Собраніе сочиненій
Чарльза Диккенса.
Нашъ общій другъ.
(Романъ.)
Часть третья.
Переводъ М. А. Шишмаревой.
С.-Петербургъ.
Типо-литографія Товарищества "Просвѣщеніе",
Забалканскій просп., соб. д. No 75.
Книга третья (окончаніе).
X. Шпіоны
XI. Во мракѣ
XII. Каверза мистера Райи
XIII. Козелъ отпущенія
XIV. Мистеръ Веггъ собирается прищемить хвостъ мистеру Боффину
XV. Золотой мусорщикъ въ наихудшемъ своемъ видѣ
XVI. Пиршество трехъ сильфовъ
XVII. Общественный хоръ
I. Травля
II. Золотой мусорщикъ немного подымается въ нравственномъ смыслѣ
III. Золотой мусорщикъ снова надаетъ во прахъ
IV. Бѣглая чета
V. Жена нищаго
VI. Крикъ о помощи
VII. Лучше быть Авелемъ, чѣмъ Каиномъ
VIII. Приправлена перцемъ
IX. Два вакантныхъ мѣста....
X. Миссъ Дженни подсказываетъ нужное слово
XI. Открытію маленькой швеи дается надлежащій ходъ
XII. Мимолетная тѣнь
XIII. Какъ золотой мусорщикъ расчистилъ мусоръ
XIV. Шахъ и матъ предпріятію двухъ компаньоновъ
XV. Что попало въ ловушку?
XVI. О дѣйтвующихъ лицахъ вообще
XVII. Голосъ общества
Постскриптумъ
-- Итакъ, миссъ Ренъ, мнѣ не удастся васъ убѣдить, чтобы вы одѣли для меня куклу?-- сказалъ Юджинъ Рейборнъ.
-- Нѣтъ,-- рѣзко отвѣчала миссъ Ренъ.-- Если вамъ нужна кукла, сходите въ магазинъ и купите.
-- Такъ, стало быть,-- продолжалъ шутливо-жалобно мистеръ Рейборнъ,-- стало быть, моя очаровательная юная крестница въ Гердфордширѣ...
-- Въ сумбуръ-ширѣ -- хотите вы, кажется, сказать,-- ввернула миссъ Ремъ.
--... будетъ зачислена въ разрядъ простой сѣрой публики и не извлечетъ никакой выгоды изъ моего личнаго знакомства съ придворной швеей?
-- Если для вашей очаровательной крестницы, которую поистинѣ можно поздравить съ такимъ милѣйшимъ крестнымъ папашей... если для нея есть выгода знать, что придворная швея знакома со всѣми вашими штуками и повадками, такъ можете передать ей это по почтѣ съ моимъ глубочайшимъ почтеніемъ,-- отвѣчала миссъ Ренъ своему собесѣднику, тыкая противъ него въ воздухъ иглой.
Миссъ Ренъ прилежно шила при свѣтѣ свѣчи, а мистеръ Рейборнъ, наполовину забавляясь, наполовину раздражаясь ея сердитыми отвѣтами, праздно, съ скучающимъ видомъ стоялъ подлѣ ея табуретки и смотрѣлъ на нее. Несносный ребенокъ миссъ Ренъ находился видимо въ опалѣ: онъ сидѣлъ въ противоположномъ углу, являя всей своей дрожащей особой поучительное зрѣлище пьяницы, потерявшаго человѣческій образъ.
-- У--у, скверный мальчишка!-- воскликнула миссъ Ренъ, до которой донесся звукъ его стучащихъ зубовъ.-- Хотѣла бы я, чтобы твои противные зубы посыпались тебѣ въ горло и заиграли въ бабки у тебя въ животѣ. Тьфу! гадкое, негодное созданіе! Черная овца!
Вся эта брань сопровождалась грознымъ постукиваньемъ объ полъ маленькой ножки, противъ чего несчастное существо протестовало только хныканьемъ.
-- А тутъ еще плати за тебя!-- продолжала миссъ Ренъ.-- Пять шиллинговъ -- шутка сказать!-- Какъ ты думаешь, сколько часовъ мнѣ нужно гнуть спину, чтобъ заработать эти пять шиллинговъ?.. Сейчасъ же перестань хныкать, не то я запущу въ тебя этой куклой... Пять шиллинговъ штрафу за такую дрянь,-- каково? Я съ радостью дала бы пять шиллинговъ мусорщикамъ, чтобъ они увезли тебя отсюда въ своей тачкѣ.
-- Нѣтъ, нѣтъ, не надо!-- молилъ полоумный старикъ.
-- Онъ способенъ растерзать материнское сердце -- этотъ негодный мальчишка,-- сказала миссъ Ренъ не то про себя, не то обращаясь къ Юджину.-- На свою голову я взростила его. Онъ быль бы ядовитѣе змѣи, не будь онъ грязнѣе свиньи... Взгляните вы на него! Какое утѣшительное зрѣлище для родительскихъ глазъ.
И въ самомъ дѣлѣ, въ томъ, болѣе чѣмъ свинскомъ, состояніи, въ какомъ онъ теперь находился (свиньи хоть жирѣютъ отъ обжорства и становятся хороши для ѣды), этотъ человѣкъ представлялъ во всякомъ случаѣ любопытное зрѣлище, и не только для родительскихъ глазъ.
-- Ну, на что ты годенъ, старый хрычъ?-- кричала, все больше и больше ожесточаясь, миссъ Ренъ.-- Развѣ только на то, чтобы посадить тебя въ спиртъ, которымъ ты отравляешься, въ большую стекляную бутыль, и выставлять напоказъ другимъ сосунамъ такого же десятка. Ты хоть бы мать пожалѣлъ, если своей печенки не жалѣешь.
-- Жалѣю! Охъ, жалѣю!-- хныкалъ злополучный предметъ этихъ нападокъ.-- И ты меня пожалѣй!
-- У тебя одна пѣсня: пожалѣй да пожалѣй. А самъ что дѣлаешь, а? Зачѣмъ ты такъ дѣлаешь?
-- Не буду больше! Право, не буду! Прости!
-- Замолчи!-- сказала миссъ Ренъ, закрывая рукою глаза.-- Я не могу тебя видѣть. Ступай наверхъ, принеси мнѣ шляпку и шаль. Будь хоть чѣмъ-нибудь полезенъ, негодный, и хоть на минуту уйди прочь съ моихъ глазъ.
Онъ покорно вышелъ, шатаясь на дрожащихъ ногахъ, и тутъ Юджинъ Рейборнъ увидѣлъ, что между тонкихъ пальчиковъ дѣвочки, прижатыхъ къ глазамъ, катятся слезы. Ему стало жаль ее, но жалость не расшевелила его равнодушія и осталась лишь жалостью, не проявившись ни въ чемъ.
-- Я иду въ итальянскую оперу примѣривать наряды,-- сказала, спустя нѣсколько минутъ, миссъ Ренъ, отнимая руку отъ глазъ и смѣясь иронически, чтобы скрыть, что она плакала.-- Вы должны откланяться, прежде чѣмъ я уйду, мистеръ Рейборнъ. И позвольте мнѣ сказать вамъ разъ навсегда: вамъ незачѣмъ дѣлать мнѣ визиты. Вы изъ меня не вытянете того, что вамъ нужно, не вытянете, если бъ даже вы запаслись щипчиками и стали рвать меня но кусочкамъ.
-- Неужто вы такъ крѣпко уперлись на своемъ и такъ-таки не беретесь соорудить туалетъ для моей крестницы?
-- Да, я уперлась на своемъ,-- отрѣзала миссъ Ренъ, дернувъ подбородкомъ.-- Я очень упряма и по вопросу о кукольныхъ туалетахъ, и по вопросу объ... адресахъ, если хотите. Отправляйтесь-ка себѣ по-добру по-здорову и отложите попеченіе на этотъ счетъ.
Ея преступное дитя, между тѣмъ, воротилось и стояло у нея за спиной со шляпкой и шалью въ рукахъ.
-- Давай сюда и ступай опять въ свой уголъ, старый хрычъ!-- сказала миссъ Ренъ, случайно обернувшись и замѣтивъ его.-- Нѣтъ, нѣтъ, твоихъ услугъ мнѣ не нужно. Ступай въ свой уголъ,-- слышишь?
Сконфуженно потирая руки, несчастный человѣкъ побрелъ, шатаясь, къ мѣсту своего изгнанія; но, проходя мимо Юджина, онъ какъ-то особенно взглянулъ на него и сдѣлалъ при этомъ движеніе, которое можно бы было принять за движеніе локтемъ, если бъ его члены повиновались его волѣ. Не обративъ на него вниманія и только инстинктивно посторонившись, чтобъ избѣжать непріятнаго прикосновенія, Юджинъ вяло раскланялся съ миссъ Ренъ, попросилъ позволенія закурить сигару и вышелъ.
-- Слушай ты, блудный сынъ!-- заговорила тогда Дженни, тряхнувъ головой и внушительно грозя миніатюрнымъ указательнымъ пальчикомъ своему неисправимому чаду.-- Сиди дома, пока я не вернусь. Если ты двинешься изъ своего угла, пока меня не будетъ, я все равно вѣдь догадаюсь, зачѣмъ ты уходилъ.
Съ этимъ наказомъ она задула свѣчу, служившую ей для работы, оставивъ старика только при свѣтѣ камина, положила въ карманъ большой ключъ отъ двери, взяла свою крючковатую палочку и ушла.
Юджинъ неспѣшнымъ шагомъ, покуривая, направлялся къ Темплю, но не видалъ ужъ больше кукольной швеи, такъ какъ она случайно пошла по другой сторонѣ улицы. Угрюмо шелъ онъ впередъ все тою же лѣнивой походкой, остановился на минуту въ Черингь-Кроссѣ, поглазѣлъ по сторонамъ, не удостаивая своимъ вниманіемъ сновавшую мимо толпу, и снова тронулся дальше. Вдругъ на глаза ему попался совершенно неожиданный предметъ,-- не что иное, какъ непослушный сынокъ Дженни Ренъ, собиравшійся переходить улицу.
Едва ли можно было увидѣть на улицѣ что-нибудь смѣшнѣе и безпомощнѣе этого жалкаго, трясущагося бѣдняка, слабо пытавшагося продвинуться на мостовую и тотчасъ же отступавшаго назадъ на нетвердыхъ ногахъ, въ страхѣ передъ, экипажами, которые показывались, а можетъ быть, и не показывались вдали. Когда путь очищался, онъ снова пытался перейти улицу, доходилъ до середины, затѣмъ описывалъ кругъ и возвращался вспять, хотя успѣлъ бы перейти разъ десять. Послѣ этого онъ стоялъ, дрожа всѣмъ тѣломъ, на краю троттуара и долго смотрѣлъ вдоль улицы направо и налѣво, въ то время какъ десятки пѣшеходовъ толкали его, переходили на другую сторону и продолжали свой путь. Затѣмъ, подстрекаемый ихъ успѣхомъ, онъ дѣлалъ новую попытку, доходилъ почти до противоположнаго троттуара, но тутъ, увидавъ -- въ дѣйствительности или въ своемъ воображеніи -- что-то мчащееся на него, въ испугѣ откидывался, описывалъ кругъ и, спотыкаясь, возвращался назадъ. Постоявъ немного, онъ принимался дѣлать какія-то судорожныя движенія, какъ будто готовился къ гигантскому прыжку, наконецъ, рѣшался двинуться впередъ какъ разъ въ ненадлежащій моментъ, попадалъ на окрики возницъ, пугливо съежившись, пятился и становился, весь дрожа, на прежнее мѣсто только затѣмъ, чтобы вновь продѣлать то же самое.
"Пріятель мой, сдается мнѣ, опоздаетъ къ мѣсту назначенія, если онъ отправляется по срочному дѣлу", сказалъ себѣ спокойно Юджинъ послѣ нѣсколькихъ минутъ наблюденія надъ интереснымъ субъектомъ.
И съ этимъ фолософскимъ замѣчаніемъ побрелъ своей дорогой и больше не думалъ о немъ.
Ляйтвудъ, къ которому онъ шелъ, оказался дома и обѣдалъ одинъ. Юджинъ придвинулъ себѣ стулъ къ камину, у котораго тотъ допивалъ свое вино, просматривая газеты, потомъ досталъ рюмку и налилъ себѣ за компанію.
-- Другъ Мортимеръ, поистинѣ ты поучительная иллюстрація самодовлѣющаго прилежанія, отдыхающаго въ кредитъ отъ своихъ добродѣтельныхъ дневныхъ трудовъ.
-- Другъ мой Юджинъ, поистинѣ ты поучительная иллюстрація скучающей, но не отдыхающей праздности. Гдѣ ты былъ?
-- Шатался по городу,-- отвѣчалъ Юджинъ,-- и вотъ теперь явился въ эти Палестины съ намѣреніемъ посовѣтоваться съ моимъ велемудрымъ и высокочтимымъ стряпчимъ о положеніи моихъ дѣлъ.
-- Твой велемудрый и высокочтимый стряпчій, Юджинъ, полагаетъ, что положеніе твоихъ дѣлъ незавидное.
-- Логично ли говорить такимъ образомъ о дѣлахъ кліента, которому нечего терять и котораго нельзя, повидимому, заставить платить, это еще, думается мнѣ, подъ сомнѣніемъ,-- замѣтилъ глубокомысленно Юджинъ.
-- Ты попалъ въ жидовскія лапы, Юджинъ.
-- Другъ любезный, мнѣ уже случалось попадать въ кое-какія христіанскія лапы, такъ что этото я могу снести, какъ философъ,-- возразилъ должникъ, хладнокровно поднося ко рту рюмку.
-- Сегодня, Юджинъ, я видѣлся съ однимъ евреемъ, который, кажется, собирается порядкомъ насъ съ тобой поприжать. Типичный Шейлокъ, а видомъ патріархъ. Живописная, сѣдовласая, сѣдобородая фигура въ широкополой шляпѣ и длиннополомъ балахонѣ.
-- Да ужъ не пріятель ли это мой? не почтенный ли мистеръ Ааронъ?-- проговорилъ Юджинъ, поставивъ на столъ свою рюмку.
-- Онъ называетъ себя мистеромъ Райей.
-- Я, впрочемъ, вспомнилъ, что это я самъ -- должно быть, по инстинктивному желанію принять его въ лоно нашей церкви -- окрестилъ его Аарономъ,-- сказалъ Юджинъ.
-- Охъ, Юджинъ! Ты нынче какъ-то особенно нелѣпъ. Объясни, что ты хочешь сказать.
-- Только то, другъ любезный, что я имѣю честь и удовольствіе быть отчасти знакомымъ точь-въ-точь съ такимъ патріархомъ, какого ты описалъ, а зову я его мистеромъ Аарономъ потому, что такъ оно выходитъ и въ еврейскомъ стилѣ, и выразительно, и любезно,-- вообще къ мѣсту. Но не взирая на столь вѣскія причины для мистера Аарона именоваться этимъ именемъ, весьма возможно, что это не настоящее его имя.
-- Ты положительно самый нелѣпый человѣкъ на земномъ шарѣ, Юджинъ,-- проговорилъ, смѣясь, Мортимеръ.
-- Нимало, увѣряю тебя... Не говорилъ ли онъ, что знаетъ меня?
-- Нѣтъ, не говорилъ. Выразилъ только надежду, что ты ему заплатишь.
-- Какъ будто похоже на то, что онъ меня не знаетъ,-- замѣтилъ Юджинъ совершенно серьезно,-- Надѣюсь, что это не мистеръ Ааронъ, потому что, сказать тебѣ по правдѣ, Мортимеръ, я боюсь, что у него есть маленькое предубѣжденіе противъ меня. Я сильно подозрѣваю, что онъ приложилъ руку въ этой исторіи исчезновенія Лиззи.
-- О чемъ бы ни зашла у насъ рѣчь, какой-то силой рока все приводитъ насъ къ Лиззи,-- съ досадой проговорилъ Мортимеръ.-- "Шатался по городу -- читай: -- "въ поискахъ за Лиззи". Не такъ ли, Юджинъ?
-- Мой стряпчій, долженъ я сознаться, человѣкъ въ высшей степени проницательный,-- сказалъ Юджинъ, поворачиваясь спиною къ огню.
-- А развѣ не такъ, Юджинъ?
-- Такъ, Мортимеръ.
-- А между тѣмъ знаешь, Юджинъ: вѣдь въ сущности ты мало занятъ ею.
Юджинъ Рейборнъ поднялся со стула, засунулъ руки въ карманы, поставилъ ногу на рѣшетку камина и принялся раскачиваться всѣмъ тѣломъ, глядя въ огонь. Послѣ довольно длинной паузы онъ сказалъ:
-- Нѣтъ, я этого не знаю. И я долженъ тебя попросить не говорить этого больше, то есть не говорить въ такомъ смыслѣ, какъ будто это у насъ съ тобою рѣшеный вопросъ.
-- Но вѣдь если она тебѣ дорога, такъ ты тѣмъ болѣе обязанъ оставить ее въ покоѣ.
Помолчавъ опять, какъ прежде, Юджинъ отвѣчалъ:
-- И этого я тоже не знаю. Но скажи: видѣлъ ты когда-нибудь, чтобы я такъ безпокоилъ свою особу, какъ теперь, въ поискахъ за нею? Спрашиваю просто изъ любознательности.
-- Нѣтъ, не видалъ, милый другъ, но, признаюсь, желалъ бы видѣть.
-- Такъ не видалъ, стало быть? Вотъ именно. Ты подтверждаешь мое собственное впечатлѣніе. Какъ ты находишь теперь, похоже ли на то, что я какъ будто занятъ ею, что она мнѣ дорога? Спрашиваю изъ любознательности.
-- Это я спрашивалъ тебя, Юджинъ,-- сказалъ Мортимеръ съ укоризной.
-- Я понимаю, милый другъ, но не могу ничего тебѣ разъяснить. Я самъ жажду разъясненій. Что я хочу сказать -- спрашиваешь ты? Если мои старанія разыскать ее не значатъ, что она вѣчно у меня на умѣ, такъ что же они значатъ?
Онъ говорилъ шутливо, но на лицѣ его было сомнѣніе, неразрѣшенный вопросъ, какъ у человѣка, который силится и не можетъ себя разгадать.
-- Принимая во вниманіе возможныя послѣдствія...-- началъ возражать Мортимеръ, но Юджинъ ухватился за эти слова:
-- Эхъ, да вотъ этого-то я и не могу! Какъ ловко ты всегда затрагиваешь мою слабую струнку, Мортимеръ! Когда мы съ тобой были въ школѣ, ты вспомни: я всегда готовилъ уроки въ послѣднюю минуту, и такъ изо дня въ день. Теперь мы съ тобой дѣйствуемъ въ жизни, и я готовлю уроки все такъ же. Въ данномъ случаѣ мои планы не идутъ дальше слѣдующаго: я хочу отыскать Лиззи; я твердо рѣшился ее отыскать, и употреблю для этого всѣ средства, какія представятся. Честныя средства или подлыя средства -- мнѣ все равно. Теперь спрошу -- такъ, просто изъ любознательности: что это значитъ? Когда я отыщу ее, тогда я, можетъ быть, спрошу -- тоже изъ любознательности -- зачѣмъ я ее отыскивалъ и что это значитъ? Но покамѣстъ это было бы преждевременно, а загадывать впередъ я не умѣю: не такой у меня складъ ума.
Ляйтвудъ только головой качалъ, не зная, что сказать. Весь тонъ этой простодушно откровенной аргументаціи былъ до того убѣдителенъ, что -- какъ ни странно -- она не производила впечатлѣнія увертки.
Вдругъ за наружной дверью послышался шорохъ, потомъ слабый, нерѣшительный стукъ, какъ будто кто-то нащупывалъ скобку.
-- Должно быть, какой-нибудь шелопай тамъ лампу задулъ,-- сказалъ Юджинъ.-- Я съ удовольствіемъ вышвырнулъ бы его съ площадки прямо на дворъ безъ всякихъ промежуточныхъ церемоній. Надо пойти посмотрѣть: я сегодня дежурный.
Ляйтвудъ едва успѣлъ отмѣтить про себя небывалый проблескъ энергіи, съ какою его другъ говорилъ о своемъ рѣшеніи найти эту дѣвушку,-- проблескъ, погасшій съ послѣднимъ звукомъ произнесенныхъ имъ словъ,-- какъ Юджинъ воротился, сопутствуемый позорной тѣнью человѣка, дрожащаго съ головы до ногъ и кутающагося въ засаленныя, грязныя лохмотья.
-- Этотъ интересный джентльменъ -- сынокъ одной знакомой мнѣ леди: ребенокъ, испытывающій материнское сердце, ибо онъ имѣетъ свои слабости.-- И Юджинъ представилъ: -- Мистеръ Мортимеръ, мистеръ Куклинъ.
Онъ не зналъ фамиліи старика, такъ какъ фамилія маленькой швеи была вымышленная, но отрекомендовалъ его съ своей обычной непринужденностью подъ первою кличкой, пришедшей ему въ голову по ассоціаціи идей.
-- По всѣмъ повадкамъ мистера Куклина (хоть въ нихъ и мудрено бываетъ разобраться) я заключаю, что онъ желаетъ сдѣлать мнѣ какое-то сообщеніе,-- продолжалъ Юджинъ, пока Ляйтвудъ съ удивленіемъ разглядывалъ жалкаго посѣтителя.-- Я уже намекнулъ мистеру Куклину, что мы съ тобой вполнѣ довѣряемъ другъ другу, и просилъ его объясниться здѣсь.
Несчастное существо испытывало большое стѣсненіе отъ того, что ему нужно было держать въ рукахъ остатки своей шляпы. Поэтому Юджинъ, недолго думая, швырнулъ шляпу въ уголъ, а гостя усадилъ на стулъ.
-- Придется, кажется, подмазать мистера Куклина, иначе намъ не выжать изъ него ничего, что имѣло бы человѣческій смыслъ,-- сказалъ онъ.-- Водки, мистеръ Куклинъ, или?..
-- Рому на три пенса,-- сказалъ мистеръ Куклинъ.
Благоразумная порція этого горячительнаго была поднесена ему въ рюмкѣ, и онъ препроводилъ ее ко рту съ безчисленными спотыканьями и уклоненіями отъ прямого пути.
-- У мистера Куклина, я вижу, порядкомъ развинтились нервы,-- замѣтилъ Юджинъ.-- И, соображая всѣ обстоятельства, я нахожу полезнымъ слегка его окурить.
Онъ досталъ изъ-подъ камина лопаточку, загребъ немного горячаго угля и, взявъ изъ стоявшей на каминѣ коробочки курительнаго порошку, бросилъ его на лопаточку, послѣ чего принялся съ полнѣйшимъ хладнокровіемъ покачивать ее передъ особой мистера Куклина, дабы отдѣлить ее, такъ сказать, отъ себя.
-- Господи, спаси насъ и помилуй! Ну что за чудакъ этотъ Юджинъ!-- воскликнулъ, хохоча, Ляйтвудъ.-- Объясни, ради Бога, зачѣмъ къ тебѣ явился этотъ несчастный?
-- А вотъ услышимъ,-- сказалъ мистеръ Рейборнъ, внимательно наблюдая за лицомъ посѣтителя.-- Ну, теперь говорите. Не бойтесь. Въ чемъ дѣло, мистеръ Куклинъ?
-- Ми-стъ Рей-брнъ!-- выговорилъ гость сиплымъ голосомъ и тяжело ворочая языкомъ.-- Вѣдь это вы ми-стъ Рей-брнъ,-- такъ, что ли?-- прибавилъ онъ съ посоловѣлымъ взглядомъ.
-- Онъ самый. Смотрите на меня. Ну, что же вамъ угодно?
Мистеръ Куклинъ какъ-то весь съежился на своемъ стулѣ и произнесъ шепотомъ:
-- Рому на три пенса.
-- Сдѣлай милость, Мортимеръ, подмажь его еще. У меня руки заняты лопаточкой,-- сказалъ Юджинъ.
Такая же порція была снова налита въ его рюмку, и онъ доставилъ ее по назначенію такими же окольными путями. Вытянувъ весь ромъ, онъ съ явнымъ опасеніемъ превратиться снова въ комокъ, если не поторопится, приступилъ къ дѣлу:
-- Ми-стъ Рей-брнъ! Хотѣлъ васъ локтемъ подтолкнуть, да вы не допустили. Вамъ адресъ нуженъ? Вы желаете знать, гдѣ она живетъ? Желаете, ми-сть Рей-брнъ?
Юджинъ бросилъ быстрый взглядъ на своего друга и отвѣтилъ сурово:
-- Желаю.
-- Я тотъ человѣкъ, который вамъ это устроить,-- объявилъ мистеръ Куклинъ, пытаясь ударитъ себя кулакомъ въ грудь, но вмѣсто того угодивъ себѣ въ скулу подъ самымъ глазомъ.-- Тотъ самый человѣкъ, ми-стъ Рей-брнъ, который все устроитъ.
-- Что такое устроитъ?-- спросилъ все такъ же сурово Юджинъ.
-- Достанетъ адресъ.
-- Адресъ при васъ?
Съ самымъ добросовѣстнымъ поползновеніемъ на гордость и достоинство мистеръ Куклинъ помоталъ головой, возбуждая въ слушателяхъ самыя пріятныя ожиданія, и затѣмъ отвѣтилъ такъ, какъ будто это было самое радостное, что онъ могъ сообщить:
-- Нѣтъ, не при мнѣ.
-- Такъ что же вы хотите сказать?
Окончательно превратившись въ комокъ и почти засыпая послѣ послѣдняго тріумфа своего ума, мистеръ Куклинъ заявилъ:
-- Рому на три пенса.
-- Подмажь его, другъ Мортимеръ. Подмажь еще, нечего дѣлать,-- сказалъ Юджинъ.
-- Юджинъ, Юджинъ!-- проговорилъ Ляйтвудъ тихимъ голосомъ, исполняя его просьбу.-- Какъ ты могъ унизиться до такого средства?!
-- Я вѣдь уже сказалъ: честными или безчестными средствами, а я ее отыщу,-- былъ отвѣть, и въ тонѣ его прозвучалъ прежній проблескъ рѣшимости.-- Это средство -- безчестное, и я возьмусь за него, если до тѣхъ поръ не раскрою башки мистеру Куклину вотъ этой лопаточкой... Ну что же, достанете вы мнѣ адресъ?.. Что вы тамъ бормочете? Говорите толкомъ! Сколько вамъ за это?
-- Десять шиллинговъ и на три пенса рому,-- сказалъ мистеръ Куклинъ.
-- Это вы получите.
-- Пятнадцать шиллинговъ и на три пенса рому,-- сказалъ мистеръ Куклинъ, дѣлая попытку сѣсть прямо.
-- Получите. На этомъ и остановитесь... Какъ же вы добудете адресъ?
-- Я тотъ человѣкъ, который добудетъ его, ми-стъ Рей-брнъ,-- я, и никто другой,-- величественно возвѣстилъ мистеръ Куклинъ.
-- Какъ вы его добудете, я васъ спрашиваю?
-- Я горькій сирота, ми-стъ Рей-брнъ,-- продолжалъ пьянчужка.-- Меня съ утра до ночи бьютъ, ругаютъ, на чемъ свѣтъ стоитъ. Она куетъ деньженки, сэръ, а хоть бы на смѣхъ поднесла когда-нибудь на три пенса рому. Ни-ни!
-- Ну, выкладывайте!-- подбодрилъ его Юджинъ, пристукнувъ желѣзной лопаточкой его голову, упавшую на грудь.-- Что дальше?
Съ горделивой попыткой овладѣть собой, но -- если можно такъ выразиться разваливаясь на куски въ тщетныхъ усиліяхъ подобрать ихъ и сложить вмѣстѣ, мистеръ Куклинъ моталъ головой, смотрѣлъ на допросчика презрительнымъ взглядомъ и улыбался (какъ онъ, очевидно, полагалъ) надменной улыбкой.
-- Она обращается со мной, какъ съ маленькимъ, сэръ. Я не маленькій. Я взрослый человѣкъ. И съ талантами. Онѣ переписываются. По почтѣ, сэръ. У меня таланты. А адресъ добыть не труднѣе, чѣмъ свой собственный.
-- Такъ добудьте,-- сказалъ Юджинъ и отъ всего сердца добавилъ сквозь зубы: "Скотина!" -- Добудьте, принесите мнѣ, возьмите свои деньги на шестьдесятъ три порціи рому, выпейте ихъ всѣ одну за другой и допейтесь до смерти какъ можно скорѣе.
Послѣдніе пункты этой спеціальной инструкціи онъ обращалъ къ камину, выбрасывая туда уголь съ лопаточки и засовывая ее на прежнее мѣсто.
Тутъ мистеръ Куклинъ сдѣлалъ неожиданное открытіе, что онъ былъ оскорбленъ Ляйтвудомъ, и выразилъ при этомъ твердое намѣреніе заставить его объясниться, не сходя съ мѣста, вызывая въ случаѣ отказа, на бой на великодушныхъ условіяхъ: соверенъ противъ полупенса. Послѣ этого онъ ударился въ слезы, а потомъ проявилъ наклонность заснуть. Эта послѣдняя манифестація, какъ самая опасная, ибо она угрожала возможностью весьма длительнаго пребыванія въ домѣ пріятнаго гостя, требовала сильныхъ мѣръ. Юджинъ поднялъ съ полу щипцами его изношенную шляпу, нахлобучилъ ее ему на голову и, взявъ его за шиворотъ вытянутой на всю длину рукой, свелъ съ лѣстницы и вывелъ со двора на Флитъ-Стритъ. Тамъ онъ повернулъ его лицомъ на западъ и предоставилъ самому себѣ.
Когда онъ вернулся, Ляйтвудъ стоялъ передъ каминомъ, размышляя, повидимому, о чемъ-то невеселомъ.
-- Я только смою съ рукъ мистера Куклина (въ буквальномъ смыслѣ слова) и явлюсь къ тебѣ, Мортимеръ, сказалъ Юджинъ
-- Я бы предпочелъ, чтобы ты смылъ его въ переносномъ смыслѣ, Юджинъ,-- сказалъ Мортимеръ.
-- Такъ бы я и сдѣлалъ, мой другъ, но самъ ты видишь: я не могу обойтись безъ него,-- возразилъ на это Юджинъ.
Минуты двѣ спустя онъ, какъ ни въ чемъ не бывало, сидѣлъ на своемъ креслѣ у огня и подтрунивалъ надъ своимъ другомъ по поводу опасности, которой тотъ подвергался въ лицѣ ихъ отважнаго атлета-гостя и которой онъ еле избѣжалъ.
-- Я не могу шутить на такую тему, Юджинъ,-- сказалъ ему его другъ съ безпокойствомъ.-- Ты умѣешь сдѣлать забавной для меня всякую шутку, только не эту.
-- Ну ладно, ладно!-- перебилъ его Юджинъ.-- Мнѣ самому немножко стыдно, а потому перемѣнимъ лучше разговоръ.
-- Такъ некрасиво, такъ недостойно тебя прибѣгать къ услугамъ такого позорнаго шпіона,-- продолжалъ Мортимеръ.
-- Ну вотъ мы и перемѣнили тему!-- подхватилъ безпечно Юджинъ.-- Мы нашли новую: "шпіонъ" -- чего же лучше? Не гляди такъ, точно статуя Терпѣнія, хмурящаяся на мистера Куклина съ полки камина, а лучше сядь, и я разскажу тебѣ кое-что, что тебя на этотъ разъ позабавитъ. Возьми сигару -- вотъ такъ. Теперь смотри на мою. Вотъ видишь: я ее раскуриваю -- втягиваю дымъ -- выпускаю, и онъ улетучивается: это Куклинъ. Онъ улетучился, а разъ онъ улетучился, ты опять человѣкъ.
-- Твоя тема, Юджинъ, была -- "шпіонъ", если не ошибаюсь,-- напомнилъ Мортимеръ, закуривъ сигару и затянувшись раза два.
-- Совершенно вѣрно. Скажи: не странно ли, что я не могу выйти изъ дому послѣ сумерекъ, чтобъ не увидѣть за собой одного, а то и двухъ шпіоновъ?
Ляйтвудъ, въ безмолвномъ изумленіи, вынулъ изо рта сигару и посмотрѣлъ на своего друга, не зная, понять ли ему слова его, какъ шутку, или въ нихъ есть какой-то скрытый смыслъ.
-- Нѣтъ, нѣтъ, я не шучу, клянусь честью!-- сказалъ Юджинъ съ безпечной улыбкой, отвѣчая на его взглядъ.-- Меня не удивляетъ, что ты не понялъ меня, но на этотъ разъ ты ошибся. Я говорю совершенно серьезно. Послѣ сумерекъ я не могу выйти изъ дому, чтобы не очутиться въ смѣшномъ положеніи человѣка, за которымъ охотится издали шпіонъ, а зачастую цѣлыхъ двое.
-- Увѣренъ ты въ этомъ, Юджинъ?
-- Увѣренъ ли? Да вѣдь они всегда одни и тѣ же, мой милый.
-- Но вѣдь тебя еще никто не притянулъ къ суду. Жиды пока только грозятся. Они еще ничего не предприняли. Къ тому же, они знаютъ, гдѣ тебя отыскать: имъ извѣстно, что я твой представитель передъ закономъ. О чемъ же тутъ безпокоиться?
-- Вотъ онъ -- юридическій умъ!-- сказалъ Юджинъ, обращаясь къ камину тономъ плохого актера, изображающаго восторгъ.-- Вотъ онѣ -- руки красильщика, принимающія цвѣтъ того, что красятъ (или возьмутся выкрасить съ полной готовностью, если кто-нибудь ихъ найметъ). Высокочтимый господинъ стряпчій, все это не то. Это гуляетъ школьный учитель.
-- Школьный учитель?
-- Да. А часто вмѣстѣ съ учителемъ гуляетъ и ученикъ... Что, все еще не понимаешь? Какъ же ты скоро тутъ заржавѣлъ безъ меня... Ну, словомъ, это тѣ самые двое, что были разъ вечеромъ у насъ. Они-то и есть тѣ шпіоны, о которыхъ я говорю; они-то и дѣлаютъ мнѣ честь провожать меня съ наступленіемъ темноты.
-- Давно это продолжается?-- спросилъ Ляйтвудъ съ серьезнымъ лицомъ, не обращая вниманія на смѣхъ своего друга.
-- Мнѣ кажется, съ тѣхъ поръ, какъ исчезла извѣстная намъ особа. Возможно, что началось оно прежде, чѣмъ я замѣтилъ, но во всякомъ случаѣ приблизительно около этого времени.
-- Не подозрѣваютъ ли они, что ты ее похитилъ,-- какъ ты думаешь?
-- Любезный другъ, тебѣ извѣстно всепоглощающее свойство моихъ профессіональныхъ занятій. Мнѣ было, право, недосугъ подумать объ этомъ.
-- Спрашивалъ ты ихъ, что имъ отъ тебя нужно? Выражалъ какой-нибудь протестъ?
-- Зачѣмъ мнѣ спрашивать, когда мнѣ дѣла нѣтъ до того, что имъ нужно? Зачѣмъ мнѣ выражать протесты, когда я не протестую?
-- Ты принимаешь это слишкомъ беззаботно,-- даже для тебя. Между тѣмъ только сейчасъ ты назвалъ свое положеніе смѣшнымъ, а противъ этого протестуетъ большинство людей, даже такихъ, которые равнодушны ко всему другому.
-- Я въ восторгѣ отъ твоего умѣнья подмѣчать мои слабости, Мортимеръ. Я не люблю быть въ смѣшномъ положеніи,-- это моя слабость, сознаюсь, -- а потому я уступаю моимъ шпіонамъ.
-- Желалъ бы я, Юджинъ, чтобъ ты говорила, проще и яснѣе, хотя бы изъ уваженія къ моимъ чувствамъ, которыя на этотъ разъ не такъ спокойны какъ твои.
-- Такъ я скажу тебѣ просто и ясно. Я дразню школьнаго учителя, я довожу его до бѣшенства, до отчаянія. Я дѣлаю его такимъ смѣшнымъ, и онъ у меня такъ хорошо понимаетъ, насколько онъ смѣшонъ, что безсильная ярость -- я вижу -- такъ и бьетъ у него изъ всѣхъ поръ, когда мы съ нимъ натыкаемся другъ на друга. Это пріятное занятіе служитъ мнѣ утѣшеніемъ въ жизни съ той поры, какъ на моемъ пути встрѣтилась преграда, о которой не стоить упоминать. Я почерпаю въ немъ невыразимую усладу. Я дѣлаю такъ: какъ только смеркнется, выхожу на улицу, потомъ, пройдя немного, останавливаюсь передъ какой-нибудь витриной, а самъ исподтишка высматриваю, не покажется ли гдѣ школьный учитель. И рано или поздно, а онъ оказывается тутъ какъ тутъ -- на караулѣ, иногда въ сопровожденіи своего многообѣщающаго ученика, но чаще одинъ. Убѣдившись, что онъ слѣдитъ за мной, я принимаюсь таскать его за собой во всѣ концы Лондона. Сегодня иду на востокъ, завтра на сѣверъ, и такимъ образомъ въ нѣсколько вечеровъ мы перебываемъ на всѣхъ точкахъ компаса. Въ иные дни я путешествую пѣшкомъ, въ другіе ѣзжу въ кебѣ и опустошаю карманъ учителя, который гоняется за мной, конечно, тоже въ кебѣ. Днемъ я заблаговременно изучаю разные темные закоулки, а ночью съ таинственностью венеціанскаго злодѣя пробираюсь въ какой-нибудь закоулокъ, пролѣзаю черезъ темные дворы, заманиваю его за собой, и вдругъ круто поворачиваю назадъ и ловлю его на мѣстѣ преступленія прежде, чѣмъ онъ успѣетъ спрятаться. Затѣмъ мы сталкиваемся носомъ къ носу, и я прохожу мимо, не удостаивая даже замѣтить его существованіе на землѣ, а у него на сердцѣ кошки скребутъ. Иногда я скорымъ шагомъ пробѣгаю всю улицу, быстро заворачиваю за уголъ и, скрывшись такимъ образомъ у него изъ глазъ, такъ же быстро поворачиваю обратно. И опять уличаю его въ шпіонствѣ. Опять мы сходимся лицомъ къ лицу, и я прохожу своей дорогой, не замѣчая его, а онъ опять терзается безсильной злобой. Съ каждымъ днемъ неудача раздражаетъ его все сильнѣе и сильнѣе, но надежда не покидаетъ этой замаринованной въ школьныхъ премудростяхъ души, и завтра онъ опять гоняется за мной. Такимъ образомъ я наслаждаюсь пріятными ощущеніями охотничьяго спорта и поправлю свое здоровье моціономъ. А въ тѣ дни, когда я не наслаждаюсь охотой, онъ, я увѣренъ, караулить меня у воротъ Темпля всю ночь напролетъ.
-- Исторія любопытная, но мнѣ она не нравится,-- замѣтилъ Ляйтвудъ, слушавшій съ серьезнымъ вниманіемъ.
-- Ты что-то хандришь, милый мой,-- сказалъ Юджинъ.-- Это отъ сидячей жизни. Пойдемъ-ка, предадимся удовольствіямъ охотничьей травли.
-- Неужели ты думаешь, что онъ и сейчасъ караулитъ?
-- Я въ этомъ ни на минуту не сомнѣваюсь.
-- Ты его видѣлъ сегодня?
-- Я позабылъ взглянуть, когда выходилъ,-- отвѣтилъ съ невозмутимымъ равнодушіемъ Юджинъ,-- но полагаю, что онъ стоитъ на посту... Будь же истымъ британскимъ спортсменомъ, Мортимеръ: вкуси со мною прелестей охоты. Тебѣ это полезно.
Ляйтвудъ сначала колебался, но, уступая любопытству, поднялся со стула.
-- Браво!-- воскликнулъ Юджинъ, тоже вставая.-- Будетъ работа ногамъ, Мортимеръ! Да и сапогамъ твоимъ, кстати, сдѣлаемъ пробу... Ну, ты готовъ, я готовъ,-- значитъ, идемъ! Го-го-го! У-люлю! Ату его, ату!
-- Когда ты станешь серьезнѣе?-- проговорилъ Мортимеръ, смѣясь противъ воли.
-- Я всегда серьезенъ; но сейчасъ я взволнованъ радостнымъ ожиданіемъ, ибо теплый южный вѣтерокъ и облачное небо обѣщаютъ намъ славную охоту... Ну, идемъ! Гасимъ лампу, запираемъ дверь и маршъ въ поле!
Когда друзья вышли изъ Темпля на главную улицу, Юджинъ спросилъ съ любезно-покровительственнымъ видомъ, въ какомъ направленіи желаетъ Мортимеръ начать травлю.
-- Мѣстность къ Бетналь-Грину интересна своимъ разнообразіемъ, и мы давно тамъ не были,-- прибавилъ онъ.-- Что ты скажешь насчетъ Бетналь-Грина?
Мортимеръ одобрилъ Бетналь-Гринъ, и они повернули на востокъ.
-- Послушай: когда мы пойдемъ къ кладбищу Святого Павла, мы тамъ немножко позамѣшкаемся для виду, и я укажу тебѣ шпіона,-- продолжалъ Юджинъ.
Но они увидѣли его раньше: онъ былъ одинъ и крался за ними подъ домами по другую сторону улицы.
-- Ну, собирайся съ силами,-- сказалъ Юджинъ.-- Сейчасъ я припущу ходу. Какъ ты думаешь, не пострадаетъ ли юношество Великобританіи въ воспитательномъ отношеніи, если такая гонка будетъ повторяться изо дня въ день? Школьный учитель едва ли можетъ поспѣвать и школу вести, и возиться со мной... Ну что, собрался съ духомъ? Я бѣгу.
Слишкомъ долго было бы разсказывать, какъ онъ мучилъ бѣднаго учителя; какъ онъ то принимался шагать саженными шагами, почти что обгоняя лошадей, то шелъ въ развалку съ видомъ празднаго зѣваки, то останавливался передъ какой-нибудь витриной, подвергая чувства своего преслѣдователя иного рода пыткѣ; какіе окольные пути онъ выбиралъ съ единственной цѣлью обмануть его ожиданіе, и какъ вообще терзалъ его всѣми замысловатыми способами, какіе только могъ изобрѣсти его капризный умъ. Все это Ляйтвудъ отмѣчалъ про себя съ чувствомъ глубокаго удивленія, не зная, какъ объяснить, что такой безпечный человѣкъ могъ такъ всецѣло отдаться одному желанію и что такой лѣнивый человѣкъ могъ быть такъ неутомимъ. Наконецъ, когда послѣ безъ малаго трехъ часовъ этой веселой охоты, прокруживъ несчастнаго шпіона на всемъ протяженіи отъ Темпля до Бетналь-Грина, они привели его обратно въ Сити, Юджинъ затащилъ Мортимера какими-то темными переходами въ маленькій квадратный дворикъ, круто повернулъ его назадъ, и они почти наткнулись на Брадлея Гедстона.
-- Я правду говорилъ, какъ видишь, Мортимеръ,-- замѣтилъ вслухъ Юджинъ съ неподражаемымъ хладнокровіемъ,-- такъ, какъ будто никто ихъ не слышалъ,-- самъ видишь -- кошки на сердцѣ скребутъ.
Это выраженіе было недостаточно сильно. Имѣя видъ скорѣе затравленнаго волка, чѣмъ охотника, сбитый съ толку, измученный бѣготней, съ отчаяніемъ обманутой надежды и пожирающей ненавистью, написанными у него на лицѣ, съ побѣлѣвшими губами, съ дикими глазами, всклоченный, обезображенный ревнивой злобой, терзаемый сознаніемъ, что все это видно на немъ и что они надъ нимъ издѣваются,-- онъ прошелъ мимо нихъ въ темнотѣ, точно отрубленная голова, повисшая въ воздухѣ, до такой степени затушевала всю его фигуру сила выраженія его лица.
Мортимеръ Ляйтвудъ не былъ особенно впечатлительнымъ человѣкомъ, но на него произвело впечатлѣніе это лицо. Онъ не разъ заговаривалъ о немъ по пути къ дому, да и дома не разъ вспоминалъ о немъ.
Они давно уже лежали въ постеляхъ, каждый въ своей комнатѣ, какъ вдругъ Юджинъ очнулся отъ дремоты, разбуженный шумомъ чьихъ-то шаговъ, и окончательно проснулся, увидѣвъ у своей кровати Ляйтвуда.
-- Случилось что-нибудь, Мортимеръ?
-- Ничего.
-- Съ чего же тебѣ пришла фантазія разгуливать ночью?
-- Мнѣ что-то не спится, Юджинъ.
-- Отчего бы это -- не пойму.
-- Юджинъ, у меня изъ головы не выходитъ лицо того человѣка; я просто не могу отвязаться отъ него.
-- Странно!-- сказалъ Юджинъ съ легкимъ смѣхомъ.-- А я вотъ могу.
И, повернувшись на другой бокъ, онъ заснулъ.
Не было сна для Брадлея Гедстона въ ту ночь, когда Юджинъ Рейборнь такъ скоро заснулъ, повернувшись на другой бокъ, у себя на кровати. Не спалось и маленькой миссъ Пичеръ. Брадлей старался убить часы этой ночи и убивалъ себя, блуждая вокругъ того мѣста, гдѣ его беззаботный соперникъ покоился въ грезахъ. Миссъ Пичеръ коротала эти часы, прислушиваясь, не возвращается ли домой властелинъ ея сердца, и терзалась грустнымъ предчувствіемъ, что съ нимъ творится что-то неладное. А съ нимъ творились настолько неладныя вещи, что въ рабочемъ ящичкѣ мыслей миссъ Пичеръ -- немудромъ ящичкѣ безъ всякихъ глубоко запрятанныхъ тайничковъ -- онѣ все равно бы не могли умѣститься. Состояніе души этого человѣка было ужасно.
Состояніе его было ужасно, и онъ это сознавалъ. Мало того: онъ самъ бередилъ свою душу съ какимъ-то непонятнымъ наслажденіемъ, родственнымъ тому извращенному чувству, съ какимъ иногда бередитъ свою рану больной. Связанный въ теченіе дня требованіями школьной дисциплины, принужденный продѣлывать все ту же рутину своихъ обязанностей педагога, окруженный буйной ватагой ребятъ, онъ срывался съ привязи ночью, точно плохо прирученный дикій звѣрь. Въ его вынужденной сдержанности въ теченіе дня для него было не мученіемъ, а утѣхой оглядываться на свои ночныя терзанія и помышлять о близкой возможности предаться имъ безъ помѣхъ. Если бы великіе преступники говорили правду (которой, какъ великіе преступники, они не говорятъ), мы рѣдко слышали бы отъ нихъ объ ихъ борьбѣ съ преступной мыслью. Вся ихъ борьба, всѣ усилія направлены не противъ преступленія, а къ нему. Они борются со встрѣчными волнами затѣмъ, чтобы достигнуть кроваваго берега, а не удалиться отъ него. Этотъ человѣкъ прекрасно понималъ, что онъ ненавидитъ соперника самыми темными, самыми опасными силами своей души, и что если онъ выслѣдить его до Лиззи Гексамъ, отъ этого не будетъ добра ни самому ему, ни ей. Всѣ его труды клонились лишь къ тому, чтобы доставить себѣ мучительное наслажденіе увидѣть ненавистнаго человѣка тамъ, гдѣ скрывалась она,-- увидѣть его съ нею, отличаемымъ ея благосклонностью. И онъ такъ же хорошо зналъ, что послѣдуетъ съ его стороны, если онъ этого добьется, какъ зналъ, что онъ рожденъ на свѣтъ своей матерью. Я допускаю, впрочемъ, что ни той, ни другой изъ этихъ двухъ истинъ онъ не говорилъ себѣ словами.
Зналъ онъ и то, что онъ нарочно разжигаетъ въ себѣ гнѣвъ и ненависть, и что онъ затѣмъ и дѣлаетъ себя игрушкой безпечнаго и дерзкаго Юджина, чтобы имѣть еще больше причинъ ненавидѣть его и еще больше предлоговъ къ самооправданію. И, зная все это, и все-таки продолжая идти по тому же пути съ безконечнымъ терпѣніемъ и настойчивостью,-- могъ ли онъ, могла ли его темная душа сомнѣваться, куда онъ идетъ?
Одураченный, доведенный до отчаянія, усталый, онъ остановился противъ воротъ Темпля, когда они затворились за Рейборномъ и Ляйтвудомъ, разсуждая самъ съ собой, воротиться ли ему домой или покараулить еще. Весь охваченный въ своей ревности крѣпко засѣвшей въ мозгу его мыслью, что Рейборнъ, если даже не онъ устроилъ бѣгство Лиззи, во всякомъ случаѣ участвуетъ въ секретѣ,-- этотъ человѣкъ былъ твердо увѣренъ, что, преслѣдуя его по пятамъ, онъ наконецъ осилитъ его, какъ осилилъ бы и какъ нерѣдко уже осиливалъ всякій предметъ изученія, входившій въ кругъ его спеціальности, помощью все той же неослабной настойчивости. Эта настойчивость уже не разъ сослужила ему службу, какъ человѣку небыстраго ума и бурныхъ страстей, и сослужитъ еще.
Покуда онъ смотрѣлъ на ворота Темпля, прислонившись къ косяку дверей одного изъ противоположныхъ домовъ, у него мелькнуло подозрѣніе, не скрывается ли она тамъ, въ его квартирѣ. Это объясняло безцѣльныя шатанья Рейборна, да и почему, въ самомъ дѣлѣ, не скрываться ей тамъ? Онъ думалъ и передумывалъ объ этомъ, и наконецъ рѣшился, если удастся, прокрасться на ту лѣстницу и подслушать у дверей. И вотъ, повисшая въ воздухѣ блѣдная голова точно призракъ одной изъ множества головъ, когда-то выставлявшихся на Темпль-Барѣ, перенеслась черезъ улицу и остановилась передъ сторожемъ у воротъ.
Сторожъ посмотрѣлъ на голову и спросилъ:
-- Къ кому?
-- Къ мистеру Рейборну.
-- Теперь ночь.
-- Я знаю, онъ вернулся съ мистеромъ Ляйтвудомъ часа два тому назадъ. Но если онъ уже легъ спать, я только спущу пакетъ въ его ящикъ за дверью. Онъ ждетъ этого пакета.
Сторожъ ничего не сказалъ и отворилъ ворота, хоть и неохотно. Увидѣвъ, однако, что посѣтитель пошелъ быстрымъ шагомъ по надлежащему направленію, онъ успокоился.
Блѣдная голова всплыла вверхъ по лѣстницѣ и тихо опустилась почти до полу у наружной двери квартиры. Двери изъ комнаты въ комнату были, должно быть, растворены. Откуда-то проходилъ свѣтъ огня и доносились звуки шаговъ по комнатѣ. Можно было различать голоса -- два голоса. Словъ нельзя было разобрать, но оба голоса были мужскіе. Черезъ нѣсколько минуть голоса смолкли, шаги затихли, и свѣтъ погасъ. Если бы Ляйтвудъ могъ видѣть, какъ лицо человѣка, прогнавшее его сонъ, смотрѣло и подслушивало за дверьми въ то время, когда онъ о немъ говорилъ, у него, пожалуй, пропало бы всякое желаніе уснуть на остальные часы ночи.
"Ея тутъ нѣтъ, но была, можетъ быть", сказалъ себѣ Брадлей.
Голова поднялась съ полу на свою прежнюю высоту, спустилась съ лѣстницы и приплыла къ воротамъ. Тамъ со сторожемъ разговаривалъ какой-то человѣкъ.
-- А, вотъ онъ!-- сказалъ сторожъ.
Догадавшись, что рѣчь шла о немъ, Брадлей взглянулъ вопросительно на сторожа и на стоявшаго передъ нимъ человѣка.
-- Вотъ онъ принесъ письмо мистеру Ляйтвуду,-- пояснилъ сторожъ, показывая письмо въ своей рукѣ,-- и я сказалъ ему, что одинъ человѣкъ только что прошелъ въ ту же квартиру. По одному дѣлу, можетъ статься?
-- Нѣтъ,-- отвѣтилъ Брадлей, взглянувъ на незнакомца.
-- Нѣтъ,-- подтвердилъ угрюмо и тотъ.-- Мое письмо -- писала-то его моя дочь, а все-таки оно мое -- мое письмо касается моего дѣла, а дѣло мое никого не касается.
Выйдя изъ воротъ нерѣшительнымъ шагомъ, Брадлей услышалъ, какъ они затворились за нимъ и вслѣдъ за тѣмъ услышалъ шаги человѣка, который его догонялъ.
-- Прошу прощенья,-- сказалъ незнакомецъ, скорѣе споткнувшись о него, чѣмъ прикоснувшись къ нему, чтобы привлечь его вниманіе.-- Вы, можетъ быть, знакомы съ тѣмъ... съ другимъ почтеннѣйшимъ.
-- Съ кѣмъ?-- удивился Брадлей.
-- Съ другимъ,-- повторилъ незнакомецъ, тыча куда-то назадъ черезъ правое плечо правымъ большимъ пальцемъ,-- съ другимъ почтеннѣйшимъ, я говорю.
-- Не понимаю, что вы хотите сказать.
-- Глядите-ка сюда.-- И, загибая каждую фразу на пальцахъ лѣвой руки правымъ указательнымъ пальцемъ, онъ продолжалъ: -- У насъ два почтеннѣйшихъ,-- такъ? Одинъ да одинъ -- два. Законникъ Ляйтвудъ -- это одинъ. Вотъ онъ -- мой указательный палецъ. Одинъ -- вѣдь такъ? Такъ вотъ, вы, можетъ быть, знакомы съ моимъ среднимъ пальцемъ -- съ другимъ почтеннѣйшимъ то бишь?
-- Я знаю его ровно настолько, насколько мнѣ нужно его знать,-- сказалъ Брадлей, нахмурившись и глядя прямо предъ собой.
-- Урра-а!-- закричалъ незнакомецъ.-- Ура другому почтеннѣйшему! Я такого же мнѣнія, какъ и вы.
-- Чего вы кричите! Не забывайте, что теперь ночь... О чемъ вы тамъ толкуете -- я не пойму.
-- Слушайте, третій почтеннѣйшій, что я вамъ скажу,-- отвѣчалъ сиплымъ шепотомъ незнакомецъ, переходя въ конфиденціальный тонъ.-- Другой почтеннѣйшій взялъ себѣ манеру дѣлать изъ меня шута, должно быть, потому что я честный человѣкъ и въ потѣ лица добываю хлѣбъ свой. А онъ -- ни, ни! Не таковскій онъ парень.
-- А мнѣ то что до этого?
-- Знаете, третій почтеннѣйшій: коли вы не хотите больше слушать, такъ и не слушайте,-- проговорилъ человѣкъ тономъ оскорбленной добродѣтели.-- Вы сами начали. Вы сказали, и очень ясно показали, кромѣ того, что вы никоимъ образомъ не другъ этому парню. Но я своихъ мнѣній и своей компаніи никому не навязываю. Я честный человѣкъ -- вотъ кто я. Приведите меня, куда хотите, хоть въ судъ, и я скажу: "милордъ, я честный человѣкъ". Вызовите меня въ судъ, какъ свидѣтеля -- или куда тамъ хотите,-- и опять-таки скажу его свѣтлости то же самое и книгу поцѣлую. Я не рукавъ поцѣлую, а книгу.
Не столько во вниманіе къ этимъ превосходнымъ аттестаціямъ, сколько изъ неугомоннаго желанія набрести на какой-нибудь путь къ открытію, на которомъ были сосредоточены всѣ его помыслы, Брадлей отвѣчалъ:
-- Вамъ нечего обижаться. Я вѣдь не имѣлъ намѣренія васъ задирать. Вы слишкомъ громко кричали на улицѣ -- вотъ и все.
-- Почтеннѣйшій,-- заговорилъ смягчившись мистеръ Райдергудъ таинственнымъ тономъ: -- Я знаю, что значитъ громко, и что значить тихо -- тоже знаю. Натурально, знаю. Да и странно было бы мнѣ не знать, какъ меня христіанскимъ именемъ назвали, Роджеромъ, и назвали такъ по моему отцу, а моего отца по его отцу. Кто первый въ нашемъ роду получилъ это имя -- я, натурально, не знаю, не стану васъ обманывать на этотъ счетъ. Засимъ желаю вамъ, чтобы здоровье ваше было лучше, чѣмъ оно оказываетъ по лицу, потому какъ внутри у васъ должно быть очень неладно, если тамъ то же, что снаружи.
Испуганный открытіемъ, что лицо его слишкомъ явно изобличаетъ состояніе его души, Брадлей сдѣлалъ усиліе придать ему спокойное выраженіе. Не мѣшало во всякомъ случаѣ разузнать, въ чемъ состояло дѣло, которое имѣлъ этотъ человѣкъ къ Ляйтвуду или къ Рейборну, или къ нимъ обоимъ, въ такой неурочный часъ. И онъ рѣшилъ узнать это, тѣмъ болѣе, что незнакомецъ былъ у нихъ, можетъ быть, на посылкахъ.
-- Вы поздненько заходили въ Темплъ,-- замѣтилъ онъ съ неуклюжей развязностью.
-- Я только что собирался сказать вамъ то же самое, третій почтеннѣйшій, провалиться мнѣ на этомъ мѣстѣ!-- воскликнулъ мистеръ Райдергудъ съ хриплымъ смѣхомъ.
-- Дѣло тутъ было одно у меня,-- проговорилъ Брадлей, въ смущеніи озираясь.
-- И у меня дѣло было,-- сказалъ Райдергудъ.-- Но я не боюсь разсказать, какое. Чего мнѣ бояться? Я подручный у смотрителя шлюза -- здѣсь, на рѣкѣ. Сегодня была не моя очередь, а завтра я дежурный.
-- Да?
-- Да. И я пришелъ въ городъ по своимъ дѣламъ. А дѣла мои въ томъ, чтобы получить штатное мѣсто смотрителя шлюза, и еще чтобы притянуть къ суду проклятый пароходъ, что меня утопилъ. Я не позволю топить себя задаромъ.
Брадлей посмотрѣлъ на него такъ, какъ будто передъ нимъ было привидѣніе.
-- Пароходъ меня опрокинулъ и потопилъ,-- продолжалъ съ тупымъ упорствомъ Райдергудъ.-- Меня вытащили посторонніе люди, но я ихъ вовсе не просилъ. Я хочу, чтобъ мнѣ заплатили за жизнь, потому какъ пароходъ отнялъ ее у меня.
-- Такъ за этимъ-то вы и ходили къ мистеру Ляйтвуду ночью?-- спросилъ Брадлей, недовѣрчиво осматривая его.
-- За этимъ самымъ, да еще за письмомъ, чтобы мнѣ получить мѣсто смотрителя шлюза. Мнѣ нужна письменная рекомендація, а кто же долженъ дать ее мнѣ, какъ не онъ? Я такъ и говорю въ своемъ письмѣ -- въ томъ, что дочка моя писала собственной рукой: тамъ и крестикъ мой поставленъ внизу, чтобы все было, какъ быть должно по закону,-- я говорю: "Кто, какъ не вы, законникъ Ляйтвудъ, подастъ эту бумагу куда слѣдуетъ, и кто, какъ не вы, взыщетъ убытки мои съ парохода? Потому", говорю я (это я говорю: вѣдь крестикъ-то мой недаромъ стоить), "потому какъ я изъ-за васъ да изъ-за вашего пріятеля довольно хлопотъ себѣ принялъ. Если бы вы, законникъ Ляйтвудъ, пособили мнѣ настоящимъ манеромъ, постояли бы за меня вѣрой и правдой, а другой почтеннѣйшій настоящимъ манеромъ мои слова записалъ (все это я говорю выше крестика, какъ оно быть должно но закону), у меня бы теперь денежки въ карманѣ звенѣли, вмѣсто цѣлаго груза бранныхъ словъ, которыми меня потчуютъ, а я глотай". Это, я вамъ доложу, не очень-то вкусное блюдо, будь у тебя какой угодно аппетитъ. А что вы тамъ насчетъ позднихъ часовъ подпускаете,-- проворчалъ мистеръ Райдергудъ, закончивъ монотонный перечень своихъ обидъ,-- такъ вы взгляните-ка прежде на этотъ вотъ узелокъ, что у меня подъ мышкой, и сообразите, что я возвращаюсь на шлюзъ, а значитъ Темпль-то приходится мнѣ по пути.
Пока тянулось это повѣствованіе, выраженіе лица Брадлея Гедстона измѣнилось; теперь онъ наблюдалъ разсказчика съ напряженнымъ вниманіемъ.
-- А знаете,-- сказалъ онъ послѣ непродолжительной паузы, когда они прошли рядомъ нѣсколько шаговъ,-- мнѣ кажется, я могъ бы назвать васъ по фамиліи, если бъ захотѣлъ.