Книговод

Стихотворения

Роденбах Жорж


   
   Бельгийские символисты
   СПб.: Наука, 2015.
   

ЖОРЖ РОДЕНБАХ

Стихотворения

СОДЕРЖАНИЕ

Светлая юность (1886)

   Страсти Господни. Перевод Эллиса

Царство молчания (1891)

Жизнь комнат

   I. "Пусть каждый думает: у комнат нет души..." Перевод Эллиса
   II. "О, сладость слить свой дух с душою комнат дружно..." Перевод С. Головачевского
   III. "Да, комната -- залив мечты уединенный!.." Перевод С. Головачевского
   IV. "Сегодня, раненный вечерней тишиною..." Перевод Эллиса
   VI. "В темнеющем углу пьянино одиноко..." Перевод С. Головачевского
   VII. "Во мраке комнаты, едва домеркнет день..." Перевод С. Головачевского
   XV. "Когда, мечтатель, в мире сладких грез..." Перевод С. Головачевского

Сердце воды

   I. "Как сладостно душе порою изучать..." Перевод Эллиса
   II. "Ты целен, как кристалл, воды бесцветной сон..." Перевод Эллиса
   III. "Душою женственной, душой всегда живою..." Перевод Эллиса
   IV. "Холодная вода с покорностью притворной..." Перевод Эллиса
   VI. "Печален говор вод, бегущих торопливо..." Перевод Эллиса
   VII. "Печально сердце вод задумчиво-глубоких..." Перевод Эллиса
   XIII. "Вода печальная каналов позабыла..." Перевод С. Головачевского
   XIV. "Вода нуждается в участии порою..." Перевод С. Головачевского
   XV. "Для взора грустного, что устремлен пытливо..." Перевод Эллиса

Городские пейзажи

   II. "В умерших городах над сонною водой..."           Перевод С. Головачевского
   V. "В печальных городах, где хоры флюгеров..." Перевод С. Головачевского
   VI. "По небу мутному, над серыми стенами..." Перевод С. Головачевского
   XI. "Среди монастырей, в заброшенных кварталах..." Перевод С. Головачевского
   XIV. "Под северным небом, где веет могилой..." Перевод С. Головачевского

Воскресные колокола

   I. "Мы воскресение храним в воспоминаньи..." Перевод С. Головачевского
   IV. "Тоска воскресных дней заключена в сознаньи..." Перевод С. Головачевского
   V. "Как запах ладана, в соборе в воскресенье..." Перевод Эллиса
   VII. "По воскресениям при звоне колокольном..." Перевод С. Головачевского
   VIII. "Колокола! Каким епископом печальным..." Перевод С. Головачевского
   XVIII. "Вода у пристани уснула в воскресенье..." Перевод С. Головачевского

У течения души

   I. "Тот счастлив, чья душа, как зеркало, чиста..." Перевод С. Головачевского
   III. "Моя душа луну взяла для образца..." Перевод С. Головачевского
   V. "Мечты: то -- зеркала, что дальним отраженьем..." Перевод С. Головачевского
   VI. "Мечты для нас -- ключи, чтоб выйти и неволи..." Перевод С. Головачевского

Безмолвие

   II. "О сладость вечера! В гостиной молчаливой..." Перевод Эллиса
   III. "Уснула комната, последний замер звук..." Перевод С. Головачевского
   V. "В гостиных зеркала по зимним кратким дням..." Перевод С. Головачевского
   XI. "Вы, души нежные, в истоме полугрезы..." Перевод Эллиса
   XV. "О, снег! О, чистый снег, брат ласковый молчанья..." Перевод Ив. Тхоржевского
   XXV. "Да, город умер весь, он умер несомненно!.." Перевод С. Головачевского

Замкнутые жизни
(1896)

Умственный аквариум

   III. "Коса Офелии, как зыбкая волна..." Перевод Эллиса

Больные у окон

   VI. "Больная лилия там вянет на консоли..." Перевод С. Головачевского

Искушение облаков

   IV. "От неба Севера легла на душу тень..." Перевод Ю. Веселовского ........

Отражение родного неба
(1898)

Лампы

   IV. "Как друга ласковый совет..." Перевод Эллиса
   IX. "Как роза белая, что в сумраке аллей..." Перевод Эллиса

Фонтаны

   V. "Устремляясь в лазурь, ниспадают..." Перевод Эллиса
   VII. "Фонтаны кружатся, как будто веретёна..." Перевод Эллиса

Лебеди

   IV. "Лебедей прекрасных гордая семья..." Перевод Ю. Веселовского

Колокола

   VI. "Ах, этот грустный звон и этот дождь унылый..." Перевод Ю. Веселовского
   

СВЕТЛАЯ ЮНОСТЬ
(1886)

   

СТРАСТИ ГОСПОДНИ

             Я ропщу, как Христос в Гефсиманском саду:
             "О, Господь! я страдал без вины до могилы!.."
             Я поникнул; до срока растрачены силы;
             Я без веры вечернюю встречу звезду!..
   
             Где дыхание мирры святой Магдалины?!
             Где Прекрасная Юность, всегда без забот,
             Как Христос, на ослице свершавшая вход?
             Где колена ласкавшие ветви маслины?!.
   
             О Господь! Всё безумнее вопли окрест;
             Мне чело заклеймил поцелуем Иуда,
             В бедном сердце воздвигнут безжалостный Крест!..
   
             Ниспошли мне надежду, как знаменье чуда,
             Дай мне силу воспрянуть над злобой людей
             В этой Книге печальной и вечной Твоей!
   

ЦАРСТВО МОЛЧАНИЯ
(1891)

ЖИЗНЬ КОМНАТ

I

             Пусть каждый думает: у комнат нет души, --
             В них все безмолвствует среди недвижных тканей, --
             О нет! Они живут в таинственной глуши,
             Заводят с нами речь, чуть зыблют круг мечтаний,
             И голоса звучат порою в их тиши!
   
             Есть комнаты, где все пленяет суетой;
             В других, с улыбкою покорной и печальной.
             Все дышит белизной, глядит исповедальней,
             Приемной ордена, монашеской, святой;
             А в тех измены след, там всюду траур мрачный,
             Там пеленою слез покрыто все прозрачной!
   
             Как сестры, комнаты порой ласкают нас,
             Порой встречают нас недобрыми глазами,
             За то, что сон зеркал мы будим всякий раз,
             Мечту Офелии под спящими водами!
   
             Да... жизнью странною все комнаты живут,
             Перевивая сны с воспоминаний роем,
             Что над поблекшими портретами цветут,
             Дыша Офелии безжизненным покоем,
             Роняют лепестки на зеркала, как розы, --
             Давно забытых дней увянувшие грезы...
   
             Пустые комнаты заветных снов полны,
             И чуждых суеты земной, святых мечтаний,
             И символических теней и очертаний!..
             На окнах тюль -- убор воздушной белизны,
             Убор причастницы, вкусившей свет луны;
             Пленяет люстра нас, как блеск души кристальной,
             Вот лепестки свои она сжимает вдруг,
             Мгновенно отражен мимозою хрустальной
             Ей сердце ранивший случайный, легкий звук;
   
             Витают в комнатах загадочные сны;
             А там, где царствует в вещах порядок чинный,
             Лишь кресла зябкие глядят средь тишины,
             Толпою стариков, собравшейся в гостиной!
   

II

             О, сладость слить свой дух с душою комнат дружно,
             Что к нам всегда добры в минуту злых невзгод!
             Чтобы утешить нас, слов жалости не нужно,
             Прохладу нежную молчанье их дает.
             -- Так нежится больной в постели освеженной!
             Ах! приласкайте нас! как члены все болят!
             О тяжкий гнет тоски, ничем не облегченный!
             Душа в изгнании... Но комнаты манят
             Приветливо, как мать, и знают все движенья,
             Все помыслы души и льют в нее бальзам...
             О сколько сладости и сколько утешенья
             Их мир и тишина дают порою нам!
             Забвение всего! внезапная отрада,
             Когда неясный вздох вещей качает нас
             И навевает сон ритмичностью подчас,
             Как мерный звук дождя в листве шумящей сада!
   

III

             Да, комната -- залив мечты уединенный!
             Уставши распускать по ветру паруса,
             Здесь к зеркалу мой дух причалит усыпленный.
             Его уж не манят моря и небеса,
             Движение планет, цветущий остров дальний,
             Он смотрит в зеркало, как в мертвенный канал;
             И надо ли желать, чтоб ветер отогнал
             В морской простор его от пристани зеркальной?
   

IV

             Сегодня, раненный вечерней тишиною,
             Я видел, как букет поблекший умирал,
             В соседней комнате он был покинут мною,
             Я, полный ужаса, на смерть его взирал, --
             И чахнул за цветком цветок бледнея, словно иней...
             Я думал, что вода их жизнь продлит журча;
             Головки снежные поникнувших глоксиний
             И мальвы золотой поблекшая парча
             Рождали смутное, как сумрак, опасенье!..
             Так увядал букет печальный в воскресенье!..
   
             И ты, душа моя, волнуясь и томясь,
             Свой приговор прочла в предсмертной агонии
             Глоксиний, гибнущих в вечерний, тихий час;
             Вы стали символом моим, цветы больные,
             И я провел в тоске, в слезах остаток дня,
             Я созерцал их смерть, безмолвный и печальный,
             И грезы тихие лелеяли меня!..
   
             -- О ваза грустная, альков цветов хрустальный,
             Больница тихая, где легкий ветерок
             В открытое окно едва пахнет порою...
             И сладостно томясь, поникнув над водою,
             Еще скорей умрет чахоточный цветок,
             Как будто кашляя, он весь поблекший, нежный,
             Осыплет на ковер свой венчик белоснежный!..
   
             О, счастье умереть без горя и тревог!
             Цветы ведь не скорбят, навеки засыпая!..
             О, если бы и я во мгле исчезнуть мог,
             Когда позлащена закатом мгла ночная!..
   

VI

             В темнеющем углу пьянино одиноко
             Задумалось и ждет, мечтая, бледных рук
             Невесты молодой, чьи пальцы -- без упрека;
             Те руки исцелят его от долгих мук,
             Они прервут на миг его уединенье
             И задрожит оно под ласкою руки;
             Надежда дремлет в нем еще на обновленье.
             О, если бы взамен молчанья и тоски,
             В эбеновый покров, как в траур облеченных,
             Приблизилась к нему одна из юных дев
             В один из вечеров весенних благовонных
             И воскресила бы сокрытый в нем напев,
             Сноп лилий раненых, от уз освобожденных!
             Коснувшись клавишей руками, как волны,
             Она бы вызвала в мечтательных забавах
             Над ними лебедей ручных и величавых,
             По бледным их волнам в доспехах из луны
             Плывущих, лебедей волшебных Лоэнгрина.
   
             Увы! стоит, грустя, безмолвное пьянино,
             Объятое тоской вечерней темноты,
             Где роза тайная небесной высоты,
             Вздыхая, смерти ждет. Уж ночь полна прохлады;
             Никто не подошел и клавиши в себе
             Перебирают вновь, покорные судьбе,
             Возможность музыки, веселья и отрады.
   

VII

             Во мраке комнаты, едва домеркнет день,
             Тревожат страшными, мучительными снами;
             Под саваном луны их траурная тень
             Хватает за сердце кошачьими когтями
             И топит в гибельных объятьях, как вода.
             От мрака радости все гибнут без следа
             И вянут, как букет, недолгие забавы,
             Лишь только он прольет в них черный сок отравы,
             На душу сумерки спускают пелену,
             Перед счастливою поверхностью зеркальной
             Внезапно темный креп опущен погребальный.
             А свет израненный спешит уйти к окну,
             Где саваном висит завеса кружевная.
             Смертельно-сладкий яд содержит тень ночная!
             И вот трепещем мы невольно... В этот час
             Полет свободный душ слегка коснулся нас.
             Неотразимый страх приводит нас в смятенье,
             В постельных пологах рождая привиденья,
             Подушки чувственный содержат аромат,
             И лампы ранами открытыми горят,
             Сочиться кровь теней, как будто, заставляя.
             Но тени от огня спасаются в углу,
             Сгущая там свою таинственную мглу.
             -- Над лампой свой конец находит мошек стая... --
             И кажется, что мрак, отмщая за себя,
             Карает их за то, что солнце полюбя
             Сильнее темноты, у лампы засвеченной
             Они хотят найти луч солнца возрожденный.
   

XV

             Когда, мечтатель, в мире сладких грез
             Один с собой ты предаешься думам,
             Тебя часы томят холодным шумом
             И сыплют время, точно капли слез.
   
             То ключ воды с размеренным паденьем,
             Что застывает у дверей души;
             И тяжело становится в тиши
             Внимать душой дробящимся мгновеньям.
   
             Однообразно ожерелье так,
             Порвавши нить, свои роняет зерна,
             Которые все равны и все черны;
             Укол минут; нанизанный тик-так.
   
             Пусть маятник замолкнет хоть немного!
             Все бегает невидимый паук,
             В молчание глухой вливая звук...
             От лап его родится в нас тревога.
   
             Приносит завтра прежнюю тоску,
             Часы бегут и шлют нам те же звуки;
             Лишь прибавляется в пустыне скуки,
             Еще немного лишнего песку.
   

СЕРДЦЕ ВОДЫ

I

             Как сладостно душе порою изучать
             То сердце, что полно мгновенных изменений,
             Больное сердце вод и бледную их гладь,
             Где тонут все мечты и тают, словно тени!
   
             Вода и бледная береза -- две сестры!..
             Заката нежного к ней так идут румяны...
             Вода тревожно спит, -- ей снятся океаны
             И бури грозные и новые миры...
   
             Больная, чуткая тревожно спит вода,
             Но пряди нервные, незримые для взора,
             На дне колышутся волною... и тогда
             Она чуть морщит гладь нагую кругозора!
   
             Таится в сердце боль, там глубоко, на дне,
             И эта сердца боль ничем не выразима,
             Пусть жаждет свод небес найти в ее волне
             Игру своих цветов, -- она неуловима!..
   
             Ее оттенки кто возьмется сосчитать?!.
             Но вот из сердца вод с тоскою безотрадной
             Всплывают лилии гирляндою нарядной,
             Средь нежной зелени так сладко им мечтать!
   
             Над сердцем трепетным своим вода не властна,
             Покорна небесам и так без них слаба,
             Она скрывает боль... увы, ее борьба
             В волненье чистых струй безропотна, безгласна!..
   
             Так кружевной убор в себе еще хранит
             Меж складок аромат, будя воспоминанья;
             В живых волнах воды немая грусть царит
             И идеальных грез и снов очарованье!..
   
             Так в сердце девушки, когда тринадцать лет
             Ей минуло едва -- поры начало брачной --
             Созрела тайная отрава горьких бед,
             Что первой зрелости удел готовит мрачный...
   
             Вода -- тревога, дрожь, внезапное смятенье,
             И -- бледность легкая; среди ее зыбей,
             Как груди девственной стыдливое рожденье,
             Пленителен расцвет нетронутых лилей.
   
             О, сердце тихих вод, ты все в себе вмещаешь.
             Ты сердца женского загадочней, сложней,
             И ты зовешь меня, но вдруг себя скрываешь,
             Сливая контуры и тени всех вещей!..
   
             Чуть ветерка порыв внезапный, как лобзанье,
             Коснется лона вод, вода смутившись вмиг,
             В дворец стеклянный свой скрывает робкий лик...
             Проникнуть в сердце вод напрасное старанье!..
   

II

             Ты целен, как кристалл, воды бесцветной сон,
             Вмещая всех вещей немые отраженья,
             Аллеи, мачт леса, заснувших без движенья,
             И бледно-розовый, вечерний небосклон!..
             Их к бесконечности чудесно приобщает
             Немое лоно вод, в безбрежной глубине
             Покоит их черты, их тени удлиняет
             И с самой вечностью сливает в полусне...
             Да, вещи знают миг волшебных сновидений,
             Когда, в немой простор глубин погружены,
             Они меняют вид во власти превращений,
             В зеркальном сне воды на миг отражены!..
             Там, в ясной глубине, в безбрежном очертанье,
             Они свергают плен и облик свой земной,
             Спеша хотя б на миг вернуть самосознанье,
             И их эфир небес объемлет голубой...
             Да... зыбкая вода, свод неба отражая,
             Иною жизнию и дышит, и живет,
             В тот миг отражена душа в ней мировая.
             Единство Божие покоит лоно вод.
             В том лоне вещи все различны и едины
             И сотканы в один таинственный узор,
             И одинаково пленяют грустный взор
             Гирлянды облаков и тополей вершины!..
   

III

             Душою женственной, душой всегда живою
             Далеким небесам навеки предана,
             Вода, все краски их удвоив глубиною,
             Им отдается вся, как верная жена!
             Чтоб не смутить в себе небесных отражений,
             Чтоб сочетаться с их лазурью навсегда,
             Стирая всех вещей, ей ненавистных, тени,
             Сама бесцветною согласна стать вода.
             Вода смущается, чуть ветерок пахнет,
             Чуть сморщится кристалл ее немого лона
             И возмутит простор далекий небосклона,
             И, словно зеркало, бесцветно лоно вод...
             Бывают дни, когда полны любовью чистой,
             И небо и вода сияют торжеством,
             Бывают дни, когда тоскует все кругом,
             Чуть отражается тогда свод неба мглистый!
             Порою вся лазурь водой отражена,
             Лазурь священных братств и месяца Марии;
             Тогда вечерняя объемлет тишина
             Их нежную любовь; ее струи немые
             Сливаются в одно с небесной высотой,
             Дрожа, таят в себе восторги неземные,
             И непорочных звезд над ними блещет рой!
             В любви неслыханной чудесное слиянье --
             Два нераздельные, два цельные созданья!..
             -- Как двух любовников задумчивые очи
             При убывающей и ласковой луне
             Им говорят без слов о тайном их огне,
             Так в чуткой тишине,
             И небо и вода, играя меж собой,
             Сгорая от любви, меняются луной!
   

IV

             Холодная вода с покорностью притворной
             Дыханью ветерка и мгле подчинена;
             Желанья тайные скрывает глубина,
             И сердце тихих вод и замкнуто, и черно.
   
             Шаланд тяжелых след, встревожив лоно вод,
             Едва ль достигнет дна... лица изображенье
             Не тонет в зеркале, где все коварно лжет,
             Где все меняется, где тают отраженья,
             Где мимолетен взмах случайного крыла,
             Что лишь на краткий миг вода переняла...
   
             Деревья клонятся в заботе беспокойной,
             Чтоб опрокинула их тихая вода,
             Чтоб пышной купою вдруг стал их призрак стройный,
             Но расплываются и тонут без следа;
   
             Вода сестра луны, ей сестры звёзды ночи,
             В ней непорочность дум и гордая печаль,
             В ней чистые лучи, как гаснущие очи,
             Живут мгновение, и их воде не жаль!
   
             Когда душа моя, как сердце вод, смирится
             Пред всем, что жизни власть отпечатлеет в ней,
             В ее немых водах послушно отразится
             Лишь мимолетное видение вещей,
             Она останется нетронутой, свободной,
             Где в чистой глубине, как смутный сон, исчез
             Мир призраков земных, где в глубине холодной
             Глядится, отражен лишь вечный свод небес!
   

VI

             Печален говор вод, бегущих торопливо,
             В нем каждой жалобе -- сочувственный ответ,
             Пусть, как разлуки плач, он льется боязливо,
             Он не изгладится, ему -- забвенья нет!..
             В нем озаренные луною ветви ивы,
             Что перепутаны безумною тоской,
             В нем колоколен сон столетний, молчаливый,
             И черный профиль их, удвоенный рекой...
             На дне колоколов забыты отраженья,
             Но их хранит в себе печальный говор вод,
             Органа близкое и жалобное пенье
             С ним сочетается, но тает, словно лед!
             Так лебедь раненый над озером поет!..
   
             Овеян говор вод воздушною печалью,
             Следя, как легкий дым развеял ветер злой,
             Как, бросив паруса, навек простившись с далью,
             Он ластится к воде, бессильный и нагой...
             Как много отблесков, живущих лишь мгновенье,
             Сливает голос вод, лелеет и хранит,
             В нем голос тех, на ком могильное забвенье
             И кто давно замолк и кто давно забыт,
             В нем тихий голос тех, кто говорит в молчанье,
             Как взором пристальным немое изваянье!
   

VII

             Печально сердце вод задумчиво-глубоких;
             Так сердце девушки, где властен идеал,
             Полно томлением мечтаний одиноких;
             В нем каждый легкий шум отрадой бы звучал;
             В нем горя нет еще, но все ж оно ненастно
             И переменчиво, и луч любви напрасно
             Ласкает лоно вод, оно полно скорбей,
             Затем, что вечное над ним молчанье властно!
   
             Порою отблески легко мерцают в ней,
             Но увядает все, и в глуби неприветной
             Все тонет, тенью став далекой и бесцветной...
             Там веет холодок могильною струей,
             И как разлуки боль, он каждый миг слабее...
             Вода мечтательна, но тщетно дух больной
             Все жаждет, чтоб прошли в безжизненной аллее,
             Что опрокинутых дерев составил строй;
   
             Вода всегда одна, она дрожит от грезы,
             Ей некого любить, любви ей негде ждать, --
             И, в одиночестве своем роняя слезы,
             Ей суждено с зарей вечерней угасать.
   
             Меж тем любовники в беседе, страстью полны,
             Блуждают над водой, у тихих берегов,
             Роняя лепестки увядших нежных слов
             На гладь недвижную, где все -- покой безмолвный!..
   
             Вода хранит в себе признаний тех букет,
             И лилий мертвенных, желаний слишком нежных
             Последние цветы, где жизни больше нет;
             Струи в мечтаниях болезненно-мятежных
   
             Сливаются, дрожа, с признаньями любви,
             Как будто пробил час -- в блаженном забытьи
             Любовь изведать ей, познать огонь лобзаний,
             Утратить чистоту девических мечтаний.
   

XIII

             Вода печальная каналов позабыла
             Зимою отражать бегущие суда,
             Когда на ней легли оковы изо льда;
             Но просыпается порой в ней жизни сила,
             Тяжелый сон Воды исчезнет иногда,
             Тот сон без отблеска движения земного,
             И полусонная появится Вода
             Из кружев своего морозного алькова.
   
             О нагота Воды, сознавшей вновь себя!
             Вот жизнь ее зовет на путь свой неуклонный
             Мечтанья светлые и грезы погубя, --
             В смятенье рвет Вода покров посеребренный, --
             И беспорядочно в каналах глыбы льда,
             Белея и теснясь, смешаются тогда.
             Так ложе смятое все веет скукой мрачной,
             В слезах встречая день за первой ночью брачной...
   

XIV

             Вода нуждается в участии порою,
             Когда глядится в ней Луна полна тоски...
             Мечам страдания подобны тростники,
             Мечам страдания, носимого Луною;
             Луна, Скорбящее Святое Сердце Вод,
             На рану пелену сияния кладет.
   

XV

             Для взора грустного, что устремлен пытливо,
             Откроет без труда прозрачное стекло
             Все сердце чистое воды, -- оно пугливо,
             И в нем узнать себя твое легко б могло!
             Глядя в аквариум, туда, где нет простора,
             Ты сердце робкое свое увидишь скоро,
             Для всех закрытое, где смутною игрой
             Теней таинственных кружится легкий рой!
             В нем грезы бледные забылись в летаргии,
             Зародыши идей под мертвою водой
             Кишат и ползают в нем странной чередой,
             Лишь опиум дарит видения такие!
             Мелькание чешуи и плавников свободных
             Сжимает узость стен среди камней подводных,
             Надежд бессильных сонм и вереницы снов
             И вязких призраков под тяжестью оков
             Послушно корчатся меж водорослей гибких:
             Одно движение... и гладь волнистых вод
             Подернет муаровый, чуть видимый налет,
             Нарушив вечный сон кругов волненьем зыбких,
             Аквариум души встревожит легкий рой
             Лукавых призраков, толпою грез обманной,
             И черных контуров, снующих непрестанно...
             О, если б стать и мне, отвергнув мир земной,
             Приютом тишины, вместилищем молчанья,
             Стать чуждым всех забот, волненья и страданья,
             Как тот аквариум прозрачный и пустой,
             Где меж стеклянных стен движений нет проворных,
             Плесканья плавников, извивов гадов черных,
             Где нет прикрас в воде прозрачной, как кристалл,
             Где гаснет все на дне под влагой полусонной,
             Чтоб чистый свет один там явственно сиял,
             Аквариум души, чудесно возрожденный!
   

ГОРОДСКИЕ ПЕЙЗАЖИ

II

             В умерших городах над сонною водой
             Жива печаль домов, годами удрученных,
             С благоговейною, смиренною мольбой
             В замолкнувшей воде коленопреклоненных,
             И, слившись точно с их душевною тоской,
             Размеренно трезвон несется колокольный,
             И четками тот звук им служит богомольный.
             Дома, задумавшись о прошлых временах,
             Стоят печальные, как в траурной одежде:
             Одни духовные бывают в их стенах
             Да бедняки приют находят там, где прежде
             Любовь и молодость смеялись, веселясь,
             У ясных окон тех, таких же безмятежных,
             Как взор, не видевший кончины грозный час.
             Но столько с той поры в них лиц погибло нежных,
             Так много их глаза увидели потерь,
             Что веет холодом могил от них теперь.
   
             Увы! мои глаза подобны окнам дома,
             Жилища в трауре по смерти многих лет,
             И с севера мне шлют те взоры свой привет,
             Которым страстное желанье не знакомо;
             От жизни отвратясь, без блеска и без сил,
             Они устремлены в печальный мрак могил...
   
             О! братья глаз моих, глаза старинных зданий,
             От временных забав уставшие давно,
             Пред смертью полные немых очарований,
             С домами скоро вам погибнуть суждено!
             О преступление! Ужели решено
             Снести твердыню стен? Кощунственное дело!
             Казалось, что дома сам возраст их хранит...
             Но скоро заступ в них и молот застучит,
             Проникнув в стены их, священные, как тело!
   

V

             В печальных городах, где хоры флюгеров,
             Железных птиц, лететь стремятся в высь напрасно,
             Где грусть на улицах пустых царит всевластно,
             Где редко слышится унылый звук шагов
             И где прохожие скользят, как привиденья,
             Там веет холодом всеобщей тишины;
             Стихают крики в ней, и говор и движенья,
             Ее могуществом вполне покорены,
             И даже легкий шаг, сорвавшееся слово,
             Едва заметный шум нежданностью своей,
             Все нарушает вмиг спокойствие вещей,
             Как будто смех вблизи уснувшего больного.
             Молчанье властное царит повсюду там!
             Оно торжественно, могуче и заразно,
             Над проходящими витает неотвязно
             И проникает их, как в церкви фимиам.
   
             Ах! эти города, великое молчанье!
             В него колокола вливают с башен звук;
             И странным кажется свое существованье
             Среди небытия, царящего вокруг,
             Как будто уж близка готовая могила...
             Офелии вода объятия раскрыла.
             Вода молчания кругом здесь разлилась,
             Коварный зов ее пленителен и сладок...
             Весь город тоже мертв... Так что же держит нас?
             Мы словно чувствуем весь мировой порядок!
   

VI

             По небу мутному, над серыми стенами
             И колокольнями струится кверху дым
             И грусть вечерняя, соединившись с ним,
             Разносится его прощальными волнами.
             Как будто небесам признанье шлют дома:
             То беглые слова туманного письма,
             То к небу дальнему мечтой несется пламя
             И передать ему стремится свой рассказ
             О тайне очагов, где пепел уж погас.
   
             Уныние кругом разносится далеко...
             При звуке тягостном глухих колоколов
             Текут как бы струи печального потока,
             Струи молчания без ясных берегов.
             Они волнуются и держат путь бесцельный,
             Меняя в воздухе излучистый узор,
             Теряясь в глубине лазури беспредельной.
             Их краткий век любя, следит за ними взор
             И провожает их в заоблачные сферы;
             Без сожаления стремятся вдаль струи
             И словно прочь от нас уносят все химеры,
             В покровы тонкие закутав их свои.
             В вечернем небе дым теряется все боле,
             И разрывается и гибнет по частям,
             От ветра приходя в волненье поневоле,
             Встречая смерть свою без грусти и без боли.
             -- Так исчезает снег и в церкви фимиам;
             Так пыль поднятая уносится с дороги,
             Так в вечность дух во сне отходит без тревоги.
   

XI

             Среди монастырей, в заброшенных кварталах,
             Где святость строгая повсюду разлита,
             Там под защитой стен печально-обветшалых
             Я знаю статую распятого Христа:
             Составлен из гвоздей его венец терновый,
             Пронзивший иглами кровавое чело, -
             Весь образ потемнел и сделался багровый,
             И время на него печатью уж легло;
             Уж взор бесцветным стал; чернеет рана сбоку,
             Подобная сердцам спаленных солнцем роз...
             -- Работа грубая, там мучимый жестоко,
             Висящий на кресте изображен Христос.
             Нередко образ тот священного Распятья
             Встает передо мной в вечерний грустный час,
             Лишь только небесам протянет Ночь объятья,
             Вечернею зарей, как кровью, обагрясь.
             Она, как на кресте, исполнена страданья,
             А звезды на небе, как множество гвоздей,
             Усеяв ранами из блеска и сиянья,
             Безжалостно язвят нагое тело ей.
             Так настают всегда те Страсти в час вечерний:
             Ночное небо вновь скорбит в венце из терний,
             И в темной высоте опять на нем видна,
             Как рана от копья, кровавая луна.
   

XIV

             Под северным небом, где веет могилой,
             Там Башни во мгле сохранились унылой;
   
             Военные Башни вздымаются там,
             Как вопли, к планетным стремясь небесам.
   
             Как дождь, рассыпается звон их набата,
             И тень их вся холодом моря объята!
   
             Я с Севером слишком сроднился душой;
             И тень этих Башен повсюду со мной.
   
             Их тенью повсюду мне на душу веет,
             И сердце в груди у меня цепенеет;
   
             Часы их в душе моей вечно живут,
             Считая размеренно бегство минут, --
   
             Часы, что я вижу мечтою туманной,
             Что время струят мне волной неустанной!
   

ВОСКРЕСНЫЕ КОЛОКОЛА

I

             Мы воскресение храним в воспоминаньи
             С младенчества, как день унылый и пустой
             И долгий, точно день поста и воздержанья,
             В который скучно нам, как будто мы домой,
             Свершив веселый путь, вернулись издалека
             И в комнатах своих блуждаем одиноко;
             Нам в доме у себя все кажется чужим...
             Так в воскресенье мы томимся и грустим!
   
             В молчаньи, как в снегу, воскресный день болеет;
             Усталый, жалкий день, он -- точно сирота,
             Он -- поле грустное, где мельница чернеет,
             Одна, имея вид могильного креста.
             Он представляется моим глазам, как прежде,
             Каким его привык я видеть с юных лет,
             Окрашенный мечтой в лиловый бледный цвет,
             Подобный праздничной епископской одежде,
             Иль полутрауром, как будто, весь одет.
             Вовек мне не забыть былые воскресенья!
             Нам колокол звучал, рождая грусть в сердцах,
             Как в скорбные часы во время погребенья,
             И в душу нам вливал невольно смерти страх.
   
             Все тот же этот день, каким его мы знали:
             То -- неподвижный пруд безбрежной ширины,
             Где тают облака в пучине тишины.
             Как много в этом дне загадочной печали!..
             Букеты белые, которые завяли,
             Так грустно смерти ждут, так дом объят тоской,
             Где над больной сидят малюткою сестрой...
   

IV

             Тоска воскресных дней заключена в сознаньи
             Бессилья испытать отраду бытия
             При виде общего чужого ликованья.
             Так в складках инея на окнах кисея,
             Иль белый тюль завес, глядит на легендарный,
             Недостижимый тюль далеких облаков,
             Которые плывут дорогой лучезарной
             В пространстве голубом среди воздушных снов,
             То, белизной блеснув, исчезнут незаметно,
             То розами горят, лучом обагрены,
             Меж тем, как кисея на окнах все бесцветна.
             -- Ах! скольких радостей мы также лишены! --
             И, вечно в комнатах задумчивых плененный,
             Не в силах вырваться на волю тюль завес
             И с завистью на мир, весельем опьяненный,
             Глядит, лишенный сам свободы и небес.
             Бессилен навсегда так тюль завесы белой
             Развеять в воздухе узор оледенелый.
   

V

             Как запах ладана, в соборе в воскресенье
             Мне сладостно впивать сопрано нежных пенье,
             Как дорог мне пронзительный их звук,
             Он как соломинка, и тонок и упруг,
             Он складки стихарей собой напоминает,
             Он дух измученный и нежит и ласкает!..
             Вот прогремел орган раскатом громовым
             И смолкнул... Вот опять сопрано раздается,
             Средь чуткой тишины струей прохладной льется
             И рассыпается столбом воды живым...
             Опять торжественно орган свой бархат черный
             Волнами звучными спешит развить проворно,
             Но гимн под сводами по-прежнему звучит, --
             Органа мощный вопль его не заглушить...
             Напев молитвенный, как блеск свечей, блистает,
             Как перышко, в волнах курений улетает...
   
             Вновь развернул орган пред нами бархат свой...
             Но снова зазвучал над нами гимн святой!..
             Бесполым голосам мечтательно внимая,
             Я вижу пред собой картин старинных ряд,
             Забытых мастеров творенья воскрешая;
             И херувимы вновь передо мной парят,
             Лилеи нежные на крыльях голубиных,
             Святой, чудесный сад цветов-детей невинных...
   
             Напевы чистые и власть священных слов,
             Вы для больной души -- целительный покров!..
   

VII

             По воскресениям при звоне колокольном
             Печальной думою о смерти мы полны.
             Среди спокойствия всеобщей тишины
             Колокола звучат упреком нам невольным
             И нам советуют покорно смерти ждать,
             Как будто всякий раз слабея от усилий,
             Удары падают, как снег их медных лилий;
             И что-то в нас самих начнет ослабевать
             Подобно звукам тем с мгновенья на мгновенье;
             И мнится, что душа встречает смертный сон
             И гибнет медленно, как колокольный звон,
             Что рассыпается в мучительном паденьи...
   

VIII

             Колокола! Каким епископом печальным
             Придуманы они церквам первоначальным?
             Быть может, создал их какой-нибудь монах,
             Уставший от молитв, в мучительных мечтах,
             И колокол отлил подобный рясе формой
             И так же, как она, безрадостный и черный!
   

XVIII

             Вода у пристани уснула в воскресенье, --
             И в зеркале ее не видно отраженья,
             Но стоит воздуху подуть слегка над ней,
             Чтоб тотчас передать ей зелень тополей,
             Поверхность мрачных вод подернувши струями...
             Так колокольный звон, смутив пучину дум,
             В Душе воскресных дней, где смолкнул всякий шум,
             Обводит грусть ее широкими кругами.
   

У ТЕЧЕНИЯ ДУШИ

I

             Тот счастлив, чья душа, как зеркало, чиста,
             В котором небеса живут с их измененьем,
             Кто может, отразив и звуки и цвета,
             Частицу вечности придать всем отраженьям.
             Вот льется жалоба свирели в душу нам
             И повторяется в водах ее бездонных;
             Там исчезает дым, как синий фимиам...
             Здесь звук колоколов несется отдаленных,
             Скользящий, как шаги бегинок в тишине,
             И душу розами он наполняет мне...
             То слышатся в душе напевы песен брачных,
             То отражаются над шумом вод мосты
             И лампы яркие среди гардин прозрачных...
             Как много отблесков в течении мечты!
   
             Но все же для меня тех отражений мало
             И духу моему недостает людей.
             Зачем же в глубине душевного кристалла
             Не видно их лица средь отблеска вещей?
             Их нет! моя душа, лишенная отрады,
             Привыкла отражать одни колокола,
             О если бы она почувствовать могла
             Внезапно близость уст и ласковые взгляды?
             О если б сознавать я, встретив друга, мог,
             Что зеркало живет и я не одинок!
   

III

             Моя душа луну взяла для образца,
             Луну, что в небесах, желтея, точно соты,
             Глядит с улыбкою спокойного лица.
             И так же в небесах, свободных от заботы,
             Душа игре мечты вся отдает себя,
             Свой перламутр один на свете лишь любя.
             Что значит для нее вся жизнь с тревогой дальней!..
             Желанье всякое в душе моей замрет,
             И, кроме лишь себя, не ведая забот,
             Она погружена в обман свой идеальный
             И, как луна, глядит на светлый венчик свой.
             Так с высоты небес, не видя улиц сонных,
             Ни башен, ни садов, ни лилий благовонных,
             Луна в пучине вод любуется собой!
   

V

             Мечты: то -- зеркала, что дальним отраженьем
             Нам придают на миг бессмертия черты;
             Мечты: то -- прялки снов; -- усталым размышленьем
             На них прядем мы дым, и ветер, и цветы,
             И яркие лучи, и нити паутины;
             Мечты: они -- букет из лилий на стекле,
             Что ночью создают узором зимним льдины.
             В преддверии садов печальных в полумгле,
             Лучами бледными луны посеребренной,
             В преддверии души, в раздумье погруженной,
             Павлины гордые заоблачной мечты
             Красуются, раскрыв из золота хвосты.
   

VI

             Мечты для нас -- ключи, чтоб выйти из неволи,
             Жизнь новую создать и новый небосклон,
             Где б дух наш сохранил с собой от прежней доли
             Лишь то, к чему привык, и то, что любит он:
             Трезвон колоколов, что черным листопадом
             К нам в душу сыплется, как в дремлющий канал,
             И белых лебедей, блистающих нарядом.
             Ах! в этой жизни мне доступен идеал;
             Там дни все для меня на праздники походят,
             Вся эта жизнь горит в уборе красоты,
             Она -- волшебный мир, в котором только бродят
             Под покрывалами кисейными мечты...
             В их голосах звучит и разговор планетный,
             И звон колоколов, и голос лебедей,
             Сливаяся в один напев едва заметный,
             Что нежит и пьянит мелодией своей.
             Природа, как душа, разрозненные звуки
             Искусно отобрав, мешает все в один,
             Стараясь исцелить себя от тайной муки
             То шелестом дерев, то ропотом плотин...
             И хор торжественный для грусти сокровенной
             В себе соединить умеет шум вселенной.
   

БЕЗМОЛВИЕ

II

             О сладость вечера! В гостиной молчаливой
             Не зажжены огни, как смерти в добрый час
             К нам тени крадутся и дымкой прихотливой
             Бегут по потолку... и сон объемлет нас.
   
             Улыбки сумерек так нежно очертанье,
             То -- жизни грустное, последнее "прости!.."
             В померкшем зеркале, как блудное мечтанье,
             Ты отступаешь в даль, к небытию уйти!
   
             Воспоминания и на стенах картины
             В их рамах выцветших в задумчивой тиши
             Заносит черный снег; и ждет удел единый
             Пейзаж художника с виденьями души!
   
             О, сладость вечера! как звуки тихой скрипки,
             Ты нежишь чуткий слух; безгласный внятен взор,
             Четы любовников мечтательней улыбки,
             Их взгляд влечет ковра загадочный узор.
   
             Но отступает свет, объято все молчаньем,
             О, сладость, -- в сумерках в одно два сердца слить,
             Два сердца напоят одним благоуханьем,
             Слить две мечты в одну и слов не находить!
   

III

             Уснула комната, последний замер звук
             И сумрак сеть свою раскинул, как паук,
             Вначале по углам, чтоб в них мечты земные
             Окончили полет, как мушки золотые.
             В молчании душа склонна к тому с тоской,
             Чтобы считать себя все больше сиротой,
             И все минувшее в вечерней мгле унылой
             Представится тогда ей свежею могилой.
   
             Мечтатель предан вновь младенческой мечте,
             Что восстает пред ним в молчащей темноте,
             В которой, как в его тоске, все необъятно.
             Во мрак вступает он и мрак -- в него обратно,
             И чувство сладкое в тот миг проснется в нем,
             Что, не меняясь сам, меняешь все кругом.
   
             Покой молчания отгонит рассужденье
             И в тот же самый миг является забвенье;
             Чернеющим пятном густые облака
             Повиснут над душой, как сети паука,
             И в паутине той тотчас мечты земные
             Окончат свой полет, как мушки золотые.
             И потухает все! Нет более мечты!
             О сладость! созерцать пространство пустоты!
   

V

             В гостиных зеркала по зимним кратким дням,
             Как воды пленные, все преданы мечтам, --
             И служат грусти их далекою причиной
             Черты, что их немой поглощены пучиной,
             Что в них с улыбкою глядели на себя.
             И видишь вновь теперь, в них взоры углубя,
             Как предков дорогих проходит вереница,
             В могильном сумраке исчезнувшие лица!
             И мнится, что, склонясь к холодному стеклу,
             Ты поцелуй даешь их мертвому челу!
   

XI

             Вы, души нежные, в истоме полугрезы
             И сладком забытьи обретшие покой,
             Средь мертвых городов, заснувших над рекой,
             Вы тихо реете вдали от скучной прозы,
             Вы, сестры милые моей души больной!..
             Вас ранит каждый звук, вы жаждете молчанья,
             Как жаждут подвига; вы можете любить
             Лишь то, что не было, но что могло бы быть!..
             Елей -- вам питие, причастие -- питанье,
             Вся ваша молодость была одно мечтанье
             О чудных странствиях к великим городам,
             Вы, чей безгрешный сон мечтою прихотливой
             Скользя над гладью вод, восходит к небесам,
             Тех вод, что под луной дорогой молчаливой
             Мой дух измученный влекут к иным мирам!..
             И вы, затворницы, чьи души вечно юны,
             Вы -- нежные цветы, вы -- сладостные струны,
             Чья жизнь от ранних лет уж небу отдана!..
             Вы, что обвеяны хвалами в честь Марии
             И песнопением священной литургии,
             Как прялка -- нужною волною изо льна!..
             И вы, монахини, что в робости сердечной,
             Доколе тянется ряд четок бесконечный
             И дышит тихою прохладой церкви тень,
             Молитвы шепчете без устали весь день!..
             Да, все вы -- сестры мне, в повязках белоснежных
             Вы ликам ангелов подобны неземным!..
             Я к вам стремлюсь душой, моей душе родным!..
             Как много прелести в именованьях нежных,
             В движеньях медленных, в одеждах, в складках их!..
             Мне верить хочется порой среди мечтанья,
             Что все вы -- сестры мне, что наша мать -- Молчанье!..
   

XV

             О, снег! О, чистый снег, брат ласковый молчанья,
             Как сон застенчивый, воздушный и немой!
             Твой мягкий белый плащ, как тишины дыханья,
             Ложится в сумраке, мерцая белизной.
             О, милый, милый снег! Все очертанья, краски,
             Все шумы резкие ты нам смягчаешь их
             И умираешь сам с задумчивостью ласки
             Там, в серой дымке крыш и улиц городских.
             Загадочная смерть! Увы, такой напрасно
             Мы для себя хотим: беззвучна и легка,
             Она таинственна, безгрешна и прекрасна!..
             Роняют нужный пух и гибнут облака.
             Но вот исчезло все! Завеса туч бесплодных --
             На хлопья белые рассыпалась она:
             И белых звездочек, уснувших и холодных,
             Теперь, как кладбище, моя душа полна.
   

XXV

             Да, город умер весь, он умер несомненно!
             От долгой немощи, от сокровенных мук,
             От одиночества он умер постепенно...
             Угасший городок, времен прошедших друг,
             Он в девственных мечтах, исполненный томленья,
             Как будто спит еще во время погребенья;
             И вот для похорон готов уже бальзам,
             Каналы свой покров кладут золототканый,
             Огнями фонарей блистая по краям,
             И обвивается повязкою туманной
             Вокруг усопшего дымящаяся мгла;
             -- Так в царственных гробах обвиты трупы мумий --
             И бледная луна, исполнена раздумий,
             Ложится пеленой вокруг его чела.
   

ЗАМКНУТЫЕ ЖИЗНИ
(1896)

УМСТВЕННЫЙ АКВАРИУМ

III

             Коса Офелии, как зыбкая волна,
             Слилась с грядою волн, прохладой их объята,
             Над белизною рук прозрачна глубина,
             Глаза расширены, горят как два стигмата,
             Но улыбается загадочно она!
             И по плечам шуршат роскошных кос извивы,
             И тень Офелии бледна, как призрак ивы!
             "Быть иль не быть?" -- увы, безумная мечта,
             Волнует грудь ее; на полог вод бесцветный,
             Где скрыл чело туман и сумрак неприветный,
             Струя ее волос, волнуясь, пролита!
             То -- нужный лен полей иль тонущие косы,
             Чело Офелии обвившие кольцом?!
             И Гамлета ее неверного вопросы, --
             "Быть иль не быть?" ее тревожат пред концом!
             Вот косы пышные, волнуясь, как листва,
             Погружены на дно, на пряди разветвляясь,
             Увы, Офелия прозрачна и мертва:
             С бесцветной влагою сливаясь, расплываясь,
             С перстов невидимых растаявшей руки
             Скользят ее перстни, беззвучно отделяясь;
             Потоки слез бегут наверх, как пузырьки...
             Ее печальные глаза под тихим лоном,
             Как две актинии, скользят на дне реки;
   
             Подобны стеблям трав и лепесткам зеленым
             Что пышной купою над влагой разрослись,
             Волшебным призраком пред взором изумленным
             Ее роскошных кос извивы заплелись.
   

БОЛЬНЫЕ У ОКОН

VI

             Больная лилия там вянет на консоли.
             Быть может, время ей назначило конец?
             Иль сумрак вечера томит ее в неволе,
             Тенями окружив белеющий венец?
             Едва заметная, она оделась тьмою...
             О, если б окропить ее святой водою.
             Давно ли здесь она вздымала легкий стан,
             Как будто небесам молящийся фонтан?!.
             Блистая чистотой и белизной чудесной,
             Она во всяком дне встречала день воскресный.
             Бледнеет лилия, бескровная, как тень,
             В безмолвном вечере!.. И урною печальной
             Она является; в нее бросает день,
             Сгорая в сумерках, свой пепел погребальный.
             Теперь, когда она болеет все сильней
             И темнота ее скрывает, как могила,
             Я самого себя частицу вижу в ней, --
             И мнится, образцом мне лилия служила.
             В ней собственный мой дух был обращен в цветок
             И снова стать простым и детски-чистым мог.
             Душа моя без сил томится вместе с нею;
             И в венчике цветка я вяну и слабею.
             Цветок -- кропильница моих горячих слез!
             Он гибнет, он скорбит, близка его кончина,
             Он весь сжимается, он мук не перенес,
             Как боль, ему страшна вечерней тьмы пучина.
             -- Ах, скоро в лилии умрет моя душа, --
             Цветок склоняется, едва-едва дыша;
             Белеет лилия во тьме святой облаткой;
             Жалеть ли нам ее, что смерть ей суждена?!.
             Так скромно здесь она кончается украдкой,
             Что гибели ее не чует тишина.
   

ИСКУШЕНИЕ ОБЛАКОВ

IV

             От неба Севера легла на душу тень...
             Да, я в глазах, в воде искал его с тоскою, --
             Туманный, серый цвет, как бархатный порою,
             Цвет моря бледного в октябрьский грустный день!..
   
             Цвет каменной плиты с заброшенных могил!..
             Им ранних, детских лет полны воспоминанья...
             Его в себе канал заснувший отразил;
             Он точно цветом был глубокого молчанья!..
   
             С ним башни серые сливались в вышине, --
             И небо траурным тогда казалось мне,
             Как мрачный вдов наряд, печальных и усталых,
             Как их зловещий креп, что роз не терпит алых
   
             И горе лишь сулит в час радости людской...
             Ах, этот цвет небес, колоколов унылых, --
             Что жизнь мою лишил надежд, для сердца милых, --
             И крылья мельницы, что вертятся с тоской...
   

ОТРАЖЕНИЕ РОДНОГО НЕБА
(1898)

ЛАМПЫ

IV

             Как друга ласковый совет,
             Как взор подруги безмятежный,
             Во мраке жизни, чистый, нежный
             Утешит сердце лампы свет,
             И лампа, как сестра родная,
             Как солнце, сердце раскрывая,
             Нам шлет привет!
   
             В ней пламя так радушно блещет!..
             Как будто в сладком полусне
             Уста в полночной тишине,
             Оно дрожит, оно трепещет...
             Я в небо уношусь душой,
             Мне лампа, как сестра родная
             Устами сердце согревая,
             Шлет поцелуй горячий свой!
   
             Пусть наше горе -- бесконечность,
             Нас исцеляет лампы свет:
             Дыша отрадою живою,
             Нам милосердия сестрою
             Она является подчас,
             Целебной влагою для глаз,
             Она нам тихий шлет привет
             И отверзает сердцу вечность.
   

IX

             Как роза белая, что в сумраке аллей
             Вдруг лепестки свои раскроет на мгновенье,
             Ласкает лампа взор и черный круг над ней
             И учит верить всех, что нынче воскресенье.
   
             Струится лампы свет, как блудный луч луны,
             И в зеркалах родит лилей изображенье,
             Тогда душе все дни и все часы равны,
             Душа спокойна вновь, как будто в воскресенье!..
   
             Как головной убор над прядями кудрей,
             Над лампой я люблю из кружев украшенье,
             Как в кротком огоньке все тихо, ясно в ней,
             Что верить хочется, -- сегодня воскресенье!..
   

ФОНТАНЫ

V

             Устремляясь в лазурь, ниспадают
             Друг на друга фонтана струи,
             Он, как юноша нежный, ласкает
             Золотистые кудри свои.
   
             В упоенье любуясь собою,
             Он глядится в бассейн, как Нарцисс,
             И игривой, волнистой струею
             Пышно кудри его завились.
   
             И звенит его смех серебристый,
             Он, готовясь к полету, дрожит,
             За струею прохладной и чистой
             Вновь струя свежей влаги бежит.
   
             И ликует фонтан в упоенье,
             Что высоко сумел он взлететь,
             А потом, как прозрачная сеть,
             Вдруг повиснет в свободном движенье.
   
             То, смеясь, как Нарцисс молодой,
             Будто складки одежды воздушной,
             Разбросает поток струевой
             И, желаниям легким послушный,
             Засверкает своей наготой!
   

VII

             Фонтаны кружатся, как будто веретёна,
             То нужный шелк прядут незримые персты,
             Меж тем заботливо с ночного небосклона
             Луна склоняется в сиянье красоты...
   
             Фонтаны нежный шелк без устали мотают
             И морщат, и опять так нежно расправляют,
             То в пряди соберут вокруг веретена...
             О, пряха нежных струй, печальная луна!
   
             Ты нить тончайшую свиваешь, развиваешь,
             И кажется, не шелк, а легкий фимиам
             Дано свивать твоим невидимым перстам...
             Ты колокольный звон мечтательно мотаешь
             Средь чуткой тишины вокруг веретена,
   
             О, пряха нежных струй, печальная луна!..
   
             В фонтанах каждый миг иное отраженье
             Находят небеса, в них каждое мгновенье
             Играет новый луч, и, восхищая взор,
             В них призма вечная сменяет свой узор.
   
             Фонтаны кружатся, как будто веретёна,
             Свивая радугу, царицу небосклона...
             О, пряха нежных струй, печальная луна!..
   
             С небес внимательный и грустный взор склоняя
             И за работою фонтанов наблюдая,
             С очами тихими, спокойна и ясна,
             Вся в белом, ты прядешь с заботою унылой
             Увы! -- волну кудрей над раннею могилой,
   
             О, пряха нежных струй, печальная луна!..
   

ЛЕБЕДИ

IV

             Лебедей прекрасных гордая семья
             Вечно ищет кубок Фульского царя...
   
             По воде неподвижной канала
             Они плавают, грусти полны...
             Нет, найти они кубок должны, --
             Дар любви, что измены не знала!..
             И мечта их -- спустившись до дна,
             Видеть чашу, что скрыла волна!..
   
             Лебедей прекрасных гордая семья
             Вечно ищет кубок Фульского царя!..
   
             Нет, не в волны бурливого моря
             Бросил царь, вспоминая любовь,
             Чашу слез, неутешного горя!..
             Вот столпились все лебеди вновь...
             Неужели мечта их свершится?
             Иль вода здесь от слез солона
             И в ней горечи много таится, --
             Точно моря под ней глубина?
   
             Лебедей прекрасных гордая семья
             Вечно ищет кубок Фульского царя!..
   

КОЛОКОЛА

VI

             Ах, этот грустный звон и этот дождь унылый,
             Что властно целый день над городом царят
                       И душу мне томят
             Щемящею тоской, с мучительною силой...
   
             Как много грустных дум и безотрадных снов!
             Я вижу сироту с подругой безучастной...
             Как жизнь нам кажется печальной и несчастной
             В дождливый, мрачный день, под звон колоколов!
   
             Завяло все кругом, все умерло для света...
             Ах, этот мелкий дождь и звуки в вышине...
             Теперь в моей душе они слились вполне, --
             В тоскующей душе, что серой мглой одета...
   
             Вот замирает звон, -- но с силою двойной
             Печальный, мелкий дождь все льется над землею,
             И холод влажных струй я чувствую порою
                       В душе моей больной!
   

ЖОРЖ РОДЕНБАХ (1855--1898)

   Через год после смерти Роденбаха Эмиль Верхарн, посвятивший своему товарищу по Гентскому университету немало проникновенных строк, подвел итог его небольшого по объему, но разнообразного по авторским пристрастиям творчества: "Если бы нужно было определить место Жоржа Роденбаха в бельгийской литературе, это было бы очень просто. Он бы встал в один ряд с теми, чья грусть, кротость, тонкое чувство и талант, вскормленный воспоминаниями, нежностью, мягкостью и тишиной, сплетаются в венок бледных фиалок на челе Фландрии". И добавлял: рядом с Метерлинком, Ван Лербергом, Эльскампом. "Но представляется более справедливым, -- отмечал при этом Верхарн, -- не ограничивать его группой, не отрывать от великой французской литературы. Объединение по странам или по провинциям суживает эстетические суждения. Искусство не принадлежит одному региону; оно принадлежит миру".
   Верхарн написал памяти Роденбаха лапидарный, но насыщенный биографическими сведениями и творческими оценками очерк, который публикуется в настоящей книге, поэтому нет смысла повторять общие сведения. Отметить же нужно следующее: в начале XX века. Жорж Роденбах воспринимался в Европе, в том числе и в России, как первый в ряду бельгийских символистов; ему посвящались многочисленные статьи и отдельные исследования. Автор десяти сборников стихотворений, пяти романов, пьесы, нескольких книг новелл и критических статей, Роденбах и по сей день остается важнейшей фигурой франкоязычной литературы конца XIX века.
   Уже через десять лет после его смерти в России вышло полное собрание его сочинений, а пристрастие поэтов-переводчиков к переложению его стихов привело к появлению значительного ряда параллельных переводов. Трудность поэтического перевоплощения заключается прежде всего в зыбкости образов и богатейшей гамме оттенков языка Роденбаха, которые отражали главную коллизию его творчества: разрыв между мечтой и явью, невозможность ни высказать, ни воплотить желаемое на земле. Это та, по словам Верхарна, "фундаментальная идея души, сам свет которой столь силен, что нельзя заглянуть внутрь и не ослепнуть".
   
   
   
   
Ко всем произведениям автора К списку авторов