Иловайский Дмитрий Иванович - Из времен реставрации в Италии

ИЗЪ ВРЕМЕНЪ РЕСТАВРАЦІИ ВЪ ИТАЛІИ.

I. Обзоръ италіянскихъ государствъ.

Нигдѣ въ Европѣ идеи французской революціи не нашли болѣе родственной почвы, нигдѣ французское владычество не оставило такихъ глубокихъ слѣдовъ, какъ въ Италіи. Она была первою страной, въ которой упрочилась военная слава Наполеона; съ нею связывало его племенное родство, и потому предпочтеніе, которое онъ всегда оказывалъ Италіи, было очень естественно. Образованные классы Италіянцевъ встрѣчали съ явнымъ сочувствіемъ побѣды Наполеона; они надѣялись, что императоръ создастъ изъ Италіи единое, особое государство. Несмотря на политическое раздробленіе, существовавшее около четырнадцати столѣтій, Италіянцы, подобно другимъ націямъ романскаго происхожденія, въ весьма-значительной степени владѣютъ элементами единства; между этими элементами главное мѣсто занимаютъ: языкъ, религія и великія воспоминанія древности. Идея о національномъ единствѣ не умирала въ душѣ италіянскихъ патріотовъ съ тѣхъ поръ, какъ началась великая эпоха возрожденія. О немъ писалъ Макіавелли; оно было задушевною мечтой многихъ папъ. французская революція сильно оживила эту идею. Но Наполеонъ былъ глухъ къ національнымъ требованіямъ покоренныхъ народовъ. Онъ раздѣлилъ Италію на три части: изъ сѣверо-восточныхъ областей создалъ такъ-называемое Италіянское королевство, намѣстникомъ котораго сдѣлалъ своего пасынка, Евгенія Богарне, съ титуломъ вице-короля; Неаполь отдалъ своему зятю, Мюрату, на правахъ вассала, а остальныя части полуострова присоединилъ къ французской имперіи Хотя надежды италіянскихъ патріотовъ не исполнились, однако дѣло національнаго единства въ то время значительно подвинулось впередъ. Ему сильно помогли распространившіеся въ Италіи идеи Французской революціи, а дѣятельное участіе въ походахъ завоевателя разбудило въ Италіянцахъ давно-уснувшій духъ военныхъ доблестей.

Послѣ этого понятно, съ какимъ чувствомъ большинство средняго, то-есть городскаго, промышленнаго сословія, встрѣчало реставрацію италіянскихъ владѣтелей и связанное съ ними возвращеніе къ прежнимъ порядкамъ. Разсмотримъ порознь каждую область Италіи въ эпоху реставраціи. Начнемъ съ Ломбардо-Венеціанскаго королевства.

Австрійскіе генералы, вступая въ Италіянское королевство (въ началѣ 1814 г.), вмѣстѣ съ освобожденіемъ отъ французскаго ига объявили отмѣненіе конскрипціи и нѣкоторыхъ налоговъ. Но австрійское правительство не считало себя связаннымъ объявленіями своихъ генераловъ. Возобновленіе конскрипціи произвело сильное неудовольствіе (хотя для Италіянцевъ назначено только восемь лѣтъ военной службы, между т$мъ какъ Нѣмцы служили четырнадцать); природѣ Италіянца вообще противны однообразіе и дисциплина казарменной жизни, и солдаты итзліянскіе, обыкновенно расположенные вдали отъ отечества, смотрятъ на свою службу въ австрійскомъ войскѣ какъ на тяжкое заточеніе. Впрочемъ, въ дѣлѣ ломбардо-венеціянской реставраціи Австрія держалась средняго пути; преслѣдуя идею національности, она старалась привязать къ себѣ населеніе развитіемъ его матеріальныхъ интересовъ. Она отмѣнила политическое равенство, но удержала систему общинъ, какъ она успѣла организоваться подъ французскимъ владычествомъ Въ каждомъ округѣ учрежденъ былъ провинціальный совѣтъ или конгрегація на началахъ представительства; а въ Миланѣ и Венеціи существовали кромѣ того высшія или центральныя конгрегаціи. Но эти учрежденія имѣли только совѣщательное значеніе, и выборы не были совершенно свободны: община обыкновенно выбирала трехъ кандидатовъ, и одного изъ нихъ правительство уже само назначало членомъ конгрегаціи. Далѣе, австрійское правительство много заботилось о народномъ образованіи: оно обязало всякую общину имѣть школу, какъ мужскую, такъ и женскую, и положило небольшой ежемѣсячный штрафъ съ тѣхъ родителей, дѣти которыхъ не посѣщали школы. Города Ломбардіи изобиловали средними учебными заведеніями, каковы гимназіи и лицеи; но замѣтенъ былъ сильный недостатокъ высшаго образованія. Въ системѣ учебныхъ курсовъ получили преобладаніе науки, имѣющія прямое практическое приложеніе, преимущественно науки математическія. Это обстоятельство, впрочемъ, тѣсно связано въ Ломбардіи съ успѣхами земледѣлія, которое находится здѣсь въ цвѣтущемъ состояніи.

Усилія Австріи привязать къ себѣ Италіянцевъ развитіемъ матеріальныхъ интересовъ однако разбились объ идею національнаго единства и независимости, которая пробудилась въ Ломбардіи сильнѣе чѣмъ въ другихъ частяхъ Италіи. Этому пробужденію много способствовало кратковременное существованіе Италіянскаго королевства съ національною арміей, съ своимъ сенатомъ, законодательнымъ корпусомъ. Составилась многочисленная національная партія, къ которой преимущественно принадлежали образованные люди средняго класса. Мало-по-малу идеи ея проникли въ богатое, вліятельное дворянство, въ рукахъ котораго сосредоточивалась поземельная собственность; а дворянство въ свою очередь стало дѣйствовать на своихъ кліентовъ, то-есть на низшіе классы. Австрійское правительство въ борьбѣ съ патріотическими стремленіями употребило обычныя средства, каковы: цензура, судебное преслѣдованіе, изгнаніе и тюремное заключеніе. Преслѣдованія Австрійцевъ заставили національную партію облекать свою дѣятельность покровомъ таинственности, что дало сильный толчокъ развитію тайныхъ обществъ, существованіе которыхъ составляетъ отличительную черту италіянской исторіи. Австрія съ своей стороны выставила противъ тайныхъ обществъ учрежденіе, вооруженное тѣмъ же самымъ оружіемъ, то-есть тайную полицію. Италія съ давнихъ временъ находилась въ тѣсныхъ политическихъ связяхъ съ Австріей, и безспорно составляла для нея значительный цивилизующій элементъ. Но есть еще другая сторона италіянскаго вліянія на Австрію; это развитіе полицейской системы управленія и системы шпіонства. Полицейское искусство было обработано флорентинскимъ правительствомъ Медичи и особенно трудами венеціанской аристократіи или инквизиціи. Отсюда оно перешло въ Австрію, которая употребила теперь это искусство противъ той же Италіи, и съ помощію многихъ природныхъ Италіянцевъ, весьма способныхъ къ подобнаго рода дѣятельности, довела свою тайную полицію до удивительной степени совершенства. Ея тонкія сѣти были раскинуты повсюду, ея тяжелое бремя чувствовалось всѣми, никто не могъ свободно дышать; но ни видѣть ее, ни осязать не было возможности. Человѣку, который скомпрометтировалъ себя передъ правительствомъ, самымъ вѣрнымъ средствомъ спасенія представлялся доносъ на своего ближняго. Иностранцы также подвергались строжайшему надзору, особенно англійскіе путешественники, которые имѣютъ привычку говорить то что думаютъ; они принимались обыкновенно за какихъ-то политическихъ агентовъ, имѣвшихъ цѣлію сѣять въ Италіи неудовольствіе и заговоры. Такая система управленія, при внѣшнемъ, кажущемся спокойствіи, постоянно возбуждала народное раздраженіе; а національная партія хотя и должна была бороться съ огромными препятствіями, но никогда не прекращала своихъ подземныхъ работъ. Впрочемъ, надобно отдать справедливость австрійскому управленію въ другомъ отношеніи: административнымъ порядкомъ, исправностію судопроизводства, безопасностію отъ воровъ и разбойниковъ и вообще матеріальнымъ благосостояніемъ Ломбардо-Венеціянское королейство далеко превосходило другія части Италіи.

Перейдемъ къ сосѣднему съ Ломбардіей государству Верхней Италіи, къ Піемонту.

Королевство Піемонтское состояло изъ четырехъ очень неравныхъ частей: острова Сардиніи, Савоіи, прежней Генуэзской республики и собственнаго Піемонта съ графствомъ Ниццею. Населеніе Савоіи и Ниццы говоритъ по-французски, и принадлежитъ болѣе къ французской національности нежели къ италіянской (поэтому Франція постоянно старалась присвоить себѣ эти провинціи, и въ послѣднее время, какъ извѣстно, онѣ уступлены Наполеону III за помощь, оказанную при завоеваніи Ломбардіи). Первый савойскій герцогъ, который перенесъ свою столицу въ Туринъ, былъ воинственный Эммануилъ Филибертъ (во второй половинѣ XVI столѣтія). Онъ первый старался усвоить своему дому и своему правительству италіянскую національность, и основалъ военную силу преимущественно изъ италіянскихъ элементовъ. Съ его времени Піемонтъ пріобрѣлъ для Италіи значеніе оплота противъ иноземнаго владычества. Впрочемъ, сосѣдство съ Франціей всегда оказывало сильное вліяніе на піемонтское населеніе. Въ XVIII столѣтіи мѣстная аристократія всѣми силами старалась по языку и нравамъ не отличаться отъ своихъ сосѣдей; но событія и направленіе настоящаго столѣтія заставили ее опять обратиться къ италіянской національности.

Въ 1802 году Карлъ-Эммануилъ, лишенный французами всѣхъ владѣній на твердой землѣ, отказался отъ престола въ пользу брата своего Виктора-Эммануила. Послѣдній жилъ нѣкоторое время въ Римѣ и въ Гаэтѣ; но вытѣсненный и оттуда французскимъ владычествомъ, онъ удалился съ своимъ дворомъ на островъ Сардинію, и прожилъ тамъ восемь лѣтъ, получая денежное вспоможеніе отъ Англіи. Состояніе острова изображается обыкновенно въ печальномъ видѣ. Населеніе осталось почти чуждо успѣхамъ европейской цивилизаціи и до позднѣйшихъ временъ сохранило патріархальную, простоту своего быта. Земледѣлецъ употреблялъ плугъ еще въ той формѣ, въ какой онъ существовать у Римлянъ, и только четвертая часть почвы была обработана; на остальномъ пространствѣ разгуливали стада почти въ первобытной дикости. На всемъ островѣ не существовало никакихъ правильныхъ путей сообщенія; жилы серебра, свинцу и желѣза лежали нетронутыми. Зажиточные люди, особенно владѣльцы большихъ стадъ, пользовались исключительнымъ вліяніемъ на сельскія общины, и употребляли это вліяніе конечно къ собственной выгодѣ; имущество ихъ по большей части было свободно отъ поборовъ, и-вся тяжесть налоговъ падала на бѣдныхъ жителей. Духовенство весьма строго собирало десятину со всѣхъ произведеній народнаго хозяйства; и-оэтому оно составляло здѣсь самое богатое сословіе. На островѣ еще въ полной силѣ существовалъ обычай кровавой мести. Управленіе сосредоточивалось въ рукахъ вице-короля, по -- образцу прежнихъ испанскихъ вице-королей,-- облеченнаго диктаторскою властію; онъ назначался на три года, почему не успѣвалъ хорошо ознакомиться съ дѣлами острова и подчинялся обыкновенно интригамъ своего статсъ-секретаря. Осьмилѣтнее пребываніе Виктора-Эммануила нисколько не улучшило положенія Сардиніи. Въ этотъ промежутокъ времени не было проведено ни одной дороги; привилегіи духовенства и дворянства остались тѣ же; а населеніе между тѣмъ было обременено новыми поборами, которые шли на покрытіе издержекъ двора.

При возвращеніи своемъ на материкъ, король издалъ постановленія. облегчавшія нѣкоторые налоги, сказалъ нѣсколько рѣчей въ патріотическомъ духѣ, и вообще возбудилъ большія ожиданія. Піемонтское населеніе, издавна преданное Савойскому дому, встрѣтило его съ тріумфомъ. При въѣздѣ короля въ Туринъ народъ осыпалъ его цвѣтами, цѣловалъ его руки, платье и лошадь. Но этому восторгу и ожиданіямъ суждено было то же разочарованіе, какъ и въ другихъ странахъ, испытавшихъ реставрацію. Викторъ-Эммануилъ былъ собственно государь благонамѣренный, но слабый волею, недалекій по уму и образованію, ревностный католикъ; онъ легко подчинился вліянію окружавшихъ его людей отсталой церковно-аристократической партіи, и скоро обратился къ самой строгой реакціи.

Дворянство въ Піемонтѣ составляетъ многочисленное сословіе, издавна славящееся своею воинственностію; оно не отличается богатствомъ, какъ въ нѣкоторыхъ сосѣднихъ странахъ, но до революціи пользовалось большимъ политическимъ вліяніемъ. Французское владычество много способствовало здѣсь сближенію сословій; оно подвинуло впередъ гражданскую равноправность, оживило торговую и промышленную дѣятельность. Между тѣмъ значительная часть дворянства, удалившаяся вмѣстѣ съ королемъ на островъ Сардинію и воспитанная въ старыхъ, сословныхъ понятіяхъ, сохранила прежнія привычки и убѣжденія. Эти-то дворяне явились теперь въ Туринъ съ своими устарѣлыми манерами, въ своемъ костюмѣ, давно вышедшемъ изъ моды. Они окружили короля, прославляли свою преданность и неизмѣнную вѣрность Савойскому дому; говорили о страданіяхъ, перенесенныхъ за него во времена изгнанія, и, разумѣется, требовали возвращенія своихъ земель и своихъ старыхъ привилегій. Такія же требованія предъявило и духовенство. Обѣ партіи соединились и нашли себѣ поддержку въ супругѣ короля, Маріи Терезіи, которая пользовалась большимъ вліяніемъ на Виктора-Эммануила и стояла во главѣ придворной камарильи. Опутанный интригами этой камарильи, король предпринялъ рядъ реакціонныхъ мѣръ, и открылъ гоненіе на все, напоминавшее иноземное владычество. Французское судопроизводство было отмѣнено; чиновники, назначенные во времена революціи и имперіи, были безъ пощады удаляемы отъ должностей. Возобновили даже адресъ-календарь 1798 года, и лица, остававшіяся въ живыхъ, снова заняли свои старыя мѣста. Между прочимъ, 25 лучшихъ профессоровъ Туринскаго университета уволены потому только, что получили каѳедры во времена французскаго правительства. Ненависть ко всему французскому доходила до самыхъ крайнихъ предѣловъ: дворъ, напримѣръ, съ неудовольствіемъ смотрѣлъ на прекрасныя дороги, проведенныя французами черезъ Симплонъ и Монсени, и король едва не велѣлъ разрушить великолѣпный мостъ черезъ По, начатый Наполеономъ. Мужскіе и женскіе монастыри, давно уже обращенные въ фабрики и другія полезныя заведенія, были возстановлены въ прежнемъ видѣ, и получили обратно тѣ изъ своихъ имуществъ, которыя еще не были распроданы. Общественное воспитаніе снова ввѣрено духовенству, а образованіемъ молодыхъ людей высшихъ классовъ опять завладѣли іезуиты. Церковно аристократическая партія торжествовала эти реакціонныя мѣры какъ собственную побѣду, и своимъ вліяніемъ дѣйствовала на низшія, невѣжественныя массы. За то средній, наиболѣе образованный и промышленный, классъ обнаруживалъ сильное неудовольствіе на правительственный произволъ, который скоро привелъ въ печальное состояніе даже дѣло общественнаго порядка и безопасности. Военныя силы государства находились въ разстройствѣ; флотъ не могъ оказывать никакой помощи торговымъ судамъ противъ варварійскихъ пиратовъ, которые кромѣ того безнаказанно грабили берега острова Сардиніи. Тѣмъ не менѣе, сосѣдство съ Франціей и Швейцаріей, этнографическія условія, характеръ мѣстной природы, относительная юность цивилизаціи сообщали піемонтскому населенію такую свѣжесть силъ, такую крѣпость государственнаго организма, какую нельзя было встрѣтить въ другихъ частяхъ Италіи. Учрежденія временъ революціи, несмотря на жестокое преслѣдованіе двора, какъ оказалось въ послѣдствіи, пустили здѣсь глубокіе корни, и піемонтскій народъ вскорѣ явился самымъ мужественнымъ, самымъ способнымъ къ политической жизни представителемъ италіянской національности.

Въ герцогствахъ Пармѣ и Моденѣ правительство находилось подъ непосредственнымъ вліяніемъ и покровительствомъ Австріи. Эрцгерцогиня Мэрія Луиза (супруга Наполеона) сначала пріобрѣла расположеніе пармскаго населенія, сохраненіемъ французскихъ учрежденій. Главный ея совѣтникъ, австрійскій графъ Нейпергъ, былъ богатый, щедрый аристократъ, который тратилъ свои доходы на полезныя предпріятія, напримѣръ, на постройку дорогъ и великолѣпныхъ мостовъ. Но послѣ его смерти, управленіе перешло въ руки людей, гораздо менѣе достойныхъ, между тѣмъ какъ эрцгерцогиня съ лѣтами все болѣе подчинялась внѣшней набожности, которая спокойно уживалась у ней вмѣстѣ съ чувственностію; правительство ея теряло прежнюю популярность, и въ народѣ возрастала ненависть къ австрійскому вліянію. Въ Моденѣ же реставрація съ самаго начала приняла печальный характеръ по личнымъ качествамъ эрцгерцога Франца IV, извѣстнаго своею жестокостію и корыстолюбіемъ. Его деспотическое управленіе и торговыя спекуляціи, подрывавшія народное благосостояніе, посѣяли сѣмена раздраженія и мести въ жителяхъ Модены, отличавшихся дотолѣ весьма мирнымъ характеромъ; совершенное же пренебреженіе народнымъ образованіемъ способствовало невѣжеству и отупѣнію низшихъ классовъ.

Тоскана была единственная страна, гдѣ реставрація совершилась безъ рѣзкихъ перемѣнъ и почти безъ всякаго неудовольствія. Дѣло въ томъ, что она еще до революціи находилась въ иныхъ, лучшихъ обстоятельствахъ чѣмъ сосѣднія италіянскія области; великій герцогъ Леопольдъ (братъ и потомъ преемникъ императора Іосифа II) своимъ умнымъ, кроткимъ правленіемъ и своимъ законодательствомъ сдѣлалъ Тоскану одною изъ передовыхъ странъ Европы. Послѣ него здѣсь уже не встрѣчалось гражданскаго неравенства, подобнаго тому, какое существовало въ другихъ частяхъ Италіи; здѣсь почти не было феодальной аристократіи; а городская(или патриціанская) знать не владѣла никакими особыми привилегіями; духовенство также не пользовалось большимъ вліяніемъ. Населеніе отличалось значительнымъ благосостояніемъ, и усвоило себѣ тихіе, кроткіе нравы; оно было довольно лотарингскою династіей, и французскія учрежденія не нашли здѣсь особаго сочувствія. Поэтому Тосканцы безъ сожалѣнія и даже охотно подчинились опять власти великаго герцога. Фердинандъ III если не былъ такъ же уменъ, какъ его отецъ Леопольдъ, за то не уступалъ ему въ мягкости характера; онъ воротился во Флоренцію безъ всякаго чувства мести къ предыдущей эпохѣ, и объявилъ почти всеобщую амнистію. Чиновники, назначенные французами, остались на своихъ мѣстахъ; общее спокойствіе и увѣренность въ личной безопасности не были нарушены, и духъ партій такимъ образомъ не нашелъ для себя богатой почвы въ этой странѣ; даже приверженцы національнаго единства и независимости были едва замѣтны, несмотря на присутствіе австрійскаго вліянія. Но оставивъ въ покоѣ лица, правительство мало-по-малу возстановило старыя учрежденія и старую систему администраціи. Кодексъ Наполеона и гласное судопроизводство были отмѣнены, и возстановленъ слѣдовательный процессъ; самоуправленіе общинъ ограничено и воротилось господство полиціи, по устройству своему весьма сходной съ австрійскою. Благодаря мягкимъ формамъ, гуманному направленію великаго герцога и кротости народнаго характера, населеніе тихо, безъ ропота поступило опять подъ правительственную опеку во всѣхъ проявленіяхъ своей общественной жизни. Во главѣ тосканскаго министерства находился старый эмигрантъ Фоссомброни, который выбиралъ чиновниковъ не далекихъ по способностямъ, но во всемъ ему послушныхъ. Онъ старался по возможности устранять Австрійцевъ отъ вмѣшательства во внутреннія дѣла герцогства, и противодѣйствовалъ намѣренію вѣнскаго двора составить изъ италіянскихъ государствъ тѣсный союзъ, подъ протекторатомъ Австріи; онъ соглашался только на союзъ чисто внѣшній или оборонительный.

По всей вѣроятности, нигдѣ французское владычество не могло принести столько пользы населенію какъ въ Церковной Области; нигдѣ оно не было болѣе благодѣтельно въ сравненіи съ предыдущимъ и послѣдующимъ положеніемъ страны. Уничтоженіемъ монастырей оно увеличило здѣсь средства народа и правительства и сильно ослабило язву нищенства; а введеніемъ правильной свѣтской администраціи и французскаго судопроизводства водворило порядокъ и безопасность тамъ, гдѣ ихъ не было уже съ незапамятныхъ временъ. Напрасно приверженцы папской реставраціи старались потомъ мрачными красками изображать дѣйствія французскихъ властей въ Римѣ. Знаменитый историкъ Нибуръ, одинъ изъ лучшихъ знатоковъ "вѣчнаго" города и консерваторъ по своимъ убѣжденіямъ, былъ очевидцемъ римской реставраціи; вотъ что онъ писалъ о французскомъ вліяніи въ 1818 году: "Іереміады о бѣдствіяхъ Рима подъ владычествомъ Бонапарта суть не что иное какъ пустыя фразы художниковъ, не понимающихъ въ чемъ дѣло. Уничтоженіе церковнаго господства въ этой странѣ представлялось простою необходимостію; оно было предпринято съ умомъ и осторожностію. Правда, населеніе города вдругъ уменьшилось; за то оставшіеся жители почувствовали значительное облегченіе, и современемъ все пошло бы своимъ естественнымъ порядкомъ. Число рожденій быстро увеличилось, а смертность замѣтно сократилась. Въ высшихъ классахъ пробудилась политическая жизнь, и они начали проникаться умственными интересами." Но въ Папской Области было слишкомъ много дурныхъ элементовъ, которые не могли помириться съ реформами иноземныхъ властей. Многочисленное фанатическое духовенство и лѣнивая, невѣжественная чернь съ тріумфомъ встрѣтила Пія VII, возвратившагося изъ Фонтенбло послѣ шестилѣтняго насильственнаго отсутствія; вѣрные католики чтили его какъ мученика.

Пій VII былъ человѣкъ довольно добродушный, но съ ограниченными способностями и узкимъ политическимъ взглядомъ; главный его совѣтникъ Гонзальви, наиболѣе даровитый и образованный между кардиналами, въ то время хлопоталъ на вѣнскомъ конгрессѣ о возвращеніи папскому престолу Мархіи, легатствъ и другихъ владѣній; въ отсутствіе его, дѣло римской реставраціи взялъ на себя кардиналъ Пакка. Французское законодательство было немедленно*отмѣнено; монастыри, іезуиты и инквизиція возстановлены въ прежней силѣ; началось преслѣдованіе всякой свободной мысли. Деспотическимъ, реакціоннымъ мѣрамъ Пакки подражали прелаты, начальствовавшіе въ легатствахъ и делегатствахъ; "они дѣйствовали такъ же какъ турецкіе паши въ своихъ пашалыкахъ". (Гервинусъ.) Когда Гонзальви воротился изъ Вѣны, онъ сталъ во главѣ управленія и нѣсколько ослабилъ жестокость церковной реакціи. Неизбѣжнымъ ея слѣдствіемъ было обѣднѣніе страны, возобновленіе нищенства въ прежнихъ размѣрахъ, упадокъ промышленности и земледѣлія. Поля римской Кампаніи пришли опять въ запустѣніе, обратились въ пастбища и покрылись нездоровыми испареніями. Въ лучшемъ состояніи сохранилось земледѣліе сѣверо-восточныхъ провинцій, то-есть въ легатствахъ и Мархіи, потому что здѣсь сосредоточивалось самое дѣятельное и зажиточное населеніе Церковной Области. Эти провинціи во времена Наполеона составляли часть Италіянскаго королевства; онѣ привыкли къ удобствамъ свѣтской администраціи; онѣ успѣли оживиться надеждами національной партіи, и теперь съ явнымъ неудовольствіемъ встрѣтили возвращеніе духовныхъ властей. Самымъ яркимъ слѣдствіемъ церковной реставрація было развитіе политическихъ сектъ и полное отсутствіе личной безопасности; грабежъ и убійства по большей части оставались безнаказанными, и потому дерзость бандитовъ доходила до крайней степени. Но о бандитахъ и политическихъ сектахъ Италіи мы будемъ говорить въ заключеніе нашего обзора италіянскихъ государствъ.

Неаполитанская часть Италіи далеко выдвигается на югъ, въ Средиземное море; волканическій характеръ ея природы отразился и въ характерѣ населенія. Въ историческомъ и соціальномъ отношеніи она до настоящаго столѣтія была связана съ нѣкоторыми другими странами тѣснѣе нежели съ сѣверною частью полуострова. Византійцы, Арабы, Норманы, Нѣмцы, Французы, Венгры, Испанцы, Габсбурги и Бурбоны, одни за другими, владѣли Неаполемъ и сдѣлали его почти чуждою страной для остальныхъ Италіянцевъ. Войны французской революціи и имперіи показали однако, что судьба Неаполя должна рѣшаться въ Верхней Италіи. Царствованіе Мюрата произвело замѣчательныя перемѣны въ отношеніяхъ королевства къ сѣверной половинѣ полуострова. Военные подвиги Мюрата и его стремленіе къ политическому единству Италіянцевъ подъ владычествомъ своего дома пробудили чувство національной чести въ неаполитанской арміи; къ Неаполю обратились тогда надежды патріотовъ изъ другихъ частей Италіи. Единство французскихъ учрежденій, распространившихся по всему полуострову, должно было послужить еще болѣе прочною связью между сѣверною и южною половиной. Такимъ образомъ уничтожилась китайская стѣна, раздѣлявшая ихъ до конца XVIII столѣтія, и нельзя уже было говорить, какъ прежде нѣкоторые говорили, что "Италія кончается у Гарильяно". Вліяніе французской администраціи и судопроизводства весьма замѣтно отразилось на благосостояніи края. Приведемъ по этому поводу слова неаполитанскаго историка Коллетты: "Гражданское законодательство, которое еще въ 1805 году было разсѣяно въ сотнѣ томовъ, теперь заключалось въ одномъ кодексѣ Наполеона; то же надобно сказать и объ уголовныхъ законахъ. Мѣсто прежняго канцелярскаго, дорогаго процесса заступило гласное судопроизводство. Прежняя запутанная, несправедливая въ своихъ основаніяхъ, система финансовъ упрощена, налоги уравнены и государственная казна обогатилась. Управленіе общинъ и провинцій, страдавшее произволомъ, теперь получило опредѣленное устройство; старые административные обычаи смѣнились точными законами и постановленіями."

Въ эпоху французскаго владычества на полуостровѣ, неаполитанскій король Фердинандъ IV жилъ съ своимъ дворомъ въ Сициліи, которую онъ удержалъ за собою только помощію англійскаго флота. Исключительнымъ вліяніемъ на управленіе пользовалась энергическая, жестокая Каролина, супруга безхарактернаго Фердинанда. Деспотизмъ двора и тяжелые наборы скоро вывели изъ терпѣнія сицилійскій народъ, не отличавшійся и прежде привязанностію къ дому Бурбоновъ. Въ Сициліи былъ еще крѣпокъ Феодальный порядокъ; города пользовались средневѣковыми муниципальными учрежденіями; а поземельная собственность сосредоточивалась въ рукахъ Феодальной аристократіи, которая вела свое происхожденіе по большей части отъ норманскихъ выходцевъ, слѣдовательно находилась въ племенномъ родствѣ съ англійскою аристократіей. Въ 1810 году сицилійскіе бароны обратились къ Англичанамъ съ жалобами на свою королеву. Тогда главнокомандующій англійскимъ вспомогательнымъ войскомъ, лордъ Бентинкъ, энергически вмѣшался въ дѣла правленія, и принудилъ Каролину удалиться изъ Палермо. Созванный имъ, сицилійскій парламентъ въ іюлѣ 1812 года составилъ для острова конституцію, основныя начала которой были совершенно англійскія. Съ того времени Бентинкъ, пока оставался на островѣ, то есть до 1814года, пользовался почти диктаторскою властію.

Послѣ паденія Мюрата, Фердинандъ въ іюнѣ 1815 года воротился въ Неаполь. Въ то время Каролины уже не было въ живыхъ; главные совѣтники короля, Медичи и Томази, наученные опытомъ въ Сициліи, избѣгали крайнихъ мѣръ; поэтому неаполитанская реставрація въ началѣ имѣла довольно мягкій характеръ, и король, повидимому, желалъ подтвердить новый порядокъ. Но здѣсь повторилось то же явленіе, какое представляетъ исторія французской реставраціи. Аристократы-эмигранты, воротившіеся вмѣстѣ съ дворомъ изъ Сициліи, захватили высшія должности, потребовали возвращенія своихъ имуществъ, своихъ привилегій, и мало-по-малу вывели короля на путь реакціонныхъ мѣръ. Чтобы положить предѣлъ распространенію либеральныхъ идей, ценсура была возстановлена во всей прежней строгости; ланкастерскія школы въ провинціяхъ запрещены, нѣкоторыя феодальныя привилегіи дворянъ возобновлены, и гласное судопроизводство отмѣнено. Мюратисты сначала были оставлены въ покоѣ; но потомъ (послѣ несчастной попытки Мюрата) они подверглись такимъ же преслѣдованіямъ, какія испытывали тогда во Франціи бонапартисты. "Онъ изъ нашихъ или изъ чужихъ (то-есть мюратистовъ)?" спрашивалъ обыкновенно король при назначеніи чиновниковъ, и, разумѣется, только люди, отнесенные къ первому разряду, получали мѣсто. У Сициліи отняли конституцію 1812 года, ея парламентъ былъ распущенъ, самоуправленіе общинъ уничтожено, и она подчинена полному административному соединенію съ Неаполемъ. Англія слабо поддерживала жалобы Сицилійцевъ, и свое вліяніе при неаполитанскомъ дворѣ допустила замѣнить вліяніемъ австрійскимъ. Не замедлили обнаружиться и обычныя слѣдствія такой реакціонной политики: населеніе впало въ прежнюю бѣдность и невѣжество; анархическое состояніе администраціи и судопроизводства повело за собою полное отсутствіе безопасности.

Бандиты были язвою цѣлой Италіи. Тамъ, гдѣ законы нарушаются самими ихъ блюстителями, гдѣ низшіе классы угнетены высшими и доведены до нищеты, гдѣ земскихъ учрежденій и самоуправленія нѣтъ, и гдѣ притомъ административная централизація находится въ неразвитомъ состояніи (то-есть выражается только произволомъ областныхъ начальниковъ), въ такихъ государствахъ разбои составляютъ самое обыкновенное явленіе. Мало того, ремесло разбойника пользуется тамъ почетомъ и уваженіемъ въ нецивилизованной массѣ, потому что оно служитъ смѣлымъ протестомъ противъ ненавистнаго порядка, противъ иноземнаго гнета или правительственнаго произвола и гражданскаго неравенства; таково было ремесло клефтовъ въ Греціи и гайдуковъ или ускоковъ въ Сербіи -- въ странахъ угнетенныхъ турецкимъ владычествомъ. Таково ремесло италіянскихъ бандитовъ, которые съ страшною силой свирѣпствовали въ земляхъ особенно дурно управляемыхъ, каковы Неаполь и Папская Область. Во времена Наполеона, когда правительство энергически заботилось о внутренней безопасности, неаполитанскіе бандиты прикрывались королевскимъ знаменемъ: подобно испанскимъ герильясамъ, они объявляли себя защитниками національной независимости, получали вспоможеніе отъ Англичанъ, но, подъ предлогомъ войны съ французами, грабили и убивали своихъ соотечественниковъ. Возвращаясь въ Неаполь, Фердинандъ даровалъ амнистію почти всѣмъ бандитамъ, содержавшимся въ тюрьмахъ, и, разумѣется, они не замедлили приняться за свое прежнее ремесло. Правительство потомъ вступало въ переговоры съ начальниками самыхъ сильныхъ шаекъ и старалось наградами склонить ихъ къ прекращенію разбоевъ, или, при удобномъ случаѣ, пыталось захватить ихъ измѣннически, чѣмъ обнаруживало только свою слабость. Неаполитанскій генералъ Вильгельмъ Пепе въ своихъ мемуарахъ между прочимъ разказываетъ, что въ одномъ военномъ архиву онъ нашелъ приказы правительства, по которымъ было отпущено болѣе 2.000 дукатовъ на отравленіе бандитовъ. Такое средство конечно нисколько не помогало истребленію шаекъ, и деньги по всей вѣроятности оставались въ карманѣ чиновниковъ. Безнаказанность довела до того, что появилось нѣсколько разбойничьихъ сектъ (напримѣръ секта отчаянныхъ), которыя усвоили себѣ военную организацію, и цѣлыя деревни открыто упражнялись въ искусствѣ владѣть оружіемъ. Эмблемой ихъ служили черныя знамена и мертвыя головы; а патенты на разныя должности въ шайкахъ писались человѣческою кровью; измѣнившіе товарищи наказывались смертію. Эти секты въ то же время распространяли коммунистическія идеи, и имущество людей богатыхъ, добровольно или изъ страха вступавшихъ въ общество, дѣлилось поровну между его членами. При такихъ условіяхъ безопасности, понятно, какъ затруднительны были средства сообщенія между городами. Чтобъ отправить, напримѣръ, почтовую карету изъ столицы въ Апулію, надобно было давать прикрытіе въ 1.000 человѣкъ войска. Въ горахъ Калабріи и Абруццахъ бандиты были почти недоступны для отрядовъ правительства; а изъ Абруццъ въ случаѣ неудачи они переходили въ сосѣднія Папскія Владѣнія, и продолжали тамъ свои подвиги. Нѣкоторые изъ ихъ атамановъ пріобрѣли большую извѣстность своимъ удальствомъ и количествомъ преступленій; они нападали обыкновенно на людей богатыхъ, а съ низшими классами находились въ дружескихъ сношеніяхъ, и потому получили характеръ какихъ-то народныхъ героевъ; таковы Анникьярко и братья Вардарелли.

Въ связи съ бандитами развевались тайныя политическія общества, которыя какъ сѣтью покрыли собою всю Италію. Тайныя общества составляютъ всегда признакъ болѣзненнаго состоянія: они указываютъ на недостатокъ органической связи между высшими и низшими классами, на угнетеніе одного сословія другимъ, или являются слѣдствіемъ ненавистнаго иноземнаго владычества. Италія издавна была классическою страной бандитовъ и тайныхъ обществъ; здѣсь соединялись всѣ условія, необходимыя для ихъ существованія. Гнетъ домашній и иноземный долгое время раздражалъ страсти, вызывалъ тайныя предпріятія и заговоры; вообще историческія обстоятельства развили сильный мистическій элементъ, который составляетъ слабую сторону италіянскаго характера. Церковныя учрежденія служили здѣсь образцомъ для свѣтскихъ; напримѣръ, католическая инквизиція была взята за образецъ для венеціанской инквизиціи, а устройство монашескихъ орденовъ имѣло вліяніе на организацію политическихъ и религіозныхъ сектъ. Изъ нихъ самыя замѣчательныя были слѣдующія: европейскіе патріоты, филадельфы и отчаянные -- въ Неаполѣ, санфедисты -- въ Папской Области, индепенденты и федералисты -- въ Піемонтѣ; но всѣ они въ началѣ настоящаго столѣтія были заслонены огромнымъ обществомъ карбонаріевъ.

Происхожденіе карбонаризма объясняютъ потребностію мирныхъ среднихъ классовъ защитить себя отъ двойнаго гнета, сверху и снизу. Время его происхожденія еще недостаточно разъяснено. Наиболѣе распространенное мнѣніе считаетъ карбонаріевъ особенною вѣтвію масонства, занесеннаго изъ Германіи По крайней мѣрѣ, у масоновъ они заимствовали свои символы, свои мистическіе обряды; какъ масоны получили свое имя отъ ремесла каменьщиковъ, такъ карбонари взяли его у ремесла угольщиковъ. Главною цѣлью первыхъ было распространеніе духовнаго образованія; вторые сдѣлали своею задачей пріобрѣтеніе свободныхъ гражданскихъ учрежденій; съ этою задачей соединялась ненависть къ чужеземному игу и развившаяся оттуда идея національнаго единства Тайные клубы или венты карбонаріевъ, устроенные на подобіе масонскихъ ложъ, были распространены по цѣлой Италіи; главная же ихъ сила и дѣятельность сосредоточилась въ Неаполѣ. Здѣсь, послѣ уничтоженія Партенопейской республики, карбонари, приверженные преимущественно къ республиканскимъ Формамъ, подверглись преслѣдованію королевскаго правительства (сначала Жозефа Бонапарте, потомъ Мюрата). Многіе изъ нихъ удалились въ неприступныя скалы Абруццъ и Калабріи, и оттуда разсылали своихъ агентовъ по цѣлой Италіи. Въ союзѣ съ бандитами, они дѣйствовали противъ Мюрата и помогали возвращенію въ Неаполь Фердинанда, который обольстилъ ихъ обѣщаніями либеральныхъ учрежденій. Но когда начались реакціонныя мѣры правительства, и карбонари увидѣли себя обманутыми, дѣятельность ихъ возобновилась съ новою силой. Тогда правительство для борьбы съ ними выставило приверженное себѣ тайное общество кальдераріевъ, основанное покойною Каролиной въ Сициліи. Во главѣ кальдераріевъ (или, какъ они сами себя называли, тринитаріевъ) сталъ министръ королевской полиціи Каноза, достойный ученикъ Каролины. Онъ вскорѣ сумѣлъ возбудить такую ненависть между партіями, что король, по настоятельнымъ убѣжденіямъ иностранныхъ пословъ, принужденъ былъ въ 4 816 году дать ему отставку. Общество карбонаріевъ между тѣмъ росло и распространялось но всѣмъ частямъ полуострова. Имѣя повсюду своихъ агентовъ -- въ судахъ, въ администраціи, въ войскѣ,-- оно пріобрѣло могущественное вліяніе, которое старалось употреблять на народную пользу. Такъ, оно дѣятельно помогало неаполитанскому генералу Чорчу (родомъ Англичанину) истребить хищную секту отчаянныхъ въ 1817 году. Подъ защитою карбонаризма можно было найдти безопасность отъ преслѣдованія правительства и отъ грабежа бандитовъ; поэтому много охотниковъ изъ всѣхъ сословій, спѣшило втереться въ члены этого общества. Но вмѣстѣ съ быстрымъ распространеніемъ карбонаризма началась его порча: подъ покровительство его стали прибѣгать преступники, чтобъ избѣжать наказанія, люди, хотѣвшіе мстить за свои частныя обиды, и вообще всѣ желавшіе пріобрѣсти политическое значеніе. Общество начинало принимать безпокойный, эгоистическій характеръ. Тогда старые либералы попытались произвести въ немъ реформы, чтобъ очистить его отъ вредныхъ элементовъ.

Самая видная роль въ послѣдующихъ событіяхъ принадлежала неаполитанскому генералу Вильгельму Пепе, который занималъ первое мѣсто между вождями карбонаріевъ и былъ горячимъ поборникомъ національной независимости. Онъ составилъ себѣ блестящую военную репутацію во времена Мюрата и съ возвращеніемъ Бурбоновъ сохранилъ свое мѣсто въ арміи. Въ 1818 году Пепе былъ посланъ министерствомъ въ Авеллино (главный городъ провинціи Капитаната), чтобъ организовать тамъ гражданскую милицію. Офицерами для нея онъ назначалъ преимущественно членовъ карбонарскаго общества, и задумалъ опереться на милицію въ борьбѣ съ абсолютизмомъ. Въ то же время онъ старался преобразовать самое "общество" и укрѣпить его военною дисциплиной.

II. Неаполитанскій переворотъ.

При полномъ разладѣ между наиболѣе-цивилизованными классами и возстановленными династіями, при сильномъ развитіи тайныхъ сектъ и возраставшемъ вліяніи карбонаризма, который стремился къ свободнымъ учрежденіямъ и національной независимости, не доставало только внѣшняго толчка, чтобы произошло открытое движеніе недовольныхъ. Этотъ толчокъ былъ данъ событіями въ Испаніи, гдѣ въ мартѣ 1820 года либеральная партія провозгласила конституцію и заставила короля утвердить ее своею присягой. Испанская революція прежде всего отозвалась въ Неаполѣ, который находился еще въ довольно-тѣсныхъ сношеніяхъ съ Испаніей. Королевство Обѣихъ Сициліи только во второй половинѣ прошлаго столѣтія перестало быть испанскимъ намѣстничествомъ; въ немъ царствовала теперь младшая линія испанскихъ Бурбоновъ. Первое движеніе неаполитанскихъ карбонаріевъ произошло въ Салерно: они хотѣли поднять войско, собранное для королевскаго смотра между Газтой и Капуей, и провозгласить испанскую конституцію. Но смотръ окончился спокойно; а правительство, замѣтивъ волненіе въ Салерно, начало производить аресты. Тогда предводители салернской венты обратились въ Авеллино къ Вильгельму Пепе, и просили его стать во главѣ возстанія съ титуломъ генералъ-капитана. Пепе медлилъ положительнымъ отвѣтомъ и совѣтовалъ Салернцамъ подождать; лица, окружавшія его, поддерживали эту нерѣшительность. Но между тѣмъ какъ высшіе офицеры обсуждали вопросъ и колебались, незначительные люди прямо приступили къ дѣлу.

Одинъ изъ салернскихъ карбонаріевъ, Гальярди, поспѣшилъ въ ближайшій городокъ Нолу, и вмѣстѣ съ каноникомъ Меникини, который пользовался здѣсь популярностію, началъ дѣйствовать на стоявшій въ городѣ кавалерійскій полкъ. 2 іюля 1820 года два подпоручика, Морелли и Сильвати, возмутили свой эскадронъ, и въ сопровожденіи нѣсколькихъ карбонаріевъ, съ кликами: "да здравствуетъ король и конституція!" бросились въ Авеллино. Вильгельмъ Пепе въ то время находился въ Неаполѣ; заступавшій его мѣсто полковникъ Кончили съ своею милиціей присталъ къ движенію. Инсургенты направились къ столицѣ, и въ виду ея расположились лагеремъ на Монтекьяро. Движеніе быстро распространилось по всѣмъ, сосѣднимъ городамъ, и карбонаріи отвсюду начали стекаться въ лагерь авеллинской милиціи; въ Неаполѣ народъ и войско, особенно молодежь, волновались и очевидно ждали только удобнаго случая, чтобы соединиться съ инсургентами. Правительство короля, при такомъ неожиданномъ взрывѣ, совершенно растерялось. Австрійскій генералъ Нугентъ, бывшій тогда военнымъ министромъ въ Неаполѣ, собралъ совѣтъ, на которомъ рѣшено было послать къ мятежникамъ Вильгельма Пепе, какъ самаго популярнаго генерала, чтобъ онъ уговорилъ ихъ разойдтись. Но дворъ подозрительно смотрѣлъ на Пепе и не утвердилъ рѣшенія военнаго совѣта; а между тѣмъ не принималъ никакихъ энергическихъ мѣръ. Вообще семидесятилѣтній король обнаружилъ при этомъ случаѣ совершенное отсутствіе энергіи и находчивости; онъ не придумалъ ничего лучшаго, какъ вступить въ переговоры съ предводителями возстанія, и деньгами хотѣлъ склонить ихъ къ бѣгству за границу. Опасаясь ареста, Гіепе 5 числа удалился изъ города; онъ увлекъ за собою часть гарнизона и присоединился къ инсургентамъ на Монтекьяро. Немедленно въ самой столицѣ поднялись карбонаріи, и въ ту же ночь отправили депутацію, составленную изъ самыхъ значительныхъ членовъ "общества", которые отъ имени народа и войска потребовали у короля согласія на конституцію. Большая часть придворныхъ вельможъ совѣтовала королю уступить и не усиливать народнаго раздраженія. Яснѣе всѣхъ высказалъ заднюю мысль трусливыхъ аристократовъ старый маркизъ Чирчелло, который со слезами на глазахъ уговаривалъ короля согласиться на требованіе инсургентовъ. "Уступите только настоящей опасности, говорилъ онъ; а потомъ Богъ поможетъ благочестивѣйшему королю опять воротить права короны изъ рукъ преступнаго народа." Герцогъ Асколи передалъ депутатамъ согласіе короля на конституцію. "Когда она будетъ объявлена?" -- Немедленно. "То-есть?" Черезъ два часа.-- Одинъ изъ депутатовъ, герцогъ Николлета (зять герцога Асколи), посмотрѣлъ на свои часы, и сказалъ: "теперь часъ по полуночи; итакъ въ три часа конституція будетъ обнародована!" Дѣйствительно, въ назначенное время появился королевскій эдиктъ; онъ объявлялъ, что король, по всеобщему желанію, даруетъ своему народу конституцію, основанія которой будутъ приведены въ извѣстность не позднѣе осьми дней. Однако въ тотъ же день Фердинандъ, подъ предлогомъ нездоровья, передалъ правительственныя дѣла наслѣдному принцу, какъ своему намѣстнику.

Инсургенты, занимавшіе лагерь на Монтекьяро, торжественно вступили въ Неаполь. Впереди шелъ священный эскадронъ (который поднялъ возстаніе въ Нолѣ), за нимъ слѣдовала либеральная милиція, потомъ вступалъ аббатъ Меникини во главѣ пестрой толпы вооруженныхъ карбонаріевъ. Принцъ-намѣстникъ и весь дворъ привѣтствовали процессію, стоя на балконѣ дворца и украшенные тремя карбонарскими цвѣтами (красный, черный, синій). Вильгельмъ Пепе торжественно донесъ, что "когда онъ пріѣхалъ въ лагерь, революція уже совершилась, и ему оставалось только позаботиться о томъ, чтобы направить ее на благо отечеству и трону." Принцъ и потомъ король благодарили Пепе за его патріотизмъ и утвердили за нимъ титулъ генералиссимуса. Назначенные восемь дней прошли въ обсужденіи вопроса, какую конституцію принять для Неаполя,-- испанскую или сицилійскую 1812 года? Дворъ съ умысломъ возбудилъ вопросъ о послѣдней, разчитывая на вражду между Неаполемъ и Сициліею, и разчетъ его удался какъ нельзя лучше. Вслѣдствіе почти единогласнаго требованія неаполитанскихъ карбонаріевъ, вопросъ былъ рѣшенъ въ пользу испанской конституціи, заключающій въ себѣ болѣе демократическихъ элементовъ чѣмъ сицилійская {Вотъ сущность испанской конституціи (составленной, такъ же какъ сицилійская, въ 1812 г.): верховная власть народа; равенство передъ закономъ; всеобщая обязательность податей и военной службы; свобода печати; законодательная власть въ рукахъ однокамерной палаты представителей; король не имѣетъ права ее распускать, и во всѣхъ важныхъ дѣлахъ поступаетъ съ ея согласія, включая сюда назначеніе высшихъ чиновниковъ, судей и даже епископовъ.}. 13 іюля, въ храмѣ, торжественно, положивъ руку на Евангеліе, король далъ присягу конституціи; за нимъ присягнули и принцы. Присутствующіе были тронуты до слезъ тою искренностію, съ которою королевская Фамилія невидимому вступала на новый политическій путь, а также и замѣчательною легкостью переворота, не стоившаго почти ни капли крови. Они далеки были отъ мысли, что за этою легкостью революціи скрывалась ея совершенная непрочность.

Первая и главная ошибка неаполитанскихъ либераловъ заключалась въ томъ, что они предпочли сицилійской конституціи испанскую, и не позаботились тѣснѣе, общими интересами, сблизить съ собою Сицилійцевъ. Между тѣмъ въ Сициліи италіянскій карбонаризмъ и его идеи національнаго единства имѣли мало успѣха; здѣсь всегда было сильно стремленіе къ отдѣльности, къ самостоятельной политической жизни. Въ Мессинѣ, при первомъ извѣстіи о переворотѣ, неаполитанскій гарнизонъ привѣтствовалъ испанскую конституцію и увлекъ за собою жителей. Но въ Палермо немедленно начались смуты. Войска начали кричать: да здравствуетъ конституція! Палермитяне присоединили къ этому кликъ: да здравствуетъ независимость! и начали брататься съ солдатами. Чтобы сохранить дисциплину, генералъ Чорчъ велѣлъ войскамъ удалиться въ казармы; чернь пришла въ ярость; одинъ священникъ хотѣлъ ударить генерала кинжаломъ, и ранилъ его спутника. На слѣдующій день чернь была уже въ полномъ возстаніи подъ предводительствомъ священниковъ и монаховъ; при этомъ случаѣ королевскій намѣстникъ, генералъ Назелли (неизвѣстно съ намѣреніемъ или по неспособности), допустилъ ее ворваться въ Кэстелламаре, захватить тамъ (4.000 ружей и потомъ освободить тюремныхъ и галерныхъ арестантовъ. Послѣ непродолжительной борьбы, малочисленный неаполитанскій гарнизонъ былъ побѣжденъ, и намѣстникъ удалился въ Неаполь. Эта побѣда черни сопровождалась разграбленіемъ королевскаго дворца и другими неистовствами. Палермитяне тотчасъ назначили правительственную юнту, которая потребовала отъ Неаполя отдѣльнаго правительства для острова, съ однимъ изъ принцевъ во главѣ. Однако другіе города отказались прщзнать палермскую юнту; большая часть аристократической партіи не хотѣла соединить свое дѣло съ дѣломъ черни, и противодѣйствовала усиліямъ палермскихъ демократовъ поднять весь островъ. Тогда юнта, вооруживъ многочисленныя толпы простонародья, открыла войну противъ Неаполитанцевъ и жителей, не хотѣвшихъ подчиниться ея власти. Въ этой войнѣ Палермитяне старались подражать испанскимъ герильясамъ; но далеко превзошли ихъ грабежомъ, поджогами и всякаго рода насиліями. Одна шайка подобныхъ герильясовъ взяла Кальтанизету, значительный городъ внутри острова, и совершила тамъ такіе ужасы, что дѣло палермской юнты возбудило отвращеніе въ массѣ Сицилійцевъ, а неаполитанское правительство поспѣшило принять энергическія мѣры. Флорестанъ Пепе, старшій братъ Вильгельма, отправленъ былъ съ дессантнымъ войскомъ для занятія столицы острова. Инсургенты, одушевляемые восьмидесятилѣтнимъ палермскимъ демагогомъ, княземъ Патерно, оказали отчаянное сопротивленіе. Однако, спустя нѣсколько дней, осажденные должны были уступить, и Патерно заключилъ съ Пепе капитуляцію, въ силу которой Палермитяне получали амнистію и соглашались подчиниться испанской конституціи. Конституціонное правительство осталось недовольно умѣренностію Флорестана Пепе, въ то время самаго благоразумнаго изъ неаполитанскихъ патріотовъ; парламентъ началъ обращаться съ Сицилійцами какъ съ мятежниками и послалъ на мѣсто Пепе другаго генерала (Коллетту), который распустилъ палермскую юнту и водворилъ на островѣ военный деспотизмъ. Такимъ образомъ неаполитанская либеральная партія не только лишила себя поддержки Сицилійцевъ, но и должна была оставить на островѣ 8000 своего лучшаго войска въ то время, когда съ сѣвера уже приближалась австрійская армія.

Между тѣмъ въ Неаполѣ также дѣло не обошлось безъ разныхъ смутъ. Первыя недѣли, которыя послѣдовали за революціей, были довольно бурны: толпы черни, возбуждаемыя народными ораторами, требовали казни самыхъ нелюбимыхъ служителей деспотизма; между двумя отрядами войска произошла кровавая схватка. Въ провинціяхъ совершено значительное число убійствъ и насилій; мѣстами возвышались требованія республиканскихъ Формъ. Но эти смуты скоро прекратились усиліями карбонаріевъ, когда извнѣ начала грозить серіозная опасность. Князь Каріати, отправленный въ Вѣну хлопотать о признаніи новой Формы правительства, воротился безъ успѣха. Чтобы привлечь на свою сторону общественное мнѣніе Европы и отнять у Австріи поводъ вмѣшаться въ неаполитанскія дѣла, союзъ карбонаріевъ рѣшился всѣми силами поддерживать спокойствіе и безопасность въ государствѣ. Они отбросили свою прежнюю таинственность и начали дѣйствовать открыто, стараясь придать революціи мирный, нравственный характеръ. Тогда-то вполнѣ обнаружились огромные размѣры "союза" и его могущественное вліяніе. Въ государствѣ было до 1000 вентъ, которыя всѣ вмѣстѣ насчитывали до 300.000 членовъ; сюда принадлежалъ весь цвѣтъ зажиточныхъ и образованныхъ классовъ. Появились даже женскія ложи карбонаріевъ, и патріотизмъ быстро вошелъ въ моду. Благодаря ихъ усиліямъ, спокойствіе дѣйствительно водворилось скоро въ цѣлой странѣ; разбои и грабежи прекратились, и никогда общественная безопасность въ Неаполитанскомъ королевствѣ не была такъ велика, какъ въ то время; никогда принципъ собственности не былъ такъ уважаемъ. Вильгельмъ Пепе организовалъ городскую стражу изъ самихъ карбонаріевъ; вооруженная кинжалами и символическими знаками своего союза, она производила вездѣ сильное впечатлѣніе на толпу. Конституціонное министерство, составленное изъ лицъ наполеоновской или мюратовской школы, дѣятельно хлопотало объ устройствѣ новаго порядка и средствахъ защиты со стороны Австріи. Регулярное войско, состоявшее съ небольшимъ изъ двадцати тысячъ, положено было увеличить до пятидесяти; отставные чины приглашены поступить опять на службу отечеству на шесть мѣсяцевъ въ качествѣ волонтеровъ, и дѣйствительно, благодаря содѣйствію карбонаріевъ, они со всѣхъ сторонъ стекались на призывъ правительства. Кромѣ линейныхъ полковъ предположено было поставить на военную ногу гражданскую милицію, число которой, по проекту министерства, опредѣлено въ 200.000 человѣкъ.

1 октября происходило открытіе парламента при большомъ стеченіи и восторженныхъ кликахъ народа; навстрѣчу торжественной процессіи, шедшей по Толедской улицѣ къ храму, жители выпускали изъ клѣтокъ птицъ, въ знакъ своего освобожденія. Король еще разъ присягнулъ конституціи. Начались оживленныя пренія ораторовъ. Парламентъ отличился духомъ нововведеній и стремленіемъ придать испанской конституціи еще болѣе демократическій характеръ. Первый неблагоразумный шагъ его, какъ мы видѣли, заключался въ отказѣ подтвердить палермскую капитуляцію; онъ не сумѣлъ привлечь на свою сторону сицилійское населеніе. Депутаты находились подъ непосредственнымъ вліяніемъ карбонаріевъ, которые организовали въ столицѣ особый правительственный центръ, такъ называемое "генеральное собраніе", составленное изъ представителей всѣхъ провинціяльныхъ и столичныхъ вентъ.

Общественное мнѣніе Европы очень радушно встрѣтило эту конституцію, водворенную безъ пролитія крови, съ уваженіемъ принципа собственности. Легкость переворота многимъ либераламъ показалась признакомъ единодушія. Богатые банкирскіе дома въ Лондонѣ и Парижѣ предложили свою помощь новому неаполитанскому правительству для внѣшняго займа, необходимаго на покрытіе предстоявшихъ военныхъ издержекъ; лучшіе генералы посылали ему свои совѣты, касательно обороны государства. Въ другихъ частяхъ Италіи умы волновались, возбуждаемые вентами карбонаріевъ; а въ Папской Области замѣтны были признаки революціоннаго движенія. Но вопросъ о неаполитанской конституціи ожидалъ своего рѣшенія отъ согласія великихъ державъ, которыя, со времени вѣнскаго конгресса, сдѣлались высшимъ, безаппелляціоннымъ трибуналомъ для всѣхъ второстепенныхъ государствъ Европы. Австрія естественно болѣе всѣхъ была заинтересована въ послѣднемъ переворотѣ. Она опасалась, что одушевленіе италіянскаго патріотизма повлечетъ за собою потерю ея владѣній и ея вліянія на полуостровѣ; она равно опасалась и заразительнаго примѣра для другихъ подвластныхъ ей народовъ. Поэтому при первомъ извѣстіи о событіяхъ въ Неаполѣ приняты были всевозможныя мѣры предосторожности: часть арміи и главныя крѣпости въ Ломбардо-Венеціянскомъ королевствѣ поставлены на военную ногу; полицейскій надзоръ усиленъ. Благодаря подобнымъ мѣрамъ, всѣ попытки карбонаріевъ произвести возстаніе въ Ломбардіи и Средней Италіи остались безъ успѣха. Въ то же время австрійская дипломатія приняла твердое намѣреніе оружіемъ подавить неаполитанскую конституцію, и Меттернихъ началъ хлопотать о томъ, чтобы великія державы вручили Австріи полномочіе водворить въ Италіи законный порядокъ. Для обсужденія революціонныхъ движеній, онъ устроилъ конгрессъ въ Троппау (городкѣ австрійской Силезіи). Сюда съѣхались три главы священнаго союза, въ сопровожденіи своихъ министровъ, и уполномоченные Англіи и Франціи. Послѣдніе съ самаго начала высказались въ пользу невмѣшательства. Кабинетъ Лудовика XVIII, не желая предавать Италію въ руки старой своей соперницы Австріи, даже предложилъ Неаполитанцамъ посредничество на конгрессѣ, если они преобразуютъ конституцію въ духѣ Французской хартіи, то-есть дадутъ болѣе власти королю. Неаполитанское министерство охотно соглашалось на это условіе; но неумѣренность радикаловъ, "вѣрнѣйшая союзница Меттерниховой политики" (замѣчаетъ Рейхлинъ въ своей Италіянской Исторіи), рѣшительно отвергла дружественное предложеніе Франціи. Тогда Меттернихъ исключительно обратился къ двумъ абсолютнымъ державамъ, и употребилъ всю свою дипломатическую ловкость, чтобы склонить Россію на сторону австрійскаго плана. Старанія его увѣнчались успѣхомъ. Такъ получила дальнѣйшее развитіе система вооруженнаго вмѣшательства, имѣвшая своею цѣлію поддерживать въ Европѣ принципы священнаго союза.

19-го ноября 1820 года уполномоченные трехъ сѣверныхъ державъ подписали протоколъ, который предлагалъ сначала подѣйствовать на Неаполь убѣжденіемъ; если же этимъ путемъ цѣль не будетъ достигнута, Австрія принимала на себя обязательство употребить силу для возстановленія законнаго порядка. Вслѣдъ за тѣмъ конгрессъ перешелъ въ крайнскій городъ Лайбахъ, чтобы быть поближе къ театру событій. Здѣсь англійскій уполномоченный передалъ конгрессу ноту отъ своего министерства: Англія отказывалась приступить къ политикѣ трехъ сѣверныхъ державъ, и не признавала за ними права вмѣшательства, которое уничтожало самостоятельность второстепенныхъ государствъ. Но этотъ протестъ торійскаго министерства былъ слабъ; Англія только умывала руки въ послѣдующихъ событіяхъ и не хотѣла принять въ нихъ никакого участія.

На лайбахскомъ конгрессѣ явились представители всѣхъ италіянскихъ государствъ. Король Обѣихъ Сицилій былъ приглашенъ лично вступить въ соглашеніе съ Европой по вопросу о неаполитанской революціи. Фердинандъ весьма охотно принялъ это предложеніе, которое давало ему возможность освободиться изъ рукъ либераловъ; но онъ не могъ уѣхать изъ государства безъ согласія парламента. Послѣдній нѣкоторое время колебался; тѣ члены новаго правительства, которые остались въ душѣ роялистами, сильно хлопотали объ отъѣздѣ короля; сами карбонаріи были не противъ отъѣзда. Король съ своей стороны торжественно обѣщалъ отстаивать на конгрессѣ дѣло свободы, и снова присягнулъ конституціи. Наконецъ парламентъ, послѣ жаркихъ преній, изъявилъ свое согласіе. Передавъ всѣ права короны наслѣдному принцу съ титуломъ регента, Фердинандъ въ декабрѣ 1820 года отплылъ на англійскомъ военномъ кораблѣ изъ Неаполя, сопровождаемый министромъ иностранныхъ дѣлъ, герцогомъ Фонъ-Галло. Въ Лайбахѣ, онъ немедленно снялъ съ себя маску притворства, и безъ труда былъ убѣжденъ Меттернихомъ положиться во всемъ на рѣшеніе трехъ союзныхъ державъ. Рѣшеніе это состоялось въ январѣ 1821 года, и три державы сообщили его принцу-регенту посредствомъ своихъ посланниковъ въ Неаполѣ. Нота конгресса заключала два слѣдующіе пункта: вопервыхъ, державы, для сохраненія спокойствія въ Италіи, не могутъ допустить существованія конституціи въ Неаполитанскомъ королевствѣ; вовторыхъ, австрійскій оккупаціонный корпусъ вступитъ въ королевство и останется тамъ до тѣхъ поръ, пока спокойствіе и законный порядокъ не будутъ вполнѣ обезпечены; Неаполитанцамъ предоставлялось только на выборъ -- встрѣтить Австрійцевъ какъ друзей, или какъ враговъ. Принцъ-регентъ отвѣчалъ, что онъ останется вѣренъ своей присягѣ и ни въ какомъ случаѣ не желаетъ отдѣлять себя отъ народа. Въ томъ же тонѣ онъ говорилъ парламенту, созванному для обсужденія лайбахской ноты. Парламентъ съ достоинствомъ независимой націи отвергъ рѣшеніе конгресса, объявилъ своего короля несвободнымъ, дѣйствующимъ по принужденію трехъ державъ, и издалъ манифестъ къ народу, призывая его на защиту отечества. Тогда посланники Россіи, Австріи и Пруссіи, оставили Неаполь. 50.000 отборнаго австрійскаго войска подъ начальствомъ барона Фримонта двинулись изъ Ломбардіи на югъ, и въ началѣ марта приблизились къ неаполитанскимъ границамъ.

Большинство городскаго населенія отвѣчало на призывъ парламента чрезвычайно-воинственнымъ энтузіазмомъ. Милиція выказала необыкновенное рвеніе. Народъ въ театрахъ и на улицахъ требовалъ, чтобъ его немедленно вели противъ непріятеля. Волонтеры стекались со всѣхъ сторонъ и переполняли гражданскіе батальйоны. Многіе молодые люди, черезъ горы, почти безъ всякихъ запасовъ, съ однимъ охотничьимъ ружьемъ, спѣшили на границы Абруццъ, чтобы "поохотиться за волками" (подъ которыми разумѣлись Австрійцы). Въ Неаполѣ никогда не было произнесено такъ много сильныхъ патріотическихъ рѣчей, какъ въ это время; никогда въ устахъ неаполитанской молодежи такъ часто не повторялись имена греческихъ и римскихъ героевъ, которымъ она хотѣла подражать. На одномъ праздникѣ въ честь мюратовскихъ генераловъ, застольный ораторъ, увлеченный своимъ поэтическимъ одушевленіемъ, вдругъ сдѣлалъ вопросъ: "Кто же изъ этихъ полководцевъ будетъ Мильтіадомъ?" Глубокое молчаніе. "Они всѣ будутъ Мильтіадами!" воскликнулъ ораторъ, и слова его покрылись восторженными рукоплесканіями. Триста волонтеровъ, принявшіе названіе бруттійскухъ, объявили, что они заставятъ снова говорить о Ѳермопилахъ. "Мы особенно гордимся тѣмъ, прибавляли они, что вмѣстѣ съ Муціемъ Сцеволою, но еще справедливѣе его, можемъ сказать: всѣ наши сограждане намъ подобны, всѣ они смерть предпочитаютъ стыду". Европейскіе либералы съ полнымъ сочувствіемъ и довѣріемъ встрѣтили этотъ воинственный энтузіазмъ. Въ Парижѣ, генералъ Фуа, одинъ изъ популярныхъ ораторовъ лѣвой стороны, открыто заявилъ въ палатѣ свое мнѣніе, что Австрійцы, можетъ-быть, легко войдутъ въ Абруццы, но что оттуда они навѣрное не выйдутъ. Даже въ Лайбахѣ извѣстія изъ Неаполя произвели сильное впечатлѣніе, и союзники уже думали о посылкѣ подкрѣпленій. Ихъ успокоилъ хитрый герцогъ моденскій, отличный знатокъ италіянскаго характера.

Дѣйствительно, при этомъ наружномъ энтузіазмѣ, внимательному наблюдателю не трудно было замѣтить, что въ глубинѣ массы скрывалось сомнѣніе въ успѣхѣ дѣла и даже уныніе при видѣ приближающейся грозы. Очевидное неравенство силъ, молчаніе остальной Италіи, отказъ Испаніи на просьбу о помощи, взаимное недовѣріе и разногласіе вождей, все это способствовало тому, что воинственное настроеніе скоро миновалось; масса, по обычаю южныхъ жителей, легко увлеклась патріотическимъ одушевленіемъ, но такъ же легко впала и въ прежнюю апатію. Неаполитанцы нѣсколько столѣтій жили подъ кровомъ абсолютизма, погруженные въ суевѣріе, лѣнь и распущенность нравовъ. Естественно, что новыя учрежденія не могли привиться вдругъ и пустить на столько глубокіе корни, чтобы народъ охотно жертвовалъ своимъ имуществомъ и жизнію на защиту гражданской свободы. Притомъ въ королевствѣ существовала многочисленная партія, приверженная къ королю, или, точнѣе сказать, заинтересованная въ сохраненіи стараго патріархальнаго порядка. Роялисты, застигнутые врасплохъ іюльскимъ переворотомъ, на время приняли видъ либераломъ, но втайнѣ не переставали дѣйствовать въ пользу реставраціи; они особенно старались мѣшать военнымъ приготовленіямъ и улучшенію Финансовъ, которые находились въ самомъ разстроенномъ состояніи. Имъ даже удалось сначала распространить убѣжденіе въ томъ, что извнѣ нельзя ожидать никакой серіозной опасности; а когда вожди революціи замѣтили свою ошибку, было уже поздно. Къ числу такихъ мнимыхъ либераловъ принадлежалъ и принцъ-регентъ. Находясь во власти карбонаріевъ, Францискъ далъ союзнымъ державамъ гордый отвѣтъ на ихъ ноту, и высказалъ намѣреніе лично вести войска противъ Австрійцевъ; его супруга украшала трехцвѣтными лентами знамена волонтеровъ. Но въ дѣйствительности принцъ игралъ двойную роль; онъ не спѣшилъ предположенною закупкой оружія въ Англіи, оборонительными работами на сѣверной границѣ, доставкой припасовъ въ крѣпости, своевременнымъ сборомъ милиціи на извѣстные пункты, и т. п.

Война уже начиналась; а Неаполитанцы были къ ней совершенно не приготовлены, и выставили въ поле только съ небольшимъ сорокатысячную армію, состоявшую отчасти изъ милиціи. Принцъ-регентъ устроилъ еще дѣло такимъ образомъ, что эта армія раздѣлилась на двѣ части, поставленныя подъ команду двухъ генераловъ, независимыхъ другъ отъ друга и питавшихъ взаимное нерасположеніе. Первая, большая часть, занимала позицію, опиравшуюся на крѣпости Гаэту и Капую; ею командовалъ генералъ Караскоза, который мало вѣрилъ въ счастливый исходъ войны и желалъ вступить въ переговоры съ непріятелемъ. Другой корпусъ, въ 15 или 16 тысячъ, состоялъ подъ начальствомъ Вильгельма Пепе и расположился въ Абруццахъ. Пепе, при открытіи парламента, сложилъ съ себя званіе генералиссимуса, и потомъ получилъ отъ короля должность генералъ-инспектора милиціи. Эпоха неаполитанской революціи вполнѣ обнаружила характеръ этой личности: онъ былъ горячій патріотъ, военный энтузіастъ, но человѣкъ легкомысленный и непостоянный; онъ задумывалъ всегда смѣлые планы, но не имѣлъ настойчивости приводить ихъ въ исполненіе. Еще прежде нежели дошло дѣло до битвы, въ арміи уже господствовали измѣна и разномысліе. Приверженцы старой системы усердно распространяли между солдатами прокламаціи барона Фримонта и короля Фердинанда, который приказывалъ неаполитанскимъ войскамъ соединиться съ Австрійцами. При такихъ обстоятельствахъ не могло быть никакого сомнѣнія въ исходѣ дѣла. Передовые австрійскіе отряды подошли къ неаполитанской границѣ, и нетерпѣливый Пепе, спѣшившій смѣлымъ ударомъ поправить духъ своего войска, вступилъ съ ними въ битву при мѣстечкѣ Ріети (7 марта 1821 г.). Милиція, на которую онъ возлагалъ главную надежду, пришла въ безпорядокъ при первыхъ выстрѣлахъ непріятельской артиллеріи; а когда данъ былъ приказъ отступать, Неаполитанцами овладѣлъ паническій страхъ; войска дезертировали цѣлыми батальйонами. На слѣдующій день армія Пепе уже не существовала. Едва вѣсть о пораженіи при Ріети пришла въ лагерь Караскозы, солдаты его начали быстро расходиться; они не внимали убѣжденіямъ своихъ офицеровъ, и даже посылали имъ на прощанье пули. Три дня спустя, Караскоза только съ немногими офицерами явился въ Капую.

Пепе предложилъ было перевести парламентъ въ Калабрію или въ Сицилію и начать противъ Австрійцевъ войну герильясовъ. Но его.уже никто не слушалъ. 24 марта Австрійцы въ парадной Формѣ, съ зелеными вѣтками на киверахъ, вступили въ Неаполь. Толпа не обнаружила ни печали, ни радости, и смотрѣла на нихъ съ тупымъ любопытствомъ. Предводители революціи большею частію спаслись бѣгствомъ на иностранные корабли. Но многіе депутаты продолжали свои засѣданія въ палатѣ и подписали энергическій протестъ противъ насилія иностранныхъ державъ. Въ числѣ ихъ находились лучшіе парламентскіе ораторы и патріоты, каковы Борелли, Поэріо, Каталани и Росси. Они были арестованы и разосланы по австрійскимъ крѣпостямъ. 15-го мая воротился въ свою столицу старый король. Населеніе привѣтствовало его кликами радости, какъ будто бы ничего и не случилось. Абсолютизмъ возстановленъ въ своей прежней силѣ, и началась неизбѣжная реакція. Всѣ новыя учрежденія отмѣнены; чиновники, назначенные во время революціи, большею частію отставлены; всякій человѣкъ, найденный съ оружіемъ въ рукахъ, долженъ былъ подвергаться такому же наказанію, какъ убійца. Преслѣдованія королевскаго правительства съ особенною силой обратились на общество карбонаріевъ: тотъ, кто продолжалъ быть членомъ общества, объявленъ государственнымъ измѣнникомъ. Водворилось полное господство полиціи, во главѣ которой опять поставленъ свирѣпый Каноза, и снова введена строжайшая цензура. Этого мало: школы въ провинціяхъ были закрыты, и образованіе народное ввѣрено исключительному попеченію духовенства. Такой же порядокъ возстановленъ и въ Сициліи при помощи австрійскихъ штыковъ.

Европа была поражена тѣмъ малодушіемъ и слабостью, съ которыми неаполитанскій народъ отступился отъ свободныхъ учрежденій. Войска его покрыли себя стыдомъ и срамомъ; даже австрійскимъ солдатамъ было совѣстно вмѣнять себѣ въ славу такую легкую побѣду. Французскіе либералы и англійскіе виги, такъ недавно рукоплескавшіе энтузіазму неаполитанскихъ патріотовъ, отвернулись отъ нихъ съ презрѣніемъ. "Итакъ, нѣтъ доблести въ макаронахъ!" замѣтилъ Муръ, когда услыхалъ о развязкѣ дѣла. Еслибы Неаполитанцы продержались еще нѣсколько времени, событія могли бы принять другой оборотъ, потому что въ тылу австрійской арміи, въ Піемонтѣ, вспыхнуло военное возстаніе, спустя три дня послѣ пораженія при Ріети. Такъ думали, по крайней мѣрѣ, нѣкоторые современники.

III. Піемонтскій переворотъ.

Нельзя сказать, чтобы политическія секты, столь многочисленныя въ другихъ частяхъ Италіи, пользовались большимъ сочувствіемъ въ Піемонтѣ. Но конституціонныя идеи, какъ мы уже замѣтили прежде, при тѣсномъ сосѣдствѣ съ Франціей, пустили глубокіе корни на піемонтской почвѣ. Несмотря на всю ненависть народа къ иноземному владычеству, времена реакціи заставили сожалѣть о французскихъ учрежденіяхъ; а конституція, дарованная Франціи Лудовикомъ XVIII, усилила въ образованныхъ классахъ Піемонта стремленіе къ представительнымъ Формамъ. Масса піемонтскаго населенія, впрочемъ, оставалась предана монархическому началу; она хотѣла улучшеній постепенныхъ, и не желала насильственнымъ путемъ добиваться отъ короля новыхъ учрежденій. Только пылкая аристократическая молодежь показывала нетерпѣніе; напитанная патріотическимъ духомъ поэзіи Альфіери, она далеко разошлась съ старымъ поколѣніемъ, которое, воротилось съ острова Сардиніи. Сборнымъ пунктомъ для этой либеральной молодежи служилъ сначала домъ Французскаго посланника герцога Дальберга; здѣс ь обыкновенно сходилась оппозиція, чтобы критиковать реакціонныя мѣры правительства и разсуждать о средствахъ пріобрѣсти свободныя учрежденія. Испанская революція 1820 года удвоила нетерпѣніе піемонтскихъ либераловъ; съ тѣхъ поръ они преимущественно собирались въ домѣ испанскаго посланника, и вошли въ тѣсныя связи съ французскими и ломбардскими карбонаріями. Рядомъ съ мыслію о свободныхъ учрежденіяхъ, они болѣе другихъ Италіянцевъ воспламенялись идеей національнаго единства и независимости. А такъ какъ главнымъ препятствіемъ къ исполненію ихъ задушевныхъ стремленій была Австрія, то на ней и сосредоточилась непримиримая ненависть Піемонтцевъ. Эта ненависть и печальная извѣстность, которую пріобрѣла австрійская армія во времена наполеоновскихъ войнъ, возбудили въ горячихъ головахъ италіянскихъ патріотовъ презрѣніе къ австрійскому военному могуществу и надежды на легкую побѣду. Ненависть къ Австріи сближала людей самыхъ разнообразныхъ политическихъ убѣжденій, и мысль о войнѣ съ нею была очень популярна въ Піемонтѣ. Солдаты надѣялись, что и старый король въ этомъ случаѣ раздѣляетъ ихъ настроеніе. Они съ восторгомъ разказывали, какъ во время смотра Викторъ-Эммануилъ положилъ руку на плечо одного ветерана и спросилъ его: "готовъ ли ты идти на Нѣмцевъ?"

Іюльскій переворотъ въ Неаполѣ сообщилъ новый и самый сильный толчокъ піемонтскимъ либераламъ; между ними началось замѣтное движеніе. Первая воинственная демонстрація произошла въ январѣ 1821 года:, студенты Туринскаго университета произвели безпорядки въ театрѣ, и нѣсколько человѣкъ было арестовано; на другой день товарищи ихъ собрались въ зданіи университета съ оружіемъ въ рукахъ и потребовали освобожденія арестованныхъ; они были разсѣяны отрядомъ солдатъ, при чемъ дѣло не обошлось безъ крови. Ме'жду тѣмъ тайная печать еще болѣе волновала общественное мнѣніе; она составляла адресы къ королю, исполненные монархической преданности, но настоятельно требовавшіе свободныхъ учрежденій. Въ министерскомъ совѣтѣ, который былъ собранъ по поводу возбужденнаго состоянія умовъ, нѣкоторые члены предлагали либеральныя реформы, какъ единственное средство предупредить революцію. Старый поборникъ церковнаго и свѣтскаго абсолютизма, графъ де-Местръ находилъ такія реформы полезными и даже необходимыми; но при этомъ случаѣ онъ пророчески замѣтилъ, что министры "хотятъ строить зданіе во время землетрясенія." Либеральная или карбонарская партія въ Піемонтѣ повсюду имѣла своихъ членовъ; она проникла въ среду чиновниковъ, и особенно много приверженцевъ находила между офицерами. Слѣдующій случай ясно показалъ ея дѣятельность и силу. Въ концѣ Февраля 1821 года, полиція напала на слѣды революціоннаго заговора и арестовала нѣсколько знатныхъ лицъ, именно: князя Чистерна, маркиза Пріеро и кавалера Нерроне; но бумаги Пріеро вдругъ исчезли изъ его опечатанной квартиры, а бумаги Чистерна -- изъ канцеляріи министра полиціи. Эти аресты ускорили возстаніе. Военная молодежь думала поставить во главѣ движенія князя Чистерна; когда же онъ былъ лишенъ свободы, ей представилась необходимость выбрать другаго вождя, который имѣлъ бы за себя значительный авторитетъ. Въ арміи тогда выдавались особенно двѣ личности, генералы делла-Торре и Джифленга; но первый былъ преданъ абсолютизму, а второй скептически смотрѣлъ на всѣ италіянскія движенія. Поэтому либералы обратили свои надежды на молодаго принца Кариньянскаго, Карла-Альберта. Мы остановимся нѣсколько времени на этой личности, которой суждена была великая роль въ италіянской исторіи XIX столѣтія.

Карлъ-Альбертъ составлялъ отрасль младшей линіи Савойскаго дома, родоначальникомъ которой былъ Томасъ, второй сынъ Карла-Эммануила (ум. 1630 г.). Онъ родился въ 1798 году, только за два мѣсяца до занятія Піемонта войсками Французской республики. Отецъ его примкнулъ къ демократамъ и надѣлъ мундиръ національной гвардіи; вскорѣ потомъ онъ умеръ. До пятнадцатилѣтняго возраста принцъ воспитывался въ Парижѣ, Дижонѣ, Женевѣ, и посѣщалъ общественныя школы на ряду съ дѣтьми простыхъ гражданъ. Потомъ онъ поступилъ во Французскую военную службу. Въ 1814 г., при возстановленіи Савойскаго дома въ Піемонтѣ, положеніе молодаго человѣка вдругъ измѣнилось: такъ какъ король Викторъ-Эммануилъ и братъ его Карлъ-Феликсъ не имѣли дѣтей мужескаго пола, то вѣнскій конгрессъ призналъ принца Кариньянскаго наслѣдникомъ піемонтской короны. Въ эпоху, о которой мы говоримъ, Карлъ-Альбертъ былъ еще въ цвѣтѣ молодости и занималъ постъ начальника артиллеріи. Онъ производилъ на всѣхъ пріятное впечатлѣніе своею величественною, рыцарскою наружностію и меланхолическимъ оттѣнкомъ физіономіи; онъ пользовался извѣстностью италіянскаго патріота и человѣка, преданнаго научнымъ и литературнымъ интересамъ. Либералы имѣли много данныхъ, чтобы разчитывать на сочувствіе принца и на участіе его въ задуманномъ движеніи: онъ столько разъ въ кругу близкихъ людей острилъ надъ увлеченіями реакціи и выражалъ свою ненависть къ Австріи; онъ писалъ въ Лондонъ къ знаменитому пѣвцу италіянской свободы Уго Фосколо (который бѣжалъ изъ Ломбардіи отъ преслѣдованія австрійскаго правительства), и приглашалъ его воротиться въ Италію. Патріотическіе поэты и писатели прославляли Карла-Альберта какъ надежду Италіи. Но при всемъ томъ, люди самые преданные принцу и близко его знавшіе инстинктивно ему не довѣряли: они видѣли, что онъ велъ себя какъ-то сдержанно, скрытно, и никогда вполнѣ не высказывался; въ его характерѣ замѣчались нѣкоторыя дѣйствительно непріятныя стороны, каковы: тщеславіе, смѣшанное съ піетизмомъ, наклонность къ свѣтскимъ удовольствіямъ и къ лицемѣрію.

Когда Австрійцы выступили изъ Ломбардіи противъ Неаполитанцевъ, піемонтскіе карбонаріи составили смѣлый планъ: двинуться въ Ломбардію и произвести возстаніе въ цѣлой Италіи. Либеральные офицеры піемонтской арміи (Коленьйо, Санъ-Марцано, Лизіо, Сантароза и др.) предложили принцу Кариньянскому стать во главѣ войска и провозгласить Виктора-Эммануила королемъ Верхней Италіи. Принцъ далъ свое согласіе, но скоро взялъ его назадъ; потомъ опять согласился, однако очевидно старался замедлить дѣло. Заговорщики естественно перестали ему довѣрять. Зная преданность солдатъ къ королевской династіи, они не рѣшались начать дѣло безъ имени принца, и хотѣли отложить возстаніе на неопредѣленное время. Но уже было поздно. Въ условленный срокъ, именно въ ночь на 10 марта, полковникъ Ансальди и капитанъ Пальма, завладѣвъ алессандрійскою цитаделью, провозгласили испанскую конституцію и возстановленіе Италіянскаго королевства. Къ алессандрійскимъ инсургентамъ немедленно примкнули съ своими отрядами нѣкоторые офицеры изъ ближнихъ мѣстъ. Въ Туринѣ войско и народъ сначала довольно равнодушно встрѣтили извѣстіе о конституціи. Но король обнаружилъ нерѣшительность: онъ не хотѣлъ согласиться на конституцію, и въ то же время не принималъ никакихъ энергическихъ мѣръ. Между тѣмъ, благодаря усиліямъ карбонаріевъ, въ столицѣ также началось движеніе, и войска отказались стрѣлять въ инсургентовъ. Либералы склонили на свою сторону часть гарнизона, заняли цитадель и грозили бомбардировать городъ, если король не признаетъ конституціи. Тогда Викторъ-Эммануилъ прибѣгнулъ къ мѣрѣ, которая получила уже характеръ наслѣдственнаго обычая въ Савойскомъ домѣ: 13 марта онъ отказался отъ престола, въ пользу своего брата Карлафеликса. Такъ какъ послѣдній въ то время находился въ Моденѣ, то Викторъ-Эммануилъ назначилъ принца Кариньянскаго регентомъ государства, и самъ уѣхалъ въ Ниццу. Инсургенты обратились къ Карлу-Альберту съ требованіемъ признать свободныя учрежденія. Принцъ отвѣчалъ, что онъ не имѣетъ полномочія, и будетъ ждать разрѣшенія отъ новаго короля; но потомъ уступилъ угрозамъ бомбардировать городъ, объявилъ испанскую конституцію и назначилъ правительственную юнту, которая должна была заниматься текущими дѣлами до созванія парламента. Вслѣдъ за тѣмъ начались приготовленія къ войнѣ съ Австріей, и юнта вступила въ соглашеніе съ ломбардскими карбонаріями, обѣщавшими произвести возстаніе, какъ скоро Сардинцы появятся передъ воротами Милана.

Карлъ-Феликсъ, въ царствованіе своего брата, принадлежалъ къ партіи отсталыхъ аристократовъ, и потому заранѣе можно было угадать то впечатлѣніе, какое произведетъ на него извѣстіе о піемонтской революціи. На донесеніе принца-регента новый король отвѣчалъ грознымъ манифестомъ, всѣхъ участниковъ революціи назвалъ мятежниками, и всѣ перемѣны, произведенныя ими, объявилъ беззаконными. Въ то же время онъ выразилъ увѣренность, что союзные государи окажутъ ему дѣятельную помощь въ подавленіи мятежа. Карлу-Альберту онъ посовѣтовалъ отправиться съ вѣрными полками въ Новару и тамъ соединиться съ генераломъ делла-Торре, который назначался главнокомандующимъ всѣхъ войскъ. Принцъ, такъ недавно составлявшій надежду либеральной партіи, поступилъ самымъ неожиданнымъ для нея образомъ. Онъ тайкомъ оставилъ Туринъ, въ сопровожденіи кавалерійскаго полка и легкой артиллеріи, которыхъ склонилъ на сторону короля. Изъ Новары, вмѣстѣ съ отреченіемъ отъ регентства, онъ прислалъ протестъ противъ сдѣланнаго ему насилія и увѣщаніе войскамъ воротиться къ своему долгу. Такой поступокъ конечно навлекъ на него со стороны либераловъ обвиненіе въ предательствѣ. А между тѣмъ поведеніе его объясняется очень просто: принцъ, несмотря на свои двадцать три года, былъ очень разчетливъ, и могъ понять всю безнадежность революціи и всю несостоятельность маленькаго Піемонта въ борьбѣ съ Австріей. Онъ не желалъ испытать участь Вильгельма Пепе, и ради воображаемой короны Италіи не хотѣлъ рисковать своимъ правомъ на корону Піемонта. Онъ тѣмъ болѣе не хотѣлъ рисковать этимъ правомъ, что у него былъ опасный соперникъ въ лицѣ зятя Виктора-Эммануила, герцога моденскаго, который тогда пріобрѣлъ очевидное вліяніе на Карла-Феликса и легко могъ сдѣлаться его наслѣдникомъ.

Манифестъ короля и отпаденіе принца Кариньянскаго произвели сильное впечатлѣніе; сочувствіе піемонтскаго населенія къ революціи начало замѣтно охлаждаться. Изъ другихъ частей государства, только въ Генуѣ народъ присталъ къ гарнизону; а въ Савоій и на островѣ Сардиніи не произошло почти никакого движенія. Извѣстіе о печальномъ исходѣ неаполитанской революціи довершило упадокъ духа между инсургентами, и войска ихъ начали переходить на сторону короля. Впрочемъ блестящій, краснорѣчивый патріотъ Сантароза, по отъѣздѣ принца ставшій во главѣ либеральной партіи, успѣлъ еще на нѣкоторое время поддержать дѣло конституціи. Отрядъ либеральныхъ войскъ двинулся къ Новарѣ, съ намѣреніемъ увлечь на свою сторону полки делла-Торре, и вмѣстѣ съ ними вторгнуться въ Ломбардію. Но предводители дѣйствовали нерѣшительно и тянули переговоры до тѣхъ поръ, пока на помощь роялистамъ не подоспѣлъ австрійскій генералъ Бубна. Тогда конституціоннымъ войскомъ овладѣлъ паническій страхъ, и оно быстро разсѣялось. 10 апрѣля, делла-Торре вступилъ въ Туринъ и былъ весело встрѣченъ народомъ; Австрійцы заняли Алессандрію. Спустя нѣсколько дней, въ Піемонтѣ не было уже никакихъ слѣдовъ революціи. До двухъ сотъ самыхъ значительныхъ членовъ либеральной партіи покинули отечество и спаслись во Францію, Испанію, Швейцарію. Нѣкоторые изъ нихъ сражались потомъ за испанскую конституцію противъ Французовъ, за свободу Греціи противъ Турокъ, и вездѣ поддержали славу піемонтскаго мужества. Такъ, Сантароза простымъ солдатомъ палъ при защитѣ острова Сфактеріи. Что касается до реакціи, наступившей послѣ побѣды абсолютизма, и до преслѣдованія участниковъ революціи, то надобно отдать справедливость характеру населенія, не столь пылкому и непостоянному какъ на югѣ Италіи. Піемонтскэя реакція отличалась большою умѣренностію сравнительно съ неаполитанскою, такъ же какъ и самая революція совершилась далеко не съ тѣмъ увлеченіемъ и пылкостію, какъ въ Неаполѣ. Карлъ-Феликсъ, по желанію лайбахскаго конгресса, заключилъ съ Австріей договоръ, въ силу котораго 12.000 австрійскаго войска осталось въ Піемонтѣ для обезпеченія спокойствія. Такимъ образомъ австрійскіе отряды, подъ предлогомъ спокойствія, расположились почти во всѣхъ частяхъ Апеннинскаго полуострова.

Когда главная цѣль лайбахскаго конгресса, то-есть "успокоеніе Италіи," была достигнута, онъ прекратилъ свои засѣданія, въ маѣ 1821 года. Вмѣстѣ съ тѣмъ три сѣверныя державы разослали къ европейскимъ дворамъ декларацію, заключавшую строгій приговоръ италіянскимъ событіямъ, и новое торжественное обѣщаніе поддерживать въ Европѣ законный порядокъ. Въ видахъ этого порядка, именно для устройства испанскихъ дѣлъ, союзники условились на слѣдующій годъ снова собраться на конгрессъ. Въ Лайбахѣ между прочимъ поднятъ былъ вопросъ о піемонтскомъ наслѣдствѣ. Герцогъ моденскій (женатый на дочери Виктора-Эммануила) сильно хлопоталъ объ измѣненіи въ Піемонтѣ салическаго закона, который исключалъ женскую линію изъ престолонаслѣдія; при этомъ онъ усердно старался набросить тѣнь на принципы Карда-Альберта, изображая его человѣкомъ, преданнымъ революціи и втайнѣ продолжавшимъ свои связи съ либеральною партіей. Карлъ-Феликсъ также не любилъ принца Кариньянскаго, не довѣрялъ ему и былъ не прочь лишить его наслѣдственнаго права. Домогательства герцога моденскаго поддерживалъ на конгрессѣ князь Меттернихъ. Но за Карла-Альберта вступились его тесть, герцогъ тосканскій, и особенно Французскій дворъ, который никакъ не хотѣлъ, чтобъ и въ Піемонтѣ утвердилось господство Австрійцевъ. Попытки герцога моденскаго очернить своего соперника въ глазахъ русскаго императора не имѣли успѣха; императоръ требовалъ очевидныхъ доказательствъ того, въ чемъ обвиняли принца. Наконецъ на слѣдующемъ (веронскомъ) конгрессѣ, Александръ I, вмѣстѣ съ Французскимъ уполномоченнымъ, открыто принялъ сторону Карла-Альберта, и вопросъ былъ рѣшенъ въ его пользу.

Между тѣмъ какъ описанныя нами событія совершались въ Неаполѣ и Піемонтѣ, остальныя части полуострова, за исключеніемъ Тосканы, находились въ самомъ тревожномъ состояніи. Въ Папской Области карбонаріи обнаружили чрезвычайную дѣятельность; они распространяли въ народѣ воззванія къ мятежу и прибивали ихъ на улицахъ. Мѣстами происходили вспышки народной ненависти, и падали отъ руки убійцы наиболѣе ненавистные чиновники. Но до открытаго возстанія дѣло не дошло, потому что конституціонное правительство Неаполя не поддержало недовольныхъ посредствомъ военнаго вторженія въ Папскую Область, какъ того требовали нѣкоторые карбонаріи. Усиленная агитація тайныхъ обществъ продолжалась здѣсь еще нѣкоторое время и послѣ уничтоженія неаполитанской конституціи. Волненіе особенно сильно было въ легатствахъ; оно, по обыкновенію, выражалось памфлетами, водруженіемъ дерева свободы, политическими убійствами, и поддерживалось тайными связями съ итальянскими эмигрантами. Послѣдніе безпрерывно составляли новые планы движенія; между прочимъ Вильгельмъ Пепе, удалившійся въ Англію, въ противоположность священному союзу старался образовать изъ либераловъ разныхъ націй "союзъ европейскихъ патріотовъ". Нити новыхъ заговоровъ распространялись преимущественно изъ Швейцаріи, которая въ то время сдѣлалась сборнымъ мѣстомъ для политическихъ бѣглецовъ и изгнанниковъ.

Въ австрійской Италіи неудовольствіе, возбуждаемое иноземнымъ гнетомъ, едва ли не было сильнѣе чѣмъ гдѣ-нибудь; но здѣсь за неимѣніемъ національной арміи карбонаріи не находили никакой матеріяльной поддержки, чтобы произвести возстаніе. Солдаты, набранные въ Ломбардо-Венеціи, обыкновенно посылались австрійскимъ правительствомъ въ-отдаленныя провинціи; австрійскія же области въ Италіи охранялись отрядами Нѣмцевъ, Славянъ и Мадьяровъ, совершенно чуждыхъ италіянскимъ интересамъ. Поэтому дѣятельность тайныхъ обществъ здѣсь должна была ограничиться заговорами. Во время піемонтскаго движенія миланскій революціонный комитетъ, какъ мы видѣли, вошелъ въ тѣсныя связи съ піемонтскими либералами и приглашалъ ихъ вторгнуться въ Ломбардію, обѣщая поднять населеніе противъ Австріи. Спустя нѣсколько мѣсяцевъ послѣ революціи, Карлъ-Феликсъ потребовалъ очищенія своей территоріи отъ австрійскихъ отрядовъ; тогда императорское правительство, въ доказательство еще далеко не прекратившагося волненія Италіянцевъ, торжественно открыло процессъ противъ ломбардскихъ заговорщиковъ и ихъ піемонтскихъ сообщниковъ. Для изслѣдованія дѣла назначена была въ Миланѣ чрезвычайная коммиссія. Начались аресты, и цвѣтъ ломбардской аристократіи очутился въ тюрьмѣ (Конфалоньери, Бирсьери, Тонелли, Арезе, Паллавичини, Кастилья, Росси и др.). Нѣкоторые изъ аристократовъ заблаговременно успѣли спастись бѣгствомъ; надъ ними все-таки произнесенъ былъ смертный приговоръ. Цѣлые два года тянулся процессъ о заговорѣ, и только въ 1824-г, когда политическое волненіе въ Италіи повидимому совершенно затихло, австрійское правительство рѣшилось покончить дѣло: изъ 40 италіянскихъ аристократовъ, замѣшанныхъ въ процессѣ, большая часть была осуждена на смерть; послѣ смягченія приговора ихъ разослали по австрійскимъ крѣпостямъ, гдѣ уже томились многіе ихъ соотечественники. Нѣкоторые изъ нихъ не вынесли тяжелаго заключенія и умерли въ тюрьмѣ; другіе воротились въ послѣдствіи съ потеряннымъ разсудкомъ или съ совершенно-разстроеннымъ здоровьемъ. Немногіе перенесли это заключеніе и сохранили способность къ общественной дѣятельности. Между послѣдними находился знаменитый пталіянскій поэтъ Сильвіо Пеллико, по происхожденію принадлежавшій Піемонту. Это былъ кроткій, экзальтированный патріотъ, мечтавшій объ италіянской независимости. Въ 1820 году Сильвіо Пеллико арестованъ въ Миланѣ, сидѣлъ нѣсколько мѣсяцевъ подъ свинцовою кровлей венеціянскаго дворца дожей, потомъ осужденъ на смерть и взведенъ на эшэфотъ. По прочтеніи смертнаго приговора, его отвезли въ брюнскую цитадель, мрачный Шпильбергъ, болѣе другихъ крѣпостей прославленный страданіями многочисленныхъ жертвъ австрійской подозрительности. Сильвіо Пеллико просидѣлъ здѣсь цѣлыя десять лѣтъ, и только іюльская революція отворила ему двери тюрьмы. Вскорѣ потомъ онъ издалъ описаніе своего процесса и заключенія Tie pregione. Книга его произвела въ Европѣ сильное впечатлѣніе; она возбудила вездѣ сочувствіе къ италіянскимъ страданіямъ и ненависть къ Австріи; но рьяные италіянскіе сектанты остались недовольны мягкимъ, умѣреннымъ тономъ этой книги.

-----

Такимъ образомъ окончился первый актъ великой италіянской драмы, которую можно назвать борьбою за свободу, единство и незавимость Италіи. Девятимѣсячная конституція въ Неаполѣ и тридцатидневная въ Піемонтѣ уничтожились при первомъ появленіи австрійскихъ войскъ. Однако совершенно несправедливо было бы искать главной причины столь легкой побѣды въ несостоятельности Италіянцевъ на полѣ битвы; предыдущія и особенно послѣдующія событія доказали, что Италіянцы могутъ сражаться съ такимъ же увлеченіемъ и умирать съ такимъ же мужествомъ, какъ и другіе народы романскаго племени, то-есть Французы и Испанцы. Правда, абсолютныя правительства средней и южной Италіи издавна и постоянно старались подавить въ своихъ народахъ духъ воинскихъ доблестей. Но это обстоятельство имѣло не такое важное вліяніе на исходъ дѣла, какъ полное отсутствіе единодушія, отсутствіе глубины и ясно сознанной цѣли въ самомъ италіянскомъ движеніи. Вообще въ борьбѣ за свободныя учрежденія никогда не бываетъ такого же единодушія, какъ въ войнахъ за независимость. Самый разительный примѣръ тому представляетъ Испанія. Въ эпоху Наполеона, Испанцы заслужили удивленіе цѣлой Европы своею геройскою единодушною борьбой съ французскимъ завоевателемъ; тѣ же Испанцы, спустя двѣнадцать лѣтъ, обнаружили вялость и духъ раздора, когда пришлось защищать свою конституцію противъ тѣхъ же Французскихъ штыковъ. А между тѣмъ эта испанская конституція должна была пользоваться гораздо большею популярностію въ самой Испаніи нежели тамъ, гдѣ она не имѣла за себя никакихъ историческихъ преданій, то-есть въ Италіи. Главная причина несостоятельности заключалась въ томъ, что на италіянской почвѣ былъ еще силенъ принципъ абсолютизма: противъ него возставала только часть аристократіи и средняго сословія; а народная масса и войска оставались равнодушны къ дѣлу конституціи. Какъ скоро король отдѣлялся отъ движенія и становился къ нему во враждебныя отношенія, войска теряли охоту сражаться противъ внѣшнихъ непріятелей, являвшихся союзниками королевской власти. Либеральныя стремленія еще только скользили по поверхности общества. Идеи политическихъ реформъ въ XVIII столѣтіи составляли собственность государей и ихъ министровъ; въ первой четверти XIX вѣка онѣ перешли къ меньшинству образованныхъ классовъ, которое въ минуты волненія увлекало за собою народныя массы; но народъ приставалъ къ движенію только механически, и другое меньшинство, или такъ-называемые роялисты, при удобномъ случаѣ легко могли увлечь массу въ противоположную сторону. Но соображеніямъ нѣкоторыхъ писателей, въ цѣлой Италіи число истинныхъ патріотовъ будто бы не достигало тогда и 10.000 человѣкъ при 20.000.000 населенія(Гервинусъ). При томъ далеко не всѣ приверженцы конституціонныхъ формъ принадлежали къ партіи унитаргевь, то-есть тѣхъ, которые стремились къ единству и неразрывной съ нимъ независимости Италіи. Здѣсь еще замѣтны были слѣды стариннаго, историческаго раздора между населеніемъ разныхъ частей полуострова. Приведемъ въ примѣръ взаимную ненависть Сицилійцевъ и Неаполитанцевъ, старинную антипатію Венеціанцевъ къ Ломбардцамъ, Генуэзцевъ къ Піемонтцамъ. Далѣе, мѣстами была еще сильна вражда сословій и особенно нелюбовь низшихъ классовъ къ аристократіи. Наконецъ легкомысліе, непрактичность, неумѣренность вождей революціи также не мало способствовали легкой побѣдѣ абсолютизма и его союзниковъ Австрійцевъ. Но между тѣмъ какъ побѣдители думали торжествовать совершенное уничтоженіе либеральныхъ началъ, начиналось ихъ болѣе прочное, болѣе широкое развитіе. Тяжелыя испытанія убѣдили многихъ итальянскихъ патріотовъ, что возрожденіе ихъ многострадальнаго отечества должно совершиться не вдругъ, не однимъ быстрымъ ударомъ, а мало-по-малу, постепенно, какъ постепенно было его паденіе; что главная причина успѣха лежитъ въ воспитаніи народной массы, въ единодушіи, въ продолжительныхъ, настойчивыхъ усиліяхъ.

Д. Иловайскій.

"Русскій Вѣстникъ", No 6, 1861