К—на И. - Посмертный труд Тэна

Посмертный трудъ Тэна *).

(Les Origines de la France contemporaine. Le Régime moderne. Tome II. Paris, 1894).

*) Русская Мысль, кн. I.

Церковная политика Наполеона, какъ мы уже замѣтили въ предъидущей статьѣ, дала совершенно неожиданные результаты. Онъ хотѣлъ подчинить папу и сдѣлалъ его всемогущимъ; хотѣлъ укрѣпить во французскомъ духовенствѣ принципы галликанской церкви и толкнулъ его на путь ультрамонтанства; хотѣлъ ослабить узелъ католической іерархіи и только крѣпче затянулъ его. Въ Римѣ предвидѣли этотъ исходъ. Еще въ 1801 г., во время переговоровъ о конкордатѣ, когда Пій VII не рѣшался смѣстить по требованію Наполеона всѣхъ французскихъ прелатовъ стараго режима, проницательные сторонники папы говорили ему: "Покончимъ съ этимъ конкордатомъ, котораго такъ жаждетъ первый консулъ; послѣ его утвержденія станетъ ясно, какъ велико его значеніе, какую власть дастъ онъ Риму надъ епископствами всего міра". И въ самомъ дѣлѣ, благодаря такому, почти неслыханному въ исторіи христіанской церкви превышенію папской власти, ультрамонтанская доктрина, витавшая до сихъ поръ въ области спекулятивныхъ теорій, спустилась на землю и получила матеріальную оболочку. Волей-неволей папа явился въ роли "всемірнаго епископа". Свѣтская власть указала ему путь къ диктатурѣ; онъ вступилъ на него, освоился со своимъ положеніемъ, и черезъ десять лѣтъ Наполеонъ оплакивалъ дѣло своихъ рукъ. Но возвращаться назадъ было поздно, фактъ совершился: папа удалилъ съ поста требуемыхъ прелатовъ, своихъ "сотоварищей и соепископовъ", которые такъ же, какъ и онъ, были законными служителями церкви, преемниками апостоловъ на землѣ и съ его точки зрѣнія не заслуживали и тѣни упрека, такъ какъ они терпѣли гоненія лишь за то, что были преданы ему, что остались вѣрны римско-католической церкви. Ои смѣстилъ ихъ всѣхъ, назначилъ имъ преемниковъ и отвелъ послѣдними епархіи новѣйшей формаціи, оправдывая всѣ свои дѣйствія обстоятельства мы, требованіемъ свѣтской власти и благомъ церкви. Галликане очутились въ двусмысленномъ положенія: не желая прослыть еретиками и окончательно порвать съ папскимъ престоломъ, они должны были отказаться отъ своихъ старыхъ привилегій и признать верховную власть папы, не ограниченную никакими уставами и обычаями,-- власть полную и абсолютную, право надъ всѣми правами, которыя создавали ему положеніе единственнаго, безусловнаго владыки римско-католической церкви. Поступокъ папы игралъ роль прецедента. Онъ сдѣлался краеугольнымъ камнемъ новаго церковнаго зданія и на этомъ основномъ фундаментѣ была возведена вся постройка. Подъ давленіемъ Наполеона Пій VII удалилъ прелатовъ стараго режима, приверженцевъ Бурбоновъ. Подъ давленіемъ возстановленныхъ Бурбоновъ тотъ же Пій VII удалилъ дядю Наполеона, ліонскаго кардинала-архіепископа Феша.

Чѣмъ чаще повторялись подобные случаи, тѣмъ выше становился авторитетъ папы. А эти случаи слѣдовали одинъ за другимъ. Съ 1789 года измѣнился весь гражданскій, политическій, соціальный и территоріальный строй не только Европы, но и Америки. Подъ перекрестными ударами философіи XVIII вѣка, революціи и контръ-революціи, падали государства, на ихъ мѣстѣ возникали новыя, династіи смѣнялись династіями. Здѣсь католическій народъ очутился подъ властью протестантскаго государя; тамъ католическая страна приняла свою спеціальную организацію. Въ протестантской Америкѣ католики образовали самостоятельную общину, въ католической Америкѣ протестантскія колоніи сдѣлались независимыми. Политическія тенденціи и общественные взгляды измѣнились. Для того, чтобы примирить гражданскія учрежденія съ религіозными, нужна была высшая власть, признанный авторитетъ, и тогда на сцену являлся папа. Онъ вступалъ въ договоры съ державами {Съ Баваріей, Вюртембергомъ, Пруссіей, Австріей, Испаніей, Португаліей, Сициліей, Нидерландами, Бельгіей и Россіей.}, заключалъ съ одними конкордаты, вродѣ французскаго, предписывалъ другимъ организацію католическаго культа, а когда суверенитетъ государства подвергался сомнѣнію, римскій владыка шелъ еще дальше: онъ находилъ излишнимъ вступать въ предварительные переговоры съ правительствомъ и для прекращенія "вдовства церквей" навязывалъ имъ временный режимъ въ ожиданіи той поры, когда правительство утвердится прочнѣе и онъ воспользуется его согласіемъ для ихъ окончательной организаціи. Такимъ образомъ, всѣ новыя церкви католическаго міра явились созданіемъ папы. На всѣхъ ихъ уставахъ видѣнъ отпечатокъ его царственной руки. Ни одна изъ нихъ не можетъ считаться законной, если она не признаетъ законною ту высшую власть, которая даровала ей жизнь и силу. По вѣнецъ папскихъ дѣяній принадлежитъ области спекулятивной психологіи: въ 1854 г. онъ установилъ догматъ о непорочномъ зачатіи Богородицы. Епископы не принимали никакого участія ни въ обсужденіи, ни въ рѣшеніи этого вопроса, хотя присутствовали въ Ватиканѣ ("Adstantibus, non judicantibus"). Такимъ путемъ создаются прочныя власти, какъ свѣтскія, такъ духовныя: каждое правонарушеніе, не встрѣчая протеста ни съ чьей стороны, обращается въ прецедентъ. Съ 1791 г. по 1870 г. такихъ прецедентовъ накопилась цѣлая масса; они образовали прочную многоэтажную постройку, а на ея вершину вознесли папскій престолъ и фактическое всемогущество паны обратилось въ правовое.

Въ лицѣ французскаго духовенства верховный владыка Рима встрѣтилъ только поддержку, а не отпоръ; оно само измѣнило принципамъ галликанской церкви и склонилось на путь ультрамонтанства. Со временъ революціи, конкордата и органическихъ законовъ исчезли всѣ условія, поддерживающія въ немъ развитіе національнаго духа и партикуляризма. Французское духовенство перестало быть независимымъ, обезпеченнымъ и привилегированнымъ сословіемъ; его представители утратили всякую связь между собою, какъ внутреннюю, такъ и внѣшнюю. У нихъ нѣтъ ни общихъ интересовъ, ни привилегій, которыя приходилось бы защищать, ни періодическихъ собраній. Союзъ со свѣтскою властью также расторгнутъ. У духовенства отняты всѣ старыя права; оно не играетъ уже первенствующей роли въ свѣтскомъ обществѣ, не имѣетъ рѣшающаго вліянія на свѣтскую власть. Раньше государь былъ орудіемъ церкви, онъ помогалъ ей въ борьбѣ съ еретиками и вольнодумцами. Законодательство возводило католицизмъ въ единственную религію государства, предписывало королю, не только какъ частному лицу, но и какъ общественному дѣятелю, исповѣданіе католической вѣры и, такимъ образомъ, давало тонъ всей его политикѣ. Это былъ капитальный пунктъ, и когда его не стало, французское духовенство отвернулось отъ свѣтскаго владыки и направило свои шаги въ Римъ. Католическая доктрина учить, что внѣ римской церкви нѣтъ спасенія; вступить въ нее, пребывать въ ней всю жизнь, неотступно слѣдовать ея велѣніямъ -- вотъ высшій интересъ и первый долгъ человѣка, ибо она его единственная непогрѣшимая руководительница на этомъ пути. Все, что церковь отрицаетъ,-- грѣхъ и преступленіе, какъ въ сферѣ личной, такъ и общественной жизни. Государь, какъ частное лицо, пожегъ бытъ вполнѣ безупречнымъ католикомъ и, въ то же время, какъ правитель, явиться вѣроотступникомъ. Онъ утратилъ полудуховный характеръ своего сана, пересталъ быть "свѣтскимъ епископомъ" и недостоинъ руководить духовнымъ обществомъ. Вѣрующіе уже не склоняются передъ нимъ съ глубокимъ почтеніемъ и любовью; они только терпятъ его въ интересахъ общаго мира. Правда, церковь предписываетъ повиноваться свѣтскимъ властямъ, но та же церковь возстаетъ противъ всякаго злоупотребленія съ ихъ стороны, противъ всякаго посягательства на ея права. А, вѣдь, за послѣднія десять лѣтъ они только и дѣлали, что на; шали эти права, замѣняя одинъ конкордатъ другимъ. Союзъ, заключенный съ церковью въ 1802 году, не имѣетъ уже характера свяще наго союза, торжественнаго рейнскаго бракосочетанія, когда церковь государство, словно два брачущихся, клялись другъ другу во взаимной вѣрности, обѣщая жить въ мирѣ и согласіи,-- нѣтъ, это простой гражданскій договоръ вовсе не брачный союзъ, а разводный актъ, диктующій права обязанности каждой изъ разведенныхъ сторонъ. Въ припадкѣ деспотизма государство отняло у церкви всѣ ея владѣнія я бросило ее на улицу, заставило просить милостыню на большой дорогѣ. Въ припадкѣ безумія оно хотѣло убить ее и чуть не задушило свою прежнюю подругу. Придя въ себя, но утративъ вѣру, государство навязало ей договоръ, къ которому она чувствовала глубокое отвращеніе. Прежняя нравственная связь, существовавшая когда-то между ними, смѣнилась внѣшнимъ сожительствомъ. Волей-неволей имъ пришлось жить въ одномъ домѣ, такъ какъ не было другого. Государство отвело церкви скромное помѣщеніе, дало ей скудное пропитаніе и считало свой долгъ исполненнымъ. Оно старалось сохранить надъ нею всѣ свои старыя права, смотрѣло на нее какъ на свою подчиненную, претендовало на безусловное господство и, въ то же время, допускало на ряду съ нею сожительство другихъ церквей, содержало ихъ на свой счетъ, слѣдило за ними и утилизировало ихъ въ интересахъ своей свѣтской власти. Нѣтъ ничего отвратительнѣе въ глазахъ католической церкви этого безразличнаго признанія всѣхъ культовъ и вѣроисповѣданій, этого всеобщаго покровительства, которое гораздо хуже полнаго игнорированія. Это сравненіе положеній ставило на одну доску проповѣдь истины и лжи, религію спасенія и гибели. Этого было достаточно для того, чтобы возстановить католическое духовенство противъ свѣтской власти, внушить ему взглядъ на нее какъ на нѣчто чуждое, враждебное и направить его въ Римъ къ папѣ. Тамъ народился истинный центръ христіанскаго міра, истинный владыка католической церкви, связанный съ ней неразрывными узами. Эта связь сдѣлалась еще прочнѣе съ тѣхъ поръ, какъ свѣтская власть предприняла гоненіе на папу и церковь. Онъ страдалъ вмѣстѣ съ ней и за нее: Пій VI, низложенный директоріей, умеръ въ тюрьмѣ въ Валенсѣ. Пій VII былъ также свергнутъ съ трона, заточенъ въ тюрьму, подвергнутъ нравственнымъ пыткамъ, и невольно всѣ сердца обратились къ нему, страданія только увеличили его престижъ; лишеніе правъ окружило римскаго владыку ореоломъ безкорыстнаго служенія церкви. И хотя свѣтская власть папы сильно пошатнулась, за то возросъ его духовный авторитетъ; впослѣдствіи, три четверти вѣка спустя, первая пала окончательно, а послѣдній достигъ своего апогея. Когда стушевался земной характеръ папской власти, тогда выступалъ на сцену ея сверхъестественный, везенной характеръ. Свѣтскій государь исчезъ, уступивъ мѣсто духовному владыкѣ. Католическое духовенство примкнуло въ нему. Лишенное какъ и онъ, своихъ наслѣдственныхъ правъ, замкнутое въ узкія рамки спеціальныхъ обязанностей, подвергшееся нападенію общихъ враговъ, оно сплотилось вокругъ него, какъ войско вокругъ главнокомандующаго. Съ каждымъ новымъ поколѣніемъ духовенства убывало число еретиковъ -- убѣжденныхъ янсенистовъ, закоренѣлыхъ конституціоналистовъ и другихъ сектантовъ, такъ какъ ихъ взгляды не находили отголоска въ окружающей средѣ. Они умирали другъ за другомъ, ихъ доктрины теряй все свое обаяніе и предавались забвенію; новый духъ обуять духовенство. Наполеонъ отмѣтилъ этотъ фактъ еще въ 1808 г.: "Новыхъ служителей церкви,-- говорилъ онъ,-- воспитываютъ на началахъ туманной, фактической доктрины; молодое духовенство не имѣетъ ничего общаго съ духомъ галликанской церкви", не питаетъ никакой симпатіи къ свѣтской власти. Побывавъ въ передѣлкѣ у Наполеона и вырвавшись изъ его желѣзныхъ рукъ, католическое духовенство получило глубокое отвращеніе къ доктринѣ императора: она довела до тюрьмы лучшихъ представителей церкви, кардиналовъ, епископовъ и даже папу. Практическое примѣненіе галликанской доктрины развѣнчало ее въ глазахъ католической братіи. Мало-по-малу стало закрадываться въ преподаваніе новое направленіе. Каноническое право пришло къ совершенно неожиданнымъ выводамъ: оно отодвинуло на задній планъ аргументы, подрывающіе власть папы, и выдвинуло на ихъ мѣсто аргументы, подкрѣпляющіе эту власть. Белларменъ и Суаресъ сдѣлались любимыми авторами, замѣнивъ Боссюэта и Херсона, а декларація 1682 г. подверглась серьезному осужденію. Де-Местръ явился апостоломъ католицизма. Въ своей книгѣ Du pape онъ возвѣстилъ и подготовилъ будущую организацію церкви. Неотразимый логикъ, блестящій проповѣдникъ, ловкій боецъ, Де-Местръ съумѣлъ привлечь на свою сторону всѣ симпатіи католическаго міра. Его идеи пріобрѣли огромную популярность среди духовенства. Ультрамонтанская доктрина восторжествовала. Кто не желалъ подчиниться ей, тотъ исключался изъ числа вѣрующихъ, такъ какъ онъ отрицалъ основной догматъ католической церкви,-- догматъ, установленный папой и соборомъ. Въ глазахъ каждаго истиннаго католика папа непогрѣшимъ. Когда онъ читаетъ проповѣдь со своей каѳедры о вѣрѣ и нравственности, самъ Христосъ гласить его устами; его доктрины "неизмѣнны". Онѣ таковы сами по себѣ, независимо отъ постановленій церкви. Въ силу этого, власть папы абсолютно-безгранична какъ въ сферѣ догматовъ, такъ и въ сферѣ церковной организаціи. Каждый вопросъ, касающійся церкви, можетъ быть рѣшенъ имъ лично; его приговоръ не подлежитъ обсужденію. Ему принадлежитъ не только первенство положенія, создаваемое его постомъ, но и "первенство юрисдикціи: онъ обладаетъ верховною и абсолютною власть" надъ всемірною церковью..." Компетенція этой власти простирается "непосредственно какъ на всѣ церкви, такъ и на каждую порознь, какъ на всѣхъ церковнослужителей и вѣрующихъ, такъ и на каждаго изъ нихъ въ отдѣльности". Латинскій текстъ еще выразительнѣе, замѣчаетъ Тэдъ; только языкъ народа, создавшаго диктатуру, могъ выражаться такъ сильно и опредѣленно. На ряду съ возроставшимъ могуществомъ папы измѣнялось также положеніе и роль епископа. Прелатъ стараго режима, человѣкъ молодой, заведенный въ епископскій санъ благодаря своему знатному происхожденія, сталъ исчезать мало-по-малу вслѣдъ за придворною знатью и крупною церковною собственностью. Въ 1789 г. насчитывалось пять разночинцевъ на сто тридцать четыре прелата, въ 1889 г. четыре знатныхъ на девять прелатовъ. До революціи высшій духовный сановникъ имѣлъ въ среднемъ сто тысячъ ливровъ годового дохода; въ настоящее время онъ получаетъ жалованье въ размѣрѣ десяти-пятнадцати тысячъ франковъ. Вмѣсто знатнаго вельможи, придворнаго куртизана, находящагося больше въ Парижѣ, чѣмъ въ своей епархіи, мы видимъ на томъ же посту другихъ лицъ, привычки и взгляды которыхъ не имѣютъ ничего общаго съ временами стараго режима. Они являются истинными правителями, настоящими дѣятелями и пользуются болѣе широкою властью, чѣмъ ихъ предшественники. Новый режимъ отразился на епархіи такъ же, какъ и на всемірной церкви: какъ тутъ, такъ и тамъ онъ создалъ сильную центральную власть, какой не существовало при старомъ режимѣ. Прежде на ряду съ епископомъ стояли такія же, какъ и онъ, независимыя и привилегированныя лица, юридическія или частныя, которыя были несмѣняемы, обладали крупною поземельною собственностью и располагали правомъ раздавать бенефиціи, какъ, наприм., аббаты и аббатиссы знатнаго происхожденія, свѣтскіе вельможи и др. Провинціальные парламенты со своими административными правами, съ цѣлымъ штатомъ несмѣняемыхъ служащихъ и подчиненныхъ, начиная съ судей я кончая корпораціей адвокатовъ, представляли сильную мѣстную власть, которая являлась защитницей провинціи отъ произвола короля и его министровъ. Эта власть, составлявшая когда-то противовѣсъ епископской власти, совершенно исчезла въ настоящее время. Судебныя учрежденія утратили свою политическую роль, они уже не въ состояніи парализовать дѣйствія центральной власти. Между населеніемъ и мѣстными властями нѣтъ уже той прочной связи, какая существовала въ прежнія времена. Городской мэръ и генеральные совѣтники, избранные на извѣстный срокъ,-- чужіе, случайные пришельцы въ глазахъ мѣстнаго общества. Провинція утратила свой прежній характеръ, все измѣнилось въ ней; уцѣлѣла только одна власть -- власть епископа. Онъ одинъ несмѣняемъ, въ рукахъ у него дѣлая армія его подчиненныхъ, которая дѣйствуетъ по его предписанію. Онъ является истиннымъ руководителемъ населенія. Революція не отняла у него его духовныхъ прерогативъ и вслѣдствіе этого онъ нисколько не пострадалъ отъ уничтоженія старыхъ привилегій,-- его значеніе возросло, а не пошатнулось. Онъ прочно утвердился на той почвѣ, откуда были вырваны съ корнями другія власти, онъ занялъ всю епархію и сдѣлался ея господиномъ. Прежде не вся она принадлежала ему,-- приходилось дѣлиться своими правами: не онъ одинъ раздавалъ бенефиціи и духовныя должности. Они находились въ рукахъ короля, папы, аббатовъ, коллегій и др. Низшіе чины церкви не нуждались въ его милости,-- у нихъ были гарантіи противъ злоупотребленій епископской власти. Каждое должностное лицо, какъ свѣтское, такъ и духовное, являлось въ принципѣ собственникомъ своей должности и было несмѣняемо. Эту привилегію отвоевали себѣ простые викаріи и скромные сельскіе священники въ 1726 и 1731 годахъ. Они пріобрѣли право обращаться съ жалобой въ судъ въ случаѣ произвола со стороны епископа. Дѣла подобнаго рода разбирались въ двухъ инстанціяхъ, въ церковномъ и гражданскомъ судѣ, подвергаясь безконечной судебной процедурѣ. Веста процессъ при такихъ условіяхъ было крайне невыгодно и неудобно. Епископъ предпочиталъ жить въ ладахъ со своими подчиненными, тѣмъ болѣе, что приговоръ церковнаго суда могъ быть всегда опротестованъ гражданскимъ судомъ, такъ какъ послѣдній находился во враждѣ съ духовными властями. Бороться съ нимъ, захватить въ свои руки сложную административную машину, неуклюжую и неповоротливую,-- для этого нужна была иниціатива, энергія, грубая рабочая рука, а не изнѣженныя руки французскаго прелата стараго режима. Знатный вельможа того времени питалъ невыразимое отвращеніе ко всякому труду: трудъ былъ въ его глазахъ равно силенъ наказанію. Онъ пользовался всѣми выгодами своего положенія, получалъ доходы, наслаждался отдыхомъ, предавался развлеченіямъ, а всю работу сваливалъ на своихъ подчиненныхъ. Епископъ даже не контролировалъ ихъ. Машина двигалась какъ-то сама собой, слѣдуя рутинѣ; онъ не принималъ никакого участія въ ея ходѣ. Онъ былъ далекій свѣтскій представитель духовной власти при дворѣ и въ парижскихъ салопахъ. Когда же онъ изрѣдка появлялся въ своей епархіи, раздавался торжественный звонъ колоколовъ, депутаціи тѣснились въ его пріемной, онъ принималъ ихъ съ благосклонною улыбкой, отвѣчалъ на привѣтствія привѣтствіями и щедро расточалъ благословенія. Затѣмъ начинались блестящіе пріемы, роскошные обѣды въ епископскомъ дворцѣ или загородной виллѣ. Такъ летѣли дни за днями во время его пребыванія въ епархія и онъ считалъ свою миссію исполненной. Остальное было дѣломъ его подчиненныхъ, спеціалистовъ, чернорабочихъ.

"Читали ли вы мое посланіе?" -- спросилъ одинъ епископъ Пирона.-- "Да, ваше высокопреосвященство,-- отвѣтилъ тотъ не стѣсняясь,-- а вы?"

При новомъ режимѣ этотъ величественный, праздный и безпечный сюзеренъ смѣнился активнымъ правителемъ, который господствуетъ не только de jure, но и de facto. Когда нынѣшній епископъ при звукахъ органа и пѣніи хоровъ торжественно садится на свой тронъ, онъ напоминаетъ истиннаго владыку, вступающаго во владѣніе своимъ государствомъ. Врученный ему посохъ въ знакъ добровольнаго и безусловнаго подчиненія его подданныхъ нѣсколько длиннѣе прежняго. Въ его духовномъ стадѣ нѣтъ ли одной заблудшей овцы; всѣ взоры устремлены на этотъ посохъ; всѣ слѣдуютъ за нимъ, такъ какъ у пастуха руки не связаны, а посохъ въ его распоряженіи. Наполеонъ, преобразуя епархію, выдвинулъ только одну епархіальную власть -- епископскую, а всѣ остальныя обезличилъ. Онъ ненавидѣлъ всякую медлительность, его пугала сложность представительныхъ учрежденій и онъ предпочиталъ сосредоточеніе власти въ однѣхъ рукахъ, и ходя болѣе удобнымъ имѣть дѣло съ однимъ человѣкомъ, чѣмъ съ нѣсколькими. Вотъ почему онъ поднялъ власть епископа и не ограничилъ ее никакъ и другими властями, которыя, могли бы составить ей противовѣсъ. Наполеонъ предоставилъ самимъ прелатамъ составлять епархіальный уставъ (staltut diocesain). Разумѣется, при распредѣленіи ролей, они избрали себѣ лучшую долю, такъ что бороться съ ними могла лишь одна свѣтская власть. Но съ теченіемъ времени эта узда, сдерживающая ихъ произволъ, нѣсколько ослабѣла. Почти всѣ статьи органическихъ законовъ, трактующія о подчиненіи прелатовъ свѣтскимъ властямъ, утратили свой смыслъ и значеніе, а статьи, дававшія имъ огромныя полномочія, остались въ силѣ. Всѣ разсчеты Наполеона по отношенію къ епископу, какъ и по отношенію къ папѣ, оказались ложными. Онъ хотѣлъ совмѣстить въ одномъ лицѣ двѣ несовмѣстимыя вещи: правительственнаго агента и духовнаго сановника, чиновника и державнаго владыку. Мало-по-малу чиновникъ исчезъ и остался одинъ владыка. Его власть неограниченъ Епископу принадлежитъ право назначать низшихъ чиновъ церкви и только въ рѣдкихъ случаяхъ, при назначеніи канониковъ и кантональныхъ священниковъ, его выборъ подвергается утвержденію правительства. У низшаго духовенства нѣтъ никакихъ гарантій противъ произвола епископской власти. Церковный судъ потерялъ свое значеніе. Чаще всего этотъ судъ воплощенъ въ лицѣ самого епископа; послѣдній рѣшаетъ дѣла и произноситъ свой приговоръ безъ всякой судебной процедуры и долгихъ преній, иной разъ даже у себя въ кабинетѣ, если находить это нужнымъ. Или же въ роли судьи является одинъ изъ его викаріевъ, его второе "я". Въ обоихъ случаяхъ пострадавшее лицо не имѣетъ гарантій: оно должно подчиниться произнесенному приговору. Апелляціонная инстанція только подтвердитъ его: прелаты всегда готовы подержать другъ друга и обвинить апеллирующаго за нарушеніе дисциплины. Остается одно -- обратиться въ Римъ; но Римъ далеко, да и онъ неохотно отвергаетъ епископскіе приговоры: онъ не желаетъ ссориться съ прелатами, со своими вѣрными лейтенантами. Гражданскій же судъ объявилъ себя некомпетентнымъ въ дѣлахъ церкви, да и новое каноническое право запретило духовнымъ лицамъ обращаться къ свѣтскому суду, такъ какъ этимъ подрываются авторитетъ и свобода дѣйствій церкви. Такимъ образомъ, низшее духовенство лишилось всякой защиты и поддержки со стороны высшихъ властей. И въ другихъ отношеніяхъ его положеніе также измѣнилось: несмѣняемыхъ кюре осталось какихъ-нибудь три тысячи, всѣ же остальные смѣняемы. Епископъ назначаетъ ихъ безъ вѣдома правительства и можетъ распоряжаться ими по своему усмотрѣнію. Въ Валенсѣ епископъ перевелъ съ мѣста на мѣсто въ теченіе одного мѣсяца сто пятьдесятъ приходскихъ священниковъ. Ни одинъ изъ нихъ не чувствуетъ себя дома въ своемъ приходѣ; онъ здѣсь временный гость и не сегодня-завтра его погонятъ отсюда въ другой приходъ. Съ ними обращаются крайне безцеремонно, оправдывая свои дѣйствія высшими интересами церкви. Этимъ интересамъ приносится въ жертву человѣческая личность. Законодательство 1801 и 1802 г. дало епископамъ огромную власть и они пользуются ею безъ всякаго зазрѣнія совѣсти. Во всѣхъ наполеоновскихъ учрежденіяхъ, какъ свѣтскихъ, такъ и духовныхъ, преобладаетъ военный режимъ -- средоточіе власти въ однѣхъ рукахъ. Церковь еще сильнѣе поддалась ему, чѣмъ государство, такъ какъ этотъ режимъ вполнѣ соотвѣтствовалъ духу католической церкви. И онъ не только не ослабѣлъ съ годами, но даже окрѣпъ, получилъ признаніе. Въ настоящее время епископъ является, какъ фактически, такъ и юридически, начальникомъ дивизіи, а низшее духовенство -- простыми сержантами. Одни командуютъ, другіе безпрекословно подчиняются.

Дисциплина въ епархіи не уступаетъ военной дисциплинѣ и составляетъ гордость прелатовъ. "Это оскорбленіе,-- говорилъ въ сенатѣ кардиналъ Боннешозъ, -- предполагать, что мы у себя не хозяева, что не мы ведемъ духовенство, а оно ведетъ насъ... Ни одинъ изъ генераловъ, присутствующихъ здѣсь въ собраніи, не заслуживаетъ подобнаго упрека. Каждый изъ насъ командуетъ своимъ полкомъ и этотъ полкъ идетъ". Слѣдуетъ добавить, что для безусловнаго повиновенія со стороны солдатъ недостаточно одной дисциплины, необходимъ еще нравственный авторитетъ вождя. Епископъ стараго режима не обладалъ имъ. Въ критическіе моменты низшее духовенство оставляло своихъ вождей. При выборахъ въ генеральные штаты оно послало въ качествѣ своихъ депутатовъ простыхъ священниковъ, а не высшихъ духовныхъ лицъ, и въ національномъ собраніи примкнуло къ третьему сословію, отдѣлившись отъ прелатовъ. Между пастыремъ и стадомъ не существовало никакой внутренней связи. Онъ не имѣлъ на него вліянія; оно не питало къ нему довѣрія. Его подчиненные видѣли въ немъ привилегированное лицо, человѣка высшей расы, епископа по праву рожденія, безъ всякихъ знаній и заслугъ, какого-то паразита церкви, празднаго и тщеславнаго куртизана, философа и вольнодумца. Разумѣется, при такихъ условіяхъ трудно было вести за собою христіанскую братію: она презирала въ немъ этотъ свѣтскій лоскъ и отсутствіе вѣры.

Но въ настоящее время исчезла преграда, отдѣлявшая въ эпоху стараго режима священника отъ прелата: новый режимъ сгладилъ прежнее соціальное неравенство. Нынѣшній епископъ такой же плебей, какъ и священника. Это старый, заслуженный человѣкъ, прошедшій долгую школу труда. Епископскій санъ не дается даромъ: нужно пройти всѣ низшія ступени духовной іерархіи, выслужиться, обратить на себя вниманіе, тогда только можно сдѣлаться епископомъ. Онъ вправѣ требовать послушанія,-- онъ самъ находился въ такомъ же положеніи и того же требуетъ отъ своихъ подчиненныхъ. Его образъ жизни также измѣнился, онъ уже не возбуждаетъ никакой зависти: такъ живутъ всѣ высшіе чиновники, получающіе содержаніе отъ казны и не имѣющіе личныхъ доходовъ. У него нѣтъ ни роскошной обстановки, ни экипажей и каретъ, ни блестящей свиты вассаловъ и придворныхъ, ни парадныхъ обѣдовъ и торжественныхъ пріемовъ. У него есть все только необходимое и никакихъ излишествъ. Онъ работаетъ много: въ рукахъ епископа сосредоточено управленіе епархіей и контроль надъ дѣйствіями его подчиненныхъ. Прелаты стараго режима, утонченные эпикурейцы, не позавидовали бы ему: они нашли бы слишкомъ скучной и тяжелой такую жизнь. Даже въ преклонномъ возрастѣ епископъ отправляетъ самъ богослуженіе, присутствуетъ на данныхъ церемоніяхъ, объѣзжаетъ приходы своей епархіи, руководитъ низшимъ духовенствомъ, контролируетъ его дѣйствія и входитъ во всѣ нужды мѣстнаго населенія. Семинарія и духовныя училища находятся также подъ его вѣдомствомъ. Онъ заботливо пополняетъ ежегодный составъ учениковъ, разыскиваетъ ихъ во всѣхъ концахъ своей епархіи, достаетъ имъ стипендіи, вырабатываетъ уставы, назначаетъ учителей и директоровъ, предписываетъ имъ систему преподаванія и, сверхъ перечисленныхъ нами обязанностей по отношенію къ своимъ будущимъ и настоящимъ подчиненнымъ, епископъ слѣдитъ еще за дѣятельностью монаховъ и монахинь, находящихся на его территоріи. Въ стѣнахъ своего заведенія они не подвѣдомственны ему; но лишь только они покидаютъ эти стѣны, поучаютъ, проповѣдуютъ и преподаютъ въ его епархіи, онъ имѣетъ надъ ними такія же права, какъ и ихъ начальство. Это его главные помощники, вызванные имъ для подкрѣпленія силъ, это избранный отрядъ, подготовленный въ извѣстномъ направленіи, имѣющій свою организацію, форму, орудія борьбы и подчиняющійся ему безусловно. Епископъ нуждается въ немъ для того, чтобы пополнить пробѣлы, оставленные мѣстнымъ духовенствомъ, развить набожность въ населеніи, укрѣпить доктрину въ семинаріяхъ. Между этими двумя арміями существуетъ глубокій антагонизмъ: одна изъ нихъ, коренная и постоянная, смотритъ съ тайною завистью на вновь прибывшій вольный отрядъ, который занялъ ея мѣсто и подорвалъ ея престижъ. Нужно много такта со стороны епископа, чтобъ установить между вини если не внутреннее, то, по крайней мѣрѣ, внѣшнее согласіе. Надъ монахинями онъ имѣетъ особыя права. Въ его рукахъ судьба этихъ затворницъ. Онъ принимаетъ и снимаетъ съ нихъ обѣты, даетъ имъ разрѣшеніе вступить въ общину или вернуться въ міръ. Каждое постриженіе въ монахини, каждое послушаніе сестеръ, каждое распоряженіе начальницы подлежатъ его компетенціи. Онъ имѣетъ рѣшающій голосъ при выборахъ начальницъ, онъ назначаетъ духовника, измѣняетъ уставы, безцеремонно распоряжается душами и средствами этой религіозной общины. Но, сверхъ обязательныхъ дѣлъ, у епископа есть еще другія, необязательныя: воспитаніе юношества и широкая благотворительность. Первое всегда привлекало вниманіе католическихъ прелатовъ, такъ какъ оно являлось орудіемъ ихъ цѣлей. Вотъ почему при каждомъ удобномъ случаѣ, яри каждомъ политическомъ переворотѣ высшее духовенство старалось отвоевать у государства его монополію образованія и создать на ряду съ государственными учебными заведеніями свои частныя. Послѣ уничтоженія учебной монополіи въ 1850 г. возникло по иниціативѣ прелатовъ болѣе ста гимназій (collèges) съ среднимъ образованіемъ, послѣ благосклоннаго закона 1873 г. три или четыре провинціальныхъ университета съ высшимъ образованіемъ, а послѣ враждебныхъ законовъ 1882 г. нѣсколько тысячъ приходскихъ школъ съ низшимъ образованіемъ. Учрежденіе и содержаніе этихъ заведеній лежитъ на рукахъ епископовъ; государство не оказываетъ имъ никакой поддержки, наоборотъ, оно старается извлечь матеріальную выгоду изъ духовенства, сокращаетъ на него расходы и облагаетъ пошлинами различныя духовныя конгрегаціи.

Епископъ долженъ заботиться самъ о добываніи средствъ для своихъ заведеній. На помощь ему приходятъ вѣрующіе и ссужаютъ его необходимыми, часто громадными, суммами. Въ 1883 г. нансійскій епископъ нуждался въ ста тысячахъ франковъ для открытія школы. Онъ собралъ у себя на дому нѣсколькихъ состоятельныхъ прихожанъ и обратился къ нимъ съ воззваніемъ. Эффектъ получился чрезвычайный: въ одинъ вечеръ было набрано семьдесятъ четыре тысячи франковъ. Въ рукахъ безансонскаго епископа, кардинала Матье, обернулось, такимъ образомъ, за время его службы четыре милліона. Кардиналъ Лавижери тратилъ ежегодно болѣе милліона франковъ при бюджетѣ въ пятнадцать тысячъ. Уже по этому одному можно судить, какова популярность епископа среди мѣстнаго населенія. Благодаря своему постоянному общенію съ нимъ, онъ является главнымъ центромъ провинціальной жизни. Съ 1830 г. къ нему примкнули мѣстные представители власти, такъ какъ они прекрасно поняли, что отсюда распространяется не только нравственное, но и политическое вліяніе. И такъ, епископъ находится въ совершенно исключительномъ положеніи; духовенство -- въ его рукахъ, общество -- на его сторонѣ. Правительство должно серьезно считаться съ нимъ, тѣмъ болѣе, что у него есть поддержка въ лицѣ коллегъ. Соединенными усиліями выдержали они борьбу съ всемогущимъ государствомъ, отстаивая во времена іюльской монархіи свободу преподаванія, а во времена второй имперіи -- свѣтскую власть папы. Въ роли борца ярко обрисовалась личность епископа, вѣрующаго защитника непогрѣшимой церкви. Онъ говорилъ гордо и убѣжденно, считая себя единственнымъ поборникомъ истины, единственнымъ хранителемъ нравственности. Въ глазахъ вѣрующихъ онъ былъ такимъ: они видѣли въ немъ какое-то высшее, сверхъестественное существо, пророка и спасителя, провозвѣстника Божьихъ велѣній. У женщинъ благоговѣніе доходило до обожанія. Въ послѣдніе годы второй имперіи одинъ извѣстный французскій епископъ ѣлъ въ присутствіи двухъ стоящихъ дамъ булку и, отламывая, давалъ имъ куски. "Изъ руки вашего высокопреосвященства, -- благоговѣйно замѣтила одна, -- это равносильно пріобщенію св. Тайнъ". Эта священная и властная рука ведетъ за собой покорное духовенство, воспитанное въ вѣрѣ и послушаніи. Нужно замѣтить, что большинство священниковъ и викаріевъ принадлежитъ къ самому бѣдному рабочему или крестьянскому сословію. Подъ вліяніемъ новаго режима болѣе зажиточные классы общества предпочитаютъ свѣтскую карьеру духовной и не отдаютъ своихъ дѣтей на служеніе церкви. Для пополненія состава духовенства пришлось обрати ея къ низшему общественному слою. Правда, при такихъ условіяхъ расходы по образованію увеличились еще больше: бѣдныя семьи не въ состояніи платить за ученье своихъ дѣтей. Государство не даетъ ни копейки съ 1830 г. на содержаніе духовныхъ училищъ, а съ 1885 г. и на содержаніе семинарій. Епископу, несмотря на щедрыя приношенія своихъ прихожанъ, часто приходится ломать голову, откуда взять необходимыя средства; но за то какая награда ждетъ его впереди: духовенство, вышедшее изъ низшихъ рядовъ общества, гораздо надежнѣе другихъ своихъ собратьевъ. Въ эту среду не проникаетъ шумъ политической жизни, здѣсь не читаютъ газетъ, здѣсь люди не тронуты заразой сомнѣній и модныхъ идей. Каждый ребенокъ на виду у священника; если епископъ обратилъ на него вниманіе, онъ попадаетъ въ училище. Это закрытое заведеніе стремится воспитать въ дѣтяхъ склонность къ теологическимъ наукамъ. До 1789 года не существовало ни одного такого, а теперь ихъ восемьдесять шесть во Франціи. Въ эти заведенія не принимаются воспитанники, у которыхъ впереди свѣтская карьера, такъ какъ опытъ показалъ, что при разнородномъ составѣ учениковъ большая ихъ часть ускользаетъ изъ рукъ духовенства. При однородномъ же составѣ весь выпускъ переходить въ семинарію. Послѣдняя представляетъ высшее учебное заведеніе, предназначенное для спеціальной подготовки будущихъ служителей церкви. Въ семинаріяхъ стараго режима и даже въ Saint-Salpice не было такой замкнутости, какъ здѣсь. Дѣти знатнаго происхожденія, которымъ предстояла духовная карьера, вносили туда извѣстную дозу распущенности и свободы. Во время каникулъ тамъ давались пасторали и фееріи со всѣми необходимыми аксессуарами. Талейрану удавалось не разъ вырваться изъ стѣнъ заведенія и развлекаться на сторонѣ любовными похожденіями. Со временъ же конкордата семинаріи обратились въ какіе-то монастыри, въ практическія школы дрессировки, а не науки. Воспитаніе стоитъ здѣсь на первомъ планѣ, дисциплина играетъ главную роль и кладетъ сильный отпечатокъ на всю нравственную личность семинариста. По окончаніи семинаріи всякій церковнослужитель подвергается не менѣе строгому режиму, чѣмъ въ стѣнахъ заведенія. Помимо своихъ спеціальныхъ обязанностей, онъ долженъ посвящать ежедневно полтора часа на чтеніе требника. Молитвы и слова этой книги врѣзываются въ память на всю жизнь, подчиняютъ умъ, волю, становятся привычкой. На ряду съ этимъ старымъ обычаемъ установлены еще другіе: духовныя бесѣды на дому у старшаго священника епархіи и ежегодное удаленіе служителей церкви въ семинарію для размышленія о религіозныхъ вопросахъ. Срокъ удаленія и тема размышленій мѣняются сообразно съ лицами и обстоятельствами. Для приходскаго духовенства онъ длится около недѣли, а темой является роль и значеніе священнослужителя. Въ немъ стараются развить сознаніе своего достоинства. "Что такое священнослужитель? Это посредникъ между Богомъ и людьми, воплощеніе Бога и человѣка въ одномъ лицѣ" и т. д. Съ другой же стороны, его хотятъ пропитать насквозь духомъ подчиненія. "Послушаніе есть любовь къ зависимости, уничтоженіе личнаго сужденія. Это -- добровольная смерть, могила воли. Въ тѣхъ, кто повелѣваетъ нами, воплощена воля Божія Нужно опасаться скрытаго протеста, кроющагося въ либеральномъ католицизмѣ. Въ своихъ конечныхъ выводахъ либерализмъ тотъ же соціальный атеизмъ. Недостаточно одного единства римской вѣры, необходимо также единство римскаго духа,-- будемъ содѣйствовать этому и взирать на Римъ съ оптимизмомъ любви". Такъ какъ служителямъ церкви приводилось жить въ свѣтскомъ обществѣ, зараженномъ невѣріемъ или религіознымъ индифферентизмомъ, ихъ старались охранить отъ всякаго увлеченія въ сторону и вселить въ нихъ духъ подчиненія. Дрессировка духовенства дала блестящіе результаты. но какъ оно ни исправно, тѣмъ не менѣе, на ряду съ нимъ существуетъ еще другое духовенство, замкнутое въ монашескіе ордена, которое превосходить его въ послушаніи.

Монашескія учрежденія, дошедшія до полнаго упадка въ концѣ XVIII вѣка и скошенныя великою революціей, казалось, окончили свое существованіе. На въ началѣ XIX вѣка они стали возрождаться съ новою силой. Характеръ и организація ихъ сильно измѣнились съ тѣхъ поръ: нѣтъ уже ни вынужденныхъ обѣтовъ, ни дѣвушекъ, заключенныхъ въ монастырь съ самаго ранняго дѣтства, ни аристократическихъ учрежденій, вродѣ мальтійскаго ордена, гдѣ знатные вельможи находили пріютъ и карьеру для своихъ незаконныхъ дѣтей, ни праздныхъ, обезпеченныхъ монаховъ, предававшихся обжорству или свѣтскимъ удовольствіямъ. Настоятели монастырей не обладаютъ уже крупными богатствами, не окружаютъ себя роскошью, какъ свѣтскіе владыки, не вносила разгула въ мирные своды священной обители. Свѣтская власть уже не вмѣшивается въ дѣла монастыря, не навязываетъ имъ аббатовъ а пріоровъ, не вынуждаетъ монашескихъ обѣтовъ, не производитъ никакого давленія на свободный выборъ его обитателей. Все это уничтожено великимъ погромомъ 1790 года. При новомъ режимѣ, если кто-нибудь остается въ монастырѣ, тотъ, значитъ, предпочитаетъ эту жизнь мірской. Никакіе другіе разсчеты не руководятъ имъ, никакое постороннее давленіе не играетъ здѣсь роли; въ данномъ случаѣ говоритъ только его призваніе. Въ своемъ новомъ усовершенствованномъ видѣ монашескія учрежденія носятъ республиканско-демократическую форму,-- ту форму, о которой мечтали мыслители XVIII вѣка для свѣтскаго общества. Всѣ высшія власти избираются здѣсь на опредѣленный срокъ самими членами общины. Избранный глава является не празднымъ, привилегированнымъ лицомъ, а такимъ же работникомъ, какъ и остальные. Повелитель живетъ такъ же скромно и подчиняется тѣмъ же закономъ, какъ и его подчиненные. Это идеальное государство теоретика, спартанская республика съ одинаковыми порціями черной похлебки, или, вѣрнѣе, республика, основанная на Общественномъ договорѣ Руссо, на взаимномъ соглашеніи законодателя съ гражданами, съ тою только разницей, что здѣсь существуетъ полное единодушіе со стороны гражданъ, тогда какъ этого нѣтъ въ Общественномъ договорѣ. Потому-то одинъ изъ нихъ является фикціей, а другой -- реальнымъ учрежденіемъ. Въ маленькой религіозной общинѣ приняты заранѣе всѣ мѣры для того, чтобы каждый поступающій членъ зналъ все, что ждетъ его впереди. Ему вручаютъ уставъ общины, сообщаютъ распредѣленіе всѣхъ дней и часовъ, посвящаютъ во всѣ детали режима, которому придется подчиняться впослѣдствіи. Желая предохранить его отъ всякихъ иллюзій насчетъ будущаго, новаго члена заставляютъ испытать на себѣ всѣ условія монастырской жизни. Прежде чѣмъ произнести монашескій обѣтъ, онъ долженъ пробыть въ общинѣ извѣстный срокъ въ качествѣ послушника. Казалось бы, приняты всѣ мѣры предосторожности противъ необдуманнаго шага, а, между тѣмъ, и это находятъ недостаточнымъ, стремятся изучить характеръ постригающагося, проникнуть во всѣ тайники его души, и если замѣтятъ хоть тѣнь колебанія, стараются отклонить его отъ принятаго рѣшенія: "Другъ мой, вы не созданы для монастырской жизни, вернитесь въ міръ". Никогда ни одинъ договоръ не подписывался съ большею сознательностью, чѣмъ этотъ. Здѣсь мы видимъ полное осуществленіе мечты якобинцевъ. По какому-то странному противорѣчію жизни, созданіе спекулятивнаго разума нашло свое примѣненіе въ религіозномъ обществѣ и сообщило ему необыкновенную живучесть. Однимъ изъ важныхъ слѣдствій великой революціи явилась реставрація монашескихъ учрежденій. Со времени консульства они не перестаютъ размножаться съ страшною силой. На пняхъ, обрубленныхъ революціоннымъ топоромъ, появились новые ростки. Въ 1800 году никому не приходило въ голову возстановить хоть одну изъ духовныхъ корпорацій: это компрометировало идеи вѣка. Но достойные администраторы времени консульства нашли это возможнымъ, такъ какъ они нуждались въ добровольныхъ сидѣлкахъ для своихъ больницъ.

Министръ Шапталь разыскалъ въ Парижѣ одну свою старую знакомую, бывшую настоятельницу монастыря, уполномочилъ ее собрать своихъ уцѣлѣвшихъ товарокъ, помѣстилъ ихъ въ одномъ изъ госпитальныхъ зданій и предназначилъ его для сорока послушницъ. Узнавъ, что въ Ліонѣ сестры милосердія, оставшіяся служить въ главномъ госпиталѣ, должны были перецѣнить свой костюмъ на свѣтскую одежду, онъ вернулъ имъ ихъ рясы, ассигновалъ на расходы двѣ тысячи франковъ и представилъ ихъ первому консулу. Такъ возникли община Saint Vincent de Paul въ Парижѣ и община Saint Charles въ Ліонѣ. Теперь онѣ разрослись до небывалыхъ размѣровъ и раскинулись по всей Франціи. Такъ, наприм., первая община имѣетъ кромѣ главнаго зданія въ Парижѣ еще 88 другихъ съ 9,130 сестеръ. Мы видимъ на почвѣ, скошенной революціей, новую растительность и еще болѣе богатую, чѣмъ прежде. Въ 1789 г. община братьевъ христіанскихъ коллегій насчитывала 800 членовъ, а въ 1888 г.-- 12,245. И, сверхъ того, на ряду со старыми религіозными общинами возникли еще новыя со своими спеціальными уставами, организаціей и программами дѣйствій. Первый примѣръ показало учредительное собраніе: уничтоживъ декретомъ 6 апрѣля 1792 г. всѣ духовныя конгрегаціи, оно создало на ихъ мѣстѣ общину сестеръ, de la Rectraite chrétienne въ Фонтенелѣ. Начало было положено, за этою общиной послѣдовали другія и въ такомъ изобиліи, что ихъ перечисленіе было бы слишкомъ утомительно. Оффиціальный сборникъ, выи щенный въ 1878 г., дѣлитъ ихъ на двѣ категоріи: на признанныя и признанныя правительствомъ. Въ общемъ онѣ составляютъ 30,287 братьевъ и 127,753 сестеръ. Процентное отношеніе первыхъ къ населенію почти не измѣнялось съ 1789 года, но сильно измѣнился ихъ духъ. Процентное же отношеніе вторыхъ возросло съ тѣхъ поръ: въ 1789 г. на 10,000 приходилось 28 сестеръ, а въ 1878 г.-- 67. Большинство этихъ религіозныхъ общинъ ставить своею главною задачей благотворительность въ самыхъ широкихъ размѣрахъ: оно предпринимаетъ миссіи къ дикарямъ, ухаживаетъ за больными, содержитъ и нищихъ, и стариковъ, и сиротъ, воспитываетъ и учитъ брошенныхъ дѣтей и т. д. Сестрами и братьями руководятъ самые возвышенные мотивы: любовь къ ближнимъ, доведенная до полнаго забвенія своей личности.

Въ Индіи за пять вѣковъ до нашей эры такую роль игралъ буддизмъ, на Востокѣ -- магометанство, на Западѣ -- христіанство. И до сихъ поръ христіанское ученіе оказываетъ на душу простого народа такое же вліяніе, какъ нѣкогда на ремесленниковъ Галилеи. Его сущность нисколько не измѣнилась, какова бы ни была оболочка, въ которую оно облечено; это все тотъ же неизмѣнный принципъ: люби ближняго своего, какъ самого себя, тотъ же нравственный двигатель для четырехсотъ милліоновъ людей, пара могучихъ крыльевъ, поднимающихъ человѣка надъ будничною обстановкой жизни въ чистую сферу любви, нравственности и самопожертвованія. Христіанство обновило міръ, дало новые устои одряхлѣвшему обществу, возродило человѣческую личность. До сихъ поръ евангеліе -- лучшій руководитель общественныхъ отношеній.

Между тремя современными формами, въ которыя облечено евангельское ученіе, первое мѣсто занимаетъ по числу вѣрующихъ католицизмъ или римское христіанство. Эти два слова резюмируютъ цѣлую исторію. При своемъ возникновеніи христіанская идея была выражена на еврейскомъ языкѣ, на языкѣ пророковъ и очевидцевъ, затѣмъ на языкѣ греческихъ философовъ и діалектиковъ и, наконецъ, на языкѣ римскихъ юристовъ и государственныхъ дѣятелей. Всѣ евангельскіе тексты и метафизическія спекуляціи въ видѣ комментаріевъ, написанные на греческомъ языкѣ, перешли въ переводѣ къ римлянамъ. А такъ какъ латинскій языкъ былъ мало усовершенствованъ въ области метафизики, то онъ плохо переводилъ смыслъ греческихъ словъ и идей. Западъ на половину понималъ то, что говорилъ Востокъ, и принялъ все на вѣру. Когда же въ IV вѣкѣ, послѣ смерти Ѳеодосія, Западная имперія отдѣлилась отъ Восточной, Западъ заговорилъ своимъ собственнымъ языкомъ. У него была тоже своя точность выраженій, не такая, какъ у Платона и Аристотеля, но другая, составлявшая гордость римскаго генія, выработанная Ульпіаномъ Гаемъ и двадцатью поколѣніями юристовъ. Ему принадлежала честь Jus dicers (сказать право) и предписать нормы поведенія въ сферѣ практики, а въ сферѣ науки формулировать это право и сгруппировать эти нормы. Потому-то онъ приступилъ къ толкованію евангельскаго текста и выработкѣ догматовъ съ истыми пріемами юриста и разсчетами государственнаго дѣятеля. Въ то же самое время, когда греческіе ученые заканчивали теорію божественной сущности, римскіе юристы вырабатывали теорію обязательствъ. Обязательства,-- говоритъ они,-- есть такое юридическое отношеніе, которое вынуждаетъ насъ къ извѣстному дѣйствію или состоянію для того, чтобъ освободиться отъ лежащаго на насъ долга. Это юридическое понятіе, итогъ chef-d'oeuvre римской юриспруденціи, послужилъ основой для догматовъ католической церкви. Съ одной стороны, на насъ лежать обязанности но отношенію къ Богу, такъ какъ мы Его неоплатные должники, наслѣдники огромнаго долга, съ которымъ намъ не расплатиться никогда, развѣ только при содѣйствія Сына Божія. Мы преступники со дня рожденія, но наслѣдству, осужденные въ массѣ, а затѣмъ помилованные. Но такъ какъ эта милость ничѣмъ не заслужена нами, она можетъ быть дана и взята обратно во всякое время. Ею пользуются всецѣло только немногіе, никто не можетъ быть увѣренъ, что онъ изъ ихъ числа, но всякій долженъ стремиться къ этому, такъ какъ распредѣленіе этой милости, установленное свыше, остается для человѣка вѣчною загадкой. Отсюда безконечные споры о предопредѣленіи, о свободной волѣ и первородномъ грѣхѣ, длинные трактаты о человѣкѣ до, во время и послѣ паденія; отсюда также конечные выводы, правда, бездоказательные и противорѣчивые, но за то необыкновенно практическіе. Съ другой стороны, на насъ лежать обязанности по отношенію къ церкви. Церковь представляетъ общину, царство Бою, а по римскому опредѣленію община (cité) -- не абстракція, а конкретная вещь, "res publica", категорія высшаго порядка, которая не подчинена индивидуумамъ, а, наоборотъ, индивидуумы подчинены ей, организація опредѣленной формы структуры, основанная на традиціяхъ, поддерживаемая закономъ и управляемая правительствомъ. Абсолютная власть общины и ея высшихъ представителей надъ гражданами -- вотъ римскій взглядъ на государство. А церковь -- то же государство, тотъ же воинствующій, побѣждающій и господствующій Римъ, только еще болѣе высшаго порядка, такъ какъ онъ созданъ Богомъ: Христосъ основалъ церковь и далъ ей божественное откровеніе; она одна обладаетъ истиной, одна можетъ толковать евангеліе, формулировать догматы, поучатъ и предписывать, господствуя надъ душами людей.

Во главѣ ея стоитъ высшая духовная власть, охраняющая ее отъ произвола ея же членовъ; это также наслѣдіе Рима, какъ и все остальное: католическая церковь именуетъ себя римскою церковью, она говорить на латинскомъ языкѣ, ея столица Римъ, ея верховный глава носить названіе прежняго римскаго главы языческаго культа (Pontifex maximum).

Римскій отпечатокъ сквозитъ еще сильнѣе, если мы сравнимъ католиковъ съ христіанами другихъ вѣроисповѣданій. Многіе изъ нихъ принадлежатъ и славянскимъ, греческимъ и германскимъ народностямъ, на которыхъ слабо сказалось вліяніе Рима. Только Польша и Ирландія составляли исключеніе: тамъ подъ давленіемъ долгихъ общественныхъ бѣдствій католицизмъ сроднился съ національнымъ чувствомъ.

Отсюда такое глубокое различіе между католиками и другими христіанами. У протестантовъ св. писаніе, слово Божіе представляетъ высшій духовный авторитетъ; все же остальное -- преданія, отцы церкви, папы и соборы,-- все это выдумки несовершеннаго человѣческаго ума. Право толковать св. писаніе принадлежитъ здѣсь каждому частному лицу. У грековъ и славянъ, какъ и у католиковъ, этимъ правомъ обладаетъ одна лишь церковь въ лицѣ своихъ пастырей, истинныхъ преемниковъ апостоловъ, съ тою разницей, что православная церковь не установила ни одного новаго догмата со временъ IX вѣка, тогда какъ католическая церковь не перестаетъ ихъ устанавливать или видоизмѣнять. По ученію греческой православной церкви, первые семь соборовъ формулировали всѣ догматы вѣры, придали имъ вполнѣ законченную форму. По ученію же католической церкви, послѣдніе тринадцать соборовъ были также вдохновлены свыше, какъ и первые семь, и соборъ въ Іерусалимѣ, на которомъ присутствовалъ св. Петръ, ничѣмъ не отличался отъ собора, созваннаго Піемъ IX въ Ватиканѣ. Церковь, по католическому воззрѣнію, живой, вѣчно дѣятельный организмъ, преслѣдующій свою задачу какъ въ этомъ, такъ и загробномъ мірѣ. Но хотя римская церковь и устанавливаетъ новые догматы, тѣмъ не менѣе, она консервативна: она не вычеркнула ничего изъ своего прошлаго, не отказалась ни отъ одного изъ своихъ старыхъ постановленій, она лишь старалась дополнить ихъ смыслъ путемъ комментаріевъ и связать въ одно стройное цѣлое всю исторію земли и неба. Такимъ образомъ построенная доктрина представляетъ нѣчто колоссальнее -- это теорія видимаго и невидимаго міра, описаніе ада, чистилища и рая со всѣми подробностями жизни ихъ обитателей. Божественная комедія Данте даетъ намъ вѣрную картину католическаго міросозерцанія, переводитъ на поэтическій языкъ догматы римской церкви. Она владѣетъ цѣлымъ міромъ и господствуетъ надъ нимъ. Престижъ такого правителя необыкновенно великъ въ глазахъ пассивныхъ и неразвитыхъ людей. Всякая власть, духовная или свѣтская, можетъ разсчитывать на успѣхъ и признаніе, если ея права освящены закономъ или обычаемъ божественнаго происхожденія. Между правилами, предписываемыми католическою властью вѣрующимъ, одни носятъ названіе "предписаній Бога", другія -- "предписаній церкви". Къ послѣднимъ принадлежатъ различные обряды, обычаи и т. п. У протестантовъ обряды не имѣютъ никакого значенія. Самые важные изъ нихъ были оставлены въ знакъ воспоминанія, какъ символы; всѣ же остальные: посты, воздержаніе, культъ святыхъ и Богоматери, поклоненіе иконамъ и алтарямъ, -- все это было уничтожено. Въ видѣ предписанія уцѣлѣло только одно -- чтеніе библіи, и, благодаря этому, протестантскій священникъ пересталъ быть лицомъ, уполномоченнымъ свыше, посредникомъ между Богомъ и людьми, на котораго возложена миссія руководить священными обрядами. Пасторъ -- такой же человѣкъ, какъ и всѣ остальные, только болѣе серьезный, болѣе знающій и набожный. Свѣтское общество приноситъ ему свое уваженіе, но не послушаніе. Онъ не отдаетъ приказовъ, его единственное орудіе -- проповѣдь. У грековъ и славянъ церковь сохранила всѣ обычаи и обряды XII вѣка во всей своей силѣ. По ихъ ученію обрядъ ненарушимъ, онъ святъ самъ по себѣ, въ силу присущихъ ему свойствъ. Священникъ является здѣсь простымъ орудіемъ божественнаго воплощенія. По окончаніи своихъ обязанностей онъ -- простой смертный мужъ. Не такова роль католическаго священника. Приписывая огромное значеніе обряду, римская церковь ставитъ священника въ исключительное положеніе, даетъ ему личную власть. Въ ея глазахъ обряды имѣютъ свою внутреннюю цѣну: одной вѣры недостаточно, нужно еще внѣшнее проявленіе этой вѣры, извѣстное положительное дѣйствіе, которымъ мы заглаживаемъ свою вину передъ Богомъ и выражаемъ наше послушаніе церкви. Такъ какъ церковь, живой выразитель Божьихъ велѣній, предписываетъ эти обряды, то она вправѣ видоизмѣнять ихъ, сообразно съ условіями времени и мѣста. Неисполненіе какого-нибудь изъ предписанныхъ ею обрядовъ считается тяжкимъ грѣхомъ. Наприм., пропустить мессу въ воскресный или праздничный день, ѣсть скоромное въ пятницу или субботу безъ крайней необходимости, не пойти къ исповѣди или причастію,-- все это такой же смертный грѣхъ, заслуживающій небесной кары, какъ убійство или другое какое-нибудь серьезное правонарушеніе. Всѣ эти преступленія могутъ быть искуплены только путемъ отпущенія грѣховъ, дарованнаго духовнымъ отцомъ, т.-е. путемъ исповѣди. Послѣдній обрядъ возноситъ католическаго священника на неизмѣримую высоту. Въ своей исповѣдальнѣ онъ обладаетъ верховною властью, властью Бога въ день страшнаго суда. Онъ можетъ казнить и помиловать, отправить душу въ рай или адъ, если онъ у постели умирающаго. Онъ только одинъ обладаетъ этимъ божественнымъ правомъ въ силу обѣта безбрачія, который сообщаетъ ему какой-то сверхъестественный характеръ и возвышаетъ его надъ остальными людьми. Онъ отказался отъ радостей семейной жизни и отдался весь своимъ обязанностямъ. Онъ долго готовился къ нимъ, хорошо изучилъ науку нравственности и казуистику, онъ -- криминалистъ. И его приговоръ не носитъ общаго характера: это не огульное прощеніе всѣхъ грѣховъ кающемуся грѣшнику. Онъ старается взвѣсить каждый изъ нихъ въ отдѣльности, сравнить его съ силой покаянія, вникнуть во всѣ детали паденія, во всѣ изгибы грѣшной души. Набожные католики отдаются ему цѣликомъ; они не довольствуются его наставленіемъ въ исповѣдальнѣ и прибѣгаютъ къ его совѣтамъ во всѣхъ случаяхъ своей жизни. Онъ предписываетъ извѣстный режимъ и ведетъ ихъ по пути спасенія. Въ данномъ случаѣ католическій священникъ становится истиннымъ руководителемъ, полнымъ господиномъ одной или нѣсколькихъ жизней. И до сихъ поръ его власть еще сильна надъ религіозными людьми и въ особенности надъ женщинами. Каждый изъ этихъ духовныхъ вождей подчиненъ въ свою очередь епископу, а послѣдній -- папѣ, этому абсолютному монарху, чье слово -- законъ. Здѣсь мы видимъ полное осуществленіе римской идеи imperium, вокругъ которой сосредоточены всѣ остальныя идеи.

Новый Римъ организованъ по образцу стараго. Какъ здѣсь, такъ и тамъ власть постепенно централизовалась и перешла, наконецъ, въ однѣ руки. За альбійскимъ пастухомъ Ромуломъ величественно выступали Цезарь, Константинъ и Ѳеодосій, съ оффиціальными титулами "ваша вѣчность", "ваша божественность", называвшіе свои декреты "неизмѣнными приговорами". А за скромнымъ галилейскимъ рыболовомъ Петромъ слѣдуютъ непогрѣшимые владыки съ титуломъ "ваше святѣйшество" и декретами въ видѣ "неизмѣнныхъ приговоровъ". Римская имперія преобразилась: изъ одной сферы она перешла въ другую, изъ свѣтской сдѣлалась духовной, а по пути пріобрѣла еще большее могущество. Это объясняется тѣмъ, что новый Римъ устранилъ два главныхъ недостатка, которыми страдала древняя имперія. Во-первыхъ, онъ принялъ всѣ мѣры предосторожности при переходѣ верховной власти изъ однѣхъ рукъ въ другія и этимъ оградилъ себя отъ анархіи, господствовавшей въ старомъ Римѣ во время междуцарствія. Онъ поручилъ избраніе высшей духовной власти священной коллегія прелатовъ, которые двумя третями голосовъ назначаютъ новаго папу. Ни одинъ ихъ выборъ не подвергся опроверженію въ теченіе слишкомъ четырехъ вѣковъ и новый папа пользовался всегда такимъ же престижемъ въ глазахъ вѣрующихъ, какъ и его предшественникъ. Во-вторыхъ, духовный Римъ нѣсколько видоизмѣнилъ характеръ верховной власти. По римскому праву цезарь Августъ былъ представителемъ народа; въ принципѣ община обладала верховною властью, но вручала цезарю всѣ свои права. Каноническое же право смотритъ на дѣло нѣсколько иначе: оно считаетъ верховную власть прерогативой Бога; католическая община не обладаетъ ею и не можетъ вручать своихъ правъ высшему духовному владыкѣ. Его права божественнаго происхожденія: онъ -- не представитель народа, а намѣстникъ Христа... Вотъ основныя черты нынѣшней католической церкви, организованной по типу древней Римской имперіи. Это -- независимое автономное государство подъ властью абсолютнаго монарха, конкуррирующаго въ правахъ надъ подданными съ свѣтскими монархами. Отсюда исключительное и болѣе зависимое положеніе римской церкви по сравненію съ другими церквами во всѣхъ странахъ міра. Въ особенности оно было тяжело во Франціи. Своимъ конкордатомъ 1802 г., органическими законами и послѣдующими декретами Наполеонъ, подчиняясь духу времени и завѣтамъ учредительнаго собранія, старался обратить духовенство въ простой административный персоналъ, въ чиновниковъ, смѣняемыхъ по волѣ правительства. Въ могучихъ рукахъ Бонапарта оно и было такимъ, не исключая и епископовъ, которыхъ онъ заставлялъ подавать въ отставку. При его же преемникахъ роль епископа возросла, но положеніе низшаго духовенства ничуть не измѣнилось со временъ конкордата. Наполеоновскій режимъ далъ блестящіе результаты: онъ развилъ въ немъ духъ покорности и подчиненія; оно уже не было въ состояніи держаться на своихъ ногахъ и дѣйствовать самостоятельно,-- оно нуждалось въ руководителѣ, и когда этимъ руководителемъ явился лейтенантъ папы, епископъ, низшее духовенство безпрекословно пошло за нимъ. Мы уже видѣли, что прелатъ новаго режима представляетъ пожизненнаго правителя округа, центральную власть провинціи, начальника дивизіи, который командуетъ своимъ отрядомъ и стремится утвердить свое господство надъ душами свѣтскаго общества. Разумѣется, такія притязанія всегда возбуждали гнѣвъ французскаго государства: о по тоже было построено по образцу Римской имперіи, тоже претендовало на безусловную власть. Наполеонъ смотрѣлъ на всѣхъ этихъ священнослужителей, которыхъ онъ назначалъ и утверждалъ, приводилъ къ присягѣ и содержалъ на свой счетъ, какъ на свою собственность. Его преемники смотрѣли такъ же, какъ и онъ. Подъ ихъ господствомъ государство сохранило свою неограниченную власть, вмѣшивалось во всѣ сферы общественной жизни, подавляло независимость всякаго свободнаго учрежденія. Взявъ на себя роль опекуна и высшаго руководителя общества, захвативъ въ свои руки воспитаніе и благотворительность, оно объявило вѣчную войну католической церкви, но послѣдняя во хочетъ сдаться, она живуча; у нея есть своя душа, своя вѣра, своя организація, своя іерархія и свой кодексъ. Противъ правъ государства, основанныхъ на человѣческомъ разумѣ, оно выдвигаетъ свои права, основанныя на божественномъ разумѣ, и для борьбы съ нимъ пускаетъ въ ходъ свою образцовую армію, дисциплинированную имъ же самимъ, за которую ей только остается благодарить его.

Въ другихъ странахъ конфликтъ между свѣтскою и духовною властью не носитъ такого остраго характера, какъ во Франціи, потому что условія, разжигающія его здѣсь, отсутствуютъ тамъ. Нигдѣ католическая церковь по облечена во французскую оболочку, а въ Соединенныхъ Штатахъ государство почти даже не вмѣшивается въ дѣла церкви я, благодаря этому, сохраняетъ съ ней вполнѣ дружескія отношенія. Вражда этихъ двухъ властей во Франціи могла бы быть ослаблена только этимъ путемъ. Но французское государство, централистическое по духу, по традиціи, предпочитаетъ другія мѣры. То оно заключаетъ союзъ съ церковью, какъ во времена реставраціи и второй имперіи, то третируетъ ее, какъ въ эпоху конвента и третьей республики. Въ первомъ случаѣ обѣ власти идутъ рука объ руку и стараются утвердить еще прочнѣе свое господство, взаимно поддерживая другъ друга. Можно задохнуться въ атмосферѣ такого режима,-- говорить Тэнъ,-- стоитъ только вспомнить, какое давленіе сверху испытывалъ всякій независимый характеръ, всякій свободный умъ послѣ 1832 и 1852 годовъ.

Во второмъ случаѣ свѣтская власть стремится подавить духовную, преслѣдуетъ ее, унижаетъ и оскорбляетъ въ ея лучшихъ чувствахъ. Но есть еще болѣе серьезныя неудобства,-- замѣчаетъ Тэнъ,-- которыя сопряжены съ французскою системой. За послѣднее столѣтіе совершилось во всемірной исторіи событіе огромной важности. Еще въ половинѣ XVIII в. Философы собрали въ одно стройное цѣлое открытія различныхъ ученыхъ и набросали эскизъ грандіозной картины физическаго и духовнаго міра. Этотъ эскизъ далъ ихъ преемникамъ вѣрную точку зрѣнія, перспективу, намѣтилъ общій планъ, расположилъ основныя фигуры, такъ что оставалось только рѣзче обозначить линіи и заполнить контуры. Подъ кистью новыхъ художниковъ, начиная съ Гершеля и Далласа, Вольты к Кювье, Ампера, Френеля и Фарадея и кончая Дарвиномъ, Пастеромъ, Бюрнуфомъ, Момзеномъ и Ренаномъ, фигуры выступили рельефнѣе, новые штрихи дополнили смыслъ старыхъ, не нарушая общей гармоніи частей и основы идеи картины, эти художники слѣдовали неизмѣнному правилу свои" предшественниковъ, которые учили рисовать съ натуры. И эта дивная, правдивая картина была выставлена на-показъ не только избраннымъ посѣтителямъ, какъ въ XVIII в., а цѣлому міру, и всякій, кто только хотѣлъ, могъ любоваться ею. Благодаря практическому примѣненію открытыхъ истинъ, благодаря усовершенствованнымъ путямъ сообщенія, распространенію первоначальнаго образованія, размноженію книгъ и газетъ, число этихъ посѣтителей возростало все больше и больше. Эта картина заинтересовала не только городскихъ рабочихъ, но и крестьянъ, когда-то инертныхъ и безразличныхъ къ явленіямъ окружающей жизни. Разумѣется, изъ ста посѣтителей девяносто не могутъ понять ея смысла, не могутъ охватить ее своимъ умственнымъ взоромъ и останавливаются на какихъ-нибудь мелкихъ подробностяхъ. Но каково бы ни было ихъ пониманіе, каковы бы ни были ихъ сужденія, у нихъ остается одно вѣрное впечатлѣніе, что эта картина міра не похожа на другія, что она рисована съ натуры. А, между тѣмъ, католическая церковь претендуетъ также на безусловную истину, предлагая свою картину.

Въ теченіе восьми вѣковъ католическая церковь продолжаетъ дополнять эту картину міра, нарисованную ею, и устанавливаетъ новые догматы. изъ которыхъ два послѣднихъ, догматъ о пресуществленіи и о непогрѣшимости папы, въ особенности препятствуютъ ея сближенію съ наукой. Такимъ образомъ, въ католическомъ мірѣ пропасть между религіознымъ и научнымъ міросозерцаніемъ не только не сглаживается съ теченіемъ времени, а, наоборотъ, ростетъ все больше и больше: религія и наука здѣсь непримиримы. Потому-то въ душѣ каждаго истаго католика такой страшный разладъ: онъ не знаетъ, на чемъ остановиться, что взятъ за руководителя, науку или религію. На людей слабыхъ, неразвитыхъ и угнетенныхъ католическая вѣра оказываетъ различное вліяніе, смотря по условіямъ времени и мѣста, по характеру и положенію лицъ. Во Франціи ея обаяніе ослабѣло въ свѣтскомъ обществѣ и возросло среди духовенства, въ особенности организованнаго въ ордена. Никогда монашескіе учрежденія не процвѣтали здѣсь такъ, какъ теперь. Нигдѣ въ Европѣ не было такой массы миссіонеровъ, сестеръ милосердія, сестеръ-воспитательницъ и др., какъ въ настоящее время во Франціи. Этотъ французскій народъ, способный къ энтузіазму и самозабвенію, великодушію и дисциплинѣ, отдается цѣликомъ во власть католическаго ученія. Проникнувъ и душу, оно овладѣваетъ ею и вѣра заполняетъ все существо человѣка, подчиняетъ его умъ и волю. Она запрещаетъ сомнѣніе, какъ грѣхъ, осуждать критику, какъ искушеніе, считаетъ невѣріе преступленіемъ и обращаетъ ея совѣсть въ орудіе для борьбы съ протестами разума. Разумѣется, при такихъ условіяхъ вліяніе католической церкви на духовенство всемогуще. Что же касается французскаго свѣтскаго общества, то первое, что ему бросается въ глаза, это -- духовная власть, а оно уже я такъ достаточно натерпѣлось отъ свѣтскаго правительства. На ряду со сборщикомъ податей я жандармомъ народъ видитъ священника, который предписываетъ ему во имя церкви свои законы и правила, какъ и два первыхъ. А эти правила еще болѣе стѣснительны, чѣмъ всѣ другія. Ни сборщикъ податей, ни жандармъ не вмѣшиваются въ частную жизнь, тогда какъ католическій священникъ претендуетъ на полное господство надъ всею личностью человѣка. Онъ наставляетъ его со своей каѳедры, требуетъ у него отчета во время исповѣди, выворачиваетъ всю его душу, затрогиваетъ самыя интимныя стороны его жизни. "Зачѣмъ онъ вмѣшивается въ наше дѣло? Пусть отправляетъ свою мессу и оставитъ насъ въ покоѣ", -- вотъ что говорятъ поселяне въ отвѣтъ на его проповѣдь. Въ XVIII вѣкѣ священнику для того, чтобъ узнать цифру своихъ прихожанъ, достаточно было подсчитать число причащавшихся въ пасхальное время,-- оно почти совпадало съ количествомъ населенія въ его приходѣ. А теперь въ Парижѣ на 2.000,000 католиковъ только 100,000 исполняютъ этотъ обрядъ. Разумѣется, въ провинціи и, главнымъ образомъ, въ деревняхъ этотъ процентъ гораздо больше. Съ нѣкотораго времени замѣчается даже какая-то враждебность къ духовенству въ народѣ. Раньше, въ Парижѣ, въ самый разгаръ революціи, въ маѣ и іюнѣ 1793 г., весь мелкій людъ былъ проникнуть глубокимъ религіознымъ чувствомъ. На колѣняхъ встрѣчалъ онъ процессію, когда она появлялась на улицѣ по недосмотру якобинскаго правительства. Теперь же мы видимъ не то: въ глазахъ рабочихъ, мелкихъ лавочниковъ и маленькихъ парижскихъ чиновниковъ католическая церковь не пользуется никакою популярностью. Два раза, въ эпоху реставраціи и второй имперіи, она вступала въ союзъ съ самымъ ретрограднымъ правительствомъ, а духовенство играло роль его агентовъ. Отсюда началась вражда, пошли различныя издѣвательства надъ духовными лицами и даже убійство архіепископа въ 1871 г. Въ теченіе двухъ лѣтъ, слѣдующихъ за 1871 г., ни одинъ священникъ не смѣлъ показаться на улицѣ въ своей рясѣ, его тотчасъ же осыпали бранью и насмѣшками. Въ 1871 г. большинство парижскихъ избирателей требовало черезъ муниципальный совѣтъ изгнанія всѣхъ монаховъ и монахинь изъ школъ и больницъ, предлагая платить двойное жалованье даже за плохую услугу свѣтскихъ лицъ. Въ эпоху реставраціи духовенство называли въ насмѣшку партіей священниковъ (partie prêtre), во времена второй имперіи -- клерикалами. Его противники образовали свою партію -- антиклерикальную лигу, которая отрицаетъ церковь и стремится выработать свои догматы. Въ ожиданіи у нея есть фанатизмъ отвращенія: при каждомъ удобномъ случаѣ она накидывается на своего врага и тщательно обѣгаетъ приходъ священника. Въ Парижѣ на 100 погребеній -- 20 гражданскихъ, на 100 браковъ -- 25 не освящено церковью, на 100 дѣтей -- 24 некрещеныхъ. А изъ Парижа эта антипатія передает

Посмертный трудъ Тэна *).

(Les Origines de la France contemporaine. Le Régime moderne. Tome II. Paris, 1894).

*) Русская Мысль, кн. II.

Изъ всѣхъ общественныхъ учрежденій,-- говоритъ Тэнъ,-- школа играетъ, быть можетъ, самую важную, самую рѣшающую роль въ жизни человѣка. Подъ непосредственнымъ вліяніемъ учителя, товарищества и школьнаго устава складывается умственная и нравственная личность будущаго гражданина. Учитель является для учениковъ своего рода авторитетомъ, что бы онъ ни говорилъ имъ, правду или ложь. Товарищи представляютъ какой-то особенный міръ, отличный отъ семьи и домашняго круга. У него есть тоже свои взгляды и нравы, свои симпатіи, свой духъ партій, свои убѣжденія по поводу всѣхъ вопросовъ неба и земли. Въ этой средѣ ребенокъ начинаетъ впервые мыслить самостоятельно; при столкновеніи съ равными себѣ, съ ихъ дѣтскими идеями и понятіями, болѣе доступными ему, чѣмъ міросозерцаніе взрослыхъ, зарождается и крѣпнетъ его юная мысль. Онъ пріобрѣтаетъ здѣсь свой собственный взглядъ на вещи, свое понятіе справедливаго и несправедливаго, свою программу дѣйствій съ девизомъ: послушаніе или протестъ, -- словомъ, свои убѣжденія. Смотря по духу заведенія, эти убѣжденія будутъ хороши или дурны, соціальны или антисоціальны. Школьный режимъ имѣетъ въ данномъ случаѣ большое значеніе. Подъ вліяніемъ его ребенокъ усвоиваетъ тѣ или другія привычки, развивается въ томъ или другомъ направленіи, становится полезнымъ или безполезнымъ членомъ общества. Принимая во вниманіе, что это ученіе на школьной скамьѣ, подъ тройнымъ вліяніемъ -- учителя, школьнаго устава и товарищей, длится въ теченіе шести, десяти, пятнадцати и даже двадцати лѣтъ, что въ этомъ хрупкомъ возрастѣ человѣкъ мягокъ, какъ воскъ, и изъ него можно лѣпить что угодно, мы въ состояніи понять, какую страшную силу представляетъ школа. Каждое вліяніе само по себѣ имѣетъ большое значеніе, но если всѣ три вліянія не противорѣчатъ другъ другу, а идутъ рука объ руку во имя одной общей цѣли, но имя созданія одного опредѣленнаго типа людей, если съ дѣтскихъ лѣтъ до зрѣлаго возраста эти вліянія дѣйствуютъ въ одномъ и томъ же направленіи, согласуясь съ строго-опредѣленною системой, тогда ихъ власть неотразима. Когда государство беретъ въ свои руки народное образованіе, вырабатываетъ свою систему воспитанія и примѣняетъ ее на всемъ пространствѣ своей территоріи, то оно смѣло можетъ разсчитывать, что черезъ двадцать лѣтъ встрѣтитъ въ воспитанномъ имъ поколѣніи отголосокъ тѣхъ чувствъ и идей, которыя оно старалось привить ему, тотъ духъ, который оно стремилось вселить въ него, тѣ нравственные и политическіе взгляды, которые оно навязало ему. Такова была задача Наполеона.

"Моя главная цѣль при созданіи учебнаго вѣдомства, -- говорилъ онъ самъ,-- сводится къ тому, чтобы имѣть въ рукахъ средство направлять политическіе и нравственные взгляды". "Нужно устроить его такъ, чтобъ у насъ имѣлись свѣдѣнія о каждомъ ребенкѣ, начиная съ девятилѣтняго возраста". Овладѣвъ взрослыми, онъ хотѣлъ овладѣть и дѣтьми,-- замѣчаетъ Тэнъ,-- хотѣлъ подготовить изъ нихъ заранѣе будущихъ французовъ. Воспитанные въ его школѣ, направленные его рукой, они будутъ послушны ему,-- думалъ онъ,-- болѣе послушны, чѣмъ ихъ родители, среди которыхъ еще много строптивыхъ и непокорныхъ натуръ, много роялистовъ и республиканцевъ. Каждая семья имѣетъ свои традиціи, которыя часто противорѣчагь другъ другу, и ребенокъ, воспитываясь дома, вноситъ потомъ эту рознь въ общество. Нужно предупредить всякія столкновенія въ будущемъ, нужно воспитать юношество въ одинаковыхъ условіяхъ, нужно поселить въ немъ полное единодушіе. Иначе во Франціи "не будетъ никогда прочнаго политическаго строя: до тѣхъ поръ, пока не научатся въ дѣтствѣ, чѣмъ должно быть, республиканцемъ или монархистомъ, католикомъ или невѣрующимъ, до тѣхъ поръ государство не образуетъ націи; оно будетъ покоиться на зыбкомъ фундаментѣ, страдать отъ безпорядковъ и перемѣнъ".

Руководясь этими соображеніями, Наполеонъ рѣшилъ присвоить себѣ монополію воспитанія.

"Завѣдываніе народнымъ образованіемъ, -- гласитъ декретъ 1808 г.,-- предоставлено университету" {Читатели знаютъ, что терминъ университетъ во Франціи имѣетъ особенное значеніе, какъ обозначеніе центральнаго учебнаго вѣдомства.}. Ни одна школа, ни одно учебное заведеніе, высшее, среднее, низшее, спеціальное или общеобразовательное, свѣтское или духовное, "не можетъ быть основано за предѣлами императорскаго университета и безъ разрѣшенія, его высшаго начальства". За университетскою оградой и подъ надзоромъ университетскихъ властей функціонируютъ всѣ фабрики народнаго образованія. Онѣ дѣлятся на двѣ категоріи: однѣ изъ нихъ, національныя фабрики, основанныя правительствомъ или по его приказу, образуютъ факультеты, лицеи, гимназіи и коммунальныя школы; другія, частныя фабрики -- пансіоны и первоначальныя школы, возникшіе по иниціативѣ частныхъ лицъ. Съ первымъ государство относится весьма благосклонно, такъ какъ онѣ являются его орудіемъ; ко вторымъ -- крайне подозрительно. Послѣднихъ расплодилось очень много за время консульства. Онѣ возникали сотнями безъ всякаго предписанія свыше, повинуясь одному закону спроса и предложенія.

Разумѣется, такой режимъ не могъ быть по душѣ Наполеону. "Невозможно,-- говоритъ онъ,-- оставаться дольше въ такомъ положеніи, въ какомъ мы находимся теперь, когда всякій можетъ открыть свою лавку образованія, какъ лавку товара, и сбывать все, что ему вздумается, сообразуясь лишь со вкусомъ своихъ покупателей. Всякое частное предпріятіе носитъ болѣе или менѣе независимый характеръ даже въ томъ случаѣ, если предприниматели подчинены общему закону". Узнавъ, что въ заведеніи Ланно Saint-Barbe находится 500 воспитанниковъ, Наполеонъ вскричалъ: "Какимъ это образомъ простое частное лицо могло собрать у себя такую массу народа?" Императора, видимо, задѣло за живое, когда онъ встрѣтилъ соперника на томъ пути, гдѣ ему хотѣлось государствовать одному, замѣчаетъ Тэнъ. Ланно обладалъ талантомъ и успѣхомъ, а потому его нужно было вогнать въ оффиціальныя рамки, обратить педагога въ чиновника. Наполеонъ задумалъ склонить его на свою сторону и уполномочилъ ректора университета, де-фонтана, вступить въ переговоры съ Ланно. Послѣднему предлагалось дать соотвѣтствующее вознагражденіе, обратить Saint-Barbe въ лицей и сдѣлать его директоромъ лицея.

Нужно замѣтить, что Ланно вовсе не принадлежалъ къ категоріи строптивыхъ: самъ де-Фонтанъ хвалить систему его преподаванія, его хорошее направленіе, его исправность. У него былъ только одинъ недостатокъ: онъ не хотѣлъ войти въ составъ императорскаго завода, не хотѣлъ сдѣлаться колесомъ въ его машинѣ и вслѣдствіе этого мѣшалъ императору, привлекая къ себѣ учениковъ въ ущербъ его лицеямъ. По мнѣнію Наполеона, всякое частное предпріятіе составляло конкурренцію государственному предпріятію, и онъ терпѣлъ ихъ скрѣпя сердце, не имѣя физической возможности захватить все въ свои руки. Разумѣется, онъ ставилъ имъ всяческія преграды, стараясь обезпечить за собой господство въ сферѣ воспитанія. Такъ, ни одно частное заведеніе не могло возникнуть безъ разрѣшенія правительства; даже больше: патентъ на открытіе не гарантировалъ еще ихъ существованія, они находились въ полной зависимости отъ каприза ректора, который пользовался правомъ закрыть ихъ, если находилъ тамъ какія-нибудь "важныя злоупотребленія противъ устава или если ихъ принципы расходились съ принципами университета". Эти заведенія должны были платить дань университету; послѣдній обогащался на ихъ счетъ, такъ какъ онъ одинъ обладалъ правомъ преподаванія и могъ уступать это право другимъ лицамъ за извѣстную сумму. Государство продавало за деньги разрѣшеніе на содержаніе частныхъ учебныхъ заведеній. Оно старалось стѣснять ихъ свободу всѣми правдами и неправдами. Декретъ 1811 года равносиленъ ихъ уничтоженію. Наполеонъ разсчитывать на это тѣмъ болѣе, что его лицеи, въ особенности въ первые дни своего существованія, не имѣли успѣха. Родители не питали къ нимъ довѣрія: дисциплина носила тамъ слишкомъ военный характеръ, воспитаніе было слишкомъ строго, учителя напоминали собою чиновниковъ, надзиратели и гувернеры набирались изъ отставныхъ унтеръ-офицеровъ, а ученики, стипендіаты государства, вносили туда привычки дурного тона, такъ что на ребенка хорошо воспитаннаго ихъ общество имѣло крайне вредное вліяніе. Лицеи почти пустовали, а лучшая часть молодежи тѣснилась въ частныхъ заведеніяхъ, несмотря на то, что тамъ плата за ученье была гораздо выше. Это возмущало Наполеона. Если молодежь не желаетъ добровольно поступать въ лицеи, рѣшилъ онъ, мы водворимъ ее туда насильно. Многія изъ частныхъ учебныхъ заведеній были закрыты; остальныя же преобразованы до такой степени, что они изъ конкуррентовъ учебнаго вѣдомства обратились въ его поставщиковъ. Ихъ программа была сокращена до минимума. Въ городахъ, гдѣ не существовало ни лицея, ни гимназіи, эта программа ограничивалась для однихъ объемомъ гимназическаго курса, для другихъ -- грамматикой, ариѳметикой и начальными свѣдѣніями по геометріи, такъ что поневолѣ приходилось кончать свое образованіе въ государственныхъ учебныхъ заведеніихъ, на факультетахъ, въ лицеяхъ или гимназіяхъ. Въ городахъ же, гдѣ находились послѣднія, содержатель частнаго пансіона могъ преподавать у себя только то, что исключали они изъ своей программы. Ему предоставлялось только воспитаніе маленькихъ дѣтей; съ одиннадцатилѣтняго возраста онъ обязанъ былъ посылать ихъ въ гимназію или лицей въ качествѣ приходящихъ. Его роль сводилась лишь къ содержанію воспитанниковъ въ своемъ заведеніи и репетированію съ ними уроковъ, заданныхъ въ лицеѣ или гимназіи. Такимъ образомъ, содержатели частныхъ пансіоновъ явились невольными поставщиками университета, безплатными репетиторами и гувернерами его учениковъ. Но государство не удовольствовалось этимъ: оно стало даже оспаривать ихъ права на содержаніе пансіонеровъ. Декретомъ 15 ноября 1811 г. было объявлено, что съ 1 ноября 1812 г. содержатели частныхъ пансіоновъ не могутъ имѣть у себя на дому воспитанниковъ старше девяти лѣтъ, если не заняты всѣ ваканціи въ лицеѣ или гимназіи, находящихся въ томъ же округѣ. А такъ какъ въ каждомъ лицеѣ по триста вакантныхъ мѣстъ и число этихъ лицеевъ въ 1812--1813 г. простиралось до сотни, то полный ихъ комплектъ составлялъ въ общемъ, помимо гимназій, 30,000 воспитанниковъ. Разумѣется, при такихъ условіяхъ на долю частныхъ заведеній приходились лишь жалкіе остатки. Фактически этотъ декретъ уничтожилъ совсѣмъ частные интернаты; монополія ихъ была предоставлена университету. Съ духовными училищами, которыя являлись болѣе опасными конкуррентами въ глазахъ государства, обошлись еще строже. Въ каждомъ департаментѣ было оставлено лишь по одному духовному училищу. Въ городахъ, гдѣ не имѣлось ни лицея, ни гимназіи, они были закрыты, а ихъ зданія и имущества конфискованы въ пользу университета. "Во всѣхъ мѣстахъ, гдѣ оставлены духовныя училища, воспитанники этихъ заведеній обязаны посѣщать классы лицея или гимназіи". Всѣ эти училища отданы подъ надзоръ университета. Ихъ организація, уставы и регламенты предоставлены университетскому совѣту. Преподавать могутъ тамъ только члены университета, находящіеся подъ вѣдомствомъ ректора. Во всѣхъ частныхъ заведеніяхъ, какъ свѣтскихъ, такъ и духовныхъ, каждый учитель, гувернеръ, репетиторъ и даже простой надзиратель назначается съ согласія университетскихъ властей.

Учебный персоналъ и режимъ этихъ заведеній, ихъ направленіе и предметы преподаванія, часы занятій и отдыха,-- все это предписывается свыше. Университетъ поглотилъ ихъ окончательно, не оставивъ имъ даже и тѣни самостоятельности. Во всѣ частныя заведенія введена казенная форма, вездѣ царитъ дисциплина и выправка казармы. Всякое разнообразіе уничтожено, всякая иниціатива подавлена, всюду преобладаетъ унылый, однообразный тонъ. Домашнее воспитаніе не пользуется благосклонностью. Дѣти аристократовъ препровождены насильно въ военныя школы, одни въ Saint-Cyr, другіе во Flèche. Благодаря этимъ стѣснительнымъ мѣрамъ, Наполеонъ явился единственнымъ воспитателемъ французскаго общества, единственнымъ преподавателемъ во всей своей имперіи.

Для того, чтобы справиться съ этою гигантскою задачей, императоръ нуждался въ вѣрномъ орудіи, въ хорошо организованной машинѣ, которая могла бы двигаться безъ запинки въ томъ направленіи, въ какомъ былъ ей данъ первый толчокъ. Такое орудіе онъ могъ найти въ монашескихъ орденахъ, въ этомъ chef d'oeuvre'ѣ римско-католическаго и правительственнаго духа. Подчиняясь своему главѣ, но имя одной опредѣленной цѣли, они двигались какъ автоматы по намѣченному свыше пути, шли какъ заведенныя машины. Подобныя учрежденія были во вкусѣ Наполеона, они отвѣчали вполнѣ его политическимъ и соціальнымъ убѣжденіямъ. И если бы ихъ глава находился не въ Римѣ, онъ предоставилъ бы имъ, по всей вѣроятности, монополію воспитанія. "Что касается меня лично,-- говорилъ Наполеонъ,-- я предпочелъ бы скорѣе отдать народное образованіе какому-нибудь религіозному ордену, чѣмъ оставить его въ рукахъ частныхъ лицъ... Но въ данный моментъ я не хочу ни того, ни другого". Нужно создать новое учрежденіе,-- это должна быть корпорація, такъ какъ корпораціи не умираютъ. Она съумѣетъ "пропитать юношество взглядами и духомъ новой имперіи" и обезпечитъ прочность государства. Эта корпорація будетъ состоять изъ "свѣтскихъ іезуитовъ", подчиненныхъ императору, а не папѣ. Послѣдніе образуютъ постоянную хорошо организованную и тѣсно сплоченную армію изъ десяти тысячъ человѣкъ администраторовъ, профессоровъ, учителей и воспитателей. Надъ этою арміей не будетъ имѣть власти ни догматъ, ни вѣра, ни адъ, ни рай; главнымъ ея двигателемъ явятся человѣческія слабости, честолюбіе, жажда денегъ и почета. Наполеонъ считаетъ нужнымъ удовлетворить ихъ. Онъ установилъ іерархію въ учебномъ вѣдомствѣ, какъ и вездѣ. Высшія должности доступны всѣмъ; нужно лишь отличиться, заслужить вниманіе и -- карьера сдѣлана. Власть, почетъ, титулы, щедрыя вознагражденія, -- все это существуетъ здѣсь въ стѣнахъ университета, какъ и во всякой другой карьерѣ. "Ноги этого громаднаго туловища находятся въ гимназіи, а голова въ сенатѣ". Во главѣ университета поставленъ ректоръ, одно изъ самыхъ видныхъ лицъ имперіи, пользующееся большею независимостью, чѣмъ сами министры. Это разсчитано на самолюбіе его подчиненныхъ: у послѣднихъ невольно является мысль, что подъ начальствомъ такой персоны они составляютъ избранное общество, и они начинаютъ любить свое учрежденіе, какъ монахъ свой орденъ. Вступленіе въ члены университета сопровождается извѣстною церемоніей, какъ и вступленіе въ монашескій орденъ. "Я хочу,-- говоритъ Наполеонъ,-- чтобъ этотъ актъ былъ обставленъ нѣкоторою торжественностью, я хочу, чтобы члены университета заключали съ нимъ союзъ, но не духовный, какъ это было прежде, а гражданскій, въ присутствіи нотаріуса, префекта или кого-нибудь другого. Они обручатся съ народнымъ образованіемъ, какъ нѣкогда ихъ предшественники обручались съ церковью, но съ тою только разницей, что этотъ бракъ не будетъ носить такого священнаго, нерасторжимаго характера". Они обязуются лишь на извѣстное время не покидать университета, не предупредивъ его заранѣе. Желая усилить сходство учебной корпораціи съ монашескими орденами, Наполеонъ установилъ здѣсь принципъ безбрачія, но, разумѣется, въ нѣсколько иномъ видѣ, чѣмъ тамъ. Человѣкъ, посвятившій себя воспитанію юношества, можетъ жениться только двадцати пяти -- тридцати лѣтъ отъ роду, когда его положеніе уже вполнѣ обезпечено и онъ имѣетъ доходъ въ три-четыре тысячи франковъ. По мнѣнію Наполеона, женитьба, семья, частная жизнь,-- столь обыденныя явленія въ человѣческомъ обществѣ,-- вносятъ смуты и раздоръ во всякое учрежденіе, отрывая его членовъ отъ исполненія своихъ обязанностей. Поэтому-то въ его лицеяхъ и гимназіяхъ нѣтъ ни одной женщины.

Въ основу своего учрежденія Наполеонъ положилъ военный и, въ то же время, монашескій принципъ безусловнаго повиновенія. Члены университетской корпораціи подчинены одной высшей власти; это ставитъ ихъ всѣхъ на одну ногу и сближаетъ въ одну семью. Вступая въ университетъ, они даютъ клятву соблюдать его уставы и регламенты, обѣщаютъ повиноваться предписаніямъ ректора во всемъ, что касается службы императора и блага образованія, соглашаются не покидать университета безъ разрѣшенія ректора, не отправлять никакой другой службы безъ его вѣдома и обязуются доносить ему обо всемъ, что не будетъ согласоваться съ направленіемъ университета и оффиціально одобренными принципами. Всякое нарушеніе дисциплины влечетъ за собой кару. Учителя и профессора подвергаются арестамъ, выговору академическаго совѣта, лишенію должности и даже тюремному заключенію.

Конечно, такой режимъ не могъ завоевать симпатій общества и его господство утвердилось не безъ борьбы. Воспитатели, привыкшіе къ извѣстной свободѣ и разнообразію въ своемъ преподаваніи, чувствовали къ нему глубокое отвращеніе. Мѣстныя власти также подняли тревогу: государство отняло у нихъ ихъ лучшую прерогативу. Всѣ были недовольны: учителя смотрѣли съ ужасомъ на свои новыя обязанности; администраторы и епископы негодовали противъ назначеній, сдѣланныхъ безъ ихъ вѣдома; родители возмущались новыми расходами, въ которые ихъ вводили.

Университетъ пріобрѣлъ громкую извѣстность своими налогами и насиліями. Въ 1811 г. среди учителей еще много было непокорныхъ; университетъ давилъ ихъ безъ всякаго зазрѣнія совѣсти и возвелъ чуть ли не въ догматъ безусловное послушаніе. На этотъ мятежный персоналъ,-- думалъ Наполеонъ,-- не подѣйствуетъ никакая дисциплина; онъ закоснѣлъ въ своемъ непослушаніи, нужно смѣнить его другимъ, болѣе молодымъ и податливымъ, воспитаннымъ въ спеціальномъ заведеніи, которое будетъ предназначено для подготовки примѣрныхъ служащихъ. Такая задача возложена на Нормальную школу (école normale). Это интернатъ со всѣми строгостями казарменной дисциплины. Первая обязанность учениковъ почитать религію, государя и правительство и безропотно повиноваться начальству. За всякое отступленіе отъ этихъ правилъ слѣдуетъ строгое наказаніе. Въ 1812 г. эта школа была еще очень мала; она помѣщалась въ верхнемъ этажѣ лицея Louis le Grand и состояла всего изъ сорока воспитанниковъ. Но Наполеонъ уже и тогда зорко слѣдилъ за ней. Ему не нравилось, когда его ученики читали Монтескьё или Лѣтописи Тацита. Онъ предлагалъ имъ взамѣнъ Цезаря, Корнеля и Боссюэта, которые могли внушить имъ принципы послушанія.

Въ университетскомъ зданіи Нормальная школа являлась главною мастерской, изготовлявшей лучшіе винты и колеса для его заводовъ. Продукты ея производства, созданные по рецепту государства, пользовались его особенною симпатіей. Она насаждала ихъ всюду, въ лицеи и гимназіи. Когда же Нормальная школа расширилась, государство присвоило себѣ не только монополію воспитанія, но и монополію фабрикаціи воспитателей.

Въ 1813 г. было объявлено циркуляромъ, что эта школа -- единственный путь для карьеры учителя, такъ какъ она одна въ состояніи удовлетворить всѣмъ требованіямъ университетской службы.

Какова же была цѣль этой службы?-- спрашиваетъ Тэнъ. До революціи, когда воспитаніе находилось въ рукахъ церкви, она имѣла въ виду укрѣпить вѣру въ юношескихъ сердцахъ. И новый монархъ, преемникъ древнихъ королей, ставитъ на первый планъ заповѣди католической религіи; эта фраза написана имъ самимъ вмѣсто болѣе широкаго по смыслу выраженія государственнаго совѣта: заповѣди христіанской религіи. Наполеонъ сдѣлалъ это умышленно,-- онъ хотѣлъ польстить самолюбію Рима и французскаго духовенства. Онъ отвелъ первое мѣсто религіи, но, въ сущности, это мѣсто было только показнымъ: Наполеонъ вовсе не интересовался насажденіемъ вѣры въ сердцахъ своего юношества. Онъ не желалъ ни ханжества, ни невѣрія и требовалъ отъ него лишь внѣшняго уваженія къ религіи, предписанной конкордатомъ. Наполеонъ трудился вовсе не для церкви, а для себя. Наоборотъ, онъ хотѣлъ совсѣмъ устранить ея вліяніе и создалъ университетъ для того, чтобы вырвать воспитаніе изъ рукъ поповъ, какъ онъ откровенно сознался въ одномъ частномъ разговорѣ. Они смотрѣли на этотъ міръ, какъ на дилижансъ, переправляющій людей въ лучшую, неземную страну, а императоръ хотѣлъ наполнить этотъ дилижансъ хорошими солдатами, хорошими чиновниками и вѣрными служащими. Да онъ и не скрывалъ этого; за громкою и безсодержательною фразой по поводу религіи онъ высказываетъ свое profession de foi: "Всѣ учебныя заведенія должны взять за основу преподаванія вѣрность императору и имперіи, этой блюстительницѣ народнаго счастья, и всему наполеоновскому дому, какъ защитнику французскаго единства и либеральныхъ (..) идей, провозглашенныхъ конституціями". Другими словами, онъ старался привить молодежи гражданскую вѣру, хотѣлъ заставить ее вѣрить въ красоту и совершенство господствующаго строя, хотѣлъ вложить въ нее духъ послушанія и усердія, хотѣлъ развить въ ней тщеславіе и жажду блеска. Вся школьная жизнь была приспособлена къ этому режиму. Онъ подчинилъ ее строго опредѣленному плану, однообразному до мелочей, убивающему всякую личную иниціативу, всякую попытку ума вырваться на свободу. Система наполеоновскаго воспитанія поражала всякаго мало-мальски свѣжаго человѣка. Законъ не хочетъ здѣсь предоставить молодежь самой себѣ ни на одну минуту, какъ вѣрно замѣтилъ одинъ нѣмецъ; дѣти вѣчно подъ надзоромъ воспитателей, даже ночью. Они не могутъ сдѣлать ни одного самостоятельнаго шага; каждое непослушаніе влечетъ за собою заключеніе въ карцерѣ. Эта строгая дисциплина достигаетъ своихъ цѣлей: юноши по окончаніи лицеевъ или гимназій утрачиваютъ всякую самостоятельность, но взамѣнъ пріобрѣтаютъ любовь къ порядку и привычку къ безусловному послушанію. На этотъ путь толкаетъ ихъ не одна только строгость, но и самолюбіе, которое поощряютъ въ нихъ съ дѣтскихъ лѣтъ. Въ нихъ стараются развить не любовь къ наукѣ, не жажду къ истинѣ, а тщеславіе, желаніе отличиться въ кругу своихъ товарищей, блеснуть въ обществѣ. Отсюда цѣлая система наградъ, торжественные акты съ музыкой, рѣчами и декораціями. "Казалось, что мы попали на сцену,-- разсказываетъ тотъ же нѣмецъ,-- до того все это было театрально". Онъ подмѣтилъ ораторскіе пріемы ораторовъ, страстный тонъ ихъ декламаціи, нервное возбужденіе учениковъ, апплодисменты публики, разгорѣвшіяся лица награжденныхъ, радость и слезы родителей. Разумѣется, эта система имѣетъ также свои неудобства: меньшинство выдвигается впередъ, а большинство остается позади и учитель почти не занимается имъ. Но за то избранные дѣлаютъ неимовѣрныя усилія и достигаютъ всегда успѣха. Общій тонъ воспитанія Наполеонъ старался приноровить къ своей политической программѣ, а такъ какъ онъ, прежде всего, нуждался въ солдатахъ, то и школа въ его рукахъ обратилась въ преддверіе казармы. Съ первыхъ же дней его учебныя заведенія прониклись военнымъ духомъ и съ годами этотъ духъ поглотилъ все остальное. Къ концу царствованія въ департаментахъ старой Франціи насчитывалось 76,000 учениковъ, воспитываемыхъ въ атмосферѣ этого душнаго режима. "Наши учителя,-- говорилъ впослѣдствіи Альфредъ де-Виньи,-- походили на капитановъ; наши рекреаціи -- на манёвры, наши экзамены -- на парады". По своему характеру школа была сродни арміи; она отдавала ей своихъ воспитанниковъ иногда даже раньше срока окончанія. Въ 1806 г. рекрутовъ брали со школьной скамьи. Въ 1808 г. призывали добровольцевъ изъ среды лицеистовъ, производя ихъ въ чинъ подпоручика, и лицеи щедро снабжали армію своими учениками. "Вся французская молодежь пропитана военщиной,-- говорилъ одинъ директоръ гимназіи,-- въ смыслѣ науки отъ нея нечего ждать, по крайней мѣрѣ, при настоящихъ условіяхъ". Другой очевидецъ разсказываетъ, что французское юношество того времени не хотѣло заниматься ничѣмъ другимъ, кромѣ математики и военнаго искусства. Онъ помнитъ нѣсколько примѣровъ, когда десяти-двѣнадцати лѣтніе мальчики умоляли своихъ родителей отпустить ихъ къ Наполеону. Въ эту эпоху военная профессія считалась самою почетной. Во главѣ арміи стоялъ самъ Наполеонъ и культъ императора сливался съ культомъ его арміи. Обаяніе этой личности простиралось не только на войско, но и на учебныя заведенія. Въ гимназіяхъ и лицеяхъ онъ имѣлъ своихъ стипендіатовъ, которые съ дѣтства привыкли видѣть въ немъ своего великаго и всемогущаго покровителя. Царственная фигура Наполеона разросталась въ ихъ воображеніи до гигантскихъ размѣровъ; ихъ энтузіазмъ дѣйствовалъ заразительно на другихъ учениковъ. Воспитатели, въ силу ли предписанія, или излишняго усердія, старались поддерживать въ нихъ это благоговѣніе къ личности императора. Побѣды Наполеона давали богатую пищу дѣтскому воображенію. "Наши учителя,-- разсказываетъ Альфредъ де-Виньи,-- читали намъ съ каѳедры бюллетени великой арміи и крики vive l'Empereur прерывали Виргилія или Платона". Императоръ хотѣлъ организовать французское юношество на подобіе мамелюковъ, остроумно замѣчаютъ современники. Его величество задумалъ обратить государство съ сорока милліоннымъ населеніемъ въ Спарту. Но въ этомъ онъ успѣлъ лишь на половину, какъ увѣрялъ онъ самъ впослѣдствіи. Это была любимѣйшая изъ его идей, но де-Фонтанъ и другіе представители университета плохо его поняли или не хотѣли понять. У него лично не было времени, онъ могъ ей посвящать лишь промежутки между двумя кампаніями, а въ его отсутствіе портили его идеи. Онъ громилъ своихъ исполнителей; они смиренно опускали голову во время бури и продолжали дѣлать по-своему. Фуркруа все еще не могъ забыть революціи, а фонтанъ -- стараго режима; первый слишкомъ любилъ науку, а второй -- литературу; они больше заботились о культурѣ, чѣмъ о дисциплинѣ. Въ воспитаніи же, по мнѣнію Наполеона, наука и литература играютъ лишь второстепенную роль; главное -- это выправка, систематическая, продолжительная дрессировка, которая сохраняетъ въ юной душѣ навсегда принципы "національной доктрины", развиваетъ покорность и создаетъ фанатическую преданность императору.

Таковъ характеръ средняго образованія во времена Наполеона. Это въ полномъ смыслѣ слова созданіе его рукъ; онъ обратилъ на него особенное вниманіе и довелъ здѣсь до конца свои планы. Въ университетскомъ зданіи было еще два этажа, низшій и высшій, которые были пригнаны къ среднему такъ, что въ общемъ получилась довольно стройная система воспитанія. "Наполеонъ, -- говоритъ его противникъ Ламенэ, -- признавалъ только одну форму власти -- абсолютную и хотѣлъ раздѣлить всю Францію на двѣ категоріи: одна, состоявшая изъ народныхъ массъ и предназначенная для пополненія кадровъ его войска, была обречена на невѣжество, такъ какъ онъ требовалъ отъ нея пассивнаго послушанія и фанатическаго самоотверженія; другая, болѣе зажиточная, была поставлена нѣсколько выше, ей предстояло вести первую по пути, намѣченному ихъ общимъ господиномъ, и потому она воспитывалась въ школѣ, гдѣ ей старались привить духъ рабскаго, механическаго подчиненія и, въ то же время, знакомили ее съ основами военнаго искусства и администраціи. Смѣсь тщеславія и личнаго интереса должна была склонить ея симпатіи въ пользу императора и отождествить его личность съ его правительственною системой". Смягчите немного краски, -- замѣчаетъ Тэнъ, -- и картина будетъ вполнѣ вѣрна. Для низшаго образованія государство не сдѣлало почти ничего, не оказало никакой поддержки, не дало никакихъ субсидій, за исключеніемъ 25,000 франковъ, пожертвованныхъ въ 1812 г. братьямъ Ignorantins, изъ которыхъ они могли пользоваться только 4,500 фр. Первоначальнымъ школамъ была предоставлена только одна привилегія: государство освободило ихъ отъ университетской повинности. Совѣтники императора убѣждали его не дѣлать этого исключенія въ пользу школъ, но онъ, какъ ловкій политикъ, боялся утратить расположеніе мелкаго люда и добровольно отказался отъ 200,000 франковъ ежегоднаго дохода. Его либерализмъ, однако, не пошелъ дальше въ сферѣ низшаго образованія. Онъ возложилъ на мѣстную власть обязанность заботиться о средствахъ и преподавателяхъ для своихъ первоначальныхъ школъ, а правительство уполномочилъ снабжать ихъ своими инструкціями и слѣдить за ними. Ни одно основаніе школы, ни одинъ выборъ учителей не можетъ обойтись безъ вмѣшательства префекта и разрѣшенія ректора, такъ какъ и эти учебныя заведенія входятъ въ составъ университетскаго округа; ихъ учителя становятся членами учебнаго вѣдомства и подлежатъ контролю университетскихъ властей. Надъ первоначальными школами учрежденъ еще спеціальный надзоръ въ лицѣ духовенства. Въ одномъ изъ своихъ циркуляровъ ректоръ обращается къ епископамъ съ просьбой наводить справки о поведеніи школьныхъ учителей и посылать ихъ къ нему въ Парижъ. "Я утвержу учителя, который заслужилъ ваше одобреніе, и дамъ ему дипломъ,-- пишетъ онъ,-- обезпечивающій ему право на дальнѣйшее преподаваніе; тотъ же, кто не представитъ мнѣ подобныхъ гарантій, не получитъ диплома и будетъ немедленно замѣщенъ другимъ учителемъ, на котораго вы укажете". Наполеонъ предоставилъ духовенству надзоръ надъ первоначальными школами не только изъ желанія угодить ему, но также и изъ своихъ личныхъ интересовъ: онъ старался оградить народъ отъ всякой попытки самостоятельнаго мышленія. Программа этихъ школъ ограничивалась чтеніемъ, письмомъ и ариѳметикой. Если тамъ преподавался сверхъ программы латинскій языкъ или геометрія, географія или исторія, первоначальная школа обращалась тотчасъ же въ среднее учебное заведеніе, въ пансіонъ, который былъ обязанъ платить дань университету. Ея ученики облекались въ мундиръ и подвергались всѣмъ строгостямъ военной дисциплины. Но это въ лучшемъ случаѣ, обыкновенно ее закрывали совсѣмъ. Мужику не нужно знанія, такъ думалъ Наполеонъ. Чтеніе, письмо и четыре правила ариѳметики -- вотъ въ чемъ долженъ состоять весь его умственный багажъ; этого вполнѣ достаточно для того, чтобы быть хорошимъ солдатомъ, унтеръ-офицеромъ и даже офицеромъ. Свидѣтелемъ въ томъ можетъ быть капитанъ Куанье, который, будучи поручикомъ, не умѣлъ писать, какъ слѣдуетъ. Лучшими педагогами въ сферѣ низшаго образованія Наполеонъ считалъ братьевъ христіанскихъ коллегій и горячо отстаивалъ ихъ, вопреки нареканіямъ своихъ совѣтниковъ. Разумѣется, онъ принялъ всѣ необходимыя предосторожности. Включивъ ихъ въ число университетскаго персонала, Бонапартъ поставилъ надъ ними гражданскую власть въ лицѣ ректора и правительства. Эта корпорація въ ея преобразованномъ видѣ вполнѣ отвѣчала требованіямъ императора. И потому вездѣ, гдѣ существовала община братьевъ христіанскихъ коллегій, послѣднимъ отдавалось предпочтеніе передъ другими учителями. Сверхъ положенныхъ предметовъ Наполеонъ допускалъ въ своихъ школахъ преподаваніе катехизиса. Тамъ была одна фраза, которая являлась квинтъ-эссенціей его политической доктрины. Дѣти заучивали ее наизусть и повторяли сперва передъ учителемъ, а затѣмъ уже передъ священникомъ. "Мы приносимъ въ частности Наполеону I, вашему императору, всю нашу любовь, уваженіе, послушаніе, вѣрность, воинскую повинность и подати, необходимыя для защиты имперіи и его трона. Богъ послалъ его вамъ въ, трудную минуту для того, чтобы онъ возстановилъ священную религію; нашихъ отцовъ и сдѣлался ея покровителемъ".

Остается еще высшее образованіе, самое важное изъ всѣхъ, такъ какъ здѣсь складывается умъ юноши, вырабатываются его взгляды, съ которыми онъ выступаетъ на жизненное поприще. Здѣсь зарождаются у него впервые великія общія идеи, правда, нѣсколько туманныя и окутанныя поэтическимъ флёромъ; здѣсь создаются скороспѣлыя сужденія о природѣ, человѣкѣ, обществѣ и великихъ общественныхъ интересахъ. Если желательно, чтобы эти сужденія были вѣрны, нужно дать имъ прочный фундаментъ и хорошую подготовку. Недостаточно собрать для этого профессоровъ въ университетскомъ зданіи, нужно открыть еще музеи, лабораторіи, библіотеки для самаго широкаго и разносторонняго изученія предмета; нужно дать полную свободу преподаванію: пусть говоритъ всякій, кто имѣетъ что-нибудь сказать; нужно создать устную энциклопедію, всемірную выставку знаній, которую можетъ посѣщать всякій, представившій въ качествѣ входнаго билета аттестатъ среднеучебнаго заведенія. Здѣсь должны открываться глазамъ зрителей не только добытыя истины, но и самый процессъ добыванія, методъ, исторія, прогрессъ науки, мѣсто каждой изъ нихъ въ общей совокупности знаній. Благодаря крайнему разнообразію преподаванія, опредѣлятся индивидуальныя особенности каждаго ума. Онъ легко найдетъ свою дорогу и пойдетъ по ней безъ всякой ломки и напрасной траты силъ. Благодаря систематической классификаціи знаній, будетъ установлена извѣстная связь между науками и студенты вступятъ въ непосредственное общеніе другъ съ другомъ, станутъ обмѣниваться своими впечатлѣніями и съумѣютъ выбрать то, что имъ больше по душѣ. Нужно дать имъ возможность присмотрѣться поближе къ наукѣ: въ теченіе трехъ лѣтъ не надо экзаменовъ, ни конкурсныхъ сочиненій. При такихъ условіяхъ не будетъ никакого давленія извнѣ, никакія побочныя соображенія не совлекутъ ихъ съ пути, не убьютъ въ нихъ безкорыстной любознательности. Платя изъ своего кармана за каждый прослушанный курсъ, они захотятъ, конечно, избрать самое лучшее и запишутся у профессора, который удовлетворяетъ ихъ требованіямъ. Назначеніе университета -- преподавать науку для науки, не подчиняя ее никакимъ постороннимъ цѣлямъ, давать знанія, предоставляя свободу выбора, и открывать широкое поле для развитія всѣхъ дарованій. Разумѣется, при такихъ условіяхъ университеты должны быть независимыми, автономными учрежденіями, юридическими лицами, огражденными отъ всякаго вмѣшательства со стороны государства, церкви и мѣстныхъ властей. И это не созданіе мечты,-- говоритъ Тэнъ, -- въ средніе вѣка всѣ университеты были организованы по этому типу. Въ до-революціонной Франціи сохранились еще слѣды средневѣковой организаціи. Но во Франціи новаго режима не было имъ мѣста; политическій строй, господствовавшій тамъ, исключалъ возможность подобныхъ учрежденій. Государственное право, созданное Наполеономъ, враждебно относилось къ нимъ, стараясь подавить независимость всякаго свободнаго учрежденія, тѣмъ болѣе, когда оно бралось за просвѣщеніе юношества. Французское государство присвоило себѣ монополію народнаго образованія и создало свой университетъ, который не имѣлъ ничего общаго съ вышеописаннымъ типомъ.

Для Наполеона университетъ былъ только "средствомъ направлять политическіе и нравственные взгляды", а при такихъ условіяхъ,-- говоритъ авторъ книги,-- онъ сдѣлалъ бы большую глупость, если бы предоставилъ молодежи свободное занятіе наукой. Ея настроеніе плохо бы соотвѣтствовало тѣмъ узкимъ, однообразнымъ рамкамъ, въ которыя онъ хотѣлъ ее вогнать. Свободные университеты явились бы очагами оппозиціи; молодые люди, воспитанные здѣсь, обратились бы въ диссидентовъ, такъ какъ у нихъ зародились бы свои самостоятельные взгляды, отличные отъ "національной доктрины" и наполеоновскаго катехизиса. Даже хуже, они вѣрили бы въ свои взгляды: почерпнувъ свои свѣдѣнія у самаго источника знанія, юристъ, богословъ, историкъ, философъ, экономистъ и филологъ стали бы, пожалуй, претендовать на компетентность въ сферѣ общественныхъ наукъ. При существующихъ условіяхъ и даже въ интересахъ самого юношества высшее образованіе не должно быть ни широкимъ, ни глубокимъ. И со своею обычною мѣткостью выраженій Наполеонъ заявилъ, что его университеты будутъ профессіональными и практическими школами. "Создайте мнѣ учителей,-- говорилъ онъ какъ-то по поводу Нормальной школы,-- а не литераторовъ, остроумныхъ изобрѣтателей теорій въ той или другой области знанія". То же говоритъ онъ и теперь, но нѣсколько иными словами: "Я не сочувствую обще-установившемуся правилу, благодаря которому нельзя получить степени медицинскаго баккалавра, не будучи баккалавромъ наукъ. Медицина вовсе не точная и не положительная наука; она вся основана на наблюденіяхъ и догадкахъ, и я отнесусь съ гораздо большимъ довѣріемъ къ врачу, который.не изучалъ точныхъ наукъ, чѣмъ къ врачу, знающему ихъ въ совершенствѣ... Не слѣдуетъ отрывать студента-медика отъ диссекцій, больницъ и другихъ занятій, связанныхъ съ его искуссствомъ". То же подчиненіе науки искусству, то же приспособленіе знаній къ практической цѣли мы видимъ въ школѣ правовѣдѣнія, въ этомъ кругу истинъ, которыя пятьдесятъ лѣтъ тому назадъ были освѣщены Монтескьё съ общей точки зрѣнія и сгруппированы въ извѣстномъ порядкѣ. Тутъ должна быть рѣчь о законахъ и о "духѣ законовъ" у различныхъ обществъ и въ различныя времена; тутъ должна излагаться исторія сравнительнаго права въ связи съ окружающими условіями среды, съ причинами упадка и процвѣтанія націи. Для людей, живущихъ въ обществѣ и государствѣ, ни одна наука не имѣетъ большаго значенія, чѣмъ наука права; только она одна можетъ дать имъ болѣе или менѣе вѣрную идею общества и государства. Лучшая часть молодежи разсчитываетъ найти ее въ школѣ правовѣдѣнія, и если ея тамъ нѣтъ, она создастъ себѣ эту идею силою своей фантазіи. Въ концѣ XVIII в. юридическія пауки были въ крайнемъ упадкѣ; не существовало ни одной цѣльной, болѣе или менѣе вѣской теоріи, которая могла бы заполнить умственную пустоту и преградить доступъ фантазіямъ. Наполеонъ, подготовляя себѣ юристовъ, имѣлъ въ виду, прежде всего, исполнителей, а не критиковъ; его факультеты должны были поставлять ему людей, которые будутъ примѣнять его законы, а не судить ихъ. Потому-то въ его школѣ правовѣдѣнія нѣтъ мѣста ни исторіи, ни политической экономіи, ни сравнительному праву; здѣсь не преподается ни феодальное, ни обычное, ни церковное право; здѣсь не упоминается о постепенномъ измѣненіи римскаго права; здѣсь нѣтъ и намека на отдаленное происхожденіе семьи, труда, собственности, на послѣдовательное развитіе ихъ формъ сообразно съ условіями окружающей среды; здѣсь не разсматривается общественный строй, къ которому примѣняются тѣ или другіе законы, не изучается живое человѣческое общество со всѣми его привычками, предразсудками, инстинктами и потребностями. Два сухихъ и суровыхъ кодекса, упавшіе точно аэролиты съ неба, черезъ четырнадцати-вѣковой промежутокъ времени, являются пищей для юнаго ума. Во-первыхъ, институціи, изъ которыхъ устранено все, что не примѣнимо къ французскому законодательству (декретъ 1807 г.), и пополнено наилучшими законами изъ другихъ сборниковъ римскаго права; во-вторыхъ, французскій кодексъ съ комментаріями апелляціонныхъ и кассаціонныхъ судовъ. Посѣщеніе лекцій обязательно; въ концѣ каждаго года предстоитъ экзаменъ. Никакого поощренія къ занятіямъ сверхъ оффиціальной программы, никакихъ дополнительныхъ курсовъ, никакихъ широкихъ обобщеній,-- всюду одна казуистика.

"Я самъ не знаю гражданскаго кодекса,-- говорилъ одинъ профессоръ,-- я преподаю только кодексъ Наполеона". Со своею обычною проницательностью Наполеонъ прекрасно понялъ, что его школы правовѣдѣнія дадутъ ему хорошихъ чиновниковъ, ловкихъ практиковъ и убьютъ въ молодежи всякое поползновеніе къ теоретической мысли. Разумѣется, при такихъ условіяхъ мало было шансовъ, даже меньше, чѣмъ во времена стараго режима, что изъ его школъ выйдетъ независимый и геніальный мыслитель, какой-нибудь Монтескьё.

И это направленіе господствовало на всѣхъ императорскихъ факультетахъ. Единственными храмами науки являлись два учрежденія, уцѣлѣвшія отъ революціоннаго погрома: естественно-историческій музей со своими тринадцатью каѳедрами и Collège de France съ девятнадцатью. Лекціи здѣсь были публичныя и даровыя, такъ что кто хотѣлъ учиться, могъ придти сюда. Вокругъ Сильвестра де-Саси, Кювье и Сентъ-Плера собрался кружокъ молодежи. По Наполеонъ находилъ это неудобнымъ. По его мнѣнію, было достаточно маленькой кучки ученыхъ, нѣсколькихъ представителей пауки и литературы, которые необходимы, какъ декорація новаго режима. Но если число ихъ возростаетъ, тогда они являются самостоятельною силой, становятся во главѣ общества и начинаютъ руководить имъ. Въ централизованной!, государствѣ ни одна такая сила не можетъ быть предоставлена самой себѣ. Наполеонъ поспѣшилъ вогнать ее въ свои рамки и воспользоваться ею для своихъ личныхъ цѣлей. Какъ онъ подавилъ нравственную силу, такъ онъ задумалъ подавить и умственную. И, въ самомъ дѣлѣ, это была крупная сила. Наряду съ духовною властью, основанною на божественномъ разумѣ, есть еще другая власть, основанная на человѣческомъ разумѣ; первая принадлежитъ духовенству, вторая -- корпораціи ученыхъ философовъ и литераторовъ. Они тоже имѣютъ свои догматы, свою вѣру и проповѣдуютъ ее, по ихъ девизъ -- не смиреніе ума, не отсутствіе скептицизма, а, наоборотъ, сомнѣніе и критика. Всѣ источники человѣческихъ вѣрованій подвергаются ихъ критической мысли. Они признаютъ только опытъ и умозаключеніе. Истины, добытыя этимъ путемъ, представляютъ цѣнный вкладъ въ науку. Вначалѣ онѣ были раздроблены по всѣмъ отраслямъ знанія и не имѣли между собою никакой логической связи. Но въ половинѣ XVIII в. эти разрозненныя истины были собраны въ одну стройную систему, которая впервые освѣтила міръ, съ научной точки зрѣнія, какъ физическій, такъ и духовный. А доктрины, созданныя мыслителями въ тиши кабинета, распространяются въ обществѣ въ формѣ романа, драмы, комедіи, популяризаціи и т. п. Онѣ носятся въ воздухѣ, врываются въ умы, перерабатываютъ идеи и чувства народа. Это та же религія, тотъ же живой неизсякаемый источникъ вѣрованій, побуждающій человѣка на активныя дѣйствія. У научной доктрины есть тоже свой догматъ, своя идея міра и человѣчества, своя церковь. Вѣрующіе признаютъ власть послѣдней, слушаютъ ея проповѣдниковъ, поклоняются ея ученымъ, внимаютъ постановленіямъ ея соборовъ. Эта новая церковь не перестаетъ разростаться, завоевывать умы и распространять свое вліяніе. Рано или поздно она займетъ первенствующее мѣсто среди общественныхъ силъ. Даже военный вождь, глава государства, самъ Наполеонъ считалъ не лишнимъ записаться въ число ея служителей, такъ какъ этотъ новый чинъ могъ только поднять его престижъ въ современномъ ему обществѣ. "Его величеству, императору и королю, полагается, какъ члену института, жалованье въ 1,500 фр.",-- такъ начинается бюджетъ расходовъ на содержаніе главы государства. Еще въ Египтѣ Наполеонъ ставилъ умышленно въ заголовкѣ своихъ прокламацій: "Бонапартъ, главнокомандующій, членъ института"..."Я былъ увѣренъ,-- говорилъ онъ,-- что меня пойметъ послѣдній барабанщикъ".

Разумѣется, учрежденіе, пользующееся такою популярностью среди общества, не могло при Наполеонѣ сохранить своей независимости. Онъ не удовольствовался ролью его члена,-- онъ хотѣлъ завладѣть имъ окончательно или, по крайней мѣрѣ, держать его въ уздѣ. Относительно науки онъ могъ бы смѣло повторить свои слова, сказанныя имъ по поводу религіи: Наполеонъ вовсе не желаетъ посягать на вѣрованія своего народа,-- онъ уважаетъ всякія вѣрованія,-- онъ только хочетъ руководить ими, хочетъ приноровить ихъ къ своимъ цѣлямъ и своей политикѣ. Въ силу этихъ соображеній Наполеонъ передѣлалъ по-своему французскую церковь и подчинилъ себѣ духовную власть. Въ силу этихъ же соображеній онъ собралъ представителей научной власти въ большомъ залѣ, усадилъ ихъ въ кресла, далъ имъ уставъ, опредѣлилъ ихъ назначеніе и мѣсто въ государствѣ,-- словомъ, передѣлалъ по-своему французскій "національный институтъ". Согласно съ традиціями старой Франціи, съ планами и декретами революціонныхъ собраній и принципами французскаго государственнаго права, этотъ институтъ явился отродьемъ государства. Послѣднее создало его, дало ему имя, указало цѣль и предметъ его занятій, опредѣлило назначеніе его суммъ, установило дни его засѣданій и способъ выбора его членовъ. Члены института получаютъ жалованье и утверждаются первымъ консуломъ. Наполеонъ оставилъ за собой это право, чтобы крѣпче держать въ рукахъ своихъ ученыхъ. Онъ не щадилъ ихъ, если они уклонялись отъ его программы даже за стѣнами института. Отбитъ только вспомнить, какому публичному оскорбленію подвергся Лаландъ за одно изъ своихъ сочиненій. Благодаря предписанію Наполеона, Лаланду было запрещено, въ полномъ собраніи института печатать свои статьи, такъ какъ онъ впалъ уже въ дѣтство и позорилъ на старости лѣтъ свою прежнюю репутацію. Когда Шатобріанъ сдѣлалъ въ своей вступительной рѣчи намекъ на революціопую роль Шенье, Наполеонъ пришелъ въ изступленіе. "Писатели, должно быть, хотятъ поджечь Францію!-- грозно воскликнулъ онъ, обращаясь къ Сегуру.-- Какъ смѣетъ академія говорить о цареубійцахъ? Вы и де-фонтанъ заслуживаете того, чтобъ я посадилъ васъ въ Венсенъ... Я приказываю вамъ заявить второму отдѣленію института, предсѣдателемъ котораго вы состоите, чтобы во время его засѣданій не было и рѣчи о политикѣ,-- я этого не желаю!... Если же оно ослушается, я закрою его, какъ негодный клубъ".

Преобразовывая институтъ, Наполеонъ упразднилъ спеціальный отдѣлъ моральныхъ и политическихъ наукъ съ ихъ главными вѣтвями -- нравственностью, законодательствомъ и политическою экономіей; да и то, что онъ оставилъ, было имъ сокращено и перенесено въ другіе отдѣлы. Профессіональнымъ ученымъ и антикваріямъ было разрѣшено заниматься общественными науками, но только въ связи съ исторіей, преимущественно древней. Примѣненіе общихъ теорій и выводовъ къ современнымъ условіямъ жизни отнюдь не допускалось даже въ чисто-научной формѣ. Послѣднее сочиненіе Неккера: Dernières vues de politique et de finances вынудило его на такую мѣру. "Можно ли понять,-- говорилъ онъ Редереру,-- этого человѣка, который за время моего пребыванія у власти предлагаетъ Франціи третій родъ правительства?... Дочь г. Неккера никогда не вернется въ Парижъ". Она явилась бы самостоятельнымъ центромъ политическихъ мнѣній, а этотъ центръ долженъ быть воплощенъ въ лицѣ перваго консула. "Вы не знаете,-- увѣрялъ Наполеонъ членовъ государственнаго совѣта,-- что такое правительство, вы не имѣете о немъ никакого понятія, знаю это только я одинъ, благодаря своему исключительному положенію". И въ этой области онъ не допускалъ ни одной идеи, не сродной съ его взглядами. Въ особенности наука объ идеяхъ, развиваемая по методу Локка, Юма, Кондильяка, Дестута де-Траси, внушала глубокую антипатію Наполеону. "Наша дорогая Франція обязана всѣми своими бѣдствіями идеологіи, этой туманной метафизикѣ",-- говорилъ онъ. Де-Траси не могъ напечатать во Франціи въ 1806 г. своихъ Комментаріевъ къ "Духу законовъ"!! посламъ ихъ президенту Соединенныхъ Штатовъ, Джефферсону, который перевелъ его рукопись на англійскій языкъ, напечаталъ ее безъ имени автора и велѣлъ преподавать въ американскихъ школахъ. Переизданіе Трактата политической экономіи Сэ было запрещено около этого же времени. Въ 1808 г. прекратилось изданіе шапталевскихъ политическихъ сборниковъ. Статистика сдѣлалась государственною тайной. Юридическая литература подверглась не меньшимъ гоненіямъ. Даже Историческій обзоръ римскаго права вызвалъ нападки цензуры, такъ какъ онъ давалъ возможность сравнивать времена Августа съ временами Наполеона. Исторія, и въ особенности исторія Франціи, возбуждала опасенія правительства. Наполеонъ считалъ необходимымъ захватить ее въ свои руки и вдохновлять ея авторовъ. "Нѣтъ задачи важнѣе этой,-- говорилъ онъ,-- Нужно пользоваться въ данномъ случаѣ не одними только талантами, но и преданными людьми, которые съумѣютъ освѣтить надлежащимъ образомъ факты и дадутъ трезвое направленіе исторіи". А это направленіе сводилось къ благоговѣнію передъ наполеоновскимъ режимомъ. Въ каждой строчкѣ ихъ произведеній должны были сквозить недостатки старой Франціи, вліяніе римскаго двора, уничтоженіе нантскаго эдикта, постоянное разстройство финансовъ и администраціи, такъ что дышать можно было только въ атмосферѣ новаго режима. 18 брюмера Франція вошла въ гавань; революція была послѣднею неизбѣжною бурей. "Если такой трудъ, хорошо исполненный и выдержанный до конца, появится въ печати, то у всякаго пропадетъ охота печатать что-либо другое, тѣмъ болѣе, что онъ встрѣтитъ со стороны цензуры одни лишь стѣсненія". Наполеонъ не желалъ никому уступать своего права говорить съ публикой, потому-то онъ такъ жестоко преслѣдовалъ писателей, которые бесѣдовали съ нею чрезъ печатное слово. Онъ отдалъ типографію въ руки лицъ, пользовавшихся его довѣріемъ, и обратилъ книжную торговлю въ правительственное предпріятіе. Каждое произведеніе подвергалось контролю типографщика, издателя, цензурнаго комитета и главнаго завѣдующаго книжною торговлей. Послѣдній всегда имѣлъ право не пропустить книги даже въ томъ случаѣ, если она была уже напечатана. Надъ нимъ стояла еще высшая власть въ лицѣ министра полиціи, который могъ вырѣзать листы изъ книги или изорвать ее въ мелкіе клочки, какъ десять тысячъ экземпляровъ Германіи г-жи Сталь. "Ваша мать не зла,-- говорилъ Наполеонъ за два года передъ тѣмъ Августу Сталю,-- у нея есть умъ, много ума, но она не привыкла къ субординаціи. Она не пробыла бы и шести мѣсяцевъ въ Парижѣ, какъ я посадилъ бы ее въ Тампль или Бисетръ. Мнѣ бы это было крайне непріятно, такъ какъ подобный фактъ надѣлалъ бы много шума и повредилъ бы мнѣ только въ общественномъ мнѣніи... Женщины во Франціи должны вязать, а мужчины молчать или же говорить то, что дозволено".

Драматическія пьесы подвергались еще болѣе строгой цензурѣ, такъ какъ онѣ производили непосредственно впечатлѣніе на зрителей. Изъ Корнеля и Расина были выпущены цѣлыя строфы и замѣнены дубоватыми стихами. Періодическая пресса доживала свой вѣкъ. Въ началѣ консульства было закрыто шестьдесятъ политическихъ изданій, журналовъ и газетъ, а въ 1811 г. изъ оставшихся тринадцати уцѣлѣло только четыре. Право собственности на періодическія изданія Наполеонъ конфисковалъ въ свою пользу и предоставлялъ его только избраннымъ лицамъ. Подъ этимъ страшнымъ гнетомъ періодическая пресса становилась все безсодержательнѣе и безсодержательнѣе, такъ что приходилось развлекать публику разными забавными анекдотами. Съ книгами обращались такъ же безцеремонно, какъ и съ газетами. Шатобріану запретили переиздать его Essai, sur les revolutions, напечатанное въ Лондонѣ во времена директоріи. Въ Itinéraire de Paris à Jérusalem выпустили всѣ мѣста, касающіяся описанія дворовъ и куртизановъ. Всякое воспоминаніе о революціи и старомъ режимѣ, имена Клебера или Моро, разговоры Генриха IV съ билли, фантастическія бредни Каліостро, французскій переводъ Давидовыхъ псалмовъ, даже игра въ лото, въ которой слишкомъ часто фигурировала семья великаго дофина, -- все это обратилось въ глазахъ цензуры въ какихъ-то чудовищъ, съ которыми она отчаянно сражалась. Вся пресса была направлена къ развитію патріотическаго чувства и безкорыстной преданности священной особѣ императора. Съ этою цѣлью заказывались спеціальныя драмы, лирическія воззванія, кантаты, оперы, водевили и т. п. Администрація взялась за поощреніе талантовъ. "Жалуются, что у насъ нѣтъ литературы,-- пишетъ Наполеонъ Камбасаресу,-- въ этомъ я виню министра внутреннихъ дѣлъ". Онъ лично былъ заинтересованъ, главнымъ образомъ, театромъ. Даже въ самый разгаръ кампаніи императоръ не забывалъ прослушать чтенія пьесы, предназначенной для постановки на сцену. Онъ самъ дѣлалъ указанія драматическимъ писателямъ, училъ ихъ, какъ нужно пользоваться сценическими эффектами для политическихъ уроковъ, а въ ожиданіи, пока они научатся понимать его, онъ обращалъ театръ въ трибуну и заставлялъ читать со сцены бюллетени своихъ армій. Въ періодической печати онъ самъ былъ своимъ адвокатомъ. Долгое время въ Moniteur ѣ появлялись его статьи, которыя легко узнать по стилю. но послѣ Аустерлица у Наполеона не было времени составлять ихъ и онъ поручилъ это дѣло своимъ приближеннымъ. Они, разумѣется, пѣли ему въ тонъ. Всюду раздавался ихъ голосъ, и только этотъ голосъ достигалъ до ушей публики. Мотивы были все тѣ же, все тотъ же гимнъ Наполеону. "Если бы явилось сомнѣніе,-- пишетъ одинъ изъ нихъ,-- небо или земля посылаютъ намъ царей, для насъ было бы совершенно ясно, что нашъ императоръ посланъ намъ Богомъ". Другой льстецъ, воспѣвая побѣду при Аустерлицѣ, говоритъ: "Европа, угрожаемая новымъ" нашествіемъ варваровъ, обязана своимъ спасеніемъ генію втораго Карла Мартела". И эти гимны пѣлись ему всюду, въ законодательномъ корпусѣ и сенатѣ, въ каждой епархіи, гдѣ епископы обязаны были хвалить императора. Нѣкоторые изъ нихъ доходили даже до того, что вникали во всѣ тонкости военнаго искусства, во всѣ сложныя комбинаціи его стратегическаго генія. И въ самомъ дѣлѣ, его стратегія всюду изумительна, какъ въ борьбѣ съ католическою идеей, такъ и въ борьбѣ съ научною мыслью. Прежде всего, онъ расчистилъ поле для своихъ операцію и поставилъ себѣ строго-опредѣленную цѣль: "О государственныхъ дѣлахъ, которыя являются моими дѣлами, о предметахъ политическихъ, соціальныхъ и моральныхъ, объ исторіи, и въ особенности исторіи новѣйшей, никто не вправѣ думать въ нынѣшнемъ поколѣніи, кромѣ меня; въ будущемъ же поколѣніи всѣ будутъ думать, какъ я". Преслѣдуя эту цѣль, онъ присвоилъ себѣ монополію воспитанія, ввелъ военную дисциплину и мундиръ во всѣ среднеучебныя заведенія, какъ государственныя, такъ и частныя, сократилъ до minimum'а начальное образованіе, отдавъ его подъ надзоръ духовенства, стеръ послѣдніе слѣды автономныхъ университетовъ и создалъ на ихъ мѣстѣ профессіональныя школы; онъ уничтожилъ истинное образованіе, задушилъ въ молодежи безкорыстную жажду знанія. Поднявшись выше къ самому источнику знаній, онъ подчинилъ себѣ институтъ, пригладилъ и подчистилъ его, навязалъ ему своихъ ученыхъ. Онъ отдалъ науку и литературу на поруганіе цензурѣ. Онъ подавилъ гласность, захватилъ въ свои руки театръ, печать, каѳедру, трибуну и обратилъ ихъ въ огромную аудиторію, гдѣ прославлились ночью и днемъ его политика, его царствованіе, его особа. Онъ остался вѣренъ себѣ до конца. Неумолимый и грозный, предпріимчивый и ловкій, неистощимый въ средствахъ для достиженія своей цѣли, онъ глубоко вѣрилъ въ дѣйствительность грубаго насилія и страха въ борьбѣ съ величайшими силами міра. Но онъ одержалъ надъ ними лишь временныя побѣды; онъ не могъ убить мысли, какъ не могъ убить вѣрованій,-- надъ ними его власть была безсильна.

Послѣ паденіи Наполеона его машина быстро развинтилась. Она держала въ своихъ желѣзныхъ тискахъ взрослыхъ и дѣтей и, разумѣется, первыми освободились взрослые. Черезъ какихъ-нибудь полвѣка послѣ этого тяжелаго царствованія была отмѣнена предварительная цензура книгъ и газетъ, уничтожены всѣ орудія наполеоновскихъ преслѣдованій. И даже тогда, когда они получали опять права гражданства, не было уже такого гнета, какъ при немъ. Ни одно изъ послѣдующихъ правительствъ не доходило до его виртуозности, не преграждало заразъ всѣхъ путей для печатнаго слова. Даже въ мрачные дни реставраціи и второй имперіи дышалось легче, можно было говорить въ печати, хотя и въ нѣсколько сдержанномъ тонѣ. Наполеоновская же система была слишкомъ оскорбительна для взрослыхъ; желѣзная рука, давившая ихъ, казалась имъ невыносимой и они напрягли всѣ свои силы для того, чтобы высвободиться изъ-подъ нея. Теперь остались лишь клочья отъ этой системы, да и тѣ рѣдко пускаются въ ходъ. Но не такова была судьба дѣтей. Твердая рука императора вела ихъ до 1850 г., затѣмъ она ослабѣла и опустилась, но потомъ снова поднялась и повела ихъ еще энергичнѣе. Правда, съ 1814 года примѣненіе его системы не было уже такъ строго и послѣдовательно, какъ при немъ. Съ первыхъ же дней реставраціи правительство отмѣнило законъ 1811 г., направленный противъ духовныхъ училищъ. Послѣднія были возвращены епископамъ и приняли опять свой специфическій характеръ. Вскорѣ затѣмъ во всѣхъ среднеучебныхъ заведеніяхъ, какъ государственныхъ, такъ и частныхъ исчезъ барабанъ, манёвры и другія тѣлесныя упражненія во вкусѣ Наполеона. Школьный режимъ утратилъ свой военный характеръ и школа перестала быть преддверіемъ казармы. Въ Сорбоннѣ, съ государственныхъ каѳедръ, стали раздаваться вдохновенныя рѣчи Кузена, Гизо, Вильмена, задѣвались высшіе вопросы философія, литературы и исторіи. Во времена іюльской монархіи институтъ, изувѣченный первымъ консуломъ, обрѣлъ опять свой курсъ политическихъ и моральныхъ наукъ. Въ 1833 г. министръ Гизо далъ болѣе правильную постановку низшему образованію и университетская машина въ мягкихъ и осторожныхъ рукахъ умѣрила свой бѣшеный ходъ, не задѣвая никого особенно, за исключеніемъ духовенства, этого непримиримаго меньшинства, которое ставило непремѣнною задачей воспитанія -- насажденіе вѣры въ юныхъ сердцахъ. Но de jure и отчасти de facto существовалъ университетъ 1808 г.: онъ сохранилъ свои права, свои налоги, свою юрисдикцію, свою монополію. Въ первые дни реставраціи (1814 г.) правительство намѣревалось оставить его только временно; оно говорило о радикальной реформѣ, о полной свободѣ. Оно обѣщало предоставить родителямъ и опекунамъ выборъ системы воспитанія для своихъ дѣтей. Но послѣ первыхъ же попытокъ реформъ правительство нашло, что наполеоновскій университетъ прекрасное орудіе въ рукахъ короля, самое надежное изъ всѣхъ его прежнихъ орудій, и уцѣпилось за него. Этимъ путемъ оно сохраняло за собой огромный служебный персоналъ, который можно было направить куда угодно, прельщая его блескомъ титуловъ и орденовъ. Правительство рѣшило оставить учрежденіе Наполеона, но приноровить его къ своимъ цѣлямъ. Республика и имперія, разсуждало оно, болѣе или менѣе проникнутыя якобинскимъ духомъ, тянули его влѣво, мы потянемъ вправо, поставивъ девизомъ воспитанія: "религію, наслѣдственную монархію и хартію". Мы, правительствующая партія, можемъ воспользоваться своими законными правами и выбросить негодные виты изъ этой машины, замѣнивъ ихъ другими, хорошими. Новый персоналъ долженъ состоять изъ вѣрныхъ людей, и черезъ какихъ-нибудь шесть лѣтъ священники займутъ почти всѣ университетскіе посты. Мы заставили замолчать въ Сорбоннѣ Кузена и смѣнили Гизо Дюразуаромъ; мы удалили изъ Collège de France Тиссо и никогда не примемъ Мажанди. Мы закрываемъ медицинскій факультетъ потому, что хотимъ возстановить его на новыхъ началахъ, хотимъ изгнать оттуда одиннадцать профессоровъ, которые у насъ на дурномъ счету. Мы уничтожаемъ также другой очагъ заразы -- высшую Нормальную школу, а для воспитанія нашего персонала основываемъ въ каждомъ chef-lieu академіи нѣчто вродѣ университетскихъ позиціатовъ, гдѣ будутъ воспитываться только избранные юноши, проникнутые трезвыми идеями (ordonnances 1822 и 1823 гг.). Мы не препятствуемъ развитію духовныхъ училищъ и увеличенію числа ихъ воспитанниковъ до пятидесяти тысячъ. Мы даемъ епископу право ихъ основывать, такъ какъ ни одинъ воспитатель не заслуживаетъ такого довѣрія, какъ онъ. Вслѣдствіе этого мы поручаемъ епископамъ надзоръ надъ гимназіями ихъ епархіи, обязуя ихъ слѣдить за всѣмъ, что касается религіи (ordonnances 1821 и 1822 гг.). Во главѣ учебной іерархіи будетъ поставленъ ректоръ университета, его высокопреосвященство de Freyssinous, пользующійся правами и положеніемъ де-фонтана, съ добавочнымъ титуломъ члена кабинета и министра народнаго просвѣщенія. Случалось, что этотъ епископъ, когда приходилось выбирать между статьями закона и своею католическою совѣстью, "жертвовалъ закономъ" своей совѣсти.

Вотъ какое направленіе можно было дать наполеоновскому учрежденію. Послѣ 1850 г. школьная политика приняла такое же направленіе, какъ и во времена реставраціи, а въ эпоху третьей республики -- какъ во дни директоріи. Это бы ни были правители,-- монархисты, имперіалисты или республиканцы,-- они всегда цѣплялись за школу, какъ за самое надежное орудіе, и нужны были страшныя усилія для того, чтобы вырвать это орудіе изъ ихъ крѣпко сжатыхъ рукъ. Но когда правители не злоупотребляли имъ, когда они не подчиняли университетъ своей политикѣ, управляемые мирились съ ними, какъ и съ другими учрежденіями Наполеона. Школьный институтъ функціонировалъ такъ же самостоятельно, какъ и остальные институты, не требуя почти никакого участія со стороны частныхъ лицъ. Школьная администрація снабжала ихъ всѣмъ, что необходимо для низшаго, средняго и высшаго образованія; оставалось только придти и пользоваться всѣми благами, какія она предлагала за довольно ничтожную сумму. Низшее образованіе стоило 12,10, 3 и даже 2 франка въ годъ. Извѣстный процентъ учениковъ освобождался совсѣмъ отъ платы, сперва одна пятая, затѣмъ треть и, наконецъ, половина. За среднее образованіе въ гимназіи или лицеѣ приходилось платитъ два-три луидора, если же воспитанникъ жилъ въ интернатѣ, то 700 франковъ въ годъ. Правда, высшее образованіе на факультетахъ обходилось нѣсколько дороже, такъ какъ за право записи, за экзамены, степени и дипломы брали особую плату, но за то эти бумаги открывали молодежи путь къ хорошей карьерѣ. Впрочемъ, лекціи на этихъ факультетахъ и въ другихъ высшихъ заведеніяхъ были безплатны; всякій могъ ихъ слушать, не платя ни копѣйки. Въ этомъ отношеніи наполеоновскій университетъ являлся въ глазахъ публики либеральнымъ, гуманнымъ и, главное, дешевымъ учрежденіемъ. Его высшее начальство получало скромное жалованье, не щеголяло своимъ богатствомъ и не оскорбляло ничьихъ самолюбій. Кромѣ того, университетъ живо отзывался на нужды общества: въ 1815 г. было 22,000 первоначальныхъ школъ, въ 1829 г.-- 30,000, а въ 1850 г.-- 63,000; въ 1815 г. въ нихъ получало образованіе 737,000 дѣтей, въ 1829 г.-- 1.357,000, а въ 1850 г.-- 3.787,000. Въ государственныхъ лицеяхъ и гимназіяхъ воспитывалось въ 1815 г. 37,000 юношей, въ 1848 г.-- 54,000, а въ 1865 г.-- 64,000. Туда были введены новые предметы и, между прочимъ, исторія, изученіе которой давало хорошіе результаты. Въ сферѣ высшаго образованія были также сдѣланы кое-какія усовершенствованія; государство открыло новыя каѳедры въ Парижѣ и основало въ провинціи нѣсколько факультетовъ. Несмотря на то, что наполеоновская система имѣла крупные недостатки и худшій изъ нихъ -- интернатъ, родители мирились съ нею. Несмотря на то, что она исключала истинное высшее образованіе, публика, не видавшая заграничныхъ университетовъ и незнакомая съ исторіей, не замѣчала этого. Напрасно Кузенъ толковалъ о нихъ въ своемъ краснорѣчивомъ докладѣ 1834 г. Напрасно министръ Гизо предлагалъ пополнить этотъ пробѣлъ,-- онъ не встрѣтилъ давленія со стороны общественнаго мнѣнія, которое побудило бы его взяться за реформу высшаго образованія. "Общество той эпохи, -- говоритъ онъ самъ, -- не преслѣдовало въ этой области никакихъ идей, не предъявляло никакихъ требованій... Высшее образованіе въ томъ его видѣ, въ какомъ оно тогда существовало, вполнѣ удовлетворяло его практическимъ нуждамъ, и оно смотрѣло на него съ смѣсью довольства и безразличія". Правду сказать, общество той эпохи относилось вполнѣ равнодушно ко всякаго рода воспитанію, замѣчаетъ авторъ книги. Педагогика, процвѣтавшая такъ роскошно на французской почвѣ во времена Жанъ-Жака Руссо, Кондильяка и др., пришла теперь въ полный упадокъ. Она живетъ еще въ Швейцаріи и Германіи, но умерла во Франціи. Всякая экспериментальная наука, основанная на опытахъ и наблюденіяхъ, требуетъ для произведенія послѣднихъ полной свободы дѣйствій, а при наполеоновской системѣ это было невозможно. Потому-то однимъ изъ грустныхъ ея слѣдствій слѣдуетъ отмѣтить упадокъ педагогики, начавшійся съ 1808 года. Но ни родители, ни воспитатели, ни дѣти не сокрушались объ этомъ. Они не могли себѣ представить ничего другого, кромѣ этой системы, они свыклись съ ней, какъ съ домомъ, въ которомъ жили. Тѣснота комнатъ, высота лѣстницъ, недостатокъ освѣщенія,-- все это возбуждало порой ихъ недовольство, но имъ никогда не приходило въ голову перестроить домъ, во-первыхъ, потому, что у нихъ не было другого плана, а, во-вторыхъ, этотъ домъ былъ слишкомъ великъ и прочно выстроенъ. Онъ продержался бы еще очень долго, если бы не землетрясеніе 1848 года, явившееся совершенною неожиданностью. "Пойдемъ, бросимся къ ногамъ епископовъ, они одни могутъ насъ спасти теперь!" -- патетически восклицалъ Кузенъ, встрѣтивъ Ремиза на набережной Вольтера на слѣдующій же день послѣ 24 февраля 1848 г.-- "Кузенъ, Кузенъ, поняли ли вы, какой урокъ мы получили?" -- спрашивалъ его Тьеръ въ парламентской коммиссіи. Отсюда новый законъ 1850 года. Докладчикъ Беньо изложилъ его цѣль и мотивы: правящіе должны собрать всѣ нравственныя силы своей страны и объединиться въ одну семью для борьбы съ ихъ общимъ врагомъ -- антисоціальною партіей, которая, "восторжествовавъ, не пощадитъ никого,-- ни университета, ни церкви". Въ силу этого университетъ отказывается отъ своей монополіи: государство перестаетъ быть единственнымъ поставщикомъ народнаго образованія. Частнымъ лицамъ и корпораціямъ предоставлено право открывать свои школы и преподавать по своей системѣ. Частныя заведенія изъяты изъ-подъ вѣдомства университета и освобождены отъ школьнаго налога. Только этимъ путемъ прекратится вражда между частными и государственными заведеніями; изъ враговъ они обратятся въ сотрудниковъ и станутъ помогать другъ другу добрымъ совѣтомъ и хорошимъ примѣромъ. Государство возьметъ подъ свое покровительство какъ тѣхъ, такъ и другихъ. Университетъ оставленъ имъ лишь для того, чтобы "поддерживать конкурренцію и дать ей возможность принести всѣ свои плоды". Въ виду этихъ соображеній государство примирилось со своимъ главнымъ конкуррентомъ -- церковью. Послѣдняя, конечно, воспользовалась всѣми выгодами своего положенія. Не говоря уже о томъ, что церковь основала въ теченіе двад цати лѣтъ около двухсотъ духовныхъ училищъ и размѣстила своихъ братьевъ Ignorantins во всѣ первоначальныя школы, она еще посадила, на основаніи закона 1850 г., въ высшій университетскій совѣтъ своихъ четырехъ епископовъ, а въ академическіе совѣты -- по одному изъ нихъ, на ряду съ другимъ духовнымъ лицомъ, по ея назначенію. Вслѣдствіе благосклонности правительства, церковь пользовалась снисходительностью администраціи и распоряжалась въ университетѣ, какъ у себя дома. Ея господство съ 1849 по 1859 г.-- такой же мрачный періодъ въ исторіи воспитанія, какъ и эпоха реставраціи, начиная съ 1821 по 1828 г. Церковь протянула опять руку государству для того, чтобы вмѣстѣ съ нимъ вертѣть въ одномъ направленіи школьную машину. Но и теперь, какъ тогда, она выбрала себѣ лучшую долю, оставила за собой первое мѣсто.

Такимъ образомъ, теоретически провозглашенная свобода преподаванія свелась на практикѣ къ той же монополіи, но только въ рукахъ церкви. Послѣ итальянской войны расторгся союзъ между церковью и государствомъ, на сцену выступилъ "свѣтскій" и "клерикальный" интересъ. Правительство перестало уже подчинять первый второму и университетъ принялъ опять свой свѣтскій характеръ.

Въ общихъ чертахъ вся система воспитанія до 1876 г. сильно напоминала систему временъ іюльской монархіи. Въ теченіе шестнадцати лѣтъ оба конкуррента -- церковь и государство -- терпѣли другъ друга и работали каждый въ своемъ направленіи, съ тою только разницей, что церковь пользовалась уже не милостью государства, какъ прежде, но своими законными правами. Въ общемъ весь режимъ былъ довольно сносенъ и не такъ тяжелъ, какъ въ предъидущіе годы. Родители пользовались свободой выбора между католическими училищами и государственными заведеніями; въ первыхъ насчитывалось въ 1865 г. до 54,000 воспитанниковъ, во вторыхъ -- до 64,000. Государство, конечно, смотрѣло недружелюбно на успѣхъ своего конкуррента. Но особенно его возмущала побѣда церкви на выборахъ. Когда, во время избирательной борьбы, она, поддерживая партію, которая покровительствовала ей, выигрывала кампанію, государство питало къ ней страшную злобу. Было много шансовъ за то, что въ одинъ прекрасный день у нея будетъ отнято право преподаванія, что враждебное ей правительство захватитъ въ свои руки наполеоновскую машину, реставрируетъ ее и грозно направитъ еепротивъ церкви, слѣдуя старымъ завѣтамъ конвента и директоріи.

И такъ, мировая сдѣлка между церковью и государствомъ была только временнымъ перемиріемъ. Быть можетъ, завтра она будетъ расторгнута: роковой французскій предразсудокъ, возводящій государство въ санъ воспитателя націи, вѣчно тутъ, какъ тутъ. Даже и при этомъ либеральномъ режимѣ, т.-е. болѣе либеральномъ, чѣмъ предъидущіе, не было, въ сущности, свободы преподаванія: вмѣсто одной монополіи, появилось двѣ. Выборъ существовалъ только между двумя родами училищъ,-- государственными и католическими, изъ которыхъ одни походили на казарму, другія -- на семинарію. Въ самомъ началѣ вѣка было много частныхъ заведеній съ безконечнымъ разнообразіемъ программъ и системъ преподаванія. Если бы Наполеонъ не отнесся къ нимъ враждебно, если бы правительство не давило ихъ самымъ безпощаднымъ образомъ, многія изъ нихъ удержались бы и до сихъ поръ. Послѣ революціоннаго погрома всѣ педагогическіе пути были открыты, общество жаждало развитія и накинулось на воспитаніе юношества съ какою-то горячностью. Лучшіе люди вѣка предлагали свои услуги. Либеральные галликане, конституціоналисты, просвѣщенные монахи, философы и вольнодумцы,-- все это выступило на сцену съ руководствомъ Портъ-Рояля, Traité des études Роллена, Сотз d'études Кондильяка и лучшими системами преподаванія XVII и XVIII вѣка. Въ провинціи началось такое же оживленіе, какъ и въ Парижѣ. И на этотъ свѣжій школьный міръ Наполеонъ наложилъ свою руку, заключилъ его въ узкія рамки своего университета, облекъ въ казенный мундиръ и подчинилъ однообразію военной дисциплины. Мы видѣли, во что онъ обратилъ частные пансіоны, какъ круто расправился съ ними. Разумѣется, при такихъ условіяхъ имъ трудно было держаться. Между тѣмъ, въ 1815 г. оставалось еще 1,255 частныхъ заведеній, за исключеніемъ духовныхъ училищъ, въ 1854 г. число ихъ убавилось до 828, а въ 1887 г.-- до 302. За то процвѣтали государственныя заведенія и духовныя училища. Упадокъ первыхъ замѣчается особенно сильно съ 1850 г., когда они, вмѣсто одного конкуррента, встрѣтили двухъ: въ лицѣ государства и церкви. Одинъ изъ нихъ бралъ свои милліоны изъ кармана подданныхъ, другой -- изъ кармана вѣрующихъ. Борьба съ ними была невозможна, тѣмъ болѣе, что они предлагали свои услуги за умѣренную цѣну или же совсѣмъ даромъ. Вотъ къ чему привела первая монополія; государство, возбудивъ конкурренцію церкви, стало разорять съ нею взапуски частныхъ лицъ. Послѣднимъ оставалось одно -- стушеваться. За то восторжествовали два воспитанія, преслѣдующія каждое свою цѣль: одно политическую, другое -- религіозную. Юноши, воспитывавшіеся въ этой школѣ, выносили оттуда духъ нетерпимости и непримиримой вражды "мірянина" къ клерикалу. Эти два воспитанія сохранили всѣ недостатки наполеоновской системы и худшій изъ нихъ -- интернатъ. Университетъ привилъ его не только своимъ приверженцамъ, но и врагамъ. Въ 1887 г. на 163,000 воспитанниковъ (государства и церкви) насчитывалось 89,000 интерновъ. Такимъ образомъ, большая часть французскаго юношества воспитывалась въ интернатѣ. Это учрежденіе свойственно духу наполеоновской системы. Въ Германіи, Англіи и Соединенныхъ Штатахъ, гдѣ воспитаніе является частнымъ предпріятіемъ, незнакомъ французскій интернатъ. Въ нѣмецкихъ учебныхъ заведеніяхъ на сто воспитанниковъ полагается какихъ-нибудь десять пансіонеровъ. То же мы видимъ въ Англіи, Италіи и друг. государствахъ. Во Франціи же, гдѣ образованіе было въ теченіе восьмидесяти лѣтъ государственнымъ предпріятіемъ, гдѣ лицеи и гимназіи составляли какъ бы продолженіе центральнаго механизма, интернатъ съ нѣсколькими стами воспитанниковъ и съ дисциплиной казармы вполнѣ понятное явленіе. Понятно также, почему церковь переняла его у государства. Она всегда чувствовала къ нему большую склонность. Іезуиты первые подали примѣръ закрытыхъ заведеній еще во времена старой монархіи.

Римское учрежденіе, какъ и французское государство, католическая церковь стремилась всегда овладѣть всею личностью человѣка, поработить его умъ, совѣсть, убить въ немъ всякую иниціативу и волю во имя будущаго спасенія его души. Потому-то въ ея заведеніяхъ царитъ еще большая замкнутость, чѣмъ въ государственныхъ лицеяхъ и гимназіяхъ. Къ школьной дисциплинѣ присоединяется здѣсь еще другая, болѣе строгая, чисто-монашеская дисциплина. Духовенству хорошо знакомо это правило, что чѣмъ болѣе замкнута среда, тѣмъ сильнѣе ея вліяніе, тѣмъ лучше достигаются желаемые результаты. Потому-то въ его учебныхъ заведеніяхъ было въ 1876 г. на 46,000 воспитанниковъ 33,000 интерновъ, и духовныя власти хлопотали о томъ, чтобы въ духовныя училища (petits-seminaires) не допускались экстерны. Эта система воспитанія, быть можетъ, и хороша для будущихъ священниковъ или военныхъ,-- говоритъ авторъ книги,-- школа готовитъ ихъ къ ихъ жизни; но для остального большинства, для будущихъ инженеровъ, медиковъ, архитекторовъ, нотаріусовъ, судей, адвокатовъ, коммерсантовъ, промышленниковъ, агрономовъ и др. интернатъ -- наименѣе пригодное заведеніе. Они выносятъ оттуда знаніе латинскихъ вокабулъ или математики и полное незнаніе жизни. Воображеніе рисуетъ имъ заманчивыя картины этой жизни, которыя составляютъ яркій контрастъ съ дѣйствительностью. У нихъ есть менторы, есть товарищи, такіе же заключенные, какъ и они, но нѣтъ опытныхъ друзей-руководителей. Скабрезныя книжки, занесенныя приходящими, даютъ богатую пищу ихъ извращенному воображенію. Вырвавшись на волю, они набрасываются на удовольствія самаго низшаго порядка съ жадностью освобожденныхъ рабовъ, съ цинизмомъ молодыхъ дикарей. Склонъ горы крутой, а подъ нею пропасть, и для того чтобъ не спуститься внизъ по наклонной плоскости, чтобъ удержаться вовремя, нужно взять себя въ руки, нужно быть господиномъ своихъ желаній, нужно имѣть волю. Но каждая способность развивается путемъ упражненій, а французскій интернатъ, какъ нарочно, созданъ" для того, чтобы парализовать всякую волю. Съ перваго до послѣдняго дня ребенокъ здѣсь подъ контролемъ начальства; онъ не можетъ удовлетворить ни одного изъ своихъ желаній. Въ теченіе восьми или десяти лѣтъ онъ не долженъ имѣть своей воли. По окончаніи же среднеучебнаго заведенія французская система воспитанія предоставляетъ ему полную свободу, точно онъ какимъ-то чудомъ превратился въ одинъ мигъ изъ школьника въ человѣка, который въ состояніи руководить своими поступками. Его бросаютъ изъ монастыря въ огромный городъ, гдѣ онъ не умѣетъ оріентироваться. Во Франціи, когда юноша кончаетъ лицей или гимназію, онъ не переходитъ постепенно, какъ въ Англіи или Германіи, отъ меньшей свободы къ большей, изъ тюрьмы онъ попадаетъ прямо на волю и бросается въ омутъ жизни. Его предъидущее воспитаніе не дало ему никакихъ нравственныхъ устоевъ, оно только развратило его вкусы. Онъ уступаетъ случаю, дурному примѣру и плыветъ по теченію, не имѣя никакого внутренняго противовѣса, никакого задерживающаго центра въ своей душѣ. Есть еще одинъ крупный недостатокъ во французской системѣ воспитанія. Она предполагаетъ, что по окончаніи послѣдняго курса лицея, гдѣ проходится философія, общее образованіе молодого человѣка окончено. Потому-то вмѣсто энциклопедическихъ университетовъ съ свободнымъ преподаваніемъ она выдвигаетъ свои профессіональныя школы. Здѣсь учатся не изъ любви къ знанію, а, главнымъ образомъ, для отличія на экзаменахъ, для диплома, для карьеры. Подъ вліяніемъ этихъ мотивовъ, сильно развитыхъ во Франціи, молодежь напрягаетъ всѣ свои усилія, сидитъ съ утра до вечера за книгой, боясь отвлечься хоть на часъ отъ своихъ занятій. Ея любознательность ограничивается только кругомъ программы; она интересуется только обязательными предметами и зубритъ лекціи для того, чтобы сдать ихъ на экзаменахъ, а потомъ забыть. Таковъ общій режимъ французскихъ профессіональныхъ школъ. Въ первой четверти или даже половинѣ вѣка онъ былъ почти безвреденъ, такъ какъ не дошелъ еще до своего апогея. Въ 1850 г. отъ студентовъ требовали на экзаменахъ и конкурсахъ не столько обширности познаній со всѣми мелочными деталями предмета, сколько сообразительности и прилежанія. Испытаніе имѣло, главнымъ образомъ, въ виду опредѣлить, есть ли у студента тѣ или другія способности, Но съ теченіемъ времени наука обогащалась все больше и больше новыми открытіями, такъ что пришлось поневолѣ внести ихъ въ курсъ преподаванія. Въ Германіи для этого существовали энциклопедическіе университеты, которые всегда шли въ уровень съ наукой. Во Франціи же были только профессіональныя школы и пришлось ихъ ввести сюда. Благодаря этому измѣнился природный характеръ этихъ школъ: онѣ перестали быть узко-спеціальными и чисто-практическими заведеніями. Такъ какъ онѣ являлись самостоятельными единицами, то каждая изъ нихъ развивалась независимо отъ другихъ, стараясь собрать въ своихъ стѣнахъ все, что могло мало-мальски касаться ея предмета: здѣсь были и общія теорія, и вспомогательныя науки, и прикладныя знанія. Эти школы создали себѣ идеальный типъ инженера, медика, юриста, учителя и т. п., и для того, чтобъ осуществить его на практикѣ, онѣ набивали головы своихъ студентовъ массой ненужныхъ знаній, абстрактныхъ теорій, дополнительныхъ наукъ, справокъ и общихъ выводовъ, которые должны были сдѣлать изъ спеціалиста ученаго. Разумѣется, осуществленіе этой задачи не обошлось безъ содѣйствія правительства. Профессіональныя школы обратились къ нему за разрѣшеніемъ и оно милостиво согласилось на открытіе новыхъ каѳедръ. Вслѣдствіе этого, каждая изъ нихъ обратилась въ маленькій университетъ. Разумѣется, для того, чтобы заставить студентовъ посѣщать эти новыя лекціи, школа увеличила еще больше свои требованія на экзаменахъ. Вскорѣ для среднихъ способностей и для средняго здоровья ея багажъ сталъ не по-силамъ. Для окончанія курса наукъ теперь уже не было достаточно трехъ-четырехъ лѣтъ, какъ прежде; доктору медицины и доктору правъ приходилось потратить, по крайней мѣрѣ, пять-шесть лѣтъ самаго усиленнаго труда, инженеру -- восемь, баккалавру естественныхъ наукъ -- два-три года и т. д. За этотъ долгій періодъ ученья молодежь жевала и пережевывала руководства, резюме изъ резюме, заучивала наизусть формулы и теоремы, вникала въ общія теоріи и мелкія частности. Теоретическія свѣдѣнія ей давались въ избыткѣ, но у нея не было практическихъ знаній. По выходѣ изъ профессіональной школы ей приходилось учиться съ начала въ 24--25 лѣтъ. До 1789 г.,-- говоритъ одинъ современникъ стараго режима, канцлеръ Пакье,-- французская молодежь не растрачивала такъ своей юности. Она не топталась зря въ дверяхъ какой-нибудь карьеры и начинала свою службу очень рано: въ военномъ и морскомъ вѣдомствѣ съ четырнадцати, шестнадцати лѣтъ, въ судебномъ нѣсколько позднѣе. Девятнадцати-лѣтній сынъ conseiller-maître былъ въ парламентѣ conseiller-adjoint; и хотя онъ не имѣлъ до двадцати пяти лѣтъ права совѣщательнаго голоса, тѣмъ не менѣе, онъ былъ дѣятельнымъ служащимъ и часто докладчикомъ по какому-нибудь дѣлу. Такъ же рано начиналась служба въ контрольной палатѣ, въ казенной палатѣ и во всѣхъ бюро финансовой администраціи. Если требовалась для нея какая-нибудь ученая степень, то и это не составляло большой разницы, такъ какъ факультетскіе экзамены были только подобіемъ экзаменовъ; дипломъ можно было купить за деньги, почти не занимаясь. Такимъ образомъ, не школа давала профессіональныя знанія, а само дѣло. Вмѣсто того, чтобы въ теченіе цѣлыхъ шести-семи лѣтъ изучать его теоретически, молодой человѣкъ поступалъ въ услуженіе къ какому-нибудь мастеру, работалъ съ нимъ вмѣстѣ подъ его руководствомъ и изучалъ на практикѣ свое ремесло. Затрудненія въ работѣ заставляли его дѣлаться болѣе внимательнымъ къ словамъ учителя. Если же онъ былъ способенъ, то видѣлъ самъ свои ошибки и старался пополнить пробѣлы какъ со стороны практики, такъ и со стороны теоріи. Если онъ ходилъ на лекціи, то не потому, что это было предписано свыше, а потому, что онѣ интересовали его. Семнадцатилѣтній судья Пакье посѣщала, лекціи Гофа, Лагарпа, Фуркруа и другихъ, и, въ то же время, внимательно прислушивался къ разговорамъ, которые велись въ домѣ его по поводу дѣлъ, разбиравшихся утромъ въ судѣ. Онъ полюбилъ свою профессію и сталъ усердно заниматься сю. Но она не отрывала его отъ жизни, онъ проводилъ каждый вечеръ въ обществѣ, видѣлъ людей, мужчинъ и женщинъ, наблюдалъ ихъ нравы и интересы. Въ качествѣ conseiller écoutant, онъ просидѣлъ въ судѣ около пяти лѣтъ возлѣ conseillers-juges и, читая свой докладъ, позволялъ себѣ иногда вставлять свои замѣчанія. По окончаніи этого искуса, онъ могъ быть самъ судьей и занимать любую юридическую профессію. Въ Англіи и Америкѣ существуетъ и до сихъ поръ такой порядокъ. Молодые люди поступаютъ въ качествѣ помощниковъ къ адвокату, судьѣ, архитектору, на фабрику или въ больницу и практически изучаютъ дѣло. До того они проходятъ краткій теоретическій курсъ, который даетъ имъ рамки для ихъ будущихъ наблюденій и опытовъ. Впослѣдствіи они могутъ всегда пополнить свои пробѣлы и провѣрить свой ежедневный опытъ теоретическими знаніями. При такихъ условіяхъ быстро развиваются практическія способности человѣка, онъ становится на ноги и не чувствуетъ себя затеряннымъ среди этого большого міра. Во Франціи же, гдѣ преобладаетъ другая система профессіональнаго образованія, производится страшная затрата силъ.

Въ лучшую пору умственнаго разцвѣта, когда у человѣка зарождаются свои оригинальныя идеи, французскій студентъ оторванъ отъ жизни. А, между тѣмъ, для того, чтобъ эти идеи были вѣрны и живучи, имъ необходимъ воздухъ окружающей среды, въ которой они будутъ жить впослѣдствіи. Внѣшнія впечатлѣнія даютъ имъ основу, комбинируясь на свой оригинальный ладъ въ каждомъ отдѣльномъ мозгу. А молодой французъ лишенъ этихъ впечатлѣній въ лучшую пору своей жизни. Семь или восемь лѣтъ онъ проводитъ въ школѣ, вдали отъ личныхъ наблюденій и опыта, которые могли бы ему дать болѣе или менѣе вѣрное понятіе о вещахъ и людяхъ. За все это время его умственная иниціатива подавлена: онъ долженъ быть пассивнымъ орудіемъ въ рукахъ своего воспитателя и все, что онъ могъ бы сдѣлать при другихъ условіяхъ, пропадаетъ втунѣ. А, между тѣмъ, его ученье и содержаніе ложатся гнетомъ на семью или государство. Правда, послѣднее разсчитываетъ на его будущія услуги и спекулируетъ за его счетъ. Остается узнать, выгодна ли эта спекуляція, приходъ покрываетъ ли расходы. Въ бюджетѣ расходовъ главную статью составляетъ затраченное время и силы. Въ лицеяхъ и гимназіяхъ ребенокъ съ двѣнадцатилѣтняго возраста работаетъ по десяти, одиннадцати часовъ въ сутки. Затѣмъ слѣдуетъ баккалаврскій экзаменъ. Изъ ста кандидатовъ на испытаніи срѣзывается пятьдесятъ, несмотря на снисходительность экзаменаторовъ. Правда, это доказываетъ, что они плохо учились, но также и то, что экзаменаціонная программа не приспособлена къ среднему уровню способностей, что школьная мудрость не по-силамъ обыкновенному человѣку. Въ послѣднемъ классѣ лицея проходится курсъ философіи. Во времени Ларомигьера это было даже полезно, во времена Кузена -- не вредно, но теперь -- это ужасно. Весь нынѣшній курсъ философіи пропитанъ насквозь неокантизмомъ и голову семнадцатилѣтняго мальчика набиваютъ туманной метафизикой, тяжелой, какъ схоластика XIV вѣка и непереваримой для юнаго ума; онъ проглатываетъ ее цѣликомъ и выбрасываетъ назадъ въ сыромъ видѣ на экзаменахъ, не будучи-въ состояніи ее переварить. Срѣзавшихся на экзаменѣ очень часто помѣщаютъ въ спеціально-приготовительное заведеніе, интернатъ. Тамъ съ утра до вечера пичкаютъ ихъ науками. Благодаря такому насильственному пересыщенію ума, голова перестаетъ работать и они не пріобрѣтаютъ никакихъ знаній, вызубривая только верхи. Таковы же или почти таковы всѣ спеціальные классы въ лицеяхъ и гимназіяхъ, приготовляющіе учениковъ въ какое-нибудь спеціальное заведеніе, въ политехническую школу, въ коммерческое училище и т. п. Таковы же и высшія профессіональныя школы. Разумѣется, болѣе способныя дѣти выносятъ этотъ режимъ, усваиваютъ и перерабатываютъ то чѣмъ начиняютъ ихъ головы, не утрачивая вмѣстѣ съ тѣмъ своей умственной иниціативы и энергіи. Но они составляютъ избранное меньшинство небольшую кучку будущихъ ученыхъ, литераторовъ и артистовъ. Подавляющее же большинство потратило зря свое время и силы. Отъ него требовали страшныхъ усилій ума, на которыя онъ не былъ способенъ.

Лицеисты и студенты вызубривали свои лекціи, сдавали ихъ на экзаменахъ и забывали очень скоро. Эта бѣшеная гонка подорвала свѣжесть ихъ умственныхъ силъ, иниціативу и бодрость духа: они обратились въ какихъ-то автоматовъ, механически исполняющихъ свое дѣло. И таково большинство; конечно, въ общемъ приходъ не покрываетъ расхода. А въ этомъ виновата французская система воспитанія: она забиваетъ умъ человѣка массой ненужныхъ знаній, подавляетъ его жизненную энергію и обращаетъ будущаго гражданина въ какого-то китайскаго мандарина.

Вотъ къ какимъ страннымъ результатамъ привело учрежденіе X года. Въ принципѣ Наполеонъ и старые якобинцы были согласны другъ съ другомъ: какъ тотъ, такъ и другіе возлагали на государство миссію воспитанія. Онъ только практически осуществилъ то, что они провозгласили какъ догматъ. Даже самая форма его университета не могла имъ не поправиться: она подходила какъ нельзя болѣе къ ихъ вкусамъ и инстинктамъ. Вотъ почему молодые якобинцы, наслѣдники этихъ догматовъ и вкусовъ, не колеблясь признали его. Вотъ почему при третьей республикѣ школьная машина продолжаетъ работать подъ вліяніемъ того же неизмѣннаго двигателя -- наполеоновской и якобинской идеи, которая возводитъ воспитаніе въ государственное предпріятіе. Послѣдняя исключаетъ возможность другой идеи, идеи частныхъ предпріятій, въ силу которой воспитаніе должно быть предоставлено заинтересованнымъ лицамъ, родителямъ, свободнымъ предпринимателямъ, спеціальнымъ органамъ, вполнѣ независимымъ отъ государственнаго вмѣшательства. Лучшіе люди хлопочутъ объ этомъ: они требуютъ основать мѣстные университеты по образцу заграничныхъ, и если даже государство отнесется къ нимъ благосклонно, но, тѣмъ не менѣе, эти учрежденія будутъ лишь тѣнью и подобіемъ свободныхъ университетовъ. По идеѣ своего права, оно относится враждебно ко всякаго рода коллективнымъ единицамъ, и когда даже признаетъ ихъ юридическими лицами, то оставляетъ за собою право разыгрывать роль опекуна.

Но даже при условіяхъ полной свободы эти университеты не были бы, все-таки, истинными центрами умственной жизни, оазисами среди французскаго образованія, болѣе или менѣе продолжительными станціями для удовлетвореній безкорыстной любознательности и высшихъ запросовъ ума. Послѣ уничтоженія однолѣтней воинской повинности, французская молодежь не можетъ тратить много времени на присматриванье къ наукѣ и на экскурсіи въ область спекулятивнаго мышленія; отъ нея требуютъ степеней, иначе ей грозитъ трехлѣтнее пребываніе въ казармѣ. Вслѣдствіе этого она торопится. Ея образованіе -- какая-то бѣшеныя скачка черезъ препятствія къ вполнѣ опредѣленной практической цѣли. И когда Наполеонъ основывалъ свой университетъ, онъ дѣйствовалъ, прежде всего, какъ государственный дѣятель; онъ руководствовался здѣсь соображеніями предпринимателя и практика, желая создать себѣ, съ наименьшею затратой средствъ и времени, прочное орудіе, въ которомъ онъ нуждался. Этой ясной и опредѣленной цѣли онъ подчинилъ все остальное, включая сюда и теорію государства -- воспитателя: она была для него только красивою фразой, нарядною декораціей. А старые якобинцы, наоборотъ, возводили ее въ аксіому, въ принципъ, въ статью общественнаго договора. По этому договору, государство обязано было выступить въ роли предпринимателя и руководителя народнаго образованія. Установивъ этотъ принципъ, они, какъ истые теоретики, сдѣлали изъ него свои выводы и очертя голову бросились въ практическую жизнь, не зная ни условій окружающей среды, ни своихъ средствъ, ни общихъ и конечныхъ результатовъ своего догматическаго ученія. Третья республика съ 1876 по 1890 г. издержала на постройку однихъ зданій для высшаго образованія 99 милліоновъ франковъ, не говоря уже о томъ, что тратитъ на него ежегодно по 6 съ половиною милліоновъ. Вмѣсто 81 лицея, оно содержитъ 100 и расходуетъ на нихъ по 18 милліоновъ въ годъ. Разумѣется, благодаря такой жаждѣ образованія, государство расширило и программы учебныхъ заведеній. На низшее образованіе, которое оно сдѣлало обязательнымъ и безплатнымъ, государство не жалѣетъ денегъ. Съ 1878 по 1891 г. отпущено имъ на первое обзаведеніе 582 милліона франковъ и, сверхъ того, оно ассигнуетъ на него ежегодно среднимъ числомъ по 131 милліону. Въ этой дѣятельности государства Тэнъ видитъ старый якобинскій духъ и нельзя не признать, что государство во Франціи слишкомъ централизируетъ образованіе, не давая достаточнаго простора ни общественному самоуправленію, ни частному почину.

И. К--на.

"Русская Мысль", кн.III, 1894

ся въ провинцію. Въ теченіе шестнадцати лѣтъ во Франціи парламентское большинство поддерживаетъ у власти партію, которая ведетъ ожесточенную борьбу съ церковью, старается вырвать изъ ея рукъ воспитаніе юношества, преслѣдуетъ духовныя конгрегаціи, облагаетъ ихъ пошлинами, отказываетъ въ содержаніи подозрительнымъ священникамъ.

Многія изъ этихъ мѣръ не совсѣмъ по душѣ крестьянамъ, но, тѣмъ не менѣе, они не желаютъ правительства поповъ и боятся его воззрѣнія. На десять милліоновъ избирателей пять или шесть милліоновъ продолжаютъ вотировать за радикаловъ. Деревенская масса, какъ и городская, обѣщаетъ сдѣлаться языческой. Въ продолженіе ста лѣтъ колесо жизни, не переставая, вертится въ этомъ направленіи, а это очень важный вопросъ,-- замѣчаетъ Тэнъ,-- еще болѣе важный для націи, чѣмъ для церкви. Пока мы видимъ лишь одно, что во Франціи христіанская вѣра подъ своею двойною оболочкой, католическою и французскою, согрѣла въ сердцахъ духовенства и охладилась въ свѣтскомъ мірѣ.

И. К-на.

(Окончаніе слѣдуетъ).

"Русская Мысль", кн.II, 1894