ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ
СОЧИНЕНІЙ А. К. ШЕЛЛЕРА-МИХАЙЛОВА.
ИЗДАНІЕ ВТОРОЕ
подъ редакціею и съ критико-біографическимъ очеркомъ А. М. Скабичевскаго и съ приложеніемъ портрета Шеллера.
Приложеніе къ журналу "Нива" за 1905 г.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Изданіе А. Ф. МАРКСА.
1905.
Въ просторной комнатѣ съ новенькой шаблонной мебелью изъ плохого свѣтлаго дуба, предназначенной рынкомъ исключительно для столовыхъ комнатъ людей средняго достатка, собралась къ утреннему чаю цѣлая семья. За чайнымъ столомъ сидѣли другъ противъ друга два мальчика лѣтъ тринадцати и двѣнадцати и двѣ дѣвочки лѣтъ десяти и девяти и пили чай, распущенно и капризно шаля, болтая и споря между собою. Около самовара помѣщалась мать семейства, женщина лѣтъ тридцати двухъ, съ очень краснымъ и выразительнымъ лицомъ нѣсколько цыганскаго суховатаго типа, съ густыми и волнистыми черными волосами, закрученными на затылкѣ въ едва сдерживаемую шпильками тяжелую косу. Она была тонка и стройна, и ея красивая, гибкая фигура ловко охватывалась узкимъ ярко-краснымъ шанелевымъ капотомъ съ черными шнурами и кистями. Держа въ рукѣ карандашъ, она то закусывала бѣлыми зубами его очиненный кончикъ, очевидно что-то записывая имъ на длинномъ и узенькомъ лоскуткѣ бумаги.
-- За ужиномъ мороженое?-- вопросительнымъ тономъ проговорила она, обращаясь къ мужу.
Онъ, господинъ лѣтъ около сорока, съ курчавыми русыми волосами и такими же баками, ходилъ взадъ и впередъ по головой, не выпуская изо рта папиросы и засунувъ руки въ карманы брюкъ. Онъ, повидимому, не разслышалъ вопроса жены и погрузился въ какія-то думы, смотря безцѣльно впередъ большими, круглыми, свѣтло-голубыми глазами.
-- Я спрашиваю, Егоръ Егоровичъ: мороженое нужно къ ужину?-- повторила она.
Онъ очнулся.
-- Да!.. Что?.. Мороженое? Ну, да, надо,-- отрывисто отвѣтилъ онъ и досадливо прибавилъ:-- И какъ все это мнѣ надоѣло, всѣ эти счеты и записи, всѣ эти пиры...
Она чуть замѣтно, сдержанно пожала плечами. По ея лицу скользнула презрительная гримаса.
-- Развѣ это пиры?.. Обыкновенный ежемѣсячный jour-fixe... Нельзя же намъ жить безъ нужныхъ людей...
Она стала что-то записывать и не безъ горечи замѣтила:
-- Мы еще далеки отъ того положенія, когда люди будутъ нуждаться въ насъ, а не мы въ нихъ.
-- А мнѣ кажется, что мы и никогда не дойдемъ до этого положенія,-- раздражительно процѣдилъ онъ сквозь зубы и залиберальничалъ:-- мы не титулованное ничтожество, не набитые золотомъ грязные мѣшки, намъ, какимъ-то Никитинымъ, никакая бабушка не ворожитъ, мы самой судьбой предназначены, чтобы тянуть лямку, ни до чего не добившись...
Она подняла голову и холоднымъ взглядомъ посмотрѣла на мужа.
-- Ты думаешь? Это было бы очень грустно! Однако, Кусовъ мнѣ обѣщалъ...
Мужъ вдругъ раздражился еще сильнѣе, услышавъ фамилію Кусова.
-- Уже не Александръ ли Ивановичъ?-- началъ онъ насмѣшливо.
-- Иванъ Николаевичъ мнѣ говорилъ,-- твердо произнесла она, не измѣняя холоднаго выраженія лица.-- Онъ видѣлся со мною на общемъ собраніи "Покровителей убогихъ сиротъ", у себя въ домѣ...
-- А! Кусовъ-père! А то я ужъ думалъ, что этотъ шалопай-сладкопѣвецъ!-- заговорилъ онъ все съ тѣмъ же раздраженіемъ.
Она опять пожала плечами, точно совсѣмъ не понимая причины его злости.
-- Въ порядочные дома пускать бы его не слѣдовало,-- продолжалъ онъ горячиться, не замѣчая, что жена смотритъ на него съ холоднымъ изумленіемъ.-- Нѣтъ женщины, которой онъ не компрометировать бы своимъ знакомствомъ. Для него вѣдь нѣтъ ничего святого, ничего завѣтнаго. Онъ желаетъ наслаждаться жизнью, и больше ни до чего ему нѣтъ дѣла. И для чего онъ сталъ шляться къ нимъ? Что здѣсь-то ему нужно?
Она едва замѣтно презрительно усмѣхнулась.
-- Всѣ знаютъ, какое мѣсто въ обществѣ занимаетъ его отецъ, и потому понимаютъ, почему принимаютъ сына,-- сухо сказала она и опять съ едва замѣтной ироніей, какъ бы желая подразнить его, пояснила:
-- Вѣдь вотъ, напримѣръ, ты не можешь же отказать ему отъ дома и долженъ принимать его, если не желаешь выходить въ отставку и испортить свою карьеру.
Онъ нахмурилъ брови.
-- Карьера! карьера!-- проговорилъ онъ мрачно.-- Что ты мнѣ говоришь о карьерѣ? Она четырнадцать лѣтъ тому назадъ мною испорчена! Надо было въ адвокаты идти или къ профессурѣ подготовиться, а не въ департаментѣ гдѣ-то стулья просиживать, смотря, какъ меня обгоняютъ матушкины сынки и бабушкины внуки. Еще хорошо, что мои способности и образованіе...
Она съ скучающимъ выраженіемъ на лицѣ наклонилась опять надъ реестромъ закусокъ и ужина и спокойнымъ голосомъ, не слушая желчныхъ рѣчей своего мужа, какъ чего-то такого, что давно надоѣло ей до тошноты, спросила:
-- Какихъ винъ купить?
Отвѣта она не дождалась и, повидимому, рѣшилась не спрашивать больше мужа, нанося на записку все, что, по ея мнѣнію, слѣдовало купить для ужина назначеннаго дня.
-- А ты знаешь, мама, Александръ Ивановичъ шьетъ платье себѣ у лучшаго портного и сапоги тоже у лучшаго сапожника заказываетъ?-- неожиданно проговорилъ старшій изъ мальчиковъ, удивительно напоминавшій лицомъ мать, только еще дѣтски кругленькій, румяный, а не худощавый и блѣдный, какъ она.
-- Вѣроятно,-- разсѣянно отвѣтила она.
-- Я навѣрное знаю,-- утвердительно сказалъ мальчуганъ.-- Мнѣ его братъ Жоржъ говорилъ. "Онъ, говоритъ, все въ лучшихъ магазинахъ покупаетъ".
Онъ откинулся на спинку стула, засунулъ пухлыя руки въ карманы панталонъ и заговорилъ самоувѣренно:
-- Всѣ смотрятъ на него, когда онъ по Невскому гуляетъ. Я непремѣнно буду одѣваться такъ, какъ онъ. Шикарно!
Отецъ раздражительно замѣтилъ:
-- Смотри, чтобы не пришлось тебѣ безъ штановъ ходить! Набаловали тоже сопляка: сюртучокъ не сюртучокъ, пальто не пальто! Вкусы тоже модные развились! Щенокъ еще, а разсуждаетъ о нарядахъ! Еще, можетъ-быть, по-міру нашляешься! Руку протягивать будешь за милостыней!
Мать пожала плечами.
-- Надѣюсь, что отъ этого несчастія мы избавимъ нашихъ дѣтей,-- сухо сказала она.
-- Несчастіе! несчастіе!-- воскликнулъ запальчиво мужъ, готовый теперь придираться къ каждому ея слову.-- Есть несчастія похуже. Опрохвоститься изъ-за разныхъ благъ, вотъ несчастіе! Размѣнять душу на тряпки, вотъ несчастіе!
Она нѣсколько презрительно и нетерпѣливо перебила его желчную рѣчь:
-- Ахъ, все это громкія фразы! Когда ты отучишься отъ нихъ? Кажется, мы не юноши! Ты очень хорошо знаешь, что и преступниковъ, и тряпичныхъ душъ, и холопски унижающихся людей творитъ гораздо чаще бѣдность, чѣмъ богатство и хорошее положеніе въ обществѣ. Воровать, когда сытъ по горло, никто не станетъ, это, кажется, даже у васъ въ ученыхъ сочиненіяхъ самой статистикой доказано.
Ея тонъ былъ презрительнымъ. Она, казалось, презирала и громкія фразы мужа, и эту статистику, о которой упоминала, и весь тотъ вздоръ, который называется убѣжденіями, направленіями, принципами. Она была твердо самой практикой убѣждена, что это всего этого никому ни тепло, ни холодно, что обо всемъ этомъ говорится только въ книгахъ и что въ жизни никто этому не слѣдуетъ; всѣ знаютъ наизусть всѣ заповѣди и никто не исполняетъ ни одной изъ нихъ. Не ожидая отвѣта мужа, она обратилась къ дѣтямъ:
-- Хотите еще чаю? Нѣтъ?.. Маша,-- кликнула она горничную.-- Убирайте самоваръ.
Она встала. Ея фигура была красива, граціозна и гибка, какъ у молодой дѣвушки. Было трудно повѣрить, смотря на нее, что это мать четырехъ дѣтей.
Въ передней раздался звонокъ.
-- Кто это ни свѣтъ, ни заря?-- проговорилъ мужъ недовольнымъ тономъ.
-- Тетя, вѣроятно,-- отвѣтила жена и прошла въ свою спальню, не обративъ вниманія на брезгливую гримасу Егора Егоровича.
Почти вслѣдъ за нею въ спальню вошла высокая, плотная старуха, съ рѣзкими и угловатыми мужскими манерами, съ твердой и быстрой поступью, довольно безвкусно и пестро одѣтая, въ яркой шали, съ вышитымъ шерстями сакъ-вояжемъ на рукѣ. Взглянувъ на нее, сразу можно было опредѣлить ея профессію женщины-комиссіонерши. Она поцѣловала молодую женщину на ходу, бросила сакъ-вояжъ на стулъ и стала развязывать завязки черной шляпки съ яркими клѣтчатыми бантами, заговоривъ быстро, съ едва замѣтнымъ иностраннымъ акцентомъ:
-- Отыскала шелковое платье, точно на тебя сшито, надѣвано не болѣе разу, шикарное...
-- Да, но отъ кого... Ловко ли будетъ купить?.. можетъ-быть, его замѣтилъ кто-нибудь изъ нашихъ знакомыхъ,-- сказала хозяйка дома.
-- Ну, вотъ, развѣ я не знаю, что ты можешь купить, чего не можешь,-- отрывисто сказала тетка:-- не отъ барыни; отъ француженки одной изъ содержанокъ, Эммы Месмеръ. Кому было замѣтить изъ твоихъ знакомыхъ? Отдаетъ чуть не даромъ. Возлюбленный, который сдѣлалъ ей это платье, бросилъ ее, вотъ она со злости всѣ его подарки и расшвыриваетъ. Новый обожатель другіе дѣлаетъ. Имъ дешево все самимъ достается, такъ и швыряютъ вещами.
Молодая женщина вздохнула съ оттѣнкомъ зависти.
-- Счастье!-- проговорила она и, что-то вспомнивъ, торопливо сказала:-- надо будетъ взглянуть теперь же.
-- Оно у меня,-- отвѣтила тетка.-- Заѣзжай какъ-нибудь. Торопиться, впрочемъ, нечего. До тебя другимъ не покажу.
-- Нѣтъ, я сегодня, сейчасъ же, съ вами отправлюсь,-- поспѣшно пояснила Никитина.
-- Какъ знаешь, если дома дѣлать нечего и уйти надо,-- сказала тетка и какъ-то особенно пристально взглянула на племянницу, точно желая заглянуть въ самый грязный уголокъ ея души.
Та заторопилась переодѣться, скрывшись за ширмами.
-- Ну, а что у тебя дѣлается?-- спросила усѣвшаяся на стулъ тетка, закуривая папироску и положивъ по-мужски ногу на ногу.
-- Все то же!-- отрывисто отвѣтила племянница.
-- Благовѣрный все куксится?
-- Ахъ, какъ мнѣ все это надоѣло, какъ надоѣло,-- раздражительно воскликнула молодая женщина, переодѣваясь за ширмами.-- Самого заѣло честолюбіе, терзается, когда какой-нибудь Иванъ Ивановичъ обгонитъ его по службѣ или крестъ получитъ, а самъ все брюзжитъ за то, что надо принимать нужныхъ людей у себя, что нужно ѣздить къ вліятельнымъ лицамъ, поддерживать связи. Чуть не до министра въ душѣ хотѣлъ бы дослужиться, да на словахъ желаетъ жить свободнымъ аркадскимъ пастушкомъ въ пустынѣ. Нѣтъ, хочешь добиться чего-нибудь, такъ и бейся, обивай пороги, пускай въ ходъ всѣ средства...
-- Ждетъ, чтобы жареные рябчики сами въ ротъ влетѣли,-- презрительно проговорила тетка и засмѣялась вульгарнымъ смѣхомъ.-- Слава Богу, и въ дѣвкахъ насмотрѣлась ты на это. Тоже отецъ-то ждалъ, что они влетятъ ему въ ротъ, да такъ и не дождался, до сѣдыхъ волосъ съ разинутымъ ртомъ проходилъ. Съ тѣмъ и въ могилу ушелъ. Всего насмотрѣлась ты тогда.
-- Да, да, всего!-- воскликнула страстно хозяйка, выходя изъ-за ширмъ, и даже слегка раскраснѣлась отъ волненія.-- Довольно съ меня, вотъ по которыхъ поръ довольно!
Она провела, какъ ножомъ, ребромъ руки по горлу.
-- Тоже честнымъ человѣкомъ считался, а жену голодомъ да холодомъ до того довелъ, что съ первымъ встрѣчнымъ сбѣжала,-- заговорила съ насмѣшкой въ голосѣ тетка.-- Каролина не такъ была воспитана, чтобы голодъ да холодъ терпѣть. Тутъ поневолѣ сбѣжишь. Такъ онъ же ее обвинилъ, не принялъ потомъ къ себѣ и тебя ей не отдалъ. Въ больницѣ далъ умереть, точно собакѣ бездомной. А ты-то чего натерпѣлась. Безъ чулокъ хаживала. Люди пальцами указывали: дочь учителя, а чулокъ нѣтъ! Фуй!
Молодая женщина стиснула зубы, чтобы не расплакаться при воспоминаніи о тяжеломъ прошломъ. Она ненавидѣла это прошлое, ненавидѣла за него своего отца, "помѣшавшагося на честности", какъ говорила она, ненавидѣла всѣхъ, кто проповѣдывалъ всѣ эти "глупости" и "пошлости". Фарисеи! Въ ея глазахъ блеснулъ недобрый огонь.
-- Люди! Люди! Горло бы имъ перервала!-- воскликнула она съ негодованіемъ и оживленно отдалась горькимъ воспоминаніямъ:-- Помните Машку Сидорову? Лепешка, лавочника дочь, чурбанъ неотесаный, а и она передо мной носъ задирала. А самъ Сидоровъ? Старый, красноносый, лысый, и туда же мнѣ сталъ говорить: "вамъ бы съ вашей красотой въ экипажахъ ѣздить, барышня!" А мнѣ всего пятнадцать лѣтъ тогда было!
-- И къ Сидорову бросилась бы на шею, если бы еще по мелочнымъ лавкамъ пришлось бѣгать,-- сказала тетка.
-- И бросилась бы! Очень просто!-- подтвердила племянница.
-- Что говорить!-- воскликнула старуха.-- Не ты бы первая, не ты бы послѣдняя была. Съ горя на все идутъ. Отецъ честностью своей гордился, а дочь, какъ горничная, трепалась по мелочнымъ лавкамъ, прислуги не имѣя. Пожилъ бы еще -- увидалъ бы тебя чьей-нибудь любовницей. Это какъ пить дать! Въ мелочной-то лавкѣ одинъ сквернословитъ, другой при тебѣ горничную или кухарчонку какую-нибудь облапитъ, третій и тебя самоё щипнетъ. Ну, и научишься всему. Школа! Твое счастье, что я пріѣхала сюда изъ Варшавы да отецъ-то Богу душу отдалъ, а то ходить бы тебѣ по Невскому съ твоей красотой да характеромъ? И твой-то благовѣрный, не пріодѣнь я тебя, не женился бы на тебѣ. Хоть бы и полюбилъ, а безъ чулокъ въ жены не взялъ бы, развѣ полюбовницей при себѣ продержалъ бы годъ-два, а тамъ и бросилъ бы. Ну, а увидалъ тебя на положеніи барышни, на попятный-то и нельзя было безъ скандала отретироваться, хоть ты и была во всемъ сама виновата. Я вѣдь его такъ-то не выпустила бы изъ рукъ, съ грязью смѣшала бы. Онъ это понялъ и струсилъ. Скандалъ-то не радость для ихъ брата. Знаемъ мы ихъ, мужчинъ-то.
-- Да, женился,-- съ горечью сказала Никитина: -- а теперь глаза колетъ тѣмъ, что ради меня карьеру испортилъ, ни въ ученые не пошелъ, ни въ адвокаты, а поспѣшилъ чиновникомъ сдѣлаться ради вѣрнаго куска хлѣба.
-- Ну, коли не коли глаза, а не развѣнчается теперь,-- замѣтила спокойно старуха.-- Да и вретъ онъ, ничѣмъ бы онъ не сдѣлался!
По ея лицу вдругъ скользнула самодовольная улыбка.
-- А что твой-то новый вздыхатель, Александръ Ивановичъ, все еще влюбленъ въ тебя?
Молодая женщина испуганно оглядѣлась кругомъ и торопливо проговорила:
-- Тише! что вы!.. Мужъ и такъ ревнуетъ! И съ чего вы?
По измѣнившемуся выраженію ея лица было не трудно догадаться, что она испугалась словъ тетки не на шутку.
-- Какъ не ревновать къ такому красавцу, да еще зная тебя,-- сказала тетка.
Молодая женщина уже овладѣла собой и холодно отвѣтила своимъ обычнымъ тономъ:
-- Глупости! мало ли кто ухаживаетъ! За кого вы меня считаете?
Тетка покачала головой.
-- Со мной-то что хитришь?
-- Чего мнѣ хитрить?
-- Ну, ну, Богъ съ тобой. Мнѣ что теперь до этого за дѣло! Пора бы только за умъ взяться.
-- Нѣтъ, въ самомъ дѣлѣ!-- быстро начала увѣрять старуху Никитина.-- Я же васъ увѣряю, что все это пустяки! Онъ бываетъ у насъ, онъ нужный человѣкъ, сынъ начальника моего мужа, вотъ и все. Мнѣ его отецъ обѣщалъ хлопотать о назначеніи мужа въ учреждаемую комиссію по изслѣдованію чего-то. "Это, говоритъ, его выдвинетъ". Этого назначенія и самъ Егоръ жаждетъ; оно должно состояться не сегодня, такъ завтра...
Лицо молодой женщины даже разгорѣлось отъ волненія. Ей видимо хотѣлось разсѣять въ душѣ старухи всякія подозрѣнія.
-- Ты что же сейчасъ ко мнѣ хочешь зайти?-- спросила тетка, немного щуря глаза.
-- Да, да, теперь,-- поспѣшно отвѣтила племянница.-- Взгляну на платье...
-- Ну что-жъ, пойдемъ, а я по дорогѣ на минуту заверну въ костелъ. Хлопочу тутъ одного мальчугана пристроить, сирота, на улицѣ остался. Отецъ Доменикъ обѣщалъ пристроить. Жаль бросить, красавецъ писанный ребенокъ-то этотъ.
-- У себя пріютили?-- спросила молодая женщина, переодѣваясь въ щеголеватый костюмъ.
-- Да. Онъ ужъ четыре года какъ переходилъ изъ рукъ въ руки. Мать умерла, объѣлась устрицами и холоднымъ шампанскимъ и умерла внезапно, ну, и остался нищимъ на мостовой.
-- А отца тоже нѣтъ?
-- Отца и не было; неизвѣстно, отъ кого былъ прижитъ. Мать-то не то въ бонны, не то въ гувернантки сюда пріѣхала, заболталась здѣсь, ну, и нажила ребенка. Какъ-то перебивалась съ нимъ, сперва трудами, потомъ покровители нашла, закрутилась и -- вотъ умерла. Пять лѣтъ ему было. Бланшъ взяла его; знаешь, эта, что у Беклемишева была на содержаніи; понравился ей мальчуганъ. Точно красавецъ. Въ Италіи сейчасъ бы въ натурщики попалъ. Ну, повозилась Бланшъ съ нимъ года два, какъ съ куклой, съ собой на прогулки, на пикники таскала, все равно какъ мопса, а потомъ дѣла у самой пошли подъ гору, не до него стало, попалъ онъ къ Декрэ въ парикмахерскую, тутъ тоже года два проболтался, знаешь: "мальшикъ, огня", "мальшикъ, шипцы", а теперь Декрэ ликвидировали свои дѣла, купили подъ Авиньономь землицу, пропріетерами стали и уѣхали, а его мнѣ по знакомству прикинули, мальчика-то. У меня, конечно, дѣло найдется: и въ булочную сбѣгать, и узелъ съ вещами стащить, и жильцамъ прислужить, да жаль какъ-то ребенка въ лакеи превратить; красавецъ онъ, еще карьеру колетъ сдѣлать, вотъ я и хлопочу, чтобы отецъ Доменикъ его въ люди вывелъ. Отецъ Доменикъ любитъ симпатичныхъ дѣтей. Будь рожа богопротивная, такъ и помирились бы съ тѣмъ, что отъ рожденія на гибель предназначенъ, а о хорошенькомъ каждый горячѣй похлопочетъ.
Молодая женщина была уже совсѣмъ одѣта я стала заботливо натягивать длинныя перчатки, смотря, какъ старуха торопливо завязала шляпку, порылась потомъ въ сакъвояжѣ, разсуждая вслухъ о томъ, всѣ ли нужныя отцу Доменику бумаги захватила она съ собою.
-- А вы такая же хлопотунья, какъ и прежде,-- замѣтила она.
-- Ахъ, матушка, на чужой сторонѣ лежачимъ камнемъ нельзя быть,-- отвѣтила старуха:-- да и нигдѣ подъ лежачій камень и вода не течетъ. Я это и Адольфу теперь говорю каждый день. Это мальчика моего, сироту-то, Адольфомъ зовутъ. Я и тебѣ это всегда говорила, только ты -- въ отца своего ты вся вышла. Русскій байбакъ былъ, говорить только умѣлъ: "честь-честь", ну, и умеръ нищимъ. Не честь это, а лѣнь.
Онѣ вышли изъ дома и ихъ разомъ охватило яркимъ свѣтомъ октябрьскаго утра. Воскресный день и хорошая погода выманили на улицу массу народа, сновавшаго пѣшкомъ и на дрожкахъ во всѣхъ направленіяхъ. Молодая женщина едва поспѣвала идти за старухой, шагавшей быстрыми и крупными шагами и продолжавшей говорить на ходу. Для разговоровъ у нея всегда былъ неисчерпаемый запасъ новостей. Она знала чуть не весь городъ. Ее интересовало все: политическія событія, дѣла частныхъ лицъ, ея собственныя дѣлишки. Обо всемъ этомъ говорилось горячо и страстно, немного по-театральному, съ сильными жестами, точно все это одинаково чувствительно задѣвало ее за живое.
Никитина вздохнула свободнѣе, когда на одномъ изъ перекрестковъ тетка поспѣшно сказала, что ей теперь надо свернуть по Невскому къ католической церкви, и оставила племянницу одну. Никитина замедлила шаги и направилась, уже не спѣша, къ жилищу тетки. Странное ощущеніе охватило ее теперь: безъ тетки ей было не только легче идти, такъ какъ она могла не торопиться, не дѣлать большихъ шаговъ; но она теперь не чувствовала и стѣсненія, чего-то въ родѣ стыда, который невольно охватывалъ ее рядомъ съ этой шагающей по-солдатски, одѣтой по старой модѣ, махающей руками и громко говорящей старухой. Мало того, она каждый разъ чувствовала себя безъ этой старухи свободно, самостоятельной, тогда какъ старуха пригнетала ее и своимъ властолюбивымъ характеромъ, и своимъ страннымъ способомъ относиться къ вещамъ: она въ упоръ спрашивала ее о ея любовникѣ; она, не стѣсняясь, говорила, что она, Софья Леонтьевна Никитина, "подцѣпила" мужа случайно; она вообще называла все своими именами и не смущалась ничѣмъ. Съ мужемъ, съ дѣтьми, со знакомыми Софья Леонтьевна сама старалась показать себя женщиной съ сильнымъ характеромъ, самостоятельной, и во всякомъ случаѣ признавалась другими женщиной "скрытной" и "сдержанной", но при теткѣ она чувствовала себя какой-то дѣвчонкой, которую старуха могла каждую минуту словить на словѣ, въ чемъ-нибудь уличить, за что-то пожурить. Въ такія отношенія онѣ встали еще тогда, когда Софьѣ Леонтьевнѣ не было и шестнадцати лѣтъ, и эти отношенія не измѣнились до сихъ поръ. Вотъ и сегодня тетка прямо спросила: "А что твой новый вздыхатель?" Потомъ прибавила: "Чего ты со мною-то хитришь?" Эти же фразы слышала отъ тетки Софья Леонтьевна лѣтъ пятнадцать тому назадъ, когда вздыхателемъ Софьи Леонтьевны явился молодой жилецъ тетки, Егоръ Егоровичъ Никитинъ. Лицо молодой женщины вдругъ покраснѣло при этомъ воспоминаніи и ей вспомнилась еще одна фраза тетки, сказанная ей тогда:
-- Что, влопалась?
А затѣмъ полился цѣлый потокъ упрековъ:
-- Я тебѣ говорила: не юли, не хитри! Я-то умнѣе, я думаю, чѣмъ ты,-- проще, а умнѣе. Книгъ не читала, да людей знаю. У меня вѣдь такого отца-буквоѣда, какъ твой, не было. Теперь кто поправлять-то дѣло будетъ? Ты или я? Онъ поиграетъ тобой и броситъ тебя. А чѣмъ жить будешь? Ты не я, ты лежачій камень. Я не пропала; я наплевала на того, кто меня обманулъ, и пробилась. Я ломовая лошадь. Онъ-то, говорили потомъ, подъ заборомъ издохъ, даромъ что мужчина, а я пробилась, хоть и баба. А ты пробьешься? Что же молчишь? Пробьешься? А? Языкъ-то есть? Вѣдь не пробьешься? Да? А туда же, скрытничала, хитрила, юлила? А теперь что? Поди, и матерью скоро будешь? Ребенка-то кто воспитывать будетъ?
Софью Леонтьевну и теперь охватывалъ стыдъ при воспоминаніи объ этой сценѣ, не потому, что она стыдилась своего проступка, а потому, что тетка ее тогда унизила, словъ этихъ грубыхъ наговорила. Тетка втоптала ее въ грязь, прежде чѣмъ спасти, то-есть заставить Егора Егоровича жениться на ней. И онъ,-- какимъ мальчишкой оказался онъ передъ ея теткой, хотя онъ и былъ тогда уже кандидатомъ правъ и все толковалъ о научныхъ и общественныхъ вопросахъ, о Шульцѣ-Деличѣ, о связи молочнаго хозяйства съ земледѣліемъ, о мелкомъ народномъ кредитѣ для заведенія машинъ въ деревняхъ, о крупномъ и мелкомъ землевладѣніи. А тутъ передъ ея теткой вдругъ въ мокраго цыпленка превратился. Краснѣлъ, мялся на мѣстѣ, заикался:
-- Я... я... что же... я готовъ... Говорите, что я...
-- Тряпка, вы, вотъ вы что!-- кричала на него тетка.-- Только и умѣете, что блудить. Дитя невинное соблазнили и погубили! Вы о послѣдствіяхъ-то думали?
Потомъ, когда онъ поправилъ грѣхъ, то-есть женился, она пристала къ нему, чѣмъ онъ жить будетъ и чѣмъ содержать жену и ребенка станетъ. Адвокатомъ будетъ? То-есть сидѣть станетъ у моря и ждать погоды, плюя въ потолокъ; сегодня густо, а завтра пусто? Ученую карьеру изберетъ? Говоритъ онъ больше, чѣмъ учится; къ ученой карьерѣ приготовляется, потому что это даетъ возможность ничего не дѣлать покуда и только говорить, что работаешь. Много она на своемъ вѣку лѣнтяевъ видѣла, которые все въ ученые готовились, ничего не дѣлая. Чиновникомъ онъ долженъ быть: въ извѣстный часъ прикажутъ сидѣть, ну, вотъ и будетъ дѣло дѣлать; безъ палки онъ палецъ о палецъ не стукнетъ, а все только говорить будетъ. Охъ, ужъ эти русскіе болтуны! Много она ихъ на своемъ вѣку видѣла!.. И къ мѣсту его опредѣлила тетка же: надѣла свою желтую шаль, шляпку съ пестрыми бантами и пошла хлопотать къ какому-то важному чиновнику, сказавъ, что онъ для нея все сдѣлаетъ, такъ какъ въ былыя времена, когда онъ еще чуть не мальчишкой былъ, онъ у нея комнату нанималъ для тайныхъ любовныхъ свиданій. Не опредѣли она Егора Егоровича, онъ самъ и пальца о палецъ не стукнулъ бы для пріисканія мѣста. И откуда у старухи это знаніе людей, эта наблюдательность? Теперь-то Софья Леонтьевна знаетъ сама своего мужа не хуже, чѣмъ знала его тогда ея тетка. У него все одни слова: брюзжитъ на всѣхъ и на все, то не такъ, это не такъ, а самъ, краснощекій, здоровый, спитъ за двоихъ, въ карты играть или плясать готовъ хоть всю ночь, только бы дѣла не дѣлать; какъ дѣло есть, такъ сейчасъ либеральничать начинаетъ -- и чернильною-то душою его сдѣлали; и въ бѣличьемъ-то колесѣ онъ вертится, и канцелярщиной-то онъ никому ненужной заѣденъ. "Канцелярскія крысы", "строчилы-мученики", "чинодралы", иначе и не называетъ чиновниковъ, а самъ земли подъ собой не слышитъ, когда старикъ Иванъ Николаевичъ Кусовъ скажетъ ему нѣсколько ласковыхъ словъ. И сейчасъ у него пойдетъ бахвальство:
-- Онъ же видитъ, съ кѣмъ онъ имѣетъ дѣло! Я не писарь, не безграмотный дуракъ, не канцелярская тупица! Въ департаментѣ, кромѣ меня, не на кого положиться: одни заскорузлыя чернильныя души, другіе матушкины сынки изъ лежебоковъ, умѣющіе только фанфаронить, а я человѣкъ съ университетскимъ образованіемъ!
И пойдетъ, и пойдетъ: "я, я, я", не сознавая даже, что Кусовъ иногда поощряетъ его только ради нея, ради Софьи Леонтьевны. Да, правду говорила ему тетка, что на словахъ онъ города возьметъ, а на дѣлѣ штановъ не сумѣетъ пріобрѣсти. Такъ санкюлотомъ и звала его въ шутку. Не даромъ теткѣ пришлось и мѣсто ему выхлопотать, а теперь если его старикъ Кусовъ и отличаетъ и хлопочетъ о томъ, чтобы пристроить его въ какую-то открывающуюся комиссію, то вовсе не за его услуги...
Софья Леонтьевна сдвинула немного брови, вспомнивъ о Кусовѣ. На минуту у нея все затуманилось въ головѣ, ее всю охватило волненіе, губы немного полуоткрылись, глаза устремились неопредѣленно въ пространство, точно тамъ, гдѣ-то далеко проносились передъ нею волновавшія ее сцены. Крикъ извозчика: "берегись!" заставилъ ее вздрогнуть всѣмъ тѣломъ и очнуться. Она оглядѣлась кругомъ и замѣтила только теперь, что она прошла домъ, гдѣ жила тетка. Софья Леонтьевна вернулась, дошла до дома, гдѣ было жилище тетки, вошла въ подъѣздъ и поднялась во второй этажъ до дверей съ надписью: "Меблированныя комнаты Денизы Андреевны Дублонъ". Не звоня, она отворила дверь, и ее обдало знакомымъ запахомъ меблированныхъ комнатъ, который распространялся по всему коридору изъ кухни, гдѣ вѣчно шумѣли самовары, кипѣли кофейники, грѣлись на плитѣ утюги, что-нибудь варилось и жарилось, раздавались чьи-то громкіе голоса, слышались шлепанье туфель и скрипъ сапогъ, плюханье капель въ рукомойникѣ и шипѣнье чего-то на плитѣ. Чѣмъ-то знакомымъ, чѣмъ-то роднымъ пахнуло на Софью Леонтьевну въ этомъ жилищѣ, которое она такъ полюбила когда-то послѣ затворнической жизни у отца среди скучныхъ книгъ, среди восторженныхъ толковъ о красотахъ поэзіи, среди вѣчныхъ возвышенныхъ нравоученій, среди постоянныхъ матеріальныхъ лишеній, и ей вспомнилось вдругъ, какъ когда-то, поселившись у тетки, она изучила здѣсь каждый шорохъ, каждый голосъ, каждую походку, какъ она здѣсь познакомилась сразу съ десятками жизненныхъ романовъ и комедій, какъ въ условные часы она шмыгала здѣсь, вонъ въ ту крайнюю дверь, къ Егору Егоровичу, еще неопытная, но уже страшно жаждавшая любви или того, что она считала любовью,-- интрижки съ мужчиной, заигрываній, поцѣлуевъ, ласкъ.
Она прошла въ комнату тетки, узенькую и неприглядную, съ невзрачной обстановкой, безъ всякихъ претензій на удобства или комфортъ. По ея лицу скользнула брезгливая гримаса: никогда она не могла понять, какъ можетъ тетка такъ жить и для кого она копитъ деньги. Для живущихъ у нея племянницъ и племянниковъ, но она уже поставила всѣхъ ихъ на ноги и потому могла бы отдохнуть, могла бы обставиться съ большими удобствами. Никитина оглядѣла комнату и тотчасъ же ея глаза блеснули радостью, любопытствомъ: она увидала лежавшее на постели тетки темно-синее шелковое платье съ роскошной отдѣлкой изъ черныхъ плетеныхъ кружевъ и синяго бархата. Въ одну минуту оно уже было въ зя рукахъ, и на нее пахнуло сильнымъ ароматомъ какихъ-то духовъ. Она поднесла близко къ лицу лифъ этого платья и жадно впивала его наркотическій ароматъ. Прикинувъ его къ себѣ, она стала искать глазами зеркала, но зеркала не было въ комнатѣ тетки.
-- Что, хорошо?-- окликнулъ ее голосъ тетки.
Софья Леонтьевна немного смутилась, точно ее застигли врасплохъ, поймали на мѣстѣ преступленія.
-- Да, недурно,-- отвѣтила она, равнодушно положивъ платье снова на постель.
-- Не дурно, а у самой глаза разгорѣлись!-- насмѣшливо сказала тетка.-- Вамъ, чиновницамъ, только развѣ послѣ какихъ-нибудь кокотокъ и заполучить такія сокровища. Лужья такихъ не дарятъ. Это на бѣшеныя деньги дѣлается. Ты кружева-то разсмотрѣла! Настоящій гипюръ. А бархатъ, прямо изъ Ліона вывезенъ. Да, только отъ кокотокъ и можно добывать такія вещи.
-- Имъ легко достается,-- отвѣтила Софья Леонтьевна съ презрѣніемъ.
-- Ну, не легко, а съ умѣньемъ. Вы бы и рады добыть да умѣнья нѣтъ.
Старуха весело засмѣялась.
-- Колоды неподвижныя! Будь я мужчиной -- минуты около себя не потерпѣла бы такихъ ходячихъ мумій. Въ женщинѣ должна жизнь быть, подвижность, огонь...
Тетка сняла, шляпку, сбросила свою пеструю шаль съ желтой серединой и присѣла, отдуваясь.
-- Устали?-- спросила ее Софья Леонтьевна.
-- Съ чего устать, не возъ везла,-- отвѣтила тетка и позвонила.
Вошла горничная.
-- Адольфъ дома!-- спросила хозяйка.
-- Нѣтъ, изъ перваго номера баринъ послали его за табакомъ въ Морскую.
-- Хорошо, ступай!
Горничная вышла.
-- Хотѣла тебѣ показать его. Славный мальчишка и счастливчикъ: отецъ Доменикъ обѣщалъ пристроить его. Недаромъ въ картишки къ себѣ приглашаю его играть. Теперь и пригодился. Какъ вотъ связи есть, такъ все можно обдѣлать. Безъ связей ничего не сдѣлаешь.
-- Да, это только мой Егоръ Егоровичъ понять этого не можетъ и брюзжитъ за то, что мы принимаемъ нужныхъ людей,-- замѣтила молодая женщина.
-- Это на вашихъ-то jours-fixes,-- пренебрежительно спросила тетка, закуривая папиросу.-- Ну, я ихъ никогда не дѣлала, а связи все-таки есть. Да, кстати, въ нынѣшнюю среду вашъ день, значитъ Миша ко мнѣ придетъ ночевать?
Софья Леонтьевна пожала плечами.
-- Я не понимаю, для чего онъ взялъ эту привычку,-- сказала она.
-- Что-жъ ему болтаться среди взрослыхъ до четырехъ часовъ ночи?-- возразила тетка.-- Я очень рада, когда онъ ко мнѣ приходитъ. Любознательный мальчуганъ и бойкій.
-- Нелюдимъ и неряха,-- замѣтила Софья Леонтьевна.-- Ему бы мастеровымъ быть и бродягой: то возится съ клеемъ, красками, что-то мастеритъ, то пропадаетъ Богъ вѣсть гдѣ. И своеволенъ сталъ, точно взрослый, ему говоришь одно, а онъ и ухомъ не ведетъ, дѣлаетъ свое.
-- Ахъ, матушка, ты нападаешь на ребенка за то, что онъ не научился еще франтить, какъ твой Володя. И никакого своевольства я не замѣтила въ Мишѣ: придетъ онъ ко мнѣ, выучитъ уроки и цѣлый вечеръ сидитъ со мною и разспрашиваетъ меня обо всемъ.
-- Да, носъ совать онъ во все умѣетъ -- это его дѣло,-- раздражительно отвѣтила Софья Леонтьевна.
-- А ты бы жила съ мужемъ такъ, чтобы не бояться того, что дѣти узнаютъ то, чего имъ не слѣдуетъ знать,-- замѣтила Дениза Андреевна.
Бой часовъ заставилъ Никитину прервать разговоръ и заторопиться.
-- Домой?-- спросила тетка, смотря на нее немного сощуренными глазами.
-- Да... То-есть тутъ надо еще зайти по дѣлу одному, а потомъ домой,-- отвѣтила племянница, подавляя смущеніе и стараясь не встрѣчаться со взглядомъ тетки.
-- Смотри, не попадись,-- проговорила старуха.
Племянница вспылила.
-- Что вы придумываете? Кому попасться?
Старуха усмѣхнулась.
-- Почему я знаю! я вѣдь не угадчица.
И еще болѣе насмѣшливымъ тономъ она спросила:
-- А что же платье? Не понравилось вѣрно? Ты вѣдь ради него и изъ дома со мной вышла, а теперь спѣшишь домой, не спросивъ даже цѣны.
Софья Леонтьевна съ досадой закусила губу и проговорила:
-- Нѣтъ, оно мнѣ нравится, но... должно-быть, дорого... а я не при деньгахъ.
-- Ну, я и въ долгъ повѣрю,-- отвѣтила старуха.-- Нравится, такъ бери; понемногу выплатишь. Не въ первый разъ.
Она поднялась съ мѣста и стала прощаться съ племянницей, повторивъ снова:
-- А все же не попадись. Теперь ужъ я не помогу, какъ тогда...
Софья Леонтьевна сдѣлала нетерпѣливое движеніе и поспѣшила уйти, чувствуя, что старуха читаетъ въ ея душѣ. Еще бы и не читать, когда она, Софья Леонтьевна, теряла всякое самообладаніе въ присутствіи этой старухи и сама выдавала себя на каждомъ шагу. Выйдя изъ коридора, меблированныхъ комнатъ, Софья Леонтьевна поспѣшно спустила густой вуаль и, свернувъ на улицѣ съ набережной Мойки, пошла довольно скорыми шагами по Гороховой, понаправленію къ Большой Морской. Ея глаза смотрѣли въ пространство, но все передъ ними словно застилалось туманомъ отъ охватившаго ее волненія.
-- Софи,-- тихо окликнулъ ее голосъ.
Она вздрогнула и подняла глаза на окликнувшаго се человѣка. Это былъ молоденькій, очень красивый господинъ, напоминавшій лицомъ фарфоровую куклу, щегольски одѣтый, по послѣдней модной картинкѣ.
-- Я тебя ждалъ уже нѣсколько минутъ,-- проговорилъ онъ, предлагая ей руку.
Она молча взяла его подъ руку, слегка пожимая эту руку, и пошла съ нимъ по направленію къ Александровскому саду. Нѣкоторое время они шли молча, торопясь пройти людныя мѣста.
-- Я сегодня очень встревожена,-- почти шопотомъ начала она, наконецъ, прерывающимся отъ волненія голосомъ, какъ бы боясь, что кто-нибудь подслушаетъ ея слова и узнаетъ ее по голосу.-- Сегодня утромъ онъ опять раздражился, заговоривъ о тебѣ; потомъ, сейчасъ вотъ, тетка моя высказала подозрѣнія. Положительно я боюсь, что за нами слѣдятъ. Отъ него всего можно ждать.
Онъ засмѣялся.
-- А вотъ мы сейчасъ скроемся отъ любопытныхъ глазъ,-- замѣтилъ онъ и сдѣлалъ знакъ кучеру кареты, стоявшей около рѣшетки Александровскаго сада.
Кучеръ подобралъ вожжи, а молодой человѣкъ отперъ дверцу кареты и посадилъ въ экипажъ Софью Леонтьевну. Черезъ минуту карета понеслась по направленію къ Дворцовой набережной.
Третій часъ былъ въ исходѣ, когда Софья Леонтьевна Никитина съ разгорѣвшимся на воздухѣ лицомъ, немного утомленная прогулкой, какъ бы помолодѣвшая въ это ясное, слегка морозное утро, поднималась нѣсколько лѣнивой походкой по лѣстницѣ къ своей квартирѣ. Въ головѣ ея бродили сладкія мысли о томъ, что она сейчасъ пройдетъ въ свою спальню и крѣпко заснетъ до обѣда, когда вернется мужъ, по обыкновенію, дѣлающій въ воскресные дни разные офиціальные визиты въ "нужнымъ" людямъ, которые онъ проклинаетъ на словахъ и которые любитъ въ душѣ не менѣе самой Софьи Леонтьевны, такъ какъ это даетъ ему возможность говорить "мы толковали объ этомъ съ баронессой Розанкамифъ", или "меня просила объ этомъ графяиня Гапирова".
Какъ и всегда, Софья Леонтьевна чувствовала сеоя отлично послѣ катанья съ Александромъ Ивановичемъ Кусовымъ.
Вотъ уже годъ, какъ онъ, увлеченный ея кокетствомъ, началъ ухаживать за нею, въ концѣ-концовъ добившись, почти неожиданно для нея, почти неожиданно для себя ея взаимности. Сперва она испугалась своей "ошибки", потомъ рѣшила, что эта ошибка непоправима, и отдалась теченію событій. Въ сущности, она была очень довольна тѣмъ, что случилось. Онъ молодъ, ловокъ, красивъ собою, и ей очень ладить то, что его не можетъ отбить у нея ни одна француженка, хотя она, Никитина, почти на семь лѣтъ старше его. Она ѣздитъ съ нимъ на свиданія и считаетъ эти свиданія своимъ счастіемъ, и это счастіе немного опьяняетъ ее среди монотонной семейной жизни небогатыхъ людей, для которой она не была ни создана, ни подготовлена и которую она ненавидѣла за необходимость присутствовать при счетѣ горничною грязнаго бѣлья, за неизбѣжное пересматриваніе продырившихся у мужа носковъ, за окрики раздраженнаго мужа: "Ты бы хоть посмотрѣла, всѣ ли у меня пуговицы на нижнемъ бѣльѣ!", за все то, что можетъ скраситься только любовью, что можетъ перенестись только во имя любви, что безъ любви возбуждаетъ или брезгливость, или злобу, и заставляетъ женщину представлять себя не въ высокой и святой роли жены и матери, а въ унизительной роли служанки и рабыни, принужденныхъ рыться въ грязныхъ тряпкахъ ихъ господина. Ее не терзали никакія угрызенія совѣсти, такъ какъ, по ея мнѣнію, всѣ такъ живутъ, и знакомая мужа, баронесса Эльвира Карловна Шольцъ, и кузина мужа, Тото Козлинина, и даже эта лавочница Машка Сидорова, вышедшая замужъ за милліонера-купца Сбоева и возбуждающая во всѣхъ знающихъ ее безпредѣльную зависть, однимъ словомъ, всѣ, всѣ такъ живутъ въ обществѣ, да и нельзя же жить безъ всякихъ радостей. Но она боялась, чтобы никто не узналъ ея близости съ Кусовымъ, потому что тогда все узнаетъ ея мужъ. Эта боязнь подавляла въ ней всѣ другія чувства, и она сама со злобой называла ее въ душѣ "подлой", но побѣдить ее не могла. Вѣдь онъ, ея мужъ, можетъ выгнать ее, какъ ея отецъ выгналъ ея мать,-- выгналъ, какъ собаку, котя она, прося прощенія, обнимала и цѣловала его ноги, ползала передъ нимъ по полу, а онъ, какъ помѣшанный, какъ маніакъ, твердилъ одно: "ты опозорила мое честное имя!" Честное имя какого-то выжившаго изъ ума учителя Иванова! Что за него дадутъ? Съ этимъ честнымъ именемъ отецъ весь вѣкъ жилъ впроголодь, и когда онъ умеръ, его помянули только тѣмъ, что сказали: "неуживчивый былъ человѣкъ". Ея мужу можетъ придти въ голову та же блажь. Онъ фразеръ и въ горячности часто принимаетъ свое фразерство за свои искреннія убѣжденія и за свои настоящія чувства. Отъ него можно ждать всякихъ глупостей, когда онъ раздраженъ, хотя онъ и тряпка,-- или, вѣрнѣе сказать, отъ него именно и можно ждать всякихъ глупостей, потому что онъ тряпка. Имѣя дѣло съ людьми твердаго характера, всегда впередъ знаешь, какъ они поступятъ въ извѣстномъ случаѣ, а люди тряпичные находятся всегда въ рукахъ разныхъ случайностей. Если онъ выгонитъ ее -- что она будетъ дѣлать? Это ее страшно пугало: ея мать нѣсколько ночей ночевала въ ночлежныхъ пріютахъ среди всякаго сброда и, наконецъ, умерла въ городской больницѣ, въ нищетѣ. Она, Софья Леонтьевна, нищеты боялась пуще смерти, натерпѣвшись всего еще въ дѣтствѣ. Если бы не эта боязнь, ничто не смущало бы ее теперь, какъ яачто не смущаетъ тѣхъ женщинъ, которымъ она такъ завидовала въ ранней молодости, всѣмъ этимъ Бланшъ, Эммамъ, Люси. Въ чемъ тутъ преступленіе, если разлюбишь одного и полюбишь другого? Она этого понять не могла. Сердцу приказать нельзя: "люби, не смѣй любить!" Она непремѣнно пошла бы сразу по дорогѣ всѣхъ женщинъ легкомысленнаго поведенія, если бы тетка самовластно не заставила Никитина жениться на ней. Не женился бы онъ -- она сдѣлала бы себѣ карьеру со своей красотой.
Она позвонила, вошла въ открытую горничною дверь, сбросила верхнюю опушенную мѣхомъ накидку и прошла въ спальню.
Ходившій большими шагами изъ угла въ уголъ Егоръ Егоровичъ внезапно остановился передъ женою, какъ только она переступила порогъ спальни. Она вскрикнула отъ неожиданности и хотѣла уже сухо упрекнуть его словами: "Ахъ, какъ ты меня испугалъ", но онъ не далъ ей рта разинуть.
-- Гдѣ ты была? Гдѣ была? Говори! Говори!-- гнѣвно крикнулъ онъ, схвативъ ее больно за руку.
Она сразу поняла, что говорить нечего, что онъ все знаетъ, въ ужасѣ прижалась къ косяку двери и хотѣла что-то солгать. Языкъ, однако, не повиновался. Въ головѣ молніей проносилась одна трусливая фраза:
-- Выгонитъ! сейчасъ выгонитъ на улицу!
-- Молчи! молчи, тварь!-- опять крикнулъ онъ, не дожидаясь ея оправданій и еще больнѣе стискивая ея руку, точно съ мелочно-злымъ желаніемъ изломать, исковеркать ее.-- Я все знаю; я видѣлъ. Тварь! Тварь!
Онъ съ силой отшвырнулъ ее къ стѣнѣ, такъ что она почти упала на стулъ, и заходи.гь снова, съ трудомъ переводя духъ, такъ что было слышно, какъ онъ тяжело дышитъ. Ей казалось, что онъ сейчасъ станетъ ее бить. Пусть! Только бы не выгонялъ! Только бы не выгонялъ! Какъ ужасно смотрѣла ея мать, когда она въ лохмотьяхъ, разбитая, растрепанная, вернулась къ мужу просить прощенія, угла, куска хлѣба!
-- Убить бы тебя слѣдовало, какъ и этого мерзавца! Да я его и убью! А тебя слѣдуетъ выгнать, какъ собаку, на улицу, чтобъ ты подохла подъ заборомъ!-- вскрикивалъ онъ въ безсильномъ бѣшенствѣ.-- И чего я ждалъ, чего ждалъ, когда ты уже дѣвчонкой вѣшалась мнѣ на шею! Тварь! Тварь! Тебѣ бы бродячей женщиной быть!
Она молчала, какъ убитая, неподвижно сидя на стулѣ, куда онъ ее отшвырнулъ, опустивъ на колѣни похолодѣвшія руки, продолжая бояться не того, что онъ ее побьетъ, а все того же, что онъ можетъ ее выгнать изъ дома! Она не раскаивалась, а чувствовала ненависть къ мужу за то, что онъ можетъ по праву ее выгнать. Было время, когда она сама нѣсколько разъ думала бросить все и уйти изъ дому отъ дѣтскаго крика, отъ раздражительныхъ придирокъ мужа, отъ грязнаго бѣлья. Теперь же ее пугала мысль остаться на улицѣ, такъ какъ молодость уже ушла, а тотъ, другой, не возьметъ ее къ себѣ... Это она поняла теперь вдругъ, разомъ, хотя прежде никогда и не думала объ этомъ, и глухая злоба на минуту пробудилась въ ней и къ тому, другому мужчинѣ, связанному съ ней тѣмъ, что еще недавно, сегодня даже, она называла любовью! Въ головѣ мелькнула злая мысль:
"Всѣ они такіе!"
Ея молчаніе приводило мужа все болѣе и болѣе въ бѣшенство. У него не было словъ для объясненія того, что онъ давно подозрѣвалъ ее, давно слѣдилъ за нею, и, наконецъ, сегодня увидѣлъ, какъ она садилась въ карету съ Кусовымъ,-- увидалъ совершенно случайно и сразу узналъ ее по опушенной мѣхомъ накидкѣ, вовсе не думая на этотъ разъ выслѣживать ее. Въ теченіе двухъ часовъ, шагая по спальнѣ и готовясь встрѣтить жену, онъ хотѣлъ все это высказать ей, хотѣлъ высказать ей еще что-то, но что именно, онъ самъ не зналъ, хотя только объ этомъ и думалъ. Увидавъ ее, онъ точно съ ума сошелъ и только отрывисто ругалъ ее площадными словами, сотни разъ бросивъ ей въ лицо слово "тварь!" Казалось, это доставляло ему наслажденіе. Въ душѣ шевелилось желаніе набитъ ее, избить больно, до синяковъ...
Въ сосѣдней комнатѣ послышались бѣготня, говоръ и смѣхъ играющихъ дѣтей.
Это разомъ измѣнило направленіе мыслей. Ему вспомнилось, что въ теченіе двухъ часовъ, только-что проведенныхъ имъ въ спальнѣ жены, онъ на сотню ладовъ передумалъ, какъ надо ему поступить. Выгнать ее вонъ, оставивъ дѣтей у себя? Но что же дальше? Можетъ ли онъ тогда оставаться на службѣ подъ начальствомъ старика Кусова? Выйти въ отставку ему придется, выйти въ отставку почти наканунѣ полученія новаго назначенія? Чѣмъ онъ будетъ содержать дѣтей? Двое изъ нихъ теперь пристроены на казенный счетъ, дѣвочекъ тоже есть надежда при помощи связей пристроить, а тогда... О, дѣти, дѣти, если бы не было ихъ, тогда совсѣмъ другое дѣло! Онъ вышелъ бы въ отставку, бросилъ бы все. Онъ начиналъ снова перебирать въ умѣ всѣ пути, которые онъ могъ избрать, чтобы выпутаться изъ этой исторіи, и, въ концѣ-концовъ, приходилъ опять къ заключенію, что ради дѣтей приходится если не примириться съ совершившимся несчастіемъ, то молчать. Дѣти! дѣти! никогда онъ не думалъ, что ради нихъ ему придется принести такую жертву. Онъ даже могъ бы сказать, что онъ и вовсе не думалъ о нихъ никогда. Теперь онъ старался увѣрить себя, что онъ приноситъ великую жертву именно ради нихъ, только ради нихъ. Заслышавъ ихъ голоса въ сосѣдней комнатѣ, онъ остановился передъ женою и сдавилъ ей руками плечи съ такой силой, что она стиснула зубы, чтобы не вскрикнуть отъ боли.
-- Что сидишь, какъ истуканъ?-- шипящимъ голосомъ сказалъ онъ, сильно встряхивая ее, какъ пустой мѣшокъ.-- Слышишь, тамъ дѣти, мои дѣти! Ради нихъ я не выгоню тебя. Я не хочу, чтобъ они знали, какая у нихъ мать. Ты должна будешь всю жизнь имъ отдать, помни, что ради нихъ, только ради нихъ я не хочу тебя позорить. Но мнѣ ты больше не жена. Слышишь?
Онъ опятъ съ силой потрясъ ее за плечи.
-- Ты будешь жить здѣсь, какъ наемная холопка, по если когда-нибудь замѣчу еще что-нибудь...
Онъ съ ярости стиснулъ передъ ея лицомъ кулаки. Онъ повернулся къ ней спиною и вышелъ, хлопнувъ дверью.
Она вздрогнула, точно пробужденная этимъ стукомъ отъ мрачнаго кошмара, и начала тяжело дышать, словно отдыхая отъ страшной усталости послѣ ходьбы. Ея лицо смотрѣло теперь сурово, почти свирѣпо; оскорбленія, нанесенныя ей мужемъ, вызвали непримиримую вражду къ нему; было ясно, что этого дня, этой сцены она никогда не забудетъ, до самой послѣдней минуты жизни не забудетъ. Когда-то она пошла за него замужъ, потому что это былъ первый молодой человѣкъ, начавшій ухаживать за нею, видя въ ней легкомысленную барышню. Любви онъ къ ней не чувствовалъ вовсе, но любезничалъ съ нею, какъ любезничалъ и съ другими дѣвушками и женщинами, которыя это позволяли. Каждое его слово она принимала за чистую монету, потому, что еще не знала, что въ такихъ случаяхъ всѣ подобные ему молодые люди говорятъ подобнымъ ей молодымъ барышнямъ однѣ и тѣ же пошлыя любезности. Ей даже казалось, что она любитъ его, когда они любезничали еще тайкомъ въ уголкахъ по коридорамъ "меблированныхъ комнатъ" тетки. Это казалось ей началомъ романа ея жизни. Потомъ, когда она, уже сдѣлавшись его женою, увидала, что онъ умѣетъ больше говорить, чѣмъ дѣлать дѣло, то-есть наживать деньги, она стала считать его такой же тряпкой, какой былъ ея отецъ, перестала уважать его, и начала злиться на него въ душѣ за то, что послѣдній поклонникъ доставляетъ болѣе удобствъ и развлеченій любимой женщинѣ, чѣмъ онъ ей, а между тѣмъ у этихъ женщинъ нѣтъ даже и обязанностей никакихъ, ни хозяйства, ни дѣтей; на этихъ женщинахъ не лежитъ обязанности думать о чистой сорочкѣ возлюбленнаго; ихъ не ругаютъ за испорченный обѣдъ, а ей приходилось, кромѣ всего этого, заботиться еще и о карьерѣ мужа. Она была не безъ основанія убѣждена, что только при ея помощи онъ дошелъ уже до извѣстнаго положенія, такъ какъ она умѣла заводить знакомства, связи, кокетничать съ чиновными мужчинами и заискивать въ свѣтскихъ барыняхъ, которыя съ удовольствіемъ помыкали ею и посылали ее вмѣсто себя навѣщать въ вонючихъ подвалахъ опаршивѣвшихъ убогихъ сиротъ, благо, она ради своихъ цѣлей играла роль рьяной филантропки. Другая женщина на ея мѣстѣ не сумѣла бы этого сдѣлать, такъ какъ не у всѣхъ же встрѣчаются разомъ и красота, и довольно солидное образованіе, то-есть то, чѣмъ обладала она, унаслѣдовавшая отъ матери красоту и получившая отъ отца болѣе или менѣе серьезныя и разностороннія научныя познанія.
-- Что же будетъ теперь?-- вдругъ остановилась она на мысли о будущемъ.-- Убьетъ, говоритъ, Александра? Выгонятъ тогда со службы? Нищими останемся? Нѣтъ, нѣтъ, я уйду, уйду, уйду! Куда? Къ теткѣ уйду! Тетка не выгонитъ тогда. И такъ въ аду живу...
Горничная пришла сказать, что поданъ обѣдъ и что "баринъ уѣхали". Софья Леонтьевна почти безсознательно прошла въ столовую, гдѣ уже сидѣли за столомъ и дурачились дѣти, болтая ногами и перебрасываясь хлѣбными шариками, шаловливыя, распущенныя, брошенныя безъ всякаго руководства. Мать даже не взглянула на нихъ, радуясь только тому, что мужъ уѣхалъ, и думая о томъ, что будетъ дальше. Куда онъ уѣхалъ? Не къ Александру ли? На дуэль вызоветъ? Отъ него всего можно ждать въ минуты его бѣшенства. Безхарактерный дуракъ, пустой болтунъ! Исковеркаетъ всю жизнь, пуститъ по-міру и ее, и дѣтей. Не написать ли Александру, не предупредить ли его? Кстати пусть онъ поторопитъ отца выхлопотать этому дураку обѣщанное назначеніе...
Никогда еще не переживала она такого тяжелаго состоянія духа. Голова работала плохо, ничего не могла ясно сообразить. Маленькій умъ былъ не способенъ рѣшать крупныхъ задачъ.
Тотчасъ послѣ обѣда она прошла въ спальню, написала наскоро Александру: "Мужъ все узналъ, подкарауливъ насъ. Прими мѣры противъ него. Пусть отецъ, какъ можно скорѣй, завтра же выхлопочетъ ему командировку или что онъ тамъ обѣщалъ. Это его усмиритъ. Я, право, ничего не могу сообразить. Я потеряла голову". Она велѣла горничной опустить это письмо въ почтовый ящикъ, и легла спать. Сонъ всегда выручалъ ее, когда у нея начинала болѣть голова отъ непріятностей.
Былъ уже вечеръ, когда она проснулась. Она не сразу вспомнила, что произошло передъ обѣдомъ. Потомъ, припомнивъ все, она заволновалась, позвала горничную и спросила:
-- Баринъ пріѣхалъ?
-- Нѣтъ, не пріѣзжали еще.
-- Напойте дѣтей чаемъ. Мнѣ нездоровится и я не буду пить чаю.
-- Слушаю-съ!
Горничная приготовила барынѣ постель къ ночи и ушла изъ спальни. Софья Леонтьевна стала неторопливо раздѣваться, немного успокоенная тѣмъ, что мужа нѣтъ дома, что онъ хоть не вернется къ ней въ эту минуту. Снявъ платье, она прошла за ширмы, присѣла на постель и задумалась, разглядывая неподвижно опущенныя на колѣни бѣлыя, красивыя руки. Какая-то мысль случайно мелькнула въ ея головѣ, и она невольно презрительно усмѣхнулась.
-- Хорошо бы, если бы напился...
И она стала вспоминать, какъ раза два-три во время ея супружеской жизни Егоръ Егоровичъ напивался съ горя по случаю разныхъ неудачъ. Горе какъ рукой снимало при помощи этихъ попоекъ. Она пожала презрительно плечами.
-- Что-жъ, можетъ-быть, и теперь... Вѣдь, вѣрно, у кого-нибудь изъ друзей застрялъ... Ахъ, хоть бы совсѣмъ пропалъ...
Она слегка махнула рукой и торопливо начала свертывать волосы на головѣ къ ночи. Ей снова хотѣлось теперь одного -- уснуть крѣпкимъ сномъ, чтобы успокоиться, отдохнуть отъ всей этой передряги.
Софья Леонтьевна не ошиблась. Егоръ Егоровичъ дѣйствительно былъ у одного изъ своихъ пріятелей, Антона Петровича Кокина, стараго холостяка, тономъ гаера говорившаго всѣмъ и каждому, что жизнь -- это или веселая попойка, или адская скучища. Заплывшій жиромъ, лѣнивый въ движеніяхъ, съ краснымъ лоснящимся лицомъ, съ блестящей лысиной, Кокинъ или старый Фальстафъ, какъ его величали друзья, не подозрѣвавшіе, что это просто старый пошлякъ, напоминалъ скорѣе разжирѣвшаго борова, чѣмъ человѣка. Вся его жизнь внѣ служебныхъ банковскихъ занятій, которыя онъ проклиналъ и исполнялъ кое-какъ, исправно получая за нихъ деньги, состояла изъ путешествій изъ ресторана въ ресторанъ, изъ одного кафе-шантана въ другой такой же кафе-шантанъ, изъ одного игорнаго дома въ другой не менѣе веселый притонъ. Зачѣмъ и для чего отправился Егоръ Егоровичъ именно къ этому человѣку, о которомъ онъ обыкновенно говорилъ съ благороднымъ. презрѣніемъ, какъ о вредномъ коптителѣ неба и о паразитѣ -- онъ и самъ хорошенько не могъ дать себѣ отчетъ; толкнуло его къ этому, вѣроятно, чисто инстинктивное, безсознательное желаніе слабодушнаго человѣка залить иномъ горе, какъ это ужъ не разъ случалось съ нимъ.
-- Ба-ба-ба! Кого вижу! Егоръ Егоровичъ!-- веселымъ басомъ воскликнулъ Кокинъ, увидавъ Никитина, входившаго въ его меблированную комнату, всегда напоминавшую собою какую-то мусорную яму съ невынесенными помоями.-- На кончикѣ засталъ. Мы вотъ съ Никитой Ивановымъ собрались въ расторяцію пообѣдать.
Егоръ Егоровичъ пожалъ широкую руку некрасивому и нескладному по фигурѣ гиганту-хозяину, и поздоровался съ бывшимъ у него въ гостяхъ ихъ общимъ знакомымъ, маленькимъ и лысенькимъ неопредѣленныхъ лѣтъ господиномъ съ улыбающимся розовымъ личикомъ.
-- Ты, Антонъ Петровичъ, не стѣсняйся,-- замѣтилъ Никитинъ, видя, что хозяинъ пересталъ переодѣваться и присѣлъ на кресло въ одной сорочкѣ и еще не застёгнутыхъ панталонахъ.-- Я охотно отобѣдаю вмѣстѣ съ вами.
-- Ну, и дѣло,-- одобрилъ хозяинъ, поднявшись и натягивая на себя жилетъ и сюртукъ.-- Значитъ, трогаемся.
Всѣ трое минутъ черезъ пятъ вышли въ коридоръ, пропитанный чадомъ и табачнымъ дымомъ, изъ комнаты, которую хозяинъ замкнулъ, спрятавъ ключъ въ карманъ.
-- Куда же тронемся? Къ Палкину или въ Ярославецъ?-- спросилъ Никита Ивановичъ, и его круглое, какъ колный мѣсяцъ, личико осклабилось глуповатой улыбкой.
-- Да мнѣ все равно,-- сказалъ Егоръ Егоровичъ.
-- А мы, собачка, начнемъ съ Палкина,-- объявилъ Антонъ Петровичъ, называвшій своего неизмѣннаго друга Никиту Ивановича Пастушкова своей "собачкой".
"Начнемъ" на ихъ языкѣ означало, что за началомъ послѣдуютъ переходы изъ одного трактира въ другой.
-- Начнемъ и съ Палкина, если угодно, господинъ бегемотъ,-- отвѣтилъ Никита Ивановичъ.
Егоръ Егоровичъ хорошо зналъ этотъ обычай, и въ обыкновенное время либерально возмущался и имъ, и вообще жизнью этихъ циниковъ. Но въ настоящую минуту ему было все равно, съ кѣмъ идти, куда идти, гдѣ пить. Онъ даже не пробовалъ наводить разговора на какія-нибудь излюбленныя имъ общественныя темы и не обрывалъ ни Кокина, ни Пастушкова, разсказывающихъ на перебой цѣлую массу пикантныхъ анекдотовъ и скабрезныхъ исторій, на которыхъ лежала печать пошлости и тупости. Онъ чувствовалъ себя глубоко несчастнымъ и не безъ рисовки передъ самимъ собою съ трагизмомъ повторялъ мысленно: "Теперь мнѣ все равно".
Сперва онъ обѣдалъ и пилъ съ пріятелями у Палкина, потомъ закусывалъ и снова пилъ съ ними въ Ярославцѣ, затѣмъ смотрѣлъ, какъ два шуллера играютъ на бильярдѣ у Доминика, свернувъ сюда по дорогѣ, и тоже пилъ, наконецъ, Антонъ Петровичъ поощрительно и фамильярно похлопалъ его по плечу и спросилъ:
-- А ты, мальчикъ, сегодня молодецъ! Совсѣмъ постромки порвалъ?
Егоръ Егоровичъ глуповато разсмѣялся, но уже не сознавая, что ему говорятъ.
-- Порвалъ?-- повторилъ Антонъ Петровичъ вопросительно.,
-- А что?
-- Да такъ, мы еще вотъ дальше экскурсію направимъ въ разныя злачныя мѣста, въ "варіэты" и "шатошки" разныя. Съ нами?
Никита Ивановичъ, ничего уже не соображая и только слыша слова "злачныя мѣста" скоморошества, запѣлъ тоненькимъ дискантикомъ:
-- Ахъ, много есть окрестъ
Чудесныхъ злачныхъ мѣстъ.
-- Не визжи ты своихъ экспромтовъ, маленькая собачка,-- басовито остановилъ его Антонъ Петровичъ.
-- Что-жъ, маленькая собачка до старости щенокъ, а вы, господинъ бегемотъ, и въ колыбели уже казались старцемъ,-- огрызнулся Никита Ивановичъ.
Они, хмелѣя, всегда пикировались другъ съ другомъ, задѣвая одинъ у другого самыя больныя мѣста.
-- Такъ какъ же?-- обратился Антонъ Петровичъ къ Никитину.
-- Что-жъ, мнѣ все равно,-- отвѣтилъ Егоръ Егоровичъ безнадежно.
-- Молодчина! Ей-Богу, молодчина, даромъ что къ бабѣ пришился!-- ободрялъ его Антонъ Петровичъ.
-- Да, васъ вотъ не сподобилъ Господь этого счастія,-- замѣтилъ не безъ ехидства Никита Ивановичъ, дѣлавшійся по мѣрѣ подпитія все болѣе и болѣе задорнымъ и храбрымъ, несмотря на свою плюгавость.
-- Можетъ-быть, я самъ не желалъ!-- огрызнулся Антонъ Петровичъ.-- Вотъ тебя такъ ужъ точно что не сподобилъ, потому плюнуть на тебя не на что.
-- Малъ золотникъ да дорогъ, а велика Ѳедора да дура,-- хвастливо отвѣтилъ Никита Ивановичъ.
-- Затявкалъ!-- проворчалъ Антонъ Петровичъ и, подражая собачьему лаю, подразнилъ:-- Тявъ! тявъ! На-на, куси!
Они начали обмѣниваться пошлыми колкостями и перебраниваться, что не помѣшало имъ вмѣстѣ съ Егоромъ Егоровичемъ направиться далѣе...
Было уже совсѣмъ свѣтло, когда Егоръ Егоровичъ вернулся домой...
Былъ одиннадцатый часъ утра. По широкой лѣстницѣ съ большими пролетами, по длиннымъ коридорамъ и помѣщеніямъ канцелярій обширнаго зданія казенной архитектуры, давно уже ходили съ бумагами курьеры и сторожа, и сновали мелкіе чиновники, по большей части, молодежь съ едва пробивавшейся растительностью на лицахъ. Раскланиваясь болѣе или менѣе почтительно съ медленной и тяжелой поступью направлявшимися къ своимъ обычнымъ мѣстамъ стариками съ орденами въ петлицахъ и на шеяхъ, молодежь то тутъ, то тамъ сходилась въ кучки и перебрасывалась между собою болѣе или менѣе отрывочными фразами.
Въ одной группѣ вспоминали:
-- А я вчера на бильярдѣ въ пухъ продулся. Наскочилъ на бестію какую-то. Изъ Москвы пріѣхалъ облопошивать. Вотъ такъ франтъ!
-- Нѣтъ, меня вчера въ винтъ со старухами усадили играть. Сущая мука. Плачутъ при каждомъ ремизѣ.
-- Значитъ, я и хорошо сдѣлалъ, что махнулъ прямо къ сапожникамъ въ клубъ. Тамъ хоть позвонить можно съ разными канашками.
Въ другой группѣ таинственно разсуждали:
-- Ну, и напоролся!
-- Такъ-таки прямо на самого?
-- Прямо на мужа! Могу сказать, вышло табло!
-- А ты впередъ отъ замужнихъ сторонись. Это мое правило.
Къ третьей группѣ разговаривающихъ быстро подошелъ какой-то длинноногій молодой человѣкъ, съ узенькимъ лбомъ, съ длинной шеей, съ видомъ ищейки, съ сощуренными подслѣповатыми глазами, pince-nez на носу и быстро заговорилъ:
-- Господа, кто при деньгахъ? Мнѣ рубль только, извозчику надо отдать.
-- Что-жъ ты у Мартына не перехватилъ?
-- Подлецъ ломается, говоритъ, что нѣтъ.
-- Ну, вотъ, у него-то! Ей-Богу, сейчасъ помѣнялся бы съ нимъ мѣстами: онъ на мое, я на его, въ швейцары. Лафа швейцарамъ!
-- Рубль-то, рубль у кого есть?-- торопилъ господинъ съ видомъ ищейки.-- Извозчикъ ждетъ!
Вмѣсто отвѣта одинъ изъ разговаривающихъ запѣлъ вполголоса:
А смотришь, гордый сей испанецъ