румянецъ этотъ не былъ гуще краски лепестка мѣсячной розы. Можетъ-быть, это происходило отъ того, что ея дядя смотрѣлъ за нее такъ пристально; но мы не въ-состояніи положительно сказать, что это было такъ, потому-что именно въ это время Адамъ съ тихимъ изумленіемъ сказалъ:
   -- Какъ? а я надѣялся, что Дина поселилась между нами за всю жизнь! Я думалъ, что она ужь оставила это желаніе возвратиться въ свою прежнюю страну.
   -- Вы думали, да? сказала мистрисъ Пойзеръ.-- Точно такъ думалъ бы всякій, у кого разсудокъ на своемъ мѣстѣ. Но, кажется мнѣ, нужно быть методистомъ, чтобъ знать что сдѣлтаетъ методистъ. Трудно угадать, зачѣмъ летятъ летучія мыши.
   -- Ну, что жь мы тебѣ сдѣлали, Дина, что ты хочешь уйти отъ насъ? сказалъ мистеръ Пойзеръ, все-еще сидя въ раздумьи надъ своею чашкой.-- Вѣдь такимъ образомъ ты почти измѣняешь своему обѣщанію; твоя тётка думала всегда, что ты останешься у насъ, какъ дома.
   -- Нѣтъ, дядюшка, отвѣчала Дина, стараясь быть совершенно спокойною.-- Когда я только-что пришла, то сказала, что пришла только на время, пока могу быть въ чемъ-нибудь полезною тётушкѣ.
   -- Хорошо. А кто же сказалъ, что ты перестала быть полезною мнѣ? спросила мистрисъ Пойзеръ.-- Если жь ты не имѣла намѣренія встаться со мною навсегда, то лучше и не приходила бы вовсе. Кто всегда спалъ безъ подушки, тотъ и не вспомнитъ о ней.
   -- Нѣтъ, нѣтъ! сказалъ мистеръ Пойзеръ, нелюбившій преувеличеній.-- Ты не должна такъ говорить. Намъ было бы очень-дурно безъ нея въ прошломъ году, около Благовѣщенія. Мы должны быть ей благодарны за это, все-равно останется ли она, или нѣтъ. Но я не могу понять, для чего ей нужно оставить хорошій домъ и возвратиться въ страну, гдѣ земля по-большей-части не стоитъ и десяти шиллинговъ за акръ, если взять во вниманіе и ренту и выгоды.
   -- Какъ же, да она по этой именно причинѣ и хочетъ возвратиться туда, если только она можетъ указать на какую-нибудь причину, сказала мистрисъ Пойзеръ -- Она говоритъ, что эта страна слишкомъ-спокойна, что здѣсь и наѣсться-то можно до-сыта и люди недовольно-несчастны. И она отправляется на будущей недѣлѣ. Я не могу отговорить ее отъ этого, ужь какъ я ни пыталась Вѣдь они всѣ таковы, эти люди, имѣющіе кроткій видъ: съ ними говорить все-равно что по мѣшку съ перьями бить. Но я повторяю, это не религія, быть такой упрямой -- не правда ли, Адамъ?
   Адамъ видѣлъ, что Дина была непокойна; онъ никогда не замѣчалъ прежде, чтобъ она была такимъ образомъ разстроена при какомъ-нибудь случаѣ, касавшемся ея лично. Желая облегчить ее, если то было возможно, онъ сказалъ, смотря съ чувствомъ:
   -- Нѣтъ, я не могу порицать то, что дѣлаетъ Дина. Я думаю, ея мысли лучше нашихъ догадокъ, каковы бы онѣ тамъ ни были. Я былъ бы благодаренъ ей, еслибъ она осталась среди насъ; но если она считаетъ за лучшее уйти отсюда, то я не сталъ бы поперечить ей въ томъ или дѣлать для нея разлуку трудною возраженіями. Мы обязаны оказывать ей вовсе не это.
   Какъ нерѣдко случается, слова, имѣвшія цѣлью облегчить ее, въ эту минуту слишкомъ-глубоко подѣйствовали на чувствительное сердце Дины. Слезы выступили на ея сѣрыхъ глазахъ такъ скоро, что она не успѣла скрыть ихъ; она поспѣшно встала, какъ бы давая тѣмъ понять, что пошла надѣвать шляпку.
   -- Мама, о чемъ плачетъ Дина? спросила Тотти.-- Вѣдь она ее упрямая дѣвочка.
   -- Ты зашла ужь немного-далеко, сказалъ мистеръ Пойзеръ.-- Мы не имѣемъ права останавливать ее дѣлать то, что она хочетъ. И ты куда бы какъ разсердилась на меня, еслибъ я хоть слово сказалъ противъ того, что она дѣлаетъ.
   -- Потому-что ты, очень-вѣроятно, сталъ бы порицать ее безъ причины, сказала мистрисъ Пойзеръ.-- Но въ томъ, что я говорю, есть основательная причина, иначе я не стала бы и говорить. Легко тутъ толковать тѣмъ, кто не можетъ любить ее такъ, какъ любитъ ее родная тётка. А я еще такъ привыкла къ ней! Да мнѣ будетъ такъ же неловко, когда она уйдетъ отъ меня, какъ только-что обстриженной овцѣ. И, какъ подумаешь, право, что она оставляетъ приходъ, гдѣ ее всѣ такъ уважаютъ! Мистеръ Ирвайнъ обращается съ нею такъ, какъ-будто съ леди, несмотря на то, что она методистка и въ головѣ у ней эта прихоть -- проповѣдываніе... Прости меня Господи, если я поступаю дурно, говоря такимъ образомъ.
   -- Конечно, сказалъ мистеръ Пойзеръ, принимая веселый видъ.-- Но ты не разсказала Адаму, что говорилъ тебѣ нашъ пасторъ насчетъ этого однажды. Наша хозяйка, Адамъ, говорила, что проповѣдываніе -- единственный недостатокъ, который можно найти въ Динѣ, а мистеръ Ирвайнъ говоритъ: Но вы не должны порицать ее за это, мистеръ Пойзеръ; вы забываете, что у ней нѣтъ мужа, которому она могла бы проповѣдывать. Я готовъ ручаться чѣмъ угодно, что вы нерѣдко читаете Пойзеру хорошую проповѣдь. Да, поддѣлъ же тебя пасторъ! добавилъ мистеръ Пойзеръ, весело смѣясь.-- Я разсказалъ Бартлю Масси и онъ также смѣялся надъ этимъ.
   -- Да, самая пустая шутка заставляетъ смѣяться мужчинъ, когда они сидятъ, выпуча глаза другъ на друга, съ трубкою въ зубахъ, сказала мистрисъ Пойзеръ.-- Дай-ка волю Бартлю Масси, такъ онъ начнетъ острить за всѣхъ. Еслибъ косарю пришлось сотворить насъ, то мы всѣ, я чай, были бы соломой. Тотти, моя цыпочка, сходи наверхъ къ кузинѣ Динѣ, посмотри, что она дѣлаетъ и поцалуй ее хорошенько.
   Это порученіе было назначено Тотти какъ средство, чтобъ унять извѣстные угрожавшіе симптомы около уголковъ ея ротика, такъ-какъ Томми, неожидавшій больше сладкаго хлѣба, распяливалъ вѣки указательными пальцами и поворачивалъ зрачки къ Тотти, которая принимала это за личную обиду.
   -- Вы заняты теперь на славу, Адамъ, сказалъ мистеръ Пойзеръ.-- Берджъ становится очень-плохъ, при его одышкѣ онъ едва-ли когда-либо будетъ въ-состояніи снова разъѣзжать по работамъ.
   -- Да, у насъ на рукахъ теперь порядочно построекъ, сказалъ Адамъ: -- со всѣми починками по имѣнію и новыми домами въ Треддльстонѣ.
   -- Бьюсь объ закладъ, что новый домъ, который Бёрджъ строитъ на своей собственной землѣ, онъ строитъ для себя и для Мери, проговорилъ мистеръ Пойзеръ.-- Онъ, вѣроятно, скоро оставитъ свое дѣло -- я увѣренъ въ томъ, и захочетъ, чтобъ вы взяли на себя все и платили ему извѣстную сумму въ годъ. Не пройдетъ и года, какъ вы будете жить тамъ, на холму -- вотъ увидите!
   -- Ну, сказалъ Адамъ:-- мнѣ было бы пріятнѣе имѣть дѣло на своихъ собственныхъ рукахъ, не потому, чтобъ я очень заботился о пріобрѣтеніи побольше денегъ: у насъ теперь ихъ довольно и мы даже откладываемъ, такъ-какъ насъ всего двое, да мать; но мнѣ хотѣлось бы распоряжаться всѣмъ по-своему: я могъ бы тогда и приводить въ исполненіе планы, которые не могу исполнить теперь.
   -- Вы, кажется, очень сошлись съ новымъ управителемъ? спросилъ мистеръ Пойзеръ.
   -- Да, да, онъ человѣкъ довольно-умный: знаетъ толкъ въ фермерскомъ дѣлѣ, заботится объ осушеніи почвы и всѣмъ этимъ отлично. Сходите когда-нибудь въ ту часть, что обращена къ Стонишейру, и посмотрите какія улучшенія дѣлаются тамъ. Но онъ ничего не смыслитъ въ постройкахъ. Да вѣдь рѣдко удастся вамъ найти человѣка, который могъ бы охватить умомъ болѣе одного предмета, словно мы носимъ наглазники, какъ лошади, и не можемъ видѣть на всѣ стороны. Но за то мистеръ Ирвайнъ знаетъ это дѣло лучше большей части архитекторовъ. Право, что касается архитекторовъ, всѣ они стараются казаться куда какими умниками! а большая часть изъ нихъ не знаетъ, гдѣ поставить каминъ такъ, чтобъ онъ не поссорился съ дверью. По моему мнѣнію, опытный каменьщикъ, имѣющій немного вкуса, самый лучшій архитекторъ для обыкновенныхъ построекъ, и мнѣ въ десять разъ пріятнѣе надзирать за дѣломъ, когда планъ составлялъ я самъ.
   Мистеръ Пойзеръ слушалъ съ внимательнымъ участіемъ мнѣніе Адама о постройкахъ, а можетъ-быть, это внушило ему мысль, что постройка его копенъ ужь слишкомъ-долго оставалась безъ надзора хозяйскаго; потому-что, когда Адамъ кончилъ говорить, мистеръ Пойзеръ всталъ я сказалъ:
   -- Ну, другъ, я прощусь съ вами теперь, я долженъ отправиться къ своимъ копнамъ.
   Адамъ также всталъ, увидѣвъ, что въ комнату вошла Дина въ шляпкѣ и съ небольшою корзинкою въ рукѣ, предшествуемая Титти.
   -- Я вижу, вы готовы, Дина, сказалъ Адамъ; -- въ такомъ случаѣ отправимся, потому-что чѣмъ скорѣе я буду дома, тѣмъ лучше.
   -- Мама, сказала Тотти, тоненькимъ голоскомъ:-- Дина читала молитвы и такъ плакала.
   -- Перестань, перестань! проговорила мать:-- маленькія дѣвочки не должны болтать.
   Затѣмъ отецъ, сотрясаясь отъ тихаго смѣха, поставилъ Тотти на бѣлый сосновый столъ и требовалъ, чтобъ она поцаловала его. Мистеръ и мистрисъ Поизеръ, какъ вы можете замѣтить, не были послѣдовательны въ правилахъ воспитанія.
   -- Возвращайся завтра же, если мистрисъ Бидъ не будетъ нуждаться въ тебѣ, Дина, сказала мистрисъ Пойзеръ.-- Но, ты знаешь, что можешь остаться, если она нездорова.
   Такимъ-образомъ, простившись со всѣми, Дина и Адамъ вышли изъ господской фермы вмѣстѣ.
  

L.
Въ хижинѣ.

   Адамъ не предложилъ своей руки Динѣ, когда они вышли на дорогу. Онъ еще никогда не дѣлалъ этого, хотя они и часто ходили вмѣстѣ: онъ замѣтилъ, что она никогда не ходила подъ-руку съ Сетомъ и думалъ, что ей, можетъ-быть, была непріятна подобнаго рода поддержка. Такимъ-образомъ они шли отдѣльно, хотя и рядомъ, и маленькая закрытая черная шляпка совершенно скрывала отъ него ея лицо.
   -- Итакъ, вы не можете быть счастливы, оставаясь навсегда на господской фермѣ, Дина? сказалъ Адамъ съ тихимъ участіемъ брата, нечувствующаго безпокойства за себя въ этомъ дѣлѣ.-- Право, жаль, когда видишь, какъ они расположены къ вамъ.
   -- Вы знаете, Адамъ, мое сердце такъ же, какъ и ихъ сердце, что насается любви къ нимъ и заботы о ихъ благосостояніи, но они теперь не находятся въ нуждѣ, ихъ печали излечены и я чувствую, что меня призываетъ назадъ мое прежнее дѣло, гдѣ я находила благословеніе, котораго мнѣ недоставало въ послѣднее время среди слишкомъ-изобильныхъ мірскихъ благъ. Я знаю, что это суетная мысль бѣжать отъ дѣла, назначаемаго намъ Богомъ, ради того, чтобъ найти большее благословеніе нашей собственной душѣ, будто мы можемъ выбирать сами собою, гдѣ найдемъ полноту божественнаго присутствія, вмѣсто того, чтобъ искать его тамъ, гдѣ оно только и можетъ быть найдено, въ кроткой по ачала боялся взглянуть, и отъ котораго теперь не могъ оторвать глазъ.
   Но вотъ онъ услышалъ нѣчто, заставившее его опомниться и вернуться къ настоящему. Со скамьи свидѣтелей поднялась пожилая женщина и заговорила твердымъ и отчетливымъ голосомъ:
   -- Мое имя Сара Стонъ. Я вдова и держу небольшую чайную и табачную лавочку на Церковной улицѣ въ Стонитонѣ. Подсудимая -- та самая молодая женщина, которая пришла ко мнѣ въ субботу двадцать седьмого февраля. На рукѣ у нея висѣла корзинка; видъ былъ больной и усталый, и она просила, чтобы я пріютила ее. Она увидала вывѣску надъ дверью и приняла мой домъ за таверну. Когда я ей объяснила, что у меня не гостинница, она заплакала и сказала, что она страшно устала и не можетъ идти дальше, и чтобы я пустила ее только переночевать. Ея положеніе, хорошенькое личико, что-то порядочное во всей ея наружности и манерахъ, и отчаяніе ея, когда я сказала, что не могу ее пріютить, такъ меня тронуло, что я не рѣшилась ей сразу отказать. Я усадила ее, дала ей чаю и стала разспрашивать, куда она ѣдетъ и гдѣ ея родные. Она мнѣ сказала, что идетъ домой, что ея родственники -- фермеры, и что идти ей еще далеко. Ока уже много прошла, прибавила она, и путешествіе обошлось ей дороже, чѣмъ она разсчитывала, такъ что теперь у нея не осталось почти ни гроша, и она боится заходить въ такія мѣста, гдѣ съ нея могутъ много спросить. Она сказала, что ей пришлось продать почти всѣ вещи, какія у нея были съ собой, но что она охотно дастъ шиллингъ за ночлегъ. Я не видѣла причины, почему бы мнѣ не пріютить ее на ночь; у меня всего одна комната, но въ ней двѣ кровати, и я сказала ей, что она можетъ остаться. Я такъ и подумала, что это какая-нибудь бѣдная, обманутая дѣвушка, но что коль скоро она идетъ къ роднымъ, я сдѣлаю доброе дѣло, если приду ей на помощь въ ея трудномъ положеніи и, быть можетъ, уберегу ее отъ новой бѣды.
   Затѣмъ, свидѣтельница разсказала, какъ у подсудимой ночью родился ребенокъ, и когда ей показали дѣтское бѣлье, сейчасъ-же признала его за то самое, въ которое она собственноручно завернула новорожденнаго.
   -- Да, это мои вещи, сказала она,-- я сама все это шила, когда ожидала рожденія моего послѣдняго мальчика, а потомъ сохранила... Всю ночь я провозилась съ матерью и ребенкомъ. Сама не знаю отчего, я очень жалѣла бѣднаго малютку и тревожилась за него. Я не посылала за докторомт, потому что не видѣла въ этомъ надобности. Поутру я сказала матери, чтобы она продиктовала мнѣ адресъ своихъ родныхъ, и что я имъ напишу; но она отвѣтила, что напишетъ сама, только не сегодня. Какъ я ее ни уговаривала поберечься, она рѣшительно обч^явила, что одѣнется и встанетъ сейчасъ-же. Она увѣряла, что чувствуетъ себя совсѣмъ хорошо, и она въ самомъ дѣлѣ казалась удивительно бодрой. Но я все-таки немного тревожилась, какъ мнѣ съ нею быть, и рѣшила вечеромъ, послѣ вечерни, сходить посовѣтоваться съ нашимъ пасторомъ. Я вышла изъ дому около половины девятаго. Вышла я не черезъ лавку, а чернымъ ходомъ, въ переулокъ. Я занимаю только нижній этажъ, и моя спальня и кухня выходитъ окнами въ этотъ переулокъ. Я оставила подсудимую въ кухнѣ, у огня, съ ребенкомъ на колѣняхъ. Весь этотъ день она не плакала и казалась совершенно спокойной. Только глаза были подозрительны, да еще то, что къ вечеру лицо у нея разгорѣлось, Я боялась, какъ-бы у нея не сдѣлалась лихорадка, и рѣшила, что на обратномъ пути зайду къ одной своей знакомой, очень опытной въ этихъ вещахъ женщинѣ, и попрошу ее придти взглянуть на больную. Вечеръ былъ очень темный. Я не заперла за собой двери, потому что въ ней нѣтъ замка, а только щеколда и задвижка изнутри, и обыкновенно, когда я одна, я выхожу черезъ лавку. Но я думала, что нѣтъ никакой опасности оставить ее на нѣсколько минутъ одну. Однако, я пробыла въ отсутствіи дольше, чѣмъ разсчитывала, потому что мнѣ пришлось подождать мою знакомую. Съ моего ухода прошло часа полтора, и когда мы вошли, свѣча горѣла на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ я ее оставила, но женщина и ребенокъ исчезли. Она захватила свой плащъ и шляпу, но корзинку съ вещами оставила. Я страшно перепугалась и разсердилась, что она ушла, но въ полицію не заявила, потому что не подозрѣвала ее ни въ какомъ зломъ умыслѣ и знала, что у нея есть съ собою деньги, чтобы заплатитъ за ѣду и ночлегъ. Мнѣ не хотѣлось натравливать на ея слѣды полицейскихъ, такъ какъ она имѣла полное право уйдти отъ меня, если хотѣла.
   Это показаніе подѣйствовало на Адама, какъ электрическій токъ: оно придало ему новыя силы. Гетти не могла быть дѣтоубійцей: она любила своего ребенка, иначе зачѣмъ ей было брать его съ собой? Она могла его оставить. Дѣло ясное: ребенокъ умеръ естественной смертью, а она его спрятала. Много-ли надо ребенку, чтобы умереть, и мало ли возникаетъ подозрѣній, которыя оказываются впослѣдствіи совершенно неосновательными? Онъ былъ до такой степени поглощенъ придумываніемъ аргументовъ въ опроверженіе такого рода подозрѣнія, что не замѣтилъ, какъ адвокатъ Гетти приступилъ къ передопросу свидѣтельницы, безуспѣшно стараясь добиться отъ нея показанія, что подсудимая проявляла признаки материнской любви. Все время, пока длился этотъ допросъ, Гетти сидѣла въ прежней неподвижной позѣ: слова какъ будто не доходили до нея. Но когда заговорилъ слѣдующій свидѣтель, его голосъ, очевидно, задѣлъ въ ней какую то, еще чувствительную струну: она вздрогнула и бросила на него испуганный взглядъ, но сейчасъ же снова потупилась и стала но прежнему смотрѣть на свои скрещенныя руки. Этотъ свидѣтель былъ мужчина -- простой крестьянинъ. Вотъ, что онъ показалъ.
   -- Меня зовутъ Джонъ Ольдингъ. Я -- крестьянинъ и живу въ Теддогвѣ, въ двухъ миляхъ отъ Стонитона. Въ прошлый понедѣльникъ, слишкомъ недѣлю тому назадъ, около часу пополудни, я шелъ въ Геттонскую рощу и, эдакъ за четверть мили отъ рощи, увидѣлъ подсудимую. На ней былъ красный плащъ. Она сидѣла подъ стогомъ сѣна, неподалеку отъ изгороди. Когда она увидѣла меня, она встала и пошла въ противоположную сторону. Она шла черезъ поля, но по торной дорогѣ, гдѣ всѣ у насъ ходятъ, такъ-что не было ничего необыкновеннаго въ томъ, что я ее встрѣтилъ; но я замѣтилъ ее потому, что она показалась мнѣ очень блѣдной и какъ будто испуганной. Я принялъ-бы ее за нищую, но она была слишкомъ хорошо одѣта для нищей. Мнѣ показалось, что она была какая-то странная, но это было не мое дѣло. Немного отойдя, я остановился и обернулся посмотрѣть на нее: она шла по дорогѣ, не останавливаясь, пока не скрылась изъ вида. Тогда я пошелъ по своему дѣлу черезъ рощу. Рощу пересѣкаетъ дорога; мѣстами тамъ попадаются просѣки, и на лихъ сложенъ срубленный лѣсъ, который еще не успѣли свезти; но я пошелъ не по дорогѣ, а напрямикъ къ тому мѣсту, гдѣ мнѣ нужно было нарубить жердей. Недалеко отъ дороги, на одной изъ прогалинъ, я услышалъ какой-то странный пискъ. Сначала я было подумалъ, что это какое-нибудь животное, и даже не остановился. Но пискъ продолжался и показался мнѣ такимъ страшнымъ, что я сталъ прислушиваться. Мнѣ пришло въ голову, что если это какой-нибудь рѣдкій звѣрекъ, я могу на немъ кое-что заработать. Только я никакъ не могъ разобрать, откуда доносятся звуки, и все смотрѣлъ вверхъ, на деревья. Потомъ мнѣ показалось, что они идутъ изъ-подъ земли. Въ томъ мѣстѣ было навалено много щепы, и было много травы и моху около пней. Я долго искалъ въ травѣ и подъ щепой, но ничего на нашелъ. Наконецъ, пискъ прекратился, и я пошелъ дальше. Но когда, часъ спустя, я возвращался той-же дорогой, я рѣшилъ поискать еще. Я положилъ на землю свои жерди и только-что нагнулся, чтобы заглянуть подъ кустъ орѣшника, какъ мнѣ бросилось въ глаза что-то странное: маленькое, круглое и бѣлое. Я присѣлъ на корточки, чтобы поднять эту вещь, и увидѣлъ, что это дѣтская ручка.
   Трепетъ ужаса пробѣжалъ по всей залѣ при этихъ словахъ. Гетти дрожала всѣмъ тѣломъ; казалось, только теперь она въ первый разъ прислушилась къ тому, что говорилъ свидѣтель.
   -- Подъ самымъ кустомъ была навалена куча щепы; оттуда и торчала ручка. Но въ одномъ мѣстѣ, между щепой, оставалось небольшое отверстіе; въ него я разсмотрѣлъ дѣтскую головку. Я разгребъ поскорѣе щепки и вынулъ ребенка. Онъ былъ завернутъ въ хорошее бѣлье, но тѣльце было совсѣмъ холодное, и я подумалъ, что онъ умеръ Я взялъ его и побѣжалъ домой къ женѣ. Жена сказала, что ребенокъ мертвый, я что лучше всего снести его въ приходъ и заявить полиціи, какъ я его нашелъ. Тутъ я сказалъ женѣ: "Я увѣренъ, что это ребенокъ отъ молоденькой женщины, которую я встрѣтилъ у рощи; но теперь она навѣрное уже далеко". Я снесъ ребенка въ Геттонскіи приходъ, все разсказалъ констэблю, и мы вмѣстѣ пошли къ судьѣ Гарди. Потомъ мы пустились въ догонку за женщиной и проискали ее до ночи. Мы заходили и въ Стонитонъ заявить о ней въ полицію, чтобы ее могли задержать. На другое утро за мной пришелъ констэбль, чтобы я показалъ ему мѣсто, гдѣ нашелъ ребенка. Когда мы пришли въ рощу, мы застали тамъ подсудимую; она сидѣла у того самаго куста, гдѣ я его нашелъ. Увидѣвъ насъ, она даже не сдѣлала попытки бѣжать, а только заплакала. На колѣняхъ у нея была краюха хлѣба.
   Когда свидѣтель кончилъ свое показаніе, Адамъ застоналъ, какъ отъ боли, и упалъ головой на руку, которою опирался на перила скамьи. Горе осилило его: Гетти была виновна, и онъ мысленно взывалъ къ Богу о помощи. Онъ больше ничего не слыхалъ. Онъ не замѣтилъ, что вызовъ свидѣтелей со стороны обвинительной власти окончился, и что со свидѣтельской скамьи всталъ мистеръ Ирвайнъ; не слышалъ, какъ мистеръ Ирвайнъ говорилъ о прежней жизни Гетти, объ ея воспитаніи и семьѣ и о той безупречной репутаціи, какою она всегда пользовалась. Это показаніе не могло повліять на приговоръ, но оно могло послужить основаніемъ для просьбы о снисхожденіи,-- милость, которую такъ рѣдко оказывали преступникамъ въ тѣ суровыя времена.
   Но вотъ въ залѣ произошло общее движеніе, и Адамъ поднялъ голову. Предсѣдатель сказалъ свою заключительную рѣчь, и присяжные удалились. Рѣшительная минута приближалась, Дрожь ужаса овладѣла Адамомъ; онъ не могъ рѣшиться взглянуть на Гетти. Она давно уже впала опять въ свое прежнее состояніе столбняка. Всѣ глаза были устремлены на нее, но она сидѣла, какъ статуя отчаянія.
   Въ залѣ стоялъ глухой гулъ: въ публикѣ двигались, говорили, шептались. Всѣ утомились напряженнымъ вниманіемъ и теперь каждый спѣшилъ подѣлиться съ сосѣдомъ своими впечатлѣніями. Адамъ сидѣлъ, безцѣльно глядя передъ собой и ничего не видя,-- на адвоката, который съ дѣловымъ видомъ бесѣдовалъ о чемъ то съ атторнеемъ, на мистера Ирвайна, что-то оживленно говорившаго судьѣ. Не видѣлъ онъ и того, какъ мистеръ Ирвайнъ, очень взволнованный, сѣлъ опять на свое мѣсто и грустно качалъ головой, когда кто-нибудь къ нему подходилъ и шепотомъ вступалъ съ нимъ въ бесѣду. Внутренняя работа мысли и чувства была въ немъ слишкомъ сильна, чтобы онъ могъ замѣчать окружающее. Нуженъ былъ какой-нибудь сильный толчекъ, чтобы вернуть его къ дѣйствительности.
   Прошло не болѣе четверти часа, когда раздался звонокъ, возвѣщавшій, что совѣшаніе присяжныхъ окончено. Это было сигналомъ къ наступленію тишины. Какъ торжественна бываетъ эта тишина, внезапно воцаряющаяся среди огромной толпы -- тишина, которая говоритъ намъ, что во всѣхъ этихъ людяхъ волнуется и трепещетъ одна душа. Все торжественнѣе и торжественнѣе становилось безмолвіе; оно какъ-будто сгущалось, охватывая всѣ предметы, точно надвигающаяся черная ночь. Но вотъ началась и кончилась перекличка присяжныхъ, подсудимой приказали встать и поднять руку, и старшина присяжныхъ прочелъ приговоръ, "Да, виновна".
   Всѣ ожидали этого приговора, но не изъ одной груди вырвался вздохъ сожалѣнія, когда за словомъ: "виновна" не послѣдовало: "но заслуживаетъ снисхожденія". А между тѣмъ нельзя сказать, чтобы симпатіи публики были на сторонѣ подсудимой: противуестественность ея преступленія выступала еще рельефнѣе въ сопоставленіи съ ея нераскаянностью и упорнымъ молчаніемъ.. Даже приговоръ не произвелъ на нее, повидимому, ни малѣйшаго впечатлѣнія,-- такъ, по крайней мѣрѣ, думали сидѣвшіе далеко отъ нея; но тѣ, кто былъ ближе, видѣли, какъ она вздрогнула.
   Тишина сдѣлалась еще жутче, когда судья надѣлъ свою черную мантію, и рядомъ съ нимъ появилась фигура священника. Среди гробового безмолвія громко раздался голосъ пристава, призывавшій къ порядку. Если и слышенъ былъ какой-нибудь звукъ, то развѣ біеніе взволнованныхъ сердецъ.
   -- "Эстеръ Соррель!..."-- произнесъ предсѣдатель.
   Кровь съ силой ударила Гетти въ лицо и такъ-же быстро сбѣжала вся до кровинки, когда она подняла голову, и ея широко раскрытые глаза приковались къ лицу судьи съ выраженіемъ непобѣдимаго страха. Адамъ все еще не рѣшался взглянуть на нее: глубокій ужасъ, охватившій его, вырылъ между ними непроходимую пропасть. Но когда раздались слова: "и быть повѣшенной за шею, пока не послѣдуетъ смерть",-- пронзительный крикъ пронесся по залѣ. Это вскрикнула Гетти. Адамъ вскочилъ на ноги и протянулъ къ ней руки. Но онъ стоялъ слишкомъ далеко: Гетти упала безъ чувствъ, и ее вынесли.
   

ГЛАВА XLIV.
ВОЗВРАЩЕНІЕ АРТУРА.

   Когда Артуръ Донниторнъ, высадившись въ Ливерпулѣ, прочелъ письмо тети Лидіи, сообщавшей въ нѣсколькихъ словахъ о смерти его дѣда, первой его мыслью было: "Бѣдный дѣдушка! Какъ жаль, что я не поспѣлъ во-время: онъ таки умеръ, не дождавшись меня! Можетъ быть, онъ захотѣлъ-бы сказать мнѣ что-нибудь въ послѣднюю минуту, выразилъ-бы какое-нибудь желаніе, а теперь я никогда этого не узнаю. Бѣдный, одинокій старикъ"!
   Дальше этого горе его не заходило, и утверждать противное было-бы ложью съ моей стороны. Жалость и почтеніе къ памяти усопшаго смягчали воспоминаніе о прежнемъ раздраженіи и размолвкахъ, и въ то время, какъ почтовая карета быстро приближала молодого человѣка, погруженнаго въ мысли о будущемъ, къ тому дому, гдѣ онъ теперь былъ полнымъ хозяиномъ, онъ долженъ былъ поминутно дѣлать надъ собой усиліе, чтобы припомнить все то, чѣмъ онъ могъ доказать свое уваженіе къ памяти дѣда. Онъ думалъ также о томъ, какъ устроить близкихъ. Тетку онъ постарается устроить какъ можно лучше; не смотря на свои привычки старой дѣвы, она, конечно, останется жить въ замкѣ, по крайней мѣрѣ до тѣхъ поръ, пока онъ женится. Это послѣднее событіе мелькало покамѣстъ лишь туманнымъ пятномъ на заднемъ планѣ картины, потому что до сихъ поръ Артуръ еще не встрѣчалъ женщины, которая была бы достойна стать женою образцоваго джентльмена-помѣщика.
   Таковы были главныя мысли Артура, т. е. насколько можно передать на одной страницѣ то, о чемъ успѣваетъ передумать человѣкъ во время долгаго пути. Говоря, что человѣкъ думалъ о томъ-то и о томъ-то, мы, такъ сказать, приводимъ только перечень названій отдѣльныхъ картинъ длинной панорамы, полной красокъ, жизни и мельчайшихъ деталей. Счастливыя лица, улыбавшіяся Артуру, радостно встрѣчавшія его, были не блѣдные абстракты, а живыя, давно знакомыя лица. Былъ тутъ и Мартинъ Пойзеръ -- вся семья Пойзеровъ...
   Какъ?!.. И даже Гетти?...
   Да, конечно, и Гетти, потому-что насчетъ Гетти Артуръ былъ совершенно покоенъ. Т. е. насчетъ того, что было въ прошломъ, онъ еще не совсѣмъ успокоился: у него и теперь горѣли уши всякій разъ, какъ онъ вспоминалъ свою сцену съ Адамомъ въ рощѣ, въ прошломъ августѣ мѣсяцѣ; но онъ былъ покоенъ за ея судьбу въ настоящемъ. Мистеръ Ирвайнъ, которой былъ съ нимъ въ постоянной перепискѣ, и въ своихъ письмахъ сообщалъ ему всѣ гейслопскія новости, писалъ ему мѣсяца три тому назадъ, что Адамъ Бидъ женится, но не на Мэри Бурджъ, какъ всѣ думали, а на хорошенькой Гетти Соррель. Мартинъ Пойзеръ, да и самъ Адамъ, говорили ему, Мистеру Ирвайну, что вотъ уже два года, какъ Адамъ страстно влюбленъ въ Гетти, и что теперь свадьба назначена въ мартѣ. У этого богатыря Адама сердце оказалось нѣжнѣе, чѣмъ думалъ онъ, ректоръ: это была настоящая идиллія и, если-бы распространяться въ письмѣ не было такой скучной матеріей, онъ описалъ бы, какъ этотъ честный парень, безпрестанно
   Краснѣя, робко и просто повѣдалъ ему свою тайну. Мистеръ Ирвайнъ былъ увѣренъ, что Артуръ отъ души порадуется счастью Адама.
   Еще-бы! Артуръ почувствовалъ, что ему не хватаетъ воздуха въ комнатѣ, что онъ воскресъ къ новой жизни, когда прочелъ это мѣсто письма. Онъ распахнулъ окна, выбѣжалъ на улицу, на холодный зимній воздухъ, и такъ радостно привѣтствовалъ встрѣчныхъ знакомыхъ, какъ будто получилъ извѣстіе о новой побѣдѣ Нельсона. Въ первый разъ съ того дня, какъ онъ пріѣхалъ въ Виндзоръ, онъ испытывалъ приливъ безпричиннаго молодого веселья: гнетъ, давившій его, не существовалъ болѣе; страхъ, не дававшій ему жить, разсѣялся, какъ дымъ. Ему казалось, что теперь онъ даже не питаетъ никакой злобы противъ Адама; что онъ можетъ протянуть ему руку и назвать его другомъ, какъ прежде, не смотря на то тягостное воспоминаніе, отъ котораго у него и теперь горѣли уши. Адамъ ударилъ его и заставилъ прибѣгнуть ко лжи: такія вещи не забываются. Но если Адамъ будетъ къ нему относиться, какъ въ былые, хорошіе дни, онъ готовъ все забыть и сдѣлать Адама своей правой рукой; своимъ главнымъ помощникомъ, какъ онъ всегда мечталъ до этой проклятой встрѣчи. Онъ сдѣлаетъ для Адама даже больше, чѣмъ сдѣлалъ бы прежде, потому-что, конечно, мужъ Гетти имѣетъ на него право, да пусть и сама Гетти почувствуетъ, что она вознаграждена сторицею за все, что ей пришлось выстрадать изъ за него. Впрочемъ, едва ли даже она такъ ужъ сильно страдала, разъ она такъ скоро рѣшилась выйти за Адама.
   Теперь вамъ ясно, какое мѣсто занимали Адамъ и Гетти въ панорамѣ, развертывавшейся передъ мысленнымъ взоромъ Артура во время пути. Мартъ уже наступилъ; теперь они скоро поженятся, если уже не женаты. И теперь-то дѣйствительно въ его власти сдѣлать очень многое для нихъ. Ахъ, эта прелестная кошечка Гетти! Плутовка и на половину не думала о немъ столько, сколько онъ о ней... Онъ и до сихъ поръ дѣлался дуракомъ, когда думалъ о ней; онъ почти боялся встрѣтиться съ ней, мало того: съ того дня, какъ они разстались, онъ даже ни разу не взглянулъ ни на одну женщину. Эта прелестная маленькая фигурка, встрѣчавшая его въ рощъ, эти дѣтскіе, опушенные темными рѣсницами глазки, эти нѣжныя губки, протягивающіяся для поцѣлуя,-- все это нисколько для него не померкло, хотя протекли мѣсяцы со дня ихъ разлуки. Она всегда будетъ для него прежнею Гетти. Онъ даже представить себѣ не могъ, какъ они встрѣтятся; онъ чувствовалъ, что будетъ дрожать. Странно, однако, какъ прочны подобныя впечатлѣнія, потому-что теперь-то, конечно, онъ въ нее не влюбленъ: все это время онъ только и мечталъ, чтобы она вышла за Адама, и мысль о томъ, что мечты его сбылись, дѣлала его совершенно счастливымъ, это просто сила воображенія заставляла сердце биться сильнѣе, при мысли о ней. Когда онъ увидитъ эту маленькую фигурку въ ея будничной обстановкѣ, женою Адама, за какою-нибудь прозаической работой въ ея новомъ хозяйствѣ, онъ, можетъ быть, удивится, какъ могъ онъ когда-то такъ ее любить. Слава Богу, что все такъ прекрасно уладилось. Теперь у него на рукахъ будетъ достаточно дѣла, чтобы наполнить всю жизнь и не подвергаться больше опасности разыграть дурака.
   Какъ пріятно пощелкиваетъ бичъ ямщика! какъ пріятно, удобно развалившись въ каретѣ, быстро катиться мимо англійскихъ пейзажей, которые такъ похожи на наши родныя мѣста, хотя далеко не такъ дороги нашему сердцу! Вотъ городокъ -- точь-въ-точь Треддльстонъ,-- и даже надъ дверью лучшей таверны красуется, въ видѣ вывѣски, гербъ владѣльца сосѣдняго замка. В вотъ они -- поля и изгороди; ихъ близкое сосѣдство съ рыночнымъ городкомъ наводитъ на пріятную мысль о высокой рентѣ. Но дальше мѣстность принимаетъ новый характеръ: лѣса попадаются чаще, и то тамъ, то сямъ на вершинѣ холма -- нѣтъ, нѣтъ, да и выглянетъ то красный, то бѣлый барскій помѣщичій домъ; иногда промежъ толстыхъ стволовъ столѣтнихъ дубовъ и вязовъ, уже закраснѣвшихся весенними почками, мелькнутъ высокія трубы или перила широкой террассы. У подошвы холма пріютилась деревенька: крохотная церковь со своею красною черепичною крышей смотритъ даже среди этихъ ветхихъ деревянныхъ домишекъ; вотъ старое кладбище съ покривившимися могильными плитами, обросшими мхомъ. Ничего яркаго, поражающаго, кромѣ румяныхъ дѣтей, провожающихъ широко раскрытыми изумленными глазами проносящійся мимо почтовый экипажъ. Ничего суетливаго и шумнаго, кромѣ лая собакъ неизвѣстной породы. Нѣтъ, Гейслопъ гораздо красивѣе! И никогда не булетъ онъ такъ заброшенъ, какъ эта несчастная деревушка. Каждая ферма, каждый коттеджъ будутъ отдѣланы заново, и путешественники, проѣзжая Россетерской дорогой, будутъ только дивиться на Гейслопъ. Всѣ перестройки будутъ поручены Адаму Биду; теперь Адамъ -- компаньонъ Бурджа, но онъ, Артуръ, дастъ ему денегъ, и черезъ годъ, черезъ два, Адамъ можетъ выплатить старику его часть и стать полнымъ хозяиномъ дѣла. Да, тяжелый это былъ годъ въ жизни Артура,-- онъ нехорошо поступилъ съ Гетти; но въ будущемъ онъ все наверстаетъ. Многіе на его мѣстѣ сохранили бы злобное, мстительное чувство противъ Адама; но онъ готовъ все забыть: онъ не допуститъ себя до такой мелочности; къ тому же, что тамъ ни говори, а онъ все-таки виноватъ, и хотя Адамъ былъ грубъ и дерзокъ, и задалъ ему очень тяжелую дилемму,-- бѣднягу можно извинить: вѣдь, онъ былъ вызванъ на это и притомъ былъ влюбленъ. Нѣтъ, нѣтъ, въ душѣ Артура ни къ кому не было злобы: онъ любилъ все человѣчество, весь міръ; онъ самъ былъ счастливъ и хотѣлъ, чтобы всѣ кругомъ были такъ же счастливы, какъ и онъ.
   А, вотъ и онъ, наконецъ, милый старый Гейслопъ! Дремлетъ себѣ на холмѣ, какъ старикъ, пригрѣтый лучами весенняго солнышка. Прямо насупротивъ нависли высокіе гребни Бинтонскихъ холмовъ; подъ ними тянется темно-пурпурная полоса заповѣднаго лѣса. А вотъ и блѣдный фасадъ стараго аббатства, выглядывающій изъ-за дубовъ парка, какъ будто въ нетерпѣніи поскорѣе увидѣть молодого наслѣдника. "Бѣдный дѣдъ! лежитъ тамъ мертвый! А, вѣдь, когда-то и онъ былъ молодымъ, и онъ, сдѣлавшись здѣсь полнымъ хозяиномъ, мечталъ и строилъ планы. Вотъ она -- жизнь человѣческая! Навѣрно тетя Лидія очень горюетъ, бѣдняжка! Но я позабочусь о ней, я буду съ ней няньчиться не меньше, чѣмъ она няньчится со своей собачкой Фидо".
   Въ замкѣ давно уже съ нетерпѣніемъ прислушивались, не ѣдетъ ли Артуръ, потому что была уже пятница, а съ похоронами и такъ запоздали на цѣлыхъ два дня. Не успѣла еще карета въѣхать на усыпанный гравелемъ дворъ, какъ вся дворня выстроилась у крыльца; молодого наслѣдника встрѣтили почтительно, но безмолвно и съ серьезными лицами, какъ это подобало въ домѣ, гдѣ еще лежалъ покойникъ. Случись это мѣсяцемъ раньше, быть можетъ, въ день пріѣзда Артура и вступленія его во владѣніе всѣмъ этимъ людямъ было бы трудно сохранить на своихъ лицахъ, приличное случаю, грустное выраженіе. Но теперь у каждаго было тяжело на душѣ независимо отъ того, что умеръ ихъ старый баринъ, и многіе, какъ напримѣръ мистеръ Крегъ, были-бы рады очутиться гдѣ-нибудь за двадцать миль, зная, какая участь ждетъ Гетти Соррель,-- хорошенькую Гетти Соррель, къ которой всѣ такъ привыкли въ замкѣ. Слуги Гейслопскаго замка, какъ и всѣ старые слуги, очень дорожили своими мѣстами и далеко не присоединяли своего голоса къ тому строгому приговору, какимъ разъ и навсегда осудили молодого хозяина его арендаторы. Но многіе изъ старшихъ слугъ, состоявшихъ столько лѣтъ въ пріятельскихъ отношеніяхъ съ Пойзерами, невольно чувствовали, что теперь это радостное, долго жданное событіе -- вступленіе во владѣніе молодого наслѣдника,-- потеряло для нихъ всю свою прелесть.
   Артура нисколько не удивили ни эта молчаливая встрѣча, ни грустныя лица слугъ; онъ самъ былъ сильно взволнованъ, когда увидѣлъ ихъ всѣхъ и вспомнилъ, какое положеніе относительно нихъ онъ теперь занимаетъ. Онъ испытывалъ то грустное волненіе, въ которомъ больше радости, чѣмъ печали,-- самое пріятное душевное состояніе для человѣка съ добрымъ сердцемъ, когда онъ сознаетъ, что въ его власти удовлетворить своимъ добрымъ стремленіямъ. Сердце Артура сладко замерло въ груди, когда онъ спросилъ: -- Ну, что, Мильсъ, какъ тетушка?
   Но въ эту минуту мистеръ Байгетъ, юристъ, находившійся въ домѣ со дня смерти стараго хозяина, подошелъ къ Артуру, чтобы засвидѣтельствовать ему свое почтеніе, выразить соболѣзнованіе и отвѣтить на всѣ вопросы, и Артуръ вмѣстѣ съ нимъ направился въ библіотеку, гдѣ его ждала тетя Лидія. Миссъ Лидія была единственнымъ человѣкомъ въ домѣ, ничего не знавшимъ о Гетти. Къ дочернему горю старой дѣвы не примѣшивалось никакой горечи, кромѣ заботы о распоряженіяхъ на счетъ похоронъ, да о собственной будущей участи, и, какъ это часто случается съ женщинами, она тѣмъ больше оплакивала потерю отца,-- человѣка, придававшаго хоть какой-нибудь смыслъ ея жизни,-- что внутреннее чувство подсказывало ей, что другіе его мало жалѣютъ.
   Артуръ поцѣловалъ ея заплаканное лицо нѣжнѣе, чѣмъ цѣловалъ его когда-нибудь раньше.
   -- Милая тетя, сказалъ онъ ей ласково, не выпуская ея руки изъ своихъ,-- вы понесли тяжелую утрату; вамъ тяжелѣе всѣхъ; скажите же мнѣ, чѣмъ я могу облегчить ваше горе?
   -- Онъ умеръ такъ внезапно... О, это было ужасно, Артуръ! начала свои изліянія бѣдная тетя Лидія. Артуръ сѣлъ и терпѣливо выслушалъ ее до конца. Когда она, наконецъ, замолчала, онъ сказалъ:
   -- Теперь я оставлю васъ на четверть часа, милая тетя,-- мнѣ нужно пройти къ себѣ въ комнату, а потомъ мы съ вами все хорошенько обсудимъ. Въ моей комнатѣ все приготовлено, Мильсъ? спросилъ онъ стараго слугу, который ждалъ его въ прихожей въ сильномъ волненіи.
   -- Какъ-же, сэръ, все готово... Тамъ лежатъ письма къ вамъ; я положилъ ихъ на письменный столъ въ вашей уборной.
   Войдя въ небольшую комнату, которая носила названіе уборной, но служила ему кабинетомъ и гостиной, Артуръ мелькомъ взглянулъ на письменный столъ и замѣтилъ на немъ нѣсколько писемъ и пакетовъ; но онъ чувствовалъ себя до такой степени запыленнымъ послѣ долгаго и спѣшнаго пути, что прежде всего ему хотѣлось помыться и переодѣться. Нимъ былъ уже тутъ и все приготовилъ, и вскорѣ Артуръ, съ тѣмъ восхитительнымъ ощущеніемъ свѣжести и бодрости во всемъ тѣлѣ, какое мы испытываемъ только поутру, поднявшись съ постели, вернулся въ первую комнату, чтобы прочесть свои письма. Косые лучи вечерняго солнца били прямо въ окно, и когда Артуръ опустился въ бархатное кресло, ощущая на себѣ его пріятную теплоту, его охватило чувство покоя и благосостоянія,-- то отрадное чувство, которое, вѣроятно, испытываетъ каждый изъ насъ теплымъ весеннимъ днемъ въ расцвѣтѣ нашей молодости я здоровья, когда судьба сулила намъ впереди какую-нибудь новую, пріятную перспективу, когда будущее растилалось передъ нами цвѣтущей, веселой равниной, и мы не спѣшили заглядывать въ него, потому что спѣшить было не за чѣмъ, потому что все оно цѣликомъ было наше.
   Первое письмо лежало адресомъ кверху: оно было отъ мистера Ирвайна; Артуръ сейчасъ же узналъ его руку. Внизу, подъ адресомъ, стояло: "прошу передать немедленно по пріѣздѣ." письмо отъ мистера Ирвайна... Въ этомъ не было ничего удивительнаго для Артура: вѣроятно, ректору понадобилось сообщить ему что-нибудь раньше, чѣмъ они увидятся Мало-ли какое спѣшное дѣло могло быть къ нему у мистера Ирвайна при существующихъ обстоятельствахъ! Артуръ вскрылъ конвертъ, съ пріятною мыслью о томъ, что скоро онъ увидится со своимъ другомъ.
   "Пишу вамъ въ надеждѣ, что вы получите мое письмо тотчасъ же по пріѣздѣ, такъ какъ самъ я въ это время буду въ Стонитопѣ, куда меня призываетъ самый тягостный долгъ, какой когда-либо выпадалъ на мою долю, и я считаю своею обязанностью сообщить вамъ обо всемъ случившемся.
   "Я не скажу вамъ ни одного слова упрека: возмездіе, которое падаетъ на васъ, и безъ того велико. Всѣ слова, какія я могъ-бы сказать вамъ въ эту минуту, будутъ слабы и ничтожны въ сравненіи съ тѣми, въ которыхъ я передамъ фактъ.
   "Гетти Соррель въ тюрьмѣ, и въ пятницу ее будутъ судить за дѣтоубійство"...
   Дальше Артуръ не читалъ... Въ одинъ мигъ онъ былъ на ногахъ, и съ минуту простоялъ, какъ оглушенный громомъ, съ такимъ чувствомъ, какъ будто жизнь оставляетъ его. Но вслѣдъ затѣмъ онъ выбѣжалъ изъ комнаты, крѣпко сжимая въ рукѣ письмо. Такъ пробѣжалъ онъ корридоръ и въ два прыжка спустился съ лѣстницы въ прихожую. Мильсъ былъ еще тамъ, но Артуръ не замѣтилъ его; онъ пробѣжалъ мимо, какъ будто за нимъ гнались по пятамъ. Старый слуга бросился слѣдомъ за нимъ такъ быстро, какъ только могли нести его ноги: онъ догадался,-- онъ зналъ, куда такъ спѣшилъ его молодой баринъ.
   Придя въ конюшню, Мильсъ засталъ, что тамъ уже сѣдлаютъ лошадь. Тѣмъ временемъ Артуръ дочитывалъ послѣднія строки письма. Когда ему подали лошадь, онъ сунулъ письмо въ карманъ и только тутъ замѣтилъ встревоженное лицо Мильса.
   -- Скажите, тамъ, въ домѣ, что я уѣхалъ,-- уѣхалъ въ Стонитонъ, проговорилъ онъ глухимъ, прерывающимся отъ волненія голосомъ, вскочилъ въ сѣдло и пустилъ лошадь въ галопъ.
   

ГЛАВА XLV.
ВЪ ТЮРЬМѢ.

   Въ тотъ-же вечеръ, передъ самымъ закатомъ, у дверей Стонитонской тюрьмы, прислонившись къ нимъ спиной, стоялъ пожилой джентльменъ и что-то говорилъ выходившему изъ тюрьмы капеллану. Капелланъ простился и ушелъ, а пожилой джентльменъ остался стоять, равнодушно поглядывая на мостовую и задумчиво поглаживая свой подбородокъ, какъ вдругъ вниманіе его было привлечено нѣжнымъ и звучнымъ женскимъ голосомъ, обратившимся къ нему со словами:
   -- Позвольте васъ спросить, сэръ: можно мнѣ войти въ тюрьму?
   Джентльменъ обернулся, но прежде, чѣмъ отвѣтить, съ минуту пристально смотрѣлъ на говорившую.
   -- Я видѣлъ васъ раньше,-- сказалъ онъ наконецъ.-- Помните, какъ вы говорили проповѣдь на лужайкѣ, въ деревнѣ Гейслопъ, въ Ломширѣ?
   -- Да, сэръ, я помню. Не вы-ли тогда проѣзжали верхомъ и остановились меня послушать?
   -- Да, я. Зачѣмъ вамъ въ тюрьму?
   -- Мнѣ хотѣлось бы повидать Гетти Соррель, молодую женщину, которую сегодня приговорили къ смерти, и, если мнѣ разрѣшатъ, остаться при ней. Можете вы мнѣ разрѣшить это своею властью, сэръ?
   -- Да, я -- судья и могу добыть вамъ пропускъ. Но развѣ вы знаете заключенную?
   -- Да, мы съ ней родня: моя родная тетка замужемъ за ея дядей, Мартиномъ Пойзеромъ. Меня здѣсь не было; я была въ Лидсѣ, когда стряслась эта бѣда; я только сегодня пріѣхала въ Стонитонъ. Умоляю васъ, сэръ, ради Отца Нашего небеснаго, пропустите меня къ ней и позвольте мнѣ съ нею остаться.
   -- Какъ-же вы узнали о приговорѣ, если вы только-что вернулись изъ Лидса?
   -- Я видѣлась съ дядей послѣ суда. Онъ уже уѣхалъ домой, и бѣдная грѣшница всѣми покинута. Прошу у васъ, какъ милости, сэръ, достаньте мнѣ разрѣшеніе остаться при ней.
   -- Какъ!? Неужели вы намѣрены остаться здѣсь на ночь? Знаете-ли вы, что осужденная выказала страшную нераскаянность: она даже почти не отвѣчаетъ, когда съ ней говорятъ.
   -- Ахъ, сэръ, Господь еще можетъ найти путь къ ея сердцу. Не надо медлить.
   -- Въ такомъ случаѣ, идите; я знаю, что у васъ есть ключъ къ человѣческимъ сердцамъ,-- сказалъ пожилой джентльменъ.
   Онъ позвонилъ, и дверь отворилась. Очутившись въ тюремномъ дворѣ, Дина сняла шаль и шляпу,-- машинально, по привычкѣ, которую она пріобрѣла, когда проповѣдовала, молилась, или навѣщала больныхъ. Когда они вошли въ сторожку привратника, она такъ же машинально положила то и другое на стулъ. Въ ней не было замѣтно волненія, напротивъ,-- лицо ея дышало глубокимъ, сосредоточеннымъ спокойствіемъ, какъ будто она отрѣшилась отъ всего земнаго и положилась на помощь Того, Кто всюду невидимо между нами присутствуетъ.
   Сказавъ нѣсколько словъ привратнику, судья повернулся къ ней и сказалъ:
   -- Сторожъ проводитъ васъ въ камеру заключенной и, если вы пожелаете, оставитъ васъ съ нею на ночь; но вамъ не дадутъ свѣчи -- это противъ тюремныхъ правилъ. Мое имя полковникъ Тоунлей; если я чѣмъ-нибудь могу вамъ служить, спросите сторожа: онъ вамъ укажетъ, гдѣ я живу. Я тоже принимаю участіе въ Гетти Соррель ради этого славнаго парня, Адама Бида. Въ тотъ день, когда вы говорили проповѣдь въ Гейслопѣ, я случайно встрѣтилъ его и сегодня узналъ на судѣ, хотя онъ очень измѣнился.
   -- Ахъ, сэръ, но можете-ли вы что-нибудь мнѣ о немъ разсказать? Не знаете-ли, гдѣ онъ живетъ? Горе совсѣмъ сломило моего бѣднаго дядю: онъ потерялъ голову -- не могъ даже припомнить, гдѣ живетъ Адамъ Бидъ.
   -- Близехонько отсюда,-- я узналъ отъ мистера Ирвайна. Онъ нанимаетъ комнату надъ лавкой жестяника; первая улица направо, какъ выйдешь изъ тюрьмы. Съ нимъ вмѣстѣ живетъ старикъ -- школьный учитель. Однако, прощайте; желаю вамъ успѣха.
   -- Прощайте, сэръ, благодарю васъ.
   Въ то время, какъ Дина, въ сопровожденіи сторожа, проходила тюремнымъ дворомъ, послѣднія торжественный отблескъ заката, озарявшій тюремныя стѣны, дѣлалъ ихъ, казалось, еще мрачнѣе и выше, и на этомъ мрачномъ фонѣ нѣжное, блѣдное лицо подъ квакерскимъ чепцемъ больше чѣмъ когда-либо, походило на бѣлый цвѣтокъ. Сторожъ все время поглядывалъ на нее искоса, но молчалъ, какъ будто чувствовалъ, что его грубый голосъ прозвучитъ въ ея присутствіи слишкомъ рѣзкимъ диссонансомъ. Когда они вошли въ темный корридоръ, который велъ въ камеру осужденной, онъ высѣкъ огня и сказалъ самымъ вѣжливымъ тономъ:
   -- Въ камерѣ теперь уже почти темно, но если хотите, я могу немного постоять и посвѣтить вамъ.
   -- Нѣтъ, другъ, благодарю,-- отвѣтила Дина. Лучше я войду къ ней одна.
   -- Какъ хотите,-- сказалъ сторожъ, поворачивая ключъ въ замкѣ и пріотворяя дверь ровно настолько, чтобы пропустить въ нее Дину. Лучъ свѣта отъ его фонаря упалъ въ противуположный уголъ камеры, гдѣ, на соломенномъ тюфякѣ тюремной койки, сидѣла Гетти, обхвативъ руками колѣна и спрятавъ въ нихъ лицо. Казалось, она спала, хотя скрипъ отворившейся двери долженъ былъ бы ее разбудить.
   Дверь опять затворилась, и въ камерѣ стало темно, только сверху, сквозь маленькое рѣшетчатое окошко, проходилъ слабый свѣтъ догоравшаго дня; впрочемъ, этого свѣта было достаточно, чтобы различить очертанія предметовъ. Съ минуту Дина стояла, не шевелясь и не рѣшаясь заговорить (она думала, что Гетти, можетъ быть, спитъ) и съ глубокою жалостью смотрѣла на скорченную, неподвижную фигуру, которая была передъ нею. Наконецъ, она тихо окликнула:
   -- Гетти!
   Тѣло Гетти едва замѣтно содрогнулось, какъ отъ слабаго электрическаго толчка, но она не подняла головы. Дина опять заговорила, на этотъ разъ громче, съ едва сдерживаемый-!", глубокимъ волненіемъ:
   -- Гетти!.. это я, Дина!
   Опять все тѣло Гетти слабо затрепетало; не открывая лица, она приподняла голову, какъ будто прислушиваясь.
   -- Гетти!.. Это я, Дина,-- пришла къ тебѣ.
   Прошла минута. Робко и медленно Гетти подняла голову и глаза. Два блѣдныя лица смотрѣли одно на другое: одно -- съ выраженіемъ дикаго отчаянія, другое -- грустнымъ взглядомъ, полнымъ жалости и любви. Дина безсознательно протянула ей руки.
   -- Развѣ ты не узнаешь меня, Гетти? Развѣ ты забыла меня? Неужели ты думала, что я не приду къ тебѣ... что я брошу тебя въ твоемъ горѣ?
   Гетти, не отводя глазъ, смотрѣла ей въ лицо, какъ смотритъ насторожившійся загнанный звѣрь.
   -- Я останусь съ тобой, Гетти,-- я не уйду; я буду съ тобой до конца.
   Пока Дина говорила, Гетти медленно приподымалась, потомъ сдѣлала шагъ впередъ и упала ей на грудь.
   Долго простояли онѣ такъ -- крѣпко обнявшись; ни та, ни другая не шевелилась. Гетти, безъ всякой опредѣленной мысли, цѣплялась за то, что какъ будто пришло ей на помощь въ ту минуту, когда она, всѣми покинутая, падала въ черную бездну. Дина испытывала глубокую радость, потому-что видѣла, что любовь ея будетъ принята съ благодарностью бѣдною погибающей грѣшницей.

   Между тѣмъ, въ камерѣ становилось все темнѣй и темнѣй, и когда наконецъ онѣ сѣли на койку, все еще держась за руки, онѣ уже не видѣли другъ друга въ лицо.
   Онѣ не обмѣнялись ни однимъ словомъ. Дина ждала, надѣясь, что Гетти заговоритъ сама; но Гетти сидѣла, какъ и раньше,-- въ оцѣпенѣніи безъисходнаго отчаянія, и только крѣпко стискивала руку Дины, да прижималась щекою къ ея лицу. Ей нужна была близость живого человѣческаго существа, но это не спасало ее; она все-таки падала въ темную бездну грѣха.
   Дина начинала уже сомнѣваться, сознаетъ-ли Гетти, кто сидитъ рядомъ съ ней. Ей пришло въ голову, что, можетъ быть страхъ и страданія помутили разсудокъ бѣдной грѣшницы. Но въ то-же время внутренній голосъ говорилъ ей. какъ она сама разсказывала впослѣдствіи, что не слѣдуетъ упреждать дѣла рукъ Божіихъ. Всѣ мы всегда спѣшимъ говорить, какъ будто благость Господня не проявляетъ себя съ такою же силой и въ нашемъ молчаніи, какъ будто любовь Его не даетъ себя чувствовать черезъ нашу любовь. ТІина не знала, долго-ли онѣ просидѣли такимъ образомъ. Въ камерѣ все больше и больше темнѣло, и, наконецъ, все кругомъ погрузилось во мракъ, и только окно выдѣлялось свѣтлымъ пятномъ на противуположной стѣнѣ. Но Дина все сильнѣе, все глубже ощущала присутствіе Божіе; она чувствовала Бога въ себѣ: не человѣческая,-- Божественная жалость билась въ ея сердцѣ и жаждала спасенія этой заблудшей души. Наконецъ, она рѣшилась заговорить и удостовѣриться, насколько Гетти сознаетъ ея присутствіе.
   -- Гетти,-- начала она мягко,-- знаешь ты, кто сидитъ подлѣ тебя?
   -- Да,-- отвѣтила Гетти,-- это ты,-- Дина.
   -- Помнишь ты то время, когда мы съ тобой жили на Большой Фермѣ? Помнишь тотъ вечеръ, когда я сказала тебѣ, что если тебя посѣтитъ горе, ты можешь разсчитывать на меня, какъ на вѣрнаго друга?
   -- Помню,-- отвѣтила Гетти и прибавила, помолчавъ:-- но ты ничего не можешь для меня сдѣлать. Ты не можешь заставить ихъ помиловать меня. Они повѣсятъ меня въ понедѣльникъ,-- сегодня пятница...
   И, проговоривъ это, Гетти крѣпче прижалась къ ней, содрогаясь всѣмъ тѣломъ.
   -- Нѣтъ, Гетти, конечно я не могу спасти тебя отъ смерти на землѣ. Но развѣ не легче переносить страданіе, когда знаешь, что подлѣ тебя есть существо, которое жалѣетъ и любитъ тебя, съ которымъ ты можешь говорить, которому можешь открыть свое сердце?.. Да, Гетти, вотъ ты жмешься ко мнѣ, ты рада, что я съ тобой.
   -- Ты не уйдешь, Дина?.. Ты не бросишь меня? Ты все время будешь со мной?
   -- Да, Гетти, я буду съ тобой. Я останусь съ тобой до конца... Но, Гетти, кромѣ меня, здѣсь, подлѣ тебя, есть еще кто-то.
   -- Кто?--спросила Гетти испуганнымъ голосомъ.
   -- Тотъ, Кто былъ съ тобой всѣ эти долгіе дни и часы, когда ты грѣшила и страдала, Кому была извѣстна каждая твоя мысль, Кто видѣлъ, куда ты шла, гдѣ ты проводила ночи, и все, что ты дѣлала и что пыталась скрыть отъ всѣхъ глазъ. И въ понедѣльникъ, когда меня уже не будетъ съ тобой, когда мои протянутыя руки уже не достанутъ до тебя, когда насъ разлучитъ смерть,-- Тотъ, Кто теперь невидимо здѣсь присутствуетъ и Кому все извѣстно, будетъ съ тобой. Живыли мы, или умерли,-- для Него это не дѣлаетъ разницы: мы всегда въ присутствіи Бога.
   -- О, Дина! неужели никто ничего не сдѣлаетъ для меня? Неужели они повѣсятъ меня въ понедѣльникъ... Все остальное пустяки, лишь-бы позволили жить.
   -- Бѣдная Гетти! Да, смерть пугаетъ тебя. Я знаю, умирать страшно. Но еслибъ у тебя былъ другъ, который не покинулъ-бы тебя и послѣ смерти, который былъ бы съ тобой въ другомъ, лучшемъ мірѣ,-- если бы съ тобой былъ Тотъ, чья любовь неизмѣримо больше моей, для Кого нѣтъ невозможнаго? Если бы другомъ твоимъ былъ Отецъ нашъ Небесный хотѣлъ бы спасти тебя отъ грѣха и страданій,-- такъ, чтобы никогда ты не знала ни дурныхъ мыслей, ни горя? Если 6ы ты могла повѣрить, что Онъ любитъ тебя и хочетъ придти тебѣ на помощь, какъ ты вѣришь, что я тебя люблю и хочу тебѣ помочь,-- вѣдь тебя не такъ пугала-бы мысль о томъ, что ты должна умереть въ понедѣльникъ?
   -- Но я не могу этому вѣрить,-- сказала Гетти съ мрачнымъ отчаяніемъ.
   -- Оттого что ты закрыла для Него свое сердце, пытаясь скрыть правду. Любовь и милосердіе Божіе могутъ все разрѣшить и простить,-- и наше невѣжество и нашу слабость, и бремя нашихъ прежнихъ грѣховъ,-- все, кромѣ нераскаянности -- грѣха, отъ котораго мы сами не хотимъ отрѣшиться. Гетти, ты вѣришь, что я люблю и жалѣю тебя, но если-бы ты не пустила меня къ себѣ, если-бы ты не захотѣла ни смотрѣть на меня, ни говорить со мной, какъ-бы я могла тебѣ помочь? Какъ-бы я могла доказать тебѣ мою любовь и жалость? Не отталкивай-же отъ себя милосердія Божія,-- отрѣшись отъ грѣха! Онъ не можетъ простить тебя и благословить. пока въ душѣ твоей живетъ ложь; Его всепрощающая любовь не достигнетъ до тебя, пока ты не откроешь Ему своего сердца и не скажешь: "прости мнѣ, Господи, великій мой грѣхъ,-- спаси меня и помилуй!" Если ты не сознаешься въ твоей винѣ передъ Богомъ, если не отрѣшишься отъ грѣха, грѣхъ приведетъ тебя къ погибели на томъ свѣтѣ, какъ уже привелъ къ погибели здѣсь, на землѣ, моя бѣдная, бѣдная Гетти. Грѣхъ порождаетъ тьму, страхъ и отчаяніе. Отрѣшись отъ грѣха, и Богъ благословитъ тебя, и тебя осіяетъ свѣтъ небесный. Богъ войдетъ въ твою душу, научитъ тебя, дастъ тебѣ силу и ниспошлетъ миръ твоей душѣ. Отрѣшись-же отъ зла, Гетти, исповѣдуйся въ своемъ грѣхѣ передъ Отцомъ твоимъ Небеснымъ. Станемъ на колѣни, ибо здѣсь невидимо присутствуетъ Богъ.
   -- Гетти невольно повторила движеніе Дины и опустилась рядомъ съ ней на колѣни. Такъ, все еще держась за руки, простояли онѣ долго въ глубокомъ молчаніи. Потомъ Дина сказала:
   -- Гетти, мы въ присутствіи Бога: Онъ ждетъ, чтобы ты разсказала Ему всю правду.
   Но Гетти молчала. Наконецъ, она заговорила голосомъ, полнымъ мольбы:
   -- Дина, помоги мнѣ... Я не могу такъ чувствовать, какъ ты... Сердце мое ожесточилось.
   Дина крѣпко сжала цѣплявшуюся за нее руку, и вся ея душа вылилась въ молитвѣ:
   Іисусъ, Спаситель грѣшниковъ, незримо присутствующій здѣсь! Ты извѣдалъ всю глубину человѣческаго страданія, Ты опускался во мракъ ночи, гдѣ нѣтъ Бога, и изъ груди Твоей вырвался крикъ отчаянія, когда всѣ покинули Тебя. Приди же, Господи, пожать плоды трудовъ Твоихъ, Твоего предстательства за насъ предъ Отцомъ Твоимъ. Простри десницу Твою,-- Ты можешь спасти погибающаго даже въ послѣднюю минуту,-- и спаси эту бѣдную грѣшницу. Душа ея окутана тьмой; ее гнетутъ цѣпи грѣха, и она не можетъ двинуться на встрѣчу Тебѣ; она можетъ только чувствовать, что сердце ея ожесточено, и что Ты покинулъ ее. Она -- Твое Созданіе, Господи, и въ своей немощи она взываетъ къ тебѣ. Спаситель! это крикъ слѣпца,-- Тебя зоветъ этотъ крикъ! Услышь его! Разсѣй окружающій ее мракъ. Взгляни на нее тѣмъ взглядомъ невыразимой любви и печали, который Ты нѣкогда обратилъ на того, кто отрекся отъ Тебя, и сердце ея смягчится!
   -- Взгляни, Боже вѣчный! Я привожу ее къ Тебѣ, какъ нѣкогда къ Тебѣ приводили недужныхъ и бѣсноватыхъ, и Ты исцѣлялъ ихъ. Вотъ она здѣсь, передъ Тобою. Ею овладѣли слабость и страхъ; но это только страхъ страданій и смерти тѣлесной. Вдохни въ нее Твой Животворныя Духъ и вложи ей въ душу иной страхъ -- страхъ передъ содѣяннымъ ею грѣхомъ. Отверзи ей очи, дай ей почувствовать присутствіе Бога Живаго, Который все видитъ и знаетъ, для Котораго нѣтъ ничего сокровеннаго и Который ждетъ, чтобы она обратилась къ Лему, чтобы она здѣсь, сейчасъ-же, исповѣдала Ему свой грѣхъ, моля Его о прощеніи, пока ое не настигъ еще мракъ смерти,-- пока минута искупленія не ушла навѣки, какъ вчерашній день, который никогда не вернется.
   -- Спаситель! есть еще время вырвать эту бѣдную душу изъ вѣчной тьмы. Я вѣрю, вѣрю въ Твою безконечную любовь! Что значатъ моя любовь и моя молитва передъ Твоими? Я могу лишь поддерживать ее моими слабыми руками, указывать ей моимъ страданіемъ путь ко спасенію. Но Ты,-- Ты только дохнешь на мертвую душу, и она возстанетъ отъ безпробуднаго сна смерти.
   -- Я вижу Тебя. Господи! Вотъ Ты идешь во тьмѣ,-- идешь, какъ ясное утро, и несешь съ Собой искупленіе. Я вижу на Твоемъ тѣлѣ знаки Твоихъ страданій, я знаю, знаю,-- Ты можешь и хочешь ее спасти! Ты не дашь ей погибнуть навѣки.
   -- Приди-же, всемогущій Боже! Пусть мертвые услышатъ Твой голосъ! Пусть слѣпые прозрятъ! Пусть эта грѣшная душа почувствуетъ присутствіе Бога и пойметъ, что отъ Него ей никуда не уйти. Пусть она забудетъ всякій страхъ, кромѣ страха передъ грѣхомъ, разлучающимъ ее съ Тобой. Смягчи ожесточенное сердце, отверзи нѣмыя уста, заставь ее воззвать изъ глубины души: "Отецъ! я согрѣшила"!..
   -- Дина!-- воскликнула Гетти съ рыданіемъ, бросаясь ей на шею,-- я буду говорить,-- я все скажу, ничего не скрывая.
   Но она такъ рыдала, что не могла говорить. Дина нѣжно подняла ее съ колѣнъ, посадила на койку и сама сѣла рядомъ. Много прошло времени прежде, чѣмъ стихли рыданія Гетти, и даже послѣ того, какъ она успокоилась, онѣ долго еще просидѣли, не шевелясь и прижавшись другъ къ другу. Наконецъ, Гетти прошептала:
   -- Я это сдѣлала, Дина... я его зарыла въ лѣсу... ребеночка... Онъ такъ кричалъ!-- Я слышала его крикъ даже тогда, когда была уже далеко... Слышала всю ночь... Я и вернулась оттого, что слышала, какъ онъ кричитъ.
   Она замолчала; потомъ вдругъ заговорила громко и жалобно.
   -- Я думала, что, можетъ быть, онъ не умретъ, что, можетъ быть, кто-нибудь его найдетъ. Я не убивала его -- я не могла убить сама, своими руками. Я положила его на землю и прикрыла, а когда я вернулась, его уже не было... Ахъ, Дина, я была такъ несчастна! Я не знала, куда мнѣ идти... Я пробовала утопиться, но не могла... Я такъ хотѣла утопиться... я старалась заставить себя, и -- не могла... Ты знаешь, я убѣжала изъ дому -- пошла въ Виндзоръ, къ нему, чтобы онъ позаботился обо мнѣ, но его тамъ уже не было; тогда я не знала, что мнѣ дѣлать. Я не смѣла вернуться домой, я не могла рѣшиться вернуться. Я не посмѣла бы взглянуть въ глаза людямъ,-- всѣ стали бы меня презирать. Нѣсколько разъ я вспоминала тебя, хотѣла идти къ тебѣ: мнѣ казалось, что ты не станешь меня презирать и не будешь жестока ко мнѣ. Мнѣ казалось, что тебѣ я могла бы все разсказать. Но вѣдь тогда и другіе-бы все узнали, а я не могла это перенести. Оттого я и пришла въ Стонитонъ, что думала о тебѣ, и притомъ я такъ боялась, что мнѣ придется просить милостыню, потому что денегъ у меня почти-что не осталось... А иногда мнѣ думалось, что лучше ужъ вернуться на ферму... Охъ, Дина, какъ все это было ужасно! Я была такъ несчастна! Сколько разъ я думала, что лучше-бы мнѣ не родиться на свѣтъ... Кажется, никогда больше я не захотѣла бы видѣть зеленыхъ полей,-- я возненавидѣла ихъ за это время.
   Гетти опять замолчала; казалось, воспоминанія прошлаго осилили ее.
   -- Когда я пришла въ Стонитонъ, мнѣ вдругъ стало страшно, оттого, что я была такъ близко отъ дома. И въ туже ночь родился ребенокъ, хотя я его еще и не ждала. Тутъ мнѣ пришло въ голову, что я могла бы избавиться отъ него и вернуться домой... Я чувствовала себя такой одинокой и такъ боялась, что мнѣ придется побираться. Это мнѣ придало силы: я одѣлась и встала. Я чувствовала, что должна это сдѣлать, только не знала -- какъ. И я подумала, что, можетъ быть, ночью я найду гдѣ-нибудь на лугу глубокую лужу, въ родѣ той... на Зеленой Пустоши. Когда хозяйка ушла, я почувствовала, что теперь у меня хватитъ силы это сдѣлать. Я думала, что избавлюсь отъ всѣхъ моихъ мученій, вернусь домой, и никто никогда не узнаетъ, отчего я убѣжала. Я надѣла шляпу и плащъ и вышла на улицу. Было совсѣмъ темно; ребенка я несла подъ плащемъ. Я шла очень скоро и, отойдя подальше, зашла въ одну таверну и поѣла горячаго съ хлѣбомъ. Я шла все дальше и дальше и не чувствовала земли подъ ногами. Ночь стала свѣтлѣе, потому что взошелъ мѣсяцъ. Ахъ, Дина, какъ я испугалась, когда онъ взглянулъ на меня изъ-за тучъ! Прежде онъ никогда на меня такъ не смотрѣлъ. Я свернула съ дороги и пошла по полямъ, потому-что боялась съ кѣмъ-нибудь встрѣтиться. Потомъ я увидѣла копну сѣна и подумала, что мнѣ будетъ здѣсь хорошо устроиться на ночь. Въ одномъ мѣстѣ сѣно было примято; я его немного поправила и легла. Ребенокъ лежалъ подлѣ меня, и ему было тепло. Должно-быть, я долго спала, потому что, когда я проснулась, уже свѣтало, и ребенокъ кричалъ. Въ нѣсколькихъ шагахъ отъ меня былъ лѣсъ, и я подумала, что вѣрно, я найду въ немъ лужу или канаву съ водой... Было еще очень рано, и я могла успѣть бросить ребенка и далеко уйдти прежде, чѣмъ люди проснутся. Я думала о томъ, что вотъ, можетъ-быть, скоро буду дома, что кто-нибудь подвезетъ меня по дорогѣ, а тамъ, дома, я имъ скажу, что я ушла искать мѣста, но нигдѣ не нашла. Мнѣ такъ хотѣлось. Дина, такъ хотѣлось быть дома и ничего не бояться! Не знаю, что я чувствовала къ ребенку. Мнѣ казалось, что я его ненавижу,-- онъ камнемъ висѣлъ у меня на шеѣ, а между тѣмъ его крикъ разрывалъ мое сердце, и я не смѣла взглянуть на его личико и на ручки... Я вошла въ лѣсъ, весь его обошла, но воды нигдѣ не было...
   Гетти содрогнулась всѣмъ тѣломъ и замолчала. Минуту спустя, она опять заговорила, но теперь уже шепотомъ.
   -- Я пришла къ одному мѣсту, гдѣ была куча мху и щепокъ... Я сѣла на пень и стала думать, что мнѣ дѣлать. Вдругъ я увидѣла подъ орѣшникомъ ямку и подумала: точно дѣтская могилка. И въ головѣ у меня блеснуло, какъ молнія, положить туда ребенка и прикрыть его мхомъ и щепками; убить его иначе я не могла. Въ одну минуту все было сдѣлано. Ахъ, Дина, какъ онъ кричалъ! я не могла совсѣмъ его зарыть... я думала: можетъ быть, кто-нибудь пройдетъ мимо, возьметъ его, и онъ не умретъ. Я бѣгомъ побѣжала изъ лѣсу, но его крикъ все время раздавался въ моихъ ушахъ, и когда я уже была на полѣ, я почувствовала, что ни шагу не сдѣлала дальше, точно меня кто держалъ... Я хотѣла уйти и не могла... Я присѣла у копны и стала ждать, не пройдетъ-ли кто-нибудь мимо. Мнѣ очень хотѣлось ѣсть; у меня не было съ собой ничего, кромѣ куска хлѣба, но я все-таки не могла рѣшиться уйти. Прошло очень много времени, я думаю нѣсколько часовъ; наконецъ, на дорогѣ показался человѣкъ въ рабочей курткѣ; онъ такъ пристально на меня посмотрѣлъ, что я испугалась и поскорѣе пошла въ другую сторону. Я подумала, что онъ, вѣрно, пойдетъ въ лѣсъ и найдетъ ребенка. Я шла прямо, пока не дошла до деревни,-- очень далеко отъ лѣса; я была страшно измучена и голодна. Здѣсь я поѣла и купила хлѣба, но останавливаться боялась. Я все слышала крикъ ребенка,-- мнѣ казалось, что всѣ его слышатъ, и я пошла дальше. Но я была такая усталая, а на дворѣ темнѣло... Наконецъ, у самой дороги я увидѣла ригу,-- кругомъ нигдѣ не было видно жилья,-- точно наша Гейслопская рига въ барской усадьбѣ... и я подумала: войду я туда, спрячусь въ солому, и никто меня не не найдетъ. Я вошла; въ ригѣ были снопы и много соломы, чуть не подъ самую крышу. Я забралась на солому какъ можно подальше и легла... Я была страшно измучена и думала -- вотъ я сейчасъ засну, но я все слышала крикъ ребенка... Ахъ, этотъ ужасный крикъ! Онъ не давалъ мнѣ забыться, и мнѣ все казалось, что сейчасъ придетъ тотъ человѣкъ, который видѣлъ меня на дорогѣ, и арестуетъ меня. Но подъ-конецъ я, должно быть, уснула и долго проспала, потому что, когда я встала и вышла изъ риги, я не могла понять, вечеръ ли на дворѣ, или утро. Но было утро, потому что становилось все свѣтлѣе, и я пошла назадъ, по дорогѣ, по которой пришла. Меня точно что-то тянуло въ ту сторону, Дина; въ ушахъ у меня все звенѣлъ крикъ ребенка, и я шла, хотя боялась до смерти. Я была увѣрена, что человѣкъ въ курткѣ опять увидитъ меня и догадается, кто закопала, ребенка. Но я все-таки шла. Я уже не думала возвратиться домой,-- въ головѣ у меня какъ будто помутилось. Я ничего не видѣла передъ собой; я видѣла только то мѣсто въ лѣсу, гдѣ закопала ребенка... Я вижу его теперь. О, Дина! неужели я его всегда буду видѣть?!
   Гетти вся вздрогнула и крѣпче прижалась къ Динѣ. Долго длилось молчаніе; наконецъ, она заговорила опять:
   -- Я никого не встрѣтила, потому-что было еще очень рано, и вошла въ лѣсъ... Я помнила дорогу къ тому мѣсту -- подъ орѣшиной... Съ каждымъ шагомъ я слышала, какъ онъ кричитъ, все громче и громче... Я думала -- онъ еще живъ... Не знаю, боялась-ли я этого, или была рада. Не знаю, что я чувствовала; знаю только, что я была въ лѣсу и слышала его крикъ. Не знаю, что со мной было, пока я не увидѣла, что ребенка тамъ уже нѣтъ. Когда я его туда положила, я думала, что буду рада, если его найдутъ, и онъ не умретъ; но когда я увидѣла, что его нѣтъ, я до смерти испугалась. Мнѣ даже въ голову не пришло убѣжать; я не могла сдвинуться съ мѣста, такая на меня напала слабость... Я поняла, что мнѣ никуда не уйти, и что всякій, кто увидитъ меня, узнаетъ все про ребенка. Все во мнѣ точно окаменѣло, въ головѣ не было ни мысли, ни желанія; мнѣ казалось, что я буду вѣчно сидѣть на этомъ мѣстѣ и что ничто никогда не измѣнится. Но они пришли и взяли меня.
   Гетти умолкла, но она вся дрожала, какъ будто хотѣла сказать еще что-то и не рѣшалась. Дина ждала, да она и не могла еще говорить: сердце ея было слишкомъ полно, и слезы должны были придти прежде словъ. Наконецъ, Гетти вскрикнула съ рыданіемъ:
   -- Дина, неужели и теперь, когда я все сказала, я буду все-таки слышать этотъ крикъ и видѣть это мѣсто въ лѣсу.
   -- Помолимся, бѣдная грѣшница!-- станемъ на колѣни и помолимся милосердому Богу.

   

ГЛАВА XLVI.
ЧАСЫ НЕИЗВѢСТНОСТИ.

   Въ воскресенье утромъ, когда Стонитонскіе колокола звонили къ обѣднѣ, Бартль Масси, куда-то ненадолго выходившій, вернулся на вышку Адама и сказалъ:
   -- Адамъ, тамъ кто-то тебя спрашиваетъ.
   Адамъ сидѣлъ спиною къ двери; онъ вздрогнулъ и быстро обернулся; лицо его горѣло, въ глазахъ былъ тревожный вопросъ. Онъ еще болѣе похудѣла, и осунулся съ тѣхъ поръ, какъ мы его видѣли, но сегодня онъ выбрился и умылся.
   -- Что-нибудь новое? спросилъ онъ съ тревогой.
   -- Не волнуйся, мой мальчикъ, не волнуйся, сказалъ Бартль: -- это не то, что ты думаешь; тамъ пришла изъ тюрьмы молодая женщина-методистка. Она внизу; говоритъ, что хочетъ тебя видѣть, потому-что имѣетъ что-то тебѣ сообщить по поводу той... осужденной. Она не хотѣла войти безъ твоего разрѣшенія; она думаетъ, что, можетъ быть, ты предпочтешь выйти къ ней самъ. Нельзя сказать, чтобы эти проповѣдницы всегда отличались такою деликатностью, про бормоталъ мистеръ Бартль себѣ подъ носъ.
   -- Попросите ее сюда, сказалъ Адамъ.
   Онъ стоялъ лицомъ къ двери, и когда Дина вошла и подняла на него свои кроткіе, сѣрые глаза, она сейчасъ-же замѣтила, какъ страшно измѣнился этотъ крѣпкій человѣкъ съ того дня, когда она въ послѣдній разъ видѣла его въ его домѣ. Она взяла его за руку, и ея чистый голосъ дрожалъ, когда она сказала ему:
   -- Радуйтесь, Адамъ Бидъ: Господь не покинулъ ее.
   -- Благослови васъ Богъ за то, что вы къ ней пришли, отвѣтилъ Адамъ.-- Я еще вчера узналъ отъ мистера Масси, что вы у нея.
   Ни тотъ, ни другая не могли сказать ничего больше и молча стояли другъ противъ друга. И даже Бартль Масси, который успѣлъ надѣть свои очки, какъ будто приросъ къ мѣсту и стоялъ, не сводя глазъ съ лица Дины. Однако, онъ опомнился первый; онъ подалъ ей стулъ и сказалъ: "садитесь, сударыня, садитесь", а самъ отошелъ и сѣлъ на свое всегдашнее мѣсто на койкѣ.
   -- Благодарю васъ, другъ, я не сяду, отвѣчала Дина; -- я очень спѣшу: она просила меня поскорѣй возвращаться. Я пришла, Адамъ Бидъ, чтобы просить васъ придти къ бѣдной грѣшницѣ проститься. Она хочетъ просить васъ простить ей. и лучше будетъ, если вы пойдете сегодня, чѣмъ завтра, когда останется такъ мало времени.
   Адамъ весь дрожалъ; онъ опустился на стулъ.
   -- Этого не будетъ, не можетъ быть, проговорилъ онъ;придетъ отсрочка... быть можетъ, помилованіе. Мистеръ Ирвайнъ говоритъ, что не все еще потеряно; онъ мнѣ сказалъ, чтобы я не терялъ надежды.
   -- Какое-бы это было счастіе! сказала Дина, и глаза ея наполнились слезами. Ужасно думать, что душа ея такъ скоро предстанетъ на Судъ Божій... Но что бы ни случилось, добавила она,-- вы навѣрно не откажетесь придти выслушать то. что лежитъ у нея на сердцѣ, потому что хоть душа ея еще блуждаетъ во мракѣ и наполнена помыслами о земномъ, но сердце смягчилось: она во всемъ мнѣ созналась и кается въ своемъ грѣхѣ. Ея гордость смирилась,-- она жаждетъ свѣта, ищетъ поддержки. Это наполняетъ мое сердце надеждой: мнѣ кажется, что наши братья ошибаются, измѣряя милосердіе Божіе степенью разумѣнія грѣшника. Она хочетъ писать своимъ друзьямъ на Большой Фермѣ и проситъ, чтобы я передала имъ письмо, когда ея не станетъ. А когда я сказала ей, что вы здѣсь, она отвѣчала: "Мнѣ хотѣлось-бы съ нимъ проститься и попросить ого. чтобы онъ меня простилъ". Вы придете, Адамъ? Можетъ быть, пойдемъ вмѣстѣ сейчасъ-же?
   -- Не могу, сказалъ Адамъ.-- Я не могу прощаться, пока есть еще надежда. Все сижу здѣсь и жду и прислушиваюсь,-- ни о чемъ больше думать не могу... Она не можетъ умереть этой позорной смертью,-- я не могу съ этимъ помириться.
   Онъ всталъ и подошелъ къ окну. Дина ждала съ терпѣливымъ участіемъ. Такъ прошло съ минуту или двѣ; наконецъ, онъ повернулся къ ней и сказалъ:
   -- Я приду, Дина... завтра утромъ... если до тѣхъ поръ ничто не измѣнится. Если это должно случиться, я найду въ себѣ силы придти. Скажите ей, что я прощаю ее; скажите, что я приду... передъ концомъ.
   -- Я не стану настаивать, вѣрно такъ говоритъ вамъ голосъ вашего сердца, сказала Дина.-- Прощайте, мнѣ надо спѣшить. Просто удивительно, какъ она привязалась ко мнѣ: ни на минуту не отпускаетъ. Прежде она всегда была ко мнѣ холодна, но теперь несчастіе смягчило ее. Прощайте, Адамъ, да подкрѣпитъ васъ Господь и да пошлетъ Онъ вамъ силы вынести самое худшее.
   Дина протянула руку, которую Адамъ, молча, пожалъ.
   Бартль Масси хотѣлъ было встать, чтобы помочь ей приподнять тяжелую дверную щеколду, но прежде, чѣмъ онъ успѣлъ подойти, она была уже у дверей и, кинувъ ему на ходу своимъ нѣжнымъ голосомъ: "Прощайте, другъ!" спустилась съ лѣстницы легкими шагами.
   -- Ну, сказалъ Бартль, снимая очки и положивъ ихъ въ карманъ,-- ужъ если нельзя на свѣтѣ безъ бабъ, которыя баламутятъ людей, то справедливость требуетъ, чтобы были между ними и такія, которыя приносятъ намъ утѣшеніе; и эта -- такая, эта -- такая. Жаль, что она методистка; впрочемъ, нѣтъ такой бабы, у которой не было-бы своего гвоздя въ головѣ.
   Адамъ въ эту ночь совсѣмъ не ложился; волненіе ожиданія, возраставшее съ каждымъ часомъ, который приближалъ его къ роковой минутѣ, было слишкомъ сильно, и не смотря на всѣ упрашиванья Адама, не смотря на всѣ его обѣщанія вести себя смирно, школьный учитель тоже не спалъ.
   -- Что мнѣ значитъ, мой милый, какая-нибудь лишняя безсонная ночь? говорилъ Бартль.-- Скоро уже я буду спать въ землѣ сномъ непробуднымъ. Позволь-же мнѣ, пока еще можно, раздѣлить съ тобой твое горе.
   Долго тянулась эта печальная ночь для Адама. Онъ, то шагалъ на короткомъ пространствѣ маленькой комнатки отъ стѣны до стѣны, то сидѣлъ, закрывъ лицо руками. Въ комнатѣ не слышно было ни звука, кромѣ тиканья часовъ на столѣ, да шороха перегорающаго угля въ каминѣ, за которымъ тщательно присматривалъ школьный учитель. Минутами волненіе Адама разрѣшалось бурною, безсвязною рѣчью.
   -- Еслибъ я могъ только что-нибудь сдѣлать, чтобы спасти ее, я принялъ бы какія угодно мученія! Но знать все это и сидѣть сложа руки,-- это выше человѣческихъ силъ!.. Сидѣть и думать, что было бы теперь, еслибъ не онъ... О, Боже! вѣдь сегодня мы должны были вѣнчаться!
   -- Да, да, мой мальчикъ, проговорилъ нѣжно Бартль; -- это большое горе, тяжелое горе. Но помни: когда ты думалъ жениться на ней, ты не зналъ, какая у нея натура. Ты не подозрѣвалъ, что она можетъ до такой степени ожесточиться въ такое короткое время и сдѣлать то, что она сдѣлала.
   -- Знаю, знаю, сказалъ Адамъ.-- Я думалъ, что у нея любящее, нѣжное сердце, что она не способна солгать ни словомъ, ни дѣломъ. Могъ-ли я думать иначе? Да еслибы не онъ. еслибъ онъ не смутилъ ее своими ухаживаніями, еслибы я женился на ней и окружилъ ее любовью и заботами, она, можетъ быть, никогда бы не сдѣлала ничего дурного. Что за бѣда, еслибъ даже мы жили съ ней несовсѣмъ ладно? Все было-бы пустяки въ сравненіи съ этимъ...
   -- Никогда нельзя знать, парень, никогда нельзя знать, что можетъ случиться. Горе твое теперь слишкомъ живо; понадобится время,-- много времени,-- чтобы залѣчить твою рану. Но я всегда былъ хорошаго мнѣнія о тебѣ: я увѣренъ, что ты все перетерпишь и станешь опять человѣкомъ. И мы не можемъ предвидѣть, что выйдетъ изъ всего этого.
   -- Что же еще изъ этого можетъ выйти! воскликнулъ съ гнѣвомъ Адамъ.-- Чтобы ни вышло, для нея это ничего не измѣнитъ; она должна умереть. Терпѣть не могу этой манеры во всемъ находить утѣшеніе. Лучше-бы сдѣлали люди, еслибы поняли наконецъ, что сдѣланное зло ничѣмъ не поправишь. Когда человѣкъ испортилъ жизнь своему ближнему, онъ не имѣетъ права утѣшать себя мыслью, что изъ этого можетъ выйти добро для другихъ. Ничье благополучіе не сниметъ позора съ пси и не спасетъ ее отъ смерти.
   -- Ну, успокойся, успокойся, мой мальчикъ,-- проговорилъ Бартль кроткимъ голосомъ, представлявшимъ странный контрастъ со свойственной ему авторитетной манерой и страстью къ противорѣчію.-- Очень можетъ быть, что я говорю глупости; я -- старикъ, и давнымъ давно позабылъ, какъ люди волнуются и страдаютъ. Поучать терпѣнію другихъ всегда легко.
   -- Простите меня, мистеръ Масси, сказалъ Адамъ съ раскаяніемъ въ голосѣ;-- я погорячился. Я не долженъ былъ съ вами такъ говорить,-- не сердитесь на меня!
   -- Нѣтъ, нѣтъ, мой мальчикъ, я не сержусь.
   Ночь прошла въ мучительномъ волненіи, но первый лучъ холоднаго разсвѣта принесъ съ собою то страшное спокойствіе, которое приходитъ вмѣстѣ съ отчаяніемъ, Скоро уже не будетъ неизвѣстности.
   -- Теперь пойдемте въ тюрьму, мистеръ Масси, сказалъ Адамъ, когда стрѣлка часовъ подошла къ шести.-- Если есть что-нибудь новое, мы тамъ узнаемъ.
   На улицахъ уже было движеніе: народъ шелъ все въ одну сторону, къ одной цѣли. Адамъ старался не думать о томъ, куда шли эти люди, то и дѣло обгонявшіе его во время этого короткаго перехода отъ его квартиры къ тюрьмѣ.
   Онъ вздохнулъ съ облегченіемъ, когда тюремныя ворота затворились за нимъ, и онъ не могъ больше видѣть этой жадной до зрѣлищъ толпы.
   Нѣтъ, въ тюрьмѣ не было ничего новаго: ни отсрочки, ни помилованія не пришло.
   Адамъ по крайней мѣрѣ полчаса пробылъ на тюремномъ дворѣ, не рѣшаясь послать сказать Динѣ, что онъ пришелъ. Вдругъ онъ услышалъ чей-то голосъ, говорившій: "Телѣга тронется въ половинѣ восьмого".
   Надежды не было: надо идти,-- надо сказать ей послѣднее "прости" передъ вѣчной разлукой.
   Десять минутъ спустя Адамъ былъ у дверей камеры. Дина прислала ему сказать, что она не можетъ выйти къ нему,-- она ни на минуту не можетъ оставить Гетти; но Гетти готова его принять.
   Когда онъ вошелъ, онъ не сразу увидѣлъ ее: волненіе парализовало въ немъ всѣ внѣшнія чувства, и ему показалось, что въ камерѣ совершенно темно. Когда дверь за нимъ затворилась, онъ простоялъ съ минуту, ошеломленный и весь дрожа.
   Но мало по малу онъ сталъ привыкать къ полутьмѣ и разсмотрѣлъ темные глаза, опять глядѣвшіе на него, но теперь безъ улыбки. Господи, какъ они были печальны! Въ послѣдній разъ онъ видѣлъ ихъ въ тотъ день, когда прощался съ нею, съ сердцемъ, полнымъ любви, радости и надежды; тогда они улыбались ему сквозь слезы съ милаго, розоваго дѣтскаго личика. Теперь лицо это было точно изъ мрамора; нѣжныя губки судорожно подергивались -- блѣдныя, полуоткрытыя; прелестныя ямочки пропали, а глаза... Самое ужасное было то, что они были такъ похожи на глаза Гетти! Это были ея глаза, смотрѣвшіе на него съ такою безнадежною скорбью, какъ будто она воскресла изъ мертвыхъ и пришла разсказать ему о своихъ страданіяхъ.
   Она крѣпко прижималась къ Динѣ, какъ будто въ ней одной была вся сила и надежда, какія у нея еще оставались, а жалость и любовь, сіявшія на лицѣ Дины, казались видимымъ залогомъ невидимаго искупленія и прощенія.
   Когда глаза ихъ встрѣтились, когда Адамъ и Гетти взглянули другъ на друга, она тоже замѣтила въ немъ страшную перемѣну, и это еще усилило ея страхъ. Въ первый разъ Гетти видѣла человѣческое лицо, на которомъ, какъ въ зеркалѣ, отразились ея собственныя страданія. Адамъ стоялъ передъ ней воплощеніемъ ужаснаго прошлаго и ужаснаго будущаго. Взглянувъ на него, она стала дрожать еще сильнѣе.
   -- Заговори съ нимъ, Гетти, сказала ей Дина.-- Разскажи ему все, что у тебя на сердцѣ.
   Гетти повиновалась, какъ ребенокъ.
   -- Адамъ, мнѣ очень больно... Я дурно поступила съ вами... Простите меня... прежде, чѣмъ я умру.
    Адамъ отвѣтилъ съ рыданіемъ:
   -- Я прощаю тебя, Гетти,-- давно простилъ.
   Въ первую минуту, когда онъ увидѣлъ ее, когда онъ встрѣтилъ этотъ скорбный взглядъ ея глазъ, онъ думалъ, что мозгъ его не выдержитъ, что онъ сойдетъ съума отъ муки; но звукъ ея голоса, произносившаго слова покаянія, затронулъ въ его сердцѣ струну, которая была не такъ сильно натянута: онъ почувствовалъ какъ-бы облегченіе страданія, которое становилось невыносимымъ, и слезы брызнули изъ его глазъ,-- рѣдкія слезы: онъ ни разу не плакалъ съ тѣхъ поръ, какъ разрыдался на груди Сета въ самомъ началѣ своего горя.
   Гетти сдѣлала невольное движеніе къ нему: ей возвращалась частица той любви, которою нѣкогда она была окружена... Не выпуская руки Дины, она подошла къ Адаму и робко сказала:
   -- Не поцѣлуете-ли вы меня еще разъ, Адамъ, не смотря на все зло, которое я вамъ сдѣлала?
   Адамъ взялъ протянутую ему исхудалую блѣдную ручку, и они дали другъ другу торжественный поцѣлуй вѣчной разлуки.
   -- Скажите ему, продолжала Гетти болѣе твердымъ голосомъ,-- потому что никто, кромѣ васъ, ему не скажетъ,-- скажите ему, что я пошла къ нему, но не могла его найти, и что я возненавидѣла его и прокляла; но Дина говоритъ, что я должна ему простить... и я стараюсь... потому-что иначе и меня Господь не проститъ.
   Въ эту минуту у дверей послышался шумъ; ключъ повернулся въ замкѣ, и когда дверь отводилась, Адамъ, какъ въ туманѣ, увидѣлъ входившихъ людей. Онъ былъ слишкомъ взволнованъ, чтобы разсмотрѣть, кто были эти люди,-- онъ даже не замѣтилъ между ними мистера Ирвайна. Онъ понялъ, что начинаются послѣднія приготовленія, и что ему нельзя оставаться. Вошедшіе молча передъ нимъ разступились, и онъ вернулся въ свою печальную комнату, предоставивъ Бартлю Масси присутствовать при концѣ.
   

ГЛАВА XLVII.
ПОСЛѢДНЯЯ МИНУТА.

   Это была такая картина, что многіе помнили ее лучше, чѣмъ свои собственныя горести и напасти,-- картина свѣтлаго утра, когда толпа народа, ожидавшая появленія роковой телѣги, увидѣла, какъ она медленно приближалась съ двумя, сидѣвшими въ ней, молодыми женщинами, къ отвратительному прообразу измышленной людьми внезапной, насильственной смерти.
   Весь Стонитонъ уже слышалъ о Динѣ Моррисъ, молодой методисткѣ, склонившей нераскаянную преступницу къ полному сознанію, и народъ толпился столько-же ради нея, какъ и ради несчастной Гетти.
   Но Дина не замѣчала этого стеченія народа. Когда Гетти, увидѣвъ вдали огромную толпу, судорожно прижалась къ ней, она сказала:
   -- Закрой глаза, Гетти, и повторяй за мной молитву.
   И въ то время, какъ телѣга медленно подвигалась впередъ среди глазѣвшихъ на нее любопытныхъ, она молилась тихимъ голосомъ, но безустанно и напряженно, выливая всю свою душу въ этой послѣдней мольбѣ за слабое, дрожащее существо, цѣплявшееся за нее, какъ за единственную ощутимую надежду на любовь и прощеніе.
   Дина не знала, что эта безмолвная толпа смотритъ на нее почти съ благоговѣніемъ; она не знала даже, что онѣ уже близко къ роковому мѣсту, какъ вдругъ телѣга остановилась, и она содрогнулась отъ ужаса, услышавъ страшный ревъ толпы, омерзительный для ея ушей, какъ вой демоновъ. Пронзительный крикъ Гетти смѣшался съ этимъ ревомъ, и обѣ женщины прижались другъ къ другу.
   Но то не былъ ни вопль проклятія, ни крикъ торжествующей жестокости.
   То былъ общій крикъ радости при видѣ всадника, который мчался во весь духъ, прокладывая себѣ путь сквозь толпу. Лошадь, вся въ мылѣ, рвется впередъ, послушная нетерпѣливому пришпориванью. Глаза всадника горятъ безумною радостью: онъ знаетъ то, чего еще никто не знаетъ. Смотрите, онъ что-то держитъ въ рукѣ; онъ машетъ въ воздухѣ какою-то бумагой.
   Шерифъ его знаетъ: это Артуръ Донниторнъ съ помилованіемъ отъ смерти, котораго онъ добился съ великимъ трудомъ.
   

ГЛАВА XLVIII.
НОВАЯ ВСТРѢЧА ВЪ ЛѢСУ.

   На другой день вечеромъ два человѣка шли съ двухъ противуположныхъ сторонъ къ одному и тому же мѣсту, куда ихъ влекло общее воспоминаніе.
   Этимъ мѣстомъ была роща у Донниторнскаго замка. Вы уже знаете, кто были эти люди.
   Утромъ похоронили стараго сквайра; потомъ прочли духовную, и теперь Артуръ, воспользовавшись первой свободной минутой, искалъ уединенія въ прогулкѣ, чтобы взглянуть, наконецъ, прямо въ глаза своему новому будущему и утвердиться въ принятомъ грустномъ рѣшеніи.
   Адамъ тоже вернулся изъ Стонитона въ понедѣльникъ вечеромъ и весь день не выходилъ изъ дому, если не считать визита на Большую Ферму, куда онъ ходилъ разсказать о Гетти все то, чего еще не успѣлъ сообщить тамъ мистеръ Ирвайнъ. У нихъ съ Пойзеромъ было рѣшено, что онъ, Адамъ, переѣдетъ туда, куда переѣдутъ они, какъ-бы это ни было далеко. Онъ положилъ отказаться отъ мѣста лѣсничаго, при первой возможности расторгнуть контрактъ съ Джонатаномъ Бурджемъ и устроиться съ Сетомъ и матерью гдѣ-нибудь по близости отъ друзей, съ которыми онъ былъ теперь связанъ однимъ общимъ горемъ.
   -- Мы съ Сетомъ вездѣ найдемъ работу, сказалъ онъ.-- Человѣку, у котораго все его имущество -- въ здоровыхъ рукахъ, будетъ вездѣ хорошо; мы съ нимъ начнемъ дѣло сначала. Мать намъ не будетъ помѣхой: когда я вернулся домой, она мнѣ сказала, что пусть ее похоронятъ въ чужомъ приходѣ, что теперь она примирилась съ этой мыслью, если только я думаю, что мнѣ будетъ лучше гдѣ-нибудь въ другомъ мѣстѣ. Просто удивительно, какая она сдѣлалась кроткая и сговорчивая въ послѣдніе дни. Можно подумать, что горе смирило се именно тѣмъ, что очень ужъ оно велико. Намъ всѣмъ будетъ лучше на новомъ мѣстѣ, хотя мнѣ и жаль разставаться кое съ кѣмъ изъ друзей. Но съ вами и съ вашей семьей, мистеръ Пойзеръ, я никогда не разстанусь: общая бѣда насъ породнила.
   -- Да, парень, отвѣчалъ Мартинъ.-- И то ужъ утѣшеніе, что мы не будемъ слышать имени этого человѣка. Боюсь только, что какъ-бы далеко мы ни ушли, люди все-таки когда-нибудь узнаютъ, что въ нашей роднѣ есть ссыльно-каторжные, что мою племянницу чуть-было не повѣсили. Намъ всегда будутъ въ правѣ бросить это въ лицо, да и дѣтямъ нашимъ послѣ насъ.
   Этотъ продолжительный визитъ на Большую Ферму такъ взволновалъ Адама, что онъ не могъ даже подумать видѣться еще съ кѣмъ-нибудь въ этотъ день или приняться за обычныя свои занятія раньше завтрашняго утра. "Но завтра я примусь за работу", сказалъ онъ себѣ. "Можетъ быть, со временемъ я опять научусь любить свое дѣло; но съ охотой-ли, или безъ охоты, а надо работать".
   Это былъ послѣдній вечеръ, который онъ позволилъ себѣ отдать своему горю: теперь неизвѣстности больше не было, и надо покориться тому, чего нельзя измѣнить. Онъ рѣшилъ не встрѣчаться съ Артуромъ Донниторномъ, если только ему удастся избѣжать этой встрѣчи. У него не было больше порученія къ Артуру отъ Гетти, такъ какъ она сама видѣлась съ нимъ, а Адамъ не полагался на себя; онъ боялся силы своего гнѣва: слишкомъ еще памятны ему были слова мистера Ирвайна: "Вспомните, что вы чувствовали, когда ударили его въ рощѣ".
   Эта мысль объ Артурѣ, какъ и всякая мысль, соединенная съ сильнымъ чувствомъ, безпрестанно возвращалась къ нему, вызывая въ его воображеніи все ту-же картину рощи и того мѣста, гдѣ его охватила безумная ярость, при видѣ двухъ, близко склонившихся другъ къ другу фигуръ подъ зеленымъ сводомъ вѣтвей.
   "Сегодня схожу туда въ послѣдній разъ, рѣшилъ онъ". Мнѣ будетъ полезно хорошенько припомнитъ и перечувствовать все, что я испыталъ, когда ударилъ его. Я тогда же почувствовалъ, какъ это глупо съ моей стороны и какъ безполезно,-- почувствовалъ раньше, чѣмъ успѣлъ подумать, что я его убилъ".
   Вотъ какъ случилось, что Артуръ и Адамъ подходили одновременно къ одному и тому-же мѣсту.
   Адамъ былъ опять въ своей рабочей курткѣ: вернувшись домой, онъ сейчасъ-же, съ чувствомъ облегченія, сбросилъ свой парадный костюмъ, и еслибы въ эту минуту у него была на плечахъ корзина съ инструментами, его, съ его осунувшимся, блѣднымъ лицомъ, можно было-бы принять за призракъ того Адама Бида, который вошелъ въ рощу въ тотъ августовскій вечеръ, восемь мѣсяцевъ назадъ. Но корзины съ нимъ не было, и онъ шелъ, не такъ, какъ тогда, выпрямивъ станъ, твердой походкой, зорко оглядывась по сторонамъ; теперь онъ шелъ, заложивъ руки въ карманы и почти не поднимая глазъ отъ земли. Онъ вошелъ въ рощу и остановился предъ огромнымъ, развѣсистымъ букомъ. Онъ хорошо зналъ это дерево; это былъ межевой столбъ, за которымъ кончалась его молодость,-- указатель того времени, когда его покинуло одно изъ лучшихъ юношескихъ его чувствъ. Онъ зналъ, что оно никогда уже не вернется. А между тѣмъ, даже теперь, въ душѣ его шевельнулось что-то въ родѣ нѣжности при воспоминаніи о томъ Артурѣ Донниторнѣ, которому онъ такъ вѣрилъ до той самой минуты, когда остановился у этого самого бука восемь мѣсяцевъ тому назадъ. Это была нѣжность къ умершему: тотъ Артуръ уже больше не существовалъ.
   Вскорѣ вниманіе Адама было привлечено шумомъ приближающихся шаговъ; но дерево стояло на поворотѣ дороги, и онъ не могъ видѣть, кто идетъ, до тѣхъ поръ, пока въ двухъ шагахъ передъ нимъ не выросла высокая, стройная фигура въ глубокомъ траурѣ. Оба вздрогнули и молча смотрѣли другъ на друга. Часто, очень часто за послѣднія двѣ недѣли Адамъ представлялъ себѣ эту встрѣчу,-- бросалъ въ лицо Артуру слова язвительныя, какъ упрекъ совѣсти, заставлялъ его принять на себя заслуженную долю несчастія, котораго онъ былъ причиной. И такъ-же часто онъ говорилъ себѣ, что лучше-бы этой встрѣчѣ никогда не бывать. По, представляя себѣ свою встрѣчу съ Артуромъ, онъ всегда видѣлъ Артура такимъ, какимъ встрѣтилъ его въ послѣдній разъ, въ рощѣ,-- цвѣтущимъ, беззаботнымъ, съ легкомысленною рѣчью на устахъ,-- и лицо, которое онъ увидѣлъ теперь, поразило его выраженіемъ страданія. Адамъ зналъ, что такое страданіе: у него не хватило-бы духу дотронуться до открытой раны грубой рукой. Въ немъ не было теперь ни гнѣва, ни ненависти,-- ничего такого, противъ чего ему приходилось бы бороться. Молчаніе было лучше упрековъ... Артуръ заговорилъ первый.
   -- Адамъ, сказалъ онъ спокойно,-- можетъ быть вышло къ лучшему, что мы съ вами встрѣтились. Я хотѣлъ васъ видѣть: хотѣлъ писать вамъ завтра и просить, чтобы вы мнѣ назначили, когда я могу васъ застать.
   Онъ замолчалъ; молчалъ и Адамъ.
   -- Я знаю, что вамъ тяжело меня видѣть, продолжалъ Артуръ,-- но, вѣроятно, пройдетъ много лѣтъ прежде, чѣмъ мы опять встрѣтимся.
   -- Да, сэръ, холодно отвѣтилъ Адамъ;-- я завтра-же хотѣлъ вамъ писать, что будетъ лучше, если всякія сношенія между нами прекратятся, и вы возьмете на мое мѣсто кого-нибудь другого.
   Артуръ живо почувствовалъ всю суровость этого отвѣта и долженъ былъ сдѣлать усиліе, чтобы продолжать.
   -- По этому-то поводу отчасти я и хотѣлъ васъ видѣть. Я не стану стараться ни смягчить ваше негодованіе противъ меня, ни просить васъ что-нибудь для меня сдѣлать. Я только хотѣлъ васъ спросить, не согласитесь-ли вы помочь мнѣ ослабить, насколько возможно, роковыя послѣдствія прошлаго, котораго нельзя измѣнить. Я хлопочу не о себѣ, а о другихъ. Я знаю, что я могу сдѣлать очень немногое -- что худшія послѣдствія непоправимы; но кое-что можно сдѣлать, и вы можете мнѣ помочь: Согласны вы выслушать меня терпѣливо?
   -- Да, сэръ, отвѣчалъ Адамъ послѣ минутнаго колебанія;-- я васъ выслушаю, и если могу помочь что-нибудь уладить, я это сдѣлаю. Гнѣвъ ничего не исправитъ,-- я въ этомъ убѣдился по опыту.
   -- Я шелъ въ Эрмитажъ, сказалъ Артуръ.-- Не пойдете-ли вы со мной? Тамъ намъ будетъ удобнѣе говорить.
   Эрмитажъ не отпирался съ того дня, какъ они въ послѣдній разъ вышли оттуда вдвоемъ; ключъ отъ него лежалъ подъ замкомъ, въ столѣ у Артура. И теперь, когда Артуръ отперъ дверь, они увидѣли подсвѣчникъ съ догорѣвшей свѣчей на томъ-же самомъ мѣстѣ; на томъ-же самомъ мѣстѣ стоялъ и стулъ, на которомъ сидѣлъ тогда Адамъ; тамъ-же была и корзинка съ ненужными бумагами, на днѣ которой, какъ сейчасъ-же вспомнилъ Артуръ, лежала розовая шелковая косыночка. Обоимъ было-бы тяжело очутиться въ этомъ мѣстѣ, если-бы осаждавшія ихъ мысли были менѣе тяжелы.
   Они сѣли другъ противъ друга, какъ и тогда, и Артуръ сказалъ:
   -- Я уѣзжаю. Адамъ; я ѣду въ армію.
   Бѣдный Артуръ думалъ, что Адамъ будетъ тронутъ этимъ извѣстіемъ и чѣмъ-нибудь -- движеніемъ, если не словами,-- выразитъ ему свое сочувствіе, но губы Адама были крѣпко сжаты, и лицо оставалось суровымъ попрежнему.
   Такъ вотъ, что я хотѣлъ вамъ сказать, продолжалъ Артуръ,-- одна изъ причинъ, заставившихъ меня принять это рѣшеніе, то, что я не хочу, чтобы кто-нибудь принужденъ былъ разстаться съ Гейслопомъ и съ роднымъ домомъ изъ-за-меня. Я готовъ сдѣлать все на свѣтѣ,-- нѣтъ такой жертвы, на которую-бы я не пошелъ, лишь-бы предотвратить дальнѣйшее зло, какое можетъ пасть на другихъ, благодаря моему... благодаря тому, что случилось.
   Слова Артура произвели дѣйствіе, какъ разъ обратное тому, какого онъ ожидалъ. Адаму почудилось въ нихъ слишкомъ легкое отношеніе къ серьезному вопросу,-- желаніе утѣшиться сознаніемъ, что онъ, Артуръ, своей жертвой искупаетъ сдѣланное имъ непоправимое зло; а ничто не возбуждало въ Адамѣ такого негодованія, какъ подобная попытка самоутѣшенія. Адамъ былъ настолько-же склоненъ смотрѣть прямо въ глаза труднымъ вопросамъ, насколько Артуръ -- отворачиваться отъ нихъ. Къ тому-же въ немъ была доля той чуткой, подозрительной гордости, которая часто подымается въ душѣ бѣдняка въ присутствіи богатаго человѣка. Онъ почувствовалъ, что все его негодованіе возвращается къ нему, и сказалъ:
   -- Поздно хватились, сэръ. О жертвахъ надо думать тогда, когда онѣ еще могутъ удержать тебя отъ дурного поступка; никакія жертвы не передѣлаютъ того, что уже сдѣлано. Когда чувству человѣка нанесена смертельная обида, его не вылѣчишь милостями.
   -- Милостями! съ негодованіемъ воскликнулъ Артуръ.-- Какъ вамъ могло придти въ голову, что я объ этомъ говорю? Я говорю о Пойзерахъ. Мистеръ Ирвайнъ сказалъ мнѣ, что Пойзеры намѣрены бросить домъ, гдѣ прожило столько поколѣній ихъ предковъ. Неужели же вы не находите, какъ находитъ мистеръ Ирвайнъ, что если-бы была какая-нибудь возможность убѣдить ихъ побороть въ себѣ то чувство, которое ихъ гонитъ отсюда, для нихъ въ концѣ-концовъ было-бы лучше всего остаться на старомъ мѣстѣ, среди старыхъ друзей и сосѣдей?
   -- Да, это правда,-- холодно отвѣтилъ Адамъ.-- Но не такъ-то легко бываетъ, сэръ, иногда побороть свое чувство. Конечно, Мартину Пойзеру будетъ тяжело на новомъ мѣстѣ, среди чужихъ людей: вѣдь онъ родился и выросъ на Большой Фермѣ, какъ и отецъ его, но для такихъ людей, какъ они, было-бы еще тяжелѣе остаться. Я не вижу, что тутъ можно уладить. Бываютъ обиды, сэръ, которыхъ нельзя искупить.
   Нѣсколько минутъ Артуръ молчалъ. Вопреки всѣмъ добрымъ чувствамъ, преобладавшимъ въ его душѣ въ этотъ вечеръ, гордость его была уязвлена обращеніемъ съ нимъ Адама. Да развѣ самъ онъ не страдалъ? Развѣ не отказывался и онъ тоже отъ самыхъ дорогихъ своихъ надеждъ? Теперь было то-же, что и восемь мѣсяцевъ тому назадъ: Адамъ какъ-будто хотѣлъ заставить Артура сильнѣе почувствовать всю непоправимость его вины. Онъ боролся съ нимъ оружіемъ, глубже всякаго другого уязвлявшимъ его пылкую, живую натуру. Но гнѣвъ его скоро потухъ, смиряясь передъ тѣмъ-же вліяніемъ, которое недавно смирило и Адама,-- передъ выраженіемъ страданія на знакомомъ, нѣкогда миломъ лицѣ. Минутная борьба разрѣшилась сознаніемъ, что онъ, Артуръ, долженъ все стерпѣть отъ Адама, который столько изъ за него выстрадалъ. Тѣмъ не менѣе, въ голосѣ его слышался оттѣнокъ дѣтской досады, когда онъ сказалъ:
   -- Да, но мы только усугубляемъ зло своимъ неразумнымъ къ нему отношеніемъ, повинуясь голосу страсти и удовлетворяя ее въ настоящемъ, вмѣсто того, чтобы подумать, къ чему это приведетъ въ будущемъ... Если-бы я еще оставался здѣсь распоряжаться хозяйствомъ,-- горячо продолжалъ онъ, помолчавъ;-- если-бы я отнесся легкомысленно, равнодушно, къ тому, что я сдѣлалъ... къ несчастію, котораго а былъ причиной,-- вы имѣли-бы хоть какое-нибудь извиненіе, Адамъ, въ вашемъ желаніи уйти и въ вашихъ страданіяхъ склонить къ тому-же и другихъ. Вамъ было-бы простительно тогда стараться ухудшить зло новымъ зломъ. Но когда я говорю вамъ, что я уѣзжаю совсѣмъ, когда вы знаете, что значитъ для меня такое рѣшеніе, разбивающее всѣ мои лучшія мечты и надежды,-- не можетъ быть, чтобы вы такой умный, здравомыслящій человѣкъ,-- могли думать, что существуетъ хоть сколько нибудь разумная причина, но которой Пойзеры должны-бы отказаться остаться. Я знаю ихъ понятія о чести: мистеръ Ирвайнъ мнѣ все сказалъ; тѣмъ не менѣе онъ думаетъ, что ихъ можно было-бы убѣдить, доказать имъ, что они не понесли никакого безчестія въ глазахъ своихъ сосѣдей, и что ничто не мѣшаетъ имъ остаться. Но для этого необходимо, чтобы вы согласились помочь ему въ его усиліяхъ, чтобы вы остались на вашемъ мѣстѣ лѣсничаго.
   Артуръ помолчалъ и затѣмъ продолжалъ еще горячѣе.
   -- Вы сами знаете, что, Оставаясь на этомъ мѣстѣ, вы можете быть полезны не одному только владѣльцу земли. И -- какъ знать?-- можетъ быть у васъ скоро будетъ новый, болѣе достойный хозяинъ, на котораго вы станете работать охотно. Если я умру, мой двоюродный братъ Траджеттъ приметъ мое имя и будетъ моимъ наслѣдникомъ. Онъ славный малый.
   Адамъ былъ тронутъ: въ этихъ словахъ,-- онъ не могъ этого не почувствовать,-- слышался голосъ того честнаго, добраго Артура, котораго онъ такъ любилъ когда-то и которымъ гордился. Но воспоминанія недавняго прошлаго брали надо всѣмъ перевѣсъ. Онъ молчалъ; но Артуръ уже прочелъ на лицѣ его отвѣтъ, заставившій его продолжать еще настойчивѣе:
   -- А потомъ, если-бы вы поговорили съ Пойзерами,-- обсудили-бы сперва все хорошенько съ мистеромъ Ирвайномъ (онъ завтра хотѣлъ видѣться съ вами), а тамъ постарались-бы вдвоемъ ихъ убѣдить... Конечно, я знаю, что они не захотѣли-бы принять отъ меня никакой милости,-- ничего подобнаго я и не имѣю въ виду, но я увѣренъ, что въ концѣ-концовъ имъ будетъ легче, если они останутся здѣсь. Ирвайнъ тоже такъ думаетъ. Онъ беретъ на себя верховный надзоръ за имѣніемъ,-- онъ уже согласился. Значитъ, въ сущности, они будутъ имѣть дѣло съ человѣкомъ, котораго любятъ и уважаютъ. То-же самое можно сказать и о васъ, Адамъ; и только одно желаніе причинить мнѣ новое горе можетъ заставить васъ уйти.
   Артуръ опять замолчалъ и черезъ минуту прибавилъ взволнованнымъ голосомъ:
   -- Я знаю одно: я никогда не поступилъ-бы такъ съ вами. Будь я на вашемъ мѣстѣ, а вы на моемъ, я постарался-бы помочь вамъ уладить все къ лучшему, насколько это возможно.
   Адамъ сдѣлалъ было быстрое движеніе, точно хотѣлъ встать, но сдержался и не поднялъ глазъ отъ земли. Артуръ продолжалъ:
   -- Вѣрно вы никогда въ жизни не дѣлали ничего такого, въ чемъ вамъ пришлось-бы потомъ горько каяться, иначе вы были-бы великодушнѣе: вы поняли-бы, что мнѣ, во всякомъ случаѣ, хуже, чѣмъ вамъ.
   Съ этими словами Артуръ всталъ съ оттоманки, подошелъ къ окну и, стоя спиной къ Адаму, заговорилъ страстно:
   -- Развѣ я ея не любилъ? Развѣ не видѣлъ я ее вчера? Развѣ я не унесу съ собой всюду воспоминаніе о ней, точно такъ-же, какъ и вы? И развѣ вы бы меньше страдали,-- какъ вы думаете?-- если вы были виновникомъ ея гибели?
   Нѣсколько минутъ длилось молчаніе; борьба въ душѣ Адама не могла разрѣшиться такъ скоро. Легковѣсныя натуры, у которыхъ всѣ впечатлѣнія мимолетны, едва-ли поймутъ, какое упорное внутреннее сопротивленіе ему пришлось превозмочь, прежде чѣмъ онъ всталъ съ мѣста и повернулся къ Артуру. Артуръ услышалъ это движеніе, обернулся и встрѣтилъ его грустный, смягчившійся взглядъ. Адамъ сказалъ;
   -- Вы правы, сэръ; я -- человѣкъ жесткій, въ моей натурѣ нѣтъ мягкости. Я былъ суровъ съ отцомъ,-- я не прощалъ ему его слабостей. Я былъ всегда со всѣми суровъ -- кромѣ нея. И теперь мнѣ казалось, что всѣ мало ее жалѣютъ,-- такъ я страдалъ за нее, когда я думалъ о томъ, какъ жестоко отнеслись къ ней родные, я говорилъ себѣ, что никогда больше и ни къ кому я не буду суровъ. Но то, что я выстрадалъ за нее, сдѣлало меня, можетъ быть, несправедливымъ по отношенію къ вамъ. Я тоже испыталъ въ жизни, что значитъ раскаяться слишкомъ поздно; когда умеръ отецъ, я почувствовалъ, что былъ къ нему безпощаденъ; я чувствую это и теперь, когда вспоминаю о немъ. Я не имѣю права не прощать человѣку, когда онъ сознаетъ свою вину и кается въ ней.
   Адамъ выговорилъ эти слова твердо и отчетливо, какъ человѣкъ, рѣшившійся высказать до конца все, что онъ считаетъ своимъ долгомъ сказать; но затѣмъ продолжалъ съ нѣкоторымъ колебаніемъ;
   -- Было время, сэръ, когда я не захотѣлъ пожать руки, которую вы мнѣ протянули; но если бы вы пожелали пожать мнѣ руку теперь хотя я тогда отказался...
   Въ тотъ-же мигъ выхоленная, бѣлая рука Артура очутилась въ широкой ладони Адама, и въ этомъ горячемъ пожатіи оба почувствовали возвратъ стараго, могучаго чувства -- привязанности съ дѣтства.
   -- Адамъ,-- сказалъ Артуръ, поддаваясь внезапному порыву принести другу полную исповѣдь, этого никогда-бы не случилось, еслибъ я зналъ, что вы ее любите: это помогло-бы мнѣ устоять отъ соблазна. Я боролся; у меня и въ помышленіи не было сдѣлать ей зло. Потомъ я обманулъ васъ, и изъ этого вышло еще худшее зло, но я думалъ, что иначе я не могу поступить, что это лучшее, что я могъ сдѣлать, и въ томъ письмѣ я ее просилъ дать мнѣ знать, если съ нею случится какая-нибудь бѣда; повѣрьте, что я сдѣлалъ бы для нея все, что могъ. Но я поступилъ дурно съ самаго начала, и вотъ къ чему это привело! Богъ мнѣ свидѣтель, что я съ радостью отдалъ-бы жизнь, если-бы это могло что-нибудь исправить.
   Они опять сѣли другъ противъ друга, и Адамъ спросилъ трепетнымъ голосомъ:
   -- Какая она была, сэръ, когда вы съ ной разставались?
   -- Лучше не спрашивайте, Адамъ. Минутами, когда я вспоминаю, какъ она на меня смотрѣла и что говорила, мнѣ начинаетъ казаться, что я сойду съума... когда я думаю о томъ, что я не могъ добиться полнаго помилованія,-- не могъ спасти ее отъ страшной участи быть сосланной на каторгу, что я ничего не могу для нея сдѣлать всѣ эти годы, и что она можетъ умереть, не извѣдавъ больше ни покоя, ни счастья.
   -- Ахъ, сэръ,-- сказалъ Адамъ, чувствуя въ первый разъ, что собственное его горе блѣднѣетъ передъ его жалостью къ Артуру,-- мы съ вами часто будемъ думать объ одномъ и томъ-же, когда будемъ далеко другъ отъ друга. Я буду всегда молиться Богу за васъ, чтобъ Онъ поддержалъ васъ въ вашемъ горѣ, какъ я молюсь за себя.
   -- Съ нею была эта святая женщина -- Дина Моррисъ,-- сказалъ Артуръ, продолжая нить своихъ мыслей и не вдумываясь въ смыслъ того, что говорилъ Адамъ,-- она мнѣ сказала, что останется съ нею до послѣдней минуты,-- пока ее отошлютъ; бѣдняжка цѣпляется за Дину, какъ за послѣднее свое утѣшеніе и поддержку. Я готовъ боготворить эту женщину; не знаю, что бы я дѣлалъ, если бы не она. Адамъ, вы ее увидите, когда она пріѣдетъ сюда; вчера я не могъ ничего ей сказать, т. е., что я о ней думаю и какъ я ей благодаренъ. Скажите ей,-- продолжалъ Артуръ все быстрѣй и быстрѣй, какъ будто стараясь скрыть овладѣвшее имъ волненіе, и съ этими словами вынулъ изъ кармана свои часы и цѣпочку,-- скажите ей, что я прошу ее принять это на память о человѣкѣ, для котораго она вѣчно будетъ источникомъ утѣшенія, когда онъ будетъ думать о... Я знаю, что она не дорожитъ такими вещами ради вещей, но пусть она носитъ эти часы,-- мнѣ будетъ пріятно думать, что она ихъ носитъ.
   -- Я передамъ ей часы, сэръ,-- сказалъ Адамъ,-- и передамъ ваши слова. Она мнѣ говорила, что пріѣдетъ къ своимъ на ферму.
   -- И вы убѣдите Пойзеровъ остаться, Адамъ? спросилъ Артуръ, возвращаясь къ первоначальному предмету разговора, о которомъ оба забыли въ эти первыя мгновенія сердечныхъ изліяній воскресшей старой дружбы.-- И сами останетесь? И поможете мистеру Ирвайну въ осуществленіи нашихъ съ нимъ плановъ ремонта построекъ и улучшеній по имѣнію?
   -- Есть еще одинъ пунктъ, сэръ, котораго вы, можетъ быть, не приняли въ разсчетъ,-- отвѣчалъ Адамъ нерѣшительно,-- и больше всего меня заставляетъ колебаться именно это. Вотъ видите-ли (это точно такъ-же относится и къ Пойзерамъ, какъ и ко мнѣ), если мы останемся, то, такъ какъ въ этомъ замѣшана наша выгода, со стороны можетъ показаться, что нами руководитъ разсчетъ, что ради своихъ интересовъ мы забыли все остальное. Я знаю, что имъ придетъ это въ голову, да я и самъ не могу вполнѣ отдѣлаться отъ этой мысли. Человѣкъ честный и независимый не любитъ подавать людямъ повода считать его негодяемъ.
   -- Но изъ тѣхъ, кто васъ знаетъ, Адамъ, никому не придетъ въ голову подобная вещь. Нѣтъ, это еще не причина для того, чтобы изъ двухъ способовъ дѣйствія человѣкъ выбралъ менѣе великодушный и болѣе эгоистичный. Къ тому-же, всѣ будутъ знать,-- я позабочусь объ этомъ,-- что и вы, и Пойзеры остаетесь по моей просьбѣ,-- Адамъ, не прибавляйте мнѣ горя,-- я уже и такъ довольно наказанъ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, сэръ,-- проговорилъ Адамъ грустно и мягко,-- сохрани меня Богъ прибавлять вамъ страданій. Я желалъ этого прежде въ своемъ гнѣвѣ,-- я желалъ заставить васъ страдать; но я думалъ тогда, что вы относитесь къ случившемуся съ легкимъ сердцемъ. Я останусь, сэръ, и сдѣлаю все, что могу. Единственная цѣль въ жизни, какая у меня осталась, это -- добросовѣстно работать и стараться облегчивъ жизнь тѣмъ, кого она еще манитъ.
   -- Ну, значитъ, рѣшено. Теперь, Адамъ, простимся, завтра вы увидитесь съ мистеромъ Ирвайномъ и перетолкуете съ нимъ обо всемъ.
   -- Развѣ вы такъ скоро ѣдете, сэръ?-- спросилъ Адамъ.
   -- Да. какъ только успѣю сдѣлать всѣ необходимыя распоряженія. Прощайте, Адамъ. Я буду утѣшаться мыслью, что хоть вы остались на старомъ пепелищѣ.
   -- Прощайте, сэръ. Храни васъ Богъ!
   Еще одно сердечное рукопожатіе, и Адамъ вышелъ изъ Эрмитажа, чувствуя, что ему легче нести свое горе теперь, когда въ сердцѣ его не было ненависти.
   Какъ только дверь за нимъ затворилась, Артуръ подошелъ къ корзинѣ съ бумагами и вынулъ изъ нея розовую шелковую косыночку.
   

Книга шестая,

ГЛАВА XLIX.
НА БОЛЬШОЙ ФЕРМѢ.

   Было послѣ обѣда перваго осенняго дня 1801 года. Прошло болѣе восемнадцати мѣсяцевъ съ того дня, когда Адамъ простился съ Артуромъ въ Эрмитажѣ. Солнце заливало яркимъ свѣтомъ дворъ Большой Фермы, и бульдогъ неистово лаялъ и рвался на цѣпи, потому что наступилъ часъ, когда коровъ пригоняли съ поля къ полуденному подою. Неудивительно, что бѣдныя терпѣливыя животныя метались по двору, какъ угорѣлыя, ибо къ устрашающему лаю собаки примѣшивались и другіе, болѣе отдаленные звуки, которые, въ представленіи этихъ робкихъ созданій со свойственною ихъ женскому полу наклонностью къ предвзятымъ мнѣніямъ, тоже имѣли нѣкоторую связь съ ихъ движеніями; эти звуки были: оглушительное щелканье бичей погонщиковъ телѣгъ, горланящіе голоса, какими они понукали своихъ лошадей, и грохотъ телѣгъ, когда, выгрузивъ гору золотистыхъ сноповъ, они съѣзжали порожнемъ съ хлѣбнаго двора.
   Мистрисъ Пойзеръ очень любила смотрѣть, какъ доятъ коровъ, и въ этотъ часъ, когда погода была мягкая, она всегда выходила на крыльцо съ вязаньемъ въ рукахъ и подолгу простаивала такимъ образомъ въ спокойномъ созерцаніи, интересъ котораго только обострялся въ ту минуту, когда приступали къ процедурѣ связыванія заднихъ ногъ блудливой рыжей коровѣ, что дѣлалось въ видѣ предупредительно карательной мѣры, такъ какъ эта негодная тварь уже перевернула однажды ногой полный подойникъ драгоцѣннаго молока.
   Но сегодня мистрисъ Пойзеръ довольно равнодушно смотрѣла, какъ загоняли скотъ, удѣляя этому зрѣлищу лишь часть своего вниманія, ибо какъ разъ въ это время она была занята весьма оживленнымъ споромъ съ Диной, которая пришивала воротники къ рубахамъ мистера Пойзера, и уже три раза съ удивительнымъ терпѣніемъ отнеслась къ тому обстоятельству, что Тотти оборвала ей нитку. Тотти сидѣла съ ней рядомъ на своемъ высокомъ стульчикѣ и поминутно дергала ее за руку, требуя, чтобы она взглянула на ея "дочку", т.-е. на большую деревянную куклу, въ очень длинномъ платьѣ, но безъ ногъ,-- чью лысую голову нѣжная маменька усердно цѣловала и прижимала къ своей собственной пухленькой щечкѣ. Дѣвочка подросла на цѣлыхъ два года съ тѣхъ поръ, какъ вы познакомились съ ней. Теперь изъ подъ ея длиннаго фартучка выглядываетъ черное платьице; мистрисъ Пойзеръ тоже вся въ черномъ, и это еще рѣзче выставляетъ фамильное сходство между нею и Диной, но всѣхъ другихъ отношеніяхъ въ наружности нашихъ друзей не произошло почти никакой перемѣны, точно такъ же, какъ и въ общемъ видѣ уютной старой кухни, сверкающей попрежнему полированнымъ дубомъ столовъ и свѣтлымъ оловомъ посуды.
   -- Въ жизнь свою не видывала такой упрямицы, какъ ты, Дина,-- говорила мистрисъ Пойзеръ:-- разъ ты забрала себѣ что-нибудь въ голову, тебя ничѣмъ не сдвинешь, точно пень съ корнями. Ты можешь говорить, что хочешь, но я никогда не повѣрю, чтобы въ этомъ состояла религія. Чему же насъ учитъ нагорная проповѣдь, которую ты такъ любишь читать вслухъ нашимъ мальчикамъ, какъ не тому, чтобы мы дѣлали для другихъ то, что хотимъ, чтобы они дѣлали для насъ? Если-бы тебѣ предъявили какое-нибудь нелѣпое требованіе, въ родѣ того, чтобы ты сняла и отдала послѣднюю рубаху, или подставила лицо для удара, я знаю, ты съ радостью исполнила-бы его; ты упорствуешь только въ тѣхъ случаяхъ, когда въ томъ, о чемъ тебя просятъ, есть какой-нибудь здравый смыслъ и польза для тебя.
   -- Да, нѣтъ-же, тетя, милая,-- съ улыбкой отвѣчала Дина, не отрываясь отъ работы,-- могу васъ увѣрить, что ваше желаніе было-бы для меня достаточной причиной уступить во всемъ, въ чемъ я не видѣла-бы вреда.
   -- Вреда! Ты положительно выводишь меня изъ терпѣнія. Хотѣла-бы я знать, какой и кому будетъ вредъ, если ты останешься у друзей, которые чувствуютъ себя только счастливѣе, когда ты съ ними, и были-бы рады тебѣ даже въ томъ случаѣ, если-бы твоя работа не окупала съ избыткомъ твоего содержанія, потому-что ѣшь ты, какъ воробей, а одѣваешься, какъ нищая. И любопытно, кому на свѣтѣ обязана ты помогать, кого поддерживать, если не свою плоть и кровь? А вѣдь я тебѣ родная тетка, единственная твоя родня на землѣ, и каждую зиму я стою одной ногой въ гробу... И не жаль тебѣ этого ребенка? взгляни на нее, не жаль подумать, какъ она будетъ плакать, когда ты уѣдешь? Ужъ я не говорю о томъ, что не прошло и года со смерти дѣда, и что дядя будетъ безъ тебя, какъ безъ рукъ, потому что, кто же будетъ за нимъ ухаживать и набивать ему трубку? И это какъ разъ въ ту минуту, когда я уже совсѣмъ было могла сдать тебѣ на руки молочную, когда я положила столько трудовъ, чтобы научить тебя этому дѣлу, когда въ домѣ столько шитья, что придется, чего добраго, брать чужую дѣвушку изъ Треддльстона, и все это только изъ за того, что тебѣ загорѣлось вернуться въ эту трущобу, гдѣ одни голые камни, и куда не залетаютъ даже вороны, потому что имъ нечѣмъ тамъ поживиться.
   -- Милая тетя Рахиль,-- сказала Дина, взглянувъ въ лицо своей теткѣ,-- вы только по своей добротѣ говорите, что я вамъ полезна. Теперь я вамъ въ сущности совсѣмъ не нужна: Нанси и Молли прекрасно справляются съ хозяйствомъ и вы, слава Богу, совершенно здоровы. Дядя тоже оправился отъ своего горя и повеселѣлъ, да и кругомъ у васъ столько добрыхъ друзей и сосѣдей: почти каждый день кто-нибудь заходитъ съ нимъ поболтать. Право, вы легко безъ меня обойдетесь, а въ Сноуфильдѣ мои братья и сестры въ нуждѣ, безъ всякой поддержки и помощи, которыя васъ здѣсь окружаютъ. Я чувствую, что призвана вернуться туда, гдѣ прошли мое дѣтство и юность; меня опять тянетъ къ горамъ, гдѣ я впервые узнала великое счастье приносить слова утѣшенія несчастнымъ и грѣшникамъ.
   -- Ты чувствуешь, еще-бы!-- сказала мистрисъ Пойзеръ, бросая мелькомъ взглядъ на коровъ и сейчасъ-же переводя его на Дину.-- У тебя всегда одна причина, когда ты хочешь что-нибудь сдѣлать наперекоръ. Мало, что-ли, тебѣ здѣсь дѣла съ твоими проповѣдями? Развѣ ты не ходишь каждое воскресенье, Богъ тебя знаетъ куда, проповѣдывать и молиться? Мало тебѣ въ Треддльстонѣ твоихъ методистовъ, на которыхъ ты можешь любоваться, сколько твоей душѣ угодно; если ужъ лица церковниковъ слишкомъ хороши, чтобы быть тебѣ по вкусу? Да и въ нашемъ приходѣ развѣ мало людей, которые только тобою и держатся и которые опять продадутъ душу чорту, какъ только ты отъ нихъ отвернешься? Взять хоть бы Бесси Крэнеджъ: я головой ручаюсь, что стоитъ тебѣ уѣхать, и не пройдетъ трехъ недѣль, какъ она опять нацѣпитъ на себя всякихъ финтифлюшекъ, потому что она такъ же мало способна идти безъ твоей поддержки новой дорогой, какъ собака стоять на заднихъ лапахъ, когда на нее не смотрятъ. Впрочемъ, должно быть, души здѣшняго народа цѣнятся на томъ свѣтѣ дешевле, иначе ты осталась бы съ теткой, которая далеко не такъ безгрѣшна, чтобы не могла сдѣлаться лучше.
   Тутъ въ голосѣ мистрисъ Пойзеръ почувствовалось нѣчто, чего она не желала обнаруживать передъ своею слушательницей; поэтому она круто повернулась налѣво кругомъ, взглянула на часы и сказала:-- однако пора и чай пить. Если Мартинъ еще не ушелъ со двора, онъ будетъ, я думаю, не прочь выпить чашечку. Пойди сюда, Тотти, пойди ко мнѣ цыпочка, я надѣну тебѣ шляпку: сбѣгай на хлѣбный двора.; взгляни, тамъ-ли отецъ, и скажи ему, чтобъ шелъ нить чай; да смотри не забудь и про братьевъ.
   Дѣвочка пустилась въ припрыжку, причемъ огромныя поля ея шляпы качались въ тактъ ея бѣгу, а мистрисъ Пойзеръ выдвинула дубовый сіяющій столъ и принялась разставлять на немъ чашки.
   -- Ты говоришь, что эти дѣвчонки Нанси и Молли прекрасно справляются съ своимъ дѣломъ,-- продолжала она прерванный разговоръ.-- Тебѣ хорошо говорить: Всѣ онѣ на одинъ ладъ: будь у нихъ хоть золотыя руки, на нихъ ни на минуту нельзя положиться; за ними нуженъ глазъ, да глазъ, если хочешь, чтобы все было въ порядкѣ. А представь, если я опять заболѣю, какъ въ позапрошлую зиму, кто за ними присмотритъ безъ тебя? Ужъ я и не говорю о бѣдномъ ребенкѣ, съ ней-то ужъ навѣрно что-нибудь приключится! Или онѣ ее уронятъ въ огонь, или обварятъ кипяткомъ изъ котла, или вообще какъ-нибудь на всю жизнь окалѣчатъ, и все по твоей милости, Дина.
   -- Тетя,-- сказала Дина,-- я обѣщаю вамъ вернуться зимой, если вы захвораете. Вы знаете, что я васъ не брошу, если вы будете дѣйствительно нуждаться во мнѣ. Но, право, мнѣ необходимо, для собственнаго моего душевнаго покоя, разстаться съ жизнью, исполненной довольства и роскоши, которую я теперь веду, по крайней мѣрѣ, хоть на время. Никто не можетъ знать лучше меня, что нужно для моей души, и какіе соблазны всѣхъ опаснѣе для меня. Ваше желаніе, чтобы я осталась съ вами, не есть для меня призывъ къ долгу, которому я отказываюсь повиноваться, потому что онъ идетъ въ разрѣзъ съ моими собственными желаніями, по искушеніе, съ которымъ я должна бороться, если не хочу, чтобы любовь къ земному застлала мою душу мракомъ и стала между мной и свѣтомъ небеснымъ.
   -- Я рѣшительно отказываюсь понять, что ты разумѣешь, говоря о довольствѣ и роскоши,-- сказала мистрисъ Пойзеръ, разрѣзывая хлѣбъ и намазывая масломъ ломти.-- Ты здѣсь сыта -- это правда; надѣюсь, никто еще не говорилъ про меня и не скажетъ, чтобы у меня въ домѣ кто-нибудь голодалъ; по какъ только у насъ гдѣ-нибудь случайно завалялись, какіе-нибудь объѣдки, черствая корка, на которую никто не польстится, можно заранѣе быть увѣреннымъ, что ты возьмешь именно ее... Смотрите пожалуйста! Вѣдь это Адамъ Бидъ тащитъ дѣвочку! какимъ это вѣтромъ его занесло въ такую рань?!..
   Мистрисъ Пойзеръ, желая доставить себѣ удовольствіе полюбоваться своей любимицей лишній разъ, быстро направилась къ двери, съ глазами, любовно устремленными на ребенка, но съ готовымъ выговоромъ на губахъ.
   -- Какъ тебѣ не стыдно, Тотти! Большая, пятилѣтняя дѣвочка, и позволяетъ себя носить! Право, Адамъ, она сломаетъ вамъ когда-нибудь спину: она вѣдь страшно тяжелая. Поставьте ее на землю. Фу, какой срамъ, Тотти!
   -- Да, нѣтъ-же, мнѣ не тяжело, увѣряю васъ,-- сказалъ Адамъ;-- я могъ бы легко снести ее на рукѣ,-- не то что на плечѣ.
   Тотти, сохранявшая все это время невинно-равнодушный видъ жирнаго бѣленькаго щенка, была спущена на порогъ, и мать, чтобы придать больше силы своему наставленію, принялась осыпать ее поцѣлуями.
   -- Вы, кажется, удивлены, видя меня въ этотъ часъ?-- спросилъ Адамъ.
   -- Да, но входите-же,-- сказала мистрисъ Пойзеръ, пропуская его въ дверь.-- Надѣюсь, вы не съ дурными вѣстями?
   -- Нѣтъ, нѣтъ,-- отвѣчалъ Адамъ, направляясь къ Динѣ и протягивая ей руку.
   Увидѣвъ его, она инстинктивно отложила работу и встала навстрѣчу ему. Слабый румянецъ проступившій было у нея на щекахъ, успѣлъ сбѣжать, когда она подала ему руку и робко взглянула на него.
   -- Меня прислали къ вамъ, Дина,-- сказалъ Адамъ, не выпуская ея руки и, повидимому, совершенно этого не замѣчая.-- Матери нездоровится, и она непремѣнно хочетъ, чтобы вы пришли къ ней ночевать, если можете. Я обѣщалъ ей что зайду къ вамъ на обратномъ пути изъ деревни. Она совсѣмъ заработалась: я никакъ не могу ее убѣдить взять на подмогу дѣвочку. Просто не знаю, какъ съ ней и быть.
   Адамъ замолчалъ и выпустилъ руку Дины, ожидая отвѣта; но прежде, чѣмъ Дина успѣла открыть ротъ, мистрисъ Пойзеръ сказала:
   -- Вотъ видишь! Я тебѣ говорила, что и въ нашемъ приходѣ найдется кому помогать, и что для этого не стоитъ забираться чуть не на край свѣта. Вотъ хоть-бы мистрисъ Бидъ: ты знаешь, какъ она подалась въ послѣднее время,-- а она никого не подпуститъ близко къ себѣ, кромѣ тебя. Я думаю, твои земляки въ Сноуфильдѣ легче обойдутся безъ тебя, чѣмъ она,-- вѣдь они уже привыкли жить безъ тебя.
   -- Я сейчасъ надѣну шляпку и буду готова идти, если только я вамъ не нужна, тетя,-- сказала Дина, складывая работу.
   -- Конечно, нужна: я хочу, чтобы ты выпила чашку чаю, дитя. Выпейте-ка и вы, Адамъ, если не очень торопитесь.
   -- Съ удовольствіемъ, если дадите. Я пойду съ Диной, потому-что мнѣ надо домой -- свести счеты на партію запроданнаго лѣса.
   -- Какъ! это ты, Адамъ? Какъ ты здѣсь очутился, мой мальчикъ? сказалъ мистеръ Пойзеръ, входя. Онъ былъ безъ куртки, весь красный и потный; слѣдомъ за нимъ шли два черноглазые мальчугана, по прежнему похожіе на него, какъ только могутъ походить два маленькихъ слона на большого.-- Какимъ это чудомъ ты попалъ къ намъ такъ задолго до ужина?
   -- Я пришелъ по порученію матери,-- сказалъ Адамъ.-- У нея что-то расходился ея ревматизмъ, и она проситъ Дину придти побыть съ ней...
   -- Ну, что-жъ, пожалуй, твоей матери мы ее и уступимъ, сказалъ мистеръ Пойзеръ,-- но больше никому, кромѣ мужа.
   -- Какого мужа? Вѣдь у Дины нѣтъ мужа,-- замѣтилъ Марти, находившійся въ томъ прозаическомъ, положительномъ періодѣ дѣтства, который рѣшительно отказывается понимать шутки.
   -- Ты говоришь -- не уступимъ,-- сказала мистрисъ Пойзеръ, поставивъ на столъ сдобный хлѣбъ и присаживаясь разливать чай.-- Придется, кажется, уступить, и даже не мужу, а собственному ея сумасбродству... Томми, ты это что-же дѣлаешь съ куклой сестры? Вѣрно, завидно стало, что она умница,-- такъ хочется раздразнить? Ты останешься безъ сладкаго хлѣба, если будешь такъ себя вести.
   Томми, съ истинно-братской заботливостью, забавлялся тѣмъ, что заворачивалъ юбки Долли на ея плѣшивую голову, выставляя ея искалѣченное тѣло на всеобщее посмѣяніе,-- жестокость, уязвившая Тотти въ самое сердце.
   -- Какъ ты думаешь, что мнѣ сейчасъ сказала Дина?-- продолжала мистрисъ Пойзеръ, взглянувъ на мужа.
   -- Ну, я плохой отгадчикъ, ты знаешь,-- отвѣчалъ мистеръ Пойзеръ.
   -- Она мнѣ сказала, что ѣдетъ опять въ Сноуфильдъ работать на фабрикѣ и голодать, какъ какая-нибудь бездомная нищая.
   Мистеръ Пойзеръ но сразу нашелъ слова для выраженія своего горестнаго изумленія; онъ сидѣлъ и молчалъ, поглядывая то на жену, то на Дину, которая тѣмъ временемъ подсѣла къ Тотти, чтобы защитить ее отъ братской шутливости Томми, и поила чаемъ дѣтей. Еслибы мистеръ Пойзеръ склоненъ былъ дѣлать общіе выводы, онъ пришелъ бы къ тому заключенію, что въ Динѣ была какая-то перемѣна, ибо прежде она не имѣла обыкновенія краснѣть. Но добродушный толстякъ замѣтилъ только, что она покраснѣла, и подумалъ, что румянецъ ей очень къ лицу. Это былъ нѣжный, едва замѣтный румянецъ,-- не ярче цвѣта лепестковъ мѣсячной розы. Можетъ быть она покраснѣла оттого, что дядя смотрѣлъ на нее слишкомъ пристально? какъ знать? Какъ-бы то ни было, въ эту минуту Адамъ, сказалъ тономъ спокойнаго удивленія:
   -- Да что вы? А я-то надѣялся, что Дина навсегда останется съ нами. Я думалъ, она уже отказалась отъ мысли возвращаться на прежнее мѣсто.
   -- Вы думали?-- понятно,-- замѣтила мистрисъ Пойзеръ:-- всякій, у кого есть хоть какой-нибудь смыслъ въ головѣ, подумалъ бы то-же. Но, вѣроятно, надо быть методистомъ, чтобы предвидѣть, какъ поступитъ методистъ въ томъ или другомъ случаѣ. Трудно угадать напередъ, куда полетитъ летучая мышь.
   -- Что мы тебѣ сдѣлали, Дина, что ты хочешь насъ бросить? сказалъ мистеръ Пойзеръ который все еще сидѣлъ надъ своей чашкой, не дотрогиваясь до чая.-- Это почти то-же, что взять назадъ свое слово, потому что тетка твоя была увѣрена, что теперь ты навсегда остаешься у насъ.
   -- Вы ошибаетесь, дядя, отвѣтила Дина, стараясь казаться спокойной; -- я съ самаго пріѣзда говорила ей, что останусь на время, пока буду нужна.
   -- Хорошо, но кто-же тебѣ сказалъ, что ты мнѣ теперь не нужна? сказала мистрисъ Пойзеръ.-- Если ты съ самаго начала думала бросить меня, лучше бы ты совсѣмъ не пріѣзжала. Кто никогда не зналъ подушки, тотъ не чувствуетъ въ ней недостатка.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, напрасно ты такъ говоришь,-- замѣтилъ мистеръ Пойзеръ, который всегда былъ противникомъ крайнихъ взглядовъ.-- Круто-бы всѣмъ намъ пришлось безъ нея въ прошломъ году на Благовѣщенье; мы должны быть ей и за то благодарны,-- останется она у насъ, или нѣтъ. Только я никакъ не возьму въ толкъ, что ее гонитъ изъ дома, гдѣ она живетъ безъ нужды и заботы, и толкаетъ въ пустынный, голый край, гдѣ акръ земли не приноситъ и десяти шиллинговъ валового дохода.
   -- Вотъ потому-то она и хочетъ туда ѣхать, т. е. насколько я могла ее понять,-- сказала мистрисъ Пойзеръ.-- Она находитъ, что здѣсь слишкомъ хорошо жить, потому-что, слава Богу, всѣ сыты и не очень несчастны. На будущей недѣлѣ ѣдетъ, что ты ей ни говори, ничто не беретъ. Эти тихони всегда такъ: легче сплющить мѣшокъ съ перьями, чѣмъ убѣдить такого человѣка. А я все-таки скажу: это не религія, а упрямство,-- не правда-ли, Адамъ?
   -- Адамъ замѣтилъ, что Дина такъ взволнована, какъ онъ никогда не видалъ, чтобы она волновалась, когда дѣло шло о ней лично, и, желая придти ей на помощь, сказалъ, глядя на нее ласковымъ взглядомъ:
   -- Право, мнѣ кажется, что-бы Дина ни сдѣлала, я все найду прекраснымъ. Сколько-бы мы съ вами ни раскидывали умомъ, она всегда лучше насъ знаетъ, какъ слѣдуетъ поступить. Конечно, я былъ-бы ей благодаренъ, если-бы она осталась, но разъ она считаетъ за лучшее ѣхать, я бы не сталъ ей мѣшать и огорчать ее, ставя въ необходимость отказывать въ просьбѣ близкому человѣку. Нѣтъ, не того она заслужила отъ насъ.
   Какъ это часто случается, слова, сказанныя съ искреннимъ желаніемъ помочь, оказались послѣдней каплей горечи, переполнившей чашу: кроткіе, сѣрые глаза Дины наполнились слезами такъ быстро, что она не успѣла ихъ скрыть. Она поспѣшно встала и вышла, какъ будто за шляпкой.
   -- Мама, отчего Дина плачетъ? спросила Тотти.-- Вѣдь плачутъ только гадкія дѣвочки.
   -- Это ты виновата: слишкомъ далеко хватила, сказалъ мистеръ Пойзеръ женѣ.-- Мы не имѣемъ права мѣшать ей дѣйствовать, какъ она хочетъ. Небось, сама-же первая напустилась-бы на меня, скажи я ей хоть слово въ осужденіе по какому-бы то ни было поводу.
   -- Потому и напустилась-бы, что ты-бы, вѣроятно, сдѣлалъ это безъ всякаго повода. А у меня онъ есть, иначе я-бы и не говорила. Хорошо тебѣ разсуждать! Развѣ ты можешь любить ее такъ, какъ любитъ ее родная ея тетка? Я такъ къ ней привыкла! Я знаю, когда она уѣдетъ, мнѣ будетъ такъ-же не по себѣ, какъ овцѣ послѣ стрижки. И подумать только, что она хочетъ бросить приходъ, гдѣ пользуется такимъ уваженіемъ.
   Мистеръ Ирвайнъ положительно безъ ума отъ нея: онъ обращается съ ней, какъ съ какой-нибудь знатной барыней, даромъ, что она методистка, да еще забрала себѣ въ голову эту фанаберію -- проповѣдовать. Прости мнѣ Господи, если я согрѣшила, что такъ говорю про нее.
   -- А что же ты не разскажешь Адаму, что тебѣ недавно сказалъ мистеръ Ирвайнъ? проговорилъ мистеръ Пойзеръ шутливо и продолжалъ, обращаясь къ Адаму:-- Жена какъ-то сказала ему, что единственный недостатокъ, въ которомъ можно упрекнуть Дину,-- это ея страсть проповѣдовать, а мистеръ Ирвайнъ ей и говоритъ: "Вы не должны ей этого ставить въ упрекъ, мистрисъ Пойзеръ, не забывайте, что у нея нѣтъ мужа, которому она могла-бы читать проповѣди. Я убѣжденъ, что мистеру Пойзеру не одинъ разъ пришлось выслушать отъ васъ хорошую проповѣдь". Ловко-таки отбрилъ, нечего сказать,-- добавилъ мистеръ Пойзеръ, закатываясь добродушнѣйшимъ хохотомъ. Я это разсказалъ Бартлю Масси, и еслибы ты видѣлъ, какъ онъ смѣялся!
   -- Еще-бы! много-ли надо, чтобы разсмѣшить вашего брата мужчинъ, когда вы соберетесь всѣмъ міромъ сосать ваши трубки, да пялить глаза другъ на друга,-- замѣтила мистрисъ Пойзеръ.-- Позволь только этому Бартлю Масси развязать язычекъ насчетъ женщинъ, такъ онъ еще и не того наговоритъ. Дай ему власть, такъ онъ, кажется, всѣхъ насъ истолокъ-бы въ одной ступѣ. Тотти, ступай наверхъ, къ кузинѣ Динѣ,-- взгляни, что она дѣлаетъ, да смотри, покрѣпче ее поцѣлуй.
   Это порученіе было импровизировано спеціально для Тотти, какъ средство пресѣчь въ самомъ зародышѣ опасные симптомы въ видѣ легкаго подергиванія уголковъ ея губъ. Дѣло въ томъ, что Томми, который не боялся больше остаться безъ сладкаго хлѣба, такъ какъ успѣлъ уже съѣсть свой кусокъ, старательно распяливалъ пальцами свои вѣки и ворочалъ глазами въ сторону Тотти съ такимъ явно преднамѣреннымъ видомъ, что она не могла не усмотрѣть въ его дѣйствіяхъ непріятно-личнаго элемента.
   -- Кажется, у тебя полонъ ротъ дѣла, Адамъ? сказалъ мистеръ Пойзеръ.-- Бурджъ совсѣмъ плохъ; врядъ ли онъ долго протянетъ съ этой своей астмой.
   -- Да, дѣла у насъ довольно-таки,-- отвѣчалъ Адамъ,-- много новыхъ построекъ, не считая ремонта въ имѣньѣ и заказовъ изъ Треддльстона.
   -- Готовъ побиться объ закладъ, что новый домъ, который Бурджъ затѣялъ строить на своей землѣ, предназначается для него съ Мэри,-- сказалъ мистеръ Пойзеръ. Скоро, я думаю, онъ ликвидируетъ свои дѣла и передастъ тебѣ мастерскую съ тѣмъ, чтобы ты выплачивалъ ему извѣстную сумму въ годъ. Вотъ увидишь, что не пройдетъ и года, какъ вы съ матерью переселитесь въ наше сосѣдство.
   -- Ну, что-жъ, я-бы не прочь стать хозяиномъ нашего дѣла. Не то, что-бы я особенно гнался за наживой: мы съ братомъ и такъ хорошо заработываемъ,-- даже откладывать можно, вѣдь, насъ всего двое, да третья мать. Но я охотно взялъ-бы дѣло въ свои руки; я бы попробовалъ тогда ввести кой-какія улучшенія, о которыхъ нечего и думать теперь.
   -- А что вашъ новый управляющій? Кажется, вы съ нимъ хорошо ладите? спросилъ мистеръ Пойзеръ.
   -- Да, онъ человѣкъ не глупый и знаетъ толкъ въ хозяйствѣ; теперь онъ занятъ дренажемъ. Вамъ слѣдуетъ сходить какъ-нибудь къ Стониширской межѣ -- посмотрѣть, что тамъ сдѣлано; вы найдете большія перемѣны. Но онъ ровно ничего не смыслитъ въ постройкахъ. Такая рѣдкость встрѣтить человѣка, у котораго умѣщалось-бы въ головѣ больше одной спеціальности; право, можно подумать, что люди, какъ лошади, ходятъ въ наглазникахъ, которые позволяютъ имъ видѣть только съ одной стороны. Вотъ мистеръ Ирвайнъ, такъ тотъ понимаетъ въ постройкѣ лучше любого архитектора, потому-что эти господа умѣютъ только носы задирать, а сами въ большинствѣ случаевъ не выведутъ тебѣ простой трубы такъ, чтобы она не мѣшала дверямъ. Я того мнѣнія, что простой хорошій плотникъ, у котораго есть вкусъ, лучше всякаго архитектора справится съ обыкновенной постройкой. По крайней мѣрѣ я лично въ десять разъ охотнѣе буду наблюдать за работой, когда я самъ сдѣлалъ планъ.
   Мистеръ Пойзеръ съ интересомъ любителя слушалъ разсужденія Адама о постройкахъ, но, быть можетъ, предметъ разговора напомнилъ ему, что работы по ремонту его хлѣбнаго двора слишкомъ долго остаются безъ хозяйскаго глаза, потому что, какъ только Адамъ замолчалъ, онъ поднялся со словами:
   -- Однако, парень, мнѣ надо съ тобою проститься; пора за работу.
   Адамъ тоже всталъ, потому что увидѣлъ входившую Дину въ шляпкѣ, съ корзиночкой на рукѣ и въ сопровожденіи Тотти.
   -- Вы, я вижу, готовы, Дина, сказалъ онъ;-- такъ идемте, потому что, чѣмъ скорѣе я буду дома, тѣмъ лучше.
   -- Мама, сказала Тотти,-- Дина молилась и такъ страшно плакала!
   -- Молчи, Тотти! маленькія дѣвочки никогда не должны сплетничать, сказала -- ей мать, а отецъ, который весь трясся отъ сдерживаемаго смѣха, подхватилъ дочку на руки, поставилъ на большой сосновый столъ и потребовалъ, чтобы она его поцѣловала.
   Какъ видите, мистеръ и мистрисъ Пойзеръ не имѣли никакого понятія о правильномъ воспитаніи.
   -- Смотри-же, Дина, возвращайся завтра, если ты не будешь нужна мистрисъ Бидъ, сказала мистрисъ Пойзеръ;-- но, конечно, если она больна, ты можешь остаться подольше.
   И такъ, распростившись со всѣми, Адамъ и Дина вышли вмѣстѣ со двора Большой Фермы.
   

ГЛАВА L.
ВЪ КОТТЕДЖѢ АДАМА.

   Когда они сошли съ дороги въ поле, Адамъ не предложилъ Динѣ руки. Онъ никогда этого не дѣлалъ, хотя они часто гуляли вмѣстѣ, потому что замѣчалъ, что Дина никогда не ходила подъ руку съ Сетомъ, и думалъ, что, можетъ быть, это ей вообще непріятно. И такъ, они шли порознь, хоть и рядомъ, и низкія поля маленькой черной за тяпки Дины совершенно скрывали отъ Адама ея лицо.
   -- Значитъ, вы таки ѣдете, Дина? Вы не чувствуете себя счастливой, живя на Большой Фермѣ? сказалъ Адамъ тономъ спокойнаго, братскаго участія, въ которомъ не было и тѣни сердечной тревоги.-- Какъ это жаль! они такъ васъ любятъ.
   -- Вы знаете, Адамъ, что и я ихъ люблю, какъ только способна любить, и горячо принимаю къ сердцу всѣ ихъ тревоги и нужды. Но теперь я имъ не нужна: ихъ горести миновали, и я чувствую, что должна вернуться къ тому дѣлу, въ которомъ я всегда черпала силу; я чувствую, что здѣсь, среди обилія благъ земныхъ, она уже начала мнѣ измѣнять. Я знаю, что грѣшно бросать дѣло, ниспосланное намъ Богомъ, въ надеждѣ обрѣсти нѣчто лучшее, болѣе полезное для души; я понимаю, что въ этомъ мало смиренія, ибо человѣкъ не можетъ знать, что для него лучше и гдѣ онъ всего полнѣе почувствуетъ присутствіе Божества, а долженъ искать его тамъ, гдѣ его только и можно найти,-- въ повиновеніи волѣ Божіей. Но мнѣ кажется, что на этотъ разъ я имѣю положительное указаніе удалиться отсюда,-- по крайней мѣрѣ, на время. Впослѣдствіи, если тетя будетъ хворать, или вообще я ей такъ или иначе понадоблюсь, я вернусь.
   -- Вамъ лучше знать, Дина, какъ вамъ слѣдуетъ поступить. Не думаю, чтобы вы пошли противъ желанія друзей, которые такъ васъ любятъ, если-бы у васъ не было на то основательныхъ причинъ. Я не имѣю права говорить о томъ, какъ это будетъ тяжело для меня; вы сами знаете, какъ много у меня основаній считать васъ самымъ дорогимъ другомъ, какой только у меня есть на землѣ, и если бы только вы согласились стать моей сестрой и навсегда остались-бы жить съ нами, я почелъ-бы это величайшимъ счастіемъ для насъ,-- величайшимъ счастіемъ, на какое я могу еще разсчитывать. Но Сетъ говорить, что на это нѣтъ надежды: вы не любите его, и, можетъ быть, я слишкомъ много 6ejDy на себя, заговаривая съ вами объ этомъ предметѣ.
   Дина не отвѣтила. Такъ прошли они молча до небольшой каменной стѣнки со ступеньками, черезъ которую имъ надо было перейти. Адамъ перешелъ первый, и когда онъ повернулся къ Динѣ съ протянутой рукой, чтобы помочь ей подняться на высокую ступеньку, она не могла помѣшать ему увидѣть ея лицо. Это лицо поразило его: сѣрые глаза, всегда такіе кроткіе и спокойные, теперь глядѣли смущенно и блестѣли отъ сдерживаемаго волненія, а слабый румянецъ щекъ, съ какимъ она сошла внизъ послѣ слезъ, разгорѣлся, какъ зарево. Казалось, это была не Дина, а ея сестра. Адамъ онѣмѣлъ отъ изумленія и не зналъ, что ему дѣлать. Наконецъ, онъ сказалъ:
   -- Надѣюсь, Дина, что я не разсердилъ и не огорчилъ васъ. Можетъ-быть, мнѣ не слѣдовало заговаривать съ вами объ этомъ. Ваши желанія всегда будутъ моми; я, кажется, согласился-бы даже на вѣки съ вами разстаться, еслибы вы сочли это нужнымъ. Я всегда буду думать о васъ, гдѣ бы вы не были, потому что съ мыслью о васъ для меня связано воспоминаніе, которое всегда будетъ со мною, пока не перестанетъ биться мое сердце.
   Бѣдный Адамъ! Вотъ какъ заблуждаются люди! Дина и на этотъ разъ ничего не отвѣтила, но, спустя минуту, спросила:
   -- Не знаете-ли вы, есть какія-нибудь извѣстія объ этомъ бѣдномъ молодомъ человѣкѣ съ тѣхъ поръ, какъ мы съ вами въ послѣдній разъ о немъ говорили?
   Дина всегда такъ называла Артура, образъ котораго запечатлѣлся въ ея памяти такимъ, какъ она его видѣла въ тюрьмѣ.
   -- Какже, отвѣчалъ Адамъ.-- Вчера мистеръ Ирвайнъ получилъ отъ него письмо и кое-что прочелъ мнѣ. Говорить, скоро будетъ заключенъ миръ, хотя едва-ли надолго; но онъ не думаетъ возвращаться на родину,-- пишетъ, что это былобы ему еще тяжело; да оно и лучше,-- лучше для всѣхъ. То-же думаетъ и мистеръ Ирвайнъ. Письмо очень грустное. По обыкновенію спрашиваетъ о васъ и о Пойзерахъ. Но есть въ немъ одна фраза, которая особенно больно поразила меня. Онъ пишетъ: "Вы не повѣрите, какимъ я чувствую себя старикомъ; я уже больше не строю плановъ и не мечтаю. Теперь лучшая для меня перспектива -- день усиленнаго перехода или близкое сраженіе впереди".
   -- Да, у него горячая, пылкая натура, какъ у Исава, котораго я всегда особенно жалѣла. Это свиданіе братьевъ, когда Исавъ выказываетъ такое любящее, великодушное сердце, а Іаковъ такъ робокъ и недовѣрчивъ, не смотря на свою увѣренность въ томъ, что на немъ почіетъ благодать Божія, всегда несказанно меня волновало. Право, у меня бывало иногда искушеніе подумать, что Іаковъ -- человѣкъ низкой души. Вотъ какъ испытываетъ насъ Богъ! Мы должны учиться различать добро даже въ томъ, что покажется намъ непривлекательнымъ.
   -- Нѣтъ, а я такъ больше всего люблю въ Ветхомъ Завѣтѣ все то, что касается Моисея. Онъ приводитъ къ благополучному концу трудное предпріятіе и^умираетъ, предоставляя другимъ пожинать плоды его трудовъ. Человѣкъ долженъ имѣть мужество смотрѣть на жизнь такимъ взглядомъ и думать о томъ, какъ будутъ жить другіе люди, когда самъ онъ умретъ и истлѣетъ въ землѣ. Хорошо и добросовѣстно выполненная работа живетъ годы и годы. Пусть это будетъ самая простая, нехитрая работа -- ну, хоть хорошо настланный полъ; кому-нибудь она все-таки принесетъ пользу, не говоря уже о самомъ работникѣ.
   Адамъ и Дина оба были рады, что разговоръ перешелъ съ личной почвы на общую, и продолжали бесѣду въ томъ же духѣ вплоть до мостика черезъ ручей у изъ. Здѣсь Адамъ обернулся и сказалъ:
   -- Вотъ и Сетъ. Такъ я и думалъ, что онъ первымъ поспѣетъ домой. Знаетъ-ли онъ, что вы уѣзжаете, Дина?
   -- Да, я сказала ему еще въ воскресенье.
   Тутъ Адамъ вспомнилъ, что въ воскресенье Сетъ вернулся домой очень грустный. Этого съ нимъ давно ужъ не случалось: счастье видѣть Дину каждую недѣлю, казалось, примирило его съ тою мыслью, что она никогда не будетъ его женой. Сегодня у него былъ его всегдашній спокойно-мечтательный видъ. Но когда онъ подошелъ къ Динѣ, онъ сейчасъ же замѣтилъ на ея лицѣ и длинныхъ рѣсницахъ слѣды недавнихъ слезъ. Онъ бросилъ быстрый взглядъ на брата, но Адамъ, очевидно, не зналъ о причинѣ ея волненія: у него, какъ всегда въ послѣднее время, былъ спокойно-равнодушный видъ человѣка, который ничего не ждетъ отъ жизни. Сетъ постарался ничѣмъ не выдать Динѣ, что онъ замѣтилъ ея волненіе; онъ сказалъ только:
   -- Какъ хорошо, что вы пришли, Дина; мама весь день охала и вздыхала,-- такъ ей хотѣлось васъ видѣть; сегодня съ утра ея первыя слова были о васъ.
   Когда они вошли въ домъ, Лизбета сидѣла въ своемъ креслѣ. Она всегда готовила ужинъ заранѣе, чтобы успѣть выйти на крыльцо и встрѣтить сыновей, какъ только послышатся ихъ приближающіеся шаги; но сегодня стряпня такъ ее утомила, что она была вынуждена отказать себѣ въ этомъ удовольствіи.
   -- Наконецъ-то ты пришла, дитя мое, сказала она Динѣ, когда та къ ней подошла.-- Что это значитъ, что тебя цѣлую недѣлю не было видно?
   -- Вы больны, дорогой другъ? промолвила Дина, взявъ ее за руку.-- Если-бъ я это знала, я пришла-бы раньше.
   -- Какъ-же ты могла это знать, когда ты не приходила? Мальчики знаютъ только то, что я имъ сама скажу, а пока женщина еще можетъ двигаться, мужчины всегда будутъ думать, что она здорова. Впрочемъ, я не такъ уже больна; просто небольшая простуда. А тутъ еще мальчики ко мнѣ пристаютъ, чтобы я взяла кого-нибудь себѣ въ подмогу, и это только хз^же меня разстраиваетъ. Если ты побудешь со мной, они оставятъ меня въ покоѣ. Право, ты не такъ нужна Пойзерамъ, какъ мнѣ. Снимай-же шляпу: дай на себя посмотрѣть.
   Дина сдѣлала было движеніе, чтобы отойти, но Лизбета ее не пустила, и все время, пока Дина снимала шляпу, она смотрѣла на нее, какъ смотритъ отжившая старость на только-что сорванный подснѣжникъ, воскрешающій въ ней полузабытыя впечатлѣнія юности,-- ея свѣжесть и чистоту.
   -- Что это съ тобой? спросила съ удивленіемъ Лизбета.-- Ты плакала?
   -- Такъ, пустяки,-- маленькое огорченіе,-- оно скоро пройдетъ, отвѣтила Дина, которой не хотѣлось въ эту минуту выслушивать жалобы Лизбеты по поводу ея отъѣзда изъ Гейслопа.-- Я вамъ все потомъ разскажу,-- мы съ вами поболтаемъ вечеркомъ: я вѣдь нынче ночую у васъ.
   Это обѣщаніе успокоило Лизбету; у нея цѣлый вечеръ былъ впереди, и она могла отвести душу съ Диной, потому что теперь въ домѣ была лишняя комната, пристроенная, если вы помните, полтора года назадъ, въ ожиданіи новой жилицы.
   Въ этой комнатѣ Адамъ всегда сидѣлъ, когда чертилъ свои планы или сводилъ счеты. Въ тотъ вечеръ и Сетъ сидѣлъ съ братомъ, такъ какъ онъ зналъ, что матери хочется вполнѣ завладѣть Диной.
   Такимъ образомъ, по обѣ стороны стѣны, раздѣлявшей домъ на двѣ половины, вы могли видѣть двѣ прелестныя картинки. По одну сторону -- фигура широкоплечей, здоровой старухи, съ крупными чертами лица, въ синей домотканной кофтѣ и желтой косынкѣ на шеѣ, но спускавшей жаднаго взгляда выцвѣтшихъ глазъ съ миленькаго личика и тоненькой, хрупкой фигурки въ черномъ, которая, то безшумно двигалась по комнатѣ, приводя все въ порядокъ, то присаживалась поближе къ креслу старухи, брала ея сморщенную руку въ обѣ свои и нѣжно съ ней говорила. Дина говорила съ Лизбетой такимъ языкомъ, который былъ для нея понятнѣе библіи и книги псалмовъ. Сегодня Лизбета не захотѣла даже слушать чтенія. "Нѣтъ, нѣтъ, закрой книгу", сказала она. "Поговоримъ. Я хочу знать, о чемъ ты плакала. Неужто и у тебя есть свои огорченія, какъ у всѣхъ?"
   По другую сторону сидѣли два брата, такъ поразительно похожіе, несмотря на все ихъ несходство. Адамъ -- съ нахмуренными бровями, со своею густою конною волосъ и мужественнымъ загорѣлымъ лицомъ, углубленный въ своя вычисленія; Сетъ -- тоже съ крупными чертами лица,-- вылитый портретъ брата, но съ болѣе свѣтлыми, вьющимися волосами, рѣдкими и волнистыми, и съ глубокими мечтательными глазами. которые онъ безпрестанно, съ разсѣяннымъ видомъ обращаетъ къ окну; во всякомъ случаѣ, такъ же часто, какъ и на страницы лежавшей передъ нимъ раскрытой книги, хотя это новая и очень для него интересная книга: "Краткая біографія мистрисъ Гюйонъ" Уэсли.
   -- Не могу-ли я помочь тебѣ чѣмъ-нибудь? сказалъ Сетъ Адаму.-- Мнѣ не хотѣлось бы стучать въ мастерской.
   -- Нѣтъ, голубчикъ, отвѣчалъ Адамъ;-- я все долженъ самъ сдѣлать. Но вѣдь у тебя есть новая кн ига.
   И часто, когда Сетъ погруженъ былъ въ свои мысли, Адамъ, въ промежуткахъ между работой, проведя, напримѣръ, по линейкѣ черту на своемъ планѣ, украдкой поглядывалъ на брата, и глаза его сіяли доброй улыбкой. Онъ зналъ, что "парень любитъ иногда сидѣть и думать, самъ не зная о чемъ, и хоть это ни къ чему его не приведетъ, но за то дѣлаетъ счастливымъ". И за послѣдній годъ старшій братъ становится все болѣе и болѣе снисходительнымъ къ младшему. Эта возростающая мягкость была послѣдствіемъ горя, которое не переставало точить его сердце. Ибо, хотя Адамъ, какъ вы видите, вполнѣ справился съ собой и много работалъ, находя удовольствіе въ работѣ, потому что любовь къ труду была его натурой,-- онъ не пережилъ своего горя, не стряхнулъ его съ плечъ, какъ временный гнетъ, чтобы стать прежнимъ человѣкомъ. Да и многіе-ли изъ насъ способны на это? Нѣтъ, сохрани Богъ! Печальный-бы это былъ результатъ нашей борьбы и страданій, если-бы мы не пріобрѣтали ими ничего, кромѣ нашего прежняго "я", если-бы мы могли возвращаться къ нашей прежней слѣпой любви, къ высокомѣрному осужденію ближняго, къ легкому взгляду на человѣческія страданія, къ празднословію по поводу испорченной человѣческой жизни, къ слабому сознанію присутствія той высшей невидимой Силы, къ которой мы такъ страстно взывали въ горькой безпомощности нашей скорби. Поблагодаримъ лучше Бога за то, что наши печали такъ живучи, что онѣ остаются въ нашей душѣ несокрушимыя, мѣняя только форму, какъ всякая сила, и изъ личнаго страданія постепенно превращаясь въ любовь къ человѣку, въ которой заключены наши лучшія чувства,-- лучшая наша любовь. Нельзя сказать, чтобы въ душѣ Адама это превращеніе успѣло вполнѣ завершиться. Въ ней осталось еще много страданія, и онъ чувствовалъ, что это всегда будетъ такъ, пока ея страданія не отойдутъ въ область прошлаго, пока они будутъ дѣйствительностью, мысль о которой будетъ пробуждаться въ его сознаніи вмѣстѣ съ лучами каждаго нарождающагося дня. Но-человѣкъ привыкаетъ къ нравственному страданію, какъ и физическому, хотя это вовсе не значитъ, чтобы онъ пересталъ его чувствовать. Страдать какъ-бы входитъ въ привычку всей жизни, и мы уже не можемъ себѣ представить такого состоянія, когда мы могли-бы чувствовать себя вполнѣ удовлетворенными. Нетерпѣливое желаніе преображается въ болѣе чистое чувство -- покорность судьбѣ, и мы довольны нашимъ днемъ, когда сознаемъ, что мы несли наше горе въ молчаніи, ничѣмъ не обнаруживъ нашихъ страданій. Ибо въ такія эпохи нашей жизни укрѣпляется наше нравственное и религіозное чувство -- все то, что не имѣетъ непосредственнаго отношенія къ нашему я въ настоящемъ и будущемъ,-- какъ укрѣпляется мускулъ отъ постояннаго упражненія.
   Такое именно время переживалъ Адамъ въ эту вторую осень послѣ постигшаго его горя. Работа, какъ вы уже знаете, всегда была частью его религіи; онъ съ дѣтства твердо вѣрилъ, что добросовѣстно исполняя свою плотничную работу, онъ исполняетъ волю Божію, выражающуюся по отношеніи къ нему, Адаму, именно въ этой формѣ труда. Но теперь для него уже не было области грезъ за этой холодной дѣйствительностью, не было праздниковъ въ этомъ мірѣ труда,-- ни одного мига въ далекой перспективѣ, когда суровый долгъ снимаетъ свою желѣзную броню, и для усталаго труженика настанетъ сладкій отдыхъ. Въ будущемъ онъ не видѣлъ для себя ничего, кромѣ трудовыхъ дней, какіе онъ проводилъ и теперь, и которые давали ему нѣкоторое удовлетвореніе и съ каждымъ днемъ все возростающій къ себѣ интересъ. Онъ думалъ, что любовь можетъ существовать для него только въ воспоминаніи, которое будетъ жить вѣчно и вѣчно болѣть, какъ болитъ отнятый членъ. Онъ не зналъ, что способность любить росла въ немъ и крѣпла,-- что душа его, обновленная цѣною тяжелаго опыта, жаждала прилѣпиться къ другой, близкой душѣ. Но онъ зналъ, что старыя привязанности стали теперь для него дороже прежняго, что онъ сталъ нѣжнѣе любить мать и брата, и что для него было невыразимымъ наслажденіемъ дѣлать ихъ счастливыми въ каждой мелочи. То-же самое было и съ Пойзерами: не проходило трехъ-четырехъ дней, чтобы онъ не почувствовалъ потребности повидать ихъ, обмѣняться съ ними дружескимъ словомъ. По всей вѣроятности, онъ чувствовалъ бы то-же даже въ томъ случаѣ, еслибы у нихъ не было Дины, хотя онъ сказалъ только голую правду, когда говорилъ ей, что она -- самый дорогой его другъ на землѣ. Да и могло-ли быть иначе? Въ самыя горькія минуты гнетущихъ воспоминаній мысль о ней являлась для него первымъ лучемъ утѣшенія; первые дни безпросвѣтнаго мрака на Большой Фермѣ, благодаря ея присутствію, смѣнились мало по малу тихимъ свѣтомъ -- покорностью судьбѣ. То-же самое было и дома, потому-что въ каждую свободную минуту она приходила утѣшать его бѣдную мать, которую до такой степени п корности. Но теперь, я думаю, я имѣю ясное указаніе, что мое дѣло находится въ другомъ мѣстѣ, по-крайней-мѣрѣ на нѣкоторое время. Впослѣдствіи, если здоровье тетушки начнетъ приходить въ упадокъ, или если она будетъ нуждаться во мнѣ какъ-нибудь иначе, я возвращусь.
   -- Вамъ лучше знать это, Дина, сказалъ Адамъ.-- Я не вѣрю, чтобъ вы шли противъ желаній тѣхъ, кто любилъ васъ и кто связанъ съ вами кровными узами, не имѣя хорошей и удовлетворительной причины въ вашей собственной совѣсти. Я не имѣю никакого права говорить, что это огорчаетъ и меня. Вамъ довольно хорошо извѣстно, по какой причинѣ я ставлю васъ выше всѣхъ друзей, которые только есть у меня; и еслибъ судьбѣ было угодно назначить такимъ образомъ, чтобъ вы были моей сестрой и жили съ нами впродолженіе всей нашей жизни, я считалъ бы это величавшею благодатію, которая только могла бы выпасть на нашу долю. Но Сетъ говоритъ мнѣ, что нѣтъ никакой надежды на это: ваши чувства слишкомъ-различны. Можетъ-быть, я слишкомъ-многое взялъ на себя, заговоривъ объ этомъ.
   Дина не отвѣчала, и они прошли молча нѣсколько шаговъ, до каменной оградки. Адамъ перешелъ чрезъ нее первый и, обернувшись, подалъ Динѣ руку, чтобъ помочь ей перебраться чрезъ необыкновенно-высокую ступеньку, и въ тоже время могъ разглядѣть ея лицо. онъ былъ пораженъ удивленіемъ: сѣрые глаза, обыкновенно столь-кроткіе и серьёзные, имѣли ясное, безпокойное выраженіе, сопровождающее подавленное волненіе, а легкій румянецъ, разлившійся по ея лицу, когда она сошла со ступеньки, превратился въ густой розовый цвѣтъ. Она имѣла видъ, будто была только сестрою Дины. Адамъ сталъ безмолвенъ отъ удивленія и догадокъ на нѣсколько минутъ и потомъ сказалъ:
   -- Надѣюсь, я не обидѣлъ и не разсердилъ васъ тѣмъ, что сказалъ, Дина: можетъ-быть, я позволилъ себѣ ужь слишкомъ большую вольность. Мое желаніе нисколько не противорѣчитъ тому, что вамъ кажется лучшимъ, и я такъ же буду доволенъ, когда вы будете жить за тридцать миль отъ васъ, если только вы думаете, что это должно быть такъ. Я буду имѣть васъ въ мысляхъ столько же, сколько теперь: вы нераздѣльно связаны съ тѣмъ, о чемъ я не могу не вспоминать такъ же, какъ я не могу запретить моему сердцу биться.
   Бѣдный Адамъ! Вотъ какъ ошибаются люди! Дина ничего не отвѣчала въ эту минуту, но, немного спустя, сказала:
   -- Не имѣли ли вы извѣстій объ этомъ бѣдномъ молодомъ человѣкѣ съ-тѣхъ-поръ, какъ мы говорили о немъ въ послѣдній разъ?
   Дива всегда такъ называла Артура; она никогда не теряла изъ памяти его образа, какъ видѣла его въ тюрьмѣ.
   -- Да, сказалъ Адамъ.-- Мистеръ Ирвайнъ читалъ мнѣ вчера часть его письма. Говорятъ, весьма вѣроятно, что скоро будетъ заключенъ міръ, хотя никто не думаетъ, чтобъ онъ былъ продолжителенъ. Но онъ пишетъ, что не думаетъ возвратиться домой: у него еще недостаетъ на это духу; да и для другихъ лучше, чтобъ онъ не возвращался. Мистеръ Ирвайнъ думаетъ, что онъ хорошо сдѣлаетъ, если не поѣдетъ сюда... Письмо чрезвычайно-грустное. Онъ спрашиваетъ о васъ и о Пойзерахъ, какъ всегда. Одно мѣсто въ письмѣ тронуло меня въ-особенности. "Вы не можете себѣ представить, какимъ старикомъ чувствую я себя", пишеть онъ. "Я не дѣлаю теперь никакихъ плановъ. Я чувствую себя лучше-всего, когда мнѣ предстоитъ пройти хорошій путь или стычка".
   -- У него весьма-живой нравъ и теплое сердце, какъ у Исава, къ которому я всегда питала большое сочувствіе, сказала Дана.-- Эта встрѣча братьевъ, гдѣ Исавъ обнаруживаетъ столь любящее сердце изъ великодушія, и гдѣ Іаковъ высказывается столь-робкимь и недовѣрчивымъ, трогала мени всегда въ высшей степени.
   -- Ахъ, сказалъ Адамъ: -- а я лучше люблю читать о Моисеѣ въ Ветхомъ Завѣтѣ: онъ хорошо вынесъ на себѣ тяжкое дѣло и умеръ въ то время, когда другимъ приходилось собирать плоды. Человѣкъ долженъ имѣть мужество, чтобъ смотрѣть на эту жизнь такимъ образомъ и думать, что выйдетъ изъ этого, когда онъ умретъ и его не будетъ. Хорошая, прочная часть работы долго не подвергается разрушенію. Напримѣръ, возьмемъ хоть хорошо-выстланный полъ: онъ пригоденъ и другимъ, а не только тому, кто его выстлалъ.
   Оба съ радостью говорили о предметахъ, которые не были личными; такимъ-образомъ они уже прошли мостъ черезъ Ивовый Ручеекъ, какъ Адамъ обернулся и сказалъ:
   -- А! вотъ и Сетъ. Я такъ и думалъ, что онъ скоро придетъ домой. Знаетъ онъ, что вы оставляете эту страну, Дина?
   -- Да, я сказала ему въ прошлое воскресенье.
   Адамъ вспомнилъ теперь, что Сетъ возвратился домой въ воскресенье вечеромъ очень-опечаленный, чего съ нимъ вовсе не случалось въ послѣднее время. Счастіе, ощущаемое имъ въ томъ, что онъ видѣлъ Дину еженедѣльно, казалось, уже давно перевѣсило боль, которую возбуждала въ немъ мысль, что она никогда не выйдетъ за него замужъ. Въ этотъ вечеръ на его лицѣ, какъ обыкновенно, выражалось мечтательное кроткое довольство, пока онъ подошелъ близко къ Динѣ и увидѣлъ слѣды слезъ на ея изящныхъ вѣкахъ и рѣсницахъ. Быстрымъ взглядомъ окинулъ онъ брата. Но Адаму очевидно вовсе не было извѣстно волненіе, которое потрясло Дину: на его лицѣ выражалось всегдашнее, ничего-неожидающее спокойствіе. Сегъ старался показать Динѣ, что не замѣтилъ безпокойства на ея лицѣ, и только сказалъ:
   -- Я благодаренъ вамъ за то, что вы пришли, Дина, потому-что матушка всѣ эти дни жаждала видѣть васъ. И сегодня утромъ преждя всего она заговорила о васъ.
   Когда они вошли въ хижину, Лисбетъ сидѣла въ своемъ креслѣ; она слишкомъ утомилась приготовленіемъ ужина, чѣмъ всегда занималась очень-заблаговременно, и не вышла, по обыкновенію, на крыльцо встрѣчать сыновей, когда заслышала приближавшіеся шаги.
   -- Наконецъ-то ты пришла, дитя мое! сказала она, когда Дина подошла къ ней.-- Что это значитъ, что ты оставляешь меня, слабую, и никогда не зайдешь посидѣть со мной?
   -- Дорогой другъ, сказала Дина, взявъ ее за руку: -- вы нездоровы. Еслибъ я знала это раньше, то пришла бы непремѣнно.
   -- А какъ же ты узнаешь, если не будешь приходить сюда? Сыновья-то узнаютъ про то только тогда, когда я скажу имъ. Пока, вотъ, ты можешь пошевелить рукою или ногою, мужчины все будутъ думать, что ты здорова. Но я не очень-больна, только немного простудилась. А сыновья все вотъ надоѣдаютъ мнѣ: возьми, да возьми кого-нибудь, помочь въ работѣ... а отъ ихъ болтовни мнѣ еще больше хворается. Еслибъ ты пришла сюда, побыла со мной, они и оставили бы меня въ покоѣ. Пойзеры, вѣрно, ужь не нуждаются въ тебѣ такъ, какъ я. Но сними-ка твою шляпку, да дай взглянуть на тебя.
   Дина хотѣла отойти, но Лисбетъ держала ее крѣпко въ то время, какъ она снимала шляпку, и смотрѣла ей прямо въ лицо, какъ обыкновенно смотрятъ на только-что сорванный подснѣжникъ, чтобъ возобновить прежнія впечатлѣнія чистоты и простоты.
   -- Что такое съ тобой? спросила Лисбетъ съ изумленіемъ: -- ты плакала?
   -- Это только небольшая печаль, которая скоро пройдетъ, сказала Дина, въ настоящее время нежелавшая вызвать со стороны Лисбетъ возраженія, еслибъ объявила ей о своемъ намѣреніи оставить Геслопъ.-- Вы скоро узнаете объ этомъ; мы поговоримъ вечеромъ. Я останусь у васъ на ночь.
   Это обѣщаніе успокоило Лисбетъ и она весь вечеръ разговаривала съ одной Диной. Въ хижинѣ, вы помните, была новая комната, выстроенная около двухъ лѣтъ назадъ, въ ожиданіи новаго члена семейства; и здѣсь обыкновенно сидѣлъ Адамъ, когда ему нужно было писать что-нибудь, или чертить планы. Сетъ также сидѣлъ здѣсь въ тотъ вечеръ, такъ какъ зналъ, что его мать захочетъ совершенно завладѣть Диною.
   По обѣимъ сторонамъ стѣны хижины были двѣ пріятныя картины: по одну сторону находилась широкоплечая, съ крупными чертами, здоровая старуха, въ синей курткѣ и желтой косынкѣ; ея тусклые, выражавшіе заботливость глаза постоянно обращалась на бѣлое, какъ лилія, лицо и гибкую, въ черной одеждѣ, фигуру, которая или неслышно двигалась въ комнатѣ, помогая то въ томъ, то въ другомъ, или сидѣла возлѣ кресла старухи, держа ея за исхудавшую руку, и прямо смотря ей въ глаза, говорила съ ней на языкѣ, который Лисбетъ понимала гораздо -- лучше, нежели Библію или Псалтирь. Въ тотъ вечеръ она не хотѣла слышать чтенія.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, закрой книгу, сказала она.-- Намъ нужно поговорить. Я хочу знать, о чемъ ты плакала. Развѣ и у тебя есть безпокойства, какъ у другихъ?
   По другую сторону стѣны были два брата, столь похожіе другъ на друга при всемъ своемъ несходствѣ: Адамъ, съ нахмуренными бровями, взъерошенными волосами, съ густымъ, темнымъ румянцемъ на лицѣ, совершенно-погруженный въ свои вычисленія, и Сетъ, съ крупными, грубыми чертами лица -- близкая копія брата, но съ жидкими, волнистыми русыми волосами и голубыми сонливыми глазами, безсмысленно-смотрѣвшій то въ окно, то въ книгу, несмотря на то, что это была вновь-купленная книга: "Обзоръ жизни мадамъ Гюйонъ", Весли, книга, изумлявшая и интересовавшая его чрезвычайно. Сетъ сказалъ Адаму:
   -- Не могу ли я помочь тебѣ въ чемъ-нибудь здѣсь сегодня? Я не хочу шумѣть въ мастерской.
   -- Нѣтъ, братъ, отвѣчалъ Адамъ: -- здѣсь есть только дѣло для меня. У тебя есть новая книга, читай ее.
   И часто, когда Сетъ вовсе не замѣчалъ этого, Адамъ, налиновавъ строку и останавливаясь на минуту, смотрѣлъ на брата съ ласковою улыбкою, сіявшею въ его глазахъ. Онъ зналъ, что "парень любилъ посидѣть надъ мыслями, въ которыхъ не могъ дать никакого отчета; мысли эти не приведутъ ни къ чему, а между-тѣмъ онѣ дѣлаютъ его счастливымъ"; а съ годъ времени, или больше, Адамъ становился все снисходительнѣе къ Сету. То была часть возраставшей нѣжности, происходившей отъ грусти, наполнявшей его сердце.
   Хотя Адамъ, повидимому, совершенно владѣлъ собою, прилежно работалъ и находилъ наслажденіе въ работѣ, по своей врожденной неотчуждаемой природѣ, но онъ не пережилъ еще своей печали, не чувствовалъ, чтобъ она спала съ него, какъ временное бремя, и снова оставила его прежнимъ человѣкомъ. Да развѣ это случается съ кѣмъ-нибудь изъ насъ? Избави Богъ! Это былъ бы жалкій результатъ всѣхъ нашихъ заботъ и всей нашей борьбы, еслибъ въ заключеніе всего мы оставались тѣмъ, чѣмъ были прежде, еслибъ мы могли возвращаться къ прежней слѣпой любви, къ прежнему самонадѣянному порицанію, къ легкомысленному взгляду на человѣческія страданія, къ тѣмъ же суетнымъ толкамъ о напрасно-потраченной человѣческой жизни, къ тому же слабому сознанію неизвѣстнаго, къ которому мы возсылали неудержимыя мольбы въ нашемъ одиночествѣ. Будемъ же скорѣе благодарны за то, что наше горе живетъ въ насъ какъ несокрушимая сила, измѣняясь только въ формѣ, какъ обыкновенно измѣняются силы, и перехода изъ боли въ сочувствіе -- единственное бѣдное слово, заключающее въ себѣ всѣ наши лучшія познанія и нашу лучшую любовь. Нельзя сказать, чтобъ въ Адамѣ вполнѣ совершилась эта перемѣна боли въ симпатію: въ немь еще существовала большая часть боли, которая останется въ немъ; онъ чувствовалъ это до-тѣхъ-поръ, пока эта боль не будетъ воспоминаніемъ, а будетъ дѣйствительностью; а она возобновлялась съ разсвѣтомъ каждаго новаго дня. Но мы привыкаемъ такъ же хорошо къ нравственной, какъ и къ физической боли, не теряя, при всемъ томъ, нашей чувствительности къ этому и, она становится въ нашей жизни привычкою и мы перестаемъ воображать, что для насъ возможно состояніе совершеннаго спокойствія. Желаніе переходитъ въ смиреніе, и мы довольны своимъ днемъ, если были въ состояніи перенесть свою грусть въ безмолвіи и поступать такъ, будто мы не страдали. Именно въ такіе-то періоды сознанія, что наша жизнь имѣетъ видимыя и невидимыя соотношенія, за предѣлами которыхъ или наше настоящее или будущее и составляетъ центръ, растетъ подобно мускулу, на который мы принуждены опираться и который принуждены напрягать.
   Таково было душевное состояніе Адама во вторую осень его горя. Вы знаете, что его занятія всегда были частью его религіи, и съ самаго ранняго возраста онъ видѣлъ ясно, что, занимаясь своимъ дѣломъ хорошо, онъ слѣдуетъ волѣ Божіей; что его занятіе было тою формою Божіей воли, которая болѣе всего непосредственно касалась его. Но теперь для него уже не существовало пыла мечтаній за этою дѣйствительностью, озаряемою дневнымъ свѣтомъ, не было праздничнаго времени въ будничномъ свѣтѣ, ни мгновенія въ дали, когда долгъ сниметъ съ него свою желѣзную рукавицу и латы и нѣжно успокоитъ его на груди. Онъ видѣлъ только одну картину будущности, состоящую изъ тяжелыхъ рабочихъ дней, подобныхъ тѣмъ, которые онъ переживалъ, съ возраставшими съ каждою недѣлею довольствомъ и интересомъ; онъ думалъ, что любовь будетъ для него однимъ лишь живымъ воспоминаніемъ, членомъ подрѣзаннымъ, но нелишившимся сознанія. Онъ не зналъ, что власть любви, между-тѣмъ, пріобрѣтала въ его сердцѣ новую силу, что новая чувствительность, купленная глубокимъ опытомъ, была безчисленными новыми фибрами, посредствомъ которыхъ было возможно, даже необходимо, чтобъ его природа нашла другую. А между-тѣмъ онъ замѣчалъ, что обыкновенное расположеніе и дружба были теперь драгоцѣннѣе для него, чѣмъ, бывало, прежде, что онъ больше привязывался къ матери и Сету и чувствовалъ невыразимое удовольствіе, видя или воображая, что ихъ счастье увеличивалось хотя чѣмъ-нибудь. То же было и относительно Пойзеровъ. Едва-ли проходило болѣе трехъ или четырехъ дней безъ того, чтобъ онъ не почувствовалъ потребности видѣться съ ними и обмѣняться дружескими словами и взглядами: онъ, вѣроятно, чувствовалъ бы это даже и тогда, еслибъ Дина была съ ними; но онъ сказалъ только простѣйшую истину, сообщивъ Динѣ, что ставилъ ее надъ всѣми прочими друзьями на свѣтѣ. Могло ли что-нибудь быть естественнѣе? Въ самые мрачные моменты его воспоминаній мысль о Динѣ всегда представлялась ему первымъ лучомъ возвращавшагося спокойствія: мракъ первыхъ дней на господской мызѣ былъ мало-по-малу обращенъ въ мягкое мѣсячное сіяніе ея присутствіемъ; то же было и въ хижинѣ, потому-что она приходила каждую свободную минуту утѣшать и успокоивать бѣдную Лисбетъ, пораженную, при видѣ исхудалаго отъ горя лица своего возлюбленнаго Адама, страхомъ, который заглушилъ даже ея привычку жаловаться. Онъ привыкъ наблюдать за ея легкими тихими движеніями, ея милымъ, полнымъ любви обращеніемъ съ дѣтьми, когда приходилъ на господскую мызу, прислушиваться къ звуку ея голоса, какъ къ безпрестанно-повторявшейся музыкѣ, думать, что все, что она говорила или дѣлала, было именно такъ, какъ слѣдовало, и не могло быть лучше. При всемъ своемъ умѣ, онъ не могъ порицать ее за то, что она слишкомъ баловала дѣтей, сдѣлавшихъ изъ Дины-проповѣдницы, передъ которою нерѣдко нѣсколько трепетала толпа грубыхъ нужчинъ, удобную домашнюю рабу; хотя Дина сама нѣсколько стыдилась своей слабости и переносила внутреннюю борьбу относительно отступленія отъ наставленій Соломоновыхъ. Одно только могло бы быть лучше: пусть бы она полюбила Сета и согласилась выйти за него замужъ. Ради брата онъ чувствовалъ нѣкоторое огорченіе, и противъ воли съ сожалѣніемъ думалъ о томъ, какъ Дина, сдѣлавшись женою Сета, сдѣлала бы домъ ихъ счастливымъ для нихъ всѣхъ, какъ она была бы единственнымъ существомъ, которое утѣшало бы его мать и превратило бы ея послѣдніе дни въ дни мира и покоя.
   "Право, удивительно, что она не любитъ парня" думалъ иногда Адамъ. "Вѣдь всякій подумалъ бы, что онъ, просто, созданъ для нея. Но ея сердце такъ сильно занято другими предметами. Она одна изъ тѣхъ женщинъ, которыя не чувствуютъ влеченія къ тому, чтобъ имѣть мужа и собственныхъ дѣтей. Она думаетъ, что тогда всѣ ея помыслы будутъ наполнены ея собственною жизнью; а она такъ привыкла жить въ заботахъ другихъ людей, что не можетъ вынести мысли о томъ, какъ ея сердце будетъ закрыто для нихъ. Я довольно-хорошо вижу въ чемъ дѣло. Она не одного покроя съ большею частью женщинъ: я видѣлъ это уже давно. Она тогда только довольна, когда помогаетъ кому-нибудь, и братъ помѣшалъ бы ея образу дѣйствія -- это справедливо. Я не имѣю никакого права соображать и думать, что было бы лучше, еслибъ она вышла за Сета, словно я умнѣе ея или даже умнѣе самого Бога, потому-что Онъ создалъ ее такою, какова она есть, и это величайшая благодать, которую я когда-либо получалъ изъ Его рукъ, да еще и другіе, кромѣ меня."
   Это самопорицаніе ярко представилось уму Адама, когда онъ по лицу Дины понялъ, что оскорбилъ ее, заговоривъ о своемъ желаніи, чтобъ она дала свое согласіе Сету; такимъ-образомъ онъ старался въ самыхъ сильныхъ словахъ выразить, что считаетъ ея рѣшеніе совершенно-справедливымъ, покориться даже тому, что она уѣзжала отъ нихъ и переставала составлять часть ихъ жизни иначе, какъ только тѣмъ, что жила у нихъ въ мысляхъ, если только она сама избрала эту разлуку. Онъ былъ вполнѣ увѣренъ, что она очень-хорошо знала, какъ онъ желалъ видѣть ее постоянно, говорить съ нею, безмолвно сознавая, что у нихъ было взаимное великое воспоминаніе. Онъ не считалъ возможнымъ, чтобъ она увидѣла что-нибудь другое, а не самоотверженную дружбу и уваженіе, когда онъ увѣрялъ ее, что покорялся мысли о ея отъѣздѣ; а между-тѣмъ въ немъ оставалось какое-то безпокойство, что онъ не сказалъ совершенно того, что слѣдовало, что Дина не совсѣмъ поняла его.
   На слѣдующее утро Дина, должно-быть, встала нѣсколько-раньше восхода солнца, потому-что сошла внизъ около пяти часовъ. То же самое случилось и съ Сетомъ. Несмотря на то, что Лисбетъ упорно отказывалась взять въ домъ помощницу, Сетъ пріучился быть, какъ выражался Адамъ, "очень-искуснымъ но хозяйству", чтобъ избавить мать отъ слишкомъ-большой усталости. Я надѣюсь, что это обстоятельство не заставитъ васъ смотрѣть на Сета съ презрѣніемъ, все-равно какъ вы не можете смотрѣть съ презрѣніемъ на доблестнаго капитана Бэта за то, что варилъ овсяный супъ для своей больной сестры. Адамъ, просидѣвшій за своимъ письмомъ до поздней поры, спалъ еще и едвали, по мнѣнію Сета, могъ проснуться раньше завтрака. Хотя Дина часто навѣщала Лисбетъ въ продолженіе послѣднихъ восьмнадцати мѣсяцевъ, она, однакожъ, ни разу болѣе не ночевала въ хижинѣ, кромѣ той ночи послѣ смерти Матвѣя, когда, вы помните, Лисбетъ хвалила ея ловкія движенія и даже одобрила съ нѣкоторыми ограниченіями ея похлебку. Но въ этотъ продолжительный промежутокъ Дина сдѣлала большіе успѣхи по хозяйственной части; и въ это утро, при содѣйствіи Сета, она принялась приводить все въ такую чистоту и порядокъ, что этимъ осталась бы довольна даже тётушка Пойзеръ. Въ настоящее время въ хижинѣ ужь далеко не существовало прежняго образцоваго порядка: ревматизмъ Лисбетъ принуждалъ ее оставить прежнія привычки дилеттантки чистки и полировки. Приведя общую комнату въ порядокъ, который удовлетворялъ ея желанію, Дина вошла въ новую комнату, гдѣ, наканунѣ вечеромъ, Адамъ писалъ, чтобъ выместь и стереть пыль здѣсь. Она открыла окно: въ комнату проникли свѣжій утренній воздухъ, запахъ душистаго шиповника и ясные низко-падавшіе лучи ранняго солнца; послѣдніе образовали сіяніе вокругъ ея блѣднаго лица и блѣдныхъ каштановыхъ волосъ, между-тѣмъ, какъ она держала въ рукахъ щетку и мела, напѣвая про-себя весьма-тихимъ голосомъ, походившимъ за сладостное лѣтнее журчанье, которое вы разслышете только весьма-близко, одинъ изъ гимновъ Чарльза Весли.
  
   Eternal Beam of Light Divine,
             Fountain of unexhausted love,
   In whom the Father's glories shine,
             Through earth beneath and heaven above;
  
   Iesus! the weary wanderer's rest,
             Give me thy easy yoke to bear;
   With steadfast patience arm my breast
             With spotless love and holy fear.
  
   Speak to my warring passions, o Peace!"
             Say to my trembling heart, "Be still!"
   Thy power my strength and fortress is,
             For all things serve thy sovereign will". (*)
   (*) "Предвѣчный лучъ Божественнаго Свѣта, источникъ неизсякающей любви, въ которомъ сіяетъ слава Отца, на земли и на небесахъ, Іисусе! убѣжище утомленнаго путника, ниспошли мнѣ переносить твое легкое бремя, вооружи мое сердце твердымъ терпѣніемъ, непорочною любовью и священнымъ благоговѣніемъ. Скажи моимъ борящимся страстямъ: миръ!", а моему трепещущему сердцу: "успокойся!" Твоя мощь есть моя сила и крѣпость, потому-что все покоряется Твоей верховной волѣ".
  
   Она поставила щетку въ сторону и принялась за метелочку; и если вы когда-либо жили въ домѣ мистрисъ Пойзеръ, то знали какъ управляли руки Дины метелочкою; какъ она проникала во всѣ маленькіе уголки и на всѣ выступы, скрывавшіеся или выходившіе наружу; какъ она по нѣскольку разъ ходила по поперечникамъ стульевъ, по каждой ножкѣ, подъ всякою вещью и на всякой вещи, лежавшей на столѣ, пока дошла до адамовыхъ бумагъ и линеекъ и открытаго ящика подлѣ нихъ. Дина вытерла пыль до самаго края послѣднихъ и потомъ остановилась, устремивъ на нихъ глаза, выражавшіе желаніе и вмѣстѣ съ тѣмъ робость. Тяжело было смотрѣть сколько пыли было между ними. Когда она смотрѣла на столъ такимъ образомъ, то услышала шаги Сета за отворенною дверью, къ которой она стояла спиной, и, возвысивъ свой чистый тоненькій голосъ, спросила:
   -- Сетъ, вашъ братъ сердится, когда трогаютъ его бумаги?
   -- Да, очень, если ихъ не положатъ на прежнее мѣсто, возразилъ звучный, сильный голосъ, непринадлежавшій Сету.
   Дина словно нечаянно положила руки на звучащую струну; она вдругъ сильно задрожала и на мгновеніе не сознавала ничего другаго; потомъ она почувствовала, что ея щеки разгорѣлись, не смѣла оглянуться назадъ и стояла спокойно, опечаленная тѣмъ, что не могла пожелать добраго утра дружескимъ образомъ. Адамъ, замѣтивъ, что она не оглядывалась и не могла видѣть улыбку на его лицѣ, боялся, чтобъ она не приняла его словъ въ серьёзномъ смыслѣ, подошелъ къ ней такъ, что она была принуждена взглянуть на него.
   -- Итакъ, вы думаете, что я бываю сердитъ дома? спросилъ онъ, улыбаясь.
   -- Нѣтъ, отвѣчала Дина, устремивъ на него робкій взглядъ:-- ннсколько. Но вамъ, можетъ-быть, непріятно, если всѣ ваши вещи перемѣшаны. Самъ Моисей, самый кроткій изъ людей, бывалъ иногда сердитъ.
   -- Въ такомъ случаѣ я помогу вамъ снять вещи, сказалъ Аданъ, смотря на нее съ чувствомъ:-- и положить ихъ на старое мѣсто, тогда онѣ не могутъ быть въ безпорядкѣ. Я вижу, что касательно порядка, вы становитесь родною племянницею вашей тётушки.
   Они вмѣстѣ принялись за дѣло, но присутствіе духа еще не совершенно возвратилось къ Динѣ, такъ-что она не думала сказать что-нибудь, и Адамъ посматривалъ на нее съ нѣкоторымъ безпокойствомъ. Дина, думалъ онъ, была повидимому несовсѣмъ довольна имъ въ послѣднее время; она не была съ нимъ такъ ласкова и откровенна, какъ бывала прежде. Онъ хотѣлъ, чтобъ она посмотрѣла на него и была такъ же довольна, какъ и онъ, исполняя это шутливое дѣло. Но Дина не смотрѣла на него; ей и легко было избѣгнуть этого, такъ -- какъ онъ былъ высокаго роста и когда, наконецъ, вся пыль была вытерта и у него не было болѣе предлога оставаться съ нею, онъ не могъ вынесть долѣе и дружескимъ голосомъ сказалъ:
   -- Дина, вы недовольны мною за что-нибудь? скажите! Развѣ я сказалъ, или сдѣлалъ что-нибудь такое, что заставляетъ васъ имѣть обо мнѣ дурное мнѣніе?
   Вопросъ удивилъ ее и облегчилъ, давая ея чувствамъ другое направленіе. Она взглянула теперь на него совершенно-серьёзно, почти со слезами на глазахъ, и сказала:
   -- О, нѣтъ, Адамъ! можете ли вы это думать?
   -- Я не могу спокойно переносить мысль, что вы не питаете ко мнѣ такого же дружескаго расположенія, какое я питаю къ вамъ, сказалъ Адамъ.-- И вы не знаете, сколько я цѣню самую мысль о васъ, Дина. Вотъ, что я думалъ и вчера, говоря вамъ, что покорился бы мысли о разлукѣ съ вами, если вы желаете уйти отсюда. Я хотѣлъ сказать: мысль о васъ такъ дорога для меня, что я долженъ быть только благодаренъ, а не роптать, если вы имѣете основаніе уѣхать отсюда. Но вы знаете, что мнѣ нелегко разставаться съ вами, Дина?
   -- Да, дорогой другъ, отвѣчала Дина, дрожа, но стараясь говорить спокойно:-- я знаю, вы имѣете братское расположеніе ко мнѣ и мы нерѣдко будемъ другъ съ другомъ въ мысляхъ. Но въ это время мнѣ тяжело отъ различныхъ искушеній: вы не должны обращать вниманія на меня. Я чувствую призывъ оставить родныхъ на нѣкоторое время; но это нелегко мнѣ: плоть слаба.
   Адамъ видѣлъ, что ей было тягостно говорить.
   -- Вамъ непріятно, что я заговорилъ объ этомъ, Дина, сказалъ онъ:-- я не буду болѣе. Посмотримъ, готовъ ли теперь Сетъ съ своимъ завтракомъ?
   Это простая сцена, читатель. Но я почти увѣренъ, что и вы были влюблены, можетъ-быть, даже болѣе одного раза, хотя, можетъ-быть, не захотите сознаться въ томъ передъ всѣми вашими знакомыми дамами. Если это дѣйствительно было, то вы не станете считать незначительныя слова, робкіе взгляды, трепетное прикосновеніе, посредствомъ котораго двѣ человѣческія души постепенно сближаются одна съ другою, подобно двумъ небольшимъ дрожащимъ дождевымъ потокамъ, прежде чѣмъ они сольются въ одинъ, вы не станете считать все это пошлымъ, такъ же, какъ вы не станете считать пошлыми только-что уловленные признаки наступающей весны, хотя бы то было не болѣе какъ нѣчто -- слабое, неописываемое въ воздухѣ и въ пѣніи птицъ и тончайшіе, едва-замѣтные признаки зелени на сучьяхъ изгороди. Эти легкіе слова и взгляды составляютъ часть разговора души; и лучшій разговоръ, по моему мнѣнію, составляется главнѣйшимъ образомъ изъ обыкновенныхъ словъ, какъ, напримѣръ, свѣтъ, звукъ, звѣзды, музыка, словъ, которыхъ самихъ по-себѣ дѣйствительно не стоитъ ни видѣть, ни слышать, все-равно, что щепки или опилки; случается только, что они служатъ признаками чего-то невыразимо-высокаго и прекраснаго. По моему мнѣнію, любовь также великое и прекрасное дѣло; и если вы согласны со мною, то незначительнѣйшіе признаки ея не будутъ для васъ щепками и опилками, скорѣе они будутъ этими словами: свѣтъ и музыка, приводя въ движеніе извилистые фибры вашихъ воспоминаній и обогащая ваше настоящее вашимъ драгоцѣннѣйшимъ прошедшемъ...
  

LI.
Въ воскресенье утромъ.

   Припадокъ ревматизма Лисбеть не казался довольно-серьёзнымъ, чтобъ удержать Дину еще на одну ночь отъ господской мызы въ то время, какъ она уже рѣшилась оставить свою тётку такъ скоро, и вечеромъ другія должны были разстаться.
   -- Надолго, сказала Дина.
   Она уже сообщила Лисбетъ о своемъ рѣшеніи.
   -- Въ такомъ случаѣ на всю мою жизнь, и я никогда уже не увижу тебя, сказала Лисбетъ.-- Надолго! Мнѣ недолго осталось жить. Я могу захворать и умереть, а ты не можешь навѣстить меня и я буду умирать и все желать тебя увидѣть.
   Эти жалобы служили главнымъ предметомъ ея разговора цѣлый день. Адама не было дома, и она такимъ образомъ не налагала узды на свои сѣтованія. Она мучила Дину, безпрестанно возвращаясь къ вопросу: зачѣмъ она должна оставить страну, и не принимала никакихъ основаній, казавшихся ей только причудами и "упрямствомъ" и еще болѣе, сожалѣя о томъ, что "она не могла взять ни одного изъ сыновей" и быть ея дочерью.
   -- Тебѣ не нравится Сетъ, говорила она:-- онъ, можетъ-быть, недовольно-уменъ для тебя. Но онъ былъ бы очень-добръ къ тебѣ, и онъ такъ ловокъ, какъ только можно, на всякія вещи, которыя дѣлаетъ, когда я бываю больна; и онъ любитъ Библію и церковную службу нисколько не меньше тебя. Но, можетъ-быть, тебѣ хотѣлось бы мужа, который былъ бы несовсѣмъ-сходенъ характеромъ съ тобою: вѣдь струящійся ручеекъ не проситъ дождя. Адамъ годился бы для тебя... я знаю, что онъ бы годился, и онъ могъ бы полюбить тебя довольно-сильно, еслибъ ты захотѣла остаться. Но онъ упрямъ и твердъ, какъ чугунный брусъ... ужь его ни за что не склонишь сойти съ своей собственной дороги, развѣ онъ самъ захочетъ. Но онъ былъ бы отличнымъ мужемъ для всякой, кто бы она тамъ ни была, такой видный и умный парень. И онъ бы очень любилъ жену. Мнѣ всегда бываетъ пріятно отъ одного его взгляда, если онъ хочетъ быть ласковъ со мною.
   Дина старалась избѣгать пытливыхъ взоровъ и вопросовъ Лисбетъ, находя какое-нибудь дѣло по хозяйству, которое позволяло ей не сидѣть на одномъ мѣстѣ; и лишь только Сетъ возвратился домой вечеромъ, какъ она надѣла шляпку, собираясь идти. Дина была глубоко тронута, когда старуха сказала ей, что прощается съ нею въ послѣдній разъ, и когда, уже на пути по полямъ, оглядывалась назадъ и видѣла, что Лисбетъ все еще стояла на крыльцѣ и смотрѣла ей въ слѣдъ до-тѣхъ-поръ, пока Дина не стала въ ея плохо-видѣвшихъ старыхъ глазахъ самою блѣдною точкою.
   "Да будетъ съ ними Богъ любви и мира!" молилась Дина, еще разъ оглянувшись назадъ со ступеньки послѣдней ограды. "Ниспошли имъ радость въ награду за дни, въ которые Ты испыталъ ихъ печалью, и за годы, въ которыхъ они видѣли горе. По Твоей волѣ должна я проститься съ ними. Пусть я не знаю другой воли, кромѣ Твоей".
   Наконецъ Лисбетъ вошла въ домъ и сѣла въ мастерской около Сета, занимавшагося составленіемъ изъ кусочковъ точенаго дерева, принесенныхъ имъ изъ деревни, небольшаго рабочаго ящичка, который хотѣлъ подарить Динѣ передъ ея отъѣздомъ.
   -- Вѣдь ты увидишь ее еще разъ въ воскресенье передъ тѣмъ, что она уйдетъ отсюда, были ея первыя слова.-- Еслибъ ты былъ полезенъ на что-нибудь, то уговорилъ бы ее придти еще разъ въ воскресенье вечеромъ и повидаться со мною.
   -- Нѣтъ, матушка, сказалъ Сетъ.-- Дина непремѣнно пришла бы еще разъ, еслибъ считала это нужнымъ. Мнѣ ненужно было бы и уговаривать ее къ тому. Она только думаетъ, что это значило бы напрасно безпокоить тебя: придти сюда, чтобъ еще разъ проститься.
   -- Она никогда не ушла бы отсюда -- я знаю, еслибъ Адамъ былъ привязанъ къ ней и женился на ней. Но все случается наперекоръ, сказала Лисбетъ, въ порывѣ гнѣва.
   Сетъ остановился на минуту, потомъ, слегка вспыхнувъ, посмотрѣлъ прямо матери въ лицо.
   -- Развѣ она сказала тебѣ что-нибудь такое, матушка? спросилъ онъ тише обыкновеннаго.
   -- Сказала? нѣтъ, она ничего не скажетъ. Вѣдь это только мужчины должны ждать, чтобъ имъ сказали, а сами они раньше не догадаются ни о чемъ.
   -- Хорошо, что жь, однакожь, заставляетъ тебя думать такимъ образомъ, матушка? Почему ты взяла себѣ это въ голову?
   -- Все-равно, почему бы я тамъ ни взяла себѣ этого въ голову: моя голова не такъ пуста, чтобъ я не могла догадаться сама, чтобъ мнѣ нужно было ждать, когда другіе внушатъ мнѣ. Я знаю, что она любитъ его, какъ знаю, что вѣтеръ входитъ въ дверь -- и этого съ меня довольно. И отъ охотно женился бы на ней, еслибъ зналъ, что она любитъ его; но онъ никогда и не подумаетъ объ этомъ, если ему не вложатъ этого въ голову.
   Предположеніе матери о чувствѣ, которое Дина питала къ Адаму, не было для Сета совершенно-новою мыслью, но послѣднія слова ея вызвали въ немъ опасеніе, чтобъ она сама не рѣшилась открыть глаза Адаму. Онъ не былъ увѣренъ въ чувствѣ Дины, но думалъ, что былъ увѣренъ въ чувствѣ Адама.
   -- Нѣтъ, матушка, нѣтъ, сказалъ онъ серьёзно: -- ты не должна и думать о томъ, чтобъ говорить съ Адамомъ о подобныхъ вещахъ. Ты не имѣешь права говорить, что чувствуетъ Дина, если она не сказала тебѣ. А говорить объ этихъ вещахъ съ Адамомъ послужитъ только ко вреду: Адамъ чувствуетъ благодарность и дружбу къ Динѣ, но вовсе не имѣетъ такихъ мыслей, которыя склонили бы его сдѣлать ее своею женой. Да я также не думаю, чтобъ и Дина захотѣла выйти за него. Я думаю, что она никогда не выйдетъ замужъ.
   -- Эхъ! произнесла Лисбетъ нетерпѣливо.-- Ты думаешь такъ, потому-что она отказала тебѣ. Она никогда не выйдетъ замужъ за тебя. Тебѣ слѣдовало бы радоваться, еслибъ она вышла за твоего брата.
   Эти слова огорчили Сета.
   -- Матушка, сказалъ онъ, увѣщательнымъ тономъ:-- не думай такъ обо мнѣ. Я буду такъ же благодаренъ, имѣя ее сестрой, какъ была бы благодарна ты, имѣя ее дочерью. Въ этомъ дѣлѣ я вовсе не думаю о себѣ, и мнѣ будетъ тяжело, если ты когда-нибудь скажешь объ этомъ еще разъ.
   -- Хорошо, хорошо! Въ такомъ случаѣ тебѣ не слѣдовало противорѣчить мнѣ и говорить, что этого нѣтъ, когда я говорю, что есть.
   -- Но, матушка, сказалъ Сетъ: -- ты поступишь несправедливо съ Диной, если скажешь Адаму, что думаешь о ней. Ты этимъ сдѣлаешь только вредъ, потому-что заставишь Адама безпокоиться, если онъ не питаетъ къ ней тѣхъ же чувствъ. А я вполнѣ увѣренъ, что онъ не чувствуетъ къ ней ничего подобнаго.
   -- Э, ужь не говори ты мнѣ, въ чемъ ты вполнѣ увѣренъ: ничего-то ты не знаешь объ этомъ. Зачѣмъ же онъ все ходитъ къ Пойзерамъ, еслибъ онъ не хотѣлъ видѣть ее? Онъ ходитъ туда два раза, когда прежде, бывало, ходилъ только одинъ разъ. Можетъ-быть, онъ и не знаетъ, что ему нужно видѣть ее; онъ не знаетъ, что я кладу соль въ похлебку, но онъ очень-скоро замѣтилъ бы отсутствіе соли, еслибъ ея тамъ не было. Онъ никогда не подумаетъ о женитьбѣ, если ему не вложить этого въ голову. И еслибъ ты сколько-нибудь любилъ твою мать, то представилъ бы ему это, и не позволилъ бы ей уйти съ глазъ моихъ, когда она могла бы хоть недолго быть моимъ утѣшеніемъ, прежде чѣмъ я лягу рядомъ со своимъ старикомъ подъ бѣлымъ кустарникомъ.
   -- Нѣтъ, матушка, сказалъ Сетъ:-- не считай меня упрямымъ, но я пошелъ бы противъ совѣсти, еслибъ рѣшился сказать ему о чувствахъ Дины. Притомъ же, я думаю, я огорчилъ бы Адама, еслибъ вообще сталъ говорить съ нимъ о женитьбѣ. Я совѣтую и тебѣ не дѣлать этого. Ты можешь совершенно обманываться на счетъ Дины. Нѣтъ, я вполнѣ увѣренъ по словамъ, которыя говорила она мнѣ въ прошлое воскресенье, что она и не думаетъ о замужествѣ.
   -- Ну, ты такой же упрямый, какъ и вся ваша братія. Еслибъ это было что-нибудь такое, чего я бы не хотѣла, то сдѣлалось бы довольно-скоро.
   При этихъ словахъ Лисбетъ встала со скамейки и вышла изъ мастерской, оставивъ Сета въ большомъ безпокойствѣ о томъ, что она станетъ смущать Адама насчетъ Дины. Чрезъ нѣсколько времени онъ, однакожь, сталъ утѣшать себя мыслью, что со времени несчастія, вынавшаго на долю Адама, Лисбетъ очень боялась говорить съ нимъ о дѣлахъ, касавшихся чувства, и что она едва-ли отважится завесть разговоръ о самомъ нѣжномъ изъ всѣхъ предметовъ. Еслибъ даже она и рѣшилась на это, то онъ надѣялся, что Адамъ не обратитъ большаго вниманія на ея слова.
   Сетъ справедливо предполагалъ, что Лисбетъ будетъ удерживать робость; впрочемъ, впродолженіе слѣдующихъ трехъ дней она очень-рѣдко и очень-недолго имѣла случай разговаривать съ Адамомъ, такъ-что и не чувствовала сильнаго искушенія заговорить о томъ, что у ней было на душѣ. Но въ-теченіе длинныхъ часовъ, проведенныхъ въ одиночествѣ, она все предавалась полнымъ сожалѣнія думамъ о Динѣ, пока онѣ не доросли до той степени необузданной силы, когда мысли въ-состояніи вылетѣть изъ своего тайнаго убѣжища самымъ внезапнымъ образомъ. И въ воскресенье утромъ, когда Сетъ отправился въ капеллу въ Треддльстонъ, представился опасный благопріятный случай.
   Утро воскресенья было для Лисбетъ счастливѣйшимъ временемъ изо всей недѣли: такъ-какъ въ геслопской церкви служба начиналась только послѣ обѣда, то Адамъ былъ всегда дома, ничего не дѣлалъ, а читалъ; при этомъ занятіи она могла рѣшиться прервать его. Притомъ же она всегда приготовляла обѣдъ лучше обыкновеннаго для своихъ сыновей -- очень часто для Адама и самой себя, такъ-какъ Сетъ нерѣдко оставался внѣ дома цѣлый день. Запахъ жарившагося мяса передъ яснымъ огнемъ въ чистой кухнѣ, часы, стучавшіе тихо по воскресному, ея дорогой Адамъ, сидѣвшій въ своемъ лучшемъ платьѣ неподалеку отъ нея, не дѣлая ничего важнаго, такъ-что она могла подойти къ нему и погладить его по головѣ, если хотѣла, могла видѣть, что онъ смотрѣлъ на нее и улыбался, между-тѣмъ, какъ Джипъ съ нѣкоторою ревностью совалъ свою морду между ними -- вотъ въ чемъ заключался земной рай бѣдной Лисбетъ.
   Въ воскресенье утромъ Адамъ чаще всего читалъ свою большую Библію съ картинками. И въ это утро она лежала открытая передъ нимъ на кругломъ бѣломъ сосновомъ столѣ въ кухнѣ. Несмотря на огонь, онъ сидѣлъ въ кухнѣ, зная, что его мать любила имѣть его при себѣ, и то былъ единственный день недѣли, когда онъ могъ побаловать ее такимъ образомъ. Вамъ было бы пріятно видѣть Адама, читающаго Библію; онъ никогда не открывалъ ея въ будни: итакъ она была для него праздничною книгою, служившею для него исторіею, біографіею и поэзіею. Одну руку онъ держалъ между пуговицами жилета, другая была наготовѣ переворачивать страницы, и въ-теченіе утра вы замѣтили бы на его лицѣ не одну перемѣну. Иногда онъ шевелилъ губами какъ-бы полупроизнося что-то: это, читая рѣчь, онъ могъ воображать, что произноситъ ее самъ, такъ, напримѣръ, предсмертную рѣчь Самуила народу; потомъ поднималъ онъ брови и въ уголкахъ рта проявлялось легкое дрожаніе: это вызвано было грустнымъ сочувствіемъ; что-нибудь глубоко тронуло его, быть-можетъ, встрѣча престарѣлаго Исаака съ сыномъ. Въ другое время, когда онъ читалъ Новый Завѣтъ, его лицо вдругъ принимало торжественное выраженіе: по-временамъ онъ серьёзно кивалъ головою, какъ-бы соглашаясь съ чѣмъ-то, или поднималъ руку и тотчасъ же опускалъ ее. Въ другія утра, когда онъ читалъ апокрифическія книги, которыя читалъ очень-охотно, рѣзкія слова сына Сирахова вызывали за его лицѣ улыбку наслажденіе, хотя онъ также позволялъ себѣ свободу не соглашаться по-временамъ съ апокрифическимъ писателемъ. Адаму очень-хорошо были извѣстны статьи, какъ приличествовало доброму церковнику.
   Лисбетъ въ промежутки, когда не была занята приготовленіемъ обѣда, всегда садилась противъ него и наблюдала за нимъ, пока, наконецъ, не могла усидѣть на своемъ мѣстѣ, подходила къ нему и ласкала его, желая заставить, чтобъ онъ обратилъ на нее вниманіе. Въ то утро онъ читалъ Евангеліе отъ Матвѣя. Лисбетъ стояла за нимъ нѣсколько минутъ. гладя его по волосамъ, которые въ тотъ день лежали лучше обыкновеннаго, и смотря на большую страницу съ безмолвнымъ удивленіемъ передъ таинственными буквами. Ее еще болѣе поощрило продолжать ласки то, что, когда она только подошла къ нему, онъ откинулся на спинку стула, посмотрѣлъ на нее съ чувствомъ и сказалъ:
   -- Ну, матушка, у тебя сегодня очень-здоровый видъ; а Джипъ хочетъ, чтобъ я посмотрѣлъ на него: онъ никакъ не можетъ перенесть мысль, что я тебя люблю больше.
   Лисбетъ не произнесла ничего; ей хотѣлось сказать многое. Въ это время пришлось перевернуть страницу и тутъ была картинка, изображавшая ангела, сидѣвшаго на большомъ камнѣ, который былъ сваленъ съ гроба. Эта картина находилась въ большой связи съ воспоминаніями Лисбетъ, потому-что она пришла ей въ голову, когда она въ первый разъ увидѣла Дину. Лишь только Адамъ оборотилъ страницу и подвинулъ книгу на сторону, чтобъ они оба могли смотрѣть на ангела, какъ Лизбетъ произнесла:
   -- Это она... это Дина.
   Адамъ улыбнулся и, разглядывая внимательнѣе лицо ангела, сказалъ:
   -- Да, это похоже на нее, дѣйствительно; но Дина, мнѣ кажется, еще красивѣе.
   -- Хорошо, въ такомъ случаѣ, если она кажется тебѣ еще красивѣе, отчего жь ты не любишь ее?
   Адамъ посмотрѣлъ на мать съ удивленіемъ.
   -- Не-уже-ли, матушка, ты думаешь, что я не привязанъ къ Динѣ?
   -- Нѣтъ, отвѣчала Лизбетъ, испугавшись своей собственной смѣлости, а между-тѣмъ чувствуя, что она уже проломила ледъ и что вода должна разлиться, какой бы вредъ ни произошелъ отъ этого.-- Что жь за польза имѣть привязанность къ тому, что находится за тридцать миль? Еслибъ ты былъ расположенъ къ ней дѣйствительно, то не допустилъ бы ее уѣхать отсюда.
   -- Но развѣ я имѣю право мѣшать ей, если она считаетъ это нужнымъ? сказалъ Адамъ, смотря въ книгу, какъ бы желая снова приняться за чтеніе. Онъ предвидѣлъ рядъ жалобъ, которыя не клонились бы ни къ чему.
   Лисбетъ снова сѣла на стулъ противъ него и произнесла:
   -- Но она не считала бы это нужнымъ, еслибъ ты не былъ такъ упрямъ.
   Однакожь Лисбетъ не рѣшилась идти далѣе неопредѣленной фразы.
   -- Упрямъ, матушка? спросилъ Адамъ, снова посмотрѣвъ на мать съ нѣкоторымъ безпокойствомъ.-- Что жь я сдѣлалъ? Что ты хочешь этимъ сказать?
   -- Ну, ты никогда не хочешь посмотрѣть ни на что, не хочешь ни о чемъ подумать, кромѣ фигуръ да работы, сказала Лизбетъ, какъ бы готовясь заплакать.-- Не-уже-ли ты думаешь, что всю жизнь проведешь такимъ образомъ, словно человѣкъ, вырѣзанный изъ дерева? А что жь ты будешь дѣлать, когда умретъ твоя мать и некому будетъ позаботиться о томъ, чтобъ тебѣ было что поѣсть-то порядочно утромъ?
   -- Что у тебя за мысли, матушка! сказалъ Адамъ, начиная сердиться на это хныкавье.-- Я не вижу, къ чему ты это ведешь. Развѣ есть что-нибудь такое, что бы я могъ сдѣлать для тебя и чего я не дѣлаю.
   -- Конечно, что есть. Ты могъ бы сдѣлать то, чтобъ я имѣла кого-нибудь, кто бы успокоивалъ меня, ходилъ за мной, когда я больна, и былъ бы добръ ко мнѣ.
   -- Да кто жь виноватъ, матушка, что въ домѣ нѣтъ кого-нибудь, кто помогалъ бы тебѣ? Я вовсе не желаю, чтобъ вся эта работа лежала на тебѣ. Мы въ-состояніи сдѣлать это. Я довольно-часто повторялъ тебѣ. Это было бы гораздо-лучше для всѣхъ насъ.
   -- Э, что тутъ толковать о комъ-нибудь! Вѣдь я знаю, что ты говоришь объ одной изъ дѣвокъ, изъ деревни или изъ Треддльстона, на которыхъ я во всю жизнь свою и смотрѣть-то не хотѣла. Ужь я скорѣе сама справлюсь какъ-нибудь, да лягу въ гробъ живая, чѣмъ захочу, чтобъ такой народъ уложилъ меня.
   Адамъ молчалъ и старался продолжать чтеніе. Въ этомъ заключалась крайняя строгость, которую онъ могъ обнаружить передъ матерью въ воскресенье утромъ. Но Лисбетъ зашла ужь слишкомъ-далеко и не могла остановиться, и, помолчавъ едва-ли болѣе минуты, снова начала:
   -- Ты могъ бы знать довольно-хорошо, кого бы мнѣ хотѣлось имѣть при себѣ. Вѣдь немного, я полагаю, найдется людей, за которыми я посылала, чтобъ пришли навѣстить меня. Тебѣ же самому приходилось приводить ее сюда довольно-часто.
   -- Ты говоришь о Динѣ, матушка -- я знаю это, сказалъ Адамъ.-- Но что тутъ о думать о томъ, чего не можетъ быть. Еслибъ Дина и хотѣла остаться въ Геслопѣ, то врядъ ли она можетъ оставить домъ тётки, гдѣ занимаетъ мѣсто дочери и гдѣ она больше привязана, чѣмъ къ намъ. Еслибъ могло быть такъ, чтобъ она вышла замужъ за Сета, это было бы для насъ большою благодатью; но на бѣломъ свѣтѣ не все случается именно такъ, какъ мы желаемъ, и мы ничего не можемъ сдѣлать противъ этого. Лучше ужь ты попытайся, матушка, пересилить себя и вовсе не думать о ней.
   -- Нѣтъ, я не могу не думать о ней, если она словно создана для тебя. И ни что не заставитъ меня разубѣдиться, будто Богъ не сотворилъ и не послалъ ея сюда ради тебя. Что тутъ за бѣда такая, что она методистка? Можетъ, она и оставитъ это, когда будетъ замужемъ.
   Адамъ откинулся на стулъ и смотрѣлъ на мать. Теперь онъ понялъ, на что она намекала съ самаго начала разговора. Выраженное ею желаніе было такъ же неосновательно, такъ же неисполнимо, какъ ея обыкновенные желанія; но онъ противъ воли былъ смущенъ этою совершенно-новою идеею. Главное дѣло, однакожь, состояло въ томъ, чтобъ какъ-можно-скорѣе изгнать эту мысль изъ головы матери.
   -- Матушка, сказалъ онъ серьёзно:-- ты говоришь пустяки. Пожалуйста, не заставляй меня слушать подобныя вещи впередъ. Не стоитъ говорить о томъ, чему не бывать никогда. Дина не хочетъ выходить замужъ. Она всѣмъ сердцемъ предана другаго рода жизни.
   -- Очень можетъ быть, произнесла Лисбетъ нетерпѣливо: -- очень можетъ быть, что она никогда не выйдетъ замужъ, когда тѣ, за кого она хочетъ выйдти, не сватаются къ ней. Я не вышла бы за твоего отца, еслибъ онъ никогда не посватался ко мнѣ. А она такъ же любитъ тебя, какъ только я любила бѣднаго Матвѣя.
   Кровь прилила къ лицу Адама и впродолженіе нѣсколькихъ минутъ онъ невполнѣ сознавалъ, гдѣ находился: его мать и кухня исчезли для него и онъ видѣлъ только лицо Дины, обращенное къ нему. Ему казалось, будто въ немъ воскресала умершая радость; но онъ весьма-быстро пробудился отъ этой мечты; пробужденіе было грустное и холодное. Безразсудно было бы съ его стороны вѣрить словамъ матери: она не могла имѣть никакого основанія, чтобъ говорить такимъ образомъ. Онъ намѣревался высказать свое невѣріе въ весьма-сильныхъ выраженіяхъ развѣ только длятого, чтобъ вызвать тѣмъ доказательства, если послѣднія только существовали.
   -- Къ-чему ты говоришь такія вещи, матушка, когда не имѣешь ни малѣйшаго основанія къ тому? Ты не знаешь ничего такого, что давало бы тебѣ право говорить это.
   -- Въ такомъ случаѣ я не знаю ничего такого, что давало бы мнѣ право говорить, что годъ прошелъ, несмотря на то, что это прежде всего представляется мнѣ, когда я встаю утромъ. Она, я полагаю, не привязана къ Сету -- не такъ ли? Она не хочетъ выйдти замужъ за него? Но я могу видѣть, что она не обращается съ тобою такъ, какъ она обращается съ Сетомъ. Когда Сетъ приближается къ ней, она обращаетъ на него столько же вниманія, сколько на Джипа, а постоянно дрожитъ, когда ты сидишь рядомъ съ ней за завтракомъ и смотришь на нее. Ты думаешь, что твоя мать не понимаетъ ничего, но вѣдь она уже жила на свѣтѣ, прежде чѣмъ ты родился.
   -- Но ты не можешь быть увѣрена въ томъ, что ея трепетъ означаетъ любовь? сказалъ Адамъ въ замѣшательствѣ.
   -- Э, что жь это можетъ еще значить? Вѣдь не ненависть же, я полагаю. И отчего жь ей не любить тебя? Ты и созданъ такъ, чтобъ быть любимымъ... Скажи самъ, есть ли кто-нибудь стройнѣе и ловче тебя? И что это значитъ, что она методистка? все-равно, что настурція въ похлёбкѣ.
   Адамъ положилъ руки въ карманы и смотрѣлъ на книгу на столѣ, не видя ни одной буквы. Онъ дрожалъ какъ искатель золота, имѣющій въ виду сильную надежду на золото, и въ то же самое мгновеніе болѣзненный призракъ обманутаго ожиданія. Онъ не могъ вѣрить полному свѣдѣнію своей матери; она видѣла то, что желала видѣть. А между-тѣмъ... а между-тѣмъ, теперь, когда ему внушили эту мысль, ему приходило на память столько вещей, весьма-пустыхъ вещей, походившихъ на движеніе воды при едва-замѣтномъ вѣтеркѣ, что, казалось, нѣсколько подтверждало слова его матери.
   Лисбетъ понимала, что онъ былъ взволнованъ. Она продолжала:
   -- И ты увидишь, какъ плохо придется тебѣ, когда она уѣдетъ. Ты любишь ее больше, нежели самъ знаешь о томъ. Ты не спускаешь глазъ съ нея такъ же, какъ Джипъ не спускаетъ глазъ съ тебя.
   Адамъ не могъ сидѣть долѣе; онъ всталъ, взялъ шляпу и вышелъ въ поле.
   На полѣ сіяло солнце, солнце ранней осени; мы узнали бы, что это не лѣтнее солнце, еслибъ даже и не было желтаго оттѣнка на лицѣ и на орѣшникѣ; воскресное солнце, имѣющее для рабочаго человѣка болѣе, нежели осеннее спокойствіе; утреннее солнце, еще оставляющее кристаллы росы на изящныхъ летучихъ тканяхъ въ тѣни густыхъ изгородей.
   Адамъ чувствовалъ потребность спокойствія. Замѣтивъ, какое вліяніе произвела на него эта новая мысль о любви Дины, онъ былъ пораженъ всеподавляющею силою, которая заставляла всѣ другія чувства отступить передъ стремительнымъ желаніемъ узнать, что мысль была справедлива. Странно, до этой минуты ему никогда не приходила на мысль возможность, чтобъ они когда-либо полюбили другъ друга, а между-тѣмъ теперь все его страстное желаніе вдругъ устремилось къ этой возможности; онъ не чувствовалъ ни сомнѣнія, ни колебанія относительно своихъ собственныхъ желаній, какъ птичка, пролетающая въ отверстіе, въ которое проникаетъ дневной свѣтъ и дуновеніе неба.
   Сіяніе воскреснаго осенняго солнца успокоило его -- но не такъ, что приготовило его съ покорностью встрѣтить обманутое ожиданіе, если окажется, что его мать и онъ самъ ошибались насчетъ Дины -- успокоило его кроткимъ поощреніемъ его надеждъ. Ея любовь такъ походила на это тихое солнечное сіяніе, что оно надъ бы составляло для него одно присутствіе, и онъ одинаково вѣрилъ и въ то и въ другое. И Дина была дотого связана съ грустными воспоминаніями о его первой страсти, что онъ не оставлялъ ихъ, а скорѣе дѣлалъ ихъ болѣе священными, любя ее. Да, его любовь къ ней выросла изъ этого прошедшаго: то былъ полдень этого утра.
   А Сетъ? Не причинитъ ли онъ Сету боли? Едва-ли; онъ въ послѣднее время казался совершенно-довольнымъ и въ немъ не было эгоистической ревности; онъ никогда не обижался расположеніемъ матери къ Адаму. Но видѣлъ ли онъ что-нибудь такое, о чемъ говорила ихъ мать? Адамъ очень хотѣлъ знать это; онъ думалъ, что могъ больше повѣрить наблюдательности Сета, чѣмъ матери. Онъ долженъ переговорить съ Сетомъ, прежде чѣмъ увидится съ Диной; съ этимъ намѣреніемъ онъ возвратился въ хижину и спросилъ мать:
   -- Не говорилъ тебѣ Сетъ о томъ, когда онъ придетъ домой? Возвратится ли онъ къ обѣду?
   -- Конечно, возвратится; развѣ съ нимъ случится что-нибудь. Онъ не пошелъ въ Треддльстонъ; онъ пошелъ куда-то въ другое мѣсто на проповѣдь и на молитву.
   -- Не знаешь ли, матушка, по какой дорогѣ онъ пошелъ? спросилъ Адамъ.
   -- Нѣтъ; но онъ часто ходитъ по направленію къ общему полю. Да ты долженъ знать объ этомъ лучше меня.
   Адаму хотѣлось встрѣтить Сета, но онъ долженъ былъ удовольствоваться тѣмъ, что вышелъ на ближайшія поля и старался увидѣть его какъ-можно-скорѣе. Ему приходилось ждать такимъ образомъ болѣе часа, такъ-какъ Сетъ едва-ли возвратится домой раньше обѣденнаго времени, то есть раньше двѣнадцати часовъ. Но Адамъ не могъ снова приняться за чтеніе; онъ бродилъ около ручейка, стоялъ, облокотясь на изгородь; въ его глазахъ выражалось любопытство и напряженіе будто они весьма-живо видѣли что-то, только не ручей или ивы, не поля или небо. Его мечта прерывалась по временамъ тѣмъ, что онъ удивлялся силѣ собственнаго чувства, силѣ и сладости этой новой любви, какъ удивляется человѣкъ, когда находитъ въ себѣ увеличившуюся склонность къ искусству, котораго онъ не касался нѣсколько времени. Отчего это поэты высказали столько прекрасныхъ вещей о нашей первой любви и такъ мало о поздней? Развѣ ихъ первыя поэмы лучше всѣхъ? Или не тѣ ли лучше, которыя истекаютъ изъ болѣе-полной мысли, ихъ обширнѣйшей опытности, ихъ глубже-вкоренившейся привязанности? Голосъ мальчика, напоминающій флейту, имѣетъ свое весеннее очарованіе; но мужчина долженъ имѣть болѣе-богатую, болѣе-глубокую звучность.
   Наконецъ показался Сетъ у самаго отдаленнаго плетня, и Адамъ поспѣшно пошелъ къ нему на встрѣчу. Сетъ удивился и подумалъ, что случилось что-нибудь необыкновенное; но когда Адамъ подошелъ, его лицо довольно-ясно говорило, что не было никакой нужды тревожиться.
   -- Гдѣ ты былъ? спросилъ Адамъ, когда они пошли рядомъ.
   -- Я былъ на общемъ полѣ, отвѣчалъ Сетъ.-- Дина говорила проповѣдь небольшому собранію слушателей въ домѣ "Сѣры", какъ его прозываютъ. Эти люди врядъ ли пойдутъ когда-либо въ церковь, эти люди на полѣ, но приходятъ послушать Дину. Сегодня она очень-сильно говорила на слова текста: "Я пришелъ звать не праведниковъ, а грѣшниковъ къ покаянію". И тутъ случилось неважное обстоятельство, которое, однакожь, было пріятно видѣть. Женщины по большей части приносятъ съ собою дѣтей; но сегодня между ними былъ дюжій мальчикъ съ курчавыми волосами, лѣтъ трехъ или четырехъ, котораго я прежде не видалъ тамъ. Онъ страшно капризничалъ въ самомъ началѣ, когда я молился и когда мы пѣли; но когда всѣ сѣли и Дина начала говорить, мальчикъ вдругъ сталъ неподвиженъ и принялся смотрѣть на нее, разинувъ ротъ, потомъ побѣжалъ отъ своей матери и, подойдя къ Динѣ, сталъ дергать ее, какъ собачонка, чтобъ она замѣтила его. Такимъ образомъ Дина подняла и держала мальчика на колѣняхъ все время, пока говорила, и онъ сидѣлъ совершенно-спокойно, пока не заснулъ... Даже мать плакала, смотря на него.
   -- Жаль, если сама она не должна быть матерью, сказалъ Адамы -- дѣти такъ любитъ ее. Какъ ты думаешь, она уже совсѣмъ порѣшила съ замужствомъ, Сетъ? Ничто не заставитъ ее перемѣнить намѣреніе?
   Въ голосѣ старшаго брага слышалось что-то особенное, заставившее Сета сначала украдкою посмотрѣть на его лицо, прежде чѣмъ онъ отвѣтилъ.
   -- Это было бы несправедливо съ моей стороны, еслибъ я сказалъ, будто ничто не заставитъ ее перемѣнить намѣреніе, сказалъ онъ.-- Но если ты говоришь относительно меня, то я пересталъ уже и думать, чтобъ она когда-нибудь мгла быть моей женой. Она называетъ меня братомъ -- и этого съ меня довольно.
   -- Но думаешь ли ты, что она могла бы почувствовать расположеніе къ кому-нибудь другому въ такой степени, что захотѣла бы выйти за него замужъ? спросилъ Адамъ съ нѣкоторою робостью.
   -- Ну... отвѣчалъ Сетъ послѣ нѣкотораго молчанія:-- въ послѣднее время мнѣ иногда приходила въ голову мысль, что она могла бы; но Дина не допуститъ, чтобъ расположеніе къ творенію отвлекло ее отъ пути, который, какъ она вѣруетъ, указалъ для нея Богъ. Она не изъ тѣхъ, которыхъ можно было бы склонить къ тому, если будетъ думать, что указаніе проистекаетъ не отъ Него. Она навсегда, казалось, вполнѣ разъяснила для себя это обстоятельство, что ея дѣло заключается въ томъ, чтобъ помогать другимъ и не имѣть своего собственнаго дома на этомъ свѣтѣ.
   -- Но предположимъ, сказалъ Адамъ важно:-- но предположимъ, что нашелся бы человѣкъ, который предоставилъ бы ей дѣлать то, что она дѣлаетъ теперь, и не вмѣшивался бы ни во что; она могла бы такъ же хорошо выполнять свое призваніе и замужемъ, какъ выполняетъ теперь, будучи дѣвицею. Другія женщины такого же рода выходили же замужъ, то-есть, несовершенно-сходныя съ нею, а также ходившія за больными и проповѣдывавшій неимущимъ. Вотъ хоть бы эта мистрисъ Флетчеръ, о которой говоритъ она.
   Новый свѣтъ озарилъ мысли Сета. Онъ повернулся и, положивъ руку Адаму на плечо, сказалъ:
   -- Ну, не-уже-ли ты хотѣлъ бы жениться на ней, братъ?
   Адамъ нерѣшительно посмотрѣлъ въ пытливые глаза Сета и спросилъ:
   -- Обидѣлся бы ты, еслибъ она была расположена ко мнѣ болѣе, нежели къ тебѣ?
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ Сетъ съ жаромъ.-- Какъ можешь ты думать это? Не-уже-ли я такъ мало чувствовалъ твое горе, что не почувствую твоей радости?
   Нисколько минутъ длилось молчаніе, они продолжали идти, и затѣмъ Сетъ сказалъ:
   -- Мнѣ никогда не приходило на мысль, что ты подумаешь когда-нибудь жениться на ней.
   -- Но выйдетъ ли польза изъ этого? сказалъ Адамъ:-- какъ ты думаешь? Матушка сдѣлала изъ меня то, что я не знаю, гдѣ я теперь; такихъ вещей наговорила она мнѣ сегодня утромъ. Она увѣряетъ, будто Дива питаетъ ко мнѣ необыкновенное чувство и охотно выйдетъ за меня. Но я боюсь, что она говоритъ на-обумъ. Я желалъ бы знать, замѣтилъ ли ты что-нибудь?
   -- Говорить объ этомъ очень-щекотливо, сказалъ Сетъ:-- и я боюсь, что могу ошибаться; притомъ же, мы не имѣемъ права вмѣшиваться въ чувства людей, когда они не хотятъ сообщить намъ о нихъ сами.
   Сетъ замолчалъ.
   -- Но ты самъ могъ бы спросить ее, сказалъ онъ, нѣсколько минутъ спустя.-- Она не обидѣлась, когда допрашивалъ ее; а ты имѣешь больше права, нежели я, развѣ что ты только не принадлежишь къ обществу. Но Дина не держится мнѣнія тѣхъ, которые думаютъ, что общество должно быть строго связано между собою. По ея мнѣнію, всякій можетъ вступать въ общество, такъ-какъ всякій можетъ быть достоенъ вступить въ царствіе Божіе. Нѣкоторые изъ братьевъ въ Треддльстонѣ недовольны ею за то.
   -- Гдѣ она проведетъ остальное время дня? спросилъ Адамъ.
   -- Она сказала, что больше не выйдетъ изъ господской мызы сегодня, сказалъ Сетъ:-- потому-что она остается тамъ послѣднее воскресенье; она будетъ читать дѣтямъ изъ большой Библіи.
   Адамъ ничего не сказалъ, но подумалъ: "въ такомъ случаѣ я схожу туда послѣ обѣда, потому-что если я пойду въ церковь, то все время службы мои мысли будутъ съ нею. Сегодня ужь имъ придется пѣть антифонъ безъ меня."
  

LII.
Адамъ и Дина.

   Было около трехъ часовъ, когда Адамъ вошелъ на дворъ фермы и потревожилъ Алика и собакъ въ ихъ воскресной дремотѣ. Аликъ сказалъ, что всѣ ушли въ церковь, кромѣ "молодой миссизъ" -- такъ онъ называлъ Дину; но такое извѣстіе вовсе не обмануло ожиданій Адама, хотя слово "всѣ" заключало въ себѣ даже Нанси, молочницу, нужныя дѣла которой рѣдко позволяли ей ходить въ церковь.
   Около дома господствовала совершенная тишина; двери были всѣ заперты, самые камни и чаны казались спокойнѣе обыкновеннаго. Адамъ слышалъ нѣжное капанье воды изъ насоса: то былъ единственный звукъ; и онъ постучалъ въ дверь очень-тихо, какъ слѣдовало при этой тишинѣ.
   Дверь отворилась и передъ нимъ стояла Дина, вся вспыхнувшая отъ чрезвычайнаго удивленія, увидѣвъ Адама въ это время, когда она знала, что онъ правильно бывалъ въ эти часы въ церкви. Вчера онъ сказалъ бы ей безъ всякаго замѣшательства:
   "Я пришелъ видѣть васъ, Дина: я зналъ, что остальныхъ нѣтъ дома".
   Но сегодня что-то удержало его сказать это, и онъ молча протянулъ ей руку. Никто изъ нихъ не произносилъ ни слова, а между-тѣмъ оба желали, чтобъ они могли говорить, когда Адамъ вошелъ и они сѣли. Дина сѣла на стула, который только-что оставила около уголка стола, близь окна, и на столѣ лежала книга, но она не была открыта; Дина сидѣла передъ приходомъ Адама совершенно-спокойно, смотря на небольшой ясный огонь въ свѣтломъ каминѣ. Адамъ сидѣлъ противъ нея на треногомъ стулѣ мистера Пойзера.
   -- Надѣюсь, что ваша матушка не захворала снова, Адамъ? спросила Дина, приходя въ себя.-- Сетъ сказалъ, что сегодня утромъ она чувствовала себя хорошо.
   -- Нѣтъ, сегодня у нея весьма-здоровый видъ, отвѣчалъ Адамъ съ робостью, но осчастливленный явными признаками чувства Дины при видѣ его.
   -- Вы видите, никого нѣтъ дома, сказала Дина: -- но вы подождете. Васъ, безъ сомнѣнія, задержало что-нибудь, что вы не пошли въ церковь.
   -- Да... сказалъ Адамъ, остановился и затѣмъ уже присовокупилъ:-- я думалъ о васъ -- вотъ настоящая причина.
   Это признаніе было весьма-неловкое -- Адамъ чувствовалъ это, думая, что Дина должна понимать все, что онъ хотѣлъ сказать. Но откровенность его словъ заставила ее немедленно истолковать ихъ возобновленіемъ братскаго сожалѣнія о томъ, что она отправлялась отсюда, и она спокойно отвѣчала:
   -- Перестаньте заботиться и безпокоиться за меня, Адамъ. Въ Снофильдѣ у меня всего въ изобиліи. И мое сердце покойно, потому-что, отправляясь отсюда, я не исполняю собственной воли.
   -- Но, еслибъ обстоятельства перемѣнились, Дина, сказалъ Адамъ нерѣшительно: -- еслибъ вы знали вещи, которыхъ вы, можетъ-быть, не знаете теперь...
   Дина смотрѣла на него вопросительно, но, вмѣсто того, чтобъ продолжать, онъ взялъ стулъ и поставилъ его ближе къ углу стола, гдѣ сидѣла Дина. Она удивлялась и чувствовала страхъ, а въ слѣдующее мгновеніе она мысленно перенеслась къ прошедшему: то, чего она не знала, не касалось ли несчастныхъ, жившихъ такъ далеко отъ нихъ?
   Адамъ смотрѣлъ на нее -- такъ было сладостно смотрѣть ей въ глаза, въ которыхъ выражался теперь самоотверженный вопросъ. На мгновеніе онъ забылъ, что хотѣлъ ей сообщить что-то, или что ему нужно было объяснить ей, что онъ хотѣлъ выразить своими словами.
   -- Дина, сказалъ онъ вдругъ, сжимая ея руки въ своихъ:-- я люблю васъ всею душою о всѣмъ сердцемъ. Я люблю васъ послѣ Бога, создавшаго меня...
   Губы и щеки Дины поблѣднѣли и она сильно дрожала подъ ударомъ тягостной радости. Ея руки были холодны, какъ руки мертвеца, въ рукахъ Адама, но она не могла отдернуть ихъ, потому что онъ сжималъ ихъ крѣпко.
   -- Не говорите мнѣ, что не можете любить меня, Дина. Не говорите, что мы должны разстаться и жить въ разлукѣ другъ съ другомъ.
   Слезы дрожали на глазахъ Дины и начали падать, прежде чѣмъ она могла отвѣчать. Но она произнесла тихимъ, спокойнымъ голосомъ:
   -- Да, дорогой Адамъ, мы должны покориться другой волѣ. Мы должны разстаться.
   -- Нѣтъ, если вы любите меня, Дина... нѣтъ, если вы любите меня, сказалъ Адамъ страстно.-- Скажите мнѣ... скажите мнѣ, можете ли вы питать ко мнѣ больше, чѣмъ братскую любовь?
   Дина слишкомъ-сильно уповала на божественную волю и потому вовсе не старалась привести эту сцену къ концу обманомъ и скрытностью. Она теперь приходила въ себя отъ перваго волненія и устремила за Адама прямой ясный взглядъ, когда сказала:
   -- Да, Адамъ, мое сердце сильно влечется къ вамъ; и по моей собственной волѣ, еслибъ я не имѣла яснаго указанія къ совершенно-противному, я бы могла найти счастіе, находясь вблизи васъ и постоянно служа вамъ. Кажется, я должна забыть -- радоваться и плакать съ другими, да, я должна забыть о божественномъ присутствіи и искать только вашей любви.
   Адамъ не сталъ говорить немедленно. Они сидѣли смотря другъ на друга въ упоительномъ безмолвіи; ибо первое сознаніе взаимной любви исключаетъ другія чувства; оно требуетъ, чтобъ въ немъ была погружена вся душа.
   -- Въ такомъ случаѣ, Дина, сказалъ Адамъ, наконецъ: -- какимъ образомъ можетъ быть что-нибудь противное въ томъ, что справедливо, чтобъ мы принадлежали другъ другу и провели нашу жизнь вмѣстѣ? Кто вселилъ эту великую любовь въ наши сердца? Можетъ ли что нибудь быть священнѣе этого? Мы можемъ молить Бога, быть постоянно съ нами, и будемъ помогать другъ другу во всемъ добромъ. Я никогда не подумалъ бы стать между вами и Богимъ и говорить, что вы должны дѣлать это и не должны дѣлать то. Вы будете повиноваться вашей совѣсти столько же, сколько повинуетесь теперь.
   -- Да, Адамъ, сказала Дина:-- я знаю, что бракъ есть святое состояніе для тѣхъ, кто истинно призванъ къ тому и не имѣетъ другаго влеченія. Но съ самаго дѣтства меня влекло къ другому нути. Весь мой покой и всѣ мои радости происходили отъ того, что у меня не было моей собственной жизни, не было ни нужды, ни желаній для себя самой, и оттого, что я жила только въ Богѣ и въ тѣхъ его твореніяхъ, которыхъ горе и радость Онъ далъ знать мнѣ. Эти годы были весьма-благословенны для меня, и я чувствую, что еслибъ я вняла голосу, который сталъ бы увлекать меня съ этого пути, я отвернулась бы отъ свѣта, который падалъ на меня, и меня охватили бы мракъ и сомнѣніе. Мы не можемъ благословлять другъ друга, Адамъ, если въ моей душѣ будутъ существовать сомнѣнія и если я почувствую стремленіе, когда уже будетъ слишкомъ-поздно, къ той лучшей долѣ, которая была дана мнѣ нѣкогда и которую я сложила съ себя.
   -- Но если въ ваше сердце проникло новое чувство, Дина, и если вы любите меня такъ, что желаете быть ближе ко мнѣ, чѣмъ къ другимъ людямъ: развѣ это не служитъ признакомъ, что вамъ, по справедливости, слѣдуетъ перемѣнить вашу жизнь? Развѣ любовь не указываетъ на то, что это справедливо, если ужь нѣтъ ничего другаго?
   -- Адамъ, сердце мое наполнено изслѣдованіями этого. Теперь, когда вы говорите мнѣ о вашей сильной любви ко мнѣ, то, что было ясно для меня, стало снова мракомъ. Передъ этимъ я снова чувствовала, что мое сердце слишкомъ влеклось къ вамъ и что ваше сердце не было такъ, какъ мое; и мысль о васъ овладѣла мною, такъ-что душа утратила свою свободу и стала рабою земнаго чувства, что сдѣлало меня безпокойною и поселило во мнѣ заботу о томъ, что должно случиться со мной. При всякомъ другомъ чувствѣ я была бы довольна или незначительною взаимностью, или даже ничѣмъ; но въ этомъ сердце мое начинало жаждать равной любви отъ васъ. Я не сомнѣвалась, что должна бороться противъ этого, какъ противъ великаго искушенія, и повелѣніе было ясно, что я должна отправиться отсюда.
   -- Но теперь, дорогая, дорогая Дина! теперь, когда вы знаете, что я люблю васъ больше, нежели вы меня, теперь все измѣнилось. Вы перестанете думать объ отъѣздѣ отсюда; вы останетесь, станете моею дорогою женою, и я буду благодарить Бога за дарованіе мнѣ жизни, какъ никогда не благодарилъ прежде.
   -- Адамъ, какъ трудно мнѣ противостоять этому! вы знаете, что это тяжело мнѣ; но надо мною господствуетъ великій страхъ. Мнѣ кажется, будто вы простираете руки ко мнѣ и умоляете, чтобъ я пришла и успокоилась, и жила для своего наслажденія, а Іисусъ, страдавшій за насъ, стоитъ, смотря на меня и указывая на грѣшниковъ, страдающихъ и горестныхъ. Я видѣла это неоднократно, когда сидѣла въ тишинѣ и мракѣ, и великій ужасъ нападалъ на меня, и я опасалась, чтобъ не сдѣлалась жестокою, не полюбила себя и перестала добровольно несть крестъ Спасителя
   Дина закрыла глаза и легкій трепетъ пробѣжалъ по ея тѣлу.
   -- Адамъ, продолжала она:-- вы не захотите, чтобъ мы искали добра, измѣнивъ свѣту, который находится въ насъ, вы не можете вѣрить, чтобъ это повело къ добру. Мы одинаково думаемъ объ этомъ.
   -- Да, Дина, отвѣчалъ Адамъ грустно:-- никогда не стану я требовать, чтобъ вы поступали противъ вашей совѣсти. Но я не могу оставить надежду, что вы, можетъ-быть, станете смотрѣть на это иначе. Я не думаю, чтобъ ваша любовь ко мнѣ могла закрыть ваше сердце; она только будетъ прибавленіемъ къ тому, что вы были прежде, а не отъиметъ отъ васъ прежнихъ чувствъ. Мнѣ кажется, что любовь и блаженство сходны съ горемъ, чѣмъ болѣе мы узнаемъ эти чувства, тѣмъ болѣе можемъ чувствовать, какую жизнь люди ведутъ или могутъ вести, и такимъ образомъ будемъ только нѣжнѣе къ нимъ и станемъ охотнѣе помогать имъ. Чѣмъ болѣе свѣдѣній имѣетъ человѣкъ, тѣмъ лучше будетъ дѣлать свое дѣло; а чувство -- это своего рода свѣдѣніе.
   Дина молчала; ея глаза, казалось, созерцали что-то видимое только ей самой. Адамъ, нѣсколько минутъ спустя, продолжалъ уговаривать ее:
   -- И в угало измѣнившееся отъ горя лицо ея дорогого Адама, что она забыла даже ныть и брюзжать. Часто бывая на фермѣ, онъ привыкъ къ ея легкой походкѣ, къ ея спокойнымъ движеніямъ, къ ея ласковой, милой манерѣ съ дѣтьми, къ ея голосу, который былъ для него настоящею музыкой; онъ привыкъ думать, что все, что она говоритъ и что дѣлаетъ,-- хорошо, и лучше быть не можетъ. Не смотря на всю свою разсудительность, онъ не могъ найти ничего дурного даже въ ея снисходительности къ дѣтямъ,-- снисходительности, доходившей до баловства. По крайней мѣрѣ, ея племянники ухитрились превратить ее, Дину проповѣдницу, предъ которою, случалось, дрожали сильные, грубые люди, въ покорную и очень удобную домашнюю рабу; впрочемъ, она и сама немножко стыдилась этой своей слабости и но безъ внутренней борьбы поставила крестъ на мудрыхъ воспитательныхъ совѣтахъ Соломона. Одно только Адамъ хотѣлъ-бы въ ней измѣнить: онъ хотѣлъ-бы, что бы она полюбила Сета и согласилась выйти за него. Конечно, прежде всего ему жаль было брата, но и помимо этого онъ но могъ, думая о Динѣ, думать безъ сожалѣнія о томъ, что, сдѣлавшись женою Сета, она принесла-бы счастье имъ всѣмъ, насколько счастье было имъ доступно: вѣдь она была единственнымъ существомъ въ мірѣ, которое умѣло успокаивать его мать и могло дать миръ ея душѣ въ ея послѣдніе дни. Просто непонятно, отчего она не любитъ его", думалъ иногда Адамъ:" посмотрѣть со стороны, такъ они какъ будто созданы другъ для друга. Должно быть ужъ слишкомъ мысли ея заняты другимъ. Это одна изъ тѣхъ женщинъ, у которыхъ нѣтъ личныхъ чувствъ, которыя не хотятъ имѣть свою семью. Она боится, что мужъ и дѣти слишкомъ наполнили-бы собой ея жизнь, а она такъ привыкла жить заботой о другихъ, что для нея невыносима одна эта мысль. Мнѣ кажется, я понимаю, въ чемъ тутъ дѣло: она иначе создана, чѣмъ большинство женщинъ,-- я давно это вижу. Она только тогда и счастлива, когда помогаетъ другимъ, и, конечно, въ этомъ отношеніи, замужество было бы для нея только помѣхой. Въ сущности, я не имѣю никакого права рѣшать за нее и думать, что было-бы лучше, если бы она вышла за Сета, какъ будто я умнѣе ея или даже не самого Бога, создавшаго ее такою, какъ она есть.
   Я -- да и не я одинъ,-- долженъ благодарить Его за то, что Онъ создалъ ее такою и даровалъ мнѣ великое счастье встрѣтить ее".
   Эти слова самоосужденія выговорились въ сознаніи Адама особенно ярко, когда по лицу Дины онъ догадался, что огорчилъ ее намекомъ на свое желаніе видѣть ее женою Сета; потому-то онъ и постарался какъ можно сильнѣе выразить свою увѣренность въ непогрѣшимости всякаго ея рѣшенія, потому и сказалъ, что онъ готовъ даже разстаться съ нею и помириться съ тою мыслью, что она уже не будетъ составлять части его жизни, а будетъ жить только въ его памяти, если только она находитъ эту разлуку необходимой. Онъ былъ увѣренъ, что она знаетъ, какъ онъ дорожитъ ея дружбой, возможностью видѣть ее постоянно и дѣлить съ нею безъ словъ ихъ общее роковое воспоминаніе. Въ его словахъ, въ его одобреніи ея желанія уѣхать, не было ничего кромѣ самоотверженной привязанности и уваженія къ ней; не можетъ быть, чтобы она увидѣла въ нихъ что-нибудь другое. А между тѣмъ въ душѣ его было такое чувство, какъ будто онъ сказалъ не совсѣмъ то, что слѣдовало,-- что Дина не такъ его поняла.
   Поутру Дина поднялась, должно быть, до зари, потому-что не было еще пяти часовъ, когда она сошла внизъ. Сетъ тоже всталъ рано. Благодаря упорному нежеланію матери взять себѣ помощницу но хозяйству, онъ превратился, по выраженію Адама, въ "опытную хозяйку", чтобы избавить мать отъ непосильной работы. Надѣюсь, что вы не назовете его за это бабой, или по крайней мѣрѣ признаете его не менѣе мужественнымъ, чѣмъ, напримѣръ, доблестнаго полковника Бата, собственноручно варившаго кашку для своей больной сестры. Адамъ, который наканунѣ поздно засидѣлся за своими счетами, еще спалъ и, по словамъ Сета, нельзя было разсчитывать, чтобы онъ сошелъ внизъ раньше, какъ къ завтраку. Какъ ни часто навѣщала Дина Лизбету въ эти полтора года, она ни разу не ночевала у нея со дня смерти Тіаса, когда, если вы помните, Лизбета такъ хвалила ее за проворство и ловкость и даже соблаговолила высказать умѣренное одобреніе приготовленной ею похлебкѣ. Но въ этотъ долгій промежутокъ времени Дина сдѣлала большіе успѣхи въ домашнемъ хозяйствѣ, и въ это утро, съ помощью Сета, принялась приводить весь домъ въ такой порядокъ, который удовлетворилъ бы, пожалуй, даже самое мистрисъ Пойзеръ. А въ послѣднее время домику Видовъ было далеко до этого высокаго образца, такъ какъ ревматизмъ Лизбеты принудилъ ее отказаться отъ ея старой излюбленной привычки все мыть и скоблить. Когда кухня была доведена до удовлетворительной степени чистоты даже по понятіямъ Дины, она перешла въ сосѣднюю комнату, гдѣ Адамъ сидѣлъ наканунѣ за счетами, чтобы посмотрѣть, не надо-ли и тамъ подмести и вытереть пыль. Она открыла окно, и въ комнату пахнуло свѣжимъ воздухомъ и запахомъ шиповника. Яркіе косые лучи восходящаго солнца окружали ореоломъ ея блѣдное лицо и свѣтлорусые волосы, пока она подметала полъ, напѣвая про себя такимъ тихимъ голосомъ, что надо было прислушиваться къ ея пѣнію, какъ къ шепоту лѣтняго вѣтерка, чтобы услышать его. Она пѣла одинъ изъ гимновъ Чарльза Уэсли:
   
   "Родникъ безконечной любви,
   "Источникъ вѣчнаго свѣта,
   "Ты, въ Комъ сіяетъ слава Отца Твоего,
   "Здѣсь, на землѣ, и на небесахъ,--
   "Іисусъ! прибѣжище усталаго путника!
   "Облегчи мнѣ мой крестъ,
   "Вложи въ мою душу терпѣніе и силу,
   "Чистую любовь и святое смиреніе.
   "Скажи: "Молчи!" моимъ бунтующимъ страстямъ,
   "Скажи моему трепещущему сердцу: "успокойся!"
   "Ты -- моя сила и крѣпость,
   "Ибо все покорно одной Твоей волѣ!
   
   Дина отставила въ уголъ щетку и взяла метелочку для пыли, и еслибы вы видѣли, какъ производится уборка въ домѣ мистрисъ Пойзеръ, вы поняли-бы, какъ дѣйствовала эта метелочка въ проворныхъ рукахъ Дины,-- какъ она пробиралась во всѣ уголки, во всѣ невидимыя щели, какъ обходила вокругъ ножекъ каждаго стола и стула и скользила по всему, что лежало на столѣ, пока, наконецъ, не дошла очередь до открытой конторки Адама, гдѣ лежали его счеты, линейки и проч. рабочія принадлежности. Дойдя до этой конторки, Дина пріостановилась, нерѣшительно поглядывая на лежавшія передъ нею бумаги. Больно было смотрѣть, сколько накопилось здѣсь пыли. Пока она стояла такимъ образомъ, не рѣшаясь трогать бумагъ, въ сосѣдней комнатѣ послышались мужскіе шаги, и Дина, стоя спиной къ открытой двери и думая, что это Сетъ, окликнула его, слегка возвысивъ свой чистый грудной голосъ:
   -- Сетъ, вашъ братъ очень сердится, когда трогаютъ его бумаги?
   -- Да, очень, когда ихъ не кладутъ потомъ на мѣсто,-- отвѣтилъ густой, звучный голосъ,-- только не голосъ Сета.
   На Дину онъ произвелъ такое-же дѣйствіе, какъ если-бы она нечаянно дотронулась до дрожащей струны: она вся вздрогнула и на одинъ мигъ почти лишилась сознанія; потомъ она почувствовала, что щеки ея пылаютъ, и, не смѣя обернуться назадъ, стояла не шевелясь и чувствуя себя совершенно несчастной оттого, что она не можетъ даже сказать "доброе утро" простымъ, дружескимъ тономъ. Видя, что она не оборачивается и, слѣдовательно, не можетъ догадаться по его улыбкѣ, что онъ шутитъ, Адамъ испугался, какъ-бы она не приняла серьезно его словъ, и подошелъ къ ней такъ, что она должна была поневолѣ взглянуть на него.
   -- Неужто вы и впрямь повѣрили, что я такой сердитый, Дина, сказалъ онъ, улыбаясь.
   -- О, нѣтъ, отвѣчала она, поднимая на него робкій взглядъ.-- Но вѣдь, я въ самомъ дѣлѣ могла произвести безпорядокъ въ вашихъ бумагахъ; вамъ пришлось-бы потомъ ихъ разбирать. Даже Моисей, кротчайшій изъ людей,-- и тотъ иногда сердился.
   -- Ну, такъ постойте, я вамъ помогу, сказалъ Адамъ, глядя на нее ласковымъ взглядомъ,-- и тогда все будетъ въ порядкѣ. Я вижу, въ отношеніи аккуратности вы становитесь настоящею племянницею вашей тетки.
   -- Они принялись за дѣло вмѣстѣ, но Дина была все еще такъ смущена, что не находила словъ, и Адамъ съ тревогой поглядывалъ на нее. Съ нѣкоторыхъ поръ ему начинало казаться, что Дина за что-то имъ недовольна: она не была съ нимъ такъ привѣтлива и откровенна, какъ прежде. Вотъ и теперь: ему такъ хотѣлось, чтобы она взглянула на него; и онъ могъ-бы прочесть въ ея взглядѣ, что и ей эта ихъ общая работа такъ-же пріятна, какъ и ему. Но она какъ будто избѣгала смотрѣть на него, что было вовсе нетрудно, если принять въ разсчетъ его большой ростъ. Когда, наконецъ, вся пыль была вытерта, и у Адама не было больше предлога оставаться возлѣ нея, онъ не могъ выносить далѣе этой неизвѣстности и сказалъ умоляющимъ тономъ:
   -- Дина, за что вы на меня сердитесь? Что я сказалъ или сдѣлалъ, что вы мной недовольны?
   Этотъ вопросъ удивилъ ее и принесъ ей облегченіе, потому-что далъ новое направленіе ея мыслямъ. Теперь она взглянула ему въ лицо, серьезно, почти со слезами, и сказала:
   -- Сержусь на васъ, Адамъ? Какъ вы могли это подумать?
   -- Мнѣ было-бы слишкомъ тяжело, если-бы вы не считали меня настолько-же вашимъ другомъ, какъ я васъ -- моимъ, сказалъ Адамъ.-- Вы сами не знаете, какъ вы мнѣ дороги, Дина. Именно это я и разумѣлъ вчера, когда говорилъ, что готовъ былъ-бы разстаться съ вами навѣки, если-бы вы сочли это нужнымъ. Этимъ я хотѣлъ только сказать, что одна мысль о васъ такъ мнѣ дорога; что я не смѣю роптать, если бы даже вы осудили меня на разлуку съ вами. Вы вѣдь знаете, что мнѣ тяжело разставаться съ вами,-- не правда-ли, Дина?
   -- Да, дорогой другъ, отвѣчала Дина дрожа, но стараясь говорить спокойно;-- я знаю, что вы меня любите, какъ братъ, и мы съ вами никогда не забудемъ другъ друга. Но въ настоящее время я очень измучена борьбою со всякаго рода соблазнами; вы не должны обращать на это вниманіе. Я чувствую, что призвана уѣхать отсюда, по крайней мѣрѣ, на время; но это большое для меня испытаніе: плоть наша немощна.
   Адамъ видѣлъ, что ей тяжело говорить, и поспѣшилъ сказать:
   -- Простите, Дина, что я опять заговорилъ съ вами объ этомъ: больше я ничего не скажу. Пойдемте, узнаемъ, не готовъ-ли завтракъ у Сета.
   Очень простая сцена, читатель, не та къ-ли? Но если -- что весьма вѣроятно,-- вы были когда-нибудь влюблены, и даже, можетъ быть, не одинъ разъ, хотя едва-ли вы въ этомъ сознаетесь всѣмъ вашимъ пріятельницамъ,-- вы не найдете ее незначительной и пустой. Эти простыя слова, это смущеніе, эти робкіе взгляды, постепенно незамѣтно сближающіе два человѣческія сердца,-- такъ-же незамѣтно и несмѣло, какъ сближаются два ручейка, прежде чѣмъ слиться во-едино, вы не найдете ихъ, говорю я, ничтожными и банальными, какъ не найдете банальными первые признаки приближающейся весны,-- то, почти неуловимое, неосязаемое нѣчто, что разлито въ воздухѣ, слышится въ пѣніи птицъ, чуется въ едва замѣтномъ на глазъ наливаніи почекъ на вѣтвяхъ придорожныхъ кустовъ. Эти простыя слова, эти робкіе взгляды -- языкъ души или, по крайней мѣрѣ, часть его; а изъ чего-же слагается самая поэтическая рѣчь, какъ не изъ простыхъ словъ,-- такихъ, какъ "свѣтъ", "звѣзды", "музыка",-- словъ очень обыкновенныхъ по своему виду и звуку и которыя сами по себѣ, когда мы ихъ слышимъ въ отдѣльности или читаемъ, производятъ на насъ не больше впечатлѣнія, чѣмъ слова "щепка" или "опилки", но которыя дѣйствуютъ на насъ потому, что они суть символы чего-то невыразимо великаго и прекраснаго. А я того мнѣнія, что любовь -- тоже прекрасная и великая вещь, и если вы со мной въ этомъ согласны, то ни одно самое малѣйшее ея проявленіе не будетъ для васъ "щепками" и "опилками", а скорѣе однимъ изъ такихъ словъ, какъ "свѣтъ" или "музыка", заставляющихъ трепетать самыя глубокія фибры нашей памяти и обогащающихъ наше настоящее самымъ дорогимъ, что только было у насъ въ прошломъ.
   

ГЛАВА LI.
ВОСКРЕСНОЕ УТРО.

   Легкая простуда Лизбеты была не настолько серьезна, чтобы удержать у нея Дину на вторую ночь: скоро она должна была разстаться съ Большой Фермой и хотѣла послѣдніе дни побыть съ теткой. Такимъ образомъ, на второй день, вечеромъ, двумъ друзьямъ пришлось проститься -- "надолго!" сказала Дина, такъ какъ она сообщила Лизбетѣ о своемъ рѣшеніи.
   -- Значитъ навсегда; больше я тебя не увижу, сказала на это Лизбета.-- Надолго! Мнѣ и жить-то осталось недолго! Когдя я заболѣю, тебя здѣсь не будетъ; я такъ и умру, не увидѣвъ тебя.
   Такова была основная нота всѣхъ ея жалобъ, не прекращавшихся весь день: Адама не было дома, и она могла позволись себѣ эту маленькую вольность. Она въ конецъ измучила бѣдную Дину, безпрестанно возвращаясь все къ тому-же вопросу,-- зачѣмъ ей уѣзжать,-- и не хотѣла слышать никакихъ резоновъ, называя ихъ капризомъ и упрямствомъ. Но еще больше изводила она ее своими сѣтованіями на ту тему, что "отчего-бы ей не выйти замужъ за одного изъ мальчиковъ и не сдѣлаться ея дочерью?"
   -- Ты не хочешь быть женой Сета, говорила она; можетъ быть, онъ не довольно уменъ для тебя; но я знаю, онъ былъ-бы тебѣ добрымъ мужемъ. И руки у него золотыя: какъ ловко онъ управляется съ хозяйствомъ за меня, когда я больна! А библіи и всѣ эти церковныя чтенія онъ любитъ не меньше, чѣмъ ты. Но, можетъ быть, тебѣ пришелся-бы больше по душѣ такой мужъ, который не былъ-бы такъ похожъ на тебя. Извѣстное дѣло: бѣгущій ручей въ дождѣ не нуждается. Адамъ,-- вотъ кто былъ-бы тебѣ подъ пару. Ужъ я знаю, что такъ. И я думаю, онъ могъ-бы тебя полюбить, если-бы ты только осталась. Но съ нимъ надо время,-- разомъ онъ не поддастся: его, какъ желѣзный брусъ, не согнешь, покуда онъ самъ не согнется, въ какую сторону захочетъ. А ужъ какой-бы вышелъ изъ него мужъ! Уменъ, всѣ его уважаютъ,-- завидный мужъ для всякой жены, будь она хоть принцесса. Да и онъ любилъ-бы жену, какъ рѣдко кто любитъ. У меня, у его матери, и то становится свѣтло на душѣ, когда онъ только ласково на меня взглянетъ.
   Дина старалась ускользнуть отъ проницательныхъ взглядовъ и разспросовъ Лизбеты, придумывая себѣ всевозможныя занятія по хозяйству. Такимъ образомъ, за цѣлый день она почти не присѣла, а вечеромъ, какъ только Сетъ вернулся домой, она надѣла шляпу и собралась уходить. Ее очень взволновало прощанье; но еще больше была она растрогана, когда, выйдя въ поле и обернувшись назадъ, увидѣла старуху, которая все еще стояла у дверей и смотрѣла ей вслѣдъ,-- смотрѣла, вѣроятно, до тѣхъ поръ, пока фигура Дины не обратилась для ея старыхъ, ослабѣвшихъ глазъ въ едва замѣтную черную точку. "Да пребудетъ съ ними Богъ мира и любви!" прошептала Дина, обернувшись назадъ въ послѣдній разъ передъ поворотомъ дороги. "И да ниспошлетъ Онъ имъ радость, какъ въ свое время ниспослалъ скорбь. Воздай имъ, Господи, за тѣ годы, въ которые они видѣли зло. Ты указуешь мнѣ разстаться съ ними: да будетъ воля Твоя!"
   Лизбета наконецъ вернулась въ домъ и присѣла въ мастерской рядомъ съ Сетомъ, который былъ занятъ прилаживаніемъ точеныхъ частей рабочей шкатулки, принесенной имъ съ собой изъ деревни, и предназначавшейся въ подарокъ Динѣ передъ отъѣздомъ.
   -- Въ воскресенье утромъ ты еще увидишь ее прежде, чѣмъ она уѣдетъ,-- были первыя слова Лизбеты.-- Если-бы ты былъ на что-нибудь годенъ, ты привелъ-бы ее съ собой вечеркомъ, чтобы я могла еще разъ взглянуть на нее.
   -- Нѣтъ, мама, ничего объ этомъ и толковать: Дина и сама-бы пришла, если-бы считала это нужнымъ. Она думаетъ, что новое прощанье только хуже разстроитъ тебя.
   -- Я знаю, намъ и прощаться было-бы не зачѣмъ, если-бы Адамъ полюбилъ ее и женился на ней; но у насъ все и всегда дѣлается наперекоръ,-- сказала Лизбета съ неожиданнымъ взрывомъ досады.
   Сетъ покраснѣлъ, бросилъ работать и посмотрѣлъ на мать.
   -- Послушай, мама,-- она что-нибудь тебѣ говорила объ этомъ?-- спросилъ онъ тихимъ голосомъ.
   -- Говорила! конечно, нѣтъ. Это только мужчины никогда ничего не видятъ; имъ все надо разжевать и въ ротъ положить.
   -- Но если такъ, то почему-же ты это думаешь, мама? Съ чего это пришло тебѣ въ голову?
   -- Дѣло вовсе не въ томъ, съ чего это пришло мнѣ въ голову. Я еще, слава Богу, не совсѣмъ поглупѣла и не могу не видѣть, что дѣлается у меня подъ носомъ. Я такъ-же вѣрно знаю, что она его любитъ, какъ знаю, что воздухъ входить черезъ эту открытую дверь. И онъ бы женился на ней, если-бы зналъ, что она его любитъ; но онъ никогда и не подумаетъ догадаться, если его не надоумитъ какой-нибудь добрый человѣкъ.
   Догадка матери насчетъ чувствъ Дины къ Адаму не удивила Сета: та мысль, что Дина, можетъ быть, любитъ Адама, не была для него новой мыслью; но послѣднія слова матери встревожили его: онъ испугался, какъ-бы она не вздумала заговорить объ этомъ съ Адамомъ. Въ чувствахъ Дины Сетъ не былъ увѣренъ; но думалъ, что онъ знаетъ чувства Адама.
   -- Нѣтъ, мама, нѣтъ,-- сказалъ онъ рѣшительно; нельзя говорить объ этомъ съ Адамомъ; ты должна выкинуть эту мысль. Ты не вправѣ вмѣшиваться въ дѣла Дины, разъ она ничего не говорила тебѣ о своихъ чувствахъ; да и Адаму это было-бы только непріятно. Къ Динѣ онъ очень привязанъ и очень ей благодаренъ, но у него и въ помышленіи нѣтъ жениться на ней, да, я думаю, и Дина наврядъ-ли бы за него вышла. Я думаю, она никогда не выйдетъ замужъ.
   -- Ну да. ты такъ думаешь потому, что она отказала тебѣ,-- замѣтила съ досадой Лизбета. Все равно за тебя она не выйдетъ: значитъ ты сдѣлалъ-бы лучше, если-бы пожелалъ счастья брату.
   Эти слова обидѣли Сета.
   -- Мама,-- сказалъ онъ съ упрекомъ,-- не говори этого, не будь несправедлива ко мнѣ. Я былъ-бы такъ же счастливъ имѣть ее сестрой, какъ ты -- дочерью. Меньше всего въ этомъ случаѣ я думаю о себѣ, и мнѣ будетъ очень больно, если ты еще когда-нибудь это скажешь
   -- Ну хорошо, хорошо; только и ты меня не серди,-- не говори, что этого нѣтъ, когда я знаю, что есть.
   -- Но и ты. мама, будешь неправа относительно Дины, если скажешь Адаму то, что ты думаешь. Изъ этого не вый детъ добра: Адаму будетъ только непріятно и неловко, если онъ не чувствуетъ къ ней того-же, что она къ нему. А я вполнѣ убѣжденъ, что ничего подобнаго онъ не чувствуетъ
   -- Убѣжденъ! Ужъ лучше молчалъ-бы, когда ничего не смыслишь въ этихъ вещахъ. А зачѣмъ-бы, спрашивается, ему такъ часто ходить къ Пойзерамъ, если-бы ему не хотѣлось видѣть ее? Прежде онъ бывалъ у нихъ вдвое рѣже. Можетъ быть онъ и самъ не знаетъ, что она ему такъ нужна. Развѣ онъ знаетъ, что я кладу соль ему въ похлебку? А вѣдь, небось, сейчасъ замѣтитъ, если я подамъ безъ соли. Конечно, ему никогда не придетъ въ голову жениться, если его не навести на эту мысль, и если-бы ты хоть сколько-нибудь любилъ свою мать, ты надоумилъ-бы его и не допустилъ-бы ее уѣхать, зная, что она успокоитъ меня на старости лѣтъ, пока я не лягу подъ бѣлый кустъ, рядомъ съ моимъ старикомъ.
   -- Нѣтъ, мама, не думай, что я тебя не люблю; но я бы поступилъ противъ совѣсти, если-бы взялъ на себя говорить о чувствахъ Дины. И кромѣ того мнѣ кажется, что вообще заговаривать съ Адамомъ о женитьбѣ значило-бы обидѣть его; совѣтую и тебѣ этого не дѣлать. Не говорю уже о томъ, что ты могла ошибиться и насчетъ чувствъ самой Дины; судя по тому, что она сказала мнѣ въ прошлое воскресенье, я увѣренъ, что она совсѣмъ не думаетъ о замужествѣ.
   -- Ахъ, Боже мой! И ты, какъ всѣ,-- лишь-бы спорить! Я знаю, будь это что-нибудь такое, чего-бы мнѣ не хотѣлось, все было-бы сдѣлано живой рукой.
   Тутъ Лизбета поднялась со скамьи и вышла изъ мастерской, оставивъ Сета въ большой тревогѣ насчетъ того, какъ-бы она и впрямь не смутила Адама, заговоривъ съ нимъ о Динѣ. Впрочемъ, онъ скоро успокоился, вспомнивъ, что все послѣднее время съ того дня, когда Адама постигло его горя, мать была очень осторожна и деликатна съ нимъ во всемъ, что касалось его чувствъ, и что едва-ли она отважится заговорить съ нимъ о такомъ щекотливомъ предметѣ. Да даже если бы это и случилось, онъ надѣялся, что братъ не обратитъ вниманія на ея слова.
   Сетъ бытъ правъ, разсчитывая, что страхъ передъ сыномъ послужитъ нѣкоторой уздой для языка Лизбеты. Къ тому-же въ теченіе послѣдующихъ трехъ дней промежутки времени, когда ей представился случай поговорить съ Адамомъ, были такъ коротки, что она даже подвергалась особенно сильному искушенію. Но въ долгіе часы одиночества мысли ея такъ настойчиво возвращались къ ея завѣтной мечтѣ -- возможности брака Дины съ Адамомъ,-- что пріобрѣли наконецъ ту степень напряженности, когда мысль уже нельзя обуздать, когда ей становится не подъ силу таиться, и она каждую минуту можетъ прорваться наружу. И вотъ, въ воскресенье утромъ, когда Сетъ ущелъ въ Треддльстонъ, въ часовню, удобный случай представился.
   Воскресенье было для Лизбеты самымъ счастливымъ днемъ въ недѣлѣ: такъ какъ служба въ Гейслопской церкви начиналась только послѣ полудня, то Адамъ цѣлое утро былъ дома и проводилъ время за чтеніемъ,-- занятіе, которое Лизбета не считала особенно важнымъ и потому осмѣливалась прерывать. Въ этотъ день она всегда стряпала къ обѣду что-нибудь получше,-- очень часто для себя и для Адама, потому-что Сетъ большею частью пропадалъ на весь день,-- пріятный запахъ говядины, жарившейся на свѣтломъ огонькѣ въ чистенькой кухнѣ, мирное тиканье часовъ, какимъ оно всегда бываетъ въ воскресные дни,-- ея любимецъ Адамъ, сидящій въ своемъ праздничномъ платьѣ возлѣ нея, за книгой, такъ что она каждую минуту могла подойти погладить его по головѣ и встрѣтить въ отвѣтъ ласковый взглядъ и улыбку, при чемъ Джипъ всегда ревновалъ и всякій разъ старался просунуть морду между нею и сыномъ,-- все это составляло земной рай бѣдной Лизбеты.
   По воскресеньямъ Адамъ чаще всего читалъ свою большую библію съ картинками, и въ это утро она лежала передъ нимъ на сосновомъ столѣ, въ кухнѣ, гдѣ онъ сидѣлъ, несмотря на то, что тамъ было очень жарко отъ печки: онъ зналъ, что матери пріятно видѣть его около себя, а воскресенье было единственнымъ днемъ въ недѣлѣ, когда онъ могъ доставлять ей это удовольствіе. Я думаю, вамъ тоже было-бы пріятно взглянуть на Адама за его библіей. По буднямъ онъ никогда ея не раскрывалъ, такъ что чтеніе библіи было для него по истинѣ праздничнымъ чтеніемъ, замѣнявшимъ ему историческія и біографическія книги и произведенія поэзіи. Обыкновенно онъ сидѣлъ, заложивъ одну руку за бортъ жилета, между тѣмъ какъ другая была на-готовѣ перевернуть листа, и интересно было наблюдать за смѣной выраженій на его лицѣ въ такія минуты. То вдругъ губы у него начинали шевелиться, какъ будто онъ собирался заговорить (это случалось тогда, когда онъ читалъ чью-нибудь рѣчь и представляя себѣ, что онъ самъ могъ-бы сказать ее,-- предсмертную рѣчь Самуила къ народу, или что-нибудь въ этомъ родѣ; то брови его приподымались слегка, а углы губъ опускались съ выраженіемъ скорбнаго сочувствія въ такихъ трогательныхъ мѣстахъ, какъ, напримѣръ, встрѣча Исаака съ сыномъ. Когда онъ читалъ Новый Завѣтъ, лицо его принимало торжественное выраженіе; онъ одобрительно кивалъ головой, его свободная рука невольно поднималась и опять падала такимъ-же безсознательнымъ движеніемъ. А иногда, когда онъ углублялся въ апокрифическія книги, которыя очень любилъ, рѣзкія слова сына Сирахова вызывали довольную улыбку на его лицо, хотя по нѣкоторымъ вопросамъ онъ позволялъ себѣ не соглашаться съ апокрифическими писателями, ибо Адамъ, какъ и подобаетъ доброму церковнику, былъ хорошо знакомъ со всѣми тезисами своей вѣры.
   Лизбета, въ свои свободныя минуты между стряпней, усаживалась противъ сына и не спускала съ него глазъ, пока наконецъ желаніе приласкать его и обратить на себя его вниманіе становилось такъ сильно, что она уже не могла утерпѣть и подходила къ нему. Въ это утро Адамъ читалъ Евангеліе отъ Матѳея, и мать уже нѣсколько минутъ стояла подлѣ него, нѣжно поглаживая его густые, въ этотъ день особенно блестящіе волосы и поглядывая на раскрытую страницу большой книги въ безмолвномъ изумленіи передъ тайной испещрявшихъ ее буквъ. Старуха позволила себѣ продлить свою ласку потому, что когда она подошла къ сыну, онъ откинулся на спинку стула, съ любовью посмотрѣлъ на нее и сказалъ: "Какой у тебя сегодня здоровый и счастливый видъ, мама!.. Смотри, смотри! Джипъ ревнуетъ: положительно онъ не выноситъ мысли, что я могу любить тебя больше, чѣмъ его". Лизбета промолчала, потому-что ей ужъ слишкомъ многое хотѣлось сказать. Тѣмъ временемъ Адамъ дочиталъ страницу до конца и перевернулъ листъ; на новой страницѣ оказалась картинка -- ангелъ, сидящій на большомъ камнѣ у гроба Христа. Эта картинка была особенно памятна Лизбетѣ, потому-что она вспомнила про нее, когда въ первый разъ увидѣла Дину, и едва успѣлъ Адамъ перевернуть страницу и слегка приподнять книгу, чтобы мать могла лучше разсмотрѣть ангела, какъ она вскрикнула: "это она -- Дина, какъ живая!"
   Адамъ улыбнулся и, вглядѣвшись внимательнѣе въ лицо ангела, сказалъ:
   -- Правда, есть сходство; только Дина, по-моему, лучше.
   -- Такъ отчего-же, если ты находить ее такою хорошенькой.-- отчего ты не любить ее?
   Адамъ съ удивленіемъ взглянулъ на мать.
   -- Почему-же ты думаешь, что я ее не люблю?
   -- А къ чему послужитъ, еслибы даже ты ее и любилъ,-- сказала Лизбета, пугаясь собственной смѣлости, но чувствуя, что ледъ сломанъ, и потокъ долженъ прорваться, все равно, какой-бы онъ потомъ ни надѣлалъ бѣды,-- къ чему это послужитъ, когда она будетъ за тридцать миль отъ тебя? Если бы ты любилъ ее, какъ слѣдуетъ, ты не допустилъ-бы ее уѣхать отъ насъ.
   -- Какое-же я имѣю право мѣшать ей въ томъ, что она считаетъ для себя лучшимъ?-- сказалъ Адамъ, поглядывая на книгу съ такимъ видомъ, какъ будто онъ собирался читать.
   Онъ предчувствовалъ, что сейчасъ начнутся безконечныя жалобы, которыя не могутъ ни къ чему привести. Тогда Лизбета опустилась на стулъ противъ него и сказала:
   -- Но она не сочла-бы этого лучшимъ для себя, еслибъ не твое упорство.
   Лизбета еще не отваживалась идти дальше такихъ туманныхъ намековъ.
   -- Мое упорство, мама?-- переспросилъ Адамъ, взглянувъ на нее съ новой тревогой.-- Но что-же я сдѣлалъ? Что ты хочешь сказать?
   -- Только то, что ты ничего не видишь, ни о чемъ не думаешь, кромѣ своихъ счетовъ да книгъ,-- отвѣчала Лизбета почти со слезами.-- Ужъ не думаешь-ли ты всю жизнь такъ прожить? Вѣдь ты не изъ дерева. Что ты будешь дѣлать, когда я умру, и некому будетъ о тебѣ позаботиться, некому даже сварить тебѣ похлебку на завтракъ?
   -- Послушай, мама, въ чемъ дѣло?-- сказалъ съ нетерпѣніемъ Адамъ, которому, наконецъ, надоѣло это причитанье.
   Я ровно ничего не понимаю. Развѣ я еще не все дѣлаю, что ты хочешь, и что въ моей власти?
   -- Конечно, не все. Ты могъ-бы такъ устроить, чтобы облегчить мою старость,-- чтобы у меня былъ человѣкъ, который присмотрѣлъ-бы за мной, когда я больна, который бы заботился обо мнѣ.
   -- Но кто-же виноватъ, мама, что у тебя нѣтъ помощницы въ домѣ? Ужъ никакъ не я. Я тебѣ объ этомъ тысячу разъ говорилъ. Насъ эта издержка не раззорила-бы, да и для всѣхъ было-бы покойнѣе со служанкой.
   -- Сколько-бы ты ни говорилъ о служанкѣ, это ни къ чему не поведетъ, Какая-нибудь чужая дѣвчонка изъ деревни или изъ Треддльстона, которой я и въ глаза-то никогда не видала! Да я скорѣе лягу въ гробъ живая, чѣмъ допущу, чтобы наемная служанка обряжала меня послѣ смерти.
   Адамъ промолчалъ и взялся за книгу. Это былъ самый рѣзкій протестъ, какой онъ могъ себѣ позволить по отношенію къ матери въ такой день, какъ воскресенье. Но Лизбета зашла слишкомъ далеко, чтобы остановиться, не договоривъ до конца и, помолчавъ съ минуту, опять начала:
   -- Ты-бы и самъ легко могъ догадаться, кого я хотѣла бы имѣть подлѣ себя. Въ нашемъ приходѣ, кажется, не такъ ужъ много людей, къ которымъ-бы я засылала гонцовъ съ просьбой меня навѣстить. Вспомни, сколько разъ тебѣ приходилось ходить за ней самому.
   -- Я знаю, мама, ты говоришь о Динѣ. Но напрасно ты забрала себѣ въ голову то, что неисполнимо. Еслибы даже Дина захотѣла остаться въ Гейслопѣ, она едва-ли соглаеилась-бы уйти отъ тетки, гдѣ на нее смотрятъ, какъ на родную дочь, и гдѣ, во всякомъ случаѣ, ее удерживаютъ гораздо болѣе крѣпкія привязанности, чѣмъ ея привязанность къ намъ. Конечно, еслибы она вышла за Сета, это было-бы большое счастье для насъ, но не все въ жизни складывается такъ, какъ намъ хочется, и тебѣ придется примириться съ мыслью обходиться безъ Дины.
   -- Нѣтъ, я не могу съ этимъ примириться, когда вижу, что она какъ будто нарочно создана для тебя, и ничто на свѣтѣ не заставитъ меня отказаться отъ мысли, что Богъ послалъ ее на землю именно для тебя. Что-жъ такое, что она методистка? Можетъ быть съ замужествомъ эта ея фантазія пройдетъ:
   Адамъ откинулся на спинку стула и молча смотрѣлъ на мать. Теперь онъ понималъ, куда она гнула съ самаго начала ихъ разговора. Это было такое безразсудное, неосуществимое требованіе, какихъ до сихъ поръ она еще не предъявляла; но высказанная ею новая мысль все-таки взволновала его. Во всякомъ случаѣ, прежде всего надо было, пр возможности, скорѣе заставить ее забыть эту мысль.
   -- Мама,-- заговорилъ онъ серьезно,-- ты говоришь не подумавъ. Пожалуйста никогда больше не повторяй мнѣ подобныхъ вещей. Что пользы толковать о томъ, чего никогда не можетъ случиться! Дина не хочетъ выходить замужъ; она твердо рѣшила идти совершенно другою дорогой.
   -- Еще-бы!-- сказала съ досадой Лизбета,-- мудрено хотѣть выдти замужъ, когда тотъ, за кого-бы ты вышла, тебя не беретъ. Я и сама весь вѣкъ осталась-бы въ дѣвкахъ, если-бы твой отецъ не женился на мнѣ; а Дина любитъ тебя нисколько не меньше, чѣмъ я когда-то любила моего бѣднаго Тіаса.
   Вся кровь бросилась въ лицо Адаму, и нѣсколько и нутъ онъ не вполнѣ сознавалъ, гдѣ онъ: и мать, и кухня все исчезло изъ его глазъ; онъ видѣлъ передъ собой только лицо Дины, обращенное къ нему. Въ немъ какъ будто воскресла умершая радость. Но онъ скоро пробудился отъ этого волшебнаго сна (пробужденіе было очень печальное). Безразсудно было-бы съ его стороны вѣрить матери: то, что она сказала, навѣрно не имѣло ни малѣйшаго основанія. И онъ высказалъ ей свои сомнѣнія въ очень рѣзкихъ словахъ быть можетъ потому, что ему хотѣлось заставить ее привести доказательства, если они у нея были.
   -- Зачѣмъ ты говоришь такія вещи, мама, не имѣя на то никакихъ основаній? Вѣдь ты не знаешь ничего такого, что давало-бы тебѣ право такъ говорить.
   -- Не знаю?-- Да. Но вѣдь это все равно, какъ съ погодой: я не знаю ничего такого, что давало бы мнѣ право сказать, перемѣнится она или нѣтъ, но я съ утра чувствую, когда она должна перемѣниться. Сета она не любитъ, вѣдь такъ? И не хочетъ идти за него? Но я вижу, что съ тобой она совсѣмъ не та, что съ Сетомъ. Сетъ-ли къ ней подойдетъ, или Джипъ, она принимаетъ это одинаково; но когда ты за завтракомъ сядешь съ нею рядомъ или посмотришь на нее, она сейчасъ-же смутится -- вся такъ и вспыхнетъ. Ты думаешь, мать такъ глупа, что ничего не знаетъ; можетъ быть оно и такъ, а все-таки я раньше тебя на свѣтъ родилась.
   -- Но почему же ты думаешь, что смущеніе означаетъ непремѣнно любовь?-- спросилъ Адамъ съ волненіемъ.
   -- А что-же другое можетъ оно означать? Не ненависть, я надѣюсь. И отчего ей тебя не любить? Кого-же и любить, если не тебя? Гдѣ найдется человѣкъ красивѣе и умнѣе тебя? А что она методистка, такъ въ этомъ нѣтъ бѣды: укропъ похлебки не испортитъ.
   Адамъ сидѣлъ, заложивъ руки въ карманы, и смотрѣлъ въ раскрытую книгу, лежавшую на столѣ, но ничего въ ней не видѣлъ. Онъ дрожалъ, какъ искатель золота, который видитъ много признаковъ, сулящихъ ему близкое открытіе золотоносной жилы, но въ то же время видитъ и печальную возможность разочарованія. Онъ не могъ положиться на проницательность матери: она всегда видѣла то, что ей хотѣлось видѣть. А между тѣмъ теперь, когда его натолкнули на эту мысль, ему вспомнилось многое,-- тысячи незначительныхъ мелочей, неуловимыхъ, какъ рябь на водѣ, поднятая легкимъ вѣтеркомъ, но изъ которыхъ каждая, какъ ему теперь казалось, подтверждала слова его матери.
   Лизбета замѣтила, что онъ задѣтъ за живое, и продолжала:
   -- Ты увидишь, какъ тебѣ будетъ недоставать ея, когда она уѣдетъ. Ты любишь ее больше, чѣмъ думаешь. Твои глаза слѣдятъ за ней повсюду, какъ глаза Джипа за тобой.
   Адамъ не могъ усидѣть долѣе. Онъ всталъ, взялъ шляпу и вышелъ въ поле.
   Солнце сіяло,-- то раннее осеннее солнышко, которое -- мы это чувствуемъ,-- даже не глядя на пожелтѣвшія липы и орѣшникъ, свѣтитъ уже не по лѣтнему, то утреннее воскресное солнышко, которое приноситъ съ собою болѣе, чѣмъ осеннюю, тишину для рабочаго человѣка и которое оставляетъ капли росы на тонкихъ нитяхъ паутины въ тѣни живыхъ изгородей.
   Адамъ нуждался въ его мирномъ вліяніи; онъ былъ самъ изумленъ, съ какою силою имъ овладѣла эта новая мысль о возможности любви къ нему Дины. Въ душѣ его не оставалось другихъ чувствъ, кромѣ страстнаго желанія убѣдиться, что она любитъ его. Странно, что до этой минуты ему никогда не приходило въ голову, что они могли-бы полюбить другъ друга; за то теперь всѣ его помыслы устремились къ этой возможности. Въ немъ не было ни колебаній, ни сомнѣній насчетъ того, чего онъ желалъ, какъ нѣтъ ихъ у птицы, направляющей въ темнотѣ свой полетъ къ источнику свѣта.
   Воскресное осеннее солнце его успокоило, не тѣмъ, что заранѣе примирило его съ разочарованіемъ на тотъ случай, если-бы оказалось, что мать его, что онъ самъ ошибался насчетъ чувствъ Дины. Нѣтъ, оно его успокоило, вливъ въ его душу надежду. Ея любовь была такъ похожа на этотъ тихій солнечный свѣтъ, что она составляла для него какъ-бы одно цѣлое, и онъ одинаково вѣрилъ въ то и другое. И потомъ, мысль о Динѣ была всегда такъ тѣсно связана для него съ грустными воспоминаніями прежней любви, что любовь къ ней не только не ослабляла ихъ, но какъ будто освящала, дѣлала еще дороже. Да, любовь его къ ней выросла изъ прошлаго: то была заря свѣтлаго утра, наставшаго для него теперь.
   Но какъ приметъ это Сетъ? Очень-ли онъ огорчится? Едвали: въ послѣднее время онъ совсѣмъ успокоился, и въ немъ никогда не было себялюбивыхъ чувствъ ни ревности, ни зависти; онъ никогда не ревновалъ мать за ея предпочтеніе къ брату, котораго она любила больше, и не завидовалъ ему. Но подозрѣвалъ-ли онъ что-нибудь похожее на то, о чемъ сейчасъ говорила мать? Адаму страшно хотѣлось это узнать, потому что онъ думалъ, что на наблюдательность Сета онъ можетъ больше положиться. Да, необходимо поговорить съ Сетомъ прежде, чѣмъ идти къ Динѣ, и съ этою мыслью онъ вернулся домой и спросилъ Лизбету:
   -- Говорилъ тебѣ что-нибудь Сетъ, когда онъ вернется домой? Придетъ онъ къ обѣду?
   -- Да, сынокъ; сверхъ обыкновенія онъ собирался придти. Онъ пошелъ не въ Треддльстонъ, а куда-то въ другое мѣсто, гдѣ у нихъ будетъ молитва и проповѣдь.
   -- Не знаешь-ли ты, въ какую сторону онъ пошелъ?
   -- Нѣтъ, но, кажется, онъ часто ходитъ черезъ общій выгонъ, тебѣ лучше знать, чѣмъ мнѣ, какой дорогой онъ ходитъ.
   Адаму очень хотѣлось пойти на встрѣчу Сету, но дѣлать было нечего, приходилось ждать -- бродить по полю по близости отъ дома, чтобы замѣтить его, какъ только онъ покажется. Раньше, чѣмъ черезъ часъ, онъ наврядъ-ли вернется, потому что онъ приходилъ всегда къ самому обѣду, т.-е. къ двѣнадцати часамъ, въ тѣ дни, когда обѣдалъ дома. Но Адамъ не могъ заставить себя приняться за чтеніе и то ходилъ вдоль ручья, то стоялъ, облокотившись на изгородь и глядя передъ собой и кругомъ внимательными, жадными глазами; казалось, онъ зорко присматривается ко всему окружающему, но онъ не видалъ ни ручья, ни изъ, ни полей, ни облаковъ на небѣ. Вновь и вновь заглядывалъ онъ въ свою душу и изумлялся силѣ своего чувства, этой новой любви, заставлявшей такъ сладко замирать его сердце, радостно изумлялся, какъ изумляется человѣкъ, когда убѣдится, что онъ не утратилъ своей прежней сноровки въ искусствѣ, которое было имъ почему-нибудь надолго заброшено. Отчего это поэты говорятъ такъ много прекрасныхъ вещей о первой любви и такъ мало о второй? Развѣ ихъ первыя поэмы лучшее изъ того, что было ими написано? И не выше-ли стоятъ тѣ ихъ творенія, которыя явились плодомъ болѣе зрѣлой мысли, болѣе широкаго опыта и привязанности, пустившихъ глубокіе корни? Серебристый, какъ флейта, тоненькій дѣтскій голосокъ имѣетъ свою весеннюю прелесть; но отъ взрослаго человѣка мы ждемъ музыки сильнѣе и богаче.
   Наконецъ вдали показался Сетъ, и Адамъ быстро пошелъ ему на встрѣчу. Сета это удивило, и онъ подумалъ, не случилось-ли чего-нибудь; но когда Адамъ подошелъ поближе, лицо его сказало ему, что во всякомъ случаѣ ничего страшнаго не случилось.
   -- Гдѣ ты былъ?-- спросилъ Адамъ.
   -- Въ общинѣ,-- отвѣчалъ Сетъ.-- Сегодня Дина говорила проповѣдь передъ небольшой кучкой слушателей, въ домѣ у "Пороха", какъ его здѣсь зовутъ. Общинники никогда почти не ходятъ въ церковь, но охотно слушаютъ Дину. Сегодня она очень хорошо говорила; она взяла текстъ: "Я пришелъ не праведниковъ призвать къ покаянію, но грѣшниковъ". Преинтересная, между прочимъ, вышла тамъ сценка. Женщины приходятъ обыкновенно съ дѣтьми, и вотъ сегодня тамъ былъ одинъ здоровый, кудрявый мальчуганъ лѣтъ трехъ - четырехъ, котораго я раньше никогда не видалъ. Въ началѣ, пока мы молились и пѣли, онъ страшно шумѣлъ; но какъ только всѣ сѣли и Дина начала говорить, онъ замолчалъ, остановился, какъ вкопаный, и уставился на нее, разинувъ ротъ; потомъ вдругъ какъ вырвется отъ матери, и прямо къ Динѣ, и давай ее теребить за платье, точно собаченка, которая хочетъ обратить на себя вниманіе. Дина взяла его на руки и продолжала говорить, и все время, пока она говорила, онъ былъ какъ шелковый, не пикнулъ, такъ и заснулъ у нея на рукахъ. Мать даже заплакала, глядя на нихъ съ Диной.
   -- Какъ жаль, что ей самой не суждено быть матерью,-- сказалъ Адамъ;-- дѣти такъ ее любятъ. Какъ ты думаешь, Сетъ, она твердо рѣшила не выходить замужъ? Какъ ты думаешь, ея рѣшенія ничто не можетъ измѣнить?
   Въ тонѣ этого вопроса было что-то такое, что заставило Сета быстро взглянуть на брата, прежде чѣмъ онъ отвѣтилъ:
   -- Нѣтъ, этого я не думаю и никогда не скажу. Но если ты говоришь обо мнѣ, то я давно*отказался отъ всякой надежды, что она когда-нибудь будетъ моею женой. Она меня любитъ, какъ брата, и съ меня этого довольно.
   -- Но какъ ты думаешь, можетъ она полюбить кого-нибудь другого настолько, чтобы рѣшиться выдти за него? спросилъ Адамъ нерѣшительно.
   -- Вотъ видишь-ли, отвѣчалъ Сетъ послѣ минутнаго колебанія:-- эта мысль часто приходила мнѣ въ голову въ послѣднее время. Но я думаю, Дина не допуститъ себя увлечься земною любовью настолько, чтобы покинуть путь, предначертанный ей Богомъ. Если только она и въ этомъ не будетъ видѣть перста Божія, она едва-ли поддастся своему чувству. Мнѣ кажется, ей всегда было слишкомъ ясно ея призваніе -- служить ближнему и не помышлять о земномъ счастьи для себя.
   -- Но предположимъ, сказалъ серьезно Адамъ,-- предположимъ, что нашелся-бы человѣкъ, который ни въ чемъ не сталъ-бы стѣснять ея свободы и предоставилъ-бы ей идти тѣмъ путемъ, какой она избрала; тогда замужество не помѣшало-бы ей дѣлать то-же, или почти то-же, что она дѣлаетъ и теперь. Вѣдь выходятъ-же замужъ другія женщины ея склада, т. е. не совсѣмъ такія, какъ она, но все равно -- женщины-проповѣдницы, помогающія больнымъ и несчастнымъ; да хоть бы та-же мистрисъ Флетчеръ, о которой она такъ часто говоритъ.
   Новый свѣтъ озарилъ Сета: онъ понялъ все. Онъ повернулся и, положа руку на плечо брату, спросилъ:
   -- Послушай, ты говоришь о себѣ? Ты самъ хотѣлъ-бы жениться на ней?
   Адамъ нерѣшительно посмотрѣлъ въ глаза Сету и сказалъ:
   -- А ты-бы очень огорчился, еслибы оказалось, что она любитъ меня?
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ Сетъ горячо.-- Какъ тебѣ могло придти это въ голову? Неужто я такъ мало сочувствовалъ твоему горю, что ты считаешь меня неспособнымъ раздѣлить твою радость?
   Нѣсколько минутъ братья молча шли рядомъ. Наконецъ, Сетъ сказалъ:
   -- Я никогда-бы не подумалъ, что ты захочешь жениться на ней.
   -- Но согласится-ли она быть моею женой? Какъ ты думаешь, могу я надѣяться? Мама сейчасъ наговорила мнѣ такого, что я почти не сознаю, гдѣ я и что со мною. Она увѣряетъ, что Дина любитъ меня и охотно пойдетъ за меня замужъ. Но я боюсь, что она говоритъ зря, что все это она вообразила. Мнѣ хотѣлось-бы знать, замѣчалъ-ли ты что-нибудь?
   -- Вотъ видишь-ли, это очень щекотливый вопросъ, сказалъ Сетъ;-- я боюсь ошибиться. Къ тому же я считаю, что мы не въ правѣ говорить о чувствахъ человѣка, когда самъ онъ о нихъ молчитъ.-- Сетъ замолчалъ, но спустя минуту прибавилъ: Но отчего бы тебѣ не спросить ее прямо? Она нисколько не оскорбилась моимъ предложеніемъ, а у тебя на это во всякомъ случаѣ больше правъ, чѣмъ было у меня. Одно только: ты не принадлежишь къ общинѣ. Но Дина не раздѣляетъ взгляда тѣхъ изъ братьевъ, которые ограничиваютъ число избранныхъ исключительно членами нашей общины. Она одинаково хорошо относится ко всякому, кто достоинъ войти въ царствіе Божіе. Многіе у насъ въ Треддльстонѣ даже недовольны за это на нее.
   -- Не знаешь, гдѣ она проводитъ сегодняшній день? спросилъ Адамъ.
   -- Она говорила, что весь день будетъ дома, потому что это ея послѣднее воскресенье на Фермѣ. Она хотѣла почитать Библію дѣтямъ.
   "Въ такомъ случаѣ я пойду къ ней сейчасъ-же послѣ обѣда, потому что если я пойду въ церковь, я всю службу буду думать о ней. Пусть ужъ пропоютъ антифонъ безъ меня" подумалъ Адамъ, но не сказалъ.
   

ГЛАВА LII.
АДАМЪ И ДИНА.

   Было около трехъ часовъ пополудни, когда Адамъ вошелъ на дворъ Большой Фермы и разбудилъ Алика и собакъ, наслаждавшихся воскреснымъ отдыхомъ. Аликъ сказалъ Адаму, что всѣ ушли въ церковь, кромѣ "молодой хозяйки", какъ онъ называлъ Дину. Нельзя сказать, чтобы это извѣстіе огорчило Адама, не смотря на то, что подъ словомъ "всѣ" подразумѣвалась даже Нанси, молочница, чьи обязанности оказывались не всегда совмѣстимыми съ посѣщеніемъ церкви.
   На фермѣ царила полная тишина; всѣ двери были заперты, и даже камни и водосточныя трубы казались безмолвнѣе обыкновеннаго. Вода тихонько капала изъ насоса,-- это былъ единственный звукъ, который слышалъ Адамъ,-- и онъ тихонько постучался въ дверь, точно боясь нарушить общую тишину.
   Дверь отворилась, и на порогѣ показалась Дина. Она вся вспыхнула, увидѣвъ Адама въ это неурочное время, когда, какъ ей было извѣстно, онъ обыкновенно бывалъ въ церкви. Еще вчера онъ сказалъ-бы ей безъ всякаго смущенія: "Я пришелъ посидѣть съ вами, Дина: я зналъ, что никого нѣтъ дома и вы одна". Но сегодня что-то мѣшало ему это сказать, и онъ молча подалъ ей руку. Оба молчали, хотя и тотъ, и другая дорого дали-бы за возможность заговорить. Адамъ вошелъ, и они сѣли.-- Дина на стулъ, съ котораго только-что встала, у окна, передъ столомъ (На столѣ лежала книга, но она была закрыта; Дина передъ тѣмъ не читала, а сидѣла, не шевелясь, и смотрѣла въ огонь, догоравшій за рѣшеткой камина). Адамъ сѣлъ насупротивъ, на трехногій табуретъ мистера Пойзера.
   -- Надѣюсь, все у васъ благополучно, Адамъ? сказала, наконецъ, Дина, немного оправившись.-- Сетъ говорилъ мнѣ поутру, что ваша мать совершенно здорова.
   -- Да, сегодня она молодцомъ, отвѣтилъ Адамъ, счастливый сознаніемъ, что Дина взволновалась при видѣ его, но робѣя.
   -- Дома никого нѣтъ, какъ видите, сказала Дина;-- но, вы, конечно, ихъ подождете. Вѣрно вамъ что-нибудь помѣшало быть въ церкви?
   -- Да, отвѣчалъ Адамъ. Онъ помолчалъ и прибавилъ.-- Я не пошелъ въ церковь, потому что думалъ о васъ.
   Признаніе вышло неловкое и внезапное -- Адамъ это чувствовалъ, но онъ думалъ, что Дина его пойметъ. Однако, именно прямота его слова заставила ее объяснить ихъ себѣ, какъ новое доказательство его братскаго участія къ ней, и она отвѣтила совершенно спокойно.
   -- Пожалуйста, Адамъ, не тревожьтесь обо мнѣ понапрасну. У меня въ Сноуфильдѣ есть все, что мнѣ надо, и теперь я совсѣмъ успокоилась, потому что, уѣзжая отсюда, я не свою волю творю, а повинуюсь Высшей Волѣ.
   -- Но еслибы дѣло стояло иначе, проговорилъ Адамъ нерѣшительно,-- еслибы вы знали нѣчто, чего теперь, быть можетъ, не знаете...
   Дина смотрѣла на него съ видомъ спокойнаго ожиданія; но вмѣсто того, чтобы продолжать, онъ взялъ стулъ и придвинулся къ столу, ближе къ ней. Это ее удивило и испугало, потому что въ тотъ же мигъ мысли ея вернулись къ прошлому: не собирается-ли онъ разсказать ей что-нибудь о тѣхъ двухъ несчастныхъ изгнанникахъ, чего она еще не знаетъ?
   Адамъ смотрѣлъ на нее: такъ радостно было смотрѣть въ ея глаза, обращенные на него съ безмолвнымъ вопросомъ,-- въ эти кроткіе глаза, въ которыхъ не было и тѣни помысла о себѣ... На минуту онъ забылъ, что хотѣлъ ей сказать, и что она ждетъ отвѣта.
   -- Дина, заговорилъ онъ вдругъ, захвативъ въ свои руки обѣ ея руки,-- я васъ люблю всѣмъ сердцемъ, всей душой. Я люблю васъ больше всѣхъ на свѣтѣ послѣ Бога, создавшаго меня.
   Вся кровь сбѣжала съ лица Дины, такъ-что даже губы совсѣмъ побѣлѣли, и она задрожала всѣмъ тѣломъ подъ наплывомъ мучительной радости. Руки ея похолодѣли въ рукахъ Адама, какъ у мертвой. Она не могла ихъ вырвать, потому-что онъ ихъ крѣпко держалъ.
   -- Не говорите, что вы не можете любить меня, Дина. Не говорите, что мы должны разстаться и жить вдали другъ отъ друга.
   Слезы дрожали у нея на рѣсницахъ и полились изъ глазъ прежде, чѣмъ она успѣла отвѣтить; но голосъ звучалъ совершенно спокойно, когда она сказала:
   -- Да, дорогой Адамъ, мы должны покориться волѣ Божіей,-- мы должны разстаться.
   -- Но зачѣмъ-же,-- зачѣмъ, если вы меня любите, Дина? страстно воскликнулъ Адамъ.-- Скажите,-- скажите, что я могу быть для васъ больше, чѣмъ братомъ?
   Дина слишкомъ привыкла полагаться на Бога, какъ на руководителя всѣхъ ея поступковъ, чтобы пытаться достигнуть какой-бы то ни было цѣли обманомъ. Она уже начинала приходить въ себя послѣ первой минуты волненія, и теперь, взглянувъ на Адама, сказала просто и искренно:
   -- Да, Адамъ, сердце мое рвется къ вамъ, и еслибы я не получила совершенно яснаго указанія и дала-бы себѣ волю, для меня не было-бы большого счастья, какъ постоянно быть съ вами, служить вамъ, заботиться о васъ. Боюсь, что я забыла-бы радоваться чужою радостью и печалиться чужою печалью,-- боюсь, что я забыла-бы о присутствіи Бога и не искала-бы иной любви, кромѣ вашей.
   Адамъ заговорилъ не сразу. Они сидѣли и въ упоеніи, молча, смотрѣли другъ на друга, ибо первое сознаніе взаимной любви всецѣло поглощаетъ душу, заставляя забывать обо всемъ.
   -- Но если вы меня любите, Дина,-- сказалъ наконецъ, Адамъ,-- что-же можетъ мѣшать намъ соединиться и всю жизнь прожить вмѣстѣ? Кто вложилъ въ насъ эту любовь? И можетъ-ли быть что-нибудь болѣе святое? Мы не забудемъ о присутствіи Бога,-- Онъ всегда будетъ съ нами, потому-что мы будемъ помогать другъ другу во всемъ, что справедливо и хорошо. Я никогда не встану между вами и вашею совѣстью, никогда не скажу вамъ: не дѣлай того-то или то-то; вы и тогда, какъ теперь, будете идти избраннымъ вами путемъ.
   -- Да, Адамъ, я знаю, что бракъ есть святая и великая вещь для тѣхъ, кто къ нему призванъ и не имѣетъ иного призванія. Но меня съ дѣтства влекло на другую дорогу; душевный миръ и всѣ мои радости я почерпала именно въ томъ, что у меня не было своей личной жизни, своихъ нуждъ и желаній: я жила въ Богѣ и только для ближнихъ, которыхъ Онъ мнѣ посылалъ, чтобы я дѣлила съ ними ихъ горе и радости. То были для меня счастливые годы, и я чувствую, что если я послушаюсь голоса, который побуждаетъ меня сойти съ предначертаннаго пути, я навѣкъ отвернусь отъ свѣта, сіявшаго мнѣ, и душу мою охватятъ мракъ и сомнѣніе. Мы не дадимъ другъ другу счастья, Адамъ, если сомнѣніе зародится въ моей душѣ, и если я пожалѣю, когда уже будетъ поздно, о той лучшей долѣ, которая мнѣ была дана и которую я отвергла.
   -- Но, Дина, если теперь въ вашей душѣ живетъ новое чувство, если вы любите меня настолько, что вамъ хочется быть со мною больше, чѣмъ съ кѣмъ-бы то ни было изъ близкихъ людей,-- развѣ это не указаніе, что вы должны измѣните вашу жизнь? Развѣ ваша любовь не убѣждаетъ васъ въ этомъ, если ужъ не можетъ убѣдить ничто другое?
   -- Адамъ, въ моей душѣ борятся сомнѣнія: съ той минуты, какъ вы мнѣ сказали про вашу любовь, то, что было мнѣ ясно, стало опять темно и непонятно. Прежде я чувствовала, что я васъ слишкомъ сильно люблю (я вѣдь думала, что въ вашемъ сердцѣ нѣтъ отклика на мое чувство), и мысль о васъ до такой степени меня поглощала, что душа моя утратила свободу: ее поработила земная привязанность; меня мучилъ страхъ за себя,-- я думала о томъ, что будетъ со мной. Прежде, въ другихъ моихъ привязанностяхъ, я никогда не разсчитывала на взаимность; теперь-же сердце мое жаждетъ вашей любви. И тогда я ни на минуту не сомнѣвалась, что я должна бороться противъ этого чувства, какъ противъ великаго искушенія; тогда для меня было ясно, что Богъ повелѣваетъ мнѣ уѣхать отсюда.
   -- Но, теперь, Дина, дорогая моя,-- теперь, когда вы знаете, что я люблю васъ даже больше, чѣмъ вы меня,-- теперь совсѣмъ другое. Вы не уѣдете, вы останетесь, будете моей женой, и я буду благодарить Бога, какъ еще никогда не благодарилъ, за то, что Онъ далъ мнѣ жизнь.
   -- Адамъ, мнѣ трудно оставаться глухой къ вашимъ мольбамъ,--вы знаете, какъ это мнѣ трудно; но надо мной тяготѣетъ великій страхъ. Мнѣ кажется, что вы протягиваете мнѣ руки и зовете меня раздѣлить съ вами легкую, счастливую жизнь, къ которой и самоё меня тянетъ, а Іисусъ, нашъ Искупитель, стоитъ подлѣ, смотритъ на меня и указываетъ мнѣ грѣшниковъ, больныхъ и несчастныхъ. Я постоянно вижу то, когда сижу одна, и кругомъ темно и тихо, и ужасъ охватываетъ меня, когда я подумаю, что сердце мое можетъ зачерствѣть, что я могу стать эгоисткой и отказаться смиренію нести крестъ Искупителя.
   Дина закрыла глаза, и слабая дрожь прошла по ея тѣлу.-- Адамъ, продолжала она,-- вы сами не захотите такого счастья, которое пріобрѣтается измѣной свѣту и правдѣ, живущимъ ъ нашей душѣ; вы даже не назовете этого счастьемъ,-- на этотъ счетъ мы съ вами одного мнѣнія.
   -- Да, Дина,-- печально отвѣтилъ Адамъ,-- меньше всего я желалъ-бы убѣждать васъ поступить противъ совѣсти; но я но югу отказаться отъ надежды, что со временемъ вы перемѣните вашъ взглядъ на этотъ вопросъ. Я не вѣрю, чтобы ваша лююбовь ко мнѣ могла ожесточить ваше сердце. Любовь ничего у васъ не отниметъ,-- она сдѣлаетъ васъ только богаче, потому-что, мнѣ кажется, любовь и счастье, какъ и горе, дѣлаютъ человѣка лучше. Чѣмъ больше мы узнаемъ то и другое, тѣмъ лучше начинаемъ понимать жизнь, тѣмъ живѣе представляемъ себѣ, какою она могла-бы быть и для другихъ людей, и тѣмъ нѣжнѣе относимся къ нимъ, тѣмъ болѣе у насъ желанія имъ помочь. Чѣмъ больше у человѣка знаній, тѣмъ лучше онъ работаетъ, а чувство вѣдь тоже своего рода знаніе.
   Дина молчала; глаза ея задумчиво глядѣли впередъ въ созерцаніи чего-то, видимаго только ей одной. Адамъ продолжалъ защищать свое дѣло.
   -- Вы будете почти такъ-же свободны, какъ и теперь. Я не стану требовать, чтобы вы ходили со мной въ церковь по воскресеньямъ; вы будете ходить, куда захотите,-- проповѣдовать, учить людей, потому-что хоть самъ я и вѣрующій черковникъ, но я не ставлю себя выше васъ и не считаю, что вы должны поступать согласно съ моею, а не съ вашей собтвенной совѣстью. Вы будете точно такъ-же, какъ и теперь, посѣщать больныхъ и несчастныхъ, только у васъ будетъ больше средствъ придти имъ на помощь; будете жить въ кругу близкихъ друзей, которые васъ любятъ, и будете имѣть возможность помогать имъ и быть для нихъ благословеніемъ Божіимъ до ихъ послѣдняго дня. Увѣряю васъ, Дина, что вы будете такъ-же близки къ Богу, какъ если останетесь одинокой и проживете всю жизнь вдали отъ меня.
   Дина не спѣшила отвѣтомъ. Адамъ все еще держалъ ея руки и смотрѣлъ на нее съ тревожнымъ ожиданіемъ, почти дрожа. Наконецъ, она подняла на него свои серьезные, сіяющіе любовью глаза и сказала печально:
   -- Адамъ, въ вашихъ словахъ есть доля правды. Между братьями и сестрами нашей общины я знаю многихъ, кто былъ угоднѣе Богу, чѣмъ я, и у кого было достаточно широкое сердце, чтобы совмѣстить любовь къ людямъ съ любовью къ мужу и семьѣ. Но я не увѣрена, что такъ будетъ со мной, потому что съ тѣхъ поръ, какъ я отдала вамъ мою любовь, я утратила миръ душевный и радость и не такъ глубоко ощущаю присутствіе Бога; я чувствую, что душа моя раздѣлилась. Подумайте обо мнѣ и пожалѣйте меня, Адамъ. Та жизнь, которую я веду съ дѣтства, была для меня обѣтованной страной, гдѣ я жила, не зная, что такое душевный разладъ. Понятно, что теперь, прислушиваясь къ сладкому голосу, зовущему меня въ иную, неизвѣстную мнѣ страну, я не могу не бояться, что придетъ время, когда душа моя станетъ томиться по утраченномъ счастіи; а гдѣ сомнѣніе, тамъ нѣтъ совершенной любви. Я должна ждать болѣе яснаго указанія: намъ надо разстаться и беззавѣтно положиться на волю Божію. Бываютъ случаи, когда человѣкъ долженъ при носить въ жертву самыя свои естественныя и сильныя привязанности.
   Адамъ не смѣлъ настаивать дальше, ибо слова Дины были сама искренность: въ нихъ не было и тѣни каприза. Но ему было очень тяжело; глаза его, глядѣвшіе на нее, потускнѣли отъ слезъ.
   -- Но, можетъ быть, вы еще убѣдитесь... почувствуете, что можете вернуться ко мнѣ, и мы больше никогда не разстанемся, Дина?
   -- Мы должны покориться, Адамъ. Со временемъ папы долгъ станетъ намъ ясенъ. Быть можетъ, когда я вернусь къ прежней жизни, всѣ мои теперешнія новыя мысли и желанія исчезнутъ, какъ будто ихъ никогда и не было. Тогда я буду знать, что я не призвана къ браку. Во всякомъ случаѣ, мы должны ждать.
   -- Дина, вы не любите меня такъ, какъ я васъ люблю, сказалъ Адамъ печально,-- иначе вы-бы не сомнѣвались Впрочемъ, это естественно: могу-ли я сравнить себя съ вами! Я не могу сомнѣваться, что для меня нѣтъ грѣха любить самое совершенное изъ Божьихъ созданій, какое мнѣ дано было узнать.
   -- Нѣтъ, Адамъ, мнѣ кажется, что любовь моя къ вамъ не слаба: сердце мое рвется къ вамъ; я жажду васъ видѣть и слышать, почти какъ малый ребенокъ, ожидающій нѣжности и поддержки отъ тѣхъ, кому указано печься о немъ. Если-бы я васъ мало любила, я не боялась-бы сотворить себѣ кумира изъ этой любви. Но вы не будете больше мучить меня,-- вы мнѣ поможете попытаться нести мой креста до конца.
   -- Выйдемъ, Дина, на солнышко и пройдемся немного Больше я не скажу ни одного слова, которое могло-бы васъ взволновать.
   Они вышли и пошли полемъ въ ту сторону, откуда вся семья должна была вернуться домой. Адамъ сказалъ: "обопритесь на мою руку, Дина", и Дина взяла его подъ руку. Это была единственная перемѣна въ ихъ обращеніи другъ съ другомъ, со времени ихъ послѣдней прогулки. Но ни близость разлуки, ни неизвѣстность будущаго не могли погасить въ душѣ Адама радостнаго чувства, отнять у него сладкаго сознанія, что Дина любитъ его. Онъ рѣшилъ остаться на фермѣ на весь вечеръ: ему хотѣлось какъ можно дольше побыть съ ней.
   -- Смотри-ка! Вонъ идетъ Адамъ съ Диной, сказалъ мистеръ Пойзеръ, отворяя первыя воротца въ изгороди ближняго поля.-- А я-то въ толкъ не могъ взять, отчего его не было въ церкви. Послушай, добавилъ добродушный Мартинъ послѣ минутнаго молчанія,-- какъ ты думаешь, что мнѣ сейчасъ пришло въ голову?
   -- Я думаю, на этотъ разъ ты недалекъ отъ истины, потому что трудно не видѣть того, что у тебя передъ носомъ. Вѣрно ты хочешь сказать, что Адамъ влюбленъ въ Дину?
   -- А развѣ ты уже догадывалась объ этомъ и раньше?
   -- Конечно, догадывалась, отвѣчала мистрисъ Пойзеръ, не допускавшая мысли, что ее могутъ захватить врасплохъ.-- Я не изъ тѣхъ людей, которые видятъ кошку въ молочной и не могутъ понять, зачѣмъ она туда забралась.
   -- Но ты никогда ни словомъ объ этомъ не заикалась!
   -- Я не прогорѣлое рѣшето, въ которомъ ничто не удержится. Могу и помолчать, когда не вижу надобности болтать языкомъ.
   -- Но Дина не пойдетъ за него, какъ ты думаешь?
   -- Я думаю, что нѣтъ, отвѣчала мистрисъ Пойзеръ,-- на этотъ разъ не совсѣмъ осторожно, потому что она была далека отъ мысли о возможности сюрприза съ этой стороны.-- Если она когда и выйдетъ замужъ, такъ только за методиста, да и то за калѣку.
   -- А какъ было-бы хорошо, если-бы они поженились, замѣнилъ Мартинъ, склонивъ голову на бокъ въ пріятномъ созерцаніи своей новой идеи,-- Я думаю, и тебя-бы это порадовало, а?
   -- Еще-бы! По крайней мѣрѣ, я тогда, была-бы увѣрена, что она не уѣдетъ отъ насъ за тридцать миль въ этотъ свой Сноуфильдъ, когда у меня здѣсь живой души нѣтъ, съ кѣмъ перемолвиться словомъ,-- только сосѣдки, всѣ мнѣ чужія, и притомъ, по большей части такія неряхи, что будь у меня псуда въ молочной въ такомъ видѣ, какъ у нихъ, мнѣ стыдно было-бы показаться въ люди. Еще-бы на рынкѣ не было прогорклаго масла! А ужъ какъ-бы я была рада видѣть ее, бѣдняжку, пристроенной по человѣчески! Былъ-бы у нея хоть свой уголъ, а ужъ бѣльемъ и пухомъ на подушки мы-бы ее не обидѣли: вѣдь послѣ моихъ родныхъ дѣтей она мнѣ ближе всѣхъ. Когда она въ домѣ, чувствуешь себя какъ-то безопаснѣе; она точно снѣжинка чистая, упавшая съ неба; имѣя ее за спиной, можно грѣшить за двоихъ.
   -- Дина! закричалъ Томми, пускаясь бѣгомъ ей на встрѣчу,-- мама говоритъ, что ты выйдешь замужъ за методиста, да еще за калѣку. Какая, должно быть, ты глупая!
   Послѣ этого комментарія Томми ухватился обѣими руками за платье Дины и принялся выплясывать вокругъ нея танецъ, долженствовавшій служить выраженіемъ его дружескихъ чувствъ.
   -- Знаете, Адамъ, намъ очень недоставало васъ во время пѣнія, сказалъ мистеръ Пойзеръ.-- Какъ это случилось, что насъ не было въ церкви?
   -- Мнѣ хотѣлось повидать Дину, сказалъ Адамъ; -- она скоро отъ насъ уѣзжаетъ.
   -- Эхъ, парень, кабы ты убѣдилъ се остаться! Найди-ка ей хорошаго мужа въ нашемъ приходѣ; если найдешь, мы, такъ и быть, простимъ тебя за то, что ты сегодня не былъ въ церкви... Во всякомъ случаѣ, надѣюсь, она не уѣдетъ отъ насъ до пожинокъ. Ты, конечно, придешь къ намъ ужинать въ среду. Будутъ Бартль Масси и, можетъ быть, Крегъ. Смотри-же, приходи ровно въ семь; моя хозяйка терпѣть не можетъ, когда опаздываютъ.
   -- Непремѣнно приду, если будетъ можно, сказалъ Адамъ.-- Но навѣрное не могу обѣщать, потому что часто случается, что работа задержитъ... Значитъ, вы остаетесь до конца недѣли, Дина?
   -- Да, да, мы ее просто не пустимъ, сказалъ мистеръ Пойзеръ.
   -- Ей не зачѣмъ торопиться, добавила мистеръ Пойзеръ.-- Въ пустой печи и безъ нея наврядъ-ли что переварится или сбѣжитъ. Успѣетъ еще наголодаться въ этомъ голодномъ краю.
   Дина улыбнулась, но не обѣщала остаться, и разговоръ перешелъ на другое. Такъ шли они по солнышку, не спѣша, болтая о разныхъ разностяхъ, то останавливаясь взглянуть, какъ паслось большое стадо гусей, то оглядывая вновь поставленныя копны, то дивясь изобилію плодовъ, которые въ этотъ годъ принесло старое грушевое дерево. Нанси и Молли давно уже ушли впередъ, рядышкомъ, причемъ у каждой былъ въ рукахъ тщательно завернутый въ носовой платокъ молитвенникъ, въ которомъ ни та, ни другая ничего не могли разобрать, кромѣ заглавныхъ буквъ, да слова "Аминь".
   Да, всякій досугъ покажется суетливой дѣятельностью, въ сравненіи съ прогулкой по полямъ въ солнечный день, послѣ вечерней воскресной службы,-- съ прогулкой, какія бывали въ то доброе, досужее время, когда парусное суденышко, скользящее по сонной поверхности канала, бы; о самоновѣйшимъ способомъ передвиженія, когда всѣ молитвенники были въ старыхъ коричневыхъ кожаныхъ переплетахъ и съ замѣчательною аккуратностью открывались всегда на одномъ и томъ-же мѣстѣ. Теперь досуга нѣтъ болѣе: онъ ушелъ туда, куда ушли самопрялки, почтовые дилижансы и коробейники, раскладывавшіе свой товаръ прямо на солнышкѣ у дверей вашего дома. Глубокомысленные философы, можетъ быть, скажутъ вамъ, что главная цѣль паровыхъ машинъ -- доставить досугъ человѣчеству. Не вѣрьте имъ: паръ создалъ только пустоту, которую безпокойная мысль человѣческая стремится заполнить. Даже праздность въ наше время жаждетъ дѣятельности, жаждетъ развлеченій: ей нужны увеселительныя поѣздки, музеи, картинныя галлереи, періодическая литература и сенсаціонные романы. Она не прочь даже окунуться въ науку и мимоходомъ заглянуть въ микроскопъ. Совсѣмъ другимъ человѣкомъ былъ досугъ добраго, стараго времени: онъ читалъ одну "свою" газету, дѣвственно свободную отъ всякихъ передовицъ, и не зналъ тѣхъ періодическихъ волненій, какія мы переживаемъ теперь каждый день, съ приближеніемъ часа прибытія почты. Старый досугъ былъ господинъ созерцательнаго склада ума, спокойнаго міровоззрѣнія, дородный и крѣпкій, съ превосходнымъ пищевареніемъ, не нарушаемымъ никакими "вопросами", счастливый своею неспособностью заглядывать въ корень вещей и предпочитавшій самыя вещи. Жилъ онъ по большей части въ деревнѣ, среди живописныхъ усадебъ и иныхъ пріятныхъ сельскихъ убѣжищъ; любилъ бродить гдѣ-нибудь подъ стѣной фруктоваго сада, вдыхая ароматъ абрикосовъ, пригрѣтыхъ теплымъ полуденнымъ солнышкомъ, или уединяться въ тѣни, подъ грушевымъ деревомъ, и подбирать падающія спѣлыя груши; знать не хотѣлъ церковныхъ службъ въ будніе дни и былъ ничуть не худшаго мнѣнія о воскресной проповѣди, когда она давала ему возможность вздремнуть и даже проспать ее всю, начиная съ вступительнаго текста и вплоть до самаго отпуска. Онъ предпочиталъ вечернюю службу, потому-что она короче, и не стыдился въ этомъ сознаться, ибо совѣсть у него была спокойная, покладистая, широкая, какъ онъ самъ, выносившая огромное количество портвейна и пива, незнакомая ни съ сомнѣніями, ни съ угрызеніями, ни съ возвышенными стремленіями къ идеалу. Жизнь была для него не долгомъ, а синекурой. Онъ побрякивалъ гинеями въ своихъ карманахъ, съѣдалъ свой обѣдъ и спалъ сномъ праведника, потому-что развѣ онъ не исполнилъ положеннаго, отбывъ въ воскресенье вечернюю службу въ церкви?
   Милый досугъ добраго, стараго времени! Не будьте къ нему слишкомъ строги и не судите его по нашимъ современнымъ законамъ: вѣдь онъ не бывалъ въ Эксетеръ-Голлѣ, не слушалъ популярныхъ проповѣдниковъ и не читалъ философскихъ трактатовъ о злобахъ дня.
   

LIII.
ПОЖИНКИ.

   Въ среду, около шести часовъ вечеру, возвращаясь домой, Адамъ видѣлъ издали, какъ послѣдній возъ ячменя въѣзжалъ въ ворота Большой Фермы, и слышалъ, какъ пѣли "Пѣсню жатвы". Мелодичный напѣвъ то подымался, то опускался, точно волна; смягченные разстояніемъ и постепенно замирая по мѣрѣ того, какъ Адамъ подвигался впередъ, эти звуки все еще долетали до него, когда онъ уже дошелъ до изъ у ручья. Солнце садилось, заливая багровымъ свѣтомъ склоны Бинтонскихъ холмовъ и превращая овецъ въ блестящія бѣлыя точки, искрилось и сверкало въ окнахъ коттеджа лучше всякихъ алмазовъ. Этого было довольно, чтобы преисполнить благоговѣйнымъ восторгомъ душу Адама; онъ почувствовалъ себя въ великомъ храмѣ природы, и далекое пѣніе звучало въ его ушахъ священнымъ гимномъ.
   "Удивительно, какъ проникаетъ въ душу это пѣніе", подумалъ онъ, "и сколько въ немъ грустнаго,-- почти какъ въ похоронномъ звонѣ, хотя оно говоритъ о самой радостной порѣ года для большинства людей. Должно быть вообще мысль о концѣ тяжела человѣку; тяжело думать, что что-нибудь ушло изъ твоей жизни, вычеркнуто изъ нея навсегда; на днѣ каждой человѣческой радости лежитъ горечь разлуки. Вотъ хоть-бы мое чувство къ Динѣ. Я никогда не понялъ-бы, что значитъ ея любовь для меня, еслибы то, что я считалъ величайшимъ для себя благополучіемъ, не было вырвано изъ моей жизни, заставивъ меня жаждать утѣшенія и болѣе полнаго, лучшаго счастья".
   Адамъ разсчитывалъ вечеромъ увидѣться съ Диной и выпросить у нея позволеніе проводить ее до Окбурна. Ему хотѣлось добиться, чтобы она назначила время, когда онъ можетъ пріѣхать въ Сноуфильдъ узнать, долженъ-ли онъ отказаться и отъ этой своей послѣдней, лучшей надежды на счастье, какъ уже отказался отъ другихъ. Дома у него оказалась кое-какая работа; затѣмъ надо было переодѣться, такъ-что пробило семь часовъ, когда онъ вышелъ изъ дому, и было очень сомнительно, поспѣетъ-ли онъ на ферму, даже шагая самымъ скорымъ своимъ шагомъ, хотя-бы только къ ростбифу, который подавался послѣ плумъ-пуддинга, ибо относительно часовъ трапезы мистрисъ Пойзеръ была весьма пунктуальна.
   Громко стучали ножи и звенѣли жестяныя тарелки и кружки, когда Адамъ входилъ въ кухню; но разговоровъ совсѣмъ не было слышно: уничтоженіе превосходнаго ростбифа, да притомъ еще на даровщину, было слишкомъ серьезнымъ занятіемъ для этихъ честныхъ тружениковъ, чтобы что-либо постороннее могло отвлечь отъ него ихъ вниманіе даже въ томъ случаѣ, еслибы у нихъ было что сообщить другъ другу,-- а этого не было,-- и мистеръ Пойзеръ во главѣ стола былъ слишкомъ занятъ разрѣзываніемъ жаркого, чтобы принять участіе въ болтовнѣ своихъ сосѣдей -- Бартля Масси и Крега.
   -- Сюда, Адамъ,-- сказала мистрисъ Пойзеръ, которая въ эту минуту встала взгляну ы можете дѣлать почти столько же, сколько вы дѣлаете теперь. Я не попрошу васъ идти со мною въ церковь въ воскресенье; вы пойдете, куда захотите, къ людямъ, и будете учить ихъ; хотя я и люблю церковь больше всего, но я не поставлю своей души надъ вашей, словно вамъ лучше слѣдовать моимъ словамъ, чѣмъ вашей собственной совѣсти. И вы такъ же можете помогать больнымъ, у васъ будетъ больше средствъ доставлять имъ нѣкоторыя удобства. Вы будете среди всѣхъ вашихъ друзей, которые любятъ васъ, можете помогать имъ, быть для нихъ благословеніемъ до ихъ послѣдняго дня жизни. Увѣряю васъ, вы были бы такъ же близки къ Богу, какъ еслибъ жили одиноко и вдали отъ меня.
   Дина не отвѣчала нѣсколько времени. Адамъ все еще продолжалъ держать ее за- руки и смотрѣлъ на нее съ трепетнымъ безпокойствомъ, когда она обратила серьёзные, полные любви глаза на него и съ нѣкоторою грустью произнесла:
   -- Адамъ, есть истина въ томъ, что вы говорите, и есть иного слугъ господнихъ, имѣющихъ больше силы, нежели я, и находящихъ, что сердце ихъ становится полнѣе отъ заботъ о мужѣ и родныхъ. Но я не имѣю вѣры, что то же самое будетъ и со мною, потому-что съ того времени, какъ мои чувства обратились къ вамъ выше мѣры, а не имѣла уже того спокойствія и радости въ Богѣ; я чувствовала, будто въ сердцѣ моемъ произошло раздѣленіе. И подумайте, что со мною, Адамъ: жизнь, которую я вела, похожа на страну, по которой я ступала въ блаженствѣ съ самаго дѣтства; и если и на мгновеніе прислушиваюсь къ голосу, зовущему меня въ другую, неизвѣстную мнѣ страну, а могу только страшиться, что моя душа послѣ этого можетъ жаждать того земнаго блаженства, которое я покинула. А гдѣ есть сомнѣніе, тамъ нѣтъ полной любви. Я должна ждать яснѣйшаго указанія: я должна уйти отъ васъ, и мы должны совершенно покориться божественной волѣ. Иногда требуется, чтобъ мы пожертвовали своими естественными, законными чувствами.
   Адамъ не рѣшался умолять снова, потому-что голосъ Дины не былъ голосомъ упрямства или неискренности; но ему было очень-тяжело; его глаза не видѣли ясно, когда онъ посмотрѣлъ на нее.
   -- Но, можетъ-быть, вы почувствуете себя довольною... почувствуете, что вы снова можете возвратиться ко мнѣ, и намъ ненужно разставаться никогда, Дина?
   -- Мы должны покориться, Адамъ. Современемъ нашъ долгъ прояснится для насъ. Можетъ-быть, когда я вступлю въ свою прежнюю жизнь, я увижу, что всѣ эти новыя мысли и желанія исчезли и стали такъ, будто ихъ вовсе и не было. Тогда я буду знать, что у меня не было указанія къ браку. Но мы должны ждать.
   -- Дина, произнесъ Адамъ уныло:-- вы не можете любить меня такъ, какъ я люблю васъ, иначе у васъ не было бы сомнѣній. Но это и естественно, потому-что я не такъ праведенъ, какъ вы. Я не могу сомнѣваться въ томъ, слѣдуетъ ли мнѣ любить лучшее твореніе, которое Богу было угодно послать мнѣ въ жизни.
   -- Нѣтъ, Адамъ, мнѣ кажется, что моя любовь къ вамъ неслаба: мое сердце ждетъ вашихъ словъ и взглядовъ почти такъ же, какъ крошечный ребенокъ ждетъ помощи и нѣжности отъ сильнаго, отъ котораго зависитъ. Еслибъ мысль о васъ только охватила меня слегка, то а не сомнѣвалась бы, что она можетъ быть для меня идоломъ... Но вы подкрѣпите меня... вы не станете противиться, чтобъ я повиновалась до послѣдней крайности.
   -- Выйдемъ на солнечный свѣтъ, Дина, и походимъ вмѣстѣ. Я не скажу болѣе ни слова, чтобъ не смущать васъ.
   Они вышли изъ дома и пошли чрезъ поля, гдѣ могли встрѣтить семейство, возвращавшееся изъ церкви. Адамъ сказалъ: "возьмите мою руку, Дина" и она повиновалась. То была единственная перемѣна въ ихъ обращеніи другъ съ другомъ съ того времени, какъ они шли вмѣстѣ въ послѣдній разъ. Но ни грусть, причиняемая мыслью объ отъѣздѣ Дины, ни неизвѣстность исхода не могли лишить очарованія сознаніе Адама, что Дина любитъ его. Онъ полагалъ остаться на господской мызѣ до самаго вечера. Онъ будетъ близокъ къ ней какъ-можно-долѣе.
   -- Э! да вонъ идетъ Адамъ съ Диной! сказалъ мистеръ Пойзеръ, отворивъ дальнія ворота, которыя вели въ отгороженное мѣсто при его домѣ.-- Я не могъ себѣ представить, какимъ образомъ случилось, что онъ не былъ въ церкви. Ну, добавилъ добрый Мартинъ, послѣ непродолжительнаго молчанія:-- какъ ты думаешь, что пришло мнѣ въ голову въ эту минуту?
   -- Да то, чему вовсе неудивительно придти, потому-что оно прямо у насъ подъ-носомъ. Ты хочешь сказать, что Адамъ ухаживаетъ за Диной.
   -- Справедливо. А развѣ ты замѣтила это прежде?
   -- Еще бы! сказала мистрисъ Пойзеръ, которая, если было возможно, всегда старалась не быть застигнутой врасплохъ.-- Я не принадлежу къ числу тѣхъ, которые могутъ видѣть кошку въ сырнѣ и не знать зачѣмъ она пришла.
   -- Ты никогда не говорила мнѣ ни слова объ этомъ
   -- Ну, вѣдь я не трещетка, что вотъ принуждена бренчать, когда вѣтеръ дуетъ на нее. Я могу молчать, когда не зачѣмъ говорить.
   -- Но Дина не захочетъ его, какъ ты думаешь?
   -- Нѣтъ, сказала мистрисъ Пойзеръ. недостаточно на сторожѣ противъ возможной нечаянности: -- она никогда не выйдетъ замужъ за человѣка, который не методистъ или не калѣка.
   -- А хорошо было бы еслибъ они полюбили другъ друга, сказалъ Мартинъ, повернувъ голову на-бокъ, какъ бы съ удовольствіемъ раздумывая о своей покой идеѣ.-- Вѣдь и тебѣ было бы пріятно это -- не правда ли?
   -- Разумѣется. Тогда я по-крайней-мѣрѣ не думала бы, что она уѣдетъ отъ меня въ Снофильдъ, за добрыя тридцать миль отсюда... и что у меня не останется никого, кто бы ходилъ за мной, кромѣ сосѣдей, которые мнѣ неродные, да женщинъ... и то такихъ, которымъ мнѣ было бы стыдно показать свое лицо, еслибъ моя сырня походила на ихъ. Неудивительно, что есть на рынкѣ полосатое масло. И я была бы очень-рада, еслибъ увидала, что бѣдняжка устроилась, наконецъ, по-христіански, и имѣла бы надъ своею головою собственный домъ. Мы отлично снабдили бы ее полотномъ и перьями, потому-что я люблю ее не меньше собственныхъ дѣтей. Да если она находится въ домѣ, то чувствуешь себя какъ-то спокойнѣе, потому-что она чиста, какъ только-что выпавшій снѣгъ; всякій, имѣющій ее подъ-рукою, можетъ грѣшить за двоихъ.
   -- Дина, закричалъ Томми, пустившись бѣжать ей на встрѣчу: -- мама говоритъ, что ты выйдешь замужъ только за методиста-калѣку. Какая же ты, должно быть, глупенькая!
   Слѣдуя такому толкованію, онъ схватилъ Дину обѣими руками и сталъ танцевать около нея съ неумѣстною любезностью.
   -- Ну, Адамъ, а васъ недоставало при пѣніи сегодня, сказалъ мистеръ Пойзеръ.-- Какъ это случилось?
   -- Мнѣ хотѣлось видѣть Дину: она уѣзжаетъ такъ скоро, сказалъ Адамъ.
   -- Ахъ, другъ! ее можете ли вы уговорить ее какимъ-нибудь образомъ, чтобъ она осталась? Отъищите ей хорошаго мужа въ приходѣ. Если вы сдѣлаете это, мы простимъ вамъ за то, что вы не были въ церкви. Во всякомъ случаѣ, она не уѣдетъ прежде жатвеннаго ужина въ среду, и вы тогда должны придти. Бартль Масси придетъ, можетъ-быть -- и Крегъ. Приходите же непремѣнно къ семи. Наша хозяйка требуетъ, чтобъ не приходили ни минутой позже.
   -- Да, сказалъ Адамъ:-- я приду, если могу. Но часто я не могу сказать, что сдѣлаю впередъ, иногда дѣло задерживаетъ меня долѣе, чѣмъ я предполагаю. Вы останетесь до конца недѣли, Дина?
   -- Да, да! сказалъ мистеръ Пойзеръ.-- Мы не хотимъ и слышать "нѣтъ".
   -- У ней нѣтъ указанія спѣшить, замѣтила мистрисъ Пойзеръ. -- Недостатокъ въ припасахъ будетъ продолжаться: нѣтъ нужды торопиться стряпать. А вѣдь скудостію-то больше всего и изобилуетъ та страна.
   Дина улыбнулась, но не дала обѣщанія остаться, и они разговаривали о другихъ предметахъ на остальномъ пути домой. Они шли медленно подъ лучами солнца, любуясь большимь стадомъ насшихся гусей, новыми копнами и удивительнымъ изобиліемъ плодовъ на старой грушѣ. Нанси и Молли рядомъ торопливо прошли домой впередъ; каждая держала тщательно-завернутый въ носовой платокъ молитвенникъ, въ которомъ могла прочесть почти однѣ лишь прописныя буквы да амини.
   Конечно, всякій другой досугь есть ничто иное, какъ спѣшка въ сравненіи съ прогулкою въ ясный день по полямъ на возвратномъ пути съ послѣобѣденной службы, какія прогулки бывали въ прежнія досужныя времена, когда лодка, сонно-скользившая по каналу, была новѣйшимъ локомотивнымъ чудомъ, когда воскресныя книги по большей части имѣли старые темные кожаные переплеты и открывались съ замѣчательною точностью всегда на одномъ и томъ же мѣстѣ. Досугъ исчезъ... исчезъ, куда исчезли самопрялки, вьючныя лошади, тяжелые обозы и разнощики, приносившіе товары къ дверямъ въ ясное послѣобѣденное время. Геніальные философы, можетъ-быть, разсказываютъ вамъ, что великое дѣло паровой машины состоитъ въ томъ, чтобъ создать досугъ для человѣческаго рода. Не вѣрьте имъ: она создаетъ только пустоту, въ которую стремятся суетливой мысли. Даже лѣность суетится теперь... суетится на увеселенія, склонна къ увеселительнымъ поѣздкамъ, къ музеямъ искусствъ, періодической литературѣ и интереснымъ романамъ, склонна даже къ научному составленію теорій и бѣглымъ взглядамъ черезъ микроскопъ. Старый досугъ былѣ совершенно-другою личностью: онъ читалъ только единственную газету, неимѣвшую главной статьи, и былъ свободенъ отъ періодичности впечатлѣній, называемой нами "почтовымъ временемъ". Онъ былъ созерцательный, довольно-дюжій джентльменъ, отличавшійся превосходнымъ пищевареніемъ, спокойными понятіями, необуреваемыми ипотезой, счастливый въ своей неспособности знать причины вещей, предпочитая самыя вещи. Онъ жилъ преимущественно въ деревнѣ, въ веселыхъ мѣстоположеніяхъ и домахъ съ принадлежностями, и любилъ залезать на плодовыя деревья, росшія по стѣнѣ на солнечной сторонѣ, вдыхать благоуханіе абрикосовъ, когда ихъ грѣло утреннее солнце, или скрываться въ полдень подъ вѣтвями фруктоваго сада, лѣтомъ, когда падали груши. Онъ ничего не зналъ о будничномъ богослуженіи и не тяготился воскресною проповѣдью, если она позволяла ему заснуть все время отъ текста до благословенія; лучше любилъ послѣобѣденную службу, когда молитвы были кратче, и не стыдился говорить это: у него была спокойная, веселая совѣсть, такая же дюжая, какъ и онъ самъ, и способная перенесть порядочное количество пива или портвейна, такъ-какъ не была разстроена сомнѣніями, неизвѣстностью и возвышенными стремленіями. Жизнь была дли него не трудомъ, а синекурой; онъ перебиралъ гинеи въ карманѣ, обѣдалъ и спалъ сномъ праведника: развѣ онъ не слѣдовалъ своей хартіи, отправляясь въ церковь по воскресеньямъ послѣ обѣда?
   Главный старый досугъ! Не будьте строги къ нему, не судите его нашею современною мѣркою: онъ никогда не являлся въ Экзетер-Голѣ, гдѣ собирались методисты, не слушалъ популярнаго проповѣдника, не читалъ "Современныхъ Трактатовъ" ни "Сарторъ Резартусъ".
  

LIII.
Жатвенный ужинъ.

   Возвращаясь домой въ среду вечеромъ въ шесть часовъ по солнцу, Адамъ увидѣлъ въ нѣкоторомъ отдаленіи послѣдній возъ съ ячменемъ, подъѣзжавшій по извилистой дорогѣ къ воротамъ господской мызы, и слышалъ пѣсню: "Жатва дома!" то возвышавшуюся, то опускавшуюся, подобно волнѣ. Когда онъ приближался къ Ивовому Ручейку, умиравшіе звуки все еще достигали его, становясь все слабѣе-и-слабѣе и вмѣстѣ съ тѣмъ музыкальнѣе при увеличившемся разстояніи. Низкое опускавшееся на западѣ солнце прямо освѣщало склоны старыхъ Бинтонскихъ Горъ, превращая безсознательныхъ овечекъ въ яркіе пятна свѣта, освѣщало также окна хижины и заставляло ихъ пылать сіяньемъ, превышавшимъ сіяніе янтаря или аметиста. И все это заставляло Адама чувствовать, что онъ находится въ большомъ храмѣ и что отдаленное пѣніе было священная пѣснь.
   "Удивительно, право" думалъ онъ: "какъ эти звуки доходятъ до сердца, точно похоронный звонъ, несмотря на то, что они возвѣщаютъ о самомъ радостномъ времени года, о томъ времени, когда люди бываютъ благодарнѣе всего. Намъ, я думаю, нѣсколько-жестоко думать, что что-нибудь прошло и исчезло въ нашей жизни, и въ корнѣ всѣхъ нашихъ радостей находится разъединеніе. Это похоже на то, что я чувствую относительно Дины: никогда не зналъ бы я, что ея любовь была бы для меня величайшимъ блаженствомъ, еслибъ то, что я считалъ блаженствомъ, не было вызвано и отнято отъ меня и не оставило меня въ большей нуждѣ, такъ-что я могъ желать и жаждать большаго и лучшаго спокойствія."
   Онъ надѣялся снова увидѣть Дину въ тотъ вечеръ и получить позволеніе проводить ее до Окбурна; потомъ онъ хотѣлъ попросить, чтобъ она назначила время, когда онъ могъ навѣстить ее въ Снофильдѣ и узнать, долженъ ли онъ отказаться отъ послѣдней лучшей надежды, возродившейся въ немъ, какъ отъ всего прочаго. Дѣло, которое ему нужно было исполнить дома, кромѣ того, что ему нужно было надѣть свое праздничное платье, продержало его до семи, и только тогда онъ отправился снова по дорогѣ на господскую мызу, спрашивалось, удастся ли ему поспѣть во-время, если онъ будетъ идти быстро и большими шагами, даже къ ростбифу, который подавали послѣ плумпуддинга, потому-что ужинъ мистрисъ Пойзеръ подавался очень-аккуратно.
   Когда Адамъ вошелъ въ общую комнату, его встрѣтилъ сильный шумъ ножей, оловянныхъ тарелокъ и жестяныхъ кружекъ, но шумъ этотъ не сопровождался звукомъ голосовъ: занятіе превосходнымъ ростбифомъ, приготовленнымъ щедрою рукою, было слишкомъ-серьёзно для этихъ добрыхъ фермерскихъ работниковъ и они не могли предаваться ему разсѣянно, даже еслибъ у нихъ было сказать что-нибудь другъ другу, чего, однакожь, не было; и мистеръ Пойзеръ, сидѣвшій въ главѣ стола, былъ слишкомъ занятъ разрѣзываніемъ и не могъ слушать всегдашней болтовни Бартля Масси или мистера Крега.
   -- Вотъ, Адамъ! сказала мистрисъ Пойзеръ, которая не садилась и надзирала за тѣмъ, чтобъ Молли и Нанси хорошо исполняли должность прислужницъ.-- Здѣсь оставлено мѣсто для васъ между мистеромъ Масси и мальчиками. Какъ жаль, что вы не пришли раньше и не могли видѣть пуддинга, когда онъ былъ еще цѣлъ.
   Аламъ съ безпокойствомъ искалъ кругомъ четвертой женской фигуры; но Дины не было тамъ. Ему было почти страшно спросить о ней; притомъ же, его вниманіе было отвлечено всеобщими привѣтствіями, и еще оставалась надежда, что Дина была въ домѣ, хотя и не расположена принимать участіе въ весельѣ наканунѣ своего отъѣзда.
   Зрѣлище было веселое -- этотъ столъ, во главѣ котораго помѣщалась полная особа Мартина Пойзера съ круглымъ, добродушнымъ лицомъ, подававшаго своимъ слугамъ благовонный ростбифъ и радовавшагося тому, что тарелки возвращались пустыя. Мартинъ, благословенный обыкновенно хорошимъ апетитомъ, сегодня забывалъ свой собственный кусокъ -- такъ пріятно было ему смотрѣть на всѣхъ во время разрѣзыванія и видѣть, какъ другіе наслаждались ужиномъ, потому что всѣ они были люди, которые, во всѣ дни года, исключая Рождества и Воскресенья, ѣли холодный обѣдъ, на скорую руку, подъ вѣтвями изгородей, пили пиво изъ деревянныхъ бутылокъ, конечно, съ удовольствіемъ, но обративъ рты кверху по способу, болѣе терпимому въ уткахъ, чѣмъ въ человѣческихъ двуногихъ существахъ. Мартинъ Пойзеръ обладалъ нѣкоторымъ сознаніемъ того, какими вкусными должны были казаться такимъ людямъ горячій ростбифъ и только-что нацѣженный эль. Онъ держалъ голову на-бокъ и скривилъ ротъ, когда толкалъ локтемъ Бартля Масси и наблюдалъ за дурачкомъ Тимомъ Толеромъ, также извѣстнымъ подъ именемъ Тома Простофили и получавшимъ вторую полную тарелку ростбифа. Радостная улыбка показалась на лицѣ Тома, когда тарелку поставили передъ нимъ, между ножемъ и вилкою, которые онъ держалъ кверху, словно священныя восковыя свѣчи. Но наслажденіе было слишкомъ-велико, оно не могло ограничиться смѣхомъ; въ слѣдующее же мгновеніе, оно высказалось протяжнымъ: "ага, ага!" вслѣдъ затѣмъ Томъ внезапно погрузился въ крайнюю серьёзность, когда ножъ и вилка вонзились въ добычу. Дородная фигура Мартина Пойзера тряслась отъ нѣмаго жирнаго смѣха: онъ повернулся къ мистрисъ Пойзеръ, чтобъ увидѣть, наблюдала ли и она за Томомъ, и взоры мужа и жены встрѣтились, выражая добродушное удовольствіе.
   "Томъ Простофиля" пользовался большою милостью на фермѣ, гдѣ игралъ роль стараго шута и за свои практическіе недостатки вознаграждалъ себя успѣшными возраженіями. Я воображаю, что его удары были какъ удары цѣпа, падающіе какъ ни-попало, но тѣмъ не менѣе иногда убивающіе насѣкомое. О нихъ въ особенности говорили много во время стрижки овецъ и сѣнокоса; но я удерживаюсь отъ повторенія ихъ здѣсь, изъ опасенія, что томова острота окажется схожею съ остротами множества прежнихъ шутовъ, славившихся въ свое время -- то-есть болѣе временнаго свойства, не въ связи съ болѣе глубокими и остающимися отношеніями вещей.
   Кромѣ Тома, Мартинъ Пойзеръ нѣсколько гордился своими слугами и работниками, съ удовольствіемъ думая, что они стоили своей платы и были лучше другихъ во всемъ имѣніи. Тутъ былъ Кестеръ Бэль напримѣръ (вѣроятно, Біэль, еслибъ знали истину, но его звали Бэль и онъ не сознавалъ, что имѣлъ какія-нибудь притязанія на пятую букву), старикъ въ плотной кожаной шапкѣ и съ сѣтью морщинъ на загорѣломъ лицѣ. Былъ ли кто-нибудь въ Ломшейкрѣ, то зналъ бы лучше "свойство" всякой фермерской работы? Онъ былъ одинъ изъ неоцѣненныхъ работниковъ, которые не только могутъ приложить свою руку ко всему, но которые отличаются во всемъ, къ чему только приложатъ свою руку. Правда, колѣни Кестера въ это время были согнуты впередъ и онъ ходилъ, безпрестанно присѣдая, словно былъ изъ числа самымъ почтительныхъ людей. Да оно, дѣйствительно, такъ и было; но я обязанъ присовокупить, что предметомъ его уваженія было его собственное искусство, къ которому онъ обнаруживалъ весьма-трогательныя проявленія обожанія. Онъ всегда крылъ соломою копны, потому-что, если онъ былъ въ чемъ-нибудь сильнѣе, чѣмъ въ другомъ, такъ именно въ этомъ дѣлѣ, и когда былъ покрытъ послѣдній стогъ въ видѣ улья, то Кестеръ, жилище котораго находилось довольно-далеко отъ фермы, отправлялся на дворъ съ копнами въ лучшей одеждѣ въ воскресенье утромъ и стоялъ на дорогѣ въ приличномъ разстояніи, любуясь своею собственною работою и расхаживая кругомъ, чтобъ видѣть каждый стогъ съ надлежащей точки зрѣнія. Когда онъ шелъ, присѣдая, такимъ-образомъ, поднимая глаза на соломенныя шишки, сдѣланныя въ подражаніе золотыхъ шаровъ и украшавшія вершины копенъ въ видѣ улей, которыя были дѣйствительно золотомъ лучшаго качества, вы могли вообразить, что онъ занимается какимъ-нибудь языческимъ совершеніемъ почитанія. Кестеръ былъ старый холостякъ; молва шла, что онъ имѣлъ чулки, набитые деньгами; насчетъ послѣдняго помѣщикъ его всегда, при каждой уплатѣ ему жалованья, отпускалъ шутку, не новую, безвкусную, а добрую старую шутку, которая была говорена много разъ уже прежде и всегда хорошо принималась. "Молодой хозяинъ веселый человѣкъ", частенько говаривалъ Кестеръ: начавъ свою карьеру тѣмъ, что мальчикомъ пугалъ воронъ при предпослѣднемъ Мартинѣ Пойзерѣ, онъ не могъ свыкнуться и называть царствовавшаго Мартина иначе, какъ молодымъ хозяиномъ. Я вовсе не стыжусь передъ вами, что вспомнилъ о старикѣ Кестерѣ: я и вы многимъ обязаны грубымъ рукамъ подобрыхъ людей, рукамъ, давно уже смѣшавшимся съ землею, которую онѣ воздѣлывали съ такою вѣрностью, бережливо извлекая возможно-лучшую пользу изъ плодовъ земли и получая въ собственное вознагражденіе самую незначительную долю.
   Далѣе, въ концѣ стола, противъ своего господина, сидѣлъ Аликъ, пастухъ и главный работникъ, съ лоснистымъ лицомъ и широкими плечами, находившійся съ старикомъ Кестеромъ не въ лучшихъ отношеніяхъ; дѣйствительно, ихъ сношенія ограничивались ворчаніемъ при удобномъ случаѣ, потому-что хотя они и немного расходились въ мнѣніяхъ относительно устройства изгородей, проведенія канавъ и обхожденія съ овцами, между ними существовала глубокая разница въ мнѣніи касательно ихъ собственныхъ достоинствъ. Если Титиру и Мелибею случится быть на одной и той же фермѣ, то они не будутъ сантиментально-вѣжливы другъ съ другомъ. Аликъ дѣйствительно далеко не былъ человѣкъ сладкій; въ его рѣчи обыкновенно слышалось нѣкоторое ворчаніе, а его широкоплечая фигура нѣсколько напоминала бульдога; она какъ бы выражала: "не трогайте меня, и я васъ не трону"; но онъ былъ честенъ до того, что скорѣе раскололъ бы зерно, чѣмъ взялъ бы сверхъ назначенной ему доли, и былъ такъ же скупъ на добро своего господина, какъ-будто оно было его собственностью, бросалъ цыплятамъ весьма-небольшія горсточки попорченнаго ячменя, такъ-какъ большая горсть болѣзненно трогала его воображеніе, представляясь ему расточительностью. Добродушный Тимъ, возница, любившій своихъ лошадей, негодовалъ на Алика за кормъ; они рѣдко разговаривали между собою и никогда не смотрѣли другъ на друга, даже когда сидѣли за блюдомъ съ холоднымъ картофелемъ; но такъ-какъ это былъ ихъ обыкновенный образъ поведенія въ отношеніи ко веему человѣческому роду, то мы ошиблись бы въ нашемъ заключеніи, еслибъ предположили, что они обнаруживали болѣе чѣмъ временныя выходки непріязненности.
   Вы можете видѣть, что буколическая сторона Геслопа не принадлежала къ совершенно-веселому, радостному, вѣчно-смѣющемуся разряду, который такъ очевидно замѣчается въ большей части областей, посѣщаемыхъ художниками. Кроткое сіяніе улыбки было рѣдкимъ явленіемъ на лицѣ полеваго работника, и рѣдко существовала какая-нибудь постепенность между бычьею важностью и смѣхомъ. Да и не всякій работникъ былъ такъ честенъ, какъ нашъ пріятель Аликъ. За этимъ же самымъ столомъ, въ числѣ мужчинъ мистера Пойзера, сидитъ этотъ дюжій Бенъ Толовэ, весьма-сильный молотильщикъ, но не разъ уличенный въ томъ, что набивалъ свои карманы зерномъ своего хозяина; а такъ-какъ Бенъ не былъ философомъ, то это дѣйствіе едва-ли можно было приписать разсѣянности. Несмотря на то, хозяинъ прощалъ ему и продолжалъ держать его у себя, потому-что Толовэ жили въ общинѣ съ незапамятныхъ временъ и всегда работали на Пойзеровъ. Я думаю, вообще, что общество не стало хуже отъ того, что Бенъ не просидѣлъ шесть мѣсяцевъ на рабочей мельницѣ, потому-что его понятія о воровствѣ были узки, и исправительный домъ, можетъ-быть, только расширилъ бы ихъ. Такимъ образомъ Бенъ ѣлъ въ тотъ вечеръ свой ростбифъ, спокойно размышляя о томъ, что укралъ только нѣсколько горошинъ и бобовъ для посѣва въ своемъ огородѣ, и чувствовалъ себя въ правѣ, воображая, что подозрительный глазъ Алика, все время устремленный на него, былъ оскорбленіемъ его невинности.
   Но вотъ кончили ростбифъ и сняли скатерть, оставивъ славный большой сосновый столъ для свѣтлыхъ пивныхъ кружекъ, пѣнившихся коричневыхъ кувшиновъ и свѣтлыхъ мѣдныхъ подсвѣчниковъ, на которые было пріятно смотрѣть. Теперь должна была начаться великая церемонія вечера -- жатвенная пѣсня, въ которой должны были принять участіе всѣ: можно пѣть въ тонѣ, если кто хочетъ отличиться, но не должно сидѣть съ закрытыми губами. Тактъ быль назначенъ въ три четверти, остальное ad libitum.
   Что касается происхожденія пѣсни -- была ли она въ настоящемъ видѣ произведеніемъ ума одного пѣвца, или мало-по-малу окончена школой, или цѣлымъ рядомъ пѣвцовъ -- я этого не знаю. Въ ней находится печать единства, индивидуальнаго генія, заставляющая меня склоняться на сторону первой ипотезы, хотя и не закрываю глазъ оіъ соображенія, что это единство могло скорѣе произойти отъ согласія нѣсколькихъ умовъ, которое было необходимымъ условіемъ первобытнаго общества и чуждо нашему современному сознанію. Нѣкоторые, можетъ-быть, думаютъ въ первомъ четверостишіи видѣть указаніе на потерянную строку, которую позднѣйшіе пѣвцы, лишенные силы воображенія, замѣнили слабымъ повтореніемъ одной и той же строки; другіе же могутъ скорѣе утверждать, что самое это повтореніе очень-счастливое и оригинальное, и къ нему могутъ быть нечувствительны только самые прозаическіе умы.
   Церемонія, находившаяся въ связи съ пѣснью, заключалась въ выпиваніи. (Это, можетъ-быть, прискорбный фактъ, но, вы знаете, мы не можемъ передѣлать нашихъ предковъ). Во время перваго и второго четверостишій, пропѣтыхъ рѣшительно forte, кружки еще не наполнялась.
  
   "Here's а health unto our master,
             The founder of the feast;
   Here's а health unto our master
             And to our mistress!
  
   And may his doings prosper
             Whate'er lie takes in hand,
   For we are all his servants,
             And are at his command". (*)
   (*) "За здравіе нашего хозяина, виновника этой пирушки; за здравіе нашего хозяина и нашей хозяйки! Пусть ему удастся все, за что бы онъ ни взялся; вѣдь мы всѣ его слуги и дѣйствуемь по его приказанію".
  
   Но теперь, непосредственно передъ третьимъ четверостишіемъ и хоромъ, пропѣтымъ fortissimo, съ выразительными ударами по столу, замѣнявшими бубны и барабанъ вмѣстѣ, кружка Алика была наполнена, и онъ былъ обязанъ осушить ее, прежле чѣмь хоръ окончилъ строфу.
  
   "Then drink, boys, drink!
             And see ye do not spill,
   For if ye do, ye shall drink two,
             For 'tis our master's will". (*)
   (*) "Пейте жь ребята, пейте! смотрите, только не проливайте, если прольете, то выпьете вдвое -- такова воля нашего хозяина".
  
   Когда Аликъ успѣшно прошелъ сквозь это испытаніе ловкости въ твердой рукѣ, тогда очередь дошла до старика Кестера, сидѣвшаго по правую руку отъ Алика... и такъ далѣе, пока всѣ не выпили священной пинты, подъ возбужденіемъ хора Томъ Простофили, плутишка, отважился пролить немного, будто нечаянно; но мистрисъ Пойзеръ (ужь черезчуръ услужливая, думалъ Томъ) вмѣшалась и отклонила взысканіе наказанія.
   Человѣкъ, который находился бы за дверьми, не понялъ бы, почему "Пейте жь, ребята, пейте!" повторялось такъ часто и не переставая; но еслибъ онъ только вошелъ въ комнату, то увидѣлъ бы, что всѣ лица были въ то время трезвы, по большей части даже серьёзны: для славныхъ фермерскихъ работниковъ это было дѣло правильное и достойное уваженія, все-равно, что для изящныхъ леди и джентльменовъ улыбаться и кланяться за ихъ рюмками вина. Бартль Масси, уши котораго были нѣсколько-чувствительны, вышелъ посмотрѣть, каковъ былъ вечеръ, при самомъ началѣ церемоніи; и до-тѣхъ-поръ продолжалъ наслаждаться погодою, пока молчаніе, продолжавшееся уже пять минутъ, объявило, что "пейте жь, ребята, пейте!" едва-ли снова возобновится раньше будущаго года. Къ немалому сожалѣнію мальчиковъ и Тотти, для нихъ тишина казалась очень-скучною послѣ славныхъ ударовъ по столу, въ которыхъ принимала участіе и Тотти, сидѣвшая у отца на колѣняхъ, своею небольшою силенкою и своимъ небольшимъ кулачкомъ.
   Однакожь, когда Бартль снова вошелъ въ комнату, то оказалось, что у всѣхъ проявилось желаніе услышать послѣ хора соло. Нанси объявила, что Тимъ возница зналъ пѣсню и всегда пѣлъ какъ жаворонокъ въ "конюшнѣ"; на что мистеръ Пойзеръ поощрительно сказалъ: "ну-ка, Тимъ, спой намъ что-нибудь". Тимъ принялъ застѣнчивый видъ, тряхнулъ головой и сказалъ, что не можетъ пѣть; но поощрительное приглашеніе хозяина нашло отголосокъ во всѣхъ сидѣвшихъ за столомъ. Это былъ удобный случай прервать молчаніе. Всѣ могли сказать: "ну же, Тимъ", за исключеніемъ Алика, который никогда не вдавался въ безполезный разговоръ. Наконецъ, ближайшій сосѣдъ Тима, Бенъ Толовэ сталъ придавать выразительность своей рѣчи подталкиваніемъ локтемъ, на что Тимъ, нѣсколько разсвирѣпѣвъ, сказалъ:
   -- Да оставишь ли ты меня въ покоѣ? а то я заставлю тебя пропѣть пѣсню, которая не совсѣмъ-то придется тебѣ по вкусу.
   Терпѣніе добродушнаго возницы имѣетъ свои предѣлы, и Тима нельзя было убѣждать далѣе.
   -- Въ такомъ случаѣ, Давидъ, тебѣ слѣдуетъ пѣть, сказалъ Бенъ, желая показать, что вовсе не былъ разстроенъ этимъ пораженіемъ.-- Спой: "Моя любовь есть роза безъ шиповъ".
   Эротикъ Давидъ былъ молодой человѣкъ съ безсознательнымъ, разсѣяннымъ выраженіемъ, причиною котораго, вѣроятно, было скорѣе сильнѣйшее косоглазіе, нежели нравственный характеръ. Онъ не остался равнодушенъ къ приглашенію Бена, а покраснѣлъ, засмѣялся и теръ рукавомъ по рту, что могло служить признакомъ согласія. Впродолженіе нѣкотораго времени общество, казалось, совершенно-серьёзно желало слышать пѣніе Давида. Но тщетно. Весь лиризмъ вечера былъ еще въ это время въ запасѣ эля, и его нельзя было вызвать оттуда, пока существовалъ этотъ запасъ.
   Между-тѣмъ разговоръ, который вели за столомъ на главномъ мѣстѣ, принялъ политическій оборотъ. Мистеръ Крегъ не отказывался потолковать иногда и о политикѣ, хотя больше гордился умнымъ обзоромъ событій, чѣмъ точностью свѣдѣній. Онъ видѣлъ такъ далеко за предѣлы самыхъ фактовъ какого-нибудь случая, что, право, было совершенно-излишне знать ихъ.
   -- Самъ-то я вовсе не читаю газетъ, говорилъ онъ въ этотъ вечеръ, набивая трубку:-- хотя очень-легко могъ бы читать ихъ, потому-что миссъ Лидія получаетъ ихъ и въ одну минуту перечитываетъ всѣ. Но этотъ Мильзъ сидитъ -- себѣ въ углу у камина и читаетъ газету почитай-что съ утра до вечера, и когда кончитъ, то станетъ еще пустоголовѣе, чѣмъ былъ при началѣ. Его голова вся набита дѣлами о мирѣ, о которомъ вотъ говорятъ теперь; онъ все читалъ да читалъ, и думаетъ, что вычиталъ до дна. "Ну ужь, Господь съ вами, Мильзъ" говорю, "вѣдь вы видите въ этомъ дѣлѣ столько же, сколько можете видѣть въ сердцевинѣ картофеля. Я скажу вамъ, въ чемъ дѣло; вы думаете, что это будетъ славная вещь для страны; и я не противъ этого -- замѣтьте мои слова, я не противъ этого. Но, по моему мнѣнію, тѣ, которые находятся въ главѣ управленія нашей страви, самые худшіе непріятели для насъ, хуже самого Бони и всѣхъ мунсьеровъ, слѣдующихъ за нимъ. Вѣдь эти мунсьеры, вы можете сразу нанизать съ полдюжины ихъ, какъ лягушекъ".
   -- Правда, правда, сказалъ мистеръ Пойзеръ, прислушивавшійся съ видомъ глубокаго знанія и назиданія:-- вѣдь они, кажется, во всю свой жизнь не ѣдятъ говядины, одинъ только салатъ, по большей части.
   -- И я говорю Мильзу, продолжалъ мистеръ Крегъ: -- "и вы никогда не заставите меня повѣрить, что такіе иностранцы могутъ намъ сдѣлать и вполовину столько вреда, сколько этй министры со своимъ дурнымъ управленіемъ? Еслибъ король Георгъ разогналъ ихъ всѣхъ и принялся править самъ, тогда онъ увидѣлъ бы, что все пошло бы въ порядкѣ. Онъ снова могъ бы взять Ваську Питта, еслибъ захотѣлъ; но я не вижу, чтобъ намъ была какая-нибудь нужда имѣть еще кого-нибудь, кромѣ короля, да парламента. Я вамъ скажу, что все зло и проистекаетъ отъ этого гнѣзда министровъ".
   -- Да, хорошо вамъ тутъ толковать, замѣтила мистрисъ Пойзеръ, усѣвшись теперь около мужа и держа Тотти на колѣнахъ:-- хорошо вамъ тутъ толковать. А легко развѣ сказать, который именно чортъ, когда у всѣхъ надѣты сапоги?
   -- Что жь касается этого мира, сказалъ мистеръ Пойзеръ, наклоняя голову на-бокъ съ видомъ сомнѣнія и затягиваясь передъ всякой фразой, чтобъ поддерживать огонь въ трубкѣ: -- то я, право, не знаю. Война прекрасная вещь для страны, и вы безъ нея ужь никакъ не сохраните высокихъ цѣнъ. Притомъ же, и эти французы, сколько мнѣ извѣстно, народъ скверный; они только и годятся на то, чтобъ драться съ ними.
   -- Вы отчасти правы въ этомъ, Пойзеръ, сказалъ мистеръ Крегъ:-- но я не противъ мира... пусть будетъ немного и праздникъ. Мы можемъ нарушить его, когда хотамъ, и я вовсе не боюсь этого Бони, несмотря на то, что столько говорятъ о его умѣ. Вотъ это самое я говорилъ и Мильзу утромъ. А онъ, Богъ съ нимъ! никакъ не можетъ понять Бони!. И я въ какія-нибудь три минуты представилъ ему все такъ ясно, между-тѣмъ какъ онъ не добрался до этого, читая газеты круглый годъ. "Скажите-ка, Мильзъ" я говорю ему: "садовникъ я, знающій свое дѣло, или нѣтъ? Отвѣчайте!" -- "Ну, разумѣется, Крегъ", говоритъ онъ... и онъ недурной человѣкъ, этотъ Мильзъ, для буфетчика, только слабенекъ головою. "Хорошо" говорю, "вы говорите, что Бони уменъ; какая была бы польза въ томъ, что я образцовый садовникъ, еслибъ мнѣ пришлось работать на болотѣ?" -- "Никакой", говоритъ онъ. "Хорошо" я говорю, "вотъ то же самое и съ Бони. Я не стану спорить, что у него есть умъ... вѣдь онъ не природный французъ, какъ я слышалъ; но у него-то развѣ есть кто-нибудь, кромѣ этихъ мунсьеровъ?"
   Мистеръ Крегъ остановился на -- минуту и выразительно смотрѣлъ кругомъ послѣ этого торжественнаго обращика сократовскаго довода; потомъ, ударивъ довольно-сильно по столу, добавилъ:
   -- Вотъ я вамъ разскажу вѣрную исторію. Есть люди, которые были очевидцами этого случая. Въ одномъ полку недоставало одного человѣка, такъ они нарядили въ мундиръ большую обезьяну, и мундиръ пришелся ей такъ, какъ скорлупа приходится къ орѣху, такъ-что вы ни за что не отличили бы обезьяны отъ мунсьеровъ.
   -- Ахъ, скажите на-милость! воскликнулъ мистеръ Пойзеръ, пораженный этимъ фактомъ въ политическомъ отношеніи, а также, какъ любопытнымъ явленіемъ въ естественной исторіи.
   -- Перестаньте, Крегъ, сказалъ Адамъ: -- это ужь черезчуръ. Вы и сами не вѣрите этому. Все это вздоръ, будто французы такой жалкій народъ. Мистеръ Ирвайнъ видѣлъ ихъ въ ихъ родной странѣ и говоритъ, что между ними есть вдоволь статныхъ и красивыхъ людей. Что жь касается знанія, выдумокъ, мануфактуръ, то мы во многомъ порядкомъ отстали отъ нихъ. Жалко и глупо унижать своихъ непріятелей такимъ образомъ. Вѣдь Нельсонъ и прочіе не имѣли бы никакихъ заслугъ въ томъ, что разбили ихъ, еслибъ французы были дѣйствительно дрявь, какъ говорятъ.
   Мистеръ Пойзеръ сомнительно посмотрѣлъ на мистера Крега, смущенный такою противоположностью авторитетовъ. Свидѣтельство мистера Ирвайна нельзя было оспоривать; но, съ другой стороны, Крегъ былъ малый знающій и его точка зрѣнія не ставила въ-тупикъ, какъ точка зрѣнія мистера Ирвайна. Мартинъ никогда не слышалъ, чтобъ кто-нибудь говорилъ о французахъ, будто они стоятъ чего-нибудь. Какъ могъ отвѣтить на слова Адама мистеръ Крегъ, можно было заключить изъ того, что онъ взялъ продолжительный глотокъ элю и потомъ пристально посмотрѣлъ на размѣры своей ноги, которую нѣсколько выворотилъ съ этою цѣлью; но въ это время Бартль Масси отошелъ отъ камина, гдѣ спокойно курилъ свою первую трубку и, опуская пальцы въ коробку съ табакомъ и снова набивая трубку, прервалъ молчаніе, сказавъ:
   -- Послушайте, Адамъ, отчего это случилось, что вы не были въ церкви въ воскресенье? Извольте-ка отвѣчать, плутъ вы этакой. Антифонъ прошелъ очень-жалко безъ васъ. Развѣ вы намѣрены осрамить вашего школьнаго учителя на старости лѣтъ?
   -- Нѣтъ, мистеръ Масси, отвѣчалъ Адамъ.-- Мистеръ и мистрисъ Пойзеръ могутъ сказать вамъ, гдѣ я былъ. Я былъ не въ дурномъ обществѣ.
   -- Она уѣхала, Адамъ, уѣхала въ Снофильдъ, сказалъ мистеръ Пойзеръ, вспоминая о Динѣ въ первый разъ въ этотъ вечеръ.-- Я думалъ, что вамъ удастся уговорить ее. Ее нельзя было удержать ничѣмъ, она уѣхала вчера передъ обѣдомъ. Хозяйка все еще не можетъ успокоиться. Я думалъ, что ужь ей и жатвенный ужинъ не будетъ въ удовольствіе.
   Мистрисъ Пойзеръ вспоминала о Динѣ не разъ съ-тѣхъ-поръ, какъ вошелъ Адамъ, но у ней не хватало духу передать ему непріятныя вѣсти.
   -- Какъ! воскликнулъ Бартль съ видомъ презрѣнія.-- Тутъ замѣшана женщина. Въ такомъ случаѣ, я отрекаюсь отъ васъ, Адамъ.
   -- Но это женщина, о которой вы отзывались хорошо, Бартль, сказалъ мистеръ Пойзеръ.-- И теперь вы не можете отступиться. Вы сказали какъ-то, что женщины не были бы дурнымъ изобрѣтеніемъ, еслибъ всѣ онѣ походили на Дину.
   -- Я говорилъ о ея голосѣ, другъ... я говорилъ о ея голосѣ -- вотъ и все, возразилъ Бартль.-- Когда она говоритъ, то я могу слушать ее, не заложивъ уши хлоичатою бумагою. Что жь касается прочаго, то, я думаю, она похожа на остальныхъ женщинъ... думаетъ, что дважды два составятъ пять, если она начнетъ плакать и порядкомъ надоѣдать этимъ.
   -- Ну, разумѣется! заговорила тутъ мистрисъ Пойзеръ: -- когда услышишь, какъ говорятъ нѣкоторые люди, то, право, подумаешь, что мужчины куда-какъ тонки и могутъ сосчитать зерна, только понюхавъ мѣшокъ съ пшеницею. Вѣдь они, право, могутъ видѣть сквозь дверь риги. Можетъ-быть, по этой самой причинѣ они почти ничего и не видятъ передъ дверью.
   Мартинъ Пойзеръ затрясся радостнымъ смѣхомъ и мигнулъ Адаму, какъ бы желая выразить, что попалось же школьному учителю.
   -- Ахъ! произнесъ Бартль насмѣшливо: -- женщины, правда, очень-быстры... ужь очень-быстры. Онѣ знаютъ всю исторію, прежде чѣмъ выслушаютъ ее до конца, и могутъ сказать мужчинѣ, что у него за мысли, прежде чѣмъ онъ самъ узнаетъ ихъ.
   -- Очень можетъ быть, отвѣтила мистрисъ Пойзеръ.-- Мужчины по большей части бываютъ очень-медленны; ихъ мысли уходятъ впередъ и они могутъ поймать ихъ только за хвостъ. Я могу счесть отворотъ чулка, пока мужчина приготовитъ свой языкъ, и когда онъ, наконецъ, выжметъ, что хотѣлъ сказать, то изъ этого немного сваришь бульйона. Это ваши дохлыя цыплята требуютъ самаго долгаго высиживанія. Впрочемъ, я не отрицаю, что женщины глуша: Всемогущій Богъ создалъ ихъ подъ-пару мужчинамъ.
   -- Подъ-пару! воскликнулъ Бартль.-- Такъ же подъ-пару, какъ уксусу зубамъ. Если человѣкъ выговоритъ слово, то жена подъ-пару скажетъ ему противное; если ему хочется горячаго мяса, она подъ-пару дастъ ему холодной ветчины; если онъ смѣется, она подъ-пару станетъ хныкать. Она такъ же ему подъ-пару, какъ слѣпень лошади: у ней есть ядъ, которымъ она можетъ жалить его.
   -- Да, сказала мистрисъ Пойзеръ:-- я знаю что любятъ мужчины... жалкую кроткую женщину, которая улыбалась бы имъ, какъ изображенію солнца, все-равно будутъ ли они поступать хорошо или дурно, которая благодарила бы ихъ за каждый пинокъ и говорила бы, что не знаетъ, какъ она стоитъ, на головѣ или на ногахъ, пока ей не скажетъ этого мужъ. Вотъ чего по большей части требуетъ мужчина отъ жены: онъ хочетъ увѣрить, что она дура, которая будетъ говорить ему, что онъ уменъ. Но есть люди, которые могутъ обойтись и безъ жены -- такъ много они думаютъ о себѣ: вотъ отчего они и остаются старыми холостяками.
   -- Слышите, Крегъ? сказалъ мистеръ Пойзеръ шутливо:-- вы должны жениться поскорѣе, а то и васъ будутъ считать старымъ холостякомъ; а вы видите, что тогда будутъ думатъ о васъ женщины.
   -- Хорошо, отвѣчалъ мистеръ Крегъ, намѣреваясь примирить мистрисъ Пойзеръ и высоко цѣня свои собственные комплименты:-- мнѣ нравятся женщины умныя, ловкія, хозяйки.
   -- Вотъ вы и ошибаетесь, Крегъ, сказалъ Бартль сухо:-- вы ошибаетесь въ этомъ. Вы знаете больше толку въ вашемъ дѣлѣ садовника, чѣмъ въ этомъ: вы выбираете вещи по тому, въ чемъ онѣ отличаются. Вы не станете высоко цѣнить горохъ за его корни или морковь за ея цвѣтъ.. Вотъ такимъ же образомъ вамъ слѣдовало бы смотѣрть и на женщинъ: ихъ умъ никогда не приведетъ ни къ чему, между тѣмъ какъ простенькія будутъ отличныя, спѣлыя и благоуханныя.
   -- Что ты скажешь на это? спросилъ мистеръ Пойзеръ, откидываясь назадъ и весело смотря на жену.
   -- Что скажу! отвѣчала мистрисъ Пойзеръ, и въ ея глазахъ заблисталъ опасный огонь.-- Я скажу то, что у нѣкоторыхъ людей языки словно часы, которые безпрестанно бьютъ не длятого, чтобъ показывать время дня, а потому, что ихъ внутренность нѣсколько испорчена...
   Мистрисъ Пойзеръ, вѣроятно, довела бы свое возраженіе до большихъ предѣловъ, еслибъ вниманіе всѣхъ не обратилось въ эту минуту на другой конецъ стола. Лиризмъ, пробудившійся здѣсь сначала только въ томъ, что Давидъ цѣлъ sotto voce: "Моя любовь -- роза безъ шиповъ", мало-по-малу принялъ оглушающій и болѣе-общій характеръ. Тимъ, невысоко цѣнившій вокализацію Давида, чувствовалъ потребность замѣнить это слабое жужжанье тѣмъ, что громко запѣлъ: "Три веселые сѣнокосца"; но Давида нелегко было принудить уступить; онъ хотѣлъ доказать, что имѣлъ способности къ большому crescendo, такъ-что становилось сомнительнымъ, роза ли останется побѣдительницею, или побѣдятъ сѣнокосцы, какъ вдругъ старикъ Кестеръ, съ совершенно-твердымъ и непоколебимымъ видомъ, присоединился къ пѣнію съ своимъ дрожащимъ дискантомъ, словно будильникъ, для котораго наступило время бить.
   Общество на томъ концѣ стола, гдѣ сидѣлъ Аликъ, это общество, не будучи заражено музыкальными предразсудками, считало это вокальное увеселеніе нисколько невыходящимъ изъ порядка вещей. Но Бартль Масси положилъ трубку въ сторону и заткнулъ уши пальцами, а Адамъ, имѣвшій желаніе уйти, лишь только услышалъ, что Дины не было въ домѣ, всталъ съ своего мѣста и сказалъ, что долженъ пожелать всѣмъ спокойной ночи.
   -- Я пойду съ вами, мой другъ, сказалъ Бартль:-- я пойду съ вами, пока еще у меня не лопнули уши.
   -- Я пойду кругомъ чрезъ общее поле и зайду къ вамъ, если хотите, мистеръ Масси, произнесъ Адамъ.
   -- Прекрасно! сказалъ Бартль.-- Въ такомъ случаѣ мы можемъ немного потолковать другъ съ другомъ. Ужь я давно не могу захватить васъ къ себѣ.
   -- Эхъ, какъ жаль, что вы не хотите посидѣть съ нами до конца! Сказалъ Мартинъ Пойзеръ.-- Они скоро всѣ разойдутся, хозяйка не позволитъ имъ остаться позже десяти.
   Но Адамъ не хотѣлъ измѣнить своего рѣшенія; такимъ образомъ два друга пожелали всѣмъ доброй ночи и отравились вмѣстѣ въ путь при свѣтѣ звѣздъ.
   -- Моя бѣдная дурочка Злюшка, вѣрно, плачетъ обо мнѣ дома, сказалъ Бартль.-- Я не могу взять ее съ собою сюда изъ опасенія, чтобъ ея не сразилъ глазъ мистрисъ Пойзеръ: послѣ чего бѣдняжка навсегда осталась бы калѣкою.
   -- А мнѣ такъ никогда не бываетъ нужно гнать Джапа назадъ, сказалъ Адамъ, смѣясь:-- онъ тотчасъ же вернется домой, лишь только замѣтить, что я иду сюда.
   -- Я не вѣрю! сказалъ Бартль.-- Ужасная женщина!.. Вся изъ иголокъ, вся изъ иголокъ. Но я держу сторону Мартина, всегда буду держать сторону Мартина. И онъ, Богъ съ нимъ! любитъ эти иголки: онъ точно подушка, которая сдѣлана собственно для нихъ.
   -- Несмотря на то, она, однакожь, прямая, добрая женщина, сказалъ Адамъ:-- и вѣрна, какъ дневной свѣтъ. Она немного сердится на собакъ, когда онѣ хотятъ забѣжать въ домъ; но еслибъ онѣ принадлежали ей, она заботилась бы о нихъ и кормила бы ихъ хорошо. Языкъ у ней острый, но сердце нѣжное: я убѣдился въ этомъ въ дни горя. Она одна изъ тѣхъ женщинъ, которыя лучше въ-дѣйствительности, чѣмъ на словахъ.
   -- Хорошо, хорошо, замѣтилъ Бартль:-- я не говорю, чтобъ яблоко было нехорошо внутри, только кисло, набьешь оскомину.
  

LIV.
Встрѣча на горѣ.

   Адамъ понялъ отчего Дина поспѣшила уѣхать, и ея отъѣздъ заставлялъ его скорѣе имѣть надежду, чѣмъ предаваться отчаянію. Она опасалась, чтобъ сила ея чувства къ нему не помѣшала ей вѣрно выждать и выслушать окончательное указаніе внутренняго голоса.
   "Жаль, однакожь, что я не попросилъ ее написать мнѣ", думалъ онъ. "А между тѣмъ, даже это, можетъ-быть, обезпокоило бы ее нѣсколько. Она хочетъ остаться совершенно-спокойною попрежнему на нѣкоторое время. И я не имѣю права быть нетерпѣливымъ и мѣшать ей своими желаніями. Она сказала мнѣ, въ какомъ состояніи ея сердце, а она не изъ тѣхъ, которыя говорятъ одно, а думаютъ другое. Я буду ждать терпѣливо."
   Таково было благоразумное рѣшеніе Адама и оно поддерживалось успѣшно впродолженіе первыхъ двухъ или трехъ недѣль воспоминаніемъ о признаніи Дины въ то воскресенье послѣ обѣда. Удивительно, что за сильную поддержку имѣютъ первыя немногія слова любви! Но около половины октября его рѣшимость видимо стала слабѣть и обнаруживала опасные признаки совершеннаго исчезновенія. Недѣли казались ему необыкновенно-длинными. Дина, конечно, имѣла довольно времени, чтобъ рѣшиться. Пусть женщина говоритъ, что хочетъ: послѣ того, какъ она однажды сказала мужчинѣ, что любитъ его, онъ находится въ слишкомъ -- взволнованномъ и восторженномъ состояніи отъ этого перваго упоенія, которое онъ получаетъ отъ нея, и не можетъ заботиться о послѣдующемъ. Онъ ходитъ по землѣ весьма-эластическимъ шагомъ, когда удаляется отъ нея, и всѣ трудности считаетъ легкими. Но подобный жаръ исчезаетъ; воспоминанія грустно-ослабѣваютъ современемъ, не имѣютъ достаточной силы, чтобъ оживить насъ. Адамъ ужь утратилъ свою прежнюю увѣренность: онъ сталъ опасаться, что прежняя жизнь Дины, можетъ-быть, снова овладѣла ею въ такой степени, что новое чувство не могло восторжествовать. Еслибъ она не чувствовала этого, то непремѣнно написала бы къ нему, чтобъ хотя нѣсколько успокоить его; но такъ, казалось, она считала нужнымъ привести его въ уныніе. Вмѣстѣ съ увѣренностью исчезало и терпѣніе Адама, и онъ думалъ, что ему нужно написать самому; онъ долженъ просить Дину, чтобъ она не оставляла его въ тягостномъ сомнѣніи долѣе, чѣмъ было необходимо. Однажды вечеромъ онъ просидѣлъ поздно за письмомъ къ ней, но на слѣдующее утро сжегъ, опасаясь дѣйствія, которое оно произведетъ. Тягостнѣе было получить лишающій всякой надежды письменный отвѣтъ, чѣмъ услышать такой же отвѣтъ изъ ея устъ, потому-что ея присутствіе заставляло его соглашаться съ ея волею.
   Вы замѣчаете въ какомъ положеніи находилось дѣло. Адамъ жаждалъ увидѣться съ Диной; и когда такого рода желаніе достигаетъ извѣстной степени, то очень-вѣроятно, что влюбленный рѣшится утолить его, хотя бы ему пришлось поставить на карту все будущее.
   Но можетъ ли онъ причинить какой-нибудь вредъ, если отправится въ Снофильдъ? Дина не можетъ разсердиться на него за это, она не запрещала ему придти туда; она, вѣроятно, ожидала его, и ему слѣдовало навѣстить ее уже давно. Во второе воскресенье въ октябрѣ точка зрѣнія на это дѣло такъ прояснилась для Адама, что онъ уже былъ на дорогѣ въ Снофильдъ. Въ то время онъ отправлялся туда верхомъ, потому-что время было ему дорого, и онъ занялъ для путешествія хорошую лошадку у Джонатана Бёрджа.
   Сколько болѣзненныхъ воспоминаній пробуждала въ немъ эта дорога! Онъ часто ѣздилъ въ Окбурнъ и часто возвращался оттуда послѣ того перваго путешествія въ Снофильдъ, но за Окбурномъ сѣрыя каменныя стѣны, изрытая земля, скудныя деревья, казалось, снова разсказывали ему исторію тягостнаго прошедшаго, которое онъ зналъ такъ хорошо наизустъ. Но никакая исторія не остается для насъ тою же самою по прошествіи извѣстнаго времени, или, скорѣе, мы, читавшіе, не остаемся тѣми же самыми истолкователями. И въ это утро Адамъ имѣлъ новыя мысли, проѣзжая по сѣрой странѣ, мысли, придавшія уже измѣнившееся значеніе исторіи прошлаго.
   То низкая, себялюбивая и даже богохульная душа, которая съ благодарностью радуется прошлому несчастію, уничтожившему или раздавившему другаго, потому-что это горе стало источникомъ непредвидѣннаго добра для насъ самихъ. Адамъ никогда не переставалъ сокрушаться о тайнѣ человѣческаго страданія, которая пала такъ близко отъ него; онъ никогда не могъ благодарить Бога за несчастіе, обрушившееся на другаго. И даже еслибъ я былъ способенъ чувствовать эту узкую радость за Адама, я все-таки зналъ бы, что онъ самъ не чувствовалъ ея; онъ покачалъ бы головою при такомъ ощущеніи и сказалъ:
   "Зло остается зломъ и горе горемъ, и вы не измѣнили бы его свойства, еслибъ облекли его въ другія слова. Другіе люди не были созданы ради меня и я не долженъ думать, что это все-равно, лишь бы только выходило хорошо для меня."
   Но не низко чувствовать, что болѣе-полная жизнь, принесенная намъ грустнымъ опытомъ, заслужена нашей собственной личною долею страданія. Конечно, и невозможно чувствовать иначе, все-равно, какъ человѣку съ катарактомъ невозможно сожалѣть о страшной операціи, посредствомъ которой его слабое помраченное зрѣніе, представлявшее ему людей деревьями, стало ясно отличать очерки и лучезарный день. Развитіе высшихъ чувствъ въ насъ самихъ похоже на развитіе способностей: оно приноситъ съ собою сознаніе увеличившейся силы; мы не можемъ желать возвращенія къ болѣе-узкому сочувствію, какъ живописецъ или музыкантъ не можетъ желать возвращенія къ своей болѣе-несовершенной манерѣ, или философъ къ своимъ менѣе-полнымъ формуламъ.
   Что-то подобное сознанію расширившагося существованія было въ душѣ Адама въ то воскресенье утромъ, когда онъ ѣхалъ верхомъ, при живомъ воспоминаніи минувшаго. Его чувства къ Динѣ, надежды провести жизнь съ нею были отдаленною невидимою точкою, къ которой привела его та тягостная поѣздка изъ Снофильда, восьмнадцать мѣсяцовъ назадъ. Какъ ни была нѣжна и глубока его любовь къ Гетти, а она была такъ глубока, что корни ея не будутъ вырваны никогда; его любовь къ Динѣ была лучше и драгоцѣннѣе для него; она выросла изъ полнѣйшей жизни, которая развилась для него изъ того, что онъ ознакомился съ глубокимъ горемъ.
   "У меня будто является новая сила" думалъ онъ, "отъ того, что я люблю ее и знаю, что она любитъ меня. Я буду всегда смотрѣть за нее, какъ на свою путеводительницу къ добру. Она лучше меня; въ ней меньше себялюбія и тщеславія. А это чувство, когда вы можете больше ввѣриться другому, чѣмъ самому себѣ, придаетъ вамъ нѣкотораго рода свободу и вы можете идти къ своей цѣли безъ страда. До этихъ -- поръ я всегда думалъ, что зналъ все лучше, чѣмъ окружавшіе меня, а это жалкій родъ жизни, когда вы не можете надѣяться, что ваши ближніе помогутъ вамъ въ какомъ-нибудь дѣлѣ лучше, нежели вы сами въ-состояніи помочь себѣ."
   Было уже позже двухъ часовъ послѣ обѣда, когда Адамъ увидѣлъ сѣрый городъ на скатѣ горы и когда онъ внимательно смотрѣлъ внизъ, на зеленѣвшую долину, желая отъискать старый домъ съ соломенною крышею неподалеку отъ неблаговидной красной фабрики. При мягкомъ сіяніи октябрскаго солнца ландшафтъ не имѣлъ такого грубаго вида, какъ при яркомъ свѣтѣ ранней весны, и его единственное большое очарованіе, общее со всѣми далеко-раскинувшимися безлѣсными областями, наполняющее васъ новымъ сознаніемъ находящагося надъ вами небеснаго свода, имѣло болѣе-кроткое, болѣе-обыкновенное успокоивающее вліяніе въ этотъ почти-безоблачный день. Сомнѣнія и опасенія Адама исчезли подъ этимъ вліяніемъ, подобно тому, какъ тонкія, въ видѣ ткани, облака мало-по-малу исчезли въ ясной синевѣ надъ нимъ. Онъ, казалось, видѣлъ, какъ ласковое лицо Дины удостовѣряло его однимъ своимъ видомъ во всемъ, что онъ желалъ знать.
   Онъ не думалъ застать Дину дома въ это время, но все-таки сошелъ съ лошади и привязалъ ее къ небольшимъ воротамъ, желая войти въ домъ и спросить, куда она сегодня отправилась. Онъ имѣлъ намѣреніе послѣдовать за нею и привезть ее домой. Старуха сказала ему, что она отправилась въ Сломенс-Эндъ, деревню, находившуюся мили за три отсюда, за горой; она отправилась туда тотчасъ же послѣ утренней службы, чтобъ, по своему обыкновенію, проповѣдывать тамъ въ хижинѣ. Всякій въ городѣ покажетъ ему дорогу въ Сломенс-Эндъ. Такимъ-образомъ Адамъ снова сѣлъ на лошадь и поѣхалъ въ городъ; потомъ остановился въ старой гостиницѣ, пообѣдалъ тамъ на скорую руку въ обществѣ сильно-болтливаго хозвина, отъ дружескихъ разспросовъ и воспоминаній котораго онъ радъ былъ освободиться какъ-можно-скорѣе, и наконецъ, отправился въ Сломенс-Эндъ. Несмотря на всю свою поспѣшность, онъ могъ вырваться только около четырехъ часовъ, и думалъ, что такъ-какъ Дина отправилась рано, онъ, можетъ-быть, встрѣтитъ ее готовую уже возвратиться домой. Небольшая сѣрая деревушка, имѣвшая видъ покинутой, незащищенная густыми деревьями, открылась передъ нимъ на далекое разстояніе, прежде чѣмъ онъ въѣхалъ въ нее. Подъѣхавъ ближе, онъ разслышалъ пѣніе гимна. "Moжетъ-быть, это послѣдній гимнъ передъ тѣмъ, что всѣ разойдутся", подумалъ онъ. "Я пойду немного назадъ, а потомъ вернусь встрѣтить ее подальше отъ деревни". Онъ пошелъ назадъ почти до самой вершины горы, присѣлъ тамъ на отдѣльномъ камнѣ, прислонясь къ низкой стѣнѣ, и сталъ ожидать, когда увидитъ, какъ небольшая черная женщина выйдетъ изъ деревни и начнетъ подыматься на гору. Онъ выбралъ это мѣсто, почти на самой вершинѣ горы, потому-что тутъ былъ скрытъ отъ всѣхъ взоровъ: вблизи не было ни хижины, ни скота, ни даже щиплищей траву овцы -- ничего, кромѣ тихаго свѣта и тѣни, и необъятнаго неба надъ нимъ.
   Она не показывалась гораздо-долѣе, чѣмъ онъ предполагалъ: онъ ждалъ по-крайней-мѣрѣ съ часъ, стараясь увидѣть ее и думая о ней, между-тѣмъ какъ послѣобѣденныя тѣни ложились длиннѣе и свѣтъ становился слабѣе. Наконецъ, онъ увидѣлъ небольшую черную фигуру, шедшую между сѣрыми домами и мало-по-малу приближавшуюся къ подошвѣ горы. Адаму казалось, что Дина шла медленно; въ дѣйствительности же она шла своимъ обычнымъ, легкимъ и спокойнымъ шагомъ. Вотъ она вступала на извилистую дорожку, которая вела на гору, но Адамъ не хотѣлъ еще тронуться съ мѣста; онъ не хотѣлъ выйти къ ней на встрѣчу такъ скоро; онъ рѣшился подойти къ ней въ этомъ спокойномъ уединенномъ мѣстѣ. Но тутъ онъ сталъ опасаться, что можетъ поразить ее слишкомъ-сильно.
   "А между-тѣмъ" думалъ онъ, "она не принадлежитъ къ числу тѣхъ, которые могутъ быть поражены слишкомъ-сильно; она такъ спокойна и тиха всегда, словно приготовлена ко всему".
   О чемъ могла бы она думать, подымаясь по извилистой дорожкѣ на гору? Можетъ-быть, она нашла совершенный покой безъ него и перестала чувствовать потребность въ его любви. Всѣ мы трепещемъ, когда находимся на краю какого-нибудь рѣшенія: надежда пріостанавливается, трепеща крыльями.
   Но теперь, наконецъ, она была очень-близко и Адамъ отошелъ отъ каменной стѣны. Случилось, что въ ту самую минуту, какъ онъ выступилъ впередъ, Дина пріостановилась и обернулась, чтобъ посмотрѣть на деревню: кто же, взбираясь на гору, не остановится и не посмотритъ назадъ? Адамъ былъ радъ этому: съ тонкимъ инстинктомъ влюбленнаго онъ чувствовалъ, что лучше, если она прежде, чѣмъ увидитъ его, услышитъ его голосъ. Онъ подошелъ къ ней на три шага и сказалъ:
   -- Дина!
   Она вздрогнула, но не обернулась, будто не связывала звука съ мѣстомъ.
   -- Дина! повторилъ Адамъ.
   Онъ очень-хорошо зналъ, что у ней было въ мысляхъ. Она такъ привыкла представлять себѣ впечатлѣнія чисто-духовными внушеніями, что не искала чего-нибудь вещественнаго, видимаго, что сопровождало бы голосъ.
   Но при второмъ разѣ она обернулась. Съ какимъ выраженіемъ страстной любви обратились кроткіе, сѣрые глаза на мужественнаго черноглазаго человѣка! Она не вздрогнула болѣе при видѣ его; она не сказала ничего, но подошла къ нему такъ, что его рука могла обвить ея станъ.
   И они пошли такъ, молча; горячія слезы струились по лицу. Адамъ былъ доволенъ и не произносилъ ничего. Дина заговорила первая.
   -- Адамъ, сказала она: -- это воля Господа. Моя душа такъ связана съ вашею, что я живу безъ васъ только раздѣленною жизнью. И въ настоящую минуту, когда вы находитесь со мною и я чувствую, что сердца наши наполнены одинаковою любовью, я сознаю полноту силы переносить и дѣлать все, что назначено нашимъ Небеснымъ Отцемъ, которой я не сознавала прежде.
   Адамъ остановился и смотрѣлъ ей въ искренніе, любящіе глаза.
   -- Въ такомъ случаѣ, мы больше не разлучимся, Дина, пока не разлучитъ насъ смерть.
   И они поцаловали другъ друга съ глубокою радостью.
   Существуетъ ли что-нибудь большее для двухъ душъ, чѣмъ то чувство, что онѣ соединены на всю жизнь для того, чтобъ поддерживать другъ друга во всякомъ трудѣ, находить успокоеніе другъ въ другѣ во всякомъ горѣ, помогать другъ другу во всякой скорби, быть вмѣстѣ другъ съ другомъ въ безмолвныхъ, невыразимыхъ воспоминаніяхъ въ минуту послѣдней разлуки?
  

LV.
Свадебныя колокола.

   Немного болѣе, чѣмъ мѣсяцъ спустя послѣ этой встрѣчи на горѣ, въ морозное утро, въ исходѣ ноября, была свадьба Адама и Дины.
   То было необыкновенное событіе въ деревнѣ. Всѣ люди мистера Берджа и всѣ люди мистера Пойзера праздновали этотъ день; и большая часть изъ тѣхъ, для которыхъ этотъ день былъ праздникомъ, явилась на свадьбу въ своихъ лучшихъ шіатьяхъ. Я думаю, едва-ли найдется житель Геслопа, отдѣльно-поименованный въ нашемъ разсказѣ и еще жившій въ приходѣ въ это ноябрское утро, который не былъ бы или въ церкви, чтобъ видѣть свадьбу Адама и Дины, или около церковныхъ дверей, чтобъ привѣтствовать молодыхъ, когда они ироходили мимо него. Мистрисъ Ирвайнъ и ея дочери ждали у церковныхъ воротъ въ своей коляскѣ (у нихъ была своя коляска теперь), чтобъ пожать руку невѣстѣ и жениху и пожелать имъ всякаго благополучія; а за отсутствіемъ миссъ Лидіи Донниторнъ въ Батѣ, мистрисъ Бестъ, мистеръ Мильзъ и мистеръ Крегъ считали себя обязанными быть представителями "фамиліи" на Лѣсной Дачѣ при этомъ случаѣ. Дорога, пролегавшая отъ церкви къ кладбищу, вся была занята знакомыми лицами; большая часть видѣла Дину въ первый разъ, когда она проповѣдывала на лугу. Не удивительно, что они принимали такое горячее участіе въ ея свадьбѣ, потому-что ни у кого не было въ памяти чего-нибудь, напоминавшаго Дину и обстоятельства, которыя свели ее съ Адамомъ Бидомъ.
   Бесси Кренеджъ, въ самомъ нарядномъ чепчикѣ и платьѣ, плакала, хотя и не знала хорошенько о чемъ; потому-что, какъ умно разсуждалъ ея двоюродный братъ, Жилистый Бенъ, стоявшій рядомъ съ нею, Дина не уѣзжала, и если Бесси скучала, то ей лучше всего было бы послѣдовать примѣру Дины и выйти за честнаго малаго, который готовъ былъ жениться на ней. За Бесси, у самыхъ дверей церкви, стояли дѣти Пойзеровъ, украдкою выглядывавшія изъ-за угловъ загороженныхъ мѣстъ, желая видѣть таинственную церемонію. На лицѣ Тотти выражалось необыкновенное безпокойство при мысли, что она увидитъ, какъ кузина Дина возвратится домой старухой; по опытности Тотти, женатые люди не были уже молодыми.
   Я завидую имъ всѣмъ, кто видѣлъ это зрѣлище, когда свадебная церемонія кончилась и Адамъ повелъ Дину изъ церкви. Въ это утро она не была въ черномъ; ея тётка Пойзеръ никакимъ образомъ не хотѣла допустить, чтобъ Дина отважилась на такое дурное предзнаменованіе, и сама подарила свадебное платье, все сѣраго цвѣта, хотя и сшитое по обычному квакерскому покрою, потому-что въ этомъ Дина не хотѣла уступить никакъ. Такимъ-образомъ ея бѣлое, какъ лилія, личико, съ выраженіемъ сладостной важности выглядывало изъ-подъ сѣрой квакерской шляпки, не улыбаясь и не краснѣя; но губы ея нѣсколько дрожали подъ тяжестью торжественныхъ ощущеній. Адамъ, прижимая къ себѣ ея руку, шелъ, какъ, бывало, прежде, прямо и не держа головы нѣсколько назадъ, какъ бы для того, чтобъ лучше видѣть новую жизнь, открывавшуюся передъ нимъ. Не потому, чтобъ онъ чувствовалъ особенную гордость въ это утро, какъ обыкновенно бываетъ съ женихами: его блаженство было такого рода, что ему было почти все-равно, какого мнѣнія были люди объ этомъ. Въ его глубокой радости былъ нѣкоторый оттѣнокъ грусти. Дина знала это и не была огорчена.
   За невѣстой и женихомъ слѣдовали еще три пары: во-первыхъ, Мартинъ Пойзеръ, имѣвшій такой же веселый видъ, какъ большой огонь, въ это морозное утро, велъ тихую Мери Бёрджъ, подружку; затѣмъ шелъ Сетъ, искренно-счастливый, подъ-руку съ мистрисъ Пойзеръ, а за всѣми Бартль Масси съ Лисбетъ, Лисбетъ, въ новомъ платьѣ и въ новомъ чепчикѣ, слишкомъ-занятою гордостью о своемъ сывѣ и наслажденіемъ, что обладала единственною дочерью, которую только желала, и потому неимѣвшею въ головѣ ни малѣйшаго предлога къ жалобамъ.
   Бартль Масси согласился присутствовать на свадьбѣ по настоятельнѣйшей просьбѣ Адама, но протестовалъ противъ женитьбы вообще, а въ-особенности противъ женитьбы умнаго человѣка. Тѣмъ не менѣе, мистеръ Пойзеръ подшучивалъ надъ нимъ послѣ свадебнаго обѣда на счетъ того, что онъ лишній разъ поцаловалъ невѣсту въ ризницѣ.
   За послѣднею парою шелъ мистеръ Ирвайнъ, отъ души радовавшійся этому доброму утреннему дѣлу -- соединенію Адама и Дины. Онъ видѣлъ Адама въ самыя страшныя минуты горя, а могло ли то тягостное время посѣва принесть жатву лучше этого? Любовь, которая принесла надежду и утѣшеніе въ часы отчаянія, любовь, нашедшая себѣ дорогу въ мрачную тюремную келью и въ еще мрачнѣйшую душу бѣдной Гетти, эта сильная кроткая любовь будетъ спутницею и помощницею Алама до гроба.
   Много разъ пожимали руки при восклицаніяхъ: "Да благословитъ васъ Богъ!" и другихъ добрыхъ желаніяхъ этимъ четыремъ парамъ у церковныхъ воротъ, и мистеръ Пойзеръ отвѣчалъ за всѣхъ съ необыкновеннымъ проворствомъ языка; онъ рѣшительно имѣлъ при себѣ весь запасъ шутокъ, приличныхъ свадебному дню. А женщины, замѣтилъ онъ, только и умѣютъ приставлять пальцы къ глазамъ на свадьбѣ. Даже мистрисъ Пойзеръ не была въ-состояніи отвѣчать, когда сосѣди, пожимали ей руки, а Лисбетъ начала плакать прямо въ лицо самому первому человѣку, сказавшему ей, что она снова становилась молодою.
   Мистеръ Джошуа Ганнъ, нѣсколько-страдавшій ревматизмомъ, не присоединился къ тѣмъ, кто звонилъ въ колокола въ это утро, и. нѣсколько презрительно смотря на эти не формальныя поздравленія, нетребовавшія офиціальнаго содѣйствія дьячка, сталъ напѣвать вполголоса своимъ музыкальнымъ басомъ: "Радуйтесь, радуйтесь", какъ бы стараясь представить себѣ дѣйствіе, которое онъ намѣревался произвесть въ слѣдующее воскресенье при пѣніи свадебнаго псалма.
   -- Вотъ извѣстія, которыя порадуютъ Артура, сказалъ мистеръ Ирвайнъ своей матери, когда они ѣхали со свадьбы.-- Какъ только мы пріѣдемъ домой, тотчасъ же напишу ему объ этомъ.
  

ЭПИЛОГЪ.

   То было почти въ концѣ іюня 1807 года. Мастерскія на лѣсномъ дворѣ Адама Бида, принадлежавшемъ прежде Джонатану Бёрджу, заперты уже съ полчаса, или нѣсколько болѣе, и мягкій вечерній свѣтъ падаетъ на веселый домикъ, съ желтыми стѣнами и мягкою сѣрою соломенною кровлею, почти совершенно такъ, какъ въ тотъ іюльскій вечеръ девять лѣтъ назадъ, когда Адамъ приносилъ ключи.
   Вотъ изъ дома вышла фигура, которую мы знаемъ хорошо; она защищаетъ глаза руками, смотря на что-то въ даль: лучи, падающіе на ея бѣлый чепчикъ безъ оборки и на ея блѣдно-каштановые волосы, помрачаютъ зрѣніе. Но вотъ она отворачивается отъ солнечнаго свѣта и смотритъ на дверь. Теперь мы хорошо можемъ видѣть прелестное блѣдное лицо: оно почти вовсе не измѣнилось, стало только нѣсколько-полнѣе, соотвѣтствуя болѣе-плотному стану, который, кажется, довольно-легокъ и дѣятеленъ въ обыкновенномъ черномъ платьѣ.
   -- Я вижу его, Сетъ, сказала Дина, смотря въ домъ.-- Пойдемте къ нему на встрѣчу. Пойдемъ, Лисбетъ, пойдемъ съ мамашей.
   На послѣднія слова отвѣчало немедленно крошечное прелестное существо съ блѣдно-каштановыми волосами и сѣрыми глазами, немного-болѣе четырехъ лѣтъ; оно молча выбѣжало изъ дома и подало матери руку.
   -- Пойдемъ, дядюшка Сетъ, сказала Дина.
   -- Да, да, мы идемъ, отвѣчалъ Сетъ въ домѣ и тотчасъ же показался въ дверяхъ; онъ былъ выше обыкновеннаго, потому-что надъ нимъ торчала черная головка рѣзваго двухлѣтняго племянника, который произвелъ небольшую остановку тѣмъ, что просилъ дядю посадить его на плечи.
   -- Лучше возьми его на руки, Сетъ, сказала Дина, ласково смотря на здороваго черноглазаго ребенка.-- Такъ онъ будетъ безпокоить тебя.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, Адди любитъ покататься у меня на плечахъ. Я могу пронести его такъ немного.
   На эту любезность молодой Адди отвѣчалъ тѣмъ, что забарабанилъ по груди дядюшки Сета своими пятками съ силою, которая обѣщала въ будущемъ многое. Но быть подлѣ Дины и подвергаться мученіямъ со стороны дѣтей Дины и Адама -- вотъ въ чемъ заключалось земное блаженство дядюшки Сета.
   -- Гдѣ ты видишь его? спросилъ Сетъ, когда они вышли на сосѣднее поле.-- Я не могу увидѣть его нигдѣ.
   -- Между изгородями около дороги, сказала Дина. Я видѣла его шляпу и плечо. Вотъ онъ опять.
   -- Ты ужь навѣрно увидишь его, если только его можно увидѣть гдѣ-нибудь, замѣтилъ Сетъ, смѣясь.-- Ты точно, бывало, бѣдная матушка. Она всегда, бывало, поджидаетъ Адама и могла видѣть его гораздо-скорѣе, чѣмъ другіе, несмотря на то, что у ней глаза становились все слабѣе-и-слабѣе.
   -- Онъ пробылъ долѣе, чѣмъ ожидалъ, сказала Дина, вынимая часы Артура изъ небольшаго боковаго кармана и смотря на нихъ: -- теперь ужь скоро семь.
   -- Да; но вѣдь у нихъ и нашлось о чемъ поговорить другъ съ другомъ, сказалъ Сетъ:-- и встрѣча, я думаю, сильно тронула ихъ обоихъ. Вѣдь почти восемь лѣтъ, что они не видались.
   -- Да, сказала Дина: -- Адама очень озабочивала сегодня утромъ мысль о томъ, накую перемѣну онъ долженъ найти въ бѣдномъ молодомъ человѣкѣ послѣ болѣзни, которую онъ перенесъ, а также и послѣ столькихъ лѣтъ, измѣнившихъ насъ всѣхъ. И смерть бѣдной блуждавшей, когда она возвращалась къ намъ, была новымъ горемъ.
   -- Посмотри, Адди, сказалъ Сетъ, спуская мальчика на руки и указывая впередъ:-- вонъ отецъ идетъ, вонъ тамъ у плетня.
   Дина ускорила шаги и маленькая Лисбетъ пустилась бѣжать, что было силы, пока наконецъ схватила отца за ногу. Адамъ погладилъ ее по головкѣ, поднялъ ее и поцаловалъ, но Дина могла видѣть признаки волненія, когда приблизилась къ нему, и онъ безмолвно взялъ ее подъ-руку.
   -- Хорошо, малютка, долженъ я взять тебя? сказалъ онъ, стараясь улыбнуться, когда Адди протянулъ къ нему свои руки, готовый съ свойственною дѣтямъ неблагодарностью разомъ покинуть дядюшку Сета, такъ-какъ теперь у него подъ-рукою была лучшая защита.
   -- Ну, это порядкомъ разстроило меня, сказалъ, наконецъ, Адамъ, когда всѣ направились къ дому.
   -- Ты нашелъ его очень измѣнившимся? спросила Дина.
   -- Ну, онъ измѣнился и, между-тѣмъ, не измѣнился. Я узналъ бы его вездѣ. Но цвѣтъ его лица перемѣнился и онъ очень-грустенъ. Однакожъ, доктора говорятъ, что онъ скоро поправится отъ во ть, хорошо-ли прислуживаютъ за столомъ Нанси и Молли; вотъ вамъ мѣстечко между мистеромъ Масси и мальчиками. Какъ жаль, что вы опоздали и не видѣли пуднига, когда онъ былъ еще цѣлый.
   Адамъ съ тревогой искалъ глазами четвертой женской фигуры, но за столомъ Дины не было. Чувство, близкое къ страху, удерживало его спросить о ней; къ тому-же вниманіе его было отвлечено обращенными къ нему привѣтствіями, и такимъ образомъ у него оставалась надежда, что Дина, можетъ быть, еще дома, но, вѣроятно, не расположена принять участіе въ праздникѣ, который пришелся наканунѣ ея отъѣзда.
   Пріятно было взглянуть на этотъ длинный столъ съ возсѣдавшей во главѣ его дородной фигурой круглолицаго, сіявшаго добродушіемъ Мартина Пойзера. Съ верхняго конца стола, гдѣ онъ сидѣлъ, онъ раздавалъ своимъ слугамъ порціи душистаго, сочнаго ростбифа, еле поспѣвая накладывать то и дѣло возвращавшіяся къ нему за новымъ подкрѣпленіемъ пустыя тарелки. Въ этотъ вечеръ Мартинъ, всегда отличавшійся прекраснымъ аппетитомъ, забылъ даже доѣсть свою собственную порцію, такъ пріятно ему было смотрѣть, въ промежутокъ между главнымъ его занятіемъ -- разрѣзываніемъ ростбифа, какъ наслаждаются своимъ ужиномъ другіе. Вѣдь все это были люди, которые круглый годъ, кромѣ святокъ и воскресныхъ дней, съѣдали свой холодный обѣдъ на лету, между дѣломъ, гдѣ-нибудь подъ плетнемъ, и запивали его домашнимъ пивомъ прямо изъ горлышка бутылки -- безъ сомнѣнія, съ большимъ удовольствіемъ, но не съ большимъ удобствомъ, запрокинувъ голову назадъ, скорѣе на подобіе утокъ, чѣмъ разумныхъ двуногихъ, какими они были. Мартинъ Пойзеръ лучше всякаго другого понималъ, какъ должны были наслаждаться такіе люди горячимъ ростбифомъ и только-что нацѣженнымъ пѣнистымъ пивомъ. Скрививъ голову на бокъ и крѣпко сжавъ губы, онъ подтолкнулъ локтемъ Бартля Масси, чтобы обратить его вниманіе на "дурачка" Тома Толера въ ту минуту, когда тотъ принималъ вторую, верхомъ наложенную тарелку съ жаркимъ. Блаженная улыбка разлилась но лицу Тома, когда тарелку поставили передъ нимъ, между его ножомъ и вилкой, которые онъ держалъ наготовѣ, приподнятыми вверхъ, какъ свѣчи на стѣнахъ. Но восторгъ его былъ слишкомъ полонъ, чтобы выразиться одною улыбкой: въ тотъ-же мигъ съ губъ его сорвалось протяжное: "Ого-го!", послѣ чего онъ мгновенно впалъ въ состояніе невозмутимой серьезности, а его ножъ и пилка жадно вонзились въ добычу. Тучное тѣло Мартина Пойзера заколыхалось отъ сдержаннаго смѣха; онъ повернулся къ женѣ взглянуть, обратила-ли она вниманіе на Тома, встрѣтился съ нею глазами, и взглядъ обоихъ супруговъ выразилъ одно и то же чувство добродушнаго удовольствія,
   Томъ -- дурачекъ былъ общимъ любимцемъ на фермѣ, гдѣ онъ игралъ роль шута и пополнялъ свои промахи въ практическихъ дѣлахъ болѣе или менѣе удачными остротами, которыми онъ выстрѣливалъ на манеръ того, какъ молотятъ цѣпомъ, т. е. билъ куда попало, не цѣлясь, что не мѣшало ему попадать иногда въ цѣль. Во время стрижки овецъ и въ сѣнокосъ его остроты усиленно цитировались, но я воздержусь отъ повторенія ихъ на этихъ страницахъ, ибо, подобно остроумію другихъ отошедшихъ въ вѣчность шутовъ, знаменитыхъ въ свое время, и остроуміе Тома окажется, пожалуй, слишкомъ скоропреходящаго свойства, въ сравненіи съ болѣе глубокими и прочными явленіями въ природѣ вещей.
   За исключеніемъ Тома, Мартинъ Пойзеръ рѣшительно гордился составомъ своихъ рабочихъ и съ чувствомъ удовлетворенія говорилъ себѣ, что у него самые ловкіе и добросовѣстные работники въ цѣломъ округѣ. Взять хоть-бы Кестера Бэма, старика въ плоскомъ кожаномъ картузѣ и съ изрытымъ морщинами, почернѣвшимъ отъ солнца лицомъ. Былъ-ли въ Ломширѣ хоть одинъ человѣкъ, который такъ хорошо понималъ-бы "суть" каждой работы? Онъ былъ одинъ изъ тѣхъ незамѣнимыхъ работниковъ, которые не только знаютъ, какъ взяться за всякое дѣло, но и въ совершенствѣ дѣлаютъ все, за что-бы они ни взялись. Правда, что къ тому времени, о которомъ мы здѣсь говоримъ, колѣни Кестера замѣтно согнулись, и онъ постоянно присѣдалъ на ходу, какъ будто находился въ обществѣ почетныхъ особъ, которымъ считалъ нужнымъ кланяться. Да такъ оно, впрочемъ, и было, хотя я долженъ сознаться, что объектомъ такихъ почтительныхъ реверансовъ мистера Кестера было собственное его искусство въ работѣ, передъ которымъ онъ выполнялъ очень трогательные обряды поклоненія божеству. Онъ всегда собственноручно вершилъ стоги -- работа, въ которой онъ особенно отличался,-- и когда послѣдній верхъ послѣдняго стога былъ сложенъ, Кестеръ, жившій довольно далеко отъ фермы, въ первое-же воскресенье путешествовалъ въ своемъ праздничномъ платьѣ къ хлѣбному двору, останавливался гдѣ-нибудь на лугу, на приличной дистанціи, и любовался своимъ произведеніемъ, переходя съ мѣста на мѣсто, дабы видѣть стогъ съ надлежащаго пункта. И когда онъ ходилъ такимъ образомъ вокругъ своихъ стоговъ, поднявъ глаза на золотыя верхушки и почтительно имъ присѣдая, его положительно можно было принять за язычника, поклоняющагося своимъ идоламъ. Кестеръ былъ старый холостякъ и слылъ за скрягу, у котораго чулки полны золота. И аккуратно каждую субботу, во время расплаты съ рабочими, хозяинъ отпускалъ на его счетъ шуточку по поводу этихъ слуховъ,-- не какую-нибудь новую неумѣстную остроту, а старую вѣрную шутку, много разъ испытанную, долго служившую, но не отслужившую свой вѣкъ. "Большой шутникъ нашъ молодой хозяинъ", говорилъ въ такихъ случаяхъ Кестеръ, ибо, начавъ свою карьеру еще при покойномъ Мартинѣ Пойзерѣ, у котораго онъ гонялъ на огородѣ ворона, старикъ не могъ привыкнуть къ мысли, что нынѣ царствующій Мартинъ давно уже пересталъ быть парнишкой -- подросткомъ. Я не стыжусь вспоминать старика Кестера: и я, и вы, читатели, многимъ обязаны грубымъ рукамъ такихъ тружениковъ,-- рукамъ, давно обратившимся въ прахъ, смѣшавшійся съ землей, надъ которою они нѣкогда такъ вѣрно трудились, и шлепая изъ нея все, что было въ ихъ силахъ, и довольствуясь самой скромной долей отъ своихъ трудовъ, удѣляемой имъ въ видѣ жалованья.
   На другомъ концѣ стола, насупротивъ хозяина, сидѣлъ Аликъ, пастухъ и старшій работникъ, широкоплечій парень съ румянымъ лицомъ. Нельзя сказать, чтобы Аликъ былъ въ самыхъ лучшихъ отношеніяхъ съ Кестеромъ: всѣ ихъ отношенія, собственно говоря, ограничивались случайными стычками, ибо хотя въ дѣлѣ кладки стоговъ, возведенія изгородей и ухода за ягнятами они, по всей вѣроятности, придерживались одинаковыхъ взглядовъ, мнѣнія ихъ совершенно расходились во взаимной сравнительной оцѣнкѣ ихъ заслугъ. Алика ни въ какомъ случаѣ нельзя было упрекнуть въ преувеличенной мягкости обращенія: говорилъ онъ, точно рычалъ, а его плотная, коренастая фигура напоминала бульдога.
   "Не троньте меня, и я васъ не трону" -- говорила, казалось, вся его внѣшность. Но за то онъ былъ такъ щепетильно честенъ, что скорѣе, кажется, раскололъ-бы пополамъ лишнее зернышко овса, чѣмъ присвоить себѣ что-либо сверхъ законной своей части, и такъ "прижимистъ" насчетъ хозяйскаго добра, какъ еслибы оно было его собственнымъ. Курамъ онъ всегда бросалъ подмоченный ячмень, да и то самыми маленькими горсточками, потому-что раскидывать зерно полными горстями было въ его глазахъ непростительной расточительностью, отъ одного вида которой у него щемило сердце. Добродушный конюхъ Тимъ, очень любившій своихъ лошадей, имѣлъ зубъ противъ Алика за овесъ; они рѣдко говорили между собою и никогда не смотрѣли другъ на друга, даже сидя за общимъ блюдомъ холоднаго картофеля; но такъ какъ это была общая имъ обоимъ манера обращаться съ людьми, то изъ этого вовсе не слѣдуетъ заключать, чтобы они были непримиримыми врагами и питали другъ къ другу закоренѣлую ненависть. Буколическій характеръ Гейслопа имѣлъ, какъ видите, мало общаго съ тою непосредственно-веселой, широко-улыбающейся идилліей, которая была, какъ кажется, наблюдаема въ большинствѣ округовъ, посѣщаемыхъ художниками. Въ Гейслопѣ тихій свѣтъ улыбки на лицѣ пахаря былъ рѣдкимъ явленіемъ, и между бычачьей угрюмостью и грубымъ хохотомъ было весьма мало промежуточныхъ степеней. И далеко не всѣ рабочіе были такъ честны, какъ нашъ пріятель Аликъ. За этимъ самымъ столомъ, между людьми мистера Пойзера, сидѣлъ великанъ Бенъ Толовей, одинъ изъ лучшихъ молотильщиковъ, но не одинъ разъ попадавшійся почти на мѣстѣ преступленія -- съ карманами набитыми хозяйской пшеницей,-- проступокъ, которой во всякомъ случаѣ трудно приписать разсѣянности, такъ какъ Бенъ не былъ ни ученымъ, ни даже мыслителемъ. Какъ бы то ни было, Мартинъ прощалъ ему эту слабость и продолжалъ брать его на молотьбу, потому-что Толовей съ незапамятныхъ временъ жили въ деревнѣ и всегда работали на Пойзеровъ. Сказать и то, едва ли общество много выиграло-бы отъ того, что Бенъ отсидѣлъ-бы полгода въ тюрьмѣ, ибо взгляды его на присвоеніе чужой собственности были весьма узки, а исправительный домъ могъ-бы ихъ только расширить. Итакъ, Бенъ не попалъ въ тюрьму и въ этотъ вечеръ уплеталъ свой ростбифъ съ чистымъ сердцемъ, ибо съ послѣднихъ пожинокъ онъ не чувствовалъ за собой никакой вины, кромѣ утайки для собственнаго огорода горсти-другой бобовъ и гороха, вслѣдствіе чего упорно преслѣдовавшій его подозрительный взглядъ Алика былъ для него кровной обидой.
   Но вотъ съ жаркимъ покончили, скатерть убрали и на длинномъ сосновомъ столѣ появились блестящія кружки, темные кувшины съ пѣнящимся пивомъ и мѣдные подсвѣчники, сверкающіе такой чистотой, что-любо было смотрѣть. Теперь наступилъ главный моментъ церемоніи всего вечера -- хоровое исполненіе "Пѣсни жатвы", въ которомъ должны были принимать участіе рѣшительно всѣ. Кто желалъ особенно отличиться -- могъ пѣть и не фальшивить, но никому не дозволялось сидѣть съ закрытымъ ртомъ. Размѣръ пѣсни былъ въ три темпа и долженъ былъ обязательно соблюдаться; остальное предоставлялось на усмотрѣніе каждаго отдѣльнаго исполнителя.
   Что касается происхожденія этой пѣсни, я не могу въ точности сказать, сложилась-ли она въ настоящемъ своемъ видѣ въ мозгу какого-нибудь одного композитора, или была послѣдовательно усовершенствована нѣсколькими поколѣніями бардовъ. Въ ней чувствуется печать единства, индивидуальнаго генія, что заставляетъ меня склоняться къ первой гипотезѣ, хотя я вполнѣ допускаю, что эта цѣльность могла явиться результатомъ той общности взглядовъ и мнѣній, которая составляетъ отличительную черту примитивныхъ умовъ, совершенно чуждую нашимъ современникамъ.
   Церемонія пѣнія дополнялась церемоніей возліяній,-- фактъ самъ по себѣ, быть можетъ, и прискорбный, но такъ повелось изстари; такъ пѣли наши прапрадѣды, а вы, конечно, знаете пословицу: яйца курицу не учатъ. Покуда пѣлись первая и вторая строфы, исполненныя несомнѣнно полнымъ голосомъ, кружки оставались пустыми.
   
   "Пьемъ за здоровье хозяина
   Который задалъ намъ пиръ!
   Пьемъ за здоровье хозяина
   И за хозяюшку пьемъ!
   Пошли ему, Господи, всякаго счастья,
   Удачу въ дѣлахъ и во всемъ!
   Ему -- удачу, а намъ, его слугамъ,
   Побольше такихъ хозяевъ, какъ онъ".
   
   Но передъ тѣмъ, какъ затянуть третій куплетъ, который поется fortissimo, при чемъ каждый изъ пѣвцовъ энергично отбиваетъ тактъ кулакомъ по столу, что производитъ эффектъ цѣлаго оркестра цимбаловъ и барабановъ, кружку Алика наполнили до краевъ, и онъ былъ обязанъ опорожнить ее прежде, чѣмъ хоръ замолчитъ.
   
   Пейте-же, братцы, пейте дружнѣе,
   Да смотрите -- на полъ не лить.
   А кто прольетъ, такъ того нашъ хозяинъ
   Заставитъ вчетверо пить.
   
   Когда Аликъ благополучно выдержалъ испытаніе, не проливъ ни капли пива и доказавъ такимъ образомъ твердость своей руки, насталъ чередъ старика Кастера, сидѣвшаго по правую руку, а тамъ и другихъ, пока каждый не осушилъ подъ веселое пѣніе хора своей первой пинты пива. Томъ-дурачекъ -- вѣдь этакій хитрецъ!-- постарался было "нечаянно" пролить часть своей порціи, но мистеръ Пойзеръ подоспѣла какъ разъ во время (съ совершенно излишней услужливостью, по мнѣнію Тома), чтобы помѣшать выполненію кары, налагаемой за такого рода проступки.
   Тотъ, кому случилось-бы услышать это пѣніе съ улицы, едва-ли понялъ-бы, отчего такъ часто повторялось это настойчивое приглашеніе "выпить". Но если-бы онъ вышелъ въ залу пира, онъ убѣдился-бы, что всѣ здѣсь были пока вполнѣ трезвы, а большинство сохраняло на своихъ лицахъ самое серьезное выраженіе. Сохранять полнѣйшую серьезность въ данномъ случаѣ было для этихъ скромныхъ тружениковъ такимъ-же общепріятнымъ требованіемъ приличіи, какъ для изящныхъ дамъ и джентльменовъ -- кланяться и любезно улыбаться, принимая предложенный тостъ. Бартль Масси, у котораго были чувствительныя уши, какъ только началось пѣніе, вышелъ изъ за стола "взглянуть на погоду", и наблюденія его продолжались до тѣхъ поръ, пока воцарившееся молчаніе, по нарушавшееся въ теченіе пяти минутъ, не убѣдило его, что до будущаго года онъ уже не услышитъ больше этого громогласнаго приглашенія "выпить". И такъ, пѣсня смолкла къ великому огорченію Тотти и мальчиковъ: наступившая тишина показалась имъ очень скучной послѣ великолѣпнаго треска и грохота, которому Тотти, сидѣвшая у отца на колѣняхъ, способствовала очень дѣятельно, барабаня по столу своимъ маленькимъ кулачкомъ изъ всѣхъ своихъ маленькихъ силъ.
   Когда Бартль вернулся на кухню, все общество, наслушавшись пѣнія хоромъ, проявляло единодушное желаніе прослушать соло. Нанси увѣряла, что конюхъ Тимъ знаетъ чудесную пѣсню и что вообще онъ "всегда поетъ въ конюшнѣ, словно жаворонокъ". На это мистеръ Пойзеръ сказалъ, желая одобрить пѣвца: "Ну что-же, Тимъ, спой намъ, братецъ, а мы послушаемъ". Тимъ застыдился, потупился и отвѣчалъ, что онъ не умѣетъ пѣть. Но тутъ всѣ подхватили просьбу хозяина: это былъ прекрасный случай поддержать разговоръ. Каждый могъ сказать: "Ну, что-же, Тимъ, спой намъ что-нибудь", и всѣ это сказали, за исключеніемъ Алика, который никогда не позволялъ себѣ безъ особенной надобности такой роскоши, какъ слова. Наконецъ сосѣдъ Тима, Бенъ Толовей, попробовалъ было съ помощью локтя придать убѣдительности своей просьбѣ, но тутъ Тимъ неожиданно разсвирѣпѣлъ: "оставь меня въ покоѣ,-- слышишь ты!" накинулся онъ на Бена, "а не то я тебя заставлю запѣть на такой голосъ, который наврядъ-ли придется тебѣ по вкусу". У каждаго человѣка есть граница терпѣнія, и къ Тиму никто уже больше не приставалъ.
   -- Ну, Давидъ, въ такомъ случаѣ теперь твой чередъ,-- сказалъ Бенъ, желая показать, что онъ ничуть не смущенъ своимъ пораженіемъ.-- Спой-ка намъ твою "Розу безъ шиповъ".
   Пѣвецъ-любитель Давидъ былъ молодой парень съ глубокомысленно-мечтательнымъ выраженіемъ лица, которымъ онъ былъ обязанъ, по всей вѣроятности, не столько какому-нибудь особенному свойству своего ума, сколько сильному косоглазію, ибо онъ былъ весьма польщенъ просьбою Бена; онъ покраснѣлъ, засмѣялся и провелъ по губамъ рукавомъ съ такимъ видомъ, какъ будто собирался сейчасъ-же открыть ротъ и запѣть. Нѣкоторое время все общество съ большимъ интересомъ ожидало пѣсни Давида, но тщетно. Главный лиризмъ вечера сидѣлъ пока въ погребѣ съ пивомъ, и еще не настала минута извлечь его изъ этого убѣжища.
   Между тѣмъ на верхнемъ концѣ стола разговоръ принялъ политическое направленіе. Мистеръ Крегъ снисходилъ иногда до обсужденія вопросовъ политики, въ которой впрочемъ отличался скорѣе мудрой прозорливостью, нежели спеціальными свѣдѣніями. Онъ провидѣлъ въ будущее настолько дальше фактовъ, что знать факты оказывалось для него совершенно излишнимъ.
   -- Я никогда не читаю газетъ,-- говорилъ мистеръ Крегъ, набивая свою трубку,-- хотя могъ-бы читать ихъ десятками, потому-что миссъ Лидди получаетъ очень много газетъ и просматриваетъ ихъ всѣ чуть-что не въ минуту. Мильсъ -- тотъ съ утра до ночи сидитъ гдѣ-нибудь у камина съ газетой въ рукахъ, и къ концу чтенія голова у него всегда еще больше запутается, и онъ окончательно перестаетъ что-нибудь понимать. Теперь онъ весь поглощенъ этимъ миромъ съ Франціей, о которомъ столько трубятъ; вотъ онъ и читаетъ цѣлые дни, думаетъ проникнуть въ самую суть. "--Помилуй васъ Господи, Мильсъ!" говорю я ему; вы такъ-же много смыслите во всемъ этомъ, какъ свинья въ апельсинахъ. А я вамъ вотъ что скажу. Вы полагаете, что миръ для насъ нивѣсть какое благо? Ну что-жъ, я не противникъ мира,-- я не противникъ мира, замѣтьте себѣ. Но я нахожу, что тѣ, кто стоитъ во главѣ нашего государства,-- горшіе наши враги, чѣмъ самъ Бонапартъ со всѣми его мусью-генералами, потому-что -- что они?-- щелкоперы, которыхъ можно нанизывать на саблю по полудюжинѣ заразъ, какъ лягушекъ.
   -- Еще-бы!-- вставилъ свое слово Мартинъ Пойзеръ, который слушалъ оратора съ глубокомысленнымъ видомъ знатока и съ неподдѣльнымъ восторгомъ;-- вѣдь они въ жизнь свою не нюхали мяса; кажется, они питаются все больше салатомъ.
   -- Вотъ я и говорю Мильсу,-- продолжалъ Крегъ:-- "неужто вы хотите увѣрить меня, что такіе щелкоперы могутъ намъ повредить? Да они не надѣлаютъ намъ и вполовину столько вреда, какъ наши министры своимъ дурнымъ управленіемъ. Если-бы король Георгъ разогналъ ихъ всѣхъ помеломъ, да сталъ бы управлять самъ, онъ живо увидѣлъ-бы, какъ чудесно все-бы уладилось. Онъ могъ-бы, пожалуй, взять себѣ опять Вилли Питта; но лично я придерживаюсь того мнѣнія, что никого намъ не надо, кромѣ короля да парламента. Все зло идетъ отъ министровъ,-- все зло изъ ихъ гнѣзда, повѣрьте!
   -- Все это одна болтовня,-- замѣтила мистрисъ Пойзеръ, которая сидѣла теперь подлѣ мужа съ Тотти на колѣняхъ,-- слова на вѣтеръ. Трудно нынче стало узнать чорта по копытамъ, когда всѣ начали носить сапоги.
   -- А что касается до мира,-- сказалъ мистеръ Пойзеръ. склонивъ голову на бокъ съ видомъ сомнѣнія и выпуская съ каждой фразой по большому клубу дыма,-- такъ я и самъ не знаю, что сказать. Война -- полезная вещь для страны: любопытно, какъ безъ нея вы поддержите цѣны? Ну, а французы, я слышалъ, подлый народъ, и значитъ бить ихъ нѣтъ никакого грѣха.
   -- Въ этомъ вы отчасти правы, Пойзеръ,-- сказалъ мистеръ Крегъ;-- но все-таки я ничего но имѣю противъ мира: надо-же дать людямъ отдохнуть. Мы всегда можемъ нарушить миръ, когда захотимъ, и лично я ничуть не боюсь Бонапарта, хоть и много толкуютъ про его умъ. То же самое говорилъ я нынче утромъ и Мильсу (то-есть ничего-то онъ не смыслитъ въ политикѣ, этотъ Мильсъ,-- Христосъ съ нимъ! У меня онъ въ три минуты пойметъ больше, чѣмъ читай онъ газеты хоть круглый годъ). Ну вотъ, я ему и говорю: "Какъ вы про меня скажете, Мильсъ: хорошій я садовникъ? Знаю я свое дѣло? Отвѣтьте мнѣ только на этотъ вопросъ." -- "Конечно, Крегъ, вы хорошій садовникъ, говоритъ (онъ не дурной человѣкъ, этотъ Мильсъ, для дворецкаго; вотъ только головой слабоватъ).-- "Прекрасно", говорю я; "вы вотъ толкуете про умъ Бонапарта. А какъ вы думаете, послужило-бы мнѣ къ чему-нибудь то, что я первоклассный садовникъ, если-бы мнѣ пришлось разводить садъ на болотѣ?" "Конечно, нѣтъ", говоритъ. "Ну такъ вотъ, совершенно въ такомъ же положеніи и вашъ Бонапартъ", говорю я. "Я не отрицаю -- смекалка у него есть,-- вѣдь онъ, кажется, не французъ по рожденію. Но что у него за душой? Кто его помощники?-- Никого, кромѣ этихъ мусью".
   Мистеръ Крегъ на минуту умолкъ, съ торжествомъ оглядывая присутствующихъ послѣ своего послѣдняго, чисто Сократовскаго аргумента, и затѣмъ добавилъ, свирѣпо ударивъ по столу кулакомъ:
   -- Да что тамъ говорить! Вотъ вамъ фактъ (есть люди которые могутъ его засвидѣтельствовать): когда у нихъ не хватило человѣка въ какомъ-то полку, они нарядили въ полную форму большую обезьяну, и этотъ нарядъ такъ ей присталъ, что ее нельзя было отличить отъ самихъ мусью.
   -- Скажите пожалуйста!-- протянулъ мистеръ Пойзеръ, совершенно сраженный какъ политической стороной этого анекдота, такъ и поразительнымъ интересомъ, какой онъ долженъ былъ представлять для науки.
   -- Полноте, Крегъ, вы слишкомъ далеко хватили,-- замѣтилъ Адамъ.-- Вы сами не вѣрите тому, что говорите. Все это вздоръ, будто французы такъ уже плохи. Мистеръ Ирвайнъ ихъ видѣлъ во Франціи и говоритъ, что между ними есть настоящіе молодцы. А что до науки, всякихъ изобрѣтеній и фабричной промышленности, такъ они во многомъ оставили насъ далеко позади. Унижать враговъ всегда глупо. Велика: ли была-бы заслуга Нельсона и всѣхъ, кто билъ французовъ, если-бы они и въ самомъ дѣлѣ были такою дрянью, какъ вы говорите?
   Мистеръ Пойзеръ поднялъ вопросительный взглядъ на мистера Крега въ полнѣйшемъ недоумѣніи передъ такимъ разногласіемъ двухъ авторитетовъ. Свидѣтельство мистера Ирвайна значило очень много; но съ другой стороны и Крегъ былъ не дуракъ; къ тому же его взглядъ на вещи не такъ сильно поражалъ новизной. Мартинъ никогда не слыхалъ, чтобы французы были къ чему-нибудь годны. Мистеръ Крегъ даже не нашелся, что отвѣтить; онъ только отхлебнулъ большой глотокъ пива изъ своей кружки и углубился въ созерцаніе своей ноги, которую для этой цѣли слегка вывернулъ наружу. Тутъ къ столу подошелъ Бартль Масси, докуривавшій у камина свою первую трубку, и, притушивъ въ ней остатки табачной золы, сказалъ:
   -- Адамъ, отчего это въ воскресенье тебя не было въ церкви? Отвѣчай-ка мнѣ правду, разбойникъ. Пѣніе безъ тебя сильно хромало. Ужъ не собираешься-ли ты заставить краснѣть за себя твоего учителя на старости лѣтъ?
   -- Нѣтъ, мистеръ Масси; мистеръ и мистрисъ Пойзеръ могутъ вамъ сказать, гдѣ я былъ. Я былъ не въ дурномъ обществѣ.
   -- Она таки уѣхала, Адамъ, уѣхала въ свои Сноуфильдъ,-- сказалъ мистеръ Пойзеръ, въ первый разъ въ этотъ вечеръ вспоминая о Динѣ.-- Я думалъ, что хоть ты сумѣешь ее убѣдить, да, видно, ничто не могло ее удержать: она уѣхала еще вчера поутру. Моя хозяйка никакъ но можетъ съ этимъ помириться. Ужъ я боялся, что ей сегодня и праздникъ будетъ не въ праздникъ.
   Мистрисъ Пойзеръ не разъ вспоминала о Динѣ съ той минуты, какъ явился Адамъ, но у нея не хватало духу сообщить ему печальную новость.
   -- Эге, да тутъ, кажется, замѣшана баба! пробурчалъ Бартль съ величайшимъ презрѣніемъ.-- Если такъ,-- я отъ тебя отрекаюсь, Адамъ.
   -- Постойте, Бартль, сказалъ мистеръ Пойзеръ;-- объ этой бабѣ вы сами хорошо отзывались. А что, попались? Нечего, нечего,-- теперь отступать уже поздно. Не вы-ли какъ-то сказали, что женщины были-бы недурнымъ изобрѣтеніемъ, еслибы всѣ походили на Дину?
   -- Я говорилъ объ ея голосѣ, милый другъ, только о голосѣ, сказалъ Бартль.-- Ее я еще могу слушать, не испытывая желанія заткнуть уши ватой. Во всемъ-же другомъ, я увѣренъ, она какъ и всѣ бабы: воображаетъ, что можно добиться, чтобы дважды два было пять, если хорошенько похныкать, да побольше надоѣдать людямъ.
   -- Ну да, послушать иныхъ людей, такъ подумаешь, что мужчина только взглянетъ на мѣшокъ съ пшеницей и сразу скажетъ вамъ, сколько въ немъ зеренъ,-- до того они всѣ проницательны. О, мужчины! да они все видятъ насквозь, съ тѣмъ возьмите! Оттого-то, должно быть, они такъ плохо видятъ, что дѣлается у нихъ подъ носомъ.
   Мартинъ Пойзеръ, въ восторгѣ отъ находчивости жены, весь затрясся отъ смѣха и подмигнулъ Адаму, какъ будто! говоря: "Что, попался теперь твой учитель"!
   -- Ну, еще-бы, куда-же намъ до бабъ, куда намъ до бабъ возразилъ насмѣшливо Бартль.-- Баба еще не слыхала, о чемъ говорятъ, а ужъ знаетъ, въ чемъ дѣло. Баба скажетъ мужчинѣ, о чемъ онъ думаетъ,-- прежде, чѣмъ онъ самъ догадался -- о чемъ.
   -- Что-жъ, въ этомъ нѣтъ ничего невозможнаго, отрѣзала мистрисъ Пойзеръ:-- мужчины всѣ такіе увальни, что ихъ мысли всегда ихъ перегоняютъ, такъ-что, если они и успѣваютъ когда поймать свою мысль, такъ развѣ за хвостъ. Я успѣю счесть петли въ моемъ чулкѣ, прежде чѣмъ мужчина повернетъ языкомъ; да и даже тогда, когда онъ наконецъ чѣмъ-нибудь разрѣшится, много-ли выжмешь изъ того, что онъ тебѣ сказалъ? Извѣстное дѣло: куры больше высиживаютъ болтуновъ. Я впрочемъ не отрицаю, что женщины глупы: недаромъ Всемогущій Господь далъ ихъ въ подруги мужчинамъ.
   -- Хороша подруга,-- что и говорить!-- которая такъ-же подходитъ тебѣ, какъ уксусъ зубамъ. Мужъ сказалъ слово, а жена ему десять -- наперекоръ; захотѣлъ онъ горячей говядины,-- она непремѣнно подастъ ему холодной свинины; развеселился онъ въ недобрую минуту,-- она постарается отравить его веселье своимъ хныканьемъ. Да, да, подруга,-- добрый товарищъ,-- такой-же, какъ слѣпень для коня: всегда знаетъ, въ какое мѣсто лучше ужалить,-- всегда знаетъ, какъ сдѣлать человѣку больнѣй.
   -- Ну да, я знаю, что нравится мужчинамъ, сказала мистрисъ Пойзеръ:-- мужчинѣ нужна жена -- дура, которая, что-бы ни продѣлывалъ мужъ, будетъ на все улыбаться ему, какъ красному солнышку, будетъ говорить "спасибо" за каждый пинокъ и притворяться, что она даже не знала, на головѣ она стоитъ, или на ногахъ, пока мужъ не научилъ ее уму-разуму. Вотъ что мужчины,-- если не всѣ, такъ почти всѣ,-- любятъ въ женѣ; имъ нужно, чтобы подлѣ нихъ былъ дурака", который твердилъ-бы имъ, что они необыкновенно умны. Впрочемъ, иные могутъ и безъ этого обойтись: они и такъ достаточно высокаго мнѣнія о себѣ. Вотъ почему на свѣтѣ есть старые холостяки.
   -- Послушайте, Крегъ, сказалъ мистеръ Пойзеръ шутливо,-- надо вамъ поскорѣе жениться, не то какъ разъ угодите въ старые холостяки,-- а вы видите, какъ женщины ихъ честятъ.
   -- Что-жъ, я не прочь, еслибы нашлась другая такая умная женщина и домовитая хозяйка, какъ ваша жена, отвѣчалъ Крегъ, желая польстить мистрисъ Пойзеръ и высоко цѣня свои комплименты.
   -- И жестоко попадетесь, Крегъ, замѣтилъ Бартль сухо,-- жестоко попадетесь. Сейчасъ видно, что въ садоводствѣ вы лучшій судья, чѣмъ въ вопросѣ о бракѣ: тамъ вы цѣните вещи за то, что въ нихъ дѣйствительно цѣнно. Вѣдь не станете-же вы, отбирая горохъ, смотрѣть, какой у него корень, а морковь выбирать по цвѣтамъ. Совершенно такъ-же надо выбирать и жену. Изъ женскаго ума все равно не выкроишь многаго,-- не выкроишь многаго; а вотъ женская глупость дѣйствительно зрѣетъ съ годами.
   -- Ну, что ты на это скажешь? спросилъ мистеръ Пойзеръ, откидываясь на спинку стула и весело поглядывая на жену.
   -- Что я скажу? отозвалась мистрисъ Пойзеръ, и глаза ея сверкнули опаснымъ огонькомъ.-- Я скажу, что у иныхъ людей языки, какъ испорченные часы, которые бьютъ не затѣмъ, чтобы указывать время, а просто потому, что у нихъ внутри не все ладно...
   Мистрисъ Пойзеръ, по всей вѣроятности, развила-бы свою мысль болѣе обстоятельно, еслибы въ эту минуту общее вниманіе не было отвлечено происходившимъ на другомъ концѣ стола, гдѣ поэтическое настроеніе, выразившееся сначала лишь скромнымъ исполненіемъ "Розы безъ шиповъ", пропѣтой Давидомъ въ полголоса, приняло постепенно довольно оглушительный и сложный характеръ. Тимъ, будучи невысокаго мнѣнія о вокальныхъ упражненіяхъ Давида, счелъ своимъ долгомъ заглушить его мурлыканье и затянулъ весьма оживленно "Трехъ веселыхъ косарей". Но Давида было не такч, легко осадить: онъ выказалъ способность къ такому необычайному crescendo, что оставалось еще подъ сомнѣніемъ, кто кого побѣдитъ, "Роза"-ли "Косарей", или "Косари" -- "Розу", какъ вдругъ старикъ Кестеръ, сидѣвшій до сихъ поръ съ неподвижнымъ лицомъ и хранившій гробовое молчаніе, пустилъ такую трель фальцетомъ, точно онъ былъ вѣстовой колоколъ, и ему пришло время звонить.
   Почтенная компанія на томъ концѣ стола, гдѣ во главѣ возсѣдалъ Аликъ, отнеслась къ этому музыкальному развлеченію, какъ къ самой естественной вещи, ибо въ области музыки она была свободна отъ всякихъ предразсудковъ. Но Бартль Масси положилъ трубку на столъ и заткнулъ уши. Тутъ поднялся Адамъ, давно уже -- съ той минуты, какъ онъ узналъ, что Дина уѣхала, помышлявшій, какъ бы ему ускользнуть, и сказалъ, что онъ долженъ пожелать хозяевамъ и гостямъ добраго вечера.
   -- И я пойду съ тобой, парень, сказалъ Бартль;-- уйду, пока меня еще не окончательно оглушили.
   -- Въ такомъ случаѣ я пройду деревней и провожу васъ до дому, если вы позволите, мистеръ Масси, сказалъ Адамъ.
   -- Чудесно! Мы съ тобой поболтаемъ дорогой. Нынче вѣдь тебя никакъ не поймать.
   -- Жаль, что вы не хотите еще посидѣть, сказалъ Мартинъ Пойзеръ.-- А то оставались-бы... Скоро они разойдутся: жена никогда не позволяетъ имъ засиживаться дольше десяти.
   Но Адамъ рѣшительно отказался остаться. И такъ, друзья, распростились съ хозяевами и вышли на дорогу, подъ свѣтлое звѣздное небо.
   -- Эта дура Вѣдьма небось ноетъ дома по мнѣ, сказалъ Бартль.-- Когда я хожу сюда, я никогда не беру ее съ собой; боюсь, какъ бы мистрисъ Пойзеръ не прострѣлила ее своимъ взглядомъ. Еще, чего добраго, на всю жизнь искалѣчитъ Божью тварь.
   -- А мой Джипъ, такъ тотъ и самъ ни за что сюда не пойдетъ, проговорилъ со смѣхомъ Адамъ.-- Какъ только сообразитъ, куда я иду, такъ сейчасъ и повернетъ оглобли.
   -- Да. да, ужасная женщина! Вся изъ иголокъ; -- вся изъ иголокъ! Но у меня сердце лежитъ къ Мартину,-- очень лежитъ. А онъ-таки любитъ иголки, храни его Богъ! Вотъ ужъ истинно подушка для иголокъ, нарочно и сдѣланная для того.
   -- А все-таки она хорошая женщина,-- добрая, и съ честной душой, замѣтилъ Адамъ.-- Такая ужъ не обманетъ. Правда, она не слишкомъ нѣжно принимаетъ собакъ, когда онѣ заходятъ къ ней въ домъ; но будь онѣ на ея попеченіи, она-бы заботилась о нихъ и хорошо бы ихъ кормила. Языкъ у нея острый -- это правда, но за то сердце золотое; я въ этомъ убѣдился по опыту, когда мнѣ трудно жилось. Это одна изъ тѣхъ женщинъ, о которыхъ нельзя судить по тому, что онѣ говорятъ.
   -- Ну ладно, ладно, пусть такъ. Я вѣдь и не говорю, что это яблоко гнилое: но оно мнѣ набиваетъ оскомину,-- оно мнѣ набиваетъ оскомину.
   

ГЛАВА LIV.
ВСТРѢЧА ВЪ ГОРАХЪ.

   Адамъ понялъ желаніе Дины поторопиться отъѣздомъ и видѣлъ въ немъ скорѣе лучъ надежды для себя, чѣмъ причину отчаиваться. Она боялась, чтобы сила ея чувства къ нему не помѣшала ей остаться вѣрной себѣ до конца, не помѣшала-бы ея рѣшенію руководствоваться только указаніемъ свыше.
   "Жаль только, что я не попросилъ ее написать мнѣ", подумалъ Адамъ. "Хотя, можетъ быть, даже и это было-бы ей помѣхой. Она хочетъ пожить на свободѣ одна, какъ жила прежде, и я не въ правѣ приходить въ нетерпѣніе и нарушать ея жизнь, заставляя ее сообразоваться съ моими желаніями. Она сказала мнѣ, на чемъ она порѣшила; а она не такая женщина, чтобы говорить одно, а думать другое. Я буду ждать терпѣливо".
   Таково было благоразумное рѣшеніе Адама, котораго онъ твердо держался въ теченіе двухъ-трехъ недѣль, подкрѣпляемый воспоминаніемъ о признаніи Дины. Удивительно, какая сила надежды заключена въ первыхъ словахъ любви. Но къ половинѣ октября благоразумное рѣшеніе начало замѣтно ослабѣвать и обнаруживать опасные признаки истощенія. Недѣли тянулись безконечно долго: положительно у Дины было болѣе, чѣмъ достаточно, времени, чтобы на чемъ-нибудь остановиться. Что бы женщина ни говорила мужчинѣ послѣ того, какъ она призналась, что любитъ его, онъ слишкомъ опьяненъ этою первою каплею сладкаго напитка любви, которая досталась ему, чтобы останавливаться на томъ, какого вкуса будетъ вторая. Онъ уходитъ отъ нея бодрымъ шагомъ, не слыша подъ собою земли, и не боится никакихъ препятствій въ будущемъ. Но этого радужнаго настроенія хватаетъ не надолго: воспоминанія перестаютъ удовлетворять съ теченіемъ времени; нужны новыя доказательства любви для оживленія надежды. Увѣренность Адама начинала колебаться: теперь онъ боялся, что Дина можетъ втянуться въ прежнюю жизнь, что старыя привязанности захватятъ ее въ свою власть и возьмутъ верхъ надъ новымъ ея чувствомъ. Если бы это было не такъ, она, конечно, написала-бы ему, подала-бы ему хоть какую-нибудь надежду; но, повидимому, она находила нужнымъ приготовить его къ самому худшему. По мѣрѣ того, какъ слабѣла увѣренность Адама, терпѣніе его истощалось, и наконецъ онъ рѣшилъ самъ написать Динѣ и просить ее не оставлять его въ этой тягостной неизвѣстности дольше, чѣмъ это было необходимо. Онъ просидѣла, надъ письмомъ до глубокой ночи, но утромъ все разорвалъ, испугавшись послѣдствій, какія могло вызвать его письмо. Получить отказъ въ письмѣ было еще хуже, чѣмъ выслушать его изъ ея собственныхъ устъ, потому-что уже одно ея присутствіе смягчило-бы для него тяжесть удара.
   Вы, вѣроятно, догадываетесь, въ чемъ тутъ дѣло: Адамъ стосковался по Динѣ; ему страстно хотѣлось видѣть ее, а когда такого рода желаніе достигнетъ у влюбленнаго извѣстной степени напряженности, онъ долженъ его удовлетворить, хотя-бы для этого ему пришлось поставить на карту всю свою будущность.
   Чѣмъ, въ сущности, могла ему повредить поѣздка въ Сноуфильдъ? Дина не можетъ на него разсердиться: она не запрещала ему пріѣзжать и даже должна была предвидѣть, что рано или поздно онъ явится къ ней за отвѣтомъ. Вѣроятность такой точки зрѣнія сдѣлалась для него до такой степени очевидной къ концу второй недѣли октября, что въ ближайшее воскресенье онъ уже былъ на дорогѣ въ Сноуфильдъ. На этотъ разъ онъ ѣхалъ верхомъ: теперь время его было дорого, и онъ взялъ на этотъ случай добраго коня у Джонатана Бурджа.
   Сколько живыхъ воспоминаній будила въ немъ эта дорога! Онъ часто бывалъ въ Окбурнѣ со времени первой своей поѣздки въ Сноуфильдъ; но за Окбурномъ эти сѣрыя каменныя стѣны домовъ, эта угрюмая мѣстность, эта изрытая расщелинами, каменистая почва и чахлая растительность какъ будто разсказывали ему съизнова всю исторію его тяжелаго прошлаго, которую онъ зналъ наизустъ. Но ни одинъ разсказъ не остается для насъ одинаковымъ по мѣрѣ того, какъ идетъ время, или вѣрнѣе, мѣняемся мы, его толкователи,-- и въ это утро, когда Адамъ проѣзжалъ знакомою унылой дорогой, въ душѣ его возникали новыя чувства и мысли, придававшія совершенно иное значеніе всему его прошлому.
   Только низкій, себялюбивый человѣкъ и безнадежный циникъ можетъ радоваться чужому несчастью,-- благодарить судьбу за прошедшее зло, обрушившееся главной своей тяжестью на другого, потому-что оно послужило источникомъ непредвидѣннаго благополучія для него самого. Адамъ не могъ перестать оплакивать ту тайну человѣческой скорби, которая такъ близко коснулась его; онъ никогда не могъ-бы благодарить Бога за чужое несчастіе. И еслибъ даже я, въ качествѣ автора, былъ способенъ выразить такую узкую радость за моего героя, я знаю, что Адамъ первый не одобрилъ-бы моего чувства. Онъ покачалъ-бы головой и сказалъбы: "зло всегда останется зломъ, и страданіе -- страданіемъ, и какими-бы названіями вы ихъ ни прикрывали, вы не измѣните ихъ сущности. Не для меня одного созданъ міръ, и я не могу вообразить, что все идетъ хорошо, только потому, что мнѣ хорошо".
   Но нѣтъ ничего постыднаго въ томъ, когда мы сознаемъ, что болѣе полная жизнь, которую мы купили цѣною печальнаго опыта, стоитъ нашей собственной, личной доли страданій. Мнѣ кажется, иначе чувствовать даже невозможно, какъ невозможно человѣку, пораженному катарактомъ, сожалѣть о болѣзненной операціи, благодаря которой его почти утраченное зрѣніе, представлявшее, ему людей въ видѣ какихъ-то движущихся смутныхъ тѣней, превратило для него окружающее въ яркую картину отчетливыхъ контуровъ и свѣта.
   Развитіе въ нашей душѣ чувствъ болѣе высокаго порядка можно сравнять съ развитіемъ всякой способности, приносящей намъ съ собой сознаніе нашей силы: для человѣка такъ же невозможно вернуться къ болѣе узкой привязанности, какъ для живописца или музыканта -- къ прежней, болѣе грубой манерѣ исполненія, или для философа -- къ менѣе полной формулѣ, въ которой онъ первоначально выразилъ свою мысль.
   Нѣчто въ родѣ такого сознанія возросшей полноты жизни поднималось въ душѣ Адама въ это воскресное утро, въ то время, какъ онъ подвигался впередъ, углубившись въ воспоминанія прошлаго. Его чувства къ Динѣ, надежда прожить съ нею всю жизнь, представлялась ему отдаленной невидимой цѣлью, къ которой его вело само Провидѣніе тяжелою дорогой -- ужаснымъ путешествіемъ въ Сноуфильдъ, восемнадцать мѣсяцевъ тому назадъ. Какъ ни глубока, какъ ни нѣжна была его любовь къ Гетти (а она была такъ глубока, что корни ея -- онъ это зналъ,-- навсегда останутся въ его сердцѣ),-- то, что онъ чувствовалъ къ Динѣ, было лучше и дороже для него, ибо это былъ ростъ, полный расцвѣтъ жизни, который принесло ему знакомство съ тяжелымъ страданіемъ. Такъ отрадно любить ее и знать, что она меня любитъ", говорилъ онъ себѣ. "Это сознаніе даетъ мнѣ новую силу. въ ней я найду поддержку на все доброе и честное: она научитъ меня думать и дѣйствовать справедливо, потому что она лучше меня; въ ней меньше эгоизма и гордости. А такая увѣренность въ другомъ, близкомъ существѣ даетъ человѣку больше свободы; какъ-то смѣлѣе идешь впередъ, когда надѣешься на другого больше, чѣмъ на себя. У меня всегда было такое чувство, что я долженъ опекать тѣхъ, кого я любилъ, а какая ужъ это жизнь, когда не можешь сказать себѣ: у меня есть кому помочь мнѣ совѣтомъ, есть человѣкъ, который думаетъ и чувствуетъ лучше меня".
   Было слишкомъ два часа дня, когда Адамъ увидѣлъ вдали сѣрый городокъ на склонѣ холма и сталъ отыскивать глазами въ зеленой долинѣ, внизу, ветхую крышу маленькаго домика, стоявшаго пососѣдству съ безобразнымъ краснымъ зданіемъ фабрики/Общая картина была не такъ мрачна теперь, при мягкомъ освѣщеніи октябрьскаго дня, какъ тогда, при яркомъ блескѣ ранней весны. Одною изъ главныхъ красотъ этого пейзажа, какъ и всякой безлѣсной мѣстности съ широкимъ горизонтомъ, былъ глубокій, безконечный сводъ неба, наполнявшій душу чувствомъ безграничнаго простора, а въ этотъ тихій, почти безоблачный день, въ немъ было что-то особенно успокоительное. Сомнѣнія и страхи Адама разсѣялись, какъ то легкое, пушистое облачко, которое только появилось на мигъ и растаяло въ ясной синевѣ неба. Ему казалось, что онъ видитъ передъ собой нѣжное лицо Дины, и взглядъ ея говорилъ ему все то, что онъ такъ жаждалъ услышать.
   Онъ не ждалъ въ этотъ часъ застать ее дома; но онъ сошелъ съ коня, привязалъ его у калитки и подошелъ къ домику разспросить, куда она пошла. Онъ рѣшилъ, что пойдетъ туда, гдѣ она, и проводитъ ее домой. Дина ушла въ Сломансъ-Эндъ,-- деревушку за горой, мили за три отъ Сноуфильда; такъ ему сказала старуха хозяйка; она вышла сейчасъ-же послѣ обѣдни, потому что собиралась говорить проповѣдь въ одномъ домѣ, какъ всегда это дѣлала по воскресеньямъ. Въ городѣ всякій встрѣчный укажетъ ему дорогу въ Сломансъ-Эндъ. Адамъ сѣлъ снять на лошадь и направился въ городъ. Здѣсь, остановившись въ знакомомъ трактирѣ, онъ наскоро пообѣдалъ въ обществѣ болтливаго трактирщика, отъ дружескихъ разспросовъ и воспоминаніи котораго не чаялъ какъ-бы избавиться поскорѣе, и затѣмъ отправился пѣшкомъ въ Сломансъ-Эндъ. Но какъ онъ ни торопился, было почти четыре часа, когда онъ вышелъ изъ города, и ему пришло въ ^олову, что если Дина такъ рано ушла, она теперь, можетъ быть, уже возвращается. Маленькая унылая деревушка, безъ единаго деревца, открылась передъ нимъ задолго до того, какъ онъ къ ней подошелъ, и когда онъ уже былъ совсѣмъ близко, до него донеслось пѣніе: пѣли какой-то гимнъ. "Можетъ быть быть это послѣдній", подумалъ Адамъ, и она сейчасъ выйдетъ. Лучше я вернусь немного назадъ, чтобы встрѣтиться съ ней не въ самой деревнѣ". Онъ повернулъ назадъ, и дошелъ почти до вершины холма. Тутъ онъ присѣлъ на большой камень у низенькой стѣнки и сталъ ждать, когда тоненькая фигурка въ черномъ выйдетъ изъ деревни и станетъ подыматься на холмъ. Онъ выбралъ это мѣсто почти на самой вершинѣ потому, что его здѣсь никто не могъ видѣть: кругомъ не видно было ни жилья, ни стада, ни даже случайно забредшей овцы,-- ничего, кромѣ солнца, легкихъ тѣней и необъятнаго неба.
   Ему пришлось ждать дольше, чѣмъ онъ предполагалъ; онъ сидѣлъ уже цѣлый часъ, ожидая ее и думая о ней, между тѣмъ какъ вечернія тѣни становились длиннѣе, а свѣтъ солнца смягчался. Наконецъ онъ увидѣлъ ее: вотъ ея стройная темная фигура отдѣлилась отъ сѣрыхъ домовъ и постепенно приближается къ подошвѣ холма -- слишкомъ тихо, подумалъ Адамъ. Но на самомъ дѣлѣ Дина шла своимъ обыкновеннымъ, легкимъ, размѣреннымъ шагомъ. Вотъ она начала подниматься по тропинкѣ въ гору, но Адамъ сидитъ неподвижно: онъ еще не хочетъ показаться ей; онъ рѣшилъ, что имъ лучше встрѣтиться здѣсь, наверху, гдѣ ихъ никто не увидитъ. И вдругъ онъ началъ бояться, какъ-бы не слишкомъ взволновать ее своимъ появленіемъ. Впрочемъ, она не изъ тѣхъ людей, которые легко волнуются, подумалъ онъ тутъ-же, "она всегда такая сдержанная и спокойная, точно ко всему приготовлена".
   О чемъ она думаетъ въ эту минуту, сейчасъ поднимаясь на холмъ? Можетъ быть безъ него она нашла здѣсь полное удовлетвореніе и покой? Можетъ быть она уже не нуждается больше въ его любви? Мы всѣ дрожимъ въ рѣшительную минуту: надежда замираетъ въ нашей душѣ, складывая свои трепещущія крылья.,
   Но вотъ наконецъ онъ совсѣмъ близко, Адамъ всталъ и отдѣлился отъ низенькой стѣны. Но случилось, что какъ разъ въ этотъ моментъ Дина остановилась и обернулась назадъ взглянуть за деревню, движеніе весьма естественное, когда человѣкъ всходитъ на гору. Адамъ былъ радъ, что она отвернулась: тонкій инстинктъ любви ему подсказалъ, что будетъ лучше, если она услышитъ его голосъ раньше, чѣмъ увидитъ его. Онъ подошелъ къ ней шага на три и тихонько окликнулъ:-- Дина!-- Она вздрогнула, но не обернулась, какъ будто послышавшійся ей голосъ не связывался въ ея сознаніи ни съ какимъ опредѣленнымъ мѣстомъ.-- Дина! окликнулъ еще разъ Адамъ. Онъ зналъ, о чемъ она думала въ эту минуту. Она такъ привыкла принимать всѣ свои впечатлѣнія за указанія свыше, что даже не искала во внѣшнемъ мирѣ объясненія послышавшихся ей звуковъ. Но теперь, когда онъ окликнулъ ее во второй разъ, она обернулась. Какимъ горячимъ взглядомъ любви подарили ея кроткіе глаза этого сильнаго темноглазаго человѣка! Увидѣвъ его, она не вздрогнула; она ничего не сказала, но подошла къ нему такъ близко, что онъ могъ обвить рукой ея станъ.
   Такъ шли они нѣкоторое время въ молчаніи; въ глазахъ обоихъ стояли блаженныя слезы. Адамъ былъ слишкомъ счастливъ, чтобы говорить. Дина заговорила первая.
   -- Адамъ, такова воля Божія, сказала она.-- Моя душа такъ крѣпко прилѣпилась къ вамъ, что безъ васъ я живу какою-то раздвоенною жизнью. Только теперь, когда вы со мной, когда я чувствую что наши сердца преисполнены одною любовью, ко мнѣ вернулась моя прежняя сила, которую я было утратила,-- сила смущенія и готовность творить волю Отца Нашего Небеснаго.
   Адамъ остановился и заглянулъ въ ея правдивые глаза.
   -- Значитъ мы больше никогда не разстанемся, Дина, пока насъ не разлучитъ смерть!
   И съ глубокою радостью въ сердцѣ они поцѣловали другъ друга.
   Есть-ли для двухъ любящихъ сердецъ большее счастье, какъ сознавать, что они соединены навѣки, чтобы поддерживать другъ друга во всякомъ трудѣ, облегчать другъ друга въ страданіи, опираться другъ на друга во всѣхъ тяготахъ жизни, безъ словъ, въ невысказанныхъ общихъ воспоминаніяхъ, сливаться душою другъ съ другомъ въ минуту послѣдней разлуки?
   

ГЛАВА LV.
СВАДЕБНЫЙ ЗВОНЪ.

   Съ небольшимъ черезъ мѣсяцъ послѣ описанной встрѣчи въ горахъ, въ одно туманное утро въ концѣ ноября, Адамъ и Дина были обвѣнчаны.
   Это было цѣлымъ событіемъ для всей деревни. Всѣ рабочіе мистера Бурджа и мистера Пойзера получили отпускъ на весь день, и большинство изъ нихъ присутствовали на свадьбѣ въ своихъ праздничныхъ платьяхъ. Во всемъ Гейслопѣ не было, я думаю, ни одного человѣка изъ поименованныхъ въ нашемъ разсказѣ и бывшихъ на лицо въ Гейслопскомъ приходѣ въ это ноябрьское утро, который не стоялъ-бы -- или въ церкви, чтобы видѣть, какъ вѣнчаютъ Адама и Дину, или на паперти, чтобы встрѣтить ихъ и поздравить, когда они выйдутъ. Мистрисъ Ирвайнъ съ дочерьми ждала у воротъ кладбища въ собственномъ экипажѣ (потому что у нея теперь былъ экипажъ), чтобы пожать руки молодымъ и пожелать имъ счастья. А за отсутствіемъ миссъ Лидіи Донниторнъ, бывшей въ Батѣ, мистрисъ Бестъ, мистеръ Мильсъ и мистеръ Крегъ сочли своимъ долгомъ явиться въ церковь въ качествѣ представителей "фамиліи" изъ замка. Вся дорога отъ самой паперти вплоть до кладбищенскихъ воротъ была съ обѣихъ сторонъ буквально усѣяна знакомыми лицами. Многіе изъ этихъ людей впервые видѣли Дину въ тотъ день, когда она говорила проповѣдь на лужайкѣ. "Впрочемъ, не было ничего удивительнаго въ томъ общемъ участіи, какое всѣ принимали въ ней въ день ея свадьбы, ибо и сама Дина, и грустная исторія, поставившая ее въ такія близкія отношенія къ Адаму Виду, были явленіями, какихъ не запомнятъ даже Гейслопскіе старожилы.
   Бесси Крэнеджъ, въ самомъ своемъ щегольскомъ платьѣ и шляпкѣ, горько плакала, сама хорошенько не зная о чемъ; потому что (какъ благоразумно доказывалъ ей двоюродный братъ ея, Бенъ-Волчекъ, стоявшій съ ней рядомъ) Дина не собиралась, кажется, уѣзжать, и если ужъ она, Бесси, чувствовала себя до такой степени огорченной, то лучшее, что она могла сдѣлать, это -- послѣдовать примѣру Дины и выйти замужъ за честнаго парня, который готовъ хоть сейчасъ стать съ нею подъ вѣнецъ. За спиной Бесси, у самыхъ церковныхъ дверей, стояли ребятишки Пойзеровъ, выглядывая изъ-за высокихъ скамеекъ на таинственную церемонію. На лицѣ Тотти было выраженіе непривычной тревоги, навѣянной устрашающей мыслію, что вотъ сейчасъ она увидитъ, какъ Дина превратится въ старуху, ибо, но понятіямъ Тотти, основаннымъ на запасѣ личныхъ ея наблюденій, женатые люди были всегда старики и старухи.
   Какъ я завидую всѣмъ тѣмъ, кто видѣлъ, какъ Адамъ повелъ Дину изъ церкви послѣ вѣнца! Говорятъ, можно было залюбоваться этой картиной. Въ то утро Дина не была въ черномъ: тетя Пойзеръ ни подъ какимъ видомъ не допустила-бы племянницу подвергнуть себя такому риску навлечь несчастіе на себя и на мужа, и сама подарила ей подвѣнечное платье -- все сѣрое, хотя и сшитое по квакерской модѣ, такъ какъ насчетъ этого пункта Дина оказалась непреклонной. И такъ, въ этотъ день знакомое намъ нѣжное лицо выглядывало изъ подъ сѣрой квакерской шляпы, кроткое и серьезное, не улыбаясь и не краснѣя; только губы немного дрожали подъ наплывомъ торжественныхъ, благоговѣйныхъ чувствъ. Адамъ, прижимая къ себѣ ея руку, шелъ, по своей старой привычкѣ, выпрямивъ спину и высоко держа голову, точно готовъ былъ взглянуть въ глаза всему свѣту; но онъ шелъ такъ не потому, чтобы чувствовалъ себя особенно гордымъ въ качествѣ жениха. Нѣтъ, счастье его было такого рода, что не нуждалось во мнѣніи людей. Къ его глубокой радости примѣшивалась грусть; Дина это знала и не сердилась.
   Слѣдомъ за молодыми шли еще три пары; во-первыхъ, мистеръ Пойзеръ -- съ такимъ сіяющимъ лицомъ, что, казалось, оно освѣщало собою даже этотъ пасмурный день,-- велъ подъ руку тихую Мэри Бурджъ, подружку невѣсты; за ними шелъ Сетъ, безмятежно счастливый, подъ руку съ мистрисъ ІІсйзеръ, и наконецъ Бартль Масси съ Лизбетой,-- съ Лизбетой въ новомъ платьѣ и шляпкѣ, слишкомъ гордою сыномъ, слишкомъ счастливою имѣть дочерью ту, которую она такъ любила, чтобы придумывать предлоги для жалобъ.
   Но настоятельной просьбѣ Адама Бартль. Масси согласился присутствовать на свадьбѣ, не забывая однако протестовать при каждомъ удобномъ случаѣ противъ женитьбы вообще, и женитьбы человѣка разумнаго въ частности. Тѣмъ не менѣе мистеръ Пойзеръ послѣ свадебнаго завтрака поднялъ его на смѣхъ, увѣряя, будто-бы въ ризницѣ онъ поцѣловалъ молодую лишній разъ противъ положеннаго.
   Вслѣдъ за послѣдней парой шелъ мистеръ Ирвайнъ, довольный той работой, которую ему досталось выполнить въ это утро, соединивъ Адама и Дину. Мистеръ Ирвайнъ видѣлъ Адама въ самыя тяжелыя минуты его жизни: могло-ли это печальное время дать лучшую жатву? Любовь, которая принесла всѣмъ имъ надежду и утѣшеніе въ минуту отчаянія,-- любовь, проникшая въ мрачныя стѣны тюрьмы и въ еще болѣе омраченную душу Гетти,-- эта нѣжная и сильная любовь принадлежитъ теперь Адаму и будетъ его товарищемъ до гробовой доски.
   На сколько рукопожатій пришлось отвѣтить, сколько благо пожеланій выслушать нашимъ четыремъ парамъ у воротъ церковной ограды! Мистеръ Пойзеръ отвѣчалъ за всѣхъ съ рѣдкою находчивостью, ибо мистеръ Пойзеръ имѣлъ въ своемъ распоряженіи весь арсеналъ шутокъ и прибаутокъ, полагающихся на этотъ торжественный случай. А женщины умѣютъ только плакать на свадьбахъ, говорилъ мистеръ Пойзеръ. Сама мистрисъ Пойзеръ не довѣряла себѣ въ этомъ случаѣ и даже не отваживалась отвѣчать сосѣдямъ, пожимавшимъ ей руку; а Лизбета такъ прямо расплакалась въ отвѣтъ на первое-же, обращенное къ ней замѣчаніе насчетъ того, что она разомъ помолодѣла.
   Мистеръ Джошуа Раннъ, схватившій легкую простуду, не могъ присоединиться къ звонившимъ въ колокола и, относясь съ нѣкоторымъ презрѣніемъ ко всѣмъ этимъ привѣтствіямъ, не требовавшимъ участія оффиціальнаго лица, тянулъ съ полчаса своимъ грустнымъ басомъ: "О, радостный день!" предпосылая эту музыкальную фразу, какъ небольшую прелюдію къ тому эффекту, который онъ собирался произвести въ слѣдующее воскресенье своимъ брачнымъ псалмомъ.
   -- Вотъ новость, которая обрадуетъ Артура, сказалъ мистеръ Ирвайнъ своей матери, когда они возвращались домой.-- Какъ только пріѣду домой, сейчасъ-же напишу ему.
   

ЭПИЛОГЪ.

   Стоитъ конецъ іюня 1807 года. Уже съ полчаса, какъ мастерскія на лѣсномъ дворѣ Адама Бида, бывшаго Бурджа, закрыты, и теплое лѣтнее вечернее солнышко освѣщаетъ уютный домикъ съ желтыми стѣнами и соломенной крышей совершенно такъ-же, какъ освѣщало его девять лѣтъ тому назадъ, въ тотъ іюньскій вечеръ, когда мы въ первый разъ увидѣли Адама, и когда онъ относилъ ключи въ этотъ домъ.
   Вотъ изъ него выходитъ нѣкто, хорошо намъ знакомый. Это женщина. Она всматривается въ даль, прикрывъ рукою глаза, потому что лучи вечерняго солнца, падающіе на ея бѣлый чепецъ безъ всякой отдѣлки и на ея свѣтлорусые волосы, все еще ослѣпительно ярки. Но вотъ она отвернулась отъ солнца и смотритъ въ дверь домика. Теперь намъ хорошо видно это милое блѣдное лицо; оно почти не измѣнилось, только немного пополнѣло подъ стать фигурѣ, которая тоже сдѣлалась болѣе солидной, хотя смотритъ все еще легкой и подвижной въ этомъ простомъ черномъ костюмѣ.
   -- Я его вижу, Сетъ,-- сказала Дина, заглянувъ въ домъ. Пойдемъ ему на встрѣчу. Поди сюда, Лизбета, идемъ вмѣстѣ съ мамой.
   Въ отвѣтъ на этотъ призывъ изъ дома сейчасъ-же выбѣжала хорошенькая четырехлѣтняя дѣвочка съ свѣтлорусыми волосами и сѣрыми глазами, подбѣжала къ матери и взяла ее за руку.
   -- Идемъ-же дядя, Сетъ,-- сказала Дина.
   -- Сейчасъ, сейчасъ, вотъ и мы,-- отвѣтилъ голосъ Сета изъ глубины дома, и вслѣдъ за тѣмъ онъ появился самъ, нагибаясь въ дверяхъ, ибо въ настоящую минуту онъ выше своего обыкновеннаго роста на цѣлую голову черноволосаго, здороваго двухлѣтняго мальчугана, своего племянника, который собственно и былъ главной причиной промедленія, потребовавъ, чтобы дядя Сетъ посадилъ его къ себѣ на плечи.
   -- Ты-бы лучше взялъ его на руки, Сетъ,-- замѣтила Дина, съ любовью глядя на своего черноглазаго сына, такъ онъ тебя только стѣсняетъ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, Адди любить кататься на мнѣ; отчего-же не доставить ему иногда этого удовольствія?
   Въ отвѣтъ на эту любезность Адди принялся отбивать пятками дробь на груди дяди Сета съ многообѣщающей силой. Впрочемъ, идти рядомъ съ Диной и позволять себя тиранить дѣтямъ Адама и Дины было лучшимъ земнымъ счастьемъ дяди Сета.
   -- Гдѣ-же ты его видѣла? спросилъ Сетъ, когда они вышли въ ближайшее поле.-- Я его нигдѣ не вижу.
   -- Я видѣла только его шляпу и плечи вонъ тамъ, на большой дорогѣ, за изгородью. Вонъ онъ опять.
   -- Да, ужъ на тебя можно положиться, когда надо его гдѣ-нибудь высмотрѣть,-- замѣтилъ Сетъ съ улыбкой.-- Ты точно наша бѣдная мама. Она, бывало, вѣчно выглядываетъ, какъ-бы не прозѣвать своего Адама, и всегда первая увидитъ его, даромъ что глаза у нея были плохи.
   -- Однако онъ засидѣлся дольше, чѣмъ думалъ,-- сказала Дина, вынимая изъ маленькаго бокового кармана часы Артура и поглядѣвъ на нихъ. Теперь уже семь.
   -- Еще-бы! Мало-ли о чемъ имъ надо было поговорить. Я думаю, обоихъ сильно должна была взволновать эта встрѣча. Вѣдь они не видѣлись восемь лѣтъ.
   -- Да. Адамъ нынѣ съ утра взволновался, представляя себѣ, какую перемѣну онъ, вѣроятно, найдетъ въ этомъ бѣдномъ молодомъ человѣкѣ. Восемь лѣтъ вѣдь не шутка, а тутъ еще эта болѣзнь, которую онъ перенесъ. Я думаю, смерть бѣдной изгнанницы, когда та была уже на пути на родину, страшно его огорчила.
   -- Смотри, Адди,-- сказалъ Сетъ, перехватывая мальчугана за ножки и взявъ его на руки:-- вонъ папа идетъ, видишь? вонъ онъ, у изгороди.
   Дина ускорила шаги, а маленькая Лизбета бѣгомъ пустилась впередъ и, подбѣжавъ къ отцу, обхватила его за ногу. Адамъ погладилъ ее по головкѣ, приподнялъ съ земли и поцѣловалъ; но когда онъ подошелъ ближе, Дина, сейчасъ-же увидѣла, что онъ очень взволнованъ, и молча взяла его подъ руку.
   -- Ну что, малышъ, взять тебя на руки?-- сказалъ Адамъ, пытаясь улыбнуться, когда сынишка протянулъ къ нему руки, готовый, съ чисто дѣтскимъ вѣроломствомъ, измѣнить дядѣ Сету, какъ только увидѣлъ передъ собою болѣе дорогое лицо.
   -- Очень тяжелое это было свиданіе для меня, Дина,-- сказалъ наконецъ Адамъ, когда они двинулись къ дому.
   -- Онъ очень измѣнился?-- спросила она
   -- Какъ тебѣ сказать? и да, и нѣтъ. Я-бы узналъ его повсюду, хотя цвѣтъ лица у него сталъ совсѣмъ другой, и вообще онъ смотритъ больнымъ. Впрочемъ доктора увѣряютъ, что на родинѣ онъ скоро поправится. Онъ, въ сущности, совершенно здоровъ; это только лихорадка такъ его истощила. Но говоритъ онъ и улыбается совсѣмъ, какъ прежде, когда онъ былъ маленькимъ мальчикомъ. Просто удивительно, какъ мало измѣнилась его улыбка.
   -- Я никогда не видѣла, какъ онъ улыбается,-- замѣтила Дина.
   -- Завтра увидишь, сказалъ Адамъ. Онъ первымъ дѣломъ спросилъ про тебя, какъ только улеглось первое волненіе встрѣчи и мы были въ состояніи говорить. Опрашивалъ перемѣнилась-ли ты, и говоритъ, что помнитъ твое лицо, точно видѣлъ его вчера, Я сказалъ ему: "нѣтъ, не перемѣнилась," -- продолжалъ Адамъ, съ любовью заглядывая въ обращенные къ нему милые глаза, "только немного пополнѣла", на что ты имѣешь полное право послѣ семи лѣтъ замужества. Тогда онъ спросилъ, можно-ли ему зайти завтра повидаться съ тобой. "Я хочу ей сказать", говоритъ, "какъ много я о ней думалъ всѣ эти годы".
   -- Сказалъ ты ему, что я всегда носила его часы?
   -- Да, и мы много о тебѣ говорили; онъ увѣряетъ, что никогда не встрѣчалъ женщины, хоть сколько-нибудь похожей на тебя. Говоритъ: "я, кажется, сдѣлаюсь методистомъ, если услышу когда-нибудь, какъ она проповѣдуетъ". Но я ему сказалъ, что этого не можетъ случиться, такъ какъ совѣтъ общины запретилъ женщинамъ проповѣдывать и ты давно отъ этого отказалась, развѣ иной разъ пойдешь побесѣдовать съ людьми гдѣ нибудь на дому.
   -- Да, ужасная глупость это запрещеніе, сказалъ Сетъ, будучи не въ силахъ воздержаться, чтобы не сдѣлать замѣчаніе по этому поводу. И если-бы Дина смотрѣла на вещи такъ же, какъ я, мы бы съ ней отложились отъ веслеянцевъ и присоединились къ такой общинѣ, гдѣ не стѣсняютъ свободы совѣсти.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, голубчикъ, Дина была права, подчинившись этому правилу,-- проговорилъ Адамъ.-- Нѣтъ такого разумнаго правила, которое кого-нибудь не стѣсняло-бы. Большинство женщинъ приноситъ своими проповѣдями больше вреда, чѣмъ пользы: не всякая надѣлена такимъ умомъ и даромъ слова, какъ Дина. И Дина это поняла и рѣшила подать примѣръ повиновенія; къ тому же, запрещеніе проповѣдовать не лишаетъ ее возможности учить людей иными путями. Нѣтъ, я вполнѣ раздѣляю ея мнѣніе и совершенно одобряю ея образъ дѣйствій.
   Сетъ промолчалъ. Это былъ предметъ разговора, всегда вызывавшій споръ между братьями, и потому его вообще избѣгали, и Дина, желая съ ними покончить какъ можно скорѣе, сказала:
   -- Адамъ, ты не забылъ передать полковнику Донниторну порученіе дяди и тетки?
   -- Нѣтъ, не забылъ; послѣ завтра они съ мистеромъ Ирвайномъ будутъ у нихъ. Мистеръ Ирвайнъ пришелъ какъ разъ въ ту минуту, когда у насъ былъ объ этомъ разговоръ, и объявилъ, что завтра онъ не позволитъ полковнику видѣться ни съ кѣмъ, кромѣ тебя; онъ говоритъ и, по моему, онъ правъ, что свиданіе со столькими старыми друзьями въ одинъ и тотъ-же день можетъ слишкомъ сильно его взволновать. "Прежде всего, Артуръ, вы должны совершенно оправиться и окрѣпнуть", сказалъ онъ; "теперь это должно быть вашей первой заботой, а затѣмъ можете дѣлать все, что вамъ заблагоразсудится. Но до тѣхъ поръ, такъ и знайте, вы будете подъ опекой у вашего стараго воспитателя". Еслибы ты видѣла, какъ счастливъ мистеръ Ирвайнъ, что Артуръ наконецъ вернулся домой!
   Адамъ немного помолчалъ и потомъ продолжалъ:
   -- Первая минута свиданія была очень тяжела. Онъ ничего не зналъ о бѣдной Гетти, пока мистеръ Ирвайнъ не встрѣтилъ его въ Лондонѣ: письма до него не доходили во время пути. Первое, что онъ сказалъ мнѣ, когда мы поздоровались, было: "Я никогда ничего не могъ для нея сдѣлать, Адамъ; ей суждено было прожить достаточно долго, чтобы до дна испить чашу страданій... А я такъ мечталъ о томъ времени, когда я буду наконецъ въ состояніи что-нибудь для нея сдѣлать! По вы были правы, когда сказали мнѣ однажды: "Есть зло, котораго ничѣмъ не поправишь".
   -- А вонъ идутъ къ намъ мистеръ и мистрисъ Пойзеръ,-- сказалъ Сетъ.
   -- А вѣдь и въ самомъ дѣлѣ они!-- сказала Дина.-- Бѣги, Лизбета, бѣги скорѣй къ тетѣ Пойзеръ... Ступай домой, Адамъ, отдохни: тяжелый сегодня выдался день для тебя.
   

Объясненія словъ.

   Абажуръ -- колпакъ, надѣвающійся на лампу, чтобы смягчить свѣтъ.
   Аббатство -- католическій монастырь со всѣми принадлежащими къ нему землями и постройками.
   Абрикосъ -- плодъ абрикосоваго дерева сем. миндальныхъ.
   Абсолютный -- безусловный, совершенный.
   Абстрактъ -- отвлеченность, идея, не имѣющая матеріальнаго воплощенія.
   Абстракція отвлеченность.
   Авансъ -- сумма, выдаваемая впередъ въ счетъ денегъ, подлежащихъ выдачѣ по исполненіи работы или по доставкѣ товара.
   Авторъ -- создатель какого-либо литературнаго, ученаго или художественнаго произведенія
   Авторитетъ -- 1) почетъ, вліяніе и довѣріе, которыми пользуется то или другое лицо или учрежденіе въ силу своихъ заслугъ, матеріальной силы, историческихъ или иныхъ условій. 2) Компетентное лицо, могущее правильно судить о томъ или другомъ вопросѣ. вслѣдствіе спеціальнаго знакомства съ нимъ.
   Агонія -- послѣднія минуты умирающаго.
   Адвокатъ -- лицо, защищающее на судѣ интересы подсудимаго за извѣстное вознагражденіе; защитникъ.
   Адресовать -- направить но мѣсту жительства и имени даннаго лица.
   Адресъ -- 1) обозначеніе имени и мѣста жительства даннаго лица; 2) письменное заявленіе, просьба или благодарность отъ имени многихъ лицъ.
   Адскій ужасный, вышедшій изъ ада.
   Азартъ -- увлеченіе дѣломъ до потери спокойствія.
   Азбука -- собраніе всѣхъ буквъ алфавита.
   Актеръ -- 1) исполнитель роли въ театральныхъ представленіяхъ; 2) искусно притворяющійся человѣкъ.
   Аккомпаниментъ -- сопровожденіе пѣнія игрой на музыкальномъ инструментѣ.
   Аккуратность -- точность, любовь къ порядку и чистотѣ, тщательность.
   Акръ -- земельная мѣра въ Германіи (1,126 кв. саж.) и въ Англіи (900 кв. саж.).
   Актъ -- 1) Часть драматическаго дѣйствія; 2) бумага, составленная нотаріальнымъ порядкомъ; 3) торжество раздачи наградъ въ учебномъ заведеніи.
   Алтарь -- 1) жертвенникъ, мѣсто приношенія жертвы; 2) возвышеніе, обращенное на востокъ, передъ которымъ совершаются богослуженія въ храмахъ.
   Альманахъ -- въ средніе вѣка календари съ астрономическими таблицами; періодическій сборникъ литературныхъ произведеній.
   Альтернатива -- поочередность двухъ вещей, между которыми приходится выбирать.
   Амбаръ -- помѣщеніе, куда складываютъ зерновой или смолотый хлѣбъ.
   Аммуниція -- все, относящееся къ одеждѣ и вооруженію солдатъ.
   Амфитеатръ -- мѣста для зрителей или слушателей, расположенныя полукругомъ и постепенно возвышающимися рядами.
   Анализировать (впечатл.) -- разлагать на составныя части съ цѣлью изслѣдованія.
   Анализъ -- изслѣдованіе.
   Аналой -- высокій столъ съ наклонной поверхностью, на который кладутся Евангеліе, крестъ и иконы.
   Ананасъ -- растеніе сем. бромеліевыхъ; родомъ изъ тропической Америки; разводится въ теплыхъ странахъ Азіи и Африки ради душистыхъ и сладкихъ плодовъ; много сортовъ.
   Анатомія -- наука о строеніи организма.
   Ангажировать -- приглашать, нанимать.
   Анекдотъ -- короткій разсказъ объ оригинальномъ или смѣшномъ случаѣ.
   Аномалія -- неестественность, отступленіе отъ законовъ природы.
   Антипатія -- отвращеніе, нерасположеніе.
   Антитезъ -- противоположность.
   Антифонъ -- 1) поперемѣнное пѣніе двухъ другъ противъ друга стоящихъ хоровъ; употребляется при богослуженіи; 2) аппаратъ, поглощающій звуки и шумъ такъ, что ихъ не слышно.
   Апокрифическій -- см. Апокрифы; въ переносн. см. вообще сомнительный, ложный.
   Апокрифы -- религіозныя книги сомнительнаго происхожденія, невполнѣ признаваемыя церковью, которая различаетъ ихъ отъ каноническихъ книгъ.
   Аппетитъ -- желаніе ѣсть, удовольствіе, испытываемое при ѣдѣ.
   Аптекарь -- провизоръ, человѣкъ, занимающійся приготовленіемъ лѣкарствъ, владѣлецъ аптеки.
   Аргументъ -- доводъ, приводимый въ доказательство правильности извѣстнаго сужденія.
   Аргументація -- совокупность доводовъ въ защиту какого-либо мнѣнія.
   Арена -- 1) круглое мѣсто въ циркахъ, предназначенное для выѣзда лошадей и другихъ представленій; 2) мѣсто дѣйстівя.
   Аренда -- наемъ за плату какого-либо владѣнія для временнаго пользованія его доходами.
   Арендаторъ -- человѣкъ, снимающій какое-нибудь имущества въ аренду. См. Аренда.
   Арестованный -- задержанный и лишенный свободы но распоряженію какой-либо власти.
   Арестовать -- 1) взять кого-либо подъ стражу: 2) наложить запрещеніе на имущество.
   Аристократическій -- принадлежащій высшему слою общества, знати.
   Аристократъ -- человѣкъ, принадлежащій къ высшему классу общества, занимающій высокое положеніе по знатности, интеллекту, воспитанію.
   Ариѳметическій -- ариѳметика -- наука о свойствахъ и законахъ чиселъ.
   Ариѳметика -- часть математики, которая занимается изученіемъ чиселъ, выраженныхъ цифрами и дѣйствіями надъ ними. Изобрѣтеніе ариѳметики приписываютъ египтянамъ.
   Аркада -- сквозной рядъ арокъ.
   Арлекинъ -- шутъ, скоморохъ.
   Арминіанъ -- освободитель Германіи отъ римскаго господства побѣдой надъ Варомъ въ Тевтобургскомъ лѣсу.
   Армія -- совокупность сухопутныхъ военныхъ силъ государства; самостоятельная часть войска изъ пѣхоты, кавалеріи, артиллеріи и саперъ, назначенная для опредѣленныхъ дѣйствій.
   Ароматъ -- пріятный запахъ, благовоніе.
   Арсеналъ -- строенія, гдѣ приготовляются или сохраняются военныя орудія, снаряды и пр.
   Артистъ -- 1) лицо, занимающееся какимъ-либо искусствомъ, какъ профессіей (художникъ, музыкантъ, актеръ и т. п.); 2) человѣкъ, достигшій въ чемъ-либо высокой степени искусства; 3) ловкій плутъ.
   Артистическій -- артистъ -- человѣкъ, достигшій извѣстнаго совершенства въ какомъ-либо искусствѣ: въ частности -- актеръ.
   Археологія -- наука о древностяхъ.
   Аpxитекторъ -- лицо, дѣлающее планъ зданія и наблюдающее за его постройкой.
   Аршинъ -- мѣра длины, принятая въ Россіи, равна англійскому футу.
   Аcкетизмъ -- строгое воздержаніе; нравственное ученіе, требующее воздержанія.
   Аспидная доска -- тонкая доска изъ шифера; употребляется для писанія (грифелемъ).
   Ассоціація -- 1) общество людей, соединившихся для достиженія общей цѣли; 2) ассоціація идей -- рядъ понятій, тѣсно связанныхъ между собой и выбывающихъ другъ друга.
   Астма -- удушье, затрудненное дыханіе вслѣдствіе малокровія, легочныхъ разстройствъ, нервныхъ и сердечныхъ болѣзней.
   Атласный -- изъ шелковой матеріи-атласа; вообще напоминающій атласъ на ощупь.
   Атласъ -- 1) собраніе географическихъ картъ (учебное пособіе); 2)блестящая шелковая матерія; 3) миѳическій гигантъ, который, по преданію древнихъ грековъ, носилъ на плечахъ землю.
   Атлетическій: атлетъ -- силачъ; въ юности профессіональные бойцы, состязавшіеся въ борьбѣ, кулачномъ боѣ и пр.
   Атмосфера -- слой воздуха, окружающій земной шаръ; переносно -- среда, окружающее.
   Автобіографическій: автобіографія -- описаніе своей жизни.
   Аттестатъ -- письменное свидѣтельство о поведеніи, успѣхахъ, знаніи и нр., выдаваемое учащемуся или служащему.
   Атторней -- одно изъ подраздѣленій англійскихъ адвокатовъ.
   Аттрибутъ -- неотъемлемая принадлежность.
   Аудиторія -- 1) собраніе слушателей; 2) помѣщеніе, въ которомъ читаются лекціи или происходятъ образовательныя представленія.
   Аукціонистъ -- производящій аукціонную продажу -- "продажу съ молотка".
   Аффектація -- искусственность, натянутость; рисовка въ разговорѣ, жестахъ, пріемахъ или движеніяхъ. здуха родной стороны. Внутри онъ совершенно здоровъ, только лихорадка разбила его такимъ образомъ. Но онъ говоритъ попрежнему и улыбается типѣ такъ же точно, какъ въ то время, когда былъ мальчикомъ. Удивительно, право, что когда онъ улыбается, его лицо имѣетъ всегда то же самое выраженіе.
   -- Никогда я не видѣла, какъ онъ улыбается, бѣдный молодой человѣкъ! сказала Дина.
   -- И ты увидишь это завтра, отвѣдалъ Адамъ.-- Онъ тотчасъ же прежде всего спросилъ о тебѣ, когда сталъ приходить въ себя и мы могли начать разговоръ. "Надѣюсь, она не измѣнилась", сказалъ онъ, "мнѣ такъ хорошо помнится ея лицо". Я отвѣтилъ ему, что нѣтъ, продолжалъ Адамъ, съ чувствомъ смотри въ глаза, устремленные на него: -- только нѣсколько дороднѣе; вѣдь послѣ семи лѣтъ ты имѣешь право быть такою. "Могу я придти и посмотрѣть на нее завтра?" спросилъ онъ: "мнѣ очень хотѣлось бы сказать ей, какъ и думалъ о ней впродолженіе всѣхъ этихъ лѣтъ".
   -- Ты сказалъ ему, что я всегда ношу часы? спросила Дина.
   -- Конечно, и мы много разговаривали о тебѣ; онъ говоритъ, что никогда не видѣлъ женщины подобной тебѣ. "Я еще сдѣлаюсь методистомъ въ одинъ прекрасный день", сказалъ онъ, "когда она будетъ проповѣдывать на полѣ, я пойду слушать ее". А я сказалъ: "нѣтъ, сэръ, вы не можете сдѣлать это; конференція запретила женщинамъ проповѣдывать, и она отказалась отъ проповѣдыванія; иногда только разговариваетъ съ бѣдными людьми у нихъ въ домѣ".
   -- Ахъ! сказалъ Сетъ, не будучи въ состояніи оставить это безъ замѣчанія:-- жаль, что конференція поступила такимъ образомъ. Еслибъ Дина была одного мнѣнія со мною, то мы оставили бы веслеянцевъ и присоединились къ какой-нибудь другой сектѣ, которая не ограничиваетъ религіозной свободы.
   -- Нѣтъ, братъ, нѣтъ! возразилъ Адамъ: -- она поступаетъ такъ; а ты неправъ. Нѣтъ правила, которое приходилось бы ко всѣмъ. Большая часть женщинъ, которыя проповѣдываютъ, приносятъ болѣе вреда, чѣмъ пользы; не у всѣхъ такой даръ и такое вдохновеніе, какъ у Дины; она сама поняла это и сочла за лучшее показать примѣръ покорности, такъ-какъ ей не запрещено поучать людей какимъ-нибудь другимъ образомъ. И я согласенъ съ нею и одобряю ея образъ дѣйствія.
   Сетъ замолчалъ. Они рѣдко обращались къ этому предмету разговора, потому-что постоянно были, несогласны въ немъ, и Дина, желая разомъ прекратить споръ, сказала:
   -- Вспомнилъ ли ты, Адамъ, слова, которыя поручили тебѣ мой дядя и моя тётка передать полковнику Донниторну?
   -- Да, и онъ намѣренъ отправиться послѣзавтра на господскую мызу съ мистеромъ Ирвайномъ. Мистеръ Ирвайнъ пришелъ въ то самое время, когда мы говорили объ этомъ; и онъ настаивалъ на томъ, чтобъ полковникъ не видѣлъ завтра никого, кромѣ тебя. Онъ сказалъ -- и по моему мнѣнію, онъ совершенно-правъ -- что свиданіе со многими людьми могло бы слишкомъ взволновать его, и такимъ образомъ причинило бы ему вредъ. "Прежде всего намъ надобно выздоровѣть и собраться съ силами, Артуръ" сказалъ онъ, "а потомъ вы можете дѣлать, что хотите. Но, покамѣстъ, вы еще находитесь въ рукахъ своего стараго учителя." Мистеръ Ирвайнъ очень-радъ, что видитъ его снова дома.
   Адамъ, помолчавъ немного сказалъ:
   -- Въ первыя минуты, когда мы встрѣтились другъ съ другомъ, намъ было очень-больно. Онъ ничего не слыхалъ о бѣдной Гетти, пока мистеръ Ирвайнъ не встрѣтилъ его въ Лондонѣ, потому-что не получалъ во время своего путешествія писемъ, которыя посылались къ нему, когда мы только-что пожали другъ другу руку, то прежде всего онъ сказалъ: "Я никогда не могъ сдѣлать для нея ничего, Адамъ; она жила довольно-долго длятого, чтобъ страдать, а я такъ часто думалъ о томъ времени, когда бы я могъ сдѣлать для нея что-нибудь. Справедливо говорили вы тогда: "Есть зло, которое останется неисправимымъ навсегда".
   -- Да вонъ идутъ мистеръ и мистрисъ Пойзеръ къ намъ, сказалъ Сетъ.
   -- Такъ и есть, сказала Дина.-- Бѣги, Лисбетъ, бѣги встрѣчать тётушку Пойзеръ. Войди, Адамъ, тебѣ необходимо отдохнуть послѣ такого тяжелаго дня.

"Отечественныя Записки", NoNo 7--12, 1859, NoNo 1--4, 1860

OCR Бычков М. Н.

  
  
  
  
>   Багровый -- густо-красный.
   Бакенбарды -- борода, растущая по обѣимъ сторонамъ подбородка 2-мя отдѣльными прядями.
   Бакъ -- 1) верхняя палуба отъ передней мачты до носа; 2) крытый резервуаръ для воды: 3) деревянная посуда, изъ которой ѣдятъ большія артели.
   Балаганъ -- баракъ, въ котормъ устраиваются зрѣлища, разсчитанныя на вкусъ низшаго класса населенія.
   Баламутить -- смущать, сбивать съ толку, заводить недоразумѣнія.
   Балдахинъ -- подвижный или неподвижный нарядный навѣсъ надъ сидѣньемъ, гробомъ, каѳедрой и т. п.
   Балетный пейзанъ -- пейзаны -- шутливое названіе сельскихъ, деревенскихъ жителей, мужиковъ.
   Балка -- деревянный или желѣзный шестъ, служащій для поддержки отдѣльныхъ частей строенія: балконовъ, потолковъ, крышъ, лѣстницъ и т. д.
   Баллада -- эпическое стихотвореніе съ болѣе или менѣе фантастическимъ, сказочнымъ оттѣнкомъ, обыкновенно небольшое. Примѣръ: "Пѣснь о Вѣщемъ Олегѣ" Пушкина.
   Балластъ -- 1) грузъ, которымъ желаютъ достичь опредѣленной тяжести парохода или воздушнаго шара; 2) всякая лишняя, безполезная тяжесть.
   Баллюстрада -- перила.
   Баловень -- любимецъ, привыкшій къ потворству.
   Балъ -- званый вечеръ съ музыкой и танцами, частный или общественный.
   Банальный -- избитый, опошлившійся, обыкновенный.
   Банковый билетъ условный бумажный знакъ, выпускаемый государственными или частными банками, равный той или другой цѣнности и обезпеченный въ своей стоимости имуществомъ банка его выпустившаго.
   Банкротство -- разореніе, объявленіе себя несостоятельнымъ должникомъ.
   Бардъ -- народный поетъ и пѣвецъ древнихъ кольтовъ.
   Барометръ -- приборъ, измѣряющій давленіе атмосферы высотою ртутнаго столба, поднимающагося въ стеклянной, замкнутой сверху и лишенной воздуха, трубкѣ, опущенной въ ртуть открытымъ концомъ.
   Бархатъ -- бумажная или шелковая матерія съ одной стороны мягкая, пушистая, а съ другой -- гладкая.
   Баритонъ -- 1) мужской голосъ, средній между теноромъ и басомъ; 2) духовой инструментъ.
   Батистъ -- тончайшая ткань изъ бумаги или льна.
   Бахрома -- часть матеріи или самостоятельное мануфактурное издѣліе, состоящее изъ ряда длинныхъ, тонкихъ, сплетенныхъ или свитыхъ концовъ бумажныхъ или шерстяныхъ волоконъ, прикрѣпленныхъ къ такой же лентѣ. Употребляется на матеріяхъ для мебели, на шаляхъ, верхнихъ платьяхъ, декораціяхъ и т. д.
   Бдѣніе -- безсонное проведеніе ночей.
   Безапелляціонный -- не допускающій никакихъ возраженій или жалобъ.
   Безвозмездно -- даромъ, безъ всякой платы.
   Бездна -- пропасть, пучина; громадное количество; въ переносномъ смыслѣ -- безвыходное положеніе.
   Безкорыстіе -- искреннее отношеніе къ предметамъ и явленіямъ безъ желанія извлечь изъ нихъ пользу.
   Безмозглый -- лишенные способности мыслить.
   Безмолвіе -- тишина, молчаніе
   Безмятежно -- спокойно, ничѣмъ не тревожась.
   Безотрадный -- печальный, безъ проблеска радости.
   Безплодно -- напрасно, безъ результата.
   Безпощадно -- жестоко, безжалостно.
   Безпристрастный -- руководящійся исключительно соображеніями справедливости.
   Безпріютный -- не имѣющій мѣста отдыха и защиты.
   Безукоризненный -- совершенный, не имѣющій недостатковъ.
   Безупречная репутація -- незапятнанная слава; доброе имя.
   Безъ запинки -- сразу, легко.
   Безотчетно -- безъ объясненія себѣ причинъ, безсознательно.
   Беллетристика -- собраніе произведеній изящной литературы, въ отличіе отъ научныхъ, спеціальныхъ и др. литературныхъ произведеній.
   Берлинъ -- столица Германіи.
   Берлога -- жилище дикаго звѣря.
   Бестія -- бранное слово, въ переводѣ съ латинскаго языка значитъ "скотина".
   Біографія -- описаніе жизни какого-либо лица.
   Библейскій (см. Библія).
   Библіотека -- болѣе или менѣе значительное собраніе книгъ; мѣсто, откуда отпускаютъ на опредѣленныхъ условіяхъ книги для чтенія на мѣстѣ или на домъ; комната, назначенная для храненія книгъ.
   Библія -- священная книги Ветхаго и Новаго Завѣта.
   Бисеръ -- мелкія стеклянныя или металлическія бусы; употребляются для отдѣлки женскихъ нарядовъ и для вышиванья.
   Бичевать -- бить хлыстомъ, истязать.
   Бичъ -- длинный, гибкій плетенный ремень, которымъ ударяютъ упрямую лошадь или пугаютъ свистящимъ звукомъ, который онъ издаетъ, если имъ хлестать по воздуху.
   Благоволеніе -- благосклонное отношеніе.
   Благоговѣйны и -- очень почтительный, относящійся такъ, какъ относятся къ божеству.
   Благовѣщенье -- христіанскій праздникъ 25 марта въ память возвѣщенія Св. Маріи ангеломъ о присутствіи въ ней Святаго Духа.
   Благоденствіе -- благополучіе, полная удовлетворенность.
   Благодѣяніе -- доброе дѣло, милость.
   Благотворный -- производящій хорошее дѣйствіе.
   Благосостояніе -- матеріальная обезпеченность, возможность пользоваться жизненными благами.
   Благоуханіе -- пріятный залахъ.
   Близнецы -- дѣти, родившіеся въ одно время отъ одной матери.
   Бликъ -- въ живописи яркій свѣтъ, сражаемый глянцевитою поверхнотью; въ горномъ дѣлѣ -- серебро въ лоткѣ, очищенное отъ свинца.
   Блондинъ -- человѣкъ, отличающійся свѣтлымъ цвѣтомъ волосъ.
   Блуждать -- 1) напрасно стараться придти къ извѣстному мѣсту по незнанію дороги; 2) переносно: путаться въ соображеніяхъ, неправильными путями искать истины.
   Блуза -- одежда рабочаго; утреннее широкое женское платье.
   Богадѣльня -- общественное учрежденіе, гдѣ содержатся люди, по старости или болѣзни неспособные къ труду.
   Богословіе -- наука о религіи, церкви и пр.
   Богоотcтупникъ -- человѣкъ, отрекшійся отъ вѣры.
   Боготворить -- страстно любить, относиться, какъ къ божеству.
   Боксеры -- кулачные бойцы въ Англіи; самый кулачный бой называется боксомъ и производится по особымъ правиламъ.
   Болонка -- порода собакъ маленькаго роста, обыкновенно бѣлая съ длинной шелковистой шерстью.
   Болты -- желѣзные или стальные стержни съ винтовой нарѣзкой, одинъ конецъ оканчивается четырехъ- трех- или шестигранной головкой, на другой навинчивается гайка; служатъ въ машиностроеніи для разъемнаго соединенія.
   Борозда -- полоса, проводимая плугомъ или какимъ-либо острымъ орудіемъ по рыхлой почвѣ.
   Бортъ -- окраина корабля, билліарда и др.
   Ботфорты -- высокіе сапоги съ голенищами.
   Боярышникъ -- кустарникъ, дающій мелкія ягоды, растетъ въ сѣверныхъ странахъ.
   Бразды -- конскія удила; фигурально употребляется для указанія сосредоточенія власти въ чьихъ-нибудь рукахъ.
   Браконьеры -- люди, тайно охотящіеся въ чужихъ лѣсахъ.
   Бракъ -- супружество, союзъ мужчины съ женщиной.
   Браслетъ -- украшеніе изъ драгоцѣннаго металла или камней, носимое на рукахъ женщинами, а у древнихъ и дикихъ народовъ также и мужчинами.
   Бредни -- пустые разговоры.
   Бредъ -- рѣчь человѣка, находящагося въ безсознательномъ состояніи, подъ вліяніемъ повышенной температуры.
   Брезентъ -- парусинная покрышка, смоленая или выкрашенная, сшитая но формѣ закрываемаго предмета (воза, шлюпки и т. п.).
   Бремя -- непосильная тяжесть, нагруженная на человѣка или животное.
   Брилліантъ -- правильно ограненный и ошлифованный алмазъ.
   Британецъ -- англичанинъ.
   Бриттъ -- англичанинъ, житель Британіи.
   Бродяга -- человѣкъ, не имѣющій опредѣленнаго мѣста жительства и нигдѣ не приписанный.
   Броженіе -- 1) химическій процессъ, производимый дрожжевыми и другими грибками; 2) въ обществѣ -- не выраженное, глухое, скрытое движеніе.
   Броня -- внѣшняя металлическая обшивка.
   Брошюра -- небольшая книжка.
   Брусъ -- 1) длинный кусокъ дерева, желѣза или камня, обтесанный въ 2--4 грани и болѣе; 2) камень изъ рода песчаниковъ, на которомъ точатъ и острятъ желѣзныя орудія.
   Брюзгливо -- ворчливо, сердито.
   Брюзжать -- высказывать неудовольствіе, являющееся слѣдствіемъ дурного настроенія.
   Брюнетка -- темноволосая, смуглая.
   Будуаръ -- изящная женская комната для пріема близкихъ, интимныхъ гостей.
   Бузина -- кустарное растеніе, разводится въ садахъ. Цвѣты употр. какъ потогонное.
   Буквально -- точно.
   Букетъ -- красиво связанные цвѣты; собраніе избранныхъ предметовъ.
   Буколическій, буколическая поэзія, буколика -- иначе пастушеская поэзія, изображающая прелести деревенск. жизни.
   Бульдогъ -- 1) англійская порода, собакъ, съ тупою мордою и толстыми лапами; 2) короткоствольный револьверъ большого калибра.
   Бульонъ -- отваръ мяса въ водѣ.
   Бумагопрядильня -- фабрика, на которой обрабатывается хлопчатая бумага.
   Буравчикъ -- токарный инструментъ, служащій для пробуравливанія отверстій.
   Буржуазія -- средній классъ въ западной Европѣ, горожане, мѣщане.
   Бусы -- бѣлые и разноцвѣтные стеклянные шарики, нанизываемые на нитки для ожерелій.
   Бутонъ -- не распустившійся цвѣтокъ.
   Буфетъ -- роскошно-накрытый столъ; шкапъ для храненія посуды.
   Бѣльмо -- болѣзнь глазъ, зависящая отъ болѣзни зрительнаго нерва, сѣтчатой оболочки или головного мозга или отъ помутнѣнія хрусталика.
   Валовой доходъ -- общая сумма денегъ, полученная послѣ какого-либо предпріятія и представляющая сумму расхода и прибыли.
   Варварство -- состояніе или дѣйствіе, не соотвѣствующее современной культурѣ.
   Варвикширъ -- провинція въ Англіи.
   Варіанты -- видоизмѣненія одного и того же произведенія.
   Вдохновеніе -- наитіе свыше; напряженіе нервной системы, подъ вліяніемъ котораго происходитъ творчество.
   Великосвѣтскій -- принадлежащій къ высшему слою общества.
   Вельможа -- знатное, высокопоставленное лицо.
   Верстакъ -- 1 ) узкій длинный столъ, къ которому прикрѣпляются тиски, и слесаря или плотники на нихъ производятъ разныя работы; 2) ручной ткацкій станокъ.
   Вертикальный -- отвѣсный.
   Вертлявый -- склонный къ быстрымъ и увертливымъ движеніямъ, изворотливый.
   Ветхій -- очень старый, слабый отъ старости.
   Вечеринка -- небольшой званый вечеръ съ танцами или безъ нихъ.
   Вечерня -- вечерняя молитва.
   Взаимный -- одинаковый между двумя лицами въ отношеніи другъ къ другу.
   Вздоръ -- пустяки, глупости.
   Віолончель -- 4-струнный смычковый инструментъ больше скрипки, но меньше контрабаса.
   Вибрирующій -- вибрація или вибрированіе колебаніе упругихъ тѣлъ.
   Визави -- другъ противъ друга.
   Визирь -- на магометанскомъ Востокѣ титулъ высшихъ государственныхъ чиновъ.
   Великій визирь -- глаза всей администраціи въ Турціи и намѣстникъ султана.
   Визитъ -- непродолжительное посѣщеніе, служащее актомъ свѣтской вѣжливости.
   Викарій -- епископъ, не имѣющій самостоятельной епархіи, помощника мѣстнаго епископа.
   Витать -- парить, летать, погружаться въ какую-нибудь сферу.
   Витой -- идущій по спиральной линіи.
   Вице-предсѣдатель -- помощникъ предсѣдателя, вѣдающій административную часть.
   Вкладъ сумма денегъ или др цѣнностей, вносимая на храненіе или на нужды какого либо дѣла.
   Вкрадчивый -- умѣющій ловко проникнуть въ душу и расположить къ себѣ.
   Влечь -- тянуть.
   Вліяніе -- умѣніе подчинить своему образу мыслей, направить въ извѣстную сторону чужую волю.
   Внезапный -- неожиданный.
   Внушеніе -- 1) сообщеніе другому лицу своей воли или мыслей, при помощи убѣжденія или воздѣйствіемъ на нервную систему; 2) выговоръ.
   Внушительный -- убѣдительный; большихъ размѣровъ; почтеннаго вида.
   Внѣшній -- наружный, относящійся къ наружному виду.
   Внѣшнія чувства -- 5 чувствъ, которыми человѣкъ познаетъ окружающее, именно: зрѣніе, слухъ, осязаніе, обоняніе, вкусъ.
   Внѣшность -- совокупность видимыхъ признаковъ.
   Водоросль -- простѣйшія растенія, состоящія изъ нѣсколькихъ, иногда даже одной клѣтки; растуть на днѣ рѣкъ и морей.
   Вожакъ -- предводитель, человѣкъ, ведущій другихъ людей или животныхъ.
   Вожделѣніе -- желаніе, вызванное другими инстинктами.
   Воззваніе -- письменное или устное обращеніе къ обществу съ цѣлью просить защиты или убѣдить въ необходимости какихъ-либо дѣйствій.
   Возлагать -- поручать, надѣяться на кого-нибудь или на что нибудь.
   Возліяніе -- у древнихъ народовъ обычай передъ трапезой проливать изъ особой чаши нѣсколько вина въ жертву богамъ. Въ настоящее время въ шутку употребляется вмѣсто слова "выпивка".
   Возмездіе -- отплата, наказаніе а дурной поступокъ.
   Возрожденіе -- воскресеніе къ покой жизни; эпоха возвращенія къ класссическимъ образцамъ въ искусствѣ и философіи въ Италіи въ XV и началѣ XVI в.
   Вокальный -- голосовой, исполняемый голосомъ, предназначенный для пѣнія.
   Волокитство -- назойливое ухаживаніе за женщинами.
   Волокна -- нитевидныя составныя части растит. и животн. ткани.
   Волынка -- народный струнный музыкальный инструментъ, первобытнаго типа.
   Вольтеровское кресло -- широкое удобное кресло. Названо по имени Вольтера, французскаго философа и поэта середины XVIII вѣка.
   Воображеніе -- способность живо воспроизводить въ умѣ образы, когда-то видѣнные, или создавать самостоятельно предметы и явленіи, въ дѣйствительности не существующіе.
   Воплотить -- выразить отвлеченный образъ или идею матеріально.
   Воплощеніе -- представленіе мысли или отвлеченнаго предмета въ видѣ матеріальнаго тѣла.
   Вопль -- рыданіе, крикъ, сопровождаемый слезами.
   Вопреки -- несмотря на; наперекоръ.
   Воркотня -- повторяющееся негромкое выраженіе неудовольствія,
   Воровка -- женщина, похитившая чужую собственность,
   Вороной -- лошадиная масть чернаго цвѣта.
   Ворохъ -- большое количество предметовъ, куча.
   Ворошить -- перебирать, перебрасывать.
   Восвояси -- къ себѣ, домой, на родину.
   Воспаленіе -- процессъ, который выражается разстройствомъ питанія какихъ либо тканей или органовъ появляясь вслѣдствіе различныхъ раздраженій.
   Воспитаніе -- сумма привычекъ, знаній, идей, свойствъ, заимствованныхъ человѣкомъ отъ выростившихъ его людей и окружающей среды.
   Востокъ -- часть свѣта, гдѣ всходитъ солнце.
   Восторженный -- сильно, иногда неумѣренно увлекающійся (о человѣкѣ).-- Вызванный сильнымъ чувствомъ симпатіи или удовольствія (о возгласѣ или др. проявленіяхъ).
   Впечатлительность -- способность сильно воспринимать внѣшнія впечатлѣнія.
   Впечатленѣніе -- дѣйствіе, производимое внѣшними предметами на наши органы чувствъ (или явленіями на наши умственные органы).
   Впотьмахъ -- въ темнотѣ.
   Вращеніе солнца -- ошибочное впечатлѣніе, будто солнце совершаетъ въ сумерки полный кругъ около земли, между тѣмъ какъ, наоборотъ, вращается земли.
   Всадникъ -- человѣкъ, ѣдущій верхомъ.
   Вскользь -- мимоходомъ, слегка касаясь.
   Вуаль -- тонкая прозрачная ткань, которою женщины закрываютъ себѣ лицо.
   Вульгарный -- грубый, непристойный.
   Вчужѣ -- со стороны, не ознакомившись.
   Въ одинъ присѣстъ -- за одинъ разъ, не вставая съ мѣста.
   Выбоина -- углубленіе въ шоссейной или грунтовой дорогѣ, происходящее отъ дождя, долгаго стоянія воды или продолжительной службы дороги.
   Выводъ -- общая мысль, представляющая результатъ наблюденій, опытовъ или размышленій.
   Выгонъ -- пастбище.
   Выигрышъ -- призъ, назначенный побѣдителю въ состязаніи или вынувшему извѣстный билетъ въ лотереѣ. Разрѣшеніе игры въ пользу одного изъ играющихъ.
   Выхоленный -- воспитанный, выращенный съ большой заботливостью.
   Вычурный -- замысловатый, детально отдѣланный.
   Вышка -- верхняя часть башни.
   Вѣковой -- продолжающійся одно или много столѣтій.
   Вѣрноподданный -- неспособный нарушить клятвы въ вѣрности, данной правителю страны.
   Вѣроломный -- не сдержавшій даннаго слова или клятвы, предатель.
   Вѣскій -- солидный (см. выше), убѣдительный, внушительный.
   Вязъ -- дерево изъ семейства ильмовыхъ, съ двудомными цвѣтами и плодомъ -- односѣмянной крылаткой.
   Вялый -- неспособный къ быстрымъ и сильнымъ движеніямъ.
   Гавань мѣсто стоянки большихъ пароходовъ у материка.
   Газовый -- состоящій изъ летучаго тѣла -- газа; питаемый свѣтильнымъ газомъ (про освѣщеніе); изъ тонкой прозрачной матеріи (про одежду).
   Газъ -- 1) тѣло, не имѣющее формы и стремящееся наполнить всякое пространство; типомъ газа можетъ служить воздухъ, 2) тонкая, легкая ткань, шелковая или бумажная.
   Галлерея -- длинный узкій ходъ; корридоръ.
   Галлонъ -- англійская мѣра жидкостей и сыпучихъ тѣлъ, содержитъ 10 торговыхъ англійскихъ фунтовъ воды.
   Галлюцинаціи -- видѣнія, порождаемыя разстройствомъ нервной системы.
   Галопъ -- 1) особый бѣгъ лошади, при которомъ она выкидываетъ то обѣ переднія, то обѣ заднія ноги; 2) танецъ, отличающійся быстрымъ движеніемъ.
   Галстухъ -- шейный платокъ разной вязки.
   Гамъ -- смѣшанный, неопредѣленный шумъ.
   Гарантія -- обезпеченіе, ручательство.
   Гардеробный шкапъ -- гардеробъ -- 1) костюмъ, все одѣяніе человѣка; 2) большой шкапъ для храненія платья.
   Гармонія -- 1) комбинація (см. выше) такихъ звуковъ или цвѣтовъ, которая по свойствамъ слуха и зрѣнія производитъ пріятное впечатлѣнія; 2) перенесеніе сочетанія двухъ или нѣсколькихъ явленій, свойствъ, характеровъ, дающихъ въ суммѣ одно пріятное и уровновѣшенное цѣлое. Наука о созвѣздіяхъ. Согласіе двухъ лицъ. Соразмѣрность. Красивое сочетаніе звуковъ или красокъ.
   Гармонировать -- быть подъ стать одно другому, согласоваться, производить стройное сочетаніе.
   Геній -- 1) необыкновенное, поражающее дарованіе; 2) духъ.
   Геральдическій -- геральдика -- наука о гербахъ: занимается изученіемъ значенія старыхъ гербовъ и составляетъ новые.
   Гербъ -- символическое изображеніе, составляющее знакъ какого-либо знатнаго рода, области или государства.
   Героизмъ -- высшая степень гражданскаго или военнаго мужества.
   Герой -- 1) человѣкъ, по своимъ поступкамъ и свойствамъ сильно выдѣляющійся изъ окружающей среды 2) главное дѣйствующее лицо романа или драмы.
   Гигантскій -- исполинскій, громадной величины.
   Гикать -- издавать короткій, рѣзкій звукъ.
   Гимнастика -- совокупность физическихъ упражненій, служащихъ для развитія силы и ловкости тѣла.
   Гимнастъ -- человѣкъ, занимающійся акробатическими упражненіями.
   Гимнъ -- 1) торжественная пѣснь, славословящая Бога или святыхъ 2) музыкальная пьеса возвышеннаго характера, написанная съ тою же цѣлью.
   Гинея -- англійская золотая монета = 6 руб. 26 к.
   Гипербола -- 1) преувеличеніе, выходящее изъ предѣловъ вѣроятнаго и возможнаго; 2) въ математикѣ: кривая линія, получающаяся при пооесѣченіи конуса плоскостью параллельной его оси.
   Гипсовый -- гипсъ -- углекислая известь, служащая, благодаря своей мягкости, скульптурнымъ матеріаломъ. Гирлянда -- цвѣты и зелень, плетенныя въ видѣ тесьмы или ленты.
   Гиря -- 1) грузъ, равный различнымъ вѣсовымъ единицамъ съ утвержденными пробирной палатой знаками; 2) грузы для гимнастическихъ упражненій; 3) грузы, натягивающія пружины въ механизмахъ.
   Глава -- отдѣлъ сочиненія; главное лицо семьи, учрежденія, общества.
   Глазетовое -- глазетъ -- родъ парчи съ шелковою основою и серебрянымъ или золотымъ узоромъ
   Гнетущій -- тяжелый, давящій.
   Гнетъ -- постоянное давленіе.
   Гнусность -- поступокъ, вызывающій чувство омерзѣнія.
   Гнушаться -- испытывать чувство отвращенія.
   Годовщина -- число и мѣсяцъ извѣстнаго событія.
   Головастикъ -- промежуточная стадія въ образованіи лягушки; переносно, шутя,-- человѣкъ или дитя съ большой головой.
   Головомойка -- рѣзкій выговоръ, иногда сопровождаемый насильственными дѣйствіями.
   Гончія -- охотничьи собаки, употребляющіяся для ловли звѣря живьемъ.
   Горельефъ -- изображеніе въ которомъ фигуры сдѣланы весьма выпукло.
   Горечь -- 1) горькій вкусъ; 2) чувство обиды подъ вліяніемъ обмана, несправедливости или дурного отношенія.
   Горизонтъ -- предѣлъ видимой части земной поверхности.
   Горничная -- дѣвушка, прислуживающая въ комнатахъ.
   Горячка -- болѣзнь, сопровождающаяся высокой температурой; лихорадочное состояніе.
   Гостиница -- учрежденіе, въ которомъ сдаются въ наемъ комнаты для пріѣзжихъ.
   Гравель -- желтый песокъ, измельченная горная порода.
   Градусъ интереса -- степень интереса.
   Гражданскія власти -- власти, вѣдающія внутренній распорядокъ страны.
   Грамматика -- наука, изучающая строеніе языка.
   Грамматическій -- относящійся къ наукѣ о законахъ правописанія даннаго языка; составленный по законамъ грамматики.
   Гранатъ -- минералъ изъ класса амфотеролитовъ; кристаллическаго строенія, краснаго цвѣта, прозраченъ
   Гранаты -- бомбы, начиненныя взрывчатымъ веществомъ; плоды гранатоваго дерева; драгоцѣнные камни прозрачно-краснаго цвѣта.
   Графство -- территоріальная единица въ Англіи и С.-штатахъ вродѣ нашего уѣзда или всесословной волости.
   Графъ -- наслѣдственный титулъ, связанный съ владѣніемъ помѣстьемъ; въ Россіи почетный титулъ.
   Граціозный -- прельщающій красотою движеній, манеръ, поступи: въ музыкѣ -- легкій живой характеръ пьесы.
   Греза -- мечта, видѣніе, въ которомъ дѣйствительность смѣшивается съ воображеніемъ.
   Грезить -- мечтать, вызывать въ воображеніи пріятные образы.
   Гримаса -- неестественныя движенія лица.
   Грифъ -- 1) родъ птицъ семейства грифовыхъ; 2) рукоятка музыкальнаго инструмента.
   Грогъ -- напитокъ, составляемый изъ смѣси рома, водки, воды и сахара; любимый напитокъ англійскихъ моряковъ.
   Гроздья -- кисти винограда.
   Грохотъ -- шумъ, стукъ, производимый передвиженіемъ или паденіемъ чего либо тяжелаго.
   Грузъ -- всякая тяжесть, подвергаемая дѣйствію какой-либо силы; кладь.
   Группа -- собраніе нѣсколькихъ предметовъ или явленій (иногда сочетающихся особымъ образомъ.
   Гряда -- дорога.
   Гулъ -- смѣшанный, неопредѣленный шумъ.
   Гуманный -- человѣчный, сострадательный къ ближнему.
   Гумно -- мѣсто, служащее для своза скошеннаго хлѣба, молотьбы и вѣянія его.
   Давленіе -- явленіе, производящее сжатіе; въ переносномъ смыслѣ насильственное дѣйствіе.
   Дантовскій -- Данте -- итальянскій поэтъ эпохи Возрожденія, авторъ "Божественной комедіи".
   Дань -- сборъ, собиравшійся въ древней Руси съ покоренныхъ народовъ; переносно -- всякое проявленіе уваженія, восхищенія или образныхъ чувствъ.
   Дворецкій -- смотритель надъ лугами въ высокопоставленныхъ семействахъ.
   Дворня -- собраніе слугъ.
   Дворянинъ -- человѣкъ, принадлежащій къ дворянскому сословію, считающемуся наиболѣе привилегированнымъ въ странѣ, благодаря своему происхожденію отъ старѣйшихъ родовъ.
   Дебаты -- продолжительные споры съ цѣлью убѣдить противниковъ въ правильности своихъ мыслей или склонить къ желаемому рѣшенію.
   Девизъ -- изреченіе, особенное выраженіе какой-нибудь эмблемой на гербахъ, щитахъ, знаменахъ и т. пр.
   Деликатный -- обладающій тонкимъ душевнымъ чутьемъ.
   Демократическій -- народный; принадлежащій низшему классу населенія.
   Демонъ -- въ языческія времена всякій духъ вообще, добрый или злой; въ христіанствѣ -- падшій ангелъ.
   Дерзновенный -- въ высшей степени смѣлый, дерзкій, оскорбляющій.
   Дескать -- слово, употребляющееся для указанія, что приводятся чужія рѣчи.
   Десница -- рука, ладонь, невидимая рука Всевышняго.
   Деспотическій -- властный не признающій ничьей воли, кромѣ своей собственной.
   Дессертъ -- различныя сласти, подаваемыя въ заключеніе обѣда.
   Деталь -- подробность, второстепенная вещь.
   Джентльменъ -- въ Англіи общее названіе порядочнаго, хорошо воспитаннаго человѣка.
   Джигъ -- джигитъ -- искусный турецкій наѣздникъ.
   Джинъ -- водка, приготовляемая перегонкой можжевеловыхъ ягодъ со спиртомъ.
   Діалектъ -- мѣстное нарѣчіе.
   Діалогъ -- разговоръ между 2-мя лицами.
   Диверсій -- ложное передвиженіе: войскъ на безопасномъ разстояніи отъ непріятеля съ цѣлью ввести его въ заблужденіе относительно истинныхъ намѣреній военачальника.
   Диккенсъ -- знаменитый англійскій писатель-романистъ, описывавшій жизнь среднихъ классовъ въ Англіи.
   Дилемма -- сужденіе, состоящее изъ духъ прямо противоположныхъ предложеній, приводящихъ къ одному и тому же выводу.
   Дилижансъ -- общественный почтовый экипажъ,
   Дирижировать -- исполнять обязанности дирижера (см.)
   Дирижеръ -- управляющій танцами, хоромъ пѣвчихъ или оркестромъ.
   Диссентеры -- такъ назывались Англіи протестантскія секты.
   Диссонансъ -- 1) отсутствіе или недостаточная степень стройности и благозвучія въ пѣніи и музыкѣ; 2) разголосица; 3) несоотвѣтствіе какого-либо предмета другому или цѣлой группѣ другихъ.
   Дистанція -- 1) разстояніе; 2) кругъ, участокъ дороги или рѣки.
   Дистилляція -- перегонка жидкостей для ихъ очистки, для увеличенія крѣпости раствора, для отдѣленія жидкихъ частей отъ твердыхъ.
   Дисциплина -- 1) строгое, неси иное подчиненіе низшихъ военныхъ чиновъ высшимъ, безпрекословное повиновеніе приказаніямъ начальника въ военной службѣ, вообще неуклонная подчиненность, исключающая всякія критическія отношенія исполняющаго распоряженія къ распоряженію; 2) отдѣлъ, отрасль знанія.
   Дичокъ -- дикій; плевелъ.
   Дневникъ -- описаніе своей или чужой жизни въ формѣ ежедневныхъ замѣтокъ.
   Доблестный -- отличающійся особенными нравственными добродѣтелями, преимущественно храбростью и благородствомъ.
   Добротность -- прочность, хорошо качество товара.
   Догматъ -- одно изъ главныхъ религіозныхъ положеній той или другой вѣры. Исходная точка, основаніе.
   Доза -- пріемъ лекарства, назначенный на одинъ разъ.
   Доктрина -- ученіе о какомъ-либо политическомъ или философскомъ предметѣ.
   Доктринерство -- упорное слѣдованіе.
   Докуки -- непріятности, надоѣдливыя происшествія.
   Долина -- пространство земли, заключенное между 2-мя горами или горными цѣпями.
   Доля -- 1) 1/93 золотника русск.; 2) порода одичалыхъ собакъ; 3) участь, судьба; 4) часть (напр. доля въ прибыляхъ).
   Доминиканецъ -- членъ монашескаго ордена св. Доминика.
   Домовитый -- хозяйственный, усердный въ домашнихъ дѣлахъ
   Дородный -- рослый, полный, внушительнаго вида.
   Досаждать -- дѣлать непріятности
   Доспѣхи -- вооруженіе рыцаря, воина.
   Достоинство -- 1) положительное качество; 2) сознаніе своихъ правъ.
   Досугъ -- свободное время.
   Досужій -- праздный.
   Доходъ -- сумма денегъ, получаемая черезъ равные промежутки времени отъ пользованія какой-либо собственностью.
   Драма -- видъ литературнаго произведенія, собственно дѣйствіе, которое разыгрывается актерами на сценѣ. Переносно -- всякое положеніе, въ которое входятъ элементы борьбы и страданія.
   Драматическій -- выраженный въ дѣйствіи; заключающій элементъ страданія.
   Драматургъ -- пишущій и ставящій на сцену театральныя пьесы (комедіи, трагедіи, водевили и пр.)
   Драпировка -- 1) украшеніе стѣнъ, оконъ и т. пр. тканями, красиво собранными въ складки, или образованіе такихъ же складокъ въ одеждѣ; 2) притворство, надѣвающее на себя красивую личину
   Дренажъ -- осушеніе почвы посредствомъ подземныхъ трубъ.
   Дрожжи -- получаемая при броженіи солода, пивнаго сусла, винограднаго листа и пр. грязновато-бѣлая масса, вызывающая броженіе. Имѣетъ широкое примѣненіе въ пивоваренномъ и винокуренномъ производствѣ и въ хлѣбопеченіи.
   Дрокъ -- шильная трава; употребляется на голички, вѣнички; кора -- суррогатъ конопли; листья -- суррогатъ салата во Франціи; почки -- суррогатъ каперцовъ; молодыя вѣтви -- суррогатъ хмеля.
   Духовный -- 1) нравственный, нематеріальный, отвлеченный 2) имѣющій отношеніе къ церкви.
   Дуэтъ -- пѣніе, музыка или то и другое вмѣстѣ, исполняемое двумя лицами, каждое изъ которыхъ имѣетъ свою особую самостоятельную партію.
   Дьяволъ -- злой духъ, сатана, житель ада.
   Дѣлецъ -- человѣкъ, умѣющій устраивать свои дѣла къ своей выгодѣ.
   Дюжій -- рослый, сильный.
   Дюймъ -- 2) линейная мѣра, принятая въ Англіи и Россіи,-- составляетъ 12-ю часть фута и дѣлится на 10 частей, называемыхъ линіями. 14 дюймовь равняется полъ-аршину.
   Евангелизмъ -- соотвѣтственность евангельскому ученію, евангельскій духъ.
   Евангельскій -- заключающій въ себѣ ученіе христіанской вѣры.
   Европейскій -- принадлежащій къ одной изъ странъ, къ населенію, культурѣ Европы, самой цивилизованной изъ 5-ти частей свѣта.
   Единство -- согласіе, неразрывная связь, тождество.
   Ежевика -- полукустарникъ, рода малинниковъ съ черными ягодами.
   Епископъ -- архіерей, начальникъ епархіи; у православныхъ и католиковъ ими назначаются изъ монаховъ.
   Ершиться -- съеживать кожу, отчего поднимается шерсть, что служитъ у животныхъ признакомъ приближающагося гнѣва и драки. Переносно означаетъ признаки такого же настроенія у человѣка.
   Естественно -- въ порядкѣ вещей; соотвѣтствующій природѣ.
   Естественный -- согласный съ законами природы.
   Жаба жив. изъ отряда гадовъ; сѣраго цвѣта съ пятнами; больше лягушки.
   Жаворонокъ -- пѣвчая перелетная птичка, прилетъ которой знаменуетъ наступленіе весны.
   Жалованье -- сумма денегъ, вы даваемая черезъ правильные промежутки времени лицу, находящемуся въ услуженіи,
   Жаргонъ -- 1) мѣстное нарѣчіе 2) условный языкъ мошенниковъ, то же, что арго; 3) желтоватый камень употребляемый въ разныхъ бездѣлушкахъ.
   Желчный -- способный къ припадкамъ дурного настроенія подъ вліяніемъ разстройства печени.
   Жеманство -- церемонность и манерность въ обращеніи, выходящія за предѣлы естественности.
   Жемчугъ -- зерновидныя перламутровыя образованіи, свободно лежащія въ углубленіяхъ жемчужной раковины.
   Жердь -- узкая, длинная палка.
   Жерновъ -- мельничный камень; употребляется для размола зерна.
   Жестикулировать -- производить различныя движенія во время разговора или какой-бы то ни было рѣчи.
   Жестикуляція -- рядъ жестовъ (тѣлодвиженій), которыми человѣкъ сопровождаетъ свою рѣчь.
   Жесткій -- твердый, суровый, непріятный.
   Жесты -- тѣлодвиженія, оживляющія человѣческую рѣчь.
   Жипописецъ -- изображающій жизнь и природу красками.
   Жила -- мѣсторожденіе металла. Кровяные сосуды артеріи и вены.
   Жилетка -- часть мужской одежды, безъ рукавовъ.
   Жилка -- тонкій, кровоносный сосудъ.
   Жимолость -- кустарникъ съ пахучими соцвѣтіями въ видѣ метелки.
   Житейскій -- вытекающій или основанный на опытѣ жизни.
   Жнитво -- скошенный хлѣбъ, жатва.
   Журналистъ -- человѣкъ, помѣщающій свои литературныя произведенія въ какомъ-либо изъ повременныхъ изданій.
   Журнальный -- относящійся къ повременнымъ изданіямъ.
   Журчаніе -- легкій шумъ, издаваемый движущейся водой.
   3аблудшій -- пошедшій по дурій дорогѣ.
   Заблужденіе -- ошибка, и мѣшая продолжительныя послѣдствія.
   Забросъ -- запустѣніе, отсутствіе ухода.
   Забулдыга -- человѣкъ, сбившійся съ пути и ведущій дурной образъ жизни.
   Забытье -- полубезсознательное состояніе, когда исчезаетъ сознаніе дѣйствительности.
   Зависимость -- подчиненное отношеніе одного лица или предмета къ другому.
   Зависть -- желаніе обладать тѣмъ, то принадлежать другому.
   Заволакивать -- постепенно закрывать отъ глазъ.
   Завѣтный -- затаенный, дорогой сердцу, куда можно проникать только избраннымъ.
   Завязка -- начало драмы, романа или другого вида литературныхъ произведеній, изображающихъ жизнь; вообще начало всякаго событія.
   Загадочный -- трудно разрѣшимый, непонятный.
   Загонъ -- огороженное пространно, гдѣ лѣтомъ ночуетъ стадо.
   Задача -- разрѣшеніе какого либо троса но извѣстнымъ пріемамъ и отраженіямъ.
   Задоринка -- маленькое препятствіе, задержка.
   Зажиточный -- денежно и имущественно обезпеченный.
   Зазрѣніе -- упрекъ.
   Заикнуться -- прервать рѣчь.
   Закалъ -- 1) способъ придавать стали особую твердость; 2) выработка выносливаго организма или твердаго фактора.
   Закладъ -- цѣнная вещь, вносимая въ ссудную кассу, для обезпеченія своевременной уплаты выдаваемой суды и процентовъ съ нея.
   Заключеніе -- выводъ, результатъ умственной работы; конецъ литературнаго произведенія добровольное или принудительное лишеніе свободы.
   Закоренѣлый -- закоснѣлый, затвердѣвшій, неспособный двинуться впередъ или въ чемъ либо измѣниться.
   Закоснѣлый -- грубый, невѣжественный, остановившійся въ развитіи.
   Залежъ -- большой пластъ горной породы.
   Залогъ -- вещь, сумма денегъ, или живое существо, отдаваемыя во временнное владѣніе для обезпеченія въ томъ, что условія, принятыя на себя выдающей залогъ стороной, будутъ выполнены.
   Залъ -- большая комната для пріемовъ, собраній, засѣданій и т. д.
   Замашка -- пріемъ, манера, обыкновеніе.
   Замкнутость -- отчужденность, необщительность, отсутствіе потребности въ откровенности.
   Замокъ -- укрѣпленное жилище средне-вѣковаго феодала:
   Замокъ -- 1) приспособленіе въ ручномъ огнестрѣльномъ оружіи, служащее для воспламененія заряда и произведенія выстрѣла.
   Замысловатый -- сложно задуманный, сложный, запутанный
   Запальчиво -- гнѣвно, подъ вліяніемъ возбужденія, мало сознательно
   Запой -- неудержимое, полусознательное пьянство.
   Запросъ -- потребность, требованіе; справка.
   Заржавѣть -- покрыться красноватымъ налетомъ, представляющимъ собой окись металла.
   Зародышъ -- названіе молодого растенія или животнаго во время его жизни въ сѣмени или въ яйцѣ.
   Зарокъ -- обѣщаніе, наложеніе обязательства.
   Заскорузлый -- затвердѣлый, жесткій.
   Застрахованный -- обезпеченный отъ несчастнаго случая.
   Застѣнчиво -- стыдливо, смущенно.
   Засѣменить -- быстро перебирать ногами
   Затянуться -- 1) надѣть узкую одежду съ цѣлью сдѣлать тоньше свой станъ; 2) набрать въ ротъ много табачнаго дыма.
   Захолустный -- заброшенный, отдаленный, нецивилизованный.
   Зачинщикъ -- агитаторъ, человѣкъ, положившій начало какому-нибудь нежелательному дѣйствію.
   Зеленщикъ -- торговецъ зеленью.
   Зелье -- напитокъ, лекарство: въ сказкахъ и народной рѣчи -- отрава, волшебный напитокъ, производящій чудесныя дѣйствіи.
   Землякъ -- человѣкъ, родившійся въ той же мѣстности.
   Злословіе -- нахожденіе удовольствіи въ дурныхъ сужденіяхъ о людяхъ, часто ложныхъ, приправленныхъ сплетней.
   Знатный -- занимающій высокое общественное; положеніе стариннаго извѣстнаго рода окруженный почестями.
   Знатокъ -- цѣнитель, человѣкъ, основательно знакомый съ даннымъ предметомъ или вопросомъ.
   Золотоносный -- имѣющій въ смѣси самородки или песчинки золота.
   Зорко -- внимательно, не упуская изъ виду.
   3удъ -- непріятное состояніе кожи, вызывающее желаніе почесаться; въ переносномъ смыслѣ -- дразнящее желаніе
   Зять -- мужъ дочери или сестры.
   Iоркскія розы -- гербъ англійскаго герцогства, въ рисунокъ котораго входило изображеніе бѣлой розы.
   Iудея -- ветхозавѣтная страна древнее еврейское царство.
   Игнорировать -- не обращать вниманія, не придавать значенія.
   Иго -- насильственное подчиненіе.
   Идеализмъ -- свойство, изображая предметы, придавать имъ возвышенный характеръ; преданность идеѣ, стремленіе къ идеалу.
   Идеалъ -- воображаемое совершенство, которое является предѣломъ стремленій и направляетъ жизнь и дѣятельность человѣка.
   Идея -- 1) мысль; 2) понятіе или представленіе о какомъ-либо предметѣ.
   Идіотизмъ -- болѣзненное недоразвитіе головного мозга; крайняя глупость:
   Идиллія -- 1) сельская картина рисующая въ привлекательныхъ краскахъ сцены изъ жизни и быта простыхъ классовъ народа, 2) подслащенная дѣйствительность.
   Изваяніе -- скульптурное изображеніе.
   Изводить -- уничтожать; надоѣдать, выводить изъ терпѣнія.
   Изворотъ -- уловка.
   Извѣдавшій -- узнавшій и опытѣ
   Изгородь -- рѣдкій заборъ, построенный изъ сучьевъ, отстоящихъ другъ отъ друга на значительномъ разстояніи.
   Изданіе -- отдѣльный выпускъ изъ печати извѣстнаго количества книгъ.
   Изліяніе -- прорвавшійся потокъ жидкости, напр. крови при пораненіи: въ переносномъ смыслѣ -- исповѣдь, чрезмѣрная откровенность.
   Измальство -- дѣтство, первые годы жизни.
   Изнемогать -- терять силы.
   Изнеможеніе -- полный упадокъ силъ подъ вліяніемъ утомленія.
   Изобрѣтательность -- способность придумывать различныя усовершенствованіи, что-нибудь новое, находить средства выйти изъ всякаго труднаго положенія.
   Изобрѣтеніе -- научная, промышленная, хозяйственная и пр. новость, имѣющая цѣлью усовершенствовать какую-либо область человѣческой жизни и дѣятельности и найденная случайно или сознательно.
   Изощрять -- доводить до тонкости.
   Изподтишка -- стараясь сдѣлать свои дѣйствія незамѣтными.
   Изступленіе -- крайняя степень гнѣва или отчаянія, до полной потери самообладанія.
   Изумленіе -- сильное удивленіе.
   Изъявленіе -- выраженіе.
   Изъянъ -- испорченное мѣсто.
   Изъятый -- исключенный.
   Изящество -- изысканная красота, стройность, благородство сочетаній.
   Изящный -- сдѣланный со вкусомъ, утонченный, красивый.
   Иллюзія -- ложное представленіе о предметѣ или явленіи; несбыточныя надежды.
   Имперіалъ -- золотая монета въ 15 рублей.
   Импровизаторъ -- поэтъ, творящій безъ приготовленія стихи, или музыкантъ, исполняющій такимъ-же образомъ различныя пьесы.
   Импровизировать -- создавать что либо безъ приготовленія (по вдохновенію).
   Импровизація -- стихи, музыкальныя пьесы или рѣчь, сказанная или исполненная безъ приготовленія.
   Импровизированный -- придуманный или выдуманный безъ предварительной подготовки.
   Индивидуальный -- личный, частный, составляющій особенность или отличительную черту какого либо лица.
   Иней -- замерзшія капли атмосферныхъ осадковъ.
   Инкрустація -- различныя фигуры и узоры изъ перламутра, металла и др. матеріаловъ, врѣзанныя на лицевой сторонѣ въ видѣ украшеній въ деревянныя издѣлія мебель, столы, туалетныя принадлежности, шкатулки пр.
   Иниціалы -- 1) начальныя буквы имени и фамиліи или вообще какихъ либо названій: 2) въ типографскомъ искусствѣ: отличныя отъ прочихъ начальныя буквы главъ или статей.
   Инспекторъ -- 1) лицо, временно назначенное для провѣрки состоянія какой либо военной или гражданкой части; 2) должность, возлагающая на занимающее ее лицо постоянное наблюденіе за правильнымъ ходомъ тѣхъ или другихъ учрежденій.
   Инстинктивный -- безотчетный, необъяснимый, машинальный.
   Инстинктъ -- врожденное чувство животныхъ находить полезное себѣ и избѣгать вреднаго.
   Инструментъ -- орудія и приборы, служащіе пособіемъ въ искуствахъ, ремеслахъ, рукодѣліяхъ, при научныхъ изслѣдованіяхъ и пр.
   Интеллигентный -- умственно развитой.
   Интеллигентность -- большая или меньшая сила и напряженность какого-либо дѣйствія.
   Интересъ -- выгода, польза, прибыль, участіе къ кому нибудь или чему нибудь.
   Интимный -- близкій, довѣрчивый, задушевный
   Интонация -- 1) усиленное удареніе на какомъ-либо словѣ или фразѣ; 2) звуковые оттѣнки въ рѣчи.
   Интрига -- сложное, запутанное дѣйствіе, составляющее содержаніе романа: злонамѣренныя тайныя дѣйствія, связанныя обдуманнымъ планомъ, предпринятыя съ цѣлью повредить какой-либо личности.
   Инцидентъ -- случай.
   Ироническій -- насмѣшливый, пользующійся словами, взятыми въ переносномъ смыслѣ, для выраженія ихъ противоположности.
   Искаженіе -- невѣрное изображеніе, измѣняющее смыслъ.
   Искоса -- глядя сбоку, не прямо въ глаза.
   Искупленіе -- жертва или страданіе, перенесенное въ наказаніе за грѣхъ и смывающее его съ совѣсти преступника.
   Искусственность -- придуманность, неестественность.
   Искусство -- человѣческая дѣятельность, состоящая въ сознательной передачѣ испытанныхъ чувствъ посредствомъ движеній, линій, красокъ, звуковъ, словъ и заставляющая др. людей переживать эти чувства.
   Искушеніе -- испытаніе твердости воли человѣка, причемъ его разными приманками желаютъ склонить къ нравственной уступкѣ
   Исповѣдь -- чистосердечное признаніе во всѣхъ поступкахъ.
   Испытаніе -- провѣрка знаній, пригодности, способности человѣка удовлетворять своему назначенію.
   Истерическій --- 1) подверженный болѣзненнымъ припадкамъ смѣха и слезъ; 2) сильно нервный, порывистый.
   Истома -- состояніе слабости утомленія, подъ вліяніемъ сильнаго чувства, усталости или же чего-либо одурманивающаго (напр. напитка).
   Истомленный -- сильно уставшій.
   Историческій -- сдѣлавшій имя свое памятнымъ (лицо); въ дѣйствительности происшедшій фактъ; имѣвшій значеніе въ жизни страны и народа (событіе); замѣчательный памятью или памятниками происшедшихъ событій (мѣсто); повѣствующій о событіяхъ, дѣйствительно про исходившихъ (романъ, разсказъ).
   Исходъ -- 1) конецъ; 2) способъ выйти изъ затрудненія.
   Истый -- истинный, настоящій.
   Исходъ -- разрѣшеніе какого либо дѣйствія, результатъ, окончаніе.
   Исцѣлиться -- вылѣчиться.
   Исчерпывать -- истощить, использовать.
   Итогъ результатъ счета, конецъ.
   Кабакъ -- мѣсто для продажи водки распивочно.
   Кабинетъ -- 1) комната въ квартирѣ, предназначенная для занятій, 2) всѣ министры въ странѣ съ представительнымъ правленіемъ, какъ напр. Франція, составляютъ кабинетъ.
   Каверза -- дѣйствіе, подстроенное съ цѣлью повредитъ.
   Каемка -- бортъ, полоска но краямъ ткани, неоднородная съ ней.
   Калитка -- одностворчатая дверца въ садовой оградѣ.
   Кальвинисты -- послѣдователи ученія Кальвина; протестанты, исповѣдующіе кальвинизмъ (см.).
   Кальвинизмъ -- ученіе Кальвина.
   Калѣка -- человѣкъ, получившій физическое увѣчье.
   Каменотесъ -- рабочій, занимающійся отеской вырубленнаго изъ скалы камня для приданія ему правильной годной для кладки стѣнъ формы.
   Камера -- 1) вообще комната; 2) присутственное помѣщеніе, напр. камера мирового судьи, прокурорская камера въ зданіи окружнаго суда и пр.; 3) сокращенное названіе камеры обскуры.
   Камердинеръ -- лакей.
   Камеристка -- горничная, занимающаяся туалетомъ своей госпожи Камеръ-фрау -- придворная дама, заведующая женскимъ гардеробомъ во дворцѣ.
   Каминъ -- очагъ, съ 3-хъ сторонъ закрытый, съ одной открытый, дѣлается въ мрамора, бронзы, чугуна, изразцовъ.
   Каморка -- очень маленькая комната, помѣщеньице.
   Каналъ -- узкая часть воды, ограниченная съ двухъ противоположныхъ сторонъ землею; въ анатоміи -- то же, что сосудъ.
   Канатъ -- толстая крученая веревка.
   Канва -- прозрачная ткань, по которой можно вышивать разные узоры: основная мысль литературнаго или музыкальнаго произведенія, которую можно выразить различнымъ способомъ.
   Кандидатъ -- лицо, имѣющее право на занятіе какого-либо положенія, должности или готовящійся къ ея занятію.
   Каникулы -- болѣе или менѣе продолжительный періодъ времени, на которое служащіе и учащіеся освобождаются отъ занятій и пользуются отпускомъ.
   Канитель -- 1) тонкое и кропотливое шитье серебромъ 2) переносно -- продолжительное, надоѣдливое дѣйствіе.
   Капелланъ -- 1) священникъ при домашней церкви въ Англіи; 2) дьяконъ у лютеранъ; 3) помощникъ священника у католиковъ.
   Капиталъ -- значительная сумма денегъ.
   Капитанъ -- управляющій пароходомъ. Военный чинъ.
   Капризъ -- прихоть избалованнаго человѣка.
   Кара -- высшая степень наказанія.
   Каракуль -- выдѣланная баранья шкурка. Употребляется для разныхъ видовъ платья и шляпъ.
   Карать -- наказывать.
   Каріатиды -- статуи, играющія роль колоннъ или подпорокъ, поддерживающихъ части зданія преимущественно съ лицевой его стороны.
   Карнизъ -- 1) архитектурное украшеніе, идущее вдоль верха стѣнъ при соединеніи ихъ съ потолкомъ или крышей; такія же украшенія надъ окнами и подъ окнами или вокругъ верхней части пьедестала; 2) въ колоннѣ верхняя часть антаблемента.
   Каррикатурный -- изображенный съ преувеличеніемъ недостатковъ или просто характерныхъ признаковъ, отчего является въ комическомъ видѣ.
   Картавый -- не произносящій буквы р.
   Картинная галлерея -- собраніе картинъ, принадлежащихъ государству, городу или отдѣльному лицу.
   Картузъ -- й) шерстяной или бумажный мѣшокъ, въ который насыпаютъ порохъ для стрѣльбы изъ орудій; 2) мѣшокъ изъ толстой бумаги, въ который торговцы отпускаютъ сыпучія вещества; 3) плоская шапка съ козырькомъ.
   Карьера -- дорога, ведущая къ повышеніямъ на какомъ-либо поприщѣ, преимущественно служебномъ.
   Катакомбы -- подземныя пещеры, назначавшіяся для погребенія мертвыхъ и служившія мѣстомъ сходокъ древнихъ христіанъ для тайнаго совершенія богослуженія во время гоненія.
   Катастрофа -- внезапно обрушившееся несчастіе.
   Категорія -- разрядъ.
   Катехизисъ -- первоначальное ученіе христіанской вѣры, облегченное въ форму вопросовъ и отвѣтовъ.
   Католичка, католикъ -- приверженецъ западно-римской христіанской церкви, считающей намѣстникомъ Христа на землѣ главу своего -- папу.
   Каторга -- мѣсто ссылки и принудительныхъ работъ.
   Каѳедра -- 1) возвышенное мѣсто со столомъ, съ котораго читаются лекціи, говорятся рѣчи и т. д.; 2) епископскій престолъ, устраиваемый въ алтарѣ; храмы, въ которыхъ находились такіе престолы, назывались прежде каѳедральными соборами; 3) епархія.
   Квадратъ -- прямоугольная фигура, всѣ 4 стороны которой равны между собой.
   Квакерскій -- принадлежащій къ религіозной сектѣ въ Англіи и въ Соединенныхъ Штатахъ.
   Квакеры -- религіозная секта въ Англіи и Америкѣ, сама себя назыв. "Обществомъ друзей" или "исповѣдниками свѣта". У нихъ нѣтъ священниковъ, они не даютъ присяги, отказываются отъ военной службы и роскоши.
   Кварта -- кружка, служащая мѣрой жидкостей въ торговлѣ.
   Квартетъ -- совмѣстная игра 4-хъ лицъ на какихъ-либо инструментахъ или при участіи голоса.
   Кедръ -- дерево, относящееся къ семейству елевыхъ; имѣетъ много видовъ.
   Кельтскій -- кельты или галлы -- древній народъ, жившій въ современной Франціи
   Киноварь -- сѣрнистая ртуть, красная краска. Находится въ природѣ готовою и служитъ для добыванія ртути.
   Кирка -- острая лопата.
   Кисея -- бумажная или шелковая прозрачная ткань.
   Кишѣть -- собираться въ одномъ мѣстѣ въ огромномъ количествѣ.
   Кичиться -- гордиться, хвастаться.
   Кладбище -- мѣсто, гдѣ хоронятъ умершихъ.
   Кларетъ -- (англ.) названіе нѣкоторыхъ французскихъ винъ.
   Классики -- лучшіе, образцовые писатели вообще (напримѣръ русскіе классики: Пушкинъ, Гоголь и др.), въ частности -- древніе греческіе и римскіе писатели.
   Классификація -- распредѣленіе предметовъ или явленій по извѣстнымъ группамъ и отдѣламъ.
   Классическій -- 1 ) образцовый; 2) относящійся къ эпохѣ древнихъ грековъ и римлянъ.
   Классъ -- разрядъ предметовъ, имѣющихъ сходные признаки; подраздѣленіе общества по матеріальному и общественному положенію; подраздѣленіе учениковъ учебнаго заведенія; комната для учебныхъ занятій.
   Клевета -- ложный слухъ, пущенный, съ цѣлью повредить человѣку въ мнѣніи другого человѣка или общества; ложное обвиненіе.
   Клевретъ -- товарищъ, собрать, приверженецъ; употребляется, впрочемъ, въ дурномъ смыслѣ, какъ слуга, угождающій ради личной выгоды.
   Кленъ -- дерево изъ семейства кленовыхъ: извѣстные виды; обыкновенный остролистный.
   Клерджименъ -- лицо духовнаго званія въ Англіи.
   Клерикальный -- принадлежащій къ духовенству.
   Клеркъ -- въ Англіи секретарь, писецъ присутственныхъ мѣстъ; во Франціи младшій священникъ или лицо, приготовляющееся въ нотаріусы.
   Климатъ -- сумма условій, въ которыя ставитъ человѣка природа данной страны. Мѣстное свойство страны въ отношеніи температуры и проистекающихъ отсюда явленій атмосферы.
   Клубъ -- 1) общественное собраніе для препровожденія времени; получило свое начало въ Англіи; 2) мѣсто подобныхъ собраній; 3) подобное и о собраніе съ политическими цѣлями.
   Клумба -- цвѣтникъ, гряды различной формы для цвѣтовъ въ садахъ.
   Книксенъ -- низкое присѣданіе въ видѣ привѣтствія.
   Ковать -- расплющивать металлъ.
   Коврига -- цѣлый хлѣбъ, кусокъ во весь хлѣбъ.
   Козни -- тайныя дѣйствія, имѣющія цѣлью погубить или причинить большой вредъ другому человѣку.
   Козырь -- 1) въ картахъ -- карта той масти, которая по выбору или по случайному вынутью считается въ игрѣ старшей; 2) человѣкъ, держащій себя чрезмѣрно важно.
   Койка -- висячая постель.
   Кокарда -- одноцвѣтная или разноцвѣтная лента, собранная и кружокъ и носимая на платьѣ; дѣлается также изъ металла и носится на форменныхъ фуражкахъ.
   Кокетка -- женщина, желающая нравиться мужчинѣ своей внѣшностью.
   Колебаніе -- легкое движеніе тѣла или его нѣкоторыхъ частицъ.
   Коллегія -- вообще всякое собраніе лицъ, разсматриваемое какъ одно цѣлое; 2) мѣсто, гдѣ происходитъ подобное собраніе; 3) духовное учрежденіе для приготовленія проповѣдниковъ въ Западной Европѣ.
   Колоннада -- улица, корридоръ, образованная коллоннами и открытая либо съ одной стороны, либо съ обѣихъ.
   Колода картъ -- наборъ извѣстнаго числа игральныхъ картъ.
   Колосъ -- 1) соцвѣтіе хлѣбнаго растенія, 2) гигантъ, миѳическое существо необыкновенно большого роста.
   Колоритъ -- 1) цвѣтъ, свойственный предмету; 2) способъ расположенія въ картинахъ красокъ.
   Колпакъ -- покрышка изъ стекла, бумаги или какой-либо ткани, надѣваемая на лампы, ломкіе предметы или на голову.
   Комбинація -- прихотливое соединеніе частей различныхъ предметовъ или явленій.
   Комментаріи -- объясненія или толкованія, рядъ замѣчаній, дѣлаемыхъ для разъясненія какого-нибудь сочиненія.
   Коммерческій -- торговый.
   Коммиссіонеръ -- человѣкъ, имѣющій своей обязанностью исполненіе торговыхъ порученій за условленную плату.
   Комодъ -- шкапъ для бѣлья.
   Компанія -- товарищество, общество изъ нѣсколькихъ лицъ, соединившихся для достиженія общими средствами извѣстной цѣли.
   Компаньонство -- товарищество, участіе въ торговомъ или др. предпріятіи другого лица.
   Компаньонъ -- человѣкъ, раздѣляющій труды, расходы и доходы по какому-лбо предпріятію.
   Комплиментъ -- неискренняя похвала, лесть.
   Композиторъ -- авторъ музыкальной пьесы, сочинитель музыки.
   Компостъ -- удобреніе, приготовляемое изъ различныхъ отбросовъ земли, навоза и проч., складываемыхъ въ кучу, гдѣ они подвергаются броженію, для ускоренія котораго куча время отъ времени перекапывается.
   Компромиссъ -- уступка въ мнѣніяхъ ради соглашенія съ противникомъ.
   Кондукторъ -- часть электрической машины, служащая для проведенія скопляющагося электричества. Служитель при вагонахъ на желѣзной дорогѣ, на конкѣ.
   Консервативный -- крѣпко стоящій за старые порядки.
   Конструкція -- 1) расположеніе словъ въ рѣчи, свойственное какому-нибудь языку: 2) устройство какого-нибудь предмета; строеніе предмета.
   Континентъ -- материкъ, суша; Европа съ Азіей, не считая острововъ.
   Конторка -- высокій столикъ съ наклонной верхней доской для письменныхъ занятій стоя или же сидя на высокомъ табуретѣ безъ спинки.
   Конторщикъ -- завѣдующій хозяйственными и счетными дѣлами.
   Контрактъ -- договоръ или условіе, заключаемое между двумя сторонами, но которому одна сторона чѣмъ либо обязывается другой.
   Контрастъ -- противоположность.
   Контрдансъ -- танецъ, французская кадриль.
   Контуръ -- наружный очеркъ.
   Конура -- маленькое тѣсное помѣщеніе
   Конфирмующіеся -- причащающійся но обряду лютеранской церкви.
   Конфузливый -- застѣнчивый.
   Конюхъ -- человѣкъ, присматривающій за лошадьми.
   Копія -- снимокъ съ картины или статуи; списокъ съ рукописи.
   Копилка -- небольшая касса, ящичекъ, какой угодно формы, дли сбереженія денегъ.
   Копье -- средневѣковое оружіе, состоящее изъ длинной, заостренной на концѣ желѣзной палки
   Коренастый -- крѣпко сложенный, устойчивый.
   Корить -- попрекать.
   Коробейникъ -- торговецъ мелочнымъ, галантерейнымъ и др. товаромъ въ разносъ въ средней Россіи.
   Коронеръ -- въ Англіи должностное лицо, на обязанность котораго возложена защита нравъ короны: также производить дознаніе о самоубійствахъ, убійствахъ и причинахъ кораблекрушеній.
   Корсажъ -- верхняя часть женскаго платья отъ плечъ до таліи за исключеніемъ рукавовъ.
   Корсетъ -- часть женской одежды, служащая для преданія формы таліи, помощью костей или другого упругою матеріала.
   Корреспондентъ -- лицо, ведущее переписку; сотрудникъ какого-либо изданія, посланный въ какую-нибудь мѣстность, для сообщеніи свѣдѣній оттуда.
   Корреспонденція -- переписка; письменное сообщеніе.
   Корысть -- желаніе выгоды.
   Костлявость -- худоба.
   Костыль -- палка, на которую опираются хромые.
   Костюмъ -- одежда.
   Косыночка -- небольшой шейный платочекъ.
   Косякъ -- ребро прямоугольной части какого-нибудь строенія; 2) косо отдѣленная часть чего-либо: глины, соли, льду; 3) части оконной и дверной рамы.
   Коттеджъ -- небольшой загородный домъ въ Англіи. Система разсчета съ рабочими въ Англіи, причемъ имъ вмѣсто платы выдается во временное владѣніе земля.
   Кошмаръ -- тяжелый и безпокойный сонъ, сопровождаемый страшными сновидѣніями и ощущеніемъ удушья, тяжести, ужаса и пр.
   Крапчатый -- покрытый мелкими пятнышками, крапинками.
   Красная нить -- въ переносномъ смыслѣ -- мысль, бросающаяся въ глаза во всякомъ мѣстѣ литературнаго, музыкальнаго или другого произведенія.
   Краснобай -- человѣкъ, умѣющій красиво говорить, но безъ всякаго серьезнаго содержанія и ничего не дѣлающій.
   Краснорѣчіе -- умѣніе красиво и пространно выражать свои мысли.
   Крахмалъ -- растительное вещество, содержащееся въ растительныхъ клѣткахъ въ видѣ сферическихъ зернышекъ.
   Краюха -- большой ломоть.
   Кремень -- минералъ -- соединеніе элемента кремнія или силиція съ пескомъ. При треніи даетъ искру.
   Крестовникъ -- растеніе, семейства сложноцвѣтныхъ, встрѣчается всюду, какъ сорная трава, обычный птичій кормъ.
   Кризисъ -- рѣшающій моментъ въ болѣзни; моментъ рѣзкаго перелома въ обстоятельствахъ въ какомъ-либо дѣлѣ.
   Кринолинъ -- юбка на китовомъ усѣ или стальныхъ обручахъ.
   Критиковать -- разбирать, судить.
   Критикъ -- человѣкъ, разбирающій или обсуждающій извѣстныя явленія съ точки зрѣнія опредѣленныхъ принциповъ.
   Критическая статья -- литературное произведеніе, занимающееся разборомъ достоинствъ и недостатковъ какого-либо произведенія искусства.
   Критическій -- разбирающій фактъ или явленіе и дающій о немъ сужденіе, но большей части отрицательное; затруднительный, опасный.
   Крона -- золотая монета разной цѣнности въ различныхъ государствахъ (Германія, Австро-Венгрія, Скандинавскія государства).
   Кропотливый -- мелкій, требующій большого терпѣнія.
   Кругъ -- часть плоскости, ограниченная кривой, всѣ точки которой одинаково отстоятъ отъ центра ея.
   Круто -- обрывисто, сразу, отвѣсно.
   Крушеніе -- несчастный случай, вызванный обыкновенно столкновеніемъ или другимъ разстройствомь машины для передвиженія.
   Крынки -- низкіе кувшины.
   Крюкъ -- желѣзное изогнутое орудіе для сцѣпленія двухъ предметовъ или вѣшанія тяжести.
   Кузина -- двоюродная сестра.
   Кукуруза -- растеніе изъ семейства злаковъ съ питательными плодами.
   Куль -- большой мѣшокъ; мѣра сыпучихъ тѣлъ.
   Культивировать -- воспитывать, растить; обрабатывать.
   Культура -- воспитаніе; развитіе, цивилизація.
   Кумиръ -- идолъ.
   Кумушка -- дальняя родственница по обряду; женщина, любящая праздные разговоры, сплетница.
   Купидонъ -- у римлянъ богъ любви; изображается въ видѣ крылатаго мальчика съ колчаномъ стрѣлъ.
   Купина -- кустъ, въ которомъ Богъ явился Моисею и приказалъ идти въ Египетъ, чтобы вывести евреевъ въ обѣтованную землю.
   Куплетъ -- часть пѣсни, состоящая изъ извѣстнаго числа стиховъ.
   Курортъ -- мѣсто по своимъ климатическимъ и бальнеологическимъ свойствамъ служащее временнымъ пребываніемъ больныхъ съ цѣлью поправленія здоровья.
   Куртка -- часть мужской одежды, короткій сюртучокъ.
   Курьезный -- диковинный, до невѣроятности странный.
   Кутила -- человѣкъ, ведущій расточительный и веселый образъ жизни.
   Кэмбриджъ -- университетскій городъ въ Англіи.
   Лабиринтъ -- въ греческихъ мифахъ -- жилище чудовища -- царя Миоса, отличавшееся такой запутанностью, по громадному числу комнатъ, ходовъ и галлерей, что изъ него никто не могъ выйти; въ настоящее время -- 1) зданіе или мѣсто съ запутанными ходами; 2) внутренняя полость уха.
   Ладъ -- миръ; строй или тонъ въ музыкѣ; майора, способъ.
   Лакей -- служитель.
   Лакированный -- покрытый веществомъ, сообщающимъ блескъ поверхности.
   Ландшафтъ -- 1) видъ природы, нетронутой культурою; 2) картина, изображающая живописную мѣстность.
   Ланкастерскія розы гербъ англійскаго герцогства, въ рисунокъ котораго входило изображеніе алой розы.
   Ланцетъ -- небольшой хирургическій инструментъ съ тонкимъ обоюдоострымъ лезвіемъ для прокалыванія и разрѣзовъ.
   Лачуга -- маленькая бѣдная хижинка.
   Левкой -- декоративное растеніе съ береговъ Средиземнаго моря, сем. крестоцвѣтныхъ, съ красивыми душистыми разныхъ цвѣтовъ цвѣтами.
   Легковѣсныя натуры -- неглубоко чувствующіе, поверхностные, легко переходящіе изъ одного настроенія въ другое характеры.
   Легкомысліе -- неспособность вноситься къ чему-либо серьезно.
   Лезвее -- острая стальная часть ножа и всякаго холоднаго оружія.
   Лелѣять -- холить, ухаживать, съ любовью воспитывать.
   Лепта -- древне-греческая мѣдная монета, соотвѣтствующая нашей полушкѣ (1/4 к..), отсюда и выраженіе внести лепту". Теперь лепта = 1/100 драхмы, равной 1 франку.
   Лестный -- пріятный; почетный.
   Лже-пророкъ -- ложно выдающій себя за пророка обыкновенный человѣкъ.
   Либеральный -- свободомыслящій.
   Ливень -- сильный дождь.
   Ликвидировать -- уплачивать долги и прекращать торговыя дѣла.
   Лиризмъ -- характеръ литературнаго произведенія, выдающаго внутреннее состояніе автора; настроеніе человѣка, склоннаго къ чувствительности или грусти.
   Литература -- вообще письменность, въ болѣе узкомъ смыслѣ -- словесность какого-нибудь языка.
   Литургія -- или обѣдня, богослуженіе православной церкви, во время котораго совершается таинство причащенія, а разныя священнодѣйствія напоминаютъ событія изъ земной жизни Іисуса Христа.
   Лифъ -- верхняя часть женскаго платья отъ плечъ до таліи, за исключеніемъ рукавовъ.
   Лихой -- удалой, сердитый.
   Лихорадка -- болѣзненное состояніе при повышенной температурѣ.
   Лихорадочный -- вызванный повышеніемъ температуры у больного; вообще быстрый, ускоренный.
   Лицемѣріе -- неискренность. неправдивое отношеніе.
   Логика -- наука о мышленіи: правильная послѣдовательность мыслей.
   Логическій -- здравый, согласный съ законами мышленія, убѣдительный.
   Логичность -- разумная послѣдовательность, правильность мышленія.
   Лопушникъ -- растеніе, сорная трава съ крупными листьями, растетъ на дорогахъ, каменистыхъ берегахъ рѣкъ, въ сорныхъ кучахъ.
   Лордъ -- крупный англійскій помѣщикъ.
   Лорнетъ -- складныя очки съ ручкой.
   Лоскъ -- гладкость, блескъ; переносно -- умѣніе держать себя въ высшемъ обществѣ, показать себя съ лучшей стороны.
   Лучезарный -- свѣтлый, озаренный сіяніемъ, испускающій лучи свѣта.
   Лучистый -- испускающій лучи, свѣтлый, блестящій.
   Лысина -- мѣсто на головѣ, на которомъ выпали волосы.
   Лѣсничій -- лицо, наблюдающее за сохранностью участка лѣса.
   Лѣтописецъ -- записывавшій ежегодныя событія, но преданіямъ или разсказамъ очевидцевъ.
   Лѣтопись -- погодное повѣствованіе о событіяхъ.
   Лэди -- титулъ женъ англійскихъ аристократовъ; въ разговорной рѣчи -- вѣжливое названіе всякой женщины.
   Людская -- помѣщеніе для прислуги.
   Люлька -- качающаяся постель для грудныхъ дѣтей.
   Лягушка -- животное изъ отряда гадовъ, зеленаго цвѣта.
   Магнетическій -- притягательный, неотразимый.
   Магнитъ -- тѣло, имѣющее свойство притягивать желѣзо; въ переносномъ смыслѣ: предметъ, къ которому другой испытываетъ влеченіе.
   Магъ -- 1) жрецъ у древнихъ восточныхъ народовъ и представитель ученаго класса; 2) въ настоящее время магъ -- волшебникъ, фокусникъ.
   Мадонна -- у католиковъ -названіе Богородицы и отсюда ея живописныхъ и скульптурныхъ изображеній.
   Малодушіе -- слабость духа, трусость, безволіе, отсутствіе мужества.
   Макъ -- однолѣтнее растеніе, разводимое ради плода -- коробочки, богатой сѣменами, изъ которыхъ получаютъ маковое масло, имѣющее широкое примѣненіе въ живописи, и опіумъ.
   Maльва -- 1) травяное растеніе съ красивыми крупными цвѣтами, растетъ у насъ на мусорѣ, но полямъ, дорогамъ, въ лѣсахъ; (примѣненіе въ медицинѣ); 2) женское имя.
   Манекенъ -- изображеніе всей или части фигуры человѣка, сдѣланное по большей части изъ дерева.
   Манера -- способъ держать себя въ обществѣ и наединѣ, выработанный воспитаніемъ.
   Манить -- звать, привлекать, притягивать.
   Манна -- родъ крупы, по библейскому сказанію, сыпавшійся съ неба, чтобъ насытить бывшихъ въ голодѣ и нуждѣ евреевъ на пути ихъ изъ Египта.
   Мантія -- широкій плащъ безъ рукавовъ, постепенно расширяющійся книзу и ниспадающій до земли.
   Маркизъ -- наслѣдственный придворный титулъ ко Франціи.
   Маска -- 1) изображеніе человѣческаго лица, вытѣснена, изъ бумаги, гипса или друг. скульптурнаго матеріала; также небольшая шелковая или бархатная накладка съ отверстіями для глазъ; 2) человѣкъ, надѣвшій маску; 3) лицемѣріе, притворство, личина.
   Масса -- 1) множество; 2) вещество не имѣющее опредѣленной формы.
   Массивный -- тяжеловѣсный, тяжелый.
   Мастерская -- помѣщеніе, въ которомъ производятся ремесленныя работы.
   Мастерство -- знаніе ремесла или какого-либо предмета, доведенное до совершенства.
   Мятежникъ -- человѣкъ, активно выражающій свое недовольство существующими порядками. Математика -- наука о свойствахъ и законахъ величинъ.
   Матеріалъ -- вещество, запасъ для обработки, производства.
   Матеріальный -- чувственный, ощутительный, состоящій изъ какой-нибудь массы.
   Матрона -- у древнихъ римлянъ почтенная женщина; также -- знатная римская женщина.
   Машинально -- безотчетно.
   Мгла -- туманъ, темнота.
   Медальонъ -- продолговато-круглая бездѣлушка изъ золота съ украшеніями, для храненія портретовъ, носится на шеѣ на цѣпочкѣ. Фарфоровыя или металлическія тарелки съ художественной живописью для украшенія стѣнъ.
   Медуза -- классъ кишечно-полостныхъ нисшихъ животныхъ, плавающихъ на поверхности воды. Миѳологическое лицо, олицетворяющее ужасъ ада.
   Межа -- граница земельныхъ владѣній, для указанія которой ставятся межевые знаки.
   Межевой -- указывающій границу между полями различныхъ владѣльцевъ
   Меланхолическій -- задумчивый, грустный, унылый, печальный.
   Мелодія -- послѣдовательность звуковъ съ такимъ сочетаніемъ тоновъ, которое своимъ благозвучіемъ пріятно дѣйствуетъ на слухъ; складываясь по законамъ ритма, она сообщаетъ музыкѣ цѣлость, опредѣленную мысль и чувство и придаетъ пьесѣ извѣстный характеръ.
   Мелодическій -- пріятный для слуха, благозвучный, составляющій красивый музыкальный рисунокъ.
   Мелодраматическій -- драматическое произведеніе, сопровождающееся музыкой, душу раздирающая, трогательная пьеса.
   Мелочность -- способность волноваться изъ-за мелочей, обижаться или считаться мелочами.
   Мель -- плоская возвышенность морского дна, образующая мелкое мѣсто и затрудняющая судоходство.
   Мелькнуть -- показаться на одно мгновеніе.
   Менторъ -- воспитатель сына Одиссея, Телемаха, подъ образомъ котораго Аѳина охраняла Одиссея во время его странствій; въ переносномъ смыслѣ, воспитатель и наставникъ вообще.
   Месть -- отплата за злонамѣренное дѣйствіе.
   Металлъ -- простое тѣло тяжелое, непрозрачное, съ болѣе или менѣе сильной степенью блеска и способностью проводить электричество.
   Метаморфоза -- преобразованіе, перерожденіе.
   Метать -- бросать.
   Метаться -- рваться изъ стороны въ сторону, судорожно двигаться.
   Метеорологическій -- занимающійся изслѣдованіемъ атмосферическихъ явленій.
   Методистй -- англійская религіозная секта, появившаяся въ 1720 г. и имѣвшая цѣлью точное исполненіе всѣхъ евангельскихъ постановленій.
   Механизмъ -- въ обширномъ смыслѣ -- способъ, которымъ сила переходитъ въ дѣйствіе; также -- совокупность всѣхъ средствъ, необходимыхъ для приведенія въ дѣйствіе то то или другого акта нашей дѣятельности
   Механизмъ -- наука о законахъ равновѣсія и движенія тѣлъ.
   Механическій -- дѣйствующій по опредѣленнымъ, разъ установившимся законамъ.
   Мечтательный -- склонный создавать себѣ особую жизнь, помимо дѣйствительности, силою воображенія.
   Мечъ -- холодное оружіе, употреблявшееся въ древніе и средніе вѣка вмѣсто современной шпаги.
   Мгновеніе -- безконечно малый промежутокъ времени.
   Міровоззрѣніе -- собраніе идей, руководящихъ жизнью и дѣятельностью даннаго лица.
   Міросозерцаніе -- опредѣленный взглядъ на жизнь, на людей и ихъ отношенія, зависящій отъ умственнаго и нравственнаго склада человѣка.
   Мигрень -- періодически повторяющаяся нервная головная боль, охватывающая половину головы; леченію обыкновенно не поддается, а прекращается въ пожиломъ возрастѣ.
   Мигъ -- самый малый промежутокъ времени, какой только возможно вообразить.
   Мизантропія -- ненависть къ людямъ.
   Микроскопъ -- оптическій инструментъ, сильно увеличивающій наблюдаемый предметъ.
   Миледи -- титулъ женъ лордовъ. Лордъ -- почетный наслѣдственный титулъ высшаго англійскаго дворянства.
   Милиція -- наемное войско.
   Миловидный -- привлекательной внѣшности.
   Милостыня -- деньги или предметы, подаренные изъ состраданія къ нищетѣ.
   Миля -- мѣра пространства, равная 7 ми верстамъ.
   Мимолетный -- непродолжительный, занявшій одно мгновеніе.
   Минеральный -- составленный изъ камня, горной породы; богатый лекарственными примѣсями.
   Миніатюра -- уменьшенное изображеніе.
   Минимальный -- наименьшій.
   Министръ -- лицо, управляющее одною изъ главныхъ отраслей государственной жизни
   Минорный тонъ -- въ музыкѣ -- ладъ основанный на гаммѣ съ пониженной терціей и секстой; переносно-грустное, плачевное, меланхоличное настроеніе.
   Минута -- 1) мѣра времени, 1/60 часть часа, 2) 1/60 часть градуса окружности.
   Миссія -- назначеніе проповѣдника у христіанскихъ народовъ; 2) вообще посольство для какой-нибудь опредѣленной цѣли; 3) предназначеніе.
   Миссъ -- по-англійски: барышня.
   Мистеръ -- по англійски, господинъ.
   Мистицизмъ -- склонность поглощаться религіозными мечтаніями
   Мистическій -- относящійся къ области таинственнаго.
   Мистрисъ (миссисъ) -- титулъ всякой англичанки, при обращеніи къ ней.
   Митингъ -- народное собраніе въ Англіи.
   Миѳическій -- мало-достовѣрный, доисторическій; изъ области вѣрованій древнихъ.
   Миѳологическая эпоха -- доисторическая, относящаяся къ области преданій древнихъ народовъ.
   Мнѣніе -- сужденіе отдѣльной личности.
   Могильщикъ -- человѣкъ, занимающійся рытьемъ могилъ.
   Могучій -- очень сильный, непреодолимый.
   Могущество -- сила, власть.
   Мода -- господство въ данное время какихъ-либо вкусовъ, направленій и т. п., отражающееся въ любой области народной жизни.
   Модуляція -- музыкальный терминъ, означающій переходъ изъ тона въ тонъ.
   Молнія -- искра, сопровождающая разрядъ атмосфернаго электричества при встрѣчѣ облаковъ, заряженныхъ электрическими массами противоположнаго знака.
   Моментъ -- безконечно малая часть времени.
   Монотонно -- однообразно.
   Монотонный -- однообразный.
   Мораль -- ученіе о нравственности, правила нравственности.
   Мотать -- расточать.
   Мотивъ -- 1) основная музыкальная фигура, дающая характеръ пьесѣ; 2) причина, основаніе.
   Мохъ -- безцвѣтковое растеніе блѣднозеленаго цвѣта, растетъ во влажныхъ мѣстахъ.
   Моціонъ -- движеніе, предписанное для сохраненія или укрѣпленія здоровья.
   Мраморъ -- горная порода, отличающаяся твердостью, мелкозернистымъ сложеніемъ, выносливостью, разнообразнаго красиваго внѣшняго вида.
   Мстить -- отплачивать за нанесенную обиду.
   Мужество -- храбрость, присутствіе духа.
   Мужланъ -- грубый человѣкъ.
   Музей -- учрежденіе, въ которомъ хранятся и показываются публикѣ вещи, имѣющія какой-либо научный или художественный интересъ
   Мундиръ -- установленное форменное платье для членовъ государственныхъ учрежденій, служащихъ, учащихся, и т. д.; парадное форменное платье.
   Мускулистый -- крѣпко сложенный, сильный.
   Мщеніе -- воздаяніе зломъ за злой поступокъ.
   Мысъ -- выступъ части материка въ море.
   Мышцы -- мускулы, ткани, живого организма, способныя къ сокращенію, служащіе для движенія.
   Мѣрить -- опредѣлять величину сравненіемъ съ условленной единицей.
   Мякишъ -- мягкая часть хлѣба.
   Мѣстечко -- небольшой городокъ.
   Набалдашникъ -- верхній конецъ палки; дѣлается съ украшеніями изъ матеріала -- обыкновенно болѣе дорогого.
   Наблюдательность -- свойство замѣчать все характерное.
   Наверстать -- успѣть нагнать пропущенныя занятія.
   Наводненіе затопленіе мѣстности выступившей изъ береговъ водой.
   Наврядъ-ли -- слово, выражающее сомнѣніе въ томъ, что какое-либо явленіе существуетъ или можетъ свершиться.
   Навѣсъ -- полотнянная крыша для защиты отъ дождя и солнца.
   Наглазникъ -- кожаный поясокъ, надѣваемый на глаза пугливымъ или строптивымъ лошадямъ.
   Надзоръ -- наблюденіе за чьими-нибудь дѣйствіями; забота о комъ-либо.
   Надоумить -- навести на догадку, научить, образумить.
   Назидательный -- поучительный.
   Наивный -- довѣрчивый, простодушный, не умѣющій отличать добро отъ зла.
   Наизусть -- на память.
   Наковальня -- подставка у истребляемая кузнецами, дѣлается изъ чугуна, стали или желѣза.
   На корточкахъ -- Пригнувши колѣни, чтобъ казаться ниже.
   Налетъ -- легкій слой, покрывающій снаружи предметъ.
   Налогъ -- подать, сборъ, налагаемый государствомъ за пользованіе всѣми правами его подданныхъ.
   Намедни -- недавно, надняхъ.
   Намеки -- слова или выраженія, скрыто выражающіе мысль.
   Наобумъ -- зря, необдуманно.
   Наперекоръ -- на зло.
   Наперстокъ -- орудіе портняжескаго ремесла, надѣваемое на палецъ для защиты отъ укола.
   Наростъ -- постороннее болѣзненное образованіе на какой-нибудь ткани животнаго или растительнаго организма.
   Настойчиво -- не смущаясь препятствіями, направивъ волю къ опредѣленной цѣли и держась ея твердо (обыкновенно соединяется съ словами требовать, добиваться).
   Насторожиться -- собрать все свое вниманіе и осторожность.
   Насѣстъ -- жердь горизонтально положенная въ курятнѣ, гдѣ садятся куры.
   Натура -- 1) природа; 2) добротность, соотвѣтствіе товара естественному, натуральному, чистому его виду.
   Нахальный -- наглый, дерзкій, вызывающій.
   Нахлынуть -- говорится про прорвавшійся потокъ воды и переносно про всякій потокъ, т. е. большое количество предметовъ, мыслей.
   Нація -- совокупность индивидовъ, связанныхъ сознаніемъ своего единства, главными факторами котораго являются: общность происхожденія, общность языка, религіи, быта, нравовъ и обычаевъ и наконецъ историческаго прошлаго.
   На ципочкахъ -- на концахъ пальцевъ ногъ.
   Нацѣдить -- заставить жидкость постепенно вытечь изъ сосуда или предмета, въ которомъ она находится въ другой.
   На чай -- деньги, подаренныя сверхъ уговора, за услугу.
   Небосклонъ -- удаленная отъ насъ атмосфера представляющая намъ голубымъ куполомъ.
   Невзгода -- неудача, временное горе.
   Невзрачный -- незамѣтный, не производящій впечатлѣнія, некрасивый.
   Невѣжа -- грубый, невоспитанный человѣкъ.
   Невѣжество -- необразованное незнаніе, умственная темнота.
   Негодовать -- возмущаться.
   Неделикатный -- неспособный на тонкое чувство, неумѣющій пощадить это чувство въ другомъ.
   Недоросль -- недоразвившійся человѣкъ, не достигшій умственно и въ образованіи уровня окружающей среды.
   Недоумѣніе -- не вполнѣ ясное сознаніе чего-нибудь.
   Недюжинный -- не часто встрѣчающійся, не совсѣмъ обыкновенный.
   Незыблемость -- устойчивость, непоколебимость.
   Неизъяснимый -- не поддающійся объясненію.
   Неисповѣдимый -- недоступный разуму, догадкѣ, предвидѣнію.
   Неистовый -- прорывающійся неумѣренно сильно, бушующій.
   Неистовство -- бѣшенство, состояніе полубезумія, вызванное сильнымъ гнѣвомъ или отчаяніемъ.
   Неисчислимый -- безчисленный, громаднаго количества.
   Неказистъ -- невзраченъ, некрасивъ
   Нектаръ -- 1) выдѣляемый цвѣтами сладкій сокъ: 2) у древнихъ грековъ -- питье боговъ, дѣлавшее ихъ безсмертными.
   Нелѣпый -- безсмысленный.
   Немощь -- безсиліе, истощеніе, болѣзнь.
   Ненастный -- о погодѣ -- непріятная для здоровья погода.
   Ненастье -- плохое состояніе погоды.
   Ненинтонъ -- небольшой городъ въ Англіи.
   Необузданный -- дикій, стремительный, не подчиняющійся.
   Неоспоримый -- до того вѣрный, что не допускаетъ никакихъ сомнѣній или споровъ.
   Неосязаемый -- неподдающійся познанію внѣшними чувствами.
   Неотразимый -- непобѣдимый, которому нельзя не подчиниться.
   Неофитка -- женщина, первая вступившая на новый путь дѣятельности, приверженница новаго взгляда или вѣры.
   Непослѣдовательность -- плохое согласованіе послѣдующаго съ предъидущимъ.
   Непосредственно -- прямо, безъ промежуточныхъ средствъ, безъ промежуточныхъ ступеней.
   Непреклонный -- съ твердой волей, неумолимый, неподдающійся ни убѣжденіямъ, ни просьбамъ.
   Непреложный -- непремѣнный, не подлежащій уклоненію.
   Непринужденность -- свобода обращенія, манеръ; отсутствіе стѣсненія.
   Непропорціональный -- несоотвѣтствующій по размѣру другимъ величинамъ, съ которыми находится въ связи.
   Нерадивый -- нестарательный, лѣнивый.
   Нервный -- обладающій очень тонкими или разстроенными органами воспріятія, нервами, слѣдствіемъ чего является болѣзненная возбудимость, неровности характера и другія болѣзненныя явленія.
   Нервы -- тонкія нити въ живомъ организмѣ, являющіяся органами ощущеній.
   Несвойственный -- не подходящій, не соотвѣтствующій свойствамъ личности или предмета.
   Неряха -- не любящій или не умѣющій поддерживать чистоты и порядка.
   Несносный -- трудно переносимый.
   Несовмѣстный -- несогласный, не подходящій.
   Нестерпимый -- котораго нельзя переносить.
   Неурочный -- несвоевременный.
   Неурядица -- безпорядокъ, неустройство, непріятности.
   Нечетъ -- число не дѣлящееся на 2.
   Нива -- поле засѣянное хлѣбомъ.
   Нимфы -- по вѣрованіямъ древнихъ грековъ и римлянъ русалки, полуженщины, полуживотныя.
   Ничтожный -- мелкій, незначительный.
   Ниша -- углубленіе въ стѣнѣ, куда часто ставятъ вазы, статуи и пр.
   Нотація -- выговоръ, внушеніе.
   Ноты -- названіе и графическое изображеніе музыкальныхъ тоновъ; дипломатическое отношеніе, съ которымъ обращаются другъ къ другу находящіяся въ сношеніяхъ государства.
   Ночлегъ -- мѣсто, гдѣ можно провести ночь.
   Ночникъ -- ночная лампочка.
   Нравоученіе -- выраженіе, заключающее совѣть нравственной или житейской мудрости.
   Нравственный -- добродѣтельный, согласный съ настоящими познаніями и добротѣ.
   Нытье -- продолжительныя, надоѣдливыя жалобы.
   Ньюфаундлендская собака -- порода американскихъ собакъ, отличающихся огромной величиной и полезныхъ человѣку, благодаря своей понятливости.
   Нѣмой восторгъ -- восторгъ, выражающійся не словами, а жестами и лицомъ.
   Обаяніе -- совокупность такихъ свойствъ, которыя дѣлаютъ живое существо, предметъ или явленіе неотразимо пріятнымъ.
   Обездоленный -- обиженный судьбой или людьми.
   Обиходъ -- въ церковномъ языкѣ нотная книга, по которой совершается церковн. пѣніе; выраженіе -- домашній обиходъ -- значитъ домашнее употребленіе.
   Облагораживать -- имѣть возвышающее вліяніе на что либо.
   Область -- подраздѣленіе страны на части сообразно съ различными природными условіями; отдѣлъ знанія, труда, занятій всякаго рода.
   Облечь -- одѣть, окутать.
   Обликъ -- наружный видъ; сумма характерныхъ чертъ.
   Обличитель -- человѣкъ, раскрывающій дурные поступки или вооружающейся противъ людскихъ пороковъ.
   Обморокъ -- временное прекращеніе дѣятельности сердца.
   Обольщеніе -- приманка. Что-либо склоняющее волю человѣка въ такомъ направленіи, которому онъ не намѣревался слѣдовать.
   Оборотень -- по суевѣрнымъ представленіямъ простого народа нечистый духъ, обернувшійся животнымъ или человѣкомъ.
   Оборотъ -- сумма, въ размѣрѣ которой производятся денежныя операціи учрежденіемъ цѣлой страной или отдѣльнымъ лицомъ.
   Образцовый -- являющійся совершенствомъ, годный для подражанія.
   Обрекать -- приговорить, подвергать.
   Обрѣсти -- найти, добыть, получить.
   Обстановка -- собраніе предметовъ или обстоятельствъ, окружающихъ человѣка, или сопровождающихъ явленіе.
   Обсужденіе -- изложеніе мыслей по извѣстному вопросу.
   Обуза -- непосильная, навязанная кѣмъ нибудь тяжесть, матеріальная или нравственная.
   Обуздывать -- сдерживать волю.
   Обуревать -- сильно, подобно бурѣ, охватить.
   Обходительный -- вѣжливый, услужливый, умѣющій поддерживать хорошія отношенія съ людьми.
   Общественный -- принадлежащій обществу, свойственный обществу, въ которомъ преобладающую роль играетъ общество.
   Община -- соединеніе нѣсколькихъ волостей или деревень подъ однимъ управленіемъ. Собраніе лицъ женскаго пола для совмѣстнаго богоугоднаго жительства безъ принятія монашества.
   Общинникъ -- членъ общины.
   Объектъ -- предметъ изслѣдованія, наблюденія и вообще всякаго дѣйствія.
   Объемистый -- содержательный; большихъ размѣровъ.
   Объемъ -- часть пространства, занимаемая тѣломъ.
   Объѣдки -- оставшіеся куски недоѣденной пищи.
   Обыватель -- житель, горожанинъ, поселянинъ.
   Обыденный -- обыкновенный, повседневный; однодневный (примѣрь: муха-обыденка, живетъ 1 день).
   Оврагъ -- крутое пониженіе почвы.
   Овчарка -- порода собакъ, служащихъ для охраненія стада отецъ.
   Огарокъ -- обгорѣвшій остатокъ свѣчи.
   Оглобли -- часть упряжи, длинныя деревянныя палки, которыя прикрѣпляютъ экипажъ къ лошадиной сбруѣ.
   Огородъ -- мѣсто, на которомъ произростаютъ овощи.
   Ограниченный -- отдѣленный линіями или плоскостями (о предметѣ): недальновидный, узкій въ сужденіяхъ, одаренный небольшими умственными способностями (о человѣкѣ).
   Одобрительно -- съ сочувствіемъ, поощряя, соглашаясь.
   Одуряющій ядъ -- ядъ, доводящій до потери сознанія дѣйствительности.
   Ожерелье -- нитка драгоцѣнныхъ камней для ношенія на шеѣ въ видѣ украшенія.
   Окладъ -- годичное жалованье.
   Око -- глазъ.
   Околодокъ -- полицейское дѣленіе города или мѣстечка; просто участокъ заселеннаго мѣста.
   Окрестности -- мѣстности, окружающія данный пунктъ.
   Округъ -- совокупность всѣхъ однородныхъ учрежденій, группирующихся вокругъ одного центральнаго учрежденія данной мѣстности.
   Олимпійскій богъ -- одинъ изъ греческихъ боговъ, живущихъ, по вѣрованіямъ древнихъ грековъ, на горѣ Олимпѣ.
   Олицетворять -- изображать отвлеченное представленіе въ видѣ чего либо живого, матеріальнаго.
   Олово -- мягкій металлъ сѣраго цвѣта.
   Оловянный -- сдѣланный изъ олова.
   Олухъ -- дуракъ, тупой человѣкъ.
   Омеблировать -- обставятъ мебелью.
   Омерзительный -- гнусный, вызывающій чувство отвращенія.
   Омутъ -- трясина, болото; переносно: темное, подозрительное, опасное мѣсто.
   Опекать -- оберегать, заботиться, взять на свое попеченіе.
   Операція -- въ медицинѣ отнятіе поврежденной части -- въ торговлѣ, въ военномъ и промышленномъ отношеніяхъ -- предпріятіе.
   Оплотъ -- опора, поддержка.
   Оплошность -- неосторожность, имѣющая дурныя послѣдствія.
   Оповѣстить -- сдѣлать общеизвѣстнымъ.
   Опозорить -- обезчестить, нанести несмываемое оскорбленіе.
   Опора -- мѣсто, на которое подпертъ нагруженный предметъ или лицо: переносно въ нравственномъ смыслѣ лицо, на защиту котораго можно надѣяться въ трудную минуту.
   Опостылѣвшій -- надоѣвшій, до невозможности переносить.
   Опошлить -- сдѣлать мелкимъ, низменнымъ, лишить всего возвышеннаго.
   Оппонентъ -- противникъ, возражающій.
   Оправа -- металлическое или деревянное гнѣздо для помѣщенія драгоцѣнныхъ камней въ предметахъ роскоши и для установки металлическихъ стержней въ техникѣ.
   Опровергать -- доказывать неправильность какого-либо сужденіи.
   Опроверженіе -- указаніе на невѣрность, на ошибку.
   Опубликованный -- напечатанный, объявленный для всеобщаго свѣдѣнія.
   Опытъ -- искусственное воспроизведеніе явленія природы, съ цѣлью изслѣдовать его причину или ознакомиться съ его условіями. Жизненная подготовка, практика.
   Оракулъ -- жрецъ, у древнихъ, предсказывавшій будущее.
   Оранжерея -- теплица, зданіе для воепцтанія и предохраненія отъ холодовъ южныхъ и тропическихъ растеній; имѣетъ стеклянную покатую крышу, обращенную къ югу.
   Ораторствовать -- говорить рѣчь.
   Ораторъ -- въ тѣсномъ смыслѣ слова -- человѣкъ, обладающій талантомъ хорошо говорить; въ широкомъ смыслѣ -- всякій говорящій рѣчь.
   Организація -- устройство упорядоченіе, расположеніе и соотношеніе частей какого-либо цѣлаго.
   Организмъ -- всякое живое существо, животное и растительное.
   Организованный -- съ установленнымъ, опредѣленнымъ устройствомъ.
   Ореолъ -- сіяніе, рисуемое вокругъ ликовъ святыхъ; переносно: обаяніе, окружающее человѣка, замѣчательнаго какими-нибудь прекрасными свойствами.
   Оригинальность -- 1) сумма свойствъ, дѣлающихъ предметъ особеннымъ, непривычнымъ для данной среды. 2) Подлинность, принадлежность тому, кому приписывается.
   Оригинальный -- рѣзко выдѣляющійся по своимъ свойствамъ изъ своей среды или среди предметовъ того же рода, подлинный.
   Оркестръ -- собраніе различныхъ музыкальныхъ инструментовъ для совмѣстной игры.
   Орнаментъ -- живописное или скульптурное украшеніе; формы орнамента заимствуются изъ животнаго или растительнаго царства или представляютъ различныя комбинаціи геометрическихъ линій и фигуръ.
   Осіять -- блеснуть, ярко освѣтить.
   Оскомина -- непріятное ощущеніе въ деснахъ, вызванное ѣдой кислыхъ или вяжущихъ предметовъ.
   Основательный -- устойчивый прочный, глубокій.
   Оспаривать -- не соглашаться съ мнѣніемъ; спорить за обладаніе чѣмъ-нибудь.
   Острота -- удачная комбинація словъ или идей, свидѣтельствующая о наблюдательности или находчивости ея автора.
   Остроуміе -- способность мѣтко сочетать комбинировать слова или идеи, проявляя наблюдательность и находчивость.
   Осуществить -- привести въ исполненіе, исполнить.
   Осязать -- чувствовать кожей, ощупывать.
   Осязательно-pеальный -- матеріальный, вполнѣ жизненный, предметный, поддающійся познанію внѣшними чувствами.
   Отверженный -- изгнанный своей средой, непризнанный.
   Отвлеченный -- доступный одному только умственному представленію, идейный, неосязательный.
   Отвлечь -- направить въ другую сторону
   Отголосокъ -- отзвукъ, отвѣтный, голосъ; переносно -- отвѣтное чувство.
   Отлогій -- спускающійся подъ небольшимъ угломъ, наклонно, къ поверхности земли.
   Отлучка -- временное отсутствіе.
   Отнюдь -- никоимъ образомъ.
   Оторопѣлый -- испуганный, пораженный неожиданностью.
   Отпоръ -- сопротивленіе, равное по силѣ и рѣзкости вызвавшему его давленію.
   Отпрыскъ -- боковая вѣтвь; представитель рода но боковой линій.
   Отрада -- наслажденіе, удовлетвореніе, удовольствіе.
   Отрекаться -- отказываться признавать себя чуждымъ.
   Отретироваться -- удалиться съ соблюденіемъ всѣхъ правилъ приличія и достоинства.
   Отринуть -- отвергнуть, отказаться
   Отрицаніе -- 1) нежеланіе съ чѣмъ-либо согласиться.
   Отрокъ -- юноша, большой мальчикъ.
   Оттоманка -- широкій, низкій диванъ.
   Оттѣнокъ -- различныя измѣненія въ одномъ и томъ же цвѣтѣ, происходящія отъ примѣсей, большей или меньшей густоты краски;-- переносно то же относительно звука, выраженія лица, голоса и т. д.
   Отчетъ -- письменное или устное изложеніе дѣятельности общества, учрежденія или лица за опредѣленный промежутокъ времени.
   Отчужденіе -- отдаленіе отъ среды, общества или человѣка подъ вліяніемъ личныхъ причинъ; отнятіе правительствомъ частной собственности въ пользу городовъ или общественныхъ учрежденій, за плату, опредѣленную имъ же.
   Отъявленный -- явный, всѣми признанный (глупецъ, плутъ, фатъ и т. п.).
   Оффиціальный -- правительственный, исходящій отъ правительства.
   Охать -- произносить повторно междометіе охъ!
   Оцѣнка -- опредѣленіе стоимости предмета или качествъ явленія.
   Оцѣнщикъ -- человѣкъ, умѣющій опредѣлить стоимость, предмета.
   Оцѣпенѣніе -- почти полная потеря способности или желанія двигаться подъ вліяніемъ различныхъ потрясеній или воздѣйствій на нервную систему.
   Очагъ -- печь, въ переносномъ смыслѣ -- домашній очагъ означаетъ -- семью дома.
   Очарованіе -- впечатлѣніе обаятельнаго, прелестнаго, покоряющаго.
   Очевидный -- не требующій поясненій или доказательствъ.
   Очертаніе -- линіи, ограничивающія предметъ снаружи.
   Ошеломить -- оглушить ударомъ или словами.
   Ошеломленный -- оглушенный, потерявшій сознаніе дѣйствительности подъ вліяніемъ удара, извѣстія, необыкновеннаго ощущенія и пр.
   Оштукатуренный -- покрытый известковой массой, иногда съ лѣпными украшеніями.
   Ощупью -- нерѣшительно, исподволь, ощупывая то, что попадается подъ руки, какъ въ темнотѣ.
   Ощущать -- познавать 5-ю внѣшними чувствами.
   Павлинъ -- птица, отечество -- средняя Азія. У самцовъ длинный, красиво окрашенный хвостъ, перья котораго употребляются для украшенія дамскихъ шляпокъ.
   Падежъ -- форма существительнаго, выражающая различныя отношенія; эпидемія скота, истребляющая его.
   Пакетъ -- 1) небольшой тюкъ, особенно предназначенный къ отправкѣ почтой и соотвѣтственно тому упакованный; 2) всякое отправленіе въ достаточно большомъ конвертѣ.
   Палестина -- страна въ Азіи, гдѣ протекла исторія Ветхаго завѣта и родился Христостъ.
   Панель -- 1) обшивка или окраска нижней части стѣны въ комнатахъ; 2) часть улицы вдоль домовъ, предназначенныя для, пѣшеходовъ, выстилаемая обыкновенно плитами, досками и т. д. (тротуаръ).
   Панихида -- богослуженіе по умершимъ.
   Панорама -- картина, расположенная такъ, что зрителю кажется будто онъ находится посреди изображенной на картинѣ мѣстности. Видъ, представляемый самой природой.
   Пансіонъ -- закрытое учебное заведеніе, въ которомъ учащіеся получаютъ полное содержаніе; вообще полное содержаніе, столъ и квартира.
   Пантера -- американскій видъ рода кошекъ; похожъ на леопарда.
   Паперть -- площадка при входѣ въ церковь.
   Папоротникъ -- растеніе изъ семейства споровыхъ, растетъ въ тропическихъ странахъ, отличается чрезвычайно разнообразной формой своихъ мелкоперистыхъ листьевъ.
   Парадный -- употребляющійся въ торжественныхъ случаяхъ.
   Парадоксально -- противно общепринятому мнѣнію. Парадоксъ -- утвержденіе, противное общепринятому мнѣнію.
   Паразитъ -- животное, растеніе или человѣкъ, питающійся на счетъ другого.
   Парализованный -- лишенный способности двигаться подъ вліяніемъ болѣзни спинного мозга, или временно лишенный, вслѣдствіе волненія, душевнаго потрясенія, или болѣзненнаго припадка. Лишенный возможности дѣйствовать въ силу извѣстныхъ обстоятельствъ.
   Параличъ -- нервное разслабленіе, уменьшеніе или совершенная потеря чувствительности и нервной дѣятельности въ какой-либо части тѣла.
   Парапетъ -- огражденія выдающейся части на мостахъ, балконахъ, набережныхъ; часть стѣны, въ нѣкоторыхъ зданіяхъ со стороны фасада поднимающаяся надъ крышей, образуя нѣчто вродѣ террасы.
   Парень -- молодой человѣкъ.
   Пари -- взаимное обязательство двухъ или болѣе лицъ уплатить извѣстную сумму въ пользу той изъ спорящихъ сторонъ, чье утвержденіе окажется справедливымъ.
   Паркетъ -- полъ, составленный изъ разнообразной формы и цвѣта деревянныхъ дощечекъ, образующихъ болѣе или менѣе сложный рисунокъ и наклеенныхъ на одну общую основу.
   Паркъ -- расчищенная лѣсная роща съ прихотливо прорѣзанными иногда черезъ нее дорожками.
   Парламентъ -- названіе вообще собраній народнаго представительства, облеченныхъ законодательной властью, въ государствахъ конституціонныхъ и республиканскихъ.
   Парники -- сооруженіе изъ стекла и деревянныхъ рамъ, предназначенный для защиты отъ внѣшнихъ вліяній овощей или фруктъ, которые желаютъ акклиматизировать въ чуждой имъ странѣ или выростить въ неурочное время.
   Партія -- 1) кругъ людей, болѣе или менѣе единомыслящихъ или стремящихся къ общей цѣли; 2) вступленіе въ бракъ (сдѣлать партію -- вступить въ бракъ).
   Парусинный -- сдѣланный изъ грубаго небѣленаго холста.
   Парча -- дорогая ткань изъ золотыхъ, серебряныхъ и шелковыхъ нитей.
   Пасовать -- уступать, стушеваться.
   Пассажиръ -- человѣкъ, пользующійея какимъ-либо средствомъ передвиженія.
   Пассажъ -- 1) крытый (обыкновенно стеклянной крышей) проходъ изъ улицы въ улицу съ магазинами или лавками по обѣимъ сторонамъ; 2) необыкновенное происшествіе.
   Пассивный -- (умъ) бездѣятельный, не способный къ сопротивленію, или самостоятельнымъ дѣйствіямъ.
   Пастбище -- лугъ, мѣсто, гдѣ пасется скотъ.
   Паства -- стадо; духовная паства священника -- руководимые имъ прихожане.
   Пасторатъ -- помѣщеніе, гдѣ живетъ священникъ лютеранской церкви.
   Пасторъ -- приходскій священникъ евангелической церкви.
   Пастырь -- пастухъ; священникъ духовный руководитель.
   Патентованный -- предметъ право продажи и эксплотаціи котораго принадлежитъ одному лицу его изобрѣтшему, причемъ право это охраняется во всякомъ государствѣ правительствомъ.
   Патетическій -- съ выраженіемъ сильнаго чувства.
   Патріархальный -- ветхозавѣтный, стариннаго строя, семейственный.
   Патріархъ Iосифъ -- библейское лицо, сынъ Іакова, проданный братьями египетскому фараону.
   Патріархъ -- 1) въ первобытномъ строѣ общественной жизни глава семьи, а потомъ рода, исполнявшій судебныя, законодательныя и религіозныя обязанности; 2) теперь вообще престарѣлый глаза отдѣльной семьи.
   Пауза -- перерывъ, временная пріостановка въ разговорѣ, декламаціи, драматическомъ искусствѣ, музыкѣ.
   Паутина -- легкая ткань, сплетаемая паукомъ.
   Пашня -- вспаханная земля, т. е. обработаная или обрабатываемая плугомъ для посѣва,
   Педагогъ -- въ древней Греціи тотъ изъ рабовъ, которому ввѣрялся ближайшій надзоръ за дѣтьми,-- ихъ дядька. Отсюда общеупотребительное теперь названіе воспитателя.
   Педантъ -- человѣкъ съ ограниченнымъ кругозоромъ, склонный къ педантизму (см)
   Пейзажъ -- 1) видъ природы; 2) картина, изображающая живописную мѣстность.
   Пении -- англійская мѣлкая монета, стоимостью 1/12 шиллинга и 1/240 фунта стерлинговъ = 4 коп.
   Финскій пенни = 1/4 коп.
   Пенсія -- извѣстная сумма денегъ, выдаваемая за прежнія заслуги или долгую службу.
   Пенсъ -- мелкая англійская монета.
   Пепелище -- остатки сгоревшихъ вещей на мѣстѣ потухшаго пожара.
   Первенецъ -- первый ребенокъ перворожденный.
   Первоклассный -- перво разрядный, лучшій по достоинству.
   Переворотъ -- рѣзкая полная: перемѣна обстоятельства какого-либо явленія; государственный переворотъ -- насильственное измѣненіе государственнаго строя.
   Передряги -- мелкія непріятности.
   Перекличка -- перечисленіе именъ, съ цѣлью убѣдиться въ присутствіи ихъ обладателей.
   Перекрестокъ -- мѣсто, гдѣ сходятся два пути, взаимно пересѣкающіеся.
   Переломъ -- перен. см: рѣзкая перемѣна обстоятельствъ.
   Перепархивать -- перелетать.
   Переплетъ -- наружный листъ книги, дѣлающійся или изъ цвѣтной бумаги, или изъ твердаго матеріала картона, обтянутаго кожей, коленкоромъ бумагой и пр.; рама.
   Перспектива -- изображеніе на плоскости удаляющагося предмета наука изображать предметы, имѣющихъ 3 измѣренія на плоскости имѣющей всего 2; въ переносномъ смыслѣ -- мысленный взглядъ на будущее. Видъ въ даль въ природѣ или на картинѣ. Вѣроятные виды на будущее.
   Пересуды -- толки, сплетни.
   Переулокъ -- узкая улица.
   Перечень -- перечисленіе всѣхъ предметомъ или лицъ, составляющихъ какое-либо цѣлое.
   Перечить -- возражать, не соглашаться, противорѣчить.
   Періодическій -- совершающійся черезъ правильные промежутки времени.
   Періодъ -- 1) опредѣленный промежутокъ времени; 2) въ словесности -- длинное предложеніе съ многими придаточными; 3) въ ариѳметикѣ, часть десятичной дроби не выражающаяся точно.
   Персона -- 1) особа, высокопоставленное, популярное лицо; 2) вообще -- личность.
   Перстъ -- палецъ, говорится -- перстъ Божій.
   Перст] -- 1) знакъ съ изображеніемъ его владѣльца изъ сургуча, какого-либо другого легкоплавкаго металла, чернилъ, краски; 2) машинка дѣлающая этотъ знакъ; 3) буквы и слова, изображенныя механически типографскими машинами; совокупность, печатныхъ повременныхъ, изданій.
   Пещера -- углубленіе въ скалахъ, служащее жилищемъ для звѣрей и дикихъ людей.
   Піетистъ -- религіозный, набожный, благочестивый человѣкъ.
   Пиво -- напитокъ, приготовляемый изъ перезрѣлыхъ зеренъ пшеницы.
   Пиленье -- раздѣленіе дерева на части острымъ инструментомъ; въ переносномъ смыслѣ -- придирки, приставанія сварливаго человѣка.
   Пилигримъ -- путешествующій ко святымъ мѣстамъ на поклоненіе, преимущественно ко гробу Господню.
   Пинокъ -- ударъ, толчекъ кулакомъ или ногой.
   Пирамидальный -- имѣющій видъ пирамиды.
   Пискъ -- слабый, но рѣзкій крикъ.
   Планета -- небесное тѣло, получающее свѣтъ и тепло отъ солнца и вращающееся вокругъ него.
   Планъ -- 1) общія очертанія, набросокъ предмета и всѣхъ его существенныхъ частей въ строгомъ отношеніи другъ къ другу; 2) сумма намѣреній, сводящихся къ достиженію какой-либо цѣли: 3) предвзятый опредѣленный образъ дѣйствій.
   Плащъ -- широкая верхняя одежда.
   Пледъ -- большой теплый платокъ изъ толстаго сукна.
   Плетень -- заборъ, сдѣланный изъ сучьевъ.
   Плотникъ -- мастеровой, строющій что-нибудь (судно, чаще всего зданіе) изъ дерева.
   Плоть -- тѣло.
   Плугъ -- оружіе для обработки почвы.
   Плюгавый -- невзрачный, некрасивой, невнушительной наружности.
   Побороть -- осилить.
   Побрякушки -- вещи, не имѣющія никакого осмысленнаго значенія и доставляющія удовольствіе мало развитому существу своимъ пестрымъ видомъ или производимымъ шумомъ. Пестрыя, мишурныя бездѣлки для забавы дѣтей.
   Побѣдоносно -- съ сознаніемъ своей непобѣдимости; непобѣдимо: послѣ одержанной побѣды.
   Повинная -- добровольное признаніе въ совершенномъ преступленіи.
   Повліять -- внушить свой образъ мыслей, склонить къ извѣстной цѣли.
   Повседневный -- обыкновенный, будничный.
   Повѣсть -- небольшое литературное произведеніе, заключающее описаніе происшествія изъ жизни.
   Поглощенный -- всѣмъ существомъ отдавшійся одной мысли или занятію.
   Погонщикъ -- человѣкъ, ведущій стадо (но не на пастбище).
   Подвигъ -- геройскій поступокъ.
   Подвохъ -- интрига, кознь, подстроенное сплетеніе обстоятельствъ для причиненія кому-либо вреда или устраненія съ своего пути.
   Поддержка -- 1) помощь; 2) предметъ, помогающій другому удержаться въ равновѣсіи.
   Поденщикъ -- человѣкъ, нанимающійся на работу съ разсчетомь за каждый день.
   Подлогъ -- уголовное дѣйствіе, выражающееся въ пользованіи ложными документами.
   Подлый -- низкій, способный на безчестные поступки.
   Подножный кормъ -- трава, растенія, которыя скотъ самъ находитъ для себя на пастбищѣ.
   Подозрѣніе -- чувство недовѣрія, предположеніе дурного поступка.
   Подошва холма -- основаніе, нижняя частъ небольшого возвышенія почвы.
   Подретушировать -- усилить тушью тѣневыя пятна.
   Подрядчикъ -- человѣкъ, принимающій на себя, по договору съ владѣльцемъ, хлопоты по доставкѣ матеріала или наблюденіе за работами но какому-либо сооруженію.
   Подстилка -- приспособленіе изъ сѣна, соломы или чего-либо мягкаго для лежанія на землѣ.
   Подсудимый -- человѣкъ, обвиняемый въ преступленіи предъ судомъ.
   Подтибрить -- стащить, присвоить.
   Подъемъ -- возвышеніе, поднятіе на воздухъ; на ногѣ, повышеніе спереди, начинающееся отъ кости предплюсно. Переносно -- приподнятое состояніе.
   Поединокъ -- сраженіе между двумя противниками; состязаніе двухъ лицъ.
   Пожинать -- собирать жатву; переносно -- брать то, что получилось въ результатѣ поступковъ.
   Поза -- положеніе, въ частности красивое положеніе, принятое случайно или намѣренно.
   Позаимствоваться -- занять, принять, воспользоваться.
   Позиція -- 1) мѣстность, занимаемая войсками въ силу тактическихъ соображеній; 2) въ фехтовальномъ искусствѣ -- положеніе, занимаемое фехтующими; 3) въ хореогр.-- разныя положенія ногъ; 4) въ музыкѣ положеніе лѣвой руки при игрѣ на струнныхъ инструментахъ.
   Позоръ -- безчестіе, стыдъ, случай или поступокъ, кладущій неизгладимое пятно на человѣка или общество.
   Покалякать -- поболтать.
   Покладистый -- уступчивый, легко примиряющійся.
   Поклоненіе -- почитаніе, возведеніе на степень божества предмета поклоненія.
   Поклонникъ -- человѣку, восхищающійся внѣшними или внутренними качествами, какъ-то красотой, умомъ, талантомъ и друг.
   Поколѣніе -- совокупность лицъ, родившихся и воспитанныхъ приблизительно въ одно и то же время.
   Покровительственный -- берущій подъ защиту, заботящійся о слабомъ, поощряющій.
   Покровительство -- защита забота болѣе сильнаго о слабомъ.
   Полемика -- продолжительный споръ въ печати.
   Полированный -- полировать, механически сглаживать всѣ неровности, часто до полученія блеска.
   Политикъ -- 1) лицо, свѣдущее въ политикѣ; 2) дипломатъ (см.) также въ смыслѣ человѣка, ловкаго въ житейскихъ дѣлахъ.
   Политическій -- имѣющій отношеніе къ политикѣ.
   Полиція -- правительственное учрежденіе, имѣющее цѣлью защиту общественной безопасности.
   Помарки -- перечеркнутыя и исправленныя мѣста въ рукописи.
   Помело -- метла съ длинной ручкой.
   Померкнуть -- погаснуть, потускнѣть.
   Помыслы -- мысли, мечты, надежды.
   Помѣстье -- въ старину недвижимое имущество, отдававшееся государствомъ въ пользованіе вмѣсто жалованья за службу.
   Помѣщикъ -- владѣлецъ большого участка земли, который онъ самъ эксплуатируетъ.
   Пони -- красивыя малорослыя лошадки, разводятся преимущественно въ Англіи, но также въ Швеціи, Норвегіи, восточной Пруссіи и на сѣверѣ Франціи.
   Поощрять -- хвалить, направлять къ достиженію извѣстной цѣли.
   Попеченіе -- забота.
   Поползновеніе -- слабо выраженное стремленіе.
   Поприще -- поле дѣятельности.
   Популяризировать -- дѣлать доступнымъ пониманію; дѣлать общеизвѣстнымъ.
   Популярный -- 1) общепонятно изложенный; 2) пользующійся успѣхомъ, расположеніемъ народа или извѣстнаго круга общества.
   Попутчикъ -- человѣкъ, слѣдующій по тому же пути.
   Поражонный -- сильно удивленный.
   Порода -- подраздѣленіе вида животныхъ.
   Порождать -- вызывать, дать начало.
   Порознь -- по одиночкѣ, въ отдѣльности.
   Порокъ -- крупный нравственный недостатокъ.
   Поросль -- мелкій кустарникъ.
   Портвейнъ -- крѣпкое виноградное вино выдѣлываемое въ Португаліи, въ г. Опорто.
   Портретъ -- изображеніе лица съ возможно большимъ соблюденіемъ сходства.
   Порука -- залогъ или слово, даваемое кѣмъ-либо въ обезпеченіе того, что лицо, за которое ручаются, исполнитъ обязательства, или уплатитъ долги.
   Порція -- одинъ пріемъ, то, что съѣдается за одинъ разъ.
   Порывистый -- быстро, угловато движущійся; способный къ сильнымъ душевнымъ движеніямъ.
   Посвящать -- предназначать исключительно для кого-нибудь или чего-нибудь; связать съ чьимъ-либо именемъ или памятью.
   Послѣдовательность -- чередованіе въ опредѣленномъ порядкѣ, когда слѣдующее вытекаетъ изъ предыдущаго.
   Послѣдствіе -- все, что вытекаетъ изъ какого-либо дѣйствія.
   Посредственность -- человѣкъ или предметъ, ни чѣмъ не выдѣляющійся въ своей средѣ.
   Поставщикъ -- человѣкъ, взявшій на себя доставку какого-либо матеріала.
   Поставъ -- остовъ, станъ.
   Потакать -- во всемъ соглашаться, баловать.
   Потаскушка -- женщина, ведущая дурной образъ жизни.
   Потворство -- снисходительность, оправдываніе всѣхъ поступковъ.
   Потрафить -- попасть, угодить.
   Потрясеніе -- сильное и внезапное волненіе.
   Похлебка -- жидкое блюдо, представляющее собой отваръ какихъ угодно съѣстныхъ предметовъ.
   Похныкать -- покапризничать, поплакать.
   Почва -- верхній слой земли, состоящій изъ вывѣтрившихся горныхъ породъ и истлѣвшихъ остатковъ животныхъ и растеній; главныя составныя части: перегной, песокъ, глина, известь.
   Почеркъ -- манера письма, свойственная отдѣльной личности.
   Почерпать -- добывать. Почетъ -- внѣшнія проявленія уваженія или почтенія.
   Почта -- учрежденіе, обыкновенно правительственное, для скорой и правильной доставки всякаго рода посылокъ -- и въ мѣстахъ, гдѣ нѣтъ желѣзныхъ дорогъ, также для перевозки пассажировъ.
   Почтарь -- завѣдующій пріемомъ и разсылкой писемъ.
   Почтенная компанія.
   Пошлый -- нравственно нечистый, отсталый, мелкій, неспособный къ высокому.
   Пощечина -- ударъ въ щеку.
   Поэзія -- (греч.-- "творчество") искусство изображать въ словѣ прекрасно.
   Поэма -- поэтическое повѣствовало о какомъ-нибудь событіи.
   Поэтическій -- картинный, художественный, возвышенный, создающій образы, возвышающіеся надъ дѣйствительностью.
   Поэтъ -- лицо обладающее поэтическимъ даромъ (см. поэзія).
   Права -- правила, регулирующія человѣческую дѣятельность въ общежитіи.
   Праведный -- безгрѣшный, высоконравственный.
   Практика -- 1) дѣйствительность, 2) приложеніе теоріи къ жизни, 3) навыкъ, опытъ въ работѣ; частое исполненіе чего-либо.
   Практическій -- жизненный, примѣненный къ дѣйствительности, дѣловой.
   Прапрадѣды -- очень далекіе представители даннаго рода, пятое поколѣніе, считая въ обратномъ порядкѣ.
   Прахъ -- пыль, останки.
   Превратность -- обманъ, перемѣна, поворотъ.
   Преграда -- препятствіе, помѣха, задерживающая дѣйствіе или предметъ на его пути.
   Преданіе -- сказаніе, передающееся словесно отъ отца къ сыну, изъ поколѣнія въ поколѣніе.
   Преданный -- готовый себя отдать для человѣка или дѣла. Привязанный, вѣрный.
   Предатель -- измѣнникъ.
   Предварительно -- прежде, чѣмъ начать какое-либо дѣйствіе.
   Предвидѣть -- заранѣе видѣть или угадывать готовящееся событіе или его послѣдствія.
   Предзнаменованіе -- знакъ свыше, предупреждающій о событіи.
   Предисловіе -- помѣщаемое въ началѣ сочиненія и излагающее причины, вызвавшіе составленіе сочиненія, его цѣль, обстоятельства, сопровождавшія его выполненіе и т. п.
   Предки -- старые, почти всегда умершіе представители даннаго рода.
   Предлогъ -- 1) обстоятельство, за которое ухватываются для ложнаго объясненія желаемаго образа дѣйствія. 2) частъ рѣчи, выражающая различныя отношенія между предметами.
   Предначертаніе -- событіе или участь, указанная какъ бы свыше заранѣе.
   Предостереженіе -- предупрежденіе о чемъ-нибудь угрожающемъ, что должно или можетъ совершиться.
   Предотвратить -- 1) не дать совершиться.
   Предпочитать -- ставить кого-нибудь или что-нибудь выше другого.
   Предпріятіе -- рядъ болѣе или менѣе сложенныхъ дѣйствій, совершаемыхъ ради матеріальной выгоды и общественной пользы.
   Предрасудокъ -- мнѣніе или убѣжденіе, принятое на вѣру, безъ провѣрки собственнымъ разсудкомъ.
   Предсказаніе -- предугаданіе будущихъ событій.
   Представителъ -- лицо или предметъ, служащіе образцомъ, типомъ своей среды, рода или вида.
   Представитель -- человѣкъ выступающій замѣстителемъ отдѣльнаго лица или цѣлой группы. Выразитель извѣстнаго мнѣнія, извѣстнаго направленія мысли.
   Предубѣжденія -- предразсудки, сужденія, взгляды, принятые произвольно, безъ всякаго разумнаго снованія.
   Предсѣдатель -- постоянный или временный глаза какого-нибудь учрежденія, общества, комитета, коммиссіи и т. п., наблюдаетъ за порядкомъ засѣданія, руководить ходомъ дѣлъ.
   Предчувствіе -- смутное душевное предугадываніе готовящихся событій
   Предѣлъ -- граница, край, конецъ, очертаніе.
   Презрительны и -- выражающій свое превосходство.
   Преимущество -- особое право. Прелюдія -- небольшая музыкальная пьеса, служащая какъ-бы введеніемъ въ другую, большую.
   Премія -- награда.
   Преминуть -- пропустить случай.
   Пренебреженіе -- невнимательное отношеніе.
   Пренія -- обсужденіе спорнаго вопроса въ какомъ-либо собраніи или на судѣ.
   Преобладать -- находиться въ наибольшемъ количествѣ.
   Преоригинальный -- чрезвычайно отличающійся отъ привычнаго вида и характера предметовъ того-же рода; особенно своеобразный.
   Препирательство -- продолжительный споръ изъ-за вещи, не имѣющей особенной важности.
   Пресловутый -- прославленный, знаменитый.
   Прессовать -- сплющивать ручнымъ или механическимъ способомъ.
   Пресѣчь -- рѣзко остановить, прекратить
   Претендовать -- заявлять свои права на что-нибудь.
   Претить -- поправиться, вызывать отвращеніе.
   Пріемъ -- 1) принятіе; 2) порція; 3) методъ, способъ; 4) пріемы свѣтскіе -- званые обѣды, вечера и проч.
   Пріютъ -- мѣсто защиты и отдыха.
   Привилегія -- особое право, данное изобрѣтателю на изобрѣтенный имъ способъ производства, недопускающее ничьего совмѣстничества въ теченіе извѣстнаго времени; вообще всякое преимущество званія или положенія.
   Привлекательный -- пріятный, располагающій въ свою пользу.
   Приговоръ -- присужденіе награды или наказанія; рѣшеніе, къ которому приходятъ люди, призванные о чемъ-либо судить.-- Судебный приговоръ -- рѣшеніе суда.
   Приданое -- все, то, что дается невѣстѣ ея родителями при выдачѣ ея замужъ.
   Придѣлъ -- боковой алтарь въ православномъ храмѣ.
   Призваніе -- особенная наклонность къ извѣстнаго рода дѣятельности какъ бы указанная свыше отъ самая рожденія всѣми вкусами, способности мы и желаніями.
   Призма -- тѣло, котораго все параллельные разрѣзы составляютъ совершенно равные между собой много угольники. Обладаетъ свойствомъ разлагать лучъ свѣта на его составные части. Образное выраженіе: "видѣть сквозь призму" значитъ видѣть что нибудь въ ложномъ свѣтъ.
   Признаки -- явленія или свойства, по которымъ можно опредѣлить событіе или предметъ.
   Признательный -- благодарный.
   Призракъ -- видѣніе, созданное воображеніемъ.
   Призъ -- 1) награда, установленная для побѣдителя въ какомъ либо состязаніи; 2) захваченное непріятельское судно.
   Приказчикъ -- 1) человѣкъ, служащій въ торговомъ дѣлѣ; 2) человѣкъ, занимающійся управленіемъ хозяйскими дѣлами.
   Приманка -- предметъ, способный склонитъ къ извѣстному дѣйствію.
   Примитивный -- первобытный.
   Приноравливать -- приспособлять, стараться сдѣлать что-нибудь кому-нибудь доступнымъ.
   Принужденность -- отсутствіе свободы въ движеніяхъ и образѣ дѣйствій, большей частью намѣренное.
   Принципъ -- основное положеніе, руководящая идея; то, что лежитъ въ основѣ чего-либо, составляя его сущность и сокровенный смыслъ; основное правило.
   Приманка -- приступъ болѣзненнаго состоянія.
   Природа -- все, что создано и создается во вселенной по физическимъ законамъ, помимо человѣческаго труда.
   Приставъ -- 1) чинъ полиціи, ближайшему надзору котораго ввѣряется опредѣленный участокъ города; 2) чинъ судебнаго вѣдомства, на обязанности котораго лежитъ вызовъ отвѣтчика и свидѣтелей въ судъ, производство взысканій по опредѣленію уда и т. п. исполнительныя дѣйствія.
   Пристанище -- мѣсто, гдѣ южно остановиться для временнаго отдыха или поселиться навсегда. Пристрастіе -- 1) особая склонность; 2) несправедливое отношеніе изъ-за личныхъ соображеній.
   Присяга -- клятва въ истинности показаній или въ вѣрности правителю травы.
   Присяжный -- давшій присягу на добросовѣстное, честное, посильное выполненіе той или другой обязанности.
   Приторный -- съ сильно выраженнымъ, до непріятности сладкимъ вкусомъ.
   Притязаніе -- заявленіе права на что-либо.
   Приходъ -- 1) извѣстная территорія, всѣ жители которой считаются прихожанами одной церкви; 2) сумма денежныхъ или вещественныхъ поступленій за какой-либо промежутокъ времени.
   Прихожая -- передняя.
   Прихоть -- необыкновенное желаніе.
   Причитаніе -- монотонная жалоба.
   Причуды -- неестественныя желанія, прихоти, дѣйствія, которыхъ отъ нормальнаго человѣка трудно ожидать.
   Проблескъ -- лучъ свѣта, проникшій въ темноту.
   Провинціальный -- (городъ) -- не занимающій въ государствѣ важнаго мѣста, отсталый въ сравненіи съ столицей.
   Прогалина -- незаросшее мѣсто среди лѣса.
   Программа -- перечисленіе нумеровъ, имѣющихъ быть исполненными на концертѣ, литературномъ вечерѣ и т. д., а также вообще всякое объявленіе о порядкѣ предположенныхъ празднествъ и зрѣлищъ.
   Прогрессъ -- поступательное движеніе; развитіе человѣчества на пути къ болѣе или менѣе отдаленнымъ I цѣлямъ -- достиженію разумной свободы, истины и блага.
   Продуктъ -- произведеніе, результатъ дѣйствія какой-либо силы или совокупности силъ.
   Проектъ -- 1) предложеніе какой-либо мѣры, обыкновенно подкрѣпляемое доводами въ пользу необходимости или выгодности ея; 2) письменное объясненіе плана и смѣть какой-либо постройки или сооруженія съ подробными указаніями сущо, ственныхъ обстоятельствъ.
   Проза -- литературное произведеніе, написанное немѣрной рѣчью; всякое письменное и устное произведеніе, которое воспринимается умомъ; безъ участія чувства и воображенія, все грубо-матеріальное, жизненное, не одухотворенное чувствомъ.
   Прозаическій -- 1) написанный прозой (не стихами); 2) обыденный, заурядный, разсудочный, не оставляющій мѣсто чувствительности и воображенію.
   Прозондировать -- изслѣдованіе съ помощью ощупыванія острымъ инструментомъ -- зондомъ. Зондируютъ почву, рану, или, въ переносномъ смыслѣ, чужія мысли или настроеніе.
   Прозорливость -- проницательность, способность предвидѣть.
   Произведеніе -- результатъ работы человѣческихъ рукъ или духа.
   Произволъ -- проявленіе личной воли, не регулированное закономъ.
   Проймы -- выемки въ краѣ платья, въ которыя вшиваются рукава.
   Проказы -- шалости.
   Прокъ -- польза.
   Пролетарій -- труженикъ, ничѣмъ не обезпеченный, живущій дневнымъ заработкомъ.
   Промахъ -- ошибка.
   Промежуточный -- занимающій сродное мѣсто между двумя другими.
   Промотавшійся -- разорившійся, растратившій кутежами и всякаго рода расточительствомъ все свое состояніе.
   Пронзительный -- непріятный для слуха, рѣзкій (про звукъ); испытующій, проникающій въ душу (про взглядъ).
   Проницательность -- способность видѣть скрытыя человѣческія чувства и побужденія, проникать въ сущность явленій, угадывать ихъ причины и слѣдствія.
   Пропасть -- оврагъ, переносно -- погибель, безвыходное положеніе.
   Пропись -- тетрадъ съ каллиграфически-написанными фразами, выведенными блѣдными чернилами, по которымъ учащіеся писать наводятъ буквы. Т. к. фразы въ прописяхъ обыкновенно нравоучительнаго содержанія, то отсюда Переносное значеніе -- прописная фраза -- азбучная мораль, избитое. всѣмъ извѣстное нравоученіе.
   Проповѣдникъ -- человѣкъ, внушающій слушателямъ въ формѣ рѣчей правила нравственности.
   Проповѣдывать -- читать рѣчь, бесѣдовать съ слушателями съ цѣлью внушить какую либо нравственную идею.
   Проповѣдь -- рѣчь, произносимая съ каѳедры, съ цѣлью убѣдить слушателей въ какой-нибудь нравственной истинѣ.
   Пропорціонально -- извѣстное соотношеніе вещей.
   Пропорція выраженіе, состоящее изъ 4-хъ величинъ и обозначающее равенство 2-хъ отношеній.
   Просакъ -- непріятная неожиданность, обманъ, разочарованіе.
   Простолюдинъ -- человѣкъ, принадлежащій къ низшему слою общества.
   Проталина -- узенькая дорожка, образованная отеканіемъ растаявшаго снѣга.
   Протестъ -- 1) заявленіе несогласія съ поступками и заключеніями какого-либо лица или общества: сопротивленіе. 2) Протестъ векселя -- удостовѣреніе нотаріуса о неплатежѣ въ срокъ.
   Противорѣчіе -- утвержденіе противоположное высказанному другимъ.
   Противуестественностъ -- все, что противно законамъ природы.
   Профессія -- родъ занятій.
   Профессоръ -- ученая "степень. дающая право читать лекціи въ высшихъ учебныхъ заведеніяхъ.
   Процедура -- 1) судебное производство; 2) въ переносномъ смыслѣ -- рядъ сложныхъ дѣйствій, формальностей, мелкихъ препятствій и затрудненій, встрѣчаемыхъ на пути къ достиженію какой-либо цѣли.
   Процентъ -- одна сотая часть доходъ, получаемый съ капитала, находящагося въ оборотѣ.
   Процессія -- болѣе или менѣе многолюдное торжественное шествіе, слѣдующее въ извѣстномъ порядкѣ.
   Процессъ -- тяжба; послѣдовательный ходъ развитія явленій.
   Прочный -- выдерживающій большія усилія или долгое употребленіе.
   Прошмыгнуть -- быстро пробѣжать, стараясь быть незамѣченнымъ.
   Прощалыга -- человѣкъ, потерявшій нравственное чувство, ведущій дурной образъ жизни.
   Проявленіе -- обнаруженіе чего либо внутренняго или отвлеченнаго, напр. чувства, мысли, силы.
   Прыть -- скорость, проворство, находчивость.
   Пряжка -- застежка, приспособленіе, для скрѣпленія какихъ-либо 2-хъ частей одежды, или для украшенія.
   Прямикомъ -- по прямой линіи не сворачивая съ дороги, просто.
   Псаломщикъ -- членъ церковнаго клира, исполняющій обязанности дьячка, читающій и поющій при богослуженіи.
   Псаломъ -- лирическо-религіозное пѣснопѣніе у древнихъ евреевъ, въ особенности тѣ, которыя вошли въ составъ псалтыря.
   Псевдонимъ -- придуманное имя, подъ которымъ является публикѣ литераторъ, художникъ или артистъ не желающій выдавать своего настоящаго имени.
   Психіатръ -- врачъ, занимающійся лѣченіемъ нервныхъ и душевныхъ болѣзней.
   Психологія -- наука о душевныхъ и умственныхъ явленіяхъ.
   Психологическій -- относящійся къ области человѣческой умственной и душевной природы.
   Психологъ -- человѣкъ, занимающійся изученіемъ свойствъ человѣческаго ума и души.
   Публика -- большое собраніе людей; слушатели, присутствующіе при зрѣлищѣ.
   Пугало -- чучело животнаго, ставимое въ садахъ для пуганія птицъ.
   Пуддинг -- Англійское блюдо изъ тертой булки, сахара, изюма и пр.
   Пудра -- мелкій душистый порошокъ рисоваго крахмала; употребляется какъ косметическое средство для приданія бѣлизны и освѣженія кожи.
   Пунктуальный точный, аккуратный.
   Пунктъ -- точка. Постоянная мысль.
   Пунцовый -- ярко-красный.
   Пурпурный -- ярко-красный.
   Пурпуръ маргаритокъ -- красный цвѣтъ цвѣтовъ маргаритокъ -- сложноцвѣтныхъ съ круглымъ вѣнчикомъ, состоящимъ изъ множества лепестковъ.
   Пурпуръ -- краска ярко-краснаго цвѣта: въ древности добывалась финикіянами изъ раковинъ и цѣнилась очень высоко. Теперь приготовляется химически.
   Пустомеля -- человѣкъ, говорящій много вздору.
   Пустошь -- пустое, незастроенное и ничѣмъ не засѣянное мѣсто.
   Пустыня -- большое пространство земли, лишенное растительности и плохо орошенное.
   Путешественникъ -- человѣкъ, совершающій путь по своей или чужой странѣ.
   Путникъ -- странникъ.
   Пылъ -- жаръ, рвеніе.
   Пытка -- мученія, которымъ подвергаютъ человѣка съ цѣлью добиться отъ него желаемаго, вообще мучительное душевное состояніе.
   Пьедесталъ -- подставка, поддерживающая скульптурное изваяніе.
   Пѣнковая трубка -- трубка для куренія изъ вѣнки. Благодаря мягкости матеріала вырѣзываютъ п. т. обыкновенно красивой, причудливой формы.
   Рабъ -- человѣкъ, представляющій собой законную собственность другого человѣка и безусловно ему подчиненный, иносказательно -- находящійся въ зависимости отъ привычекъ условій жизни.
   Равновѣсіе -- покой, подъ вліяніемъ дѣйствія двухъ равныхъ силъ, дѣйствующихъ въ противоположныхъ направленіяхъ.
   Радужный -- окрашенный въ семь основныхъ цвѣтовъ: красный, оранжевый, желтый, зеленый, голубой, синій, фіолетовый.
   Радушный -- гостепріимный.
   Радѣя -- стараясь, заботясь.
   Радѣть -- заботиться.
   Развалина -- остатки разрушеннаго зданія.
   Разверзаться -- раскрываться.
   Развращенный -- испорченный, потерявшій нравственныя основы.
   Развѣнчать -- торжественно свергнуть съ престола, въ переносномъ смыслѣ разочаровать въ комъ-либо себя или другихъ, свергнуть съ высоты, на которую раньше поставили.
   Развѣтвляться -- раздѣляться на 2 или нѣсколько вѣтвей, которыя также разъединяются въ свою очередь.
   Развязка -- окончаніе, освобожденіе, разрѣшеніе.
   Раздолье -- свобода, обиліе.
   Разложеніе -- раздѣленіе на составныя части.
   Размолвка -- ссора по причинѣ несогласія въ мнѣніяхъ.
   Разнорѣчивый -- выражающій разныя, несогласныя мнѣнія.
   Разнуздать.--
   Разоблачиться -- стать извѣстнымъ, обнаружиться; раздѣться.
   Разочарованіе -- 1)перемѣна въ чувствахъ къ человѣку или въ отношеніи къ предмету, котораго ошибочно считалъ или представлялъ себѣ лучшимъ, чѣмъ тотъ оказался. 2) Обманутое ожиданіе чего-нибудь пріятнаго.
   Разсужденіе -- рядъ утвержденій и выводовъ, съ цѣлью изслѣдоватъ или доказать какую-либо истину, отыскать причину или предсказать слѣдствіе какого-либо явленія.
   Разсчетъ -- вычисленіе размѣровъ и отношеній при проектѣ какого-либо сооруженія; разсужденія за или противъ пользы или выгодности какого-либо предпріятія. Расплата.
   Разубѣждать -- выяснять неправильность какого-либо взгляда, отговаривать.
   Расторгнуть -- нарушить, разорвать.
   Расточать -- неумѣренно издерживать.
   Расфуфыренный -- расфранченный, не въ мѣру пышный.
   Раціональный -- согласный съ разумомъ, правильный, соотвѣтствующій указаніямъ науки.
   Рвеніе -- большое усердіе.
   Реакція -- 1) въ политикѣ -- стремленіе къ отжившимъ порядкамъ, враждебное всему новому и прогрессивному; въ физикѣ, и механикѣ -- сила, непремѣнно появляющаяся при дѣйствіи внѣшней силы, равная ей и прямо противоположная.
   Реализмъ -- свойство изображать предметы и явленія въ ихъ настоящемъ, неприкрашенномъ видѣ.
   Реальный -- дѣйствительный, могущій осуществиться, бывающій на самомъ дѣлѣ.
   Реверансъ -- дамскій поклонъ съ присѣданіемъ.
   Ревматизмъ -- болѣзнь, выражающаяся ломотой въ суставахъ.
   Ревновать -- 1) подозрѣвать измѣну чувства, 2) усердно относиться къ дѣлу.
   Революція -- движеніе общества, имѣющее цѣлью свергнуть существующую форму правленія.
   Регистръ -- 1) въ пѣніи объемъ голоса; 2) въ органѣ -- приспособленія, позволяющія усиливать, ослаблять и различно измѣнять звуки; 3) вообще подвижной клапанъ или заслонка, направляющія въ каналахъ и трубахъ теченіе воздуха и газовъ въ различи мя стороны.
   Регулярная армія -- постоянное войско.
   Регулярно -- правильно, по опредѣленнымъ законамъ.
   Редакція -- 1) форма изложенія. 2) собраніе лицъ, работающихъ по составленію какого либо повременнаго изданія, 3) помѣщеніе, въ которомъ сосредоточено управленіе по изданію.
   Резиденція -- городъ, служащій мѣстопребываніемъ главы государства или какого-либо высокопоставленнаго лица.
   Резонъ -- причина, достаточное побудительное основаніе.
   Результатъ -- то, что получается отъ всякаго дѣйствія.
   Резюме -- сжатое повтореніе главнѣйшихъ выводовъ рѣчи, статьи, доклада.
   Рейсфедеръ -- металлическій цилиндръ, разрѣзанный вдоль съ обоихъ концовъ для вкладыванія карандашей.
   Рекрутъ -- новобранецъ, солдатъ, только что поступившій на службу.
   Ректоръ -- 1) избираемый или назначаемый изъ среды ординарныхъ профессоровъ, предсѣдатель совѣта университета или академіи, являющійся вмѣстѣ съ тѣмъ начальникомъ и главнымъ руководителемъ высшаго учебнаго заведенія; 2) въ Англіи также пасторъ, самостоятельно управляющій духовными дѣлами цѣлой общины.
   Религіозный -- набожный, ревностно относящійся къ своей вѣрѣ.
   Религіозныя церемоніи -- обряды, совершаемые церковью.
   Религія -- совокупность вѣрованій данной личности или націи въ Божество и его атрибуты.
   Рельефный -- выпуклый; наглядный, хорошо очерченный.
   Ремонтъ -- 1) обновленіе, починка или перестройка зданій и т. п., 2) пополненіе и замѣна ставшихъ негодными кавалерійскихъ лошадей другими; 3) починка аммуниціи въ войскахъ.
   Рента -- опредѣленный доходъ съ капитала; проценты или проценты и погашеніе на занятый капиталъ, выплачиваемые періодически.
   Репетировать -- повторять; въ педагог.-- проходить съ ученикомъ курсъ внѣ классныхъ занятій; въ театральномъ искусствѣ -- приготовлять пьесу къ постановкѣ.
   Репутація -- общее мнѣніе о достоинствахъ или недостаткахъ данной личности. Честь, доброе имя.
   Респектабельный -- внушающій почтеніе только внѣшностью.
   Рессора -- прочное упругое стальное приспособленіе, принимающее на себя толчки, благодаря своей упругости.
   Рессорная повозка -- повозка, которой сидѣнье установлено на рессорахъ.
   Рессурсъ -- вспомогательное средство, источникъ.
   Реставрировать -- возстановлять.
   Реформаторъ -- преобразователь, стремящійся къ проведенію реформъ въ общественной или государственной жизни.
   Реформація -- отдѣленіе отъ католической церкви новой религіи, созданной Лютеромъ и раздѣлившейся на многія секты, подъ вліяніемъ различныхъ проповѣдниковъ.
   Рецензія -- критическая замѣтка о вновь вышедшемъ произведеніи искусства или объ исполненіи музыкальной или драматической пьесы.
   Рецептъ -- 1) запись названій тѣлъ, которыя въ соединеніи должны представлять средство для излеченія болѣзни, съ прибавленіемъ объясненія, какъ имъ пользоваться, 2) запись о способѣ приготовлять какой-либо составъ или блюдо.
   Рига -- сарай, пристраиваемый обыкновенно къ овину и служащій для молотьбы хлѣба.
   Ризница -- мѣсто храненія священныхъ облаченій и регалій.
   Рискованный -- соединенный съ возможной опасностью.
   Рискъ -- добровольное подверганіе себя опасности ради возможной выгоды при удачномъ исходѣ.
   Ритмическій -- размѣренный, построенный на правильно чередующихся удареніяхъ и промежуткахъ времени.
   Ровесница -- женщина или дѣвушка однихъ лѣтъ съ другой.
   Ровъ -- небольшое углубленіе въ землѣ, выкопанное на большомъ протяженіи для стока дождевыхъ водъ или какъ земельная граница.
   Роковой -- неизбѣжный, неумолимый, предназначенный.
   Рокъ -- судьба, предопредѣленная участь.
   Роль -- изображеніе на сценѣ какого либо типа или личности; обдуманный способъ держать себя въ отношеніяхъ къ людямъ. Играть роль представляться, изображать изъ себя не то, что есть
   Романистъ -- 1) авторъ романовъ; 2) знатокъ и изслѣдователь романскихъ языковъ, а также римскаго права, въ отличіе отъ германиста и т. д.
   Романическій -- заключающій въ себѣ элементъ любви.
   Романическій интересъ -- романическій-любовный.
   Романъ -- обширное литературное произведеніе, дающее изображеніе жизни отдѣльной личности или цѣлаго общества, подробно воспроизводящее эпоху, въ которой совершается дѣйствіе и часто выясняющее какую-нибудь нравственную, политическую или философскую идею.
   Ромашка -- растеніе изъ семейства сложноцвѣтныхъ. Настой изъ ромашки хорошее обиходное средство при легкихъ заболѣваніяхъ.
   Ромъ -- спиртный напитокъ, добываемый изъ тростниковаго сахара и его остатковъ путемъ броженіи и дистилляціи. Ромъ содержитъ отъ 72 до 77% чистаго алкоголя, лучшимъ считается ямайскій.
   Роскошь -- слишкомъ широкое пользованіе удобствами и благами жизни, красота предметовъ, обстановки.
   Рослый -- большого роста.
   Роптать -- выражать громко свое неудовольствіе.
   Ростбифъ -- приготовленный по-англійски (жареный на вертелѣ) бычачій филей.
   Росчеркъ -- линія, проводимая отъ послѣдней буквы подписи.
   Ротозѣй -- разсѣянный человѣкъ, зѣвака.
   Рубанокъ -- столярный инструментъ для сглаживанія поверхности дерева строганіемъ.
   Рубенсъ -- Петръ-Павелъ, нидерландскій живописецъ фламандской школы; родился въ 1577 г., умеръ въ 1640 г.
   Рудникъ -- система подземныхъ ходовъ и галлерей, прокопанная для добыванія цѣнныхъ металловъ и горныхъ породъ.
   Рудники -- мѣста добыванія угля и руды. Углубленіи въ землѣ въ видѣ тахтъ съ длинными корридорами, по которымъ расходятся рабочіе, рудокопы или углекопы, съ инструментами для добыванія изъ нѣдръ земли угля или руды, съ освѣтительными приборами и съ вагонетками перевозки добытаго ископаемаго.
   Рудокопъ -- рабочій въ горныхъ промыслахъ, добывающій руду изъ горныхъ породъ.
   Руководство -- сумма правилъ, на которыхъ основываются извѣстныя дѣйствія.
   Руководствоваться -- поступать на основаніи чего-либо, исходить изъ чего-нибудь, основываться.
   Рукоятка -- часть орудія или инструмента, находящаяся при работѣ въ рукѣ и потому имѣющая форму, соотвѣтствующую размѣрамъ руки.
   Русло -- ложе рѣки.
   Рутина -- всякій избитый способъ, принимаемый на вѣру, безъ самостоятельнаго обсужденія.
   Рутинный пріемъ -- устарѣлый, избитый, принятый безъ провѣрки.
   Рухнуть -- сломавшись, упасть (говорятъ о чемъ нибудь большомъ и громоздкомъ).
   Ручей -- струя воды, стекающая съ возвышеннаго мѣста.
   Рысцой -- мелкими шажками.
   Рычагъ -- простая машина, состоящая изъ 2-хъ плечъ и опоры; подвергается дѣйствію силы и груза.
   Рѣзкій -- лишенный мягкости, производящій непріятное дѣйствіе на нервы.
   Сабля -- холодное оружіе изъ стали въ видѣ длиннаго, нѣсколько изогнутаго ножа, носится на боку, въ ножнахъ.
   Саванъ -- одежда очень простого покроя, въ которой хоронятъ мертвыхъ.
   Саддукеи -- древне-еврейская религіозная секта, отрицавшая преданіе, воскресеніе мертвыхъ, возмездіе за добрыя и злыя дѣла и признававшая единственнымъ закономъ пятикнижіе Моисея.
   Саксонецъ -- 1) житель королевства Саксоніи, входящаго въ составъ соединеннаго германскаго государства, 2) принадлежавшій къ саксонскому племени, обитающему въ сѣверной Германіи.
   Салатъ -- 1) сырая, приправленная прованскимъ масломъ и уксусомъ и т. п. зелень; 2) огородныя растенія, разводимыя ради зелени.
   Самобичеваніе -- самоистязаніе, которое было распространено въ средніе вѣка. Въ переносномъ смыслѣ,-- обличеніе своихъ собственныхъ пороковъ, выставленіе своей личности въ дурномъ свѣтѣ.
   Самобытный -- оригинальный, отличающійся ему одному принадлежащими особенностями.
   Самообладаніе -- умѣніе не выдавать своего внутренняго состоянія.
   Самопожертвованіе -- забвеніе своихъ личныхъ интересовъ ради блага другого.
   Самопрялка -- машина для превращенія волокнистаго матеріала въ нить -- пряжу.
   Санкція -- утвержденіе, разрѣшеніе, признаніе нравъ.
   Санъ -- званіе высокопоставленнаго духовнаго или гражданскаго чиновника.
   Сарказмъ -- ѣдкая, остроумная, злая насмѣшка.
   Саркастическій -- зло насмѣшливый, ядовитый.
   Сафьянъ -- тонкая кожа, выдѣланная изъ козлиныхъ, бараньихъ и иногда телячьихъ шкуръ; обыкновенно окрашивается въ яркіе цвѣта.
   Сборный -- собранный; гдѣ назначено собираться.
   Сварливый -- ссорящійся по пустому.
   Свинецъ -- металлъ тяжелый, мягкій, сѣраго цвѣта.
   Свирѣль -- простой музыкальный инструментъ, на которомъ играютъ пастухи, дѣлается по принципу флейты изъ одной или нѣсколько изъ трубокъ.
   Сводчатый -- куполообразный.
   Сводъ -- куполъ, круглый потолокъ.
   Своекорыстный -- преслѣдующій цѣли личной выгоды въ ущербъ правдѣ и справедливости.
   Своеобразный -- лично кому нибудь свойственный, оригинальный.
   Свойственный -- присущій, вытекающій изъ характера даннаго лица или предмета.
   Свойство -- все, что отличаетъ одинъ предметъ или одну группу предметовъ отъ другого или другой.
   Свора -- нѣсколько паръ гончихъ собакъ, сомкнутыхъ на одну веревку.
   Свѣтскій -- 1) не принадлежащій къ духовенству; 2) живущій открытой жизнью; 3) воспитанный.
   Святки -- Рождественскіе праздники.
   Святоша -- хан жа.
   Сдержанность -- умѣніе сохранять спокойствіе при всякихъ обстоятельствахъ.
   Сдѣлка -- условіе двухъ лицъ или партій дѣйствовать къ обоюдной выгодѣ.
   Сезонъ -- извѣстный промежутокъ времени, напр. лѣтній, зимній, а также время, посвящаемое какому-нибудь занятію напр. учебный сезонъ, купальный сезонъ.
   Секретъ -- тайна.
   Секунда -- 1) промежутокъ времени, составляющій 1/60 часть минуты: 2) часть окружности, находящаяся въ такомъ же отношеніи къ минутѣ (минута 1/60 часть градуса, градусъ 1/360 часть окружности).
   Сенсаціонный романъ -- романъ съ запутаннымъ, сложнымъ содержаніемъ, заключающимся въ раскрытіи какого нибудь таинственнаго страшнаго преступленія, вызывающій всеобщее вниманіе.
   Сентенція -- нравственное изреченіе.
   Сентиментальный -- склонный къ излишней чувствительности, или вызывающій ее.
   Сервизъ -- наборъ чайной или столовой посуды.
   Сердоликовый -- сердоликъ минералъ полупрозрачный, красивыхъ разнообразныхъ цвѣтовъ съ бѣлыми жилками. Идетъ на приготовленіе различнаго рода изящныхъ вещицъ.
   Серьги -- украшеніе изъ драгоцѣннаго металла и камней, продѣвающееся въ пробуравленное отверстіе ушной мочки.
   Серьезность -- вдумчивое, критическое отношеніе къ предметамъ и явленіямъ; глубина, убѣжденность идей, пониманіе смысла и значенія вещей.
   Сессія -- продолжительное, повторяющееся въ теченіе извѣстнаго количества дней, засѣданіе.
   Сеттеръ -- лягавыя собаки; подружейныя охотничьи собаки, употребляемыя при ружейной охотѣ на птицъ.
   Сіяніе -- сильный блескъ, свѣтъ, окружающій лики святыхъ на ихъ изображеніяхъ. Сѣверное сіяніе -- особое явленіе въ холодныхъ странахъ -- появленіе на ночномъ небѣ свѣтовыхъ рисунковъ.
   Сивиллы -- у древнихъ грековъ и римлянъ вдохновенныя прорицательницы.
   Сигналъ -- условный знакъ.
   Сикстинская Мадонна -- изображеніе Богородицы, произведеніе кисти Рафаэля, считающееся лучшимъ образцомъ искусства живописи. Хранится въ Дрезденской картинной галлереѣ.
   Символъ -- знакъ, предметъ, изображеніе, условно напоминающіе о какой-либо невещественной мысли.
   Симметрія -- такое расположеніе частей, при которомъ цѣлое можетъ дѣлиться на двѣ совершенно одинаковыя части.
   Симпатичность -- привлекательность.
   Симпатія -- чувство сердечнаго влеченія, безсознательное или подъ вліяніемъ хорошихъ свойствъ человѣка, животнаго или явленія.
   Симптомъ -- признакъ, по которому распознаютъ какое-нибудь явленіе, въ частности -- признакъ болѣзни.
   Симфонія -- музыкальное произведеніе, написанное для оркестра; обыкновенно состоитъ изъ 4 частей: 1) allegro -- въ формѣ сонаты; andante; 3) скерцо -- въ формѣ менуэта; 4) allegro -- болѣе подвижное чѣмъ первое.
   Синекура -- должность, дающая большой доходъ и не требующая большого труда.
   Синій чулокъ -- въ переносномъ смыслѣ, женщина, чрезмѣрно увлекающаяся наукой.
   Синтаксисъ -- часть грамматики, ученіе о соединеніи словъ въ предложеніе и предложеній -- въ рѣчь.
   Систематически -- систематическій -- образующій систему, изложенный въ извѣстномъ порядкѣ, напередъ задуманномъ.
   Скала -- выступъ въ почвѣ, образуемый какой-и будь твердой горной породой обыкновенно надъ моремъ.
   Скандализированый -- приведенный въ смущеніе или негодованіе позорнымъ поступкомъ.
   Скандалъ -- неприличный поступокъ, получившій огласку; соблазнъ.
   Скаредность -- чрезмѣрная скупость.
   Скатерть -- покрывало для стола.
   Сквайръ -- прежде титулъ среднихъ дворянъ въ Англіи; теперь титулъ всѣхъ зажиточныхъ уважаемыхъ гражданъ.
   Скептицизмъ -- критическое отношеніе къ вопросамъ вѣры и познанія и возникшее отсюда совершенное безвѣріе.
   Скептическій -- недовѣрчивый, полный сомнѣнія.
   Скинія -- у древнихъ евреевъ походный храмъ, устроенный Моисеемъ, во время странствованія евреевъ но пустынѣ.
   Скирда -- хлѣбъ, сложенный въ полѣ.
   Скитаться -- блуждать, бродить, не находя пріюта.
   Склонность -- влеченіе -- предпочтеніе одного человѣка или дѣла другимъ.
   Склонъ -- понижающаяся плоскость холма или горы.
   Скомкать -- смять руками, уничтожить первоначальную форму.
   Сконфуженный -- смущенный, пристыженный.
   Скрипачъ -- человѣкъ играющій на скрипкѣ.
   Скула -- кости нижней половины лица.
   Скульптура -- искусство получать различныя изображенія съ ясно обозначенными формами, изъ дерена, камня, металла, глины, воска и пр.
   Слава -- лестная, почетная извѣстность.
   Славословіе -- хвала, гимнъ, ода.
   Смазливый -- привлекательной внѣшности, но безъ признаковъ духовнаго содержанія.
   Смежный -- сосѣдній и имѣющій общую часть.
   Смекать -- сообразить, въ чемъ дѣло, догадаться.
   Сметка -- сообразительность.
   Сметливость -- сообразительность.
   Смоковница -- фиговое дерево.
   Сморчекъ -- мелкое насѣкомое; переносно -- ничтожество.
   Смутный -- неясный, неопредѣленный, не имѣющій очертаній.
   Смуты -- непорядки, волненія, смущенія.
   Смыслъ -- внутреннее значеніе.
   Смычекъ -- необходимая принадлежность струнныхъ инструментовъ, движеніемъ которой по струнамъ производится звукъ.
   Снисходительный -- мягко относящійся къ чужимъ ошибкамъ.
   Снисхожденіе -- уменьшеніе требованій вызванное участіемъ, жалостью.
   Сноровка -- ловкость, пріобрѣтенная долгимъ упражненіемъ въ какомъ-либо дѣлѣ.
   Соблазнъ -- приманка, склоняющая къ нравственной уступкѣ
   Соблазнитель -- человѣкъ, увлекающій обманными обѣщаніями.
   Собственноручный -- сдѣланный собственными руками.
   Соверенъ -- англійская золотая монета = 1 фунту стерлинговъ = 10 руб. (по курсу).
   Совершенство -- то, что по поддастся и не нуждается ни въ какомъ улучшеніи или поправкѣ. Предѣлъ всего лучшаго.
   Содрогаться -- вздрагивать подъ вліяніемъ сильнаго душевнаго потрясенія.
   Содѣйствіе -- помощь.
   Содѣянное -- сдѣланное, совершенное.
   Созерцательный -- продолжительно наблюдающій что-либо одно.
   Сознательный -- отдающій себѣ отчетъ.
   Сокровенны и -- тайный, завѣтный, открытый только для избранныхъ.
   Сокровище -- вещь или собраніе вещей, имѣющее большую цѣну.
   Сокрушать -- разрушать.
   Солидная поддержка -- вѣская, прочная, имѣющая значеніе, внушительная.
   Солидный -- 1) прочный, добротный, довольно большихъ размѣровъ (о предметѣ); почтеннаго возраста, положенія, внушительной внѣшности, положительнаго образа мыслей и жизни (о человѣкѣ).
   Соло -- 1) одинъ (обыкновенно о концертантѣ), 2) часть музыкальнаго произведенія, исполняющаяся однимъ инструментомъ или голосомъ.
   Солодъ -- проросшія и высушенныя зерна хлѣбныхъ растеній, употребл. для приготовленія пива, квасовъ, экстрактовъ.
   Сомнительный -- не внушающій довѣрія.
   Сонмище -- толпа, безчисленное множество предметовъ.
   Соображеніе -- мысль которая можетъ измѣнить отношеніе человѣка къ явленію или направить его дѣйствія въ опредѣленную сторону.
   Соперникъ -- одновременно съ другими лицами, добивающійся одной и той же цѣли.
   Сопутствовать -- вмѣстѣ слѣдовать по какому-либо пути
   Сосредоточить -- сконцентрировать, собрать въ одну точку, въ одно мѣсто.
   Сосредоточиться -- собрать и остановить все вниманіе на одномъ предметѣ или явленіи
   Составъ -- совокупность нѣсколькихъ различныхъ элементовъ, предметовъ, людей, соединенныхъ въ одно собирательное цѣлое.
   Состязаніе борьба въ знаніи, умѣньи, ловкости, за какую-нибудь награду (призъ).
   Сотрудница -- раздѣляющая трудъ. Принимающая участіе въ данномъ трудѣ или дѣлѣ.
   Софистика -- умѣнье краснорѣчиво доказывать ложныя истины.
   Соціалистическій -- 1) строй общества, при которомъ всякій членъ его принимаетъ участіе въ распредѣленіи и полученіи всѣхъ благъ и цѣнностей сообразно вносимому имъ труду. Роль центральной власти сведено до минимума. Внѣшнія формы общественнаго устройства отсутствуютъ, 2) направленіе или образъ мыслей сочувствующій соц. строю общ
   Соціальный -- общественный, народный.
   Сочетаніе -- соединеніе.
   Союзъ -- 1) соединеніе двухъ или нѣсколькихъ отдѣльныхъ людей, обществъ или націй для какой-либо обшей цѣли; 2) грамматическая часть рѣчи соединяющая отдѣльныя предложенія или его части.
   Спектакль -- зрѣлище, театральное представленіе.
   Спеціально -- преимущественно, особенно.
   Спеціальность -- дѣятельность, которой данное лицо исключительно занимается и потому достигъ въ ней извѣстнаго совершенства.
   Спиноза -- философъ 18-го столѣтія.
   Спичъ -- публичная торжественная рѣчь.
   Сплетничать -- входить въ интимныя стороны чужой жизни и передавать ихъ часто съ прибавленіемъ клеветы.
   Сплетня -- слухъ, пущенный о комъ-либо съ примѣсью клеветы; перебираніе интимныхъ сторонъ чужой жизни.
   Сплющить -- придать плоскую форму, сдавить.
   Спозаранку -- съ утра, рано.
   Спохватившись -- опомнившись, вспомнивъ.
   Спресованно -- плотно сжатое ручнымъ или механическимъ способомъ.
   Спроста -- безъ задней мысли.
   Спросъ -- большая или меньшая потребность въ томъ или другомъ продуктѣ, выраженная въ требованіи его на рынкѣ.
   Среда -- 1) окружающая матерія, 2) кругъ общества опредѣленнаго состава, 3) 3-й день недѣли.
   Срокъ -- время, назначенное для выполненія извѣстнаго принятаго обязательства.
   Ссудить -- выдать временное вспомоществованіе.
   Ссыльно-каторжный -- сосланный по приговору суда или правительства и приговоренный къ принудительнымъ работамъ.
   Ставни -- деревянныя створки, прикрывающія окна.
   Стадія -- ступень въ развитіи.
   Станъ -- 1) фигура человѣка, 2) стоянка казачьихъ войскъ.
   Старожилы -- люди, очень давно поселившіеся въ извѣстномъ мѣстѣ, очевидцы давнишнихъ событій.
   Старомодный -- несоотвѣтствующій современнымъ вкусамъ и направленіямъ.
   Старообразный -- который на видъ старше своихъ лѣтъ.
   Статика -- наука о равновѣсіи силъ, о покоѣ.
   Статный -- стройный, красивый.
   Статуя -- изображеніе человѣка изъ скульптурнаго матеріала: бронзы, мрамора, гипса.
   Статья -- 1) литературное произведеніе, трактующее объ отдѣльномъ предметѣ или явленіи, 2) всякая часть бюджета.
   Степенность -- чинность, выдержанная манера себя держать.
   Степень -- разрядъ, ступень, дѣленіе предметовъ и свойствъ по силѣ, величинѣ, достоинству и. т. д.
   Стимулъ -- побужденіе, побудительная причина.
   Стиснуть -- сжать, уменьшить въ объемѣ.
   Стихарь -- длинная одежда съ широкими рукавами, носимая членами клира.
   Стихія -- силы природы, частныя метеорологическія явленія -- вѣтеръ, громъ, молнія, дождь и т. д.: у древнихъ грековъ -- начала міра, которыми признавались огонь, воздухъ, вода и земля.
   Стогъ -- гора сѣна, соломы, хлѣбныхъ растеніи, правильно сложенная.
   Стоикъ -- философская школа въ древности, проповѣдывавшая равнодушіе къ благамъ жизни.
   Стойкій -- крѣпкій, прочный, не колеблющійся.
   Стойло -- сооруженіе въ конюшнѣ въ родѣ корыта, изъ котораго ѣдятъ лошади.
   Столбняк -- болѣзненное состояніе выражающееся въ продолжительныхъ судорогахъ мышцъ, вызываемыхъ болѣзненно увеличеннымъ рефлекторнымъ раздраженіемъ спинного мозга. Вообще, состояніе оцѣпенѣніе.
   Столь -- въ такой степени.
   Сторицею -- въ сто разъ больше.
   Сточная труба -- труба, по которой, при устройствѣ канализаціи, выпускаются нечистоты.
   Странствовать -- путешествовать, блуждать.
   Страстно -- горячо, съ чувствомъ, доходящимъ до болѣзненности.
   Страсть -- рѣзко выраженное желаніе, доходящее, до болѣзненной потребности удовлетворенія.
   Стремительно -- энергично, быстро, живо.
   Стропила -- конструкція, составленная изъ деревянныхъ брусьевъ или желѣзныхъ сортовъ разнаго фасона для поддержанія покрытія зданія.
   Строфа -- опредѣленное число стиховъ.
   Стружка -- небольшіе обрѣзки дерева, отпадающіе при столярной работѣ.
   Студентъ слушатель лекцій въ высшемъ учебномъ заведеніи.
   Студія -- рабочая комната живописца или скульптора.
   Ступа -- мѣдный или чугунный сосудъ, служащій для толченія какихъ-либо предметовъ.
   Стушеваться -- сдѣлаться незамѣтнымъ, исчезнуть.
   Стычки -- столкновенія.
   Субъектъ -- 1) лицо; 2) въ грамматикѣ -- предметъ въ предложеніи, о которомъ говорится.
   Судорожный -- прерывающійся, нервный, вздрагивающій.
   Судьба -- высшая сила, направляющая жизнь по вѣрованію нѣкоторыхъ народовъ.
   Суевѣріе -- вѣра въ чудесное и въ примѣты, свойственная людямъ низкаго умственнаго уровня.
   Суета -- безпорядочное движеніе; тщетность, пустота.
   Суетливый -- подвижной, любящій метаться попусту.
   Сужденіе -- положеніе, утвержденіе, мнѣніе, высказанное на основаніи какихъ либо фактовъ.
   Сука -- собака (самка).
   Сулить -- обѣщать.
   Султанъ -- 1) титулъ магометанскихъ правителей на Востокѣ, преимущественно турецкаго императора; 2) украшеніе головного убора изъ перьевъ или конскаго хвоста, принадлежность формы нѣкоторыхъ кавалерійскихъ частей.
   Сумасбродный -- способный на странные поступки, несвойственные нормальному человѣку.
   Сумасбродство -- сумасшествіе, необыкновенная причуда.
   Суматоха -- безпорядокъ, вызванный волненіемъ.
   Сумерки -- время захожденія солнца, до наступленія полной темноты.
   Сумма -- результатъ сложенія.
   Сумрачный -- темный, мрачный.
   Сумятица -- переполохъ, безпорядокъ, вызванный тревогой.
   Суровый -- строгій, требовательный, неласковый.
   Сутуловатый -- дурно сложенный, съ короткой шеей, слегка горбатый.
   Сухощавый -- худой, костлявый.
   Сфера -- 1) шаръ: 2) область, предѣлы чего либо; 3) область, описываемая кажущимся движеніемъ звѣзды.
   Тема -- главная мысль бесѣды, рѣчи, литературнаго музыкальнаго и др. художественнаго произведенія.
   Темпераментъ -- 1) общій характеръ душевнаго настроенія, свойственный данному человѣку; 2) нервная возбудимость человѣка.
   Темпъ -- 1) степень скорости, съ какой выполняется музыкальная пьеса 2) ружейный пріемъ.
   Темя -- нижняя часть черепа.
   Тенденціозный -- имѣющій предвзятое направленіе.
   Tеноръ -- высокій мужской голосъ.
   Теологія -- наука о религіяхъ.
   Теорія -- сумма законовъ, выводовъ и фактовъ, относящихся къ какому нибудь дѣйствію и входящихъ въ основаніе какой-либо науки или искусства. Законы и положенія науки; примѣненія къ практикѣ.
   Терраса -- 1) широкая, открытая въ садъ площадка, пристроенная къ дачамъ, господскимъ домамъ въ деревнѣ и т. п.
   Тяготѣть -- склоняться, испытывать влеченіе въ извѣстномъ направленіи.
   Тернистый -- покрытый шипами.
   Тернъ -- ползучее растеніе съ крѣпкими шипами.
   Тесаный -- обработанный съ цѣлью приданіи правильной наружной формы.
   Тесъ -- выпиленныя и выстроганныя доски, толщиною въ дюймъ, употребляемыя на наружную обивку зданій, на крыши и на подшивку потолковъ.
   Тетеря -- тетеревъ глухарь -- дикій пѣтухъ, лѣсная птица; переносно въ насмѣшку -- человѣкъ, тугой на ухо.
   Типическій -- встрѣчающійся у большинства однородныхъ предметовъ, характерный для извѣстнаго рода, вида, разряда лицъ, животныхъ, растеній и вообще однородныхъ предметовъ
   Типъ -- 1) первообразъ всякаго существа; 2) мысленная форма, соединяющая въ себѣ признаки общіе нѣсколькимъ предметамъ одного и того же рода или вида.
   Тирада -- рѣчь; растянутая, длинная рѣчь.
   Тиранія -- владычество въ древней Греціи тирана, т. е. лица, захватившаго насиліемъ государственную власть; такъ какъ тиранія могла поддерживаться только насильственными мѣрами, то всякій образъ правленія, поддерживаемый насиліемъ, и вообще всякое угнетеніе также называется тиранніей.
   Тираниическій -- жестоко самовластный.
   Тисовое дерево -- вѣчно зеленый кустарникъ.
   Сфинксъ -- 1) чудовище съ львинымъ тѣломъ и человѣческой головой, предлагавшее загадки и убивавшее тѣхъ, кто не разрѣшалъ ихъ; таковъ сфинксъ у грековъ; 2) таинственный, загадочный человѣкъ.
   Сцена -- 1) возвышенное мѣсто въ театрѣ, на которомъ представляется пьеса. 2) Часть дѣйствія въ пьесѣ; 3) случай, обратившій на себя наше вниманіе.
   Сыворотка -- свернувшееся молоко.
   Сызнова -- сначала, наново.
   Сѣдло -- часть лошадиной сбруи, назначенная для сидѣнія.
   Съежиться -- сократиться въ объемѣ.
   Сѣверъ -- страна свѣта, на которую указываетъ магнитная стрѣлка.
   Сѣменить -- ходить мелкими шажками.
   Сѣтованіе -- жалоба.
   Сэръ -- (англ. sir) титулъ англійскихъ баронетовъ, предшествуетъ имени. Вѣжливая форма обращенія въ Англіи.
   Сюжетъ -- предметъ, явленіе или происшествіе, служащее содержаніемъ художественнаго произведенія.
   Сюрпризъ -- неожиданный подарокъ.
   Табуретъ -- деревянная мебель, состоящая изъ сидѣнія и четырехъ ножекъ, но безъ спинки.
   Таверна -- въ древнемъ Римѣ: 1) лавка на форумѣ или мастерская: 2) станція на военныхъ римскихъ дорогахъ; 3) харчевня, кабачекъ.
   Такса -- опредѣленная, установленная обществомъ цѣна на предметъ или трудъ.
   Тактика -- сумма ухищреній и обдуманныхъ дѣйствій для достиженія извѣстной цѣли. Наука о составѣ, устройствѣ и вооруженіи войскъ и о выполненіи плана сраженія.
   Тактъ -- 1) умѣнье держать себя и дѣйствовать сообразно, съ обстоятельствами; 2) размѣръ музыкальнаго произведенія, ритмъ.
   Талантъ -- способность къ творчеству.
   Талія -- 1) станъ, середина человѣческаго туловища; 2) одна изъ миѳическихъ 3-хъ грацій.
   Таращить -- (глаза) -- выкатить, сильно расширить.
   Тварь -- созданіе.
   Творчество -- созиданіе какихъ-либо предметовъ подъ вліяніемъ вдохновенія.
   Театральность -- неестественность, искусственность, богатство внѣшними эффектами.
   Тезисъ -- положеніе, которое требуется подкрѣпить доказательствами. Предметъ ученаго диспута.
   Тезка -- человѣкъ, носящій то же имя.
   Тэкерей -- англійскій писатель романистъ, авторъ романа "Базаръ житейской суеты".
   Титаническій -- свойственный людямъ огромной силы, отъ слова титанъ -- гигантъ миѳическій великанъ.
   Титулы -- прибавленіе почетнаго и оффиціальнаго названія къ имени лицъ извѣстнаго положенія и состоянія.
   Ткать -- переплетать особымъ механическимъ способомъ волокна шерсти или хлопчатой бумаги для полученія изъ ихъ сплошной матеріи, ткани.
   Тминъ -- двулѣтнее растеніе изъ сем. зонтичныхъ; растетъ дико на лугахъ, разводится на огородахъ ради сѣмянъ, обладающихъ пріятнымъ запахомъ и вкусомъ.
   Тождество -- 1) въ обыденной рѣчи,-- т., понятіе, выражающее совершенно то же самое, что и другое съ нимъ "тождественное"; 2) въ математикѣ два количества, равныя другъ другу по величинѣ и внѣшнему виду, представляютъ тождество.
   Токарный станокъ -- служащій для выдѣлки всевозможныхъ предметовъ изъ дерева.
   Токъ -- 1) на гумнѣ мѣсто, гдѣ молотятъ хлѣбъ; 2) головной уборъ въ средніе вѣка у мужчинъ, сохранившійся у женщинъ до XIX вѣка.
   Толкъ -- пониманіе; смыслъ; мнѣніе.
   Томительно -- мучительно.
   Томный -- усталый, безвольный, размягченный.
   Томиться -- изнывать, находиться въ мучительномъ состояніи.
   Тонъ -- часть сочиненія, составляющая отдѣльную книгу.
   Тонъ -- высота музыкальнаго звука; оттѣнокъ цвѣта; выраженіе, съ которымъ произносятся какія либо слова.
   Топорный -- грубый, грубо сработанный.
   Торжище -- мѣсто производства торга, рынокъ.
   Тормазъ -- приспособленіе въ движущейся машинѣ для ея остановки; въ переносномъ смыслѣ -- задерживающій элементъ.
   Торная -- избитая, проложенная другими.
   Тостъ -- застольная и заздравная рѣчь.
   Трагедія -- 1) драматическое произведеніе, изображающее борьбу сильныхъ личностей съ обстоятельствами, другими сильными характерами или съ самимъ собой; 2) всякое положеніе, въ которое входитъ элементъ сильнаго страданія.
   Трагизмъ -- положеніе, въ которое входитъ элементъ страданія.
   Трагикъ -- актеръ, исполняющій главныя роли въ трагедіяхъ.
   Трагическій (обстановка) -- носящій признаки большихъ страданій.
   Традиціонный -- принятый для извѣстныхъ случаевъ, рутинный, обыкновенный.
   Трактатъ -- 1) международный договоръ, возлагающій различныя обязательства на договаривающіяся государства; 2) научное сочиненіе.
   Трактирщикъ -- содержатель чайнаго доя а.
   Трактъ -- проѣзжая дорога, путь слѣдованія обоза, желѣзной дороги и проч.
   Трапеза -- ѣда за столомъ.
   Трауръ -- внѣшнее выраженіе печали по умершемъ; состоитъ въ прекращеніи разнаго рода увеселеній и въ ношеніи особой траурной (черной) одежды.
   Трезвый -- не пьяный; переносно-ясный, положительный, неспособный заблуждаться.
   Третьестепенный -- третьяго сорта, не особенно высокихъ достоинствъ.
   Тріумфъ -- вообще торжество, радость по случаю побѣды.
   Тропинка -- узкая дорожка.
   Труппа -- собраніе актеровъ, организованное однимъ руководителемъ.
   Трущоба -- узкое мѣсто, ущелье; непривлекательное, подозрительное, темное мѣсто.
   Трупъ -- мертвое тѣло.
   Туалетъ -- 1) столъ съ зеркаломъ, принадлежность женскаго будуара; 2) дамскій нарядъ.
   Тулья -- головка шляпы.
   Туманъ -- скопленіе микроскопическихъ водяныхъ пузырьковъ, дѣлающихъ воздухъ непрозрачнымъ.
   Тусклый -- лишенный блеска безцвѣтный, слабо освѣщенный.
   Тщательность -- бережное отношеніе къ дѣлу, стараніе сдѣлать все, какъ слѣдуетъ, во всѣхъ подробностяхъ.
   Тщеславіе -- желаніе казаться лучше, чѣмъ есть, стремленіе къ пустой славѣ, успѣху.
   Тщетно -- напрасно.
   Тыква -- однолѣтнія и многолѣтнія растенія съ ползучимъ стеблемъ, плоды очень крупные и мясистые.
   Тылъ -- спина,-- оборотная сторона, то, что позади.
   Тюрьма -- общественное учрежденіе, гдѣ находятся въ заключеніи лица, временно или навсегда изгнанныя изъ общества въ наказаніе за противозаконный поступокъ.
   Тюфякъ -- 1) постельная принадлежность (отличающаяся отъ перины тѣмъ, что она набивается волосомъ шерстью, мочалой, но ни въ какомъ, случаѣ не перомъ или пухомъ; часто бываетъ складнымъ); 2) въ переносномъ смыслѣ -- лѣнтяй, неловкій и нерѣшительный человѣкъ.
   Тяготѣть -- склоняться, испытывать влеченіе въ извѣстномъ направленіи.
   Тяжба -- производство судебнаго процесса.
   Убаюкивающій -- навѣвающій сонъ.
   Убогій -- бѣдный, обиженный природой.
   Уборная -- комната, гдѣ одѣваются, гриммируются и приготовляются къ выходу на сцену артисты; вообще комната для туалета.
   Увалень -- неловкій, неповоротливый, тяжеловѣсный человѣкъ.
   Убѣдить -- внушить свои мысли, доказать правильность своихъ воззрѣній.
   Увертюра -- вступительная часть какого-нибудь музыкальнаго произведенія.
   Увлеченіе -- состояніе сильной склонности или интереса къ какому-нибудь лицу или явленію.
   Угловатость -- неловкость манеръ.
   Угнетать -- систематически дурно обращаться, дѣйствовать подавляющимъ образомъ на кого-нибудь.
   Угомониться -- успокоиться, перестать шумѣть.
   Удостовѣритmcя -- убѣдиться, лично провѣрить.
   Удочка -- рыболовный снарядъ, состоящій изъ палки, веревки, груза, поплавка и крючка.
   Удѣлъ -- судьба, участь. Поземельная собственность, отдаваемая во владѣніе младшихъ сыновей; нынѣ назыв. помѣстья принцевъ крови.
   Ужалить -- укусить (про змѣю или осу). Уязвить, задѣть чувствительное мѣсто.
   Узда -- 1) часть лошадиной сбруи, служащая для управленія лошадью; продѣвается въ ротъ; лошади, а концы находятся въ рукахъ у проводящаго, 2) все, что способно насильно сдерживать волю, или дѣйствія человѣка.
   Узникъ -- человѣкъ, находящійся въ насильственномъ заключеніи.
   Уклончивость -- стремленіе уходить отъ прямого пути.
   Укоризна -- упрекъ.
   Укропъ -- растеніе сем. зонтичныхъ, разводится ради пахучей зелени и сѣмянъ, богатыхъ эфирными маслами.
   Улетучиваться -- испаряться, исчезать.
   Улика -- наглядное доказательство виновности.
   Уличать -- явно доказать виновность.
   Умалитьь -- уменьшить, ослабить.
   Умастить -- обильно смазать,-- фиг. упросить.
   Умиленіе -- душевное состояніе при видѣ трогательнаго явленія.
   Университетъ -- высшее учебное заведеніе, дающее общее образованіе.
   Унція -- 1/12 аптекарскаго фунта, подраздѣляющаяся на 8 драхмъ = 7 золотникамъ.
   Унылый -- находящійся въ подавленномъ состояніи.
   Уныніе -- подавленное состояніе духа.
   Упоеніе -- увлеченіе до потери сознанія окружающаго; наслажденіе.
   Уполномочить -- возложить на кого-либо извѣстныя обязанности, довѣрить какое-либо дѣло.
   Упоръ -- 1) подставка, подпорка; 2) въ упоръ -- прямо, непосредственно.
   Упругость -- свойство тѣлъ принимать первоначальную форму.
   Ураганъ -- сильный вѣтеръ, буря.
   Уровень -- 1) горизонтальная поверхность; 2) ступень, степень.
   Уродство -- рѣзко выраженный внутренній или внѣшній недостатокъ.
   Усадьба -- имѣніе, господскій домъ съ садомъ и принадлежностями сельскаго хозяйства.
   Усваивающій -- понимающій, знакомящійся съ извѣстной мыслью.
   Условіе -- 1) договоръ, соглашеніе; 2) обстоятельства, изъ которыхъ вытекаетъ явленіе.
   Усложнить -- дѣлать болѣе труднымъ, запутаннымъ.
   Усопшій -- умершій.
   Уста -- ротъ, губы.
   Усугублять -- увеличивать, усиливать.
   Утварь -- посуда, хозяйственныя принадлежности.
   Утверждать -- защищать вѣрность своего положенія.
   Утесъ -- часть берега, выступающая въ воду узкой каменной скалой.
   Утратить -- утерять
   Ухищреніе -- умѣніе обойти обстоятельства какимъ-нибудь особеннымъ, хитро придуманнымъ средствомъ.
   Участіе -- активный интересъ къ чужому горю или неудачѣ.
   Учтивый -- вѣжливый.
   Ущербъ -- потеря, понесенная въ какомъ-нибудь предпріятіи, или вредъ, причиненный несчастнымъ случаемъ.
   Уязвить -- задѣть, обидѣть, искусно угадавъ слабую сторону противника.
   Уязвленный -- обиженный, задѣтый; укушенный вреднымъ гадомъ или насѣкомымъ.
   Фабрика -- учрежденіе, въ которомъ обрабатываются естественные продукты посредствомъ рабочихъ рукъ и механическихъ приспособленій.
   Фабрикантъ -- владѣлецъ фабрики.
   Факелъ -- пучокъ осмоленныхъ пеньковыхъ волоконъ. У потреблялся для освѣщенія въ древнее время; нынѣ употребляется при нѣкоторыхъ торжественныхъ процессіяхъ, а также при ночныхъ работахъ, маневрахъ и пр.
   Фактическій, фактически -- на самомъ дѣлѣ.
   Фактъ -- совершившееся на самомъ дѣлѣ; не вымышленное событіе.
   Фалды -- складки платья.
   Фальцетъ -- искусственныя высокія ноты, которыя пѣвицъ беретъ горломъ.
   Фальшь -- обманъ, лукавство, невѣрность тона (напр. въ музыкѣ, въ пѣніи).
   Фамилія -- родовитое семейство; общее собственное имя цѣлаго рода.
   Фамильный -- семейный, родовой.
   Фанаберія -- спѣсь, надменность.
   Фанатизмъ -- религіозность, доведенная до ослѣпленія и умственной узости.
   Фантазія -- творческая сила воображенія.
   Фантастическій (разсказъ) -- повѣствующій о происшествіяхъ, невозможныхъ въ дѣйствительности, порожденныхъ воображеніемъ.
   Фарисей -- религіозно-политическая партія евреевъ, отличавшаяся фанатизмомъ и лицемѣрнымъ исполненіемъ правилъ наружнаго благочестія.
   Фарсъ -- малоправдоподобная шутка; въ драматургіи -- пьеса, цѣль которой насмѣшить публику, ради чего нерѣдко авторы жертвуютъ здравымъ смысломъ.
   Фартингъ -- англійская монета = 1/4 пенни.
   Фартучекъ -- 1) фартукъ -- кусокъ матеріи, надѣвающійся спереди для защиты платья при работѣ; 2) кожаное покрывало въ экипажахъ, растегивающееся съ боковъ и защищающее ѣдущаго отъ дождя, снѣга и грязи.
   Фарфоровый -- сдѣланный изъ фарфора.
   Фарфоръ -- высшій сортъ глиняной посуды, обладаетъ твердостью, звонкимъ звукомъ, бѣлымъ цвѣтомъ и сравнительной прозрачностью.
   Фаршированный -- начиненный.
   Фасадъ -- наружная, передняя сторона зданія.
   Фасонъ -- форма, выкройка, модель.
   Фасъ -- передняя сторона зданія.
   Фаталистическій -- роковой, неизбѣжный.
   Фатумъ -- судьба, рокъ.
   Фатъ -- вертопрахъ; самодовольный франтъ, пошлый, пустой человѣкъ.
   Фейерверки -- взрывчатыя снаряженія, выбрасывающія при зажиганіи красивыя фигуры.
   Феноменальный -- въ высшей степени отличающійся отъ обыкновеннаго.
   Ферма -- имѣніе, въ которомъ особенно занимаются молочнымъ хозяйствомъ.
   Фермеръ -- владѣлецъ формы (см. выше).
   Фетишъ -- человѣкъ, животное или неодушевленный предметъ, въ который переселился высшій духъ, не вѣрованію особаго вида язычниковъ, поклонниковъ фетишизма.
   Фіалка -- родъ растеній сем. фіалковыхъ; многолѣтнія и однолѣтнія травы съ красивыми неправильными цвѣтами.
   Фіолетовый -- темно-лиловый, различные оттѣнки изъ смѣси синяго цвѣта съ краснымъ.
   Фибры -- 1) волокна мускуловъ и всякой органической (живой) ткани; 2) переносно: тончайшія струны или нити.
   Фигура -- 1) въ геометріи: на плоскости фигуры составляютъ рядъ линій, замыкающихъ собою часть плоскости; въ пространствѣ -- фигуры составляютъ рядъ плоскостей, замыкающихъ собою часть пространства; 2) переносно: фигура -- внѣшній обликъ тѣлосложеніи человѣка; 3) въ части теоріи словесности, стилистикѣ, "фигурой" называется выраженіе, украшающее рѣчь въ видѣ умѣстнаго повторенія слова, умолчанія или подобнаго пріема для приданія красоты и выразительности.
   Фигурально -- картинно.
   Фижмы -- юбки на китовыхъ усахъ, бывшія въ модѣ въ XVII вѣкѣ.
   Физіологія -- наука объ отправленіяхъ живого, здороваго организма.
   Физіономія -- внѣшній видъ; выраженіе лица; собраніе характерныхъ чертъ.
   Физическій -- 1) тѣлесный, природный, матеріальный; 2) физическія явленія -- такія, при которыхъ составъ тѣла не измѣняется.
   Физически -- матеріально, по законамъ природы, тѣлесно.
   Филантропъ -- человѣколюбецъ, благотворитель.
   Филантропія -- благотворительность.
   Филиппики -- рѣчи Демосѳена противъ Филиппа Македонскаго; Цицеронъ назвалъ свои рѣчи противъ Антонія также Филиппинами; отсюда вообще названіе горячихъ обличительныхъ рѣчей.
   Философія -- наука объ основахъ познанія.
   Философствовать -- говорить объ отвлеченныхъ матеріяхъ.
   Философъ -- человѣкъ, занимающійся изученіемъ основъ человѣческаго мышленія и познанія.
   Финалъ -- заключеніе драматическаго дѣйствія или какого-либо событія.
   Финтифлюшка -- пустая вещица, не имѣющая никакого смысла и забавляющая людей несерьезнаго склада.
   Фирма -- имя торговаго дома или какого-либо предпріятія.
   Флаконъ -- небольшой стеклянный или фарфоровый сосудъ съ украшеніями; употребляется для духовъ, спиртовъ и вообще косметическихъ средствъ.
   Фланельная куртка, фланель -- шерстяная ткань, прямая или киперная, мало валеная, ворсованная.
   Фланель -- теплая, мягкая матерія изъ чистой шерсти.
   Фланеръ -- человѣкъ, гуляющій безъ опредѣленной цѣли и дѣла.
   Флейта -- духовой деревянный музыкальный инструментъ.
   Фляжка -- дорожная бутылка, оплетенная соломой и снабженная ремешкамъ
   Фокусъ -- 1) въ физикѣ -- мѣсто пересѣченія лучей, исходящихъ отъ свѣтящагося тѣла; 2) въ медицинѣ -- мѣсто проявленія болѣзнетворныхъ бактерій; 3) зрѣлище -- обманъ зрителей помощью ловкости рукъ, тайныхъ приспособленій или оптическихъ обмановъ.
   Фонарь -- 1) вмѣстилище свѣчи или лампы; 2) пространство въ зданіи, получающее свѣтъ сверху и освѣщающее смежныя темныя помѣщенія.
   Фонъ -- 1) задній планъ картины; 2) частица, прибавляемая къ нѣмецкимъ фамиліямъ для означенія дворянскаго происхожденія.
   Форма -- 1) внѣшній видъ предмета; 2 ) опредѣленный порядокъ; 3) установленная одежда для лицъ даннаго вѣдомства или учрежденія.
   Форменный -- сходный съ установленною формою; составленный по формѣ; оффиціальный.
   Формула -- выраженіе, служащее общимъ примѣромъ для единичныхъ случаевъ.
   Фотографія -- свѣтопись, воспроизведеніе изображеній механическимъ способомъ, посредствомъ фотографическаго аппарата.
   Фраза -- 1) предложеніе, мысль, выраженная словами; 2) наборъ красивыхъ словъ безъ внутренняго содержанія.
   Фракъ -- парадный мужской костюмъ.
   Франтиха -- женщина, неумѣренно любящая наряды.
   Франтъ -- человѣкъ, чрезмѣрно любящій наряды.
   Франтоватый -- чрезмѣрно нарядный.
   Фрейлина -- придворная дѣвица, состоящая въ штатѣ женскихъ особъ Царствующаго дома.
   Фуляръ -- мягкая матерія изъ несученаго шелка; шелковый шейный или носовой платокъ.
   Фундаментъ -- основаніе зданія или сооруженія, а затѣмъ и вообще основаніе всякаго дѣла.
   Фурія -- богиня мести, изображалась со змѣями на головѣ, съ бичомъ въ одной рукѣ и свѣтильникомъ въ другой.
   Футляръ -- коробка, устроенная для храненія какого-либо предмета.
   Футъ -- мѣра длины = 1/7 сажени.
   Халатъ -- народное одѣяніе туземцевъ Средней Азіи.
   Xандра -- тоскливое настроеніе, неимѣющее никакихъ опредѣленныхъ причинъ.
   Xанжа -- лицемѣръ.притворно-набожный.
   Ханжество -- наружное, ложное выраженіе религіозности.
   Хаосъ -- въ Библіи -- состояніе вселенной до сотворенія міра; всякій безпорядокъ.
   Характерный -- представляющій особенность даннаго лица или предмета, дающій о немъ представленіе.
   Характеръ -- 1) совокупность нравственныхъ свойствъ, желаній, привычекъ, чувствъ, способностей, данныхъ человѣку природой и воспитаніемъ; 2) совокупность особенныхъ чертъ и свойствъ, отличающихъ одинъ предметъ отъ другого, одну группу предметовъ отъ другой, одно явленіе отъ другого или одну эпоху отъ другой; 3) воля, способность настаивать, добиваться.
   Харчевня -- деревенская гостиница.
   Xворостъ -- сухія вѣтки.
   Хересъ -- 1) городъ въ испанской провинціи Кадиксъ; 2) родъ вина, выдѣлываемаго изъ лозъ, растущихъ въ г. Хересѣ.
   Херувимъ -- ангелъ.
   Хижина -- бѣдное жилище.
   Хирургъ -- спеціалистъ по хирургіи, врачъ, занимающійся производствомъ операцій.
   Хихикать -- посмѣиваться, пискливо хохотать.
   Хляби -- въ Библіи -- означаетъ облака, запасы воды, находившіеся въ небесахъ.
   Хмѣль -- видъ изъ семейства конопляныхъ. Многолѣтнее растеніе, стебель вьющійся, листья лопастные. Употребляется въ пивовареніи для сообщенія пиву горькаго вкуса.
   Ходатай -- лицо, берущее на себя за извѣстное вознагражденіе хлоноты по чужимъ дѣламъ.
   Холмъ -- небольшое возвышеніе на земной поверхности.
   Холостякъ -- неженатый человѣкъ.
   Хористы -- пѣвцы, участвующіе въ хоровомъ пѣніи.
   Храбрость -- мужество, сильная воля, неустрашимость.
   Христіанинъ -- человѣкъ, принадлежащій къ христіанской церкви, послѣдователь ученія Іисуса Христа.
   Хроническій -- долго длящееся, трудно искоренимое явленіе.
   Хрупкій -- легко ломающійся, непрочный.
   Художникъ -- человѣкъ, изображающій жизнь или природу, живописецъ.
   Центавръ -- въ греческихъ миѳахъ -- существо, представлявшее человѣка, сросшагося съ туловищемъ лошади.
   Центральный -- находящійся въ центрѣ, служащій центромъ, имѣющій отношеніе къ центру. Переносно -- главный, наиболѣе важный.
   Центръ -- средоточіе; главный пунктъ.
   Церемонія -- 1) внѣшнія формы, соблюдаемыя при богослуженіи и публичныхъ торжествахъ; 2) то же, что жеманство.
   Цивилизація -- сумма умственныхъ и нравственныхъ пріобрѣтенія народа, ставящая его на высокую степень развитія.
   Цивилизующій -- просвѣщающій; выводящій общество изъ грубости и невѣжества на путь знанія мысли, развитія утонченныхъ нравовъ и пр.
   Цимбалы -- музыкальный инструментъ; но струнамъ, натянутымъ на ящикѣ, ударяютъ палочками.
   Циникъ -- безстыдный человѣкъ грубый на словахъ и нерѣдко безнравственный; прежде -- философская греческая секта, пренебрегавшая земными благами.
   Цитата -- подлинныя слова какого-нибудь автора, приводимыя для подтвержденія высказываемой мысли.
   Цитировать -- приводить цитаты, ссылаться на чью-либо слова, приводя ихъ въ подлинномъ видѣ.
   Циферблатъ -- въ часахъ телеграфѣ и пр. доска съ цифрами или буквами.
   Цифра -- знакъ, выражающій число.
   Цѣль -- пунктъ, къ которому стремятся, все, ради чего совершается всякое дѣйствіе; точка, въ которую нужно попасть пулей при стрѣльбѣ.
   Цѣпи грѣха -- цѣпи здѣсь употреблено переносно въ томъ смыслѣ, что нельзя освободиться отъ сознанія грѣха и отъ его послѣдствій.
   Цѣпъ -- земледѣльческое орудіе, служащее для молотьбы.
   Чадо -- дитя.
   Чадолюбивый -- любящій дѣтей.
   Чадъ -- дымъ; переносно -- полубезсознательное состояніе одурманеннаго человѣка.
   Чары -- сродство плѣнять.
   Чахлый -- нежизнеспособный.
   Чахотка -- болѣзнь, выражающаяся въ постепенномъ разрушеніи какого-нибудь органа, производимомъ собой туберкулезной бактеріей; всякая изнурительная болѣзнь, въ коей силы организма исчезаютъ и тѣло видимо худѣетъ.
   Чахоточный -- страдающій робою болѣзнью легкихъ или горла, производимой туберкулезной бактеріей.
   Чело -- З) лобъ; 2) верхняя часть устья печи; 3) потолокъ овина; 4) лучшая часть зерна, предназначаемая для посѣва.
   Челюсть -- часть черепа, принадлежащая къ костямъ лица; верхняя челюсть неподвижна, нижняя подвижна; на обѣихъ насажены зубы.
   Челядь -- собраніе слугъ.
   Чемоданъ -- дорожный кожаный или парусинный сундукъ для вещей.
   Чередъ -- очередь, смѣна.
   Черепокъ -- костяная или деревянная оправа на рукояткѣ ножа.
   Черепица -- строительный матеріалъ изъ обожженной глины съ пескомъ. Даетъ крѣпкую, стойкую, но тяжелую крышу.
   Черная година -- тяжелый годъ.
   Черника -- видъ изъ сем. брусничныхъ; плоды съѣдобны и имѣютъ медицинское употребленіе.
   Чернь -- простой народъ.
   Черствый -- суровый, твердый, сухой.
   Чертить воспроизводить рисунки при помощи различныхъ приспособленій, какъ-то линейки, циркуля, лекала, треугольника, транспортира и пр.
   Честолюбіе -- сильное желаніе славы и почестей.
   Чертогъ -- дворецъ, прекрасное зданіе.
   Четкій -- разборчивый.
   Четъ и нечетъ -- 1) четъ -- число, дѣлящееся на 2; нечетъ -- недѣлящееся, 3) азартная игра, воспрещенная правительствомъ.
   Чешуя -- роговыя пластинки, покрывающія тѣло рыбы или гада и ежегодно мѣняющіяся; переносно -- всякое постороннее наслоеніе, могущее спадать.
   Чинный -- сдержанный, серьезный, сознающій внѣшнія обязанности положенія.
   Чириканье -- крикъ, издаваемый птицами.
   Членъ общины -- лицо входящее въ составъ общины.
   Чопорный -- важный, надменный, не въ мѣру строго придерживающійся внѣшнихъ правилъ приличія.
   Чуда къ -- странный человѣкъ, поступки котораго не похожи на поступки обыкновенныхъ людей его среды.
   Чуланъ -- маленькое помѣщеніе при квартирѣ для храненія домашняго скарба.
   Чума -- инфекціонная болѣзнь, производимая особой бактеріей -- чумной палочкой и быстро разрушающая организмъ.
   Шаблонъ -- установленный, общепринятый образецъ, исключающій какое-либо самостоятельное усовершенствованіе.
   Шалашъ -- палатка, складной домикъ.
   Шаль -- большой платокъ изъ шерсти кашмирскихъ козъ, разнообразныхъ рисунковъ.
   Шансы -- большая или меньшая вѣроятность успѣха.
   Шарахнуться -- быстро рвануться.
   Шарманка -- ящикъ съ органными трубами или гармонными клапанами (языками), которые при посредствѣ вала со шпеньками, вращаемаго за рукоятку, издаютъ рядъ звуковъ, образующихъ мелодіи.
   Шарфъ -- теплый шерстяной или легкій кружевной длинный, узкій платокъ, шейный или головной.
   Шаткій -- не крѣпко стоящій, неустойчивый.
   Шахматы -- игра, заключающаяся въ передвиженіи фигуръ разнаго вида, названія и старшинства по чередующимся чернымъ и бѣлымъ квадратамъ. Цѣль игры -- взять старшую фигуру противника.
   Шахта -- горная выработка, проведенная съ поверхности земли въ глубь, преимущественно вертикально, по пустой породѣ или наклонно но рудному мѣсторожденію.
   Шелкъ -- ткань, полученная изъ волоконъ коконовъ шелковичнаго червя.
   Шемизетка -- женская манишка.
   Шерифъ -- въ Англіи высшее должностное лицо въ графствѣ,-- исполняетъ приговоры суда, составляетъ листки присяжныхъ, разбираетъ мелкіе гражданскіе иски, руководитъ парламентскими выборами и пр.
   Шестъ -- длинная палка.
   Шиллингъ -- англійская монета въ 1/20 фунта.
   Шиповникъ -- растеніе изъ сем. розоцвѣтныхъ.
   Шорникъ -- мастеръ, изготовляющій предметы конской упряжи.
   Шпалера -- то же, что обои.
   Шпинатъ -- травянистое растеніе сем. маревыхъ; разводится на огородахъ, ради зелени, въ нѣсколькихъ разновидностяхъ.
   Штора -- подвижная занавѣска у окна разнаго устройства.
   Штрафъ -- наказаніе, въ особенности въ видѣ денежнаго взысканія.
   Штрихъ -- черта.
   Шуршать -- издавать легкій шумъ.
   Шуры-муры -- проказы, тайныя продѣлки.
   Шутъ -- человѣкъ, на обязанности котораго лежитъ приведеніе присутствующихъ въ веселое настроеніе.
   Щадить -- жалѣть, осторожно касаться чувствительной стороны.
   Щегленокъ -- пѣвчая птичка изъ ряда воробьиныхъ, рода вьюрковъ.
   Щегольской -- нарядный,
   Щедро -- не жалѣя средствъ.
   Щеколда -- желѣзный запоръ у дверей и калитокъ, подымающійся при помощи язычка.
   Щекотливый -- неудобный, затруднительный, чего можно касаться только съ большой осторожностью, обладая большой деликатностью.
   Щелкоперъ -- человѣкъ, безъ пользы для себя и другихъ занимающійся литературнымъ трудомъ.
   Щелочка -- маленькое узкое отверстіе.
   Щепа -- длинный обструганный кусокъ дерева.
   Щепетильность -- обидчивость, свойство заставляющее держаться на, сторожѣ, чутко относиться къ своимъ и чужимъ поступкамъ.
   Щиколка -- часть ноги, немного выше ступни.
   Щитъ -- 1) оружіе, имѣющее видъ доски; круглой, прямоугольной или другой неправильной формы изъ разн. матеріала для отвода непріятельскихъ ударовъ у древнихъ народовъ и средневѣковыхъ воиновъ; 2) въ переноси, смыслѣ -- защита убѣжище, прикрытіе.
   Эгоизмъ -- себялюбіе.
   Эгоистичный -- себялюбивый.
   Эгоистъ -- себялюбецъ, человѣкъ думающій только о себѣ, своихъ удобствахъ и выгодахъ.
   Эзопъ -- древнегреческій баснописецъ.
   Экземпляръ -- образецъ, одинъ изъ предметовъ одного рода.
   Экипажъ -- 1) общее названіе каретъ, дрожекъ и пр.; 2) во флотѣ экипажъ совокупность всѣхъ служащихъ на кораблѣ; въ Россіи экипажъ часть морской команды, соотвѣтств. полку въ сухопутной арміи.
   Экономическій -- разсчетливѣй, хозяйственный, денежный; связанный съ наукой о народномъ хозяйствѣ.
   Экономія -- домоводство, бережливость. Политическая экономія -- наука о и родномъ хозяйствѣ.
   Экономъ -- Домоправитель, лицо, наблюдающее за хозяйствомъ.
   Экранъ -- 1) обтянутая свѣтлой матеріей рама, на которой получаются изображенія волшебнаго фонаря и пр.; 2) стеклянный, деревянный или матерчатый заслонъ передъ каминомъ или на окнѣ.
   Экскурсія -- поѣздка, путешествіе съ ученою цѣлью; также увеселительная поѣздка.
   Экспериментальный -- опытный, воспроизводящій искусственно явленія, съ тѣмъ, чтобы отыскать ихъ причину или изучить ихъ обстоятельства.
   Экспериментальный философъ -- человѣкъ, провѣряющей опытомъ свои выводы относительно законовъ человѣческаго мышленія и познанія.
   Экспериментъ -- опытъ.
   Экстазъ -- болѣзненно-восторженное состояніе.
   Эластичность -- упругость.
   Элегантность -- изящество, красота въ соединеніи съ простотой.
   Электрическій толчекъ -- толченъ сопровождающій разрядъ электрической энергіи, т. е. соединеніе извѣстнаго количества электричества одного знака съ количествомъ электр. обратнаго знака.
   Элементъ -- начальное вещество, стихія.
   Эль -- крѣпкое англійское пиво, желтоватаго цвѣта содержащее много алкоголя.
   Эмаль -- финифть, стекловидная масса, безцвѣтная сама по себѣ, окрашенная въ различные цвѣта отъ примѣсей металлическихъ окисловъ; переносится для украшеній на металлическія пластинки.
   Энергія -- способность неутомимо стремиться, добиваться цѣли, большой запасъ воли, нравственныхъ силъ.
   Энергическій -- сильный духомъ, способный къ продолжительной и трудной дѣятельности.
   Энтузіазмъ -- воодушевленіе, подъемъ духа вслѣдствіе увлеченія чѣмъ нибудь.
   Эпиграмма -- краткая стихотворная надпись, заключающая въ себѣ какую-либо остроумную мысль и имѣющая сатирическій характеръ.
   Эпизодъ -- отдѣльное происшествіе, входящее въ содержаніе повѣсти, романа, драму и др. р. литературное произведеніе, по не служащее его главной темной; вообще всякій случаи изъ жизни.
   Эпикуреецъ -- 1) въ обыденной рѣчи -- человѣкъ, стремящійся только къ удовлетворенію своихъ страстей къ удовольствіямъ; 2) принадлежащій къ древней философской школѣ аѳинскаго философа Эпикура. Эпикурейцы учили, что страданіе -- зло, удовольствіе -- добро, но удовольствіемъ они считали душевное спокойствіе и сознаніе своей добродѣтельности. Въ боговъ они но вѣрили, но уважали ихъ за добродѣтели, которыми награждалъ ихъ народъ. Все въ природѣ они считали происходящимъ по вѣчному непреложному закону. Природу они представляли состоящей изъ ничтожно мелкихъ частицъ "атомовъ".
   Эпикурейская -- беззаботная не въ мѣру наслаждающаяся жизненными богами, любящая жизненныя наслажденія.
   Эпилогъ -- заключеніе, послѣдняя глаза драматическаго или повѣствовательнаго произведенія.
   Эпитетъ -- качественный признакъ предмета, кот. прибавляется къ названію предмета.
   Эпоха -- время извѣстной продолжительности, характеризующееся какимъ-либо направленіемъ или событіями.
   Эрмитажъ -- 1) дворецъ французскихъ королей; 2) дворецъ Екатерины II нынѣ превращенный въ картинную галлерею; собственно значить пустыня. Названіе это придается иногда строеніямъ, садамъ, музеямъ.
   Эстампъ -- рисунокъ, служащій моделью для срисовыванія.
   Эстетическій -- имѣющій отношеніе къ эстетикѣ, изящный.
   Эстрада -- возвышеніе для трона, каѳедры, оркестра и т. п.
   Этажерка -- соединеніе нѣсколькихъ полокъ, приспособленное для стоянія или висѣнія.
   Этажъ -- рядъ, ярусъ зданія.
   Этика -- ученіе о нравственности отдѣлъ философіи, занимающійся изслѣдованіемъ вопросовъ и законовъ нравственности.
   Этюдъ -- упражненіе для развитія техники въ искусствѣ; наброски, сдѣланные съ натуры, по которымъ создается литературное или художественное произведеніе.
   Эффектный -- бросающійся въ глаза блестящей внѣшностью.
   Эффектъ результатъ физическаго или химическаго дѣйствія; сильное впечатлѣніе, производимое блестящей внѣшностью.
   Эхо -- 1) какъ бы самопроизвольное повтореніе словъ и звуковъ вообще; происходитъ вслѣдствіе отраженія звуковыхъ волнъ отъ какой-нибудь твердой преграды. Если звукъ отражается отъ нѣсколькихъ преградъ, то происходитъ многократное эхо.
   Ювелирная лавка -- лавка, въ которой продаются издѣлія изъ драгоцѣнныхъ металловъ и камней.
   Ювелиръ -- человѣкъ, занимающійся обработкой драгоцѣнныхъ камней и выдѣлкой украшеній изъ драгоц. металловъ и камней.
   Юморъ -- особенное настроеніе, проникающее литературное произведеніе или свойственное человѣку, котораго характерная черта -- насмѣшливое отношеніе ко всему окружающему, соединенное съ глубокой скорбью о недостаткахъ его и глубокимъ къ ному участіемъ.
   Юридическій относящійся къ наукѣ о нравѣ.
   Юристъ -- человѣкъ, изучившій науку о правѣ.
   Языческій -- язычникъ -- вѣрующій въ силы природы или въ человѣческія изображенія какъ въ боговъ; вѣрующій во многихъ боговъ.
   Якорь -- 1) желѣзный предметъ заостренный въ концѣ и снабженный для цѣпкости остріями съ боковъ, служитъ для остановки судна, брошенный въ море на цѣпи, онъ по тяжести своей тонетъ, упирается остріями въ морское дно и задерживаетъ судно. 2) Символическое (образное) изображеніе надежды.
   Ямщикъ -- извозчикъ служащій на почтовой станціи.
   Ярдъ -- въ Англіи и сѣв. Америкѣ -- мѣра длины = 3 рус. фут.-- 0,914 метра.
   Ярлыкъ -- 1) у монгольскихъ хановъ -- письменное приказаніе хана; въ эпоху татарскаго ига -- жалованныя грамоты хановъ на различныя льготы; 2) этикетъ на товарѣ; 3) пропускъ на товаръ въ таможнѣ.
   Ярмарка -- Рынокъ, на которомъ производится торговля разъ въ году въ опредѣленное время и въ опредѣленныхъ мѣстахъ, для сбыта или обмѣна товара и всякихъ продуктовъ цѣлаго края и заключенія крупныхъ торговыхъ сдѣлокъ.
   Ярмо -- 1) иго, тяжесть; 2) деревянный хомутъ для упряжи рогатаго скота.
   Ярость -- Высшая степень гнѣва.
   Ясень -- дерево изъ рода масличныхъ.
   Яхта -- паровая лодка.
   Ѳома Кемпійскій -- авторъ книги "Подражаніе Христу".
   
   
   
   
/dd>
Ко всем произведениям автора К списку авторов